ПОСЛЕСЛОВИЕ
Оглядываясь сейчас на пройденный мною путь, вижу, как этот путь последовательно и неуклонно вел меня от этапа к этапу в сторону революционного марксизма.
Я прошел основательную школу. И не могу сказать, что по мере одряхления организма, по мере ослабления действенной воли, мысль моя изменила или изменяет свою природу. На нашу родовую большевистскую кличку «твердокаменного» я имею право, как мне кажется, претендовать и до сих пор.
Ренан говорил про себя, что если он когда-нибудь заговорит языком религиозно-верующего человека, то это значит, что его можно уже увозить в сумасшедший дом. Относительно себя я готов сказать нечто подобное: если моя мысль перестанет быть революционно - марксистской, если я когда-либо изменю своей благоприобретенной (но, надеюсь, очень прочно приобретенной) природе мышления — это значит, что я выхожу в тираж, как живая человеческая личность.
Мне приятно вспомнить, как в 1916 г., когда почти вся наша социал-демократическая интеллигенция переживала еще патриотически-оборонческий угар и цеплялась за авторитет Плеханова для утверждения за собой права высоко подымать свою оборонческую голову, когда голос Ленина еще почти не доходил до Москвы (а в том числе и до меня), и о Циммервальде мало кто слышал, я имел повод убедиться в своей «твердокаменности».
Через Москву проезжал бакинский статистик Фролов и просил московские «сливки» социал-демократической интеллигенции собраться где-нибудь за чайным столом, чтобы осветить ему некоторые современные проблемы (войны и революции), ибо там, на Кавказе, у него прежде всего спросят: а что думают и говорят в Москве? По просьбе Фролова собралось у Г. М. Кржижановского человек 16 (в том числе Маслов, В. В., Старков, А. Е., Лосицкий, П. Н. Колокольников, статистик Дмитриев и другие). И только один среди них оказался решительно стоящим не на оборонческой точке зрения1; этот один — пишущий эти строки, когда-то робко смотревший, — 20 лет тому назад, — снизу вверх на таких недосягаемых для него глашатаев марксизма, как В. В. Старков, а теперь вот дерзко оспаривающий у него перед лицом Маслова и К0 право на выражение подлинно - революционной марксистской точки зрения...
Я отнюдь не бахвалюсь этим, а констатирую только факт: просто, мне посчастливилось пройти более длительный курс марксистской выучки под руководством Владимира Ильича, между тем как отставшие от этого живого источника революционной мысли некоторые товарищи пошли своей дорогой и в значительной мере потеряли прежнее лицо (сохранив, конечно, полную возможность его реставрировать).
Но дело, пожалуй, не в моей личности, а в той среде, в том революционном горниле, через которое должно было пройти все наше прежнее поколение когда-то молодых наследников революционного духа предыдущих десятилетий. Пройденная нами довольно серьезная школа в обстановке назревавшей великой российской революции сделала нас, так называемую теперь «старую гвардию», в известном смысле «величиной постоянной». Она наделила нас иммунитетом по отношению к микробу как «болезней левизны», так и «правизны».
Одна из моих задач, которые я ставил перед собою, принимаясь за эти воспоминания, как раз и сводилась к тому, чтобы в меру моих сил и уменья дать современному молодому читателю некоторое представление о тех исторических персонажах, о тех делах давно минувших дней, о той вообще картине, на фоне которой постепенно вырисовывалось лицо большевиков «первого призыва».
Интересное 10-летие 1895 — 1905 гг. в общем и целом освещено нашей исторической литературой, не в пример последующим периодам, сравнительно недурно2. Дело же мемуаристов — вспомнить любопытные подробности этой красочной полосы и сухие страницы исторических очерков дополнить живыми, яркими красками личных впечатлений и личных переживаний. Такая мемуарная работа в особенности имела бы смысл тогда, когда бы она носила характер коллективный. А для этого нужно, чтобы не один или два товарища откликнулись на призыв Истпарта — расшевелить свою память и взяться за перо, дабы не унести с собою в могилу то, что может быть и интересно и поучительно из далекого прошлого для новых поколений, — а многие и многие десятки товарищей3.Что же касается меня, то я питаю приятную надежду, что моя книжка воспоминаний, попавши в поле зрения моих старых друзей и товарищей, о которых мне пришлось отчасти упоминать и в этом своем очерке, вызовет в них чувство досады на неполноту моего опыта или усмотренные ими погрешности против истины, допущенные в нем вследствие дефектов памяти автора, оживит их собственные воспоминания о прошлом, пробудит в них аппетит к мемуарному творчеству и стимулирует их на аналогичную работу. О, в таком случае я с чувством полного удовлетворения, сказал бы:
«Это именно то, что и требовалось доказать».
Примечания:
1 Г. М. Кржижановский, насколько, помнится не спешил тогда выявить свою антиоборонческую точку зрения, но во всяком случае с оборонцами-меньшевиками солидарен не был.
2 Было бы желательно, чтобы наши знатоки истории партии приступили к скорейшему освещению совершенно еще темных и не затронутых исторической критикой последующих периодов, в особенности же эпохи реакции 1908 — 11 гг., которая до сих пор остается совершенно в тени.
3 Пожелание автора отчасти исполнилось. С тех пор мемуарная литература, благодаря издательской деятельности Истпарта, испещрила Пустыню бескнижья по части отображения картин нашего революционного прошлого прекрасными оазисами таких интересных воспоминаний, как, напр., книга А. И. Шаповалова, Ц. С. Бобровской и др.