А. ПОМОРСКИЙ
Июльские дни
Третьего июля ранним утром я вышел на улицу. Со всех сторон на грузовиках, пешком собирались рабочие к своим районам. Они пели, смеялись. Проходили матросы, загорелые, в белых бескозырках и синих, немного выцветших воротниках. Шли девушки, женщины, заразительно веселые.
Балтийский ветер шумел в дворцовых садах, вскипая на Неве широкими и порывистыми волнами.
«Вся власть Советам!» — читал я большевистские лозунги.
«Долой десять министров-капиталистов!»
Толпа все увеличивалась. Она выстраивалась в ряды, выкрикивала лозунги и напоминала штормовые океанские волны, поднятые первым ветром нарастающей бури.
Люди шли все вперед и вперед. Вал за валом, гребень за гребнем, заливая мосты, площади, улицы и переулки.
Утром на заводы «Новый Лесснер» и «Старый Парвиайнен» пришли солдаты 1-го пулеметного полка и просили грузовики для оружия.
Они становились в цехах среди машин на черные замасленные табуреты и призывали рабочих поддержать вооруженное восстание.
На Выборгской стороне заревели гудки. По заводам; начинались общие собрания.
У машин, в цехах, собирались крепкие вооруженные люди. Другие бежали по улицам с винтовками и за винтовками, третьи строились в колонны, боевые, безмолвные колонны. Я привел свой отряд рабочей милиции построил его на фоне фабричных труб, жалких деревянных домишек, улиц, поросших травой, потом двинул вместе со всеми к Невскому.
Мною в этот июльский день, как и многими другими, владело простое и глубокое чувство чистой радости людей, впервые осознавших возможность победы.
Я шел впереди колонны, как все большевики, хотя партия и отказалась от вооруженного выступления в это день...
Было написано и послано в «Правду» воззвание, чтобы по выходе газеты в свет удержать рабочих и солдат о выступления, остановить не вовремя начавшееся вооруженное восстание.
Но разве можно остановить разыгравшийся ураган?
И, несмотря на то что партия разослала во все районы по всем заводам и фабрикам агитаторов и пропагандистов, движение с каждым часом росло.
Четвертого июля с утра площадь у дворца Кшесинской была залита темно-синим морем матросских воротников. Алели знамена рабочих организаций.
По рядам пронеслось магическое слово: «Ленин» Ленин вышел на балкон, спокойный, как всегда. В простых и теплых словах Ленин передал революционный привет морякам, съехавшимся из Ораниенбаума, Кронштадта, Петергофа. Он выразил уверенность, что лозунг провозглашенный большевиками: «Вся власть Советам», победит. Ленин призывал моряков к стойкости, к выдержке, к бдительности.
Разноречивый, многоголосый гул вырастал.
Во дворах, запертых наглухо, около которых стояли молчаливые дворники, я, проходя вместе с демонстрацией к Литейному проспекту, заметил спешенных казаков.
Вдруг вся улица заполнилась ими.
Я обратил внимание на фигуру казачьего командира. Его лицо было искажено, и с ненавистью он бросал в толпу слова:
— Дождались — свобода... На улице запели. Сначала раздался высокий женский голос, затем второй, а первый, контральто, все больше и больше звал его вперед — вся улица подхватила песню и понесла ее, как знамя. Казаки дрогнули и остановили коней. А песня росла и росла.
К демонстрации присоединилась новая рабочая колонна.
С Литейного и Садовой раздались первые выстрелы.
Казаки услышали сигнал, которого с таким нетерпением ждали. Выскакивая из дворов, они на ходу садились на лошадей и мчались навстречу демонстрации, все еще поющей свои песни. Снова раздались выстрелы, и, как бы в раздумье, постояв на месте, покачнулась юная, красивая девушка, шедшая рядом со мною.
Матрос поднял девушку. Изо рта ее лилась кровь.
У всех, кто это видел, поднималась безудержная ярость, но сделать мы ничего не могли, так как уже со всех сторон били пулеметы. Люди, расстроив колонны, пригибаясь к земле, бежали к подъездам, к воротам, где их встречали пулями и саблями юнкера и казаки.
Когда я пробегал мимо того места, где раздались первые выстрелы, я увидел девушку на мостовой с открытыми глазами и окровавленным ртом. Я остановился, долго всматривался в ее лицо. И вдруг сердце сжалось у меня от боли: я узнал Шуру Кривцову, с которой я в шестнадцатом году работал в Москве, в студенческом подпольном паспортном бюро.
Шура лежала на мостовой, раскинув руки, а рядом с нею, под ударами казацких эскадронов, падали новые и новые мои товарищи, и по их живым телам мчались казацкие кони.
Демонстрация отступила, не приняв боя.
«Октябрь», Гослитиздат, М. 1957, стр., 29—31.