А. ИСБАХ
Речь Ильича
B те дни мы особенно горячо спорили о новой экономической политике. Многое удручало нас. Неподалеку от редакции возник частный магазин «Гастроном», и мы, проходя мимо витрин, залитых огнями, с горечью и ненавистью смотрели на россыпи дорогих нэпманских яств. А наш старый приятель, студент Миша Тимченко, чтобы заработать на хлеб, после занятий торговал папиросами Моссельпрома...
Двадцатого ноября тысяча девятьсот двадцать второго года наша комсомольская ячейка получила несколько билетов на пленарное заседание Московского Совета в Большой театр. Предполагался доклад Совета Народных Комиссаров. Кто будет делать доклад, мы не знали. Владимир Ильич еще не поправился после болезни, и присутствие его на Пленуме не ожидалось.
В огромном переполненном зале Большого театра было шумно. Встречались знакомые, обменивались новостями, толковали о делах мировых и делах насущных. Мы, как имевшие отношение к прессе, пробрались в оркестр и оттуда смотрели на членов правительства. Они рассаживались на сцене за столом президиума прямо перед нами. Вот показалась совсем уже седая Клара Цеткин. И все члены правительства с большим уважением здоровались с ней, уступали ей место.
После отчета президиума Моссовета наступила многозначительная пауза. Председатель торжественно объявил:
— Слово имеет Председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ильич Ленин.
Невозможно передать, что произошло в зале. Сотни людей оглушительно били в ладоши, кричали: «Да здравствует мировая революция!», «Да здравствует Ленин!» Оркестр троекратно исполнил «Интернационал». А Владимир Ильич незаметно вошел откуда-то сбоку, быстро прошел к кафедре и, подняв руку, тщетно старался успокоить бушующее море.
Я впервые увидел Ленина. Я хотел что-то записывать и не мог. Он стоял совсем близко, прямо передо мной. Я боялся пропустить хоть один его жест, хоть одно слово. И все же потом, когда я вспоминал об этих минутах, мне всегда казалось, что я упустил какие-то единственные, неповторимые детали.
Ленин казался мне непохожим на свои многочисленные портреты. Но я бы не сумел описать его внешность.
Он мне представился совсем простым, и понятным, и добрым. По-моему, я даже не хлопал в ладоши и не кричал вместе со всеми,— так я был поглощен созерцанием Ильича. А когда опомнился и начал аплодировать, зал уже затихал.
Владимир Ильич говорил о социализме. Он сказал: «Мы сейчас отступаем, как бы отступаем назад, но мы это делаем, чтобы сначала отступить, а потом разбежаться и сильнее прыгнуть вперед... Ни одного из старых завоеваний мы не отдадим».
Он сказал: «...мы должны были подойти к социализму не как к иконе, расписанной торжественными красками».
Он сказал: «Социализм уже теперь не есть вопрос отдаленного будущего, или какой-либо отвлеченной картины, или какой-либо иконы... Мы социализм протащили в повседневную жизнь...»
Владимир Ильич произнес исторические слова: «...из России нэповской будет Россия социалистическая». И я сам слышал эти слова. Я видел его вдохновенное лицо, когда он эти слова произносил.
Он не похож был на других ораторов. Он говорил задушевно, просто, точно беседовал с тобой, точно находил путь к самому твоему сердцу.
Я не мог оставаться в театре после речи Ленина, не мог ни с кем делиться впечатлениями. Я убежал домой.
Я прошел мимо ярко освещенного нэпманского «Гастронома». На пороге стоял хозяин. Я смерил его презрительным, уничтожающим взглядом. «Из России нэповской будет Россия социалистическая...»
На углу Козицкого переулка со стандартным папиросным лотком грустно стоял Миша Тимченко. Из-под папирос высовывался край учебника политической экономии. «Ничего, Миша,— хотелось мне ему крикнуть на всю улицу.— Все в порядке, старик. Из России нэповской будет; Россия социалистическая».
Мама увидела мое необычайное волнение, но ни о чем не расспрашивала.
— Мама,— сказал я,— я слышал Ленина.
В ту ночь я не мог уснуть, сидел у стола и писал стихи: мне казалось, только стихами сумею я передать свое волнение. Я писал стихи о Ленине и о социализме, который мы строим каждый день, каждую минуту. Несмотря ни на что. Так говорил Ленин. Огромное понятие? социализма он сделал сегодня для меня конкретным, близким, сегодняшним.
Социализм не мечта и не вера он,— писал я,—
Вот он здесь, сегодня, у нас...
Нет... От трудностей мы не падали.
Новый счет открыли векам.
Нас ли было сломить блокадами,
Нас ли было разбить врагам?..
Стихи получались корявые, наивные. Но мне они казались в ту ночь прекрасными. Я прочел их маме под утро... Она не спала, то и дело поднималась с дивана, подходила ко мне, иногда проводила рукой по спутанным моим волосам, но не предлагала ложиться, не мешала. Она все понимала, моя мама. И она поняла это стихотворение о Ленине и социализме, стихотворение, которое так и не увидело света на газетных полосах...
А в январе 1924 года в раннее морозное утро, ко мне в комнату постучали и сказали, что меня срочно вызывают в редакцию. Вчера вечером в Горках умер Владимир Ильич Ленин.
Я пробыл в редакции день и ночь. Мы делали специальный номер газеты. Напряженная работа помогала нам переживать огромное непередаваемое горе. Я правил статьи, оформлял полосу. Десятки портретов Ленина лежали передо мной на столе, а я сквозь все видел сцену Большого театра, и кафедру, и поднятую руку Ильича, и его вдохновенные глаза, и слышал его слова:
«Из России нэповской будет Россия социалистическая».
Я вышел на улицу в жестокий мороз, под утро. И тогда только подумал: «А мама? Как мама?» Я поспешил домой. По всей Дмитровке протянулись длинные очереди. Народ стремился к Колонному залу, последний раз проститься с Ильичей. Лицо Москвы сразу стало суровым и скорбным.
У меня был редакционный пропуск в Колонный зал. Я быстро шел по Дмитровке и вдруг остановился: на углу Столешникова переулка я увидел свою маму.
Из-под большого шерстяного платка виднелись только глаза и нос. В суровом молчании она медленно двигалась вместе со всеми к дверям Колонного зала. В глазах ее застыла та же общая народная скорбь, народное горе.
Я подошел к ней, безмолвно взял ее под руку. Я почувствовал ее такою родною, как никогда.
И в общем людском потоке мы пошли вместе к Колонному залу Дома Союзов, туда, где лежал Ленин.
«Литература и жизнь», 1962, 18 ноября.
Для настоящего издания текст заново просмотрен автором.