Авторы сайта не во всем согласны с автором книги

 

Владимир Акимович Чебыкин

Фальсификация ленинского образа

 

КРУПНЕЙШАЯ ЛИЧНОСТЬ СТОЛЕТИЯ

Владимир Ильич Ленин сконцентрировал в себе силу и волю миллионов людей. От него лучился яркий свет на весь доступный нашему зрению отрезок человеческой истории.

О многом говорит тот факт, что в марте 1990 года в Париже В.И. Ленин был провозглашен крупнейшей личностью двадцатого века. Со столь высокой оценкой солидарны очень многие объективные люди. Сыгравший роль В.И. Ленина Н.Л. Губенко в интервью признался, что не отрекается от выраженного в картине. Он определенно высказал свое мнение: "Я преисполнился к Ленину глубочайшего уважения как к личности, которая не только для меня, но и, пожалуй, для многих философов, историков, политиков останется одной из ключевых личностей XX века. Думаю, по своей значимости Ленин выйдет за пределы своего века и останется в истории не как разрушитель, ярлык которого пытаются на него сейчас навесить, а как созидатель, человек сострадательный к судьбе своего государства, беднейших слоев населения". ("Правда". 1993. 4 августа).

Очень уместно сейчас напоминание о позиции К. Каутского, которого В.И. Ленин резко критиковал. Напомнив о том, что из-за разногласий лидер российских большевиков резко нападал лично на него и на все те элементы, также социалистические, которые расходились с воззрениями Ленина, Каутский сформулировал такую мысль: "Но в момент смерти мы должны оценить всего человека, а не только несколько лет его жизни, не только несколько сторон его деятельности, и все личное должно замолчать. Наши разногласия не должны делать нас слепыми к величию усопшего. Он был колоссальной фигурой, каких мало в мировой истории". ("У великой могилы". М., 1924. С. 383).

Крупнейший соратник маршала Тито, член политбюро Компартии Югославии с довоенных лет, один из организаторов антифашистского народного восстания в Югославии, народный герой СФРЮ, первый председатель парламента республики, диссидент номер один, личный враг И. Тито, автор книги о правящей бюрократии "Новый класс", вышедшей на западе на 35 языках, Милован Джилас в беседе с корреспондентом "Правды" в Белграде Евгением Фадеевым сказал так: "Моя критика основоположников не принижает их огромного политического значения. Ленин, например, для меня остается крупнейшей политической фигурой XX века. Я вообще не вижу, несмотря на то, что не согласен с рядом его идей, личности в нашем столетии, котором могла бы с ним сравниться". ("Правда". 1994. 28 сентября).

Диаметральную противоположность подходов к одной и той же личности неоднократно отмечала Н.П. Морозова.

Когда в атмосфере бездуховности какой-то части россиян оказался ненужным ленинский интеллект, в Италии ученый Джузеппе Боффа решил создать интеллектуальную биографию Ленина. ("Правда". 1994. 21 января).

Величайшим человеком Земли, который служил идее и из хаоса небытия воссоздал Россию, считают В.И. Ленина восточные мудрецы. Об этом в октябре 1994 года говорили на конференции "Махатма Ленин как знак чуткости Космоса", организованной движением "Мир через культуру". (Газета "Верность". 1994. № 1).

По-разному к Ленину относятся сегодня. Несовпадение мнений и взглядов, в частности, выявилось, когда были опрошены около девяти тысяч человек в 37 регионах страны. Позитивное отношение к Владимиру Ильичу остается устойчивым. Но на возрастание неоднозначных оценок в определенной мере повлияло то, что критические выступления средств массовой информации, огульная критика дали всходы прежде всего в формирующемся сознании молодежи. В целом же 73 процента ленинскую деятельность оценили по самой высокой шкале. Это напрямую связано с восприятием людьми социалистического выбора и Великой Октябрьской социалистической революции. 59 процентов опрошенных отметили, что ленинская идея была верна, но на практике ее не смогли реализовать. Социальные психологи посчитали, что на первом плане оказалось незнание или непонимание истинного содержания ленинских выводов. Примерно у каждого шестого в той или иной степени проявилось стремление доказать теоретическую неправоту Ленина. Другие причины — неправомерное смешивание ленинских положений с их сталинской интерпретацией, а также стремление дискредитировать идею социализма.

Почему идут нападки на В.И. Ленина? Вместе с другими над этим задумалась Ольга Дмитриевна Ульянова. Племяннице В.И. Ленина выпала нелегкая доля — вырасти в семье, которую знает весь мир, и стать свидетельницей варварского разрушения истории своей страны и памятников ее прошлого. Начало этому процессу, считает О.Д. Ульянова, положило разрушение памятника Владимиру Ильичу в Польше в 1988 году. Потом антиленинская кампания перекинулась на Советский Союз. Сообщив о создании в Италии Международного комитета в защиту Ленина, Ольга Дмитриевна заключила: "Получается фантастическая штука — Ленина нужно защищать у нас от нас. А в Италии, Швеции, Франции и других странах он по-прежнему остается величайшей фигурой современности". ("Правда". 1993.10 февраля).

Мы являемся свидетелями того, что политическое и теоретическое наследие, личность В.И. Ленина продолжают оставаться в центре борьбы, что не все правильно понимают как политического деятеля и человека, не видят Владимира Ильича в его времени.

В сложной ситуации отрадно отметить, что Коммунистическая партия Российской Федерации в своей программе предусмотрела и такую задачу: добиваться прекращения очернения советской истории, памяти и учения В.И. Ленина. При решении благородной задачи от сторонников В.И. Ленина требуется всеохватывающее изучение во всем богатстве ленинского творчества. Высказывается такое мнение, что вопрос о В.И. Ленине должен быть поставлен и решен заново. К такому заключению пришел Г. Водолазов в статье "Ленин и Сталин". "Заново, — объясняет он, — не означает простого переворачивания прошлых оценок: где был плюс, ставить минус — и дело с концом. "Заново" означает генеральную перепроверку всех прежних оценок, всех постановок вопросов, всех идей и цитат, всех выводов. Никаких аксиом, никаких "истин, не требующих доказательства", никаких принимаемых на веру положении". (Октябрь. 1989. № 6. С. 10).

Для последователей В.И. Ленина очень актуальными являются методология ленинской мысли и диалектика его подхода к любым проблемам, те поворотные моменты в оставленном первым руководителем Советского государства историческом опыте, которые сохраняют непреходящее значение. Главное в ленинизме — творческий дух, утверждение человеческого счастья, приверженность поиску истины, дорога к которой — не прямая линия.

Революционная эпоха, как отмечает исследователь, — "напрямую "замкнула" и сделала отныне нерасторжимой связь истории и человека, поставила сам объективный ход исторического процесса в непосредственную зависимость от выбора личности, от степени ее свободы, прежде всего внутренней, духовной свободы, проявляющейся в сознательной рефлексии человека в ситуации выбора. Как одно из самых значительных явлений нашего столетия, ленинизм тоже должен быть соотнесен с этим масштабом, с тем чтобы понять, насколько глубоко он выразил дух эпохи, тенденции ее развития, отделить исторически преходящее в нем от исторически перспективного, выявить исторические границы его духовного воздействия в последующее время, особенно в конце XX века". (Скоробогацкий В.В. По ту сторону марксизма. Свердловск, 1991. С. 190).

Не вызывает возражений положение, что к историческим личностям и событиям следует подходить с позиций широкого и непредвзятого взгляда на историю. Вряд ли появление марксизма было случайным, ибо тогда он не оказал бы такого громадного воздействия на общемировое развитие. Это же относится и к ленинизму, который не в меньшей мере способствовал общемировому прогрессу, в том числе прогрессу в странах, население которых по сей день составляет преобладающую и наиболее отсталую часть человечества, которому принадлежит В.И. Ленин. Не случайно многие зарубежные деятели высоко оценивают имя и дело Владимира Ильича. Например, в сборнике "100 великих людей нашего времени", изданном в Соединенных Штатах Америки, о В.Л. Ленине сказано, что ни один человек XX века не сделал так много, как он.

Идейно-теоретический журнал китайских коммунистов "Цюши" ("Стремление к истине") в восьмом номере за 1991 год опубликовал тезисы совещания, посвященного выходу в свет второго издания Полного собрания сочинений В.И. Ленина на китайском языке в шестидесяти томах. Участники встречи отметили, что В.И. Ленин был величайшим революционером, который теорию научного социализма воплотил на практике. Всю свою жизнь он посвятил делу освобождения пролетариата и всех трудящихся, построению социализма и коммунизма, оставив народам мира богатейшее и драгоценнейшее духовное наследие.

Ещё в январе1925 года, к первой годовщине смерти Владимира Ильича, американский журнал "Каррент Хисторикл Магазин" размышлял о том, что значение В.И. Ленина в первую очередь мировое. Даже полный провал всего русского эксперимента не может затмить этот факт, поскольку речь идет не только о России. Дело Ленина, памятник Ленину, подчеркнул автор, — в совершившемся пробуждении человеческого сознания. Этот памятник никто не разрушит и ничто не омрачит.

Есть оценки деятелей, не принимающих ленинизм, но сохраняющих объективность. В их числе — английский министр Т. Шоу. Он писал, что был и остается при мнении, что политика Ленина была ошибочной, что невозможно было осуществить его идеал, в особенности в России. Но в то же время заявил, что В.И. Ленин был, безусловно, бесстрашен, безусловно, честен, а в частности всегда готов был признать, что та или другая часть его теории не осуществилась на практике, всегда готов был сделать отсюда необходимые выводы.

Сильно предубежден был Герберт Уэллс, но и тот признал, что встреча с изумительным человеком, который откровенно признает колоссальные трудности и сложность построения коммунизма и безраздельно посвящает все свои силы его осуществлению, подействовал на писателя-фантаста живительным образом. В.И. Ленин видел мир будущего, преображенный и построенный заново.

Хранителем и обновителем совести человечества назвал В.И. Ленина А. Эйнштейн.

Значительным событием была выставка в Стокгольме известного шведского бизнесмена Берндта Рэнхольма, создавшего коллекцию книг, документов, скульптур и картин о В.И. Ленине. Выставка — это в известном смысле антология изобразительного искусства о В.И. Ленине. На ней экспонировались картины и скульптуры из Эстонии, которые подверглись нападению вандалов. Посетители видели простреленную пулей копию картины И. Бродского "Ленин в Смольном", бюсты Владимира Ильича, сохранившие следы пуль. Выставка мужественного человека бросила вызов вандалам и мракобесам, разрушающим в ряде стран скульптуры создателя Советского государства.

На открытие выставки была приглашена племянница В.И. Ленина — Ольга Дмитриевна Ульянова. Обо всем этом 25 августа 1992 года рассказала "Правда".

В последние годы отчетливо выявилась откровенно деструктивная тенденция в подходе к В.И. Ленину. Ее опасность кроется в примитивизме, а цель, — отождествив Ленина со Сталиным, перечеркнуть всю нашу историю, представить Октябрьскую революцию и все последовавшее за ней сплошной ошибкой, даже преступлением перед народом и человечеством. Безнравственна и несостоятельна амбициозная, мещанская по сути клевета на В.И. Ленина как человека. Вздорными являются попытки поставить под сомнение благородство ленинских целей и чистоту помыслов. Игнорируется, в частности, то, что в середине тридцатых годов теоретик Второго Интернационала Хендрик де Ман в книге "Социалистическая идея" назвал В.И. Ленина последним из самых великих и высказал такую мысль: "Для колоссального влияния личности Ленина на русские народные массы совсем, конечно, не безразлично было то, что он в своей частной жизни мог жить в шалаше и в своей внешности обнаруживал абсолютное безразличие ко всем признакам буржуазного хорошего тона, портреты вряд ли занимали бы место старых русских икон в русских рабочих жилищах и крестьянских хижинах, если бы он носил вместо своего простого рабочего костюма и рабочей кепки приличный чиновничий костюм немецкого партийного вождя или роскошное одеяние министра или дипломата во фраке и звездах. Конечно, и этот костюм, и рабочая кепка нисколько не прибавили бы к его популярности, если бы они были только позой, то есть если бы они, как и его язык и его мимика, не воспринимались бы как естественное самовыражение человека, который сознает себя носителем и исполнителем высокой идеи и для которого буржуазно-изысканная одежда значит так же мало, как и украшения буржуазной риторики".

Совсем иного характера размашистые и бьющие на внешний эффект нынешние оценки, заявления, высказывания иных соотечественников. Так, Э. Рязанов назвал В.И.Ленина гением зла, а И. Глазунов заявил, будто высокоидейный человек — главный преступник XX века. Некоторые такой тон оправдывают разноголосицей мнений. Конечно, существование противоречивых оценок крупной исторической фигуры — явление понятное. Но проявляться оно должно цивилизованно.

При праздновании 120-летия со дня рождения великого человека отмечалась необходимость покончить с бездушным до нелепости обращением с именем и образом В.И.Ленина, не превращать его в "икону". Еще при жизни Владимира Ильича, в августе 1923 года, А. Воронский высказал предположение, что Ленин станет лучшей сказкой человечества. Но никогда не удастся превратить его жизнь в житие. Он не поддается такому почетному омертвению. Он слишком земнороден. Ему предстоит идти по бесконечной "дороге гигантов", которая уходит в исторические дали, о которой тоскует человек с печалью и болью, с радостью и нетерпением, которые зовут и манят к себе, как русские необъятные горизонты в часы вечерних закатов и зорь. Необъятны просторы. Бесконечно продвижение "вперёд и выше". Долог путь побед и поражений, чтобы вместо борьбы и поражений, чтобы вместо борьбы классов смогла утвердиться всечеловечность, к которой стремился В.И. Ленин.

 Антиленинцы стремились и стремятся к другому. Встревоженные публицисты зафиксировали какую-то вакханалию лжи, подтасовок, передергиваний. Опьяненные гласностью, иные авторы азартно взялись соревноваться между собой, как бы погаже написать о Владимире Ильиче. К сожалению, довольно часто ложь воспринимается обманутой толпой.

В практическую плоскость был поставлен и получил утвердительный ответ вопрос: нужно ли защищать Ленина? Выяснилось, что при нынешнем плюрализме мнений, чтобы выкристаллизовать истину, одним не хватает знаний, а других волнует не столько правда, сколько "жареный" к ней гарнир из домыслов и небылиц. Сегодня некоторые строят свою карьеру и мнимую популярность у публики на отрицании того, что было создано В.И. Лениным. Его бездоказательно обвиняют, порой без всякого стеснения подтасовывая факты. Множится число подобных публикаций. По некоторым данным, только за три года было опубликовано около двадцати тысяч статей и материалов, в основном, в сугубо уничижительном духе. (Газета "Товарищ" 1994. № 2). Как видим, есть настоятельная необходимость энергично оберегать чистоту светлого образа и делать это основательно, наступательно, доказательно, на научной основе. Не будет лишним вывод Э. Бернштейна, сделанный вначале XX века: "Социализм, ценя значение научного познания, старается при выборе своих средств и методов опереться на факторы и законы развития, он соизмеряет с этими факторами и законами свои временные цели. Этот принцип пользуется в социал-демократии всеобщим признанием". ("Свободная мысль" 1992. № 16. С. 103).

Практика революционной жизни опровергла утверждение Карла Поппера, который еще в начале двадцатых годов взялся доказывать историческую обреченность марксистской идеологии, будто "марксисты по своей природе глухи к какому бы то ни было научному спору". ("Литературная газета". 1992. № 21. С. 11).

При опровержении всякого рода фальсификаций, подтасовок, многообразных искажений самое надежное оружие — правда. Вот почему, вопреки утверждениям злопыхателей, В.И. Ленин никогда не обманывал народ, не агитировал зато, во что сам не верил. Антиленинцы преднамеренно не вспоминают о том, что при принятии решений Владимир Ильич руководствовался мотивами, которые ничего общего не имеют ни с личными амбициями, ни с политиканством, а связаны с защитой дела социалистической революции, с заботой о благе миллионов людей труда.

 Инициаторами "нового прочтения Ленина" явились недавние "верные ленинцы", авторы монументальных монографий и многочасовых речей о величии вождя Октября и бессмертии его дела. Теперь они великому человеку приписывают ничего общего с его творческим наследием не имеющее. При этом не стесняются обращаться к очень сомнительным источникам. Красноречиво признание эмигранта В. Маклакова: "Многое из того, что мы сейчас называем "развесистой клюквой", было сфабриковано нами для целей политической борьбы". ("Военно-исторический журнал". 1991. №'7.С87).

Дали о себе знать проявления вульгарного антиленинизма. Частности составили основу книги Ларисы Васильевой "Кремлевские жены". Исповедь автора названной книги в законченном виде адресована в первую очередь Н.К. Крупской. Именно она представлена главной ответчицей за все содеянное большевиками. К Надежде Константиновне применены оскорбительные ярлыки: "синий чулок", "созидательница разрушения", "вдова фараона". Пример с Васильевой подтверждает, что антиленинская тема в литературе и на подмостках эстрады "стала золотой жилой для многих мастеров от искусства — социальный заказ, видно, приносит немалые дивиденды. Читателя ставят в унизительное положение так называемые сеансы литературного спиритизма. Речь идет о случаях, когда автор провозглашает монологи в адрес теней ушедших из жизни героев. В основном монологи адресуются все той же Надежде Константиновне". ("Правда". 1994.19 июля).

Совесть сторонников вождя величайшей социалистической революции побуждает действовать и тогда, когда косноязычная посредственность чернит труды, до понимания которых сама не поднялась.

Злопыхательский дух, чудеса оборотистости перевертышей — все это перестало быть новостью и неожиданностью при властвовании "демократов". Подчас ревнителями чистоты и нравственности пытаются представить себя жалкие, даже порочные люди. К сожалению, им начинают верить, считать их открывающими ранее сокрытое, недоступное читателям, слушателям, телезрителям.

При оплевывании гения представить себя в выгодном свете спешат конъюнктурщики. Здесь прежде всего имею в виду тех людей, которых "природа в таком изобилии одарила чувством нового, они всегда правы, всегда впереди прогресса, всегда не помнят, что говорили вчера, и всегда, в сущности, повторяют одну и ту же "бодягу", то непробиваемую, как застывший железобетон, то жидкую, как эклектическая каша". (Лившиц Мих. Мифология древняя и современная. М., 1980. С. 164).

Недоброжелательность по отношению к великому человеку эпохи отмечают выступления по телевидению, статьи и книги вчерашнего "верного ленинца", "активного строителя коммунизма", "пламенного пропагандиста ленинских идей", бывшего первого заместителя начальника ГлавПУРа, дважды доктора наук, члена-корреспондента Российской академии наук Д. Волкогонова. Особенно рельефно это проявилось в пухлом двухтомнике "Ленин".

Плодовитый и всезнающий автор, за несколько лет выдавший объемистую трилогию о Сталине, Троцком, Ленине, не скрывает сожаления по поводу того, что ленинизм еще не умер. С сожалением же констатирует и другое, одновременно надеясь, что ускорится желанный для него процесс забвения деятеля планетарного масштаба: "Еще много граждан в России, которые и сегодня молятся Ленину. Пусть это не вызывает ни гнева, ни насмешек. Несвобода сидит глубоко в нас, и потребуются долгие годы, когда о Ленине, его наследстве и наследниках мы сможем говорить так же спокойно, как о российских крестьянских вождях, российском самодержавии, феврале 1917 года, ставшими историческими предтечами великой трагедии свободы". (Волкогонов Дмитрий. Ленин. Политический портрет. Книга II. М., 1994. С. 421. В дальнейшем римскими цифрами будут обозначаться книги, а арабскими — страницы двухтомника).

Перед читателями Волкогонов предстал отъявленным конъюнктурщиком. Такого мнения придерживаются многие. Категоричен Г. Баценюк из Новосибирска: "Если посмотреть его "ученые труды", то можно убедиться, что это сплошь — конъюнктура, подхалимаж начальству и пустословие!". ("Народная правда". 1992. № 14).

Беспринципность автора в генеральских погонах можно охарактеризовать с помощью двух фраз литературоведа Д.М. Урнова: "Износив всего-навсего одну-другую пару башмаков, в которых входили на трибуну и провозглашали некие принципы, они провозглашают новые принципы. И, главное, всегда и неизменно делают это так, с таким убежденным, самоуважительным видом, как будто никогда и ничего иного не говорили". (Урнов Д.М. Пристрастия и принципы: Спор о литературе. — М., 1991. С. 1). Этот же исследователь ввел в оборот словосочетание "книги-оборотни". Оно очень подходит к последнему двухтомнику Волкогонова.

При его оценке резок И. Назаров: "Его писанина — это сплошная ложь, фальсификация да высосанные из пальца домыслы, угодные требованиям "новой исторической эпохи". (Газета "Единство". 1994.6 октября).

К многословному исследованию деятельности вождей можно отнести слова А. Тулеева: "Безнравственные люди сделают все, за что им заплатят". ("Правда". 1992.2 декабря).

Выразив глубокое презрение перевертышам ранга Яковлева и Коротича, новое периодическое издание назвало Волкогонова почетным лжецом, пигмеем. (Газета "Верность". 1994. № 1).

Автор двухтомника проявил и такие не лучшие качества, как неискренность, лукавство, склонность к сплетне, необязательность при выполнении данного публичного слова. При попытки восстановить против Ленина верующих он сжульничал: поместил семь страшных фотоснимков, среди которых "Разграбление Симонова монастыря", "Сейчас будут жечь иконы", "Разрушение Благовещенской церкви" и другие, якобы фиксирующие преступные деяния. Но не все читатели сразу примут во внимание, что эти снимки были сделаны через шесть-семь лет после смерти Владимира Ильича. И сейчас автор считает, что вправе приписывать Ленину безнравственность и иные отрицательные качества! ("Правда". 1994. 21 сентября).

Волкогонов широковещательно грозился предать гласности ранее не обнародованные 3724 ленинских документа. У монополиста в использовании фондов хранилища бывшего ЦК КПСС возможности очень большие. Но они не реализованы, а обещания в значительной степени так и остались мало выполненными. В числе первых такое обстоятельство в двух рецензиях в "Правде" отметил Леон Оников. Оказалось, угроза низвергнуть Ленина какими-то замурованными десятилетиями, неведомыми доселе документами рассчитана на простаков. В главах, относящихся непосредственно к Ленину, его деятельности периода революции и гражданской войны, насчитывается 520 ссылок на источники. Неопубликованных прежде — 152. В их число включены записка Андропова в ЦК КПСС от 1975 года о сносе дома Ипатьева в Свердловске, доклад Берия Сталину в 1949 году о высылке из Закавказья "всяких турков" в Сибирь. В числе Декретных" и "разоблачающих" фигурируют бытовые детали о ремонте квартиры Ленина, о частоте пульса после ранения, о разных банальностях. Так где же новые документы? Не чувствуется основания под следующим утверждением: "Хотя моя книга строго документирована, в том числе и ленинскими материалами, пролежавшими в плену спецхранов долгие десятилетия, некоторые выводы автора могут показаться читателю спорными и даже шокирующими" (I, 17). После этого лицемерно сожалеет, что тысячи ленинских документов "медленно, слишком медленно становятся доступными для критического анализа многих людей". (II, 439). На заключительной странице двухтомника жалостливо плачется: "Сколько в последние годы я получал писем с приговорами, угрозами, слушал злобные анонимные звонки и грязные слова в спину... Колоссальная апологетичность одностороннего взгляда на Ленина столь велика, что на многих совершенно не действуют даже самые достоверные документальные аргументы". (II, 464). Одновременно утверждает, будто защитники В.И. Ленина и ленинизма не имеют ответов на тысячи вопросов. Даже если бы это было так, здесь на Волкогонова никакой надежды нет.

Неискренен Волкогонов в показном стремлении продемонстрировать непредвзятый подход к затронутым проблемам. Одновременно мимоходом, без обоснования, как очевидное оценивает очень существенное, делает скоропалительные выводы и не скупится на комья грязи: "Берясь" за Ленина как часть трилогии "Вожди", я понимал, что сказать что-то новое и честное можно лишь в том случае, если придерживаться принципа: ни хулы, ни апологетики. У вас, возможно, сложилось впечатление, что я подошел предвзято к личности выдающегося российского революционера. Смею вас уверить, что это не так. Просто я был вынужден сказать много такого, что не было известно простому читателю. Нельзя было создавать слащавую пастораль, их написано у нас множество. Мрачный портрет — вина не писателя, а той Системы, которой было выгодно сделать из Ленина идеологическую мумию: беспорочную, безгрешную, всевидящую, всезнающую, правую во всех случаях жизни. А Ленин был грешным человеком, очень грешным. Но этого греховного "величия" мы не видели" (II.422).

Такой же прием используется и тогда, когда при стремлении показаться объективным, Волкогонов доводы, обоснования заменяет всевозможными оговорками, но от очернения не отказывается. Вот несколько примеров: "Говорят, и этому есть косвенные свидетельства, что на пороге черты, отделяющей бытие от небытия, Ленин ужаснулся тому, что он сделал, и был готов многое пересмотреть. Не знаю, не уверен. Этого доподлинно никто уже не в состоянии доказать" (1,33). При внешней неопределенности утверждений проглядывает явная антибольшевистская направленность. При противопоставлении В.И. Ленина и Николая II "исследователь" не только старается представить царя гораздо большим демократом, но и идет дальше: "И как ни пытался вождь русской революции вытравить, например, память о русских царях, особенно, как он говорил, "идиоте Николае II", последний спустя три четверти века, вероятно, превосходит, не без помощи большевиков, по популярности Ульянова-Ленина" (II, 176). При усилении бездоказательного обвинения Волкогонов умышленно рядом ставит несколько разнящиеся оговорки: "Ленин, похоже, полностью утратил "различие между добром и злом" уже через пару месяцев после октябрьского переворота. Но дело здесь, повторяюсь, не только в обстоятельствах момента. Видимо, степень убежденности Ленина в ряде догматов марксизма была столь большой, что они превратились в навязчивые стереотипы мышления, даже подсознательные проявления" (II, 254). Видите, автор двухтомника здесь не при чем. Он только предполагает, ему так показалось. Иногда вводные слова используются для того, чтобы было ловчее комья грязи бросить в как можно большее число соратников вождя революции: "Можно предположить, что нашлось немало людей, которые политическое рвение большевистских вождей в их стремлении пришпорить историю не без успеха использовали для собственных, далеких от революционных идеалов и целей" (II, 274). Но Волкогонов не захотел осмотреться, чтобы увидеть, как сегодня для собственного обогащения расхитители созданного трудящимися добра используют рвение "демократов" предать забвению все, связанное с социализмом.

В такой же манере "беспристрастный" Волкогонов отзывается о В.И. Ленине. Я, мол, признаю крупного революционера, а без сопутствующих охаивающих слов просто не могу обойтись. Приведу несколько примеров иезуитского подхода. Вот как снижается значимость вынужденного или показного признания: "Автор настоящей книги утверждает, что Ленин был крупнейшим революционером XX века, человеком с сильным прагматическим умом, огромной целеустремленностью и волей. В некоторых политических сферах он смог добиться результатов, имевших судьбоносное значение для всей истории нашего столетия..." (I, 17). Видите, насколько крупный революционер: добился успехов только в отдельных сферах. Так видимость объективности, непредвзятости сохраняется и значимость гения принижается. А читатели не будут останавливаться на каждой фразе, примут все за бесспорную истину. В другом случае В.И. Ленину так приписываются иезуитские принципы: "Выяснение предтечи самого крупного российского революционера XX столетия показывает: Владимир Ульянов, еще подходя к порогу века, уверовал: опираться нужно на все и всех, если это ведет к цели". (1,73). Теперь посмотрим, какая словесная "оболочка" потребовалась, чтобы социалистическую революцию низвести до рокового события. Начинается в комплиментарном тоне: "... Интеллект этого человека, по-своему трансформировавший марксистские догмы пролетарской революции, оказал наибольшее влияние на весь ход событий XX века. По сути, Ленин изменил мировое соотношение политических сил, перекроил карту планеты, вызвал к жизни мощное социальное движение на континентах, долго держал в напряжении и страхе умы многих государственных деятелей: свершится или нет готовящаяся мировая революция? Весь мир немало сделал для того, чтобы не допустить рокового хода событий, подобного российским" (II, 125).

Автор двухтомника не один раз показал себя коварным человеком. Это в сочетании с живостью, доступностью изложения и другими качествами делает двухтомник опасным для массового читателя. Леон Оников, в частности, выделил такой момент: "Волкогонов хотя и коварен, бесчестен, но не глуп. Он прекрасно понимает, что когда русский негативно отзывается о своем родном народе, совсем не то, когда сказать то же самое о русских позволяет себе не русский. Цель Волкогонова — возбудить русских только против "жида Ленина", русофоба, оскорбляющего русский народ. Подлый прием". ("Правда". 1994.20 августа). И в других случаях используется столь же неблагородный прием. Так, в наши дни, когда религия обретает возрастающую роль в духовной жизни общества, Волкогонов пытается настроить всех верующих против Ленина.

Много лет работающий над ленинским творческим наследием А.М.Совокин в интервью, опубликованном в первом номере газеты "Верность", cделал неоднозначный вывод: двухтомник Волкогонова далеко не безопасен. В первую очередь он опасен для молодежи, которую легко обмануть. Молодые не знают во всем объеме ленинское творчество.

Обязательно нужно отвечать перевертышу, хотя есть немалые трудности. Прав Совокин, когда говорит, что восстанавливать истину во много раз сложнее, чем её искажать. Для перевирания цитаты достаточно двух-трех строчек, а для восстановления истинного смысла — несколько страниц. К тому же Волкогонов в безапелляционном тоне разбросал множество спорных утверждений, выдавая их за верные. Так что на один волкогоновский том могут потребоваться несколько томов опровержений, объективных толкований.

Нельзя не сказать о других фальсификаторах ленинского образа.

Эта книга — скромный вклад в разъяснение читателям лживых и безнравственных утверждений антиленинцев разного пошиба.

 

 

НОВОЕ ПОВТОРЕНИЕ СТАРОЙ ЛЖИ

Д. Волкогонов широко оповестил о своем намерении написать честную книгу "Ленин". Не будем останавливать взгляд на том, что это несколько напоминает саморекламу. Но не проигнорируем то, что летjм 1992 года главой будущей книги он назвал известинскую статью "С беспощадной решительностью...". В качестве таковой и будем рассматривать написанное в обвинительном тоне, с нарушением общепринятых требований методологии. Прежде всего чувствуется, что вырванные из логической цепи факты и документы преподнесены без должного учета конкретно-исторической обстановки. Сомнительна достоверность ряда утверждений. Все это создает условия для тенденциозного освещения тех или иных обстоятельств, для субъективного толкования событий, фактов и общей оценки деятельности В.И. Ленина.

В прошлом сколько уже преподносилось клеветнических домыслов и беспардонной лжи в связи с возвращением В.И. Ленина из эмиграции весной бурного 1917 года! Казалось бы, все уже позади. Но вот Д. Волкогонов в статье фактически повторил старую ложь. При этом пошел на заведомое передергивание фактов, утверждая: "Не говорилось никогда о том,... почему стал возможен проезд Ленина в разгар войны через Германию...". Заведомо сам себя поставил под удар. Ведь многие опровергающие материалы об обстоятельствах проезда группы эмигрантов через Германию общедоступны и могут быть использованы при минимально научной добросовестности, если, разумеется, не проявляются предвзятость или откровенная заданность.

Сделаем то, чего не пожелал сделать "ученый": по возможности рассмотрим некоторые материалы, которых якобы никогда не было.

В конце 1988 года в Англии, а затем во Франции вышла книга известного американского историка Рональда Кларка "Ленин. Человек без маски". Ее можно рассматривать как политическую и личную биографию В.И. Ленина Правда, заметно то, что стремление "снять маску" с того ленинского образа, который давно уже у нас сложился (да и не только у нас), у Р. Кларка порой превращалось в самоцель. Это не было определяющим. Автор отдал должное роли В.И. Ленина как стратега революции, политического деятеля, который умело справлялся с ситуацией в очень критические моменты истории Советского государства. Показано, что первый руководитель Советской России умел повести за собой массы.

Коротко Р. Кларк затронул вопрос о возвращении В.И. Ленина и других эмигрантов на родину после свержения царизма. Здесь же отметил, что этот переезд не раз использовался против лидера большевиков. Причем проявилось это очень быстро. Уже на следующее утро после прибытия В.И. Ленина в Петроград командир отряда матросов Максимов, который приветствовал Ленина на вокзале, отказался от своих приветственных слов. Оказывается, он узнал о резолюции балтийцев, утверждавшей: товарищ Ленин вернулся с согласия германского кайзера, поэтому сожалеют по поводу своего участия в его триумфальной встрече. Об этом рассказал в своих воспоминаниях меньшевик Н.Н. Суханов.

В книге Р. Кларка приведены другие высказывания, которые фактически снимают обвинения и домыслы. Так, посол Франции в России Палеолог записал в дневнике, что В.И. Ленин чист душою, отличается умеренностью и аскетизмом.

Английский историк Кратвелл, чья книга "История великой войны" стала классической, дал одно из самых убедительных объяснений успехов В.И. Ленина в первые месяцы после возвращения из второй эмиграции: "Его удивительная способность сосредоточиваться не была направлена только на идеализацию марксистского материализма, он искал и находил любые подходящие средства для достижения конкретной поставленной практической цели. Ленин — уникальное, единственное в своем роде явление среди революционеров. Он отличается от всех других тем, что удивительно сочетает в себе черты фанатика и генштабиста... Ему удавалось одерживать верх благодаря глубоким знаниям, методичности и обезоруживающей логике...".

Для опровержения вновь повторяемой старой лжи важно восстановить ряд обстоятельств. Лидер большевиков был высокого мнения о российских рабочих и был уверен, что они отметут грязные наветы. В марте 1917 года на заседании Цюрихского комитета по организации возвращения политических эмигрантов на родину он выступил с речью. В ней сейчас нас особенно привлекают слова: "Вы хотите уверить меня, что рабочие не поймут моих доводов использовать какую угодно дорогу для того, чтобы попасть в Россию и принять участие в революции. Вы хотите уверить меня, что каким-нибудь клеветникам удастся сбить с толку рабочих и уверить их, будто мы, старые испытанные революционеры, действуем в угоду германского империализма. Да это курам на смех". (Т. 31. С. 492).

Когда российские эмигранты жили только одной мыслью: скорее домой!, Мартов выдвинул идею возвращения политических эмигрантов, живших в Швейцарии, через Германию. Но сам он, опасаясь возможной клеветы, решил ждать официальную санкцию Временного правительства. В.И. Ленин поддержал идею Мартова, но в связи с проволочкой со стороны нового министерства иностранных дел склонялся к тому, чтобы ехать на свой страх и риск.

Высказывались и другие предложения. Лидер правых эсеров Чернов в своих воспоминаниях рассказал, как член ЦК их партии Натансон посоветовал Ленину "дерзко попробовать путь небывалый, путь авантюристический, путь своего рода "коллаборационизма" не своего с врагами, а врага с собою; Натансон выждет — он сначала посмотрит, что из этого выйдет. Швейцарские и шведские друзья выхлопатывают Ленину у германского военного командования право проезда домой по вражеской территории в знаменитом "пломбированном вагоне". Ленин приехал и нашел в Петербурге, на Финляндском вокзале, триумфальную встречу. Победителей не судят — и второй "пломбированной партией" тем же путем следует Натансон". (Страна гибнет сегодня. М, 1991. С. 340 — 341).

Нападающие на В.И. Ленина игнорируют то обстоятельство, что всему, связанному с возвращением, сопутствовала максимальная открытость. Тому есть немало доказательств, свидетельств. Вот что об этом написала дочь польского революционера Ф. Кона, участница революционного движения, литературный критик, переводчица Е.Ф. Усиевич: "Разумеется, Владимир Ильич отдавал себе отчет в том, какой вой поднимут буржуазия и ее подпевалы из меньшевиков и эсеров, как они будут пытаться использовать проезд большевиков через Германию, чтобы ввести в заблуждение и оттолкнуть от них массы.

Поэтому все переговоры велись с максимальной открытостью, публично, с максимальным привлечением внимания всех интернационалистски настроенных заграничных слоев. Таким образом, свой проезд через Германию Ленин согласовал с рядом западных интернационалистов, которые вынесли по этому вопросу следующее решение:

"Нижеподписавшиеся осведомлены о затруднениях, чинимых правительствами Антанты к отъезду русских интернационалистов, и о тех условиях, какими приняты германским правительством для проезда их через Германию. Они отдают себе полный отчет в том, что германское правительство разрешает проезд русских интернационалистов только для того, чтобы тем самым усилить в России движение против войны. Нижеподписавшиеся заявляют:

Русские интернационалисты, во время войны неустанно и всеми силами боровшиеся против всех империализмов, и в особенности против германского, возвращаются в Россию, чтобы работать на пользу революции; этим своим действием они помогут пролетариату всех стран, и в частности пролетариату Германии и Австрии, начать свою борьбу против своего правительства. Пример, подаваемый героической борьбой русского пролетариата, является лучшим и сильнейшим стимулом к подобной борьбе. Из всех этих соображений, ниже подписавшиеся интернационалисты Швейцарии, Франции, Германии, Польши, Швеции и Норвегии находят, что их русские товарищи не только вправе, но даже обязаны использовать предлагаемую им возможность возвращения в Россию".

Такая документация предстоящего путешествия была совершенно необходима...". (Воспоминания писателей о В.И. Ленине. М., 1990. С. 157).

Вот что написал Ф. Раскольников в книге "Кронштадт и Питер в 1917 году": "Остроумная идея проезда через Германию нам как-то не приходила в голову — настолько мы свыклись с мыслью о непроходимых барьерах, установленных войной между воюющими государствами. И вдруг оказалось, что для наших товарищей открылась реальная возможность скорого возвращения в революционную Россию, где они были нужны и где их места пустовали.

Однако тогда даже не все партийные товарищи сочувственно относились к проезду через Германию. Мне в тот же день пришлось услышать голоса, осуждавшие это решение по тактическим соображениям, в преддверии чудовищной кампании лжи и клеветы, действительно не замедлившей обрушиться на нашу партию.

Но все равно, не будь этого повода, у наших врагов нашелся бы другой. Решение Ленина как можно скорее любым способом добраться до России было безусловно правильно и как нельзя более отвечало настроению большинства партии, которой недоставало ее признанного вождя". (Воспоминания писателей о В.И. Ленине. М., 1990. С 171 — 172).

Переводчик П.Ф. Охрименко был делегатом первого Всероссийского съезда Советов. В своем воспоминании он писал: "Я спросил В.И. Ленина, каковы перспективы революции в Германии. Революция в этой стране в тот момент мне представлялась наиболее желательным мировым событием, которое могло послужить на пользу нашей революции. Владимир Ильич сказал, что кайзер долго не продержится. В Германии прежде всего ощущается острый недостаток металла. Проезжая через Германию, В.И. Ленин видел, что на железных дорогах снимают рельсы с запасных путей, с тупиков, собирают малейший металлический лом.

Потом я упомянул о том, что газеты кадетов и октябристов так много размазывают клеветы в связи с тем, что В.И. Ленину пришлось по пути в Россию проехать через Германию. Владимир Ильич сказал: "Пусть наши враги пишут об этом, сколько им угодно, а мне необходимо было как можно скорее попасть в Петроград, к ожидавшим меня товарищам-рабочим. Другого пути у меня не было". (Воспоминания писателей о В.И. Ленине. М., 1990. С. 336).

У Д. Волкогонова, претендующего быть автором честной книги о В. И. Ленине, почему-то не появилось потребности обратиться к нескольким материалам тридцать первого ленинского тома Полного собрания сочинений. Сделаем это за него мы.

Опубликовано следующее постановление Заграничной коллегии ЦК РСДРП, принятое в Цюрихе 31 марта 1917 года:

"Заграничная коллегия Центрального Комитета РСДРП постановляет принять предложение, сделанное тов. Робертом Гриммом относительно возвращения в Россию через Германию эмигрантов, желающих вернуться на родину.

Заграничная коллегия ЦК констатирует:

(1) что переговоры велись тов. Р. Гриммом с одним членом правительства нейтральной страны, министром Гофманом, который не признал возможным официальное вмешательство Швейцарии только потому, что английское правительство, несомненно, усмотрело бы в этом нарушение нейтралитета, так как Англия не хочет пропустить интернационалистов;

что предложение т. Р. Гримма вполне приемлемо, так как гарантирована свобода проезда независимо от политических направлений, от отношения к вопросу о "защите отечества", о продолжении войны Россией или заключении ею мира и т.д.;

что предложение это основано на плане обмена русских эмигрантов на интернированных в России немцев, причем эмигрантам нет никаких оснований отказаться от агитации за такой обмен в России;

что т. Р. Гримм передал это предложение представителям всех направлений аполитической эмиграции, заявив со своей стороны, что при данном положении вещей это — - единственный путь и что он вполне приемлем при теперешних условиях;

что с нашей стороны сделано все возможное, чтобы убедить представителей различных направлений в необходимости принять это предложение и в абсолютной недопустимости оттяжек;

что представители некоторых направлений, к сожалению, высказываются за дальнейшие оттяжки, — решение, которое мы не можем не признать в величайшей степени ошибочным и приносящим глубочайший вред революционному движению в России.

На основании этих соображений Заграничная коллегия ЦК постановляет известить всех членов нашей партии о принятии нами предложения о немедленном отъезде, пригласить их принимать записи от всех желающих ехать и сообщить копию настоящего постановления представителями других направлений". (Т. 31. С. 83 — 84).

Следует пояснить, что переговоры с германским посланником в Швейцарии о пропуске русских политических эмигрантов на родину через Германию были начаты швейцарским социал-демократом, федеральным советником Р. Гриммом, но, ввиду двусмысленной его позиции большевики передали дело организации переезда левому циммервальдисту, секретарю Швейцарской социал-демократической партии Фр. Платтену, который и довел его до конца. Об этом В.И. Ленин так рассказал в сообщении "Как мы доехали": "Дело находилось в руках швейцарского социал-интернационалиста Фрица Платтена. Он заключил точное письменное условие с германским послом в Швейцарии. Текст условий мы опубликуем. Главные его пункты: 1). Едут все эмигранты без различия взглядов на войну. 2). Вагон, в котором следуют эмигранты, пользуется правом экстерриториальности, никто не имеет право входить в вагон без разрешения Платтена. Никакого контроля ни паспортов, ни багажа. 3). Едущие обязуются агитировать в России за обмен пропущенных эмигрантов на соответствующее число австро-германских интернированных.

Все попытки германского социал-демократического большинства вступить в общение с едущими последние решительно отклонили. Вагон всю дорогу сопровождался Платтеном. Последний решил доехать с нами до Петрограда, но был задержан на русской границе (Торнео). Будем надеяться, только временно. Все переговоры велись с рядом иностранных социалистов-интернационалистов. Протокол о поездке подписан двумя французскими социалистами: Лорио и Гильбо и социалистом из группы Либкнехта (Гартштейн), швейцарским социалистом Платтеном, польским социал-демократом Вронским, шведскими социал-демократическими депутатами Линдхагеном, Карльсоном, Стремом, Туре Нерманом и другими". (Т. 31. С. 120 — 421).

Дополнительные сведения содержит протокольная запись речи В.И. Ленина на заседании исполкома Петроградского Совета 4(17) апреля 1917 года по вопросу о проезде через Германию: "Для того, чтобы пресечь ложь, распространяемую буржуазной печатью, необходимо принять резолюцию, предложенную т. Зиновьевым. Предлагает заявить, чтобы пропускались эмигранты всяких течений. Обязательств мы никаких не давали. Мы только обещали, что по возвращении мы обратимся к рабочим, чтобы они содействовали обмену. Если вы признаете правильным обмен, то вы этим опровергнете всю ложь. В противном случае вы дадите пищу для инсинуации и клеветы". (Т. 31. С. 122).

В начале апреля "Известия" напечатали заявление о том, что исполком Петроградского Совета постановил немедленно обратиться к Временному правительству и рекомендовать принять меры к немедленному пропуску всех эмигрантов в Россию независимо от их политических взглядов и отношения к войне.

В заметке "Два мира", опубликованной в "Правде" 6 апреля 1917 года, В.И. Ленин констатировал, что газеты капиталистов, вроде "Речи" и "Нового времени", напечатали статьи против проезда через Германию, не остановились перед темными намеками насчет того, не помогают ли приехавшие германским империалистам. Сопоставив это с публикациями "Правды" и "Известий", В.И. Ленин противопоставил: "Мир капиталистов, "Речи", "Русской Воли", "Нового Времени", грязные намеки, подлые инсинуации против социалистов — мир революционной демократии, рабочих и солдатских депутатов, который в спокойной, выдержанной, достойной форме постановил "принять меры". Меры к чему? К тому, чего не исполнило Временное правительство!

Разве это не равняется выносу порицания Временному правительству? И разве это не заслуживает порицания?". (Т. 31. С. 125 — 126).

В ленинском материале "К возвращению эмигрантов" приведена телеграмма члена II Думы Мандельберга, профессора Рейхесберга и других о том, что они выход видят в соглашении между русским и германским правительствами об обмене интернированных взамен освобождения соответствующего числа гражданских пленных немцев. Сразу же В.И. Ленин спросил: "Отчего бы господам из "Русской Воли" и "Единства" не объявить германскими агентами и этих эмигрантов?". (Т. 31. С. 274).

Д. Волкогонов, по всей вероятности, знает, что в приложении к тридцать первому тому Полного собрания сочинений В.И. Ленина напечатано коммюнике группы революционеров об их проезде через Германию. Его 31 марта (13 апреля) по приезде в Стокгольм В.И. Ленин передал в редакцию газеты шведских левых социал-демократов "Политикен" и через нее — представителям печати и общественности. Документ начался сообщением о том, что Англия, которая официально "с радостью в сердце" приветствовала Февральскую революцию, сделала все, чтобы тотчас же свести на нет один из результатов громадного события — амнистию. Правительство Великобритании не пропускает в Россию живущих за границей революционеров, выступающих против войны. После того как это было доказано множеством фактов, а российские социалисты всех направлений констатировали это в единодушно принятой резолюции, часть эмигрантов решила попытаться вернуться из Швейцарии в Россию через Германию и Швецию. Далее сообщалось об организации поездки и о том, что немецкие власти выполнили соглашение. Получив коммюнике через Петроградское телеграфное агентство, газеты "Речь" и "День" напечатали документ без последнего абзаца. Им оказалось неугодным свидетельство представителей международной социал-демократии об организации этой поездки. Умолчали оба издания и о том, что перед отъездом из Швейцарии был составлен протокол. Ознакомившись с ним, представитель французской социал-демократической группы А. Гильбо, один из руководителей радикальной французской оппозиции в Париже Ф. Лорио, член радикальной немецкой оппозиции П. Гартштейн, представитель русско-польской социал-демократии М. Вронский и Ф. Платтен подписали заявление, в котором полностью одобрили образ действия российских партийных товарищей. Как видим, никакой тайны не делалось. Был международный контроль.

О том, как осуществлялся переезд В.И. Ленина и других эмигрантов, свидетельствуют и сугубо секретные германские архивные документы. Немецкий исследователь Вернер фон Хальвег первым их тщательно проанализировал и систематизировал. Отобрав сто документов, к сорокалетию проезда эмигрантов через Германию и Швецию, в 1957 году опубликовал их с обширным предисловием и комментариями.

В. Хальвег — социал-демократ. Глубоко уважительно его отношение к личности и деятельности Владимира Ильича. Тон доброжелательный и в достаточной мере объективный.

Авторы нападок на В.И. Ленина преднамеренно игнорируют то обстоятельство, что в книге В. Хальвега "опровергаются клеветнические измышления прессы Англии и Франции того времени, монархо-поклонников Милюкова, Гучкова и прочих, пытавшихся обвинить Ленина в шпионаже в пользу Германии, требовавших предания его суду как немецкого агента. Она также доказывает, что состряпанные позже русскими белогвардейцами "документы", проданные ими американскому представителю в России Э. Сиссону и ставшие известными как "документы Сиссона", являются явной фальшивкой". (Новая и новейшая история. 1990. № 3. С. 76). Неужели это неведомо очернителям имени В.И. Ленина, многословному Волкогонову?

С исказителями исторической правды успешно полемизировать помогут собранные в книге документы. Они, в частности, свидетельствуют, что эмигранты предпочитали "ехать третьим классом, так как многие из них без средств и не могут оплатить более высокую стоимость проезда". (Хальвег В. Возвращение Ленина в Россию в 1917 году. М., 1990. С. 100). В книге немецкого социал-демократа, в частности, отмечено и то, что возвращавшиеся из эмиграции Ленин и Зиновьев публично отстаивали точку зрения по отношению к войне: после завоевания рабочим классом политической власти в России допустима революционная война против империалистической Германии.

В мае и июне 1917 года немецкую границу пересекли два следующих эмигрантских транспорта. Домой возвратились в них более 400 человек, в том числе ведущие революционеры разных направлений — Мартов, Аксельрод, Балабанова, Семашко и другие. Что-то не слышно о том, чтобы кого-нибудь из них антиленинцы объявили немецким шпионом. Меньшевики одобрили проезд Аксельрода, Мартова и Мартынова через Германию и признали своим долгом "всемерно бороться против всяких клеветнических наветов на этих товарищей за проезд через Германию". (История СССР. 1963. №5. С. 21).

Тема возвращения эмигрантов освещалась в разное время как в советской, так и зарубежной историографии. По прямому ленинскому указанию Ф. Платтен написал работу "Ленин из эмиграции в Россию. Март 1917 г.". В год кончины Владимира Ильича она вышла на немецком языке, на следующий год с предисловием Н.К. Крупской была издана в Москве. Есть в ней глава, в которой опровергается клевета о связи Ленина с Парвусом незадолго до отъезда в Россию. Отмечено и такое обстоятельство: руководители Антанты в своих корыстных интересах" отправили в Россию Плеханова с сорока его соратниками — на крейсере в сопровождении миноносцев, пытаясь в то же время всеми мерами воспрепятствовать приезду интернационалистов". (Платтен Фриц. Ленин из эмиграции в Россию. Март 1917 г. М., 1925. С. 14).

Много официальных документов о возвращении эмигрантов в Россию опубликовано в работах: КПСС в. борьбе за победу социалистической революции в период двоевластия. М., 1957. С. 44 — 50; Ленинский сборник II. С. 376 — 412; Биохроника. Т. 4. С. 1 — 57; Евграфов BJB. Приезд Ильича. М., 1962; Лукашев А.В. Возвращение В.И. Ленина из эмиграции в Россию в апреле 1917 г. История СССР. 1963. № 4. С. 3 — 22. Как же после этого Волкогонов мог со спокойной совестью со страниц "Известий" утверждать, будто никогда не говорилось об обстоятельствах проезда группы эмигрантов через Германию?! Фальсификатор "не заметил" и того, что рассказу о возвращении В.И. Ленина и его спутников почти пятнадцать страниц посвятили Е. Зазерский и А. Любарский в документальном повествовании "Ленин. Эмиграция и Россия", изданной в 1975 году. Есть сведения в книге "Ленин, о котором спорят сегодня", которая вышла в 1991 году.

Далеко не случайно было то, что буржуазные газеты "Русская Воля" и "Речь", плехановское "Единство" не перепечатали доклад эмигрантов и не ознакомили читателей с решением Петроградского Совета. Дело в том, что шовинисты и оборонцы начали бешеную агитацию против В.И. Ленина и других вернувшихся. Тогда-то и была пущена в ход гнуснейшая клевета о германских шпионах. В их число был зачислен В.И. Ленин. Так называемые "прямые" доказательства связей большевиков с германскими властями были собраны при Временном правительстве и сведены в 21-й том "Дела по обвинению Ленина, Зиновьева и других в государственной измене".

В чем только не обвиняли и не обвиняют вождя Октябрьской революции! Уровень обвинений разный. Одно дело, когда «разоблачительный» материал преподносит малоизвестная газета, издающаяся небольшим тиражом. Совсем другой поворот, когда непродуманные и бездоказательные утверждения и выводы включаются в издание, претендующее быть в разряде академических. Вопрос: "Где предел цинизму?" возникает и не дает покоя, когда читателям нынешнего и последующих поколений намереваются как истинные преподнести следующие утверждения: "Нужно отдать должное Ленину. Он выполнил данное германскому правительству обещание в первые же часы прихода к власти: 26 октября на съезде Советов он зачитал известный Декрет о мире"; опубликование секретных документов царской дипломатии истолковано как выполнение одного из пунктов соглашения между большевиками и Германией; "Ленин — вечный союзник Германии в Брест-Литовске"; "Немцы требовали территории. Но они не требовали ухода Ленина от власти, а были заинтересованы в Ленине, так как понимали, что лучшего союзника в деле сепаратного мира не получат... В союзе с Германией Ленин удерживал власть". (Наше Отечество. Ч. II. М., 1991. С. 11, 12,17, 31 — 32). Вот таков образец той методологии антиленинцев, о которой мы уже упомянули. Как существующие в реальности и как вполне достоверные в данном случае преподносятся, а потом с отступлением от логических и нравственных норм обрабатываются несколько положений. Коротко коснемся их. О каком обещании, якобы данном германскому правительству В.И. Лениным, идет речь? Если оно было дано, то где, когда и как зафиксировано? Ни на один пункт вопроса ответа в капитальном по объему труде нет. Следовательно, утверждение авторов — клеветническое. Отдает цинизмом увязка обвинения руководителя большевиков с первым документом Советской власти. Как о каком-то рядовом ведомственном акте упомянуто о Декрете о мире. Только что победившая революция рабочих и крестьян одной шестой части суши предложила прекратить надоевшую всем народам войну и достичь справедливого мира без аннексий и контрибуций. Предлагалось гуманное действие всемирного масштаба — прекратить кровопролитие, не увеличивать число убитых и искалеченных. За всем этим видеть только некий, несуществующий сговор с немецкими империалистами — бессовестно.

Опубликование тайных договоров царского правительства - по существу одно из первых проявлений гласности в новом государстве, практический шаг к открытой народной дипломатии. А здесь опять же клеветнически, абсолютно голословно читателей уверяют, что это-де связано с соглашением между большевиками и кайзеровской Германией. Документ, на реальное существование которого нет даже намека, фигурирует как имеющийся в наличии, как обвиняющее обстоятельство.

