П. АРСКИЙ
Солдатская баллада
В массах все больше росло недовольство политикой буржуазного Временного правительства. Солдаты стремились домой, тосковали по родным и близким, каждый хотел засеять свою полоску в надежде снять урожае собственными руками.
Как-то, лежа на нарах в казармах, я написал стихотворение под названием «За честь России-матушки». По том прочитал его на одном из полковых митингов. Солдатам понравилось.
Спустя некоторое время ко мне подошли двое товарищей.
— Где твоя солдатская баллада? — спросил один из них.
— Вот здесь, в кармане,— ответил я.
— Ну, тогда пошли!
— Куда?
— Прямым рейсом в редакцию «Правды».
Мы пришли в самый разгар редакционной работы. Вокруг секретаря толпилось много людей — кто с письмом!
кто с заметкой. Дошла очередь и до меня. Я показал свой листок. Мельком взглянув на него, секретарь кивнул на дверь:
— Пройдите, там покажете...
Он что-то хотел добавить, но его прервали нетерпеливые рабкоры, солдаты с фронта и заводские ребята.
Я вошел в кабинет. За письменным столом, заваленным бумагами, сидел человек и что-то писал, склонив набок голову.
— Что у вас? — приветливо спросил он.
— Стихи... Солдатская баллада,—робко сказал я, положив на стол листок.
— Садитесь, пожалуйста! — Товарищ указал на кресло и стал внимательно читать мои стихи. Потом встал из-за стола.— Это мы напечатаем! А скажите, как у вас дела в полку?
Я начал рассказывать.
— Как называется ваш полк?
— Павловский.
— Ну и какое у солдат настроение?
Когда я сказал, что солдаты против войны, он заговорил, быстро шагая по комнате:
— Войну надо кончать, и как можно скорей! Армия смертельно устала, ей противна эта бойня... Вы на фронте были? — спросил он, положив руку на мое плечо.
— Да! — ответил я.— На фронте предают солдат. Нет снарядов, продовольствия.
— Вот-вот! Об этом говорится и в ваших стихах.— Он снова заглянул в мой листок.— Нет! Война нам не нужна... Армия может и должна обратить оружие против своих угнетателей — помещиков и капиталистов! Павловский полк и теперь, как и в февральские дни, должен быть в первых рядах наших революционных войск.
Я вышел, глубоко потрясенный словами этого человека, который очень задушевно, с большим дружеским участием говорил о наших заветных солдатских делах.
Секретарь, увидев меня, спросил:
— Ну, как ваши стихи?
— Да вот товарищ одобрил, обещал, что будут напечатаны.
Секретарь улыбнулся:
— Если Владимир Ильич сказал, значит, стихи пойдут.
— Ленин?! — с радостным волнением воскликнул я.
— Он самый!
На улице меня с нетерпением ждали друзья. Я торопливо поведал обо всем, что со мной произошло в редакции.
Солдаты начали меня упрекать:
— Ах ты, чудак! Надо было побольше рассказать о нашей солдатской жизни. Он все должен знать!
— Он и так хорошо знает все! — заметил я.
А через три дня мое стихотворение появилось в «Правде».
Это было 16 июня 1917 года.
«Октябрь», 1962, № 5, стр. 6. Для данного издания текст заново просмотрен автором.
Во дворце Кшесинской
Однажды полковой комитет получил приглашение: выслать делегатов на дачу бывшего царского министра Дурново, где состоится совещание представителей фабрик и заводов, а также воинских частей Петрограда.
На это совещание у нас была выделена делегация из трех человек — я и еще два солдата.
Когда мы пришли на дачу Дурново, в большом зале было много рабочих, солдат и матросов.
Один за другим выступали ораторы с лозунгами: «Долой войну!», «Хлеба и мира!»
Председатель собрания обратился к нашей делегации:
— Павловцы желают получить слово?
