Ленин в воспоминаниях финнов - 1917 г.

 

К. БРУСИЛА

Ленин в Торнио

Ветеран рабочего движения Каарло Брусила работал на станции Торнио, когда Ленин прибыл туда из Швеции по пути в Петроград 15(2) апреля 1917 года¹.

Брусила рассказывает:

«Однажды в городе распространился слух, что Ленин будет в Торнио проездом из Швейцарии. И вот в один из апрельских дней Ленин прибыл со своими спутниками на станцию Торнио. Об этом было известно заранее, и народ собрался на вокзал, чтобы встретить и увидеть замечательного революционера.

Скорый поезд стоял на станции, готовый к отходу. На платформе собрались солдаты. Ленин шел быстрым, порывистым шагом. Его сопровождало несколько человек. Один высокий господин был постоянно при нем.

Ленин остановился посреди перрона, чтобы приветствовать солдат и собравшихся горожан. Он произнес речь. Из того, что он говорил, помню: «Революция свершилась, но только буржуазная революция. Этого недостаточно. Пролетариат должен взять власть в свои руки». Он говорил по-русски, солдаты и граждане, владеющие обоими языками, переводили нам его речь. Вот поезд готов к отходу. Ленин поднимается на подножку, нет, он не идет внутрь. Стоя на подножке, машет оставшимся на перроне рукой и произносит по-фински: «Hyvasti, soomilaiset!» ²

После отхода поезда речи на перроне продолжались. Говорили о революции в России. Спорили. В митинге участвовали солдаты и жители Торнио. В речах прозвучали названия различных партий, спорили о различных устремлениях меньшевиков и большевиков.

Поезд тем временем шел к Петрограду».

¹ 9 апреля (27 марта) вагон с группой русских эмигрантов выехал из Швейцарии в Россию. Его путь проходил через кайзеровскую Германию, Швецию и Финляндию. 12 апреля (30 марта) вагон из Засница (последний немецкий город) был переправлен на железнодорожном пароме в Швецию, в Треллеборг. Из Треллеборга эмигранты доехали до Мальме, где пересели на поезд, идущий в Стокгольм. 13 апреля (31 марта) они выехали из Стокгольма к северному пограничному пункту Хапаранда. На финской стороне их встретили русские пограничники.— Ред.

² «До свидания, финны!»

 

А. В. ШОТМАН

Ленин в подполье

(ИЮЛЬ —ОКТЯБРЬ 1917 ГОДА)

Вернувшись 12(25) июля¹ в Петроград, я получил приказ от Центрального Комитета переправить Ленина в надежное место. До этого я, как и многие другие члены партии, не знал, где Ленин и что с ним, хотя многие справлялись о нем друг у друга. Получив такое важное задание и точные координаты, где найти Ленина, я в тот же день направился по указанному адресу.

Уже темнело, когда я приехал в Сестрорецк. Недалеко от станции, в глухом переулке, среди дач горожан, жителей Петрограда, я нашел указанный мне дом рабочего Емельянова. Это был одноэтажный дом, три окна которого выходили на улицу.

Я вошел в дом, назвал хозяйке пароль и спросил Константина Петровича (так назывался по чужому паспорту Ленин). После этого я сел и осмотрелся вокруг. В доме было две комнаты. Хозяйка, мать четверых детей, знала, что Константин Петрович — Ленин, и, несмотря на огромную опасность, которой подвергалась, скрывая его у себя, нисколько не удивилась, когда я стал расспрашивать о нем, и ответила, что Владимир Ильич чувствует себя хорошо, но жалуется, что газеты приходят нерегулярно.

В ходе разговора выяснилось, что для безопасности Владимира Ильича спрятали в лесу, так как около дома, по словам хозяйки, шныряли сыщики и могли его увидеть.

Поскольку мне во что бы то ни стало нужно было в тот же день повидаться с Владимиром Ильичей, хозяйка позвала сына и попросила его проводить меня. Несмотря на поздний час (времени было около одиннадцати вечера), 12—13-летний мальчик охотно согласился быть моим проводником.

Переулками мы вышли к берегу залива, столкнули в воду лодку, я сел на весла, а мальчик на корму. С полчаса мы шли вдоль берега, пробираясь сквозь заросли осоки при полной луне, к жилищу Ленина. Минут десять ушло на то, чтобы пробраться через кустарник на болоте, и наконец мы вышли к шалашу на опушке леса.

На сигнал мальчика оттуда вышли двое мужчин. Было темно, только слабый свет луны осветил две человеческие фигуры в теплой одежде. Я с трудом узнал Владимира Ильича и Зиновьева. Я знал, что Зиновьев и Ленин находятся вместе. После сердечных приветствий мы уселись у стога сена, и меня забросали вопросами.

Перед тем как ехать к Ленину, я зашел в Петербургский комитет партии большевиков, помещавшийся в то время на Выборгской стороне. Там обсуждался вопрос, где укрыть Ленина. В ходе беседы о перспективах революции товарищ Лашевич, между прочим, сказал: «Вот посмотрите, в сентябре Ленин будет премьер-министром». Сидя рядом и рассказывая Ленину и Зиновьеву новости из Петрограда, я мимоходом упомянул о словах Лашевича, на что Владимир Ильич ответил спокойно: «В этом нет ничего удивительного».

Надо признаться, что от этих слов я немного опешил и посмотрел на него с удивлением. Заметив это, Владимир Ильич начал подробно объяснять мне, как будет развиваться дальше русская революция.

Очень сожалею, что не учился раньше стенографии и не мог записать все, что тогда говорил мне Ленин. Но, вспоминая наш разговор у шалаша на берегу залива, я понимаю теперь, что многое из того, что произошло после Октябрьской революции, виделось Ленину уже тогда...

Хотя был июль, ночные туманы на болотах давали о себе знать. Я дрожал от холода в летнем костюме. Спать улеглись в шалаше, где заботливые руки Емельянова устроили что-то вроде спальни. Меня укрыли зимним пальто и уложили между Лениным и Зиновьевым. И все-таки я долго не мог заснуть от холода.

В течение двух недель я ездил из Питера к шалашу. Через день привозил еду и газеты, одновременно организуя безопасное убежище для более длительного пребывания Ленина.

Во время нашей первой встречи было решено поехать в Финляндию, где с помощью финских товарищей можно было бы устроиться с большей безопасностью и удобствами. Затруднения возникли в выборе способа переправы через границу, так как она тщательно охранялась.

Несмотря на то что со времени перехода Ленина на нелегальное положение прошло около месяца, газеты настойчиво и безустанно продолжали травлю и как черносотенные, так и либеральные газетчики с пеной у рта требовали ареста Ленина во что бы то ни стало. На поиски Ленина были мобилизованы и поставлены на ноги не только жандармы и уголовная полиция, но даже полицейские собаки, в том числе знаменитая полицейская собака-ищейка Треф. Поисками Ленина были заняты не только жандармы и полицейские собаки. Им помогали сотни добровольных сыщиков из среды буржуазных обывателей. В довершение всего в одной из газет однажды появилось сообщение, что 50 офицеров «ударного батальона» поклялись найти Ленина или умереть.

Пока охранка, сыщики и собаки были заняты поисками Ленина, а я хлопотал по поводу безопасной переброски его через границу, сам Владимир Ильич занимался организацией VI съезда партии большевиков, которым он руководил из своего весьма неудобного убежища. Когда Я. М. Свердлов, председательствовавший на съезде, поставил на голосование написанную Лениным резолюцию и сказал, что, хотя Ленин не может присутствовать на съезде, он присутствует незримо и руководит съездом, все буржуазные газеты, узнав об этом, подняли невообразимый шум и с удвоенной настойчивостью стали требовать его ареста. За делегатами съезда была установлена слежка, и мне, как делегату, нужно было быть особенно осмотрительным и все поездки в Сестрорецк совершать с глубочайшей осторожностью, чтобы не навести на след Ильича сыщиков.

Надо было спешить с переездом в Финляндию, так как дальнейшее пребывание Ленина в шалаше становилось опасным.

Охотники, бродившие по болотам, могли случайно наткнуться на скрывавшихся. Сидеть же целые дни в шалаше и выходить только по ночам было невыносимо тяжело.

Обстановка в городе и подогреваемые арестами, газетной травлей и зловещими слухами настроения были таковы, что полагаться на помощь и надежное убежище прежде сочувствовавших революции представителей интеллигенции не приходилось.

Большинство активных, опытных партийных работников были или арестованы, или по решению ЦК перешли на нелегальное положение. За теми же, кто оставался в Питере, была установлена слежка.

Надо было очень тщательно выбирать тех, на чью помощь можно было рассчитывать. Любая неосторожность могла вызвать аресты. Арест Ленина в данной ситуации был равносилен убийству — настолько озлоблены были агенты Керенского. Все это затрудняло мои действия и задерживало переезд Ленина в Финляндию.

Проектов перехода через границу было несколько. Каждый вариант тщательно обсуждался и проверялся. Отклонив целый ряд предложений, решили переходить границу под видом сестрорецких рабочих (многие сестрорецкие рабочие жили на территории Финляндии и для перехода через границу им выдавались специальные паспорта).

Емельянову поручили добыть паспорта у его друзей — рабочих завода. Паспорта достали. Надо было только заменить на них фотографии. Ленин в парике, без усов и бороды стал почти неузнаваем.

Оставалось только сфотографировать его и наклеить фотокарточку на паспорт. Приехавший с фотоаппаратом Лещенко сфотографировал Ленина в его «нелегальном виде».

Перед выездом мне поручили проверить, как тщательно на границе просматривают документы. Для этого нужно было получить пропуск в главном штабе Керенского на мой проезд в Финляндию и обратно. Будучи гражданином Финляндии, я довольно легко все это сделал.

Для пущей предосторожности я решил взять себе помощника. Таким помощником стал беззаветно преданный революции финский рабочий Эйно Рахья, впоследствии знаменитый комиссар финской Красной гвардии. Он также получил пропуск в главном штабе, и мы отправились «проверять границу».

Перейдя границу пешком в нескольких местах, мы пришли к выводу, что такой способ перехода совершенно безнадежен, потому что при каждом переходе документы проверяли чуть ли не с лупой и при этом тщательно сравнивали фотографию с личностью предъявителя.

Этот способ перехода был отклонен. Одобрили предложенный мной и Рахьей новый вариант плана: Ленин поедет в Финляндию на паровозе в качестве кочегара, а Зиновьев останется в Петрограде, где для него уже подготовлено жилье в Лесном, около станции Удельная, в квартире рабочего-финна с завода «Айваз» Эмиля Кальске².

Было решено сначала добраться от шалаша на болоте до квартиры Кальске, переночевать там, а вечером идти на станцию Удельная, где Ленин сядет на паровоз. Тем же поездом мы с Рахьей под видом пассажиров поедем в Финляндию до Териоки, где в нескольких километрах от железнодорожной станции была приготовлена надежная квартира. Машинист Гуго Ялава, согласившийся взять к себе на паровоз Ленина, был мне знаком еще с детства. Я рассказал ему о большой опасности этого дела, но он ответил с истинно финским хладнокровием, что «все будет хорошо».

Когда все было подготовлено, мы с Рахьей поехали в Сестрорецк, чтобы в тот же день вывезти Ленина и Зиновьева. Емельянов с сыном были у шалаша. Они перенесли в лодку пальто, одеяла и пр.

Мы с Рахьей предлагали добраться до квартиры Кальске таким путем: по Сестрорецкой железной дороге едем до станции Озерки, а оттуда пешком по Выборгскому шоссе или же вдоль железнодорожного полотна верст шесть до квартиры. Емельянов предложил другой путь: идти пешком до станции Левашево, а оттуда проехать поездом до Удельной, от нее всего одна верста до квартиры. После краткого обсуждения большинством голосов приняли предложение Емельянова.

Когда вещи были погружены в лодку, мальчик поехал домой, а мы, пятеро мужчин, отправились пешком вдоль залива сквозь кустарник по направлению к Финляндской железной дороге. Нужно было пройти верст 10—12. Часы показывали половину десятого вечера, начало темнеть. Мы шли гуськом, молча. Емельянову зная дорогу, бодро шагал впереди. Вышли на проселочную дорогу, не встретив ни одной души. Вслед за Емельяновым свернули на тропинку. В одном месте из-за темноты потеряли тропу и вышли к речке. Пришлось разуться, чтобы перейти ее вброд.

Разыскивая дорогу, мы вышли к болоту, обогнули; его и оказались среди торфяного пожарища. После долгих поисков среди горького дыма от тлеющего кустарника, в постоянной опасности провалиться в горящую под ногами торфяную подстилку, мы наконец набрели на тропу, которая вывела нас с места пожара. Мы поняли, что окончательно заблудились. В кромешной темноте мы шли за Емельяновым, который уверял нас, что заблудился в этих местах впервые в жизни.

Вдруг послышался гудок паровоза. Емельянов и Рахья пошли на разведку, а мы сели под деревом и ожидали их возвращения. У меня в кармане оказалось три огурца, но взять соль и хлеб я не догадался. Съели их так. Минут через 10—15 вернулись разведчики с сообщением, что мы где-то в районе станции Левашево. Здесь надо признать правоту Владимира Ильича. Ругал он нас за плохую организацию. Надо-де было прихватить с собой карту-трехверстку и заранее изучить; дорогу. Разведчики наши тоже получили нагоняй. Удовлетворились тем, что мы где-то около Левашево, но не уточнили, где именно. Решили направиться в сторону вокзала. Оказалось, что это вовсе не Левашево, а станция Дибуны, находящаяся всего в семи верстах от финской границы. Ситуация была не из приятных. В лесу мы могли в любое время наткнуться на пограничников и быть задержаны как очень подозрительные личности: ведь вряд ли кто-нибудь из порядочных людей бродит по лесам, вдали от селений, в половине второго ночи около границы. От стрелочника мы узнали, что последний поезд идет в Петербург в 1 час 30 минут. Оставалось минут пятнадцать до прихода поезда. В ожидании сели на скамейку в самом конце перрона, отправив Рахью на вокзал выяснить на всякий случай, нет ли чего подозрительного. Он вернулся озабоченный и сказал, что на вокзале патруль из десяти вооруженных до зубов юнкеров.