Авторы "Нашего Отечества" не посчитали нужным хоть как-то обосновать тезис о том, будто на труднейших переговорах в Брест-Литовске В.И. Ленин был вечным союзником Германии. Изданная же в громадном количестве многообразная литература, в том числе ленинские документы, материалы Советского правительства и большевистской партии, свидетельствуют совсем о другом.

Не кайзер и его окружение, а многомиллионные массы рабочих и крестьян России, получившие свободу, равенство, мир, фабрики и землю, решили, чтобы В.И. Ленин стал Председателем Совета Народных Комиссаров. Надо хотя бы в самых общих чертах знать историю первых лет Советской страны, а не выдвигать заранее заготовленные выводы, противоречащие правде социальной жизни.

Установлению научной истины не могут содействовать нарушения требований логики в большом и малом. Когда областной фонд защиты памяти В.И. Ленина выпусти бюллетень "Новое повторение старой лжи", анонимный астраханский оппонент к его названию прибавил слова: "или красные мстители". Спрашивается, какая взаимосвязь между необходимостью отмести реанимируемую бородатую ложь и красными мстителями? Кому, "за что мстить? Тот же оппонент разговор об условиях проезда российских эмигрантов свел к обвинительному утверждению о том, будто Ленин — вдохновитель и организатор первого на земном шаре концлагеря, расстрелял 5(18) января 1918 года в Петрограде мирную демонстрацию в поддержку Учредительного собрания. Как же здесь не вспомнить множество раз повторявшиеся слова о растущей в огороде бузине и о киевском дядьке!

Одним неназвавшимся астраханским оппонентом дело, к сожалению, не ограничивается. Оборот получается куда серьезнее: чем дальше в публицистический огород "Столицы" (российское радио отзывается о нем, как о наиболее демократичном), тем больше логических несостыковок, натяжек, домыслов, фантазии до фальсификации, нарушения этических требований ведения спора до явной бестактности. Если бы для выражения презрения фальсификаторам и клеветникам сторонники истины учредили премию Мюнхгаузена или что-то в этом роде, в числе первых на нее мог бы претендовать А. Арутюнов. Он свою публикацию в первом номере журнала "Столица" за 1991 год озаглавил вопросом "Был ли Ленин агентом германского Генштаба?". Сам фактически уверен в положительном ответе на этот вопрос, хотя и старается замаскировать такое обстоятельство. Ради этого сообщил, что его научным консультантом в свое время была М.В. Фофанова. Известил, что торопится познакомить читателей с доказательствами. Считает, что прямые улики против большевиков "появились 28 апреля 1917 года, после того, как в Генеральный штаб русской армии явился с повинной прапорщик Д.С. Ермоленко. На допросе он показал, что Ленин является одним из многих действующих в России агентом германской разведки" ("Столица". 1991. № 1. С. 40). Расследовать дело поручили Керенскому, Некрасову и Терещенко. Чем оно закончилось, автор умолчал. Ему нет смысла признаваться в пустоте мыльного пузыря. Ведь цели он достиг, ком грязи в сторону большевиков бросил. Снова это сделал, когда их обвинил в подстрекательстве во время трагических июльских событий. Имеются многочисленные доказательства, что большевики приложили колоссальные усилия, чтобы 3 июля не допустить вооруженного выступления, а демонстрацию превратить в мирную. Такая трактовка Арутюнова совсем не устраивает. Он умудрился, не назвав ни одного имени, написать, что многочисленные свидетели тех событий утверждали, будто манифестанты были вооружены и первыми открыли огонь из винтовок по войскам Временного правительства, в результате чего началась перестрелка. В ней было убито и ранено много петроградцев. Таким совершенно необоснованным утверждением Арутюнов одновременно пытается оправдать подлинных убийц и скомпрометировать революционеров во главе с В.И. Лениным.

При недостатке аргументов своего рода спасательный круг Арутюнов увидел в повторении старого: "Настораживает и другое. Германское правительство в условиях войны с Россией предоставило Ленину и другим российским политэмигрантам возможность проезда из Швейцарии в Россию через всю Германию — с юга на север". ("Столица". 1991. № 1. С.42).

Что увеличивает энергию Арутюнова не в благом деле своего рода самоотверженного служения затемнению правды? Оказывается, его не устраивает исход событий, происходивших между февралем и октябрем 1917 года. Поэтому он не скупится на ярлыки, не скрывает раздражение и злобу, когда в заключительной части статьи буквально распоясался: "Своей провокационной агитацией среди солдат, матросов, рабочих, своим подстрекательством большевики разлагали и дезорганизовывали фронт и тыл, ослабляли военную и экономическую мощь страны, вели себя, как предатели, призывая к "перерастанию войны империалистической в гражданскую", и тем самым открывали себе путь к захвату власти. Организатором и вдохновителем всей этой деятельности был политический авантюрист международного масштаба Владимир Ульянов (Ленин)". ("Столица". 1991. № 1. С. 43).

Журнал проявил последовательность в набрасывании черной тени на большевиков и их руководителей. Но из тактических соображений внешне соблюдается респектабельность. Статью с клеветническими выпадами "Родимое пятно большевизма" поместил под рубрикой "Версия". Но многие ли читатели обращают внимание на такую тонкость? Для многих ли рубрика является препятствием, ограждающим от нечистого потока? Нет, разумеется. Это в редакции учли. Заодно попытались усилить весомость своих утверждений, обоснованность которых сомнительна. Во врезке к статье написали: "В статье "Был ли Ленин агентом германского Генштаба?". ("Столица". 1991, № 1) приведены факты сотрудничества вождей большевистской партии с военной разведкой Германии.

Это сотрудничество с немецкой разведкой продолжалось и после Октябрьской революции" ("Столица". 1991. № 4. С. 34). Вместо обоснования обвиняющего вывода А. Арутюнов ограничился фактически пересказом давнишних домыслов и откровенных клеветнических россказней, сообщением своего восприятия событий первых послеоктябрьских лет. Без жалкого намека на обоснования утверждается, что при переговорах о мире В.И. Ленин якобы занимал позицию, продиктованную германскими властями. По-своему, значит, с антиленинской направленностью, охарактеризовал факты перехода весной 1918 года кораблей Балтийского флота из Гельсингфорса, Ревеля, Аландских островов в Кронштадт, затопление Черноморского флота, рождение Красной Армии в боях с немцами в феврале 1918 года. Привыкших верить на слово читателей Арутюнов стремится ошарашить неаргументированными утверждениями типа: "В пользу Германии работали хорошо оплачиваемые (на немецкие деньги) красногвардейцы, бывшие сотрудники царской охранки, чекисты... Сотни немецких разведчиков выполняли задания в различных регионах страны, начиная от Петрограда и Москвы и кончая Дальним Востоком, Севером и Кавказом. С ведома и согласия Совнаркома под крышей правительства и ВЦИК, различных комиссариатов и ведомств орудовали многие десятки агентов "Разведочного Отделения германского Генштаба". ("Столица". 1991. № 4. С. 37). Закручено с большей лихостью, чем в плохой повести про шпионов. И не проявилось никакой заботы об обосновании написанного.

Приведем некоторые моменты, опровергающие наветы злопыхателей. Вот довод, основывающийся преимущественно на ленинских субъективных качествах: "Ленин, как политик и как личность, никогда не был и не мог быть ничьим агентом. Он был прирожденный лидер, вождь, исключавший навязывание ему какой-то посторонней воли", (Наше Отечество. Ч. 1.М., 1991. С. 360). А Елизавета Драбкина в книге "Зимний перевал" на 383-й странице привела свидетельство французского посла в царской России М. Палеолога. Он внимательно следил за всем происходившим в стране пребывания. Делал записи в дневнике, которые потом опубликовал в Париже под названием "Царская Россия в годы войны". Среди его тайных осведомителей был некий В., вхожий в революционные круги. Однажды дипломат занес в дневник разговор с В. по поводу лидера большевиков, чья антивоенная деятельность стала известна иностранцу.

 — Скажите, — спросил Палеолог своего собеседника, — не является ли Ленин немецким провокатором?

 — Нет, — ответил тот. — Ленин человек неподкупный. Это — фанатик, но необыкновенно честный, внушающий к себе всеобщее уважение.

 — В таком случае он еще более опасен, — заключил Палеолог.

Описанный эпизод напомнил о констатации Юрия Мухина: "Сейчас принято не верить Ленину, хотя его современники, причем даже политические противники, отмечали его искренность". (Юрий Мухин. Путешествие из демократии в дерьмократию и дорога обратно. М., 1993. С. 137).

По здравой логике, тем более не допустима ложь. Но такое правило распространяется не на всех. Остается сожалеть по тому поводу, что явление не новое. В частности, в декабре 1913 года В.И. Ленин писал о том, как пойманные с поличным ликвидаторы пытались с помощью лжи ввести рабочих в заблуждение, как они несколько раньше прибегали к подобному уголовному приему. (Т. 24. С. 205). ,

Создается впечатление, что Волкогонов за своего рода методическое указание принял следующую фразу: "Ложь становится более вероятной, если к ней прибавить что-нибудь невероятное". (Ключевский В.О. Литературные портреты. М., 1991. С. 423). Автор двухтомника многократно игнорирует ленинское увещевание: "Буржуазные газеты (и "Единство" в том числе) не в силах ответить на вопрос и потому отделываются повторением лжи. Стыдно!". (Т. 32. С. 125). А вот вчерашнему пропагандисту марксистско-ленинской теории не стыдно. Сказывается, вероятно, способность приспосабливаться.

Уместно сейчас напомнить и ленинскую мысль о том, что грязными являются те источники, которые борьбу идей подменяют распространением клеветы. (Т. 32. С. 426).

Лжец лжецу рознь. И такое обстоятельство учитывал В. И. Ленин. Он 7 августа 1921 года после выхода книги С. Маслова "Крестьянское хозяйство" написал: "Из просмотра видно, что — насквозь буржуазная пакостная книжонка, одурманивающая мужичка буржуазной "ученой" ложью". (Т. 53. С. 104). У дважды доктора наук, члена-корреспондента академии возможностей для одурманивания читателей с помощью лжи и клеветы гораздо больше. Не случайно же при чтении его последней книги часто вспоминается фраза молодого Владимира Ильича: "Необходимо восстанавливать правду". (Т. 1. С. 189). Это, если процесс перевертывания еще не принял необратимого характера, может пойти на пользу Волкогонову. Надеюсь, ему не хочется подтверждать верность утверждения В.Г. Белинского о том, что всего отдающегося лжи человека оставляют ум и талант. Этому близко высказывание Леонида Андреева: начало смерти, если человек уже перестал понимать правду.

Нужно отметить, что в некоторой степени проявился небольшой сдвиг к более объективному освещению некоторых обстоятельств. Обратимся к двухтомнику. С оговорками, продолжая высказывать оскорбительные предположения в адрес нескольких лиц, Волкогонов не столь категоричен, как в 1992 году, когда речь идет о том, был ли Ленин германским агентом: "Следствие попыталось создать версию прямого подкупа Ленина и его соратников немецкими разведывательными службами. Это, судя по материалам, которыми мы располагаем, маловероятно" (I, 221). Здесь отработан запасной ход. Речь идет не только о большевистском лидере, но и об его соратниках. Попробуй разберись с каждым. Далее, обвинение не подтверждается и решительно не отвергается. Пусть, мол, грязный намек, безосновательное предположение в нежелательном для выяснения истины направлении влияют на ленинскую репутацию.

Не мог быть иностранным агентом человек, который стоял во главе обороны Страны Советов в годы гражданской войны и иностранной военной интервенции. В ту трудную пору, когда решалась судьба народов многонациональной страны, со всей силой проявились преданность делу трудящихся, политическая мудрость и организаторский гений В.И. Ленина. Это совсем не славословия, гражданин Волкогонов. Так было в действительности. Все это было бы не лишним принимать в расчет нападающем на дело и имя первого руководителя Советского государства. Но у них своя система суждений, свои цели. Это, наряду с другим, явственно проявляется, когда шумная, многословная, сдобренная намеками, фальсификацией, ложью речь заходит о так называемых немецких миллионах. Волкогонов не позволил себе остаться в стороне ни в 1992 году, ни в двух томах книги "Ленин".

 

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ К ДАВНЕЙ КЛЕВЕТЕ

В известинской статье "С беспощадной решительностью..." Волкогонов скороговоркой утверждал: "Не говорилось никогда о том, кто финансировал партию до революции...". При разоблачительной и обличающей направленности публикации это нужно понимать так: тут, дескать, не все чисто. Чувствуется своего рода перекличка с размашистыми, но безосновательными и бездоказательными утверждениями "Огонька", "Столицы", "Аргументов и фактов" и иных изданий. В них неоднократно очень уж старались убедить читателей в том, будто бы вопрос о финансовых связях большевиков с кайзеровской Германией можно считать решенным в положительном смысле. Так большевиков и их лидера тщатся представить продажными людьми, прислужниками германских монархистов и империалистов. Таково одно из направлений неаргументированной компрометации российских подлинных революционеров пишущим людом, потерявшим представление о совести, порядочности, научной объективности. Для них куда важнее дальний антиленинский, антисоциалистический прицел. Он у них сохраняется до сей поры. Одно из свидетельств тому — двухтомник "Ленин".

Чтобы направленный против В.И. Ленина удар получился сокрушительнее, Волкогонов снова и снова возвращается к давней клевете. Пусть сами читатели судят о степени аморальности "исследователя". Зная, что обвинительные утверждения десятилетия назад опровергнуты, он версию о так называемом пломбированном вагоне объединил со сфантазированными немецкими миллионами.

Посмотрим на волкогоновскую позицию, занятую в двухтомнике. В своей манере надуманное без пояснений и комментариев выдавать за истинное, достоверное, многословный автор написал: "Но ситуация была такой, что в переезде Ленина и его соратников в Россию были заинтересованы не только большевики, но и особенно германское военное руководство. Там давно следили за большевиками, оказывая им через подставных лиц крупную финансовую помощь" (1,198).

Казалось бы, деятель, имеющий монопольное право распоряжаться ранее секретными документами, сейчас раскроет все тайны взаимоотношений между большевиками и руководителями Германии, раскроет механику оказания громадной финансовой помощи. Но антиленинец, пугающий обнародованием громадного количества совершенно секретных материалов, уподобился дворянину, который позавидовал кузнецу и большой кусок металла превратил в пшик. Вот он как словесно оформлен: "Открытие партийных архивов в России после памятного августа 1991 года приблизило к разгадке многих исторических ребусов, составленных большевистской революцией. В целом феномен "немецкого золотого ключа" можно представить как дилемму мистификации и тайны. Автор настоящей книги в результате анализа огромного количества самых различных советских и зарубежных материалов пришел к выводу, что "немецкий фактор" — не мистификация, а историческая тайна, с которой уже давно шаг за шагом стягивается непроницаемый полог" (1,200). Раз "ученый" имеет перед собой громадное количество уникальных антиленинских документов, по элементарной логике, имеет возможность разоблачить теперь несимпатичного ему вождя большевиков. Но вот вывод: "Я не могу утверждать, что после моей книги все в этом вопросе станет ясно" (I, 200).

Давайте мы постараемся разобраться. Делать это легче благодаря тому обстоятельству, что суть проблем уже обсуждалась в печати. Этим, в частности, занимался доктор исторических наук А.М. Совокин, в № «Вопросов истории КПСС» за 1991 год опубликовавший статью "Миф о "немецких миллионах". В ней зафиксировал, что антикоммунизм определил пристрастия ряда изданий. Этим определяются содержание статей и книг, попытки выдать несуществующее за сущее. После Февральской революции буржуазные провокаторы, как констатирует ученый, распространяли клеветнические вымыслы, будто несколько широко известных меньшевиков причастны к немецким субсидиям, будто М. Горький и один из лидеров эсеров, министр Временного правительства В. Чернов работали на немцев. На эти клеветнические утверждения было обращено внимание в листовке под названием: "Клевещите!". (См.: КПСС в борьбе за победу Великой Октябрьской социалистической революции. С. 240 — 241). Главный же удар, понятно, наносился по В.И. Ленину и большевикам. С большей интенсивностью это проявилось после того, как Владимир Ильич после десятилетней вынужденной эмиграции возвратился в Россию через Германию и Швецию, когда он заявил, что и при новом составе Временного правительства война продолжает оставаться грабительской, империалистической, что прекратить ее нельзя без свержения буржуазного правительства, что эту идею необходимо широко пропагандировать, особенно в действующей армии. Именно после того выступления в Петрограде и в стране активизировалась погромная агитация. Тогда антиленинцы и взяли на вооружение версию о немецких миллионах, о шпионаже в пользу кайзеровской Германии.

Как говорится, из песни слова не выкинешь. Приходится с сожалением констатировать, что в кампанию дискредитации большевистской партии включились и такие известные в революционном движении деятели, как В.Л. Бурцев, Г.В. Плеханов. Давали показания следственной комиссии Временного правительства. Объективность обязывает вспомнить о заявлении, что они не допускают и мысли о личных финансовых связях Ленина с немецким правительством. Бурцев сказал, что он не располагает данными, указывающими на то, что Ленин непосредственно получал денежные суммы от немецких агентов. Следственной комиссии Г.В. Плеханов заявил, что он исключает всякую мысль о каких-либо корыстных намерениях Ленина. Однако оба придерживались точки зрения, будто партия большевиков имела материальную поддержку со стороны Германии, а Ленин не мог не знать об этом. Только такое мнение послужило основанием для работы комиссии Временного правительства, следователя по особо важным делам Александрова.

Расследование по делу большевиков продолжалось. Чины буржуазной юстиции располагали 26 книгами финансовых документов партии. Их, в частности, предъявили заведующему хозяйственными делами газеты "Правда" К.М.Шведчикову. Он показал, что газета не только окупала расходы по ее изданию и рассылке, но даже приносила прибыль. Следовательно, дефицита от издания не было. Об этом же говорилось в финансовом отчете ЦК РСДРП (б) VI съезду. И.Т. Смилга отметил, что "целый ряд материалов, необходимых для доклада, находятся в руках контрразведки". (Шестой съезд РСДРП (б). Протоколы. С. 38). Так что у органов следствия была возможность на основании многих документов и при использовании банковских счетов определить, откуда и какие суммы поступали в распоряжение большевиков. Но прокурор, несмотря на это, не смог привести обоснованные данные о связях В.И. Ленина и большевиков с немецкими властями. Не составляет труда понять, что если бы органы Временного правительства имели не фальсификации заведомых клеветников, а настоящие данные о "немецких миллионах", они бы их, безусловно, использовали и подняли бы невероятный антибольшевистский и антиленинский шум. Но чего не было, того не было.

Обвинения прокурора Петроградской судебной палаты буквально через несколько дней В.И. Ленин разоблачил в статье "Ответ", которая была опубликована 26 и 27 июля 1917 года в газете "Рабочий и Солдат". В самом ее начале сообщалось: "В газетах от 22 июля напечатано сообщение "от прокурора Петроградской судебной палаты" о расследовании событий 3 — 5 июля и о привлечении к суду, за измену и за организацию вооруженного восстания, меня вместе с рядом других большевиков". (Т. 34. С. 21). Скандальным названо дело, подделанное при участии клеветника Алексинского. Он в начале своей политической деятельности был социал-демократом. В годы первой российской революции примыкал к большевикам. В мрачный период реакции — отзовист, а в годы первой мировой войны — социал-шовинист, сотрудничал в нескольких буржуазных газетах. В 1917 году вошел в плехановскую группу "Единство". В июле 1917 года, сфабриковав совместно с военной контрразведкой фальшивые документы, оклеветал В.И. Ленина, большевиков. Весной 1918 года бежал за границу, где примкнул к лагерю крайней реакции.

В.И. Ленин убежденно написал о том, что опубликованием сфальсифицированного сообщения Временное правительство сугубо осрамит себя, поскольку грубость подделки особенно била в глаза. Затем написал, что документы, особенно появившиеся во враждебной большевикам прессе, должны быть тщательно собраны, проанализированы прокурором. Но последний свою обязанность не пожелал выполнить. Он игнорировал, в частности, сообщение эсеровской газеты "Дело Народа" о том, что второго июля в гренадерском полку большевики выступали, агитировали против использования оружия. Не захотел он заметить и то, что в воззвании, подготовленном и подписанном Центральным Комитетом партии 3 июля ночью, говорилось о необходимости придать движению мирный и организованный характер. Остались в тени и другие обстоятельства, свидетельствовавшие в пользу большевиков. Так что прокурор едва лишь задел фактический материал.

Совсем кратко в статье "Ответ" В.И. Ленин остановился на обвинении его в шпионаже и в сношениях с Германией. Следствие, повторяя клевету Алексинского, особенно грубо подтасовало факты. Пришлось Владимиру Ильичу вспомнить о своем аресте в самом начале мировой войны и зафиксировать такой казус: "Невероятно, что я арестован был, как русский подданный. Я был арестован по подозрению в шпионстве: местный жандарм принял за "планы" диаграммы аграрной статистики в моих тетрадках! Видимо, этот австрийский жандарм стоял вполне на уровне Алексинского и группы "Единства". Но я, кажется, все-таки побил рекорд по части преследования интернационализма, ибо меня в обеих воюющих коалициях преследовали как шпиона, в Австрии — жандарм, в России — кадеты, Алексинский и К0". (Т. 34. С. 30). Далее В.И. Ленин выразил надежду, что гнусная клевета на большевиков поможет пролетариату поскорее понять, где контрреволюция, и смести ее во имя свободы, хлеба голодным, земли крестьянам.

Активизировать свои действия могла бы юстиция Временного правительства. Автор статьи "Ответ" подсказал прокурору, который предпочитал оперировать темными намеками, что за два-три дня можно собрать необходимые данные и внести ясность. Такой совет работник буржуазной юстиции проигнорировал, помощь обвиняемого отверг. По всей вероятности, чувствовал себя неуверенно.

Дело приняло неожиданный для обвинителей оборот. Даже в условиях буржуазной республики опубликовавший непроверенные факты министр юстиции Переверзев был вынужден уйти в отставку. Почему о таком много говорящем факте не намерены вспоминать нынешние хулители В.И. Ленина? Не выгодно это им. Признай они это, придется согласиться с другими выводами. Ведь наряду с комиссией Временного правительства совершенно независимо от нее в Швейцарии работала созданная Центральным эвакуационным комитетом следственная комиссия. В нее входили представители Бунда, меньшевик и большевик. Председательствовал в ней меньшевик Ю. Райхесберг. Был сделан вывод об отсутствии каких-либо данных относительно секретных условий эмигрантов с германскими властями. На этот факт впервые обратил внимание американский исследователь А. Сени. Об этом, в частности, можно прочитать в книге О.Ф. Соловьева "Обреченный альянс", изданной в 1986 году, на страницах 206-207,253.

Стремящиеся показать В.И. Ленин в неприглядном свете "запамятовали" то, что между двумя революциями 1917 года проявился своего рода Интернационализм. Тогда в разгар шумной травли большевиков на помощь российским детективам пришли представители французской разведки. Очень уж они старались добыть достоверные доказательства причастности ленинцев к немецким финансам. Тем же самым занимались англичане. Но все их усилия были потрачены впустую, как и позже безрезультатными оказались поиски А. Солженицына при сборе материала для книги "Ленин в Цюрихе". По логике, окончательно и навсегда на клеветническом деле надо поставить точку.

Прошли годы. Много изменилось на планете. Несмотря на прогресс во всем, определенным силам в нашей стране потребовалось реанимировать, казалось бы, списанную в архив ложь. В год 75-летия Великого Октября в этом отношении повышенную активность проявили "Аргументы и факты". В третьем, номере за 1992 год публикуется материал с бросающим грязь заголовком — "Рейхсмарки для диктатуры пролетариата". Во вводной части сообщено, что сейчас история буквально перекраивается. Не уточнено лишь, по каким меркам, с учетом чьих политических вкусов. Ответ дает само содержание, когда факты вталкиваются, впихиваются в заранее определенную конструкцию и когда вновь демонстрируется мастерство подтасовки. Временами даже отдает детективным духом. К примеру, в первом разделе публикации с таинственным видом, со ссылкой на фотокопию документа, весьма похожего на агентурную сводку, сообщается, что для ослабления царского режима весной 1915 года русские социал-демократы проводили работу по организации стачки. За верх гениальности германских мидовцев выдана рекомендация кайзеру вбить клин между врагами и как можно скорее добиться сепаратного мира с тем или иным противником. При чем же здесь большевики? В одном из меморандумов обнаружен совет материально поддержать русскую фракцию большевиков. Но в Германии последовали ли такому совету? Есть ли хоть один документ, подтверждающий получение немецких денег большевиками, В.И. Лениным? На эти вопросы ни в этом случае, ни при других нападках оппоненты не в состоянии дать утвердительный ответ. При этом кайзеровской разведке начисто отказывают в способности изготавливать и подбрасывать всевозможные фальшивки, в том числе якобы при открытии счета Ленину.

Автор статьи А. Цыганов эффект разорвавшейся бомбы громадной мощи возлагает на такой документ германского госсекретаря: "Берлин. 1.4. 1917. Немедленно! Секретно! Господину государственному секретарю имперского казначейства. Имею честь просить выделить в распоряжение иностранной службы для целей политической пропаганды в России сумму в размере пяти миллионов марок из средств главы 6 раздела II чрезвычайного бюджета". Неужели Цыганову совсем неведомо, что каждая воюющая страна ведет пропагандистскую и контрпропагандистскую работу, затрачивая на это денежные средства? Какое это имеет отношение к B.И. Ленину, большевикам, Октябрьской революции? Написавший статью "Рейхсмарки для диктатуры пролетариата" совсем и не стремился ответить на эти и подобные вопросы. Его цель — оклеветать большевиков и победоносную пролетарскую революцию, а не установить истину.

Более рельефно то же устремление проявилось в статье В. Милосердова "Сколько стоила Октябрьская революция?" в №29 — 30 "Аргументов и фактов". На уровне сенсации и одновременно обвинения преподнесено сообщение о том, что недавно "стали известны уникальные факты об основополагающей роли немецкого кайзеровского правительства в систематическом планировании и финансировании немецким руководством предреволюционной деятельности, революции Октября 1917 года, а также послереволюционного ленинского режима". Все это Милосердов взялся обосновать в 92-х газетных строчках. Понадеялся на увидевшие свет ранее секретные документы. Методика их преподнесения такая же, как в ранее упомянутой статье. Снова цитируется телеграмма о том, что министерству иностранных дел для политической пропаганды в России надлежит выделить пять миллионов марок. В другом документе эта сумма удвоена. Какое отношение они имеют к Октябрьской революции? Никакого. Но автор навязывает другой подход. Он же без логического основания, подменяя понятия, сформулировал такое утверждение: "Сегодня известны уже приблизительно 400 документов, и это еще не все, что может быть найдено, о финансировании Германии революции. Общая сумма денег, засвидетельствованная в уже имеющихся документах, составляет около 1 млрд. марок, потребовавшихся кайзеровскому правительству для того, чтобы хитроумным путем начать уничтожение потенциально богатейшей страны, которой являлась Россия времен Столыпина". Опять уместно спросить: "Где подтверждения, что перечисленные деньги пошли именно на свершение Октябрьской революции? Судя по всему, не это волнует газету и ее автора. Для них важнее то, что оригинальные документы немецкого министерства иностранных дел в Бонне, к которым удалось получить доступ австрийской писательнице Элизабет Хереш, были переданы членам Конституционного суда России, который взялся определять историческое лицо КПСС. Вон насколько своевременной оказалась находка!

Иные авторы, не стесняясь, оперируют данными жандармского генерала Спиридовича, белогвардейских пропагандистов, досужими вымыслами наподобие того, будто Ленин при помощи германского золота подкупил всех рабочих, которые поддержали вождя Октября. Такого рода версии в качестве оружия политической борьбы использовались в 1917 — 1920 годах. Были сюжеты о немецком золоте, о происхождении Владимира Ильича, о характере его болезни и другие. Ряд легенд и версий в двадцатые годы опровергли зарубежные эксперты. И вот весь неприглядный репертуар снова оказался на поверхности. В то же время антиленинцы не хотят замечать работу В. Хальвега "Возвращение Ленина в Россию в 1917 году". В ней собраны документы МИД кайзеровской Германии, хранившиеся в западных архивах. Они ни в коей мере не подтверждают обвинения В.И. Ленина и его соратников в получении немецких субсидий.

Есть необходимость напомнить о том, что миф о немецком золоте появился на свет летом 1917 года. Его авторами стали начальник контрразведки штаба Петроградского военного округа полковник Никитин и представитель французской контрразведки в Петрограде капитан Пьер Лоран.

Представители контрразведки Временного правительства пригласили к себе Алексинского и эсера Панкратова, которые подготовили заявление клеветнического характера. Фальшивка, несмотря на возражения членов Временного правительства, попала на страницы газеты "Живое слово". В статье А. Арутюнова "Был ли Ленин агентом германского Генштаба?", ("Столица". 1991. № 1) воспроизведена такая сцена: "Совещание уже подходит к концу, когда Ленин встал, взял со стола газету "Живое слово", несколько секунд стоял молча, а затем, повернувшись к Сталину, сказал: "Если хоть один малейший факт о деньгах подтвердится, то было бы величайшей наивностью думать, что мы сможем избежать смертного приговора". (С. 40). Достоверность такой сцены чрезвычайно сомнительна. Не мог же В.И. Ленин допускать возможности того, чего не было на самом деле! В материале "Живое слово" под сенсационным заголовком "Ленин, Ганецкий и К° — шпионы!" утверждалось, что деньги на агитацию большевики получали через некоего Сведсона, служившего в Стокгольме при германском посольстве. Деньги и инструкции будто бы пересылались через доверенных лиц. Таковыми названы Ганецкий, Парвус, Суменсон и Козловский, на имя которого в банке якобы имелось свыше двух миллионов рублей.

В том же номере "Живого слова" была помещена заметка "Кто разоблачил Ленина", которую процитировал Арутюнов. Есть в ней и такие слова:"... считаем своим революционным долгом опубликовать выдержки из только что полученных нами документов, из которых Русские граждане увидят, откуда и какая опасность грозит Русской свободе, революционной армии и народу, кровью своей свободу завоевавшим. Требуем немедленного расследования". ("Столица". 1991. № 1. С. 41). Одновременно с этим текстом были размножены листовки, которые на каждом углу раздавали бесплатно.

Через день после расстрела мирной июльской демонстрации в Петрограде газета "Речь" как о вполне доказанном писала: "Уже не будет ни у кого сомнений, что такая "политика", которую большевики с Лениным во главе вели, может диктоваться только из Германии, за счет темных источников". Судя по всему, такого же мнения придерживается Арутюнов. Он же не задумался, насколько обосновано заявление реакционной газеты.

Та же "Речь" 7 июля на правах сенсации преподнесла статью "Дело Ленина и К0". Есть в ней такая фраза: "По сведениям из Копенгагена, германский социал-демократ Гаазе, вождь левого крыла социал-демократов, проездом в Стокгольм в беседе в Копенгагене с русским журналистом утверждал, что известный д-р Гельфанд, он же Парвус, служит посредником между германским правительством и вашими большевиками и доставляет им деньги". Это тоже как достоверное в свою статью включил Арутюнов и задал вопрос: "Как же реагировал на все эти объявления Ленин, который не замедлил скрыться после опубликования вышеназванных статей?". Оказывается, как много можно исказить в одной фразе при умелом подходе! По автору "Столицы" выходит, что В.И. Ленин ушел в подполье не из-за того, что закончился мирный период развития революции, что Временное правительство начало репрессии против большевиков, а из-за публикации клеветнических статей. Слишком много чести им!

В сложной обстановке после июльских дней, опубликовав несколько материалов, В.И. Ленин решительно опроверг выдвинутые против последовательных революционеров обвинения. Об этом Арутюнов упомянул и привел несколько ленинских цитат. Затем многообещающе написал: 'Теперь обратимся к фактам, каковы они есть на самом деле". ("Столица". 1991. № 1.С. 41). Сам же собственному призыву не последовал, но в то же время взялся уличать В.И. Ленина в лживости. Он недалеко ушел от других фальсификаторов, которые, если употребить не очень дипломатическое словосочетание, отличаются друг от друга только степенью бесцеремонности, иногда доходящей до нахальства.

Примем во внимание то, что антиленинцы часто называют нескольких деятелей. Один из них — довольно видный деятель польского и российского революционного движения Я.С. Ганецкий (Фюрстенберг). Арутюнов, что называется, ломился в открытую дверь, когда подсчитал, что только с середины марта до начала мая 1917 года Ганецкому были отправлены около двадцати ленинских телеграмм и писем. Он с полным основанием мог бы расширить временные рамки.

Упоминаются и другие фамилии. Чем же они привлекают антиленинцев?

"В потоке обвинений о связях большевиков с германской контрразведкой имена Ленина, Ганецкого и Козловского постоянно объединялись, — отмечено в статье "Дело Ганецкого и Козловского". — Да и само дело против Ленина в значительной мере базировалось на перехваченной коммерческой переписке Ганецкого, заведовавшего в 1917 году посреднической торговой фирмой в Стокгольме. Одним из корреспондентов и помощником Ганецкого был юрисконсульт М.Ю. Козловский". ("Кентавр". 1992.№1 — 2.С.71).

Предвзято относящийся ко всему Волкогонов "не заметил" того обстоятельства, что связанные с Ганецким и Козловским вопросы на заседаниях Центрального Комитета большевистской партии рассматривались восемь раз. Руководящий орган прежде всего интересовала морально-этическая сторона дела, стремление предотвратить такие действия его представителей, которые могли бы нанести урон авторитету крупнейшей российской политической партии.

Когда по Петрограду носились слухи, будто Ганецкий высылал в Россию для "Правды" значительные суммы сомнительного происхождения, якобы это немецкие деньги, К. Радек из Стокгольма писал В.И. Ленину о том, чего никак не хотят принять во внимание Волкогонов и ему подобные: "Если бы следователь, рассматривая коммерческие книги Ганецкого, нашел малейшее доказательство, что он занимается нечестной спекуляцией, то Ганецкий был бы отдан под суд". ("Кентавр". 1992. № 1 — 2. С.74).

В одном из документов о Ганецком говорится как о большевике, невинно привлеченном по нелепому обвинению в шпионаже (РЦХИДНИ, ф, 17, оп. 1а, д. 29, л. 3 — 5).

В заключение комиссии Центрального Комитета РСДРП (б) по делу М.Ю. Козловского от 25 октября 1917 года, в частности, констатировалось: "Никаких коммерческих сношений с Парвусом т. Козловский не имел, никаких денег посредственно или непосредственно т. Козловский не получал". ("Кентравр". 1992. №1-2. С. 79).

Восьмого ноября 1917 года в письме в ЦК РСДРП (б) К. Радек определенно сформулировал мысль: "В заключение заявляю: я не берусь выставлять свидетельство морали такому старому, заслуженному в партии и преданному товарищу, как т. Ганецкий. Я могу только подчеркнуть, что мы находим сотрудничество т. Ганецкого для Заграничного представительства абсолютно необходимым". (РЦХИДНИ, ф. 17,, оп. 1 а, д. 42, л. 21).

В своем двухтомнике Волкогонов написал о том, что "должен остановиться на двух исторических фигурах, сыгравших демоническую роль в российской истории. Речь идет об Александре Лазаревиче Гельфанде (Парвус, он же Александр Москович) и еще об одном лице, слабо вырванном из тьмы историческим светом, — Якове Станиславовиче Фюрстенберге (он же Ганецкий, он же Борель, Гендричек, Францишек, Николай, он же Мариан Келлер, он же Куба...).

Эти два весьма темных, злодейски талантливых человека сыграли в 1917 году роль невидимых пружин, толкавших стрелку революционного барометра к отметке "социальная буря". Нет, они не были возмутителями душевного настроения масс. Но они помогали Ленину и его соратникам опираться на конкретные финансовые возможности Германии. Многое говорит об этом" (1,201). По неперевернутой логике, дважды доктор наук и член-корреспондент академии должен обосновать свои утверждения. Но, верный своему правилу, он внимание читателей переключил на другое. Страдает здесь тем, на что чрезвычайно тактично указал Солженицыну, процитировал его фразу: Парвус "взялся сделать революцию в России и вывести ее из войны". По сути, это верно, хотя, как и любая лаконичная формула, она не может отразить все оттенки вопроса" (I, 203). А сколько подобных лаконичных формул разбросано по двум томам претенциозной книги!

Не заботясь об установлении истины, заботясь лишь об очернении великого человека, Волкогонов отдает предпочтение лишь тому, что может подкрепить его версию. Например, он больше доверяет утверждениям Д. Шуба, которого представил известным исследователем Ленина и ленинизма, чем составителям Биографической хроники из Института марксизма-ленинизма.

Односторонность подхода у Волкогонова проявилась и тогда, когда он сослался на статью А.Ф. Керенского "Парвус — Ленин — Ганецкий". В ней есть такое утверждение: "Временное правительство точно установило, что "денежные дела" Ганецкого с Парвусом имели свое продолжение в Петербурге в Сибирском банке, где на имя родственницы Ганецкого, некоей Суменсон, а также небезызвестного Козловского хранились очень большие денежные суммы, которые через Ниа-банк в Стокгольме переправлялись из Берлина при посредничестве все того же Ганецкого...". Но здесь же автор-обвинитель многословием и оговорками старается уйти от обоснования собственных утверждений, даже не упоминая о тех тысячах документов, которыми монопольно пользуется: "Большевики, обладая огромным опытом конспиративной работы, старались уничтожить прямые улики, свидетельствующие об их денежных и иных связях с немцами. Тем более что эти связи были многоступенчатые и о полной картине поступления средств в большевистскую кассу знали лишь несколько человек" (I, 206). При таком подходе вчерашнего армейского политработника можно публично обвинить в страшных злодеяниях, а потом посетовать на его умение заметать следы. Несколько позже трижды повторяется предположение "может быть", в частности, для утверждения, будто бы был негласный и даже не зафиксированный письменно союз большевиков с Германией. Черный мазок сделан. А в случае чего можно пояснить, что это-де всего-навсего предположение.

Стремясь все очернить, Волкогонов охотно цитирует Мельгунова, который в свою очередь ссылается на воспоминания Керенского, утверждавшего, что "несомненно, все дальнейшие события лета 1917 года, вообще вся история России пошли бы иным путем, если бы Терещенко удалось до конца довести труднейшую работу изобличения Ленина и если бы в судебном порядке документально было доказано это чудовищное преступление, в несомненное наличие которого никто не хотел верить именно благодаря его совершенно, казалось бы, психологической невероятности". Здесь же только что признавший недоказанность изобличения вождя российских большевиков, Волкогонов приписывает Керенскому авторство вывода: Керенский связь большевиков с немцами доводит до полной договоренности между сторонами, далеко выходящей за пределы уплаты денег в целях развала России по представлении одних и получении их для осуществления социальной революции в представлении других (I, 213). Сейчас, когда по существу взят курс на развал государства и его основополагающих институтов, многословный человек даже не задает риторический вопрос типа: а не платит ли кто из-за зарубежных толстосумов кому-то из продажных россиян?

Очень скор на антиленинские выводы И. Бунич в книге "Золото партии". По широте своей натуры он вместо К. Маркса и Ф. Энгельса учителем и наставником В.И. Ленина объявил Парвуса. Какая честь не по заслугам последнего! Автор не отягощенной доказательствами исторической хроники действует в стиле Волкогонова, к примеру, утверждая: "В марте 1917 года по договоренности Ленина с Парвусом Ганецкий временно остается в Стокгольме в составе так называемого "заграничного бюро ЦК", в чью задачу входил бесперебойный перевод денежных средств от немцев в Россию — большевикам". (И. Бунич. Золото партии. Историческая хроника. СПб, 1992. С. 29). Совершив несколькими страницами дальше молниеносный исторический экскурс, ретивый автор сделал ошеломляющее "открытие": "Получив от японцев первые два миллиона фунтов стерлингов, Парвус, не теряя времени, стал духовным вождем революции 1905 года". (Там же. С. 33). Знай, мол, наших! И после этого присваивает себе моральное право ленинскую публицистику назвать маразмом!

Иногда фальсификаторы сами признаются, что их позиция не очень-то прочная, но не отказываются от возможности бросить недобрый намек. Например, Арутюнов: "В журнале "Пролетарская революция" (1923, № 9) я прочитал текст письма Ленина из Петрограда Ганецкому в Стокгольм. Отправлено оно было 21 апреля (4 мая) 1917 года: "Дорогой товарищ, письмо № 1 (от 22 — 23 апреля) получено сегодня 21/IV — ст. ст. (старого cтиля — В.Ч.)... Деньги (2 тыс.) от Козловского получены". («Столица». 1991. № 1. С. 42). Не смутило автора им самим же признанное обстоятельство: письмо было опубликовано по копии, найденной в архиве министра юстиции Временного правительства.

Порой создается впечатление, что Арутюнов страдает шпиономанией. При упоминании денег сразу же полагает, будто они выплачены за услуги, оказанные германской разведке. Так случилось, когда в начале письма Я.С. Ганецкому и К.Б. Радеку прочитал: "Дорогие друзья! До сих пор ничего, ровно ничего: ни писем, ни пакетов, ни денег от вас не получили". (Т. 49. С. 437). Не помогло разъяснение Ганецкого, что упомянутые средства — из сумм Центрального Комитета, которые остались за границей.

Что бы ни делали большевики — все не по нраву, не по душе автору статьи в "Столице". Ему духовно ближе те, кто летом 1917 года развязал кампанию клеветы по поводу будто бы причастности к шпионажу Ганецкого, Коллонтай и других. В этом В.И. Ленин увидел подлое прикрытие похода на интернационалистов со стороны "республиканцев", желавших выгодно отличить себя от царизма распространением клеветы. Бездействовать, разумеется, было нельзя. Сторонники В.И. Ленина предпринимали возможные действия. Например, 22 июня (5 июля) в "Правде" была опубликована телеграмма Ганецкого из Стокгольма с опровержением лживых нападок на него в газете "День". В том же номере "Правды" также была напечатана телеграмма за подписями Вронского, Орловского и Радека о невиновности Ганецкого. Через несколько дней А.В. Луначарский в газете "Новая Жизнь" опубликовал "Письмо в редакцию". В нем бичевались клеветники при рассказе о парижском суде разных фракций РСДРП над Радеком. Но этого было мало. Большевики сами добивались гораздо большей гласности. В.И. Ленин посоветовал: "Надо постараться достать протоколы или полный приговор суда и, если невозможно издать его, переписать на машине в нескольких экземплярах и послать сюда. Если невозможно достать протоколы или приговор, желательно бы достать хотя бы письменный рассказ о суде кого-либо из парижан, участвовавших в суде, и издать хотя бы маленькую брошюру по-русски (в Христиании есть русская типография), дабы документально опровергнуть мерзкие клеветы". (Т. 49. С. 446).

Посчитал необходимым В.И. Ленин, чтобы Ганецкий документально опроверг клеветников, поскорее издав финансовый отчет о своих торговых делах. Желательно, чтобы этот документ был проверен и засвидетельствован шведским нотариусом или несколькими шведскими социалистами, членами парламента. Как видно, все рекомендовалось делать основательно и прилюдно. Арутюнов же назвал это заметанием следов и, следуя извращенной логике злопыхателя, сделал повисший в воздухе вывод: "Как видим, все становится на свои места. Вырисовываются звенья преступной большевистско-германской цепи: немцы (Сведсон) — Парвус — Ганецкий — Суменсон — Козловский — Ленин.

Алексинский и Панкратов оказались правы". ("Столица". 1991. № 1. С. 43). Вот как демонстрируется родство антиленинских душ!

В двухтомнике сообщается: в конце января 1919 года Чичерин прислал Троцкому телеграмму, в которой говорилось следующее: "Только что полученное радио сообщает, что парижская газета "Опллер" передает сообщение нью-йоркской газеты из вечерней "Таймс" следующего содержать: легенда о сношениях большевистских вождей с Германской империей окончательно опровергается. В январе 1918 года русские контрреволюционеры послали полковнику Робинсу серию документов, доказывающую связь между германским правительством, Лениным и Троцким. Робинс произвел расследование и обратился к Гальперину, который признал, что многие из этих документов были в руках правительства Керенского и являются несомненным подлогом... Бывший издатель "Космополиен магазэн" Верста Сиссон согласился с Робинсом, однако позднее Сиссон переменил мнение. После долгих блужданий документы были проданы за 100 тыс. рублей американцам...", (ЦГАСА, ф, 33987, оп. 2, д. 79, л. 90). Казалось бы, все яснее ясного. Легенде навек оставаться легендой. Но осведомленный специалист по вождям делает, как ему кажется, очень уж умный ход, направив вопрос не по тому адресу: "Чичерин не задает себе и Троцкому одного-единственного вопроса: если документы, как утверждает Робинс, фальшивка, почему за них дали 100 тысяч..." (I, 225). Лучше было бы расспросить Робинса. Ретивый обвинитель опять слукавил, если не выразиться резче. Можно ли предположить, что он не читал периодику 1991 года, тем более по интересующей его проблеме? Нет, конечно. Иначе какой он ученый. Тем не менее Волкогонов делает ВИД, будто не существует никаких других доводов. Преднамеренно он не упомянул о том, что в конце 1918 года в США вышла книга историка Сиссона "Немецко-большевистская конспирация". Из нее некоторые документы "Столица" воспроизвела в первом и четвертом номерах за 1991 год. Профессор В.Т. Логинов оперативно привлек внимание к такому обстоятельству: авторы современных публикаций не учли того, что это была фальшивка, которую разоблачили "буквально через несколько месяцев после выхода книги Сиссона. Выяснилось, что приобретенные им материалы были приобретены у питерского черносотенного журналиста Б. Семенова. А он со своими сообщниками изготовил их, использовав для этого выкраденные бланки Совнаркома и НКИД. Семенов публично признался в подделке". ("Гласность". 1991. № 21. С. 6). Таков один из источников, не устраивающий ниспровергателя марксистских авторитетов. Если бы набрасывалась черная тень, тогда было бы иное дело.

Вопрос о немецких деньгах опять был поднят в 1921 году. Эдуард Бернштейн, которого антиленинец наградил эпитетом "знаменитый", в органе германской социал-демократии "Форвертс" опубликовал большую статью. В двухтомнике специально подчеркнуто, что Бернштейн не хотел запятнать свое имя легковесными версиями. Поэтому, мол, долго и готовил статью. Волкогонов почти на целую страницу привел фрагмент с такими утверждениями: "Ленин и его товарищи получили от правительства кайзера огромные суммы денег на ведение своей разрушительной агитации. Я об этом узнал еще в декабре 1917 года. Через одного моего приятеля я запросил об этом одно лицо, которое благодаря тому посту, который оно занимало, должно было быть осведомлено, верно ли это. И я получил утвердительный ответ. Но я тогда не мог узнать, как велики были эти суммы денег и кто был или кто были посредником или посредниками (между правительством кайзера и Лениным)... Теперь я из абсолютно достоверных источников выяснил, что речь шла об очень большой, почти невероятной сумме, несомненно, больше пятидесяти миллионов золотых марок, о такой громадной сумме, что у Ленина и его товарищей не могло быть никакого сомнения насчет того, из каких источников эти деньги шли".

Несмотря на то, что немецкий деятель сослался в статье на очень достоверные источники, колоссальность суммы испугала самого Волкогонова. Он использовал тактический маневр: "Возникает только вопрос: действительно ли так велика сумма немецкой "помощи" большевикам?

 Думаю, что Бернштейн привел обобщенные финансовые данные за все годы, начиная с 1915-го..." (I,  223).

 В другой статье, опубликованной через несколько дней в той же газете, Бернштейн бросил вызов "коммунистам Германии и российским большевикам: он готов предстать перед судом, если они находят, что он оклеветал Ленина. Но центральные комитеты двух коммунистических партий, — с ехидством написал Волкогонов, — многозначительно промолчали, фактически невольно признав неотразимость утверждений и аргументов Бернштейна" (I, 223). Дело в другом. После того, как была названа громадная сумма, после проверки архивов германское правительство ответило, что не располагает никакими данными, подтверждающими такой слух.

 Почему же после значительного перерыва всплывают все те же легенды и мифы, которые активно перепевались ранее разве только в кругах белой эмиграции? Видимо, клеветнические версии снова потребовались как карта в политической игре. Карта, надо сказать, изрядно потрепанная и не единожды битая. Ее пускают нынче в ход, несмотря на неблагоприятные для антиленинцев обстоятельства. Вот одно из них. В 1940 году в Париже вышла книга эмигрантского буржуазного историка СП. Мельгунова "Золотой немецкий ключ большевиков". Автор отметил, что ему лично версия официальной или полуофициальной договоренности Ленина с германским империализмом представляется совершенно невероятной. Идя по стопам Бурцева и Плеханова, эмигрант сожалел, что расследование о связи большевиков с немцами, предпринятое Временным правительством, сошло на нет. Мельгунов продолжил это "расследование" и вновь не сумел доказать причастность большевиков к получению немецких субсидий. Просто он повторил прежние домыслы о том, что якобы Ганецкий и Козловский имели дело с Парвусом, а тот был агентом немецкого правительства, будто деньги переводились через некую Суменсон. В делах комиссии нет обоснованных данных о получении Ганецким и Козловским денег от Парвуса или других немецких агентов. Привлек внимание такой момент. Кроме общих рассуждений и догадок, в деле имеются заявления, прямо противоположные обвинительным. В частности, один из клеветников, автор статьи "Дело Ганецкий — Козловский — Парвус", некто Э.Гуревич заявил комиссии: "У меня нет никаких сведений и фактов, доказывающих, что Парвус, Ганецкий и Козловский состоят агентами германского правительства". (РЦХНДНИ, ф. 4, оп. 3, д. 41, л. 108 а, об.).

 Вопрос о близких отношениях Парвуса с немецкими правительственными кругами поднимался еще в начале первой мировой войны. Что касается Ганецкого и Козловского — польских социал-демократов, сотрудничавших с большевиками, то Центральный Комитет партии, в 1917 году изучив обвинения в их адрес в причастности к деятельности Парвуса, кроме коммерческих дел и участия в копенгагенском обществе для анализа социальных последствий войны, организованном Парвусом, компрометирующих данных не обнаружил. Это прозвучало и на заседании следственной комиссии Временного правительства. Польский социал-демократ Б. Веселовский сообщил комиссии, что сам Ганецкий отрицал какие-либо отношения с Парвусом. Он заявил также, что исключает возможность коммерческой деятельности со стороны Козловского, так как он слишком занят в Петрограде юридической практикой. В итоге ни комиссии Временного правительства, ни кому-либо другому не удалось доказать виновность Ганецкого и Козловского. Но нынешние антиленинцы предпочитают об этом не вспоминать, поскольку это их не устраивает.

 Тем более, что временами появляются желанные зацепки. Так, в 1985 году издательство "Телекс" в Париже переиздало книгу Мельгунова "Золотой немецкий ключ большевизма". Вновь предпринималась попытка поднять так называемую проблему финансирования немцами большевиков в период подготовки и осуществления ими Октябрьской революции. Волкогонов лукавит или демонстрирует собственную неосведомленность, утверждая, будто о финансовых делах партии никогда не говорилось. Есть публикации. В апреле 1991 года в печати сообщалось: финансовые документы ЦК партии изучил В.В. Аникеев. Еще в 1969 году он издал хронику "Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году". Он же издал монографию "Документы Великого Октября". В ней же при желании Волкогонов мог изучить раздел "Финансовые документы ЦК РСДРП (б)". Приходно-расходная книга и месячные финансовые отчеты дают довольно полное представление о поступлениях в кассу Центрального Комитета, о расходах партии. Когда особенно громко клеветники кричали о германских субсидиях в десятки миллионов марок, в июле в кассу поступили всего 14 060 рублей 72 копейки, в августе — 72 343 рубля 89 копеек. Как видим, даже до одного миллиона чрезвычайно далеко. К моменту свершения Октябрьской революции в большевистской партийной кассе насчитывалось только 8 245 рублей 45 копеек. Где же те миллионы рейхсмарок для диктатуры пролетариата, о которых в начале 1992 года оповестили "Аргументы и факты" и о которых теперь написал Волкогонов в объемистом издании? Аникеев на основе изучения финансовых документов пришел к следующему выводу: "За восемь месяцев революции от февраля к Октябрю видно, что ЦК полностью обеспечивал все свои денежные расходы за счет средств, поступавших от партийных изданий, пожертвований рабочих, солдат, крестьян, от процентных отчислений с доходов партийных комитетов". (Аникеев В.В. Документы Великого Октября". М, 1977. С. 206). Другие документы не дают никакого повода для разговора о получении каких-либо средств от иностранного государства.

Есть такие документы, которые свидетельствуют о щепетильном отношении большевиков к денежным средствам, исходящим из зарубежных источников. Вот пример. За месяц до социалистической революции на заседании ЦК РСДРП (б) Н.А. Семашко доложил, что швейцарский социал-демократ К. Моор, получивший большое наследство, решил передать деньги большевикам. Характерен подход ЦК к этому вопросу. Решили отказаться от предложения, поскольку было невозможно проверить источник появления предлагаемых средств. Правда, несколько позже, как установила комиссия ЦК, было получено от К. Моора 38430 долларов, которые в 1926 году были возвращены. Об этом рассказала газета "Рабочая трибуна" 14 апреля 1990 года.

Через два с лишним года была обнародована совсем другая версия. Ее в "Российской газете" 29 сентября 1992 года обнародовал бывший руководитель кафедры Академии общественных наук при ЦК КПСС, а ныне рьяный антиленинец А. Латышев. Он из публикации в публикацию повторяет одни и те же "ужасные" факты, хотя издания разные. Он же стал рецензентом волкогоновского двухтомника. Так что объединили свои усилия два единомышленника.

Под рубрикой "Историю читая заново" Латышев в "Российской газете" целую страницу занял статьей "Немецкие деньги для Ленина". Речь идет о взаимоотношениях В.И. Ленина со швейцарским социал-демократом Карлом Моором, которого назвал одним из поставщиков немецких денег в большевистскую кассу. Бездоказательно пытался опровергнуть доводы В.Т. Логинова. Полностью проигнорировал тот момент, что Моору его деньги вернули. Приведя фрагменты из нескольких ленинских писем, источник не указал. Тем самым нарушил элементарное правило использования источников.

