Вкраце о себе
Родилась я 4 марта 1922 года в Москве. Родители мои — Дмитрий Ильич и Александра Федоровна Ульяновы — в конце 1921 года вернулись из Крыма, где отец работал более десяти лет. Владимир Ильич просил его переехать в Москву, так как со здоровьем стало хуже, и он хотел, чтобы брат был рядом. Все Ульяновы верили ему, знали его эрудированность. Квартиры у них в Москве не было, и временно их приютила старшая сестра папы — Анна Ильинична Ульянова (по мужу Елизарова). Туда мама со мной и приехала из роддома.
Тетя Аня выделила брату с семьей маленькую комнатку. Время было холодное, сырое, топили плохо, и Владимир Ильич, уезжая ненадолго в Корзинкино, написал 6 марта 1922 года записку секретарю ВЦИК А. С. Енукидзе с просьбой ускорить выдачу дров А. И. Ульяновой-Елизаровой, так как в семье брата, Д. И. Ульянова, который живет вместе с ней, появился маленький ребенок.
Я узнала об этой записке через сорок лет и плакала от счастья, что дядя Володя так заботился обо мне.
У меня было три тети — Анна, Мария и Надежда. Общение с ними дало мне очень много.
Тетя Аня жила на Манежной улице, дом № 9, две другие — в Кремле. В 1923 году папа получил квартиру в Кремле, и мы переехали туда. Владимир Ильич все время настаивал на том, чтобы папа жил в Кремле. Но квартира для него нашлась не сразу. Кажется, это была квартира № 55, но я ее, конечно, не помню.
Позже нас с папой переселили в квартиру 19 в Кавалерском корпусе. Видеться с тетями Маней и Надей было гораздо проще: ведь они жили в квартире Владимира Ильича, близко от нас. К ним я ходила одна. А к тете Ане — только с папой или мамой.
Пока я не начала учиться в школе, папа и мама, уезжая лечиться на юг в сентябре, брали меня с собой. Для меня было большим счастьем — быть с родителями на юге. Большей частью они ездили в Кисловодск, иногда — в Крым.
Когда я пошла учиться, меня стали оставлять на попечение тети Мани, и тогда я жила в их квартире (имею в виду квартиру Владимира Ильича).
Став старше, я поняла, какое счастье потеряла, какого духовного богатства и кладезя мудрости лишилась, когда они покинули меня. Последней умерла тетя Надя, это был конец февраля 1939 года.
Я вышла вечером из дома и взглянула на окна их квартиры. Окна были темными. В ней не было никого, и никогда уже не будет. Но, проходя по нашей улице, по привычке смотрела на окна их квартиры. На душе было так тяжело.
А раньше идешь, бывало, домой из школы и смотришь, какое окно светится: если второе — значит, дома тетя Надя; если пятое — значит, тетя Маня; если четвертое — значит, они сидят в столовой, или кто-нибудь к ним пришел.
А теперь — темно, темно навсегда.
Я пошла в школу 1 сентября 1930 года. Тетя Надя посоветовала родителям отдать меня в «очень хорошую», по ее словам, школу № 32 имени Лепешинского — МОПШК (Московская опытно-показательная школа- коммуна). Находилась она во 2-м Обыденском переулке на Остоженке.
Педагоги у нас были хорошие, конечно, строгие, но внимательные и очень опытные, в основном немолодые.
Достаточно назвать учительницу математики Березанскую, по учебнику которой мы занимались; литературы — Гречишникову. Нашей первой учительницей была Капитолина Георгиевна — милая, добрая и в тоже время строгая. Перечислить всех учителей невозможно.
В июне 1940 года я закончила школу и получила диплом.
Встал вопрос: где учиться?
Папа много раз спрашивал меня, но я никак не могла определиться: многие предметы мне нравились, но выбрать специальность было трудно. Не всегда в 17 лет можно решить вопрос на всю жизнь. Меня очень привлекала радиотехника. Папа советовал идти на химический факультет МГУ. Мне же давались легче гуманитарные науки, а не естественные. По ним и оценки были ниже, а по гуманитарным — одни пятерки.
