НИЧТО ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ НЕ ЧУЖДО
«ЛЮБИЛ ЖИЗНЬ ВО ВСЕЙ ЕЕ МНОГОГРАННОСТИ»
В небольшой статье «О Владимире Ильиче», написанной в год его смерти, Крупская, между прочим, отметила: «...Владимира Ильича часто изображают каким-то аскетом, добродетельным филистером-семьянином. Как-то искажается его образ. Не такой он был. Он был человеком, которому ничто человеческое не чуждо. Любил он жизнь во всей многогранности, жадно впитывал ее в себя». Позже, предваряя книгу «Воспоминания о Ленине», Крупская снова обращается к этому сюжету: «..Любил он природу, пушистый весенний лес, горные тропы и озера, шум большого города, рабочую толпу, любил товарищей, движение, борьбу, жизнь во всей ее многогранности».
Перечитывая это, подумал, что сегодня такие откровения о Ленине многим покажутся слащавыми. Хотя жена вождя писала сущую правду.
Кстати, М.М.Эссен, утверждающая, что тот не знает Ленина, кто не видел его в обычной домашней обстановке, сказала о нем буквально те же слова: «Владимир Ильич не был аскетом: он любил жизнь во всей ее многогранности...». Другое дело, что мы не знали раньше, да и сейчас толком не знаем, как Ильич жил и как он любил жизнь.
БОЛЕЗНИ
Известно, что Ленин от природы был крепким, здоровым человеком. Однако это не значит, что болезни обошли его стороной. В детстве болел корью. Еще до переезда в Петербург в 1893 году молодой Ульянов перенес брюшной тиф (не в сильной форме) и тяжелую малярию (в дальнейшем случались повторные приступы малярии, даже летом 1923 года, которые «выражались у него общим утомлением, головной болью и слегка повышенной температурой»). Двадцати пяти лет болел воспалением легких. В столице России скоро нажил себе катар желудка, временами обостряясь от нервного напряжения и переутомлений, желудочное заболевание осталось на всю жизнь. В эмиграции нередко страдал бессонницей и головными болями. Например, по поводу жизни во Франции, Крупская писала: «Страдал страшными бессоницами. Утра у него всегда были плохими, поздно засыпал и плохо спал».
Спасался Ленин тем, что, по словам М.И.Ульяновой, «устраивал себе после усиленной работы ежегодно в заграничный период хотя бы небольшой отдых, уезжая куда-нибудь за город, на лоно природы, на несколько недель или на месяц. Обыкновенно для этого выбирался дешевый пансион...».
НЕРВЫ
Крупская свидетельствовала, что в Шушенском перед концом ссылки Владимир Ильич страшно волновался, что могут продлить срок — был особенно нервный и раздражительный. Даже исхудал.
Сильные переживания на II съезде РСДРП, где, по словам Крупской, «нервы его были напряжены до крайности», привели к тому, что еще в Лондоне у Ленина обнаружилось заболевание на нервной почве, сопровождавшееся сыпью: «дошел до точки, совершенно перестал спать, волновался ужасно». Один из агентов «Искры», прибывший к Ленину в Женеву, писал: «У него какая-то редкая болезнь: что-то вроде воспаления меж реберного нерва, который причиняет ему боль и лишает силы». По свидетельству М.С.Ольминского, Владимир Ильич производил впечатление человека, почти потерявшего трудоспособность вследствии нервности. Кстати, в это время он однажды, задумавшись, наехал на велосипеде на трамвай и чуть не выбил себе глаз. Крупская вспоминала, что ходил Ильич после этого, «повязанный, бледный». Болезнь прошла быстро, но «нервное равновесие установилось не скоро» (М.Ульянова).
Валентинов писал, что и в 1904 году в Женеве Ленин пребывал в очень плохом состоянии (после выхода в свет работы «Шаг вперед, два шага назад»), направленной против меньшевиков: «Он был неузнаваем. Постепенное нервное изнашивание его организма, очевидно происходившее в течение многих недель, — теперь было явно. У него был вид тяжко больного человека. Лицо его стало желтое, с каким-то бурым оттенком. Взгляд тяжелый мертвый, веки набухли, как то бывает при долгой бессоннице, на всей фигуре отпечаток крайней усталости». Поистине, говоря словами Крупской, книга стоила Ленину многих бессонных ночей и многих тяжелых настроений.
Зато после пешего путешествия с женой по Швейцарии летом 1904 года «нервы у Владимира Ильича пришли в норму... Ильич совсем повеселел, и по вечерам, когда он возвращался домой... раздавался неистовый лай — то Ильич, проходя мимо цепной собаки, дразнил ее» (Крупская).
ОТНОШЕНИЕ К ЯСТВАМ
Крупская писала: «Довольно покорно ел все, что дадут». Хотя за домашним столом Ильич, страдающий в молодости катаром желудка, бывало спрашивал: «А мне можно есть это?». Тем не менее перец и горчицу ценил. Как, впрочем, и кофе.
В подтверждение слов о покорности Ленина Крупская вспоминала, что как-то в эмиграции он ежедневно ел конину. Ф.Платтен, посетивший Ленина в Цюрихе, застал его за завтраком: «читал книгу и, не глядя, черпал ложкой овсяную кашу». Но если нужда не заставляла, Ильич не отказывался от баранины, телятины, зайчатины (в Шушенском этого было вдоволь). М.Ульянова вспоминала с какой жадностью набросился Владимир Ильич на курицу, которую ему подали как-то в Петербурге, когда он вернулся туда в 1917 году. Правда, действительно мог изо дня в день есть, скажем, только котлеты, не заботясь о разнообразии блюд. Фотиева писала о тридцатичетырехлетнем Ульянове, что он ел с аппетитом, никогда не предъявляя никаких претензий и, казалось, не разбирался в том, что ест. Как вспоминала Крупская, в то время они могли, путешествуя пешком по Швейцарии, беззаботно питаться всухомятку — сыром и яйцами, запивая вином да водой из ключей.
Известно, что Владимир Ильич не возражал в хорошие времена против шанег и супа с клецками. Ну, а в эмиграции суп варился нередко «из кубиков Магги» (сухой, спрессованный вегетарианский суп). Когда предоставлялась возможность, как в Шушенском, то в меню появлялись огурцы, морковь, свекла, тыква. В Швейцарии Ленин, случалось, дополнял рацион ягодами, которые собирал в горах, но не мог есть земляники (идиосинкразия).
Характерно, что когда сильно волновался, как во время II съезда РСДРП в Брюсселе, то плохо ел, не прикасался даже к «чудесной редиске и голландскому сыру». Это осталось на всю жизнь: «Вообще, когда Владимир Ильич бывал очень переутомлен и нервен, он не мог есть, сидя за столом, а быстро ходил с куском во рту из угла в угол и иногда бормотал что-то себе под нос». В такие минуты выручала чашка горячего молока, которую он выпивал, расхаживая по кухне. Кстати, единственное блюдо, которое Надежда Константиновна выделяла особенно, было молочным: «С наслаждением ел простоквашу».
Как бы суммируя сказанное, будет уместно привести свидетельство Эссен, хорошо знавшей семью Ленина: «Не помню, чтобы когда-либо, даже шутя, говорилось о вкусном блюде...». В принципе так оно, видимо, и было. Но это вовсе не значит, что Ленин отвергал вкусные блюда и был абсолютно безразличен к еде.
Что касается трудных лет гражданской войны, то даже миссия Буллита официально докладывала, что «Ленин питается... как все другие, раз в день — суп, рыба, хлеб и чай... Народ, крестьяне шлют ему продовольственные посылки, но он отдает их в общий котел».
Интересно, что как раз к этому времени относится воспоминание Горького о том, что Ленин, заботясь о пропитании своих товарищей, однажды неожиданно «процитировал рассуждение какого-то гигиениста о роли вкусных приправ в процессе питания и пищеварения».
— Как это вы успеваете думать о таких вещах? — удивился писатель.
— О рациональном питании? — своим тоном Ленин дал понять, что вопрос неуместен.
Подобные рассуждения вполне вписываются в знаменитую ленинскую заботу о соратниках, сиречь, «казенном имуществе».
МЮНХЕНСКОЕ ПИВО
В воспоминаниях И.Ф.Попова (будущего писателя — В.М.), который принимал Ильича в Брюсселе во время его приезда из Парижа в январе 1914 года, есть интересное место, свидетельствующее о ленинском увлечении пивом:
— Знаете, как я люблю мюнхенское пиво? Во время конференции в Поронине (речь шла о Поронинском совещании ЦК РСДРП осенью 1913 года — В.М.) я узнал, что верстах в четырех-пяти, в одной деревушке, в пивной появилось настоящее мюнхенское. И вот, бывало, вечерами после заседаний конференции и комиссий начинаю подбивать компанию идти пешком за пять верст выпить по кружке пива. И хаживал, бывало, по ночному холодку налегке, наскоро.
