К. Г. ИДМАН
Мой первый визит в Смольный
В своих мемуарах «О годах нашего становления» финский дипломат К. Г. Идман рассказывает подробно о своей поездке в Петроград в последние дни декабря 1917 года вместе с государственным секретарем Карлом Энкелем и председателем Хельсинкского окружного комитета рабочих и солдатских Советов Смилгой.
Целью поездки было посещение Ленина в связи с вопросом о предоставлении самостоятельности Финляндии. Идман рассказывает о своей встрече с Лениным в Смольном1:
«Смилга повел нас на второй этаж. Мы прошли через ряд комнат, где стояли красногвардейцы охраны, и наконец добрались до приемной Ленина. Наш гид попросил нас подождать, а сам вошел в комнату, чтобы подготовить нашу встречу. В ожидании приема мы оглядывали посетителей в приемной и всех, кто проходил через нее. Нам пришлось ждать три часа. Следует добавить, что наш вежливый гид за это время дважды подходил к нам и извинялся, что Ленин не может принять нас сразу.
Сам Ленин во время нашего ожидания выходил в приемную поговорить с девушкой-машинисткой и худощавым молодым человеком, который оказался секретарем Совнаркома Горбуновым. Ленин знал, кто мы такие, так как он время от времени поглядывал на нас. Мы тоже рассматривали его с любопытством, так как узнали его по портретам...
Прошу извинения у читателей за отступление в рассказе, пока Смилга не пришел за нами, чтобы проводить к Ленину. Причиной столь долгого ожидания было и то обстоятельство, что сенат не обращался ранее к народным комиссарам. Мы не знали, надо ли снимать пальто или нет. В Смольном все ходили в верхней одежде, некоторые даже в галошах. Мы все же решили из вежливости снять верхнюю одежду. Нас провели в соседнюю комнату, в конце которой была дверь и перед ней солдат, из-под фуражки его выбилась кудряшка.
Когда мы вошли в комнату, Владимир Ильич Ленин уже стоял, ожидая нас. Я несколько растерялся от того, что человек, имеющий такое огромное влияние на судьбы своей Родины, выглядел так скромно. Среднего роста, немного рыжеватых волос по краям головы, короткая бородка, редкая и тоже слегка рыжеватая. В остром и мудром взгляде чувствовалась огромная воля. Речь его была проста и естественна, как и все его поведение. Тот, кто не знал его, никогда бы не догадался о силе его духа. О Керенском говорили, что он умеет только произносить речи, но этого никогда нельзя было сказать о том, кто сокрушил его.
Ленин принял нас очень приветливо и извинился, что нам пришлось долго ждать. Комната, в которой мы находились, была перегорожена на две части. В первой половине комнаты за столом сидели двое мужчин, Ленин пригласил нас за перегородку, где, очевидно, и была «святая святых». Правда, эта комната в целом ничуть не отличалась от других комнат Смольного. Она была такая же простая и скромная, как и все другие. Побеленные стены, деревянный стол и несколько стульев.
Когда мы сели, Энкель начал подробно излагать события, начиная с ноябрьской революции в Финляндии, и закончил рассказом, как эти события должны будут привести к провозглашению самостоятельности Финляндии. Он объяснил также, почему правительство Финляндии сразу же не обратилось к Советскому правительству: ждали, когда соберется Учредительное собрание. Все прежние правительства России всегда заверяли финнов, что только Учредительное собрание сможет удовлетворить их просьбу. Но поскольку теперь неясно, соберется ли оно вообще и, даже если соберется, окажется ли оно жизнеспособным, сенат решил обратиться в Совет Народных Комиссаров.
Ленин ответил нам, что общенациональное собрание или съезд скоро созовут, но сенату необходимо решить, как поступить и к кому обратиться. Если он официально обратится в Совет Народных Комиссаров, тот, несомненно, сразу же признает независимость Финляндии.
По существующей системе правления решение Совета Народных Комиссаров должен был утвердить Исполнительный комитет Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Ленин заверил, что этот вопрос и там не встретит затруднений. Посоветовавшись с Лениным по ряду других вопросов, мы попрощались, пообещав передать правительству Финляндии его ответ»2.
