От авторов сайта: на сайте уже есть эта книга в более ранней версии от 1957 года,

http://leninism.su/memory/4067-molodye-gody-vi-lenina.html

это издание расширенное и дополненное.  Количество материала увеличилось почти вдвое

 

Анатолий Иванский

Молодой Ленин

Повесть в документах и мемуарах

 1964

 

ЮНОСТЬ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА – ЭТО ЮНОСТЬ НАШЕЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ,
КРЕПНУВШЕЙ И ЗРЕВШЕЙ В МОГУЧЕМ РЕЗОНАНСЕ С ХОДОМ ЕГО ВЕЛИКОЙ ЖИЗНИ

Г.М. Кржижановский

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

Молодой Ленин... Стоит произнести эти слова, и перед мысленным взором сразу возникает знакомое лицо юноши в гимназической куртке. В смелом, открытом взгляде по-ильичевски чуть-чуть прищуренных глаз чувствуются собранность, решительность и брызжущая, не знающая границ энергия.

Владимир Ильич Ленин был самым человечным из людей. Все, что составляет красоту и величие Человека с большой буквы, было свойственно ему в самой щедрой мере. Изумляющая природная одаренность, гибкий, пытливый ум сочетались в нем с огромной работоспособностью, железной самодисциплиной, поражающей целеустремленностью.

В голове этого юного обаятельного гимназиста чрезвычайно рано возник богатый духовный мир. Горы прочитанной литературы входили в этот мир не мертвым балластом, а подвергались проницательнейшему осмыслению, давали материал и служили трамплином для оригинальных умозаключений и логических построений. А другим, не менее важным источником для глубоких раздумий были живая жизнь, окружающая действительность, города и села Поволжья, труд и быт той разноликой и разноплеменной среды, общественный вес которой строго определялся имущественным положением и пресловутым «табелем о рангах».

Глубина и своеобразие интеллектуальной жизни очень характерны для Ленина уже в его молодые годы. И в то же время это был не книжник, запросы духовные противопоставивший всяким иным. Жизнерадостность — вот его основное мироощущение. С молодых лет Владимир Ильич страстно любил широкую и вольную Волгу, словно олицетворяющую характер русского человека, был хорошим пловцом, конькобежцем, гимнастом. В детстве с крестьянскими ребятишками гонял лошадей в ночное, совершал дальние прогулки, запускал воздушного змея. В юношеские годы в утлой лодчонке догонял плоты на Волге, подолгу беседовал у костра с бурлаками, вместе с товарищами-гимназистами бродил по живописным окрестностям Симбирска. Потрясающее социальное неравенство, самоуправство и тупость сытых, тяжкий труд и горькие слезы подневольного человека, еще недавно бесправного раба, — все это откладывалось в восприимчивом мозгу и чутком сердце молодого гения. Все это и определило его жизненный путь.

Невозможно до конца понять и представить себе Ленина как величайшего титана революционной мысли и действия, как вождя масс, не проследив самым тщательным образом, как рос и воспитывался он в свои юные годы. Учеба в Симбирской гимназии, ежегодно, при переходе из класса в класс, отмечаемая высшей наградой и увенчанная под конец золотой медалью с надписью «Преуспевающему». Передовая интеллигентная трудовая семья, воспитывающая детей в духе возвышенных гражданских идеалов. Старший брат Александр, мучительно ищущий пути борьбы с окружающей социальной несправедливостью и трагически гибнущий в неравном единоборстве с беспощадным и бессмысленным деспотизмом царского строя.

 — Нет, мы пойдем не таким путем. Не таким путем надо идти, — сказал Владимир Ильич, узнав о казни Александра. Он отверг путь, по которому пошел старший брат. Но это означало необходимость поиска иного, единственно правильного пути. И Ленин целиком посвятил себя этому.

Не всем выпадает большое счастье еще в ранней молодости найти самих себя, свои основные устремления. «Не в этом ли вообще, — говорит друг и соратник Ленина Г. М. Кржижановский, — и заключается главная удача жизни? Если это так, то такая удача выпала на долю Владимира Ильича в полной мере. Он говорил мне, что уже в пятом классе гимназии резко покончил со всяческими вопросами религии: снял крест и бросил его в мусор. А когда я его впервые встретил молодым 23-летним человеком, это был еще не отграненный, но уже вполне отчетливо обрисовывающийся тип человека-монолита, которому суждено было в дальнейшем перед всем миром выявить необычайную силу своей внутренней целостности»¹.

Стоит только обратиться к молодости Ленина с позиций дела всей его жизни, как каждый факт из его 23-летнего пребывания в Симбирске, Казани и Самаре заиграет новыми красками, приобретет особое значение. В биографии великих людей нет незначительных событий. Более других это верно по отношению к Ленину, который с юных лет, выражаясь словами поэта, «знал одной лишь думы власть — одну — но пламенную страсть» — борьбу за счастье трудящихся.

Необыкновенная последовательность в борьбе за достижение поставленной перед собой цели отличает все поступки юного Ильича.

— Теперь такое время, нужно изучать науки права и политическую экономию, — говорит он своему двоюродному брату Николаю Веретенникову и поступает на юридический факультет Казанского университета. А спустя полгода после казни брата мы видим его в первых рядах казанских студентов, ворвавшихся в актовый зал университета и открыто бросивших в лицо царским прислужникам гневное заявление о «невозможности всех условий, в которые поставлена русская жизнь вообще»...

— Ну что вы бунтуете, молодой человек, — ведь стена! — сказал Владимиру Ильичу арестовавший его пристав.

— Стена, да гнилая — ткни, и развалится! — уверенно отвечает молодой Ленин.

На вопрос одного из товарищей по заключению, что он думает делать после выхода из тюрьмы, Владимир Ульянов убежденно заявляет, что у него одна дорога — дорога революционной борьбы. В ссылке в Кокушкине он штудирует общественно-политическую, экономическую и статистическую литературу, а вернувшись в Казань, принимается за глубокое изучение трудов Маркса и Энгельса. Старшая сестра Анна Ильинична впоследствии вспоминала, с каким воодушевлением рассказывал ей Владимир Ильич об основах теории Маркса, о тех новых горизонтах, которые эта теория открывала. От него так и веяло бодрой верой, передававшейся собеседникам. Он и тогда умел убеждать и увлекать своим словом.

Уже в молодые годы в Ленине чувствовался будущий великий организатор нашей партии — повсюду, где только мог, он вербовал себе сторонников, вел ожесточенную борьбу с идейными противниками, огромное внимание уделял собиранию всех наличных марксистских сил. Сначала в Казани, а затем в Самаре он группирует вокруг себя революционно настроенную молодежь, впитывает и критически перерабатывает опыт прошлого революционного движения, пламенно пропагандирует идеи научного социализма. Под влиянием Ленина, его необоримой аргументации лучшие представители самарской интеллигенции решительно отбрасывают народнические предрассудки и со всей ненасытностью юности устремляются к чистому и животворящему источнику — марксизму.

Вместе с тем, живя в Самаре, Ленин берется за серьезные исследовательские работы по экономике России, пишет известную статью «Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни», выступает с рефератами в созданном им марксистском кружке. Его товарищей по кружку, обосновавшихся в Самаре народников, всех, кому выпало счастье близко соприкасаться с Лениным, поражало в этом 23-летнем человеке сочетание простоты, чуткости, жизнерадостности и задорности с солидностью, глубиной знаний, неумолимой логической последовательностью, ясностью и четкостью суждений.

Подытоживая значение казанского и самарского периодов жизни Владимира Ильича, А. И. Ульянова-Елизарова говорит: «Годы жизни в Самаре и еще ранее год в Казани являлись лишь подготовительными для его работы, разлившейся затем так широко. Но эти годы были, вместе с тем, самыми важными, пожалуй, годами в жизни Владимира Ильича: в это время складывалась и оформилась окончательно его революционная физиономия»².

Таков первый — главный — вывод, к которому неминуемо приходишь, тщательно, день за днем исследуя юношеский период жизни нашего великого вождя и учителя.

И тут же возникает еще один вопрос, придающий изучению молодых лет Владимира Ильича чрезвычайную актуальность. Это — сила ленинского примера.

Вступающий в жизнь молодой советский человек невольно задумывается: как строить свое будущее, что нужно сделать для того, чтобы принести наибольшую пользу социалистической Родине, с кого брать пример?

Славное поколение дедов и отцов, несгибаемых большевиков-ленинцев, выведших нашу страну из рабства и отсталости на путь грандиозного коммунистического строительства, распахнувших перед своими внуками и сыновьями светлые дали, дает советской молодежи замечательные образцы для подражания. И в первую очередь таким величайшим образцом может и должна служить жизнь гениального руководителя этой железной когорты большевиков, вождя и организатора многомиллионных трудящихся масс Владимира Ильича Ленина.

Жить, работать и учиться по Ленину, перенимать из его жизни, деятельности, характера все, что сможешь и сумеешь перенять, — разве это не наилучший способ стать человеком, которым будет гордиться страна, сделаться настоящим ленинцем!

Каждый день, каждый час ленинской жизни, каждый поступок, каждое слово Ильича излучают из себя заряд необыкновенной воспитательной силы, достойны глубокого внимания и тщательного изучения.

В то же время необходимо помнить, что этот богатый характер создавался не стихийно и не по наитию свыше; он складывался из множества на первый взгляд незначительных черт и поступков, мужал благодаря сознательным и непрекращающимся усилиям как родителей, старших брата и сестры, так и самого Ильича, который с детских лет научился отбрасывать все ненужное, глубоко впитывать и закреплять то, что пригодится впоследствии.

Еще юношей Ленин возненавидел мещанство, интеллигентскую распущенность, пошлое и пустое времяпрепровождение, жизнь вне общественных интересов, пропитанную неискренностью и приспособленчеством. Еще юношей научился он ставить перед собой благородные, возвышенные цели и упорно, не отклоняясь в сторону, не идя на компромиссы с совестью, преодолевая любые преграды, добиваться того, что задумал.

Владимир Ильич был богато одарен от природы, но к этой одаренности добавлялись еще необыкновенная работоспособность и целеустремленность. В школьные годы он проводил день по строгому расписанию, куда входили и учеба в гимназии, и приготовление уроков, и чтение книг, и отдых, гуляние, игры. Никакие силы и убеждения, кроме вновь возникших, важных обстоятельств, не могли его заставить изменить им самим установленного распорядка работы. Только подобная высокая организованность и концентрация энергии на решении самых главных жизненных задач могли привести к тому, что. по словам М. И. Ульяновой, «он уже в молодые годы был вылитый из стали Владимир Ильич, с готовыми, продуманными меткими ответами на устах»³.

Школьные товарищи Владимира Ильича в один голос отмечают его большую отзывчивость, стремление помочь отстающим, поделиться своими знаниями, всем, что у него есть, с теми, кто в этом нуждается. Впоследствии, в самарский период жизни, эта ленинская черта была хорошо знакома членам марксистского кружка. Если нужно было кому-либо из членов кружка помочь в овладении тем или иным знанием в области марксистской теории или убедить заблуждавшегося в правильности того или иного положения, Владимир Ильич, по свидетельству М. И. Семенова (М. Блана), не щадил никаких трудов. Он готов был разыскать нужную книгу, сделать необходимые выборки из нее, подготовить реферат, чтобы осветить соответствующий вопрос самым обстоятельным образом.

Добрый и отзывчивый к друзьям, единомышленникам, Владимир Ильич был непримирим к идейным противникам. В спорах с ними его полемический огонь становился беспощадным. Будущий политический боец уже тогда вырисовывался в нем с полной ясностью.

Бесценный вклад в изучение детских и юношеских лет В. И. Ленина внесли его сестры Анна Ильинична и Мария Ильинична, брат Дмитрий Ильич, жена и ближайший друг Н. К. Крупская, двоюродный брат Н. И. Веретенников. Их книги и статьи много раз переиздавались и до сих пор являются главным источником сведений о молодости нашего вождя. Заслуживают внимания воспоминания гимназических товарищей Владимира Ильича М. Ф. Кузнецова и Д. М. Андреева, его друзей по самарскому кружку И. X. Лалаянца, А. А. Белякова, М. И. Семенова (М. Блана).

Кроме того, в различных сборниках, журналах, газетах, книгах, зачастую ставших библиографической редкостью, а то и в фондах архивов содержится довольно большое количество воспоминаний об отдельных событиях и фактах из жизни молодого Ленина. Не все эти воспоминания достоверны. «Вообще приходится сказать, — отмечала Анна Ильинична, — что наиболее близкие как будто бы товарищи рисуют его часто неправильно. Из лучших намерений они возводят его на какие-то ходули, между тем как первое требование от всякой биографии должно быть ее соответствие истине»⁴.

На исследователя, задавшегося целью собрать воспоминания современников о Ленине, ложится особая ответственность. Критерий истинности, как нигде, должен быть для него высшим критерием. Но зато, если то или иное свидетельство мемуариста выдержало строжайшую проверку, оно становится неоценимым. Ведь для полноты биографии, для характеристики человека такого мирового масштаба, каким был Ленин, каждый, даже незначительный штрих, каждая характерная мелочь приобретают особый интерес, поистине историческую значимость.

Однако собирание и проверка достоверности фактического материала — только первая стадия работы. Как поступить с накопившимся огромным числом заметок, высказываний, документов, показаний, писем, а порой лишь кратких (в одну-две строки) упоминаний о каком-нибудь факте из жизни Ильича? Ведь многообразие, разномасштабность и разнохарактерность мемуарных свидетельств и официальных документов способны поставить в тупик самого опытного биографа. Да и может ли включить биография, пусть самая обширная, весь тот калейдоскоп жизненных событий и фактов, которые оказываются весьма важными, если хочешь составить себе представление о деятеле во всей его человеческой сущности.

В предисловии к сборнику «Письма к родным» издания 1930 года М. И. Ульянова писала: «...Если мы имеем полное собрание Сочинений Ленина и довольно большую литературу о ленинизме (и научно-исследовательскую, и популярную), то Ленин как человек, с его яркой разносторонней индивидуальностью, обрисован до сих пор крайне недостаточно или не обрисован почти совсем»⁵. 34 года, прошедшие после написания предисловия, и особенно последнее десятилетие, внесли значительные коррективы в слова Марии Ильиничны. Появилось несколько томов «Воспоминаний о Владимире Ильиче Ленине», двумя изданиями вышла научная биография В. И. Ленина, в которой воспроизведены яркие факты, рисующие живой образ Владимира Ильича как вождя, товарища и человека.

И тем не менее о Ленине-человеке, его образе жизни, привычках, склонностях, его отношении к людям можно еще писать очень и очень много. Очевидно, понадобятся годы, усилия больших коллективов и отдельных исследователей, чтобы жизнь Ленина и его титаническая деятельность получили должное воплощение в литературе.

Почти двадцать лет ушло у меня на собирание и систематизацию материалов, относящихся к первоначальному периоду жизни вождя революции, периоду, который в научной биографии занимает только одну главу, — детству, юности и началу революционной деятельности В. И. Ленина. Промежуточными этапами явились работы «Молодые годы В. И. Ленина», «Илья Николаевич Ульянов», «Страница великой жизни», «Книга в жизни молодого Ленина». Это были подступы к теме, поиски жанра, который давал бы наиболее благоприятную возможность показать молодого Ленина в жизни и в его революционной борьбе.

Определяя жанр своего произведения «Пушкин в жизни», известный советский писатель В. В. Вересаев в еще не публиковавшемся письме ко мне отмечал: «Биография — это совсем другое. Каждый биограф использует те факты жизни писателя, которые соответствуют его взглядам на него. Мы перечитываем о каждом крупном деятеле десятки биографий одну за другой, между тем каждая из них на девять десятых повторяет тот же материал, который имеется и в других. Не правильнее ли было бы материал этот предлагать отдельно, а уже на основании этого материала давать художественные портреты?..» Ни один поэт, живописец, скульптор, беллетрист, драматург, режиссер, актер, писал Вересаев, не пройдет мимо такой книги, так как им все это настоятельно нужно знать в самых мелких подробностях. Подобные работы нужны и самому широкому кругу читателей: жизненные подробности, детали помогают им воссоздать живой образ человека, о котором идет речь, увидеть, почувствовать его «во плоти и крови», таким, каким он был в жизни.

С помощью «вересаевского метода» создана и предлагаемая ныне читателям книга «Молодой Ленин». Она целиком построена на документальном и фактическом материале. Повествование в ней ведется от лица современников молодого Ленина: его родных, друзей, знакомых, товарищей по гимназии, университету, по казанским и самарским кружкам — всех тех, кому посчастливилось жить, учиться и работать в непосредственной близости к Владимиру Ильичу.

По сравнению с так называемыми беллетризованными биографиями, непременным компонентом которых является авторский вымысел, такой метод имеет то неоспоримое преимущество, что он дает читателю вполне достоверный, научно проверенный материал, позволяет ему ощутить все обаяние подлинника, первоисточника. Каждая, самая незначительная деталь взята из жизни; ничего не додумано, не приукрашено — факты говорят сами за себя.

Очень важно и то, в каком порядке размещен имеющийся материал. Каждый последующий мемуарный отрывок должен дополнять и развивать предыдущие, вносить какой-то новый штрих в раскрытие характера, освещать описываемые события с еще неизвестной стороны. Наряду с основным — хронологическим — принципом развития действия чрезвычайно большое значение приобретают своего рода отступления — сосредоточение в одном месте специально подобранных свидетельств мемуаристов для обрисовки той или иной, наиболее характерной черты Владимира Ильича пли события, происходившего с его участием. Подобные отступления несколько замедляют темп повествования, но именно они в значительной мере и воссоздают ту «плоть и кровь», которые позволяют читателю увидеть, «почувствовать» человека во всем его жизненном многообразии.

Передо мной стояла задача — так расположить воспоминания и документы, чтобы, собранные воедино, они оставили у читателя впечатление цельного, законченного произведения о юношеских годах Владимира Ильича, своеобразную повесть в документах и мемуарах. Глайное действующее лицо этой повести — не художественный образ, а Владимир Ильич, каким он был в жизни, каким он остался в памяти современников.

Конечно, многое оказалось пока невыполнимым. Некоторые факты из жизни молодого Ленина не получили в мемуарной литературе достаточного освещения. В нескольких местах, заботясь о доступности и понятности изложения, пришлось использовать не первоисточники, а статьи, обобщающие архивные документы (например, там, где говорится о сдаче Владимиром Ильичем экзаменов при Петербургском университете, о выступлениях его в качестве защитника на судебных процессах).

Создать книгу, в которой с исчерпывающей полнотой раскрывался хотя бы один период жизни великого Ленина, — труд очень ответственный, сложный и вряд ли под силу одному человеку. Моя цель была скромнее — я пытался лишь наметить пути к разработке этой чрезвычайно важной и нужной темы. Как это удалось сделать — судить читателям.

* * *

Источники, на которые в тексте приходилось ссылаться часто, приводятся в сокращенном написании, названия сборников даны в скобках. Ниже помещены полные наименования источников и их условные обозначения:

«Александр Ильич Ульянов и дело 1 марта 1887 г.» Сборник, составленный А. И. Ульяновой-Елизаровой. ГИЗ, М. — Л., 1927 — «А. И. Ульянов».

Алексеев В. и Швер А. Семья Ульяновых в Симбирске (1869-1887). Под редакцией и с примечаниями А. И. Ульяновой (Елизаровой). ГИЗ, М. — Л., 1925 — 5. Алексеев и А. Швер.

Андреев Д. М. В гимназические годы. «Звезда», 1941, №6 — Д. М. Андреев.

«Архивные документы к биографии В. И. Ленина». «Красный архив», 1934, том I — «Архивные документы к биографии В. И. Ленина».

Беляков А. Юность вождя. Воспоминания современника В. И. Ленина, изд. 2. М., «Молодая гвардия», 1960 — Л. Беляков.

Веретенников Н. Володя Ульянов. Воспоминания о детских и юношеских годах В. И. Ленина в Кокушкине. М., Детгиз, 1960 — Н. Веретенников.

«Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине», часть 1. Госполитиздат, 1956 (большой формат) — «Воспоминания о В. И. Ленине», 1.

«Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине», часть 3. Госполитиздат, 1960 (большой формат) — «Воспоминания о В. И. Ленине», 3.

Семенов М. И. (М. Блан). Революционная Самара 80 — 90-х годов (Воспоминания). Куйбышевское издательство, 1940 — М. И. Семенов (М. Блан).

«Старый товарищ Алексей Павлович Скляренко (1870 — 1916 гг.)». М., ГИЗ, 1922 — «Старый товарищ А. П. Скляренко».

Ульянова А. И. Детские и школьные годы Ильича. М., Детгиз, 1962 — Л. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича.

Ульянова-Елизарова А. И. В. И. Ульянов (Н. Ленин). Краткий очерк жизни и деятельности. Партиздат, 1934 — А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н. Ленин).

Ульянова М. Отец Владимира Ильича Ленина Илья Николаевич Ульянов (1831 — 1886). М. — Л., Соцэкгиз, 1931 — М. Ульянова.

«Федосеев Николай Евграфович». Сборник воспоминаний. М. — П., ГИЗ, 1923 — «Федосеев Николай Евграфович».

* * *

Приношу глубокую благодарность Б. А. Антонову, А. Ф. Варламовой, О. П. Веретенниковой, А. М. Канашевичу, А. Л. Карамышеву, 3. А. Левиной, К. Я. Наякшину, Н. М. Семеновой и другим товарищам, оказавшим мне содействие в работе над книгой.

Анатолий Иванский

Примечания:

¹ Г. Кржижановский. Великий Ленин. М., 1956, стр. 20.

² Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине, 1. М., 1956, стр. 25.

³ Сборник «Первая годовщина». М., 1925, стр. 12.

⁴ Л. Елизарова. О жизни Владимира Ильича Ульянова-Ленина в Казани (1887 — 1889 гг.). «Пути революции» (Казань), 1922, № 2, стр. 7.

⁵ См. В. И. Ленин. Сочинения, изд. 4, том 37, стр. XI.

 

 

Глава первая

ДЕТСКИЕ ГОДЫ

 

Зовут меня Владимир Ильич Ульянов. Родился я в Симбирске 10 апр(еля) 1870 года.

В. И. Ленин. Незаконченная автобиография. Ленинский сборняк, том XXI, стр. 57.

...В метрической книге Николаевской церкви города Симбирска за тысяча восемьсот семидесятый год в апреле месяце под № 8 записано: Владимир родился 10-го, а крещен 16-го числа апреля. Родители его: коллежский советник Илья Николаев Ульянов и законная жена его, Мария Александровна, оба православного исповедания. Восприемниками ему были: действительный статский советник Арсений Федоров Белокрысенко¹ и вдова коллежского асессора Наталья Иванова Ауновская ².

Из метрического свидетельства В. П. Ленина. Центральный музей В. И. Ленина.

¹ Арсений Федорович Белокрысенко был управляющим удельной конторой в Симбирске, членом статистического комитета. Вместе с Ильей Николаевичем он состоял также действительным членом комитета Карамзинской библиотеки. М. Ульянова, для которой Арсений Федорович был также крестным отцом, пишет, что «Белокрысенко принимал участие и в деле народного просвещения в качестве члена училищного совета, и общая работа создавала, вероятно, у отца с ним особенную близость. Белокрысенко приходил к нам обычно по субботам, и они проводили с отцом время за шахматным столом, играя в шахматы... Белокрысенко умер на несколько месяцев раньше отца, и я помню, как Илья Николаевич сказал однажды с грустью: «Вот и суббота, а поиграть в шахматы не с кем» (цит. книга, стр. 67).

² Наталья Ивановна Ауновская — мать Владимира Александровича Ауновского (1835 — 1875), учителя-естественника, друга и сослуживца И. Н. Ульянова по Пензе, Нижнему Новгороду и Симбирску. В Симбирске В. А. Ауновский служил инспектором мужской гимназии, исполняя одновременно обязанности секретаря губернского статистического комитета. Членом этого комитета был и Илья Николаевич, который принимал участие и в «Симбирских сборниках», издававшихся статистическим комитетом и редактировавшихся Ауновским. В 1872 году по рекомендации Ильи Николаевича Ауновский стал директором вновь открытой Порецкой учительской семинарии, а затем, с 1 июля 1874 года и до смерти, работал директором учительской семинарии в г. Пскове. В. А. Ауновский был крестным отцом Ольги Ильиничны.

 

Наши детские годы прошли на Волге, в городе Симбирске, который теперь в честь Владимира Ильича, настоящая фамилия которого была Ульянов, переименован в Ульяновск. Это был... небольшой провинциальный город, тихий и спокойный. Там не было фабрик и заводов, не было трамваев и даже конок, к Симбирску не была в то время проведена еще железная дорога. Зимой сообщаться с другими городами было поэтому особенно трудно: можно было ездить только на лошадях, а это ведь такой неудобный и долгий способ передвижения! Но с весны, с открытием навигации, Симбирск несколько оживал. Он лежит на большой судоходной реке, и, когда она сбрасывала с себя ледяные оковы, на пристани города закипала жизнь, раздавались свистки пассажирских и буксирных пароходов, оживала торговля и сообщение с другими городами становилось более удобным — на пароходах. Симбирск, теперешний Ульяновск, расположен на высоком гористом берегу Волги, в нем много зелени и фруктовых садов, которые расположены по горе¹. Весной, особенно в ледоход, вид на Волгу с горы, Венца, как называется там бульвар над обрывом, был очень красивый. Река поднимается из своих берегов, делается шире, а льдины несутся вниз по воде, набегая одна на другую, треща и образуя местами заторы. И борются одна с другой, пробивая себе дорогу, отталкивая более мелкие или с грохотом разбивая их. Мы любили смотреть на эту картину, любили прогулки по Венцу, с которого ледоход, возрождающееся движение по реке, был особенно хорошо виден.

М. И. Ульянова. О Ленине. М., 1964, стр. 12 — 13.

¹ В 1918 году в беседе с начальником штаба 1-й Революционной армии Н. Корицким В. И. Ленин вспоминал свой родной город: «Ну как Симбирск? Захолустный был городок! Но весь в садах. А как теперь? Сады целы?.. Замечательная там была анисовка. Особенно в селе Кременки...» (В. Корицкий. У Ленина в 1918 году. «Москва», 1963, № 4, стр. 183).

 

Это (речь идет о Симбирске. — А. И.) был... захолустный провинциальный городок¹. К. И. Коренев метко описал его в своем стихотворении «Воспоминание»:

Я не забыл тебя далекий,
Но сердцу милый городок,
И Волги берег твой высокий,
И тротуары из досок;
Твои пастушеские нравы,
Стада баранов и коров,
Весной — чрез лужи переправы,
Зимой — бугры твоих снегов;
Главу блестящую собора,
Уютных домиков ряды,
А там, по склону косогора,
Твои фруктовые сады;
Твой тарантас шестиаршинный,
Костюм мордвы, чуваш, татар,
И чисто русский быт старинный
Твоих приветливых (!) бояр².

Симбирск назывался «дворянским гнездом» по обилию дворянских поместий в его окрестностях³. «Сословная солидарность была отличительной чертой тогдашнего дворянского общества» в Симбирске. «Общая дружба, скрепленная близким родством, придавала ему огромную силу. Если действия кого-либо из их среды были очевидно -неправильны, то все общество, даже иногда в ущерб справедливости, принимало меры к тому, чтобы как-нибудь оправдать поступок виновного и вообще выгородить его; если же случалось кому-нибудь из них быть обиженным, то гнев всего сплоченного. общества обрушивался на виновника»⁴. Дворянство водило компанию в своей среде, соря деньгами, проводя жизнь в роскоши, празднествах и безделиц. Освободительные реформы 60-х годов не могли не нанести ущерба его материальному благополучию, и понятно, что все стремления реакционной части дворянства были направлены на то, чтобы эти реформы не были проведены в жизнь. Таково было, несомненно, желание громадного большинства дворянского сословия...

Реакционно настроенное дворянство в своем большинстве было одной частью симбирского общества, а другой его частью было «чиновничество, поддерживавшее знакомство по ведомствам, строго придерживаясь табели о рангах». Интереса для культурных идейных людей, какими были наши родители, это общество не могло представлять.

М. Ульянова, стр. 25, 26.

Примечания:

¹ В 70 — 80 х годах XIX столетия в Симбирске насчитывалось около 30 тысяч жителей. Промышленность была развита крайне слабо: на нескольких мелких предприятиях работало всего 500 рабочих. Имелось несколько учебных заведений — мужская и женская гимназии, духовная семинария, кадетский корпус, начальные школы. Зато «работало» два монастыря и 29 церквей. От ближайшей железной дороги город отстоял на 150 верст. Уроженец Симбирска писатель И. А. Гончаров так отзывался о своем родном городе: «Вся улица слышит, когда за версту едет телега или стучит сапогами по мостовой прохожий... Так и хочется заснуть самому, глядя на это затишье».

² П. Мартынов. Город Симбирск за 250 лет его существования. Симбирск, 1898, стр. 55. — Примечание М. Ульяновой.

К. И. Коренев — симбирский старожил, переехавший в 40-х годах в Петербург и написавший там стихотворение о своем родном городе.

³ В 1869 году губернатор писал в своем отчете, что в Симбирской губернии насчитывается 3115 потомственных дворян, 2751 личный дворянин (чиновник), 13198 человек духовенства.

⁴ М. Ульянова цитирует книгу П. Мартынова «Город Симбирск за 250 лет его существования». Симбирск, 1898, стр. 316.

 

...Мы (то есть семья Ульяновых. — А. И.)... поселились во флигеле во дворе дома Прибыловского на Стрелецкой улице¹. В этой квартире 10 апреля 1870 г. родился брат Владимир. Осенью того же 1870 г. семья наша перебралась в верхний этаж дома того же хозяина на улицу, где прожила до 1875 г.²

Дом этот был тогда последним по Стрелецкой улице, упиравшейся в площадь с тюрьмой, которая выходила главным фасадом на так называемый «Старый венец» — высокий берег Волги со сбегавшими вниз фруктовыми садами. В противоположность «Новому венцу» — части нагорной набережной и центре города, с бульваром из неизбежной акации, с беседкой и музыкой, — по праздникам служившему местом прогулки чистой публики, «Старый венец» был совершенно дикой окраиной города. Здесь стояла лишь пара скамеек над обрывом к Волге; по праздникам звучала гармоника, земля усердно посыпалась скорлупами подсолнечников и семечками рожков — любимого тогдашнего лакомства, немало попадалось голов и хвостов воблы — главной снеди всех волжан. На пасху сюда выходили катать яйца, и «Старый венец» пестрел яркими платьями и красными рубахами местных обывателей. Водружалась карусель, нестройно, перебивая одна другую, звучали гармоники, сновали продавцы рожков, семечек и маковок. И публика веселилась почти непосредственно под завистливыми взорами обитателей тюрьмы. Бледные, обросшие, какие-то дикие лица глядели из-за решеток, слышалось лязганье цепей. Но в праздники мы разве с кем-нибудь из старших проходили по «Венцу», одних нас мать не пускала. К вечеру оттуда доносились уже пьяные песни, происходили драки, без которых народные празднества и гулянья были в то время немыслимы.

В будни же он был обычным местом наших прогулок. Садика никакого при доме не было, ходить с нами дальше куда-нибудь матери обычно не было времени. В 1871 г. родилась сестра Ольга³, в 1873 г. умерший через несколько дней брат Николай, в 1874 г. брат Дмитрий. Няня, поступившая к Володе, была занята всегда с меньшими. А «Венец» был под рукой, и мы, старшие, перебегали туда дорогу одни, рылись в так называемом «песке», т. е. правильнее в пыли, выискивая камешки, осколки фаянсовой посуды и т(ому) п(одобные) сокровища и приносили их домой. Мать пускала нас скрепя сердце туда, по близости тюрьмы, про обитателей которой ходили разные страшные слухи, но гулять больше было негде, и приходилось мириться.

Помню, как угнетало наши детские души это мрачное здание с его мрачными обитателями. Только увлечешься, бывало, чудным видом на Волгу, пением певчих птиц в сбегавших с обрыва фруктовых садах или собиранием «сокровищ», как лязг цепей, грубые окрики или ругань заставляли нас вздрагивать и оглядываться. Вместе со страхом перед этими людьми наши детские души охватывало и чувство глубокой жалости к ним. Помню его отражение в глубоких глазах Саши. И сейчас еще стоит перед моим взором одно худое тонкое лицо с темными глазами, жадно прильнувшее к решетке окна.

Да и со взрослыми гулять в тогдашнем Симбирске детям было негде. Единственным общественным садиком был Карамзинский, вокруг памятника Карамзину. Это был типичный казенный садик того времени с неизбежными аллейками из акации и сирени, с парой клумбочек. Гулять там надо было чинно, дети были стеснены в своих движениях, и обычно, кроме праздников, когда по аллеям его проводили несколько разодетых скучающих детей, он пустовал, а его пыльная, подрезанная сирень кишела шпанскими мухами. Казенный садик был под стать казенным зданиям. На всякое учреждение общественного характера ложилась эта мертвящая рука. Помню еще один садик — Николаевский — тоже в центре города, но совсем заброшенный: весь в кочках, грязный, с поломанной загородкой, за которую заходили, возвращаясь с пастбища, коровы. Все же там росла и зелень, и мы, двое старших, ходили туда одно время с девочкой лет 14, Еленой, дочерью нашей кухарки. Никаких сторожей и запретов там не было, и мы бегали там охотно, но раз Елена увидела нас наклонившимися над темно-зеленой таинственной бездной колодца, ничем решительно не загороженного. В ужасе потащила она нас прочь, не без сопротивления с нашей стороны, ибо загадочная глубь манила. С тех пор этот садик стал для нас под строгим запретом, и для прогулок оставался, кроме улицы перед домом, лишь «Старый венец». Дело шло, правда, лишь о весне и осени, так как на два, на два с половиной месяца мы уезжали ежегодно в деревню Кокушкино.

Чтению и письму, а также начаткам новых языков нас учила мать, но растущая семья, заботы о меньших и хозяйстве все меньше оставляли ей времени на это, и занятия получались, понятно, нерегулярные. Вследствие этого отец пригласил с осени 1873 г. заниматься с нами учителя приходского училища Василия Андреевича Калашникова⁴. Это был совсем молодой еще человек, недавно окончивший учрежденные отцом в Симбирске педагогические курсы. Опыта, конечно, у него еще никакого не было, притом он сам в семье директора несколько робел, что я, девчурка⁵, тогда отметила и помню, что пользовалась этим, хотя в его памяти это, очевидно, и сгладилось, потому что в своих воспоминаниях он только хвалит нас за старательность. Возможно, конечно, и то, что имеет он в виду, главным образом, Сашу, с детства очень добросовестно и серьезно относившегося к своим обязанностям. Саше было тогда 7 1/2 лет⁶.

Приходил к нам Василий Андреевич только на час, а затем задавал уроки к следующему дню. Кроме того, мать занималась с нами языками, и мы много читали...

Наша семья жила очень замкнутой жизнью...

А.И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 36 — 39, 41).

¹ Ныне улица Ульянова, 21. Эту квартиру подыскал семье Ульяновых В. Л. Ауновский, приехавший в Симбирск на два года раньше Ильи Николаевича.

² Флигель, где родился В. И. Ленин, за ветхостью был снесен еще до революции. Но сам дом Прибыловского, на втором этаже которого поселилась семья Ульяновых, когда Володе было полгода, сохранился до сих пор. Сейчас здесь областная детская библиотека имени В. И. Ленина.

³ Между Александром и Владимиром Ильичей был третий ребенок, Ольга, умершая в грудном возрасте. Следующая за Владимиром Ильичей дочь была также названа Ольгой.

⁴ В 1923 году в справке, посланной В. А. Калашникову на оформление пенсии, А. Елизарова-Ульянова писала: «Сим удостоверяю, что Василий Андреевич Калашников был одним из лучших учителей народной школы в директорство в Симб(ирской) губ(ернии) отца моего, Ильи Николаевича Ульянова, и одним из наиболее любимых им. Вследствие этого он как раз ему поручил подготовку к гимназии меня и брата моего Александра, и Василий Андреевич занимался с нами целый год» (см. «Советская Россия», 1957, 3 апреля).

⁵ Анна Ильинична Ульянова родилась 14 августа 1864 года, следовательно, осенью 1873 года ей было 9 лет.

⁶ Александр Ильич Ульянов родился 31 марта 1866 года.

 

Марья Александровна среди знакомых дам городского общества пользовалась репутацией большой домоседки. Илья Николаевич — живой, энергичный, с приветливой улыбкой¹ — заслужил общую симпатию своей простотой в обращении, полной доступностью и искренней готовностью помочь всякому, кто нуждался в его помощи.

 Калашников («А. И. Ульянов», стр. 276-277).

¹ «Фотографические карточки Ильи Николаевича, — говорит Н. Веретенников, — по-моему, хорошо передают его лицо. Роста он был небольшого, худощавый, очень подвижной, с выразительными карими глазами, часто оживляемыми улыбкой» (стр. 33). Хирург и глазной врач Г. И. Суров, державший у Ильи Николаевича экзамен в Алатырской школе, рассказывает, что по своей внешности он очень напоминал знаменитого Пирогова.

 

У колыбели маленького Володи, по рассказам моей матери и старшей сестры Любы, тетя Маша (то есть Мария Александровна. — А. И.) пела песню, слова которой всем нравились. Я помню, как позднее в Кокушкине декламировали и напевали отдельные строчки этих стихов.

Вот несколько строк из них:

...А тебе на свете белом
Что-то рок пошлет в удел?
Прогремишь ли в мире целом
Блеском подвигов и дел?
Вождь любимый, знаменитый,
В час невзгоды роковой
Будешь крепкою защитой
Стороны своей родной
Иль тебе по воле рока
Будет дан высокий ум,
И поведаешь ты много
Плодоносных новых дум.
Неподкупен, бескорыстен
И с сознаньем правоты,
Непоборной силой истин
Над неправдой грянешь ты...¹

Автора этих стихов, к сожалению, установить не удалось.

Н. Веретенников, стр. 29 — 30.

¹ Полностью это стихотворение опубликовано в статье Н. И. Веретенникова «Детские годы Ц. И. Ульянова (Ленина) в Кокушкине» («Красная новь», 1938, №5, стр. 159). По всей вероятности, оно навеяно некрасовской «Песней Еремушке», с которой имеет ряд текстовых совпадений. Достаточно сравнить, например, последнее четверостишие с такими строками из «Песни Еремушке»:

С этой ненавистью правою,
С этой верою святой
Над неправдою лукавою
Грянешь божьею грозой...

(Н. А. Некрасов. Полное собранно сочинений и писем, том 2. М., 1948, стр. 58).

 

В семье Ульяновых жила взятая для Володи няня, Варвара Григорьевна¹, большая приятельница моей няни. Они были землячки, из Пензенской губернии.

По словам моей мамы (Анны Александровны Веретенниковой. — А. И.), эти старушки, уложив спать своих пяти-шести-летних питомцев, усаживались у окошка или на крылечке и вели беседы.

Наша няня как-то передала маме свой разговор.

 — Я хвалю Володеньку, говорю — умненький, золотой мальчик, а Варвара Григорьевна отвечает: это другие дети хорошие — золото, а мой Володенька — бриллиант. Так и называет все Володеньку «бриллиантовый мой».

Н. Веретенников. Володя Ульянов. Воспоминания о детских годах В. И. Ленина в Кокушкине. М. — Л., 1939, стр. 13.

¹ Варвара Григорьевна Сарбатова до 1861 года была крепостной помещицы Поляковой села Ломовки, Мокшанского уезда, Пензенской губернии. Муж ее погиб во время Крымской войны. На работу к Ульяновым Варвара Григорьевна поступила в 1870 году, в возрасте 43 лет. Она очень любила детей, и особенно первого своего питомца, Володю. Дети тоже отвечали ей любовью. Прожив у Ульяновых 20 лет, она скончалась в 1890 году в Самаре.

 

Ямщик Феклин Яков Дмитриев (из деревни Анаевка) (правильно: Апокаево. — А. И.) помнит Володю, когда последнему было 2 — 3 года. Он его в коляску сажал и в город возил. И помнит старшего — Александра...

— Бойкие оба были, — рассказывает Феклин. — Володя-то был половчей и торопливей Александра. Может, это оттого, что Александр-то уж в разум вошел.

Запись воспоминаний Я. Д. Феклина («О Ленине», книга 2. М., 1925, стр. 23).

Самый веселый и живой элемент в семействе составляли Владимир и Ольга... Целый день можно было слышать, как Ольга пела, прыгала на одной ножке, вертелась, танцевала или играла с Володей, который, мне кажется, больше всех доставлял хлопот матери и старшей сестре. Он был самый живой и шаловливый из детей Ульяновых. Как сейчас вижу его в ситцевой рубашечке и широких шароварах, шалившего или поддразнивавшего Ольгу.

Воспоминания Г. Назарьевой. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

В нашей семье дети росли «по парам», соответственно возрасту. Володя и Оля сначала были младшей парой, а потом, как Володя заявил с гордостью, средней парой: младшей стали Митя с Маней. Эта средняя была самой бойкой и шаловливой парой. Володя любил шумные игры, беготню, любил командовать. Володя был коноводом всех игр, а Оля — прекрасный товарищ, живая и очень способная девчурка, немного с мальчишескими наклонностями — не отставала от него...

Иногда, при редких отлучках матери, нам, старшим (то есть Анне Ильиничне и Александру Ильичу. — А. И.), поручалось присматривать за младшими, и тут мы бывали обычно не на высоте задачи. Так, помню, что расшалившаяся мелюзга (они были малыши: Володя и Оля — до 5 лет) пустила в ход высшее, доступное ей хулиганство: бросаться из прихожей в залу калошами. Нас двоих, более смирного нрава, эта шалость сильно поразила, и вот, когда мы снова остались одни и малыши начали буянить, мы остановились глубокомысленно, как бы для военного совета, и стали шептаться: как быть?

— Они еще, пожалуй, опять калошами кидаться станут? — опасливо предположил кто-то из нас.

Ухо младших уловило это опасение, и — бац! — калоши полетели в чистенькую зальцу, в диван, только что обитый красным, с разводами, ситцем...

Мать по возвращении, очевидно, тотчас проникла в суть происшествия, ибо прервала наши тревожные возгласы спокойно и твердо: «Это пустяки! Этого делать не надо!» И совсем не распекая «преступников», а посмотрев более укоризненно на старших, повела всех за собой и заняла чем-то.

Воспоминания А. И. Ульяновой-Елизаровой. «Пионер», 1960, № 4, стр. 19, 20.

Семья, в которой вырос Владимир Ильич, была очень дружна. Он был третьим ребенком, очень шумным, с бойкими, веселыми карими глазами.

Володя и его сестра Оля, которая была на полтора года моложе его, росли очень живыми и бойкими детьми. Они любили шумные игры и беготню. Особенно отличался этим Володя, который обычно командовал сестренкой. Так, он загонял Олю под диван и потом командовал: «Шагом марш из-под дивана!»

Бойкий и шумный везде, Володя кричал громко и на пароходе, на котором вся семья собралась, чтобы ехать на лето в деревню Казанской губернии.

— На пароходе нельзя так громко кричать, — говорит ему мама.

— А пароход-то ведь и сам громко кричит, — отвечает не задумываясь и так же громко Володя.

Если бывало, что Володя или Оля расшалятся чересчур, мама отводила их для успокоения в папин кабинет и сажала на клеенчатое кресло — «черное кресло», как они называли его. Они должны были в наказание сидеть в нем, пока мама не позволит встать и идти опять играть. Раз на «черное кресло» был усажен Володя. Маму кто-то отозвал, и она забыла о Володе, а потом, спохватившись, что слишком долго не слышит его голоса, заглянула в кабинет. Володя все так же смирно сидел в «черном кресле», но только крепко спал.

Игрушками он мало играл, больше ломал их. Так как мы, старшие, старались удержать его от этого, то он иногда прятался от нас. Помню, как раз, в день рождения, он, получив в подарок от няни запряженную в сани тройку лошадей из папье-маше, куда-то подозрительно скрылся с новой игрушкой.

Мы стали искать его и обнаружили за одной дверью. Он стоял тихо и сосредоточенно крутил ноги лошади, пока они не отвалились одна за другой.

Читать Володя выучился у матери лет пяти. И он и сестра Оля очень полюбили чтение¹ и охотно читали детские книги и журналы, которые в изобилии получал наш отец². Стали они скоро читать и рассказы из русской истории, заучивали наизусть стихи. Это любила, впрочем, больше Оля, которая знала много длинных и трудных стихотворений и очень выразительно говорила их наизусть.

Любимым стихотворением Володи, когда ему было лет семь-восемь, была «Песня бобыля» (И. С. Никитина. — Л. И.), и он с большим азартом и задором декламировал:

Богачу-дур-раку
И с казной не спится,
— Бедняк гол, как сокол,
Поет, веселится.

Верно, она ему по душе пришлась.

Особо любимых книг у Владимира Ильича в детстве не было. Охотно читал он журнал «Детское чтение»³. Начитавшись, он бежал с сестрой играть, причем, как было уже сказано, любил больше шумные, подвижные игры. Летом они бежали во двор и в сад, лазали на деревья, играли вместе с нами, двоими старшими, в «черную палочку» (теперь эта игра называется, кажется, «палочкой-застукалочкой»). Володя очень любил эту игру, а позднее — крокет. Зимой катался на санках с горы, которую устраивали у нас во дворе, и играл в снежки с товарищами, а позднее стал кататься на коньках...

Как уже было сказано, Володя был большим шалуном и проказником, но его хорошей стороной была правдивость: нашалит и всегда признается. Так, в возрасте пяти лет он сломал раз у старшей сестры линейку, которую она только перед тем получила в подарок. Он сам прибежал со сломанной линейкой сказать ей об этом; а когда она спросила, как это случилось, сказал: «Об коленку сломал», приподнимая ногу и показывая, как это произошло.

— Хорошо, что он не делает ничего исподтишка, — говорила мать.

Раз, впрочем, она рассказала, что и этот грех с ним однажды случился. Она чистила в кухне яблоки для пирога; кучка яблочной кожуры лежала на столе. Володя вертелся подле и попросил кожуры. Мать сказала, что кожуру не едят. В это время кто-то отвлек ее; когда она повернулась опять к своей работе, Володи в кухне уже не было. Она выглянула в садик и увидела, что Володя сидит там, а перед ним, на садовом столике, лежит кучка яблочной кожуры, которую он быстро уплетает. Когда мать пристыдила его, он расплакался и сказал, что больше так делать не будет.

— И действительно, — говорила мать, — он больше ничего не брал тайком.

Другой раз, когда ему было восемь лет, он скрыл одну свою проделку. Он был взят отцом вместе со старшими в первый раз и Казань, чтобы ехать оттуда в деревню Кокушкино, к тете. В Казани, в квартире тети (Анны Александровны Веретенниковой, — А. И.), он, разбегавшись и разыгравшись с родными и двоюродными братьями и сестрами, толкнул нечаянно маленький столик, с которого упал на пол и разбился вдребезги стеклянный графин.

В комнату вошла тетя.

— Кто разбил графин, дети? — спросила она.

— Не я, не я, — говорил каждый.

— Не я, — сказал и Володя.

Он испугался признаться перед мало знакомой тетей, в чужой квартире; ему, самому младшему из нас, трудно было сказать: «я», когда все остальные говорили легкое: «не я». Вышло, таким образом, что графин сам разбился. Прошло два или три месяца. Володя давно уже уехал из Кокушкина и жил опять в Симбирске. И вот раз вечером, когда дети уже улеглись, мать, обходя на ночь их кроватки, подошла и к Володиной. Он вдруг расплакался.

— Я тетю Аню обманул, — сказал он, всхлипывая, — я сказал, что не я разбил графин, а ведь это я его разбил.

Мать утешила его, сказав, что напишет тете Ане и что она, наверное, простит его.

А Володя показал этим, что ложь ему противна, что хотя он солгал, испугавшись признаться в чужом доме, но не мог успокоиться, пока не сознался.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 6 — 14.

¹ А. И. Ульянова-Елизарова пишет: «Очень способная, живая и бойкая девочка, она (Оля. — А. И.) четырех лет выучилась около него (Володи. — А. И.) читать...» (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 13). О том же писала в своем школьном сочинении «Как я училась грамоте» Ольга Ильинична: «Мне было 4 года, когда моего старшего брата (Володю. — А. И.) начали учить грамоте. Я была тогда очень дружна с братом и не хотела от него отставать; мои родители не учили меня, думая, что я еще мала и мне будет трудно, но у меня была большая охота учиться, и я выучилась сама с помощью старшей сестры и брата. Читать я очень любила и читала довольно много. Я прочитала довольно много детских книг; особенно нравились мне стихи, и я знала их наизусть... Около шести лет научилась я писать с мамой» (Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске).

² А. И. Ульянова-Елизарова вспоминает: «Отец получал всю новую детскую литературу, которая переживала тогда пору некоторого расцвета, журналы «Детское чтение», «Семья и школа» и др.» («А. И. Ульянов», стр. 39). Кроме того, Ульяновы выписывали детский журнал «Родник», в котором сотрудничали писатели В. Г. Короленко, В. М. Гаршин, Д. Н. Мамин-Сибиряк, К. М. Станюкович.

³ «Детское чтение» — выходивший в 1869 — 1906 годах ежемесячный журнал для детей дошкольного и младшего школьного возраста. В журнале, вокруг которого объединялись прогрессивные педагоги и писателя своего времени, публиковались небольшие повести и рассказы из народной жизни, статьи на естественно-исторические темы, популярные статьи по промышленности и технике. По воспоминаниям подруги Ольги Ильиничны Л. Ф. Щербо, журнал «Детское чтение» в семье Ульяновых читали вслух. Читали также книгу французского астронома Камиля Фламмариони «Небесные светила». Ольга Ильинична писала А. Ф. Щербо 3 августа 1889 года: «...ты очень любила астрономию и давала еще мне книгу: «Небесные светила» Фламмариона. Не могу вспомнить равнодушно об этой книге — такая прелесть! Я с тех пор читала многие другие, более подробные, но нигде не было такого увлечения и такой поэзии» (Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске).

 

...Если ножик упадет со стола или его кто уронит, обязательно кто-то должен прийти. Глупость, конечно, это. Но что поделать, в наше время тоже некоторые серьезно в разные приметы верили вроде этой.

— Так вот, был однажды такой курьезный случай. Сидим мы за столом все, обедаем. У Володи выскальзывает из рук ножик и летит на пол, но Володя с необычайной ловкостью успевает на лету подхватить его. Не дал упасть. Смотрим на него, а он стоит, глядит на пойманный нож, нахмурился даже и бормочет: «Что же это может значить?» Потом лицо его вдруг озарила радостная улыбка:

— Мамочка, — кричит, — догадался! Знаешь, что значит, если ножик на лету поймать, не давши ему упасть? — Мамочка и все остальные, сидевшие за столом, с улыбкой ждали, что еще выдумает наш Володя, а он продолжал:

 — Это означает, что кто-то собирался к нам в гости и сказал сам себе: «Пойти, что ли, сходить к Ульяновым?» Потом махнул рукой и раздумал: «Да нет, пожалуй, не стоит, в другой раз схожу!»

А. И. Ульянова-Елизарова в передаче Г. Я. Лозгачева-Елизарова. Г. Лозгачев-Елизаров. Незабываемое. Саратов, 1962, стр. 122-123.

...В шести-семилетнем возрасте он (Александр Ильич, старший брат Владимира Ильича. — А. И.) собирал одно время все театральные афиши и раскладывал их порою на полу. Остался в памяти как раз Володя, всегда шаловливый и резвый; он побежал, несмотря на запрет, на этот ковер, стал топтать афиши, измял и изорвал несколько из них, пока мать не увела его. Саша, глубоко возмущенный, стал постепенно складывать свои сокровища...

