Глава II
Забытые и сокрытые факты
О жизни и деятельности В. И. Ленина написано очень много книг, воспоминаний. Но они, к сожалению, стали неизвестны новому поколению России, особенно молодежи. Их трудно найти в библиотеках, архивах. Средства же массовой информации и телевидения заполняются многочисленными фальсификациями. И по Великой Октябрьской социалистической революции, Гражданской войне и по первым шагам советского правительства во главе с В. И. Лениным.
Я не беру на себя смелость рассказывать о всех периодах деятельности Владимира Ильича. Это дело ученых-историков. Поэтому останавливаюсь на отдельных событиях, которые стали мне известны из рассказов моего отца и других членов нашей семьи, из общений с зарубежными представителями, в чьих странах бывал Владимир Ильич, из материалов моего архива. Они дают представление о характере Владимира Ильича, о его настойчивости в достижении поставленной цели, о его отношениях с соратниками и друзьями.
«Тяжелая прогулка» по Финляндии
В 1906 — 1907 годах наступили годы реакции. Тогда Владимиру Ильичу приходилось постоянно скрываться, переезжать с места на место. Царские ищейки охотились за ним, не давая покоя. Он переехал в Финляндию, жил там в Куоккала, постоянно работал, писал много, иногда тайно приезжал в Петербург на встречи с товарищами и вновь возвращался в Финляндию.
Вот неизвестный факт. Глубокой осенью 1906 года он с огромной предосторожностью встретился с Дмитрием. Где она происходила? Отец рассказал об этом в своем письме в сектор Ленина Института марксизма- ленинизма в ноябре 1934 года. Но почему-то я не нашла его в архиве. Мне ответили, что такого письма в ИМЛе нет. Видимо, плохо смотрели, потому что оно не могло пропасть, где-то же оно хранится. Вполне возможно, что лежит не в разделе «Ленин», а в другом фонде.
И снова Владимир Ильич в Хельсинки и в Куоккала. Вновь пишет, готовит трехтомное издание своих произведений. Первый том вышел из печати в ноябре 1907 года. На книгу Владимира Ильича судебная палата наложила арест, возбудила дело о привлечении ее автора к суду.
Полиция разыскивала Ленина не только в Петербурге, но и по всей Финляндии. Он решил срочно уехать в Стокгольм. Но для этого ему нужно попасть в Турку, так как только оттуда пароход уходил в Швецию.
Сговорился с финскими друзьями о месте встречи в квартире социал-демократа Вальтера Борга в 11 часов вечера.
Однако в вагоне Владимир Ильич заметил двух сыщиков, их видел еще в Огльбю. Он стоял у окна в вагоне поезда, везущего его в Турку. В руке — маленький чемоданчик. Те двое следили за ним еще в Хельсинки, но он не смог от них «оторваться». И в Огльбю они его выследили.
Как быть? Мысль работает непрерывно: как можно от них скрыться?
Иногда они поглядывают на него. Он на них не смотрит, но боковым зрением видит их.
Как быть?
Он посмотрел еще раз на расписание. Последняя остановка перед Турку — станция Литтойнен.
Его сразу обожгла мысль: Литтойнен, Литтойнен.
Колеса отстукивали: Литтойнен, Литтойнен. Надо выходить в Литтойнен. Это единственная возможность оторваться от преследователей. Но ведь на остановке не выйдешь, они сразу выскочат за ним и схватят.
А поезд уже начинает замедлять ход. Скоро Литтойнен.
Некоторые пассажиры собираются здесь выходить. Он продолжает стоять у окна с безразличным видом, как будто его ничего не интересует.
Поезд остановился. Люди выходят из вагона. Ленин задумчиво смотрит в окно. Свисток, и поезд медленно трогается.
Ленин быстро выходит в тамбур, отрывает дверь и прыгает с подножки. Проваливается в глубокий снег и падает. Встает, отряхивается. Поезд ускоряет ход, идет все быстрее, быстрее, а в нем — те двое. Поезд увозит их в Турку.
Идти вдоль полотна дороги нельзя. Они могут ждать его на станции. Он видит проезжую дорогу в сторону Турку и идет по ней.
О, как они смотрели на него в вагоне, как смотрели.
Его спасла Литтойнен. Литтойнен звучит как прекрасная мелодия, мелодия счастья, свободы.
Сначала было холодно. Сильный мороз, пробирает до костей, но он идет быстро, понемногу начинает согреваться. Путь неблизкий — десять километров. Но он человек спортивный, молодой, дойдет, а там, в Турку, его уже ждут друзья: Вальтер Борг, Линдстрём*, другие товарищи. Они ждут его к одиннадцати часам вечера, так как поезд приходит в Турку около одиннадцати.
Уже одиннадцать часов, двенадцатый, а Владимира Ильича все нет. Борг посылает своих сыновей на станцию, но они возвращаются, не встретив его. На подоконнике квартиры Борга — условный знак — горит свеча.
Финнов охватило волнение: что могло случиться с Лениным, куда он исчез? Уже первый час. Что-то ужасное. Почему его нет? Неужели его схватили?
Около часа ночи в окно, где горит свеча, кто-то бросил снежок. Они выбегают на улицу, — Господи, вот он, Владимир Ильич! Наконец-то! Цел, невредим!
Вальтер Борг был потрясен: выпрыгнуть из поезда на полном ходу!
Линдстрём предложил Владимиру Ильичу отдохнуть, а ехать дальше уже на следующий день. Но Ленин, понимая, что за ним следят, сказал, что нужно немедленно ехать в Паргас. Линдстрём пошел разыскивать возницу, а Ленин пока выпил горячего чаю, съел бутерброды, и они сразу же выехали в местечко Кирьяла в Паргас (Парайнен — по-фински), а это от Турку не менее двадцати километров.
Ночь была холодной, двадцать градусов ниже нуля. Дорога после оттепели обледенела и была скользкой.
Возница заинтересовался: кто это едет, кто он такой? Линдстрём сказал, что это немецкий доктор Мюллер, который собирается исследовать в Паргасе известковые месторождения.
Дорога очень трудна. Проливы покрылись неокрепшим льдом. Поэтому ехать на санях по ним было нельзя. (В приложении показан путь Ленина. На карте Южная часть Финляндии состоит из островов, озер и проливов, зимой покрытых еще .неокрепшим льдом.)
