ТРАГЕДИЯ УХОДА
«ВСЕ ТОНЕТ В ФАРИСЕЙСТВЕ...»
Я долго не мог найти слова, передающие продуманную изоляцию Ленина в конце жизненного пути, трагедию его ухода, пока не вспыхнули в памяти пронизывающие душу строки Бориса Пастернака:
«Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти».
КОГДА ЭТО НАЧАЛОСЬ?
О том, что у Владимира Ильича были головокружения, обмороки задолго до первого приступа болезни в мае 1922 года, мы узнаем из воспоминаний его лечащего врача терапевта Ф.А.Гетье. По словам обратившегося к нему больного, в первый раз головокружение случилось как-то утром, когда тот одевался: Владимир Ильич не смог устоять на ногах, но сознание не потерял. Второй раз, тоже утром, головокружение сопровождалось потерей сознания. Об этом, кроме Гетье, знал только начальник личной охраны Ленина П.П.Пакалн, которому тот строго настрого запретил кому бы то ни было говорить о головокружениях (Пакалн ослушаться не посмел и рассказал о них только в мае 1922 года после приступа). Известно, что все врачи, — и русские, и зарубежные, — консультировавшие Ленина весной 1922 года (до 28 мая) не нашли у него ничего, кроме сильного переутомления. Тогда как немецкий врач-невропатолог О.Ферстер (со 2 июня 1922 года — главный лечащий врач Ленина — В.М.) позже говорил, что знай они о ленинских обмороках, то сразу получили бы ключ к правильному диагнозу болезни Ленина: органической болезни сосудов головного мозга.
По свидетельству М.Ульяновой «Владимир Ильич был склонен расценивать свое состояние более пессимистически, чем это делали врачи». Не потому ли, что больше знал о грозных проявлениях надвигающейся болезни? Не случайно Ленин впоследствии как-то сказал Н.А.Семашко по поводу своих обмороков: «Это первый звонок». Остается непонятным, почему о них не сообщил вовремя другим врачам сам Гетье. Только потому, что Ленин и ему сказал обо всем «под большим секретом»?
ПЕРВОЕ ОБРАЩЕНИЕ К ВРАЧУ
Немаловажно когда именно Ленин впервые обратился к Гетье. Федор Александрович писал об этом следующее: «Владимир Ильич обратился ко мне за советом в январе или феврале 1921 года по поводу головокружения». Правда, Мария Ильинична по этому поводу заметила: «думаю, что это было позднее». Из ее воспоминаний получается, что такое обращение Ленина состоялось только через год. Мне кажется, что ближе к истине находится Гетье, который, по его словам, «заслужил доверие Владимира Ильича» и которого тот называл «запросто Федором Александровичем». Очевидно, Ленин открылся ему первому, скрывая наиболее серьезные признаки болезни от родных. Однако неважное тогдашнее состояние Владимира Ильича зафиксировала сама Мария Ильинична: она свидетельствовала о сильных головных болях у Ленина в феврале 1921 года. Были они даже и раньше. Об этом говорит, в частности, запись врача А.М.Кожевникова, осмотревшего Ленина 29 мая 1922 года после приступа болезни: «...Развилось у Владимира Ильича довольно сильное мозговое переутомление, которое первоначально, т.е. 2 года тому назад (значит, весной 1920 года — В.М.), сказалось прежде всего усилением присущих ему со времени перенесенной малярии головных болей и утомляемостью...» (подчеркнуто мною — В.М.). Уже тогда Ленину трудно было проводить несколько заседаний подряд, особенно в конце рабочего дня. С весны 1921 года головные боли стали повторяться все чаще и чаще, психическая утомляемость обнаруживала себя резче. Как видим, история болезни Ленина требует усиленного к себе внимания уже с весны 1920 года и, конечно, особенно с весны 1921 года.
Несмотря на то, что летом 1921 года Владимир Ильич отдыхал в Горках, это мало что дало. Вернувшись к работе в августе, он скоро снова стал страдать сильными головными болями, не говоря о бессоннице и заметном ослаблении работоспособности. Мария Ильинична в этой связи писала: «Никто не подозревал тогда всей серьезности его положения. А между тем с этого времени, приблизительно, начался уже по заключению (в дальнейшем) профессора Крамера (В.В.Крамер — врач-невропатолог — В.М.) продромальный (начальный — В.М.) период болезни Владимира Ильича, болезни сосудов головного мозга, которая через два с половиной года свела его в могилу».
Может быть этот период начался еще раньше?
ЗАГАДКА 6 ДЕКАБРЯ 1921 ГОДА
6 декабря 1921 года Ленин снова вынужден уехать в Горки. В этот день он пишет несколько писем, одно из которых (Горькому в Берлин) даже воспроизведено в Полном собрании сочинений (фотокопия оригинала): «Устал дьявольски. Бессонница. Еду лечиться». Письмо написано, по словам самого Ленина, «наскоро», но, безусловно, в буквальном смысле недрогнувшей рукой.
Но было еще письмо Молотову для членов Политбюро: «Уезжаю сегодня... Бессонница чертовски усилилась. Боюсь, не смогу докладывать ни на партконференции, ни на съезде Советов» (речь идет об XI Всероссийской конференции РКП (б) и IX Всероссийском съезде Советов — В.М.). Так вот, в этом письме некоторые слова выведены с трудом, почерк в ряде мест сильно искажен. Можно предположить, что перед его написанием случилось что-то весьма существенное в состоянии здоровья переутомленного Ленина.