Пожалуй, такое гурманство в сочетании с определенным лихачеством оценят только подлинные ценители пива. Здесь Владимир Ильич не похож на того Ленина, который в 1903 году во время II съезда РСДРП в Лондоне, по словам Горького, «небрежно» съедал яичницу из двух-трех яиц, небольшой кусок ветчины и почти механически выпивал кружку густого, темного пива. Как очевидно, отношение к отличному напитку не всегда было бесстрастным. Впрочем, Валентинов утверждал, что не видел никогда, чтобы Ленин «пил более одной кружки пива».
В РАМКАХ ПРИЛИЧИЯ
У того же Попова встречаем живое наблюдение о том, как общался Ильич с хозяйкой пансиона, где он остановился, во время завтрака. Ленин исполнил все, что требовали правила приличия. Были сказаны все приветствия, заданы вопросы о здоровье, о житье-бытье и даже поддержан разговор о несносной бельгийской погоде. Было удовлетворено любопытство мадам о зиме, какая стоит в Париже, и сказано, что лондонские зимы хуже. И все это — в очень приятной манере. Но, в то же время, Ленин был скуп на слова и краток в ответах, каждый из них звучал «в точных пределах поставленного вопроса и таким образом, чтобы плавный разговор не нарушал темп завтрака». Кстати, днем решено было обедать не у хозяйки, а идти в ресторан, чтобы не терять времени на лишние разговоры...
«НАДО ДОЕДАТЬ ВСЕ»
Может несколько комичный, но любопытный штрих. Отдыхая в пансионах с родными, Ленин иногда поучал их за обеденным столом:
— Надо доедать все, а то хозяева решат, что дают слишком много и будут давать меньше.
Кстати, такое предположение свидетельствовало о практической смекалке и не было лишено оснований, так как цены за пансион были столь низкими, что их содержатели вполне могли урезать рацион.
В ЧЕМ ЖЕ РАДОСТЬ ЖИЗНИ?
Валентинов посвятил немало страниц своих воспоминаний опровержению свидетельств о том, что Ленин за границей жил «впроголодь». Валентиновские наблюдения весьма полезны и сегодня, если не использовать их, как это зачастую делается, для превращения вождя в этакого праздного туриста или курортника. Смешно и жалко ведь выглядит трактовка некоторыми авторами тезиса о том, что «Ульяновы жили в достатке, никогда не бедствовали» в целях оправдания своего отступничества от них. Собственно, сам Ильич, как бы итожа жизнь в эмиграции, писал осенью 1917 года, что «о хлебе я, человек, не видавший нужды, не думал». Совершенно однозначно высказалась по этому поводу в 1924 году и Крупская: «Расписывают нашу жизнь как полную лишений. Неверно это. Нужды, когда не знаешь, на что купить хлеба, мы не знали... Жили просто, правда. Но разве радость жизни в том, чтобы сытно и роскошно жить?»
Подумалось мне, что кое-кто из нынешних «исследователей» биографии Ленина, перепевающих Валентинова, как раз именно в этом видит радость жизни. Иначе в ясной ситуации зачем сыр-бор разжигать, если не в угоду полуофициальной, хорошо оплачиваемой травле вождя?
Но даже бесстыдство нынешних ниспровергателей не посмеет утверждать, что в эмиграции или в любом другом месте Ленин когда-либо роскошествовал.
О СМЕХЕ
Очевидно, многое о человеке говорит его смех. Горький писал так: «Никогда я не встречал человека, который умел бы так заразительно смеяться, как смеялся Владимир Ильич. Было даже странно видеть, что такой суровый реалист, человек, который так хорошо видит, глубоко чувствует неизбежность великих социальных трагедий, непримиримый, непоколебимый в своей ненависти к миру капитализма, может смеяться по-детски, до слез, захлебываясь смехом. Большое, крепкое душевное здоровье нужно было иметь, чтобы так смеяться».
Если эти слова извлечены из эмоционально густого горьковского очерка «В.И.Ленин», то Крупская, отвечая в 1935 году на анкету о Ленине Институту мозга, старалась быть лапидарной и бесстрастной. Но в случае с описанием смеха мужа не удержалась от эмоционального всплеска:
— Ух, как умел хохотать. До слез. Отбрасывался назад при хохоте. Ни так называемой вежливой улыбки или смеха, натянутости. Они были всегда очень естественными.
Такого рода авторитетные суждения можно многократно умножить, сославшись на других людей, близко знавших Ленина. Скажем, у А.В.Луначарского читаем: «Как он заразительно, как мило, как по-детски хохочет и как легко рассмешить его, какая наклонность к смеху — этому выражению победы человека над трудностями!».
Фотиева писала: «Владимир Ильич хохотал так заразительно, как только он один умел...» Эссен вспоминала, что не встречала более жизнерадостного человека, чем Ленин: его способность смеяться всякой шутке, находить повод для веселья и радости были неисчерпаемы. Даже Валентинов, описывая хохочущего Ленина, свидетельствовал:
«Его смех был так заразителен, что, гладя на него, стала хохотать Крупская, а за нею я. В этот момент «старику Ильичу» и всем нам было не более 12 лет».
Согласитесь, что рассыпанные во множестве в воспоминаниях о Ленине рассказы о заразительности, детскости, жизнерадостности его смеха, немало говорят об истинном психологическом облике вождя.
ЮМОР
Ленин как-то сказал Горькому, «стирая слезы смеха»:
— Это хорошо, что вы можете относиться к неудачам юмористически. Юмор — прекрасное, здоровое качество. Я очень понимаю юмор, но не владею им. А смешного в жизни, пожалуй, не меньше, чем печального, право, не меньше.
Ильич, очевидно, скромничал. Он, как раз, хорошо владел юмором. Воспоминания людей, знавших его, подтверждают это.
ДВЕ ТЕЩИ
Фотиева вспоминала, что, бывая в семье Ленина в Женеве, видела его, как правило, веселым, шутливым. Она рассказывала о том, как однажды Владимир Ильич безобидно поддразнивал мать Крупской Елизавету Васильевну, утверждая, что самое большое наказание за двоеженство — две тещи. Та, в свою очередь «пробирала» зятя за жизненную непрактичность.
ЖАРКОЕ
Надежда Константиновна, как известно, не отличалась особенными кулинарными способностями. Но неприхотливый Владимир Ильич ограничивался шутками, вроде того, как в Кракове он говаривал, что приходится слишком часто есть «жаркое», имея в виду подгоревшее вареное мясо.
ЗАПЕЧНЫХ ДЕЛ МАСТЕРА
На заседаниях Совнаркома Ленин курить запрещал, а выходить — тоже. Правда, заядлым курильщикам разрешалось пристраиваться за стоявшей рядом голландской печью и дымить в отдушину. Когда происходило голосование, Ленин, хитро прищурившись, бросал иронически в сторону печи:
- А как голосуют запечных дел мастера?
В случае громкого разговора нескольких курильщиков у печной отдушины, туда неслось ленинское шутливое:
- Запечные тараканы, потише!
(Хотя в принципе Ленин терпеть не мог даже «шушуканья» на заседаниях Совнаркома, часто резко обрывал его. Молотов свидетельствовал, что в подобной ситуации получил от Ильича записку: «Я вас выгоню, если вы будете продолжать разговоры во время заседания»).
К НАЧАЛЬНИКУ — С БУМАГОЙ
По словам Молотова, Ленин советовал: когда идете с просьбой к начальнику, непременно прихватите бумагу, чтобы тот наложил резолюцию, иначе потом о просьбе забудет.
Между прочим, очень толковый совет.
ПОЧЕМУ ПРОМАХИВАЛСЯ БУХАРИН
На отдыхе в Горках еще до тяжелой болезни, Ленин, случалось, сражался в городки с Н.И.Бухариным, который был хорошим игроком. Если же Николай Иванович все-таки промахивался, то палка у него пролетала почему-то всегда слева, чем не преминул воспользоваться Ленин, утверждая: это, безусловно, оттого, что Бухарин еще не расстался с «левым» коммунизмом.
«ЛЕНИН ПОПАДАЕТСЯ С ПОЛИЧНЫМ»
У Преображенского встретил любопытные штрихи к поведению Ленина на заседаниях Совнаркома или Политбюро. Он мог, прикидываясь слушающим, искоса тайком читать газету, изучать чешскую грамматику, писать записки по совершенно другим вопросам. Со всеми этими шалостями вождь «не раз попадается с поличным».