Даже такой самоуверенный, резвый и проказливый мальчик, как Володя, лишь в раннем детстве проявлял по отношению к Саше выходки вроде вышеописанной. С наступлением некоторой сознательности — так, лет с 5 — 6 — старший брат стал для него высшим авторитетом, предметом горячей любви и подражания. О чем бы в те годы ни спросили Володю, он отвечал неизменно одно: «как Саша». Помню, как мы трунили над ним, как ставили его иногда в намеренно неловкое положение, ничто не помогало.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 40).

...Хотя он (Володя. — А. И.) и любил пошалить, но был послушным: слово матери и отца для него было законом. Он выполнял все, что они ему говорили. И в семье его очень любили.

А.  Ульянова-Елизарова  в передаче Д. Бонч-Бруевича. В. Бонч-Бруевич. Наш Ильич. М., 1962, стр. 10.

...Все семейство (Ульяновых. — А. И.) провело в нашем имении «Назарьевка» при селе Ново-Никулино около 6-ти недель. В их распоряжение предоставили большую канцелярию мужа и его «камеру» мирового судьи, которую на летнее время перевели в пустую школу в Ново-Никулине. Провели время они у нас очень приятно, особенно дети... Старшие дети много читали, а маленькие целыми днями бегали по саду. Утренний чай, по своему желанию, пили одни в своем помещении, и дети всегда бывали очень рады, когда им к чаю приносили свежее домашнее печенье.

Воспоминания Г. Назарьевой. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

...В Симбирске даже в раннем детстве он (Володя. — А. И.) много читал. Книги он брал в Карамзинской библиотеке¹, куда ходил со своей старшей сестрой, Анечкой.

Шутя, Анечка спросила меня:

— А что, Коля, рассказывал тебе Володя, как он в библиотеку ходил?

— Нет, не говорил. А что?

— Ты его расспроси. Это интересно.

Володя не сразу и не очень охотно рассказал, что по дороге в библиотеку на улице ему попадались гуси, которых он дразнил. Гуси, вытягивая шеи, нападали на него, и, когда эта атака принимала слишком настойчивый характер, он ложился на спину и отбивался ногами.

— Почему же не палкой? — задал я вопрос.

— Палки под рукой нет. Впрочем, все это пустяки, дурачество...

Н. Веретенников, стр. 15 — 16.

¹ О Карамзинской библиотеке, в которой семья Ульяновых имела три абонемента на имя Ильи Николаевича с залогом 15 рублей и которой Володя, как и другие члены семьи, пользовался в течение всех лет жизни в Симбирске, корреспондент «Казанского биржевого листка» рассказывал в 1887 году:

«Она состоит из одной грязной комнаты, в которой и раздеваются, и читают, и ходят прямо в галошах и пальто приходящие за книгами на дом.

В библиотеке один общий стол. Пять-шесть сидящих в ней человек — больше из отставных чиновников, идущих в библиотеку «от нечего делать», не стесняясь громко разговаривают, рассказывают городские сплетни.

Все свидетельствует о том, что просветительные средства и учреждения обретаются в Симбирске не в авантаже (то есть не в благоприятном положении. — А. И.)» (Н. Никифоров. Симбирск и его общественная жизнь (письма в редакцию). «Казанский биржевой листок», 1887, 18 октября).

Городская библиотека помещалась недалеко от гимназии, в нижнем этаже здания «дворянского собрания». Сейчас здесь Дворец книги — областная библиотека имени В. И. Ленина.

 

Брали нам также книги в Карамзинской библиотеке, имевшиеся детские и разные школьные хрестоматии. Так, помню сборник Гербеля «Русские поэты»¹, который мы читали и перечитывали, из которого заучивали наизусть отрывки. У нас было в обычае готовить отцу и матери какие-нибудь сюрпризы к именинам и к праздникам... В раннем детстве мы могли самостоятельно выучить только стихи, да разве еще переписать их покрасивее и вложить в конверты...²

Помню также, что из сборника Гербеля мы читали с увлечением «Дурочку» Майкова. Читали роман Вальтера Скотта «Айвенго» — по тогдашнему переводу «Ивангое» — и очень увлекались им.

A. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 39, 40).

¹ Составленной Н. В. Гербелем «Хрестоматией для всех» («Русские поэты в биографиях и образцах») была награждена ученица 2-го класса симбирской Мариинской гимназии Ольга Ульянова «за благонравие и успехи».

² Некоторые из этих подарков хранятся в Доме-музее В. И. Ленина в Ульяновске. В преподнесенном Анной Ильиничной отцу голубом конвертике с надписью «Моему милому папе» вложено аккуратно переписанное ею стихотворение К. И. Коренева о Симбирске (см. стр. 19 наст, издания). В другом таком же конвертике — ее собственное стихотворение «Пастух». Александр Ильич подарил матери выпиленную им дощечку для хлеба. 1 апреля 1882 года маленькие Митя и Маня преподнесли Марии Александровне свою совместную фотографию.

 

...Он (Володя. — А. И.) удивительно хорошо, сознательно читал¹. Это их семейная традиция. Родители подбирали книги и руководили чтением детей. Страсть к чтению у В(ладимира) И(льича) сохранилась до конца. Через чтение дети очень рано получили разнообразные знания и общее развитие.

B. А. Калашников. Домашний учитель  Ильича. «Огонек», 1926, № 7, стр. 6.

¹ В статье «Что читал Володя Ульянов» («Пионерская правда», 1956, 31 июля) двоюродный брат Владимира Ильича Н. И. Веретенников рассказывает:

«Блестящая намять Владимира Ильича на многие годы сохранила прочитанное в детстве. Как-то Надежда Константиновна Крупская сидела за столом перед развернутой детской книгой. Под картинкой с изображением снежной бабы были напечатаны стихи о зиме. Владимир Ильич, заглянув через плечо Надежды Константиновны, прочел первые две строчки:

Здравствуй, милая зима,
Чем полна твоя сума?

и далее, уже не смотря в книгу, декламировал:

В ней чудесные салазки
Принесла ты для ребят...»

 

Какие книги читал маленький Володя?

Отлично помню, что Володе нравилась сказка Вагнера «Колесо жизни». Увлекали его и сказки Пушкина, Гоголя, наполненные чудесами. Конечно, знали мы на память и многие строчки «Конька-Горбунка» Ершова.

Очень большое впечатление на Володю и на меня производила сказка «Волшебный корабль». Не на ковре-самолете, а на летающем волшебном корабле отправляется построивший этот корабль герой, чтобы жениться на дочери короля. Дорогой он подбирает разных сказочных людей: кто с охапкой соломы, при разбрасывании которой сразу становится холодно, кто обладает свойствами, прямо вытекающими из их названия — «опивало» и «объедало». Герой берет с собой и человека с привязанной к уху ногой, чтобы без надобности не шагнуть слишком далеко, и человека с завязанным глазом, чтобы видеть обычное, а не чрезмерно удаленное. Все взятые на волшебный корабль как раз оказываются необходимыми герою при испытаниях, назначаемых капризным отцом невесты.

Н. Веретенников. Что читал Володя Ульянов. «Пионерская правда», 1956, 31 июля.

...С осени 1875 года Ульяновыми было сменено несколько квартир, пока летом 1878 года Илья Николаевич не купил дом в конце Московской улицы, ближе к реке Свияге¹.

А.А.И. Ульянова-Елизарова. Цит. по книге В. В. Алексеева и А. Швера, стр. 58.

¹ Со Стрелецкой улицы семья Ульяновых в 1875 году переехала на Московскую улицу, в дом Анаксагорова (теперь улица Ленина, 72). В следующем, 1876 году Ульяновы снова сменили квартиру, переехав на Покровскую улицу, в дом Косолапова (теперь улица Льва Толстого, 28). В этом доме они прожили два года. Здесь 6 февраля 1878 года родилась сестра Владимира Ильича — Мария Ильинична. Оба эти дома сохранились до сих пор, почти не изменив своего вида.

2 августа 1878 года Илья Николаевич Ульянов купил дом с усадьбой на Московской улице (теперь улица Ленина, 58), в котором семья Ульяновых жила до 1887 года, то есть до своего отъезда из Симбирска. Здесь прошли детство, юношеские и гимназические годы В. И. Ленина.

После отъезда Ульяновых из Симбирска дом в течение 36 лет принадлежал частным владельцам. В 1923 году, после национализации, в нем был открыт историко-революционный музей. В 1928 году Институт В. И. Ленина и Наркомпрос РСФСР предложили переоборудовать историко-революционный музей в Дом-музей В. И. Ленина. Большую помощь реставрационной комиссии оказали члены семьи Ульяновых.

7 ноября 1929 года, в день 12-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске был открыт для посещения.

 

Дом (Ульяновых. — А. И.) был деревянный, одноэтажный с антресолями, т. е. наверху непосредственно под крышей, рядом с чердаком, было несколько маленьких комнат, выходивших окнами во двор.

Фасадом дом выходил на Московскую улицу, тогда пыльную и грязную, с деревянными тротуарами. Если идти от центра города на запад, к реке Свияге, дом был с левой стороны улицы. Внизу было пять больших комнат (с востока на запад), зала, кабинет отца, так называемая проходная, мамина комната и столовая, кроме того, было две прихожих (с востока и с запада). Внизу же на запад была кухня, через холодные сени.

Наверху в антресолях были четыре маленькие комнаты: две к западу — Анина и детская, и две к востоку — Саши и Володи. Обе эти половины антресолей имели две внутренние лестницы, связывавшие верх с низом через две прихожие. Летом же обе половины антресолей соединялись между собой также балконом между Аниной и Сашиной комнатами.

Дм. Ульянов. Детские годы Владимира Ильича. «Красная новь», 1938, № 5, стр. 141.

Обстановка (в доме Ульяновых. — А. И.) была самая простая, какая вообще часто встречалась у разночинцев средней руки, многое покупалось по случаю, вообще определенного характера не было. Портретов и картин на стенах не было, вообще обстановка носила пуританский характер. Объясняется это отчасти вкусами и образом жизни Ильи Николаевича, отсутствием средств и отчасти и художественного образования, вообще в Симбирске того времени не имевшегося.

Так как Мария Александровна была очень хорошая музыкантша, любившая и хорошо понимавшая музыку, то музыка в семье значила многое, но в других отраслях искусства подготовки не было. Были географические карты, отец приобрел их для детей... Для детей выписывались журналы, была коллекция производств шелка, шерсти, бумаги и т. п., был еще зоологический атлас...

В семье большое значение имели книги, их было много...

Протокольная   запись выступления А. И. Ульяновой-Елизаровой на заседания комиссии по реставрации дома В. И. Ленина,  16  июня  1929  года. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Первая комната... была залой, соседняя с ней небольшая комната — кабинет И(льи) Н(иколаевича)¹. Кабинет от следующей, 3-й, самой большой.., от бывшей столовой, отделялся сплошною стеной. В кабинет вели две двери: из залы и проходной комнаты из передней. За этой проходной во двор была другая проходная, в которой за занавеской помещалась Мария Александровна. Особенно мне памятны 2 из этих комнат, в которых мне чаще всего приходилось бывать и которые резко отличались одна от другой по своему характеру и царящей в них атмосфере, — это кабинет И(льи) Н(иколаевича) и столовая².

Первая была рабочей деловой комнатой, в ней невольно настраиваешься на серьезный деловой тон. В этой комнате казалось неудобным вести праздные, пустые разговоры. Сам хозяин этой комнаты И(лья) Н(иколаевич) в ней строг и серьезен. Вторая, в которой сосредоточивалась вся жизнь семьи, носила мирный, патриархальный характер.

Хозяйкой этой комнаты была М(ария) А(лександровна), сдержанная, спокойная, приветливая, окруженная детьми. Здесь я видела М(арию) А(лександровну) с доброй, приветливой улыбкой сидящей за чайным столом. Сам И(лья) Н(иколаевич) в этой комнате казался не хозяином, а гостем — здесь можно было и пошутить и посмеяться.

Воспоминания В. В. Кашкадамовой (Юбилейный сборник, стр. 38).

¹ Кабинет Ильи Николаевича представлял собой небольшую комнату, выходящую двумя окнами на улицу. На окнах занавеси из сурового полотна. В простенке между окон письменный стол, около стола круглое венское кресло. В углу кабинета книжный шкаф, заполненный педагогической литературой. На круглом столике перед кушеткой лежат журналы: «Вестник Европы», «Современник», «Отечественные записки». На стене карта Симбирской губернии.

² Столовая — самая просторная комната в доме. Посредине комнаты большой обеденный стол, над ним висячая лампа. В углу шкаф для посуды, на подоконниках и тумбочках цветы. Мария Александровна очень любила цветы и сама их разводила. У окна старинная швейная машина. На стене часы с гирями и географические карты Европы и Азии (см. «Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске», изд. 6. Куйбышев, 1945, стр. 48).

 

В эту комнату (столовую. — А. И.) семья Ульяновых сходилась к обеду, к чаю. Сюда же она собиралась по вечерам после дневных занятий. Столовая была местом коллективной учебы детей, ручных работ, игр. Это была их, как называется по-немецки, «Wohnzimmer» (жилая комната. — Л. И.). Дети учили здесь свои уроки, читали книги, играли в шахматы, а Мария Александровна шила на машинке: она сама обшивала по большей части своих детей. В этой же комнате дети Ульяновых по субботам вечером читали и обсуждали свой журнал «Субботник», который они сами составляли¹.

Из путеводителя по Дому-музею В. И. Ленина в г. Ульяновске. Под редакцией А.И. Ульяновой-Елизаровой. М. — Л., 1931, стр. 32 — 33.

¹ О журнале «Субботник» см. подробнее на стр. 97 — 99 наст, издания.

 

В столовой во время обеда мама сидела у западного конца стола, папа у восточного. По правую руку папы сидел Саша. Около мамы сидели мы, маленькие, — я и Маня. У остальных постоянных мест не было, я их не помню...

В столовой на стол часто ставился букет цветов; весной, например, всегда стоял букет сирени, и ребята искали в нем «счастье», т. е. цветки с пятью и больше лепестками.

Д. И. Ульянов в записи А. Г. Каверзиной. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Мы, посторонние, садимся (в столовой. — А. И.) обыкновенно за длинную сторону стола, обращенную к окнам, направо от Ильи Николаевича, сидевшего обычно за короткой стороной, на председательском, так сказать, месте. По другую длинную сторону стола располагались подле Марии Александровны, сидевшей за самоваром, дети. Володя занимал крайнее место в углу, — всего ближе к отцу. Так как я садилась, продолжая иногда беседу, тоже к ближнему от Ильи Николаевича краю, то Володя приходился прямо против меня...

В. Кашкадамова. Мое знакомство с гимназистом Володей Ульяновым. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Столовая (в доме Ульяновых. — А. И.) была оклеена темными обоями. Мягкая мебель в гостиной была обита красной материей.

Воспоминания Л. П. и В. П. Дмитриевых. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Просторная зала с мягкой мебелью, обитой бумажной материей, с роялем, пальмой и т. п. говорит, что здесь жила семья среднего достатка... Никаких приемов гостей и званых вечеров, кроме редких детских праздников, эта зала не видела в своих стенах...

Нахлопотавшись за день по хозяйству, Мария Александровна часы своего отдыха проводила за роялем...

На рояле лежат некоторые ноты (подлинники), принадлежавшие Марии Александровне и Ольге Ильиничне...

На письменном столе (в кабинете. — А. И.), за которым работал Илья Николаевич, стоит письменный прибор (подлинник), подаренный Илье Николаевичу его сослуживцами-учителями в 25-летае его служебной деятельности, в 1880 г. Тут же на столе в витрине лежат черновики Ильи Николаевича: его рукой написанные отчеты по народному образованию, о педагогических курсах, об учительских съездах.

На кушетке лежит вышитая подушка (подлинник) работы сестры Владимира Ильича —  Ольги Ильиничны.

Илья Николаевич и спал на диване в своем кабинете, который заменял ему и спальню...

Рядом с комнатой Александра Ильича, в угловой, с одним окном во двор, комнате, расположенной над лестницей, помещался Володя Ульянов¹.

Из путеводителя по Дому-музею В. И. Ленина в г. Ульяновске. Под редакцией Л. И. Ульяновой-Елизаровой. М. — Л., 1931, стр. 10, 11, 12, 15-16, 25.

¹ Комната Владимира Ильича была проходной. Убранство ее составляли железная кровать, покрытая белым тканевым одеялом, деревянный стол и два венских стула. На стене самодельная полка с книгами и учебниками, географическая карта.

 

Дом был куплен вместе с участком. Во дворе лежало большое дубовое бревно. Решили: это бревно использовать на поделки. Оно было распилено на несколько досок. Из них отец заказал 12 стульев, их сделали складными из отдельных планок.

Стулья ничем не красились и не лакировались. Дуб оставался в натуральном виде. Они были поставлены в столовой вокруг обеденного стола, но так как эти стулья были малоудобны, то из столовой их убрали, а вместо них поставили венские.

Д. И. Ульянов в записи А. Г. Каверзиной.  Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

При нем (то есть при доме. — А. Л.) был большой зеленый двор и молодой, но довольно обширный садик, большей частью фруктовый. Все место тянулось на целый квартал, и калитка в заборе сада давала возможность выйти на следующую, Покровскую, улицу¹. Окраинные, заросшие сильно травой улицы, прелестный цветник, которым заведовала мать, изобилие ягод и плодов, а также близость реки Свияги, куда мы ходили ежедневно купаться, делали этот уголок недурным летним пребыванием (конечно, воздух был все же городской, с деревней не могло сравниться). Мы подолгу гуляли в теплые летние вечера или сидели на увитой цветами терраске, а в особенно душные ночи вытаскивали на нее матрацы и спали на ней.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 57).

¹ Через сад Ульяновы летом ходили купаться ни реку Свиягу, а зимой — кататься на общественном катке, который устраивался на той же реке.

 

Двор был большой, покрыт травой, цветников на дворе не было. В левой, восточной стороне двора у стены, начиная от ворот, росли в один ряд большие деревья и затем, начиная со второй трети стены, росли кусты бузины, которые доходили до загиба этой стены к востоку. У загиба стены рос большой вяз. Угол, образуемый стеной в данном месте, был не острый.., а прямой.

В правой западной стороне двора, неподалеку от дома, примыкая к стене, находились рядом под одной крышей три постройки: 1) 2 погреба — один набивался льдом, другой служил подвалом для хранения яблок и 2) дровяник. Эти постройки были бревенчатые с тесовой двухскатной крышей.

На некотором расстоянии от погребов по направлению к саду у той же западной стороны находились рядом и под одной крышей сарай и конюшня, причем последняя своей южной стеной выходила в сад. Над сараем и конюшней находился сено-пал. Дверь на сеновал была расположена над дверью в конюшню и к ней была простая без перил приставная лестница. У двери на сеновал была площадка с перилами. Эти постройки были бревенчатые с тесовой двухскатной крышей, очень простые, ветхие и небольшие по размеру. Конюшня была в одно стойло.

Начиная от конюшни, под прямым углом к ней шла зеленого цвета изгородь (решетка), отделяющая двор от сада...

В ней была калитка, ведущая в сад. Эта изгородь упиралась во флигель, который несколько выступал в сад.

Флигель был маленький, бревенчатый, со стороны сада обмазан глиной. Фундамента не было — была простая завалинка. Крыша тесовая, двухскатная. Крыльцо в одну ступеньку с площадкой. Вход во флигель был со двора, с северной стороны. Изнутри он был оштукатурен и оклеен обоями. Полы крашеные. Двери и окна тоже окрашены белой масляной краской. Флигель состоял из трех комнат. Кухни в нем не было. Кухня находилась на небольшом расстоянии от флигеля, к северо-западу от него. Одна комната флигеля была в два окна, а две других комнаты имели по одному окну. Три окна флигеля выходили в сад, одно окно — во двор на западную сторону. Русской печи во флигеле не было, он отоплялся одной небольшой голландской печью¹.

К восточной стороне флигеля примыкал дровяник и рядом с ним под одной крышей — погреб, который своей восточной стороной примыкал к забору, отделяющему двор с восточной стороны. Дровяник и погреб были низкие, небольшие, бревенчатые. Крыша на них — тесовая.

Неподалеку от погреба у забора находилась маленькая уборная.

Напротив погреба в углу, примыкая своей северной и восточной стеной к забору, находился коровник и над ним сеновал.

Неподалеку от конюшни у стены рос куст бузины.

Кухня, находившаяся неподалеку от флигеля, к северо-западу от него, представляла из себя маленькую мазанку в одну комнату. Она была бревенчатая, оштукатурена снаружи и внутри. Крыша тесовая, двухскатная. Фундамента не было — была простая завалинка. Вход в кухню был с восточной стороны. Крыльцо в одну ступеньку, с площадкой. Два окна из кухни выходили на северную сторону. Полы и окна были не крашены. Стены изнутри были выбелены.

Рядом с кухней с западной стороны находился колодезь с деревянной помпой и желобом. У колодца имелся чан для воды ².

В западной стороне двора неподалеку от сарая были качели, «гигантские шаги», а к северо-востоку от них — площадка для крокета.

Между западной стороной двора и кухней дома находилась помойка...

Калитка в изгороди, ведущая в сад, находилась близко от флигеля и выходила в аллею, которая направлялась с севера на юг и в противоположном своем конце упиралась в калитку, выходившую на Покровскую улицу.

По обеим сторонам аллеи росли серебристые тополя, а между ними — кусты крыжовника. Эту аллею в средней части пересекала другая аллея, имеющая направление с востока на запад. На ней был цветник. В ее западном конце находилась беседка. Вход в беседку был с восточной стороны. Беседка была тесовая с железной крышей. Веранды при ней не было. Окон тоже не было. Вход в нее представлял из себя полукруглую арку. При входе было несколько ступеней. Три остальные стены беседки были глухие без окон (может быть, в стенах на север и юг были маленькие окошечки). Перед беседкой был большой цветник, были розы. Около нее росли кусты терна и несколько кустов вишни, а также у беседки росли несколько молодых деревьев лиственницы.

Сад был молодой, 8-летний, при покупке дома в 1878 г...

Воспоминания А. И. Ульяновой-Елизаровой. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Д. И. Ульянов вспоминает: «Флигель обычно сдавался внаймы, только одно лето, во время ремонта дома, флигель занимали мы, а кухоньку при нем Саша использовал под химическую лабораторию» («Детские годы Владимира Ильича». «Красная новь», 1938, № 5, стр. 141).

² «Вода в этом колодце, — пишет Д. И. Ульянов, — была очень жесткая и годилась кроме поливки сада только для мытья полов. Питьевая пода доставлялась с реки Свияги водовозом» (там же).

 

Садик был большей частью фруктовый: в нем были яблони, вишни и ягодные кусты различных сортов. Был также хорошенький цветник. Всем этим заведовала мать, очень любившая садоводство. Рабочих рук, кроме нанимаемых иногда для окопки яблонь и тому подобных трудных весенних или осенних работ, не было. Мы все помогали.

Помню летние вечера после сухих, жарких дней и всех нас с лейками, с ведрами, с кувшинами — со всякой посудой, в которую можно было набрать воды, накачивающими воду из колодца и путешествующими в сад к грядкам и обратно. Помню, как быстро мчался оттуда с пустой лейкой Володя.

Лакомились мы вволю ягодами и фруктами. Но это происходило не беспорядочно, известная дисциплина была и тут. Так, нам разрешалось, когда яблоки поспевали, подбирать и есть так называемую «падаль», то есть упавшие на землю подточенные червем яблоки, но с деревьев мы не срывали. Затем был известный порядок: с каких деревьев есть раньше — скоропортящиеся сорта, — а какие собирать для варенья и на зиму. И в результате мы ели вдоволь в осенние месяцы и у нас хватало на всю зиму.

Помню, как все мы были возмущены одной гостьей-девочкой, которая попыталась показать нам свою удаль тем, что с разбегу откусила от яблока на дереве и промчалась дальше. Нам было чуждо и непонятно такое озорство. Точно так же и с ягодами: нам указывались гряды клубники, или части малинника, или вишневого лесочка, где мы могли «пастись», оставляя нетронутыми более поздно созревающие или предназначенные на варенье части ягодника¹. Помню, как удивлялись знакомые, видя, что три стройных вишневых дерева близ беседки — место вечернего чая летом — устояли, все осыпанные ягодами, до 20 июля (день именин отца) и что при всей доступности их и обилии ягод никто из детей не тронул их.

 — Дети могут кушать ягоды в другой части сада, а эти деревья я просила их не трогать до двадцатого, — говорила мать.

Мать наша умела поддерживать дисциплину, никогда излишне не стесняя нас. Это имело большое значение в воспитании всех нас.

Та разумная дисциплина и бережливость, которую проявлял Владимир Ильич в своей личной жизни и которой он требовал от всех товарищей в государственном строительстве, была впитана им еще с детства.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 29 — 31.

¹ М. И. Ульянова вспоминала: «Запрещение это выполнялось нами, детьми, очень строго. И я помню, как поразили меня слова одной знакомой, которая в разговоре с мамой выразила удивление, что в саду все цело. «Мои, мол, ребята, все обрывают». Я не помню, чтобы запрет рвать ягоды и пр. был для нас особенно труден, мы всегда получали ягоды за столом, кроме того, запрета, например, на крыжовник, когда он созревал, не было совсем, да и на другие ягоды запрет скоро снимался...

В этих ягодных кустах, помню я, мелькала иногда фигура Владимира Ильича» (М. И. Ульянова. О Ленине. М., 1964, стр. 9).

 

Через весь сад, от садовой калитки до Покровской улицы, шла так называемая большая аллея, делившая сад на две равные половины... В конце аллеи росла одна осинка с вечно трепещущими листьями. Аня ее почему-то очень любила, и мы прозвали ее «Анина осинка». Кроме этой большой аллеи вокруг всего сада вдоль заборов с соседними участками были четыре узенькие аллейки с прочно установившимися у нас в детстве названиями: «Черный бор» с густою сиренью и развесистыми вязами, «Желтый бор» с густой акацией, «Красный бор» с большим деревом колючего боярышника и даже «Грязный бор», ввиду обилия там, благодаря неопрятному соседству¹, всякого мусора — бумажек, пустых бутылок и пр...

Кроме серебристых тополей и единственной осинки в саду было несколько ветвистых вязов, на которые мы все охотно лазили во время своих игр, было также много кустов сирени, но больше всего обыкновенной желтой акации, которой, по существу, был обсажен по краям весь сад.

Из фруктовых деревьев были преимущественно яблони. Больше всего было «аниса» (приволжский сорт яблок), затем «белый налив», «аппорт» и несколько деревьев с очень вкусными яблоками под названием «черное дерево». Помню, что яблоки с этого черного дерева мама всегда берегла, главным образом, для папы. Была еще одна яблоня в конце сада под названием «дичок», у детей переделанное «дьячок». Дерево обычно было густо усыпано маленькими, но очень вкусными плодами. Бывало, кто раньше утром встанет, первым бежит собирать урожай, т. е. упавшие на землю яблоки, и потом делится с другими. С деревьев рвать не полагалось до определенного срока. И я не помню с нашей стороны ни одного правонарушения в этом смысле. Кроме яблок было две-три груши и несколько вишневых деревьев, густой малинник, кусты крыжовника и смородины... Было также несколько грядок клубники, с которыми мать подолгу возилась, пересаживая кустики, удобряя землю, и с поливкой. В поливке сада, а иногда и в уборке его принимали участие все дети. Это была, так сказать, общественная нагрузка, от которой никто никогда не отказывался наоборот, скорее было соревнование.

Около колодца во дворе стояла большая кадка, другая такая же кадка стояла в цветнике. От нас требовалось, особенно в жаркое летнее время, чтобы обе эти кадки были заблаговременно наполнены водой, чтобы можно было поливать цветы рано утром, что часто делала мать сама. По вечерам же брались за работу все вместе. Обычно один кто-нибудь качает воду из колодца, другие с лейками и ведрами разносят ее к месту назначения. Бывало, приходит иногда отец, и работа кипит вовсю. Если качаешь воду из колодца, не хочется уступать другому, покуда не натрешь мозолей на руках, лишь бы побольше наполнять бочку водой, не отстать от других.

Дружная, спорая бывала работа!

Когда решали пить чай в беседке, то так же дружно брались все за работу, — Саша, бывало, тащит в сад самовар, другие несут, что кому под силу, дети по нескольку раз бегают в дом и обратно в сад, в беседку. Обычно было принято, чтобы прислугу не беспокоить этим делом, а все делать самим. Обычно в нашей семье вечерний чай соединялся с холодным ужином, так что возни с этими чаепитиями в беседке было немало. По окончании чаепития на всех также хватало работы — девочки помогали матери мыть посуду, мы уносили из беседки все обратно домой.

Дм. Ульянов. Детские годы Владимира Ильича. «Красная новь», 1938, № 5, стр. 141 — 142.

1 В записи, сделанной А. Г. Каверзиной со слов Дмитрия Ильича Ульянова (хранится в Доме-музее В. И. Ленина в Ульяновске), о соседях говорится следующее:

«Соседями Ульяновых с западной стороны дома были Мандрыкины, а с восточной стороны, через дом от Ульяновых, жил священник Медведков».

Выписками из окладной книги бывшей городской управы за 1884 год устанавливается, что кроме А. Н. Мандрыкина непосредственной соседкой Ульяновых была М. В. Сипягина.

 

...У себя дома (Володя. — А. И.) любил проводить время летом в саду, где он читал книги и руководил играми, в которых принимали участие его... сестры — Анна Ильинична и Ольга Ильинична.

М. Ф. Кузнецов. Юношеские годы Владимира) Ильича Ульянова-Ленина. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Вместе с Вл(адимиром) Ил(ьичем) и Ольгой Ил(ьиничной) играли во дворе. Володя был всегда командиром. Рыли траншеи, часто играли в игру «кот суселиус».

Воспоминания Л. П. и В. П. Дмитриевых. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

В старину был обычай весною выпускать на волю птичек. Володя любил этот обычай и просил у матери денег, чтобы купить птичку, а потом выпустить ее.

Любил маленький Володя ловить птичек, ставил с товарищами на них ловушки. В клетке у него был как-то, помню, реполов. Не знаю, поймал он его, купил или кто-нибудь подарил ему, помню только, что жил реполов недолго, стал скучен, нахохлился и умер. Не знаю уж, отчего это случилось: был ли Володя виноват в том, что забывал кормить птичку, или нет.

Помню только, что кто-то упрекал его в этом, и помню серьезное, сосредоточенное выражение, с которым он поглядел на мертвого реполова, а потом сказал решительно: «Никогда больше не буду птиц в клетке держать».

И больше он действительно не держал их.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 24

Помню, с каким увлечением играли мы, четверо старших, в «черную палочку» на дворе нашего дома на Московской улице в 1878 — 1879 гг....

Правда, помню я, как, запрятанные на чердак, в ожидании Володи, который не мог найти нас, мы беседовали о какой-то только что прочитанной Сашей книге... Но послышались шаги и голос Володи, и, прервав на середине рассказ, Саша пустился на перепрятывание, на разные уловки, чтобы выскочить и добежать раньше и тем выиграть игру.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 50 — 51).

В Симбирске Володя встретил меня очень радушно. Бегали мы во дворе и в саду, играли в пятнашки, горелки и черную палочку, но больше всего мне понравилась игра в солдатики. Володя сам вырезал их из бумаги и раскрашивал цветными карандашами. Было две армии: одна у Володи, другая у его младшего брата, Мити.

Солдатики стояли благодаря отогнутой у ног полоске бумаги. Размер этой полоски был строго установлен — одинаковый в обеих армиях, но различный для солдат и генералов.

У последних полоски были шире, и поэтому они были более устойчивы. Армии строились в боевом порядке по краям большого стола, и начинался бой.

Стреляли горошинами, щелкая их пальцами. Бойцам, не падавшим от удара горошиной, выдавались ордена, разрисованные Володей. Чтобы позабавить меня и подразнить братишку, Володя незаметно для Мити острым гвоздиком прикалывал у некоторых солдатиков подставки к столу. Эти воины от ударов горошины легко сгибались, но не падали, а Митины солдаты и даже генералы валились. Это очень удивляло Митю. Он не догадывался о шутке брата и невероятно горячился, настойчиво стараясь сбить именно этих несокрушимых воинов.

Н. Веретенников, стр. 8.

В нее (то есть в игру «в солдатики». — А. И.) разновременно играли братья — Саша, Володя, сестры — Оля, Аня и я, научил нас этой игре и вырезыванию солдатиков из цветной бумаги старший брат, Саша. Фигурки солдатиков имели подставки и, таким образом, держались вертикально. Аналогично вырезывались и кони, на которых можно было прилаживать солдатиков верхом, получались всадники (конница). Игра была очень проста и напоминала собою простые детские кегли. Каждый играющий должен был выставлять по условию на полу комнаты в ряд по 10 — 15 солдатиков, и они сбивались маленьким резиновым мячиком, который употребляется в игре в лапту. Сбитые фигурки должны были заменяться новыми из запаса.

Играли обычно в столовой, где расстояния были промерены. Интересно, что Сашина армия были итальянцы под предводительством Гарибальди. Володина — американцы Авраама Линкольна из гражданской войны Севера с рабовладельческим Югом под командой генералов Гранта и Шермана. У Ани и Оли были испанские стрелки, боровшиеся с Наполеоном Бонапартом. В боях не нужно было, чтобы противник соответствовал обязательно истории: американцы могли драться с испанцами, итальянцами, русскими и т. д., как в шахматной партии.

В детской литературе того времени отображалась очень ярко борьба негров против рабства, и тут характерно только то, что Володя своим выбором выражал свои симпатии Линкольну и его революционным генералам Гранту и Шерману, боровшимся против рабства негров в южных штатах Америки. У Володи и Оли настольной книгой в то время была повесть Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома».

Воспоминания Дм. Ульянова. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Книги у Володи не отделялись от жизни с самого детства. Прочитав об индейцах, он затевал с сестренкой Олей и братишкой Митей игру в индейцев.

Н. Веретенников. Что читал Володя Ульянов. «Пионерская правда», 1956, 31 июля.

Они (Володя и Оля. — А. И.) были неистощимы на выдумки различных игр, гоняли по саду и двору, лазали по деревьям, забирались в сарай и на чердак. Однажды, когда все собрались к обеду, отец спросил, а где же Володя и Оля? Мать кивнула наверх и ответила: «Там, на чердаке, играют в индейцев».

Воспоминания М. И. Ульяновой. Цит. по статье Ю. Махиной и Г. Хаита «В семье». «Пионер», 1960, № 4, стр. 19 — 20.

На дворе и в саду у нас было много разных детских игр. Вспоминаю из раннего детства игру в лошадки, когда мы носились по двору и по аллейкам сада, один за кучера, другой за лошадь, соединившись веревочкой друг с другом. Володя был старше меня на четыре года, поэтому, когда он бегал за кучера, постегивая меня хлыстиком, все было хорошо, когда же я впрягал его в виде лошади, он очень быстро вырывался и убегал от меня. Догнать его я не мог, и тогда, помню, я безнадежно сел на траву и стал говорить, что так играть нельзя, — он сильнее меня и, когда ему вздумается, убегает от меня, что никогда, мол, не бывает, чтобы лошадь убегала от кучера, а поэтому он должен бегать за кучера, а я за лошадь. На это Володя ответил: лошадь всегда сильнее человека, и ты должен уметь подойти к ней с лаской, покормить ее чем-нибудь вкусным, например черным хлебом с солью, что, мол, лошади очень любят, и тогда лошадь не будет убегать от тебя и будет послушной.

Впоследствии помню, я бегал в лошадки чаще с кем-нибудь из сверстников или с сестрами. На этом дворе играли мы всей кашей компанией, с Аней и Сашей, в черную палочку, причем тот, кто «водил», должен был, начиная искать, громко возглашать: «черная палочка пришла, никого не нашла, кого первого найдет, того с палочкой пошлет». Помню, что я часто ждал в эту игру, чтобы меня «выручил» Саша, который выбегал из своей засады обычно последним.

Вспоминаю из раннего детства игру «в брыкаски», которую выдумал, очевидно, Володя, когда ему было около восьми лет. Играл он, сестра Оля и я. Это, собственно, не была игра в обычном смысле слова, — никаких правил, ничего твердо установленного. Это была импровизация, фантазия в лицах и действиях. Конечно, главным действующим лицом был Володя, его фантазия, его инициатива. В эту фантастику он вовлекал нас, младших: меня и Олю. Какую роль мы играли, что должны были делать? Заранее ничего не было предусмотрено. Володя сам свободно фантазировал и осуществлял эту фантазию в действиях. Что такое «брыкаска»? Это не то человек, не то зверь. Но обязательно что-то страшное и, главное, таинственное. Мы с Олей сидели на полу в полутемной зале нашего симбирского дома и с замиранием сердца ожидали появления брыкаски. Вдруг за дверью из-под дивана слышатся какие-то звероподобные звуки. Внезапно выскакивает что-то страшное, мохнатое, рычащее, это и есть брыкаска — Володя в вывернутом наизнанку меховом тулупчике. Может быть, брыкаска сердитая, злая, от нее нужно бежать, прятаться под диван пли под занавеску, а то укусит или схватит за ногу, а может быть, она только по виду страшная, а на самом деле добрая и от нее совсем не надо бегать, можно даже с ней подружиться и приласкать ее. Этого никто не знает. Все зависит от ее настроения. Полумрак, мохнатое существо на четвереньках... Оно рычит и хватает тебя за ногу. Страшно! Возня, визг, беготня, грозное рычание брыкаски, то под диваном, то на диване, то в зале, то в совершенно темной прихожей. Затем внезапно обнаруживается, что брыкаска добрая, не кусается и не щипается и ее можно спокойно погладить по шерстке. И уже нисколько не страшно, даже очень весело, брыкаска выделывает удивительные номера и подплясывает, мы за пей, кто во что горазд...

Ясно, что для такой игры было совершенно необходимо, чтобы старших не было дома, а то всякий интерес пропадает, внесут в залу лампу, велят вылезать из-под дивана, а брыкаске в вывернутой шубе определенно влетит.

И вот помню, как большую радость, когда Володя и Оля

таинственно сообщают мне, что сегодня вечером пана с мамой куда-то уходят, и мы будем играть «в брыкаски».

Вообще у Володи в детстве была богатая фантазия, которая проявлялась в самых разнообразных играх. У меня остался в памяти, между прочим, такой случай: сидим мы вечером за большим столом и мирно и спокойно занимаемся какой-то стройкой домиков. Я соорудил из карт какой-то высокий дом, что-то, как мне показалось, необычайное, и стал хвастаться перед ними. В это время входит няня и заявляет, к моему великому огорчению, что мама велит мне идти спать. Мне не хочется, начинаются обычные пререкания. Вдруг Володя, чтобы поддержать няню, произносит отчетливо, с напускным важным видом примерно следующую фразу: «Инженер мистер Дим перед своей поездкой в Америку представил нам замечательный проект многоэтажного здания, рассмотрением которого мы должны сейчас заняться. До свидания, мистер Дим!» Польщенный похвалой, я без всякого дальнейшего протеста отправляюсь с няней в путешествие.

Дм. Ульянов. Детские годы Владимира Ильича. «Красная новь», 1938, № 5, стр. 142 — 143.

Младшего брата Володи, Митю, помню еще ребенком, лет с четырех. Поразительно живой и красивый мальчик, Митя был как ртуть. Когда он что-нибудь рассказывал, то от живости захлебывался и даже начинал заикаться. Тетя Маша спокойно, методически заставляла его неторопливо и связно изложить свое повествование. Редким воспитательным талантом она обладала!

Митя очень интересовался охотой и все время вертелся около старших.

Он обычно знал все подробности: где, когда, кем и при каких обстоятельствах убита дичь. Впрочем, сплошь и рядом на вопрос, обращенный к охотникам, возвратившимся с пустым ягдташем: «Что убил?» — Митя получал сумрачный ответ: «Время». Но зато какая была радость, когда можно было услышать, что убиты два дупеля или три кулика¹.

Н. Веретенников, стр. 39 — 40.

¹ Как-то, помогая Саше копать червей на берегу Волги, Митя нашел красивый кристалл, который старший брат взял с собой в Петербург. Там он передал находку одному из своих учителей знаменитому почвоведу, профессору университета В. В. Докучаеву. «Диме передай, — писал Саша родным, — что гипсовый кристалл, который он нашел, с удовольствием взяли в наш минералогический музей». Этот кристалл под № 24/5276 и сейчас находится в минералогическом кабинете геологического факультета Ленинградского университета.

 

В большом ходу была у Володи и Оли игра «в индейцев», иногда и я принимал в ней участие. Научились читать Володя и Оля почти одновременно и читали в детстве одни и те же книжки. Вот под влиянием чтения про индейцев у них и создалась такая игра, когда они, изображая индейцев, то и дело прятались от взрослых и шушукались между собой, как бы скрывая что-то.

Помню, как-то однажды я забрел в глухой, заросший со всех сторон уголок нашего сада и увидел там Олю, сидящей в каком-то шалаше из хвороста, пол шалаша был устлан травой. Около шалаша лежала кучка мелко наломанного хвороста, посыпанного огненно-желтыми листиками шафрана. Это должно было изображать горящий костер, на котором в каком-то котелке пли горшочке готовился обед. Над головой у Оли был пристроен большой зеленый лопух, изображавший головной убор индейца. Володя где-то промышлял охотой, она в ожидании его стерегла жилище и готовила еду. Оля дала мне понять, что все это тайна и рассказывать об этом старшим нельзя. Вскоре вернулся с охоты Володя, вооруженный луком и стрелами и тащивший какой-то косматый корень, долженствующий изображать убитого зверя. Володя рассказывал в подробностях, как он измучился в борьбе с этим зверем, как тот покусал и поцарапал его, прежде чем меткая стрела заставила наконец зверя свалиться замертво. При этом Володя рычал и ревел, как убитый им зверь, показывая нам этим, как было страшно и с каким трудом досталась ему победа. Кроме того, мы узнали из его рассказов, что ему причинили много хлопот также «белые» люди, которые ловили Володю арканом и хотели его убить или взять в неволю, что, пожалуй, еще страшнее смерти. Володя изображал, каким он подвергался опасностям и как в конце концов он устал и проголодался. Необходимо было сейчас же достать черного хлеба с солью для восстановления сил, и я был послан поэтому на кухню, но со строгим наказом не выдавать ничего «белым» людям и скрываться.

Помню, с какой таинственностью и важностью я выполнял данное мне поручение и как, насоливши два куска черного хлеба, я крался с этой добычей к шалашу, заметая свой след и уверенный, что никто меня не видит. Володя потом, подкрепившись, показывал нам своп новые стрелы, стреляя высоко в воздух, а я приносил ему обратно его замечательную стрелу с легкой лопаточкой на одном конце и тяжелым куском черного вара на другом.

Иногда, особенно в дождливую погоду, эти игры в индейцев переносились на сеновал, в каретный сарай и даже на чердак дома.

В правом углу двора, почти примыкая к саду, был так называемый каретный сарай. Раньше он, вероятно, служил прямому своему назначению, но при нас, так как у отца не было ни лошади, ни экипажей, он был просто складочным местом для всякой всячины. Этот сарай, большой и просторный, служил нам для детских игр. Редко кто из взрослых заходил в него, и поэтому мы чувствовали себя в нем уединенно и очень уютно. Там довольно низко висела трапеция, на которую кроме Володи лазили и мы с Олей, но главным образом на ней упражнялся Володя.

К нам в Симбирск приезжали иногда странствующие цирковые артисты, которые проделывали на площади Старого венца различные аттракционы, вроде, например, хождения по канату на большой высоте. Этот номер произвел на всех нас большое впечатление, и Володя с Олей решили проделывать то же самое у нас в каретном сарае¹. Достали толстую веревку, натянули ее метра на два над землей и затем упражнялись поочередно в хождении «по канату», причем обязательно подошвы натирались густо мелом и употреблялся шест для балансирования, как у настоящих актеров.

В каретном сарае Володю можно было часто застать за работой — он выделывал перочинным ножом из мягкой осокоревой коры лодочки, которые дарил младшей сестре, Мане. Там же он мастерил себе при помощи топора и пилы ходули², на которых любил потом расхаживать большими шагами. Выпиливанием по дереву лобзиком Володя, в противоположность Саше, не занимался. Он не играл также в бабки, чем увлекались тогда почти все гимназисты и в том числе младший брат, Митя.

На дворе между каретным сараем и погребом были устроены гигантские шаги, на которых все мы иногда катались.

Чтобы Володя увлекался ими, я не помню. Скорее это можно сказать по отношению к крокету, в который Володя с Олей научились играть лучше других. Когда отец купил крокет, помню, как мы под руководством Володи взялись правильно устанавливать его. Между красным и черным колышками Володя туго натянул бечевку и потом, вымеривая точно расстояния молотком, намечал места для установки дужек, и как особенно тщательно он устанавливал потом мышеловку!

Игрой в крокет одно время увлекались мы все — играла и Аня, и ее подруга, молодая учительница, и даже папа, только Сашу очень редко удавалось оторвать от серьезной книги. Играли, строго придерживаясь установленных правил, из-за толкования которых иногда возникали горячие споры (как вообще часто случается в этой игре). Помню, что Володя играл лучше других и бывал непреклонен к нарушителям правил, но в то же время беспристрастным судьей в спорах.

Когда партия затягивалась до темноты, прибегали к помощи бумажных фонариков, которыми освещали дужки. Употреблялись специальные выражения в соответствии с папиной службой — шар отправился в уезд, или угнать этот шар подальше в губернию.

Дм. Ульянов. Детские годы Владимира Ильича. «Красная новь», 1938, № 5, стр. 143 — 145.

¹ Впоследствии, живя в Казани, Владимир Ильич, по воспоминаниям одного современника, также «ходил в цирк, чтобы видеть атлетические номера...» (см. «Физкультура и спорт», 1959, № 4, стр. 4).

² Делал он их по чертежу, помещенному в журнале «Детское чтение».

 

В летние вакации, когда отец пользовался хотя сравнительным отдыхом (бывали съезды или отчеты), он мог посвящать нам еще больше времени и каждый год брал нас, старших, прокатиться по Волге, что было лучшим нашим удовольствием и предметом далеких планов и разговоров. Всегда любящий и добрый — слишком добрый, как чувствуется теперь, в более зрелые годы, — во время этих путешествий он бывал особенно заботлив о нас, баловал нас особенно. У меня остались в памяти от того времени некоторые мелочи, полные такой тонкой предусмотрительности, на какую не всякая мать была бы способна. И, доставляя нам массу удовольствия, поездки эти всегда еще теснее сближали нас с ним.

А. Ульянова. К статье г. В. Назарьева «Из весенних воспоминаний члена Симбирского уездного училищного совета». «Симбирские губернские ведомости», 1894, 15 октября.

На лето мы уезжали в Кокушкино, деревню Казанской губ(ернии), имение деда по матери (Александра Дмитриевича Бланка. — А. И.), к которому съезжались по летам его замужние дочери с детьми. До 1875 г. поездки эти были ежегодными и были огромной радостью для нас. Задолго начинали мы мечтать о них, готовиться к ним. Лучше и красивее Кокушкина — деревеньки действительно очень живописной — для нас ничего не было. Впрочем, кроме двух, довольно неудачных поездок, — в имение Симбирской губ(ернии), к Назарьеву, и в Ставрополь¹ по Волге, к тете С. А. Лавровой², — мы никуда больше не ездили. Думаю, что любовь к Кокушкину, радость видеть вновь эти места передались нам и от матери, проведшей там свои лучшие годы. Но, конечно, деревенское приволье и деревенские удовольствия, общество двоюродных братьев и сестер были и сами по себе очень привлекательны для нас.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 43).

¹ В связи с тем, что Ставрополь оказался в зоне затопления Куйбышевским морем, он в 1955 году был перенесен на новое место — в 109 километрах северо-западнее Куйбышева.

² Софья Александровна Лаврова (род. в 1836 году) — младшая дочь А. Д. Бланка, сестра Марии Александровны Ульяновой.

 

Часть этого имения, принадлежавшего отцу нашей матери, перешла по наследству к ней, но долго проводить там время было неудобно, ибо отец не мог на долгое время отлучаться со службы, но старшие дети живали там иногда и одни. Это был очень живописный и хороший уголок, с речкой, на которой можно было рыбачить и кататься на лодке, со старым парком, в котором раздавались всегда голоса детей — их собиралось в Кокушкине много по летам. Был невдалеке и лес, куда мы ходили гулять. Поездку в Кокушкино мы, дети, очень любили, уже одна поездка на пароходе до Казани, чтобы потом пересесть на лошадей, была для нас удовольствием... Удовольствием этих поездок пользовались, впрочем, больше старшие братья и сестры, а мы, меньшие, чаще оставались с матерью в Симбирске или ездили туда только на сравнительно короткий срок. Мать неохотно отпускала нас без себя, а сама она тоже не уезжала надолго, чтобы не оставлять отца одного.

М. И. Ульянова. О Ленине. М., 1964, стр. 14.

Еще зимой возбуждался вопрос перепиской, когда и кто из Ульяновых приедет летом в Кокушкино. Илья Николаевич иногда приезжал позже или уезжал раньше, а когда подросли старшие — Анна Ильинична и Александр Ильич, то и они иногда приезжали позже.

Н. Веретенников. Владимир Ильич Ленин в деревне Кокушкино. «Большевик Татарии», 1938, № 1, стр. 43.

Илья Николаевич и тетя Маша с детьми, приехав из Симбирска на пароходе, останавливались у нас в Казани и затем уже на лошадях отправлялись в Кокушкино. Ни в Казани, ни в Симбирске железной дороги тогда не было.

Володя садился обычно на козлы и шутил с ямщиком:

— А что, дядя Ефим, был бы кнут, а лошади пойдут?

Он вообще любил шутки, и крестьяне называли его «забавником».

Один ямщик нюхал табак. Его спрашивают:

— Зачем нюхаешь?

— Это, — отвечает ямщик, указывая на тавлинку¹ с нюхательным табаком, — мозги прочищает.

Так как за понюшкой следует чиханье, то Володя говорил одно время, услышав какую-нибудь глупость: «чихни», то есть почисть мозги.

Мы знали всегда заранее день, когда должны были приехать Ульяновы в Кокушкино, и старались угадать час их приезда. Целым обществом отправлялись пешком встречать их километра за два на перекресток, к постоялому дворику. Иной раз мы не угадывали время приезда и выходили два-три раза в день. Встретив, всей компанией, радостные и веселые, возвращались домой.

С приездом Ульяновых в Кокушкино наступал для нас настоящий праздник. Отменялись занятия иностранными языками, подготовка к переэкзаменовкам, и общий тон детского веселья повышался. Мы, ребята, все время висли на плечах у Ильи Николаевича и буквально ловили каждое его слово. Называли мы его «Илья-и-Николаич», считая, что у него два имени.

Он очень любил детей и никогда не отстранял их. Только взрослые останавливали нас, оберегая спокойствие нашего любимца...

На крутом берегу реки стоял так называемый «большой», или «старый», дом, а в нескольких метрах от него, через дорогу, — флигель².

Н. Веретенников, стр. 9 — 10.

¹ Тавлинка — табакерка из бересты. — Примечание Н. Веретенникова.

² В статье «В. И. Ленин в Кокушкине» Н. Веретенников пишет: «Флигель был построен Александром Дмитриевичем (Бланком. — А. И.) для размещения приезжавших к нему гостить четырех дочерей с семьями. Для его пятой, самой любимой дочери, Марии Александровны Ульяновой, была предназначена комната в мезонине старого дома. Эта комната так и называлась «ульяновской» («Иллюстрированная газета», 1940, 21 января).

