ЛЕНИН КАК ФИЛОСОФ

Под редакцией М. М. РОЗЕНТАЛЯ

 

Книга представляет собой исследование философского наследия В. И. Ленина. В ней раскрывается вклад В. И. Ленина в развитие философии марксизма-ленинизма, значение ленинских идей для развития материалистической философии, для практической деятельности коммунистических партий и рабочего класса. В книге показывается непреходящее значение наиболее актуальных философских проблем, разработанных В. И. Лениным в области диалектического и исторического материализма, методологических вопросов истории философии.

Рассчитана на преподавателей общественных наук, студентов, научных работников, на всех, кто интересуется проблемами философии.

Издательство политической литературы Москва • 1969

 

АКАДЕМИЯ ОБЩЕСТВЕННЫХ НАУК ПРИ ЦК КПСС

Настоящая книга подготовлена и написана в основном работниками кафедры философии Академии общественных наук при ЦК КПСС при участии сотрудников ряда других научных и учебных заведений. Цель книги — показать В. И. Ленина как философа, тот великий вклад, который он внес в развитие и обогащение диалектического и исторического материализма. Книга, разумеется, не претендует на всестороннее и исчерпывающее изложение всех проблем философии марксизма-ленинизма Авторы стремились осветить лишь некоторые, наиболее важные аспекты темы.

Монография написана авторским коллективом в составе: докт. филос. наук Розенталь М. М. (введение, глава IX, Заключение), канд. филос. наук Пантин И. К. (глава I), Поляков А. П. (глава II), докт. филос. наук Корнеева А. И. (глава III), докт. филос. наук Касымжанов А. X. (глава IV), докт. филос. наук Козловский В. Е. (глава V), канд. филос. наук Зотов А. Ф. (глава VI), докт. филос. наук Кузнецов И. В. (главы VII и X), проф. Подосетник В. М. (глава VIII), докт. филос. наук Дудель С. П. (глава XI), докт. филос. наук Чесноков Д. И. (глава XII), канд. филос. наук Арефьева Г. С, канд. филос. наук Лысманкин Е. Н. (глава XIII), докт. филос. наук Глезерман Г. Е. (глава XIV), докт. филос. наук Ковалев С. М. (глава XV), проф. Колбановский В. Н. (глава XVI), докт. филос. наук Гак Г. М. (глава XVII), докт. филос. наук Яковлев М. В. (глава XVIII), докт. филос. наук Ситковский Е. П. (глава XIX), канд. филос. наук Володин А И. (глава XX).

 

 

ВЕЛИКИЙ МЫСЛИТЕЛЬ

Маркс, Энгельс, Ленин... Эти три имени символизируют глубочайший перелом и переворот в жизни современного человечества. Маркс и Энгельс были основоположниками марксистского миросозерцания, учения научного коммунизма, указавшего закономерный путь революционного преобразования капиталистического общества в общество социализма, коммунизма. В. И. Ленин, столетие со дня рождения которого отмечают в 1970 г. международный рабочий класс, трудящиеся всего мира, все прогрессивное человечество, был их великим последователем и продолжателем. Под его руководством, вдохновляясь его идеями, рабочие и крестьяне России осуществили первую победоносную социалистическую революцию, положившую начало новой исторической эре — эре перехода от капитализма к социализму. Вслед за Россией на этот путь встал уже целый ряд народов Европы, Азии и Латинской Америки. Марксизм-ленинизм практически воплощается в жизнь руками и умом сотен миллионов людей.

Жизнь и деятельность Владимира Ильича Ленина представляет собой пример необыкновенной верности и последовательности в осуществлении марксистского учения. Но это не просто верность и последовательность человека, утвердившегося с первых же шагов своего революционного пути в величии марксистских идей и потому повторявшего то, что уже было высказано их провозвестниками. Как никто до него, Ленин сумел понять сущность марксистского учения — учения, являющегося не только системой определенных принципов и положений, но и непревзойденным инструментом развивающегося познания, методом анализа и обобщения нового исторического опыта. Ленин осознал творческий характер этого учения и потому сам подходил к нему как революционер, обогащающий и оплодотворяющий его новыми идеями, новыми гранями и оттенками, соответствующими новым историческим условиям.

Этим объясняется тот огромный вклад, который внес Ленин в сокровищницу марксизма на основе обобщения новой исторической эпохи. Вклад этот настолько значителен и ценен, что мы по праву называем сейчас марксистское учение марксистско-ленинским.

Ленин творчески развил все составные части и стороны марксизма — философию, политическую экономию и научный коммунизм — в их неразрывной связи и слитности. Нельзя выбросить из марксизма хотя бы одну часть, одну сторону, чтобы тем самым не подвергнуть отрицанию его в целом. Речь идет, разумеется, не о тех или иных отдельных положениях, которые со временем не могут в связи с новой исторической практикой не пересматриваться,— Ленин был страстным противником взгляда на марксистское учение как на нечто застывшее и законченное,— а о принципах, устоях, на которых оно зиждется.

Это тем более следует подчеркнуть, что враги марксизма из лагеря буржуазной идеологии и их ревизионистские подголоски пытаются сейчас утверждать, что марксизм есть-де «только» метод познания и что поэтому в новых условиях должны быть пересмотрены все его коренные принципы как уже «устаревшие». Признание марксизма исключительно методом познания (признание лицемерное и фальшивое, поскольку то, что выдается за «марксистский метод», ничего общего не имеет с настоящим методом Маркса, Энгельса и Ленина) в действительности есть лишь уловка, с помощью которой из марксизма выхолащивается его революционная сущность, выбрасывается то, без чего нет марксизма-ленинизма. Ленин неоднократно предупреждал, что невозможно отрицать философские основы марксизма, не отбрасывая тем самым или не ревизуя так или иначе его экономическое и политическое учение, и, наоборот, нельзя нападать на это последнее, не вступая в противоречие с марксистским философским мировоззрением.

Вот почему Ленин как великий марксист, исходя из потребностей развивающейся исторической практики, из потребностей борьбы рабочего класса, развивал все стороны марксистского учения в их связи и единстве. Конечно, конкретные исторические задачи в разные периоды выдвигали на первый план то одну, то другую сторону марксизма, требующую к себе преимущественного внимания. Однако Ленин всегда имел в виду органическое единство всех сторон и принципов марксистского учения, нанося беспощадные удары по малейшей попытке разделить его на несвязанные и механически соединенные друг с другом части. Когда в период борьбы с махизмом кое-кто стремился объявить ее «частным делом», Ленин со всей силой обрушился на это, показав тесную связь между философским и политическим ревизионизмом. Понимая прекрасно, какой непоправимый вред рабочему движению может нанести распространение философского идеализма, Ленин со всей решительностью противился тому, чтобы махисту Богданову предоставить возможность свободной пропаганды в социалистической печати его махистских взглядов. В статье «Об А. Богданове» (1914 г.) Ленин писал, что деятельность Богданова «сводится к попыткам привить сознанию пролетариата подмалеванные идеалистические представления буржуазных философов» и что рабочая газета «должна очищать сознание пролетариата от буржуазно-идеалистических примесей, а не преподносить со своих страниц эту неудобоваримую смесь»¹.

Незадолго до этого он специально останавливается в споре с меньшевиком-ликвидатором А. Потресовым на вопросе о связи философии марксизма с практической борьбой рабочего класса. Потресов отрицал большое значение в этом смысле борьбы Ленина и Плеханова против махизма. «Спор о том,— писал Ленин,— что такое философский материализм... чем опасны и реакционны уклонения от него, всегда связан... с «марксистским общественно-политическим течением» — иначе это последнее было бы не марксистским, не общественно-политическим и не течением» ².

При этом Ленин боролся против упрощения связи философии и практических задач борьбы пролетариата. С примитивной точки зрения Потресова и ему подобных, эта связь должна носить прямой и непосредственный характер. А так как в критике махистских теорий, рассматривающих объективный мир как комплекс ощущений и т. п., подобная связь непосредственно не выступала, то из этого делались выводы о неактуальности борьбы против махистской философии для нужд рабочего движения. Ссылаясь на энгельсовскую критику философии Дюринга, Потресов писал, что «самые, казалось, абстрактные тезисы имели на деле живое конкретное значение для движения немецкого рабочего класса». Ленин зло высмеял это положение о «конкретном значении», которое имело лишь тот смысл, чтобы принизить и обесценить под прикрытием ссылки на Энгельса критику махизма. Попробуйте, говорил Ленин, разъяснить конкретное значение для движения рабочего класса рассуждений Энгельса о пространстве и времени и т. п. Такое вульгарное понимание связи философии с практикой может только привести к позитивистскому, прагматистскому истолкованию роли и значения философии и философских теорий.

И Ленин в нескольких словах раскрывает истинное значение и глубочайший смысл связи философии и практики. «Самые абстрактные тезисы Энгельса,— писал он,— имели то значение, что разъясняли идеологам рабочего класса, в чем ошибочность отступлений от материализма к позитивизму и идеализму» ³. Мысль Ленина заключается в том, что только диалектический материализм как истинно научное философское мировоззрение дает возможность правильно осознавать объективные закономерности общественного развития, цели и задачи рабочего класса, ход и результаты его борьбы, верно, в соответствии с каждым своеобразным этапом движения, определять стратегию и тактику классовой борьбы пролетариата и всех трудящихся и т. д. Философия, по мысли Ленина, не может и не призвана по самой своей сущности давать ответ на каждый конкретный вопрос рабочего движения, скажем проводить ли стачку в такое-то время или нет и т. п. Но, будучи общим учением об объективности явлений мира и закономерностях его развития, о противоречивой сущности и других законах этого развития, она указывает, как правильно понимать и действовать в каждом конкретном случае, предохраняет от субъективизма, учит правильным оценкам событий, методу подхода к явлениям и т. д.

Этим объясняется, почему Ленин на протяжении всей своей деятельности уделял огромное внимание наряду с другими составными частями марксизма дальнейшему развитию марксистской философии. В его трудах с огромной силой и величайшей отчетливостью нашла свое выражение философия новой исторической эпохи, грозовой эпохи пролетарских революций и начала социалистического преобразования мира, эпохи прямого и открытого столкновения двух основных и полярных сил — рабочего класса и буржуазии,— ее дух и устремления.

Иные исследователи пытаются установить, в чем заключается марксизм XX века. Бесспорно, за десятилетия, минувшие со времени смерти Ленина, произошли огромные изменения в жизни общества. Но эти изменения и новые процессы, характеризующие современное общественное развитие, идут в русле, предсказанном ленинизмом, подтверждают, а не отрицают его основные принципы, его сущность, его понимание расстановки основных социальных сил, задач коммунистов, значения и роста роли коммунистической партии в развитии и т. д. и т. п. Ленинизм и есть марксизм XX века. Марксизм-ленинизм — передовая и единственно научная идеология, система идей, представляющих самую мощную движущую силу современного развития.

Противники марксизма пытаются противопоставить марксизм и ленинизм как якобы разные учения, доказать, что ленинизм имеет чисто русское, а не международное значение. Впрочем, и само марксистское учение всякого рода ревизионисты стремятся обескровить под видом «творческого» его применения к разным странам, в результате чего они приходят к тому выводу, что нет марксизма в качестве единого учения, а есть разные «марксизмы», что марксизм может быть только «плюралистическим» учением. Всякую иную точку зрения они провозглашают «догматизмом», «ортодоксией».

Ленин в свое время разоблачал эту иезуитскую манеру под фальшивой вывеской борьбы с «догматизмом» нападать на самые коренные принципы марксизма. «Это нынче в моде,— писал он,— лягать ортодоксию». «Какое это удобное словечко: «догмат»! Достаточно извратить слегка враждебную теорию, прикрыть это извращение жупелом «догмата»,— и готово дело!» ⁴ Эти слова не в бровь, а в глаз бьют современных лжеборцов против «марксистского догматизма». За «догматизм» они выдают защиту и развитие тех основополагающих принципов, без которых нет и не может быть марксизма. «Догмами» они считают учение о диктатуре пролетариата как коренном вопросе социалистической революции, о руководящей роли авангарда рабочего класса — коммунистической партии и многие другие, столь же кардинальные положения.

И в области философии мы сталкиваемся с подобным же явлением. Здесь также пересмотр и прямая ревизия диалектического и исторического материализма ведется под знаменем «борьбы с догматизмом». Отрицается, например, марксистско-ленинская теория отражения, которую считают «наивной», «натуралистической», «устаревшей» и т. п. Но вся соль этого отрицания заключается в том, чтобы на место материалистической и диалектической теории познания подсунуть какую-нибудь модную экзистенциалистскую или позитивистскую концепцию, восстающую против научного понимания мышления, познания как отражения, воспроизведения в человеческих понятиях объективной реальности. Такова истинная цена борьбы против «догматизма» в этом, как и во многих других случаях. Меньше всего здесь имеется в виду борьба против действительного, а не мнимого догматизма.

Точно такой же антимарксистский смысл имеет утверждение о ленинизме как «чисто русском» явлении, о том, что марксизм вообще должен в принципе быть «плюралистическим». Основанием для такого утверждения служит отрицание единых и всеобщих закономерностей классовой борьбы пролетариата, закономерностей социалистической революции и социалистического преобразования общества. Но если стоять на такой точке зрения, то тогда вообще невозможна никакая — не только общественная, но и естественная — наука, ибо законы любой науки проявляются в многообразных и специфических формах. Тогда невозможен был бы и «Капитал» Маркса, ибо в нем исследуется не французский и английский, не немецкий и американский капитализм, а капитализм, взятый в его обобщенном, идеализированном виде, непосредственно не тождественном ни с каким конкретным капитализмом, но вместе с тем глубоко выражающим сущность любого национального капитализма. Современным критикам и «обновителям» марксизма совершенно чужда и недоступна диалектика общего и особенного, абстрактного и конкретного.

Бесспорно, марксизм не может и не должен применяться в каждой отдельной стране шаблонно, без преломления его коренных принципов через призму конкретных и специфических условий, характерных для нее. Не кто иной, как Ленин, со всей настойчивостью требовал понимания того, что марксизм не есть законченное учение и что его должны развивать, двигать вперед, исходя из особенностей своих стран, коммунисты всех наций. Разве не Ленину принадлежат следующие знаменитые слова: «Все нации придут к социализму, это неизбежно, но все придут не совсем одинаково, каждая внесет своеобразие в ту или иную форму демократии, в ту или иную разновидность диктатуры пролетариата, в тот или иной темп социалистических преобразований разных сторон общественной жизни. Нет ничего более убогого теоретически и более смешного практически, как «во имя исторического материализма» рисовать себе будущее в этом отношении одноцветной сероватой краской: это было бы суздальской мазней, не более того» ⁵.

Кто из марксистов XX в. с большей силой выразил и сформулировал такое творческое толкование марксизма? Ленин при этом исходил из глубокого понимания философских основ марксизма, из его диалектики — этой величайшей противницы всякого стандарта и шаблона в исторических делах. Но тот же Ленин больше, чем кто-либо другой, боролся против того, чтобы многообразие путей осуществления идеалов марксизма возводить в многообразие «марксизмов», в «национал-марксизм». Какова истинная сущность того или иного «национал-марксизма», показывают различные современные оппортунистические течения.

Да, в работах Ленина много «чисто русского», ибо Ленин работал и боролся в России, возглавлял большевистскую партию России, руководил социалистической революцией в России, благодаря чему она выдвинулась в авангард всего прогрессивного человечества. Ленинизм вошел составной частью в передовую культуру России, врос в нее как ее высшая форма, чем в огромной степени гордятся все народы нашей страны. Однако благодаря опыту русской революции марксизм получил огромный толчок для своего развития, этот опыт приобрел величайшее международное значение. В нем, как солнце в капле воды, отражены и выражены общие принципы марксизма, развитые Лениным применительно к новой исторической эпохе — эпохе крушения капитализма и перехода к социализму. Невозможно было осуществлять революцию в России, не развивая творчески все стороны марксизма как общего учения и мировоззрения рабочего класса. Мы уже не говорим о том, что Ленин обобщал опыт русской революции в неразрывной связи с опытом революционного движения всего международного пролетариата, что он был основателем и руководителем Коммунистического Интернационала, что к Ленину обращались за советом руководители революционных партий пролетариата, получая на свои вопросы ответы, сохранившие актуальность и сегодня. Нет, только враги рабочего класса или те, кто «под чужим флагом» стремится ревизовать марксизм, могут утверждать, что ленинизм не имеет международного значения.

В этом смысле следует оценивать и значение той работы, которую Ленин проделал в области дальнейшего творческого развития марксистской философии.

С именем В. И. Ленина бесспорно связан новый, высший этап в развитии философии марксизма. Сущность этого нового этапа заключается в том, что Ленин дал ответы на те философские вопросы, которые поставила перед человечеством эпоха империализма, пролетарских революций и социалистического преобразования общества, эпоха невиданного развития науки. С первых шагов своей деятельности Ленин видел в философии диалектического материализма могущественное теоретическое оружие в борьбе за освобождение рабочего класса, незаменимый инструмент научного анализа задач стратегии и тактики революционного движения, деятельности авангарда рабочего класса — коммунистической партии. Вот почему в каждый новый переломный период борьбы русского и международного пролетариата Ленин создавал труды, в которых философски обобщал своеобразие той или иной конкретной исторической ситуации, вскрывал диалектические противоречия развития, формулировал на этой основе истинные лозунги борьбы.

Уже в конце прошлого века, определяя стратегию и тактику борьбы за революционно-демократическое преобразование социального строя России, Ленин пишет произведение «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?», в котором дает глубокую и яркую характеристику диалектического материализма и марксистской социологии, показав, что, только руководствуясь этим философским учением, можно понять как задачи, так и средства осуществления революционного преобразования. В период, последовавший за первой русской революцией, когда поражение революции вызвало идеалистические шатания среди неустойчивых марксистов в самой партии, Ленин пишет свой знаменитый философский труд «Материализм и эмпириокритицизм», в котором не только защищает основы марксистского мировоззрения от ревизионистов, но и творчески развивает его основные положения, конкретизируя их применительно к новым условиям общественного развития и последним достижениям науки. Насколько Ленин чувствовал потребность в таком философском выступлении в этот период, свидетельствуют следующие его слова, написанные в 1910 г.: «Не случайно, а неизбежно было то, что после неудачи революции во всех классах общества, среди самых широких народных масс пробудился интерес к глубоким основам всего миросозерцания вплоть до вопросов религии и философии, вплоть до принципов нашего, марксистского учения в целом»⁶.

Накануне и в годы первой мировой войны, означавшей крутой перелом в истории, Ленин специально исследует проблемы материалистической диалектики и диалектической логики, ища в них способы правильного научного подхода к решению новых вопросов, поставленных величайшим в жизни общества поворотным моментом. Результаты этой работы представлены в его «Философских тетрадях». Накануне Октябрьской революции Ленин создает труд «Государство и революция», в котором дает философский и социологический анализ основного вопроса революции — о государстве, о власти, о том, как быть с буржуазным государством, развивает марксистское учение о диктатуре пролетариата, создание которой составляет основное содержание революционного переворота. В первые годы существования социалистического государства Ленин пишет известную статью «О значении воинствующего материализма», которую по праву называют его «философским завещанием» и в которой представлена глубокая, научно обоснованная программа дальнейшего развития диалектического и исторического материализма. В ряде своих выступлений, как, например, по поводу дискуссии о профсоюзах, Ленин снова и снова обращается к философии, к материалистической диалектике как той «душе марксизма», которая позволяет осознать новые после уничтожения капитализма закономерности общественного развития. Однако не только произведения Ленина, посвященные специально философии, но и все его работы по экономическим, политическим, тактическим и прочим проблемам имеют неоценимое философское значение, показывают марксистский метод «в действии», дают классические образцы диалектико-материалистического и социологического анализа.

Развитие Лениным диалектического материализма шло в различных направлениях, главные из которых можно определить следующим образом.

1. Энгельс указывал, что философский материализм принимает новый вид в связи с крупными открытиями в области естествознания. Конец XIX и начало XX в. ознаменовались революционными открытиями в физике, потребовавшими философского осмысления их и дальнейшего развития на их основе коренных принципов диалектического материализма, диалектико-материалистической теории познания. Это было тем более важно, что революция в естествознании породила кризис, связанный с идеалистическим истолкованием новых данных науки. Ленин осуществил эту задачу в труде «Материализм и эмпириокритицизм». Открытия новых видов материи и материального движения он обобщил в сформулированном им философском понятии материи, которое было направлено против любых попыток идеалистического истолкования «диковинных» форм материи, ее строения. В этом же направлении Ленин развил и конкретизировал другие важнейшие философские понятия, такие, как пространство и время, причинность, закономерность и т. д. Он выдвинул положение о неисчерпаемости материи, положение, блестяще и всесторонне подтвержденное современным развитием науки, которая по мере углубления во все более сложную структуру материи теоретически и экспериментально доказывает правоту этого ленинского предвидения.

Ленинский подход к развитию естествознания, его метод философского анализа сложных путей движения научной мысли ко все более глубокому охвату закономерностей природы, его непримиримая борьба против философского идеализма, стремящегося паразитировать на достижениях науки, до сих пор остаются образцом для марксистов-философов, для понимания ими своих задач в этой области.

2.   Развитие науки, новые исторические условия прогресса общества выдвинули на один из первых планов проблемы гносеологии, теории познания диалектического материализма. В основе идеалистических выводов, делавшихся при попытке философски объяснить новые данные науки, лежало как раз неправильное понимание сущности и закономерностей сложного процесса познания. Широко распространившимся идеалистическим и агностическим взглядам на сущность познания Ленин противопоставил материалистическую теорию отражения, разработке которой он уделил много внимания и сил. Ленин сформулировал и глубоко разработал положение о том, что материалистическая диалектика и есть теория познания. Именно применение диалектики к процессу отражения в мышлении внешнего мира позволило ему творчески развить марксистское учение об истине, показать диалектически противоречивый путь движения мысли от относительных истин к абсолютной, вскрыть роль практики как основы и критерия познания объективной истины и т. д.

3.   Велик вклад Ленина в творческое развитие марксистской диалектики, составившее одно из самых важных направлений его работы в области философии. В диалектике он видел то решающее, что позволяет марксизму не утрачивать связи, а, напротив, быть в постоянном соприкосновении с изменяющейся практикой и творчески решать новые вопросы. Диалектику он рассматривал как противоядие против догматизма и окостенелости мышления, против всякого рода софистики и эклектики, используемых ревизионизмом для борьбы против революционного марксизма. Этим объясняется его особое внимание к данной стороне марксистской философии. Ленин раскрыл огромное богатство диалектики как науки, многогранность ее содержания.

Ему принадлежит известное и чрезвычайно плодотворное положение о единстве диалектики, логики и теории познания. В самой диалектике он выделил учение о противоречиях как «ядре», сердцевине марксистского метода. Он противопоставил диалектической концепции развития — единственно научной концепции — метафизическую, упрощающую подлинную суть развития, совершающегося через возникновение и преодоление противоречий, включающего в себя моменты скачков, перерывы постепенности. Самым существенным в диалектическом подходе Ленин считал «конкретный анализ конкретной ситуации», умение установить все историческое своеобразие переживаемого момента, не застревать на абстрактном, а чувствовать и схватывать конкретное во всей его специфичности. Сам он был непревзойденным мастером такого анализа.

4. Ленин постоянно совершенствовал, углублял, конкретизировал материалистическое понимание истории, т. е. марксистскую социологию, исторический материализм. Он высоко оценил значение переворота, совершенного марксизмом в этой области, в которой раньше безгранично господствовал идеализм. «Марксизм,— писал он,— указал путь к всеобъемлющему, всестороннему изучению процесса возникновения, развития и упадка общественно-экономических формаций, рассматривая совокупность всех противоречивых тенденций, сводя их к точно определяемым условиям жизни и производства различных классов общества, устраняя субъективизм и произвол в выборе отдельных «главенствующих» идей или в толковании их, вскрывая корни без исключения всех идей и всех различных тенденций в состоянии материальных производительных сил» ⁷.

Нет ни одной стороны, ни одного вопроса исторического материализма, которые бы Ленин не углубил и не развил своим гением. Особенно значителен его вклад в разработку новых проблем, связанных с теорией классов и классовой борьбы, революции, государства, соотношения экономики и политики, сущности и роли в историческом развитии таких форм общественного сознания, как религия, искусство, наука и т. д. Ленин был величайшим социальным психологом, великолепно знавшим и чувствовавшим настроения, переживания масс, их движущие мотивы и побуждения. Это давало ему возможность всегда, на каждом повороте истории выдвигать ясные, доходящие до самой души рабочих и крестьян, всех простых людей лозунги, овладевавшие всеми их помыслами, поднимавшие их на борьбу против своих угнетателей, а в годы после Октябрьской революции вдохновлявшие их на строительство новой жизни.

Ленину принадлежит великая заслуга применения и всестороннего развития материалистического понимания истории в период крушения капиталистической формации и становления нового, социалистического общества.

5.  То, что Ленин сделал в истории философии, характеризует его как глубочайшего и оригинальнейшего мыслителя и в данном отношении. Таковы его историко-философские мысли и идеи, высказанные в «Материализме и эмпириокритицизме», «Философских тетрадях» и других произведениях. Ленину принадлежат основополагающие идеи по вопросам истории русской философии и общественной мысли, без учета которых невозможно писать научную историю нашей отечественной философии. Особенно большую ценность имеют его характеристики таких мыслителей и революционеров, как Герцен, Чернышевский. Ленин придавал огромное значение марксистскому исследованию истории философии, обобщению истории человеческой мысли, видя в этом путь к созданию научной системы диалектико-материалистической логики и теории познания.

Отстаивая марксистские методологические принципы историко-философского исследования, Ленин беспощадно развенчивал всякое вульгаризаторство типа «шулятиковщины», сводившееся к обесценению под видом «экономического анализа» великого классического наследия домарксовской философии. Его конспекты произведений Гегеля и других философов прошлого служат образцом подлинно марксистского подхода к домарксовским мыслителям.

6.  Ленин развил положение о партийности философии, отбрасывая всякую мысль о нейтральности философских направлений, о возможности «беспартийной» философии, которая якобы поднимается над материализмом и идеализмом. Он также беспощадно разоблачал идею о философии, свободной от связи с обществом, с классовой борьбой, призывая видеть за различными направлениями те социальные корни, которые в конечном счете обусловливают тип и направление того или иного философского учения. Сам он давал образцы непримиримой, воинственной партийности в вопросах философии, показывая, как нужно бороться против идеализма и его любых разновидностей. Вместе с тем он учил марксистов умению отделять от реакционных идеалистических поползновений то полезное и плодотворное, что может содержаться в тех или иных специальных теориях, развиваемых буржуазными мыслителями.

Таковы лишь некоторые направления, характеризующие Ленина как философа и мыслителя, тот вклад, который им сделан в развитие марксистской философии.

Титанический дух и мысль Ленина, его великие революционные деяния наложили свой могучий отпечаток на всю современную историческую эпоху. Этим духом и мыслью, этими деяниями пропитана новая культура, созидаемая социалистическим обществом. Ленин стоял у колыбели этой культуры. Он определил отношение ее к прошлой культуре, направление и содержание ее развития. Он резко выступил против опасных и вульгаризаторских теорий, проповедовавших строительство некой замкнутой и изолированной от столбовой дороги мировой цивилизации искусственной «пролетарской культуры», культуры, создаваемой на голом месте. «Марксизм,— писал Ленин в 1920 г.,— завоевал себе свое всемирно-историческое значение как идеологии революционного пролетариата тем, что марксизм отнюдь не отбросил ценнейших завоеваний буржуазной эпохи, а, напротив, усвоил и переработал все, что было ценного в более чем двухтысячелетием развитии человеческой мысли и культуры. Только дальнейшая работа... в этом же направлении, одухотворяемая практическим опытом диктатуры пролетариата, как последней борьбы его против всякой эксплуатации, может быть признана развитием действительно пролетарской культуры»⁸.

Эти слова звучат со всей злободневностью и сегодня, когда те, кто называют себя «марксистами-ленинцами» и «коммунистами», а на деле далеки как небо от земли от марксизма-ленинизма и коммунизма, выдают за «великую пролетарскую культурную революцию» нечто не имеющее ничего общего ни с интересами пролетариата, ни с культурой, ни с революцией. Отрицание ценнейших завоеваний прошлой культуры, выработанной под гнетом эксплуататорских классов, проповедь духовной нищеты, примитивизма, идолопоклонства — трудно представить себе что-либо более чуждое марксизму-ленинизму, впитавшему в себя и критически переработавшему всю духовную цивилизацию прошлого.

Ленин провозгласил идею культурной революции после завоевания пролетариатом власти. Под этой идеей он подразумевал не только необходимость сделать всех трудящихся грамотными, но и приобщение их к мировым духовным завоеваниям, формирование новой интеллигенции из среды рабочих и крестьян, развитие высоких нравственных качеств членов социалистического общества. Именно по этому пути, указанному Лениным, шло и идет советское социалистическое государство, по этому пути идут другие социалистические государства, руководствующиеся ленинской, подлинно коммунистической философией культуры.

Тема ленинизма, ленинского этапа в развитии марксизма в целом и марксистской философии в частности актуальна для современного развития. Она требует постоянного внимания к себе со стороны ученых-марксистов. Несмотря на то что в этом отношении сделано уже немало, она представляет тот предмет научного исследования, который способен обогатить марксистскую науку, марксистскую философию новыми идеями, новыми способами и оттенками подхода к современной действительности. Как философские, так и все остальные труды В. И. Ленина являются бесценной «школой» марксистского научного мышления, без прохождения которой невозможно в наше время ни стать подлинным марксистом-философом, ни развивать учение диалектического и исторического материализма дальше в соответствии с современными задачами.

Примечания:

¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 24, стр. 339, 340.

² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, стр. 127—128.

³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, стр. 125-126.

⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, стр. 387, 388.

⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, стр. 123.

⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, стр. 58.

⁷ В. И, Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 57—58.

⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 337.

 

 

 

Раздел первый

Основные этапы развития В. И. Лениным марксистской философии

 

ГЛАВА I

БОРЬБА В. И. ЛЕНИНА ПРОТИВ НАРОДНИЧЕСТВА И СТРУВИЗМА ЗА МАРКСИСТСКУЮ ФИЛОСОФИЮ

Когда в конце 1893 г. либерально-народнический журнал «Русское богатство» объявил о предстоящем походе против марксизма, мало кто мог предположить, что через каких-нибудь три-четыре года борьба мелкобуржуазных демократов, или, как они себя называли, «друзей народа», с социал-демократами завершится полнейшим идейным разгромом народничества, что именно в ходе этой борьбы марксизм завоюет себе признание как в кругах демократической интеллигенции, так и среди передовых рабочих России. Конечно, причины поражения народников и роста влияния марксизма коренились прежде всего в глубоких социально-экономических сдвигах, происшедших в стране за последнюю треть века, в подъеме массового рабочего движения, во все более заметной роли, которую играли в нем нелегальные социал-демократические организации. Но немаловажное, а в определенном отношении и решающее значение для преодоления народнической идеологии и поворота русской общественной мысли к теории Маркса и Энгельса имело то обстоятельство, что русское социал-демократическое движение сумело выдвинуть из своей среды теоретиков такого масштаба, как Ленин, первые работы которого — «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» (1894) и «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве» (1894—1895) —появились именно в ходе борьбы с либеральным народничеством.

Первые ленинские работы находятся в общем русле марксистской мысли России. Ленин-марксист середины 90-х годов прошлого века исходит из того лучшего, что дали социалистическое движение и социалистическая мысль на Западе и в России. Опираясь на марксистское мировоззрение, на диалектику, он, как и другие русские социал-демократы, вырабатывает ответы на животрепещущие вопросы русского революционного движения; ведет борьбу с либеральными народниками по проблемам политической экономии, социологии, философии, анализирует русские общественные отношения под углом зрения задач политической борьбы пролетариата. Однако шаг за шагом те изменения и дополнения, которые вносились Лениным в марксистское решение проблем и которые казались современникам всего лишь индивидуальными особенностями Ленина-публициста, накапливаясь, вырастали в систему взглядов, превращались в новый тип мышления, соответствующий новой исторической эпохе. Такой ход развития мысли весьма поучителен. Он свидетельствует о том, что новаторство в марксистской теории неразрывно связано с верностью материалистическому методу, что историческое развитие теории основано на последовательном проведении и продолжении линии марксизма.

Поражает чрезвычайно короткий период, который понадобился молодому Ленину, чтобы овладеть, причем творчески, оригинально, приемами марксистского исследования; в названных работах он выступает уже как вполне сложившийся теоретик-марксист. Более того, точное и глубокое изложение взглядов революционной социал-демократии по вопросам философии, социологии, экономики и политики, блестящий полемический талант обеспечили работам Ленина громадный успех у русских марксистов и выдвинули Ленина в ряды признанных публицистов русского социал-демократического движения.

Со времени выхода в свет первых ленинских произведений прошло три четверти века, причем такого века, как двадцатый. Многое изменилось и в нашем восприятии идейного содержания этих работ, потому что многое изменилось в мире. Потеряли значение некоторые полемические моменты. Скрытый подтекст работ, близкий и понятный современникам, стал предметом изучения специалистов-историков. Но основной костяк мыслей, в особенности философских, сформулированный Лениным в середине 90-х годов прошлого столетия, сохранил свою непреходящую ценность. Общие философские и социологические идеи марксизма, откристаллизовавшиеся в борьбе с либерально-народническим субъективистским извращением диалектико-материалистической теории,— теория диалектики как метода научного изучения общественного процесса, учение об общественно-экономической формации, критика субъективной социологии и объективистского опошления материализма, идея партийности философии и т. д.— не могут устареть, они лежат в самом фундаменте современного марксистского знания, современного научного подхода к действительности.

Развитие марксизма вширь и вглубь, применение его к анализу новых процессов действительности шаг за шагом обогащают диалектико-материалистический метод, а через него и всю общественную науку. Развитие это обусловлено творческим характером философии марксизма, относительно которой Энгельс писал, что она «дает не готовые догмы, а отправные пункты для дальнейшего исследования и метод для этого исследования»¹. Но развитие марксизма именно конкретизирует, видоизменяет общие методологические положения, а не отменяет, не зачеркивает их, что упорно пытаются доказать буржуазные идеологи и ревизионисты разных мастей, предлагающие общественной науке то одну, то другую разновидность «новейшей» идеологической методологии. В этом смысле обращение к ленинским работам середины 90-х годов прошлого столетия, которые содержат основополагающие руководящие идеи марксизма, необходимо и полезно не только в целях философской пропедевтики. Конкретные образцы применения Лениным диалектики к анализу важнейших вопросов общественной науки, по которым шла борьба между марксистами и народниками, непримиримость к уклонениям от диалектического материализма и борьба против превращения его в окаменевшую догму дают нам верный ориентир для дальнейшего целенаправленного развития научной теории и борьбы против наших идеологических противников.

Мы рассмотрим три основных вопроса, которые встали перед Лениным в ходе полемики с «друзьями народа» и «легальным марксистом» Струве: 1) характер и направление ленинской критики народничества, 2) проблема диалектики как метода социологического анализа, 3) критика буржуазного объективизма.

1

Народничество как революционно-социалистическая доктрина потерпело идейный крах еще до возникновения массового рабочего движения в России. Единоборство «Народной воли» с самодержавием, достигшее кульминационного пункта в событиях первого марта 1881 г., когда народовольцы привели в исполнение приговор Александру II, с отчетливостью выявило все основные противоречия, все слабости народничества. Крах потерпели не только народнические надежды на инициативу и революционную самостоятельность крестьянства, но и ставка на решающую роль интеллигентского меньшинства, которое своим героизмом и беззаветностью восполняет якобы недостающую энергию народа. Лучшим из народников, и среди них прежде всего Плеханову, становится ясно, что путь к социалистической революции лежит через активную социальную деятельность пролетариата, являющегося субъектом политического преобразования общества.

В противоположность народническому бланкистскому положению о захвате власти кучкой заговорщиков, Плеханов развил марксистское положение о завоевании политической власти пролетариатом и о его диктатуре как высшей форме классовой борьбы. Опираясь на анализ русских общественных отношений, Плеханов показал, что народническое противопоставление России Западу потеряло всякий смысл: страна уже вступила на путь капиталистического развития. Буржуазные отношения утвердились не только в городе, но и проникли в деревню, породив разнообразные формы разложения общины, этого, по мнению народников, «несокрушимого оплота против капитализма».

Вместе с падением традиционного представления об экономической самобытности России рушилась и народническая концепция предстоящей революции, указывавшая на крестьянство как на главный источник и активную силу социального переворота. «Революционное движение в России,— говорил Плеханов,— может восторжествовать только как революционное движение рабочих. Другого выхода у нас нет и быть не может!»²

Плеханов не ограничился критикой политической и экономической сторон народнической идеологии, но и подверг критике философско-социологические основы народничества — идеализм и метафизический метод мышления.

Конечно, борьба марксистов с народниками 90-х годов опиралась на традицию плехановской критики, воспроизводя основные аргументы марксизма против «самобытнических» теорий русского экономического развития и «субъективного метода в социологии». Социализм и политическая борьба, положение о рабочем классе как борце за политическую свободу и социализм, роль социалистической интеллигенции — эти и многие другие идеи прочно вошли в идейный арсенал нового поколения русских марксистов, вступивших в революционное движение в 90-х годах прошлого века — в эпоху соединения научного социализма с массовым рабочим движением. Вместе с тем новый фазис борьбы революционного марксизма с народничеством имел и свои специфические особенности.

Прежде всего изменилось, претерпело существенную эволюцию само народничество.

Кризис народовольчества дал толчок для идейной эволюции народничества в направлении либерализма. Разуверившись в народе, идеологи народничества стали возлагать свои надежды на земство и даже на государственную власть, которые-де под давлением необходимости должны будут защищать «народное производство». Утратив сильные стороны старого народничества, идеологи либерального народничества восприняли и углубили одну из его самых крупных ошибок — непонимание классового антагонизма внутри крестьянства. В этом смысле характерна распространенная среди либеральных народников теория Воронцова о противоположности мелкого «народного производства» капитализму.

Под напором фактов часть народников (Михайловский, Кривенко, Даниельсон и др.) были вынуждены признать капиталистическую эволюцию страны и расслоение крестьянства. Однако это признание сопровождалось всякого рода утопическими и реакционными прожектами насчет помощи «народному производству». Как указывал Ленин, народники надевали «себе на глаза шапку иллюзий и мечтаний, чтобы не видеть неприятной действительности...»³.

Явно оппортунистический характер взглядов Воронцова, Кривенко заставил Михайловского отмежеваться от них. Но порывая с ними, он не рвал и не мог порвать с народничеством как с системой взглядов: воззрения на русский капитализм, на крестьянскую общину, на всесилие «общества» оставались у него старые и непоколебленные. Вот почему Ленин специально подчеркивал, что для марксистов важно опровергнуть не то, что отличает одного народника от другого, а то, в чем они солидарны,— «их отношение к капиталистической эволюции России, их обсуждение вопросов экономических и публицистических с точки зрения мелкого производителя, их непонимание социального (или исторического) материализма» ⁴.

Теоретическая и практическая деятельность Плеханова и группы «Освобождение труда» была ответом на проклятый для русской революционной интеллигенции вопрос — что делать? — вопрос, вставший с предельной остротой после крушения народничества и народовольчества. Нужна была большая политическая честность и действительно серьезное отношение к социализму, чтобы в эпоху продолжавшейся борьбы «Народной воли» против царского правительства объявить о своем разрыве с народническо-интеллигентской идеологией и перейти на позиции марксизма. Выбор был сделан, разрыв революционеров с народнической традицией положил начало марксизму в России.

В 90-х годах XIX в., на этапе слияния русской социал-демократии с пробуждающимся рабочим движением, борьба марксизма с народничеством приобретала объективно иной поворот, иное политическое содержание. Речь шла уже не только о том, чтобы утвердить марксизм как господствующее направление в русском социалистическом движении,— эта задача безусловно стояла и перед марксистами 90-х годов,— но она уже не исчерпывала всего содержания полемики.

Чем дальше развертывалась борьба с народничеством, тем явственнее выступала на первый план новая, более высокая теоретическая задача — осмысление роли пролетариата как гегемона приближающейся буржуазно-демократической революции, как силы, способной просветить, организовать и повести за собой все элементы, оппозиционные старому строю. Поэтому, полемизируя с мещанскими идеями в социализме, критикуя утопизм народнического миросозерцания, Ленин не просто отбрасывает народническую программу, он выделяет в ней демократическое ядро, подчеркивает необходимость выработки «прочной программы демократических требований», которая бы покончила «с предрассудками старого русского самобытничества». В ходе критики народничества, в результате ее шаг за шагом осознавалась новая историческая перспектива преобразования русского общества силами и средствами пролетариата, идущего во главе демократического движения. И Ленин не случайно заканчивал свою первую крупную работу против народничества — «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» — знаменательными словами о том, что «русский РАБОЧИЙ, поднявшись во главе всех демократических элементов, свалит абсолютизм и поведет РУССКИЙ ПРОЛЕТАРИАТ (рядом с пролетариатом ВСЕХ СТРАН) прямой дорогой открытой политической борьбы к ПОБЕДОНОСНОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ» ⁵.

Настоятельная необходимость полного и окончательного разрыва с идеями мелкобуржуазных демократов выступает для Ленина как обязательная предпосылка не только социалистического просвещения рабочего класса, но и его политического воспитания в качестве руководителя освободительного движения. От силы, сознательности, организованности самостоятельной классовой борьбы пролетариата, доказывает Ленин, зависит пробуждение всех оппозиционных абсолютизму слоев населения, и в первую очередь крестьянства, размах борьбы за политическую свободу и демократию. Народничество, именно потому что оно было проводником мелкобуржуазного влияния на пролетариат, обрекало рабочий класс на идейную зависимость от буржуазии и тем самым вольно или невольно ослабляло силу массового, демократического натиска на самодержавие.

«Только один пролетариат,— писал Ленин,— может быть — и, по своему классовому положению, не может не быть — последовательным до конца демократом, решительным врагом абсолютизма, неспособным ни на какие уступки, компромиссы»⁶. Вот почему рабочий класс не должен сливать свою политическую деятельность с движением других классов и групп, даже способных к демократическому действию, ибо такое слияние ослабило бы силу политической борьбы пролетариата, составляющего ядро современной демократии.

Самостоятельность в политике предполагает развитое теоретическое сознание. В связи с этим преодоление народнических иллюзий «самобытничества» приобретало еще одно огромное по важности значение: оно позволяло молодому рабочему движению России опереться на опыт западноевропейского пролетариата, социалистического движения передовых в этом отношении стран и таким образом гигантски ускорить идейное и политическое созревание русского рабочего класса в лице его сознательного авангарда — революционной социал-демократии. В борьбе с народничеством решался вопрос о том, по какому пути пойдет рабочее движение России — по пути «естественного» развития, проб и ошибок, при котором политическое просвещение достигается ценою громадной растраты сил и мучительных кризисов, или оно будет складываться сразу по самому высокому образцу, вбирая в себя в форме теории богатейший опыт борьбы европейского социалистического пролетариата.

Верность марксизму для Ленина отнюдь не означала простого копирования исторических схем и образцов. Наоборот, быть верным марксизму в ленинском понимании — это значит на каждом этапе, в каждых данных условиях действительности определять те особенные специфические формы, в которых реализуются общие закономерности исторического развития, общие законы социалистической революции⁷. «Мы,— писал Ленин,— вовсе не смотрим на теорию Маркса как на нечто законченное и неприкосновенное; мы убеждены, напротив, что она положила только краеугольные камни той науки, которую социалисты должны двигать дальше во всех направлениях, если они не хотят отстать от жизни. Мы думаем, что для русских социалистов особенно необходима самостоятельная разработка теории Маркса, ибо эта теория дает лишь общие руководящие положения, которые применяются в частности к Англии иначе, чем к Франции, к Франции иначе, чем к Германии, к Германии иначе, чем к России» ⁸.

Ленин был решительным противником сведения марксизма к абстрактным положениям и образцам, не меняющимся с развитием науки и революционной практики, а также связанного с ним стремления ограничить изучение исторических фактов поиском подтверждения заранее сформулированных схем, чем в немалой степени грешил Плеханов. Не механическое «приложение» формул, снятых с исторического развития стран Западной Европы, а анализ «конкретной, исторически особой действительности», понимание своеобразного развития России с точки зрения общих критериев марксизма — вот что Ленин считал необходимым условием успешной борьбы с народничеством.

Как и Плеханов, Ленин в 90-х годах исходит в борьбе с народничеством из факта капиталистического развития России. При всем своеобразии экономического и политического строя (позже, на основе опыта революции 1905—1907. гг., Ленин осмысливает это своеобразие как определенный, прусско-юнкерский, «октябристский» тип развития капитализма), отсталости в степени, темпе буржуазных преобразований Россия, доказывал Ленин, движется в том же самом направлении, что и страны Западной Европы и Северной Америки. Вместе с тем он уже видел, что проводить водораздел между марксизмом и народничеством по линии признания или непризнания буржуазного развития в 90-х годах недостаточно.

Либеральные народники не отрицали капиталистической эволюции страны. Наоборот, обсуждение противоречий капиталистического пути России стало главной темой либерально-народнических теоретических трудов. Так, Николай — он (Даниельсон), один из главных народнических экономистов, в своей работе «Очерки нашего пореформенного общественного хозяйства» специально занимался анализом того пути капитализма, которым шла Россия. Однако задача, которую он и другие народнические идеологи ставили при этом, коренным образом отличалась от подхода к капитализму со стороны марксистов. Основным мотивом работ народников было доказательство несостоятельности капиталистического развития страны, его «искусственности», обреченности вследствие разрушения им самим собственного внутреннего рынка. Народническое мышление во всех его разновидностях и оттенках не могло признать основного — глубокой закономерности капиталистической эволюции в России, обусловленной всем предшествующим ходом социально-экономического развития, ее необходимого, вытекавшего из сути процесса характера. Буржуазное развитие оставалось для народников не более как исторической случайностью, уклонением с пути, порождением ошибочной политики и т. п. «Всякое... дело рук человеческих,— писал народник Южаков в одной из своих «Хроник внутренней жизни»,— может быть и переделано этими руками. Это слишком быстро забывают, трактуя общественные вопросы. Законы природы не могут быть изменены человеком, исторические законы общественной жизни подлежат воздействию человека... От силы и направления человеческой энергии зависит дальнейшее развитие общественных явлений, лишь отчасти предрешаемое их современным состоянием. Весь вопрос, пожелаем ли мы воздействовать? И как сильно пожелаем? И сколько пожелаем?»⁹

Имея в виду эту распространенную среди народников манеру мышления и рассуждения об общественных вопросах, Ленин писал: «Народник рассуждает всегда о том, какой путь для отечества должны «мы» избрать, какие бедствия встретятся, если «мы» направим отечество на такой-то путь, какие выходы могли бы «мы» себе обеспечить, если бы миновали опасностей пути, которым пошла старуха-Европа, если бы «взяли хорошее» и из Европы, и из нашей исконной общинности и т. д. и т. п.» ¹⁰ Характерными чертами этого способа мышления являлись: 1) полное пренебрежение «к самостоятельным тенденциям отдельных общественных классов, творящих историю сообразно с их интересами»¹¹; 2) социальное прожектерство; 3) воззрение на трудящиеся классы как на объект тех или других социальных мероприятий, как на материал, подлежащий направлению на тот или иной путь.

Ленин первый из русских марксистов установил и детально проанализировал глубокую внутреннюю связь, существовавшую между экономической доктриной народничества и всем строем его социологического мышления. Народничество в его работах предстает не просто как экономическая или политическая доктрина, но как система мышления, определенное философское миросозерцание, которому необходимо противопоставить систему диалектико-материалистического понимания действительности. Ленин углубляет плехановскую критику исследованием народнического теоретического построения в целом, рассмотрением приемов философского анализа и сложившихся абстракций. Критикуя народнические представления о русской социально-экономической действительности, он не только сличает их с фактами и отвергает, как ложные, но пересматривает под углом зрения более высокого теоретического построения сам метод описания и анализа фактов, используемый народниками, формулирует заново, оригинально задачу научного исследования.

2

В центре философской проблематики ленинских работ середины 90-х годов, направленных против народничества, стоит проблема диалектики как метода социологического анализа действительности.

В литературе 90-х годов, особенно либеральных народников и народничествующих либералов, было широко распространено представление о марксизме как о жесткой детерминистской схеме, подгоняющей историю под «диалектическую» триаду: тезис — антитезис — синтез. «И в этой «схеме»,— возмущался Ленин,— с серьезным видом полагают все содержание марксизма, минуя все особенности его социологического метода, минуя учение о классовой борьбе, минуя прямую цель исследования — вскрыть все формы антагонизма и эксплуатации, чтобы помочь пролетариату сбросить их» ¹².

Социологический метод Маркса исходит из детерминизма. Однако признание детерминизма, согласно Ленину, еще не составляет специфики исторического материализма и диалектики. Диалектический метод Маркса возник только тогда, когда была понята роль практически-критической деятельности людей в общественном процессе. Пока материалисты рассматривали мир лишь в одном-единственном отношении — как действительность, не зависящую от человека и человеческой деятельности, т. е. рассматривали ее в форме объекта созерцания, а не в форме практики, до тех пор невозможно было создать надлежащего метода в социологии, который был бы одновременно и объективным, и критическим. Поскольку материалисты критиковали историческую действительность, постольку они брали критерии для своей критики вне реального общественного процесса, в сфере идеологии. Только диалектика Маркса благодаря постижению роли материальной практики в историческом процессе открыла объективный принцип самокритики, которую общество осуществляет по отношению к самому себе в процессе своего собственного имманентного развития. Именно в этом смысле Ленин определяет диалектический метод Маркса как объективный метод в социологии. «Диалектическим методом — в противоположность метафизическому,— писал он,— Маркс и Энгельс называли не что иное, как научный метод в социологии, состоящий в том, что общество рассматривается как живой, находящийся в постоянном развитии организм (а не как нечто механически сцепленное и допускающее поэтому всякие произвольные комбинации отдельных общественных элементов), для изучения которого необходим объективный анализ производственных отношений, образующих данную общественную формацию, исследование законов ее функционирования и развития»¹³.

Благодаря открытию диалектики социологическая теория перестала быть субъективной критикой общества, рассматривающей явления извне, с точки зрения заданного наперед идеала. Исходным пунктом теоретической критики общества служила теперь не идея, а научный анализ действительности. Задача философии заключалась отныне уже не в конструировании будущего, а в том, чтобы на основе тенденций, заключенных в самой действительности, наметить пути преобразования мира.

Этого специфического характера марксовой диалектики не смог и не хотел понять народник Михайловский. Для него, как для метафизика, закономерность исторического процесса выступала неким линейным ходом событий, сравнимым по своему автоматизму и неумолимости с законами механики или химии. Вот почему отказ от объективной, детерминистской точки зрения представлялся ему самоочевидной предпосылкой критики существующего. Критический метод, по Михайловскому, не может опираться на объективную общественную закономерность, равно как и идея исторической необходимости не может быть «исключительной руководительницей» в «непосредственном приложении к текущей жизни».

«...Он опустил,— отмечал Ленин,— все фактическое содержание теории, всю ее суть и выставил дело в таком свете, как будто бы вся теория сводится к одному слову «необходимость» («на нее одну нельзя ссылаться в сложных практических делах»), как будто доказательство этой теории состоит в том, что так требует историческая необходимость» ¹⁴.

Диалектике, в понимании Маркса и Ленина, совершенно чужда трактовка исторического закона как некоего абсолюта, действующего в одном, наперед заданном направлении. Фаталистическому объективизму старого причинно-следственного объяснения мира она противопоставляет воззрение на действительность с позиций ее преобразования, с позиций внутренних потенций, заключенных в существующей ситуации. Диалектика не ограничивается простой констатацией наличных условий и отношений. В позитивное понимание существующего она включает его отрицание, «доказывая необходимость настоящего строя, доказывает вместе с тем и необходимость другого строя, который неизбежно должен вырасти из предыдущего,— все равно, верят ли люди в это или не верят, сознают ли они это или не сознают» ¹⁵.

Диалектика как метод социологического мышления связана, для Ленина, прежде всего с рассмотрением общественного развития в качестве естественноисторического процесса, развертывающегося объективно, независимо от целей и намерений людей, и подчиняющегося своим внутренним механизмам и законам. «Маркс,— писал Ленин,— рассматривает общественное движение как естественноисторический процесс, подчиняющийся законам, не только не зависящим от воли, сознания и намерений людей, а, напротив, определяющим их волю, сознание и намерения» ¹⁶. Основу исторического движения марксизм усматривает не в идеологических, а в материальных отношениях; последние представляют собой необходимую структуру, форму человеческой деятельности, направленной на удовлетворение жизненных интересов людей. Поскольку люди существуют, постольку они должны производить материальные блага и тем самым вступать в не зависящие от их воли и сознания производственные отношения. В этом смысле — и только в этом — производственные отношения являются главными, первичными, порождающими политико-юридические учреждения и идеологию данного общества.

Ленин прекрасно понимал и неоднократно это подчеркивал, что экономическая структура общества не представляет собой основы, автоматически определяющей учреждения, законы, обычаи, разного рода идеологические образования. Процесс перехода от базиса к соответствующей надстройке является сложным, извилистым. Лишь в конечном счете причины, определяющие общественные изменения, т. е. изменившиеся экономические условия, заставляют людей нащупывать надлежащие политические учреждения и правовые формы и соответствующие им взгляды.

Говоря о подчиненной роли сознательного элемента в социальной эволюции, Ленин вовсе не отрицал значения воли и субъективной деятельности людей, ему важно другое — понять социальный организм как естественный и самодовлеющий комплекс отношений и условий, источник движения которого заключен в нем самом, в противоречивой общественной практике. Отношения и связи, соответствующие способу производства и воспроизводства непосредственной жизни, не поддаются исправлению согласно субъективным человеческим намерениям и целям. Общество идет своим путем, и задача заключается в том, чтобы выявить законы и направление его движения и действовать в соответствии с ними.

Марксистский историзм не ограничивается доказательством объективного характера законов общественного развития: в концепции Маркса, подчеркивает Ленин, важен ее исторически-конкретный характер, то обстоятельство, что «каждый исторический Период имеет свои собственные законы»¹⁷.

Если производство и воспроизводство непосредственной жизни определяют характер общественных отношений людей, все виды их социальной деятельности, то научное изучение общества заключается прежде всего в том, чтобы выяснить особые исторические условия, в которых протекает деятельность людей, а также законы, регулирующие движение данного социального организма. Понятие общественно-экономической формации как раз и позволяет рассматривать общество, с одной стороны, «как живой, находящийся в постоянном развитии организм», а с другой — как определенное звено в цепи исторического развития, как ступень в закономерно обусловленном прогрессе человечества. В этом смысле, подчеркивал Ленин, Маркс и Энгельс рассматривали социальную эволюцию «как естественно-исторический процесс развития общественно-экономических формаций»¹⁸.

Материалистическое понимание истории связано для Ленина с формированием принципиально нового предмета исследования. Народническая социология выдвигала и отстаивала нечто по видимости реальное и конкретное — действия «живых личностей», которые «ставят себе цели» и «двигают события». Историю делает, по мысли Михайловского, «живая личность со всеми своими помыслами и чувствами». Однако такой, по видимости реалистический, подход к истории является по существу глубоко ошибочным и идеалистическим. Он ориентирован на сведение сложного общественного явления к сумме каких-то «простых», неразложимых далее единиц, или «клеточек». Историческое целое на этом пути низводится до созерцания эмпирических данных индивидов, «помыслы и чувства» которых постулируются тем или иным образом. «Социолог-субъективист,— констатирует Ленин,— начиная свое рассуждение якобы с «живых личностей», на самом деле начинает с того, что вкладывает в эти личности такие «помыслы и чувства», которые он считает рациональными (потому что, изолируя своих «личностей» от конкретной общественной обстановки, он тем самым отнял у себя возможность изучить действительные их помыслы и чувства), т. е. «начинает с утопии», как это и пришлось признать г-ну Михайловскому»¹⁹. Естественно, что в контексте такого рассмотрения индивидов общество по отношению к индивидам выступает только как «среда», «сфера», т. е. как нечто лишь внешним образом связанное с ними. Общественные (производственные) отношения людей, их структура, генезис — все это оставалось вне поля зрения субъективной социологии.

Этому своеобразному, «атомистическому» пониманию предмета социальной науки Ленин противопоставляет материалистический анализ общества как системы производственных отношений. Ход движения мысли здесь обратный: не от личности к пониманию общества, а от общества, вернее, общественных отношений, к личности. «...Социолог-материалист, делающий предметом своего изучения определенные общественные отношения людей, тем самым уже изучает и реальных личностей, из действий которых и слагаются эти отношения»²⁰. Социологический анализ в историческом материализме, марксистская, т. е. подлинно научная социология дает знания о той системе, внутри которой в качестве элементов существуют индивиды.

Исторический материализм впервые намечает путь материалистического анализа общества, вырабатывая научные приемы социологического изучения. Одним из главных таких приемов является сведение индивидуального к социальному. Действия отдельных лиц, бесконечно разнообразные, не поддающиеся в качестве индивидуальных никакому учету, «были обобщены и сведены к действиям групп личностей, различавшихся между собою по роли, которую они играли в системе производственных отношений, по условиям производства н, следовательно, но условиям их жизненной обстановки, по тем интересам, которые определялись этой обстановкой,— одним словом, к действиям классов, борьба которых определяла развитие общества» ²¹.

Переход к изображению общественных действий масс, социальных процессов, институтов позволил «снять» кажущуюся неповторимость общественных ситуаций и состояний, возведенную Михайловским, а затем Риккертом в теорию о принципиальной невозможности применять объективные методы анализа к познанию социально-исторического объекта. Трудность преодолевалась благодаря тому, что были открыты законы действия социальных индивидуумов, выявлены специфические законы зарождения, развития общественно-экономических формаций, их перехода в высшую форму развития. Тем самым, подчеркивал Ленин, возможность подведения индивидуальностей под определенные общие диалектические законы, давным-давно доказанные для естествознания, была установлена и для общественных паук.

Введение в общественную науку понятия общественно-экономической формации позволило Марксу доказать как необходимость данного строя производственных отношений, так и логику их изменений, перехода в высшую форму, т. е. необходимость другого строя, который неизбежно должен вырасти из предыдущего. Поэтому, когда Михайловский резко протестовал против сближения социологических законов с естественнонаучными и направлял этот протест против марксизма, он боролся с ветряными мельницами. Марксизм не только не формулирует законов, подобных законам физики и химии, но, наоборот, настаивает на исторической обусловленности законов социологии, отрицая, что законы социальной жизни одинаковы и для прошлого и для настоящего. Исторический материализм, по Ленину, настолько объективное и «жесткое» учение, что выступает противником всех и всяческих форм субъективизма, но он и достаточно гибкая и развивающаяся теория и не строит всеобъемлющих абстрактных схем исторического развития, пригодных для всех времен и всех эпох. Конкретный анализ конкретных обстоятельств, цель которого, выражаясь словами Ленина, «правильно и точно изобразить действительный исторический процесс»²², составляет содержание и метод исторического материализма.

Если теория Маркса претендует на объяснение только одной капиталистической общественной организации, то каким образом стало возможным создание нового понимания всей истории? Отвечая на этот вопрос Михайловского, Ленин прежде всего отмежевывается от его метафизического изображения хода исторического познания, согласно которому социолог начинает с абстракции «общество вообще», «прогресс вообще». «...Начинать с вопросов, что такое общество, что такое прогресс? — значит начинать с конца,— доказывает Ленин.— Откуда возьмете вы понятие об обществе и прогрессе вообще, когда вы не изучили еще ни одной общественной формации в частности, не сумели даже установить этого понятия, не сумели даже подойти к серьезному фактическому изучению, к объективному анализу каких бы то ни было общественных отношений? Это самый наглядный признак метафизики, с которой начинала всякая наука: пока не умели приняться за изучение фактов, всегда сочиняли a priori общие теории, всегда остававшиеся бесплодными»²³. Громадную заслугу Маркса Ленин и усматривает как раз в том, что он покончил со всеми этими рассуждениями об обществе и прогрессе вообще и «дал научный анализ одного общества и одного прогресса — капиталистического» ²⁴. Этот анализ подвинул общественную науку гораздо дальше, чем все прошлые теории, ибо он поставил на научную почву понимание действительных фактов и тем самым сделал реальный шаг вперед в исследовании основного закона, определяющего движение и развитие человеческой истории.

Поскольку капитализм вырос из предшествующих этому этапов общества, «сняв», преобразовав в универсальную и антагонистическую форму все прежние типы и виды производственных отношений, постольку изучение исторического движения этой формации включает в себя основные моменты всемирной истории. Однако анализ капиталистического общества явился ключом к пониманию предшествующих форм не просто в силу генетической связи, но прежде всего в результате выработки Марксом в ходе анализа развитого объекта основных приемов, понятий и категорий, образующих в совокупности логическую модель социального целого. И подобно тому, отмечал Ленин, «как трансформизм претендует совсем не на то, чтобы объяснить «всю» историю образования видов, а только на то, чтобы поставить приемы этого объяснения на научную высоту, точно так же и материализм в истории никогда не претендовал на то, чтобы все объяснить, а только на то, чтобы указать «единственно научный», по выражению Маркса («Капитал»), прием объяснения истории»²⁵. Именно благодаря разработке на основе изучения капитализма (самого развитого для своего времени исторического объекта) научного метода социального исследования теория, которая «претендует только на объяснение одной капиталистической общественной организации и никакой другой» ²⁶, явилась вместе с тем и открытием материалистического понимания всей предшествующей истории, начиная с возникновения человека и общества.

Конечно, исторический материализм никогда не претендовал на то, чтобы «все объяснить», найти «ключ ко всем историческим замкам», как это приписывал ему Михайловский. Специальное фактическое изучение и детальный анализ основных этапов общественной эволюции — дело ученых не одного поколения. Исторический же материализм, и только он, заложил основы социальной науки, сформулировал ее общую методологию. Понятия, зафиксировавшие необходимый характер, закономерность развития человеческого общества, отразившие его внутреннюю структуру в каждый данный момент,— способ производства, общественно-экономическая формация, соответствие производственных отношений характеру производительных сил, базис и надстройка, классы и классовая борьба, социальная революция и т. п.— впервые дали возможность ориентироваться в хаосе видимых случайностей, в сложном, норою запутанном переплетении причин и следствий, выступающих на поверхности общественной жизни. И то обстоятельство, что эти понятия были выработаны в ходе материалистического анализа капиталистического общества и его надстроек, никоим образом не отменяет их всеобщего значения как орудий исследования других обществ. «Теперь,— писал Ленин,— со времени появления «Капитала» — материалистическое понимание истории уже не гипотеза, а научно доказанное положение, и пока мы не будем иметь другой попытки научно объяснить функционирование и развитие какой-нибудь общественной формации — именно общественной формации, а не быта какой-нибудь страны пли народа, или даже класса и т. п.— другой попытки, которая бы точно так же сумела ...дать живую картину известной формации при строго научном объяснении ее,— до тех пор материалистическое понимание истории будет синонимом общественной науки»²⁷.

3

Для общественных сил, которые хотят действовать не просто в рамках данной действительности, а стремятся превзойти ее, пересоздать в соответствии со своей программой, первостепенное значение приобретает знание действительности не только «как она есть», но как она «должна быть».

Проблема отношения идеалов к реальной действительности как проблема гносеологическая в русской литературе одними из первых была поставлена народниками. Однако их позиция заключалась в провозглашении того, что идеал, как нечто должное, не может быть отражением действительности. Говорить об истинности идеала, субъективного по своей природе, с точки зрения Михайловского, можно лишь в смысле его соответствия (или несоответствия) уровню «современной науки и современных нравственных идей». Стремление выработать идеал, соответствующий действительности, представлялось народникам не более не менее как оправданием «существующего беспорядка», желанием жить «под диктовку действительности», примирением с фактами.

В борьбе с народниками Ленин дает блестящий материалистический анализ проблемы отношения идеала и действительности. В противоположность субъективной школе в социологии Ленин исходит из того, что в общественных идеалах своеобразно отражается и преломляется противоречивая действительность. Поэтому идеалы могут быть проверены фактами, могут сводиться к фактам. Рациональность идеалов социализма («эти идеалы чрезвычайно ценны для марксиста; он только на их почве и полемизирует с народничеством, он полемизирует исключительно по вопросу о построении этих идеалов и осуществлении их» ²⁸) основывается отнюдь не на доводах рефлектирующего разума или требованиях нравственности. Как научная теория и цель движения пролетариата социализм представляет собой выражение созревшей в недрах буржуазного общества тенденции, объективной и неустранимой, пока существует капитализм. Когда марксисты говорят о неизбежности смены капитализма социализмом, то они исходят из того, что «долженствование» обусловлено всем механизмом развития современного способа производства, в недрах которого сформировались материальные предпосылки более высокого строя, а также социальные силы, способные реализовать назревшую историческую необходимость. Обосновывая социалистический идеал, марксист «сличает его не с «современной наукой и современными нравственными идеями», а с существующими классовыми противоречиями, и формулирует его поэтому не как требование «науки», а как требование такого-то класса, порождаемое такими-то общественными отношениями (которые подлежат объективному исследованию) и достижимое лишь так-то вследствие таких-то свойств этих отношений» ²⁹.

Как программа, требующая своего осуществления, социализм базируется, конечно, прежде всего на изучении законов развития капиталистическою общества, условий и законов его перехода в высшую форму развития. В этом смысле Ленин выступал решительным противником всякого рода субъективных построений, привнесения в анализ предвзятых схем и критериев. Однако Ленин критиковал народнический субъективизм не с позиций объективизма, а с точки зрения материализма и теории классовой борьбы. «Если я скажу: новую Россию надо построить вот так-то с точки зрения, положим, истины, справедливости, трудовой уравнительности и т. п., это будет субъективизм, который заведет меня в область химер,— писал Ленин, разъясняя позицию материализма.— На деле борьба классов, а не мои наилучшие пожелания, определит построение повой России. Мои идеалы построения новой России будут нехимеричны лишь тогда, когда они выражают интересы действительно существующего класса, которого условия жизни заставляют действовать в определенном направлении»³⁰.

Идеи объективизма в русской литературе, представленные целым направлением, развивали так называемые «легальные марксисты» — буржуазные либералы во главе с П. Струве, выступавшие от имени выхолощенного и искаженного учения Маркса. Струвистское извращение марксизма заключалось прежде всего в попытке затушевать наличие классовой борьбы в буржуазном обществе, представить исторический процесс изолированным от активной практической деятельности людей, от борьбы классов и партий.

В ленинском понимании материализм так же несовместим с субъективизмом, как и с объективистским принятием всего существующего в качестве необходимого. Будучи формой метафизического мышления, струвизм не способен выйти за рамки простой констатации многосторонности исторического процесса, не способен вскрыть реальный механизм противоречивого движения общества. Провозглашаемая объективизмом позиция равноправия сторон ведет к затушевыванию классовых антагонизмов.

В реальной действительности нет равенства прогрессивной и реакционной тенденций. Вот почему в отличие от объективизма марксизм обязывает к определенной партийной позиции в отношении борющихся сил. Выводы марксизма всегда партийны, «пристрастны», отнесены к интересам и целям борьбы пролетариата, всегда являются составным элементом борьбы за обновление общества. Но это не «пристрастность» субъективизма, не подгонка исторической действительности под заранее заданные схемы и идеалы. Марксизм впервые сливает воедино объективность и партийность науки, потому что он выражает точку зрения класса, интересы которого совпадают с потребностями громадного большинства человечества, с потребностями общественного развития.

В обществе, разделенном на классы с противоположными интересами, не может быть нейтральной истины. Социальная наука всегда партийна, идеологична, всегда зависит от общественного бытия и порождаемых им реальных потребностей и интересов. Провозглашение «деидеологизации» исторического знания, притязания на аполитичность прикрывают в конечном счете подчинение теории политике господствующих эксплуататорских классов.

Ленин отмечал впоследствии, что в 1894—1895 гг., когда писались работы «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» и «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве», было еще очень трудно показать коренное отличие марксистского метода от объективизма: и Струве и русские социал-демократы боролись против общего врага — народничества. Либерально-буржуазный характер взглядов «легальных марксистов» «приходилось доказывать на основании небольших сравнительно уклонений того или иного писателя от марксизма...»³¹. Однако уже тогда Ленин видит основной порок метода Струве и других «легальных марксистов» в буржуазном оправдании действительности, противопоставляет их апологетике существующего материализм, позиции классовой борьбы.

Для буржуазного идеолога связь марксистской философии с классовой точкой зрения пролетариата является свидетельством ее односторонности, необъективности, неистинности. Он считает, что нужно говорить об «исторической необходимости» вообще, не связывая ее с действиями определенных классов. Материализм не имеет ничего общего с подобной интерпретацией действительности. Марксистско-ленинское понимание истории учитывает, что действительность всегда есть результат приложения воли к совокупности вещей, воли не отдельных личностей, а общественных классов, результат господства одних общественных групп над другими. Поэтому материалист не ограничивается указанием на необходимость процесса, а выясняет, какой класс данного общества определяет эту необходимость.

В гносеологическом плане струвистское извращение марксизма базировалось на абстрактном, оторванном от практики классовой борьбы толковании детерминизма в истории. Струве молчаливо принимал, что исследование социальной системы строится точно так же, как исследование в естественных науках, т. е. вне связи законов общественного целого с практикой определенных классов. Конечно, научное рассмотрение общественных явлений основано на признании объективного процесса развития, который не является результатом нашей воли и не зависит от нашего желания. Идея необходимости, строгой обусловленности общественного развития является предпосылкой научного анализа социально-исторических объектов. Однако доказательство необходимости процесса не есть еще материалистическое понимание истории. Ленин был одним из первых среди русских хмарксистов, кто обратил внимание на то, какому «безобразному сужению и искажению подвергается марксизм», когда его пытаются свести к простой теории законосообразности общественных событий, когда «к марксистам относят людей, понятия не имеющих о борьбе классов, о необходимом антагонизме, присущем капиталистическому обществу, и о развитии этого антагонизма, людей, ие имеющих представления о революционной роли пролетариата...»³².

Как всякая научная теория, исторический материализм включает объясняемое явление в логическую систему таким образом, чтобы это явление выступало необходимым следствием общих положений и принципов теории. Но при этом совершенно неправильно игнорировать тот специфический способ, каким знание об объекте существует в общественном мышлении. Отыскивая корни социальных явлений в производственных отношениях, сводя их к интересам определенных классов, материалист рассматривает то или иное явление не «само по себе», а под углом зрения целей и задач классовой борьбы пролетариата. Такой способ детерминации не только не противоречит объективному анализу исторических событий, но, наоборот, впервые дает возможность адекватно отобразить объективную действительность в ее движении, развитии, указать в ней самой глубинные источники и силы к преобразованию. Характеристика исторического процесса через присущую ему форму классового антагонизма, формулировка своих исходных принципов как пожеланий «таких-то общественных элементов», встречающих «противодействие таких-то других элементов и классов» ³³, позволяет марксисту поставить свое понимание вещей на историческую почву: в теории классовой борьбы фаталистическая неизбежность данного хода событий преодолевается и снимается, общественная закономерность предстает в ясном и рациональном виде как историческая деятельность классов, порожденная определенной системой производственных отношений.

Таким образом, и объективист и материалист исходят из реальной действительности. Но если для первого «исходить из действительности» означает лишь оправдание ее, «узкий объективизм, ограничивающийся доказательством неизбежности и необходимости процесса»³⁴, то для второго понимание исторической реальности совпадает с характеристикой антагонистических классов, из борьбы которых складывается ход событий, с поиском сил и средств, способных изменить процесс. Необходимость трактуется здесь уже не в абстрактном, а в конкретно-историческом смысле, как деятельность определенных классов, преобразующих мир сообразно своим интересам.

В этой связи коренным образом меняется отношение теории к политической практике. Помогая общественным силам, заинтересованным по своему жизненному положению в уничтожении капиталистического строя, определить их линию поведения, стратегию и тактику, марксистская теория перестает быть простым истолкованием действительности, она становится программой борющегося пролетариата, лозунгом его борьбы и, следовательно, элементом исторического движения, необходимость которого марксизм научно предвидит и доказывает. Теория становится «реальной», превращаясь в революционную практику.

Глубокая разработка этих вопросов остается до настоящего времени огромной заслугой В. И. Ленина. Она и сейчас помогает бороться как против откровенных буржуазных идеологов, так и против современных «друзей народа», мнимых последователей марксизма, которые партийность отождествляют с ненаучностью, а всякое подлинно объективное исследование общественного развития, рассматриваемого в качестве естественноисторического процесса, преследуют, как «чересчур научное», несовместимое с фактом человеческой деятельности, с признанием сознательных стремлений человека, воли и т. п.

Работы, написанные В. И. Лениным в самом начале его теоретической и революционной деятельности, и сегодня находятся в боевом строю, разят новейшие разновидности субъективизма и объективизма.

Примечания:

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 39, стр. 352.

² Г. В. Плеханов. Соч., т. IV. М., 1922, стр. 54.

³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 16, стр. 294.

⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 2, стр. 545.

⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 312.

⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 2, стр. 454

⁷ См. об этом М. Я. Гефтер, В. Л. Мальков. Ответ американскому ученому. «Вопросы истории», 1966, № 10.

⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 4, стр. 184.

⁹ «Русское богатство», 1893, № 3, отд. 2, стр. 122.

¹⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 2, стр. 539.

¹¹ Там же.

¹² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 339,

¹³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 165.

¹⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 157.

¹⁵ Там же, стр. 166.

¹⁶ Там же.

¹⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 167.

¹⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 166.

¹⁹ Там же, стр. 424.

²⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 424.

²¹ Там же, стр. 430.

²² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 164.

²³ Там же, стр. 141.

²⁴ Там же, стр. 143.

²⁵ В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 1, стр. 144.

²⁶ Там же, стр. 143.

²⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 139—140.

²⁸ В. П. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 435.

²⁹ Там же, стр. 430.

³⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 22, стр. 101.

³¹ В. И, Ленин, Полн. собр. соч., т. 16, стр. 96.

³² В. И. Ленин. Полн. Coбp., соч., т. 1, стр. 339, 340.

³³ Там же, стр. 532.

³⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 526.

 

 

ГЛАВА II

КРИТИКА В. И. ЛЕНИНЫМ МАХИЗМА, БОГОИСКАТЕЛЬСТВА И БОГОСТРОИТЕЛЬСТВА

1. Ренессанс или декадентство?

Нет ничего удивительного в том, что духовная эволюция различных классов и слоев России начала XX в., одни и те же социальные, и идейные явления этого времени получили и получают противоположную интерпретацию в марксистско-ленинской и буржуазной литературе. Во введении к вышедшей не так давно на Западе антологии по истории русской философии ее составитель, веховец и религиозный метафизик, С. Франк¹ пишет: «...на пороге 19-го и 20-го вв. (и особенно после 1905 года...) совершается существенный перелом в умственном настроении русского общества». Природу такого перелома он усматривает в том, что в интеллектуальных кругах России якобы наступила «эпоха возрождения... религиозной мысли» ², доминировавшей в среде русских мыслителей в 30-е и 40-е годы XIX в., а затем оттесненной позитивизмом и материализмом. Назвав эпоху начала XX в. в России «культурным ренессансом», религиозный экзистенциалист Н. Бердяев отмечает такие его характерные черты, как пробуждение «самостоятельной», т. е. религиозно-идеалистической, философии, обострение эстетической чувствительности, необычайный интерес к мистике и оккультизму и т. д.

И Франк и Бердяев только подчеркивают (хотя и справедливо) факт оживления оккультных настроений и усиленного интереса у части интеллигенции к религиозно-философской проблематике, но ни тот, ни другой не пытаются проанализировать его конкретную социальную обусловленность. В лучшем случае философы-мистики констатируют изменения, происходящие параллельно в социально-политической и идеологической сферах, старательно избегая вопроса об истоках, определяющем факторе эволюции русской духовной культуры. Например, в написанной В. Зеньковским с теологических позиций «Истории русской философии» следующим образом говорится о событиях, предшествующих Октябрьской революции: «С другой стороны, одновременно с ярким развитием революционных течений в России, началось очень сильное, все разгоравшееся с годами религиозно-философское движение» ³. Следуя Бердяеву и Франку, Зеньковский называет идейную атмосферу России начала века «религиозно-философским ренессансом». Однако вопрос о том, откуда взялся подобный «ренессанс» и почему он обозначился в первое десятилетие века, т. е. вопрос о социально-экономических его предпосылках, он, как и упомянутые авторы (взятые нами не случайно, ибо они активные участники теоретической и политической борьбы того времени), игнорирует.

Впрочем, на одну из причин оживления религиозной и вообще идеалистической философии они все же указывают. Это — господство долгие годы в русской передовой идеологии материализма и необходимость, с их точки зрения, его преодоления. «Наш ренессанс,— писал Бердяев в «Русской идее»,— имел несколько истоков и относился к разным сторонам культуры. Но по всем линиям нужно было преодолеть материализм, позитивизм, утилитаризм, от которых не могла освободиться левона-строенная интеллигенция» ⁴. Указание им на эту причину убедительно демонстрирует классовую суть религиозной философии. Антимарксистская направленность последней очевидна и при оценке религиозно-идеалистическими теоретиками интеллектуальной и духовной жизни рассматриваемой нами эпохи. Ибо именно то, что представители буржуазной мысли считают «ренессансом» культуры, марксистский анализ данного периода, наиболее полно и всесторонне осуществленный в работах В. И. Ленина, оценивает как распад буржуазного сознания, как проявление его декаданса. Поэтому ленинское исследование социальных и духовных процессов предоктябрьского времени актуально уже потому, что дает марксистам методологические принципы для критики буржуазных концепций развития русской общественной и философской мысли.

Характеризуя напряженные социальные отношения в России в 1903—1917 гг., В. И. Ленин писал: «Ни в одно» стране не было сконцентрировано на таком коротком промежутке времени такого богатства форм, оттенков, методов борьбы всех классов современного общества, притом борьбы, которая, в силу отсталости страны и тяжести гнета царизма, особенно быстро созревала...»⁵. Эта общественная атмосфера, ознаменовавшаяся развитием массового рабочего движения, по-разному отражалась в сознании различных классов и групп. Она способствовала тому, что марксизм стал самым влиятельным течением в обществе, а народничество как целостное и наиболее популярное направление (после работ Г. В. Плеханова и особенно В. И. Ленина) перестало существовать. Она же, эта атмосфера, породила и явления, которые В. И. Ленин характеризовал как кризис, упадок, деморализацию, разброд, развал, иначе говоря, состояние культуры, получившее название «декадентство». Раньше всего оно захватило область искусства и эстетику.

Основатели эстетического декаданса (и символизма) Н. Минский и Дм. Мережковский первыми заговорили о «вечном бытии», «евангельской святыне народа», «мистической потребности современного человека», о ценности «божественного идеализма» и «пошлости» реализма, «научного и нравственного материализма». Индивидуализм и «небывалая» свобода теперь противопоставлялись ими «политическому подвижничеству» передовой русской интеллигенции. Мережковский писал в книге «Не мир, по меч», что русские декаденты, эти первые в образованном обществе России самозародившиеся мистики, «купили свободу, может быть, слишком дорогою ценою: совсем ушли из общественности в последнее одиночество, зарылись в подземную тьму и тишь, спустились в страшное «подполье» Достоевского» ⁶.

Однако «подземелье» декадентов было не настолько глубоким, чтобы оттуда не слышался их голос. II Минский и Мережковский были инициаторами организации религиозно-философских собраний, открывшихся в Петербурге в 1901 г. Диалог на них между интеллигентами-мистиками и представителями церкви (собрания проходили под председательством епископа Сергия) вылился в поиск универсальных социально-религиозных идеалов, реализация которых в русском обществе должна была привести к преодолению трагических социальных конфликтов между народом и имущими классами. Декаденты — участники собраний издавали журнал «Новый путь», сделав сто программной идеей поиски «правды о боге». Позднее этот журнал под названием «Вопросы жизни» выпускался уже совместно писателями-декадентами и религиозными философами — бывшими «легальными марксистами» Н. Бердяевым, С. Булгаковым, П. Струве, С. Франком и др. Их органом стал и правокадетский журнал «Полярная звезда».

Эволюция к религиозной проблематике — существеннейшая черта кризиса, распада буржуазного сознания. Распад этот, начавшийся в России еще в 90-е годы прошлого века, принял необычные размеры после поражения революции 1905—1907 гг., в ходе которой пролетариат «показал миру свое суровое лицо» (Горький). Как подчеркивал В. И. Ленин, экономические условия революции 1905 г. поставили рабочий класс во враждебные отношения к либеральной буржуазии из-за всех нерешенных политических вопросов. Социальная поляризация вела к поляризации идейно-теоретической. И если в период подъема освободительного движения идеологи либеральной буржуазии еще говорили о прогрессе, подчеркивали свою оппозиционность самодержавию, то сама революция, а затем наступившая реакция отбросили их резко вправо. Анализируя послереволюционную пору, В. И. Ленин специально отмечает: «Усиление тяги к философскому идеализму; мистицизм, как облачение контрреволюционных настроений»⁷. Это верно в отношении как традиционных, давно существовавших в России течений⁸, например неокантианства (А. Введенский, позже группа философов — С. Гессен, Ф. Степун, Б. Яковенко и др.— активных сотрудников международного ежегодника «Логос»), неолейбницианства («известный философский черносотенец» М. Лопатин, С. Аскольдов и др.), так и, в особенности, тех либерально-буржуазных философов, которые стремились открыто и целиком строить свои системы на основе религиозных ценностей. Среди них мы не найдем единомыслия в вопросах чисто философских: здесь и представители течения, позднее получившего название экзистенциализма (Н. Бердяев, Л. Шестов), и интуитивисты, близкие к персонализму (Н. Лосский), и последователи «метафизики всеединства» (И. Флоренский, С. Булгаков), разработанной Вл. Соловьевым, и т. д. Но несомненна их общность идеологическая: борьба с демократизмом, с материализмом вообще и марксизмом в особенности, утверждение мистико-идеалистических воззрений.

С большой полнотой политические и теоретические взгляды русских либеральных философов и публицистов — Бердяева, Булгакова, Франка, Струве и др.— воплотились в сборнике «Вехи» (1909). Авторов этой книги В. И. Ленин назвал идейными вождями целого общественного направления, которые дали буквально «энциклопедию по вопросам философии, религии, политики, публицистики, оценки всего освободительного движения и всей истории русской демократии» ⁹. «Вехи» явились наиболее рельефным выражением консерватизма буржуазных либералов. Веховцы начали яростную войну с материализмом — теоретической основой мировоззрения русской и международной демократии, отреклись от освободительного движения, искаженно изобразив его ход и идеалы, открыто сказали о своих благодарных чувствах по отношению к царской власти и всей старой России вообще. Им более всего претила философия русских демократов. Они называли ее поверхностной и неоригинальной, так как она материалистична, а материализм-де — самая низкая форма философствования. П. Юркевич представляется Бердяеву более глубоким мыслителем, чем Н. Чернышевский, у В. Белинского он не обнаружил философского метода мышления. И вообще вожди демократического и рабочего движения в духовную культуру нации будто бы не внесли ничего существенного. Вполне естественно, пишет В. И. Ленин, что, стоя на такой точке зрения, «Вехи» неустанно громят атеизм демократов, «стремятся со всей решительностью и во всей полноте восстановить религиозное миросозерцание» ¹⁰.

«Вехи» сконцентрировали в себе те особенности кадетско-либеральной идеологии, какие она приобрела после поражения революции 1905—1907 гг. Правда, часть либералов (Н. Гредескул, П. Милюков и др.) выступила с критикой «Вех», но их критика была тактической, а не принципиальной. Они полемизировали с веховцами с позиций, близких к позитивизму, и в то же время признавали церковь и религию едва ли не основным фактором развития духовной культуры и национальности, а главное, соглашались с ними в том, что революционные выступления народа, «особенно в конце 1905 г. (имеется в виду Декабрьское вооруженное восстание.— Авт.), весьма сильно повредили делу государственного преобразования» ¹¹.

В письме М. Горькому В. И. Ленин назвал касавшийся деталей спор либералов-позитивистов с веховцами квазиполемикой. Милюков и его последователи, писал он, недовольны «только грубостью и прямолинейностью веховцев, только тем, что веховцы портят их дипломатию, мешают им водить за нос отсталые элементы массы. Милюков — практический политик, Струве — доктринер либерализма, но их мирное сожительство в одной партии не случайность, а необходимое явление...»¹².

У мелкобуржуазных революционеров (эсеры и др.) настроение пессимизма, вызванное поражением первой русской революции, сочеталось с разочарованием в массовом движении, с неверием в способность народа радикально изменить существующие порядки. Они полагали, что только «инициативное меньшинство», одухотворенное новыми идеалами, может совершить в России политический переворот. «...Теоретические вопросы, философия, научный социализм,— отмечал В. И. Ленин в работе «О некоторых чертах современного распада»,— это все пустяки, по мнению «новых» социально-революционных обскурантов» ¹³. Временная победа реакции была для них достаточным основанием, чтобы признать «неистинность» и «нежизненность» учения К. Маркса.

Тяжелую пору переживало и рабочее движение. «Распад партийных организаций,— писал В. И. Ленин,— почти повальное бегство из них интеллигенции, разброд и шатания среди оставшихся верными социал-демократии, уныние и апатия среди довольно широких слоев передового пролетариата, неуверенность в том, где путь выхода из этого положения,— таковы те черты, которыми отличается современное положение» ¹⁴. Политический индифферентизм части рабочего класса, отход под воздействием репрессий от революции различных слоев мелкой буржуазии, присоединившихся к ней в период подъема, способствовали возникновению и некоторому успеху отзовизма и ликвидаторства. Появилась тенденция к переоценке морально-политических и теоретических основоположений миросозерцания демократических сил, обычно сопровождающая социальные потрясения. Пересмотру подверглись и философские основы марксизма. Люди, не освободившиеся от мелкобуржуазных представлений, усвоившие марксистскую теорию поверхностно и догматически, а потому не сумевшие переварить резкую смену (революция — реакция) исторических условий, оказались весьма «пластичными» для того, чтобы воспринять идеи некоторых идеалистических течений. В. И. Ленин подчеркивал, что влияние буржуазной философии сказалось «в махистском поветрии среди марксистов». Борьба «за основы марксизма» в целом встала на очередь дня, а на первое место «в области науки, философии, искусства выдвинулась борьба марксистов с махистами»¹⁶. В это время В. И. Ленин выступает с рядом работ, в которых не только отстаивает материалистическую традицию в русской философии и теоретические основы марксизма от нападок буржуазных литераторов и ревизионистов, но и обогащает диалектический и исторический материализм новыми идеями.

2. Ленинская критика махизма

Позитивизм в России как философское течение к началу XX в. имел уже известную традицию. Конечно, роль таких последователей О. Конта, как Г. Вырубов и Е. Де-Роберти, в развитии социальной мысли нельзя считать значительной. Однако позитивистской концепции в ее общем виде придерживались и весьма влиятельные идеологи либерального народничества, представители субъективного метода в социологии — П. Лавров, Н. Михайловский, Н. Кареев. Из пользовавшихся известностью либерально-буржуазных историков-позитивистов можно назвать хотя бы М. Ковалевского и П. Милюкова («увидевшего» в А. Радищеве первого русского эмпириокритика). Позитивистские идеи привлекали внимание и многих естествоиспытателей. Если до 90-х годов XIX в. эти идеи черпаются в основном из учений О. Копта, Дж. Милля и Г. Спенсера, то затем они начинают питаться появившимся на арене идеологической борьбы так называемым «вторым» позитивизмом, или эмпириокритицизмом. В. И. Ленин говорил о широком течении позитивизма, «внутри которого находятся и Ог. Конт, и Г. Спенсер, и Михайловский, и ряд неокантианцев, и Мах с Авенариусом» ¹⁷. Активным пропагандистом махизма еще в 1891 г. выступил первый и крупнейший, по словам В. И. Ленина, русский эмпирпокритик В. Лесевич. В работе «Что такое научная философия?» он подробно наложил взгляды Э. Маха, Р. Авенариуса и И. Петцольдта. Позднее в статье «От Конта к Авенариусу» (1904) он отмечал, что об эмпириокритицизме в Европе начинают говорить все чаще, и сожалел, что в России философия «чистого опыта» еще совсем непопулярна.

Но после революции 1905—1907 гг. ситуация резко изменилась, и В. И. Ленин уже в 1908 г. писал о том, что махисты предприняли настоящий поход против диалектического материализма. Он имел в виду прежде всего деятельность группы русских социал-демократов (меньшевиков и неустойчивых большевиков), выпустивших ряд идеалистических работ, и в частности сборник «Очерки по философии марксизма» (1908)¹⁷ — книгу, по словам Ленина, вредную, филистерскую, поповскую всю, «от начала до конца, от ветвей до корня, до Маха и Авенариуса». В этих работах они доказывали необходимость соединения «естественно-научной философии социальной жизни», т. е. марксизма, с махизмом, называя последний «философией современного естествознания», а самого Маха — наиболее «крупным в настоящее время философом вообще» (Богданов).

На самом же деле интерес к эмпириокритицизму, претендовавшему на решение многих логических и методологических трудностей науки, возрос среди передовых естествоиспытателей потому, что традиционная физическая картина мира пришла в явное противоречие с новейшими достижениями естествознания. Такие естественнонаучные открытия, как второе начало термодинамики, квантовая теория Планка, опыт Майкельсона и несостоятельность гипотезы эфира, радиоактивность, электрон и его свойства и т. д., не укладывались в понятийный и методологический аппарат классической физики. Отсюда — интерес естественников к гносеологическим и мировоззренческим аспектам конкретных наук. И здесь они прямо-таки «натыкались» на махизм, тем более что многие из них в силу «очень важных житейских соображений» (Ленин), обстоятельств психологического и социального порядка питали предубеждение к материалистическому миросозерцанию и предрасположение к иной системе идей. Им импонировало и то, что Мах был видным физиком (даже А. Эйнштейн по этой причине некоторое время сочувственно относился к его взглядам), что махизм, объявив себя «научной философией», претендовал на преодоление «крайностей» материализма и спиритуализма. Но, как показал В. И. Ленин, махизм «созрел» в условиях кризиса, возникшего в естествознании на рубеже столетий. Если большинство ученых искали пути преодоления методологических трудностей, оставаясь естественноисторическими материалистами, то нашлось немало и таких, кто из факта математизации физических знаний, «под влиянием ломки старых теорий великими открытиями последних лет, под влиянием кризиса новой физики, особенно наглядно показавшего относительность наших знаний, скатились, в силу незнания диалектики, через релятивизм к идеализму»¹⁸. Махизм и был тесно связан с той группой естественников, «физических» идеалистов, которые из новейших открытий науки, заключили об исчезновении объективной реальности, о конвенционалистской природе научной теории. Этой связи не поняли не только многие представители конкретных наук, но даже Г. В. Плеханов. Русские махисты, рассматривавшие эмпириокритическую школу как «наиболее типичную представительницу философии современных естествоиспытателей» ¹⁹, «наиболее прогрессивное течение современной философской мысли» ²⁰, ее также игнорировали.

В ряде работ, и главным образом в книге «Материализм и эмпириокритицизм», В. И. Ленин дал тщательный разбор всех аспектов махизма. Ленинский анализ устанавливал, что философия Маха и Авенариуса — разновидность субъективного идеализма и потому не выражает действительных теоретико-познавательных потребностей естественных наук. Раскрыв смысл основных методологических понятий махизма — «элементы мира», «интроекция», «принципиальная координация», «опыт», «экономия мышления»,— В. И. Ленин показал идеалистический характер махистского подхода к важнейшим философским вопросам (соотношение материального и идеального, проблема истины, причинности, пространства и времени, свободы и необходимости и др.); одновременно он подверг критике модификации махизма на русской почве (эмпириомонизм, эмпириосимволизм и т. п.).

Предпосылкой построений эмпириокритиков является положение о том, что окружающие человека сложные объекты состоят из «нейтральных» элементов²¹. По мнению махистов, вступая в связь с нервной системой индивида, элементы приобретают свойства психического, взятые же вне условий, лежащих внутри человека, они становятся физическими объектами. Однако эмпириокритики считают, что физический и психический ряды элементов не существуют друг без друга, а находятся в границах единого опыта, в систему которого включаются и среда (поскольку она — непосредственно данное) и наблюдатель. Если из опыта, пишет Авенариус, удалить «нечувственный придаток», то «чистый опыт станет как раз... совокупностью простых или чистых ощущений» ²². Итак, сначала данные опыта (среда) разлагаются на элементы (ощущения), а затем из них создается реальность. Не вещи, а ощущения суть настоящие элементы мира ²³.

В. И. Ленин без труда доказывает идентичность «нового», эмпириокритического взгляда на мир с возникшим еще в XVIII в. субъективно-идеалистическим учением Дж. Беркли, который в «Трактате о началах человеческого познания» писал, что все видимые и осязаемые человеком вещи суть лишь разнообразные ощущения и чувственные впечатления. Махисты надеялись избежать субъективно-идеалистических выводов посредством термина «элемент». Но что следует понимать под элементом, ставит вопрос Ленин и указывает, что в пределах гносеологии на него может быть дан такой ответ: «Либо «элемент» есть ощущение, как говорят все эмпириокритики... тогда ваша философия, господа, есть идеализм. Либо «элемент» не есть ощущение,— и тогда с вашим «новым» словечком не связано ровно никакой мысли...» ²⁴.

Правда, махисты попытались устранить альтернативу «материализм или идеализм», объявив проблему о соотношении сознания и бытия мнимой. Конкретное ее решение, по их мнению, сопряжено с недопустимой интроекцией, согласно которой индивид «влагает в ближнего» (интроецирует) найденные в опыте восприятия, мысли, чувствования или приписывает их частям окружающей среды. Это приводит к «расщеплению» мира на внутренний и внешний, а затем и к дуализму, который, по Авенариусу, можно преодолеть, лишь рассматривая мышление вне связи с мозгом, а «Я» и «среду» — в качестве равноценных компонентов опыта. В рамках последнего окружающая среда и «Я» нераздельны. Это эмпириокритическая «принципиальная координация», представляющая собой, как показывает В. И. Ленин, всего-навсего языковую модификацию старой идеи Беркли и Фихте о нераздельности субъекта и объекта, заключенных в сферу идеального. «Дуализм опровергнут... Авенариусом,— пишет В. И. Ленин,— лишь постольку, поскольку «опровергнуто» им существование объекта без субъекта, материи без мысли, внешнего мира, независимого от наших ощущений, т. е. опровергнут идеалистически..»²⁵.

Если бы махисты не были эклектиками и строго придерживались принятых ими основоположений, они необходимо пришли бы, подобно имманентам, к солипсизму. Именно на солипсизм, как на основную ошибку Маха, указывал В. И. Ленин. Этой направленности махизма не поняли те русские литераторы, социал-демократы, которые в «элементах», «интроекции», «принципиальной координации» нашли средство преодолеть старинный спор материализма и идеализма, подняться над борьбой партий в философии и придать ей «научную» и «современную» форму. Диалектико-материалистическую концепцию они пытались очистить от всего «трансцендентного» и дополнить «реалистическими» идеями Маха и Авенариуса. Самой влиятельной фигурой среди русских махистов был Богданов. Поэтому не случайно к критике его взглядов В. И. Ленин возвращается в своих трудах не раз²⁶.

Основатели эмпириокритицизма, говорит Богданов, не объясняют, почему в едином по материалу опыте наличествуют две несводимые друг к другу закономерности — физический и психический ряды элементов. От подобного познавательного дуализма ²⁷, по Богданову, можно избавиться, во-первых, через анализ происхождения физического и психического, во-вторых, вскрывая особое значение фактора организации элементов.

Тогда весь мир превращается в генетическую цепь комплексов специфически организованных элементов. Начало цепи — хаос элементов (объективированный кантовский хаос ощущений). Затем возникает простая ассоциативная связь элементов — психическое, или индивидуально-организованный опыт. Наконец, появляется физическое и возникающее из него познание — социально-организованный опыт. С помощью труда, по Богданову, человек гармонизирует действительность, включает низшие (индивидуальные) формы организации в высшие (социальные, коллективные). И теперь нет смысла якобы противопоставлять идеальное и материальное, идеализм и материализм. ««Психическое» исчезает в объединяющих формах, созданных познанием для «физического», но и физическое перестает быть «физическим», как только у него нет его постоянной антитезы — психического. Единый мир опыта выступает, как содержание для единого познания. Это — эмпириомонизм»²⁸.

Особое значение Богданов придает исследованию психики с энергетической точки зрения и всеобщей подстановке, «помогающей» заменить марксистскую теорию отражения идеалистическим учением о познании. Энергетика, «метод количественного описания того, что дано в опыте», способствует выработке равновесия между организмом и средой путем регуляции психической системы, психического подбора, увеличивает «жизнеспособность» и «жизнесохранимость» системы. Здесь отчетливо виден психобиологический, бесплодный, по убеждению В. И. Ленина, в области общественных наук, подход эмпириомонизма к сознательной деятельности человека; он присущ и всему махизму²⁹, игнорирующему философско-исторический анализ сознания. Всеобщая же подстановка означает, что на место непознанного физического факта всегда можно подставить факт психический, и наоборот. Монизм познания, по Богданову, требует подстановки, в которой «психическое есть исходная точка».

В одном из писем Горькому Ленин сообщал, что после знакомства в 1906 г. с последней частью «Эмпириомонизма» он написал специальную работу против богдановской концепции, где доказывал, что тот «идет архиневерным путем, не марксистским». Позднее В. И. Ленин развил свою мысль. Особенность философии Богданова, по его мнению, выражена в попытках «убрать некоторые противоречия махизма, создать подобие объективного идеализма»³⁰. Возможно, эмпириомонизм логичнее концепций Маха и Авенариуса, но гносеологическая природа его от того, что элементы объективируются, не меняется. В схеме Богданова «ничьи ощущения», «ощущения вообще» (т. е. «мертвая идеалистическая абстракция») «подставлены» под физический мир, являются начальным звеном кем-то производимой природы. Отсюда видно, говорит В. И. Ленин, что гегелевский универсальный дух, мировая воля Шопенгауэра и эмпириомонистическая «всеобщая подстановка» психического под физическое — одна и та же идея. И никакое марксистское обрамление не меняет дела. ««Социально-организованный опыт», «коллективный трудовой процесс», все это — слова марксистские, но все это — только слова, прячущие идеалистическую философию...» ³¹ Таким образом, «синтез» марксизма и махизма у русских эмшхриокритиков вылился в пересмотр принципов диалектико-материалистического учения.

Выступая против материализма, Богданов назвал материю, существующую независимо от опыта, фетишем, невыясненной «вещью в себе»; Базаров писал: «Материя... из живой истины превратилась в труп былой истины» ³²; о воззрении, основанном на признании объективной реальности, он говорил как о бессознательном материалистическом мистицизме. Махисты пробовали «исправить» и марксову диалектику. Они не отрицали принципа развития действительности, а сомневались лишь в том, что подобное развитие идет через противоречия. По Юшкевичу, диалектика — продукт анализа понятия непрерывности и, если ее очистить «от метафизического хлама» (т. е. отбросить закон единства и борьбы противоположностей), она вполне может быть отождествлена с теорией эволюции, разработанной в естествознании XIX в. Я. Берман, написавший о диалектике «нелепую книжку», целиком отрицал диалектический метод познания. «Провозглашение противоречия основным принципом мышления...— читаем мы в этой работе,— равняется... акту духовного самоубийства, отказу от мышления» ³³.

Материализму русские махисты противопоставили идеалистически истолкованный эмпиризм, диалектике — релятивизм. «И лезут наши эмпириокритики, эмиириомонист и эмпириосимволист³⁴ в болото,— с негодованием писал В. И. Ленин Горькому, познакомившись с первоисточниками их «мудрости».— Уверять читателя, что «вера» в реальность внешнего мира есть «мистика» (Базаров), спутывать самым безобразным образом материализм и кантианство (Базаров и Богданов), проповедовать разновидность агностицизма (эмпириокритицизм) и идеализма (эмпириомонизм)... объявлять мистикой энгельсовское учение о диалектике (Берман)... Подобную вещь нам преподносить как философию марксизма!»³⁵ Когда Горький, сочувственно относившийся в 1908 г. к махистам, заговорил о примирении с ними, В. И. Ленин ему ответил: «Какое же тут «примирение» может быть, милый А. М.? Помилуйте, об этом смешно и заикаться. Бой абсолютно неизбежен... Нейтральности в таком вопросе быть не может и не будет» ³⁶. И здесь же он замечает, что Плеханов всецело прав в споре с русскими последователями Маха, но не хочет или не умеет высказаться конкретно, обстоятельно, просто. «...Я во что бы то ни стало скажу это по-своему». И В. И. Ленин, как известно, сказал это «по-своему» в «Материализме и эмпириокритицизме», раскрыв идеалистическую сущность махизма, включая его русские разновидности.

В. И. Ленин отмечал, что, вследствие исторических обстоятельств, позитивисты вообще и махисты в частности специализировались на теории познания и сравнительно мало выступали по вопросам философии истории. Они перенесли идеи своей биологизированной гносеологии на область общественной жизни. В подходе к обществу, как и в анализе психики, руководящим для них было понятие равновесия, устойчивости. Например, Петцольдт утверждал, что устойчивость есть цель хозяйственных, социально-политических, нравственных и всех других отношений. Это положение явилось лучшим «теоретическим» оправданием практики ревизионистов, отрицавших классовые противоречия.

Русские махисты полагали, что можно быть одновременно последователем исторического материализма и эмпириокритицизма. В. И. Ленин отверг такое эклектическое понимание теории. В целостной философии марксизма, писал он, нельзя пренебречь ни одной существенной частью, не переходя на позиции буржуазной идеологии. Отрицание марксистской гносеологии привело Богданова к отрицанию принципов исторического материализма, например, он отождествлял общественное бытие и общественное сознание, а социальные отношения анализировал посредством таких натуралистических понятий, как «энергия», «равновесие», «общественный подбор» и т. п. Суворов считал, что «развитие форм производства регулируется законом экономии сил» и что Маркс якобы положил этот закон в основу своей социальной теории-. Учение о классовой борьбе также увязывалось им с идеей установления равновесия между борющимися общественными группами. «Как в гносеологии Мах и Авенариус не развивали идеализма, а загромождали старые идеалистические ошибки претенциозным терминологическим вздором («элементы», «принципиальная координация»., «интроекция» и т. д.), так и в социологии эмпириокритицизм ведет, даже при самом искреннем сочувствии к выводам марксизма, к искажению исторического материализма претенциозно-пустой энергетической и биологической словесностью» ³⁷. Вторая половина этого положения относится в особенности к русским эмпириокритикам.

Подвергнув детальному критическому разбору основы махистской философии, сравнив ее принципы с диалектико-материалистическим учением, В. И. Ленин пришел к выводу: «Только при абсолютном невежестве относительно того, что такое философский материализм вообще и что такое диалектический метод Маркса и Энгельса, можно толковать о «соединении» эмпириокритицизма с марксизмом» ³⁸.

Настоящей мистификацией было и намерение эмпириокритиков представить махизм теорией познания современного естествознания. На деле, по выражению В. И. Ленина, он так относится к науке, как поцелуй христианина Пуды относится к Христу. «Мах точно так же предает естествознание фидеизму...»

И вполне закономерно, что одно из религиозно-философских течений в России, богостроительство, было непосредственно связано с философией «чистого опыта».

 

3. В. И. Ленин о социальной сущности богоискательства и богостроительства

После поражения революции 1905—1907 гг., писал В. И. Ленин, «русской буржуазии в ее контрреволюционных целях понадобилось оживить религию, поднять спрос на религию, сочинить религию, привить народу или по-новому укрепить в народе религию»³⁹. Эта мысль не только обнажает социальную подоплеку «возрождения» религиозно-идеалистической философии, она проливает свет на понятие «богоискательство», а также помогает понять место и роль богостроительских теорий в идейной борьбе того времени.

О  том, что объединяет религиозных философов, получивших название богоискателей⁴⁰, довольно точно сказал Бердяев: «Все мы хотим положить в основу общественного миросозерцания идею личности и идею нации взамен идеи интеллигенции и классов (и «народа» в классовом смысле), которыми всегда вдохновлялась русская интеллигенция»⁴¹. Назвав «интеллигентами» мыслителей-материалистов, деятелей русской демократии, неохристиане исказили и подвергли критике их социально-политические воззрения. «Ложь» материалистического социализма они усмотрели в том, что он якобы придает чрезмерное значение внешним, общественным формам устроения жизни и пренебрегает ценностями внутренними — духовными, религиозными, составляющими сущность личности и нации. Учения, сделавшие подобные ценности главным объектом своего внимания и выражавшие «неустанное богоискание» русской души, оказались будто бы не по плечу радикальной интеллигенции России. Искания славянофилов, П. Чаадаев с его предчувствием вселенской церкви и будущей теократии, Вл. Соловьев, примиривший в «свободной» теософии религию, философию и науку, «величайший метафизик» Ф. Достоевский, религиозные замыслы Н. Гоголя, Л. Толстого — все это якобы не было замечено и понято общественностью вследствие засилья «казенщины прогрессивного лагеря». Но без мистики, говорит Бердяев, нет подлинной культуры. Ведь сама «философия есть один из путей объективирования мистики; высшей же и полной формой такого объективирования может быть лишь положительная религия»⁴². Истина, с его точки зрения, постигается через мистический опыт, связывающий познающего субъекта с трансцендентной областью и примиряющий знание и веру, через иррациональную интуицию.

Выступления богоискателей после революции 1905—1907гг. приобрели в русском обществе значительный резонанс, и поэтому В. И. Ленин считал одной из важных задач теоретической борьбы с представителями «нового религиозного сознания» выявление объективного, классового смысла их идей⁴³. Недаром стержнем реферата об идеологии контрреволюционного либерализма, прочитанного им в Париже в 1909 г., была тема «Успех «Вех» и его общественное значение». Задача эта обусловливалась и другим обстоятельством. Если в философии неохристиане «решились сказать всю правду, раскрыть всю свою программу (война материализму и материалистически толкуемому позитивизму; восстановление мистики и мистического миросозерцания)», то в политике, в публицистике, пишет В. И. Ленин, они «виляют, вертятся, иезуитничают. Они порвали с самыми основными идеями демократии, с самыми элементарными демократическими тенденциями, но делают вид, что рвут только с «интеллигентщиной»» ⁴⁴.