Впрочем, судя по другим свидетельствам, Ильич не очень-то таился: занимался переводами с английским словарем, делал пометки, не касающиеся рассматриваемого вопроса, просматривал книги.
РЮМКА ВОДКИ
Один из руководителей финских социал-демократов Ю.Сирола рассказал в своих воспоминаниях о весьма любопытном эпизоде, приключившемся в августе 1910 года, накануне открытия Международного социалистического конгресса II Интернационала в Копенгагене. Тогда гостеприимные датчане устроили дружеский ужин для делегатов в пригородной гостинице, и председатель финской социал-демократической партии Сирола оказался рядом с вождем большевиков за одним столом. Когда в руках финна очутился графин с водкой, он сначала налил себе, а затем обратился к Ленину:
- Угодно вам?
- Моя партия мне не запрещала — последовал ответ.
Чтобы ощутить соль мгновенного и острого юмора Ленина нужно знать, что в 1906 году съезд финских социал-демократов высказался за полное воздержание руководящих партийных деятелей от употребления алкогольных напитков.
Итак, Ильич весело и не без лукавства отреагировал на комизм сложившейся сиюминутной ситуации. Но Сирола, публиковавший свои воспоминания в 1930 году, в полном соответствии с духом того времени довел свою трактовку ленинской фразы до фарса: «Только значительно позже я понял смысл замечания тов. Ленина. Он хотел мне сказать: ты должен вспомнить решения своей партии и безоговорочно их выполнить».
Как видим, уже вторично создалась комическая ситуация, но Ленин, к счастью, к этой не причастен... Что касается водки, налитой Владимиру Ильичу, то растерявшийся Сирола не запомнил, «выпил он рюмку или нет».
ЦВЕТЫ
Весной 1904 года в Швейцарии Ленин однажды поднялся высоко в горы и наткнулся на целое поле цветов. Восхищенный, он с юношеской ловкостью и быстротой собрал охапку для Крупской: «Надюша любит цветы».
Сам он тоже любил такие цветы — полевые, горные. Но садовых, особенно с сильными запахом, избегал. Не выносил их и в квартире. Зато радовался, когда в комнате стояли цветы или зелень со свободы. Крупская вспоминала, что весной 1922 года заставала Владимира Ильича за таким занятием: подливал теплую воду в кувшин, где стояли ветки с набухшими почками. Бухарин писал, что как-то видел в Горках суетящегося Ленина, который спрашивал садовые ножницы. Потом побежал к кустам сирени и стал возиться возле них, аккуратно обрезая ветки.
— Вот видите, — указал на изломанный по живому куст, — больно, знаете, смотреть.
И улыбнулся виновато.
Он очень любил весенние запахи. (В апреле 1912 года писал из Парижа матери, что ездил на велосипеде в сады — «все плодовые деревья в садах стоят в белом цвету, «как молоком облитые», аромат чудный, прелесть, что за весна!»). Впрочем, не только весенние. В июле 1919 года, вернувшись из Горок, где отдыхал пару дней, обронил в письме Крупской, которая в это время отсутствовала в Москве, два слова, наверное, многозначительных для них: «Липы цветут».
ЖЕСТ
Валентинов подробно описал один, характерный для Ленина жест, схваченный наблюдательным автором воспоминаний в 1904 году. Говоря или споря, Ленин как бы приседал, делал большой шаг назад, одновременно запуская большие пальцы за борт жилетки около подмышек и держа руки сжатыми в кулаки. Прихлопывая правой ногой, он делал затем небольшой, быстрый шаг вперед и, продолжая держать большие пальцы за бортами жилетки, распускал кулаки, так что ладони с четырьмя пальцами как бы напоминали растопыренные рыбьи плавники. В публичных выступлениях такая жестикуляция имела место сравнительно редко. Но в разговоре, особенно если Ленин «вдалбливал» своим слушателям какую-нибудь мысль, а, по мнению Валентинова, в каждый данный момент он всегда бил словом в одну мысль, эта жестикуляция (шаг вперед и шаг назад, игра сжатым и расжатым кулаком) происходила постоянно.
Упомянутый жест остался у Ильича на всю жизнь, его неоднократно пытались зафиксировать через полтора десятилетия художники, рисующие вождя с натуры. Неплохо получилось это, по-моему, у Пархоменко, особенно в малоизвестных карандашных набросках. Однако рассказ Валентинова уникален в своей живописности, динамичности и точности.
Интересно, что, постоянно попадая в поле зрения собеседников, ленинская жестикуляция настолько их заражала, что некоторые тоже начинали запускать пальцы за жилетку. Ленин словно гипнотизировал...
В ГОРАХ
В эмиграции Ленин увлекался прогулками в горах, в том числе восхождением. Это касается не только молодых лет (в Швейцарии), но и времени пребывания в Кракове и Поронине, когда Владимиру Ильичу перевалило за сорок. С.Ю.Багоцкий вспоминал как они с Лениным в августе 1912 года взбирались на вершину Бабьей горы близ Кракова (в Татрах). Первая попытка не увенчалась успехом по причине плохой погоды. Но Владимир Ильич специально приехал из Кракова вторично, и они все-таки «взяли» вершину: «Вдали — освещенная яркими лучами солнца длинная цепь Татр, как бы висящая в воздухе. Ниже все покрыто туманом, как сбитой пеной.
Владимир Ильич сияет:
— Видите, наши усилия не пропали даром!»
Через год, летом 1913 года, Ленин вместе с Багоцким поднимается на самую высокую вершину Татр — Рысы, любуется озерами: Черным озером и Морским оком. На одном из перевалов, восхищенный красотой гор и долин, Ильич воскликнул:
— Нам стоило сюда карабкаться!
ЛЕНИН В АВАРИИ
В самом начале 1910 года (по новому стилю) Ленин ездил на велосипеде в городок Жювизи (километрах в 20-ти от Парижа), где был аэродром, смотреть полеты аэропланов. На обратной дороге был сбит автомобилем, раздавившим велосипед. Ильич успел соскочить. «Публика помогла мне записать номер, дала свидетелей, — писал Ленин сестре Марии Ильиничне. — Я узнал владельца автомобиля (виконт, черт его дери) и теперь сужусь с ним (через адвоката)». И еще раз: «Сужусь. Надеюсь выиграть».
Приключение, которое могло закончиться плачевно, любопытно в нескольких отношениях. Прежде всего, бросается в глаза живой, молодой интерес сорокалетнего Ленина к авиации, вытолкнувший его в неблизкую дорогу. Кроме того, чтобы преодолеть свыше 40 километров в один день нужна была приличная физическая подготовка и хорошее владение велосипедом (Крупская и в 1935 году свидетельствовала: «любил кататься на велосипеде»). Пожалуй, что и спасся Ленин вовсе не случайно, но благодаря мгновенной, почти спортивной реакции (Крупская: «неуклюжим не был, скорее ловкий»).
Кстати, процесс против виконта, суливший определенное вознаграждение, Владимир Ильич выиграл.
СПОРТИВНЫЕ УВЛЕЧЕНИЯ
Среди множества воспоминаний о спортивных увлечениях Ильича выделяется концентрированный, живой рассказ Валентинова о тридцатичетырехлетним крепыше, который «был настоящий спортсмен с большим вкусом ко всей гамме спорта». Он умел хорошо грести, плавать, ездить на велосипеде, кататься на коньках, проделывать разные упражнения на кольцах и трапеции, стрелять, охотится и, что меньше известно, ловко играл в бильярд.
«Он мне поведал, — писал Валентинов, — что каждое утро, полуголый, он проделывает не менее 10 минут разные гимнастические упражнения, среди них на первом месте, разведение и вращение рук, приседание, сгибание корпуса: таким расчетом, чтобы, не сгибая ног, коснуться пола пальцами вытянутых рук». Валентинов упомянул о том, что Владимир Ильич с интересом обучался у него классическим приемам поднятия штанги, пользуясь при этом... обыкновенной половой щеткой. «Помимо уже перечисленных спортивных способностей, — вспоминал Валентинов, — Ленин был еще превосходным, неутомимым ходоком и, в частности, в горах».
Автор «Малознакомого Ленина» справедливо подметил также, что во всех своих увлечениях Ильич был азартен, кстати, немало подтверждений этому оставила Крупская. Скажем, она вспоминала, что, увлеченный шахматами в Шушенском, Ленин бредил во сне, вскрикивая: «Если он конем сюда, то я турой туда». У Крупской также читаем о Владимире Ильиче: «Азарт на охоте — ползанье за утками на четвереньках».
Ошибкой было бы думать, что ленинская страсть ко всем спортивным увлечениям осталась в молодости. Сорокатрехлетний Ленин писал родным из Кракова: «Я купил коньки и катаюсь с большим увлечением: Симбирск вспоминаю и Сибирь». А в городки он иногда играл даже после революции, в Горках. Не говорю уже об охоте.