Дело принимало серьезный оборот. Патрульные могли подойти поинтересоваться, что за люди находятся на пустынном перроне. Я предложил Ленину, Зиновьеву и Рахье спрятаться за железнодорожной насыпью. А сам с Емельяновым остался сидеть на место. Как только они спустились вниз, к нам подошел один из юнкеров и спросил у Емельянова, что он тут делает. Так как вопрос застал Емельянова врасплох, он отвечал путано и невпопад. Ответ не удовлетворил юнкера, и он приказал Емельянову следовать за ним. Я, одетый лучше, чем Емельянов, не вызывал таких подозрений. Юнкер спросил меня дружелюбно, не веду ли я ночного поезда, на что я без колебаний ответил положительно. Затем он щелкнул шпорами, повернулся и увел Емельянова. Тут же пыхтя подошел паровоз. Что же делать? — подумал я и решил остаться, провести остаток ночи и завтрашний день в лесу с Лениным и Зиновьевым и доставить их потом в Удельную. Только я успел прийти к такому решению, как передо мной появился человек с винтовкой на плече, одетый в форму ученика реального училища, и сказал мне вежливо, но решительно: «Это последний поезд, сегодня больше поездов не будет. Вы на этом едете?» Мне ничего не оставалось, как подняться на поезд, что я и сделал. Все это произошло так неожиданно, что я, расстроившись, вместо станции Удельная соскочил на станции Озерки, т. е. не доезжая шести верст. Я заметил свою ошибку только тогда, когда поезд уже ушел. О случившемся необходимо было срочно сообщить товарищу Кальске.

Было около трех часов утра, когда я наконец-то добрался до квартиры Кальске. Когда я вошел, то глазам своим не поверил: на полу лежали и хохотали над моим растерянным видом Ленин, Зиновьев и Рахья. Оказывается, что, сидя за железнодорожной насыпью, они видели, как задержали Емельянова и как ученик реального училища чуть ли не штыком заставил меня сесть в поезд. Они сели на тот же поезд и без всяких неприятностей, спокойно доехали до станции Удельная. За то время, которое я потратил, чтобы добраться от Озерков до Удельной, они успели уже поесть и лечь спать.

Теперь надо было как можно скорее сообщить жене Емельянова об аресте ее мужа, чтобы она смогла замести следы Зиновьева и Ленина. Но все обошлось. Утром Емельянова освободили. Квартиру Емельянова знала Полуян, которая жила на Петроградской стороне, на Широкой улице. Поскольку было решено отправить ее первым поездом в Сестрорецк, нельзя было терять ни секунды. Я отправился к Полуян. Было уже шесть утра, когда я доплелся до ее квартиры. Рассказав, что ей предстояло сделать, я тут же поспешил на Выборгскую сторону к Ялаве, который должен был переправить Ленина в Финляндию.

Вечером, оставив Зиновьева у Кальске, мы трое пошли на вокзал. С замиранием сердца ждали прибытия поезда. И вот он подходит. На паровозе сидел знакомый нам машинист Ялава. Пожимаем на прощание руку Ленину и направляемся к паровозу. Ленин в парике, без бороды похож на настоящего финна. Он поднимается на паровоз, засучивает рукава и начинает бросать поленья в печь. Все идет хорошо. На каждой остановке мы с Рахьей выходим из вагона и наблюдаем за паровозом — сердце замирает от страха. Поезд подходит к Валкеасаари³, где стоянка 20 минут. На станции может быть тщательная проверка документов и даже обыск. Как только поезд прибыл в Валкеасаари, находчивый Ялава отцепил паровоз и отогнал его за станцию — набирать воду. Мы чуть не аплодировали при этом зрелище. Пока жандармы проверяли паспорта, Ялава «набирал воду». Перед самым третьим звонком паровоз становится на место, дает гудок, и через 15 минут мы уже далеко на финляндской стороне. На станции Териоки мы с Рахьей спешим к паровозу и радостно жмем руку Ленину. У станции нас встречают на лошади, и после четырнадцати верст езды мы добираемся до надежного убежища.

Оставив Владимира Ильича на попечении Рахьи, я еду следующим же поездом в Хельсинки, с тем чтобы подготовить ему там надежную квартиру. На следующий день⁴ из Хельсинки в Териоки отправляются два финских товарища, и они сопровождают Ленина в маленький городок Лахти, в 130 километрах от Хельсинки. С помощью депутата финляндского сейма устраиваю дальнейшую переправу и наконец встречаю Владимира Ильича в Хельсинки на квартире... полицмейстера.

В то время, при буржуазном правительстве, финские социал-демократы во время муниципальных выборов в Хельсинки получили большинство голосов. Полицмейстером также стал социал-демократ Густав Ровио. Это мой старый друг, петербургский рабочий, ныне финский коммунист. Впоследствии, при Красном правительстве, он стал начальником милиции Хельсинки. Более надежное место для жилья трудно было себе представить. Устроив Владимира Ильича в такой надежной квартире, я решил, что моя миссия окончена. По приезде в Петроград я получил от ЦК командировку на Урал. Вернувшись оттуда, я встречал Ильича уже в Выборге, а затем в Петрограде. В то время он непосредственно руководил подготовкой Октябрьской революции. Когда наконец было решено взять в руки рабочих государственную власть, Владимир Ильич перебрался 24 октября (6 ноября) из Лесного в Смольный. А на другой день, 25 октября (7 ноября), он перешел на легальное положение, но на этот раз уже в качестве Председателя Совета Народных Комиссаров.

 

¹ В воспоминаниях,, опубликованных на русском языке, автор приводит две даты: 10(23) или 12(25) июля (см. «Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине», в пяти томах, т. 2. М., 1969, стр. 421).— Ред.

² Кальске Эмиль Георгиевич (1888—1938) — рабочий-металлист, член партии с 1917 года. Активный участник революционного движения в России и Финляндии. После Октябрьской революции работал в финских организациях РКП (б) в Петрограде, затем в Карелии.— Ред.

³ Финское название станции Белоостров.— Ред.

⁴ По свидетельству Л. П. Парвиайнен, жены Э. А. Рахьи, В. И. Ленин прожил у ее отца в деревне Ялкала несколько дней.— Ред

 

К. КУУСЕЛА

Как артист маскировал Ленина¹

Было около десяти часов утра, в один из дней августа прошлого года², когда госпожа К. с очень взволнованным видом ворвалась в мою комнату. Я попросил ее сесть и «успокоиться», так как полагал, что речь шла о каком-нибудь инциденте в театре.

— Ну так в чем же дело?

— Слушай, старина, тебе хочется попасть в «Кресты» или в Сибирь?

— Нет, мне не хочется,— ответил я холодно.— Почему ты предлагаешь такие места?

— Так они приказали Кустаа ехать в Петроград сегодня вечером за «живым чемоданом».

— Кто же он?

— Не знаю. Кажется, это Ленин или какой-то еще важный человек, и я боюсь, что они схватят Кустаа и пошлют его в «Кресты» или в Сибирь. Он ведь не привык к таким вещам, и я бы не хотела этого, поскольку у нас дети маленькие. И потом у Кустаа такой суровый взгляд, что они сразу заподозрят его. У тебя седая голова, спокойное лицо, тебя никто не заподозрит. И к тому же у тебя нет семьи. Поезжай ты. Ты ведь привык путешествовать и знаешь каждый уголок Финляндии.

— Но разве обязательно поймают? Дай мне в помощники Кустаа, и я уверен, что вместе нам повезет. Я привык к тому, что все удается, если возьмешься за дело решительно и энергично.

— Значит, ты согласен?

— Да, согласен.

Итак, в тот же вечер мы с Кустаа сели на скорый поезд и поехали на восток.

В дороге ничего особенного не произошло³.

Правда, Кустаа подозревал, что двое русских офицеров наблюдали за нами. Может, это было так, не знаю, но в целости и сохранности мы выскользнули из поезда на станции Териоки, предварительно договорившись с проводницей об отдельном двухместном купе для обратной дороги на тот же вечер.

Мы зашли позавтракать в отель «Иматра», затем поделили деньги, и я получил в свое распоряжение письма и инструкции. Решили, что в случае опасности Кустаа исчезнет, сделав вид, что не знает меня. Я же буду спасаться сам.

Лошадь была уже готова, мы сели и потащились на дрянной скрипучей телеге по тряской дороге в сторону Кивеннава, что находилось на расстоянии шестнадцати километров.

Но мы не доехали до самого места, остановились у перекрестка, который значился на нашей карте. Лошадь мы отправили обратно и пошли пешком по средней дороге, которая должна была привести нас к месту назначения. Это оказалось не так просто, как мы думали: нам попадались все новые и новые дороги. Какое-то время мы шагали то по одной тропе, то по другой, пока наконец не добрались до места. Но какое разочарование! Вместо воображаемого нами роскошного особняка стояла невзрачная маленькая избушка.

Оживленно беседуя, мы шли к дому. Мне показалось, что где-то мелькнула юбка,— стало быть, по крайней мере женщины должны были находиться там.

Мы вошли. Нас встретила женщина средних лет, смотревшая на нас приветливым и в то же время подозрительным взглядом.

Я спросил:

— Господин П.⁴ дома?

— Нет.

— А госпожа Лидия П. у себя?

— Нет.

Я несколько растерялся. Нам сказали, что, если нас не примут, надо уходить и бросить все как есть.

Но я решил нарушить инструкцию и действовать самостоятельно. Я сказал женщине, в которой угадал хозяйку:

— Послушайте, я спокойный, честный человек, у меня друг в этом доме, и мне надо его увидеть. У меня для него письмо, которое я хотел бы передать ему лично.

Женщина оглядела нас с сомнением и ушла. Через минуту в комнату вошел средних лет, веселого вида мужчина.

Я встал. Мы внимательно посмотрели друг на друга. Человек, который стоял передо мной, был совсем не похож на того, кого мне описывали. К тому же я не знал точно, кого мне надо было спасать. Я ему тоже не был знаком.

Приблизившись к нему, я взял обе его руки в свои и сказал:

— Не знаю, кто вы, и вы не называйте своего имени. Для нашего общего дела будет лучше, если я не буду знать вашего имени. Но тем не менее я ваш друг и сделаю все, чтобы помочь вам.

Я представился и вручил ему записку, представил Кустаа.

Лед недоверия растаял. Мы сразу подружились. Я никогда не забуду день, который мы провели с Лениным.

Вначале я хотел немного прикорнуть, так как перед, этим не спал всю ночь. Ленин уложил меня на свою кровать и сел рядом побеседовать.

Мог ли я спать? Конечно же нет. Мы отправились в лес. Нам было о чем поговорить. Мы открыли свои сердца друг другу. Он рассказывал мне, как жил в Сибири, сидел в тюрьме, как тринадцать лет⁵ он вынужден был скитаться из страны в страну. Шпики и охранники не отставали от него. Какой удивительный человек! И в чем только его не обвиняли в газетах! Его считали даже немецким шпионом, это человека, вся жизнь которого подтверждает обратное!

Мир во всем мире, братство народов, независимость для малых народов, победа социал-демократии — вот его программа, за которую он готов был отдать жизнь, если это потребуется.

Я рассказал Ленину о положении в Финляндии, о характере людей и их обычаях, особенно на юге страны, где я прожил последние десять лет.

День прошел быстро, а к вечеру мы забеспокоились, что госпожа П., которая должна была привезти из Петрограда деньги, паспорта и пр., все еще не приехала.

Мы приготовили Ленину маску, и она так удалась, что Ленин смеялся до упаду своему новому облику.

Госпожа П. приехала только после десяти вечера. Ни минуты нельзя было терять. Мы отправились в дорогу. Переправились на лодке через озеро и потом девять километров шли пешком по пыльной дороге как только могли быстро.

Ленин вконец устал бы, если бы Кустаа не взял у него пальто и пакет.

Мы прибыли на станцию Териоки одновременно со скорым поездом. Едва успели купить билеты и вскочить в поезд, как он тронулся. Мы заняли первое попавшееся купе, которое оказалось пустым. Мы боялись даже говорить. Я показал Ленину на верхнюю полку, чтобы он шел спать.

Сам я осмотрел весь вагон на случай возможного бегства. Я даже не пытался спать и думаю, что моего попутчика тоже сон не очень брал. В половине шестого я умылся, оделся и разбудил Ленина. Он сразу вскочил на ноги.

Но боже мой! Краска расползлась по его лицу и подбородку, а борода в нескольких местах отклеилась.

Маску сразу же восстановили, но бороду приклеить не удалось, так как бутылочка с клеем осталась в кармане брюк у Кустаа, а я даже не знал, успел ли он сесть в поезд.

— Придется снять всю растительность и смыть краску с лица,— сказал я Ленину.

— Но тогда меня сразу же узнают.

— Да, это в Петрограде, но не здесь. Мы же находимся далеко в Финляндии. Кроме того, никто не поверит, что Ленин находится в обществе Куусела. Это совершенно невероятно. Вы просто один из моих старых актеров.

— Вы думаете, я сойду за актера?

— Обязательно сойдете.

