НЕ ЗНАЯ БРОДУ. НЕ СУЙСЯ В ВОДУ
Первая глава двухтомника “Ленин” Д. Волкогонова разбита автором на шесть частей, первая из которых названа “Семейной генеалогией” и начинается она краткой характеристикой Симбирска — “глубоко провинциального городка”, ставшего “колыбелью будущего отца русской революции и основателя первого в мире социалистического государства”. Насколько примитивно делает это дважды доктор наук, видно из первой же фразы: “Губернские ведомости” Симбирска в конце прошлого века (когда именно? — Ж. Т.) сообщали, что в 1897 году в городе насчитывалось сорок три тысячи жителей, в том числе 8,8 процента — дворяне, 0,8 процента духовенство, 3,2 процента купцы и почетные граждане, мещане — 57,5 процента (с. 40).
Спрашивается, зачем “пудрит мозги” читателям автор, сообщая эти, никому ненужные цифры? Ведь Владимир Ульянов родился в 1870 году и данные о Симбирске надо было приводить за этот, а не 1897 год, когда он находился в далекой сибирской ссылке. Сведения за 1870 год содержатся в книге “Великое начало” Ж. Трофимова (М., 1990).
Надуманным является и утверждение Волкогонова о том, что после основания (1648 г.) Симбирск “скоро превратился в типичный тихий провинциальный российский городок”, и в этом, мол, “крохотном городке” жизнь текла “спокойно, неторопливо, без потрясающих новостей” (с. 41). Во-первых, Владимир Ульянов родился не в каком-то мифическом “крохотном городке”, а в губернском городе, который по уровню социально-экономического и культурного развития превосходил многие другие губернские центры России 1870-х годов. Во-вторых, Симбирск не мог стоять в стороне от жизни страны и в своей истории испытал немало политических потрясений, в том числе наступления отрядов С. Разина и Е. Пугачева, переживал и все последующие события вместе со всей Россией. Что касается “новостей”, то во времена жизни в Симбирске Владимира Ульянова они поступали из столиц по телеграфу, и семья Ульяновых узнала, например, об убийстве народовольцами Александра II 1 марта 1881 года уже через несколько часов после этого события[14].
Процитировав из I тома “Биографической хроники В. И. Ленина” строки о появлении на свет вождя и сведения о его родителях, Волкогонов замечает: “Вот и все. Остальные сведения о семье нужно по крупицам собирать в двенадцати томах...” Только профаны могут рассматривать “Биохронику”.главным источником знаний о семье Ульяновых. Надо ли удивляться тому, что генерал-философ, цитируя из “Биохроники” сведения о том, что Ульяновы в 1870 году проживали “во флигеле дома Прибыловской на Стрелецкой улице (ныне ул. Ульянова, д. 17а)”, сам-то не представлял, что и в этом случае опростоволосился: на месте “ул. Ульянова” с 1970 года находятся Ленинский мемориал и площадь Столетия со дня рождения Ленина. Совершенно не представляет Волкогонов и облик отчего дома Володи Ульянова и вместо него на 96-й странице приводит фотоснимок несуществующего в Ульяновске здания.
На несведущего читателя рассчитано заявление сановного автора, что к 1970 году на родине Ильича “снесли все!” Надо быть слепым (а Волкогонов бывал здесь в 1980-х годах), чтобы в историческом центре города не заметить такие старинные здания, как бывшие Дома дворянского собрания с находившейся в нем Карамзинской общественной библиотеки, классической и мариинской гимназий, кадетского корпуса, театра, присутственных мест, городской управы, краеведческого музея, дома Языковых, Гончаровых, Минаева, земских управ, чувашской школы И. Я. Яковлева. А Московская (Ленина) и Покровская (Л. Толстого) улицы выглядят сейчас во многом так, как и столетие назад.
Волкогонов слышал звон, что в советское время многие улицы города были переименованы, но Солдатскую нельзя включать в их число, ибо она стала носить имя Минаева еще до Октября 1917 года! Не дано ему знать и то, что снимок, который в книге озаглавлен: “Симбирск — родной город В. И. Ленина. Конец XIX века”, на самом деле относится к 1860-м годам.