ЖЕНЬКА И АЙДА
Собака в жизни Ленина появлялась на длительное время, по-моему, дважды: в начале политической биографии вождя и на ее закате.
Известно, что в Шушенском Ильич «был страстным охотником, завел себе штаны из чертовой кожи» и собаку Женьку (Дженни) которая «вызывающие лаяла по адресу мохнатых шушенских сторожевых собак». Владимир Ильич заботился об ее кормежке, «выучил и поноску носить, и стойку делать, и всякой другой собачьей науке» (Крупская). На охоте с Женькой он был неразлучен.
Через четверть века, летом 1922 года после первого приступа болезни в Горках Ленину, по свидетельству М.Ульяновой, «приводили довольно часто молодого ирландского сеттера «Айду», которого Владимир Ильич очень любил». Больной учил его носить поноску и строил планы (увы, несбывшиеся), как он будет с ним охотиться, когда поправится...
В «НОРМАЛЬНОЙ» ЖИЗНИ
В обыденной, «нормальной» жизни Ленин тяготел к упорядоченности, был аккуратистом. Он не курил, не выносил алкоголя, регулярно занимался гимнастикой. По словам матери Крупской, Елизаветы Васильевны, каждое утро, перед началом работы, с тряпкой в руках, наводил порядок на своем письменном столе. Плохо держащуюся пуговицу на пиджаке или брюках укреплял собственноручно, не обращаясь за помощью. Пятно на костюме старался вывести немедленно. Если ботинки чистил, то доводил их до глянца. Свой велосипед содержал в такой чистоте, словно это был хирургический инструмент.
В контексте такого «домашнего» Ленина можно понять его некоторую предрасположенность к покойной, размеренной жизни: «Я уже здорово привык, — писал он, скажем, Марии Ильиничне в декабре 1913 года, — к обиходу краковской жизни, узкой, тихой, сонной, но в некоторых отношениях более удобной, чем парижская».
Однако судьба не дала Ленину возможности сколько-нибудь полно реализовать эту его тягу к уюту.
РЕВОЛЮЦИЯ В ЕГО ЖИЗНИ
Социал-демократ, экономист, впоследствии академик АН СССР П.П.Маслов, знавший Ленина с 90-х годов XIX века, написал о вожде вскоре после его смерти: «Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что на все основные вопросы, которые можно поставить, его цельность дала бы такой ответ: «Что есть истина?» — «То, что ведет к революции». — «Кто друг?» — «Тот, кто ведет к революции». — «Кто враг?» — «Тот, кто ей мешает». — «Что является целью жизни?» «Революция». — «Что выгодно?» — «То, что ведет к революции». И т.д., и т.д.» Думаю, что Маслов в конечном счете не ошибался. Хотя и в упрощенном, огрубленном виде, но ему удалось определить доминанту Ленина.
Собственно, ведь и Бердяев, правда позже, писал о Ленине, что добро было для него все, что служит революции, зло — все, что ей мешает. По мнению философа, «революционность Ленина имела моральный источник, он не мог вынести несправедливости, угнетения, эксплуатации».
ПРЕОБЛАДАЮЩЕЕ СОСТОЯНИЕ
По словам Крупской, Ильич был впечатлителен, эмоционален и реагировал очень сильно. Бледнел, когда волновался, но хорошо владел собой.
Меланхолии, апатии не было, оптимист. Веселый и шутливый. Самокритичен, очень строго относился к себе, однако копанье и мучительный самоанализ в душе ненавидел. Сильно было выражено стремленье углубленно, по-исследовательски подходить к вопросам.
«Обычное, преобладающее настроение — напряженная сосредоточенность... Колоссальная сосредоточенность».
ПЕЙЗАЖ ИСПОРЧЕН
По словам Крупской, на отдыхе с Лениным часто бывали случаи, когда какая-нибудь неожиданная реплика показывала, что, гуляя, он напряженно думал о чем-то своем. Сосредоточенность Ленина на работе и борьбе приобретала иногда анекдотические черты, особенно в условиях отдыха. Эссен рассказывала такой эпизод. Весной 1904 года в Швейцарии она однажды поднялась с Лениным высоко в горы. Перед ними, как на ладони, открылись все пояса, все климаты: «Нестерпимо ярко сияет снег; несколько ниже — растения севера, а дальше — сочные альпийские луга и буйная растительность юга. Я настраиваюсь на высокий стиль и уже готова начать декламировать Шекспира, Байрона. Смотрю на Владимира Ильича: он сидит, крепко задумавшись, и вдруг выпаливает: «А здорово гадят меньшевики!...». И это при том, что, отправляясь на прогулку, специально договорились не говорить о меньшевиках, чтобы «не портить пейзажа».
С МОНТЕГЮСОМ — О МИРОВОЙ РЕВОЛЮЦИИ
В парижский период эмиграции у Ленина с Крупской была «полоса увлечения французской революционной шансонеткой» (Ленин даже писал как-то Марии Ильиничне: сегодня собираюсь в один увеселительный кабачок на революционные песенки). Владимир Ильич познакомился с исполнителем таких песенок Монтегюсом, очень популярным среди рабочих парижских предместий. Есть воспоминания Крупской и Т.Ф. Людвинской о том, что шансонье однажды выступил на «русской вечеринке», а затем Ленин долго, до глубокой ночи не отпускал Монтегюса, жарко развивая перед ним... «перспективу грядущей мировой революции».
СОСРЕДОТОЧЕННОСТЬ
13 марта 1919 года Ленин возвращался поездом из Петрограда в Москву после похорон М.Т.Елизарова. В вагоне вместе с ним ехали нарком путей сообщения В.И.Невский, иностранные делегаты 1 конгресса Коминтерна А.Гильбо, О.Гримлунд, Ф.Платтен, а также жена Горького М.Ф.Андреева, которая и втянула всех в оживленную дискуссию о современном искусстве. Однако Ленин, вспоминал Гримлунд, только улыбался: «Было видно, что он думал о чем-то другом».
Зато вскоре Владимир Ильич увлекся беседой с Невским, и когда в четыре утра спорящие об искусстве улеглись, «Ленин все еще обсуждал вопросы реорганизации железных дорог...»
СТАРИК
Валентинов отмечал, что когда молодого Ленина в эмиграции «величали «стариком», это в сущности было признанием его «старцем», т.е. мудрым, причем с почтением к мудрости Ленина сочеталось какое-то непреодолимое желание ему повиноваться». По словам Валентинова, молодого вождя окружала атмосфера поклонения. О том же свидетельствовал социал-демократ Войтинский: «Ленин был окружен атмосферой безусловного подчинения». По-моему, весьма интересные и психологически точные наблюдения, которые, кстати, во многом объясняют не только авторитет Ильича в эмиграционных большевистских кругах, но и напористость его поступков и действий.
В условиях такого объективного, бесспорного, заслуженного превосходства над окружением всегда находится почва для произрастания уверенности в своей уникальности. Все дело в том, как этот процесс изменяет человека. По крайней мере, Ленин не кичился и не злоупотреблял своим лидерством, хотя действительно с молодости подчинял себе большевистское окружение (собственно, на то и существует вождь). Бремя своей избранности Владимир Ильич нес достойно, несуетно. Тот же Войтинский утверждал, что он крепко держал своих сторонников в руках и управлял ими, как неограниченный монарх, но монарх, обожаемый верными поданными. Даже Мартов писал, что молодой Ленин играл роль «первого между равными».
ВАЛЕНТИНОВ И ЛЕНИН: РАЗРЫВ
Особый аромат воспоминаниям Валентинова о Ленине придавало то, что в 1904 году в течение нескольких месяцев он довольно близко сошелся с вождем, но в том же году их отношения полностью разорвались. Описание этой истории в книге «Встречи с Лениным» действительно небезынтересно для понимания характера Владимира Ильича.
Итак, двадцатипятилетний сторонник большевиков прибыл в Женеву в конце зимы 1904 года, где познакомился с тридцатичетырехлетним их вождем. Они встречались часто, ибо Ленин на первых порах «благоволил» к молодому революционеру. В свою очередь, тот сознавался: «Сказать, что я в него «влюбился» немножко смешно, однако, этот глагол, пожалуй, точнее чем другие определяет мое отношение к Ленину в течение многих месяцев». Однако ленинское благоволение, по словам Валентинова, «почти мгновенно испарилось в июне, а в сентябре окончилось полным со мною разрывом». Валентинов уверял, что все решил обычный спор с Лениным, в котором он осмелился защищать идеалистическую философию, вступиться за Маха и Авенариуса. Ленин отреагировал резко, заявив, что Валентинов заменил дребеденью простые, непреложные, доступные каждому рабочему, каждому нормальному человеку истины материализма. К тому же Ленин, очевидно, не стеснялся в выражениях, он, в частности, заявил: «Занявшись Махом, вы его, конечно, не читали».
