-
МЮНХЕН
1900–1902
О том, каким ударом был для Ленина раскол с Плехановым:
«Плеханов был гуру Ульянова – и персонажем его юношеских грез; младший брат рассказывает о том, как однажды, году еще в 1895-м, они сидели на Страстном бульваре, ели простоквашу – и вдруг ВИ сказал: “Видишь того человека? У него нижняя часть лица удивительно Плеханова напоминает”».
Возможно опять только мне одному кажется странной такая подача? Данилкин пишет, что Плеханов для Владимира Ильича был гуру, то есть «наставником, учителем, кумиром, властителем дум» (всё из словаря, да). Вроде бы более чем достаточно? Нет, автор добавляет: «и персонажем юношеских грёз» и поясняет на примере, что речь идёт именно о внешности. Для особо недогадливых он чуть ниже уточняет: «у Плеханова была интересной не только нижняя часть лица». Данилкин, намекает на то, что Ленин на плехановский портрет онанировал?
Соответствующее впечатление автор тут же подкрепляет образной речью Плеханова, когда Георгий Валентинович говорил оппонентам, что они с Ульяновым «разводиться» не собираются. Может быть у Данилкина по аналогичному поводу какие-то комплексы, которые он зачем-то выплёскивает на окружающих?
Трудности конспиративной жизни в эмиграции:
«Он [Ленин] отращивает себе «иностранные» усы, разговаривает загадками, делает вид, что он это вовсе не он, и круг знакомств у него тоже соответствующий: мужчины, скрывающиеся под подозрительно немужскими именами (Жозефина, Матрена, Нация)...»
«Такого Ленина – пронизанного тайными тревогами, очень зависимого от не контролируемой им ситуации, травмированного, расколотого, почти гротескного, немного романтичного авантюриста – мы обнаруживаем на протяжении его карьеры нечасто – потому что «обычно» он был скорее прагматичным, склонным к макиавеллическим практикам склочником, которому сложно симпатизировать…»
Добавляем в блокнотик: «склонный к макиавеллическим практикам склочник». Как говорил одноглазый любитель шахмат: у меня все ходы записаны, Данилкин!
Занимательная география:
«Швабинг, где располагались квартиры Ленина, был недавно влившимся в состав Мюнхена и стремительно джентрифицирующимся предместьем, облюбованным богемой и буржуазией с меценатскими наклонностями одновременно; нечто среднее между нью-йоркским Гринвич-Виллиджем и барселонской Грасией».
Да, так стало намного понятней.
Дальше снова идёт рассказ про «Искру»:
«Связующим звеном между «Искрой» и капиталистом Морозовым был Горький, чья жена, революционно настроенная артистка МХТ М. Андреева, снабжала своих товарищей всем, чем могла (не исключено также, что ее связывали некие особые отношения и с Морозовым)».
Вот уж действительно - горбатого могила исправит.
«Есть очень большие основания полагать, что так, как в первый год «Искры», Ленину приходилось пахать только после октября 1917-го. И весьма вероятно, что, скрежеща зубами, он иногда подбадривал себя – к примеру, в феврале 1918-го: справился с «Искрой», справлюсь и с этим».
Как мне выразить недоумение по поводу этих слов? Автор действительно полагает, что работа над изданием газеты, пусть даже нелегальной и заграничной, сопоставима с управлением разваливающейся на кровоточащие осколки страной? Или здесь всё-таки какая-то условность, типа «пахал, как раб на галерах», только в обратную сторону?
«В РСДРП, ВКП(б) и КПСС состояло множество незаурядных личностей, участвовавших в самых разных исторических событиях, буквально делавших историю; были палачи с кровавыми руками и были мученики с нимбами; но никто и никогда не был окружен таким романтическим ореолом, как «агенты “Искры”». В большевистском героическом нарративе они превратились в аналогов рыцарей Круглого стола или супергероев из Вселенной Marvel : костюмированные секретные личности, обладающие сверхспособностями».
Это правильно, Данилкин! Если кто-нибудь из электората Навального возьмётся-таки за чтение твоей книжки, должен же он хоть что-то понять.
«У этой команды, состоящей исключительно из красивых, сильных, мужественных, несгибаемых персонажей, было множество замечательных офицеров, в том числе собственный гениальный технический директор, аналог бондовского Кью, – Л. Красин, однако именно автор «Что делать?» – если и не Король Артур, то кто-то вроде Гудвина…»
А вот тут можно тинейджеров и запутать: вдруг кто-то из них читал не только «Волшебника Изумрудного города», но и детективы Рекса Стаута про Ниро Вульфа и Арчи Гудвина.
Быть Королём Артуром нелегко:
«…никто не избирал Ленина-редактора «Искры» ни на какую руководящую должность. Поэтому если кто-то из агентов начинал устраивать самодеятельность – например, вдруг затевал издание местной, посвященной локальным проблемам с.-д. газеты, – Ленину оставалось только кататься по полу с пеной, исходящей изо рта, – а что еще?»
Автор считает такое королевское поведение единственно возможной реакцией на несогласие? Тогда я искренне сочувствую окружающим его людям.
Не стоит забывать, что про Владимира Ильича нам рассказывает если и не король современной словесности, то однозначно мастер аллегорий и метафор:
«…слова “немцы” и “гигиена” всегда были такими же абсолютными синонимами, как “бегемот” и “гиппопотам”».
Какая тонкая аналогия! Не то что вот эта, например, корявая ересь:
«Мюнхен был платоновской пещерой, в которой можно было судить о положении подпольщиков в России по теням теней, пляшущим на стенах».
Возможно, кому-то покажется что я, в своих комментариях, так налегаю на мелочи, потому что боюсь предъявить автору претензии по действительно серьёзным вопросам. Доля правды в этом есть, но вовсе не из-за того, что сказать нечего. Дело это не только сложное, но, увы, ещё и довольно нудное. Попробую продемонстрировать на конкретном примере. Для тех, кому этот пример надоест, снизу сделаю отбивку (***), чтобы можно было перемотать и начать чтение дальше. Итак, разговор пойдёт о книге Ленина «Что делать?». Вот как сам автор её преподносит:
«…целое поколение молодежи было рекрутировано в революцию благодаря ей. Революционеры на протяжении десятилетия разговаривали цитатами оттуда и пользовались ими в качестве паролей, по которым узнавали «своих». С этой «библией революционера» в руках марксисты-экспроприаторы в 1906–1907 годах будут грабить инкассаторские кареты и почтовые поезда; «библией» – потому что, подразумевается, Ленин обнародовал в ней «план построения боевой общерусской организации». Ее – как материальное воплощение эмбриона идей КПСС, авангарда рабочего класса, – прихватил с собой в космический полет Ю. А. Гагарин: изящное подведение черты под ленинским «заданием», которое, судя по названию, содержалось в книге. Недавно этим текстом по неизвестным причинам заинтересовался Джордж Буш-младший – который сообщил, что Ленин в нем “представил свой план организации коммунистической революции в России”».
