А.И.Ульянова-Елизарова
АЛЕКСАНДР ДМИТРИЕВИЧ БЛАНК
Александр Дмитриевич Бланк родился в 1802 году в Житомире. Он был еврейского происхождения, из староконстантиновских мещан, был сыном Мошки Бланка и носил имя Абель.
Вместе со своим братом Израилем он учился в житомирском поветовом училище (нечто вроде среднего), окончив которое, оба брата попадают — каким образом неизвестно — в Петербург, принимают крещение и нарекаются: Абель — Александром, а Израиль - Дмитрием1. Как явствует из свидетельства, крещены они «по предписанию митрополита» и восприемниками (т.е. крестными родителями. — Прим. ред.) их были знатные и чиновные люди: Дмитрия — действительный статский советник, сенатор Дмитрий Осипович Баранов и действительного статского советника Шварца жена, Елизавета Осиповна; Александра — действительный статский советник граф Апраксин и означенного г-на Баранова жена, Варвара Александровна.
Чем вызывается участие этих высокопоставленных лиц в судьбе братьев, нам опять-таки неизвестно. В одном только документе, а именно в метрическом свидетельстве одной из дочерей Александра Дмитриевича, встречается слабое указание, значится восприемницей «девица Любовь, дочь иностранного купца, Дмитрия Бланка».
Значит, был какой-то старший родственник Бланк, судя по имени его дочери, крещеный, носивший титул иностранного купца и, вероятно, имевший сношения с высшим торговым миром того времени. Тогдашние представители аристократии и чиновного мира не гнушались общением с купцами и вели через них свои дела, покровительствуя торговле и промышленности. Не этот ли Апраксин построил известный Апраксин рынок в Петербурге? Тут могли быть разного рода взаимные услуги, одной из которых явилось крещение двух юношей Бланк и помещение их в Медикохирургическую академию.
По крайней мере другого объяснения участия высокопоставленных лиц в судьбе незнатных, приехавших с далекого юга юно- шей-евреев мы не видим.
Упомянутые братья Бланк направляются министром в Медикохирургическую академию, куда, как гласит этот документ, «заслуживают быть принятыми как по поведению своему, так и по сиротству их в число казенных медицинских воспитанников». При этом министр считает нужным присовокупить, что «хотя бы они в латинском языке оказались не весьма успешными, то можно надеяться, что по известному их благонравию и прилежанию к наукам они впоследствии усовершенствуют себя в знании сего языка в самой Академии».
Таким образом братья были приняты в Медико-хирургическую академию, которую и окончили успешно, со званием лекарей, в 1824 году.
Окончив курс, Александр Дмитриевич поступил сначала врачом в Поречье Смоленской губернии, но уже в 1825 году перевелся в Петербург врачом при полиции. На этой службе, как гласит формуляр, «ему неоднократно объявляемы были благодарности за расторопность и усердие к службе, оказанные при возвращении к жизни утопших и угоревших».
Служба при полиции была, очевидно, не очень по душе ему, и в 1832 году он увольняется «согласно его желания по расстроенному здоровью из штата петербургской полиции», а через год, в 1833 году, определяется сверхштатным ординатором в больницу Марии-Магдалины. На этом месте он служил без жалованья, очевидно, дожидаясь штатной вакансии, 8 лет, до 1841 года. За это время состояние его, указанное в формуляре от 1841 г., «продано и на службе прожито, — ныне же у меня ни движимого, ни недвижимого имения никакого нет».
28 октября 1841 года князь Голицын пишет графу Строганову о том же Ал.Бланке, говорит, что последний известен ему «еще со времени поступления своего в Медико-хирургическую академию»; что он «прослужил в медицинском звании более 15 лет, выдержал экзамен на звание инспектора врачебной управы, удостоился награждения» и т.п., — просит причислить Бланка к медицинскому департаменту впредь до открытия вакансии инспектора врачебной управы. Строганов отвечает Голицыну, что на основании просьбы за Бланка ему предложено было место инспектора Пермской врачебной управы, но он по семейным обстоятельствам не решается принять такового, другого же места нет.