Возмущенный Валентинов позже писал, что его развела с большевистским вождем «дикая нетерпимость Ленина, не допускающего ни малейшего отклонения от его, Ленина, мыслей и убеждений». Однако, судя по воспоминаниям самого Валентинова, в сентябре 1904 года, во время последней встречи, Ленин обвинил его в том, что, желая возвратиться в Россию, тот «ухаживал» одновременно за большевиками и меньшевиками, чтобы получить деньги, паспорт и явки.
- Я называю это, — кипел Ильич, — самым гадким, отвратительным двурушничеством, перелетом то на одну, то на другую сторонку. Одна рука здесь, другая там. Такое поведение заслуживает только презрения.
Защищаясь, Валентинов объявил, что его тошнит от «упрощенного и постоянного налепливания на людей, мыслящих иначе, чем Ленин, этикеток» и «отвратительных приемов полемики».
- Если бы социал-демократия, — парировал Ильич — в своей политике, пропаганде, агитации, полемике применяла бы беззубые, никого не задевающие слова, она была бы похожа на меланхолических пасторов, произносящих по воскресеньям никому ненужные проповеди.
- Я до сих пор не могу забыть, — настойчиво напоминал июньский инцидент Валентинов, — с какой быстротой вы занесли меня в категорию злейших врагов и каким потоком ругательств меня наградили, как только узнали, что в области философии я не придерживаюсь ваших взглядов.
- Вы правы, на этот раз абсолютно правы, — как отрубил Ленин. — Все, уходящие от марксизма, мои враги, руку им я не подаю....
«Не подавая мне руки, — писал Валентинов, — Ленин повернулся и ушел». В этом поступке — весь Ленин. Он не изменился и через много лет. Есть тому блестящее подтверждение в одном из писем И.Ф.Арманд в 1916 году, где Владимир Ильич написал о своем отношении к отступничеству от марксистской линии: «Кто прощает такие вещи в политике, того я считаю дурачком или негодяем. Я их никогда не прощу. За это бьют по морде или отворачиваются. Я сделал, конечно, второе. И не раскаиваюсь». (Правда, все это вовсе не означало, что Ленин со временем не мог вновь плечо в плечо работать с людьми, которых раньше заклеймил).
По-моему, Валентинов сильно преувеличил значимость для истории своего личного разрыва с Ильичем и большевиками. Но в его рассказе хорошо видна предельно непримиримая позиция большевистского вождя к оппонентам, отрицающим идеологию марксизма. Собственно, сам Валентинов свидетельствовал: «Не поддаться Ленину было нельзя. Не подчиниться ему — можно лишь разрывая с ним».
ЛЕНИН РУГАЕТСЯ
Воспоминания о вожде социал-демократа Соломона свидетельствуют, что его сильнейшим образом обидели ленинские грубость, резкость, «наплевизм» в отношении к инакомыслящему «слабому противнику». Он писал, что Владимир Ильич «не стеснялся в споре быть не только дерзким и грубым, но и позволять себе резкие личные выпады по адресу противника, доходя часто даже до форменной ругани». В частности, Соломону достались от Ленина намеки на то, что у него «мозги заволокло туманом» и «ум зашел за разум» да плюс обвинения в том, что он подобен «идиотам мысли», «дубовым головам», «политическим кретинам», «митрофанам», «умственным недоноскам», «скорбным главой и самым оголтелым реакционерам».
Надо признать, ругательный набор убийственный и разнообразный, тем более, что выплеснуто все это в течение одного спора. Непонятно только, зачем это нужно было десятилетиями скрывать от народа, хорошо понимающего толк в ругани.
«НЕ МОГУ ПИСАТЬ ИНАЧЕ...»
Ленин употреблял крутые выражения и резкие оценки даже... в письмах к Арманд. Скажем, в январском 1914 года письме можно встретить слова о «говняках этих ликвидаторах». 30 ноября 1916 года в большом письме к Арманд Ильич, упоминая о К.Б.Радеке и Г.Л.Пятакове, писал, что первый — «наглый, нахальный, глупый», а у второго — «совсем поросеночка» — нет «ни капли мозгов». Посылая обоих к дьяволу, Ленин обещал набить им морду и ошельмовать, «как дурачков, перед всем светом».
Правда, в самом конце этого письма, словно спохватившись, написал: «Извиняюсь... за обилие резких слов: «не могу писать иначе, когда говорю откровенно» (подчеркнуто мною — В.М.). Так что, ленинская ругань в адрес противников — это как бы синоним его политической «откровенности».
ПРАВО НА «ВСЯКИЙ ДРУГОЙ ПУТЬ»
С аспирантской скамьи помнится мне сомнение в непогрешимости вот этого ленинского утверждения из «Материализма и эмпириокритицизма»: «Единственный вывод из того, разделяемого марксистами, мнения, что теория Маркса есть объективная истина, состоит в следующем: идя по пути марксовой теории, мы будем приближаться к объективной истине все больше и больше (никогда не исчерпывая ее); идя же по всякому другому пути, мы не можем прийти ни к чему, кроме путаницы и лжи».
Сформулированный как аксиома, этот вывод фактически забирал право на теоретическую, да и любую другую мысль за пределами марксизма. Как тут не вспомнить философа Бердяева, писавшего, что Ленин утвердил диктатуру в философии, требуя диктатуры диалектического материализма над мыслью. Или писателя А.И.Куприна, колко заметившего, что «для Ленина Маркс — непререкаем... неподвижный центр мироздания».
Правда, казалось безусловным, что позицию вождя большевиков подтверждал, говоря ленинскими словами, «критерий практики — т.е. ход развития всех капиталистических стран за последние десятилетия». В голову не приходило или же всерьез не осмысливалось, что в течение шести-семи десятилетий после «Материализма и эмпириокритицизма» ход развития капитализма был иным, чем при Ленине. По сути, именно в этой доктринальной зашоренности заключалась тяжелейшая драма советского общества. Мне кажется, недопустимо сегодня уходить от серьезного разговора об ее истоках.
Кстати, философ А.А.Богданов, в споре с которым появилась на свет упомянутая ленинская фраза, еще в 1910 году дал ей следующую нелицеприятную оценку: «... Посмотрите: главным выводом... делается формальное идеологическое запрещение искать других точек зрения, — утверждается, что никогда никакие другие методы ни к чему, кроме путаницы и лжи привести не могут. А между тем, как известно, всякий крупнейший шаг научного развития заключается именно в том, что находят новую точку зрения, новый путь, новый метод».
Думаю, Богданов здесь выглядит дальновиднее Ленина, да и не только его.
ПОЛЕМИКА И «ЭСТЕТИЧЕСКОЕ ЧУВСТВО ЧИТАТЕЛЯ»
Рецензируя в 1909 году «Материализм и эмпириокритицизм», Л.Аксельрод, в частности, писала следующее: «Полемика Ильина (псевдоним Ленина, под которым вышла работа — В.М.), отличаясь некоторой энергией и настойчивостью, всегда отличалась в то же время крайней грубостью, оскорбляющей эстетическое чувство читателя». Кстати, сама Аксельрод не возражала против грубости «в боевых злободневных статьях... на поле битвы», но считала ее «прямо-таки невыносимой» в объемистых трудах по философии. Здесь правда, можно возразить, что для Ленина философские работы тоже всегда были «полем битвы».
Жесткие ленинские инвективы хорошо известны не только по упомянутой книге. Они рассыпаны в более ранних его работах, в избытке встречаются после победы революции. Ленин запросто делал для себя такую пометку: «Невежество и тупость вождей II Интернационала». В опубликованном виде характеристики крупнейших социал-демократических вождей звучали еще злее и беспощаднее. Скажем, Каутский, по ленинской оценке, рассуждал «с ученостью ученейшего кабинетного дурака или с невинностью 10-летней девочки», а Бауэр — это «в лучшем случае ученый дурак, который совершенно безнадежен».
Несомненно, что тут отсутствует какая-то забота об «эстетическом чувстве читателя», скорее, пользуясь словами рецензентки, сталкиваемся с «непозволительной грубостью». На мой взгляд, эта сторона ленинского «революционного тона» (Л. Аксельрод) вполне могла бы стать объектом отдельного рассмотрения. В ней кроется немало любопытной информации о Ленине и его времени.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ МАХНО
В описании Н.И.Махно его встречи с Лениным летом 1918 года есть один любопытный момент. Ильич пренебрежительно назвал анархистов «беспочвенными, жалкими, бессодержательно фанатичными». Если верить Махно, все это вызвало резкий отпор с его стороны, он якобы заявил Ленину, что тот плохо информирован об украинской действительности и о роли анархистов в ней.