Вроде бы из этих слов понятно, что книга культовая, если можно так сказать (ага! оказывается можно, - автор ниже так и пишет). Но Данилкин начинает свой разбор:
«Эта диспозиция – между двух женщин – хорошо отражает положение, установившееся за сто лет до того в соседней квартире, где Ленин в окружении жены и тещи лихорадочно сочинял «Что делать?» – свою самую «неудобную», целиком состоящую из мелких косточек, которыми так легко подавиться, – книжку».
Не будем обращать внимание на «диспозицию»; нас здесь интересует то, что это «состоящая из мелких косточек книжка». Пока тоже не совсем понятно, похвала это, или наброс на вентилятор. Идём дальше.
«Репутация этой книги не вполне соответствует ее содержанию; “Что делать?” – не то, за что себя выдает. Как почти все “монументальные” ленинские книги, “Что делать?” была прежде всего полемической бомбой – брошенной на этот раз в редакцию конкурирующего в тот момент с “Искрой” издания – “Рабочего дела”».
То есть обычные разборки между двумя марксистскими газетами, которые до России и добирались-то по великим праздникам, чтобы занять своё законное место - в месте ретирадном. Давайте представим, что получится, если мы эти разборки просто выкинем:
«Если выкинуть из текста полемику, то окажется, что Ленин представил исторический очерк марксистского движения, проспект будущего (дайте нам заговорщическую организацию революционеров, вооруженную чемоданами, набитыми «Искрой», – и мы перевернем Россию). Идея, таким образом, состоит в том, что наваливаться на самодержавие надо не на раз-два-взяли, всем-миром, эх-ухнем, а – сначала сформировать профессиональное ядро, которое уже затем составит для массы алгоритм эффективных действий. В качестве копирайтера обновленной партии, Ленин «запустил» несколько сложных метафорических рядов, с которым отныне должна была ассоциироваться его организация в сознании потенциальных клиентов. Самый известный и очевидный: искра (классовой борьбы) – кузнечный мех (раздувающий народное возмущение) – пожар. Другие оказались чуть менее удачны. Один раз, объясняя соотношение легального и нелегального, кустарнического и профессионального, Ленин проваливается в ботаническо-сельскохозяйственную образность – да так глубоко, что едва выпутывается из этого репейника».
Как видим, тоже ничего особенного. Хотя, как мы помним, это не самое важное (прежде всего - полемика), но Данилкин продолжает критиковать и с этой стороны:
«…Что ж, неудивительно, что кроме почитателей у книги нашлись и критики: это что – и есть ваш план? «Готовить жнецов»? «Библия революционера»?
В самом деле, разве не должен был попасть в эту «библию», к примеру, перечень конкретных рецептов – как повысить эффективность борьбы за освобождение рабочего класса? Или список, скажем, техник, с помощью которых можно продлить политическую жизнь революционера-агитатора, чтобы едва ли не весь наличный состав марксистов-практиков не приходилось обновлять раз в год?
Ленин, однако, предпочитает либо драть глотку в жанре манифеста («История поставила перед нами задачу…», «русский пролетариат – авангард международного революционного пролетариата…»), либо теоретизировать в вечнозеленом формате «о пользе всего хорошего и вреде всего плохого»…
Подлинный смысл «Что делать?» состоял, однако ж, вовсе не в том, чтобы объяснить недогадливым политическим огородникам технологию борьбы с сорняками, а также загадку, почему фултайм-агитаторы справляются со своей работой эффективнее, чем любители-полставочники.
Для Ленина этот текст был, прежде всего, камнем в огород так называемых “экономистов”».
То есть Данилкин, разлохматив «Что делать?» по второму фронту, въехал в ту же точку, из которой начал движение: в ленинской книжке главное – полемика, а суть её – надо разделяться с «экономистами». Теперь автор проходится по книжке с этого ракурса:
«Главный метод Ленина, как и всегда, – недружественный, с заведомыми искажениями и придирками, агрессивно-насмешливый пересказ чужих текстов ))). Заявив, что «искусство политика заключается в том, чтобы ухватиться за правильное звенышко – и через него вытянуть всю цепь», он тренируется в этом искусстве, выхватывая фразы из чужого контекста – чтобы выставить автора идиотом, оппортунистом и врагом рабочего движения. «Десяток умников легче выловить, чем сотню дураков, говорите вы» – хотя, разумеется, ничего подобного «экономисты» не говорили».
Не говорили? А если проверим? А ну-ка, покажи руки, горе-критик! Цитата: «В журнале для рабочих «Свобода» (№ 1) есть статья «Организация», автор которой хочет защитить своих знакомых, иваново-вознесенских рабочих-«экономистов».
«Плохо, — пишет он, — когда толпа безмолвна, бессознательна, когда движение идет не с низов... Связь между вчерашним и завтрашним днем теряется, опыт прошлого не в поученье будущему. И все оттого, что нет корней в глубине, в толпе, работает не сотня дураков, а десяток умников. Десяток всегда можно выловить щучьим хайлом, но, раз организация охватывает толпу, все идет от толпы, —ничье усердие не в состоянии погубить дела» (63 стр.)»
Это сам Ленин страницу из журнала «Свобода» приводит, чтобы Данилкин мог проверить.
«Что касается «экономистов» и «Рабочего дела», то, как бы искрометно ни разоблачал подоплеку их софизмов автор «Что делать?», они прекрасно понимали все достоинства подпольной деятельности в условиях самодержавного государства – и не хуже Ленина знали техники подпольной борьбы. Если уж на то пошло, на вопрос «Что делать?» гораздо более внятно отвечали несколько в практическом смысле очень ценных, содержащих реальные ноу-хау работ Акимова-Махновца – про шифры и про то, “как держать себя на допросах”».
Мне, конечно, не совсем понятно, для чего в постоянно перехватываемых полицией источниках писать о тонкостях шифрования, но суть не в этом; главное, что даже здесь «экономисты» ленинцев уделали.