Бланк в прошении указывает, что не мог принять места «по тогдашним моим крайним обстоятельствам», просит назначить его на оное теперь «с переменою сих обстоятельств». В прошении от того же числа на имя графа Строганова Бланк прямо указывает, что не мог принять предложенное ему в ноябре место «по причине недавней кончины жены моей, болезни двух из семерых бывших у меня детей и по другим домашним обстоятельствам, воспрещавшим мне предпринять предполагавшийся скорый путь».
20 февраля 1841 года состоялось постановление о назначении доктора Бланка инспектором Пермской врачебной управы. Затем поступило в медицинский департамент прошение Бланка о выдаче ему «свидетельства для беспрепятственного вступления в брак со вдовою чиновника 12 класса фон-Эссен, Катериной Ивановной». Таковое свидетельство было выдано, при рапорте от 18 апреля Бланком возвращено «по несостоявшемуся браку». Приложено и перечеркнутое накрест разрешение.
Бланк прибыл и вступил в должность инспектора Пермской врачебной управы 26 мая 1841 года.
5 августа 1842 года Бланк, будучи в Петербурге, подает прошение о перемещении его из Пермской врачебной управы в «одну из внутренних или западных губерний, где мог бы иметь возможность воспитывать детей». Мотивирует невозможность этого в Перми: «в продолжение моего пребывания испытывал крайние невзгоды за неимением там способов в воспитании малолетних моих детей, одного сына и пятерых дочерей, особливо будучи вдовым, притом по суровости тамошнего климата они подвергаются часто разным болезням». 13 октября 1842 года состоялось постановление: уволить.
В деле Департамента Герольдии Правительственного Сената по Казани «о дворянстве рода Бланк» мы видим рапорт Казанского дворянского собрания от 8 ноября 1858 года, в котором указывается на просьбу Бланка выдать свидетельство о дворянстве на его пять дочерей.
Александр Дмитриевич Бланк был женат на Анне Ивановне Грошопф, дочери Иоганна Грошопфа, губернского секретаря, состоявшего в 1816 году консулентом в Государственной юстиционной коллегии лифляндских и эстляндских дел. Слово «консулент» на языке того времени означало, очевидно, юрисконсульта.
В браке с Анной Ивановной Грошопф у А.Д.Бланка было шесть человек детей: один сын и 5 дочерей.
Как видим из прошения Александра Дмитриевича Бланка от 9 апреля 1841 года в медицинский департамент о неимении препятствий для вступления его в брак с вдовой фон-Эссен, он имел намерение жениться на ней перед отъездом на службу в Пермь. То, что Бланк не указывает девичьей фамилии своей невесты, дает основание предполагать, что он надеялся замаскировать родство с нею (родная сестра его первой жены). Но выданное ему разрешение от 18 апреля возвращает в медицинский департамент обратно «по несостоявщемуся браку». Очевидно, брак этот встретил препятствия со стороны родных или еще кого-либо.
Надо сказать, что Александр Дмитриевич был после смерти жены в крайне затруднительном положении с 6 малолетними детьми, особенно поставленный в необходимость отъезда в далекую Пермь. Конечно, кто мог лучше заменить мать его детям, чем родная сестра их матери, крестившая двух меньших дочерей его. И Бланк попытался сделать смелый шаг. Последнее указывает на отсутствие в нем предрассудков, на смелый и увлекающийся характер. Проекту не суждено было осуществиться, но Екатерина Ивановна фон-Эссен поехала все же в Пермь с ним и его детьми, которым она заменяла мать, отклонив предложение какого-то выгодного брака.
После увольнения от должности инспектора Пермской врачебной управы Бланк определился в 1843 году в Пермские заводы для заведования Юговским заводским госпиталем. В 1845 году он перемещается на службу в Златоустовские заводы и определяется на вакансию доктора по Златоустовской оружейной фабрике, а в 1846 году исправляющим должность медицинского инспектора Златоустовских госпиталей.
На этой службе он получает также прекрасные отзывы и представляется, как медицинский чиновник, прослуживший беспорочно 20 лет, к пенсии в половине жалованья, причем указывается, что, оставаясь на службе, может получать и пенсию, и жалованье. Последнее составляло для Бланка 571 р. 80 к. серебром в год, а пенсия, следовательно, 285 р. 90 к. в год.