— Может быть. Я этого не отрицаю. Ошибаться свойственно каждому человеку, в особенности в такой обстановке, в какой мы находимся в настоящий момент, — оправдывался, разводя руками, Ленин.
И тут же, по свидетельству Махно, постарался успокоить его, с утонченным мастерством переведя разговор на другую тему. Мне представляется эта ситуация правдивой и достаточно характерной. Владимир Ильич, по привычке, не скрывал эмоциональной, резкой оценки политического инакомыслия. В то же время проявил себя не только гостеприимным хозяином и деликатным человеком, но и дипломатом, гибким политиком.
АБСТРАКТНАЯ И КОНКРЕТНАЯ НЕНАВИСТЬ
У П.Б.Струве встречается такое суровое суждение о Ленине, опубликованное через десять лет после смерти Владимира Ильича: «Внушало ужас сочетание у Ленина в одном человеке способности к действительной самокритике, в которой проявлялась суть всего его реального аскетизма, с бичеванием других людей, выражавшимся в абстрактной социальной ненависти и холодной политической жестокости».
Оппонент уловил немаловажные проявления человеческого характера и политического поведения Ленина. Однако конкретная социальная ненависть окрасила суждение Струве в эмоциональные тона, неадекватные истинным краскам в многоцветном облике Ленина.
ДОСТОИНСТВО
Сам Ленин не допускал неуважительного отношения к себе, не говоря об оскорблении. В этом плане представляет интерес его письмо из Кракова от 7 марта 1914 года секретарю Международного социалистического бюро II Интернационала К.Гюисмансу. За несколько дней до этого тот послал письмо Ленину с требованием поскорее прислать свой доклад бюро, сообщив, что от ликвидаторов информация о положении в РСДРП уже получена.
Владимир Ильич предельно четко и корректно разъяснил недоразумение, приключившееся не по его вине (доклад действительно был давно написан и направлен Гюисмансу). Но в конце письма добавил следующее: «Выражения, которые Вы употребили в Вашем письме («увиливание», «политика оттягивания» и т.д.) оскорбительны, и Вы не имеете никакого права употреблять их по отношению к товарищу. Поэтому я вынужден просить Вас безоговорочно взять обратно эти выражения. Если Вы этого не сделаете, то я пишу Вам в последний раз».
«ТИПИЧЕСКИ РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК»
Бердяев, оценивая человеческие качества вождя, писал, что в его характере были олицетворены типически русские черты народа: простота, цельность, грубоватость, нелюбовь к прикрасам и риторике, практичность мысли. В личной жизни у него было много благодушия, он был хорошим семьянином, любил сидеть дома и работать, ценил порядок и дисциплину. Ленин любил шутить и смеяться, трогательно заботился о матери своей жены. Ленин был бескорыстным человеком, абсолютно преданным идее, ему даже не присуще честолюбие и властолюбие, он мало думал о себе. Как личность сделан из одного куска, монолитен. В Ленине не было ничего от революционной богемы, которой он терпеть не мог. В этом он противоположен Троцкому и Мартову. В нем не было ничего анархического, он выступал против революционного фразерства, громил коммунистическое чванство и коммунистическое вранье.
Короче говоря, «Ленин не был дурным человеком, в нем было и много хорошего». Все эти банальности воспринимаются в бердяевском тексте как своего рода философские обобщения и символы, достаточно объективно рисующие портрет Ильича.
«ЛЕНИН НЕ ВЕРИЛ В ЧЕЛОВЕКА»?
Не может не привлечь внимание многократное повторение Бердяевым тезиса о том, что Ленин... «не верил в человека». Философ утверждал, что казнь старшего брата Александра и разочарование в Плеханове стали «для Ленина разочарованием в людях вообще... У него выработалось циническо-равнодушное отношение к людям». Сколь субъективное, столь и неубедительное заявление, никак не подтвержденное ни фактами, ни психологическим анализом. Гораздо интереснее рассуждения о том, что Ленин не верил в человеческую природу, не признавал в человеке никакого внутреннего начала, не верил в дух и свободу духа. Естественно, все это в разумении религиозного философа, который считал, что та лишь философия хороша, которая проходит путь до последней тайны, раскрывающейся в религиозной жизни, в мистическом опыте. Ленин, как известно, исповедовал иное кредо, иную веру, развивал иную философию.
Впрочем, сам Бердяев утверждал, что Ленин, не веря в Бога, верил в будущую жизнь, в новое коммунистическое общество, которое ему заменило Бога, верил в победу пролетариата, который для него был Новым Израилем. А необоснованное обвинение Ленина проистекает из бердяевского постулата о том, что марксизм якобы не уделяет должного внимания конкретному человеку, страдает забвением личности.
Но в случае с Ильичом Бердяев противоречит сам себе. Ведь это его слова о Ленине: «Он не верил в человека, но хотел так организовать жизнь, чтобы людям было легче жить, чтобы не было угнетения человека человеком». Поистине так!
О ЯВКЕ ЛЕНИНА НА СУД
Как известно, в июле 1917 года Ленин ушел в подполье, не явился на суд Временного правительства по поводу обвинений его в шпионаже в пользу Германии. Справедливо считая эти обвинения «вздорными», Суханов одновременно писал в «Записках о революции», что «бегство Ленина» было предосудительно не только с политической, но и с моральной стороны: «факт исчезновения Ленина я считаю бьющим в самый центр характеристики личности большевистского вождя и будущего правителя России».
Полагаю, что моральная сторона действий Владимира Ильича не может оцениваться столь прямолинейно и примитивно, но заслуживает рассмотрения в историческом контексте. По крайней мере, нужно помнить, что вопрос явки Ленина на суд отнюдь не был его сугубо личным. Он обсуждался 7 июля в узком кругу членов ЦК партии, затем 13-14 июля — на расширенном совещании ЦК РСДРП (б) и, наконец, на VI съезде партии. Во всех случаях принимались решения против явки Ленина на суд. Если Суханов утверждал, что «Ленину не могло угрожать ровно ничего, кроме тюремного заключения», то в единогласно принятой резолюции VI съезда РСДРП (б) говорилось: «нет абсолютно никаких гарантий не только беспристрастного судопроизводства, но и элементарной безопасности привлекаемых к суду».
Суханов явно намекал на трусость Ленина, чрезмерную боязнь за свою жизнь. Но в действительности проблема человеческого страха в контексте суда у Владимира Ильича не возникала, более того, вопреки намекам Суханова, он, пожалуй, не опасался и физической расправы: «Засадить... и держать — вот что надо гг. Керенскому и К0».
Но добровольно сесть в тюрьму Временного правительства и ждать там заведомо неправедного суда? Ленин считал это верхом политической глупости. Рассматривая ситуацию не в юридическом ракурсе, а как «эпизод гражданской войны», он издевательски вопрошал:
— Неужели не смешно тут говорить о суде? Неужели не наивно думать, что какой-нибудь суд при таких условиях может что-нибудь разобрать, установить, расследовать??
Ленин удивительно точно раскрыл суть развернутой против него и большевиков кампании: «... Поход лжи и клеветы на почве дикой политической ненависти... Но как грязны должны быть источники, подменяющие борьбу идей распространением клевет!»
По-моему, сегодня это звучит особенно актуально.
«КОМПРОМИСС НАЛИЦО»
Во второй половине дня 19 января 1919 года Ленин с М.Ульяновой поехал в лесную школу в Сокольники, чтобы навестить отдыхающую там Крупскую. По дороге они подверглись нападению бандитов, которые забрали у Владимира Ильича документы и угнали автомобиль. Описывая этот инцидент, Валентинов лихо рассуждал, что Ленин не проявил никакого мужества, хотя в кармане его пальто под рукой находился заряженный револьвер, и он якобы «имел полную возможность стрелять и одним выстрелом разогнать нападающих». Это тот случай, когда Валентинов, исходя желчью к Ильичу, скатился на лепет обывателя, храброго на кухне за закрытой дверью. Как свидетельствовала Ульянова, бандиты обыскивали Ленина, приставив к его виску дуло револьвера. В этой ситуации не решились применить оружие ни чекист Чебанов, сопровождавший Владимира Ильича, ни шофер С.К.Гиль. Дело в том, что в то время часто стреляли даже в случаях попроще. Скажем, однажды летом 1918 года Ленин и Крупская, проезжая в открытом автомобиле среди бела дня мимо вокзала, услышали крики: «Стой!» Так как не видно было, кто кричит, Гиль продолжал ехать. Тем временем из-за угла стали стрелять из револьвера, к остановившемуся наконец автомобилю подбежала группа вооруженных людей. «Это были свои, — вспоминала Крупская. — Ильич стал им выговаривать: «Нельзя так, товарищи, зря палить из-за угла, не видя в кого палишь». Публика сконфузилась».
