3. «Шифруйте целыми фразами...»
В предыдущих разделах рассматривалась одна из важнейших сторон деятельности русской «социалистической почты» — транспортировка искровской литературы в Россию и распространение ее по социал-демократическим организациям1. Другой, не менее важной задачей, которую редакция «Искры» разрешала с помощью «социалистической почты», было получение всеобъемлющей информации из России и обеспечение постоянного руководства деятельностью агентов и сторонников «Искры». Эти задачи и определили виды редакционной почты, из которой сложился архив редакции, состоящий как бы из двух частей: портфеля редакции и переписки по организационным вопросам.
В портфеле редакции наряду с корреспонденциями по самым различным вопросам отложились также копии секретных документов, имевших обращение в центральных и местных правительственных учреждениях, стихотворения, путевые заметки и т. д.
Вторая часть редакционного архива — переписка с агентами, транспортерами, типографщиками и деятелями местных социал-демократических групп и комитетов — раскрывает все многообразие вопросов их нелегальной работы, начиная от сбора средств на «Искру» и кончая освещением внутренней жизни организаций.
Как же в условиях жесточайших полицейских преследований редакция «Искры» и ее сторонники смогли обеспечить сравнительно регулярную и всестороннюю переписку? Поскольку редакция не могла вести ее непосредственно и открыто со своими корреспондентами, с возникновения Литературной группы, а затем редакции «Искры» стали вырабатываться определенные конспиративные навыки. Как за границей, так и в России для взаимных сношений были подобраны надежные передаточные адресаты, через которых и велась переписка. Достаточно сказать, что к концу 1903 г. только в Германии и Бельгии редакция «Искры» имела около 30 таких адресов, полученных через западноевропейских социал-демократов. Причем в Штутгарте, Нюрнберге и некоторых других городах действовало по нескольку адресов, каждый из которых служил для определенных целей: для присылки писем — одни, корреспонденций — другие, денег — третьи и т. д. Вся полученная в одном городе корреспонденция изымалась от адресатов доверенным лицом, так называемым сборщиком2 , и затем уже доставлялась им (оговоренным способом — лично или почтой) в редакцию.
Передаточные заграничные адреса сначала пересылались в Россию полностью, а затем для лучшей их сохранности и удобства пользования они были пронумерованы, и впоследствии сообщался только номер адреса с указанием его изменения или же отмены.
Редакционные письма агентам «Искры» и ее сторонникам также не посылались прямым путем. Правда, в начальный период существования «Искры», когда ее агенты только начинали свою деятельность, редакции приходилось отправлять письма непосредственно агенту или же близкому ему лицу. Безусловно, такое положение не могло полностью гарантировать тайну переписки. Так было, например, в Киеве, где активно работала в местной социал-демократической организации Софья Николаевна Афанасьева. Она начала свою революционную деятельность в 90-е годы и уже в 1898 г. по делу Петербургского «Союза борьбы» была арестована и выслана пол особый надзор полиции в Харьков, а затем в имение своей матери — село Крутояровку Константииоградского уезда. В феврале 1901 г.
Софья Николаевна уехала за границу, где вошла в Берлинскую группу содействия «Искре». В августе того же года, захватив с собой транспорт искровских изданий, она выехала в Киев. Здесь С. Н. Афанасьева сразу же включилась в работу пропагандистской группы комитета, о деятельности которой извещала Берлинскую группу, получая от последней советы и указания по своему домашнему адресу: город Киев, Большая Житомирская улица, дом 22, квартира 2.
Появление в городе личности, известной департаменту полиции своей неблагонадежностью, не прошло мимо внимания охранки. Вскоре переписка С. Н. Афанасьевой стала перлюстрироваться, а установленная слежка выявила весь круг ее киевских знакомств. Когда в феврале 1902 г. в городе начались аресты, в числе первых в тюрьму попала Софья Николаевна. После двухгодичного заключения она была сослана в Сибирь. Бежав из ссылки за границу, Софья Николаевна примкнула к ленинцам, а с осени 1904 г., возвратившись в Россию, работала в Петербургской и Харьковской большевистских организациях. В 1905 г., получив в наследство около 3 тыс. руб. золотом, С. Н. Афанасьева передала их большевистской партии. В 1909 г. в связи с тяжелым нервным заболеванием Софья Николаев- па отошла от активной работы и до самой смерти (1933 г.) жила в селе Крутояровке, получая персональную пенсию.