Давайте посмотрим, где обещанная читателям сенсация. Вот из документа видно, что Моор защищал интересы Ленина перед бернскими полицейскими властями в начале 1915 года. Нет здесь ничего интригующего. Рукой Моора написано и Лениным подписано заявление о продлении местными властями разрешения на проживание русского эмигранта в швейцарской столице. Опять мимо. То же самое можно сказать в связи с предположением, что Моор мог быть автором донесений. Но мог и не быть. К чему гадания? Из статьи Радека 1932 года взята фраза о Мооре: "Немедленно после Февральской революции он переехал в Стокгольм, где оказывал помощь заграничному представительству большевиков". Но как сюда ради сенсационного разоблачения притянуть немецкие миллионы? Ожидаемого эффекта не дало повторение общеизвестного факта в волкогоновской манере о том, что органы дознания при Временном правительстве подготовили 21 том дела по обвинению Ленина и других большевиков в государственной измене. За это — добавил бы объективный человек — министр лишился своего поста.

Неуклюжесть Латышева проявилась и тогда, когда он против большевиков постарался использовать им же сообщаемый факт: "... на заседании ЦК РСДРП (б) 24 сентября 1917 года секретарь и казначей Заграничного бюро ЦК РСДРП Н.А. Семашко, бывший проездом в Стокгольме и встретившийся там с Моором, доложил, что тот решил передать полученное им крупное наследство большевикам, но партийное руководство категорически отклонило это предложение и постановило, поскольку невозможно было проверить источник этих средств, — "всякие дальнейшие переговоры по этому поводу считать недопустимыми". Что здесь криминальное или аморальное можно найти?

Ничего нового по сути дела не вносит Волкогонов. Он повторил упомянутые Латышевым факты. Затем в девяти книжных строчках дважды свои утверждения выдал за бесспорно достоверные, абсолютно истинные: "Моор лукавил: наследство в Германии он получил еще в 1908 году. Предложенные деньги ("наследство") были выделены германским командованием для поддержки большевиков. Авторы этой операции надеялись, что подобной акцией Моор сможет заслужить особое доверие и войти в контакты с самым высшим руководством большевиков" (I, 228). Слукавил Волкогонов. Только вот ему, как и Латышеву, не хватило одной мелочи — доказать, что деньги были выделены немецким командованием именно на эти цели и были переданы именно российским большевикам. Но сделать этого упомянутые здесь и другие антиленинцы никак не смогут по той причине, что большевики никаких подобных сумм не получали.

Есть и такой пример проявления большевиками щепетильности. По соображениям морального характера В.И. Ленин принципиально отверг проект дальнейшего совместного издания журнала "Коммунист" вместе с Г. Пятаковым и Е. Бош.

Разными были источники, из которых пополнялась партийная касса. Н. Валентинов, например, написал, что "большевики оказались великими мастерами извлекать — с помощью сочувствующих им литераторов, артистов, инженеров, адвокатов — деньги из буржуазных карманов во всех городах Российской империи". ("Волга". 1992. № 2. С. 89).

Тот же автор назвал еще один источник. Вспомнил, что борьба Ленина с меньшевизмом в 1908 — 1914 годах шла нарастающим темпом, принимала ожесточенный характер. Все осложнялось тем, что в распрю был привнесен огромной важности для всей партии денежный вопрос. Затем пересказал историю, о которой в 1906 году А.М. Горький написал статью "Дело Николая Шмита". Коснувшись этого дела, Н. Валентинов с ноткой безнадежности заметил, что вряд ли мы когда-либо узнаем о нем. Предположил, что никого из главных участников, свидетелей этого кусочка истории нет в живых.

Бывший большевик и меньшевик ошибся в мрачное предположении. Историю рассказать нашлось кому. Большевистская партия получила от члена богатейшей купеческой династии Москвы огромный капитал. Предоставим слово автору книги "Драгоценные автографы" Е.А. Таратута. Она рассказала, как сражался и был арестован владелец фабрики Николай Шмит. Предвидя свою гибель, капиталист-революционер сообщил старшей сестре свою волю — передать остатки своего имущества в распоряжение партии большевиков.

Сестра Елизавета наследство, полученное от брата, передала большевикам. Но она хотела отдать для революции и те деньги, которые завещал ей дед Викула Морозов. Но для этого надо выполнить поставленное им условие — выйти замуж за дворянина. С помощью В.И.Ленина нашли для заключения фиктивного брака жениха, на роль которого согласился организатор добывания и транспортировки оружия для революционеров A.M. Игнатьев. При близком участии Владимира Ильича бракосочетание состоялось в Париже. На самом деле Елизавета уже фактически была женой Виктора Таратута. Через некоторое время сыновья Викулы Морозова выделили Елизавете ее долю наследства, оставшегося от брата, а так-же то, что ей завещал дед. Вместе это составило 190 тысяч рублей золотом. Деньги через отделение Лионского банка были переведены в Париж.

В 1975 году вышел XXXVIII Ленинский сборник, в котором опубликованы документы, касающиеся наследства.

В жизни Таратута были трудные моменты. В 1910 году недруги повели против него яростную атаку и обвинили во всех грехах. Даже была создана следственная комиссия. В.И. Ленин вместе с товарищами со специальным письмом обратился в эту комиссию. Писал, что вокруг Виктора была создана ненормальная атмосфера ожесточенной политической борьбы, фракционной злобы и личной ненависти. Вспомнил, как месяцы и годы с Л.Б. Красиным, членом Большевистского центра, В. Таратута долго, упорно, отчаянно боролся за то, чтобы большевики больше получили средств. "Мы заявляем, — отметил В.И. Ленин, — что все дело о наследстве Виктор вел вместе с нами, по нашему поручению, под нашим контролем; мы целиком за это дело отвечаем все...". (Ленинский сборник XXXVIII. С. 33). В 1912 году В.И. Ленин подробно изложил историю наследства и дара Елизаветы Шмит, переданных большевикам. Сделано это было в связи с тем, что меньшевики стали претендовать на это наследство. Часть полученных денег большевики передали в распоряжение международной комиссии так называемого "третейского суда". В него входили К. Каутский, Ф. Меринг и К. Цеткин. Они являлись "держателями" этих денег.

На полученные от брата и сестры Шмит деньги большевистская партия существовала несколько лет. Они использовались для созыва конференций, издания партийной литературы. На них жили товарищи, вынужденные эмигрировать из России и оказавшиеся без средств. Н.К. Крупская, вспоминая те годы, писала, что большевики получили прочную материальную базу. Рассказала о Н. Шмите, который и после своей смерти служил борьбе за рабочее дело.

Положение с этими деньгами значительно осложнилось после свержения самодержавия. Оставшаяся во французском банке часть была арестована. Ее отказывались вернуть вкладчику. Снова предстояла борьба. Получилось так, что из Франции вернулись все политические эмигранты. Только В. Таратута остался в Париже. О нем по Москве стали ходить различные слухи. Наконец он в 1919 году вернулся в Москву, выполнив ленинское поручение.

 Всю эту историю в сварливом тоне авторы статьи "Отцы-основоположники" коммунистического рабства" В. Кругов и Л. Верес уместили в одном абзаце: "Господин Гельфанд не был единственным кормильцем революционной семейки. В ряду ленинских содержателей мы видим, например, члена богатейшей московской купеческой династии Николая Шмидта (так с ошибкой широко известная фамилия написана авторами — В.Ч.), владевшего к тому же лучшей мебельной фабрикой в России. О получении денег от Шмидта, кроме Ленина и его семейки, знал один Богданов, тогда еще очень друживший с "вождем" и ведавший сбором дани в его казну. В конце концов Шмидт попадает в тюрьму и через год гибнет там при весьма загадочных обстоятельствах. После смерти Шмидта его капиталы переходят в руки Ленина". (Вождь. Ленин, которого мы не знали. Саратов, 1992. С. 250). В данном случаев краткость отказывается быть сестрой таланта Процитированный же абзац создает определенное мнение об авторах публикации.

Все это о том именно, о чем, по утверждению Волкогонова, у нас никогда не писали. Сам он сказал ли "новое слово" в двухтомнике? Остался верен своей манере признаваемое собой выдавать за истину в последней инстанции. При подробном пересказывании истории Н.П. Шмита сразу за бесспорное выдал самоубийство молодого арестованного, будто его собирались выпустить на поруки и дал понять, что здесь не все чисто. Сумел все это сжать в единственную фразу: "Остается тайной, почему H.П. Шмит, которого собирались выпустить из тюрьмы на поруки семьи, неожиданно покончил с собой" (I, 106). Затем Волкогонов некорректно поставил знак равенства между партийной кассой и Лениным.

Опять же ничем не обосновывается утверждение клеветнического характера: "... Крупные денежные инъекции Берлин продолжал осуществлять и после октября 1917 года" (I, 223). Ничего существенно не меняет ссылка на немецкий сборник документов "Германия и революция в России 1915 — 1918 гг.".

Опять же сделана предусмотрительная ссылка на ленинскую осторожность.

 

СТРАННАЯ НЕОСВЕДОМЛЕННОСТЬ

В двухтомнике "Ленин" и в статьях Волкогонов утверждал: "Не полагалось знать о сомнительных делах большевистских руководителей. Вот почему никогда советскому человеку не говорилось, например, на какие деньги Ленин жил с семьей долгие годы за границей, хотя он "приехал в революцию" 47-летним человеком, официально проработав за свою жизнь менее 2 лет". Так прямо-таки нахально продемонстрирована поразительная неосведомленность, когда "ученый" по каким-то причинам не "ведает" о широко известном, о чем в разное время столько написано!

Да Волкогонов, оказывается, совсем не оригинален в подобных утверждениях. Напомнили о себе другие незнайки. Они даже сделали "открытия". Одно из них могут запатентовать В. Кругов и Л. Верес. Упомянув о приобретении Ульяновыми Алакаевки, они написали: "Новое семейное приобретение было сделано пошивочной фабрикой в Астрахани" (Вождь. Ленин, которого мы не знали. Саратов, 1992. С. 232). Ни А.С. Марков, ни другие знатоки местной истории такого фабриканта в устье Волги обнаружить не смогли по той причине, что его в природе не существовало.

Более осведомленным стал ли за два года Волкогонов? Усилил обвинительный уклон упоминанием о том, будто не полагалось знать о сомнительных делах большевистских руководителей. Фразе из известинской статьи придал такой вид: "Вот почему никогда советскому человеку не говорилось, например, на какие деньги Ленин жил с семьей долгие годы за границей; кто финансировал партию до революции; почему он фактически никогда не работал (в обычном понимании этого слова); как стал возможен проезд Ленина в разгар войны через Германию и многие, многие другие "тайны"..." (1,19).

Затем отмечено, что семья Ульяновых не знала нужды. Отмечено и то, что после смерти Ильи Николаевича учиться могли все дети благодаря очень солидной пенсии. Тем более (здесь Волкогонов объективен), что духовная устремленность матери и детей к учебе, культуре, высокой образованности была сильной.

Общеизвестно: методика и этика ученого обязывают всячески избегать тенденциозности. Но именно она, оказывается, заставила Волкогонова "всего" на три десятка лет сократить время революционной деятельности Владимира Ильича. Без нее не обошлось и при чрезмерном уменьшении ленинского трудового стажа. Претендент на создание честной книги, предвзято настроенный по отношению к великому революционеру, не пожелал посчитать работой написание капитальных трудов типа "Развитие капитализма в России", брошюр и огромнейшего количества статей, выступления с рефератами, редактирование партийных газет. По произволу или до странности непонятному капризу Волкогонова работой не считаются и те годы, когда вождь Октября был Председателем Совета Народных Комиссаров и Совета Труда и Обороны. Таков вот небывало "оригинальный" подход. Все это сопровождается стремлением тенденциозного автора убедить читателей в верности собственного утверждения о том, будто В.И. Ленин все еще не известен народу. А посему, мол, надо не продолжать выпуск Ленинских сборников, а издать серию томов "Неизвестный Ленин".

 Позицию Волкогонова ослабляют сами антиленинцы. Так, те же В. Крутов и Л. Верес отметили ленинскую энергию, когда "Ильич изрядно помотался по Европе. Издавал газеты, организовывал съезды и конференции, сколачивал единомышленников, отбирая среди них наиболее исполнительных и пригодных для выполнения любых поручений". (Вождь. Ленин, которого мы не знали. Саратов, 1992. С. 241 — 242). В то же время они, правде вопреки, написали, будто для Ленина главное неудобство в эмиграции сводилось к необходимости сокрытия своего материального благополучия. Такое можно утверждать только при полном игнорировании широко известных фактов или в состоянии сильного нервного возбуждения, когда люди практически не отвечают за свои слова и поступки, действия.

 Как только что названные авторы, снова используя полюбившееся ему категоричное слово "никогда", Волкогонов всячески стремится ввести доверчивых читателей в заблуждение абсолютно безосновательным утверждением о том, будто советским людям никогда не говорили, на какие деньги семья В.И. Ленина жила в эмиграции. Опять же вызывающе странная неосведомленность налицо! Часто в "Ленине" исследовательский материал заменяет нечто, весьма сильно напоминающее подглядывание в замочную скважину, подсчитывание чужих денег, заурядную сплетню. Многое перекликается, если не повторяется, с написанным Валентиновым. Последнему в заслугу поставлено то, будто он "на основе многолетних скрупулезных исследований придал земные черты лидеру русской революционной социал-демократии, осветил те грани и стороны портрета вождя, которые официальная историография предпочитала держать в полумраке загадочности, иррациональной святости" (1,96).

 Вчерашний политработник, озабоченный тем, как принизить всемирно известную личность, хотя бы съязвить, ставит Владимиру Ильичу в вину даже бережливость, умение учитывать расходы: "Ленин приучил себя считать деньги, о чем можно судить по сохранению им различных расписок, квитанций, подробных записей собственных расходов, включавших даже самые мелочи. Например, сохранились записи "личного бюджета" (так документы и именуются) с 3 июля 1901 года по 1 марта 1902 года. Здесь же расчеты расходов на тринадцати листах... В его переписке с родными, близкими знакомыми денежная тема присутствует очень часто. Гонорары в общей сложности составили очень незначительную, если не ничтожную, часть личного бюджета. Его литературные произведения почти никого не интересовали. Ленина содержали родные, партийные "инъекции", суммы, выделяемые от пожертвований "сочувствующих" состоятельных людей" (I, 103). Не поскупился здесь, как и во многих других случаях, Волкогонов на недоброжелательство, доходящее до коварства, до мимолетной оценки многих ленинских работ. Снова преднамеренно не проявлена забота об обосновании утверждений. В частности, на основании чего заявлено, якобы гонорары занимали только крохотную долю семейного бюджета? Как измерял Волкогонов степень интереса к ленинским работам?

 Временами тон антиленинца становится откровенно циничным. Это, в частности, проявилось в комментировании одного из ленинских писем периода первой мировой войны: "Почему столь драматический тон письма? Может быть, его так потрясла и напугала смерть матери, которая всю жизнь самозабвенно заботилась о нем? Ведь Ленин по-прежнему контролировал партийную кассу, которая хоть и поскудела, но не была пуста. До начала войны Н.К. Крупская получила наследство от своей тетки, умершей в Новочеркасске; Анна с Елизаровым и Мария продолжали эпизодически высылать деньги Ленину... Видимо, сказалась привычка революционера жить с "запасом прочности", определенным денежным резервом" (I, 112).

 Фактически Волкогонов отказал В.И. Ленину и его жене в праве отдыхать и лечиться.

 Подобный тон посчитал допустимым И. Бунич, со спокойной совестью написавший: "...Зарабатывать себе на жизнь он неумел — что и вызывало у него обострение шизофрении со сладкими видениями, принимавшими вид бронированных сейфов швейцарских банков". (Бунич И; Золото партии. СПБ, 1992. С. 5). Можно только посочувствовать человеку, способному писать то, в чем себе он не отдает никакого отчета. В той же тональности Бунич с язвительными комментариями перечислил несколько источников, из которых великий эмигрант получал средства для жизни и работы.

 Тот же вопрос затронул Н. Валентинов, который гораздо раньше Д. Волкогонова сделал такую заявку: "Ознакомившись, скажу без преувеличения, почти во всем, что писалось о Ленине, я убедился, что могу в дополнение сообщить то, что никто о нем не писал... я укажу наряд фактов, высказываний Ленина, о которых нигде не упоминается, а они мне кажутся важными для его биографии. Среди них есть мелочи, и их нужно знать, если хотеть иметь представление о живом, настоящем Ленине, весьма отличающемся от того, каким его изображают и ленинцы, и антиленинцы". (Валентинов Н. Встречи с Лениным. — Волга. 1990. № 10. С. 89). Этот же автор вспомнил о том, что в самом начале нынешнего века у него была враждебность к женевским меньшевикам и проявлялось желание защищать Ленина. Посмотрим, как осуществлял он это желание, когда дело касалось средств для жизни и работы последовательного революционера, как по его стопам в немалой степени следует бывший видный политработник Советской Армии, автор книги "Ленин".

Валентинов раньше Волкогонова высказал сходные мысли, когда свою книгу "Малознакомый Ленин" (не этим ли подсказано словосочетание "неизвестный Ленин"?) предварил вопросами: "Откуда шли нужные ему денежные средства? Приносил ли их литературный заработок или были иные, более существенные источники существования? На что жил Ленин со времени его возмужалости — до октября 1917 года...?". (Волга. 1992. № 1. С. 90). Через абзац повторил свой вопрос о денежных средствах В.И. Ленина. Отметил, что он, несомненно, законный, простой до крайности и казалось бы, на него можно было бы найти ясный ответ в бесчисленных советских биографиях Ленина. Именно этого-то, сетует автор, в них нет. Затем последовала подсказка для Волкогонова: "Ни в одной биографии об этом не говорят. Больше того — советские биографы настойчиво, сознательно вопрос этот избегают, отстраняют, извращают". (С. 91).

 Для опровержения собственных утверждений обоим авторам для начала было бы достаточно непредвзято посмотреть хотя бы один 55-й том ленинских сочинений. Обратимся к его некоторым материалам. В них общее — лишних средств не было, приходилось учитывать буквально каждую копейку, хотя иные авторы стараются дать этому ложное истолкование. Но от этого человеческие документы не перестают быть таковыми. Вот 5 октября 1893 года молодой юрист написал М.А.. Ульяновой: "Нынче первый раз в С.-Петербурге вел приходо-расходную книгу, чтобы посмотреть, сколько я в действительности проживаю. Оказалось, что за месяц с 28/VIII "по 27/IX израсходовал всего 54 руб. 30 коп., не считая платы за вещи (около 10 руб.) и расходов по одному судебному делу (тоже около 10 руб.), которое, может быть, буду вести. Правда, из этих 54 руб. часть расхода такова, который не каждый месяц повторится (калоши, платье, книги, счеты и т.п.), но и за вычетом его (16 руб.) все-таки получается расход чрезмерный — 38 руб. в месяц. Видимое дело, нерасчетливо жил: на одну конку, например, истратил в месяц 1 руб. 36 коп. Вероятно, пообживусь, меньше расходовать буду". (Т. 55. С. 2).

Впервые оказавшись за границей, как и в последующем, В.И. Ленин и его семья старались устроится недорого. Находившийся в шушенской ссылке революционер получал восемь рублей пособия, нуждался в дополнительных средствах. Надежду получить их давало то, что Владимир Ильич много работал, печатал свои работы. Это несколько улучшало материальное положение. Например, в конце мая 1897 года писал сестре А.И. Ульяновой-Елизаровой, что полученного гонорара хватит почти на год, а посланное еще за две статьи можно израсходовать на журналы и книги. Тогда в четырех номерах журнала "Новое Слово" были напечатаны отдельные части работы "К характеристике экономического романтизма".

Когда у В.И. Ленина появилась мысль об издании своих статей отдельной книгой, пришлось предусмотреть характер взаимоотношений с цензурой и финансовую сторону. В письме старшей сестре рассуждал и подсчитывал: "Для журнала пусть пойдут остальные статьи, присоединять которые к книге я считаю опасным (не пустят) и не совсем удобным (характер совсем иной). Статья о кустарях — вполне мирная, с обилием цифири. Что касается до финансовой стороны, то она, по-моему, гораздо проще цензурной. Полагая цену в 1 р. 50 к. и только 1000 экземпляров, можно считать 500 р. на издание, и столько же книгопродавцам и автору. 500 экземпляров окупят издание, и столько-то, наверное, продастся". (Т. 55. С. 70).

Зарабатывал В.И. Ленин как переводчик. Так, в Шушенском он получил первый том книги С. и Б. Вебб "Теория и практика английского тред-юнионизма". За несколько месяцев он перевел эту книгу и сделал ряд подстрочных примечаний к русскому переводу.

Уже в самом начале своей творческой деятельности В.И. Ленин зарекомендовал себя вдумчивым рецензентом. В одном из писем из сибирской ссылки сообщил о получении книги Р. Гвоздева "Кулачество-ростовщичество, его общественно-экономическое значение". Ленинская рецензия на нее была напечатана в третьем номере журнала "Начало" в 1899 году. Гонорар, разумеется, не оказался лишним.

В Шушенском был закончен капитальный труд "Развитие капитализма в России".

Пополнению семейного бюджета способствовали выступления с рефератами.

В январе 1911 года В.И. Ленин написал, что теперь у него нужды нет. Просил мать ничего ему не посылать, из пенсии не экономить: "Если будет плохо, я напишу откровенно, но теперь этого нет. Издателя найти не легко, но я буду искать еще и еще, — кроме того, я продолжаю получать то "жалованье", о котором говорил тебе в Стокгольме. Поэтому не беспокойся, пожалуйста". (Т. 55. С 319). Здесь Владимир Ильич упомянул о партийном "жаловании", которое он получал, когда у него не было никаких других источников существования.

Ленин зарабатывал честным трудом. Такой вывод "Известия" опубликовали 22 апреля 1991 года. А ровно через год, проявив непоследовательность, поместили статью Волкогонова с неаргументированными утверждениями и бездоказательными заявлениями. Здесь опять же чувствуется подражание Н. Валентинову, который не удержался от язвительных комментариев тогда, когда они были неуместны. Так и вспоминаются слова Вольтера: "Злым все служит предлогом". Ограничимся пока двумя примерами. Вот Валентинов написал, что недавно вступивший в литературу Ленин, побуждаемый самолюбием, желанием завоевать скорее известность, поспешил выступить в печати с каким-нибудь сборником своих произведений, будто над " Развитием капитализма в России" работал только ради удовольствия, а заработок не был нужен. Здесь же обрушил на Владимира Ильича серию упреков — в том, что часть гонорара получал книгами, что изучал иностранные языки, что о нем трогательно заботились родные. Другой пример относится к периоду первой российской революции. Валентинов признание ленинского трудолюбия сопроводил саркастическим выводом: "Ленин писал в 1906 — 1907 годах много статей во все большевистские газеты, составил ряд брошюр вроде "Победа кадетов и задачи рабочей партии", "Социал-демократия и выборы в Думу", "Роспуск Думы и задача пролетариата". Он не требовал за них гонорара. Зачем ему эта плата? Полученных им из партийного фонда денег более чем достаточно, чтобы обеспечить себе и Крупской существование в новых условиях". (Валентинов Н. Малознакомый Ленин. — Волга. 1992. № 2. С. 90).

 Многочисленные свидетельства удостоверяют: в разные периоды жизни В.И. Ленин и его семья испытывали материальные затруднения. Но что до этого Валентинову! Одну из глав книги "Малоизвестный Ленин" он озаглавил "Миф о жизни впроголодь". В рождении того, что он назвал легендой о бедной жизни Ильича, прежде всего обвинил большевика И.М. Владимирова, который встречался с В.И. Лениным в 1904 году в Женеве и в 1908 — 1909 годах в Париже. Далее, прямо не говоря об этом, попытался представить Владимира Ильича черствым до жестокости человеком: "Ленин не мог не знать о тяжелом положении иных своих партийных (фракционных) товарищей. Это было ему неприятно, но у него не было по этому поводу и больших мучений. Он считал, что спасти можно некоторых, но не всех". (Волга. 1992. № 1. С. 106). Для опровержения клеветнического утверждения можно привести десятки свидетельств, как, заботясь о своих боевых товарищах, В.И. Ленин делал все возможное, чтобы помочь им в трудном положении.

 Руководитель большевистской партии делился с другими, сам испытывая материальные затруднения, а порой нужду. "Деньжат у нас было в обрез", — так немногословно об этом упомянула Н.К. Крупская в воспоминаниях о В.И. Ленине. "На что мы все жили тогда, — написал Лядов, — было бы трудно ответить. В особенности на что жил Ильич с Надеждой Константиновной. Мы знали, что они здорово нуждались, питались кое-как. Надежда Константиновна писала книжки для детей, кажется, Ильич кое-что переводил. На заработанные таким образом гроши они жили, причем всегда решительно отказывались оба от какой-либо помощи". (Молодая гвардия. 1924. № 2 — 3. С. 48).

 Очень трудно пришлось В.И. Ленину и H.K. Крупской в годы первой мировой войны. Связь с Россией прервалась. Дальнейшее пребывание в Галиции стало бесполезным. Трудно получить разрешение на выезд за границу. Ко всему прибавилось то, что Ульяновы оказались без денег. Последний денежный перевод из России Владимиру Ильичу не выдали. Это, вероятно, последствия вмешательства коменданта поста жандармерии в Поронине. Поневоле приходилось экономить на всем, даже питаться в студенческих столовых. Объективному исследователю многое может сказать ленинское письмо большевику М.М. Харитонову, который с 1912 года жил в Швейцарии, был секретарем Цюрихской секции большевиков, делегатом на конференции заграничных большевистских секций в Берне. Оно датировано 27 января 1916 года. Это было время написания книги "Империализм, как высшая стадия капитализма". Потребовалось две-три недели работать в цюрихских библиотеках. Встал вопрос о том, удастся ли преодолеть финансовые затруднения. Поэтому Владимир Ильич спросил адресата, сколько можно получить за выступления с рефератами, помогут ли местные товарищи устроиться вдвоем в самой дешевой комнате, желательно в рабочей семье. Спросив о стоимости обеда в столовой Цюриха, в скобках заметил, что здесь платят 65 сантимов в студенческой. Был подсчитан расход на дорогу. Ответ пришел быстро. Поблагодарив за него в следующем письме, В.И. Ленин спросил, нельзя ли указать дешевый отель на время, пока не найдут комнату. Здесь же проявилось ленинское умение беречь деньги своих единомышленников. Попросил Харитонова все расходы учесть, чтобы потом их можно было полностью возместить.

 Практически все источники существования были перекрыты. Тем острее стал вопрос о заработке. "У нас скоро прекращаются все старые источники существования, — сообщила Надежда Константиновна Марине Ильиничне Ульяновой, — и вопрос о заработке встает довольно остро. Тут найти что-либо трудно. Обещали мне урок, но дело все как-то тянется, обещали переписку — тоже ни черта. Надо думать о литературном заработке. Не хочется мне, чтобы эта сторона дела падала целиком на Володю. Он итак много работает. Вопрос же о заработке его порядком беспокоит". (Т. 55. С. 454).

Империалистическая война продолжалась. Экономя на всем, продолжали искать заработок. С этой целью В.И. Ленин обращался к издателю Гранату, к А.М. Горькому, к родным. Так, М.Т. Елизарову В.И. Ленин вынужден был признаться: "Засяду писать что бы то ни было, ибо дороговизна дьявольская, жить стало чертовски трудно" (55,365). Это подтвердила и сестра Мария Ильинична: "Ильичу нужен был заработок, дороговизна в связи с империалистической войной нарастала с каждым днем, и как ни умел он ограничиваться лишь самым необходимым минимумом в своих потребностях, но одно время невозможность найти литературную работу и "пристроить" свои книги сказалась особенно остро". (Воспоминания о В.И. Ленине. Т. 1. М., 1968. С. 215).

Эти и другие свидетельства, оказывается, убедили не всех. В числе сомневающихся оказался Валентинов, написавший: "И так ли в действительности было тяжко материальное положение Ленина, что вынуждало его писать отчаянные письма: "Жить нечем". Нужно же дать на это ответ". (Волга. 1992. № 3. С. 107). Заявка сделана задиристая. На чем же она базируется? В качестве "аргументов" использованы содержащиеся в ленинских письмах упоминания о посещении театра, кино. Особый криминал Валентинов увидел в том, что в 1915 и 1916 годах супруги отдыхали.

 От всего этого оттолкнулся автор уже упоминавшейся статьи "Рейхсмарки для диктатуры пролетариата" А. Цыганов. Он свидетельством не в пользу лидера партии большевиков считает тот факт, что в конце 1914 года В.И. Ленин предложил издательству Гранат писать статьи для энциклопедического словаря. Особенно азарт разоблачителя охватывает автора статьи в "Аргументах и фактах", когда он, руководствуясь логикой фальсификатора, прерывает цитату из ленинского письма: "Я мог бы дать Вам взаймы, если была бы какая бы то ни было возможность достать здесь хоть сколько-нибудь денег...". В.И. Ленин с женой въехал в новую квартиру, а на лето они поехали в горы, где сняли комнату в отеле. Откуда, мол, деньги взялись. Ссылкой на документы, относящиеся к другому периоду, стремились убедить читателей, якобы верны версии о немецких миллионах и о причастности Ленина к шпионской деятельности в пользу Германии. При таком методическом подходе можно доказать все, что посчитают нужным фальсификаторы. Для установления истины давайте обратимся к тому ленинскому письму, из которого А. Цыганов привел часть фразы, сделав это клеветническим умыслом. Оно написано 28 сентября 1914 года, адресовано Я. С. Ганецкому. Воспроизведем ту его часть, которая имеет отношение к финансовым делам: "Дорогой друг! Только сегодня я получил Ваше письмо и все, что Вы переслали. Большое спасибо! Конечно, я мог бы дать Вам взаймы, если бы была какая бы то ни было возможность достать здесь хоть сколько-нибудь денег. К сожалению, нет никакой возможности. Виктор (сейчас он в Генуе, 30. IХ или 1.X едет на родину) твердо обещал мне прислать денег: я немедленно вышлю Вам, как только получу". (Т. 49. С. 7 — 8). Требуется пояснить, что Виктор — большевик В.А. Тихомиров. Фактически Цыганов явно сжульничал, не продолжив цитирование письма. Неэтичный подход ему понадобился, чтобы сфабриковать явно клеветнический вывод. Расчет сделал на то, что вряд ли читатели займутся проверкой буквальной и смысловой точности приведенной фразы. Понадеялся, что гладко сойдет подмена денежного перевода Тихомирова какой-то частью мифических немецких миллионов. Прием, следует предупредить, у антисоциалистов и антиленинцев довольно распространенный.

А теперь рассмотрим некоторые обстоятельства отдыха Владимира Ильича и Надежды Константиновны в два военных лета. Это Цыганов тоже увязывает с немецкими марками. После напряженнейшей работы супруги путешествовали на скудные средства. Б. Зазерский и А. Любарский в документальном повествовании отметили: "Чаще питаются всухомятку — сыром и яйцами, запивая ключевой водой.

 — Вы обедайте не с туристами, а с кучерами, шоферами, чернорабочими: там вдвоем дешевле и сытнее, — советует в одном из трактиров рабочий.

И они следуют его совету. "... Владимир Ильич, — свидетельствует Надежда Константиновна, — с особенным удовольствием шел обедать в застольную, ел там с особым аппетитом и усердно хвалил дешевый и сытный обед". (Зазерский Б., Любарский А. Ленин. Эмиграция и Россия. Документальное повествование. М., 1975. С. 126).

В конце марта 1915 года умерла Елизавета Васильевна — мать Н.К. Крупской. Пережитое горе обострило у Надежды Константиновны базедову болезнь. Врачи настойчиво советовали В.И. Ленину: надо повезти жену в горы. Всегда у них плохо обстояло с деньгами, а теперь оказалось особенно мало. По газетным объявлениям пришлось отыскать самый дешевый пансионат, окруженный лесами и высокими горами. Надо быть в большой мере нравственно ущербным человеком, чтобы по этому поводу не скупиться на неэтичные намеки и заурядные обывательские сплетни с явно обвинительным уклоном.

Есть и другие источники, доказательно свидетельствующие, что фальсификаторы разных мастей и оттенков, которым чужда правда о В.И. Ленине, неправы в своих безнравственных, безосновательных и неаргументированных утверждениях.

 

 

СТРЕМИЛСЯ ЛИ ЛЕНИН К ВЛАСТИ?

Бывают моменты, когда Волкогонов как будто готов смягчить удар. Вот написал: "Власть для Ленина — это диктатура, диктаторство, диктаторы. Но сам вождь не был диктатором в распространенном понимании слова... свою огромную власть Ленин осуществлял посредством гибкого механизма идеологических и организованных структур. Ленин предпочитал оставаться в тени диктаторства". Но намек на лавирование оказался далеким от изящного. Утверждение опять же не отличается оригинальностью. Снова повторяется сказанное другими. Такой проблемы, например, значительно раньше в своих книгах коснулся Валентинов. Он позволил себе до чрезмерности некорректное и не отвечающее действительности заявление: "... Ленин в качестве правителя был, так сказать, просвещенным абсолютным монархом...". (Валентинов Н.В. Наследники Ленина. М., 1991. С. 204).

Ему в "Ленине" вторит Волкогонов, повторивший уже процитированную фразу. Есть попытка провести аналогию: "История помнит множество диктаторов старого и нового времени. В их облике главный элемент — личная безграничная власть. Ленин также обладал такой властью, но он не был, подобно Сталину, безграничным диктатором" (I, 18).

Охарактеризовав интеллект вождя не только прагматичным, гибким, изощренным, но и злым, коварным, вчерашний ленинец дал пояснение: "При своей революционной радикальности ум Ленина был в немалой степени и имперским. Здесь нет противоречия, а есть ярко выраженный ленинский прагматизм, нацеленный на главный предмет своих устремлений: власть, власть, власть" (I, 30). Так начинается подготовка к переходу на обвинительный тон. Далее магическое слово повторяется в разных вариациях и сочетаниях. Вот несколько выписок без каких-либо пояснений: "Власть для Ленина была целью и средством решения всех его утопических предначертаний" (I, 82), "Ленин "открыл" марксизм как символ и Библию освобождения людей от эксплуатации человека человеком и преклонения перед социальной справедливостью. Однако еще в самом начале, когда молодой Ульянов рассматривал лежащий в туманной дымке целый континент марксизма, он больше думал о власти на этом материке, чем о свободе от нее" (I, 83).

Имея под рукой тысячи неопубликованных документов, Волкогонов разменивается на мелочи и стремление к власти готов усмотреть даже в ленинской заботе о людях: "Многие из этих записок характеризуют Ленина как родоначальника будущих всесильных партократов, отождествлявших себя с абсолютной властью, считавших собственные потребности государственными" (II, 35). Поистине в огороде бузина, а в Киеве дядька.

Через десятки и сотни страниц Волкогонов снова внушает читателям ничем не обоснованные утверждения: "Все же я бы выделил главное в уме этого человека: идея силы и воля к власти. Революция была главным средством достижения власти, которая могла быть только диктатурой" (II, 251). Здесь есть повод поспорить по теоретическим вопросам о характере власти после победы социалистической революции.

Ссылаясь на других авторов, автор двухтомника увидел фанатичную заряженность Ленина на захват и удержание власти без учета конкретной исторической обстановки. Владевшую Лениным 24 часа в сутки страсть выразил единственным словом: власть.

В книге "Встречи с Лениным" Валентинов сумел совершить довольно сложный кульбит, чтобы обвинения Владимира Ильича во властолюбии обернуть против него же:"... постоянные указания, что Ленин — Собакевич; полон самомнения, нетерпимости, властолюбив, прямолинеен, неуживчив, бестактен, грозили объяснить партийную борьбу столкновением на личной почве, что было на руку Ленину, доказавшему, что нет никаких принципиальных разногласий, а только обиды; уязвленное самолюбие партийных генералов". (Ж. "Волга". 1990. № 11. С. 106).

Целое десятилетие раздумывая над сорока томами четвертого издания сочинений В.И. Ленина, видя разлад написанного с действительностью, много взволнованных слов написал и подчас излишне категоричных выводов сделал в статье "Революция! Революция! Революция!" Владимир Тендряков. Из-за игнорирования требований принципа конкретности истины ему показалось, что вместо бичевания отступников и сокрушения Сталина первый глава Советского правительства начал-де опровергать самого себя. Писатель непосредственно обратился к Владимиру Ильичу: "Уж коль признал классовую борьбу, признай рано или поздно необходимость диктаторства личности, вернись обратно к идее монаршьей власти. Деться некуда". ("Октябрь". 1990. № 9. С. 16). Как легко заметить, это эмоциональное обращение совпадает с написанным Валентиновым в "Наследниках Ленина". Только В. Тендряков куда категоричнее: "Все общество состоит из разномасштабных диктаторов". (С. 40), "И кто, как не Ленин, сделал все возможное и невозможное, чтоб диктаторская, ничем не ограниченная власть попала к государственным чиновникам...". (С. 43). Есть заслуживающий порицания момент, позже в какой-то мере повторенный Солженицыным: "Похоже, что смерть пришла вовремя к этому человеку". (С. 54).

О соблазне власти у В.И. Ленина, который якобы без увлечения не мог говорить о захвате власти, в одной из публицистических работ начала двадцатых годов написал Куприн.

В ряде случаев с этим утверждением близко совпадает мнение Волкогонова. Вот он сообщает: "Чтобы заполучить Власть, главную цель партии, ей нужна была революция. Этому кровавому божеству молились все революционеры. Особенно — Ленин" (I, 121). В другом случае с позиции возможности оказывать определяющее воздействие на деятельность, поведение миллионов людей с помощью каких-либо средств рассматривается характер взаимоотношений двух партийных фракций. Рассказ об одном из эпизодов заканчивается ехидным вопросом: "Взаимная неприязнь оказалась выше революции, которую вроде так желали и большевики и меньшевики. Или больше революции им была нужна власть?" (I, 122). Дальше — больше. И вот не задумывающийся над своими словами автор приписывает В.И. Ленину воспевание террора во имя власти, возможность победы социалистической революции первоначально в немногих или даже в одной стране упрощенно сводит только к захвату власти, обедняет ленинскую теорию: "Власть, власть, власть — превыше всего! Вот лейтмотив ленинской теории социалистической революции" (I, 129). Так мимоходом принижается Ленин-теоретик.

Опять же будто между прочим темная тень набрасывается сразу на Октябрьскую революцию, всю партию и В.И. Ленина: "Выводя сотни тысяч людей на улицы, большевики надеялись таким образом приблизиться к власти, а затем и завладеть ею. Циничный прагматизм: власть любой ценой, неразборчивость в средствах уже тогда не могли не броситься в глаза проницательному наблюдателю" (I, 255). Разумеется, Волкогонов не мог быть в числе непосредственных наблюдателей. Но он мог оказаться среди проницательных исследователей всего происходившего при совершении Великой Октябрьской социалистической революции. Мог быть, но не стал. Конъюнктурные соображения у него стали гораздо важнее объективности уважающего себя ученого. Примеров подобного предпочтения в двухтомнике — множество. При этом автора не смущает то, что он опускается до мелких уколов. Солидно ли это для члена-корреспондента академии? Взять хотя бы для иллюстрации показ момента после победы Октября: "Самая вожделенная мечта Ленина — власть — в его руках. С ее помощью он будет пытаться реализовать те книжные схемы, которые он создал, опираясь на "первоисточники марксизма" (I, 293). Вот так с лихого наскока марксизму досталось и от творческого ленинизма ничего не осталось. Но ни обоснования, ни анализа от ниспровергателя революционной теории не ждите: он реализует нынешние антиленинские схемы, навеянные власть и имущество имеющими.

 Не зная усталости, не боясь надоесть читателям своей назойливостью, Волкогонов в разных частях последней книги в разных сочетаниях повторяет слово "власть". При этом даже обнаружил некий ленинский клан.

Так, Волкогонов подает свой голос в общем хоре обвиняющих большевиков, В.И. Ленина в сладовластии.

В статье "Трансформация человеческого сознания (От мегамашины тоталитаризма к демократическому обществу)" Д.В. Ольшанский написал: "Выдвинув в качестве главного вопрос о власти, большевики тем самым предрешили проблему в пользу структур и, естественно, за счет людей". ("Политические исследования". 1991. № 3. С. 55). Трудно понять логику автора, когда он делает исключение только для большевиков. Неловко повторять общеизвестное положение о том, что вопрос о власти — основной во всех социальных революциях. Нельзя согласиться с утверждением, будто решать важнейший вопрос за счет людей было естественным делом.

Всепланетный размах своим измышлениям придал А. Авторханов. Взять хотя бы такое: "Однако Ленин боролся против царской империи не потому, что она империя, а потому, что она — царская. Он был за мировую советскую империю. Это прямо записано рукой Ленина в преамбуле "Конституции СССР" 1924 года, где сказано: "Новое советское государство... является решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Советскую Социалистическую Республику". (Авторханов А. Империя Кремля. Советский тип колониализма. Вильнюс, 1990. С. 9). Источник цитаты автор не указал, так что проверить ее точность проблематично. Определенно можно сказать, что сторонником империи ни на одной шестой части суши, ни на всем земном шаре В.И. Ленин не был. Так что процитированное положение — плод фантазий Авторханова. Цель — оправдать правильность мысли, заключенной в названии книги. Походя советскую литературу по теории и истории национального вопроса назвал богатой, но чисто пропагандистской. Преуменьшая роль руководителя большевиков, больше акцентировал внимание на вкладе Г.В. Плеханова и Л. Мартова. Попытался черной краской перечеркнуть громадный ленинский вклад в разработку и осуществление национального вопроса. Решил все это вместить в одну фразу, соединив с обвинением в стремлении к власти: "Заслуги Ленина в данном вопросе лежат в другой плоскости — в антинациональной интерпретации права народов на самоопределение и в мастерском использовании национального вопроса в стратегических целях на путях к власти". (С. 11). Расшифровки, комментариев никаких не дано. Раз так написано, значит, верно. Так уж заведено у нападающих на последовательного революционера. Слишком категоричны и те утверждения, которые сформулированы при игнорировании широко известных исторических фактов.

Автор приписал В.И. Ленину использование изощренного приема макиавилиста: добиться, чтобы русские выступали за самоопределение народов, а нерусские — за присоединение к России. Чуть позже продемонстрировано умение навешивания привлекательного ярлыка сочетать с реверансом в сторону большевистского лидера: "Больше великодержавник, чем все русские цари, вместе взятые, и больше империалист, чем любой император в истории, Ленин, однако, не был русским шовинистом". (С. 14). Предложил читателям на веру принять обвинения в том, что Ленин якобы на деле отвергал самодержавие, поскольку оно противоречило тому тоталитарному строю, который он стремился создать в России от имени марксизма и под названием: социализм. В том же тоне оповестил, что большевистская форма правления в любой форме — диктатура одного имперского центра. До цинизма бестактен и полностью противоречит истине тезис о том, что при такой воле к власти Ленин себя на службу народу не поставил. И такая клевета возведена на человека, чья жизнь без остатка отдана людям труда! И его же при малейшем поводе обвиняет в завоевании, захвате империи! И этот автор лицемерно возмущается: "Замечу, что, фальсифицируя Ленина, новые лидеры часто ссылаются на Ленина, но точно не указывают, когда и где Ленин высказал ту или иную приписываемую ему мысль". (С. 220). Не относится ли это в первую очередь к самому Авторханову?

В который уже раз можно только сожалеть по поводу того, что от безосновательных утверждений не удержались при подготовке издания, задуманного как историческое: "Можно утверждать, что Ленин всю свою сознательную жизнь вел борьбу и, начиная примерно с 1903 года, — борьбу за власть. Сначала за власть большевиков-ленинцев в РСДРП, затем за монопольную власть в РСДРП (б). — РКП (б), а (соответственно) последней в стране и в международном коммунистическом и рабочем движении". (Наше Отечество. Ч. II. М., 1991. С. 5). Вывод опять же ни на чем не базируется. В том же тоне и вопреки исторической реальности В.И. Ленину приписано стремление совершить мировую революцию под своим непосредственным руководством и сохранить за собой лидерство в Интернационале. После этого проводится мысль, будто у В.И. Ленина была возможность выбирать между российской и германской революциями, отдавать предпочтение той или иной. Уже в который раз читателям навязывается тезис в такой форме, что они должны принимать его без каких-либо сомнений в правильности. Есть отдаленное сходство с тем, как верующим преподносят положения религиозных вероучений.

Такое же обвинение в свойственной ему разоблачительной, но бездоказательной манере поддерживает Волкогонов: "С помощью Коминтерна, созданного в марте 1919 года в Москве и ставшего фактически международной секцией РКП, Ленин настойчиво пытался инициировать революционные процессы повсюду, где только это было возможно" (I, 14). Угодник "демократическим" властям совсем запамятовал марксистское положение о том, что революции не совершаются по заказу.

Некорректен Волкогонов и тогда, когда дело защиты завоеваний социалистической революции сводит только к удержанию власти любой ценой, в том числе одним человеком. При этом не скупится на бездоказательные слова, вдалбливает в читательскую память одни и те же словосочетания: "Для Ленина главным было сохранить власть, а значит, как говорил вождь, и сохранить "революционные завоевания". Он был готов к утрате Петрограда и даже Москвы, лишь бы сохранить власть" (1,332). "Надо сражаться за мир, а также за власть, за себя" (I, 336), "Ленин готов, повторю еще раз, на все, чтобы сохранить власть" (I, 339). Порой получается двусмыслица. Так, довольно трудно понять, имел Волкогонов в виду руководителей Советского государства или в октябре 1993 года расстрелявших Дом Советов, когда писал: "Неумные, но амбициозные руководители во имя спасения власти жертвовали всем" (I, 334). Трудно понять, кто больше заворожен магией власти, у кого сильнее готовность пойти на унижение национального достоинства великого народа. Лицемерием переполнен вздох перевертыша: "Мысленно возвращаясь в прошлое, становится страшно за отечество. Оно было полностью во власти людей, для которых нужна была власть, только власть... В мыслях — ни слова о людях, о народе, о судьбах России. Только о власти" (II, 259).

Не у одного Волкогонова встречаются бездоказательные выводы, которые, что называется, бьют наповал. Подтверждения в периодике много. Вот, ударяя, сразу же умудряются противоположное направление придать пролетарской революции, ставят своеобразный рекорд бездоказательности при императивном навязывании собственного явно тенденциозного мнения. К примеру, А. Ларионов оповестил, что он уже никогда не будет любить его слепо-романтической любовью. Он, мол, узнал, что Ленин своей революцией целился Ларионову и его единомышленникам в сердце. Он, дескать, хотел властвовать не по закону, а по правилам слепых чувств, уничтожая все, что пробуждает в человеке человеческое. Такая ужасная картина представлена. В данном случае, по всей вероятности, делается попытка из людской памяти удалить поэтическую строчку о самом человечном человеке. Надеются, что люди будут представлять себе властелина восточного типа с необузданными эмоциями. Все годится, лишь бы бросить комок грязи на ленинский образ. Злопыхателей раздражают продолжающие уважать борца за справедливость. Тот же Ларионов с неудовольствием написал: "Верные выученики Ленина по каждому торжественному случаю носят венки к Мавзолею, вместо того, чтобы давно и навсегда с ним распроститься, освободив народ от тяжких оков кровавого ленинского духа. Но сатана не побежден. Он властвует еще всесильно". ("Слово". 1991. № 11. С. 77). Явно нарушены даже элементарные нормы полемизирования. Тем не менее, что особенно удивило, автор этого журнала сразу пообещал быть терпеливым, не поддаваться общему психозу, вникать в каждое ленинское проявление, в каждый поступок, проверяя его не партийной нравственностью и моралью, а человеческим достоинством самого народа. Последнее разве не предусматривает соблюдение элементарного такта, соблюдение чувства меры даже при злобствовании?

В числе обвинителей оказался К. Михайлов, который в шестнадцатом номере "Собеседника" за 1990 год опубликовал пространные субъективные заметки "Императив". Не захотел учесть того, что нынешняя молодежь, вовлеченная в активную политическую жизнь, в своем подавляющем большинстве В.И. Ленина знает не очень-то хорошо и готова повторять про него любые небылицы. Михайлов увеличил число таких небылиц, хотя и признал, что имя В.И. Ленина навсегда вписано в историю России, что к нему не может не почувствовать уважения, граничащего с изумлением, даже убежденный антикоммунист.

На мой взгляд, ошибка Михайлова свелась не только к тому, что по примеру Солоухина нанизал вырванные из исторического контекста усеченные, подогнанные под собственную схему цитаты. Не очень-то скромно он взялся перед многомиллионной молодежной аудиторией судить Владимира Ильича. Чувствуется поверхностность подхода, проявляется безосновательность скороспелых выводов при недостаточном знании даже широко известных фактов истории нашего государства. Если бы автор "Императива" непредвзято, с элементарной научной добросовестностью просмотрел тома ленинской деловой переписки, то, возможно, отказался бы от утверждения, будто власть В.И. Ленина как главы государства диктатуры пролетариата практически была не стеснена законом. Снова упоминание о красном терроре при полном забвении белого. Почему-то словосочетание "диктатура пролетариата" берется в кавычки, введен термин "государство Ленина". Как-то все это несерьезно, если даже есть оговорка, что данная статья не претендует на исчерпывающий разбор ленинских взглядов. Остается досадовать, что образ великого человека представлен молодежи совсем не таким, каким он был в действительности.

Названные авторы далеки от истины. Они не посчитались с тем, что даже противники Ленина не обвиняли его в чрезмерном честолюбии и в стремлении к личной власти. Например, Бердяев, которому личность Ленина была антипатична, признавал, что Владимир Ильич был "бескорыстный человек, абсолютно преданный идее, он даже не был особенно честолюбивым и властолюбивым человеком, он мало думал о себе". (Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 97).

Последовательный марксист, интеллектуальный руководитель своего времени и как личность В.И. Ленин был безусловным противником любого единовластия, любого диктата в политике со стороны кого бы то ни было. "... Ленин был совершенно чужд низких побуждений, личных амбиций", — признавал Валентинов. (Валентинов Н. Малознакомый Ленин. — Ж. "Волга". 1992. № 1. С. 86). Р.И. Хасбулатов так определенно высказал свое мнение: "... то, что говорили его соратники и как они говорили, только подчеркивает чисто человеческое, чисто личное отношение Ленина к самому себе. Полное отсутствие вождистского фактора, типичный европейский цивилизованный демократизм, ни грамма "азиатского величия", от которого порой не могут избавиться наши руководители разных рангов". (Хасбулатов Р.И. "Бюрократия тоже наш враг...". Социализм и бюрократия. М., 1989. С. 274).

При обвинении во властолюбии Волкогонов друг от друга не отделяет партию от Ленина, снова ничего не поясняя, не комментируя, но на всякий случай прибегая к оговорке: "О Ленине невозможно говорить вне главного детища вождя — его партии. Без нее он просто не был тем Лениным, которого мы пытаемся постичь сегодня. Может быть, в ленинизме идея мошной революционной организации является центральной. Во всяком случае, "заслуги" Ленина в ее формировании однозначны и бесспорны" (I, 14). Здесь же партию назвал ленинским орденом. Очень спорное утверждение!

В двухтомнике, как и в ряде других изданий, Ленин обвиняется в происшедшем после его кончины. Лидирует тут Волкогонов с его бездоказательными утверждениями: "Диктатура пролетариата при Ленине была трансформирована в диктатуру партии. Сталин осуществил эволюцию дальше: диктатура партии вылилась в диктатуру одного вождя" (II, 108).

Здесь Волкогонов продолжает повторять утверждения, высказанные в двухтомнике "Троцкий".

Н. Петраков увидел такую взаимосвязь: "Ленин еще что-то пытался говорить о сознательном труде, о труде без расчета на вознаграждение, о коммунистических субботниках, но это были привычные ходы профессионального политика. Он отлично понимал, что такого рода призывы к коммунистической сознательности — не что иное, как дымовая завеса, скрывающая необходимость жестокого принуждения. В период коллективизации и индустриализации Сталин применял разветвленную систему принуждения, включавшую ограничения миграции рабочей силы на территории страны, уголовные наказания за опоздания и самовольный уход с работы, категорический запрет забастовок. В этой своей деятельности он был лишь учеником Ленина и Троцкого...". ("Свободная мысль". 1992. №13. С. 42).

Сам В.И. Ленин категорически возражал против попыток приписать ему единовластие, всевластие. Волкогонову должен быть известен факт, когда А.А.Иоффе прислал В.И. Ленину полное упреков письмо, в котором пытался отождествлять Владимира Ильича с Центральным Комитетом партии. В.И. Ленин категорически возразил против этого. "... Вы ошибаетесь, повторяя (неоднократно), что "Цека — это я", — утверждает он. — Это можно писать только в состоянии большого нервного раздражения и переутомления. Старый Цека (1919 — 1920) побил меня по одному из гигантски важных вопросов, что Вы знаете из дискуссии. По вопросам организационным и персональным несть числа случаям, когда я бывал в меньшинстве. Вы сами видели примеры тому много раз, когда были членом ЦК. Зачем же так нервничать, что писать совершенно невозможную фразу, будто Цека — это я". (Т. 52. С. 100).