И все-таки я пошла на химфак: папа своими увлекательными рассказами о химии, о ее большом будущем увлек меня.
Итак, решено — химфак МГУ! На первом курсе я училась еще в мирное время. Началась Великая Отечественная война, и учеба у меня прервалась, один год пропал. Осенью 1942 года, находясь в эвакуации, сдав ряд дисциплин, я поступила в Куйбышевский индустриальный институт (и даже занималась сопроматом). Говорю «даже», так как на химическом факультете МГУ такой дисциплины не было. На третьем курсе училась уже в МГУ, отстав от своих сверстниц на год.
На четвертом курсе студенты обычно выбирают себе кафедру, где они хотели бы продолжить учебу. Я поступила на кафедру физической химии, которую возглавлял профессор А. В. Фрост, а узкую специальность — молекулярную спектроскопию — эту лабораторию возглавлял молодой ученый Владимир Михайлович Татевский, красивый интеллигентный человек с внешностью молодого А. П. Чехова. Он обладал быстрым умом, а это встречается довольно редко.
Со своим будущим мужем — Алексеем Николаевичем Мальцевым — я познакомилась весной 1947 года. Он — участник Великой Отечественной войны, имеющий правительственные награды, — был зачислен в аспирантуру на кафедру физической химии МГУ.
На этой же кафедре училась и я. Мы с Алексеем подружились. Оказалось, что у нас много общих интересов, общих взглядов на жизнь.
Я познакомила его со своей мамой. А весной 1949 года мы поженились.
Наша дочка — Надюша — родилась в 1953 году. У нее — голубые глаза, как у ее отца, и светло-русые кудряшки, как у меня в детстве. После окончания английской школы она поступила на филологический факультет. Наша физическая химия ее не увлекала. Литература, история, языки — вот ее стихия! Язык — не самоцель, а огромная помощь в работе, в общении с людьми. Она — кандидат наук в четвертом поколении. Работает очень много и часто помогает мне и в области языков, и в области истории.
После окончания университета меня оставили в аспирантуре химического факультета у профессора А. В. Фроста, но моим непосредственным руководителем оставался Владимир Михайлович. В 1951 году он защитил докторскую диссертацию.
Учеба в аспирантуре затянулась: сначала пришлось поменять тему, так как вещества, выбранного моими руководителями, не было (оно оказалось сложным и редким). Вторая тема тоже связана с непростым веществом — тяжелая вода. Достать ее было очень сложно, а работать с ней — еще сложнее. Срок аспирантуры закончился, а конца работы не видно, — эксперимент «не пошел».
А. В. Фрост перевел меня в лекционные ассистенты. Мои функции состояли в проведении опытов во время лекций профессора.
Вскоре мне предложили должность ассистента кафедры, преподавать молекулярную спектроскопию и физическую химию студентам четвертого курса, не оставляя подготовку диссертации. Работа со студентами, общение с ними, беседы, дискуссии очень интересовали меня.
Считаю, что внутренней молодости я обязана не только своему складу характера, но и тому, что постоянно работала с молодежью — со студентами, аспирантами, молодыми научными работниками. Общение с молодежью подтягивает, заставляет все время учиться, держать себя в форме, узнавать что-то новое. Молодежь смотрит на лектора, преподавателя, в чем-то старается брать с него пример, в чем-то его осуждает; поэтому надо во всех отношениях быть на уровне и в смысле знаний, и не только химии, но буквально всего: разбираться в политике, знать историю, литературу, искусство, уметь перевести что-либо с иностранного языка, ответить на все их вопросы, которые приходят в их юные головы. О чем только мы с ними не беседовали за все долгие годы работы!
Но все знать невозможно, а выкручиваться нельзя. Лучше сказать просто — не знаю. Разберусь и скажу на следующем занятии. Это вызывает у них уважение, это их подкупает.
