1. ЖЕНЕВА

1903–1905

   Давно собирался продемонстрировать, что из себя представляет стиль автора. Вот, кажется, подходящий случай; тем более с этих строк начинается глава, так что не будет упрёков, что я вырываю что либо из контекста. Разумеется, дальше речь пойдёт (до определённого момента) исключительно о моих личных, субъективных ощущениях от этого стиля.

   «Некто лысый, с характерной бородкой [ни за что не догадаетесь, на кого намёк], изображен полулежащим, на манер больного или патриция; босоногий, он, однако, облачен скорее в костюм, чем в тогу; над ним простирает защитную длань дебелая женщина с гербовым щитом; подпись гласит: «Genève cité de refuge» – «Женева город изгнанников». Так выглядит барельеф, украшающий часовую башню Молар, что торчит, ни к селу ни к городу, всего в паре сотен метров от места, где Рона вытекает из Женевского озера: средневекового вида, с аркой и черепичной крышей, украшенная гербами главных персонажей Реформации, она не столько украшает город, сколько удостоверяет его «старинный» статус. По неизвестным причинам именно в эту башню в 1920-м врезали некрасивый барельеф с жанровой сценкой. Визуального контакта между «Лениным» – считается, что это именно он – и его «защитницей» не ощущается; «он» заговорщически прикрывает от «нее» свой пах; похоже, «она» – то ли святая Женевьева, то ли аллегорическая фигура Республики, то ли просто некое женское воплощение Женевы – не в «его» вкусе. Луначарский, имевший в Швейцарии значительную практику исследования межкультурных коммуникаций, заметил однажды про здешних девушек, что даже внешняя привлекательность не в состоянии превратить их в интересных собеседниц: слишком дородные и спокойные, выкормленные шоколадом и выпоенные молоком, они того и гляди возьмут да и замычат.

Какую именно эмоцию пытается транслировать антропоморфная корова в этой сцене?»

   На мой крестьянский вкус, этот текст в качестве рассказа о Швейцарии (автор, наверное, использовал бы слово «трэвэл-стори») вполне заходит. Но вопрос заданный в самом конце тут же ставит подножку и, вместо бодрой ходьбы, приходится оглядываться и смотреть себе под ноги. Так, о чем здесь речь?.. Человекообразная (без словаря! прикинь, Данилкин) корова, - это привлекательная, но не интересная швейцарка, которая изображена рядом с предположительно Ильичём. Так, одолел. О чём, например, она может спрашивать Ленина? Да хрен её знает! Используем подсказку зрительного зала:

   «Мы тебя пригрели, а ты чего творишь?»

   Вот такой вариант нам предлагают к рассмотрению. Ты только успеваешь удивиться: «а что такое ужасное успел натворить будущий вождь, в стране банков и шоколадок?», но тебя не ждут, и повествование идёт дальше.

   «Женева похожа на мировую столицу доехавшей до станции «Фукуяма» – конечная, поезд Истории дальше не идет – буржуазии: сплошные буланжери-патисри…»

   Что значит «доехать до станции “Фукуяма” – конечная»? Полный э-э… абздольц? Пытаешься разобраться, что всё это может значить и постепенно понимаешь, что… тебе уже абсолютно пофиг, что такое буланжере и патисри. Сдавшись, лезешь в «Википедию» и становится стыдно: ведь речь идёт не о Фукусиме, как сначала тебе показалось, а об авторе «получившей широкий резонанс в прессе и научной печати» книги, о существовании которой ты, до последнего момента, не имел ни малейшего понятия. Пристыженный и поскромневший, берёшься снова за Книгу Откровений, и тут безжалостный автор наносит очередной разящий удар:

   «Если Мюнхен напоминал по количеству персонажей пьесу Ионеско, Лондон – роман Кортасара, то Женева – скорее толстовскую эпопею…»

   Ты прочитал эти строки и потихоньку обтекаешь, потому что за плечами у тебя только «Севастопольские рассказы» и дальше Турции с Китаем ты не ездил...

   После такой мощной артподготовки, остаётся только молча проглотить заранее приготовленное автором блюдо:

   «Вся Женева и весь мир знали: бойкий птенец из гнезда могучего горного орла Плеханова, к месту прочирикавший: «Дайте нам организацию профессиональных революционеров, и мы перевернем Россию», оказался каннибалом, поучаствовавшим в создании партии только для того, чтобы тотчас проглотить ее; скромный младший партнер «Освобождения труда», допущенный к взрослой работе «настоящими», «взрослыми» революционерами, покусился на товарищей и даже Плеханова заставил плясать под свою дудку. Поговаривали, что наглое, интриганское поведение Ленина связано с тем, что в его руках оказались, благодаря Крупской, связи с Россией – и наверняка в переписке он нарочно настраивал своих наивных корреспондентов против Засулич и Аксельрода – в надежде завладеть их «социальным капиталом».