Через один пролив перебрались на плоту. Подъехали к большому проливу Рефсундет, шириной примерно в полкилометра. Но ехать по нему не смогли. Возница уехал обратно в Турку, а Линдстрём стал звонить в колокол, установленный на берегу. Так в Финляндии вызывали проводника с другого берега, когда по льду нельзя было переправиться.
На помощь пришли братья Карл и Вильгельм Крунберг и провели прибывших по слабому льду в поселок Кирьяла к Нурргорду. Там — усадьба земледельца Карла Густава Фредрикссона. Фредрикссон сам встретил Ленина. Линдстрём рассказал, как они добирались и что произошло в пути. Фредрикссон взял небольшую руку Ленина в свою огромную ручищу, другой дружески хлопнул его по спине и сказал басом:
- Дорогой друг, здесь ты можешь спать спокойно. Здесь силой тебя никто не возьмет.
Провел его в небольшую избу и показал там арсенал огнестрельного оружия — один из тайных складов финских активистов.
Владимир Ильич несколько успокоился, сел с Фредрикссоном за стол, поел бутерброды с сыром, ветчиной, запил молоком. Ему предложили выпить горячий грог, но он решительно отказался. Финны всегда удивлялись — почему он отказывается. Но Владимир Ильич, как правило, никакого спиртного в рот не брал. Как известно, Владимир Ильич вообще не пил ничего спиртного. Некоторая «публика» пытается опровергнуть это, — он, мол, любил пиво. Но и это неправда.
И теперь после тяжелого пути он смог немного отдохнуть. Тот диван, на котором он спал, сохранился до наших дней, и сын Карла Крунберга передал его краеведческому музею Паргаса.
Здесь, в Нурргорде, Владимир Ильич почувствовал себя в безопасности, находясь с добрыми и отзывчивыми людьми. Он мог с ними поговорить, побеседовать, шведский язык он знал. Тем более что сразу продолжать путь было нельзя, потому что дорога обледенела, а ехать нужно было на санях. Пришлось подождать, чтобы немножко подморозило.
Владимир Ильич всем интересовался: и условиями жизни, и работой социал-демократов — жена Карла Анна Крунберг говорила, что помнит Ленина как красивого и приятного человека, который охотно вступал в разговор с окружающими людьми. Он много записывал, как будто хотел обобщить свои впечатления и иметь их под рукой.
Только на третий день пошел снег и установился санный путь. Тогда Владимир Ильич вместе с Карлом Крунбергом, согласившимся быть возницей, в сумерках выехали в Мальм, до которого было примерно двенадцати километров.
В Мальме они должны были остановиться у хозяина магазина Карла Янссона. Предполагали, что тот сам проведет Ленина дальше, в Лилльмялё. Но, когда они обсуждали с Янссоном дальнейший путь, неожиданно в дом вошел полицейский Рудэ. Все, кто были в комнате, растерялись, потому что знали, что Рудэ — парень болтливый. Но рискнули посвятить его в план, как везти дальше «доктора Мюллера». Рудэ пригласил всех к себе в дом на чай. Когда ему удалось достать подводу, они поехали в местечко Лилльмялё, это примерно в пятнадцати километрах. Ленина сопровождали уже и Рудэ, и Янссон. А в Лилльмялё «доктора Мюллера» передали крестьянину Сёдерхольму. Дальше уже Ленин должен был продолжить путь по льду к пароходу, идущему из Турку в Стокгольм. Но на следующий день планы несколько изменились: в Лилльмялё пришлось задержаться, так как покров льда в проливе был непрочный.
Здесь Владимиру Ильичу было трудно, потому что он не знал финского языка, на котором говорили крестьяне, и не мог с ними разговаривать. Это его сковывало. Когда, это как раз было Рождество, Ленин отказался от предложенного вина, хозяева поразились: что это за «доктор Мюллер», даже на Рождество рюмки не выпьет?!
В Лилльмялё Владимир Ильич жил у крестьянина Сёдерхольма. Тот отвел гостю небольшую комнату. В ней и сейчас стоит белая деревянная кровать, на которой несколько ночей спал Владимир Ильич. Он не мог ехать дальше, так как лед не окреп, а была жидкая смесь воды со льдом.
Теперь оставался последний этап пути, самый трудный. В усадьбу Сёдерхольма пришел портной Юхан Шёхольм, у которого дом был типа пансионата, принимавший летом многих гостей, и этих гостей Шёхольм выбирал сам. Обычно это были члены партии активного сопротивления Финляндии. Сюда приезжал иногда и Вальтер Борг.
Вальтер Борг, являясь акционером различных пароходных линий, знал капитанов пароходов и поддерживал с ними доверительные отношения. По его просьбе они принимали на борт пассажиров без проверки паспортов, прятали их от полиции.
В. И. Ленин не мог сесть на пароход в Турку, так как за ним следила царская охранка. Поэтому капитан «Стеллы» отчалил от порта Турку и остановился около одного из островов Парайнена, куда должен был прийти «доктор Мюллер».
Шёхольму была известна дорога по островам архипелага, и он хорошо знал надежных людей, которые могли провести Владимира Ильича.
Вот последний этап пути — восемь километров — частично на лыжах (5 км), частично пешком (3 км). Но на лыжах все было просто, а затем нужно было идти три километра по льду.
Это было самым опасным. Поскольку лед был еще непрочным, желающих идти с Лениным было очень мало. Однако Юхану Шёхольму удалось найти двоих финнов, которые рискнули пойти по неокрепшему льду. И вот, когда они ночью пробирались втроем к пароходу, в одном месте лед стал уходить у них из-под ног. Они оказались в воде.
Позднее Ленин рассказывал Надежде:
- Тогда я подумал: «Эх, как глупо приходится погибать!»
Наконец они добрались до стоянки парохода. Поднимаясь по трапу на пароход «Стелла», Владимир Ильич почувствовал, что все опасные переходы, все трудности и тревоги, как тяжелый груз, свалились с его плеч И его охватила страшная усталость.
Многим известна картина советского художника А. Рылова — В. И. Ленин с маленьким чемоданчиком и с двумя провожатыми идет по льду Финского залива. Очень хорошая картина, но она не могла дать представления того, что это не лед, а вода со льдом, который крошится под ногами. А подо льдом — глубина!