1 Эта встреча состоялась 15(28) декабря 1917 года.— Прим. к финскому изданию.
2 К. Идман и К. Энкель немедленно уехали в Финляндию, а через три дня, 18(31) декабря 1917 года, в составе делегации во главе с председателем сената П. Свинхувудом вновь прибыли в Петроград с официальным обращением финляндского сената к Советскому правительству о предоставлении независимости Финляндии.— Ред.
Э. Гюллинг
Ленин и первый договор между социалистическими республиками 1
В истории финляндской пролетарской революции нельзя обойти молчанием договор, заключенный финляндским революционным правительством с большевистским правительством России. Этот договор был первым договором между двумя рабочими правительствами, следовательно, первенцем в этой области.
Кроме того, этот договор заслуживает упоминания и по другим соображениям, и особенно в той части, на основе которой были намечены будущие экономические перспективы Финляндии. Поэтому постараюсь поделиться своими воспоминаниями по истории этого договора.
Обострившийся во времена Керенского вопрос о высшей государственной власти в Финляндии разрешился, когда у власти стали большевики. Партия эта единственная в России признавала право самоопределения наций вплоть до отделения от России. Уже в 1917 году Центральный Комитет партии большевиков по просьбе Социал-демократической партии Финляндии принял решение признать независимость Финляндии, и Совнарком РСФСР принял соответствующее постановление2.
После того как самостоятельность Финляндии была в начале 1918 года официально признана Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом Советской России, было решено учредить специальную совместную комиссию для разрешения вопросов, связанных с прежней общностью Финляндии и России. Однако белый сенат Финляндии препятствовал мирному решению совместных проблем и готовил вооруженную контрреволюцию, чем сорвал создание совместной комиссии в то время.
Вопрос этот встал сам собою снова, как только в Финляндии вспыхнула революция. Кроме того, было очевидно, какое большое политическое значение имел бы тот факт, если бы революционное правительство немедленно приняло меры к урегулированию вышеупомянутых взаимоотношений с Советской Россией. Этим было бы притуплено острие агитации белогвардейцев, уверявших, что пролетарская революция якобы угрожает провозглашению самостоятельности Финляндии. Такое мнение было широко распространено среди населения, особенно в среде крестьянства. К тому же договор с Советской Россией был нужен по чисто практическим соображениям — для урегулирования хозяйственных вопросов, и сам по себе он являлся вполне естественным между двумя соседними рабочими государствами.
В начале февраля 1918 года, числа 4-го или 5-го, вопрос этот обсуждался и был утвержден Советом народных уполномоченных Финляндии, а затем вместе с Советом Народных Комиссаров РСФСР было решено назначить российско-финляндскую совместную комиссию для выработки условий договора. Комиссия была составлена на паритетных началах. С нашей стороны в комиссию вошли товарищи Токой, Кирвес, Валпас и автор этих строк. Быть может, были назначены и другие товарищи, но я теперь не припомню. Со стороны России в комиссию вошли: товарищ Шотман, бывший тогда членом коллегии Наркомпочтеля РСФСР, председатель Хельсинкского Совета рабочих и крестьян из русских, проживающих в Хельсинки, товарищ Шейнман (в настоящее время председатель правления Государственного банка СССР) и преподаватель русского языка Хельсинкского университета товарищ Смирнов, старый член партии. Какое-то время в комиссию входил и нынешний председатель Совета Народных Комиссаров ЗСФСР товарищ Элиава. Председателями комиссии были попеременно: со стороны финнов — я, со стороны русских товарищей — Шейнман; секретарем комиссии был товарищ С. Вуолиоки. Валпас почти не участвовал в работе комиссии. Единственное его предложение заключалось в том, чтобы занимаемый тогда в Хельсинки русским военным госпиталем участок земли на улице Унио был отведен для постройки Дома рабочих Хельсинки, который стал бы в дальнейшем лучшей постройкой города, а остров Сантахамина, на котором была расположена Свеаборгская крепость, отведен под народный парк. Валпас обосновал свое предложение тем, что, по его мнению, после поражения революции от нашего договора и следа не останется, но эти отданные рабочим бывшие казенные русские владения даже белогвардейцы постесняются отобрать у рабочих.