«Большой» (или «старый») двухэтажный дом с балконом не сохранился. Флигель в настоящее время реставрирован и превращен в Дом-музей В. И. Ленина.

 

«Большой» дом — бревенчатый на бутовом фундаменте, обшит тесом. С переднего и заднего фасада по 4 колонны — строганые, еловые. С фронтона у переднего крыльца — две колонки. На окнах простые наличники и ставни наружные. Перед балконом с восточного угла — березка, с западного — две березки поменьше. Внутри внизу все комнаты оштукатурены и оклеены дешевыми обоями: в зале — белыми, в гостиной — бордо. Коридор и южная комната в мезонине — беленые.

Флигель — бревенчатый (необшитый), без фундамента, на деревянных столбиках, с тесовой двухскатной крышей, поверх которой снаружи у восточной стены, слева от крыльца, идет открытая лестница в мансарду, устроенную под кровлей (на чердаке). Большой балкон с северной стороны крыт тесовой крышей, поддерживаемой четырехгранными колонками. Внутри — простые деревянные полы, стены бревенчатые, нештукатуренные и не оклеенные обоями...

Окна в нем (флигеле) были большие, балкон был пристроен позднее. Кухня находилась отдельно, во дворе.

Через среднее окно в большой комнате выходили на южную сторону флигеля, для удобства в комнате ставился приступок, а снаружи — сходни.

С западной стороны флигеля росла малина и крыжовник. Перед балконом, во всю длину флигеля, — цветник, доходящий почти до самой дороги. Он обнесен был легким забором, и у забора росли березки и липки.

Баня и конюшня были срублены из целых бревен, а погреба и житницы — из однорезок. Все эти постройки и дворы крыты соломой.

На запад от «большого» дома, у границы участка, была березовая роща. Между «большим» домом и дорогой — густые кусты сирени, представлявшие собой сплошную массу.

Н. Веретенников. Описание построек в Кокушкине. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Недалеко от флигеля раскинулась маленькая деревня с мельницей.

О деревне Кокушкино соседние крестьянки говорили так: «Смотрю я на вашу деревнюшку и думаю: что за чуда — така она махонька, да така развеселая», разумея, вероятно, ее довольно красивое расположение на высоком берегу реки Ушни.

В болоте, окаймлявшем пруд у дома, в теплые летние вечера задавали концерты лягушки. В саду, расположенном рядом с флигелем, и на деревьях по берегу реки заливались соловьи.

В Кокушкине все было ветхо: в большом доме печи испорчены — не топплись, крыша протекала, лодка дырявая, купальня тонула, мостки к ней проваливались. Не было средств поддерживать все в порядке.

Над этими недостатками мы подтрунивали, но они нисколько не смущали нас. Нам всем тогда казалось, что ничего красивее Кокушкина нет. Если кто-либо видел новые места, мы спрашивали:

— Ведь хуже Кокушкина?

— Да... Нет реки... Мало деревьев...

Даже то, что из Казани надо было ехать сорок километров по плохой грунтовой дороге, нравилось нам. Поездки в деревню переносили в другой мир, далекий от обыденной жизни и надоевшего за зиму города...

Эти летние «съезды» продолжались и после смерти деда, и тогда размещались так: тетя Маша с мамой — в угловой комнате большого дома, Илья Николаевич — в кабинете, Володя со мной — в соседней комнате.

Володе нравилась эта комната тем, что в нее можно было проходить через окно.

Вполне узаконенный путь через окно был установлен и во флигеле, в среднюю большую комнату, где стоял самодельный бильярд с войлочными бортами. С северной стороны от дороги в эту комнату входили из цветника через балкон, а с южной, из другого цветника, — через окно, к которому даже вела с земли маленькая лестница (сходни).

Летним днем в этой бильярдной комнате была сосредоточена жизнь всего дома.

Вскочив часов в девять с постели, еще до чая, мы с Володей бежали сюда.

Нас привлекал не только бильярд, на котором всегда кто-нибудь играл, — здесь обсуждались будущие прогулки, отсюда собирались идти купаться или кататься на лодке, составлялись партии в крокет; у старших братьев шли приготовления к охоте, изготовлялись фейерверки и т. п.

Здесь как-то склеили большущего змея, величиной с дверь. Побежали через плотину на луг запускать его. Володя еще советовал привязать колясочку, чтобы змей тащил ее.

Сбежались и крестьянские ребята запускать нашего диковинного змея. Он взлетел и действительно тянул веревку с большой силой. Мы все схватились за веревку, дернули ее рывком, и змей поломался...

Володя любил играть на бильярде¹.

Часто играли «на игрока», то есть проигравший выбывал из игры и следующую партию был только зрителем.

Чаще всего Володя сражался на бильярде со мной, как с более сильным игроком. У меня с ним произошел такой разговор:

— Почему, — спрашивает Володя, — ты играешь на бильярде лучше, чем Володя Ардашев (двоюродный брат)?

— Да, — говорю, — он меньше играет или не так любит эту игру, как я.

— Нет, ты не заметил: он как-то не так держит кий.

А и в самом деле: я обхватываю кий правой рукой сверху, он — снизу. Может быть, поэтому, а я и внимания не обратил!

Однажды я предложил Володе играть в шахматы. Он уже тогда хорошо овладел этой игрой.

— Сыграем, когда ты будешь играть как следует, — ответил он. — Ты не играешь, а «тыкаешь» (то есть двигаешь фигуры не продумав).

Я стал настаивать и сказал:

— Вот на бильярде я лучше тебя играю, а не отказываюсь.

— Ну, это уж твое дело, — ответил Володя.

Конечно, ни на минуту я не подумал отказаться от игры с ним на бильярде.

Володя относился ко всем играм вдумчиво и серьезно. Он не любил легких побед, а предпочитал борьбу².

Володя и его сестра Оля установили у нас строгие правила игры в крокет, вывезенные из Симбирска (они и там играли). Например, они не позволяли долго вести шар молотком и требовали короткого удара.

Гимнастическими упражнениями Володя не увлекался. Он отличался только в ходьбе на ходулях, да и то мало занимался этим, говоря, что в Кокушкине нужно пользоваться тем, чего нет в Симбирске...

Весело постукивает мельница, жужжат и кружатся мухи, палит зноем жаркий июльский день. С реки, от купальни, доносятся крики и смех ребят³.

Самое большое удовольствие для нас — это купанье, купанье с утра до вечера⁴.

— Ты сколько раз сегодня купался, Володя?

— Три. А ты?

— А я уже пятый.

Нередко к концу дня у ребят насчитывалось таких купаний до десятка.

Володя, я и другие ребята — все мы с самого раннего детства любили полоскаться в воде, но, не умея плавать, барахтались на мелком месте, у берега и мостков, или в ящике-купальне. Старшие называли нас лягушатами, мутящими воду. Это обидное и пренебрежительное название нас очень задевало. Я помню, как и Володя, и я, и еще один из сверстников в одно лето научились плавать. Вообще в семь-восемь лет каждый из ребятишек переплывал неширокую реку, а если без отдыха на другом берегу мог и назад вернуться, то считался умеющим плавать. Когда маленький пловец переплывал речку в первый раз, его всегда сопровождал кто-либо из более старших.

Но курс плавания на этом не кончался — мы совершенствовались беспредельно: надо было научиться лежать на спине неподвижно; прыгать с разбегу вниз головой; нырнув, доставать со дна комочек тины; спрыгивать в воду с крыши купальни; переплывать реку, держа в одной руке носки или сапоги, не замочив их; проплывать без отдыха до впадения ручья, прозванного нами Приток Зеленых Роз (так как там росли болотные растения, напоминающие по форме розы), или даже до моста у соседней деревни Черемышево-Апокаево, а это уже близко к километру.

Эта деревня растянулась по дороге, ведущей в Кокушкино, длинным рядом крестьянских изб. Ближняя к Кокушкину половина состоит из русского, а другая половина — из татарского населения. Не потому ли она и носит название Апокаево? Апокай — по-татарски «сестрица»...

Не мудрено, что, так сроднившись с рекой, мы выдумывали всякие затеи, чтобы использовать полностью все, что она может дать. Спустили на воду старую большую лодку, человек на пятнадцать. Она уже прогнила, протекала и с трудом поднимала трех-четырех мальчиков, да и то приходилось непрерывно вычерпывать воду ковшом. Мы приделали к ней вместо весел колеса, сами смастерили вал с лопатками по концам и ручками посередине, приладили его поперек лодки и поехали по реке: один правил, другой вертел вал, а третий вычерпывал воду.

Однако этого было мало, это нас не удовлетворяло, да и одному было тяжело вертеть вал с колесами. Хотелось поехать всей компанией, человек в шесть. Конечно, мы отлично понимали, что лодка не выдержит нас всех и пойдет ко дну.

Так что же? Тем лучше, тем интереснее: посмотрим, как мы сумеем спасаться! — воскликнул Володя.

Надев такие рубашки и штаны, которые все равно дожидались воды и мыла, мы попрыгали все на наш «пароход», или, как назвал его Володя, «рукоход».

Чтобы не намочить сапоги, сняли их и сложили на носу лодки, предполагая в случае «кораблекрушения» схватить их и доставить в руках на берег.

Володя, сняв сапоги, оставил их в купальне, предложив и другим так поступить. Однако никто не послушался этого предусмотрительного совета.

Как мы и предполагали, лодка, несмотря на то что выкачивали воду уже в два ковша, скоро наполнилась водой и пошла ко дну.

Бросились не спасаться, а спасать сапоги. Хватали какие попало. Спас чью-то пару и Володя. Но один из нас успел схватить только правый сапог, а другой, левый, утонул.

Вот теперь на одной ноге и попрыгаешь! — сказал Володя.

Все прыснули. Только горемычному неудачнику было не до смеха.

Общим советом решили искать сапог. Развесив одежду для просушки на прибрежных кустах, стали нырять один за другим, а то и по два сразу, но безуспешно: вытаскивали со дна тину, иногда коряги, но пару к сапогу несчастливца выудить никому не удавалось.

Раздавались голоса, что поиски надо прекратить: сапог — не топор, не прямо упал на дно; к тому же мы взбаламутили воду, прыгая с погружающейся лодки, да и в уши набралась вода при многократных ныряньях.

— Ну, воду выбьешь о подушку, — говорит Володя. — Не оставлять же сапог на дне! Вы как хотите, а я буду искать.

И, не дожидаясь ответа, Володя прыгнул головой вниз и довольно скоро вынырнул, держа что-то рукой в воде.

Мы подумали, что это опять коряга, но нет — то был сапог.

Н. Веретенников, стр. 12, 13 — 15, 16 — 18, 20.

¹ Н. Веретенников так описывает бильярд: «Бильярд был несколько выше обычных, примерно на 1 вершок; внизу простые четырехгранные ножки были укреплены продольными планками. Шаров было только 5, и играли только в 5-шаровую русскую партию».

² В другом месте (статья «В деревне Кокушкино». «Пионерская правда», 1940, 22 апреля) Н. И. Веретенников говорит об игре на бильярде:

«С присущей ему беспристрастностью Володя отмечал и одобрял мои удачные удары и никогда не соглашался брать фору, то есть несколько очков вперед. Он настойчиво добивался выигрыша без всяких преимуществ.

В шахматы... играть со мной Володя не хотел... Играл со мной только в шашки. Пользовались мы при этом шахматами (шашек в Кокушкине не было) тоже самодельными — высокими и неустойчивыми, как кегли».

³ Н. Веретенников (см. его описание построек в Кокушкине, хранящееся в Доме-музее В. И. Ленина в Ульяновске) рассказывает: «Склон к реке с тропинкою к купальне весь порос кустарником с большими ивами на берегу пруда, елкой, березой и вязом. Эти заросли доходят до конца участка.

В первом овраге рос густо малинник и кусты крыжовника.

Через второй овраг был перекинут самый примитивный мост. Во втором овраге, ближе к дороге, росли 2 — 3 больших березы, ближе к реке — поросли ивняка».

⁴ «Помню, — говорит Н. И. Веретенников, — яркий, солнечный день. Вскочив с постели, бежим вперегонки с Володей вниз по крутой тропинке среди деревьев, осыпающих нас каплями утренней росы, и по зыбким мосткам в купальню, бросаемся в нашу «родную стихию» — речку Ушню. Плаваем саженками, стараясь высунуться как можно больше из воды, лежим на ее сверкающей поверхности, кувыркаемся, ныряем и, насладившись купаньем, бодрые и освеженные, идем домой пить чай» («Пионерская правда», 1940, 22 апреля).

 

Вставал Илья Николаевич рано и один уходил купаться. Мы очень любили его сопровождать, но купальня была настолько плоха, что под тяжестью оравы ребят тонула и зачастую платье и обувь всплывали. Вот почему он и старался уйти пораньше, без нас. Вообще же он очень любил общество детей и всегда рассказывал смешные и веселые истории, шутил и напевал.

Выходя из купальни, приговаривал шуточную пародию на слова Лермонтова, сочиненную Анечкой, старшей дочерью его: «Отец, отец, возьми калоши, в купальне их не оставляй». Часто вслух вспоминал щедринских мальчиков «в штанах и без штанов»¹, рассказывал характеристику двух семинаристов — неблагонравного и благонравного — первый извлекал из каши запеченного таракана, а второй, благонравный, «памятуя скудоденежье бурсы и сугубо памятуя изречение писания «се сотворено на потребу человека», съедал купно с кашей и сего запеченного инсекта², именуемого тараканом». Тут же Илья Николаевич забавлял нас рассказом, как некто, когда ему подали кушанье, в котором было много мух, просил подать ему мух отдельно на блюдечке и он сам их возьмет, сколько потребуется. Шутки Ильи Николаевича вызывали гомерический смех и восторженный визг ребят. Будучи сам шутником и любя шутки, Илья Николаевич, однако, никогда не позволял нам смеяться над людьми.

Н. И. Веретенников. Детские годы В. И. Ульянова (Ленина) в Кокушкине. «Красная новь», 1938, № 5, стр. 152.

¹ Имеются в виду персонажи из цикла очерков М. Е. Салтыкова-Щедрина «За рубежом» (см. Н. Щедрин. Полное собрание сочинений, том XIV. Л., 1936, стр. 86 — 94). В разговоре «мальчика в штанах» и «мальчика без штанов» Салтыков-Щедрин иносказательно противопоставил два мира — мир развитых капиталистических отношений и мир русского полуфеодального бескультурья — и поднял вопрос о путях развития России.

² Инсект (insectum) (латинск.) насекомое.

 

Помню, был такой случай.

В Кокушкине пускали самодельные ракеты; они взлетали очень высоко. И вот присутствовавший при этом один знакомый, считавший себя культурным и образованным человеком, обратился к Илье Николаевичу с вопросом:

 — А что, я думаю, некоторые из высоко взлетающих ракет долетают до звезд?

Мы, ребята, расхохотались, услышав такое предположение от человека, так много о себе мнившего. Но Илья Николаевич остановил наш бестактный смех только взглядом и серьезно и просто объяснил всю нелепость такого предположения.

Позднее, уже когда этот знакомый ушел, Илья Николаевич очень мягко и ласково разъяснил нам неуместность нашего смеха, указав, что одно только незнание — совершенно недостаточный повод для насмешки и нельзя оскорблять человека пренебрежением.

Это наставление Илья Николаевич сумел сделать в такой форме, что оно никого из нас не обидело и осталось в памяти на всю жизнь.

Н. Веретенников, стр. 34 — 35.

...Во время своего пребывания там (то есть в Кокушкине. — А. И.) Илья Николаевич предпринимал далекие прогулки по окрестным полям и лесам. При этом они с Марией Александровной забирали большую компанию ребят — племянников и племянниц — и уходили на прогулку на целое утро.

М. Ульянова, стр. 66.

Илья Николаевич и тетя Маша с нами, ребятами, очень часто ходили в лес за грибами и ягодами. Илья Николаевич шутил. «Нужно ягод насбирать и детей не растерять».

Ходили километра за полтора — два от дома — на Бутырскую мельницу, у сосновой рощи на высоком берегу реки, или в Черемышевский сосновый лес, который мы называли «Шляпа». Он был виден издали. Круглой формой, высокой серединой и низкими краями он напоминал громадную шляпу, брошенную среди желтых полей. Ходили и в «Задний» лес, через овраг, любимой дорогой тети Маши. Здесь она часто гуляла по вечерам.

Во время прогулок декламировали любимых поэтов — Некрасова, Пушкина, Лермонтова, пели хором запрещенные песни, студенческие, «Песню Еремушке», «Утес Стеньки Разина» и другие.

Проходя по деревне, тетя Маша приветливо разговаривала со встречавшимися крестьянками. У нее везде были старинные приятельницы. Они дружески называли тетю Машу и мою маму Машенькой и Аннушкой.

У тети Маши сохранились с ними очень теплые отношения, и она всегда привозила им гостинцы.

Н. Веретенников, стр. 30 — 32.

Мать мою крестьяне очень любили: предпоследняя дочь Александра Дмитр(иевича) Бланк, она позже всех сестер вышла замуж и всех дольше поэтому прожила в Кокушкине. Кроме того, и по характеру своему она была общей любимицей как в семье, так и среди окружающих. Этим я объясняю, что крестьяне пожелали посвятить свою школу имени матери¹. Лекаршей она никогда не была, но забирала с собою на лето побольше общеупотребительных лекарств и охотно давала советы крестьянам. Отец мой, большой демократ по натуре, действительно, заходил запросто к крестьянам, а главное, при всех встречах — в поле, на дороге — дружески и непринужденно беседовал с ними... Деревенские женщины заходили после нашего приезда поговорить с матерью или она, гуляя через деревню, останавливаясь у той или иной избы, демонстрировала нас, а ей свою молодежь показывали и о пережитом рассказывали.

А. Елизарова. Примечания к статье т. Табейко. «Пути революции» (Казань), 1923, № 3, стр. 48 — 49.

¹ В «мирском приговоре», вынесенном крестьянами деревни Кокушкино, значилось: «1922 года, декабря 22 дня, мы, гр(ажда)не деревни Кокушкино, Черемышевской волости, Лаишевского кантона АТССР, обращаемся к нашей трудовой Рабоче-Крестьянской власти с великой просьбой — учредить в нашей деревне школу грамотности и ремесла имени матери Владимира Ильича Ленина Марии Александровны, урожденной Бланк, на том месте, где жил в ссылке преследовавшийся жандармами старого правительства Владимир Ильич Ленин (Ульянов) в свои молодые годы» («Пути революции» (Казань), 1923, № 3, стр. 46).

 

Илья Николаевич тоже часто беседовал с крестьянами, присаживаясь на завалинки у изб.

На прогулки Илья Николаевич по настоянию тети Маши брал пальто или плед, называя их «наслоениями». Он легко поддавался простуде.

Ездили мы и в соседний, так называемый «Передний», лес с самоваром. В этом лиственном лесу на полянке росла одна-единственная сосна и две дикие яблоньки. Здесь мы располагались и разводили костер. Если находили яблоки, то пекли их вместе с картошкой, хотя они, как сырые, так и печеные, были совершенно несъедобны.

За водой надо было ходить к ключу. У этого ключа был зверски убит лесник с целью ограбления. Еще сохранились два нетолстых засохших деревца, к которым был привязан несчастный лесник его убийцами.

Об убийстве мы знали, и, когда приходилось идти за водой к ключу, даже более старших одолевал какой-то безотчетный, суеверный страх.

Но Володя был чужд всякого суеверия и смело предлагал идти за водой.

— Разве ты не боишься? — спрашивали его.

— Чего?

— Да убитого... лесника...

— Гиль! Чего мертвого бояться?

Любимое словечко у Володи в ту пору было «гиль», причем в его произношении буква «л» как бы звенела. Если кто-либо, по его мнению, говорил глупость, несуразность, чепуху, то он коротко и резко произносил: «гиль» — маленькое словечко, которое тогда я не слышал ни от кого другого.

В произношении Володи в детстве буква «р» рокотала, как бы удваиваясь. С годами резкое произношение звука «р» все более и более сглаживалось...

Набегавшись за день, мы не любили рано вставать, но засиживаться поздно нам нравилось.

Вечером, проголодавшись, Володя говорил:

— Я голоден как волк. Пойдем попасемся.

И мы отправлялись в «Первый», ближайший к дому, овраг, где в изобилии росли малина, крыжовник и смородина вперемежку с крапивой. Уплетали ягоды прямо с кустов, заедая хлебом...

В дождливую погоду, засидевшись часов до двух ночи, пошли мы с Володей к реке — умыться перед сном. Дождь уже прекратился, начинало светать.

Пробраться к купальне было невозможно — мостки всплыли.

Тут мы сразу догадались, что от непрерывного дождя переполнился пруд.

Бросились на плотину.

Смотрим — вода идет уже через верх.

Я предложил открыть затворы (вершняга), но Володя возразил, что у нас нет ни веревки, ни лома, ни лебедки и поэтому мы с этим делом не справимся, надо сейчас же разбудить мельника.

И мы забарабанили в окна помольной избы.

Выскочил заспанный мельник и безнадежно развел руками. Ничего уже сделать было нельзя.

Не прошло и пяти минут, как раздался легкий, как бы предупреждающий треск, за которым вскоре последовал страшный грохот, и вся масса воды с шумом, громадными валами устремилась с четырехметровой высоты вниз, ломая деревянные и размывая земляные укрепления. Вся масса уходящей воды была окутана туманом, как дымом.

Картина величественная!

Быстро, на наших глазах, пруд ушел, оголив безобразные илистые берега и оставив в глубине только небольшую речушку.

 — Точно после пожара... — заметил Володя.

И действительно: как пожарище печально напоминает о стоявшем недавно доме, так и опустевший пруд напоминал красивое зеркало воды, спокойно лежавшее в зеленой раме берегов, теперь почерневших, как бы опустившихся, обгорелых... Однако это грустное разрушение плотины, или, как говорили в Кокушкине, «гнусный уход пруда», стало для Володи и для меня удовольствием, когда приступили к восстановлению прорванной плотины...

Сооружение плотины — работа тяжелая и медленная. Прежде всего забивали сваи; забивались они примитивно, ручным способом, так называемой «бабой» (тяжелым чурбаном с ручками), с полатей (помоста).

Рабочие пели «Дубинушку». Слова часто придумывал запевающий. Нередко слышалось повторяемое эхом:

Наша свая на мель села,
Эх, кому до того дело!..
Ударим,
Ударим
Да ухнем!

Постройка плотины привлекала всеобщее внимание, и Володя часто, заслышав «Дубинушку», не допив утреннего чая, бежал на плотину; там его все интересовало...

Убежденно толковал плотник Леонтий, что работа эта «многодельная», сваи нужно забивать копром, а «втомесь» (вместо того) их бьют «бабой» с полатей.

На вопрос Володи, как в копре после поднятия через блок «баба» срывается и ударяет по свае, Леонтий приводил длиннейшие и путаные объяснения. Заканчивал он их непонятным словом «лепортом» (употреблял он его всегда только в творительном падеже).

Н. Веретенников, стр. 32 — 33, 50 — 52.

...До ямщиковой деревни (то есть до деревни Апокаево, где жил ямщик Яков Дмитриевич Феклин. — А. И.) от Кокушкина три четверти версты. Мальчики (Володя и Саша Ульяновы. — А. И.) взапуски бежали к нему, когда нужно было ехать в город (Казань. — А. И.)¹. Молодой, здоровенный Феклин, как цыплят, носил мальчиков на руках. Мальчики торопили его, вместе закладывали лошадей, и шалуны торжественно, подавали лошадей к дому Ардашевых, где жила вся семья Ульяновых.

 — Бойкие оба были, — рассказывает сохранившийся еще, но уже весь седой, как мох, старик Феклин². — Володя-то был половчей и торопливей Александра.

Запись воспоминаний Я. Д. Феклина. «Пути революции» (Казань), 1923, № 3, стр. 44.

¹ А. И. Ульянова-Елизарова делает такое примечание к этому отрывку: «Из ямщиков, нанимаемых обыкновенно в соседней, в версте расстояния, деревне, припоминаю больше татар — деревня была заселена наполовину русскими, наполовину татарами и в обиходе носила название «Татарской». Но, возможно, что нанимались и русские ямщики» (там же, стр. 49).

² Запись воспоминаний Якова Дмитриевича Феклина была сделана А. Табейко в декабре 1922 года.

 

Все игры и занятия кокушкинской детворы присущи были и малолетнему В. Ульянову. Кроме игры в бабки, особенной любовью его пользовался самострел (лук, сделанный из обруча). С этим самострелом он уходил далеко в поле или к ключу («Поварни») и пытался подстреливать там куликов, как то делали все крестьянские дети...

С деревенской молодежью молодые Ульяновы делились всеми своими радостями. Деревенские подростки через своих «высоких» друзей и покровителей знали и пробовали все вкусные городские вещи. Всякий приезд из города Ульяновых был настоящим праздником для деревни. Крестьянским детям раздавались недорогие лакомства. Володя и Александр вели себя «героями», защитниками их детских интересов.

Запись воспоминаний кокушкинских крестьян Марии Аббакумовой, Василисы Александровой, Якова Феклина («О Ленине», книга 2. М., 1925, стр. 22, 23).

 

Лакомства дешевые для ребятишек привозились... Дети (Ульяновых. — А.  И.),  приезжавшие в  гости, принимали, конечно, деятельное участие в играх своих кузенов¹ и их деревенских приятелей. Помнится, что раза два и в ночное Володя ездил ².

А. Елизарова. Примечания к статье т. Табейко. «Пути революции» (Казань), 1923, № 3, стр. 49.

¹ В этих же примечаниях А. Елизарова говорит: «Более или менее оседло в Кокушкине жили две другие сестры моей матери — Любовь Алексеевна (здесь ошибка: правильно Александровна. — А. И.) Ардашева-Пономарева и Анна Алексеевна (Александровна. — А. И.) Веретенникова. Эти обе тетки вели в деревне хозяйство, и Любовь Алексеевна (Александровна. — А. И.) жила там большую часть года, а иногда, помещая учащихся детей в город на квартиру, — и целый год. Ее сыновья, принимавшие деятельное участие в хозяйстве, в объезде лошадей и т. п., были действительно очень близки с крестьянской молодежью, и я думаю, что многое, рассказываемое крестьянами о моих братьях, относится в действительности к кузенам Ардашевым» (там же, стр. 48).

² В 1922 году кокушкинские крестьяне в своем письме В. И. Ленину передавали ему «привет от старожилов, хорошо помнящих и знающих тебя по играм с нами в бабки, горелки и по ночевкам в лесу с лошадьми» («Пути революции» (Казань), 1923, № 3, стр. 46).

 

Ходил в ночное. Роскошный уголок в лесу, на поляне, для пастбища лошадей в 3 — 4 верстах от деревни. Ночное — прекрасная частичка в деревенском быту. Уходя в ночное, дети становились взрослыми в собственных глазах. Там они были на свободе. И жутко и весело. Сказки, смех, шалости и шутки ночью, при мерцающих над лесом звездах, «страшные» рассказы, ржанье лошадей при полной ночной тишине делали невинную ночевку в лесу необыкновенно привлекательной. И Володя, любивший природу как свою книгу, так увлекался прогулками «по дебрям лесным», что шел на отчаянные споры со старшими, пускал в ход все свое красноречие и искренность, лишь бы убедить их взять его в ночное.

—Возьмите меня в ночное. Я приготовил для всех чай, сахар. Костер разведу, дров наломаю.

Но старшие ему говорили:

—Нет, нет, Володя. Ты мал. В лесу волки и медведи живут. Колдунья маленьких там ворует, — как мы тебя возьмем?

Володя набирался храбрости и шел по их следам в ночное.

Запись воспоминаний кокушкинских крестьян Марии Аббакумовой, Василисы Александровой, Якова Феклина («О Ленине», книга 2. М., 1925, стр. 22 — 23).

...Я в ранней юности очень хорошо знал все созвездия...

В. И. Ленин в беседе с А. Коллонтай¹. А. Коллонтай. Звезды.  «Известия», 1962, 21 апреля.

¹ Эта беседа состоялась в январе 1918 года в Смольном.

 

Солнце поднимается выше и выше. На обеденный отдых и водопой пригнал в полдень небольшое кокушкинское стадо подпасок мальчик-татарин Бахавий.

Володе нравилось слушать пение этого веселого парнишки. Бежим через плотину на луг — по другую сторону Ушни, к запруженному ключу «Поварня». Бахавий, увидя Володю, затягивает татарскую песенку:

Сары, сэры, сап-сары,
Сары чечен, санлары.
Сагынырсын, саргаирсын,
Кильсе сугыш чеклары.
(Желтые, желтые, очень желтые,
Желтые ветки цветов.
Соскучишься, пожелтеешь,
Когда наступят дни войны)¹.

Подходит и пастух Антон. Он бранит Бахавия за то, что тот слишком рано пригнал стадо.

—Да как же без часов узнает он время? — заступается Володя.

—Отмерил шесть лаптей — вот и узнал! — возражает Антон.

Однако ни Володя, ни я не понимаем, как это лапти могут заменить часы. Только после наглядного разъяснения Антона и Бахавия поняли, что в полдень в это время года отбрасываемая человеком тень равна длине шести его ступней (предполагается, что ступня пропорциональна росту)².

Володя тут же припомнил о гномоне — первом астрономическом инструменте (вертикальная палочка, отбрасывающая тень), при помощи которого первые астрономы — тоже пастухи — определяли высоту солнца.

Антон всем был недоволен в этот день: он ходил в деревню Кодыли получать за пастьбу деньги и пришел ни с чем.

 — Должен неспорно, отдам, да не скоро, — ворчит Антон. — А у меня махорки ни зерна, да и рубаха с плеч валится и купить не на что.

Володя впитывает в себя и песню Бахавия, и слова Антона, все, все, как впитывает земля влагу³. Он радуется и солнцу, которое ярко светит, и заслонившей его грозовой туче. Своей жизнерадостностью он заражает всех.

Н. И. Веретенников. В деревне Кокушкино. «Пионерская правда», 1940, 22 апреля.

¹ «Общее содержание песни, — говорит Н. Веретенников, — в передаче Бахавия таково: крестьянский мальчик был подпаском, потом батрачил, а затем его «забрили в солдаты».

Из этой старинной песни видно, что в те далекие времена простые люди ненавидели царскую солдатчину с ее нелепой муштрой и издевательствами» (цит. книга, стр. 21 — 22).

² В цит. книге Н. Веретенников говорит, что в полдень отбрасываемая человеком тень «равна длине четырех его ступней» (стр. 22).

³ «Останавливался поговорить, — вспоминает Н. Веретенников, — и проходящий с ружьем за плечами парень из соседней деревни Бутырок Кузьма, сопровождаемый своей охотничьей собакой Валеткой.

—  Ты, Кузьма, видно, не кормишь своего Валетку, — попрекали кокушкинские крестьянки, — вот собака с голоду и давит у нас кур.

—   Стану я пса кормить! — возражал Кузьма. — Сам промыслит! И Валетка «промышлял».

Как только Кузьма убьет выслеженную Валеткой дичь, он тотчас же сам вперегонки с Валеткой бросается за ней. И стоило только запоздать, Валетка быстро убегал с убитой птицей и торопливо съедал ее» («Володя Ульянов». М. — Л., 1939, стр. 39).

 

По натуре Володя был сметливый. Вообще он производил впечатление мальчика здорового и сильного по физическому и духовному развитию.

В. А. Калашников. Домашний учитель Ильича. «Огонек», 1926, № 7, стр. 6.

Счастливое детство, полное самоотверженной любви и внимания, оказало благотворное влияние на всю их (Володи и других детей Ульяновых. — А. И.) дальнейшую жизнь.

М. Ульянова, стр. 65.

 

Глава вторая

В ШКОЛЕ И ДОМА

Гимназия наша¹ стояла в самом центре города, на Спасской (ныне Советская. — А. И.) улице, против женского Спасского монастыря.

В одном из гимназических зданий были пансион для живущих учеников и квартира инспектора, в другом — лазарет, а в остальных двух зданиях были классы, церковь и квартира директора. На дворе был гимнастический плац с разными приспособлениями для гимнастики. Окна классов выходили в Карамзинский садик, где стоял памятник Карамзину. А с другой стороны гимназии была Соборная площадь, которая кончалась Венцом, и стоял дом губернатора².

Д. М. Андреев, стр. 3.

¹ Сейчас здесь средняя школа № 1 имени В. И. Ленина. На здании мемориальная доска с надписью: «Здесь учился Владимир Ильич Ульянов-Ленин. 1879 — 1887 гг.».

²  Из-за тесноты приготовительный, а также оба отделения первого и второго классов гимназии были размещены напротив, через площадь, в нижнем этаже здания городской управы (ныне здание городского комитета КПСС). Здесь в первом классе «А» и учился Владимир Ильич. Начиная со второго класса, он занимался уже в основном здании гимназии.

 

В гимназию Володя поступил девяти с половиной лет, в первый класс¹. Готовили его к ней две зимы — сначала учитель (В. А. Калашников. — Л. И.), а потом учительница городского училища, самого близкого от нас². Учительница (В. П. Прушакевич. — А. И.) считалась очень хорошей преподавательницей. К ней Володя бегал на часок, редко на два в день или до уроков, с восьми до девяти часов, или в свободные для учительницы часы, обыкновенно от девяти до десяти, когда в школе происходили уроки закона божия, рукоделия или рисования. Чрезвычайно проворный с детства, он так и летел на урок. Помню, раз мать в холодное осеннее утро хотела одеть его в пальто, но не успела оглянуться, а его уже нет. Выглянула, чтобы позвать его обратно, а он уже за угол заворачивал.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 14 — 15.

¹ В другом месте («Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове», изд. 3. М. — Л., 1931, стр. 46 — 47) А. И. Ульянова-Елизарова пишет: «Ко времени поступления в гимназию следующего брата (то есть Владимира Ильича. — А. И.) Саша — ребенок двенадцати лет — заявил с той решительностью, которой отличались все его редкие заявления, что не следует отдавать Володю в приготовительный класс, а надо подготовить его к первому. Брат Владимир начал действительно школу с первого класса; вероятно, отец с матерью и сами убедились, что лучше по возможности миновать хотя приготовительный класс, но заявление Саши имело, несомненно, значение».

² В то время поступающие в первый класс гимназии должны были держать экзамены.

 

И(лья) Н(иколаевич) настолько ценил меня как учителя, что в свое время приглашал меня заниматься с своими детьми; и я, кажется, по русскому языку подготовлял в гимназию его дочку Аню, сына Сашу и сына Володю. Впрочем, с последним я занимался недолго¹.

В. А. Калашников (Юбилейный сборник, стр. 47).

¹ В статье «Из воспоминаний домашнего учителя детей Ильи Николаевича Ульянова» («А. И. Ульянов», стр. 277) В. А. Калашников уточняет, что «эти занятия продолжались лишь несколько недель...» Вместе с Володей брала уроки у В. А. Калашникова и маленькая Оля. «Учитель мой, — вспоминала она, — был очень добр, и я всегда с удовольствием шла к нему заниматься; но с меня не взыскивали за плохо написанный рассказ или за шалости, а так как я сама была еще мала, чтобы понять, что меня учат для моей же пользы, то я больше любила разговаривать с учителем о чем-нибудь, чем писать; а поэтому мои успехи были очень незначительны, тем более что училась я только два месяца, так как потом начались классы в школе, и мой учитель не мог уже со мною заниматься. Тогда меня стала учить мама» (Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске).

К этому можно добавить, что, когда Оле исполнилось 7 лет, она стала посещать 4-е отделение Первого женского приходского училища. Несмотря на то что по своим успехам Оля не отставала от старших учениц, через год родители забрали ее из училища, так как она была слишком мала. Два года с нею занималась Анна Ильинична, к тому времени окончившая гимназию, а затем Оля поступила на 5-е отделение училища. Закончив его осенью 1883 года, она пошла учиться в 4-й класс симбирской Мариинской гимназии. Переходя, как и Владимир Ильич, из класса в класс с первой наградой, Ольга Ильинична закончила гимназию в 1887 году, одновременно с братом, и так же, как и он, была удостоена золотой медали.

 

Писать он (Володя. — А. И.) научился у учителя одной из приходских школ Симбирска, бегая к нему на часок в день. Помню, как, прибегая оттуда, он показывал отцу грифельную доску с записанными на ней буквами и словами, и как отец, отрываясь от своей работы, просматривал его урок.

 А. И. Елизарова. Как учился Владимир Ильич. «Пионер», 1928, № 2, стр. 2.

Это было в конце лета. Володя был одет в бледно-розовую рубашку, имел вьющиеся светло-рыжие волосы... Складки его губ делали его личико серьезным. Он был весьма аккуратен на уроках, ничем не развлекался, всякое объяснение схватывал сразу. Память его была настолько замечательной, что повторений не требовалось.

Я усомнился в том, что он сознательно серьезен и деловит на уроках, и думал, что он находится под влиянием родительской дисциплины и стеснен моим присутствием. Но однажды он меня в этом разубедил, передразнив мое медленное выговаривание слов почти по слогам, к которому я привык, занимаясь в инородческих школах. Он передразнил меня с насмешливой гримасой, и я убедился, что он совершенно свободен на уроках и проявлял деловитость и серьезность в силу своего необыкновенного раннего развития и сознательного отношения к делу...

Ульяновы жили в центре города, а я у Волги, почти у пристани, ходить для меня было слишком далеко и трудно подниматься по крутому венцу, который возвышался над Волгой. Кроме того, Илья Николаевич, желая удовлетворить просьбу своего домашнего доктора — дать опытного учителя его сыну, предложил мне урок у доктора, который имел своих лошадей, а Володя стал заниматься у того учителя, у которого начал учиться и я, у Ивана Николаевича Николаева.

В. А. Калашников. Домашний учитель Ильича. «Огонек», 1926, № 7, стр. 6.

От Симбирской классической гимназии сим объявляется, что приемные испытания будут производиться с 8 по 14 августа сего (1879-го. — А. И.) года. Прошения о приеме детей принимаются ежедневно в канцелярии гимназии. Учение начнется 16 августа.

«Казенные объявления». «Симбирские губернские ведомости», 1879, 17 июля.

Когда я пришел в гимназию, в коридоре была ужасная толкучка. Старшие гимназисты тузили малышей, толкались. Я протиснулся к «своим», к новичкам. Мы держались своей кучкой. В этой кучке я обратил внимание на маленького коренастого паренька с рыжеватыми волосами.

Прозвенел звонок. Все хлынули по классам. И тут я увидел, что рядом со мной, за одной партой, сидит этот» самый паренек¹.

Потом учитель сделал перекличку, и мы узнали фамилии друг друга. Его фамилия была Ульянов.

Он был самый младший среди нас. Мне шел уже 12-й год. Были ученики и постарше, а ему только минуло 9. Но держался он смело.

Что рассказал пионерам города Ульяновска соученик Ленина по гимназии Михаил Федорович Кузнецов. «Пионерская правда», 1938, 20 января.

¹ М. Ф. Кузнецов учился вместе с Владимиром Ильичей в течение всего гимназического курса. В статье «Годы юности» («Волжская коммуна», 1940, 21 января) он пишет: «В четырех низших классах и двух высших — седьмом и восьмом — я сидел с ним (то есть с Володей Ульяновым. — А. И.) за одной партой».

 

Первое воспоминание об Ульянове связано у меня со вступительными экзаменами в Симбирскую классическую гимназию.

Рядом со мной на парте сидел мальчик. Он был гораздо ниже меня ростом. Его слегка рыжеватые волосы были растрепаны. Он правильно и бойко отвечал на все вопросы и этим обращал на себя внимание. Большинство из поступавших мальчиков смущалось, я тоже стеснялся и чувствовал себя неуверенно, а мой маленький сосед так быстро решил заданную нам задачу и так хорошо написал диктовку, что мы все, державшие экзамен, невольно прониклись к нему уважением. Как я узнал потом, это был сын инспектора народных училищ Володя Ульянов¹.

Д. М. Андреев, стр. 3.

¹ Володя Ульянов поступил в гимназию в 1879 году, когда его отец был уже не инспектором, а директором народных училищ (с 1874 года).

В годы учения Владимира Ильича в Симбирской гимназии числилось в среднем 423 учащихся, из них детей дворян и чиновников — 218 (или 52 процента), детей духовенства — 19 (4 процента), детей городских сословий — 147 (35 процентов), детей сельских сословий — 35 (9 процентов), детей иностранцев — 4 (1 процент). Таким образом, гимназия являлась, по существу, дворянским учебным заведением. Для того чтобы регулировать классовый состав учащихся, царское правительство установило высокую плату за учение. В Симбирской гимназии она равнялась 30 рублям в год с ученика. Такую плату могли вносить лишь помещики, духовенство, купцы, крупные домовладельцы, зажиточные землевладельцы. Вот почему Александр Ильич и Владимир Ильич Ульяновы в гимназии были окружены главным образом детьми дворян, чиновников и купцов.

Сами же Александр Ильич и Владимир Ильич были освобождены от платы за учение, как дети служащего по народному образованию.

 

(Педагогический совет гимназии), рассмотрев в заседании 16 августа 1879 г. отметки подвергавшихся испытанию, постановил принять в 1-й класс: Ульянова (Владимира, — А. И.), Кутенина, Николаева, Смирнова, Левашева Ал., Левашева Мих(аила), Мацкевича, Столова, Державина, Мордовина, Гермазина, Ксанф Вас(илия), Коринфского, Баранова, Исакова Вас(илия), Алешина, Стойчева, Михайлова, Зайцева и Вронского¹.

Постановление педагогического совета Симбирской гимназии от 16 августа 1879 года. Цит. по книге А. Л. Карамышева «Симбирская гимназия в годы учения В. И. Ленина». Ульяновск, 1958, стр. 101.

¹ Всего в первый класс вместе с Володей Ульяновым было принято 30 человек.

 

Первые дни гимназической жизни связаны у меня с тяжелыми переживаниями. Вскоре после экзаменов внезапно скончался мой отец, и я остался круглым сиротой, на попечении тетушки. Придя в класс после похорон отца и очутившись среди чужих мне мальчиков, я еще острее почувствовал свое одиночество. Я угрюмо сидел на парте и еле сдерживал слезы, когда ко мне неожиданно подошел Володя Ульянов.

— Я знаю, что у тебя умер отец. Да ты не унывай!

Видя, что у меня глаза наполняются слезами, он добавил:

— Хочешь, я отточу тебе карандаш?

От этих простых слов, которыми он хотел меня утешить, слезы полились ручьями. Мне было стыдно плакать перед товарищами, и я, подняв крышку парты, спрятал в нее голову. Володя не отходил от меня. Он что-то говорил и до тех пор оттачивал мои цветные карандаши, приготовленные для рисования, пока я не справился со слезами.

Этот маленький эпизод врезался в мою память на всю жизнь, и с этого дня я почувствовал к Ульянову большое влечение и нежную дружбу.

Потом я узнал, что хорошо отточенные карандаши были слабостью Ульянова. Он не любил писать, если кончик карандаша чуть-чуть притуплялся, и всегда терпеливо оттачивал его. Уже в первом классе он мастерски умел точить карандаши и с удовольствием оттачивал их своим товарищам.

Помню, что как-то раз в младших классах один из учеников задался целью из озорства ломать кончики всех карандашей Володи. Долго не знал Ульянов, кто портит его карандаши. Но как-то раз во время перемены, войдя случайно в класс, он поймал преступника на месте.

Недолго думая, Володя схватил его за шиворот и отколотил.

С тех пор карандашей Володи никто уже не трогал.

С первой же учебной четверти Ульянов выдвинулся среди товарищей своими способностями, блестящими ответами и стал первым, совершенно исключительным учеником¹.

Он не был из тех первых учеников, которые во время перемены не расстаются с книжкой. Наоборот, он всегда много бегал, смеялся и старался расшевелить таких неповоротливых товарищей, как я.

Во время большой перемены, когда в хорошую погоду все ученики выходили во двор и делали гимнастику², он с большой ловкостью проделывал упражнения на канатах, шестах, на турнике и на лестнице.

Мне припоминается, что, несмотря на свою резвость, Володя уже в младших классах отличался большой аккуратностью. Например, он не терпел никакого беспорядка в своей ученической парте: тетради всегда были сложены с одной стороны, книги — с другой, а пенал с карандашами и перьями лежал между ними.

На уроках Ульянов никогда не шалил и не развлекался посторонними делами.

Даже на уроках чистописания и рисования, которые проходили особенно шумно, он сидел спокойно и выводил букву за буквой или рисовал поставленную модель.

Первый учебный год был очень тяжел для меня. Я дичился товарищей, с трудом привыкал к гимназическим порядкам. В классе надо мной часто подсмеивались за высокий рост и застенчивый характер. Ульянов не терпел несправедливых насмешек и всегда заступался за меня. Только с ним мне было легко, но мы мало времени проводили вместе. Он всегда принимал участие в играх, любил прыгать и бегать, я же был довольно неповоротлив и в шумных играх участия не принимал.

Сходились мы только на игре «в перышки». Этой игрой увлекались все гимназисты младших классов. Она состояла в том, что одно перо клали на парту, а другим нажимали на его тупой конец так, чтобы перо перевернулось. Кто сумеет перо перевернуть три — пять раз подряд (по уговору), получал его в собственность.

Володя Ульянов очень любил сражаться в перышки и играл всегда с большим азартом. Очень хорошо помню, что у него была коробочка с новыми перьями, специально предназначенными для игры. И часто, не жалея, раздавал он свои новые перья товарищам.

Д. М. Андреев, стр. 3 — 4.

¹ В первом классе Володя Ульянов изучал русский (4 часа в неделю) и латинский (8 часов) языки, чистописание (3 часа), арифметику (4 часа) и закон божий (2 часа в неделю).

² В гимназии гимнастику и пение преподавали во внеклассное время.

 

(Педагогический совет гимназии), руководствуясь § 39 правил о переводных испытаниях, признал достойным первой награды (книга с тиснением на переплете золотом: «За благонравие и успехи» и похвальный лист. — А. И.) учеников I «А» класса: Ульянова Владимира и Писарева Александра; второй награды (похвальный лист. — А. И.): Кутенина Ник(олая), Кузнецова Мих(аила), Молгачева Петра, Коринфского Аполл(она), Балакирщикова Петра.

Определение педагогического совета Симбирской гимназии от 14 июня 1880 года¹. Цит. по книге А. Л. Карамышева «Симбирская гимназия в годы учения В. И. Ленина». Ульяновск, 1958, стр. 106.

¹ Это определение было вынесено по представлению классного наставника I «А» класса Николая Михайловича Нехотяева. Несмотря на свою молодость (ему тогда было около 25 лет), Нехотяев был хорошим воспитателем и опытным преподавателем русского и латинского языков в младших классах.

 

Со второго класса я жил в гимназическом пансионе¹. В то время ученики Симбирской гимназии делились на приходящих и пансионеров, живущих в интернате. Пансионерами были мальчики, родители которых жили далеко от города, или сироты, как я.

Володя довольно часто приходил к товарищам в пансион. Он приносил книги для чтения, играл в шахматы, а когда меня отпускал надзиратель, мы ходили гулять.

Учеников в пансионе кормили неважно, иной раз даже несвежими продуктами. Мы пробовали жаловаться, некоторые отказывались от обеда, но на это никто не обращал внимания.

Володя советовал действовать всем вместе:

 — Вы поймите, когда протестует кто-нибудь один, на это никто не обращает внимания. Надо всем сразу встать из-за стола и отказаться есть, это непременно встревожит мерзавца эконома! Он испугается начальства.

К словам Володи прислушивались. И однажды, когда к обеду подали котлеты из тухлого мяса, я громко сказал:

— Предлагаю всем отказаться от обеда! — И все отодвинули тарелки.

— Это еще что такое? — рассердился надзиратель.

— А вы понюхайте! — предложил какой-то старшеклассник и поднес ему блюдо.

Надзиратель вызвал эконома. Эконом пришел и заявил, что котлеты пахнут только луком. Такая наглость окончательно возмутила гимназистов. Мы стали кричать, топать ногами, стучать ножами и вилками.

— Тише! Тише, говорят вам! — пытался остановить нас надзиратель, но его никто не слушал.

Тогда он послал за инспектором гимназии. Инспектора не оказалось дома.

— Засажу в карцер! Лишу каникул! — грозил надзиратель. — Извольте есть!

Гимназисты продолжали шуметь:

— Кушайте на здоровье сами!

Такое поведение было настолько необычайно, что надзиратель растерялся и послал за директором гимназии². Кто-то из нас увидел в окно, как директор быстрыми шагами переходил двор, и в столовой наступила мертвая тишина.

Котлеты нетронутыми лежали на тарелках, мы напряженно застыли на своих местах. Директор, которому уже доложили, в чем дело, сразу начал оправдывать эконома. Мы молчали.

— Будете ли вы, наконец, есть? — закричал директор. — Я вас спрашиваю, будете вы есть? Отвечайте!

— Нет! — ответили все сразу.

— Что это, бунт?.. Смотрите у меня! — он погрозил пальцем, потом взял вилкой с блюда одну котлету и поднес ее к носу. — Прекрасные котлеты! Таких котлет не едят даже мои дети!

Кто-то сказал за спиной директора:

— Еще бы! Таких котлет они никогда не будут есть!

От этих слов всем стало весело, и мы громко расхохотались.

— Что? Что такое? — захлебнулся директор. — Марш из-за стола, бездельники! Останетесь без обеда! — и он в бешенстве выбежал из столовой.

Вечером голодные гимназисты побежали в лавку за хлебом и колбасой, и эта история быстро разнеслась по всему городу.

Володя пришел в пансион. Он был очень доволен, что мы выступили так дружно и держались стойко, не испугались директорского гнева.

Я с несколькими товарищами просидел в карцере целые сутки. Когда нас выпустили, первое, что мы узнали, было известие об увольнении эконома.

Я зашел к Володе.

 —  Ну что, тухлятиной больше не кормят? Я засмеялся:

— Говорят даже, новый эконом каждый обед носит на пробу к директору...

— Вот видишь, что значит общий протест! Всегда надо действовать вместе. Один в поле не воин!

После этого случая Володя Ульянов стал признанным авторитетом среди учеников не только нашего класса, но и всей гимназии.

Д. М. Андреев. В гимназические годы. «Костер» (Ленинград), 1957, № 4, стр. 9 — 10.

¹ Гимназический пансион находился в одном дворе с гимназией и возник из «благотворительного учреждения симбирского дворянства», открытого правительством еще в 1830 году по особому ходатайству симбирских дворян. Позднее, когда жизнь показала, что тем скудным образованием, которое получали дворянские дети в своем «благотворительном учреждении», обойтись нельзя, дворяне вынуждены были посадить своих детей в одних классных комнатах с детьми «прочих» сословий. В 1843 году «благотворительное учреждение симбирского дворянства» было присоединено к гимназии и переименовано в гимназический пансион.

² С марта 1879 года директором Симбирской гимназии стал статский советник Федор Михайлович Керенский, отец будущего главы Временного правительства. По сравнению с предыдущим директором, И. В. Вишневским, приведшим учебную работу гимназии к упадку, новый директор отличался опытностью и энергичностью. При Ф. М. Керенском Симбирская гимназия по постановке учебного дела заняла первое место в Казанском учебном округе, а затем и в министерстве народного просвещения. При этом в деятельности Керенского, как директора, было много чиновничьего усердия, стремления воспитать из гимназистов верных слуг царского самодержавия. Необычайная строгость в оценке успеваемости и крутые меры «воспитательного характера» были направлены на то, чтобы избавиться от необеспеченных, а также от тех, кто проявляет «вольнодумство». В результате на первое пятилетие директорства Керенского из гимназии отсеялось около 250 учеников, что значительно превышало количество вновь поступивших.