С расширением деятельности искровцев и увеличением объема заграничной и внутри- российской переписки совершенствовались ее конспиративные начала. Так появляется и в России целевое разделение адресов. Лицо, ведавшее перепиской, обязывалось подыскать не менее двух-трех адресов для заграничных и внутрироссийских организационных сношений. Отдельно подбирались адреса для получения «Искры» в конвертах. Широко начала применяться переписка через официальные учреждения. Например, московские искровцы получали письма на придворную пекарню Д. И. Филиппова, а Бюро Русской организации в Самаре—на юридический отдел Самаро-Златоустовской железной дороги. В таких случаях адреса подчеркивались условленным образом или же имя и отчество адресата писались с заранее оговоренными сокращениями, с тем чтобы лицо, работавшее в этом учреждении, могло точно определить настоящего адресата заграничной корреспонденции и передать ее по назначению.
В большинстве же случаев переписка искровцев велась через лиц, не принимавших непосредственного участия в революционной работе, но сочувствовавших социал-демократам. Правда, некоторые из таких адресатов впоследствии становились членами партии и вели активную работу в ее рядах. Назовем, к примеру, Инессу Федоровну Арманд, московским адресом которой редакция пользовалась в марте — мае 1903 г., или ревельчанина Антона Антоновича Корсака (1879—1943). И. Ф. Арманд стала одним из крупнейших деятелей нашей партии и международного женского движения, а А. А. Корсак, на адрес которого редакция посылала письма Михаилу Ивановичу Калинину, в 1905 г. вступил в большевистскую партию, работал пропагандистом в петербургских нелегальных кружках. Как и многие партийцы, Антон Антонович арестовывался, высылался в места «не столь отдаленные». С победой Великого Октября А. А. Корсак находился па советской, партийной и профсоюзной работе в Ленинграде, был двадцатипятитысячником, а затем вновь возвратился в город Ленина, где умер во время блокады в годы Великой Отечественной войны.
Сохранившиеся документы редакции «Искры» позволяют судить, что в 1902—1903 гг. конспиративные условия для ведения бесперебойной переписки: становились все более отвечающими редакционным требованиям. Например, в Баку в 1902 г. использовалось 8 адресов для переписки с редакцией! «Искры», 2 — для внутрироссийской переписки и 2 — для присылки «Искры» в конвертах, в Москве письма редакции получались по 13 адресам, а периферийные — по 12; в Одессе — соответственно по 7 и 13.
Широкое использование за границей и в России различных адресов обеспечивало возможную для того времени и нелегальных условий регулярность переписки. Многоступенчатость при получении писем гарантировала от провалов искровцев даже в том случае, когда жандармам становился известен тот или иной адрес, используемый для редакционной переписки. В этом случае характерны примеры с адресами, по которым редакция сносилась с Бюро Русской организации «Искры». В конце 1902 г, департаменту полиции удалось установить, что заграничный Центральный комитет «Искры» ведет переписку со своими единомышленниками в Самаре по адресам председателя охотничьей артели Александрова и молоканина Рябова. Тотчас самарскому розыскному отделению было дано указание провести «разработку» указанных адресатов, т. е. установить круг их связей. При всем старании чины самарской охранки не могли выявить ни одной подозрительной связи и вынуждены были донести, что интересующие департамент полиции персоны благонадежны и в никаких предосудительных связях не замечены.
Однако было бы неблагоразумно в конспиративных сношениях полагаться только на многоступенчатость переписки. Поэтому тайна содержания писем обеспечивалась «химической» и вдобавок еще шифрованной перепиской. Иными словами, конспиративное письмо писалось различными химическими составами, а наиболее секретные его части зашифровывались.
Конспиративное письмо по своему внешнему виду ничем не отличалось от обычного. Одно могло удивить неискушенного человека — оно, как правило, писалось не на глянцевой бумаге. Почему? Потому, что на ней оставались следы от пера, когда пользовались различными составами для тайнописи.
Составление конспиративного письма было трудным делом, требующим определенных навыков, большой аккуратности и терпения. Нередко Надежда Константиновна бранила агентов «Искры» за небрежность в переписке. Сама она делала это очень искусно. Сначала писался открытый текст, касающийся житейских дел и обращенный якобы к родственникам или знакомым. Конспиративный текст письма готовился особо, а наиболее важные сведения зашифровывались на отдельном листке. Затем оба текста объединялись, т. е. конспиративный текст вносился между строк обычного письма каким-нибудь «химическим» составом. Сначала это было молоко или сок лимона, но такие «химические» чернила зачастую самопроявлялись, и их заменили впоследствии различными свинцовыми составами. Высыхая, такие чернила на бумаге не оставляли никаких следов. Чтобы прочесть скрытый текст, следовало нагреть письмо над лампой, после чего между строк проступали коричневатые буквы и шифровка.