Владимир Ильич уходил во вторую эмиграцию, гораздо более сложную и длительную, чем первая.
* Одно замечание: позднее, после смерти Ленина, Линдстрём писал, что именно он был организатором поездки Владимира Ильича из Финляндии в Швецию. На самом деле действительными организаторами были Вальтер Борг, Санте Нортеве и Б. Н. Смирнов. Линдстрём о них не упоминает, так как отошел от коммунистической партии, хотел показать, что именно он спас Ленина при переезде его в Швецию. (Прим. автора.)
112 дней до Октября
Ночью 3 апреля 1917 года Владимир Ильич приехал в Петроград.
Революционный Петроград восторженно встречал своего вождя. Военный оркестр исполнил «Марсельезу». На многих знаменах было написано: «Привет Ленину». Владимир Ильич, радостный и возбужденный, приветствует встречающих. Все поют «Интернационал».
«Тот, кто не пережил революции, — писала позднее Крупская, — не представляет себе ее величественной, торжественной красоты. Красные знамена, почетный караул из Кронштадских моряков, рефлекторы Петропавловской крепости, освещающие путь от Финляндского вокзала к дому Кшесинской, броневики, цепь из рабочих и работниц, охраняющих путь».
После торжественной встречи и выступления Ленина, уже на рассвете, он и Надежда Константиновна, усталые и счастливые, поехали к родным — сестре Анне Ильиничне и ее мужу Марку Тимофеевичу Елизарову на Широкую улицу. (Здесь они прожили до июльских дней.) Здесь же жила и Маняша.
На другой день у Владимира Ильича начались выступления, встречи: он выступил на Всероссийской конференции Советов рабочих и солдатских депутатов, рассказал об Апрельских тезисах. Меньшевики, заседавшие там же, в Таврическом дворце, стали уговаривать Владимира Ильича, чтобы он выступил и перед ними. Таким образом, у него получилось два больших выступления — и у большевиков, и на совместном заседании большевиков и меньшевиков.
Через несколько дней Апрельские тезисы были опубликованы в «Правде». После этого буржуазные газеты начали бешенную травлю большевиков и Ленина. Но это способствовало популяризации Апрельских тезисов. Люди видели, что Ленин против войны, что он — за мир; они верили ему. Владимиру Ильичу теперь приходилось очень много работать, и Надежда Константиновна видела его редко.
Оставалось всего сто двенадцать дней до Великого Октября. Три с лишним месяца. Совсем немного. Но для того крайне напряженного времени, в каждом дне опасность удваивалась.
Для Владимира Ильича Ленина эти дни были архи- сложны. Не то что день, а каждый миг таил в себе смертельную опасность. Его родные, соратники, друзья понимали это и тщательно оберегали его.
Наступление войск Временного правительства на фронте, начатое 18 июня 1917 года, провалилось. Были новые жертвы, много погибших. Это вызвало негодование рабочих и солдат. Они увидели, что правительство Керенского не собирается прекращать войну, обманывает их.
3 июля множество людей вышло на улицы Петрограда. Началась стихийная демонстрация трудящихся. Чтобы избежать новых кровопролитий, партия большевиков и Петроградский комитет в ночь на 4 июля решили принять в ней участие. Всего собралось более 500 тысяч человек. Но меньшевики и эсеры, захватившие Советы, вместе с контрреволюционным правительством решили подавить выступления солдат и рабочих огнем: по демонстрантам открыли стрельбу юнкера. Большевики уговорили рабочих и солдат разойтись по заводам, фабрикам и казармам, тем самым спасли их и сохранили свои основные силы.
Июльский кризис невероятно обострил обстановку в России: двоевластие закончилось, в стране установилась диктатура контрреволюционной буржуазии, началась бешеная травля Ленина, большевиков. Войска Временного правительства разоружили революционных солдат и офицеров, арестовывали их, расстреливали. И сразу же начался разгром большевистских организаций. Утром 5 июля юнкера ворвались в помещение редакции «Правды». К счастью, они не застали там Ленина, который заезжал туда по делам и вышел оттуда буквально за несколько минут до их «визита». Была разгромлена типография «Труд». Арестовали А. В. Луначарского, Л. Д. Троцкого. В квартире на Широкой улице все время шли обыски — юнкера искали Ленина.
7 июля Временное правительство потребовало арестовать В. И. Ленина, Г. Е. Зиновьева и других большевиков и устроить над ними суд.
Надежда Константиновна и Мария Ильинична были категорически против явки Ильича в суд.
Владимир Ильич сначала колебался, но потом сказал Надежде:
- Мы с Григорием решили явиться. Пойди скажи об этом Каменеву.
Каменев жил по близости. Крупская стала собираться, но Владимир Ильич остановил ее:
- Давай попрощаемся, может, не увидимся уж.
Они обнялись, поцеловались.
Надежда передала решение Ленина Каменеву. Позже на квартиру Аллилуевых пришли И. В. Сталин, Серго Орджоникидзе, Е. Д. Стасова и другие товарищи. В. П. Ногин считал, что надо явиться и «перед гласным судом дать бой». Но Сталин ответил:
- Юнкера до тюрьмы не доведут, убьют по дороге.
В ходе беседы убедили Ленина не являться в суд, ибо это будет не суд, а физическая расправа.
Пребывание Ленина в Петрограде становилось все более опасным для его жизни. Центральный Комитет партии решил перевести Ленина в район Сестрорецка и поселить в доме рабочего — большевика Н. А. Емельянова, который работал на оружейном заводе. Некоторое время Ленин и Зиновьев жили на чердаке Емельяновых; но это было рискованно, так как на станции Разлив ходило много разной публики, могли быть и сыщики. Поэтому Емельянов арендовал за озером Разлив в шести километрах от станции сенокосный участок. Ленина и Зиновьева под видом финских косарей перевезли на лодке через озеро, соорудили из веток и сена шалаш рядом со стогом сена, и там их поселили.
Ленин сбрил бороду и усы, надел серую кепку и старенькое пальто; теперь его стало трудно узнать. Людей тут практически было мало, дачники сюда не заходили, так как место было болотистым. Владимиру Ильичу раздобыли два чурбана: один, поменьше, служил «стулом», а побольше — «столом».