В свете ложно истолкованной проблемы «интеллигенция и народ» мистики оценивали и прошедшую революцию, которая, по их мнению, показала, что рационализм и социальный фанатизм привели радикальную интеллигенцию к духовному краху. Еще в 1902 г., будучи одним из авторов «Проблем идеализма» — программного сборника русских идеалистов, Булгаков жаловался, что завоевания рабочего движения, руководимого социалистами, убивают религиозные верования, и призывал вернуть человечеству «утраченного им живого бога». После же революции он и его единомышленники начали говорить о глубочайшем расколе между народом-богоносцем и безрелигиозными радикалами. Отсюда такие негативные для Булгакова черты облика интеллигента, как героизм (жертвенность), максимализм (требование коренных перемен в жизни при любых условиях), политический фанатизм. По его мнению, демократы, напрасно поднявшие исстрадавшийся народ на революцию, разбудили в нем инстинкт обиды, зависти к тем, кто обладает внешними благами, забыв про божественные цели и назначение личности. Поэтому поражение революции есть поражение безрелигиозных, в том числе и социалистических, идеалов. «Народное мировоззрение и духовный уклад определяется христианской верой»⁴⁵. И чтобы сблизиться с народом, вещает Булгаков, интеллигент-демократ должен пройти через нравственно-религиозное чистилище, осознать свою вину, раскаяться в безверии, преодолеть рационализм. Самоусовершенствование, выработка христианского строя души приведут якобы его к отказу от насилия и максимализма, от человекобожества, т. е. от поклонения ложным идолам — пролетариату, крестьянству, народу и т. д. Он тогда поймет, что «понятие революции есть отрицательное», что пафос ее — «ненависть и разрушение» ⁴⁶.

Все эти слова злобы и неискренних увещеваний, обращенные богоискателем к радикальному интеллигенту, были на деле выражением страха буржуазии перед революционным выступлением народа и одновременно война «против демократического движения масс» ⁴⁷. Идеи и движения демократии объявлялись неохристианамп не только политически ошибочными и тактически неуместными, но и греховными. ««Бурные речи атеистического левого блока»...— пишет В. И. Ленин,— вот что всего больше запомнилось во II Думе кадету Булгакову, вот что особенно возмутило его» ⁴⁸.

В. И. Ленин раскрыл смысл сконструированного неохристианами понятия интеллигенции. У них получилось так, что интеллигентами, оторванными от народа, искажавшими «философскую» истину ради своих утилитарно-политических целей, оказывались демократы, представители материалистической традиции в русской философии, последователи же мистико-идеалистической традиции как бы сливались с народом на религиозной почве. В. И. Ленин все поставил на свое место. Богоискатели не только сузили и извратили представление об интеллигенции, но и отношение ее к пароду изобразили вне классового контекста. Действительная роль интеллигенции в общественной борьбе определяется тем, с каким классом идейно и практически она связана. «Или, может быть, по мнению наших умных и образованных авторов,— возражал В. И. Ленин религиозным философам,— настроение Белинского в письме к Гоголю не зависело от настроения крепостных крестьян? История нашей публицистики не зависела от возмущения народных масс остатками крепостнического гнета?»⁴⁹ Более того, не вызывает сомнения (особенно после 1905—1907 гг.) социальная направленность идеалистических моральных проповедей интеллигентов-неохристиан: они «приносят серьезную пользу, служат деловую службу... землевладельцам и капиталистам... помогают этим достопочтенным людям собирать арсенал оружий для идейно-политической борьбы с демократией и социализмом...» ⁵⁰.

Богоискатели трагически и со страхом восприняли тот факт, что марксистские идеалы в их революционной форме проникли и распространяются в массах. Поэтому для религиозных философов весьма важно было дискредитировать диалектико-материалистическое миросозерцание, представить в глазах общественности научный социализм как предел и завершение интеллигентского отщепенства. Они отождествляли диалектический материализм с вульгарным (Булгаков), говорили о несовместимости диалектики и материализма, ибо «диалектическую ткань можно соткать из идей, а никак не из материальных вещей» (положение, заимствованное Бердяевым у ревизиониста Э. Бернштейна). Марксистскую социологию богоискатели упрекали в жесткости, в том, что она якобы лишает человека духовности, свободы, основывая последнюю на исторической необходимости. Не социалистический коллектив, а соборность ⁵¹, т. е. общение индивидов, скрепленное любовью к богу и друг к другу, формирует, по мнению мистиков, свободного человека, пробуждает в нем творческое начало. На деле идея бога, говорит В. И. Ленин, никогда не объединяла людей, личность с обществом, а «всегда связывала угнетенные классы верой в божественность угнетателей»⁵². Рассматривать свободу в качестве проблемы религиозной — значит отказываться от прояснения ее действительного содержания, рабство духа превращать в добродетель. «...Идея свободы не обнажается,— указывал В. И. Ленин,— а именно подкрашивается идеализмом у новейших философов буржуазной демократии (Булгаков, Бердяев, Новгородцев и пр. См. «Проблемы идеализма» и «Новый Путь»)» ⁵³.

Реальный марксистский гуманизм неприемлем для богоискателей как раз потому, что он видит путь к освобождению человека труда не в христианской любви, а в классовой борьбе. Бердяев писал: «...спасения следует ждать не от революционно-социалистических идеалов, а от перехода к новой религиозной вере на почве глубокого разочарования в существе всякой человеческой революции»⁵⁴. Зачем же переходить от старой веры к «новой»? И здесь богоискатели вынуждены признать, что традиционная церковь, тесно связанная с изживающим себя самодержавием, находится в параличе, что между историческим христианством и реальной жизнью образовался провал. Люди изверились совсем или верят в бога формально, материальные интересы вытесняют религию из жизни народа. Нужны якобы новое религиозное сознание и новые верования, иной подход к человеку, к социальным проблемам и ко всей всемирной истории ⁵⁵. В. И. Ленин подчеркивал взаимозависимость между процессом «обновления» монархии (постепенного ее обуржуазивания, что вполне удовлетворяло идеологов либерализма), «церковной реформацией» — стремлением «культурного» капитала обновить церковь, организовать пропаганду церковных догм среди масс «более тонкими, более усовершенствованными средствами»⁵⁶, с одной стороны, и философией богоискателей, занимавшихся выработкой «нового религиозного сознания»,— с другой. Теперь мы можем глубже понять смысл ленинских слов о том, зачем буржуазии понадобилось сочинять «новую» религию, укреплять ее в народе.

Перед богоискателями стояли задачи создать такие мифы, которые вытеснили бы из народа идею классовой борьбы, переключили внимание человека с острых общественных вопросов на морально-религиозные и в то же время выглядели бы гуманными (хотя бы в форме христианского социализма⁵⁷), оппозиционными но отношению к деспотизму самодержавия, социальной неправде и индивидуализму капиталистического общества. Тогда, по замыслу богоискателей, якобы удастся оттеснить марксистский социализм. Минский, например, противопоставил марксизму учение о бесклассовом, всечеловеческом социал-гуманизме, в основе которого лежит христианское понимание «мирового процесса, как мистерии вселенской любви и жертвы» ⁵⁸. Другой декадент, Мережковский, выдвинул в качестве социального идеала «безгосударственную религиозную общественность», он связывал ее наступление с окончательным воплощением бога в человечестве. Бердяев нашел, по его мнению, «противоядие» от социалистического учения «в идее вселенского религиозного общества, которое увенчает здание общественности личностей» ⁵⁹, т. е. в том же богочеловечестве, названном им теократией.

Когда богоискатели переходят к вещам практически-политическим, общий замысел их мистических концепций становится намного яснее. Для христианского народа, говорит Булгаков, нормой поведения является «ровность течения», «мерность», «терпение и выносливость». По Бердяеву, изменение форм собственности может происходить только эволюционно, при этом чувства каждого поколения (собственников, надо полагать) «должны щадиться и этическое начало господствовать»; социализация производства — вообще многовековой процесс, «теряющийся в неразгаданной тайне будущего», стачками же нужно пользоваться «осторожно и этично». Это едва завуалированная апология частнособственнических отношений.

В. И. Ленин, конечно, имел в виду и религиозных философов, когда писал, что конкретная деятельность буржуазных партий «будет обосновываться, защищаться, оправдываться всем богатым идеологическим багажом «научных» исследований, «философских» туманностей, политических (или политиканских) пошлостей, «литературно-критических» взвизгиваний (а 1а Бердяев) и т. д., и т. д.»⁶⁰. Струве, Мережковский, Бердяев, замечает В. И. Ленин, всегда докажут, если нужно, что противники революционной социал-демократии — «святые исполнители воли бога». Обобщающая ленинская характеристика социальной сущности богоискательских рассуждений и махистской философии содержится в статье «Наши упразднители»: «Не случайно, но в силу необходимости вся наша реакция вообще, либеральная (веховская, кадетская) реакция в частности, «бросились» на религию. Одной палки, одного кнута мало; палка все-таки надломана. Веховцы помогают передовой буржуазии обзавестись новейшей идейной палкой, духовной палкой. Махизм, как разновидность идеализма, объективно является орудием реакции, проводником реакции» ⁶¹.

Махизм (особенно в форме эмпириомонизма) помог родиться на свет другому религиозному течению того времени — богостроительству, пропагандировавшемуся группой социал-демократических литераторов (Луначарский, Базаров, Юшкевич и др.). Только слепой не видит, писал В. И. Ленин, прямого идейного родства между «обожествлением высших человеческих потенций» у Луначарского и «всеобщей подстановкой» психического под физическое у Богданова. «Это — одна и та же мысль, выраженная в одном случае преимущественно с точки зрения эстетической, в другом — гносеологической»⁶². Очевидна также связь между идеей строительства бога и эмпириомонистическим положением об универсальности принципа организации опыта.

У В. И. Ленина мы находим и другое сопоставление — «атеистической веры» Булгакова и «религиозного атеизма» Луначарского. Оно помогает выявить еще одни теоретический источник богостроительства. Им является религиозно-мистическая философия. Известно, что богоискатели не только сделали объектом религиозной интуиции космический и исторический процессы, но и саму религию толковали весьма расширительно. В работе «Карл Маркс как религиозный тип» Булгаков писал, что духовная жизнь человека целиком определяется его религией, понимаемой не только в узком, но и в широком смысле слова, т. е. как «высшие и последние ценности, которые признает человек над собою и выше себя... В указанном смысле можно говорить о религии у всякого человека, одинаково и у религиозного, и у сознательно отрицающего всякую определенную форму религиозности»⁶³. Об эсхатологии марксизма, о религиозности научного социализма говорил и Бердяев ⁶⁴.

Эту богоискательскую мысль, искажавшую существо марксизма, некоторые социал-демократы в измененном виде включили в теорию научного социализма и тем самым попытались соединить социализм с религией. В. И. Ленин резко протестовал против подобного симбиоза. Отвечая Горькому⁶⁵, пригласившему его на о. Капри (который вскоре приобрел известность как «литераторский центр богостроительства»), В. И. Ленин писал: «...Разговаривать с людьми, пустившимися проповедовать соединение научного социализма с религией, я не могу и не буду»⁶⁶. А когда в апреле 1908 г., уступая настояниям Горького, Владимир Ильич все же посетил Капри, он объявил Богданову, Базарову и Луначарскому о «безусловном расхождении с ними по философии...» ⁶⁷.

Если у богоискателей бог — нечто мистическое, трансцендентное, открывающееся миру, то у богостроителей под понятие «бог» подводятся вполне реальные объекты и отношения. Разбирая определение бога как комплекса идей, которые будят и организуют человеческие чувства, В. И. Ленин отмечал, что из него богостроители убрали все то, что исторически и житейски за ним закрепилось (освящение темноты и забитости масс, а также классового гнета и монархии), и вложили в него другое содержание. Не столь важно, какое конкретно это содержание (богом можно назвать народ, высшие творческие потенции коллектива, личности и т. п.), ибо научно оно только тогда, когда в нем фиксируется, отражается «историческая и житейская реальность». Во всех других случаях, по В. И. Ленину, понятие бога, «исправленное» и «улучшенное», украшает духовные цепи, которыми господствующие классы сковывают трудящихся. И теперь уже не имеет значения, ищут ли бога и божественную гармонию или его как «Всезнание, Всеблаженство, Всемогущество, Всеобъемлющую, Вечную жизнь» (Луначарский) создают, строят из потенций человечества. Отвечая тем, кто утверждал, будто по духу своему богостроительские теории более враждебны богоискательским, чем «многие, так называемые, научные миросозерцания, хотя бы, например, догматический материализм»⁶⁸, В. И. Ленин писал: «Богоискательство отличается от богостроительства или богосозидательства или боготворчества и т. п. ничуть не больше, чем желтый черт отличается от черта синего»⁶⁹.

Чтобы придать своим построениям убедительность, сторонникам соединения научного социализма с религией пришлось содержание многих терминов, связанных с описанием религиозных понятий, изменить, как, впрочем, и социологическим понятиям приписать несвойственные им аспекты. Прежде всего они отказались от марксистского понимания религии как фантастического отражения человеком господствующих над ним внешних сил, отражения, в котором «земные силы принимают форму неземных». Луначарский вводил определение религии, названное им «биологическим»: «...Религия есть такое мышление о мире и такое мирочувствование, которое психологически разрешает контраст между законами жизни и законами природы» ⁷⁰. Религия у Луначарского — часть науки об оценках — так называемой биологической эстетики, «включая в понятие биологии и социологию, как ее осложненное проявление». Происхождение религиозного сознания он объяснял из противоречия между человеком и миром. По его мнению, у индивида, задавленного природой, формируется мечта (идеал) о лучшей жизни; религия и выражает связь не освоенной человеком действительности и созданного им идеала. Основание такой связи Луначарский усматривает даже в отношении первичных форм органической жизни к среде; в конечном счете он приходит к заключению, что религия, видоизменяясь, будет жить вечно.

Развитие религии Луначарский представлял следующим образом. Сначала человек верил, что осуществить идеал ему помогут таинственные боги. С развитием знания место богов занимают техника и труд. И объектами веры, поклонения новорелигиозного человека становятся «великие сверхиндивидуальные величины: космос и человечество». Однако противоречия между природой и человеком остаются. Наиболее полно они разрешаются, по мнению Луначарского, с помощью научного социализма. Впервые в центр миросозерцания ставится им коллектив и его труд. С их помощью, являясь органической частицей коллективного целого, индивид ликвидирует свой интеллектуальный и эмоциональный конфликт с законами природы. Вот почему социализм для Луначарского — высшая форма религиозности, историческое завершение всех религиозных систем мира. Тут вполне четко обозначился переход Луначарского на позиции идеализма и фидеизма. В. И. Ленин, подчеркивая немарксистский характер формулы «социализм есть религия», писал, что к ее оценке надо подходить конкретно. Для человека неразвитого, религиозного она нередко оказывается формой перехода от религии к социализму. Если же социализм и религию отождествляет марксистски образованный литератор (вроде Луначарского, Базарова и др.), то неизбежен его переход от социализма к религиозному миросозерцанию. Сборник махистов и богостроителей «Очерки по философии марксизма» В. И. Ленин и назвал «бердяевщиной и поповщиной», а их теории — «социологией и теологией чисто буржуазного типа...» Поэтому «в период контрреволюции,— отмечал В. И. Ленин,— целует и зацеловывает буржуазная пресса богостроителей из среды — шутка сказать! — из среды марксистов и даже из среды «тоже большевиков»»⁷¹.

Следует добавить, что Луначарский и религию и научный социализм истолковывал абстрактно, неисторично, фактически игнорировал классово-социальную сущность их. Он, говоря словами Б. И. Ленина, оперировал, подобно всем богостроителям, «огульными, общими, «робинзоновскими» понятиями вообще — а не определенными классами определенной исторической эпохи»⁷². Потому так просто ему было превратить социалистическое учение в одну из разновидностей религии, религию — в форму социализма, а в философии К, Маркса увидеть итог и синтез всех религиозных исканий прошлого.

Подобно неохристианам, богостроители одну из существенных черт религии видели в том, что она составляет основу коллективных чувств, связывающих людей друг с другом и обществом. «...Например, патриотические чувства, чувства корпоративной чести и пр.,— писал Юшкевич,— неизбежно приобретают известный сакраментальный, религиозный характер»⁷³. Еще Ф. Энгельс, разбирая аналогичную мысль Фейербаха, указывал, что между первоначальным значением слова «религия», т. е. «связь», и его реальным, историческим смыслом ничего общего нет. В действительности, продолжает В. И. Ленин мысль Ф. Энгельса, религия «всегда усыпляла и притупляла «социальные чувства», подменяя живое мертвечиной» ⁷⁴, культивируя самое безысходное рабство.

Богостроители полагали, что уяснение и выделение в научном социализме религиозных начал должно способствовать развитию в пролетариате «могучих зачатков психологического коллективизма». Однако способствовать «расцвету социалистического религиозного сознания» означало на практике не что иное, как внедрять, укреплять в среде рабочего класса традиционные религиозные воззрения. Ибо тонкая, рафинированная, идейно приукрашенная религия (а таковым и было богостроительство) более цепка, говорил В. И. Ленин, чем религия грубая, привычная, менее поддается разоблачению, осудить ее «хрупкий и жалостно шаткий» обыватель не согласится. «С точки зрения не личной, а общественной, всякое богостроительство есть именно любовное самосозерцание тупого мещанства, хрупкой обывательщины, мечтательного «самооплевания» филистеров и мелких буржуа, «отчаявшихся и уставших»...» ⁷⁵

Именно политические, общественные аспекты богостроительства и богостроительских тенденций, в корне порывающих с марксизмом, имел в виду В. PL Ленин, когда характеризовал их как ликвидаторство.

* * *

Исторические обстоятельства иногда складываются таким образом, что для пролетарского движения идейно-теоретические, философские вопросы приобретают особое значение. Время после первой русской революции было как раз отмечено этой специфической чертой, связанной с осмыслением «богатых уроков» недавнего прошлого, с отстаиванием диалектико-материалистических воззрений в борьбе с буржуазными и ревизионистскими идеологами. Ленинская критика махизма, богоискательства и богостроительства имела огромное значение прежде всего для большевистской партии, для рабочего движения России. В. И. Ленин выявил полную несостоятельность теорий и аргументации богоискателей, стремившихся подорвать у трудящихся веру в возможность революционного осуществления идеалов научного социализма. Бескомпромиссная, партийная ленинская критика махистов и богостроителей⁷⁶, развернувших пропаганду своих взглядов среди интеллигенции и передовых слоев пролетариата, привела к тому, что махистские и богостроительские идеи не получили распространения пи в партии, ни в рабочем классе.

Анализ В. И. Лениным эмпириокритицизма приобрел не только национальное, но и международное звучание, поскольку сторонники синтеза исторического материализма и махистской концепции появились и в зарубежных, например в австрийской и германской социал-демократических партиях.

Ленинская критика махизма и религиозной идеологии актуальна и в наше время. Буржуазная философская мысль, с одной стороны, отказывается (в лице неопозитивизма, унаследовавшего махистские традиции) от решения мировоззренческих проблем, фактически зачисляя их в компетенцию религии, с другой,— она сама получает все более четкую религиозную ориентацию, и весьма влиятельными оказываются такие направления, как религиозный экзистенциализм, неотомизм, диалектическая теология и т. д.

Наконец, когда сегодня встречаются глубоко ошибочные утверждения, что между наукой и религией есть не только разрыв, но и преемственность, что марксистский гуманизм может многое заимствовать из «богатого христианского наследия», когда подобные утверждения выдаются за оценку религии марксизмом-ленинизмом, мы должны помнить, с какой страстностью В. И. Ленин восстал против русских богостроителей, пытавшихся соединить религиозные воззрения с научным социализмом.

Примечания:

¹ См. оценку взглядов Франка в статье В. И. Ленина «О «Вехах»» (Полн. собр. соч., т. 19, стр. 167—175).

² «Из истории русской философской мысли конца XIX и начала XX века». Нью-Йорк, 1965, стр. 9, 13.

³ В. В. Зеньковский. История русской философии, т. II. Париж, 1950, стр. 271.

⁴ И. Бердяев. Русская идея. Париж, 1946, стр. 222; см. также его книгу «Самопознание». Париж, 1949, стр. 148—150.

⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 3.

⁶ Д. С. Мережковский. Полн. собр. соч., т. XIII. М., 1914, стр. 83.

⁷ В. П. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 10. См. также работу Г. В. Плеханова «O так называемых религиозных исканиях в России» (1900).

⁸ Рост интереса буржуазных философов к религиозным проблемам хорошо прослеживается на материалах журнала «Вопросы философии и психологии», который с момента своего возникновения (188:) г.) объединял вокруг себя идеалистов различных школ.

⁹ В. П. Ленин. Полн. собр. соч., т. 19, стр. 167.

¹⁰ Там же, стр. 168—169.

¹¹ «Интеллигенция в России». Спб., 1910, стр. 131.

¹² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 19, стр. 180.

¹³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 141.

¹⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 19, стр. 409.

¹⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 19, стр. 250.

¹⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 214.

¹⁷ Авторами сборника были В. Базаров. Л. Богданов, Л. Луначарский, С. Суворов, а также Я. Берман, О. Гельфонд. П. Юшкевич. Они же вместе с Н. Валентиновым и В. Черновым самостоятельно выпустили книги аналогичного теоретического содержания. (Из них лишь Луначарский через несколько лет пересмотрел свои взгляды и перешел на позиции философии марксизма.)

¹⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 380.

¹⁹ А. Богданов. Философия современного естествоиспытателя. Сб. «Очерки философии коллективизма». Спб., 1909, стр. 44.

²⁰ П. Юшкевич. Материализм и критический реализм. Спб., 1908, стр. 73.

²¹ См. Э. Мах. Анализ ощущений. М., 1908, стр. 26—27.

²² Р. Авенариус. Человеческое понятие о мире. М., 1909, стр. 5а.

²³ См. 9. Мах. Механика. Спб., 1908, стр. 404.

²⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 51.

²⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 88.

²⁶ Об эволюции Богданова от естественноисторического материализма к энергетике В. Оствальда и далее к махизму см. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 243—244.

²⁷ Учение Маха о реальности, состоящей из нейтральных элементов, Богданов рассматривает как монистическое.

²⁸ А. Богданов. Эмпириомонизм, над. 3, кн. I. М-., 1908, стр. 52.

²⁹ В статье «Основные идеи моей естественнонаучной теории познания и отношение к ней моих современников» Мах, полемизируя с М. Планком, писал: «Все полезные процессы познания суть частные случаи или части биологически полезных процессов» («Новые идеи в философии», сб. Л» 2. Спб., 1912, стр. 126).

³⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 243.

³¹ Там же, стр. 351.

³² «Очерки по философии марксизма». М., 1910, стр. 15; см. также А.Богданов. Приключения одной философской школы. Спб., 1908, стр. 18; П. Юшкевич. Материализм и критический реализм, стр. 31.

³³ Я. Берман. Диалектика в свете современной теории познания. М., 1908, стр. 164.

³⁴ На идее символического характера знания, взятой у Пуанкаре, Маха, Дюгема, Юшкевич попытался создать свою разновидность махизма — эмпириосимволизм, согласно которому мир — это совокупность нейтральных в отношении истины и заблуждения символов (таких, как «материя», «пространство», «время» и т. д.), призванных систематизировать, координировать и объединять данные опыта.— Ред.

³⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 47, стр. 142—143.

³⁶ Там же, стр. 151.

³⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 349—350.

³⁸ Там же, стр. 379.

³⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 19, стр. 90.

⁴⁰ К богоискателям, многие из которых называли себя представителями «нового религиозного сознания», обычно причисляют Н. Бердяева, С. Булгакова, Д. Мережковского, Н. Минского, Д. Философова, 3. Гиппиус и др. Здесь уже знакомые нам ведущие авторы «Вех» и «эстетические» декаденты. К ним была близка большая группа мистиков и философов культуры: Е. Трубецкой, Л. Шестов, С. Франк, П. Струве, В. Эрн, Вяч. Иванов, Г. Чулков и др.

⁴¹ Н. Бердяев. Духовный кризис интеллигенции. Статьи по общественной и религиозной психологии (1907—1909 гг.). Спб., 1910, стр. 2.

⁴² «Вехи». Сборник статей о русской интеллигенции, изд. 5. М., 1910, стр. 21. (Позднее, в «Философии свободного духа», в «Опыте эсхатологической метафизики» и других работах Бердяев развивал мысль о том, что любая форма объективирования, отождествляемого им с областью господства необходимости и детерминизма, враждебна свободе, духовности и творчеству.)

⁴³ Но и за несколько лет до революции В. И. Ленин, наблюдая из-за рубежа за литературной деятельностью представителей «нового русского идеализма», писал Г. В. Плеханову: «Из России пишут, что публика страшно увлекается Бердяевым. Вот кого надо бы разнести не только в специально-философской области!» (Полн. собр. соч., т. 46, стр. 135.)

⁴⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 19, стр. 170.

⁴⁵ «Вехи», стр. 62.

⁴⁶ Там же, стр. 43.

⁴⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 19, стр. 171.

⁴⁸ Там же, стр. 172.

⁴⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 19, стр. 169.

⁵⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, стр. 117.

⁵¹ О соборности много писал А. Хомяков, оказавший значительное влияние на неохристиан.

⁵² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 48, стр. 232.

⁵³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 9, стр. 187.

⁵⁴ Н. Бердяев. Новое религиозное сознание и общественность. Спб., 1907, стр. 129.

⁵⁵ На космический и исторический процесс богоискатели смотрели «как на божественное откровение, как на интимное взаимодействие между человечеством и божеством» (Я. Бердяев. Sub specie aelornitatis. Опыты философские, социальные и литературные (1900—1906 гг.). Спб., 1907, стр. 342). В этом плане теодицея является главной задачей религиозной философии.

⁵⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 435.

⁵⁷ «Глубочайше-реакционную», христианско-социалистическую точку зрения «постоянно развивают,— замечает В. И. Ленин,— наши кадеты и кадетоподобные» (Полн. собр. соч., т. 22, стр. 367). Здесь уместно вспомнить слова В. И. Ленина о том, что партия кадетов есть партия «Вех».

⁵⁸ Н. Минский. На общественные темы. Спб„ 1909, стр. 53, 62.

⁵⁹ Н. Бердяев. Новое религиозное сознание и общественность, стр. 96.

⁶⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 12, стр. 303.

⁶¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, стр. 129.

⁶² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 367.

⁶³ С. Булгаков. Два града, т. I. M., 1911, стр. 09.

⁶⁴ Разумеется, представление о своеобразной «светской» религии отнюдь не ново, оно встречается, например, у О. Копта, Л. Фейербаха и др.

⁶⁵ Одно время Горький примыкал к богостроителям; их идеи нашли отражение в ряде его статей и в повести «Исповедь». Позже под воздействием В. И. Ленина он порвал с богостроительством. (Подробнее о богостроительстве, об отношении к нему Горького говорится в книге М. И. Шахновича «Ленин и проблемы атеизма (Критика религии в трудах В. И. Ленина)». М,—Л., 1961.)

⁶⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 47, стр. 155.

⁶⁷ Там же, стр. 198.

⁶⁸ В. Базаров. Богоискательство и богостроительство. Сб. «Вершины», кн. первая. Спб., 1909, стр. 355. (Догматическим материализмом махисты и богостроители называли диалектический материализм.)

⁶⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 48, стр. 226.

⁷⁰ А. Луначарский. Религия и социализм, часть первая. Спб., 1908, стр. 40.

⁷¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 19, стр. 91.

⁷² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 48, стр. 232.

⁷³ «Литературный распад». Спб., 1908, стр. 102.

⁷⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 48, стр. 232.

⁷⁵ Там же, стр. 227.

⁷⁶ Махисты и богостроители были одновременно отзовистами и ультиматистами. Их политические и философские взгляды были осуждены на Совещании расширенной редакции большевистской газеты «Пролетарий», созванном по инициативе В. И. Ленина в июне 1909 г. Позже махисты и богостроители активно участвовали в организации антибольшевистской, антипартийной группы «Вперед», фактически распавшейся в 1913 г.

 

 

 

ГЛАВА III

КНИГА В. И. ЛЕНИНА «МАТЕРИАЛИЗМ И ЭМПИРИОКРИТИЦИЗМ», ЕЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ И СОВРЕМЕННОЕ ЗНАЧЕНИЕ

Чем больше проходит времени со дня появления в свет ленинской работы «Материализм и эмпириокритицизм», тем глубже и полнее развивающаяся наука и практика позволяют осознавать тот выдающийся вклад, который сделан В. И. Лениным данным трудом в разработку философских проблем марксизма, и оценивать его значение для борьбы против идеализма и религии. Мы попытаемся в этой связи рассмотреть лишь три вопроса.

1. Основной вопрос философии и его методологическое значение

Через всю книгу «Материализм и эмпириокритицизм» проходит мысль о том, что в условиях постоянной борьбы материализма и идеализма правильно осмыслить суть и характер развития науки можно только на основе сформулированного марксизмом основного вопроса философии.

В. И. Ленин убедительно доказывает, что коренными проблемами, на которые философы и ученые непременно (в одних случаях сознательно, а в других бессознательно) дают ответ, являются вопросы: 1) что принимается за первичное — материя или сознание; 2) признается ли возможность правильно познать окружающий человека мир. В научных обобщениях всегда сказывается мировоззрение исследователя. Оно накладывает так или иначе печать на научные выводы ученого. Только анализ их с позиций основного вопроса философии позволяет выяснить причины, заставившие его облечь ценнейшие научные результаты в ту или другую философскую оболочку. Именно потому, что основной вопрос философии имеет огромное мировоззренческое и методологическое значение, идеологические противники марксизма стремятся показать его несостоятельность.

Например, известный католический философ Г. Веттер затрачивает много усилий для доказательства того, что якобы марксисты все свои рассуждения относительно основного вопроса философии и его значения строят на «обмане». Суть рассуждений Веттера сводится к мысли, что будто бы Энгельс при формулировании основного вопроса философии неправомерно отождествил природу с бытием, а мышление с духом. Согласно Веттеру, этого делать нельзя по той причине, что отождествление природы с бытием ведет к признанию природы единственным видом бытия. В такой же мере отождествление духа с мышлением, по мнению Веттера, обедняет дух, ибо мышление лишь одно из свойств духа.

Вторая ошибка Энгельса, по мнению Веттера, состоит в том, что он незаконно приравнивает «эпистемологический реализм» к материализму. Ученый, пишет Веттер, может быть эпистемологическим реалистом, т. е. признавать существование природы независимо от мышления, но это совсем не означает принятия им материалистической точки зрения в том смысле, что материя является единственной реальностью, давшей начало духовному. Однако, отмечает Веттер, советские философы пользуются таким приравниванием для того, чтобы цитировать ученых для обоснования материалистического миропонимания и для вовлечения их в сети материализма. Таким образом, делает вывод Веттер, «из-за тактического отождествления бытия и природы вопрос о том, является ли первичной природа или дух, уже заранее решается в пользу природы; и путем приравнивания понятий «реализм» и «материализм» с помощью человеческих естественных реалистических предположений может быть легко приведен в действие убедительный дешевый обман, который используется для того, чтобы привлекать их на свои позиции»¹.

В действительности все обстоит иначе, чем это представил Веттер. В. И. Ленин глубоким исследованием происходившей на рубеже двух столетий философской борьбы показал, что основной вопрос философии действительно является основным и его формулировка Энгельсом есть результат обобщения многовековой борьбы между материализмом и идеализмом, которая происходила не изолированно от развития науки, от естествознания.

Всем анализом «новейших» философских направлений В. И. Ленин показал, что разобраться в сложных, порой весьма туманных рассуждениях философов, понять, что в действительности кроется за новыми вывесками той или другой философской школы, можно только посредством выяснения, как эти философы решают основной вопрос философии. Уже во введении к книге «Материализм и эмпириокритицизм» Ленин отмечает, что сторонники епископа Беркли называют его философию «естественным реализмом». Эту же подделку, пишет Ленин, повторяют «позитивисты», «новейшие позитивисты». И Беркли, и «новейшие позитивисты» на словах не отрицают существования реальных вещей, не отрицают естествознания. Однако при постановке вопроса, что же для них является первичным — материя или дух, сразу выясняется, что внешний мир, природу они рассматривают как совокупность, комплекс, комбинацию ощущений. Следовательно, сквозь все их рассуждения явственно проступает идеализм.

С позиций основного вопроса философии В. И. Ленин ведет критику и всех тех, кто под видом усовершенствования марксизма стремится заменить его махизмом. На основе анализа работ Маха, Авенариуса и их последователей Ленин делает вывод о том, что «различие между материализмом и «махизмом» сводится... по данному вопросу к следующему. Материализм в полном согласии с естествознанием берет за первичное данное материю, считая вторичным сознание, мышление, ощущение, ибо в ясно выраженной форме ощущение связано только с высшими формами материи... Махизм стоит на противоположной, идеалистической, точке зрения и сразу приводит к бессмыслице, ибо, во-1-х, за первичное берется ощущение вопреки тому, что оно связано лишь с определенными процессами в определенным образом организованной материи; а, во-2-х, основная посылка, что тела суть комплексы ощущений, нарушается предположением о существовании других живых существ и вообще других «комплексов», кроме данного великого Я»².

Как видим, только постановка вопроса, что же в конечном итоге философ берет за первичное, дает возможность за всеми новыми терминами, наукообразными фразами увидеть его подлинное лицо, раскрыть философское существо его взглядов.

Если теперь вернуться к приведенным рассуждениям Веттера и проанализировать их, то не остается сомнений в том, что его борьба против основного вопроса философии является защитой идеализма. В самом деле, если, по его мнению, нельзя отождествлять природу с бытием, мышление с духом по той причине, что понятия «бытие» и «дух» шире, чем понятия «природа» и «мышление», то, спрашивается, что же входит в эти более широкие понятия и как они соотносятся между собой, что из них первично?

Веттер ясно отвечает на это. Он пишет, что можно принимать бытие внешнего мира, природы независимым от познающего сознания и в то же самое время настаивать на том, что природа не дала начало духу, а, наоборот, сама является творением какого-то идеального начала. «Следовало бы потребовать от критической философской мысли способности понимать, что из признания существования внешнего мира, независимого от человеческого сознания, определенно не следует, что материя представляет первоначальный порядок бытия vis-a-vis дух и что материальный мир не обязан своим началом никакому трансцендентному принципу»³.

В этом ответе ясно выражена точка зрения идеалиста. Веттер защищает не просто объективно идеалистическую философию, а позицию, согласно которой бог является началом всего. В его рассуждениях хорошо прослеживается стремление заменить диалектический материализм «реализмом», под который можно подвести идеализм и религию.

Эта уловка Веттера не является чем-то новым. В свое время Маркс, Энгельс, а затем Ленин разоблачали подобные приемы идеалистов. Как уже отмечалось выше, Ленин обратил внимание на то, что один из последователей епископа Беркли, английский философ Фрейзер, называл учение Беркли «естественным реализмом», хотя Беркли защищал идеализм и религию. Именно поэтому Маркс, Энгельс и Ленин предпочитали употреблять только термин «материализм», ибо слово «реализм» давно уже захватано идеалистами. В попытке Веттера «защитить» ученых от Энгельса, показать, что они, будучи «эпистемологическими реалистами», совсем не являются материалистами, хорошо видно страстное желание посредством употребления двусмысленных понятий, софистики создать у естественников впечатление о несостоятельности диалектического материализма.

Энгельс и Ленин, формулируя и анализируя основной вопрос философии, показывают, что он имеет две стороны, ибо в нем выясняется не только то, что берется за первичное, но и как относятся наши мысли об окружающем нас мире к самому миру. Ленин во второй главе «Материализма и эмпириокритицизма» прослеживает, как же решают эту другую сторону основного вопроса материалисты и идеалисты. Он убедительно доказывает, что и здесь выясняется, к какому философскому лагерю принадлежит тот или иной мыслитель, потому что в конечном итоге никто из них не может уклониться от решения вопроса о том, каков предмет его исследования.

Что же касается позиции естествоиспытателей, которые, принимая природу за предмет познания, не выясняют, является ли она единственным бытием, то это происходит либо потому, что они обычно стоят на позициях естественноисторического материализма, либо потому, что социально-политические условия не позволяют им высказать свои материалистические взгляды. Характерными в этом отношении являются рассуждения М. Борна. Во многих своих выступлениях он доказывает, что предмет познания макрофизики и микрофизики составляет природа, различные ее уровни и что принципиального различия в характере познания их нет. Однако он уходит от ответа на вопрос о том, является ли природа первичной. Причина этому — его боязнь быть причисленным к материализму или позитивизму. Логический позитивизм он считает несостоятельной философией, материализм — устаревшим в силу его механицизма, диалектический же материализм для него неприемлем по социальным причинам. И даже тогда, когда Борн рассматривает проблемы космологии, где решается вопрос о конечности или бесконечности вселенной, он пишет: «Что же было тогда до начала мира? Имеет ли вообще смысл этот вопрос? Вероятно, нет... Здесь мы наталкиваемся на границу нашей физической картины мира, которая настолько превосходит наше воображение, что нам лучше держаться от нее подальше»⁴.

Марксистская философия четким формулированием основного вопроса философии дает ученым возможность ясно видеть два борющихся лагеря, понимать, что их разделяет, и со знанием дела определять свое отношение к ним. Осознание естественниками сущности основного вопроса философии позволяет вести более глубокий научный анализ объективной реальности, указывает направление поисков объективной истины. Примечательным является то, что многие естествоиспытатели стихийно руководствуются основным вопросом философии в своих исследованиях, в анализе истории развития науки. Известно, например, что Луи де Бройль благодаря такому подходу в оценке роли А. Пуанкаре в подготовке и создании теории относительности сделал правильный вывод о том, что этот ученый, имея возможность сформулировать теорию относительности, из-за своих идеалистических взглядов упустил ее. «Если эта точка зрения верна,— пишет Луи де Бройль,— то именно эта философская склонность его ума к «номиналистскому удобству» помешала Пуанкаре понять значение идеи относительности во всей ее грандиозности!»⁵.

Методологическая сущность основного вопроса философии видна и в том, что, только исходя из его правильного решения, можно дать научное определение материи. Как известно, имевшееся в домарксовском материализме понятие материи было узким, ограниченным, связанным только с понятием вещественности и давало повод противникам материализма широко использовать этот недостаток для критики материализма, для зачисления в свои ряды маститых ученых. В ленинском определении: «Материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них»⁶,— глубоко выражено материалистическое решение основного вопроса философии. В нем нет попытки дать характеристику структуры конкретных видов материи, так как эту задачу должны решать ученые при всестороннем исследовании природы.

Ленин делает вывод о том, что данное понимание материи никогда не может устареть, как не может устареть борьба материализма и идеализма. Сформулированное Лениным определение материи позволило доказать полную несостоятельность идеалистических спекуляций на положении «материя исчезла», которое принималось некоторыми учеными. Ленин разъяснил, что ранее ученые все свои исследования природы сводили к трем понятиям: материя, электричество, эфир. При этом под материей они разумели вещество. Когда же был открыт электрон и была признана электронная структура вещества, то они сделали вывод о том, что материю можно свести к электричеству. Из новейших достижений естествознания того времени вытекал вывод о единстве материи, а не об исчезновении ее Утверждение, что материя исчезает, означает лишь, что наше знание идет глубже и ряд свойств материи, которые казались раньше абсолютными, обнаруживаются как относительные.

Ленинское определение материи и сделанные на его основе разъяснения относительно соотношения этого понятия с конкретными результатами научных исследований выбили из рук идеалистов их излюбленное оружие в борьбе против материализма — под видом критики устаревающих понятий о строении материи отрицать материалистическую философию.

В наше время, когда идеологическая борьба обострилась и усложнилась, когда форма преподнесения реакционных взглядов стала еще более наукообразной, а критики марксизма все чаще выступают под личиной друзей, советующих, как «улучшить» марксизм, очень важно и ценно использовать ленинский метод критического анализа философских теорий, в основе которого лежит решение основного вопроса философии.

В. И. Ленин неоднократно обращал внимание на то, что противопоставление материи и сознания весьма относительно, что оно имеет смысл только в пределах решения основного вопроса философии, когда требуется разграничить основные философские направления. В определении материи такое противопоставление неизбежно, потому что именно здесь показывается основное отличие материализма от идеализма. Отвечая на критику Богданова, Ленин писал, что такие предельно широкие понятия, как «материя», «дух», могут быть выражены только одно через другое, лишь указанием, какое из них является первичным и какое — вторичным. «Это — предельно широкие, самые широкие понятия, дальше которых по сути дела... не пошла до сих пор гносеология. Только шарлатанство или крайнее скудоумие может требовать такого «определения» этих двух «рядов» предельно широких понятий, которое бы не состояло в «простом повторении»: то или другое берется за первичное»⁷. Напоминая рассуждения Авенариуса, Маха, Пирсона, которые идут от психического, или «Я», к физическому, от ощущения к материи, Ленин спрашивает: могли ли они дать определение основных понятий как-то иначе, без указания направления их философской линии, и отвечает: «Достаточно ясно поставить вопрос, чтобы понять, какую величайшую бессмыслицу говорят махисты, когда они требуют от материалистов такого определения материи, которое бы не сводилось к повторению того, что материя, природа, бытие, физическое есть первичное, а дух, сознание, ощущение, психическое — вторичное» ⁸.

Примером того, как ошибочные методологические установки приводят к неправильным философским выводам, могут служить рассуждения югославского философа И. Супека, который пишет следующее: «По традиции материю ищут «вне» человека, как досягаемую его рукой и расширенную в бесконечность всем тем, что связывается с доступными предметами, во взаимодействии. Определенная таким образом материя представляет собой объективную сторону в труде или исследовании человека, противопоставленную субъективной стороне, то есть мышлению и ощущению, где эти понятия субъективного и объективного имеют свой смысл в противопоставлении (или диалектике, если мы хотим сохранить здесь этот термин). Таковы абстрагированные полюсы исконного единства. По традиции материализм со своей научной аргументацией утверждает, что материя первична, а жизнь или сознание появились позднее. Между тем путаница такой точки зрения заключается в том, что материю она видит прежде исследовательского действия и устанавливает физические модели, из которых должен был бы заговорить гомункулус»⁹.

Из этих слов вытекает, что для Супека понятие материи имеет смысл только при рассмотрении исследовательской деятельности субъекта. Супеку хочется рассматривать материю только в связи с познающим действующим субъектом. Но это и есть идеалистическое понимание мира, которое у Супека проистекает из того, что он игнорирует ленинское определение материи, в котором, как выше было показано, имеются две стороны: признание материн за первичное, независимое от сознания, ощущений и указание на то, что субъект, человек может познавать материю потому, что она воздействует на его органы чувств. Супек же при рассмотрении понятия материи разделяет его на две совершенно обособленные части: когда ведет речь о традиционном, как он пишет, понимании материи материализмом, то берет только первую часть, а когда критикует его, то предлагает в качестве правильного понимания вторую часть. Вторая же часть без первой служит основой идеалистического истолкования мира, признания его существования только в связи с действующим субъектом.

Из рассмотренного видно, почему так актуален ленинский подход к основному вопросу философии как к важнейшей методологической предпосылке научного анализа и оценке тех или иных философских и естественнонаучных теорий.

 

2. Ленинская логика философского анализа естествознания

Работа В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» всегда будет иметь огромное значение и потому, что в ней он дал методологию анализа естествознания. Не будучи естествоиспытателем, он смог сделать научно обоснованные философские обобщения, которые позволили увидеть главную тенденцию развития физики, ее основные пути. Это понимают уже многие ученые мира. Например, известный английский физик Сесил Пауэлл совсем недавно говорил: «Как ученый, я хотел бы сказать несколько слов о Ленине. Его глубокое знание философии позволило ему в 1908 году в работе «Материализм и эмпириокритицизм» сделать прозорливое замечание о неисчерпаемости атома и электрона. И это было сказано в то время, когда все профессиональные физики считали электрон чем-то весьма таинственным, задолго до того, как теория неделимости атома была подорвана открытием явления радиоактивности. Тогда еще упорно придерживались мнения, что когда-нибудь найдут «конечные» частицы в природе. Но открытия последних лет снова подтверждают, что в ближайшее время мы сможем проникнуть в еще более глубокие таинства природы. Сейчас резонно предположить, что этому процессу нет конца, что он, как сказал Ленин, неисчерпаем»¹⁰.

Философские обобщения, которые прогнозируют развитие науки, В. И. Ленину удалось сделать прежде всего потому, что он сумел выделить проблемы, имеющие первостепенное значение для понимания и оценки начавшейся революции в науке. «Нас,— пишет он,— интересуют исключительно гносеологические выводы из некоторых определенных положений и общеизвестных открытий»¹¹. Эта особенность ленинского подхода к анализу естествознания имеет большое значение, ибо он обязывает при анализе достижений науки прежде всего видеть возникающие здесь философские проблемы. Но это не значит, что философ может решать эти философские вопросы без глубокого знания конкретных естественнонаучных теорий. Совсем наоборот.

Выделить главные философские проблемы Ленину удается потому, что к чтению огромной массы естественнонаучной литературы он подошел диалектически. Всесторонний анализ исследуемого материала позволил ему увидеть, над какими философскими вопросами думают сами естествоиспытатели, и понять, почему их внимание обращено именно на эти вопросы. Такими проблемами являются: философское понятие материи, взаимосвязь материи и движения, причинность, пространство и время, соотношение объективной, относительной, абсолютной истин в развивающейся науке, вопросы о достоверности получаемых знаний о мире, о сущности кризиса в физике и путях его преодоления и др.

Ленин подчеркивает, что сам объективный ход науки выдвинул эти вопросы на первый план. Поэтому физики не могут обойти их. Более того, «среди физиков имеются уже различные направления, складываются определенные школы на этой почве»¹².

Философский анализ происходящих в науке процессов дает возможность В. И. Ленину уловить главное, существенное и потому, что он самым тщательным образом изучает характерные черты естествознания предыдущих столетий и выясняет то особенное, что характеризует науку начала XX в. Такое сравнение позволяет Ленину сделать вывод о происходящей в физике революции и показать, раскрыть ее сущность. Познание более глубоких пластов природы, микромира обусловило пересмотр старых понятий, теорий, замену их новыми. Рассмотрение науки как единого целого, где объект исследования определяет способы исследований и выработку новых понятий и теорий, отражающих структурные свойства, законы качественно и количественно новых уровней материи, дало возможность Ленину сделать выводы о том, что «механика была снимком с медленных реальных движений, а новая физика есть снимок с гигантски быстрых реальных движений» ¹³.

Этот вывод Ленина очень точно выразил самое существенное отличие физики XX в. от предшествующей. В самом деле, все современное развитие физики связано с изучением микромира, в котором движение частиц происходит с громадными скоростями. Экспериментальные устройства, предназначенные для исследования этого особого мира, существенно отличаются от тех, с помощью которых изучался макромир. Способы теоретического познания его вызвали к жизни новый математический аппарат, появились и новые понятия, и новые теории, лишь как частный случай включающие классические теории, отражающие закономерности макромира.

Всестороннее рассмотрение Лениным различных точек зрения на новые открытия дает ему возможность увидеть и другую сторону происходящих в науке событий, а именно, что некоторые физики стали на позиции идеализма. Их высказывания широко используются философами-идеалистами для борьбы против материализма. Отсутствие единства в позиции физиков объясняется тем, что одна часть ученых оценивает события материалистически, т. е. видит в новых понятиях, теориях отражение свойств и закономерностей вновь открытых процессов природы, а другая рассматривает понятия, теории как символы, знаки, произвольно изобретаемые учеными и не отражающие никакой объективной реальности. Ленин, определяя суть употреблявшейся учеными фразы о «кризисе современного естествознания», указывает, что этот кризис состоит «в отбрасывании объективной реальности вне сознания, т. е. в замене материализма идеализмом и агностицизмом»¹⁴.

Диалектический метод исследования позволяет Ленину прийти к выводу, что революция в науке и «кризис» физики составляют две стороны единого процесса развития науки в определенных социальных условиях, в условиях капиталистического общества.

В силу диалектико-материалистического подхода к вставшим в связи с новыми открытиями философским проблемам их решение Лениным носит характер обобщений, которые содержат предвидение основного направления развития науки.

В ленинском выводе о том, что электрон так же неисчерпаем, как и атом, содержится указание не только на то, что структура материального мира бесконечно сложна, но и на многообразие свойств изучаемых наукой объектов. Это доказала вся последующая история развития науки. Исследования привели к открытию более двухсот микрочастиц, а изучение их свойств позволило перейти от очень грубых представлений об элементарных частицах к разработке теорий, согласно которым они являются сложными материальными образованиями, обладающими большим количеством свойств, что дало возможность сделать вывод о неточности названия «элементарная частица». Поэтому ученые упорно ведут речь о «кризисе концепции элементарности». Все чаще высказывается мысль, что фундаментальными «кирпичиками» ядерной материи являются интенсивно разыскиваемые кварки— гипотетические сущности, переносящие меньшее количество сохраняющихся величин, чем обычные мезоны, нуклоны, гипероны, которые, как предполагают, являются комбинацией кварков.

Более глубокое изучение микромира все больше подтверждает положение В. И. Ленина о том, что «естествознание ведет, следовательно, к «единству материи»» ¹⁵. В самом деле, исследования микромира дали возможность лучше познать свойства и закономерности небесных тел и тем самым подтвердили, что вселенная представляет собой единое целое. Это теперь признают все ученые. ««Микроскопическое» изучение структуры вещества,— пишет шведский физик и астрофизик Ханнес Альвен,— способствовало «макроскопическому» изучению структуры Вселенной. Раньше не было твердой уверенности в том, что такая связь существует...

Однако связь между микрокосмосом и макрокосмосом, предсказанная еще древними греческими философами, сейчас твердо установлена. В астрономии успешно применяются одна область физики за другой» ¹⁶.

В. И. Ленин не только указал на то, что математизация физики обусловила появление «физического» идеализма, что реакционные поползновения порождаются самым прогрессом науки, но и сделал вывод о тенденции развития физики, состоящей в том, что по мере открытия более однородных простых элементов материи создаются условия для все большей обработки их с помощью математики. Однако с точки зрения диалектического материализма этот процесс математизации физики не ведет к уничтожению объективного содержания научных теорий, ибо математика при этом рассматривается как наука, верно отражающая количественные свойства и пространственные формы материального мира.

В наше время математика стала одним из основных методов теоретического познания и дает возможность ученым получать результаты, которые определяют направление экспериментальных исследований. В свете этих достижений науки особенно становится понятным значение ленинского подхода к анализу естествознания.

В. И. Ленин не просто констатировал факт происходившей в начале XX в. ломки старых понятий и замены прежних теорий новыми, но и указал на их взаимосвязь, открыл причину преемственности между научными теориями. Марксистская теория истины, положенная Лениным в основу этого объяснения, позволила ему доказать, что каждая научная теория является относительной истиной, т. е. неполной, неокончательной, однако, будучи подтвержденной практикой, она имеет объективное содержание, а значит, включает зерно абсолютной истины. Ленин особо подчеркнул, что каждая ступень в развитии науки «прибавляет новые зерна в эту сумму абсолютной истины, но пределы истины каждого научного положения относительны, будучи то раздвигаемы, то суживаемы дальнейшим ростом знания»¹⁷. В этом выводе Ленина содержится та глубокая мысль, что получение новых знаний, благодаря объяснению ранее неизвестных процессов, не только расширяет, развивает уже имеющуюся теорию, но и позволяет уточнять пределы действия старой теории, ограничивая, уменьшая сферу объясняемых ею материальных процессов. Этот вывод был в то время особенно важным потому, что с помощью классической физики ученые стремились объяснить все процессы. Если последние не укладывались в ее рамки, то некоторые физики склонны были рассматривать ее как лишенную объективного содержания.

Сейчас для всех стало ясным, что классическая физика имеет более узкую сферу применения. Теория относительности и квантовая теория являются более широкими сферами и включают в себя механику Ньютона. Смена научных теорий происходит согласно принципу соответствия Н. Бора, между старыми и новыми научными теориями существует преемственность. Знания постепенно приобретают более глубокий характер и охватывают своим объяснением все большее число явлений. Такое понимание развития науки является признанием, что научные теории развиваются через получение относительных истин, содержащих зерна абсолютных истин. Все это свидетельствует о том, что ученые пришли к тому же выводу, который сделал В. И. Ленин гораздо раньше на основе диалектико-материалистического подхода к анализу истории развития науки.

В. И. Ленин не только раскрыл сущность кризиса физики, его причины, но и сделал вывод о том, что «материалистический основной дух физики, как и всего современного естествознания, победит все и всяческие кризисы, но только с непременной заменой материализма метафизического материализмом диалектическим» ¹⁸.

Одним из примечательных фактов, свидетельствующих о силе ленинского предвидения, а следовательно, о научности его методологии, является признание всеми учеными существования в природе объективной симметрии. После предсказания П. Дираком существования и затем открытия античастиц — позитрона (античастица электрона), антинейтрона, антипротона и др.— ученые заговорили о существовании в природе антиатома, антивещества, антимира, разумея под этим их структурную организацию, противоположную известной науке в земных условиях. Эти факты говорят о том, что ученые под воздействием экспериментальных данных действительно начинают мыслить диалектически, на основе раскрытой закономерности строят гипотезы, отражающие диалектику природы.

Сейчас, например, известны космологические гипотезы, авторы которых (советские и зарубежные) стремятся построить модель вселенной как бесконечно изменяющейся, развивающейся. И в этой модели главную роль играет представление науки о частицах и античастицах. Например, космологическую теорию Клейна упомянутый шведский ученый Альвен характеризует следующим образом: «В теории, которую развил Клейн, основным является утверждение, что должна быть полная симметрия между частицами и античастицами не только в физике элементарных частиц, но также и во Вселенной. Другой важной чертой теории является то, что в нее не вводятся никакие новые физические законы... Из этого следует, что теория Клейна не имеет ничего общего с теорией непрерывного создания, которая вводит новый физический закон — создание только вещества, но не антивещества, для чего нет никаких экспериментальных оснований. Это же относится и к теории первого толчка, возникновения Вселенной из «первичного атома», который, по предположению, состоял из вещества»¹⁹.

Из этого вывода хорошо видно, как диалектическое понимание природы невольно приводит естествоиспытателя к борьбе против тех, кто пытается утверждать сотворимость материи, начало мира и т. д. и т. п.

Другим естественнонаучным материалом, заставившим ученых мыслить диалектически, является открытие в природе единства прерывного и непрерывного. Факты существования единства корпускулярных и волновых свойств у электромагнитных процессов и вещества, обнаружения взаимопревращаемости вещества и поля являются столь достоверными, что только откровенные идеалисты пытаются использовать некоторые особенности этих явлений в целях отрицания объективности мира. Все это послужило основой для поисков учеными и других противоречивых свойств материи, в частности прерывных свойств пространства на уровне микромира.

Само противоречивое развитие науки оказывает большое влияние на мышление ученых, делая его все более диалектическим. С одной стороны, в естествознании, особенно в физике, значительное развитие получают теоретические методы исследования, которые приносят огромные успехи, ибо позволяют предсказывать еще неизвестные частицы, свойства, законы материи. С другой стороны, быстро растет техническая, энергетическая мощь экспериментальных установок, так как только в установках высоких энергий могут . быть проверены все предсказания теоретиков. Именно поэтому ученые всего мира постоянно проявляют заботу о строительстве мощных ускорителей.

Следовательно, естествоиспытатели на самом развитии науки постоянно убеждаются в том, что не только обособление теоретической и экспериментальной физики дает эффективные результаты, но что без их взаимопроникновения невозможно дальнейшее развитие науки. И здесь опять можно видеть, как много потребовалось времени, чтобы ученые на опыте противоречивого развития науки смогли понять диалектическое единство теории и практики и, желая того или нет, тем самым согласились с одним из основных положений диалектического материализма.

Исследователи учатся диалектически мыслить и на происходящем перед их глазами интенсивном процессе дифференциации и интеграции наук. Начавшись очень давно, этот процесс в наше время стал весьма значительным, и наибольшие научные достижения получены в тех областях природы, которые расположены на стыках наук.

Таким образом, открытая В. И. Лениным тенденция проникновения диалектического метода исследования в естествознание в настоящее время получила полное свое развитие и оказывает огромное влияние на ученых.

 

3. Принцип партийности и его значение для философского анализа естествознания

Принцип партийности философии составляет одну из основных черт ленинской методологии анализа философских вопросов естествознания. В. И. Ленин при разборе происходившей вокруг новейших открытий физики идеологической борьбы обращает внимание на то, что философские воззрения естествоиспытателя имеют большое значение при оценке им результатов научных исследований. На большом числе примеров он показывает, что некоторые ученые могут давать самые ценные открытия и вместе с тем, когда речь заходит о философских выводах, обобщениях, делать реакционные выводы, широко используемые идеалистами, теологами. Именно на этом основании Ленин пишет: «Ни единому из этих профессоров, способных давать самые ценные работы в специальных областях химии, истории, физики, нельзя верить ни в едином слове, раз речь заходит о философии. Почему? По той же причине, по которой ни единому профессору политической экономии, способному давать самые ценные работы в области фактических, специальных исследований, нельзя верить ни в одном слове, раз речь заходит об общей теории политической экономии. Ибо эта последняя — такая же партийная наука в современном обществе, как и гносеология. В общем и целом профессора-экономисты не что иное, как ученые приказчики класса капиталистов, и профессора философии — ученые приказчики теологов»²⁰.

Из приведенных слов ясно, что В. И. Ленин пишет о партийности гносеологии, о партийности теоретико-познавательных, философских обобщений, которые делаются учеными, ибо в этих обобщениях всегда так или иначе проявляется их мировоззрение. В условиях господства в обществе идеалистических взглядов ученый либо уходит от подобных выводов, либо вынужден делать идеалистические выводы, иначе он подвергается нападкам, гонениям со стороны реакционных кругов общества. В. И. Ленин хорошо показал это на примере с Э. Геккелем, написавшим книгу «Мировые загадки». «Популярная книжечка,— отмечает Ленин,— сделалась орудием классовой борьбы. Профессора философии и теологии всех стран света принялись на тысячи ладов разносить и уничтожать Геккеля»²¹. И все это было вызвано тем, что книга пропитана духом естественноисторического материализма, непримиримостью ко всей казенной профессорской философии и теологии.

Подобная обстановка наблюдается и в современном капиталистическом обществе, и с ней ученым приходится считаться, что очень хорошо выразил известный немецкий физик В. Гейзенберг. «Ученый,— говорил он,— должен быть готов к тому, что благодаря новым экспериментальным данным могут быть изменены и самые основы его знания. Но это требование по двум соображениям снова представляло бы собой слишком большое упрощение нашего положения в жизни.

Первое соображение состоит в том, что весь образ нашего мышления формируется в нашей юности, благодаря тем идеям, с которыми мы в это время сталкиваемся, или благодаря тому, что мы вступаем в контакт с выдающимися личностями, у которых мы учимся. Этот образ мышления будет оказывать решающее влияние на всю нашу последующую работу, и вследствие этого вполне возможны затруднения в процессе приспособления к совершенно другим идеям и системам мышления. Второе соображение состоит в том, что мы входим в состав общества или коллектива. Это общество связывают воедино общие идеи, общий критерий моральных ценностей или общий язык, на котором говорят о всеобщих проблемах жизни. Эти общие идеи могут поддерживаться авторитетом церкви, партии или государства, и даже если это не будет иметь место, все равно очень трудно отойти от общепринятых идей, не противопоставляя себя обществу. Но результаты научных размышлений могут противоречить некоторым из общепринятых идей. Без сомнения, было бы неразумно требовать, чтобы ученый вообще не был лояльным членом общества, чтобы он принципиально отказался от всех благ, которые можно получить, принадлежа коллективу...»²² Исходя из этого, Гейзенберг предлагает обратиться «к старой проблеме двойственности истины»: в науке проявлять интеллектуальную честность, а философские обобщения делать в соответствии с тем, что требует общество.

Когда В. И. Ленин писал о необходимости внимательного анализа всего, что создано ученым, с тем чтобы взять самое ценное и отсечь реакционное, он как раз имел в виду именно такое положение естествоиспытателя, которое так хорошо охарактеризовано Гейзенбергом.

Сам Ленин блестяще использовал принцип партийности в философском анализе и обобщении естествознания. В «Материализме и эмпириокритицизме» он приводит много высказываний физиков и тщательно их анализирует. И очень часто выражает сожаление, когда ученый, давший анализ фактических данных науки, не сумел сделать из них правильных философских выводов. Например, при рассмотрении речи английского физика А. У. Риккера на съезде естествоиспытателей Ленин указывает на правильность основных его суждений и в то же время пишет о том, что этому физику недостает «только знания диалектического материализма (если не считать, конечно, тех очень важных житейских соображений, которые заставляют английских профессоров называть себя «агностиками»)»²³, ибо имеющиеся в речи Риккера неточности происходят от непонимания соотношения абсолютной и относительной истины.

В. И. Ленин затрачивает много усилий на защиту естествоиспытателей от махистов, отстаивает честь ученых. Ярким примером является его защита знаменитого немецкого физика Генриха Герца, которого идеалисты Г. Коген, Г. Клейнпетер зачисляли в свои союзники. «На самом деле,— отмечает Ленин,— философское введение Г. Герца к его «Механике» показывает обычную точку зрения естествоиспытателя, напуганного профессорским воем против «метафизики» материализма, но никак не могущего преодолеть стихийного убеждения в реальности внешнего мира» ²⁴.

Все это свидетельствует о том, что принцип партийности является научным по своей сущности и его последовательное применение при философском анализе естествознания оберегает науку от извращенного истолкования получаемых ею данных, а ученых — от необоснованного зачисления их в лагерь идеалистов. Только упрощенное понимание сущности этого принципа некоторыми учеными обусловило появление в нашей литературе неправильной оценки теории относительности, квантовой физики, кибернетики. На эти факты обычно ссылаются наши идеологические противники как на доказательство того, что принцип партийности якобы разрушает науку. На самом же деле не принцип партийности, а его нарушение, упрощение, вульгаризация привели отдельных представителей науки к неправильной оценке теорий. Вместо того чтобы, например, теорию относительности отделить от имевшихся в книге Эйнштейна махистских трактовок пространства, времени, а также разоблачить стремления идеалистов использовать эту научную теорию в своих реакционных целях, некоторые исследователи объявили ее идеалистическим вымыслом. Это же можно сказать и о квантовой теории, и о кибернетике. При этом было нарушено основное положение принципа партийности — необходимость отсечь все реакционные философские выводы при сохранении и положительной оценке научного содержания самих теорий и концепций. Столь же ошибочной была тенденция некоторых естествоиспытателей принять указанные теории с имевшимися идеалистическими их истолкованиями, что приводило к проникновению в советскую естественнонаучную литературу позитивистских взглядов.

Ленинское учение о партийности приобретает в наше время особое значение, так как идеологи империализма усиливают натиск на сознание людей социалистических стран. Они стремятся разложить социалистический лагерь изнутри, путем идеологической диверсии. Для этого многие буржуазные философы в форме «добрых советов» стараются очернить диалектический материализм. Например, неотомист из США Блекли в недавно вышедшей в свет книге «Советская теория познания» сначала, пытаясь сыграть на честолюбии советских философов, стремится столкнуть их друг с другом и породить сомнение в возможности единым фронтом защищать и развивать марксистскую философию, а затем под видом анализа существа происходящих в нашей стране дискуссий по проблемам логики подсказывает вывод о том, что якобы никакой диалектической логики нет. После этого он перечисляет подлежащие исключению из диалектического материализма проблемы, как якобы бессмысленные. К ним он относит марксистское учение об относительной и абсолютной истине, принцип причинности, материалистическую диалектику, принцип партийности. Иными словами, он советует отказаться от марксистской философии и развивать нечто другое. Для этого он с таким же видом «друга» рекомендует не пользоваться работами Энгельса по той причине, что они якобы являются позитивистскими, а также не обращаться к Ленину, потому что он, по его мнению, неогегельянец. Блекли старательно внушает мысли о том, что принцип партийности якобы уничтожает науку, а борьба против проникновения в науку, философию религии является бессмысленной.

Этот пример, как и ранее приведенные, свидетельствует о том, что марксистское учение о партийности философии было и остается орудием борьбы против врагов науки и научного мировоззрения.

Все вышесказанное показывает, что книга «Материализм и эмпириокритицизм» В. И. Ленина имеет не только огромное теоретическое значение как одна из важных вех в развитии марксистской философии, но и бесценное методологическое значение для анализа философских вопросов и проблем развития современного естествознания.

Примечания:

¹ G. A. Wetter. Soviet Ideology Today. London, 1966, p. 31.

² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 39—40.

³ G. A. Wetter. Soviet Ideology Today, p. 31.

⁴ М. Борн. Физика в жизни моего поколения. М., 1963, стр. 422.

⁵ Луи де Бройль. По тропам науки. М., 1962, стр. 307.

⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 131.

⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 149.

⁸ Там же, стр. 150.

⁹ И. Супек. Гуманистическая универсальность и естественнонаучное познание. В сб. «Материалы к симпозиуму «Диалектика и современное естествознание»», вып. 4. М., 1966, стр. 84.

¹⁰ «Известия», 13 сентября 1967 г.

¹¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 266.

¹² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 266.

¹³ Там же, стр. 280—281.

¹⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 272—273.

¹⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 275.

¹⁶ «Будущее пауки». Международный ежегодник, вып. второй. М., 1968, стр. 97—98.

¹⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 137.

¹⁸ Там же, стр. 324.

¹⁹ «Будущее науки». Международный ежегодник, вып. второй, стр. 101-102.

²⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 363—364.

²¹ Там же, стр. 370.

²² В. Гейзенберг. Физика и философия. М., 1963, стр. 113.

²³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 293.

²⁴ Там же, стр. 301.

 

 

 

ГЛАВА IV

«ФИЛОСОФСКИЕ ТЕТРАДИ» В. И. ЛЕНИНА И ИХ МЕСТО В РАЗВИТИИ МАРКСИСТСКОЙ ФИЛОСОФИИ

В «Философских тетрадях» получили разработку и развитие многие философские проблемы. Здесь мы имеем ряд важных замечаний по истории философии начиная от древнегреческих мыслителей до Гегеля и философов начала XX в., идеи о сущности исторического развития общества, о религии, о естествознании и т. д. Но за всем этим многообразным содержанием нельзя не видеть (несмотря на их литературно незавершенную форму, поскольку «Тетрадки по философии», как их озаглавил сам Ленин, представляют развитие мысли «для себя») основного: в центре внимания В. И. Ленина — проблемы материалистической диалектики.

Реальный контекст и смысл «Философских тетрадей» выявляется лишь в свете исторических условий и потребностей, которые возникли перед рабочим движением и его партией в период 1914—1916 гг. Первая мировая война показала, что эпоха сравнительно «спокойного» развития отошла в прошлое. Развитие классовой борьбы в новых, резко меняющихся условиях требовало максимальной гибкости в тактике, готовности к самой быстрой и неожиданной смене одной формы борьбы другою и, следовательно, такой же гибкости в способе мышления вождей рабочего класса, гибкости при соблюдении принципиальной генеральной линии. Условия борьбы диктовали потребность в разработке диалектики как единственно научного способа мышления.

Война безжалостно сорвала ложные покровы, обнажила тот злокачественный нарыв, который созрел внутри II Интернационала и привел его к гибели. Встал вопрос о разрыве с оппортунизмом, со всей системой мышления и действий, внедренной им в рабочее движение, об исцелении последнего от разлагающего влияния оппортунизма. Теоретическим основанием оппортунизма была подмена диалектики софистикой и эклектикой. Выявление этих методологических корней также требовало освоения уроков истории диалектики, последовательного применения диалектики к процессу познания.

Но война есть лишь продолжение политики определенных классов насильственными средствами. Поэтому выработка стратегии и тактики пролетариата в назревающей социальной революции в связи с мировой войной могла основываться на глубоко теоретическом анализе всей совокупности общественных отношений в новую стадию, в которую вступил капитализм с начала XX в. Для того чтобы постигнуть экономическую сущность империализма, возвыситься от эмпирически констатируемых и бросавшихся в глаза даже буржуазным экономистам отдельных черт до теории империализма, нужна была последовательная разработка диалектики как метода исследования.

Сама острота практических проблем, с которыми столкнулся В. И. Ленин как революционер и теоретик, требовала величайшей ясности и четкости теоретической позиции, последовательного проведения строго научной, революционной точки зрения марксизма. Таким образом, содержание «Философских тетрадей» может быть выявлено в контексте истории ленинизма в целом, в свете предшествующих теоретических исследований Ленина, возникших в ходе кристаллизации его собственной позиции, отличной от принятого среди теоретиков II Интернационала понимания марксизма, главная особенность которого состояла в поверхностном, эклектическом усвоении марксизма, принятии его отдельных выводов вне освоения марксизма как целостной теоретической системы. Этим определялось ложное толкование или незнание как тех частей теории, которые отбрасывались, так и тех, которые принимались. Но поразительной была та враждебность, с которой была встречена диалектика, т. е. дух, стиль, способ мышления марксизма, его революционно-критическая ориентация, среди самых различных кругов, якобы принявших марксизм. Может быть, с наибольшей откровенностью внутри социал-демократического движения высказался Э. Бернштейн, квалифицировав диалектику как «предательский элемент»¹ в марксизме. Вполне понятно также, почему он считал необходимым дополнить марксизм «философским», «гносеологическим» обоснованием, ибо он не видел такого обоснования в материалистической диалектике. В статье «Диалектика и развитие», где он утверждает пагубность влияния гегелевской диалектики на Маркса, выдвигается положение о том что диалектика годится лишь для философии, признающей идеальность пространства и времени. Бернштейн прямо писал, что экономическое понимание истории есть именно экономическое, «а не материалистическое в философском смысле этого слова»².

Такая трактовка возможна лишь при игнорировании того, что материалистическое понимание истории связано с определенной теорией познания, разрешающей вопрос об отношении мышления к бытию не только в материалистическом, но и диалектическом духе,— с диалектико-материалистической теорией познания. Концепция «экономического материализма» вульгаризирует марксизм. Для нее человек лишь «homo economicus», все общественные явления механически сводятся к экономическим условиям, а явления духовной жизни параллельны изменениям, происходящим в экономических отношениях.

Такое понимание необходимо дополнялось, например у Бернштейна, тезисом о «самостоятельности политических и идеологических факторов», о роли этического долженствования. Методология исторического материализма исключает понятие равнозначных «факторов», рассматривая общество как систему, имеющую материальное основание, но не сводящуюся к нему, систему, находящуюся в развитии. Эта система во всех ее проявлениях представляет собой итог и условие чувственно-предметной деятельности людей.

В числе причин, мешавших усвоению философских основ марксизма, следует назвать распространение вульгарных представлений о диалектике. Предрассудок против слова «материализм», о котором говорил Энгельс, не угас, а, наоборот, расцвел пышным цветом в связи с борьбой против материализма Маркса.

Критика теории Маркса к концу XIX в. претерпела существенные изменения. Характер этих изменений Ленин рельефно выразил в положении: диалектика истории такова, что заставляет врагов марксизма надевать на себя одежду марксистов. Опасность состояла в том, что эта буржуазная критика дополнялась критикой со стороны ревизионистского течения внутри социал-демократического движения. Вслед за буржуазными профессорами, провозгласившими лозунг «назад к Канту», ревизионисты требовали «дополнения» марксизма неокантианством. Именно агностические выводы кантианства, его вульгарная сторона, преклонение перед непосредственной очевидностью как нельзя лучше отвечали «позитивному» утверждению существующего.

В России после выхода в свет первого тома «Капитала» экономическое учение Маркса проникло всюду, в том числе и на профессорскую кафедру. Но даже такой экономист, как Н. И. Зибер, глубоко освоивший «Капитал», негативно отнесся к диалектике, считая ее приемлемой лишь в качестве своеобразной формы метода теории эволюции. В этом сказалось распространенное в буржуазной литературе смешение теории марксизма с антропологизмом, эволюционизмом (в духе Спенсера) и другими философскими направлениями XIX в., смазывающее специфические особенности марксизма.

Представители «легального марксизма» (П. Струве, Туган-Барановский), на первых порах ограничивавшиеся утверждением об отсутствии в марксизме философского обоснования, по мере роста рабочего движения перешли на позиции идеализма и отказались от марксизма. И для них постепенность, отсутствие взаимного превращения есть абсолютный теоретико-познавательный постулат, нарушаемый марксизмом.

В пропаганде, обосновании и изложении всех сторон теории марксизма, в том числе и его философии, большую роль сыграл Г. В. Плеханов. Но дальнейшему развитию диалектики именно как теории и он не уделял должного внимания.

С самого начала своей теоретической и практической деятельности в качестве марксиста В. И. Ленин обращал особенное внимание на дух, на суть марксизма, на «драгоценные приемы» исследования, на диалектику. Среди теоретиков II Интернационала было хорошим тоном противопоставлять серьезность, основательность занятий Маркса в области политической экономии якобы легковесности и самообману, недостаточной «критичности» его мышления в философии, в теории познания. Но действительно критическое и революционное содержание «Капитала» не может быть правильно понято вне его мировоззренческих и методологических предпосылок, вне диалектики, связанной преемственно с «Логикой» Гегеля. В этом свете ясной становится категоричность ленинского афоризма: «Нельзя вполне понять «Капитала» Маркса и особенно его I главы, не проштудировав и не поняв всей Логики Гегеля. Следовательно, никто из марксистов не понял Маркса 1/2 века спустя!!»³

Уже в основном своем философском произведении — «Материализм и эмпириокритицизм» Ленин определил своеобразие тех задач, которые поставила новая историческая эпоха перед марксистами в области философии. Если Маркс и Энгельс в силу полемики с историческим идеализмом главное внимание обратили на проблемы материалистического понимания истории, то в новую историческую эпоху, эпоху изменившейся тактики борьбы буржуазной философии против марксизма и крутой ломки общественных отношений и научных понятий, на первый план встали проблемы гносеологии. Дальнейшая разработка вопросов применения диалектики к пониманию процесса познания нашла выражение во втором основном философском произведении В. И. Ленина — «Философских тетрадях».

Если Ленин говорит о перемещении центра тяжести в философии марксизма на гносеологию (а это связано с такими вопросами, как анализ понятий, умение оперировать с ними и т. д.), то это не означает, что философия исчерпывается постановкой сугубо теоретико-познавательных вопросов в традиционном духе. Решительно и категорически марксизм отвергает кантианское понимание гносеологии, как узкое, одностороннее, ложное, поскольку оно рассматривает познание как нечто замкнутое в сфере субъективного сознания. С марксистской точки зрения теория познания немыслима вне освоения объективного мира, законы которого и воспроизводятся в человеческом мышлении. В этом свете становится понятным, почему В. И. Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» все основные проблемы и понятия диалектического материализма рассматривал как гносеологические.

Специфика марксистской постановки проблем теории познания в том и состоит, что они теснейшим образом, органически увязываются с критическим осмыслением действительности и методом ее революционного преобразования. Вернее, не увязываются, а как раз представляют орудие такого осмысления и преобразования действительности.

Ведь вопрос об отношении мышления к бытию есть вопрос об отношении человека к действительности, вопрос о том, относится ли он к ней бессознательно-стихийно, находясь под давлением ближайших обстоятельств и потребы дня, или относится сознательно, критически определяя свою партийную позицию к действительности через теоретически продуманные понятия.

Развитие естествознания, существенно изменившее теоретическое отношение человека к природе, и развитие капиталистического общества, подведшее человечество к новой революционной эпохе, требовали критического переосмысления, развития, уточнения многих понятий марксизма, чтобы они стали адекватными изменившейся общественно-исторической действительности. «Жизнь» понятий состоит лишь в их изменчивости; пытаться сохранить их аутентичность вне развития, вне соприкосновения с действительностью — значит изменять диалектике и следовать лишь догматически усвоенным схемам действительности, под которые можно подогнать «все, что угодно», т. е. впасть в произвол и субъективизм. Фундаментальной основой, казалось бы, «рафинированной» работы по совершенствованию системы понятий, в которых анализируется действительность, работы, исключительно важной, жизненно необходимой для определения стратегии и тактики рабочего класса, и является всесторонний анализ проблем диалектики в «Философских тетрадях».

2

Главным в «Философских тетрадях» является дальнейшая разработка диалектики как философской науки, как общей теории развития, представленной во всем богатстве ее законов и категорий, позволяющих отразить объективные закономерности исторического процесса. В этой связи Ленин особо предостерегает от сведения диалектики к «сумме примеров». Ее сущность как метода познания и революционного преобразования действительности в том и обнаруживается, что она дает средства для понимания развития во всей его противоречивости и всесторонности, раскрывает, как присущая объективному миру диалектика проявляется в практической и познавательной деятельности людей. Диалектика, для Ленина, есть общая теория развития, логика и теория познания.

Смысл этого положения заключается в преодолении обособления учения о бытии от учения о познании и логике, в утверждении диалектики как единой философской науки, которая изучает выявляемую в ходе исторического развития знания объективную диалектику вещей, составляющую содержание логики мышления.

Совпадение законов объективного мира и законов познающего мышления, неотделимость познания от действительности: прослеживается в каждом акте познания. Построение человеческого мышления в соответствии с универсальными законами развития объективного мира определяется универсальным характером отражательной деятельности человека. Последняя же целиком определена универсальным способом жизнедеятельности человека, производством. Практика как чувственно-предметная деятельность конституирует логическое отражение как активное воспроизведение объективной закономерности вещей.

Специфика труда и всей чувственно-предметной деятельности, возникающей на его основе, состоит в том, что в них процесс обмена веществ с природой совершается через подчинение способа деятельности природе объекта. В труде осуществляется единство практического и теоретического отношения человека к действительности, переход логики бытия в логику познания. «Деятельность человека, составившего себе объективную картину мира, изменяет внешнюю действительность, уничтожает ее определенность ( = меняет те или иные ее стороны, качества) и таким образом отнимает у нее черты кажимости, внешности и ничтожности, делает ее само-в-себе и само-для-себя сущей ( = объективно истинной) »⁴.

В противовес созерцательному материализму, понимавшему познание как пассивный, зеркально-мертвый акт, Ленин показывает, что знание детерминируется и собственными закономерностями. Но последние представляют «накопленный опыт», воспроизведение сущности и внутренних закономерностей развития объективного мира, освоенных в ходе чувственно-предметного преобразования действительности. Такая концепция в корне противоположна идеализму, возвеличивающему «активность» мышления. Она показывает, что человеческое познание определяется объективным миром не только по содержанию, но и по форме, по логической структуре и организации процесса познания.

Понимание отношения законов мышления к законам объективного мира, которое развивает В. И. Ленин вслед за Марксом и Энгельсом, связано с признанием логических структур как общественно выработанных и апробированных средств отражения и потому несовместимо с натуралистическим толкованием познания как простого контакта индивида с окружающим миром или контакта головного мозга индивида с окружающей средой.

Логика формируется по мере практического освоения мира, по мере выделения человека из природы. Логические категории, составляющие «ступеньки выделения», «узловые пункты» в сети овладения и познания природы, с одной стороны, характеризуют свойства и стороны реальности, а с другой, являются логическими формами, в которых фиксируется знание об объективном мире.

Система категорий образует логику познания, отражает последовательность, закономерность познания. Вся предшествующая история познания какого-либо предмета рассматривается как то русло, по которому развивается наша мысль, всегда вынужденная исходить из идейных предпосылок, накопленных предшествующими поколениями. Значит, логическое предполагает историческое. Теория познания опирается на исторически развившуюся «практику» познания.

Ключом к пониманию формирования логики является следующее ленинское положение: «Перед человеком сеть явлений природы. Инстинктивный человек, дикарь, не выделяет себя из природы. Сознательный человек выделяет, категории суть ступеньки выделения, т. е. познания мира, узловые пункты в сети, помогающие познавать ее и овладевать ею»⁵.

Категории выявляют свою методологическую роль не в качестве рецептов и отмычек, а лишь путем последовательного анализа фактов: анализируя факты, мы вынуждены оперировать с определенными логическими категориями. Изучение категорий как итогов процесса познания, являющихся в то же время логическими условиями и законами теоретического познания, должно опираться на реальное функционирование категорий в истории отдельных наук и в их современном составе.

В «Философских тетрадях» Ленин с особой настойчивостью показывает, что центральным пунктом диалектики является учение о противоречиях. «Раздвоение единого и познание противоречивых частей... есть суть... диалектики. Так именно ставит вопрос и Гегель (Аристотель в своей «Метафизике» постоянно бьется около этого и борется с Гераклитом respective с гераклитовскими идеями)» ⁶.

Но наиболее трудным и в то же время центральным моментом для понимания закона единства и борьбы противоположностей является тот, который указывает, что это не только закон развития реальности, но и закон познания. Это самое трудное и главное потому, что, признавая развитие, но не доходя до признания противоречия в познании, которое отражает это развитие, мы не сделали даже половину дела. Что движение существует, это наглядно дано каждому. «...Вопрос не о том, есть ли движение, а о том, как его выразить в логике понятий» ⁷.

Противоречие как реальный и объяснительный принцип, возникнув в древности, никогда не угасало, претерпевая модификации и преобразования, срывы и подъемы, непрерывно воспроизводя себя в истории науки как внутренний импульс процесса познания. Объективная реальность есть предпосылка, основа познания. Познание есть отражение бытия. Но если не ограничиваться лишь абстрактным признанием существования мира, как вещи в себе, о которой мы ничего не можем знать, кроме факта ее голой объективности, а перейти к конкретным утверждениям о мире и его закономерностях, то поневоле приходится выявлять тот конкретный логический, познавательный модус, способ, в ключе которого эти суждения производятся. С познавательной точки зрения, без уяснения способа конструктивного постижения вещей объективного мира, вне реальных познавательных средств мы лишаемся права делать конкретные утверждения о мире. Мы можем тогда вместе с Кратилом (опошлившим диалектику Гераклита) только показывать пальцем или вместе с Горгием сказать: то, что невыразимо, непознаваемо, то, что непознаваемо, не существует.

Постижение, понимание невозможно вне процесса познания, а в этом процессе движение, развитие раскрывается лишь благодаря принципу совпадения противоположностей, или, иначе, закону единства и борьбы противоположностей. «И в этом суть диалектики. Эту-то суть и выражает формула: единство, тождество противоположностей»⁸.

Очень важно отметить то обстоятельство, что, с точки зрения В. И. Ленина, категория противоречия выступает в научном исследовании на ступени познания сущности предмета, которая достижима в составе научной теории предмета, в рамках общего хода движения человеческого знания от абстрактного к конкретному. Но сущность вещей тоже относительна, подвижна как в объективном смысле, так и в том субъективном смысле, что не «ухватывается» человеческим умом раз и навсегда, а постигается в переходе от сущности первого порядка к сущности второго порядка и т. д.

Иногда отдельные философы представляли диалектику как недостаток умственной культуры, как утверждение, что тот, кто нагромождает противоречия, тот и подлинный диалектик. Здесь мы подходим к пункту, который отделяет диалектику от софистики и эклектики, ибо диалектика признает только такие противоречия в процессе познания, которые являются копией с реальных противоречий, именно потому, что мы не можем познать их иначе, как путем перелива, путем перехода от одного понятия к другому. Поэтому Ленин говорил, что диалектика — это есть гибкость понятий, доходящая до тождества противоположностей, гибкость, примененная объективно.

Иное дело софистика и эклектика. Между софистикой и эклектикой, с одной стороны, и диалектикой — с другой, имеется внешнее сходство. И та и другая стороны признают противоречия в процессе познания. Но это внешнее сходство не должно скрывать от нас гораздо более глубокого, фундаментального их различия — противоположности. Софистика — это увлечение противоречиями, которые отнюдь не связаны с реальными противоречиями, возникают из двусмысленности терминов, из игры слов, неточного употребления терминов и т. д.

Пожалуй, если само по себе голое признание противоречия в виде языковой антиномии есть диалектика, то не только гений или глупец окажутся рядом, но и самый завзятый мещанин с присущим ему клубком противоречий в морали и поведении (одна мораль—для дома, противоположная ей — для службы; одно поведение — в отношении к подчиненным, другое — к начальству и т. д.) окажется вдруг образцовым диалектиком.

Подчеркивание Лениным в «Философских тетрадях» объективности противоречий, воспроизводимых в логике понятий, отличает диалектику от софистики и эклектики. Ленин еще в книге «Материализм и эмпириокритицизм» писал, что признавать объективность истины — значит так или иначе признавать ее абсолютность, направляя этот довод против релятивизма. Развивая эту мысль во фрагменте «К вопросу о диалектике», он объединяет скептицизм, релятивизм, софистику как родственные направления одним определением— субъективизм. Общим для этих направлений является то, что относительность противоположения истины и заблуждения трактуется ими как полное отсутствие различий. Подвижность всех граней в действительности отождествляется с их неразличимостью. Такая позиция может быть или изощренным способом оправдания чего угодно, или смущением перед сложностью действительности, неумением выработать собственную линию ориентации. Какая конкретно грань переходит в другую, при каких конкретных условиях — такова диалектико-материалистическая постановка вопроса.

В качестве второго важного критерия противоположности диалектики софистике Ленин выделяет вопрос о связи относительного и абсолютного в процессе познания. «...Отличие субъективизма (скептицизма и софистики etc.) от диалектики, между прочим, то, что в (объективной) диалектике относительно (релятивно) и различие между релятивным и абсолютным. Для объективной диалектики в релятивном есть абсолютное. Для субъективизма и софистики релятивное только релятивно и исключает абсолютное»⁹.

Софистика и эклектика со свойственным им внешним соединением различных определений предмета, со ссылками на подвижность граней вообще без конкретного анализа конкретной ситуации, как показал В. И. Ленин в своих работах, органически связанных с «Философскими тетрадями», являются «теоретической основой» непоследовательности, эквилибристики на «политическом канате». Извращенная диалектика оказывается, как это было и в древнегреческой философии, мостиком к софистике, средством тончайшей подделки оппортунизма под марксизм. Эта сторона ленинской постановки вопроса особенно актуальна в наше время, когда всевозможные правооппортунистические и леворевизионистские, сектантские элементы извращают марксизм под видом применения «диалектики», подменяя последнюю софистикой.

Ленин неоднократно употребляет образные выражения «жизнь», «живая жизнь», «жизненность», считая их синонимом действительности, находящейся в «самодвижении», в противоположность «мертвому», «омертвленному» образу бытия, который характерен для метафизической концепции развития. Закон единства и борьбы противоположностей выделяется как существеннейшая черта диалектики потому, что в нем раскрывается «корень» жизненности, что он является условием познания всех процессов мира «в их живой жизни». Это означает, что он является ключевым моментом в понимании всеобщих форм движения. Но одновременно Ленин поясняет, что «ядром» диалектики лишь «кратко» схватывается суть диалектики, что раскрытие этой сути требует конкретизации, разъяснения и развития. В этом смысл другого характерного момента ленинского определения — многосторонности диалектики.

О богатстве разработки Лениным в «Философских тетрадях» теории диалектики свидетельствует то, что он помимо основных законов диалектики глубоко анализирует категории субъекта, объекта, практики, сущности, субстанции и др. Им даны важные указания для освоения логики «Капитала» как образца в понимании диалектики, как метода познания. Гениальный очерк теоретического содержания диалектики как учения о законах объективного мира и его познания дан во фрагменте «К вопросу о диалектике». Представление о ее богатстве дает ленинское изложение 16 элементов диалектики.

Мысли и идеи Ленина о принципиальных контурах и содержании диалектики как философской науки выступают в «Философских тетрадях» в качестве глубоко мотивированных историей знаний вообще, историей философии в особенности, в виде вывода из этой истории. Но с этой точки зрения по-иному предстает и сама история философии, которая оказывается не чем иным, как внутренне закономерным процессом становления материалистической диалектики.

Для теоретических исследований Ленина в «Философских тетрадях», построенных на материале истории философии, характерны две особенности. Первая состоит в строгом соблюдении принципа партийности, в последовательном проведении материалистической точки зрения, в борьбе против всяких отступлений от нее. Отмечая «плюсы» домарксовского материализма, Ленин углубляет, дополняет и развивает материализм. Что касается идеалистических систем, то, резко критикуя их основные положения, он дает образцы материалистического истолкования рациональных идей, содержащихся в извращенном виде в этих системах.

Вторая особенность состоит в том, что содержание «Философских тетрадей» ни в коем случае не ограничивается комментариями и мыслями, возникшими «по поводу», по ходу чтения. Наоборот, оценки, замечания и развернутое изложение собственных мыслей Ленина выступают как результат осмысления, переработки, критики конспектируемого материала. Именно конструктивная критика, анализ и преодоление той или иной точки зрения являются тем методом, пользуясь которым Ленин формулирует новые выводы, обрисовывая контуры и содержание диалектики как философской науки.

В позитивной разработке проблем диалектики Ленин исходит из критики как кантианства, так и идеалистической диалектики Гегеля (значительную часть «Философских тетрадей» занимают конспекты трудов Гегеля). При этом он постоянно опирается на то развитие диалектики, которое она получила в работах Маркса и Энгельса.

Оценивая отдельные философские системы, Ленин дает образец историко-философского исследования. И здесь обращает на себя внимание поистине скрупулезный анализ источников, сочетающийся с последовательно материалистическим, а значит, подлинно объективным подходом к философскому наследию. Так, изучая «Лекции о сущности религии» Фейербаха, Ленин особенно выделяет те места, где раскрываются основы материализма, подчеркивает заслуги Фейербаха в разоблачении гносеологических корней религии и идеализма. Все свежее, ценное, идущее в русле науки тщательно фиксируется, уточняется, развивается Лениным.

Вместе с тем он глубоко характеризует слабости и недостатки предшествовавших марксизму материалистических систем, показывает, как и в чем марксизм преодолевает их ограниченность.

Именно так подходит он к Фейербаху. Основные недостатки и достоинства философии Фейербаха отчетливо предстают в конспекте «Лекций о сущности религии», где Ленин отмечает просветительский характер атеизма Фейербаха, узость антропологического, натуралистического понимания сущности человека и т. д.

Большой научный интерес представляет ленинская оценка древнегреческой философии. Последняя характеризуется так: в ней намечены все моменты, которые развернуты в истории познания впоследствии. Вот почему конспект лекций Гегеля по древнегреческой философии имеет большое теоретическое значение для изучения диалектики. Ленинский анализ позволяет раскрыть своеобразие древнегреческой диалектики, обозначаемое обычно термином «наивная». Оно состоит в свежести, поисках, умении почувствовать проблемы, связанные с развитием, поставить их и в неумении разрешить силами еще не окрепшей, только что освобождающейся от влияния мифологии мысли, лишенной фундамента конкретных знаний. Греческие философы, пишет В. И. Ленин, «подошли» к диалектике, «но не сладили с ней»¹⁰.

Большое внимание уделяет Ленин в «Философских тетрадях» процессу формирования философии марксизма. Следует иметь в виду, что такие важные для понимания эволюции марксизма труды, как «Немецкая идеология» и «Экономическо-философские рукописи 1844 г.», были опубликованы лишь в 30-х годах XX в. Тем не менее Ленин проницательно и глубоко характеризует становление марксизма, анализируя содержание «Святого семейства» — первого совместного произведения Маркса и Энгельса. Афористически меткой является общая оценка произведения: «Маркс подходит здесь от гегелевой философии к социализму: переход наблюдается явственно — видно, чем уже овладел Маркс и как он переходит к новому кругу идей» ¹¹.

Речь идет прежде всего об идее производственных отношений как базисе, фундаменте всех других общественных связей и отношений. Ленин называет ее основной идеей всей «системы» Маркса. Действительно, она — ключ к материалистическому пониманию истории, потому что из всех явлений общественной жизни выделяется область материальных отношений, которые не только не зависят от сознания, а, наоборот, определяют его. Но в этом же заложена основа материалистической диалектики. Наконец, здесь исток главнейшего вывода марксизма — о всемирно-исторической роли рабочего класса как творца нового общества. Возникновение всех составных частей марксизма протекало одновременно в связи с переходом Маркса и Энгельса на позиции революционного пролетариата.

Маркс и Энгельс с материалистических позиций подвергают критике то решение конкретных политических проблем, которое предлагали младогегельянцы. Оставшись в тенетах гегельянства, идеализма, последние сводили всю историю к теоретической деятельности критически мыслящих личностей. Маркс и Энгельс прежде всего обрушиваются на аристократический индивидуализм, приводящий к культу «выдающихся» личностей — «героев». В. И. Ленин с исключительной тщательностью отнесся к этой критике, столь родственной той борьбе, которую пришлось ему самому вести с теориями народников.

Ленин подчеркивает мысль Маркса о том, что вместе с основательностью исторического действия растет объем массы, делом которой оно является. Эта мысль чрезвычайно важна для практического действия, для той социальной революции, которая назревала и к которой Ленин подготовлял партию и массы. Обобщая позже опыт этой революции, он расширил и углубил представление об активности масс в историческом процессе. В борьбе с различными «левыми» течениями Ленин предостерегал от мнения, что победоносную социалистическую революцию можно сделать силами лишь одного авангарда. Революция требует активного участия самых широких народных масс, которые могут учиться и учатся на собственном политическом опыте.

Второй аспект, который выявляет Ленин в марксистской критике младогегельянцев, состоит в анализе истоков их консервативности, несмотря на внешне революционный характер их взглядов. Эти истоки состоят в том, что младогегельянцы сводили все практические проблемы к теоретическим, к их осознанию. Маркс и Энгельс считают, напротив, что решение находится в области действия, что идеи сами по себе никогда не выводили за пределы того, осознанием чего они являются.

3

Взлет философской мысли, заключенный в «Философских тетрадях», не был бесследным. Он дал богатые плоды во всей последующей теоретической и практической деятельности великого мыслителя-революционера, доказывая, что теория диалектики действительно является «живой душой» марксизма, его особой незаменимой частью, выполняющей роль орудия подлинно марксистской ориентировки в реальной диалектике истории. Отдельные замечания и обобщения философского характера, содержащиеся в последующих работах, даже текстуально «продолжают» линию рассуждений Ленина в «Философских тетрадях», но уже не на основе истории диалектики, а в ходе изучения «конкретного дела», в связи с тем, что «пришлось делать» практически историю. В известной мере метод мышления, логико-методологический каркас, воплощенный в исследованиях В. И. Ленина по империализму, государству и революции, по проблемам войны, социалистического строительства и т. д., был заготовлен заранее, в ходе той напряженной работы мысли, которая отразилась в «Философских тетрадях».

В книге «Империализм, как высшая стадия капитализма» Ленин воплотил в конкретном экономическом исследовании и доказал как неоспоримый факт, что только материалистическая диалектика Маркса адекватно выражает требования науки XX в. в подходе к выяснению сущности империализма, без нее не могло быть и речи о конкретно-исторической оценке империалистической войны и всех острых политических вопросов эпохи.

Позитивное построение теории империализма совершается Лениным в ходе критики неокантианской методологии, которую воплощали в области изучения империализма Пленге, Гильфердинг, Шульце-Геверниц, Адлер. В то же время он показывает, что буржуазные представления о «справедливости» в мире получения капиталистической прибыли направляют мышление узких специалистов-экономистов или «приват-спекулянтов», вообще игнорирующих роль философии и методологии, по стезе и рецептам кантианской методологии: преклонение перед видимостью, явлением, принижение объективной истинности результатов теоретического мышления. Именно потому, что задачей «науки, как таковой» признается лишь описание, за ее пределами считается возможным утверждать и освящать что угодно. В этом — причина соединения ошибочных теоретических рассуждений с неусвоенным фактическим материалом, характерного для всей буржуазной литературы о «новейшей стадии» в развитии капитализма.

Переход от свободной конкуренции к монополии В. И. Ленин рассматривает как процесс качественный, но отнюдь не снимающий, а, наоборот, обостряющий все противоречия капитализма. В этой связи он характеризует как прудонизм («взять хорошее, отбросить дурное») теорию Каутского о возможности ультраимпериализма, перспектива которого якобы определяется снятием случайных наростов капитализма, устранением его противоречий и созданием организованного мирового хозяйства. Полностью отрывая политику от экономики, отходя от материализма, Каутский характеризует империализм лишь как стремление, предпочтение определенной политики, объективно не мотивированное системой монополистического капитала.

Коренной гносеологический порок теоретических построений ревизионистов В. И. Ленин усматривал в сведении диалектики к сумме примеров, к пустой схеме, в неумении применять ее как теорию познания, логику, как принцип всякого исследования, в разрыве теории и практики. Поэтому теоретики II Интернационала не смогли понять характер новой эпохи, дать правильную оценку империалистической войне, оказались недиалектиками в разработке тактики пролетариата.

Ленинская стратегия и тактика классовой борьбы — яркий образец применения диалектики к политике, умения в сложном переплетении событий схватывать картину политической жизни в целом, извлекать из опыта революций и даже поражений «урок исторической диалектики, урок понимания, уменья и искусства вести политическую борьбу»¹². С трудностью выражения движения в понятиях, перед которой пасуют метафизики и которая составляет пробный камень диалектики, приходится сталкиваться и в политической жизни. В ней тоже все подвижно. Но диалектика требует не приостанавливания движения, а улавливания своеобразия, особенности того или иного момента, не упуская из виду всей цепи развития.

Фундаментальное положение о включении практики в теорию познания, которому Ленин уделяет большое внимание в «Философских тетрадях», решающим образом определило политические и практические ленинские выводы применительно к тактике пролетариата. Теоретическое изучение не может предвосхитить все детали практической борьбы заранее, так чтобы исполнителям пришлось только выполнить «запрограммированное действие». Прежде всего исход ее определяется решительностью, организованностью борющихся масс.

Необходимость подведения масс к революционному действию и сознанию через их собственный политический опыт означает, что философия марксизма не подходит к массам «аристократически», с готовыми рецептами, а является подлинно демократической, а потому и исторической философией, которая разрабатывает и приводит в систему принципы и проблемы, которые возникают из практической деятельности масс. «Обратная связь» состоит в том, что «обновленный житейский смысл» (А. Грамши) опыта самих масс придает их деятельности целенаправленный характер, превращая теорию в материальную силу. Тем самым философское познание мыслится как социальный акт, проникающий в определенную массу людей, овладевающий ею и вызывающий к жизни практическую деятельность и волю. «Масса людей, приведенная к единому и последовательному образу осмысления реальной действительности,— это «философский» факт, куда более значительный и «оригинальный», чем открытие каким-нибудь философским «гением» новой истины, остающейся достоянием узких групп интеллигенции» ¹³.

«Философские тетради» — важнейшая веха в развитии Лениным учения диалектического материализма. Богатство мыслей и идей, содержащихся в них, трудно выразить кратко, поэтому приходится давать общую их оценку. Это — богатейшая духовная сокровищница, которая уже до сих пор немало дала для дальнейшей разработки теории марксизма и которая — нет сомнения — и в дальнейшем будет служить делу обогащения теории и практики коммунистического преобразования мира.

Примечания:

¹ Э. Бернштейн. Социальные проблемы. Спб., 1906, стр. 38.

² Э. Бернштейн. Теория и практика современной социал-демократии. Спб.,1906, стр. 14.

³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 162.

⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 198.

⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 85.

⁶ Там же, стр. 316.

⁷ Там же, стр. 230.

⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 233.

⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 317.

¹⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 326.

¹¹ Там же, стр. 8.

¹² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 10.

¹³ А. Грамши. Избр. произв., т. 3. М., 1959, стр. 14.

 

 

ГЛАВА V

РАЗВИТИЕ В. И. ЛЕНИНЫМ ДИАЛЕКТИКИ В ПЕРИОД ПОДГОТОВКИ И ПРОВЕДЕНИЯ ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

1

Теоретический гений В. И. Ленина с особой силой проявился накануне Великого Октября. В период между Февральской буржуазно-демократической и Октябрьской социалистической революцией им было написано свыше 250 различных теоретических работ, статей, докладов, в том числе знаменитая работа «Государство и революция».

Основные проблемы, творчески разработанные Лениным перед Октябрем, были следующие: революция и пути ее развития, вооруженное восстание, формы перехода от старого строя к новому. Все эти проблемы решались Лениным с позиций научного метода — материалистической диалектики. Разумеется, здесь излагаются только некоторые наиболее важные мысли, обобщения, выводы в области диалектики, сделанные Лениным на основе изучения явлений и процессов той бурной исторической эпохи.

Обстановка перехода от Февральской буржуазно-демократической революции к революции социалистической, подготовка и проведение последней ставили ряд неотложных практических вопросов огромной важности, которые большевистская партия должна была решать быстро и безошибочно. Из всей суммы таких вопросов первостепенное значение, от правильного разрешения которых зависела победа рабочего класса, имели: вопрос об особенностях, своеобразии осуществления буржуазно-демократической революции и перехода к революции социалистической и вопрос о подготовке и проведении вооруженного восстания.

Определяя неизведанные ранее пути перехода от капитализма к социализму и решая главнейшие задачи периода февраля — октября 1917 г., Ленин опирался на материалистическую диалектику, творчески разрабатывал и применял ее законы, категории и принципы. Ленинские труды того времени дают основания наметить некоторые диалектические принципы, из которых исходил Ленин, разрабатывая конкретные ступени, формы, меры перехода к социалистической революции.

Исследуя закономерности той исторической обстановки, и прежде всего особенности буржуазно-демократической революции и путей перехода к революции социалистической, Ленин применил марксистское положение о соотношении общего, особенного и единичного как методологический принцип подхода к изучению новой эпохи. Наиболее общие законы и категории диалектики, проявляясь в различных исторических эпохах, сами претерпевают известную конкретизацию. Без учета этой особенности невозможна практическая деятельность в новых условиях. Законы диалектики именно вследствие своей всеобщности не могут иметь одинакового проявления в различной конкретно-исторической обстановке. Отсюда единство и диалектическая взаимосвязь общего и особенного в действии этих законов.

Подчеркивая решающее значение данного принципа диалектики, Ленин еще до победы Октябрьской революции писал в одном из писем к И. Арманд: «Весь дух марксизма, вся его система требует, чтобы каждое положение рассматривать лишь (а) исторически; ((3) лишь в связи с другими; (у) лишь в связи с конкретным опытом истории»¹.

Здесь утверждается необходимость исторического подхода к понятиям, рассмотрения их в связи и обусловленности друг другом, включения практики в понятия. Только при соблюдении этих условий возможно истинное отражение действительности и раскрытие сущности явлений.

С тех же позиций диалектической логики Ленин полемизировал с Каменевым по вопросу об этапах развития революции в России. Как известно, после Февральской революции установился период двоевластия — одновременного существования власти Советов и Временного правительства. Обстановка была чрезвычайно сложной, противоречивой и менялась с каждым днем. Ленин утверждал, что буржуазно-демократическая революция окончилась и необходимо вести подготовку к революции социалистической. Каменев возражал на том основании, что не все задачи буржуазно-демократического этапа решены. Это, конечно, верно, отвечал Ленин, но в конкретной обстановке периода двоевластия, при наличии соглашения мелкой буржуазии с буржуазным правительством революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства не решит эти задачи. Следует помнить, что у этой формы диктатуры, как у всего на свете, есть прошлое и будущее. Прошлое для нее — победа над царизмом, будущее — социалистическая революция и диктатура пролетариата. Поэтому неверно, как делал Каменев, сводить все только к вопросу, окончена буржуазно-демократическая революция или нет, и решать этот вопрос, беря настоящее в соотношении с прошлым и забывая о будущем.

Ленин писал: «Этому вопросу придана та абстрактная, простая, одноцветная, если можно так выразиться, постановка, которая не соответствует объективной действительности. Кто ставит так вопрос, кто спрашивает теперь: «закончена ли буржуазно-демократическая революция» и только,— тот лишает себя возможности понять чрезвычайно сложную, по меньшей мере «двухцветную» действительность. Это в теории. А на практике — тот сдается беспомощно мелкобуржуазной революционности»².

На этом примере видно, что Ленин оценивает текущий момент с позиций конкретно-исторического анализа, всестороннего учета обстановки, в движении, в процессе развития. Только такой диалектический подход дает возможность раскрыть сущность сложных процессов и предохраняет от ошибок. «Марксизм требует от нас самого точного, объективно проверимого учета соотношения классов и конкретных особенностей каждого исторического момента. Мы, большевики, всегда старались быть верными этому требованию, безусловно обязательному с точки зрения всякого научного обоснования политики» ³.

Период от февраля до октября 1917 г. отличался быстрой сменой исторических событий, возникновением и развитием новых процессов, непрерывным изменением обстановки. Вот почему Ленин для раскрытия сущности многих сложных явлений того времени и выявления путей развития революции рассматривал их в первую очередь со стороны их изменчивости и развития.

Для Ленина главным был вопрос об особенностях исторического момента, наступившего после победы Февральской революции, и, в связи с этим, вопрос об особых формах, путях перехода от революции буржуазно-демократической к революции социалистической. Лозунг «революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства» уже осуществился в известной форме и до известной степени. Этот лозунг уже устарел, жизнь его конкретизировала и тем самым видоизменила. Тот, кто, как Каменев, отмечал Ленин, говорит теперь только о революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства, тот отстал от жизни и в силу этого перешел на деле на позиции мелкой буржуазии против пролетарской классовой борьбы.

По старой схеме, которой догматически придерживался Каменев, за господством буржуазии может и должно последовать господство пролетариата и крестьянства, их диктатура. А в живой жизни «уже вышло иначе: получилось чрезвычайно оригинальное, новое, невиданное, переплетение того и другого. Существует рядом, вместе, в одно и то же время и господство буржуазии (правительство Львова и Гучкова) и революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства...»⁴.

В высшей степени замечательное своеобразие Февральской революции состояло в том, что она создала двоевластие. И поскольку коренной вопрос всякой революции есть вопрос о власти и государстве, то без уяснения этого факта нельзя было идти вперед. «Самой главной особенностью нашей революции, особенностью, которая наиболее настоятельно требует вдумчивого отношения к ней, является создавшееся в первые же дни после победы революции двоевластие» ⁵.

Это двоевластие означало переплетение вместе, воедино двух диктатур: диктатуры буржуазии и диктатуры пролетариата и крестьянства (Советы рабочих и солдатских депутатов).

Другой, также очень важной особенностью Февральской революции являлось то, что Советы добровольно передали государственную власть буржуазии и ее Временному правительству, заключив с ним соглашение о поддержке его и ограничившись ролью наблюдателя и контролера.

Ленин определил классовый источник и классовое значение двоевластия, которое состояло в том, что русская революция не только смела всю царскую монархию и передала власть буржуазии, но и подошла вплотную к революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства. Диктатурой этих классов являлись Советы рабочих и солдатских депутатов. Но Россия была самой мелкобуржуазной из европейских стран, и десятки миллионов мелких хозяйчиков, мелких буржуа, потянувшихся к политике и занимавших промежуточное положение между капиталистами и наемными рабочими, захлестнули, временно подавили сознательный пролетариат не только своей численностью, но и идейно, захватив, заразив очень широкие круги рабочих мелкобуржуазными взглядами на политику. Именно это доверчиво-бессознательное отношение к капиталистам характеризовало политику масс, выросшую на социально-экономической основе мелкобуржуазной страны.

Такой диалектический подход к действительности, включающий в себя точный учет условий, связей, отношений и рассмотрение их в движении, в прошлом и будущем, позволил Ленину раскрыть главное, сущность явлений и событий, происходивших после победы Февральской революции. Этот анализ дал ответ на вопрос: каковы же перспективы, объективные тенденции дальнейшего развития революционного процесса и какой, в зависимости от этого, должна быть тактика большевистской партии?

Для решения этого вопроса, подчеркивал Ленин, необходим предварительный анализ, раскрытие социальных противоречий главных классовых противоборствующих сил, одни из которых стремились сохранить существующий строй, другие — его уничтожить.