«Кроме того, постороннему наблюдателю могло показаться, что гораздо логичнее для настоящих рабочих было создать партию вокруг «Рабочего дела», обеспечивающего интересы именно их самих, а не кого-то «извне» – которому лучше знать. Тогда как позиция Ленина – отказывающегося обсуждать принципы кулинарии с котлетой – могла, пожалуй, показаться для пролетариата оскорбительной».
Опять у Ленина всё кисло.
«…логика выбранной им стратегии партстроительства требовала такого, даже очевидно рискованного заявления [революционное сознание можно внести в пролетариат только «извне»]: ведь «извне» в данном случае означало – от редакции «Искры», только оттуда, и ниоткуда больше; потому что «не извне» – значит, самостоятельно: клуб равноправных личностей, созданный на демократических принципах и действующий на основе совместно выработанных договоренностей».
Ни хрена это не значит. Какая-то удивительно по-детски наивная мысль. «Клуб равноправных личностей»… Ты с какой планеты к нам прибыл, Данилкин? Сам-то подумай: почему из «своей» среды не мог выделиться лидер с авторитарными наклонностями?
«Проблема была в том, что в таком случае им не нужна была централизованная, вертикально ориентированная, жестко структурированная партия».
Да ясен перец, кому она нужна! Клуб Одухотворённых Эльфов – вот, что действительно нужно для свержения государственного строя.
В любом обществе рано или поздно появляется лидер (или лидеры), и такие ништячки, как централизация, ему (им) совсем не помешают. И чем сложнее задачи, стоящие перед этим обществом, тем жёстче должна быть его структура. А твой «клуб», Данилкин, в суровой реальности - только для потрындеть на скамейке с семками, да и то ненадолго.
«…именно та организация, о которой грезил в 1901-м Ленин – Ленин, которого интересовало лидерство в партии, а не какие-то процедуры».
Во-первых: такие утверждения надо хоть как-то доказывать. Я не собираюсь сейчас ничего оспаривать, пусть, для начала, автор сам обоснует свой тезис. А в таком виде он ничем не отличается от классического «Ленин был одержим жаждой власти» и прочих замечательных сентенций, которые вообще ничего не объясняют.
Во-вторых: получается, что среди оппонентов («экономистов») лидерство никого не интересовало. Почему? Потому, что там были сплошь рыцари без страха и упрёка, для которых понятия «демократия» и «равноправие» были превыше личных низменных устремлений?
«Именно поэтому «Что делать?» посвящено: а) демонизации «экономизма» и б) объяснению, почему, несмотря на то что марксизм и терроризм «Народной воли» – принципиально разные доктрины, нужно создать организацию профессиональных заговорщиков, которая будет направлять пролетариат, стоя вне его и над ним».
Слово «поэтому», означает «основываясь на изложенной выше аргументации». Сама аргументация – кривая, поэтому ценность выводов равна нулю.
Между тем, автор заносит повыше свою мизерикордию и наносит дутому блокбастеру удар в самое сердце:
«Пожалуй, самая знаменитая, вошедшая в историю риторическая фигура из «Что делать?» – про движение по краю обрыва: Ленин клонит к тому, что монополия вести рабочих к свободе есть только у тех, кто понял Маркса должным образом. «…Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки. Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнем. Мы соединились, по свободно принятому решению, именно для того, чтобы бороться с врагами и не оступаться в соседнее болото, обитатели которого с самого начала порицали нас за то, что мы выделились в особую группу и выбрали путь борьбы, а не путь примирения. И вот некоторые из нас принимаются кричать: пойдемте в это болото! – а когда их начинают стыдить, они возражают: какие вы отсталые люди! и как вам не совестно отрицать за нами свободу звать вас на лучшую дорогу! – О да, господа, вы свободны не только звать, но и идти куда вам угодно, хотя бы в болото. Мы находим даже, что ваше настоящее место именно в болоте, и мы готовы оказать вам посильное содействие к вашему переселению туда. Но только оставьте тогда наши руки, не хватайтесь за нас и не пачкайте великого слова свобода, потому что мы ведь тоже “свободны” идти, куда мы хотим, свободны бороться не только с болотом, но и с теми, кто поворачивает к болоту!»
Что означает в переводе на человеческий язык вся эта аллегория о болоте?»
Для начала: я не вижу в этом тексте того, что «Ленин клонит к тому, что монополия вести рабочих к свободе есть только у тех, кто понял Маркса должным образом». Просто не вижу.
А теперь своими словами отвечу на вопрос автора: разговор здесь идёт о том, что если вы с товарищами приняли решение бороться с кем-то, то надо бороться. А тот из вас, кто предлагает договариваться с противником – предатель.
И, так сказать, постскриптум. То, что написал Ленин, это и есть нормальный человеческий язык, Данилкин. А вот это: «застывший в камне азан индустриализации», «краудфандинговые проекты в питер-гринуэевском духе» и прочие «неуместные цвишенруфы» с «дефенестрациями» - напыщенная тарабарщина, настоятельно требующая перевода на русский.
Теперь послушаем авторскую версию ответа на вопрос «что означает ленинская аллегория?»:
«Вот что.
1. Давайте не будем ждать, пока капитализм оккупирует феодальную Россию «окончательно» и страна, согласно марксовским законам истории, естественным образом дойдет до точки кипения. Я знаю способ, как срезать угол и добиться изменения жизни быстро».
Мы видим в исполнении Данилкина очередной классический пример, на этот раз – опошления. Обратите внимание, и сверху, и снизу от цитаты Данилкин говорит про марксизм. Но у Ленина, повторю, конкретно в этом месте нет отсылок к Марксу. В шаловливых ручонках Данилкина «Что делать?» предстаёт вульгарной попыткой навязывания своего личного, никак марксизмом не обоснованного мнения. Так ли это? Давайте посмотрим: «В самом деле, ни для кого не тайна, что в современной международной социал-демократии образовались два направления, борьба между которыми то разгорается и вспыхивает ярким пламенем, то затихает и тлеет под пеплом внушительных «резолюций о перемирии». В чем состоит «новое» направление, которое «критически» относится к «старому, догматическому» марксизму, это с достаточной определенностью сказал Бернштейн…
Социал-демократия должна из партии социальной революции превратиться в демократическую партию социальных реформ. Это политическое требование Бернштейн обставил целой батареей довольно стройно согласованных «новых» аргументов и соображений. Отрицалась возможность научно обосновать социализм и доказать, с точки зрения материалистического понимания истории, его необходимость и неизбежность; отрицался факт растущей нищеты, пролетаризации и обострения капиталистических противоречий; объявлялось несостоятельным самое понятие о «конечной цели» и безусловно отвергалась идея диктатуры пролетариата; отрицалась принципиальная противоположность либерализма и социализма; отрицалась теория классовой борьбы, неприложимая будто бы к строго демократическому обществу, управляемому согласно воле большинства, и т. д.