Мы ответили согласием и стали держать совет, кто выступит. Мои товарищи решили, что выступить должен я. Говорил я недолго, сообщил о том, что Керенский искал опору для своей гнусной политики у солдат Павловского полка. С этой целью он провел смотр полка на Марсовом поле.
В конце собрания было принято решение: выбрать революционный комитет в составе пятнадцати рабочих, солдат и матросов.
Закрывая собрание, председатель сказал, что революционный комитет должен немедленно наметить план действий.
Секретарем революционного комитета выбрали меня. Я вел протокол заседания, на котором обсуждался один важный вопрос: о немедленном свержении Временного правительства и передаче всей власти Советам рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.
Я предложил на повестку дня поставить еще один вопрос: немедленно послать делегацию к Ленину во дворец Кшесинской.
Мое предложение было принято. Делегация была выбрана из пяти: двух рабочих, двух солдат и одного матроса.
Солнце близилось к закату, когда мы вышли на улицу и направились ко дворцу Кшесинской.
По дороге мы встретили автомобиль. Взяв друг друга за руки, мы стали посредине дороги и крикнули шоферу:
— Стой!
В автомобиле сидел человек с портфелем. На его побледневшем лице виден был нескрываемый ужас.
— Кто едет? — спросил я.
— Чиновник особых поручений князя Львова! — пролепетал человек с портфелем.
— Вылезай!
Он покорно, не говоря ни слова, вылез из машины и стал посредине улицы.
Шофер, не шевелясь, вопросительно смотрел на нас.
— Во дворец Кшесинской! Давай быстро! —скомандовал матрос.
Шофер молча нажал рычаг, автомобиль быстро помчался по улице.
Я взглянул назад и увидел, что чиновник с портфелем по-прежнему неподвижно стоит на улице, как будто его ноги привинчены к мостовой.
Делегация наша приехала ко дворцу Кшесинской в хорошем и веселом настроении, но меня втайне тревожила мысль: что скажет Ленин, когда мы ему доложим о характере совещания на даче Дурново?
Мы вышли из автомобиля и подошли к воротам, где стоял на посту солдат броневого дивизиона, охранявшего штаб ЦК партии большевиков. Узнав, кто мы такие, часовой подозвал другого солдата и сказал:
— Делегация к Ленину!
Солдат ушел, быстро вернулся и повел нас в здание. Мы поднялись на второй этаж, вошли в большой зал, где у окна стояли Ленин и Свердлов.
Ленин с улыбкой встретил нас и спросил о цели нашего прихода.
Мы молчали, никто не решился говорить первым. Матрос толкнул меня в бок и тихо шепнул:
— Говори...
— Мы делегация...—Я вдруг запнулся и неловко замолчал.
— Какая делегация? — спросил Ленин.
— Делегация революционного комитета! — громко сказал я, но тут же холодок прошел у меня по спине, когда Ленин недоверчиво развел руками и сказал:
— Революционного комитета? — Он погладил бородку и с улыбкой посмотрел на Свердлова.—Яков Михайлович! Как вам это нравится?
Я сразу понял, что наша делегация попала впросак. Матрос толкнул меня в бок:
— Скажи... По существу!
Стоявший рядом со мной рабочий так же тихо сказал:
— По правде, как было... Не робей!
Немного помедлив, я стал говорить о собрании на даче Дурново и о том, что после собрания был выбран революционный комитет, который заседал и вынес решение...
— Какое решение? — спросил Ленин.
— О немедленном свержении Временного правительства! — выпалил я.
— Да? — негромко засмеялся Ленин.
На лбу его легла складка, прищурив глаза, он посмотрел на нас, прошелся по комнате и с каким-то дружеским упреком сказал:
— Нет, товарищи, так нельзя! Партия наша этого вопроса еще не решала.
Я почувствовал, что мои ноги вдруг так же оказались привинченными к полу, как у чиновника князя Львова. Тем не менее я еще сказал, как бы в оправдание нашего прихода, что на собрании были представители от фабрик и заводов, а также от воинских частей.