С этой пенсией Александр Дмитриевич увольняется в 1847 году, переезжает со всей семьей в Казань, очевидно, чтобы не расставаться с сыном, который поступает в университет. Здесь он подыскивает небольшое имение, которое и покупает, — кажется, в 1948 году, в 40 верстах от Казани, при деревне Кокушкино Лаишевского уезда Черемышевской волости. Имение это покупается в значительной степени на деньги сестры его жены, Екатерины Дмитриевны фон-Эссен, на остальную сумму закладывается, и Александр Дмитриевич берется за хозяйство, большую часть доходов с которого должен ежегодно уплачивать в виде процентов. Здесь же, уже через год, постигает его тяжелое несчастье — он теряет сына-студента 19 лет, покончившего жизнь самоубийством.
Медицинская карьера Александра Дмитриевича кончается. Вольно он продолжает, правда, лечение некоторых приезжающих к нему — началось это лечение на Юговском заводе — по своему способу, тогда не практиковавшемуся еще: водолечение, молочная диета, питание яйцами, но дело это не развивает, пользуя, очевидно, лишь прежних своих пациентов. В результате своей медицинской службы Александр Дмитриевич становится ярым врагом общепринятой системы лечения, особенно лекарств, которыми тогда злоупотребляли. Он придает значение лишь хирургии, а про остальную медицину говорит, что врачи сами не знают болезней, что, давая лекарства, они только пробуют и приносят этим больше вреда, чем пользы. Его девизом было: «Чем живешь, тем и лечись», он писал, по свидетельству дочери, сочинение на эту тему, рукопись которого не сохранилась.
В воспитании детей он стоял за закаливание, дети одевались легко: в ситцевые платья с короткими рукавами и открытой шеей зимой в довольно холодном деревенском доме. Им давалась простая пища — больше молочного, за мясную пищу Александр Дмитриевич тоже не стоял. Даже взрослыми дочери его не получали ни кофе, ни чая.
Когда одна из дочерей Александра Дмитриевича, гостившая молодой девушкой в Самаре у старшей сестры, тяжело заболела — нервной горячкой по терминологии того времени, брюшным тифом, как сказали бы теперь, — он, извещенный депешей, отправился в Самару. Отправился, конечно, на лошадях, ибо железных дорог в то время не было. Стоял март, весенняя распутица, и Александр Дмитриевич трясся на перекладных, причем дороги были местами так ужасны, что нельзя было сидеть, и он стоял, держась руками за облучок брички. По приезде в Самару он побросал первым делом за окно все пузырьки и коробочки с лекарствами, которых набралось немалое количество, стал устраивать больной общие компрессы, завертывая ее в мокрые простыни и накрывая одеялами и шубами. Потом делал ей ванны. По рассказу Марии Александровны, она стала поправляться после этого лечения, а летом, в Кокушкине, была посажена на усиленное питание молоком, яйцами.
Александр Дмитриевич отличался живой, деятельной натурой, общительным, очень располагающим к себе характером. В свою очередь, и он доверчиво относился к людям и легко увлекался ими. Мария Александровна рассказывала про один случай, когда какие-то приезжие были радушно приняты им в Кокушкине, предложили игру в карты и в результате обыграли гостеприимного хозяина на 80 рублей. Цифра эта по тогдашнему времени и по бюджету Александра Дмитриевича была громадной. Он был в отчаянии, но потом сказал: я это наверстаю. И принялся усиленно за работу. Приезжие были, очевидно, из породы шулеров.