Химический эксперимент — сложная штука: ожидаешь одного результата, а неожиданно процесс (реакция) идет совсем иначе. Нужно обосновать эксперимент, нужна теория, которая неожиданно приводит к чему-то иному.
Ю. А. Пентин, который стал моим руководителем, совместно с В. М. Татевским предложил мне другую тему, и вдруг эксперимент пошел. Да как пошел, грандиозно!
Теперь уже ко мне приходили студенты 3-го — 4-го курсов. Они занимались вместе со мной моей темой, защищали дипломные работы.
А годы шли, шли незаметно. Уже и диссертация была готова. Последняя проверка, дописаны последние страницы, и вот, наконец, защита!
Перед днем защиты я страшно волновалась. Проснулась очень рано, проверила все бумаги, подготовленные с вечера. Посмотрела в зеркало — усталое осунувшееся лицо. Только глаза блестят, наверно, от волнения. Надела нарядное платье, туфли на шпильках. Еще раз повторила текст выступления, и мы с Алешей поехали в университет. Надюша не поехала, так как мы не хотели срывать ее с занятий в школе.
Все прошло хорошо! На душе сразу такое спокойствие, хотя еще столько бумаг нужно оформлять. Самое главное — все позади. Только страшная усталость: сказалось напряжение последних недель и месяцев.
После защиты я стала доцентом кафедры; кроме преподавания, продолжала заниматься научной работой, руководила аспирантами.
Итак, почти 50 лет моей жизни связано с химическим факультетом МГУ и работой с молодежью.
В годы Великой Отечественной войны я приобщилась к выступлениям в молодежных аудиториях. Дни 1941 — 1945 годов были особенно трудные и трагические. Ведь почти каждая советская семья потеряла своих близких или знакомых. Миллионы лишились своего крова, привычного довоенного ритма жизни. Никогда не забуду лиц моих слушателей, их вопросы: «Когда же мы отобьемся от фашистов и перейдем в наступление?» Но все мы, несмотря на все тяготы и трудности на фронтах битв, сохраняли глубокую веру в Победу.
Начиная с 60-х годов, я стала все больше и больше заниматься историей (параллельно с физической химией). Имею в виду не историю вообще, а историю семьи Ульяновых.
История еще больше сблизила меня с моими родными. Теперь же смогла изучить их биографии и написать о них, связав воедино свои воспоминания, их рассказы, свое восприятие тогдашней жизни с биографиями дяди Володи и тети Нади, папы и мамы, Марии Ильиничны и самой старшей тети Анны Ильиничны.
Я прожила с ними двадцать один год, если считать до смерти отца (1943 г.), — последнего из них; а до смерти мамы (1956 г.) — более тридцати лет.
Когда я родилась, родители жили в квартире тети Ани на Манежной, 9. Владимир Ильич нередко заходил к ней.
Папа вспоминал: «Когда мы привезли тебя из роддома, пришел дядя Володя. Он долго смотрел на тебя и сказал:
- Как похожа. Даже правый глаз так же косит. (У Владимира Ильича и у папы правый глаз слегка косил.)
С 70-х годов я начала выступать перед студентами, аспирантами, преподавателями школ и ВУЗов, а также в воинских частях, с беседами о В. И. Ленине и семье Ульяновых. Меня стали приглашать в другие города Советского Союза — Киев, Минск, Таллин, Тарту, Ташкент, Баку, Тбилиси... Особенно много мне приходилось выступать на Украине, ведь в начале века все Ульяновы вели революционную деятельность в Киеве.
Работа моя была отмечена Почетной грамотой Верховного Совета Украинской ССР и медалью «В память 1500-летия Киева». В грамоте написано: «За патриотическое воспитание трудящихся на примере жизни и революционной деятельности В. И. Ленина».
На Украине, в Киеве и Крыму, у меня осталось много друзей, единомышленников, с которыми я переписываюсь. Но, к сожалению, мы теперь не можем с ними встречаться: Украина и Россия — два разных государства. Хотя русские, украинцы и белорусы — народы, изначально связанные между собой самыми тесными узами. Можно ли было представить себе раньше, что мы будем разделены злым умыслом людей, разбивших Советский Союз на отдельные государства? Можно ли было подумать, что исполнится злая воля Гитлера и Алена Даллеса о расчленении Великого государства — СССР?