   А вот хрен тебе, Данилкин! Ешь сам своё варево, в котором основной ингредиент - «поговаривали». Из того, что ты написал о лондонском съезде абсолютно ясно только одно: главным мудаком и интриганом там был сам Плеханов. И если правда то, что ты пишешь сейчас, значит в «лондонской» главе ты полностью облажался.

   «Эта репутация антропофага, «бонапарта» и интригана…»

   Как высокопарно говорил кто-то из древних: эти слова не стоят даже той бумаги, на которой написаны. (Проверил: не такой уж древний хлопец, - Бисмарк).

   «Но, по-видимому (Засулич впоследствии рассказывала об этом), Ленин вызывал у своих оппонентов физиологическое отвращение – и они просто не хотели с ним работать».

   Зарыл ты талант в землю, Данилкин! Мог бы в «Жёлтой газете» бабло лопатой загребать, а ты в ЖЗЛ чижика съел сплетни пересказываешь.

 

   Оставим в покое прелести авторского стиля и возвращаемся к основному сюжету.

   «Разумеется, Ленин виновен во многих приписываемых ему грехах, и он в самом деле был профессиональным раскалывателем; однако тогдашняя, осени 1903 года, склонность Ленина к расколам – преувеличена».

   Прадедушка Мойша Ицкович негодует!

   А теперь в эфире программа «Просвещаем Данилкина»: «приписывать - добавлять к какому-либо официальному документу ложные, не соответствующие действительности сведения с какой-либо своекорыстной целью» («Викисловарь»).

 

   О кулинарном заведении, в котором бывал Ленин:

   «Предположительно «японское» заведение… принадлежит этническому косовцу, который знает об истории своего заведения лучше, чем его русские клиенты, – и якобы держит в подвале некий исторический стол с вырезанной ножом подписью Ленина.

Трудно представить Ленина вандалом, от скуки упражняющимся в каллиграфии…»

   Г-н Данилкин точно знает, что Владимир Ильич вырезал на столе свою подпись «в экспрессивной, гармоничной и искусной манере» («Викисловарь»), или просто воспользовался случайно попавшимся красивым словом?

   «Если уж на то пошло, в «Ландольте» он скорее мог процарапать столешницу ногтями от бешенства…»

   Да-да: «матерясь, и кусая ногти», как писал про Ленина другой знаток его натуры – Владимир Резун.

 

   Владимир Ильич пожинает плоды своей недальновидной политики:

   «....Или [Ленин] утешался тем, что ему достаточно ощущать себя властелином «малой Женевы» – фарисейского кружка, члены которого только и имели право качать заграничную колыбель русской революции – не случайно в «Шаге вперед» возникнет фраза про то, что плехановское «Чего не делать» «могли понять только какие-нибудь десять человек в двух женевских предместьях, названия которых начинаются с двух одинаковых первых букв» – то есть Каруж и Клюз, где компактно селились большевики и меньшевики».

   Несколько раз перечитывал этот абзац, и как минимум два раза казалось, что я что-то понял. Увы.

   Интересно, а из целевой аудитории автора, для которой он по всему тексту разбрасывал слова-костыли типа «проапгрейдиться» и т. п., хоть кто-то сможет понять суть этих мутных намёков?

   «Этот роковой спор в «Ландольте» предопределил отношения большевиков и меньшевиков на следующие полтора десятилетия: бóльшую часть этого времени большевики и меньшевики, имея мало возможностей направлять борьбу рабочих с капиталистами, посвятили погоне за мухой с обухом – то есть пререкательствам друг с другом из-за талмудических разночтений отдельных параграфов партийного устава... Ирония в том, что многих участников того сборища в «Ландольте» мы увидим ровно 14 лет спустя в Смольном на II съезде Советов – где они по-прежнему не смогут договориться друг с другом. По сути, инерция той женевской склоки будет действовать аж до конца 1930-х».

   Данилкин поворачивает дело так, будто большевики и меньшевики из-за старых пустяковых обид до конца 30-х года не могли договориться. Это очередной пример опошления истории. Ленин и Мартов были бы очень глупыми людьми, если, решая вопросы мирового значения в 1917 году, держали бы фиги в карманах из-за пустяков. В реальности Ленин смог договориться с тем же Троцким, и, например, «лондонская инерция» им не помешала.

Дело в том, что первоначальный раскол большевиков с меньшевиками был не из-за пустяка; история показала, что под линией этого разлома было больше пустот, чем связывающего материала.