Продемонстрировав незнание истории города, в котором сам тоже прожил пять лет, Волкогонов взялся за изложение “своего видения генеалогии семьи Ульяновых” и в первой же фразе сделал трудно объяснимый ляпсус. В самом деле, допустим, что Дмитрий Антонович не знаком с литературой о семье Ульяновых. Но неужели у него такая слабая память, что ничего не запомнил из того, что видел и слышал в июле . 1988 года в пензенском музее И. Н. Ульянова? Ведь тогда в качестве именитого столичного гостя генерал в книге посетителей записал: “Нельзя без волнения прикасаться ко всему, что связано с гением Ленина. Любое посещение такого музея очищает, делает каждого из нас чище и умнее”15. Но, видимо, слова эти шли не от чистого сердца и “умнее” автор не стал: ведь экскурсовод музея четко говорил ему, что И. Н. Ульянов и М. А. Бланк познакомились в Пензе, но свадьба их состоялась, когда Илья Николаевич уже служил в нижегородской гимназии, причем, в доме отца невесты, в Кокушкине Казанской губернии! Тем не менее Волкогонов пишет на стр. 43 своей книги о Ленине: “Отец Владимира Ульянова Илья Николаевич женился на Марии Александровне Бланк в 1863 году в Пензе...”
“В официальных биографиях Ленина почти ничего не говорится о родителях матери и отца Ульяновых, об их национальном происхождении”,— с глубокомысленным видом продолжает наш портретист. А в “неофициальных”, скажем, книгах “О В. И. Ленине и семье Ульяновых” А. И. Ульяновой-Елизаровой (М., Политиздат, 1988) или “Илья Николаевич Ульянов” Ж. Трофимова (в соавторстве), вышедшей в 1981 году в издательстве “Молодая гвардия” о родителях Владимира Ильича говорится подробнейшим образом. В воспоминаниях А. И. Ульяновой-Елизаровой, романе “Семья Ульяновых” М. Шагинян, а также исследовательских работах “Ленин в Стокгольме” У. Виллерса (Стокгольм, 1970), “Генеалогия рода Ульяновых” М. Штейна (Литератор. Л., 1990, № 43), “Бланк особого учета, или еврейские предки Ленина” Г. Дейча (Час пик. Л., 1991 , 22 июля) сравнительно полно освещены все три ветви генеалогии материнской линии — еврейская, немецкая и шведская, но Волкогонов, всячески стараясь выдать себя за первооткрывателя каких-то секретов, пишет в своей книге об известном, как о сенсационном.
Более того, он опять что-то искажает, а что-то путает. А. Д. Бланк у него женится на Анне Гросскопф, тогда как его избранница носила фамилию “Гросшопф”. В Смоленской губернии Александр Дмитриевич служил врачом не в “г. Дзречье”, а в г. Поречье, на Урале он занимал пост не “инспектора госпиталей Государственного оружейного завода”, а заведующего госпиталем Юговского завода. Вопреки писаниям Н. Валентинова, которого Волкогонов частенько пересказывает (забывая иногда упомянуть источник), А. Д. Бланк не дослужился до “статского советника” и умер надворным советником”[16]. И написал дед Ленина труд не “о том, что “вода внутрь и вода снаружи”, а “Чем живешь, тем лечись”.
О том, как генерал-философ извращает широко известные документы и воспоминания родных об А Д. Бланке, можно представить по созданной им картинке из жизни в Кокушкине: “Отставной полицейский врач заставлял своих плачущих дочерей укутываться на ночь мокрыми простынями. Подрастая, дети спешили выйти замуж, дабы скорее освободиться от папенькиных навязчивых экспериментов” (с. 46).
Во-первых, Александр Дмитриевич не был отставным “полицейским” врачом. Во-вторых, водолечением Бланк занимался на столь высоком научном уровне, что в 1850-х годах в его кокушкинской усадьбе проходили курс лечения чиновники, офицеры и даже профессора Казанского университета. И уж только Волкогонов додумался до того, что высокообразованный отец-врач якобы заставлял своих детей спать под “мокрыми” простынями.. Беззастенчиво лжет он, утверждая, что “дети” Александра Дмитриевича “спешили выйти замуж” дабы избавиться от его “экспериментов”: мать Ленина вышла замуж за Илью Николаевича в июле 1863 года, когда ей шел 29-й год, и это было очень и очень запоздалое замужество.