Очевидно, свое слово должны сказать здесь графологи, медики, которым оригинал письма раньше был недоступен. Мне же только хотелось бы поддержать свидетельство Гетье и высказать предположение, что тщательно скрываемые от окружающих обмороки с Лениным случались значительно раньше весны 1922 года, когда грянул первый приступ болезни.
«ПЕСНЯ СПЕТА, РОЛЬ СЫГРАНА»
4 марта 1922 года нарком здравоохранения Семашко пригласил к Ленину профессора Л.И.Даркшевича. Воспоминания врача об этом визите стали доступными недавно и содержат очень много неизвестной раньше информации о самочувствии Владимира Ильича, полученной с его слов.
Ленин рассказал Даркшевичу, что в последние месяцы он переживает очень тяжелое состояние от полной утраты способности работать интеллектуально столько, сколько он работал всегда раньше. Сам для себя он решил, что его потеря способности к труду вещь непоправимая, но повторяющаяся обычно с каждым революционным деятелем, когда он доживает до известного возраста.
Дальше Даркшевич, стремясь дословно передать мысль Ленина, закавычил такое его высказывание: «Каждый революционер, достигши 50 лет, должен быть готовым выйти за флаг: продолжать работать по-прежнему он больше уже не может; ему не только трудно вести какое-нибудь дело за двоих, но и работать за себя одного, отвечать за свое дело ему становится не под силу. Вот эта-то потеря трудоспособности, потеря роковая, и подошла незаметно ко мне: я совсем стал не работник». (Здесь уместно напомнить, что еще в 1911 году, когда покончили жизнь самоубийством Поль и Лаура Лафарги, Ленин говорил: «Если не можешь больше для партии работать, надо уметь посмотреть правде в глаза и умереть так, как Лафарги»).
Даркшевич спросил, в чем заключается конкретно состояние, которое Ленин называет утратой трудоспособности. Владимир Ильич ответил: самое главное, что тяготит его — это невозможность в последнее время читать так, как он читал раньше: он ведь прямо проглатывал книги. Чтобы не запустить текущей литературы и иметь возможность делать из нее все нужные выводы, ему необходимо читать и просматривать массу печатного материала. Вот эта-то работа и сделалась для него невозможной.
Невозможно для него и другое — принимать участие во множестве различных заседаний. Он привык тщательно готовиться к ним, составлять заранее конспекты своих речей, всесторонне обдумывать свою позицию и т.д. Прежде это было для него делом легким, не вызывало в нем никакого душевного волнения и никогда не требовало у него много времени. Теперь не то. Участвовать во всех заседаниях стало для него крайне затруднительно.
Немало мешают ему и сильные головные боли, возникающие как только он проработает сколько-нибудь лишнее время. Тяготит его также и бессонница. Сон у него вообще плох, но в последнее время, когда ему приходится много работать, он иногда совершенно лишается сна. «Ночь, обреченная на бессонницу, вещь поистине ужасная, когда поутру надо быть готовым к работе...»
Все сказанное отнимает у него душевный покой. Он близок к мысли о том, что дальше ему уже не работать так, как он работал прежде. Ему уже никогда не будет под силу решать различные проблемы государственного строя, как решались они раньше: без труда, без особых усилий... «Его песня уже спета, роль его сыграна, свое дело он должен будет кому-то передать другому...» (подчеркнуто мною — В.М.).
Таков был приговор Ленина самому себе.
«БЕСЕДА О SUICIDIUM»
Мотив «спетой песни» и «выхода за флаг» обнаруживается у Ленина много раньше драматических дней конца мая 1922 года. Кстати, М.Ульянова писала, что задолго до них Ленин просил Сталина дать ему яда в случае паралича, «так как существование его будет тогда бесцельно». Правда, документов, подтверждающих это, не обнаружено.
Но достоверно, что 30 мая 1922 года после первого острого приступа болезни Ленин снова обращается к Сталину с аналогичной просьбой: «Теперь момент, о котором я Вам раньше говорил, наступил, у меня паралич и мне нужна Ваша помощь». По словам М.Ульяновой, «Владимир Ильич просил Сталина привезти ему яду». Врач Кожевников зафиксировал: «Приезжал Сталин. Беседа о suicidium» (самоубийстве — В.М.). В тот же день, оставшись на мгновение наедине с профессором-офтальмологом М.И.Авербахом, Ильич ухватил его за руку и с большим волнением спросил: «Говорят, Вы хороший человек, скажите же правду — ведь это паралич и пойдет дальше? Поймите, для чего и кому я нужен с параличом?» Но в это время вошла медсестра, и разговор был прерван...
Таким образом, впервые ощутив и осознав свою беспомощность и ненужность, невозможность работать по-прежнему, выключенность из большой политики, Ленин, несомненно, пришел к мысли о самоубийстве. Однако некоторое улучшение состояния здоровья, восстановление речи и движения правой руки и ноги, а затем и постепенное возвращение к обычным заботам и делам сняли проблему выбора между болезнью и смертью, столь остро вставшую перед Ильичом в конце мая 1922 года. А затем... Как говорится, человек — существо ко всему привыкающее. В какой-то мере «привык» и Ленин к образу жизни, который неумолимо диктовала болезнь.
К тому же не забудем, что несколько месяцев между возвращением Ильича к работе в октябре 1922 года и потерей слова в марте 1923 года заполнены смыслом огромного труда — последних речей, статей и писем вождя. Во имя этого стоило жить.
Касательно последних более чем десяти месяцев жизни Ленина, сопряженных с утратой речи, то никто никогда не узнает, что думал и переживал в действительности этот великий и несчастный человек.