 

Вспоминаю, что, когда мы учились не то в первом, не то во втором классе¹, произошел такой случай. Во время перемены в класс через открытое окно забралась кошка. Звонок, возвещавший начало уроков, еще звенел в коридоре, когда неожиданно, быстрыми шагами вошел учитель. Кто-то сунул кошку к себе в парту. Она стала царапаться и мяукать. Мы шумно заерзали на своих партах, учитель насторожился. Через некоторое время кошка снова замяукала, да так громко, что спрятавший ее мальчик испугался и открыл парту. Кошка выпрыгнула, потянулась и спокойно направилась по среднему проходу прямо к преподавательской кафедре.

— Это что за безобразие?! — вскочил с места учитель. — Кто смел принести сюда кошку? Кто? Сознавайтесь!

— Никто не приносил! Она сама пришла! В окно влезла, — оправдывались гимназисты.

— Кто спрятал ее в парту? — продолжал кричать учитель. — Если сейчас же не скажете, доложу инспектору!

Но класс не стал выдавать товарища. Как ни грозил преподаватель страшными наказаниями, он ничего не добился.

Кошку выгнали за дверь и продолжали заниматься.

Перед началом следующего урока в класс быстро вошел инспектор. Мы стояли у своих парт, опустив головы, каждый решил, что будет молчать во что бы то ни стало. Но каково же было общее удивление, когда инспектор сразу вызвал на середину класса ученика, прятавшего кошку:

— В карцер! Единицу за поведение! Марш!

Мы были потрясены и в недоумении переглядывались. Как только за инспектором захлопнулась дверь, все хором заговорили:

— Кто же наябедничал? Кто мог предать товарища? Какая подлость!

Володя хмурился и долго молчал, прислушиваясь к общему возмущению. Потом громко сказал:

— Доносчиков надо наказывать! Но виновного мы не нашли.

С тех пор, что бы ни происходило в классе, все тотчас становилось известным надзирателю. Он безошибочно вызывал и наказывал виновных.

Мысль о том, что среди нас есть доносчик, портила всем па-строение, и жизнь в классе стала напряженной. Даже друзья с недоверием следили друг за другом, но доносы не прекращались.

Наконец мы стали подозревать одного мальчика. Учился он плохо, но за поведение у него всегда стояли пятерки. Некоторые еще сомневались, но когда Володя, отличавшийся наблюдательностью, сказал: «Я уверен, что это он! Он никому в глаза не смотрит!» — Володе все поверили и тут же решили проучить ябедника.

Помню, я предложил подстеречь предателя у выходных дверей и как следует отколотить его в темном углу.

— Охота руки марать! — возразил Володя. — Лучше объявим ему бойкот!

Кто-то спросил:

— А что это такое — бойкот?

— Бойкот — это когда с человеком никто не разговаривает, никто не отвечает на его вопросы, когда человека вообще не замечают, как будто его нет1 — объяснил Володя.

— Но ведь надо, чтобы он знал, за что его наказывают!

— Прекрасно сам поймет!

В тот же день был предупрежден весь класс.

Сначала виновный не понимал, почему с ним не разговаривают, не принимают в игру и отворачиваются, когда он проходит мимо. Потом он сам перестал заговаривать с товарищами и во время перемен ходил угрюмый и одинокий. Скоро ему стало настолько тяжело бывать в классе, что он начал пропускать уроки.

Так продолжалось около месяца. Доносы совсем прекратились. Тогда Володя первый подошел к наказанному и заговорил. От радости у мальчика показались на глазах слезы, и он торопливо начал оправдываться:

— Я должен был говорить надзирателю, он грозил посадить меня в карцер!.. Ты же знаешь, у меня плохие отметки... Могли оставить на второй год! Я так боялся!.. Но теперь, честное слово, больше никогда не выдам своих товарищей.

Д. М. Андреев. В гимназические годы. «Костер» (Ленинград), 1957, № 4, стр. 7.

1 Во втором классе в учебной программе кроме русского языка (4 часа в неделю), латинского языка (7 часов в неделю), арифметики (4 часа), чистописания (2 часа) и закона божия (2 часа) появились еще три предмета: немецкий и французский языки (по 3 часа в неделю) и география (2 часа).

 

(Педагогический совет) постановил наградить похвальным листом и книгою (первая награда) учеников II «А» класса: Ульянова Владимира, Кузнецова Мих(аила), Писарева Ал(ександра); похвальным листом (вторая награда)4: Вронского В., Коринфского Аполл(она), Кожевникова I Ал., Кожевникова II Ал., Сахарова Сергея.

Постановление педатогичеоного совета Симбирской гимназии от 12 июня 1881 года. Цит. по книге А. Л. Карамышева «Симбирская гимназия в годы учения В. И. Ленина». Ульяновск, 1958, стр. 106.

Учение давалось ему (Володе. — А. И.) легко. С младших классов шел он лучшим учеником и, как таковой, получал при переходе из класса в класс первые награды¹. Они состояли в то время из книги с вытисненным на переплете золотом «За благонравие и успехи» и похвального листа. Кроме прекрасных способностей, лучшим учеником его делало серьезное и внимательное отношение к работе. Отец приучал к этому с ранних лет его, как и его старших брата и сестру, следя сам за их занятиями в младших классах. Большое значение имел также для маленького Володи пример отца, матери, постоянно занятых и трудящихся, и особенно старшего брата Саши...

Вследствие привычки серьезно относиться к делу Володя, как он ни был шаловлив и боек, на уроках слушал внимательно.

Л. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 13).

¹ Наглядное представление об общей успеваемости класса, в котором учился Владимир Ильич, дают следующие цифры. В 1879/80 учебном году из 1-го класса (26 человек) был переведен во 2-й класс 21 учащийся (81 процент). В 1880/81 году из 2-го класса (35 человек) были переведены в 3-й только 24 гимназиста (69 процентов). В 1881/82 году из 3-го класса (37 человек) в 4-й — лишь 21 (57 процентов). В 1882/83 году из 4-го класса (48 человек) в 5-й — всего 24 (50 процентов). В 5-м классе из 52 учащихся за первую четверть неудовлетворительную оценку по русскому языку получили 9 гимназистов, по латинскому языку — 11, по математике — 12, по греческому языку — 20.

 

Повествуя о гимназии, Володя рассказал миге такой случай.

На уроках новых языков¹ соединяли основной и параллельный классы в один, и вот первый ученик параллельного класса (кажется, Пьеро) попросил у Володи списать слова к немецкому переводу.

— И что же, — спрашиваю, — ты дал?

— Конечно, дал... Но только какой же это первый ученик!

— Так неужели, — говорю, — с тобой никогда не бывало, что ты урока не приготовил?

 — Никогда не бывало и не будет! — отрезал Володя². Ему вообще было свойственно выражаться так коротко и решительно.

Слова Володи никогда не расходились с делом даже в этом возрасте.

Н. Веретенников, стр. 49 — 50.

¹ Новые языки (немецкий и французский) в гимназии начинали преподавать со второго класса. Во втором, третьем, четвертом, пятом и шестом классах на каждый из этих языков отводилось по 3 часа в неделю, в седьмом и восьмом классах — по 2 часа. Хотя изучение одного из новых языков было необязательным, Володя Ульянов изучал оба — и немецкий и французский.

² 24 декабря 1894 года В. И. Ленин писал своей сестре Марии Ильиничне: «...раз ты с начала гимназического курса проходила все основательно, то теперь уж ты кончишь хорошо... Должна же ты согласиться, что те, кто идет на тройки, во-первых, уроков не готовят, а во-вторых, задов ничего не знают. (У нас, по крайней мере, так было.)» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 5).

 

Учителя его говорили, что Володе очень помогает то, что он всегда внимательно слушает объяснение урока в классе. При своих прекрасных способностях он запоминал обыкновенно в классе новый урок, и дома ему приходилось лишь немного повторить его. Поэтому только, бывало, начнется вечер и мы, старшие, разложимся со своими работами в столовой, у большого стола, за общей лампой, как оказывается, что Володя уже выучил уроки и болтает, шалит, поддразнивает меньших и мешает нам.

А в старших классах в те годы много уроков задавали. «Володя, перестань!», «Мамочка, Володя заниматься не дает!» Но Володе надоело сидеть смирно, и он шалит, ходит колесом. Иногда мать забирала меньших в залу, где они пели под ее аккомпанемент на рояле детские песенки.

Володя любил петь: слух и способности к музыке у него были хорошие. Но и тут он не всегда утихомиривался. Меньшой братишка Митя в возрасте трех — пяти лет был очень жалостливый и никак не мог допеть без слез «Козлика». Его старались приучить, уговаривали. Но только он наберется мужества и старается пропеть, не моргнув глазом, все грустные места, как Володя поворачивается к нему и с особым ударением, делая страшное лицо, поет: «Напа-али на ко-озлика серые волки...»

Митя крепится изо всех сил.

Но шалун не унимается и с еще более трагическим видом, испытывая брата, поет: «Оста-авили ба-абушке ро-ожки да но-ожки», пока малыш, не выдержав, не заливается в три ручья. Помню, что я ссорилась из-за этого с Володей, возмущаясь, что он дразнит маленького...¹

Когда собирались его сверстники или в семье с меньшими (Олей и Митей), он был коноводом всех игр. И каждый день слышался его смех и неистощимый запас шуток и рассказов...

Некоторые проказы, Володи остались у меня в памяти. Так, приехала к нам двоюродная сестра, женщина-врач². В то время женщины-врачи были редкостью. Эта двоюродная сестра была одной из первых. Сидит она в зале и разговаривает с отцом и матерью. У двери в залу смех, шушуканье. Вбегает Володя и бойко обращается к гостье:

— Анюта, я болен — полечи меня.

— Чем же ты болен? — снисходительно спрашивает молодой врач, видя, что мальчик шалит.

— Никак не могу досыта наесться: сколько ни ем, все голоден.

— Ну, пойди в кухню, отрежь ломоть ржаного хлеба во весь каравай, посоли покруче и съешь.

— Я уже пробовал, — не помогает.

 —  Ну, так повтори это лекарство, тогда наверное поможет. Володе остается только ретироваться.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 15 — 16, 22, 23.

¹ «Озорной Володя, — рассказывала Анна Ильинична Г. Я. Лозгачеву-Елизарову, — иногда устраивал своеобразный эксперимент, пользуясь этой слабостью братишки. «Смотрите, — говорит, — сейчас Митя будет по заказу плакать!» И — к Мите: «Ну же, Митюша, поплачь для нас немножко, я тебя прошу!» Бедный Митя не заставлял себя долго просить и разражался самыми настоящими слезами; Володя с хохотом убегал, а мы принимались дружно успокаивать безутешного плаксу» (см. книгу Г. Лозгачева-Елизарова «Незабываемое». Саратов, 1962, стр. 122).

² Речь идет о земском враче Анне Ивановне Веретенниковой, племяннице Марии Александровны Ульяновой (см. о ней на стр. 117 — 118 и 437 — 438 наст, издания).

 

В ту же весну я первый раз был в гостях у Володи. Когда он раньше приглашал меня, я всегда отказывался из-за большой застенчивости, но на этот раз настроение было такое скверное, что я сдался и пошел вместе с ним.

Это первое посещение дома Ульяновых врезалось в мою память.

Д. М. Андреев, стр. 7.

Из передней по широкой деревянной лестнице мы поднялись на второй этаж в Володину комнату. Володя сел за свой рабочий стол с аккуратно сложенными книгами и предложил:

— Давай повторим несколько билетов к экзамену, а потом поболтаем!

Несмотря на свои блестящие способности, Володя уже с малых лет умел заставить себя прежде всего сесть за уроки, как бы ни хотелось ему пойти поиграть или погулять с товарищами.

Повторив самое трудное, мы стали читать какую-то книгу, увлеклись и не заметили, что наступил вечер. Нас позвали пить чай.

— Идем скорее! Опаздывать не полагается! — улыбнулся Володя. Я смутился, стал отказываться. Тогда он силой потащил меня вниз по лестнице.

У самой столовой я еще раз попытался ускользнуть, но Володя схватил меня за руку и подтолкнул к открытой двери. Володина мать увидала меня, и все пути к бегству были отрезаны. За чайным столом, как мне показалось со страху, было много народу. Кое-как поздоровавшись, красный от смущенья, я сел. Мария Александровна, приветливо улыбаясь, протянула мне стакан чая. Все еще смущенный, я не поднимал глаз. Мария Александровна пыталась заговорить со мной, но я отвечал ей односложно, обжигался чаем.

— Вот сахар!.. Мама, положи, пожалуйста, Мите варенья! — заботился Володя, хитро поглядывая на меня и посмеиваясь.

Я отказывался, благодарил, краснел.

— А где же Саша? Что ж он не идет? — спросила вдруг Мария Александровна.

— Он, наверное, у себя, лягушку потрошит! — весело ответила Оля, младшая сестра Володи. — Я видела, как он нес ее к себе наверх.

Я удивился: «Что за удовольствие потрошить лягушек?» — и вопросительно посмотрел на Олю. Она живо отозвалась:

— Вы разве Сашу не знаете? Это наш старший брат, ученик восьмого класса!.. Он изучает разные растения, насекомых!

— Лягушка не насекомое! — засмеялся Володя.

— Знаю!.. А ты хоть во всем подражаешь Саше, а лягушек боишься! — с задором ответила Оля.

В это время в столовую вошел Саша, высокий, стройный юноша с серьезным спокойным лицом.

— Извини, мама, я немного опоздал! — сказал он и поздоровался со мною.

Мария Александровна налила ему чаю и спросила Володю:

— Отчего ты не берешь пирога?

— А Саша возьмет?

— Вот видите, Митя, Володя даже ест только то, что Саша! — поддразнивала Оля брата, и все рассмеялись.

- Олечка, не дразни Володю. Он по привычке сказал... Это у него с детства осталось, — заметила Мария Александровна.

За столом начался оживленный разговор о разных проделках братьев, о гимназических порядках, о шалостях учеников. Каждый рассказывал про свой класс, вспоминая что-нибудь занимательное. Все спорили, острили, смеялись... Я постепенно перестал смущаться и очень хорошо почувствовал себя в этой гостеприимной, радушной семье.

Когда я собрался уходить, Володя вышел проводить меня в переднюю.

— Ты такой большой, а все трусишь! Неужели и теперь еще страшно? — спросил он, смеясь.

— Нет. Теперь не страшно... — ответил я и крепко пожал ему руку.

Д. М. Андреев. В гимназические годы. «Костер» (Ленинград), 1957, № 4, стр. 8 — 9.

Володя Ульянов, несмотря на то что был моложе всех нас в классе, оказался самым развитым и начитанным. Уроки не требовали от него особой подготовки, и он много читал... Ильич воспитывался в высококультурной семье, где очень ценили книги, знания и труд и где была своя прекрасная библиотека.

В праздничные дни я приходил в дом Ульяновых. Вся семья собиралась в 12 часов дня в столовую завтракать. Сидели все спокойно, только Володя был непоседа. После завтрака мы по обыкновению шли с ним наверх, в его небольшую комнату. Здесь он помогал мне решать задачи по алгебре и геометрии и подготовлять уроки по истории и географии...

Из всех учеников нашего класса Володя выделялся своей аккуратностью: ранец и одежда его всегда находились в порядке. Так его воспитала семья. Тетради, учебники были опрятны, и уроки он готовил быстро и тщательно, отвечал всегда на уроках отлично.

М. Ф. Кузнецов. Первый ученик. «За коммунистическое просвещение», 1937, 22 января

Ильич делал всегда хорошо все, за что бы он ни брался. Эта черта поражала в нем всех, кто знал его еще в его юные годы. Вот маленький пример.

У меня сохранилась составленная им еще в гимназические годы на листке бумаги табличка спряжения неправильных французских глаголов¹. Все в ней так четко, так ясно, так продумана каждая графа, каждая черта. Посмотришь и подумаешь: лучше сделать нельзя. Этой табличкой не только удобно пользоваться, она, кроме того и красиво сделана. Видно, что потрачено на нее было немало труда и стараний.

М. Ульянова. О детских годах Ильича. «Барабан», 1925, № 1, стр. 5.

¹ Эта домашняя работа Владимира Ильича — единственная дошедшая до нас его гимназическая работа. Таблица составлена на трех листах бумаги и включает в себя 64 французских глагола.

 

Неоднократно бывая у него (то есть у Володи. — А. И.) в доме, я видел серьезную и культурную работу всей семьи Ульяновых: отец Илья Николаевич был занят беседами с народными учителями о повышении их квалификации и об улучшении хозяйственного положения начальных школ г. Симбирска и всей губернии; писал отчеты по народному образованию, о педагогических курсах и об учительских съездах. В его кабинете находилась карта Европы, которой мы пользовались при подготовке уроков географии. Мать Вл(адимира) Ильича, Мария Александровна, очень образованная и добрая женщина, всецело была занята воспитанием своих детей и хлопотами по хозяйству. В доме Ульяновых был установлен полный порядок дня; каждый занимался своим делом, разгильдяйству и расхлябанности не было места¹.

М. Ф. Кузнецов. Юношеские годы Владимира) Ильича Ульянова-Ленина. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Все дети Ульяновых любили мастерить. Аня клеила красивые абажуры. Саша, увлекаясь естественными науками, находил время для выпиливания по дереву. Он сделал также деревянную шкатулку, которая экспонируется сейчас в Доме-музее В. И. Ленина в Ульяновске. О занятиях Володи см. на стр. 52 — 53 наст, издания. Оля вышивала гладью и крестом, хорошо рисовала. Мите мама показывала, как надо обращаться со швейной машиной. Маня училась вязать. В свободное от приготовления уроков время каждый отдавался своему любимому занятию.

 

Перед глазами так ясно встает картина, как я ребенком сижу рядом с матерью. Она с работой, и у меня в руках носовой платок, который я должна подрубить. Работа не очень интересная, так и побежала бы побегать по двору или саду, но мать умеет ласково удержать меня, скрашивая труд своими рассказами, и я благополучно доканчиваю работу. А когда подхожу к последнему краю платка, то нахожу кусочек шоколада, завернутый в бумаге и приколотый к моей работе. Удивлению моему нет границ: платок был все время у меня ж руках, и объяснить себе появление шоколада я никак не могу — это кажется мне каким-то волшебством. А мать улыбается на мое недоумение. Она так ловко проделала этот фокус, что я ничего не заметила.

Воспоминания М. И. Ульяновой. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

 Не могу не указать, как мне вспоминается, в детстве, когда мне было 5 — 7 лет, вечер в нашем доме. Везде и на всем лежит отпечаток рабочей обстановки. Отец сидит за работой в своем кабинете. Наверху, в антресолях, каждый у себя в комнате, сидят за книгами братья Саша и Володя. Внизу, в столовой, за большим столом сидит за шитьем или другой работой мать¹. Тут же около нее с книгами и тетрадями сидят сестры Аня и Оля, здесь же и мы, меньшие (Митя и Маня), тихо чем-нибудь занимаемся. Шуметь и мешать старшим строго запрещается. Бывало, только кто-нибудь из нас запищит, или Володя, кончив занятия, сбежит вниз и начнется шум, сейчас же является отец и строго говорит: «Что это за шум? Чтобы я больше этого не слыхал!» — и все опять стихнет. В крайнем случае отец берет провинившегося к себе в кабинет и усаживает при себе за какую-нибудь работу.

Порядок в общем был строгий.

Дм. Ульянов. Детские годы Владимира Ильича. «Красная новь», 1938, № 5, стр. 145.

¹ Мария Александровна хорошо шила, была искусной рукодельницей. В Доме-музее В. И. Ленива в Ульяновске до сих пор хранится книжка-игольница с инициалами «М. У.», вышитая Марией Александровной.

 

Володя вставал всегда в определенный час. В гимназию он должен был являться к половине девятого утра. Ровно в семь часов Володя просыпался сам — его никто никогда не будил. Он тотчас одевался, не позволяя себе валяться в постели. Одевался быстро, как бистро он делал все. В одной рубашонке, без курточки, — чтобы не запачкать, — он чистил зубы, очень хорошо умывался, обтирался по пояс и сейчас же сам убирал постель. У нас был заведен такой порядок в семье, что дети сами себя обслуживали. Девочки должны были следить, чтобы и у них самих и у мальчиков все было зашито.

Умывшись и одевшись, Володя сейчас же садился за повторение уроков, которые он всегда делал с вечера. В это время мать готовила чай и завтрак. Мы все сходились за обеденным столом и пили и ели все, что нам давали. Оставлять на тарелках не полагалось. Особенно за этим следил Володя, обладавший всегда прекрасным аппетитом, и смеялся над тем, кто вяло ел.

- Ишь, ест, как воз с сеном в гору везет! — приговаривал он. — Вот и будешь больная, малосильная, — говорил он мне, так как я по утрам плохо ела. Это сравнение он взял из жизни: из наших окон было видно, как крестьяне с трудом въезжали с возами сена в крутую гору от Волги в город. Маленький Владимир Ильич часто наблюдал, как медленно вползали на нашу крутизну эти тяжелые возы, запряженные небольшими крестьянскими лошадьми.

Мать завертывала ему и другим детям завтрак с собой. Володя тщательно укладывал его в ранец и был очень доволен, когда на придачу получал яблоко. Десять минут после чая смирно высиживал, так как мать не позволяла нам сейчас же после чая выходить на улицу, чтобы не простудить горло. Ровно в десять минут девятого Володя вставал, прощался с матерью и отцом, быстро одевался, застегиваясь по форме на все пуговицы¹  и уходил.

Придя домой из школы, он гулял, смотря по погоде, около часа-двух на дворе, где очень любил играть... в лапту, в салки и особенно в казаки-разбойники. Его всегда выбирали атаманом, и он не щадил себя, защищая, выручая своих товарищей по игре. Был очень справедлив в игре и никогда не допускал драк. Он был сильный мальчик, и все более слабые были под его защитой. Он смотрел, чтобы никто никого не обижал. Терпеть не мог драк, никогда в них не участвовал и всегда прекращал игру, раз только начинались недоразумения.

— Это не игра, — говорил он, — это безобразие, и я в нем участвовать не буду.

Дети очень любили его и всегда слушались. Выбирали судьей при всех недоразумениях. Он был очень справедлив в своих решениях. Бывали случаи, что он осуждал себя в игре, доказывая детям, что он неправильно поступил, как атаман. Это восхищало детей, и Володя пользовался среди них большим авторитетом.

К обеду мы собирались все вместе и очень весело обедали, рассказывая все, что было днем. Мать и отец с терпеливым вниманием выслушивали все наши детские суждения и принимали близкое участие во всех наших делах.

Мать требовала, чтобы один день мы объяснялись с ней и между собой по-русски, другой — по-французски, третий — по-немецки. Это очень помогало всем нам изучить эти языки, которые Володя знал в совершенстве. Сам он после изучил английский, итальянский и польский. После обеда он сейчас же садился за уроки и с большим вниманием и старанием исполнял их... Он всегда по всем предметам делал больше, чем задавали, читал книжки, писал изложение прочитанного, рассказывал прочитанное, делал лишние задачи... У него был отдельный столик, где он занимался, а потом ему отвели и книжный шкаф. Везде у него было все чисто, переплетенные книжки завернуты в газетную бумагу. В тетрадях все было у него аккуратно. Он как-то посадил большую кляксу, случайно вытащив что-то из чернильницы. Это его очень взволновало. Он тщательно вынул этот лист из тетради, вшил другой и сейчас же переписал все три страницы, ранее им сделанные. Когда он занимался, то был очень сосредоточен, ничем не отвлекался. Кончив уроки, он книжки и тетрадки убирал в ранец, а все остальное в стол или на полки шкафа, в свою библиотеку, на которую у него был составлен в тетрадке каталог.

После приготовления уроков он с увлечением играл с сестрой Олей². Потом мы все пили чай; ужинали ровно в 8 часов вечера, а в восемь с половиной Володя шел умываться перед сном и, со всеми простившись, быстро ложился спать и засыпал немедленно.

А.И.  Ульянова-Елизарова  в передаче В.Д. Бонч-Бруевича. «Семья и школа», 1946, № 10 — 11, стр. 8-9, 10.

¹ Гимназическая форма состояла из темно-синего суконного мундирчика с девятью посеребренными выпуклыми пуговицами, серых брюк и фуражки со знаком гимназии: двумя скрещенными лавровыми листками и буквами «СКГ» (Симбирская классическая гимназия).

² Когда Оля однажды заболела, Володя помогал ей поддерживать связь с женской гимназией, узнавал, какие заданы уроки, относил Олины записки к подругам и приносил их ответы. Сохранилось письмо Оли к подруге Вере Юстиновой: «Брат (Володя. — А. И.) сообщил мне, что не он от вас убежал, а вы от него — это можно объяснить взаимной храбростью. Пожалуйста, спросите Половцеву, была у нас французская диктовка или нет? Я забыла написать это прямо ей. Напишите что-нибудь: скука ужасная» (см. «Пионер», 1960, № 4, стр. 23).

 

Ярко характеризует семейную обстановку в нашем доме и стремление родителей всячески поощрять развитие детей, их отношение к опыту издания старшими из них еженедельного рукописного журнала. Журнал этот под названием «Субботник» (он выходил по субботам) возник по инициативе старшего брата Александра, который привлек к участию в нем кроме Анны также Владимира и Ольгу.

Журнал иллюстрировался карикатурами из наиболее забавных случаев семейной жизни, в нем помещались ребусы, загадки и пр., что лежало на Александре Ильиче.

М. Ульянова, стр. 65.

Саша был всегда инициатором наших детских игр, и его участие придавало им наибольший интерес.

Особенно яркое впечатление оставила одна его затея: выпускать еженедельный журнал, редактором которого он взялся быть. Журнал этот получил название «Субботник», потому что должен был появляться по субботам. Скажу мимоходом, что суббота была нашим любимым днем: уроки можно было отложить на воскресенье, а в субботний вечер дать себе некоторый отдых в семейном кругу. Каждый из нас должен был за неделю написать что-нибудь на свободно выбранную тему; все эти листки передавались Саше, который вкладывал их без всяких изменений в приготовленную им обложку, добавлял что-нибудь от себя. И вот номер был готов и читался вечером в присутствии отца и матери, принимавших самое живое участие в нашей затее, к которой они отнеслись чрезвычайно сочувственно.

Помню их оживленные, довольные лица; помню какую-то особую атмосферу духовного единения, общего дела, которая обволакивала эти наши собрания. Теперь, когда я гляжу назад, мне кажется, что эти вечера были апогеем коллективной близости нас, четверых старших, с родителями. Такое светлое и радостное оставили они воспоминание!

Конечно, материал для чтения был самый незатейливый, — да и могло ли быть иначе при возрасте двух сотрудников от 7 — 9 лет? Но оба они взялись за дело очень охотно, изобретя себе и литературные псевдонимы: Володя (довольно коренастый в те годы мальчуган) назвался Кубышкиным; Оля, прозванная за проворство и живость — обезьянкой, — Обезьянковым. Конечно, меньшие склонны были откладывать задание до последнего дня. Помню особенно Олю, бегущую, после укоризненных напоминаний нас, старших, к себе наверх и скатывающуюся затем с лестницы со сложенным в четвертушку полулистиком бумаги. На нем под крупными, криво идущими карандашными строками, — представлявшими все-таки связный рассказ, — было начертано со свойственной ее возрасту орфографией: Абезянков.

Затем все собирались в столовую для чтения. Младшие были очень заинтересованы внешним видом номера, загадками и шарадами, придуманными Сашей, исполненными им иллюстрациями. Помню, особый интерес и оживление вызвали юмористические изображения в красках обоих меньших. Были взяты курьезные моменты в их жизни, особенно понятные членам семьи. Так, Володя был изображен в кислом виде с опустошенным пакетиком из-под пирожков. Только что переступивший порог гимназии мальчуган доверчиво протянул товарищу свой пакетик, рассчитывая, что он удовольствуется одним пирожком; но тот забрал со смехом все содержимое, оставив Володю без завтрака. Оля была изображена отчаянно ревущей, а подпись гласила: «Оля, посылаемая спать». Живая девчурка очень не любила вечерний час, когда раздавался возглас: пора спать! Она уверяла, что вообще никогда не спит, а только лежит с закрытыми глазами, и встречала нежеланный приказ ревом, про который мы говорили: «Оля взвыла». Шарады и загадки тоже очень оживляли. Вообще Саша — серьезный и замкнутый Саша — проявлялся в этом журнале как веселый шутник, и его безобидная, ласковая шутка особенно сближала нас и придавала оживление всему предприятию. Он взял себе последний отдел: задач, ребусов и подходящий к юмористике и так не подходящий ему вообще псевдоним — Вральман.

Я находилась в то время в периоде увлечения Белинским и была в твердом убеждении, что без отдела критики не может существовать ни один порядочный журнал, поэтому я дала разбор произведений прошлого номера, восклицая в конце: «А что же молчит наш почтенный Вральман? Что он ограничивается шутками и загадками?» и т. п. Критика сочинений меньших была, конечно, легкой задачей. Наибольший простор для нее дал мне более длинный рассказ Володи, в котором я подчеркивала разные невероятности и несоответствия, и я помню, с каким сосредоточенным вниманием слушал этот резвый мальчик новый для него род литературного произведения, не выказывая ни тени личной обиды, несмотря на язвительность некоторых словечек (ведь надо было подражать Белинскому).

Заступилась, понятно, за меньших мать, выразившая сомнение, чтобы в нашем журнале следовало помещать такие разборы. Мать опасалась, вероятно, что критика отобьет у меньших охоту писать, и правильно считала, что каждый дает, что может, по возрасту. Но за необходимость критики высказался горячо наш редактор. Поддержал его и отец. Отрицательно отнеслась также мать к моим «стихотворениям». Но Саша так горячо возразил: «ведь, кроме нее, у нас никто стихов не пишет», — что вопрос был решен. В качестве редактора он горячо защищал интересы журнала, в котором должны ведь быть и стихотворения.

Но, несмотря на все его организаторские усилия, журнал после нескольких номеров прекратил существование. Причиной этого были как загруженность работой Саши, так и различие в возрасте двух пар, старшей и младшей, сильно препятствовавшее объединению их в одном деле. Младшие, как водится, стали скучать, игра утратила для них интерес новизны. Помню, что мать выражала сожаление о том, что журнал прекратился, и хранила довольно долго тетрадки его в разрисованной Сашей с фигурно выписанными буквами «Субботник» обложке.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 51 — 53).

Я жил в пансионе при гимназии, где, конечно, и кормили нас крайне слабо; Владимир же Ильич жал у своих родителей и, приходя в класс, приносил с собой что-либо на завтрак. Вот этот-то самый завтрак он сам почти не ел, а отдавал нам, полуголодным пансионерам. Вообще он не только делился куском хлеба и завтраками с другими учениками, но даже часто отдавал  свои ученические принадлежности, как-то: тетради, карандаши и перья, оставаясь сам без них, за что даже частенько подвергался строгим замечаниям со стороны гимназического инспектора Ивана Яковлевича Христофорова¹.

Василий Друри. Воспоминания о товарище Ленине. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Инспектор Иван Яковлевич Христофоров в 1881/82 и 1882/83 учебных годах был классным наставником и преподавал греческий язык (правда, довольно слабо) в третьем и четвертом классах в то время, когда в них учился Володя Ульянов. Гораздо лучше он преподавал историю. Кроме того, Христофоров вел большую научно-исследовательскую работу. Им опубликованы «Очерки из истории Симбирской гимназии с 180>9 по 1825 год», учебник «Этнографические и биографические очерки из всеобщей и русской истории», а также около двухсот статей исторического содержания. В 1874 — 1876 годах он был редактором неофициальной части «Симбирских губернских ведомостей».

 

Гимназия, руководимая Ф. М. Керенским (отцом бывшего главы Временного правительства), была далека от всяких свободолюбивых веяний, — да и годы обучения в ней Владимира Ильича (1879 — 1887) относились к тому времени, когда школа была взята под строгий надзор, когда все сколько-нибудь свободомыслящие учителя сурово изгонялись из нее и оставлялись, кроме низкопоклонных, лишь те, более бледные, которые более или менее приспособлялись к режиму и налагали строгую печать молчания на уста свои¹.

А. И. Ульянова-Елизарова. Ленин (Ульянов) Владимир Ильич. Энциклопедический словарь русского библиографического института Гранат, изд. 7, том 41, часть 1, выпуск 4 — 5, стр. 306.

¹ Большой благосклонностью гимназического начальства пользовались лишь те преподаватели, которые, слепо следуя учебным программам, забивали головы учеников ненужными, оторванными от жизни знаниями, воспитывали в них раболепие и угодничество. Малейшее свободомыслие преследовалось и искоренялось. Так, например, даже то, что учитель математики Николай Михайлович Степанов, как классный наставник, уделял большое внимание необеспеченным гимназистам, решительно не одобрялось директором.

Явно «неблагонадежными» в глазах начальства были учитель истории и географии С. Н. Теселкин и учитель русской литературы В. И. Муратов, которые старались воспитать в своих учениках любовь к простым людям, интерес к их нуждам, ненависть ко всякому произволу и беззаконию. Эти учителя по представлению Керенского были убраны из гимназии. Стремление учителя истории А. В. Кролюницкого внести что-то новое в методику преподавания директор называл «ненужными странностями» и «вредным увлечением». Работой преподавателя латыни Н. П. Моржова Керенский был недоволен, потому что тот не обременял память учеников заучиванием бессвязных выражений и голых правил. Кроме того, Н. П. Моржов скептически относился к духовенству, нелестно отзывался о местной знати и купечестве, и это вызвало полицейскую слежку за ним.

Вообще же, как замечает М. Ф. Кузнецов (см. его неопубликованные «Характеристики преподавателей Симбирской классической гимназии времени учения в ней В. И. Ульянова — Ленина», хранящиеся в Доме-музее В. И. Ленина в Ульяновске), «преподаватели обладали научной подготовкой, но не имели педагогического подхода к ученикам, так как в университетах тогда не было кафедры педагогики и методики учебных предметов, а способы и приемы преподавания вырабатывались уже позже, практикой в учебных заведениях»...

 

Я помню по рассказам Владимира Ильича, что состав учителей (в Симбирской гимназии. — А. И.) был очень плохой. Некоторые выезжали на том, что заставляли зубрить, другие относились к преподаванию спустя рукава. Благодаря этому особого уважения к себе учителя не могли внушить...

Конечно, близкой связи с учителями в то время не могло быть. Он (Владимир Ильич. — А. И.) рано стал в оппозицию к старому укладу, к старому строю, а в школе учителя все были допотопные, которые больше своего предмета ничего дать не могли. Сколько-нибудь свободомыслящего человека в учителе не потерпели бы тогда.

Из выступления М. И. Ульяновой перед учащимися 364-й школы г. Москвы 23 ноября 1936 года. «Комсомольская правда», 1958, 18 февраля.

Таким образом, интерес к общественным вопросам питался лишь товарищескими беседами в своей среде, где Владимир Ильич, по воспоминаниям некоторых однокурсников, играл, как оно и должно было быть, первую скрипку, а не испытывал на себе чьего-либо влияния.

А. П. Ульянова-Елизарова. Ленин (Ульянов) Владимир Ильич. Энциклопедический словарь русского библиографического института Гранат, изд. 7, том 41, часть 1, выпуск 4 — 5, стр. 306.

Гимназия не дала Владимиру Ильичу какого-либо положительного влияния в смысле общественных идеалов...¹ Все, что он получил в этой смысле в свои детские и юношеские годы, он получил от семьи, где кроме влияния отца и матери очень большое и благотворное влияние имел на него его старший брат Александр Ильич

А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н. Ленин), стр. 18.

¹ Гимназическая учеба Владимира Ильича проходила в условиях разнузданной и зверской реакции. После разгрома революционного движения 70-х годов, после убийства народовольцами в 1881 году Александра II самодержавие торопилось свести на нет даже половинчатые реформы 60-х годов. Министерство народного просвещения, или, как его позднее назвал В. И. Ленин, «министерство народного затемнения», старалось воспитать из молодежи преданных прислужников царизма.

Особенно отличался в этом министр народного просвещения Д. А. Толстой, а также его помощник, а затем и преемник И. Д. Делянов. «Оба они, — пишет историк русских гимназий И. Алешинцев, — несмотря на сильное различие в характера, благодаря той исторической преемственности, в какую поставила их жизнь, оказались одинаково хорошими тормозами просвещения.

Что касается Д. А. Толстого, то его положение на кресле Министра Народного Просвещения все время было страшной несообразностью: человек этот за все время управления русскими школами гораздо более был Министром Внутренних Дел и, пожалуй, даже шефом жандармов, чем Министром Просвещения.

Образование, как таковое, он все время считал своим врагом и боролся с ним, не жалея сил и не разбирая средств» («История гимназического образования в России». Спб, 1912, стр. 281).

Годы учения Владимира Ильина в гимназии были годами наибольшего расцвета толстовского классицизма. Из учебных программ было исключено естествознание, математике отводилось очень скромное место, и ей был придан исключительно отвлеченно логический характер, курс русского языка ограничивался изучением грамматики и церковнославянского языка, курс русской литературы — изучением преимущественно церковных писателей. Даже новые языки — немецкий и французский — были оставлены как необязательные. Зато чрезвычайно большое место отводилось в программах закону божию и древним языкам — греческому и латинскому. Курс истории заполнялся анекдотами из жизни царей и должен был служить раскрытию идеи водительства божьего промысла судьбами народов. Изучение всех этих предметов имело своей целью, по замыслу творцов учебных программ, «способствовать к отрезвлению юношества от современного свободомыслия, как религиозного, так и политического».

 

Семья Ульяновых пользовалась в Симбирске репутацией идейной, деловой, скромной семьи.

Воспоминания В. Никифориева. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

В доме Ульяновых царил дух взаимного доверия, любви и уважения к свободе друг друга. Не было ни споров из-за будничных интересов текущего дня, ни дрязг, столь обычных в обывательской среде, ни конкуренции из-за личных благ жизни. В этом смысле семья Ульяновых представляла из себя положительно аристократию духа, и Владимир Ильич в сугубой степени усвоил в своей дальнейшей жизни эту черту щепетильности по отношению к окружающим его людям, боязни скандалов на почве столкновения каких-нибудь обывательских претензий и огромного благородства в элементарно-житейском смысле этого слова...

Вся эта атмосфера хорошей, пропитанной традициями общественности, разночинной семьи не могла не наложить своей печати на личность юного Ильича...

П. Лепешинский. Жизненный путь Ильича. Л., 1925, стр. 4-5.

 Ленин с ранних лет ненавидел мещанство, сплетни, пошлое времяпрепровождение, семейную жизнь «вне общественных интересов», превращение женщины в предмет забавы, развлечения или в покорную рабу. Он презирал жизнь, пропитанную неискренностью, приспособленчеством.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., I960, стр. 289.

У нас в России в 60-е годы в художественной литературе всячески высмеивался бюрократизм, особенно высмеивали его поэты «Искры» (поэты-чернышевцы). Поэты «Искры» (Курочкин¹, Жулев² и другие) сильно влияли на наше поколение, всячески  клеймя  бесчисленные  проявления бюрократизма, волокиты, взяточничества. Стихи поэтов «Искры», всевозможные анекдоты о бюрократизме были своеобразным интеллигентским фольклором 60-х годов... В семье Ульяновых эта литература была очень в ходу.

Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине. М., 1957, стр. 421.

¹ Василий Степанович Курочкин (1831 — 1875) — поэт, один из руководителей тайного революционного общества «Земля и воля». Совместно с художником-карикатуристом Н. А. Степановым издавал, сатирический журнал «Искра» (1859 — 1873) революционно-демократического направления.

² Гавриил Николаевич Жулев (1836 — 1878) — поэт-сатирик, актер Александрийского театра в Петербурге. С 1860 года печатался в журнале «Искра», с 1865 года — в «Будильнике». Легкие сатирические куплеты и пародийные шутки Жулева — это поэзия городской бедноты.

 

В доме Ульяновых всегда имелись в изобилии книги отечественных писателей. Илья Николаевич и Мария Александровна были большими любителями литературы.

Илья Николаевич очень любил цитировать Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Рылеева, братьев Курочкиных, Салтыкова-Щедрина, Тютчева... А Мария Александровна (я это знаю со слов моей матери) даже переписывала «Демона» Лермонтова, когда это произведение еще не было напечатано, а только переписывалось от руки¹. Записывала она и стихотворения многих авторов, даже и неизвестных.

Н. Веретенников. Что читал Володя Ульянов. «Пионерская правда», 1956, 31 июля.

¹ Поэма «Демон» была закончена автором в 1841 году, но впервые полностью напечатана в России лишь в 1860 году в первом томе собрания сочинений М. Ю. Лермонтова под редакцией Дудышкина. В течение долгого времени по рукам ходили многочисленные списки поэмы с резко различавшимися текстами, иногда искусственно комбинировавшимися переписчиками.

 

...Илья Николаевич и его супруга, Мария Александровна, отдавали своим детям все свое внимание и воспитывали их по последнему слову педагогических наук, тогда вдруг вошедших в интеллигентные слои общества после реформ шестидесятых годов, освобождения крестьян, устройства новых судов, учреждения земств и т. н. Состоя учителем в симбирской чувашской школе, находившейся в ведении Ильи Николаевича, часто бывая в их доме по делам службы, я еще раньше имел случаи наблюдать, как тщательно они следят за развитием своих детей, давая им разумные игры, разумные ответы на детские вопросы и всегда окружая их теплотой родительской ласки.

В. Калашников («А. И. Ульянов», стр. 276).

Отец горячо взялся за дело народного образования, которое пришлось ставить тогда впервые в глухой провинции, проводил много времени в разъездах по ней и работал вообще очень много. Мать была постоянно занята дома. С детства нас окружала атмосфера глубокой, серьезной привязанности и постоянного труда.

А. Ульянова. Александр Ильич Ульянов. «Галлерея шлиссельбургских узников», часть 1. Спб., 1907, стр. 200.

Илья Николаевич привил нам чувство любви к трудовому народу, которому он отдавал все свои силы и знания. Он был для нас авторитетом, примером высокой культуры, образованности, трудолюбия, честности, благородства чувств. Огромное влияние на нас оказала мать, Мария Александровна, сочетавшая в себе лучшие качества матери-педагога: безграничную любовь к детям, большой ум, организованность, жизнерадостность, чуткость и такт, твердость воли и силу характера.

В нашей семье был единый фронт воспитания. Дружба и взаимопомощь сказывались во всем: в учении, в физическом труде, в играх и забавах, в «художественной самодеятельности», в физкультурных занятиях.

Воспоминания Д. И. Ульянова в записи А. Кондакова. «Семья и школа», I960, № 4, стр. 16.

Илья Николаевич был образцовым семьянином, и между ним и матерью, к которой он был глубоко привязан, дети никогда не видали никаких ссор и семейных сцен. Они жили всегда очень дружно. Не было между ними и споров или несогласий в вопросах воспитания... и дети видели всегда перед собой «единый фронт»...

Но в то же время своим веселым общительным нравом, горячей любовью к детям, стремлением порадовать и повеселить детей, не стеснять без нужды их свободы, отец и мать привили им большую жизнерадостность, крепкую любовь к жизни.

М. Ульянова, стр. 63, 64 — 65.

Чувствуя искреннюю любовь, видя, что их интересы всегда на первом плане у родителей, дети и сами приучились отвечать тем же. Дружной, спаянной была наша семья. Жила она очень скромно.., но все же ни в чем необходимом дети не нуждались, и их духовные запросы, по возможности, удовлетворялись.

Мы видим, таким образом, что семейная обстановка и условия воспитания были очень благоприятны для развития ума и характера детей. Детство Владимира Ильича и его братьев и сестер было светлое и счастливое.

А. Н. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 12).

Сослуживцев у отца в первые годы не было. Таковые появились лишь с 1874 г., когда он был назначен директором, а ему в помощь были даны инспектора. С этими помощниками завязались... тесные семейные связи, и у меньших (то есть у Володи, Оли, Дмитрия и Марии. — А. И.) были среди их детей приятели.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 42).

Посещали Ульяновых во время жизни их в Симбирске следующие лица.

Романовская — народная учительница. Кашкадамова — народная учительница. Назарьев с женой.

Инспектора народных училищ: Стржаловский, Красен, Фармаковский, Ишерский, Зимницкий¹ (без семьи), Аммосов (без семьи).

Со слов А. И. Ульяновой-Елизаровой записано А. Медведевой. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Инспектор В. Зимницкий работал с И. Н. Ульяновым только один 1874/75 учебный год.

 

Бывало, приду к И(лье) Н(иколаевичу) по делу, сидим в кабинете, обсуждаем достоинства и недостатки учебников Евтушевского¹ и Шохор-Троцкого ². Дверь кабинета тихо отворяется и М(ария) А(лександровна) с улыбкой спрашивает: «Илья Николаевич, скоро вы кончите, у нас самовар уже готов».

Илья Николаевич встает, потирая руки: «Сейчас, сейчас». «Идемте чай пить», — говорит он мне. Деловые разговоры кончаются, они не выходят из порога директорского кабинета, и мы, весело разговаривая, идем в столовую; там уже собралась вся семья.

И(лья) Н(иколаевичг) шутит, говорит о шкоде часто в ироническом тоне, рассказывает школьные анекдоты, а у него их было много. Все смеются, всем весело.

Тепло и уютно чувствуешь себя, в этой дружной семье. Дети болтают, рассказывают события из своей жизни, а бойче всех говорит Володя и вторая сестра его, Оля. Так и звенят их веселые голоса и заразительный смех. Старшего сына, Александра, еще нет в столовой: он не торопится оторваться: от своих занятий, и нужно кому-нибудь из детей еще раз напомнить ему, что самовар на столе.

Сойдет, бывало, серьезный Илья Николаевич подтрунивает над будущим ученым-химиком, над его увлечением наукой. Он молча слушает и снисходительно улыбнется. В общем разговоре он мало принимает участия. Выпив свой чай, посидев немножко, отправляется опять наверх.

Иной раз зайдет кто-нибудь из хороших знакомых Ульяновых провести вечер. Обычными посетителями их дома были люди из педагогического мира — семья инспектора нар(одных) уч(илищ), директор чувашского училища Яковлев³ и преподаватели средних и низших учебных заведений.

Воспоминания В. В. Кашкадамовой (Юбилейный сборник, стр. 38 — 39).

¹ Василий Андрианович Евтушевский (1836 — 1888) — методист-математик, редактор журнала «Народная школа», автор широко распространенных в России сборников арифметических задач и методических трудов.

² Семен Ильич Шохор-Троцкий (1853 — 1923) — педагог, методист-математик. Его работы посвящены преимущественно вопросам преподавания математики в начальных классах школы.

³ См. именной указатель цитируемых авторов.

 

Для отдыха от дела (Илья Николаевич. — А. И.) любил разговоры с людьми, которых это дело интересовало, любил отдыхать в семье, следя за воспитанием детей... Требовательный к себе и к другим во время работы, он умел быть увлекательным, веселым собеседником во время отдыха, шутил с детьми, рассказывал им сказки и анекдоты.

А. П. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 11 — 12).

Дома Ильич подростком еще слышал много разговоров о школе, об учителе.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 273.

...Я и сейчас вижу его (Володю. — А. И.) как живого перед собой, в синем гимназическом мундирчике с расстегнутыми верхними пуговицами. Веселый и оживленный, он рассказывает что-нибудь смешное из своих впечатлений за день, заставляя всех смеяться...

Но вот разговор между взрослыми касается какого-нибудь серьезного вопроса, и выражение лица сидящего против меня Володи резко меняется: он даже как-то крепче и плотнее усаживается на стул и, ссутулясь несколько, поглядывая на говоривших как-то исподлобья, причем упрямый завиток падал ему спереди на лоб, весь превращался в слух и внимание. По выражению его лица можно было прочесть его отношение к затронутому вопросу: оно было то одобрительное, то недоумевающее; порою брови его сдвигались. Время от времени слышались его короткие замечания: «Гм. — Ну да!» «Нет». «Почему?» Видно было, что он близко принимал к сердцу то, о чем говорили старшие. Когда речь заходила о какой-нибудь несправедливости, то не только лицо, а вся фигура его выражала негодование.

Илья Николаевич иногда просто усмехался, продолжая разговор, иногда приостанавливался, возражая Володе; но тот не всегда соглашался, а вступал порою в спор с отцом, доказывая горячо свое мнение. Тогда Илья Николаевич тоже серьезно объяснял Володе непонятое им. Вообще в семье Ульяновых дети всегда свободно и просто обращались к родителям и вступали в общий разговор, — от них никогда не отмахивались, им давали всегда ответ или объяснение.

Наблюдая за Володей, я отмечала всегда с удивлением это превращение его из резвого, веселого ребенка в сосредоточенного мальчика, становившегося как будто сразу старше на несколько лет, и думала: «Вот где разгадка того, что он получает постоянно пятерки, совсем не сидя дома за уроками...»

В. Кашкадамова. Мое знакомство с гимназистом Володей Ульяновым. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Конечно, сложное и серьезное дело позволяет человеку, строго относящемуся к своим обязанностям, да еще и любящему это дело, уделять семье немного сравнительно времени, но из этого не следует еще, чтобы он (Илья Николаевич. — А. И.) совсем забывал о ней. Может быть, тем больше придется удивляться его энергии и неутомимости, но факт тот, что воспитание детей проходило под его главным и неусыпным надзором. И как мог бы, с другой стороны, такой горячий и верующий педагог, каким выставляется мой отец в статье г. Назарьева, оставить без внимания воспитание собственных детей?!¹

Разве это не внутреннее противоречие, если бы даже он не был таким любящим отцом? А его и как отца и семьянина помнят еще в Симбирске, наверное, многие. Помнят, наверно, и бывшие по очереди в нашей семье домашними учителями Калашников, Лукьянов и Кабанов. Отец выбирал нам в первоначальные учителя лучших из питомцев своих педагогических курсов. И они помнят, конечно, беседы и советы отца и постоянный интерес его к нашим занятиям. Позднее эти беседы и совещания происходили с учителями гимназии, со многими из которых у отца были самые дружественные отношения.

А. Ульянова. К статье г. В. Назарьева «Из весенних воспоминаний члена Симбирского уездного училищного совета». «Симбирские губернские ведомости», 1894, 15 октября.

¹ В статье «Из весенних воспоминаний члена Симбирского уездного училищного совета» («Симбирские губернские ведомости», 1894, 7, 11, 14 и 18 мая) В. Назарьев между прочим писал: «Что делалось в семье, как велось домашнее хозяйство, откуда явился новый вицмундир на месте пришедшего в совершенную негодность старого вицмундира, каким образом в карман попадал носовой платок, как и чем занимались дети, ничего этого Ульянов не знал, благодаря заботливости своей деятельной жены».

Против замечания В. Назарьева, что Илья Николаевич «не знал, что делалось в семье, как и чем занимались дети», и возражает А. Ульянова.

«Мне приятно было прочитать, — пишет она в цитируемой статье, — верную действительности оценку общественной деятельности отца моего, не изгладившейся еще, надеюсь, из памяти и еще многих симбиряков, его сослуживцев и сотрудников.

Но если такую характеристику ближе всего сделать людям, на глазах у которых проходила эта неутомимая деятельность, или которые хоть отчасти, хоть временно являлись пособниками в ней, то оценку человека с точки зрения его отношений к семье и к детям можно также делать только лицам, действительно близко знавшим его с этой стороны.

Г. Назарьев бывал довольно редко у нас в доме, мало видел отца в семье и, как видно из указанной статьи, мало знал отношения его к нам, ого детям, — и вот в эту-то, правда, небольшую часть его статьи я и считаю долгом внести свою поправку».