 

   Отношение вождя большевиков к парламентаризму:

   «Однако ж весь опыт Ленина, полученный как раз за полтора десятилетия махинаций с демократическими процедурами… говорил ему о том, что на деле парламент – никакая не утопия, а инструмент, позволяющий харизматикам и демагогам навязывать свою волю склонным к внушению людям так, чтобы посторонним казалось это «честным». Ленин прекрасно знал цену всей это парламентской демократии – и поэтому известие об окончательном разгоне «Учредилки» вызовет у него, по воспоминаниям, никакие не слезы, а припадок смеха».

   Ну так в описании Данилкина Ленин - «харизматик и демагог», каких поискать! Такому в самый раз было крокодильи слёзы лить по утрате наилучшей площадки для реализации своих талантов.

 

   «Уже в 1905-м Ленин научился не только страдать от своей маргинализации внутри партии, но и извлекать из нее преимущества: изгоям не надо лишний раз думать о приличиях».

   Сейчас я, в свою очередь, переведу этот волапюк на русский язык: Ленин, на котором и раньше-то негде было пробы ставить, пустился во все тяжкие.

 

   Теперь речь пойдёт о лучшем… да что там лучшем - идеальном - биографе Ленина (как не странно, это пока ещё не Данилкин):

   «Именно Валентинов – а ведь конкуренцию ему составляют Горький, Троцкий, Крупская, Луначарский, Бухарин, Лепешинский и десятки других выдающихся литераторов – оказался ленинским Босуэллом и Эккерманом – «идеальным биографом», которому удалось ухватить то, что упустили все прочие свидетели, создать наиболее живой образ своего собеседника – и высказать о нем множество проницательных суждений; и все это несмотря на то, что близко они общались друг с другом всего несколько месяцев…»

   Автор, мне не интересно, кто такие Босуэлл и Эккерман, не надо отвлекать людей чепухой; лучше скажи, кто решил, что именно Валентинов – идеал?

   «…степень его надежности в качестве рассказчика остается под вопросом…»

   ??? Данилкин, это даже для тебя перебор.

   «То ли безделье действовало на него разлагающе, то ли Валентинов в принципе не склонен был к слепому подчинению, но факт тот, что он испытывал по отношению к Ленину не только благоговение, но и, весьма часто, скептическое недоумение, которое позже выльется едва ли не в отвращение…»

   Здесь точно идёт речь об идеальном биографе?.

   «…он не впадает ни в благоговение, ни в высокомерное презрение, и поэтому его суждения кажутся психологически убедительными».

   Слабоватая аргументация: сам Данилкин - чисто визуально - тоже не впадает в указанные грехи, но это не мешает его суждениям оставаться кривобокими.

   «…Так или иначе, это была интересная, полная драматических эпизодов история отношений – хотя подлинная близость Валентинова к Ленину остается под вопросом».

   Такие слова, для «идеального биографа», как гвоздь в крышку, если честно.

 

   Изысканно-географическое:

   «Русское присутствие по-прежнему ощущается в этих местах – даже больше, чем где-либо еще в Женеве: по Мон-Репо прогуливаются люди, выглядящие как русские шпионы из голливудских фильмов – в темных очках и странно сидящих костюмах; «Скажем так, – осторожно говорит один из них другому, – меня сюда отправили, и я сюда поехал». Лебеди в озере, услышав это, с пониманием смотрят друг на друга и встряхиваются».

   Оставлю этот пассаж для гурманов.

 

   Несколько раз встречал мнения, что книга Данилкина хороша тем, что позволяет взглянуть на развитие личности будущего вождя революции в динамике. Посмотрим на промежуточный итог:

   «Ленину всего тридцать четыре, но мы видим, что он абсолютный гуру, «партийный генерал», не стесняющийся поучать своего товарища менторским тоном и позволяющий себе безапелляционные оценочные суждения – это вы хорошо делаете, а это плохо, этого делать не должны; да еще раздражающийся всякой попытке подвергнуть что-либо из сказанного им сомнению. Отказ вести себя с Лениным почтительно означал автоматическое отлучение – в тот момент только от фракции, а впоследствии, по мере роста значимости самого Ленина, – от революции вообще».

   Абсолютно то же самое Лев Александрович писал в "самарской" главе, разница только в масштабах. Никакого развития, позволяющего понять трансформацию "метателя галош" в "Пантократора" здесь нет.

   Ну и давай, Данилкин, если не балабол, приведи пример: кого Ленин за непочтительность из революции выпер?