«НИКТО, КРОМЕ СТАЛИНА»
В октябре 1939 года Троцкий написал статью, в которой, между прочим, поставил такие вопросы: «Действительно ли Ленин обращался к Сталину за ядом? Не выдумал ли Сталин целиком эту версию, чтобы подготовить свое алиби?» Хотя, собственно, сам признает этот факт, ошибочно или намеренно датируя его концом февраля 1923 года, то есть кануном полного разрыва Лениным отношений с генсеком ЦК. Очевидно, Троцкий стремился любой ценой нанести Сталину удар и с этой стороны.
Но все равно интересны его размышления по поводу того, почему больной обратился именно к Сталину: «Ленин видел в Сталине единственного человека, способного выполнить трагическую просьбу, ибо непосредственно заинтересованного в ее исполнении... Ленину не нужно было даже перебирать в уме ближайших товарищей, чтобы сказать себе: никто, кроме Сталина, не окажет ему этой «услуги».
Кстати, в обоих известных случаях обращения Ленина за ядом к Сталину тот обещал исполнить просьбу. Глупо думать, что сие прямолинейно свидетельствует против Сталина, но психологически любопытно; трудно предположить, что подобным образом повел бы себя, скажем, Бухарин. В любом случае Сталин не мог не просчитывать для себя минусы и плюсы этой исключительной ситуации.
Впрочем, по мнению М.Ульяновой, в ситуации с ядом Сталин вел себя вполне достойно.
БОЛЬНОЙ ПЛЯШЕТ
После первого острого приступа в конце мая 1922 года врачи разрешили Ленину встать с постели 16 июня. Он ждал этого момента с нетерпением и с раннего утра сам поднялся с кровати, ходил, завернувшись в одеяло, в уборную, стоя умылся. Затем потребовал, чтобы ему дали одеться. Когда Мария Ильинична зашла, чтобы отговорить его, Ленин встретил ее хохотом и слушать не стал о какой-то отсрочке — давай мол сейчас же штаны, не то я так встану. И действительно стал уже завертываться в простыню, приподыматься с постели. Брюки были принесены, Владимир Ильич, находившийся в очень веселом настроении, быстро встал и пустился с сестрой в пляс.
Как он хотел работать и жить!
«СМЕХ СКВОЗЬ СЛЕЗЫ»
Чтобы избежать падения во время спазмов, которые нередко случались с ним летом 1922 года, Владимир Ильич попросил расставить кресла в его комнате таким образом, чтобы при ходьбе они были под рукой и он мог бы в острый момент сесть в одно из них. Однажды, когда ему удалось это сделать, пошутил: «Когда нарком или министр абсолютно гарантирован от падения? Когда он сидит в кресле».
Передавая этот эпизод, Мария Ильинична заметила, что хоть Ленин и посмеивался над своими кратковременными параличами, «но это был невеселый смех, скорее смех сквозь слезы».
К ВОПРОСУ О 45-м ТОМЕ
На консультации врачей 24 июня 1922 года при обсуждении вопроса, чем Ильичу можно заниматься, один из них предложил ему играть в шашки, но с плохими игроками, что прозвучало весьма оскорбительно. Ленин очень расстроился и не спал всю ночь. «Это они меня за дурака считают», — говорил он.
Чтобы понять тяжелые переживания подкошенного беспощадной болезнью мыслителя и вождя, нужно помнить не только об его прежней работоспособности, но и о том, что мощный интеллект оставался нетронутым: половина знаменитого 45-го тома Полного собрания сочинений сотворена Лениным уже после упомянутого врачебного совета.
«РАДОСТИ НЕ БЫЛО ПРЕДЕЛА»
Ноябрьские (1922 года) выступления Ленина после болезни, конечно, воспринимались всеми через призму состояния здоровья, самочувствия вождя. Недавно впервые через много десятилетий опубликованы воспоминания советского деятеля и писателя А.Я.Аросева, который слушал предпоследнее публичное выступление Ленина на IV конгрессе Коминтерна 13 ноября 1920 года и зафиксировал такой минидиалог:
«— Что делается: совсем прежний Ильич!
- Да, да! — подтвердил я.
- А ведь ему усиленно телефонировали с того света, — сказал мне кто-то сбоку в ухо, — и поэтому я думаю: не рано ли ему выступать?».
Бухарин писал, что Владимир Ильич думал об этом докладе на конгрессе, «как об экзамене». Как только Ленин закончил, эмоциональный Николай Иванович подбежал к нему, обнял: Ленин был весь мокрый от усталости, на лбу выступили капельки пота, глаза сразу ввалились, но блестели радостным огоньком. В слезах к Ильичу подбежала Клара Цеткин, стала целовать его руки. Смущенный, потрясенный Ленин неловко целовал руку Цеткин...
Журналист У.Дюранти, сидевший недалеко от Ильича во время его последнего выступления на пленуме Московского и районных Советов 20 ноября, свидетельствовал: «Поначалу — столь тщательно и надежно охранялась тайна, столь многочисленны и путанны были слухи — я был уверен в том, что знаю правду. Невозможно было скрыть признаки, отличающие паралитика, от тех, кто знает, что это такое. Тем вечером я так и сказал советскому цензору, но писать это он мне не разрешил. «Голос оратора был полным и звучным, но казался более хриплым и менее ясным, чем год назад, хотя и не настолько, чтобы слушатели не могли уловить смысл сказанного», — вот все, что мне было разрешено написать. Рядовой читатель мог не уловить смысл этих строк, но я надеялся, что он будет ясен любому медику».
В то же время можно привести свидетельства зарубежных и отечественных очевидцев, считающих, что Ленин выглядел хорошо. По крайней мере, так восприняли его многие участники упомянутого пленума Моссовета: «Своим выступлением, — писала М.Ульянова, — он произвел на слушателей, вероятно, впечатление совсем здорового человека, и радости их не было предела. Но это было последнее публичное выступление Владимира Ильича».