Таким образом, требование решительного поворота от революционной социал-демократии к буржуазному социал-реформаторству сопровождалось не менее решительным поворотом к буржуазной критике всех основных идей марксизма».
На мой взгляд, здесь Владимир Ильич вполне по-марксистски и убедительно аргументирует свою точку зрения. Он врёт? Манипулирует? Искажает? Возможно, - не мне об этом судить. Но Данилкин вообще не приводит никаких внятных доказательств в этом плане.
«2. Я собираюсь создать компанию и руководить ею; у меня уже есть «Искра»; и если вы поверите в мой стартап и станете финансировать его, то у меня найдутся политические ноу-хау для того, чтобы изменить режим в России».
«Мой стартап…», «ноу-хау…» Если порнограф вдруг захочет экранизировать «Войну и мир», у него всё равно получится порно.
Не «я», а «мы», Данилкин; и не «собираюсь создать», а уже создали. Там ясно написано: «Мы соединились, по свободно принятому решению».
«3. Не инвестируйте деньги и надежды в другой, альтернативный общерусский политический печатный орган – особенно если он называется «Рабочее дело», – который тоже обещает наладить эффективное функционирование политической структуры: их утверждения, будто они отстаивают интересы рабочих, – блеф, с помощью которого они пытаются оттянуть к себе инвесторов (а затем предать рабочий класс буржуазии). Их руководители некомпетентны, их методы неэффективны и их попытки созвать общероссийские съезды и конференции рабочих неправомочны. Монополия на передовую теорию и на политическую оргдеятельность есть только у меня, у «Искры», и если – ради поддержания теоретической чистоты марксистского учения – надо будет окончательно расколоться с этими ложными революционерами, мы пойдем на это».
А здесь уже манипуляция, враньё и бред – три в одном. Дураку понятно, что если ты человеку говоришь: «смотри - контора мутная!», это априори означает, что нести туда деньги не стоит. Но Данилкин усердно акцентирует внимание именно на финансовом вопросе (аж в двух из трёх пунктов своего убогого «объяснения»): «ну, бабло, бабосики… вы понимаете? Смотрите, как Ленин, проделывая пустяковые (чисто теоретические) фокусы, пытается овладеть финансовыми потоками».
Это далеко не единственный момент, когда автор старается подчеркнуть, насколько для Владимира Ильича были важны именно финансы. Очевидно, для самого автора эта тема в абсолютном приоритете.
Следующее: чем автор сможет доказать то, что Ленин утверждал: «монополия на передовую теорию и на политическую оргдеятельность есть только у меня»? Тем, что он аргументированно доказывал свою точку зрения? А как тогда Данилкин вообще понимает суть (любого) спора?
Но всё это (мои возражения) не главное. Допустим, это я такой глюпый-глюпый и не понимаю очевидных вещей, которые Данилкин всем остальным доходчиво разжевал в три захода. Добавляет ли это плюсов ленинской книге? Нет, получается, что она - довольно примитивная манипуляция. Так есть в книге хоть что-то ценное? Вот как на этот вопрос нам отвечает Ровшан Аскеров автор:
«Что по-настоящему ценно сейчас в “Что делать?” – это цайт-гайст, дух эпохи, когда в обществе возник спрос не на бунтаря-индивидуалиста, но на сильную революционную руку, способную схватить за шкирку, приструнить, вышколить любого либерального марксиста – и превратить его в члена организации профессиональных заговорщиков. И в этом смысле “Что делать?” можно назвать “живым руководством к действию”».
Нет, ну это предельно понятно: сейчас ценится из-за цайт-гайста эпохи. А раньше? Чем взяла современников эта «состоящая из мелких косточек книжка», с «запутанным репейником сложных метафорических рядов»? Книга, в которой нет даже простейшего «перечня конкретных рецептов – как повысить эффективность борьбы за освобождение рабочего класса»? Опус, чей автор «предпочитает либо драть глотку в жанре манифеста, либо теоретизировать в вечнозеленом формате “о пользе всего хорошего и вреде всего плохого”»? В чём секрет этого косноязычного произведения, плохо скрытая суть которого – «дайте мне бабло»? Отвечает Борис Бурда:
«Секрет феномена «Что делать?» – в литературе; это демагогическое, сводящееся к чистой суггестии и страдающее дефицитом конкретики произведение».
Тебе стало понятней, читатель? Нет? Держи ещё:
«Ни до ни после Ленин не будет позволять себе «литературу», «фразу» в таких количествах; и единственное объяснение этого странного сдвига – швабингская «гринвич-виллиджская» атмосфера, в которой сочинялась эта книга: похоже, метафоры в этом мюнхенском предместье ценились выше, чем конкретные рецепты».
Понял? Тоже нет? Ну и лох же ты! Не для тебя придё-о-от весна писались десятки положительных рецензий в интернете.
Но Данилкин не успокаивается и продолжает свои феерические пояснения:
«Швабингский контекст объясняет и аберрацию сознания, которая заставила Ленина выступить защитником идеи о заведомом приоритете интеллигентных марксистов над «стихийными» защитниками своих пролетарских интересов. Идея, будто сам рабочий класс не может устроить революцию с политическими требованиями (и поэтому ему нужны марксисты, направляющие стихийную энергию массы), выглядела сомнительной уже в 1902-м – и не подтвердилась, по сути; жизнь – и прежде всего 1905 год – покажет, что рабочие вполне в состоянии вести стихийную революционную борьбу».
Что за очередная лютая ахинея? Что это за «заведомый приоритет»? Давайте, например, про Надежду Константиновну, которая учила в школе неграмотных рабочих, аналогично напишем: «какая-то неведомая хрень заставила Крупскую выступить защитницей сомнительной идеи о заведомом приоритете интеллигентных учителей над «стихийными» самоучками».
Что показал 1905 год? Неужели Ленин где-то отрицал способность пролетариата к стихийной борьбе?