Истина требует отметить, что у В.И. Ленина были веские основания для такого ответа. Действительно, как свидетельствуют многочисленные архивные документы, которые были использованы при подготовке нескольких томов биографической хроники В.И.Ленина, в Совете Народных Комиссаров, в Совете Труда и Обороны, в Центральном Комитете партии осуществлялись принципы коллективного руководства. Исследователи ленинской деятельности отмечают, что любой вопрос подвергался обсуждению, разгорались горячие споры, критиковались позиции и предложения всех, включая Ленина. Если сказать коротко, в руководстве партией и страной наблюдалось то, что сегодня принято называть плюрализмом мнений. Соответственно и при голосовании одни высказывались "за", другие — "против" того или иного решения. Несмотря на огромный ленинский авторитет, его позиции нередко оспаривались, а в ряде случаев не были поддержаны большинством ЦК партии. Так, к примеру, было в начале обсуждения вопроса о Брестском мире. А вот другой пример. На заседании военной секции VIII съезда партии 21 марта 1919 года два делегата в резкой и нелицеприятной форме выступили против ленинских предложений, обвинили в незнании военного вопроса. Подобные факты по-своему истолковал Валентинов в книге "Малознакомый Ленин", утверждая, что Владимир Ильич "почитался непогрешимым папой партии. Но в конце 1907 и 1908 годов он оказался в роли вождя разбитой революции, в которой наиболее пострадавшими были именно идеи и пути, провозглашенные Лениным. Вера в его руководство, его непогрешимость несколько пошатнулась. Вместе с этим в его авторитарную по духу партию ворвался совершенно ей чуждый, несвойственный дух критики вождя, разбор его ошибок". ("Волга". 1992. № 2. С; 94).

Примечательно, что оппоненты не преследовались за критику. По этому поводу В. Тендряков написал: "... вспомним, что он, стоя во главе правительства, добивался проведения своих взглядов только через ожесточенную полемику с теми, кто делил с ним власть, порой даже оставался в одиночестве. И голов рубить не пытался, и в тюрьму за несогласие не бросал!". (Тендряков Владимир. Революция! Революция! Революция! — Октябрь. 1990. № 9. С. 17). Многие из оппонентов, в том числе Н.И. Бухарин, А.М. Горький, А.В. Луначарский, продолжали оставаться близкими товарищами В.И. Ленина.

Отмечая необоснованность обвинений В.И. Ленина в диктаторских поползновениях, ученые в то же время отмечают, что его влияние на руководство партией и страной было чрезвычайно большим. Достаточно для иллюстрации вспомнить, что именно В.И. Ленин в апреле 1917 года обосновал курс на социалистическую революцию, сыграл решающую роль в подготовке и проведении Октябрьского вооруженного восстания, в заключении Брестского мира, в переходе страны к новой экономической политике.

К сожалению, нередки обвинения В.И. Ленина в волюнтаризме и авантюризме. Мне кажется, что для доказательства всей фальши попыток изображать В.И. Ленина революционером-волюнтаристом достаточно его следующего положения: "Бросить один только авангард в решительный бой, пока весь класс, пока широкие массы не заняли позиции либо прямой поддержки авангарда, либо, по крайней мере, благожелательного нейтралитета по отношению к нему и полной неспособности поддерживать его противника, было бы не только глупостью, но и преступлением. А для того, чтобы действительно весь класс, чтобы действительно широкие массы трудящихся и угнетенных капиталом дошли до такой позиции, для этого одной пропаганды, одной агитации мало. Для этого нужен собственный политический опыт этих масс. Таков — основной закон всех великих революций, подтвержденный теперь с поразительной силой и рельефностью не только Россией, но и Германией". (Т. 41. С. 77 — 78).

Важным является и такое обстоятельство. Ленинский анализ зрелости капиталистической системы для социалистической революции опровергает домыслы критиков ленинизма о "волюнтаризме" В.И. Ленина. К исследованию объективных предпосылок перехода от капитализму к социализму подлинный революционер подходил со строго научных позиций. В соответствии с принципами марксистской теории он учил, "что революцию нельзя сделать", что революции вырастают из объективно (независимо от воли партии и классов) назревших кризисов и переломов истории...". (Т. 26. С. 246). Опираясь на принципы марксистской теории, В.И. Ленин доказал практическую неизбежность социалистической революции в эпоху империализма. Революция возникает не случайно, а как закономерный результат движения внутренне присущих противоречий монополистического капитализма.

Приведу еще такой пример, подтверждающий, что В.И. Ленин был противником единовластия: "Большинство принципиальных вопросов обсуждалось коллегиально, в ЦК партии, в Совнаркоме, в Совете Рабочей и Крестьянской Обороны, образованном 30 ноября 1918 года ВЦИК и переименованном потом в Совет Труда и Обороны (СТО)". (Аралов С.И. Ленин вел нас к победе. М., 1989. С. 26).

Чутко прислушивался В.И. Ленин к мнению трудящихся, которое высказывалось в многочисленных письмах. В них, случалось, высказывались серьезные предубеждения. 24 декабря 1918 года это сделал житель Воронежа П.П. Шевцов: "Глубокоуважаемый Владимир Ильич! Революционной пережеванной фразой, революционной позой и поистине "контрреволюционным расстрелом" (смертной казнью, как-никак уничтоженной Керенским), душением капиталистов, а не капитала, неравномерными правами самих категорий пролетариата, грубым произволом "ответственных" ("осточертевших"), войною, все-таки продолжающейся, холодом и голодом и такою мелочью, как офицерскими шпорами ("все-таки по-офицерски, только что как на корове седло"), революция толкается в бездну.

На кого падет вина? Кто с пьедестала вождя и пророка низвергнется с позором и бесчестьем?". ("Новый мир". 1992. № 6. С. 219).

А вот что из Петрограда написал С. Савченко: "Без прочной нравственной основы, среди шума и разгоревшихся страстей революционной борьбы окончательно забывается и заглушается в человеке все, что отличает его от животного. Человек превращается в зверя и своим поведением не только не способствует торжеству авторитета идеи и не создает для нее привлекательного обаяния, а напротив — губит и профанирует ее и часто даже превращает ее в способ для достижения эгоистических целей и удовлетворения своих низменных инстинктов. Человек теряет всякое понятие о том, что в борьбе за счастье человечества он должен проявлять всю силу своей нравственной природы и красотой своего поведения увлечь за собой широкие массы...

Нужен свет научных истин, нужна нравственная проповедь. Нужно выявить в людях человеческую их природу — разум, совесть и волю...

Я обращаюсь к Вам как к человеку с большой политической прозорливостью и чуткостью и льщу себя надеждой найти отклик на свой чистосердечный порыв". ("Новый мир". 1992. № 6. С. 229).

Цивилизованно реагировал В.И. Ленин на критические замечания по поводу своих работ. Ограничусь одним примером. К. Радек вспоминал, что когда он "просматривал сочинения Владимира Ильича в 1910 г. и зачеркивал некоторые вещи, Ленин говорил: глупости вычеркивайте". (Цит. по: Роговин В.З. У истоков сталинизма. — "Научный коммунизм". 1989. № 7. С. 77).

Случалось, что не очень почтительно относилась к В.И. Ленину цензура. Так, ленинская статья "Ответ на запрос крестьянина" в царицынской газете "Борьба" была подвергнута военной цензуре и опубликована с купюрами.

При чтении материалов, в которых чернятся имя и дело В.И. Ленина, бросается в глаза, что "кое-кто гласность истолковывает в том смысле, что можно говорить все, что бог на душу положит, не заботясь о серьезных аргументах и доказательствах. К развитию науки, установлению истины такая практика никакого отношения не имеет. Скорее, это новый, а точнее, даже подновленный старый пример фальсификации жизни и деятельности Ленина, основанный на лености мысли, нежелание познать подлинные исторические факты, на стремлении выдать желаемое за действительное". (Ленин, о котором спорят сегодня. М., 1991. С. 159).

Мог ли Ленин при желании установить свою неограниченную власть, как это сделал впоследствии Сталин? Вероятнее всего, мог бы. Для этого в стране имелось более чем достаточно объективных и субъективных предпосылок. Кроме того, авторитет В.И. Ленина, его огромная популярность в партии и массах, черты характера безусловно способствовали бы тому, что установление единовластия Ленина не потребовало бы ни тех репрессий, ни тех огромных жертв, которые несколько позже имели место в процессе установления авторитарного режима Сталина Однако В.И. Ленин не только не стремился к узурпации власти, но, наоборот, стал важнейшим препятствием на пути к авторитаризму, который был противен его естеству политика и цивилизованного человека.

На несколько важных моментов обратил внимание Ю.А. Красин: "Логически правильно, что главным критерием перехода к социалистическим преобразованиям является завоевание власти рабочим классом. Нет власти социалистического типа — значит, нет и социалистических преобразований; есть такая власть — значит, есть и социалистические преобразования. Однако логика революции — это диалектическая логика сложного и противоречивого процесса. В ней должна учитываться диалектика становления новой власти через переходные ступени, которая нашла свое выражение в ленинской идее революционно-демократического государства переходного периода.

Эта идея не раз была предметом теоретических дискуссий на конгрессах Коминтерна. Не всегда диалектический характер ленинского подхода оценивался должным образом. Так, на V конгрессе Коминтерна рабоче-крестьянское правительство было приравнено к диктатуре пролетариата. Тем самым перечеркивалась сама мысль о переходном типе власти. Однако в дискуссии на конгрессе высказывались разные точки зрения. Были откровенно сектантские. А. Бордига требовал, например, саму фразу "рабочее правительство" "похоронить". Зиновьев же называл рабоче-крестьянское правительство "псевдонимом" диктатуры пролетариата, не больше".

Но были и такие высказывания, в которых высказывалась ленинская идея переходного типа революционной власти". (Красин Ю.А. Ленин и проблемы социальной революции современности. М., 1987. С. 283 — 284).

В своих воспоминаниях А.В. Луначарский написал, что В.И. Ленин жил жизнью человечества, прежде всего жизнью угнетенных масс и еще непосредственнее — жизнью передового и сознательного пролетариата. Вот такою цепью был он связан с человечеством и чувствовал себя и свою борьбу на лоне человечества делом совершенно естественным, целиком наполняющим его жизнь.

Этого не хотят учитывать многие, недоброжелательно относящиеся к В.И. Ленину. Зачастую они не принимают во внимание, что Владимир Ильич руководствовался принципом конкретности истины. В их числе — Ю. Гаврилов, в одиннадцатом номере "Огонька" за 1990 год опубликовавший статью "Воля народа? Почему не состоялось Учредительное собрание". Он чуть ли не механически нанизал цитаты, проигнорировал то обстоятельство, что каждая из работ написана в изменившейся обстановке, забывая о необходимости диалектического подхода к рассмотрению проблемы. На такой непрочной основе сделан вывод о политическом маневрировании В.И. Ленина, который якобы делал выбор и между гражданским миром и гражданской войной, между демократией и диктатурой. В 1989 году в двух последних номерах журнала "Октябрь" Ю. Буртин опубликовал статью "Ахиллесова пята исторической теории Маркса". Развивая тезис о том, что в концепции коммунизма К. Маркса, Ф. Энгельса и В.И. Ленина тема демократии не имеет самостоятельного значения, Буртин как бы забывает о громадной роли газет в борьбе. Поэтому и появляются "своеобразные" логические рассуждения о том, имели ли большевики право закрывать периодические издания политических противников. Требуется привести довольно пространную цитату: "... те "изъятия из свободы", которые Маркс и Ленин считали естественными и необходимыми в условиях диктатуры пролетариата "по отношению к угнетателям, эксплуататорам, капиталистам", невозможно локализовать только на них. Простой пример: революционное правительство закрывает буржуазную газету (допустим, кадетскую "Речь"), агитирующую против социалистической революции. Это удар по буржуазии? Несомненно. Но разве не приходится он и по тем читателям этой газеты, которые отнюдь не являются ни помещиками, ни капиталистами, по той, например, демократической интеллигенции, которая, читая и "Речь", и "Правду'', стремилась получить более полную информацию и, сопоставляя разные точки зрения, вырабатывать самостоятельный взгляд на жизнь? Разве не сужаются тем самым и ее демократические права и возможности?". ("Октябрь". 1989. № 12. С. 5 — 6). Сужаются, разумеется. Но не будем забывать, что каждая газета имеет свою определяющую массу читателей определенной политической направленности, отстаивающей свои классовые интересы. Нелишне было бы сравнить, кто больше терял: демократическая интеллигенция из-за закрытия "Речи" или же трудящиеся, против которых выступления "Речи" организовывали новых врагов, вызывали дополнительные потери?

Вслед за рассуждениями Ю. Буртина о том, что К. Маркс и Ф. Энгельс, а затем В.И. Ленин трагически недооценили демократию в общезначимом, общеисторическом качестве, последовал пессимистический вывод: "... проблематичным сегодня представляется сам коммунизм как таковой, даже в качестве более чем отдаленной перспективы и вне зависимости от способа его достижения". ("Октябрь". 1989. № 12. С. 20).

Хочется напомнить оппонентам слова американского публициста Джерома Девиса: "Взирая на пройденный Лениным путь, вдумываясь в его произведения, я все более, и более убеждаюсь в том, что Ленин был величайшим вождем, которого когда-либо имела Россия. История его времени еще будет написана. Ленин остается в сознании людей как самый искренний и наиболее прозорливый вождь, оказавший самое могучее влияние на русский народ.

Мне приходилось встречаться с такими американскими капиталистами, которые с явной враждебностью относятся к созданной Лениным власти, но и они говорили мне, что Ленин был великим революционным вождем". (Воспоминания писателей о В.И. Ленине. М., 1990. С. 283 — 284).

А теперь вот Волкогонов искажает историю ленинского времени, позволяет себе слово "вождь" брать в кавычки. Свое рвение проявляют доморощенные фальсификаторы другого ранга. Теперь они получили подкрепление в виде двухтомника. Его автор считает, что не нужно быть тактичным, щепетильным, чутким к памяти об умершем. Поэтому позволил себе искать "жареное" в записках профессора-невропатолога В. Крамера. На одной странице дважды повторяется мысль, что болезнь сосудов головного мозга очень тесно связана с психическими заболеваниями. Предполагая, что мы никогда доподлинно не узнаем, в какой степени болезни наложила свой отпечаток на ленинские решения, Волкогонов и здесь нашел увязку с утверждением, будто бы вождь Октября стремился к власти: "Власть — огромная, бесконтрольная, необъятная — усугубила болезненно-патологические проявления в психике Ленина" (II, 327). Сплетней отдает фраза: "Ленин болен, но совершенно нет серьезного "позыва", чтобы снять с себя бремя власти, освободиться от нее, выйти в отставку, — нет, власть для него — высший смысл его жизни" (II, 329). На следующей странице дважды повторено утверждение, будто власть — высший смысл ленинской жизни. Жестокий и безнравственный Волкогонов не оставил в покое и снимки: "Страшные фотографии последних месяцев жизни — облик долгой агонии человека, надломившегося от непосильной ноши. Ленин стал жертвой своей неостывающей страсти к власти" (II, 357). Заменяя светила медицины, перевертыш ставит и такой диагноз: "Ленина досрочно погубила его страсть к борьбе и власти. В этом основная отгадка неумолимого раннего физического крушения вождя большевиков" (II, 363).

В пухлом двухтомнике не нашлось места процитировать ленинское высказывание о том, что ради власти буржуазия готова на все преступления. (См.: Т. 34. С. 146).

Честные ученые соответствующим образом оценивают действия Волкогонова. Для него главное, полагает А.М. Совокин, — попасть в струю, быть принятым при дворе, получать материальные блага. Готов агитировать за все, лишь бы хорошо платили. Он приспосабливается к власти и добывает себе чины, награды, звания. Логичен вывод Совокина: "Знаете, я бы не стал применять к Волкогонову слово "ученый". Человек, всегда скользивший по поверхности проблем, он и на склоне лет не отличается глубиной мысли". ("Верность". 1994. № 1).

На сфантазированной основе фальсификаторы приписывают В.И. Ленину многие отрицательные качества. С этим никак нельзя соглашаться. Именно об этом идет речь в следующих разделах книги.

 

 

РАДИ ИНТЕРЕСОВ ОБЩЕГО ДЕЛА

 В статье "С беспощадной решительностью..." Д. Волкогонов, сохраняя видимость объективности, ограничился в основном утверждениями без достаточного основания. Вот одно из них: "Официальная историография нивелировала, сглаживала, камуфлировала исключительную по силе ленинскую нетерпимость и непримиримость ко всему, что не гармонировало с его собственными взглядами". Таков один из способов набрасывания черной тени на В.И. Ленина, введения читателей в заблуждение, фальсификации. Хочет он того или нет, бывший крупный военный политработник поступает сам так, что в свое время осуждал и против чего выступал.

В связи с этим уместно вспомнить, что во втором дополненном издании книги "Психологическая война: Подрывные действия империализма в области общественного сознания" он писал: "Механизм управления конкретными состояниями общественного сознания опирается на так называемую теорию "массового поведения", согласно которой, одно упоминание о каком-либо мифе должно вызвать поток определенных стереотипов и представлений... это стереотипы и образы, внушаемые антисоветской пропагандой, которые весьма распространены и живучи особенно в среде мелкой и средней буржуазии, а также части рабочего класса. Такими дезинформированными людьми легче манипулировать не только в области духовной, но и социальной". (Волкогонов Д.А. Психологическая война. М., 1984. С. 219). Сейчас этот автор не жалеет усилий для создания мифа о неизвестном Ленине, о крахе его дела. Надеется, что со временем упоминание об этом будет у людей вызывать только отрицательную реакцию к Ленину.

 В обвинениях В.И. Ленина в нетерпимости и непримиримости Волкогонов опять же явно не первопроходец. Снова в немалой степени повторяет написанное другими, прежде всего Н. Валентиновым в его книгах "Встречи с Лениным" и "Малознакомый Ленин". В первой из них автор вспомнил ответ П.Б. Аксельрода на один из своих ответов: "В Библии говорится, что "всему свое время". Говоря в Женеве с вами, я сразу понял, что у вас еще не наступило время видеть ту сторону Ленина, которая делает его в социал-демократической партии, а она партия демократическая, опасным человеком". ("Волга. 1990. № 10. С. 110 — сноска). К такой же мысли автор возвращается в последующем. Хорошо можно представить, как оппоненты обменивались мнениями два с половиной часа. Владимир Ильич терпеливо выслушивал многословные рассуждения собеседника, который все больше склонялся к меньшевизму, к идеалистической философии. Руководитель большевиков не жалел усилий, чтобы в остром споре показать заблуждения, ошибки своего недавнего единомышленника. Но тот во всем этом увидел только неприятие В.И. Лениным чужого мнения. Неправильное определение причины подсказало Валентинову решение, больше устраивающее меньшевиков. Об этом вспомнил так "... точно облитый кипятком выбежал от Ленина. Здесь дело не в одном только расхождении в области философии. Здесь причиной — невероятная нетерпимость наших вождей и больше всего дикая нетерпимость Ленина, не допускающего ни малейшего отклонения от его, Ленина, мыслей и убеждений. Могу ли при таких условиях быть членом большевистской организации, во всем беспрекословно следующей за Лениным?". ("Волга". 1990. № 12. С. 106). В последнем вопросе чувствуется такая расстановка акцентов, которая не совсем верно рисует картину тогдашней действительности. Ленинцы тогда имели и при необходимости отстаивали собственное мнение. За подтверждением достаточно обратиться к работам любого ленинского тома. Но Валентинову, рвущему с большевиками, требовалось сказать не совсем доброе слово о В.И. Ленине. Через такие обвинительные оттенки получалось определенное самооправдание. Так затрагивается этическая грань.

Здесь же Валентинов высказал предположение, которое в последующие десятилетия стало предметом полемики и содержало обвинение В.И. Ленина и его последователей: "После конфликта с ним меня сверлила неприятная догадка, что централизм, это основное требование организационной схемы большевиков, может стать для партии действительно невыносимой "петлей на шее", если будет возглавляться человеком со слепой нетерпимостью Ленина". ("Волга". 1990. № 12. С. 106).

Элемент обвинения В.И. Ленина налицо и в книге Н. Валентинова "Малознакомый Ленин". Например, без какого-либо основания есть утверждение о том, будто руководитель большевистской партии использовал метод "мордобития" и "шельмования" по отношению ко всем против него бунтующим. На представление В.И. Ленина в неверном свете работает опять же бездоказательное и не соответствующее действительности мимолетное высказывание, будто Владимира Ильича приводила в бешенство одна мысль о том, что кто-то может исправлять им написанное.

 За всевозможными высказываниями, подчас с немалой дозой примешавшейся клеветы, можно увидеть, как в сознании индивида сталкиваются классовые и общечеловеческие интересы, ценности. В условиях нынешней политической борьбы, когда оппоненты особенно не терпимы по отношению друг к другу, интересы страны порой приносятся в жертву групповой привязанности, групповым интересам. При этом сплошь и рядом проявляется нетерпимость. На это, в частности, указал А. Ципко в статье "Бюст нового Керенского", опубликованной в "Комсомольской правде" 16 марта 1991 года. Но при этом в нетерпимости и непримиримости к месту и не к месту продолжают обвинять В.И. Ленина, свои грехи сваливать на другого. Не позаботившийся о корректности при формулировке тезисов историк Ю. Афанасьев в интервью для журнала "Шпигель" был более категоричен, чем доказателен. Проигнорировав, в частности, факты сентября — октября 1917 года, решительно настроенный историк высказался в том духе, будто ленинский образ мышления не допускал даже возможности коалиции с демократической программой. Не удержался и обвинил Владимира Ильича в авантюризме, в закладывании основы политики беззакония, насилия и массового террора. В данном случае проявилась нетерпимость Афанасьева по отношению к первому руководителю Советского государства. Историк утратил самоконтроль при формулировании выводов. Достаточно привести один вопрос и ответ на него:

"Вопрос: Против народа, а не с народом — в этом суть вашей критики Ленина?

 Ответ: С Ленина нельзя снять это обвинение...". ("Неделя". 1990. № 16. С. 10).

Не тщеславием, не самолюбием, не эгоистическими интересами, не личными амбициями руководствовался В.И. Ленин, а в первую очередь интересами общего революционного дела, когда проявлял принципиальность, настойчивость, последовательность при решении многообразных задач исторического масштаба. Благодаря этому он стал символом нашей эпохи. Н.К. Крупская, подводя итоги всей жизни В.И. Ленина, говорила: "Когда я стояла у гроба Владимира Ильича, я передумала всю его жизнь... Сердце его билось горячей любовью ко всем трудящимся, ко всем угнетенным". (Воспоминания о В.И. Ленине в 10 томах. Т. 2. М., 1989. С. 365). Историография, объективные исследователи ленинской жизни и деятельности всего этого не замалчивали. Снова обратимся к воспоминаниям Н.К. Крупской: "По его деятельности и Сочинениям можно проследить, как зарождалась и продумывалась, теоретически обосновывалась им какая-нибудь основная идея, как делались из нее практические выводы и с каким упорством, настойчивостью Владимир Ильич проводил эту идею на протяжении целого ряда лет, не отступая перед трудностями, перед неудачами, но продумывая причины неудач и пытаясь создать лучшие, более жизненные формы применения той же идеи. Тут коренное, основное отличие Владимира Ильича от всякого оппортуниста. Оппортунист, отступая перед действительностью, терпя поражение, отказывается от сути дела, сдает в архив свою основную идею; Владимир Ильич, отступая перед действительностью, терпя поражение, отказывается от данной формы проведения в жизнь основной идеи, отступает, но отступает для того, чтобы, лучше додумав, проводить ту же идею". (Крупская Н.К. О Ленине. Сборник статей и выступлений. Издание пятое. М., 1983. С. 228). В марте 1922 года В.И. Ленин сказал: мы должны понять "ту простую вещь, что в новом, необыкновенно трудном деле надо уметь начинать сначала несколько раз: начали, уперлись в тупик — начинай снова, — и так десять раз переделывай, но добейся своего...". (Т. 45. С. 82).

Добиваясь революционных преобразований, В.И. Ленин был последовательным и принципиальным в идейной борьбе. Но его оппоненты это принимали за нетерпимость.

Ленинская настойчивость объясняется и сознанием своей ответственности перед миллионами людей. На эту черту его характера в письме А.М. Горькому, написанном сразу после кончины Владимира Ильича, обратила внимание М.Ф. Андреева: "Ты когда-то в Москве, в собрании, говорил, мне сказали, что Владимир Ильич представляется тебе человеком, который взял Землю в руки, как глобус, и ворочает ее — как хочет. Но мне чувствуется, что хотение его всегда было от жестокого сознания долга. И не всегда приятно ему. Мне один раз пришлось услышать от него признание: "Что делать, М.Ф., милая моя! Надо!! Необходимо!! Нам тяжело? Конечно... Вы думаете, и мне не бывает трудно? Вон Дзержинский — поглядите, на что человек похож! Надо. Ничего не поделаешь. Пусть лучше нам будет тяжело, только бы выиграть". Помню (должно быть) точно. Да я тебе тогда, приехав из Москвы, рассказывала, если память не изменяет. О себе — он мало думал". ("Гласность". 1991. № 3). Чувство величайшей ответственности обязывало быть последовательным.

Верную оценку вождю Октября постарался дать в своей статье "Загадка Ленина" профессор Лондонского университета Роберт Сервис. Он обратил внимание на то, что, несмотря на гору документов о Ленине, многое в истории его жизни до сих пор скрыто под покровом тайны, а известное продолжает вызывать споры. Но английский ученый далек от мысли о "незнакомом Ленине".

По мнению Р. Сервиса, при всех превратностях судьбы В.И. Ленин прочно занимал свое место в руководящем ядре большевиков. Не будучи всемогущим, он по степени своего влияния превосходил других лидеров. Как политик он был подвержен разнообразным воздействиям. К примеру, сдерживающим фактором для него было то политическое окружение, в котором он вращался. Сила ленинской личности может быть определена масштабами тех трудностей, которым он противостоял. Далее зарубежный ученый выразил несогласие со многими российскими авторами. Так, опроверг утверждения о нетерпимости В.И. Ленина: "Его деятельность в правительстве демонстрировала необычайную способность к коллективной работе, к смягчению разногласий и содружеству." ("Вестник высшей школы". 1991. № 4. С. 84).

С Р. Сервисом беседовал старший научный сотрудник Института истории В. Булдаков. Высказал мысль, что за сегодняшним антиленинизмом, с одной стороны, угадывается желание дикаря "наказать" не оправдавшего его надежд идола, а с другой стороны, видится довольно легкий сенсационный способ политического самоутверждения. Ответ ученого из Великобритании был определенным:"... по моему мнению, не всякая из последних советских работ отвечает критериям научного исторического подхода. Приписывать Ленину вину за все случившееся, как это практикуют некоторые публицисты, столь же не исторично, как и прославлять его по всякому поводу". (С. 86). Далее поделился своим убеждением в том, что ленинская мысль, будучи своеобразным синтезом идей, отличалась индивидуальностью и внутренней стройностью. Постоянно находившийся в движении ленинизм имел отчетливо выраженную суть. Касаясь степени осмысления российскими историками личности В.И. Ленина, Р. Сервис посчитал допустимым такое сравнение: "Вероятно, сегодня мы имеем дело скорее с разновидностью иконоборчества, нежели с зарождением конструктивной политической культуры. Отсюда известный успех публицистов, пишущих о Ленине, которые напоминают блох, резвящихся в гриве мертвого льва. Все это опасно". (С. 87).

Одно из важных обстоятельств рассматривается в книге "Ленин, о котором спорят сегодня". Отмечено, в частности, что путь борьбы — вот что олицетворяли собой В.И. Ленин и другие революционеры на политической арене России. Непримиримая позиция временами импонировала даже тем, кто сам был склонен сворачивать на путь примирения. Они учитывали конкретные исторические условия. Не годится забывать о том, что та общественная система, против которой решительно выступили революционеры и поддержавшие их массы, своей негибкостью, упорным нежеланием идти на перемены, делала все, чтобы доказать: с ней мирным путем договориться нельзя, а нужно беспощадно бороться.

Где В.И. Ленин брал силы для последовательного проведения в жизнь того, что считал верным и нужным? В поисках ответа давайте обратимся к наблюдениям английского журналиста Филипса Прайса, который неоднократно встречался с В.И. Лениным. В 1921 году в Лондоне издал книгу "Русская революция", в которой изложил свои воспоминания о днях Октября. Написал брошюры "Правда об интервенции союзников в России", "Старый порядок в Европе и новый порядок в России". Прайс вспомнил неуступчивость В.И. Ленина в период борьбы за мир, когда некоторые слишком революционеры заявляли, что для революции лучше погибнуть с честью, чем с позором: "Но вот поднялся Ленин, хладнокровный, невозмутимый, как всегда. Никогда еще столь тяжелая ответственность не лежала на плечах одного человека. И все же было бы ошибочно думать, что его личность была в этой кризисной ситуации решающим фактором. Сила Ленина тогда, как и в последующее время, заключалась в его способности правильно оценивать психологию русских рабочих и крестьянских масс. Как будто даже без созыва нового Всероссийского съезда Советов он знал уже мнение депутатов тысяч губернских и уездных Советов...

Его речь произвела сильное впечатление. Казалось, никто не находил в себе смелости возразить, каждый чувствовал правоту Ленина. Я сам, несмотря на все мое жгучее стремление к реваншу, начал склоняться к ленинским взглядам. Был объявлен перерыв до двух часов ночи, с тем чтобы привлечь фракции меньшевиков и правых эсеров и открыть заседание ВЦИКа. Затем Комков, лидер левых эсеров, выступил от имени своей партии, которая в перерыве приняла решение. Он признал фактическую правильность ленинских доводов, но заявил, что его партия отказывается нести моральную ответственность перед Европой за подписание постыдного мира". (Воспоминания писателей о В.И. Ленине. М., 1990. С. 258). Приведенный отрывок также помогает возражать тем, кто приписывает В.И. Ленину нетерпимость по отношению к другим политическим партиям. В данном конкретном случае ее проявил один из лидеров левых эсеров. Несговорчивость проявили и меньшевики.

Приписывают В.И. Ленину немало другого. Во время одного из интервью состоялся такой диалог: "Но откуда у Ленина такая нетерпимость к православной вере?

 — С чего вы это взяли? Совсем недавно была опубликована его переписка с прихожанами, которые просили не закрывать их церковь. Ленин написал тогда, что нельзя оставлять прихожан без церкви, нельзя их оттуда изгонять. Нетерпимость лишь приписывается Владимиру Ильичу. В 1918 году именно он Подписал постановление Совнаркома о сохранении памятников старины. А церкви — это ведь тоже памятники старины". ("Астраханские известия". 1991.17 января).

 

Примерно с таким же основанием можно приписать нетерпимость многим другим деятелям. Ведь далекое от радушного отношение к идущим по пути примирения с политическими противниками характерно не только для В.И. Ленина, но и для всей российской революционной интеллигенции. Никуда не уйти от того обстоятельства, что она была выражением целой тенденции в общественно-политической жизни России.

У фальсификаторов ленинского образа очень часто проявляется односторонний подход. Они умышленно не учитывают, что можно привести множество примеров не только проявления нетерпимости, но и удивительной терпимости, корректности, тактичности. Давайте вспомним, что довольно острая, а подчас очень острая полемика В.И.Ленина с Л.Д. Троцким и Н.И. Бухариным в дооктябрьский период и при заключении Брестского мира и в другие трудные годы не мешала их плодотворному сотрудничеству. Правда, умилительно идиллической картины не прорисовывалось. В сложной ситуации Ленин оперативно реагировал на все основные выступления Троцкого, Шляпникова, Бухарина, Сапронова, Ногина и представителей других политических платформ. Обоснованно и откровенно вскрывал их внутреннюю противоречивость и непоследовательность, несоответствие конкретной исторической ситуации. Примечательно, что даже не возникла мысль о политическом недоверии своим оппонентам. Разногласия с ними, разные подходы к разнообразным проблемам не переводились в организационную плоскость.

При оценке "военного коммунизма" Л.Д. Троцкий исходил из того, что для данного периода были характерны квазисоциалистические производственные отношения. Хотя известно, что "еще в 1918 году у В.И. Ленина содержались наметки плана построения нового общества с использованием товарооборота и товарно-денежных отношений (статья "Очередные задачи Советской власти"). Однако гражданская война заставила отказаться от этого плана и ввести "военный коммунизм". (Ковалев А.М. Что же такое — социализм? М., 1991. С. 279 — 280). Несколько иные сроки назвал меньшевик Н.Н. Суханов, считавший, что "военный коммунизм" был провозглашен сразу после Февральской революции, с введением тогда государственной хлебной монополии.

Весной 1920 года Л.Д. Троцкий предложил перейти от разверстки к налоговой системе и товарообмену, правда, не повсеместно, а только в хлебородных регионах страны. А на IV конгрессе Коминтерна он в корне неверным назвал утверждение, будто экономическое развитие Советской России после перехода к нэпу пошло "от коммунизма к капитализму. Коммунизма у нас не было. Не было у нас и социализма и не могло быть. Мы национализировали дезорганизованное хозяйство буржуазии и установили, в самый острый период борьбы не на жизнь, а на смерть — режим потребительского "коммунизма". (Троцкий Л.Д. Основные вопросы революции. М. — Пг., 1923. С. 51). Вот еще один пример. В феврале 1922 года в письме Г.М. Кржижановскому В.И. Ленин поставил в известность: "... т. Троцкий в одном из писем в ЦК пишет о банкротстве наших плановых органов.

Это верно постольку, поскольку, например, в Госплане административная сторона работы, несомненно, не поставлена...

Вывод: надо спешить с проектами постановлений...". (Ленинский сборник XXXVI. С. 432).

Подчас сфера совместных действий распространялась за пределы государственных границ. Это, к примеру, подтверждает ленинская записка Г.В. Чичерину о том, что о выходе двух государственных деятелей Советской России из Исполнительного Комитета Коммунистического Интернационала не может быть и речь. Нападающим на В.И. Ленина было бы полезно вспомнить и о таком факте. Когда был подготовлен проект создания Информационного института по вопросам международного рабочего движения, выяснилось, что на его задачи существуют разные точки зрения — В.И. Ленина, с одной стороны, и Л.Д. Троцкого, Г.Е. Зиновьева, К.В. Радека, с другой. В.И. Ленин доказательно обосновал свое мнение, позаботившись, чтобы правда не зависела от того, кому она должна служить, чтобы подбор фактов был полным и точным.

Споры со своими оппонентами, в том числе со своими единомышленниками, В.И. Ленин рассматривал как продуктивный способ нахождения истины. С пониманием были встречены слова В.А. Антонова-Овсеенко: "По отношению к нашей партии мы вправе требовать, чтобы было иное отношение к инакомыслию. Это отношение должно быть иное, чем то, которое было необходимо, когда непримиримость оправдывалась обостренностью фракционной борьбы. Мы сейчас вышли из этого периода и можем решать вопросы с гораздо большей терпимостью". Как правило, так и было при жизни В.И. Ленина, хотя оппоненты без каких-либо оснований утверждают обратное. В их числе — В. Еременко, известивший о бесславном завершении дела Ленина, прощающийся с мечтой о всеобщем рае на земле. Сделал это при одновременном напоминании об обязанности дискутировать с противниками ленинского курса. Высказал мысль о том, будто вся мудрость мировой литературы направлена на уничтожение идеологических противников. В статье "Мессия" назвал Владимира Ильича канонизированным советским святым и написал: "Всегда мы называли ленинскую манеру спорить "полемическим задором", а если вчитываться, то не трудно приметить в этом задоре наклеивание ярлыков, ругань... Инакомыслия В.И. Ленин не допускал". ("Литературная Россия". 1990.14 декабря. С. 16).

В. Еременко в своем излишне категоричном утверждении неправ. Можно сослаться на пример, который говорит о многом. В 1921 году Г.И. Мясников писал главе Советского правительства, в частности, следующее: "Когда дробите скулы мировой буржуазии, это хорошо, вот беда: Вы замахиваетесь на буржуя, а бьете рабочего. Кто больше арестовывается за контрреволюцию теперь везде? Рабочие и крестьяне, это бесспорно. Коммунистического класса у нас нет. Есть просто рабочий класс, среди которого есть и монархисты, и анархисты, и кадеты, и эсеры (все это не обязательно партийные, а лишь по складу мыслей своих). Какое отношение к нему? Никаких рассуждений с кадетом-буржуа, адвокатом, доктором, профессором, — здесь одно лекарство: мордобитие. Другое дело — с рабочим классом. Надо его не в страхе держать, а идейно влиять на него и вести за собой, а потому не принуждение, а убеждение — вот линия, вот закон.

Так, конечно, и ко всем остальным инакомыслящим внутри рабочего класса и крестьянства.

Переход этот сделать трудно, надо много силы и энергии, но мы его сделаем... Одну из самых больших государственных ежедневных газет придется сделать дискуссионной для всех оттенков общественной мысли". ("Свободная мысль". 1992. № 1. С. 72).

Полемизируя с В.И. Лениным, автор письма посчитал, что свобода печати при сохранении типографии и бумаги в руках пролетарского государства не может быть основой купли и продажи писателей, журналистов. Даже предположил, что Советская власть будет содержать своих хулителей за собственный счет, как это практиковали императоры Рима. Одну из задач видел в том, чтобы наша свободная печать была для конституционных элементов, а не для буржуазии. Одновременно определенно высказался, что закон должен карать за ложь, клевету и другие правонарушения, но не наказывать за высказываемые мысли, направленные на оказание влияния на правительство, прессу и др. Мясников повторил просьбу, чтобы в "Правде" опубликовали его статью, чтобы партия подумала над затронутыми проблемами, взвесила свои силы и острые вопросы рассмотрела на съезде.

Без дипломатических тонкостей Мясников бедой руководителя государства назвал веру в чиновников. Написал, что ему стыдно за Центральный Комитет, чья комиссия, по мнению большевика, неверно мотивировала его исключение из партии.

В заключительной части ответа Г.И. Мясников высказался о возможном совпадении мнений по затронутым вопросам с В.И. Лениным, если не возникнет паника от одной их постановки.

Принципиальный характер имела резолюция общего собрания Мотовилихинского района. Приведу из нее два пункта:

"Заслушав доклад товарища Мясникова, общее собрание Мотовилихинского собрания находит:

1. Что объявление тезисов тов. Мясникова целиком несовместимыми с интересами партии есть результат несерьезного отношения к делу организационного бюро ЦК, которое, очевидно, без особого труда может всякое инакомыслие считать вредным и несовместимым с интересами партии.

2. Что воспрещение выступать тов. Мясникову не разрешает тех вопросов, которые выдвинуты в его "докладной записке" и статье "Больные вопросы", которые ежечасно встают перед коммунистами фабрик, заводов, сел и деревень". ("Свободная мысль". 1992. № 1. С. 74 — 75).

После ознакомления с этой историей есть основание усомниться в верности утверждений и выводов Д. Волкогонова, который приписал В.И. Ленину исключительную по силе нетерпимость и непримиримость ко всему, что не гармонировало с его взглядами.

Переписка, состоявшаяся между Мясниковым и руководителем страны, вряд ли могла в каком-либо варианте повториться при Сталине, когда уже не осталось места ни для какого разномыслия, никаких особых идеологических течений и даже оттенков. Не по вине В.И. Ленина перемены негативного характера происходили очень быстро. Уже в 1923 году в "Заявлении 46" утверждалось, что дискуссии в партии исчезли. Но не все примирились с этим. В период, когда сталинские репрессии достигали своего пика, честные коммунисты высоко ценили силу правдивого слова и были уверены, что правда проложит себе дорогу. Они призывали возвратиться к ленинскому учению и делу во имя победы идей пролетарской революции.

Упрекая В.И. Ленина в нетерпимости, его недоброжелатели довольно часто сами не могут терпеть чужое мнение. При этом оказываются не всегда компетентны в обсуждаемой проблеме, значимость собственных слов надеются повысить с помощью смеси из решительности утверждений, нажимных интонаций и эмоций.

Есть необходимость учитывать то, что требования этики распространяются на отношения к инакомыслию, к языковой агрессии. Как показывают наблюдения, уже подбор лексических средств создает определенный образ реальности и человека. Например, распавшийся Советский Союз достаточно назвать империей — и сразу все положительное, что было в нашем недалеком прошлом, уходит за горизонт понимания. Подобный прием использует Волкогонов, когда утверждает, будто Ленин на лице истории оставил наиболее глубокий шрам, что он не был гением, являлся в высшей степени загадочной личностью, хотя накануне своего тридцатилетия был одним из многих.

При активном участии антиленинцев политическая злоба дня может превратиться в заурядную злобность. "Почти исчезли из сферы публичного общения намек, недоказанность, тонкая ирония, — в статье "Язык нетерпимости и язык доверия" отметил В. Нестеренко. — Их вытеснили (захватив при этом гораздо большее языковое пространство) сарказм, гротеск, но главное то, что можно условно было бы назвать "фигурой переворачивания". Употребим этот термин — за неимением лучшего — по аналогии с известным термином "фигура умолчания". Это достигаемый языковыми средствами перевод в негативный план осмеяния и отвержения того, что рассматривалось исключительно в положительном плане, чему до недавнего времени приписывались атрибуты постоянства, мощи, истинности, гуманности и т.п. Объектами такого "переворачивания" стали государство, социализм, интернационализм, марксизм и многое другое — вплоть до победы в Великой Отечественной войне". ("Свободная мысль". 1992. № 2. С. 76). Беспокоит наметившаяся тенденция к снятию некоторых запретов, которые раньше сдерживали в публичной речи прямое унижение человеческого достоинства или "доброго имени" общественного учреждения.

Тревожит и явление, названное "наездничеством". Оно ничего общего не имеет с плюрализмом, призванным содействовать не разъединению общества, а расширению платформы национального согласия.

Некоторые ученые историю инакомыслия в советском обществе связывают с "диссидентскими" течениями конца 50 — 80-х годов. Другие высказывают мнение, что инакомыслие в России существовало всегда. Принимались ответные меры. Достаточно вспомнить, что своего рода роль "пробного камня" в борьбе с инакомыслием в свое время сыграли кампании, связанные с журналом "Звезда" и "Ленинград", с учебником Г. Александрова "История западноевропейской философии". Ни к этому, ни к тому, что в сталинские времена грань между откровенным террором и идеологическим диктатом часто становилась едва различимой, а угроза расправы заслоняла собой доводы разума, никакого отношения В.И. Ленин не имел.

В связи с этим обратим внимание на очень верное наблюдение Н.П. Морозовой. Она напомнила об извечной трагедии гения: непонимании его современниками. А здесь речь шла о человеке, который не мог не жить для людей, но который не избежал упомянутой трагедии. "Но когда он был здоров, полон сил и энергии, — ответила Н.П. Морозова, — трагедия непонимания сглаживалась удивительно человечным характером Ильича. Он никогда не вносил ничего личного в разногласия, старался не унижать достоинства тех, кто заблуждался искренне. Он умел прощать людям, что они не всегда могли с ходу уловить то, что так ясно было для него. Он никогда не подчеркивал своего превосходства, ибо любил не себя в политике, а политику в себе. Все это притягивало к нему людей, даже тогда, когда они не могли до конца осознать всю глубину его замыслов. За его бесконечную человечность ему "прощали" его бесконечное превосходство". ("Правда". 1991.21 января).

Подобными наблюдениями поделились авторы многих воспоминаний. Участник гражданской войны, автор исторических романов и повестей AT. Лебеденко в книге "Жизнь, не подвластная времени", изданной в 1965 году, рассказал одну историю. Он был специальным корреспондентом на седьмом съезде Советов РСФСР. Во время одного перерыва юному журналисту посчастливилось побеседовать с Владимиром Ильичем, который в конце перерыва предупредил:

 — Посидите здесь, потом закончим.

Было произнесено заключительное слово, решены другие вопросы. Когда зал опустел, глава правительства заметил журналиста, подошел к нему и несколькими фразами закончил беседу. Такое не мог бы сделать человек, нетерпимый по отношению к другим. Лебеденко сделал вывод: "Ленин ценил человеческое достоинство, кто бы ни был перед ним. Это он доказал еще раз и во встрече со мною". (Воспоминания писателей о В.И. Ленине. С. 71). Писатель А.С. Марков привлек внимание к тому, что через все страницы книги "У великой могилы" проводится мысль: "Ленин осуществил на практике величайшую задачу, над которой столетия бились замечательные умы человечества, ликвидировав частную собственность на орудия и средства — постоянный источник кровавых войн, восстаний, бунтов". ("Астраханские известия". 1994.20 января).

Жизнь В.И. Ленина — это титанический подвиг во имя освобождения человечества. Его идеи, его мысли воплощаются в жизнь теми, кто строит сегодня новое общество. Имя Ленина бесконечно дорого нам, уральцам. Так в 1980 году сказал первый секретарь Свердловского обкома КПСС! Б.Н. Ельцин. Теперь у россиянина Ельцина к создателю Советского государства иное отношение.

 

 

НАСИЛИЕ — НЕ НАШ ИДЕАЛ

Известный драматург Михаил Шатров в статье "У политика всегда есть выбор" четко высказал свое мнение: "Я за то, чтобы поиски ответа шли корректно, на основе действительно научного анализа, а не эмоциональных вскриков". ("Международная жизнь". 1989. № 4. С,Д6). Об этом меньше всего заботятся те, кто пытаются представить В.И. Ленина жестоким человеком, кровожадным злодеем, кто участвует в неблагородном и неблагодарном деле создания газетно-журнальной антиленинианы.

Свой не лучший вклад вносит Д. Волкогонов. Он безапелляционно в статье "С беспощадной решительностью..." утверждает, будто могучий ленинский интеллект был не только прагматичным, глубоким, изощренным, но и беспощадным. Приложил усилия, чтобы представить руководителя большевиков и Советского государства таким человеком, который не мог жить без насилия. Такова одна из односторонне идеологизированных тенденциозных публикаций, в которых самым категорическим образом отрицается стремление Советской власти избежать гражданской войны, замалчиваются вооруженные восстания и мятежи эсеров, террор и жестокость белого движения.

 К развитию мыслей, высказанных в "Известиях" 22 апреля, Волкогонов вернулся к беседе с обозревателем Натальей Давыдовой, которая была опубликована в "Московских новостях" 19 июля 1992 года. Снова читатели сталкиваются с навязыванием мысли о том, якобы Ленин был одним из инициаторов использования социальной лжи и насилия как метода решения политических проблем. Не обошелся без упоминаний клеветнического и кухонно-сплетнического характера. В заключительной части интервью сказал: "Я уже многими предан остракизму. После публикации в "Известиях" отрывка из будущей книги поднялась волна негодования, мне писали с угрозами, чуть ли не с приговорами". Далее сказал, что жалеет этих людей. Только трудно понять, чего же здесь больше — показного великодушия или циничного вызова. Не исключено, что это один из способов самомаскировки фальсификатора. Уместно вспомнить, что на этот счет писал К. Маркс: "Перепутать факты возможно в припадке страсти, но чтобы сфальсифицировать факты — для этого нужна холодная, трезвая голова". (Маркс. К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 540).

К сетованиям на непонимание читателями, к обвинительным утверждениям Волкогонов возвратился в новом двухтомнике. Вновь грозился ошеломить, оглушить россиян тысячами ранее не публиковавшихся ленинских документов, но привел только считанные единицы.

Любители "сенсационных разоблачений" не прочь вытащить из белогвардейских архивов любую версию, которая в какой-то мере может дискредитировать В.И. Ленина. О чистоте источника не пекутся.

Хулители великого человека не намерены, не расположены принимать во внимание, что не соответствует выстроенной ими версии. Так, разоблачители проигнорировали ленинские слова: "В нашем идеале нет места насилию над людьми". (Т. 30. С. 122).

Антиленинцы много шумят о красном терроре, хотя он не был одноцветным. В гневном угаре вперед вырвался Волкогонов. Он трактует проблему так, что вскоре после социалистической революции террор стал чертой образа существования не благодаря криминальным проявлениям снизу, а главным образом в результате инициирования его сверху: "Вожди революции стали жрецами террора. Но красный террор вызвал и террор белый" (I, 331). Вот как просто решилось в пользу тех, кому бывший коммунист заметно симпатизирует. Куда объективнее оказался Керенский, когда летом 1919 года в беседе с корреспондентами буржуазных газет заявил: "...нет преступления, которого не совершили бы агенты Колчака... В Сибири имеют место не только случаи казни и пыток, но часто все население деревень подвергается порке, не исключая учителей и интеллигентов... Благодаря Колчаку общественная и экономическая жизнь в Сибири была уничтожена и создалось новое усиленное большевистское движение". (Архив НКВД — КГБ. Арх. № 501. Т. 3. Л. 616). Желая обесценить такое свидетельство, Волкогонов пишет, что жестокость и настойчивая пропаганда заставила простого крестьянина и рабочего поддержать Советскую власть в надежде, что щедрые посулы комиссаров хоть частично, но будут реализованы. Шпилька подпущена не очень элегантно.

Проскальзывают нотки искреннего сожаления, когда недавний советский политработник констатирует политическую и практическую несостоятельность белых, которые-де были правы исторически, но...! Хрусталь "белой идеи" оказался в неумелых руках" (1,363). Спасибо за то, что и в этом не обвинил В.И. Ленина.

Полностью можно согласиться с Д. Волкогоновым в том, что чудовищная машина перемалывания истины и создания суррогатов, а то и просто ее антиподов, возникла не сегодня. Он же констатировал: "Буржуазная кухня психологической войны широко использует подлоги: полностью сфабрикованные или частично подделанные варианты реально существующих документов, материалов, литературы". (Волкогонов Д.А. Оружие истины. М., 1987. С. 40).

Теперь перелицевавшийся деятель, которого нелицеприятно именуют перевертышем, оборотнем, не готов ли обратиться к тому, им же несколько лёт назад осужденному "опыту"? В связи с этим закономерны задаваемые разными людьми вопросы типа: "Может ли настоящий ученый изменить истине? Если нет, то почему он при определенных условиях поступается совестью, от которой разум не должен освобождаться и которая является внутренним контролером человека?". Не надеясь получить ответ, заводят разговор о переметнувшемся: "Так ли уж неожиданно ему "открылись" новые истины? По вине фальсификаторов создается ситуация, когда, как отмечал В.И. Ленин, "сказать неправду — легко. Но, чтобы доискаться правды, необходимо иногда много времени". (Т. 22. С. 277). Эту ленинскую цитату привел все тот же Волкогонов в 1987 году, а теперь каскадом безосновательных утверждений заставляет ленинцев доискиваться правды. Кому будет сопутствовать успех? Обратимся к работе Д. Волкогонова: "В конечном счете моральная, духовная победа бывает на стороне того человека, группы, класса, у кого убеждения основаны на объективной истине". (Волкогонов ДА. Оружие истины. М., 1987. С. 119 — 120). Трудно с уверенностью сказать, не отказался ли автор от этого тезиса. Не знаем, сохранилось ли его положительное отношение к пропагандируемому тогда выводу: "Ленин, его идеи, мысли, дела, свершения — в нашей действительности. Сколько знаем себя, воскрешая в своей памяти солнечное детство, мысленно оглядывая дороги, пройденные нами и нашими отцами, всегда в сердце с нами было имя — Ленин. Наша идейная убежденность зиждется на идеях великого вождя о том, как "учиться коммунизму", какой должна быть наша нравственность, как защищать Отечество. Кто овладел основами ленинизма, как показывает социальный опыт, тот всегда одержит верх в любой идейной схватке с классовым врагом". (С. 120 — 121). Кто же теперь идейный противник Волкогонова?

Объективные ученые исследуют, как "в своей деятельности Ленин руководствовался гуманными целями, хотя логика борьбы и конкретные условия заставляли его подчас принимать решения, которые, если абстрагироваться от конкретной обстановки того периода и судить их с позиции сегодняшнего дня, могут некоторыми восприниматься как негуманные". (Ленин, о котором спорят сегодня, М., 1991. С. 34).

Фальсификаторы ленинского образа отказываются учитывать следующее обстоятельство: было бы весьма большим заблуждением формировать свое представление о человеке такой величины, как В.И. Ленин на основании одного, нескольких и даже десятка тех или иных высказываний. Приходится только сожалеть, что такой подход довольно широко распространен. Определился слишком резкий поворот. Если до недавнего времени безраздельно господствовала тенденция подбора цитат и фактов с целью возвышения создателя Коммунистической партии и Советского государства, то теперь доброхоты антиленинианы столь же тенденциозно подбирают в новых условиях выгодные высказывания. Цель совершенно иная — самого человечного человека любыми средствами представить жестоким и безнравственным политиком. Только вот трудно сразу определить, кто дает такой социальный заказ и желает его выполнения.

Не заботясь о каких-либо обоснованиях, вчерашние воскурители фимиамов честь вождя Великой Октябрьской социалистической революции объявляют его виновником развязывания гражданской войны, террора, в привязанности к насилию и в неописуемой личной жестокости. Так что есть какие обвинения, наветы, клеветнические утверждения, злопыхательство отметать. Попробуем во всем этом разобраться, насколько это возможно. Задача сложная, но нельзя же быть бесстрастными и безучастными воспринимателями всего того, что порочит имя и дело великого революционера, всю жизнь прожившего ради людей труда.

Большевиков во главе с В.И. Лениным часто в эмоциональной до истерики форме, но при почти нулевой степени доказательности обвиняют в развязывании гражданской войны. Рассматривают это как волевое действие: захотели повоевать — начали, не захотели бы — и так бы все обошлось, мирно. При чтении подобных рассуждений вспоминается полемический момент прошлого века. Отметая клевету проживающей в Англии реакционной русской публицистки О.А. Новиковой, Ф. Энгельс заявил: "Способ борьбы русских революционеров продиктован им вынужденными обстоятельствами, действиями самих их противников". (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 197).

В слишком трудные для молодой Советской республики времена даже рядовые граждане понимали, какие силы виноваты, что началась братоубийственная война. Можно обратиться к такому свидетельству. Большевик, участник штурма Зимнего дворца Ф.С. Чумбаров-Лучинский незадолго до своей гибели на кронштадтском льду в открытом письме защитникам Советской Республики написал: "Пролетарий снова берется за винтовку, и по всей Советской республике слышится одно и то же: мы не хотели войны, но если она началась не по нашей воле, то, добровольцы, вперед! Пролетарий, на коня! Женщины, за изготовление снарядов и патронов! Все на защиту рабочего Отечества! (Письма славы и бессмертия. М., 1983. С. 266).

История тех событий, когда класс выступил против класса, когда брат шел на брата, неизменно пользуется вниманием вдумчивых исследователей и писателей. Достаточно сказать, что этому посвящены более 15 тысяч изданных в нашей стране книг. Тысячи их изданы за рубежом. Усиленная разработка темы ведется в последние годы. По мнению ученых, требуются решительные сдвиги в восстановлении ленинских оценок исторических событий и политических деятелей, коренной ломки стереотипов и искажений. Историкам предстоит в первую очередь восстановить в полной мере ленинскую концепцию, обезображенную в тридцатые годы, заново изучить события минувших лет, внимательно проанализировать ранее написанные работы и оценить их, пользуясь единственным критерием — критерием Правды. При этом определятся этапы, характерные для развития нашей страны.