«Крупнейшим событием для нас были, конечно, «получения» из-за границы,— вспоминал Г. М. Кржижановский.— Архилегальный адрес препровождал нам архиневинное содержание письма, написанного обычными чернилами. Под спасательным нагревом лампы немедленно выявлялись строки и шифровка, написанные почерком неутомимой Надежды Константиновны, несущие такую боевую зарядку»4
Как правило, в качестве ключа для шифра употреблялись в основном стихотворении и реже — отдельные страницы из прозаических произведений. Так, Д. И. Ульянову ключом служило стихотворение С. Я. Надсона «Мгновение», И. И. Радченко — «Дума» М. Ю. Лермонтова, В. И. Трелиной — «Молитва» («В минуту жизни трудную»), Л. Б. Красину — «Песня Катерины» Н. А. Некрасова. У Северного союза ключом была книга В. И. Ленина «Развитие капитализма в России», у Л.М. Книпович и Харьковского комитета — «Биография Спинозы» издания Павленкова, а у Рижской группы РСДРП — рассказ Скитальца «Сквозь строй».
Реже употреблялся так называемый дипломатический ключ. В этом случае ключом служило одно или несколько слов. Например, Мелитопольская группа РСДРП шифровала по слову «дикарь».
Шифры искровцев в употреблении были очень просты, но в то же время чрезвычайно сложны для расшифровки. Достаточно было сохранить тайну ключа, т. е. название стихотворения, страницу книги, как шифр, даже без всяких усложнений, прочесть непосвященному лицу становилось невозможно. При правильной шифровке почти совершенно исключалась и логическая расшифровка криптограммы, так как цифровые выражения одной и той же буквы всегда были разными.
Каков же принцип ключа? Он очень прост: каждая строка стихотворения (или страница книги) нумеруется сверху вниз, а каждая буква строки — слева направо. В зашифрованном виде каждая буква текста получала дробное выражение, в котором числитель обозначал строку, а знаменатель— порядковый номер в данной строке. Обязательным требованием при шифровке было запрещение употреблять одни и те же цифровые (дробные) выражения для обозначения одной и той же буквы.
Для того чтобы в случае перехвата письма еще больше осложнить дешифровку текста, зачастую условливались пользоваться стихотворением не с первой, а с любой оговоренной строки.
Все эти требования предъявлялись и при ключе по прозаическим произведениям. При этом страница, по которой шифровался текст, не оговаривалась, а указывалась в первой дроби зашифрованного текста. Производное числителя на знаменатель или их сумма и означали страницу, служившую ключом.
«Прозаический» ключ также нередко осложнялся за счет того, что каждое слово или фраза шифровались по последующим страницам или же по определенному количеству строк с каждой страницы.
Таковы основные виды ключей, которыми пользовались искровцы в переписке с редакцией и между собой.
В 1902 г. стал широко применяться еще один способ конспиративных сношений, который практически почти полностью лишил цензуру и департамент полиции возможности перехватывать редакционную переписку. Тайнопись заносилась уже не между строк письма, а между строк различных периодических изданий, каталогов, отчетов заграничных и российских фирм. Технология «проявления» и дешифровки письма осталась прежней.