Поэтому Ленин определял текущий момент, прежде всего исходя из наличия, взаимодействия, развития определенных жизненных классовых противоречий, являющихся источником изменения всей исторической обстановки.

Двоевластие представляло собой борьбу противоположных классовых сил, находившихся в состоянии временного равновесия. Подобное состояние равновесия или равнодействия имело место и в первой русской революции 1905—1907 гг. (на одном из ее этапов), когда силы царизма и революции уравновесились и ни одна из них не была способна одолеть другую. Уже тогда Ленин рассматривал такое соотношение социальных противоположностей как временное, относительное, как такую стадию в развитии противоречий, за которой последует их обострение и углубление борьбы. Он писал: «Самодержавие уже не в силах открыто выступить против революции. Революция еще не в силах нанести решительного удара врагу. Это колебание почти уравновешенных сил неизбежно порождает растерянность власти, вызывает переходы от репрессий к уступкам, к законам о свободе печати и свободе собраний» ⁶. «Но равновесие сил нисколько не исключает борьбы, а, напротив, делает ее особенно острой. Отступление правительства... есть лишь выбор им новой, более удобной, с его точки зрения, позиции для схватки» ⁷.

Так же оценивал Ленин и наличие двух противостоящих друг другу властей, возникших после Февральской революции: «Не подлежит ни малейшему сомнению, что долго продержаться такой «переплет» не в состоянии. Двух властей в государстве быть не может. Одна из них должна сойти на нет, и вся буржуазия российская уже работает изо всех сил, всяческими способами повсюду над устранением и обессилением, сведением на нет Советов солдатских и рабочих депутатов, над созданием единовластия буржуазии»⁸.

Ленин ни на минуту не сомневался в том, что классовые антагонистические противоречия между пролетариатом и крестьянством, с одной стороны, и крупной буржуазией — с другой, не могут быть примирены, сглажены, а должны быть разрешены лишь в процессе революционной борьбы и поэтому сложившаяся обстановка имеет временный, преходящий характер. Двоевластие выражало лишь переходный момент в развитии революции, когда она зашла дальше обычной буржуазно-демократической революции, но не дошла еще до «чистой» диктатуры пролетариата и крестьянства.

В мае 1917 г., когда после отставки Милюкова было создано коалиционное министерство (с участием представителей Советов Чернова, Церетели и др.), Ленин отмечает: «Коалиционное министерство — лишь переходный момент в развитии основных... классовых противоречий нашей революции. Так продолжаться долго не может. Либо назад — к контрреволюции по всей линии, либо вперед — к переходу власти в руки иных классов» ⁹.

Меньшевики и эсеры, защищая по существу интересы буржуазной демократии, скрывали свои истинные замыслы разговорами о том, что в стране утвердилась подлинная революционная демократия, объединившая все классы, что поэтому необходима война до победного конца и т. д.

В действительности же вместо изображаемого соглашателями социального единства бурно развивался процесс расслоения, размежевания разнородных, противоположных и по своему классовому положению и по своим интересам элементов.

Это был объективный, необходимый процесс, поскольку, подчеркивал Ленин, расслоение в деревне зажиточных крестьян и беднейших, в городе — примыкающих к рабочему классу слоев и мелких собственников, отделение пролетариев и полупролетариев от мелкой буржуазии неизбежно. Поэтому следует различать линию мелкой буржуазии и наемного пролетариата, а в самой мелкой буржуазии учитывать две противоположные части, ибо беднейшая ее часть идет за рабочим классом, богатейшая — за крупной буржуазией и Временным правительством. Фразы о «революционном народе» и «демократии вообще» подходят Керенскому, а не революционному пролетариату. Задача большевиков — применить на практике марксистское учение о противоречиях, опираться на него в проведении своей тактической линии. «Революционная демократия никуда не годится; это — фраза. Она прикрывает, но не обнажает противоречия классовых интересов. Большевик должен раскрывать глаза рабочих и крестьян на существование этих противоречий, но не затушевывать их»¹⁰.

С этих же позиций анализа противоречий в их развитии Ленин решал вопрос и об отношении к государственной власти, образовавшейся после Февральской революции. Последняя, передав власть в руки буржуазии, не разбила старую государственную машину. Ключевые посты в ней занимали прежние реакционные элементы. Политика меньшевиков и эсеров лишь прикрывала буржуазную сущность власти. Такое развитие событий обостряло враждебность народа к буржуазному государству, что в ответ вызывало усиление репрессий по отношению к рабочим и крестьянам, т. е. обострение противоречий. Поэтому Ленин подчеркивал, что социалистическая революция должна сконцентрировать все силы на разрушении буржуазной государственной машины, на ее уничтожении.

Приведенные высказывания показывают, какое огромное значение Ленин придавал анализу, раскрытию противоречий в качестве решающего средства познания действительности и проведения на этой основе политики и тактики партии.

2

Главным вопросом того времени был вопрос о социалистической революции, подготовке и путях ее проведения. Ленин дал научное, глубоко диалектическое определение понятию «революция», как невероятно сложному и мучительному процессу умирания старого и рождения нового общественного строя, уклада жизни десятков миллионов людей, протекающему в самой острой, бешеной, отчаянной классовой борьбе.

Ленин конкретизировал и обогатил марксистское диалектическое положение о революции и эволюции как двух формах развития, их соотношении и взаимодействии, о значении эволюционного процесса для подготовки революции. Вместе с тем он подчеркивал недопустимость сведения эволюционных процессов к реформам, что на деле означало подмену марксизма реформизмом.

Ленин вел борьбу как против «левых», настаивающих на немедленном выступлении против Временного правительства без достаточной к тому подготовки, так и против различного рода оппортунистов, видящих в реформах главную цель революционного движения масс. Реформы и революция тесно взаимосвязаны, но не равноценны. И Ленин рассматривает эти явления не только всесторонне в их связи и взаимодействии, но и выделяет главную сторону в этом соотношении — революцию. Такое выявление главной стороны, как известно, отличает диалектику от эклектики, которая старается ничего не упустить из виду, но не может нащупать, вскрыть главные, решающие связи, стороны явления. Ленин писал: «Сбиваться на реформизм нельзя... Реформы — это вспомогательное средство для классовой борьбы»¹¹. Никакие реформы не в состоянии ликвидировать капитализм как систему. Ликвидировать его можно только революционным путем.

Изменения исторической ситуации требовали от большевистской партии гибкой тактики. Временному правительству удалось заразить шовинистическим угаром крестьянство (выпуск и широкое распространение займа для обороны являлось доказательством этого). Поэтому еще в апреле 1917 г. Ленин подчеркнул, что «сейчас крестьянин с Милюковым вместе займом бьет социализм». Чтобы толкнуть крестьянство на революцию, надо отделить пролетариат, выделить пролетарскую партию, ибо крестьянство шовинистично. Без такого отделения привлекать крестьянина к революции означало сдаться на милость Милюкову. Временное правительство свергать надо, но не сейчас и не обычным путем, писал Ленин, указывая на неблагоприятные в то время для социалистической революции условия. «Социалистическая революция... в России непосредственно не стоит в порядке дня, но мы уже вступили в переходное к ней состояние. Советы рабочих, солдатских и др. депутатов есть та организация власти, с которой придется оперировать социалистической революции. Ничего им подобного на Западе нет» ¹².

В соответствии с такой обстановкой решающее значение приобретал вопрос о переходе к социалистической революции, стадиях, путях и формах этого перехода.

Ленин всегда уделял большое внимание (в теоретическом, философском плане) диалектическому положению о переходах от одних явлений, процессов к другим, от старого качества к новому и, в соответствии с этим, переходам в развитии понятий. Еще в «Философских тетрадях» исследуются эти переходы (от различия к противоречию, от одного противоречия к другому и т. д.), и отмечается, что понятия не неподвижны, а сами по себе, по своей природе — «переход».

Одним из признаков софистики и эклектики, которыми лидеры II Интернационала подменяли диалектику, была их неспособность учитывать, схватывать формы перехода от капитализма к коммунизму. Каутский, писал Ленин, ставит рядом различные решения, не задаваясь мыслью о том, каковы должны быть переходы от капитализма к коммунизму в таких-то особых условиях.

Между тем диалектика как наука, отрицая абсолюты и утверждая подвижность граней как в природе, так и в обществе, требует точного анализа вещей и явлений в их реальном развитии и переходах. Ленин подверг резкой критике Вандервельде, который приводил общее абстрактное положение о том, что между государством капиталистов и государством пролетарским существует много «переходных ступеней», понимая под ними реформы, заменяющие революцию. Каутский и Вандервельде не дали конкретного определения этих ступеней, выражающихся в пролетарской революции и диктатуре пролетариата, не разграничили переход от диктатуры буржуазии к диктатуре пролетариата, а также переход от общества с государством к обществу без государства.

В этом и состоит теоретически, философски подмена диалектики эклектицизмом и софистикой. Диалектика конкретна и революционна, «переход» от диктатуры одного класса к диктатуре другого класса она отличает от «перехода» демократического пролетарского государства к негосударству («отмирание государства»). Эклектика и софистика Каутских и Вандервельде, подчеркивал Ленин, в угоду буржуазии смазывает все конкретное и точное в классовой борьбе, подставляя на их место общее понятие перехода, куда можно запрятать и куда большинство официальных социал-демократов прячет отречение от революции.

Признать, что в общественной жизни происходят переходы, еще не значит быть марксистом. Важно обнаружить содержание этих переходов, их формы и направление. Следовательно, не простая фиксация развития вещей и явлений, а учет закономерных, необходимых тенденций и стадий развития от низшего к высшему, развития прогрессивного отличает марксиста от либерала, диалектика от софиста, учил Ленин.

Разработку вопроса о переходе к социалистической революции Ленин считал важнейшим, неотложным делом большевистской партии в период с февраля по октябрь 1917 г. Выступая на Апрельской конференции РСДРП(б), он говорил: «Главный недостаток и главная ошибка всех рассуждений социалистов в том, что вопрос ставится слишком обще — переход к социализму. Между тем надо говорить о конкретных шагах и мерах. Одни из них назрели, другие еще нет. Сейчас мы переживаем переходный момент»¹³.

В «Набросках к тезисам резолюции о Советах», написанных Лениным в конце апреля 1917 г., дается классический образец такого конкретного анализа: после победы Февральской революции в ряде местных центров, особенно рабочих, роль Советов, их власть оказалась большей, чем в столице и в некоторых крупных центрах. Это было естественно и неизбежно, так как именно в столице, где трудящиеся массы и особенно рабочие принесли максимум жертв для свержения царизма, а наиболее централизованная власть капитала дала максимум власти капиталистам, власть Советов была слабой, задача дальнейшего развития революции оказалась особенно трудной, переход к новому этапу революции особенно тяжел, а противодействие буржуазии всего сильнее.

Отсюда ленинский вывод: «...пока в столицах и крупнейших центрах главные усилия приходится направлять на подготовку сил для завершения второго этапа революции,— на местах можно и должно непосредственно двигать революцию дальше...» ¹⁴.

Следовательно, момент начала перехода от старого качества к новому, созревания революционного скачка определялся Лениным в зависимости от степени развития противоречий, их остроты, и от того, какими средствами, союзниками располагает каждый из основных борющихся классов.

Другой методологический принцип, из которого исходил Ленин при определении того или другого перехода, заключается в требовании отличать основной, решающий переход, скачок, от частных, производных, не смешивать определяющие сферы, в которых происходит переход, с второстепенными, несущественными. Переход от одной власти к другой (от буржуазного Временного правительства к Советам), от одного типа государства к другому — вот тот решающий скачок, от которого зависит судьба всей социалистической революции, поскольку это означает разрешение основной задачи всякой революции.

К числу основных принципов, выдвинутых Лениным как необходимое требование для проведения правильной, научно обоснованной политики и тактики при подготовке и осуществлении переходов, следует также отнести умение применять многообразные, самые различные, иногда противоположные по характеру формы в борьбе за победу социалистической революции. «Чудес в природе и в истории не бывает, но всякий крутой поворот истории, всякая революция в том числе, дает такое богатство содержания, развертывает такие неожиданно-своеобразные сочетания форм борьбы и соотношения сил борющихся, что для обывательского разума многое должно казаться чудом»¹⁵.

В связи с этим необходимо подчеркнуть, что Ленин именно в то время уделял исключительное внимание вопросу о взаимодействии и смене различных форм переходов. Он не ограничивался общей постановкой вопроса о необходимости революционного перехода, скачка от буржуазного этапа к социалистическому, а тщательно анализировал вопрос о многообразии форм этого перехода на различных этапах, в зависимости от конкретных условий.

Это позволило Ленину разработать вопрос о двух основных путях революции: мирном (без вооруженного восстания) и немирном (посредством вооруженного восстания). Как известно, возможность осуществления революции мирным путем была реальной в период с марта по июль 1917 г., вследствие наличия особой ситуации, характеризуемой как двоевластие. Задача партии, указывал Ленин, состояла в том, чтобы завоевать в Советах большинство, изменить их состав и политику так, чтобы достичь коренных, революционных изменений относительно мирным путем. И хотя «мирное развитие какой бы то ни было революции вообще вещь чрезвычайно редкая и трудная, ибо революция есть наибольшее обострение самых острых классовых: противоречий, но в крестьянской стране, когда союз пролетариата и крестьянства может дать измученным несправедливейшей и преступнейшей войной массам мир, а крестьянству всю землю,— в такой стране, в такой исключительный исторический момент мирное развитие революции при переходе всей власти к Советам возможно и вероятно»¹⁶. Ленин считал, что Советы, как революционная власть, основанная на союзе рабочего класса и крестьянства, могут обеспечить мирный, постепенный переход от капитализма к социализму. Советы, указывал он, такая организация власти, которая дает свободу и порядок вместе с возможностью мирного и постепенного перехода к социализму.

Однако к началу июля в обстановке произошел ряд изменений (соглашательская политика меньшевиков и эсеров, расстрел июльской демонстрации трудящихся Петрограда и др.). Вся полнота власти перешла в руки Временного правительства, и это заставило Ленина поставить вопрос о подготовке к вооруженному восстанию, т. е. о переходе от одного пути борьбы к другому, от одной формы — к другой, ей противоположной.

Ленин конкретизировал марксистское учение о вооруженном восстании как искусстве, которое подчиняется своим принципам и законам, выражающим динамику классовых противоречий, проявляющимся в определенной расстановке и борьбе классов. Он видел наличие революционной ситуации в стране, крайнее обострение антагонистических противоречий между крупной буржуазией, с одной стороны, и пролетариатом — с другой, переход мелкой буржуазии на сторону пролетариата.

Учет взаимодействия всех главных противоречий, внутренних и внешних, позволил Ленину уже в сентябре 1917 г. сделать вывод о возможности и необходимости вооруженного восстания. Он писал: «Получив большинство в обоих столичных Советах рабочих и солдатских депутатов, большевики могут и должны взять государственную власть в свои руки». Этого большинства революционных элементов было достаточно, «чтобы увлечь массы, победить сопротивление противника, разбить его, завоевать власть и удержать ее... Большинство в столичных Советах есть плод развития народа в нашу сторону... Международное положение именно теперь, накануне сепаратного мира англичан с немцами, за нас. Именно теперь предложить мир народам — значит победить.

Взяв власть сразу и в Москве и в Питере... мы победим безусловно и несомненно» ¹⁷.

Оппортунисты всех мастей обвиняли большевиков в том, будто подготовка к вооруженному восстанию, отношение к восстанию как к искусству есть «бланкизм», другими словами, субъективизм и авантюризм. Отметая это обвинение, Ленин раскрывает и конкретизирует определение Марксом восстания как искусства. Он называет три основных объективных условия, определяющих наличие благоприятной ситуации для вооруженного восстания и его победы: «Восстание, чтобы быть успешным, должно опираться не на заговор, не на партию, а на передовой класс. Это во-первых. Восстание должно опираться на революционный подъем народа. Это во-вторых. Восстание должно опираться на такой переломный пункт в истории нарастающей революции, когда активность передовых рядов народа наибольшая, когда всего сильнее колебания в рядах врагов и в рядах слабых половинчатых нерешительных друзей революции. Это в-третьих. Вот этими тремя условиями постановки вопроса о восстании и отличается марксизм от бланкизма» ¹⁸. Современная эпоха полностью подтвердила правоту ленинского вывода. Известно, что некоторые партии, придерживавшиеся левооппортунистической и авантюристской тактики — производить перевороты искусственно, без подготовки масс, без учета международной и внутренней обстановки,— потерпели сильное поражение.

Следовательно, только такой подход к восстанию является диалектическим, т. е. научным. В связи с этим важно отметить ленинский критерий для решения вопроса о начале восстания. Ленин и здесь считал решающим условием готовность революционных масс идти на тяжелую борьбу до полной победы над своими классовыми врагами и, следовательно, кроме объективных предпосылок наличие и субъективного фактора. Ленин предлагал действовать, а не разговаривать, и считал, что необходимо всю большевистскую фракцию «двинуть на заводы и в казармы: там ее место, там нерв жизни, там источник спасения революции...

Ставя вопрос так, сосредоточив всю фракцию на заводах и в казармах, мы правильно учтем момент для начала восстания» ¹⁹.

Таким образом, при наличии соответствующих объективных факторов успех восстания решает субъективный фактор — его подготовка, умелое использование сложившейся обстановки и т. д. Марксистское положение о диалектическом соотношении объективных условий и субъективного фактора получило в ленинских трудах этого периода дальнейшее развитие. Известно, что именно правильное, научное решение этого вопроса дало возможность точно определить день вооруженного восстания и начала победоносной Великой Октябрьской социалистической революции.

Подведя итоги уроков революции и делая обобщающие выводы, Ленин подверг беспощадной критике различных оппортунистов, «левых» и правых ревизионистов и реформистов. Он показал, что одни из них (даже некоторые члены большевистской партии, например Б. Багдатьев и др.) авантюристически призывали к восстанию еще в апреле, когда не созрела объективная возможность для этого; другие — правые ревизионисты (бывшие лидеры II Интернационала, меньшевики, мелкобуржуазные демократы различного рода) — пытались обвинить большевиков в бланкизме, в отходе от марксизма на том основании, что Россия-де не готова для революции, что она не достигла такой высоты развития производительных сил и культуры, при которых возможен социализм.

Отвечая на эти обвинения в статье «О нашей революции», Ленин писал: «Они все называют себя марксистами, но понимают марксизм до невозможной степени педантски. Решающего в марксизме они совершенно не поняли: именно, его революционной диалектики. Даже прямые указания Маркса на то, что в моменты революции требуется максимальная гибкость, ими абсолютно не поняты, и даже не замечены, например, указания Маркса в его переписке... когда он высказывал надежду на соединение крестьянской войны в Германии, могущей создать революционную обстановку, с рабочим движением...»²⁰

Трусость, догматизм, приверженность к заученным схемам и шаблонам развития революции на Западе являлись характерными чертами во взглядах на революцию всех этих политиков. Ленин показывает полное непонимание ими того, что в русской революции должны были сказаться новые черты, особенности, обусловленные конкретно-исторической обстановкой. «...Им совершенно чужда всякая мысль о том, что при общей закономерности развития во всей всемирной истории нисколько не исключаются, а, напротив, предполагаются отдельные полосы развития, представляющие своеобразие либо формы, либо порядка этого развития» ²¹.

И Ленин, далее, показывает, что при условии, когда сложилась революционная ситуация, можно и нужно сначала завоевать революционным путем предпосылки для достижения определенного экономического и культурного уровня, т. е. установить диктатуру пролетариата, а потом на основе власти рабочего класса реализовать эти предпосылки. «Нашим Сухановым, не говоря уже о правее их стоящих социал-демократах, и не снится, что иначе вообще не могут делаться революции. Нашим европейским мещанам и не снится, что дальнейшие революции в неизмеримо более богатых населением и неизмеримо более отличающихся разнообразием социальных условий странах Востока будут преподносить им, несомненно, больше своеобразия, чем русская революция» '.

Ленинская критика ненаучной антидиалектической трактовки этого вопроса сохранила свое исключительно важное значение и для наших дней. Некоторые из современных философов, вопреки историческим фактам, считают, что возможность осуществления социалистической революции зависит исключительно от уровня развития производительных сил. Так, например, один из представителей структурализма, М. Годелье, пишет, что до тех пор, пока не достигнут необходимый уровень производительных сил, классовые противоречия могут «кипеть» в рамках производственных отношений, но это не обязательно приведет к их разрешению. Французский философ-марксист Л. Сэв, подвергая справедливой критике взгляды Годелье за их теоретическую неприемлемость и практический вред, поскольку они призывают к выжидательной политике, опирается при этом на высказывания Ленина. «Не следует ли по этому поводу,— пишет Сэв,— задуматься, как Ленин критиковал идеологов мелкой буржуазии за то, что они совершенно не понимали революционной диалектики» ².

Жизнь подтвердила неоспоримую правоту Ленина. Она показала огромную теоретическую и практическую ценность и международное значение ленинской разработки вопросов политики и тактики партии в период с февраля по октябрь 1917 г., означавшей вместе с тем дальнейшее творческое развитие и обогащение марксистской диалектики.

Примечания:

¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 49, стр. 329.

² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 139.

³ Там же, стр. 132.

⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., Т. 31, стр. 135.

⁵ Там же, стр. 154.

⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 12, стр. 3—4.

⁷ Там же, стр. 73.

⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 155.

⁹ Там же, стр. 186.

¹⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 248.

¹¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 363.

¹² Там же, стр. 360.

¹³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 356.

¹⁴ Там же, стр. 385.

¹⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 11.

¹⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 34, стр. 222—223.

¹⁷ Там же, стр. 239, 241.

¹⁸ В. И. Ленин. Поля. собр. соч., т. 34, стр. 242—243.

¹⁹ Там же, стр. 247.

²⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, стр. 378.

²¹ Там же, стр. 379.

²² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, стр. 381.

²³ «La Pensee», 1965, № 6, p. 48.

 

 

ГЛАВА VI

СТАТЬЯ В. И. ЛЕНИНА «О ЗНАЧЕНИИ ВОИНСТВУЮЩЕГО МАТЕРИАЛИЗМА»

Для того чтобы понять место в истории того или иного научного произведения, разумно рассмотреть его с двух точек зрения. Прежде всего необходимо выяснить причины его написания и конкретные цели, которые преследовались автором. Тем самым можно увидеть, как вплетена работа в живую ткань своей эпохи. В большинстве случаев этого бывает достаточно.

Но есть такие работы, значение которых далеко выходит за рамки своего времени, и поэтому они становятся воистину историческими. Осветить полностью их значение возможно лишь с позиций современности. Именно такова статья В. И. Ленина «О значении воинствующего материализма».

Поэтому нам бы хотелось сначала напомнить основное содержание ленинской работы, пронизанной живым дыханием того героического времени, когда она писалась, и тем самым показать поразительную своевременность, практичность, целенаправленность каждого ленинского положения. Затем будут рассмотрены теоретические основания этих положений, благодаря которым то, что сказано по вполне конкретному поводу, звучит с нестареющей силой и через полстолетия, в совершенно новых исторических условиях.

1

Статья В. И. Ленина была написана в 1922 г. Совсем недавно отгремели залпы гражданской войны. В промышленности — разруха. Экономическое положение, тяжелое до крайности, осложнилось двумя жестокими засухами; в стране голод. Миновал первый год новой экономической политики, но бурные споры, вспыхнувшие в связи с введением нэпа, далеко еще не утихли. Ленин занят постоянной напряженной работой, он весь — в поисках путей быстрейшего выхода из экономических трудностей.

Но в голодной, разоренной России начинает выходить в свет новый марксистский журнал по проблемам философии — «Под знаменем марксизма». В его третьем номере — статья В. И. Ленина. Что это? Потеря чувства реальности? Кажется, кого могут интересовать философские проблемы в такое время? Нет, чувство реальности Ленину никогда не изменяло. Дело в том, что эпоха гражданской войны и последовавшие за нею годы восстановления хозяйства — это период ожесточенной классовой борьбы в разных областях и разными средствами. Один из важных фронтов такой борьбы — область идеологии. В 20-е годы в Одессе, Петрограде, Москве и других городах появляется в большом количестве разнообразная политическая и философская литература, в том числе и антимарксистская. Но ведь философия не праздное развлечение скучающих интеллигентов. Философия — это мировоззрение, это идеи, которые, овладев массами, становятся материальной силой. Вождь революции, руководитель первого в мире социалистического государства превосходно понимает значение этой силы. В области идеологии борьба продолжается и тогда, когда не хватает хлеба. По сути, это звенья одной цепи — борьба за хлеб и борьба за умы людей, и то и другое — классовая борьба. Вот об этом и говорит статья.

Назначение марксистского философского журнала — объединить единомышленников в борьбе идей. Вопросы стратегии и тактики классовой борьбы применительно к области философии — основное содержание небольшой ленинской работы. Эта направленность чувствуется в самых первых абзацах: «Одной из самых больших и опасных ошибок коммунистов (как и вообще революционеров, успешно проделавших начало великой революции) является представление, будто бы революцию можно совершить руками одних революционеров. Напротив, для успеха всякой серьезной революционной работы необходимо понять и суметь претворить в жизнь, что революционеры способны сыграть роль лишь как авангард действительно жизнеспособного и передового класса. Авангард лишь тогда выполняет задачи авангарда, когда он умеет не отрываться от руководимой им массы, а действительно вести вперед всю массу. Без союза с некоммунистами в самых различных областях деятельности ни о каком успешном коммунистическом строительстве не может быть и речи»¹.

Не первый раз Ленину приходится говорить о вреде и опасности «левого», «революционного» сектантства. Совсем недавно «левые» выступали против нэпа, а еще раньше — Троцкий с его «военными методами» и «завинчиваньем гаек» в профсоюзном движении. «Левые» уклоны получили в коммунистическом движении прямо-таки международный характер. Пытались дать бой «левые» и на VIII съезде партии, по вопросу об отношении к середняку. Принципиальнейший вопрос стратегии классовой борьбы возникает снова и снова. Он всплывает и в борьбе идеологической — в области философии. Эту борьбу тоже не выиграть силами одного авангарда — философски образованных партийцев. Необходим союз со всеми сторонниками последовательного материализма.

Конечно, предупреждает Ленин, речь идет не о союзе любой ценой, ради создания массовости. Он беспокоится о том, чтобы не было упущено главное — «связь между классовыми интересами и классовой позицией буржуазии, поддержкой ею всяческих форм религий и идейным содержанием модных философских направлений»².

Эту связь (а она исключительно существенна!) далеко не всегда видят материалисты из некоммунистов, которым часто кажется, что философская борьба ведется лишь ради достижения абстрактной истины. Им не хватает широты взгляда, опыта политической борьбы, который приобретается только в работе под руководством партии. Журнал обязан, но мысли Ленина, помочь таким людям избавиться от этой близорукости, обязан проводить политическую линию и посему заниматься не только опровержением ошибочных философских теорий, но и разоблачением врагов материализма.

В классовом обществе, и особенно в условиях коренного общественного переворота, «чистой борьбы за истину» в философии нет и быть не может. К сожалению, многие интеллигенты не могут или не хотят этого понять. Для них очень важно, сознает ли философ, какому классу служат развиваемые им положения, или нет. Но ведь с точки зрения объективной логики, с позиций конечного результата классовой борьбы это совершенно несущественно. Речь идет не о том, чтобы составлять биографии публицистов и философов. Поэтому важны не субъективные намерения идеолога, а действительные результаты его деятельности. Конечно, бывает и так: «шел в комнату — попал в другую», как, например, произошло с богостроителями и партийными махистами после революции 1905—1907 гг. Но законы классовой борьбы неумолимы, и ясное понимание классового характера литературной, организационной, философской работы — хорошее лекарство против политической безответственности. Воспитывать опыт верной классовой оценки философских рассуждений — важнейшая задача марксистского философского журнала. Это — прежде всего.

Второе. Ленин считал, что философский журнал должен находиться в самой гуще массовой идеологической работы. А это значит: требуется всяческое внимание тем областям идеологии, которые непосредственно и повседневно обращены к многомиллионным народным массам. И когда речь идет о вопросах мировоззрения, это, разумеется, в 20-е годы прежде всего касалось атеистической пропаганды. Как ее вести? Каким вопросам уделять внимание? Какую литературу использовать? На эти вопросы отвечает Ленин в своей статье.

Вред религии и церкви в общем очевиден чуть ли не каждому рядовому члену партии, но вот борьбу с религией сплошь да рядом пытаются вести до крайности грубо и потому неэффективно — запретом, насмешкой. Зачастую борьба против религии превращается в «попоедство», или появляются сочинения архитеоретичные, которые массовому читателю недоступны.

Ленин подчеркивает, что немалый вред атеистической пропаганде приносит и неумение (а порою нежелание) использовать прогрессивную буржуазную литературу. Одна из немаловажных причин этого — «ультрареволюционное» отношение к наследию прошлого, особенно распространенное среди молодежи, в том числе и прежде всего к наследию культурному. Провозглашался лозунг: «Все, что не марксистское, не пролетарское,— долой!» Вот и получалось, что не использовались глубокие, остроумнейшие атеистические сочинения французских материалистов Гольбаха, Дидро, Гельвеция только потому, что эти философы буржуазные.

Разумеется, нужно ясно видеть и подчеркивать классовую (а отсюда и научную) ограниченность этих авторов. Но коммунистам, занятым идеологической работой, прежде всего необходимо понять, что «чураться союза с представителями буржуазии XVIII века, т. е. той эпохи, когда она была революционной, значило бы изменять марксизму и материализму, ибо «союз» с Древсами³ в той или иной форме, в той или иной степени для нас обязателен в борьбе с господствующими религиозными мракобесами»⁴.

И снова Ленин повторяет, подчеркивает, настаивает на классовом, политическом характере идеологической борьбы, которую призван вести новый журнал: «Особенно важно использование тех книг и брошюр, которые содержат много конкретных фактов и сопоставлений, показывающих связь классовых интересов и классовых организаций современной буржуазии с организациями религиозных учреждений и религиозной пропаганды».

Чрезвычайно важными Ленин считает все материалы, относящиеся к Соединенным Штатам Америки, в которых в то время меньше проявлялась «официальная, казенная, государственная связь религии и капитала. Но зато нам яснее становится, что так называемая «современная демократия» (перед которой так неразумно разбивают свой лоб меньшевики, эсеры и отчасти анархисты и т. п.) представляет из себя не что иное, как свободу проповедовать то, что буржуазии выгодно проповедовать, а выгодно ей проповедовать самые реакционные идеи, религию, мракобесие, защиту эксплуататоров и т. п.» ⁵.

Сказано уже самое главное, самое существенное... Нет, еще не все! Коммунист не может быть в авангарде философской борьбы, если за душой у него нет ничего, кроме азбучных истин, общих положений материализма, хотя и верных в принципе, но явно недостаточных для активной разработки научных вопросов, для отстаивания и защиты марксистского мировоззрения. Нужны конкретные знания специальных дисциплин, нужна естественнонаучная аргументация в доказательстве положений материализма, особенно тогда, когда в естествознании происходит крутая ломка его понятий, когда достижениями естествознания, находящегося на переломе, вовсю спекулируют представители модных идеалистических течений. И потому необходим «союз с представителями современного естествознания, которые склоняются к материализму и не боятся отстаивать и проповедовать его против господствующих в так называемом «образованном обществе» модных философских шатаний в сторону идеализма и скептицизма». Необходимо «следить за вопросами, которые выдвигает новейшая революция в области естествознания, и привлекать к этой работе в философском журнале естествоиспытателей — это задача, без решения которой воинствующий материализм не может быть ни в коем случае ни воинствующим, ни материализмом»⁶.

И дело нельзя затягивать. «Союз» с естествознанием на свой лад и в своих целях уже осуществляли противники материализма — не только зарубежные, которые пытались уцепиться за Эйнштейна, но и свои, «доморощенные»: С. Франк, Н. Лосский, Л. Франковский, А. Введенский, П. Флоренский. С ними философский журнал должен вести самую непримиримую полемику, борьбу. Чтобы выдержать эту борьбу против натиска буржуазных идей, необходимо солидное философское обоснование, подчеркивает Ленин. Одно естествознание исчерпывающих аргументов против философского идеализма дать не может. Самому естествознанию нужен материализм, не стихийный, непоследовательный, а сознательный. И не просто материализм, а материализм диалектический.

Это требует максимума внимания овладению диалектикой. Одно из важных средств достижения такой цели — материалистическое истолкование диалектики Гегеля. «Группа редакторов и сотрудников журнала «Под Знаменем Марксизма»,— пишет В. И. Ленин,— должна быть, на мой взгляд, своего рода «обществом материалистических друзей гегелевской диалектики». Современные естествоиспытатели найдут (если сумеют искать и если мы научимся помогать им) в материалистически истолкованной диалектике Гегеля ряд ответов на те философские вопросы, которые ставятся революцией в естествознании и на которых «сбиваются» в реакцию интеллигентские поклонники буржуазной моды» ⁷.

Такое изучение гегелевской диалектики должно служить делу всесторонней разработки марксистского диалектического метода. И опять (в который раз!) Ленин подчеркивает классовый смысл любого научного исследования экономических, политических и т. п. явлений — вплоть до заключительного примера о том, как под видом абстрактно-научного анализа, в форме «нейтральной» статьи о разводах, буржуазный идеолог проводит свою политическую идею.

Таково содержание ленинской работы.

Да, это статья 1922 г. В ней в каждой строке — пульс своего времени. Здесь отразилась вся трудная эпоха первых лет строительства нового общества. В статье, как в фокусе хорошо отшлифованной линзы, сведены воедино конкретные задачи идеологической борьбы того героического времени. Это — не рассуждение «по поводу» философских проблем. Нет, здесь конкретные советы товарищам, делающим важное практическое дело. Это — план мероприятий «на сегодня и завтра». Если угодно, перед нами — «очередные задачи Советской власти» применительно к сфере идеологии. Совершенно логично, что несколькими днями позже Ленин написал по поводу абстрактно-теоретических рассуждений Преображенского относительно постановки работы в деревне: «Тошнит всех от общих фраз»⁸.

2

Однако — и в этом особенный, «ленинский» стиль мышления, анализа — конкретные положения «на сегодня» выступают как вывод из глубочайших теоретических идей, как естественное практическое применение фундаментальной марксистской теории. Статья Ленина — пример удивительного сплава теоретической глубины ученого-мыслителя с практичностью революционера, руководителя конкретной работы социалистического строительства.

Закономерно поэтому, что основные положения, высказанные В. И. Лениным в краткой, почти конспективной форме, определили и фарватер дальнейшего, перспективного развития марксизма. Ведь здесь изложены главные принципы работы философа-марксиста, которые можно сформулировать следующим образом:

1.  Ясное понимание классовых корней любой философской системы и ее места в идеологической борьбе.

2.  Основательное знание материала конкретных наук, и прежде всего тех, где происходит коренное преобразование понятий и принципов.

3.   Глубокий анализ истории философской мысли, высшим достижением которой является метод марксистской диалектики, и умелое использование этого метода.

Отсюда следуют и три средства, способствующие проведению в жизнь этих принципов:

1. Союз коммунистов-материалистов с некоммунистами, стоящими на позиции философского материализма. Принципиальное проведение своей последовательной линии в ходе этого сотрудничества. Критика непоследовательности таких союзников.

Ясное понимание того обстоятельства, что столкновение философских взглядов есть вместе с тем форма классовой борьбы и что сотрудничество с материалистами-некоммунистами осуществляется прежде всего в интересах этой борьбы.

2.  Союз философов с естествоиспытателями. Овладение конкретной научной аргументацией из области естествознания. Помощь естествоиспытателям в овладении методом диалектического материализма.

3.  Глубокая разработка проблем материалистической диалектики. Использование всего ценного, что дала в этом отношении история философской мысли.

Если обратиться к историческому периоду, истекшему после опубликования ленинской статьи, буквально бросается в глаза тот факт, что основные проблемы идеологической борьбы и развития философской мысли постоянно определялись этим триединством и что основные ошибки в философской работе совершались именно вследствие несоблюдения указанных ленинских принципов.

Понятно, что принцип союза материалистов-коммунистов с материалистами, не являющимися членами партии, был особенно важен в первые годы существования Советской власти, когда философски образованных коммунистов было очень мало. Отказаться от союза с некоммунистами означало тогда обречь себя на сектантскую замкнутость в идеологической борьбе, что было бы огромной политической ошибкой. Теперь у нас, внутри страны, положение, разумеется, совсем иное. Но идеологическая борьба имеет интернациональный характер, и поэтому, уже не говоря о том, что ленинский принцип во всем своем объеме остается в силе применительно к странам, где власть еще не находится в руках рабочего класса, он не утратил своего значения и для наших философов. Союз, регулярные контакты, дружественный диалог с исследователями из буржуазных и развивающихся стран, придерживающихся в основном материалистических взглядов, содействуют распространению марксистско-ленинского философского учения, помогают растопить лед недоверия к диалектическому материализму, который «нарастили» буржуазные «толкователи» и «критики» марксизма.

Но еще более важен другой момент. В чем состоит, если так можно выразиться, пафос ревизионистского извращения марксизма? С чего начинается такое извращение? Оно начинается с забвения принципа классовости, политической партийности философского исследования, с попыток отказаться от четкого противопоставления идеалистических философских систем и учения диалектического материализма как противоположных мировоззрений, из стремления толковать результаты изысканий буржуазных философов лишь как некую совокупность, с одной стороны, истинных положений, которые можно использовать, и, с другой — ложных, которые можно «не замечать». Разумеется, В. И. Ленин, как никто другой, умел видеть, что философский идеализм — это не просто чепуха, что он коренится в реальных трудностях познания и тем самым затрагивает действительные проблемы. Он прекрасно умел обнаруживать непоследовательность буржуазных исследователей и отделять в их работах «философскую пшеницу» от «философских плевел» идеализма. Но от Ленина никогда не ускользало главное — общая мировоззренческая позиция ученого, идеолога. Именно поэтому он особенно решительно критиковал своих товарищей по партии, совершавших идеологические ошибки. Утрата четкой мировоззренческой позиции в конце концов оказывается уступкой и политический противникам. Не случайно Ленин отмечает в письме Горькому еще в 1908 г., что «все мещанские течения в социал-демократий воюют всего больше с философским материализмом, тянут к Канту, к неокантианству, к критической философии»⁹.

Итак, быть политически партийным в философском исследовании — это значит ясно видеть мировоззренческую роль, возможные политические выводы философского положения, это значит неуклонно разоблачать реальную классовую позицию философского идеализма, каким бы нейтральным, каким бы отвлеченно-научным он ни казался, сколь бы далеким от политики по своим субъективным представлениям ни был философ.

Но кроме того, это означает и максимальную научную объективность в собственном мировоззренческом исследовании философа-материалиста. Пролетариат, являясь единственным последовательно революционным классом, не нуждается в маскировке своих действительных интересов. Эти интересы не противоречат объективному развитию мира, поскольку благо и цель рабочего класса — это благо и цель человечества. Условие же успешного движения по пути достижения конечных целей человечества — создания коммунистического общества — знание объективных законов развития природы и общества. Знание как предпосылка реальной, революционной, преобразующей мир деятельности, как важнейшее условие ее успеха. Философ стоит на позициях пролетариата не тогда, когда он громче всех кричит об этом. В таком крике вряд ли кто способен состязаться с правыми социалистами. Философ партиен тогда (мы говорим, разумеется, о пролетарской, о коммунистической партийности), когда он раскрывает действительный путь познания и революционного преобразования мира. Социальный оптимизм пролетария — это не оптимизм казенного шапкозакидательства, это оптимизм трезвого расчета и спокойной уверенности в собственных силах, что дается лишь действительным знанием. Поэтому научный оптимизм философа-марксиста — не в отрицании сложных проблем, не в декларациях, что все проблемы уже решены и новые научные открытия могут лишь подтвердить верность некогда найденных алгоритмов, а в поисках, зачастую нелегких, иногда мучительных, решения новых проблем.

Не случайно Ленин никогда не ставил вопроса, что для сознательного марксиста важно в первую очередь — партийность или научность. Это, скорее, «достижение» различных левацких псевдомарксистских течений. Для Ленина подобная проблема была столь же бессмысленной, как вопрос о том, что больше необходимо живому человеку — сердце или мозг. Политическая индифферентность для философа, называющего себя диалектическим материалистом,— это, в конце концов, следствие непонимания или незнания им объективных законов функционирования сознания как социального явления, это результат профессиональной узости либо философского невежества, что в итоге одно и то же.

Но и громогласная, демонстративная, шумливая, лозунговая «партийность» философа-пропагандиста, неспособного раскрыть тот или иной серьезный вопрос средствами глубокой научной аргументации,— это не партийность коммуниста. Философ-марксист, не вооруженный основательными аргументами из самых различных областей науки, способен, по словам Ленина, распространять не «сражающийся», а лишь «сражаемый» материализм. Сам Ленин неустанно стремился к воспитанию у своих слушателей самостоятельности в решении тех или иных вопросов (будь то вопросы политические или научные). Вот что говорил он, к примеру, слушателям Свердловского университета: «И самое главное, чтобы в результате ваших чтений, бесед и лекций, которые вы услышите о государстве, вы вынесли уменье подходить к этому вопросу самостоятельно, так как этот вопрос будет вам встречаться по самым разнообразным поводам, по каждому мелкому вопросу, в самых неожиданных сочетаниях, в беседах и спорах с противниками. Только тогда, если вы научитесь самостоятельно разбираться по этому вопросу,— только тогда вы можете считать себя достаточно твердыми в своих убеждениях и достаточно успешно отстаивать их перед кем угодно и когда угодно»¹⁰.

Может ли быть достигнут подобный результат без глубокого понимания предмета? Нет и еще раз нет. Политическая партийность и глубокая научность в марксизме — это идейный сплав, в котором нет «первой» и «второй» по значению компоненты, это различные проекции одного и того же. Такова руководящая мысль ленинской статьи, таково содержание первого принципа марксистского исследования.

3

Важность философского анализа развития естественных наук (и потому важность ленинского принципа союза философов с естествоиспытателями для самого естествознания) особенно отчетливо проявляется в периоды существенных перемен в фундаменте науки. Пока «работают» старые понятия и старые теории исправно предсказывают новые эффекты эксперимента, ученый склонен недооценивать значение методологических исследований. Подобные исследования представляются ему чем-то вроде развлечения «от нечего делать», которым балуются корифеи науки во время отдыха от «настоящей работы». В период спокойного, «эволюционного» прогресса науки очень модным становится лозунг: «Физика, берегись метафизики!» Но даже тогда «независимость» научного мышления от философии лишь кажущаяся. Ведь понятия, используемые учеными, формируются по определенным законам, прямо или косвенно изложенным в учебниках, по которым учится будущий естествоиспытатель, или в трудах признанных авторитетов науки. Структура умозаключений и правила строгого логического вывода, без которых немыслим действительно научный труд, не являются врожденными, как и не могут быть поняты в качестве результата эмпирического обобщения. Стиль мышления классической физики несет явные отпечатки и логики Аристотеля, и философии Декарта, и воззрений Локка (известно, что Ньютон находился под сильнейшим его влиянием).

Но совершенно очевидной важность работы философов, важность методологических исследований для успешного прогресса науки становится в периоды ее бурного преобразования. На одном из недавних конгрессов в Дубне Бруно Понтекорво справедливо отметил, что ученые, с именами которых связаны научные революции, всегда были философски мыслящими людьми. Новые факты требуют новых понятий и новых путей мышления. Двойственная природа света (а затем и вещества) заставила обратить внимание на пределы употребления строго определенного понятия частицы как объекта, точно локализуемого в пространстве. А исследование границ применимости этого понятия привело к необходимости ограничить или переформулировать и другие научные идеализации — понятия траектории, причинности, временного интервала и т. п., т. е. оказалась затронутой вся теоретическая система науки. Проблема стала методологической, поскольку возникла задача выяснения правил построения понятий и теоретических систем и их согласования с результатами эксперимента.

Не могли не обратить внимание ученые и на тот примечательный факт, что великие преобразования в науке XX в. начинались не с открытия каких-то доселе недоступных для эксперимента областей бытия, а с обнаружения противоречий в старых теоретических системах. Примерами могут служить квантовая теория (ее источником были противоречия в теории излучения, рассматриваемого как непрерывный процесс, применительно к случаю «абсолютно-черного тела») или теория относительности (которая выросла из противоречия, возникавшего при применении преобразований Галилея к электромагнитным явлениям в движущихся средах).

Естественно, что отсюда вырастает важность исследования закономерностей развития научных теорий в отношении их формы. Л. де Бройль настойчиво обращает внимание именно на это обстоятельство: «Каким бы парадоксальным это ни казалось тем, кто над этим не думал, форма физической теории более важна, нежели ее основы. В развитии некой физической теории, в самом деле, аналитическая форма полученных результатов и аналогии, которые эта форма пробуждает в нас, есть обстоятельство существенное и длительное»¹¹.

Наконец, необходимо подчеркнуть и то обстоятельство, что «внешним» стимулом к преобразованию стройных теоретических построений часто оказываются не принципиально новые экспериментальные открытия, а небольшие поправки в результатах эксперимента или наблюдения. Отклонения в движении Меркурия от пути, «предписанного» этой планете ньютоновыми законами, были ничтожны. Но именно они потребовали коренных изменений в теории гравитации. Р. Фейнман совершенно прав, говоря: «Формулируя новый закон, нельзя ввести неидеальности в идеальную схему: нужна совершенно новая идеальная теория»¹². Следовательно, важным становится вопрос о соотношении строгих идеализованных построений и экспериментальных данных, о требованиях к идеализованным теоретическим схемам.

Усложнение математических приемов построения теории, используемых в современной науке, также поднимает проблему интерпретации теоретических построений. Автор теории относительности отмечает это явление следующим образом: «Чем проще и фундаментальнее становятся наши допущения, тем сложнее математическое орудие нашего рассуждения; путь от теории к наблюдению становится длиннее, тоньше и сложнее. Хотя это и звучит парадоксально, но мы можем сказать: современная физика проще, чем старая физика, и поэтому она кажется более трудной и запутанной» ¹³. И здесь вновь проблема философская, методологическая.

Неудивительно поэтому, что естествоиспытатели крупного масштаба «пробуют силы» в философии. Пример подали сами преобразователи новой физики — М. Планк и А. Эйнштейн. В нашей стране переведены и изданы также философские работы В. Гейзенберга («Физика и философия», 1958 г.), Н. Бора («Атомная физика и человеческое познание», 1961 г.), М. Бор-па (ряд статей в сборнике «Физика в жизни моего поколения», 1963 г.), Р. Фейнмана («Что такое закон природы», 1968 г.) и других ученых с мировыми именами. В советских журналах и отдельными сборниками регулярно печатаются статьи отечественных и зарубежных ученых-естествоиспытателей, занятых философскими исследованиями.

Обращает на себя внимание тот факт, что крупные ученые пе только сами пытаются решить методологические проблемы, возникшие в научном исследовании, но и приходят «за советом» к классикам философии. Общеизвестен интерес Гейзенберга к античной философии, к системам Декарта и Спинозы. Эйнштейн часто обращался в своих работах к философии прошлого. П. Ланжевен был хорошо знаком с философскими трудами классиков марксизма-ленинизма. Крупные советские ученые академики С. И. Вавилов, В. А. Фок проявили глубокое знание диалектического материализма и умение пользоваться им в качестве научной методологии.

Вместе с тем приходится констатировать, что путь ученого-естественника капиталистических стран к подлинно научной философии, как правило, труден и тернист. Логика исследования и развития всего естествознания толкает его к принципам материалистической диалектики. Но в условиях обострения идеологической борьбы двух мировых систем эта дорога оказывается для него перекрытой классовыми предрассудками, поддерживаемыми буржуазной пропагандой, а также недоверием к марксизму, которое вызвано различными карикатурными извращениями принципов марксизма.

Но забвение ленинского принципа союза философов и естествоиспытателей приводит к пагубным последствиям и для философии. Уже в конце 20-х годов явно проступила тенденция отрыва философских исследований от конкретного естественнонаучного анализа. Важную задачу материалистического прочтения Гегеля и всестороннего развития диалектики некоторые философы-марксисты пытались решить, оставаясь, так сказать, в сфере «чистой философии», без обращения к тому богатейшему материалу, который дает естествознание, находящееся в процессе бурного развития.

Энгельс и Ленин отмечали, что открытия, делающие эпоху в естествознании, имеют своим следствием изменение формы материализма. Действительно, принципиально новые открытия вызывают революционные преобразования науки не только потому, что они открывают новый, доселе неизвестный уровень бытия. Они еще и обнаруживают новые методологические трудности, ставят новые задачи мышлению, и потому подлинная революция в науке — это также (а может быть, и прежде всего) переворот в научном мышлении. Конечно, было бы неверно полагать, что каждое крупное открытие непременно приводит к пересмотру фундаментальных философских положений. Изменение формы материализма вовсе не обязательно пересмотр его фундаментальных принципов. Даже великие преобразования основ науки, которые развернулись в конце XIX и начале XX столетия, не означали «революции в философии». Коренной философский переворот был совершен полустолетием раньше, с возникновением марксизма.

Кризис физики означал ломку старого стиля мышления в головах естествоиспытателей, он заставил самих ученых искать новые методы мышления, новые принципы познания. Но то, что было новым в методологическом, философском плане для большинства естествоиспытателей начала нашего века, не было новым, вообще говоря, для философии. Диалектический материализм имел к тому времени уже довольно основательную историческую традицию, а мышление естествоиспытателей с трудом нащупывало принципы, которые уже были сформулированы философами, и прежде всего в работах Маркса и Энгельса. В. И. Ленин в книге «Материализм и эмпириокритицизм» не случайно ставит первой своей задачей отстоять основы марксистского материализма, показать значение этих уже открытых марксизмом принципов для решения проблем, возникших в науке.

Вместе с тем революционные преобразования естествознания дали новый стимул развитию материалистической философии, подобно тому как великие открытия XIX в. (открытие клетки, формулировка закона сохранения энергии и появление теории эволюции) способствовали развитию диалектики вообще и диалектического материализма в частности.

В. И. Ленин, анализируя сущность кризиса в физике и «физического» идеализма начала нашего столетия, говорил, что физика «рожает диалектический материализм». Нужно заметить, что это ленинское положение иногда понимали слишком упрощенно (кстати, вопреки прямым указаниям Ленина, содержащимся в его работах) — в том духе, что ученые-физики на ощупь приходят к тем, и только тем выводам, которые уже сделаны диалектиками — Гегелем, Марксом, Энгельсом. Это лишь частичная истина. Естествознание в период революционного преобразования, действительно, ставит те проблемы, путь к решению которых указан классиками диалектики, и в первую очередь основоположниками диалектического материализма. Но именно путь. Ленинская работа «Материализм и эмпириокритицизм» — превосходное свидетельство того, что этот путь нужно уметь пройти, решая новые конкретные задачи, выдвигая новые принципиальные положения. «Жевать готовые решения» — позиция не из лучших как для политика, так и для философа. В решении новых задач, поставленных наукой, и состоит действительно всестороннее развитие диалектического метода.

Разумеется, каждая теория имеет, так сказать, «зону свободного пробега», может некоторое время развиваться за счет «внутренних резервов». Философская теория не исключение. Но общественная преобразующая практика в конце концов всегда ставит перед познанием новые задачи, в результате выполнения которых происходит корректировка сложившихся теорий, формируются новые понятия. Этому учит опыт ленинского развития философии марксизма.

К сожалению, стремление как-то «эмансипировать» философское исследование от естественнонаучного материала проявилось не только у группы сотрудников журнала «Под знаменем марксизма» в первые годы его существования. Иногда оно обнаруживает себя и в наши дни — под флагом защиты идеи о «самостоятельном предмете» философии как науки. Философия, бесспорно, имеет собственный предмет исследования. Но можно ли на этом основании рассматривать ее как изолированную, замкнутую, саморазвивающуюся систему, которая прогрессирует только потому, что в ней друг с другом взаимодействуют и друг друга порождают диалектически развивающиеся понятия? По-видимому, такого не будут утверждать даже крайние защитники «самостоятельности» философии. Диалектический материализм — это метод научного исследования. С этим положением теперь, во всяком случае в нашей стране, «согласны все». Но может ли метод успешно развиваться без анализа конкретного материала, к которому он применяется? Нет, если, конечно, не считать метод лишь субъективным искусством, не выходящим за рамки внешних операций с объектом. Такая мысль претила уже Гегелю. Разумеется, он мистифицировал действительное отношение, обратив мир в инобытие абсолютной идеи. Но и в этой мистической форме просвечивало реальное содержание, и прежде всего мысль о глубоком внутреннем единстве метода, этого стоящего «на субъективной стороне» средства познания, орудия познания ¹⁴ и объекта познания. Всякая попытка развивать диалектический метод, так сказать, из него самого, только «задним числом» предлагая учёным естественных наук применять продукты философских рассуждений,— это отступление от марксистской позиции.

Опыт истории философии свидетельствует, что противопоставление философии естествознанию, с какой бы стороны оно ни инспирировалось, пагубно как для естествознания, так и для философии. Союз с естествоиспытателями, и притом не внешним образом — путем публикации популярных по возможности переложений естественнонаучных теорий в философских журналах и сборниках,— а посредством совместного решения проблем методологических, проблем деятельности мышления в конкретном материале науки — вот каков смысл ленинского завета. Отказ от анализа конкретного естественнонаучного материала, какие бы основания под него ни подводили, в конце концов приводит к уступкам идеализму. Ведь это именно идеализм «не знает чувственно-конкретной деятельности как таковой» (Маркс), даже развивая «активную сторону мышления».

Задача единого исследования, проводимого философами и естествоиспытателями, конечно, не из легких. В то же время, когда у части философов-диалектиков наметилась известная тенденция к изоляции от анализа естественнонаучных достижений, как ее «негатив» стало развиваться по существу позитивистское течение. Некоторые ученые-естественники проявили склонность выдавать за «философию естествознания» как раз общие естественнонаучные теории или «выжимки» из них. Явление, конечно, само по себе не новое. Вспомним так называемый «вульгарный материализм» Бюхнера, Фогта, Молешотта, Кабаниса и др., распространившийся в Европе еще в середине XIX в. Представители этого течения подменили гносеологический и методологический анализ пропагандой общих естественнонаучных положений, вроде закона сохранения энергии и эволюционной теории, полагая, что тем самым они оказывают большую услугу науке, поскольку освобождают ее от философских «псевдопроблем».

Тот же тезис защищал в 20-е годы И. И. Степанов, поддержанный некоторыми учеными. Физик А. К. Тимирязев упорно проповедовал идею, что философские принципы — это лишь выводы естественной науки и не могут служить методологическим руководством в исследовании. Быть может, характеризовать такую позицию как позитивизм было бы преувеличением, но крен к позитивизму намечался несомненный.

Однако всегда, когда естествоиспытатели начинают рассматривать положения своей науки как философские, питаются огульно применять к ним мировоззренческие критерии и т. п., результаты оказываются и здесь пагубными. И прежде всего для самого естествознания.

В своей статье В. И. Ленин отмечал, что философская реакция часто цепляется за гигантов естествознания, и в качестве примера привел Эйнштейна. Сам В. И. Ленин очень хорошо отделял естественнонаучное (и ценное методологическое) содержание трудов ученых от уродливых философских наростов, которыми это содержание обрастает иногда в изложении самих открывателей, а чаще — их истолкователей и эпигонов. Смешение философской и естественнонаучной проблематики, характерное для известной части ученых-естественников (прежде всего физиков) 30-х годов, несомненно, способствовало тенденции «осудить» теорию относительности.

Рецидив этой же болезни нетрудно заметить и в той полемике, которую сравнительно недавно (на исторический счет времени) развернули в биологической науке сторонники академика Лысенко. Смешение философской проблематики, как показала практика, имеет следствием примитивизацию философских категорий, превращаемых в средство защиты произвольных конструкций автора, вульгаризацию сложного вопроса об использовании достижений философской науки в качестве методологического орудия.

Кроме того, подлинные методологические трудности исследования при таком подходе остаются непреодоленными, и это затрудняет для массы ученых-естественников сознательную ассимиляцию плодотворных подходов, нащупанных (но сплошь да рядом не осмысленных методологически) первооткрывателями. И новый подход в таком случае принимает вид некоего не слишком понятного, хотя и полезного эмпирического приема.

Кстати говоря, позитивистское понимание философской работы отнюдь не монополия одних лишь естествоиспытателей, не понявших специфики гносеологического исследования. Не редкость оно и у философов по образованию и профессии. Успехи естествознания вызывают понятное чувство восхищения и у философа. Но здесь это естественное чувство иногда перерастает в некую разновидность «идолопоклонства», отягощенного, так сказать, «комплексом неполноценности». Отсюда — появление философских статей, которые лишь поддерживают естествоиспытателей в их собственном ошибочном мнении: вот-де общие принципы, формулируемые в естественной науке,— это и суть настоящие, «работающие» философские принципы. Дело осложняется тем, что в работах крупных ученых действительно спонтанно содержатся глубокие методологические положения. Но у них, как правило, вопросы методологические вплетены в ткань живого исследования. В частности, принцип относительности просто выступает таким же необходимым элементом, как принцип соответствия или принцип верифицируемости. В других случаях, как, например, в принципе дополнительности, вообще стоит большого труда четко отделить гносеологический, методологический аспекты от методического или физического. Это, повторяем, естественно в научном исследовании, где методология воплощается в методике и «сплавлена» с конкретным материалом не внешним образом, а внутренне. Но здесь и ощущается необходимость постоянного союза, постоянной совместной работы философов, основательно знакомых с культурой философского мышления, воспитанных на глубоком изучении истории философской мысли, и естествоиспытателей, владеющих навыками естественнонаучного исследования.

Преодоление позитивистских тенденций состоит поэтому не в том, чтобы осуществить тщательную расстановку пограничных столбов, раздел «имущества» между философией и естествознанием, отдав «богу богово, а кесарю кесарево». Такое разделение, если его абсолютизировать, упрощать, как показывает опыт, лишь содействует развитию этих тенденций. Единственно действенное средство, при котором недостаток, вызванный специализацией научных исследований, то, что называют «глухотой специализации», был бы нейтрализован,— органический союз философии и естествознания, на что прозорливо указал в своей статье Ленин.

Изучая труды Ленина, и особенно его философское наследие, мы уже не удивляемся тому примечательному обстоятельству, что каждая ленинская фраза, каждая статья, написанная по вполне конкретному поводу, в которых так и чувствуется дыхание эпохи, вместе с тем звучат так, будто они адресованы нам. Причину понять не трудно: гений Ленина проникал до «основных нитей» бытия, в каждом конкретном явлении вскрывал его главное, его закономерности. И учет тех закономерностей философского и вообще научного исследования, закономерностей идеологической борьбы, которые раскрыты в статье «О значении воинствующего материализма»,— непременное условие успешного развития нашей философской мысли.

Примечания:

¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, стр. 23.

² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, стр. 25.

³ Ленин имеет в виду немецкого реакционного историка религии, который опровергал историческое существование Христа и тем самым косвенно способствовал критике религии, хотя и не с марксистских позиций.

⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, стр. 28.

⁵ Там же.

⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, стр. 29.

⁷ Там же, стр. 30—31.

⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, счр. 45.

⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 47, стр. 138.

¹⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, стр. 65.

¹¹ L. de Broglie. Savants et Decouverts. Paris, 1951, p. 160.

¹² Р. Фейнман. Характер физических законов. М., 1968, стр. 187.

¹³ А. Эйнштейн. Собрание научных трудов, т. IV, стр. 493.

¹⁴ См. Гегель. Соч., т. VI. М., 1939, стр. 299.

 

 

 

Раздел второй

 

В. И. Ленин и диалектический материализм

 

ГЛАВА VII

РАЗРАБОТКА ЛЕНИНЫМ ДИАЛЕКТИКО-МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОГО УЧЕНИЯ О МАТЕРИИ И ДВИЖЕНИЙ

Как и все, к чему прикасалась творческая мысль В. И. Ленина, учение о материи и движении, составляющее основу всей системы диалектического материализма, благодаря трудам В. И. Ленина необычайно обогатилось, получило глубокое и всестороннее развитие.

Разрабатывая учение о материи и движении, Ленин затрагивает также категории пространства и времени, причинности и закономерности, необходимости и случайности. Таким образом, исследуемые им положения, относящиеся к этой части философской теории, образуют целостную, гармонично развитую систему идей. Эти идеи обладают могучей жизненной силой, имеют неоценимое методологическое значение для современной науки.

1. Определение понятия материи

Что такое материя? Какие признаки или свойства объектов окружающего нас мира нужно суммировать в теоретическом определении, чтобы наполнить содержанием эту фундаментальную философскую категорию, сделать ее точной и строго научной? Все материальные объекты, известные нам благодаря повседневному опыту и научному эксперименту, обладают множеством свойств, и число этих свойств все более увеличивается по мере развития естествознания. С каким же из них нужно связать определение понятия материи? Не означает ли возрастание числа Познанных свойств материальных объектов, что понятие материи надо систематически изменять, каждый раз приноравливая его к уровню, запасу накопленных эмпирических знаний?

Обычное, традиционное логическое определение какого-либо понятия состоит в установлении его подчинения некоторому другому, более общему понятию.

Исследуя вопрос о том, как определить, что такое материя, В. И. Ленин указал, что ни одним из обычных способов определения понятий воспользоваться в данном случае нельзя. Речь может идти о принципиально ином подходе. Это объясняется тем, подчеркнул Ленин, что материя (бытие, «физическое») является одним из двух предельно широких (и в этом смысле «последних») понятий теории познания. Другим предельно широким понятием гносеологии служит понятие мышления (ощущения, сознания, «психического»). Вследствие такого характера этих понятий их нельзя подвести под какие-либо иные, более широкие определения, так как последние не существуют и не могут существовать.

Подлинно научным может быть только такое определение как первого, так и второго, которое, соотнося их друг с другом, устанавливает, какое из них оказывается первоисходным, изначальным, а какое производным, вторичным. В. И. Ленин подчеркнул: «...Нельзя, по сути дела нельзя дать иного определения двух последних понятий гносеологии, кроме как указания на то, которое из них берется за первичное»¹. Таким образом, эти понятия определяются только выбором, фиксацией направления философской линии: идти ли от материи, бытия к мышлению, ощущению, или же от мышления, ощущения — к материи. Иного способа достижения цели нет. Следовательно, определение материи (как и мышления, ощущения) не может быть независимым от того или иного решения основного вопроса философии и фактически само оно должно служить выражением этого решения. Так именно и строит В. И. Ленин свое определение, формулируя его следующим образом: «Материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них» ².

В этом кратком, но поразительно емком определении выражена суть материалистического мировоззрения, суть научного материалистического решения основного вопроса философии — как первой, так и второй его стороны. Действительно, поскольку ощущение — копия, отображение, фотография материи, постольку оно производно, вторично по отношению к материи, ибо копия, снимок, фотография никоим образом не может выступать как нечто первичное по отношению к оригиналу, определять само существование последнего. Это и есть материалистическое решение основного вопроса философии, точная формулировка решения его первой стороны. Но поскольку указанным определением устанавливается, что материя дана в ощущениях и эта «данность» материи в ощущении лежит в самой природе вещей, постольку снимаются всякого рода агностические сомнения и в принципиальной познаваемости объективной реальности, в возможности постижения мира силами человеческого разума, ибо с порога отвергаются всякого рода домыслы о пропасти, якобы разделяющей ощущения и внешний мир. Тем самым положительно решается и вторая сторона основного вопроса философии.

Критики диалектического материализма иногда выступают с утверждениями, будто данное В. И. Лениным определение материи направлено только против субъективного идеализма и не затрагивает основ идеализма объективного. Но такое утверждение несостоятельно. Объективные идеалисты хотя и говорят о существовании природы, физического мира вне человеческих ощущений, сознания, но требуют признать, что есть еще другая «реальность» — некий «дух», «духовное начало», «абсолютная идея» и т. п.,— которая является первичной и якобы производит природу, порождает ее. Но «дух», «абсолютная идея» и т. п.— не более чем фантастически гипертрофированное человеческое сознание, ощущение, мысль. Следовательно, положение о первичности и независимости объективной реальности от ощущений, сознания, духа, являющееся ядром сформулированного Лениным определения понятия материи, обращено против объективного идеализма в той же мере, что и против идеализма субъективного.

Иногда можно услышать мнение, будто ленинское определение материи — чисто гносеологическое и его следует «дополнить» формулировкой некоего «онтологического статуса» материи, выражающего, чем она является безотносительно к познанию, мышлению, ощущению. Между тем определение Ленина диалектически соединяет «гносеологический» и «онтологический» аспекты и ни в каких «дополнениях» не нуждается. «Свойство» быть объективной реальностью, производить, вызывать ощущения как специфическую форму отражения, присущего всей материи вообще,— вовсе не только «гносеологическая», но и «онтологическая» характеристика материи.

Найденный В. И. Лениным подход к определению материи придал этому понятию чрезвычайно важную, принципиальную особенность — независимость его от уровня естественнонаучных знаний о свойствах, структуре и т. п. материальных объектов. Как бы ни менялись эти знания, сколько бы ни обновлялись они, делая устарелыми и ограниченными тe представления, которые были известны прежде, само это понятие никогда не может устареть.

Могут измениться и устареть — и они действительно изменяются и устаревают — представления о массе, инерции тeл, их электрических и магнитных свойствах, их пространственной протяженности, структуре и т. д. Но никакое развитие науки не может «отменить» и сделать устаревшим положение о том, что материя обладает свойством быть объективной реальностью. «...Единственное «свойство» материи, с признанием которого связан философский материализм, есть свойство быть объективной реальностью, существовать вне нашего сознания»³.

Нельзя думать, однако, что это свойство материи вообще единственное, которое интересует научный, т. е. диалектический, материализм. Оно «единственно» только в том смысле, что его одного достаточно, чтобы отмежеваться от идеализма, чтобы принципиально отграничить два непримиримых философских направления и утвердить правоту материализма. Но диалектический материализм исследует и многие другие свойства материи, среди них и такие, признанием которых он решительно отличается и от материализма механистического, метафизического. И именно В. И. Ленину наука обязана открытием ряда других фундаментальных свойств материи, о которых речь пойдет дальше.

Определяя понятие материи посредством ее противоположения духу, сознанию, ощущению, В. И. Ленин само это противоположение рассматривал глубоко диалектически. Он указывает, что противопоставление материи и духа не должно быть чрезмерным, преувеличенным, закостенелым, и устанавливает определенные границы, пределы, в которых оно является закономерным, абсолютно необходимым и абсолютно истинным. Это, подчеркивает Ленин, «именно те пределы, которые определяют направление гносеологических исследований. За этими пределами оперировать с противоположностью материи и духа, физического и психического, как с абсолютной противоположностью, было бы громадной ошибкой»⁴.

Для выбора направления гносеологических исследований существенно то противопоставление материи и сознания, в котором фиксируется, что из них в общем ходе развития природы генетически, исторически первично, а что вторично. И это отличие первичного от вторичного абсолютно. Но первичное и вторичное имеют важные общие черты. Будучи вторичным, сознание, как свойство определенным образом организованной материи, является «действительным», т. е. реально существующим. В. И. Ленин считал правильным утверждение И. Дицгена, что «дух и материя имеют, по крайней мере, то общее, что они существуют», и он с гневом отвечал идеалистам: «Это, конечно, сплошной вздор, будто материализм утверждал «меньшую» реальность сознания...»⁵. Именно в этом причина относительного, а не абсолютного характера противопоставления материи и духа. Нет и не может быть идей, мыслей, ощущений, представлений без человека. Ощущения, мысли сами по себе, без породившей их материи не существуют. Ощущение, сознание есть лишь внутреннее свойство особым образом организованной материи. Сознание, ощущение не есть нечто чуждое природе, а столь же естественный продукт ее, как и сами материальные объекты, обладающие этим ощущением, сознанием. Поэтому противопоставление сознания материи означает только противопоставление одной из сторон природы всей природе. Следовательно, оно относительно и имеет безусловное, абсолютное значение только в указанном В. И. Лениным строго определенном смысле.

Обладая реальностью, сознание оказывается активным, действенным фактором в преобразовании человеком мира. Существующий в сознании человека идеальный образ будущего предваряет его материальную реализацию, предшествует ей. Опираясь на научные знания, человек направляет природные процессы в нужном ему направлении, предварительно намеченном в идеальной форме, создает объекты и производит явления, которых до того не было в природе. К мысли о так понимаемом «превращении» идеального в материальное В. И. Ленин возвращается неоднократно. Он считает ее существенным аргументом против вульгарного материализма⁶.

Но из того обстоятельства, что сознание реально, т. е. действительно существует, и в этом смысле сходно с материей, никоим образом не следует, что мышление является материальным и его надо «включить» в понятие материи. В. И. Ленин предостерегает против такой ошибки, имеющей принципиальный характер и допускавшейся, в частности, И. Дицгеном. Он отмечает, что это путаница, из-за которой утрачивается смысл гносеологического противопоставления материи духу, что «назвать мысль материальной — значит сделать ошибочный шаг к смешению материализма с идеализмом»⁷.

Разработанное В. И. Лениным понятие материи имеет огромнее значение для философии. Оно является краеугольным камнем в фундаменте всего материалистического мировоззрения в целом, служит острейшим оружием в борьбе с идеалистическими воззрениями. Вместе с тем оно оказывает поистине неоценимую услугу в развитии естествознания, в поисках путей позитивного решения важнейших проблем познания природы.

Методологическое значение ленинского понятия материи ярко выявилось уже в момент его формулирования. Когда в самом конце XIX — начале XX в. было установлено, что атомы не являются абсолютно неизменными и неделимыми, как думали прежде, что структурными элементами атома являются электроны, обладающие «диковинными» свойствами, во многом отличными от свойств обычного вещества,— идеалисты объявили, будто «материя исчезает», будто она «заменяется электричеством» и материализм потерпел полнейший крах. Дело объяснялось тем, что многие естествоиспытатели, придерживаясь представлений старого метафизического материализма, связывали понятие материи с такими физическими характеристиками, как неделимость, неизменность, непроницаемость, неизменность массы при движении и т. п., приписывавшимися атомам. Но открытие электронной структуры атомов и явлений их распада в радиоактивных процессах показало, что в действительности атомы такими свойствами не обладают. Это и дало повод идеализму провозгласить, что «атом дематериализуется», и развернуть атаку на позиции материализма, с торжеством заявить о своей победе над ним. Значительная часть естествоиспытателей была дезориентирована в поисках выхода из серьезнейших теоретических трудностей, которые в силу сказанного возникли на пути развития науки.

В. И. Ленин, используя разработанное им понятие материи, устранил эти трудности, опроверг утверждения о том, что якобы «материя исчезла», отбил ожесточенные атаки идеалистов. Он подошел к анализу ситуации, сложившейся в науке, так: если в состав атомов входят электроны, свойства которых резко отличаются от свойств обычного вещества, то, оставляя в стороне эти различия, следует поставить единственный вопрос, от ответа на который зависит судьба материализма: существуют ли электроны вне и независимо от сознания, ощущений, являются ли они объективной реальностью? Естествознание, говорит Ленин, на этот вопрос отвечает решительным «да». Тем самым становится очевидной полная несостоятельность заявлений об «исчезновении материи», о «дематериализации атома». Электрон есть частица материи, каким бы удивительным он ни был по своим физическим свойствам.

Аналогичной оказалась ситуация в физике 30-х годов XX в., когда было открыто поразительное явление, в котором две противоположно заряженные «элементарные» частицы — электрон и позитрон — при тесном взаимодействии друг с другом вдруг исчезают, а вместо них появляются кванты света (фотоны). К этому времени стало общепризнанным, что электрон, как и его антипод — позитрон, является частицей материи. О чем же говорит факт их исчезновения? Современные «физические» идеалисты фактически повторили то, что говорили их единомышленники по поводу открытия электрона в самом начале XX в.: «материя исчезла». Вышеуказанное явление получило наименование «аннигиляции материи», что буквально означало: превращение материи в ничто. Этот термин весьма недвусмысленно выражал философскую тенденцию в истолковании указанного явления, хотя с чисто физической точки зрения кванты света, появляющиеся здесь, нельзя было считать «ничем». Поскольку свет обладает энергетическими характеристиками, явление исчезновения электрона и позитрона и одновременное возникновение квантов света стало трактоваться как «превращение материи в энергию», в «чистую энергию» без какого-либо материального носителя. Такая трактовка содержала прежнюю антиматериалистическую философскую тенденцию, только в скрытом, завуалированном виде, вследствие чего большинство физиков долго не замечало ее.

Подлинная суть этого явления была раскрыта на основе ленинского понятия материи. И здесь встал вопрос: что собой представляют кванты света, появившиеся вместо электрона и позитрона, существуют ли они вне и независимо от сознания, являются ли они объективной реальностью, данной нам в ощущениях? Результаты физических исследований неоспоримо свидетельствовали о справедливости положительного ответа. Отсюда вытекало, что фотоны — разновидность материи, хотя они и резко отличаются от электронов и позитронов по своим физическим свойствам. Таким образом, в рассматриваемом явлении нет никакого исчезновения материи и нет ее превращения в энергию, но есть закономерный, точно контролируемый переход ее из одного качественно своеобразного вида в другой, переход, нашедший свое теоретически точное выражение в формуле о «превращении элементарных частиц».

Как теперь установлено, способность к взаимному превращению присуща всем «элементарным» частицам, перечень которых ныне включает уже более 200 наименований. При соответствующих условиях и фотоны превращаются в электроны и позитроны; такой процесс получил название «рождения пар». Подобно этому существуют прямые и обратные переходы между другими частицами. Всеобщая взаимопревращаемость «элементарных» частиц — один из важнейших законов физической науки. Адекватное его истолкование было достигнуто на основе философского понятия материи.

В русле идей, тесно связанных с ленинским понятием материи, шло и идет ныне развитие современной теории физических полей — подлинного фундамента научной картины мира. Именно благодаря этому понятию была разработана трактовка электромагнитного, гравитационного и других физических полей как особых разновидностей материи. И как раз такая трактовка обеспечила поразительный успех физической теории поля.

Важную роль понятие материи как объективной реальности играет и в формировании последовательно материалистической интерпретации сущности таких физических теорий, как теория относительности и квантовая механика.

Ленинский анализ соотношения материи и сознания, раскрытие им идеальной природы сознания, исследование превращения идеального в материальное, доказательство ошибочности отождествления идеального с материальным и т. д.— все это играет фундаментальную роль в изучении коренных теоретических проблем учения о высшей нервной деятельности, физиологии органов чувств, психологии и других наук.

Трудно назвать области современной науки, которые не испытали бы на себе благотворного — прямого или косвенного, через другие научные дисциплины,— влияния идей Ленина, связанных с разработкой им понятия материи.

2. Неисчерпаемость материи

Поразительным итогом обобщения данных естествознания о свойствах и строении материи является идея В. И. Ленина о неисчерпаемости материи, ее бесконечности вглубь — идея, на многие и многие годы опередившая состояние науки того времени. Отправляясь от высказанной И. Дицгеном в общей форме мысли о «бесконечности объекта науки», о том, что даже «самый маленький атом» является для науки неисчерпаемым, В. И. Ленин развивает и философски обосновывает эту мысль и превращает ее в один из важнейших принципов диалектико-материалистического учения о материи.

Применяя мысль, высказанную И. Дицгеном в отношении атома, к новому, еще меньшему и почти совсем не изученному микроскопическому объекту, только еще найденному физиками, Ленин поистине пророчески заявляет: «Электрон так же неисчерпаем, как и атом...» ⁸ Эта неисчерпаемость не есть следствие какой-нибудь неспособности или ограниченности человека познавать природу. Ее основания — в первую очередь во внутренних особенностях самих материальных объектов. Бесконечная сложность вещей, выражающаяся в многостепенности, многопорядковости их сущности,— вот в чем их неисчерпаемость, вот решающая причина того, что человеческое познание никогда не сможет исчерпать своего объекта, хотя на пути этого познания нет никаких принципиальных границ. «Мысль человека,— пишет Ленин,— бесконечно углубляется от явления к сущности, от сущности первого, так сказать, порядка, к сущности второго порядка и т. д. без конца» ⁹.

В этой многопорядковости, многостепенности сущности вещей находит выражение диалектика конечного и бесконечного. Любой конкретный материальный объект, ставший предметом научного исследования, является конечным. Но чтобы он обрел эту конечность, он должен, как указывает Гегель, «выходить за свои пределы, отрицать свое отрицание и становиться бесконечным». Таким образом, конечное и бесконечное не сопоставляются чисто внешним образом, как раздельные и самостоятельные сущности. Они даны в единстве, и каждое из них есть это единство и в то же время снятие самого себя. Обращая внимание на эту диалектику конечного и бесконечного, В. И. Ленин отмечает: «Применить к атомам versus электроны. Вообще бесконечность материи вглубь...» ¹⁰

Открытие у материи бесконечного множества ступеней, порядков, уровней сущности, объективно отличающихся друг от друга и вместе с тем связанных друг с другом в определенную целостность, каковой реально оказывается любой из материальных объектов, является огромным теоретическим завоеванием. Оно устанавливает структурность материи как всеобщий принцип ее существования. Каким бы простым ни казался нам тот или иной материальный объект, ему всегда присуща сложная внутренняя структура, выступающая как диалектическое единство расчлененности на некоторые элементы к слитной целостности, реализующейся благодаря закономерным связям элементов, объединяющим последние в систему, обладающую специфической природой. Это — принцип структурности, проведенный самым последовательным образом, с большой философской широтой, на всю бесконечную глубину реальности.

Исходя из положения о многостепенности, многопорядковости сущности, В. И. Ленин отвергает метафизические представления о существовании какой-то «конечной» (в том смысле, что дальше ее познанию идти уже некуда), «абсолютно простой субстанции», к «окончательным» свойствам и проявлениям которой якобы сводится все существующее. Никакой такой, подчеркивает Ленин, «конечной», «абсолютно простой субстанции» в природе не существует, не может существовать.

Ленинская идея неисчерпаемости материи, ее бесконечности вглубь блестяще подтвердилась в ходе развития современного естествознания и ныне является надежной руководящей нитью в изучении природы. Под знаком этой фундаментальной идеи происходит все развитие современного учения о строении материи, и в особенности физики «элементарных» частиц — той отрасли научного знания, которая глубже всего проникает в структуру окружающего нас мира.

Как показывают экспериментальные физические исследования, «элементарные» частицы — необыкновенно сложные объекты. Хотя некоторые из них — протоны, нейтроны, электроны — всего лишь составные части атомов, эти части по своей сложности не только не уступают, но фактически значительно превосходят атомы. В этом смысле потребовалось пересмотреть традиционное представление о соотношении «целого» и «части», «элемента» и составленной из элементов «системы».

Переход от уровня таких микроскопических частиц, как атомы, к уровню таких еще более мелких объектов, как «элементарные» частицы, привел к поражающему воображение увеличению числа известных физических свойств. К обычным физическим свойствам — масса, энергия, электрический заряд, количество движения, момент количества движения, магнитный момент и т. п.— неожиданно прибавились «спин», «изотопический спин», «странность», «спиральность», «ядерный заряд», «лептонный заряд», «четность» и т. д. Эти свойства действительно новые, неизвестные на тех уровнях сущности, которые наукой были пройдены раньше,— уровень макроскопических тел, молекулярный уровень, атомный уровень. Они не могут быть ни выведены из прежде известных физических свойств, ни сведены к последним. И нет оснований полагать, что открытие подобных характеристик «элементарных» частиц уже завершилось и под сегодня составленным их реестром уже подведена последняя черта. Своеобразие уровня сущности, к которому относятся «элементарные» частицы, проявляется и в той группе законов, которым они подчиняются. Здесь действуют новые законы сохранения, новые типы и виды симметрии, новые законы, определяющие динамику изменения их состояния. Еще не найдено точное математическое выражение этих последних законов. Но установлено, что прежние законы, относящиеся к атомному уровню, законы квантовой механики, здесь «не работают». Пути создания единой теории «элементарных» частиц еще только ищутся. Однако по всему видно, что она должна быть теорией совершенно необычного типа, обладающей «диковинностью», из ряда вон выходящей.

Особое значение в последние годы приобрело исследование внутренней структуры «элементарных» частиц. Уже достигнуты весьма существенные результаты. Лучше всего изучены структуры протона и нейтрона, детали которых укладываются в пространственной области размером в 10^{-14 см.} Совершенно невозможно наглядно представить эту ничтожно малую область, но современная техника физического эксперимента позволила ученым различить в ней разнородные по своей физической природе «оболочки» и более плотную центральную часть — «керн». Значительно меньшими масштабами отличается область, в которой расположены части структуры электрона, фотона, нейтрино. Она, видимо, меньше 10^{-16 см.} Здесь экспериментальные исследования встречаются с несравненно большими трудностями. Но путь для них в принципе открыт и тут, и в конце концов найдутся эффективные орудия, позволяющие «анатомировать» и эти частицы, заглянуть в недра и их структуры.

То, что известно о структуре «элементарных» частиц сейчас, позволяет утверждать: элементы этой структуры столь же сложны, сколь и само целое, составленное из них. Как ни парадоксально это звучит, но приходится считать, что, например, каждый нуклон — протон или нейтрон — внутри самого себя «содержит» бесчисленное множество других нуклонов («виртуальных»).

Попытки создать единую теорию «элементарных» частиц, объединяющую все их многообразие в одно целое, побуждают к разработке новых представлений о свойствах пространства и времени. Выдвигается гипотеза о «квантовании» этих форм бытия материи в области субмикроскопических протяженностей и исчезающе малых интервалов времени, где выявляются такие фундаментальные черты дискретности, которые не свойственны пространству и времени в макроскопических масштабах. Обсуждается мысль о наличии у пространства и времени в ультрамалых масштабах иных топологических свойств, чем в области макромира. Исследуется вопрос об изменении «информационной емкости» элементов пространства и времени в сфере явлений, связанных с «элементарными» частицами. Все это говорит о том, что принцип неисчерпаемости материи вглубь относится не только к физическим свойствам и внутренней структуре материальных объектов, но и к самим пространственно-временным отношениям, на основе которых эта структура складывается.

В недавнее время была выдвинута гипотеза о существовании «кварков», из которых, по предположению, составлены все ныне известные «элементарные» частицы, способные к так называемым сильным взаимодействиям, т. е. нуклоны, пи-мезоны, К-мезоны. Эта гипотеза еще не получила экспериментального подтверждения. Если их найдут, то это будет означать, что наука сделала еще один шаг в глубь недр материи и достигла еще более глубокого уровня материальной сущности, на котором предстоит обнаружить еще более удивительные и многообразные свойства материи, неизвестные прежде структурные и пространственно-временные соотношения.

Ленинская идея неисчерпаемости материи, ее бесконечности вглубь одерживает блестящие победы не только в физике. Она служит эффективным орудием научного познания и в других областях современного естествознания, в частности в молекулярной биологии и генетике, глубоко проникшей в структуру материальных элементов наследственности и раскрывшей тайну «генетического кода».

3. Неотрывность материи и движения

Развитие естествознания к началу XX в. придало особую остроту проблеме соотношения материи и движения. Успехи науки способствовали тому, что она приобрела огромное философское значение.

Во второй половине XIX в. в физике с необыкновенным, все нарастающим успехом развивалась термодинамика — теория энергетических превращений в самых разнообразных тепловых процессах и системах. Ее фундаментом служат так называемые первое и второе «начала» термодинамики. Первое из них выражает закон сохранения и превращения энергии. Второе устанавливает особенности поведения теплоты при наличии перепада температуры и дает количественную характеристику необратимости совершающихся при этом тепловых процессов. Исходя из самых общих посылок, казалось бы не имеющих каких-либо границ применимости, обходясь без каких-либо конкретных и детальных предположений о свойствах материальных тел, участвующих в этих процессах, об их внутренней микроскопической структуре, термодинамика с удивительной точностью определяла ход многих физических процессов — законы кристаллизации и плавления тел, превращения жидкости в пар и пара в жидкость, электрохимические свойства тел и т. п. Хотя уже начала развиваться молекулярно-кинетическая теория, стремившаяся объяснить те же явления, опираясь на определенные гипотезы об их скрытом молекулярном механизме, успехи термодинамики были столь значительными, что затмевали все и, казалось, делали излишними всякие гипотезы о строении материи. Создавалось впечатление, будто в физических явлениях решающая роль принадлежит самой по себе энергии, а не материи. Возникло даже мнение, будто «гипотеза материи» становится ненужной для физики, которая может успешно развиваться на основе одного понятия энергии. Подобные настроения довел до логического конца известный физико-химик В. Оствальд, создавший так называемую «энергетику». Оствальд пришел к мысли, что единственной «субстанцией мира» является энергия, «устраняющая материю», и что единственной задачей науки является познание превращений энергии, имеющих место во всех природных явлениях.

Революционные открытия в физике конца XIX — начале XX в. способствовали активизации сторонников энергетики, усилению их попыток добиться реализации сформулированной в ней программы. То «исчезновение материи», о котором стали говорить в связи с открытием электрона и разрушимости атома в явлениях радиоактивности, было воспринято как непосредственное подтверждение посылок «энергетики». Электромагнитные процессы, привлекшие к себе самое пристальное внимание в связи с открытием электрона, обнаружили удивительную картину физических движений, в которых объект движения, тогда называвшийся эфиром, оставался полнейшей загадкой. Не менее загадочным оказался и электрон. Например, такое его фундаментальное свойство, как масса, приходилось истолковывать как результат каких-то движений в эфире, который сам был скрыт от взора исследователей и оставался совершенно неуловимым при всех попытках «взять в руки» эту таинственную субстанцию. Если есть отрицательно заряженный электрон, то должен существовать и положительно заряженный электрон. Иначе нельзя было бы понять, как могут существовать электрически нейтральные тела. Но «положительного электрона» никто еще не нашел. Словом, то, что движется, еще следовало искать и искать, исследовать и исследовать, в то время как само движение, сама энергия представала воочию без каких бы то ни было усилий со стороны ученых. Это казалось справедливым даже в обычной теории теплоты. Молекулярно-кинетическая теория, стремившаяся тесно связать процессы превращения энергии со структурой материи, хотя и добилась ряда успехов, все еще воспринималась многими как недостаточно обоснованная. Она пока не располагала всеми бесспорными аргументами, доказывающими правильность того, на чем вся она строилась,— гипотезы о реальности атомов и молекул. Создалась сложная ситуация, свидетельствующая о наличии неизученных форм движения, в которых объект движения, его носитель оставался нераскрытым, загадочным. «Как же,— указывал В. И. Ленин,— не воспользоваться идеалистической философии таким выгодным обстоятельством, что «материю» только еще «ищет» человеческий ум,— следовательно, это не более как «символ» и т. д.»¹¹. Так оно и было: английский спиритуалист Д. Уорд, например, объявил, что мы не находим чего-либо определенного, кроме движения. Немецкий кантианец-идеалист Г. Коген провозгласил, что наука якобы доказала превращение материи в силу и что это открытие составляет главное завоевание идеализма.

В. И. Ленин показал несостоятельность всех таких попыток представить сложившуюся в естествознании ситуацию как свидетельство «ниспровержения» материализма. Ничего из того, что идеалистическая философия объявила доказанным, в действительности наука и не доказывала, и не могла доказать, поскольку она оставалась наукой. Распространение энергетических методов в физике никогда не угрожало материализму и по самой сути своей не таило в себе ни малейшей опасности для него. Ленин подчеркивает: «Превращение энергии рассматривается естествознанием как объективный процесс, независимый от сознания человека и от опыта человечества, т. е. рассматривается материалистически» ¹². Естествознание под энергией понимает материальное движение, а с философской точки зрения все равно — сказать ли, что мир есть движущаяся материя или что мир — это материальное движение. И то и другое выражает суть материалистического взгляда на мир. Поэтому совершенно бессмысленно говорить, будто понятие энергии «вытесняет» понятие материи, делает его «ненужным», ибо понятие материи как раз и нужно для выражения свойства объективности энергетических превращений, изучаемых наукой.

Естествоиспытатели прибегают к чисто энергетическим методам при изучении законов материального движения чаще всего тогда, когда физическая природа носителя этого движения, его структура, конкретные свойства и т. п. остаются еще не раскрытыми в должной мере. Знаменитый немецкий физик Г. Герц писал: «Если мы спросим, почему, собственно, современная физика любит в своих рассуждениях употреблять энергетический способ выражения, то ответ будет такой: потому, что таким образом всего удобнее избегнуть того, чтобы говорить о вещах, о которых мы очень мало знаем...» ¹³. Ленин полностью присоединяется к такой оценке значения для естествоиспытателей «энергетического способа выражения» и указывает, что энергетика используется как раз тогда, когда наука переходит от уже более или менее изученного материального объекта к объекту, который еще только «нащупывается», «ищется», когда, по выражению Ленина, «от атома отошли, а до электрона не дошли». Он подчеркивает, что Г. Герцу «даже и не приходит в голову возможность нематериалистического взгляда на энергию» ¹⁴. Даже сам основатель «энергетики» В. Оствальд, будучи крупным физико-химиком, в большинстве случаев при решении конкретных задач науки смотрел на энергию как на материальное движение.

От той энергетики, которую используют в своих научных исследованиях естествоиспытатели, т. е. от специфического физического способа рассмотрения природных процессов, при котором все внимание концентрируется на объективных энергетических превращениях, В. И. Ленин отличает «энергетическую» философию, которая определенным образом решает вопрос о соотношении мышления и бытия — решает неявным образом, но тем не менее решает.

Беда вовсе не в том, что во всех природных процессах для соответствующих познавательных целей выделяется их энергетический аспект и законы материального движения выражаются главным образом через понятие энергии, а в том, что сама энергия в «энергетической» философии трактуется идеалистически — как «символ», «условный знак» и т. п. В этом суть «энергетической» философии, которая представляет собой, по словам Ленина, попытку ««новой» терминологией замазать старые гносеологические ошибки» ¹⁵.

В. Оствальд, создавая свою «энергетическую» философию, пытался сделать ее стоящей выше и материализма и идеализма, поднимающейся над ними обоими. Он стремился избежать альтернативы: материализм или идеализм? Ему казалось, что он достигнет этого, поставив на место материи энергию, объявив, что движение существует без материи, что можно мыслить движение без материи. В. И. Ленин доказал, что эта попытка совершенно несостоятельна. «Энергетическая» философия не может избежать неминуемой философской альтернативы и неотвратимо становится, при указанной исходной посылке, на сторону идеализма.

Глубокий анализ того, почему именно попытка мыслить движение без материи является идеалистической, почему нарушение принципа неотрывности движения от материи недопустимо для последовательного материализма,— большая теоретическая заслуга В. И. Ленина.

Сторонники «энергетической» философии представляют дело так, будто при рассмотрении данной проблемы можно полностью оставить в стороне вопрос об отношении материи и мысли, совсем не касаться его. На самом же деле отделить второй вопрос от первого невозможно. Допуская обратное, совершают тяжелейшую гносеологическую ошибку, из-за которой как раз и ломает себе шею «энергетическая» философия. Всякое суждение, возводящее в принцип отрыв движения от материи, пытающееся представить движение существующим без материи, вместе с тем скрытым образом подразумевает наличие мысли, оторванной от материи, существующей независимо от материи. Эту связь обоих вопросов В. И. Ленин очень четко выявляет следующим образом: «Материя исчезла,— говорят нам,— желая делать отсюда гносеологические выводы. А мысль осталась? — спросим мы. Если нет, если с исчезновением материи исчезла и мысль, с исчезновением мозга и нервной системы исчезли и представления и ощущения,— тогда, значит, все исчезло, исчезло и ваше рассуждение, как один из образчиков какой ни на есть «мысли» (или недомыслия)! Если же — да, если при исчезновении материи предполагается не исчезнувшей мысль (представление, ощущение и т. д.), то вы, значит, тайком перешли на точку зрения философского идеализма. Это именно и бывает всегда с людьми, из «экономии» желающими мыслить движение без материи, ибо молчаливо, просто тем самым, что они продолжают свое рассуждение, они признают существование мысли после исчезновения материи» ¹⁶. «...Попытка мыслить движение без материи протаскивает мысль, оторванную от материи, а это и есть философский идеализм» ¹⁷. Давая общее обоснование того принципиального для его энергетики обстоятельства, что все явления природы могут быть представлены как процессы между энергиями, Оствальд утверждал, будто это объясняется именно тем, что процессы нашего сознания сами являются энергетическими и данное свое свойство «передают» всем внешним явлениям. Это означает признание, что фундаментальные свойства материального мира определяются особенностями человеческого сознания. Но в этом и состоит идеализм.

Если отрыв движения от материи и превращение движения в самостоятельную сущность таит в себе опасность идеализма, то и отрыв материи от движения и превращение материи в пассивное, лишенное движения «само себе равное бытие» тоже чревато серьезной теоретической опасностью. Поэтому Ленин предупреждает против ошибочной точки зрения, свойственной метафизическому материализму, который считает возможным допускать существование материи — хотя бы временное, до «первого толчка» и т. п.— без движения. Этот «первый толчок» лишь иное наименование бога. Упрощенное понимание движения как какого-то временного, могущего быть, а могущего и отсутствовать у материи свойства, также отвергается диалектическим материализмом. Предупреждение Ленина против упрощенного понимания движения имеет большое методологическое значение для естествознания. Всем своим развитием наука о природе свидетельствует о неотрывности не только движения от материи, но и материи от движения. И именно принцип неотрывности материи и движения — взаимной, обоюдной — служит руководящей нитью для научной мысли, идущей через сложные лабиринты неизвестного.

Движение науки через неизвестное, гипотетическое привлекает внимание В. И. Ленина с точки зрения тех приемов, которыми пользуются естествоиспытатели для овладения этим неизвестным. Выше отмечалось, что «энергетический способ выражения» физики использовали тогда, когда еще не была установлена природа материального носителя того движения, которое вошло в орбиту научного исследования. Такой способ хотя и развязывает до некоторой степени руки ученому, предоставляет ему некоторые удобства, в то же время скрывает за собой определенную угрозу: может возникнуть стремление вообще отделаться от тех вещей, о которых мало знаем (пока мало знаем), объявив, что они принципиально не существуют. Такая попытка как раз и имела место в идеалистической «энергетической» философии В. Оствальда.

Размышляя об этом факте, В. И. Ленин увидел здесь один из типичных источников современного идеализма в физике и естествознании вообще. Знакомясь с книгой М. Ферворна «Биогенная гипотеза», В. И. Ленин снова возвращается к той же мысли. Остановившись на попытках автора разобраться в сложной проблеме соотношения химического и биологического, живого и молекулярного, В. И. Ленин записывает: «Превращение химического в жизненное — вот, видимо, в чем суть. Чтобы свободнее двигаться в этом новом, еще темном, гипотетическом, долой «материализм», долой «связывающие» старые идеи («молекула»), назовем по-новому (биоген), чтобы вольнее искать новых знаний! NВ. К вопросу об источниках и живых побудительных мотивах современного «идеализма» в физике и естествознании вообще»¹⁸. Ленин здесь говорит о живых побудительных мотивах, толкающих мысль ученого к идеализму,— тех мотивах, которые связаны с процессом самого реального научного познания. Конечно, ни предмет исследования сам по себе, ни объективная методика научной работы не ответственны за это. Дело заключается в незнании высшей современной формы материализма, который мог бы уберечь естествоиспытателей от ухода с материалистических позиций, разделяемых естествознанием, в то время как примитивный, ходячий, обрывочный, непоследовательный «материализм», собранный из кусочков нахватанных знаний, действительно становится помехой в исследовании неизвестного¹⁹.

Неотрывность движения от материи является одним из коренных принципов диалектического материализма. Этот принцип играет весьма важную эвристическую роль во всем научном познании. Так, исследуя причины явлений, естествознание всегда стремится довести дело до обнаружения тех материальных объектов, которые производят эти явления. Именно поэтому В. И. Ленин в одной из своих заметок в «Философских тетрадях» подчеркивает, что «действительное познание причины есть углубление познания от внешности явлений к субстанции. Двоякого рода примеры должны бы пояснять это: 1) из истории естествознания и 2) из истории философии. Точнее: не «примеры» тут должны быть — comparaison n'est pas raison (сравнение не есть доказательство.— Ред.),— а квинтэссенция той и другой истории + истории техники» ²⁰. Это очень глубокая, верная мысль, что движение познания к субстанции, к материальной сущности в процессе поиска причин явлений составляет квинтэссенцию всей истории научного познания. И под этим углом зрения философам-материалистам предстоит еще взглянуть на историю науки и техники, реализуя это указание В. И. Ленина.

Каждая страница истории науки наших дней с несомненностью свидетельствует о важности развитого Лениным принципа неотрывности материи и движения в раскрытии сущности сложных явлений природы. Возьмем хотя бы историю познания сущности явлений, связанных с радиоактивным распадом атомных ядер, сопровождающимся испусканием электронов (так называемый бета-распад). Экспериментальные исследования показали, что при таком распаде преобразующееся атомное ядро переходит из одного определенного энергетического состояния в другое с определенным запасом энергии. Значит, при преобразовании ядра должно выделяться точно фиксированное количество энергии, равное разности значений энергии атомного ядра в состояниях до и после распада. Но выяснилось, что, хотя в каждом акте распада ядро всегда теряет одно и то же количество энергии, электрон, вылетающий при трансформации ядра, может обладать самыми различными значениями энергии — от очень малого до некоторого максимального, как раз равного убыли энергии ядра. Таким образом, создавалось впечатление, будто часть выделяющейся энергии имела материальный носитель, каковым являлся электрон, в то время как другая не была связана с каким-либо материальным носителем и ввиду этого ускользала от наблюдения экспериментатора. Трудности в понимании этого явления были столь велики, что возникли теории, принимавшие, будто в радиоактивном бета-распаде имеет место нарушение закона сохранения энергии и закона сохранения момента количества движения. Однако теории эти не только не продвинули решение вопроса, но даже затруднили возможность уяснения сути явления.

Только идея неотрывности материи и движения направила мысль ученых на правильный путь. Фактически опираясь на эту идею, В. Паули высказал гипотезу, что в бета-распаде одновременно с электроном вылетает новая материальная частица, не обладающая электрическим зарядом и масса которой ничтожно мала. Эту частицу В. Паули назвал «нейтрино». Электрон и нейтрино «забирают» полностью всю энергию, выделяемую ядром, только в разных случаях эта энергия делится между обеими частицами в разных пропорциях. С появлением этой гипотезы все затруднения отпали. И ложная мысль о возможности существования движения без материального носителя была оставлена. Так благодаря принципу неотрывности материи и движения было сделано замечательное теоретическое предсказание существования нового материального объекта, новой «элементарной» частицы, со столь удивительными свойствами, что еще долгое время ее не удавалось экспериментально обнаружить. Но в конце концов направляемый верной теорией эксперимент принес бесспорные доказательства справедливости блестящего научного предвидения.

Этот принцип сыграл решающую роль и в разработке представления о существовании еще одного материального объекта — так называемого «физического вакуума». Благодаря этому представлению удалось понять ряд очень тонких и принципиально важных физических явлений, которые до того оставались совершенно необъяснимыми,— сдвиг уровней энергии электронов в атоме водорода и других подобных ему атомах; изменение величины магнитного момента электрона; отличие массы у протона и нейтрона; аномальную величину магнитных моментов нуклонов и т. п. Возьмем для примера сдвиг уровней энергии электрона в водородоподобных атомах. Опыт показал, что фактические значения уровней энергии электрона в водородоподобных атомах несколько отличаются от тех значений, которые предсказывает релятивистская квантовая теория электрона.

Это значит, что электрон получает некоторую дополнительную (в сравнении с той, что учитывается теорией) энергию, дополнительную долю движения, материальный носитель которого на первый взгляд не существует. Объяснение сдвига уровней нельзя было получить, допуская, что есть движение без материи. Такое допущение к имеющимся трудностям прибавляло новые, и перспектив выхода из них нельзя было найти. В квантовой электродинамике было разработано представление о новом виде материи — «вакууме», представляющем собой состояние материального поля, в котором оно обладает минимально возможной энергией и в котором нет никаких частиц, соответствующих данному полю. В частности, это может быть электромагнитный вакуум, в котором совсем нет фотонов. Энергия электромагнитного вакуума, связанная с никогда не угасающими флуктуациями напряженности электромагнитного поля, передается электрону; это и служит причиной сдвига его уровней в атоме.

Создание теории вакуума — одно из крупнейших достижений современной физики. И оно фактически зиждется на разработанной Лениным идее неотрывности материи и движения.

Эта идея явилась направляющим импульсом к правильному истолкованию весьма важного физического явления, получившего название «дефекта массы», и опровержению его идеалистического, «энергетического» истолкования как якобы «превращения материи в энергию». Аналогичную роль эта философская идея сыграла и в разработке материалистической интерпретации фундаментального закона взаимосвязи массы и энергии, который идеализм, так же как и «дефект масс», пытался использовать для возрождения антинаучной «энергетики».

По сути дела, каждый шаг в развитии науки опирается на идею неотрывности материи и движения, которая в конкретном естественнонаучном исследовании часто принимает форму следующего общего положения: если обнаруживается какой-то акт изменения состояния некоторого наблюдаемого объекта, то нужно искать материальный источник этого изменения. И если мы не находим его среди уже известных, то нужно предполагать наличие еще не открытого объекта, вызывающего этот акт, но по каким-то причинам пока ускользающего от прямого наблюдения. Рано или поздно он будет найден и «схвачен». И так дело обстоит не только в физике, но и во всем естествознании в целом — в химии, биологии, генетике и т. д. Разве не эта же идея руководит, скажем, ученым, изучающим генетические процессы в тесной связи с определенными материальными носителями наследственности?

 

4. Свойство отражения, присущее всей материи

В борьбе В. И. Ленина с махистской философией, с идеализмом вообще немаловажную роль играл вопрос о генезисе ощущения. Э. Мах ставил в вину материализму то, что, беря материю в качестве первичного, а ощущение — за вторичное, материалистическая философия оставляет нерешенным вопрос о том, откуда, каким образом возникает ощущение. И раз этот вопрос остается нерешенным, то якобы нельзя считать ощущения вторичными, а материю — первичной, а надо считать «первично данным» ощущения, названные «элементами». Отвечая Маху, В. И. Ленин подчеркнул, что не существует какой-либо философской точки зрения, которая могла бы претендовать на то, что этот вопрос она решила. И разве какая-нибудь философская точка зрения может «решать» вопрос, для объяснения которого еще не существует необходимых данных?

Но сам по себе факт нерешенности этого вопроса не может служить основанием ни для отказа от материализма, ни аргументом в пользу идеализма.

В. И. Ленин четко отделил нерешенный вопрос о том, как именно возникает ощущение в процессе усложнения материи, в ходе повышения уровня ее организации, от вопроса, твердо и в положительном смысле решенного естествознанием,— является ли ощущение свойством определенным образом организованной материи, связано ли оно со специфическими процессами, происходящими в такой материи. Основной вопрос философии, определяющий общие принципиальные позиции двух борющихся философских лагерей, связан именно со вторым, а не с первым из указанных вопросов. И на него уже имеется недвусмысленный, ясный ответ, данный научным познанием и всей практикой человечества, ответ, опровергающий идеалистические воззрения и составляющий прочную основу материализма. Но, несмотря на это, проблема возникновения ощущения продолжает существовать как реальная научная проблема первостепенной важности, и она остается открытой. Показывая, как к этой проблеме подходят сторонники противоположных философских направлений, В. И. Ленин демонстрирует творческое, стимулирующее значение материализма и тормозящую научную мысль, реакционную роль идеализма. Объявив, что «первично данный» являются ощущения, а ощущения представляют собой «элементы», из комплексов которых состоит мир, махизм не движется к решению вопроса о том, как возникают ощущения, а запутывает его, создает фальшивую видимость решения. Фактически он даже совсем снимает, устраняет важнейшую научную проблему, представляя ощущения извечным строительным материалом, лежащим в основе всего сущего. На самом же деле, подчеркивает В. И. Ленин, естествознание учит, что есть материя неорганическая, не обладающая способностью ощущения, и есть материя органическая, высшим формам которой присущи ощущения. И неорганическая и органическая материя состоят из одинаковых микроскопических частиц (электронов, атомов). Неизбежно встает вопрос: как связаны друг с другом оба эти вида материи, благодаря чему, на какой основе у второго из них появляется ясно выраженное ощущение? Словечком «элемент», придуманным позитивистской философией, от этого вопроса не отделаешься. Последний требует глубочайшего конкретного исследования. «Материализм,— говорит Ленин,— ясно ставит нерешенный еще вопрос и тем толкает к его разрешению, толкает к дальнейшим экспериментальным исследованиям. Махизм, т. е. разновидность путаного идеализма, засоряет вопрос и отводит в сторону от правильного пути посредством пустого словесного выверта: «элемент»»²¹.

В. И. Ленин не ограничился общим указанием на творческое значение материализма в постановке коренных научных проблем. Выдвинув конкретную идею, создавшую принципиальную основу для всестороннего развития теоретических и экспериментальных исследований генезиса ощущений, он показывает, как это творческое значение материализма может быть реализовано на деле.

Исходя из положения о единстве мира и взаимной связи его явлений, в частности связи явлений неорганической и органической природы, В. И. Ленин сделал вывод: логично предположить, что вся материя обладает свойством, по существу родственным ощущению,— свойством отражения, которое существует в фундаменте самого здания материи²², т. е. имеется даже у самых элементарных ее видов. Это свойство еще не есть ощущение. Оно только «родственно» ощущению. Но из него вырастает ощущение как свойство особым образом организованной материи. Тем самым перед естествознанием были поставлены ясные задачи: раскрыть сущность общего свойства отражения, присущего всей материи; найти конкретные виды этого свойства, принадлежащие все более усложняющимся формам материи, от неорганической материи до человеческого мозга включительно, обладающего таким свойством отражения, как сознание; изучить, каким образом эти различные виды отражения переходят друг в друга, как на основе самых простых форм отражения складывается самая совершенная форма — научное познание мира.

Современное естествознание шаг за шагом решает эти задачи, идя по тому пути, который был обозначен в поразительно плодотворной идее В. И. Ленина о наличии у всей материи вообще свойства отражения.

Подчеркнутая Лениным «сходность», «родственность» всеобщего свойства отражения ощущению указывает на то, что с этим свойством можно соотнести некоторые принципиальные особенности ощущения. Из этого вытекает, что главной чертой свойства отражения является воспроизведение особенностей одного материального объекта в другом, возникающее при их взаимодействии друг с другом и выражающееся в образовании в объекте некоторого «отпечатка», «следа», структура которого в определенной мере сходна, изоморфна характеру внешнего воздействия, особенностям другого объекта, выступающего в качестве «оригинала», копией которого служит возникший «отпечаток».

Признание, что вся материя обладает свойством отражения, совсем не означает, что тем самым признается справедливость панпсихизма, наделяющего психикой и минералы, и молекулы, и атомы. Оно коренным образом отличается и от взглядов тех философов (Спиноза), которые провозглашали, что мышление, сознание есть атрибут всей материи вообще. В. И. Ленин отмечал, что всеобщее свойство отражения только родственно ощущению, только сходно с ним. Оно лишь исходный пункт процесса, на весьма отдаленной стадии которого появляются ощущение, сознание, мышление, приобретающие принципиально новые черты в сравнении с простым свойством отражения.