«МЫ ЭТОТ ЭКЗАМЕН ВЫДЕРЖАЛИ»
Что касается содержания ноябрьских выступлений Ленина, то они не оставляют сомнений в прежней мощи его интеллекта. Немаловажно, по-моему, отметить, что вождя волновали, прежде всего, итоги и перспективы развития Советской России. Это ощущается даже в докладе «Пять лет российской революции и перспективы мировой революции», произнесенном на IV конгрессе Коминтерна. По поводу перспектив всемирной революции Ленин ограничился практически только заверением в том, что они «благоприятны» и «станут еще лучшими». Основное внимание он уделил тому, «как мы начали новую экономическую политику и каких результатов мы достигли с помощью этой политики». Владимир Ильич твердо заявил, что прошедшие полтора года показали: «новая экономическая политика уже теперь дала плюс и «мы этот экзамен выдержали».
ОБ ИКОНИЗАЦИИ
В выступлении Ленина 13 ноября 1922 года на IV конгрессе Коминтерна мимоходом Прозвучала такая любопытная мысль: цивилизованные люди (речь шла об иностранцах) не могут удовлетвориться тем, что повесят даже прекрасную резолюцию, как икону, в угол и будут на нее молиться. Этим ничего достигнуть нельзя.
Через неделю, 20 ноября, выступая последний раз, Ленин снова извлекает это слово как бы из подсознания, предостерегая против превращения в икону самого социализма: «Насчет икон мы остались мнения старого, весьма плохого».
Ни в первом, ни во втором случае даже малейшего намека не было на глупость и опасность превращения в икону партийного и государственного вождя, но совершенно ясно, что Ленин уходящий изложил свое принципиальное отношение к феномену любой иконизации. В подобных случаях принято было восторгаться провидчеством вождя. Но слишком уж очевидна бессмысленность запоздалого покаянного ража.
«СОХРАНИТЬ НА ПОЛКЕ»
30 ноября 1922 года Ленин в беседе с В.В.Адоратским сказал, что «теперь он инвалид и не может уже заняться работой вплотную». Судя по всему, это была не рядовая жалоба на состояние здоровья («Владимир Ильич выглядел бодрым и оживленным»), а в какое-то мгновение выплеснулось наружу потаенное, трезвое понимание Лениным трагизма реальной ситуации. Тем более, что именно в этот день Ильич попросил библиотекаря Ш.М.Манучарьянц особо сохранить небольшой сборник писем Ф.Энгельса, вышедший в Москве в 1922 году под названием «Политическое завещание». (Из неопубликованных писем)». На обложке книги Владимир Ильич оставил надпись: «Сохранить на полке. 30.Х1.1922. Ленин». До начала диктовок последних писем и статей Ильича, которые назовут его политическим завещанием, оставалось меньше месяца...
ЕЩЕ РАЗ О СМЕХЕ
Меня потрясло, что в упомянутом очень печальном разговоре с Адоратским 30 ноября Ленин мгновенно оценил юмор внезапно сложившейся ситуации. Дело было так. Адоратский принес чистые листы сборника: К.Маркс и Ф.Энгельс «Письма. Теория и политика в переписке Маркса и Энгельса». Просматривая их, Ильич обратил внимание на то место одного из писем, в котором Энгельс советовал другу... пить вино, чтобы сохранить свой пыл. Ленин весело вскинул голову и, как всегда, заразительно засмеялся...
РЫДАЮЩИЙ ЛЕНИН
Конечно же, человеческая драма последних месяцев жизни Владимира Ильича состоит не только в тяжкой болезни, которая всегда становится бедой для любого человека. Ленин испытал несравненно более страшное: трезвый ум исполина в марте 1923 года навсегда и полностью лишился главного — дара изречения, возможности реально влиять на политику.
В воспоминаниях М.Ульяновой осталось потрясающее свидетельство реакции Ленина на эту драму неизреченности задолго до полной потери слова. 16 декабря 1922 года Ленин, уже переживший в конце мая глубокое расстройство речи, убедился, что болезнь не позволит ему выступать на X Всероссийском съезде Советов: «Невозможность выступить на съезде, — писала Мария Ильинична, — очень тяжело повлияла на Владимира Ильича, и он, несмотря на свою исключительную выдержку, не мог сдержать горьких рыданий».
Речь, естественно, не о жалости, память о Ленине в ней не нуждается. Но, стремясь к полной и разноликой правде, не забудем о рыдающем Ильиче.
«ТЫ, ИЛЬИЧ, ПОМРЕШЬ ОТ КОНДРАШКИ»
Владимир Даль трактует слово «кондрашка», как «кровавый или нервный удар, паралич». Ленин, по-моему, не использовал его в своих работах или даже письмах. Но, столкнувшись всерьез с очень грозной болезнью, он употребил именно данное слово. Это случилось в июне 1922 года после короткого спазма сосудов и онемения правой руки и ноги. Тогда Владимир Ильич сказал врачу Кожевникову: «Вот история, так будет кондрашка».
Вероятно, тяжкое предположение запало в душу, не давало покоя. Через несколько месяцев после очередного приступа Ленин снова заявил: «Так когда-нибудь будет у меня кондрашка». Неожиданно всплыл в его памяти давний и, казалось, напрочь забытый разговор, который Владимир Ильич в начале зимы 1923 поведал врачам Крамеру и Кожевникову: «Мне уже много лет назад один крестьянин сказал: «А ты, Ильич, помрешь от кондрашки», и на мой вопрос, почему он так думает, он ответил: «Да шея у тебя уж больно короткая».