Нам пришлось срочно удалять остатки бороды и краску, что было довольно трудно, так как у нас не было ни вазелина, ни теплой воды, а времени было в обрез, поезд уже подходил к Лахти, где нам надо было выходить. Кое-как удалось придать ему приличный вид. Оживленно беседуя по-фински, мы рука об руку вышли на перрон. Ленин хотел, чтобы мы шли именно так.

По-фински говорил я, а Ленин только смеялся, что для постороннего слуха звучало совершенно по-фински.

— Подержи-ка, Костя,— сказал я по-фински и бросил Ленину свое пальто,— а я пойду посмотрю, приехал ли Кустаа.

И действительно, на другом конце перрона тот с беспокойством разглядывал вагоны и искал нас глазами. Оказывается, в Териоки он успел прыгнуть в последний вагон, когда поезд был уже на полном ходу.

В Лахти нас исключительно гостеприимно приняли, товарищ Коски и его очень приятная супруга. Я позвонил Ровио в Хельсинки и сообщил, что наша поездка удалась на славу, и просил дальнейших указаний. Ровио приказал оставить Ленина покамест в Лахти, что мы и сделали.

— Кому вы звонили? — спросил Ленин.

— Полицмейстеру в Хельсинки. Ленин несколько удивился.

— Успокойтесь, друг,— сказал я,— мы теперь в Финляндии. Полицмейстер Хельсинки — ваш настоящий друг. Он известный революционер.

Мы съели очень вкусный вегетарианский завтрак, которым нас накормила госпожа Коски. После этого обнялись и попрощались.

— Ожидаю увидеть вас в будущем премьер-министром,— сказал я Ленину на прощание.

И ведь стал же премьером! Помню, как в один из октябрьских вечеров кто-то позвонил мне в Уутеепкюля и сказал всего несколько слов:

— Ваш друг теперь премьер-министр.

Мы приехали в Хельсинки в шесть вечера. На вокзале нас встретили товарищи Ровио и Шотман, которым мы вкратце рассказали о своей поездке.

Отель «Фенниа», 15 марта 1918 г.

 

¹ Воспоминания написаны автором 15 марта 1918 года, незадолго до смерти.— Ред.

² Автор описывает события, которые произошли в августе 1917 года —Ред.

³ Попутчиком Куусела был, по-видимому, рабочий Кустаа Каллио, маршрут их пути — станция Терпокн, оттуда в деревню Алкала, в дом рабочего Пекка Парвиайнена, куда Ленин прибыл 23 августа 1917 года, после того, как пересек границу Финляндии. Из Ялкала Ленин поддерживал связь с Петроградом с помощью Лидии, дочери Парвиайнена.— Прим. к финскому изданию.

⁴ Парвиайнеп.

⁵ В. И. Ленин прожил в эмиграции почти 15 лет — с июля 1900 года по ноябрь 1905 года, а затем с декабря 1907 года по апрель 1917 года.— Ред.

 

Г. С. РОВИО

Ленин в Хельсинки

Как известно, после событий 3—5 июля Ленину пришлось скрываться до октябрьских революционных дней 1917 года. Большую часть этого времени, месяца два, Ленин находился в Финляндии, преимущественно в Хельсинки. Поскольку в мою задачу входило установление связей Ленина с окружающим миром, мне хотелось бы рассказать о некоторых чертах жизни Ленина в подполье.

Сразу после июльских событий к народному делегату К. Вийку в Хельсинки приехала женщина — товарищ из Петрограда — и сказала, что ей поручено организовать в Финляндии жилье для Ленина и Зиновьева. Поскольку, живя в Хельсинки, я участвовал во всех делах, касающихся русских эмигрантов, Вийк предложил, чтобы меня разыскали и поручили организовать это дело. Вийк позвонил мне и попросил прийти в здание сейма, в палату парламентской фракции. Дорогой я встретился с Вийком и приехавшим из Петрограда товарищем, и тут же на улице в прекрасный июльский день мы обсудили это дело. Я не припоминаю теперь всех подробностей беседы, но было решено, что Ленин и Зиновьев будут помещены в Кангасе, недалеко от Тампере. Условившись о встрече, мы тут же разошлись; женщина из Петрограда поехала обратно.

Через несколько дней ко мне приехал А. Шотман и загадочно заявил:

— ЦК партии поручил мне организовать переезд и подыскать квартиру для Ленина и Зиновьева здесь, в Финляндии.

— Но сюда уже приезжал товарищ по этому делу, и мы решили этот вопрос,— заметил я со своей стороны.

— Она неправильно сделала. Мне поручено устроить товарищей здесь, в Хельсинки, но с тем условием, чтобы ни одна душа об этом не знала. Ты не имеешь права никому об этом сообщать,— заклинал меня Шотман.

— Хорошо. Я готов помочь, чем смогу, и, естественно, никому болтать не буду,— ответил я.

Шотман очень спешил перевезти Ленина в Финляндию, и мы решили, что он приведет его прямо ко мне на квартиру¹, а потом уже подыщем для него другое жилье и поиски его не будут препятствием для немедленного выезда Ленина.

Следует напомнить, что Февральская революция подняла меня на пост начальника милиции Хельсинки, полицмейстера, как гласил официальный титул. Читателю, вероятно, известно, что Февральскую революцию в Хельсинки совершили солдаты, в основном моряки. Арестовав генерал-губернатора, сенаторов и других русских чиновников и организовав свой Совет, солдаты отказались поддерживать порядок и дисциплину в городе с чужим языком и предложили рабочим комитетам взять на себя обеспечение порядка в городе. Рабочие комитеты приняли это предложение. И в апреле 1917 года рабочие организации выбрали меня начальником милиции Хельсинки.

Я жил тогда около Хагнесской площади по адресу Сернайсте Рантатие, дом 1, квартира 22, где у меня была комната и кухня. Никто из знакомых ко мне не приходил, а моя жена была в то время в деревне у своих родственников. Поэтому решили, что наиболее безопасно поселить Ленина на первое время у меня. Шотман шутил по этому поводу:

— Как только приеду в Питер, расскажу нашим, что Ленин живет под надежной охраной начальника хельсинкской милиции. Поначалу лица их вытянутся, но потом насмеются вдоволь, когда узнают, в чем дело. Я убежден, что ни один из шпиков Керенского не станет совать свой нос в твою квартиру.

Мы условились с Шотманом, что он привезет Ленина сначала в Лахти, а оттуда позвонит мне прямо в отделение милиции. Из Лахти они поедут на дачу депутата Вийка на станции Малми, недалеко от Хельсинки. После тщательного обсуждения всех деталей, удовлетворенный результатами, Шотман уехал обратно.

Через пару дней раздался звонок в отделении милиции: Шотман звонил из Лахти:

«Все прошло хорошо. Завтра вечером будем у тебя».

На следующий день позвонил Вийк и просил назначить время вечером, чтобы встретиться с гостем. Условились на 11 часов около Хагнесской площади.

Я приехал на условленное место заранее и приготовился ждать. Через несколько минут ко мне подошли двое мужчин, говорившие по-французски. Один из них был Вийк, я поздоровался с ним.

— Товарищ Ровио? — спросил спокойно по-русски другой из них и протянул руку для приветствия. Это был Ленин, я видел его впервые.

Я ответил утвердительно и пожал ему руку. Направились к моему жилищу. Это было или в конце июля, или в начале августа — точно не помню².

Предварительно осмотревшись и не увидев поблизости ни одного человека, мы поднялись по лестнице на пятый этаж. Я волновался и чувствовал некоторое возбуждение, оказавшись неожиданно в положении квартирохозяина Ленина. Естественно, я не мог даже предположить, что через два месяца Ленин станет во главе огромного государства, но я читал ежедневно русские буржуазные и «социалистические» газеты и видел, какое огромное внимание уделялось в них личности Ленина. Я понимал таинственность поведения Шотмана и не мог не волноваться. Особенно теперь, будучи во главе милиции, я должен был часто иметь дело с контрразведкой Керенского, главной задачей которой был арест Ленина.

Я поставил чайник на огонь и предложил «квартиранту» чаю. Вийк ушел. Ленин расспрашивал меня, как и где достать русские газеты. Я объяснил, что легче всего их добыть около шести-семи вечера на вокзале, когда прибывает почтовый поезд из Петрограда.

— Вам придется ежедневно ходить на вокзал и покупать все русские газеты. Кроме того, вам надо будет организовать тайную пересылку писем по своим каналам, так как мы не можем полагаться на официальную почту,— сказал мне Ленин.

Я пообещал устроить все это как можно лучше. Рассказал, что у меня надежный друг в почтовом вагоне, Кесси Ахмала³, на линии Хельсинки — Петроград, и он поможет мне в тайной пересылке писем, надо только знать, куда доставлять, письма в Петрограде.

Как только Ленин выяснил все, что ему нужно для работы, он предложил мне идти отдыхать, с тем чтобы самому еще поработать. Хотя время было позднее и он только что оказался в совершенно новой для него обстановке, он спокойно уселся за письменный стол, взял со стола русские газеты для ознакомления и начал писать. Не знаю, как долго он писал, потому что я сразу же заснул. А когда проснулся утром, увидел на столе толстую тетрадь и на ней заглавие: «Государство и революция». Ленин спал на кровати.

Вопрос с питанием устроили так: я по просьбе Ленина покупал ему масло, яйца и другие продукты. Я предложил было брать готовую еду из столовой кооператива «Эланто», но Ленин категорически отказался от этого, сказал, что сам сварит яйца и чай и («Что же еще надо?») этого вполне достаточно.

— Самое главное для меня — получать регулярно газеты. Ни в коем случае не пропускайте газет,— объяснил мне Ленин.

Вечером я пошел на вокзал и принес толстую кипу газет. Стало ежедневной традицией совершать прогулку на вокзал, чтобы купить газеты. Я сразу же приносил их Ленину. А он моментально начинал читать их и делать пометки на заслуживающих внимания статьях и новостях. Прочитав все газеты, он обычно садился писать и писал до глубокой ночи. На следующий день он отдавал мне свои записи для отправки в Петроград. Днем он сам готовил себе еду. Через полторы недели Вийк нашел новое жилье для Ленина — в квартире Усениуса. Мы перевели его туда поздно вечером. Но через несколько дней мне пришлось снова взять Ленина к себе, так как квартирант Усениуса, который уехал надолго, совершенно неожиданно вернулся и пребывание Ленина там стало невозможным.  Прожив еще неделю у меня, Ленин переселился на новую квартиру — на Теле к товарищу Б.⁴ Эта бездетная семья выделила Ленину отдельную комнату, жена Б. готовила еду и заботилась о нем. Ленин был очень доволен своим жильем и хозяевами. Вечерами я доставлял газеты, забирал письма для отсылки и был переводчиком, так как Б. не знал русского языка и жаловался, что не может беседовать с Лениным. Необходимый разговор вели с помощью жестов. Ленин тоже сожалел, что не знал финского и шведского, и говорил, что теперь ему поздно приступать к изучению финского языка. В этой квартире Ленин прожил все оставшееся время — до конца сентября или начала октября, до того, как он переехал в Выборг.

Вспоминая теперь, после долгих лет, жизнь Ленина в подполье в Финляндии, многое я не могу восстановить в памяти, всплывают только отдельные наиболее яркие эпизоды наших ежедневных встреч. Ленин жил в Хельсинки, когда рабочие комитеты города, не зная об этом, решили пригласить его на свой праздник.

Как известно, в Финляндии уже многие годы в последнее воскресенье августа устраивался Праздник Труда. Праздничный оргкомитет в Хельсинки решил пригласить в качестве почетного оратора Ленина. Мне поручили написать по-русски пригласительное письмо. Я составил письмо, но не успел отправить его, как Ленин оказался моим «квартирантом». Однажды я показал Ленину это письмо и рассказал о празднике. Ленин улыбнулся и сказал:

— Мне придется теперь воздержаться от речей. Хотя до праздника ждать недолго, оставим это до следующего года.

«Финансовый» вопрос на первых порах тоже был не из легких. Не потому, что у Ленина не было денег, а потому, что, к несчастью, у него были только русские деньги. А в те времена курс рубля падал быстрее, чем курс финской марки, и в связи с этим банки почти не меняли рубли на марки. Кроме того, учитывая возможность валютных спекуляций, в банках одному лицу меняли русские деньги только на десять марок. Я же только на газеты тратил больше.

Один я не мог обменять достаточного количества рублей, и к тому же не совсем удобно было начальнику милиции ежедневно менять рубли в банке: газеты много шумели о спекулянтах-валютчиках и я легко мог угодить в спекулянты. Как найти выход из положения? Я решил обратиться к членам нашего партийного оргкомитета и объяснить им, что у меня очень важное задание и надо менять рубли на марки,— правда, пока я не могу сказать им, в чем суть дела.

«Позже я вам разъясню, какое задание, и ваши имена запишут в анналы истории»,— подшучивал я во время нашего традиционного кофе. Виитасаари, Талвио, Вилхо Антикайнен и, насколько мне помнится, Нюквист ходили несколько раз менять рубли. И так эта проблема была благополучно разрешена.

Догадывался ли кто-нибудь о пребывании Ленина в Хельсинки? Из проживавших в Финляндии русских об этом знал только Смилга.

Когда Ленин пробыл у меня несколько дней, он попросил привести к нему Смилгу. Я сходил за ним и привел его к себе на квартиру. Ленин расспрашивал его о настроениях моряков гарнизона в Выборге, о русской газете в Хельсинки, о наших делах в типографии и пр. Из финнов только несколько членов ЦК, такие, как Маннер и Куусинен, знали о Ленине, и я устроил им свидание.