 

   «…Однажды он [Ленин] помогает Валентинову, который подрабатывает грузоперевозками, впрягаясь в телегу на манер лошади, довезти вещи; вместе они прыгают, пытаясь достать задравшиеся вверх оглобли…»

   Это уже из серии «смотрим в книгу – видим фигу».

   Источник: «Я начал, как говорится, рассыпаться в благодарностях, но Ленин, оборвав меня –«пустяки», скомандовал: «двигайтесь, тащите, я вам еще подмогну». Вот это было уже совершенно излишне. Это меня стесняло морально, да, что быстро обнаружилось, и физически. Одному человеку держа обе оглобли, толкать повозку гораздо более сподручно, чем двум. Чтобы не толкать друг друга, им нельзя быть между оглоблями, они должны идти сбоку оглоблей, очень неудобно их держать и не быть в состоянии наклоном тела помогать толканию повозки. Ленин, бросив на меня неумолимый взгляд, всё-таки решил мне помогать».

http://leninism.su/lie/4101-pravda-o-tom-qna-kakie-dengi-zhil-leninq.html?showall=&start=2

   Лошади так не ходят, Данилкин.

 

   Теперь давайте посмотрим на результаты труда «идеального биографа»:

   «Вождь большевиков предстает в этой книге человеком странным – смешливым, истеричным, поэтичным, сентиментальным, расчетливым, надежным, бессовестным, самонадеянным, заботливым, деспотичным, способным к самоиронии, самовлюбленным, остроумным и харизматичным; его бытовые повадки не вызывают ни малейшей симпатии – но даже и так, он невероятно аттрактивен; он необычен, экзотичен во всем – даже в своей пошлости, даже когда наблюдателя коробит от его фома-опискинского поведения; и Валентинов хорошо дает почувствовать дистанцию, которая отделяет его клиента от талантливых, умных, скептичных – но обычных людей. Ленин словно существо какой-то высшей расы, оказывающее на окружающих интеллектуальный прессинг – даже когда несет откровенную чушь. Он не гнушается полемических приемов, которые могут показаться бессовестными… Мы видим, как именно, в деталях, работает механизм «размежевания» с близкими, «своими» людьми: Ленину свойственна неприятная манера переносить в личную жизнь политические и даже философские симпатии и идиосинкразии – и, будучи психопатически не в состоянии общаться по-товарищески с теми, кто не разделял его взглядов на политику и философию, – Ленин из интересного собеседника и хорошего товарища в считаные дни превращается в вызывающего желание ударить его типа».

   Просто феноменальная объективность, да.

  Валентинова я не читал (и, после таких рекомендаций, вряд ли буду), но, строго говоря, для любого биографа слова о том, что его герой «предстаёт в книге человеком странным», являются неутешительным диагнозом, говорящим о полной профнепригодности.

 

 Тем временем, дела истерично-харизматичного вождя начали стремительно ухудшаться. Удары и обвинения сыпались со всех сторон, оппоненты радостно потирали руки и уже собирались принимать безоговорочную капитуляцию. Но они не понимали, с кем связались! В этой критической ситуации Владимир Ильич мобилизовал весь свой арсенал, завещанный прадедушкой Мойшей (а, возможно, и дедушкой Срулем). Предвкушающего победу противника ждал большо-ой сюрприз. Данилкин видит здесь вот такую аналогию:

   «... ровно тем же Ленин будет заниматься в России после возвращения в 1917-м: удерживать и наращивать влияние и власть, лавируя между постоянно меняющимися центрами силы – Советами, Временным правительством…»

   Там ещё перечисляются «столбы» о которые бился лбом неуклюжий Ленин в своих постоянных метаниях, но мне уже интересно: сможет ли автор привести пример «крена» Владимира Ильича в сторону ВП?

   «Годы закулисной свары, нелепой батрахомиомахии вовсе не были потерянным временем: раскол – такое же искусство, как фехтование или единоборства… ».

   Батраха… батрахомихо… батрахомахо… Сука.

   «Батрахомиомахия - написанная гекзаметром древнегреческая пародийная поэма о войне мышей и лягушек. В поэме спародированы мотивы гомеровского эпоса» («Википедия»).

  Автор, а может быть то, что ты называешь нелепой батр… сварой, на самом деле ею не является? Может быть, всё дело в том, что ты в ней просто ни хрена не разобрался? Ведь такое бывает, когда чайник смотрит на чью-то работу и не понимает её смысла. Вот, допустим, что могу понять я, глядя на работу редакторов твоего бывшего журнала, оценивающих… М-м-м… Плохой пример. Что может понять папуас, если он окажется в центре сборочного цеха автомобильного завода, не зная конечного результата этой сборки? Возможно, этот процесс ему тоже покажется ба-тра-хо-ми-о-ма-хи-ей?