Ленинская идея о наличии у материи всеобщего свойства отражения не только нашла блестящее подтверждение в исключительно многообразном и обширном фактическом материале естествознания, но и явилась теоретической основой развития психологии, физиологии высшей нервной деятельности, физиологии органов чувств; она эффективно «работает» в области исследования свойств раздражимости у растений и простейших животных, чувствительности белков и т. д. Она оказалась чрезвычайно плодотворной при анализе основных понятий кибернетики — сигнала, информации, управления и т. д.

Эта идея ныне уже переросла форму смелого предположения, форму гипотезы и обрела статус выдающегося теоретического открытия, необычайно обогатившего научные представления о материи.

 

5. Пространство и время

Проблему пространства и времени В. И. Ленин рассматривает как одну из важнейших философских проблем и считает, что она неотрывна от основополагающих идей любой последовательно построенной философской системы. Полемизируя с махистами, В. И. Ленин опровергает утверждение одного из эмпириокритиков, будто вопрос о сущности пространства и времени относится к числу «отдельных взглядов», стоящих особняком от «исходной точки миросозерцания», т. е. от всего, что составляет ядро философской системы в целом. В противоположность такой позиции, он доказывает, что этот вопрос не может рассматриваться как не относящийся к «исходной точке мировоззрения», т. е. независимый от признания или отрицания материи, объективной реальности, независимый от основного вопроса философии. «Учение о пространстве и времени,— подчеркивает Ленин,— неразрывно связано с решением основного вопроса гносеологии: представляют ли из себя наши ощущения образы тел и вещей, или тела суть комплексы наших ощущений»²³. Поскольку материализм признает существование объективной реальности, т. е. движущейся материи, независимо от сознания, постольку, указывает Ленин, он неизбежно должен признавать и объективный характер, объективную реальность пространства и времени. Точно так же, исходя из представления, будто тела суть комплексы ощущений, идеализм неизбежно вынужден отрицать объективную реальность пространства и времени и утверждать, будто они — не более чем «упорядоченные системы рядов ощущений» и содержатся только «в нашем способе восприятия вещей», но не в самих вещах.

В последовательном и многостороннем раскрытии органической связи учения о пространстве и времени с основным вопросом философии (обеими его сторонами), в глубоком анализе ряда кардинальных аспектов связи пространства и времени с материей и движением — еще одна важная теоретическая заслуга В. П. Ленина.

В. И. Ленин указывает не только на объективность пространства и времени, но и на их всеобщность, т. е. на то, что любые виды материальных объектов, любые формы материи необходимо существуют в пространстве и во времени. Он дает доказательство полнейшей несостоятельности заявлений Э. Маха о том, что будто бы химические элементы «не обязательно» представлять себе существующими в реальном пространстве; что якобы затруднения, существовавшие в то время в теории электричества, обусловлены как раз тем, что электрические явления рассматриваются как совершающиеся в реальном пространстве, трактуются как пространственные. В. И. Ленин подчеркивает, что, какими бы ничтожно малыми или своеобразными и диковинными ни были объекты, изучаемые естественными науками, они не могут «выйти за пределы» пространства и времени, существовать вне них. Он обнаруживает органическую внутреннюю связь между любой тенденцией «вывести» те или иные изучаемые наукой объекты «за пределы» пространства и времени и идеалистической философией.

«В мире нет ничего, кроме движущейся материи,— говорит Ленин,— и движущаяся материя не может двигаться иначе, как в пространстве и во времени»²⁴. Это означает, что там, где есть движущаяся материя, в какой бы из своих бесчисленных разновидностей она ни представала перед нами, там неизбежно есть и пространство и время, ибо они, как не раз повторяет В. И. Ленин, не что иное, как объективно реальные формы бытия материи. В этих положениях выражена суть глубочайшей обоюдной связи движущейся материи и пространства и времени: ни материя не может существовать вне пространства и времени, ибо, находясь в вечном движении, двигается не иначе, как в пространстве и во времени; ни пространство и время не могут существовать отдельно, независимо от материи, ибо они только формы бытия материи и без последней обращаются в ничто. И если пространство и время представляются оторванными от движущейся материи и превращаются в некие независимые от нее сущности, то тем самым совершается серьезнейшая философская ошибка, чреватая отступлением от позиций материализма. Подчеркивая это, В. И. Ленин в форме меткого афоризма замечает: «время вне временных вещей = бог» ²⁵. То же самое можно сказать и относительно пространства.

Но, констатируя обоюдную связь движущейся материи, с одной стороны, и пространства и времени — с другой, необходимо еще найти ту основу, на которой зиждется эта связь, то звено, от которого в решающей степени зависит сама реализация указанной связи. Путь к решению задачи определяется общим философским положением о том, что пространство и время — формы бытия материи. Из него следует, что содержанием по отношению к этим формам выступает движущаяся материя. Соответственно этому Б. И. Ленин определяет: «Движение есть сущность времени и пространства»²⁶.

Связь пространства и времени с материальным движением состоит еще и в том, что один из важнейших аспектов противоречивости движения находит свое прямое выражение в противоречивости пространства и времени. Это обстоятельство В. И. Ленин охарактеризовал следующими словами: «Движение есть единство непрерывности (времени и пространства) и прерывности (времени и пространства). Движение есть противоречие, есть единство противоречий» ²⁷.

Защищая материалистическое понимание пространства и времени, как существующих объективно, вне и независимо от человеческих ощущений, восприятий, сознания, от «социального опыта» людей, В. И. Ленин опирается на бесспорные данные естествознания: «Учению науки о том, что земля существовала до всякой социальности, до человечества, до органической материи, существовала в течение определенного времени, в определенном по отношению к другим планетам пространстве,— этому учению... соответствует объективная реальность» ²⁸. И не к познавательной способности людей, их чувственному опыту, ощущениям, сознанию необходимо «приспосабливать» пространство и время, а, напротив, сам этот опыт, человеческое познание, понимание времени и пространства все более и более приспосабливаются к объективно существующим пространству и времени. Твердо установлено, что ощущения человеком пространства и времени, его представления о них в высшей степени биологически целесообразны, позволяют ему превосходно ориентироваться в окружающей природе, во множестве сосуществующих и сменяющих друг друга явлений. Отсюда неизбежно вытекает вывод, сформулированный Лениным: «Если ощущения времени и пространства могут дать человеку биологически целесообразную ориентировку, то исключительно под тем условием, чтобы эти ощущения отражали объективную реальность вне человека: человек не мог бы биологически приспособиться к среде, если бы его ощущения не давали ему объективно-правильного представления о ней»²⁹.

Однако правильное отражение объективной реальности пространства и времени в сознании человека не дается сразу, целиком, полностью. Оно складывается в долгом и сложном процессе познания, на каждом из этапов которого представления о пространстве и времени неизбежно оказываются относительными и потому в дальнейшем обязательно меняются. Идеализм в этом факте пытается усмотреть доказательство того, что пространство и время не являются объективно реальными, что они создаются человеческим мышлением и могут «отменяться» по его произволу. В. И. Ленин отвергает эти попытки, опираясь на диалектику относительного и абсолютного в познании. Он отмечает: нельзя считать, что в относительном, релятивном понятии пространства и времени нет ничего, кроме относительности. Человеческие представления о пространстве и времени не просто относительны, но они относительно верны; из них складывается истина абсолютная; меняясь, развиваясь, эти относительные истины ведут к объективной истине, не зависящей ни от человека, ни от человечества, все лучше и полнее выражают ее.

В. И. Ленин показал, что идеалистические поползновения в учении о пространстве и времени основаны на смешении двух разных вопросов, подмене одного из них другим: 1) Меняются ли человеческие представления о пространстве и времени или нет? 2) Остается ли вечно неизменным тот факт, что человек, природа, все вообще явления существуют только во времени и пространстве? Бесспорно констатируемую изменчивость представлений о пространстве и времени махизм выдает за свидетельство в пользу отказа от положительного ответа на второй вопрос. Очевидно, что это недопустимо. «Изменчивость человеческих представлений о пространстве и времени,— пишет Ленин,— так же мало опровергает объективную реальность того и другого, как изменчивость научных знаний о строении и формах движения материи не опровергает объективной реальности внешнего мира» ³⁰.

Развитые В. И. Лениным положения об объективности пространства и времени, их всеобщности и органической связи с движущейся материей; о том, что движение является сущностью пространства и времени и что им свойственно противоречие непрерывности и прерывности; о том, что научные представления, меняясь, движутся к абсолютной истине, выражают истину объективную,— подтверждены всем ходом развития науки и являются основой решения новых, встающих перед наукой проблем.

Специальная и общая теория относительности привели к обнаружению конкретных форм связи пространства и времени с материей и движением, а также их связи друг с другом, хорошо отвечающих идеям В. И. Ленина. Эта связь выражена в зависимости интервалов времени и величин пространственной протяженности тел от скорости материального движения, в зависимости метрики пространства-времени от распределения и движения материи. Современная физика «элементарных» частиц показывает связь пространства и времени с материей еще и с другой стороны — в форме зависимости пространственной и временной симметрии от физической природы, фундаментальных свойств материальных объектов и характера их взаимодействия. Невозможность существования «пустого» пространства, не связанного с материей, продемонстрировало развитое в физике учение о разных видах полей, о вакууме как специфическом виде объективной реальности. Идея «квантования пространства и времени», интенсивно разрабатываемая в последнее время, свидетельствует о том, сколь необходимым становится учет внутренней противоречивости пространства и времени, выражающейся в единстве присущих им континуальности и дискретности.

Развитие, углубление представлений о пространстве и времени идет именно так, как предвидел В. И. Ленин,—в форме сложного процесса, в котором происходит накопление зерен абсолютной истины, в котором человеческая мысль движется ко все более полному выражению истины объективной. Новые представления о пространственно-временных отношениях материального мира, сколь бы неожиданными они ни были, каким бы решительным отрицанием прежних представлений они ни являлись, всегда сохраняют все главное, наиболее существенное ив ранее найденного и постоянно накапливают это идейное богатство. Нет сомнения, что последующие успехи науки в изучении как микромира, так и мегамира приведут к раскрытию еще более удивительных, «диковинных» свойств пространства и времени. Эти всеобщие формы бытия материи столь же неисчерпаемы, как и сама материя. Однако как бы ни менялись представления о пространстве и времени, сами по себе эти изменения не могут изменить того факта, что пространство и время существуют объективно, что материя не может двигаться иначе, как в объективно реальных пространстве и времени. Они остаются такими на любом уровне материальной сущности, на любой глубине проникновения в структуру материи, поскольку везде имеются материальные отношения сосуществования объектов и отношения следования явлений, смены одного состояния другим. Именно с этими общими чертами мира связаны пространство и время, а не с какими-либо частными особенностями конкретных видов материи.

Между тем трудности в разработке теории «элементарных» частиц, побуждающие ученых к выдвижению совершенно необычных взглядов на свойства пространства и времени, дали недавно повод некоторым физикам и философам заявить, будто пространство и время существуют только в области явлений достаточно больших масштабов, что они по самой сути своей имеют чисто «макроскопическую природу» и что в области субмикромира «пространство и время исчезают». Это мнение подобно некогда прозвучавшим идеалистическим утверждениям, будто «материя исчезла». Но так же как не «исчезла» материя, так не «исчезнут» и пространство и время. Исчезнет только тот предел, до которого мы прежде знали пространство и время, радикально изменятся представления о ряде их фундаментальных свойств, изменятся, может быть, способы математического выражения отношений смежности в пространстве и во времени, расстояния и временного интервала и т. п.

Ленинские идеи об объективности пространства и времени, их всеобщности, связи с материей и движением указывают путь, на котором будут найдены истинные решения назревших глубоких научных проблем.

Примечания:

¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 149.

² Там же, стр. 131.

³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 275.

⁴ Там же, стр. 259.

⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 296.

⁶ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 104

⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 257.

⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 277.

⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 227.

¹⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 100.

¹¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 302.

¹² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 288.

¹³ Цит. по кн.: В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 301.

¹⁴ Там же, стр. 302.

¹⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 287.

¹⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 283.

¹⁷ Там же, стр. 284.

¹⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 354.

¹⁹ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 354.

²⁰ Там же, стр. 142-143.

²¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 40,

²² Там же, стр. 40, 91.

²³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 185. (Курсив мой.— Авт.)

²⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 181.

²⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 50.

²⁶ В. И. Ленин. Поля. собр. соч., т. 29, стр. 231.

²⁷ Там же, стр. 231.

²⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 194—195.

²⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 185.

³⁰ Там же, стр. 181—182.

 

 

 

ГЛАВА VIII

ЛЕНИНСКАЯ ТЕОРИЯ ОТРАЖЕНИЯ И ПРОБЛЕМА АКТИВНОСТИ СУБЪЕКТА В ПОЗНАНИИ

Проблема активности познающего субъекта, научного творчества привлекает к себе внимание широкого круга ученых различных отраслей научного познания. Эта проблема выдвигается на передний план всем ходом развития современной науки, проникновением ее в самые сокровенные тайны природы, в сущность процессов революционного преобразования общества.

Решение этой проблемы неразрывно связано с дальнейшей разработкой ленинского философского наследства, в частности теории отражения.

Ленинская теория отражения составляет методологическую и теоретическую основу всякого научного познания. Вне этой теории нельзя правильно решить ни одной теоретико-познавательной проблемы науки, в том числе и проблемы активности субъекта в научном познании. Между тем некоторые философы, именующие себя марксистами ¹, пытаются решать эту проблему вопреки ленинской теории отражения, подвергая ее критике за то, что будто бы она обрекает людей на пассивность, на некритическое, «конформистское» отношение к действительности, призывает к апологии последней, а не к ее революционному изменению.

На самом же деле в самой сущности ленинской теории отражения содержится ключ к правильному решению проблемы активности познающего субъекта, а тем самым доказывается полная несостоятельность критики этой теории.

1

К началу XX в. в центре борьбы двух лагерей в философии — материализма и идеализма — встали проблемы теории познания, гносеологии. Именно на них спекулировали махисты, пытаясь окольным путем протащить в гносеологию идеализм и агностицизм. Сражаясь против теории познания диалектического материализма, философские ревизионисты стремились прежде всего расшатать ее материалистическую основу — теорию отражения. В. И. Ленин вскрыл этот замысел махистов и дал им бой по всем основным проблемам гносеологии. Главное внимание он сосредоточил на защите и разработке процесса отражения как основного принципа марксистской теории познания. В книге «Материализм и эмпириокритицизм», а затем в «Философских тетрадях» В. И. Ленин представил глубокое философское обоснование сущности теории отражения. Сделанные пм известные три гносеологических вывода являются философским обобщением хода научного познания и человеческой практики.

Ленинская теория отражения² исходит из положения, что вещи существуют объективно, независимо от познающего субъекта («вещи в себе») и что они доступны человеческому познанию («вещи для нас»). Это положение является краеугольным камнем теории отражения. Объективное содержание научных теорий определяется существованием объекта познания, т. е. существованием реального, независимого от сознания человека внешнего мира. Отвечая на вопрос, что такое объективная истина, В. И. Ленин указывает, что объективная истина — это такое содержание наших представлений о познаваемом объекте, которое не зависит ни от человека, ни от человечества. Однако из этого утверждения не следует, что субъект обречен на пассивность. Напротив, познающий субъект активно воздействует на объект познания. Откуда же берется познавательная активность субъекта? Где находится ее источник?

Активность субъекта в познании не есть нечто дарованное ему свыше. Вопрос этот является частью общей проблемы взаимоотношения субъекта и объекта. Активное отношение субъекта к объекту обусловлено прежде всего практическим отношением человека к внешнему миру, оно определяется сущностью человеческого труда. «...Мир не удовлетворяет человека, и человек своим действием решает изменить его» ³.

Труд есть процесс, в котором человек активно воздействует на природу, подчиняя ее себе, изменяя ее в своих интересах. В труде человек практически осуществляет свои цели, которые возникают в его голове до начала процесса труда. Однако цели человека, его идеальный план могут быть практически реализованы и принесут ему желаемый успех лишь в том случае, если они обоснованы знанием объекта, на который направлена его деятельность. Поэтому практическая активность субъекта по отношению к объекту должна дополняться его познавательной активностью. Познание внешнего мира, его свойств и закономерностей помогает человеку определять и осуществлять с успехом свою практическую деятельность. И наоборот, успех последней по отношению к объекту зависит от объективности познания, достижения субъектом объективной истины.

Решая проблему субъекта и объекта, В. И. Ленин большое внимание уделяет вопросу о неразрывной связи познания и практики, видя в этом источник познавательной активности субъекта. В «Философских тетрадях» В. И. Ленин, читая Гегеля, подчеркивает ту мысль, что для объективного познания необходимо соединение познания и практики⁴. «От субъективной идеи человек идет к объективной истине через «практику» (и технику)»⁵. «В мозгу человека отражается природа. Проверяя и применяя в практике своей и в технике правильность этих отражений, человек приходит к объективной истине» ⁶.

Таким образом, ленинская теория отражения, утверждая объективность познания, исходит из единства познания и практики, без чего не может быть активности познающего субъекта. Эта активность направлена на то, чтобы получить знание, адекватное содержанию объекта. И подобно тому, как для успешной практической трудовой деятельности субъект создает необходимые инструменты и орудия труда, подобно этому свою познавательную активность он проявляет в том, что совершенствует свою логику, создает новые методы и способы познания. Но при всем этом объект познания существует независимо от субъекта. А в голове последнего появляется лишь отражение в виде образа, «копии» объекта. Если бы, как утверждали махисты, объективное в познании исчезало или последнее сводилось только к субъективному, то ни о каком отражении не могло быть речи. Путая объективное и субъективное в познании, махисты пришли к выводу, что чувственные представления и есть вне нас существующая действительность. Опровергая этот тезис махистов, В. И. Ленин показывает, что наши представления не есть существующая вне нас действительность, а только образ этой действительности⁷. При этом В. И. Ленин подчеркивал, что ощущение — это субъективный образ объективного мира. Данное ленинское определение относится в равной мере и к абстрактному мышлению, к понятиям и теориям.

Субъективный образ объективного мира, т. е. наши представления и понятия о познаваемом объекте, может быть более точным или менее точным, более полным или менее полным. Степень этой полноты и точности зависит прежде всего от уровня общественной практики, от активности познающего субъекта, от его способностей и умения использовать достижения науки и техники, весь имеющийся арсенал средств и методов научного познания, а также от умения совершенствовать и создавать новые средства и методы познания. Причем активность познающего субъекта всегда является результатом общественного развития, достигнутого уровня общественного производства и находится в тесной связи с характером социального строя. Следовательно, активность субъекта в научном познании не может быть абсолютной. Она всегда зависит от условий развития общественной практики и достижений науки. Поэтому границы этой активности то сужаются, то раздвигаются в зависимости от уровня науки, практики.

Современный субъект научного познания в силу огромных успехов науки и техники способен отражать действительность значительно глубже и точнее, чем это было раньше, ибо в его распоряжении находится неизмеримо более богатый арсенал средств и методов познания. Субъективный образ объективного мира, получаемый при помощи этих средств и методов, настолько отличается от обычного представления об «образе», что некоторые ученые склонны, например, математические и кибернетические модели объектов относить не к понятию «образ», а, скорее, к понятиям «символ», «знак» и т. п. Но знаковые, символические системы могут играть и играют определенную роль в научном познании лишь на базе и в силу того, что познающий субъект активно отражает в своем сознании внешний мир. Поэтому основной формой отражения является не символ, не знак, а образ.

Сущность его в гносеологическом плане состоит в том, что он так или иначе соответствует объекту познания. В. И. Ленин не случайно обратил внимание на ошибку Г. В. Плеханова, связанную с игнорированием гносеологического образа, попыткой подменить его понятием «иероглиф», «символ». В. И. Ленин не был противником употребления символов в науке и широко сам пользовался ими, особенно в своих экономических исследованиях. Он считал это, как и математизацию физики, весьма прогрессивным явлением и видел в этом факте проявление активности познающего субъекта, которая позволяет преодолеть пределы сложности объекта, глубже отразить его сущность. В. И. Ленин боролся лишь против такой теории символов, которая направлена на отрыв познающего субъекта от объекта, которая сеет неверие в объективность научного познания. Внешне может казаться, что сторонники подобной теории символов ратуют за активность субъекта в познании, а на деле они, отрывая субъективное от объективного, проповедуют агностицизм, неверие в силу и мощь познающего субъекта.

В самом деле, если субъект познания «свободен» от объекта и может по своему усмотрению, не считаясь с действительностью, создавать символы, знаки и оперировать ими, то это неизбежно разгораживает субъект и объект, ведет к потере объективности научного познания, превращает последнее в чисто формальную, логическую операцию, зависимую лишь от субъекта. В. И. Ленин доказал, что только теория отражения соединяет познающего субъекта с объектом, обеспечивает объективность научного познания. Это доказательство у Ленина зиждется на утверждении, что источником наших знаний является внешний мир, движущаяся материя, содержание которой отображается в сознании человека. Но это отражение — не зеркальное, не мертвое, а активное. Эту активность, связанную с познавательной способностью субъекта, В. И. Ленин характеризует следующим образом: «Познание есть отражение человеком природы. Но это не простое, не непосредственное, не цельное отражение, а процесс ряда абстракций, формирования, образования понятий, законов etc., каковые понятия, законы... охватывают условно, приблизительно универсальную закономерность вечно движущейся и развивающейся природы»⁸.

Ленинская теория отражения опирается на признание того, что между «вещью в себе», т. е. сущностью, и тем, как она для нас выступает, т. е. явлением, никакой принципиальной грани нет, грани, введенной в философию Юмом и Кантом, за которыми последовали махисты, сомневающиеся в объективности познания. Поскольку сущность не отгорожена от явления, поскольку она является, постольку субъект в познании не может останавливаться на явлениях, ограничиваться лишь данными органов чувств, он проникает в сущность, через явления раскрывает закон их движения. В силу этого познающий субъект активно использует свое логическое мышление. В. И. Ленин показал, что различие между сущностью и явлением состоит в том, что последнее воспринимается нашими органами чувств непосредственно, а первая, скрытая от органов чувств, познается при помощи логического мышления. Каждый шаг научного познания есть превращение «вещи в себе» в «вещь для нас», углубление человеческого мышления в сущность, открытие новых законов движения материи. При этом активность субъекта в познании проявляется в том, что ему приходится создавать все более общие и глубокие абстракции и оперировать ими. Научные абстракции, если они правильные, глубже отражают действительность, схватывают самую глубокую сущность вещей. «Представление не может схватить движения в целом, например, не схватывает движения с быстротой 300 000 км. в 1 секунду, а мышление схватывает и должно схватить»⁹.

«Абстракция материи, закона природы, абстракция стоимости и т. д., одним словом, все научные (правильные, серьезные, не вздорные) абстракции отражают природу глубже, вернее, полнее»¹⁰. Современный уровень научных знаний показывает, насколько возросла роль научных абстракций в познании. Но это увеличение роли абстрактного мышления вовсе не умаляет значения чувственного познания. Познающий субъект не может, например, непосредственно наблюдать микромир. Он преодолевает эту трудность посредством усиления органов восприятия специальными приборами — камерами, счетчиками, ускорителями частиц и т. п., что также свидетельствует о возрастании активности субъекта в ходе научного познания. Благодаря возросшей познавательной активности субъекта, в основе которой лежат потребности практики, производства, появились совершенно новые отрасли знания, стал возможным более интенсивный научный поиск, создание «заделов» в науке и т. п.

Ленинская теория отражения неразрывно связана с применением диалектики к процессу отражения объекта в голове субъекта. Именно в этом пункте активность субъекта в познании прослеживается наиболее всесторонне. Не случайно В. И. Ленин замечает, что вся беда старых метафизических материалистов заключалась в неумении применять диалектику к теории отражения.

В теории познания, как и в любой другой отрасли науки, В. И. Ленин требовал рассуждать диалектически, прослеживать, каким образом из незнания является знание, каким образом неполное и неточное знание становится более полным и точным. Эту диалектику В. И. Ленин раскрыл, решая центральную проблему теории познания — проблему истины. Объективная истина есть процесс, она достигается в науке не сразу, а постепенно. В. И. Ленин раскрыл диалектику этого процесса в решении вопроса о соотношении абсолютной и относительной истины. Абсолютная истина как полное, исчерпывающее знание слагается из суммы относительных истин, содержащих в себе неполное и неточное знание. Борясь против махистского релятивизма, отрицавшего момент абсолютного, объективного знания, В. И. Ленин показал, что диалектика познания истины хотя и включает в себя момент релятивности, относительности наших знаний, но не сводится к нему. В каждой относительной истине содержится зерно объективного абсолютного знания, достоверность которого подтверждается человеческой практикой.

Развивая эту же мысль о диалектике объективной истины и подчеркивая активную роль субъекта в ее достижении, В. И. Ленин писал: «Совпадение мысли с объектом есть процесс: мысль (= человек) не должна представлять себе истину в виде мертвого покоя, в виде простой картины (образа), бледного (тусклого), без стремления, без движения... Идея имеет в себе и сильнейшее противоречие, покой (для мышления человека) состоит в твердости и уверенности, с которой он вечно создает (это противоречие мысли с объектом) и вечно преодолевает его...»¹¹

Сознательное применение диалектики в научном познании неизмеримо усиливает познавательную активность субъекта, способствует более полному и более точному отражению им объекта. Не случайно В. И. Ленин видел выход из кризиса, в котором оказалась физика в начале XX в., в переходе ученых на позиции диалектического материализма.

Ученые, сознательно применяющие марксистский диалектический метод в познании, руководствующиеся в своих исследованиях диалектической логикой, имеют больше возможностей предвидеть характер противоречий познаваемого объекта и разрешать их. Требуя сознательного диалектического подхода к процессу познания действительности, ленинская теория отражения нацеливает познающего субъекта не на пассивное отношение к объекту, как утверждают иногда некоторые философы, а на активное познание глубокой сущности объекта с целью его изменения. Из самой сущности этой теории вытекает, что проблема взаимоотношения субъекта и объекта в познании может решаться лишь с учетом постоянного возрастания активности субъекта, его способности совершенствовать приемы, средства и методы научного познания. Все усиливающийся научно-технический прогресс в современную эпоху свидетельствует, что познавательная способность субъекта позволяет проникать в более глубокую сущность явлений и процессов объективного мира и обеспечивать получение все более полного и более точного знания.

Все сказанное свидетельствует о том, насколько далеки от истины современные новоявленные критики теории отражения, пытающиеся доказать ее якобы пассивный характер, «конформизм» и т. п. Весь смысл теории отражения на деле состоит в том, чтобы, опираясь на научное знание законов самой действительности, преобразовать ее посредством предметно-практической революционной деятельности. Всякое стремление противопоставить активность субъекта отражению в сознании человека объективной действительности неизбежно ведет к идеализму и идеалистической гносеологии. Именно таков реальный смысл атак на теорию отражения не только буржуазных философов, но и тех «марксистов», которые стремятся «подправить» марксистско-ленинскую теорию отражения. Когда, например, югославский философ Гай Петрович уверяет, что никакой, даже улучшенный, вариант теории отражения не может быть приведен и гармонию с марксистской теорией человека как активного практического существа, то он как раз и совершает недопустимый в марксизме разрыв между человеческой активностью и ценностью этой активности, которая только тогда приносит практические результаты, когда так или иначе опирается на верное отражение действительности. Непонимание этого есть отказ от философского материализма. Недаром Петрович пишет, что Маркс только несколько раз называет себя материалистом. Молодой Маркс-де выступает от имени последовательного натурализма, или «гуманизма», который отличается и от материализма, и от идеализма.

Таким образом, ясно, что отказ от теории отражения есть лишь следствие отказа от марксистского философского материализма. Но если это так — а это именно так,— то смысл борьбы против теории отражения обнажается в полной мере.

2

Ленинская теория отражения, оставаясь общей методологической основой научного познания, обогащается и конкретизируется в связи с его прогрессом, появлением новых отраслей науки, новых научных теорий и методов познания. В течение XX в. появились такие научные теории, как теория относительности, квантовая механика, теория информации, разрабатываются принципы построения общей теории «элементарных» частиц. Дальнейшее развитие математики, математической логики, возникновение кибернетики и бионики явились предпосылкой для открытия новых конкретных методологических подходов, кибернетических методов, применение которых дает более полное и точное знание объектов, находящихся в центре внимания современной науки.

Этот громадный прогресс в научном познании не только не отрицает, а, напротив, в полной мере подтверждает абсолютную правильность ленинской теории отражения, ее плодотворность как общей методологии всех наук. В этом отношении суть дела не меняет тот факт, что некоторые создатели современных научных теорий сознательно не руководствовались принципами теории отражения. Будучи учеными, они стихийно руководствуются принципом отражения, обеспечивающим объективность познания. Иначе они не имели бы успеха в создании научных теорий. Вот почему любая научная теория, любой научный метод познания не противоречат и не могут противоречить теории отражения. Они вполне согласуются не только с существующими теориями и методами познания, но и не противоречат и не могут противоречить возникновению новых научных теорий и методов в будущем.

Оставаясь общей методологией научных теорий и конкретных методов познания, ленинская теория отражения не подменяет их, не тождественна им. В свою очередь ошибочно было бы подменять ее, скажем, теорией информации пли чем-нибудь другим. Соотношение ее с другими научными теориями зиждется на общем принципе отражения, признании независимости объекта от субъекта. Вопрос же о конкретном содержании отражения, о том, что и в чем отражается, каким образом это происходит и в каких формах,— дело данной научной теории. Опираясь на достижения науки, ленинская теория отражения обогащается, а связь ее с частными науками становится более прочной и плодотворной.

Развитие теории отражения является убедительным доказательством того, что мы имеем дело не с «мертвой», «абстрактной» схемой, а с учением, которое активно влияет на весь ход научного познания, требуя от ученых мыслить диалектически, учитывать противоречивый характер человеческого познания.

Рассмотрим в этой связи более подробно соотношение ленинской теории отражения и теории информации. Теория отражения дает наиболее общие принципы отражения объективного мира в сознании человека. Разрабатывая ее, В. И. Ленин высказал плодотворную для науки мысль о том, что свойство отражать присуще не только высокоорганизованной материи — человеческому мозгу, но и всей материи, как живой, так и неживой. Поэтому общий принцип отражения должен включать в себя не только высшую, но и все другие формы отражения, в том числе и в неживой природе. Этим, собственно, теория отражения связана с теорией информации, которая подчиняется общему принципу отражения. Научная теория информации, исходя из этого принципа, исследует конкретные источники, пути передачи и переработки информации в различных материальных системах и обществе.

Но что такое информация? Информация — это конкретная форма, вид отражения, определяемый природой взаимодействующих систем или объектов. Информация может быть передана от одного объекта к другому в виде материального или идеального образа, закодированной системы знаков и т. п. Но при этом она должна содержать в себе какие-то объективные данные, идущие от информирующего объекта к объекту информируемому. Именно потому, что в основе информации лежит общий принцип отражения, конкретным проявлением которого она выступает, один объект может информировать другой о том, что он из себя представляет.

Поскольку теория информации рассматривает информационные процессы на различных уровнях материального мира, постольку может показаться, что она является более общей, чем теория отражения, и поглощает собой последнюю. Но в действительности это не так. Теория информации хотя и обобщает все информационные процессы, но не занимается разработкой общих принципов отражения, лежащих в основе информационных процессов. Ее задача — выяснение количества и путей передачи и способов переработки информации. То же самое можно сказать и о кибернетике, которую пытались представить как науку более общую, чем философия. Теперь уже ясно, что в основе работы кибернетических устройств и машин лежит общий принцип отражения. Именно этим и объясняется, что кибернетические машины моделируют некоторые функции мыслительной деятельности человека.

Но что же дали новые отрасли знания, такие, как теория информации, кибернетика, для развития ленинской теории отражения? Прежде всего, они обогатили и расширили само понятие «отражение». Высказанная В. И. Лениным мысль об отражательном свойстве, присущем и неживой природе, не только подтвердилась, но и получила свое обоснование в этих новых отраслях знания. Затем, благодаря применению новых методов научного познания, в частности метода моделирования, углубляется и уточняется понятие образа, как основного в теории отражения. Это углубление и уточнение идет по линии усиления его абстрактности, что не лишает его гносеологического смысла, но значительно приближает к объекту познания, точнее отображая сложность и противоречивость последнего.

Разработка и распространение математического и кибернетического моделирования указывают, с одной стороны, на возрастание активности в научном познании, расширение познавательных возможностей субъекта, а с другой — порождают трудности гносеологического порядка, ведущие иногда к неправильным выводам о природе таких моделей. Высказываются мнения, что математическая и мысленная модель ничего общего не имеет с теорией отражения, ввиду того что отражение предполагает гносеологический «образ», а математическая модель не является таковым, выступая по своей природе как нечто иное. Для доказательства этого ссылаются на возможность создания множества таких моделей одного и того же объекта. Рассуждая так, часто забывают, что математическая модель — это абстракция, а всякая научная абстракция, как бы она ни была сложна (например, абстракция от абстракции), имеет объективное содержание, т. е. содержание, отражающее объект познания. Поэтому в гносеологическом отношении моделирование, безусловно, подчиняется общему принципу отражения.

Ленинская теория отражения сохраняет всю свою силу и значение для разработки проблемы активности субъекта в области общественных наук, где она имеет еще большую актуальность, чем в естествознании. Это объясняется прежде всего тем, что общество неизмеримо сложнее, чем явления природы, темп развития, изменения общественной жизни быстрее, а законы общественного развития, будучи по своему характеру объективными, в то же время являются законами деятельности людей. Активность субъекта в познании общественных явлений тесно связана с общей закономерностью общественного развития — со все возрастающей ролью субъективного фактора в историческом процессе. Однако этот момент требует всестороннего учета объективных условий общественного развития. Вся указанная специфика социального познания должна учитываться исследователями явлений общественной жизни.

Далее, в общественной науке истина достигается путем соединения объективности и партийности в познании. Историк пли экономист отражают действительность с определенных классовых позиций. Если они стоят на точке зрения прогрессивного общественного класса, т. е. класса, интересы которого совпадают с ходом истории, то это в огромной степени способствует достижению объективной истины в познании общественных явлений. И наоборот, если историк или экономист в познании общественной жизни стоят на точке зрения реакционных классов общества, чьи интересы противоречат поступательному ходу истории, то это всячески тормозит достижение объективной истины в общественной науке. Современные буржуазные историки, экономисты и другие ученые в лучшем случае могут достигать некоторых успехов в разработке тех или иных специальных вопросов конкретной области знания, в худшем же случае они искажают факты, не говоря уже об ошибочности их общих теорий, буржуазной общественной науки вообще.

В. И. Ленин требовал, чтобы принцип партийности в общественной науке сочетался с объективностью социального познания. Разумеется, и в познании природы процесс постижения объективной истины не отгорожен от мировоззрения ученого, даже от его классовой позиции. В том случае, если эта позиция реакционна, она может отрицательно воздействовать на некоторые общие мировоззренческие выводы и положения. История знает немало подобных примеров. Но все же особенно резко и наглядно проявляется эта связь познающего субъекта с его классовой позицией в общественных науках, что находит свое естественное объяснение в том огромном значении, которое имеют общественные теории для борьбы классов, для анализа интересов тех или иных социальных групп и слоев, оценки поведения человека в обществе.

Однако умение субъекта социального познания связать объективный анализ действительности со своей классовой позицией таким образом, чтобы постигнуть объективную истину,— дело непростое. Оно требует не только таланта ученого, но и большого политического опыта, идейной закалки и партийной принципиальности. Последовательное применение в общественных науках ленинского принципа партийности гарантирует ученого-обществоведа от серьезных ошибок в социальном познании, позволяет ему правильно анализировать соотношение классовых сил и определять тенденцию общественного развития. Ленинский принцип партийности не только не противоречит достижению объективности социального познания, но без применения этого принципа в общественных науках постижение объективной истины вообще невозможно.

Сознательное применение диалектики в общественном познании, овладение диалектической логикой является важнейшей задачей, вытекающей из сущности ленинской теории отражения. Общественная жизнь сложна и противоречива. Следует иметь в виду, что и познание сущности общественных явлений связано с повышением роли абстрактного мышления. Роль абстракций в социальном познании не меньшая, а значительно большая, чем в естествознании. Это объясняется тем, что в социальном познании в силу природы общественных явлений исключена возможность пользоваться приборами. Здесь, как заметил К. Маркс, приборы должна заменить сила абстракции, нужно уметь формировать понятия, уметь оперировать ими, добиваться диалектической гибкости понятий, соответствующей объективной действительности. Главное же в социальном познании состоит в том, чтобы обнаружить объективные противоречия в общественной жизни, своевременно уловить момент их созревания и указать правильные пути и способы их разрешения.

Словом, в общественных науках, как и в естествознании, сохраняет свою полную силу ленинское требование уметь рассуждать диалектически, т. е. разбирать, каким образом из неполного и неточного знания получается более полное и более точное. Успехи развития общественных наук в социалистических странах убедительно показывают, что мы располагаем теперь более полным и более точным знанием, чем прежде. Можно сказать, что общественные науки становятся такими же точными, как и науки естественные.

Большое значение в достижении точности социального познания имеет применение количественных, математических методов. Однако специфика общественных явлений такова, что в их познании не всегда можно применять количественные методы. Как, например, можно количественно отобразить процесс становления у людей коммунистической сознательности или формирования материалистического мировоззрения? Здесь нужны прежде всего качественные характеристики, иначе сущность многих явлений не будет раскрыта.

За последние годы активность субъекта в общественном незнании особенно проявляется в организации и проведении различного рода конкретных социальных исследований. Таким способом изучаются как базисные, так и надстроечные явления. Но и конкретные социальные исследования подчиняются общему принципу отражения. Их методы должны обеспечивать объективность познания различных сторон жизни.

3

Таким образом, пз сущности ленинской теории отражения следует, что эта теория утверждает не созерцательное отношение субъекта к познаваемому объекту, а самое активное его участие в познании и преобразовании последнего. Активность субъекта в познании есть производное от практического отношения субъекта к объекту. И чем теснее связь познания и практики, тем активнее познавательная деятельность субъекта. Это находит свое подтверждение в ходе всего научного познания, особенно в условиях развертывающейся современной научно-технической революции.

Проблема активности субъекта в познании успешно решается в самом ходе этого познания, что выражается прежде всего в развитии общей теории отражения как методологической основы получения научного знания. Эта теория в процессе научного познания обрастает все новыми и новыми научными теориями, которые ее обогащают и конкретизируют в специальных областях знания. Создание новых научных теорий тесно связано с разработкой новых методов и средств познания, применением их в различных науках.

Наряду с этим расширяется и углубляется и сама проблема активности субъекта в научном познании. За последнее время из этой проблемы выделяется аспект о научном творчестве, о природе этого творчества, о решении научных задач при помощи интуиции и т. п. В этой связи на Западе появилось направление, именуемое «синектика» и представляющее собой попытку создания своего рода «инкубатора» для быстрого созревания научных идей и теорий. Не вдаваясь в оценку существ синектики как метода творческого мышления, можно сказать, что этот аспект активности субъекта в научном познании широко разрабатывается и в нашей психологической литературе, Задача психологии научного творчества сводится к тому, чтобы объяснить интуицию, подсознательное, играющие большую роль в научном творчестве ученого, и поставить их на службу науке. Решение этой стороны вопроса несомненно явится важным вкладом в проблему активности субъекта познания.

Интуиция и бессознательное рассматриваются многими философами как главные факторы в совершении великих открытий. Иные из них даже делают вывод, что ученый, совершающий открытие, вынужден покидать пределы логического мышления и черпать из истоков бессознательного, т. е. находящегося за пределами логики мышления. Конечно, такое противопоставление интуиции логическому мышлению не имеет основания. Поэтому правы те, кто интуицию, бессознательное включает в общую цепь логической работы мысли. Интуиция не есть нечто врожденное, она связана с прогрессирующим познанием человека, выступая результатом накопленного ученым познавательного опыта. Интуиция подчиняется не каким-то особым законам и принципам, а все тем же принципам отражения.

В этой связи следует вспомнить мысли В. И. Ленина, высказанные им по поводу научной фантазии. В. И. Ленин подчеркивал, что без фантазии не может обходиться ни один человек. Фантазия нужна и ученому. Она ему помогает совершать великие открытия в науке, ибо без нее невозможно создать даже простейшей абстракции. В. И. Ленин доказывал необходимость фантазии для ученого, не противопоставляя ее как необходимый составной элемент познания принципу отражения действительности. Любая фантазия, любая интуиция, способствующая научному творчеству, подчиняется законам теории отражения. Разработка вопросов, связанных с ролью фантазии, интуиции в научном творчестве, может быть успешной лишь в том случае, если она опирается на теорию отражения. Ленин в своих замечаниях на книгу И. Дицгена «Мелкие философские работы» подчеркивает и выделяет следующие слова: «Фантастические представления взяты из действительности, а самые верные представления о действительности по необходимости оживляются дыханием фантазии»¹².

Разработка Лениным проблемы отражения как основного гносеологического принципа учения диалектического материализма является большим вкладом в философскую науку. Для Ленина этот принцип служил важнейшим критерием, соответственно которому он оценивал принадлежность философского направления к материалистическому или идеалистическому лагерю. «Признает ли референт,— спрашивал он у А. Богданова,— что в основе теории познания диалектического материализма лежит признание внешнего мира и отражения его в человеческой голове?» ¹³ И действительно, без правильного ответа на этот коренной философский вопрос невозможна научная гносеология. Этот ленинский критерий и в современных условиях служит руководящей нитью в борьбе материализма против идеализма, в исследовании новейших проблем теории познания.

Примечания:

¹ См., например, статьи в югославском журнале «Praxis», 1967, № 1.

² Говоря о ленинской теории отражения, мы отдаем себе отчет, что В. И. Ленин не создавал ее заново, а лишь продолжил и развил взгляды К. Маркса и Ф. Энгельса в новых исторических условиях. Однако вклад В. И. Ленина в этот вопрос настолько велик и значителен, что с полным правом можно говорить о ленинской теории отражения, имея в виду новый этап в развитии теории познания диалектического материализм».

³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 195.

⁴ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 198.

⁵ Там же, стр. 183.

⁶ Там же.

⁷ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 66.

⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 163—164.

⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 209.

¹⁰ Там же, стр. 152.

¹¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 176—177.

¹² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 441.

¹³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 5.

 

 

ГЛАВА IX

РАЗВИТИЕ В. И. ЛЕНИНЫМ МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ ДИАЛЕКТИКИ

Известные высказывания Ленина о диалектике, его глубокие оценки ее как «души» марксизма, как того решающего, что позволяет марксизму находиться в тесной связи с развивающейся практикой и творчески отвечать на изменяющиеся запросы времени, не оставляют никакого сомнения относительно той роли, которая, по его убеждению, принадлежит материалистической диалектике в системе марксистского учения. Это настолько очевидно, что даже враги ленинизма, пытающиеся по-своему попять, в чем была сила Ленина, каким оружием он действовал, возглавляя самую могущественную революционную партию современности, обращают внимание на то значение, какое он придавал диалектике, подчеркивают это как одну из отличительных особенностей его теоретических взглядов и практической деятельности.

Конечно, объяснение, которое они дают хотя и правильно указываемому, но эмпирически схватываемому факту, далеко от истины. Во-первых, то, что Ленин придавал огромное значение диалектике, не составляет какой-то особой отличительной черты только ленинизма. Ленин в этом, как и во всех других отношениях, продолжал и развивал учение марксизма, неразрывной составной частью которого является материалистическая диалектика. Дело заключается лишь в том, что новые исторические условия, назревшие революционные перемены потребовали от марксистов особенно пристального внимания к этой стороне их учения, дальнейшего ее развития. Иначе невозможно было с подлинно Марксистских позиций подойти к ответу на те вопросы, которые поставила наступившая эпоха. Во-вторых, в корне фальшиво представление о том, что «особое» отношение Ленина к диалектике вызвано тем, что он был прежде всего «практиком», «инженером» революции, революционного действия и диалектика была как бы специально изобретенным орудием, которое помогало ему осуществлять свои революционные планы. Согласно этому представлению, диалектика никак не связана с объективным миром и его законами, а, напротив, как бы насильственно навязывается действительности во имя достижения каких-то целей.

Не может быть ничего более нелепого, чем подобное «объяснение». Ленин потому и придавал такое важное значение материалистической диалектике как методу познания и революционного действия, что она наиболее полно и точно выражает собственные законы развития мира. Недаром в своем известном наброске «К вопросу о диалектике» он на первое место, характеризуя сущность диалектического подхода, ставит «объективность» рассмотрения вещей, определение предметов самих в себе («вещь сама в себе»), «собственное движение», «собственную жизнь» вещи, ее реальную объективную диалектику. Самой жизни, самим реальным процессам природы, общества присуща диалектика, и только поэтому диалектическое мышление способно быть формой отражения и воспроизведения в человеческих понятиях действительности и человеческой деятельности. В этом, а не в чем-либо ином состоит истинный «секрет» того внимания Ленина, которое он постоянно уделял диалектике (и требовал того же от других марксистов), ее дальнейшему развитию и конкретизации на новых данных науки и исторической практики.

С этой точки зрения понятно, почему Ленин в наступивший с первой мировой войны переломный момент в истории незадолго до Октябрьской революции снова и снова обращается к специальному изучению и исследованию диалектики. Нельзя не учитывать той внутренней связи, которая существует между ленинским исследованием диалектики и теоретическими открытиями, которые были сделаны Лениным в этот период, открытиями, обосновавшими и облегчившими путь к величайшим в истории общества революционным преобразованиям. Только благодаря диалектическому подходу к действительности можно было, вопреки господствовавшим в течение длительного периода представлениям, установить, что в условиях империализма социалистическая революция должна осуществиться и победить не одновременно во всех странах, а первоначально в одной, отдельно взятой стране.

Изумительная способность диалектически улавливать и осознавать всю сложность и противоречивость развития действительности позволила Ленину понять, что после Февральской революции 1917 г. наступила пора непосредственной подготовки к перерастанию ее в революцию социалистическую, и смело призвать массы к осуществлению этой революции,— и это тогда, когда так называемые авторитеты марксизма полагали, что в России наступил длительный период господства буржуазной демократии и что Россия «не созрела» еще для пролетарской революции.

Исследуя и углубляя на новейшем историческом опыте и развитии естествознания материалистическую диалектику, Ленин особенно много сделал для понимания того, что собой представляет диалектика как наука, каково ее содержание, ее предмет, каковы ее элементы, ее система и структура, установил ее коренное отличие от мнимых концепций развития, показал, что к самой диалектике как науке, к ее законам и категориям нужно подходить диалектически, видеть неизбежность их развития и конкретизации в различных исторических условиях. Мысли Ленина по этим вопросам имеют огромную ценность и требуют дальнейшего тщательного изучения. Ниже мы попытаемся в краткой конспективной форме изложить основные идеи Ленина по вопросу о диалектике как науке и ее революционно-практическом значении.

 

1. Диалектика как учение о развитии

Продолжая и обогащая идеи Маркса и Энгельса, Ленин определяет материалистическую диалектику как теорию развития, как учение о развитии. Но Ленин всегда конкретизирует это определение, подчеркивая, как нужно понимать это развитие. В статье «Карл Маркс», указывая, что Маркс и Энгельс переработали гегелевскую диалектику «как самое всестороннее, богатое содержанием и глубокое учение о развитии»¹, Ленин пишет, что всякая иная формулировка есть односторонняя, бедная содержанием, уродующая и калечащая действительный ход развития. Под последним он понимает такой процесс, который включает в себя как закономерные и совершенно неизбежные моменты: коренное качественное изменение существующего, развитие «революционное», со скачками, с перерывами количественной постепенности, с противоречиями как источником, внутренним импульсом к развитию и т. д.

Иначе говоря, диалектическая теория развития не мирится и не должна, по Ленину, мириться с каким бы то ни было консерватизмом в подходе к действительности. Где бы и когда бы Ленин ни рассуждал о диалектической теории развития, он требует учитывать именно такое, подтверждаемое наукой и исторической практикой, а не иное понимание эволюции в природе, обществе, мышлении. На этом ленинском понимании явственно ощущается отблеск революционной эпохи, когда открыто столкнулись силы революционные и силы реакционные и когда попытка последних задержать неотвратимый и закономерный ход общественного развития находит свое отражение во всевозможных философских теориях, которые в прямой или замаскированной форме, под видом «признания» развития обосновывают застой, неподвижность, неизменность существующего.

Именно этим объясняется, почему Ленин с такой настойчивостью отграничивает научное, революционное воззрение на развитие и антидиалектические, метафизические концепции, удушающие истину о развитии. В наиболее обобщенной и концентрированной форме свою постановку вопроса о двух противоположных концепциях развития Ленин выразил в фрагменте «К вопросу о диалектике», написанном в период первой мировой войны, т. е. в годы, подготовившие великий революционный взрыв в России. Ленин исходил из того, что в новое время, благодаря науке и опыту исторического развития общества, трудно и даже невозможно отрицать открыто принцип развития, поэтому все дело в том, какое содержание вкладывать в него. В своем фрагменте он показывает, где пролегает водораздел между научной и мнимыми, ненаучными, «новометафизическими» концепциями развития. Этим водоразделом служит признание или непризнание развития как исчезновения, уничтожения старого, отжившего и возникновения нового, прогрессивного. Ленин особенно подчеркивает два момента в диалектической концепции развития: это, во-первых, момент скачкообразности перехода от старого к новому, и, во-вторых, противоречия как двигательную силу этого перехода.

Прозорливость Ленина в постановке вопроса о двух противоположных концепциях развития совершенно очевидна в наше время. Какие только ухищрения не предпринимаются современными идеологами капиталистического строя для того, чтобы как-то подкрасить, «освежить» старое, отжившее буржуазное общество, доказать, что процессы, совершающиеся в нем, не связаны с коренными, качественными изменениями и не поколеблют его устоев! Новейшим образцом стирания противоположности между научной и мнимыми теориями развития могут служить «модные» буржуазные и ревизионистские теории единого «индустриального общества», «конвергенции», сближения капиталистической и социалистической системы и т. п.

Один из современных философов, претендующих на роль «властителя дум», Г. Маркузе, рисует идиллическую картину государственно-монополистического капитализма, в котором, собственно, исчезают всякие внутренние стимулы к развитию — развитию, требующему коренных качественных изменений, революционного преодоления противоречий и т. п. Он определяет современное капиталистическое общество как «тоталитарное» в том смысле, «что в нем исчезает реальная оппозиция» или, во всяком случае, «эффективная оппозиция». Различные радикальные и авангардистские течения, по его мнению, очень легко включаются, интегрируются в существующее, лишь видоизменяя его. Рабочий класс потерял всякую способность к революционному отрицанию капитализма, заявляет он. «Социальная интеграция» идет по пути устранения противоположностей внутри этого общества. Вывод, к которому приходит Маркузе, гласит: «Результатом такого развития является статическое общество, существующее вопреки динамике развития, которое хотя и растет постоянно вместе с ростом все расширяющегося производства, но всегда производит одно и то же, без какой бы то ни было качественной разницы, без какой бы то ни было тенденции к качественному изменению». А так как автор этого удивительного анализа современного капитализма выдает себя за марксиста, но марксиста «критически мыслящего», то он все же свое отрицание социалистической революции прикрывает парадоксальной постановкой вопроса о том, «может ли быть задумана революция там, где жизненной потребности в ней больше нет?»².

Иначе говоря, Маркузе не отрицает желательности преобразования капиталистического общества, ибо оно, на его взгляд, плохо влияет на человека, делает его «одномерным» и т. п. Но так как он не видит ни внутренних, присущих самому развитию капитализма, объективных противоречий, которые вызывают необходимость замены его социалистическим обществом, ни тех субъективных сил, которые способны осуществить эту необходимость, то отсюда и возникает странная постановка вопроса о том, как возможна революция, в коей нет никакой потребности. Неудивительно, что выход из этого тупика он ищет на путях всевозможных утопических прожектов, в анархическом бунтарстве молодежи, в которой он видит главную силу современного общества, и т. п. Реальное развитие капиталистического общества и борьба рабочего класса опровергают такого рода теории, основанные на недиалектическом подходе к действительности.

Подобные взгляды могут служить ярким примером новейших разновидностей метафизической концепции развития, против которой боролся Ленин и которой он противопоставлял диалектическую концепцию, как единственно научную и соответствующую как прошлому, так и современному историческому опыту общественного развития.

Конечно, жизнь опрокидывает произвольные конструкции развития, подобные той, которые создают Маркузе и другие антимарксисты. Но тем не менее было бы ошибкой недооценивать их влияния на некоторые умы и не вести против них борьбы. Иначе говоря, ленинская постановка вопроса о борьбе двух концепций развития сохраняет в полной мере свое животрепещущее значение и для современности.

 

2. Разработка диалектики как логики и теории познания

Выше было уже отмечено, что сила диалектического способа мышления, по Ленину, заключается именно в том, что этот способ представляет собой идеальную модель реальных процессов. Поэтому наиболее общие законы развития объективного мира и законы познания, мышления — одни и те же. Данную сторону материалистической диалектики как науки Ленин выразил в известном положении о том, что диалектика, логика и теория познания — это одно и то же.

Трудно переоценить это положение, представляющее собой дальнейшее развитие Марксом и Энгельсом на материалистической основе ценного содержания гегелевской диалектики. Ленин видел огромную заслугу Гегеля и его учения о логике в том, что он поставил вопрос об истинности форм мышления. Формы диалектического мышления не оторваны от содержания, они не внешние по отношению к содержанию, т. е. реальному миру, формы, а формы самого этого содержания. Это, как говорит Ленин, «содержательные формы», формы «живого реального содержания». Любой закон или категория диалектики не навязаны объективной реальности извне, со стороны человеческого ума, а являются обобщенной, идеальной формой самой реальной действительности, жизни, слепок с объективного содержания предметов и процессов. Поэтому диалектика не только и не просто пособие познания, а выражение объективных законов мира и его развития.

Самая глубокая основа этого единства законов действительности и законов познания состоит в единстве мира и человека как порождения этого мира, в практике человека, в практическом преобразовании мира. Научная философия давно отбросила утверждение, что указанное единство мира и человека, человека и природы, следовательно, и вытекающее отсюда единство законов бытия и законов познания принижает человека, умаляет его преобразующую деятельность, «ущемляет» полет его мысли и т. п.

В последнее время даже со стороны некоторых марксистов раздаются голоса, направленные против понимания познания и форм человеческого мышления как отражения объективного мира. Основной аргумент этой критики сводится к тому, что такое понимание якобы связывает человека по рукам и ногам, заставляет его приспосабливаться к действительности, примиряться с ней, вместо того чтобы ее переделывать, и т. п.

Нетрудно, однако, видеть шаткость и необоснованность подобной аргументации. Отражая правильно окружающий его мир (причем это отражение есть сложный, противоречивый процесс, ничего общего не имеющий с простым фотографированием действительности), человек развязывает свои силы и возможности, свои способности преобразовать действительность соответственно своим интересам и целям. Такое верное или приблизительное, все более прогрессирующее отражение, мысленное воспроизведение объективных законов мира стимулирует человеческую активность и лишь на этом пути обеспечивает покорение человеком стихийных, слепых сил природы и общества.

Вследствие единства объективного мира и человека, законов природы и законов познания, объекта и субъекта диалектика как наука о развитии воплощает в себе единство учения о бытии и учения о познании. Ленину принадлежит заслуга постановки этого вопроса в новое время применительно к изменившимся условиям развития науки и исторической практики человечества. Ленин решил этот вопрос гениально просто и ясно. Диалектика есть учение о развитии — развитии объективного мира, природы и общества. Она раскрывает наиболее общие законы, которым подчиняется это развитие. Относится ли это развитие и его законы также к познанию, к самым общим понятиям, категориям, формам суждения и умозаключения, которыми оперирует мышление? Если не относится, указывает Ленин, то мышление не связано с бытием. Но в этом случае невозможно понять, что такое мышление и каковы его законы. Тогда открывается путь для всевозможных спекуляций относительно природы познания и его законов, по какому пути и идет современная идеалистическая философия, для которой разрыв бытия и сознания выступает в качестве самого важного принципа.

Напротив, если законы диалектического развития относятся к понятиям и вообще ко всему познанию, то, согласно Ленину, это значит, что «есть диалектика понятий и диалектика познания, имеющая объективное значение»³. Последние, выделенные нами, слова особенно значительны. Теория познания и логика научны лишь тогда, когда они имеют объективное значение, т. е. подчиняются объективным законам, а не произвольны. Но в чем же ином может состоять это объективное значение, если не в том, что диалектика понятий, диалектика познания воспроизводят в процессе практического преобразования действительности диалектику развития объективного мира.

Таким образом, Ленин показал многосторонность диалектики как науки, раскрыл ее богатое содержание. Известное определение диалектики, данное Энгельсом, как науки о наиболее общих законах развития природы, общества и мышления было конкретизировано, засверкало новыми гранями. Это тем более важно подчеркнуть, что после Энгельса марксисты, и даже лучшие среди них, такие, как Плеханов, недостаточно рассматривали диалектику в этой ее многосторонности и многоплановости, ограничиваясь преимущественно иллюстрацией законов диалектики примерами из области природы и общества. Основной недостаток их взглядов на диалектику заключался, как указывает сам Ленин, в непонимании того, что диалектика есть не только учение о бытии, но и логика, теория познания. Эта слабость обусловливала ряд крупных пробелов в изучении и исследовании марксистской философии. С одной стороны, обеднялась диалектика, сводившаяся «к сумме примеров»; она не исследовалась как логика и теория познания. С другой стороны, обеднялась материалистическая теория познания, которая больше рассматривалась в «фейербаховском» духе, в духе защиты тезиса о первичности материи и вторичности сознания, и в то же время игнорировалась в значительной степени вся богатейшая проблематика, связанная с применением диалектики к теории познания и логике, к разработке логики диалектического материализма.

Ошибочность такого подхода к пониманию диалектики и материалистической теории познания обнаружилась с полной силой в начале нашего столетия, когда революция в естествознании и особенно в физике породила шатания во взглядах естествоиспытателей в сторону идеализма. Обобщить с философских позиций новейшие достижения естествознания и вести борьбу за преодоление идеализма в мышлении его творцов можно было лишь с помощью глубокого понимания диалектики как единства учения о бытии и познании. Благодаря исследованию, проделанному Лениным в «Материализме и эмпириокритицизме», а также в «Философских тетрадях», материалистическая диалектика поднялась на новую, высшую ступень. Ленин буквально раздвинул горизонты диалектической науки, ее предмета, открыв новую область исследования — область, которую сам он лапидарно обозначил несколькими словами: «Диалектика и есть теория познания...»⁴

Следует отметить, что, подчеркивая единство законов бытия и законов познания, говоря, что каждый закон диалектики и каждая ее категория выступают одновременно и как отражение каких-то сторон объективного мира и как узловой, опорный пункт познания, Ленин не абсолютизировал это единство, не считал его мертвым тождеством. Он следовал здесь за Энгельсом, который говорил о тождестве законов природы и законов познания лишь по содержанию, но не по форме. Он всячески доказывал, что диалектика как логика и теория познания есть относительно самостоятельный аспект диалектической теории, который нужно специально исследовать.

В чем же это различие заключается, в чем, по Ленину, специфическая задача исследования диалектики как логики и теории познания? Ленин дает ясный ответ на этот вопрос. Диалектика есть учение о развитии, ибо движение, развитие — закон всего существующего. Вне принципа развития ничего нельзя понять в действительности. Здесь мы видим, как в исходном моменте анализа рассматриваемого вопроса законы действительности и законы познания совпадают, тождественны в самой основе: и те и другие суть законы движения, развития, т. е. диалектические законы. Но как ни важно установить это, вопрос далеко еще не решен. Остается ответить, как в форме мыслительных понятий, категорий, суждений, с помощью каких логических приемов и т. д. можно в мысли воспроизвести развитие, движение вещей. Ленин сформулировал это в следующих словах: «...вопрос не о том, есть ли движение, а о том, как его выразить в логике понятий»⁵.

Было бы грубейшей ошибкой думать, что ответ на этот вопрос, составляющий главную специфическую задачу диалектики как логики и теории познания, можно дать, отвлекаясь от действительности, замыкаясь в сферу «чистого мышления». Нет, только исследуя реальные законы и процессы вещей, проникая во все оттенки движения и развития реальной действительности, можно раскрыть данную проблему. Если сам Ленин внес огромный вклад в диалектическую логику и теорию познания, то это объясняется его великолепным чутьем действительности, его умением не отрываться от жизни, от практики и рассматривать любой вопрос в неразрывной связи с естественным ритмом движения вещей. Вот почему, определяя диалектическую логику, ее задачи, Ленин говорил, что логика есть учение о законах развития всего конкретного содержания мира и познания его. Здесь воедино связываются законы действительности и законы познания. И вместе с тем решение проблемы, как выразить движение вещей в логике понятий, поднимает множество специальных вопросов, касающихся мышления, специфического ритма его движения, природы понятий и других форм познания, связи и взаимоотношения понятий, соотношения логического и исторического, абстрактного и конкретного, анализа и синтеза и т. д. и т. п.— вопросов, составляющих относительно самостоятельную область исследования.

Уместно в связи с этим вспомнить то значение, какое Ленин придавал «Капиталу» Маркса, в котором он видел богатейший арсенал диалектической логики. Если Маркс сумел создать политическую экономию капитализма и дать научную систему понятий о буржуазном способе производства, то это объясняется помимо прочего тем, что в «Капитале» разработана и применена к изучению капитализма диалектика как логика и теория познания. Без разработки, например, такого коренного и специфического принципа движения и построения системы понятия, как восхождение от абстрактного к конкретному, Маркс но мог бы ни открыть, ни доказать истинность «краеугольного камня» своей политической экономии — теории прибавочной стоимости.

Исследовав на материале конкретной науки принципы восхождения от абстрактного к конкретному, Маркс раскрыл одну из важных закономерностей всякого познания. Ленин продолжал работу Маркса и в этом направлении. В исследовании путей познания конкретного, соотношения абстрактного и конкретного, закона и форм его проявления, общей теории и ее применения он справедливо видел одну из главных задач диалектики как логики и теории познания. Самое богатое, говорил Ленин,—это конкретное. Поэтому наука логики должна быть устремлена на познание путей и способов раскрытия этого самого богатого. Сам Ленин был искуснейшим мастером такого конкретного мышления, и источник этого «мастерства» он видел в диалектике, в диалектическом способе мышления.

Или взять такой кардинальный, можно сказать, центральный вопрос диалектической логики и теории познания, как вопрос о применении закона единства противоположностей к процессу познания. Ленин уделял этому вопросу исключительное внимание. Ему принадлежит заслуга определения учения о единстве и борьбе противоположностей как «ядре» диалектики. Противоречия — источник развития, поэтому глубокое исследование того, как и в чем проявляется и действует этот источник в самой объективной действительности, изучение многообразных противоречий объективного мира есть дело неоценимого значения. Но Ленин требовал видеть и чисто логический, познавательный аспект этого закона, который составляет специальную сторону исследования. Речь идет о том, посредством каких форм мышления, какими логическими средствами выразить противоречия действительности. Речь идет также о том, что само познание, его собственное развитие подчинено данному закону диалектики и полно своих специфических противоречий. Без тщательного анализа всего этого невозможно понять ни природу познания, ни то, как оно совершается.

Закон единства противоположностей как закон диалектической логики имеет много аспектов, важнейшие из которых указаны Лениным, оценившим все то великое, что было в этом отношении у Гегеля. Это прежде всего вопрос о диалектической природе понятия, посредством которого мышление отражает и воспроизводит сущность явлений. Понятие — одна из основных форм мышления. Чтобы выразить диалектическую противоречивость предметов и процессов, понятия должны в концентрированном виде содержать в себе какие-то наиболее общие типы противоречий, такие, как противоречия общего и единичного, содержания и формы, необходимости и случайности и т. д. Они должны быть гибкими и пластичными, способными переходить в свою противоположность, ибо в самой реальности грани между такими противоположностями, как необходимое и случайное, общее и единичное и др., условны, относительны. Вопрос о гибкости, подвижности, взаимосвязи понятий, о гибкости, доходящей до тождества противоположностей, согласно Ленину, есть центральный вопрос диалектики как логики. В то же время гибкость, подвижность понятий ничего общего, по Ленину, не имеет с неопределенностью, расплывчатостью, аморфностью, которые сродни софистике, субъективизму. Напротив, эта диалектичность понятий равнозначна определенности, конкретности мышления. Для Ленина такая определенность и конкретность — непременное условие антисубъективизма в политике и всякой иной практической деятельности.

Важным аспектом проявления закона единства противоположностей в познании Ленин считал диалектичность самого процесса познания как в историческом, так и в логическом разрезах — процесса, сотканного из таких противоположностей, как объективное и субъективное, чувственное и рациональное, сущность и явление, синтез и анализ, индукция и дедукция и многие другие. В то время как антидиалектическое мышление констатирует эти противоположности и застревает на них, не видя путей и способов их разрешения, диалектика как наука о познании указывает единственно верный путь, заключающийся в диалектическом соединении этих противоположностей, их взаимопроникновении и взаимопереходах.

В современной научной практике все больше на передний план выдвигаются проблемы методологии познания, что объясняется усложнением процесса познания. И не будет ошибкой сказать, что центральное место среди этих проблем занимает вопрос о диалектически противоречивом характере познания, о том, как уловить и выразить с помощью понятия все глубже раскрываемые противоречия материальных объектов, как сочетать зерна абсолютного в знании с относительным, объективное — с субъективным, модели вещей, их образы — с самими вещами и т. д. Достаточно в этой связи указать на трудности, с которыми сталкивается квантовая физика, раскрывающая в микрообъектах такие противоположные свойства, как корпускулярные и волновые и др.

Именно поэтому без преувеличения можно сказать, что рассматриваемый аспект диалектики как логики и теории познания, аспект, как бы заново открытый и развитый Лениным, является одним из самых важных и актуальных для дальнейшей философской разработки.

Этот аспект тем более важен, что неопозитивистская философия, претендовавшая на приоритет в разработке логики современного знания, потерпела полное фиаско. За исключением ряда специальных вопросов, связанных с исследованием проблем формализации знания, знаковых систем, математической логики, она оказалась бессильной там, где нужно было дать законы стратегии познания, т. е. раскрыть закономерности развития познания, противоречия, в которых и посредством которых оно развивается, способы воспроизведения в мыслительных фирмах все более углубляющегося познания сущности природы и т. д. и т. п. Это может дать и может сделать только диалектическая логика. Вот почему Ленин так прозорливо требовал от марксистов разработки этой логики, которая не только была бы обобщением истории мысли, науки, техники, исторической практики человечества, но и впитала бы в философски переработанном виде достижения современной науки, дала бы ответы на гносеологические и логические вопросы современного развития науки и исторической практики, стала бы своеобразным «органоном», наукой логики современности.

3. Диалектика и политика, революционная практика

Величайшая особенность Ленина как революционного вождя и мыслителя — органическое слияние теории и практики, диалектики мышления с ее конкретным практическим воплощением в действиях. И поэтому огромное значение для творческого развития материалистической диалектики имеют не только его специальные философские труды, но и выступления по самым разнообразным вопросам — экономическим, историческим, политическим, тактическим и т. д. В них великое диалектическое мастерство Ленина реализовано в плоти и крови конкретного анализа действительности.

Сейчас среди ревизионистов модным мотивом стало отрицание связи философии с политикой. Такая связь называется «догмой», которую-де нужно преодолеть. Как заявляет югославский философ Г. Петрович, философия «является своим собственным судьей». Конечно, было бы упрощением понимать эту связь механистически, связывать непосредственно всякий философский вывод с тем пли иным политическим тезисом. Но в то же время еще большим отступлением от истины следует считать отрицание внутренней связи между философией как определенным мировоззрением и жгучими социально-политическими проблемами современности. Философия, считающая себя «собственным судьей» и не видящая тысяч нитей, связывающих ее с классовой борьбой, отворачивающаяся от политических и других социальных проблем эпохи, замыкающаяся в себе,— такая философия достойна презрения. Подобное понимание философии и ее роли совершенно чуждо революционному марксизму. Один из важных аспектов развития Лениным марксистской философии, диалектики состоит как раз в том, что он, как никто до него, раскрывал огромную социально-политическую роль философии.

С большой силой Ленин выразил неразрывную связь между диалектикой и революционной практикой рабочего класса и его партии. В статье «Карл Маркс» он в немногих строках изложил диалектическую сущность политики и тактики революционного движения. «Основную задачу тактики пролетариата,— писал он,— Маркс определял в строгом соответствии со всеми посылками своего материалистически-диалектического миросозерцания. Лишь объективный учет всей совокупности взаимоотношений всех без исключения классов данного общества, а следовательно, и учет объективной ступени развития этого общества и учет взаимоотношений между ним и другими обществами может служить опорой правильной тактики передового класса. При этом все классы и все страны рассматриваются не в статическом, а в динамическом виде, т. е. не в неподвижном состоянии, а в движении (законы которого вытекают из экономических условий существования каждого класса). Движение в свою очередь рассматривается не только с точки зрения прошлого, но и с точки зрения будущего и притом не в пошлом понимании «эволюционистов», видящих лишь медленные изменения, а диалектически... На каждой ступени развития, в каждый момент тактика пролетариата должна учитывать эту объективно неизбежную диалектику человеческой истории, с одной стороны, используя для развития сознания... передового класса эпохи политического застоя или черепашьего, так называемого «мирного», развития, а с другой стороны, ведя всю работу этого использования в направлении «конечной цели» движения данного класса и создания в нем способности к практическому решению великих задач в великие дни, «концентрирующие в себе по 20 лет»» ⁶.

В этих словах с классической ясностью и точностью вскрыта внутренняя связь между диалектикой и политикой, тактикой революционной партии. Они опровергают домыслы противников ленинизма, утверждающих, будто Ленин как «инженер революционных действий» был нетерпелив и, не считаясь с объективными процессами, навязывал произвольно свою волю и стремления. Напротив, его выводы и лозунги, политическая тактика всегда находились в полном соответствии с объективно необходимой диалектикой развития, которую он с поистине гениальным чувством жизни улавливал. В этом отношении он непримиримо относился ко всякому политическому прожектерству и фанфаронству, не считавшемуся с объективной логикой развития действительности. Как никто, он клеймил мелкобуржуазное вспышкопускательство, игнорировавшее различие между периодами медленного, «черепашьего», количественного движения, когда нужно только собирать и готовить силы для быстрого скачка вперед, и периодами, когда один великий день равен 20 и больше годам, т. е. революционным временем, периодами крутых исторических переломов.

Эти ленинские указания относительно диалектической сущности политики и тактики пролетарской партии имеют животрепещущее значение и сегодня, когда в процесс ломки старого, отжившего буржуазного общества и строительства нового, социалистического строя втянуты самые разнообразные классовые силы и прослойки с их социальными предрассудками и традициями, далекими от научного диалектически-материалистического миропонимания. Отсюда проистекает их тяготение к односторонне-метафизическому выбору форм борьбы, пренебрежение к всестороннему учету объективного соотношения классовых сил, динамики их развития, желание заменить упорную и трудную работу по подготовке сил к решающим революционным действиям авантюристическими сверхъестественными «прыжками», анархистским бунтарством и т. п. Ярким примером в этом отношении может служить политика «левых» ревизионистов как в вопросах современного мирового развития, так и в вопросах внутренней жизни (политика беспрерывных «скачков», перепрыгивания через неизжитые стадии объективно диалектического развития и т. п.).

С особенной силой диалектический гений Ленина проявился в конкретном приложении учения о противоречивом характере развития к решению задач революционного преобразования общества. У Ленина положение о том, что развитие есть «борьба» противоположностей, никогда не оставалось фразой, не имеющей непосредственного отношения к действительности и практической деятельности, как это имело место у многих марксистских «авторитетов». Он всегда настойчиво подчеркивал, что жизнь и развитие общества полны противоречий и что только их строгий и точный учет, анализ их объективного развития позволяют строить политику на подлинно научных основах. С какой беспощадностью он бичевал Каутского, Вандервельде и других вождей социал-демократии за игнорирование факта обострения всех противоречий буржуазного общества на империалистической стадии капитализма! Ленинский подход к этому вопросу и сегодня служит хорошим противоядием против тех вольных или невольных «иллюзионистов», которые убеждают, что исследование глубоких противоречий государственно-монополистического капитализма сейчас уже несущественно. Труды Ленина — подлинная и незаменимая в истинном смысле слова «высшая школа», дающая понимание этого важнейшего аспекта социального развития.

Ленин требовал видеть и учитывать в практической деятельности противоположности и противоречия не только для того, чтобы не стирать и не затушевывать различия между классами, партиями, между передовыми и реакционными силами и тем самым не утрачивать классовой революционной позиции. Великолепно понимая, что развитие неизбежно и объективно протекает в форме противоречивых тенденций и сил, он учил также смело сочетать воедино, когда это необходимо, противоположности в интересах революционного развития. Бессмертным образцом такого диалектического сочетания служит ленинская новая экономическая политика (нэп), основанная на трезвом, реалистическом учете объективно противоречивого развития советского общества в начале 20-х годов и требовавшая соединения таких противоположностей, как коммунизм и торговля, плановое начало и стихийные рыночные отношения, социалистические и частнособственнические отношения и пр. Но при этом Ленин всегда призывал видеть и учитывать ведущую силу в этом сочетании, с тем чтобы использовать все возможное в пользу и в интересах этой ведущей силы — в данном случае силы социалистического развития. Ленин прекрасно понимал, что в сочетании противоположных тенденций решающую роль играет мера этого сочетания, т. е. такое их соединение, которое обеспечивает победу исторически назревших и прогрессивных форм развития. Причем саму эту меру он рассматривал всегда диалектически, в динамике, на разных ступенях и стадиях развития.

Так, говоря о необходимости сочетать в тактике борьбы различные противоположные формы (мирные и немирные, законные и «незаконные», парламентские и непарламентские, легальные и нелегальные), он видел залог успеха именно в правильной, диалектической мере их сочетания в зависимости от исторических условий, места, времени и т. д.

Трудно переоценить эту грань диалектики, диалектического подхода к действительности в современных исторических условиях, когда, например, соединение таких противоположностей, как общее и особенное, в строительстве социализма в разных странах и разнообразных условиях приобретает первостепенное значение. Развитие везде и всегда происходит в форме взаимопроникновения общего и отдельного, или особенного. Ленин указывал, что общее так или иначе связано с отдельным, существует в отдельном и через отдельное, а это последнее есть проявление и выражение общего. Данная сторона диалектического развития затрагивает важнейший и трудный вопрос об общих закономерностях и их конкретных проявлениях. Невозможно успешное практическое осуществление задач социалистического преобразования в каждой отдельной стране, если игнорировать эту диалектику общего и особенного, закона и его конкретного выражения.

Здесь одинаково опасны двоякого рода ошибки: как абсолютизация общего при недооценке особенных, конкретных форм его реализации, вытекающих из условий, традиций страны, строящей социализм, так и, напротив, преувеличение, раздувание отдельного, особенного при игнорировании того, что оно связано с общим, с законом и является его выражением. Не случайно Ленин уже в первые годы Советской власти со всей присущей ему прозорливостью поставил вопрос об общем и особенном в социалистической революции и опыте строительства социалистического государства в России, акцентируя на некоторых коренных общих чертах, в которых проявились объективно необходимые закономерности всякой социалистической революции. Он тем самым не только показал необходимость диалектического сочетания противоположностей общего и особенного в каждой социалистической революции, но и делал ударение па главной, ведущей стороне в этом сочетании — па общем, т. е. на том, без чего немыслимо никакое подлинно социалистическое преобразование.

Известно, что в практике строительства социализма в некоторых странах имеют место указанные выше односторонности обоего порядка. Большую опасность представляет преувеличение, раздувание особенного, отличительных признаков, ибо это ведет к нарушению коренных принципов социалистического переустройства общества, т. е. сущности самого процесса.

Для Ленина проблема диалектики и политики, диалектика и революционной практики никогда не сводилась к простому применению каких-то раз навсегда данных философских положений к человеческой деятельности. Диалектика для него служила средством, орудием поисков новых вопросов, новых ситуаций, вследствие чего сама диалектика претерпевала у него развитие, уточнение, конкретизацию. Недаром он говорил о том, что диалектике присуща «бездна оттенков» подхода к действительности, но эта бездна оттенков возникала не из головы, не из саморазвития разума, а от соприкосновения с растущей и изменяющейся действительностью. Такое обновление и новый творческий взлет ленинская диалектика получила тогда, когда она соприкоснулась с практикой строительства социализма в нашей стране. Ленин в свое время указал, что диалектика «Капитала», которую он так высоко оценил, есть лишь частный случай диалектики вообще. Это в полную меру подтвердилось, когда социалистические преобразования потребовали новых, диалектических подходов к развитию, соответствующих совершенно иным по сравнению с капитализмом условиям жизни общества. И хотя Ленину пришлось анализировать лишь первые шаги строительства социалистического общества, его труды этого периода представляют собой незаменимую и драгоценную сокровищницу новых оттенков и граней диалектики, в которых с огромной теоретической силой схвачена новая действительность. Это относится и к вопросу о своеобразии противоречий развития социалистического общества, и к процессам эволюций, качественных преобразований, происходящих в нем, и к диалектике объективного и субъективного, видоизменения которой обусловлены тем, что впервые на историческую арену вышло новое действующее лицо — сознательная творческая деятельность трудящихся масс, и ко многим другим вопросам.

Не случайно Ленин в различных своих выступлениях этого периода по самым разнообразным вопросам делает специальные философские экскурсы в диалектику, формулирует основные принципы диалектической логики (в связи с дискуссией о профсоюзах), показывает различие между диалектикой и эклектикой, ведет беспрестанную борьбу против абстрактного, формально-логического подхода к серьезным и сложным политическим вопросам, развенчивает субъективизм и волюнтаризм в политике и т. д. и т. п. В этих выступлениях диалектика и диалектическая логика содержится не только, так сказать, в скрытом виде в самой ткани рассуждений, но и выступает обнаженно как способ ленинского анализа.

Однако при всем своем отношении к диалектике как «душе марксизма» Ленин всегда предупреждал, что она может выродиться в пустую формальную схему, если не служит орудием конкретного анализа, т. е. если не выступает как средство самого тщательного и строго научного изучения конкретных данных, реальной действительности, реальной человеческой практики. Ее мощь и сила, по Ленину, сказывается именно при данном условии. Он видел в ней тот могущественный инструмент, который связывает человеческую мысль с практикой, позволяет Постоянно оплодотворять теорию вечно изменяющейся практикой. В своей работе по вопросам дискуссии о профсоюзах, написанной в 1921 г., излагая основные черты диалектической логики, он в качестве одной из них назвал связь логических представлений с практикой. «...Вся человеческая практика,— писал он,— должна войти в полное «определение» предмета и как критерий истины и как практический определитель связи предмета с тем, что нужно человеку»⁷.

Эти слова показывают нам характернейшую сторону ленинского понимания диалектики. Диалектика, по Ленину, означает самую строжайшую объективность в рассмотрении предмета. Но эта объективность не равна бесстрастности, незаинтересованности, изоляции предмета от человека. Предмет лишь тогда становится объектом анализа, когда он вовлекается в сферу интересов человеческих, становится объектом практики и вне последней не может рассматриваться. Этим и объясняется, что практика выступает как «определитель» связи предмета с тем, что нужно человеку. Вот почему диалектика и диалектическая логика, не включающая практику в свои определения, теряет силу, собственно, перестает быть самой собой, утрачивает свое существеннейшее качество. Этой своей постановкой вопроса о связи объекта, предмета и человека Ленин опровергает вздорную легенду, распространяемую современными антимарксистами, будто диалектический материализм «забывает» человека, человеческую практику как решающий фактор развития.

Подчеркивая, однако, эту сторону ленинского понимания диалектики, нужно противопоставить его трактовке понятия практики в марксистской философии, которую дают некоторые современные ревизионисты. Толкуя вкривь и вкось известные марксистские положения о практике, они субъективируют ее, используют это понятие для отрицания объективного характера диалектических законов развития. Так, югославский философ М. Животич пишет, что «законы диалектического мышления рассматриваются не как законы движения самих фактов, не зависящих от человека, но как принципы разумной практики». Такое противопоставление «движения самих фактов, не зависящих от человека» и принципов практики обнаруживает, в лучшем случае, плохое знание марксизма в этом коренном вопросе, или, в худшем случае, сознательное стремление смешать его с экзистенциализмом или каким-нибудь другим идеалистическим «измом».

В действительности практика потому включается Лениным (вслед за Марксом и Энгельсом) в диалектику и диалектическую логику, что она не разгораживает человека и объективный мир, а связывает их, дает возможность полностью проверить истинность понимания объективных, существующих независимо от человека, диалектических форм движения «самих фактов». Практика — тот узловой пункт, который объединяет человека и человеческую деятельность, с одной стороны, и предметы внешнего мира — с другой. Если законы диалектического мышления рассматривать как принципы «разумной практики» вне объективных законов развития, то отпадает всякий критерий того, какую практику считать «разумной». Буржуазия считает свою практику единственно разумной, но мы знаем, что для этого нет никаких оснований, так как ее практика противоречит объективным законам развития. Следовательно, малейший разрыв практики и объективных законов самой действительности, субъективизация диалектики под видом защиты ее в качестве воплощения принципов «разумной практики» есть фальшь, грубая подделка под марксизм. От ленинского понимания диалектики и места практики в ней этот взгляд далек как небо от земли.

* * *

Мы рассмотрели лишь некоторые вопросы, связанные с развитием Лениным диалектики. Эта тема еще далеко не изучена, но совершенно ясно одно: ленинское отношение к диалектике, его понимание ее как могущественнейшего инструмента революционной теории и практики, его несравненные труды, в которых исследована сущность материалистической диалектики и в которых она воплощена в плоти конкретного анализа, еще долго будут служить источником и стимулом творческого полета человеческой мысли и ее воплощения в великих революционных дерзаниях.

Примечания:

¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 53.

² См. его статью «Перспективы социализма в индустриально развитом обществе в сб. «Smisao i perspektive socializma», Zagreb, 1965.

³ В. П. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 229.

⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 321.

⁵ В. И: Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 230.

⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 77—78.

⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 42, стр. 290.

 

 

 

ГЛАВА Х

ЛЕНИНСКИЙ АНАЛИЗ СУЩНОСТИ, ЦЕННОСТИ И ПУТЕЙ РАЗВИТИЯ НАУЧНЫХ ТЕОРИЙ

Великой гордостью человечества называл В. И. Ленин науку. С огромным вниманием при самых трудных обстоятельствах, несмотря на свою исключительную занятость, следил он за успехами научной мысли. Ленин гневно восставал против всяческих попыток ограничить задачи и возможности науки, против всего, что мешает ее развитию. Он страстно боролся с теми, кто выдавал за науку наукообразную фальшь, гелертерскую игру в «самоновейшие» термины, ничего общего не имеющую с великой работой разума, постигающего истину. Ленин активно трудился над совершенствованием и развитием принципов научного познания.

Одним из ярких выражений этой заботы о судьбах науки служит произведенный В. И. Лениным глубокий анализ сущности и ценности научных теорий, путей их развития. Великая заслуга В. И. Ленина состоит в том, что он защитил науку от тех, кто принижал ее значение, искажал ее подлинный смысл, дезориентировал в поисках путей дальнейшего развития. Он блестяще и неоспоримо доказал, что наука обладает объективной ценностью, содержит объективную истину и в этом состоит ее подлинное могущество.

Нападки на научное познание, отрицание ценности научных понятий и теорий становятся всегда наиболее настойчивыми и оживленными в ту пору, когда наука в своем стремительном взлете подходит к границе уже познанного, когда она готова перешагнуть через эту границу, но еще пока не знает, как это сделать, и только ищет путей проникновения в неизведанное, обнаружив, однако, что прежний ее концептуальный аппарат оказывается в новой области неадекватным и требуется его решительная ломка и перестройка. Именно так случилось в начале той великой революции в естествознании на рубеже XIX и XX вв., глубочайший философский анализ которой был дан В. И. Лениным в «Материализме и эмпириокритицизме» и к которой он потом неоднократно возвращался в других своих философских произведениях.

Крутая ломка научных понятий, решительная перестройка ранее сложившихся представлений и теорий поставила тогда естествоиспытателей перед рядом фундаментальных методологических вопросов, затрагивающих самую основу и сущность познавательной деятельности ученых. Чем занимается естествознание, в чем его предмет? Наука исходит из опыта и основывается на нем. Но что такое «опыт» и что он содержит в себе, что в действительности он дает человеческому разуму, какой материал поставляет ему? Есть ли в опыте что-либо незыблемое, достоверное и бесспорное, если еще вчера он питал одни воззрения, а сегодня — совсем иные? Какова сущность научных теорий, в чем их ценность, если они постоянно меняются и отвергают друг друга? Каким требованиям они должны удовлетворять и какими критериями нужно руководствоваться, создавая новые научные теории?

Эти вопросы имеют жизненно важное значение для науки. От ответа на них зависит определение путей ее дальнейшего развития, выбор форм и средств познавательной деятельности. В философских трудах Ленина на эти вопросы были даны глубоко обоснованные ответы, соответствующие интересам науки, ее подлинным задачам и смыслу. Сила найденных им решений не просто в том, что благодаря им была доказана несостоятельность одного конкретного, в то время очень влиятельного, варианта антиматериалистического истолкования науки — эмпириокритицизма, махизма, хотя и это само по себе было бы большим теоретическим достижением. Дело заключается в том, что Ленин развил положения, которые имеют для естествознания широчайший программный характер. Они полностью сохраняют все свое значение для науки наших дней и являются острейшим оружием в борьбе против нынешних идейных преемников эмпириокритицизма, всех форм идеалистической реакции, атакующей, хотя и в новом обличье, все те же принципиальные основы науки о природе, на защиту которых выступил Ленин.

 

1. Предмет естествознания

Для эмпириокритиков предмет естествознания — законы связи между ощущениями. Задача науки только в том, чтобы открывать именно эти законы. По утверждению Э. Маха, все естествознание может изображать лишь комплексы тех элементов, которые мы называем обыкновенно ощущениями, и их связи.

Такое представление о предмете и задачах естествознания неизбежно вытекает из исходной философской посылки махизма, по которой «единственно сущим» являются ощущения. Если проводить эту точку зрения до конца, то окружающий мир превращается в иллюзию. Чтобы избежать столь откровенного субъективизма, отталкивающего от себя каждого непредубежденного человека, некоторые эмпириокритики прибегли к различного рода ухищрениям, подобным «принципиальной координации» Авенариуса, или к оговоркам, вроде того, что ощущения-де нельзя считать чем-то только субъективным. Ленин подчеркнул, что это не более чем смешной софизм. Дело, конечно, не меняется от того, что ощущения перестают принимать за ощущения и всячески пытаются расширить смысл, который вкладывается в это понятие. Подобные манипуляции не могут опровергнуть то, указывает Ленин, что ощущения у человека неизбежно связаны с нормально функционирующими нервами, сетчаткой, мозгом и т. д. и что внешний мир существует вне и независимо от чьих-либо ощущений. Исходя из этого непреложного факта, В. И. Ленин противопоставляет махистскому идеалистическому пониманию предмета естествознания вообще и физики в частности материалистическое: предмет естествознания — не связи между ощущениями, а связи между вещами или телами, образом которых являются наши ощущения¹. Непоколебимой опорой этого взгляда является диалектико-материалистическая теория отражения, развитая Лениным.

Несомненно, в своей познавательной деятельности естествоиспытатель отправляется от ощущений, исходит из них. Но одно дело — исходить из ощущений, и совсем другое — ограничиваться ими, останавливаться на них. Естествоиспытатель никоим образом не может останавливаться на ощущениях, на их связях. Он доверяет показаниям органов чувств, и вся человеческая практика подтверждает принципиальную обоснованность такого доверия. Соответственно этому он принимает, что в показаниях органов чувств, в ощущениях, дана объективная реальность, поскольку ощущения вызваны действием внешнего объекта. Вся непоследовательность и порочность махистского позитивистского эмпиризма как раз и состоит, по словам Ленина, в отрицании того фундаментального положения, что в ощущениях дана объективная реальность, существующая вне и независимо от ощущений, что кичащийся своим превознесением роли ощущений махизм отказывает им в доверии как раз тогда, когда речь заходит о важнейшем вопросе теории познания. Ленинская теория отражения опровергает этот теоретико-познавательный скептицизм, обрекающий научную мысль на вечные блуждания в потемках «единственно сущих», ничем не обусловленных ощущений, оторванных от их источника, наглухо закрывающий путь к постижению реального внешнего мира, материальной действительности, которая как раз и является подлинным предметом естествознания.

В таких же теоретико-познавательных тупиках, что и Мах с его соратниками, застряли современные позитивисты, утратившие доверие к ощущениям. Они так же неверно, субъективистски представляют предмет науки о природе, в силу чего ошибочно ориентируют всю познавательную деятельность естествоиспытателей. Вот, например, один из активных «физических» идеалистов нашего времени, много писавший о философских основах естественных наук,— Джемс Джинс. Как и все позитивисты, он требует от ученого осторожности и осмотрительности, чтобы не впасть в «метафизику» и не застрять в тенетах беспочвенных спекуляций. При рассмотрении вопроса о предмете науки, в частности физики, он в книге «Физика и философия» предлагает «отправляться от таких вещей, о которых мы имеем самое определенное знание». Это производит впечатление призыва к трезвой самокритичности и солидной обоснованности, могущим уберечь ученого от излишне доверчивого благодушия при рассмотрении фундаментальных принципов научного знания.

Но о чем же мы имеем «самое определенное знание»? По мнению Д. Джинса, только о себе и своих собственных ощущениях, за пределы которых разум «не имеет права» выходить. Вот здесь-то и начинается вопиющая фальшь и чудовищный софизм идеалистической философии, вскрытый В. И. Лениным: ощущения рассматриваются не как связь сознания с внешним миром, а как перегородка, принципиально отгораживающая первое от второго, замыкающая субъекта в круг его собственных переживаний; они становятся фантастическим «единственно сущим». Так позитивистская премудрая «осторожность» оборачивается поистине безудержной, совсем неосторожной спекуляцией, решительно порывающей с почвой действительных фактов. В результате Джинс приходит к заключению, которое, если бы оно на самом деле было принято учеными, обессмыслило бы всю их научную деятельность: «...объективная и материальная вселенная состоит всего лишь из построений наших собственных умов».

Некоторые из современных «физических» идеалистов стремятся дать такое определение предмета науки, в частности физики, которое якобы совершенно не зависит ни от какой философской точки зрения, а выражает только то, что дает сама физическая наука безотносительно к какой-либо философии. Артур Эддингтон, например, в своей книге «Философия физической науки» представляет свою точку зрения якобы свободной от всякой «метафизики», целиком и полностью опирающейся на опыт и практику физики. Предмет физики как науки, по Эддингтону, физическая вселенная. Но что это такое? На данный вопрос А. Эддингтон отвечает следующим образом: «...физическая вселенная определяется как тема особой области знания, точно так же, как мистер Пикквик мог бы быть определен как герой особого романа»². Большое преимущество этого определения заключается, согласно Эддингтону, в том, что оно якобы не предрешает вопроса о том, существует ли реально вселенная или мистер Пикквик. «Определяя физическую вселенную,— говорит Эддингтон,— и физические объекты, которые ее составляют, как тему определенной области знания, а не как вещи, обладающие свойством существования, не поддающегося определению, мы освобождаем основы физики от подозрения в метафизическом загрязнении» ³.

Эддингтон не хочет якобы «предрешать» вопрос о том, существует ли объективно вселенная, отодвигая в сторону споры о том, что значит «реально существует». Он стремится будто бы к «очищению физики от метафизики», не навязывая ей ничего спорного. В действительности же он только на словах «не предрешает» вопроса о существовании вселенной. Представляя ее лишь как тему физической науки, он уже отказал ей в объективном существовании, т. е. в существовании вне и независимо от человеческого сознания. Не поднимая спора о том, что значит «реально существовать», он без спора отверг реальность существования как бытия вне и независимо от сознания. На словах провозглашая, будто его позиция не связана ни с какой философией, он проводит вполне определенную философскую точку зрения — идеалистическое отрицание объективной реальности. Признание такой реальности он третирует как «метафизику». В конечном счете вселенная предстает в изображений А. Эддингтона как система «физических величин», фабрикуемых мыслящим субъектом посредством произвольно вводимых им процедур измерения. При этом не требуется даже производить экспериментальные измерения, ибо, по мысли Эддингтона, в них содержится только то, что по собственной воле вложил в теоретическую схему процедур измерения выдумавший их теоретик.

Желая сгладить прямолинейность той формы субъективизма, которая непосредственно сводит предмет физики к совокупности ощущений, некоторые «физические» идеалисты, так сказать, «объективируют» этот предмет физики, используя факт все возрастающего значения физических измерений. Они провозглашают, что предметом физики являются результаты измерений. Это на первый взгляд кажется констатацией того, с чем имеют дело физики в своей повседневной работе. Однако смысл такого толкования предмета физики тот же самый — отрицание объективной реальности, существующей вне и независимо от познающего субъекта, ибо измерение есть сугубо познавательная операция и его результаты, выраженные в концептуальной форме, существуют только тогда, когда есть тот, кто производит это измерение; к тому же в указанной трактовке эти «результаты измерения» рассматриваются как переживания экспериментатора.

Идеализм не остановился на рассмотрении вопроса о предмете естествознания в общей форме. Он пытался распространить субъективистскую точку зрения на трактовку предмета ряда конкретных естественнонаучных дисциплин. «Физические» идеалисты, например, с таких позиций истолковывали предмет и задачи космологии, теории относительности, квантовой механики, физики «элементарных» частиц, непомерно раздувая роль «наблюдателя», «наблюдения», «показаний прибора» и т. п., приписывая им фундаментальное значение не в познании явлений и объектов, соответствующих этим теориям, а в самом существовании, бытии этих явлений и объектов.

Ленинская критика субъективистского понимания предмета естествознания опрокидывает все эти «современные» претензии идеализма навязать науке о природе противоречащую самой ее сути концепцию. Взгляды В. И. Ленина составляют тот фундамент, опираясь на который естествознание только и может успешно выполнять стоящую перед ним задачу — все глубже и полнее познавать объективную реальность. Учение Ленина о познании полно творческого оптимизма, ибо оно указывает пути к устранению теоретико-познавательных преград для проникновения в тайны природы. Оно сулит науке вечную молодость, вечную жизнь, полную непрестанного движения вперед, ибо, поскольку «материя бесконечна вглубь», постольку предмет естествознания — движущаяся материя — никогда не будет исчерпан наукой и ей предуготована радость никогда не прекращающегося приумножения великих ценностей познания.

2. Опыт

Вопрос о предмете естествознания тесно связан с вопросом об опыте. Расхождения в понимании второго неизбежно вызывают коренные различия в толковании первого.

Все знания — из опыта. Это так. В этом пункте сходятся мнения многих философских систем. Так считает и естествознание. К нему «присоединяется» и эмпириокритицизм, усиленно занимающийся, по выражению Ленина, декламацией насчет «опыта». Эта декламация создает видимость, что позитивисты борются за «чистый опыт», опыт, очищенный от всяких фантазий и вымысла, и тем стремятся поставить естествознание на твердую основу. Но в действительности она направлена на оправдание одного из самых нелепых вымыслов, каковым является позитивистское представление об опыте как таком «опыте», в котором не содержится ничего объективного. Попытки таким путем «обосновать естествознание» на деле ведут к его отрыву от той единственной живительной почвы, на которой оно может плодотворно развиваться.

Для естествоиспытателей, успешно ведущих свою творческую познавательную работу, опыт — это, по афористическому выражению одного из них, «объект перед субъектом». Как бы отправляясь от этого господствующего в естествознании взгляда, эмпириокритики, в частности Авенариус, начинают рассмотрение вопроса об опыте с противоположения «Я» и «среда». Они заявляют, что части среды находятся в таком отношении к человеку, что, когда первые предстают перед вторым, последний говорит о своем «опыте». В качестве предпосылки «опыта», таким образом, принимается наличие частей среды как чего-то иного, чем сам человек. Это очень похоже на естественнонаучное понимание опыта. Как замечает В. И. Ленин, тут «открывается возможность толковать опыт материалистически»⁴, если только принять, что среда и ее части существуют независимо от человека, от его «заявлении» и «высказывании». Нередко и Мах говорил об опыте материалистически, противопоставляя его, по выражению Ленина, «философствованию из себя», т. е. толкуя как нечто данное человеку извне.

Но на этой позиции ни Мах, ни Авенариус, ни другие позитивисты удержаться не могли. Постепенно путем незаметных нюансов эмпириокритики отходили от такого понимания опыта. И этот отход был неизбежным при сохранении исходной посылки махизма: тела суть комплексы ощущений. Среда и ее части превращались в «противочлен» в пресловутой авенариусовской «принципиальной координации», по которой без субъекта якобы нет объекта.

В конце концов субъект оставался наедине с самим собой, а реальный объект отбрасывался совсем. Наличным, непосредственно данным признавались всяческие «заявления» и «высказывания» субъекта. Они и отождествлялись с опытом. Однако и эта позиция не была постоянным и окончательным пристанищем махистской мысли. Когда защита философского скептицизма становилась особенно трудной перед лицом прочного убеждения естествоиспытателей или когда возникало благонамеренное желание отгородиться от откровенного фидеизма, эмпириокритики вновь отшатывались в сторону материализма. Ленин отмечает неопределенность и путаницу в толковании понятия «опыт» в махизме, злоупотребление этой неопределенностью, возникающей благодаря недопустимому «растягиванию» этого понятия. Констатируя философскую беспринципность в этом вопросе, Ленин пишет: «Одним словом: «чего хочешь, того просишь». «Опыт» прикрывает и материалистическую и идеалистическую линию в философии, освящая их спутыванье»⁵.

Эмпириокритицизм, как и позитивизм вообще, намеревался «освободить» естествознание «от всякой метафизики» — и от материализма, и от идеализма — посредством внедрения в естествознание так называемого «чистого опыта». В. И. Ленин показал, что не существует и принципиально не может существовать такого понимания опыта, которое не стояло бы в тесной связи с той или иной системой философских взглядов — материалистической или идеалистической. Думать, будто посредством слов «чистый опыт» можно снять альтернативу: материализм или идеализм,— чистейшее заблуждение. И фактически то «слово «опыт»,— подчеркнул Ленин,— на котором строят свои системы махисты, давным-давно служило для прикрытия идеалистических систем и служит сейчас у Авенариуса и К⁰ для эклектического перехода от идеалистической позиции к материализму и обратно»⁶.

Таким образом, В. И. Ленин показал крах позитивистских попыток изолировать естествознание от философии посредством «чистого опыта». Это терминологическое ухищрение служит вполне определенным философским целям, чуждым естествознанию.

В. И. Ленин обосновал, что главным в материалистическом понимании опыта является признание в нем объективного содержания, наличия такого взаимодействия субъекта с независящим от него объектом, при котором в субъекте запечатлевается то, что не принадлежит ему самому и что порождено объектом. Опыт состоит в приспособлении ощущений, представлений, понятий, теорий к объективной реальности. Именно на таком понимании опыта зиждется естествознание, и именно такой опыт служит источником силы научного познания.

Большое значение эмпириокритики придавали различению понимания опыта как предмета исследования и опыта как средства познания. Они настаивали на признании первого, в то время как второе объявляли материалистическим и потому отвергали. Ленин показал, что это разделение понятия фактически не имеет отношения к разграничению двух основных философских направлений. И хотя действительно второе толкование опыта часто принимается в качестве материалистического, это само по себе неверно. Ленин иллюстрирует свою мысль ссылкой на взгляды субъективного идеалиста И. Фихте, признававшего, не противореча своему идеализму, опыт средством познания. Вместе с тем Ленин указал и на серьезную теоретическую ошибку Г. В. Плеханова, посчитавшего характерным для материализма толкование опыта как предмета исследования. «...Под словом «опыт»,— пишет Ленин,— несомненно, может скрываться и материалистическая и идеалистическая линия в философии, а равно и юмистская и кантианская, но ни определение опыта, как предмета исследования, ни определение его, как средства познания, ничего еще не решает в этом отношении» ⁷. Решающим — это Ленин подчеркивал неоднократно — является признание (материализмом) или отрицание (идеализмом) наличия существующей вне и независимо от субъекта объективной реальности, взаимодействие с которой и составляет основу человеческого опыта.

Материалист может рассматривать опыт как предмет исследования потому, что в нем в определенной форме запечатлена, представлена, дана объективная реальность, хотя сам по себе он не тождествен этой реальности. Вместе с тем материалист имеет основания считать опыт и средством познания, поскольку исследователь, не ограничиваясь содержанием опыта, но опираясь на него, идет к тому, что лежит за пределами исторически ограниченного опыта, и строит концептуальную картину (теорию) того, существование и свойства чего уже ни в какой степени не зависят от опыта и не отражены в нем в данный момент. Теория, хорошо отвечающая накопленному опыту, сама становится орудием обогащения опыта и средством расширения его сферы.

Выработка все большего и большего соответствия наших представлений объективной природе вещей — это и есть накопление и обогащение научного опыта. Степень достигнутого при этом соответствия определяет меру истинности и тем самым надежности и устойчивости того, что содержится в опыте. Никогда это соответствие не может быть полным и исчерпывающим. Между субъектом и объектом всегда устанавливается взаимодействие, ограниченное теми или иными рамками, теми или иными аспектами или сторонами. Поэтому, подчеркивает Ленин, опыт всегда ограничен, неполон, относителен. Но в нем есть абсолютное содержание — уже достигнутое частичное соответствие с объектом, которого, по словам В. И. Ленина, «не могут изменить никакие будущие обстоятельства»⁸. Как раз это и служит залогом непрестанного поступательного движения науки от одного успеха к другому — движения, в котором шаг за шагом устраняется все то, что оказывается несоответствующим объекту, и накапливается все то, что находится в соответствии с ним.

Опыт порой ставит объект перед субъектом с новой, совершенно неожиданной стороны, так что заставляет радикально перестраивать сложившиеся прежде представления. Но эти прежние представления не были беспочвенными. Они в определенной мере отвечали ранее имевшемуся опыту, открывавшему определенный аспект реальности. Новые представления не должны противоречить прежнему опыту; выражая особенности только что полученного опыта, они вместе с тем не должны порывать с ним. Какой бы трудной ни была процедура согласования новых представлений со сферой нового и старого опыта (даже порой выступая «логически противоестественной» и «несуразной»), она неизбежно должна быть реализована. Ив этой жесткой принудительности опыта по отношению к теоретическому мышлению, к «переживаниям», «высказываниям» и т. п. объекта содержится верный признак его неподвластности субъекту, наличия в нем объективного содержания, детерминированного тем, что лежит вне субъекта.

Вся история научного познания свидетельствует об этом. Тем не менее идеалисты вновь и вновь пытаются толковать опыт как лишенный объективного содержания. Особенно это распространено в позитивистской интерпретации квантовой механики, которая (интерпретация) признает реальными только восприятия актов наблюдения микрочастиц, возбуждающих процессы, фиксируемые в наблюдениях. Тем самым опыт превращается из средства проникновения в глубины материального мира в преграду на этом пути, запрещая ученому думать о том, что лежит вне актов наблюдения и не зависит от них.

Ленинское же диалектико-материалистическое толкование опыта устраняет такого рода преграды, наполняет это важнейшее понятие естествознания и философии тем богатым содержанием, благодаря которому оно находится в арсенале фундаментальных средств приумножения научного знания.

3. Сущность научной теории

Коренное расхождение материализма и идеализма в понимании опыта имеет неизбежным следствием их решительное расхождение и в понимании сущности научной теории. В. И. Ленин вскрывает это различие, подвергает критике идеалистическое понимание и формулирует принципы диалектико-материалистического истолкования научных теорий.

Для позитивиста научная теория есть только способ, метод или совокупность искусственных приемов «организации опыта», причем такого «опыта», в котором нет объективного содержания, который не заключает в себе ничего, кроме «заявлений», «высказываний», «наблюдений» и т. п. субъекта. Характерна махистская критика взглядов на природу научных понятий и теорий крупнейших естествоиспытателей. Так, выступая против материалистических воззрений Г. Гельмгольца, считавшего, Что наука дает знание реального внешнего мира, достигает объективной истины, ученик Маха Г. Клейнпетер заявлял:

«Ошибочное понимание слов: масса, сила и т. д.— вот чем грешит все рассуждение Гельмгольца. Ведь это же только понятия, продукты нашей фантазии, а вовсе не реальности, существующие вне мышления. Мы совершенно не в состоянии познавать какие-то реальности»⁹.

Как утверждают позитивисты, не только отдельные понятия науки, но и все ее теории по своей природе фантастичны, иллюзорны, не имеют дела с реальностью. Теории якобы дают только удобную классификацию или систематизацию данных «чистого опыта», представляют собой краткое суммирование многообразия накапливаемых исследователем ощущений, средство для облегчения памяти, простое сведение знания в уравнения и т. п. Они, согласно мнению позитивистов, лишь удобные фикции, совокупности условных, технически полезных рецептов для ориентировки в потоке ощущений и ни на что большее претендовать не могут. Принципиальный, ничем и никогда не преодолеваемый отрыв научной теории от объективной реальности, отказ от признания ее объективного содержания, лишение ее права на обладание объективной истиной — вот что характеризует позитивистский, идеалистический подход к научной теории. Ему В. И. Ленин противопоставляет совсем иной подход, основанный на теории отражения. Он развивает взгляд, по которому научная теория — отражение, снимок, приблизительная копия с объективной реальности. «Признание теории снимком, приблизительной копией с объективной реальности,— в этом и состоит Материализм» ¹⁰.

Анализируя рассуждения Маха по поводу физической теории, В. И. Ленин отмечает, что вся «берклианская премудрость» летит прочь, лишь только встает задача глубоко понять, как соотносится теория с фактами, как происходит процесс «подгонки» теории к фактам, когда обнаруживается ее отклонение от фактов. Что такие отклонения существуют — известно каждому исследователю. Говорит о них и Мах. Но в чем тут дело? Если последовательно придерживаться махистской точки зрения, то, как показывает Ленин, нельзя не прийти к нелепости. О каком отклонении можно тогда говорить? Об отклонении мысли (физической теории) от фактов. Но для махиста мысли — «следы ощущений», а факты — «комплексы ощущений». Значит, перед нами отклонение следов ощущений от комплексов ощущений! Все это лишь чистое нагромождение терминов. Здесь, по логике рассуждений, неизбежен переход к материалистическому взгляду — признанию того, что за пределами «следов ощущений» существует нечто, от них совсем не зависящее, и человеческая мысль стремится как можно более точнее и полнее отобразить это нечто. Даже сам Мах здесь забывает и покидает точку зрения, которую пытался защищать. «Теория физиков,— отмечает Ленин,— оказывается отражением существующих вне нас и независимо от нас тел, жидкостей, газов, причем отражение это, конечно, приблизительное, но «произвольным» назвать это приближение или упрощение неправильно»¹¹.