 

Когда я... бывала у них в доме и познакомилась со всеми детьми, то увидала, что с детьми он (Илья Николаевич. — А. И.) много занимался сам, хотя они учились в учебных заведениях и все дети были с прекрасной подготовкой, идя всегда впереди класса, в котором находились.

Воспоминания Е. О. Педенко. Дом-музей В.И. Ленина в Ульяновске.

И небольшие его (то есть Ильи Николаевича. — А. И.) досуги, которые он всегда охотнее проводил в семье, давали детям очень много. А затем он и непосредственно руководил занятиями детей, главным образом двух старших сыновей в первые годы их школьной жизни, приучая их к исполнительности в уроках. Авторитет его в семье и любовь к нему детей были очень велики».

Обычно в семейном воспитании, как в музыкальной мелодии, доминирует одна нота. Равное отношение к детям не позволяет ослаблять ее для некоторых, а перегруженность своей работой не дает возможности с раннего детства определять уклон характера каждого с соответствующим ему особым педагогическим подходом. Но отец разбирал все-таки наши темпераменты. Помню, что он говорил как-то, что у брата Володи темперамент холерический, у Оли — сангвинический, а у меня меланхолический¹.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 33, 40).

¹ Для холерического темперамента характерны быстрота, порывистость, вспыльчивость, повышенная активность; для сангвинического — живость, подвижность, быстрая и легкая смена переживаний; для меланхолического — повышенная впечатлительность, затрудненность в реакциях на сильные раздражения.

 

Илья Николаевич любил разделять своих детей на пары. В каждой паре были по мальчику и девочке.

Плохих детей у меня нет, — говорил И(лья) Николаевич), — но все-таки каждая пара совершенно отличается от других пар.

Первая пара — Александр и Анна, люди способные и талантливые, и из них в будущем выйдет большой толк. Вторая пара — Владимир и Ольга, самая любимая, эти, пожалуй, будут получше старших и пойдут еще дальше. Третья пара — Дмитрий и Мария — народ тоже довольно способный, но сказать про них ничего еще нельзя.

В. В. Кашкадамова. Семейство В. И. Ульянова-Ленина в Симбирске. «Бакинский рабочий», 1926, 21 января.

Наш отец, Илья Николаевич Ульянов, в бытность свою в Симбирске директором народных училищ, выписывал из Москвы или из Петербурга различные наглядные учебные пособия.

Так, например, он выписал астрономический прибор, состоящий из лампы, которая играла роль солнца и освещала землю и луну — маленький глобус (земля) и серебристый шарик (луна). Глобус приводился в вращательное движение вокруг собственной оси и по эклиптике (то есть по воображаемой линии движения земли. — А. И.) вокруг солнца при помощи особого часового механизма. В определенных фазах луны прибор демонстрировал солнечное или лунное затмение, полное или частичное, в зависимости от того, в тень или полутень входила земля.

Прежде чем демонстрировать прибор в школах, он показывал его своим детям у себя на квартире. Он выписывал также из Москвы или из Петербурга политехнические выставки, например хлопчатобумажное производство, производство из льна, шелковичные коконы, веревочное производство из пеньки и т. д. и т. п.

Воспоминания Дм. Ульянова. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Сознание необходимости образования для каждого, усиленной работы над собой для достижения его, почти благоговейное отношение к науке отличали Илью Николаевича всю жизнь и были с детства внушаемы детям...

Огромным фактором в воспитании было то, что отец являлся не чиновником, как подавляющее большинство служащих того времени, а идейным работником, не жалевшим трудов и сил на борьбу за свои идеалы. Дети, не видя его часто по неделям во время его разъездов, рано научились понимать, что дело — это нечто высшее, чему все приносится в жертву. Его оживленные рассказы об успехах строительства в его деле, о новых школах, возникавших по деревням, о борьбе, которой это стоило, и с верхами (власть имущими, помещиками), и с низами (темнотой и предрассудками массы), живо впитывались детьми.

А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н. Ленин), стр. 13, 14.

Не только природные свойства влияли на выработку в Александре Ильиче (как и в других детях Ульяновых. — А. И.) недюжинного человека, беззаветно преданного делу угнетенных, но и условия его развития, та обстановка, в которой проходили его детские и юношеские годы. А эта обстановка была исключительно благоприятной. С детских лет (Александр Ильич родился 31 марта 1866 г.) перед его глазами был пример отца, отдававшего свои силы с огромным упорством и настойчивостью своему любимому делу — делу всей его жизни — просвещению вчерашних рабов, делу начального народного образования. Александр Ильич не мог не видеть, каких усилий стоило в то время отцу бороться с препонами, стоявшими на его пути, препонами со стороны власть имущих, для которых гораздо выгоднее было иметь дело с «темной скотинкой». Он видел радость отца, когда ему удавалось добиться открытия новой школы, выпуска на специально организованных им курсах новых, идейных учителей, которых называли «ульяновцами». Он видел, что симпатии свои отец, которого одушевляли передовые освободительные идеи 60-х годов прошлого века, отдает простому народу, тем, кого угнетают сильные мира.

Отец, прекрасный семьянин, был другом своих детей и все свободное время уделял им. Ту исключительную работоспособность, которая отличала позднее Александра, а также Владимира Ильича, они в значительной степени выработали в себе благодаря влиянию отца.

М. П. Ульянова. Памяти Александра Ильича Ульянова. «Правда», 1963, 18 февраля.

У нас никогда не было репетиторов, и отец рано приучил нас обходиться без них и заниматься самостоятельно; но все же в меньших классах приходилось следить за исполнением наших уроков, что он и делал сам непосредственно, и сам начал одним летом изучать со старшим братом первые основания греческого языка, который в его время не был еще введен в гимназиях; кроме этого, он постоянно во всех классах разъяснял нам уроки по физике и математике, его специальным предметам, преподавателем которых он состоял более десяти лет и которые излагал очень хорошо. Мы обращались обыкновенно со всем непонятным в уроках к отцу (кроме новых языков, которые мы проходили под руководством матери), и помню, как я нередко сожалела по этому поводу об его отлучках по губернии. Помню, что он подолгу толковал мне написанную варварским языком грамматику Говорова¹ и имел терпение просматривать в планах или в готовом виде все мои сочинения, — я не подавала ни одного из них, не посоветовавшись сначала с отцом.

Едва только вернется он, бывало, из разъездов и сядет усталый за самовар, как мы уже окружим его, и он расспрашивает нас о занятиях, обо всем из нашей школьной жизни. И ничем нельзя его было порадовать так, как нашими успехами.

Но не только занятия в самом тесном смысле слова: отец следил за нашим чтением, он помечал нам лучшие произведения русской литературы, познакомив нас со всеми выдающимися писателями, чем развил, несомненно, наш вкус, так что нас уже просто не интересовали многие из глупых романов, которыми зачитывались тайком наши сверстники.

И все в нем — его речи, сама его личность, проникнутая верой в силу знания и добра в людях, — действовало, несомненно, развивающим и гуманизирующим образом и на детские души, и мы рано научились признавать необходимость и важность знания².

А. Ульянова. К статье г. В. Назарьева «Из весенних воспоминаний члена Симбирского уездного училищного совета». «Симбирские губернские ведомости», 1894,  15 октября.

Его (Ильи Николаевича. — А. И.) высокое иерархическое положение в губернской администрации заставляло его сдерживать проявление либеральных симпатий. А наличность их для меня стала несомненна, когда я от Александра Ильича и Анны Ильиничны узнал, как их воспитывали, какова была их домашняя — скромная, трудовая — обстановка, занятия наукой, музыкой и систематическим чтением лучшей русской и мировой литературы.

И. Н. Чеботарев («А. И. Ульянов», стр. 240).

¹ Имеется в виду грамматика К. Г. Говорова «Опыт элементарного руководства при изучении русского языка практическим способом», вышедшая в 1862 — 1917 годах 26 изданиями.

² В этой же статье А. Ульянова пишет: «Я хотела только сказать, что мои детские и ученические воспоминания тесно связаны с образом отца, которого я, чем больше живу, тем больше научаюсь ценить и уважать, не только как общественного деятеля, но и как семьянина — так же было и по отношению к другим детям...»

 

Всех русских классиков мы прочли в средних классах гимназии. Отец рано дал их нам в руки, и я считаю, что такое раннее чтение сильно расширило наш горизонт и воспитало наш литературный вкус. Нам стали казаться неинтересными и пошлыми разные романы, которыми зачитывались наши одноклассники. Помню, как я начала «Петербургские трущобы»¹, которыми бредили в моем классе, и бросила скоро, ибо они вызвали во мне лишь скуку и отвращение.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 59).

¹ «Петербургские трущобы» В. В. Крестовского (1840 — 1895) — типичный авантюрный роман, в котором описания великосветской роскоши и разврата, нищеты и преступлений деклассированных низов столичного города изобилуют мелодраматическими эффектами.

 

Отец влиял и на умственное развитие детей, знакомил их с лучшими произведениями русских и иностранных классиков, указывая, в частности, на те стихи своего любимого поэта Некрасова, в которых звучали гражданские мотивы.

М. И. Ульянова. Памяти Александра Ильича Ульянова. «Правда», 1963, 18 февраля.

Любимым поэтом Ильи Николаевича был Некрасов. Он переписывал в юности из журналов некоторые стихотворения его и старшему сыну еще в детские годы отмечал те, в которых преобладали гражданские мотивы, как-то: «Песня Еремушке», «Размышления у парадного подъезда».

А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов  (Н. Ленин), стр. 13.

У нас была в руках книжечка отца — ранние стихотворения Некрасова, изд(ание) 1863 года¹. Помню, что одиннадцатилетним мальчиком, в третьем классе гимназии, Саша обратил мое внимание в этой книжке на «Песню Ере мушке» и «Размышления у парадного подъезда». «Мне их папа показал, — сказал он, — и мне они очень понравились». И, не охотник до декламации вообще, Саша эти любимые свои стихотворения читал с большой силой выражения.

Таким образом, отец, одушевленный лучшими идеями конца шестидесятых и начала семидесятых годов, рано направлял в смысле общественных идеалов Сашу — своего старшего сына, лучшую надежду и несомненного любимца. Да характер его был таков, что его и нельзя было не любить. Со мною отец говорил на такие темы меньше, — я была больше в обществе матери и впитывала в себя лишь то, что слышала от Саши, и то, что было разлито вокруг.

Помню только, что в Кокушкине во время прогулок по полям отец любил петь положенное на музыку студентами его времени запрещенное стихотворение Рылеева ².

...По духу братья мы с тобой,
Мы в искупленье верим оба,
И будем мы питать до гроба
Вражду к бичам страны родной.

Любовью к истине святой
В тебе, я знаю, сердце бьется
И, верю, тотчас отзовется
На неподкупный голос мой.

Мы невольно чувствовали, что эту песню отец поет не так, как другие, что в нее он вкладывает всю душу, что для него она что-то вроде «святая святых», и очень любили, когда он пел ее, и просили запеть, подпевая ему. Помню, что раз и по возвращении в Симбирск, на нашем дворике, я напевала ее, — мне было тогда лет 13 — 14, — и что мать подозвала меня и сказала, что я не должна здесь, в городе, петь эту песню, так как могу повредить отцу, — враги у всех есть, скажут: «вот какие запрещенные песни распеваются на дворе директора народных училищ». Ясно запомнила я эти слова матери: ведь это было первое мое знакомство с запрещенным.

Эта песня и, главное, то, как отец пел ее, показывает, что восхождение по чиновной лестнице не помешало ему сохранить до пожилых лет верность чему-то вроде клятвы, что заключалось в словах: «будем питать до гроба вражду к бичам страны родной».

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 54).

¹ Принадлежавшая И. Н. Ульянову книга «Стихотворения Н. Некрасова» (изд. 3, Спб., 1863, части I и II) хранится сейчас в Доме-музее В. И. Ленина в Ульяновске. В ней. много подчеркиваний, пометок, вписанных строк, которые не пропустила царская цензура. Многие из этих пометок сделаны Ильей Николаевичем. Так, например, в стихотворении «Поэт и гражданин» (часть II, стр. 79) после слов «Умрешь не даром» вписаны вычеркнутые цензурой слова: «...Дело прочно, когда под ним струится кровь». В том же стихотворении (стр. 82) вписаны не пропущенные цензурой четыре строки, в которых говорится о декабристах:

...Но молчу. Хоть мало
И среди нас судьба являла
Достойных граждан.
Знаешь ты
Их участь.
Преклони колени.

Очевидно, при восстановлении изъятых цензурой строк использовались ходившие по рукам рукописные сборники произведений Некрасова, а также собственная тетрадь Ильи Николаевича, в которую он переписывал из «Современника» некоторые стихотворения своего любимого поэта. Таким образом, члены семьи Ульяновых имели возможность читать стихи Некрасова без пропусков.

² Стихотворение «По чувствам братья мы с тобой...» в течение долгого времени приписывалось то Рылееву, то Добролюбову, хотя еще в 1863 году в печати называлось имя подлинного автора — поэта-петрашевца Алексея Николаевича Плещеева (1825 — 1893). Первая и предпоследняя строки стихотворения здесь цитируются в ином варианте. Сравни (соответственно): «По чувствам братья мы с тобой...» и «И, верно, отзыв в нем найдется...» (А. И. Плещеев. Избранное. М., 1960, стр. 78).

 

Вечно занятый, горя на работе на благо своему любимому делу, отец и детям старался привить то сознание долга, которое было так сильно развито у него, выработать у них характер, солю, трудоспособность, развить

Необузданную, дикую
К лютой подлости вражду
И доверенность великую
К бескорыстному труду¹.

М. Ульянова, стр. 64.

¹ М. Ульянова цитирует «Песню Еремушке» Н. А. Некрасова. Во второй строке по цензурным соображениям была допущена «опечатка» (выражение Н. А. Добролюбова): вместо «лютой подлости» следует читать «угнетателям» (Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем, том 2, М., 1948, стр. 58).

 

Илья Николаевич был крупным общественным деятелем, беззаветно боровшимся с народной темнотой, с последствиями рабства, но он был сыном своей эпохи, и то, что так волновало его сыновей — Александра и Владимира, — то, о чем говорил Чернышевский, — характер реформы 1861 г., проведенной так, как того хотели помещики, выкупные платежи, отрезка у крестьян лучших земель — меньше волновало его: для него Александр II оставался царем-освободителем.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., I960, стр. 30.

...Отец, не бывший никогда революционером, в эти годы, в возрасте за 40 лет, обремененный семьей, хотел уберечь нас, молодежь. Поэтому же, вероятно, следующим детям он никакого подчеркиванья в смысле общественных идеалов не делал. По крайней мере, я не слыхала о них, а думаю, что неизвестным для меня это бы не осталось. Что же касается отношения к террору, то помню его в высшей степени взволнованным, по возвращении из собора, где было объявлено об убийстве Александра II и служилась панихида (это было 16 марта 1881 года. — А. И.). Для него, проведшего лучшие молодые годы при Николае I, царствование Александра II, особенно его начало, было светлой полосой, и он был против террора. Он указывал потом с мрачным видом на более суровую реакцию при Александре III — реакцию, сказавшуюся и на его деле.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 55).

Любимым собеседником Анны Ивановны¹ был Илья Николаевич Ульянов (отец Владимира Ильича Ленина). Говорили они о литературе, о Глебе Успенском, цитировали Щедрина, и часто, отставая от группы гуляющих или присаживаясь на отдаленной скамейке в цветнике, они вели нескончаемые беседы. Их соединяла общность интересов, деревня, работа в земстве, школа, врачебная помощь населению — все это было так близко им обоим!

Воспоминания Н. И. Веретенникова. «Новый мир», 1956, № 3, стр. 205.

¹ Анна Ивановна Веретенникова (1855 — 1888) — одна из первых женщин-врачей в России, двоюродная сестра Владимира Ильича Ленина. Окончив в 16 лет женскую гимназию, она давала уроки, а затем овладела стенографией и два года работала стенографисткой в казанском «Правительственном вестнике». Стремясь учиться дальше, поступила на Высшие медицинские курсы в Петербурге, которые блестяще закончила в 1882 году. Отвергнув предложение остаться на них ассистенткой, поехала в глухой Белебеевский уезд, Уфимской губернии, видя в этом не только свой врачебный, но и гражданский долг. Об этой поре своей жизни А. И. Веретенникова рассказала в «Записках земского врача» (см. «Новый мир», 1956, № 3). Для Анны Ивановны были характерны страстная увлеченность своей профессией, горячее желание принести пользу родному народу.

 

Особенно пленил меня образ одной сельской учительницы, о которой рассказывала отцу в Кокушкине, во время прогулки по полям, моя двоюродная сестра, студентка медицинских курсов (Анна Ивановна Веретенникова. — А. И.). Она говорила о своей приятельнице, идейной народнице, которая, очевидно, не ограничивалась преподаванием грамоты ребятам, а собирала по вечерам крестьян, читала, беседовала с ними, сильно подняла их сознательность и вызвала большую любовь среди них к себе. В результате донос, обыск, допросы крестьян и удаление, кажется, даже арест учительницы к общему горю всей деревни.

Помню горячий, возмущенный тон рассказчицы, рисуемый ею идеальный образ учительницы, с подчеркиванием, что ничего антиправительственного в ее деятельности не было; помню отца — молчаливого, сосредоточенного, с опущенной головой. Помню, что и на мои позднейшие расспросы об этой учительнице он больше отмалчивался.

А. В. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 54 — 55).

Отец стоял за раннее определение в школу, чтобы дети, особенно мальчики, привыкали к труду и втягивались в дисциплину, проходя гимназический курс с первых классов. Отличавшийся сам строгим выполнением долга и чрезвычайной исполнительностью, он считал важным привить эти качества и детям. Следя за уроками обоих старших сыновей (Александра Ильича и Владимира Ильича. — А. И.), он и до гимназии и во время прохождения ими младших классов приучал их к щепетильно точному, отчетливому выполнению всех уроков. Он боялся изнеживающего домашнего баловства, считал полезным поставить мальчиков раньше под мужское влияние. Кроме того, отец и не мог бы, при большой семье, иметь отдельных учителей для нас, даже помещать всех нас в платные школы было бы для него трудно: семья возрастала, а жить приходилось исключительно на небольшое жалованье отца¹. Я не раз слыхала от него в детстве, что только благодаря исключительному хозяйственному умению и экономии матери мы сводим концы с концами. Министерские гимназии вследствие того, что отец был чиновником министерств а) нар (одного) просвещения, были бесплатны для его детей. За дочерей в Мариинской гимназии приходилось платить. Затем отец, бывший всегда слабого здоровья, не надеялся дослужить до пенсии, и судьба семьи все время очень заботила его. Он внушал нам, старшим, что, окончив гимназический курс, мы должны будем учить, ставить на ноги меньших братьев и сестер...

Отец мой не стоял за классическое образование: он смотрел на него лишь как на необходимый мост к университету. Я слышала, как он говорил кому-то уже позднее, когда стали открываться реальные училища, что ничего не поделаешь, приходится отдавать детей в классическую гимназию, ибо без нее нет доступа в университет и способный мальчик потом может упрекнуть родителей, что они закрыли для него эту дорогу. Особенно был он против обязательности греческого языка, в его время в гимназии был обязательным только латинский. Таким образом, при первых шагах отец мог направлять только в латинском, но не в греческом. Да перегруженность самого отца работой, его частые разъезды по губернии позволяли ему лишь в самых общих чертах направлять брата (Александра Ильича. — А.И.). Его личный пример постоянной добросовестной работы воспитывал в этом смысле. Сам чрезвычайно скромный и строгий к себе, считавший, что его напряженная идейная работа есть выполнение долга, не больше, он и нас воспитывал в этом духе. Он был против «захваливанья», как он выражался, считая вредным чересчур высокое мнение о себе.

Теперь, когда я гляжу назад на наше детство, я думаю, что было бы лучше, если бы эта в общем правильная педагогическая линия не проводилась так неуклонно. Вполне правильной она была только для брата Владимира, большой самоуверенности которого и постоянным отличиям в школе представляла полезный корректив. Ничуть не ослабив его верной самооценки, она, несомненно, сбавила той заносчивости, к которой склонны бывают выдающиеся по способностям захваливаемые дети, и приучила его, несмотря на эти похвалы, упорно трудиться.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 45, 48 — 49).

¹ По сохранившимся бухгалтерским книгам канцелярии директора народных училищ Симбирской губернии установлено, что жалованье Ильи Николаевича составляло 73 рубля 50 копеек в месяц.

 

Ему (Володе. — А. И.) в детстве было чуждо хвастовство, важничание — эти неприятные свойства, которых он не терпел в более поздние годы, от которых предостерегал молодежь в своей речи на III съезде комсомола.

Правда, и отец наш очень не любил хвастовства и, несмотря на постоянные отличия в школе всех нас, — и особенно Володи, — никого не хвалил и, радуясь нашим успехам, старался поощрять нас на большие...

Возвращаясь из гимназии, Володя рассказывал отцу о том, что было на уроках и как он отвечал. Так как обычно повторялось одно и то же — удачные ответы, хорошие отметки, то иногда Володя просто, быстро шагая мимо кабинета отца по проходной комнате, через которую шла его дорога к себе, наверх, скороговоркой на ходу рапортовал: «Из греческого¹ пять, из немецкого пять».

Так ясна у меня перед глазами эта сцена: я сижу в кабинете отца и ловлю довольную улыбку, которой обмениваются отец с матерью, следя глазами за коренастой фигуркой в гимназической шинели, с торчащими из-под форменной фуражки рыжеватыми волосами, проворно мелькающей мимо двери. Предметы, конечно, менялись; иногда звучало: «Из латыни пять, из алгебры пять», но суть была одна: получалась обычно одна отметка — 5.

Отец говорил в те годы матери, что Володе все слишком легко дается и он боится, что в нем не выработается трудоспособность. Мы знаем теперь, что опасения эти оказались излишними, что Володя сумел выработать в себе исключительную трудоспособность.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 21 — 22.

¹ Греческий язык Володя Ульянов стал изучать с третьего класса гимназии (5 часов в неделю). Кроме того, в этом классе впервые были в [.едены алгебра и курс древней истории (по 2 часа в неделю).

 

Илья Николаевич Ульянов имел большое влияние на Ильича. И Ильичу было чему поучиться у отца.

Н. К. Крупская. В. И. Ленин и вопросы народного образования. «Юный коммунист», 1938, № 1, стр. 41.

То строгое отношение к себе и своим обязанностям.., которое отличало всегда Владимира Ильича, было в значительной степени заложено у него с ранних лет примером и влиянием отца.

М. Ульянова, стр. 64.

О крепкой воле писал Добролюбов. Методами Добролюбова воспитывал Ильича отец...

Илья Николаевич, обращая внимание на то, чтобы Владимир Ильич хорошо и упорно учился, все же старался воспитать в нем, как того требовал Добролюбов, сознательное отношение к тому, чему и как учили его в школе...

Илья Николаевич учил Ильича всматриваться в жизнь, но в то же время, когда Ильич позволял себе насмешки в классе над учителями, например над учителем французского языка Пором¹, Илья Николаевич сдерживал его, говорил о недопустимости грубого отношения к учителям, даже имеющим серьезные недостатки в преподавании. И Владимир Ильич сдерживал себя.

И еще одну черту воспитало в Ильиче добролюбовское отношение к детям: это уменье и к себе, к своей деятельности подходить с точки зрения интересов дела. Это застраховало Ильича от мелочного самолюбия.

Кроме строгого отношения к себе, Илья Николаевич... особенно ценил в детях искренность, старался воспитывать ее в ребятах. О важности воспитания искренности писал Добролюбов. Одной из особенно характерных черт Ильича была искренность.

Н. Крупская. Детство и ранняя юность Ильича. «Большевик», 1938, № 12, стр. 68.

¹ Об отношении Владимира Ильича к учителю французского языка Пору подробнее см. на стр. 214 — 215 наст, издания.

 

«Деликатность и такт — свойства трудные и более редкие, чем талант. Их нельзя представить или разыграть, не сорвавшись. Их нужно иметь, — и тогда они скажутся сами собой в тысяче пустяков... Илье Николаевичу было свойственно почти физически чувствовать чужое бытие — характер, натуру, настроение ученика, — чувствовать с подлинным внутренним равенством, главным условием деликатности... И в классе тотчас почувствовали, что в каждом из них он видит и уважает равного себе человека»¹.

Глубоко правильно! Это свойство было полностью унаследовано от отца Владимиром Ильичем и в значительной степени содействовало успеху его дела (выделено Дм. Ульяновым. — А. И.)...

«Как только стало известно место его (Ильи Николаевича. — А. И.) нового назначения — Симбирск, он стал прочитывать о Симбирске все, что под руку попадало...

И где ни встретит в обществе человека из тех мест, непременно подсядет к нему и прислушивается... Попался ему и настоящий купец-симбиряк, его Илья Николаевич завел к себе в опустелую квартиру поить чаем и чуть не шесть часов выспрашивал подряд, что там и как» 1. Эта особенность Ильи Николаевича разузнать все досконально о том ближайшем новом, что его ждет, была свойственна в полной мере и Владимиру Ильичу. Что можно — прочитать, где можно — расспросить живых людей о тех местах, куда предстояло ехать. И это было весьма характерно для него.

Дм. Ульянов. Роман о семье Ульяновых. «Известия», 1938, 24 марта.

¹ Дм. Ульянов цитирует роман Мариэтты Шагинян «Семья Ульяновых».

 

Лицом и сложением Владимир Ильич был в отца. От него же унаследовал он веселый, общительный нрав, склонный к юмору и шуткам, а также вспыльчивость. Но проявлялся он у Владимира Ильича, конечно, более смело, в более свободных, чем у отца, условиях детства.

А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н. Ленин), стр. 17.

Хотя открытый, задушевный смех и у Володи и у Ильи Николаевича был одинаково заразителен, но в смехе их было и резкое различие: Илью Николаевича смех как бы одолевал, он не в силах был остановиться, смеялся безудержно, иногда до слез, отмахиваясь руками, даже если они были чем-нибудь заняты: зонтиком, корзинкой с грибами, тростью и т. п.

Володя же, хохоча так же увлекательно и искренне¹, как бы владел смехом: он мог оборвать его и перейти, смотря по обстоятельствам, к серьезной или даже негодующей речи.

Н. Веретенников, стр. 35.

¹ «Ух, как умел хохотать, — писала Н. К. Крупская о Владимире Ильиче в «Моих ответах на анкету Института мозга в 1935 г.» — До слез. Отбрасывался назад при хохоте...» (см. «Известия», 1963, 6 апреля).

 

Когда Илья Николаевич оживлялся, шутил и острил, его глаза так же загорались и блестели, как глаза Владимира Ильича, когда он бывал в ударе и оживленно беседовал с товарищами.

Вообще физически Владимир Ильич был очень похож на отца. Он унаследовал его рост, его широкие скулы и черты лица, несколько монгольский разрез глаз, большой лоб. Он обладал таким же, как отец, живым характером... Много общего было у них и в чертах характера и в привычках. Сила воли, энергия, способность целиком и безраздельно отдаваться своему делу, гореть на нем, крайне добросовестное отношение к своим обязанностям, а также большой демократизм, внимательное отношение к людям — эти черты были общи для Ильи Николаевича и Владимира Ильича...

Обще для них было и уменье ограничиваться самым необходимым, не тратить лишних денег на себя, и, помимо этого, как у Ильи Николаевича, так и у Владимира Ильича был своего рода консерватизм по отношению к вещам, платью и пр.; привыкнув к чему-нибудь, они потом неохотно с ним расставались.

М. Ульянова, стр. 63, 66.

Большая семья, воспитание детей поглощали весь его (Ильи Николаевича. — А. И.) заработок, на себя он тратил очень мало, не любил большого общества и удовольствий.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. И).

Володя был всегда очень непрактичен в житейских обыденных вещах, — он не умел и не любил покупать себе что-нибудь, и обычно и позже эту задачу брали на себя мать или я. В этом он напоминал всецело отца, которому мать заказывала всегда костюмы, выбирала материал для них и который, как и Володя, был чрезвычайно безразличен к тому, что надеть, привыкал к вещам и по своей инициативе никогда, кажется, не сменил бы их. Володя и в этом, как и во многом другом, был весь в отца¹.

Л. И. Ульянова-Елизарова. Воспоминания об Ильиче. М., 1934, стр. 45.

¹ Эта черта оставалась присущей Ленину в течение всей его жизни. М. Эссен, познакомившаяся с ним в 1902 году, вспоминает: «Владимир Ильич не был аскетом: он любил жизнь во всей ее многогранности, но внешняя обстановка, еда, одежда и пр. не играли никакой роли в его жизни. Тут не было лишений, сознательного отказа, а просто не было в этом потребности. Не помню, чтобы когда-либо, даже шутя, говорилось о вкусном блюде, чтобы придавалось значение платью. Пили, ели, одевались, но эта сторона жизни ничьего внимания не приковывала» (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 255).

 

Вспоминается, как Ильич рассказывал, как он слушал рассказы отца о его поездках по деревням, о беспомощности крестьянства, его темноте.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 83.

Илья Николаевич заботился о детях чувашей, мордвинов, об их учебе. Сам Ильич в школе чутко относился к детям других национальностей.

Н. К. Крупская. Как и что рассказывать школьникам о Ленине. «Учительская газета», 1938, 22 января.

Была еще одна черта, которую подчеркивали, как заслугу И. Ульянова, — это его любовь и особенно сильная забота о постановке школы и развитии грамотности среди чувашей. И. Ульянов, как директор народной школы, особенно много сделал для забитой бедной инородческой чувашской школы. Это мнение было подчеркиваемо симбирской общественностью, оно особенно ярко осталось у меня в памяти до сего времени... Эту черту я считаю долгом отметить, т(ак) к(ак) любовь, внимание и понимание угнетенных народностей унаследованы от отца и Владимиром Ильичем.

Д. Деларов. Как я познакомился с семьей Ульяновых. «Север» (Вологда), 1924, № 1, стр. XVI.

Такое отношение Ильи Николаевича к нацменам не могло не повлиять на Ильича, который слушал, что говорил отец, что говорили другие. Владимир Ильич рассказывал мне как-то об отношении симбирских обывателей к нацменам: «начнут говорить о татарине, скажут презрительно «князь», говорят об еврее — непременно скажут «жид», о поляке — «полячишка», об армянине — «армяшка»».

Ильич шел по стопам отца: в старшем классе гимназии он целый год занимался с товарищем чувашом, отстававшим по русскому языку, чтобы подготовить его к поступлению в университет, и подготовил¹.

Но и на всю революционную деятельность Ильича повлияло это отношение Ильи Николаевича к нацменам: все знают, какую громадную работу проделал Ленин, закладывая основы дружбы народов СССР.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 28

¹ Речь идет о занятиях Владимира Ильича с Н. М. Охотниковым (см. об этом подробнее на стр. 257 — 260 наст, издания).

 

Сын его (то есть Ильи Николаевича. — А. И.) Владимир унаследовал от него, между прочим, и математические способности...

Запись воспоминаний И. Я. Яковлева, сделанная А. В. Жиркевичем. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Когда отец бывал дома, он приходил обычно на выручку к нам, старшим (которым Володя, первым закончив приготовление уроков, мешал заниматься. — А. И.), уводил Володю к себе в кабинет и проверял его уроки. Обычно Володя знал все. Тогда отец начинал спрашивать его старые латинские слова по всей тетради. Но Володя отвечал их без запинки. И если у отца не было досуга занять его чем-нибудь другим, например шахматами, то тишина в столовой водворялась ненадолго.

А шахматы любил наш отец¹, и любовь эта передалась всем братьям. Для каждого из них была радость, когда отец звал его к себе в кабинет и расставлял шахматы. Шахматы эти, которые отец очень берег и которыми все мы восхищались в детстве, были выточены им самим на токарном станке еще в Нижнем Новгороде, до переезда в Симбирск. Мы все выучились играть... ²

Володя играл в шахматы с отцом и с братом Сашей. Мы, девочки, играли меньше. Помню только одну осень, когда отец и мы, трое старших, очень увлекались четверными шахматами и просиживали за ними поздно по вечерам. Но когда начались регулярные занятия, пришлось, конечно, оставить эту игру, которая обычно очень затягивалась.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 18 — 20.

¹ Анна Ильинична вспоминает, что «партнеров в те времена (для Ильи Николаевича. — А. И.) было немного в Симбирске. Главным партнером его был старик Белокрысенко, управляющий удельной конторой (см. стр. 17 наст, изд. — Л. И.). Из сослуживцев И(льи) Н(иколаевича) в шахматы никто не играл, а все любили игру в карты» (Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС).

² Далее А. И. Ульянова рассказывает о судьбе этих шахмат: «...Позднее, когда Владимир Ильич жил за границей в эмиграции, мать послала их ему (о получении этих шахмат Владимир Ильич сообщил матери в письме из Парижа от 13 февраля 1910 года. — Л. И.). Но в Кракове, где Ильич был арестован в начале мировой войны и откуда ему пришлось по освобождении уехать, побросав вещи, были оставлены и эти шахматы и, к сожалению, пропали».

 

Играть (в шахматы. — А. И.) Владимир Ильич начал лет восьми-девяти. Играл с отцом, который был первым его учителем, со старшим братом Александром Ильичем, затем впоследствии с нами меньшими — сестрой Олей и со мной. Для меня он был учителем, и очень строгим, поэтому я больше любил играть с отцом, который снисходительно разрешал мне брать ходы обратно.

У Владимира Ильича было прекрасное правило, которого он сам всегда придерживался и строго требовал от своего партнера: обратно ходов ни в коем случае не брать — взялся за фигуру, ею и ходи. У любителей это правило очень часто нарушается, ходы берутся назад, положения переигрываются. Этот скверный обычай страшно портит и игру, и игрока. Вместо того, чтобы, не касаясь фигур, продумывать тщательно различные комбинации, что и дает интерес игре, что приучает точно рассчитывать за несколько ходов вперед, люди тыкают фигуры не подумавши, торопятся, придают игре нервность, азарт...

Он обыкновенно играл серьезно и не любил так называемых «легких» партий. Играя со слабейшими игроками, чтобы уравновесить силы, давал вперед ту или другую фигуру. Когда же партнер из самолюбия отказывался, Владимир Ильич обычно заявлял: «Какой же интерес для меня играть на равных силах, когда нет надобности думать, бороться, выкручиваться». Он даже предпочитал быть несколько слабее того, кому давал вперед. Когда без туры я стал выигрывать у него чаще и просил перейти на коня, он поставил условие: «Выиграй подряд три партии, тогда перейдем».

Обычно наблюдается обратное — больше нравится выигрывать, хотя бы и без особых усилий и труда. Владимир Ильич смотрел иначе: у него главный интерес в шахматах состоял в упорной борьбе¹, чтобы сделать наилучший ход, в том, чтобы найти выход из трудного, иногда почти безнадежного положения; выигрыш или проигрыш сами по себе меньше интересовали его. Ему доставляли удовольствие хорошие ходы противника, а не слабые. Бывало, когда сделаешь в игре глупость и этим дашь ему легкий выигрыш, он говорил, смеясь: «Ну, это не я выиграл, а ты проиграл».

Пятнадцати лет Владимир Ильич стал обыгрывать отца. Помню, как Илья Николаевич (зимой 1885 — 1886 гг.), войдя в столовую, сказал: «Володя, ты стал меня побивать в шахматы, тебе уже нужно познакомиться с NN и с ним играть» (помнится, некий Ильин, считавшийся лучшим игроком в Симбирске. У нас он не бывал).

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 62 — 63).

¹ В заметке «Володя Ульянов за шахматной доской» («Пионерская правда», 1947, 21 января) Н. И. Веретенников вспоминает такой случай:

«Однажды, когда мы играли в шахматы, он (Володя. — А. И) предложил сыграть по-новому: разделить шахматную доску пополам большой папкой так, чтобы играющие не видели шахматных фигур друг у друга. Каждый из играющих ставит фигуры на 4-х горизонталях, как ему вздумается. Для большего простора четыре пешки отбрасываются. Когда у обоих играющих расставлены фигуры, папка снимается: король противника, схороненный на крайней горизонтали в правом или левом углу доски, а то и посередине, стоит, укрытый пешками; кони, защищенные пешками, подкрепляют друг друга; ладьи расположились на одной вертикали и нацелены на невидимую цель. Слоны протянули свои щупальца в лагерь противника. И все это подкрепляется защитой ферзя, скромно укрытого от непосредственного удара противника...

И начинается бой, чрезвычайно интересный и острый...

С тех пор мне ни разу не приходилось видеть такой игры».

 

«Сначала отец нас обыгрывал, — рассказывал Владимир Ильич, — потом мы с братом достали руководство к шахматной игре и стали отца обыгрывать¹. Раз — мы наверху жили — встретил отца, идет из нашей комнаты со свечой в руке и несет руководство по шахматной игре. Затем за него засел».

Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине М., 1957, стр. 33.

¹ Очевидно, имеется в виду «Руководство к шахматной игре» У. Цукерторта и Дюфреня, выпущенное в 1872 году в Петербурге и затем неоднократно переиздававшееся. «Относясь ко всему серьезно, — рассказывает А. И. Ульянова, — Володя и шахматную игру стал изучать, как и старший брат, по руководствам и позднее играл очень хорошо. Игра эта часто скрашивала для него вынужденную жизнь в деревне, в провинции, а после — в ссылке и в эмиграции. Гимназистом же он очень любил играть в шахматы с Сашей» («Детские и школьные годы Ильича», стр. 18 — 19).

 

Охотно принимал Илья Николаевич участие и в детских играх (например, в игре в крокет и пр.) и при этом «держал себя с детьми по-товарищески, увлекаясь не меньше их»... В обращении с детьми, в уменье завязать с ними быстро приятельские отношения и поднять шум и беготню, в способности увлекаться играми совсем по-детски Владимир Ильич очень напоминал отца.

М. Ульянова, стр. 66.

С трогательной, не по годам, заботливостью и лаской относился Володя, мальчик лет десяти, к младшей сестре своей... Володя называл ее тогда Манюша, делая ударение на последнем слоге. Позднее он называл Марию Ильиничну Маняшей.

Н. Веретенников, стр. 39.

Он (Володя. — А. И.) всегда шутил с младшими детьми, смеялся их проказам и, уже будучи взрослым мальчиком, участвовал во всех детских играх.

Помню, как он бегал с ними по саду, играл в комнатах, устраивал коляску для котенка. Помню, как однажды долго не могли найти цветной бумаги для елки, а Володя обегал все магазины и все-таки разыскал.

В. В. Кашкадамова. Семейство В. И. Ульянова-Ленина в Симбирске. «Бакинский рабочий», 1926, 21 января.

Я... стала бывать у Ульяновых. Время там протекало незаметно. Когда собирались мы, детвора, И(лья) Н(иколаевич) всегда принимал живое участие в наших играх: играл с нами в жмурки и в кошки-мышки. Дав нам наиграться, он вел нас в свой кабинет или комнату, наполненную всевозможными пособиями и картинами по изучению географии, этнографии и естествознания. Там он давал нам объяснения по картинам и картам, и мы с большим неудовольствием расходились по домам. В наших играх принимали участие как двое младших детей — Митя и Марья, так и В(ладимир) И(льич) (тогда еще Володя). Он был ровесник мне по годам, но, конечно, был неизмеримо развитее и серьезнее нас... Когда мы переходили в научную комнату (так я называла ее)... он оживлялся, внимательно слушал объяснения И(льи) Николаевича) и сам попутно с ним объяснял нам картины, гербарии и т. п. И так живо, понятно он это делал, что робость, которую ощущала я при играх к нему, тут пропадала совершенно. Я очень интересовалась географией и естествоведением, и он, как бы видя это, так увлекательно рассказывал мне — и не сухим языком, т. е. «такая-то страна или город», а рассказывал все их особенности, чем они богаты, чем замечательны. И так умел он перенести слушателей туда, что бывало придешь домой, а в голове — все слышанное. Фантазия работает усиленно, и кажется, что видишь все эти горы, реки, тропические леса и людей, населяющих их.

Ек. Арнольд. Мои воспоминания о семье Ульяновых. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

...Влияние его (Владимира Ильича. — А. И.) на меня во все поры моей жизни было очень велико... Владимир Ильич много возился со иной, как младшей в семье, позднее занимался со мной, давал указания, что читать, беседовал со мной на разные темы.

М. И. Ульянова. Из автобиографии. «Неделя», 1963, № 7, стр. 8.

С самых детских лет я испытывала к Владимиру Ильичу какое-то совсем особое чувство: горячую любовь вместе с своего рода поклонением, точно это было существо какого-то особого, высшего порядка¹. И если я позволяла себе капризы и непослушание с другими, то от всего этого не оставалось и следа, если я только подозревала, что Владимир Ильич может меня видеть или слышать. Уже не говоря о том, чтобы я проявляла какую-нибудь тень непослушания по отношению к нему. А между тем он никогда не выказывал никакой строгости ко мне, даже, наоборот, баловал меня, как младшую в семье.

Я думаю, что такой полный авторитет он завоевал себе благодаря высоте своего нравственного облика. Дети ведь очень чутки к тому, чтобы слово не расходилось с делом, чтобы взрослые не оперировали с двоякого рода моралью: одною, применяемою к детям, а другою — к себе. Брат всегда делал хорошо все, за что бы он ни брался; кроме того, он очень рано научился владеть собой. А между тем от природы он был вспыльчивым, и нужно было немало воли, чтобы сдерживать себя. Повторяю: я не помню, за малыми исключениями, чтобы он был нервен в то время, чтобы он проявлял себя резко по отношению к кому бы то ни было.

Возможно, что моя привязанность к Владимиру Ильичу усугублялась еще тем, что я перенесла на него любовь к отцу, который умер, когда мне еще не было восьми лет. Отец очень любил возиться, бегать и играть с нами, детьми. Много возился он и со мной, как с младшей. У Владимира Ильича было такое же отношение к детям, как и у отца. В этом отношении было то, что особенно завоевывает детей. Он подходил к ним просто, ласково и, я бы сказала, как равный, как к всамделишным людям, хотя и маленьким. В его тоне с ними не было ни пренебрежительности, которая так часто чувствуется у взрослых по отношению к детям, ни особого подлаживания под детей и под детские интересы...²

Но в те годы разница лет между мною и Владимиром Ильичей (восемь лет) была особенно ощутительна: я была еще совсем маленькой, а брат — гимназистом старших классов. Но некоторые картинки у меня ярко запечатлелись в памяти. Вот я еще совсем маленькая. В доме у нас была собачка по кличке Gargon, которую наша старушка няня, жившая у нас в доме и вынянчившая всех детей, начиная с Владимира Ильича, называла Кальсонкой. Раз вечером кто-то из мальчиков — у нас жили в то время дети Персианиновых — гимназисты — зовет меня наверх, в их комнату, чтобы посмотреть фокус. Я иду вместе с няней и, затаив дыхание, смотрю на ящик от маминой машинки, который сам двигается по поду то в одну, то в другую сторону. Изумлению моему нет конца, но изумление это переходит в отчаяние, когда ящик приподымают и под ним оказывается наша собачонка. Я заливаюсь горькими слезами, и даже обещание няни дать Кальсонке сейчас же говядинки плохо способствует моему успокоению. Но тут появляется Владимир Ильич, и его уверение, что с собакой ничего не произошло, оказывает свое действие.

А вот зима. И мы летим с Владимиром Ильичем на санках с высокой ледяной горы, устроенной во дворе. В те годы Ильич называл меня «пичужкой» и часто высоко поднимал меня над головой, взяв сзади за локти...

Мне кто-то сказал, что в городе появились привидения. Оказалось, несколько мальчиков устроили ходули, завернулись в простыни и путешествовали на ходулях. На меня такой страх напал! Пришел Владимир Ильич и успокоил. Он так действовал: придет, уговорит, и я успокоюсь.

М. П. Ульянова. О Ленине. М., 1964, стр. 7-8, 9-10, 16.

¹ В феврале 1924 года в речи на собрании старых большевиков М. И. Ульянова говорила о своей привязанности к Владимиру Ильичу:  «Настолько был силен его облик, что мне всегда казалось, что, лишь бы он чего пожелал, я расшибусь для него в лепешку!» (см. «Известия», 1963, 18 апреля).

² Далее М. И. Ульянова пишет: «Владимир Ильич сам слишком много детского, в лучшем смысле этого слова, сохранил до последних дней своей жизни, что выражалось в удивительной чистоте, искренности, жизнерадостности, способности увлекаться, скажем, охотой, прогулкой, игрой и пр., как ребенок, а также в умении предаваться самой беззаботной веселости. Как же тут было не завоевать симпатии детей! И всегда, когда Владимиру Ильичу приходилось встречаться с детьми, у него очень быстро устанавливались с ними самые дружеские отношения, с оттенком влюбленности со стороны детей. Знакомство завязывалось быстро, и через некоторое время слышался уже громкий хохот, возня и беготня.

Владимир Ильич стоял всегда за предоставление детям наибольшей свободы и останавливал нас, когда замечал, что мы «обдергиваем» их: «сиди смирно», «не вертись», «не озоруй» и т. п. Эта черта его проявилась даже незадолго до его смерти» (там же, стр. 8).

 

...И(лья) Н(иколаевич), всецело ушедший в школьную работу, мало уделял времени домашней жизни. Все заботы о хозяйстве и семье лежали на Марии Ал(ександровне). Работу свою М(ария) А(лександровна) исполняла спокойно, не волнуясь. Я никогда не слыхала, чтобы она возвышала голос, даже замечания и выговоры детям она делала спокойно, с улыбкой, и этих спокойных, кротких замечаний было достаточно, чтобы произвести впечатление. Дети слушались ее, любили и уважали свою мать.

В. В. Кашкадамова (Юбилейный сборник, стр. 38).

Тетя Маша была с нами, детьми, всегда спокойна, ровна, справедлива и ласкова.

Н. И. Веретенников. Детские годы В. И. Ульянова (Ленина) в Кокушкине. «Красная новь», 1938, № 5, стр. 150.

Огромное значение в воспитании детей имела... Мария Александровна, урожденная Бланк. Это была удивительно гармоничная и цельная натура. С большой твердостью и силой характера... она соединяла кротость и чуткость, а с глубиной душевных переживаний — ровный, приветливый и веселый нрав, покорявший обычно всех, кто с ней сталкивался. Тем больше покоряла она своих детей, в которых вкладывала все силы, которых окружала самоотверженной любовью без баловства и потаканья, внимательным и чутким надзором без излишнего стесненья их свободы.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 33 — 34).

...Любящая мать, чуткий интеллигентный человек, она (Мария Александровна. — А. И.) как-то умела, не вклиниваясь в жизнь своих детей, сливаться с их интересами.

М. Голубева. Юноша Ульянов (В. И. Ленин). «Старый большевик», 1933, № 5, стр. 160.

Добрая и нежная мать, Мария Александровна тем не менее была противницей изнеживающего домашнего баловства и поэтому приучала детей к труду, дисциплине, четкому и безоговорочному выполнению своих обязанностей.

Мария Александровна чрезвычайно внимательно и сочувственно относилась ко всем детским затеям и историям. Когда вечером собиралась вся семья, она с терпеливым вниманием выслушивала суждения и рассказы своих детей и принимала близкое участие в их делах...

Владимир Ильич, как и другие его братья и сестры, всегда с большим уважением и любовью относился к своей матери. Ее слово было для него законом. Он выполнял самым тщательным образом все, что она говорила ему. Вообще пример и влияние матери на него были весьма значительны¹.

В. Д. Бонч-Бруевич. Мать Владимира Ильича (по личным воспоминаниям). «Семья и школа», 1947, № 1, стр. 11.

¹ «Только узнав Марию Александровну, — писала М. Эссен, — я поняла секрет обаяния Владимира Ильича» (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 253).

 

Не только глубоко было влияние на Ильича отца и брата, очень сильно было влияние на него и матери...

На учебу ребят Мария Александровна, как и отец Ильича, обращала очень большое внимание, учила их немецкому языку, и Ильич, улыбаясь, рассказывал, как его нахваливал в младших классах немец-учитель. Ильич потом очень увлекался изучением языков, даже латыни. Мне кажется, что талант организатора, который был так присущ Ильичу, он в значительной мере унаследовал от матери¹.

Кроме того, мать примером своим показывала старшим, как надо заботиться о младших. Она организовала хоровое пение ребят, которое они ужасно любили, играла с ними. И Ильич с ранних лет заботился о младшем брате и сестре. В этом отношении замечательно много интересных воспоминаний сохранилось у Марии Ильиничны и Дмитрия Ильича. В игру он умел вносить известную организованность, и столько мягкости, внимания было у него во время игры к младшим.

Эта забота о младших наложила печать на все его отношения к детям и в дальнейшем. Он любил с ними поиграть, пошутить, но никогда я не видела, чтобы он над ними строжился, не любил, когда и другие строжились, никогда он их не поучал, как иной раз изображают это на картинах.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 33.

¹ Несмотря на то что на Марии Александровне лежали все заботы по ведению домашнего хозяйства и воспитанию шести детей, она еще была попечительницей женского двухклассного училища, часто посещала его, занималась с ученицами рукоделием. Как известно, Мария Александровна самостоятельно подготовилась и сдала экзамены на звание народной учительницы.

 

Много раз приходилось мне беседовать с матерью Владимира Ильича и расспрашивать о жизни и привычках ее гениального сына. И сколько раз ни слушал я ее, всегда во всех этих воспоминаниях о детских и юношеских годах, об учении, играх, о всей жизни ее любимого сына красной нитью выделялась одна и та же основная черта характера Владимира Ильича: систематичность, последовательность, железная самодисциплина и решительное требование всего того же от других.

Эти детские и юношеские навыки являлись как бы врожденными, основными чертами характера Владимира Ильича.

Влад. Бонч-Бруевич. Юношеские годы Владимира Ильича. «Комсомольский работник», 1945, № 2 — 3, стр. 8.

Одной из характерных черт В(ладимира) И(льича) была большая аккуратность и пунктуальность, а также строгая экономия в расходовании средств вообще, а в частности лично на себя. Вероятно, эти качества передались В(ладимиру) И(льичу) по наследству от матери, на которую он походил во многих чертах характера. А мать наша по материнской линии была немка, и указанные черты характера были ей свойственны в большой степени.

М. И. Ульянова. Предисловие к сборнику «Письма к родным» издания 1930 года. В. И. Ленин. Сочинения, изд. 4, том 37, стр. XV.

По субботам она (Мария Александровна. — А. И.) часто собирала вокруг себя своих детей и их маленьких друзей, и они под ее аккомпанемент пели песенки из «Гуселек». Особенно врезалась мне в память часто петая ими песенка «Ай, попалась, птичка, стой»»

Воспоминания Г. Назарьевой. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Наша мать, Мария Александровна, очень любила рояль. Она играла и пела многие старинные песни и романсы. Но особенно охотно исполняла она отрывки из оперы «Аскольдова могила». У нее были старые, пожелтевшие от времени ноты этой оперы. Мы все очень любили ее музыку и пение, и Владимир Ильич часто напевал некоторые мотивы из «Аскольдовой могилы».

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 69).

В ненастные дни в Кокушкине под монотонный шум дождя, собрав у рояля в кружок ребят, тетя Маша образно рассказывала содержание онеры Верстовского¹ «Аскольдова могила», дополняя рассказ музыкой и пением.

Я так ярко помню эту сценку, что, кажется, если бы умел рисовать, то мог бы ее детально воспроизвести. Володя и Оля, музыкальные по натуре, внимательно вслушиваются в музыку и пение. Маленький Митя, всецело поглощенный фабулой, не сводит своих разгоревшихся карих глаз с тети Маши. Старшие, Аня и Шура, временами отрываются от книги или тихой беседы, тоже слушают, а взрослые, чтобы не помешать, стараются потише проскользнуть по домашним делам. Мы все сидим затихшие, притаившиеся, завороженные.