Послания российских искровцев в редакцию «Искры» содержали данные о всех сторонах их деятельности. Именно поэтому и В. И. Ленин и Н. К. Крупская постоянно подчеркивали необходимость установления регулярной переписки с агентами «Искры» и комитетами РСДРП. О значении переписки в организационной деятельности «Искры» дает представление следующее место из письма И. К. Крупской Г. М. Кржижановскому в Самару: «Надо бы, чтобы в каждом месте были 1—2 человека, которые бы брали на себя подробно сообщать все, что делается в их городе, сообщать, как ведется местная работа, что из себя представляет комитет, какого настроения, приводить характеристику людей и т. д. Такого рода письма нам пишет теперь только Аркадий (И. И. Радченко.— В. С.), и его письма дают страшно много, дают возможность ориентироваться и вносят порядок в дела»5 Что касается редакционных писем, то о них очень точно написал И. И. Радченко: «С Владимиром Ильичем я был знаком с 1900 г. в Пскове. При наших встречах он учил меня организационному искусству в применении к революционной работе. После его отъезда за границу, в годы 1900—1902 включительно, я продолжал получать от него указания уже в письменной форме. Он меня, тогдашнего организатора техники «Искры», учил, как контрабандой возить на себе литературу через финляндскую границу, как организовывать кружки рабочих, как проводить генеральную партийную линию того времени в борьбе с экономистами-рабочедельцами. Учил, наконец, как подготовить российские организации профессиональных революционеров социал-демократов ко II партийному съезду»6
Естественно, что даже простое получение писем такого содержания рассматривалось царскими властями как непосредственное участие в организации, деятельность которой направлена на «ниспровержение существующего порядка». В случае установления факта получения писем Центрального комитета «Искры», как иногда именовали редакцию жандармы, за лицами, которым они адресовались, устанавливалось негласное наблюдение, «разрабатывались» их связи и устанавливался круг знакомств, а затем следовали арест, тюрьма и ссылка.
В феврале — марте 1902 г., когда по многим городам Европейской России прокатилась волна арестов деятелей искровских организаций, у В. Н. Крохмаля в Киеве были изъяты незашифрованные адреса и различные конспиративные записи, касающиеся киевских, виленских, одесских, кишиневских, харьковских, петербургских, николаевских и московских связей. Среди адресатов В. Н. Крохмаля был брат агента «Искры» В. П. Ногина — Павел Павлович Ногин (1875—1936). Он был арестован и обвинен в том, что предоставлял свою квартиру для явки Н. Э. Бауману и перевозил из Москвы искровскую литературу в Орехово-Зуево, куда выезжал по делам фабрики С. Морозова.
Московский адрес П. П. Ногина Н. К. Крупская еще в ноябре 1901 г. переслала в Одессу К. И. Захаровой, указав, что он служит для явки к Грачу (Н. Э. Бауману). Она писала: «Посылаю его для явки мужчин: Варварка, Контора Викулы Морозова (большой красный дом), подняться во второй этаж, вызвать Павла Павловича Ногина. Наедине сказать ему: «Позвольте получить по счету Леопольда». В студенческой форме не приходить»7 .
С этой явкой произошел курьезный случай. В ноябре того же года Г. М. и 3. П. Кржижановские, возвращаясь из Мюнхена, где виделись с В. И. Лениным, остановились в Москве, и Зинаида Павловна, забыв, очевидно, указание, что явка только для мужчин, пришла к П. П. Ногину. Естественно, она не получила никаких указаний на то, как встретиться с Н. Э. Бауманом, и уехала, так и не передав ему очень важных сведений, полученных от В. И. Ленина, о создании искровского центра в России. В связи с этим случаем Н. Э. Бауман возмущенно писал в редакцию: «Адрес X только для мужчин, а между тем туда явилась женщина. Вышла неприятность. Пожалуйста, читайте внимательно мои письма и не забывайте выставленных мною условий. Некоторые неточности в исполнении могут роковым образом отозваться на нашем деле»8
Н. Э. Бауман сменил адрес основной явки, но и адрес П. П. Ногина продолжал действовать в исключительных случаях.
В связи с упоминанием адреса П. П. Ногина в записной книжке В. Н. Крохмаля по распоряжению департамента полиции Павел Павлович 15 февраля 1902 г. был арестован и находился под стражей до июля 1902 г., когда он был освобожден под залог в 1 тыс. руб. И после этого П. П. Ногин продолжал оказывать социал-демократам содействие различного рода. В марте 1903 г. при очередном обыске у него обнаружили «тенденциозные» издания, а в феврале 1904 г. выслали в Пермскую губернию, откуда он в 1905 г. бежал.
В годы Советской власти П. П. Ногин вступил в Коммунистическую партию, работал на хозяйственных должностях в различных учреждениях и торговых представительствах Союза ССР за границей.