Невозможность последовательного проведения махистского понимания научной теории, его внутреннюю противоречивость и несоответствие реальному положению дел в естествознании В. И. Ленин демонстрирует и на примере рассуждений П. Дюгема — другого крупного физика-позитивиста. В своей книге «Физическая теория. Ее цель и строение» Дюгем также пытался освободить физику от «метафизики», т. е. от характерного для естествознания признания объективной реальности, и стремился изобразить физическую теорию как «экономное представление» чувственных фактов, эмпирических законов, как их «классификацию», обладающую внутренней красотой, приобретаемой благодаря достигаемому ею классификационному порядку. Ленин показывает, что как для Маха, так и для Дюгема ситуация оказывается роковой, когда становится необходимым рассмотреть научную теорию не в статике, а в динамике, в процессе ее развития. Почему ученые меняют свои теории, что их понуждает к этому? Дюгему приходится признать, что есть вечная «борьба между реальностью и законами физики», что реальность рано или поздно опровергает те законы, которые формулирует физика, а физика поэтому неутомимо ретуширует, видоизменяет, усложняет опровергнутый закон. В связи с этим Ленин отмечает, как близко здесь Дюгем приближается к диалектическому материализму. И Дюгем приходит к выводу, что физическая теория не является чисто искусственной классификационной системой, которая сегодня будет признаваться удобной, а завтра отвергаться, как негодная. По его мнению, эта классификация в ходе развития физики становится «все более и более натуральной». «Но,— заключает Ленин,— если теория физики становится все более и более натуральной, то, значит, независимо от нашего сознания существует «натура», реальность, «отражаемая» этой теорией,— именно таков взгляд диалектического материализма»¹².

Так становится очевидной несостоятельность исходного замысла Дюгема — отбросить представление об объективной реальности.

Подчеркивая, что научная теория является отражением объективной реальности, В. И. Ленин указывал, что это отражение не является непосредственным, сразу выражаемым в цельном и законченном виде, подобно зеркальному отображению. Оно строится путем последовательных приближений, как сложная, развивающаяся, динамичная концептуальная система, элементы которой далеки от чувственной осязаемости и наглядности. Напротив, они обладают крайне абстрактным характером и как бы «отлетают» от чувственно данной реальности, уходят от нее. Однако в своей целостности, организованной совокупности и единстве они, по словам Ленина, отражают реальность полнее, глубже и вернее, чем живое созерцание, перед которым объект выступает прямо и непосредственно. Конкретное в научной теории воспроизводится с помощью системы абстрактных элементов с большой глубиной, полнотой и верностью, потому что в этих элементах выражается скрытая сущность вещей, недоступная чувственному восприятию. Научные теории как раз и предназначены для построения отображения сущности явлений. Оно формируется в сложном и долгом процессе. «Познание,— пишет Ленин,— есть вечное, бесконечное приближение мышления к объекту. Отражение природы в мысли человека надо понимать не «мертво», не «абстрактно», не без движения, не без противоречий, а в вечном процессе движения, возникновения противоречий и разрешения их» ¹³.

Противоречия эти многообразны. Тут и противоречие между относительно сложившейся структурой научной теории и вновь открытыми фактами, не укладывающимися в ее устоявшиеся рамки; и противоречие между необходимостью создания все более абстрактных понятий, образующих элементы теории, и возможной опасностью их превращения в чистейшую фантазию, утратившую все связи с реальностью, в силу чего теория лишается научного значения; и противоречие между необходимостью для теории прочно опираться на факты и естественной тенденцией теории подыматься над ними, стремясь охватить все более широкую сферу реальности, еще не вошедшую в орбиту опытного исследования, и т. д. В. И. Ленин рассмотрел многие из этих живых противоречий познания, показывая интимный механизм познавательного процесса, формирования и развития научных теорий.

Взгляды на сущность научной теории, подобные тем, которые развивали Мах, Дюгем и их сторонники, в несколько измененной форме развиваются ныне представителями многих современных школок идеализма. Характерно, что книга Дюгема «Физическая теория. Ее цель и строение» издавалась во многих странах неоднократно, вплоть до самых последних лет, встречая самые лестные оценки со стороны позитивистов и естествоиспытателей, не смогших усмотреть в ней опасности для развития правильных представлений о научной теории. Вот почему ленинская критика воззрений Маха, Дюгема на научную теорию продолжает оставаться актуальной и в наши дни. Вместе с тем выдвинутая им позитивная трактовка научной теории как отражения объективной реальности полностью сохраняет значение надежнейшего методологического принципа в творческой деятельности ученых, строящих и развивающих научные теории.

 

4. Объективная ценность научной теории

К вопросу об объективной ценности научной теории В. И. Ленин возвращается многократно. Здесь он видит главный пункт, по которому ведутся наиболее упорные атаки идеализма, борющегося с материалистическими убеждениями естествоиспытателей. Саму суть «физического» идеализма и кризиса современной ему физики он связывал именно с атаками на положение об объективной ценности физической теории: ««Шатание мысли» в вопросе об объективности физики — в этом суть модного «физического» идеализма»¹⁴; «кризис современной физики состоит в отступлении ее от прямого, решительного и бесповоротного признания объективной ценности ее теорий...» ¹⁵

Острым и метким теоретическим оружием, направленным на защиту объективной ценности научных теорий, на устранение всяческих «шатаний» в этом вопросе, служило разработанное В. И. Лениным диалектико-материалистическое учение об объективной, абсолютной и относительной истине. Именно оно дало решение проблемы, столь сильно затруднявшей естествоиспытателей,—как совместить неизбежную крутую ломку понятий, относительность знания, особенно резко выявляющуюся в ходе этой ломки, с признанием объективной ценности научных теорий, с признанием объективной и абсолютной истины.

Вывод, который строго обосновал В. И. Ленин, таков: ценность любой научной теории, подтвержденной опытом,— в наличии в ней объективной истины, т. е. знания, содержание которого не зависит ни от человека, пи от человечества. Она есть вместе с тем и истина абсолютная, т. е. знание, которое не будет «отменено», отброшено дальнейшим развитием науки. Но в реальном познавательном процессе абсолютная истина выступает в оболочке, в форме истины относительной, т. е. совокупности представлений, в которых еще не отделены представления, соответствующие действительности, от представлений, могущих быть измененными или даже отброшенными ввиду невозможности привести их в соответствие с действительностью. Истина абсолютная складывается из истин относительных. Но последние формируются не сами по себе, не пассивно, а в том активно осуществляемом сложном познавательном процессе, в котором знание шаг за шагом очищается от всего, что не соответствует объекту, освобождается от своей исторически преходящей оболочки.

В тесной связи с вопросом об объективной ценности научных теорий В. И. Ленин рассматривает так называемый «принцип экономии мышления», введенный в гносеологию Махом и Авенариусом. С точки зрения этого «принципа» они пытались истолковывать природу научных теорий, их смену и развитие. «Экономическая природа» науки состоит в том, что все ее понятия и теории якобы строятся в соответствии с «наименьшей тратой сил». Новая теория вытесняет старую, заменяет ее только потому, что она делает мышление более «экономным», требующим меньше усилий.

В гносеологии «принцип экономии мышления», говорит Ленин, не может вести ни к чему иному, кроме субъективного идеализма. ««Экономнее» всего «мыслить», что существуй только я и мои ощущения,— это неоспоримо, раз мы вносим в гносеологию столь нелепое понятие»¹⁶. В применении к теориям естествознания это «нелепое понятие» вело к путанице, лишало естествоиспытателей правильного критерия в оценке достоинств и недостатков научных теорий, в анализе перспектив их развития, вносило крайний субъективизм и произвол, несовместимый с интересами и задачами научного исследования.

Что вообще надо понимать под «экономией мышления»? Как определить эту «экономию» независимо от вкусов, личных склонностей, уровня знаний, эмоциональной настроенности и т. п. исследователя? Никто из создателей эмпириокритицизма или его ревностных последователей не смог дать убедительных ответов на эти вопросы. Критерий «экономии мышления» оставался совершенно неопределенным и произвольным, толкуемым по-разному в разных случаях и разными людьми.

Это не могло остаться незамеченным теми естествоиспытателями, которые не покидали материалистических позиций и выступали против философских воззрений Маха, навязываемых естествознанию. С такими возражениями выступал в 1908— 1909 гг. Макс Планк — основоположник квантовой физики. В своей работе «Теория физического познания Эрнста Маха. Возражение» Планк напоминает, что Мах и его сторонники ожесточенно боролись против признания реальности атомов, против атомно-кинетической теории материи, основанной на идее вероятности в микроскопических процессах. Он высмеивает «принцип экономии мышления», который его адепты вынуждены толковать самым широким и неопределенным образом, сегодня восхищенно одобряя с его помощью то, что вчера при его же посредстве они непреклонно отвергали. «Меня ничуть не удивило бы,— писал Планк,— если бы какой-нибудь представитель школы Маха в один прекрасный день выступил с великим открытием, что гипотеза вероятности или реальность атомов являются требованием научной экономии. Тогда все было бы в полном порядке, атомистика была бы спасена, и у нас было бы еще то особое преимущество, что каждый под экономией понимал бы то, что ему нужно было бы»¹⁷.

В заключение Планк решительно заявляет: «В качестве путеводной нити для физического исследования принцип экономии не принесет ни малейшей пользы, если даже трактовать его в самом широком смысле. И бесполезен он уже на одном том, простом и общеизвестном, основании, что заранее никогда нельзя знать, с какой точки зрения экономия будет соблюдена наилучшая и подольше. Поэтому физик, стоящий на страже интересов своей науки, должен быть реалистом, а не экономом, т. е., изучая смену явлений, он должен руководствоваться одной целью: отыскать в них все вечное, непреходящее, независимое от человеческих восприятий»¹⁸.

Эта меткая критика «принципа экономии мышления» целиком соответствовала подходу Ленина и полностью шла в русле его идей, хотя замечательный естествоиспытатель, конечно, ничего не мог знать о работах В. И. Ленина. И такое совпадение точек зрения еще раз свидетельствует о том, насколько отвечала интересам науки ленинская критика махизма.

Махистскому «экономическому» критерию ценности научной теории В. И. Ленин противопоставляет единственно верный, материалистический критерий — правильность теории, ее соответствие объективной реальности. Только этим, а не вздорной, псевдонаучной идеей «экономии мышления» должен руководствоваться естествоиспытатель, строя свои теории, пересматривая их в свете новых фактов, разрабатывая новые концепции, идущие на смену прежним. Если уж употреблять выражение «экономия» в применении к мышлению, то, подчеркивает Ленин, «мышление человека тогда «экономно», когда оно правильно отражает объективную истину, и критерием этой правильности служит практика, эксперимент, индустрия» ¹⁹.

О том, насколько критерий правильности, истинности научных теорий жизненно необходим, насколько он принудительно навязывается самой практикой научного исследования, говорят даже рассуждения самого Маха. Обыгрывая слово «экономия», Мах сравнивает науку с хозяйством и работу ученого с хозяйствованием. В конце концов он заключает, что цель «научного хозяйства» — «возможно более полная» и «спокойная» картина мира. Но «говорить это,— констатирует Ленин,— значит признавать объективную реальность мира по отношению к нашему познанию, модели по отношению к картине. Экономность мышления в такой связи есть просто неуклюжее и вычурно-смешное слово вместо: правильность. Мах путает здесь, по обыкновению...» ²⁰.

Эта путаница продолжается и тогда, когда Мах сопоставляет защищаемую им «экономию мышления» с некоторыми приемами и путями научного исследования, принятыми среди естествоиспытателей,— с мыслью Г. Кирхгофа о «полном и простейшем описании» объективной реальности, с идеей Г. Грассмана о необходимости «согласования мышления с бытием». Мах пытается их отождествить со своим «экономическим» подходом.

Ленин решительно возражает против этого, указывая, что нельзя приравнивать чисто материалистические положения Грассмана и Кирхгофа к идеалистической «экономии», согласно которой существуют лишь одни ощущения. Тем самым Ленин еще раз подчеркивает несовместимость идеалистических методологических предписаний с практически применяемыми в естествознании способами научного исследования.

Наука движется от одной ступени к другой, от одних теорий к другим и строит их так или иначе не потому, что человек хочет мыслить все более «экономно» и допускать «наименьшую трату сил», а потому, что перед человеком предстают все новые и новые материальные объекты и процессы, не зависящие от его воли и желания, его сознания, его ощущений, и он вынужден менять свои представления, приспосабливая их к материальным объектам и процессам. Если бы не существовало вещей, независимых от сознания, то «экономнее» всего было бы оставить сложившиеся научные представления совершенно неизменными, укладывая в раз навсегда принятую схему то, с чем имеет дело сознание. Но наука постоянно изменяет свои понятия и теории, не считаясь ни с какой «экономией».

Если взглянуть на то, как фактически развивалось естествознание на протяжении истекших лет после написания книги Ленина, то нельзя не увидеть, насколько был прав Ленин, с презрением отбросивший пресловутый «принцип экономии мышления». Какая «экономия мышления» заставила ученых прийти к выводу о квантовании энергии в атомных процессах и под влиянием этого перестроить многие другие фундаментальные понятия? Сколько сил было затрачено на то, чтобы отвергнуть эти новые воззрения, не допустить их в научную теорию! Характерно, что даже тот, кому наука была обязана новой идеей квантования энергии,— Планк — принял ее только тогда, когда он сам исчерпал все средства обойти ее. И, приняв эту идею, навязанную природой, ученые весьма «неэкономно» затратили огромное количество сил и средств на то, чтобы привести в соответствие с ней другие понятия и воззрения. Так же обстояло дело и в других случаях, когда возникали новые теории — теория относительности, квантовая механика и т. д. Их появление не только никогда не могло быть объяснено «экономией мышления», но, напротив, всегда оказывалось исключительно «неэкономным», «расточительным». Это — «расточительность» с точки зрения схоластического принципа экономии мышления, но, напротив, оно — драгоценное приобретение с точки зрения здравомыслящего ученого, заинтересованного в том, чтобы как можно лучше понять объективную реальность. Только это и руководит подлинным ученым, когда он исследует окружающую нас природу, и только потому наука движется вперед.

Конечно, отрицая «принцип экономии мышления» как гносеологическую основу науки, материалист-диалектик далек от мысли, что познание должно осуществляться особенно трудными путями, средствами, приемами, особенно сложными представлениями и теориями. Он, несомненно, стоит за то, чтобы и средства и пути познания, и научные понятия, и теории были как можно проще. И условие простоты является разумным требованием, выдвигаемым в ситуации (нередко встречающейся в науке), когда нужно сделать выбор между альтернативными вариантами теории, если только каждая из них имеет основания претендовать на то, что она так или иначе описывает реальность, а опыт еще не позволяет сделать решающий выбор между ними. Когда Ленин приводил высказывание Кирхгофа о теории как о простейшем описании, он ни слова не сказал против характеристики «простейшее», хотя она чисто внешне могла бы показаться схожей с махистской «экономией мышления». На самом деле здесь есть принципиальное различие, и Ленин подчеркнул его: у Кирхгофа «простейшее описание» предполагает наличие объективной реальности и относится к ней, предполагает подчинение этого описания объекту, в то время как «экономия мышления» Маха направлена на отрицание объективной реальности, снимает задачу ее постижения и таким образом, по существу, играет разрушительную роль в науке.

В ходе созидательной познавательной работы условие простоты никогда не применяется само по себе, независимо от требования правильности, объективной истинности. Более того,— первое целиком подчинено второму. Поэтому в конечном счете судьбу теории решает именно последнее.

Критика В. И. Лениным махистского «принципа экономии мышления» в значительной мере способствовала правильному пониманию сложного процесса развития научных теорий. Раскрытие же им объективной ценности научных теорий высоко подняло значение этой фундаментальной формы научного мышления, важнейшего орудия познания мира.

 

5. Развитие теорий

В ходе поступательного движения науки на историческую арену постепенно выходят одна теория за другой. Как соотносятся эти теории друг с другом? Есть ли какие-нибудь закономерности, определяющие процесс этой смены? Старые и новые теории, по мнению Э. Маха, относятся друг к другу так же, как осенью опавшие листья, ставшие ненужными, к листьям, вновь народившимся весной: одни ушли навсегда, ничего не оставив после себя, а другие появились на новом месте и растут вне всякой связи с опавшими, ничем не будучи обязаны последним. Одни «фикции» сменились другими, одни условные способы классификации фактов отвергнуты другими, ничего более. И фикции, и способы эти творятся человеческим умом по своему произволу, и никаких объективных закономерностей их смены быть не может.

Вопрос о смене научных теорий не мог не привлечь внимание В. И. Ленина. Рассматривая его, Ленин высказал глубокие соображения, характеризующие наиболее важные особенности этой смены и имеющие методологическое значение. Хотя данную проблему он в ряде случаев анализирует на конкретном примере соотношения законов классической механики и новой электронной физики, электродинамики, его выводы имеют всеобщее значение. «...Механика,— отмечает Ленин,— была снимком с медленных реальных движений, а новая физика есть снимок с гигантски быстрых реальных движений» ²¹. Он подчеркивает, что здесь имеет место «ограничение механических законов движения одной только областью явлений природы и подчинение их более глубоким законам электромагнитных явлений...»²².

Что существенно в этих высказываниях В. И. Ленина? Прежде всего то, что подтвержденные опытом научные теории рассматриваются им не как отбрасывающие одна другую, а как внутренне связанные, как переходящие одна в другую и предполагающие друг друга. У каждой теории есть своя собственная сфера действия, и потому они глубоко отличны. Но поскольку между областью медленных реальных движений и областью движений «гигантски быстрых» фактически нет никакого разрыва, постольку нет и не может быть абсолютного разрыва между теориями, являющимися снимками с обеих этих областей. Однако приход новой теории не есть появление такой теоретической системы, которая располагается «рядом» со старой, просто примыкает к ней. Нет! Ленин подчеркивает не только то, что новая теория своим появлением ограничивает область действия старой, но и то, что законы старой теории подчиняются законам новой и эти последние являются более глубокими по сравнению с прежними. Налицо процесс последовательного углубления знания. Обычно каждая теория в пору своего расцвета стремится максимально или даже беспредельно расширить область своего применения. Новая теория более или менее резко сужает эту область и в свою очередь решительно устремляется на завоевание как можно более широкого круга явлений, пока последующая теория не сделает с ней то же, что она когда-то сделала по отношению к своей предшественнице. Здесь как раз и происходит то, о чем говорил В. И. Ленин: «...Пределы истины каждого научного положения относительны, будучи то раздвигаемы, то суживаемы дальнейшим ростом знания»²³.

Таким образом, историческая смена научных теорий — это их развитие, в котором господствуют свои собственные закономерности — связь старых и новых теорий; ограничение сферы действия старых теорий и расширение новых; подчинение законов старой теории законам новой; углубление знания с появлением новой теории. Эти закономерности отвечают той характеристике общего хода познания, которую дал ему В. И. Ленин в «Философских тетрадях»: «Понятие (познание) в бытии (в непосредственных явлениях) открывает сущность (закон причины, тождества, различия etc.) — таков действительно общий ход всего человеческого познания (всей науки) вообще. Таков ход и естествознания...»²⁴ И это — «бесконечный процесс углубления познания человеком вещи, явлений, процессов и т. д. от явлений к сущности и от менее глубокой к более глубокой сущности» ²⁵.

Таким образом, развитие теорий, относящихся к одной и той же сфере реальности, есть не что иное, как закономерный переход от одного уровня сущности явлений к другому, более глубокому. И поскольку эта «лестница уровней» сущности бесконечна, бесконечен и процесс развития научных теорий; он никогда не может окончиться. Этот процесс идет путем отрицания одних теорий другими, но отрицания не «зряшного», как говорил Ленин, а диалектического, с удержанием, сохранением всего положительного. Благодаря этому и происходит непрестанное накопление великих духовных ценностей науки, добытых ею в борьбе за обладание объективной истиной.

Наличие указанных Лениным закономерностей смены, развития научных теорий подтверждается всей историей естествознания и особенно ярко историей современной физики и математики.

За истекшие после появления рассмотренных выше идей В. И. Ленина 60 с лишним лет в физике появился целый ряд новых фундаментальных теорий — таких, как специальная и общая теория относительности, нерелятивистская и релятивистская квантовая механика, квантовая электродинамика; ныне строится теория «элементарных» частиц. И во всех без исключения случаях полностью подтвердились отмеченные Лениным общие законы развития теорий.

Теория относительности при своем появлении выступила непримиримым антагонистом классической механики, отрицающим ее коренные предпосылки. Однако затем выяснилось, что теория относительности не только не ликвидировала классическую механику, не отбросила ее, но предполагает ее, закономерно связана с ней и включает ее в себя в качестве предельного частного случая. То же случилось и с нерелятивистской квантовой механикой, выступившей в качестве решительного отрицания классической механики. И она оказалась закономерно связанной с механикой Ньютона, ограничив только сферу ее действия определенной областью действительности, подчинив ее себе и включив в себя в качестве предельного частного случая. Подобным же оказалось и соотношение релятивистской и нерелятивистской квантовой механики. Последняя была закономерно подчинена первой и предстала как ее предельный частный случай. Аналогичное можно сказать и про соотношение всех других основных физических теорий. Такая же закономерность имеет место и в развитии математических теорий — в области геометрии, теории чисел, теории дифференциального и интегрального уравнений и других разделов математики.

Осознанная естествоиспытателями подобная закономерность развития научных теорий была с большим успехом использована в качестве важнейшего методологического инструмента в процессе построения новых теорий. Она получила наименование принципа соответствия. Общий принцип соответствия является одним из важных достижений естествознания XX в. Его философской, теоретической основой является учение Ленина об объективной, абсолютной и относительной истине. В нем нашли конкретное естественнонаучное выражение те закономерности развития научных теорий, которые были указаны В. И. Лениным задолго до того, как этот принцип был сформулирован и стал эффективным средством современной научной методологии.

* * *

Идеи В. И. Ленина, дающие глубокую характеристику сущности, ценности и путей развития научных теорий, живут и «работают» в современной науке. И в том факте, что теоретические орудия познания становятся все более совершенными, мы еще и еще раз видим величие вклада, внесенного В. И. Лениным в интеллектуальное вооружение человечества.

Примечания:

¹ См. В. И. Ленин. Полн.. собр. соч., т. 18, стр. 33—35.

² A. Eddington. The Philosophy of Phvsical Science. Cambridqe University Press, 1933, p. 3.

³ Ibid., p. 3,

⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 151.

⁵ В. П. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 152.

⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 154.

⁷ Там же, стр. 156.

⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18. стр. 146.

⁹ Цит. по: В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 250.

¹⁰ Там же, стр. 281.

¹¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 60.

¹² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 331.

¹³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 177.

¹⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 325.

¹⁵ Там же, стр. 324

¹⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 176.

¹⁷ «Новые идеи в философии», сб. № 2, стр. 156—157.

¹⁸ «Новью идеи в философии», сб. № 2, стр. 157.

¹⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 176.

²⁰ Там же.

²¹ В. И. Ленин. Полы. собр. соч., т. 18, стр. 280—281.

²² Там же, стр. 276.

²³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 137.

²⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 298.

²⁵ Там же, стр. 203.

 

 

 

ГЛАВА XI

В. И. ЛЕНИН О ПРОТИВОРЕЧИЯХ СОЦИАЛИЗМА И СОЦИАЛЬНОЕ ЕДИНСТВО СОВЕТСКОГО ОБЩЕСТВА

Разработка проблемы диалектических противоречий является одной из самых важных сторон ленинского философского наследства. Наиболее полное философское освещение закона единства и борьбы противоположностей дано Лениным в знаменитом фрагменте «К вопросу о диалектике». Здесь содержится определение этого закона, выясняются его специфические проявления в различных формах движения, особенности соотношения единства и борьбы противоположностей и др.

Однако было бы неправильным ограничивать ленинский анализ сущности диалектических противоречий собственно философскими сочинениями, такими, как «Философские тетради», «Материализм и эмпириокритицизм», «О значении воинствующего материализма».

Борьба Ленина за партию нового типа, исследование развития капитализма в России, анализ империализма, обобщение опыта Великой Октябрьской социалистической революции и первых лет существования Советского государства, разработка плана строительства социализма, выявление общих закономерностей перехода от социализма к коммунизму, открытие основного противоречия новой исторической эпохи, обобщение итогов и путей развития современной науки — все исследования В. И. Ленина, представляющие в совокупности материалистическую диалектику в действии, творчески развивают диалектико-материалистическое учение о противоречиях.

Значительная часть ленинских работ, где разрабатываются вопросы о противоречиях, в том числе «Философские тетради», включающие фрагмент «К вопросу о диалектике», были написаны еще до Великой Октябрьской социалистической революции. Но из этого не вытекает встречающийся иногда в литературе вывод, будто положение Ленина о диалектических противоречиях относится лишь к антагонистическим формациям, и прежде всего к империализму, а также к переходному периоду и будто бы оно неприменимо в новых условиях социалистического и коммунистического строительства.

Мысли Ленина о противоречиях как источнике развития имеют общефилософский характер и охватывают процесс развития в целом. Логика творческого исследования Лениным учения о противоречиях такова, что применение им материалистической диалектики к новым явлениям жизни позволяло в особенном выявлять всеобщее и в то же время анализировать новые грани, стороны всеобщего, конкретизировать, двигать дальше философскую теорию диалектических противоречий.

В. И. Ленин писал, что применение Марксом диалектического метода в «Капитале» означало не только развитие им марксистской политической экономии, но и развитие самой диалектической логики. Так и все работы Ленина, обобщающие опыт жизни, двигали вперед процесс создания большой логики, диалектической логики марксизма-ленинизма.

Осмысливанию ленинского учения о диалектических противоречиях посвящена обширная литература¹. Мы не в состоянии из-за недостатка места рассмотреть широкий круг проблем, связанных с данной темой. Поэтому попытаемся лишь исследовать здесь вопрос, который является, на наш взгляд, одним из наиболее актуальных и мало освещенных в философской литературе. Это вопрос о методологическом значении для современного этапа коммунистического строительства ленинского анализа противоречий становления социалистического сектора молодой Советской республики (в условиях тогда еще многоукладной экономики).

1

В первые годы после победы Октябрьской революции резко обнаружилась принципиальная противоположность ленинского понимания диалектики строительства социализма и коммунизма всем видам «левого» и правого оппортунизма. Это особенно ярко проявилось в борьбе Коммунистической партии против троцкизма и правого оппортунизма.

Троцкистская концепция абсолютизировала лишь один вид социальных противоречий — антагонизм, рассматривала противоречия двух основных классов советского общества (рабочих и крестьян) как антагонистические, отвергала ленинскую идею союза рабочего класса и трудящегося крестьянства при руководящей роли рабочего класса, а также возможность социалистической переделки среднего крестьянина. В силу этого троцкизм отвергал возможность построения собственными силами социализма в СССР и тем самым возможность достижения социального единства советского общества.

Идеолог правого оппортунизма Бухарин игнорировал еще имевшиеся тогда, в переходный период, в советском обществе внутренние классовые антагонизмы и выдвигал теорию мирного врастания кулака в социализм. Бухарин утверждал, что противоречия внутри общества будто бы полностью исчезнут уже при социализме и что после завоевания власти социальные противоречия характерны лишь для переходного периода к социализму, и то только как «временная производственная дезорганизация», вызванная разрушением старых связей и отсутствием налаженных новых структурных связей.

В непримиримой борьбе против этих концепций огромное методологическое значение для выяснения истинной диалектики строительства социализма имело программное замечание Ленина, сделанное на полях книги Бухарина «Экономика переходного периода» против тезиса, который гласил: «Капитализм есть антагонистическая... система... Следовательно, структура капитализма есть монистический антагонизм пли антагонистический монизм».

Против этой мысли Ленин написал: «Антагонизм и противоречие совсем не одно и то же. Первое исчезнет, второе останется при социализме»².

Замечание Ленина на полях книги Бухарина было очень важно для творческого развития материалистической диалектики. Можно смело утверждать, что В. И. Ленин впервые в общефилософском аспекте разграничил два типа социальных противоречий — антагонистические и те, которые впоследствии получили в философской, экономической, социологической литературе название неантагонистических.

Этот вывод В. И. Ленина как философское обобщение уже накопленного опыта имел огромное методологическое значение Для дифференцированного анализа противоречий как капитализма, так и переходного периода от капитализма к социализму.

Резко выступая против отождествления антагонизма и противоречия, В. И. Ленин вовсе не разрывал абсолютно эти категории и отнюдь не отрицал антагонизма как одного из двух типов общественных противоречий. Утверждение Ленина об исчезновении антагонизма при социализме лишь подчеркивало исторически преходящий характер антагонизма и тем самым помогало понять диалектику антагонизмов капиталистического общества как частный случай диалектики, как специфическое, а не единственное проявление всеобщих диалектических закономерностей развития.

Кроме этого, если учесть глубокую и многолетнюю разработку в трудах Ленина вопроса о взаимоотношениях рабочего класса и трудящегося крестьянства до пролетарской революции, можно с определенностью утверждать важность ленинского разграничения противоречия и антагонизма в применении к развитию не только социалистического, но и капиталистического общества, в котором противоречия рабочего класса и трудящегося крестьянства, как и противоречия внутри рабочего класса, являются также но своей сути неантагонистическими.

Между тем, даже в современной философской литературе, посвященной проблеме социальных противоречий, встречаются иногда упрощенные представления, будто капитализму присущи лишь антагонистические противоречия.

Переходный период в СССР от победы Великой Октябрьской социалистической революции до ликвидации последнего эксплуататорского класса внутри страны в еще большей степени показал важность разграничения антагонистических и неантагонистических противоречий.

Но здесь возникает вопрос о том, как надо оценивать ту часть ленинской мысли на полях книги Бухарина, которая относится не к капитализму и не к переходному периоду, а к будущему социализму, тогда еще не построенному. Отдельные авторы считают, что тезис Ленина — противоречия останутся и при социализме — являлся в то время только логической дедукцией, прогнозом, не опирающимся на практический опыт, а чисто логически вытекающим из признания всеобщности диалектических противоречий. Мы не можем согласиться с этим. Нам представляется, что этот вывод Ленина был не простой логической дедукцией, а результатом диалектического обобщения зачатков, крупиц впервые накапливаемого Советской властью, но уже вполне реального опыта создания, укрепления дальнейшего развития социалистического сектора в многоукладной тогда экономике.

В современных условиях полностью и окончательно победившего социализма в СССР, сложившегося социального единства советского общества имеют, как нам кажется, особенно актуальное методологическое значение для диалектики социализма прежде всего те выводы, приемы анализа, подходы В. И. Ленина к внутренним противоречиям развития советского общества, которые относятся уже не к взаимоотношениям между различными укладами, а к внутренним закономерностям развития самого социалистического сектора. Ведь именно этот сектор, после победы социализма стал единственной экономической основой социализма, социального единства нового общества.

Еще до чтения книги Бухарина Ленин в работах 1918— 1919 гг. конкретно анализировал различные виды неантагонистических противоречий внутри самого социалистического сектора. Эти же вопросы творчески разрабатывались Лениным и в период 1920—1921 гг. Уже тогда, как и позже, в 1922 г., Ленин показывал пример того, как надо разрабатывать материалистическую диалектику «со всех сторон», раскрывая ее «в области отношений экономических, политических...»³.

В произведениях, написанных задолго до победы Великой Октябрьской социалистической революции, В. И. Ленин, рассматривая новые явления социальной жизни как внутренне противоречивые, писал о том, что «все на свете имеет две стороны» ⁴ и что всегда необходимо «разобрать, плюс или минус, насколько плюс, насколько и в чем минус это новое?»⁵. Эти общеметодологические принципы В. И. Ленин конкретно применил к совершенно новым условиям, сложившимся после победы Октябрьской революции.

В. И. Ленин анализировал тогда различные группы неантагонистических противоречий, связанных с неодинаковым уровнем зрелости явлений социализма, характерных для первых четырех лет Советской власти. Из чисто методических соображений выделяя те признаки, которые в реальной жизни неразрывно переплетены, можно говорить здесь о трех «видах» неантагонистических противоречий. При этом мы еще раз подчеркнем, что имеются в виду не противоречия переходного периода в целом, в том числе не противоречия между различными укладами, а лишь внутренняя логика развития самого социалистического сектора.

Каковы эти противоречия? Во-первых, это противоречия, связанные с наличием пережитков капитализма в самом социалистическом секторе, это остатки старого в новом, поскольку новое общество выходит из недр старого.

Во-вторых, это противоречия, возникающие в развитии социализма; поскольку жизнь постоянно ставит новые задачи, изживают себя те явления, которые сами по себе вовсе не являются пережитками капитализма; играя после Октября прогрессивную роль, эги явления затем превращаются в тормоз дальнейшего развития.

Наконец, в-третьих, это такие противоречия развития, которые непосредственно не являются отношением нового и старого, а в самом новом характеризуют связь части и целого, особенного и всеобщего, единого и многого, тождества и различия.

Эта, взятая в качестве первого приближения, классификация станет яснее, если мы прямо обратимся к ленинским работам, а также к документам партии, созданным при ближайшем участии В. И. Ленина.

С самого начала существования Советской власти Ленин требовал вести решительную борьбу в рабочем классе против всех «хранителей традиций капитализма», в том числе против тех, кто смотрит на социалистическое государство по старому принципу: взять у него больше, а дать ему меньше. Ленин требовал поднять ярость масс против тунеядцев, жуликов, хулиганов, бюрократов. Воспитание новой дисциплины труда Ленин рассматривал как одну из новых форм классовой борьбы в условиях первых лет диктатуры пролетариата. Этим вопросам посвящены такие работы Ленина, как тезисы «О диктатуре пролетариата», «О характере наших газет», «Как организовать соревнование?», «Очередные задачи Советской власти» и др.

Именно тогда Ленин указывал: «Поменьше политики... Побольше экономики» — и требовал «собирания, тщательной проверки и изучения фактов действительного строительства новой жизни», писал о необходимости занесения на черную доску «отсталых фабрик, после национализации оставшихся образцом разброда, распада, грязи, хулиганства, тунеядства...». В. И. Ленин говорил, что «мы не умеем выполнять своего долга, не ведя войны против этих «хранителей традиций капитализма»», что необходимо «охранять интересы рабочего класса от тех горсток, групп, слоев рабочих, которые упорно держатся традиций (привычек) капитализма и продолжают смотреть на Советское государство по-прежнему: дать «ему» работы поменьше и похуже,— содрать с «него» денег побольше». Там же Ленин требовал «деловой, беспощадной, истинно революционной войны с конкретными носителями зла» и «воспитания масс на живых, конкретных примерах и образцах из всех областей жизни», требовал «внимания к той будничной стороне внутрифабричной, внутридеревенской, внутриполковой жизни, где всего больше строится новое, где нужно всего больше внимания, огласки, общественной критики, травли негодного, призыва учиться у хорошего»⁶.

Но кроме упомянутых остатков старого в новом Ленин анализировал тогда же и необходимость раскрытия таких жизненных противоречий в самом новом, которые имели значительно более общий характер и, в принципе, возникали не в связи с наличием «хранителей традиций капитализма», а в связи с конкретными изменениями задач социалистического строительства и партийной работы. Независимо от следов капиталистического прошлого, В. И. Ленин рассматривал социализм как развивающийся социальный организм и характеризовал как бесконечно лживое «обычное буржуазное представление, будто социализм есть нечто мертвое, застывшее, раз навсегда данное...»⁷. Здесь (в свете указанной выше классификации) мы видим уже ленинский подход ко второму виду неантагонистических противоречий. Так, в резолюции X съезда партии по вопросам партийного строительства, написанной при ближайшем участии В. И. Ленина, в разделе «Общие предпосылки», было сказано: «...всякая организационная форма и соответствующие методы работы могут с изменением объективных условий развития революции превратиться из форм развития партийной организации в оковы этого развития... Противоречия между потребностями нового складывающегося положения, с одной стороны, и установившейся формой организации и методами ее работы — с другой, намечаются в общем раньше, чем окончательно скажется необходимость изменения курса. Этот последний должен меняться лишь тогда, когда в общем, в главном и основном, выполнена задача, выдвинувшая предыдущий тип организации и соответствующий ему метод работы»⁸. В этой очень важной мысли но вопросу диалектики содержания и формы указывается методологическая основа для борьбы как против консерватизма и догматизма в отношении устаревших форм, так и против субъективизма и волюнтаризма, т. е. практически против преждевременных перестроек, проводимых еще до того, как выполнена в общем и основном задача, выдвинувшая предыдущий тип организации.

Противоречия подобного типа связаны уже не только и не столько с пережитками капитализма, а прежде всего с новыми, более высокими задачами, встающими перед партией по мере успехов социалистического строительства.

И наконец, В. И. Ленин внимательно анализировал противоречия социалистического сектора, не являющиеся непосредственным отношением нового и старого, а характеризующие сложность и многогранность самого нового, его собственную внутреннюю диалектику развития. Здесь мы под новым и старым (в плане учения о развитии) понимаем только стороны противоречий, одна из которых (новое) способствует в данных условиях развитию, а другая (старое) в тех же условиях тормозит его. Критерием нового и старого выступает здесь лишь отношение к процессу развития, а не временные или возрастные особенности, которые также часто характеризуются в понятиях нового и старого, когда, например, говорят, что если явление появилось позже по времени или моложе по возрасту, то оно «новое», хотя может играть и тормозящую роль в процессе развития.

Сложность развития социалистического сектора проявлялась уже в первые годы Советской власти в том, что в нем органически переплетались стимулы, характерные лишь для низшей фазы коммунизма, с ростками высшей фазы. Так, например, и энтузиазм коммунистических субботников, и личная материальная заинтересованность трудящихся в оплате своего труда, несмотря на отличие друг от друга (и тем самым выступая в общефилософском смысле как противоположности), переплетаясь, способствовали развитию производительных сил, созданию материально-технической базы социализма, а в дальнейшем и коммунизма. Тем самым оба этих стимула в сочетании являлись новым, прогрессивным.

Только самая тесная, для данных условий, связь этих «противоположностей» обеспечивала успех нового в его борьбе против старого, отживающего.

Одним из таких выявленных самим В. И. Лениным жизненных противоречий было соотношение (в социалистическом секторе советской экономики) тенденций: с одной стороны, стремление ко все большему равенству между работниками внутри рабочего класса, трудящихся, между ведомствами и, с другой, необходимость выделять ударные (фактически привилегированные) группы работников и ведомства.

В. И. Ленин подчеркивал чрезвычайную трудность проблемы. «Вопрос трудный, — говорил он. — Ибо так или иначе сочетать приходится уравнительность и ударность, а эти понятия исключают друг друга. Но мы все-таки марксизму немножко учились, учились, как и когда можно и должно соединять противоположности, а главное: в нашей революции за три с половиной года мы практически неоднократно соединяли противоположности... Ведь можно сочетать эти противоположные понятия так, что получится какофония, а можно и так, что получится симфония»⁹.

Конечно, это важнейшее методологическое указание Ленина относилось не только к внутренней логике развития социалистического сектора. Оно учитывало и такие имевшие ранее место формы сочетания противоположностей, как, например, сочетание государственного капитализма и социализма в борьбе против мелкобуржуазной стихии. Но оно же относилось и к задачам внутреннего развития самого социалистического сектора. Само собою разумеется, что это указание Ленина также вовсе не означало, будто наметившийся переход от ударности к уравнительности означал полный отказ от ударности в духе мелкобуржуазной уравниловки. Отнюдь нет.

В наброске «Мысли насчет «плана» государственного хозяйства» Ленин пишет о необходимости в условиях чрезвычайно ограниченных резервов выделить наиболее крупные ударные предприятия, за которыми необходимо «следить неослабно... отвечать головой за рациональное употребление топлива и хлеба, за максимум заготовки того и другого, максимум подвоза, экономию топлива (и в промышленности и т. д. и т. д.), экономию продовольствия (кормить только хороших работников), повышение производительности труда и т. п.

Все остальное — в аренду или кому угодно отдать, или закрыть, или «бросить», забыть до прочного улучшения, позволяющего абсолютно рассчитывать не на 200 миллионов пудов хлеба + X миллионов пудов топлива, а на 300 миллионов пудов хлеба + 150% X топлива.

Вот мои мысли о Госплане» ¹⁰.

А через несколько месяцев после этих заметок в статье, посвященной четырехлетней годовщине Советской власти, Ленин поставил тот вопрос, о котором мы уже писали выше,— вопрос о сочетании коммунистического энтузиазма и личного интереса, хозяйственного расчета; о сочетании, тем самым, морального стимула и принципа материальной заинтересованности. И это особенно важно отметить, поскольку Ленин говорил в этой же статье о перспективах перехода от социализма к высшей фазе коммунизма.

Примечательно, что в жизни молодого Советского государства с самого начала выявились замечательные признаки коммунистического энтузиазма (коммунистические субботники), которые Ленин в статье «Великий почин» назвал ростками коммунизма. Ведь из самого этого факта можно было сделать «левацкий» вывод о необходимости строить коммунизм лишь на одном энтузиазме масс. Однако Ленин еще до Октября писал, что жизнь нередко показывает кусочек конца раньше начала и что сложность процессов жизни не оправдывает путаной постановки вопроса, когда речь идет не о зигзагах, а об основной внутренней направленности и закономерности развития.

Строго следуя требованиям объективной логики жизни, закономерности постепенного перехода к коммунизму через всемерное использование принципов и резервов социализма, Ленин показал необходимость сохранения принципа распределения по труду как основного, действующего на всем протяжении коммунистического строительства. В то же время Ленин сделал вывод о необходимости сочетания морального и материального стимулов, коммунистического энтузиазма и хозяйственного расчета для обеспечения неуклонного развития производительных сил социализма.

В. И. Ленин писал о том, что потребуется «ряд переходных ступеней: государственный капитализм и социализм, чтобы подготовить — работой долгого ряда лет подготовить — переход к коммунизму. Не на энтузиазме непосредственно, а при помощи энтузиазма, рожденного великой революцией, на личном интересе, на личной заинтересованности, на хозяйственном расчете потрудитесь построить сначала прочные мостки, ведущие в мелкокрестьянской стране через государственный капитализм к социализму; иначе вы не подойдете к коммунизму, иначе вы не подведете десятки и десятки миллионов людей к коммунизму. Так сказала нам жизнь. Так сказал нам объективный ход развития революции»¹¹. Тут же В. И. Ленин подчеркивал, что такое сочетание противоположностей необходимо было как метод неуклонного, на длительный период рассчитанного повышения производительности труда.

Обобщая сказанное, важно иметь в виду, что В. И. Ленин всегда очень тонко ставил вопрос о борьбе нового и старого, учитывал, что «остатки старого в новом» показывает жизнь на каждом шагу, и в природе и в обществе, требовал при анализе новых явлений широко применять метод критики и самокритики, проверять, «насколько коммунистично это новое»¹², всегда выступал против доводов «рутины... спячки... косности» ¹³.

Таким образом, анализ ленинского подхода к противоречиям строящегося социализма и последующего перехода к коммунизму позволяет сделать вывод, что тезис Ленина «противоречия останутся и при социализме» уже в момент его формулирования не являлся чистой логической дедукцией, а обобщал накапливавшийся уже тогда опыт социалистического строительства.

2

С завершением переходного периода и с победой социализма в СССР были ликвидированы внутренние классовые антагонизмы. Возникло невиданное ранее в истории социальное единство общества: единство коренных интересов всех трудящихся классов и социальных групп на основе общественной собственности на средства производства и общности конечной цели построения высшей фазы коммунизма; единство коренных интересов социалистических наций и народностей, великая дружба народов; единство коренных интересов и помыслов старших и младших поколений строителей коммунизма; нерушимое единство партии и народа.

Маркс и Энгельс научно предвидели развитие общества в сторону будущего социального единства подобного рода. Еще в «Манифесте Коммунистической партии» они писали о том, что крестьянство становится революционным, лишь поскольку оно переходит на позиции пролетариата, что лучшие представители господствующих классов, возвысившиеся до понимания общего хода исторического развития, также переходят на сторону пролетариата. Таким образом, уже при капитализме складываются известные предпосылки единства всех прогрессивных демократических сил. Но только в условиях полностью и окончательно победившего социализма конечные цели пролетариата практически становятся конечными целями как крестьянства, так и интеллигенции.

В. И. Ленин также неоднократно говорил о значении единства воли, единства деятельности, единства стремлений для развития социалистического общества.

В. И. Ленин подчеркивал, что единство воли, если его рассматривать не как фразу, может быть достигнуто практическим путем только на базе социалистического строя¹⁴. Он же указывал также и на то, что сама материально-техническая база социализма предполагает и требует «безусловного и строжайшего единства воли, направляющей совместную работу сотен, тысяч и десятков тысяч людей. И технически, и экономически, и исторически необходимость эта очевидна, всеми, думавшими о социализме, всегда признавалась как его условие...» ¹⁵.

Но только полная и окончательная победа социализма в СССР впервые в истории привела к реализации возможности действительного социального единства, открыла пути внутреннего общественного развития без политической революции.

Идеологи современного антикоммунизма истолковали великое завоевание Октябрьской революции — социальное единство общества как «отказ» советских коммунистов от марксовой диалектики, которая-де признает противоречия только в виде классовой борьбы, скачки — лишь в форме политической революции и действие закона отрицания отрицания — только в виде неизбежной смены формаций, включая и коммунистическую.

В свое время один из патриархов ревизионизма II Интернационала, Э. Бернштейн, действительно отрицал всеобщность диалектических законов развития, потому, что, как он утверждал, всеобщими являются лишь такие законы, которые будут действовать и в условиях будущего социализма. Само по себе это последнее утверждение верно, но социальная гармония при социализме, по мнению Бернштейна, должна была исключить всякие противоречия, всякую диалектику.

Полемизируя с К. Каутским, Бернштейн писал: ««Движущей силой всякого развития является борьба противоречий», заявляет Каутский и спрашивает меня, считаю ли я ошибочным это учение или лишь особые его формы в доктринах Гегеля, Маркса и Энгельса. На это я отвечу вопросом: если утверждение Каутского правильно, то что станет с «конечной целью» социализма, с общественным строем, основанным на гармонической совместной жизни его членов? Разве в нем прекратится всякое развитие? Я не придерживаюсь воззрения, что борьба противоречий является движущей силой всякого развития. Совместное действие родственных сил является также великим двигателем развития»¹⁶. Это писалось еще в конце XIX в. (1898—1899 гг.).

Таким образом, Бернштейн противопоставлял будущее социальное единство общества противоречиям его развития и на этой основе отрицал действие основного закона материалистической диалектики при социализме. Полемика Каутского с Бернштейном завершилась в конечном счете капитуляцией Каутского. В 1927 г. Каутский в книге «Материалистическое понимание истории» уже не утверждал, что борьба противоречий является движущей силой всякого развития, а писал нечто прямо противоположное: «Мы никоим образом не должны везде и всюду предполагать наличие диалектики как необходимой схемы развития...»

Таким образом, еще задолго до победы социализма вопрос о соотношении единства и противоречий в развитии будущего социалистического общества как один из вопросов диалектики социализма решался идеологами реформизма и ревизионизма на основе отказа от диалектики, отрицания жизненных противоречий в рамках этого единства. Уже в то время антагонистические противоречия абсолютизировались, как якобы единственный вид противоречий, а отсутствие в будущем социальных антагонизмов трактовалось как отсутствие диалектики социалистического развития, как отрицание всеобщего характера диалектического развития, как отказ от самой материалистической диалектики.

Итак, идеологи современного антикоммунизма пытаются приписать советской философской науке концепции теоретиков II Интернационала, давно разоблаченные ленинизмом и самой жизнью.

Однако рассмотренный нами выше ленинский анализ противоречий роста внутри социалистического сектора, давая единственно верную методологическую основу действительно научного решения проблемы соотношения социального единства и диалектики социализма, позволяет разоблачить ухищрения идеологов антикоммунизма и указывает путь к анализу диалектики коммунистического строительства на современном его этапе.

Ленинский подход к противоречиям исходит из того, что единство и борьба противоположностей (как сторон диалектического противоречия) имеются всюду, где происходит развитие, т. е. и в природе, и в обществе.

Единство таких противоположностей всегда относительно, а их борьба абсолютна, как абсолютно саморазвитие. Это и имел в виду В. И. Ленин, формулируя в «Философских тетрадях» общефилософскую закономерность развития.

Иной аспект проблемы затрагивается вопросом о соотношении социального единства и противоречий внутри социалистического общества. Такого единства нет ни в природе, ни в любой эксплуататорской формации. Оно — великое завоевание победившего социализма.

Марксистско-ленинский анализ процесса неуклонного укрепления социального единства советского общества означает не отказ от диалектики как философской науки, а ее дальнейшее творческое развитие. В решении этой проблемы даются ответы на сложные и новые вопросы: как, каким образом всеобщая черта закона диалектики — относительность единства и абсолютность борьбы противоположностей — проявляется в специфических условиях социализма (укрепляющегося социального единства советского общества)? Как эта специфика социализма (укрепляющееся социальное единство советского общества) конкретизирует всеобщий принцип развития, выраженный ленинской формулой об относительности единства и абсолютности борьбы противоположностей?

И здесь особенно ярко обнаруживается методологическое значение ленинского анализа тех «видов» неантагонистических противоречий внутри социалистического сектора, о которых мы говорили вначале.

Внутренние неантагонистические противоречия, как и предвидел В. И. Ленин, имеются и при социализме. Они характеризуют его сущность, стимулы развития экономической, политической, культурной жизни, если иметь в виду, что важной стороной этих противоречий является необходимость и возможность их своевременного разрешения.

Неантагонистические противоречия социализма коренным образом отличны от антагонизмов капитализма. Если последние основаны на непримиримой враждебности классовых интересов, то первые покоятся на коренной общности интересов дружественных классов и социальных групп. Социальные антагонизмы капиталистического общества не могут быть полностью разрешены без ликвидации частной собственности на средства производства. В противоположность этому разрешение неантагонистических противоречий социализма означает не свертывание, а дальнейшее совершенствование социалистической собственности на средства производства.

Надстройка капиталистического общества (государство, буржуазные политические партии) стоит на страже частной собственности и препятствует своевременному разрешению антагонистических противоречий капитализма. Совсем иначе обстоит дело при социализме. Вся надстройка социалистического общества (социалистическое государство, партия и т. д.) является могучим рычагом прогрессивного развития, заинтересована в своевременном разрешении неантагонистических противоречий социализма.

В социалистическом обществе с помощью всех форм и методов критики и самокритики, путем повышения уровня научного руководства обществом удается разрешить внутренние противоречия без обязательного доведения их до высшей точки обострения. Внутренние противоречия социалистического общества развертываются и преодолеваются в рамках неуклонно крепнущего социального единства.

Как и предвидел В. И. Ленин, для низшей фазы коммунистического общества существенными являются противоречия, порожденные сохранившимися «родимыми пятнами» (Маркс) старого общества. Это положение Ленина не устарело и сегодня. Необходимы серьезные усилия для преодоления таких «родимых пятен». К ним относится, например, еще имеющийся большой объем ручного, зачастую тяжелого, физического труда, когда на предприятии нередко сочетаются высокий уровень механизации на одних участках и ручной труд на вспомогательных работах, или большое количество имеющихся еще в стране малых городов без достаточно развитой в них современной промышленности. Средством преодоления подобных противоречий является всемерное развитие комплексной, а не частичной механизации и все более полная автоматизация производства, а также развитие современной промышленности в небольших городах с не использованными еще резервами населения.

Но особенно живучи остатки старого в сознании и поведении людей. Нельзя строить коммунизм без борьбы с пережитками частнособственнической психологии, хулиганством, пьянством, тунеядством, преступностью, аполитичностью, безыдейностью, религиозными предрассудками и другими пороками, еще не преодоленными полностью в социалистическом обществе. Необходимо глубоко изучать причины и условия, сохраняющие и воспроизводящие отрицательные явления этого рода, совершенствовать формы и методы борьбы с подобными антиобщественными, антисоциалистическими явлениями, Понятно, что сам процесс коммунистического воспитания и самовоспитания трудящихся есть процесс борьбы нового против старого.

Непримиримость и принципиальность в борьбе против всех этих вредных привычек и традиций прошлого, особенно в условиях обострения идеологической борьбы на современном этапе, не ослабляет, а укрепляет социальное единство советского общества, которое в свою очередь создает более благоприятные условия для выявления и преодоления этих неантагонистических противоречий между новым и старым, типичных для низшей фазы коммунизма.

Однако для нынешнего этапа коммунистического строительства характерны и такие неантагонистические противоречия, которые сами по себе уже не связаны с наличием «родимых пятен» старого общества. Эти противоречия возникают, как и предвидел Ленин, в связи с постановкой новых, высших задач, продиктованных постепенным переходом от социализма к коммунизму. В процессе коммунистического строительства неизбежно устаревают, изживают себя такие явления, которые сами по себе не являются пережитками капитализма, которые были порождены социализмом и еще недавно являлись стимулом развития, но на более высоком этапе коммунистического строительства изжили себя, устарели. Это особенно ярко проявилось, например, в результате выполнения 7-летнего плана народного хозяйства СССР. Удвоение основных производственных фондов в стране, качественное изменение и усложнение самого производства (если иметь в виду прежде всего объективную сторону процесса, хотя имелись также недочеты и ошибки в планировании) породили противоречие между новым уровнем общественного производства и устаревшими формами хозяйствования. Проводимая в соответствии с решениями партии экономическая реформа как раз и призвана разрешить эти диалектические, жизненные противоречия.

Преодоление, а не примирение противоречий этого вида также не ослабляет, а укрепляет социальное единство социалистического общества. В ходе решения подобных противоречий встает очень много сложнейших вопросов, требующих знания объективных законов экономического развития, проведения крупных социальных экспериментов, поисков новых организационных форм, напряженной работы научной мысли, мобилизации инициативы трудящихся, борьбы с проявлениями косности, рутины или с авантюристическими решениями, отрывающимися от достигнутой степени экономической зрелости, технического прогресса, соображений общественной выгоды и т. д. и т. п. Поэтому партия воспитывает коммунистов и всех трудящихся «в духе непримиримости к косности и рутине, поддерживает все новое, передовое... придает большое значение развертыванию деловой и принципиальной критики и самокритики, способствующей улучшению деятельности партийных, государственных и общественных организаций»¹⁷.

Важное значение в условиях строительства коммунизма имеет развитый Лениным и рассмотренный нами в начале главы принцип «сочетания противоположностей» в новом как метод обогащения нового, прогрессивного, как метод укрепления позиций нового в его борьбе со старым, отживающим.

Мы уже говорили о постановке Лениным вопроса максимального использования принципов социализма в сочетании с ростками коммунизма. В современных условиях такое сочетание является условием для постепенного перехода от социализма к коммунизму и гарантией как от догматических, так и от волюнтаристических ошибок.

Залогом успешного строительства коммунизма применительно к руководству экономикой является сегодня правильное сочетание таких противоположностей, как демократия и централизм, в ленинском принципе демократического централизма.

Далее, интересы коммунизма требуют заботы общества о каждом советском человеке и полного осознания личностью своего долга и ответственности перед социалистическим обществом и коллективом. Только такое сочетание общественного и личного во взаимоотношениях общества, коллектива, индивида способствует успешному строительству коммунизма и воспитанию нового человека.

Во взаимоотношении социалистических наций и трудящихся каждой социалистической нации и народности сочетаются ведущий принцип социалистического интернационализма и советского патриотизма с национальной гордостью за успехи каждой нации в коммунистическом строительстве.

Особенностью нынешнего этапа строительства коммунизма является объективная возможность совокупного использования для дальнейшего развития как резервов и возможностей социализма, так и вызревающих зачатков высшей фазы коммунизма. «Коммунизм может быть построен только на основе достижений социализма, на основе дальнейшего развития и совершенствования его экономики, социальной структуры, политической организации и духовной жизни»¹⁸. Это положение тезисов ЦК КПСС «50 лет Великой Октябрьской социалистической революции» очень важно для понимания подлинной диалектики строительства коммунизма.

Все те рычаги социалистической экономики, которые являются типичными и специфическими только для низшей фазы коммунизма (принцип распределения по труду, товарная форма социалистического продукта, советская торговля, деньги, хозрасчет, прибыль, кредит), сегодня активно способствуют развитию производительных сил, созданию материально-технической базы коммунизма.

Но в органической связи с этими социалистическими стимулами действуют и такие, как движение за коммунистический труд, за сочетание коммунистического труда с коммунистическим бытом и др.

По мере роста общественного богатства возрастает значение общественных фондов потребления, распределяемых государством уже не в соответствии с трудовым вкладом каждого трудящегося, а в порядке дополнения к распределению по труду.

Таким образом, лишь сочетание материальных (характерных для социализма) и моральных (типичных не только для низшей, но и для высшей фазы коммунизма) стимулов к труду, а не противопоставление их друг другу является движущей силой коммунистического строительства, средством борьбы против крайностей, т. е. против абсолютизации только материальных или только моральных факторов в строительстве коммунизма.

Отношение сочетаемых противоположностей во всех этих случаях неправильно было бы рассматривать как процесс примирения нового и старого. Как раз наоборот. Это сочетание является процессом все более полного выявления и мобилизации резервов и потенций, заложенных в объективных условиях социалистического общества, строящего коммунизм. Сам этот процесс обязательно предполагает борьбу против всяких проявлений косности, рутины, инертности, борьбу против тенденций чрезмерного преувеличения роли одной из сочетаемых сторон за счет принижения другой, что ведет к «шараханью» в крайности, к нарушению меры оптимального сочетания этих сторон.

Весь этот процесс носит диалектический характер. Можно сказать, что это — сочетание тождественных и различных черт внутри социалистического нового, сочетание целого и частей его в целостном единстве, сочетание единого и многого, выявление все новых граней, сторон, черт развивающегося, становящегося коммунистического общества.

В. И. Ленин всегда подчеркивал необходимость учета и анализа взаимопереплетения и влияния внешних (связанных с антагонистической противоположностью двух социальных систем) и внутренних противоречий социализма. В наши задачи не входит специальное рассмотрение этой стороны ленинского учения о противоречиях социализма. Мы не касаемся также вопроса о противоречиях, возникающих в результате тех или иных ошибок и недочетов, и вопроса о следах антагонизмов (например, об отношении преступной личности и социалистического общества). Речь идет здесь лишь о сущностных, внутренних, неантагонистических противоречиях нашего роста, без выявления и преодоления которых нет и не может быть движения к коммунизму.

Общей чертой развертывания всех сущностных противоречий социализма является не примирение, не нейтрализация, не равновесие нового и старого, а преодоление, разрешение противоречий, абсолютность борьбы нового и старого, передового и отсталого. Но абсолютность борьбы и относительность единства этих противоположностей (сторон противоречия), движение и разрешение этих противоречий не ослабляет, а, напротив, укрепляет социальное единство советского общества. Оно — необходимое условие своевременного преодоления диалектических противоречий социализма, потому что в обстановке такого единства уже нет внутри социалистического общества организованных социальных сил, заинтересованных в сохранении старого, того, что тормозит наше развитие к коммунизму.

Развертывание и своевременное разрешение неантагонистических противоречий социализма, в свою очередь, укрепляет социальное единство советского общества. Такое разрешение противоречий означает успешное решение новых задач, преодоление новых трудностей, закономерно возникающих в ходе строительства коммунизма, создание новых условий для дальнейшего успешного коммунистического строительства.

Само социальное единство советского общества может укрепляться лишь в борьбе с теми явлениями, которые так или иначе стоят на его пути.

И наконец, в самом социальном единстве советского общества имеются, возникают и разрешаются свои противоречия роста, играющие роль импульса коммунистического строительства.

В процессе укрепления социального единства советского общества осуществляется сближение дружественных классов и групп при ведущей роли рабочего класса.

В борьбе со старым, отживающим по мере успехов этой борьбы, стираются еще имеющиеся следы былых, уже решенных в коренном и главном противоречий между классами, преодолеваются существенные различия между городом и деревней, между физическим и умственным трудом.

XXIII съезд КПСС особо обратил внимание на задачи сближения уровней жизни города и деревни, преодоления существенных различий между умственным и физическим трудом, сближения социалистических дружественных классов.

Путь к высшей фазе коммунизма — это не путь возврата назад, к былым антагонизмам, а путь вперед, к полной социальной однородности; не разжигание классовой борьбы внутри страны, а преодоление классовых различий.

Однако, вопреки утверждениям современных «неометафизиков», единство социалистического общества не устраняет противоречий как источника развития. Диалектика не умирает при социализме, а закономерно приобретает специфические формы проявления.

Таковы некоторые выводы, вытекающие из анализа социального единства советского общества в свете ленинских мыслей о противоречиях социализма.

Примечания:

¹ Отметим здесь в первую очередь такие работы, как книги М. М. Розенталя «Ленин и диалектика», В. Е. Козловского «Развитие В. И. Лениным учения о противоречиях» и др.

² Ленинский сборник XI, стр. 357.

³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, стр. 30.

⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, стр. 331.

⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 5, стр. 53.

⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр. 89—91.

⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 99.

⁸ «КПСС в резолюциях...», ч. I. М., 1954, стр. 516.

⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 42, стр. 211.

¹⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 44, стр. 64—65.

¹¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 44, стр. 151.

¹² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр. 91.

¹³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 183.

¹⁴ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 40, стр. 307—309.

¹⁵ В. П. Ленин. Полн. собр. соч., т. 40, стр. 271.

¹⁶ Э. Бернштейн. Очерки из истории и теории социализма. Спб., 1902, стр. 329-330.

¹⁷ «50 лет Великой Октябрьской социалистической революции». М., 1967, стр. 64.

¹⁸ «50 лет Великой Октябрьской социалистической революции», стр. 250

 

 

 

Раздел третий

 

В. И. Ленин и исторический материализм

 

ГЛАВА XII

ЛЕНИН И МАРКСИСТСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ

Развивая марксизм, В. И. Ленин громадное внимание уделял обоснованию и развитию марксистской социологии. Его труды являются непревзойденным образцом социологического анализа современной ему действительности. Достаточно назвать такие произведения Ленина, как «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?», «Развитие капитализма в России», «Империализм, как высшая стадия капитализма», «Государство и революция». Можно смело сказать, что все его работы, даже те из них, которые посвящены специально экономическим проблемам, в известной мере являются социологическими. В них не просто применяется общесоциологическая теория марксизма-ленинизма — исторический материализм в качестве метода исследования, но всегда выявляются социальные, политические, психологические аспекты рассматриваемых проблем, даются теоретические выводы, обогащающие марксизм в целом, разрабатываются принципы и предложения, обосновывающие тактику рабочего класса на том или ином этапе борьбы.

Марксистский социологический подход к анализу общества Ленин считал единственно правильным даже для «чисто» экономических произведений. Отмечая серьезные недостатки «Краткого курса экономической науки» А. Богданова, свидетельствующие уже тогда (в конце XIX в.) о существенных изъянах в мировоззрении автора, Ленин все же главным достоинством этой книги считал то, что Богданов «последовательно держится исторического материализма. Характеризуя определенный период экономического развития, он дает обыкновенно в «изложении» очерк политических порядков, семейных отношений, основных течений общественной мысли в связи с коренными чертами данного экономического строя. Выяснив, как данный экономический строй порождал определенное разделение общества на классы, автор показывает, как эти классы проявляли себя в политической, семейной, интеллектуальной жизни данного исторического периода...»¹. В приведенных ленинских словах дана сущность социологического анализа, применяемого марксистской философией.

Описанный здесь Лениным метод научного анализа общественной жизни пронизывает все его произведения. Возьмем, к примеру, его работу «Империализм, как высшая стадия капитализма», которая на основании громаднейшего экономического материала исследует новейшую стадию в развитии капитализма, раскрывает основные черты эпохи империализма. В то же самое время в ней показывается, как эти изменения в экономике влияют на положение классов капиталистического общества и особенности классовой борьбы, прослеживается, какие изменения происходят в надстройке капиталистического общества, выявляется то новое, что возникает во взаимоотношениях народов, разоблачается экспансионистская колониальная политика империалистических государств и раскрываются закономерности развития национально-освободительного движения в колониальных и зависимых странах. Ленин осуществляет всеобъемлющий социологический анализ последней стадии в развитии капитализма, опираясь на раскрытие экономических особенностей эпохи империализма. Так же поступает он в своей книге «Развитие капитализма в России», в которой дается не только анализ изменений, происшедших в пореформенной экономике царской России, но и анализ классовой структуры всей системы социальных отношений того времени, общественной психологии и идеологии борющихся классов, раскрывается неизбежность и перспективы развития назревающей буржуазно-демократической революции, даются предпосылки для формулирования тактики и стратегии рабочего класса в этой революции.

Приведенные примеры свидетельствуют о том, насколько всеобъемлюща тема о Ленине как социологе. Осветить эту тему — значит не просто овладеть всем многогранным теоретическим наследством Ленина, но и определить тот вклад, который внес он в марксистскую социологию, подняв ее па новый, более высокий уровень. Естественно, что осуществление такой задачи представляет большую трудность. Ее выполнение требует коллективных усилий марксистов-социологов, и она не может быть раскрыта даже в целой специальной монографии. Мы поэтому ограничимся рассмотрением лишь некоторых сторон вопроса.

1

Научная философия, т. е. диалектический и исторический материализм, дает объяснение всем сторонам действительности и человеческого познания. Она рассматривает не только отношение человека и его мышления к природе, но и отношение идей и теорий к общественному бытию, т. е. ко всей совокупности материальных сторон общественной жизни.

Социология стала последовательной научной теорией лишь с распространением материализма на понимание общественных явлений. Ленин отмечал, что «уже сама по себе эта идея материализма в социологии была гениальная идея»².

Во-первых, до возникновения марксизма буржуазная социология обычно ограничивалась анализом духовной жизни общества, изучением идейных мотивов, лежащих в основе поступков людей. Материализм в истории произвел переворот в философии, позволил углубить анализ, распространить его на происхождение общественных идей человека, привел к выводу о зависимости хода идей от хода вещей, развития материальных процессов в обществе. Только такой вывод единственно правилен, единственно совместим с научной психологией.

Во-вторых, социологи при анализе общественных отношений не умели отличить важных явлений от неважных, не умели в сложной сети общественных отношений выявить те, которые во всей системе взаимодействия играют главную роль. «Материализм,— пишет Ленин,— дал вполне объективный критерий, выделив производственные отношения, как структуру общества, и дав возможность применить к этим отношениям тот общенаучный критерий повторяемости, применимость которого к социологии отрицали субъективисты» ³. Анализ производственных отношений позволял подметить повторяемость в жизни общества, поскольку появилась возможность обобщения одинаковых материальных отношений, господствующих в разных странах, в понятии общественно-экономической формации. Каждая такая формация представляет собой социально-производственный организм, имеющий свои особые законы возникновения, развития и превращения в другой, более сложный общественный организм. Поскольку внутри формации действуют законы не только общесоциологические, но и характерные лишь для нее, можно выделить такую повторяемость типичных явлений, которая специфична в рамках данного общественного организма. К примеру, кризисы перепроизводства, специфичные для капитализма, совсем не характерны для феодализма или рабства.

В-третьих, материализм, согласно Ленину, создал возможность научной социологии потому, что, вскрыв взаимодействие производительных сил и производственных отношений и другие закономерности общественного производства, дал «твердое основание для представления развития общественных формаций естественно-историческим процессом. А понятно само собой, что без такого воззрения не может быть и общественной науки»⁴.

Наконец, в-четвертых, материализм «указал путь к всеобъемлющему, всестороннему изучению процесса возникновения, развития и упадка общественно-экономических формаций, рассматривая совокупность всех противоречивых тенденций, сводя их к точно определяемым условиям жизни и производства различных классов общества...»⁵. Гениальный вывод Маркса о классовой борьбе как содержании исторического процесса дал исследователям руководящую нить для того, чтобы проследить закономерности в кажущемся хаосе общественных процессов и научно объяснить «механизм» перехода от одной общественно-экономической формации к другой.

Научная социология — это материалистическая теория общественного развития. Она раскрывает объективные законы истории, выявляет закономерное соотношение процессов в материальной жизни общества с сознательной деятельностью людей.

Таким образом, для Ленина социология есть философская наука, «философия истории», философия общественного развития, раскрывающая логику, основные закономерности общественного исторического развития.

В «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин не раз отмечает нерушимое единство материализма общефилософского с материализмом историческим. Так, например, он пишет: «Материализм вообще признает объективно реальное бытие (материю), независимое от сознания, от ощущения, от опыта и т. д. человечества. Материализм исторический признает общественное бытие независимым от общественного сознания человечества. Сознание и там и тут есть только отражение бытия, в лучшем случае приблизительно верное (адекватное, идеально точное) его отражение. В этой философии марксизма, вылитой из одного куска стали, нельзя вынуть ни одной основной посылки, ни одной существенной части, не отходя от объективной истины, не падая в объятия буржуазно-реакционной лжи» ⁶.

Признание социологии наряду с гносеологией составной частью научной философии, однако, не означает того, что социология не имеет своего собственного предмета научного исследования. Марксистская социология — исторический материализм — представляет собой особую науку, определенные стороны которой «не умещаются» полностью в рамках общефилософского мировоззрения. Развивая философские принципы в применении к объяснению общественных явлений, марксистская социология разрабатывает целый ряд категорий, отражающих специфичность общественных явлений в общем ряду объективных процессов мира. Категории «производительные силы» и «производственные отношения», «общественно-экономическая формация», «класс», «эпоха» и т. д. отражают специфические особенности общества, закономерности его развития. Эти категории имеют философское значение лишь постольку, поскольку они являются конкретизацией общефилософских категорий. Например, взаимодействие производительных сил и производственных отношений выступает конкретизацией закона единства и борьбы противоположностей по отношению к общественному производству, одним из выражений взаимодействия формы и содержания и т. д. Кроме того, категории исторического материализма имеют общесоциологическое значение для всех общественных наук и используются последними при изучении всех сторон общественной жизни.

Социология — наука о самых основных, самых общих законах развития человеческого общества, а это предполагает, разумеется, что ее предметом является анализ структуры общества, изучение связей всех сторон общественной жизни, анализ закономерностей функционирования и развития общественно-экономических формаций.

В связи с этим Ленин дает последовательную критику позитивистских направлений в области социологии, раскрывает несостоятельность попыток биологизации социологии, т. е. замены социологических законов законами биологии. Ленин показывает, что в тех случаях, когда социологические процессы и закономерности определяются в биологических терминах, это ничего, кроме формализма и запутывания вопроса, не дает. Если же биологические законы просто переносятся на область социальных явлений, то это ведет к вульгаризации и упрощенчеству и неизбежно усиливает идеалистические позиции в социологии.

Буржуазные социологи и ревизионисты стараются разрушить объективную основу научной социологии. Они заявляют, что признание развития общества естественным историческим процессом умаляет роль сознательности в истории и роль отдельных личностей. На самом же деле только раскрытие объективной основы исторического процесса позволяет понять действительную роль личности в истории.

Прослеживая эволюцию взглядов Богданова, Ленин отмечал, что махисты, желающие примирить марксизм с махизмом, порывали с материализмом в области гносеологии и сравнительно мало обращали внимания на философию истории. Они, занимаясь вопросами философии, не обратили внимания на то, что в конце XIX — начале XX в. «буржуазная философия особенно специализировалась на гносеологии и, усваивая в односторонней и искаженной форме некоторые составные части диалектики (например, релятивизм), преимущественное внимание обращала на защиту или восстановление идеализма внизу, а не идеализма вверху»⁷. Это требовало от марксиста противопоставления материализма идеализму в той области, в которой последний специализировался,— в гносеологии. Но именно здесь эмпириомонисты типа Богданова сдали свои позиции махистам. Однако непоследовательность в исходных принципах махистской философии не могла не привести Богданова к сползанию на позиции идеализма и в области социологии. Богданов решил исправить коренное положение марксизма об определяющей роли общественного бытия по отношению к общественному сознанию в духе махизма, заменив его другим положением: общественное бытие и общественное сознание в точном смысле этого слова тождественны.

Завершая критику махизма, Ленин, естественно, должен был показать, как и в чем выражаются отступления махистов от материализма не только в области гносеологии, но и в области социологии. Он отмечает: «Все более тонкая фальсификация марксизма, все более тонкие подделки антиматериалистических учений под марксизм,— вот чем характеризуется современный ревизионизм и в политической экономии, и в вопросах тактики, и в философии вообще, как в гносеологии, так и в социологии» ⁸.

2

Маркс и Ленин, создавая и развивая исторический материализм, основное внимание обращали на анализ структуры общественно-экономической формации, функционирования общественного организма в целом, изучение социологических закономерностей общественного развития. Они творчески применяли материалистическое понимание истории к объяснению особенностей и законов развития отдельных сторон общественной жизни (семьи, государства, форм общественного сознания и т. д.).

Считая социологию философской наукой, Ленин обращал внимание на ее конкретный и содержательный характер. Вслед за Марксом он усматривал главный порок буржуазной социологии в абстрактном подходе к обществу и его элементам. Такой недиалектический, отвлеченный подход к общественным отношениям Ленин считал ненаучным и нередко термины «социология» и «социологический» брал в кавычки, выражая этим отрицательное отношение к буржуазной социологии, абстрактно-социологическому рассмотрению общественных явлений. Например, это нашло отражение в замечаниях Ленина на полях книги Бухарина «Экономика переходного периода».

Научная марксистская социология, по утверждению Ленина, должна руководствоваться конкретным историческим подходом как к обществу в целом, так и к отдельным его элементам. Начинать с рассуждения об обществе вообще или прогрессе вообще — значит начинать с конца, замечает Ленин. В своих работах он подчеркивает, что нет общества вообще, а есть определенный социально-производственный организм, имеющий свои особые законы возникновения, функционирования, развития. Заслугу Маркса он усматривает в том, что Маркс, отказавшись от рассуждений об обществе вообще, взялся за изучение одной общественно-экономической формации — капиталистического Общества и дал всесторонний научный анализ данного общества. Именно это позволило Марксу раскрыть законы функционирования капитализма, понять и оценить место капиталистического общества в процессе поступательной смены общественно-экономических формаций.

Ленин обращает внимание далее на то, что одна и та же общественно-экономическая формация складывается в разных странах при различных условиях и обладает поэтому целым рядом своих особенностей. Марксист не может прогнозировать развитие капиталистического общества, исходя лишь из общей теории капитализма, его задача состоит в том, чтобы понять, как капитализм возникает, развивается в данной стране, например в России. Ленин потому и предпринял специальный анализ развития капитализма в России, который обогатил общую марксистскую теорию капитализма, в частности аграрную теорию, новыми важными положениями и выводами. Ленин подчеркнул, что марксисты обязаны развивать марксизм на основе изучения капиталистического общества в России, во Франции, в Японии и других странах мира, не говоря уже об опыте становления социалистического общества. Необходимо соотнесение изучаемого факта не только с общественно-экономической формацией и эпохой в рамках этой формации, но и с конкретными условиями, конкретной ситуацией в рамках данной формации, данной страны. Подобный подход — важнейшее требование материалистической диалектики и марксистской социологии при изучении социальных вопросов.

Научная социология призвана «точно изображать действительный процесс — и ничего более» ⁹ и поэтому должна опираться на твердо установленные факты. Отвергая эклектический подход буржуазных социологов, которые нередко подбирают факты соответственно своим взглядам и желаниям, Ленин требовал от социолога умения собирать и опираться на все факты, относящиеся к изучаемому процессу. «В области явлений общественных,— писал он,— нет приема более распространенного и более несостоятельного, как выхватывание отдельных фактиков, игра в примеры. Подобрать примеры вообще — не стоит никакого труда, но и значения это не имеет никакого, или чисто отрицательное, ибо все дело в исторической конкретной обстановке отдельных случаев. Факты, если взять их в их целом, в их связи, не только «упрямая», но и безусловно доказательная вещь. Фактики, если они берутся вне целого, вне связи, если они отрывочны и произвольны, являются именно только игрушкой или кое-чем еще похуже» ¹⁰. Отсюда Ленин делает вывод: чтобы теория соответствовала фактам и опиралась на них, «надо попытаться установить такой фундамент из точных и бесспорных фактов, на который можно бы было опираться, с которым можно было бы сопоставлять любое из тех «общих» или «примерных» рассуждений, которыми так безмерно злоупотребляют в некоторых странах в наши дни. Чтобы это был действительно фундамент, необходимо брать не отдельные факты, а всю совокупность относящихся к рассматриваемому вопросу фактов, без единого исключения...» ¹¹.

Факты — это лишь основание, на котором должна быть построена научная гипотеза или теория, без этого основания теория невозможна. Социология, которая имеет дело прежде всего с общими принципами развития общества, обязана стремиться к полноте охвата фактического материала — идет ли речь об общесоциологическом законе или социологическом анализе конкретного частного явления. И в том и в другом случае огромную роль должна играть статистика. Одной из важных особенностей социологических работ Ленина является то, что он широко использует статистический материал и, применяя к этому материалу материалистический и диалектический подход, делает важные теоретические обобщения и выводы.

Указывая на значение статистики для социологического анализа, Ленин подчеркивает, что ученый обязан опираться на данные всех общественных наук, имеющих отношение к изучаемому процессу. Чем сложнее исследуемый объект, тем большее значение имеет использование всех общественных наук для его анализа, ибо каждый такой объект синтетичен, многогранен и требует к себе комплексного подхода. А это невозможно осуществить, не опираясь на сотрудничество социальных дисциплин.

Следует заметить, что комплексный подход к изучению действительности составлял характернейшую особенность марксизма-ленинизма с момента его возникновения. И это естественно, ибо марксизм-ленинизм всегда опирается на практическую деятельность, на опыт освободительной борьбы миллионов масс трудящихся и отвечает на самые важные, самые насущные проблемы, встающие в ходе этой борьбы. А эти проблемы связаны с различными сферами общественной жизни и требуют для своего разрешения использования всего комплекса общественных наук.

Дело не только в том, чтобы опираться на данные этих наук, но и в том, чтобы умело применять их методы в процессе анализа общественных явлений. Ленин обращал внимание не только па то, что каждая наука обладает своим специфическим методом познания, но и на то, что частные методы общественных наук имеют много общего между собой. Некоторые из них приобретают общенаучный характер. Ленин предвидел, что социология будет пользоваться как методами других общественных наук, так и методами, формирующимися в отдельных отраслях естествознания.

Подмена социологии биологией, физикой или математикой ничего общего не имеет с использованием отдельных методов, сложившихся в рамках этих наук в целях социологического анализа. Возьмем, например, математику. Всякое явление, идет ли речь о природе или обществе, имеет определенные количественные стороны. Сам процесс познания содержит в себе ряд формальных моментов, играющих важную роль и поддающихся математической обработке. Это те стороны действительности, которые и обусловливают возможность широкого применения математических методов для обработки фактического материала, для создания математических моделей в целях углубления человеком познания действительности. В «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин обратил внимание на растущее внедрение математики в физику и другие области естествознания. «Крупный успех естествознания,— писал он,— приближение к таким однородным и простым элементам материи, законы движения которых допускают математическую обработку»¹² создали возможность математизации науки, в частности физики. Этот же прогресс науки выдвинул на одно из первых мест проблемы статистических закономерностей, их широкого применения для раскрытия законов природы.

Развитие естествознания в XX в. идет под знаком расширения применения математических методов во всех науках. Еще при жизни Ленина эти методы стали использоваться в области общественных наук, не только в политической экономии, но и в социологии, истории и т. д. Эту тенденцию отчетливо видел Ленин и признавал ее прогрессивность. Социология, по его убеждению, невозможна без широкого внедрения методов математической статистики. В то же время Ленин видел и опасность, которую несет с собой применение этих методов. Формализация процесса с целью анализа его количественных параметров — момент познания, помогающий раскрывать его сущность. Когда же этот момент абсолютизируется, а количественные методы анализа приобретают всеобъемлющий характер, вытесняя другие, прежде всего собственно социологические, это неизбежно ведет к позитивизму и идеализму. На этот ошибочный путь, как известно, стала современная буржуазная эмпирическая социология.

3

В XIX в. доминирующими течениями в буржуазной социологии являлись умозрительные направления. Буржуазная социология была идеалистической философией истории, носила исключительно абстрактный характер. Это относилось к концепциям Канта, Конта и Спенсера, неокантианцев и неогегельянцев, махистов и др. Буржуазные идеалистические социологические теории были в основном метафизическими, исходили из предпосылки, что общество как целое является простой суммой составляющих его частей. Эти теории в подавляющем большинстве считали, что изучение части общества дает уже ключ к пониманию всего общества, которое в увеличенном масштабе якобы лишь воссоздает то, что содержится в клеточке общественного организма. Из этого, например, исходят буржуазные индивидуалистические концепции, стремящиеся понять общественную Жизнь, ограничиваясь анализом отдельной личности.

Индивидуализм в своих крайних формах был характерен не только для субъективных идеалистических концепций, возвеличивающих роль отдельной личности, но и для подавляющего большинства всех буржуазных теорий. Пользуясь методом аналогий между частью и целым, многие буржуазные социологи считали возможным законы такого сложного организма, как, например, капиталистическое общество, изучать на примере простейших социальных общностей — племени, рода, отдельной общины. Им казалось, что особенности, присущие последним, лишь в более развернутом виде представлены в капиталистическом обществе. При этом не только и не столько черты родоплеменных общностей переносились на капитализм, сколько, наоборот, родоплеменным общностям приписывались черты и свойства, присущие капиталистическим отношениям. Тем самым буржуазные социологи оперировали «вечными» категориями и «вечными», произвольно сформулированными «законами» общественного развития. Подобные абстрактные конструкции, лишенные конкретного исторического содержания, не могли приблизить людей к познанию закономерностей общественного развития. В этих конструкциях в лучшем случае лишь в самой общей форме угадывалось наличие закономерностей жизни. Но обращение буржуазных социологов к конкретным общественным процессам всегда давало какой-то полезный эффект, поскольку накапливался ценный фактический материал, оттачивались методы изучения частных процессов. Все это толкало наиболее пытливых исследователей, стремящихся к научному анализу жизни, сосредоточивать свое внимание на этих частностях.

В 20—30-х годах XX в. переключение внимания подавляющего большинства буржуазных социологов с попыток создания умозрительных теорий на изучение частных процессов достигло кульминационного пункта. В это время сложилась так называемая эмпирическая социология, попытавшаяся поставить все достижения современных наук на службу изучения частных общественных явлений. Появилась иллюзия, будто бы исследование отдельных локальных процессов и есть единственная задача социологической науки. Однако но мере того, как накапливался социологами фактический материал, все настойчивее давала о себе знать задача его обобщения и систематизации, а сами буржуазные социологи все острее чувствовали необходимость в общей теории исторического процесса. Логика научного познания толкала наиболее глубоких исследователей на поиски такой теории. Уже в середине XX в. жажда ее охватила всех ведущих буржуазных социологов. К этому же неумолимо вел и процесс развертывающейся борьбы между социализмом и капитализмом, побуждающий социологов обращаться к коренным проблемам современности, разрешение которых невозможно осуществить методом частных анализов.

Современная буржуазная социология переживает глубокий кризис. Ее представители мечутся между влечением к частным исследованиям и поисками общей теории. Путь из этого кризиса один — переход на позиции научной социологии, которая имеет уже более чем столетнюю историю своего существования. Отдельные буржуазные социологи, старающиеся стоять на позициях науки, стихийно влекутся в сторону материалистического понимания истории. Однако процесс этот сложен и труден, он проходит в условиях ожесточенной идейной борьбы, и далеко не каждый даже крупный буржуазный социолог в итоге этой борьбы способен подняться до уровня научной социологии.

Нельзя забывать, что социология не только наука, но и идеология. Марксистская социология противостоит буржуазной и борется с ней. Чем последовательнее мы будем вести борьбу с ней, чем содержательнее будет критика ее позиций, чем смелее мы будем творчески развивать марксистскую социологию, тем сильнее и эффективнее будет влияние последней на тех исследователей, которые стремятся к истинно научному познанию общества.

Марксизм-ленинизм, исторический материализм давно решили вопрос о соотношении общей теории исторического развития и частных исследований. Маркс и Энгельс создали научную социологию, опирающуюся на целый Монблан фактического материала, на огромное количество общетеоретических и частных научных разработок. Достаточно напомнить, например, труд Энгельса, посвященный рабочему классу Англии. Значение частных исследований для любой общественной науки, в частности и для социологии, Маркс и Энгельс, а вслед за ними и Ленин усматривали в том, что они дают богатейшие фактические данные для теоретических обобщений. Здесь — исходный пункт всякого теоретического анализа и одно из важнейших средств соединения теории с жизнью, с практикой.

Являясь необходимым эмпирическим материалом для широких теоретических обобщений, частные исследования имеют и самостоятельное значение: проведение их позволяет глубоко понять сущность и особенности развития отдельных общественных процессов и явлений и использовать знания о них на практике. Но для того, чтобы эти исследования выполнили свою роль, они должны опираться на широкую социологическую теорию, которая, давая целостную картину развития общества, определяет направление конкретных социальных исследований, позволяет построить научную гипотезу и осуществить социальный эксперимент, рассчитанный на проверку этой гипотезы.

Марксистская социология содействует более полному и целесообразному использованию всей совокупности знаний, накопленных наукой,— и при выработке научных гипотез, и при организации конкретно-социальных исследований.

Научная социологическая теория, исторический материализм, так же как и все диалектико-материалистическое мировоззрение в целом, позволяет определить социальную природу изучаемого процесса, раскрыть его классовое содержание, выявить его противоречия и основные тенденции развития, его связи и отношения с другими объектами, дать практические рекомендации, выводы и т. д. И наконец, исторический материализм позволяет соотнести полученные выводы с уже установленными положениями науки, проверенными практикой.

Социолог может, конечно, накопив много фактов и наблюдений, провести ряд частных экспериментов, имеющих положительное значение, и без правильной общесоциологической теории. Но обработать эмпирический материал так, чтобы получить научные теоретические выводы, нельзя, не опираясь на принципы научной социологии. Правильное пользование научной социологией позволяет ученому нередко на основании единичных событий, подвергнутых всестороннему анализу, дать далеко идущий общетеоретический вывод, особенно в тех случаях, когда это событие выявляет новую тенденцию в развитии. Коммунистические субботники были в свое время единичным явлением, Ленин, сопоставив их со всем ходом и закономерностями развития революции в России, со всем опытом борьбы рабочего класса за Советскую власть, увидел в этом факте ростки нового, коммунистического отношения к труду. Без диалектического и материалистического подхода такой вывод был бы невозможен.

Марксизм-ленинизм, исторический материализм исходят из единства частных исследований и социологической теории. Это единство позволяет не ограничиваться общими постулатами социологии, а связывать их с конкретной ситуацией, с общественными процессами, с жизнью народных масс. Как известно, Маркс и Ленин решающее значение в общественном развитии отводят практической деятельности трудящихся. Для них народные массы не только претворяют в жизнь определенные теоретические предпосылки и политику марксистской партии. Сама деятельность народа, ум и опыт миллионов трудящихся составляют могучий источник человеческого познания. Нисколько не умаляя роли конкретно-социальных исследований, которые все больше будут проводиться специализированными научно-исследовательскими организациями и всеми марксистами, работающими в области общественных наук, необходимо подчеркнуть значение опыта миллионов трудящихся и их творчества как могучего источника познания. Ленин в этом источнике черпал и знания, и уверенность в победе. Научное руководство обществом состоит не только в том, чтобы иметь правильную теорию и ею руководствоваться, выработать правильную политику и разъяснять ее, ставить все достижения науки на службу производству и организации управления обществом, но и в том, чтобы четко улавливать процессы, происходящие в народной толще, поднимать и развивать творческую инициативу трудящихся, приобщать массы к развитию теории, к активному участию в управлении общественными делами.

4

Выдвинув материалистическое понимание истории в качестве гениальной гипотезы, Маркс на основе всестороннего анализа капиталистического общества превратил эту гипотезу в научную теорию. Называя материалистическое понимание истории синонимом общественной науки, Ленин подчеркивает, что «материализм представляет из себя не «по преимуществу научное понимание истории»... а единственное научное понимание ее»¹³. Раскрывая сущность материалистического понимания истории, давая материалистический анализ антагонистических общественно-экономических отношений, Ленин не раз подчеркивал ту мысль, что материалистический подход к изучению антагонистического общества есть прежде всего классовый подход.

В самом деле, общественные взгляды и теории людей отражают их положение в обществе, отражают их общественное бытие. Так как пролетариат и буржуазия занимают прямо противоположное положение в системе общественных отношений, то соответственно этому и их общественные взгляды и теории также прямо противоположны.

Исследователь-марксист, разбирая ту или иную систему взглядов, должен прежде всего заинтересоваться тем, из каких социальных условий, из каких особенностей общественного бытия эти взгляды вырастают, что они собой представляют. Логический и гносеологический анализ должен здесь сочетаться с анализом социальным, классовым. Поэтому-то Ленин, борясь, например, с народниками, не просто показал несостоятельность их взглядов, но пошел дальше. Он выяснил, в каких условиях и почему возникли эти воззрения, установил, что идеи народничества 90-х годов представляют собой взгляды мещанства, обуржуазившейся части крестьянства. Борясь с меньшевиками и другими ревизионистами, Ленин не просто констатировал, что ревизионисты извращают марксизм и восстанавливают буржуазные концепции, но и выявил гносеологические корни этих воззрений в капиталистическом обществе, социальные причины ревизионизма, оппортунизма. Ленинский анализ истоков ревизионизма, в своей основе сохранивший силу и до наших дней, является непревзойденным образцом материалистической критики определенных идеологических концепций.

Но материализм в истории требует не только выявления классовых корней любого направления. Диалектический материализм кроме того требует выявления отношения исследователя к изучаемому процессу, его активной борьбы с реакционными воззрениями и политикой тех классов, групп, которые противостоят революционным силам общества, а в наши дни социализму, коммунизму. Материализм в истории Неизбежно выступает как партийность, непримиримость к враждебным течениям. Нельзя назвать материалистом исследователя, который хотя в общем и правильно описывает процесс, показывая социальную направленность этого процесса, но этим и ограничивается, не выявляет своего собственного отношения к рассматриваемым явлениям. Ленин блестяще показал порочность такого подхода на примере взглядов Струве.

Струве, выступая против народников, правильно указывал на тенденцию развития капитализма в России, на прогрессивность капиталистических порядков по сравнению с докапиталистическими отношениями. Но он не видел и не мог видеть новые противоречия, которые несет капитализм, оставался в роли созерцателя, фиксирующего прогрессивность капитализма и призывающего пойти на выучку к нему. Он не становился на позицию активной борьбы с новыми формами гнета, которые нес о собой капитализм. Ленин сразу заметил данную особенность взглядов Струве. Приводя его фразу о «непреодолимых исторических тенденциях» общественного процесса, Ленин пишет: «Это — язык объективиста, а не марксиста (материалиста). Между этими понятиями (системами воззрений) есть разница, на которой следует остановиться, так как неполное уяснение этой разницы принадлежит к основному недостатку книги г. Струве, проявляясь в большинстве его рассуждений.

Объективист говорит о необходимости данного исторического процесса; материалист констатирует с точностью данную общественно-экономическую формацию и порождаемые ею антагонистические отношения. Объективист, доказывая необходимость данного ряда фактов, всегда рискует сбиться на точку зрения апологета этих фактов; материалист вскрывает классовые противоречия и тем самым определяет свою точку зрения. Объективист говорит о «непреодолимых исторических тенденциях»; материалист говорит о том классе, который «заведует» данным экономическим порядком, создавая такие-то формы противодействия других классов. Таким образом, материалист, с одной стороны, последовательнее объективиста и глубже, полнее проводит свой объективизм. Он не ограничивается указанием на необходимость процесса, а выясняет, какая именно общественно-экономическая формация дает содержание этому процессу, какой именно класс определяет эту необходимость... С другой стороны, материализм включает в себя, так сказать, партийность, обязывая при всякой оценке события прямо и открыто становиться на точку зрения определенной общественной группы»¹⁴.

Это замечание Ленина исключительно важно и сохраняет в полной мере свою актуальность и в наше время. Оно свидетельствует о том, что ленинизм исходит не только из закономерностей общественного развития, но и учитывает активную сознательную деятельность людей, рассматривая эту деятельность как проявление исторических законов. Из этого положения вытекает та громадная роль, которую отводил Ленин воспитанию рабочего класса, его революционной партии. Партийность мировоззрения находит свое материально-организационное воплощение в деятельности марксистско-ленинской партии, являющейся знаменосцем революционной теории и вождем рабочего класса. Поэтому всякая попытка отделить научность от партийности, марксистско-ленинскую теорию от партии рабочего класса (к чему призывают современные ревизионисты) противоречит самой сущности, духу марксистско-ленинской социологии.

Об этом уместно напомнить еще и потому, что отход от марксизма-ленинизма, в частности от марксистской социологии, не всегда начинается прямо и открыто с перехода на позиции ревизионизма. Чаще всего он проявляется в других формах, и главным образом в виде уклона к объективизму. Этот уклон выражается прежде всего в сползании с классовых партийных позиций в поисках абстрактной истины, равно присущей различным философским течениям современности, в примиренческом отношении к ревизионизму и некритическом отношении к буржуазной философии и социологии.

Сейчас, особенно за рубежом, нередко можно встретить марксиста, который считает расхождения с ревизионизмом научным спором в рамках единого мировоззрения и убежден, что философскую мысль одинаково развивают как марксисты и прогрессивные мыслители, стихийно тянущиеся к материализму и диалектике, так и противники марксизма-ленинизма, лидеры и представители буржуазных школ и течений. Усилия сторонников этой точки зрения направлены не столько на критику буржуазных философов и социологов, сколько на усвоение «положительного» содержания в воззрениях этих мыслителей. Они готовы в большей или меньшей степени идти на выучку к ним, рассматривают их не как философских противников, а как коллег по профессии, взаимно обогащающих друг друга в процессе диалога. Так затушевывается, а подчас снимается задача борьбы с ревизионизмом и буржуазной философией и выдвигается другая задача — информация о том, что полезного можно почерпнуть у того или иного западного мыслителя.

Подобную позицию по отношению к враждебным марксистско-ленинской философии направлениям некоторые считают достижением и противопоставляют прежнему подходу, при котором огульно осуждались враждебные взгляды, а сила аргументации в борьбе с буржуазными и ревизионистскими течениями нередко заменялась резкими эпитетами. Слов нет, сейчас мы ясно видим односторонности и ошибки, допускавшиеся в прошлом при критике враждебных направлений в философии, она действительно была нередко мало аргументированной и доказательной.

Кроме того, и это главное, такая критика носила не столько диалектический, сколько вульгарно-материалистический характер, поскольку в ней отсутствовал гносеологический подход: не выявлялось, какую сторону действительности или какой момент познания в гипертрофированной, извращенной форме отражает та или иная ошибочная концепция, то или иное враждебное марксизму направление.

Но, преодолевая ошибки и недостатки прошлого, нельзя забывать, что последовательность и непримиримость в борьбе с противником всегда составляла сильную сторону марксистов-ленинцев. Эту особенность необходимо и в новых условиях сохранять и умножать, соединяя ее с хорошим знанием всех разновидностей буржуазно-идеалистической философии и ревизионистских течений, с глубоким, аргументированным критическим разбором их взглядов по существу. Соединение воинствующей партийности и принципиальности с высоким профессиональным мастерством в критике враждебных нам направлений — ключ к успеху.

Это соединение вытекает из существа последовательного материализма Маркса, Энгельса, Ленина. Партийность подхода к изучению, исследованию общественных явлений и процессов — одна из самых важных черт ленинского понимания социологии как науки.

Примечания:

¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 4, стр. 37—38.

² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 136.

³ Там же, стр. 137.

⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 138.

⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 57—58.

⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 346.

⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 350.

⁸ Там же, стр. 351. (Курсив мой.— Лег.).

⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 179.

¹⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, стр. 350.

¹¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, стр. 350—351.

¹² В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 18, стр. 326.

¹³ В. И.Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 140.

¹⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 418—419.

 

 

 

ГЛАВА XIII

РАЗВИТИЕ В. И. ЛЕНИНЫМ УЧЕНИЯ ОБ ОБЩЕСТВЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ФОРМАЦИИ

В работах В. И. Ленина уделяется огромное внимание разработке категорий исторического материализма. Ленин применял марксистскую науку об обществе как логический инструмент познания противоречивой российской действительности, сложного сплетения классовых противоречий в международной жизни. Такой теоретический анализ был необходимой предпосылкой выработки научной политики партии на всех этапах ее деятельности.

Основные категории исторического материализма рассматривались Лениным как важнейшие опорные пункты познания общественного организма, как своеобразный логический скальпель, с помощью которого производятся различные разрезы этого организма, выделяются взаимные связи и отношения его сторон. Поэтому В. И. Ленин постоянно совершенствовал этот инструмент, конкретизировал и разрабатывал категориальный аппарат марксистской социологии. Достаточно сослаться на разработку Лениным таких важнейших понятий, как «общественное бытие» и «общественное сознание», «общественно-экономическая формация», «класс», «государство» и др. Наряду с этим В. И. Ленин дал замечательные образцы применения марксистского учения об обществе к анализу конкретной действительности. При этом Ленин выдвигал чрезвычайно важные методологические принципы познания общественной жизни. Постоянное обращение к ленинскому наследию, тщательное и бережное его исследование являются необходимым условием разработки исторического материализма как научной теории познания общества.

Среди других категорий исторического материализма В. И. Ленин особое внимание уделял понятию общественно-экономической формации.

Учение о формации, разработанное К. Марксом и Ф. Энгельсом, принадлежит к разряду таких фундаментальных научных открытий, которые превращают определенную область познания действительности в науку. В. И. Ленин подробно рассматривает те методологические приемы, которыми пользовались К. Маркс и Ф. Энгельс, вырабатывая понятие общественно-экономической формации, показывает историческое значение марксова анализа капитализма.

На примере учения о формации В. И. Ленин раскрывает важнейший вопрос о соотношении абстрактно-теоретического и конкретно-исторического в социологическом исследовании. Он разрабатывает принципы применения этого учения к определенным конкретно-историческим условиям и дает классический пример такого применения к условиям России конца XIX и начала XX в.

Не претендуя на полноту изложения, остановимся лишь на некоторых аспектах разработки В. И. Лениным марксистского учения об общественно-экономической формации.

 

1. Значение категории общественно-экономической формации для материалистического понимания истории

Создание учения об общественно-экономической формации В. И. Ленин связывает с выработкой К. Марксом и Ф. Энгельсом материалистического взгляда на историю; материалистический подход к познанию общественной жизни был необходимой предпосылкой для формулирования основных положений этого учения. Вместе с тем создание учения о формации явилось дальнейшей конкретизацией материалистического понимания истории.

Связь между исходными принципами материалистической методологии и учением об общественно-экономических формациях показана Лениным в работе «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?». В этой же работе он раскрыл и значение этого учения в превращении социологии в науку.

Материалистический подход обогатил социологию объективным критерием для разграничения важного и неважного в общественной жизни, существенного и несущественного, определяющего и определяемого. Определяющей стороной социальной жизни является господствующий тип производственных отношений.

Анализ экономических отношений позволил обнаружить сходство экономических отношений в различных странах, находящихся примерно на одинаковом уровне развития производства. Тем самым во внешнем многообразии общественных порядков различных стран было обнаружено нечто повторяющееся.

До открытия материалистического понимания истории социологи не могли заметить повторяемость в общественных явлениях разных стран и их наука в лучшем случае была лишь описанием этих явлений, подбором сырого материала. Анализ «материальных общественных отношений сразу дал возможность подметить повторяемость и правильность и обобщить порядки разных стран в одно основное понятие общественной формации» ¹.

В этом положении раскрывается то место, которое занимает понятие «общественно-экономическая формация» в системе категорий исторического материализма. Методологическая роль этого понятия заключается прежде всего в том, что с его помощью удалось классифицировать общественные порядки разных стран, отправляясь от анализа уровня развития производительных сил и типа производственных отношений. Это понятие, по мысли В. И. Ленина, сыграло в социологии такую же роль, как в химии — понятие групп элементов с типичными, совпадающими, повторяющимися свойствами, например металлы, металлоиды и т. д.; или в биологии понятие биологического вида, которое позволило классифицировать все многообразие представителей животного и растительного царства на основании типичных повторяющихся признаков, присущих определенным группам представителей земной флоры, фауны и мира животных. В категории «общественно-экономическая формация» зафиксировано то фундаментально-общее, что объединяет все социальные организмы подобного типа, и вместе с тем то качественно отличное, что различает социальные организмы, принадлежащие к разным типам.

Учение об общественно-экономической формации обнаружило несостоятельность внеисторического подхода к обществу. Критикуя субъективную социологию народников, В. И. Ленин показал теоретическую беспомощность лидеров народничества, оперировавших внеисторическим понятием «общество вообще». С точки зрения марксистско-ленинской философии, необходимо исходить не из «общества вообще» как некоторой внеисторической организации, отвечающей потребностям абстрактной человеческой природы, а из конкретно-исторического общества, находящегося «на определенной ступени исторического развития», общества «с своеобразным отличительным характером»².

Определение формации как общества, находящегося на определенной ступени социального прогресса, вместе с тем нуждается в конкретизации. Необходимо выяснить, какие же стороны общественной жизни включаются в формацию и какова их субординация.

Обратимся к произведениям В. И. Ленина. В работе «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» он писал, что К. Маркс установил понятие общественно-экономической формации как совокупности данных производственных отношений³. Если строго придерживаться буквы приведенных слов, то, пожалуй, можно сделать вывод, что В. И. Ленин понятие «формация» сводит к совокупности определенных конкретно-исторических производственных отношений. Однако если мы всесторонне рассмотрим ленинские взгляды на этот счет, то должны будем отказаться от такого предположения.

В другом месте той же самой работы мы находим объяснение определению формации как совокупности производственных отношений. В. И. Ленин выделяет экономическую сторону формации, с тем чтобы выпуклее провести материалистический подход в оценке общественных явлений и сразу сконцентрировать внимание на самом главном. Материалистический метод, отмечал он, требует объективного анализа производственных отношений, образующих данную общественную формацию⁴.

С позиции диалектико-материалистического метода экономические отношения — это главное в формации, это ее фундамент или, говоря словами классиков марксизма-ленинизма, экономический скелет формации. В. И. Ленин определяет формацию через экономические отношения для того, чтобы подчеркнуть своеобразие и качественную особенность материалистического метода в социологии, который требует сводить все многообразие общественных отношений к отношениям производственным. В этом, нам представляется, смысл того ударения, которое делает В. И. Ленин, определяя формацию через совокупность экономических отношений.

Если мы еще внимательнее присмотримся к той же самой ленинской работе, то сможем найти подтверждение сказанному.

В. И. Ленин писал: «Материализм дал вполне объективный критерий, выделив производственные отношения, как структуру общества...»⁵ Здесь производственные отношения рассматриваются лишь как структура формации.

Чтобы прийти к окончательному выводу о том, что же подразумевали классики марксизма-ленинизма под понятием «общественно-экономическая формация», обратимся к «Капиталу» К. Маркса. В этой работе, как известно, дан анализ одной конкретно-исторической формации — капитализма. И вот что пишет В. И. Ленин по рассматриваемому вопросу. Он опять-таки подчеркивает материалистическую методологию, примененную К. Марксом, и указывает, что анализ капиталистической формации давался преимущественно и прежде всего под углом зрения производственных отношений между членами общества. Ленин разъяснял, в каком смысле следует это понимать: К. Маркс не прибегал ни разу для объяснения дела к каким-нибудь моментам, стоящим вне этих производственных отношений ⁶. Значит, дело отнюдь не в том, что понятие «общественно-экономическая формация» сводится к совокупности производственных отношений, а в том, что эти отношения определяют все стороны общественной жизни. В этом существо материалистической методологии, требующей объяснять все общественные явления через призму экономических отношений.

Разъясняя, что анализ капиталистической формации в «Капитале» концентрировался на производственных отношениях между членами общества, Ленин вместе с тем подчеркивал, что это лишь скелет «Капитала» ⁷.

Здесь нельзя не привести одну чрезвычайно важную мысль, которая раскрывает суть воззрений классиков марксизма-ленинизма на понятие «общественно-экономическая формация». «Все дело, однако, в том,— писал В. И. Ленин,— что Маркс этим скелетом не удовлетворился, ибо он одной «экономической теорией» в обычном смысле не ограничился, что — объясняя строение и развитие данной общественной формации исключительно производственными отношениями — он тем не менее везде и постоянно прослеживал соответствующие этим производственным отношениям надстройки, облекал скелет плотью и кровью. Потому-то «Капитал» и имел такой гигантский успех, что эта книга «немецкого экономиста» показала читателю всю капиталистическую общественную формацию как живую — с ее бытовыми сторонами, с фактическим социальным проявлением присущего производственным отношениям антагонизма классов, с буржуазной политической надстройкой, охраняющей господство класса капиталистов, с буржуазными идеями свободы, равенства и т. п., с буржуазными семейными отношениями»⁸.

В другом месте он подчеркивал, что «Капитал» дает материалистический анализ капиталистического общества и его надстроек⁹, что в производственных отношениях была указана та основа общества, которая облекается политико-юридическими формами, известными течениями общественной мысли¹⁰.

Приведенные положения, как нам представляется, снимают все сомнения о смысле понимания классиками марксизма-ленинизма содержания рассматриваемой категории. Общественно-экономическая формация — это общество на определенном этапе его развития; в понятие «формация» включается все многообразие сторон общественной жизни, причем определяющее место во взаимодействии этих сторон принадлежит экономике. Данные черты, характеризующие составные элементы формации, являются общими для всех формаций, но в каждой в отдельности они находят конкретно-историческое воплощение.

Общественно-экономические формации — это исторически определенные, качественно устойчивые системы, существование которых имеет оправдание до тех пор, пока они необходимы с точки зрения социального прогресса или, иначе говоря, пока они дают достаточный простор для развития производительных сил. Классики марксизма-ленинизма называли общественно-экономические формации социальными организмами ¹¹, которые возникают, достигают степени зрелости, переживают полосу увядания, упадка. Они гибнут под влиянием развития и крайнего обострения присущих им внутренних противоречий; вместе с тем разрешение этих противоречий ведет к становлению нового, более прогрессивного и высокоорганизованного общественного строя.

Именно такой конкретно-исторический взгляд на общество и общественный прогресс непосредственно проистекает из учения об общественно-экономических формациях. В этом учении получает глубокое теоретическое отображение реальный процесс развития человеческого общества, подчиняющийся объективным законам истории. В. И. Ленин писал, что «сведение общественных отношений к производственным и этих последних к высоте производительных сил дало твердое основание для представления развития общественных формаций естественноисторическим процессом»¹².

Исторический процесс во всей его сложности нельзя представить, исходя из каких-то абстрактных, умозрительных принципов, как это делали, например, социологи-субъективисты. Последние, писал В. И. Ленин, опирались на аргументы вроде тех, что цель общества — выгоды всех его членов, что поэтому справедливость требует такой-то организации и что не соответствующие этой идеальной организации порядки являются ненормальными и подлежащими устранению ¹³.