Здесь Ильич писал свою работу «Государство и революция», статьи «Уроки революции», «К лозунгам» и другие. Писал письма в Петроград, читал газеты. Н. А. Емельянов доставлял продукты и газеты. А газет Ильичу требовалось очень много. Он сказал, чтобы ему привозили все газеты, которые выходили в Петрограде.
Порой «финским косарям» приходилось прятаться, так как всюду — и в Сестрорецке, и в Разливе сновали сыщики Временного правительства. С Николаем Александровичем Емельяновым и его сыновьями, которые охраняли его, Ильич сохранил дружеские отношения на всю жизнь.
К Ленину приезжали Орджоникидзе, Шотман, к Зиновьеву — его жена. Не раз приезжала Надежда Константиновна.
Незаметно наступила осень. Становилось холоднее, шли дожди. Дни становились короче. Владимир Ильич решил перебраться в Финляндию. Приехал большевик Д. И. Лещенко и сфотографировал его в парике и кепочке, а Зиновьева — с бородой и пышной шевелюрой. Емельянов достал Ленину паспорт, и он превратился в рабочего сестрорецкого оружейного завода Константина Петровича Иванова. Узнать его действительно было невозможно.
Финские товарищи — Эйно Рахья и Гуго Ялава помогли ему переехать в Финляндию, в Гельсингфорс. Здесь друзья финны поселили его в квартире социал-демократа товарища Густава Ровио — начальника полиции Гельсингфорса (впоследствии одного из основателей коммунистической партии Финляндии). Лучшей конспирации нельзя было и придумать! Жена Ровио в это время находилась в деревне. Густав помогал Владимиру Ильичу: по вечерам он встречал на вокзале почтовый поезд, покупал все газеты и приносил их Ленину. Владимир Ильич просматривал газеты до позднего вечера, писал статьи и письма, передавал их на другой день Густаву, который пересылал их этим же поездом в Петроград. Густав также приносил Владимиру Ильичу продукты, и он сам готовил себе еду. Ровио удивлялся, как это Ленин все успевал — и читать, и писать статьи и письма, и еще готовить.
Здесь Ильич закончил работу над книгой «Государство и революция», написал целый ряд статей, в частности «Марксизм и восстание», «Удержат ли большевики государственную власть?». Хочу еще упомянуть очень важные статьи Ленина, весьма актуальные и в наше время. Это — «Политический шантаж» и «Советы постороннего».
Дважды к нему приезжала Крупская с паспортом сестрорецкой работницы. В светлом платочке, закрывавшем ее пышные волосы, Надежда выглядела непривычно: платок придавал ей какую-то особую прелесть и моложавость, а предстоящая встреча озаряла лицо радостью. Владимир Ильич был тронут необычайно — ведь они так давно не виделись, не разговаривали. Надежда пробыла у него два дня; потом он пошел ее проводить до вокзала, хотя это было, в общем-то, рискованно.
70 лет спустя я была в этой квартире, которая превращена в музей. Тимо Карвонен, работавший в обществе «Финляндия — СССР», открыл входную дверь. Мы вошли в дом и поднялись на пятый этаж. Подъезд и лестница наверх поразили меня своей чистотой и уютом. А ведь здесь на всех этажах были жилые квартиры, только у Ровио был музей. Оказывается, каждый из жильцов дома имел ключ от входной двери и, уходя на работу или по другим делам, запирал ее. Теперь, к великому сожалению, музея и нет: квартира Ровио продана, а вещи перевезены в музей города Тампере.
В своем сердце я храню глубокое чувство благодарности к финнам: Густаву Ровио, Эйно Рахья, машинисту Гуго Ялава, Парвиайненам и многим другим товарищам, относившимся к Ленину с безграничной любовью и преданностью и оберегавших его.
В Финляндии царит глубокое уважение к Ленину за то, что он подписал указ о ее независимости (День независимости 6 декабря 1917 года). И тем ужаснее сознавать, что Г. Ровио в 1938 году был репрессирован и погиб. За что? За то, что летом и осенью 1917 года спасал Ленина от бешеной травли Временного правительства?
Владимиру Ильичу просто невыносимо было находиться вдали от столицы. В Финляндии он все это время занимался подготовкой к восстанию — писал статьи, вел переписку с товарищами и ЦК. Но нелегальная обстановка страшно затрудняла его работу. Ведь за ним и Григорием Зиновьевым охотились и сыщики, и контрразведка Керенского. Даже буржуазные обыватели принимали участие в поисках вождя пролетариата.
Седьмого октября Ленин нелегально вернулся в Петроград. Доехать до него ему помогли Э. Рахья и Г. Ялава. А Надежда подготовила ему квартиру на Выборгской стороне у коммунистки Маргариты Фофановой в большом четырехэтажном доме, где жили в основном рабочие.
Теперь у Ильича появилась возможность встречаться с членами ЦК и участвовать в заседаниях. Обычно его сопровождал Э. Рахья. Как-то Ленин вернулся поздней ночью. Вся одежда — кепка, пальто, брюки, обувь — была у него в грязи. Взволнованной Маргарите он рассказал, что расстался с Рахьей у самого дома, но не успел сделать и двух шагов, как столкнулся с патрулем, который стал проверять у него документы. К счастью, патруль отпустил его, но Ильич не мог при нем войти в дом, поэтому как опытный конспиратор, прошел мимо дома и в темноте заплутался, хотя и знал этот район хорошо. Побродив в темноте, он наконец вышел снова к дому Маргариты.
10 и 16 октября 1917 года заседания ЦК проходили уже под руководством В. И. Ленина. Он настаивал на вооруженном восстании. Все были «за», кроме Каменева и Зиновьева. Опубликовав свое интервью в меньшевистской газете «Новая жизнь», они предали дело революции.
«Говорю прямо, — писал Ленин, — что товарищами их обоих не считаю и всеми силами перед ЦК и перед судом буду бороться за исключение обоих из партии».
После этого появилось новое распоряжение прокурора судебной палаты об аресте Ленина. Рано утром 24 октября Временное правительство пыталось закрыть Центральной орган большевиков «Рабочий путь», но красногвардейцы и солдаты по распоряжению ВРК организовали защиту редакции и Смольного. Газета вышла с небольшим опозданием.