Как известно, Маннер был в то время тальманом, или председателем сейма, и в один прекрасный день мы с Владимиром Ильичей поехали на квартиру Маннера. Говорили частично на немецком, частично на русском языке. Я не помню точно, о чем мы беседовали. Помню только, что зашел разговор об антимилитаризме и Ленин заметил, что антимилитаризм является болезнью рабочего движения малых стран и это понятно, так как ярмо милитаризма особенно тяжело для маленьких государств. С позиции классовой борьбы антимилитаризм вреден, так как рабочим нужно идти в армию, пройти курс обучения в ней и завоевать армию, ведь революцию невозможно совершить без армии.

Куусинен встретил Ленина на Теле, кажется, в тот самый день, когда Ленин уезжал в Выборг. Беседа велась на немецком языке, которого я не понимал, и поэтому я забыл все, что мне рассказали об этом разговоре.

Несколько раз приезжал из Петрограда Шотман. Он дал мне адрес, куда должна была доставляться корреспонденция, и вообще организовал всю почту в Петрограде. Я отчетливо помню, как Шотман приехал в Хельсинки после корниловских дней и говорил мне:

— Ты знаешь, что через четыре месяца товарищ Ленин станет премьер-министром? — И он стал доказывать свою правоту и убеждать в ней.

Как только мы вошли в комнату, Шотман сразу же обратился к Владимиру Ильичу:

— Владимир Ильич, через четыре месяца вы можете формировать кабинет, вы станете премьером.

Ленин стал расспрашивать его подробно о делах... Не помню кто, Шотман или Смилга, рассказал о печально известном Демократическом совещании⁵ и назвал его болтовней в болоте. Ленин тоже считал, что вся его работа — пустая болтовня и надо бы послать взвод солдат, окружить здание и арестовать всех его участников: поболтали — и хватит. Под конец спросил, многозначительно прищурив глаз: «А нельзя ли как бы невзначай сделать это?»

Однажды навестить Ленина приехала его жена Крупская⁶. Ленин нарисовал карту и послал ее заранее Надежде Константиновне, чтобы по приезде в Хельсинки она могла с ее помощью найти его квартиру.

По мере обострения классовой борьбы в России и усиления влияния большевиков пребывание в Хельсинки становилось для Ленина невыносимым. Поближе к водовороту событий, поближе к Петрограду! В один прекрасный день Ленин объявил мне, что он намерен переехать в Выборг и мне нужно для этого достать парик, краску для бровей, паспорт и устроить квартиру в Выборге.

Сказано — сделано. Я отыскал в газетах объявление, что на Владимирской улице проживает бывший театральный парикмахер, делающий парики. Позвонил ему и спросил, может ли он сделать парик. Парикмахер объяснил, что заказчик должен явиться к нему лично для снятия мерки, после чего будет сделан парик любого фасона.

На следующий день, рано утром, мы переулками шли с улицы Теле на Владимирскую. Вошли в парикмахерскую. Оказалось, что парикмахер — бывший петербуржец и довольно сносно говорит по-русски. Много лет он работал парикмахером в Мариинском театре и был мастером своего дела. Он рассказывал, как он «омолаживал» князей, графов и генералов, и, между прочим, сделал парик жене генерал-губернатора Шейна. Ленин спросил, когда парик будет готов. Парикмахер сказал, что ему нужно по крайней мере две недели, так как работа очень кропотливая, ведь каждый волосок пришивается отдельно. Вот тебе и на! Ленин думал уезжать через два дня.

— Может быть, подойдет какой-нибудь из готовых? — спросил он парикмахера.

Парикмахер снял мерку с головы Ленина и спросил, какого цвета должен быть парик. Ленин ответил, что должно быть много седины в волосах, чтобы он казался шестидесятилетним. Беднягу мастера чуть было не хватил удар.

— Шестидесятилетним! Ведь вы совсем молодой. Вам едва дашь сорок лет, зачем вам парик старика, у вас совсем еще нет седых волос.

Парикмахер начал красноречиво убеждать Ленина не брать себе преждевременной старости. И, несмотря на уговоры Ленина, он долго и упорно возражал против седого парика.

— Но разве вам не все равно, какие я выберу волосы? — спросил Ленин.

— Нет, я хотел бы, чтобы у вас был моложавый вид,— убежденно говорил парикмахер.

Ленин стал изучать стеклянные шкафы парикмахера и, заметив за стеклом седой парик, попросил разрешения примерить его. Хозяин неохотно взял парик и помог примерять его. Прическа подошла неплохо, нужно было лишь чуточку ее подправить. Мастер обещал к следующему утру сделать все необходимые поправки. Наутро парик был готов. Примерили его Ленину и «посадили» окончательно. Хозяин объяснил, как обращаться с ним, получил деньги, и мы ушли восвояси. Парикмахер наверняка долго удивлялся заказчику и, наверно, не раз рассказывал   другим своим клиентам о странном молодом мужчине, который упорно хотел выглядеть стариком.

Когда я зашел к Ленину на следующий день, он практиковался в ношении парика. Надел его на голову и спросил:

— Ну, и как я выгляжу? Заметно, что на голове парик?

Я посмотрел со всех сторон и заявил под конец:

— Кто не знает, ничего не заметит.

Я достал краску для бровей у одного артиста и попросил Илмари Лайнио принести паспорт из паспортного стола, написал там финское имя и доставил его Ленину. О квартире в Выборге договорился с депутатом Хуттуненом. Он обещал устроить жилье. Когда все было готово, мы попрощались, и Ленин поехал в Выборг, а оттуда в скором времени в Петроград.

С подпольной жизнью было покончено.

После моего рассказа о некоторых эпизодах из жизни Ленина в Финляндии читатель вправе задать вопрос, как такой видный государственный деятель, один из величайших в наше время, относился к жизни в подполье. Известно, что характер человека лучше всего выявляется в критических ситуациях. Каков же был Ленин в самые мрачные времена керенщины, когда его обвиняли в шпионаже, в предательстве дела рабочего класса и т. д.?

Он был удивительно хладнокровен и сдержан. Вернувшись с дороги, где в любую минуту можно было ожидать ареста, он тут же садился за письменный стол и начинал работать, как будто он находился у себя дома. Именно в Хельсинки Ленин закончил свою книгу «Государство и революция».

За все время пребывания в Хельсинки я не заметил во Владимире Ильиче ни малейших признаков нервозности или беспокойства, не говоря уже о страхе. Наоборот, он всегда был в хорошем настроении. Услышав какую-нибудь веселую историю, от души и заразительно смеялся.

Работал Ленин регулярно и усердно. После работы шел на прогулку. В сумерках мы прогуливались по Ит. Виертотие. Однажды мы гуляли вокруг Дома рабочих, и он восхищался монументальным зданием.

Когда приехала Крупская, он сказал мне: «Завтра можете не приходить, я сам приду за газетами к вам на квартиру». На следующий день Ленин вместе с Крупской пришли через большой парк с Теле через Мянту-мяки на Хагнесскую площадь в мою квартиру.

Я заметил, что Ленин во всех ситуациях сохранял способность размышлять и действовать спокойно и хладнокровно. Воля у него была не железная (это, пожалуй, будет мягко сказано), а стальная. Он всегда доводил до конца начатое дело, если считал его правильным. Мне доставалось крепко, если я не выполнял вовремя его заданий.

— Что же вы? Почему не сделали?

И никакие оправдания не помогали, Ленин настаивал на своем до тех пор, пока все не было сделано как надо.

Что же касаются его личных нужд и потребностей, то Владимир Ильич отличался необычайной скромностью. Не курил, не пил крепких напитков и был неприхотлив во всех отношениях. Даже враги не могут ничего сказать на этот счет.

Я до сих пор не встречал другого такого симпатичного и обаятельного товарища, как Ленин. Это революционер до мозга костей.

Предоставить убежище великому и гениальному вождю мировой революции — большая честь для рабочего движения Финляндии.

 

¹ Скрываясь от преследований буржуазного Временного правительства, В. И. Ленин жил на квартире Г. С. Ровио с 10 (23) по 19 августа (1 сентября) 1917 года, затем в целях конспирации менял адреса и снова возвращался сюда (см. П. В. Московский, В. Г. Семенов. Ленин в Финляндии. М., 1977, стр. 120).— Ред.

² Ленин пересек границу в ночь на 23 августа. Сделав небольшую остановку в деревне Ялкала, он поехал в Лахти в сопровождении Каарло Куусела и Кустаа Каллио и оттуда в Хельсинки вместе с К. X. Вийком.— Прим. к финскому изданию.

³ Ахмада Кесси (1889—1918) — финский социал-демократ, литератор. В 1917 году служил в почтовом вагоне Хельсинки — Петроград. Конспиративно перевозил письма В. И. Ленина в Петроград и почту для него в Хельсинки. Расстрелян финскими белогвардейцами во дворе почтамта в Выборге.— Ред.

⁴ В. И. Ленин жил у машиниста Артура Блумквиста.— Ред.

⁵ Имеется в виду совещание, созванное меньшевиками и эсерами в конце сентября 1917 года в Петрограде с целью выработать меры для ослабления нарастающего революционного движения в России.— Ред.

⁶ Н. К. Крупская приезжала к В. И. Ленину в Хельсинки два раза.— Ред.

 

Э. А. РАХЬЯ

Ленин в 1917 году¹

Мировая буржуазия ликует по поводу того, что ее противник В. И. Ленин умер. Буржуазия давно расправилась бы с ним, да только не вышло.

Я помню, как в 1917 году после июльского поражения в Петрограде всевозможные прихвостни буржуазии — офицеры, юнкера, гимназисты, сыщики тайной полиции с собаками, пользуясь тем, что государственная власть была в их руках, делали все возможное, чтобы уничтожить товарища Ленина, понимая, что этот человек уничтожит их. И предчувствие их не обмануло.

По решению ЦК из Петрограда Ленина направили в Сестрорецк, на квартиру товарища Емельянова, но находиться там было небезопасно, и пришлось переселить его в лес, в шалаш у стога сена.

Однажды в дождливый день, когда Ленин сидел в шалаше, туда вошел казак, проклиная погоду и негодяев людей, и попросил разрешения укрыться от дождя. Ленин спросил, чем тот занимается. Казак сказал, что они ловят какого-то Ленина, которого велено доставить живым или мертвым. На вопрос, что за преступление совершил Ленин, казак не смог ничего ответить. Он знал только, что тот мутит народ и поэтому очень опасен, что он где-то в этом районе и ему, казаку, приходится страдать от дождя и холода из-за этого «негодяя».

Из-за сильного ажиотажа по поводу ловли Ленина ЦК вынужден был перевести беглеца в более безопасное место. Я вместе с Шотманом получил задание организовать переход через границу в Финляндию. Дорогой нас чуть не поймали на станции Дибуны Финляндской железной дороги, где вооруженные до зубов студенты, гимназисты и юнкера проверяли документы. Нам удалось провести их, и мы благополучно добрались до Питера. Через пару дней мы осуществили переезд в Финляндию. Нам помогал машинист Гуго Ялава.

По приезде в Финляндию мы переправили Ленина в Хельсинки² на попечение начальника милиции Ровио.

За все время, пока Ленин находился под моей опекой, он ни разу не проявил страха быть арестованным и пойманным, хотя опасность была велика. Он лихорадочно работал, писал статьи в газеты и письма товарищам, давая указания и наставления, и нервничал только тогда, когда долго не получал ответов на свои письма или же задерживались газеты. Если я пытался его успокаивать, предлагая подождать пару часов, он всякий раз говорил мне, что время нас не ждет, мы должны всегда опережать его, заранее предвидеть ход событий и ситуацию; если мы не научимся этого делать, мы никогда не победим.

Впоследствии, во время революции в Финляндии, часто вспоминались эти слова Ленина. Но среди руководителей финского рабочего класса не было человека, умевшего хоть чуточку предвидеть события. Руководство выжидало, само пассивно плелось в хвосте.

Вряд ли еще можно встретить такую энергию и такое искусство руководить партией, как у Ленина. Теперь, конечно, гораздо легче действовать, так как Ленин указал нам верный путь, который обязательно приведет к победе. Надо только идти по нему, учитывая интересы рабочих.

Деятельность товарища Ленина ради достижения победы рабочего класса была настолько активна, что он забывал об опасности, которой всегда подвергался со стороны буржуазии. Он считал, что самое главное — быть в тесном контакте с самими рабочими. И я лично получил от него приказ приехать к нему в Финляндию - для организации переезда в Петроград.

Получив предписание, я договорился с Гуго Ялавой о том, каким образом доставить Ленина в Петроград и как обезопасить путешествие. После этого я приехал в Выборг, где тогда Ленин проживал на квартире у Латукка.

Я застал Ленина очень взволнованным из-за того, что, по его мнению, все сообщения из России он получал слишком  поздно; поэтому он решил немедленно ехать в Петроград, несмотря на смертельную опасность, которая ему угрожала.

Владимир Ильич сказал: «Революция произойдет в течение ближайших недель, и, если мы не подготовимся к ней, мы потерпим поражение, которое нельзя сравнить с июльскими днями, потому что буржуазия сделает все, чтобы задушить революцию, и сделает это с такой жестокостью, какой еще не знает мировая история».

Ленин одобрил изложенный мной план поездки. Итак, мы отправились в путь. Ленин в очках и в парике был похож на финского священника. На вокзале я купил билеты до Петрограда. В вагон мы не входили, стояли в тамбуре. Когда в тамбуре появлялись люди, я говорил Ленину по-фински и он отвечал, как было условлено, «jaa» или «ei»³. Иногда он говорил «jaa», когда надо было сказать «ei», и наоборот.

До станции Райвола⁴ добрались благополучно.