Очень доверчив был тогда товарищ Валпас! Но, учитывая его предложение, в договор включили специальный пункт, предусматривающий безвозмездную передачу русским правительством бывших казенных владений рабочим организациям (§5).
Комиссия собиралась неоднократно в Хельсинки, в помещении президиума парламента, и выработала проект договора. Подготовленный проект подлежал утверждению обоими правительствами. В 20-х числах февраля Совет народных уполномоченных Финляндии одобрил проект договора с некоторыми незначительными изменениями и послал меня вместе с Токой делегатами в Петроград для внесения проекта договора на утверждение Совнаркома РСФСР. Нас сопровождали товарищи Г. Ровио и С. Вуолиоки. Совет Народных Комиссаров РСФСР назначил комиссию для предварительного рассмотрения проекта, особенно в части, касающейся территориальных изменений. Эта многочисленная по составу комиссия собралась и начала обсуждение проекта. Но так как обсуждение превратилось в бесконечную дискуссию, то мы решили обратиться непосредственно к В. И. Ленину, после чего вопрос перешел в Совнарком.
В течение нескольких вечеров проект обсуждался постатейно, что совпало с моментом, когда немцы, прервав брестские мирные переговоры, начали наступление на Петроград и приближались к городу.
Мы, финские делегаты, ежедневно по телефону консультировались с Хельсинки и получали директивы и советы по поводу изменений, предлагаемых и вносимых русскими товарищами. Вся печатная работа и исправление текста договора в связи с поправками производились в Хельсинки.
1 марта договор был наконец готов для подписания...
Однако, прежде чем подписать договор, надо было географически точно обозначить Корватунтури — пограничный пункт передаваемого Финляндии района Петсамо (Печенгского края).
Для этого пришлось посреди ночи вызвать довольно далеко живущего от Смольного профессора М. А. Рейснера3. Когда он наконец прибыл в половине второго ночи и разъяснил дело, можно было приступить к подписанию. Но тут произошел интересный случай. В заключении договора говорилось, что все подписавшиеся заверяют свои подписи печатями. Когда стали подписывать, выяснилось, что, кроме меня, захватившего с собой печать из Хельсинки, ни у кого печати при себе не было.
Дело все же уладили. Токой смастерил себе печать из пробки, а русские товарищи приложили печать Совета Народных Комиссаров, подкрепленную подписями управляющего делами Совнаркома Бонч-Бруевича и секретаря Совнаркома Горбунова.
После того как Ленин поставил свою подпись, мы попросили его дать нам перо, которым он подписывался, обещая подарить ему взамен золотое. Но это обещание так и осталось невыполненным из-за разгрома финляндской революции. Перо Ленина с обыкновенной пятикопеечной ручкой осталось у Суло Вуолиоки и, видимо, хранится у него до сегодняшнего дня.
В ту же ночь мы отправились на ожидавшем нас поезде из Петрограда в Хельсинки. Позднее состоялся обмен официально утвержденными ратификационными грамотами, в которых были исправлены две ошибки, оказавшиеся в подписанных нами экземплярах. Исправление этих ошибок и передачу договора в Совет Народных Комиссаров России провел товарищ Шотман. Такова вкратце история рождения договора Российской и Финляндской республик, приводимая мною по памяти.
Надо сказать откровенно, что проект договора был значительно исправлен во время обсуждения с русскими товарищами, особенно под влиянием товарища Ленина. Характерно, что в первоначальном варианте упоминались «Российская Федеративная Советская Республика» и «Республика Финляндия» в качестве договаривающихся сторон, и последнюю по предложению Ленина переименовали в «Финляндскую Социалистическую Рабочую Республику».
Мы, представители Финляндии, вначале согласились на это не без колебаний, так как не имели на это санкции от Совета народных уполномоченных. Когда мы вернулись в Хельсинки, депутаты выразили некоторое сомнение по поводу этого переименования, так как оно не соответствовало новой форме правительства, которую как раз в то время готовили и утвердили несколько позже. Несомненно, что изменение названия способствовало тому, что договор и по всем внешним параметрам логически стал бы «договором между Финляндской и Российской социалистическими республиками» и по-настоящему свидетельствовал о «дружбе и братстве этих двух свободных республик».