Критикуя социологов-субъективистов, В. И. Ленин одновременно характеризовал марксистский подход к теоретическому исследованию. Этот подход он сводил к следующим методологическим приемам.

Во-первых, чтобы объяснить суть исторического процесса, необходимо исследовать хотя бы одну реально существующую общественно-экономическую формацию, т. е. нужен конкретно-исторический подход к обществу. К. Маркс останавливается на анализе современного для него, т. е. капиталистического, общества. В. И. Ленин в полемике с социологами-субъективистами особо выделял тот факт, что К. Маркс исследовал не «общество вообще», а конкретно-исторический этап общественного развития — современное капиталистическое общество.

Во-вторых, необходимо сконцентрировать основное внимание на той стороне исторического процесса, которая составляет его объективное содержание, т. е. на экономической структуре общества. Такой подход впервые дал объективный критерий для разграничения важного и неважного в сложной сети общественных отношений, позволил раскрыть глубинные закономерности, определяющие сущность социального прогресса.

В-третьих, исследование формации должно строиться на всестороннем анализе всего многообразия строго зафиксированных и проверенных фактов.

В-четвертых, целью исследования должно являться открытие закона развития определенной формации. Так, К. Маркс в «Капитале» стремился раскрыть и раскрыл экономический закон движения современного ему капиталистического общества. Очень хорошо характер научного поиска, предпринятого К. Марксом, показывает В. И. Ленин. Он писал, что в 40-х годах XIX в К. Маркс высказал материалистическую гипотезу и взялся за изучение фактического материала. «Он берет одну из общественно-экономических формаций — систему товарного хозяйства — и на основании гигантской массы данных (которые он изучал не менее 25 лет) дает подробнейший анализ законов функционирования этой формации и развития ее. Этот анализ ограничен одними производственными отношениями между членами общества: не прибегая ни разу для объяснения дела к каким-нибудь моментам, стоящим вне этих производственных отношений, Маркс дает возможность видеть, как развивается товарная организация общественного хозяйства, как превращается она в капиталистическую, создавая антагонистические (в пределах уже производственных отношений) классы буржуазии и пролетариата, как развивает она производительность общественного труда и тем самым вносит такой элемент, который становится в непримиримое противоречие с основами самой этой капиталистической организации»¹⁴.

 

2. Абстрактно-теоретический и конкретно-исторический подход в учении об общественно-экономических формациях

Для характеристики марксистско-ленинского учения об общественно-экономических формациях крайне важно правильное представление о соотношении абстрактно-теоретического и конкретно-исторического в социологическом исследовании. Этот вопрос не являлся новым в социологической литературе, но тем не менее к нему постоянно возвращались К. Маркс и Ф. Энгельс; особое внимание данной проблеме уделял В. И. Ленин. Это объясняется тем, что классики марксизма-ленинизма впервые создали подлинно научную теорию общественного развития. К тому же, чем шире распространялись по земному шару марксистские взгляды, тем злободневнее становился вопрос о применении этой теории для анализа конкретно-исторических условий в той или иной стране, а также о возможности использования ее для выработки конкретных программ революционного преобразования общественных порядков в этих странах. Распространение идей марксизма-ленинизма по всему миру все больше актуализирует проблему методологической значимости этой теории для анализа действительности.

Следует обратить внимание на достаточную сложность соотношения абстрактно-теоретического и конкретно-исторического как самостоятельной теоретико-познавательной проблемы. Ошибочное, одностороннее ее рассмотрение являлось одной из гносеологических причин идеалистических и всякого рода метафизических извращений в социологии. В. И. Ленин не раз указывал на умышленное и неумышленное запутывание этого вопроса представителями различных течений буржуазной социологии.

Вопрос о соотношении абстрактно-теоретического и конкретно-исторического в социологическом исследовании относится не только к учению об общественно-экономических формациях. С ним связано раскрытие места теории в объяснении конкретно-исторических процессов вообще. Однако для учения о формациях данная проблема имеет особое значение, так как позволяет понять содержание исторического процесса, выраженного во всеобщей форме, и его соотношение с конкретным многообразием изменений совершающихся в реальной действительности.

Мы Специально останавливаемся на данной проблеме, поскольку, как нам кажется, в пашей литературе еще недостаточно используется связанное с ней ленинское наследство. Иногда происходит спутывание абстрактно-теоретической постановки вопроса с конкретно-исторической.

Здесь не ставится задача рассмотреть различные точки зрения, имеющиеся на этот счет среди философов и социологов. Мы сошлемся только на одну статью, где затрагивается данная проблема, причем лишь для констатации факта актуальности этой проблемы не только для социологов, но и для историков, поскольку статья написана представителем исторической науки. Она свидетельствует о том, какое большое значение имеет ясное представление о методологических принципах исторического материализма для конкретно-исторического исследования.

Автор статьи, сравнивая понятия «общественно-экономическая формация» и «уклад», пишет, что в отличие «от формации уклад представляет собой лишь один из типов общественно-экономических отношений, существующих в данной формации, и не определяет ее в целом, ибо в рамках формации могут быть обнаружены два или несколько укладов общественно-производственных отношений со своим особым способом эксплуатации и собственности на средства производства»¹⁵.

Можно согласиться с тем. что уклад представляет собою «один из типов производственных отношений», что понятие «уклад» дает возможность несколько уменьшить «зазор» между такой общей категорией, как формация, и той социально-исторической реальностью, к которой эта абстракция применяется. Но нельзя согласиться с положением, что общественно-экономическая формация включает в себя «два или несколько укладов». Здесь, как нам кажется, имеет место явное смешение категории «общественно-экономическая формация» с конкретными стадиями, эпохами в развитии, которые проходят отдельные страны.

Понятие «уклад» действительно уменьшает «зазор» между общей категорией «формация» и социально-исторической реальностью, но отнюдь не потому, что уклад является составным элементом формации. Сторонники точки зрения, согласно которой уклад представляет собою составную часть формации, не учитывают, во-первых, характера идеализации, примененного классиками марксизма-ленинизма в ходе выработки категории «общественно-экономическая формация», и, во-вторых, различного методологического значения этих понятий. С помощью категории «общественно-экономическая формация» отображается сущность исторического процесса в теоретически-всеобщей форме. Понятие «уклад» позволяет осмыслить исторические наслоения в отдельных странах и в определенные конкретно-исторические периоды.

Особое значение для понимания соотношения абстрактно-теоретического и конкретно-исторического в связи с учением об общественно-экономических формациях имеет правильное представление о характере абстрагирования, примененного К. Марксом при образовании самой категории «формация». Эту проблему глубоко освещает В. И. Ленин. Он обращает внимание на тот факт, что понятие формации явилось истоком выделения и теоретического обобщения существенных типичных черт, свойственных различным странам, находящимся примерно на одинаковом уровне развития производства. Следовательно, это понятие дает теоретически обобщенное представление о какой-то определенной стадии развития человеческой истории. Но это, разумеется, не единственный принцип, проведенный К. Марксом при абстрагировании рассматриваемой категории.

Раскрывая еще один принцип абстрагирования, примененный К. Марксом, В. И. Ленин обращается к анализу капиталистической формации. Он показал, что К. Маркс, разрабатывая понятие капиталистической формации, не ограничился отвлечением от нетипичных, несущественных сторон, свойственных европейским и неевропейским буржуазным странам. К. Марксом было развито идеализированное представление об этой формации как определенном строе, где капиталистические отношения доведены до их логической завершенности и законченности.

Процесс образования логических абстракций всегда связан с идеализацией, с отвлечением от несущественных сторон исследуемых процессов и явлений. Точно так же и придание выработанной логической модели действительности формы идеально законченной конструкции является одним из широко применяемых наукой методов логического исследования.

Понятие общественно-экономической формации является одним из наиболее общих понятий исторического материализма, а учение об общественно-экономических формациях выступает как общая теория, объясняющая исторический процесс. Это учение предполагает высокую степень идеализации, т. е. отвлечение от тех исторических явлений и процессов, которые можно счесть частными по отношению к сущности, взятой к тому же в предельно развитой форме.

Глубокий анализ соотношения абстрактно-теоретического и конкретно-исторического в социологическом исследовании применительно к учению об общественно-экономических формациях дает В. И. Ленин в работе «Еще к вопросу о теории реализации». Он прекрасно показывает характер абстрагирования, примененный К. Марксом в связи с учением о капиталистической формации. В. И. Ленин пишет, что в «Капитале» раскрывается «идеал капитализма, но отнюдь не его действительность»¹⁶. Приведя слова Маркса: «...мы имеем целью представить внутреннюю организацию капиталистического способа производства лишь в его, так сказать, идеально среднем типе»¹⁷, Ленин подробно комментирует эту мысль, показывает на конкретных примерах суть теоретической идеализации общественных отношений капитализма. «Теория капитала,— отмечал он,— предполагает, что рабочий получает полную стоимость своей рабочей силы. Это — идеал капитализма, но отнюдь не его действительность. Теория ренты предполагает, что все земледельческое население вполне раскололось па землевладельцев, капиталистов и наемных рабочих. Это — идеал капитализма, но отнюдь не его действительность. Теория реализации предполагает пропорциональное распределение производства. Это — идеал капитализма, но отнюдь не его действительность»¹⁸.

В. И. Ленин дает еще более широкое обобщение, отмечая, что все законы капитализма, открытые К. Марксом, точно так же изображают лишь идеал капитализма, но отнюдь не его действительность.

Думается, что ленинский разбор абстрактно-теоретического анализа капиталистического общества, проведенного К. Марксом, не оставляет сомнения в том, что капиталистическую формацию, а также и любую другую следует понимать как качественно определенный и вместе с тем идеализированный тип общественных отношений, в который не входят общественные отношения качественно иного типа, фиксируемые понятием уклада.

Конкретизируя и развивая марксово учение о формации, В. И. Ленин противопоставлял его субъективно-идеалистической методологии исторического исследования. Для субъективного идеалиста абстракции и обобщения являются только произвольными логическими конструкциями, позволяющими систематизировать эмпирический материал. Для марксиста социологические категории, в том числе важнейшая из них — общественно-экономическая формация, только потому и могут служить методологическими принципами исследования, логическими орудиями познания, что в них отражены в абстрактно-теоретической форме общие связи и отношения объективно существующего исторического процесса.

В этой категории концентрируются те наиболее существенные черты, которые свойственны данному типу общества и которые присущи любой стране, проходящей данный этап развития. Научная идеализация, примененная К. Марксом при выработке понятия «общественно-экономическая формация», предполагает обобщение фактов действительности, выделение существенных связей и тенденций, объективно присущих историческому процессу. В этом состоит коренное различие в понимании логического в марксистской и буржуазной социологии. Представители последней (школы неокантианцев, позитивистов и др.) рассматривают абстрактные понятия социологии не как отвлечения от реальности, а лишь как логические методы конструирования действительности. В марксистской социологии абстракции, будучи теоретической формой отражения объективной реальности, выступают методом ее познания.

В нашей литературе дебатируется еще одно положение: могут ли идеально развитые общественные отношения, составляющие содержание определенной общественно-экономической формации, воплотиться в конкретно-исторические отношения в какой-нибудь стране, достигшей наибольшего расцвета на определенном этапе развития социального прогресса? Имея в виду капиталистическую формацию, В. И. Ленин отрицательно отвечал на этот вопрос. Существуют, подчеркивал он, многочисленные исторические и практические условия (не говоря уже об имманентных противоречиях капитализма), которые ведут и приведут гораздо скорее к гибели капитализма, чем к превращению современного капитализма в идеальный капитализм¹⁹.

Итак, абстрактно-теоретическая модель капитализма никогда не сможет абсолютно совпасть с конкретно-историческим ее воплощением. В чертах, которые концентрируются в капиталистической формации, раскрывается лишь тенденция развертывания капиталистических порядков в отдельных странах по направлению к идеально завершенному качественно определенному состоянию. Вместе с тем понятие общественно-экономической формации не только не освобождает исследовательскую мысль от необходимости анализа всей сложности отношений в том или ином обществе, а, напротив, способствует такому анализу.

Историческая практика показала, что ни в одной стране, даже в Англии, где капиталистические порядки получили в XIX веке наибольшее развитие, не были достигнуты идеально завершенные формы буржуазных отношений, свойственные домонополистической стадии развития капитализма. Больше того, буржуазное общество перешло в новую фазу своего развития — в стадию монополистического капитализма, идеально-теоретическая модель которого²⁰ рядом черт отличалась от модели домонополистического капитализма, хотя наиболее существенные закономерности тождественны для обеих стадий. И опять-таки идеально завершенный империализм остается абстрактно-теоретической моделью, а конкретно-историческое развитие в этом направлении является не более чем абстрактной возможностью.

 

3. Диалектический характер категории «общественно-экономическая формация»

Противоречивый характер действительности, в том числе и социальных процессов, с необходимостью породил адекватный, диалектический подход к ее познанию. Противоречия действительности нашли свое отражение в формах мысли, понятийно-категориальном аппарате. Ядро диалектики, отмечал В. И. Ленин, состоит в раздвоении единого и познании противоречивых частей его, категории диалектики должны быть столь же обтесаны, гибки, релятивны, едины в противоположностях, чтобы правильно отобразить процессы действительности.

Мы уже отмечали, что в учении о формации находит абстрактно-теоретическое отображение противоречивый процесс исторического развития. Наиболее общее противоречие, которое характеризует весь ход исторической эволюции, раскрывается в противоречивом единстве устойчивости и изменчивости (как отмечал Ф. Энгельс, в единстве консервативного и революционного). Общественный прогресс (как и любое развитие вообще) — это процесс постоянного изменения социальных форм. Революционная сторона диалектики состоит в том, что она отрицает нечто раз навсегда данное, неизменное, закостенелое.

Противоречивый характер процесса общественного развития находит свое отражение и в содержании категории «общественно-экономическая формация». Формации рассматриваются в историческом материализме как живые (саморазвивающиеся) организмы. Диалектика понятия формации, его противоречивая сущность глубоко раскрыты в работах В. И. Ленина. Он выдвинул два аспекта рассмотрения этого понятия. Один аспект мы можем обозначить как типологический подход. Это такой взгляд на формацию, когда фиксируются устойчивые черты, свойственные данному социальному типу. Совокупность подобных черт рассматривается как определенная идеальная система, где содержание и свойства данного социального типа представляются в предельной стадии их развития.

Исследование общественных отношений определенного типа в идеально развитой форме позволяет выделить сущность данного типа отношений, законы их функционирования.

Но есть еще иной аспект рассмотрения содержания категории «формация», который следует назвать генетическим. Генетический подход раскрывает различные фазы развития качественно определенного типа формации. Такой подход позволяет рассмотреть становление формации, ее развитие и исчезновение.

Генетический аспект рассмотрения формации тесно связан с типологическим. Это именно единство противоположностей. Так, зная существенные черты, определяющие качество данного типа общественных отношений, можно вычленить неразвитые их формы и более глубоко осмыслить данный тип отношений с позиции научного представления о предельно развитых его формах.

Важно подчеркнуть, что для двух взаимосвязанных подходов к оценке формации характерной является такая черта: исследуется только качественно определенный тип общественных отношений²¹. Вместе с тем эти два подхода противоположны друг другу. Типологический подход связан с рассмотрением различных обществ одного и того же типа в относительно стабильном, исторически неизменном состоянии. Генетический подход раскрывает данный тип общества как процесс. Он помогает понять генезис общества, внутренний закон его развития от низших форм к качественно новому социальному типу.

Выделение двух аспектов рассмотрения общественно-экономических формаций можно проследить на примере «Капитала». К. Маркс рассматривает капитализм не только в качественно идеализированной форме, но прослеживает становление и развитие этой формации, а также теоретически обосновывает ее неминуемую гибель и переход общества к социализму и коммунизму.

Методологическое значение такого рода разграничения глубоко обосновал В. И. Ленин. Обратимся, например, к его полемике с «легальным марксистом» Струве. Обсуждался вопрос, относящийся к теории реализации. Струве пытался связать теорию реализации с фактом разложения крестьянства. В. И. Ленин раскрыл суть его теоретической и методологической ошибки. Он ясно показал, что абстрактная теория реализации должна брать посылкой идеально развитое капиталистическое общество. В данном случае речь шла об анализе капиталистической формации в ее качественно идеализированной форме. Когда же говорилось о крестьянах-земледельцах, создающих своим разорением рынок для капитализма, то это вполне справедливое положение, подчеркивал В. И. Ленин, «относится вовсе не к теории реализации продукта в капиталистическом обществе, а к теории образования капиталистического общества»²².

В. И. Ленин весьма плодотворно применял оба подхода к анализу исторических условий в России. Так, опровергая народников, он отнес так называемое «народное производство» к типу капиталистического производства и показал его генетическую связь с развитыми формами. В. И. Ленин доказал, что крупный капитализм в России относится к «народному производству», как вполне развитое явление к неразвитому, как высшая стадия капиталистической формации к низшей ее стадии²³.

Приведенный разбор свидетельствует о важности разграничения указанных подходов к общественно-экономическим формациям. Это избавляет от одностороннего, однобокого отображения развития в истории, позволяя абстрагировать диалектико-материалистическую модель общественной эволюции, объективно верно отображающую глубинные стороны социального прогресса.

Таким образом, учение об общественно-экономических формациях в теоретически-всеобщей форме отображает сущность социального прогресса. Этим обстоятельством определяется методологическое значение этого учения для анализа конкретно-исторических условий.

 

4. Учение о формациях и ленинский план построения социализма и коммунизма

Большим вкладом в марксистскую теорию явилось развитие В. И. Лениным учения о коммунистической формации, основные черты которой были определены К. Марксом и Ф. Энгельсом. В работе «Государство и революция» и ряде других произведений В. И. Ленин дальше развил представления классиков марксизма о коммунизме.

Диалектико-материалистический анализ коммунистической формации дал возможность В. И. Ленину вывести «идеально-средний тип» коммунистического общества, в теоретически-всеобщей форме раскрыть сущность новой социальной ступени в историческом развитии человечества. Типологический подход, примененный В. И. Лениным к рассмотрению коммунистической формации, позволил представить будущее общество в его идеально развитых формах. Экономическую основу этого общества составляли коммунистическая общенародная собственность на средства производства и коммунистический принцип распределения материальных благ: от каждого — по способностям, каждому — по потребности.

Наряду с типологическим, В. И. Ленин развил и генетический аспект рассмотрения коммунистической формации, показав коммунистическое общество в его становлении. Поскольку коммунизм рождается не сразу, то коммунистическая формация распадается на две фазы. Первая фаза — это неразвитое коммунистическое общество, получившее название социализма, вторая — собственно коммунизм. Следуя марксистско-ленинскому учению, нельзя две фазы коммунистического общества — социализм и собственно коммунизм — рассматривать как самостоятельные формации, так как речь идет об одном и том же типе общества, находящемся на разных ступенях своего развития. В этой связи необходимо еще раз подчеркнуть, что решающим признаком, позволяющим относить определенные общественные отношения к данной формации, является не количественный признак (уровень развитости общественных отношений), а качественный (принадлежность их к определенному социальному типу).

Следует обратить внимание на существенную особенность абстрагирования самого понятия «коммунистическая формация». Если капиталистическая формация как определенный социальный тип представляет собою продукт идеализации, отбора и теоретического обобщения существенных признаков, свойственных реальным странам, то коммунистическая формация является моделью будущего общества. Эта модель была логически выведена на основании теоретического анализа капиталистической формации, законов ее функционирования, развития и гибели. Изучение противоречий буржуазного строя дало возможность осуществить научное предвидение результатов их разрешения, позволило предугадать существенные черты коммунистического общества.

Научное предвидение будущего общества, осуществленное классиками марксизма-ленинизма, не было гаданием или беспочвенной мечтой, оно имело основание в глубоком понимании объективной сущности социального прогресса.

Абстрактно-теоретическая модель коммунистического общества может быть только одна, точно так же как возможна лишь одна абстрактно-теоретическая модель капитализма. Коммунизм, как показали классики марксизма-ленинизма, коренным образом отличается от эксплуататорских типов общества, основанных на частной собственности на средства производства. Этот новый социальный тип не может зарождаться в недрах общественных порядков, противоположных ему по содержанию, к тому же санкционированных и поддерживаемых диктатурой эксплуататорских классов. Учитывая такое своеобразие генезиса коммунистической формации, еще К. Маркс и Ф. Энгельс высказывали мысль о неизбежности переходного периода между социализмом и коммунизмом. В. И. Ленин теоретически обосновал общеобязательность переходного периода для всех стран, строящих социализм, и глубоко раскрыл его содержание, присущие ему существенные черты и закономерности.

Анализ коммунистической формации, произведенный В. И. Лениным, имеет огромное методологическое значение для практики строительства социализма и коммунизма. Не случайно важнейшие теоретические обобщения, относящиеся к коммунизму и двум фазам его развития, были сделаны В. И. Лениным непосредственно накануне Великой Октябрьской социалистической революции.

Разработанное В. И. Лениным учение о коммунистической формации превратилось в теоретический фундамент созданного им плана строительства социализма и коммунизма, который в силу его всесторонней теоретической обоснованности приобрел международное значение. Основу этого плана составляют общеобязательные закономерности, соблюдение которых является непременным условием успешного построения нового общества.

Общие черты в генезисе социалистических общественных отношений, отраженных в ленинском плане, нашли всестороннюю проверку в практике социалистического строительства. В Программе КПСС и программных документах международного коммунистического движения особо выделяется теоретическая основа ленинского плана построения социализма и указаны общие законы становления новых общественных отношений.

В «Декларации Совещания представителей коммунистических и рабочих партий социалистических стран», состоявшегося в Москве в 1957 г., были сформулированы эти общие законы: «...руководство трудящимися массами со стороны рабочего класса, ядром которого является марксистско-ленинская партия, в проведении пролетарской революции в той или иной форме и установлении диктатуры пролетариата в той или иной форме; союз рабочего класса с основной массой крестьянства и другими слоями трудящихся; ликвидация капиталистической собственности и установление общественной собственности на основные средства производства; постепенное социалистическое преобразование сельского хозяйства; планомерное развитие народного хозяйства, направленное на построение социализма и коммунизма, на повышение жизненного уровня трудящихся; осуществление социалистической революции в области идеологии и культуры и создание многочисленной интеллигенции, преданной рабочему классу, трудовому народу, делу социализма; ликвидация национального гнета и установление равноправия и братской дружбы между народами; защита завоеваний социализма от покушений внешних и внутренних врагов; солидарность рабочего класса данной страны с рабочим классом других стран — пролетарский интернационализм»²⁴.

Однако теоретически-всеобщие принципы ленинского плана нельзя рассматривать как своего рода схему, из которой можно вывести ответы на любые вопросы, возникающие в ходе решения практических задач, без учета конкретных условий и особенностей каждой отдельной страны. Такое понимание значения общих теоретических принципов было бы ошибочным и привело бы к догматизму и схематизму. Подобный подход к делу чреват крайне вредными и опасными практическими последствиями. Теоретические положения, обладающие достоинством всеобщности, всегда раскрывают лишь сущность определенного процесса, которая в каждой конкретной ситуации проявляется по-своему, в особых своеобразных формах. Практика социалистического строительства со всей очевидностью показала всю опасность шаблона, некритического перенесения выводов, сделанных в одной стране, на страны с иными социальными особенностями. Совпадение процесса социалистического строительства в общетеоретической модели предполагает неограниченное многообразие форм его проявления. В то же время не меньшую опасность представляет абсолютизация особенных форм при забвении коренных, основополагающих принципов и законов социалистического преобразования общества.

Значение теории, и ото очень хорошо показал В. И. Ленин, состоит вовсе не в том, чтобы на манер Гегеля подгонять под нее жизнь, а в том, чтобы использовать теоретические принципы как метод научного анализа действительности. Только такой подход к теории гарантирует успех практического преобразования устаревших социальных форм. Поэтому конкретный план строительства социализма в каждой отдельной стране должен диалектически сочетать общее с особенным, общие закономерности, годные для любой страны, с элементом своеобразия, в котором находят отражение особенности общественных порядков и исторического развития данной страны.

Образец такого подхода демонстрирует В. И. Ленин, определяя конкретные пути социалистического строительства в Советской стране. Для выявления своеобразия действия общих закономерностей в отдельных конкретно-исторических условиях он требовал всесторонне учитывать преемственность между социализмом и предшествующим ему состоянием общества.

Основываясь на этой преемственности, В. И. Ленин открыл важную закономерность, определяющую темпы социалистических преобразований. Он показал, что, чем менее развита страна в экономическом отношении, тем длительнее и сложнее происходит процесс становления социалистических форм. В. И. Ленин не раз отмечал, что для стран капиталистически высокоразвитых этот переход может быть сравнительно кратковременным, тогда как для стран слаборазвитых в капиталистическом отношении этот переход становится длительным и сложным. В. И. Ленин писал, что относительно прямой переход к социализму, предполагающий довольно быстрое прохождение переходного периода, возможен в странах с преобладанием крупного капиталистического производства как в промышленности, так и в сельском хозяйстве. Однако без этого условия непосредственный переход к социализму невозможен экономически²⁵.

В странах капиталистически слаборазвитых, с многоукладной экономикой, строительство социализма представляет собой значительно более сложную задачу, которую можно решить только в течение более или менее длительного времени. В этом случае необходимо учитывать наличие не только буржуазных отношений, но и добуржуазных укладов, а план социалистического строительства должен предусматривать ряд промежуточных ступеней, постепенно подводящих докапиталистическую экономику к социализму. В. И. Ленин писал по этому поводу, что «надо понять, какие посредствующие пути, приемы, средства, пособия нужны для перехода докапиталистических отношений к социализму. В этом весь гвоздь»²⁶. В. И. Ленин доказал всю опасность поспешности в деле строительства социализма и необоснованного перескакивания к таким общественным формам, для которых еще не созрели условия.

Он разработал кооперативный план, который вошел составной частью в общий план строительства социализма и коммунизма и также приобрел международное значение. В кооперативном плане, применяя учение об общественно-экономических формациях, В. И. Ленин всесторонне показал конкретные пути развития мелкого сельскохозяйственного производства в условиях многоукладной экономики и конкретные формы постепенного, поэтапного преобразования докапиталистических отношений в отношения социалистические.

Теоретические расчеты и исторический опыт строительства социализма в разных странах на основе ленинского плана позволяют сделать вывод, что игнорирование экономической преемственности и объективных общественных закономерностей чревато опасными последствиями для дела социалистического строительства. Волюнтаризм и неоправданная поспешность в сложном деле создания нового строя могут затормозить и даже поставить под угрозу дело социалистического строительства.

Коммунистическая партия Советского Союза и марксистско-ленинские коммунистические и рабочие партии противопоставляют социальному авантюризму и волюнтаризму марксистскую теорию, ленинский план строительства социализма и коммунизма, который основан на глубоком понимании сущности исторического процесса и конкретно-исторических особенностей его осуществления в различных странах.

Примечания:

¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 137.

² К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 6, стр. 442.

³ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 139.

⁴ См. там же, стр. 165.

⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 137.

⁶ См. там же, стр. 138.

⁷ См. там же, стр. 138.

⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 138—139.

⁹ См. там же, стр. 147.

¹⁰ См. там же, стр. 429.

¹¹ См. там же, стр. 429.

¹² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 138.

¹³ См. там же, стр. 133.

¹⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 138.

¹⁵ «Вопросы философии», 1968, № 2, стр. 120.

¹⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 4, стр. 80.

¹⁷ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 25, ч. II, стр. 399.

¹⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 4, стр. 80.

¹⁹ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 4, стр. 82.

²⁰ Такую модель разработал В. И. Ленин в своих трудах, и прежде всего в произведении «Империализм, как высшая стадия капитализма».

²¹ Может сложиться мнение, что если типологический аспект рассмотрения исключает уклады, то генетический, наоборот, предполагает многоукладность формаций. Однако это не так. И при генетическом подходе исследуются различные стадии одного и того же типа экономических отношений, составляющих скелет формации, тогда как уклады отличаются друг от друга именно типами экономических связей.

²² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 4, стр. 84.

²³ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 466.

²⁴ «Программные документы борьбы за мир, демократию и социализм». М., 1901, стр. 12—13.

²⁵ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 43, стр. 78—79.

²⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 43, стр. 228.

 

 

 

ГЛАВА XIV

ЛЕНИН И НАУЧНОЕ ПРЕДВИДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ

«Чудесное пророчество есть сказка. Но научное пророчество есть факт»¹ — этими словами начинается статья В. И. Ленина «Пророческие слова». Написанная в тяжелое для молодой Советской республики время — в середине 1918 г., она посвящена сделанному за три десятилетия до того предсказанию Ф. Энгельса о возможных результатах мировой войны. С поразительной силой предвидения Энгельс описал разрушения и потрясения, которые вызовет война, крушение буржуазных империй и неизбежную победу пролетариата. Обращаясь к королям и государственным мужам буржуазии, Энгельс предупреждал их: «...если вы разнуздаете силы, с которыми вам потом уже не под силу будет справиться, то, как бы там дела ни пошли, в конце трагедии вы будете развалиной, и победа пролетариата будет либо уже завоевана, либо все ж таки неизбежна» ².

Предвидение грядущего хода истории для марксистов, для политических деятелей рабочего класса не предмет праздного любопытства, а жизненная необходимость. Без истинного понимания перспектив общественного развития не может быть дальновидной политики. Чтобы наметить правильный курс в политике, нужно видеть не только нынешнюю расстановку классовых сил, но и возможное изменение ее в будущем. Только при этом условии марксистская партия может выработать правильную стратегию и тактику, не ковылять вслед за событиями, а смело прокладывать путь к осуществлению своих ближайших и конечных целей, вести за собой массы. Вот почему В. И. Ленин, говоря о тактике классовой борьбы пролетариата, подчеркивал не только необходимость объективного и всестороннего учета всей совокупности классовых отношений как внутри страны, так и на международной арене. Он отмечал также, что все классы и все страны должны рассматриваться не в статическом, а в динамическом виде, т. е. не в неподвижном состоянии, а в движении, движение же должно, в свою очередь, изучаться «не только с точки зрения прошлого, но и с точки зрения будущего...»³. Предвидение в политике и есть рассмотрение явлений с точки зрения их будущего.

Значение научного предвидения не исчерпывается тем, что оно дает возможность определить правильный курс практической деятельности. Оно позволяет также вселить в партию рабочего класса и идущие за ней массы уверенность в возможности завоевать победу, твердость духа, что крайне важно в тяжелой, полной трудностей революционной борьбе. Именно поэтому В. И. Ленин в один из опаснейших для молодой Советской республики моментов противопоставлял маловерам, людям, поддавшимся унынию, давшим себя запугать буржуазии, спокойную уверенность в будущем Энгельса, его оправдавшееся научное пророчество.

Современная эпоха делает проблемы научного предвидения, прогнозирования социального и научно-технического прогресса особенно актуальными. Это эпоха величайшей социальной революции, открывающей человечеству путь к социализму и коммунизму, и вместе с тем эпоха грандиозной научно-технической революции. И изменения в социальных отношениях, и развертывающийся невиданными в прошлом темпами научно-технический прогресс делают настоятельной необходимостью тщательный учет заложенных в настоящем тенденций, которые способны глубоко преобразить облик общества и условия жизни человека в ближайшие десятилетия. Борьба двух систем — социализма и капитализма, их соревнование в области экономики, техники и науки делают определение перспектив социального и научно-технического прогресса предметом острой идеологической борьбы.

В этих условиях уместно сделать попытку обобщить по этим вопросам идейное наследие Владимира Ильича Ленина, чей гений неизменно был устремлен вперед, который умел, никогда не отрываясь от реальной почвы настоящего, прозорливо предвидеть будущее.

1

То или иное отношение к проблеме предвидения зависит прежде всего от решения вопроса о закономерности, детерминированности явлений. Отказ от признания объективной закономерности ведет к отрицанию либо самой возможности научного предвидения, либо его научных основ. Характерна в этом смысле позиция махистов, которые утверждали, будто наука не знает законов, выражающих объективно необходимую связь явлений, она лишь описывает последовательность восприятий, дает обобщающее описание фактов, которое содержит в себе не больше чем перечень всех отдельных случаев.

Суть всей субъективистской линии в вопросе о причинности и необходимости в природе, несостоятельность которой вскрыта Лениным в «Материализме и эмпириокритицизме», состоит в отрицании объективной закономерности природы и выведении законов из тех или иных принципов, постулатов субъекта, из человеческого сознания. Противоположную же линию материализма В. И. Ленин выражает следующими словами: «Признание объективной закономерности природы и приблизительно верного отражения этой закономерности в голове человека есть материализм»⁴.

Объективная связь явлений, более или менее точно уловленная человеком,— вот что всегда лежит в основе успешного предвидения будущего. Тем и отличается научное предвидение от всякого рода религиозных или мистических прорицаний, что первое основано на изучении естественной, реально существующей связи между явлениями действительности.

Научное предвидение отличается и от эмпирических догадок о будущем, основанных на простом наблюдении сопутствующих явлений или внешних аналогиях. Основой научного предвидения является познание законов, раскрывающих внутренне необходимую, существенную, устойчивую связь явлений, что и позволяет заключать от известного к неизвестному и от настоящего к будущему.

Закон представляет собой форму всеобщности в природе. Он фиксирует известные необходимые отношения между явлениями, которые обязательно повторяются каждый раз, когда налицо есть соответствующие условия.

Конечно, приходится учитывать, что повторяемость в природе относительна. Всякое отдельное явление имеет свои специфические, неповторимые черты, которые не охватываются полностью общим понятием, законом. Царство законов представляет собой, по выражению Гегеля, спокойный образ являющегося мира. Всякий закон неполон, узок, охватывает только часть действительности. Мы не можем объяснить какое-либо отдельное явление, даже такое простое, как падение тела, только одним законом. Только множество законов дает возможность охватить явление в его конкретности. «Значение общего,— отмечал В. И. Ленин,— противоречиво: оно мертво, оно нечисто, неполно etc. etc., но оно только и есть ступень к познанию конкретного, ибо мы никогда не познаем конкретного полностью. Бесконечная сумма общих понятий, законов etc. дает конкретное в его полноте»⁵. В этом многообразии действительности и историческом характере ее познания и кроется причина того, что научное предвидение всегда охватывает лишь основные черты будущего и никогда не может исчерпать его полностью. Надо к тому же заметить, что одного знания общего закона далеко не достаточно для предвидения, необходимо еще возможно более полное знание условий, при которых он действует, так как в зависимости от этих условий результаты действия одного и того же закона могут быть различными. Всякий закон в своем осуществлении модифицируется многосложными обстоятельствами. Это особенно верно в применении к законам общественного развития. Нужно конкретно, всесторонне учитывать условия и обстановку данной эпохи и данной страны, чтобы видеть, какие видоизменения претерпевает общая историческая закономерность. «В противном случае,— заметил Энгельс,— применять теорию к любому историческому периоду было бы легче, чем решать простое уравнение первой степени» ⁶.

Наконец, и сама мера повторяемости явлений не может быть одинакова в разных сферах действительности. Чем проще изучаемые явления, тем яснее выступает повторяемость их свойств, черт. Наоборот, чем выше мы поднимаемся по ступеням качественных состояний, переходя от низшего к высшему (скажем, от физики или химии к биологии или от биологии к общественным явлениям), тем больше осложняется повторяемость изучаемых явлений многообразными индивидуальными, неповторимыми чертами.

Этот объективный факт односторонне преувеличивается и используется рядом буржуазных философов для отрицания самой возможности применить критерий повторяемости к общественной жизни и, следовательно, установить закономерность исторического развития. Известна позиция представителей фрейбургской школы неокантианства (В. Виндельбандт, Г. Риккерт и др.), которые утверждали, что естествознание и история резко противоположны: естествознание имеет целью изучение повторяющихся явлений, обобщение, поэтому оно отбрасывает все индивидуальные особенности изучаемых объектов и устанавливает общие законы; история, напротив, имеет целью изучение индивидуальных событий со всеми их неповторимыми чертами, а потому исторические законы невозможны. Такая точка зрения означает, по существу, отрицание исторической закономерности, а следовательно, и возможности научного предвидения хода истории.

Неудивительно, что неокантианство оказалось в руках реакционной буржуазии весьма удобным оружием для борьбы с идеями научного социализма. Критикуя аналогичную позицию П. Струве, пытавшегося объявить закон стоимости фантомом, В. И. Ленин заметил: «В области естественных наук человека, который сказал бы, что законы явлений естественного мира — фантом, посадили бы в дом сумасшедших или просто осмеяли. В области наук экономических человека, щеголяющего так смело... в голом состоянии... охотно назначат профессором, ибо он, действительно, вполне пригоден для отупления буржуазных сынков»⁷.

Попытки объявить исторические события уникальными, неповторимыми и найти в этом специфику истории в отличие от естествознания совершенно несостоятельны.

Заметим прежде всего, что если понимать повторяемость в абсолютном смысле, то ее нет и в естествознании, ибо в природе не существует объектов абсолютно тождественных. Тем не менее это не препятствует естествоиспытателям создавать общие понятия путем отделения существенного от несущественного, необходимого от случайного. Но такой же процесс создания общих понятий имеет место и в познании исторических событий, и без него было бы невозможно не только объяснить, но даже описать исторические факты. Еще в конце прошлого века, критикуя субъективную социологию народников, В. И. Ленин превосходно обосновал возможность применения к познанию общественной жизни общенаучного критерия повторяемости.

Повторяемость внешних черт событий носит в той или иной степени случайный характер и, конечно, не может служить основанием для предвидения. Иное дело повторяемость существенных черт, которая выражает устойчивые, закономерные связи между явлениями. Именно такую повторяемость можно выделить, располагая научным критерием для ее обнаружения.

Социологи-субъективисты не могли, по мысли Ленина, заметить повторяемость и правильность в общественных явлениях различных стран вследствие того, что они ограничивались анализом идеологических общественных отношений и не шли глубже, не вскрывали лежащих в их основе материальных отношений. Стоило же выделить наиболее существенные, устойчивые связи, лежащие в основе общественной жизни, т. е. связи производственные, как тотчас обнаружилась повторяемость в истории разных стран. Выделение производственных отношений как экономической основы общества дало возможность «применить к этим отношениям тот общенаучный критерий повторяемости, применимость которого к социологии отрицали субъективисты»⁸.

Критерием повторяемости в истории является прежде всего категория общественно-экономической формации как исторически определенного типа общества, особого социального организма со свойственными ему специфическими законами развития. Категория формации, как разъяснял Ленин, дала возможность перейти от описания (и оценки с точки зрения идеала) общественных отношений к строго научному анализу их, исследующему то, что, например, обще всем капиталистическим странам, и в то же время выделяющему то, что отличает одну капиталистическую страну от другой.

В «Капитале» Маркса дан образец такого анализа. Раскрыв на примере Англии специфические законы капитализма, Маркс показал, что страна промышленно развитая показывает менее развитой стране лишь картину ее собственного будущего. Это дает возможность, если установлено, что данная страна вступила на путь капитализма, заранее определить, что она столкнется со свойственными этому способу производства явлениями — разорением мелких производителей, анархией производства и т. д. В то же время, как неоднократно подчеркивал Ленин, должны быть учтены и специфические особенности капитализма в данной стране, ибо, например, капитализм в Англии, Франции, Германии, России и т. д., несомненно, имел много своеобразных черт.

Наряду с категорией общественно-экономической формации большое значение для раскрытия закономерности социальных явлений имела марксистская теория классовой борьбы.

Там, где социологи-субъективисты видели действия лишь отдельных лиц, индивидуальные и потому неповторимые, марксизм открыл действия классов, масс, творящих историю. Теория классовой борьбы, указывал В. И. Ленин, потому и составляет громадное приобретение общественной науки, что она дала возможность подвести бесчисленные, не поддающиеся учету индивидуальные действия людей под общие законы. Никакая общественная наука не может взять на себя задачу предвидеть поведение и действия каждого отдельного человека: эти действия могут зависеть от множества обстоятельств его жизни, воспитания, взглядов, чувств и т. д. Однако предвидеть действия больших масс людей, целых классов вполне возможно, ибо они определяются констатируемыми с естественнонаучной точностью условиями их существования, коллективными интересами и т. д.

Изучая явления общественной жизни, мы имеем дело в большинстве случаев с законами статистическими, которые проявляются, в отличие от законов динамических, в сложных системах и позволяют предвидеть с большей или меньшей вероятностью поведение не отдельного элемента системы, а целого ансамбля, коллектива элементов. Подобного рода статистические законы действуют как в природе, так и в общественной жизни. Установление законов предполагает обобщение, переход от индивидуального, единичного к массовому, общему. «...Подведение «индивидуальностей» под известные общие законы давным-давно завершено для мира физического, а для области социальной оно твердо установлено лишь теорией Маркса»⁹. Теория классовой борьбы и дала возможность подметить известную повторяемость, закономерность в стремлениях людей и в движениях масс.

Классовый анализ общественных явлений потому и выступает как условие научного предвидения хода исторического развития, что он дает возможность обнаружить устойчивое в бесконечно сложном переплетении человеческих действий и исторических событий. Так, например, анализируя упомянутое предвидение Энгельса, Ленин отмечал, что кое-что из предсказанного им вышло иначе, ибо мир во многом изменился за тридцать лет, но еще больше подтвердилось. И это совпадение предвидения с действительностью Ленин объяснял тем, что «Энгельс давал безупречно точный классовый анализ, а классы и их взаимоотношения остались прежние» ¹⁰.

Общественная жизнь бесконечно сложна, она складывается из множества движений, совершающихся различными темпами, как типичных для данной эпохи, так и нетипичных, более или менее уклоняющихся от среднего типа и от среднего темпа. Учитывая все это при характеристике определенной эпохи, В. И. Ленин отмечал, что «мы не можем знать, с какой быстротой и с каким успехом разовьются отдельные исторические движения данной эпохи. Но мы можем знать и знаем, какой класс стоит в центре той или иной эпохи, определяя главное ее содержание, главное направление ее развития, главные особенности исторической обстановки данной эпохи и т. д.»¹¹. Анализ положения и роли этого класса и дает возможность выделить основную линию исторического развития на каждом новом этапе общественного прогресса.

В отличие от законов природы, главная особенность социальных законов состоит в том, что это законы практической деятельности людей, которые осуществляются не помимо людей, образующих общество, а через их действия. Поэтому предвидение в общественной жизни, в сравнении с предсказанием явлений природы, вроде солнечных, лунных затмений и т. п., представляет собою предвосхищение результатов исторических действий самих людей. Но люди действуют в истории как существа, одаренные сознанием, волей, ставящие перед собой те или иные цели. Было бы нелепостью отрицать значение целей, их влияние на ход и исход событий. В то же время известно, что цель воплощает собою будущее. Но означает ли это, что будущее в истории определяет ход событий в настоящем и тем самым отвергается каузальность, причинная связь явлений? Разумеется, нет. Каузальность требует не отрицания воздействия целей на ход истории, а их причинного объяснения. Почему на определенных этапах истории возникают именно такие, а не иные цели? Что побуждает людей, представляющих определенные социальные силы, классы, бороться за или против их осуществления? Ответы на эти вопросы и позволяют обнаружить закономерность в истории.

Излюбленный прием критиков марксизма — отождествление закономерности с предопределением. Они сплошь да рядом приписывают марксизму фаталистическое представление об истории как процессе, в котором осуществляются какие-то предначертания. Такому взгляду они противопоставляют утверждение о творческой воле субъекта, выступающей у них как волюнтаристический произвол, отрицание какой бы то ни было исторической необходимости.

В действительности марксистский детерминизм, признание исторической необходимости отнюдь не умаляет значения активности субъекта. Но эта активность не равнозначна произволу. Хотя по мере хода истории обстоятельства, условия, при которых действует субъект, во все большей мере создаются деятельностью людей, последние никогда не могут выбирать их по своему усмотрению. Условия каждой эпохи определяют возможности, а также ставят перед людьми назревшие задачи, требующие разрешения. Но как и в какой степени эти задачи будут решены, зависит от самих людей, от их активной деятельности, от хода борьбы, в которой весомым фактором является их сознательность, энергия, воля и т. д.

Марксизму чуждо представление об однозначной детерминированности исторических событий. Признание исторической необходимости и вытекающего из нее общего направления общественного развития в данную эпоху отнюдь не означает отрицания многообразия возможностей. На любом этапе истории имеются различные и даже прямо противоположные возможности. В каких формах осуществится переход к более высокому типу хозяйства, победит ли данная конкретная революция или потерпит поражение — ответы на подобного рода вопросы не определены однозначно. Они не могут быть выведены из познания общей линии исторической необходимости, а нуждаются в анализе конкретных обстоятельств, многие из которых даже не могут быть заранее полностью учтены.

Как подходил В. И. Ленин к определению соотношения исторической необходимости и различных возможностей ее реализации, можно наглядно видеть на примере анализа им проблем развития капитализма и буржуазной революции в России. Ленин отмечал, что на сложившейся в стране экономической основе революция неизбежно должна быть буржуазной. Однако объективно возможны две основные линии развития: либо старое помещичье хозяйство сохранится, постепенно эволюционируя в чисто капиталистическое хозяйство; либо революция решительно разрушит все остатки крепостничества, и крупное помещичье землевладение прежде всего. Движение по тому или иному пути капиталистической эволюции Ленин связывал с двумя возможными исходами революции. «Преобразование экономического и политического строя России в буржуазно-демократическом направлении неизбежно и неустранимо. Нет такой силы на земле, которая могла бы помешать такому преобразованию. Но из сочетания действия наличных сил, творящих это преобразование, может получиться двоякий результат или двоякая форма этого преобразования. Одно из двух: 1) или дело кончится «решительной победой революции над царизмом» или 2) для решительной победы сил не хватит, и дело кончится сделкой царизма с наиболее «непоследовательными» и наиболее «своекорыстными» элементами буржуазии. Все бесконечное разнообразие деталей и комбинаций, предвидеть которые никто не в состоянии, сводится, в общем и целом, именно к тому или другому из этих двух исходов»¹². В другом месте Ленин заметил, что «эта альтернатива, как всякие предположения относительно социального и политического будущего, намечает только главные и основные линии развития» ¹³.

Предвидения, касающиеся социального и политического будущего, часто выражаются в виде альтернативы. Перспективы общественного развития России в ту эпоху Ленин не формулировал однозначно. На основе анализа объективных общественных сил он выделил две главные возможности. От чего же зависела реализация той или другой? От хода борьбы, от того, хватит ли сил у революции, или их окажется больше на стороне контрреволюции. Результат борьбы нельзя было заранее предвидеть с полной точностью, а можно было определить лишь с той или иной степенью вероятности. Однако само выделение этих возможностей имело громадное практическое значение для сторонников революции: оно указывало им на то, что завоевание победы возможно при условии мобилизации всех их сил.

Общественная жизнь отличается крайней сложностью. Чтобы предвидеть будущее, нужно уметь уловить основную, необходимую линию общественного развития, нужно отделить существенное от несущественного. Основное направление общественного развития определяется экономической необходимостью. Но «экономическое движение как необходимое в конечном счете прокладывает себе дорогу сквозь бесконечное множество случайностей (то есть вещей и событий, внутренняя связь которых настолько отдалена или настолько трудно доказуема, что мы можем пренебречь ею, считать, что ее не существует) » ¹⁴.

Случайности входят в совокупный процесс исторического развития; они могут, в зависимости от обстоятельств, замедлять или ускорять его, вызывать те или иные зигзаги, изломы в общей линии развития. Но предвидеть все эти случайности и зигзаги невозможно. В то же время признание объективного существования случайностей не исключает возможности предвидения. Нельзя предвидеть каждую отдельную случайность, но вполне возможно определить совокупный результат их действия, выделить основную тенденцию, которая пробивает себе дорогу, как необходимость, сквозь целую массу случайностей, которые в той или иной мере уравновешивают друг друга.

Марксизм освободил идею необходимости от метафизической односторонности, свойственной старому механистическому мировоззрению. Он отверг фаталистическое представление о том, что все в мире, все события общественной жизни заранее предопределены и могут произойти только так, и не иначе. Такое представление не учитывает ни наличия случайностей и зигзагов в ходе исторического развития, ни того, что история представляет собою результат творчества и борьбы миллионов людей.

Известно, что в политике марксисты всегда стремятся всесторонне учесть обстоятельства и взвесить шансы на победу, но предсказать ее в каждом отдельном случае с абсолютной уверенностью нельзя. И дело тут вовсе не в несовершенстве наших знаний, не в ограниченности нашего разума, а в том, что этот исход не предопределен. Историю человечества нельзя рассматривать как провиденциальный процесс, в котором все заранее «запрограммированно».

Ленин с величайшим презрением высказывался об оппортунистах, требовавших, чтобы революция предпринималась только при абсолютно благоприятных шансах. «...Попытка учесть наперед шансы с полной точностью была бы шарлатанством или безнадежным педантством»¹⁵,— писал он. С убийственной иронией Ленин говорил, что «таких революций не бывает, какие «готовы» признать и Турати и Каутский,— именно таких, чтобы можно было наперед сказать, когда именно революция вспыхнет, насколько именно велики шансы ее победы» ¹⁶.

Это, однако, нисколько не подрывает основания наших действий. Как раз наоборот. Мы знаем, что в конечном счете наше дело победит с исторической необходимостью, в каждой же отдельной схватке исход борьбы заранее не предопределен, и это обязывает нас к активной революционной деятельности. От неукротимой воли к победе революционных сил, от их подготовленности, от их связи с широчайшими массами будет во многом зависеть результат борьбы; от сознательных революционных действий будут зависеть и сроки окончательной победы коммунизма.

Познавая необходимость исторического развития, руководствуясь этим знанием в своей практической деятельности, революционные силы получают возможность активно преодолевать всякие неблагоприятные случайности, возникающие на их пути.

Есть еще одно важное обстоятельство, объясняющее, почему невозможно предвидеть заранее все детали исторического процесса. Нельзя забывать о том, что историю делают миллионы масс, которые постоянно вносят в нее свое новое, творческое. Поэтому история оказывается всегда богаче содержанием, чем это можно предвидеть заранее, определяя теоретически ее дальнейшие пути.

«История вообще,— писал В. И. Ленин,— история революций в частности, всегда богаче содержанием, разнообразнее, разностороннее, живее, «хитрее», чем воображают самые лучшие партии, самые сознательные авангарды наиболее передовых классов. Это и понятно, ибо самые лучшие авангарды выражают сознание, волю, страсть, фантазию десятков тысяч, а революцию осуществляют, в моменты особого подъема и напряжения всех человеческих способностей, сознание, воля, страсть, фантазия десятков миллионов, подхлестываемых самой острой борьбой классов»¹⁷.

Историческое творчество всегда несет в себе момент непредвидимого. Отсюда, однако, не следует, что творчество вообще отрицает предвидение, как это утверждают сторонники теории «творческой», или эмерджентной, эволюции. Их основная идея была высказана еще А. Бергсоном: признавать, что «каждый момент приносит с собой что-нибудь, что новое бьет беспрерывной струей, что хотя и можно сказать, после появления каждой новой формы, что она есть действие определенных причин, но что нельзя предполагать возможности предвидения того, чем будет эта форма... вот это все мы можем чувствовать в нас и угадывать, путем симпатии, вне нас, но не можем ни выразить в терминах чистого мышления, ни мыслить, в узком смысле этого слова» ¹⁸. Творческая эволюция для сторонников подобных взглядов иррациональна; новое качество выступает у них как непредвидимое, рождающееся внезапно. Такой взгляд столь же односторонен, как и представление о том, что новое является простым повторением прошедшего и настоящего.

Процесс развития постоянно приносит с собой нечто новое, невиданное раньше. Но это новое не рождается по чьему-то произволу, совершенно независимо от старого. Оно является закономерным результатом предшествующего развития. И в природе и в обществе новое рождается из старого. А раз новое возникает из старого, то, естественно, возможно предвидеть — хотя бы в общих чертах — появление этого нового. Люди, созидающие будущее, всегда решают противоречия настоящего. Поэтому, раскрывая противоречия действительности, можно предсказать и пути их разрешения, а следовательно, и конечные их результаты, хотя бы они и не были известны по прошлому опыту.

Именно таков был механизм предвидения Маркса о наступлении коммунизма. Анализ противоречий капитализма и предпосылок нового общественного строя, созревающих в его недрах, дал возможность Марксу с научной точностью предсказать основные черты нового общественного строя, никогда ранее не существовавшего в истории.

«Вся теория Маркса,— отмечал В. И. Ленин,— есть применение теории развития — в ее наиболее последовательной, полной, продуманной и богатой содержанием форме — к современному капитализму. Естественно, что для Маркса встал вопрос о применении этой теории и к предстоящему краху капитализма и к будущему развитию будущего коммунизма.

На основании каких же данных можно ставить вопрос о будущем развитии будущего коммунизма?

На основании того, что он происходит от капитализма, исторически развивается из капитализма, является результатом действий такой общественной силы, которая рождена капитализмом. У Маркса нет ни тени попыток сочинять утопии, по-пустому гадать насчет того, чего знать нельзя. Маркс ставит вопрос о коммунизме, как естествоиспытатель поставил бы вопрос о развитии новой, скажем, биологической разновидности, раз мы знаем, что она так-то возникла и в таком-то определенном направлении видоизменяется»¹⁹.

В этих словах Ленина показаны с полной ясностью научные основы предвидения. Изучая явления природы и общества, наука имеет возможность открыть направление и тенденции их движения, видеть, куда ведет развитие, а значит, предвидеть. Именно потому, что Маркс рассматривал современное ему капиталистическое общество в его развитии и в его противоречиях, он смог правильно определить основные черты будущего коммунистического общества. Предвидение Маркса о характере будущего строя было, стало быть, основано на всестороннем изучении прошлого и настоящего.

Обратим, однако, внимание на то, что предвидение Маркса охватывало лишь основные черты будущего. «Мы не претендуем на то, что Маркс или марксисты знают путь к социализму во всей его конкретности.— предупреждал Ленин в 1917 г.— Это вздор. Мы знаем направление этого пути, мы знаем, какие классовые силы ведут по нему, а конкретно, практически, это покажет лишь опыт миллионов, когда они возьмутся за дело»²⁰.

Попытки заранее теоретически предусмотреть во всех подробностях путь к социализму Ленин отвергал по двум причинам: во-первых, это означало бы подменять науку фантазией, научное предвидение — пустыми догадками о будущем; во-вторых, это означало бы с самого начала связать себе руки в практической работе. Так, например, при обсуждении Программы партии в 1917 г. Ленин писал, что указать будущую организацию производства и распределения можно только в общей форме. «Идти дальше сейчас, пускаться в конкретизацию отдельных мероприятий, мне кажется, нецелесообразно. После основных мер нового типа, после национализации банков, после приступа к рабочему контролю многое будет виднее, и опыт подскажет массу нового, ибо это будет опыт миллионов, опыт строительства новых порядков экономики сознательным участием миллионов... Но в программу вносить чрезмерную детализацию преждевременно и может даже повредить, связав нам руки в частностях. А руки надо иметь свободными, чтобы сильнее творить новое, когда мы вступим вполне на новый путь» ²¹.

История была для Ленина результатом творчества многомиллионных масс народа. А «ум десятков миллионов творцов создает нечто неизмеримо более высокое, чем самое великое и гениальное предвидение» ²². Поэтому научное предвидение, которое дает партия, вооруженная теорией, должно быть соединено с практикой широчайших масс.

Только практика, и притом практика миллионных масс трудящихся, творящих историю, способна конкретизировать научное предвидение. Весь послеоктябрьский опыт КПСС показывает, как в процессе строительства социализма и коммунизма партия, опираясь на массы, обобщая результаты их почина, разрабатывала дальше свое понимание черт нового общества и путей его строительства. Таким образом, научное предвидение, как и вообще научное познание, представляет собою процесс; оно развивается и конкретизируется в ходе развития самой действительности и ее преобразования.

В связи с этим В. И. Ленин указывал, что нельзя основывать политику партии на попытке предугадывать точный срок надвигающейся революции. Он предостерегал против утопических попыток заниматься пустыми гаданиями насчет того, чего не ведает никто. Партия должна строить свою политику на строго научной основе.

Когда в 1918 г. «левые» коммунисты пытались предательски поставить молодую Советскую республику под удар германского империализма, они маскировали свою провокаторскую политику шарлатанскими пророчествами насчет того, что в Германии должна «в ближайшие дни» наступить революция. Ленин отвечал им: «Нет сомнения, что социалистическая революция в Европе должна наступить и наступит. Все наши надежды на окончательную победу социализма основаны на этой уверенности и на этом научном предвидении... Но было бы ошибкой построить тактику социалистического правительства России на попытках определить, наступит ли европейская и особенно германская социалистическая революция в ближайшие полгода (или подобный краткий срок) или не наступит. Так как определить этого нельзя никоим образом, то все подобные попытки, объективно, свелись бы к слепой азартной игре»²³. Мы видим, что Ленин разграничивает две стороны вопроса: 1) неизбежность социалистической революции в Европе и 2) определение момента ее наступления. В докладе на VII съезде партии Ленин иронически говорил по адресу «левых коммунистов»: «Хорошо, если немецкий пролетариат будет в состоянии выступить. А вы это измерили, вы нашли такой инструмент, чтобы определить, что немецкая революция родится в такой-то день?» ²⁴

Таким инструментом общественная наука не располагает и не может располагать. Она дает средства предвидеть основное направление общественного развития, вытекающее с необходимостью из ее законов, но не может брать на себя предсказание всех отдельных событий, их точных сроков. Если бы она попыталась это сделать, то это привело бы к подмене социальной науки знахарством.

Значит ли это, что предвидение конкретных событий и их сроков вообще невозможно? Разумеется, нет. По мере развертывания хода событий открывается возможность конкретизировать предвидение. Эта возможность тем более расширяется, есля ожидаемое событие входит в сферу практической деятельности людей, не только стремящихся предвидеть его, но и борющихся за его осуществление. Вероятно, в начале 1917 г., сразу же после победы Февральской революции, никто, в том числе и Ленин, не взялся бы определить, что следующая революция в России одержит победу через восемь месяцев. Но по мере того, как социалистическая революция в России назревала, возможные сроки ее осуществления становились яснее, а накануне решающего штурма В. И. Ленин с величайшей точностью определил момент выступления, что имело решающее значение для победы революции. Таким образом, в процессе революционной практики предвидение общего направления исторического развития конкретизируется и уточняется. В ходе борьбы, всесторонне изучая обстановку, марксистская партия получает возможность предвидеть и важнейшие события будущего и сроки их наступления.

В признании такой возможности состоит одна из особенностей марксистской тактики в отличие от тактики оппортунистической. Многие представители оппортунизма, начиная с Фольмара, ополчались против «прорицательства», призывали строить тактику партии исключительно на учете требований сегодняшнего дня²⁵. Некоторые из них пытались при этом отрицать и самую возможность научного предвидения исторических событий. На этом основании, например, один из зачинателей оппортунизма, Э. Бернштейн, отвергал возможность научного социализма, как такового. Предвосхищение будущих событий всегда до известной степени утопия, заявлял Бернштейн. «Основа всякой действительной науки — это опыт, свое здание она строит на накопленном знании. Социализм же является учением об общественном строе будущего и именно поэтому-то наиболее в нем характерное не поддается строго научному установлению» ²⁶. Впоследствии подобного же рода доводы подхватили сторонники так называемого «индуктивного социализма» (вроде К. Реннера и др.), которые утверждали, что социализм должен опираться исключительно на опыт сегодняшнего дня, отличающийся как от прошлого, так и от будущего.

Однако при такой постановке вопроса остается неизвестным, почему из опыта настоящего не могут быть извлечены выводы для будущего. Конечно, опыт каждого исторического периода своеобразен, но это отнюдь не лишает его поучительности для других периодов. Все дело лишь в том, чтобы этот опыт применялся не догматически, а творчески, с учетом изменений, происходящих в реальной жизни.

Марксистская тактика противоположна как правому оппортунизму со свойственной ему близорукостью или даже слепотой, так и субъективистскому забеганию вперед, «левацкому» отрыву от действительности, волюнтаризму. Она соединяет реализм в учете настоящего с умением заглядывать в будущее, смотреть вперед.

«Мы не можем удовлетвориться тем,— подчеркивал В. И. Ленин,— чтобы наши тактические лозунги ковыляли вслед за событиями, приспособляясь к ним после их совершения. Мы должны стремиться к тому, чтобы эти лозунги вели нас вперед, освещали наш дальнейший путь, поднимали нас выше непосредственных задач минуты. Чтобы вести последовательную и выдержанную борьбу, партия пролетариата не может определять своей тактики от случая к случаю. Она должна в своих тактических решениях соединять верность принципам марксизма с верным учетом передовых задач революционного класса»²⁷.

Чтобы смотреть вперед, нужно проникать в сущность явлений, выявлять их внутренние противоречия. Те, кто ограничиваются поверхностным наблюдением явлений, неизбежно приходят к рутинерским выводам. Будущее представляется им простым повторением прошедшего и настоящего. Чем чаще повторялось то или иное событие в прошлом, говорят сторонники этой точки зрения, тем с большей уверенностью надо ожидать его появления в будущем. При таком подходе к изучению действительности они не добираются до ее сущности, в которой именно и зреет отрицание старого. Поэтому филистерам, скользящим по поверхности явлений, гибель старого представляется неожиданной, нарушающей закономерность. Они оказываются неспособными понять события в их развитии. Это неоднократно отмечал Ленин. Выступая на IV съезде РСДРП, Ленин говорил об одном из представителей меньшевизма, что он «преклоняется перед минутой, он замечает лишь явления, лежащие на поверхности, и не замечает совершающегося в глубине. Он не изучает явления в их развитии»²⁸. Марксизм же требует, чтобы мы вскрывали процессы, происходящие в глубине, в сущности предмета, где обычно назревают силы, отрицающие данное явление при временном сохранении его старых форм, оболочек. «Поэтому марксист первый провидит наступление революционной эпохи и начинает будить народ и звонить в колокол еще тогда, когда филистеры спят рабским сном верноподданных» ²⁹.

Нигде не обнаруживается ярче столкновение рутинерского и революционного подходов к действительности, чем в политике. Свое убеждение в том, что существование капиталистического строя незыблемо, что все в политических и экономических отношениях останется «по-старому», оппортунисты всегда выдавали за «реалистический подход», упрекая большевиков в утопизме. «Всякие оппортунисты,— писал Ленин,— любят говорить нам: учитесь у жизни. К сожалению, они понимают под жизнью только болото мирных периодов, времен застоя, когда жизнь едва-едва движется вперед. Они отстают всегда, эти слепые люди, от уроков революционной жизни. Их мертвые доктрины оказываются всегда позади бурного потока революции, выражающего самые глубокие запросы жизни, затрагивающие наиболее коренные интересы народных масс»³⁰. «...Им совершенно чужда революционная диалектика марксистского реализма, подчеркивающего боевые задачи передового класса, открывающего в существующем элементы его ниспровержения»³¹. В этих замечательных словах прекрасно очерчена суть марксистского понимания историзма. Будущее нельзя понять без изучения прошлого и настоящего. Но будущее представляет собой не только продолжение настоящего, как это кажется поверхностному наблюдателю, а и его отрицание.

Обнаружение в настоящем ростков будущего, умение видеть в реальной жизни не только силы, сохраняющие старое, но и силы, разрушающие его, созидающие новое,— вот что позволяет предвидеть будущее.

Вместе с тем очевидно, что на различных исторических этапах развития общества степень зрелости элементов нового весьма неодинакова. Поэтому границы научного предвидения зависят от созревания самих общественных отношений, от того, в какой мере успели сложиться в настоящем элементы будущего. Могут быть и такие периоды истории, когда эти элементы еще не выросли и поэтому будущее может быть лишь предметом догадки, но еще не научного предвидения³². Для определения правильной линии действия крайне важно поэтому не только видеть то, что реально возможно предусмотреть, но и трезво учитывать то, что еще не поддается предвидению. В. И. Ленин подчеркивал, например, в 1917 г., что, говоря о перспективе отмирания государства, следует оставить открытым вопрос о сроках или о конкретных формах отмирания, ибо материала для решения таких вопросов тогда еще не могло быть. Когда «левые» коммунисты пытались забежать вперед и провозгласить быстрейшее отмирание государства, В. И. Ленин решительно возражал против этого: «Об этом сейчас говорить рано. Когда еще государство начнет отмирать?.. Заранее провозглашать отмирание государства будет нарушением исторической перспективы»³³. Допускать субъективизм, подменять реальный процесс развития пустыми домыслами о будущем — значило бы подвергать партию серьезной опасности. Когда на VIII съезде РКП (б) один из не в меру увлекающихся товарищей заявил, что в Программе партии следует говорить не о том, что есть, а о том, чего нет, Ленин высмеял это утверждение. «...Мы должны исходить из абсолютно установленного»³⁴,— подчеркивал он.

Наряду с объективными предпосылками, определяющими возможность и границы предвидения, большое значение имеют, разумеется, и субъективные предпосылки: общественное положение субъекта предвидения, его мировоззрение, знания, политический опыт, умение анализировать события, проницательность и, наконец, историческое чутье. Более или менее полное сочетание всех этих качеств отличает выдающихся деятелей истории. Недаром Г. В. Плеханов определял великого человека как такого, который видит дальше других и хочет сильнее других.

Вместе с личными качествами большое влияние на способность предвидения общественного развития оказывает классовая позиция субъекта. К концу гражданской войны В. И. Ленин отмечал провал расчетов империалистов, предпринявших интервенцию против молодой республики Советов. «...Мы ясно видим,— говорил он,— в чем было дело: мы оказались правы в самом основном. Мы оказались правы в своих предвидениях и в своих расчетах»³⁵. «...Наш расчет, в большом масштабе взятый, оказывается более правильным, чем их расчет. И не потому, что у них нет людей, которые умеют правильно рассчитывать... а потому, что нельзя рассчитывать правильно, когда стоишь на пути к гибели»³⁶.

Ясно, однако, что революционная классовая позиция сама но себе еще не обеспечивает успешного предвидения, она только делает взгляд зорче и облегчает возможность правильного подхода к оценке явлений. Но для того, чтобы эту возможность превратить в действительность, нужен серьезный, вдумчивый, трезвый марксистский анализ действительности. Не принимать желаемое за действительное, учитывать всесторонне тенденции и контртенденции — таково условие научного познания общественной жизни.

Равным образом было бы упрощением понимать слова Ленина в том смысле, будто буржуазные идеологи и политики вообще не способны предвидеть. Среди них есть немало проницательных и опытных политиков, людей, которые, по выражению Ленина, умеют правильно рассчитывать. Но их стремление повернуть историю вспять, несмотря на правильный учет расстановки сил в отдельных событиях, опрокидывает в конечном счете их прогнозы. Об этом свидетельствуют такие факты, как провал расчетов империалистов в первой и второй мировых войнах и др. Вместе с тем нельзя не учитывать, что империализм — опытный и коварный враг, что и наши противники учатся на историческом опыте и уроки истории не проходят для них бесследно. Задача марксистов-ленинцев состоит в том, чтобы использовать в полной мере для научного анализа действительности и предвидения тенденций ее развития те преимущества, которые дает им их передовая общественная позиция и их передовое мировоззрение.

2

Строительство нового общества выдвигает предвидение социальных процессов как практическую задачу, без которой невозможно управление ими. Эта задача приобретает особое значение в связи с развертывающейся ныне научно-технической революцией. С расширением масштабов производственной деятельности и дальнейшим обобществлением процессов труда сама жизнь все более властно требует сознательного регулирования жизнедеятельности общества и его воздействия на природу.

Особенность современного этапа взаимодействия общества и природы состоит в том, что вся поверхность земного шара становится поприщем деятельности человека, который использует почти все вещества земной коры и виды природной энергии и уже выходит за пределы Земли, в космос. Однако вместе с расширением масштабов деятельности человека растет и опасность его неуправляемого воздействия на природную среду. Побочным результатом этой деятельности является нарушение равновесия между различными процессами в природе, загрязнение вод и воздуха таким количеством промышленных отходов, радиоактивных веществ и т. д., что это может создать угрозу существованию человечества.

Чтобы избежать подобных опасностей, надо относиться к природе как к единому целому, в котором все находится в связи друг с другом, а это весьма затруднено в обществе, основанном на частной собственности, где развитие производства подчиняется своекорыстным интересам отдельных собственников. Однако при современных масштабах производства даже буржуазному миру приходится задумываться над последствиями своего хозяйничанья в природе: без этого станут неизбежными настоящие катастрофы.

С другой стороны, все больше растет потребность в прогнозировании общественных результатов развития производства и научно-технической революции (например, роста больших городов и т. д.). Растущее обобществление процесса производства все более властно требует его общественного регулирования. Уже образование трестов Ф. Энгельс, а затем В. И. Ленин оценивали как начало внесения планомерности в производство, как фактическое признание необходимости его планомерной организации. «...Нельзя по-прежнему толковать капитализм, как отсутствие планомерности. Это уже устарело: если есть тресты, то отсутствия планомерности уже нет» ³⁷. В еще большей мере это характерно для государственно-монополистического капитализма. Характеризуя эту форму капитализма в Германии во время первой мировой войны, В. И. Ленин отмечал, что обстоятельства заставили «перейти к регулированию всей хозяйственной жизни свыше, чем полусотни миллионов человек из одного центра»³⁸. «Сейчас мы имеем прямое перерастание капитализма в высшую планомерную форму его»³⁹.

И хотя в дальнейшем отпали те преходящие обстоятельства, связанные с войной, которые вынуждали регулировать экономику, развитие государственно-монополистического капитализма и растущее обобществление производства все больше заставляют капиталистов приспосабливать к нему свои экономические отношения. В ряде стран осуществляется «программирование» развития экономики, разрабатываются программы государственных капиталовложений в народное хозяйство, особенно в отрасли, связанные с научно-технической революцией, с военными целями и т. д. Понятно, что вмешательство буржуазного государства в экономическую жизнь осуществляется в интересах крупнейших монополий и уже вследствие одного этого не может обуздать стихийные силы экономического развития. И это также предвидел Ленин. «Полной планомерности,— предупреждал он,— конечно, тресты не давали, не дают до сих пор и не могут дать»⁴⁰.

Такую планомерность призван и способен дать лишь социализм. Его характеризуют не только всеобъемлющие масштабы планомерной организации производства, но и принципиально иная, чем при капитализме, цель, во имя которой она осуществляется. В замечаниях на проект Программы партии, составленный Плехановым, Ленин отмечал, что планомерную организацию общественного производительного процесса «пожалуй, еще и тресты дадут», но только при социализме и коммунизме «направителем планомерности» становится все общество, которое организует производство «для обеспечения полного благосостояния и свободного всестороннего развития всех членов общества»⁴¹.

Такое производство нельзя осуществлять без плана. Поэтому жизненной необходимостью для социализма является единое общегосударственное планирование. Социализм требует комплексного планирования развития производительных сил и вытекающих из него изменений в социальных отношениях. А для того, чтобы успешно планировать, необходимо заглядывать в будущее, определять перспективы развития производства, науки, общественной жизни в целом.

Первым примером научного определения путей экономического и социального развития, которое легло в основу общегосударственного хозяйственного плана, явился разработанный по замыслам В. И. Ленина план электрификации народного хозяйства. В этом плане были объединены воедино данные научно-технического и социального прогноза. Он явился прообразом народнохозяйственных планов пятилеток, осуществление которых преобразило весь облик Страны Советов.

Чем выше достигнутая обществом ступень научно-технического прогресса, тем важнее предвидение перспектив его дальнейшего пути. Нынешний этап развития социалистической экономики, когда решаются задачи ее интенсификации, максимального повышения эффективности общественного производства, требует при выработке перспективных планов выбора оптимальных вариантов развития народного хозяйства.

Научные предвидения классиков марксизма-ленинизма (например, предвидения неизбежности перехода к социализму) носили по преимуществу качественный характер. Прогнозирование же развития народного хозяйства требует установления определенных количественных показателей, что невозможно без широкого применения математических методов к решению проблем политической экономии, а также без социологических исследований. Уже сейчас при помощи математических методов оказывается возможным успешно моделировать соотношение производства и потребления, спроса и предложения и т. д. Применение электронно-вычислительных машин позволяет решать многие сложные вопросы оперативного управления народным хозяйством (например, определять наиболее эффективные пути грузопотоков, организации материально-технического снабжения и пр.). Однако само собой разумеется, что кибернетика не может заменить собою науку управления, математика — политическую экономию или социологию. Они должны быть поставлены на службу последним. При этом условии будет достигнуто сочетание качественного и количественного анализа, которое способно значительно расширить возможности научного прогнозирования социальных явлений.

В условиях современного капитализма широкое развитие получила так называемая футурология, которая претендует на роль особой науки. Несомненно, это говорит о необходимости для современного общества прогнозирования, что должно быть полностью учтено и при социализме. Однако буржуазная футурология лишена строго научной базы. Автор термина «футурология» — западногерманский профессор О. Флехтхейм видел ее назначение если не в устранении внутренних противоречий капитализма, то по крайней мере в сведении их к терпимой мере. Буржуазная футурология пытается решить внутренне противоречивую задачу: с одной стороны, с помощью прогнозирования как-то содействовать приспособлению экономических и социальных отношений к требованиям научно-технической революции; с другой стороны, использовать социальное прогнозирование в идеологических целях обоснования «вечности» капиталистических порядков, неизбежности деления общества на «элиту» и нетворческую массу и т. д. Поэтому буржуазные футурологи часто соединяют смелые естественнонаучные прогнозы с консервативными и прямо реакционными взглядами на развитие социальных процессов.

Марксистское понимание закономерностей социальных процессов дает прочную базу для прогнозирования. Прогнозирование развития производительных сил и связанных с ним изменений социальных отношений — чрезвычайно сложная задача, требующая комплексного использования данных множества как естественных, технических, так и социальных наук.

Заслуживает внимания вопрос о соотношении различных категорий, в которых так или иначе выражается информация о будущем: научного предвидения, прогнозирования, планирования. По этому вопросу существуют различные точки зрения⁴³. Не вдаваясь в детали, отметим лишь некоторые аспекты в соотношении прогнозирования и планирования. План в условиях социализма отличается от прогноза прежде всего тем, что он представляет собою не просто предвосхищение будущего, но и программу практической деятельности. План определяет направление хозяйственного развития не в порядке простого предвидения будущего, а в порядке программы, которая должна быть осуществлена и имеет директивную силу для государственных и хозяйственных организаций. В этом, между прочим, одно из отличий социалистического планирования от государственного программирования экономики в капиталистических странах, которое носит, как правило, лишь «индикативный» (т. е. рекомендательный) характер и осуществляется на основе соглашений государства с монополиями.

Планирование в социалистическом обществе отнюдь не делает излишним прогнозирование, как это иногда упрощенно представляли себе в прошлом. Прогнозирование (и притом часто на более длительный срок, чем планирование) является необходимым условием выработки реального, научно обоснованного плана. Прогнозирование — один из видов научного предвидения. Едва ли можно строго разграничить эти понятия. С известной долей условности можно лишь сказать, что в отличие от научного предвидения, способного охватывать в условиях социализма перспективы развития общества в целом (например, предвидение путей строительства коммунизма), прогнозирование решает более узкие, конкретные вопросы (например, определяет, каков будет энергетический баланс страны к определенному времени, скажем к 1980 или 2000 г., когда могут быть решены те или иные практические задачи). Чтобы обеспечить действительно планомерное и наиболее эффективное развитие экономики, необходимо прогнозировать развитие народного хозяйства по крайней мере на 5—10 лет дальше срока планирования. Прогнозирование охватывает не только возможные результаты нашей сознательной деятельности, воплощаемые в плане, но и стихийные процессы в природе и общественной жизни, которые не поддаются или лишь в известной мере поддаются сознательному регулированию (например, демографические процессы). Прогнозирование возможных вариантов дальнейшего развития народного хозяйства помогает положить в основу планирования оптимальный для общества вариант.

В специальной работе, посвященной прогностике при социализме, немецкий философ Г. Эделинг следующим образом формулирует различие между прогнозированием и планированием: «Тот, кто прогнозирует, ставит вопрос: чего можно ожидать в будущем на базе современного и возможного в дальнейшем научного познания общественных процессов, если та или иная объективная закономерная связь явлений будет положена в основу современных и ожидаемых в будущем условий?

Тот, кто планирует, ставит вопрос: что должно делать и чего достигнет общество в какой-либо области общественной жизни и в какой срок? Какие общественные силы должны быть мобилизованы при данных обстоятельствах, в данном месте и в данное время, чтобы достигнуть намеченных руководством общественных целей?»⁴³

План в отличие от прогноза рассматривается здесь как система указаний, стратегических наметок. Планирование вносит организующее начало в деятельность общества, чего не может и не призвано обеспечивать прогнозирование, взятое само по себе. План в социалистическом обществе не только содержит в себе предвидение определенных результатов хозяйственного развития, но и является организующей, мобилизующей силой, которая побуждает добиваться намеченной цели. Именно поэтому в ходе выполнения планов обычно раскрываются новые резервы, источником которых является инициатива широчайших масс трудящихся. Ввиду организующей роли планирования открываются большие, чем при стихийном развитии, возможности и для научно обоснованного прогнозирования. Известный английский ученый С. Лилли в статье «Может ли предвидение стать иаукой?» попытался количественно выразить степень точности прогнозов, сделанных в начале XX в. Рассмотрев факторы, от которых зависит повышение точности прогнозов, Лилли приходит к выводу: «Техническое прогнозирование должно быть важным элементом, помогающим планировать будущее... В то же время является фактом то, что лишь планирование может сделать более реальным само это прогнозирование» ⁴⁴.

Как прогнозирование, так и планирование являются элементами научного руководства или управления жизнью социалистического общества. Социализм создает возможность и в то же время требует научного руководства экономическими и социальными процессами. Можно сказать, что преимущества социализма как общественной системы не могут быть полностью выявлены и реализованы без такого руководства.

Научное руководство развитием общества возможно лишь при объективном познании социальных процессов и выработке наиболее эффективных средств воздействия па их развитие. Любое общественное явление, будь то распределение трудовых ресурсов страны пли состояние и уровень развития общественного сознания, испытывает на себе воздействие множества факторов и, в свою очередь, влияет на другие стороны жизни общества. Распределение трудовых ресурсов по территории страны зависит, например, от исторически сложившегося размещения населения, направлений миграции, ряда демографических факторов, уровня доходов населения в разных районах, степени удовлетворения его материальных и культурных потребностей и т. д. Какие из этих факторов наиболее существенны, как можно повлиять на них — подобные вопросы невозможно решать, не опираясь на данные пауки, без серьезных научных исследований. А подобные исследования должны не только правильно отражать состояние и связь между явлениями сегодня, но и составлять основу для прогнозирования их дальнейших изменений. Вытекающие из социального прогнозирования рекомендации не остаются в социалистическом обществе благими пожеланиями. Оно имеет возможность вырабатывать на их основе планы и концентрировать необходимые средства для их реализации. Система научного руководства обществом должна включать в себя и экспериментальную проверку рекомендаций, и контроль за реализацией и степенью эффективности принятых планов деятельности.

Марксизм-ленинизм ставит решение всех социальных вопросов на научную, историческую почву, «не в смысле одного только объяснения прошлого, но и в смысле безбоязненного предвидения будущего и смелой практической деятельности, направленной к его осуществлению...»⁴⁵. Эта отмеченная И. И. Лениным коренная особенность марксистской теории определяет научный подход к исследованию социальных процессов и выработке практических рекомендаций, дает прочную научную базу для руководства строительством коммунистического общества.

Примечания:

¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 472.

² К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, стр. 361.

³ В. И. Ленин. Полы. собр. соч., т. 26, стр. 77,

⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 159.

⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 252.

⁶ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 37, стр. 395.

⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 25, стр. 46.

⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 137,

⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 430.

¹⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 473.

¹¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 142.

¹² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 11, стр. 43.

¹³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 12, стр. 300—301.

¹⁴ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 37, стр. 395.

¹⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 14, стр. 378—379.

¹⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, стр. 347.

¹⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 80—81.

¹⁸ А. Бергсон. Творческая эволюция. М.—Спб., 1914, стр. 147.

¹⁹ В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 33, стр. 84—85.

²⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 34, стр. 116.

²¹ Там же, стр. 376.

²² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, стр. 281.

²³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, стр. 245.

²⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 19.

²⁵ См. «Protokoll liber die Verhandlungen des Parteitages des Sozialde-mokratischen Partei Deutschlands». Abgehalten zu Erfurt. Verlag «Vor-warts». Berlin, 1891, S. 185.

²⁶ Э. Бернштейн. Возможен ли научный социализм? Одесса, 1906, стр. 28. На русской почве такого же рода идеи проповедовали «легальные марксисты», «экономисты» и др. См., например, С. Булгаков. Капитализм и земледелие, т. II. СПб., 1900, стр. 457—458.

²⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. И, стр. 141. (Курсив мой.—Авт.).

²⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 12, стр. 374.

²⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 14, стр. 158—159.

³⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. И, стр. 191.

³¹ Там же, стр. 137.

³² См. Ю. А. Васильев. В. И. Ленин и некоторые вопросы научного предвидения в общественной жизни. Минск, 1962, стр. 48.

³³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 66.

³⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 38, стр. 175.

³⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 44, стр. 293.

³⁶ Там же, стр. 303.

³⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 355.

³⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, стр. 347.

³⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 444.

⁴⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 68.

⁴¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т.' 6, стр. 232.

⁴² См.: И. В. Бестужев-Лада. Прогнозирование как одна из категорий подхода к проблемам будущего. В сб. «Проблемы общей и социальной прогностики», вып. 1. М., 1968.

⁴³ Herbert Edeling. Prognostik und Sozialismus. Zur marxistisch-leninis-tischen Prognostik moderner Produktivkrafte in der DDR. Berlin, 1968, S. 221.

⁴⁴ Цит. по кн.: Г. М. Доброе. Наука о науке. Киев, 1966, стр. 221.

⁴⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 75.

 

 

ГЛАВА XV

ЛЕНИН И ПРОБЛЕМА ЧЕЛОВЕКА

В духовном развитии современного общества, в идейной борьбе, ведущейся ныне в мире, проблема человека, личности является одной из самых актуальных и острых. В социалистических странах она приобретает возрастающее значение прежде всего в связи с непрерывно расширяющимися возможностями для расцвета и всестороннего развития индивида.

Совершенно иные причины обусловливают повышение внимания к проблеме личности в капиталистических странах. Научно-техническая революция создает все больше объективных возможностей для удовлетворения подлинно человеческих потребностей людей. В то же время государственно-монополистический капитализм в исключительной степени усиливает свое пагубное воздействие на личность. Монополии, их вездесущая реклама, «промышленность общественного мнения», «массовая культура» все более «деперсонизируют» общество, обезличивают людей. Это до предела обостряет отношения личности и общества. Неудивительно поэтому, что в последние десятилетия издано громадное количество книг, посвященных рассмотрению положения индивида в обществе.

Единственно правильное решение проблемы человека, как и всех других, дает марксизм-ленинизм. Огромное значение в этом отношении имеют труды В. И. Ленина. Главное внимание в произведениях Ленина занимает вопрос о социальном освобождении трудящихся. В этом — глубочайший гуманизм теоретических работ и практической деятельности В. И. Ленина.

Как и К. Маркс и Ф. Энгельс, В. И. Ленин исследовал объективные закономерности общественного развития. Но для него эти законы не были отвлеченными и обезличенными. Он подчеркивал, что «история вся слагается именно из действий личностей, представляющих из себя несомненно деятелей»¹.

Поэтому для Ленина анализ социальных отношений означал в то же время исследование типичных личностей как представителей определенной эпохи и определенного класса. «...Социолог-материалист,— писал Ленин,— делающий предметом своего изучения определенные общественные отношения людей, тем самым уже изучает и реальных личностей, из действий которых и слагаются эти отношения»².

1

Во всех главных аспектах проблемы человека, в первую очередь при оценке его сущности, причин угнетения, борьбы за свободу, явственно проявляются три главные точки зрения, соответствующие мировоззрению и устремлениям трех наиболее многочисленных и влиятельных классов современности — пролетариата, буржуазии и мелкой буржуазии. Это требует от коммунистов, выразителей интересов рабочего класса, вести постоянную борьбу на два фронта — против буржуазных и реформистско-ревизионистских концепций, с одной стороны, и против мелкобуржуазных, левосектантских взглядов — с другой.

Идеологи буржуазии, а также их подголоски из числа реформистов и ревизионистов так или иначе защищают идеалистические и метафизические представления о неизменности человеческой природы. Характеризуя «вечную и неизменную» природу человека, идеологи буржуазии приписывают ему те качества, которые являются следствием частнособственнических общественных отношений, воспитаны ими. Все то, что не соответствует этой абстрактной природе, объявляется незакономерным. Причем характерно: если буржуазные просветители XVIII в. заявляли, что феодализм противоречит «вечной природе» человека, то современные идеологи буржуазии заявляют, что ей противоречит коммунизм. Таким образом, если ранее теория о «вечной природе» человека использовалась в прогрессивных целях, в борьбе против феодализма, то сейчас — в целях сугубо реакционных, для защиты капитализма.

Ленин подверг уничтожающей критике воззрения социологов-метафизиков, отказывавшихся исходить из научного анализа объективных закономерностей общественного развития, противоречий той или иной конкретной формации и подменявших такой анализ абстрактными рассуждениями об «обществе вообще», «человеческой природе», «вечной морали» и т. п. «Поэтому-то,—писал Ленин,—все эти философско-исторические теории и возникали и лопались, как мыльные пузыри, являясь в лучшем случае симптомом общественных идей и отношений своего времени и не подвигая ни на волос вперед понимания человеком хотя бы каких-нибудь единичных, но зато действительных (а не тех, которые «соответствуют человеческой природе») общественных отношений»³.

В противоположность представлениям о «вечной и неизменной природе» абстрактных личностей, Ленин предлагал исследовать конкретные социальные группы, классы, так как классовые характеристики — это то главное, что присуще людям в классовом обществе. «Личные исключения из групповых и классовых типов, конечно, есть и всегда будут,— писал Ленин.— Но социальные типы остаются» ⁴.

Теория о «вечности и неизменности» человеческой природы не только до конца разоблачена марксистской наукой, но она полностью опровергнута всей практикой исторического развития, показавшего зависимость сознания людей от их бытия. Смертельный удар этой теории нанес опыт социалистического строительства в СССР и других странах, в которых на основе коренных социальных преобразований люди освобождаются от возникших у них в классовом обществе антиобщественных взглядов.

Если буржуазные и реформистские идеологи ратуют за абстрактный, внеисторический, а следовательно, и внеклассовый подход к рассмотрению человека, то мелкобуржуазные идеологи, наоборот, отрицают правомерность самой постановки вопроса о сущности человека, не связанной с классовыми признаками.

Такое понимание человека не признает наличия каких бы то ни было общечеловеческих качеств. Характеризуя «классовую сущность» человека, мелкобуржуазные идеологи, в частности «левые» ревизионисты, в качестве своего идеала представляют всемерно «опрощенное», материально и духовно нищее существо, лишенное всех атрибутов цивилизации.

Это приводит к концепции уравнительного коммунизма, которая приносит в наше время особенно большой вред, ибо уже полностью созрели условия для ликвидации частнособственнических порядков, для установления подлинного равенства на основе высокого развития производительных сил, позволяющего удовлетворить все потребности членов общества.

Марксизму чужды как метафизические взгляды на общество и человека, сводящиеся к признанию «неизменной» человеческой природы, так и релятивистские представления, отрицающие наличие какой бы то ни было человеческой сущности, природы человека, сводящие ее только к классовым признакам. В частности, Ленин говорил о простейших общечеловеческих нормах морали.

Человеческая личность — это своеобразная «микросистема», в определенной степени автономная в рамках законов, управляющих обществом, через свою деятельность «интериоризирующая» внешний для нее социальный опыт, т. е. переводящая его в свою внутреннюю структуру. Однако характер «перевода внешнего во внутреннее» предопределяется внутренней структурой каждой конкретной личности, сформированной предшествующим опытом, вот почему личность не растворяется в социальной среде, а относится к ней как автономная единица. Структура каждой личности воплощает в себе социально-общественные черты, биологически обусловленные признаки, качества, определяемые индивидуальными особенностями психических процессов и индивидуально приобретенным опытом.

Это значит, что марксизм-ленинизм признает единство общечеловеческого и конкретно-исторического. Данное единство вытекает из преемственности в развитии производительных сил общества, из преемственности производственных отношений, общественно-экономических формаций, отрицающих друг друга в ходе исторического развития, но отрицающих диалектически, с оставлением всего положительного из ранее достигнутого, из преемственности духовного, культурного развития общества, наконец, из преемственности в развитии психики человека.

Общечеловеческое берет свое начало в первобытном, неклассовом обществе, а затем постепенно накапливается в деятельности прогрессивных сил всех времен. В наше время в наибольшей степени общечеловеческое воплощает в себе рабочий класс. Полностью же оно раскрывается при коммунизме. Таким образом, всю историю человечества следует рассматривать как процесс становления подлинной человеческой сущности.

2

Сейчас даже среди идеологов эксплуататорских классов мало находится представителей, которые решаются прямо изображать современный капитализм «гуманным обществом», — уж слишком выпирает его античеловеческая сущность. Однако все защитники капитализма так или иначе проповедуют возможность его «улучшения». На деле такая проповедь означает увековечение капиталистического рабства и сама по себе носит глубоко античеловеческий характер.

И лишь одни марксисты-ленинцы прямо и недвусмысленно заявляли и заявляют, что только революционное уничтожение капитализма и замена его социализмом, перерастающим в коммунизм, дают возможность на деле освободить народные массы от всяческого гнета. Именно поэтому последовательными гуманистами в наше время выступают коммунисты. Их программа классовой борьбы, социалистической революции и диктатуры пролетариата как единственно возможного средства преобразования капиталистического общества в социалистическое — это и есть реальный гуманизм современности.

Некоторые представители ревизионистского лагеря тщатся упрекать В. И. Ленина в «антигуманизме», поскольку он выступал решительным сторонником классовой борьбы и революционного насилия. Но это не что иное, как наглая проповедь все той же вековечности капитализма, ибо другого пути устранения социального рабства, кроме революционного принуждения по отношению к эксплуататорам, история не знает. «Если вам даже хочется отрицать понятие классовой борьбы, господствующий класс силой навяжет вам эту идею»⁵,— справедливо писал великий гуманист Ромен Роллан.

В. И. Ленин указывал, что «все развитие идет к уничтожению насильственного господства одной части общества над другой» ⁶. Но он в то же время открыто заявил, что путь к такому состоянию лежит через классовую борьбу и насильственное устранение эксплуататорских классов, «хотя в нашем идеале нет места насилию над людьми» ⁷.

В отличие от буржуазных концепций общественного развития, признающих вечность и неустранимость социального неравенства и гнета, и мелкобуржуазных концепций примитивного, уравнительного коммунизма, марксизм-ленинизм считает, что главной предпосылкой свободы и действительного освобождения человека является достижение такого уровня развития производительных сил общества, который обеспечит удовлетворение материальных и духовных потребностей всех людей, а следовательно, всестороннее развитие не узкого слоя их, а всех членов общества.

Развитие орудий труда ныне достигло такого уровня, что в ближайшем будущем может быть создано изобилие продуктов и товаров народного потребления, необходимое для удовлетворения всех потребностей людей. Известный английский ученый Дж. Бернал по этому поводу пишет: «На протяжении длительного периода господства классовых обществ наличная техника никогда не была настолько высоко развита, чтобы обеспечить более чем небольшой избыток продукции над средствами существования, который присваивался господствующим классом. Теперь благодаря науке мы можем сделать этот избыток настолько большим, насколько захотим...» ⁸

Ревизионистские элементы клеветнически обвиняли В. И. Ленина в том, что он якобы пренебрежительно относился к человеку, что он- будто бы видел в личности лишь средство для достижения коллективных целей. Большую несуразность трудно и представить. Ленин был гуманистом в самом высоком значении этого слова, гуманистом на деле, вслед за Марксом указавшим единственно возможный путь освобождения человека труда. Этот путь — не анархический протест одиночек, а организованная массовая борьба трудящихся, добивающихся освобождения для всех, т. е. для каждой личности. Развитием этой ленинской идеи является Программа КПСС с ее истинно гуманистическим девизом: «Все для человека». Единственное, чего марксизм-ленинизм не допускает, так это противопоставления личности коллективу, считая, что только в коллективе возможна личная свобода и что только коллективные усилия масс могут обеспечить свободу каждой отдельной личности.

Социализм, писал Ленин, впервые создает возможность «втянуть действительно большинство трудящихся на арену такой работы, где они могут проявить себя, развернуть свои способности, обнаружить таланты, которых в народе — непочатой родник и которые капитализм мял, давил, душил тысячами и миллионами» ⁹. Именно тому, чтобы, по его выражению, «наинижайшие низы» трудящихся поднять к свободному историческому творчеству, В. И. Ленин посвятил всю свою жизнь.

Маркс и Энгельс, а затем Ленин показали, что уничтожение частной собственности на средства производства и переход их в общественную собственность, постепенное устранение на этой основе всех остатков порабощающего человека разделения труда создают условия для господства человека над природой, над общественными отношениями и над самим собой, т. е. создают условия для подлинной свободы.

Различного рода филистеры всячески изворачиваются, пытаясь доказать, что освобождение человека возможно будто бы и без уничтожения частной собственности. «Социализм,— писал один из лидеров французской Социалистической партии, Жан Тексье,— это что-то совершенно отличающееся от уничтожения капиталистической собственности». Правые социалисты, а также ревизионисты, подобно всем буржуазным проповедникам «чистой» свободы, переносят освобождение человека в духовную сферу. Они на все лады трубят «об уважении к человеческой личности и человеческому достоинству», но... на почве капитализма.

Такой подход к вопросу есть самый бессовестный обман трудящихся. Как будто при сохранении капиталистических отношений, с их чудовищным неравенством, с их бесчеловечной конкуренцией, уничтожающей слабых, с их подавлением талантов, человек может достигнуть свободы в развитии своих способностей.

Абстрактному, пустому понятию свободы марксизм-ленинизм противопоставил конкретный анализ условий ее осуществления. Он научно доказал, что в обществе, разделенном на противоположные классы, свобода для всех невозможна, что свобода одного из них означает рабство для других классов, что только в бесклассовом обществе возможна подлинная свобода. «Пока не уничтожены классы,— указывал Ленин,— всякие разговоры о свободе и равенстве вообще являются самообманом или обманом рабочих, а также всех трудящихся и эксплуатируемых капиталом, являются, во всяком случае, защитой интересов буржуазии. Пока не уничтожены классы, при всяком рассуждении о свободе и равенстве должен быть поставлен вопрос: свобода для какого класса? и для какого именно употребления? равенство какого класса с каким? и в каком именно отношении? Обход этих вопросов, прямой или косвенный, сознательный или бессознательный, является неизбежно защитой интересов буржуазии, интересов капитала, интересов эксплуататоров. Лозунг свободы и равенства, при умолчании об этих вопросах, о частной собственности на средства производства, есть ложь и лицемерие буржуазного общества, которое формальным признанием свободы и равенства прикрывает фактические, экономические несвободу и неравенство для рабочих, для всех трудящихся и эксплуатируемых капиталом, т. е. для громадного большинства населения во всех капиталистических странах»¹⁰.

Только господство общественной собственности создает равные и реальные возможности для всех пользоваться всем миром богатств, созданных человечеством, следовательно, только общественная собственность может явиться и на деле является реальной основой для удовлетворения всех материальных и духовных потребностей людей, для их всесторонней жизнедеятельности.

Известный ученый-историк Уильям Дюбуа писал: «Население Советского Союза избавлено от забот, которые гнетут американца. Как он будет жить, когда состарится? Как он будет лечиться, когда заболеет? Как дать образование своим детям? Как можно позволить себе взять отпуск, когда в доме нужна каждая копейка? Советский гражданин знает, что во всех этих вопросах его защищает государство». Все это как раз и составляет решающий шаг к завоеванию подлинной свободы человеком — свободы от безработицы и нищеты, от страха за завтрашний день, от неграмотности и бескультурья.

В. И. Ленин, как никто другой, определил конкретные пути раскрепощения и приобщения к достижениям цивилизации всех слоев трудового населения — рабочих, крестьян, интеллигенции, женщин, молодежи. Его учение о культурной революции, осуществление партией этого учения на деле дали возможность преодолеть практически отчуждение всего населения не только от средств материального производства, но и от всех достижений культурного развития человека. Теперь все видят, что социализм впервые в истории дал возможность трудящимся овладеть наукой, культурой. Подготовка миллионов инженеров, техников, ученых, агрономов, учителей и других специалистов народного хозяйства и культуры, вышедших из толщи народа, получение подавляющим большинством трудящихся СССР среднего (полного и неполного) образования — разве это не ярчайшее свидетельство правильности ленинского пути раскрепощения человека?

Процесс полного освобождения человека, однако, не завершается при социализме. Маркс писал, что социализм — это такое общество, которое во всех отношениях — в экономическом, нравственном и умственном — сохраняет еще родимые пятна старого общества, из недр которого оно вышло. Эти «родимые пятна», представляющие в то же время остатки социальной несвободы человека при социализме, заключаются прежде всего в наличии остатков старого разделения труда и вытекающих из него последствий. Ленин писал, что так называемое «буржуазное право» при социализме остается в качестве регулятора (определителя) распределения продуктов и распределения труда между членами общества. Как видим, Ленин указывает на остатки старых отношений не только в распределении, но и в производстве, именно в распределении «труда между членами общества»¹¹.

Уровень развития производительных сил, в частности орудий труда, обусловливает еще существование таких довольно резко отличающихся друг от друга видов деятельности, как труд умственный и физический, квалифицированный и неквалифицированный, труд промышленный и сельскохозяйственный. В обществе существует такой неквалифицированный, изнурительный труд, как труд в домашнем хозяйстве, в котором заняты миллионы женщин, не работающих в общественном производстве.

Неравенство в производстве и в других областях жизни оказывает влияние на неравенство в уровне развития людей. Например, если сопоставить число лиц, имеющих высшее и среднее (полное и неполное) образование по соответствующим производственным группам, то среди рабочих на тысячу будет 500 человек, среди крестьян — 330, а среди специалистов и служащих — 928 человек¹². Это еще довольно большой разрыв, хотя тенденция развития в нашем обществе ведет к его сокращению. Подобное же соотношение можно наблюдать между городским и сельским населением. Поскольку индустриальный труд более механизирован, чем труд сельскохозяйственный, он требует работников более подготовленных в культурном отношении. Среди жителей городов на тысячу населения приходится с высшим образованием 32, а среди жителей деревни — 5,6 человека; со средним и неполным средним — соответственно 344 и 188.

Как показывают исследования, во всех социалистических странах рабочее время женщин, особенно занятых в общественном производстве, поскольку они вынуждены к тому же заниматься домашним хозяйством, значительно больше, чем у мужчин; иногда эта разница доходит до 50 процентов. Соответственно их свободное время значительно меньше. Это значит, что женщины не имеют еще равных условий с мужчинами, они не имеют возможности в такой же степени, как мужчины, приобщаться к знаниям, к культурно-просветительной деятельности. Поэтому их сознательность и культурный уровень в целом ниже, чем у мужчин, о чем говорит хотя бы тот факт, что религиозность в их среде распространена значительно больше, чем среди мужчин.

Указывая, что трудящуюся женщину порабощает домашнее хозяйство, Ленин заявлял: «Настоящее освобождение женщины, настоящий коммунизм начнется только там и тогда, где и когда начнется массовая борьба (руководимая владеющим государственной властью пролетариатом) против этого мелкого домашнего хозяйства, или, вернее, массовая перестройка его в крупное социалистическое хозяйство»¹³.

Все это означает, что с переходом общества к первой фазе коммунизма не устраняется еще полностью неравенство людей, пережитки старого капиталистического общества в быту, в положении людей, в их сознании. Особенно живучи индивидуалистические пережитки, воспитанные веками господства частнособственнических отношений.

Какая тенденция у того или иного человека преобладает и побеждает — коллективистская или индивидуалистическая — это зависит от условий индивидуального развития данного человека, от множества факторов, как объективных, так и субъективных. Здесь важную роль играют прошлые условия формирования человека, уровень его материальной жизни, степень его участия в общественном труде, в общественно-политической деятельности, сила влияния на него коллектива, уровень культурного развития, наконец, и его субъективные качества. Перекрещиваясь и иногда действуя в различных направлениях, все эти условия вызывают как бы равнодействующую, которая определяет поведение каждого человека. Но так как на него влияют и коллективистские (преобладающие) и индивидуалистические (отживающие) стороны бытия, то даже при преобладании социалистического сознания у каждого человека в той или иной степени обычно еще сохраняются остатки индивидуалистических взглядов.

Указывая на сложность воспитательных задач, Ленин писал: «Строить новую дисциплину труда, строить новые формы общественной связи между людьми, строить новые формы и приемы привлечения людей к труду, это — работа многих лет и десятилетий»¹⁴. Теперь мы знаем, насколько прав был Ленин в этом вопросе.

Далее. То, что стихийность общественного развития в основном преодолена и люди строят свою жизнь сознательно, составляет важнейшее условие победы материалистических взглядов на мир. И в самом деле, у большинства людей социалистического общества утвердились такие взгляды. Но поскольку люди не сразу осознают закономерности объективной действительности и механизм их действия, соотношение объекта и субъекта, часть из них воспринимает еще их действие как некую стоящую над ними силу. Если иметь в виду к тому же недостаточную культурность и недостаточную общественную активность некоторых слоев населения, а также учесть влияние капиталистического мира на людей социалистического общества (а это тоже существенная часть объективного бытия), то становятся понятны те объективные условия, которые способствуют сохранению идеалистического и религиозного сознания.

Извращенные представления о действительности (а антиобщественные взгляды являются такими извращенными представлениями) имеют не только гносеологические, но и социальные причины.. Коммунистическая партия и социалистическое государство добиваются устранения этих причин, всемерно развивая экономику по пути строительства материально-технической базы коммунизма и вовлекая сами массы в активную борьбу за достижение этой цели. Изменяя внешние условия, т. е. развивая экономику, люди преобразуют и сами себя. Внесение в их среду передового сознания и борьба против чуждых взглядов могут и должны ускорить этот процесс. Только так марксисты понимают проблему воспитания масс.

Важно при этом подчеркнуть, что при социализме средства устранения пережитков старого растут несравненно быстрее, чем воспроизводятся сами эти пережитки. В этом залог окончательной ликвидации последних.

Существование государства при социализме также связано в определенной мере с необходимостью защищать общенародные интересы против индивидуалистических устремлений. Ленин писал: «...не впадая в утопизм, нельзя думать, что, свергнув капитализм, люди сразу научаются работать на общество без всяких норм права, да и экономических предпосылок такой перемены отмена капитализма не дает сразу» ¹⁵.

3

В чем заключаются те условия подлинной свободы человека, которые создает коммунизм? Маркс и Ленин дали на этот вопрос ясный ответ. Люди за многие тысячелетия своего существования до такой степени переделали внешние условия своего бытия, что общество наконец получает возможность полностью удовлетворить истинно человеческие потребности каждого своего индивида. Человек, с самого своего возникновения вступивший в борьбу за приспособление внешней природы к своим развивающимся потребностям, наконец одерживает в этой борьбе решающую победу, обеспечивая для себя возможность всестороннего развития. Социализм, а в полной мере коммунизм, коммунистическое преобразование общества превращают эту возможность в действительность.

При коммунизме общество достигает такой ступени своего развития, когда прямая экономическая необходимость требует свободы и всестороннего развития каждого человека. Поэтому в такой же мере, в какой когда-то общество, исходя из материальной необходимости, экономически закрепостило своих индивидов, теперь оно в силу той же необходимости раскрепощает их.

Общественные закономерности, диктующие необходимость свободы и всестороннего развития всех индивидов при коммунизме, заложены в самом характере современных производительных сил, точнее, тех орудий труда, с помощью которых осуществляется производство в настоящее время.

Современное производство, писал К. Маркс, требует «частичного рабочего, простого носителя известной частичной общественной функции, заменить всесторонне развитым индивидуумом, для которого различные общественные функции суть сменяющие друг друга способы жизнедеятельности»¹⁶.

Как известно, в развитии техники существуют три крупных этапа: 1) орудия ручного труда, 2) машины, 3) автоматика. Если в мануфактуре рабочий приводит в движение средства труда, то в машинном производстве он должен следовать за движением машины. Рабочий превращается в часть механизма. В автоматизированном производстве работник не зависит от машин. Происходит диалектическое отрицание отрицания. Человек становится вновь полным господином орудий труда, но на новой, несравненно более высокой основе. Если раньше он был им в силу того, что орудия труда являлись крайне примитивными, то в развитом коммунистическом обществе человек станет полным господином орудий труда благодаря их гигантскому развитию, при котором сохранение прежнего разделения труда было бы тормозом в прогрессе производительных сил.

Развитие техники достигло такой ступени, о которой не могли и мечтать люди античности. Появились «умные» кибернетические машины, которые решают сложнейшие математические задачи, переводят тексты с одного языка на другой и т. п. И это становится условием уничтожения какого бы то ни было технического закрепощения человека.

При коммунизме труд в любой отрасли деятельности по своему объективному содержанию будет требовать высококвалифицированных и всесторонне развитых работников, знающих как весь производственный процесс в целом, так и отдельные его области. Практически все производство предметов, необходимых людям для жизни, притом в любых размерах, будет совершаться машинами-автоматами. За людьми же сохранится функция качественного совершенствования этих предметов. Труд во всех его звеньях станет в полном смысле творческим. Для этого потребуются работники-ученые, работники — изобретатели и рационализаторы. Наукой станет заниматься каждый член общества, так что можно сказать, что коммунизм — это «общество ученых».

Новая техническая база производства по-новому ставит вопрос о соотношении между специализацией производства и разделением труда. Известно, что специализация производства — это объективный, постоянно углубляющийся и бесконечный процесс. Она, как указывал Ленин, «по самому существу своему, бесконечна — точно так же, как и развитие техники» ¹⁷. Но увеличение специализации не только не противоречит всестороннему развитию человека, но и содействует ему, так как, чем многообразнее способности людей (при свободе выбора), тем более полное применение получают они. Далее, рост специализации отраслей производства не означает, что и деятельность человека должна бесконечно дробиться, что человеческий труд будет приобретать все более частичный характер.

В антагонистических формациях, когда люди непосредственно зависят от орудий труда, приспосабливаются к ним, когда отдельные индивиды и целые социальные группы закрепляются за определенными видами деятельности, специализация производства по существу совпадает с дроблением труда, притом с непрерывно сужающимися родами деятельности человека. В коммунистическом обществе этого совпадения быть не может, так как здесь все углубляющаяся специализация производства будет связана со специализацией отдельных машин, их комплексов, а также отдельных машинных операций, в то время как человек должен будет руководить этим комплексом.

Основанная на автоматизации, принимающая на себя функции производственного процесса, новая техническая база дает возможность человеку изучить весь этот процесс в целом, подняться над ним и выступать не в качестве простого исполнителя одной частичной операции, а в качестве всесторонне развитого человека, контролирующего весь производственный цикл.