Внимание читателей хочется привлечь к такому обстоятельству: за время от 1918 года до первой половины тридцатых годов авторами книг и статей о гражданской войне были, прежде всего, ее участники. Они стремились к правдивому освещению событий. Д. А.Фурманов писал: "В гражданской войне не может быть бутафорского, мишурного блеска — она проходит в условиях нищеты, жестокости и всех тяжких спутников решительной схватки двух борющихся насмерть классов. Исторические очерки, не повести, не рассказы; тут вымысла, недоговоренности или перебарщивания быть не должно" ("Пролетарская революция". 1923. № 5. С. 326-327). Такое предупреждение, к сожалению, оставляют без внимания нынешние фальсификаторы, все критически настроенные по отношению к В.И. Ленину. Всем вступающим в спор с ними напомним: "Участники гражданской войны, особенно в начале 20-х годов, очень обостренно и эмоционально воспринимали всякую фальшь в истолковании недавнего прошлого. Они считали возможным достоверно подтвердить или отвергнуть тот или иной факт, даже не прибегая к документам. Говорить и писать правду — это казалось само собой разумеющимся. Но действительность оказалась намного сложнее и драматичнее". (Историки спорят. Тринадцать бесед. М., 1988. С. 47). Не является действительность простой и сегодня.

Ученые призывают спокойнее смотреть на возможность появления разных точек зрения в истолковании исторического прошлого в истории гражданской войны. Но при объективном научном анализе требуется выяснить, откуда взялась, как возникла та или иная концепция, не вырвана ли она из общего социального фона, нет ли пренебрежения к конкретным условиям.

Существует независимо от воли и желания людей логика исторической драмы, которая диктует правила поведения противоборствующим сторонам. Независимо от стремлений тех или иных политических партий, объективно, с точки зрения национальных интересов страны, жизненных потребностей народа главная общественная цель пролетарской революции состояла в том, чтобы вырвать Россию из вековой отсталости и вывести ее на путь прогрессивных экономических и социальных преобразований. В.И. Ленин и его единомышленники полагали, что достигнуть этой цели можно только на путях социализма. Кадеты, эсеры, другие патриоты видели иные пути. Непримиримость обеих сторон, ставка на крайние меры привели к гражданской войне и ко всем последствиям, бедствиям. Личное ленинское желание — доброе или недоброе — не могло здесь играть решающей роли. Этого никак не хотят понять авторы немалого числа односторонних и тенденциозных идеологических публикаций. В них напрочь отрицается стремление Советской власти избежать гражданской войны. Практически полностью умалчивается о терроре и других жестокостях белого движения, о выступлениях против народной власти. Когда же Советская власть принимала необходимые ответные меры, поднимался дикий вой, в том числе из лагеря "социалистов". Об этом в наступательном тоне в начале 1918 года так написал В.И. Ленин в статье "Плеханов о терроре": "Когда ваш Керенский восстановил смертную казнь на фронте, это не был террор, господа?

Когда ваше коалиционное министерство руками Корниловых расстреливало целые полки за недостаточное воодушевление в войне, это не была гражданская война, господа?

Когда в одну только минскую тюрьму ваши Керенские и Авксеньтьевы засадили 3000 солдат за "вредную агитацию", это не был террор, господа?

Когда вы душили рабочие газеты, это не был террор, господа?

Разница только в том, что Керенские, Авксентьевы и Либерданы вкупе и влюбе с Корниловыми и Савинковыми практиковали террор против рабочих, солдат и крестьян в интересах кучки помещиков и банкиров, а Советская власть применяет решительные меры против помещиков, мародеров и их прислужников — в интересах рабочих, солдат и крестьян". (Т. 35, С. 186).

Рассматривая относящиеся к тому же месяцу события, предложения В.И. Ленина, Волкогонов сделал некорректное сравнение и необъективный вывод: "Чем лучше свергнутых властей оказался он сам? Перед зверствами гражданской войны, певцом которой он был, померкнет все, что было доселе трагического в России" (I, 131).

Только мельком в толстом двухтомнике упоминается, что свергнутые революцией классы не смирились с поражением. Не большевики же их поднимали на контрреволюционные действия, на кровопролитие гигантских масштабов.

Вновь приходится констатировать гораздо большую объективность зарубежных авторов, чем тенденциозно настроенных российских. Возьмем для примера "непредвзятого" свидетеля и в какой-то мере участника событий Локкарта, который в пору переломных событий был английским представителем в Москве. В тридцатые годы он признавал, что сразу после Октября "петербургская жизнь носила... своеобразный характер. Той железной дисциплины, с которой правят ныне большевики, не было тогда и в помине. Террора еще не существовало, нельзя даже было сказать, что население боялось большевиков. Газеты большевистских противников еще выходили, и политика Советов подвергалась в них жесточайшим нападкам... Их, большевиков, последующая жестокость явилась следствием обостренной гражданской войны. В гражданской же войне повинны и союзники... Нашей политикой мы содействовали усилению террора и увеличению кровопролития". (Локкарт Р. Буря над Россией. Рига, 1932. С. 227). .

Гражданскую войну в России как процесс рассмотрел старший научный сотрудник Института российской истории В. Миллер в статье "Гражданская война. Взгляд через десятилетия": "История гражданской войны, отгремевшей более 70 лет назад в кровавых боях, в наши дни вновь превращается в поле битвы — битвы идей и концепций". ("Свободная мысль". 1992. № 10. С. 74).

Сторонники В.И. Ленина допустили бы серьезную ошибку, оставляя нападки без ответа В частности, настойчиво навязывается мысль, что война была вызвана исключительно экстремизмом и непримиримостью большевиков, их приверженностью к насилию и террору. Сторонники стопроцентной виновности большевиков утверждают, будто те изначально ориентировались на гражданскую войну. Считают, что непосредственным поводом был роспуск Учредительного собрания. Другие же настаивают, что первопричиной явилась продовольственная политика большевиков, прежде всего введение продразверстки. Есть и такие историки, которые полагают, что гражданскую войну нельзя рассматривать как закономерное продолжение Октябрьской и любой другой социальной революции.

Предвзято настроенные авторы не верят ленинскому заявлению о том, что "мы не хотим гражданской войны" (Т. 35. С. 53). Они могли бы, поостыв от отрицательных эмоций, трезво порассуждать о том, зачем политической партии, пришедшей к власти, создавать наихудшие условия для собственного правления?

На самом деле одной из главных причин гражданской войны явился раскол социалистических и демократических сил. Тут на первом плане надо видеть непримиримость и враждебность между большевиками, с одной стороны, и меньшевиками и эсерами — с другой. Всем им одинаково были присущи максимализм, нетерпимость и бескомпромиссность. Каждая из них претендовала на то, что именно ее политическая позиция является единственно верной и безупречной.

Во имя установления правды следует напомнить шумливым и бездоказательным оппонентам, что еще до Октябрьской революции большевики выдвинули целую программу борьбы за мирное развитие революции. После корниловщины, чтобы избежать братоубийства, они добивались союза с меньшевиками и эсерами на базе Советов. После прихода к власти для расширения ее социальной базы пошли на создание блока с левыми эсерами не только в Советах, но и в правительстве. Однако этот союз не сложился. В том были виноваты не только большевики.

Едва ли не первые инициаторы гражданской войны вышли из рядов социалистических сил. Трагично то, что правые эсеры стали организаторами и главной движущей силой "демократической контрреволюции". С помощью чехословацкого корпуса они начали открытую вооруженную борьбу с Советской властью в Поволжье, на Урале, в Сибири. Никуда не уйти от того факта, что гражданская война началась с войны между социалистами.

Большевиков, В.И. Ленина многообразные оппоненты обвиняют в нежелании делить с кем-либо власть, идти на компромиссы, допустить существование рядом с Советами Учредительного собрания. Здесь есть в чем разбираться историкам при строго научном подходе. Но закономерен и такой вопрос: сами эсеры и меньшевики что предприняли, чтобы не допустить братоубийство? Такой вопрос не всем понравится, в том числе и тем, кто замалчивает факты подготовки правыми эсерами путча ко дню открытия Учредительного собрания. Многословные оппоненты не распространяются и на тот счет, что эсеровское большинство преднамеренно избрало путь конфронтации, активной борьбы. Оно рассчитывало с помощью Учредительного собрания устранить большевиков и вернуться к власти. Но время-то изменилось. К рубежу 1917 — 1918 годов идея Учредительного собрания в немалой степени изжила себя в массах крестьян и рабочих. Вот почему после роспуска собрания меньшевикам, эсерам и кадетам не удалось объединить сколько-нибудь значительные силы под его знаменем.

Полностью можно согласиться с П. Шевоцуковым в том, что антиисторично видеть злой умысел или ошибку там, где действия диктуются суровыми обстоятельствами времени. Большевистские лидеры полагали, что если гражданскую войну нельзя предотвратить, то, говоря словами Л. Троцкого, ее можно сократить "решительностью действия". Однако реальный ход событий показал: эта "решительность" сплошь и рядом вызывала прямо противоположный результат.

Некоторые авторы к причинам гражданской войны стали относить и политику "военного коммунизма" во всех ее проявлениях. Но они не учитывают, что эту политику и продразверстку большевики ввели именно для того, чтобы продержаться уже в условиях разгоревшейся междоусобицы. Да и продразверстка активно осуществлялась лишь с начала 1919 года. Мало внимания обращается на такой момент: военно-стратегическое превосходство не раз оказывалось на стороне более опытных белых генералов, но большевики сумели использовать свои политические и социально-психологические преимущества.

Но было и то, что оборачивалось против последовательных сторонников В.И. Ленина. Могли ли такие непопулярные меры, как радикальная национализация крупной, средней и даже мелкой промышленности, запрещение торговли, рынка, продразверстка, строжайшая централизация и регламентация всех сторон жизни, военно-приказная система, трудовая повинность, больно задевшие интересы разных слоев населения, не вызвать недовольства и сопротивления в различных, в том числе и вооруженных, формах? Проведение этой политики на местах сплошь и рядом сопровождалось грубым насилием и произволом со стороны многих Советов, ревкомов, комбедов, продотрядов, комиссаров и т.п. Не случайно же на VIII съезде партии в марте 1919 года раздавались призывы делегатов "урезонить комиссаров" и "выбросить из партии все элементы, которые сеют контрреволюцию на местах в деревне". Однако злоупотребление властью из-за того, что у большевиков недоставало культурно-организаторских сил, стало к тому времени обычным явлением. Все это в определенной степени подталкивало крестьян и казаков на восстания, на вступление в армии Колчака и Деникина, в банды.

Было и такое: патриотические чувства широких слоев населения, прежде всего офицерства и интеллигенции, были оскорблены Брестским миром, хотя его подписание и ратификация были вызваны жестокой необходимостью. Именно после этого начали довольно активно формироваться белогвардейские добровольческие армии.

П. Шевоцуков полагает, что в новом осмыслении нуждается роль международного империализма в развязывании гражданской войны. Эта роль, несомненно, велика, хотя в советской историографии явно преувеличивалась. В свое время В.И. Ленин провозгласил, что именно международный империализм вызвал у нас гражданскую войну. Долгие годы такое утверждение считалось бесспорным. В результате этого главные причины, крывшиеся в противоборстве классов и партий внутри страны, отступали как бы на второй план. Но очевидно, что без иностранного вмешательства и помощи белое движение вряд ли было бы в состоянии вести длительную и широкомасштабную войну. По признанию одного из белогвардейских историков, на некоторых этапах кровавого противостояния внутренние силы русской контрреволюции были близки к нулю. Надежда на помощь из-за рубежа окрыляла боровшихся с большевиками. Страны Антанты строили серьезные планы поддержки антибольшевистского движения, Не отказывались они и от плана восстановления восточного фронта против Германии.

Какие силы противостояли друг другу? Приверженцы жестко классового деления видят только две силы — пролетариат и буржуазию. А сторонники полного отрицания классового подхода к гражданской войне утверждают, будто большевикам противодействовал весь народ. На самом же деле Советскую власть активно поддерживали большинство промышленного и сельского пролетариата, городская и сельская беднота, мелкие ремесленники, мелкие служащие. Это была главная сила революции и ее социальная опора. Но поддержку новой власти оказала и часть старого офицерства. Около 30 процентов бывших генералов и офицеров старой армии перешли в 1918 — 1920 годах на сторону Советской власти и сражались в рядах Красной Армии. Примерно столько же по различным причинам не участвовали в войне. И только около 40 процентов активно участвовали в белом движении. Если кому-нибудь потребуются дополнительные сведения об этом, могут прочитать книгу А.Г. Кавтарадзе "Военные специалисты на службе Республики Советов. 1917 — 1920 гг.", изданную в 1988 году.

На службу Советской власти пошла и часть интеллигенции.

Исход гражданской войны решила поддержка новой власти крестьянством. И уж никак нельзя считать обоснованной навязываемую точку зрения, будто была не борьба трудящихся, Советской власти с внутренней и внешней контрреволюцией, а большевиков с крестьянством. Ложность такого тезиса показал исход исторических событий.

Наблюдалось переплетение положительного и отрицательного. К моменту завершения гражданской войны диктатура пролетариата во все большей степени подменялась диктатурой партии. Гражданская война, возвысив Коммунистическую партию как победительницу, вместе с тем имела для нее негативные последствия. Партия в значительной мере приобрела милитаристский облик.

Обе противоборствующие стороны проявили рвение, подбрасывая поленья в полыхавший костер братоубийства. Белые претендовали на роль представителей общенационального дела, воевали и умирали за великую Россию и ее интересы, как они их понимали. Не без основания в свою очередь большевики были убеждены, что являются выразителями и защитниками интересов всех трудящихся, борцами против угнетения и эксплуатации, за скорое и окончательное социальное освобождение не только собственного народа, но и всего мира.

Имеет свое объяснение ожесточенность гражданской войны, которую слишком эмоциональные антиленинцы прежде всего приписывают защитникам народной власти, большевикам, В.И. Ленину. Каждая из воюющих сторон понимала, что речь идет о борьбе не на жизнь, а на смерть. Вот несколько примеров жестокости белых. Генерал Корнилов перед наступлением на Екатеринодар зимой 1918 года отдал добровольцам приказ: "Пленных не брать!". По свидетельству В. Шульгина, белые вели себя на захваченной территории как завоеватели, так как "почти что ненавидели тот народ... за который гибли" (Шульгин В. Дни. 1920. М., 1989. С. 300). Офицеры Добровольческой армии считали, что они подняли меч против взбунтовавшейся черни. Колчак тоже был совершенно определенен и последователен в своей политике: "Моя цель первая и основная — стереть большевизм и все с ним связанное с лица России, истребить и уничтожить его". Такая цитата приведена в книге А.Литвина "Казань: время гражданской войны", изданной в столице Татарстана в 1991 году. В ответ на свирепую политику уничтожения большевизма белый адмирал получил массовые восстания крестьян и мощное партизанское движение в тылу. Деникин признавал, что печать классового отбора легла на Добровольческую армию прочно "и давала повод недоброжелателям возбуждать против нее в народной массе недоверие и опасения и противополагать ее цели народным интересам". (Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. 2. Париж, 1922. С. 199). По свидетельству эмигранта Раковского, добровольцы в ходе гражданской войны стали "разнузданными кондотьерами. Пьянство, разгул, грабежи, насилие и, что особенно угнетало население, бессудные расстрелы" — такова деникинская армия. (Раковский Г. Конец белых. Прага, 1921. С. 8).

Во время гражданской войны террор был красно-бело-зелено-националистическим, а порой и просто бандитским. В тот жестокий период история показала, какими последствиями раскол общества на "своих" и "чужих" может обернуться. Главный урок гражданской войны состоит в отказе от насаждения нетерпимости, от сталкивания различных слоев общества, от насилия и произвола как метода государственного строительства, как способа "осчастливить" народ.

Очень распространены до бесшабашности безответственные обвинения В.И. Ленина в пристрастии к террору. Как и в целом ряде других случаев, это не в новинку, а повторение в значительной мере утверждавшегося десятилетия назад. Вот и здесь Волкогонов опять идет по следам Валентинова, который в книге "Встречи с Лениным" написал: после завершения работы над книгой "Шаг вперед, два шага назад" Владимир Ильич якобы "пришел к твердому убеждению, что ортодоксальный марксист-социал-демократ непременно должен быть якобинцем, что якобинство требует диктатуры, что "без якобинской чистки нельзя произвести революцию" и "без якобинского насилия диктатура пролетариата выхолощенное от всякого содержания слово". ("Волга". 1990. № 10. С. 128). Слова "якобинец" и "диктатура" очень употребительны в волкогоновском двухтомнике. Явственно чувствуется обвинительный уклон: "Встретившись и приняв марксизм, молодой социал-демократ не засомневался в исторической порочности и ограниченности силовой методологии созидания нового общества. Не случайно, что когда он станет вождем, в руках которого будет сосредоточена вся полнота власти, предметом его постоянной и особой заботы станут ЧК, ГПУ, другие карательные органы диктатуры пролетариата" (I, 76-77).

Не один раз плодовитый автор эксплуататорскую часть населения России олицетворяет с народом, борьбу против живущих за счет других приравнивает к выступлениям против всех россиян: "Революция, по Ленину, свершена во имя народа. Ну а теперь он, этот народ, должен "трепетать"( I, 143).

Выхватывая из ленинских текстов удобные для этого слова, Волкогонов чисто техническим для Ленина делом объявил террор, репрессии, насилие.

Порой Волкогонов использует довольно изощренные способы преподнесения материала, преподнося себя объективным человеком: "Да, Ленина к самым жестоким мерам часто подталкивала надвигающаяся безысходность и прежде всего — голод в стране. Вождь, по существу, говорил: с помощью террора, можем спастись от голода. Нужно "взять хлеб" у богатеев. Нужно расстрелять спекулянтов" (I, 328). А затем из предлагаемых В.И. Лениным конкретных мер делает неправомерно широкие обобщения, пишет о классовой вседозволенности, полном игнорировании прав личности, оправдывает саботаж буржуазии. Также поступил, определяя роль Ленина в терроре. Дошел до утверждений, будто первый руководитель Советского правительства растерялся перед лавиной проблем, оказался отрезанным от широкой поддержки крестьянства, интеллигенции, специалистов, впадал в панику. Где читателю в доли секунды при чтении разобраться, так ли оно было на самом деле. В том же ключе отмечен следующий момент: "У этих людей, российских якобинцев, существовала совсем другая шкала нравственных ценностей. Беспощадность, классовая ненависть, обнаженный макиавеллизм выглядели в их глазах революционной добродетелью" (I, 330). Неужели представителей враждебной стороны отличали доброта, снисходительность, отсутствие злобы по отношению к противникам, любовь к представителям других классов?

Приравнивая контрреволюционеров ко многим миллионам людей, Волкогонов приписывает Ленину стремление запугать, подавить террором людей, взять на свое вооружение страх. Сделал такой вывод, оттолкнувшись от "страшной" ленинской телеграммы о необходимости поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров.

Нужно быть отъявленным циником, чтобы в связи с покушением на В.И. Ленина 30 августа 1918 года рассуждать в соответствии с вывихнутой логикой: "Большевикам был нужен весомый предлог для развязывания не эпизодического, спонтанного террора, а террора масштабного, государственного, сокрушающего. Покушение помогло окончательно покончить с недавним "союзником" — левыми эсерами, которые мешали. Террор был последним шансом удержать власть в своих руках и сделать ее полностью монополией одной, только одной партии. (I, 399). Беспредельно бессовестным является и такой вывод: "Для большевиков покушение Каплан оказалось очень нужным для развязывания массового террора" (I, 400).

Дважды доктор наук, в том числе исторических, по упрощенной схеме находит путь решения сложнейших вопросов жизни молодого Советского государства: "Выстрелы в Ленина пришлись как нельзя кстати. Только ценой террора, только при его помощи можно было заставить солдат новой армии воевать под Казанью и в других местах, только террором можно было вынудить контрреволюцию пригнуть голову, только террор был способен обеспечить поступление хлеба" (I, 410). Об отсутствии даже намеков на этику в первой фразе цитаты уж не упоминаю. Нашпиговавший двухтомник подобными фразами Волкогонов присваивает себе моральное право обвинять вождя Октября в аморальности, приписывать другие пороки.

Вошедший в раж обличителя недавний армейский политработник крупного калибра забыл о необходимости обосновывать свои субъективные и предвзятые утверждения. Какие у него были основания называть В.И. Ленина "отцом" большевистских концлагерей, расстрелов, массового террора и надгосударственности "органов"? На чем базируется волкогоновское утверждение: "Ленин явился не просто вдохновителем революционного террора, но и инициатором придания ему масштабного государственного характера" (I, 414)? Стремление раздуть клевету до всероссийского масштаба проявилось и в таком утверждении:"... Ленин почувствовал необходимость теоретического и практического "обоснования" политики .беззакония" (I, 415).

"Ученый" Волкогонов важнее считает не анализ событий, а их сплетническое истолкование. Так получилось, когда сближение В.И. Ленина и Л. Д. Троцкого после Октября он объяснил склонностью к террору (II, 15). Свою мысль повторяет на разные лады: Ленин и Троцкий "были единомышленниками в отношении того, что лишь террор, неограниченное насилие могут спасти власть большевиков" (II, 29).

Склонностью к жестокости Волкогонов объединил Ленина и Сталина, в одном случае неграмотно сформулировав фразу: "Мы долго, более четверти века, размышляли после XX съезда партии, откуда пришла к Сталину беспримерная жестокость по отношению к своим соотечественникам. Не было намека даже подумать (автор настоящей книги в том числе), что отцом внутреннего терроризма, беспощадного и тотального, был сам Ленин" (II, 186). Обнаружил у Ленина якобинство души, которое "не менее опасно, чем сталинское вампирство, ибо как-то "облагораживало" насилие, жестокость, придавало им революционный ореол" (II, 433).

При ознакомлении с подобными "откровениями" вновь и вновь хочется повторять ленинские слова: "Если этот публицист не хочет думать о значении своих слов, то подумайте хоть вы за него, читатель..." (Т. 6. С. 147).

Такое высказывание можно адресовать Ю. Афанасьеву, который в интервью немецкому журналу "Шпигель" без тени смущения сказал, что Ленин якобы заложил основы политики беззакония, насилия и массового террора. Об обосновании не позаботился. В прокурорском тоне историк по профессии рассуждал, будто в решающий момент ленинская политика была отмечена авантюризмом, поскольку, мол, Россия не была подготовлена к восприятию идеи социализма. Договорился до того, что, дескать, в интересах народа разумнее вообще совсем порвать с ленинской традицией. Нотки сожаления проскользнули у Афанасьева, когда он вынужденно признался, что получает при нападках отпор, что во многих отношениях В.И. Ленин остается святыней, в первую очередь для ветеранов. Далее в интервью доктор исторических наук превзошел даже зарубежных злопыхателей в "откровении": "... мы еще не в полной мере осознали масштабы этой трагедии, которая началась в 1917 году... И мы еще не знаем, каких жертв потребует демонтаж этого монстра — "социализма в Советском Союзе"." ("Неделя". 1990. № 16). Да, печальный счет увеличивается с каждой неделей.

Возросла активность обвинений, которые нередко высказываются в бестактной до грубости форме, но в основном повторяются те же самые факты, даются ссылки на одни и те же документы. Вспоминаются слова А.И. Куприна, очень подходящие к данной ситуации: "И когда я слышу эту фразу о германско-еврейских миллионах, то думаю: "Голубчики мои! Если у вас дальше не идет воображение, то ведь в вас, право, говорит  только зависть". ("Слово". 1991. №3. С. 74).

Прямо надо признать, что не очень-то наделены авторы фальсификаций фантазией, когда заводят разговор о целях ленинской деятельности, о его устремлениях. Как правило, на видное место ставят не заботу о миллионах обездоленных, а чуть ли не маниакальную привязанность к насилию и жестокости. Поверить им, так получается, что террор был чуть ли не самоцелью. Бесчестное введение в заблуждение с использованием некорректных средств ради определенно не называемых целей! Свою долю усилий в этом отношении в статье "Духовные предтечи Ленина" попытался внести А. Авторханов. Обвиняя великого революционера в бланкизме, бакунизме, анархизме, он написал в утвердительном тоне, будто В.И. Ленин "фанатично верил в коммунистическую утопию, а революционный террор считал единственным методом превращения утопии в быль" ("Слово". 1991. № 3. С. 72).

Повышенную активность в таком направлении развил кандидат исторических наук, бывший заведующий кафедрой Высшей партийной школы при ЦК КПСС. 4 июля 1992 года "Правда" привела следующие выдержки из его научных трудов: "Изучая труды В.И. Ленина, его жизнь и деятельность, молодые люди получают ответы на самые насущные, волнующие их вопросы. Они начинают понимать, какие горы лжи и клеветы нагромождаются вокруг имени Ленина, вокруг Октябрьской революции...", "Судьба молодого поколения XX века неразрывно связана с великим учением Ленина. Она неотделима от воплощения в жизнь идеалов марксизма-ленинизма". Фамилия этого автора, о чистоте которой он, судя по всему, не очень-то заботится, - Анатолий Латышев. Теперь он тужится повыше сделать горы лжи и клеветы, которые нагромоздили в прошлом антикоммунисты и которых искренне или по-фарисейски осуждал руководитель кафедры крупного учебного заведения КПСС. Давайте сравним две его статьи — "Непременно повесить... не меньше 100" и "Геноцид". С первой он выступил как политический обозреватель к неизвестным работам Ленина и Сталина, документам из Центрального партийного архива "Демократической газеты" 2 ноября 1991 года. Вторую статью опубликовал при подготовке к заседаниям Конституционного суда по проблемам КПСС в двадцать шестом номере газеты "Россия" за 1992 го д. Общее между ними то, что обе изготовлены по принципу комплектования, монтажа цитат. Первая публикация практически полностью посвящена крестьянским антисоветским выступлениям в Пензенской губернии в августе 1918 года. Сами факты крестьянских мятежей дают возможность антиленинцам разгуляться вволю. Казалось бы, пиши с возмущением, по-своему интерпретируй те или иные моменты. Так и поступает Латышев. В частности, с видом совсем не знающего жизни младенца он пишет о времени, когда в первые месяцы гражданской войны испытывался острый недостаток хлеба: "Конечно, можно было бы попытаться восстановить рыночные отношения, но это противоречило бы коммунистическим принципам". Написал, как о какой-то безделице. Лишь бы лягнуть ставшие нелюбимыми коммунистические принципы. Но этого показалось мало. Решил не просто нарисовать картину до трагизма ужасную, но и показать вождя Октябрьской революции таким, будто он противопоставлял себя всему крестьянству страны. Во имя этого потребовалось ему прибегнуть к жульничеству на глазах у публики — читателей. В "Демократической газете" процитировал ленинскую телеграмму с указанием повесить не меньше ста заведомых кулаков, богатеев, кровопийц и отнять у них весь хлеб. Как видим, четко определено, против какой части населения мятежных уездов направлялись репрессии. Из этого, разумеется, и нужно исходить. Но вчерашнему прославителю Ленина этого мало для оправдания заголовка "Геноцид". Надо что-то поужаснее. Латышев использует давнишний прием, прекрасно зная из ленинской книги "Пролетарская революция и ренегат Каутский", что за его применение в свое время очень крепко досталось видному немецкому социал-демократу. Примитивный по исполнимости прием сводится к опусканию при цитировании неугодных, неподходящих, противоречащих цитирующему слов. Прибегая к нему, Латышев в упомянутой телеграмме опустил слова "кулаков, богатеев, кровопийц". И вот уже так преподнес причину вооруженной борьбы против Советской власти: крестьяне (видите, уже вся масса, без подразделения по состоянию и положению) выступили потому, что отказались отдать весь выращенный ими хлеб. "Правильно сделали. Кто же отдаст весь свой хлеб!" — могут подумать доверчивые читатели. Вывод именно такой, к которому их подводил бывший партпросвещенец при показной объективности. "Но он же использует подлинные документы!" — наступают оппоненты, выгораживая автора демократических (во всяком случае, хотя бы по названию) изданий. "Жульничая при этом", — добавляют последовательные ленинцы. Остановился на этом приеме подробно потому, что он имеет широкое хождение при нападках на В.И. Ленина, в том числе для формулирования угодных им выводов. Вот и Латышев статью в "Демократической газете" закончил словами о том, что в любом случае грехи Ленина перед российским крестьянством действительно неисчислимы. Здесь самое время спросить "разоблачителя террора", в чем же он видит прегрешение. Уж не считает ли он греховным Декрет о земле, бесплатно давший сельским жителям миллионы гектаров? Или считает греховным принятие Декрета о мире, благодаря которому многие тысячи российских мужиков разного возраста на фронте не были убиты или искалечены? Или же незамолимым грехом является то, что от крестьян прогнали помещиков?

Гуманистический потенциал марксистского учения составляет генетическое ядро, объединяющее все поколения сознательных коммунистов. Не идея насилия, а идея освобождения от насилия является сутью коммунистической идеологии. Этого вместе со своими нынешними единомышленниками не мог ни понять, ни принять Латышев накануне судебного процесса по делу о конституционности президентских указов о КПСС. Именно поэтому так сформулировал заключительную часть статьи "Геноцид": "Понятием "геноцид", на мой взгляд, следует определять истребление отдельных групп населения не только "по расовым, национальным или религиозным мотивам", но и по классовым признакам, если это истребление производится властями планомерно и целенаправленно. Проявление такого геноцида — деятельность организационных структур РКП(б) — ВКП(б) с момента октябрьского переворота до смерти Сталина в марте 1953 года". ("Россия". 1992. № 26. С. 11). При суровом обвинении партии коммунистов не удержался и от соблазна в очередной раз главное событие XX века поименовать не революцией, а переворотом. Так что газетная площадь используется эффективно.

Позиция Латышева и подобных ему вызывает несогласие порядочных людей. Они возражают оппонентам-обвинителям. Так сделал и ветеран Великой Отечественной войны И. Уваровский, написавший в "Правде": "Не приемлю обвинения или даже оправдания "ленинского" террора.

Во-первых, не мы развязали террор, за что жестоко поплатились. До июня-июля 1918 г. не было вынесено ни одного смертного приговора, генералов и офицеров, даже участвовавших в мятежах, отпускали под честное слово о лояльности к Советской власти. И вообще про "зверства большевиков" мусолят одни и те же факты, причем извращённые до предела...

Когда всячески смакуют рассказы о зверствах только большевиков, это невероятный бред. Да, были расстрелы. А что делала белая "интеллигенция"? Разве не она вешала пленных, свежевала, загоняла в декабре голыми в товарные вагоны и заставляла население через несколько станций выгружать трупы, ошпаривала их паром в банях Хабаровска, действуя по конвейеру, как немцы в газовых камерах... В 1922 году Пепеляев захватил Якутск, раздел всех красноармейцев и, разложив их на снегу, вспорол им шашками животы, оставив умирать". Про эти и многие подобные факты, заметил ветеран войны, что-то радикальная пресса не вспоминает. В подобных случаях свойственное им многословие утрачивают фальсификаторы ленинского образа. Они предпочитают действовать односторонне, хотя на словах эмоционально ратуют за плюрализм мнений.

При чтении письма И. Уваровского и подобных материалов вспоминаются политические миниатюры В. Мельниченко "Ленин без глянца". В одной из них есть призыв прислушаться к американцу Альберту Рису Вильямсу, который в нашей стране встретил Октябрь, а затем большую часть времени проводил среди солдат в армии, среди крестьян в деревнях и среди рабочих на фабриках. В. Мельниченко напомнил: "Вильямсу принадлежат вот эти слова:

 — Призовите на суд истории, с одной стороны, большевиков, обвиняемых в красном терроре, а с другой — белогвардейцев и черносотенцев, обвиняемых в белом терроре, и предложите им поднять руки. Я знаю, когда они поднимут руки, мозолистые и загрубелые от работы руки крестьян и рабочих будут сиять белизной по сравнению с обагренными кровью руками этих привилегированных леди и джентльменов.

Когда и где Вильямс сделал это заявление? В феврале 1919 года на заседании так называемой "Оверменской комиссии" американского сената в Вашингтоне, которая устроила тогда подобие "суда" над Октябрьской революцией. Сенатор Овермен, члены его комиссии немало потрудились у колыбели международного официального мифа об одностороннем красном терроре большевиков. Но сразу же столкнулись со свидетельствами очевидцев Октября — Джона Рида, Альберта Вильямса, Луизы Брайант.

Нет нужды всем присоединяться сегодня к их точке зрения. Но и не учитывать ее нельзя". ("Правда". 1992.12 сентября).

В июне 1918 года на митинге в Симоновском подрайоне В.И. Ленин сказал, что без труда, без затраты огромной энергии невозможно выйти на дорогу социализма. Для успешной борьбы за идеалы рабочего класса необходимо организоваться. Необходима также организация и для того, чтобы суметь закрепить за собой все завоевания, добытые ценой тяжелых потерь и усилий. Ведь гражданская война уже шла.

К этому же времени относится ленинское письмо, направленное в Петроград Г.Б. Зиновьеву, М.М. Лашевичу и другим членам Центрального Комитета партии. На это письмо очень часто ссылаются, частично с разной степенью полноты цитируют, преподносят его как обвинение против В.И. Ленина. Вот его полный текст: "Тов. Зиновьев! Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали.

Протестую решительно!

Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.

Это не-воз-мож-но! Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает.

Привет! Ленин.

P.S. Отряды и отряды: используйте победу на перевыборах. Если питерцы двинут тысяч 10-20 в Тамбовскую губернию и на Урал и т.п., и себя спасут и всю революцию, вполне и наверное. Урожай гигантский, дотянуть только несколько недель" (Т. 50. С. 106).

Недоброжелатели В.И. Ленина в этом документе прежде всего видят слово "террор", призыв к его расширению. Об этом пишут и все сводят к тому, будто руководитель Советской страны вообще без подавления людей не мог жить. Что не учитывают или чего не хотят замечать они? Прежде всего, не принимают во внимание особенности именно той обстановки — июня 1918 года, военного времени. Авторы материалов обвинительного характера питерских рабочих лишают права на убийство одного из своих руководителей ответить крутыми мерами. Оппоненты не согласны с тем, что у советских руководителей слово и дело должны быть в единстве. Многократно используют прием усеченного цитирования последней перед подписью фразы. Преподносят ее как ленинский призыв к поощрению энергии и увеличению размаха террора. Сопровождают все это возмущенными словами, негодующими интонациями. Но о том, что опустили слова "против контрреволюционеров", — молчок! А они-то как раз все ставят на свои места. Общеизвестно же, что нападающий враг должен рассчитывать на ответные действия. Тем авторам, которые продотрядчиков приравнивают к оккупантам, никакого дела нет до голода сотен тысяч горожан, до необходимости спасать революцию. То же самое примерно проявляется при недоброжелательном комментировании телеграммы В .И. Ленина, Я.М. Свердлова и Л.Д. Троцкого Петроградскому комитету партии от 27 июля 1918 года: "Мы объяснились с прибывшей сюда агитационно-продовольственной группой Выборгского района. Такого рода группа, несомненно, очень нужна и сыграет крупнейшую роль в Казанской губернии, куда она направляется. Но сейчас есть не менее острая потребность в партийных работниках, которые могли бы на чехословацком фронте просвещать, объединять и дисциплинировать советские войска. Продовольственная задача не может быть решена без подавления чехо-белогвардейского мятежа. Сюда необходимо сейчас направить многочисленных активных, боевых партийных работников. Жалоба Петрограда на то, что мы обезлюживаем Петроград, неосновательна. Где же брать лучших агитаторов и организаторов для общегосударственных задач, как не в Петрограде? Москва дала нам уже около двухсот агитаторов-комиссаров на чехословацкий фронт. Петроград должен дать не меньше. Желательно бывшие военные, но не обязательно: достаточно быть твердым, преданным революционером, чтобы оказать неоценимые услуги делу борьбы против волжской и уральской контрреволюции. Ждем вашей энергичной и скорой поддержки, товарищи!". ("Известия ЦК КПСС". 1989. № 5. С. 149).

 Для оправдания своих действий антиленинцы ссылаются на то, что издатели ленинских работ делали изъятия из текстов. Да, было такое. Сейчас ясно, что изымались зачастую те места, где речь шла о жестоких распоряжениях, бессудных расстрелах и других нелицеприятных, а то и зловещих фактах. Именно из них намереваются составить серию томов "Неизвестный Ленин". "И все же, — пишет В. Мельниченко, — меня больше тревожит другое. Под предлогом наличия немалого числа купюр в ленинских записках, телеграммах, письмах некоторые ниспровергатели большевистского лидера стремятся сегодня перечеркнуть... все его наследие.

Одним лихим росчерком пера, по сути, объявлены поддельными около 9 тысяч документов, написанных Лениным, в том числе главнейшие работы и статьи, которые представлены в Полном собрании сочинений без намека на купюры или искажения. "Поистине, заставь отрекшегося от Ленина новому богу молиться, он и лоб расшибет". ("Независимая газета". 1992.22 апреля).

Доктор исторических наук В. Мельниченко считает несерьезным делом противопоставлять известного из опубликованных источников Владимира Ильича тому "неизвестному Ленину", который якобы грядет в будущем документальном многотомнике.

Этот многотомник добавит немало неприятных, неблаговидных и злых штрихов к облику вождя, особенно в связи с красным террором. Однако тот облик, который готовят, уже хорошо известен по Полному собранию сочинений. Именно здесь обоснованы взгляды В.И. Ленина, которых он не скрывал. Так, например, писал, что террор и ЧК — вещи абсолютно необходимые. В сорок пятом томе можно прочитать, пожалуй, о самом главном в ленинском подходе к террору, когда шла разработка Уголовного кодекса РСФСР: "Открыто выставить принципиальное и политически правдивое (а не только юридически узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы.

Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас".

На фоне таких ключевых изречений и заявлений В.И. Ленина нынешние "сенсационные" находки новых "лениноведов" имеют явно подчиненный, иллюстративный характер. Порой далеко идущие выводы делаются из случайно оброненной в разговоре или попросту приписываемой Владимиру Ильичу фразы. Ограничимся таким случаем. Одна из убийственных статей о неопубликованных ленинских документах начиналась ссылкой на воспоминания С. Мстиславского: "Перед разгоном Учредительного собрания был разговор с Лениным группы членов ЦК левых эсеров. Спиридонова говорила очень возбужденно: сказала что-то про "хулиганство" и упомянула о морали. Ленин сейчас же поднял брови: "Морали в политике нет, а есть только целесообразность".

Ученым представляются малоубедительными попытки "развенчать" В.И. Ленина подобным образом. Это все равно, что считать его величайшим демократом только на основании единственного свидетельства того же Мстиславского, рассказавшего, как Владимир Ильич решительно вступился за людей, которых предполагали привлечь к суду за их особое, отличное от других мнение: "К суду? Судить можно и должно за скверную работу, а никак не за мнение". Таким образом, высказываются серьезные исследователи, наивно строить серьезные выводы о В.И. Ленине на основании частностей субъективного порядка, как это делается сейчас клеветниками, фальсификаторами.

Хочется привлечь внимание к тому, что среди ранних сочинений Андрея Платонова есть небольшая статья "Ленин". Она написана по случаю полувекового юбилея "первого работника русской революции". Носит восторженный характер и по степени хвалебности, вероятно, обошла мерки того времени. Главное же в том, что молодой прозаик зорко подметил: "Ленин — это редкий, быть может, единственный человек в мире. Таких людей природа создает единицами в столетия.

В нем сочетались ясный, всеохватывающий, точный и мощный разум с нетерпеливым, потому что слишком много любящим, истинно человеческим сердцем.

И все это сковано единой сверхчеловеческой волей, направляющей жизнь к определенным раз поставленным целям, не позволяющей склониться и колебаться". Но главное впечатление А. Платонова от личности В.И. Ленина вложено, пожалуй, в немногословную формулу: "Он и восставший побеждающий народ — это одно".

Эту формулу самым беспардонным образом игнорируют те нападающие на В.И. Ленина, которые обвиняют его в привязанности к насилию и личной жестокости. Не "замечают" они и ленинский призыв не предавать забвению грань между неизбежным и неуместным применением насилия.

При оценке обвинений по ленинскому адресу следует исходить из того, что пишущие не имеют права игнорировать бесспорные факты. Один из них — Советское государство вынуждено было долго жить в условиях военной угрозы и экономического перенапряжения.

Однако ни с этим, ни с другими обстоятельствами многие годы не хотели считаться враги, которые ненавидели В.И. Ленина и клеветали на него. Но для тех, кому близки интересы трудового народа, образ вождя продолжал светить, как маяк, боевым ослепительным светом, пробивавшимся через мглу недоброжелательства. Реально оценивая ситуацию, В.И. Ленин еще в 1921 году говорил, что "если против нас не могут пойти сейчас с оружием в руках, то идут с оружием лжи и клеветы..." (Т. 42. С. 366). Шли целенаправленно и продуманно. Автор книги "Психологическая война" ДА. Волкогонов в 1984 году в связи с этим писал, что одной из основных функций психологической войны является функция политической дезориентации общественного и индивидуального сознания. "С ее помощью, — пояснил тогдашний ведущий контрпропагандист, — соответствующие буржуазные центры хотели бы лишить народы социалистических стран четких классовых, политических ориентиров и установок. Деформация истины, внесение в сознание людей полуправды, создание ложных стереотипов мышления, "замена" убеждений и позиций — вот составные элементы рассматриваемой функции психологической войны" (С. 82). Сейчас при чтении материалов рьяных антиленинцев ловишь себя на мысли, что буржуазные пропагандисты добились своей цели, достигли того, что у части россиян, имеющих доступ к общественной трибуне, произошла замена убеждений и позиций, что они сами теперь стали способствовать деформированию истины, занялись внесением в сознание людей полуправды и созданием новых ложных стереотипов мышления. Все это имеет ярко выраженную антиленинскую направленность.

В числе тех, кто не скупится на громящие и хлесткие определения и эпитеты, — обозреватель "Комсомольской правды" П. Вощанов. В статье "Страна Заветов" после ленинской цитаты: "...никакого принципиального противоречия между советским (т.е. социалистическим) демократизмом и применением диктаторской власти отдельных лиц нет" последовал эмоциональный, но далеко не научный вывод в не очень корректной форме: "Думаю, далеко не случайно была рождена столь сатанинская идея. Тем более если учесть последовавшие затем массовые расстрелы, депортации, концентрационные лагеря.

Предвижу, что написанные выше строки вызовут негодование коммунистических фундаменталистов и просто людей, контуженных коммунизмом, — и те, и другие не преминут дать "достойную отповедь очернителю и клеветнику"." (''Комсомольская правда". 1991.2 октября). Есть ли прок давать отповедь? Дело-то не в фундаментализме и не в контузии мечтой миллионов людей, а прежде всего в позиции и элементарной воспитанности. Дефицит последней проявился и тогда, когда речь пошла о неопубликованных ленинских документах. В публицисте соединились провидец, моралист, праведник: "Предав их гласности, можно буквально перевернуть наше представление не только о самом Ильиче, но и о созданной им партии... мы узнаем нечто такое, после чего в массовом сознании прочно укоренится идея борьбы с ленинизмом как человеконенавистнической доктриной. Наступит массовое идейное отрезвление... далее невозможно поклоняться, считая идейным вождем, человека, в голове которого рождались следующие идеи..." Далее следует очередной монтаж цитат, целенаправленно выхваченных из текстов без учета места, времени и исторического фона. Опять же выстрел дуплетом в надежде произвести эффект ослепления и оглушения взъерошенными эмоциями, но без всякого обоснования чрезвычайно серьезных обвинений. Вощанов понадеялся, что и так на молодых, не успевших изучить ленинские работы читателей им написанное произведет ожидаемое отрицательное воздействие, соответственно подготовит их к восприятию будущих подобных публикаций.

Сколько категоричен, столько же бездоказателен в своем утверждении эксперт Конституционного суда Б. Пугачев, который в интервью "Известиям" за 5 мая 1992 года заявил: "У Ленина гуманная цель — справедливость — осталась за рамками, а средство — насилие — выдвинулось на первый план". По форме фраза претендует на чеканность формулы. А какова содержательная сторона? Хотелось бы узнать у высокого эксперта, когда и за какими рамками осталась при В.И. Ленине справедливость. Разве не было осуществлено и не осуществлялось народовластие? Разве даже в условиях гражданской войны и иностранной военной интервенции ежегодно не созывались партийные съезды? Разве периодически и довольно часто не собирались вместе высшие носители народной власти на съездах Советов, в том числе чрезвычайных? Или не были переданы народу земля, фабрики и заводы? Неужели не была проявлена действенная забота о ранее отсталых народах? Это еще не все вопросы, которые можно адресовать Б. Пугачеву в связи с его поспешным утверждением.

Не больше доказательности в рассуждениях с обвинительным уклоном Сергея Чернышева: "Так вот в чем же грех Ленина? Вроде же он ничего плохого не имел в виду. Если бы он просто рвался к власти, было бы все понятно. Но ведь речь-то шла об устроении рая на земле, царства справедливости... Он оказывается частью той знаменитой силы, которая вечно хочет блага, но вечно совершает зло...

Ленин, русский социализм — это вечный вопрос, обращенный к небесам, новый вариант Иова. Какой-то странный героизм, подвиг и страдания, на которые мы обречены независимо от собственного желания. Здесь все упирается в то, что это вообще вряд ли выразимо в рациональных терминах. Ленинская фигура похожа на призрак: пытаешься ухватить черты реального человека — и вечно утыкаешься в вечные вопросы... Кто же был этот человек? Два с половиной дня назад нам разрешили об этом думать, а фактов пока еще не дали. Начинается грандиозное восхождение к этой фигуре, которая, в общем-то, как Тунгусский метеорит, сама по себе, в своей человеческой плоти не имеет никакого значения. Может, через 200 лет будет развита теория, блестящая, остроумная и хорошо аргументированная, что не было никакого Ленина, что это все миф, что не существовало такого человека". ("Литературная газета". 1991.17 апреля). Умудряются самоуверенные люди с ученым видом и с претензией на оригинальность все так свалить в одну кучу, чтобы демагогия подавляла истину. Автор монолога не потрудился пояснить, в чем же у Ленина проявилось вечное свершение зла при стремлении к благу.

Здесь мы сталкиваемся с вариантом тезиса о неизвестном Ленине. Его выдвинул Валентинов, о котором Волкогонов высокого мнения: "Большое впечатление неординарностью, своеобразием и тонкостью наблюдений, необычностью выводов производят книги Николая Владиславовича Вольского (Валентинова), лично знавшего Ульянова-Ленина" (I 23 — 24). "Николай Владиславович Валентинов: возможно, один из первых проницательных историков, попытавшийся освободить образ Ленина из-под нагромождений идеологических мифов..." (I 60).

У обвинителей словно отшибло какую-то часть памяти, и они не могут вспомнить, что "расстрельные" депеши рассылались в условиях жестокой войны и вызванного ею экономического перенапряжения. Продолжало болезненно сказываться эхо июльских событий 1917 года. Тогда господствовавшие в Советах эсеры и меньшевики передали власть контрреволюции, вызвали ее войска в Петроград, разоружали и расформировывали революционные полки и рабочих, терпеливо относились к произволу и насилию по отношению к большевикам.

О сложности взаимоотношений между большевиками и меньшевиками в первые послеоктябрьские годы есть много публикаций. Одну из них В.Костиков в "Огоньке" № 10 за 1990 год озаглавил так: "След от шляпы Ю.О.". Ее кандидат исторических наук K.К. Кузнецов в статье "Бывали хуже времена..." охарактеризовал следующим образом: "С помощью отточий и умалчиваний Костиков акцентирует внимание читателей на любимой его сердцу посылке: Ленин и кровь связаны между собой в один узел". ("Военно-исторический журнал". 1991. № 8. С. 5). Недомолвкам, намекам, всему сообщенному Костиковым ученый противопоставил бесспорные факты: по домам были отправлены юнкера, которые 29 октября 1917 года подняли мятеж в Петрограде; 1 ноября под честное слово отпустили на свободу генерала Краснова. Число таких примеров можно множить.

Суров был В.И. Ленин не только к тем, кто с оружием в руках выступал против власти трудящихся, но и к бюрократам. Р.И. Хасбулатов привел ленинский документ, который адресовался одному из бюрократов: "Хлеб от крестьян Вы обязаны принимать днем и ночью. Если подтвердится, что Вы после 4 часов не принимали хлеба, заставили крестьян ждать до утра, то Вы будете расстреляны". Последовал четкий комментарии: "Жестоко! — подумает кто-то из читателей. Возможно, если иметь в виду только содержание самого письма и конкретность содержащейся в письме угрозы. А. если подумать о том, в какой обстановке советский руководитель установил "часы приема" для крестьян, сдающих хлеб? В стране разруха, голод. Умирают голодной смертью дети, старики... Так где жестокость?". ("Бюрократия тоже наш враг". М., 1989. С. 99). Последний вопрос можно адресовать Волкогонову и другим бездоказательно, бездумно, между прочим, обвиняющим В.И.Ленина в склонности к жестокости. Есть среди них и писатели.

Инженеры человеческих душ всегда занимали неоднородную позицию. Проявлялось и проявляется это по отношению к В.И. Ленину. А.М. Горький отметил: "Много писали и говорили о жестокости Ленина. Разумеется, я не могу позволить себе смешную бестактность защиты лжи и клеветы. Я знаю, что клевета и ложь — узаконенный метод политики мещан, обычный прием борьбы против врага. Среди великих людей мира сего едва ли найдется хоть один, которого не пытались бы измазать грязью. Это — всем известно.

Кроме этого, у всех людей есть стремление не только принизить выдающегося человека до уровня понимания своего, но и попытаться свалить его под ноги себе, в ту липкую, ядовитую грязь, которую они, сотворив, наименовали "обыденной жизнью" ."(Воспоминания писателей о В.И. Ленине. М., 1990. С. 555).

А.М. Горькому часто приходилось разговаривать с В.И. Лениным о жестокости революционной тактики и быта. Узнавал, что подчас рабочие в раздражении слишком легко относятся к свободе, жизни ценных людей. Предупреждал, что это не только компрометирует честное и трудное дело революции излишней, порой бессмысленной жестокостью, но объективно вредно для общенародного дела.

В том же очерке А.М. Горький привел такие ленинские слова: "Нашему поколению удалось выполнить работу, изумительную по своей исторической значительности. Вынужденная условиями, жестокость нашей жизни будет понята и оправдана. Все будет понято, все!" (С. 565). Оказывается, в этом ошибся Владимир Ильич. Не поняли или не хотят понять сегодня многое.

У великого пролетарского писателя была возможность сравнивать. Сейчас, когда с таким надрывом говорят о расстреле царской семьи, вспоминаются его слова из письма к А.В. Амфитеатрову, написанное в феврале 1905 года. Алексей Максимович сообщил, что в "кровавое воскресенье" он с "с утра и до вечера был на улицах Питера и видел, как русские солдатики, защищая "престол-отечество", убивали безоружных людей и — кстати — убили престиж самодержавия... я слышал тысячеголосые проклятия по адресу царя, слышал, как его называют убийцей старики, дети и женщины, — люди, которые, за несколько часов до убийства их близких и знакомых, мирно шли к своему царю и несли в руках его портреты, портреты его жены, хоругви, и вел их — священник". (Горький и русская журналистика начала XX века. Неизданная переписка. М., 1988. С. 64.).

Раз уже коснулись судьбы семьи Николая II, вспомним тот момент, о котором "забывают" утверждающие, будто приказ о расстреле императорской семьи отдал Ленин. Мое внимание из уже упоминавшейся книги Р. Кларка "Ленин. Человек без маски" привлек такой отрывок: "В подходящее время наркомату юстиции будут даны указания подготовить соответствующие документы для последующего рассмотрения. Нет сомнения, что у Ленина были свои политические расчеты, учитывающие его положение. Этим вечером, однако, вопрос был отложен на неопределенное время и на этой стадии так и остался. Наркомат юстиции никогда не получил задание "подготовить документы".

Царская семья с ближайшим окружением была убита. Один из разделов двухтомника Волкогонов озаглавил "Грех цареубийства". В своей манере ничего не пояснять и не обосновывать "исследователь" как бесспорное преподносит: "Ленин знал, что расстреляна вся семья царя. Он не просто знал, но они со Свердловым и Троцким не раз обсуждали этот вопрос. Для них было ясно: император российский должен быть ликвидирован. Большевики не могут рисковать революцией. Столько роялистов подняли головы" (I, 367). Далее на первый план Волкогонов выдвигает мотив личной мести царизму за казнь старшего брата. В конце оговариваясь, что это версия, тем не менее автор двухтомника начинает излагать ее в утвердительном тоне: "Но Ленин все знает и так. Свердлов доложил ему еще ранее, что условным сигналом из Москвы через Пермь дано указание "закрыть вопрос". По этой команде Уральский областной Совет примет необходимое, согласованное ранее решение о "ликвидации Романовых" (I, 369). И дальше документальные источники подменяет предположениями, сохраняя категоричный тон: "Даже если бы расстрел был "оформлен" решением Екатеринбургского Совета, почти невозможно предположить, что эта акция могла быть осуществлена без санкции ЦК большевиков и лично Ленина. Это просто исключено" (I, 372).

Есть другие источники и свидетельства. Э. Саммерс и Т. Менгольд в книге "Досье на царя" признают, что "правда о Романовых остается исторической тайной". Но добавили кое-что новое к общеизвестной истории о том, как все произошло в июле 1918 года. Их открытие, сделанное на основе документов, состоит в следующем: Ленин сам надеялся избавить царскую семью от самого страшного. Один из документов попал в руки авторов книги из архива следственного управления. Он касается разговора между Лениным и Берзиным, который командовал войсками Красной Армии на Урале. Его штаб-квартира находилась в Екатеринбурге. Этот разговор, судя по всему, подслушали три телеграфиста в Екатеринбурге — Сибирев, Бородин и Ленковский. Как они свидетельствуют, Ленин приказал Берзину взять царскую семью под свою защиту и оградить от какого-либо насилия. ("За рубежом". 1990. № 40. С. 15).