Второй принципиальный пункт в договоре касался гражданских прав, предоставляемых русским в Финляндии и финнам в России. Это был весьма уязвимый пункт в том смысле, что царское правительство в свое время требовало предоставления гражданских прав проживающим в Финляндии русским, причем это требование было важной частью царской политики. Под впечатлением этих воспоминаний мы предлагали предоставлять русским право перехода в финляндское гражданство после того, как они проживут в стране год. Следовательно, значительно лучше по сравнению с существовавшим прежде положением вещей, но с оговоркой, что российские граждане пользуются избирательным правом при условии перехода в финляндское гражданство.
Ленин горячо протестовал против нашего предложения: «Мы не требуем, чтобы вы предоставили русским буржуа право на участие в выборах, но русские рабочие, так же как финские рабочие в России, должны иметь все политические права там, где они зарабатывают на жизнь и проживают».
По этому вопросу спорили много и было высказано множество мнений. Мы попросили совета у депутатов сейма, но они придерживались принципиальных позиций первоначального варианта. Тем не менее мы не могли не признать, что с точки зрения пролетарской государственности Ленин был в принципе прав. Но с другой стороны, нам были даны руководящие инструкции.
Таким образом, в договор вошел § 13, согласно которому Россия предоставляла финским рабочим и крестьянам в России все политические права, в то время как Финляндия обязывалась предоставить российским гражданам по возможности легкие условия для получения ими полных политических прав, «учитывая в особенности интересы трудового населения, не имеющего постоянного места жительства». Хотя в этом пункте пролетарская позиция не была полностью проведена, следует все же отметить: с точки зрения финляндской революции буржуазии, эксплуатирующей рабочих, не следует давать полноценных гражданских прав.
Это важно отметить хотя бы потому, что в принятое во время революции проекте конституции Финляндии такого рода принцип не соблюдался.
Также по инициативе Ленина был пересмотрен пункт, касающийся возврата реквизированных царским правительством судов. Этот возврат должен был быть произведен безвозмездно «в интересах содействия национализации финляндского торгового флота».
Во время финляндской революции не была в принципе проведена национализация заводов и другого имущества капиталистов, и, видимо, своим предложением Ленин стремился направить нашу революцию в более правильное русло.
И наконец, еще один пункт договора, отчетливо отличавший его от буржуазных договоров. Он касался способа разрешения спорных вопросов. Было установлено, что возможные разногласия передаются на рассмотрение третейского суда, председатель которого назначается правлением левого крыла Шведской социал-демократической партии. Как известно, левое крыло поддерживало пролетарскую революцию, и вышеуказанный пункт подтверждал, что рассмотрение дел в пролетарских государствах может вести только пролетарский суперарбитр.
Все эти детали изменили общий тон договора, придав ему значительно в большей степени характер пролетарского государственного договора, чем это было в первоначальном варианте. Несомненно, этот договор стал более соответствовать истинному характеру финляндской революции, чем многие другие акты революционного правительства, как, например, первый революционный манифест и проект государственного устройства.
1 Воспоминания написаны в 1928 году.— Ред.
2 6 декабря (23 ноября) 1917 года финляндский парламент принял декларацию, объявившую Финляндию независимым государством. 18(31) декабря 1917 года Совнарком РСФСР признал государственную независимость Финляндии,—Ред.
3 Рейснер Михаил Андреевич (1868—1928)—профессор энциклопедии права и истории философии нрава.— Ред.
А. ХУОТАРИ
Небольшое воспоминание о Ленине
Хуотари вспоминает подписание договора между Советской Россией и Финляндской республикой в марте 1918 года.
Автору этих строк довелось быть свидетелем окончательного подписания договора 1 марта 1918 года в Петрограде, в Смольном. Оскари Токой со своей папкой пришлось довольно долго ждать, пока пришел Ленин, который в последнее время был очень занят работой. Он бегло прочитал текст — содержание его ему было известно до этого. Видимо, он просмотрел только самые важные пункты, подписался и заверил свою подпись печатью... На документе появились и другие имена, но важнее всего было имя Ленина. Со стороны финнов документ подписал Токой и заверил свою подпись самодельной печатью, так как подлинная печать в спешке была забыта в Хельсинки, а в Петрограде было невозможно найти другую. После подписания все пожали друг другу руки, и слегка сутулый, с рыжеватой бородкой человек покинул комнату. В то время он не мог тратить попусту ни секунды...