— Голос масс, товарищ Ленин! — сказал рабочий.
— Да! Мы это понимаем! — быстро подошел к нему Ленин.— Но время еще не приспело...
Я увидел, что наша делегация действительно попала в неловкое положение, в особенности после того, как Ленин вдруг недовольно произнес:
— На даче Дурново бывают анархисты. Они тянут в свою сторону. Вы не слушайте их, дорогие товарищи.
— Мы не анархисты! — сказал я с легкой обидой.
— Нет! Не анархисты! - громко проговорил матрос.
— Очень хорошо! Я прошу вас, товарищи, когда вы возвратитесь на заводы и в свои воинские части, разъясните рабочим, солдатам и матросам, что, когда придет время, мы прогоним министров-капиталистов.
— Это так, Владимир Ильич! А вот позвольте мне сказать слово! — произнес рабочий.
— Прошу вас!
— Вот вы сказали — рано... Это верно! Партия еще не решила взять в руки власть. Правильно! А что же получается? Созвать хотели Учредительное собрание... А где оно? Нет его! И когда его созовут — никто не знает.
— Да, вы правы! —с живостью заговорил Ленин.— Еще недавно нам говорили, что Учредительное собрание может быть созвано не ранее окончания войны, что на пути к созыву его стоят громадные, непреодолимые трудности. Но все это, конечно, неверно! Мы заставим буржуазных министров раскачаться.
Ленин быстро зашагал по залу, заложив пальцы рук за проемы жилета.
— Дорогие товарищи! — сказал он, остановившись перед нами.— Жизнь не даст отсрочки министрам-капиталистам. Да! А нашим требованием остается: вся власть Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов... И пусть поскорее уйдут министры-капиталисты. Это единственная услуга, которую они еще могут оказать нашей стране. А власть мы возьмем в свои руки! В этом не может быть никакого сомнения. Верно, Яков Михайлович?
— Верно, Владимир Ильич,— улыбнулся Свердлов, поправляя пенсне.
Ленин посмотрел на часы:
— Вы извините нас, товарищи! Мы должны сейчас ехать на заседание Петроградского Совета, где с докладом выступит военный министр Керенский.
Мы переглянулись друг с другом, и, видимо, у нас на лицах было выражено желание послушать «главноуговаривающего». Ленин уловил нашу мысль и с улыбкой сказал:
— Если товарищи пожелают, они могут поехать с нами в Морской корпус, где скоро начнется заседание Петроградского Совета.
В это время вошел солдат:
— Машина готова, Владимир Ильич!
— Еще машину товарищам делегатам.
— Есть машину! — сказал солдат и быстро вышел.
— Спасибо, Владимир Ильич,— матрос наклонил голову,— машина у нас есть...
— Откуда она у вас?
— Мы взяли ее у князя Львова.
— То есть как это взяли? Я не понимаю!
— Чиновника особых поручений из машины... А мы в машину.
Ленин пошел к двери, а за ним Свердлов.
— Как вам это нравится? — засмеялся Ленин.— Если они взяли машину у князя Львова, то они могут у него и власть взять!
Выйдя из дворца на улицу, мы не увидели своего автомобиля.
— Князь Львов угнал вашу машину! — с добродушным смехом сказал Ленин.— Садитесь в нашу машину она вас ждет.
Ленин и Свердлов сели в автомобиль стального цвета, а мы — в другой, который нам дали солдаты броневого дивизиона.
По дороге в Морской корпус мы долго молчали. Первым заговорил вяло и неохотно матрос:
— Вот тебе, братишечки, революционный комитет! Что же это получилось?
Ему никто из нас не ответил, каждый думал свое, и всем было ясно: Владимир Ильич прав, час для выступления еще не пробил. Он впереди. Наступит время, и большевистская партия назовет его нам, поведет боевую и сплоченную армию пролетариев, крестьян и солдат на социалистическую революцию.
«Вечно живой», Лениздат, 1960, стр. 142—146.