К 100-летию Владимира Ильича я была награждена медалью «За доблестный труд» и другими медалями. В 1982 году меня наградили орденом Трудового Красного Знамени, несколькими почетными грамотами, медалями. Являюсь членом Союза журналистов СССР и Москвы.
За все годы мною опубликовано большое число научных статей по физической химии. Были изданы подготовленные мною книги Д. И. Ульянова — «Воспоминания о Владимире Ильиче», «Очерки разных лет» — и Марии Ильиничны «О В. И. Ленине и семье Ульяновых» с большими биографическими очерками, написанными мною. Издано более восьмидесяти статей о семье Ульяновых.
В университете я продолжала работать до конца 1992 года. С 1990 года перешла на полставки доцента, так как было уже трудно «идти в двух упряжках», фактически в трех — преподавание, научная работа, компьютеры и история семьи Ульяновых (книги, выступления и т. п.). Многие мои товарищи по университету долго уговаривали меня не бросать МГУ, но я чувствовала, что даже такая нагрузка (уже полставки) для меня тяжела. В начале 1993 года я рассталась с моим химфаком.
Весной 1992 года в Москву приехал итальянский издатель Роберто Наполеоне. Он позвонил мне и сказал, что у него ко мне есть деловое предложение. Мы встретились у нас дома — он с женой и переводчиком, и мы с Алешей.
Наполеоне предложил мне написать книгу о Владимире Ильиче и семье Ульяновых; он уже составил примерный план книги. Собственно говоря, это должна была быть книга не только об Ульяновых, но и о нашей стране, о Великой Отечественной войне, о тех, кто разрушал Советский Союз и т. п. Я согласилась, материала о нашей семье у меня было много — частью — в рукописях, частью — в опубликованных статьях.
Новым был для меня материал о наших событиях 1991 года, о политическом завещании В. И. Ленина, о разрушении нашей страны. Собственно говоря, не новым, а еще не обдуманным мною. А частично еще не вполне ясным для меня. Роберто Наполеоне подписал со мной контракт, по которому книга будет издана в Италии и в других странах по его разрешению.
Все лето я работала над книжкой, переделала старые главы, написала новые. Передала книгу Роберто (он меня все время торопил, так как хотел издать ее в конце 1992 г.). В ноябре он прислал мне и Алексею приглашение на презентацию книги; в декабре она вышла в свет.
Книга вызвала большой интерес в Италии, в прессе было много публикаций о ней. Мне приходилось давать интервью ежедневно, по 2 — 3 интервью в день. Уставала страшно. Я сказала Роберто:
- Я очень устала.
- Ольга, работать, работать! Роберто работать, и ты работать, — отвечал он.
За шесть дней, что мы там были, удалось осмотреть собор Святого Петра, Колизей, побывать в здании Сената на площади Испании, увидеть памятник Гарибальди.
Друзья потом спрашивали меня:
- Ну ты хоть посмотрела Италию?
- Я, кроме Рима, нигде не была.
- А что же ты там делала?
- Работала, как говорят сейчас, «вкалывала».
Два года спустя Наполеоне сказал, что теперь я могу издать книгу в России. Но время ушло!
То, о чем я пишу сейчас, сидя в теплом свитере на кухне — самом теплом месте квартиры (наш дом продувается всеми ветрами, как ветхая избушка, несмотря на его квазиэлитность!), имеет очень мало общего с итальянской книгой. За прошедшие годы прибавилось и опыта, и знаний, появился новый материал. Когда пишешь, вспоминаются все новые факты, поэтому то и дело добавляю и дописываю, и нет сил остановиться! Хочется писать о новом, еще никому неизвестном, и поэтому невероятно интересном.
С годами пришло иное осмысливание прошедших событий, иное восприятие всей жизни в России. Издалека и с годами все видится иначе.