Н. Веретенников, стр. 29.

¹ Алексей Николаевич Верстовский (1799 — 1862) — оперный и водевильный композитор первой половины XIX века. Особенно популярна была его опера «Аскольдова могила» (либретто М. Загоскина по его же роману), отличающаяся национально-романтической тематикой и широким использованием народной песенности.

 

Мальчиком Владимир Ильич учился играть на рояле. У него, по словам матери, был великолепный слух, и музыка давалась ему легко. В возрасте восьми-девяти лет он бойко играл многие детские пьесы, а также с матерью и со старшими в четыре руки.

Однако, поступив в гимназию, он в первых же классах совершенно бросил рояль. Почему? Во всяком случае, не гимназические занятия и вечернее приготовление уроков были этому причиной, у Владимира Ильича были прекрасные способности, и учение в гимназии давалось ему чрезвычайно легко. В младших классах он почти не готовил уроков по вечерам, так как все необходимое усваивал в классе при объяснениях учителя, при этом получал по всем предметам пятерки...

Вернее всего, что причиной того, почему Владимир Ильич бросил рояль девяти или десяти лет, были рутинные взгляды того времени, что на рояле должны учиться играть девочки, а для мальчиков это занятие неподходящее. Трудно допустить, конечно, чтобы отец смотрел таким образом, но возможно и вероятно, что он все же и не поощрял Владимира Ильича к музыке, а тот как-нибудь стороной, может быть от товарищей но гимназии и т. п., уловил и воспринял этот взгляд. Кроме того, старший брат, Александр Ильич, не играл на рояле, и это также могло оказать влияние на Владимира Ильича...

Как бы то ни было, Владимир Ильич бросил рояль, и только мать очень жалела об этом и не раз говорила, как он хорошо играл для своего возраста.

В 1883/84 году мне подарили гармонику. Ни я, ни старшая сестра Ольга Ильинична не умели приступиться к этому инструменту, и только Владимир Ильич быстро освоился с ним и подобрал несколько мотивов, в том числе довольно удачно «Вот мчится тройка удалая вдоль по дорожке столбовой». Вообще же гармоника не заинтересовала его.

Д. И. Ульянов. Воспоминания о Владимире Ильиче. М., 1964, стр. 36, 37.

Все в семье (в том числе и Владимир Ильич) очень любили Александра Ильича и старались равняться по нему. Нравственный облик его был очень высок. Характерно, что, еще будучи мальчиком 11 лет, на вопрос старшей сестры (Анны Ильиничны. — А. И.): «Какие пороки самые худшие?» — он, не задумываясь, ответил: «Ложь и трусость».

М. И. Ульянова. Памяти Александра Ильича Ульянова. «Правда», 1963, 18 февраля.

...Володя, как и все мы, старался «равняться по Саше». Его (то есть Александра Ильича. — А. И.) пример и влияние в семье не может быть переоценено.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 41).

Саша был на редкость серьезный, вдумчивый и строго относящийся к своим обязанностям мальчик. Он отличался также не только твердым, но и справедливым, чутким и ласковым характером и пользовался большой любовью всех младших.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 13).

Чрезвычайная чуткость и глубина переживаний соединялись в нем (Александре Ильиче. — А. И.) с спокойным и выдержанным характером. Он с детства прямо неспособен был выйти из себя, поднять голос, а между тем — ею нравственная личность импонировала окружающим уже с детства. Запечатлелся в моей памяти один случай из того времени, когда Саше было лет 10. Отец, уходя из дому, за что-то резко побранил меня. Лишь только дверь захлопнулась за ним, и я осталась вдвоем с братом, как, глубоко разобиженная, я воскликнула с возмущением: «Гадкий папа!» «Как это можно говорить так, Аня?!» — сказал брат. Серьезное огорчение, звучавшее в этих простых словах, подействовало на меня сильнее, чем мог бы подействовать самый строгий выговор матери, отца — кого угодно из старших. Вся моя досада разлетелась как дым, и я была озабочена лишь одним: восстановить себя во мнении брата. «У меня ведь это так сорвалось, я не думала так в самом деле», — говорила я, заглядывая в его глаза, страшась больше всего на свете потерять в его мнении. А между тем брат был годом моложе меня¹.

Но такое прямое осуждение мы, братья и сестры, а также товарищи Саши, слышали от него редко — разве что-нибудь особенное возмутит его. Он был очень сдержан и не любил делать замечаний. И только во взгляде его можно было прочесть неодобрение. И неловко становилось под этим внимательным, глубоким взором, проникавшим, казалось, в твою душу глубже, чем ты сам мог заглянуть в нее, и невольно и сам ты заглядывал в нее внимательнее, взвешивая, что он увидел там, что ему не понравилось. И невольно навстречу этому взору тянулись лучшие отростки души, и каждый, чувствуя себя лучшим с ним, чувствовал себя и более счастливым — я этим объясняю, почему все так любили бывать с ним, так любили его... Свое мнение о чем-нибудь, свое суждение о том или ином поступке он высказывал обыкновенно лишь тогда, когда его просили, но случалось почему-то так, что его часто просили об этом. Может быть, потому, что его мнение, даже резко неодобрительное, не бывало обидно — настолько оно бывало просто и искренне серьезно, настолько чуждо всякого самомалейшего тщеславия или сознания своего превосходства, стремления влиять и властвовать. Душа тянулась к нему совершенно свободно, без всякого опасения за свою самостоятельность. Я не видала также человека, который подмечал бы так охотно — я сказала бы даже радостно — все хорошее в людях, который отдавал бы такую бескорыстную и щедрую дань всякому таланту, всякой способности другого. «Как это ты умеешь?» — говорил он, например, о такой безделке, которой он не умел, вернее, не делал лишь потому, что был занят более серьезным,

А. Ульянова. Александр Ильич Ульянов. «Галлерея шлиссельбургских узников», часть 1. Спб., 1907, стр. 203 — 204.

¹ Александр Ильич был моложе Анны Ильиничны более чем на полтора года (см. сноски на стр. 22 и 23 нас г. издания).

 

Когда, после нескольких лет моего отсутствия из Симбирска, я вернулся на время туда¹, Аня и Саша вступали уже в юношеский возраст, оканчивали курс гимназии и строили планы ехать в Петербург учиться в высших учебных заведениях. Я поговорил с Аней...

В. Калашников («А.И.Ульянов», стр. 277).

¹ В статье «Домашний учитель Ильича» В. А. Калашников говорит о себе: «В 1879 году, выдержав экзамен за восемь классов гимназии без древних языков, я выехал из Симбирска и только через три года, вернувшись офицером на несколько недель в Симбирск, повидался с семьей Ильи Николаевича» («Огонек», 1926, № 7, стр. 7).

 

Анна Ильинична была худенькая брюнетка, с короткими волнистыми волосами... Была она малообщительна, замкнута, очень серьезна, не принимала участия в забавах и болтовне своих одноклассниц¹. Близких подруг из своих одноклассниц она не имела. Очень хорошо училась, хорошо знала математику. Была отзывчива, всегда помогала слабым ученицам разобраться в уроках. Несмотря на то что училась первой ученицей, она на уроках всегда садилась на заднюю парту, тогда как обычно первые ученицы сидели на передних партах. Она кончила гимназию с золотой (большой серебряной. — А. И.) медалью в 1880 г., 16 лет.

Воспоминания М. М. Свентицкой-Виноградовой. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Анна Ильинична поступила в симбирскую Мариинскую гимназию в 1875 году, в шестой класс. Однако тут же выяснилось, что по своим знаниям она значительно опередила подруг, и через две недели ее перевели в следующий, пятый класс (тогда в женских гимназиях низшим классом был седьмой, а выпускным — первый).

 

...Я кончила курс (гимназии. — А. И.) 15 1/2 лет, на следующий по окончании курса год прохворала большую часть зимы тифом. А следующей осенью — 17 лет — поступила помощницей учительницы в одну из симбирских школ (в 4-е мужское начальное училище. — А. И.) да еще дома занималась с меньшими.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 60).

По окончании гимназии работала два года помощницей учителя в одном из приходских училищ Симбирска... Моим первым сознательным стремлением было стать сельской учительницей. У симбирских учителей и учительниц народных училищ происходили периодические совещания по различным педагогическим вопросам. Я занималась с большой любовью с детьми и по отъезде в Питер на курсы осенью (в сентябре. — А. И.) 83 года¹, долго скучала о своих ребятах. Бестужевские курсы (я поступила на историко-словесное отделение) разочаровали меня несколько обилием древности.

А. И. Ульянова-Елизарова. Из автобиографии. «Известия», 1935, 20 октября.

¹  В фондах Государственного архива Ульяновской области недавно обнаружено «прошение» И. Н. Ульянова от 31 августа 1883 года, в котором он сообщает симбирскому губернатору: «...для поступления дочери моей Анны, 19 лет.., на Высшие женские курсы в С.-Петербурге ей необходимо иметь свидетельство о своей политической благонадежности». В свидетельстве, выданном в тот же день вице-губернатором В. А Тройницким, указывалось, что А. И. Ульянова, «как лично мне известно, в политическом отношении вполне благонадежна» («Исторический архив», 1960, № 5. стр. 229).

 

...Мне хотелось видеть также Сашу.

 — Он у нас живет философом в пустой кухне, — шутил Илья Николаевич, направляя меня во двор дома, в маленькую кухню при флигельке. Оказалось, что, пользуясь случаем ремонта в их доме, Саша уединился в отдельно стоящую кухню и там предался своим любимым занятиям, наукам и опытам по физике и химии¹.

Войдя в кухню и окинув взглядом ее внутренность, я увидел, что в ней было только самое необходимое для ее скромного обитателя; лишь по стенам полки из свежеоструганных досок были сплошь заставлены книгами. В комнате полный порядок и чистота, а посреди нее стоял и сам Саша — юноша среднего роста, с прежней красивой грезовской головкой², спокойный, серьезный. Мы с ним разговорились. Он сообщил мне о своих занятиях в уединении, о желании ехать учиться в Петербургский университет.

Из его внешности, разговора со мной и всей обстановки его жизни я вынес глубокое убеждение, что передо мной стоит хотя и прежний Саша — милый мальчик, но имеющий уже и теперь все задатки в свое время стать светилом науки. Я чувствовал, что, несмотря на его молочно-бледное лицо, тихий голос, спокойные движения, в его больших черных глазах светилась такая внутренняя могучая сила, которая для достижения намеченной цели могла, кажется, преодолеть всякие препятствия.

В. Калашников («А. И. Ульянов», стр. 277-278).

¹ Правильнее, по химии. Саша устроил там химическую лабораторию, чтобы не отравлять воздух домашним. — Примечание А. И. Ульяновой-Елизаровой.

Сверстник Александра Ильича по гимназии Стрелков вспоминает, что Владимир Ильич часто помогал брату в постановке химических опытов.

² В. А. Калашников имеет в виду чрезвычайно выразительные и грациозные головки юношей и девушек, созданные известным французским живописцем Ж. Б. Грезом (1725 — 1805). В 1924 году в беседе с корреспондентом смоленской газеты «Рабочий путь» Калашников говорил, что Саша был «мальчик с бледным личиком, большими черными глазами и вьющимися волосами. Это был (живой) портрет матери» («Смоленская губерния в документах В. И. Ленина». Смоленск, 1960, стр. 135).

 

Александр, по воспоминаниям Яковлева, представляется ему красивым, симпатичным, мягкого, общительного характера, талантливым, работоспособным юношей, любившим природу и естественные науки, принимавшим участие в домашних спектаклях, литературных вечерах и других культурных увеселениях, устраивавшихся в Симбирске молодежью, между прочим, и в популярной в те дни гостеприимной, хорошо известной и памятной старому Симбирску семье Глазовых, где с интеллигентной молодежью (в том числе и с детьми Ульяновых, старшими по возрасту) постоянно встречался... и Ив(ан) Яковлевич) Яковлев...

В особом помещении у Саши Ульянова содержались пойманные им зверьки и птицы, за которыми он при помощи Володи любовно, умело ухаживал, наблюдая за их жизнью и нравами.

Охота, рыбная ловля, прогулки в окрестностях Симбирска, пишет Яковлев, входили в подробности внеучебной жизни Саши Ульянова. Он, по общительности его характера, быстро, доверчиво, по-товарищески сходясь с молодежью, имел в Симбирске среди нас немало знакомых, любивших его, преданных ему друзей. Когда наступали летние каникулы, Саша Ульянов вместе с молодыми единомышленниками по развлечениям устраивал особые прогулки вниз по Волге. Для таких путешествий покупалась на общие средства и оборудовалась лодка. В нее укладывались вещи и припасы. Молодежь сама правила веслами и парусом. На ночь останавливались на берегу, раскладывали костры, варили уху из свежепойманной рыбы. В пути пели волжские песни. Подобные путешествия, в которых принимал деятельное участие и Володя Ульянов, длились с неделю, а иногда и более. В конце их лодка продавалась; молодые... путешественники на пароходе возвращались в Симбирск с запасом новых впечатлений и воспоминаний.

Запись воспоминаний И. Я. Яковлева, сделанная А. В. Жиркевичем. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Тяжела была Саше гимназическая лямка¹. Все время прохождения курса он не видел в гимназии ничего положительного, а смотрел на нее только как на необходимый мост в университет. Первые же годы были прямо тягостны для него. Несомненно, что этот девятилетний искус еще больше закалил его и без того твердый характер, но больно подумать, насколько тягостен был он в первые годы для ребенка, выросшего в культурном семейном уголке. Убежденный в необходимости этой лямки, он не жаловался и не заикался о возможности какого-либо иного выхода. Он только еще больше замкнулся в себе, а его всегда грустные глаза стали еще грустнее. Т. е. он не скрывал, конечно, от домашних, что ему тяжело и все в гимназии не нравится, но он вел себя с самого начала как мужчина...

Характерно как для того уровня культурности, который дала нам и поддерживала в нас семья, так и для того, какой уже сложившейся в моральном отношении личностью был Саша, что на нем не отразилось в дурную сторону, как это обычно бывает и как должно бы естественно отразиться, общество старших по возрасту, менее культурных товарищей. Никаких дурных навыков он не приобрел и в семью не занес. Все это, уже в восьмилетнем возрасте, отскакивало от него. С грустью и возмущением рассказывал он мне иногда о некоторых грубых проделках товарищей, о солдатски-грубом и часто несправедливом отношении учителей, но больше мы по его мрачному виду могли догадываться, что в гимназии было опять что-то неприятное. Характерно также, что ни разу за весь девятилетний курс на него не было жалобы в грубом или резком ответе учителю. Он с раннего возраста умел уже сдерживать себя. Правда, он и учился и держался безупречно...

Для него это была бурса — конечно, с коррективом домашней жизни и семейного влияния. Очень много налегали на зубрежку. Между тем у брата были больше математические и рассудочные способности... У него была не специфическая память первого ученика, дающая часто возможность проходить блестяще курс, хотя и не знать ничего основательно. Но обдуманное, усвоенное он удерживал в памяти очень прочно и основательно. И вообще уже с детства читал очень продуктивно, составляя обо всем вполне самостоятельное, часто чрезвычайно самобытное мнение. Долбежка латыни, греческого, немецкого была ему противна... Застенчивый и малоразговорчивый, он не умел также бойко протрещать урок по истории, географии и словесности, что, как известно, в школьной учебе ценилось больше, чем основательная, углубленная работа. Но саму историю Саша очень любил, охотно читал исторические сочинения, а в IV классе — 12 — 13 лет — выписал даже на сбереженные им деньги (нам давали иногда вместо подарка) журнал по истории — «Исторический вестник»².

Гимназические сочинения он также не любил; они выходили у него хотя и дельными, с серьезно продуманным планом, но всегда краткими и суховатыми. Очень уж чужды были ему всякая риторика и фраза.

Л. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 47 — 48, 49 — 50).

¹ Александр Ильич поступил в Симбирскую гимназию 13 августа 1874 года.

² «Исторический вестник» — ежемесячный историко-литературный журнал, издававшийся в Петербурге в 1880 — 1917 годах. В нем публиковались документы, мемуары, статьи на исторические, историко-литературные, этнографические темы, повести, романы, библиографические обзоры.

 

Для полезной деятельности человеку нужны: 1) честность, 2) любовь к труду, 3) твердость характера, 4) ум и 5) знание.

Чтобы быть полезным обществу, человек должен быть честен и приучен к настойчивому труду, а чтобы труд его приносил сколь возможно большие результаты, для этого человеку нужны ум и знание своего дела. Честность есть необходимое качество человека, какого рода деятельности он ни предался бы; без нее труд даже умного и трудолюбивого человека не только не будет приносить пользу обществу, но даже может вредить ему. Честность и правильный взгляд на свои обязанности по отношению к окружающим людям должны быть воспитаны в человеке с ранней молодости, так как от этих убеждений зависит и то, какую отрасль труда он выберет для себя и будет ли он руководствоваться при этом выборе общественной пользой или эгоистическим чувством собственной выгоды.

Но честности и желания принести пользу обществу недостаточно человеку для полезной деятельности; для этого он должен еще уметь трудиться, т. е. ему нужны любовь к труду и твердый, настойчивый характер.

Трудолюбие необходимо каждому трудящемуся человеку; труд по какому-либо внешнему побуждению не принесет и половины той пользы, которую принес бы свободный и независимый труд. Но для непривычного человека труд всегда кажется чем-то тяжелым и требует внешнего побуждения; поэтому человек должен приучить себя к труду, полюбить его, и труд должен сделаться в его глазах необходимой потребностью его жизни.

Александр Ульянов. Что требуется для того, чтобы быть полезным обществу и государству¹ («А. И. Ульянов», стр. 126).

¹ Полностью это гимназическое сочинение А. И. Ульянова, написанное им в возрасте 15 — 16 лет, опубликовано в сборнике «А. И. Ульянов» на стр. 126 — 127. В конце сочинения стоит оценка «4» и подпись «Керенский».

 

Человек дела и глубокого сдержанного чувства, он (Александр Ильич. — А. И.) был как-то щепетильно стыдлив на слова. Даже его письма к близким людям, даже в тот момент, когда он всей душой хотел бы облегчить их состояние, например к матери после смерти отца, были чрезвычайно скупыми и краткими. Но углубленной работой Саша выделялся с самого начала прохождения гимназического курса и получал ежегодно первые награды при переходе из класса в класс, а по окончании курса был награжден золотой медалью.

Неправильно было бы заключить из всего этого, что серьезное отношение к своим обязанностям делало Сашу в детстве каким-то «книжным человеком». Он был очень цельной натурой и так же цельно, как занятиям, отдавался он ребяческим играм, беготне...

Помню, как мы взлетали с ним, распевая что-нибудь из Некрасова, на подгнивших качелях; с каким жаром играл он в крокет, бегал на гигантских шагах, увлекался плаванием, лодкой. За шахматами он мог также забываться...

Любимым поэтом Саши в детстве был Пушкин. Помню по этому поводу разногласия и споры между нами, так как я предпочитала Лермонтова...

В возрасте тринадцати и двенадцати лет читали мы с Сашей «Войну и мир». Он отнесся тогда определенно отрицательно к обоим главным типам — князя Андрея и Пьера, в которых Толстой выводит две стороны своей личности.

Он заявил, что больше всех в романе нравится ему Долохов, очевидно, пленивший его силой и смелостью своего цельного характера...

Любимым нашим поэтом был в то время Некрасов. Отец приобрел нам полное посмертное издание, и мы читали и перечитывали его¹. Особенно увлекались мы тогда «Дедушкой» и «Русскими женщинами», вообще интерес к декабристам был большой. В следующем уже году, кажется, беседовали мы о Достоевском, его судьбе, его «Записках из мертвого дома». Помню, что на Сашу они произвели очень сильное впечатление. И вообще всего Достоевского он перечитал с большой вдумчивостью и симпатизировал ему больше, чем я. Читал он также многое из Щедрина.

В последних классах гимназии прочли мы с Сашей от доски до доски всего Писарева, который имел тогда большое влияние на нас. Так, я отказалась брать уроки музыки: ведь Писарев подсмеивался над тем, что каждую барышню учат обязательно игре на фортепьяно, хотя бы у нее было больше способности шить башмаки; ведь он говорил очень определенно, что, читая меньше 50 (или 100) страниц в день, никогда не будешь начитанным человеком, — а я с ужасом видела, что не поспеваю выполнить этот минимум. Наконец, он указывал, что каждый молодой человек или девушка должны стремиться встать скорее на свои ноги и не висеть на шее у родителей.

Это последнее требование падало на подготовленную почву: ведь в нашем воспитании никакого барства, с которым боролся Писарев, не было. Наоборот, мы были склонны перегибать в этом вопросе палку. Так я в первый год самостоятельного заработка не хотела разрешить матери шить мне что-нибудь из костюма не на мои деньги. Припоминаю еще такой факт. Летом 1882 г. в Москве открылась всероссийская выставка, и отец сказал мне, что думает поехать туда со мной и Сашей. И вот я, которая никогда не была в Москве да и по Волге выше Казани не ездила, которая так любила наши ежегодные путешествия с отцом и с Сашей, вдруг отказалась от этого из ряда вон выходящего удовольствия, заявив решительно: «Нет, нам обоим через год придется в Петербург ехать учиться, сколько это будет стоить; не надо теперь на поездку в Москву тратить». Даже мать сказала мне: «Но если папа сам предлагает». Я стояла на своем. Саша, когда я сказала ему о мотивах отказа, поддержал меня, но мне показалось, что я подметила оттенок сожаления в его глазах. И можно себе представить, как много вынес бы из такой поездки он...

Брали мы Писарева, запрещенного в библиотеках, у одного знакомого врача, имевшего полное собрание его сочинений². Это было первое из запрещенных сочинений, прочитанное нами. Мы так увлеклись, что испытали глубокое чувство грусти, когда последний том был дочитан и мы должны были сказать «прости» нашему любимцу. Мы гуляли с Сашей по саду, и он рассказал мне о судьбе Писарева.

 — Говорят, что жандарм, следивший за Писаревым, видел, что он тонет, но намеренно оставил его тонуть, не позвав на помощь.

Я была глубоко возмущена и выражала свое возмущение. Саша шел, как обычно, молча, и только его сосредоточенный и особо мрачный вид показывал, как сильно переживает он это...

В Тургеневе брат выделял Базарова, особенно по характеристике, данной ему Писаревым...

Увлечение брата естественными науками, конечно, нашло себе подкрепление во взглядах Писарева, но началось оно раньше и вполне самостоятельно. Саша начал налаживать себе кустарным способом маленькую лабораторию: выпаивал разного рода стеклянные трубочки на спиртовой лампе, собирал всякие банки, пузырьки, огарки, которые служили ему для гальванопластики. Затем он покупал недорогие приспособления на свои деньги, которые в последних классах стремился увеличить уроками. Каким-то образом находил он время и на уроки! Удивительно умел он использовать время — ни минуты, кажется, не проходило даром...

По летам мы проводили больше времени вместе, хотя и тогда Саша бывал все время занят. Летом 1882 г., при переходе его в последний класс гимназии, когда вследствие ремонта в доме мы сгрудились в маленьком флигельке, Саша упросил дать в его распоряжение отдельную кухоньку при этом флигельке, чтобы использовать ее в качестве лаборатории. И здесь вместо занятий урывками среди гимназических уроков он начал уже систематически проходить химию по Менделееву³. Теперь он не боялся портить воздух окружающим. Сам же он и спал и жил в своей лаборатории. Таков был его отдых после усиленной зимней работы. Родители беспокоились об его здоровье и всячески старались сами и поручали нам вытаскивать его на прогулки, на игру в крокет. Но это было не так-то легко.

Месяц он провел, правда, в Кокушкине, где бродил на охоту, которую очень любил, и пропадал на речке в маленькой душегубке в поисках за разными образчиками животного царства. Ночуя с двоюродным братом где-нибудь под стогом, чтобы пострелять уток на заре, он играл с ним на воображаемой доске в воображаемые шахматы... Но Саша все меньше принимал участие в этих развлечениях, предпочитая или закатиться на весь вечер на охоту, или если уже проводить время за беседой, то втроем — со мной и кузиной, а в последнее лето — 17 лет — предпочтительнее и с одной кузиной. Я не сразу поняла, что дружба к ней стала принимать в это лето оттенок первой любви, чего-то вроде поэтической дружбы Герцена к его кузине, и очень обижалась, что оказываюсь как-то особняком. Впрочем, когда поняла, то хотя обижаться стала и меньше, но все же ревновала и чувствовала себя несчастной: общество Саши было для меня самым дорогим, и болтовня кого-либо из кузенов ни в какой мере не могла мне заменить его.

Осталась у меня в памяти одна прогулка с Сашей этим летом в лунный вечер по саду. Все домашние разошлись уже на покой, а я, наскучив бродить одиноко по нашему садику, подошла к оконцам Сашиной кухни и стала с жаром упрашивать его погулять со мною. Он уступил. Мы прошлись по улицам, а затем вернулись в сад. Мое настроение под влиянием какой-то полуребяческой влюбленности, которую я переживала тогда, было в этот вечер особенно восторженным, и я неожиданно для себя вдруг крепко обняла Сашу. Обычно никаких нежностей между нами не было, но тут я не могла уже удержаться. Саша ответил на мой порыв крепким и братским объятием — таким ласковым, таким чутким. И так, обнявшись, прошли мы несколько шагов по саду. И вот в этот момент все запело во мне особенно громко. Этот день я вспоминала в последующие годы как праздник — такое чистое и поэтическое счастье доставило мне это братское объятие.

Какой огромный запас чуткой любви был в его душе ко всем своим и как даже в те короткие минуты, которые он бывал с нами, все мы чувствовали на себе золотые крохи его привязанности, обаятельность общения с его сильной и в то же время такой нежной натурой! Меньшой брат, Дмитрий — младше его на восемь лет, — вспоминает с глубоким чувством некоторые мелкие знаки внимания к нему Саши, вспоминает, как хот считался с его личностью в краткие моменты, когда бывал в общении с ним, и как у него, маленького, появилось тогда такое глубокое чувство благодарности к Саше, что, кажется, в огонь бы за него пошел и в воду.

Младшие дети бывают всегда под влиянием старших, но в нашей семье все мы, не исключая и меня, самой старшей, были под совершенно исключительным влиянием Саши, хотя сам он всего менее проявлял стремление влиять на других.

Следующая за Владимиром сестра Ольга (родилась в 1871 г.) любила Сашу больше, чем других старших, и была с раннего детства его любимицей из младших. У нее и в натуре было много общего с Сашей: глубина и твердость характера при большой ровности и мягкости его, из ряда вон выходящая трудоспособность. Я сказала бы, что у нее, как и у Саши, в характере преобладающим было чувство долга...

Даже в бурсацкой почти толще тогдашней гимназии с ее безделием, грубостью и лицемерием, в которой так тяжело было дышать Саше первые годы, он завоевал себе понемногу — он, самый младший в классе, — положение самого уважаемого и любимого товарища. Его скоро перестали высмеивать, как тихоню; его не чуждались, как первого ученика; все шли к нему за советом и за помощью, на него полагались как на скалу во всех коллективных протестах. Так, в старших классах велась борьба против учителя латинского языка Пятницкого, карьериста и пройдохи, которым возмущались и лучшие из преподавателей. Эта борьба, принявшая очень острый характер, не расцвела ярким цветом лишь потому, что Пятницкий был скоро убран, — это было уже в директорство Керенского...

Постоянно занятый дома, успевающий при всем старании выкраивать слишком мало времени для своего любимого дела, Саша почти не посещал товарищей, разве забегал ненадолго, по делу. Он не принимал участия в гимназических спектаклях и других увеселениях более общительных юношей. Но к нему в старших классах забегали многие. Некоторые, например самый близкий его приятель, Валентин Умов⁴, и Страхов, начали также заниматься естественными науками и делились своими наблюдениями с братом. Занимался с Сашей химией также младший его на один класс товарищ, Михаил Щербаков, живший одну зиму у нас пансионером. Прибегали товарищи за книгой по общественному вопросу, поговорить о прочитанном или о гимназических делах во время борьбы с Пятницким. Но подолгу также не засиживались, ибо Саша не был склонен к долгой болтовне. В последние годы он отправлялся иногда с товарищами и на общие прогулки, а по окончании выпускных экзаменов принимал участие в торжественном, с выпивкой, как водилось тогда, праздновании этого события.

Рад он был окончанию гимназии чрезвычайно⁵. Как-то даже просветлел весь, видя перед собой свободу от обязательной учебы и желанный университет, возможность заниматься тем, к чему влекло призвание. Он выбрал Петербургский университет, ибо там естественный факультет был поставлен наилучшим образом и блистал такими светилами, как проф(ессора) Бекетов⁶, Бутлеров⁷, Вагнер⁸ и другие...⁹

Еще из присущих брату черт я должна отметить большой демократизм. С одинаковым уважением и вниманием относился он к прислуге и к крестьянам, к каждому, кто обращался к нему. И как любили его все! Помню в первое лето по возвращении Саши из Петербурга его встречу с рассыльным отца.

Старик весь просиял, здороваясь с ним, а Саша так дружески-просто пожал его руку, что в то время обратило на себя внимание, как мало принятое. Помню также его разговоры с крестьянами. Какой авторитет должен был он сразу снискать среди рабочих, какое доверие и уважение завоевать меж ними!

А. И. Ульянова-Елизарова («A. И. Ульянов», стр. 50, 51, 53, 56, 57 — 58, 59, 60 — 64, 65).

¹ Имеется в виду посмертное издание собрания сочинений Н. А. Некрасова в четырех томах, вышедшее в 1879 году под редакцией А. А. Буткевич, М. Б. Салтыкова-Щедрина, Г. 3. Елисеева и М. М. Стасюлевича.

² Этим «знакомым врачом» был очень популярный в Симбирске специалист по детским болезням Иван Сидорович Покровский, к которому в случае необходимости обращались члены семьи Ульяновых.

³ Имеется в виду знаменитый труд Д. И. Менделеева «Основы химии» {в двух частях), вышедший в 1860 — 1882 годах четырьмя изданиями и предназначенный для студентов университетов.

⁴ После окончания Симбирской гимназии Валентин Умов поступил в Московский университет. Приехав в 1887 году по каким-то делам в Петербург, он был 1 марта задержан полицией на квартире Александра Ильича.

⁵ Александр Ильич закончил гимназию весной 1883 года. На экзаменах, проходивших со 2 по 25 мая, он получил по всем предметам (русский язык и словесность, латинский язык, греческий язык, математика, история, география, закон божий) одинаковую оценку — 5. 1 июня 1883 года ему был выдан аттестат зрелости, в котором значилось: «Во внимание к отличному поведению и прилежанию, к отличным успехам в науках, в особенности же в латинском языке и математике, Педагогический Совет постановил наградить его, Ульянова, золотой медалью...

⁶ Андрей Николаевич Бекетов (1825 — 1902) — ботаник, почетный член Петербургской академии наук. Профессор Петербургского университета в 1863 — 1897 годах. Разрабатывал вопросы о закономерностях в строении наземных органов растений, создал школу ботанико-географов.

⁷ Александр Михайлович Бутлеров (1828 — 1886) — химик, создатель теории химического строения, лежащей в основе современной органической химии. В 1850 — 1868 годах преподавал в Казанском университете. С 1869 года — профессор Петербургского университета. В 1880 — 1883 годах — президент Русского физико-химического общества.

⁸ Николай Петрович Вагнер (1829 — 1907) — русский зоолог, а также писатель-беллетрист; профессор зоологии сначала в Казанском (с 1860 года), а позднее (с 1871 года) в Петербургском университете. Организатор Соловецкой биологической станции (1881 год) и первый крупный исследователь фауны Белого моря.

⁹ Кроме того, в Петербургском университете в то время читали лекции по химии Д. И. Менделеев, Н. Л. Меншуткин, Д. П. Коновалов, по физиологии И. М. Сеченов, по гистологии и эмбриологии Ф. В. Овсянников, по ботанике А. С. Фаминцын, X. Я. Гоби, по зоологии М. Н. Богданов, В. М. Шимкевич.

 

Это был любимый старший брат (речь идет об Александре Ильиче. — А. И.), идеал для подражания. Ввиду отличавшей Александра Ильича с раннего детства большой идейности, твердости воли, выдержанности, справедливости и вообще высоты нравственных качеств, между прочим огромной трудоспособности, — подражание это было очень полезно для Владимира Ильича. Живя с братом в общей или смежной комнатах до отъезда его в Петербург и затем во время летних каникул, Владимир Ильич видел, чем он интересуется, какие книги он читает¹.

А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н. Ленин), стр. 18.

¹ Находясь в Петербурге, Александр Ильич всегда аккуратно выполнил просьбы Владимира Ильича о присылке книг. Об атом, в частности, свидетельствуют его письма домой. «Посылаю тебе, Володя, — пишет Александр Ильич 6 октября 1884 года, — 3-ю книжку Меморского (М. Ф. Меморский. Новейшая и пространнейшая всеобщая география, или подробнейшее описание пяти частей света, как-то: Европы, Азии, Африки, Америки и Южной Индии... В четырех частях. М., 1814. — А. И). Ты напрасно ожидал так рано получить ее, к 6 октября. Я получил твое письмо только 2 октября, 3 купил и только 4-того послал... Ты лучше сделал бы, если бы прочитал нужные тебе переводы, тогда можно было бы их переменить...» «Книги, которые просит Володя, — говорится в другом письме, — и ноты Оле я пришлю...»

20 сентября 1885 года Александр Ильич пишет матери: «...Передай Володе, что я не успел еще поискать той книги, которую он просил меня прислать, кажется, что ее нет, как будет время, поищу». А вот еще одно письмо: «Посылаю папе брошюру «Математические софизмы», которую он очень желал иметь. Володе, я думаю, она может быть очень напевна, если он станет самостоятельно разбирать эти софиамы. Подучил ли он те немецкие переводы, которые я ему послал?» (Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС).

 

Старшие (то есть Александр Ильич и Анна Ильинична. — А. И.) увлекались поэтами «Искры» — так называли себя поэты-чернышевцы (братья Курочкины, Минаев¹, Жулев и др.), которые особо резко высмеивали пережитки эпохи крепостничества в быту, в нравах, старались показать «все недостойное, подлое, злое» — бюрократизм, подхалимство, фразерство. Особенно много стихов поэтов «Искры», легальных и нелегальных, знала Анна Ильинична, сама писавшая стихи. Она помнила их всю жизнь, и в последние месяцы ее жизни, когда она была уже разбита параличом, придя со службы и садясь пить с ней чай, я обычно наводила разговор на поэтов «Искры», она всегда охотно говорила об этом, и меня всегда удивляла ее колоссальная память. Она помнила целый ряд любимых стихов тогдашней передовой интеллигенции. Меня удивило, когда мы были с Ильичей в ссылке в Сибири, какое количество стихов поэтов «Искры» он знал!

Обывательских сплетен, пустопорожней болтовни, которую так высмеивали поэты «Искры», не терпел Ильич, как и его старший брат — Александр.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 31.

¹ Дмитрий Дмитриевич Минаев (1835 — 1889) — поэт-сатирик. Родился в Симбирске в семье литератора-переводчика. Был сотрудником журналов «Современник», «Русское слово», «Искра». В 1862 году издавал сатирический журнал «Гудок». В своих сатирах, пародиях, эпиграммах и каламбурах выступал против социального неравенства, эксплуатации крестьян и городской бедноты, полицейско-бюрократического произвола. Его произведение «Губернская фотография» (или «Симбирская фотография»), в котором подверглись осмеянию реакционные члены губернского училищного совета епископ Евгений, директор гимназии И. В. Вишневский, помещик П. П. Мещеринов, а также другие представители симбирского дворянства, духовенства, купечества, распространялось в многочисленных списках по всей Симбирской губернии и было хорошо известно в семье Ульяновых.

 

Может быть, многие из этих стихов (поэтов «Искры». — А.И.) не отличаются особой глубиной; это не классики, но они делают ближе, понятней всю эпоху 60, 70-х годов в целом, они учат всматриваться в жизнь, разбираться в людях. Имена

Курочкина, Дмитрия Минаева, Пушкарева, Жулева мало известны современной молодежи, историки литературы о них не упоминают, а между тем они имели, несомненно, очень сильное влияние на поколение, к которому принадлежал Ленин. Стихи Пушкарева, например, переписывались и ходили по рукам. Пушкарев был казанским писателем, потом сосланным.

Стихотворения братьев Курочкиных, Д. Минаева, Пушкарева и других переходили из уст в уста, запоминались со слов. Это был своеобразный фольклор тогдашней разночинной интеллигенции, авторов не знали, а стихи знали. Ленин знал их немало...

Мне кажется, что на нашу оценку людей сильнейшее влияние оказали поэты «Искры».

Н. Крупская. Поэты «Искры». «Литературная газета», 1934, 10 августа.

Чрезвычайно исполнительный и настойчивый в работе, Саша являлся живым примером того, как надо было учиться. А так как младшие всегда подражают старшим, — а Володя, кроме того, горячо любил брата и старался следовать его примеру во всем, — то у него с раннего детства стала вырабатываться привычка серьезно выполнять все заданное, прорабатывать все изучаемое основательно до конца.

А. И. Елизарова. Как учился Владимир Ильич. «Пионер», 1928, № 2, стр. 2.

У них (то есть у Володи и Александра Ильича. — А. И.) было много общих вкусов, у обоих была потребность долго оставаться одному, чтобы можно было сосредоточиться. Они жили обычно вместе, одно время в особом флигеле, и, когда заходил к ним кто-либо из многочисленной молодежи — двоюродных братьев или сестер (их было много), у мальчиков была излюбленная фраза: «Осчастливьте своим отсутствием».

Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине. М., 1957, стр. 11.

Он (Володя. — А. И.) любил играть во все, во что играл Саша, делать все, что делал Саша. Он очень любил своего старшего брата и подражал ему во всем, до мелочей. О чем, бывало, ни спросят Володю — как хочет он играть, пойдет ли на прогулку, с маслом или с молоком положить ему каши за столом, — он не ответит сразу, а смотрит на Сашу. А тот нарочно медлит ответом, лукаво поглядывая на брата. И мы оба посмеиваемся над ним. Но и насмешки не отучали Володю, и он отвечал: «Как Саша». Так как Саша был на редкость серьезный, вдумчивый и строго относящийся к своим обязанностям мальчик, то подражание ему было очень полезно для Володи: он постоянно видел перед собой пример сосредоточенности, точного и внимательного исполнения заданного, большой трудоспособности.

Пример Саши, горячо любимого брата, имел огромное значение для Володи. И не только в отношении к работе — в отношении к людям Саша являлся примером для нас всех, пользовался исключительной любовью всех нас за свой чуткий, ласковый и в то же время справедливый, твердый характер. Володя был с детства вспыльчив, и пример Саши, его всегдашней ровности и большой выдержки, имел для всех остальных детей, в том числе — и особенно — для Володи, большое значение. Сначала подражая старшему брату, Володя потом сознательно стал бороться с этим недостатком, и в более зрелые годы мы совсем — или почти совсем — не замечали в нем вспыльчивости.

Такую же борьбу с собой и работу над собой видим мы в нем и в отношении развития в себе трудоспособности. Хотя мы и говорили, что Володя относился внимательно к исполнению всех своих заданий и учился прекрасно, но при его выдающихся способностях это все-таки не составляло для него почти никакого труда — не приходилось напрягаться, вырабатывать в себе трудоспособность.

Относясь чрезвычайно сознательно и строго к себе и ко всему окружающему, Володя сам подметил в себе этот недостаток. Прислушиваясь раз к бесконечным, чрезвычайно терпеливым упражнениям на рояле сестры Оли, он сказал мне: «Вот чьей работоспособности можно позавидовать»¹. И он начал вырабатывать в себе трудоспособность, которая стала выдающейся уже в его молодые годы — в годы окончания им университета — и которой все мы удивлялись, когда он стал взрослым.

Вообще я замечала в Володе еще в детские годы способность критически относиться к окружающему. Этот живой, шаловливый мальчик, который легко замечал смешные, слабые стороны в других и был не прочь подразнить, посмеяться, на деле замечал не только это. Он подмечал, как было указано на примере Олиной музыки, и хорошие стороны и непременно с тем, чтобы прикинуть к себе: так ли он поступает, нет ли чего в поступках другого, что и он мог бы позаимствовать.

Это было, по-моему, одной из сильных сторон Володи. У меня остались в памяти случаи, по поводу которых он говорил: «Я думал: хватило бы у меня мужества на это? Пожалуй, нет».

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 19 — 21.

¹ О том же писала и М. И. Ульянова: «Помимо большой одаренности и развития не по летам, которому чрезвычайно благоприятствовали семейные условия, Оля обладала еще огромной трудоспособностью. Без преувеличения можно сказать, что она не работала только тогда, когда спала. Она так увлекалась своими занятиями, в частности математикой, которую очень любила, что вечером, когда вся наша семья собиралась в столовой к вечернему чаю, матери стоило большого труда настоять, чтобы Ольга отложила свои книги и тетради и присоединилась ко всем. Кроме занятий в гимназии Ольга много читала, изучала языки и музыку» (Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС).

 

Я ясно представляю себе невысокого, коренастого мальчика со светлыми, слегка вьющимися, необыкновенно мягкими волосами над выпуклым лбом; с искрящимися, порой лукаво прищуренными карими глазами; смелого, энергичного, очень живого, но без суетливости, резвого иногда до резкости, никогда, однако, не переходившей в грубость.

Таков был Володя... Он был разговорчив, но далеко не болтлив, наблюдателен, чрезвычайно остроумен и так находчив, что не терялся никогда и ни при каких обстоятельствах...

Чрезвычайно живой и резвый, Володя ни со мной, ни с другими ребятами никогда не ссорился. Он просто отходил, отдалялся от тех, кто не подходил ему. И говорить нечего: у него никогда не бывало драк или потасовок со сверстниками, а между тем, отстаивая какое-нибудь положение, он всегда очень горячо спорил.

Володя держался очень просто и естественно, никаких претензий на первенство не проявлял. Это первенство проступало, так сказать, непроизвольно и поэтому никого не задевало и не вызывало зависти, а лишь служило примером.

Он обладал неизъяснимым обаянием, привлекавшим окружающих.

Н. Веретенников, стр. 6, 16.

 

 

Глава третья

ПЕРВЫЙ УЧЕНИК

 

Ильич рос организатором с раннего детства: он организовывал игры, умел обращаться с малышами, помогал товарищам по гимназии.

Н. К. Крупская. Как и что рассказывать школьникам о Ленине «Учительская газета», 1938, 22 января.

В гимназии главная работа у нас была не в классе, а на дому. Но дома мы часто не могли разобраться во всем за данном. Тут на помощь нам и приходил Владимир Ульянов. Придет он в класс за полчаса до занятий, встанет у доски и покажет, как надо решать задачи. Или сядет за парту, а мы окружим его и слушаем, как он переводит с латинского и греческого.

М. Ф. Кузнецов. Первый ученик. «За коммунистическое просвещение», 1937, 22 января.

Твердый и уравновешенный по своему характеру, высоко одаренный от природы, он (Владимир Ильич. — А. И.) широко влиял на класс и энергично вел его вперед. Владимир Ильич одинаково относился к товарищам, игнорировал сословность и смотрел на класс гимназии как на коллектив трудящихся.

М. Ф. Кузнецов. Гимназические годы В. И. Ленина. По личным воспоминаниям ого товарища. «Вопросы просвещения» (орган методического бюро Ульяновского губоно и губпроса), 1924, № 4, стр. 3.

...Около него всегда находились товарищи, он (Володя. — А. И.) был человек артельный в полном смысле этого слова. Властно влияя своим авторитетом на учащихся, В(ладимир) И(льич) являлся любимым товарищем в нашем классе. Своими беседами он развивал нас и тем самым облегчал ученикам прохождение учебного курса гимназии. Сознавая свое превосходство перед товарищами, как первый ученик Вл(адимир) Ил(ьич) никогда не подчеркивал своего умственного превосходства перед нами, он был мозгом и другом учащихся.

...Когда наступало время переводных экзаменов, мы занимались с ним, причем Вл(адимир) И(льич) проверял мои познания, ставя ряд вопросов, на которые я должен был отвечать. В результате этих занятий я успешно держал все экзамены...

М. Ф. Кузнецов. Юношеские годы Владимира) Ильича Ульянова-Ленина. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Отношения с товарищами в классе у Володи были хорошие: он объяснял непонятное, исправлял переводы или сочинения, а иногда помогал затруднявшимся товарищам писать их. Он рассказывал мне, что его интересовало помочь товарищу так, чтобы товарищ и отметку получил хорошую и чтобы не похоже было на то, что ему кто-нибудь помогал писать, — особенно, чтобы не было похоже, что помогал он, Володя.

Л. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 27.

Но благодаря выдающимся способностям во время подготовки к гимназии и первых лет в ней, в младших классах, у Володи оставалось все же много свободного времени.

А. И. Елизарова. Как учился Владимир Ильич. «Пионер», 1928, № 2, стр. 2.

Зимой на Свияге устраивались общественный каток и высокие ледяные горы. Каждый день после обеда мы уходили туда с Володей кататься на коньках. Иногда нас сопровождали сестры, Оля также каталась на коньках, а маленькую Маню мы катали по катку в кресле. На нашем дворе также была ледяная   гора с длинным ледяным раскатом — дорожкой. Гору мы делали сами около садового забора, рядом с колодцем, а раскат доводили до самого дома. В морозные вечера ходили с Володей качать воду из колодца и поливали гору и раскат. У Володи были настоящие железные санки для катания с гор, на них можно было кататься лежа и управлять руками. На деревянных санках катались с горы всей гурьбой, вываливаясь обычно в сугроб. Крика и смеху было немало, и иногда, когда мы очень расшалимся, нас загоняли домой.

Дм. Ульянов. Детские годы Владимира Ильича. «Красная новь», 1938, № 5, стр. 145.

Помню, как на общественном катке, который устраивали в Симбирске, он (Володя. — А. И.) и старший брат Саша катались на коньках с высоких гор, с которых и на санках-то сначала жутко было лететь — так они были круты. Согнутся сперва в три погибели на верхней, самой крутой части горы, потом постепенно расправляются и долго-долго катятся по раскату уже во весь рост. Я только с завистью поглядывала на них, а подражать им не решалась. При этом Володе, по-моему, кататься было легче, чем Саше: он был небольшого роста, коренастенький такой, крепкий.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 11.

Зимой в однообразной и скучной жизни Симбирска большим развлечением было катание на коньках, и Володя нередко приходил на каток.

Снег высокими шапками покрывал деревья и крыши. Зимнее солнце сверкало в затянутых инеем окнах. Мы торопились скорей приготовить уроки и с наступлением сумерек бежали на каток. Мороз щипал уши, подгонял прохожих. Снег скрипел под полозьями. С катка уже доносилась музыка.

Наскоро подвязав коньки, мы выбегали на ледяную площадку. Вокруг нее на запорошенных снегом скамьях сидели старые барыни в меховых салопах и пожилые мужчины, приехавшие посмотреть на молодежь: гимназистов и гимназисток, кадетов и офицеров. Катались в одиночку и парами. В деревянных креслах молодые люди катали но льду барышень и старых дам. На возвышении, сколоченном из досок, играл военный духовой оркестр. Керосиновые фонари освещали только голые ветки деревьев по краям катка и скамейки, а середина площадки тонула в зимней мгле.

На одном конце катка была высокая ледяная гора. С этой горы Володя Ульянов любил скатываться на коньках, стоя во весь рост, как это делал его старший брат. Все восхищались смелостью Володи, но он, казалось, не слышал похвал.

Как сейчас, помню один вечер на катке. Гимназистов было много. Володя живо организовал цепь человек из пятнадцати, расставив мальчиков по росту. Сам он встал впереди и повел всех по льду зигзагами. Цепь стала извиваться, как большая змея. Вдруг Володя остановился, цепь закрутилась вокруг него плотным клубком и на мгновение замерла. Но вот, вынырнув из середины, Володя быстро размотал живой клубок, все расширяя круги, снова пошел зигзагами, увеличивая скорость.

Все конькобежцы остановились и с интересом следили за движением цепи. Володя придумывал все новые и новые фигуры. А когда, наконец, змея снова свернулась в клубок, среди зрителей раздались аплодисменты. Оркестр заиграл туш.

— Ульянов! Володя! Раскланивайся, — закричали гимназисты.

А Володя выскользнул из цепи, убежал в дальний конец катка, быстро сел в сугроб и, нахмурившись, стал отвинчивать коньки.

Я подбежал к нему.

— Чего же ты прячешься?

— А чего хлопают? Катаюсь, как все!..

Володя отряхнул снег и решительно направился к выходу. К нему подбежали гимназистки и стали упрашивать повести цепь из девочек.

— Сами катайтесь, у вас выйдет еще лучше! — хмуро ответил он девочкам и ушел.

Д. М. Андреев. В гимназические годы. «Костер» (Ленинград), 1957, № 4, стр. 10-11.

Скатывались в санках с больших ледяных гор. Сталкивались, смеялись, падали. Но когда на катке появлялся А. Ф. Федотченко, все расступались перед ним и давали ему место.

Федотченко был преподавателем физики и математики у нас в гимназии¹. В Симбирске он считался большим спортсменом и лучшим фигурным конькобежцем. Он вызывал восхищение, когда выписывал на льду свою фамилию или, присев на одной ноге, кружился волчком.

Наша гимназическая компания часто бывала на катке, и все мы одинаково восторгались искусством Федотченко, а Ульянов искренно говорил, что ему завидует.

Д. М. Андреев, стр. 10.

¹ Преподавание математических дисциплин в гимназии занимало всего 29 часов в неделю, из них арифметика 11 часов (по 4 часа в первом  во втором классах, 2 часа в третьем классе и 1 час в восьмом), алгебра 8 часов (по 2 часа в третьем, четвертом и пятом классах и по 1 часу в шестом и седьмом), геометрия 6 часов (по 2 часа в четвертом  пятом классах и по 1 часу в шестом и восьмом), тригонометрия 3 часа (2 — в седьмом и 1 — в восьмом), математическая география 1 час (в восьмом классе). О преподавателе математики Александре Федоровиче Федотченко ж гимназическом отчете за 1882 год говорилось, что он «любит свой предмет и занимается с большим усердием. Успехи в математике в отчетном году были вполне удовлетворительны».

Кроме математики А. Ф. Федотченко преподавал также в старших классах физику, где у него и учился Владимир Ильич. Этот предмет в гимназии был в еще большем загоне — на него отводилось всего 6 часов в неделю (по 2 часа в шестом, седьмом и восьмом классах). В своем отчете Ф. М. Керенский писал: «Опытный в преподавании физики Федотченко успел вызвать в учениках любовь к изучению физики и достиг хороших знаний. Преподавание физики у него сопровождалось опытами, для производства коих физический кабинет снабжен необходимыми снарядами в достаточном количестве». Как классный наставник, Федотченко давал объективные оценки учебной работе Владимира Ильича.

 

Владимир Ильич с ранней молодости умел отбрасывать то, что мешало. «Когда был гимназистом, стал увлекаться коньками, но уставал, после коньков спать очень хотелось, мешало заниматься, — бросил»¹.

Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине. М., 1957, стр. 33.