   «Дело даже не в том, что раскол РСДРП не был такой бессмыслицей, какой казался партийным игнорамусам и симплициссимусам вплоть до 1917 года».

   Ну и гандон же ты, Данилкин.

   «Игнорамус - невежда, неуч, профан, незнайка».

   Да, я вижу здесь злую иронию судьбы (((

   «“Симплициссимус” - первый и наиболее яркий образец плутовского романа на немецком языке… В центре повествования — жизнь простого парня Симплициссимуса (лат. Наипростейший), обычного бродяги, ведущего жизнь, полную горестных и весёлых приключений…» («Википедия»).

  Дальше автор снова переходит на русский язык и поясняет, как хитрый вождь большевиков на своём примере продемонстрировал мудрость сентенции: всё, что ни делается – к лучшему.

   «…Ленин получил десятки тысяч часов практики, позволивших ему отшлифовать свой природный талант склочника и крючкотвора; так «Битлз» – согласно выкладкам Майкла Гладуэлла – не стали бы супергруппой и не заиграли бы свои гениальные мелодии, если б у них не было десятков тысяч часов репетиций».

   Великолепная аналогия! Лучше не придумаешь. Да и оформлено замечательно: «согласно выкладкам Майка Гладуэлла»… Просто нет слов. На данный момент, это, наверное, самая нелепая попытка блеснуть эрудицией. Держи, Данилкин, эту мега-оригинальную мысль в нормальном оформлении: без труда не выловишь и рыбку из пруда.

   Не стоит благодарности.

  Отвлечёмся на небольшой урок математики от Фомы Опискина. В календарном году общим счётом 8.760 часов, и чтобы набрать хотя бы три десятка тысяч (необходимый минимум для рождения гениальных мелодий), ливерпульской четвёрке пришлось бы круглосуточно репетировать больше трёх лет. В аккурат управились бы к 1963-му году - времени написания первых хитов. Всё согласно выкладкам Майкла Гладуэлла.

  Что касается сути, то автор, в своём объяснении, от лягушек с мышами недалеко ушёл. Если бы Ленин действительно занимался оттачиванием крючкотворства, то он крючкотвором бы и остался. Ты бы, Лев Александрович, задумался над значением этого слова, ведь крючкотвор, это априори мелочный человек, который сам загоняет себя в рамки. Действовать и мыслить глобально, с размахом он не может генетически. Таков твой «Пантократор»?

  И, раз уж такую аналогию привёл, прикинь сам: ведь «Битлз» явно были не единственной усиленно репетирующей группой. Если бы они тысячи часов занимались тупым повторением (репетиция, если подходить к процессу формально, это повтор, заучивание), вряд ли дело дошло бы до гениальных мелодий. Очевидно, дело было в другом.

  Справедливости ради, в этой части книги автор попытался объяснить необъяснимое. Но для начала, приведём несколько живописных штрихов на тему того, в каком незавидном положении изначально оказался Ленин.

  «…«слабому» на тот момент Ленину приходилось постоянно менять позицию, чтобы удержаться хоть сколько-нибудь на поверхности в момент длительного падения…

  …он нервничает из-за своей демонизации – и то предлагает своим бывшим соредакторам зарыть топор войны, то, наоборот, размалевывает лицо и с самым свирепым видом, потрясая ассегаем, принимается скакать вокруг тотемных столбов Основоположников.

  …Похоже, его «неуклюжесть» в погоне за политическим снитчем связана с тем, что он сам еще не понимает, как, собственно, должен выглядеть идеальный для него счет на табло...

…оставалось – сдаться; мы имеем уникальную возможность увидеть придушенного – и колотящего рукой по мату – Ленина».

  Но, как мы уже знаем, всё было не так плохо, как могло показаться на первый взгляд непосвящённому зрителю. На самом деле этот колотящий по мату хитрован готовил подлый удар по тестикулам противнику:

  «В этих микроконфликтах со своими Ленин приобрел навыки удерживать власть в неблагоприятных, постоянно ухудшающихся условиях…

 …Бесконечная возня – кооптирование одного, изгнание другого, манипуляции с составом ЦК, Совета партии, Центрального органа, игра на противоречиях – все это тренирует мышцы ума, учит находчивости, сообразительности, умению распоряжаться энергией конфликта, гасить и усиливать ее…

   Ежедневная политическая борьба – или, в других терминах, отработка навыков администрирования в кризисных условиях – с себе подобными – закалила Ленина, позволила отрастить мускулы, каких больше ни у кого не оказалось…

  “Женева” – неприглядный метаболизм в борющемся за жизнь организме – важна как модель всей послереволюционной ленинской деятельности. По существу, ровно тем же Ленин будет заниматься в России после возвращения в 1917-м…

  …Попробуйте выжить без этого умения в Смольном в ноябре 1917-го!»