«Этот трюк с глазами Кота из «Шрека» действовал далеко не всегда. Рабочие не понимали, в чем суть разногласий между «искровцами» и «рабочедельцами», если и те и те – за пролетарскую революцию. И как ни бесновался Ленин, ему так и не удалось объяснить это малосознательным читателям».
Как видим, итог вообще грустный: бесноватому фюреру Ленину так и не удалось ничего толком вдолбить малосознательным читателям своей странной книжкой: неотличимы оказались ленинцы даже от прямого объекта его критики. Полный крах.
«…ничего удивительного, что в какой-то момент Бауман жалуется, что деньги, переданные на «Искру», попадают в редакцию «Рабочего дела»; можно только предположить, сколько тарелочных осколков вынесла на задний двор дома на Зигфридштрассе в день получения этого письма Крупская».
Да-да: бил тарелки, кусал ногти, вырывал дистрофичные волосы по бокам очага алопеции…
Ну что ж, подведём итог. Как видите, текст посвящённый книге «Что делать?» получился у меня весьма длинным и нудным. Каков общий вывод? По Данилкину – так себе книжонка. Допустим. Идём дальше и встречаем вот такой пассаж:
«Ближе к концу 1902-го – началу 1903 года до России стали доходить не только слухи о «Что делать?», но и экземпляры. Их прочли «на местах» – и стали осознавать, что за газетой стоит не только «Освобождение труда». Мейер-Иорданов [Ленин т.е.] превратился в “культовую фигуру”».
Здрасьте, приехали! Как так-то?
Но и это не всё:
«Таким образом, Ленин не просто сам сорвал джекпот со своей книгой – но еще и сильно помог своей газете; кляксы от слез – «Мы доведены теперь почти до нищенства, и для нас получение крупной суммы – вопрос жизни» – с 1902 года возникают в письмах всё реже и реже; Мюнхен перестал испытывать острую нужду в деньгах».
А как же тарелки???
И это ведь не конец представления в театре абсурда.
«Но, главное, весь марксистский мир знал теперь, что именно редакция этой газеты выбрала самую правильную из всех русских марксистов линию, что именно «Искра» – ортодокс, тогда как все прочие – еретики; правила игры можно было навязывать».
Не буду уже ничего комментировать. Тоже козырну латынью: Sapienti sat.
Вынес отдельно цитату по аграрной тематике:
«Нам, пишет публицист, который впоследствии будет так часто менять свою программу по аграрному вопросу…»
Как часто, и насколько сильно, Данилкин? Или это опять про 1917 год?
Теперь мы окончательно расстаёмся с темой «Что делать?», ставим обещанную отбивку…
******************************
…и идём дальше.
Развитие «Искры».
«Ответ Ленина [агентам-распространителям] состоял в том, что разделять интеллигентское и рабочее марксистское движение нелепо и неправильно, а все предыдущие попытки писать газету языком рабочего класса выглядели скверно…
Может быть, в таком случае ему следовало издавать две газеты – одну партийную, где можно никак не стеснять себя ни в темах, ни в стилистике, и другую для массового распространения?
Нет, нет и нет!
Научитесь, рявкал он на агентов, использовать то, что вам дают.
Далее следовала феерия оскорбительных контробвинений в некомпетентности: «увертка, отлыниванье, неуменье и вялость, желание получить прямо в рот жареных рябчиков»…
Все эти фома-опискинские истерики – не что иное, как разные варианты одного и того же «нет»; попытки завуалировать суть – которая может быть сформулирована двумя способами. Первый: Ленина не интересуют просвещение и агитация масс напрямую, а интересуют только элементы, из которых можно построить будущую партию, ради чего вся «Искра» и была затеяна. Второй: Ленин посчитал, что эффективнее давать массам не пережеванную «пищу», а «удочку» – идеологический инструментарий, посредством которого выходцы из масс сами могли себя в дальнейшем агитировать».
А может быть автор не очень удачно развуалировал суть? Давайте немного ознакомимся с «истериками», чтобы понять, почему Ленин был против идеи массовой газеты; двух газет и т. д. Глядишь, разберёмся, мало ли:
«Некоторые местные «деятели»… видя по нескольку номеров «Искры» всего, не работая активно над массовым получением и распространением ее, выдумывают себе легкую отговорку: это не то. Нам подай массовую литературу, для массы! Разжуй, в рот положи, а проглотим, может быть, и сами.
Как феноменально нелепы кажутся эти вопли тому, кто знает и видит, что они, эти местные «деятели», не умеют поставить распространение и того, что есть. Не смешно ли читать: подайте десятки пудов, когда вы не умеете взять и развезти и пяти пудов? Сделайте-ка это сначала, почтеннейшие «фантазеры на час» (ибо первая неудача сбивает вас со всего, даже со всех ваших убеждений!). Сделайте это, и тогда, когда вы сделаете это не раз, а десятки раз, вырастет и издательство в ногу с запросами.
Говорю: вырастет, ибо ваши вопли о массовой литературе… основаны на забвении маленькой... очень маленькой мелочи, именно: на забвении того, что вы не умеете взять и распространить даже сотой доли той массовой литературы, которую мы сейчас издаем».
Дальше Ильич и конкретные примеры приводит. Ну, не знаю… по мне такая «истерика» выглядит нормально. Кстати, теперь понятно, для чего автор адаптировал здесь «Вселенную Marvel». Читатель должен быть уверен, что агенты «Искры» предпринимали сверхчеловеческие усилия в своей работе, и никто не смог бы сделать больше, чем Халк, Человек-Паук и Капитан Америка. А вот Ленин считал по-другому. Он просто комиксов не читал, Данилкин.
Ещё мне показалась забавной претензия автора по поводу «феерии оскорблений». Блокнотик-то пополняется, Лев Александрович, там и сейчас есть словечки слегка посуровей, чем «увертка, отлыниванье, неуменье и вялость», а то ли ещё будет!
Вернёмся к «Пантократору»:
«…стратегия Ленина – какой бы двуличной и абсурдной она ни казалась – в целом оправдалась».
Недолго музыка играла и «оправданную ленинскую стратегию» тут же подкосили провалы агентов на местах:
«Основной причиной провалов были не ошибки людей, не провокации и не предательства, как позже (хотя кто, собственно, мог проверить человека, который приходил и предлагал свои услуги – не провокатор ли он?) – а, как ни странно, шифры – те самые, железные, нераскалываемые, персональные...»
Эх, всё-таки оплошал «великий криптограф»!