Рассказывая это, Ленин посмеялся, придавая своему воспоминанию характер шутки. Однако Кожевников очень хорошо все понял... «Стало неимоверно грустно, — писал он, — так как по интонации Владимира Ильича чувствовалось, что он и сам придерживается мнения этого крестьянина».
Думаю, что Ленин остро предчувствовал исход. (Кстати, Бухарин считал, что Владимир Ильич «видел этот неизбежный конец, видел его лучше близких, товарищей и друзей, лучше докторов и профессоров».) Пророчество крестьянина, кажется, сбывалось и не могло не таить в себе человеческий ужас перед страшной болезнью. В то же время как бы шутливо сказанное давно слово хранило в себе сермяжный иронический взгляд на жизнь и смерть, помогало мужественно встретить удар судьбы.
«ГОДЫ, ГОДЫ»
Осведомленный из медицинских книг о явлениях паралича, Ленин особенно боялся лишиться речи, зная, как трагически может затянуться эта болезнь. Когда потерял речь, но мог произнести еще отдельные слова, сказал как-то: «Годы, годы». Вероятно, имел в виду, что с параличом лежат иногда долгие годы? А может внутренним взором окинул годы прожитой жизни. Или что-то другое терзало его?
ОДИН
В мае 1923 года Надежда Константиновна писала: живу только тем, что по утрам Ильич бывает мне рад, берет мою руку, да иногда говорим мы с ним без слов о разных вещах, которым все равно нет названия.
Но случались у Владимира Ильича такие состояния, когда он никого не хотел видеть: «К В. нельзя входить совершенно последние дни, он ужасно сердится, если кто входит», — это свидетельствовала сама Крупская 6 июля. И горестно добавляла: «Я совсем теперь одна на свете».
Но стократ одиноко чувствовал себя в эти минуты немой Ленин!
«КАК ХОШЬ»?
В последние годы обнародован ряд неизвестных фотографий Ленина, сделанных в период его болезни в Горках, в том числе тех, которые, не публиковались ранее по этическим соображениям. К сожалению, появившиеся комментарии к ним не всегда корректны даже в случаях профессиональной, научной презентации. Скажем, публикация снимка тяжело больного, явно отстраненного от живого мира Ленина, вместе с врачами Ферстером и Гетье, сделанного М.Ульяновой 30 июня 1923 года, сопровождалась воспроизведением записи в дневнике санитара З.И.Зорько-Римши: «Сегодня Владимир Ильич против снимка не протестовал и отнесся совершенно безразлично. Хошь снимай, хошь нет. Как хошь, а мне все равно».
И дальше авторы публикации писали: «Это самое болезненное «как хошь» и застыло с тех пор в ленинских глазах. Мы не привыкли к этому странному взгляду». А зачем к нему привыкать? В отместку за нашу «привычку» видеть бодренького Ленина с добрым прищуром глаз? Мне же резануло душу в записи санитара то, что Владимир Ильич, очевидно, не раз протестовал против фотографирования в униженном беспощадной болезнью состоянии. Нетрудно вообразить как он, лишенный речи, это делал.
Не станем забывать свидетельство самого фотографа — Марии Ильиничны, которая снимала брата, начиная с лета 1922 года. Она писала, что вначале Владимир Ильич сочувственно относился к этим ее пробам, «но позднее, в 1923 году, увидав одну свою фотография в каком-то московском журнале, а может быть, и по другой причине — он тогда не мог уже говорить, — стал менее охотно соглашаться на фотографирование и иногда противился этому».
И если снимки все-таки делались, то не для намеков, насмешек, а то и глумления. Разглядывая изувеченного смертельной болезнью Ленина, не потеряем же свой человеческий облик.
ФОТОГРАФИЯ
Фотография человека, сидящего в постели в пижаме. Лицо, измученное до неузнаваемости. Глаза, в которые страшно смотреть — столько в них отстраненности и муки. (Об этом состоянии, наверное, писала Крупская: «...У него как-то изменилось выражение лица, стал какой-то другой взгляд, точно слепой»). Фотография человеческого беспредельного горя. Это — Ленин.
Таким его видели только близкие. Фотографию не публиковали. Мне кажется, что снимок действительно не стоит выносить на митинговое обозрение. Но в Музее Ленина мы его показали: знать и помнить — нужно.
СТРАННАЯ ЗАТЕЯ
Анненков утверждал, что в декабре 1923 года Каменев предложил ему поехать в Горки, чтобы художник «сделал последний набросок с Ленина» (в ленинской Биохронике этот факт не зафиксирован). Их встретила Крупская, заявившая, что о портрете и думать нельзя. «Действительно, — писал Анненков, — полулежавший в шезлонге, укутанный одеялом и смотревший мимо нас с беспомощной, искривленной младенческой улыбкой человека, впавшего в детство, Ленин мог служить только моделью для иллюстрации его страшной болезни, но не для портрета Ленина».
Остается только удивляться странной затее Каменева, хорошо знавшего состояние здоровья вождя...
БРЕХАТЬ — НЕ ЦЕПОМ МАХАТЬ
Сколько раз нам всем доводилось сталкиваться с брехней о сифилисе у Ленина! И чем ужаснее невежество говорящего или пишущего, тем наглее ложь. Пальму первенства в этой легчайшей весовой категории вполне заслужил небезызвестный пародист, сообщивший через «Куранты»... восьмикласснице Машеньке, что Ленин «судя по всему, от сифилиса помер». Как говорится, с вранья пошлин не берут, а ино хвалят, да и жалованье платят...