    Данилкин очень точно бьёт по целевой аудитории. Прочтёт какой-нибудь клерк Вася такие пассажи, и закрадутся в его голову робкие (поначалу) мысли: неужели он не зря столько тысяч часов играл в танчики копал под «себе подобных» коллег, но пока что огрёб только выговор в приказе и вдрызг со всеми разругался? Получается, в результате бесконечных офисных микро-междусобойчиков у него отрастёт не целлюлитная жопа, а мощные мышыцы ума? Значит это неприглядное урчание в животе, - вовсе не симптомы диспепсии, а первые признаки того самого метаболизма! И если вдруг Родина окажется в опасности, накачанные головные мускулы позволят ему (Васе) - вроде бы ничем не приметному менеджеру среднего звена - вознестись (конечно, это ещё не точно, но весьма вероятно) на самую вершину политического Олимпа… И тут Васина рука сама потянется к томику Гегеля.  Но не будем забегать вперёд:  о чудотворных свойствах книжек немецкого философа  г-н Данилкин расскажет нам в главе «Швейцария».

  Ладно, не буду делать вид, что не понял того, что хотел сказать Лев Александрович. Да, характер у человека закаляется, в том числе, и в конфликтах. Но как объяснить, почему только у Ленина «отросла» (ну и дурацкий же термин) нужная мускулатура? Чем он оказался круче Плеханова, Мартова, Троцкого, Богданова и т. д.? В книге ответ однозначен: интриганством и конфликтностью (для тех, кому это важно, снова напоминаю, от кого они были унаследованы). 

  Но Данилкин так настырно теребил свой ассегай бил в эту точку, что с определённого момента становится просто непонятно, почему люди шли за человеком, от которого, образно говоря, в любой момент могло прилететь в лоб галошей. В самом деле, перечитайте ещё раз характеристики Ленина, которые красной нитью идут через всю книгу:

  «…ругающийся, забывающий о всякой мере, заливающийся, когда он слышит «чушь», злым смехом…

  …раздражающийся всякой попытке подвергнуть что-либо из сказанного им сомнению. Отказ вести себя с Лениным почтительно означал автоматическое отлучение – в тот момент только от фракции, а впоследствии, по мере роста значимости самого Ленина, – от революции вообще…

  …оказывающий на окружающих интеллектуальный прессинг – даже когда несет откровенную чушь. Он не гнушается полемических приемов, которые могут показаться бессовестными…

  Ленину свойственна неприятная манера переносить в личную жизнь политические и даже философские симпатии и идиосинкразии – и, будучи психопатически не в состоянии общаться по-товарищески с теми, кто не разделял его взглядов на политику и философию, – Ленин... в считанные дни превращается в вызывающего желание ударить его типа…

  ...[Ленин похож на] соседа, который воплотил в себе черты характера и особенности поведения алкоголика, склочника, домашнего тирана и финансового махинатора…

  ...вел себя как прожженный лицемер…

  …репутация чокнутого с заплеванным подбородком, который никого не слушает и сам не может остановиться…

  …Любую попытку апеллировать к разуму посторонних Ленин трактует как публичный донос – и третирует оппонентов как агентов полиции.

  ...застарелый «бонапартизм», чрезмерная озабоченность лидерским статусом, претензии на монополию на истину и плохо скрываемое интеллектуальное высокомерие по отношению к своим апостолам».

  И т. д., и т. д., и т. д.

  Ещё раз повторю вопрос:  как за таким мудаком шли люди? Шли в тюрьмы, ссылки и даже на смерть и всё это ради сомнительного удовольствия пообщаться с таким вот субъектом? Я понимаю, что быть революционером – это призвание, но что мешало выбрать себе более адекватного лидера?

  Вот Данилкин патетически вопрошает: как можно было обойтись в 1917-м году без отточенного годами интриг умения «управлять энергией конфликтов» (которые ты сам по большей части и провоцируешь) и прочих подобных «талантов»? А мне намного интересней другое: как можно было в то время обойтись без умения объединить вокруг себя людей, зажечь их казалось бы недостижимой целью и повести за собой? Нормального ответа на этот вопрос вы в «Пантократоре» не найдёте. Его автор уверен, что это было сделано…

  «… с помощью бюрократических процедур – со ссылками на прецедентные решения, предшествующие резолюции, устав партии и т. п.; навязывая противнику письменную фиксацию правил игры – и затем обвиняя его в нарушении, да еще и регистрируя при помощи цитат из Маркса и Энгельса малейшее отклонение от марксистской догмы; не мытьем, так катаньем, где нытьем, где вежливостью, где ироническими мольбами, где угрозами прервать всякие личные отношения, где лестью; при помощи карикатуризации противников, блефа, гиперболизации; научился опутывать их сетями обязательств, заставлять выполнять свои требования; манипулировать ими».