В другой раз в Сокольническом парке Ленина арестовал комсомольский патруль:
- Стой! - Остановились.
— Документы!
Ильич показывает свой документ: «Председатель Совета Народных Комиссаров В.Ульянов».
- Рассказывай! И Ленина повели в ближайший участок милиции, где все окончилось общим хохотом.
Что же касается поведения Владимира Ильича в упомянутой ситуации в январе 1919 года, то здесь весьма уместно будет напомнить мнение Крупской о нем, высказанное уже в 1935 году в обобщающем, оценочном плане: «Ни пугливости, ни боязливости. Смел и отважен». Но, в то же время: «Зряшнего риска — ради риска — нет».
Ленин, как известно, использовал эпизод с бандитами в «Детской болезни «левизны» в коммунизме» для размышления о компромиссе: «Представьте себе, что ваш автомобиль остановили вооруженные бандиты. Вы даете им деньги, паспорт, револьвер, автомобиль. Вы получаете избавление от приятного соседства с бандитами. Компромисс налицо, несомненно, «Do ut des» («даю» тебе деньги, оружие, автомобиль, «чтобы ты дал» мне возможность уйти подобру-поздорову). Но трудно найти не сошедшего с ума человека, который объявил бы подобный компромисс «принципиально недопустимым» или объявил лицо, заключившее такой компромисс, соучастником бандитов...»
Ильич явно не учел, что в ненависти к нему кое-кто будет и рассудок терять.
«ЕГО ФОТОГРАФИРОВАЛИ ВЕЗДЕ»
Американский писатель Джон Стейнбек, побывавший в Музее В.И.Ленина после войны, обратил внимание на множество ленинских фотографий в экспозиции: «Его фотографировали везде, в любых ситуациях, в разном возрасте, будто он предвидел, что в один прекрасный день будет открыт музей, который назовут Музеем Ленина». Конечно же, Владимиру Ильичу некогда было думать об этом, а снимали его не везде и не во всех ситуациях, но фотографий сохранилось действительно немало — свыше 440. Подавляющее большинство их собрано в первом томе ленинского «Собрания фотографий и кинокадров», вышедшем в 1990 году третьим изданием. Правда, дооктябрьский период жизни вождя представлен менее, чем 30 снимками, начиная с четырехлетнего возраста. Тогда как от одного 1918 года сохранилось более 80 фотографий, от 1919 года — свыше 70, от 1920 года — около 90 и т.д. Однако это вовсе не говорит о личной нескромности Ленина или его пристрастии к фотографированию собственной персоны. Как известно, большинство снимков сделаны во время выступлений Ленина, различных заседаний, бесед с людьми и т.п., когда Владимир Ильич вообще специально не позировал. Особенное место в фотолениниане занимают различные съезды и конгрессы, революционные праздники. Достаточно сказать, что свыше 40 кадров было снято только 7 ноября 1918 года (т.е. половина, сделанных за весь год), а 1 мая 1919 и 1920 годов оставили тоже приблизительно столько же снимков.
Что касается фотографий, для которых Ильич позировал, то их не так уж и много, но сделаны они прекрасными фотомастерами В.К.Буллой, П.С.Жуковым, П.А.Оцупом и др. Можно только выразить благодарность им и всем, кто фотографировал Ильича, сохранил его облик.
СЧАСТЬЕ
Какие мгновения, часы, дни были для Ленина по-настоящему счастливыми? Воспоминания Крупской содержат ответ: «Октябрьские дни первой годовщины (революции — В.М.) были одними из наисчастливейших дней в жизни Ильича».
Вглядываясь в кинокадры и фотографии, запечатлевшие Ленина 7 ноября 1918 года, убеждаешься: да, вождь революции был счастлив! Он очень разный: улыбчивый во время речи на открытии памятника Марксу и Энгельсу и в ходе праздничной демонстрации; официально строгий с непокрытой головой у мемориальной доски возле кремлевской стены; с искаженным криком лицом во время речи с трибуны на Красной площади. Но, повторяю, везде — это действительно счастливый человек!
Открывая мемориальную доску борцам Октябрьской революции, Ленин сам сказал, что на их долю «досталось великое счастье победы». И, ничуть не отделяя себя от времени, он заявил, выступая при открытии памятника Марксу и Энгельсу: «Мы переживаем счастливое время, когда... предвидение великих социалистов стало сбываться. Мы видим все, как в целом ряде стран занимается заря международной социалистической революции пролетариата». Этим, собственно, все сказано. Несмотря на прошлые и грядущие трудности, революция живет в России целый год! А впереди — заря революции мировой! Это ли не счастье?!
Тем более, что через два дня Ленин получил, говоря его словами, «известия из Германии о начавшейся победоносной революции...» Казалось, все шло, как и задумано. Поэтому, 10 ноября 1918 года Владимир Ильич завершил работу «Пролетарская революция и ренегат Каутский» такими словами: «Заключение, которое мне осталось написать к брошюре о Каутском и о пролетарской революции, становится излишним». Такое впечатление, что в этой счастливой эйфории уже было заключено начало трагедии «вождя мировой революции».
НЕВЕСТА
Сидя в 1896 году в петербургской тюрьме, Владимир Ульянов однажды придумал, чтобы Надежда Крупская со своей подругой Аполлинарией Якубовой в определенный час приходили на конкретное место Шпалерной улицы, видимое на мгновение из окна тюремного коридора во время выхода заключенных на прогулку. «Аполлинария почему-то не могла пойти, — вспоминала Крупская, — а я несколько дней ходила и простаивала подолгу на этом кусочке. Только что-то из плана ничего не вышло, не помню уже отчего».
В другой раз двадцатишестилетний Ильич передал из тюрьмы, чтобы к нему пришла «невеста», не называя ее фамилии. Пришла Надежда — ждал он именно ее... В 1898 году, получив три года ссылки в Уфимской губернии, Крупская, по ее словам, «перепросилась в село Шушенское Минусинского уезда, где жил Владимир Ильич, для чего объявилась его «невестой».
К тому времени Ленин уже предложил ей стать женой, на что Надежда Константиновна полушутливо ответила: «Ну что ж, женой, так женой». Они обвенчались 10 (22) июля 1898 года, надев кольца, выпиленные из меди ссыльным Энгбергом (кольца Крупская сберегла и в 1936 году передала их в Музей В.И.Ленина).
ЖЕНА
Чувство, которое испытывал Ильич к жене, достойно шекспировского пера, но не бесталанных уничтожителей вождя. Вряд ли Ленин сколько-нибудь часто говорил ей о своей любви. Но, думаю, он никогда не мыслил себя без постоянного присутствия Надежды Константиновны рядом. Она же в ответ всю жизнь безропотно пронесла тяжелейший крест жены вождя и гения.
Так уж получилось, что среди самых последних диктовок Ленина были слова, защищающие достоинство жены от грубости Сталина: «Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня».
Если посмотреть на это заявление более широко, то получается, что в трагической ситуации накануне полной потери речи, Ленин успел оставить не только свидетельство своей нерасторжимости с женой, но и предостережение потомкам относительно «суда» над их семейной жизнью.
В НАЗИДАНИЕ ФИЛИСТЕРАМ
Крупская сразу тонко почувствовала стремление к искажению «семейного» Ленина. Вскоре после смерти мужа она заявила:
— Меньше всего был Ильич, с его пониманием жизни и людей, с его страстным отношением ко всему, тем добродетельным мещанином, каким его иногда теперь изображают: образцовый семьянин — жена, деточки, карточки семейных на столе, книга, ваточный халат, мурлыкающий котенок на коленях... Каждый шаг Владимира Ильича пропускают через призму какой-то филистерской сентиментальности. Лучше бы поменьше на эти темы писать.
Сейчас филистер — «лениновед» существенно изменился, занят он обманом другого рода. К призывам жены вождя ни за что не станет прислушиваться. Но ведь действительно, если нет знаний и совести, то «лучше бы поменьше писать»...
ДОМА ЛИ ЛЕНИН?
Случались ли обыденные семейные конфликты у Ленина с Крупской? Мы ничегошеньки об этом не знаем. Хотя, конечно же, случались. У Валентинова встречается такой эпизод. Крупская, которая значительно раньше Ленина невзлюбила его, как-то заявила пришедшему Валентинову, что Владимира Ильича нет дома и что вообще «нужно перестать ему мешать, так как всем известно, что он обременен очень важной работой».