¹ Владимир Ильич катался на коньках и в зрелые годы. 15 ноября 1898 года он сообщал матери из Шушенского: «...По случаю наступления замы я вместо охоты начинаю заниматься коньками: вспомнил старину, и оказалось, что не разучился, хотя не катался уже лет с десяток» (В. И. Ленин. Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 127). 26 января 1899 года в письме к Дмитрию Ильичу: «На коньках я катаюсь с превеликим усердием... Старое уменье все же не забывается» (там же, стр. 155). О том же писал В. И. Ленин матери из Кракова 24 февраля 1913 года: «У нас чудесная зимняя погода без снега. Я купил коньки и катаюсь с большим увлечением: Симбирск вспоминаю и Сибирь» (там же, стр. 407).

 

Часто в саду Ульяновых мы с ним (то есть с Володей. — А. И.) забавлялись игрой в снежки, бомбардируя через забор прохожих, лепили бабы и т. д.

Воспоминания В. Л. Персиянинова. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

...Зима нам казалась скучной и однообразной, а с наступлением весны оживал и гимназический пансион.

Весной мы устраивали экскурсии за город и на Волгу, играли на дворе в лапту, в бабки и ходили целой гурьбой в симбирские сады за птичьими гнездами.

Помню, что один из мальчиков собирал коллекцию птичьих яиц. Он сам смастерил себе ящик со стеклянной крышкой и с ячейками для яиц. В каждой ячейке на вате лежало яйцо, а на крышке было наклеено название птицы и обозначено, где и когда найдено гнездо. Мы все с интересом рассматривали эту коллекцию, когда он иногда приносил ее в класс.

По воскресным дням мы целыми артелями забирались в сады. Бегом носились мы по садовым тропинкам между яблонями и грушами, перелезали через заборы, опускались под гору, снова поднимались, пока не находили подходящего сада. От запаха цветущих яблонь чуть не кружилась голова. То тут, то там чирикали птицы, с Волги доносились гудки парохода. Набегавшись по садам и отдохнув немного, мы начинали высматривать птичьи гнезда, заглядывая в чащу кустов и в ветви деревьев.

Володя Ульянов ловко взбирался на дерево, находил гнезда, но спускался на землю с пустыми руками или приносил одно яйцо из полного гнезда. Как-то раз он сознался нам, что коллекция яиц его не соблазняет и он не может ради пустой забавы разорять птичьи гнезда.

Пока мы лазали по деревьям, Володя иногда неподвижно сидел на одном месте, терпеливо наблюдая за жизнью какой-нибудь букашки.

Один раз Володя раскопал норку навозного жука. Он читал дома в какой-то книге про жизнь насекомых и теперь, раскапывая землю, с увлечением рассказывал товарищам то, что прочел.

Отверстие в норку жука было очень широкое, и нора была глубиной около метра. Нора была разделена на камеры. В одной камере оказался большой склад навоза, а в другой, на самой глубине, лежали аккуратно скатанные навозные шарики. Мы никак не могли догадаться, для чего жуки делают навозные шарики. Володя обещал спросить об этом своего старшего брата или найти в книжке.

На другой день он сообщил нам, что навозный жук перетаскивает в так называемую «детскую» свой запас навоза, в который и кладет яички. Из яичек выходят личинки, которые питаются этим навозом.

Потом он рассказывал нам, что в Древнем Египте навозные жуки считались священными. Египтяне высекали их изображения из камня, лепили из глины и помещали в храмах или как талисманы носили на теле. Нам это показалось очень смешным, и мы все перепачкались в глине, пытаясь вылепить талисман в виде навозного жука.

Д. М. Андреев, стр. 5.

Вспоминаю, как мы, гимназисты 2-го класса, играли в бабки. В то время вся молодежь увлекалась этой игрой. Вместе с нами играл Володя Ульянов. Он приходил с мешком. Бабки у него были разноцветные, и сбивал он их «чугункой», чему мы все завидовали.

М. Крашенников. Гимназист Володя Ульянов (В. И. Ленин). «Вечернее радио» (Харьков), 1927, 21 января.

Бегал он (Володя. — А. И.) и рыбу ловить удочками на Свиягу (речка в Симбирске), и один его товарищ (Н. Г. Нефедьев. — А. И.) рассказывает о следующем случае. Предложил им кто-то из ребят ловить рыбу в большой, наполненной водой канаве поблизости, сказав, что там хорошо ловятся караси. Они пошли, но, наклонившись над водою, Володя свалился в канаву; илистое дно стало засасывать его. «Не знаю, что бы вышло, — рассказывает этот товарищ, — если бы на наши крики не прибежал рабочий с завода на берегу реки и не вытащил Володю. После этого не позволяли нам бегать и на Свиягу»¹.

Но, занимаясь в детстве ловлею рыб и птичек, Володя не пристрастился ни к тому, ни к другому и в старших классах гимназии не рыбачил и не ставил ловушек на птиц. И на лодке с Сашей, когда тот приезжал на лето из университета, он обычно не ездил, а ездил младший брат, Митя, который очень любил сопровождать Сашу в его разъездах по Свияге в поисках разных червей и всяких водяных жителей.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 24 — 26.

¹ Вот как Н. Г. Нефедьев описывает этот случай: «В это же лето мы стали с ним (то есть с Володей. — А. И.) ходить на Свиягу купаться и после купания заходили на Водовозный мост — посмотреть, как ловят мальчики рыбу; видимо, нас это заинтересовало, и мы устроили небольшие удилища и тоже несколько раз уходили на Водовозный мост ловить «сеньтявок» (мелкую рыбешку. — А. И.) на мух. Помню, раз пришли мы ловить рыбу, и вот нас пригласил один мальчик идти ловить в другое место, которое было невдалеке от Водовозного моста, где протекала канава, между винокуренным заводом и старой городской водокачкой. Канава эта была сажени полторы глубины и такой же ширины, воды в ней было не более аршина, и была она покрыта зеленой плесенью и лопухами, а по бокам — скользким илом и трясиной; в ней мы заметили массу лягушек и занялись ловлей их на крапиву. Но вдруг, нагнувшись за удочкой, Володя поскользнулся и упал в канаву, которая быстро стала его засасывать. Не знаю, чем бы могло это кончиться, если бы на наш крик не прибежал рабочий с винокуренного завода, не вытащил бы Володю, буквально ушедшего по пояс в трясину, и не прогнал нас от ямы.

Долго пришлось нам приводить его костюм в порядок, тут же на Свияге, но все же перепачканными пришли мы домой. После этого запретили нам ходить на рыбную ловлю» (цит. по книге В. Алексеева  А. Швера, стр. 38).

 

????????????????????????

Письмо-рисунок на коре березы, посланное Володей своему сверстнику Борису Фармаковскому.

 

Я лично помню Владимира Ильича крепким, коренастым мальчиком лет 10 — 11, необыкновенно живого темперамента; Владимир Ильич был всегда вдохновителем и руководителем всех наших детских игр. Игры эти происходили обыкновенно в нашем доме, или, вернее, в саду или на дворе. Наше жилище — это был маленький провинциальный домик на окраине Симбирска, по Казанской улице.

Здесь, в саду, мы играли в разбойники, в чернокожих, и вообще у нас были такие игры, которым способствовал запущенный сад и сравнительно просторный двор.

Конец 70-х годов было время очень тревожнее, и я помню, как-то раз в нашем детском кружке я, увлекшись рисованием и рассказывая вслух, что изображаю, воскликнул: «А вот убивают царя, вот летит нога, рука!..» Старуха нянька остановила меня словами: «Что ты, что ты, батюшка! Теперь и стены слышат»...

М. Фармаковский. С маленьким Ульяновым. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Играя с Владимиром Ильичей в детские игры — в лапту или рюхи, я всегда испытывал большое удовольствие, замечая его стремление, в случае его выигрыша, своим превосходством не обидеть обыгранного. Вообще везде и всегда у него проглядывало желание не только чтобы не обидеть кого-либо, но, наоборот, помочь всем, чем он мог.

Василий Друри («Об Ильиче». Л., 1924, стр. 134).

У меня во дворе дома (на бывш. Московской улице) мы играли с ним (с Володей. — А. И.) в мячик (лапту) и очень редко в козны (бабки). Однако выигрыша он никогда не брал с собой. Играли с ним и его сестрой Ольгой в черную палочку в саду при доме Ульяновых.

М. Кузнецов. Годы юности. «Волжская коммуна» (Куйбышев), 1940, 21 января.

В мае, когда наступали переводные экзамены, мы, проверив свои знания по учебным предметам, после завтрака уходили в сад играть. Здесь росло много фруктовых деревьев, были и ягодные кусты. Володя, Ольга Ильинична, я и изредка Анна Ильинична играли в прятки, скрываясь в густых зарослях сада.

М. Ф. Кузнецов. Первый учения. «За коммунистическое просвещение», 1937, 22 января.

Любимейшим занятием его (Владимира Ильича. — А. И.) было устройство детских спектаклей, в которых он исполнял самые разнообразные обязанности, начиная от режиссера и кончая суфлером.

Ек. Арнольд. Мои воспоминания о семье Ульяновых. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

В жаркие дни мая месяца... мы ходили купаться на Свиягу, где была купальня¹, из которой можно было выплывать на открытую поверхность реки. Я не решался купаться первым, между тем как Вл(адимир) Ильич быстро бросался в воду я смело выплывал в открытую реку. Такая отвага Володи поражала меня, т(ак) к(ак) купальня находилась далеко от берега реки; он хорошо плавал в открытой реке, не боясь того, что находится на глубоком месте ее². Купание и подвижные игры на воздухе закаливали его здоровье: Вл(адимир) Ильич был крепкого телосложения и за время учения в гимназии редко пропускал уроки.

М. Ф. Кузнецов. Юношеские годы Вл(адимира) Ильича Ульянова-Ленина. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ В другом месте (статья «Годы юности») М. Кузнецов вспоминает, что купальня была закрыта со всех сторон, «кроме верха и без ящика внизу, так что вода быстро текла и хорошо было видно дно реки в этом месте. Я плавать не умел и боялся лезть в воду. А Ильич сразу, первый — бух! Поднырнет под купальню и дальше плывет» («Волжская коммуна», 1940, 21 января).

² Любовь к купанию сохранилась у В. И. Ленина на всю жизнь. В статье «Как отдыхал Владимир Ильич» В. Д. Бонч-Бруевич вспоминал о том, как, приехав в конце июня 1917 года к нему на дачу близ станции Мустамяки Финляндской железной дороги, Ленин купался в глубоководном озере так хорошо и отважно, что восхищал даже финских рыбаков: «...Мне бывало жутко смотреть на него: уплывет далеко-далеко в огромное озеро, линия другого берега которого скрывалась в туманной дали,  там где-то ляжет и качается на волнах» («Пионер», 1928, № 2, стр. 5).

Мы платили за два часа — утренний и вечерний — в одной частной купальне, и за это время надо было выкупаться двум сменам: отцу с мальчиками и матери с девочками. Помню, как две части семьи встречались где-нибудь на полпути к Свияге — на тихом, поросшем травой склоне Покровской улицы.

Л. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 29.

Каждый вечер мы отправлялись с папой на Свиягу купаться. Отец абонировал на весь сезон определенные часы в купальне некоего Рузского. Помню, что фамилия владельца общественной купальни была Кох, и вот, бывало, отец, увидев издали идущего туда купаться учителя немецкого языка Штейнгауера¹, кричит ему в виде приветствия: «Немец идет к немцу, а русский к Рузскому».

Володя взялся научить меня плавать в три урока. «Только делай так, как я буду учить», — и показал мне, что делать руками и ногами под водой, затем посадил меня на глубокое место и сказал: «Плыви, как я учил». Мне залилась вода и в нос и в рот, но после второго урока я уже поплыл самостоятельно, а затем стал плавать с ним и с Сашей на ту сторону реки Свияги.

Дм. Ульянов. Детские годы Владимира Ильича. «Красная новь», 1938, № 5, стр. 145.

¹ А. И. Ульянова-Елизарова («Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове». М. — Л., 1931, стр. 44 — 45) рассказывает, что Штейнгауер обучал еще Илью Николаевича. Он настолько привык к гимназии и просидел там все стулья, что «даже во время летних каникул скучал дома и приходил в пустую гимназию пройтись по классам, побеседовать со сторожами».

Немецкий язык Яков Михайлович Штейнгауер преподавал по своему учебнику «Практическое руководство к изучению немецкого языка», принятому во многих гимназиях. Будучи хорошим учителем, он в то же время мучил учеников переводами, заучиванием наизусть слов и тошнотворных басен, какой-то старинной белиберды, изложенной недоступным языком. Беспощадно ставил двойки и единицы. Нередко ухитрялся за один ответ поставить в одну клетку журнала три единицы: «Пошел вон. Единица. Ничего не знаешь. Единица. И еще раз единица». Но к концу четверти из этих трех единиц порой он все же выводил тройку.

У Я. М. Штейнгауера на протяжении всего гимназического курса учились Александр Ильич и Владимир Ильич. Несмотря на то что после Керенского Штейнгауер был самым строгим преподавателем в гимназии, Владимир Ильич все время получал по немецкому языку высшую оценку — 5. По свидетельству Н. И. Веретенникова, Владимир Ильич Штейнгауера «очень хвалил».

 

Саша занимался естественными науками, еще будучи гимназистом, а в университете поступил на естественный факультет и в летнее время занимался исследованиями, готовил материал для своих сочинений.

Володя же не любил естественных наук...

Не любил также Володя разных работ, которыми обыкновенно увлекаются мальчики. То есть в детстве он клеил и мастерил, как и все мы, разные игрушки и украшения на елку, которую мы все очень любили и для которой готовили обыкновенно все своими руками, но, кроме этих ранних работ, я не помню его никогда за каким-либо мастерством — столярным или иным. Не занимался он и таким любимым мальчиками делом, как выпиливание по дереву, в котором был очень искусен его старший брат.

Во внеучебное время, зимние и летние каникулы, он или читал, причем любил, помню, грызть подсолнечные семечки, или бегал, гулял, катался на коньках зимою, играл в крокет или купался летом. Он не любил читать приключений, а увлекался, помню, Гоголем, а позднее Тургеневым, которого читал и перечитывал несколько раз.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 26, 27.

Оставшись на второй год, я нашел в новом классе новых друзей, но хорошие отношения с Ульяновым не прекратились. По-прежнему Володя заходил ко мне в пансион, изредка и я бывал у него в доме. Иногда мы вместе гуляли и встречались у общих друзей, например у Коринфского и Сердюкова.

Мы все любили Аполлона Коринфского, который потом стал известным поэтом и был прозван «волжским певцом»¹.

Коринфский жил один, почти самостоятельно, во флигеле родительского дома, и нас всех восхищала его громадная библиотека. Она занимала целую комнату и была составлена им самим. Коринфский много покупал книг, любил их и знал им цену. Когда к Коринфскому заходил Ульянов, его нельзя было оторвать от шкафов с книгами. Он взбирался на высокую табуретку, перелистывал книги и так зачитывался, что забывал все на свете. Бывало, зовешь его в общую компанию, а он только отмахнется и скажет:

 — Отстань! — И даже уши заткнет, чтобы больше не приставали.

Коринфский, к сожалению, ушел из седьмого класса гимназии и занялся исключительно поэзией.

Володя Ульянов довольно часто бывал и у Сердюкова, который жил с матерью² в двух маленьких комнатках. Сердюке» был очень развитым мальчиком. Он много читал и говорил на запрещенные, революционные темы, приносил нам запрещенную литературу и учил революционным песням.

Д. М. Андреев, стр. 7.

¹ Аполлон Аполлонович Коринфский — поэт-лирик, выходец из дворянства. С 1896 по 1899 год редактировал журнал «Север», в 1899 — 1904 годах сотрудничал в «Правительственном вестнике». Для лирики Коринфского характерно воспевание старины, любование красотой природы.

² Возможно, это была революционерка Л. И. Сердюкова, отбывавшая перед этим наказание в Ишимском остроге Тобольской губернии. Выйдя замуж за подпольщика И. А. Соловьева и вернувшись в Симбирск, она вместе с мужем продолжала вести революционную работу.

 

Ильич рано думал о политических вопросах, о чем я сужу по его рассказам. Например, он рассказывал, как его, 11-летнего мальчика, поразило то, что отец очень был расстроен убийством Александра И, одел мундир и пошел к обедне...

Н. Крупская. Письмо в редакцию журнала «Молодая гвардия», 28 марта 1938 года. «Исторический архив», 1958, № 4, стр. 78.

...Такие события, как убийство Александра II, о котором все кругом говорили, которое все обсуждали, не могло не волновать и подростков. Ильич, по его словам, стал после этого внимательно вслушиваться во все политические разговоры.

Н. К. Крупская (Воспоминания родных о В. И. Ленине. М., 1955, стр. 180).

Как-то компания гимназистов, к которой принадлежал Ульянов, решила заняться исследованием таинственных подвалов.

По рассказам стариков, в доме, где были квартиры наших воспитателей, когда-то содержался Емельян Пугачев¹. Его привезли в Симбирск после поражения. Закованный в цепи, сидел он в деревянной клетке, и люди приходили глядеть на него как на злодея, пока он не был отправлен на казнь в Москву. В этом же доме, по словам симбирских жителей, имелся почти законченный подкоп, прорытый сторонниками Пугачева для его побега.

Наслушавшись рассказов о Пугачеве, компания гимназистов решила проникнуть в дом воспитателей и найти там в подвалах таинственный ход. Несколько дней мы запасались свечными огарками. Одному мальчику удалось даже раздобыть фонарь, а другой принес небольшую лопату. Ульянов достал клубок толстых ниток.

 — Чтобы не заблудиться, если подземный ход будет очень длинный и извилистый, — сказал он.

В продолжение нескольких дней мы после уроков танком пробирались в подвал воспитательского дома. При тусклом свете фонаря мы терпеливо выстукивали стены, ощупывали углы и раскапывали пол. Но подземного хода не нашли.

Помню досаду и упорство Володи. Он дольше всех настаивал на продолжении поисков и сердился на нас за то, что мы быстро потеряли к ним интерес.

В тот год мы проходили в классе русскую историю. История Симбирска, как известно, связана с восстаниями Разина и Пугачева, поэтому эти восстания возбудили в нас особый интерес. Мы стали собирать легенды, песни, которые сложились в народе², а многие из гимназистов сами пробовали писать на эту тему стихи и рассказы.

Помню, один из товарищей изобразил в стихах разговор Панина с Пугачевым в Симбирске³. Эти стихи случайно сохранились у меня:

Вороненок я — не ворон!
Ворон скоро прилетит.
К сытым мести будет полон,
Всех несытых ублажит.
Издевалися дворяне
Без конца над мужиком,
Не в такой кровавой бане
Быть за это им потом!
Помяни мое ты слово.
Ты, имеющий рабов,
Наш народ восстанет снова,
Пыль пойдет лишь от дворцов!
И тогда народ, свободный
От дворян и от цепей,
Ум проявит свой природный,
Чтобы смыть позор людей.

Многие из нас переписывали эти стихи для себя. Ульянову они нравились. Он даже читал их громко в классе во время перемены.

Д. М. Андреев, стр. 5 — 6.

¹ В историческом очерке «Симбирск и его прошлое» (Симбирск, 1890, стр. 19) М. Ф. Суперанский пишет: «Говорят, что тюрьма его (то есть Пугачева. — А. И.) находилась в доме, на месте которого построено впоследствии здание гимназического общежития».

² Старожилы Симбирска неоднократно вспоминали о том, как любил Володя Ульянов слушать рассказы о Степане Разине, войско которого было разбито царскими сатрапами у стен города.

³ Разговор начальника над взбунтовавшимися губерниями графа П. И. Панина с Пугачевым состоялся во дворе дома Панина, на Верхней Чебоксарской улице, куда был доставлен в деревянной клетке, установленной на двухколесной телеге, предводитель восставших крестьян. А. С Пушкин в «Истории Пугачева» так передает этот разговор. «Кто ты таков? — спросил он (Панин. — А. И.) у самозванца. — Емельян Иванов Пугачев, — отвечал тот. — Как же смел ты, вор, назваться государем? — продолжал Панин. — Я не ворон (возразил Пугачев, играя словами и изъясняясь, по своему обыкновению, иносказательно), я вороненок, а ворон-то еще летает... Панин, заметя, что дерзость Пугачева поразила народ, столпившийся около двора, ударил самозванца по лицу до крови и вырвал у него клок бороды» (Полное собрание сочинений, том 9, часть 1, М., 1950, стр. 78). Этот же разговор приведен в книге М. Ф. Суперанского «Симбирск и его прошлое» (Симбирск, 1899, стр. 19).

 

Любимым стихотворением гимназиста Владимира Ильича было стихотворение Некрасова «Поэт». Владимир Ильич часто повторял строки:

...Он ищет вдохновенья
Не в тихом рокоте хвалы,
А в диких криках озлобленья...¹

М. Крашенников. Гимназист Володя Ульянов (В. И. Ленин). «Вечернее радио» (Харьков), 1927, 21 января.

¹ Стихотворение Н. А. Некрасова «Блажен незлобливый поэт» написано на смерть Гоголя. М. Крашенников цитирует его не точно. У Некрасова:

...Он ловит звуки одобренья
Не в сладком ропоте хвалы,
А в диких криках озлобленья.
 (Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем, том 1. М., 1948, стр. 66).

В более поздние годы Владимир Ильич неоднократно использовал эти строки в своих произведениях. См., например, его статьи «Политический шантаж» (Сочинения, изд. 5, том 34, стр. 90), «Удержат ли большевики государственную власть?» (Сочинения, изд. 5, том 34, стр. 295).

«Вспоминаю, — писал художник И. К. Пархоменко, рисовавший Владимира Ильича с натуры в ноябре 1921 года, — что, когда я упомянул об  одном шумливом поэте наших дней, Ленин сказал, что, «воспитанный на Некрасове», он таких поэтов не понимает» (см. «Ленин в зарисовках и воспоминаниях художников». М. — Л., 1928, стр. 46).

 

В первый раз я увидел Владимира Ильича в 1882 г. как ученика 3-го класса Симбирской гимназии, будучи сам в 8-м классе ее. Раз мне было поручено заменить отсутствовавшего преподавателя латинского языка в 3-м классе и позаниматься с учениками¹. Зная Александра Ульянова, лучшего ученика 7-го класса этой же гимназии, брата Владимира Ильича, я при своих занятиях в 3-м классе обратил внимание на маленького Володю. Как сейчас, я вижу его — чистенький, хорошо упитанный, с высоким лбом, с гладко причесанными волосами, с внимательными глазами и вместе с тем необыкновенно скромный.

Несмотря на свои 11 — 12 лет, он держал себя солидно, не суетился и не лез со своим ответом, если вопрос обращали не непосредственно к нему. Когда же спрашивали лично его, он давал вполне обстоятельные ответы. По точности и сознательности ответов Володя Ульянов выделялся своим развитием и знанием среди учеников своего класса.

И. Чеботарев. Владимир и Александр. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Латинский язык в гимназии начинали изучать с первого класса. На него отводилось в первом классе 8 часов в неделю, во втором —  7 часов, в третьем и четвертом — по 5 часов, в пятом, шестом, седьмом и восьмом — по 6 часов в неделю.

 

Большой любовью среди учеников пользовался преподаватель латинского языка1. Окончив Нежинский историко-филологический институт, он был вначале преподавателем истории и географии. Но за свободомыслие ему вскоре запретили преподавание этих предметов и поручили мертвую латынь. Но и эти уроки преподаватель сумел сделать для учеников самыми интересными и любимыми. Он говорил красиво, образно, с большим увлечением. Одухотворенностью своих речей он скоро привлек к себе сердца учеников. Увлекаясь историей, преподаватель часто обращался к ней. Когда он начинал говорить, весь класс замирал и, затаив дыхание, ловил на лету каждое его слово.

Помню, как мы должны были читать в классе речь Цицерона². Перед чтением учитель хотел вкратце ознакомить нас с личностью Цицерона и Катилины³. Он начал рассказывать и скоро нарисовал нам полную картину жизни Рима того времени. В следующий урок он опять вернулся к рассказу, обещая закончить его в нескольких словах, но так увлекся, что продолжал свой рассказ про римлян и Каталину еще четыре урока подряд. В порыве увлечения преподаватель часто делал намеки на неприглядную русскую действительность и проводил смелые сравнения. Ученики не прерывали его вопросами и впитывали каждое слово. Развернув перед нами широкую, яркую картину политической и экономической жизни Древнего Рима, он приступил к чтению речей Цицерона. С каким интересом и вниманием переводили мы латинский текст! Подчеркивая красоту и образность речи древнего оратора, показывая нам ораторские приемы, преподаватель добивался того, что к концу урока гимназисты знали речь почти наизусть.

Как сейчас помню Ульянова. Он отличался феноменальной памятью и скорей нас всех запоминал латинские тексты. Стоя посреди класса, он декламировал по-латыни речь Цицерона, обращенную против Катилины:

До каких пор, Катилина, ты будешь злоупотреблять нашим терпением?

Класс замер, прислушиваясь к знакомым словам, в которые Ульянов сумел вдохнуть новую жизнь. Его резкий, мальчишеский голос дрожал на низких нотах, руки были крепко сжаты в кулаки, побледневшее лицо и широко открытые глаза поражали скрытым огнем и силой. Скоро Ульянов всех заразил своим вдохновением. Мы чувствовали себя римлянами, мы слышали речь бессмертного оратора и переживали его слова, которые падали в самое сердце. Латинист, сидя на кафедре, слушал, прикрыв глаза рукой. Он не шевелился, а когда Ульянов кончил, он молча подошел к нему и обнял.

- Спасибо тебе, мальчик! — сказал он ласково и хотел еще что-то добавить, но в эту минуту задребезжал звонок, и учитель, махнув рукой, вышел из класса.

Д. М. Андреев, стр. 6 — 7.

¹ Речь идет о Николае Петровиче Моржове, одном из талантливейших учителей мужской классической гимназии и Мариинской женской гимназии. В мужской гимназии Н. П. Моржов преподавал латынь в средних классах. Директор гимназии Керенский не любил Моржова за «вольнодумство», но даже и он вынужден был отмечать большие знания и опытность Моржова, его высокое педагогическое мастерство. В отчете за 1886 год, направленном в Казанский учебный округ, до ректор признавал, что «Моржов обладает умением делать объяснения как в младших, так и в старших классах толково и внушительно».

² Марк Тулий Цицерон (106 — 43 до н. э.) — выдающийся оратор, адвокат, писатель и политический деятель Древнего Рима; последний крупный идеолог Римской республики. В 63 году до нашей эры стал консулом. Возглавив борьбу против заговора Катилины, приказал арестовать нескольких видных его участников и добился их казни. Взгляды Цицерона на государство и право, выражающие идеалы аристократического слоя римских рабовладельцев, изложены в сочинениях «О государстве», «О законах», «Об обязанностях» и др.

³ Луций Сергий Катилина (108 — 62 до н. э.) — политический деятель Древнего Рима. В 62 году до нашей эры претендовал на должность консула, но Цицерон провалил его кандидатуру. Тогда Катилина решил прибегнуть к открытому перевороту, и лишь знаменитая речь Цицерона против Катилины заставила сенат принять срочные военные меры. Весной 62 года до нашей эры войска Катилины были разбиты и сам он убит в сражении.

 

Очень трудно давались нам языки, особенно латинский. И вот помнится такой случай. Входит в класс преподаватель латинского языка Федоровский¹, открывает книгу и кивает ученику, сидящему за первой партой, у кафедры. Тот встает и начинает бойко переводить. Но вот попалось трудное слово. Ученик задумывается на минуту. Но у Федоровского не подумаешь! Он уже кивает соседнему ученику. Тот встает и... тоже молчит. Но садиться до тех пор, пока кто-нибудь правильно не ответит, у Федоровского нельзя было. Стоят уже два ученика, а Федоровский кивает третьему. Встает третий, встает четвертый... Проклятое слово! Встает пятый, шестой. Никто не может перевести. Вот уже стоит половина класса, но Федоровский неумолим. Он кивает следующему. Наконец очередь доходит до Ульянова. И класс облегченно вздыхает. Перевел. Можно садиться.

Скоро стал Ульянов нашим постоянным «справочником», «словарем». Кому что непонятно — к Ульянову.

Что рассказал пионерам города Ульяновска соученик Ленина по гимназии Михаил Федорович Кузнецов. «Пионерская правда», 1938, 20 января.

¹ Павел Васильевич Федоровский преподавал латинский язык в первом «А», седьмом и восьмом классах. «Усердием, трудолюбием, добросовестным приготовлением к урокам, — говорится о Федоровском в гимназическом отчете за 1882 год, — он поборол трудности, которые неизбежны для преподавателя, начинающего дело со старших классов. Относясь к делу с любовью, Федоровский вызывал это чувства и во многих своих учениках». Успеху обучения во многом способствовал и написанный Федоровским учебник «Полный конспект латинского синтаксиса», который, как об этом заявлял сам автор, имел целью «устранить многословие и растянутость существующих учебников и в сжатей краткой форме изложить весь тот материал, который содержится в них». П. В. Федоровский заслуженно считался лучшим преподавателем латинского языка в Казанском учебном округе.

 

Видя, что товарищи по классу хромают в древних языках, Володя обычно приходил в гимназию за полчаса до занятий. Рассаживал вокруг себя всех, кто нуждался в помощи, и, объясняя непонятные места, прочитывал заданный урок — Фукидида, Геродота, Цицерона, Тита Ливия. Или переводил нам Гомера правильным гекзаметром. Он великолепно читал также латинских поэтов.

М. Ф. Кузнецов в записи С. Мирер. Из воспоминаний о детстве Ильича. «Известия», 1940, 16 апреля.

В Симбирской гимназии очень много уделяли внимания древним языкам — латинскому и греческому¹, а в этом я как раз и был слаб. Мой отец получал небольшое содержание, был обременен семьей и поэтому не мог взять для меня репетитора по древним языкам.

Я решил обратиться за помощью к первому ученику... Володе Ульянову, и он с радостью согласился помочь мне. Изо дня в день он занимался со мной по большим переменам и поставил меня на твердые ноги. Впоследствии я стал так успевать в древних языках, что учителя стали рекомендовать меня как репетитора для не успевающих в греческом и латинском.

П. Ушаков. Мои воспоминания о гимназических годах Владимира Ильича. «За мир и труд» (Ростов-на-Дону), 1925, 10 января.

¹ Обучение латинскому и греческому языкам занимало в гимназии 42 процента всего учебного времени. Если во всех классах на латинский язык отводилось 49 часов в неделю, на греческий — 36, то на родной русский язык с церковнославянским и словесностью (русской литературы как отдельного предмета в учебной программе не было) — лишь 24 часа в неделю. По мнению министра народного просвещения Д. А. Толстого, латинский и греческий языки являлись «важнейшим средством против так сильно охватившего наше учащееся юношество материализма, нигилизма и самого пагубного самомнения».

 

Учитель латинского языка Федоровский в конце урока обычно говорил: «Ульянов, переводите дальше по книге». Что он (Володя. — А. И.) прочтет и переведет по учебнику, то и было заданием всему классу к следующему разу.

Ильич прекрасно знал древние языки... Он свободно переводил на русский язык греческих историков Фукидида и Геродота, римских писателей Цицерона и Юлия Цезаря, историка Ливия, поэтов Виргилия и Горация, Овидия Назона, Гомера — «Одиссею» и «Илиаду», Софокла — «Эдип-царь», Платона — «Апологию Сократа» и «Критон». В то время не было в продаже никаких подстрочников и переводов этих авторов. Никто из нас не умел так быстро и правильно писать диктанты по латинскому языку, как Ильич.

М. Ф. Кузнецов. Первый ученик. «За коммунистическое просвещение», 1937, 22 января.

...Диктанты заключались в том, что преподаватель устраивал один урок в неделю письменный перевод под его диктовку статей с русского языка на латинский язык; он диктовал так быстро, что не было возможности построить фразу сразу по-латыни; учитель говорил классу, что если неизвестно какое-либо слово по-латыни, то ученик проводит в этом случае черту в тетради; в результате у подавляющего большинства из нас получались в тетрадях одни сплошные черточки, а ученики обильно вознаграждались единицами и двойками; только у одного Владимира) Ильича диктанты оказывались отличными и оценивались высшим баллом (5).

М. Ф. Кузнецов. Юношеские годы Вл(адимира) Ильича Ульянова-Ленина. Дом-музей В. И. Ленива в Ульяновске.

Мы знаем, что, еще будучи юношей, он (Владимир Ильич. — А. И.) самым прилежным и напряженным образом изучал классиков; в совершенстве постигши древние языки, изучая их не только по тем книгам, которые ему давала школа, но и выйдя сейчас же далеко за пределы их, стал он читать в подлинниках лучших писателей древности, более всего интересуясь философией, логикой и общественными науками древних.

В. Д. Бонч-Бруевич. Как работал Владимир Ильич Ленив. «Пионер», 1928, № 2, стр. 8.

«Одно время, — рассказывал... Владимир Ильич, — я очень увлекался латынью». «Латынью?» — удивилась я. — «Да, только мешать стало другим занятиям, бросил»¹.

Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине.  М., 1957, стр. 33.

¹ Далее Н. К. Крупская пишет: «Недавно только, читая «Леф» (1924 г., № 1. — А.. В.), где разбирался стиль, строение речи Владимира Ильича, указывалось на сходство конструкции фразы у Владимира Ильича с конструкцией фраз римских ораторов, на сходство ораторских приемов, я поняла, почему мог увлекаться Владимир Ильич, изучая латинских писателей» (там же). «В этой статье (имеется в виду статья Б. Казанского «Речь Ленина», опубликованная в № 1 журнала «Леф» за 1924 год. — А. Я.), — говорит Н. К. Крупская, — освещался вопрос, как структура речи Ильича придает ей страстность, как способствует она подчеркиванию основных мыслей, оттенков. Владимир Ильич учился в классической гимназии, много, времени убил зря на изучение латыни и греческого языка. Но у него пробудился интерес к языкознанию. Он мог часами просиживать над разными словарями, в том числе над словарем Даля, о переиздании которого он особенно заботился последнее время» («Ленин — редактор и организатор партийной печати». М., 1956, стр. 16).

 

Шел экзамен по греческому языку¹.

В актовом зале стоял длинный стол, накрытый зеленым сукном, по которому были разбросаны билеты. За столом сидел преподаватель греческого языка, рядом с ним — инспектор гимназии и члены педагогического совета.

Я уже стоял перед столом. Володя сидел за моей спиной с билетом в руках и ждал своей очереди.

Без запинки ответил я на все вопросы и перевел греческий текст. Довольный собою и чувствуя, что страшный экзамен подходит к концу, я очень растерялся, когда преподаватель стал вдруг упорно переспрашивать меня спряжение какого-то глагола. Не понимая, в чем моя ошибка, я смутился и замолчал.

— Ну, хорошо-с. Довольно! Можете идти... — совершенно спокойно сказал учитель, и инспектор кивнул головой в знак того, что экзамен кончен.

Счастливый вышел я из зала. За дверью меня обступили товарищи, поздравляли, пожимали руку и с тревогой спрашивали:

 —  Он сегодня очень злой?.. Здорово придирается?.. Через несколько минут из зала выбежал сияющий Володя.

— Ну, как? Что отвечал? — посыпались на него вопросы.

— Хорошо, хорошо! Спасибо... — благодарил Володя. — По-моему, он сегодня добрый, даже к Мите не очень придирался! — добавил он, весело улыбаясь.

Но когда кончился экзамен, ко мне подошел инспектор гимназии:

— В чем дело, Андреев? Учитель поставил тебе двойку и не хочет давать переэкзаменовки! Я не прислушивался к твоему ответу... Он говорит, что ты ничего не знаешь.

Я так и остался стоять в оцепенении, пока меня не окружили товарищи и не заставили рассказать, в чем дело. Все были очень возмущены.

— Я слышал, как Митя отвечал! Он все говорил правильно и перевод сделал прекрасно, только в конце чего-то испугался! За это можно поставить четверку, тройку, но уж никак не двойку! Учитель обязан исправить отметку! — И, недолго думая, Володя побежал к инспектору. Выслушав его, инспектор обещал поговорить с преподавателем еще раз. Я ходил как в воду опущенный. Володя пытался успокоить меня и уверял, что не допустит такой несправедливости.

Надо сказать, что все преподаватели очень любили Володю Ульянова как выдающегося и исключительно талантливого ученика. И когда на другой день Володя обратился к некоторым с просьбой, чтобы они заступились за меня, его выслушали внимательно. Преподаватель русской словесности Пятницкий действительно просил за меня, но учитель, греческого языка был неумолим.

Володя не отходил от меня, старался рассеять мое мрачное настроение:

 — Плюнь на все... В жизни бывает и хуже.

Он приходил ко мне, приносил интересные книги, насильно вытаскивал на прогулки, часто звал к себе...

Володя умел строго распределять часы своих занятий и всегда находил время для отдыха. Весной и осенью мы уходили к реке Свияге, протекавшей в двух километрах от города...

Д. М. Андреев. В гимназические годы. «Костер» (Ленинград), 1957, № 4, стр. 7 — 8, 10.

¹ Греческий язык в гимназии начинали изучать в третьем классе (5 часов в неделю). В четвертом, пятом, шестом и седьмом классах на него отводилось по 6 часов в неделю, в последнем, восьмом классе — 7 часов в неделю. Греческий язык преподавал Иван Алексеевич Ежов, человек, хорошо знающий современную ему научно-политическую литературу, воспитанный на произведениях Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Писарева. «Учитель Ежов, — писала о нем газета «Волжские вести», — умел оживить класс, даже преподавая такой скучный предмет, как греческий язык; он умел, не прибегая к морали и строгости, держать учеников в дисциплине». Владимир Ильич учился греческому языку у А. И. Ежова на протяжении четырех лет — с пятого по восьмой класс включительно.

 

Как-то между экзаменами выдался свободный день, и несколько товарищей сговорились провести его за городом. Среди них был и Ульянов.

Мы решили отправиться всей гурьбой на берега реки Свияги, которая протекала лугами верстах в двух от города. На наше счастье, был ясный, почти жаркий день. Забрав с собой провизию и удочки, отправились мы из города. Ульянов жил ближе всех к Свияге, на Московской улице, и мы зашли за ним за последним. Товарищи остались на улице, а меня послали в дом за Володей. Большая семья Ульяновых всегда смущала меня, и я был счастлив, что мне удалось пробраться в Володину комнату, никого не встретив. Володя уже ждал нас и бегом спустился с лестницы. Я еле поспевал за ним. Из передней он крикнул кому-то, что придет только вечером. Он всегда говорил дома, когда вернется, чтобы не беспокоить свою мать.

Веселые, радостные, мы почти бегом бросились под гору по пыльной улице, которая спускалась в луга, к Свияге.

Добравшись до реки, мы выбрали тенистое место под ивами, у самой воды, и хотя вода была еще холодная, мы первым делом решили выкупаться.

Течение в Свияге небыстрое, и река неширокая, так что мы переплывали ее по нескольку раз.

Володя любил плавать и плавал хорошо, но еще больше любил он лежать неподвижно на спине, так что из воды высовывались пальцы его ног и лицо. Мы незаметно подплывали к нему, хватали его за ноги и старались перевернуть. Он никогда не сердился на такие шутки, но в свою очередь топил противника с головой или забрызгивал ему водой лицо.

Накупавшись и закусив, каждый решил заняться своим делом. Одни стали удить рыбу, другие играли в лапту. Володя лежал на траве, а я сидел рядом с ним.

Из ближнего села доносился церковный звон, и, может быть, поэтому Володя завел со мной разговор на религиозно-философские темы. Помню, что именно здесь я услышал от пего впервые резкое осуждение всего, во что принято было верить. Я не возражал ему, и это в конце концов ему наскучило. Он всегда любил горячий обмен мнениями и спор предпочитал молчанию. Равнодушие собеседников его раздражало.

Наступил вечер, пора было возвращаться домой.

По дороге в город мы пели хором разные песни. Особенно нравились нам волжские («Вниз по матушке по Волге», «Дубинушка») и песни каторжан.

Далеко по вечерним полям неслись голоса:

Назови мне такую обитель,
Я такого угла не встречал,
Где бы сеятель твой в хранитель,
Где бы русский мужик не страдал!

Закончив одну песню, мы начали другую:

— Часовой! — Что, барин, надо?
— Притворись, что ты заснул!
Я бы мимо за ограду
Тенью быстрою мелькнул.
Край родной проведать надо
Да жену поцеловать,
А потом пойду спокойно
В лес зеленый умирать!
— Рад помочь. Куда ни шло бы,
Божья тварь, чай, тож и я!
Пуля, барин, ничего бы,
Да боюсь я батожья!
Отдадут под суд военный
Да сквозь строй как проведут
— Только труп окровавленный
На тележке увезут.

Запевалой нашего хора были по очереди Петя Толстой и я. Володю Ульянова я что-то совсем не помню поющим, но в этот вечер он пел в общем хоре с нами. Правда, он больше кричал, часто фальшивил и из озорства старался перекричать других, но все же пел.

Чувствуя в этом отношении свое превосходство над ним, я не вытерпел его крика и сказал:

 — Ты бы лучше помолчал, а то весь наш хор портишь!

Но на Ульянова это нисколько не подействовало. Он рассмеялся в ответ и стал кричать еще громче прежнего.

Той же весной мы ходили в Киндяковскую рощу, к обрыву, описанному Гончаровым (в романе «Обрыв». — А. И.). Роман Гончарова появился впервые в «Вестнике Европы» в 1869 г. (книги 1 — 5. — А. И.). В Симбирске увлекались этим романом как раз в годы нашей гимназической жизни.

Гимназисты под свежим впечатлением романа ходили в Киндяковку посмотреть на знаменитые места. Я был там в компании с Ульяновым и Сердюковым.

До Киндяковки нас провожал отец Володи. Он хорошо знал окрестных помещиков и рассказывал нам, кого Гончаров описывал в своих романах. У Киндяковки отец Ульянова сел в ехавший за нами тарантас и отправился дальше по делам, а мы трое долго бродили еще по Киндяковской роще и рассуждали о Волохове, о Вере, о Райском¹.

Мы обошли весь обрыв, искали следы знаменитой беседки и старались представить себе, как пробирался к этой беседке Волохов. Мы так увлеклись, что не заметили, как село солнце и наступил вечер.

Это была наша последняя прогулка перед летними каникулами.

Д. М. Андреев, стр. 8 — 9.

¹ Действующие лица романа Гончарова «Обрыв».

 

Жадно слушал рассказы отца о деревне Ильич. Много слышал он о деревне еще малышом от няни, которую он очень любил¹, от матери, которая тоже выросла в деревне.

Это заставляло Ильича с детства внимательно вглядываться в жизнь деревни...

Н. Крупская. Детство и ранняя юность Ильича. «Большевик», 1938, № 12, стр. 66.

¹ Няню Варвару Григорьевну Сарбатову любили все дети Ульяновых. Сохранились воспоминания о том, что Володя любовно протирал нянины очки. В письме из Петербурга Александр Ильич заботливо спрашивал: «Как прошла операция на правом глазу у няни». Дети дарили няне картинки, которые она наклеивала на крышку своего сундука.

 

Помню такой случай. Костя Сердюков, Володя и я шли из гимназии домой.

Была ранняя весна. Снег таял под ногами. Накатанные и плохо вымощенные проезды почернели, везде стояли лужи, вдоль заборов текли ручьи.

В рытвине посередине улицы застряли розвальни, тяжело нагруженные дровами. Пожилой крестьянин, скинув тулуп, пробовал приподнять край розвален.

— Но!.. Сивая! Н-но!

Напрягая все силы, изможденная лошаденка вытягивала шею, перебирала ногами, ноги скользили, а воз только трещал и не двигался с места.

Володя остановился.

— Надо помочь!

— Да ты же весь вымокнешь! Возчик сам справится... — возразил Костя.

В это время крестьянин злобно крикнул на вспотевшую и выбившуюся из сил лошадь, ударил кнутом и сильно дернул за узду. Этого Володя не мог вынести.

— Живо! — скомандовал он. — Я буду тянуть сбоку, а вы толкайте сзади. Ну, готовы?.. Раз, два, три!

Мы дружно налегли и вытащили розвальни.

— Спасибо... — угрюмо поблагодарил крестьянин, — Замаялся один-то.

— Зачем же такой большой воз накладывать? Ведь лошади не справиться! — заметил Володя.

— Лошаденка хиленькая, верно... Да мера должна быть полная, а то не продашь... Детям обувка нужна... Крышу починить надо, избенка плохонькая... — бормотал крестьянин, шагая рядом с возом и на ходу натягивая тулуп.

— Верно, у вас земли мало? Да? — спросил Володя, поднимая оброненную крестьянином рукавицу. — Или плохая?

Воз уже свернул в боковую улицу, а Володя продолжал увлеченно расспрашивать крестьянина, большая ли у него семья, есть ли, кроме него, работники, сколько лет старшему малышу.

— Куда ты, Володя? Тебе же не по дороге! — Я знал, что он торопится домой.

Володя было отмахнулся, но потом, видимо, передумал.

— Ну, прощайте... Мне надо домой, а то мать будет беспокоиться! — сказал он и протянул руку крестьянину. Тот вначале будто оторопел, потом улыбнулся и осторожно взял маленькую Володину руку в свою.

Д. М. Андреев. В гимназические годы, «Костер» (Ленинград), 1957, № 4, стр. 11-12.

(Педагогический совет) постановил наградить похвальным листом и книгою (первая награда) ученика III «А» класса: Ульянова Владимира; и одним похвальным листом (вторая награда): Коринфского, Кузнецова, Кутенина, Писарева, Сахарова, Наумова и Разумова¹.

Постановление педагогического совета Симбирской гимназии от 10 июня 1882 го да. Цит. но книге Л. Л. Карамышева «Симбирская гимназия в годы учения В. И. Ленина» Ульяновск, 1958, стр 107.

¹ Это награждение состоялось по представлению инспектора И. Я. Христофорова, бывшего в третьем и четвертом классах классным наставником Владимира Ильича.

 

ПОХВАЛЬНЫЙ ЛИСТ

Педагогический Совет Классической Гимназии, уважая отличные успехи, прилежание и похвальное поведение воспитанника III-го класса Ульянова Владимира, наградил его сим похвальным листом. Симбирск, июня 10 дня 1882 года.

Похвальный лист В. И. Ульянова, воспитанника III класса Симбирской гимназии. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

В июне мы (то есть семья Ульяновых. — А. И.) поехали в деревню (Кокушкино. — А. И.), находящуюся в 40 верстах от Казани. До Казани мы поехали по Волге на пароходе; день был прекрасный, на небе ни облачка; летнее солнце, стоя высоко в небе, ярко освещало необозримую водную поверхность; местами отражение солнца в воде было так сильно, что было больно смотреть; вокруг все было так тихо, как никогда не бывает на земле. Свежий ветерок уменьшал зной дня, и на пароходе не было нисколько жарко. Я почти все время стояла на палубе и любовалась волжскими берегами, которые особенно хороши около Богородска; мне так понравилась Волга, медленно катившая своп светлые воды, ее красивые берега, быстрое движение парохода, что жаль было расставаться с этим, когда приехали в Казань. В Казани нам пришлось прожить два дня в ожидании лошадей из деревни... На третий день... мы поехали в деревню...

Погода все время стояла хорошая, и мы много гуляли по полям и лесам.

Из классного сочинения Ольги Ульяновой. Цит. по статье Ю Махиной и Г. Хаита «В семье Ульяновых». «Пионерская правда», 1959, 5 июня.

Летом Владимир Ильич ездил с семьей в деревню Кокушкино Казанской губернии. В этой деревне провела юность его мать, у которой сохранились очень сердечные отношения с местными крестьянами, и Владимир Ильич имел случай близко наблюдать быт и психологию захудалой русской деревни. Слышал он там жалобы на малоземелье, слышал высказываемое отцом и матерью сожаление, что кокушкинские крестьяне, несмотря на горячие убеждения его деда, отца его матери, предпочли оброку¹ дарственный надел².

А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н Ленин), стр. 18.

¹ Оброк — принудительный ежегодный побор деньгами или продуктами, взимавшийся помещиком с крепостных крестьян. В России до отмены крепостного права оброк являлся одной из основных форм феодально-крепостнической эксплуатации крестьян. Величина оброка зависела от произвола помещика и часто достигала непосильных для крестьянского хозяйства размеров. Нередко крестьянам приходилось уходить из деревни в поисках заработка для уплаты оброка.

² Дарственный надел — крайне незначительный участок земли, который могли получить крестьяне в личную собственность согласно статье 123 Положений 19 февраля 1861 года о выходе крестьян из крепостной зависимости. Многие из крестьян, не желая оставаться в зависимости от помещика, соглашались на получение такого мизерного надела, рассчитывая впоследствии прикупить себе земли. В результате, не имея возможности прокормиться с ничтожного дарственного надела, крестьяне окончательно обезземеливались или попадали в кабальную зависимость от помещика.

 

...После стен, нелюбимых нами... казенных гимназий, после майской маяты с экзаменами лето в Кокушкине казалось чем-то несравненно красочным и счастливым.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 43).

День угасал. У плотины, на гладкой серебряной поверхности пруда, не затененной прибрежными деревьями, маячит силуэт высокого человека. Неслышно плывет в ботниках Карпей — бедняк крестьянин из соседней деревни (Татарской. — А. И.). Ботники — это выдолбленные из бревен две узкие лодочки, соединенные у концов борт к борту поперечными палочками. Правая нога помещалась в одном ботнике, левая — в другом. Плавал Карпей стоя и греб одним веслом.

Он был, что называется, мастер на все руки: и рыболов, и охотник, и печник, и сапожник; высокий, стройный, с правильными чертами лица и острой бородкой, с вьющимися черными, чуть тронутыми сединой, волосами, прикрытыми войлочной шляпой в виде пирожка.

 — Тургеневский тип, — говорил о нем Володя, находя, что в описании Тургенева Карпей занял бы видное место в галерее образов, выведенных этим автором.

А отец Володи, Илья Николаевич, называл Карпея поэтом-философом, так как он образно повествовал об охоте и не прочь был побеседовать на отвлеченные темы.

Хотя Володя сам и не ловил рыбу, однако с видимым удовольствием следил за легкими целесообразными движениями Карпея, когда тот ставил или выбирал сеть в большинстве случаев лишь с мелкой рыбешкой¹.

Н. И. Веретенников. В деревне Кокушкино. «Пионерская правда», 1940, 22 апреля.

¹ А. И. Ульянова-Елизарова говорит о Карпее: «Это был наш хороший знакомый. Охотник и рыболов, он часто приходил в Кокушкино, предлагая дичь или рыбу, причем всегда беседовал на самые разнообразные темы... Это был талантливый самородок, с речью, блещущей остроумием и меткими сравнениями» («А. И. Ульянов», стр. 44).

 

Вечером собирались двоюродные братья и сестры — молодежь и подростки, которых особенно много съехалось этим летом (1882 года. — А. И.), гуляли и пели, играли в разные игры и загадки.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 61).

Александр Ильич и Анна Ильинична, мои брат и сестра — Владимир и Мария Веретенниковы¹, открыв книгу и прочитав вслух первую попавшуюся фразу, любили отгадывать автора и название произведения.

Володя, Оля Ульяновы и я тоже очень часто занимались таким разгадыванием автора и сочинения по Пушкину, Некрасову, Лермонтову, Гоголю, Тургеневу.

Меня всегда удивляло, как отчетливо сохраняла все прочитанное память Володи. Ему и в голову не приходило, что можно забыть автора и фамилию героя романа.

Н. Веретенников. Что читал Володя Ульянов. «Пионерская правда», 1956, 31 июля.

¹ Владимир Иванович Веретенников (род. в 1865 году) впоследствии был врачом гинекологом в Петербурге. Мария Ивановна Веретенникова(1862 — 1931) учительствовала в Казани, затем была начальницей гимназии в Вятской губернии. После Октябрьской революции жила в Москве, работала в Государственной библиотеке СССР имени В. И. Ленина. Восприемницей Марии Ивановны была М. А. Ульянова.