В Райвола Ялава отцепил паровоз и отъехал набирать дрова. Вокруг паровоза шныряли подозрительные личности. Мы условились, что Ялава, набирая дрова, задержится там с паровозом подольше, до самого отправления поезда. Мы с Лениным пойдем гулять, и, когда паровоз, возвращаясь с погрузки, будет подъезжать к поезду, Ленин сядет на него на ходу. Именно так все и произошло, и подозрительные лица не попали на поезд, так как место погрузки дров далеко от станции, а как только паровоз встал перед вагонами, кондуктор подал сигнал к отправлению. Но впереди было самое опасное место — станция Валкеасаари, где было полно всевозможных шпиков.

Я сидел в первом вагоне с двумя заряженными револьверами на случай необходимости. В вагоне было полно дачников и несколько рабочих.

Пассажиры говорили о политике. По мнению обывателей, надо было наказывать рабочих, так как они выступают против войны и поддерживают подосланного немцами Ленина, который получил миллионы денег для организации мятежа в России.

Рабочие в ответ утверждали, что никаких денег Ленин не получал, что он борется за интересы рабочих.

Буржуи высказали единое мнение: Ленина надо убить, Один из присутствующих предложил провести Ленина в цепях по Невскому проспекту, с тем чтобы каждый мог бить его и плюнуть ему в лицо. И после того, как все получили бы это удовольствие, его надо повесить, а тело сжечь. Не знали они, что их «жертва» сидела так близко. Прибыли в Валкеасаари, где шла проверка паспортов; у меня был паспорт офицера, покойного И. Шалевича. Я прошел проверку хорошо. Ялава с паровозом  поехал набирать воду и вернулся как раз ко времени отправления поезда, так что проверять документы на . паровозе было уже некогда. И поезд направился в Петроград.

Мы сошли с поезда на станции Ланская, недалеко от которой была подготовлена конспиративная квартира, куда мы направились. Там нас уже ждала жена Ленина, Надежда Константиновна.

Ленин сразу же принялся за работу: выяснял настроения рабочих на заводах и писал статьи в «Правду». Были собрания с членами ЦК, где Ленин поставил вопрос о взятии власти.

24 октября я пришел к Ленину и сказал, что на заводах и в казармах брожение. Ленин написал письмо районным комитетам с предложением начать решительный бой. Я отнес письмо в Выборгский райком партии, там его размножили и распространили среди рабочих и солдат⁵.

После полудня я снова поехал к Ленину, и он предложил, чтобы мы пошли в Смольный. По дороге в Смольный нас дважды задержали и чуть не арестовали: первый раз около Литейного моста, а второй раз — на Шпалерной улице, где нас остановили трое конных юнкеров и потребовали паспорта и пропуска. Приехали в Смольный и вошли в здание по чужим пропускам...

Теперь Ленин умер, но в сердцах пролетариев всего мира он живет. И, следуя его заветам, рабочий класс завершит дело, которое не успел довести до конца Ленин,— дело мировой революции.

23 января 1924 г.

 

¹ На русском языке воспоминания опубликованы в журнале «Вопросы истории», 1967, № 10.— Ред

² Не позднее 6 (19) августа 1917 года В. И. Ленин по пут в Хельсинки остановился в деревне Ялкала (ныне Ильичево, Выборгского района, Ленинградской области), в семье рабочего финна П. Г. Парвиайнена (см. «Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника», т. 4, 1917 г. М., 1973, стр. 316).— Ред.

³ — «да» или «нет».— Прим. перев.

⁴ Ныне станция Рощино.— Ред.

⁵ По-видимому, автор имеет в виду последнее перед взятием власти письмо В. И. Ленина членам ЦК от 24 октября (6 ноября) 1917 года (см. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 34, стр. 435-436).— Ред.

 

Г. Э. ЯЛАВА

Как я перевез Ленина через границу¹

Однажды после июльских событий 1917 года ко мне пришли старые товарищи Александр Шотман и Эйно Рахья. Мы знали друг друга с детства. Я увидел их озабоченные лица, и, хотя они начали обычный, будничный разговор, я понял, что у них ко мне серьезное дело.

Рахья спросил наконец:

— Есть в квартире кто-нибудь?

Выяснив, что в квартире нас только трое, они заявили:

— Надо перевезти Ильича на другой берег.

«Перевезти на другой берег» означало перевезти Ленина через границу из России в Финляндию. Над этим надо было подумать. Риск был большой. Но Ленина надо было переправить во что бы то ни стало. Как это сделать? Обсуждали несколько вариантов и остановились на моем.

Я вожу дачный поезд № 71.

Он отправляется из Петрограда вечером и идет на станцию Райвола.

Так как юнкера проверяют документы пассажиров только в вагонах, было решено:

1. Ильич поедет со мной на паровозе. Рахья и Шотман едут в первом вагоне, недалеко от тамбура, и на всякий случай имеют при себе револьверы.

2. Ленин, Шотман и Рахья сядут на станции Удельная, а не в самом городе.

Шотман и Рахья поднимутся в вагон на самой станции, Ленин же будет ждать в конце платформы.

Когда паровоз остановится, он должен будет быстро подняться на него и на мои вопросы «кто?» и «куда?» должен предъявить документ истопника, моего товарища. Он финн, ни слова не знает по-русски. Я разрешаю ему ехать на паровозе, так как имею на это право. Это очень важно, чтобы не привлечь внимания.

3. Ленин должен быть в очень простой одежде.

4. По приезде в Валкеасаари я отцеплю паровоз и поеду за водой к водонапорной башне. Задержусь там  до второго звонка и приценяюсь к составу перед самой отправкой. Никто не обратит внимания на то обстоятельство, что в паровозе едут три человека. Это покажется вполне нормальным.

На станции Териоки Ленин, Шотман и Рахья выходят из поезда.

Мой план был принят.

Я был уверен в успехе. Таким способом я уже пользовался, когда перевозил члена государственной думы Аникяна-Оладьина и некоторых других товарищей.

Пришел день отъезда. Я подъехал к станции Удельная, к самому краю платформы, и увидел, как коренастый средних лет мужчина быстро шагает к паровозу.  Он ухватился за поручни, чтобы подняться в паровозную будку. Я был очень удивлен внешностью Владимира  Ильича. Почему-то я представлял себе, что он похож на Родзянко-Муромцева или же напоминает утонченного социал-демократического бургомистра Стокгольма  Линдхагена.

Ильич видел, что мой истопник бросает дрова в тендер. Он засучил рукава, поднялся на тендер и попросил истопника посидеть и покурить. Когда тендер был полон дров, Ильич сел рядом со мной на стул и мы переговорили о текущих событиях и возможности революции в Финляндии. Начало пути прошло быстро. Совсем незаметно мы подъехали к Валкеасаари (было уже два часа утра).

Все шло хорошо. Отцепили паровоз, отъехали за водой к колонке и стояли там дольше обычного — с таким  расчетом, чтобы подойти к поезду перед самым отправлением. Когда раздался третий звонок, я прицепил паровоз к составу, дал резкий свисток и через несколько  минут мы были уже в Финляндии, в Териоки, в 49 километрах от Петрограда. Перед тем как сойти с паровоза,  Ленин дружески пожал мне руку. И так мы расстались.

Когда Ленин скрывался в Финляндии, ему нужно было доставлять почту. Перевозка ее была организована с помощью товарища Ахмала. Он работал в почтовом вагоне, курсирующем между Петроградом и Хельсинки (позднее за помощь большевикам Ахмала был расстрелян белогвардейцами).

Почту доставляли в мою квартиру и передавали мне или моей жене. Часто я получал ее в дежурной комнате на Симбирской улице. Полученную почту я относил в редакцию «Правды», которая в то время находилась на Астраханской улице.

Однажды письма принесла Надежда Константиновна Крупская. Я пригласил ее зайти, и за чашкой кофе она рассказала мне о жизни Владимира Ильича в ссылке.

7(20) октября я повез Ленина обратно в Петроград. Он вместе с Эйно Рахьей приехал из Выборга на станцию Райвола за несколько минут до отхода поезда. Была полночь. Ильич быстро прошел к паровозу. Рахья устроился в вагоне. Со мной был мой прежний истопник. На этот раз Ленин не мог помогать нам, так как теперь топили уже углем. На станции Удельная Владимир Ильич сошел с паровоза.

В последний раз я видел Ленина и других руководителей партии в своей квартире 14 октября². У них было совещание. Собирались поодиночке. За столом сидели Крыленко, Рахья, Шотман, Парвиайнен и другие. Пили чай. В 9.15 пришел Ленин. Присутствовавшие товарищи делали доклады, передавали Ленину свои сведения.

Ленин внимательно слушал каждого. Затем начал разбирать поступившие сведения. Он серьезно критиковал недостатки, обращая внимание на все детали. Он говорил спокойно, естественно, без излишней патетики, избегая цветистых фраз. В то же время его речь звучала очень убедительно. Он постоянно опирался на факты. Я понимал, что передо мной великий вождь, гений своей эпохи, лучший друг пролетариев и всех обездоленных на земле, суровый и беспощадный к врагам революции.

 

¹ На русском языке воспоминания Г. Э. Ялавы опубликованы под названием ««Кочегар» паровоза № 293» во 2-м томе пятитомного издания «Воспоминаний о Владимире Ильиче Ленине» (М., 1969).— Ред.

² На квартире Г. Ялавы (Ломанский пер. (ныне ул. Смирнова), д. 46, кв. 29) 14(27) октября 1917 года В. И. Ленин встречался с руководящими работниками партии большевиков и Военной организации при ЦК РСДРП (б). В совещании приняли участие В. А. Антонов-Овсеенко, Ф. Э. Дзержинский, М. С. Кедров, В. И. Невский, Н. И. Подвойский и другие (см. «Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника», т. 4, 1917 г. М., 1973, стр. 386). Ред.

 

АРТУР И ЭМИЛИЯ БЛУМКВИСТ

Ленин живет на улице Теле

ИНТЕРВЬЮ 1949 ГОДА

На улице Порвоо в Хельсинки проживает 70-летний слесарь Артур Блумквист со своей женой Эмилией.

В бурную осень 1917 года у них на квартире скрывался от шпиков и холопов Керенского Владимир Ильич Ленин. Маленькая квартира все еще хранит вещи, которые были при Ленине, хотя большую часть мебели из комнаты, где жил великий революционер, забрал Музей Ленина в Тампере. Сейчас в комнате находится комод, который стоял и в те памятные дни, и старый высокий шкаф.

Временные «укрыватели» Ленина, чета Блумквист, живо и интересно рассказывают об этом замечательном человеке. Блумквисты не впервые помогали революционерам до того, как к ним прибыл Ленин в августе 1917 года.

Начиная еще с 1905 года в их квартире в разное время проживали как польские, так и русские революционеры. Имен никогда не спрашивали, и поэтому большинство остались им неизвестными.

Впечатляющая личность Ленина особенно им запомнилась. Его привел к ним магистр Вийк, после того как укрывал его целые сутки где-то на Сернайсге. Поскольку это место было очень опасным, Вийк договорился с Блумквистами, жившими в то время по улице Теле, 46, на четвертом этаже.

Место было очень удобным: не нужно было опасаться соседей, так как окна выходили на лес и это оберегало от посторонних глаз.

Ленин переселился к ним и прожил в их квартире около двух месяцев — до того как он переехал в Петербург и стал главой Советского государства.

ИДЕАЛЬНЫЙ КВАРТИРАНТ

Ленин был идеальный квартирант, рассказывает госпожа Блумквист. Он даже не курил. А его трудоспособность! Целые дни Владимир Ильич просиживал за письменным столом, работая непрерывно, читал или писал статьи в большевистские газеты. Их в тот же день доставляли через его друзей по железной дороге в Петроград, и на следующий день они были уже опубликованы в газетах.

Однажды Ленин вышел на кухню со свежей русской газетой в руках. В ней говорилось, что он скрывается в Петрограде, и Керенский грозился поймать его. Ленин прочитал это известие, многозначительно улыбнулся и сказал, иронически прищурив глаза: «Надо быть проворнее Керенского, чтобы схватить меня».

К. X. ВИЙК И ЛЕНИН

— К Владимиру Ильичу часто приходил магистр К. X. Вийк, и они вели долгие беседы на французском языке,— рассказывал господин Блумквист.— Я не очень понимал язык, но у меня сложилось впечатление, что они часто обсуждали вопрос о независимости Финляндии. Я убедился в этом окончательно, когда узнал, что именно Вийк был первым, кого вызвали к Ленину в Смольный во время обсуждения вопроса о независимости Финляндии после того, как большевики пришли к власти в России.

К Ленину приходили и другие русские и финские революционеры, но из них я запомнил только Густава Ровио. Во всех случаях эти визиты были связаны с подготовкой революции.

ШВЕДСКИЙ ДЛЯ КОНСПИРАЦИИ

Ленин не маскировался, когда ходил по улицам. Единственная предусмотрительность, которую мы применяли во время наших прогулок,— это то, что я разговаривал с ним по-шведски.

Поскольку Ленин не владел шведским, то у меня получался монолог, предназначенный исключительно для сыщиков. Шведский язык не вызывал никаких подозрений.

По вечерам Владимир Ильич ходил на собрания — никто не знал куда. Часто ходили в сауну. Сауна Ко находилась в Паасила, и туда ходили преимущественно железнодорожники. Мой свояк жил на верхнем этаже того же здания, где находилась баня, поэтому нетрудно было устраивать ее посещение, не привлекая постороннего внимания.

Н. К. КРУПСКАЯ В ФИНЛЯНДИИ

— Я была на кухне, когда к нам приехала жена Ленина,— рассказывает госпожа Блумквист.

— Когда я пошла открывать дверь, я очень испугалась, увидев в передней незнакомую женщину в платке.