Тем более, что версия «с бородой», за которую ее можно вытащить, не заботясь об изучении проблемы. Врач-невропатолог Г.И.Россолимо, участвовавший в осмотре Ленина 29 мая 1922 года, между прочим, заявил на следующий день его сестре Анне Ильиничне, что «положение крайне серьезно и надежда на выздоровление явилась бы лишь в том случае, если в основе мозгового процесса оказались бы сифилитические изменения сосудов». Однако такая надежда была полностью несостоятельной.
Хочу сообщить честным людям, что научные исследования, проведенные специалистами раньше и совсем недавно, полностью опровергли небылицы о венерическом заболевании Ленина.
СРАВНЕНИЯ ТРОЦКОГО
29 января 1924 года Крупская написала Троцкому письмо: «Я пишу, чтобы рассказать вам, что приблизительно за месяц до смерти, просматривая вашу книжку, Владимир Ильич остановился на том месте, где вы даете характеристику Маркса и Ленина, и просил меня перечесть ему это место, слушал очень внимательно, потом еще раз просматривал сам».
Судя по всему, речь идет о сравнительной характеристике Ленина и Маркса, данной Троцким в его статье «О пятидесятилетием», написанной в апреле 1920 года к юбилею Владимира Ильича. В частности, в ней шла речь о том, что перед Смольным стоит памятник большому человеку мирового пролетариата: «Маркс на камне в черном сюртуке». Но Ленина даже мысленно никак не оденешь в черный сюртук: «Ленин отражает собой рабочий класс не только в его пролетарском настоящем, но и в его столь еще свежем крестьянском прошлом». Маркс, писал Троцкий, весь в «Манифесте Коммунистической партии» и «Капитале», (т.е. в научных, теоретических работах — В.М.); «Ленин весь в революционном действии. Его научные работы только подготовка к действию. Если бы он не опубликовал в прошлом ни одной книги, он навсегда вошел бы в историю таким, каким входит теперь: вождем пролетарской революции, основателем III Интернационала».
Что хотел найти Ленин в сравнительных оценках Троцкого? Опору в трудное время? Какие-то личные итоги прожитого? Соглашался он с Троцким или в чем-то мысленно возражал ему? Хотя, мне кажется, размышлял Ильич, скорее, не о личностях Маркса и Ленина, но в принципе о марксизме и ленинизме.
ТРАГЕДИЯ УХОДА
Позже в воспоминаниях, касающихся последних месяцев жизни Ленина, Крупская снова коснулась упомянутого сюжета: «... Просил перечесть ему место из книжки Троцкого, где дается характеристика марксизма и ленинизма... Мне казалось, что ко многому он стал подходить как-то по-другому, точно он смотрит издали и подводит какие-то итоги, прочтет, перечтет еще раз и задумается». Здесь у жены Ленина другая акцентуация и вызывает она другие переживания. Можно только предполагать, как мучительно, нечеловечески тяжко было вождю, все понимающему, в эти трагические минуты. Не мог же Владимир Ильич не понимать то, что так точно выразила Н.И.Седова (жена Троцкого): «Когда в здоровье Ленина произошел внезапный для широких кругов поворот, он воспринимался как сдвиг в самой революции». Изолированный от общества и работы физической немотой и предательством, уходящий из жизни, Ленин, очевидно, не был уверен полностью в историческом осуществлении без него и после него дела, которому посвятил жизнь. По словам Бухарина, это была «нечеловеческая трагедия, о которой мы можем только догадываться».
Не дай Бог кому пережить такое!
«ЗАМЕСТИТЬ ЕГО НИКТО НЕ МОГ»
Чтобы психологически глубже понять трагедию Ленина важно, мне кажется, вдуматься в это вот малоизвестное наблюдение Преображенского: «В... работе у него было много помощников, но заменить или заместить его никто не мог. Он это знает, это испытано на опыте, и знание этого — не результат его личной преувеличенной оценки самого себя (в этом он за всю жизнь не произнес ни одного фальшивого звука, в то время, как вообще вожди обыкновенно не сродни со скромностью), а императивный приговор партии. Он никому не доверяет, он должен все прощупать сам и продумать».
Независимо от того, кто как отнесется к этим словам, в них — много правды. Понятно, что в таком случае трагедийность ухода вождя многократно возрастает.
СОЦИАЛЬНЫЙ ДИАГНОЗ
Тот же Преображенский писал в год смерти вождя, что революция породившая Ленина как гения, его же и убила, безжалостно высосав все соки мозга для своих исторических задач: «Врачи определили причину смерти, как «Abnutzungsklerose» («распространенный артериосклероз сосудов на почве преждевременного их изнашивания» — В.М.). В переводе на наш язык это означает: использован полностью пролетариатом».
В медицинском аспекте перевод Преображенского явно хромает, но он удивительно точен в социальном плане.
«ПОСЛЕДНИЙ ВСПЛЕСК»
В одном малоизвестном письме Крупской, написанном 28 января 1924 года, есть такие слова о Москве, хоронящей Ленина: «Улицы были залиты народом и веяло дыханьем революции. Точно 17-й год».
Я поразился, встретив похожее во многом восприятие этого трагического события у женщины, страшно далекой от Ленина. В воспоминаниях «Вторая книга» вдовы поэта О.Э.Мандельштама Надежды Яковлевны можно прочитать: «Похороны Ленина были последним всплеском народной революции, и я видела, что его популярность создавалась не страхом, как впоследствии обожание и обожествление Сталина, а надеждами, которые возлагал на него народ».