  Возможно, такое объяснение кого-то и устроит, но тут, как говорится, кому и кобыла – невеста.

  На ту же тему:

   «Он [Ленин, понятное дело] научился навязывать исполнение своих решений людям, которые не получат от этого никакой материальной выгоды».

   Вот как о Ленине, о революции, о большевиках может писать человек, для которого оправданием поступков может быть только получение материальной выгоды?

   Ещё раз привет издателям ЖЗЛ.

  Перенесёмся назад, в Женеву, и посмотрим на результаты "неприглядного метаболизма в борющемся за жизнь организме". Ну, или, пользуясь другой аналогией Данилкина, на то, как Владимир «Пантократор» Ленин ушёл от удушающего приёма и перевёл соперника в партер.

   «…Таким образом, с помощью обходного маневра и создания самозваного, «майданного» аналога ЦК Ленин переиграл своих бывших товарищей – и ушел в открытое море на неплохо снаряженном корабле, готовом к боевым действиям (и неплохо пострелявшем: к марту 1905-го больше двух третей российских комитетов тоже высказались за новый съезд)».

   Неплохой прогресс, от «Ленин всё сделал неправильно».

 

  Но куда же подевался «неисчерпаемый ресурс людской поддержки» у «одураченных и униженных»?

 

   И всё-таки, даже самый прожжённый интриган нуждается в отдыхе от любимого дела: 

   «Между прочим, эта поразительная манера выкраивать себе время на отдых в самых неподходящих обстоятельствах станет одной из самых ярких черт персонального политического стиля Ленина. Мало кто знает, например, что даже в 1905 году – когда в России вовсю идет революция, та самая, о которой фантазировали «левые» марксисты, – Ленин умудрится снять себе на июль дачу под Женевой…

   Три-четыре раза в неделю он мотается в город – в библиотеку и на встречи; остальное время проводит на берегу Роны – здесь мутноватой, не особенно широкой; недалеко».

   Опять манипуляция. Что такое «езда в библиотеку и на встречи»? Это по сути дела «поездка на работу», потому, что именно этим Ленин, в частности, и занимался до отъезда на дачу. Причём ездил он туда на 4-5 часов (письмо Луначарскому от 2. VIII. 05.). И в остальное время он не только валялся на берегу мутноватой Роны, но и работал. Желающие могут сами посмотреть что писал Ленин в июле 1905 года.

http://leninism.su/works/86-tom-47/386-pisma-iun-avgust-1905.html

 

   Теперь поговорим о «японских деньгах». Хочу отдать должное автору: в дальнейшем на счёт «пломбированного вагона», «немецкого агента» и т. п. он пишет более-менее адекватно. Тем непонятнее вот такие домыслы:

   «…Все это даже сейчас выглядит настолько неубедительно, что поневоле начнешь думать о том, что самое разумное – и даже единственно спасительное – для ленинцев было воспользоваться японскими деньгами финского агента микадо Конни Циллиакуса…»

   Вот, например, неубедительное письмо А. А. Богданову, Р. С. Землячке, M. M. Литвинову от 3. XII. 04.

   «…Во что бы то ни стало, ценой чего угодно надо достать деньжонок, хоть пару тысяч что ли, и начать немедленно, иначе мы режем сами себя...

   …Во что бы то ни стало орган и деньги, деньги сюда, зарежьте кого хотите, но давайте денег».

   Ещё более подозрительное письмо Д. Лейтейзену от 12/ХII. 04.

   «Дорогой Лейтейзен! Сегодня мы окончательно, практически, порешили вопрос об органе. Думаем издавать с 1-10 января; формат в половину старой «Искры» (вроде «Освобождения»); объем - 100 тысяч букв, то есть около 4-х страниц старой «Искры». Выход - двухнедельный, а лучше недельный.

   Стоить это будет около 400 frs номер. На один номер деньги есть, а дальше - обещания...».

   А теперь вообще абсурдное послание Розалии Землячке от 13 декабря:

    «…Деньги нужны страшно. Примите немедленно все меры, чтобы выслать хоть 1—2 тысячи рублей, иначе мы висим в воздухе и действуем совсем на авось…».

   Не успели йены поменять, очевидно.