Однако были и такие адресаты, которые, хотя и становились известными как получатели «Искры», все же оставались на свободе и продолжали выполнять роль передаточных пунктов. Одним из таких адресатов был инженер-путеец Александр Иванович Резнов, проживавший в Самаре по Саратовской улице в доме 108. Как-то цензура вскрыла адресованное ему письмо и обнаружила в конверте «Искру». Об этом факте тотчас известили департамент полиции, откуда в Самарское охранное отделение незамедлительно последовало указание самым тщательным образом провести «разработку» этого адреса. Как ни изощрялись шпики, им не удалось установить ни одной связи А. И. Резнова с неблагонадежными лицами. Его оставили в покое, как человека, ни в чем «предосудительном» не замеченного. Здесь-то царские слуги и сделали промашку. Александр Иванович продолжал получать ленинскую «Искру», а 16 августа 1903 г. Мария Ильинична Ульянова рекомендовала усиленно пользоваться адресом Резнова. Лишь в конце 1905 г. Александр Иванович был арестован в связи с забастовочным движением железнодорожников. В это время он, работая ревизором службы тяги Самаро-Златоустовской дороги, вошел в стачечный комитет и техническую комиссию Самарского Совета рабочих депутатов. 15 октября 1905 г.
А. И. Резнов возглавил поезд с забастовщиками, который вышел из Самары в Уфу. Они распространяли листовки и вели агитацию за присоединение железнодорожников к стачке. Через месяц Александра Ивановича арестовали и сослали под гласный надзор полиции на три года в Архангельскую губернию. Здесь он умер 8 апреля 1906 г.
Г. М. Кржижановский, близко знавший А. И. Резнова по подпольной работе, свидетельствовал, что Александр Иванович принимал участие в хранении и распространении искровских и большевистских изданий и выполнял рад серьезных поручений партии.
Благодаря шифрованной химической переписке редакция «Искры», лично В. И. Ленин всегда были в курсе дела, знали все о деятельности того или иного агента, той или иной организации или комитета и своевременно могли дать совет, как действовать дальше, чтобы разрешить возникший вопрос, наметить план последующих действий по идейному и организационному сплочению российской социал-демократии.
Впоследствии Н. К. Крупская писала: «Пятнадцатилетий опыт убедил нас, что только правильно поставленная химическая непосредственная переписка гарантирует правильность сношений. И товарищи рабочие в свое время широко пользовались этим способом. Питерский рабочий Бабушкин... ночи просиживал над химическими письмами, несмотря на свои больные глаза, и благодаря ему удалось тесно связать «Искру» не только с питерскими и московскими, но и иваново-вознесенскими, орехово-зуевскими и другими рабочими. Писали нам химией екатеринославские, николаевские, одесские, уральские рабочие... брались за дело сами, понимая, что это такая же обязанность революционера, как всякая другая»9.
Императорская российская почта позволила искровцам разрешить еще одну задачу — наладить регулярную и быструю доставку газеты в Россию в конвертах. Но ведь на какой бы тонкой бумаге ни печаталась «Искра», в конверте все равно было бы заметно вложение. Поэтому номера газеты складывались по размерам конверта и слегка смоченными клались под пресс, где и высыхали. Получаемые тонкие пластинки бумаги вкладывали в конверты и рассылали из разных западноевропейских городов по всем российским адресам, внесенным в список для присылки «Искры» в конвертах.
Кто же были те лица, которые получали «Искру» в конвертах? Об этом позволяет судить переписка редакции со своими единомышленниками в России. К сожалению, трудно подсчитать все адреса, используемые с этой целью, так как редакционная переписка сохранилась далеко не полностью. Но и то, что дошло до нас, показывает, что газету получали более чем в 50 городах и населенных пунктах России. Она попадала в такие отдаленные города, как Оханск Пермской губернии, Шостка Черниговской губернии, в местечко Свислочь Гродненской губернии, на железнодорожные станции Окуловка, Обь и др.
Среди лиц, получавших искровскую литературу, были представители самых различных профессий: врачи, преподаватели, инженеры, юристы, работники редакций, железных дорог и земских учреждений, студенты, рабочие и крестьяне. В сохранившейся переписке упоминается 11 адресов учителей, 9 —инженеров, 6 — железнодорожных служащих. В деревне Бичуги Тверской губернии «Искру» получал крестьянин Егоров. Но особенно много было адресов медиков. Их 72. Это врачи, сестры милосердия, акушерки, служащие аптек. Так, например, ленинская «Искра» регулярно посылалась в больницу на Балаханских нефтяных промыслах, в земские больницы Торжка и Кореиза, врачам Петербурга, Москвы, Харькова, Николаева и других городов. В одну только Ялту номера «Искры» с корреспонденцией о праздновании в городе Первого мая 1902 г. Берлинская группа послала по 13 адресам. Среди тех, кто получил этот номер, был лечащий врач Л. Н. Толстого и А. П. Чехова Сергей Яковлевич Елпатьевский (1854—1932). Он вошел в революционное движение еще в конце 70-х годов как народоволец. В 1880 г. по делу Веры Фигнер был сослан в Уфимскую, а затем Енисейскую губернию. В 1897 г. в связи с тяжелым заболеванием С. Я. Елпатьевскому разрешили поселиться в Ялте. Здесь, по свидетельству местных жандармов, вокруг него «группировались противоправительственные элементы местного общества».