Почему антиленинцы всячески игнорируют документальное свидетельство, что В.И. Ленин надеялся избавить царскую семью от смерти? Почему подчас истерично кричат о жестокости, ссылаясь на ленинский приказ расстрелять Николая II, хотя такого документа никто никогда еще не видел? Снова проявляется какая-то перевернутая логика: сознательно пренебрегают существенным документом, но выдвигают суровые обвинения, исходя из несуществующего приказа.

Не легче для истины, когда место выверенных аргументов занимают эмоционально окрашенные предположения, чисто субъективное восприятие явлений и событий. Так случилось у Владимира Тендрякова. Он абсурдной объявил мысль о том, что революция — сама по себе цель. Отсюда самими по себе объявил разруху, голод, кровопролитие, горы трупов и прочее, сопровождающее революционные взрывы. На основе такого собственного восприятия революционной цели мысленно адресовал Ленину такое обвинительное обращение: "Даже Ваши враги не осмеливались называть Вас безнравственным человеком, но именно Вы стали проповедником нравственности, поощряющей насилие ради насилия, соглашающейся на кровопролитие ради кровопролития. ("Октябрь". 1990. №9. С. 24). Неправ заблуждавшийся писатель. Но его выражения перекочевали в волкогоновский двухтомник. Это, к слову сказать, далеко не единственный случай очень откровенного заимствования.

Не было кровопролития ради кровопролития! Но Волкогонов утверждает диаметрально противоположное. Чтобы приписать Ленину возведение насилия в святыню революционных методов, начал с общих положений: "Террора было вдоволь всякого: физического, духовного, экономического" (I, 33). А начиналось, мол, все издавна и издалека: "Ленин еще в молодости твердо уверовал в то, что социалистический вопрос не может решаться на гуманистической основе" (I, 79). Позже следуют фантастические домыслы о фантастическом преуспевании большевиков в уничтожении оппонентов. Только вот нет уточнения, с какого потолка взято округленное число жертв, начиная со времени написания книги "Шаг вперед, два шага назад": "Вся последующая история большевизма есть история уничтожения российской социал-демократии любых оттенков. Здесь большевики преуспели фантастически, уничтожив миллионы за одно подозрение в инакомыслии" (I, 146). Мог бы Волкогонов нас, несведущих, оповестить, как и где это делалось, к примеру, до Великого Октября. Назвал бы хоть одну меньшевистскую организацию, члены которой были поголовно уничтожены кровожадными большевиками.

С разных сторон подходит Волкогонов к утверждению о ставке большевиков на безбрежное насилие. И ведь не надоедает автору. Без малейших оговорок подлым можно назвать волкогоновское утверждение о "дифференцированном" подходе Ленина к разным контрреволюционным силам: "Интересная деталь: Ленин в своем якобинстве был достаточно сдержан по отношению к интервентам и даже Колчаку, Деникину, Врангелю. Но как только дело доходило до крестьян, казачества, он преображался, становился маниакально беспощадным в своей неудержимой жестокости" (II, 156). Бесполезно просить автора обосновать первую часть провокационного утверждения.

Нечто садистское проявляется у Волкогонова, когда он злорадствует, воедино увязывая жестокость и ленинские пророчества: "Выступая на Красной площади 1 мая 1919 года с речью, вождь обещал приход коммунизма для еще ныне живущих поколений. Эта уверенность не иссякла у Ленина и через полтора года, когда он выступал на III съезде РКСМ.

Ленин не узнает, к сожалению, что его прогнозы о "расцвете коммунизма" придутся как раз на 1937 — 1939 годы — апофеоз исторической бесчеловечности. Ленин прямо не повинен в злодеяниях сталинского периода, который, как он считал, будет "коммунистическим", но его личное авторство в строительстве предпосылок полицейской системы неоспоримо» (II.268).

Прямо во все ленинское учение целится перевертыш обобщающим утверждением: "Долго размышляя над истоками и сущностью ленинской жестокости, закамуфлированной под внешнее добродушие, я пришел к выводу о ее особом типе. Это не криминальная, политическая или национальная черта, а жестокость всего ленинского мировоззрения, жестокость его философии. Ленин настолько подчиняет себя цели, что все остальное, даже социально значимое, теряет свою ценность. Этому способствует и верховенство его воли над собственным интеллектом" (II, 457). Хочется антиленинцу, чтобы все это воспринималось читателями на веру, без критического подхода.

Очень досадно сталкиваться с фактами, когда об обосновании собственных утверждений недостаточно заботятся литераторы, претендующие быть совестью русской интеллигенции. Например, в одном из интервью американскому журналу "Тайм" А. Солженицын обвинил В.И. Ленина в полном отсутствии всякой жалости и человечности в подходе к людям, народным массам, к любому, кто не поддерживал его во всем. Обвинение глобального масштаба при нулевом обосновании. Писатель даже не подозревает, насколько здесь он далек от истины, как в его утверждении размывается грань между его обвинительными утверждениями и злобной клеветой! Вроде, не должно бы такого быть. Ведь автора интервью В. Солоухин назвал просто достойнейшим человеком, известив: "...большим и удивительным чудом явился миру сын российской культуры, сын отечества и народа, Александр Солженицын..." ("Наш современник". 1990. № 1. С. 59). Еще четче в этом отношении выразился В. Распутин, заявив, что пером Солженицына "водит глубокая правда, очищенная от скверны не с одной лишь стороны, чтобы скрыть другую, а выявленная полностью и издалека" (Там же. С. 67). Свою реплику подал Волкогонов: "Огромное значение для понимания феномена Ленина имеют, как бы я их назвал, историко-художественные произведения А.И. Солженицына" (I, 23). Но и при таких замечательных рекомендациях в конкретных случаях возникает вопрос: как совместить большую правду и малую или не очень малую ложь?

Естественно, никаких возражений не вызывают слова А.М.Совокина о том, что в писателе своего летописца нашла безмерная чаша испытаний, страданий, выпавшая на долю безвинно репрессированных.

"Архипелагу ГУЛАГу" автор дал подзаголовок "Опыт художественного исследования". А не больше соответствовало бы словосочетание "обвинительное исследование"? В предисловии С. Залыгин поставил вопрос о нужности нашему обществу умных и честных оппонентов. Но не всегда Солженицын отвечает второй части высказанного критерия. Сказалось, вероятно, то, что "Архипелаг ГУЛАГ" написал очень много страдавший человек, которому чуть ли не всё прошлое видится только в черном цвете. Временами перед читателями предстает довольно злой исследователь, не все принимающий в советской жизни, многое в нашей истории понимающий иначе, о В.И. Ленине толкующий слишком односторонне, с нарушением требований принципа историзма. Сказывается замеченная Совокиным противоречивость: писатель подает себя последовательным защитником гуманизма, свободы человеческой личности, врагом любой диктатуры и одновременно противоречит сам себе, забывает свой гуманизм, как только дело касается защиты советским народом своих революционных завоеваний. Тут он согласен оправдывать все вооруженные акции наших врагов против большевиков. У Солженицына проскальзывают симпатии к Архангельскому, Самарскому, Уфимскому, Омскому, Донскому, Кубанскому, Закавказскому контрреволюционным правительствам. С ироничной усмешкой им в вину поставлено одно: они провозгласили себя после образования Совета Народных Комиссаров.

Сфера публицистического обвинительного запала очень широкая — от предъявления марксизму-ленинизму претензий за жестокость до наречения воров социально-близкими советским властям. Ограничусь такими примерами. О революционной идеологии трудящихся написано так: "…только Передовое Учение могло нам разъяснить: как уничтожить младенцев", "...на основе Единственного Верного Учения...". Кажутся "мягче" утверждения: "...ведали раскулачиванием воры да пьяницы...", "...он — вор, он — социально-близкий", ("Новый мир". 1989. № 11. С. 149,163, 145,175).

Даже не считая нужным обосновывать свой тезис, Солженицын виновником всех бед и неимоверных страданий незаконно арестованных, вдохновителем репрессий назвал В.И. Ленина. Многие факты здесь можно выставить в качестве контротводов. Очень красноречив такой. 25 сентября 1919 года в зале заседания Московского комитета партии в Леонтьевском переулке, где проходило партийное собрание, покушавшиеся бросили две бомбы. Силой взрыва было убито и ранено около сорока человек. В числе погибших был секретарь Московского комитета партии В.М. Загорский. Как видим, жестоко пострадавшими от террористического акта оказались большевики. Но они не проявили приписываемую им кровожадность. 4 октября из Центрального Комитета партии в Оренбург ушло такое письмо: "Оренбург, губкому коммунистов. Цека постановило: совершенное в Москве покушение не должно изменить характера деятельности чека. Поэтому просим, террор не объявляйте". ("Известия" ЦК КПСС 1990. № 3. С. 184). А если говорить более обобщенно, в большевистском движении было много народного, во имя достижения социального равенства, во имя трудящегося народа.

У Солженицына, занесенного на доску позора газеты "Верность", проявляется отрицание Ленина, который на страницах "Архипелага ГУЛАГ" предстает не защитником бедных и угнетенных, а только организатором и идейным вдохновителем арестов и расстрелов ни в чем не повинных людей. Слишком уж большое получилось расхождение с исторической правдой! Здесь писатель уподобился тем, кто в наши дни по незнанию или по недоброму умыслу выхватывают из цепи событий эпизоды, факты, документы и приписывают Владимиру Ильичу склонность к насилию.

В своей ненависти ко всему советскому Солженицын дошел до утверждений, будто мы только и занимались уничтожением биологической, моральной и экономической основ страны, якобы В.И. Ленин имел мало общего с русской культурой и был беспощадным и необычайно злонамеренным.

Читатели видят, как обвинение следует за обвинением. Вот курсивом и вразбивку набрано слово "большевики". За что же такая "честь"? Оказывается, они объявлены палачами беспартийных. Пусть на совести писателя останутся слова о том, будто во славу социализма члены ленинской партии резали, топили, жгли, стреляли и давили всю страну (не больше и не меньше!). Он сумел увидеть следующую прямую и короткую причинную цепочку: во время страшного голода в Поволжье было людоедство потому, что большевики силой захватили власть и вызвали гражданскую войну. А мог бы высказать суровый упрек эксплуататорам за то, что они добровольно, без сопротивления не отдали миллионам трудящихся политическую и экономическую власть со своими богатствами, ввязались в войну против трудового люда.

 С пафосом праведного обвинителя при одностороннем подходе, с душевной болью Солженицын задал риторический вопрос: "Во всех наших веках от первого Рюрика была ли полоса таких жестокостей и стольких убийств, какими большевики сопровождали и закончили Гражданскую войну?" ("Новый мир". 1989. № 9. С. 141). Далее высказана мысль, что Сталин достоин четвертования. Как бы спохватившись, спросил, чем же лучше Ленин с Троцким. Выходит, всё зло шло с одной стороны. Не получается ли, что все контрреволюционеры — доморощенные и заморские — были примерными паиньками: никого из гражданских лиц не пытали, не убивали, на виселицах не вздергивали, вообще никого не обижали и плоды крестьянского труда не отнимали? Только почему же при такой благодати не разбиравшиеся в тонкостях благородного воспитания неблагодарные мужики теснили их с фронта и тыла?

В запале обличения никто из нападающих не вспоминает, что В.И. Ленин обеспечения победы трудящихся добивался с меньшими жертвами. Владимир Ильич ужасным назвал то, что при героической обороне Царицына, организованной без помощи военных специалистов, погибло 60 тысяч человек. Отвечая К.Е. Ворошилову, дал такую оценку: "В смысле героизма это громаднейший факт, но в смысле партийной линии, в смысле сознания задач, которые нам поставлены, ясно, что 60 000 мы отдавать не можем и что, может быть, нам не пришлось бы отдавать эти 60 000, если бы там были специалисты, если бы была регулярная армия..." ("Известия ЦК КПСС". 1989. №11. С. 170 — 171). Все это так не совпадает с обвинением Солженицына большевиков и их лидера в слепой жестокости. Получается, что одни только терроризировали, превратив это чуть ли не в самоцель, а другие лишь безвинно страдали, не противясь злу насилием. С такой же позиции сделан исторический экскурс. 1906 год расценен как "разгар пресловутой столыпинской реакции (в ответ на разлив революционного террора)..." ("Новый мир". 1989. № 9. С. 69). Понимать это следует так: надо, мол, еще посмотреть, какая была реакция при Столыпине, а вот на решительные меры его спровоцировали революционеры. Значит, им и ответ держать.

Без учета внутреннего и международного положения РСФСР автор исследования процитировал отрывки из двух дополнений к проекту вводного закона к уголовному кодексу РСФСР от 15 и 17 мая 1922 года. Реальность была такой, что обещание устранить террор означало бы обман или самообман. Поэтому В.И. Ленин был за то, чтобы открыто выставить принципиальное и политически правдивое положение о сути и необходимости террора, о его пределах. Последнее в тот период определялось только революционным правосознанием и революционной совестью. Разумеется, это не юридические нормы и не исключались злоупотребления. Из-за этого сегодня так много нападок на В.И. Ленина. Воспринимающие все с позиций и возможностей нашего времени не хотят вспомнить, что тогдашние условия не позволяли создавать правовое государство, которого до сих пор нет.

При рассмотрении дополнений обращает на себя внимание и такой момент. Солженицын не взялся комментировать второе из них. Но при цитировании не случайно опустил много поясняющую фразу: "Набросок черновой, который, конечно, нуждается во всяческой отделке и переделке" (Т. 45. С. 190). Писатель же преподносит документ как уже окончательно принятый. Ни словом не обмолвился и о том, чем Советское государство в тех конкретных исторических условиях могло заменить крутые меры.

Уголовный кодекс вступил в действие 1 июня 1922 года. Через несколько дней начался длившийся до седьмого августа процесс над эсерами. Солженицын расценил его однозначно — партийная месть. Никакие подтверждения не привел.

Предвзятость и односторонность проявились у писателя при подборе и другого материала. Например, факты взятия заложников красными приведены со ссылкой на газету "Красный террор". Но о белом терроре — ни словечка. Сомневается автор "Архипелага ГУЛАГ", действительно ли в 1918 и в первой половине 1919 года в Российской Федерации были раскрыты 412 контрреволюционных организаций. Кто возьмется утверждать, что они были безобидными для только что возникшего Советского государства?

Порой у самого Солженицына прорывается неоправданная жестокость. Ему школьный друг К. Симонянц написал: "...ты оцениваешь жизнь односторонне... Ленин, которого, я уверен, ты по-прежнему почитаешь и любишь...". В ответ последовало:"... ах, жаль, что тебя тогда не посадили!" ("Новый мир". 1989. № 8. С. 78-сноска). Вот так "аргумент"! И после этого автор такой реплики оставляет за собой моральное право обвинять в жестокости других, в немалой степени В.И. Ленина. В частности, с сатирической ноткой сообщил, что в феврале 1918 года председатель Совнаркома потребовал увеличить число мест заключения и усилить уголовные репрессии. Указал источник, но никаких пояснений не дал. У читателей есть возможность самим открыть указанный том. Они узнают, что речь идет о ВЧК и следственной комиссии при Петроградском совете. Оказалось, что заключительную фразу писатель не смог дословно воспроизвести, поскольку она могла в какой-то мере поколебать основу его утверждений о ленинской жестокости. Выясняется, что комиссариату юстиции поручалось принять меры "к увеличению числа мест заключения, улучшению условий содержания и к усилению уголовной репрессии (Т. 54. С. 391). Середина-то этой дословной выписки как раз и не устроила Солженицына.

Ироничен, но не по существу дела его комментарий к ленинской записке о том, что наказание за взятку, лихоимство, подкуп и т. п. должно быть не ниже десяти лет тюремного заключения и такого же срока принудительных работ.

Писатель дал собственное толкование событиям шестого июля 1918 года. Их отзвуки прокатились по другим местам Советской России. В начале августа в Куркинской волости Пензенского уезда вспыхнул кулацкий мятеж, который вскоре перебросился в соседние волости. Были втянуты некоторые середняки и даже бедняки. Выступление было подавлено. Через некоторое время вспыхнул левоэсеровский мятеж в Чембаре. Руководящие пензенские работники не проявили достаточной оперативности. Поэтому В.И. Ленин телеграфировал в губисполком о необходимости организовать усиленную охрану и принять другие меры. Все это направлялось на то, чтобы избежать лишних жертв. Но в книге иное толкование.

Как и В. Гроссман, не видя большой разницы между свободными гражданами и осужденными, А. Солженицын не посчитал некорректным приписать В.И. Ленину авторство слова "концентрационный". Чуть позже нашу страну назвал самой объемлющей зоной. Читателям легко решить, насколько оправданным является соседство высказывания о том, что в годы Великой Отечественной войны заключенные просились на фронт защищать лагерную систему (не Родину!) и рассуждения о русском характере.

Чтобы (выражусь поделикатнее) неодобрительно отозваться о В.И. Ленине, Солженицын, чья высокая культура подразумевается сама собой, напомнил, что Владимир Ильич доживал последние недели, что именно в день рождения В.И. Ленина расстреляли 200 троцкистов. И уж откровенно в стиле обитателей кухни коммунальной квартиры написана фраза: "Не сказать, чтобы история русских революционеров дала наилучшие примеры твердости". ("Новый мир". 1989. № 8. С. 76). Даже при всем неприятии большевиков, но при минимальном объективном подходе автор "Архипелага ГУЛАГ" мог бы убедиться, что борцы за народное счастье не раз проявляли смелость, последовательность, твердость.

В нападках на В.И.Ленина писатель проявил себя умельцем манипулировать цитатами. Такое мастерство, в частности, использовалось при обвинении Владимира Ильича в жестокости.

К писателю присоединились и надрывают голосовые связки те, кто уверяет нас, будто Ленин был исчадием зла, фанатичным террористом, политическим волюнтаристом. На это обратила внимание и Н.П. Морозова в статье "Почему я не разлюбила Ленина?". Она определенно высказала свое мнение: "И все же я утверждаю, что в "Архипелаге ГУЛАГе" Солженицын оболгал Ленина!". ("Социально-политические науки". 1991. № 4. С. 74). Написала, что сделал он это, можно сказать, талантливо. Виртуозно перенес цитаты из ленинского контекста в свой, обрамляя их разными пикантными подробностями и оттеночными словечками. Получилась талантливая диверсия в отношении В.И. Ленина.

Чувствуется, что А. Солженицын спекулятивно использует ленинское имя, при этом претендуя на обобщающие исследования. Отмечая такой момент, примем во внимание наблюдение Н.П. Морозовой: "Во время полемики человек очень полно и ярко раскрывает свой характер, грани своей личности". (Морозова Н.П. Любимые книги. М. 1989. С. 41). Она же заметила, что передергивание цитат при определенных обстоятельствах может попахивать подлостью.

Автор очень популярного произведения неоднократно прибегает к неодобряемому в научной среде приему выборочного цитирования. Его часто используют те авторы, которые стремятся или кого-нибудь обелить и показать в выгодном для него свете, или же ошельмовать, скомпрометировать, бросить черную тень. Солженицыну ближе второе. Но разве вместе с ним серьезный исследователь станет уверять, что любая социальная революция равнозначна строительству ГУЛАГа? Заметим, что в таком утверждении писатель не первопроходец. Во Франции, ФРГ, США, Италии, Польше есть огромная историческая литература, пытающаяся доказать, будто европейские революции не были закономерными и необходимыми.

Угроза голодания, созданная не большевиками, а общей разрухой, спекуляцией, саботажем капиталистов и чиновников, вызывала необходимость принятия чрезвычайных революционных мер. О них говорилось в проекте декрета о проведении в жизнь национализации банков и о необходимости в связи с этим принять определенные меры. Без всяких пояснений Солженицын выписал слова "конфискация всего имущества". Но даже не обмолвился, что такая мера распространялась только на виновных в обмане государства и народа. Не написал, как без перечисленных мер можно было воздействовать на нарушителей законов, саботажников, спекулянтов, бастующих чиновников.

Далек от корректного прием, когда обвинение В.И. Ленина в злонамеренности преподносится на фоне идиллической картины, будто речь идет об отдыхе беспечных туристов или дачников: "Да, над будущей карательной системой не мог не задумываться Владимир Ильич, еще мирно сидя с другом Зиновьевым среди пахучих разливских сенокосов, под жужжание шмелей". ("Новый мир". 1989. № 10. С. 73). С ехидством написано о том, что в Шушенском политический ссыльный не отказался от денежного содержания. При поиске источников репрессий сделан неправомерный и базирующийся только на авторском беспочвенном домысле вывод: "Вот как для нас обернулась шушенская ссылка..." ("Новый мир". 1989. №11. С. 144).

Уже названная мною Н.П. Морозова решила привести только один пример, стараясь проследить, как с помощью ленинских слов возводится напраслина... на него самого. Взяла ленинское письмо ДЛ. Курскому, на которое ссылаются с негодованием и возмущением многие фальсификаторы. Они дружно накинулись на переписку главы Советского правительства с наркомом юстиции РСФСР весной 1922 года в связи с разработкой проекта Уголовного кодекса РСФСР. Особенно антиленинцы налегают на предложения Владимира Ильича о закреплении в Уголовном кодексе расстрела как меры наказания за контрреволюционные преступления, на положения о том, что новая экономическая политика требует новых способов, новой жестокости кар за бесхозяйственность и экономические преступления. Тогда обозначился решительный поворот В.И. Ленина к реальностям экономической и политической жизни России, к пересмотру представлений о мировой революции, поискам опоры на собственные силы страны в накоплении ресурсов для строительства социалистического общества. С юридической точки зрения это была тоже новая эпоха, реальный шаг к началу превращения страны в правовое государство после тяжелейшей и жестокой гражданской войны. Уместно напомнить, что всего за несколько месяцев 1922 года были приняты Уголовный кодекс, гражданский кодекс, земельный кодекс. Недоброжелатели что-то об этом не упоминают. Им куда выгоднее усиливать акценты на переписке с Курским. Это очень обстоятельно проследила Н.П. Морозова. Предоставляю ей слово, предупреждая, что выписка будет очень большая: "В 45-41 томе на 189 — 191 страницах находится то самое письмо к Курскому, на котором весьма искусно построено обвинение Ленина в приверженности к терроризму. Не только искусно, но и очень убедительно. Во всяком случае для тех, кто не читает Ленина систематически и не выработал привычки проверять встреченные в печати цитаты по первоисточнику... Но почему же тогда я, неоднократно читавшая его раньше, не приходила в ужас, в какой пришли читатели "Архипелага"? Так ведь все потому же: я читала этот документ в контексте ленинского творчества, а это значит, что и в контексте истории. В каждом документе, в том числе и в этом, я ощущала логику тогдашней жизни. Беспощадную, порой жестокую, но логику!

У Солженицына — другой контекст. Основная тема его книги — сталинский террор. По этой теме он собрал и сконцентрировал такой колоссальный материал, что читать его большими порциями вообще не возможно: настолько чудовищно содержание. И вот весь этот ужас писатель опрокидывает в прошлое, отыскивая истоки сталинщины в Октябрьской революции, в деятельности большевиков и, конечно же, Ленина... Солженицын подает материал так, что от страницы к странице нагнетается атмосфера ненависти только к красному террору.

А главное — он пропитал все свое произведение документами... почти все источники, использованные Солженицыным, нашему читателю недоступны. Так что приходится верить на слово... отдельные читатели стали замечать некоторые, мягко говоря, неточности. Затем уже речь пошла об умышленных искажениях, а то и прямых фальсификациях.

Лично я ленинские цитаты проверила все до одной. И все оказались перевернутыми! Есть передергивания и при подаче письма к Курскому, но главное здесь — богатая солженицынская "оркестровка", мастерски высвечивающая наималейший штрих, способный представить Ленина в негативном свете, и, наоборот, заглушающая те нотки, которые явно звучат в пользу Ильича.

Итак, письмо к Курскому. Прежде чем процитировать его, Солженицын предварительно играет на нервах современного читателя... читаем у Солженицына: "Шесть статей Кодекса предусматривали своим высшим пределом расстрел. Это не удовлетворило Ленина. 15 мая на полях проекта Ильич добавил еще шесть статей, по которым также расстрел (в том числе — по статье 69: пропаганда и агитация... в частности — призыв к пассивному противодействию правительству, к массовому невыполнению воинской или налоговой повинности). И еще один случай расстрела: за неразрешенное возвращение из-за границы (ну как все социалисты то и дело шныряли прежде). И еще одну кару, равную расстрелу: высылку за границу. (Предвидел Владимир Ильич то недалекое время, когда отбою не будет от рвущихся к нам из Европы, но выехать от нас на Запад никого нельзя будет понудить добровольно)" ("Новый мир". 1989. № 9. С. 98).

Вот так, с юморком, и где надо и с легким нажимом, читатель готовится для восприятия документа, написанного страстным любителем расстрелов. Реалий того времени многие не знают, а вот замечание о "рвущихся к нам из Европы" весьма своевременно и бьет не в бровь, а в глаз. Итак, читатель созрел, теперь можно и цитировать.

"Главный вывод Ильич так пояснил наркому юстиции: "Т. Курский! По-моему, надо расширить применение расстрела (С заменой высылкой заграницу)... ко всем видам деятельности меньшевиков, с.-р. и т.п., найти формулировочку, ставящую эти деяния в связь с международной буржуазией" (курсив и разрядка Ленина).

Да, не подкопаешься: разрядка действительно Ленина. Только вот у Ленина после этих — с разрядкой — слов фраза продолжается. Вот как она звучит в подлиннике: "найти формулировку, ставящую эти деяния в связь с международной буржуазией и ее борьбой с нами (подкупом печати и агентов, подготовкой войны ит. п.). (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 189). Ну как писатель мог позволить себе процитировать без купюр! Ведь тогда бы он не смог попенять Курскому на непонятливость: дескать, ну никак он не мог понять, "как эту самую связь запетлять". ("Новый мир". 1989. № 9. С. 98). Так ведь у Ленина прямо говорится, как это сделать: обращать внимание на конкретные случаи подкупа, военных приготовлений.

Далее. В середине цитируемого абзаца, как вы заметили, стоит отточие... За ним вроде бы совсем несущественные слова: "См. с. 1 внизу". Возникает вопрос, с чего бы это Солженицын, пишущий произведения не на одну тысячу страниц, стал мелочиться из-за такого пустяка? Ясно: эта крохотная запись мешала ему, и он убрал ее за отточие вполне умышленно. Она проясняет тот факт, что в письме речь идет о расширении применения расстрела не в жизни, а в документе! А это не одно и то же.

В приписке эта мысль Ленина выражена еще отчетливей: "Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас". (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 190). Разве не видно, что письмо направлено в сторону усиления правовых основ закона? Ленин реалист, ни других, ни себя обманывать не хочет. Он знает, что террор в стране реально существует. Но одно дело, когда человек живет в постоянном страхе, не зная, за что его могут схватить, бросить в тюрьму и даже расстрелять. И совсем другое дело, когда закон точно формулирует: за что полагается тюрьма, за что — высылка, а за что — расстрел. Жестоко? Конечно. Но справедливо. Каждый предупрежден: сделаешь то-то и то-то, будешь расстрелян...

Не знаю, может быть, в своем стремлении защитить Ленина я не совсем правильно трактую этот документ. Пусть юристы и историки меня поправят. Но мне все же кажется, что я права. В этом меня убеждают еще две детали, которые усиливают издевательский тон Солженицына по отношению к Ленину. Закончив цитирование письма (весьма тенденциозно усеченное), писатель вновь иронизирует: "Комментировать, этот важный документ мы не беремся. Над ним уместны тишина и размышления''. ("Новый мир". 1989. № 9. С. 98). О, как здесь писатель лукавит! Да ведь документ им уже прокомментирован, да как! Мы уже ознакомились с ядовитой репликой в адрес непонятливого Курского и "загадочным" отточием.

Теперь поговорим о двух деталях. Незаметно, как бы мимоходом, писатель передернул и другой документ. Все еще продолжая задним числом вразумлять Курского, Солженицын пишет: "Расширить применение расстрела! — чего тут не понять? (Много ли выслали за границу?). Террор — это средство убеждения, кажется ясно21" ("Новый мир". 1989. № 9. С. 98). Да-да, стоит значок "21" и дана сноска — том 39, с 405.

 Знаете, раньше я по наивности удивлялась: ну не странно ли? Переврет автор цитату и, нисколько не смущаясь, тут же сообщает читателям том и страницу. Но потом поняла: да это же самый беспардонный цинизм, расчет на наивного и простодушного читателя: мол, не сомневайся, друг, здесь все чисто. И — срабатывает.

Я, конечно, уже давно не попадаюсь на эту удочку. Постоянно заглядывая в ленинские тексты, я чувствую, когда кто-то пытается ленинскими словами оформить явно НЕленинскую мысль.

Так вот. Солженицын, приведя якобы слова Ленина о том, что террор — это средство убеждения, кавычек не поставил. Значит, он не цитирует, а пересказывает. Казалось бы, мог и не давать ссылок. Но как же! Надо покрасоваться своей чрезмерной "добросовестностью". Что ж, вздохнула я, читая столь странную мысль, приписанную Владимиру Ильичу, и сняла с полки 39-й том. Я заранее знала, что увижу очередное передергивание, ибо никогда не встречала у Ленина такого вот восторженного отношения к террору, как это подал нам Солженицын.

Так посмотрим, что все же говорил о терроре сам Владимир Ильич: "Террор навязан нам терроризмом Антанты, террором всемирно могущественного капитализма, который душил, душит и осуждает на голодную смерть рабочих и крестьян за то, что они борются за свободу своей страны. И всякий шаг в наших победах над этой первопричиной и причиной террора будет неизбежно и неизменно сопровождаться тем, что мы будем обходиться в своем управлении без этого средства убеждения и воздействия. (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 39, с. 404 — 405).

Как видим, Ленин считал, что террор нам навязан, что он вынужден. И вовсе нет у него проявления любви и нежности к нему, как к лучшему средству убеждения...

Теперь о второй детали. Закончив цитирование письма к Курскому, Солженицын далее пишет: "Документ тем особенно важен, что он — из последних земных распоряжений еще не охваченного болезнью Ленина, важная часть его политического завещания. Через девять дней после этого письма его постигнет первый удар, от которого лишь неполно и ненадолго он оправится в осенние месяцы 1922 года. Быть может, и написаны оба письма к Курскому в том же светлом беломраморном будуаре-кабинетике, угловом второго этажа, где уж стояло и ждало будущее смертное ложе вождя". ("Новый мир". 1989. № 9. С. 99).

И это написано рукой верующего человека?! Да если бы все так и было, разве религия допускает насмешки и злорадство над смертью? Вчитайтесь еще раз в приведенные строки: сколько в них яду, сколько кощунственного издевательства.

Но весь фокус в том, что факты Солженицын еще и умышленно подтасовал. Смотрите: он утверждает, что оба письма к Курскому Ленин писал в Горках. Я специально ездила в Горки, и сотрудники музея помогли мне разыскать документ, фиксирующий по дням и часам пребывание там Владимира Ильича. Так вот, 17 мая, когда было написано второе письмо к Курскому, он был не в Горках, а в Кремле! По поводу первого письма можно спорить, но логика событий заставляет подумать, что и первое письмо было написано в Кремле.

Мне возразят, что Солженицын мог этих подробностей и не знать. Мог. Но тогда зачем писал "быть может"? Ведь без этой оговорки фраза была бы еще убийственнее. Нет, знал он, знал! Я уверена. А слова "быть может" написал для подстраховки от дотошных зануд вроде меня. Да и как он мог не знать, если для него вот уже два десятилетия открыты все архивы Америки и Европы? И на Западе лениноведение поставлено не так примитивно, как у нас. Там Ленина изучают по-настоящему...

Не случайно любители собирать компромат на В.И. Ленина никак не могут обойтись без подтасовок, а то и прямой, злонамеренной лжи, поскольку мало было у него грубых ошибок, неоправданно жестоких решений, непродуманных поступков". ("Социально-политические науки". 1991. № 4. С. 74 — 80). Вот так обстоятельно и основательно в статье "Почему я не разлюбила Ленина?" Наталья Павловна Морозова рассмотрела два ленинских письма Курскому в восприятии А. Солженицына. Дело касается тех самых писем, которые антиленинцы используют особенно активно при приписывании создателю Советского государства чуть ли не зоологической жестокости, кровожадности.

Как относиться к А. Солженицыну, который в своем опыте художественного исследования не всегда объективен, необоснованно нападает на В.И. Ленина? За все это можно предъявить обоснованные претензии. Но поступим лучше так, как в свое время написал Владимир Ильич об эмигрировавшем русском писателе-сатирике А. Аверченко, озлобленном почти до умопомрачения авторе книги "Дюжина ножей в спину революции", авторе известного дореволюционного журнала "Сатирикон" и редакторе "Нового сатирикона": "Некоторые рассказы, по-моему, заслуживают перепечатки. Талант надо поощрять" (Т. 44. С. 250).

Обвинение В.И. Ленина на более широкий виток вышло после публикации повести В. Гроссмана "Все течет" в журнале "Октябрь". В уста героя повести Ивана Григорьевича писатель вложил рассуждения о вожде Великого Октября. Они ведутся не на языке художественной прозы, а на языке публицистики.

Односторонность при оценке ленинской деятельности и при выдвижении обвинений, как и другим нападающим, присуща и Солоухину. У него получается, что защитники советского строя уничтожали не всякого, а с разбором: "Никто и никогда не вернет народу его уничтоженного генетического фонда, ушедшего с хлюпающей грязью в поспешно вырытые рвы, куда положили десятки миллионов лучших, по выбору, по генетическому именно отбору, россиян". ("Наш современник". 1990. № Д. С. 58). Откуда взята столь печальнейшая и так ровно округленная цифра? Обнародованы и позже снова подтверждены такие точные данные: за период 1930 — 1953 годов вынесены приговоры и постановления в отношении 3 778 234 человек. Из них расстреляны 786 098 человек. ("Правда". 1990. 11 февраля).

Напоминаю, что сначала была издана за рубежом брошюрой, а затем в сокращении в десятом номере журнала "Родина" за 1989 год напечатана публикация В. Солоухина "Читая Ленина". Значение его работ, по утверждению Волкогонова, переоценить нельзя. Правда, они не носят "характера строгого научного исследования. Но в честности этого анализа нет сомнений" (I, 22). Посмотрим, так ли. Вот какое дается (в солоухинском понимании) ленинское представление о социализме: всеобщее принуждение к труду рабочих, репрессии против крестьян, истребление творческого генетического фонда интеллигенции.

В солоухинской публикации есть моменты, когда в глаза бросается вызывающее нарушение требований логики. Например, несоответствие выводов посылкам. Так, после ленинской цитаты о трудовой повинности следуют два вопроса: «Так что же осуществилось в стране: власть рабочих и крестьян или всеобщая трудовая повинность для рабочих и крестьян? А если так, то чья же власть?". ("Родина". 1989. № 10. С. 67). Уместен встречный вопрос: неужели взятие власти освобождает трудящихся от необходимости собственным трудом создавать все необходимое для жизни? Если они не будут работать, то кто же и за что им преподнесет все необходимое для жизни и прогрессивного развития?

Обращает на себя внимание, что Солоухин посчитал допустимым фамильярное отношение к В.И. Ленину при бесцеремонном вклинивании в цитату. Из-за этого так стал выглядеть отрывок из первоначального варианта статьи "Очередные задачи Советской власти": "Для нас не представляется безусловной необходимости в том, чтобы регистрировать всех представителей трудового народа, чтобы уследить за их запасами денежных знаков или за их потреблением (кто сколько из них съест. — B.C.), потому что все условия жизни обрекают громадное большинство этих разрядов населения (почему бы не сказать классов, а, Владимир Ильич? В том числе и класса, осуществляющего диктатуру? — B.C.) на необходимость трудиться и на невозможность скопить какие бы то ни было запасы, кроме самых скудных. Поэтому задача установления трудовой повинности в этой области превращается в задачу установления трудовой дисциплины и самодисциплины". ("Родина". 1989. № 10. С. 67). Замечу: в предложении считать некоторые разряды, слои населения классами автор публикации не одинок, далек от оригинальности в своеобразном толковании ленинского определения классов.

Иногда Солоухин сбивается на идеализацию дооктябрьского прошлого, при этом не очень тактично высказываясь о революционерах. В частности, это связано было с тем, что одной из злободневнейших задач Советской власти В.И. Ленин назвал создание дисциплины среди трудящихся, предложил ввести промышленные суды. На это писатель прореагировал следующим образом: "Это уже что-то новое. Этого не знали, конечно, при проклятом царском режиме. Если бы при царе ввели на заводах промышленные суды, представляю себе, на каких фальцетах завопили бы друзья пролетариата и все вообще революционеры". ("Родина". 1989. № 10. С. 67). А от ностальгических настроений недалеко и до обвинений, будто В.И. Ленин заложил основы репрессивной системы. Посчитал: там, где при царе-батюшке можно было просто уволить (во вводном предложении не устоял перед искусом съехидничать, что по этому поводу было много воплей и забастовок), то теперь, мол, одного увольнения стало мало. Теперь провинившимся грозит тюрьма. На той же далекой от доброжелательности ноте написал, что это и наблюдали мы при исполнении ленинских заветов, особенно накануне Великой Отечественной войны.

В подходе к цитированию у Солоухина есть немало общего с другими, кто не заботиться по разным причинам о точности дословных выписок. Делая одну из них из статьи "Очередные задачи Советской власти", Солоухин с недобрым умыслом пропустил ленинские строки о том, что революция только что разбила самые старые, прочные и тяжелые оковы, которым из-под палки подчинялись массы, что повиновение масс единой воле руководителей трудового процесса потребовалось в интересах укрепления и развития революции.

Порой автор публикации претендует на теоретические обобщения. Но только, что легко обнаруживают читатели, случаются неувязки с логикой. За несколькими выписками о месте государственного капитализма в системе средств построения социализма последовал комментарий, ничего общего не имеющий с процитированным: "Вот так раз! При такой постановке вопроса нет ничего удивительного, что сколько бы мы ни листали Ленина, сколько бы ни штудировали, нигде мы не можем вычитать: а собственно говоря, что такое социализм, который собирались построить?". ("Родина". 1989. № 10. С. 68). По солоухинскому определению выходит, что социализм — самая высшая и самая массовая форма рабства.

Далеко от исторической правды, но близко к бездумному цинизму суровейшим обвинением звучащее утверждение, будто бы голод в Петрограде и Москве инспирировали большевики, В.И. Ленин. Тут легко проследить, как вновь проявляются признаки неуместного и бестактного оригинальничания и следования надуманной схеме, чуть-чуть завуалированные обвинения в бессердечии, расхождения с исторической правдой, когда писатель сделал бездоказательный вывод: "Заставив рабочих и прочее население этих двух городов изрядно наголодаться, Ленин объявил поход за хлебом, который фактически был нужен не для того, чтобы накормить два города, а чтобы осуществить хлебную монополию". ("Родина". 1989. № 10. С. 68). Естественно, возникает вопрос: для чего нужна была последняя? На него отвечает Солоухин, придерживаясь странной до безответственности логики. С вполне серьезным видом он утверждает, что монополия на хлеб с инспирированным голодом потребовалась большевикам для того, чтобы рабочих и крестьян довести до озлобления друг против друга, разобщить и столкнуть. Тем самым не оставил места для союза рабочих и крестьян, являющегося высшим принципом диктатуры пролетариата. Единение двух трудовых классов нарек соединением в фиктивной формуле о рабоче-крестьянской власти.

Очень обидно за свершивших Октябрьскую революцию, которых без малейшего угрызения совести, очень легко автор публикации назвал одураченными.

Досадно, что писательский талант использован для создания не отвечающей исторической правде картины жестокостей и грубого произвола, когда якобы свои же закабаляли свой народ: "Но вот Россию завоевала группа, кучка людей. Эти люди тотчас ввели в стране жесточайший оккупационный режим, какого ни в какие века не знала история человечества. Этот режим они ввели, чтобы удержаться у власти. Подавлять все и вся и удержаться у власти... все давили, резали, стреляли, морили голодом, насильничали, как могли, чтобы удержать эту страну в своих руках. Зачем? Ради чего? С какой целью? Ради того, чтобы осуществить в завоеванной стране свои политические принципы". ("Родина". 1989. № 10.C.70). И вот все это обрушено на читателей, весь букет политических и логических несуразностей. Прежде всего, бросается в глаза совпадение мнений с Солженицыным. Оба выдвинули по пять обвинений в адрес большевиков. Оба ленинцам поставили в вину, что резали, стреляли, давили. Последовательность слов почти та же самая. А теперь попробуем по возможности понять логику эмоционального обвинителя, который все берет чохом, во всероссийском масштабе. Не понятно, почему победа в Октябрьской революции названа завоеванием. У кого же Россия завоевана и откуда взялись завоеватели? Как победивший народ у себя дома станет устанавливать оккупационный режим? Трудно рабочего или крестьянина одновременно представить в двух социальных ипостасях — оккупанта и оккупируемого. Степень жестокости в собственной голове сконструированного режима Солоухин определил в манере Солженицына. Не назовешь новым мотив об удержании власти любой ценой, для осуществления политических принципов. Только не уточнил, что принципы эти благородные, на благо миллионам людей труда: фабрики — рабочим, землю — крестьянам, власть — народу, мир — народам. В борьбе за их практическое осуществление трудящиеся поддержали большевиков, рабоче-крестьянскую власть. Если бы правящая партия и высшие государственные руководители повели себя подобно оккупантам, они долго бы не продержались, разделили бы печальную участь Деникина, Колчака и иных претендентов на роль верховных правителей России.

Не оригинален Солоухин, выступая с обвинениями в жестокости в адрес В.И. Ленина. Он, как и другие фальсификаторы и нападающие, цитаты вырывает не только из общей взаимосвязи событий, но и из общего плана всей деятельности вождя революции. Из 36-го ленинского тома подобраны такие цитаты, которые якобы свидетельствуют о жестокости и диктаторстве Владимира Ильича. Опять же без какого-либо намека на обоснование, корни зла — от сталинских беззаконий до брежневского застоя — выведены из действий большевиков и В.И. Ленина в первые послереволюционные годы. Много обвиняющий автор продолжил свою деятельность.

В пятьдесят первом номере "Огонька" за 1990 год на вопрос итальянского тележурналиста о том, не пришло ли время поговорить об основоположнике ленинизма, бывший тогда главным редактором Виталий Коротич откликнулся согласием и призвал поговорить аргументированно и вдумчиво. Такова своего рода преамбула к помещенному в том же номере разговору писателя Владимира Солоухина и публициста Олега Мороза "Расставание с богом". Такую форму получило продолжение солоухинской статьи "Читая Ленина".

Как же писатель внял призыву вести разговор о В.И. Ленине вдумчиво и аргументированно? Утверждает, претендуя на роль первооткрывателя, будто до сих пор никто не задумывается, откуда на российскую голову свалились большевики. При этом до бездоказательности доводит беззаботное отношение к обоснованию, незнание общеизвестного легкомысленно смешивает с повторением давно опровергнутых сплетен. Только не понятно, зачем говорить за всех и выступать в роли человека, который не располагает даже элементарными сведениями об истории большевистской партии. Трудно понять ход рассуждений ставшего в позу писателя, когда он через десятилетия реанимирует сплетни о том, будто революционеры-экстремисты явились из эмиграции с огромными германскими деньгами и вероломно воспользовались слабостью, а, возможно, даже и потаканием Временного правительства и захватили государственную власть. Здесь писатель опять не первопроходец, а в известной мере повторяет зады. В книге "Малознакомый Ленин" Н. Валентинов в связи с этим написал: "После вооруженной демонстрации, организованной большевиками в июле 1917 года, Временное правительство, возглавляемое Керенским, хотело арестовать Ленина. Вовремя предупрежденный, он скрылся невдалеке от Петрограда. При твердом желании найти его было не трудно, но твердых желании ни в какой области у Временного правительства не было". ("Волга". 1992. № 3. С. 108).

Чем дальше шла беседа, тем больше "оригинальности" проявлял Солоухин. По той же вывихнутой логике закусившего удила литератора не было многого — не было бы очень жестокой обстановки, которую он не хочет понять и объяснить, когда глубокомысленно заявляет: "И — самое главное — не нужно говорить в оправдание кровавого, людоедского террора, что он был вызван обстановкой, что этого требовала обстановка, что это была не просто жестокость, но революционная жестокость, жестокость для блага народа, что это были вынужденные меры". ("Огонек". 1990. №51. С. 29).

О. Мороз заметил, что в статье "Читая Ленина" не после всех цитат указаны страницы, из-за чего читатель не всегда сможет их разыскать и вынести собственное суждение о них, прочтя их в общем контексте ленинской статьи. Замечание резонное. Уместно напомнить, что в статье "Поправляется или беднеет крестьянство?" использована полемическая форма вопрос — ответ: "Каковы же данные автора? Отметим прежде всего, что источника он не указывает точно. Поэтому мы ни на минуту не должны верить тому, что казенный писака цитирует неизвестный источник из первых рук и цитирует правильно" (Т. 23. С. 163). В данном случае источник указан с точностью до ленинского тома. Но каждая ли выдержка введена в авторский текст без искажения? Трудно всерьез принять ответ Солоухина о том, что он писал не ученое исследование, а книгу или даже публицистический роман, что он не научный сотрудник Института марксизма-ленинизма и не думал (это, пожалуй, самое неожиданное), что хоть кто-нибудь когда-нибудь рукопись прочитает. Но ведь сам же предложил написанное в зарубежное издание, а потом в журнал "Родина". Казалось бы, следует признаться в промашке. Но самоуверенный автор, игнорируя обоснованные доводы ученых, в своей работе не исключает лишь мелкие погрешности, но напрочь отрицает наличие существенных неточностей, а тем более предвзятость трактовки, тенденциозное комментирование ленинских текстов. Своеобразной, не связанной с желанием обосновать собственные доводы была солоухинская реакция на деликатное замечание о цитировании не самой статьи, а первоначального варианта "Очередных задач Советской власти". О. Мороз посчитал это некорректным цитированием. В ответ последовало (при повторении ссылки, что литератор) предположение: если подходить строго научно, возможно допущение какой-то неточности. Собеседник напомнил, что, по мнению спорящих историков, хлебную монополию, продразверстку, продотряды, трудовую повинность первым придумали не большевики. С обезоруживающей детской простотой писатель изрек, что насчет хлебной монополии что-то не слышал применительно к прошлым временам. И о продовольственных отрядах тоже ничего не ведает. Откуда же тогда взял право столь решительно судить большевиков, В.И. Ленина? Так и до дилетантских подходов недалеко.

Со спокойной совестью Солоухин ленинской назвал фразу о готовности уничтожить 90 процентов населения ради того, чтобы оставшиеся 10 процентов жили при коммунизме. Эту фразу в несколько измененном виде А. Терне вынес в эпиграф своей книги: "Пусть 90% русского народа погибнет, лишь бы 10% дожило до мировой революции". (Терне А. В Царстве Ленина (Очерки современной жизни в РСФСР). М.: "Скифы". 1991). Все это связано с таким проявлением у нападающих субъективного подхода, когда В.И. Ленину приписывается то, чем он не обладал, чего он не делал. По такой же негодной методике Солоухин продолжает твердить о приписываемых Владимиру Ильичу бессердечности, жестокости, склонности к террору и насилию. При этом в выборе средств не особенно щепетилен. На таком примере, читатели, судите сами. В статье "Камешек на ладони или камень за пазухой? По поводу одной публикации Владимира Солоухина" В. Юданов обратил внимание на напечатанную в "Нашем современнике" миниатюру, которую привел полностью: "Все мы знали деда Мазая и то, как он спасал зайцев, застигнутых половодьем. Но вот женщина в своих воспоминаниях рассказывает, как охотился ее муж. Была осень, пора, предшествующая ледоставу. По реке шла шуга — ледяное крошево, готовое вот-вот превратиться в броню. На маленьком островке спасались застигнутые ледоставом зайцы. Охотник, о котором вспоминает женщина, сумел добраться в лодке до островка и прикладом ружья набил столько зайцев, что лодка осела под тяжестью тушек. Женщина рассказывает об охотничьем подвиге своего мужа с завидным благодушием. Способность испытывать охотничье удовлетворение от убийства попавших в естественную западню зверьков ее нисколько не удивила.

Женщина эта Н.К. Крупская, а дело происходило в Шушенском; читайте ее "Воспоминания", изданные в Москве в Госиздате в 1932 — 1934 годах". Вон как позаботился указать источник воспоминаний! Вскоре В. Юданов смог убедиться, что миниатюра "пущена в дело". На одном из митингов гневливый оратор пересказал эту историю, уснащая ее самыми нелестными, вплоть до непечатных, эпитетами в адрес В.И. Ленина. Юданов сверился с указанным писателем источником. Описание зимней охоты на зайцев нашел на странице 29-й книги Н.К. Крупской "Воспоминания о Ленине". Партиздат, 1932. (В Госиздате в указанные В. Солоухиным годы книга не выходила). Вот оно:

"Поздно осенью, когда по Енисею шла шуга (мелкий лед), ездили на острова за зайцами. Зайцы уже побелеют. С острова деться некуда, бегают, как овцы, кругом. Целую лодку настреляют, бывало, наши охотники". Юданов ограничился очень легким упреком: "Отношение В. Солоухина к В.И. Ленину широко известно. Он не раз его демонстрировал в своих выступлениях в различных изданиях. Что ж, каждый имеет право на собственную оценку любой исторической личности. Но передергивать при этом... неинтеллигентно". ("Гласность". 1990. № 24).

То же самое неинтеллигентное действие Солоухин повторил г беседе; с Морозом. В той же интерпретации, что и в "Нашем современнике", пересказал историю охоты на зайцев. Так подкрепил свое рассуждение: "Образ доброго и "лучистого" старика создан искусственно всеми средствами пропаганды и агитации, включая все виды искусств. Конечно, сам Ленин лично никого не расстрелял, но ему, по моему глубокому убеждению, была свойственна не только революционная жестокость, но и личная агрессивность". ("Огонек". 1990. № 51. С. 29). Вспомнил и рассказ коменданта Кремля П. Малькова об участии Владимира Ильича в стаскивании с пьедестала памятника, воздвигнутого на месте убийства великого князя Сергея Александровича.

И еще чего только нет в разговоре Солоухина с Морозом, начиная с бестактности и кончая приписыванием того, чего в реальности не существовало! Вот говорит о деяниях Ленина, который, мол, захватил власть со своими сообщниками, здесь же манерно извиняясь, — с соратниками. На совести говорившего оставим достоверность утверждения, будто многонаселенная страна не приняла Советской власти настолько, что пришлось истребить более трети населения. Заявил, что в своей книге не мог обойти роль Ленина в разрушении Российского государства. Как и раньше, о подтверждении сказанного не побеспокоился. В таком стиле нарисовал картину, наполненную безрадостностью и безысходностью, дал оценку ленинских действий Кропоткиным, патриархом Тихоном. Прокурорский тон чувствуется в утверждении: "Скажу прямо, что в искренность Ленина я не верю... по отношению к населению страны он не был искренним никогда". ("Огонек". 1990. № 51. С. 30). Обвинение глобального масштаба имеет под собой лишь голословное утверждение. Ничего нового в методах обвинения, очернения нет.

Далеко от исторической правды, но близко к бездумному цинизму обвинением звучащее заявление, якобы голод в Петрограде и Москве инспирировали большевики, В.И. Ленин. Если бы Солоухин, кроме тридцать шестого, прочитал еще пятидесятый ленинский том, он получил бы возможность убедиться, сколько усилий потратил в ту пору Председатель Совнаркома для предотвращения страшного бедствия.

После ознакомления с публикацией "Читая Ленина" в статье "Снова миф?" Лазарь Рыжиков спросил: "А я задаюсь вопросом: неужели автор, много лет работающий в литературе, не знаком с историей революции, интервенции, гражданской войны? Знаком, наверное. Но тогда на что рассчитывал? Думаю, на неведение редакторов и читателей". ("Диалог". 1990. № 14. С. 12). У Л. Рыжикова сложилось впечатление, что писатель вольно или невольно скрыл от читателей тот факт, что Россия в описываемый им период находилась в смертельной опасности, в тупике, в который ее затолкали сменявшие друг друга императоры, начиная с Николая I.

Солоухину, протиражировавшему обойму передержек, грубых фактических ошибок и явных инсинуаций по адресу Ленина, невдомек, что все это мы уже давно проходили. Например, "самым кровожадным человеком" неоднократно называл В.И. Ленина в годы гражданской войны "миротворец" У. Черчилль. "Кровожадными псами, вцепившимися в тело дворянства" охарактеризовал большевиков Геббельс. К уничтожению коммунистов и установлению в нашей стране нового порядка призывал соотечественников гитлеровский пособник генерал Власов.

Нападающие на В.И. Ленина или забыли историю, или проявляют невежество, а может, и что похуже. При своей односторонности они не учитывают сложность исторической ситуации. В.И. Ленину, большевикам пришлось начинать свою созидательную деятельность в труднейших условиях, когда страна действительно захлебывалась в крови. Но кто из года в год наполнял это море кровью? Ответ легко получить, вспомнив Ходынку, русско-японскую войну, 9 января 1905 года в Петербурге, гром пушек в декабре 1905 года в рабочих районах Москвы, годы столыпинской реакции, сорок месяцев первой мировой войны. Это обошлось многострадальной стране в сотни тысяч погибших, миллионы раненых и контуженых, пленных и пропавших без вести. И все это при непосредственном участии Николая II. Он санкционировал кошмарный расстрел верноподданных на Дворцовой площади, на рапортах своих генералов-карателей с удовлетворением накладывал "гуманные" резолюции типа: "молодцы-семеновцы!", "Ай-да молодец!", неопределенно хмыкал на наглое заявление своего министра по поводу расстрела рабочих на реке Лене: "Так было и так будет впредь!". Возможно, для некоторых "правдолюбцев" все эти жертвы несопоставимы с драгоценной жизнью императора и членов его семьи.

Зарекомендовавший себя серьезным исследователем доктор философских наук А. Бутенко тоже искал проявления жестокости у В.И. Ленина, в частности, в статье "Реальная драма советской истории". Он посчитал ошибочной выдвинутую Владимиром Ильичей на третьем съезде комсомола формулу: нравственно все, что служит становлению и укреплению коммунизма. Кстати, несколько позже в "Собеседнике" это повторил Михаилов. Повторяют и другие.