Э. А. РАХЬЯ
Советуюсь с Лениным
В 1918 году, приблизительно в конце мая, со стороны бывших членов Красного правительства Финляндии была сделана попытка договориться с англичанами о помощи в разгроме белофиннов в Финляндии. Для этой цели было решено использовать американских финнов, которых насчитывалось около 60 000. Правительство Англии согласилось транспортировать этих финских эмигрантов в Мурманск, вооружить их и полностью обмундировать, но с тем условием, что в составе командования будут исключительно англичане.
Эти переговоры велись между полковником Тхорнхиллом, проживавшим тогда в Петрограде, и бывшими членами финского правительства — Оскари Токоя и другими.
В руках Токоя и его сподвижников находилось тогда «Иностранное агентство социал-демократических организаций Финляндии», и оно предложило мне поехать в Мурманск, чтобы договориться с английской военной комендатурой о способах и условиях репатриации финских эмигрантов в Россию.
Я не очень доверял компании Токоя и сомневался, чтобы англичане с честными намерениями хотели помочь красным финнам. Мои сомнения по поводу честности нашего «союзника» зародились еще во время моего пребывания в Финляндии, когда по поручению Красного правительства Финляндии я отправлял через границу руководимых этим самым Тхорнхиллом английских и французских офицеров. Мы показали тогда полковнику Тхорнхиллу применяемые белофиннами пули типа дум-дум. Он выразил глубокое негодование по поводу подобных действий белофиннов. Но когда он оказался на стороне белофиннов, то восхвалял их, говорил об их человечности, а нас представлял разбойниками. Я помнил это и решил посоветоваться с Владимиром Ильичей.
Я поехал к Владимиру Ильичу в конце мая вместе с моим товарищем Эдвардом Вастеном. Когда я рассказал Ильичу все это, он сказал мне:
— К англичанам можно поехать и посоветоваться, хотя вряд ли что-нибудь из этого выйдет. Англичане попытаются обмануть вас. Но если американские финны настоящие трудяги, то они могут быть вам полезны.
Он посоветовал предложить англичанам следующие условия: во-первых, англичане должны будут разрешить шести финским представителям поехать в Америку для переговоров с теми, кого они намерены привезти; во-вторых, политическое руководство в этом мероприятии должно быть в руках финских красных.
— Если англичане примут ваши условия,— сказал Владимир Ильич,— то мы тогда сможем согласиться, и будет очень полезно привезти этих 60 000 финнов.
Уверенный, что англичане не согласятся на эти условия, Владимир Ильич все же дал мне разрешение поехать на переговоры.
Я ехал в специальном поезде, где весь обслуживающий персонал и караульные были финские красные. В нашу делегацию входили два представителя от красногвардейцев, захвативших станцию Канталахти, два представителя их штаба и Вастен.
По приезде в Мурманск нашу делегацию направили на английский броненосец, где нас встретили с большими почестями. Переговоры с нами должны были вести довольно сносно владевший русским языком адмирал Кемп, совершенно не знающие русского языка генерал Пулин и полковник Тхорнхилл.
В начале переговоров было высказано много любезностей в адрес красных. Англичане выражали глубокое сожаление по поводу наших неудач, считая, что основная причина этого — нехватка командиров. Они обещали организовать отряд финских эмигрантов так, что там будут хорошие военные командиры, прекрасное оружие и обмундирование. Предложенные нами условия, видимо, не очень понравились. Но они этого прямо не сказали нам, а намекали на то, что они не смогут доставить нашу делегацию в Америку, так как немецкие подводные лодки постоянно патрулируют море. А это грозит гибелью всей делегации. Что же касается политического руководства, то оно должно быть в их руках, поскольку они более опытные в политике, в то время как мы, рабочие, еще не овладели этим искусством. Они говорили, что они всей душой хотят помочь финским трудящимся и очень разочарованы тем, что мы ставим такие условия.