24 октября (6 ноября нового стиля) Ленин направил письмо в ЦК:
«Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое. История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня (и наверняка победят сегодня), рискуя терять много завтра, рискуя потерять все».
ЦК не разрешил идти Ленину в Смольный, опасаясь за его жизнь. Владимир Ильич несколько раз посылал Маргариту то в Смольный, то к Надежде, которая тоже волновалась за него. Ведь обстановка в городе была крайне сложной: на улицах — рабочие, войска, которые перешли на сторону большевиков, красногвардейцы, а с другой стороны — юнкера и казаки Керенского, и всюду — сыщики, сыщики...
Договорившись с Фофановой о том, что в 11 часов вечера он все равно уйдет в Смольный, Ленин дождался Э. Рахью. Несмотря на его уговоры, Владимир Ильич твердо сказал: «Едем в Смольный!»
Ленин загримировался, и они пошли. Часть пути проехали на трамвае, который шел в депо. Потом пошли пешком. В одном месте их задержали два конных юнкера. Эйно велел Ильичу идти вперед, а сам стал ругаться с юнкерами, что-то им доказывать. Те отстали от него. Эйно потрогал оба револьвера, догнал Ильича, и они двинулись дальше. Между прочим, Владимир Ильич не знал о револьверах, иначе бы он не разрешил Эйно брать их с собой. Благополучно перешли через мост, и вот он — Смольный! Наконец-то! Ярко освещенный огнями, окруженный красногвардейцами. На улицах костры, у дверей — часовые.
Маргарита, вернувшись домой, нашла записку: «Ушел туда, куда Вы не хотели, чтобы я уходил. До свидания. Ильич».
А Ильич был уже в Смольном, встретился со своими соратниками, со Сталиным. Заседал Петроградский комитет, непрерывно заседал Военно-революционный комитет. Ленин был уже в своей стихии — оживленный, окруженный людьми, руководил вооруженным восстанием, — самым бескровным за все времена: по словам Н. А. Рубакина, известного русского писателя и библиографа. При взятии Зимнего Дворца погибло всего шесть человек. С нашей стороны.
Надежда говорила, что она не видела Ильича, но по настроению, по подъему людей чувствовала, что он здесь, рядом, и была счастлива. «Ленин весь с головой ушел в дело руководства восстанием, — говорила она, — а руководя, он, как всегда, вникал во все мелочи». Со всех концов Петрограда приходили за указаниями красногвардейцы, рабочие, солдаты, матросы.
К утру 25 октября телефонная станция, телеграф, радиостанция, электростанции, вокзалы, Государственный банк были заняты красногвардейцами, матросами, солдатами.
Утром 25 октября (7 ноября) 1917 года было опубликовано написанное В. И. Лениным обращение «К гражданам России!»
В нем сообщалось: «Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов — Военнореволюционного комитета, стоящего во главе Петроградского пролетариата и гарнизона». По всей России и на все фронты были посланы телеграммы о победе революции в Петрограде: «Рабоче-крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась».
Когда В. И. Ленин стал во главе нашего государства, народы нашей Родины и других стран поняли, что целью своей жизни он считал великое дело освобождения всего человечества от всякого угнетения. Поэтому- то столь велика и безгранична была любовь народа к нему, и никакая ложь и клевета не могут осквернить его светлый и чистый облик.
В заключение этого раздела хочу остановиться еще на двух фактах.
После Октябрьской революции, примерно в конце ноября 1917 года, норвежская социал-демократическая партия предложила присудить Нобелевскую премию мира за 1917 год Председателю Совета Народных Комиссаров Советской Республики — Владимиру Ильичу Ленину. В представлении нобелевскому комитету говорилось:
«До настоящего времени для торжества идеи мира больше всего сделал Ленин. Он не только всеми силами пропагандирует мир, но и принимает конкретные меры к его достижению».
Студенты Константинопольского университета (Турция) также выступили с предложением наградить вождя России — творца вечного мира товарища Владимира Ильича Ленина Нобелевской премией.
Кандидатура вождя революции на соискание Нобелевской премии была названа вторично в мае 1918 года. Комитет по Нобелевским премиям отклонил ходатайство норвежских социал-демократов, но лишь по той причине, что оно опоздало к установленному сроку — 1 февраля 1918 года.
Однако комитет вынес решение, что «если существующему русскому правительству удастся установить мир и спокойствие в стране, то комитет не будет иметь ничего против присуждения. В. И. Ленину премии мира на будущий год».
Но начавшаяся весной 1918 года Гражданская война и нашествие войск Антанты на молодую Советскую республику не позволили Советскому правительству установить мир в России.
В последнее время в связи с расстрелом царской семьи было организованно немало критических выступлений в адрес Владимира Ильича, который якобы виноват в содеянном. Между тем доподлинно известно, что Владимир Ильич не принимал никакого участия в том, чтобы Николай II и его семья были расстреляны. Напротив, он был категорически против их казни.
Когда в 1918 году в Екатеринбурге заседал областной Совет Урала по вопросу о том, что делать с царской семьей, большинство склонялось к тому, чтобы расстрелять. Объясняли это прежде всего сложной военной обстановкой, с востока двигалась армия Колчака, с юга и юго-запада — монархисты, поддерживающие царя. В результате приняли решение, чтобы военный комиссар Екатеринбурга Филипп Голощекин поехал в Москву к Председателю ВЦИКа Я. М. Свердлову и получил у него санкцию на расстрел. Об этой встрече Свердлов рассказал В. И. Ленину.
Владимир Ильич высказался за то, чтобы привезти царя и царицу в Москву и устроить показательный суд на весь мир:
«Именно Всероссийский суд с публикацией в газетах. Подсчитать, какой людской и материальный урон нанес самодержец стране за годы царствования. Сколько повешено революционеров, сколько погибло на каторге, на никому не нужной войне! Чтобы ответил перед всем народом! Вы думаете, только темный мужичок верит у нас в «доброго» батюшку-царя? Не только, дорогой Яков Михайлович. Давно ли передовой наш питерский рабочий шел к Зимнему дворцу с хоругвями? Всего каких-нибудь тринадцать лет назад. Вот эту-то непостижимую «расейскую» доверчивость и должен развеять в дым открытый процесс над Николаем Кровавым».