Труд, его содержание, условия, в которых он будет совершаться, станут адекватными природе человека. В любой отрасли деятельности человек сможет развиваться не односторонне, а проявлять все свои физические и духовные задатки, действовать всесторонне. По мере продвижения к коммунизму, указывал Ленин, общество будет «переходить к уничтожению разделения труда между людьми, к воспитанию, обучению и подготовке всесторонне развитых и всесторонне подготовленных людей, людей, которые умеют все делать»¹⁸.

Любая область производительного труда объективно станет творческой, будет требовать высоких нравственных качеств и эстетических вкусов, так как все вещи будут производиться по законам красоты. Именно в этом, а не в чем-либо другом, и, конечно, не в возможности одного человека делать все на свете, видит марксизм-ленинизм преодоление ограничивающего и порабощающего человека разделения труда.

Нелепо, конечно, представлять, что при коммунизме один человек будет знать в одинаковой мере все науки, которые потребуются для развития производства, что он будет компетентен во всем. Это под силу лишь целому обществу. «Современное универсальное общение не может быть подчинено индивиду никаким иным путем, как только тем, что оно будет подчинено всем им вместе» ¹⁹.

Вслед за коренным изменением отношений людей к средствам производства, достигаемым при социализме, т. е. изменением в распределении средств производства, завершится изменение и второй стороны производства — распределение людей в производстве, распределение труда между людьми. Это будет тем коренным изменением, которое совершит коммунизм в области производства, в этой главной сфере человеческих отношений. Вместе с этим последуют соответствующие изменения и во всех других областях производственных отношений: в распределении, обмене и потреблении. Коммунистическая форма распределения людей в производстве не будет закрепощать их, прикреплять помимо их воли к одному какому-либо виду деятельности, ограничивать свободу жизнедеятельности людей, как это наблюдается во всех антагонистических формациях, создавать социальное неравенство между людьми, общественными группами, не будет, следовательно, вызывать те неисчислимые противоречия в обществе, которые создавались стихийным разделением труда.

Этого не будет потому, что, во-первых, механизация и автоматизация всех производственных процессов устранит неравенство условий труда. В каждой области деятельности индивид сможет проявить все свои способности—умственные, физические, нравственные, эстетические. И в какой бы отрасли человек ни работал, он по своей объективной значимости станет равен любому другому члену общества и получит все необходимое, как любой другой. Во-вторых, в связи с неуклонным и прогрессирующим научно-техническим развитием характер производственной деятельности людей постепенно изменится и обусловит их всестороннее развитие. В-третьих, будет обеспечена реальная и полная свобода выбора рода деятельности и каждый человек благодаря политехнической подготовке сможет со знанием дела выбирать для себя род деятельности, который позволит ему в наибольшей степени проявить свои способности в производительном труде, свои дарования и склонности. В-четвертых, так как необходимое рабочее время в общественном производстве должно быть сведено к минимуму, люди одновременно будут заниматься многими другими видами деятельности (наука, искусство и т. д.), притом опять-таки по своей склонности. Все это означает, что каждый индивид сможет заниматься всем тем, чем он захочет заниматься. Старое разделение труда уступит место разумному распределению его, проводимому на основе равноценности всех видов труда (в смысле их механизированности и возможности доставить наслаждение людям) и самих индивидов (в отношении их подготовки, знаний, понимания своей роли в обществе).

Это должно привести не только к полной ликвидации неравенства в производстве в узком смысле этого слова, т. е. внутри предприятий (профессии, квалификация, разряды и т. д.), но и к полной ликвидации социального неравенства внутри всего общества. Исчезнут все остатки былого неравенства между городом и деревней, основанного на разделении труда между ними. Полностью будут устранены существенные различия между умственным и физическим трудом.

Говоря об отмирании государства, которое произойдет при коммунизме, В. И. Ленин указывал: «Экономической основой полного отмирания государства является такое высокое развитие коммунизма, при котором исчезает противоположность умственного и физического труда, исчезает, следовательно, один из важнейших источников современного общественного неравенства и притом такой источник, которого одним переходом средств производства в общественную собственность, одной экспроприацией капиталистов сразу устранить никак нельзя»²⁰.

Разумеется, должно быть полностью преодолено разделение труда и неравенство между мужской и женской частями населения, что приведет к полному уничтожению «домашнего рабства» женщин. Развитие техники и внедрение ее в самые различные области жизни позволит женщинам принимать участие в любой сфере деятельности наравне с мужчинами.

Все это обусловит полное исчезновение из сознания и поведения людей всех пережитков идеологии, порожденной антагонистическими общественными отношениями. «...Мы знаем,— писал Ленин,— что коренная социальная причина эксцессов, состоящих в нарушении правил общежития, есть эксплуатация масс, нужда и нищета их. С устранением этой главной причины эксцессы неизбежно начнут «отмирать» ²¹».

Однако совершенно ясно, что этот процесс нельзя ограничить созданием одних объективных предпосылок. Он предполагает активную борьбу против пережитков капитализма в сознании, активную воспитательную работу государства, партии, всех общественных организаций.

При коммунизме будет достигнуто полное господство коммунистических взглядов во всех областях общественного бытия. Это приведет к тому, что нормы коммунистической жизни станут соблюдаться людьми добровольно, без принуждения, в силу привычки, что обусловит отмирание государства. «...Стремясь к социализму,— писал Ленин,— мы убеждены, что он будет перерастать в коммунизм, а в связи с этим будет исчезать всякая надобность в насилии над людьми вообще, в подчинении одного человека другому, одной части населения другой его части, ибо люди привыкнут к соблюдению элементарных условий общественности без насилия и без подчинения» ²².

Всякого рода отклонения поведения отдельных людей от принятых норм могут быть пресечены самим обществом, без особого аппарата принуждения. Что же касается управления производством и общественной жизнью, то здесь опять-таки не возникнет неразрешимых проблем. В. И. Ленин в свое время уделял громадное внимание вопросам привлечения всех трудящихся к управлению делами государственной, производственной, общественной жизни. Для коммунистической партии, подчеркивал он, «важно привлечение к управлению государством поголовно всех трудящихся. Это — гигантски трудная задача. Но социализма не может ввести меньшинство — партия. Его могут ввести десятки миллионов, когда они научатся это делать сами» ²³.

В деле привлечения трудящихся к управлению партия проделала громадную работу. Но для перехода к коммунизму требуются еще большие усилия в этом деле. Работники коммунистического общества сами должны будут выполнять функции руководства. Как писал Ленин, «в с е будут управлять по очереди и быстро привыкнут к тому, чтобы никто не управлял» ²⁴.

В коммунистическом обществе деятельность индивидов, их знания, способности не будут разделять людей и противостоять знаниям, способностям и деятельности других индивидов, как это происходит в условиях антагонистического разделения труда. Деятельность и способности одних людей будут гармонично дополнять деятельность и способности других. Только так и можно мыслить присвоение человеком коммунистического общества всей окружающей действительности и его развитие.

Тогда будет достигнута и осуществлена та цель, которая сформулирована словами Ленина о подготовке всесторонне развитых и всесторонне подготовленных людей. Это — главная цель коммунистического общества, и поэтому в наше время борьба за это общество есть высшая форма гуманизма.

Примечания:

¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 159.

² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 424.

³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 142—143.

⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 207.

⁵ Р. Роллан. Соч., т. 11. М., 1957, стр. 490.

⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, стр. 122.

⁷ Там же.

⁸ Дж. Верная. Наука в истории общества. М., 1956, стр. 699.

⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, стр. 195.

¹⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 425—426.

¹¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 94.

¹² См. «Народное хозяйство СССР в 1967 г.». М., 1968, стр. 34.

¹³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, стр. 24.

¹⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 40, стр. 316.

¹⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 95.

¹⁶ К.Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 499.

¹⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 95.

¹⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 33.

¹⁹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, стр. 68.

²⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 96.

²¹ Там же, стр. 91.

²² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 83.

²³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 53.

²⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 116.

 

 

ГЛАВА XVI

В. И. ЛЕНИН О РОЛИ СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ФАКТОРА В КЛАССОВОЙ БОРЬБЕ

Труды основоположников марксизма позволяют судить об их глубоком проникновении в социальную психологию классов и разных социальных групп, действовавших на политической арене. По социально-психологическим явлениям — чувствам, настроениям, мнениям и действиям, а также по нравам, обычаям и традициям — они определяли те изменения, которые происходили в жизни крупных и мелких социальных общностей, о сдвигах, совершавшихся в экономике разных стран.

Эта черта политических руководителей нового типа, возглавивших движение организованного пролетариата, характерна и для Ленина начиная с первых шагов его исторической деятельности. Отчетливо представляя диспозицию классовых сил в России конца XIX в., Ленин внимательнейшим образом следил за теми социально-психологическими изменениями, которые происходили как в основных классах, так и в различных социальных прослойках.

Хотя во времена Ленина, как и его великих предшественников, еще не была создана социальная психология как наука, располагающая своим предметом и методами исследования, Ленин обладал той универсальностью гения, которая позволяла ему через разнообразные явления общественной жизни проникать в сущность социально-психологических процессов, уметь по некоторым мимолетным признакам угадывать эти процессы, происходящие в глубоких социальных течениях.

Марксизм доказал, что в процессе общественной истории на основе труда и благодаря ему психика человека изменилась качественно, т. е. приобрела те свойства (в особенности это относится к сознанию), которые обусловлены всецело закономерностями общественного развития. Иными словами, психика человека стала рассматриваться как социальный продукт, а сама сущность человека была определена Марксом как совокупность всех общественных отношений.

В настоящее время естественные механизмы человеческой психики и ее общественная сущность изучаются научной психологией как общей научной дисциплиной. Однако еще в середине прошлого столетия было установлено, что в больших и малых человеческих группах или общностях формируется особая, специфическая психология. Она и составляет содержание специальной науки — социальной психологии, изучающей психические явления в больших и малых социальных группах.

По существу, основоположники марксизма первыми определили предмет и содержание социальной психологии как специальной отрасли знания в ряде четких психологических характеристик, которые они дали классам и другим социальным группам. Не беря на себя специальной задачи создания новой науки, Маркс и Энгельс в многочисленных произведениях выявили те специфические особенности психологии, которые характеризовали буржуазию на фазных исторических этапах ее деятельности, пролетариат, обладающий именно теми психологическими качествами, которые крайне нужны ему для выполнения его великой исторической освободительной миссии, и мелкую буржуазию как класс промежуточный между основными классами общества, характеризующийся своей психологической неустойчивостью, колебаниями своих симпатий и, что еще важнее, своей политической ориентацией в сторону того или другого из антагонистических классов, быстрыми переходами от ультрареволюционности к махровой реакции.

Заслуга классиков марксизма заключается не только в том, что они констатировали эти особенности разных общественных групп, но главным образом в том, что они разъяснили социально-экономические причины формирования социальной психологии, те глубокие процессы, происходящие в жизни разных классов, которые определяют их психологическую направленность.

Общая психология имеет своим предметом человека, отдельную личность с ее индивидуальными характеристиками — чувствами, умом, волевыми качествами, темпераментом, характером, способностями, сознанием в целом. Социальную психологию как науку интересуют не эти особенности личности, а то, как она (личность) в своих переживаниях, а главное, в своей деятельности выражает интересы своего класса или другой социальной общности, к которой принадлежит.

Такое абстрагирование от индивидуальных черт личности дает возможность лучше понять социально-психологические мотивы политики того или иного класса или же поведения той или иной социальной группы, большой или малой. Но основным предметом своих исследований социальная психология имеет те психологические особенности, которые специфичны для разных социальных групп и по которым можно определять динамику их борьбы или же тенденции к их содружеству.

1

Глубокий анализ основных тенденций развития капитализма, а также социально-психологических особенностей основных классов России позволил Ленину точно и четко определить соотношение классовых сил и наметить перспективы и стратегию борьбы русского пролетариата.

Исторически пролетариат России, как и других капиталистических стран, возник преимущественно за счет пролетаризации деревенской бедноты. В силу особых исторических условий он подвергался злейшей эксплуатации и зверскому угнетению. В то же время усиленная концентрация промышленных предприятий в определенных районах страны привела к созданию крупных рабочих коллективов, которые оказывали мощное воздействие на вчерашних приниженных и забитых крестьян. Они стали освобождаться от своей крестьянской отсталости и забитости. Известную роль в этом процессе сыграли традиции стихийных народных движений, связанных с именами Болотникова, Разина и Пугачева. На смену этим стихийным восстаниям крестьян против помещиков, обладавшим большой разрушительной силой, пришла организованная и сознательная борьба.

Первоначально она протекала в форме чисто экономической борьбы. Чтобы поднять уровень сознания рабочих, не освободившихся еще от рабской покорности, нужно было перевести экономическую форму борьбы на рельсы политической классовой борьбы. Для этого нужен был мощный рычаг, способный возглавить и направить в необходимое русло движение пролетариата и всех трудящихся масс.

Таким рычагом Ленин считал партию, которая должна была вооружить рабочих марксистской идеологией, раскрыть перед ними сущность и методы организованной политической борьбы, открыть перед ними ее величественные перспективы. Ленин не идеализировал пролетариат. Он знал, что многие рабочие еще не освободились от рабских привычек, от мелкобуржуазных предрассудков. Он видел также, что буржуазия давит на пролетариат не только экономическим прессом, но и пытается растлить его своей идеологией, моралью, подкупить верхушку рабочего класса.

Такие методы уже давно применяла буржуазия Запада против организованных участников рабочего движения. Русская буржуазия старалась от нее не отставать, но рабочие России оказали подобным приемам более стойкое моральное противодействие. В коллективах промышленных предприятий развивались и крепли чувства классовой солидарности и сплоченности, преданности общему делу и готовности к самоотверженным действиям.

Эти психологические качества становились типичными для пролетариата, и воспитание их облегчалось тем, что оно осуществлялось в коллективе и коллективом, способным очистить личность от буржуазных и мелкобуржуазных предрассудков и влияний старой морали. Марксистское понимание могучей силы воспитательного влияния коллектива на личность, творческой потенции, заключенной в трудящихся массах, нацеленных партией на решение важнейших исторических задач, позволяло Ленину и партии уверенно руководить движением этих масс на трудных перевалах истории.

Как известно, еще до создания партии Ленин предвидел, что русский рабочий, усвоивший идеи научного социализма и прошедший школу организованной классовой борьбы, возглавит борьбу за коммунистическое переустройство общества.

Это предвидение Ленина полностью оправдалось и на исторических подступах к революции: во время «генеральной репетиции» 1905—1907 гг., после ленских событий 1912 г. и в особенности в период февраля — октября 1917 г.

Русскому пролетариату пришлось пройти суровую школу борьбы в тяжелейших условиях нелегальной деятельности, сражаться на баррикадах, вынести на своих плечах тяготы мировой империалистической войны, сопутствовавшие ей голод и разруху и все же добиться цели, взять власть в свои руки, создать первое в мире рабочее государство.

Ленин и партия, руководившие этой титанической борьбой, верили в боевые качества и творческие силы рабочего класса, в реальность его исторической миссии. Находясь в эмиграции, Ленин не терял связи с рабочим классом, внимательно следя за всеми перипетиями его борьбы, получая точную информацию от посланцев партийных организаций, из писем рабочих, от тех из них, кто учился в партийной школе на Капри. После возвращения Ленина из эмиграции эта связь стала значительнее и многостороннее. По личным встречам, докладам партийных работников и сведениям из печати Ленин узнавал о настроениях рабочих и их готовности к решительным боевым действиям.

Если в дореволюционные периоды политическое созревание рабочих длилось годами и десятилетиями, то в ходе Февральской и особенно Великой Октябрьской революции оно развивалось не по дням, а по часам.

В знаменитой брошюре «Удержат ли большевики государственную власть?» Ленин высказал твердую уверенность в том, что, несмотря на отсутствие культурной подготовки, необходимой для управления государством, рабочий класс, обладая творческими способностями, сумеет развернуть их с должной силой и в необходимом масштабе, когда в его руках будет власть. Именно взятие власти есть та необходимая предпосылка, без которой невозможно научиться управлять государством.

После победы Октября должна была произойти коренная психологическая перестройка сознания рабочих. Ленин писал, что обстановка в стране властно диктует рабочему подняться еще выше, чтобы из класса угнетенного стать классом господствующим. Для этого важно овладеть искусством управления. Рабочие проявили чудеса героизма, защищая свое государство от белогвардейцев и интервентов. Им нужно было проявить такую же активность, творчество и железную дисциплину в созидательном труде.

Эти качества возникли и развернулись еще в труднейших условиях гражданской войны в виде ценной инициативы организаторов первого «коммунистического субботника», отремонтировавших безвозмездно паровозы в помощь своему государству. Обращение участников субботника ко всем трудящимся последовать их примеру вызвало широкий отклик.

Ленин сделал из данных, вначале единичных, фактов глубокие выводы. Он писал: «Это — начало переворота, более трудного, более существенного, более коренного, более решающего, чем свержение буржуазии, ибо это — победа над собственной косностью, распущенностью, мелкобуржуазным эгоизмом, над этими привычками, которые проклятый капитализм оставил в наследство рабочему и крестьянину»¹.

Таково политическое и социально-психологическое содержание события, которое Ленин рассматривал как фактическое начало коммунизма. Ленин подчеркивает гигантское значение того психологического и нравственного перелома, который произошел среди рабочих, сумевших преодолеть остатки прежнего, подневольного отношения к труду.

В статье «Великий почин» Ленин, говоря о решающем значении повышения производительности труда для победы нового общественного строя и приветствуя первые «ростки коммунизма» на этом пути, подчеркивает в то же время важность психологического перелома в отношении к труду, проявившегося в субботниках и свидетельствующего о распространении принципов новой, коммунистической морали. «Коммунизм начинается там, где появляется самоотверженная, преодолевающая тяжелый труд, забота рядовых рабочих об увеличении производительности труда, об охране каждого пуда хлеба, угля, железа и других продуктов, достающихся не работающим лично и не их «ближним», а «дальним», т. е. всему обществу в целом, десяткам и сотням миллионов людей, объединенных сначала в рдно социалистическое государство, потом в Союз Советских республик»².

Умение подняться выше частнособственнических интересов, поставив на первый план заботу об общем благе, происшедшее к тому же в условиях хронического недоедания, почти голода,— факт колоссальной психологической важности. Он говорит о коренном переломе в сознании рабочих, об их желании и способности по-новому решать общественные задачи, преодолевая в себе личный корыстный интерес, который прежде воспитывался веками и тысячелетиями.

Год спустя, подводя итоги борьбе за коммунистический труд, Ленин писал: «Выдержка, настойчивость, готовность, решимость и умение сотни раз испробовать, сотни раз исправить и во что бы то ни стало добиться цели,— эти качества пролетариат вырабатывал в себе 10, 15, 20 лет до Октябрьской революции, он вырабатывал их в течение двух лет после этой революции, перенося невиданные лишения, голод, разорение, бедствия. Эти качества пролетариата — порука, что пролетариат победит» ³.

Такая высокая оценка социально-психологических качеств пролетариата вытекала из анализа исторической практики его борьбы, в процессе которой они развиваются и формируются. Последующая деятельность рабочего класса первой страны социализма подтвердила правильность ленинского научного предвидения и точность ленинской социально-психологической характеристики тех духовных сил, которыми обладал пролетариат до революции и сумел развить в новых общественных условиях, когда он стал настоящим хозяином своей страны и своей судьбы.

Что касается класса, враждебного пролетариату, т. е. буржуазии, то его антагонистическая пролетариату сущность проявляется в безудержной жажде накопления, в неискоренимой погоне за прибылью, в безмерном стремлении эксплуатировать чужой труд, захватывать чужие земли, грабить и насиловать миллионы людей труда, уничтожать их и многочисленные материальные и духовные ценности человечества в истребительных войнах. Во всех странах, где она господствует, к услугам буржуазии готов действующий по ее приказу государственный аппарат, реализующий ее интересы путем беспощадного подавления всех видов стихийного и организованного сопротивления трудящихся.

Если в момент сокрушения феодализма буржуазия играла революционную роль, то в настоящее время она занимает самую реакционную позицию, пытаясь любыми средствами подавить все формы освободительного революционного движения.

Конечно, и среди буржуазии могут встретиться люди, обладающие некоторыми добродетелями. Однако объективная позиция этого класса, логика его деятельности имеет определенное направление. Об этом писал Ленин, характеризуя деятельность вождей русской буржуазии после Февральской революции 1917 г.: «Суть дела в том, что Гучковы, Милюковы, Львовы — даже если бы все они были лично ангелами добродетели, бескорыстия и любви к людям,— являются представителями, вождями, выборными людьми класса капиталистов, а этот класс заинтересован в захватно-грабительской политике»⁴.

Под стать городской буржуазии и деревенская, состоящая из кулаков, закупивших землю у разорившихся помещиков или присвоивших ее у закабаленных и пущенных по миру бедняков. Кулаки, эти «живоглоты», «мироеды», «кровопийцы», как их метко окрестил народный язык, ненасытные в своей дикой алчности, эксплуатировали бедняков, грубо издеваясь над личностью каждого придавленного нуждой крестьянина. «Кулаки — самые зверские, самые грубые, самые дикие эксплуататоры, не раз восстанавливавшие в истории других стран власть помещиков, царей, попов, капиталистов» ⁵,— писал В. И. Ленин.

В стране с огромным преобладанием сельского хозяйства и крестьянского населения, наряду с основными полярными классами — буржуазией и пролетариатом, видное место занимала мелкая буржуазия деревни и города, а также примыкавшие к ней деклассированные элементы.

По своему положению в общественном производстве каждый мелкий буржуа — частный собственник. Его мечта — выбиться «в люди», превратиться в крупного хозяина, добиться независимости и самостоятельности. Это типичная черта его психологии. В то же время крупным капиталом он не владеет, источником обогащения является его личный труд, помощь членов его семьи, батраков, ремесленников или приказчиков, которых он эксплуатирует нещадно.

Он чувствует себя хорошо только в стихии свободной торговли. Повезет ему — он идет в гору. Но стихия рынка превратна, и он не выдерживает конкуренции с крупными капиталистами, его положение непрочно. Отсюда рождается другая типичная черта его психологии — колебание, неустойчивость, непрестанное качание между двумя общественными полюсами, гадание, где бы зацепиться и обрести хотя бы временную устойчивость.

Такое колебание — не удел какого-то единичного мелкого буржуа. Помноженное на десятки миллионов, оно превращается в могучую стихийную силу, способную активно влиять на процесс общественного развития в любую сторону. В моменты острых политических ситуаций, когда положение господствующих классов становится шатким, мелкая буржуазия способна переметнуться на сторону пролетариата. Но союзник она ненадежный и при первом же спаде революционной волны бросается вновь в объятия самой черной реакции.

Мелкая буржуазия не имеет своей политической линии и не способна ее выработать. Она не обладает самостоятельной идеологией и находится под влиянием идеологии господствующего класса.

Социально-психологическая характеристика социальных групп была бы неполной, если бы она не затронула весьма существенной социальной прослойки — интеллигенции. По своему составу она была неоднородной. Небольшая ее часть — выходцы из буржуазии — занимала высокие посты в сфере государственного управления и руководства экономикой крупных промышленных и торговых предприятий и банков. Эта часть интеллигенции в отношении влияния в области идеологии и культуры являлась надежным оплотом самодержавия и буржуазии.

Иною была интеллигенция, вышедшая из рядов мелкой буржуазии и чиновничества средних и низших рангов,— так называемая трудовая и разночинная интеллигенция. Передовая часть ее, проникнутая революционными и демократическими идеями и устремлениями, отдавала свои знания и труд народу. Отсталая же часть, не сумевшая преодолеть «свинцовые мерзости жизни», отрекалась от благих порывов юности, спивалась и оказывалась в болоте мещанства и обывательщины. Были и такие, которые выше всего ставили интересы личной карьеры, умело используя конъюнктуру, чтобы занять выгодное для себя положение. На заре своей деятельности они примыкали даже к революционным партиям, чтобы затем в удобный момент перейти в стан ренегатов и отступников от революции в качестве послушных и надежных холопов буржуазии.

Эти различные социально-психологические особенности интеллигенции нужно было учитывать, так как интеллигенция была призвана сыграть особо важную роль в пролетарском революционном движении. Рабочий класс в силу своего положения не мог выработать самостоятельной идеологии. Эта задача была выполнена творцами научного коммунизма, вооружившими пролетариат могучим духовным оружием.

Создавая социал-демократическую рабочую партию в России, Ленин считал, что важнейшей задачей революционной партийной интеллигенции было внесение передового коммунистического сознания в рабочее движение, т. е. идеологическое вооружение партии и рабочего класса. Реализация этой задачи была возможна лишь при условии глубочайшей преданности партийной интеллигенции делу революции, ее слияния с практическими действиями рабочего класса.

В то же время Ленин понимал, что не вся интеллигенция, принявшая активное участие в революционном рабочем движении, окажется на уровне поставленных задач. В составе партийной интеллигенции было немало выходцев из мелкобуржуазной среды, зараженных ее предрассудками, сомневающихся в конечном успехе великого движения, способных переходить от высокого революционного дерзания к полному отчаянию.

2

Только отчетливое понимание рассмотренных социально-психологических особенностей разных слоев общества помогало Ленину отличать подлинно пролетарскую революционность от мнимой, мелкобуржуазной. Еще в борьбе с народниками, а затем с эсерами и анархистами, с меньшевиками и бундовцами Ленину пришлось вести борьбу против мелкобуржуазной революционности этих течений внутри рабочего движения.

Разумеется у идейные и политические взгляды в значительной степени зависели от того давления, которое оказывала как на интеллигенцию, так и на некоторую часть рабочего класса мелкобуржуазная стихия.

Под давлением этой стихии, представляющей собою не русское, а интернациональное явление, возник первоначально на Западе, а затем и в России оппортунизм как главный враг коммунизма, как политическая линия полного отказа от революционных методов борьбы и тактика соглашения с буржуазией. Характеризуя этого главного врага, перешедшего в годы первой империалистической войны на позиции социал-шовинизма, Ленин уделяет внимание и другому врагу большевизма внутри рабочего движения. «За границей еще слишком недостаточно знают, что большевизм вырос, сложился и закалился в долголетней борьбе против мелкобуржуазной революционности, которая смахивает на анархизм или кое-что от него заимствует, которая отступает в чем бы то ни было существенном от условий и потребностей выдержанной пролетарской классовой борьбы... Неустойчивость такой революционности, бесплодность ее, свойство быстро превращаться в покорность, апатию, фантастику, даже в «бешеное» увлечение тем или иным буржуазным «модным» течением,— все это общеизвестно»⁶.

История российской социал-демократии необычайно ярко выражает два течения — пролетарской и мелкобуржуазной революционности,— которые образовались у самых ее истоков, вступив между собою в непримиримую борьбу. «Большевизм» и «меньшевизм» — названия, вызванные частным поводом — большинством в два голоса за ленинскую редакцию Программы партии на II съезде РСДРП. Но большевик и меньшевик — это два противоположных типа революционера с различной психологией — последовательный пролетарский революционер, реализующий курс на высшую форму социальной революции и не отступающий перед трудностями, и постоянно колеблющийся мелкобуржуазный революционер, опасающийся наступления революционной ситуации, готовый пойти на всевозможные уступки буржуазии, неуверенный в конечной победе рабочего класса.

Противоположность этих двух типов революционности проявлялась в большом и в малом, в принятии больших, программных решений и в определении повседневных тактических задач. Это выразилось и в историческом споре по первому пункту Устава партии, содержащему условия приема в партию. В мартовской редакции этого пункта партия могла превратиться в проходной двор для любого студента, вдохновленного временными революционными настроениями. В ленинской редакции партия превращалась в монолит, спаянный высокой ответственностью каждого коммуниста перед своей первичной организацией и всей партией в целом.

Не менее отчетливо это различие было выражено в двух тактиках социал-демократии в буржуазно-демократической революции 1905—1907 гг. Большевики считали, что даже в буржуазно-демократической революции гегемония должна принадлежать пролетариату, как единственно последовательному революционному классу. Меньшевики утверждали, что в соответствии с характером революции гегемония должна принадлежать буржуазии, которая обеспечит пролетариату демократические права.

Ленин рассматривал героическую борьбу рабочих Красной Пресни как революционный подвиг, воодушевляющий рабочих, закаляющий их для новых битв. Плеханов же, сраженный вестью о разгроме баррикад, панически воскликнул: «Не надо было браться за оружие!»

В предвидении войны, подготовлявшейся империалистами, Ленин пытался сорганизовать левые элементы международной социал-демократии для отпора злодеянию, которое могло принять огромные размеры. В критический момент предательскую акцию совершила германская социал-демократия, охваченная шовинистическим угаром и голосовавшая за кредиты имперскому правительству. Аналогично поступили социал-демократы других стран, вступивших в войну, за исключением большевистской фракции IV Государственной думы, не изменившей своему интернациональному долгу.

Особенно резко различие между пролетарской и мелкобуржуазной революционностью выступило после Февральской революции 1917 г., когда в стране утвердилось двоевластие Временного правительства крупной буржуазии и Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, возглавляемых меньшевиками и эсерами. После возвращения из эмиграции Ленин разоблачил их предательскую тактику соглашения с империалистической буржуазией, не желавшей выйти из войны.

В Апрельских тезисах Ленин сформулировал актуальную задачу переживаемого исторического момента — твердый курс на социалистическую революцию в нашей стране. Этот курс показался чрезвычайно смелым даже для некоторых большевиков, не говоря уже о меньшевиках и эсерах, пришедших в ужас от подобной «авантюры», как они его окрестили.

Между тем ход событий говорил о гибельности тактики соглашательских партий и неизбежности катастрофы, ведущей к самой оголтелой реакции. Временное правительство и меньшевистско-эсеровские Советы проявили полную беспомощность и растерянность перед лицом колоссальной хозяйственной разрухи, надвигавшегося голода и нарастания недовольства широких народных масс.

Когда в апреле 1917 г. на заседании Петроградского Совета меньшевик Церетели заявил, что в настоящее время в стране нет партии, которая могла бы взять на себя всю полноту ответственности за власть, Ленин с места крикнул: «Есть такая партия!»

В этом небольшом эпизоде также ярко проявилось различие мелкобуржуазной и пролетарской революционности. Мелкобуржуазной растерянности и отчаянию меньшевиков и эсеров большевики противопоставили пролетарскую решимость и организованность.

Борьба между этими видами революционности протекала в острой и напряженной форме на протяжении всего драматического периода вплоть до Великой Октябрьской революции, но она не прекратилась и после захвата власти. Однако Ленину пришлось неоднократно подвергать критике и некоторые колеблющиеся элементы внутри большевистской партии.

Достаточно вспомнить о штрейкбрехерском выступлении Л. Каменева и Г. Зиновьева накануне Октября, о заявлении В. Ногина и небольшой группы народных комиссаров в самом начальном периоде существования Советской власти об их выходе из состава Совнаркома, а также о позиции так называемых «левых» коммунистов во главе с П. Бухариным по вопросу о Брестском мире. Несмотря на индивидуальные различия действовавших при этом лиц, общей для них была мелкобуржуазная распущенность, необычайная растерянность в сложной обстановке и панические настроения перед возможностью больших опасностей.

Мелкобуржуазная революционность, с которой Ленину и большевикам пришлось бороться в дооктябрьский период истории партии, стала грозной опасностью после прихода пролетариата к власти, когда только последовательно проводимая пролетарская революционность могла справиться с преобладающей в стране мелкобуржуазной стихией.

С этой стихией необходимо было вести самую упорную борьбу, потому что она противодействовала организации народного хозяйства. Там, где нужен был строгий народный учет и контроль за деньгами и продуктами, где требовалась строжайшая пролетарская трудовая дисциплина, мелкая буржуазия оказывала упорное сопротивление, вопила о «прижиме», дав-лении, угнетении, которые будто бы мешают честным труженикам жить. И некоторые коммунисты, называвшие себя «левыми», отражали в своих выступлениях голос этой стихии, отмежевываясь от экономического плана Ленина.

Анализируя сложность хозяйственной жизни России в 1918 г., Ленин определил в ней элементы пяти причудливо переплетающихся общественно-экономических укладов: «1) патриархальное, т. е. в значительной степени натуральное, крестьянское хозяйство;

2)  мелкое товарное производство (сюда относится большинство крестьян из тех, кто продает хлеб);

3)  частнохозяйственный капитализм;

4)  государственный капитализм;

5)  социализм»⁷.

Так как первые три уклада имели наиболее широкое распространение в нашей стране в то время, переход в этих условиях к государственному капитализму был бы шагом вперед. «Левые» же коммунисты склонны были рассматривать этот шаг как измену социализму. В этом Ленин видел корень экономической ошибки «левых» коммунистов. Они не поняли, каков должен быть этот переход при власти Советов, они обнаружили свою мелкобуржуазность именно тем, что не видели мелкобуржуазной стихии как опасного врага социализма у нас и не понимали экономического отличия советского государства от буржуазного.

Видеть главного врага — в этом искусство политика. В мелкокрестьянской стране не может не преобладать мелкобуржуазная стихия, «а мелкая буржуазия плюс частнохозяйственный капитализм борются вместе, заодно, и против государственного капитализма, и против социализма»⁸. Не видеть захлестывания этой мелкобуржуазной стихии, дающей простор мелкому земледельцу, торговцу, спекулянту, охватывающей миллионами щупальцев даже отдельные прослойки рабочих, значит обнаруживать «свою плененность мелкобуржуазными предрассудками» ⁹.

Эту стихию нужно во что бы то ни стало обуздать, подчинив ее своему учету и контролю, иначе мелкий буржуа «скинет нашу, рабочую, власть неизбежно и неминуемо, как скидывали революцию Наполеоны и Кавеньяки, именно на этой мелкособственнической почве и произрастающие» ¹⁰.

Ленин отчетливо представлял грозную опасность мелкобуржуазной стихии, которой не видели «левые» коммунисты. Они возражали и против введения трудовой дисциплины, боясь, что она понизит классовую самодеятельность, активность и организованность пролетариата, закрепостит рабочий класс и возбудит недовольство как отсталых слоев, так и авангарда пролетариата.

Подобными рассуждениями «левые» коммунисты доказывали свое полное непонимание психологии рабочего класса и свою полную солидарность с меньшевиками, с которыми в унисон они пели одну и ту же песню. Ленин считал эти рассуждения хорошим уроком рабочим, «знающим, что именно авангард пролетариата стоит за введение трудовой дисциплины, что именно мелкая буржуазия больше всего лезет из кожи для разрушения этой дисциплины». Он полагал, что «рабочие — не мелкие буржуа. Они не боятся крупнейшего «государственного капитализма», они его ценят, как их, пролетарское, орудие, которое их, Советская, власть употребит в дело против мелкособственнического распада и развала» ¹¹.

Среди теоретиков «левого» коммунизма были хорошо образованные марксисты, не сумевшие, однако, удержаться на классовой позиции пролетариата. По-видимому, не всегда марксистское образование служит щитом против давления мелкобуржуазной стихии. Это происходит потому, что, подчиняясь стихии чувств, такие теоретики недостаточно глубоко и строго научно размышляют о складывающейся обстановке, нередко попадая впросак и становясь слепыми орудиями идеологии, враждебной пролетариату.

В известной мере большую роль здесь играло незнание социального источника, который питал мелкобуржуазную революционность. «...Это — мелкий хозяйчик, который взбесился от ужасов войны, от внезапного разорения, от неслыханных мучений голода и разрухи, который истерически мечется, ища выхода и спасенья, колеблясь между доверием к пролетариату и поддержкой его, с одной стороны, приступами отчаяния — с другой. Надо ясно понять и твердо усвоить, что на такой социальной базе никакого социализма построить нельзя»¹².

3

Социально-психологическая характеристика, данная Лениным социальному источнику мелкобуржуазной революционности, может служить образцом глубокого проникновения в сущность той среды, на которой она произрастает, и мастерской оценки ее с позиций пролетарской революционности.

Только научное понимание соотношения классовых сил в стране позволяет видеть и трудности, и пути их преодоления. Поскольку мелкая буржуазия есть реальная сила, с которой нужно ужиться, следует подумать о том, как обращаться с нею, как ее переделать. «...Мы знаем,— говорил Ленин,— что мелкое производство никакими декретами перевести в крупное нельзя, что здесь нужно постепенно, ходом событий, убеждать в неизбежности социализма»¹³.

Здесь требуется гибкая и конкретная тактика, различная по отношению к разным социальным группам: одна — по отношению к мелкому крестьянину, другая — по отношению к среднему, третья — по отношению к мелкому буржуа. После того как многие недоразумения, выступившие особенно сильно в период заключения Брестского мира, разъяснены, «теперь мы можем отнестись к мелкой буржуазии, как к доброму соседу, находящемуся под строгим контролем государственной власти» ¹⁴.

Прежде всего нужно отказаться от какого бы то ни было насилия в отношении к среднему крестьянину. Оно «представляет из себя величайший вред. Это — слой многочисленный, многомиллионный... Действовать здесь насилием, значит погубить все дело. Здесь нужна работа длительного воспитания». Больше того, надо не только воспитывать крестьян, но и учиться у них «способам перехода к лучшему строю и не сметь командовать!»¹⁵.

Такая тактика необходима потому, что «крестьянин столетиями воспитывался на том, что хлеб — его и что он волен его продавать. Это мое право, думает крестьянин, ибо это мой труд, мой пот и кровь. Переделать его психологию быстро нельзя, это долгий и трудный процесс борьбы» ¹⁶.

Глубокое знание Лениным психологии различных социальных групп крестьянства легло в основу тех установок, которые были утверждены на VIII съезде партии и сыграли решающую роль в большой организационной и воспитательной работе в последующие годы. На долю крестьянства выпало много трудных испытаний в районах, временно захваченных белогвардейцами и интервентами. Своими зверскими расправами с крестьянской беднотой Колчак и Деникин объективно агитировали за Советскую власть. После освобождения этих районов крестьяне осуществляли раздел земли, но тяжким грузом на их плечи повсеместно ложилась продразверстка, не оставлявшая хлеба для продажи. А застывшие заводы и фабрики ни сельскохозяйственных машин, ни товаров широкого потребления не давали.

В то же время крестьяне видели и чувствовали, что эти бедствия возникли из-за сопротивления враждебных трудовому народу сил, что рабочие и жители городов страдают от голода и хозяйственной разрухи не меньше. И все же к концу гражданской войны напряжение достигло такой степени, что понадобилось совершить крутой поворот в политике, чтобы сохранить и укрепить союз рабочего класса с крестьянством. Гениальный выход из создавшегося положения был найден Лениным в новой экономической политике. Закономерно вытекая из ленинского анализа экономики всей страны, нэп давал передышку от страшного напряжения крестьянству и, хотя открывал известный простор свободной торговле и оживлению капиталистических элементов, на деле означал не уступку капитализму, а временный отход для последующего наступления.

Самым же главным и решающим являлся конструктивный кооперативный план Ленина, постепенный и тактичный перевод единоличного крестьянского хозяйства на рельсы коллективизации. Были намечены и пути, которыми должна пойти эта перестройка. Крестьянина трудно убедить словами. Он — практик, и, если ему показать на деле преимущества крупной сельскохозяйственной техники, снабдить деревню сотней тысяч тракторов, тогда крестьянин скажет: «И я за коммунизм».

В обсуждении и решении всех политических задач Ленин неизменно стоял па позиции пролетарского революционера. Ему было органически чуждо всяческое проявление мелкобуржуазной революционности. Только правильное понимание сущности диктатуры пролетариата как союза рабочего класса с крестьянством могло диктовать Ленину заботу о крестьянстве. Эта забота была выражением отношения пролетариата к своему ближайшему союзнику, которым он руководил и психологию которого он должен был переделать.

Борясь против проявлений мелкобуржуазной революционности в советский период своей деятельности, Ленин давал суровый отпор всяким попыткам неустойчивых и колеблющихся деятелей внутри пашей партии расшатать ее дисциплину, отступить от партийных решений, принятых на основе глубокого научного подхода к общеполитическим, хозяйственным и культурным проблемам.

Так как мелкобуржуазная революционность — явление не специфически русское, а интернациональное, Ленин уделяет ему особое внимание. В книге «Детская болезнь «левизны» в коммунизме» Ленин делает основной упор на необходимость диалектико-материалистического подхода к вопросам стратегии и тактики классовой борьбы, а также учета социально-психологических особенностей разных социальных групп.

Ленин, опираясь на опыт большевиков, разоблачает мнимую революционность «левых» коммунистов капиталистических стран. «Левые» отрицали необходимость работы в реакционных профсоюзах, так как верхушки последних подкуплены капиталистами. Ленин указывает, что эти профсоюзы объединяют сотни тысяч рабочих, отмахнуться от которых нельзя, надо работать среди них, «ибо вся задача коммунистов — уметь убедить отсталых, уметь работать среди них, а не отгораживаться от них выдуманными ребячески-«левымн» лозунгами»¹⁷. Тем более важно работать среди профсоюзов после победы революции, изменяя содержание их работы, превращая их в «школы коммунизма», готовящие миллионы людей к строительству новой жизни.

Точно так же Ленин возражал против отказа «левых» от работы в буржуазных парламентах. Если эта форма деятельности, по мнению «левых», себя изжила, то ведь еще не изжил себя капитализм. Поскольку же массы рабочих, а еще более крестьян пропитаны буржуазно-демократическими и парламентскими предрассудками, «именно поэтому только изнутри таких учреждений, как буржуазные парламенты, могут (и должны) коммунисты вести длительную, упорную, ни перед какими трудностями не останавливающуюся борьбу разоблачения, рассеяния, преодоления этих предрассудков»¹⁸.

«Левые» выступали за отказ от всяких компромиссов. Ленин, считавший оппортунизм, как беспринципное соглашательство с буржуазией, главным врагом коммунизма, не относился нигилистически к другим формам компромисса, продиктованным соображениями тактической необходимости.

Поскольку пролетариат не представляет собою однородной массы, а окружен множеством чрезвычайно пестрых переходных типов из других социальных прослоек, необходимо «прибегать к лавированию, соглашательству, компромиссам с разными группами пролетариев, с разными партиями рабочих и мелких хозяйчиков... Все дело в том, чтобы уметь применять эту тактику в целях повышения, а не понижения, общего уровня пролетарской сознательности, революционности, способности к борьбе и к победе» ¹⁹.

Если компромиссы необходимы внутри рабочего движения, то они просто неизбежны с открытыми врагами рабочего класса, особенно в тех случаях, когда враги сильнее, лучше вооружены, когда нужно добиться передышки. «Принимать бой, когда это заведомо выгодно неприятелю, а не нам, есть преступление, и никуда не годны такие политики революционного класса, которые не сумеют проделать «лавирование, соглашательство, компромиссы», чтобы уклониться от заведомо невыгодного сражения» ²⁰.

Стратегия и тактика вождя коммунистического движения базировалась не только на мастерском владении материалистической диалектикой, но также и на превосходном учете расположения классовых сил и знании социальной психологии основных классов и промежуточных социальных групп общества. Это позволяло Ленину правильно ориентироваться в самой сложной обстановке, выделять решающие звенья борьбы, различать истинную и мнимую революционность и разоблачать мелкобуржуазную природу последней.

Ленин любил повторять слова Н. Г. Чернышевского о том, что «политическая деятельность — не тротуар Невского проспекта». В ней бывают свои подъемы и спады, неожиданные повороты и зигзаги, даже отступления. Политика есть наиболее яркое и острое выражение классовой борьбы. Искусство политика состоит в том, чтобы, маневрируя, когда этого требуют обстоятельства, не отступать от своей принципиальной позиции.

Пролетарские революционеры обязаны точно учитывать социально-психологические процессы, которые происходят в руководимых ими массах, подверженных колебаниям настроения в зависимости от удач или неудач движения, а также разгадывать коварные уловки главного врага — буржуазии,— использующего с исключительной ловкостью переходы трудящихся масс от подъема к отчаянию. К услугам буржуазии — открытые ренегаты от марксизма, предатели революционного движения, а также мелкобуржуазные революционеры, неустойчивые, колеблющиеся, поддающиеся давлению мелкобуржуазной стихии, преобладающей во многих странах мира.

Практика международного коммунистического, рабочего и освободительного движения подтвердила глубокую правоту, жизненность и актуальность ленинских идей.

Современный исторический опыт показывает, что там, где последовательная пролетарская политика, основанная на марксистско-ленинских принципах, подменяется мелкобуржуазной фразой о «свободе» вообще, о «демократии» вообще, там возникает опасность потери завоеванных достижений, сползания с позиций рабочего класса. Ленин учил, что, только отстаивая эти классовые позиции, партия пролетариата сумеет объединить вокруг себя все силы общества, заинтересованные в свержении капитализма и победе социалистического строя. Ленинские труды дают массу великолепных образцов непримиримой борьбы против засилья мелкобуржуазной фразы, образцов строгого классового анализа общественных событий и процессов. Ленинский подход и методы классового анализа вооружают и современных марксистов на борьбу против разгула мелкобуржуазной псевдореволюционности.

Этому разгулу коммунистические и рабочие партии противопоставляют моральную стойкость и железную дисциплинированность пролетарского авангарда. Верные марксистско-ленинской теории, научно анализирующие международную обстановку и соотношение классовых сил в своих странах, учитывающие социально-психологические особенности основных классов и промежуточных социальных групп, коммунистические партии уверенно идут к своей великой цели, настойчиво преодолевая все препятствия и трудности.

Примечания:

¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, стр. 5.

² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, стр. 22.

³ В. И, Ленин. Полн. собр. соч., т. 40, стр. 316.

⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 314.

⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр. 40.

⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 14—15.

⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 296.

⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 296.

⁹ Там же, стр. 297.

¹⁰ Там же, стр. 298.

¹¹ Там же, стр. 309, 310.

¹² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 208.

¹³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр. 219.

¹⁴ Там же, стр. 223.

¹⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 38, стр. 200, 201.

¹⁶ Там же, стр. 361.

¹⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 38.

¹⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 49.

¹⁹ Там же, стр. 59.

²⁰ Там же, стр. 61—62.

 

 

 

ГЛАВА XVII

В. И. ЛЕНИН О ДИАЛЕКТИКЕ НАЦИОНАЛЬНОГО И ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНОГО

Проблема национального и интернационального (национальных связей и связей интернациональных, национальной идеи и идеи интернациональной) — одна из наиболее сложных проблем теории, политики и воспитания. Она занимает в трудах В. И. Ленина весьма видное место — значительно большее, чем у Маркса и Энгельса. Новые исторические условия — ход революционных событий в России, мировая империалистическая война, создание первого в мире социалистического государства в многонациональной стране, перспективы и пути мировой социалистической революции в условиях империализма — выдвигали новые стороны проблемы национального и интернационального.

Особенно в период реакции, последовавшей за поражением революции 1905 г. в России, национальный вопрос стал все больше привлекать к себе внимание. Ленин следующими словами объясняет это выдвижение национального вопроса на видное место среди вопросов общественной жизни в России: «И воинствующий национализм реакции, и переход контрреволюционного, буржуазного либерализма к национализму (особенно великорусскому, а затем также польскому, еврейскому, украинскому и пр.), и, наконец, усиление националистических шатаний среди разных «национальных» (т. е. невеликорусских) с.-д., дошедшее до нарушения партийной программы,— все это безусловно обязывает нас уделить больше, чем прежде, внимания национальному вопросу»¹. В письме С. Г. Шаумяну Ленин со свойственной ему скромностью и принципиальностью пишет: «Летом читал рефераты по национальному вопросу (эти рефераты были прочитаны Лениным в Швейцарии в июле 1913 г.— Авт.) и немножко штудировал его. Посему намерен «стоять крепко», хотя, конечно, ich lasse mich belehren (я прислушаюсь к мнению, высказанному.— Ред.) товарищами, изучавшими вопрос больше и дольше»².

В то время теория национального вопроса, историческая и экономическая его постановка приобрели актуальное значение. Потребовалось дать историко-материалистическое определение нации, без чего нельзя было вести успешную борьбу с открыто провозглашаемым национализмом и особенно с утонченным национализмом — с «национализмом в социализме», со всеми разновидностями их взаимного приспособления. «Национальный вопрос,— гласит одна из записей Ленина,— явление мировое» ³.

1

Национальное и интернациональное неразрывны в своем существовании, они имеют одну и ту же историческую основу, созданы капиталистической общественной формацией, закономерностями ее возникновения, развития и превращения в высшую, коммунистическую формацию.

По словам В. И. Ленина, «нации неизбежный продукт и неизбежная форма буржуазной эпохи общественного развития» ⁴, «нельзя было из феодализма перейти к капитализму без национальных идей»⁵.

В основе возникновения наций лежит не «кровное родство» и не общность происхождения. Возникновение национальных движений относится к концу средних веков и началу нового времени. Они рождались под воздействием новых экономических потребностей и имели своей экономической основой внутренний рынок. Именно эти потребности толкали к объединению земель, сплочению национальных областей. Касаясь, в частности, образования русской нации, Ленин говорит, что это слияние областей, земель, княжеств было вызвано не родовыми связями, не их продолжением и обобщением, а усиливавшимся обменом. И он рассматривает «национальность, как буржуазно-демократический постулат и лозунг»⁶.

Но в условиях капиталистической экономики никакая нация не может вести замкнутую жизнь, вне сношений с другими нациями, так что межнациональные связи являются столь же закономерным продуктом капиталистического общества, как и связи национальные. Широко известно положение Ленина о присущих развивающемуся капитализму двух исторических тенденциях в национальном вопросе. «Первая: пробуждение национальной жизни и национальных движений, борьба против всякого национального гнета, создание национальных государств. Вторая: развитие и учащение всяческих сношений между нациями, ломка национальных перегородок, создание интернационального единства капитала, экономической жизни вообще, политики, науки и т. д. Обе тенденции суть мировой закон капитализма»⁷.

Вместе с тем капитализм в ходе своего развития разделил нации на небольшое число угнетающих, полноправных, привилегированных и громадное большинство угнетенных, зависимых и полузависимых наций. Расцвела политика национализма, состоящая в подчинении интересов одних наций интересам других, в зависимости от того, какая нация (или какие нации) располагала (или располагали) для этого необходимыми средствами.

Политический национализм повлек за собой и национализм идеологический и психологический. Идеологи господствующих наций создавали теории превосходства одних наций над другими — превосходства интеллектуального и морального. Эти теории стали выполнять весьма важную функцию. Они призваны были дать моральное оправдание политике господствующей нации. Империалистическое господство над колониями и полуколониями прикрывалось лживыми фразами о просветительстве и культуртрегерстве, приобщении «диких» народов к «европейской цивилизации». Даже более того, подчас отрицалось, что эти угнетавшиеся народы должны рассматриваться как нации. «Европейцы,— пишет Ленин,— часто забывают, что колониальные народы тоже нации, но терпеть такую «забывчивость» значит терпеть шовинизм»⁸.

Этим процессам, связанным с существованием нации, сопутствуют в ходе развития капитализма и процессы иного рода, связанные с развитием классовой борьбы.

В начале своего возникновения нация могла быть единой, сплоченной призывом к борьбе против феодализма и клерикализма. Но позднее повсюду разгорелась борьба буржуазии с пролетариатом и «раскол «единой» нации на эксплуататоров и эксплуатируемых стал совершившимся фактом» ⁹. Раскол нации не означал, разумеется, ее исчезновения, так же как этот раскол в масштабе всего общества не означал, что общество перестало существовать как нечто единое.

Что же связывает в нацию эти антагонистические части, на которые она теперь распалась? Ответ на этот вопрос неразрывно связан с вопросом о том, что такое нация.

Ленин, характеризуя нацию, отмечает: «Язык и территория. Главное». И далее указывает на «(а) исторические условия», «(Р) экономический признак»¹⁰. Это — материалистическое определение, противостоящее идеалистической трактовке национальности как некой духовной субстанции (так называемого национального духа), якобы формирующей духовный облик члена нации независимо от его классовой принадлежности и неизменно пребывающей в качестве творящего начала национальной истории и «исторической судьбы» нации.

Идеалистическое понимание нации несомненно способствует развитию идеологии и психологии национализма, является в сущности его составной частью. Во-первых, оно провозглашает узы «братства» господствующих и подчиненных, направлено на то, чтобы подавить идею классовой солидарности идеей национального «единства». Во-вторых, оно создало почву для противопоставления людей разных наций, не раз служило в истории тем ядом, который отравлял большие массы высокомерием, ожесточенным презренном и ненавистью к другим нациям и вдохновляло их па беспредельные зверства, как это видно на примере фашизма.

Находятся, однако, «болельщики науки», которые, осуждая фашистскую теорию «расовой психологии» и признавая, что еще никто и никогда не использовал методы научного анализа для исследования этой психологии, тем не менее призывает восполнить этот «пробел в науке». А ведь законно полагать, что изыскания этого рода науке и даром не нужны. Ибо речь-то здесь идет не о состоянии сознания, которое в конкретно данное историческое время может быть и бывает различным у разных национальных отрядов одного и того же класса, например, рабочего класса, а о том, что фашисты называют «неравноценностью рас», а националисты именуют «национальной душой».

Борьбу против идеалистической (и биологической) трактовки нации отнюдь нельзя считать чем-то канувшим в прошлое и не представляющим уже интереса в наше время. Эти представления о нации слишком глубоко гнездятся в сознании людей, приобрели силу предрассудка, и отнюдь не только в «непросвещенных головах». Приведенное выше ленинское определение нации имеет поэтому весьма актуальное значение в понимании национального вопроса и в борьбе интернационализма против всех и всяких проявлений национализма.

Это определение Ленина представляет теоретическую основу для правильного понимания соотношения национального и классового, национальных интересов и интересов классовых, национальной идеи и идеи интернациональной.

Классовый раскол нации выражается прежде всего в сфере экономических отношений, которые выступают как отношения противоположных классовых интересов. На этой основе складываются также классово противоположные психологические уклады и идеологии. С этим вопросом связан в определенном смысле вопрос о культуре. Ленин, борясь против теории нации Отто Бауэра, отмечает следующие ее пороки: «Нация = Kulturgemeinschaft (культурная общность.— Ред.). Лозунг «национальной культуры» (красной нитью). Национальный характер— главное. (Куча оговорок, но это не важно)... «Социализм усилит принцип национальности»»¹¹. И, давая оценку всем этим пунктам в определении нации Бауэром, Ленин указывает, что это идеалистическая теория нации, что она представляет собой очищенный, утонченный национализм и полное забвение интернационализма.

Ленин в самых резких выражениях выступал против игнорирования классового подхода к национальной культуре. Широко известен его тезис о двух культурах в каждой национальной культуре. Он писал: «...мы стоим не за «национальную культуру», а за интернациональную культуру, в которую от каждой национальной культуры входит только часть, именно: лишь последовательно-демократическое и социалистическое содержание каждой национальной культуры» ¹². Ленин подчеркивал при этом, что «интернациональная культура не безнациональна», но настаивал, что «национальная культура буржуазии есть факт» и что при этом «буржуазия везде проводит сделки с помещиками и попами». Поэтому марксист должен бороться с буржуазной национальной культурой, «развивая исключительно в интернациональном духе и в теснейшем союзе с рабочими иных стран» ¹³ все те элементы культуры, которые имеются в истории демократического и рабочего движения разных наций и народов. Излишне пояснять, что, говоря о культуре, Ленин имеет здесь в виду не все то, что входит в это весьма широкое понятие, а все, что психологически и идеологически классово дифференцировано в ней и отражает противоположные интересы классов господствующих и подчиненных. Но факт раскола общества на классы явно не имеет отношения к таким признакам нации, как язык, территория. Правда, народная речь» может иметь свои отличия от речи «высших» слоев нации, но все же это не образует двух разных языков.

Включенный Лениным в понятие нации «экономический признак» не означает, разумеется, что тут имеет место какое-то национально обусловленное солидарное единство.

Существенным моментом в определении нации являются исторические условия. Мы читаем у Ленина: «...разные нации идут одинаковой исторической дорогой, но в высшей степени разнообразными зигзагами и тропинками»¹⁴. Этими историческими условиями объясняются все другие особенности нации: и экономические различия, и территория, и язык, и неодинаковых! социальный состав разных наций. Они накладывают известную печать и на психологию классов в связи с их национальной историей. Но специфика этой психологии не в психических свойствах — уме, воображении, таланте, нравственном облике,— а в содержании сознания и направленности воли. И Ленин, характеризуя пролетариат России как самый революционный, счел нужным подчеркнуть, что это происходит «не благодаря особым его качествам, а благодаря живым традициям «пятого года»» ¹⁵.

Из всего сказанного вытекает, что с расколом нации на антагонистические классы определенный класс, в частности пролетариат, не перестает быть национальным. Известно, что содержащееся в «Манифесте Коммунистической партии» выражение: «Рабочие не имеют отечества» — некоторые пытались истолковать в смысле безразличия пролетариата к судьбам своей страны. Но Ленин решительно возражал против такой интерпретации этих слов. В письме к И. Арманд Ленин указывал, что нельзя из «Манифеста Коммунистической партии» брать только положение: «Рабочие не имеют отечества» — и забывать, что «там сказано не только это. Там сказано еще, что при образовании национальных государств роль пролетариата несколько особая. Если брать первое положение (рабочие не имеют отечества) и забывать его связь со вторым (рабочие конституируются как класс национально, но не в том смысле, как буржуазия) , то это будет архинеправилыю»¹⁶. В другом месте Ленин пишет: «И рабочий класс не мог окрепнуть, возмужать, сложиться, не «устраиваясь в пределах нации», не будучи «национален» («хотя совсем не в том смысле, как понимает это буржуазия») » ¹⁷.

Из приведенного выше тезиса Ленина о двух присущих капитализму тенденциях в национальном вопросе вытекает, что противостоянию национального пролетариата национальной буржуазии соответствует и противостояние интернациональному капиталу интернационального пролетариата. Неразрывность национального и интернационального состоит, таким образом, не только в том, что, как говорит Энгельс, «интернациональный союз возможен только между нациями, чье существование, автономия и независимость во внутренних делах включаются, следовательно, в само понятие интернационализма»¹⁸, но и в том, что классовая борьба на национальной арене неотделима от этой борьбы на арене межнациональной, международной.

С этой диалектикой национального и интернационального связана борьба между интернационализмом и национализмом.

Тот факт, что пролетариат остается национальным, несмотря на антагонизм со своей национальной буржуазией, что «пролетариат не может относиться безразлично и равнодушно к политическим, социальным и культурным условиям своей борьбы, следовательно, ему не могут быть безразличны и судьбы его страны»¹⁹, порождает и национальное сознание рядом с сознанием классовым, создает отношение классовых интересов и интересов национальных.

И если национальное сознание по самому существу своему ограничено рамками национального существования, то классовое сознание пролетариата не ограничено национальными рамками, а по необходимости становится и интернациональным. Ибо капитал есть сила международная, и, чтобы ее победить, нужен международный союз рабочих²⁰.

Принципиальное решение этой проблемы национального и интернационального дали уже Маркс и Энгельс. Ленин отмечает, что «к национальному вопросу вообще Маркс и Энгельс относились строго критически, оценивая условно-историческое значение его». Но «от игнорирования национальных движений его (т. е. Маркса.— Авт.) теория далека, как небо от земли». Однако «по сравнению с «рабочим вопросом» подчиненное значение национального вопроса не подлежит сомнению для Маркса»²¹.

Принципиально вопрос решен, таким образом, с предельной ясностью. Тем не менее в истории коммунистического движения интернационализм боролся и продолжает вести борьбу, с одной стороны, против национального нигилизма, с другой — против национализма, шовинизма.

Уже в «Манифесте Коммунистической партии» Маркс и Энгельс боролись против «немецкого», или «истинного» социализма», шовинистически провозгласившего «немецкую нацию образцовой нацией, а немецкого мещанина — образцом человека» и возвестившего, что он «стоит выше всякой классовой борьбы»²². Они так же резко отрицательно относились к тем, кто выдвигал ту точку зрения, что всякая национальность и сама нация — устаревшие предрассудки. При этом Маркс, показывая, как национал-нигилистская фразеология подчас маскирует собой национал-шовинизм, писал в своем письме Энгельсу, что, критикуя в Совете Интернационала позицию Лафарга в национальном вопросе, он «намекнул, что Лафарг, сам того не сознавая, под отрицанием национальностей понимает, кажется, их поглощение образцовой французской нацией»²³.

В. И. Ленин в новых исторических условиях и с новой силой вел эту борьбу на два фронта.

Ленину пришлось иметь дело с социал-шовинизмом, который охватил все партии II Интернационала, называвшие себя партиями пролетариата. Здесь национализм выступал в наиболее замаскированной форме. Потребовались гениальное прозрение Ленина и его революционная решимость для изобличения этого национализма в социализме. Социализм оказывался связанным здесь с национализмом посредством ложно истолкованной патриотической идеи — идеи родины, отечества. Ленин вел борьбу против социал-шовинизма и против тех «левых», которые отрицали вообще идею защиты отечества. Именно в их адрес было направлено положение Ленина о том, что социал-демократы вполне признают необходимость свободы всех наций, что социалисты в эпоху борьбы против феодализма, абсолютизма и колониального гнета признавали защиту отечества и признают законность войны угнетенных наций, особенно колоний против их угнетателей—«великих держав». Он оговаривал при этом, что «социалисты, будучи всегда самыми последовательными и самыми решительными демократами, признавали в этом смысле и только в этом смысле «защиту отечества»»²⁴.

Более того, настаивая на том, что пролетариат не может относиться безразлично и равнодушно к судьбам своей страны, Ленин подчеркивал при этом, что «судьбы страны его (пролетариат.— Авт.) интересуют лишь постольку, поскольку это касается его классовой борьбы, а не в силу какого-то буржуазного, совершенно неприличного в устах с.-д. «патриотизма»»²⁵. По вопросу о патриотизме мы находим у Ленина следующие высказывания. Известны его слова, что «патриотизм — одно из наиболее глубоких чувств, закрепленных веками и тысячелетиями обособленных отечеств» ²⁶. В другом месте Ленин пишет: «Патриотическая идея ведет свое происхождение еще от Великой революции XVIII века...» ²⁷ Здесь Ленин имеет в виду идеологию буржуазного патриотизма. Как идеология патриотизм буржуазии неразрывно был связан с национализмом. В социал-шовинизме периода мировой империалистической войны буржуазная идеология «патриотизма» была противопоставлена идее международной классовой солидарности пролетариата, национальная идея была противопоставлена идее интернациональной и лозунг «защиты отечества» стал на деле защитой великодержавных привилегий, защитой притязаний буржуазии на угнетение чужих наций. Социалисты, писал Ленин, ведущие такую политику, на деле являются шовинистами, социал-шовинистами.

Историческое значение поистине героической борьбы, которую Ленин вел против социал-шовинизма, сказалось в победе Великой Октябрьской социалистической революции. Социал-шовинизм был одним из главных препятствий на пути к этой победе, так как отравлял сознание масс идеей «революционного оборончества». «Кто не видит,— писал Ленин,— что в России, кроме большевиков, сплошное революционное оборончество... тот не видит фактов, а такое революционное оборончество есть сдача всех социалистических принципов во имя грабительских интересов крупного капитала, прикрываемых фразой о «защите отечества»...»²⁸ Без ленинских идей, изобличивших обман социал-шовинизма, был бы невозможен тот совершившийся в канун Октября великий перелом в сознании масс, который выразился в повороте от доверчивой бессознательности к осознанию своих классовых интересов и к активной революционной борьбе. А без этого поворота в сознании масс была бы невозможна победа в Октябрьской революции.

2

Теоретические и политико-воспитательные идеи Ленина о национальном и интернациональном и их взаимоотношении имеют актуальнейшее значение для всего современного международного коммунистического движения, для успехов содружества стран социализма, для правильного понимания существа социалистического патриотизма.

Общество, в котором построен социализм, ликвидирован антагонизм классов, представляет собой социально-политическое и моральное единство. В отношении отдельной нации это означает, что все члены ее связаны этим единством, объединены в социальное национальное единство, основанное на общности интересов, соответственно целей, стремлений и действий, направленных на достижение социального идеала.

Это изменение понятия «национальное единство» обусловливает и изменение понятия «патриотизм». Старое понятие патриотизма было связано с национальной исключительностью, так что, например, только русский человек признавался патриотом России, ибо царская Россия действительно не была и не могла быть отечеством для угнетавшихся в ней так называемых «инородцев». Социалистическая же Россия стала родной страной для всех населяющих ее народов. А это значит, что социалистический патриотизм в пределах страны может объединять и объединяет много национальностей. Более того, социалистический патриотизм интернационален не только в пределах многонационального государства. Если старый патриотизм отождествлялся с любовью только к своей родине и с нелюбовью и даже враждебным отношением к другим странам, то социалистический патриотизм выражается в любви ко всем странам социалистического содружества.

Так как эти новые, прогрессивные черты патриотизм обрел благодаря тому, что он стал социалистическим, то в этом единстве роль связующего начала принадлежит социализму. Это значит, что нельзя быть преданным делу социализма, не будучи преданным социалистическому Отечеству. Но это означает также, что национальное патриотическое сознание находится и должно находиться под руководством и контролем социалистического, коммунистического сознания, неразрывно связанного с интернационализмом. Понимание этой истины имеет актуальнейшее политическое и воспитательное значение.

Известны факты, когда под флагом неправильно трактуемого социалистического патриотизма совершается приспособление национализма к социализму. Это имеет место в тех случаях, когда, например, в историографии игнорируется классовый подход к изображению прошлого национальной истории и она «улучшается», идеализируется, подчас путем сокрытия реакционных сторон. То же самое иногда наблюдается и в области художественной литературы, когда приукрашиваются литературные персонажи и герои в духе националистической тенденциозности. Это несомненно противоречит ленинскому требованию держать преемственную связь лишь с демократическими и социалистическими элементами каждой национальной культуры. Приспособление к национализму идет также по линии спекуляции на «национальных интересах», находя свое выражение в раздувании национальных особенностей, в абсолютизации принципа национальной независимости и суверенитета, ведущих к игнорированию социалистического содружества и к измене коренным устоям пролетарского интернационализма.

В связи с этим нельзя пройти мимо пророческих слов Ленина, содержащихся в его «Первоначальном наброске тезисов по национальному и колониальному вопросам». Он писал: «Признание интернационализма на словах и подмена его на деле, во всей пропаганде, агитации и практической работе, мещанским национализмом... составляет самое обычное явление не только среди партий II Интернационала, но и тех, кои вышли из этого Интернационала, и даже нередко среди тех, кои называют себя теперь коммунистическими. Борьба с этим злом, с наиболее закоренелыми мелкобуржуазными-национальными предрассудками, тем более выдвигается на первый план, чем злободневнее становится задача превращения диктатуры пролетариата из национальной (т. е. существующей в одной стране...) в интернациональную (т. е. диктатуру пролетариата по крайней мере нескольких передовых стран, способную иметь решающее влияние на всю мировую политику)»²⁹.

Почему же с образованием ряда социалистических стран борьба с национализмом принимает все более актуальный, злободневный характер? Потому что актуальнее становится борьба за пролетарский интернационализм, обусловленная тем, что именно с образованием системы социалистических государств он приобретает невиданную ранее действенную силу и проявляется в новых формах. Пролетарский интернационализм имеет своей сердцевиной взаимную помощь и взаимную поддержку, служение общепролетарскому делу во всем мире. Поэтому В. И. Ленин, в целях воспитания такого именно понимания пролетарского интернационализма, требовал вести борьбу не только против национализма, открыто противопоставляющего себя интернационализму, но и против тех, кто признает интернационализм на словах, но подменяет его на деле мещанским национализмом, стремящимся сохранить неприкосновенным национальный эгоизм.

И тут представляется важным отметить некоторые особенности в состоянии современного общественного сознания.

Если поставить вопрос: какие идеи получают широчайшее распространение в общественном сознании современного мира, то можно безошибочно утверждать, что это — идеи социализма, коммунизма. Не говоря уже о странах социализма, где они пустили глубокие корни в сознание масс, социалистические идеи становятся все более притягательными во всех остальных странах. Разумеется, дело не обходится без борьбы с врагами социализма, которые всяческими средствами стараются его оклеветать. Однако сила социалистических идей делает свое дело и число друзей социализма и его активных борцов неизменно растет во всем мире. Косвенным обнаружением растущего тяготения народных масс к социализму является тот факт, что враги его подчас вынуждены прикрываться его же именем. И если они фабрикуют теории различных «моделей» социализма, то лишь потому, что идти с открытым забралом против социалистических идей в наше время все труднее. То же касается беспочвенных сторонников какого-то особого социализма, противопоставляемого научному социализму. Все это говорит о том, что идеи социализма служат как бы входным билетом, без которого ныне все труднее становится добиваться доверия масс и привлекать их на свою сторону.

Вместе с тем нельзя не видеть, что в современной общественной атмосфере получила широкое звучание национальная, патриотическая идея, хотя и далеко не однородная, подчас выступающая в своем националистическом (и расистском) обличье.

История национальной идеи показывает, что в разные времена и в разных ситуациях она играет неодинаковую роль. Она может быть исторически оправданной и способствовать социальному прогрессу, как это было при возникновении национальных движений и образовании наций в процессе ликвидации феодализма или как в национально-колониальном освободительном движении. Но она может быть использована и для реакционных дел. Такую роль она сыграла в империалистической войне 1914—1918 гг.; с ее помощью было принесено человечеству еще больше горя и страданий, когда она была поставлена на службу немецкому фашизму.

Различные роли играет национальная идея в современном мире.

Ряд обстоятельств привел к оживлению национальной идеи в настоящее время. Вторая мировая война, в которую человечество было ввергнуто фашистской Германией, создала угрозу национального порабощения народов. Она и вызвала законное обострение национального, патриотического сознания, сыгравшего великую роль в освободительной борьбе против фашистского ига и в победе над фашистскими поработителями.

Другим источником, вызвавшим подъем патриотического сознания, явилось национально-освободительное движение народов колоний и полуколоний, сбросивших с себя цепи колониального рабства. В. И. Ленин гениально предвидел это и в своем «Докладе на II Всероссийском съезде коммунистических организаций народов Востока» говорил представителям этих организаций: «Вам придется базироваться на том буржуазном национализме, который пробуждается у этих народов, и не может не пробуждаться, и который имеет историческое оправдание»³⁰.

Как прежде, так и особенно сейчас на национальном, патриотическом сознании спекулируют реакционные силы, стремящиеся поставить его на службу своим интересам путем разжигания национал-шовинизма и межнациональной вражды. В тезисах ЦК КПСС «50 лет Великой Октябрьской социалистической революции» отмечается, что «империализм, и прежде всего империализм США, был и остается главным врагом национально-освободительного движения. Именно он, опираясь на внутреннюю реакцию, организует заговоры и перевороты, разжигает межнациональные распри, способствуя росту реакционного национализма, провоцирует территориальные споры между освободившимися государствами» ³¹. Целям и планам империализма явно соответствует та раскольническая идеология и политика, которую проводят «левые» ревизионисты. В былые времена буржуазия осуществляла при помощи своей агентуры политику раскола в рабочем движении внутри каждого из национальных отрядов рабочего класса. Ныне в связи с образованием системы социалистических стран империалистическая буржуазия стремится дополнить эти внутренние каналы в каждой данной стране новым каналом — проведением раскольнической политики, выводя ее на арену межнациональных и межгосударственных отношений. Этому способствуют теории так называемого «национал-коммунизма» и особенно политика и идеология раскола в международном коммунистическом движении, которую проводит «левый авантюризм», раздувающий великодержавный шовинизм и направляющий его против народов, идущих по марксистско-ленинскому пути в строительстве социализма и коммунизма.

Высший принцип марксистско-ленинского, научного коммунизма заключен в идее интернационального единства — единства, как многократно подчеркивал Ленин, не в фразах, резолюциях, а на деле. Ленин, борясь против национального нигилизма, требуя учета национальных особенностей, не только не ставил знака равенства между национальным и интернациональным, но категорически утверждал, что «интернациональное единство рабочих важнее национального» ³². Известно, с какой силой Ленин боролся за признание права на политическое самоопределение наций. Но если случалось в ходе истории решать вопрос, какому принципу отдать предпочтение — праву на национальное самоопределение или социализму,— Ленин решал вопрос в пользу последнего. Когда в среде большевиков шла борьба вокруг вопроса о Брестском мире, то оппозиция среди других аргументов выдвигала и довод об интересах национального самоопределения. Она говорила, что Брестский мир якобы есть предательство Латвии, Польши, Литвы. Возражая им, Ленин говорил: «Теоретически рассмотрим этот довод: что выше — право наций на самоопределение или социализм?

Социализм выше» ³³. В плане реферата Ленина «Империализм и право наций на самоопределение» (октябрь 1915 г.) один из пунктов гласит: «Социал-шовинизм такой же неизбежный продукт империализма, как беспроволочный телеграф. Борьба с ним = суть теперь» ³⁴.

Эти слова не только справедливы сегодня, но и звучат с новой призывной силой. Ибо в обостряющейся борьбе между силами социализма и силами империализма империалисты делают основную ставку на разъединение сил социализма, обретая в социал-шовинизме самое действенное для себя оружие. Поэтому выступление против всех и всяких проявлений национализма в социализме, коммунизме, за пролетарский интернационализм является первоочередной задачей политики и воспитания марксистско-ленинских партий. И это ни в малейшей мере не ущемляет подлинно национальных интересов рабочего класса и трудящихся каждой страны, ибо пролетарский интернационализм органически включает в себя, как указывал Ленин, любовь к своей Родине, страстное стремление к ее возвышению, к социалистическому переустройству жизни своего народа.

Примечания:

¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 24, стр. 115.

² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 48, стр. 235—236.

³ Ленинский сборник XXX, стр. 61.

⁴ В. П. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 75.

⁵ Там же, стр. 35.

⁶ Ленинский сборник XXX, стр. 44.

⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 24, стр. 124.

⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, стр. 116.

⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 24, стр. 9.

¹⁰ Ленинский сборник XXX, стр. 53.

¹¹ См. Ленинский сборник XXX, стр. 63.

¹² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 23, стр. 209.

¹³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 24, стр. 120, 122.

¹⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 38, стр. 184.

¹⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 15.

¹⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 49, стр. 329.

¹⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 75.

¹⁸ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 39, стр. 74.

¹⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 190.

²⁰ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 40, стр. 43.

²¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 25, стр. 300, 301.

²² К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 4, стр. 453.

²³ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 31, стр. 193.

²⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 282.

²⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 190.

²⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр. 190.

²⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 16, стр. 451.

²⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 242.

²⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 165.

³⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, стр. 330.

³¹ «50 лет Великой Октябрьской социалистической революции», -стр. 56.

³² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 49, стр. 324.

³³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, стр. 352.

³⁴ Ленинский сборник XXX, стр. 104.

 

 

 

Раздел четвертый

 

В. И. Ленин как историк философии

 

ГЛАВА XVIII

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ ФИЛОСОФИИ В ТРУДАХ В. И. ЛЕНИНА

На протяжении всей своей деятельности В. И. Ленин глубоко интересовался классическим философским наследием, использовал прогрессивные философские идеи прошлого в борьбе против идейных противников марксизма, в развитии диалектического и исторического материализма. Еще в 1899 г. в письме Потресову Ленин писал о том, что он занимается изучением сочинений «главнейших классиков философии», начав с Гольбаха и Гельвеция¹. Даже в период напряженной работы по руководству Советской республикой в годы гражданской войны он находит время для чтения книг по истории философии. В записке в библиотеку Румянцевского музея, датированной 1 сентября 1920 г., Ленин просит прислать ему философские словари и книги по истории греческой философии². В работе «Материализм и эмпириокритицизм», написанной на основе тщательного изучения философии прошлого, Ленин использует идеи материалистов Дидро, Фейербаха, Чернышевского для критики махизма, вскрывает истоки этой идеалистической философии. В ленинских «Философских тетрадях» мы видим образец марксистского анализа важнейших моментов теоретической мысли прошлого, и прежде всего философии Гегеля, использование ее рационального содержания для развития и обогащения марксизма. И наконец, в известной статье «О значении воинствующего материализма» В. И. Ленин снова обращается к истории философии, советует марксистам использовать в борьбе против религии атеистические работы французских материалистов, изучать и критически переосмысливать диалектику Гегеля, развивать материалистическую традицию Чернышевского и Плеханова.

В богатом и многогранном философском наследии В. И. Ленина мы встречаемся с широким кругом вопросов историко-философской науки. Здесь прежде всего следует указать на ленинскую оценку важнейших явлений истории домарксистской западноевропейской философии, всесторонний анализ истории русской общественной мысли, основополагающие идеи в области истории философии марксизма, проблемы научной методологии историко-философского исследования. Как в специальных философских трудах В. И. Ленина, так и в статьях по политическим, экономическим и другим вопросам можно найти постановку и освещение ряда методологических проблем истории духовной культуры, проблемы отношения марксизма к его идейным источникам, соотношения национального и интернационального в духовном развитии общества, вопрос о прогрессивных традициях и преемственности в развитии философии, социальный анализ философских учений и т. д. Мы остановимся на двух основных проблемах марксистско-ленинской методологии истории философии, тесно связанных между собой,— ленинском принципе классово-партийного анализа философских учений и марксистском историзме.

1

Марксистский социально-классовый подход к оценке философских систем и направлений в трудах В. И. Ленина получил всестороннее обоснование и конкретизацию. Принцип социального анализа философских систем имеет свою теоретическую основу в материалистическом понимании истории, в установленной марксизмом зависимости идеологических явлений от экономической жизни общества и борьбы классов. Используя громадный исторический материал, Маркс и Энгельс доказали, что духовное развитие общества основывается на определенных условиях материальной жизни. Даже туманные религиозные представления людей являются продуктами их материального жизненного процесса. Философия относится к сфере духовной жизни общества, является одной из основных форм общественного сознания, поэтому в своем историческом развитии она обусловлена экономическими отношениями общества и вытекающей из этих отношений классовой борьбой. Анализируя закономерности идеологического процесса, в частности развитие философии и литературы, Ф. Энгельс писал: «Преобладание экономического развития в конечном счете также и над этими областями для меня неоспоримо...»³

Таким образом, возникновение и характер тех или иных философских учений, историческую смену одного философского направления другим можно правильно понять только из их социально-экономической обусловленности. Если идеалистическая историография сводит развитие философской мысли исключительно к духовному, имманентно-логическому процессу, то исторический материализм рассматривает это развитие в качестве реального исторического процесса, одной из сторон общественной жизни в целом.

Оценивая материалистическое понимание истории как величайшее завоевание научной мысли, В. И. Ленин неоднократно указывал на то, что действительные корни всех идей следует искать и находить в экономической структуре общества. «Точно так же, как познание человека отражает независимо от него существующую природу, т. е. развивающуюся материю, так общественное познание человека (т. е. разные взгляды и учения философские, религиозные, политические и т. п.) отражает экономический строй общества»⁴.

Но, всесторонне доказав обусловленность идеологического процесса социально-экономическими отношениями общества, основоположники марксизма-ленинизма решительно выступали против упрощенного, механистического толкования генезиса идеологий и их роли в общественном развитии. Экономические отношения воздействуют на область идеологии большей частью не прямо, а косвенно. В сложном диалектическом взаимодействии экономики и идеологии участвует целый ряд опосредующих звеньев, такие, как классовая борьба в обществе, национальные отношения, политика и даже социальные чувства и духовные традиции. Поэтому необходим глубокий исторический анализ каждой идеологии, конкретное изучение ее специфических отношений с социально-экономическими условиями эпохи, учитывая при этом тот факт, что характер взаимоотношений идеологии с ее базисом является не неизменным, а исторически развивающимся. Именно такой метод исследования различных идеологических форм К. Маркс рассматривал как «единственно материалистический, а следовательно, единственно научный метод» ⁵. Научный подход к такому сложному идеологическому процессу, каким является история философии, не может быть абстрактным и схематическим, а требует глубокого исследования того многообразия связей, в котором находится философия с общественными явлениями и процессами определенной исторической эпохи.

Плоский экономический материализм и вульгарный социологизм, которые неоднократно критиковались В. И. Лениным, огрубляют взаимосвязь идеологии с социальными условиями, игнорируют специфические закономерности духовной жизни общества. В рамках социально-экономической обусловленности идеологическая сфера обладает известной автономией, которую Ф. Энгельс определил понятием «относительная самостоятельность идеологии». Ее сущность заключается в том, что в ходе исторического развития возникают специфические закономерности идеологического процесса, складывается его внутренняя логика. Эти специфические закономерности свойственны всей идеологической области в целом и, в конкретном виде, каждой форме идеологии в отдельности. Во многом это определяется той специальной функцией и особой ролью, которую играет та или иная идеологическая форма в процессе общественного развития.

Исторической закономерностью развития философии является борьба двух основных противоположных философских направлении — материализма и идеализма, которая ведется по линии решения основного вопроса философии — вопроса об отношении мышления к бытию, духа к природе. Как особая отрасль человеческого знания философия сложилась в глубокой древности. С тех пор на протяжении многих столетий она ставила своей целью дать целостную картину мира, исследовать рациональными средствами основные принципы бытия и сознания, отразить в системе философских понятий объективный мир и отношение к нему человека. Центральной проблемой общей картины мира, философского мировоззрения всегда являлась специфическая философская проблема — отношение между мышлением и бытием. «Великий основной вопрос всей, в особенности новейшей, философии есть вопрос об отношении мышления к бытию»⁶,— писал Ф. Энгельс.

Определение марксизмом основного вопроса философии и установление исторической неизбежности существования двух больших лагерей в философии — материализма и идеализма — имело большое методологическое значение для истории философии как науки. Оно четко определило сам предмет этой науки, установило специфические закономерности историко-философского процесса. Борьба двух противоположных философских направлений вокруг основного вопроса философии и связанное с этим решение других проблем составляют главное содержание истории философии, реальный процесс развития философской мысли человечества на всех его исторических этапах. Борьба материализма и идеализма, с одной стороны, является выражением идеологической классовой борьбы в мировоззрении, а с другой — отражает исторический ход научно-философского познания действительности.

При этом марксистская история философии подходит исторически к самой постановке основного вопроса философии. Если, например, у ионийских натурфилософов, как отмечал Ф. Энгельс, еще нет четкого противопоставления материального и идеального, с которым мы встречаемся у более поздних, древнегреческих мыслителей, то в христианском средневековье вопрос о том, что является первичным — дух или природа, приобретает более острую форму: создан ли мир богом, или он существует вечно? Что же касается философии нового времени, то в условиях острой классовой борьбы буржуазии, поднимающейся против феодализма, столкновение материализма и идеализма принимает более отчетливые формы. Следовательно, научная история философии не может ограничиваться простой констатацией противоположности двух философских направлений, Она должна исследовать специфические, конкретно-исторические формы борьбы материализма и идеализма на различных этапах идеологического развития.

Некоторые современные буржуазные философы (например, Г. Веттер) приписывают марксизму примитивное оперирование противоположностями материализма и идеализма, будто бы сводящее все содержание истории философии к этому манихейскому противопоставлению. Но в действительности марксизм никогда не сводил всего реального содержания истории философии лишь к основному вопросу философии. Умы выдающихся мыслителей прошлого всегда занимали такие коренные вопросы философии, как проблемы истины, закономерностей развития мира, причинности, необходимости и случайности и других важнейших философских категорий. Решение же вопроса об отношении сознания к бытию предопределяет мировоззрение философа и дает направление для исследования других философских вопросов.

Буржуазная история философии, «по-казенному преподаваемая» (Ленин), как прежде, так и теперь всячески скрывает действительную картину истории философии. Она представляет ее как «анархию философских систем», как хаотическое нагромождение всевозможных школ и направлений, преимущественно идеалистических. В историко-философских работах современных буржуазных идеологов и высказываниях некоторых ревизионистов настойчиво культивируется мысль о том, что сама постановка основного вопроса философии является случайной и нехарактерной для философских воззрений Маркса. Западногерманские реакционные философы Бохенский, Фетшер, Ландгребе, противопоставляя философские взгляды Маркса и Энгельса, утверждают, что будто бы лишь в работах последних лет Энгельс выдвинул вопрос об отношении мышления к бытию как центральную философскую проблему, а для Маркса его не существовало. Тем самым, заявляют они, Энгельс уклонился от первоначальной антропологической линии философии марксизма и свел ее к «плоской мировоззренческой метафизике». В установлении Энгельсом деления философии на два лагеря — материализм и идеализм, пишет Л. Ландгребе, находится «корень того догматического упрощения марксистских позиций в философском смысле, которое характерно для его дальнейшего развития»⁷.

На самом же деле с постановкой вопроса об отношении сознания к природе как коренного вопроса философии мы встречаемся и до марксизма у многих мыслителей прошлого, в особенности в новое время,— у Дидро, Гольбаха, Фейербаха, Герцена, Чернышевского и даже у идеалиста Гегеля. В. И. Ленин в «Философских тетрадях» делает выписку из «Лекций о сущности религии» Фейербаха: ««Вопрос о том, сотворил ли бог мир, ...есть вопрос об отношении духа к чувственности»...— важнейший и труднейший вопрос философии, вся история философии вертится вокруг этого вопроса...» Ленин сравнивает это высказывание Фейербаха с постановкой основного вопроса философии Энгельсом: «cf. Engels idem в «Людвиге Фейербахе»»⁸.

Что же касается марксизма, то основная историко-философская проблема борьбы двух коренных гносеологических направлений, как отмечает В. И. Ленин, поставлена в марксистской философии с самого ее начала. Еще в 1843 г., когда Маркс становился на позиции диалектического материализма, он «с поразительной ясностью намечал коренные линии в философии... Что «скептики», называются ли они юмистами или кантианцами (или махистами, в XX веке), кричат против «догматики» и материализма и идеализма, Маркс видел уже тогда...» ⁹. Защищая постановку марксизмом центральной мировоззренческой проблемы, Ленин указывает на то, что борьба двух коренных философских направлений — материализма и идеализма — составляет основную сущность партийности философии. Эти противоположные направления он определяет историко-философскими понятиями — «линией Демокрита» и «линией Платона». «Новейшая философия так же партийна, как и две тысячи лет тому назад. Борющимися партиями по сути дела, прикрываемой гелертерски-шарлатанскими новыми кличками или скудоумной беспартийностью, являются материализм и идеализм»¹⁰.

Продолжая и развивая марксистскую традицию социального анализа философии, Ленин рассматривает борьбу философских направлений прежде всего в ее классово-партийном аспекте, поскольку борьба идей всегда обусловлена политической борьбой и в конечном счете борьбой антагонистических классов общества. Проблема классового характера философских учений является, по Ленину, коренной мировоззренческой, идеологической проблемой, ибо борьба партий в философии в сущности своей выражает тенденции и идеологию враждебных классов современного общества.

Противники марксизма как в прошлом, так и в особенности в условиях острой современной идеологической борьбы яростно нападают на марксистско-ленинский принцип классово-партийного подхода к философским теориям. Их основной аргумент состоит в том, что партийность будто бы противоречит научности, объективности анализа и является лишь выражением «пристрастности», «односторонности», «классового субъективизма». Так, известный «советолог» И. Бохенский в своей книжке «Советско-русский диалектический материализм» пишет о том, что марксистско-ленинская философия будто бы отрицает соответствие идей объективной действительности, превращая их в «классовый инструмент». «Отсюда следует,— пишет Бохенский,— что нет никакой объективности общественных идей, а всякие идеи являются классово удобными, хорошими для одного класса и плохими для другого»¹¹. Другой реакционный клерикал и антикоммунист, Ганс Кёлер, утверждает, что «принцип большевистской партийности исключает с самого начала объективное изображение фактов» ¹². Однако на самом деле субъективизм и предвзятость, произвольное обращение с духовным наследием прошлого свойственны именно буржуазным идеологам при всем их словесном отрицании этой партийности под эгидой объективизма.

Что же касается марксистской философии, то она, как об этом неоднократно говорил Ленин, неотделима от научности, от исторически объективного анализа философских учений и их исторической роли. Коммунистическая партийность представляет интересы и устремления самого прогрессивного в истории класса — пролетариата. Интересы революционного класса требуют самого глубокого, самого объективного анализа социальной действительности. «...Чем смелее и решительнее выступает наука, тем более приходит она в соответствие с интересами и стремлениями рабочих»¹³. Коммунистическая партийность, таким образом, является высшим выражением научности, поскольку она составляет необходимое условие объективного анализа действительности.

Марксистско-ленинское понимание партийности в отношении к философским учениям прошлого охватывает по содержанию много различных вопросов. Дело в том, что функция философии не ограничивается только аспектом идеологической борьбы. Философия в ее истории, будучи мировоззрением определенных общественных классов и социальных групп, одновременно была и научным познанием мира. Хотя сам предмет философии в течение ее более чем двухтысячелетнего развития претерпел большие изменения, в центре ее внимания всегда стояли вопросы исследования общих законов природы, общества и человеческого мышления, проблемы отношения между человеком и внешним миром, рационального освоения действительности, т. е. познание ее средствами человеческого разума. Это познание не может быть сведено исключительно к классовым интересам, оно по своему объему и содержанию шире социальных интересов классов, хотя стремления передовых общественных групп давали определенные стимулы научному познанию.

История философии является, таким образом, историей научно-философского познания мира. Марксистский анализ философских учений прошлого состоит в выявлении и выделении в них моментов объективной истины и в создании целостной исторической картины прогресса научного познания. Без исследования истории познания было бы невозможно диалектико-материалистическое решение многовековой философской проблемы отношения между мышлением и бытием. В. И. Ленин рассматривает материализм и идеализм не только как противоположные партии философского мировоззрения в социальном аспекте, но и как различные типы постановки и решения теоретико-познавательных проблем, как «коренные гносеологические направления».

Буржуазная философская историография игнорировала и продолжает игнорировать действительную роль материализма в истории научного познания мира. Вслед за Марксом и Энгельсом В. И. Ленин в своих трудах показал истинную прогрессивную роль материализма, его глубокую связь с развитием естественных наук, с передовыми социальными силами общества. «В течение всей новейшей истории Европы,— писал В. И. Ленин,— и особенно в конце XVIII века, во Франции, где разыгралась решительная битва против всяческого средневекового хлама, против крепостничества в учреждениях и в идеях, материализм оказался единственной последовательной философией, верной всем учениям естественных наук, враждебной суевериям, ханжеству и т. п.»¹⁴. Научная история философии показывает, что марксизм перенимает идущую из глубины веков материалистическую традицию.

Однако действительную историю философии нельзя представить как два изолированных параллельных процесса — историю материализма и историю идеализма. Она была реальным историческим, а следовательно, единым процессом. При историческом подходе к развитию философской мысли прошлого, отвергающем всякие предвзятые схемы, нельзя не видеть того факта, что в определенные эпохи в тех или иных странах в силу социальных условий, состояния научных знаний и т. д. господствовало идеалистическое мировоззрение и философская мысль не могла развиваться иначе, как в рамках идеализма. Научный анализ историко-философского процесса состоит не в том, чтобы выбрасывать из истории идеалистические системы, как поступает буржуазная история философии с материалистическими системами, а в том, чтобы правдиво, исторически их анализировать, выделять в них рациональное содержание, моменты объективной истины, зачастую прикрытые и затемненные спекуляциями. В этом отношении большое научно-методологическое значение имеет ленинский анализ источников идеализма.

Подходя к этому вопросу с последовательных диалектико-материалистических позиций, В. И. Ленин указывает не только на социально-классовые, но и на гносеологические корни идеализма, постоянно наличествующую возможность его возникновения в силу исключительной сложности, раздвоенности, зигзагообразности процесса человеческого познания. Характеризуя в целом идеализм как пустоцвет, В. И. Ленин в то же время образно подчеркивает, что он вырастает «на живом дереве, живого, плодотворного, истинного, могучего, всесильного, объективного... человеческого познания»¹⁵. Хотя в широком смысле идеализм и является заблуждением, при конкретном историческом анализе идеалистических философских систем можно обнаружить, что в них не все сводится к заблуждению, а есть плодотворные, рациональные постановки философских проблем и их решения. Прогресс общества и научного познания нельзя представить в виде прямолинейного развития, без зигзагов и уклонений, но в целом он дал возможность познанию продвинуться вперед через дебри этих заблуждений, противоречий, а иногда и регрессивных движений. Марксистско-ленинская философия не совместима с идеалистическими заблуждениями, но она не отказывается от тех истин, которые были выработаны прежней, в том числе и идеалистической, философией. Нигилизм и односторонний подход в этом вопросе никогда не были свойственны истинному марксизму.

Маркс и Энгельс в свое время научно проанализировали все основные моменты истории предшествующей философии от древних греков до XIX в. Особенно тщательно и критически они рассмотрели те учения, которые явились непосредственным теоретическим источником их собственных взглядов, а именно систему объективного идеализма Гегеля и антропологический материализм Фейербаха. С таким же вниманием и вдумчивостью подходил и В. И. Ленин к философской мысли прошлого, системам Аристотеля, Лейбница, Гегеля, воззрениям Герцена и Чернышевского. В итоге своего дналектико-материалистического и глубоко партийного анализа гегелевской «Науки логики» В. И. Ленин сделал обобщающий вывод: «...в этом самом идеалистическом произведении Гегеля всего меньше идеализма, всего больше материализма. «Противоречиво», но факт!»¹⁶ Для историков философии — марксистов этот ленинский вывод имеет неоценимое методологическое значение.

Для нас в данном случае важен не детальный ленинский анализ заслуг и достижений, а также недостатков и ограниченностей домарксистской философии, а методологическое значение кардинального ленинского положения о партийности и научности. Основной вывод здесь состоит в том, что история философии для В. И. Ленина является развитием научно-философского познания мира, исторического восхождения объективной истины, осуществляющегося в борьбе противоположных мировоззренческих направлений — материализма и идеализма. Важнейшая черта ленинской методологии здесь состоит в умении обнаружить научную истину в классовой идеологии и вскрыть классовую идеологию в движении научного познания. В этом отношении ленинский подход противоположен вульгарному социологизму, отрицающему объективную истину в истории философии, рассматривающему истину в качестве простой функции классовой принадлежности.

В этой связи особенно следует остановиться на известных замечаниях В. И. Ленина по поводу книги В. Шулятикова «Оправдание капитализма в западноевропейской философии. От Декарта до Э. Маха». Виктор Шулятиков (1872—1912), ученик махиста А. Богданова, пытался объяснить философские учения нового времени исключительно фазами развития промышленного производства. Так, основную причину возникновения систем Декарта, Спинозы, Лейбница, английских материалистов, Канта он усматривал в мануфактурной стадии капиталистической промышленности, а идеалистические учения XIX в. связывал с переходом к стадии фабричного производства. Вульгарное социологизирование приводило Шулятикова к упрощенному, субъективистскому толкованию классового характера философии. Содержание философских категорий он сводил исключительно к их классовому эквиваленту, считая, что все без остатка философские термины — идеи, представления, ноумены, феномены, субстанции, атрибуты и т. д.— «служат ей для обозначения общественных классов, групп, ячеек и их взаимоотношений», а сама философия в целом есть «настоящая Бастилия буржуазной идеологии».

В своих замечаниях по поводу основных положений книги Шулятикова Ленин неоднократно отмечает антиисторический, абстрактный подход к анализу историко-философских явлений. Он показывает, что социальный анализ идеологических систем и понятий при неумении применить принципы исторического материализма, при отсутствии правильного исторического подхода приводит к субъективизму и искажению подлинной картины истории философии. «Вся книга,— пишет он в заключение,— пример безмерного опошления материализма. Вместо конкретного анализа периодов, формаций, идеологий голая фраза об «организаторах» и до смешного натянутые, до нелепости неверные сопоставления. Карикатура на материализм в истории» ¹⁷.

Таким образом, марксистско-ленинский принцип социального анализа философских учений прошлого несовместим с примитивным социологизированием. Он требует выяснения конкретно-исторических условий их возникновения и развития, их роли в общественном прогрессе и значения в общем процессе познания действительности.

Критика В. И. Лениным вульгарного социологизирования является образцом сочетания глубокой научности и принципиальной марксистской партийности в анализе такой сложной сферы духовной культуры, как история философии, равно как и в анализе современной идейной жизни общества. Между тем и в наше время имеются люди, именующие себя «современными марксистами» и отрицающие принцип социально-классового подхода в идеологической борьбе. Так, польский ревизионист Л. Колаковский, взгляды которого неоднократно критиковались в советской и зарубежной марксистской литературе, выступил против анализа истории философии с точки зрения борьбы материализма и идеализма, или, как он выражался, «против применения этой дихотомии в качестве универсального орудия исторических исследований для всех эпох развития филосот фии». Деление философских направлений на материализм и идеализм он считал «прокрустовым ложем», будто бы препятствующим научному исследованию истории философии. В своих последних работах Колаковский представляет марксистскую философию в вульгаризированном свете, как «инверсию потребностей», односторонний «монизм ценностей» и требует «открытого марксизма», т. е. включения в марксистскую философию немарксистских философских учений.

С отрицанием классово-партийного подхода к истории философии мы встречаемся во многих статьях югославского философского журнала «Праксис». Сошлемся в качестве примера на статью философа Милана Прухи «Марксизм и направления в философии»¹⁸, который отрицает связь философских идей с социальной действительностью, с современной идеологической борьбой, «Марксистский ренессанс», по мнению Прухи, предполагает включение в марксистскую философию «результатов немарксистского мышления», конкретно: философских идей Витгенштейна, Гуссерля, Карнапа, Хайдеггера, Рассела и многих других.

В современных условиях острой классовой борьбы марксистам капиталистических стран приходится вести политический и идеологический диалог с представителями буржуазной либерально-гуманистической интеллигенции. Этот диалог обусловлен стремлением коммунистов к единству действий в борьбе против диктатуры государственно-монополистического капитализма. Но со стороны марксистов было бы заблуждением, противоречащим ленинским указаниям, уступать в процессе этих дискуссий в основных принципах марксизма-ленинизма. Как справедливо пишет французский философ-коммунист Люсьен Сэв, «какой ошибкой была бы эклектическая вера в то, что можно обогатить диалектический и исторический материализм, «дополняя» его, даже представляя его заново в форме какой-либо немарксистской философии, будь то, например, экзистенциализм, персонализм или структурализм; какой ошибкой было бы уподобление диалога процессу конвергенции марксистской философии и других философий в направлении «тотальной» философии или принятию неустранимого плюрализма философской истины»¹⁹. Если недопустима конвергенция марксистских и немарксистских философских идей в условиях идейной борьбы отдельных стран, то еще большей ошибкой было бы переносить это на идеологическую борьбу социализма и капитализма, провозглашать, как это делают ревизионисты, «мирное сосуществование» идеологий, «взаимопроникновение» марксистской и буржуазной философии.

Последовательное и творческое проведение ленинского методологического принципа партийности есть одно из главных условий научной работы в области истории философии.

2

Характерной особенностью ленинской методологии истории философии является органическое сочетание принципа социального анализа философских учений с последовательным марксистским историзмом, с безусловным признанием прогресса научно-философского познания в истории философии. Борьба материализма и идеализма, составляющая стержень всей истории философии, по В. И. Ленину, была борьбой за объективную истину, которая постоянно обогащалась в своем историческом развитии. Содержащиеся в «Философских тетрадях» многочисленные высказывания, суждения и выводы Ленина красноречиво говорят о том, что он рассматривал историю философии как историю научного познания. Так, он неоднократно отмечает, что марксистская диалектика может быть правильно понята и представлена лишь в тесной связи с развитием познания. Диалектика должна рассматривать свой предмет исторически, изучая и обобщая процесс познания. Если она по Ленину, есть «итог, сумма, вывод истории познания мира»²⁰, то было бы «схоластически мертвящим» представлять этот итог без движения. Не случайно В. И. Ленин в «Философских тетрадях» конспектирует наряду с «Наукой логики» гегелевские «Лекции по истории философии». Еще Маркс и Энгельс высоко оценивали «Историю философии» Гегеля за ее глубокий историзм. Энгельс называл ее одним из гениальнейших произведений.

Лекции Гегеля по истории философии были впервые прочитаны им в Иене в 1805—1806 гг.— в один из наиболее плодотворных периодов его деятельности. В них достаточно широко представлена прогрессивная сторона философии Гегеля — его диалектика. От начала и до конца гегелевская «История философии» пронизана диалектической идеей внутренней взаимосвязи и исторического развития философских учений прошлого, основу которого составляет поступательное, прогрессивное движение философского познания. В этом поступательном движении каждая философская система, существовавшая в прошлом, является определенной исторической ступенью познания. Новая система не отбрасывает предыдущие целиком, а включает их в себя в снятом виде, усваивая их позитивное содержание. Таким образом, по Гегелю, складывается преемственная историческая линия прогрессирующего познания, философская традиция. «...Эта традиция не есть лишь домоправительница, которая верно оберегает полученное ею... Нет, традиция не есть неподвижная статуя: она — живая и растет подобно могучему потоку, который тем больше расширяется, чем дальше он отходит от своего истока». В истории философии, отмечает Гегель, мы имеем дело не с тем, что прошло и бесследно исчезло, а что сохранилось и существует в современной философии. «...Ход истории показывает нам не становление чуждых нам вещей, а наше становление, становление нашей науки»²¹.

На этот глубокий диалектический, исторический подход к истории философии Ленин обращает самое пристальное внимание. Так, например, отмечая гегелевскую мысль о том, что «развитие философии в истории должно соответствовать развитию логической философии», Ленин интерпретирует ее материалистически: «Тут очень глубокая и верная мысль в сущности материалистическая (действительная история есть база, основа, бытие, за коим идет сознание)» ²².

Диалектическая природа человеческого познания, сложная и противоречивая в своей сущности, может быть понята только в его историческом становлении и развитии. История философии, по Гегелю, должна раскрыть эту сложную и противоречивую картину постоянного развития, углубления и расширения философского знания, постоянного возникновения и разрешения противоречия между данным уровнем философского знания и его историческим прошлым. Понять диалектику научного познания — значит рассмотреть его в историческом развитии. В. И. Ленин неоднократно фиксирует свое внимание на этих диалектических идеях Гегеля. «Движение научного познания — вот суть... путь (тут гвоздь, по-моему) действительного познания, познавания, движения от незнания к знанию» ²³.

Центральной идеей гегелевской концепции истории философии является мысль об историческом восхождении, диалектическом развитии истины. Отвергая метафизические представления об истине как завершенной, неизменной и надысторической, Гегель рассматривает ее с точки зрения развития. «Истина есть процесс», и как таковой, она может быть раскрыта лишь исторически, ее существенная черта, по Гегелю, состоит «в том, что она развивается и лишь через развитие постигает себя» ²⁴. Системы философии, которые выступают перед нами в ее истории, представляли собой относительные истины философского знания, содержали в себе зерна абсолютной истины, которая сама может быть понята как процесс восхождения философской мысли. Весь же процесс научно-философского познания осуществляется в сложном диалектическом противоречии между данным достигнутым уровнем философского знания и исторической необходимостью его непрекращающегося развития.

Историзм Гегеля обнаруживается не только в создании общей диалектической картины истории философии, но и в конкретном рассмотрении отдельных ее этапов и отдельных представителей. Гегель требует рассматривать мыслителей прошлого не вне истории, а в самой истории, в соответствии с определенным, данным историческим уровнем философского мышления. «Велик соблазн,— пишет Гегель,— перечеканить древних философов в нашу форму рефлексии», но нельзя поддаваться такому соблазну.

В. И. Ленин высоко оценивает гегелевскую историчность в анализе представителей философии древности. «...Превосходно за строгую историчность в истории философии, чтобы не приписывать древним такого «развития» их идей, которое нам понятно, но на деле отсутствовало еще у древних»²⁵.

Но хотя диалектический подход Гегеля и был вершиной развития буржуазного историзма, все же он не достиг той последовательности и полноты, какая свойственна марксистскому историзму. Вследствие идеалистического характера своей философской системы Гегель часто изменяет провозглашенным им диалектическим принципам и впадает в антиисторизм. Это обнаруживается в первую очередь в некоторой односторонности Гегеля при конкретном изложении истории философии. Для него она являлась прежде всего историей идеализма, поскольку он считал, что материализм как философия вообще невозможен. Его отрицательное отношение к материализму проявилось в том, что он, например, при изложении философии нового времени полностью опустил философские учения Гассенди, Толанда, Гоббса, Дидро. В других случаях Гегель идеалистически интерпретирует взгляды материалистов, а там, где это не удается, становится в воинствующую позу и открыто нападает на материализм. Ленин неоднократно отмечает тенденциозность и предвзятость Гегеля при оценке им философских воззрений Гераклита. Демокрита, Эпикура, Аристотеля. При этом Ленин делает довольно резкие критические замечания.

Антиисторизм гегелевской концепции заключается также в определенном моменте телеологизма. Борьба конечного самосознания с абсолютным самосознанием, которая, по Гегелю, является источником развития философии, завершается у него торжеством абсолютного самосознания в его собственной философии, и «история, по-видимому, доходит до своей цели». Таким образом, в угоду своей идеалистической философской системе он изменяет своим же диалектическим принципам. Признание абсолютной завершенности противоречит диалектическому подходу, в соответствии с которым любая система, в том Числе и философия Гегеля, должна быть представлена исторически, как определенный момент, как ступень в общем процессе философского познания.

Марксизм сделал иные выводы из диалектики развития философии. Ф. Энгельс в «Людвиге Фейербахе...» указывает на особенность развития домарксистской философии, которая состояла в том, что она принимала форму завершенных систем. В этих исторических типах систем, претендующих на абсолютность, совершалось развитие как материализма, так и идеализма. Ф. Энгельс отмечает, что философские системы, возникавшие в прошлом, были обусловлены историческими рамками развития науки и самого философского знания. Они возникали «из непреходящей потребности человеческого духа: потребности преодолеть все противоречия»²⁶. Создание такого рода систем философского знания, претендующих на завершенность, как раз свидетельствовало о диалектическом противоречии между формой и содержанием историко-философского процесса. Возникает система, претендующая на абсолютное знание, но человеческое познание прогрессирует и с исторической необходимостью подрывает данную философскую систему. Так создается постоянное противоречие между абсолютными системами философии и действительным прогрессирующим ходом человеческого познания. «Таким образом,— пишет Энгельс,— тут получается новое, неразрешимое противоречие. Требовать от философии разрешения всех противоречий, значит требовать, чтобы один философ сделал такое дело, какое в состоянии выполнить только все человечество в своем поступательном развитии. Раз мы поняли это,— а этим мы больше, чем кому-нибудь, обязаны Гегелю,— то всей философии в старом, смысле слова приходит конец» ²⁷.

Здесь следует отметить, что Энгельс говорит о «конце философии» не в позитивистском смысле отрицания философии вообще, как утверждают буржуазные и ревизионистские противники марксизма, а в смысле отхода от традиционных форм развития философских идей и выхода из лабиринта систем, претендующих на завершенное знание. С возникновением диалектического и исторического материализма дальнейший прогресс философского знания возможен только в рамках философии марксизма, которая представляет собой не раз навсегда абсолютно завершенную систему, а учение, постоянно развивающееся в соответствии с прогрессом наук, обогащающее себя на основе теоретического обобщения новых данных естествознания и социальной практики. В этих замечаниях Энгельса раскрывается глубокая диалектика исторического развития абсолютной истины в историко-философском процессе через сумму относительных истин.