Владимир Ильич узнал ее голос, и сразу выяснилось, кто была наша гостья.

Крупская пробыла у нас всего несколько часов и опять уехала.

НЕИЗВЕСТНЫЙ СЕДОЙ СТАРИК

Я увидела Ленина единственный раз в «маске», когда он уезжал от нас. В конце сентября к нам приехали двое мужчин (один из них был Ровио) и вошли в комнату Ленина. Они пробыли там некоторое время.

Я возилась на кухне и вдруг увидела, как из комнаты вышел седой старик. Я страшно перепугалась, каким образом старик попал в комнату Ленина, как вдруг оказалось, что старик — Ленин. Он взял меня за руку и начал благодарить за гостеприимство и приют и стал прощаться со мной. После этого он ушел.

Спустя годы мы получили от него книгу о положении крестьян в России, которую он написал во время проживания здесь.

 

М. УСЕНИУС

Ленин в Финляндии

Семья Артура Усениуса, состоявшая из трех человек, проживала тогда в двухкомнатной квартире в Хельсинки, на улице Фредрикинкату, 64.

«В последние дни июня 1917 года¹ к нам пришел один из руководителей Социал-демократической партии Финляндии К. X. Вийк. Он спросил нас, не нужен ли нам «мешок муки». Под «мешком муки» подразумевались русские революционеры-эмигранты, которые нуждались в конспиративном жилье, помощи и т. п. Поскольку я знала немного по-русски и мы уже держали у себя такие «мешки муки», я согласилась и на этот раз, тем более, что одна из наших комнат пустовала.

Приехал Ленин и передал привет с Камчатки. Это был пароль. Я отвела гостю свободную комнату, где он сразу же приступил к работе. Он прожил у нас две недели². Было задумано, что он пробудет у нас около месяца, а может, и больше. Но вернулась сестра; Ленин никак не хотел быть нам помехой и решил от нас уйти. От нас он переехал жить к Артуру Блумквисту на улицу Теленкату.

Как правило, Ленин вставал рано утром. Работу он начинал обычно часов в 7—8 утра. Ложился поздно, работал часто до часа или двух ночи. Его интересовали прежде всего газеты из России, которые ежедневно доставлял Г. Ровио. Ленин не терпел, когда задерживались газеты.

У него было множество книг. Стол был завален книгами, в которых он делал разные пометки. Другая стопка книг громоздилась на маленьком столике из карельской березы в углу комнаты. В это время Ленин работал над книгой «Государство и революция». Из нас никто не знал, что проживающий у нас «мешок муки» — Ленин.

В эти дни правительство Керенского разогнало финский парламент. В Финляндии было очень неспокойно, и тревожное состояние, в стране сказывалось на поведении Ленина. Он нервно шагал по комнате и то и дело спрашивал: «Вы не слышали, что творится в городе? Там, наверное, стреляли?»

А затем добавлял: «Было бы неразумно начинать; еще рано».

Я выходила на улицу выяснять обстановку. Заходила в магазин кооператива «Эланто», где из разговоров собравшихся там женщин можно было почерпнуть кое-какие сведения о событиях дня. Как-то я выяснила, что товарищ К. Маннер сломал пломбы в дверях здания парламента, что казаки покинули здание и все опять в порядке. Ленин успокоился и продолжал работать.

Каждый вечер часов в 8—9 Ленин шел на прогулку. Я выходила перед ним и смотрела нет ли подозрительных лиц, полиции, солдат и т. д. Казаков мы побаивались, матросам доверяли безгранично. Если все было в порядке, я зажигала в лифте свет и отправляла его наверх. Только после этого выходил Ленин.

Иногда Ленин заговаривал со мной о политике, но, видя мое полное невежество в этой области, переходил к разговорам о кухне, еде и пр.

Я заботилась о нем, как могла. Правда, в те времена очень трудно было доставать мясо. Однажды я зажарила ему в масле свеклу. Ленину очень понравилось кушанье, и в следующий раз он даже пришел на кухню посмотреть, как я готовлю это блюдо. Он подумал, наверное, что, возможно, ему когда-нибудь придется самому приготовить его.

Вообще Ленин был очень неприхотлив. Дважды в день он просил чаю — два стакана утром, два стакана вечером,— стакан молока и ничего больше.

Когда приходили газеты, Ленин забывал и чай и еду. Случалось, что он работал с самого раннего утра и до полуночи без перерыва.

Он носил коричневый костюм и высокие спортивные ботинки, и эта одежда делала его похожим на англичанина или шведа. В таком виде он всегда выходил на вечерние прогулки.

Живя у нас, Ленин не носил бороды, и только после Октября, когда я где-то увидела портрет Ленина, я узнала, кто был моим квартирантом.

 

¹ Дата названа ошибочно. Вийк мог прийти к Усениусу только после того, как было принято решение ЦК переправить В. И. Ленина в Финляндию, т. е. не раньше последних чисел июля,— Ред.

² В. И. Ленин прожил на квартире Усениусов несколько дней.— Ред.

 

Т. X. ЛОНГСТРЁМ

Как я познакомился с Лениным

Однажды вечером в августе 1917 года, когда я работал в Союзе рабочих-металлургов, в правление союза в Доме рабочих Хельсинки вошли три человека — магистр К. X. Вийк, Г. Ровио и Владимир Ильич Ленин. Из разговора с ними выяснилось, что Ленин бежал из Петрограда и скрывается от преследовавшего его правительства. Он приехал утром из Выборга, но сошел с поезда, не доезжая Хельсинки, где Ровно и Вийк встретили его и привезли на подводе. Это было сделано в целях предосторожности, так как железнодорожный вокзал Хельсинки тщательно проверялся. В городе власть находилась тогда в руках рабочих и солдатских комитетов, большинство в которых занимали социал-революционеры (эсеры) и меньшевики, т. е. противники и враги Ленина и большевиков.

Как только Ленин вошел в комнату и поздоровался, завязался оживленный разговор о делах союза. Как будто невзначай он взглянул на ряды папок на книжной полке и спросил, что они содержат. Услышав, что там находятся списки и анкеты членов союза, в которых обозначены все данные о каждом в отдельности, он тут же поинтересовался, какие сведения союз имеет о своих членах. Одну из папок открыли и прочитали, выяснили, что там записаны полное имя члена союза, год рождения, профессия, год вступления в союз, название отдела, куда он зачислен, категория взноса, оплаченные взносы и т. п.

— И больше ничего? — спросил Ленин.

— Ничего больше.

— Разве этого достаточно? — сказал Ленин.— На мой взгляд, надо бы отметить образование и общий уровень подготовки каждого члена; ведь если у союза нет этих данных, каким образом вы сможете, когда совершится революция, найти каждому соответствующее место?

Мы смотрели несколько озадаченно друг на друга, но никто не мог возразить на это деловое замечание Ленина. Его заинтересовало также то обстоятельство, что из 27 000 членов союза 3000 были женщины. Мы объяснили, что до войны 1914 года в рядах союза женщин было очень мало. Но по мере того, как война продолжалась и развивалась военная промышленность, женщины начали работать в металлургии и были довольно искусные и ловкие в своей отрасли.

— Да, это объясняет положение дела,— сказал Ленин.

В Хельсинки в то время размещалось много войск. Там была большая пристань для судов и многотысячные сухопутные воинские соединения. Рабочие и солдатские комитеты, основанные социал-революционерами и меньшевиками, поддерживали Временное правительство и выполняли его приказы. Таким образом, Ленин находился среди своих врагов, и несомненно, что если бы власть имущие знали о его местонахождении, то быстро арестовали бы его. Это было бы большим ударом для революции.

Ровио спросил Ленина, не слишком ли смело приехать в такой огромный населенный центр, где много войск и всевидящих глаз. Ленин ответил на это, что в маленьких местечках больше опасности подвергнуться разоблачению и аресту, в то время как в крупных городах легче смешаться с толпой и возможность быть узнанным значительно меньше.

Прошло около часа в правлении союза, когда Ровио сказал, что пора уходить. Ровио, мой коллега и давний друг, с которым я много лет проработал на одном предприятии, в профсоюзном комитете токарей Хельсинки, сказал мне, что они с Лениным пойдут впереди, а я должен следовать за ними на расстоянии двадцати метров в его квартиру по Сернайсте, Рантатие 1, где Ровио хотел передать мне связку книг, как мы условились раньше.

Квартира Ровио находилась от Дома рабочих примерно в 400 метрах.

Ленин и Ровио шли впереди, а я за ними. И вскоре без всяких происшествий мы прибыли на место. Ленин с Ровио сели поговорить, я взял книги, попрощался и ушел.

Утром, встретив Ровио, я полюбопытствовал, как прошел вечер с таким редким гостем. Ровио рассказал: «Сначала пили чай и разговаривали до полуночи. Потом я предложил Ленину идти спать, но он сказал мне: «Ты иди спать, а я буду работать»». Ровио ушел спать в соседнюю комнату, Ленин же остался сидеть за письменным столом.

«Проснувшись утром,— продолжал Ровио,— я зашел в комнату Ленина и увидел его сидящим нераздетым, в рубашке, на твердом деревянном диване, подперев голову руками. Он не воспользовался приготовленной для него кроватью и спал в таком неудобном положении, но крепко».

На письменном столе лежали исписанные листы бумаги, и Ровио рассказал мне, что он из любопытства посмотрел, что там было написано (Ровио ведь владел русским языком в совершенстве). Он обнаружил, что эти листы относились к книге «Государство и революция», выпущенной впоследствии на финском языке¹.

Человек, который спасался от тюрьмы и преследований (у меня сложилось впечатление, что последнее подполье не очень нравилось Ленину, но он согласился на него, исключительно подчиняясь своим товарищам по партии, и после изнурительной поездки проживал почти что в центре вражеского лагеря), должен бы чувствовать себя подавленным и нервозным. Но такие настроения были чужды Ленину — человеку, сильному духом. Все его дела и мысли были направлены к одной цели — к победе революции.

Только это дело было своевременно и важно. И он довел его до конца.

 

¹ См. настоящее издание, стр. 29.— Ред.

 

Ю. ЛАТУККА

Ленин в Выборге осенью 1917 года

В последние дни сентября 1917 года большевики имели сильное влияние среди рабочих Петрограда, Москвы  и вообще России. Рабочие тысячами и десятками тысяч становились в ряды борющихся. Надежды Временного  (второго коалиционного) правительства приостановить  революционное движение трудящихся таяли изо дня в  день.

Попытка Корнилова поднять контрреволюцию провалилась. Со всех уголков России несся призыв «Вся власть Советам!». Даже из глухой провинции поступали сведения, что и здесь этот призыв объединяет в одном  ряду беднейших и малоземельных крестьян, не говоря  уже об армии, которая все более решительно становилась на путь революции,— солдаты отказывались воевать и массами покидали фронт.

В эти дни Владимир Ильич Ленин по постановлению  ЦК РСДРП (б) жил в Хельсинки у Ровио. Поскольку оттуда было трудно поддерживать связь с Петроградом,  где находился Центральный Комитет партии, необходимо было устроить Ильича где-нибудь поближе. Обратились ко мне. Я с радостью согласился дать ему приют у  себя в Выборге.

В воскресенье 17(30) сентября¹ — день, когда должен был приехать Ильич,— я встал рано утром и, приведя комнату в надлежащий порядок для приема дорогого гостя, пошел в город. Моя квартира находилась в рабочем предместье города, так называемом Таликкала².

От радости по поводу того, что мне предстоит принять вождя революционного пролетариата, я шел легко и быстро.

Из Хельсинки Ильича должен был привезти тогдашний главный редактор местной рабочей газеты «Тюэ» («Труд») Эверт Хуттунен. Я направился в его городскую квартиру³. Открылась дверь, и меня провели в комнату. «Где же Ильич? Я хотел бы его увидеть поскорее». В ответ на мои слова Хуттунен сказал: «Пришел за ним? Сейчас его увидишь, обожди минуточку». Он вышел.

Немного погодя Хуттунен позвал меня, сказав, что товарищ Иванов (Ильич получил паспорт на имя рабочего Сестрорецкого оружейного завода Иванова) ждет меня на кухне. Владимир Ильич сидел за столом и завтракал. Я поздоровался. «Меня зовут Ивановым»,— сказал он мне потихоньку. Но в его глазах можно было прочесть: «Не спутайте меня, Иванова, с кем-нибудь другим, которого разыскивает Керенский и его компания».

Побеседовав немного, мы с Хуттуненом отправились на ежегодное собрание кооперативов Выборга, а Ильич остался у него до вечера. Вечером после собрания я заехал за Ильичей, и мы отправились на извозчике ко мне.

Ильичу очень понравилась моя комната, и в особенности книжный шкаф с большим количеством русской подпольной и партийной литературы. Получив утвердительный ответ на свой вопрос: «Значит, эту комнату вы, товарищ, предоставляете мне?», Ильич пожал мне руку и сказал: «Здесь я чувствую себя хорошо и смогу хорошо поработать».

И действительно, он работал усердно в своем новом «рабочем кабинете». Рабочий день, был строго расписан по часам. Он вставал, обедал и ужинал в определенное время. Было установлено время для бесед и дневного отдыха. Но не было определено, когда ложиться спать. «Это будет зависеть от продуктивности истекшего дня, нельзя оставить недоделанным ничего важного,— говорил Ильич и добавлял: —Хотя мы и требуем для рабочих восьмичасового рабочего дня и даже шестичасового в некоторых отраслях, мы, как партийные работники, не считаемся со своим рабочим временем». Ильич точно выполнял это расписание. Отступления допускались только тогда, когда из Петрограда приезжали товарищи.