«…Не надо было держать полицию за дураков. «Искра», трагикомическим образом, горела на литературе, на стихах; полиция сообразила, что чаще всего «искровцы» пользуются в качестве ключей хрестоматийными строчками из русской классики – Пушкина, Лермонтова, Крылова, Некрасова, Надсона – просто потому, что именно их все учили по школьной программе и их тексты были легко доступны по всей Европе».
Всё, надо пойти перекурить… Я ж, блядь, не курю! Данилкин, дебил ты конченный, в программах каких школ, когда и в каком объёме были эти авторы? Кто такие «все»?
Пошёл за сигаретами.
…
Так. Что мы имеем. Строго говоря, по-Данилкину в школьной программе должны были значиться: стихотворения «Мгновение» С.Я.Надсона (личный код Д.И.Ульянова), «Молитва» М. Ю. Лермонтова (код И. И. Радченко) и «Песня Катерины» Н. А. Некрасова (код В. И. Трелиной), «Гимн новейшего российского социалиста» Нарциса Тупорылова (код И.Смидович), «Биография Спинозы» издания Павленкова (код для Харьковского комитета), автобиографический рассказ С.Г. Петрова-Скитальца «Сквозь строй». (Рижская группа РСДРП), сам Владимир Ильич с «Развитием капитализма в России» (Северный союз) и т. д. Все эти произведения, разумеется были в программе каждой церковно-приходской школы.
Понятно, что Данилкин в данном случае черпал вдохновение из упомянутой книги А. В. Синельникова. Но там и близко не говорится о том, что искровцы считали полицейских дураками (наоборот, вполне доходчиво изложены причины употребления классических текстов). В книге ясно сказано, что у «школьных» классиков подпольщики брали не только хрестоматийные вещи, типа, «У Лукоморья дуб зелёный», но и, например, малоизвестное стихотворение Лермонтова «К гению», или поэму того же Пушкина «Граф Нулин». Это, разумеется, не стало камнем преткновения для полицейских спецов. Да что там, они смогли разобраться даже с Нарцисом Тупорыловым! Раскололи, судя по всему, и код Н. Баумана, авторство стихов к которому не могут определить даже современные исследователи, несмотря на то, что известна часть нескольких строчек. С другой стороны, после ареста С. Радченко, жандармы так и не смогли полностью прочитать его переписку, несмотря на то, что ключом к ней было стихотворение Лермонтова «Сон».
Собственно, разгром местных организации «Искры» был результатом сложной операции, в которой взлом шифров был только одним из звеньев цепочки. Нашлось там место и предательству, и ошибкам, и разгильдяйству. И без провокаторов, разумеется, тоже не обошлось. А начинался путь к успеху всей операции рутинной перлюстрацией писем с «подозрительных» направлений.
Ну и давайте посмотрим, как в самой «Искре» 20.12.1901 г. (т. е. ещё до известий о массовых арестах) анализировали уязвимость шифров:
«Добавим со своей стороны, что шифр – оружие обоюдоострое, ибо жандармы легко сумеют раскрыть всякий шифр, если не применять при шифровании особых предосторожностей. Безусловно, необходимо:
1) не отделять слова от слова;
2) не повторять часто одинаковых знаков, особенно знаков для наиболее употребительных букв;
3) писать шифр так, чтобы нельзя было узнать системы шифра;
4) не употреблять слишком известных стихотворений и книг.
Без соблюдения этих правил шифр прямо-таки недопустим»…
Как видите, редакция «Искры» полицию за дурачков не держала. А вот один ныне известный писатель – своих читателей… Хотя, возможно, он просто трагикомическим образом положился на свою память и переврал в прочитанной им когда-то книге Синельникова всё, что только можно.
Ну и, наконец, о тех самых школьных программах: «В начале 1860-х годов впервые в России прошли съезды учителей, которые всерьез обсуждали вариативность и гибкость школьной программы и, конечно же, ее обновление. Многие предлагали пополнить списки для чтения такими новейшими писателями, как Федор Достоевский, Лев Толстой, Николай Некрасов. Но этим порывам не суждено было осуществиться на практике.
Либеральная «оттепель», как окрестил ее Тютчев, длилась недолго. Новый гимназический устав и реформы графа Дмитрия Толстого привели к еще большей унификации программ и к запрету включать в них любые тексты новее «Мертвых душ» Гоголя. Такая образовательная политика была закреплена в новых программах 1872 года и привела к тому, что с 1866-го по 1905-й официальная школьная программа заканчивалась «Героем нашего времени» (да и то в отрывках) и «Мертвыми душами». Это, впрочем, не касалось хрестоматий, в которые продолжали включать стихотворения Некрасова, отрывки из «Войны и мира» или «Записок из Мертвого дома», однако возможности учителей были существенно ограничены». https://eksmo.ru/test/chto-chitali-russkie-gimnazisty/
Ещё, для примера, ситуация в духовных семинариях (можно оценить, в каком объёме преподавали творчество Надсона тому же Сталину): «...родная литература на уроках духовной семинарии представлена главным образом в лице двух периодов: церковного — допетровского и периода ложно - классического — послепетровского...; третий же период — Пушкинский... не пользуется сочувствием школы. Она снисходит только к Пушкину, Лермонтову и Гоголю, вся же остальная плеяда художников — Достоевский, Толстой, Гончаров, Тургенев, Гаршин (не говоря о новейших), произведения которых должны быть особенно ценимы духовной школой, как первоклассный религиозно-педагогический материал, оказывается похищенной у питомцев этой школы их же воспитательницей». (Сборник «Духовная школа»).
О побеге искровцев из Лукьяновской тюрьмы:
«…В феврале – марте 1902-го в «Лукьяновку» стали свозить всех арестованных после февральского разгрома «Искры» – чтобы устроить показательный процесс. Там оказались Сильвин, Бауман, Басовский, Гальерин [Гальперин?], Крохмаль, наборщик «Искры» Блюменфельд, будущий советский дипломат Литвинов и еще несколько человек.
Главной проблемой этой тюрьмы – которая и сейчас охотно принимает в своих стенах политзаключенных (именно там, например, два раза сидела Юлия Тимошенко) – было то, что там «больно уж свободно было»; арестанты добились разрешения гулять во дворе не только днем, но и после захода солнца и едва ли не почитывали свежий номер «Искры» за завтраком. Сначала они хотели просто толпой прорваться через ворота – «кто уйдет, тот уйдет», но этот план был отвергнут как чересчур «молодеческий». Статистика, кстати, была против них – последний раз кому-то из политических удалось сбежать оттуда четверть века назад».