Трудно понять, на основе чего философ сделал вывод, будто большевиками оправдывалось и политически санкционировалось многое такое, что глубоко противоречило всему гуманистическому духу марксизма и ленинизма. Разве В.И. Ленин нравственными считал незаконные казни, неоправданную систему заложников, злоупотребления насилием и т.п.? Можно усомниться в истинности утверждений о том, будто в пору "военного коммунизма" была романтизация революционного насилия. Зато полностью принимаю такое положение статьи: "...бесспорно и то, что для Ленина насилие никогда не являлось самоцелью и оно никогда им не использовалось против единомышленников и в целях личной власти. Более того, в основе тех актов массового террора и жестокости, которые имели место при жизни Ленина, лежали, с одной стороны, жестокость врагов революции, эксплуататоров, а с другой — допущенные большевиками и Лениным серьезные просчеты и ошибки, им же самим признанные и раскритикованные при повороте от "военного коммунизма" к новой экономической политике". ("Наука и жизнь". 1989. № 12. С. 43).

Антиленинцы "забывают" то обстоятельство, что как только положение в стране стало легче, в январе 1920 года Совнарком постановил по предложению Ф.Э. Дзержинского отменить смертную казнь. Такое решение было сорвано польской войной и войной с Врангелем.

Нападающие не упоминают и о том, что В.И. Ленин отдал предписание, чтобы уберечь от расправы исходивших злобой контрреволюционеров на Учредительном собрании. Солдатам и матросам, которые несли караульную службу в стенах Таврического дворца, Владимир Ильич приказал не допускать никакого насилия, свободно выпускать всех из дворца.

Бурной была ленинская реакция на самосуд матросов над двумя эсерами, бывшими членами Государственной думы. Вот воспоминания А.М. Коллонтай: "Никогда я не видела Владимира Ильича таким возбужденным и рассерженным. Всегда бледное его лицо побагровело и в голосе звучали непривычно грозные ноты. Высокий, плечистый матрос, комиссар Балтфлота Измайлов, показался мне вдруг маленьким, растерянным и испуганным.

 — Самосуд! — говорил Владимир Ильич. — Мы не потерпим этого. И виновных предадим законному народному суду. Скажите вашему Балтфлоту: то, что вынужден был терпеть Керенский, того не потерпит власть рабочих и крестьян. Наше государство народное, а народ требует законности и справедливости". (Воспоминания писателей о В.И. Ленине. М. 1990. С. 254).

 Отзываясь на убийство Шингарева и Кокошкина, автор статьи "Черное дело" писал: "С общечеловеческой точки зрения, это злодейство настолько противоречит всем нашим моральным представлениям, что ум цепенеет при одной мысли о таком зверском поступке... Такие злодеяния способны подорвать в массах веру в революционный порядок". ("Известия". 1918.9 января). В том же номере опубликованная статья "Остановитесь" заканчивалась так: "Самосуды — пятно на революции. Они позорят ее честь... Не совершайте бессудных расправ над кем бы то ни было!.. К этому призывает вас революция".

Фальсификаторы ленинского образа спокойно не могут упоминать Всероссийскую Чрезвычайную комиссию. Издеваясь над ленинской постановкой вопроса о защите социалистического Отечества от внешних и внутренних врагов, Солженицын гипертрофирует ошибки ВЧК, описав ее деятельность как сплошное насилие. Ему интенсивно вторит Волкогонов в присущей ему манере: "Деятельность ЧК — ВЧК — ОПТУ — НКВД, которые так любил Ленин, была доведена в своем "мастерстве" до совершенства" (I. 232).

На самом же деле даже в период самой обостренной гражданской войны В.И. Ленин предупреждал чекистов о том, чтобы из законного политического недоверия к буржуазии они не делали выводов, что им дозволено нарушать революционную законность, как это сделал еженедельный журнал "Красный террор", договорившийся до явной нелепости: "Не ищите в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета оружием или словом".

Ф.Э. Дзержинский, в адрес которого антиленинцы мечут столько ядовитых стрел, заботился об улучшении содержания арестованных. Об этом, в частности, свидетельствует его письмо, в январе 1921 года адресованное в ЦК партии:"... Приказом № 186 от 30 декабря прошлого года ВЧК указывает, что арестованные по политическим делам члены разных антисоветских партий должны рассматриваться не как наказуемые, а как временно, в интересах Революции, изолируемые от Общества, и условия их содержания не должны иметь карательного характера" (РЦХИДНИ. Ф.76. Оп.З.Д. 149. л. 8-8об).

При переходе к нэпу В.И. Ленин со всей остротой поставил вопрос о преобразовании ВЧК, о резком сужении ее прав и установлении контроля за ее деятельностью. Волкогонов сделал вид, будто ему об этом ничего неведомо.

Провинившимся чекистам грозило наказание вплоть до расстрела. На какое-либо снисхождение они рассчитывать не могли.

Вопреки бесспорным фактам, Л. Колодный в статье "Страсти по Ильичу, пределы — беспределы" развязно пишет, будто в последний год работы в Кремле Ленин заложил краеугольный камень в фундамент социалистических беззаконий, а письма Курскому посчитал последним вкладом Владимира Ильича в теорию чекизма как высшей стадии ленинизма. По поводу того, что глава Советского правительства помог многим людям выйти на свободу, раздраженный автор заметил: "„.начиналась нудная переписка Ленина с Лубянкой". ("Московская правда". 1992.9 июня).

Для вождя революции, что бессовестно отрицает Волкогонов, не была безразличной судьба даже отдельного, совсем ему незнакомого человека. Примеров при необходимости можно привести много.

Не будем забывать, что В.И. Ленин выступал при определенных условиях за отмену смертной казни, что в разгар гражданской войны, в апреле и накануне 7 ноября 1919 года, были проведены две амнистии. Газеты публиковали списки освобожденных, в том числе и в Астрахани.

Промолчал Волкогонов по поводу того, что сегодня в России возросла жестокость. Верным оказалось такое наблюдение: "Не в социализме заключена причина насилия, а в тех, кто под разными лозунгами, в том числе и социалистическими, ищет собственную выгоду и удовлетворение своих политических амбиций". ("Диалог". 1992. № 8 — 10. С. 32). Не обходится сегодня и без апологетики насилия.

Нельзя обойти молчанием такой момент: осуждающий жестокость Волкогонов сам проявил жестокость. Никак нельзя отделаться от ощущения, что автор двухтомника наслаждается чужими страданиями. Об этом свидетельствует и подбор фотографии физически страдающего, больного В.И. Ленина на обложку второй книги. А если бы подобным образом обошлись с его изображением, сделанным во время болезни?

 

 

БЕСПРЕДЕЛ БЕСТАКТНОСТИ

 При фальсификации ленинского образа противники В.И. Ленина прибегают ко всякого рода натяжкам, передержкам, допускают необоснованные сближения, произвольно цитируют тексты, не скупятся на тенденциозные придирки и делают голословные выводы. Своего рода недоброй мерой стал беспредел бестактности. Порой создается впечатление, что у авторов нападок не осталось никаких сдерживающих нравственных начал. Совершаются несовместимые с понятием культуры, цивилизованности, элементарной порядочности акты вандализма, варварства по отношению к памятникам. В ходе кампании дискредитации В.И. Ленина используются любые, в том числе весьма сомнительные средства, вплоть до вымыслов и мистификаций. Немало их связано с утверждениями о якобы присущей В.И. Ленину жестокости. Проявляется умение иных авторов очень поспешно пересматривать свои взгляды, мировоззренческие установки. Например, в 1988 году Д. Волкогонов издал свою работу "По заветам Ленина". В 1991 году в книге о Сталине он дал Ленину высокую оценку, а в апреле следующего года уже настойчиво твердил о неизвестном Ленине. Споры о великом человеке перешли границы мыслимого и немыслимого. Профессор В. Резниченко в статье "Суд скорый и неправый" не согласился с В. Солоухиным, который с ловкостью профессионального фокусника переиначивает истинный смысл сказанного. То извратит смысл ленинского документа многоточием, то опустит скобки. Ученый пришел к выводу: "Правда Солоухина не интересует. Его цель — любыми средствами, включая прямой подлог, скомпрометировать В.И. Ленина, показать не только его "революционную жестокость", но и "личную агрессивность". Сделать такой вывод способен лишь человек, который явно не в ладах ни с логикой, ни с совестью". ("Красная звезда". 1991.12 марта).

 Нетерпимость, злобность, ненависть зачастую лишают оппонентов здравомыслия и почти не стыкуются с истиной. Вероятно, этим в немалой степени объясняется пренебрежительное отношение некоторых авторов к историческим фактам, неприкрытая предвзятость в оценке В.И. Ленина, попытки его дешевого оглупления. Доходит даже до лихой бравады незнанием. "Давайте оглянемся вокруг, — призвал доктор исторических наук В. Мельниченко. — Сколько же нахалов-однодневок убеждают нас в том, что они мудрее истинного сына века — Ленина. Неужели поверим?". (Гласность". 1992. № 5. С. 3).

Показывать В.И. Ленина в неприглядном свете антиленинцы начинают издалека. В беседе с обозревателем "Московских новостей" Д. Давыдовой Д. Волкогонов обратился к самому началу трудовой деятельности Владимира Ильича. Мимоходом нанес черный мазок: "Все дела у адвоката Ульянова были о мелких кражах и все их проиграл". ("Московские новости" 1992.19 июля. С. 20). Видимо, даже не покраснел, сказав явную неправду. Обратимся к одному из воспоминаний, которое написала писательница Ф. Вентцель: "Первое же выступление Владимира Ильича в суде показало, как он относится к своему труду. Юридическая практика его была, в общем, невелика и велась по назначению. Таким первым назначением оказалась защита одного крестьянина, обвиненного в оскорблении царя. За "оскорбление Его Величества" подсудимому грозила тяжелая кара — многолетняя каторга или заключение на три года в крепость. Однако Ленин добился того, что виновному присудили всего лишь полтора года простого тюремного заключения. Такой исход дела, по мнению самарских адвокатов, равнялся чуть ли не оправданию подсудимого, а его защитнику создал репутацию первоклассного оратора". (Воспоминания писателей о В.И. Ленине. М., 1990. С. 49). Именно как к знающему юристу обратился к Владимиру Ильичу один из самых богатых купцов Самары. Он выстроил такую логическую цепочку: Ульянов оскорбившего царя за то выручил, что он мужик. Когда будут знать, что за дело купца взялся, значит, представитель торгового сословия не так уж и виноват перед мужиками. Предложил очень высокий гонорар, но получил отказ. Вот и пример, когда у задним числом провинившегося молодого юриста соединились профессионализм и высокие нравственные качества. Такого, к сожалению, с уверенностью нельзя сказать о Волкогонове и многих антиленинцах. Будь иначе, в первой книге двухтомника не появились бы фразы: "Молодому человеку скоро исполнится двадцать два года; в руках у него диплом первой степени юриста, и он зачислен помощником присяжного поверенного Самарского окружного суда. Здесь, правда, Ульянов не преуспеет, а быстро охладеет к хлопотному труду защитника в суде" (I, 68). Мазок дегтем сделан. Можно и дальше продолжать. Благо, что в теперешних волкогоновских кругах этические ценности не в прежней цене.

Даже сплетники бывают тактичнее, чем Волкогонов при отзывах о ленинском интеллекте, упоминая при этом о нравственности. "В нашем сознании, — рассуждает перевертыш, — давно сформирован стереотип гениального Ленина. Но сильный, находчивый и решительный ум — не есть синоним гениальности. Во все времена гениальность проявлялась не только в способности объяснить неведомое, сделать нечто неповторимо великое, нравственно высокое, но и в поразительном провидчестве". (I, 20). Таковы подступы к развенчанию ленинской гениальности. Далее без внимания не оставлены высота лба, величина лысины, олицетворяющие, мол, ум и обыкновенность. Повисает в воздухе опять же безосновательное утверждение: "Взор Ленина не был способен охватить дальние горизонты социального развития. Он чаще смотрел непосредственно под ноги" (I, 426).

Объективности ради надо заметить, что иногда Волкогонов добреет и не отказывает Владимиру Ильичу в уме: большевики "Шли к цели, ведомые; сильным, волевым, умным вождем" (I, 148). Но сразу же показное великодушие перечеркнул, обвинив лидера большевиков в стремлении к власти любым путем. Тот же мотив звучит при описании, как эмигранты возвращались в Россию: "Ленин с его сильным, проницательным умом чувствует, что всю прошлую жизнь он прожил только ради того, за чем он едет сейчас на родину" (I, 219). Мелкие уколы перемежаются демонстрацией объективности подхода: "Но ради справедливости надо сказать, что Ленин был слишком умен, чтобы нежиться в лучах культовой славы" (I, 394).

В преднамеренно уничижительном тоне отзываясь о крупнейшем философском труде, беспардонный автор использовал форму вопрос — ответ: "Каковы философские особенности интеллекта Ленина? Ведь все мы, и автор настоящей книги в том числе, в свое время утверждали в своей догматической слепоте, что автор "Материализма и эмпириокритицизма" — крупнейший философ XX века" (II, 244). Для развенчания, оказывается, достаточно преодоления Волкогоновым догматической слепоты. А не честнее ли сказать: требуется умение держать нос по ветру? Волкогоновским "открытием" является и то, будто догматическая узость Ленина проявилась наиболее ярко в "Государстве и революции". Полностью механически игнорировал мнение многих исследователей.

Не скупится на бестактности автор двухтомника, самозванно присвоивший себе писательское право судить об интеллекте Ленина. Вот один из обвинительных выводов: "Мощный ум был односторонен, узок и ничем не хотел обременять себя, кроме политики, марксизма, диктатуры пролетариата, классовой борьбы, революции, схваток с оппортунизмом, либерализмом, буржуазией..." (II, 250).

Волкогонов использует иезуитскую тактику: признает достоинства ленинского интеллекта только в тех пределах и только для того, чтобы великому революционеру предъявить очередное обвинение. Одно из них — не предусмотрел, чтобы хорошими оказались его последователи. Вот образчик: "Ленин был проницателен: обосновав историческую роль "профессиональных революционеров", он создал, таким образом, методологию доказательства необходимости профессиональных партийных работников. Сталин, Хрущев, Брежнев, Андропов, Черненко, Горбачев — все из этой плеяды" (II, 404).

Под третьим номером занесенный на доску позора газеты "Верность", ненавидящий Ленина, большевиков, комсомол, всю советскую историю руководитель театра имени Ленинского комсомола Марк Захаров заявил о намерении понять вождя революции как космическое явление мировой истории. Но для начала поставил себя в несколько неловкое положение утверждением, что Владимир Ильич окончил Казанский университет. Эту фразу напечатали в девятом номере журнала "Столица" за 1991 год. Просматривается у Захарова некая концепция ленинской неполноценности, недостаточности общего развития, которую в свой актив занес и Волкогонов. Опять же проявилось стремление принизить великого человека до своего уровня. Пойдет тут и утверждение режиссера о мотивировке ленинских поступков. Изъян — учился и воспитывался в обстановке российской периферии. Даже намека на такт нет в предположении: "Не исключаю, окажись Владимир Ильич в студенческом Санкт-Петербурге, могли бы найтись сильные натуры, способные умерить его супержесткость, духовную и эстетическую неразвитость, его безмерное и беспринципное властолюбие". ("Столица". 1991. № 31 — 32. С. 3). Здесь же Захаров скороговоркой приписал В.И. Ленину целый букет не лучших качеств. Сделал это с таким самоуверенным видом, будто отрицательные качества на самом деле были присущи всемирно известному человеку, чьим умом по сей день восхищаются во многих странах. Две журнальные страницы вместили просто декларируемое утверждение о том, будто по ряду признаков В.И. Ленин приближается к новозаветному тирану. В вину В.И. Ленину поставлено то, что он пытался уничтожить (не больше и не меньше!), деформировать русский язык, принудительно введя туда свистящие, цыкающие, икающие птичьи слова-обрубки типа "ЦИК", "ВЦИК". Нашлось место для обвинения В.И. Ленина в том, что он будто бы был подвержен хаосу необузданного кровопролития, и только его помощники пытались резать живых людей по прейскуранту. Приписана дьявольская договоренность с германским кайзером и в который уже раз повторена ложь про запломбированный вагон. И после этого печется о нравственной основе российской политики. Как видим, вызывающе эмоционально написан ответ читателю "Приношу извинения за Ленина". Но извиниться-то Марку Захарову следовало бы прежде всего за свой развязный тон. Общеизвестно правило, что должно продумывать свои слова и отвечать за них. Здесь ни того, ни другого не наблюдается. По какому праву театральный деятель безнаказанно и с легкомыслием необыкновенным позволяет приписывать Ленину злодейство, внесение денежных вкладов в пользу Германии, приближение к тиранству, приклеивать ярлык Антихриста? Или для "Столицы" такая легкомысленность в серьезных обвинениях и клеветнических утверждениях — норма? Или разнузданность должна быть элементом стиля журнала, претендующего быть одним из самых демократичных? В любом случае не повредило бы позаботиться об обосновании утверждений, обвинений. Тогда не будет голословных выводов, замешанных на клевете и на стремлении унизить достоинство человека, на которого рьяно нападают.

Трагическое влияние на историю приписала Ленину С. Гамзаева в статье "Высокая болезнь. Попытка психологического анализа личности вождя". Опубликована она под рубрикой "Гипотеза" в "Независимой газете" 22 апреля 1992 года. Не в пример М. Захарову, автор пытается обосновать свои предположения и утверждения. Подход у нее своеобразный, близок к позициям субъективных идеалистов. Судите, читатели, сами. По мнению Гамзаевой, чтобы понять Ленина, необходимо вспомнить о существовании темных душевных чертогов, о бессознательном. Приписала Владимиру Ильичу тайный эгоцентризм, неприятие людей, независимых духом, с глубоким знанием о мире и тонким нравственным чувством. Далее Гамзаева повернула дело так, чтобы против В.И. Ленина обратить его искреннюю готовность отдать все свои собственные силы счастливому будущему человечества.

При чтении антиленинских материалов возникает вопрос о мотивах, которые побуждают пишущих взяться за перо и переиначивать общеизвестные факты. Можно предположить два мотива. Первый — автор просто-напросто фактов не знает. Второй — автор факты знает, но, как говорил в подобных случаях Сталин, тем хуже для фактов. Читатели вправе ожидать, что в тех случаях, когда рядом с подписью стоит профессорское звание, мы должны ждать знания фактов. Такое требование адресуется и доктору философских наук А.С.Ципко. Он тоже поусердствовал, чтобы в не очень выгодном свете представить ленинский образ. Ограничусь таким случаем. В книге "Насилие лжи, или Почему заблудился призрак" призвал попробовать разобраться, насколько подвижническая верность идее, в частности, идее мировой революции, готовность во имя этой идеи идти на все, является признаком высокой нравственности, духовной развитости. А как же поступил сам? Без какой-либо оговорки пересказал давний разговор Н. Валентинова и А. Луначарского о том, что читал В.И. Ленин. Написал, будто Владимир Ильич не читал Шекспира, Байрона, Мольера, Шиллера. Насколько верно такое высказывание? Ни в одном ленинском томе не упомянута ни одна байроновская строчка. А в отношении других авторов Ципко беззастенчиво дезинформировал читателей. В четвертом ленинском томе использован мольеровский "Лекарь поневоле", а в девятом томе помещена статья "Наши Тартюфы". В положении героя Мольера оказались меньшевики, с которыми велась полемика. Тот же персонаж использован при работе над статьей "Как Плеханов и К° защищают ревизионизм". В.И. Ленин читал и использовал произведения Шекспира, в том числе известного "Гамлета", когда в начале первой российской революции работал над статьей "О боевом соглашении для восставших". Обращение к "Гамлету" есть и в статье "Русский радикал задним умом крепок!". В плане статьи "Революционная демократическая диктатура пролетариата и крестьянства" по-английски написаны слова: "истинная любовь никогда не протекает гладко" из шекспировского произведения "Сон в летнюю ночь". В "Философских тетрадях", которые философ Ципко, вероятно, читал и конспектировал, творчество Шекспира тоже не обойдено стороной. Использован, в частности, "Конец — делу венец". Доктор философских наук, в частности, не прочитал такие строки: "Нотариус — это светский духовник. Он — пуританин по профессии, а "честность", говорит Шекспир, "не пуританка" (29,17). Не забыл В.И. Ленин и "Венецианского купца" в работе "Пролетарская революция и ренегат Каутский".

В указателе работ в 29-м томе названы "Философы" Шиллера. Знание творчества немецкого поэта продемонстрировано и в произведении эпистолярного жанра. 5 апреля 1910 года В.И. Ленин вместе с А. Варом, Г. Зиновьевым написал заявление в Заграничное бюро Центрального Комитета РСДРП. В нем по-немецки написана фраза, к которой в ленинском томе дано примечание редакции: "Ведь зло еще и тем ужасно, что неизменно порождает зло. (Шиллер. Трилогия "Валенштейн". "Пикколомини", действие V, явление первое" СТ. 47. С. 294). Таким образом, Ципко совершенно далек от истины, утверждая, будто В.И. Ленин не читал Шекспира, Мольера, Шиллера.

Не один раз необъективно о В.И. Ленине отзывался А. Авторханов. В статье "X съезд и осадное положение в партии" есть такое утверждение: "Заключительное слово Ленина было весьма агрессивно. Настолько агрессивно, что он угрожал "рабочей оппозиции" не только исключением из партии, но и винтовкой. Объяснить это можно было только одним: для Ленина был страшен не Кронштадт вне партии, а "рабочая оппозиция" внутри партии... Это выступление убедило всех, что отныне партия дошла до той грани, за которой Ленин намерен разговаривать со всяким единомыслящим в партии — винтовкой". ("Новый мир". 1990. № 3. С. 198). Легко заметить, что акценты расставлены не так. В стремлении показать ленинскую нетерпимость к инакомыслию, Авторханов "рабочую оппозицию" представил для В.И. Ленина более опасной, чем контрреволюционный мятеж в Кронштадте.

Скор на безосновательные заключения А. Авторханов и в статье "Ленин в судьбах России". Немало здесь преподносится так, будто существовало в реальности, подобно аксиоме должно приниматься на веру, без доказательства и обоснования. При этом Авторханов игнорирует все, не подходящее для него, ссылается на строки из писем, манипулирует цитатами. И опять утверждения не в пользу В.И. Ленина. "Государство и революция" названо классическим памфлетом с апологией диктатуры и анафемой демократии, к уничтожению которой в России якобы готовился руководитель большевиков. Неудачными примерами оппонент попытался подкрепить утверждение, будто Ленин отличался редким талантом вкладывать в уста своих учителей мысли, до которых они сами не доходили, но которые давали-де ему повод делать это самому от их имени. Заменив приставку, Авторханов "отвоевали" превратил в "завоевали", а Владимира Ильича представил оккупантом собственной страны, которому стали чуждыми высокие идеи: гуманистические, патриотические и даже социалистические .."Мы Россию завоевали, — повторял он, выражаясь языком оккупанта собственной страны, — теперь мы должны Россией управлять". Управление это началось с братоубийственной гражданской войны и ужасающего Красного террора — не во имя социализма, а во имя удержания власти любой ценой и с любым количеством жертв. В конечном счете выяснились, ,что для большевизма власть — все, а конечная цель — ничто..." ("Новый мир". 1991. № 1.С. 170). Оказывается, как мало надо для фокуснического извращения ленинской мысли. "От" заменил на "за", опустил слова, что Россию отвоевали у богатых для бедных, несколько перефразировал формулу Бернштейна, еще раз повторился о властолюбии большевиков — и недоброе дело сделано. Теперь остается сотрудников журнала убедить, что это новое слово о Ленине. Те принимают на веру и печатают, даже не сверив широко известные цитаты. Но возражения потом не публикуют. Так получается односторонний плюрализм. Большевиков обвиняют в нетерпимости к иному мнению, сами его до сведения читателей не доводят.

У фальсификаторов есть своего рода преемственность, налицо взаимодействие. Д. Волкогонов подхватил и в немалой степени повторил некоторые тезисы А. Авторханова, который не поскупился на словосочетания "террористическая диктатура", "ленинская концепция террора", "философия диктатуры". Он же подсказал Волкогонову, кого следует назвать зачинателем террора. Написал, что путь к завершению "тоталитарного государства оказался тяжким, продолжительным и кровавым. Начал его, вопреки утверждениям советских исследователей, не Сталин, а Ленин, у которого сам Сталин был "винтиком" в революции, "разъездным громилой" в гражданской войне и палачом на "стройках военного коммунизма", как надзиратель от ЦК над Чека". ("Новый мир". 1991. № 1. С. 171). В основном согласившись с Авторхановым, Г. Соломон при повторении основного обвинения делает смягчающий жест в сторону первого руководителя Советского государства, не столько категоричен в тоне, как другие: "Как оценит история основоположника античеловеческой тоталитарной системы Ленина, вопрос сложный, ибо хотя Ленин по жестокости из той же породы, что и Сталин, но Ленин не уголовник — он революционер, ослепленный утопией социализма". ("Новый мир". 1991. № 1. С. 79). Как говорится, и на том спасибо, что к уголовникам не приравнял.

Основой любого демократического общества называют культуру. Помнят ли об этом нападающие на В.И. Ленина? Невольно этот вопрос возникает при чтении материалов "Столицы". Жаль, что его сотрудники не обратили внимания на такие слова В.М. Чернова из статьи "Ленин", перепечатанной в "Столице" № 21 за 1991 год: "Ленин — человек, безусловно, чистый, и все грязные намеки мещанской прессы на немецкие деньги, по случаю проезда его через Германию, надо раз и навсегда с отвращением отшвырнуть ногою с дороги". Находятся те, кто не внимают этому разумному совету. И снова подтверждают, что "исследования" злопыхателей о В.И. Ленине чаще всего вторичны, предвзяты, бесплодны, а выводы часто обращают на себя внимание невежественностью и смехотворностью. Вот "образец": Ленин и большевики захватили власть, опираясь на штыки, точнее, пользуясь безучастием пьяных солдат и матросов. Понятно, что для такого "открытия", сделанного в "Столице", вовсе не нужно знать историю, изучать богатейшие архивные документы, периодическую печать 1917 года, свидетельства участников, очевидцев и врагов социалистической революции, работы В.И. Ленина и его противников, научные труды советских и зарубежных историков. Для поиска злобных, недоброжелательных высказываний достаточно просмотреть несколько небольшевистских газет, выловить соответствующие замыслу автора публикации. Ни один отечественный или зарубежный серьезный исследователь не может позволить себе ничего подобного.

Большие надежды в пресечении беспредела бестактности читатели вправе ожидать от писателей. Еще 5 октября 1908 года А.М. Горький писал С.С. Кондурушкину: "Мне, видите ли, писатель, а особенно русский, — кажется всегда большим человеком. Это — мужественный свидетель, строгий судия — в нем". (Горький и русская журналистика начала ХХ века Неизданная переписка. М., 1988. С.961). Сам большой писатель был именно таким. Он не мог понимать свободу как безразличие, как право человека отрицать сегодня то, что он утверждал — да еще догматически — вчера. Алексей Максимович выступал за то, чтобы фактов было побольше, а субъективных мнений — поменьше, поскольку читатель ждет выводов, солидно построенных на выверенных фактах, а не на субъективных фантазиях. К такому призыву глухи фальсификаторы ленинского образа. Их стараниями "тот, кто отдал лучшие и нередко страдальческие стороны своей жизни служению обществу, а иногда и всему человечеству, обрекается на злорадное разглядывание интимнейших сторон его жизни с целью их оглашения" (Кони А.Ф. Воспоминания о писателях. М., 1989. С. 174).

Беспардонно гальванизируются старые фальшивки и порождаются новые. Предметом пересудов порой становятся нелепые выдумки то о втором браке, то о другом, вплоть до надуманных измышлений об "отречении" Владимира Ильича в последний год его жизни от идей социализма. Нападающие часто забывают слова о том, что категорическое суждение является бестактным, если оно не обосновано. Из-за них нередко нарушается этика спора. В связи с этим процитирую отрывок из горьковского письма, поскольку это очень здорово перекликается с происходящим в наши дни: "Из столкновения мнений разгорается истина", на мой взгляд, вовсе не обязательно, чтобы горение истины покрывало нас сажей и копотью ненависти и злобы друг к другу". (Горький и русская журналистика начала XX века. М., 1988. С. 718).

Много злобного и бестактного до непорядочности сумел вместить М.Вайскопф в статью "Большевистский Христос (Ленин как мифологический тип)". Какую-то мстительную радость ленинские страдания доставили автору, написавшему: "В восковую персону он превратился до смерти". ("Столица". 1991. № 29. С. 35). Многократно подтверждено изречение Вольтера о том, что злым все служит предлогом. Здесь поводом для недоброжелательного выпада стала казнь брата Александра. Под вопрос поставлена сила семейных привязанностей из-за того, что после получения столь печального сообщения гимназист Ульянов превосходно сдал выпускные экзамены. Развязность тона продемонстрирована при извещении о двух Лениных. Могильному истукану противопоставлен шустрый, развязный, говорливый щелкунчик, умиляющий либералов с приличным окладом. Должна же быть хотя бы элементарная воспитанность! Вряд ли ее наличие подтвердит создание такого вот "портрета": "Была, была в нем роковая анатомическая ущербность, ассиметрия: сморщенная половина мозга, чуть приметное косоглазие; по близорукости он постоянно щурил один глаз (мемуаристы уверяли, будто зоркость второго сверхъестественно возрастает, так что вождь начинал смахивать на циклопа). За год до смерти у него парализовало правую сторону тела, и Ильич сделался, выходит, олицетворением левизны" (Там же. С. 35). Не захотел Вайскопф заметить тот неброский юмор, которым в трудную пору Владимир Ильич в какой-то мере старался разрядить обстановку, проявляя заботу о других. Буквально понял сделанное А.Д. Цурюпе первое предостережение за неосторожное отношение к казенному имуществу: случилось два припадка. Всего этого мало показалось антиленинцу. Унижая руководителя страны, он одновременно стремился ком грязи бросить в его окружение. Не имея, видимо, представления о разнообразии кремлевской библиотеки, показал В.И. Ленина из новейших авторов признающим только Аверченко, "а насчет других писателей обращался за разъяснениями к Анатолию Васильевичу: В Совнаркоме Луначарский служил музой, пока Сталин не уволил его за глупость" (Там же. С. 36).

Дальше — больше. Развязный автор искреннее уважение людей к В.И. Ленину увязывает с традиционным почитанием юродивых на Руси, с нахальной бестактностью отзывается о внешности Н.К. Крупской. Заслуживает вызова на дуэль, если бы таковые практиковались. Когда на журнальной странице появилась дурацкая мимика, плешивость, ужимки подвыпившего телеграфиста, окончательно стало ясно, что озлобленность лишила Вайскопфа даже жалкого намека на такт, не говоря о способности аргументировать и логично рассуждать. Только с одним его высказыванием можно согласиться безоговорочно: "...я теряю чувство меры..." (Там же. С 36).

Наблюдается и проявление фамильярно-снисходительного взгляда на В.И. Ленина По мнению одного из авторитетных американских советологов Адама Бруно Улама, опасно и неверно снисходительно смотреть сверху вниз на идеи великих людей только потому, что со временем прояснилась их неполнота или частичная ошибочность.

Неуважительное отношение к В.И. Ленину переносится на созданную им большевистскую партию, на великую революцию. Снова используется метод бездоказательной скороговорки при глобальном размахе разухабистого обвинения. Для иллюстрации можно привести фразу из статьи С. Георгиева "Свастика на советских деньгах, или Каким богам поклонялся Ленин": "Некая "партия", насчитывавшая несколько десятков тысяч членов и "сочувствующих", захватывает власть в многомиллионной России и погружает огромную страну в бездну террора, который принято теперь называть "красным". ("Столица". 1991. № 31 — 32. С. 54).

Оппоненты не могут уяснить, почему и в какой мере В.И. Ленин отдавал дань идеологии "военного коммунизма", так как не учитывают того, что соответствующей была реальность. Требовалось осуществить комплекс чрезвычайных мер по предотвращению надвигавшейся на Россию национальной катастрофы, решить основную, как считал В.И. Ленин, задачу — сохранить человеческое общество.

Под воздействием жизни в чем-то корректируя прежние взгляды, глава Советского правительства занимал совершенно оригинальную позицию в споре между западниками и славянофилами об историческом пути нашей страны. Он предложил третий путь, обосновав его в статье "О нашей революции". Предложенное не уводило в сторону от общей мировой линии развития, а открывало возможность иного перехода к созданию основных посылок общечеловеческой цивилизации. Этот путь состоял в планировавшейся В.И. Лениным "всерьез и надолго" комбинации трех факторов прогресса: Советов в качестве самой демократической самоуправляющейся массовой организации трудящихся, государственного капитализма в городской промышленности и торговле в его наиболее передовых организационных формах и строя цивилизованных кооператоров на селе, возрождающего жизнеспособные общинные традиции российского крестьянства. Наша страна после смерти В.И. Ленина сошла с этого пути. В тяжелейших последствиях этого неправомерно обвиняют Владимира Ильича. Есть в чем не согласиться с бездоказательными нападающими, которые без своего вторжения не хотят оставить ни одну сторону ленинской жизни.

Добрались в своем бесцеремонном стиле до психологических и даже чисто физиологических факторов. Могу сослаться на статью Стефана Поссони "Психология разрушения, или Оценка личности В.И. Ленина с позиций фрейдизма". Не видят ничего запретного или сдерживающего в моральном плане при обсуждении гипотезы о бесплодии, при подсчете с ошибкой возраста родителей при зачатии сына. И опять как бы между делом летят комья грязи о сложном национальном происхождении, о якобы имевшихся профессиональных трудностях в адвокатской карьере, о недоступности высокого искусства и т.п. Без пауз и комментариев следуют утверждения обвинительного характера в том, будто В.И. Ленин всю _ жизнь апеллировал к самым низменным чувствам, но особенно к чувству мести, будто он был заинтересован только в насильственной революции, а общество будущего не особенно интересовало его, якобы главное внимание сосредоточивал на насилии и черной магии. Для искажения ленинского образа использован и такой отрывок, ничего общего не имеющий с тем, что было в действительности: "Интеллект Ленина мог бы позволить ему стать одним из величайших мыслителей человечества. Но он не был заинтересован ни в расширении границ человеческого познания, ни в открытии истины. Ленин рассматривал свой интеллект в качестве оружия, искусно используя его в политической борьбе. Исключительные полемические способности придавали этому оружию особую разрушительную силу". ("Народный депутат". 1991. № 16. С. 108). Так лихим росчерком перечеркнут ленинский вклад в развитие науки. Много усилий было потрачено именно на установление истины. Этому способствовала страстная полемика, сориентированная в первую очередь на созидание.

Очень щедр на обвинения и автор статьи "Диктатор" А. Матышев, поставивший целью (во всяком случае заявивший о таком намерении) расширить плацдарм свободной мысли, сделать еще один шаг в установлении причин бедствий, охвативших страну. Но благое намерение таковым и осталось.

Неудовольствие автора статьи вызвало то, что В.И. Ленин самостоятельно раскрыл смысл термина "диктатура пролетариата", обогащая тем самым марксизм. Тенденциозно настроенный человек не желает вспоминать, что при В.И. Ленине осуществлялось коллективное руководство. Ведь это не увязывается с обвинением в властолюбии. Поэтому появилось утверждение, будто пока Владимир Ильич был здоров, "он лично почти моментально направлял деятельность своих товарищей, сосредоточив в своих руках колоссальную власть главы правительства, не связанного законами, и главы правящей партии. Что это не противоречило его теоретическим взглядам, свидетельствует «Речь памяти Я.М. Свердлова на экстренном заседании ВЦИК18 марта 1919 г". ("Нева". 1991. № 3. С. 138). Эту речь окрестил неприкрытой проповедью авторитаризма. Трудно уяснить, что, цитируя значительную часть речи, не принял в ленинском понимании авторитета. В числе того, что поставлено в вину В.И. Ленину, — порвал с общечеловеческой моралью. Опять голословность. Активное несогласие вызывает вывод, будто намечающийся поворот общественного сознания к общечеловеческим ценностям есть открытый разрыв с ленинизмом. Нет, без обращения к подлинному Ленину, неискаженному гению с высокой моралью общечеловеческие ценности утвердить слишком сложно.

Замечу, что стремление принизить В.И. Ленина проявляется не впервые. Об этом напомнил рассказ Г.Е. Зиновьева 24 ноября 1924 года на торжественном собрании московского актива комсомола: "Было время, когда наши противники, с которыми мы спорили еще в подпольные дни, утверждали: "Что же ваш Ленин! Ни одно из его произведений не годится, чтобы быть переведенным на иностранные языки". Так говорил и т. Троцкий. Все, — говорили тогда антиленинцы, — написано у Ленина специально для полемики, все написано дубоватым языком и т.п. Это никогда не станет достоянием кого бы то ни было, кроме узкой секты большевиков". (Цитируется по: Крученых А. Приемы ленинской речи. М., 1928. С. 4). История рассудила, кто оказался прав. Сегодня В.И. Ленин — один из наиболее читаемых авторов на планете. Сколько-нибудь существенно изменить положение не смогут никакие потуги фальсификаторов. К старым бестактностям прибавляются новые. Свою лепту вносит уже упоминавшийся бывший видный политпросвещенец А. Латышев. Многое из написанного другими в недобром духе он повторил в статье "Беда завтрашнего дня. О "секретном" и открытом фондах Ленина". Посчитал, что нельзя ограничиваться постулатом, что Ленин был просто очень жестоким человеком и политиком. Ссылаясь на неназванные документы из секретного фонда, ни словом не обмолвившись об их содержании, Латышев натолкнул себя на мысль, будто ленинская жестокость порой переходила определенную границу и принимала патологический характер. Доказательством считает "бешенство" по отношению к Авенариусу, к российской буржуазии, меры по борьбе с тунеядством послеоктябрьской революции. Чувствуется явная натяжка. Не обошлось у Латышева без сомнительного подтверждения сомнительных утверждений типа: "На мой взгляд, следует признать, что, будучи талантливейшим политиком, исключительно одаренным человеком, Ленин время от времени приходил в состояние невменяемости. Например, о многочасовом хохоте Ленина после разгона Учредительного собрания свидетельствовала Крупская ..." (Российская газета" 1992.19 мая). Прочитав это, я очень внимательно просмотрел воспоминания Надежды Константиновны об этом периоде, но никаких упоминаний о нездоровом и продолжительном смехе не нашел. Если каким-то чудом это удалось бойкому обвинителю, почему он не указал источник? Ведь это такое элементарное требование.

В одном из писем в сентябре 1908 года AM. Горький написал: "Наш враг - пошлость, в которой вязнут наши ноги по колена и которую так усердно и умно разводят в жизни те, кому пошлость необходима, как грязный ров, преграждающий доступ в крепость их". (Горький и русская журналистика начала XX века. Неизданная переписка. М., 1988. С. 1001). Об этом письме вспоминаю при чтении иных "откровений" нынешних антиленинцев. Они не остаются в стороне от разведения пошлости. К сожалению, недобрый пример есть брать с кого. В частности, Н. Валентинов в книге "Малознакомый Ленин" горьковский очерк о В.И. Ленине назвал некрологом, фальшивым до непереносимости. Как заведено у подобных авторов, разъяснений и обоснований не последовало.

Неверно оценен большой период ленинской деятельности. В той же книге Валентинов написал: "За исключением первой половины 1908 года, когда Ленин в рекордное по скорости время сфабриковал философскую книгу, в течение последующих семи лет он не написал ни одного большого (хотя бы по объему) произведения. Его энергия целиком уходит на склоку, на распрю со сбежавшими за границу другими руководителями разбитой революции". ("Волга". 1992. № 2. С. 93). Созданное В.И. Лениным — у всех перед глазами. На совести автора книги пусть останется тон о создании "Материализма и эмпириокритицизма". Считаю уместным привести слова Н.И. Бухарина: "...быть может, причиной ильичевой скромности была его огромная культурность. Ведь это только шавки всесветного мещанства до сих пор не могут понять, почему Ильич мог сделать так много. А он мог сделать так много потому, что выжал все ценное, что давал капиталистический мир, и, мобилизовав эти знания, оплодотворив их учением Маркса, развив это учение дальше, все это поставил на службу пролетарской революции. Он знал колоссально много. Но именно поэтому он понимал, как это еще мало, если мерить другими масштабами: а ведь Ильич считал миллионами и десятилетиями". (Воспоминания писателей о В.И. Ленине. М, 1990. С. 516).

То, что Валентинов отнес к одному периоду ленинской деятельности, В. Бондарев в статье "Комиссары перестройки" в определенной степени очень вольно распространил на всю творческую жизнь, всуе упомянув К. Маркса: за высказыванием,- что А.Н. Яковлев был более ленинцем, чем марксистом, последовало: «Еще совсем недавно он говорил, что относится к Ленину "сверххорошо". А между Марксом-теоретиком и Лениным-теоретиком — дистанция огромного масштаба. Ведь у Ленина практически нет ни одной работы, которую, строго говоря, можно всерьез назвать теоретической". ("Родина". 1992. № 1. С. 12). Вот так буквально одной фразой В.И. Ленину отказано в праве быть теоретиком. Где сыскать подобную лихость? В прошлые времена даже оголтелые антикоммунисты не позволяли себе такой прыти, окончательно не перечеркивали Ленина-теоретика. Тут мы столкнулись с очередным фактом, когда публицист совсем не хочет подумать над своими словами. Он не одинок.

Исказители ленинского образа силятся представить Владимира Ильича двоедушным человеком.

Верят ли фальсификаторы в то, что утверждают сами? Неужели они не знали и не знают, как много сделал В.И. Ленин для претворения задуманного в жизнь? Тем не менее продолжают твердить, будто не было гармонии слова и дела. В свое время толчок этому дал Валентинов. Он в книге "Встречи с Лениным" вспомнил, как со временем понял, "сколь неверно и сколь поверхностно было мое женевское представление о нем. Той, в моем понимании, "гармонии слова и дела", приписываемой Ленину, у него как раз и не было". ("Волга". 1990. № 10. С, 101). Попытался обосновать свой тезис. Исходил из предположения, что, призывая других идти на смертный бой, сам Ленин на этот бой, на баррикаду, с ружьем в руках, никогда бы не пошел. А вот не подумал о том, где больше пользы для дела миллионов угнетенных принес бы последовательный революционер.

А надо ли было что-то организовывать, осуществлять? Такой несуразный вопрос возник после прочтения статьи В.Г. Морозова "Личность" в коммерческой газете "Начало". Он в двух небольших абзацах сразу лишил В.И. Ленина способности предвидеть и гениальности. Для этого сверхрадикальному автору пришлось обратиться к сверхъестественной силе. Благодаря этому выяснилось, что Владимир Ильич "не знал, что Господь Бог уже написал сценарий эволюции человеческой цивилизации с действующими лицами и статистами. Но текст драмы до каждого конкретного исполнителя Всевышний доводить и не собирался". ("Начало". 1992. № 20). Выходит, сиди и жди того, что уже высочайшей рукой начертано в сценарии. При таком положении нужна ли гениальность революционеров? Без нее можно обойтись. И очень быстро Морозов отказывает в ней автору капитального труда "Империализм, как высшая стадия капитализма". Не утруждая себя анализом, подбором документов и аргументов. Поверьте, мол, читатели, на слово, что все пять признаков империализма уже были формализованы Гобсоном, Тардье, Каутским. Спрашивается, дескать, в чем проявилась гениальность Ленина, добросовестно переписавшего теоретические положения и для большей убедительности дополнившего тезисы высказываниями и фактическим материалом Роберта Лифмана, Якоба Риссера, Рудольфа Гильфердинга, Эдуарда Грея, Отто Эйдельса, Джона Пеиша и Герхарда Шульце-Геверница? С умыслом вопрос сформулирован так, что для ответа на него читателю потребуется самостоятельно основательно изучить ленинскую работу, сопоставить ее положения и выводы с главными мыслями работ перечисленных экономистов. Дело чрезмерно трудоемкое и не каждому по плечу. А тем временем Морозов продолжает принижать историческую личность высказываниями, будто в "Империализме, как высшей стадии капитализма" свежих идей нет, и она не повлияла на социалистическую революцию. Очень уж хочется развязному автору, чтобы в свое время Владимир Ильич занялся только адвокатской практикой и жил, как все люди.

Есть множество обстоятельных работ о "Материализме и эмпириокритицизме", "Философских тетрадях". Но доморощенные критики отказывают автору этих трудов в праве быть философом. Пойдя дальше, Валентинов высказался сверхкатегорично: "...философской, гносеологической базы у марксизма совсем нет". ("Волга". 1990. № 11. С. 125).

Совсем иного мнения придерживаются исследователи, избегающие односторонности в оценке и не делающие поспешных выводов. В числе тех, кто особенно высоко ценил В.И. Ленина, был А. Эйнштейн. Как отметил B.C. Готт, начиная с 1918 года, Эйнштейн всегда видел в Ленине выдающегося мыслителя. Создателя теории относительности потрясла сила ленинского диалектического мышления, умение увидеть главное и решающее в научной теории. В 1908 году, когда большинство физиков еще не поняло существа теории относительности, В.И. Ленин сумел по достоинству оценить ее замысел и значение. Можно согласиться с выводом: "Необходим вообще объективный и серьезный историко-критический анализ философских и социологических трудов Ленина, ведь продолжавшиеся так много лет безудержные, бездумные и некомпетентные словословия в его адрес, как мыслителя, существенно девальвировали истинное значение ленинских работ. Хорошо известно, что Ленин, когда мог, стремился систематически работать над своим философским образованием". ("Философские науки". 1991. № 11. С. 102).

Фальсификаторам напомню слова русского философа Н.А. Бердяева: "Роль Ленина есть замечательная демонстрация роли личности в исторических событиях". (Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 95).

Стремление любыми путями принизить великого человека отмечается у мелких, злобных людишек. "Разве доступен гений Ленина этим вандалам, одичавшим и отупевшим от злобы? — возмутился слесарь А. Крыленко из Тольятти, — Разве могут они всерьез поспорить и что-то противопоставить его могучим идеям? Нет у них ни мыслей, ни гордости за нашу историю, ни гражданской совести. Одно лишь это воровское глумление". ("Правда". 1991.17 октября).

Сильный ленинский ум отметили многие мемуаристы.

Продолжают В.И. Ленину предъявлять другие претензии, сопровождая это нахально непродуманными и бездоказательными выводами. Например, Л. Широкоград обвинил В.И. Ленина в формировании основ командно-административной системы. Он утверждает: "Если бы работы Ленина, написанные в последние годы жизни, и сейчас были взяты на вооружение, как уже неоднократно было в прошлом, если бы они продолжали использоваться для выработки основ современной экономической политики, то это могло бы только нанести вред решению актуальных задач перехода к рыночной экономике". ("Вопросы экономики". 1991. № 12. С. 113). Чрезвычайно поспешный вывод! Остается предположить, что Л. Широкоград не читал ленинские работы по проблемам экономики, особенно помещенные в сорок пятом томе. Или же, если читал, поспешно переориентировался в сторону новых веяний. Или же не может и сегодня актуальные ленинские положения увязать с задачами и проблемами нынешнего дня.

Как и для чего читать В.И. Ленина? Такой вопрос 22 апреля 1991 года поставили "Известия", ровно за год до публикации статьи Д. Волкогонова, вызывающей активное несогласие. Тогда газета правильно отметила, что нашей общественно-политической мысли не может быть безразличным такое яркое явление русской и мировой истории, такой крутой поворот на такое долгое время и с такими последствиями. Здесь же высказана мысль, будто его авторитет побеждал даже тогда, когда глава государства оставался в меньшинстве, а то и совсем один. Есть здесь из-за чего поспорить. Обладая громадным авторитетом, Владимир Ильич им никогда не давил, а стремился своих соратников убедить, доказать им, что так поступить будет правильнее, больше принесет пользы общему делу.

Подчас с нескрываемым злорадством оппоненты ставят в вину В.И. Ленину то, что сбылись не все его предсказания, не все выводы оказались бесспорно верными. С вершины сегодняшнего исторического опыта стало очевидным, что ряд марксистско-ленинских идей и прогнозов не подтвердила общественная практика. Так, в нынешних условиях едва ли можно признать верным ленинское положение об империализме как кануне социалистической революции или его представление о социалистическом обществе, в котором действуют только интегральные процессы, однонаправленно ведущие к социальной однородности. В наши дни при современном состоянии научно-технического прогресса устаревшими выглядят ленинские представления об индустриальном обществе. За прошедшие десятилетия изменилось очень многое. Например, развитие групповых, профессиональных, региональных, функциональных интересов в современном мире делают невозможным применение классового подхода ко многим явлениям международных отношений, национальных проблем, культуры и нравственности. Более основательного анализа требуют взаимоотношения В.И. Ленина с социал-демократами. Нуждаются в уточнении, современном осмыслении и некоторые другие ленинские положения. Ведь все находится в диалектическом развитии. Но это совсем не означает, что нужно перечеркнуть ленинизм, обливать помоями великого революционера.

Неосуществленные ленинские планы и замыслы — тема не новая. После завершения великого и трагического социалистического эксперимента она обрела второе дыхание. Через семь десятилетий после написания у нас издана книга А. Терне "В царстве Ленина (Очерки современной жизни в РСФСР)". Автор не скрыл тенденциозности, односторонности подхода. Желающих обязательно видеть какие-нибудь хорошие стороны советской действительности 1921 года отсылал к тому материалу, который большевики сообщали сами о себе. В живых очерках книги Терне преобладали негативные моменты, хотя автор специально оговорился, что написанное основано на достоверных данных, что в совокупности дается достаточный материал для составления верного представления о России начала нэпа и для суждения о различных сторонах производимого над ней социального опыта.

Категоричен и голословен вывод Н. Валентинова в "Малознакомом Ленине": "В конце концов, все его усилия привели к отрицанию всего того, чего он хотел и о чем возвещал с убежденностью пророка". ("Волга" 1992. № 1. С. 86). Ту же мысль повторил Д. Волкогонов.

Совсем другое дело, когда в спокойном тоне, с желанием разобраться указывают на то, что считают ошибкой у руководителя Страны Советов. Так, например, поступил автор статьи "Ленинизм и цивилизация" Клаус Зендер: "Ленин не рассмотрел тех возможностей, при которых крестьянство на основе передовых для своего времени производительных сил, противодействуя царизму и военной бюрократии страны, поднимется на новую, более высокую ступень демократического движения, благодаря все еще живому духу солидарности крестьянства, укоренившемуся в общине тысячу лет, и в союзе с рабочим движением встанет на путь социализма. Возможность использовать социалистические потенции крестьянства Ленин не увидел, и только потом, в практической деятельности, приблизился к их признанию, и все же не изменил усвоенных до этого теоретических взглядов". ("Диалоге 1992. № 4 — 5. С. 48). Здесь есть по поводу чего обменяться мнениями.

Выяснение истины тогда бывает корректным, содержательным и более результативным, когда участники полемики опираются на факты. Такое положение не по душе фальсификаторам. Содержательному обмену мнениями они предпочитают тенденциозные придирки, голословные выводы, брань. Все это на себе испытал В.И. Ленин, однажды написавший: "А я к этому привык: меня уже четвертый раз ругают" (Т. 19. С18). Большевики в своей практической деятельности показывали, как следует поступать при работе с трудящимися массами, как без особой нужды не обращать внимание на брань немарксистских газет: "Сколько ни ругай нас "Невский Голос", мы будем спокойно указывать рабочим неопровержимые факты" (Т. 22. С. 60). С помощью тщательно выверенных, существенных фактов опровергалась гнусная клевета буржуазной прессы. Накопленный тогда большевиками опыт практически значим сейчас, когда часто извращаются даже достоверные исторические свидетельства, сведения. Порой любители "острого" готовы пренебречь обязательными для всех нравственными нормами, глубоко огорчают людей. Несколько родственников Ульяновых вынуждены были в "Советской России" 14 октября 1990 года опубликовать письмо "Оскорбление подозрительностью", основанное на фактах. Поводом для обращения в редакцию явилось то, что они с чувством большого недоумения и горечи прочитали статью "Дети Ильича", опубликованную в "Собеседнике" № 30. Автор публикации М. Мулина рассказывала о якобы неблаговидном поведении дальних и близких родственников великого человека. Затем родственники Ульяновых показали, что в действительности все выглядит не так. Привели несколько убедительных примеров общественной, трудовой и научной деятельности близких Владимиру Ильичу людей. Подчеркнули, что с документами в руках могут рассказать о многих, в том числе родившихся в годы революции, заслуживших своим трудом высокие награды, ученые звания. Отметено утверждение Мулиной о привилегиях, которые якобы дальним родственникам В.И. Ленина предоставлялись за счет государственного бюджета. Это не соответствует действительности, что подтверждают документы. Государственные награды, персональные пенсии, звания, а также квартиры получены благодаря многолетнему, честному труду. Понятно возмущение статьей "Дети Ильича", в которой автор с натяжками и недомолвками попыталась не только очернить родственников великого человека, но также дискредитировать имя В.И. Ленина.

Немало примеров можно привести, когда оппоненты "изобретают" факты. К примеру, С. Куняев в журнале "Наш современник" № 6 за 1989 год обнародовал такой "факт", якобы В.И. Ленин изучал пресловутые "Протоколы сионских мудрецов", эту фальшивку царской охранки, осваивая-де по ним методы диктаторов и их обращения с массами.

Исследователи могут впасть в ошибку, если упустят из виду, что В.И. Ленин испытывал на себе влияние аргументов и позиций своих единомышленников и противников, что он мог ошибиться.

Никакого примирения не может быть с распространителями лжи. В.И. Ленин принципиально осуждал уголовные приемы обмана. Кто не хочет вольно или невольно впасть в него, пусть в первую очередь читают подлинники произведений В.И. Ленина, опираются на проверенные аргументы. С призывом "Читайте подлинники!" обратился К. Чубков: "...нужно побольше читать самого Ленина, а также подлинные документы той эпохи, в которую ему выпала судьба жить. Тогда все в исторических оценках станет непременно на свои места". ("Гласность". 1992. № 16. С. 6.).