Надуманными являются упреки Волкогонова в адрес составителей “Биохроники” В. И. Ленина за то, что там не отражены “дворянские корни” по материнской линии. “Сохранилась, однако,— обличающе пишет наш портретист,— подпись самого Владимира Ильича, сделанная в апреле 1891 года о внесении Марии Александровны Ульяновой в дворянскую губернскую родословную книгу8. После ссылки Ленин, обращаясь в департамент полиции о разрешении его жене Н. К. Крупской отбывать оставшийся срок в Пскове, подписывался “потомственный дворянин Владимир Ульянов9” (с. 46). В действительности же, М. А. Бланк, выйдя в 1863 году замуж за учителя И. Н. Ульянова, потеряла права на дворянство. В 1865 году Илья Николаевич после 10- летней службы в средних учебных заведениях МНП был награжден орденом св. Анны 3-й степени и одновременно приобрел личное дворянство, этим же правом стала обладать и его жена. В 1879 году с получением чина действительного статского советника, И. Н. Ульянов получил права потомственного дворянства, но он так и умер, не оформив эту привилегию ни себе лично, ни супруге, ни детям... И только 17 июня 1886 года Мария Александровна с младшими детьми была внесена в 3-ю часть родословной книги симбирского дворянства[17]. Поэтому подпись Владимира Ильича в 1891 году свидетельствует лишь о том, что его мать и он сам являются потомственными дворянами. И для подтверждения этого факта Волкогонову не следовало делать сноски “8” и “9” на фонды бывшего ЦПА ИМЛ (РЦХИДНИ): в собраниях сочинений Ленина давно обнародованы документы, которые он подписывал как дворянин. Зачем дважды доктору наук ломиться в открытую дверь?
Продолжая изложения своего “видения” ленинской генеалогии, автор оспаривает указания “Биохроники”, что дед Владимира Ильича по отцу был “крепостным крестьянином”: он полагает, что таковым был прадед — Василий Никитич Ульянинов (Ульянин, Ульянов). “Почти всю жизнь дед В. Ульянова Николай Васильевич,— продолжает с глубокомысленным видом Волкогонов,— прожил одиноко, и лишь когда ему перевалило за пятьдесят и у него скопилось немного деньжат, он женился на дочери крещеного калмыка Анне Алексеевне Смирновой...”
Если бы наш портретист читал исследования астраханских и горьковских историков 1960-х годов, а также книгу “Ульяновы в Астрахани” А. Маркова издания 1970 года, то сам-то бы понял истоки родословной Ульяновых и не морочил бы голову читателям в 1994 году. А правда состоит в том, что дед Ленина до 1800 года был крепостным помещика Брехова. А женился он гораздо раньше, чем это уверяет автор, и в 1812 году, когда ему было 43 года, имел уже сына Александра[18]. Жена Н. В. Ульянова, действительно, была урожденной Смирновой, но никто не вправе называть Анну Алексеевну “дочерью крещеного калмыка”. Такого документа Волкогонов нигде не видел и его утверждения, что “В. И. Ленин во внешнем облике унаследовал в значительной степени калмыцкий... тип лица от своей бабушки-калмычки” — это очередная “утка” претендента на звание академика...
Оставляя на его совести пересказ о старшем брате И. Н. Ульянова Василии Николаевиче без упоминания источника — романа “Семья Ульяновых” М. Шагинян, название которого Волкогонов переиначил в “Семейство Ульяновых”, отмечу лишь очередную выдумку Дмитрия Антоновича, которую охотно подхватили другие хулители Ленина. Я имею в виду заявление, что будто бы Василий Николаевич “незадолго до своей смерти (есть, правда, лишь косвенные свидетельства) выслал денежную часть своего состояния младшему брату” (с. 48).
Правда же состоит в том, что Василий Николаевич, работая соляным объездчиком у рыбопромышленников Сапожниковых, получал в год всего лишь 57 рублей серебром, на которые, не имея собственной семьи, содержал престарелую мать, тетку и младших брата и сестер[19]. Так что рассуждения Волкогонова о каком-то наследстве В. Н. Ульянова не стоят и выеденного яйца.