Вот как можно исхитриться, чтобы самому себе противоречить в одном абзаце? Я понимаю, что для Льва нашего Александровича статистика – помойное ведро («как писал Потресову Ф. Дан, «… я давно уже плюнул бы на статистику. Чувствую себя, как будто сел в помойное ведро!». ВИ, однако ж, наслаждался пребыванием в этом ведре…»), но ведь из неё понятно, что побеги, которых не было 25 лет (а стало быть, и излишняя свобода), явно не были проблемой для этой тюрьмы. Читай Ленина, литератор хренов, учись выражать свою мысль ясно.
О Баумане:
«Среди агентов «Искры» было немало выдающихся личностей, и про каждого можно было бы создать отдельную эпическую песнь. Но несомненным Ланселотом в этой компании был Николай-«Грач» – Бауман, чья история слишком замечательна и характерна для агентов «Искры», чтобы не воспроизвести ее хотя бы и бегло».
В описании деяний славного Ланселота львиную долю ожидаемо заняла истинно рыцарская тяжба. Передаю слово Данилкину:
«…на вятском небосклоне появилась комета по имени Бауман: высокий, хорошо сложенный, белокурый, с рыжеватой бородкой молодой человек. В скором времени девушка [некая Клавдия Приходькова] сделалась его близкой подругой; затем их отношения почему-то разладились – и она быстро вышла замуж за другого ссыльного, Митрова, и даже забеременела. Такого рода ее поведение вызвало недоумение Баумана – и тот вместе со своим приятелем Вацлавом Воровским принялся донимать женщину «двусмысленными» карикатурами – которые, однако ж, показались Приходьковой достаточно однозначными, чтобы покончить жизнь самоубийством: она отравилась. Орловская колония ссыльных потребовала привлечь сделавшихся нерукопожатными Баумана и Воровского к партийному суду, вдовец Митров, зная о нынешнем месте работы обидчика своей жены, явился в редакцию «Искры»... Явился он с письмом, где содержалось требование разобраться в деле. В октябре 1902-го… состоялось заседание редакции об обвинении Баумана в аморальном поступке – и вот тут послышался чеховский звук лопнувшей струны. Засулич и Потресов потребовали осудить Баумана и как минимум выгнать его из агентов «Искры». Плеханов и Ленин, которым совершенно не хотелось терять ценного сотрудника, пришли к выводу, что их газете не следует влезать в личную жизнь своих сотрудников: Бауман не совершил ничего такого, что можно поставить ему на вид как члену подпольной организации… Мартов формально сохранил нейтралитет, но в глубине души [как ты туда заглянул, Данилкин?] оставался всецело на стороне покойной Приходьковой и на заседаниях «суда» не стал форсировать разбирательство только потому, что понимал, что раскол повредит всем. Цинизм Ленина, однако ж, произвел на него сильное – и крайне неприятное впечатление; психологическая травма эта в дальнейшем только усугубится».
Судя по всему, аналогичный цинизм Плеханова Мартову крайне неприятным не показался и травму не нанёс. Ну и сам он, разумеется, промолчал не цинично, а гневно и обличительно.
Еще показался странноватым оборот: «оставался всецело на стороне покойной». Помер что ли?
«Существует документ – написанный Лениным проект особого мнения по делу Баумана, в котором сказано, что это «чисто личное дело, возникшее при совершенно исключительных обстоятельствах. Оно не может и, по нашему твердому убеждению, не должно быть разбираемо никакой революционной организацией вообще». Затем это «мнение» было подкорректировано – и в результате истец Митров получил резолюцию, в которой сообщалось, что ввиду обнаружившихся разногласий по вопросу редакция не сочла возможным его обсуждать. Четверть века спустя Крупская заявила, что это “требование не заезжать в чужую личную душу усердными руками было проявлением именно настоящей чуткости”».
Вообще-то забавно выглядят данилкиновские претензии сейчас, - во времена, когда «совкам» регулярно припоминают разборки на партсобраниях по поводу морального облика члена какого-нибудь коллектива. Ну да ладно, давайте повнимательней присмотримся к этой крайне мутной истории. Что за отношения были внутри этого треугольника? Что за карикатуры, и были ли они вообще? В каком психологическом состоянии изначально находилась жертва двусмысленных розыгрышей? Самым загадочным мне кажется поведение г-на Митрова. У него погибла беременная жена, а он составил письмо и пошёл на место работы обидчика (в подпольную типографию, по сути) с просьбой разобраться. Очень странный человек… Чего он хотел? Чтобы Баумана выперли с работы? Или из партии? Чтобы начальники наругали его и сказали, что он – бяка? И это «истца» утешило бы? Короче говоря, - «чисто личное дело, возникшее при совершенно исключительных обстоятельствах»; никому не пожелал бы оказаться там судьёй.
«Таким образом, конфликт о пресловутом «первом параграфе» на съезде станет еще и конфликтом о партийной этике. Если для Ленина член партии – тот, кто подчиняется и регулярно платит, то для Мартова – тот, кто помогает и ведет себя прилично».
«…и не пукает». Эх, жаль сейчас «Историю КПСС» в институтах не изучают, с таким преподавателем все бы моментально запоминали суть разногласий будущих большевиков и меньшевиков.
«Сам Мартов, переехавший в марте 1901-го в Мюнхен и поселившийся на Оккамштрассе, у Английского сада, едва ли мог сойти за эталон приличия. Он постоянно таскался к Ленину и изводил его безалаберностью и недисциплинированностью – располагался на кухне, читал газеты и болтал, болтал, болтал…»
Зализывал, наверное, таким образом душевную рану (психологическую травму). Ну и фантазёр ты, Данилкин!
«Мартов и Бауман были далеко не единственными знакомцами Ленина, чье поведение, по разным причинам, могло быть сочтено небезукоризненным».
Лев Александрович, я тебе сейчас раскрою тайну, только ты это… смотри, никому! Дело в том… т-с-с-с… что так дела обстоят… у всех. Может только ты сам исключение.
«Самым любопытным «партнером» был Александр Львович – или, если угодно, Израиль Лазаревич – Гельфанд, он же “Парвус”».
Надо сказать, на счёт Парвуса Данилкин особо не нагнетает, хотя сейчас мог бы быть в тренде. Зато есть вот такое, загадочное:
«Из окон дома хорошо просматривается расположенный через дорогу открытый парковый бассейн – точнее, несколько водоемов с естественно-неровными берегами. Ленин, сначала сам по себе, потом вместе с Крупской, был их завсегдатаем: вполне приемлемый – и «по сравнительно не очень дорогой цене», выражаясь его словами – фитнес для редакционного служащего. Чтобы разглядеть фигуры пловцов из окна, Парвусу не нужны были никакие бинокли; хорошая позиция – и не только политическая».