В «Философских тетрадях» В. И. Ленин развивает высказанные Ф. Энгельсом идеи о диалектическом подходе к истории философии. В особенности это относится к известному ленинскому положению о «кругах» в философии, в котором содержится мысль о диалектическом характере историко-философского процесса в целом. Следует отметить, что идея «кругов» в философии не является для Ленина спорадической, случайной. Он возвращается к ней неоднократно и в наиболее полном виде формулирует ее во фрагменте «К вопросу о диалектике». ««Круги» в философии: [обязательна ли хронология насчет лиц? Нет!]. Античная: от Демокрита до Платона и диалектики Гераклита. Возрождение: Декарт versus Gassendi (Spinoza?). Новая: Гольбах — Гегель (через Беркли, Юм, Кант). Гегель — Фейербах — Marx» ²⁸.

Было бы неправильным понимать ленинское положение о «кругах» в философии в качестве абстрактной схемы исторического развития философии, являющейся основой для периодизации истории философии. Основная сущность ленинской идеи о «кругах» состоит в глубоком диалектическом подходе к истории философии как истории прогрессирующего познания. Прогресс развития философии осуществлялся в борьбе противоположных направлений, в диалектическом отрицании одних учений другими. Борьба материализма и идеализма приводила к тому, что одни системы отрицали другие и вместе с тем критически усваивали накопленный ими материал. При этом на новой ступени исторического развития философии, как это видно из ленинского положения о «кругах», наблюдался возврат к материализму через диалектическое отрицание и преодоление идеализма. Ленин отмечает здесь общую тенденцию движения философской мысли от низшей ступени к высшей, когда данная, достигнутая в этом развитии, ступень является отправным пунктом для нового «круга». Таким образом, в ходе преодоления противоречий научно-философского познания в процессе диалектического отрицания осуществлялось закономерное развитие философской мысли. Философия марксизма представлена здесь в качестве итога предшествующего развития научно-философского познания и вместе с тем высшего звена — начала нового исторического этапа в развитии философии.

В ленинском диалектическом анализе обнаруживается глубокий историзм марксистской методологии, который представляет собой новый, высший тип историзма. Особенность его в том, что на основе реальной истории общества, объективного анализа общественных отношений, взаимоотношения классов и их роли историческое развитие философских знаний рассматривается как процесс познания. При этом диалектический историзм исходит не просто из данной объективной действительности, а из ее развития. В противоположность буржуазному историзму с его плоским эмпиризмом, рассматривающим историю философии как случайное и хаотическое нагромождение идей и теорий, марксистский историзм подходит к ней как к системе развивающегося философского знания, как к закономерному процессу, объективно обусловленному всем ходом исторического развития общества. С этой точки зрения философские учения прошлого должны быть проанализированы диалектически, т. е., с одной стороны, по их отношению к общему историческому процессу развития, а с другой — по их конкретному содержанию, по их связи с данной эпохой, по той роли, которую они играли в условиях своего времени. При этом мы часто встречаемся с такими моментами, когда те или иные философские учения, оказавшиеся несостоятельными в дальнейшем ходе научно-философского познания, были плодотворными для своей эпохи и тем самым сыграли значительную роль в ходе эволюции философских идей. Ошибочным было бы рассмотрение учений вне их исторического контекста, и особенно ошибочно навязывание им такого содержания, которое могло развиться только на более поздних исторических ступенях.

Диалектический историзм марксистско-ленинской методологии истории философии принципиально противоположен современным метафизическим концепциям историко-философского знания, их антиисторизму и псевдоисторизму. В современной буржуазной литературе мы встречаемся с двумя типами идеалистической метафизики — догматической концепцией надысторической философской истины и с концепцией абсолютного релятивизма и исторического скептицизма.

В многочисленных работах неотомистов (Маритэн, Жильсон, Фишль, Хиршбергер и др.) предприняты попытки рассмотреть все философские учения прошлого с точки зрения их приближения к вечной и абсолютной божественной истине. Изменяющийся, относительный характер научного знания неотомисты толкуют как что-то непрочное, временное, релятивное, а потому они говорят о «неистинном» знании. Это «историческое» противопоставляется ими вечному и абсолютному. В противоположность изменяющемуся научному знанию, философское знание, по мнению неотомистов, должно иметь вечный и абсолютный, неизменный характер. «Подлинная философия» — philosophia perennis — должна быть, как полагают неотомисты, освобождена от исторического, ибо ее предметом является познание трансцендентного, божественной истины. Она может сказать, что «царство ее не от мира сего» (Маритэн). К истинам религиозного откровения, по мнению неотомистов, наиболее приближаются идеалистические учения, да и то не все, а прежде всего богословские системы, которые в курсах неотомистов занимают превалирующее место. Из них вершиной философского знания, наиболее полной истиной, на которую вообще способна философия, является у современных томистов схоластика Фомы Аквинского. Схоластически-догматический подход к истории философии отвергает всякую историчность.

Нет большой необходимости в подробной критике этой историко-философской метафизики. Один из приемов критики идеализма, к которому часто прибегал В. И. Ленин, состоял в том, чтобы за идеалистическими хитросплетениями и наукообразной аргументацией установить связь той или иной модной идеалистической философии с религией. Ибо если установлена такая связь, то доказана и антинаучность этой философии, поскольку религия в принципе противоположна научному, рациональному познанию действительности. В данном случае религиозно-богословский характер историко-философской концепции неотомизма очевиден.

В современной буржуазной литературе широко распространена также другая концепция антиисторизма, которая характеризуется абсолютным релятивизмом, скептицизмом и даже откровенным философским нигилизмом. Такого рода псевдоисторический подход к истории философии свойствен работам представителей «философии жизни», экзистенциализма, неопозитивизма, «социологии знания». Не имея возможности рассмотреть историко-философские воззрения всех этих философских направлений, остановимся на отдельных примерах.

Концепция исторического релятивизма в прошлом более или менее подробно излагалась в работах В. Дильтея (1833—1911). В истории философии, утверждает он, мы видим лишь хаотическое, беспорядочное многообразие философских систем. «...Всегда, с самого своего зарождения, они исключали и опровергали друг друга. И проблеска надежды не видно на победу той или другой из них»²⁹. Основная причина этой хаотической картины, по Дильтею, заключается в претензии на научное объяснение мира, в стремлении философских систем отразить связь вещей мира через систему научных понятий. И если философия терпит крушение в своих попытках познания мира, то она должна отказаться от этих претензий. Единственно, что она должна исследовать,— это «внутренний духовный мир человека», загадку жизни. «Не в мире, а в человеке философия должна искать внутреннюю связь своих познаний» ³⁰. История философии, по Дильтею, не должна заниматься изучением исторического развития философского мышления, изучением последовательности и взаимосвязи философских систем. Ее задача состоит в том, чтобы раскрыть душевный мир мыслителей прошлого и взаимосвязь с духовной ситуацией эпохи, быть историей развивающегося самопознания человека. Релятивистская и субъективистская концепция «историчности» философии, сформулированная Дильтеем, была шагом назад от диалектического историзма Гегеля. Недаром В. И. Ленин, рассматривая в «Философских тетрадях» новейшую литературу о Гегеле, упоминает Дильтея в числе тех интерпретаторов гегелевской философии, которые не поняли ее³¹.

Концепция исторического релятивизма оказалась весьма влиятельной в последующей буржуазной философской литературе. Она была перенята и модернизирована многими немецкими буржуазными философами и в особенности экзистенциалистами (Хайдеггер, Ясперс, Гадамер, Шиллинг, Глокнер и др.). В качестве примера сошлемся на воззрения одного из видных современных буржуазных философов, экзистенциалиста К. Ясперса.

Излагая свои методологические установки, Ясперс исходит из того, что историю философии нельзя представлять по типу истории естественных наук и видеть в ней прогрессирующее развитие философских знаний о мире. В противоположность науке, которая имеет дело с внешними объектами, сущность философии заключена во внутреннем, субъективном мире мыслителя, его собственных мыслях, чувствах, иллюзиях. Философия, по Ясперсу, представляет собой не «научную истину», а «истину, с которой мы живем». Отрицая историю философии как историю научного познания, экзистенциализм выводит историчность философии из историчности человеческого существования. Философские произведения прошлого, по Ясперсу, должны рассматриваться не сами по себе, по их объективному содержанию, а лишь в корреляции с внутренним миром мыслителей прошлого. История философии, заявляет Ясперс, «без включения сущности самого мыслящего субъекта является только интеллектуальной игрой»³². Ясперс категорически отрицает какой-либо прогресс в истории философии: те, кто ее изучает, «не находят никакого прогресса ее субстанции». Развитие философских идей, последовательная смена теорий, по его мнению, представляют собой лишь внешний момент, вовсе не касающийся самой «субстанции» философии. Прогресс в истории философии оказывается иллюзией.

Концепцию исторического релятивизма, или «динамического историзма», развивал также К. Маннгейм (1893—1947), основоположник буржуазной «социологии знания». При этом Маннгейм опирался на абстрактное признание некоторых положений исторического материализма, в частности на идею классовой обусловленности социального познания, трактуя ее в субъективистском смысле, в смысле отрицания объективности общественной науки, в том числе и философии. В специальной работе «Историзм» он применяет концепцию «динамического историзма», главным образом к истории философии. В исторической «конструкции марксизма», заявляет Маннгейм, развивается «гегелевская диалектическая духовная концепция». Но она, по его мнению, имеет тот существенный недостаток, что слишком «логизирует» и «схематизирует» развитие философии, придает ему «логико-диалектическое построение». Согласно Маннгейму, история философии, как и духовных явлений вообще, является наукой в ином смысле, чем математика и физика, не в смысле прогресса научного познания; методологические и логические проблемы философии имеют свои основания не в познании мира, а коренятся в социальных условиях эпохи, их можно рассматривать лишь как относительные, постоянно изменяющиеся истины. История философии, по Маннгейму, не может дать нам целостной научной картины развития философии, вследствии того что каждая эпоха интерпретирует ее по-своему. Поскольку всякая новая философская система отвергает предыдущие, картина формирования философских идей может быть только дискретной. «Каждая философская система уничтожает предыдущую, но не дополняет ее, или же она реорганизуется, основываясь на модернизированных положениях. Они высказывают в этом смысле истину соответствующей эпохи. Эти системы не являются равнозначными, прогрессивными, так как каждая система основывается на новых результатах»³³.

Несмотря на терминологическую запутанность и внешнюю подделку под марксистскую диалектику, концепция «динамического историзма» Маннгейма является релятивистской, отрицающей объективную истину развивающегося философского знания, отвергающей позитивное значение истории философии как науки. В. И. Ленин отмечал, что голый релятивизм приводит к агностицизму и субъективизму, означает отрицание объективной истины. При этом Ленин указывал на противоположность объективной диалектики и абсолютного релятивизма. «Для объективной диалектики и релятивном есть абсолютное. Для субъективизма и софистики релятивное только релятивно и исключает абсолютное» ³⁴.

Изложенная Маннгеймом еще в 20-е годы концепция «динамического историзма» разделяется ныне многими буржуазными философами. Так, один из представителей «социологии знания», западногерманский философ Г. Плесснер, в книге «Между философией и обществом» пишет о том, что в истории философии речь шла не о действительных, а о «ложных проблемах», существовало постоянное противоречие между рациональными средствами философии и иррациональной действительностью. «Незавершенная вплоть до сегодняшнего дня борьба философии... постоянно снова возникающий спор об известных конечных вопросах мышления и бытия, человеческой жизни и мира, допускают еще иное решение — признание того, что в большинстве случаев речь идет о философских проблемах как о «мнимых проблемах»»³⁵. История философии, по Плесснеру, представляет собой картину «парадоксальности науки, которая не прогрессирует». Причину такого положения он усматривает в том, что философия, считая своей задачей объяснение внешнего мира, пыталась найти свой предмет исследования вне философии. На самом же деле ее источник, по мнению Плесснера, находится в индивидуально-историческом опыте мыслителей прошлого, в «недостижимом и неповторимом бытии» самого человека. Эти жизненные загадки мира личности всегда остаются неразрешимыми, поэтому и в философии нельзя говорить о каком-либо прогрессе.

Можно было бы продолжить экскурс в современные буржуазные философские концепции и сослаться на другие имена. Но и рассмотренные выше примеры обнаруживают сущность подобного понимания «историчности» философии. В своей основе оно сводится к отрицанию объективной научной значимости истории философии. К этим теориям вполне применима та оценка, которую в свое время дал В. И. Ленин буржуазному скептицизму: «Отчаяние в возможности научно разбирать настоящее, отказ от науки, стремление наплевать на всякие обобщения, спрятаться от всяких «законов» исторического развития, загородить лес — деревьями, вот классовый смысл того модного буржуазного скептицизма, той мертвой и мертвящей схоластики...»³⁶.

На фоне теоретического бессилия современной буржуазной философской историографии особенно очевидна глубокая научность марксистско-ленинской методологии истории философии. Величайшее достижение человеческого разума — материалистическую диалектику она применяет к ретроспективному анализу развития самого философского мышления. Ленинские методологические идеи о научном историзме дают возможность исследовать сложный и многогранный процесс развития философской мысли человечества в его объективности, целостности и конкретности. Этот научный анализ пути развития философии важен не только с точки зрения исследования формирования духовной культуры человечества, но и с точки зрения подготовки и обогащения самой марксистско-ленинской философии, для которой вся предшествующая прогрессивная философская мысль служит исторической почвой. История философии в наше время не может рассматриваться в качестве академической науки, далекой от мировоззренческих и политических проблем современности, она все более и более становится ареной современной идеологической борьбы.

Примечания:

¹ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 46, стр. 31.

² См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 51, стр. 272.

³ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 37, стр. 420.

⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 23, стр. 44.

⁵ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 383.

⁶ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, стр. 282.

⁷ «Marxismusstudien». 3 Folge Tubingen, 1960, S. 57.

⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 51.

⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 357.

¹⁰ В И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 380.

¹¹ /. М. Bochenski. Sowjetrussische dialektische Materialismus, 3 Aufl. Bern — Munchen, 1960, S. 106.

¹² //. Kohler. Grande des dialektischen Materialismus in europaischen Denken. Munchen, 1961, S. 9.

¹³ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, стр. 317.

¹⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 23, стр. 43.

¹⁵ В. П. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 322.

¹⁶ Там же, стр. 215.

¹⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 474.

¹⁸ «Praxis», 1967, № 2.

¹⁹ Л. Сэв. Современная французская философия. М., 1968, стр. 48.

²⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 84—85.

²¹ Гегель. Соч., т. IX. М., 1932, стр. 10—11.

²² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 237.

²³ Там же, стр. 79—80.

²⁴ Гегель. Соч., т. IX, стр. 26.

²⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 222.

²⁶ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, стр. 278.

²⁷ Там же.

²⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 321.

²⁹ «Новые идеи в философии», сб. № 1. Спб., 1912, стр. 119.

³⁰ Там же, стр. 123.

³¹ См. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 29, стр. 349.

³² К. Jaspers. Philosophie, 3 Auft, Bd. 1. Heidelberg, 1956, S. XXVIII.

³³ К. Mannheim. Historismus. Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozial-politik, Bd. 52, 1924, S. 41.

³⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 317.

³⁵ Н. Plessner. Zwischen Philosophie und Gesellschaft. Berlin, 1953, S. 103.

³⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 25, стр. 44.

ГЛАВА XIX

ЛЕНИН И ГЕГЕЛЕВСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

Ленинская методология историко-философского анализа четко сформулирована самим Лениным в заключении к книге «Материализм и эмпириокритицизм». Чтобы провести такой анализ, необходимо, с точки зрения Ленина, 1) сравнить теоретические основы рассматриваемой философской системы с диалектическим материализмом, 2) определить ее место среди остальных философских школ того же времени, 3) рассмотреть ее отношение к естествознанию, 4) определить партийное лицо данной философии в смысле ее принадлежности к одной из двух основных философских партий: материализму или идеализму¹.

Такие принципы историко-философской методологии Ленин формулировал применительно к анализу и критике современной, реакционной по всем линиям философии эмпириокритицизма. Однако если мы внимательно рассмотрим ленинские оценки представителей классического философского идеализма (Юм, Кант, Фихте, Шеллинг или, скажем, Платон), то увидим, что они пронизаны тем же общим методологическим подходом, который характеризует и оценки эмпириокритицизма. Это же мы видим и при подходе Ленина к гегелевской философии.

Гегель как философ — фигура двойственная. Общеизвестно положение Энгельса о противоречии в философии Гегеля между его диалектическим методом и его идеалистической философской системой². Гегель — идеалист, к тому же облекающий свою идеалистическую философскую систему в теологический наряд.

В вопросе об отношении к философскому идеализму, как таковому, у Ленина нет ни малейшего снисхождения к Гегелю, самому великому из представителей немецкой классической философии. Резкая критика гегелевского философского идеализма — вот что мы находим на страницах «Материализма и эмпириокритицизма», «Философских тетрадей» и других работ Ленина. Он пишет: «...всякий знает, что такое человеческая идея, но идея без человека и до человека, идея в абстракции, идея абсолютная есть теологическая выдумка идеалиста Гегеля» ³. Ленин также говорит, что абсолютная идея Гегеля собрала вместе «все противоречия кантовского идеализма, все слабости фихтеанства», так что Фейербаху осталось только одно: «выкинуть вон, абсолютно удалить прочь абсолютную идею, эту гегелевскую «подстановку психического» под физическую природу» ⁴. Как видим, Ленин проводит прямую аналогию между «абсолютным» идеализмом Гегеля и реакционной философией эмпириокритицизма.

Критика «мистической шелухи» гегелевского идеализма особенно резкий характер приобретает в ленинских конспектах книги Гегеля «Лекции по истории философии». Эта работа Гегеля принадлежит к числу его лучших произведений. К. Маркс писал, что Гегель «впервые постиг историю философии в целом» ⁵. Ф. Энгельс указывал на «Лекции по истории философии» как на «одно из гениальнейших произведений» ⁶. Однако вполне логичным оказалось то, что идеалист Гегель во многом фальсифицировал историю философии в угоду своей априористической логической схеме, поскольку у него не реальный исторический процесс развития человеческого познания формирует систему логических категорий, а, напротив, логика предопределяет ход истории познания, ибо логика — это для него иное название его субстанции — абсолютной идеи. Вот это и приводит к тому, что у Гегеля преувеличивается значение того, что совпадает с его априорной логической схемой, и смазывается значение того, что под его схему не подходит. Совпадает со схемой философский идеализм, а не совпадает — материализм, и этот последний Гегель пытается всячески принизить, умалить. За это Ленин подвергает Гегеля подлинному разносу. Например, когда Гегель подробно размазывает вздорную мистику идей Платона, Ленин замечает: «Мистик-идеалист-спиритуалист Гегель (как и вся казенная, поповски-идеалистическая философия нашего времени) превозносит и жует мистику — идеализм в истории философии, игнорируя и небрежно, третируя материализм»⁷.

Но идеалист Гегель в то же время и мастер диалектики, который «первый дал всеобъемлющее и сознательное изображение ее всеобщих форм движения»⁸. Это позволило Ленину рассматривать гегелевскую философию как источник марксистского материализма⁹.

В биографии Маркса Ленин говорит: «Гегелевскую диалектику, как самое всестороннее, богатое содержанием и глубокое учение о развитии, Маркс и Энгельс считали величайшим приобретением классической немецкой философии»¹⁰. Диалектика — революционная сторона гегелевской философии. «Эту, революционную, сторону философии Гегеля воспринял и развил Маркс» ¹¹,— писал Ленин.

Наличие в философии Гегеля этой революционной, диалектической стороны дало в свое время некоторой части советских философов повод односторонне подойти к Гегелю, преуменьшить его философский идеализм, а также идеалистический характер гегелевского диалектического метода и на этом основании дать такую трактовку марксистского диалектического материализма, которая на деле сводилась к гегельянской ревизии марксизма.

Но тогда же, в конце 20-х годов, среди части советских философов и, особенно, людей, связанных с естественными науками (физиков, биологов, физиологов), получило широкое распространение механистическо-позитивистское направление в философии, пренебрежительно относившееся к философии вообще, третировавшее диалектику Гегеля как схоластику, а самого Гегеля — как «дохлую собаку». На место диалектического метода эти ревизионистские теоретики выдвигали теорию равновесия Спенсера — Богданова, в результате чего Гегель и гегелевская диалектика превращались в ничто.

Впоследствии в нашей советской философской литературе неоднократно воспроизводились односторонние оценки Гегеля как в духе непомерного восхваления его философии и затушевывания («скрадывания», как выражался Ленин) гегелевского идеализма, так и чисто позитивистского третирования Гегеля как реакционера по всей линии и даже идеолога аристократической реакции на французскую буржуазную революцию, хотя это прямо противоречит словам Энгельса, что Гегель об этой буржуазной революции «всегда говорит с величайшим воодушевлением»¹², да и вообще вопрос об отношении Гегеля к французской буржуазной революции не так прост и примитивен, как это вытекает из изображения его как идеолога «аристократической реакции».

Приведенные сведения из истории нашей советской философии необходимы отчасти потому, что и в сегодняшние дни нередко все отношение к философии Гегеля сводят к ленинскому восклицанию (по частному поводу): «бога жалко!! сволочь идеалистическая!!» Кроме того, вспомнить об этом надо потому, что на этом фоне ревизионистских качаний вокруг Гегеля и его философии ленинский историко-философский метод вообще и ленинский подход, в частности, к философии Гегеля выглядит особенно ярко, во всей своей ценности, логической последовательности, строжайшей объективности и коммунистической партийности, начисто исключающей и однобокость, и какую-либо эклектику, как образец и урок марксистского анализа историко-философских проблем.

Помимо однобоких, идеалистических и позитивистских уклонов в оценке Гегеля имеет место эклектическая оценка его философии по формуле: «Этот вопрос гениально поставил Гегель, однако он оказался не в состоянии его решить, потому что он был идеалистом». Это навязчивое «однако» преподносится обычно без всяких дальнейших доказательств, как простое заклинание и без усмотрения авторами этого заклинания его эклектической сущности. Эклектизм состоит в том, что констатируется некое взаимодействие двух сторон явления, они различаются по всем правилам рассудочного мышления, но не исследуется вопрос глубже, не разыскивается базис данного взаимодействия, не определяется основное, решающее в общей оценке гегелевской философии. А как в данном случае разрешал проблему взаимодействия в гегелевской философии идеализма и диалектики Ленин? У Ленина был твердый, ясный и определенный ответ на это, была целостность, общая линия, которая при наличии самой решительной критики пороков гегелевского идеализма не упускала главного, того, что играет решающую роль в оценке Гегеля.

Рассмотрим, по каким основным направлениям оценивал Ленин Гегеля.

1. Ленин обычно подчеркивает значительность фигуры Гегеля как философа на общем фоне развития домарксистской классической философии. Так, Ленин противопоставляет Гегеля «более мелким» философам, таким, как Кант, Юм или махисты, по вопросу о соотношении сущности и явления¹³. Ленин замечает, что Энгельс ждал добра от поворота буржуазных философов конца XIX в. даже к Гегелю, «надеясь, что крупный идеалист и диалектик поможет узреть мелкие идеалистические и метафизические заблуждения» ¹⁴.

Как известно, Ленин считал, что умный, т. е. диалектический, идеализм ближе к умному материализму (Ленин разумеет диалектический материализм), чем глупый, т. е. метафизический, материализм¹⁵. В «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин отмечает, что Маркс презрительно третировал вульгарных материалистов Бюхнера, Дюринга, а также позитивистов и неокантианцев «за то, что они не сумели понять диалектики Гегеля и относятся к нему с пренебрежением»¹⁶. К. Маркс, Ф. Энгельс и И. Дицген, говорит Ленин, боролись за то, чтобы азбучные истины материализма, которые проповедовались вульгарными материалистами, не вели к «забвению ценного плода идеалистических систем, гегелевской диалектики — этого жемчужного зерна, которого петухи Бюхнеры, Дюринги и К⁰... не умели выделить из навозной Кучи абсолютного идеализма» ¹⁷. Ленин в той же книге отмечает, что Энгельс, в отличие от гегельянца Сталло, «сумел... выбросить гегелевский идеализм и понять гениально истинное зерно гегелевской диалектики» ¹⁸.

Все эти замечания Ленина венчаются сказанным им о Гегеле в статье «О значении воинствующего материализма», в которой рекомендуется «организовать систематическое изучение диалектики Гегеля с материалистической точки зрения»¹⁹. Здесь же Ленин добавляет: «Современные естествоиспытатели найдут (если сумеют искать и если мы научимся помогать им) в материалистически истолкованной диалектике Гегеля ряд ответов на те философские вопросы, которые ставятся революцией в естествознании...» ²⁰

Гегелевский идеализм остается идеализмом, который Ленин называет «навозной кучей». Но под «навозной кучей» гегелевского абсолютного идеализма Ленин с величайшей бережливостью открывает «жемчужные зерна» диалектики и скрытый под идеалистической оболочкой материализм.

Вполне понятно, что в центре внимания Ленина оказалось главное произведение Гегеля — «Наука логики», проконспектированная им в 1914—1915 гг. Он пишет, что вообще старается читать Гегеля материалистически. При этом Ленин приводит положение Энгельса, что «Гегель есть поставленный на голову материализм»²¹.

Опять здесь у Ленина нет никакой односторонности. Он не упускает из виду то, что Гегель как идеалист в «Науке логики» действовал в соответствии со своим в корне ошибочным идеалистическим исходным принципом, потому находился как бы в тумане и многое идеалистически извращал. Ленин одобряет слова И. Дицгена: «И слепая курица, как говорит пословица, то тут, то там находит зернышко. Такая слепая курица — философский идеализм» ²². Имея это в виду, Ленин, говоря, что Гегель в диалектике понятий гениально отгадал диалектику вещей, добавляет слова: «именно угадал, не больше». Иные наши гегелееды (а не веды) обычно все внимание обращают на эти слова: «угадал, не больше»; они даже главное внимание обращают именно на слова «не больше», игнорируя гениальность этого «отгадывания».

Между тем мы должны правильно оценить ленинскую манеру материалистически читать Гегеля, т. е. отсекать его мистику идей и в то же время, тщательнейшим образом анализируя материалистические тенденции в гегелевских работах и особенно в «Науке логики», приходить к правильному заключительному выводу об общей тенденции «Науки логики».

Выше уже приводилось заключительное замечание Ленина о «Науке логики» Гегеля. «...В этом самом идеалистическом произведении Гегеля,— писал он,— всего меньше идеализма, всего больше материализма. «Противоречиво», но факт!» ²³. Ленин поясняет причину такого своего заключения тем, что «Гегель гениально угадал в смене, взаимозависимости всех понятий, в тождестве их противоположностей, в переходах одного понятия в другое, в вечной смене, движении понятий именно такое отношение вещей, природы»²⁴. И Ленин еще не один раз подчеркивает, что «Гегель гениально угадал диалектику вещей (явлений, мира, природы) в диалектике понятий» ²⁵.

В связи с тем что Гегель определяет понятие как ступень и природы, и духа, Ленин замечает: ««Канун» превращения объективного идеализма в материализм» ²⁶. По поводу гегелевских рассуждений о целях человека и роли орудий труда в реализации этих целей Ленин трижды отмечает зачатки исторического материализма у Гегеля²⁷. Гегелевские попытки связать категории логики с человеческой практикой Ленин сопровождает замечанием, что это не только натяжка, не только игра, что здесь есть очень глубокое содержание, чисто материалистическое ²⁸. Но опять-таки — при условии переворачивания гегелевских идеалистических положений с головы на ноги.

Одним из плодотворных результатов ленинского анализа философского идеализма Гегеля, бесспорно, надо считать вывод о гносеологических корнях идеализма, данный в отрывке «К вопросу о диалектике». Идеализм есть поповщина, это — верно, рассуждает Ленин. Но лишь с точки зрения вульгарного, метафизического материализма идеализм есть только чепуха. А с точки зрения диалектического материализма философский идеализм есть отрыв от материи и превращение в абсолют какой-то действительно существующей грани познания. Когда этот отрыв закрепляется классовым интересом господствующих классов, тогда из указанного отрыва вырастает идеалистическая система, разжиженный фидеизм, поповщина. Таким образом, философский идеализм есть пустоцвет, но такой, который вырастает на живом дереве человеческого познания²⁹.

Иногда обсуждают вопрос: нет ли расхождения между таким диалектическим анализом гносеологических корней идеализма, который Ленин дает в «Философских тетрадях», и тем беспощадным его отвержением, которое имеет место в «Материализме и эмпириокритицизме»? При допущении такого расхождения ссылаются на то, что в «Философских тетрадях» Ленин имеет в виду философских классиков вроде Гегеля, а в «Материализме и эмпириокритицизме» — современных реакционных идеалистических подголосков: махистов, имманентов, неокантианцев, позитивистов и пр. Но в действительности никакого расхождения здесь нет. В «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин не просто, так сказать, разнес махистский (и всякий) идеализм, но именно раскрыл его гносеологические корни.

2. То, что Гегель включает в свою логику практику, жизнь, то, что он рассматривает человеческое мышление не как отвлеченный процесс размышления, абстрактного философствования, а как процесс, в котором объединяются теоретическая и практическая идея³⁰, Ленин считал самым гениальным в гегелевском логическом учении. «Мысль включить жизнь в логику понятна — и гениальна...»³¹ «Маркс, следовательно, непосредственно к Гегелю примыкает, вводя критерий практики в теорию познания: см. тезисы о Фейербахе»³²,— заключает свои замечания по этому вопросу Ленин.

Известна гегелевская идеалистическая односторонность в понимании практики, деятельности, труда. Гегель, по словам Маркса, «ухватывает сущность труда и понимает предметного человека, истинного, потому что действительного, человека как результат его собственного груда». Но Маркс тут же добавляет, что «Гегель знает и признает только один вид труда, именно абстрактно-духовный труд»³³. Действительно, согласно Гегелю, вся деятельность человека есть реализация самодеятельности абсолютной идеи, которую он, собственно, и считает богом. По этой причине у Гегеля всякая материальная деятельность (та самая, центром которой служат орудия труда, большую роль которых в процессе человеческой деятельности признает сам Гегель) есть лишь момент, «средний термин» в мыслительной, целеполагающей и целереализующей деятельности человека, который сам служит лишь «средним термином» в целеполагающей деятельности абсолютной идеи — бога.

Эти взгляды Гегеля на практику, на труд как на духовную деятельность целеполагания и целереализации до сего дня служат распространенным способом идеалистической интерпретации общественной жизни у современных буржуазных социологов. Маркс ошибался, говорят они, когда понятие экономики толковал материалистически, полагая в основу этого понятия именно орудия труда, машины, материальные производительные силы. Экономика, по их мнению, напротив, есть всецело духовная деятельность, ибо в ее основе лежит духовное взаимодействие людей, возникающее в результате взаимной борьбы их интересов. В основу понятия экономики должна быть положена не машина и не материальная деятельность человека, работающего у машины, а именно интерес и взаимодействие интересов, т. е. целей, мыслей, идей, человека, говорит буржуазный социолог. Он видит в качестве основной силы общественной жизни самого себя — буржуа, предпринимателя, изворотливого дельца, напрягающего свою мысль в целях увеличения прибыли, и не видит рабочего человека, его труда, созидающего все материальные ценности. У «мыслящего» деятеля — буржуа мышление вытесняет из поля зрения физическое напряжение, труд. Это напоминает отношение древнегреческих рабовладельцев к физическому труду как к нечеловеческой, животной деятельности, являющейся уделом говорящих орудий — рабов. Не зря Маркс говорил о положении рабочего при капитализме как о «капиталистическом наемном рабстве».

Это должно быть отнесено и к Гегелю, который тоже был буржуазным философом и социологом. Но у Гегеля, в отличие от современных буржуазных философов и социологов, идеализм сочетается не с метафизикой, не с односторонним, формальнологическим, методом мышления, а с диалектикой. У современных буржуазных философов и социологов тривиальное преподносится, как таковое, в своем тривиально-поверхностном виде и очень часто как явная апологетика капитализма и откровенный антимарксизм и антиматериализм, так сказать, по заказу. А у Гегеля тривиально-идеалистическое почти всегда служит мистификацией, скрывающей за мистической оболочкой правильные и гениальные мысли.

В этой связи большое значение приобретает известное высказывание в «Философских тетрадях», сделанное Лениным при анализе гегелевских идей о соотношении практики и познания. Ленин пишет: «Сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его»³⁴. Сознание человека творит мир — эта формула выражает сущность гегельянства. И потому некоторые философы стали доказывать, что в данном положении мы имеем простой пересказ взгляда Гегеля, но отнюдь не выражение взглядов самого Ленина. Другие стали противопоставлять этому высказыванию положение, приведенное на следующей же странице и рассматриваемое ими как исключительно ленинская мысль: «...мир не удовлетворяет человека, и человек своим действием решает изменить его»³⁵. Только эта мысль, мол, единственно и есть точка зрения самого Ленина.

В связи с этим местом из ленинских конспектов «Науки логики» возникла своеобразная дискуссия.

Итальянский журналист Л. Группи в статье, напечатанной в журнале «Societa» ³⁶, утверждал, что Ленин в книге «Материализм и эмпириокритицизм», еще не зная «Науки логики» Гегеля, недоучел активно действенную роль человеческого сознания и дал такую трактовку материалистической теории отражения, которая недиалектична, неисторична, зеркально-: мертвенна, однократна, не соответствует собственному положению Ленина, высказанному в «Философских тетрадях»: «Познание есть вечное, бесконечное приближение мышления к объекту. Отражение природы в мысли человека надо понимать не «мертво», не «абстрактно», не без движения, не без противоречий, а в вечном процессе движения, возникновения противоречий и разрешения их» ³⁷.

Но с этой критикой книги Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» нельзя согласиться прежде всего по чисто фактическим причинам. Принципиальная разработка Лениным материалистической теории познания, т. е. проблемы отражения, в книге «Материализм и эмпириокритицизм» является и диалектической, и исторической, и практической. «В теории познания, как и во всех других областях науки, следует рассуждать диалектически, т. е. не предполагать готовым и неизменным наше познание, а разбирать, каким образом из незнания является знание, каким образом неполное, неточное знание становится более полным и более точным» ³⁸. Вот исчерпывающий ответ на всякие разговоры о якобы недиалектической трактовке Лениным теории отражения в «Материализме и эмпириокритицизме».

В таком же диалектическом духе в книге «Материализм и эмпириокритицизм» написан весь параграф об абсолютной и относительной истине, в котором Ленин говорит о диалектике этих истин, о том, что диалектика включает в себя момент релятивизма, но не сводится к нему, и в котором Ленин ведет упорную борьбу против догматизма, стремясь «помешать превращению науки в догму в худом смысле этого слова, в нечто мертвое, застывшее, закостенелое...»³⁹. Разве это не те же идеи о диалектическом характере отражения, познания, человеческого мышления?

И еще одна ленинская формула из той же книги, которая дает нам возможность вернуться к Гегелю и к вопросу о творческой роли сознания в марксистско-ленинском понимании этого вопроса. Рассуждая о гносеологическом определении материи как объективной реальности, данной нам в ощущениях, которая первична по отношению к сознанию, как вторичному, Ленин делает знаменательное ограничение: «Конечно, и противоположность материи и сознания имеет абсолютное значение только в пределах очень ограниченной области: в данном случае исключительно в пределах основного гносеологического вопроса о том, что признать первичным и что вторичным. За этими пределами относительность данного противоположения несомненна» ⁴⁰.

Теперь вникнем в существо вопроса. Рабочий является основной материальной производительной силой. Техника становится материальной производительной силой только тогда, когда ее оживляет человеческий труд. Но человеческий труд — это не только физические усилия, это — квалификация, стало быть, знания, образование, умение, т. е. сознание. Человеческий труд есть материализация, объективация или, если угодно, «экстериоризация»⁴¹ человеческой мысли, превращение в материальный предмет мыслей, идей, целей человека. Конспектируя то место «Науки логики» Гегеля, где рассматривается понятие «одного», Ленин замечает: «Мысль о превращении идеального в реальное глубока: очень важна для истории. Но и в личной жизни человека видно, что тут много правды. Против вульгарного материализма. NB. Различие идеального от материального тоже не безусловно...»⁴²

Сказанным решается и вопрос о сознании человека как творца объективного мира. В приведенном выше положении важно то, что это в основе своей, при материалистическом толковании мыслей Гегеля, правильно. У Гегеля мышление есть такая творческая деятельность, которая, будучи человеческой мыслью, творит не только мысли, но и скульптуры, дворцы, храмы, а будучи «абсолютной» мыслью, творит всю природу. У Маркса и Ленина мысль тоже есть не простое созерцание, а деятельность, творчество, борьба. Человек формирует материю по законам красоты, говорит Маркс⁴³. Он, конечно, не есть бог Библии, который «творит» объективный мир (землю и людей) «из ничего». Материя творит человека, его мозг, его мышление. А потом он «формирует» материю, пересоздает ее, изменяет на свой лад, применительно к своим потребностям и удобствам. И в этом заключается творческая работа человеческого сознания, в которой, конечно, участвуют и мозг человека, его нервы, мышцы и т. д., ибо только таким способом — материалистически — может осуществиться творческая деятельность человеческого сознания⁴⁴. «Производство идей, представлений, сознания первоначально непосредственно вплетено в материальную деятельность и в материальное общение людей, в язык реальной жизни»⁴⁵. Впоследствии все большую роль начинают играть орудия труда, машины, сложнейшая современная автоматизированная техника, электроника и т. д. В этом состоит «последующее» опосредование творческой деятельности сознания. Но сознание есть творческая деятельность — этой мысли Гегеля Ленин придал материалистический смысл.

3. Ленин читает Гегеля материалистически и, так сказать, «выуживает» из «навозной кучи» гегелевского абсолютного идеализма любую, большую и малую мысль, если только в ней бьется диалектическая кровь, если в ней светит та жемчужина диалектики, о которой говорил Ленин в книге «Материализм и эмпириокритицизм» и которую не могли понять поборники вульгарного материализма и позитивизма.

В статье о переписке Маркса с Энгельсом Ленин говорит: «Если попытаться одним словом определить, так сказать, фокус всей переписки,— тот центральный пункт, к которому сходится вся сеть высказываемых и обсуждаемых идей, то это слово будет диалектика»⁴⁶. Этим словом определяется и фокус ленинских интересов в отношении философии Гегеля. Гегелевская диалектика, гегелевская диалектическая логика — вот что стоит в центре внимания Ленина, и, анализируя значение ленинского отношения к философии Гегеля, мы не можем обойти именно это центральное и самое важное в ленинских высказываниях. Их так много, что мы вынуждены остановиться только на некоторых общих линиях, касающихся данного вопроса.

Ленин обычно определяет диалектику как учение о развитии в его наиболее полном, глубоком и свободном от односторонности виде. Он постоянно противопоставляет учение о развитии, как оно дано в философии Гегеля, «ходячей идее эволюции» ⁴⁷. Подробное объяснение различий гегелевского понимания развития и «ходячей идеи эволюции» дано, как известно, в ленинском различении двух концепций развития в отрывке «К вопросу о диалектике».

Что же отличает ту концепцию развития, которую Ленин постоянно связывает с Гегелем? Это — диалектическое учение о противоречии, закон диалектического противоречия. Ленин специально выписывает из «Науки логики» гегелевское положение: «...все вещи в самих себе противоречивы; И именно смысл этого предложения таков, что оно сравнительно с прочими скорее выражает истину и сущность вещей»⁴⁸.

Смысл этой категории состоит в том, что она служит наиболее общим выражением диалектического начала. У Гегеля противоречие не есть нечто сразу данное в своей завершенной форме. Все в мире развивается, развивается в том числе и само, так сказать, развитие, т. е. его корень, основание, источник — диалектическое противоречие. Оно проходит ряд ступеней: тождество — различие — противоположность — противоречие. Развитие субъективной диалектики соответствует ступеням развития объективной диалектики, объективных противоречий вещей. Чувственность — рассудок — разум — таковы основные формы развития знания. Все это внимательно фиксирует Ленин, читая Гегеля. Чувственность — это диалектика чувственного созерцания, связанная с наивно-качественным подходом к действительности. Рассудок — это формальная логика с ее строгими различениями, с ее законом абстрактного тождества и запретами противоречивости. А разум — это диалектически противоречивое мышление. Оно не только фиксирует различия и противоположности (на это способен и рассудок), но и усматривает их единство, взаимопереходы, а также разрешает противоречия. Диалектическое противоречие — сфера разумного мышления.

«Противоречие — вот что на самом деле движет миром, и смешно говорить, что противоречие нельзя мыслить»⁴⁹,— говорит Гегель. Диалектическое противоречие служит внутренним источником развития. И Кант, и Фихте, и Гегель основой природы считали мышление, т. е. были идеалистами. У Канта мышление само по себе лишено источника движения, оно приводится в движение вне мышления находящейся вещью в себе, которая воздействует на мыслительный аппарат человека и приводит его в движение. У Фихте также источником движения мышления служит вне находящийся толчок, и Гегель правильно говорил, что Фихте не преодолел кантовской вещи в себе. Гегель открыл внутренний источник движения в самом мышлении, и именно в диалектической противоречивости мышления. Это была замечательная идея о том, что процесс развития имеет свои внутренние импульсы развития, что внешние воздействия, внешние условия по отношению к внутренним импульсам играют подсобную роль: они влияют, но не создают движения. Этим открытием Гегель нанес удар механистическому учению о решающей роли внешних источников движения (механистической теории равновесия). Однако Гегель эту правильную мысль мистифицировал: диалектическое противоречие у него служит формой самодвижения абсолютной идеи, мышления, понятий, играющих роль субстанции, а природа, которая у него есть явление (инобытие) идеи, обладает лишь способностью механического движения⁵⁰, но лишена сама по себе и развития, и диалектической противоречивости как внутреннего, собственного источника развития⁵¹.

Ленин, материалистически читая Гегеля, перенося принцип развития и диалектической противоречивости в объективный материальный мир, в природу, в вещи, устанавливал в этом вопросе единство природы и мышления, рассматривая самодвижение мышления как отражение самодвижения природы. В то же время он энергично и множество раз подчеркивал значение гениальной гегелевской идеи о диалектическом противоречии как источнике самодвижения, а также и значение самой идеи самодвижения.

Противоположность, согласно гегелевской логике, предполагает наличие двух сторон: положительной и отрицательной⁵² между которыми существует определенное отношение, выражаемое Гегелем при помощи формулы «взаимопроникновение и взаимоисключение». В гегелевской логике это взаимоотношение положительного и отрицательного моментов основывается на их обоюдной «тотальности», состоящей в том, что каждый из этих двух моментов внутри себя содержит и свой противоположный момент, так что в положительном есть момент отрицательности, а в отрицательном — момент положительности. Если бы каждый из двух моментов противоположности не был сам внутри себя также противоположностью, а был абстрактным тождеством без различия, то между ними не могло бы возникнуть взаимоотношения и взаимодействия или, точнее говоря, взаимоотношение между ними свелось бы к механическому равновесию двух противоположно направленных сил, о чем идет речь в обычной механической теории равновесия. Ленин замечательно это разъясняет в «Философских тетрадях» ⁵³.

Он, как и Маркс с Энгельсом, пытается применить диалектику именно к политике и тактике рабочего класса и потому стремится абстрактным гегелевским формулам придать материалистическую, конкретную, жизненную форму. Характерно, что, перечисляя в отрывке «К вопросу о диалектике» различные примеры «раздвоения единого» из математики, физики, химии, Ленин добавляет и пример из общественной науки: «...в общественной науке классовая борьба» ⁵⁴. Мысль Ленина о диалектике постоянно направляется к обществу, к борьбе классов, к борьбе пролетариата за свое освобождение. Во многих своих работах на остро политические темы Ленин дал гениальные образцы применения материалистически переработанной гегелевской диалектики к вопросам политики и тактики рабочего класса.

4. Понятие Гегеля о самодвижении путем развития внутренних противоречий есть выражение «внутренней пульсации самодвижения и жизненности» ⁵⁵,— говорит Ленин, усматривая гениальность в гегелевской мысли «включить жизнь в логику» —и с точки зрения теории познания, и с точки зрения практики, единства субъекта и объекта.

Включение жизни в логику означает принятие Лениным также и гегелевской мысли «о жизни» мышления. «Жизнь» мышления несамостоятельна в том материалистическом смысле, что она является отражением жизни объективного материального мира. Тем не менее не абсолютную, а относительную самостоятельность мышление имеет. И это находит свое выражение в жизни понятий, их диалектической противоречивости. «Понятия, обычно кажущиеся мертвыми, Гегель анализирует и показывает, что в них есть движение... Всесторонняя, универсальная гибкость понятий, гибкость, доходящая до тождества противоположностей,— вот в чем суть»⁵⁶. Ленин отмечает педантизм в гегелевских «выведениях» понятия из понятия; но, говорит Ленин, «гениальна основная идея: всемирной, всесторонней, живой связи всего со всем и отражения этой связи... в понятиях человека, которые должны быть также обтесаны, обломаны, гибки, подвижны, релятивны, взаимосвязаны, едины в противоположностях, дабы обнять мир» ⁵⁷.

В своих конспектах логики Гегеля Ленин обращает внимание на его трактовку вопроса о понятиях, об их конкретности, содержательности, выражении ими сущности. Ленин подчеркивает гегелевское положение, что научные абстракции, несмотря на то что они суть абстракции, оказываются более истинными, чем поверхностные эмпирически схватываемые отношения. «И тут Гегель прав по сути: стоимость есть категория, которая entbehrt des Stoffes der Sinnlichkeit (лишена вещества чувственности.— Ред.), но она истиннее, чем закон спроса и предложения» ⁵⁸.

Но из этого факта Гегель делал идеалистический вывод, что именно понятие и есть субстанция реального. Говоря, что «всеобщее не существует внешним образом, как всеобщее; рода, как такового, нельзя воспринимать, законы движения небесных тел не начертаны на небе» ⁵⁹, Гегель отсюда ошибочно заключал, что всеобщее, род, раз они недоступны чувственности, а доступны только мысли, суть мысль. Гегель повторял в данном случае ошибку Декарта, который считал, что, если я могу из одной чистой мысли заключить, что существую, значит, я есть мысль, духовная субстанция. Кант справедливо считал такое заключение логической ошибкой, называемой паралогизмом⁶⁰. Ленин говорит: «Гегель серьезно «верил», думал, что материализм как философия невозможен, ибо философия есть наука о мышлении, об общем, а общее есть мысль». Гегель повторял в данном случае ошибку ««дурного» идеализма» ⁶¹.

Жизнь логических понятий, по Ленину, коренится в жизни объективного мира. Но здесь же, в связи с тем что Кант отдавал преимущество единичному, чувственному, а Гегель показал значение в науке логических категорий, всеобщих понятий, которые отражают всеобщие законы объективного материального мира, Ленин делает замечание: «Объективный (и еще более абсолютный) идеализм зигзагом (и кувырком) подошел вплотную к материализму, частью даже превратился в него» ⁶².

5. Вполне понятно, что, читая и конспектируя гегелевскую логику, Ленин обращал внимание не только на отдельные моменты этой логики. Его внимание привлекла гегелевская логика как научная система, как целое, как Логика с большой буквы, вопрос о научном значении логики как систематической науки, вопрос о принципах построения науки логики. Этот момент в ленинских конспектах произведений Гегеля надо особо подчеркнуть ввиду того, что имеет место позитивистская тенденция признавать диалектику как «сумму примеров» и ставить под сомнение не только разработку диалектической логики как систематической науки, но и самое существование такой логики. Например, Ленин говорит: «Если Marx не оставил «Логики» (с большой буквы), то он оставил логику «Капитала», и это следовало бы сугубо использовать по данному вопросу» ⁶³. Положение «использовать по данному вопросу» означает, что необходимо разрабатывать диалектическую Логику с большой буквы.

Между тем иные философы заключают, что если Маркс не оставил Логики с большой буквы, то и мы не должны работать над такой Логикой, если Маркс оставил логику конкретной науки — политической экономии капитализма, то и мы имеем право разрабатывать лишь логики конкретных наук, но ни в коем случае не Логику, как таковую. Логику диалектическую можно использовать, применять, утилизировать, но нельзя разрабатывать — таков вывод, проистекающий из названных предпосылок.

Но вот еще одно замечание Ленина, в корне противоречащее этим установкам: «Плеханов написал о философии (диалектике), вероятно, до 1000 страниц... Из них о большой Логике, по поводу нее, ее мысли (т. е. собственно диалектика как философская наука) nil!! (ничего.— Ред.)»⁶⁴. Здесь уже совершенно ясно, что Ленин ставит вопрос о диалектической логике как о систематической науке, но отнюдь не о том, что такой науки не существует!

Маркс в логике «Капитала», говорит Ленин, взял «все ценное у Гегеля» и двинул «сие ценное вперед» ⁶⁵. О каком «ценном» в гегелевской логике здесь говорит Ленин?

Во-первых, обсуждая общий план гегелевской логики, Ленин явным образом и в категорической форме одобряет этот план: «Понятие (познание) в бытии (в непосредственных явлениях) открывает сущность (закон причины, тождества, различия etc.) —таков действительно общий ход всего человеческого познания (всей науки) вообще. Таков ход и естествознания к политической экономии (и истории) » ⁶⁶.

Во-вторых, размышляя об общей структуре гегелевской логики, материалистически усваивая и перерабатывая «все ценное» у Гегеля по этому вопросу, Ленин со всей силой подчеркивает объективную основу указанного членения диалектической логики. Этой основой служит история — история человеческого познания и история развития объективного материального мира: природы⁶⁷ и человеческого общества⁶⁸, идущего от простого к сложному, от низшего к высшему.

В-третьих, Ленин кладет в основу построения диалектической логики (на базе диалектического материализма) принцип единства исторического и логического, как он развит в «Лекциях по истории философии» Гегеля, в работах Маркса и Энгельса⁶⁹ и в «Философских тетрадях» самого Ленина⁷⁰.

В-четвертых, Ленин констатирует, что у Гегеля диалектическая логика выступает как целостная наука, дающая (по ходу изложения) всестороннюю характеристику логических категорий и потому включающая в свой состав все общефилософские знания: и диалектику, и гносеологию.

Таково то ценное, что Маркс, Энгельс и Ленин взяли у Гегеля и двинули «сие ценное вперед», материалистически переработав, связав с уровнем развития современной науки и с современным этапом классовой борьбы пролетариата.

Перед советскими философами стояла и будет стоять задача: отстаивать ленинские принципы подхода к гегелевской диалектике, разрабатывать марксистскую диалектическую логику как систематическую науку в том духе и в том направлении, как это указано и как это делалось Лениным.

Примечания:

¹ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 379—380.

² См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, стр. 277,

³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 238.

⁴ Там же, стр. 244.

⁵ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 29, стр. 447.

⁶ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 38, стр. 177.

⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 254.

⁸ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 22.

⁹ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 23, стр. 43.

¹⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 53.

¹¹ Там же, стр. 54.

¹² См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 120.

¹³ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, стр. 274. См. также т. 19, стр. 189.

¹⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 359.

¹⁵ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 248.

¹⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 358.

¹⁷ Там же, стр. 256.

¹⁸ Там же, стр. 329.

¹⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, стр. 30.

²⁰ Там же, стр. 31.

²¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 93.

²² Там же, стр. 396.

²³ Там же, стр. 215.

²³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 179.

²⁵ Там же, стр. 178.

²⁶ Там же, стр. 151.

²⁷ См. там же, стр. 172.

²⁸ См. там же.

²⁹ См. там же, стр. 322.

³⁰ См. Гегель. Соч., т. I, стр. 340; т. II, стр. 8—10.

³¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 184.

³² Там же, стр. 193.

³³ К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений. М., 1956. стр. 627.

³⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 194.

³⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 195.

³⁶ L. Gruppi. Riflessioni a proposito dei «Quaderni filosofici» di Lenin. «Societa», № 4. Agosto, 1961, p. 563.

³⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 177.

³⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 102.

³⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 138.

⁴⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 151.

⁴¹ См. книгу И. Кона «Социология личности». М., 1967, стр. 255. Не надо только полагать, что на указанных основаниях в понятие материальных производительных сил можно включить также и сознание работника. Это было бы воспроизведением ошибки И. Дицгена, включившего сознание в понятие материи. В понятие материальных производительных сил входит не сознание, как таковое, не сама по себе цель или идея, а деятельность, использующая орудие труда и руку, этого, по выражению Гегеля, «кузнеца человеческого счастья», т. е. материальная деятельность человека, прилагаемая к материальным предметам.

⁴² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 104.

⁴³ См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 566.

⁴⁴ См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 188—189.

⁴⁵ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, стр. 24. См. также т. 26. ч. III, стр. 305-306.

⁴⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 24, стр. 264.

⁴⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 55.

⁴⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 124.

⁴⁹ Гегель. Соч., т. I, стр. 206.

⁵⁰ См. Гегель. Соч., т. II, стр. 60.

⁵¹ См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, стр. 287.

⁵² См. Гегель. Соч., т. I, стр. 203.

⁵³ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 208.

⁵⁴ Там же, стр. 316.

⁵⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 128.

⁵⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 98—99.

⁵⁷ Там же, Стр. 131.

⁵⁸ Там же, стр. 154.

⁵⁹ Гегель. Соч., т. I, стр. 49.

⁶⁰ См. Кант. Соч., т. 3, стр. 368.

⁶¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 250.

⁶² Там же.

⁶³ Там же, стр. 301.

⁶⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 248.

⁶⁵ Там же, стр. 301.

⁶⁶ Там же, стр. 298.

⁶⁷ См. там же, стр. 84.

⁶⁸ См. там же, стр. 301.

⁶⁹ См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 12, стр. 726—735; т. 13, стр. 496.

⁷⁰ См. В. И. Ленин. Полы. собр. соч., т. 29, стр. 221, 237.

 

ГЛАВА XX

В. И. ЛЕНИН КАК ИСТОРИК ФИЛОСОФИИ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИОННОЙ ДЕМОКРАТИИ XIX В.

1

Как политический вождь и теоретик революционной партии рабочего класса, В. И. Ленин ясно представлял себе ту сложную зависимость, которая существовала между проблемами освободительного движения его времени и размахом, содержанием, формами этого движения в предшествовавшие периоды. Столь же отчетливо видел В. И. Ленин и органическую связь между учением марксизма и предшествовавшей, вплотную подводившей к нему теоретической мыслью.

Вот почему даже в самые острые моменты партийно-политической борьбы, в условиях, исключавших возможность спокойных кабинетных занятий, В. И. Ленин неоднократно обращался в своих работах к теме об идейных истоках научного социализма вообще, о предшественниках русской революционной социал-демократии, в особенности.

Подводя итоги своих многолетних раздумий над вопросом об исторической роли русской революционной, крестьянской демократии XIX в., о значении идейного наследия революционных просветителей России, конкретизируя выдвинутое еще в работе «Что делать?» (1901—1902 гг.) положение о Герцене, Белинском, Чернышевском и блестящей плеяде революционеров 70-х годов XIX в. как о предшественниках русской социал-демократии¹, В. И. Ленин писал в произведении «Детская болезнь «левизны» в коммунизме» (1920 г.): «В течение около полувека, примерно с 40-х и до 90-х годов прошлого века, передовая мысль в России, под гнетом невиданно дикого и реакционного царизма, жадно искала правильной революционной теории, следя с удивительным усердием и тщательностью за всяким и каждым «последним словом» Европы и Америки в этой области. Марксизм, как единственно правильную революционную теорию, Россия поистине выстрадала полувековой историей неслыханных мук и жертв, невиданного революционного героизма, невероятной энергии и беззаветности исканий, обучения, испытания на практике, разочарований, проверки, сопоставления опыта Европы»².

Существенной стороной и важнейшим этапом этого процесса поисков русскими революционерами XIX в. правильной, научной теории общественного развития являлась теоретическая деятельность высоко ценимых В. И. Лениным выдающихся русских мыслителей-демократов 40— 60-х годов. Среди них В. И. Ленин в первую очередь выделял А. И. Герцена и Н. Г. Чернышевского. К оценке их творчества В. И. Ленин обращался неоднократно, в самые разные периоды жизни и деятельности.

Первые замечания о теориях Герцена и Чернышевского В. И. Ленин делает уже в произведении «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» (1894 г.). Вопрос о характере отношения социал-демократов к наследию шестидесятников, русских революционных просветителей явился темой специальной статьи В. И. Ленина — «От какого наследства мы отказываемся?» (1897 г.).

События революции 1905—1907 гг. вновь с особой силой приковали внимание В. И. Ленина к воззрениям русских революционных демократов³. Можно сказать, что его занятия вопросами истории философской и общественной мысли России XIX в. в период столыпинской реакции и нового революционного подъема входят как составной элемент в ту философскую «разборку», которую В. И. Ленин считал необходимой задачей социал-демократии после поражения первой русской революции⁴. Именно в эти годы В. И. Лениным созданы основные работы, посвященные проблемам социального и духовного развития России XIX в. Он с большим интересом знакомится с выходившими тогда произведениями о русских мыслителях-революционерах предшествовавших периодов⁵, дает отповедь веховской интерпретации истории русской общественной мысли (статья «О «Вехах»», 1909).

И теперь наибольшее внимание В. И. Ленина привлекают опять-таки идеи Герцена и Чернышевского. Закончив «Материализм и эмпириокритицизм», В. И. Ленин счел необходимым сделать к книге специальное добавление — «С какой стороны подходил Н. Г. Чернышевский к критике кантианства?» (1909 г.). В 1912 г. он пишет ставшую классической статью «Памяти Герцена».

В работах В. И. Ленина последующих лет, уже и после совершения Великой Октябрьской социалистической революции, продолжают упоминаться имена русских революционеров 40— 60-х годов. В особенности высокую оценку Чернышевскому В. И. Ленин дает в статье «О значении воинствующего материализма» (1922 г.). В кремлевской библиотеке В. И. Ленина стояли томики работ Герцена и Чернышевского.

Центральная мысль, объединяющая многочисленные оценки В. И. Ленина, данные им Герцену и Чернышевскому, состоит в следующем: опираясь на те же самые теоретические предпосылки, что и основоположники научного социализма, Герцен и Чернышевский чрезвычайно близко, «вплотную» подошли к правильной философской теории, диалектическому и историческому материализму, к научной теории общества.

Такой вывод В. И. Ленина опирался на глубокое понимание им закономерностей развития социальной и духовной жизни Европы и России XIX в.

Герцен и Чернышевский выступили как активные политические деятели и незаурядные мыслители в тот исторический период, когда в общественной и философской мысли Западной Европы совершенно явно определились тенденции движения к научной, диалектико-материалистической теории. В философских трудах Гегеля, в сочинениях классиков английской политической: экономии, в произведениях западноевропейских утопических социалистов были поставлены кардинальные вопросы мировой общественной науки того времени. Ответ на них дало учение Маркса и Энгельса.

Хотя Герцен и Чернышевский и были современниками Маркса и Энгельса, они вряд ли хорошо знали их произведения.

(Правда, в сибирской ссылке у Чернышевского среди книг его вилюйской библиотеки был первый том русского издания «Капитала» Маркса в переводе Г. Лопатина и Н. Даниельсона. В мемуарной литературе имеются свидетельства (С. Г. Стахевича, П. Ф. Николаева) о том, что Чернышевский весьма осведомленно беседовал со своими товарищами по ссылке о «Капитале» и «К критике политической экономии» Маркса (см. «Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников», т. II. Саратов, 1959, стр. 84, 164).

В своей непосредственной общественно-политической деятельности они решали совсем иные задачи, нежели вожди западноевропейского пролетариата. На всей их деятельности и всем их творчестве сказался важнейший факт — социально-экономическая отсталость России по сравнению с передовыми европейскими странами.

Тем более знаменательно, что в своих теоретических исканиях — в области философии в частности и особенности — самые выдающиеся революционные мыслители России Герцен и Чернышевский объективно развивались в направлении к марксизму, что при рассмотрении целого ряда вопросов философской и общественно-политической пауки они выдвинули положения, весьма схожие с теми решениями вопросов, которые были даны Марксом и Энгельсом.

В значительной мере это объясняется тем, что в поисках аргументированного решения проблем, порожденных русским освободительным движением, Герцен и Чернышевский — при всем различии их социального происхождения, политических позиций и типов мышления — обратились к опыту мирового, прежде всего западноевропейского, исторического процесса, отраженному в самых различных социальных и философских теориях. Уже в начале 30-х годов Герцен познакомился с сен-симонистским и фурьеристским учениями; в 40-е годы он тщательно штудировал Гегеля; хорошо известны были ему и сочинения историков эпохи Реставрации. В студенческие годы изучив Гегеля и Фейербаха, произведения западных социалистов-утопистов, Чернышевский значительное внимание в своей творческой деятельности последующих лет уделил осмыслению и пропаганде важнейших идей английской политической экономии.

Правильно понять те запросы новой философии, нового социального учения, новой экономической теории, с которыми Герцен и Чернышевский встретились в литературе, верно наметить пути к решению проблем, которые поставила домарксистская наука, русские мыслители смогли благодаря глубокому непосредственному изучению богатейшего опыта современных им политических движений как на Западе, так и в России. Центральное место здесь занимала общеевропейская революция 1848—1849 гг., выявившая несостоятельность прежнего утопического социализма, прежних представлений об обществе.

Опыт этой революции, осмысленный под углом зрения своеобразных условий развития русского исторического процесса, во многом стимулировал напряженные духовные искания Герцена, Чернышевского и других русских мыслителей, стремившихся предостеречь отечественное революционное движение от тех слабостей и ошибок, которые обнаружил 1848 год в Западной Европе.

Разумеется, в 30—60-х годах XIX в. в направлении к научному философскому мировоззрению развивались и мыслители других европейских стран, глубоко проникшие в проблематику современной им исторической действительности и общественной науки, но не пришедшие все же в итоге к марксизму. Однако своеобразие освободительного процесса в России обусловило особенно напряженный и плодотворный теоретический поиск именно русских мыслителей. Не случайно в их произведениях очень многое перекликается с теми идеями и положениями, которые развивали молодые Маркс и Энгельс в период своего движения навстречу научной теории общества.

2

Идея развития передовой русской социально-философской мысли в направлении к марксизму с особой яркостью была выражена в статье В. И. Ленина «Памяти Герцена». Новое сильное звучание получил здесь известный, но резко подчеркнутый В. И. Лениным факт: в конце своей жизни Герцен, разрывая с анархистом Бакуниным, «обратил свои взоры... к Интернационалу, к тому Интернационалу, которым руководил Маркс...» ⁶.

Констатация этого своеобразного итога герценовских идейных исканий зиждется у В. И. Ленина на внимательном рассмотрении основных моментов и черт духовной эволюции русского революционного мыслителя.

Отмечая, что в крепостной России, 40-х годов XIX в. Герцен «сумел подняться на такую высоту, что встал в уровень с величайшими мыслителями своего времени», В. И. Ленин указывает здесь в первую очередь на основной идейный источник теорий Герцена: «Он усвоил диалектику Гегеля. Он понял, что она представляет из себя «алгебру революции»».

Подчеркнув таким образом революционный характер интерпретации Герценом гегелевской философии, В. И. Ленин пишет далее об общем направлении развития взглядов Герцена: к материализму. При этом особо отметается В. И. Лениным опосредующая роль другого выдающегося немецкого мыслителя — Л. Фейербаха. «Он пошел,— говорит о Герцене В. И. Ленин,— дальше Гегеля, к материализму, вслед за Фейербахом».

Наконец, указав на актуальность основных философских идей Герцена еще и в начале XX в., В. И. Ленин характеризует степень и характер отмеченного выше движения Герцена от Гегеля к материализму: «Герцен вплотную подошел к диалектическому материализму и остановился перед — историческим материализмом»⁷.

Несмотря на лапидарность, эта ленинская формула очень богата по содержанию. Во-первых, она исключает такое толкование философии Герцена, при котором его путь от Гегеля к материализму сближается, а то и отождествляется с движением не только от идеализма к материализму, но и от диалектики к метафизике. Подход Герцена «вплотную» к диалектическому материализму означает, что ему, в отличие, например, от Фейербаха, удалось, критикуя Гегеля, сохранить в своем мировоззрении диалектику.

Во-вторых, данная ленинская формула означает, что Герцен все же не смог выступить создателем цельной диалектико-материалистической философии, что он находился лишь на подходе, на подступах к выполнению этой гигантски сложной задачи, что он не имел всех необходимых для ее решения данных.

В-третьих, данной формулой В. И. Ленин указывает также и на тот немаловажный факт, что остановка Герцена перед диалектическим материализмом объясняется его неумением совладать именно с материалистическим пониманием истории. Герцен не смог стать материалистом в истории — потому именно он не стал и диалектическим материалистом. Кроме того, именно эта «остановка» перед историческим материализмом и вызвала, по В. И. Ленину, «духовный крах Герцена после поражения революции 1848 года», породила его «глубокий скептицизм и пессимизм» ⁸.

Ленинская оценка существа философии Герцена выбила почву из-под целого ряда ненаучных интерпретаций этой философии, богато представленных в юбилейной литературе к 100-летию со дня рождения Герцена (1912). А здесь имелись налицо разного рода крайности. С одной стороны, делались попытки принизить Герцена как философа, представив его либо плоским учеником Гегеля, либо писателем фейербахианского и даже позитивистского толка, либо вообще несамостоятельным мыслителем-эклектиком. С другой стороны, В. И. Ленину приходилось учитывать и точку зрения тех авторов, в основном народнического направления, для которых философия Герцена являлась духовным образованием, находящимся на уровне марксизма или даже выше его.

Подобную методологию, что и при анализе философии Герцена, В. И. Ленин применял, оценивая философские взгляды Чернышевского.

Как философ, Чернышевский для В. И. Ленина — прежде всего материалист. В. И. Ленин называет его — наряду с Г. В. Плехановым — представителем «солидной материалистической традиции»⁹, имевшейся в русской общественной мысли.

Более детально материалистический характер воззрений Чернышевского был обрисован В. И. Лениным в упомянутом уже выше добавлении к «Материализму и эмпириокритицизму». Называя здесь Чернышевского «учеником Фейербаха», «сторонником Фейербаха», В. И. Ленин отмечает материалистическую направленность критики Чернышевским Канта. Он пишет, что в этой критике «Чернышевский стоит вполне на уровне Энгельса, поскольку он упрекает Канта не за реализм, а за агностицизм и субъективизм». Комментируя предисловие Чернышевского к третьему изданию его «Эстетических отношений искусства к действительности», написанное за год до смерти, в 1888 г., В. И. Ленин, в частности, отмечает: «...Чернышевский называет метафизическим вздором всякие отступления от материализма и в сторону идеализма и в сторону агностицизма...» ¹⁰ «Чернышевский,— резюмирует В. И. Ленин,— единственный действительно великий русский писатель, который сумел с 50-х годов вплоть до 88-го года остаться на уровне цельного философского материализма и отбросить жалкий вздор неокантианцев, позитивистов, махистов и прочих путаников»¹¹.

В статье «Народники о Н. К. Михайловском», противопоставляя — в развитие традиции «Материализма и эмпириокритицизма» — философию Чернышевского позитивизму Михайловского, В. И. Ленин пишет: «Чернышевский был материалистом и смеялся до конца дней своих (т. е. до 80-х годов XIX века) над уступочками идеализму и мистике, которые делали модные «позитивисты» (кантианцы, махисты и т. п.)» ¹².

Но Чернышевский для В. И. -Ленина не только сторонник и последователь Фейербаха, не только материалист, но еще и ученик Гегеля, еще и диалектик.

В 1904 г. в беседе с В. Воровским и Н. Валентиновым В. И. Ленин, подчеркивая громадное воздействие, которое в юности, примерно в 1887 —1888 гг., оказали на него статьи Чернышевского, напечатанные в «Современнике», говорил: «Благодаря Чернышевскому произошло мое первое знакомство с философским материализмом. Он же первый указал мне на роль Гегеля в развитии философской мысли и от него пришло понятие о диалектическом методе, после чего было уже много легче усвоить диалектику Маркса»¹³. Несколькими годами позже, в «Материализме и эмпириокритицизме», В. И. Ленин прямо называет Чернышевского «великим русским гегельянцем» ¹⁴.

На первый взгляд кажется, что это определение в чем-то противоречит ленинской характеристике Чернышевского как последовательнейшего материалиста. На самом же деле никакого противоречия здесь нет, ибо как раз в стремлении, в попытках сочетать, соединить принципы гегелевской диалектики (очистив их от идеализма) с материалистическим исходным пунктом и заключалось своеобразие философской концепции Чернышевского.

Однако, по мнению В. И. Ленина, и Чернышевскому (как и Герцену) эти попытки в конечном счете все же не удались: в противном случае следовало бы говорить о Чернышевском как о диалектическом материалисте, ибо последовательное, органическое сочетание диалектики и материализма в послегегелев-ской философии возможно только в такой форме. Об этом В. И. Лениным говорится совершенно недвусмысленно: «...Чернышевский не сумел, вернее: не мог, в силу отсталости русской жизни, подняться до диалектического материализма Маркса и Энгельса» ¹⁵. В частности, В. И. Ленин отмечает, что Чернышевский стоит позади Энгельса, поскольку он в своей терминологии смешивает противоположение материализма идеализму с противоположением метафизического мышления диалектическому. Ленин также указывает на «узость» употреблявшегося Чернышевским термина ««антропологический принцип» в философии» ¹⁶.

Все же в конечном счете эта объективная историческая ограниченность — не самое главное в характеристике философии Чернышевского. Его заслуга состоит в том, что от крупнейших достижений западноевропейской философии — диалектики Гегеля и материализма Фейербаха — он пошел не назад (как представители целого ряда направлений философской мысли — позитивисты, махисты, интуитивисты и т. д.), а вперед — в направлении к диалектическому материализму, к марксизму.

Именно это и дает возможность В. И. Ленину, несмотря на исторически ограниченный характер философских взглядов Чернышевского, брать его себе в союзники по борьбе с махистским поветрием внутри русской социал-демократии. Посылая посвященное Чернышевскому добавление к «Материализму и эмпириокритицизму», В. И. Ленин писал А. И. Ульяновой-Елизаровой в марте 1909 г.: «Я считаю крайне важным противопоставить махистам Чернышевского»¹⁷.

Равным образом и Герцен выступает союзником В. И. Ленина в критике попятных, реакционных тенденций в философии. Это находит выражение в следующей ленинской оценке основного философского произведения Герцена — «Писем об изучении природы»: «Первое из «Писем об изучении природы» — «Эмпирия и идеализм»,— написанное в 1844 году, показывает нам мыслителя, который, даже теперь, головой выше бездны современных естествоиспытателей-эмпириков и тьмы тем нынешних философов, идеалистов и полуидеалистов» ¹⁸.

Таким образом, философские идеи самых глубоких русских революционных мыслителей XIX в. оцениваются В. И. Лениным с точки зрения их отношения к главной магистрали в развитии философии Западной Европы середины XIX в. Эта магистраль шла, по мнению В. И. Ленина, от Гегеля, система которого уже во многих отношениях представляла собой «на голову поставленный материализм» (Ф. Энгельс),— через Фейербаха, последнего крупного материалиста старой, метафизической школы, теоретический подвиг которого состоял в том, что он «отрезал китайскую косу философского идеализма» Гегеля¹⁹,— к марксизму. Именно благодаря наличию такой объективной закономерности в развитии мировой философии и создавалась возможность для научной оценки философских идей русской революционной демократии — переходных, промежуточных по самому своему содержанию.

3

Существенную сторону ленинского анализа социально-философских идей передовых русских мыслителей XIX в. составляет характеристика того обстоятельства, что их деятельность, их творчество, их произведения выражали в конечном счете интересы угнетенного русского крестьянства. Отсюда демократизм и революционно-просветительская критическая направленность их теорий.

В полемике с контрреволюционным веховским отрывом русской интеллигенции от народных масс В. И. Ленин подчеркивал, что духовные искания В. Г. Белинского в конечном счете зависели от настроений крестьянства. Нашедшие яркое выражение в его знаменитом «Письме к Гоголю» (1847 г.), они не есть (как утверждалось в «Вехах») всего-навсего «пламенное и классическое выражение интеллигентского настроения», а представляют собой отражение «протеста и борьбы», «настроения крепостных крестьян...»²⁰.

Та же идея крестьянского демократизма заложена и в ленинских оценках деятельности других русских революционных демократов XIX в.

Подчеркивая, что «при всех колебаниях Герцена между демократизмом и либерализмом, демократ все же брал в нем верх», В. И. Ленин указывал, что созданный им «Колокол» «встал горой за освобождение крестьян», что, когда в 60-х годах Герцен увидел в России революционный народ, «он безбоязненно встал на сторону революционной демократии против либерализма. Он боролся за победу народа над царизмом...». Идеи Герцена выражали, по В. И. Ленину, «революционность буржуазной крестьянской демократии в России» ²¹.

В. И. Ленин писал о Н. А. Добролюбове, что он дорог «всей образованной и мыслящей России» как писатель, «страстно ненавидевший произвол и страстно ждавший народного восстания против «внутренних турок» — против самодержавного правительства» ²². В. И. Ленин резко осудил позицию меньшевистского литератора М. Неведомского, выступившего с «новым «пересмотром» идей Добролюбова задом наперед, от демократизма к либерализму...»²³.

С особым восхищением и похвалой отзывался В. И. Ленин о боевом крестьянском демократизме Чернышевского. По его словам, «он умел влиять на все политические события его эпохи в революционном духе, проводя — через препоны и рогатки цензуры — идею крестьянской революции, идею борьбы масс за свержение всех старых властей» ²⁴.

Вместе с тем В. И. Ленин указал на своеобразные черты идеологии русской крестьянской демократии, сводившиеся в конце концов к тому, что последовательный демократизм здесь почти неизбежно принимал форму утопического социализма. Это объяснялось в основном тем, что освободительное движение в Западной Европе уже выявило к этому времени всю иллюзорность лозунгов свободы, равенства и братства, выдвигавшихся буржуазными просветителями, что капиталистическая действительность уже обнаружила свой антагонистический характер, что на авансцену политической жизни уже выступил новый революционный класс — пролетариат, что передовые социальные мыслители Западной Европы уже выдвинули и разрабатывали идеи нового, социалистического общества, в основе которого будет лежать не формально-правовое, а подлинное социальное равенство людей.

Передовые русские мыслители, жадно следившие за общественной жизнью и мыслью Европы и стремившиеся к тому, чтобы Россия миновала тягостные формы капиталистического развития, усвоили социалистический идеал, включив его в свои социально-философские теории. Сознательная теоретическая устремленность передовых русских мыслителей к социализму отвечала инстинктивной тяге, стихийным революционным стремлениям к равенству со стороны угнетенного русского крестьянства. Социализм русских революционных демократов XIX в. был исходной теоретической посылкой при критике ими узкого, ограниченного, соглашательского буржуазного либерализма — как отечественного, так и зарубежного. Конечно, в условиях России этот социализм не мог быть никаким иным, кроме как утопическим. Идея крестьянской социалистической революции, послужившая громадным стимулом для развития освободительного движения, была изначально внутренне противоречива и теоретически несостоятельна.

Под этим углом зрения и рассматриваются В. И. Лениным социалистические идеи русской революционной демократии. В его анализе данного вопроса можно выделить несколько моментов.

С одной стороны, В. И. Ленин указывает, что русский утопический социализм XIX в., социализм Герцена и Чернышевского в первую очередь,— это все тот же старый, утопический, ненаучный домарксистский социализм. Данная черта роднит его с другими формами утопического социализма, развивавшимися в это время на Западе.

Так, характеризуя социализм Герцена 40-х годов, В. И. Ленин пишет, что этот «его «социализм» принадлежал к числу тех бесчисленных в эпоху 48-го года форм и разновидностей буржуазного и мелкобуржуазного социализма, которые были окончательно убиты июньскими днями. В сущности, это был вовсе не социализм, а прекраснодушная фраза, доброе мечтание, в которое облекала свою тогдашнюю революционность буржуазная демократия, а равно невысвободившийся из-под его влияния пролетариат». Точно такими же словами определяет В. И. Ленин и «русский», народнический социализм Герцена, развитый им после революции 1848 г.: «На деле в этом учении Герцена, как и во всем русском народничестве... нет ни грана социализма. Это — такая же прекраснодушная фраза, такое же доброе мечтание, облекающее революционность буржуазной крестьянской демократии в России, как и разные формы «социализма 48-го года» на Западе»²⁵.

Что касается социализма Чернышевского, то и в этом случае В. И. Ленин неоднократно указывал на его утопический характер, проводя демаркационную линию, отделяющую его от научного социализма Маркса и Энгельса.

Так, давая высокую оценку той характеристике Чернышевского и его отношения к «теории Маркса и Энгельса», которую развил Г. В. Плеханов в своей работе о Чернышевском, В. И. Ленин резко возражал против смазывания на страницах газеты «экономистов» («Рабочая мысль») различий между научным социализмом и социализмом Чернышевского, против попыток «показать, будто Чернышевский не был утопистом» ²⁶.

В замечаниях на книгу Ю. М. Стеклова «Н. Г. Чернышевский» (1909 г.) по поводу слов автора! «От системы основателей современного научного социализма мировоззрение Чернышевского отличается лишь отсутствием систематизации и определенности некоторых терминов» — В. И. Ленин замечает: «Чересчур»²⁷.

«Чернышевский,— пишет В. И. Ленин в статье ««Крестьянская реформа» и пролетарско-крестьянская революция» (1911 г.),— был социалистом-утопистом, который мечтал о переходе к социализму через старую, полуфеодальную, крестьянскую общину, который не видел и не мог в 60-х годах прошлого века видеть, что только развитие капитализма и пролетариата способно создать материальные условия и общественную силу для осуществления социализма» ²⁸.

Подобным образом В. И. Ленин подходил и к оценке народнического социализма вообще. Считая его родоначальниками Герцена и Чернышевского («Народничество очень старо. Его родоначальниками считают Герцена и Чернышевского»²⁹), В. И. Ленин прямо сравнивал русское народничество с такими учениями, как прудонизм, лассальянство.

Однако это лишь одна сторона ленинской оценки социалистической мысли России XIX в. В полемике с меньшевизмом, особенно после революции 1905—1907 гг., В. И. Ленин неустанно подчеркивал другую сторону — революционно-демократический характер социалистической, народнической утопии передовых русских мыслителей XIX в. Как вид социальной теории, указывал В. И. Ленин, народничество было такого рода утопией, которая была вызвана на свет божий потребностями самой жизни. Социалистический утопизм народничества в целом был совершенно необходимым, закономерным отражением пореформенной русской действительности. Утопия народников была, по выражению В. И. Ленина, «спутником и симптомом великого, массового демократического подъема крестьянских масс» ³⁰.

Отсюда различение В. И. Лениным теоретической ошибочности и практически-революционного значения утопического, народнического социализма, которое в особенности детализируется и конкретизируется им в полемике с меньшевистским подходом к идеологии и практике крестьянской демократии. «Мы зовем разоблачать туманную социалистическую идеологию мелких буржуа,— говорит: В. И. Ленин, рассматривая вопрос об отношении большевиков к народничеству.— Это обязательно надо сказать про мелкобуржуазные партии. Но это все, что надо сказать. Глубоко неправы меньшевики, когда они к этому добавляют борьбу с революционаризмом и утопизмом крестьянства в современной революции»³¹. Ленинское замечание относительно плехановской оценки Чернышевского в 1909 г.: «Из-за теоретического различия идеалистического и материалистического взгляда на историю Плеханов просмотрел практически-политическое и классовое различие либерала и демократа»³² — является одним из весьма выразительных свидетельств этого подхода В. И. Ленина.

Мало этого: народничество, как теория отсталая, реакционная по сравнению с развитым марксизмом (тем более развитым применительно к условиям России, страны, где народничество некогда владычествовало в умах передовой молодежи),— это же самое народничество, взятое в широком смысле, как «целое миросозерцание», понимается В. И. Лениным как теория, не только в чем-то приближавшая революцию, но и в известном смысле подводившая к научной теории общества, к научному мировоззрению в условиях, когда ортодоксальный марксизм в России еще не имел места.

И если В. И. Ленин в период становления российской социал-демократии даже о П. Л. Лаврове нашел нужным сказать как о «ветеране революционной теории» ³³, если В. И. Ленин считал необходимым собирание и штудирование сочинений П. Н. Ткачева ³⁴, если он полагал, что и Н. К. Михайловский и П. А. Кропоткин, в прямой полемике с которыми выковывался русский марксизм, несмотря на все их ошибки, имеют определенные заслуги перед русским освободительным движением и общественной мыслью ³⁵, то тем более позитивным становился под пером В. И. Ленина характер оценок, когда речь заходила у него о социально-революционных теориях Герцена и Чернышевского.

В особенности высокую оценку В. И. Ленин дает социалистическим идеям Чернышевского, которого он многократно называет «великим русским социалистом»³⁶. Он пишет о Чернышевском как о «величайшем представителе утопического социализма в России» ³⁷ и характеризует его как «русского великого социалиста домарксова периода» ³⁸.

Указывая на те факты, что в эпоху Герцена и Чернышевского «демократизм и социализм сливались в одно неразрывное, неразъединимое целое» ³⁹ и что по сравнению с Герценом Чернышевский как политик «сделал громадный шаг вперед» и был «гораздо более последовательным и боевым демократом» ⁴⁰. В. И. Ленин особенно сильно подчеркивал свойственное Чернышевскому «понимание антагонистичности русских общественных классов» ⁴¹. «От его сочинений веет духом классовой борьбы» ⁴²,— писал В. И. Ленин о Чернышевском.

Таким образом, и в отношении развития русскими демократами XIX в. социально-теоретических идей В. И. Ленин рассматривает их прямыми предшественниками научного мировоззрения, научного социализма, близко подошедшими к правильной революционной теории.

Благодаря такому характеру эти идеи могли служить той теоретической подготовке, которая облегчала многим будущим русским социал-демократам их путь к марксизму, их восприятие диалектического и исторического материализма, научного социализма.

Вовсе не случаен также и тот факт, что философские и coциально-политические идеи русской разночинной демократии сыграли определенную роль в духовном становлении молодого В. И. Ульянова-Ленина⁴³.

* * *

Не имея целью дать детальный анализ всего комплекса вопросов, связанных с рассматриваемой темой⁴⁴, мы хотели обратить основное внимание в этой главе на методологию ленинского подхода к философскому, теоретическому наследию русской демократии XIX в., на основные принципы исследования В. И. Лениным этого наследия.

Если говорить о собственно философии, то можно сделать вывод: от Гегеля и Фейербаха — к диалектическому и историческому материализму — таково то общее направление, которое В. И. Ленин считал характерным для развития передовой русской философской мысли XIX в. в лице двух ее наиболее выдающихся представителей — Герцена и Чернышевского.

Этот теоретический вывод В. И. Ленина является подлинно методологическим. Не только в том смысле, что обнажает самое главное, самое существенное в отношении В. И. Ленина к философии Герцена и Чернышевского, но и в том, что служит исходным принципом при анализе взглядов и некоторых других мыслителей⁴⁵. Трудность состоит, однако, в том, чтобы выявить ту меру, с какой можно использовать ленинские оценки философии Герцена и Чернышевского при теоретическом рассмотрении воззрений, например, Белинского, Добролюбова, Писарева и других революционных демократов России.

Кроме того, заслуживает быть отмеченным и тот факт, что охарактеризованная выше ленинская методология с успехом может быть применена и при анализе теоретического наследия некоторых зарубежных мыслителей XIX в.⁴⁶.

За годы, прошедшие после смерти В. И. Ленина, марксистская историко-философская наука двинулась далеко вперед. Выли освоены целые исследовательские материки, разработан значительный круг общих и частных проблем историко-философского анализа. Но и до сих пор в центре марксистской методологии истории философии продолжают оставаться ленинские принципы, наиболее наглядным образом продемонстрированные им при характеристике философии Герцена и Чернышевского: органическое соединение социально-классового подхода с логико-гносеологическим, опирающееся на глубокое понимание как того, что никогда не бывает спонтанного, самостоятельного развития «чистой» философии, так и того, что содержание философской концепции не определяется непосредственно только текущими социально-политическими процессами.

Примечания:

¹ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, стр. 25.

² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 7—8.

³ Накануне революции, в 1904 г., изучая в Женеве революционную литературу XIX в., В. И. Ленин, по свидетельству В. Д. Бонч-Бруевича, «самым подробным образом» читал «Полярную звезду» и «Колокол» Герцена, том за томом штудировал собрание его сочинений (см. В. Д. Бонч-Бруевич. Избр. соч., т. II. М., 1961, стр. 317).

⁴ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, стр. 128—129.

⁵ См. заметки В. И. Ленина на полях книг: Ю. М. Стеклов. Н. Г. Чернышевский, 1909; Г. В. Плеханов. Н. Г. Чернышевский, 1910 (Полн. собр. соч., т. 29); письмо В. И. Ленина Д. М. Котляренко от 1 августа 1910 г. с просьбой выписать книгу «Памяти Н. Г. Чернышевского. Доклады и речи Н. Ф. Анненского, М. А. Антоновича, А. А. Корнилова, А. С. Шишкова и М. И. Туган-Барановского», 1910 (см. Полн. собр. соч., т. 47, стр.258).

⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 21, стр. 257.

⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 21, стр. 256.

⁸ Там же, стр. 256.

⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, стр. 24.

¹⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 381, 382, 383.

¹¹ Там же, стр. 384.

¹² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 24, стр. 335.

¹³ В. И. Ленин. О литературе и искусстве. Сборник. М., 1960, стр. 651.

¹⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 381.

¹⁵ Там же, стр. 384.

¹⁶ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 64.

¹⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 55, стр. 284. Судя по записке В. И. Ленина А. А. Богданову (от 27 или 28 октября 1908 г.), у него было намерение выступить в это время со статьей о философских взглядах Чернышевского (см. Полн. собр. соч., т. 47, стр. 166).

¹⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 21, стр. 256.

¹⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. IS, стр. 244.

²⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 19, стр. 169.

²¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 21, стр. 259, 261, 258.

²² В. И. Ленин. Полн. Go6p. соч., т. 5, стр. 370.

²³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 21, стр. 250.

²⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, стр. 175.

²⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 21, стр.. 256, 257—258.

²⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 4, стр. 259.

²⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 582.

²⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, стр. 175.

²⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 22, стр. 304.

³⁰ Там же, стр. 119.

³¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 15, стр. 352.

³² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 560.

³³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 2, стр. 462.

³⁴ Как свидетельствовал В. Д. Бонч-Бруевич, В. И. Ленин, знакомясь в период пребывания в эмиграции в Женеве (1904 г.) с русской революционной литературой 60—70-х годов, «обратил особое внимание на Ткачева, говоря, что этот писатель несомненно был ближе других к нашей точке зрения... Владимир Ильич не только сам читал произведения Ткачева, но рекомендовал и всем нам познакомиться с богатой литературой этого оригинального писателя» (В. Д. Бонч-Бруевич. Избр. соч., т. II, стр. 314—315).

³⁵ См. В. И. Ленин. Народники о Н. К. Михайловском (Полн. собр. соч., т. 24, стр. 333—337); В. Д. Бонч-Бруевич. Встреча В. И. Ленина с П. А. Кропоткиным (Избр. соч., т. III, M., 1963, стр. 339—406). Отмечая бедность и ошибочность анархистских идей Кропоткина, В. И. Ленин говорил вместе с тем: «Он все-таки для нас ценен и дорог всем своим прекрасным прошлым и теми работами, которые он сделал» (там же, стр. 406).

³⁶ Например, в работах «Перлы народнического прожектерства» (1897 г.), «Попятное направление в русской социал-демократии» (1899 г.), «Проект речи по аграрному вопросу» (1907 г.) и др.

³⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 24, стр. 335.

³⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 55.

³⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 280.

⁴⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 25, стр. 94.

⁴¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 290.

⁴² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 25, стр. 94.

⁴³ См. «Вступление Ленина в революционное движение». В кн. «История КПСС», т. 1. М., 1964, стр. 168—170. Здесь, в частности, отмечается влияние произведений Д. И. Писарева на формирование воззрений В. И. Ленина.

⁴⁴ Различные ее аспекты в той или иной степени освещаются в книгах: М. И. Сидоров. В. И. Ленин и вопросы истории русской материалистической философии. М., 1962; А. И. Новиков. Ленинизм и прогрессивные традиции русской общественной мысли. Л., 1965, и др.

⁴⁵ См. «История философии», т. V. М., 1961, стр. 250.

⁴⁶ В этом отношении особенно показательным является анализ П. Тольятти философской эволюции Антонио Лабриолы (см. П. Тольятти. Развитие и кризис итальянской мысли в XIX веке. «Вопросы философии», 1955, № 5, стр. 57—70).

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Анализ развития В. И. Лениным марксистской философии, ее коренных принципов и идей, данный выше, с неоспоримостью свидетельствует, что сегодня, в современных условиях диалектический и исторический материализм, созданный Марксом и Энгельсом, может служить делу познания мира и коммунистического преобразования общества лишь в той развитой и обогащенной форме, которая придана ему ленинскими трудами. Ленин писал, что марксизм и марксистская философия созданы не в стороне от столбовой дороги мировой цивилизации, а на ее путях, в результате развития ее самых ценных результатов. Согласно Ленину, марксизм критически переработал и оплодотворил на основе диалектико-материалистического мировоззрения лучшие классические традиции всей предшествующей философии.

Среди этих традиций одна из особенно важных заключалась в самом подходе к философии как такой науке, которая имеет огромное мировоззренческое значение. Эпохой, схваченной в мысли, назвал один из выдающихся мыслителей прошлого философию. И это, несомненно, так. Конечно, марксизм — и в этом одна из его великих заслуг — освободил философию от претензий быть всеобъемлющей «наукой наук», заменять собой все другие науки, к чему стремились в силу исторических обстоятельств старые философы. Однако, указав специфическую роль философии среди других областей знания как науки о наиболее общих законах природы, общества и мышления, марксисты не отбросили, а продолжили, углубили и развили понимание философии как мировоззрения. Впервые в истории философской мысли Маркс провозгласил, что задача философии не только в объяснении, но и в революционном преобразовании мира.

Вот почему Ленин настойчиво подчеркивает, что марксизм есть «цельное миросозерцание философское»¹, вот почему он с величайшей ответственностью относился к развитию этого мировоззрения в интересах борьбы рабочего класса и всех трудящихся. Трудно переоценить эту сторону марксистско-ленинского понимания философии в современных условиях ожесточенной и непримиримой борьбы двух противоположных мировоззрений, соответствующих противоположным классовым интересам пролетариата, всего прогрессивного человечества и буржуазии.

Реакционная роль современной буржуазной философии заключается в стремлении обезоружить идеологически рабочий класс и прогрессивные силы, борющиеся за преобразование общества. Одним из средств этого обезоруживания является так называемая деидеологизация общественной науки, в первую очередь философии. Философская наука в этом случае лишается своего мировоззренческого содержания, своих мировоззренческих функций, она сводится к некоторым ограниченным задачам — то к анализу языка науки, то к антропологии, к учению о человеке, развиваемому к тому же идеалистически. Коренные философские вопросы о сущности природы, о материальности или идеальности мира, о существовании объективных, независимых от человеческого сознания, законов, которым подчиняются явления и процессы действительности, а также деятельность людей, о способности человека познать мир и его законы — все эти и подобные им вопросы, над которыми билась философская наука в течение многих столетий, объявляются «метафизикой», неразрешимыми «псевдопроблемами».

В фарватере буржуазной философии тащится и современный философский ревизионизм, который избрал одной из своих главных мишеней ленинские идеи, ленинские принципы понимания философии и задач философской науки. Ему претит та страстная, воинствующая защита философского материализма, с которой выступил Ленин в борьбе против новейших разновидностей идеализма. Ревизионисты объявляют «устаревшим» основной вопрос философии — об отношении мышления к бытию, сознания к материи — вопрос, который Ленин с таким мастерством, с привлечением новейших данных науки развил в «Материализме и эмпириокритицизме» и который он, вслед за Марксом и Энгельсом, с полным правом считал основополагающим, исходным для характеристики самой сущности, самого духа того или иного философского мировоззрения. Современные ревизионисты под видом «творческого обновления» марксизма пытаются подправить его идеями экзистенциализма, феноменологизма, структурализма или каким-либо другим модным антинаучным «измом».

Они даже поговаривают о некоторой «конвергенции» марксистской философии с «религиозным идеализмом».

Не способствуют в этой обстановке защите марксистской философии попытки некоторых марксистов соединить диалектический материализм с кантовским «критицизмом». Они ратуют за современный «критический марксизм». Но что это такое в их представлении? Р. Гароди, например, пишет в своей книге «Марксизм XX века»: «Критическая точка зрения в философии — это осознание того факта, что все, что мы говорим о действительности, носит субъективный характер. Догматизм же, напротив,— это иллюзия проникновения внутрь вещей или претензия на такое проникновение и на высказывание о них абсолютной и окончательной истины». Ссылка на высказывание окончательной истины о вещах здесь абсолютно ни при чем, ибо непризнание застывших истин совершенно не связано с отрицанием способности человеческого познания проникнуть (не сразу, а в ходе сложного и противоречивого процесса) «внутрь вещей». Эта ссылка (хочет или не хочет этого автор) подвергает сомнению один из важнейших принципов марксистско-ленинской философии, согласно которому человеческое познание способно проникнуть и проникает в сущность вещей. Не потому ля Гароди с таким пафосом превозносит под видом активности человека фихтеанский субъективизм,— вопреки той критике субъективного идеализма Фихте, которую дал Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме»? Не этим ли стремлением препарировать марксизм в духе субъективизма объясняется то, что он требует понимать марксизм не как «философию бытия», а как «философию действия»? Разрыв сознания и бытия, действия и бытия — одно из самых характерных черт современных атак против марксизма. Как будто возможно успешное и плодотворное практическое действие, не опирающееся на знание бытия, его законов развития, не совпадающее с его собственными закономерными тенденциями!

Нет поэтому ничего удивительного, что в своей недавно вышедшей книге «Ленин и философия» Гароди утверждает, что якобы до 1914 г. Ленин определял материалистическую диалектику скорее «в духе Каутского», как учение об эволюции, развитии, и только с 1914 г. он определяет диалектику как учение об относительности знания. В действительности же это утверждение не только не соответствует ленинскому пониманию диалектики, но и «подправляет» учение Маркса, Энгельса и Ленина о диалектике на манер того же субъективизма, «критицизма».

Хорошо известно, что задолго до 1914 г. в «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин развил марксистское положение о диалектическом характере познания объективной истины, показав, что каждая научная истина имеет относительный характер, обусловленный историческим уровнем, достигнутым наукой и общественной практикой. Именно Ленину, как показано выше, в соответствующих главах настоящей книги, принадлежит заслуга постановки и развития этого вопроса в связи с кризисом в физике, неумением части естествоиспытателей понять диалектический, исторический ход развития человеческих знаний. Но Ленин не ограничился утверждением об относительности истины. Вскрывая подлинную диалектику движения познания к истине, Ленин показал, что относительная истина есть также истина, хотя и неполная, исторически ограниченная; она потому и истина, что проникает «внутрь вещей», дает объективное знание о вещах. Ленинское понимание диалектики поэтому находится в прямой противоположности к взглядам Гароди, который гипертрофирует момент релятивности, относительности истин, тем самым возвращаясь вспять к Канту не только от Маркса, Энгельса и Ленина, но и от Гегеля.

В статье «Три источника и три составных части марксизма», написанной Лениным в 1913 г., т. е. до «Философских тетрадей», в которых он якобы впервые упомянул о диалектике как учении об относительности знаний, дается следующее ее определение: «...Диалектика, т. е. учение о развитии в его наиболее полном, глубоком и свободном от односторонности виде, учение об относительности человеческого знания, дающего нам отражение вечно развивающейся материи»². Следовательно, Ленин, включая в определение диалектики момент относительности знания, не отбрасывает понимание диалектики как учения о развитии, ибо для него всегда диалектика была единством — неразрывным единством учения о развитии объективной действительности и учения о развитии отражения этой действительности. В «Философских тетрадях» Ленин стоит на той же позиции, развивая и углубляя ее, требуя от марксистов применять диалектику к теории отражения. Между тем Гароди подвергает критике эту теорию, что вполне естественно в свете его «критицистских» установок. Нет, Каутский просто искусственно притянут за волосы, дабы дать свою, далекую от ленинского учения, интерпретацию марксистской диалектики.

Борьба против философского ревизионизма составляет одну из важных и актуальных задач современной марксистской философии. Деятельность Ленина, непримиримо относившегося к любой уступке идеализму, должна стимулировать марксистов-ленинцев на бескомпромиссную критику всех отступлений от марксизма. Ленин писал, следуя за Марксом: «...не допускайте торгашества принципами, не делайте теоретических «уступок»»³.

Ленин предвидел, что ревизионизм — не только философский, но и политический — с новой силой вспыхнет тогда, когда пролетарская революция со всей остротой поставит вопрос о решительной борьбе с буржуазией, с буржуазной идеологией. В 1908 г. в статье «Марксизм и ревизионизм» он писал по этому поводу: «То, что теперь мы переживаем зачастую только идейно: споры с теоретическими поправками к Марксу,— то, что теперь прорывается на практике лишь по отдельным частным вопросам рабочего движения, как тактические разногласия с ревизионистами и расколы на этой почве,— это придется еще непременно пережить рабочему классу в несравненно более крупных размерах, когда пролетарская революция обострит все спорные вопросы, сконцентрирует все разногласия на пунктах, имеющих самое непосредственное значение для определения поведения масс, заставит в пылу борьбы отделять врагов от друзей, выбрасывать плохих союзников для нанесения решительных ударов врагу» ⁴.

Эти слова Ленина в полной мере оправдались на опыте пролетарской революции в нашей стране, а также в других странах, они находят свое подтверждение и на опыте современной классовой борьбы. В принятом международным Совещанием коммунистических и рабочих партий в Москве в июне 1969 г. Документе о задачах борьбы против империализма на современном этапе и единстве действий коммунистических и рабочих партий, всех антиимпериалистических сил указывается, что для успеха этой борьбы, для обеспечения победы коммунизма нужно широко пропагандировать идеи научного социализма, «последовательно отстаивать свои принципы, добиваться торжества марксизма-ленинизма, бороться в соответствии с конкретной обстановкой против право- и левооппортунистических искажений теории и политики, против ревизионизма, догматизма и левосектантского авантюризма».

Политический, тактический и прочий ревизионизм так или иначе, в прямой или косвенной, непосредственной или опосредствованной форме, связан с философским ревизионизмом, ибо философское мировоззрение определяет подход, угол зрения, методы решения всех проблем борьбы рабочего класса против капитализма, за социализм. Не случайно поэтому Ленин в статье «Марксизм и ревизионизм», характеризуя «идейное содержание» ревизионизма во всех областях, начинал именно с философии, показывал, что делаемые ревизионистами философские «поправки к Марксу» имеют определенное «классовое значение».

Ленин неоднократно подчеркивал, что все стороны и части марксизма неразрывно связаны воедино и нельзя оторвать от него какую-либо одну сторону, чтобы не затрагивать другие, все его существо. Между тем один из приемов современных ревизионистов состоит в том, что марксизм провозглашается «только методом», который-де требует «творческого» пересмотра его коренных, основополагающих принципов «в соответствии с новой обстановкой». Но не говоря уже о том, что марксистский метод признается лишь на словах, всячески извращается, понимание марксизма как «только метода» имеет своей главной целью противопоставление одних сторон марксистского учения другим, борьбу против самых существенных его принципов и устоев. К этому софистическому приему прибегают и правые социалисты. Некоторые из них «признают» диалектику для того, чтобы решительно объявить устаревшей теорию научного коммунизма, которая уже якобы не соответствует современной действительности. Так, один из подобных «диалектиков» пишет: «Ближайшее рассмотрение марксовой мысли... при всем уважении к великому мыслителю ведет к заключению, что диалектик Маркс должен склонить голову перед диалектикой истории»⁵.

Эти слова должны означать, что история общества настолько изменилась, что марксова мысль, его учение уже непригодны в современных условиях. Так под видом диалектики расправляются с марксизмом в целом, выдавая буржуазный либерализм за «творческое» развитие науки.

Ничего удивительного нет, что и современные философские ревизионисты стараются разделить, разъять составные части марксизма-ленинизма, сплавленные в действительности воедино, для того чтобы легче было разделаться с каждой из них в отдельности. А иные из философских ревизионистов прямо и откровенно выступают против диалектического и исторического материализма как философского мировоззрения коммунистической партии. Чехословацкий философ М. Пруха в статье, опубликованной в югославском журнале «Праксис», развил целую концепцию, смысл которой состоит в том, что между марксизмом, социализмом и диалектическим и историческим материализмом не существует необходимой связи. Он пишет, что социализм не обязательно связан «только с одной философией». «Между классами и философией,— утверждает он,— нет непосредственного отношения, так как ни одно философское течение не может монополизировать определенный класс»⁶. Поэтому философские разногласия, с его точки зрения, не имеют характера идеологической борьбы, если под этим понимать форму классовой борьбы. И вывод, который он делает, гласит: не нужно ли переоценить существующие школы и течения в философии и перенести их «на социалистический общественный базис»?

Вся эта концепция от начала до конца фальшива. Конечно, отношения между классами и философией не просты, и их нельзя вульгаризировать, упрощать. Но отрицать эту связь можно, только сходя с позиций марксизма. За социализм могут ратовать и некоторые немарксистские философские течения, но при ближайшем же рассмотрении оказывается, что это — социализм мелкобуржуазный или буржуазный. В действительности только философия марксизма есть тот фундамент, на котором создано здание научного, пролетарского социализма, только эта философия указывает истинные пути и методы построения социалистического общества. Поэтому, будучи единственно научной философией, она представляет мировоззрение самого революционного класса современного общества — рабочего класса и могла быть разработана только идеологами рабочего класса.

Фальшива также и та идея, что борьба современных буржуазных философских течений и марксистской философии не имеет характера идеологической, а следовательно, и классовой борьбы. Ленин был тысячу раз прав, когда в заключение своего анализа махистской философии в книге «Материализм и эмпириокритицизм» сделал тот вывод, что за многочисленными философскими, гносеологическими оттенками скрываются в конечном счете определенные классовые интересы. Как известно, концепции, согласно которым «на социалистический общественный базис» могут быть перенесены буржуазные философские течения и школки, сыграли немалую роль в попытках правых элементов разложить, приостановить процесс социалистического строительства в Чехословакии.

Не только правооппортунистический ревизионизм, но и догматизм питается искажением философских основ марксистско-ленинского учения. Прикрываясь словами о верности этому учению, догматизм превращает его в мертвую букву, вытравляет из него его творческое существо, его органическую связь с изменяющейся исторической практикой,— ту связь, которая, как учит Ленин, делает его неустаревающим, живым и беспрерывно прогрессирующим, обновляющимся учением. Только погружаясь в родники вечно текучей жизни, марксизм-ленинизм выходит из них снова и снова помолодевшим, окрепшим, способным творчески, с подлинно научных позиций решать новые сложные и трудные вопросы общественного развития.

До чего доводит догматическое отношение к марксистско-ленинскому учению, ярко демонстрируют «левые» ревизионисты. Начав свою ревизию марксизма с догматического истолкования отдельных положений, они кончили отступничеством от коренных идей научного коммунизма, от всего существа марксизма-ленинизма.

Догматизм, левосектантский оппортунизм также прикрывается «диалектикой», «диалектическим» обоснованием своих позиций. Но это чисто словесная, формальная «диалектика», ничего общего не имеющая с диалектикой Маркса, Энгельса и Ленина. Ленин говорил, что подобная «диалектика» служит мостиком к софистике, к софистическому оправданию измены марксизму. Словесная манипуляция диалектикой представляет собой образец безмерного ее опошления. Ссылкой на такого рода «диалектику» «левые» ревизионисты оправдывают свою политику раскола международного рабочего и коммунистического движения (так как якобы диалектический закон отрицания отрицания требует от единства переходить к расколу и от раскола — к единству), подменяют идеологию пролетарского интернационализма идеологией мелкобуржуазного национализма. Толкуя вкривь и вкось революционную сущность диалектики, левые сектанты выдают себя за архиреволюционеров. Они признают в развитии лишь «революционные скачки», отметая всякие иные формы, как якобы противоречащие диалектике. На этой основе они не только сами проводят авантюристическую политику, но и толкают на путь авантюризма другие партии, призывая искусственно «делать» неподготовленные «революции», которые оборачиваются трагическими последствиями для тех, кто внемлет этим призывам.

Короче говоря, и догматизм, «левый» оппортунизм, имеет свои философские корни в ревизии марксистско-ленинского мировоззрения, в субъективизме, волюнтаризме, в нежелании считаться с объективными законами общественного развития, в извращении духа диалектики, в полном отходе от материалистического понимания истории.

Вот почему международное Совещание коммунистических и рабочих партий (1969 г.) со всей решительностью заявило, что коммунисты должны последовательно отстаивать принципы марксизма-ленинизма, добиваться их торжества, борясь со всеми разновидностями ревизионизма. Принятый этим Совещанием Документ о задачах борьбы против империализма основан на марксистско-ленинском анализе современных условий и перспектив мирового общественного развития. В нем поставлены многие вопросы, которые требуют творческого философского осмысления. Особенно важна дальнейшая философская разработка вопросов о пролетарском интернационализме, о диалектическом соотношении интернационального и национального, критика ревизионистских извращений этого соотношения.

В Обращении международного Совещания коммунистических и рабочих партий «О 100-летии со дня рождения Владимира Ильича Ленина» коммунисты всего мира воздали должное «бессмертному гению нашей революционной эпохи». Ленин, говорится в этом обращении,— «выдающийся мыслитель, всесторонне развивший созданную Марксом и Энгельсом науку: диалектический материализм, политическую экономию, теорию социалистической революции и строительства коммунистического общества». В противовес ревизионистским стремлениям ограничить ленинизм «русскими условиями», Совещание заявило, что «весь опыт мирового социализма, рабочего и национально-освободительного движения подтвердил международное значение марксистско-ленинского учения. Победа социалистической революции в группе стран, возникновение мировой системы социализма, завоевания рабочего движения в странах капитала, выход на арену самостоятельной общественно-политической деятельности народов бывших колоний и полуколоний, небывалый подъем антиимпериалистической борьбы — все это доказывает историческую правоту ленинизма, выражающего коренные потребности современной эпохи.

Сегодня мы с полным основанием говорим об учении Ленина теми же словами, какими он сам охарактеризовал марксизм: это учение всесильно, потому что верно. Марксистско-ленинская теория, ее творческое применение в конкретных условиях позволяют вырабатывать научные ответы на вопросы, встающие перед всеми отрядами мирового революционного движения, где бы они ни действовали».

«Имя Ленина стало символом победы Великого Октября, крупнейших революционных свершений, которые в корне изменили социальный облик мира, ознаменовали поворот человечества к социализму и коммунизму» — эти слова Обращения прекрасно выражают роль В. И. Ленина, его теоретической (в том числе и философской) и практической деятельности в развитии человеческого общества.

Примечания:

¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 23, стр. 443.

² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 23, стр. 43—44.

³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, стр. 24.

⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 25—26.

⁵ «Die Zukunft», 1958, № 3, стр. 74.

⁶ «Praxis», 1967, № 2, стр. 234.