С. Я. Елпатьевский остался верен своему народу и в мрачные годы реакции, и в суровые времена гражданской войны, после окончания которой он стал одним из зачинателей курортного дела в Крыму.
К сожалению, в конверте можно было послать только один номер газеты, а редакции нередко требовалось срочно отправить целую посылку. В таких случаях применялась особая техника: из номеров «Искры», «Зари», брошюр, издаваемых Заграничной лигой русской революционной социал-демократии, изготовлялся картон, а из него делали переплеты альбомов, каталогов, шляпные коробки, паспарту картин и т. д., которые пересылались по адресам, предназначенным специально для переплетов. Адресат, получив такую «посылку», предварительно размачивал переплет, а затем под струей горячей воды отделял листы друг от друга, осторожно протирал их сырой губкой и раскладывал для просушки. Номера газеты при этом не портились, а доходили до адресатов гораздо быстрее, чем транспортными путями. Получить такую посылку, свидетельствовал Г. М. Кржижановский, было весьма приятно.
После того как редакция разрешила проблему изготовления легких стереотипов, они, заделанные в шляпные картонки, переплеты альбомов и т. д., пересылались по специальным адресам для перепечатки «Искры» в ее нелегальных российских типографиях.
Таковы были основные направления и методы использования членами Организации «Искры» в своих целях императорской российской почты.
Примечания:
1 Как мы видели, провалы «транспортников», «чемоданщиков», «оказий» и т. д. во многом препятствовали разрешению главной задачи «социалистической почты» — регулярному снабжению искровской литературой местных организаций. Восполнить потери призваны были подпольные типографии «Искры» в России. В условиях самодержавного режима и непрерывных полицейских преследований организация таких типографий; была поистине героическим подвигом русских революционеров. В летопись тайных типографий немало ярких и волнующих страниц вписали члены Русской организации «Искры», поставившие свои нелегальные печатни в Баку и Кишиневе, Умани (позднее в Конотопе) и Нижнем Новгороде. В них были переизданы отдельные номера «Искры», наиболее актуальные статьи, различные нелегальные брошюры. Продукция типографий по каналам «социалистической почты» распространялась по многим социал-демократическим организациям, вливаясь в общий поток литературы, переправляемой из-за границы в Россию. В настоящей работе не рассматривается устройство и работа искровских типографий, поскольку это особый, специфический аппарат Организации «Искры», который должен являться предметом специального изучения. Необходимо отметить, что в нашей литературе деятельность бакинской и кишиневской типографий освещена с достаточной полнотой. К сожалению, этого нельзя сказать о типографиях в Нижнем Новгороде и Умани, история которых еще ждет своего исследователя.
2 В Штутгарте, например, сборщиком писем была Клара Цеткин — выдающийся деятель германской социал-демократии и международного коммунистического и рабочего движения; в Нюрнберге — член германской социал-демократической партии владелец табачного магазина Филипп Регнер, который и сам являлся передаточным адресатом, и т. д.
3 Количество адресов подсчитано по сохранившимся документам. Следует полагать, что их было значительно больше, так как Н. К. Крупская в копиях некоторых писем сообщенные редакции адреса не писала, а заносила их, очевидно, в отдельный реестр.
4 ЦПА ИМЛ, кн. пост. 2330; Г. М. Кржижановский. Подготовка II съезда РСДРП. (Воспоминания), (рукопись), л. 86.
5 «Пролетарская революция», 1928, № 6—7, стр. 157.
6 И. И. Радченко. Ленин — вождь на хозяйственном фронте. — «Ленин на хозяйственном фронте». Сборник воспоминаний. М., 1934, стр. 7.
7 ЦГАОР, ф. ДП, 00, 1901 г., д. 825, ч. I, л. 9 об
8 ЦПА ИМЛ, ф. 24, опт. 8у, ед. хр. 28182, л. 1
9 ЦПА ИМЛ, ф. 17, оп. 7, ед. хр. 18069, л. 2 об.—3