Но в это время появился сам хозяин. Разобравшись в чем дело, Ленин, каменея лицом и краснея скулами, сказал, не глядя на Крупскую:
— Чтобы это впредь не повторялось, я на входной двери для тех, кого приглашаю, буду вывешивать особые знаки, они будут знать, что я дома.
Валентинов утверждал, что впоследствии Ленин «никогда ни малейшим словечком не обмолвился о происшедшем, но с того дня я не только чувствовал, а ясно видел, что Крупская меня уже абсолютно не переносит».
«ПЕРВАЯ ОБОРВАНКА»
Владимир Ильич, естественно, хорошо знал все слабости Надежды Константиновны и, бывало, не упускал случая подтрунить над ними, даже во время болезни в Горках. Это коснулось, в частности, привычки Крупской носить одну и ту же одежду так долго, что «та приобретала совершенно прозрачный из-за дыр и поэтому малоприличный вид» (М.Ульянова).
Как-то английский корреспондент, побывавший у Крупской в Наркомпросе, упомянул об ее более, чем скромном костюме, в статье под названием «Первая дама». Но Владимир Ильич, который немало потешался, читая это, беззлобно заявил, что правильнее было бы озаглавить публикацию иначе, а именно: «Первая оборванка». Так это прозвище и осталось некоторое время за Крупской.
СЕМЕЙНАЯ ДРАМА
В письме из Горок от 6 июля 1923 года дочерям Инессы Арманд у Крупской неожиданно вырвалось: «Так я хотела когда-то ребеночка иметь». И сколько неизбывной боли в этих словах, что, кажется, страница вскрикнула. Мы ведь никогда не задумывались всерьез о семейной драме Ленина с Крупской, о том, что в этой связи пережил Ильич...
ИНЕССА
Сокрытие истинных отношений Владимира Ильича и Арманд — это, по-моему, одна из величайших глупостей советской Ленинианы. Однако не лучше выгладят нынешние попытки, говоря словами Крупской, «заезжать в чужую душу усердными руками», чего терпеть не мог Ленин. Опубликованная на этот счет в последнее время невежественная пошлятина недостойна серьезного внимания. Но даже публикации, содержащие архивные материалы и претендующие на научность, окрашены модным нынче стремлением умалить, уязвить Ленина. Прочитав, скажем, в «Досье» интересную газетную статью «Возлюбленная Ленина», понимаешь, что написана она во имя надуманного и наивного вывода о том, что де «только ради революции (?) оставил (?) Ленин любимую женщину».
Да неужели Ленин был равен нынешним своим хулителям по примитивности и убогости чувств?! Нет, конечно... Быстрее бы опубликовали неизвестные пока письма Ильича к Инессе, только в них — правда отношений. Ведь по сути ненавистники лишают Ленина вообще его права на любовь. Крупская же справедливо считала, что «никогда не мог бы он полюбить женщину, с которой бы он расходился во взглядах, которая не была бы товарищем по работе». Но Арманд — удивительная женщина, достойная любви Ленина. Она чрезвычайно много значила в жизни вождя и после того, как он ее якобы «оставил»: «Пожалуйста, пиши подробнее!! — волнуясь требует он в опубликованном деловом письме (июль 1914 года). — Иначе я не могу быть спокойным... Твой В.И.»
КАК «ЧИТАТЬ В ЧУЖИХ СЕРДЦАХ?»
В упомянутой статье одна из побасенок поднята до уровня «научной» версии: «Имелась версия, что Сталин угрожал Крупской в случае ее малейшего неповиновения объявить официальной женой Ленина Инессу Арманд». По-прежнему, гуляет по страницам нынешних газет убогая версия Валентинова о том, что Ленин был влюблен в Арманд «по-своему, т.е. вероятно, поцелуй между разговором о предательстве меньшевиков и резолюцией, клеймящей капиталистических акул и империализм». Кое-кто пытается убедить нас, что в подобных «откровениях» и содержится неизвестная правда о Ленине, Крупской и Арманд.
Мне же хотелось бы в этой связи напомнить ленинские слова в записи Крупской: «Он говорил о необходимости тщательно отгораживаться от всяких... историй, возникающих обычно на почве пересудов, сплетен, чтения в чужих сердцах, праздного любопытства. Это — засасывающее мещанство, обывательщина».
Можно ли с исходной позиции нынешних критиков Ильича проникнуть в истоки непростого треугольника человеческих отношений: Ленин — Крупская — Арманд? Осмыслить их драматичность, почувствовать счастье и горечь любви и разлуки, постичь величие подлинной верности и ответственности, понять благородство каждого из троих и всех вместе взятых? Нет, нельзя.
Правда, такие задачи ниспровергатели Ленина перед собой и не ставят...
ЛЮБОВЬ
Вчитаемся в то, что писала Инесса Ленину в декабре 1913 года из Парижа после «расставания»...
О том, как зарождалась любовь.
«Расстались, расстались мы, дорогой, с тобой! И это так больно. Я знаю, я чувствую, никогда ты сюда не приедешь! Глядя на хорошо знакомые места, я ясно сознавала, как никогда раньше, какое большое место ты еще здесь, в Париже, занимал в моей жизни, что почти вся деятельность здесь, в Париже, была тысячью нитей связана с мыслью о тебе. Я тогда совсем не была влюблена в тебя, но и тогда я тебя очень любила».
О том, как все стало дорогим в человеке — чувство крепло.
«Я так любила не только слушать, но и смотреть на тебя, когда ты говорил. Во-первых, твое лицо так оживляется, и, во-вторых, удобно было смотреть, потому что ты в это время этого не замечал».
О трепетном понимании драматизма запретной любви.
«Я бы и сейчас обошлась без поцелуев, только бы видеть тебя, иногда говорить с тобой было бы радостью — и это никому бы не могло причинить боль. Зачем было меня этого лишать? Ты спрашиваешь, сержусь ли я за то, что ты «провел» расставание. Нет, я думаю, что ты это сделал не ради себя».
Конечно, всегда найдется нелюдь, которая попытается опошлить строки любви. Но я цитировал их для людей...
«ОТДАВ ВСЮ СТРАСТЬ В.И.»
В сентябре 1920 года, незадолго до своей смерти, Арманд вела дневник в Кисловодском санатории, куда она попала после тяжелой болезни. Очевидно, переживания, связанные с ней, вызвали запечатленные в дневнике состояние духовной усталости, стремление к одиночеству, нежелание смеяться и улыбаться, равнодушие к природе, которая раньше так сильно потрясала. Все это Арманд назвала «ощущением внутренней смерти».
Рядом соседствуют обжигающие слова: «Теперь я ко всем равнодушна. А главное — почти со всеми скучаю. Горячее чувство осталось только к детям и к В.И. Во всех других отношениях сердце как будто бы вымерло. Как будто бы, отдав все свои силы, всю свою страсть В.И. и делу работы, в нем истощились все источники любви, сочувствия к людям, которым оно раньше было так богато. У меня больше нет, за исключением В.И. и детей моих, каких-либо личных отношений с людьми, а только деловые».
За этим откровением — огромная личная трагедия необыкновенной женщины, не разгадав которую, не поймем многое и в жизни Ленина.
ОТОЙДЕМ ОТ ЗАМОЧНОЙ СКВАЖИНЫ
Разумом и душою поддерживаю, более того, на деле стремлюсь реализовать применительно к Ленину давнюю сентенцию: «Правду, ничего, кроме правды». Но не стану фарисействовать, по-моему, выглядит она неполной без мудрого нравственного табу: «Не всю правду». Безусловно, не об утаивании фактов истории речь идет. Просто недостойно превращаться в убогих обывателей, подглядывающих за жизнью великого человека в замочную скважину. Если честно, то ведь никто не хочет, чтобы о нем знали всю правду. Вспомним Пушкина, который писал, например, что «без тайны нет семейственной жизни», а чужое проникновение в нее назвал «скверным и бесчестным». Ленин, по словам Крупской, «ничего так не презирал, как всяческие пересуды, вмешательство в чужую личную жизнь. Он считал такое вмешательство недопустимым».
Что и говорить, живем мы не по этим высоким моральным законам. Но хотя бы элементарную меру соблюдать нужно! Ведь каждый из нас охраняет уголки души, потаенные от других, имеет интимные моменты жизни, скрытые от окружающих. Оставим это право и за вождями...
«ЧЕЛОВЕК ВО ВСЕМ»
Как-то сама собой всплыла в памяти применительно к Ленину... шекспировская строка: «Он человек был, человек во всем; ему подобных мне уже не встретить». Поистине так. И никому не удастся стереть с облика истории человеческий абрис Ильича.