Свердлов передал все это Голощекину и сказал: «Вот так и объясни товарищам из Екатеринбурга: «ВЦИК официальной санкции на расстрел не дает».
Вся эта ситуация была зафиксирована в воспоминаниях одного из участников расстрела семьи Романовых — Медведева. Документы об этом хранятся в РГАСПИ (бывшем ЦПА).
Еще незадолго до 1917 года другая часть царской семьи — мать Николая II Мария Федоровна, великий князь Николай Николаевич (дядя царя) со своей семьей, а также князья Юсуповы, графиня Воронцова и другие жили в Крыму.
Мой отец, Дмитрий Ильич, до революции был одним из руководителей революционного подполья Крыма и работал врачом. Там встретил он Великую Октябрьскую революцию, был членом Таврического обкома партии.
Для того, чтобы предотвратить самосуд над родственниками царя, Дмитрий Ильич распорядился поселить их, а также Юсуповых во дворце Дюльбер в Ялте (впоследствии санаторий для трудящихся «Красное знамя»), чтобы удобнее было их охранять и оградить от всяческих притеснений.
Дмитрий Ильич регулярно сообщал о революционной обстановке в Крыму, а также о царской семье Владимиру Ильичу по телефону. Ленин сам живо интересовался судьбой родственников царя. Это еще раз подтверждает, что Ленин совершенно не собирался никого расстреливать.
Даже когда в 1918 году Крым был оккупирован немцами и большевики вынуждены были уйти в подполье, солдаты, верные долгу, умудрялись охранять дворец. На предложение командующего немецкими войсками великому князю Николаю Николаевичу Романову покинуть Крым и вместе с ним переехать в Берлин, тот, будучи уверенный в своей безопасности, ответил отказом.
Уже позже, когда в 1919 году Красная Армия перешла в наступление и двинулась освобождать юг Украины и оккупированный войсками Антанты Крым, к ялтинским берегам причалил английский крейсер. На нем все Романовы, Юсуповы и другие со всем своим имуществом покинули берега России. Примечательно, что в годы Великой Отечественной войны князь Феликс Юсупов передал в фонд обороны Советскому правительству крупную сумму денег.
Политическое завещание
О письме Владимира Ильича к съезду я узнала только после XX съезда КПСС, в 1956 году, когда оно было впервые опубликовано в открытой печати, через... тридцать четыре года после его написания! Часть письма была опубликована в закрытом бюллетене «XV съезд партии», но ознакомиться с ним было нельзя — бюллетень находился в спецхране и на руки не выдавался.
Прочитав его, я долго обдумывала все события, происходившие в нашей семье, думала и обо всем, что произошло за эти годы в Советском Союзе.
Когда мысленно как бы «прокрутила назад кинопленку» моей жизни, жизни моих родных, у меня неожиданно открылись глаза: многое из того, что мне было неясно о Ленине, что было скрыто от меня, вдруг прояснилось. Так густой туман, рассеиваясь, открывает все, доселе скрытое им.
Я была потрясена гением Владимира Ильича: как он, будучи тяжело больным физически, за год до смерти смог написать письмо к съезду и все статьи, объединенные общим названием «Политическое завещание»! Сам он называл его «Дневник».
Какой же необыкновенной глубины, ясности и быстроты был его ум, что даже тяжелая болезнь (атеросклероз сосудов головного мозга) не смогла помешать ему работать! Как, несмотря на болезнь, он смог написать программные статьи, которые актуальны и в настоящее время!
У меня создалось впечатление, что руководство КПСС, знакомясь с политическим завещанием Ленина, считало его историей и не относило к настоящему времени. Но ведь все статьи — это программа деятельности на десятилетия нам, его потомкам, программа, которую нужно было претворять в жизнь вчера, сегодня, завтра. Пока еще не поздно. Думаю, что поздно не будет никогда. И нужно заняться реализацией этой программы как можно раньше.
Несколько слов об истории политического завещания Ленина. В декабре 1922 года болезнь у Владимира Ильича обострилась. Опасаясь, как бы она не захватила его врасплох, он очень спешил закончить свои дела. Однако 23 декабря произошел паралич правых руки и ноги, и Ленин больше не мог сам писать. Для него это было очень тяжело. Он сказал врачам, что просит разрешить ему диктовать стенографистке важное для него письмо к съезду партии. Ему разрешили, и на следующий день началась работа. Ленин предупредил стенографистку, что данное письмо является абсолютно секретным. Стенографистка должна была записать, что вскрыть конверт может только Ленин, а после его смерти Крупская.
Первая часть письма, в которой говорилось о том, что число членов Центрального Комитета необходимо увеличить за счет рабочих, была послана Владимиром Ильичем Сталину.
«Такая реформа, писал он, значительно увеличила бы прочность нашей партии и облегчила бы для нее борьбу среди враждебных государств, которая, по моему мнению, может и должна сильно обостриться в ближайшие годы.
Мне думается, что устойчивость нашей партии благодаря такой мере выиграла бы в тысячу раз».
Основная часть письма к съезду согласно воле Ленина была передана Надеждой Константиновной Центральному Комитету партии после смерти Ленина, перед XIII съездом партии. Н. К. Крупская при передаче записала: «Владимир Ильич выражал твердое желание, чтобы эта его запись после его смерти была доведена до сведения очередного партийного съезда».
До последних дней своей жизни В. И. Ленин был убежден, что его письмо сохранится до съезда партии в запечатанном виде. Это было очень важно, так как в своем письме он дал сугубо личные характеристики членам Политбюро и ЦК партии. Однако, как выяснилось позже, секретарь Владимира Ильича Л. А. Фотиева нарушила волю Ленина, сообщив Сталину о содержании секретного письма.
В объяснении, написанном ею 29 декабря 1922 года Каменеву, она оправдывалась тем, что якобы не знала о секретности письма Ленина и стенографистка ее якобы не предупредила. Более чем странное объяснение; тем более что на конвертах была указанная выше надпись. Это было грубейшим нарушением воли В. И. Ленина. То, что сделала Фотиева, имеет свое название — обман Владимира Ильича. Для ясности хочу привести часть письма, касающуюся Генерального секретаря партии Сталина.