Замечено, что во многих сегодняшних антиленинских публикациях содержится либо прямая ложь, либо незаметная подтасовочка, которая настойчиво подталкивает читателя именно туда, куда нападающим желательно. Для иллюстрации можно взять публикацию А. Латышева и О. Мариничевой "Морали в политике нет" в "Комсомольской правде" за 12 февраля 1992 года Авторы старались документально доказать, будто В.И. Ленин не признавал морали в политике, приказывал сжечь мирный Баку и делал другие заявления, ознакомление с которыми вызывает у каждого жителя СНГ чувство протеста. С этой целью процитирована ленинская телеграмма: "...передать Терру, чтобы он все подготовил для сожжения Баку, в случае нашествия..." На страницах молодежной газеты рисуется ужасная картина, как горел бы большой город, как его жители остались бы без крова. Авторы публикации не захотели понять, что речь в телеграмме шла о бакинских нефтяных промыслах, о нефтевышках. Таков конкретный пример подтасовочки, создатели которой проигнорировали такую мысль Д.И. Писарева: "Мы не требуем оптических обманов, мы не боимся тяжелого впечатления, не отвертываемся от нравственного зла, но настоятельно требуем, чтобы это зло было нам объяснено, чтоб наше обличение не было клеветой на действительность". (Писарев Д.И. Полное собрание сочинений в шести томах. Т. 1. С. 233).

Фальсификаторы понимают, что лучше всего ложные сведения и сообщения в людскую память западают через сенсацию. И таковые выдумываются, подчас круто замешиваясь на незнании элементарного из жизни и деятельности В.И. Ленина. Но все пойдет, лишь бы было необычно, лишь бы показывало борца за справедливость и счастье людей в невыгодном свете. Для пущей убедительности ссылаются на ученые имена. Газета "Хозяин", к примеру, упомянула известного в свое время историка Григория Бостунича (Шварца). Назван и некий Сергей Жариков, который, пытаясь внести свой посильный вклад в общенародное демократическое дело на поприще нового летописания, через "Хозяина" предложил малоизвестную информацию. Печатая последние слова, газета явно поскромничала. Информация Жарикова фантастически небывалая. Даже удалось обратить время вспять. Привнесено немало и от сценического искусства. Так уж постарался печатный орган деловых людей разнообразить подачу нового летописания. Приготовьтесь, читатели, воспринять такую информацию, о существовании которой вы даже не подозревали. Смысл первого ошарашивающего известия сводится к тому, что Володя Ульянов вообще не родился. Не верьте никаким официальным документам, не вспоминайте портрет четырехлетнего кудрявого мальчика. Ничего этого не было. Поверьте "Хозяину", доверившемуся Жарикову. Имя Владимир дали сыну умершего в Симбирске каторжанина Хаима Гольдмана. Приемный сын Ульяновых, как в захватывающем детективном романе, в 1900 году стал тайным агентом охранного отделения, а в 1912 году умер в Берлине. Его заменили Циберлейном, поступившим на службу в прусский генеральный штаб. 30 августа 1918 года (обратите, пожалуйста, внимание на дату) Каплан стреляла в Циберлейна. Он умер от ран. Очередного кандидата на почетное место подыскивали в шалаше летом 1917 года. Вот когда повернулось время вспять! Удивляет не это, а то, что есть читатели, которые верят такой "сенсации", напоминающей бред.

Есть ложь с теоретической подкладкой. Вступая в противоречие с совестью (наличие ее у иных проблематично) и с фактами истории, иные авторы пишут, будто В.И. Ленин был настолько ограниченным теоретиком, так сильно "жаждал власти", что совершенно не посчитала с отсталостью России и в Октябре 1917 года вверг ее в ужасы преждевременной социалистической революции со всеми ее катастрофическими последствиями для нашей сегодняшней жизни. Не позитивное решение насущных проблем, а нагромождение полуправды и лжи о взглядах К. Маркса и В.И. Ленина, об Октябре и о нашей недавней истории явилось главным пьедесталом самоутверждения отдельных авторов. Они не задумываются о том, что придет срок и за обман народа придется платить.

Пусть наши читатели не принимают это на свой личный счет. Приходится горько сожалеть, что сенсационная, шумливая критика и "разоблачение" Ленина, для чего не требуется большого ума, привлекают немало читателей. Они упиваются тем, что преподносится в виде сенсации, и не подозревают, что из-за собственного невежества их обманывает другое, более изощренное невежество. Как отметил доктор философских наук А. Бутенко в статье "Был ли неизбежен Октябрь?", "есть невежество и корыстная ложь. Я не уважаю людей, облеченных степенями и званиями, но пишущими сериалы своих статей о нашей стране вопреки фактам истории, тех, кто в угоду своим амбициям или ради дешевого митингового авторитета готов надругаться над истиной, кто учит тому, в чем сам ничего не смыслит, для кого следование конъюнктуре — путь "в люди", а приспособление и ложь — пропуск в номенклатурную науку. Еще не перейдя к рынку, такие стали торговать совестью". ("Правда". 1990., 25 октября). Опять же приходится констатировать, что это явление совсем не первой свежести.

В разные периоды ленинской деятельности встречались такие оппоненты, которые в целях политической и нравственной дискредитации Ленина не брезговали фальсификацией документов, приписывая Владимиру Ильичу письма, статьи, которые никогда не существовали в природе.

Одной из таких фальсификаций является напечатанное в некоторых европейских газетах в конце августа 1921 года так называемое "Письмо Ленина". Этот материал занимал пять страниц и походил на "отречение" В.И. Ленина от тех главных идей, которые он усиленно развивал и пропагандировал после Октябрьской революции, в том числе в докладах, выступлениях, статьях первой половины 1921 года после поворота к новой экономической политике.

Далее в материале говорилось об ошибочности марксовой теории классовой борьбы, о неверии в возможности рабочего класса и партии успешно завершить процесс, начатый Октябрьской революцией.

Прочитав все это, В.И. Ленин на последней странице написал Г.В. Чичерину следующую записку: "Т. Чичерин! Это — подлог. Кто присылает? Что предпринять? Верните с отзывом. 27:VII. Ленин".

Вскоре Чичерин возвратил Ленину фальсифицированное письмо с такой запиской: "29 июля 1921 г.

Многоуважаемый Владимир Ильич!

Возвращаю вам "подлог". Этот материал получается через Стокгольм. Не ручаюсь. Что осведомитель сам не выдумал. Это подложный документ, никогда и ни где не был опубликован, так что нечего его опровергать. Мы несчетное число раз заявляли, что теперь находится в обращении масса приписываемых нашим деятелям подложных документов. Если этот подлог где-нибудь попадет в печать, тогда займемся опровержением, но не за вашей подписью, а просто от РОСТА".

Подлог все-таки появился в печати: 25 августа 1921 года в одной из бельгийских газет на французском языке и 30 августа в "Рижском курьере" — по-русски. Было ли официальное опровержение, не выяснено.

Требуется учитывать и такое обстоятельство. Стремясь отыскать виновных в сегодняшней сложной ситуации, все чаще волна псевдодоказательной критики докатывается до В.И. Ленина. Но виноват ли Владимир Ильич в том, что сделали с его мыслями, делами и словами те, кто продолжил начатое им? Не Ленин виноват в том, что сделали потомки. Но чаще и чаще фигуру всемирно-исторического масштаба, человека, идеи которого повлияли на разворот всех ключевых событий XX века, уже не враги, а бывшие правоверные ленинцы пытаются опорочить, представить его политическим лидером, чья деятельность будто бы целиком соткана из провалов и просчетов. Понимая, что ленинская личность обладает колоссальным авторитетом, новоявленные дельцы и их духовные помощники задались целью опорочить имя и дело В.И. Ленина, подорвать доверие к нему, сделать его ответственным за том, в чем повинны сами. Это, разумеется, вызывает обоснованный протест.

Многим трудно сегодня осознать, что преграда между нами и изначальными ленинскими мыслями во многом в нас самих. Только полномасштабное использование диалектики как метода анализа ленинского наследия может обеспечить становление ленинизма как источника идеологии обновления. Упрощенное же восприятие и толкование логики ленинской мысли может подтолкнуть к повторению старых ошибок.

Нынешние "исследователи" не останавливаются перед извращением того, что связано с взаимоотношениями Владимира Ильича и близких ему людей. Вот что, например, в интервью сказал, а потом снова повторил о В.И. Ленине Волкогонов: "Любил он в своей жизни, пожалуй, двух человек: свою мать и Инессу Арманд. Крупская же была для него просто удобна". «Аргументы и факты". 1991. № 41). Вот какое мнение на этот счет высказал писатель В.П. Лепилов: "Делая такое ответственное заявление, Волкогонов не приводит для подтверждения своей мысли никаких документов и свидетельств, что очень странно для человека, который считает себя ученым. Да и нет таких документов! Просто Волкогонов повторил устную сплетню, которую уже давно распускали определенные круги, когда было выгодно примазаться к имени Ленина.

Какие же документы послужили основой для данной сплетни? Это, прежде всего, письмо Арманд Ленину, написанное в декабре 1913 года и посланное из Парижа в Краков, где В.И. Ленин жил с Н.К. Крупской. С сентября по декабрь 1913 года в Кракове жила и сама И. Арманд, мать пятерых детей, разведенная с мужем в 1908 году. Из письма можно понять, что Арманд влюблена в Ленина и сетует на то, что он отправил ее из Кракова в Париж с партийным поручением, предполагает, что Ленин сделал это "не ради себя".

Существует также письмо Арманд одной из своих дочерей, написанное в начале 1919 года из Петрограда, по пути за границу. В нем она посылает запечатанное письмо на имя Ленина и просит свою дочь передать письмо лично Владимиру Ильичу только в том случае, если за границей с ней что-нибудь случится. "Когда мы вернемся, я его разорву", — добавляет автор письма. Арманд вернулась в Россию благополучно и, очевидно, письмо уничтожила.

Никаких документов и свидетельств, содержащих хотя бы намек на любовь Ленина к Арманд или об их интимных отношениях, не существует. Можно только предположить, что, почувствовав особое отношение к себе со стороны Арманд, он постарался отдалить ее от себя во избежание осложнений.

И совершенно правильно сделал журнал "Свободная мысль", опубликовав в третьем номере за 1992 год (чтобы покончить с различными кривотолками) все документы, имеющие отношение к данной сплетне.

Отношения Крупской и Арманд всегда оставались дружескими (со стороны Арманд было даже обожание личности Крупской). После смерти Арманд в 1920 году Крупская заботилась о ее младших, но уже взрослых детях, как любящая мать. Трудно предположить, что такие отношения сохранились бы, если бы Арманд была любовницей Ленина.

Клевета же Волкогонова по отношению к Н.К. Крупской пусть останется на его совести. Есть воспоминания многих людей разных классов и социальных слоев и относящихся к различным политическим группам, в которых зафиксировано трогательное и нежное отношение Ленина к своей жене. Именно Крупская, как никто, знала своего мужа. И когда Ленин потерял дар речи, только она одна по выражению его глаз и лица понимала, чего он хочет и о чем хочет спросить.

Плохи, видимо, дела противников социализма, если они в своем безудержном стремлении во что бы то ни стало опорочить В.И. Ленина начинают прибегать к домыслам и сплетням".

Без своего внимания фальсификаторы не оставили и все связанное с покушением на жизнь В.И. Ленина. О глупой версии газеты "Хозяин" я уже упомянул. Есть и другие. Об их качестве лучше судить самим читателям.

В 1990 году в Лондоне вышла книга Григория Нилова (Александра Кравцова), главы из которой в 1991 году начал печатать журнал "Столица". Это же издание оповестило о выводе автора: убийство М.С. Урицкого и покушение на жизнь В.И. Ленина 30 августа 1918 года, положившие начало красному террору, на самом деле, мол, были организованы самой ВЧК. Обстоятельства покушения на В. Володарского и ленинское письмо Г. Зиновьеву по только ему ведомой логике Нилов истолковал так, что заключил: "... убийство было организовано ВЧК по заданию Ленина". ("Столица". 1991. №34. С. 35). Никакого обоснования, как это принято у нападающих, нет. По извращенной логике Нилова, необходимый Советской власти красный террор не удался (а зачем он ей был нужен?). Не удалось, дескать, начать его в ответ на первое покушение в июне, зато удалось после выстрелов 30 августа. Такое течение мысли подсказано довольно назойливым мотивом: сам Ленин, большевики только мечтали об ужесточении террора, считали его самоцелью. Что на самом деле было не так, признавать им совсем не выгодно. Тогда из колоды обвинений вывалится крупный козырь, хотя и изрядно крепленный. Далее развитие "оригинальной" мысли пошло в следующем направлении: Урицкого убрали потому, что был мягкотелым, а Володарский был принесен в жертву ради сплочения партии. Ленин же пулями террористки был приведен к послушанию (Кем и кому?). А верх "изобретательности" антиленинцев проявился в предположении: "Возможно также, что Ленин дал согласие лишь имитировать покушение на особу..." (Там же. С. 37).

Фальсификаторы подбрасывают другие версии, связанные с разными моментами покушения. Так, "Собеседник" дал диалог своего корреспондента с профессором Алексеем Литвиным под заголовком "Дело 2162 и другие дела". Есть подзаголовок "Что скрывается за официальной версией о причастности Фаины Каплан к покушению на вождя мирового пролетариата".

Литвин рассказывал молодым читателям, что Каплан была расстреляна третьего сентября по устному распоряжению председателя ВЦИК Я. Свердлова и секретаря ВЦИК В. Аванесова в тупике кремлевского двора, где находился автомобильный отряд. При расстреле присутствовал Д. Бедный. Он и Мальков налили в железную бочку бензин. Потом туда опустили труп и подожгли. Сам же Мальков писал, что расстреливал Каплан он один, и никто при расстреле не присутствовал.

Затем Литвин взялся ревизовать материалы следствия. Не нашел категорического утверждения о том, кто стрелял во Владимира Ильича.

Ставит под сомнение показания помощника комиссара пехотной дивизии С. Батулина. Усомнился в принадлежности Каплан к партии правых эсеров. Основание: это отрицали на суде в 1922 году члены ЦК правоэсеровской партии Д. Донской, А. Гоц и другие.

Ни корреспондент "Собеседника", ни А. Литвин даже не упомянули книгу "Выстрел в сердце революции", изданную в 1986 году. В предисловии к ней отмечено:"... красный террор по своим масштабам не идет ни в какое сравнение с белым террором революции. Белогвардейцы только за последние 7 месяцев 1918 г. и только на территории 13 губерний расстреляли 22780 человек. В то же время с июня 1918 до февраля 1919 года в 23 губерниях по приговорам ЧК было расстреляно в 4 раза меньше контрреволюционеров и уголовников". (Выстрел в сердце революции. М., 1986. С 9).

В книге можно найти ответы на многие вопросы, в том числе о принадлежности Каплан к партии эсеров. Член коллегии и заместитель председателя ВЧК, председатель Ревтрибунала Я.Х. Петерс дал такое пояснение: "Долгое время история покушения на В.И. Ленина была довольно темной: известно было только, что стреляла в него Каплан, сознавшаяся на допросе в принадлежности к партии эсеров черновского толка, но категорически отрицавшая связь с какой-либо организацией означенной партии. Появившееся заявление Центрального Комитета партии с-р. о непричастности к покушению как будто бы подтверждало ее слова, что акт был чисто индивидуальным, по личной инициативе Фанни Каплан, за ее страх и совесть.

И только в феврале 1922 г., вышедшая за границей брошюра Г. Семенова (Васильева), бывшего начальника Центрального летучего боевого отряда партии эсеров и руководителя террористической группы, организовавшей целый ряд покушений на ответственных руководителей Российской Коммунистической партии и Советской власти... окончательно развернула перед нами дотоле закрытую страничку не только истории покушения на Владимира Ильича и других вождей, но и целого ряда экспроприации, грабежей, восстаний и пр..., направленных к свержению Советской власти и диктатуры трудящихся" (Там же. С. 211).

В книге "Выстрел в сердце революции" приведены отрывки из брошюры Г. Семенова (Васильева) "Военная и боевая работа партии социалистов-революционеров за 1917-1918 гг.". Написал, что покушение на Ленина расценивал как крупный политический акт. Узнал от Дашевского, руководившего военной работой в Москве, что здесь есть группа эсеров, ставящая ту же цель. Руководительницей этой группы оказалась Каплан. При первой же встрече на автора брошюры она произвела очень сильное впечатление как террористка.

Решили убить Ленина выстрелом из револьвера. Исполнителями наметили Каплан, Коноплеву, Федорова и Усова. Было создано Московское бюро ЦК эсеров, которым руководил вызванный для этого из Саратова Донской. Он на свидании с Каплан говорил, что ЦК эсеров не откажется от признания акта делом партии. Потом слова не сдержал.

Вот как Семенов (Васильев) описал покушение: "Ленин приехал на завод Михельсона. Окончив говорить, Ленин направился к выходу. Каплан и Новиков пошли следом. Каплан вышла вместе с Лениным и несколькими сопровождающими его рабочими. Новиков нарочно споткнулся и застрял в выходной двери, задерживая несколько выходящую публику. На минуту между выходной дверью и автомобилем, к которому направился Ленин, образовалось пустое пространство. Каплан вынула из сумочки револьвер; выстрелив три раза, тяжело ранила Ленина. Бросилась бежать. Через несколько минут она остановилась и, обернувшись лицом к бегущим за ней, ждала, пока ее арестуют (думаю, что Каплан остановилась, вспомнив свое решение не бежать и овладев собою). Каплан была арестована" (Там же. С. 214-215). Вот ответ утверждающим, что Каплан в двух шагах ничего не видела, да и едва ли могла держать оружие и т. п.

Приведу еще отрывок из обвинительного заключения: "Параллельно с работой в Петрограде велась работа в Москве оставленным там специально для этой цели Гвоздом и посланным ему помощь Усовым и Зеленковым. Эта посылка была сделана с ведома Гоца и Донского, причем Гоц был связан с членами ЦК в Москве... Связь ЦК эсеров с покушением на Ленина установлена точно и бесповоротно... О готовившемся покушении знали члены ЦК Гоц и Донской, санкция была дана ими от имени ЦК. Гоц дал, кроме того, честное слово, что акт будет признан, то же заверение дал Донской Каплан, все боевики были убеждены, что действуют согласно санкции ЦК (Там же. С. 218).

Беспредел бестактности фальсификаторов особенно болезненно воспринимается честными людьми, когда речь ведется о причинах болезни и кончины В.И. Ленина. Так, в седьмом номере "Огонька" за 1992 год Владимир Ильич объявлен неврастеником. Слово было предоставлено Роману Гулю — автору трехтомных мемуаров "Я унес Россию". В одной из глав второго тома дана запись рассказа Нагловского — сына царского генерала. Перед революцией 1905 года, вспоминает Нагловский, казанская организация большевиков послала меня в Женеву к Ленину, уже в то время пользовавшемуся громадным авторитетом в партии. Вот как отозвался о здоровье 35-летнего Владимира Ильича: "...уже тогда Ленин был крайне нервен, непоседлив, взвинчен. Это был, конечно, явный неврастеник, а вовсе не мудрец "божественного спокойствия". ("Огонек". 1992. № 7. С. 10).

За этим последовал букет бездоказательных, безосновательных и бестактных высказываний. Ненавидевший Ленина рассказчик назвал вождя бойцом, исполненным абсолютного циничного презрения ко всему, кроме себя. Обвинил в навязывании своей воли целой партии. Поразительной назвал ленинскую неталантливость в подборе людей. Выступил против зачисления Ленина в государственные люди: "Обычно Ленин все же признается "государственным человеком". Встречаясь с Лениным на государственной работе, делая ли ему доклады, получая ли от него распоряжения, этого впечатления у меня никогда не создавалось. Напротив, все говорило о противоположном" (Там же. С. 11). Желчь разливается по страницам. Запись из воспоминаний профессора В Д. Розанова, хранящаяся в Рижском музее истории медицины имени П. Страдыня, я бы особенно посоветовал запомнить тем, кто без намека на элементарную порядочность и совесть распространяет грязные сплетни про причины смерти В.И. Ленина: Тяжелое, даже для врачей, вскрытие. Колоссальный склероз мозговых сосудов, и только склероз.

Приходилось дивиться не тому, что мысль у него работала в таком измененном склерозом мозгу, а тому, что он так долго мог жить с таким мозгом". (Горизонт". 1990. № 6. С. 30).

Запомнить тем более необходимо, что клеветники не унимаются. И даже страдания больного намерены показать на киноэкране. Об этом в корреспонденции "Маразм сочинителей крепчал" поведал Н. Кривомазов. Оказывается, Б. Равдин и А. Ханютин написали сценарий художественного фильма "Горки ленинские" о последних десяти месяцах жизни Владимира Ильича. Явили пример вопиющей бесцеремонности, беспринципности, если принципы у них имелись. Вознамерившись показать страдания больного, они решили увеличить замочную скважину до размеров киноэкрана. Негодующий автор спросил: "Почему же они готовы нести запредельную дрянь, сюжет для спецдокументального фильма, который можно показывать только узкому кругу лиц? Зачем они несут это в массы?" ("Правда". 1993.1 июля).

В третьем номере журнала "Столица" за 1992 год опубликована статья И. Быстрова "Последний заговор братьев Ульяновых". На нее в "Правде" под заголовком "Последние дни Ильича" ответила Ольга Дмитриевна Ульянова. Она решительно заявила, что никаких заговоров братьев Ульяновых вообще, и в частности перед смертью Ленина, не было. Ложь Быстрова разоблачает его утверждение, будто Владимир Ильич (к тому времени он потерял речь) договорился (!) с братом о яде. Якобы Дмитрий Ильич специально для этого приезжал в Горки.

Автор кичащейся своим демократизмом "Столицы" пишет, что у В.И. Ленина был прогрессивный паралич. Снова налицо повторение фальшивки, разоблаченной еще в двадцатые годы врачами, которые лечили Владимира Ильича. Об этом рассказал академик Е.П. Чазов в книге "Здоровье и власть", изданной в 1992 году. Приводится еще авторитетное мнение. "Не могу понять, — заметил академик Б. Петровский, — как можно печатать эти домыслы, когда сама история болезни В.И. Ленина, подлинные протоколы вскрытия его тела и микроскопических исследований абсолютно точно определяют диагноз заболевания — атеросклероз левой сонной артерии с резко выраженным поражением артерий головного мозга и, как кульминационный момент, — кровоизлияние в зоне жизненно важных центров мозга. Все клинические симптомы этой трагедии, наблюдаемые советскими и зарубежными учеными-медиками у постели больного, это подтверждают. Ни о каком отравлении не может быть и речи". Такой диагноз был поставлен в январе 1924 года академиком АЛ. Абрикосовым и другими. Подписались десять ученых. В 1970 году крупнейшие ученые медицины академики Б.В. Шмидт, Е.П. Чазов, А.П. Струков, С. Саркисов подтвердили диагноз, поставленный в 1924 году.

Свою публикацию в "Правде" О. Д. Ульянова закончила в наступательном тоне, который был характерен для многих полемических выступлений ее великого дяди: "Обвинять Дмитрия Ильича в злом умысле, в том, что он якобы согласился дать яд В.И. Ленину, — это ложь. Такое обвинение чудовищно, оно оскорбляет его честь, его чистое имя.

Я требую восстановления чести моего отца — Д.И. Ульянова. Я настаиваю на том, чтобы автор гнуснейшего пасквиля И. Быстров и главный редактор журнала "Столица" А. Малыгин принесли публичное извинение светлой памяти Дмитрия Ильича Ульянова". ("Правда". 1992.6 августа).

За чистоту доброго имени приходится бороться и за рубежом. Об этом, в частности, свидетельствует глава из книги шведского патологоанатома, члена многих ученых обществ и академий Фольке Хеншена, озаглавленная "К больному Ленину". В ней рассказано о ходе болезни В.И. Ленина. Есть и определенно сформулированные выводы, помогающие полемизировать с фальсификаторами ленинского имени: "Вскрытие показало множественные старые и свежие размягчения участков мозга различной величины главным образом в левом полушарии, но и в правом тоже. Отмечено также свежее кровоизлияние в области четверохолмия.

Артерии мозга показали наличие атеросклероза в очень высокой степени. Мозг был законсервирован в формалине, микроскопическое исследование было доверено профессору Оскару Фогту. Тогда он находился в Берлине. Поскольку мозг Ленина рассматривался как очень дорогое сокровище и его нельзя было вывозить за пределы России, в Москве создали Ленинский институт мозга. В него Фогт направил своего лучшего препаратора-лаборанта. Сам Фогт неоднократно посещал Москву, занимаясь исследованием готовых серий срезов тканей.

Таким образом, отрицательные серологические реакции и исследование мозга совершенно четко показали, что болезнь Ленина не имела сифилитического характера, о чем с большой уверенностью многие утверждали. Домыслы, имеющиеся в статье "Русская революция — детище дома сумасшедших", опубликованной в одной шведской газете, не имеют, следовательно, под собой никаких оснований, так же как и фантазия одного американского писателя, идущая в этом направлении". ("Международная жизнь". 1991. № 9. С 133).

Недостойную возню фальсификаторы затеяли вокруг Мавзолея В.И. Ленина. В стремлении с глаз честных людей убрать тело великого человека не очень-то разборчивы в средствах, ибо совесть молчит. Вот по-своему выразительный пример. Воистину благородная внешность не помешала Ю. Карякину в угоду политической конъюнктуре сфантазировать "последнюю волю Ленина" — будто Владимир Ильич завещал похоронить себя на Волковом кладбище в Петрограде. Когда же его поймали на неправде, он даже не извинился за широко распространившийся обман. Не обходится без зубоскальства самого низкого пошиба, когда не ценят светлые, высокие чувства людей. А. Фролов из Хабаровска попросил опубликовать ленинскую фотографию. В ходовом еженедельнике последовало разъяснение, что согласно медицинскому режиму хранения тела В.И. Ленина всякие фото- и видеосъемки запрещены, а портретных фотографий усопшего нет. Решить вопрос о фотографировании может только президент. Вопрос, казалось бы, исчерпан. Но в редакции не удержались от продолжения: "Конечно, досадно, что мы сейчас не можем удовлетворить интерес наших читателей. Но обнадеживает тот факт, что нас не отослали за разрешением к самому товарищу В. Ульянову". ("Аргументы и факты". 1991. № 37).

Астраханец А. Волынкин задал вопрос: "Говорят, что тело В.И. Ленина давно истлело и вместо него в Мавзолее лежит восковая фигура. Так ли это?". На этот вопрос через газету ответил комендант Мавзолея В. Каменных: "Подобные разговоры рассчитаны на людей, незнакомых с достижениями русской школы анатомов. Мало кто знает, например, о забальзамированном еще в 1881 г. доктором Д.И. Выводцевым теле великого русского хирурга Н.И. Пирогова, прекрасно сохраняющемся до сего времени под Винницей, в селе Вишня, в его бывшей усадьбе, где сейчас музей.

Способы захоронения Пирогова и Ленина принципиально одинаковы. Однако метод, по которому забальзамировано тело В.И. Ленина, изобретенный в 1924 г. профессорами В. Воробьевым и Б. Збарским, был более совершенным и оригинальным. По оценке экспертов, имеется полная уверенность в возможности сохранения тела В.И. Ленина на весьма длительный срок". ("Аргументы и факты". 1991. № 38).

Вызывающе некорректным считаю вопрос о том, во сколько обходится содержание и охрана тела В.И. Ленина. Неужели кому-то придет в голову дикая мысль отказаться от захоронения матери только из-за дороговизны похорон и последующего содержания могилы? Не будем забывать, что В.И. Ленин нашему государству дал многие миллионы. У нас вышли пять собраний сочинений. Во всех концах планеты ленинские книги издаются колоссальными тиражами. Ни В.И. Ленин, ни Н.К. Крупская, ни их родственники, насколько мне известно, гонорар не получали и не получают. Не знаю, искренни ли антиленинцы, когда нахождение тела Владимира Ильича в Мавзолее приравнивают к кощунству. Считают более гуманным, человечным предать тело земле. Особенно здесь усердствует Собчак. Ленин, вопреки его утверждению, покоится согласно русскому православному обряду. Ведь для таких личностей, как он, христианская традиция не предписывает обязательного захоронения в земле. Особенно шумно ратующие за захоронение на Волковом кладбище должны знать: в Успенском соборе Московского Кремля стоят четыре саркофага с телами трех митрополитов и патриарха. Никому же не приходит в голову мысль потребовать их погребения, никто не объявляет это кощунством. Нет таких утверждений и в связи с христианской традицией мощи святых выставлять для всеобщего поклонения. Ни Сергий Радонежский, ни Серафим Саровский, ни Иоасаф Белгородский не преданы земле.

Собчак, если его так тянет к погребальным делам, мог бы похлопотать, чтобы через полвека после гибели были наконец-то преданы земле тысячи до сих пор не захороненных защитников города-героя Ленинграда. Их надо захоронить в соответствии с национальными обычаями и подобающими почестями.

 

 

ЛЕНИН СОВРЕМЕНЕН

А.В. Луначарский предвидел наступление такого времени, когда "личность Владимира Ильича, Ленин-человек сделается предметом внимательного и любовного изучения" (Луначарский А.В. Собр. соч. в 8 томах. Т. 8. М., 1967. С. 60). Такое изучение продолжается уже многие годы в разных концах земли. Но это не по душе антиленинцам, у которых коварные цели и далекие от добрых побуждения, которые не очень разборчивы в выборе средств.

Чернители ленинского образа преднамеренно не хотят принимать во внимание совокупность важных обстоятельств. Одно из них связано с тем, что механизмы, породившие те или иные явления в начале нынешнего столетия, и в наши дни имеют много общего. Для примера можно взять неудовлетворенность всем существующим, неспособность к компромиссам, непримиримость, склонность к повышенным или даже максимальным требованиям. Таковы частные проявления той жажды безусловной, совершенной правды, которая живет не только в нашем интеллекте, но и в народе. Это относится и к жажде правды о В.И. Ленине. Ее ищут и признают не только в нашей стране. И подчеркивают достоинства вождя Великого Октября. Для примера можно взять несколько лет назад изданный в США сборник " 100 великих людей нашего времени". Там о защищаемом нами человеке сказано: "Ни один человек XX века не сделал так много, чтобы изменить облик России и всего мира, как В.И. Ленин". (Цит. по: "Партийная жизнь". 1990. № 2. С-24).

Одновременно на В.И. Ленина, на его творческое наследие выплескивается много грязного, бестактного, лживого под видом восстановления исторической правды, в том числе стараниями Волкогонова. Но нападающие умышленно не учитывают, что это должна быть действительно правда, а не обывательские домыслы и сплетни. Пока же распространяемая ложь подобна тлетворной инфекции, поскольку против нее недостаточным иммунитетом не обладает растревоженное общество, ввергнутое в пучину неразберихи и бедствий. Многие растерялись, но не конъюнктурщики. На сладостном уничтожении, позорном расплевывании всего, на чем рос до того, ловко устроился и автор пухлого двухтомника "Ленин". К нему так обратился Леон Оников: "Не повезло вам лишь в отношениях к вам тех, кто вам верил и общался. Я редко встречал человека, о котором так дурно отзывались бы.

Мой вам совет: не искушайте больше судьбу, которая к вам столь благосклонна — перестаньте писать такие бесстыдные книги, как последняя и покайтесь, если вы способны на это". ("Правда". 1994.21 сентября).

Выразители взглядов, защитники интересов "светлого капиталистического будущего" рискуют предстать в непривлекательном виде, о чем так предупреждал В.И. Ленин: "Попасть в смешное положение — не меньшее наказание тому, кто по образцу печати капиталистов сам себе рисует "врага" вместо точной ссылки на слова тех или иных политических противников" (Т. 31. С. 301).

Антисоциалистические силы стремятся очернить и ниспровергнуть саму память о В.И. Ленине. Активно, наступательно воспрепятствовать этому призваны прежде всего честные, не обладающие синдромом флюгера ученые. Им по силам задача создания основанной на документах полной, без умолчаний и прикрас, ленинской биографии. Они могут показать гениального организатора и не лишенного слабости, внутренних противоречий, сомнений и ошибок человека. Важнейшее средство защиты великой личности — знать не искаженную интерпретаторами и фальсификаторами правду.

Это и большой значимости нравственная проблема. Не теряют остроты слова Валентина Распутина о тех деятелях; которые стремятся создать очередную сенсацию, пытаются превратить В.И. Ленина и результаты его труда в предмет глумления.

Даже самые беспардонные выпады не в силах уменьшить заслуги и значимость последовательного революционера. Как отметил доктор исторических наук Н. Васецкий, "в отношении к Ленину, его взглядам и убеждениям по-прежнему наиболее четко фокусируется сущность любого политического учения, любой теории или концепции, проявляется их политическое содержание, определяется место в современной борьбе и влияние на развитие общественной жизни". ("Литературная Россия". 1990. №6. С. 4).

Это всячески пытаются игнорировать блаженствующие в стихии невежественного ниспровергательства. Им больше по душе вакханалия лжи, подтасовок, передергиваний. Налицо негласное, не украшающее уважающих себя людей соревнование, кто недоброжелательнее напишет о великом человеке, кто поехиднее поглумится над выдернутой из контекста цитатой или над фотографией страдающего от болезни человека.

Фальсификаторы назойливы в попытках доказать нежизненность ленинской научной теории. Такова одна из их стратегических установок, на которую нацелен и Волкогонов. Кстати, и здесь он не первооткрыватель, в немалой степени попугайничает. Теперь равняется на некогда разоблачаемых им антикоммунистов. Не так давно, объявив идею коммунизма практически мертвой, Збигнев Бжезинский написал: "Но независимо от того, каким именно способом угаснет коммунизм, я верю, что нашу эпоху уже сейчас можно в основном определить как начало посткоммунистической фазы политической истории человечества". (Збигнев Бжезинский. Большой провал. Рождение и смерть коммунизма в двадцатом веке. Нью-Йорк, 1989. С. 10).

А какое "новое слово" сказал перевертыш? Он с нескрываемым сожалением констатирует: "Ленин все еще в нас и едва ли скоро покинет наши души" (II, 463). Что касается второй части фазы, все ясно: в волкогоновской душе (если таковая имеется) Ленин не остался, не следует его вспоминать всуе.

Симпатизирующий частной собственности и владеющий ею Волкогонов лишает будущего идеи и дело В.И. Ленина. Вот как "прозрел" знаток вождей: "Мы не все понимали еще четверть века назад: судьба Ленина — это судьба ленинизма. После долгой и мучительной агонии ему остается место только в мавзолее и музее социальных достижений XX века" (II, 445), "Никто не мог и подумать, что рано или поздно для ленинизма тоже будет уготована судьба мавзолейной, музейной памяти" (II, 446). В угоду нынешним властям, обманывая читателей, автор двухтомника нахально высказывает сожаление: "Ленинизм как будто и жив, но не может выдавить из себя ни одной свежей, человеческой идеи. К началу процесса "перестройки" ленинизм вступил в долгий период агонии.

Так, после 1985 года мы не поняли главного: ленинизм неподвластен реформам. Он или есть, такой, каким существовал десятилетия, или должен покинуть историческую сцену. Впрочем, делать этого он, к сожалению, пока не собирается" (II, 448). По только ему ведомым признакам Волкогонов роковые контуры поражения ленинизма обнаружил еще при жизни вождя.

В последних строчках двухтомника автор решил поманерничать при выполнении "демократического" социального заказа: "Я не мистик. И я не знаю, удастся ли мне увидеть эту книгу напечатанной. Но все же, думаю, я успел сказать: "Эпоха Ленина навсегда минула. Но мы еще долго будем испытывать ее влияние" (II, 464). Что касается минувшей эпохи, генерал от антиленинизма желаемое выдает за действительное.

Угодничая и заискивая перед теперешними его покровителями, Волкогонов напрочь игнорирует иные мнения. Немало честных ученых даже в теперешнем безвременье утверждают: неотвратимо убедительна идеология ленинизма

Громадную социальную значимость имеет актуальный вопрос: что в ленинизме особенно значимо? На него, в частности, ответил Р. Яновский в статье "Чем современен Ленин". В наши трудные дни очень важны ленинская методология анализа проблем и выработки оптимальных политических решений, гуманистическое видение социализма, ориентирование на человека, на его интересы.

Мастерам фальсификации не по нраву то, что мощь В.И. Ленина состояла не только в его незаурядных качествах интеллигента, а прежде всего в глубочайшем знании жизни, в понимании неподвластности абстрактным догмам и мыслительным схемам. Отсюда и ошеломлявшая современников и нынешних извратителей неожиданная смена тактики, порой резкая критика своих недавних единомышленников. Это оппоненты ставили и ставят в вину диалектически мыслившему руководителю партии и государства.

Р. Яновский поделился такими своими наблюдениями: "В нападках на ленинское теоретическое наследие, личность Владимира Ильича видно определенное стремление разрушить корневые социалистические ценности и идеалы, самоутвердить себя на их отрицании..." ("Партийная жизнь". 1991. № 8. С. 8). Бесспорен вывод и о том, что нельзя только любить или ненавидеть ленинизм. Его надо понимать, изучать, обогащать новыми идеями, проверять практическим опытом.

Права Н.П. Морозова: "Все, что делается в стране, подтверждает правоту Ленина. Вот почему власти боятся Ленина, вот почему санкционируют погромы его памятников и музеев, вот почему организуют в средствах массовой информации травлю величайшего гения". ("Верность". 1994. № 1. С. 2). В том же издании самокритично признается такое обстоятельство: мы, любящие и почитающие В.И. Ленина, виноваты в том, что раньше мало уделяли внимания серьезной пропаганде ленинского творчества. Исправление такого упущения особенно важно сейчас.

Одна из задач сформулирована В.И. Лениным: пропагандировать, показывать массам, во всем его величии и во всей его прелести, наш демократический и социалистический идеал..." (Т. 11. С. 103).

Полностью можно согласиться с П. Антошкиным из Волгограда, высказавшим мнение: "Надо, наконец, нам понять, что, только освоив ленинизм, мы сможем дальше развивать наше общество. Учение Ленина — идеологическое богатство нашего народа".

В резко изменившейся общественно-политической обстановке есть ли возможность изучать ленинское творческое наследие? Есть! Об этом, в частности, свидетельствует опыт москвича И. Колосова. Импульс дала обыкновенная любознательность. Он преподавал на курсах. Взял ленинскую цитату. Захотел углубиться и взял тридцать восьмой том. Прочитал его полностью. В это время как раз читал "Человек и время" М. Шагинян. Особенно поразило Колосова, что свой рабочий день Мариэтта Сергеевна начинала с чтения В.И. Ленина. Москвич последовал ее примеру. Строчку за строчкой прочитал все 55 томов.

Интересную мысль высказал С. Нарубин из Зеленогорска: "Мы сегодня вновь заговорили о чувстве хозяина. Но ведь если человек — хозяин, значит, ему надо думать. А это и значит, что он придет к изучению Ленина".

При непредвзятом чтении первоисточников есть возможность убедиться, что не подвластно времени ленинское слово и живо перекликается с событиями сегодняшнего дня. Что же гарантирует поразительную долговечность? Прежде всего, это связано с направленностью на защиту коренных интересов трудящихся. Примечательно, что в определенной степени на заданный вопрос ответил сам Владимир Ильич в так сформулированном предвидении: "Наши тактические принципы, отточенные и закаленные, войдут в историю рабочего движения и социализма России, как краеугольные камни. Пройдут годы, может быть, даже десятилетия, и на сотне разнообразных практических вопросов будут прослеживать влияние того или иного направления" (Т. 16. С. 165).

Современное значение ленинизма — это не простое повторение ранее заданной темы, а напряженный поиск нового, основанный на многообразном опыте — положительном и отрицательном — пережитого. Об этом много было сказано во время работы в Москве международного "круглого стола" по теме "Ленин и XX век". Элементарная этика ученого обязывала профессора Волкогонова ознакомиться с его материалами.

При объективной оценке значимости ленинского духовного наследия для грядущих судеб подлинные исследователи весьма далеки от защиты этого наследия с канонических позиций.

Не может быть у В.И. Ленина прямых ответов на все многообразные вопросы, которые волнуют нас, лишают покоя. Но живы диалектика ленинского интеллекта, строго научная методология анализа общественной жизни. Участники упомянутого "круглого стола" сосредоточили внимание на узловых проблемах истории формирования ленинских идей и их современного значения. На таком фоне еще контрастнее выделяется убогость волкогоновской, с позволения сказать, методологии. Это, в частности, отметил в "Правде" 21 сентября 1994 года Леон Оников в публикации "Исторический барыш генерала".

Ленинские идеи продолжают опираться на единство слова и дела. Именно с этим связано требование больше пропагандировать реальными делами, а не словами. С этим же связано положение о том, что ни рабочего, ни крестьянина одними словами не убедить. Нужны практические действия и убеждающие примеры, иные доказательства истинности и жизненности пропагандируемых идей. Уже в первые послеоктябрьские годы В.И. Ленин считал необходимым, чтобы трудящиеся России сумели показать, что они собственными усилиями смогут улучшить хозяйство без капиталистов, что для устранения конфликтов им не нужны ни полицейская палка, ни капиталистический голод. Тогда же Владимир Ильич внимание сограждан неоднократно обращал на то, что красивые и звонкие фразы при определенных обстоятельствах могут сыграть роковую роль. Их, разумеется, никогда не принимал за дело, оставался сторонником практических действий на основе верной революционной теории. Именно поэтому понять В.И. Ленина как человека — значит представить себе такую личность, которая неотделима от многотрудных дел во всех сферах жизни.

В сложное для России время современным остается ленинский призыв, прозвучавший в начале социалистического строительства: "Наш лозунг: долой крикунов!... К деловой практической работе, умеющей понять своеобразие текущего момента и его задачи! Не фраза, а дело нам нужно". (Т. 44. С. 108).

 Обоснованное неодобрительное отношение В.И. Ленина вызывали те политиканы и демагоги, которые были озабочены не столько бедствиями государства, сколько личными амбициями и стремлением к политической карьере. Владимир Ильич отвергал эксплуатацию политической неразвитости масс и откровенное манипулирование ими с помощью обмана, бесконечных обещаний и грошовых сделок.

Сохраняет актуальность ленинский тезис о том, что если кто-нибудь увлечется одним администрированием, то будет беда. Ленин болезненно воспринимал то, что из-за плохо поставленной проверки исполнения немало предписаний центральной власти не было выполнено. Руководством к радикальным и последовательным действиям является неоднократно повторяемое напоминание о необходимости последовательно бороться с язвой бюрократизма. Предлагал это делать на научной основе, в разнообразных формах и в интересах общенародного дела.

До сих пор не утрачивает своей актуальности проблема, которую В.И. Ленин сформулировал осенью 1922 года: "Главнейшей очередной задачей настоящего времени и на ближайшие годы — важнейшей, является . систематическое уменьшение и удешевление советского аппарата путем сокращения его, более совершенной организации, уничтожения волокиты, бюрократизма и уменьшения непроизводительных расходов" (Т. 45. С.310).

Обоснованно критикуя серьезные недостатки, В.И. Ленин одновременно предлагал конкретные меры для упрощения государственного аппарата, улучшения его деятельности, для согласования усилий разных ведомств. Уместным было ленинское предупреждение о том, что попытки непродуманной регламентации всех взаимоотношений могут привести к чисто бюрократическому творчеству.

Твердым было ленинское убеждение в том, что подлинные революционеры должны быть готовы вести выдержанную, продуманную и взвешенную работу, учитывая конкретные исторические условия и громадные трудности перехода от прежнего качества к совершенно новому.

В нынешних условиях продолжатели ленинского дела нуждаются в том, чтобы анализировать изменяющиеся условия и действовать соответствующим образом. При этом мало пользы от общих рассуждений о демократии и социальной справедливости без конкретного исторического содержания.

В наши нелегкие дни, к великому сожалению, есть не выдержавшие испытание выпавшими трудностями. Им полезно поучиться у В.И. Ленина бодрости духа и верности революционному делу, умению распознавать допущенные ошибки и при необходимости все начинать чуть ли не сызнова.

В.И. Ленин учит нас тому, насколько опасно поддаваться настроениям и чуждым влияниям при оценке Великого Октября, опыта прогрессивных преобразований после социалистической революции, разнообразных исторических событий.

В нынешних дискуссиях можно встретиться со спекуляцией на том, что в статьях, письмах и публичных выступлениях В.И. Ленина встречаются нелестные отзывы о тех или иных чертах национального характера русского человека, о его отношении к делу, к своим обязанностям. Но можно ли, отталкиваясь от какого-либо высказывания, уловить что-то иное, кроме искреннего желания работать во имя прогресса Родины, во имя ускорения ее движения вверх по ступеням общественного развития, духовного совершенствования и цивилизованности?

Хорошо сказал о В.И. Ленине бывший сменовеховец Н.В. Устрялов: "Общечеловеческий планетарный патриотизм не исключает расовых корней и национальных ликов. Недаром же сами деятели интернационализма глубоко национальны в лице лучших своих представителей. Ленин столь же подлинно русский, сколь Бебель и Каутский немцы, Жорес — француз, а скажем, Макдональд или Гендерсон — англичане... Когда умрет личная злоба и наступит История, тогда уже все навсегда и окончательно поймут, что Ленин наш, что Ленин подлинный сын России, ее национальный герой, рядом с Дмитрием Донским, Петром Великим, Пушкиным и Толстым".

Ю. Фурманов высказал такое мнение: "Сегодня ни в России, ни на Западе еще, полагаю, не пришло время для такой масштабной оценки этой фигуры, которую она заслуживает. Пока что в России оценочные способности критиков и почитателей Ленина часто не простираются дальше вкусового суждения зрителя, только что просмотревшего какой-то спектакль...

О Ленине и в России, и на Западе все еще говорят как о нашем современнике и, очевидно, поэтому суждения о нем носят пристрастно-эмотивный характер.

Прежде иконописная фигура становится гротескной или премудро объявляется "противоречивой". Это удобная формула совершенно не соответствует поразительной последовательности и цельности натуры Ленина и указывает лишь на противоречивость оценок его критиков и апологетов! ("Свободная мысль". 1993. № 13. С. 95).

Последовательные сторонники В.И. Ленина должны при любой возможности объяснять и показывать, что в основе неправедной злобы фальсификаторов лежит самый бессовестный обман. Нужно упорно и терпеливо раскрывать правду о великом человеке, разоблачать ложь и клевету в его адрес, не оставлять без внимания ни одного случая искажения даже единичного исторического факта. Пример с двухтомником Волкогонова показывает, какое это нелегкое, но необходимое и благородное дело.

Ученые из общественного объединения "В защиту прав коммунистов" призвали всех, кому дороги имя, идеи и дела В.И. Ленина, проводить вечера его памяти, "ленинские чтения" и "ленинские уроки", рассказывать о Владимире Ильиче детям и внукам; сохранять и благоустраивать памятники вождю, возлагать к ним цветы, проводить у памятников митинги, встречи единомышленников, манифестации.

За рубежом, в частности, в Китайской Народной Республике как дикость, как непостижимое варварство воспринимают попытки опорочить величайшего революционера эпохи, осквернить его покоящиеся в Мавзолее останки.

Будем надеяться, что сбудется оптимистический прогноз Виталия Старцева — одного из исследователей жизни и деятельности В.И. Ленина: "Ни время, ни злобная критика не смогут умалить значение этого человека, уменьшить его редкий дар политика и государственного деятеля. И даже ошибки и просчеты, которые мы будем находить в его взглядах и деятельности все больше, не изгладят память о нем ни в нашем народе, ни в народах всего мира". ("Нева". 1991. № 3. С. 159).

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

ЧЕБЫКИН ВЛАДИМИР АКИМОВИЧ

Писатель-публицист, кандидат филологических наук,
доцент-историк, член Союза журналистов России

Родился Владимир Акимович Чебыкин 2 января 1933 г. в забайкальском селе Апрелково. После окончания средней школы, начал работать в читинской молодежной газете «Комсомолец Забайкалья».
В период с 1954 по 1956 гг. был откомандирован в г. Москву, для учебы в Центральной комсомольской школе при ЦК ВЛКСМ. В Астраханской области он устраивается на работу в районную газету «Приволжская правда», вначале временным литературным сотрудником, затем заведующим сельхозотделом.
Определившись со своей профессиональной линией корреспондента и журналиста, он поступает в Астраханский государственный педагогический институт, окончил который в 1964 г., получив специальность учителя средней школы русского языка и литературы. И вновь был направлен на учебу с 1965 по 1967 гг. в Высшую партийную школу при ЦК КПСС отделения работников печати, радиовещания и телевидения.
Поработав несколько лет в редакции газеты «Красноярский рабочий», решил вновь вернуться в Астрахань и попробовать свои силы редактором радиовещания, а затем занялся преподавательской деятельностью. В 1979 г. советом по журналистике Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова В.А. Чебыкину присуждена ученая степень кандидата филологических наук, а в 1991 г. Государственным комитетом СССР по народному образованию присвоено ученое звание доцента по кафедре литературы.
С 1987 по 1996 гг. Владимир Акимович перевелся в Астраханский педагогический государственный институт преподавателем на кафедру литературы. Здесь в Астрахани он начал писать свои книги. Первыми были следующие издании:
- «Фальсификация Ленинского образа» (Астрахань: Волга, 1995. – 160 с.);
- «Самокритичный Ленин» (Астрахань: Издательско-полиграфический комплекс «Волга», 1995. – 112 с.);
- «Литературная критика Астраханского края: Учебное издание», (Астрахань: Форзац, 1997. – 266 с.).
В 1997 г. Владимир Акимович переезжает в г. Славянск-на-Кубани и вновь занимается преподавательской деятельностью на кафедре филологии в Славянском филиале Армавирского государственного педагогического института. Здесь он продолжает свою писательскую деятельность, уже не только, как исследователь политической направленности, но и как автор методических изданий для студентов.
В книге «Проблемы гуманизма в произведениях зарубежных писателей для детей: Методические рекомендации» (Славянск-на-Кубани: Издательский центр СФ АГПИ, 1998. – 60 с) рассмотрены отдельные грани творчества хорошо знакомых нашим юным читателям Г.Х. Андерсена, Д. Дефо, Д. Свифта, Г. Бичер-Стоун, М. Твена, Д. Родари, братьев Гримм. Обращено внимание на то, как с помощью этих произведений дети учатся различать добро и зло, как они учатся сострадать, как в их сознании крепнут чувства справедливости и человеколюбия.
В издании «Труды отдела древнерусской литературы как материал для изучения произведений XI-XVII веков: Учебно-методическое пособие» (Славянск-на-Кубани, 1999. – 175 с.) автором сделана попытка рассмотреть очень мало известные преподавателям литературы и студентам научные публикации в десятках томов «Трудов Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинского дома) Академии наук».
В книге «Поэтический мир Татьяны Голуб» (Славянск-на-Кубани: Свет надежды, 2004. – 110 с.). автор постарался проникнуть в поэтический мир талантливой поэтессы и нашей землячки с нелегкой судьбой.
В 2008 году были выпущены учебное издание по кубановедению «Мир Кубани в художественных произведениях» (Славянск-на-Кубани: ООО «Алев», 2008. -145с.) и хрестоматия «Поэтическая хрестоматия кубановеда» (Славянск-на-Кубани: ООО «Алев», 2008. - 247с.). Эти пособия помогают лучше узнать родной край через посвященную ему художественную литературу.
В книге «Споры о судьбах социализма в России», (Славянск-на-Кубани: ООО фирма АЛЕВ, 2011. – 320 с.) автор, рассуждая о столкновении мнений, касающихся судеб социализма в России, призывает учитывать тот факт, что истину невозможно установить без опыта и глубокого осмысления прошлого России.
Книга публицистического характера «Доля учредительного собрания» (Славянск-на-Кубани: ООО фирма АЛЕВ, 2011. – 156 с.) посвящена проблематике степени жизнеспособности и необходимости Учредительного собрания в исторических условиях 1917-начала 1918 гг.
Будучи на пенсии Владимир Акимович активно участвовал в общественной и политической жизни района, отстаивал чистоту русского языка, его красоту и многообразие. Все свои силы он отдавал пропаганде героического прошлого нашей Родины. Он рассказывал студентам и школьникам о наших земляках – участниках войн. Написал об этом несколько книг.
В основу сборника повестей и рассказов «Герой Днепра» (Краснодар: Периодика Кубани, 2006. – 104 с.) легли личные воспоминания автора, а также встречи с фронтовиками, совершившими подвиг во славу Отечества. Повествование ведется от первого лица и подкупает своей искренностью, непосредственностью, содержит много интересных фактов.
В книге «Герои живут в памяти» (Славянск-на-Кубани: ООО фирма АЛЕВ, 2013. – 108 с.) рассказывается о выпускниках школы №1 - семи Героях Советского Союза, имена которых носит лицей № 1 г. Славянска-на-Кубани.
Книга «Фронтовики» (Славянск-на-Кубани: ООО фирма АЛЕВ, 2015. – 212 с.) знакомит читателей с некоторыми ветеранами-фронтовиками, которые связали свою судьбу с городом Славянск-на-Кубани. Повествование основывается на рассказах фронтовиков, на документах, книгах и многочисленных газетных и журнальных вырезках и фотографиях.
Книга «Такими мы их помним» (Славянск-на-Кубани: ООО фирма «АЛЕВ», 2015. – 120 с.) уникальная, наверное, единственная в крае. Она посвящена 23 землякам, погибшим в локальных конфликтах в Афганистане, Анголе и на Северном Кавказе. Автор сам собирал материал встречаясь с семьями погибших, учителями, земляками.
В 2010 г. Владимир Акимович был награжден именной премией губернатора Краснодарского края за стремление к повышению образовательного и профессионального уровня, за проявленную волю, трудолюбие и любовь к жизни, достигнутые успехи в области литературы и искусства.
Своей простотой общения, добропорядочностью, трудолюбием и безграничной любовью к Родине Владимир Акимович заслужил уважение среди своих земляков.
Умер Владимир Акимович Чебыкин 16 апреля 2016 года.

https://vk.com/wall513626216_8208