Он любил музыку и отличался хорошим слухом. Эту способность его унаследовали две дочери, главным образом Мария Александровна, походившая на него лицом и характером больше всех других детей. Его независимость и отсутствие практичности, умения наживать деньги, устраиваться в жизни видны из всего его прослеженного нами образа жизни. Способный и отличный по отзывам всего его начальства работник, он не сумел выслужиться, не сделал карьеры, три года безуспешно добивался места инспектора врачебной управы, которое дало бы ему возможность прокормить семью, и получил его наконец на далеком северо-востоке, почти в ссылке: беспорочный служака, как характеризует его также целый ряд документов, он был выкинут со службы за три года до выслуги пенсии. Хороший врач, получавший неоднократно благодарности, он не только не нажил чего-нибудь на службе, а прожил два дома — свой и жены. Он служил бесплатно 8 лет, все время идя вперед в науке — он добился звания сначала акушера, потом медико-хирурга, он изобрел свой метод лечения, во многом предвосхищавший позднейшие, более естественные методы, слава его в этом смысле одно время росла. Но он не сумел извлечь практической пользы и из этого, если бы не деньги его жены, давшие ему возможность поселиться относительно независимо, в глухой деревне, ему негде было бы склонить на старость голову, ибо жить с семьей на пенсию в 285 рублей он бы, конечно, не мог. И это несмотря на его связи — мы видим, что за него просит князь Голицын, указывая, что знает его со времени поступления в Медико-хирургическую академию, — несмотря на родство с Грошопф, людьми очень состоятельными и дослужившимися до ступеней известных. С этими родными, очевидно, у Александра Дмитриевича и Екатерины Ивановны фон-Эссен связи не прерываются.
Вероятно, Александру Дмитриевичу вредило его происхождение, а затем независимый характер, чуждый способности выслуживаться, идеалистический уклон, вера в то, что знание, безукоризненное исполнение и честность будут оценены и дадут возможность добиться уважаемого положения и воспитать детей. Даже дело о зачислении детей его в дворянское сословие, на что по своим чинам он имел несомненное право, тянется целых 12 лет — с 1847 по 1859. Очевидно, подняв известное ходатайство, на которое уполномочивал его закон, Александр Дмитриевич дожидался спокойно результата, игнорируя, что в то время всякое дело требовало известной смазки, если не деньгами, то визитом, исканием протекции... И дело стояло.
Вследствие той же гордости Александр Дмитриевич жил очень уединенно, почти не имея знакомых среди окрестных помещиков. Он отдавал много времени сельскому хозяйству, все улучшая свое маленькое имение, в свободное время увлекался охотой, по вечерам сидел и писал свое медицинское сочинение, которое так и не увидело света. Любил игру в шахматы.
Александр Дмитриевич любил детей, охотно шутил с ними. По летам к нему съезжались все его замужние дочери со своими детьми и наполняли шумом тихий деревенский дом и стоящий напротив его флигель. Детей усаживали за особым большим столом к обеду, и дед любил крикнуть перед сладким: «Дети, кто сладкого не хочет?» — наслаждаясь громогласным «Хочу, хочу!» Он пользовался большим уважением и любовью со стороны своих дочерей и внуков.
Один из зятьев, И.Н.Ульянов, рассказывал своим детям, как был взволнован Александр Дмитриевич в день освобождения крестьян, в 1861 году, когда крестьяне его деревеньки решили идти на дарственный надел, как убеждал он их не делать этого шага. Несколько раз, натыкаясь на глухую стену недоверия крестьян к помещикам, махал он сердито рукой и уходил. Потом, успокоившись, выходил к ним снова и снова принимался доказывать все преимущества освобождения...
Несмотря на то что отношения с крестьянами у Александра Дмитриевича были хорошие, ему не удалось убедить их. Уже позднее, после смерти Александра Дмитриевича, по рассказу того же Ильи Николаевича, кокушкинские крестьяне поняли, что не личная выгода, а искреннее желание им блага руководило Александром Дмитриевичем, и они горько жалели, что не послушали тогда его совета.
Александр Дмитриевич умер в июле 1870 года, 68 лет от роду. Он чувствовал себя несколько плохо последние дни, дал пустить себе кровь, но был все время на ногах, простился вечером с дочерьми, а наутро его нашли уже мертвым.
Примечания:
1 А.И.Елизарова ошибается. Из рапорта о крещении священника следует, что при крещении братья получили имена: Абель — Дмитрий, Израиль — Александр.
Печатается по публикации «Кто Вы, доктор Бланк?» (журнал «Моя Москва». 1992. №4).