«...Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела. Эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу, и если наша партия не примет мер к тому, чтобы этому помешать, то раскол может наступить неожиданно...» (24 декабря 1922 года).
И далее — добавление к этому письму:
«Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение.
Ленин.» (4 января 1923 г.)
Кроме письма к съезду, в Политическое завещание Ленина входит ряд статей, например, «К вопросу о национальностях или об «автономизации», «О кооперации», «О нашей революции» (по поводу записок Н. Суханова) и др. Они опубликованы в Полном собрании сочинений В. И. Ленина, том 45, с. 343 — 454.
Все они были написаны, точнее продиктованы им в течение двух с половиной месяцев. Много ли найдется ученых, которые за такой короткий срок смогут проделать работу, подобную этой, и будучи при том в полном здоровье?!
Я никогда не видела Фотиеву ни у тети Нади ни у тети Мани, ни тем более у папы — у нас дома. Не видела ее и у тети Ани, и в Горках. Хотя очень многих знакомых Ульяновых я знала и хорошо помню. Например, дочерей Инессы Арманд — Инну и Варю. Они часто бывали у тети Нади, в летнее время жили в Горках со своими дочерьми, моими сверстницами. Спрашивала я и знакомых Ульяновых, которые были старше меня и могли видеть и помнить Фотиеву в квартире Надежды Константиновны и Марии Ильиничны. У меня сложилось впечатление, что она ни у кого из Ульяновых не бывала, даже разговоров о ней я не слышала, как будто ее не существовало... Странно, не правда ли?
Впервые увидела ее осенью 1941 года в Ульяновске. Отец приехал в Дом-музей В. И. Ленина, мы с мамой тоже были с ним. Вообще, он часто бывал там несмотря на удивительно суровую зиму 1941 — 42 года; чувствовалось, что его тянуло побывать в родном доме, где прошло его детство. И вот здесь произошла, по-видимому, случайная встреча с Фотиевой. Она пыталась проявить внимание, даже немного заискивала перед ним. Отец был холоден и немногословен.
- Папа, кто это? — спросила я после того, как она ушла.
- Это Фотиева, бывший секретарь Володи, — ответил отец.
Меня удивила холодность папы, что было совершенно несвойственно ему. Он ничего не сказал больше, а я не спрашивала. Мама тоже молчала. Много позже, после смерти моего отца, я не раз встречала ее в Центральном музее В. И. Ленина в Москве. Она работала там довольно долго, чем она занималась — не знаю. Никаких разговоров у меня с ней не было. Чувствовалась в ней какая-то отчужденность и высокомерие. Поняла я ее поведение лишь через много лет.
Боже мой, сколько же лет прошло!
Только в 1956 году я впервые прочла «Письмо к съезду», а насчет предательства Фотиевой вообще ничего и не знала. Только несколько лет назад поняла, в чем причина отношения к ней всех Ульяновых.
Но вернемся к тому, что Надежда Константиновна передала «Письмо к съезду» в ЦК партии. Пленум ЦК принял решение письмо не зачитывать на съезде, а ознакомить с ним делегации. Так и было сделано: Сталин, Каменев и Зиновьев выступили перед отдельными делегациями и рассказывали им о «Письме к съезду» Ленина. Как я говорила выше, оно опубликовано не было. Сталин умело убрал его еще в 1924 году на XIII съезде партии, и, таким образом, воля Ленина не была выполнена. Знали ли о нем коммунисты, знал ли о нем народ? Думаю, что основная масса людей о нем не знала, а те немногие, кто знал, — были вынуждены молчать.
Через несколько лет после смерти Владимира Ильича — И. В. Сталин раза два приглашал к себе отца, беседовал с ним, предлагал ему занять высокий государственный пост. Сталин знал отца еще со времен Гражданской войны, ценил его эрудицию, его ум, большой опыт партийной работы. Однако Дмитрий Ильич отказался от его предложения, сославшись на свою болезнь: во время Гражданской войны у него были сильно обморожены ноги.
Обдумывая это, я могу предположить, что болезнь отца была в какой-то степени предлогом. Отец знал о борьбе Сталина с соратниками Ленина, видел, что политика Сталина не совпадала с политическим завещанием Владимира Ильича.
Слова отца из письма к другу «Теперь у него развязаны руки» заставляют задуматься о многом. Знал он, конечно, и историю с сокрытием письма Ленина к съезду. Полагаю, что все это тоже было причиной отказа отца от предложения Сталина. Отец никогда не рассказывал мне историю «Письма к съезду». Мама тоже не говорила, думаю, чтобы не навлечь на меня беды.
Последние три дня
Сегодня, в преддверии каждого дня рождения Владимира Ильича — 22 апреля или траурного дня — 21 января, постоянно активизируются различные антиленинские силы: появляются клеветнические статьи в печати, телепередачи и фильмы, дискредитирующие В. И. Ленина. Ненавистникам России неймется оттого, что им никак не удается истребить из сознания народа истинное понимание того, что делал Владимир Ильич, как он работал и жил. Они из той породы людей, которых еще великий А. С. Пушкин назвал «клеветниками России». Они клевещут и на Ленина, и на Советскую власть, и на социализм. Для них наша история — ничто. Призывают чуть ли не перечеркнуть советский период.
Злобствующие антисоветчики написали и наговорили немало лжи о последних днях Ленина. Не хочу их повторять, так как это не соответствует действительности и носит антигуманный характер.
Когда Владимир Ильич тяжело заболел, Надежда Константиновна все время была около него. Врачи предписывали Ленину отдых и покой, и она делала все возможное, чтобы оградить его от тревог, чтобы облегчить состояние любимого человека. Полосы надежды сменяются у нее полосами тревоги. Но Надежда Константиновна старается держаться бодро, чтобы как-то подбодрить и Владимира Ильича.
Только в письмах к друзьям она откровенна, да и в разговорах с родными — Дмитрием, Маняшей и Анной. «У нас поправка продолжается, хотя все это идет чертовски медленно. У Володи выдержка громадная, старается скрыть от всех, как ему тяжело», — писала тетя Надя в одном из писем.
Она тоже старается держаться, чтобы он не заметил ее тревоги.