Но генерал маниакально вкручивает в оборот сомнительные сведения. Так, ссылаясь на швейцарского историка JI. Хааза, он пишет, что “Гросскопфы” были богатыми буржуа из Северной Германии. Но, повторяю, члены немецкой ветви предков В. Ульянова носили фамилию “Грос- шопф” и, начиная с петровских времен, служили России в кронштадской таможне. “А шведская ветвь,— продолжает фантазировать наш портретист на с. 52,— идет от богатого ювелира К. Ф. Эстедта, жившего в Упсале”. Из документов, приведенных в книге “Ленин в Стокгольме” У. Вил- лерса, ясно видно, что основатели этой ветви в XVIII веке занимались в Упсале изготовлением перчаток и шляп...
Не зная истории по существу, Волкогонов тем не менее берет на себя смелость (и наглость) делать такие обобщения: “В общих чертах Ленин знал о своем происхождении. Будучи по культуре, языку русским человеком, он никогда не относился к России, своему отечеству как высшей ценности. Но, естественно, как нам удалось установить (?!), вождь русской революции никогда себя не чувствовал ни немцем, ни шведом, ни евреем, ни калмыком. И хотя в анкетах Ленин называл себя русским, его мироощущение было интернационально-космополитическим. Для него революция, власть, партия были неизмеримо дороже России” (с. 52). Жаль, что дважды доктор наук не раскрыл тайны, как это ему “удалось установить”, кем чувствовал себя Владимир Ильич в национальном отношении и что знал “в общих чертах о своем происхождении”. Тогда бы его способности к фальсификации и мистификации засверкали бы новыми гранями...
Стремясь принизить духовную атмосферу семьи, в которой родился и вырос Владимир Ильич , Волкогонов облыжно утверждает (с. 53), что Ульяновы вели “в основном тот же образ жизни, что и большинство служивых людей, чиновничество, мещане...” Но даже в некрологах 1886 года отмечалось, что И. Н. Ульянов, благодаря своей просветительской деятельности, был “известен всей России”. И это служение благородной цели наложило соответствующий отпечаток на образ жизни всего его семейства, который был пронизан трудолюбием , целеустремленностью, высокой нравственностью, воодушевленностью передовыми идеями своего времени, патриотизмом, личной скромностью. Не было в Симбирске другой семьи, в которой четверо детей при окончании гимназии получили три золотые и одну большую серебряную медаль. Пожалуй, только Александр Ульянов оборудовал у себя дома химическую лабораторию. А из выпускников 1887 года, по просьбе И. Я. Яковлева, именно Владимир Ульянов взялся подготовить (и подготовил!) учи- теля-чуваша к экзаменам за курс гимназии. Надо не представлять себе и масштаб, и круг чтения в этой семье, чтобы так, походя, посчитать ее средней, типичной...
В заключение приведу еще один пример характерных для Волкогонова верхоглядства и научной недобросовестности. Перечисляя состав семьи Ульяновых, он особо остановился на дочери “Ольге (1868 г.)” “Родителям очень хотелось иметь дочь Ольгу,— с видом знатока вещает портретист.— Когда первая Ольга умерла при рождении, через три года родившейся девочке дали вновь это имя” (с. 53). Если бы Волкогонов повнимательнее заимствовал из очерка “Неизвестные письма” в книге “Ульяновы” Ж. Трофимова (Саратов, 1978, с. 80) сведения об этих девочках, то запомнил бы, что “первая Ольга” родилась в июле 1868 года, а скончалась в июле следующего, то есть в годовалом возрасте, а не “при рождении”.
Вот так — многократно демонстрируя свое незнание истории России вообще и Симбирска 1870—1880-х годов, в частности, безбожно извращая картины жизни семьи Ульяновых, запутавшись в пересказе чужих трудов о родословной Владимира Ильича и его социальном происхождении, запуская “утки” о мифическом наследстве старшего брата Ильи Николаевича, нагло приписывая Ленину отсутствие чувства любви к своему Отечеству, при этом назойливо подчеркивая якобы сенсационный характер своего опуса, — и показал свое примитивно-тенденциозное “видение” “Семейной генеалогии” Ленина новоявленный историк.