Очень точное наблюдение. Если можно говорить о душе многомиллионного народа, то она, безусловно, почувствовала, что со смертью Ленина революция теряет изначальное смысловое предназначение, в нем олицетворенное. Недаром еще в 1924 году Адлер отметил, что «печаль, навеянная его смертью, была велика в пролетариате и соединялась со страхом, ибо одновременно к этому присоединялась боязнь за будущность русской революции».
Кстати, Мандельштам так отозвался о чаяниях тех людей, которые пришли на похороны Ильича:
— Они пришли жаловаться Ленину на большевиков. Напрасная надежда, бесполезно.
«И КРАСНЫЙ ОРДЕН НА ГРУДИ...»
В январе 1924 года поэтесса Вера Инбер описывала прощание с Ильичом: «И потекли людские толпы, неся знамена впереди, чтобы взглянуть на профиль желтый и Красный орден на груди». Тогда же Михаил Булгаков писал: «Лежит в гробу на красном постаменте человек... Он желт восковой желтизной, а бугры лба его лысой головы круты... Серый пиджак на нем, на сером красное пятно — орден Знамени».
Все, кто прощался с вождем в Колонном зале Дома союзов, увидели тогда впервые орден Красного Знамени на ленинской груди. Подавляющее большинство людей, конечно, не знали, что никаких правительственных наград Советской России и Союза ССР Ленин не имел. Просто после смерти вождя свой орден прикрепил ему в Горках Управляющий делами Совнаркома Н.П.Горбунов.
... Время советских лидеров-«ленинцев», обвешанных множеством всевозможных наград, было еще впереди.
«ГРОБ ЕЩЕ НЕ ЗАДЕЛАЛИ...»
Известно, что на Втором съезде Советов СССР, принявшем постановление «О сооружении склепа для помещения праха В.И.Ленина», жена Владимира Ильича не возражала против этого. Но известно и то, что Крупская, по словам В.Д.Бонч-Бруевича, «была против мумификации Владимира Ильича». Мало кто знает, что 24 января 1924 года на заседании Политбюро ЦК РКП (б), после доклада Комиссии по организации похорон Ленина, было принято следующее решение: «Поручить тт. Зиновьеву и Бухарину переговорить с Надеждой Константиновной, не согласится ли она не настаивать на принятии ее предложения с тем, что по истечении месяца вопрос будет опять обсужден».
Можно, конечно, догадываться, что скрывается за хитромудрыми аппаратными формулировками. Но лучше предать гласности все соответствующие документы, чтобы получить ответы на неизбежно возникающие вопросы. На чем настаивала Крупская перед руководством ЦК? На погребении тела Ленина? Не это ли предложение ей пообещали обсудить через месяц?
Пожалуй, Крупская на первых порах действительно надеялась на то, что доступ к телу мужа будет носить временный характер, а потом его предадут земле. В частности, так можно трактовать фразу Надежды Константиновны из малоизвестного письма дочери Арманд на следующий день после похорон Ленина: «Сейчас гроб еще не заделали и можно будет поглядеть на Ильича еще».
«ДОСТУП К ОСМОТРУ ТЕЛА»
Постановление Второго съезда Советов о помещении гроба с телом Ленина в склепе было принято «в целях предоставления всем желающим, которые не успеют прибыть в Москву ко дню похорон, возможности проститься с любимым вождем». То есть речь шла о пролонгировании прощания с прахом Ленина, но не о длительном сохранении тела.
Только в марте 1924 года Комиссия по организации похорон (28 марта переименована в Комиссию по увековечению памяти Ленина) опубликовала документ, в котором, в частности, говорилось: «В настоящее время, идя навстречу желаниям широких масс Союза ССР и других стран — видеть облик покойного вождя, Комиссия по похоронам В.И.Ульянова (Ленина) решила принять меры, имеющиеся в распоряжении современной науки, для возможно длительного сохранения тела... Доступ к осмотру тела В.И.Ульянова (Ленина) ввиду этого прекращается с 26-го сего марта до последующего извещения».
Так закончилось прощание с Лениным. Мавзолей открыл двери 1 августа 1924 года. Впереди были десятилетия посещения его многими миллионами людей.
ТРОЦКИЙ О МАВЗОЛЕЕ
По мнению Троцкого, на Красной площади воздвигнут был, несмотря на его протесты, недостойный и оскорбительный для революционного сознания мавзолей: «Набальзамированным трупом сражались против живого Ленина... Благодаря своему количеству, невежественная стряпня приобретала политические качества». По-моему, звучит и сегодня весьма актуально. Прав был Лев Давыдович и в утверждении, что в СССР отношение к Ленину, как к революционному вождю, было подменено отношением к нему, как к главе церковной иерархии.
СТРАНА «ЛЕНИНИЯ»
Некоторые предложения 1924 года по увековечению памяти Ленина можно было бы занести в советский раздел Книги рекордов Гиннесса. Скажем, рабочие одного из железнодорожных депо потребовали «месяц январь назвать «Ленин». В «Правде» было получено письмо с просьбой дать стране название «СССР им.В.И.Ленина». Но, пожалуй, самой радикальной была идея О.Б.Лепешинской: «Предлагаю в память т.Ленина переименовать Россию в «Страну Ленина» или короче — «Лениния».
Эти предложения, так сказать, наиболее радикального, крайнего характера, которые не были восприняты всерьез даже сразу после смерти Ленина. Нынче они вызовут ироническую улыбку, а то и злую усмешку. Но, что поделаешь, приметы того времени не сотрешь. Да и не нужно.