Что за намёки опять, Лев Александрович?! О чём это?
Дальше автор немного подсыпал Парвусу дифирамбов:
«…вместе с Троцким «изобретет» Советы и в высшей степени успешно, под аплодисменты публики – буквально, – поруководит ими…»
Если бы г-н Данилкин не ограничился поездками только по ленинским местам, а зацепил и родню Владимира Ильича, то его однозначно заинтересовали бы судьбы двоюродного брата и двоюродного племянника Ленина (Виктора Александровича и Георгия Александровича Ардашевых), которые в 1918-м году погибли от рук большевиков. Тогда автору, при проезде из Екатеринбурга в г. Верхотурье, пришлось бы, скорее всего, посетить г. Алапаевск, и вот там (сюрприз!) он мог бы погулять по «улице Первых Советов». К их «изобретению» 8 марта 1905 года ни Парвус, ни Троцкий никакого отношения, разумеется, не имели. Как и ко второй попытке их организации – в Иваново-Вознесенске, где они просуществовали с 15 мая по 19 июля того же года.
О возникновении Петербургского Совета можно привести цитату из сборника «Первая революция в России: взгляд через столетие»: «В обстановке всеобщего возбуждения ещё 13 октября во дворе Технологического института в Петербурге собралась огромная толпа, которая к вечеру насчитывала до 15 тыс. человек. Оказалось, что на собраниях, которые прошли на крупных предприятиях, было выбрано до 40 депутатов в общегородскую революционную организацию. Теперь они собрались вместе и один из рабочих выкрикнул её название – Совет рабочих депутатов… как и в Иваново-Вознесенске, Совет рабочих депутатов в Петербурге вырос из забастовочной борьбы и претендовал на роль органа революционной народной власти». Ни Парвуса, ни Троцкого тогда ещё в Петербурге не было. И даже сам Лев Давыдович (не страдавший от излишней скромности) не приписывал себе лавров «изобретателя»: «Прибыл я в Петербург в самый разгар октябрьской стачки. Забастовочная волна все ширилась, но была опасность, что движение, не охваченное массовой организацией, безрезультатно сойдёт на нет. Я приехал из Финляндии с планом выборной беспартийной организации, по делегату на 1000 рабочих. От литератора Иорданского, впоследствии советского посла в Италии, я узнал в день приезда, что меньшевики уже выдвинули лозунг выборного революционного органа - по одному делегату на 500 человек. Это было правильно».
Что касается аплодисментов публики и прочего, то как там были результаты «в высшей степени успешного руководства»?
Выводы по «Искре»:
«”Искра” была могущественной тайной организацией, на которую работали суперагенты, преследующие высокую цель. Одновременно это был всего лишь стартап, – маленькая компания, созданная для поиска рентабельной, воспроизводимой и масштабируемой бизнес-модели».
Пустой, бессмысленный трёп.
«При всех своих провалах и личных недостатках Ленин, надо отдать ему должное, сумел в считаные месяцы сколотить из любителей-энтузиастов, коротающих время в ссылке за дружеским сексом и склоками, команду профессионалов…»
Вот на полном серьёзе не могу понять: зачем автор, со своей профессиональной «родословной», так подставляется? Я на счёт «дружеского секса» между любителями-энтузиастами, разумеется. Неужели это так важно? Ведь эти «энтузиасты» ещё и ели, время от времени. В туалет ходили. Сморкались, в конце - концов. Почему в «Жизни Замечательных Людей» упущены эти важнейшие аспекты?
«Вся дальнейшая ленинская практика управления и партстроительства до октября 1917-го сводилась к стремлению работать небольшой командой…»
Чем докажешь, Данилкин?
«…ради этого он в конечном счете и провоцировал расколы; разумеется, у всех этих расколов были свои – политические – причины, однако в результате торжествовал излюбленный Лениным принцип: “Лучше маленькая рыбка, чем большой таракан! Лучше 2–3 энергичных и вполне преданных человека, чем десяток рохлей”».
Это, что ли, доказательство? Можно подумать, Ленин от 10 преданных и энергичных отказался бы. Так что – мимо.
«Пожалуй, можно сказать, что интуитивно Ленин пришел к сформулированному основателем Amazon Джеффом Безосом «Правилу Двух Пицц»: высокопроизводительные команды должны быть довольно небольшими – такими, чтобы их можно было накормить двумя пиццами».
Вовсе не обязательно было блистать здесь полученными на бизнес-тренинге знаниями. Это не Ленин «интуитивно подошёл» к этому фуфлу, а тебе, Лев Александрович, в голову насрали.
«Воспроизводимость – возможность многократно продать полученное решение – в случае «Искры» подразумевала создание организации, которая даже в период кризиса, например Корниловского мятежа, оставшись без руководителя, реализует без оглядок на мораль наиболее рациональный сценарий согласно возможностям и необходимостям текущего политического момента».
Скромно напомню: этот же человек утверждал, что главным для Ленина было единоличное лидерство; что Ленин стремился монополизировать право толковать марксизм; был мелким склочником и т.д. Как, при таких раскладах, случилась описанная выше изумительная метаморфоза, - тайна сия великая есть.
«“Искра” оказалась масштабируемой – и сумела вырасти в партию».
Но как, Холмс?!
И что там с пиццами? Увеличились в размерах?
«Ленин, настоящий предприниматель-революционер, увидел рынок, на котором, благодаря полицейским ограничениям, был создан искусственный дефицит «нелегальной» литературы. Обнаружив спрос, он задался мыслью – как занять имеющуюся нишу, несмотря на высокие издержки (давление жандармов, конкуренция с другими изданиями подобного рода)…»
Всё-таки старательный человек Данилкин: видно, как усердно конспектировал лекции в бизнес-школе.
«…Все другие организации, нацеленные на тот же рынок – табуированный, очень высокорискованный, как торговля наркотиками… «Искра» была тайным обществом заговорщиков, торгующих информационным наркотиком, – и торговля эта велась соответствующим образом, со всеми издержками, сопутствующими занятиям (политической) контрабандой. (Политические) прибыли предполагались соответствующие».
Я уже думал, эта глава не кончится никогда. С лёгким бредом Вас, автор!