   Зато теперь Лев Александрович начинает играть в объективность:

   «…Следует понимать, что сотрудничество с иностранной разведкой не выглядело таким грехом, как сейчас: при всем патриотизме куча людей – особенно с окраин империи – желала поражения России; в студенческой среде считалось остроумным прокричать на вечеринке: «Да здравствует Япония!»; группы энтузиастов составляли коллективные письма на имя японского императора. Даже меньшевики, чьих вождей – по крайней мере Плеханова и Дана – никогда нельзя было обвинить в пораженчестве, едва не повелись на предложения Циллиакуса, и только бдительность удержала их от участия в парижской конференции».

   А теперь – крен в обратную сторону: «едва удержавшиеся вожди» начинают что-то подозревать:

   «…Разумеется, по Женеве сразу же после того, как в почтовых ящиках Плеханова, Мартова, Засулич, Дана, Потресова и прочих оказались пилотные номера «Вперед», поползли слухи о том, что большевикам выдали 200 тысяч франков на издание газеты».

   Пока что в сухом остатке – слухи. Тем не менее, автор не теряет бдительности:

   «…Задним числом вызывает подозрение как чересчур трезвый ленинский анализ тех преимуществ, которые получит идея революции в случае поражения России от Японии, так и практическая деятельность большевиков по части распространения своей прессы среди русских военнопленных в Японии и их контакты с редакцией газеты японских социалистов «Хэймин Симбун» (за любезным согласием которой помогать своим русским товарищам могло скрываться все что угодно)».

   Да-да: «но мы-то знаем»…

   Что касается «чересчур трезвого анализа», то здесь всё зависит от конкретной личности. Например, если бы Лев Александрович Данилкин сподобился на что-то подобное, то это был бы да, – сюрприз из сюрпризов. А на счёт Ленина, - ничего удивительного, по моему скромному мнению.

 

   Об интеллектуальных конкурентах Ленина:

   «Стиль Луначарского выгодно контрастировал с византийской вязью Ленина: большевики, наконец, получили первоклассного оратора и полемиста, который был в состоянии выдерживать – гораздо удачнее самого Ленина – публичные диспуты с Мартовым, Даном и даже с Плехановым и который не терялся, как Ленин, в атмосфере скандала, пахнущего настоящей дракой. Когда меньшевики приходили на ленинские выступления с намерением продемонстрировать, кто здесь член партии, а кто – самозванец, Ленин скрежетал зубами, но уступал более сильной группе и закрывал собрание; а вот Луначарский, а иногда и бывавший в Женеве наездами Богданов – крепко держались за штурвал и не покидали капитанский мостик…»

 

   Скрежетал и уступал?? Данилкин, тебя, балбеса, надо в принудительном порядке заставить раз десять перечитать твоё же описание II съезда РСДРП.

   После такого лихого поворота, мы видим:

   «...Ленина, который неожиданно – благодаря серии удачных альянсов и успешной реализации добрых советов, которые сам он раздавал в частных письмах («Если мы не порвем с ЦК и с Советом, то мы будем достойны лишь того, чтобы нам все плевали в рожу»)...»

   Да, это как раз очень-очень похоже на «уступку более сильной группе».

«...Ленина, которого в конце 1904-го мы видим в явно улучшившемся настроении… кажется, единственный раз за всю его биографию – танцующим на народном празднике вместе с группой девушек-аборигенок, положивши руки на плечи партнеру – или партнерше. Этот ленинский «Natasha's Dance» – если позволительно называть скакание танцем – на площади Пленпале произвел впечатление сразу на нескольких мемуаристов».

   Что за гомосятина из тебя опять лезет, Данилкин? Где ты там что увидел про мускулистые мужские плечи? Во сне? Читаем воспоминания Бонч-Бруевича: «И вот раздалась песня. Пели все, пела вся улица веселые бодрые песни, в которых звучали то мотивы «Марсельезы», то мотивы «Карманьолы». Кое-кто принялся танцевать. Вдруг Владимир Ильич быстро, энергично схватив нас за руки, мгновенно образовал круг около нескольких девушек, одетых в маски, и мы запели, закружились, заплясали вокруг них. Те ответили песней и тоже стали танцевать. Круг наш увеличился, и в общем веселье мы неслись по улице гирляндой, окружая то одних, то других, увлекали всех на своем пути. Нашему примеру последовали многие другие гуляющие, и особенно молодежь с величайшей радостью подхватывала всякую новую песню, новую шутку, новый пляс».

   «Схватил за руки», а не «положил руки на плечи», Данилкин. И не 1904-й год это был, а 1903-й.

Joomla templates by a4joomla