«...Каждый раз, — вспоминала Н. К. Крупская, — я ездила в Москву редко, обычно раз в неделю после обеда, — Владимир Ильич давал поручения. В начале октября Владимир Ильич раз собрался со мной ехать в город. Тогда врачи боялись, как бы он не захотел там остаться, и потому мы всячески отговаривали его от поездки; но в один прекрасный день он отправился в гараж, сел в машину и настоял, чтобы ехать в Москву (18 — 19 октября 1923 г.). Там он обошел все комнаты, зашел к себе в кабинет, заглянул в Совнарком, потом захотел поехать по городу — ездили мимо сельскохозяйственной выставки. Разобрал свои тетрадки, отобрал три тома Гегеля, взял их с собой На другой день стал торопить ехать обратно в Горки.
Больше разговоров о Москве не было.
В автомобиле в сентябре и октябре ездили много. Владимир Ильич любил лес, простор и охотно ездил на прогулки, указывая куда надо ехать. Местность он хорошо знал. Зимой в солнечные дни гоже ездили в лес — товарищи брали с собой ружья, раза два брали с собой собак. Видели несколько раз лису, зайчишку. Владимир Ильич любил эти поездки, но нас с Марьей Ильиничной не брал с собой. Еще в субботу ездил он в лес, но, видимо, устал, когда после обеда мы сидели с ним на балконе, он утомленно закрывал глаза, был очень бледен и все засыпал, сидя в кресле. Последние месяцы он не спал совершенно днем и даже старался сидеть не на кресле, а на стуле. Вообще, начиная так с четверга, стало чувствоваться, что что-то надвигается: вид стал у Владимира Ильича ужасно усталый и измученный. Он часто закрывал глаза, как-то побледнел, а главное, у него как-то изменилось выражение лица, стал какой-то другой взгляд, точно слепой. Но на вопрос, не болит ли что, отвечал отрицательно. В субботу 19-го вечером он стал объяснять Николаю Семеновичу Попову, что видит плохо. Николай Семенович посмотрел его глаза, сказал ему, что у него конъюктивит, надо промыть глаза борной, очистить желудок и завести темные очки.
В воскресенье 20 января пригласили профессора М. И. Авербаха. Владимир Ильич встретил его очень ласково, охотно отвечал на все вопросы, немного успокоился.
В понедельник 21 января 1924 г. пришел конец. Владимир Ильич утром еще вставал два раза, но тотчас ложился опять. Часов в 11 он попил черного кофе и опять заснул. Время у меня спуталось как-то. Когда он проснулся вновь, он уже не мог совсем говорить, дали ему бульон и опять кофе, он пил с жадностью, потом успокоился немного, но вскоре заклокотало у него в груди. Все больше и больше клокотало у него в груди. Бессознательнее становился взгляд. Владимир Александрович Рукавишников и Петр Петрович Пакалн держали его почти на весу на руках, временами он глухо стонал, судорога пробегала по телу, я держала его сначала за горячую мокрую руку, потом только смотрела, как кровью окрасился платок, как печать смерти ложилась на мертвенно побледневшее лицо. Профессор Фёрстер и доктор Елистратов вспрыскивали камфару, старались поддержать искусственное дыхание, ничего не вышло, спасти нельзя было».
Приведу и мнение моего отца — врача Дмитрия Ильича.
В рождественские праздники 1924 года он несколько раз ездил к брату в Горки. Здоровье Владимира Ильича к этому времени значительно поправилось, и он свободно ходил без посторонней помощи, лишь опираясь рукой на палку. Улучшилась также в значительной мере и речь. Ежедневно Владимир Ильич под руководством врачей занимался с Надеждой Константиновной тренировкой речи.
Вот как описывал Дмитрий Ильич последние часы жизни В. И. Ленина: «Приезжая в Горки, я старался развлечь брата простыми разговорами и часто говорил ему об охоте. Эта тема Владимира Ильича крайне занимала. Он сам время от времени ездил из Горок охотиться. Обычно в этих поездках его сопровождали студенты-медики, к слову сказать, великолепнейше за ним ухаживающие. Когда выпал снег, ездили на санях, и Владимир Ильич подолгу любовался прекрасным зимним пейзажем. Последняя поездка брата из Горок была еще за три дня до его смерти.
Но вдруг наступило внезапное ухудшение, за которым и последовал трагический конец. Незадолго до смерти Владимир Ильич впал в бессознательное состояние, в котором находился около двух часов. Находившимися у постели врачами немедленно же было сделано искусственное дыхание и принят ряд других необходимых мер — было сделано все возможное, но брата спасти не удалось. Произведенное на следующий день вскрытие показало, что причиной смерти Владимира Ильича было кровоизлияние в мозг, произошедшее в результате исключительной изношенности стенок кровеносных сосудов. Если и был Владимир Ильич болен раньше, то за последние пять лет болезнь развилась до чрезвычайности и привела к трагическому концу лишь вследствие того, что он в течение ряда лет бессменно нес исключительно тяжелую, совершенно титаническую работу».
Различные фальшивки о кончине и диагнозе болезни Владимира Ильича были разоблачены еще в 20-е годы врачами, которые лечили Ленина, а также в 70-х годах.
«Не могу понять, — замечал академик Б. Петровский, — как можно печатать эти домыслы, когда сама история болезни В. И. Ленина, подлинные протоколы вскрытия его тела и микроскопических исследований абсолютно точно определяют диагноз заболевания — атеросклероз левой сонной артерии с резко выраженным поражением артерий головного мозга и, как кульминационный момент, — кровоизлияние в зоне жизненно важных центров мозга. Все клинические симптомы этой трагедии, наблюдаемые советскими и зарубежными учеными-медиками у постели больного, это подтверждают. Ни о каком отравлении не может быть и речи» (подчеркнуто мною. — О. У.).
Этот диагноз был поставлен в январе 1924 года академиком А. И. Абрикосовым и другими. Всего 10 ученых.
В 1970 году крупнейшие ученые медицины академики Е. В. Шмидт, Е. И. Чазов, А. И. Струков, С. Саркисов подтвердили диагноз, поставленный в 1924 году.
Завершая эту главу, хочу еще раз отметить, что всю свою жизнь, всю без остатка Владимир Ильич отдал делу служения народу, социализму. Такие великие слова как социализм, интересы народа невозможно отделить от имени Ленина. Никому это не дано.