Уже в 7 часов утра Ильич сидел у письменного стола. Каждое утро, уходя на работу (я был сотрудником газеты «Тюэ»), я заглядывал к нему в комнату, так как Ильич просил всегда перед уходом предупреждать его  об этом. Он всегда справлялся, когда я вернусь, и просил сообщать новости. «Следите внимательно за телеграммами ПТА⁴, я очень боюсь, как бы мы не упустили момент. При вспышке революции мы обязательно должны быть на месте»,— неоднократно говорил он мне.  Я обещал внимательно следить за телеграммами и наилучшим образом исполнять все его просьбы и поручения.

Проходили дни. Мы очень подружились, часто беседовали, когда Ильич уставал от работы. Интересно и поучительно было слушать рассказы опытного революционера о своей жизни в эмиграции. Он говорил при этом: «Может быть, и вам (т. е. финнам) придется еще  жить в подполье или эмиграции». И он, как это показали последовавшие за 1918 годом события, не ошибся.

В моей памяти осталось несколько интересных эпизодов из жизни Владимира Ильича в моей квартире.

По газетам он тщательно следил за событиями в России и в других странах. Он ожидал, как голодный обеда,  почту с утренними петроградскими газетами (газеты  приходили в Выборг в 11 часов утра). Очень интересно  было наблюдать, как его глаза пробегали газетные  столбцы,— ни одна заметка не ускользала от его глаз.  «Нельзя ли достать газеты крайне правых партий?» — спрашивал он. И само собой разумеется, их приходилось доставать.

Особенно набрасывался Ленин на черносотенные газеты. Они ведь критиковали действия Временного правительства и указывали на те силы и группировки,  с помощью которых можно было совершить контрреволюционный переворот. Все это было очень важным материалом для статей, которые Ленин писал, а я отправлял в Петроград.

Ленин с интересом следил и за событиями местного характера. Узнав, что мне, как представителю выборгских рабочих, часто приходилось бывать в Выборгском  Совете рабочих и солдатских депутатов, он дал мне задание выяснить отношение выборгского гарнизона к  большевикам на случай захвата последними власти в  Петрограде. Эту задачу я выполнил без особого труда с помощью товарищей Ракова (тогдашний председатель Совета рабочих и солдат Выборга) и Полового. Эти товарищи имели точные сведения о настроении расквартированных в Выборге полков.

Ильич давал нам ценные указания, как вести работу в армии на местах. Он впервые указал на необходимость тесной связи между русскими войсками и финскими рабочими организациями.

В Выборгский Совет рабочих и солдат часто приезжали из России докладчики и обозреватели. Во время пребывания Ильича в Выборге намечался, между прочим, доклад о текущем моменте эсерки Марии Спиридоновой. Узнав об этом, я сообщил Владимиру Ильичу. Но было бы лучше, если бы я не говорил ему об этом, так как Ильич сразу же начал обсуждать свои возможности послушать, что скажет Спиридонова. И несмотря на то, что я указал ему на недопустимость такого шага, он настаивал на своем: «Сейчас, в данный момент, мне политически важно послушать Спиридонову».— «Я не отрицаю этого,— ответил я,— но маленькое помещение и невозможность устроить вас там без риска быть схваченным агентами Временного правительства являются основной причиной недопустимости такого шага».

К счастью, у меня мелькнула мысль, с которой Ильич сразу же согласился. Я обещал сам присутствовать на лекции и взять с собой товарища, знающего стенографию. «Полностью проверенная стенограмма будет у вас на следующий день»,— сказал я Ильичу.

На следующий день стало известно, что доклад Спиридоновой по каким-то причинам не состоится. Дома я передал это Владимиру Ильичу, и он успокоился и стал шутя прикидывать, какая кара меня постигла бы от партии, если бы я не удержал Ленина и его арестовали во время доклада.

Когда стало ясно, что второе коалиционное правительство доживает последние дни, Владимир Ильич попросил приносить ему и вечерние газеты.

С этой целью я ездил в город и по вечерам. Не помню точно, 6 или 7 (19 или 20) октября я получил вечерние газеты, где содержалось официальное сообщение о смене кабинета. Узнав, что в новый состав правительства входят Гвоздев, Ливеровский, Кишкин и пр., Ленин глубоко вздохнул и сказал: «Значит последнее правительство Керенского сформировано наконец». Мне захотелось сказать ему, что следующим будет правительство «товарища Иванова». Но я не сказал этого, так как прочел это в его глазах.

В те же дни из Москвы доложили, что на выборах районных дум большевистский список получил значительное большинство голосов. В какой-то газете, не помню теперь в какой, было сообщение, что из 17 000 солдат московского гарнизона 14000 отдали свои голоса за большевиков. «Я не понимаю, почему в такой обстановке они не берут власть в свои руки?!» — вырвалось у Владимира Ильича.

Ленин жил революцией и сам бурлил, как революция.

Помню, что он раза два-три писал довольно длинные письма в Петроград⁵ товарищам, руководившим движением, где сообщал, что он самовольно, без разрешения ЦК, выйдет из подполья и приедет в Петроград руководить пролетарским революционным движением. И только приезд Шотмана помешал ему осуществить свое намерение. Помню, как много сил стоило Шотману уговорить Ильича остаться еще на неделю на месте. Он согласился наконец, но заставил Шотмана написать на клочке бумаги, что он, Шотман, от имени ЦК партии запрещает   самовольный приезд Ильича в Петроград.. «А подпись? — спросил Ильич.— Поставь и сегодняшнюю дату». Этот исторический клочок бумаги я взял у Шотмана и сунул в ящик комода. Он так и остался после отъезда Ильича и моего бегства при власти белых.   Каким-то  образом  эта  бумажка  затем  исчезла.

В последнюю неделю своего пребывания у меня Ильич работал с самого раннего утра до поздней ночи, готовясь к назревающим событиям.

В субботу 7(20) октября⁶ наконец приехал долгожданный Эйно Рахья с поручением от ЦК партии доставить Ильича в Петроград. Времени нельзя было терять. Приготовили парик, с помощью которого Ильич сделался неузнаваем: типичный финский пастор.

При расставании я пожелал Владимиру Ильичу счастливого пути и успеха в разрешении политических вопросов. «Следуйте нашему примеру»,— был сердечный ответ, и они отправились. Сели на трамвай и скоро были на вокзале. В 2 часа 35 минут дня поезд дал свисток, и «Октябрьская революция» была на пути в Россию. На станции Райвола путешественники оставили площадку вагона; часа через два Владимир Ильич на тендере паровоза, где машинистом был Ялава, и Эйно Рахья в первом вагоне поезда переехали границу и на станции Ланская оставили поезд.

Через две недели, 25 октября (7 ноября), Октябрьская революция стала фактом.

*   * *

Как и предвидел Владимир Ильич, я стал эмигрантом после поражения финляндской революции.

В 1918 году я дважды бывал у Ленина в Кремле. В первый раз, 30 июля, мы беседовали около полутора часов. «У меня всегда найдется время для друзей»,— сказал он, когда я хотел уйти после завершения своего дела, так как знал, что он занят более важными государственными и другими делами. Он интересовался тогда причинами поражения финских рабочих в гражданской войне.

«Приходите ко мне, звоните по номеру 36-182, я всегда вас приму. Ведь теперь наша очередь помочь вам (финнам)»,— говорил он. Еще раз я побывал у Ильича 19 августа, когда прибывшие в Петроград беженцы-финны сильно голодали. Ильич дал нам несколько вагонов хлеба. Больше я его не видел, так как был командирован на работу в Петроград.

 

¹ В. И. Ленин переезжает из Хельсинки в Выборг 23 или 24 сентября (6 или 7 октября) (см. «Владимир Ильич Ленин. Биохроника», т. 4, стр. 358).— Ред.

² Квартира Ю. Латукка находилась по адресу Таликкала, Александеринкату (ныне Рубежная ул.), 15. В 1958 году в этом доме был открыт мемориальный музей В. И. Ленина.— Ред.

³ Э. Хуттунен жил на улице Вилкеенкату, 17 (ныне ул. Тургенева, 8).— Ред.

⁴ Петроградское телеграфное агентство.— Ред.

⁵ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 34, стр. 340—341, 347—350, 385—390.— Ред.

⁶ О дате приезда Ленина в Петроград в литературе имеются противоречивые сведения. Составители биохроники В. И. Ленина считают, что он мог приехать в Петроград в один из дней между 3(16) и 10(23) октября 1917 года (см. «Владимир Ильич Ленин. Биохроника», т. 4, стр. 373).— Ред.

 

Л. ЛАТУККА

Ленин как человек

В августе 1917 года мы с мужем согласились устроить у себя одного русского эмигранта. У нас и раньше останавливались гости из России, но теперь речь шла о более длительном пребывании. Мне сказали, что ожидаемый гость — Ленин. По газетам, а также из другим источников мне было кое-что известно о Ленине. Я знала, что он русский большевик и один из преследуемых царизмом руководителей революционного движения в России. Это все, что я знала.

Симпатии и чувство долга к нашим русским товарищам обязывали меня организовать все наилучшим образом — не в смысле бытовых удобств, так как я уже; успела заметить, что русские эмигранты не гнались за мещанским уютом, а в плане обеспечения безопасности и надежности.

Мы жили тогда в пригороде, в небольшом доме моего отца. В доме было всего две квартиры; одну занимали мы, другую — мои родители. С ними жили мои брат и сестра. Можно было легко устроить так, чтобы никто из посторонних не мог заметить живущего в доме гостя. Родственникам мы объяснили, что в нашей квартире временно поживет приезжий, желающий спокойно поработать.

Мы не знали точного дня его приезда. Это меня больше всего беспокоило, поскольку я должна была в эти дни ехать в Хельсинки на конгресс женщин. Но что было делать. Ничего другого не оставалось, как договориться с сестрой, чтобы она позаботилась о госте в мое отсутствие. Сестра согласилась. С ней мы обо всем договорились, однако я не назвала настоящего имени приезжающего.

Все было готово, а о госте пока ни слуху ни духу.

Я уехала в Хельсинки. Там через несколько дней ко мне вдруг подошел Э. Хуттунен и спрашивает, не говорил ли мне мой муж о приезде к нам одного товарища.

— Да, говорил,— ответила я,— и у меня все готово для встречи. Он сказал мне, что сегодня же вечером едет с Лениным в Выборг.

Через пару дней после этого разговора я вернулась домой. Войдя в комнату, я увидела гостя с сестрой за завтраком. Ленин поднялся из-за стола и поздоровался со мной. Сказал, что слышал, куда я ездила, и поздравил со счастливым возвращением домой.

Я попыталась заговорить с ним по-русски. С большим трудом я произнесла несколько фраз, а затем с помощью сестры, которая довольно свободно говорила по-русски, мы побеседовали о моей поездке. Казалось, что они с сестрой уже старые друзья.

— Как тебе нравится наш гость? — спросила я сестру, когда мы остались вдвоем.— Почему ты не отнесла ему еду на ту половину? (Я имела в виду нашу квартиру, где он жил.)

— Он очень славный человек. Вначале я ему носила туда, но он попросил разрешения есть здесь, чтобы мне не нужно было носить еду, а заодно он смог бы поговорить со мной. Вот поэтому я пригласила его сюда,— сказала сестра.

Наша жизнь пошла своим чередом. Каждое утро в начале восьмого мы уходили на работу, а в нашей квартире, казавшейся внешне пустой и спокойной как всегда, за столом оставался работать Ленин.

У каждого из нас был свой ключ, и он запирался изнутри. Снаружи мы ключа никогда не оставляли. У Ленина, таким образом, была возможность незаметно уходить и приходить, когда ему хотелось.

Ленин отлично освоился в новой квартире. Я заботилась о нем, как могла. Мои весьма скромные познания в языке позволяли мне говорить с ним только о самых простых вещах. Поэтому я расскажу о нем как о самом обычном, простом человеке.

Хотя я слабо владела русским языком, мы вполне понимали друг друга без посторонней помощи. То, что мы не могли сказать словами, дополняли жестами. Ленин был исключительно внимателен и предупредителен. Он прежде всего понимал и умел ценить домашние заботы и уважать труд женщины-хозяйки. Он никогда не позволял мне убирать его кровать. Это он всегда делал сам. Он сам приносил воду, топил печь и даже старался колоть дрова. И это еще не все. Он заметил, как я торопилась приготовить еду и испечь хлеб в обеденный перерыв (тогда ведь было трудно с продуктами), и охотно взялся помогать мне — вытаскивать в нужное время хлеб из печи, тогда я могла уйти на работу вовремя. И видя, что я очень беспокоюсь о еде и что готовить-то нечего, кроме черной, гречневой, каши, он всегда был доволен, очень хвалил еду и говорил, что на этот раз, мол, обед самый вкусный.

Вечерами, когда сгущались сумерки, Ленин выходил на прогулку. Он бродил по темным улицам предместья.

Однажды он гулял так долго, что мы начали беспокоиться за него, но тут он пришел домой и сказал, что едва не заблудился. Как-то раз он выяснил, как по-фински слово «баня», и пошел по моим указаниям искать ее. Через пару часов он вернулся, сказал, что долго искал сауну, заблудился и, к сожалению, ничего не нашел.

Он всегда проявлял дружеское внимание к нашему сынишке, усаживал мальчика на печку и был очень доволен, когда видел, что доставил этим ребенку радость.

С моим отцом, говорившим по-русски, Ленин часто и охотно беседовал. Он интересовался мнением старого фабричного рабочего по тому или иному вопросу, и отец, не имевший представления, с кем ведет беседу, высказывал ему, как равному, все, что тревожило и тяготило душу,— о последствиях войны, дороговизне, спрашивал, чем же в конце концов все это кончится. И когда он, как простой рабочий, строил догадки о том, как пойдут дальше события в России, Ленин многозначительно улыбался и говорил: «Время покажет».