«НЕ ВЫХОДИТЬ ДО ПОЛНОГО УСВОЕНИЯ»
В ряду трагикомических перехлестов январских дней 1924 года, по-моему, находится вот это предложение Н.И.Подвойского, изложенное в докладной записке Сталину 29 января: «В теперешний зимний перерыв в крестьянской работе пройти с учением Ленина через все села и деревни и не выходить из них, пока основы учения и заинтересованность в деле Ленина крестьянства, не будут усвоены...».
БЕЗУСЛОВНО, БЕССТРАШЕН И ЧЕСТЕН
Среди множества хвалебных и восторженных оценок Ленина, прозвучавших во всем мире сразу после его смерти, пожалуй, чуть ли не самое жесткое высказывание принадлежало английскому министру Т.Шоу: «... Я был и остаюсь при мнении, что политика Ленина была ошибочной, что невозможно было осуществить его идеи, в особенности в России...»
Но, разумеется, Шоу не стал измышлять грязные байки о российском вожде. Наоборот, английский политик заявил, что Ленин «был, безусловно, бесстрашен, безусловно, честен, а в частности всегда готов был признать, что та или другая часть его теории не осуществилась на практике, всегда готов был сделать отсюда необходимые выводы».
Через эту призму недурно было бы посмотреть на некоторых отечественных деятелей из бывших верных ленинцев, которые клевещут нынче на лидера большевиков. Бесстрашны и честны ли они безусловно? Готовы ли признать свои просчеты и делать из них выводы?
ЛЕНИН И «ПРОВАЛ РУССКОГО ЭКСПЕРИМЕНТА»
К первой годовщине смерти Ленина американский журнал «Каррент Хисторикл Магазин» (ежемесячное приложение к газете «Нью-Йорк Таймс») поместил статью некоего Покстона Гиббена, в которой содержались такие любопытные размышления: «Если Наполеон встает перед нами прежде всего как французская фигура, то Ленин — явление принципиально иного порядка. Его значение в первую очередь мировое... Даже полный провал русского эксперимента не может затмить этот факт, ибо речь не только о России. Дело Ленина, памятник Ленину — в совершившемся пробуждении человеческого сознания. Этот памятник никто не разрушит и ничто не омрачит».
Вовсе не призываю воспринимать «эксперимент» глазами забытого зарубежного автора, но в его словах, по-моему, теплится истина, которую сегодня многие предпочитают умолчать.
ВЫНЕСТИ ИЗ МАВЗОЛЕЯ?
Кажется, уже вошло в историю мгновение, когда Ю.Карякин на Первом съезде народных депутатов СССР поставил вопрос о том, чтобы вынести тело Ленина из Мавзолея и похоронить. Правда, такая идея была высказана еще раньше в одной из передач Центрального телевидения, однако именно у Карякина она получила сильное эмоциональное обеспечение. Вплоть до следующей фразы: «Танки ходят по Красной площади, тело содрогается».
Танки, как известно, по площади больше не ходят, вообще ее функциональное предназначение в последнее время существенно изменяется, здесь гремит другая музыка. Но проблема, конечно, не исчерпана. В ее решении, по-моему, был избран отнюдь не лучший путь. Начиная с упомянутого выступления на съезде, практически все доводы в пользу вынесения тела сводились к тому, что в отношении Ленина было совершено «попрание последней личной человеческой воли». Этот по-христиански привлекательный, но не подтвержденный документами аргумент, естественно, не мог стать основой для серьезного научного разговора.
Таким образом, спор был начат даже не с нуля, ибо незнание проблемы или игнорирование фактов является, скорее, минусом. А ведь в «буржуазных исследованиях» Мавзолей давно и небезосновательно рассматривался как официальное ритуальное место сакрализации Ленина, что и могло бы послужить отправным моментом для обсуждения вариантов цивилизованного выхода из этого тупика.
Только нужно помнить, что Мавзолей Ленина давно стал фактором советского общественного сознания, поэтому любые несогласованные с народом действия применительно к нему неминуемо встретят болезненную реакцию миллионов наших соотечественников.
ИГРЫ С «ЗАВЕЩАНИЕМ» ЛЕНИНА
Раньше невозможно было разобраться в некоторых деликатных ситуациях, связанных с Лениным, по причине суперсекретности соответствующих документов. Теперь случается, что в обороте как бы находятся документы, которые... вообще не существуют. Скажем, известный политический деятель заявляет о том, что необходимо выполнить последнюю волю Владимира Ильича, захоронив Ленина «в соответствии с его завещанием». Каждый здравомыслящий человек, по-моему, согласится, что после этого разумно было бы немедленно обнародовать ленинское «завещание». Но где ж его взять?
Однако же некоторые средства массовой информации, ничтоже сумняшеся, твердили об этом «завещании» как о реальном историческом документе, чуть ли не находящемся в их редакционных портфелях. Жестокие и бессовестные политические игры...
НАМ НЕЛЬЗЯ ЗДЕСЬ ОШИБИТЬСЯ
Дальнейшая судьба Мавзолея и тела Ленина очутилась в последнее время в центре политико-нравственных споров. Не будет преувеличением сказать, что исход их покажет всему миру степень цивилизованности и духовности нашего раздерганного невзгодами общества. Мне представляются глубоко безнравственными политические спекуляции вокруг ленинского тела, суетливые попытки «закрыть проблему» в спешном порядке.
Не тот это случай, где можно торопиться. Не время сейчас усиливать конфронтационность в обществе за счет безответного Ленина. Не дело решать такой вопрос без общенародного совета.
Как бы там ни было, давайте повременим. Одумаемся. Поразмыслим. Прислушаемся к людям и своей совести. И поступим действительно по-христиански.
Нам нельзя здесь ошибиться.