Переговоры кончились быстро, так как мы не пришли ни к какому соглашению. Мы покинули бронепоезд, и почетный караул больше не сопровождал нас.
Во время нашего пребывания в Мурманске адмирал Кемп неоднократно беседовал со мной. Он всячески убеждал меня написать воззвание к американским финнам с предложением приехать к нам на помощь.
Я, конечно, отказался писать такое воззвание.
Когда мы пытались выехать из Мурманска в Петроград, наш отъезд всячески задерживали, но мы решили во что бы то ни стало уехать, и, видимо, они не хотели удерживать нас силой. Английское военное руководство сочло преждевременным начать тогда свое выступление. Вскоре после того как я вернулся в Петроград, Локкарт уехал и в районе Мурманска начались военные действия. Англичане захватили город Кемь и продолжали наступление по железной дороге в сторону Петрограда.
Я приехал в Москву и рассказал Владимиру Ильичу о результатах переговоров.
— Я был уверен, что все произойдет именно так,— сказал Владимир Ильич. — Можно было догадаться по их открытой интервенции. Они прощупывали почву.
По мнению Владимира Ильича, англичане сочли наиболее опасными и неприемлемыми для себя наши два основных условия — разрешение нашим шести представителям поехать в Америку и политическое руководство.
— Но эти переговоры не принесли никакого вреда,— сказал он,— так как из-за них англичане задержали свое нападение, не имея достаточного количества войсковых соединений.
Т. ЛЕХЕН
Ленин в Коминтерне
Я видел Ленина несколько раз, но только на больших собраниях за столом президиума или на демонстрации. По этой причине я не могу «дать его портрет с близкого расстояния». Мои впечатления о нем не отличаются, по существу, от впечатлений сотен тысяч других людей.
На открытии II конгресса Коминтерна в 1920 году в Таврическом дворце Петрограда я был свидетелем того, какое огромное впечатление производил Ленин на приехавших с различных концов земного шара делегатов рабочего и национально-освободительного движения.
Иногда в подобных ситуациях кажется, что бурные овации выражают своеобразный преднамеренный церемониал. Но в теплоте отношений аудитории к Ленину никогда не было никакой наигранности.
Нелегко было утихомирить бурные овации аудитории. Послушав их некоторое время спокойно, Ленин начинал показывать жестами и выражением лица признаки нетерпения. Но когда буря все же не затихала, он вытаскивал из кармана внушительных размеров часы, как наглядное напоминание о том, что время идет и пора все это кончать. И это помогало. Хотя участники конгресса только что бушевали в приветствиях, теперь они сидели тихо и слушали обстоятельную речь Ленина о международном положении и перспективах развития международного рабочего движения. Это напряженное спокойное внимание, прерываемое аплодисментами в особо важных местах речи, длилось и тогда, когда произнесенная по-русски речь переводилась на немецкий, затем на французский, английский и итальянский языки.
Незабываемое впечатление произвело на всех участников выступление Ленина на IV конгрессе Коминтерна в 1922 году. Несмотря на болезнь, он держался очень бодро. Из речи, произнесенной на безукоризненном немецком языке, иностранные делегаты получили ясное представление о хозяйственных проблемах Советской республики. Особенно мне запомнилось спокойное и естественное изложение Лениным сути столь досадного даже в современном понимании явления, как отступление.
Не отрицая, что переход от политики военного коммунизма к новой экономической политике является отступлением, он выразил убеждение, что политика коммунистов в капиталистических странах должна допускать возможность такого отступления и обеспечивать эту возможность. Это был безусловно мудрый и нужный совет. Ленин имел смелость назвать свое собственное отступление отступлением. Такая смелость, как известно, дана не каждому.
Ленина нельзя упрекнуть в склонности к монополизации мысли. Он всегда стремился по всякому поводу советоваться с товарищами по работе и очень доверял творческой инициативе масс. Но из-за своей необыкновенной дальновидности, работоспособности и сообразительности ему приходилось всегда первым давать ясные и четкие ответы на вопросы, волновавшие умы людей на разных этапах революционной борьбы.