Ленин всегда хорошо спал. У него был хороший аппетит, и, когда я, уходя, оставляла после обеда маленький кофейник на плите, он, бывало, говорил с улыбкой: «Сегодня я опорожнил весь кофейник до дна».

Только в последнюю неделю перед отъездом он, видимо, нервничал, стал хуже есть и беспокойно расхаживал по комнате.

Настал день отъезда. Утром я уже знала, что приехал Эйно Рахья. Но когда в перерыв я пришла домой, приготовила еду для гостей и пошла звать их к столу, я была вдруг поражена, увидев в комнате совершенно незнакомого человека. Я с тревогой осматривала комнату, глаза мои искали Ленина. И тут незнакомец рассмеялся и этим выдал себя. Перевоплощение было действительно так удачно, что я узнала Ленина только по голосу.

Это только некоторые черточки из того, что я узнала о Ленине как о человеке. Они показывают, что Ленин, великий человек, был и в обыденной жизни велик. Он был велик в том смысле, что все чувствовал, во всем принимал участие, умел находить в жизни то, что было для революции самым драгоценным.

Быстро прошли те три недели, что Ленин жил у нас нелегально. И хотя я не могла подолгу вести с ним беседу по какому-либо вопросу, я чувствовала, что мы, как товарищи, хорошо понимаем друг друга. Мы тепло распрощались, и он уехал. Мы внимательно следили за завершением его поездки и его дел. И то и другое удалось наславу.

Величие Ленина-вождя проявлялось как во время Октябрьской революции, так и в его деятельности после революции — вплоть до самой его смерти. Его человеческие черты были оценены бесчисленными рабочими и крестьянскими массами, и особенно теми, кому выпало счастье близко соприкоснуться с ним.

 

X. ХААРАЛА

Ленин прожил у нас три недели

ИНТЕРВЬЮ 1966 ГОДА

Квартиру госпожи Хилдур Хаарала на улице Мехелин в Хельсинки в течение последних недель навещают незнакомые ей до этого люди. Они представляют печать и телевидение. Причиной этих визитов стала найденная в архивах Ленина записка от 1918 года, где сказано, что Хилдур Хайконен, как ее звали тогда, и ее брату, находившемуся тогда в эмиграции в Советской России, необходимо найти работу в таком месте, где нужны надежные люди.

В районе Таликкала Выборга, на улице Александеринкату, 15, находится частный бревенчатый дом, некогда очень уютный и красивый. Отец Хайконен, искусный мастер по фарфору и кафелю, жил там с женой и детьми в квартире из трех комнат и кухни. Во второй половине дома была еще одна квартира, состоявшая из комнаты и кухни, где проживала дочь Люли вместе со своим мужем, сотрудником выборгской социал-демократической газеты Юхани Латукка. Все это было около пятидесяти лет тому назад. Теперь в доме Хайконенов музей.

Написанная Лениным записка и музей в доме Хайконенов взаимосвязаны, так как в этом доме проживал Ленин осенью 1917 года. По воспоминаниям Хилдур Хаарала, он приехал сюда в воскресенье вечером 30 сентября и уехал после трехнедельного пребывания, в субботу 20 октября, в Петроград, где вскоре вспыхнул первый пожар революции.

— Я была около Ленина три недели и хорошо узнала его,— говорит пожилая теперь уже Хилдур Хаарала и продолжает в слезах:— Я никогда не могу говорить о нем без волнения.

Тогда, осенью 1917 года, нашей собеседнице было 27 лет. В Выборге был голод. Еще с весны родители вместе с сыном Люли были в деревне, чтобы спастись от голода. Из всей семьи дома находились только Хилдур и младший брат, а также Люли и Юхани Латукка в другом конце дома. Дом Хайконенов в течение многих лет укрывал революционеров и давал им убежище. Жизнь семьи была налажена так, чтобы гости не приходили с визитами. Так было надежнее для тех, кто проживал у них.

— Однажды вечером ко мне подошла сестра Люли и очень таинственно сообщила мне, что надо укрыть в доме одного русского революционера, очень важного товарища, которого везде ищут. Люли добавила потом: «Поскольку я вынуждена ехать в Хельсинки на съезд, ты прими его и сделай для него все, что можешь. А еду носи ему в комнату, чтобы он мог спокойно работать»,— так вспоминает Хилдур Хаарала.

— Через несколько дней, в воскресенье вечером, в последний день сентября, Юхани Латукка привел к нам Ленина. Ленин со своими помощниками и проводниками проделал трудный путь, они даже плутали какое-то время. Когда Ленина привели в квартиру Латукка, неудивительно, что он был в восторге после всех треволнений. «И мне действительно дадут эту комнату? Мне здесь очень нравится, и я смогу хорошо поработать здесь»,— говорил он.

Когда на следующий день я принесла ему еду, он удивлялся: «Почему вы носите еду сюда? Я могу пообедать вместе с вами». С тех пор он всегда приходил поесть на нашу половину и мы всегда ели вместе. С самого начала не было никакой натянутости в наших отношениях, мы были как старые добрые друзья. В то время в школе учили русский язык, и поэтому я могла сносно разговаривать с ним.

Я очень много была с Лениным. Хотя моя сестра и взяла бразды правления в свои руки после возвращения, но она ходила на работу, и я могла быть с Лениным целые дни.

Хотя Ленин был как член семьи, я никогда не мешала ему работать. К вечеру, когда начинало смеркаться, он приходил на нашу половину и ходил по большой комнате, чтобы размяться. Чуть попозже он шел к себе, но вскоре возвращался в знакомом пальто и кепке, надвинутой на глаза.

— Теперь я иду гулять.

Он гулял около часа и, когда возвращался, всегда приходил сказать мне об этом, чтобы я не беспокоилась:

— Вот я и вернулся!

Я всегда переживала, когда он отсутствовал. Я знала, что его разыскивают повсюду, но он меньше нас всех об этом беспокоился.

Спокойствие его было как-то заразительно. Однажды он гулял дольше обычного, а когда вернулся и сказал, что заблудился, это казалось вполне нормальным и естественным.

Как-то я хворала и пролежала пару дней в постели. Утром, как только все ушли на работу, Ленин подошел ко мне и озабоченно справился о моем здоровье. Он был всегда очень внимателен, заботился и обо мне. Но никто не должен был заботиться о нем. Это ему не нравилось.

Когда папа приходил к нам в город, Ленин долго просиживал с ним на крыльце и они оживленно разговаривали.

Такое «открытое» место для бесед оказалось очень удобным: были теплые осенние вечера, крыльцо выходило во двор, где не было других жильцов. Ленина интересовало все. Когда он приходил обедать или прохаживался по большой комнате, он буквально засыпал нас вопросами.

Ленин очень беспокоился о том, что революционная ситуация в Петрограде будет упущена. Он уехал бы немедленно, но его не пускали. Потом, по-моему в субботу 20 октября, сестра с мужем вернулись с работы раньше обычного. Было решено, что Ленин уедет сегодня. Наскоро пообедали. Все мы были очень серьезны и озабочены, так как знали, что Ленину предстоит тяжелый путь.

Сборы в дорогу были недолгими. Очень скоро Ленин пришел на нашу половину и стал прощаться. «Не беспокойтесь. Как только я приеду на место, сразу же сообщу вам!»

Он так и сделал. Уже на следующий день мы получили сообщение, что Ленин добрался благополучно.

Если бы меня спросили, каким человеком был Ленин, я бы ответила: прекрасным. Глаза его улыбались, в уголке одного глаза часто была усмешка. Чем больше он жил у нас, тем больше мы к нему привязывались.

Мы знаем о его большой учености и гениальности, но когда говорят о его неприхотливости, то это трудно представить, если не знаешь его так близко. Он всегда довольствовался самым малым, лишь бы это не мешало осуществлять его великие замыслы.

Он очень любил также детей. Когда маленький сын моей сестры приезжал в город, Ленин с удовольствием играл с ним. Оба от души веселились, когда Ленин поднимал его наконец посидеть на печке... Он любил также музыку и слушал всегда с удовольствием, но говорил, что музыка порой отвлекает его и это мешает работать.

Мне выпало большое счастье знать Ленина и находиться с ним рядом три недели, чувствовать его доброту и заботу. Когда мы в свою очередь попали в эмиграцию в Советскую Россию, мы почувствовали, что Ленин всегда помнил о нас. Я никогда не забуду тех лет.

 

А. РАУХИАЙНЕН

Незабываемая встреча

Один эпизод оставил живой и яркий след во всей моей жизни. Это было осенью 1917 года.

Мы с моим мужем Антти жили тогда в Выборге на улице Матинкату, 5, в доме Юсси Ахола. Мы прекрасно ладили с нашими хозяевами. Юсси много делал для нашей семьи. Когда мы переехали из деревни в город, он помог Антти получить работу кузнеца в ремонтном цехе железной дороги. Жизнь была трудная, беспокойная и голодная. Особенно доставалось рабочим семьям. Продукты выдавали по карточкам, строго по норме. Нормы были такие мизерные, что я теперь удивляюсь, как мы только жили.

У меня не было постоянной работы. Отправив своего десятилетнего сына Аарне в школу, я шла в город выпрашивать работу в богатых семьях — кому мыть полы, кому постирать. Иногда удавалось получить работу в мастерской по пошиву одежды.

Вечерами, когда мужчины собирались дома вместе, начинались разговоры, во время которых наш хозяин охотно комментировал события, которых мы, молодые, не понимали. Юсси Ахола был большевиком. До 1907 года он работал в Петербурге. Там же связал свою судьбу с большевистской партией, участвовал в рабочих кружках, где получил настоящую марксистскую подготовку. Благодаря ему мой муж, социал-демократ, овладел большевистским мировоззрением. Было очень интересно говорить с Юсси о политике. Хозяин много рассказывал об известных русских революционерах, особенно о Владимире Ильиче Ленине...

Само собой разумеется, что, рассказывая о Ленине, Юсси никогда не говорил, где он находился в тот момент или как он выглядел. Но, видимо, он все это хорошо знал. Однажды Ахола сказал мне: «Алма, ты не возьмешься за небольшое поручение? Но об этом нельзя говорить никому. Правая рука не должна знать, что делает левая».

Я согласилась. И уже на другой день я пошла в кооперативный магазин, где мы получали продукты по карточкам. Там я поговорила наедине со знакомой продавщицей Евой Перякюля и передала ей просьбу Юсси. Надо сказать, что в то голодное время его просьба была очень большая. Еве надо было сэкономить из продаваемых продуктов небольшую часть и передать мне, чтобы я отнесла их какому-то гостю в квартиру Латукка. Кто был этот гость, Юсси не объяснил.

«Я ждала тебя,— сказала Ева, когда я вошла в магазин.— Дай сюда карточки и сумку».

Она сложила незаметно упакованные продукты и проводила меня до двери.

«Подумай-ка,— размышляла я про себя,— хотя Ева социал-демократ, ей доверяют такие секреты, как будто она большевик».

Я отнесла продукты к себе домой. Ждала вечера. Как только стемнело, я отправилась в Таликкала, на улицу Александеринкату, в кирпичную часть Выборга. Дом Латукка под номером 15 был на самой окраине города.

Раньше я никого посторонних у Латукка не видела, поэтому и сейчас бодро вошла в дом как закадычный друг. Открываю дверь на кухню. На дороге встречаю Люли Латукка. У нее встревоженный вид.

— Ах, это ты пришла,— говорит она растерянно.

Я сообразила, в чем дело, и нарочито громко назвала пароль:

— Привет от Евы.

После этих слов Люли облегченно вздохнула. И тогда я увидела, что на кухне умывается посторонний мужчина, которого я никогда ни до, ни после этого не видела на наших улицах. Он был невысокого роста, широкоплечий, в белой нижней рубашке, рукава засучены выше локтя. С лысиной. Незнакомец кончил умываться, тщательно вытерся и внимательно взглянул на меня. До сегодняшнего дня помню слегка углубленные, с прищуром, ясные и веселые глаза. Я полагаю, что он с первого взгляда понял, кто я такая и почему пришла так поздно в дом. Или, возможно, до этого говорили о моем приходе — не знаю. Но незнакомец внимательно посмотрел на нас и, не говоря ни слова, ушел в свою комнату.

Когда на следующий день я снова пришла в магазин, то не смогла сдержать своего женского любопытства и спросила у Евы: «Он наверное один из руководителей партии там (в России)?» Ева приложила палец к губам, давая понять, что об этом нельзя говорить. Веди себя, как будто ты ничего не знаешь и ничего не видела. И я действительно долгое время не знала, кому я передавала пакеты с продуктами.

Бурные годы революции прошли быстро. Много воды утекло со времени моей встречи с «незнакомцем».

И вот наступил 1927 год. Мы вместе с Евой в первый  раз приехали в Ленинград с группой финских туристов. Сразу же на платформе Финляндского вокзала мы увидели большой памятник.

— Хей! — радостно воскликнула я и схватилась за плечо приятельницы.— Ева, вот человек, которого я видела у Латукка. Это действительно был Ленин?

Ева и на этот раз не дала мне договорить.

— Ты не ошиблась,— прошептала она с улыбкой.—  Но заметь, что мы не одни, вокруг нас туристы. И поскольку мы живем в буржуазной Финляндии, упоминать его имя не всегда безопасно.

Старая коммунистка была права. Поэтому я долгое а время, пока жила в Финляндии, никому из посторонних  не говорила о том, что видела так близко дорогого Ильича и помогала его соратникам доставать то, что им было так необходимо во время работы в глубоком подполье в сентябре 1917 года.