 

В темный, ненастный августовский вечер собрались мы во флигеле, в большой комнате.

Кто играет на бильярде, кто в карты: в «дурачки», «короли», «свои козыри».

Кто-то взял Гоголя и читает вслух «Вечера на хуторе близ Диканьки». Понемногу, бросив и бильярд и карты, все подсели слушать. Слушали с увлечением. Кончили «Заколдованное место» и заспорили, что интереснее прочесть: «Пропавшая грамота» или «Вий». Решаем читать «Вий», как более страшную сказку.

Гостивший в Кокушкине гимназист Петя Алексеев с опаской поглядывает на темные окна, сторонится от них, жмется ближе к освещенному керосиновой лампой столу.

Петя, пожалуй, самый старший из всей компании. Он как-то отличается от всех: вероятно, менее развит и порядочно труслив.

Заметив эту черту, мы начинаем подтрунивать над ним, хотя некоторым из нас и не по себе — жутковато бежать в темную ночь из флигеля в большой дом через дорогу. Но мы не поддавались этому чувству, старались его побороть и скрыть.

 —  Петя плохо слышит, потому и жмется к столу! — кричим мы.

— Посмотри в окно, — говорит Володя. — Вглядевшись, увидишь освещенную свечами церковь, посередине гроб, у гроба бурсака Хому Брута... Взгляни, какое у него испуганное лицо... Вот начинает носиться по воздуху гроб, чуть не задевая его...

Несчастный Петя отворачивается, убегает от окна, затыкает уши пальцами. Мы насильно отрываем руки и нашептываем ему слова страшной сказки.

Ясно — мы скоро доведем его до слез.

Володя сразу обрывает неуместные и злые шутки.

— Нет, так шутить нельзя! — заявляет он. — Мы зря это выдумали. Эту издевательскую игру надо прекратить.

И, обращаясь к Пете, Володя успокаивает его:

— Ну что можно видеть в окно из светлой комнаты, кроме черноты темной ночи? Вот, наоборот, из цветника ты увидишь освещенную комнату и всех нас вокруг стола. Тут страшного ничего нет. Бросим это! Давайте лучше сыграем на двух досках в шашки, а выигравшие опять сразятся между собой.

Усаживаемся за шашки. Петя понемногу успокаивается. Вечер кончается. Пора спать...

Однажды вечером, гуляя, мы забрели на луг и улеглись на недометанный стог сена. С нами был и двоюродный брат. Он медленно, устремив взоры в небо, цедя слова, импровизировал что-то очень сентиментальное о ночи, о небе, о звездах...

— Ты с какого это языка переводишь? — спрашиваю я притворно-серьезным тоном.

Володя разразился громким смехом. К этому, казалось, безудержному хохоту присоединился и я.

Декламатор сначала рассердился на нас обоих, но кончил тем, что и сам рассмеялся.

Володя так заразительно смеялся, что увлекал даже тех, кого этот смех задевал.

Неожиданно круто оборвав смех, Володя сказал:

— Мне напомнила твоя нудная декламация, как на уроке, дожидаясь подсказки, тянут трудный перевод с немецкого, будто тяжелый воз в гору везут.

Такой резкий переход от смеха к серьезной речи очень характерен для Володи того времени, и, конечно, никакой искусственности, нарочитости в этой внезапности перехода не было и следа...

На лужайке в березовой роще Володя начал бороться с мальчиком (одним из двоюродных братьев. — А. И.) на год старше и на целую голову выше, хвастливо заявившим, что его никто не побеждал. Обхватив друг друга руками, они начали поединок. Неожиданно противник Володи подставляет ему ногу, Володя падает, и на него валится его партнер, но тотчас вскакивает и с торжествующим видом победителя восклицает:

— Я поборол!

Возмутившись его недопустимой в честной борьбе подножкой, я как свидетель заявил, что нужно возобновить состязание. Противник Володи стал довольно неловко, но с чрезвычайной горячностью оправдываться, отрицая свой недопустимый в борьбе прием.

Володя же, игнорируя его оправдания и мои нападки, со всей присущей ему прямотой и спокойной уверенностью в своей правоте поставил вопрос совсем в другой плоскости: кто бы ни очутился наверху при падении — этого недостаточно; нужно удержать эту позицию, ведь снизу можно выбиться наверх.

— На землю-то свалился я, — говорит Володя, — а потом оказался бы внизу он.

— Когда же потом? — спрашиваю. — Тогда надо определить время.

Согласились считать медленно до ста, и, если тот, кто был сверху, не будет сброшен, а удержится до конца счета, он будет считаться победителем.

Повторили единоборство, и опять Володя вследствие данной ему подножки оказался внизу, но очень быстро вывернулся и продержался сверху до конца счета.

Надо было видеть обескураженную фигуру и смущенную физиономию побежденного!

Препятствия никогда не останавливали Володю. Неудачи только возбуждали стремление к достижению цели...

Вспоминается одна из наших детских забав.

Володя, я и двоюродный брат изображали из себя «казацкую вольницу».

Вооружившись длинными деревянными пиками, мы носились по полям, лугам и овражкам. Кое-где у ручейков делали привалы и подкреплялись взятыми с собою в путь овощами и ягодами.

Всякой игре Володя умел придать особый интерес. Он предложил каждому из нас взять имя какого-нибудь литературного героя.

Себе он облюбовал имя Тарас Бульба и лошади — Черт, по Гоголю (мы воображали, что у каждого есть лошадь). Я — Казбич, и лошадь у меня — Карагез (по Лермонтову). Третье имя и кличку лошади я не помню — из какого-то романа Майн-Рида.

Отлично понимаю, почему после недолгого размышления Володя выбрал Тараса Бульбу: во-первых, это казак, а у нас «казацкая вольница», а во-вторых, у Володи к нему лежало сердце, как к человеку крепкой воли и необыкновенного мужества.

Набеги «казацкой вольницы» в составе героев Гоголя, Лермонтова и Майн-Рида впоследствии перешли в исследовательские экскурсии по оврагам, ручьям и по реке — для исследования истоков их. Ходили пешком исследовать приток Ушни. Тут нам помогали и наши пики: опираясь на них, мы перепрыгивали с одного берега ручья на другой, выбирая путь по крутым, поросшим кустарником берегам оврага.

У села Черемышева на берегу реки находился курган из золы — «Магнитная гора». Мы проезжали туда на лодке. Река Ушня здесь настолько суживалась, что лодка упиралась бортами в берега, и местами ее приходилось протаскивать волоком.

Кто-то из старших задался вопросом, почему этот холм из золы носит название «Магнитная гора».

Володя нашелся и сейчас же, не задумываясь, ответил:

 —  Да, может быть, потому, что она нас притягивает! Володя некоторых забав не любил, не признавал, и мы откладывали их, говоря:

 —  Ну, делать запруду на ключе будем потом — Володе не правится.

И только после отъезда Ульяновых, не находя себе места, в подавленном настроении, чтобы заглушить горечь разлуки, мы отправлялись на ключ «Поварня» пачкаться с запрудой...

Шура (Александр Ильич Ульянов. — А. И.) много рассказывал о красивых местах на реке Меше (приток Камы, в десяти километрах от Кокушкина) и так заинтересовал всех, что решили съездить туда — и не раскаялись. Единогласно признали, что эта местность живописнее даже милого нам Кокушкина.

Сразу по выезде из леса, самого по себе красивого, мы увидели обширный луг с разбросанными по нему отдельными пышными, развесистыми деревьями. За лугом в твердо очерченных невысоких берегах блестела широкая полоса реки. По противоположному берегу ее теснился высокой стеной сосновый бор; отражаясь как бы опрокинутым в реке, он манил к себе.

Пожалев, что нет лодки и нельзя переправиться на другой берег, мы прошли вдоль реки до поросших молодыми деревцами холмиков, тоже очень живописных. Это место по берегу реки носило название «Подувало».

В восхищении я воскликнул:

 —  Совсем как Бежин луг у Тургенева! Точно декорации! Володя возразил, что на Бежин луг не совсем похоже, но

согласился, что пейзаж действительно красивый и, конечно, лучше всяких декораций.

Впоследствии мы много раз ездили на Мешу, даже отвезли туда лодку...

После захода солнца все обитатели Кокушкина, и старый и малый, собирались обыкновенно на балконе большого дома и на скамейке в цветнике.

И тетя Маша и мама — большие любительницы цветов. Флоксы, резеда, левкои, душистый горошек, никоциана, настурции и другие цветы наполняют воздух ароматом. Георгины и мальвы возвышаются в середине клумб.

Дети, предвкушая удовольствие игры со взрослыми, бегут в дом за стульями и табуретками для старших; сами усаживаются на ступеньках балкона. Начинаются так называемые «сидячие игры».

Илья Николаевич зовет Шуру, Анечку и мою сестру Машу, уединившихся на прохладном, северном верхнем балконе.

Кто-то из младших предлагает играть в «синонимы».

 —  Ну что ж! Хотя эту игру и неправильно так называть, — говорит Илья Николаевич, — следовало бы назвать «омонимы», но раз уж это название укоренилось, пусть так. А теперь воспользуемся запозданием Оли и живо выдумаем, что ей загадать.

Останавливаемся на слове «поля»: ни разу не загадывали.

— Первое: поля, по которым гуляют, — засеянные злаками.

— Второе, поля, под которыми гуляют, — поля шляпы.

— Есть и третье, — замечает Володя. 

— Что же? Не приходит в голову.

— А поля, по которым гуляет перо учителя, исправляющего работу ученика! — разъясняет Володя.

Приходит Оля и быстро разгадывает слово по данным тетей Машей трем определениям его: первое — побитые градом, второе — поломанные и третье — залитые чернилами.

Загадав еще несколько созвучных слов, переходим к другой игре — «в пословицы», носящей опять-таки неточное название, так как нередко загадывали стихи вместо пословиц. В этой игре отгадывающий задает любые вопросы всем играющим по очереди. В свой ответ играющий должен вставить назначенное ему слово из стихотворения или пословицы.

У крутой тропинки, сбегающей к пруду, растут старые липы, посаженные в кружок, и образуют беседку. Сюда удаляется тот, кто должен отгадывать. Уходит Шура. Со всех сторон сыплются предложения.

— «Вот парадный подъезд!» — кричат ребята.

— Не годится, много трудных слов: «парадный», «торжественным»...

 — «В тот год осенняя погода» — из «Евгения Онегина», — предлагает моя сестра Маша.

— Некрасова и Пушкина Саша сразу отгадает — надо что-нибудь потруднее, мало известное, — возражает Володя.

Наконец останавливаемся на шуточных стихах Саши (Александра Ивановича. — А. И.) Веретенникова:

Во тьме ночной
Пропал пирог мясной,
Пропал бесследно, безвозвратно,
Куда и как девался — непонятно.

— Хорошо, пусть наш Саша отгадывает то, что выдумал ваш Саша, — шутит Илья Николаевич, обращаясь к маме.

— Володе дадим слово «тьме» — в этом падеже его не так легко вставить.

Но Володя с честью выходит из трудного положения. На вопрос Шуры, почему он за коленку держится, Володя, не моргнув глазом, отвечает:

— Вчера вечером ушиб ногу: без света, во тьме кромешной, спать ложился и наскочил на табуретку.

Нужное слово «тьме» было вставлено в ответе так естественно, что отгадать его было трудно.

Однако на слове Ильи Николаевича Шура, к удовольствию ребят, отгадал стихи, и пришлось удаляться Илье Николаевичу, так как строгое правило — уходить тому, на чьем слове отгадано, — было непреложно.

Впрочем, старшие, например Анечка, отгадав ранее, нарочно доводили разгадку до того, кого они хотели отправить «в уезд» (это выражение взято в соответствии с поездками Ильи Николаевича по службе).

Была у нас и такая игра: нужно было узнать загаданного человека по вопросам, на которые отвечают только «да» или «нет». Если отгадывающий задавал вопрос не характерный, на который с одинаковым правом можно отвечать и «да» и «нет», то ответ не давал разгадывающему никакой нити.

Надо было подобрать характерную черту для загаданного лица. Поэтому вопросы задавались так:

— Он?

— Нет. (Значит, она).

— В саду?

— Да.

Дальше дети спрашивали:

— В синем платье?

— С цветком за поясом?

А взрослые задавали и такие вопросы:

— Смела ли?

Догадлива ли?

Часто вопросам придавали и комический характер, па-пример:

— Упал сегодня с мостков в воду?

— Первобытный человек? (Так Анечка называла меня, потому что я разъезжал по пруду на самодельном камышовом плоту с парусом.)

Володя в этих играх затмевал всех, даже взрослых, отгадывая шараду или стихи с первых же слов, а в некоторых играх задавал лукавые вопросы, чем вызывал общий хохот.

Как-то Володе загадали одного из двоюродных братьев — горе-охотника, подстрелившего девять домашних уток (домашних уток не пугают выстрелы).

Володя, быстро отгадав, спрашивает:

— Не полагает ли загаданное лицо, что дикие утки улетают только после девяти выстрелов?

Громкий хохот всех играющих дает знать, что Володя пен нал не в бровь, а прямо в глаз.

Для затруднения Володе даже стали загадывать вместо людей неодушевленные предметы: топор, торчащий в пне; скребок, воткнутый в землю; удочку, стоящую у стены, и т. п.

Очень интересна была такая игра: один из нас читал из какой-нибудь книги первую попавшуюся фразу, отгадывающие должны были указать автора и назвать произведение.

Вначале брали только басни Крылова, а позднее и других классиков литературы. Играли и в общеизвестную игру — шарады.

Классической шарадой считалось: первое из целого творится, целое последнего боится (вино — град)...

Часто поздним вечером шагали мы втроем — Володя, я и двоюродный брат — по дороге между Кокушкином и Татарским Черемышевом и толковали о всякой всячине.

Кто-нибудь из нас разглагольствует, а Володя посвистывает сквозь зубы, слушает и только иногда вставит энергичное, краткое замечание.

Кто-то из нас поднял вопрос, почему золото имеет такую силу и значение.

Двоюродный брат высказал мысль примерно так (впрочем, гораздо пространнее, чем я передаю):

— Вот если бы все согласились не придавать значения золоту, так и лучше было бы жить.

Володя, прервав насвистывание, обронил:

— Если бы все зрители в театре чихнули враз, то, пожалуй, и стены рухнули бы. Но как это сделать?

Так, коротенькой репликой, он часто опрокидывал наши многословные рассуждения.

В это же лето Володя обратил мое внимание на критическую литературу — Белинского, Добролюбова и Писарева. Последним я очень увлекался, но достать его произведения, как запрещенные, было трудно.

Однажды я высказал мысль, что не следует признавать авторитеты, и как пример привел одного из своих двоюродных братьев, который восхищается своим старшим братом и преклоняется перед ним.

— По-моему, — сказал я, — нужно руководствоваться только своим разумом и знаниями.

Володя не согласился со мной, доказывая, что это неправильно, так как сами мы еще многого не знаем, и ничего плохого нет, если авторитет старшего брата стоит высоко.

В другой раз я высказал недовольство моим старшим братом Сашей, преподавателем древних языков, считая, что он выбрал очень сухую и скучную специальность¹.

Но Володя очень ловко заступился за Сашу, сказав, что в Симбирске в его классе давал уроки латинского языка мой брат и эти уроки были очень интересны²...

Много рассказывал Володя и о других симбирских преподавателях, например об учителе математики³, который укорял ученика, не знавшего урока: «Что, братец, урока ты не знаешь! Видно, «по Свияге я пройду, руки в боки подопру»», — говорил он, намекая словами песни на прогулки по берегу реки Свияги и по симбирским бульварам.

Н. Веретенников, стр. 26 — 28, 35 — 39, 41 — 42, 44-49.

¹ Двоюродный брат Владимира Ильича Александр Иванович Веретенников в 1880 году стал преподавать в Симбирской гимназии древние языки.

² Директор гимназии Ф. М. Керенский так писал о нем в учебный округ: «Латинский и греческий языки в III «А» классе (когда в нем учился Володя Ульянов. — А. И.) и один греческий язык в V классе с начала настоящего (1881/82-го. — А. И.) учебного года вел преподаватель, сверхштатный учитель Веретенников. За деятельность свою принялся с отличным усердием. Серьезно подготовленный к каждому уроку, внимательный к ученикам, строгий к себе, возбуждал в учениках любовь к занятиям, которые ведутся им довольно успешно» (Ульяновский государственный архив).

Владимир Ильич и впоследствии интересовался жизнью А. И. Веретенникова. 14 марта 1898 года в письме к матери из Шушенского он сообщал: «Как-то на днях получил письмо оттуда (из Казани. — А. И.) от Александра Ивановича, очень удивившее меня. Он. пишет, что служит теперь, что Николай Иванович (Веретенников. — А. И.) в С.-Петербурге; что живут они в Казани там же. Надо будет как-нибудь собраться ему ответить. Не знаю, как его здоровье — по письму трудно сделать заключение; если он все такой же, как и прежде был (А. И. Веретенников серьезно болел. — А. И.), то служить ему будет трудно, а жить тоже нелегко» (В. И. Ленин. Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 98).

³ Учителями математики в гимназии были Николай Михайлович Степанов (в младших классах) и Александр Федорович Федотченко (в старших классах). После окончания Казанского университета Н. М. Степанов преподавал математику в Астраханской гимназии, где у него учился Илья Николаевич Ульянов, а в 1867 году был назначен учителем в Симбирскую гимназию. Здесь у него на протяжении всего гимназического курса учились Александр Ильич и Владимир Ильич. В ряде гимназических отчетов директор гимназии писал, что «при твердом знании предмета, при опытности и аккуратности, Степанов ведет преподавание математики правильно и успешно». Н. М. Степанов имея привычку укорять не знавшего урока ученика, о чем и рассказал Володя своему двоюродному брату.

 

Я частенько заглядывал к Володе. Помню, нам предстояли экзамены по всем предметам при переходе из четвертого в пятый класс.

— Проверь, пожалуйста, мои знания, — попросил я его.

— Какие предметы тебя беспокоят?

История древнего мира. Много названий и такие мудреные. Удивляюсь, как ты их запоминаешь. Да вот еще эта проклятая хронология.

Ничего, — сказал Володя. — Давай я тебя прослушаю. И начнем именно с хронологии. Если усвоишь ее, поймешь последовательность событий, и тогда тверже все запомнится.

И повторял со мною хронологию, напоминая факты, объясняя события. После этих четких, продуманных объяснений в десять раз легче становилась древняя история.

М. Ф. Кузнецов в записи С. Мирер. Из воспоминаний о детстве Ильича. «Известия», 1940, 16 апреля.

Педагогический Совет Симбирской гимназии, уважая отличные успехи, прилежание и похвальное поведение воспитанника IV-ro класса Ульянова Владимира, наградил его сею книгою («Жизнь европейских народов» Е. Н. Водовозовой, том II, Спб., 1881. — А. И.) при похвальном листе¹. Симбирск. Мая 30 дня 1883 года.

Директор Керенский
Инспектор Христофоров

Законоучитель св(ященник) В. Сорогожский
Преподаватели: Я. Штейнгауер, А. Федотченко, Н. Яснитский, П. Федоровский, Моржов, Н. Нехотяев.

Надпись на книге, полученной В. И. Ульяновым в награду за отличное окончание четвертого класса. Центральный музей В. И. Ленина.

¹ Володя Ульянов получил награду один из всего класса. Это объясняется особой трудностью занятий в четвертом классе, где впервые начиналось изучение геометрии (2 часа в неделю), вводился курс славянского языка, увеличивалось количество упражнений по древним и новым языкам. Гимназисты четвертого класса впервые сдавали устные экзамены, во время которых проверялось знание материала за все четыре года обучения. О сложности этих экзаменов свидетельствует тот факт, что только по русской словесности нужно было знать наизусть свыше ста стихотворений поэтов-классиков, в том числе 45 басен Крылова, 31 стихотворение Пушкина, 12 стихотворений Жуковского, 10 — Лермонтова, 4 — Кольцова. Из 48 учащихся вместе с Владимиром Ильичей в четвертом классе в пятый класс была переведена только половина — 24 гимназиста.

 

Особенно памятен мне приезд Володи в тот год, когда он перешел в пятый класс. На этот раз я был еще в Казани¹. В прекрасный весенний вечер приехали с парохода тетя Маша, Анечка и Володя.

Володя был возбужден поездкой на пароходе, а может быть, и блестяще сданными первыми устными экзаменами (в младших классах были только письменные экзамены).

Он предложил мне прогуляться по Казани, и мы сейчас же побежали, накинув на плечи гимназические пальто. В комнате было уже темно, но, выйдя на улицу, я заметил, что Володя накинул пальто наизнанку.

— Пальто-то наизнанку накинул, Володя, — сказал я ему.

— Да, и в самом деле! Ну, пусть так и остается, — ответил он. — Я себя чувствую сегодня как-то особенно: как будто что-то большое, чудесное мне предстоит. Погода, что ли, такая... А у тебя нет такого чувства?

— Погода действительно прекрасная. Я очень, очень рад, что ты в этом году раньше приехал, но ничего чудесного не ощущаю.

Наоборот, я был даже несколько подавлен тем, что, прохворав тифом всю зиму, отстал еще на один класс и был только в третьем, тогда как Володя перешел уже в пятый.

— Куда же пойдем? — спрашиваю. — Показать тебе лучшую улицу, Воскресенскую?

Он ответил, что ему все равно, и мы пошли в сад «Черное озеро». Вернулись мы скоро и, предвкушая удовольствие от поездки в Кокушкино, легли спать в моей комнате.

На другой день отправились на двух парах, запряженных в плетенки на дрогах, причем каждый из нас, к нашему удовольствию, сидел на козлах рядом с ямщиком.

— Ну и забавник! — заявил молодой парень Роман, ямщик, с которым приехал Володя.

— Кто? — спрашиваю я.

— Да брательник твой. С им не заметишь, как доедешь и на ленивых лошадях.

И впоследствии этот парень из соседней деревни Черемышево-Апокаево не однажды спрашивал:

— Скоро ли должон приехать твой брательник?

— А что?

 — Да уж больно занятный. Я и не видывал таких парнишек — на все у него загвоздки да прибаутки.

Н. Веретенников, стр. 54 — 55.

¹ «Мы жили тогда, — вспоминал Н. И. Веретенников в статье «Детские годы В. И. Ульянова (Ленина) в Кокушкине», — в Профессорском переулке, в доме Завьяловой» («Красная новь», 1938, № 5, стр. 156).

 

Когда следующей осенью, после каникул, мы опять встретились в гимназии, друзья едва узнавали друг друга, так все выросли и возмужали. Из мальчиков большинство превратилось в молодых людей. У некоторых, на зависть всем остальным, уже стали пробиваться усики, у других петушиные голоса сменились молодыми баритонами. Мы не хвастались больше собранными жуками и бабочками, а, разбившись на группы, горячо обменивались мнениями о прочитанных книгах, главным образом запрещенных, и шепотом рассказывали друг другу о брожении, которое началось в студенческих кругах.

После торжественного молебна в гимназической церкви всех учеников собрали в актовом зале, и директор гимназии Ф. Керенский (отец будущего министра Временного правительства) обратился к нам с речью.

Он говорил очень долго и очень скучно. Он осуждал начавшееся среди молодежи вольнодумство, внушал нам верноподданнические чувства, любовь к царю и отечеству и уважение к религии¹.

Когда он кончил, все классы попарно и чинно должны были пройти мимо него в порядке старшинства. Зато, выйдя из зала, гимназисты бросились в классы с таким шумом и гамом, с таким гиканьем и грохотом, что дрожали полы и стены.

По коридору прошел сторож с большим медным звонком, возвещавшим начало уроков, и новый учебный год вступил в свои права.

Порядки в гимназии пошли строже². Начальство настойчиво стало бороться с «вредными идеями», проникавшими в среду молодежи. Одной из главных мер против вольнодумства и «вредных мыслей» считалось умение поставить учеников в такие условия, чтобы у них почти совсем не оставалось свободного времени для чтения «опасной» литературы. С этой целью рекомендовалось учителям не объяснять уроков в классе, а предоставлять ученикам самим разбираться на дому во всем заданном. И с этой же целью стали задаваться бесконечные латинские и греческие переводы.

Чтение запрещенных книг преследовалось очень строго. В пансионе по распоряжению Керенского стали часто производиться обыски. Один раз при обыске в умывальной комнате нашли под умывальником сборник революционных песен. Об этом было доложено директору. Керенский собрал учеников старших классов и потребовал выдать всех, кто приносит и читает запрещенные книги. Но ученики упорно молчали и никого не выдали.

Несмотря на все строгости, мы находили время для чтения и увлекались запрещенными произведениями Добролюбова, Писарева, Белинского, Герцена и Чернышевского. Читали мы также журналы «Дело»³, «Современник» и «Отечественные записки». Городская Карамзинская библиотека не удовлетворяла нас, и поэтому гимназисты старались доставать книги из частных библиотек своих родных.

Много запрещенной литературы доставал Сердюков. Я привозил книги из библиотеки моего дяди. Ульянов брал из дому. Роман Чернышевского «Что делать?» я получил от него⁴. Помню это хорошо потому, что эта книга чуть не послужила причиной моей ссоры с Ульяновым.

Дело было так.

Володя дал мне книгу Чернышевского с условием, что я верну ее через неделю, так как книга чужая. Я дал ему слово вернуть книгу в назначенный срок. Быстро прочитав, я передал книгу для прочтения еще одному товарищу, а тот заболел. Его отправили в лазарет, и он из предосторожности захватил книгу с собой. Прошла неделя, а книга все еще была в лазарете. Пробраться туда никак мне не удавалось. Мне было очень неловко перед Володей, и я всячески избегал разговаривать с ним. В конце концов он сам подошел ко мне и спросил:

— Что же ты не возвращаешь мне Чернышевского? Ты же знаешь, что книга чужая и я обещал вернуть ее в назначенный срок!

Тогда я рассказал Володе, в чем дело. Он поморщился и резко заметил:

— Если ты не хочешь или не можешь, то я сам сумею достать книгу из лазарета. Терпеть не могу людей, не умеющих держать свое слово.

Я вспылил, наговорил ему в ответ каких-то дерзостей, и мы поссорились.

Когда вспышка прошла, мне стало ясно, что я не прав перед Ульяновым.

Несмотря на запрещение и рискуя остаться в наказание без обеда, я пробрался во время большой перемены в лазарет и достал книгу. После уроков я молча передал ее Володе.

На другой день мы встретились с ним опять по-дружески и с оживлением обсуждали содержание романа «Что делать?».

Д. М. Андреев, стр. 9 — 10.

¹ Ф. Керенский неоднократно заявлял, что в основу всей школьной работы им положено всемерное воспитание у учеников религиозного чувства. «Прежде и больше всего, — писал он в отчете гимназии за 1882 год, — обращено было внимание на развитие в учениках религиозного чувства, на то, чтобы они строго исполняли требования религии в церкви, а также благочестивые обычаи». В отчете гимназии за следующий, 1883 год читаем: «Главнейшее внимание было обращено на то, чтобы развить в учениках религиозное чувство, отдалить их от дурных сообществ, развить чувство повиновения начальству, почтительность к старшим, благопристойность, скромность и уважение к чужой собственности». Те же мысли и в отчете за 1886 год: «Как на незыблемую основу воспитания, воспитатели опирались на святое евангелие и на церковное богослужение».

Закон божий преподавался во всех классах гимназии, начиная с приготовительного, где ему отводилось 4 часа в неделю. С первого по пятый класс включительно лекции по этому «предмету» гимназисты должны были слушать по 2 часа в неделю, в последних трех классах — по 1 часу в неделю. Зато на такую важнейшую дисциплину, как естествознание, во всей гимназии отводилось... 2 часа в неделю, и читалась она только в одном — шестом — классе. Химия же вовсе была исключена из числа гимназических предметов, так как министерство народного просвещения считало, что изучение ее может привести гимназистов к «ненужным» и даже «вредным» размышлениям.

² Поведение гимназистов до мелочей регламентировалось особыми правилами. Они должны были неукоснительно посещать церковные богослужения, носить строго определенную одежду, не выставлять наружу цепочек от часов, воротников рубашки, застегивать пальто на все пуговицы и т. п. Был значительно усилен внеклассный надзор. Приезжие гимназисты могли снимать квартиру только у тех домохозяев, у которых это разрешалось учебным начальством. «Квартиры для гимназистов разрешалось держать тем, кто не беден, вполне благонадежен в религиозно-нравственном отношении и имеет образовательный ценз не ниже прогимназии». Домохозяева обязывались директором гимназии «строго наблюдать за гимназистами и о всех беспорядках в их жизни, несвоевременных отлучках, о приеме лиц, неизвестных хозяевам, и т. п. немедленно доводить до его сведения». Квартиры гимназистов периодически посещались директором, классными наставниками, их помощниками, причем все они внимательно присматривались к образу жизни гимназистов и, главное, к тем книгам, которые они читали. В качестве «воспитательных мер» широко использовались различные наказания: выговоры, оставление в классе после занятий, заключение в карцер на черный хлеб и воду, воздействие на родителей, исключение из гимназии и т. п.

³ «Дело» — ежемесячный литературно-политический журнал, издававшийся в Петербурге в 1866 — 1888 годах. Ведущие публицисты «Дела» П. Н. Ткачев и Н. В. Шелгунов в период спада революционной волны продолжали отстаивать революционный путь общественного переустройства. Это обеспечило журналу большой успех среди демократически настроенной молодежи.

⁴  Сразу же после опубликования в 1863 году в журнале «Современник» (№ 3, 4, 5) роман Н. Г. Чернышевского «Что делать?» был запрещен цензурой и не переиздавался до 1905 года. У Владимира Ильича было нелегальное издание романа, выпущенное за границей в 1872 году.

 

Роман Чернышевского («Что делать?» — А. И.) слишком сложен, полон мыслей, чтобы его понять и оценить в раннем возрасте. Я сам попробовал его читать, кажется, в 14 лет. Это было никуда негодное, поверхностное чтение.

Рассказ В. И. Ленина. «Вопросы литературы», 1957, № 8, стр. 132.

...Он (Владимир Ильич. — А. И.) мне заявил, что сам зачитывался Писаревым, расхваливая смелость его мысли¹.

Н. Крупская. Своевременные цитаты. «Правда», 1935, 3 октября.

¹ Далее Н. Крупская пишет: «В шушенском альбоме Владимира Ильича среди карточек любимых им революционных деятелей и писателей была фотография и Писарева» (там же).

 

...Владимир Ильич при выборе книг по беллетристике особенно любил те книги, в которых ярко отражались в художественном произведении те или иные общественные идеи.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 67.

Читали мы с ним (то есть с Володей. — А. И.) «Детство и отрочество» Л. Н. Толстого, «Дон Кихот» Сервантеса, романы Шпильгагена в журнале «Отечественные записки», но больше всего зачитывались мы Гоголем и Тургеневым.

Н. Веретенников Что читал Володя Ульянов. «Пионерская правда», 1956, 31 июля.

Когда Ильичу было 14 — 15 лет, он много и с увлечением читал Тургенева. Он мне рассказывал, что тогда ему очень нравился рассказ Тургенева «Андрей Колосов», где ставился вопрос об искренности в любви. Мне тоже в эти годы очень нравился «Андрей Колосов». Конечно, вопрос не так просто разрешается, как там описано, и не в одной искренности дело, нужна и забота о человеке и внимание к нему, но нам, подросткам, которым приходилось наблюдать в окружающем мещанском быту еще очень распространенные тогда браки по расчету, очень большую неискренность, — нравился «Андрей Колосов».

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 30.

Володя оказался куда более меня осведомленным в литературе¹, несмотря на то что в детстве, во время перенесенных мною тяжелых болезней, мне читали русских и иностранных авторов, да и сам я читал немало и был гораздо лучше знаком с классической литературой, чем большинство ребят моего возраста.

Володя очень любил расспрашивать о прочитанном:

— Это читал?

— Нет.

— А это?

— Нет.

Наконец надоедает отвечать все «нет» да «нет», говорю «да».

— «Дым» Тургенева читал?

— Да...

Но Володя ясно слышит неправду и поэтому задает коварный вопрос:

— А повесть «Литвинов» читал?

Я, скромно уклоняясь от вторичной лжи, твердо заявляю:

— Нет, не читал.

— Ну, вот и соврал, что «Дым» читал! Если бы читал, то знал бы, что Литвинов — герой романа «Дым». Никакой повести «Литвинов» Тургенев и не писал.

До сих пор помню, как был я смущен не столько тем, что мало читал, но главное тем, что соврал и так ловко и быстро был уличен.

Никогда потом не вспоминал Володя этого разговора и никому не рассказывал о нем.

Этот случай рисует не только находчивость и остроумие Володи, но выявляет  еще более ценные черты характера: не показную, а истинную, действительную деликатность, такт, заботливое и внимательное отношение к людям.

Кто бы другой мог удержаться, чтобы не подразнить или, по крайней мере, так или иначе не напомнить о моем посрамлении!

Позднее Володя говорил мне, что он особенно ценит литературные типы, обладающие твердостью и непоколебимостью характера.

Он обратил мое внимание на рассказ Тургенева «Часы», тогда еще мне неизвестный. Прочитав этот рассказ, я понял, что Володе должен был понравиться герой рассказа Давыд, причем именно за характер его².

Когда, кажется на следующее лето, я спросил Володю, не потому ли нравится ему этот рассказ, он мне ответил утвердительно, говоря, что такие люди, как Давыд, достигают всего, к чему стремятся.

Володя очень бережно относился к книгам: я никогда не видел у него разбросанных или растрепанных книг.

Н. Веретенников, стр. 26.

¹ По свидетельству директора и преподавателя русской словесности Ф. Керенского, даже в восьмом классе Симбирской гимназии были ученики, которые не читали произведений Пушкина, Лермонтова, Гоголя. Гимназическая библиотека в 1881 году состояла из 652 книг; в публичную библиотеку ученики допускались каждый раз лишь с особого разрешения начальства гимназии. К сожалению, каталог гимназической библиотеки не сохранился. Но о ее качественном составе дает представление уцелевший каталог библиотеки гимназического пансиона, в котором основное место занимают книги генерала Данилевского о войне императора Александра с Наполеоном, книги о путешествиях и т. п.

² В статье «Что читал Володя Ульянов» («Пионерская правда», 1956, 31 июля) Н. Веретенников конкретизирует свою мысль:

«Володе очень нравилась твердость и устремленность Давыда в рассказе Тургенева «Часы».

Давыд, едва переступивший порог юности, полуребенок, полуюноша, с непоколебимой твердостью предлагает драться на ножах взрослому человеку, если тот не отдаст часы, да так предлагает, что взрослый пасует перед угрозой этой своеобразной дуэли и возвращает похищенные часы».

Интересно сопоставить мнение о Давыде старшего брата Владимира Ильича — Александра. «У Тургенева, — вспоминала А. И. Ульянова, — он (Александр Ильич. — А. И.) указал мне на повесть «Часы». — Так, безделка, — сказал он, — но очень симпатичные характеры (Давыда и его невесты)» (см. «Галлерея шлиссельбургских узников», часть 1. Спб., 1907, стр. 204).

 

Все почти вечера мы с ним (то есть с Владимиром Ильичем. — А. И.) проводили за чтением книг, больше беллетристики; читали «Анну Каренину» и др(угие) произведения Л. Н. Толстого.

Илья Николаевич, заходя к нам и часто заставая нас за чтением Толстого, беседовал с Володей и со мной о прочитанных книгах.

Воспоминания В. Л. Персиянинова¹. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Сын мирового судьи, врача-терапевта по специальности и члена Буинского уездного училищного совета Л. В. Персиянинова, постоянно жившего в своем имении в селе Чилим, Вячеслав Львович Персиянинов прожил с Владимиром Ильичей в одной комнате первый семестр 1883/84 учебного года, до января. По воспоминаниям А. И. Ульяновой-Елизаровой, «Илье Николаевичу не понравились балованные и бездельные мальчики Персияниновы (кроме Вячеслава жил пансионером и его младший брат, Борис), и он, под благовидным предлогом болезни жены, попросил родителей взять их» (см. книгу В. Алексеева и А. Швера, стр. 41).

 

Гоголь, Тургенев, Л. Толстой, Щедрин, Некрасов, на которых вырос Ленин, научили его критически относиться к окружающей действительности.

В наши великие, трудные дни
Книги не шутка: укажут они
Все недостойное, дикое, злое.
Но не дадут они сил на благое,
Но не научат любить глубоко... —

писал Некрасов.

Наши классики, каждый но своему, учили критически относиться к действительности, давали знание людей, знание жизни. В их критике было много пессимизма умирающего класса. Но от их пессимизма Ленина рано предохранили критики-публицисты, разбиравшие наших беллетристов и приоткрывавшие завесу — поскольку это позволяли цензурные условия — над тем, куда пойдет общественное развитие. Герцен, Белинский, Добролюбов и особенно Чернышевский давали необходимую зарядку, давали определенное направление мысли, давали руководство к действию, хотя в самых общих чертах, полунамеками, толкали на искание путей и сил, могущих изменить действительность.

Н. К. Крупская. Наши классики как орудие изучения действительности. Педагогические сочинения, том 3. М., 1959, стр. 547.

...Книги Писарева, Добролюбова, Чернышевского, Герцена, Некрасова, произведения поэтов «Искры» — та литература, те стихи, которые с детства слышал Ильич от отца, от старшей сестры и старшего брата; нужно показать то презрение к обывательщине, к власти вещей, к бюрократизму, к подхалимству, ту ненависть ко всякому угнетению, которые характерны были для передовой интеллигенции 70-х годов. Эта литература имела громадное влияние на Ленина с очень ранних лет.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 83.

С некоторыми иностранными писателями, например Гейне, он (Владимир Ильич. — А. И.) знакомился зачастую в подлинниках.

Д. П. Ульянов в записи А И. Кондакова. «Семья и школа», 1946, № 1 — 2, стр. 7.

В 1885 — 1886 годах в гимназии издавался подпольный журнал «Пробуждение»^1. В нем участвовали самые даровитые гимназисты: Аполлон Коринфский — впоследствии известный поэт, Владимир Ульянов и Владимир Кармазинский. Издавала этот журнал группа восьмиклассников.

Побывал журнал и в моих руках. Как-то на уроке физики я увидел его у своего соседа и попросил почитать. На этом уроке журнал обошел весь класс.

Коринфский громил в журнале гимназические порядки, отношение преподавателей к своему делу, льстивое отношение к детям сановников и дворян...

Журнал наш просуществовал около полгода, попал в руки директора и навсегда исчез.

П. Ушаков. Мои воспоминания о гимназических годах Владимира Ильича. «За мир и труд» (Ростов-на-Дону), 1925, 10 января.

¹ И. К. Недешев, учившийся в Симбирской семинарии в то время, когда Владимир Ильич был гимназистом, вспоминает, что нелегальные рукописные журналы издавались как в гимназии, так и в семинарии. Когда Недешев поместил в семинарском журнале статью о русском крестьянстве, выдержанную в духе писателя-народника Златовратского, в гимназическом журнале появилась ответная статья, рекомендовавшая ему изучать расслоение в деревне по произведениям Глеба Успенского. И. К. Недешев полагает, что нелегальный гимназический журнал имел социал-демократический уклон.

 

У нас в Симбирске существовал кружок самообразования, состоящий из врачей, адвокатов, учителей и учащейся молодежи¹.

Воспоминания П. А. Фадеева. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Кружок самообразования был создан рабочим-кузнецом Порфирием Фадеевым с помощью революционерок М. Гисси, Л. Сердюковой и гимназистов старших классов В. А. Аверьянова и А. П. Жаркова. Активными его членами были гимназисты Кондалов, Куренков, Лейман, Соловьев, Страхов и другие. Собираясь на квартире Соловьева по Покровской улице (верхний этаж дома, занятого аптекой), члены кружка занимались политическим самообразованием; большое внимание уделяли они распространению нелегальной литературы. Кроме того, А. П. Жарков организовал кружок среди рабочих, в который входили братья Фадеевы (Порфирий и Кузьма), рабочий Алексей и другие. После того как осенью 1883 года А. П. Жарков уехал в Казань, его место как организатора молодежи занял В. А. Аверьянов, учившийся вместе с Александром Ильичей в младших классах гимназии, некоторое время живший с ним на одном дворе (на Покровской улице, в доме Косолапова) и часто бывавший в семье Ульяновых. По мере того как возросла нужда в нелегальной литературе, Аверьянов наладил перепечатку ее на гектографе. Так, зимой 1883/84 года было размножено несколько листовок, прокламаций, а также «Исторические письма» Лаврова, «Третье письмо к тетушке» Щедрина, «Квинтэссенция социализма» Шефле с примечаниями Лаврова. По свидетельству А. И. Ульяновой-Елизаровой, Александр Ильич и Владимир Ильич во время учебы в гимназии не входили в кружки. Но они, безусловно, знали о брожении среди гимназистов, а также читали нелегальную литературу.

 

Доктор Кадьян был выслан в Симбирск под надзор полиции. Никакой революционной организации вокруг него не было. Были знакомые, сочувствующие. Илья Николаевич, как ведавший крупным отделом народного образования, не мог, конечно, вести знакомство с поднадзорными¹, если хотел удержать за собою работу, а в ней, как уже было указано, сосредоточивался главный смысл его жизни. Немногочисленный круг его знакомых состоял как раз из людей, интересующихся тем же делом. Александр и Владимир Ильичи были очень молоды... В те годы политические убеждения не определялись так рано. Да вряд ли и Кадьян стал бы принимать зеленую молодежь: он был в то время чересчур на виду в Симбирске, которым заменили ему Сибирь, и не захотел бы рисковать. Как известно, его революционная карьера этой высылкой и кончилась.

Примечание А. Елизаровой к книге В. Алексеева и А. Швера, стр. 51.

¹ Выступая на заседании комиссии по реставрации дома В. И. Ленина 16 июня 1929 года, А. И. Ульянова-Елизарова говорила: «Доктор Кадьян бывал у нас не как знакомый, а как врач» (Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске). О том же писала М. Ульянова: «Обычно лечащим врачом в нашей семье в эти годы был А. А. Кадьян... Это был очень знающий и опытный врач, идейный работник и деликатный человек. В Симбирске он пользовался большой популярностью, бывал и в нашем доме. Отец и мать относились к нему очень хорошо» (цит. книга, стр. 69). В Симбирске хирург Александр Александрович Кадьян (1849 — 1917) прожил ряд лет, работая в губернской больнице. Затем уехал в Петербург, где стал приват-доцентом медико-хирургической академии. Н. С. Таганцев вспоминает, что он слыхал об И. Н. Ульянове «от Кадьяна, который знал его и его жену во время своей подневольной высылки в Симбирск после оправдания по процессу 193-х. Отзывы Кадьяна были о них весьма сочувственные» («Пережитое», выпуск II. П., 1919, стр. 32). С 1900 года А. А. Кадьян — профессор женского медицинского института в Петербурге.

 

Однажды поздно вечером в пансионе, забравшись в комнату для занятий, Володя, Костя и я читали одну из запрещенных книг, которую привез Володин брат из Петербурга.

Окно, как всегда в таких случаях, было завешено. Тусклая свеча слабо освещала комнату. Володя читал вслух, мы с Костей внимательно слушали, а на случай прихода кого-нибудь из начальства держали наготове учебники геометрии. По распоряжению директора гимназии заниматься после десяти часов вечера запрещалось даже старшеклассникам. Мы увлеклись чтением и не слыхали шагов в коридоре. Неожиданно в комнату вошел инспектор гимназии.

Костя быстро спрятал книгу под стол.

— Что вы здесь делаете? Романы почитываете?

— Нет, мы учимся... — Костя повертел в руках учебник геометрии.

— А где же тетради? На чем же вы чертите?

Мы растерянно переглянулись: об этом-то вовремя не подумали.

— Довольно врать! Давайте книгу, которую читали! — приказал инспектор.

— Сейчас... — ответил Костя и передал под столом книгу мне. Я не знал, что с ней делать, но спокойно встал и, пряча ее за спиной, боком выскользнул из комнаты.

— Куда ты, Андреев? Сию же минуту отдай роман! — закричал инспектор.

Володя, который до сих пор молчал, слегка покусывая губы, вдруг возразил:

— Вы ошиблись, это совсем не роман!

— Стыдно, Ульянов, ты всегда говорил правду, — упрекнул инспектор.

Володя вспыхнул:

— Я и сейчас говорю правду!

Инспектор пожал плечами и быстро пошел за мной. Я не знал, как быть, что делать, и, открыв ближайшую дверь, вошел в спальню пансионеров. Кроме кроватей, ночных тумбочек и умывальника возле двери, в комнате ничего не было. Книгу надо спрятать во что бы то ни стало и скорее. Не теряя ни минуты, я сунул ее под крышку умывальника.

Тотчас же вошел инспектор в сопровождении надзирателя и сторожа. Впустив Володю и Костю, инспектор приказал запереть дверь на ключ и произвести обыск. Сонные гимназисты удивленно смотрели, как перерывали их постели и вещи. Но книгу все-таки не нашли.

— Что ты ее съел, что ли? — сердито спросил меня инспектор.

 —  Право же, вам все показалось! — уныло заметил Костя. Володя нахмурился, но спокойно повторил:

— Никакого романа у нас не было!

Когда все ушли, я открыл умывальник. Он был полон воды. Книга разбухла, и мы вытащили ее с большим трудом. На другой день я отнес ее к Ульяновым. Володя тщательно сушил ее несколько дней, перекладывая страницы листами промокательной бумаги. Он не сердился на меня за то, что я сунул книгу в воду — за чтение запрещенной литературы нас могли исключить из гимназии.

После этого происшествия мы стали осторожнее и собирались для чтения только у Володи или у Кости. Если я не мог уйти из пансиона, то потом Володя рассказывал мне прочитанное. Пересказы Володи я очень любил, потому что он говорил живо и образно и тут же объяснял непонятное.

Д. М. Андреев. В гимназические годы. «Костер» (Ленинград), 1957, № 4, стр. 14 — 15.

...Владимир Ильич был богато одарен от природы, но помимо этого он обладал необыкновенной способностью идти твердо и непреклонно к раз намеченной им цели. Еще совсем юным, в последних классах гимназии... он проводил все вечера за книгами, за подготовкой к той революционной работе, которую он поставил целью своей жизни.

Из речи М. Я. Ульяновой на пленуме Московского Совета 7 февраля 1924 года. «Правда», 1924, 8 февраля.

Владимир Ильич уже с молодых лет отличался необыкновенной работоспособностью. Он очень настойчиво работал над собою, и поэтому он уже в молодые годы был вылитый из стали Владимир Ильич, с готовыми, продуманными меткими ответами на устах.

М. Ульянова (Первая годовщина. М., 1925, стр. 12).

С ранних, еще школьных лет работал он (Владимир Ильич. — А. И.) и вообще проводил день по строгому расписанию, им самим составленному. Сюда входило и учение, и приготовление уроков, и чтение книг, и отдых, и гуляние, и игры. В расписании точно указывалось, с какого до которого часа должно продолжаться то или другое занятие. Никакие силы и убеждения не могли его заставить изменить им самим установленного распорядка работы. Только лишь разумные доводы вновь возникших, от него не зависимых важных обстоятельств могли подвинуть его на изменение установленной последовательности в занятиях.

Владимир Ильич всегда был очень вежлив и учтив в обращении с другими. Единственный раз он, будучи в шестом классе гимназии, сильно рассердился на пришедших товарищей, пристававших к нему, чтобы он принял участие в каком-то увеселении, в то время когда по расписанию он должен был читать. Несколько раз поблагодарив за приглашение, рассказывала мне его мать, и решительно отказавшись нарушить свои занятия, на восклицание одной гимназистки — подруги сестры: «Что же нам теперь делать?» — «Не мешать мне», — сказал он и сейчас же сел за стол и углубился в занятия. Пришедшие смущенно, тихо вышли из комнаты, и более никто никогда не решался уговаривать его нарушить порядок дня.

Влад. Бонч-Бруевич. Юношеские годы Владимира Ильича. «Комсомольский работник», 1945, № 2 — 3, стр. 8.

Он (Владимир Ильич. — А. И.) страшно любил читать, книги захватывали его, увлекали, говорили о жизни, о людях, ширили горизонт, а учеба в гимназии была скучная, мертвая, приходилось брать себя в руки, чтобы заучивать всякий ненужный хлам, но у него был заведен такой порядок: сначала уроки выучит, потом за чтение возьмется. Держал себя в руках. Время экономил. Когда читал, очень сосредоточивался и потому читал очень быстро. Делал для себя выписки из книг, старался тратить на запись поменьше времени. Кто видел почерк Ильича, знает, как он своеобразно сокращал слова. Благодаря этому он мог записывать то, что ему надо, очень быстро.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 29.

В работе у Ленина всегда бросались в глаза редкая настойчивость и упорство. Работал он не от случая к случаю, а систематически, изо дня в день. Поэтому результат его работы всегда отличается поразительной ясностью и четкостью мысли. Он работал всегда с особенной тщательностью, придавая громадное значение качеству работы. Этого обычно он требовал и от других; не раз приходилось слышать от него: «Сделано неплохо, но может быть сделано еще лучше!»

Д. И. Ульянов. Воспоминания о Владимире Ильиче. М„ 1964, стр. 15.

В(ладимир) И(льич) был с нами реже. Хотя равный с нами годами, он умом и развитием рос с быстротой. Я ощущала это превосходство и, дорожа его мнением, боялась даже говорить, то есть высказывать свое мнение, чтобы не показаться ему смешной, и только слушала его с глубоким вниманием, и слова его были для меня авторитетом. С всеми интересующими меня вопросами в занятиях я шла к Оле, и она всегда давала мне объяснения, и, бывало, если не знает сама, говорит: «пойдем к Володе, спросим его». Но я боялась идти к нему, а просила ее сделать это самой — это было то же чувство превосходства его, и боязнь в его мнении заслужить упрек или насмешку, хотя в действительности этого не бывало.

Ек. Арнольд. Мои воспоминания о семье Ульяновых. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

 

...Позвонишь, иногда откроет Мар(ия) Алекс(андровна) и скажет: «Оля, к тебе Саша пришла». Чай с рассыпчатыми лепешками — домашним печеньем. В шахматы играем. Но Вл(адимир) Ил(ьич) не сходил сверху. А домой иду часов в 10. Скажет Мария Алекс(андровна): «Володя, проводи Сашу». Подаст шубу и пойдем. А я и говорить-то не знаю что, не смею. Как-то он сосредоточен, серьезен... был. Всегда дельный, чистенький.

А. Ф. Щербо. Воспоминания. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

В детстве Володя был очень вспыльчив и не прощал обид. Он сам знал об этом недостатке и, подражая старшему брату Саше, отличавшемуся большой выдержкой, в конце концов научился во всех случаях сохранять спокойствие. Поэтому он никогда не дрался. Даже с кадетами, нашими злейшими врагами. Только один раз он вступил в бой, и об этом случае я хочу рассказать.

Гимназисты и кадеты в Симбирске ненавидели друг друга. О давнишней вражде между гимназией и корпусом было известно всему городу. Гимназистов раздражало в кадетах глупое чванство и подчеркнуто военная выправка. Кадеты презирали гимназистов за то, что они штатские, и завидовали тому, что гимназисты более свободны и не подчиняются военной дисциплине. Кадеты презрительно называли гимназистов «синяя говядина» из-за синего мундира и букв «С. Г.» (Симбирская гимназия) на фуражках и на пряжках поясов. Гимназисты дразнили кадетов: «Кадет на палочку надет!» Каждая встреча кадетов с гимназистами кончалась стычкой.

Однажды в городском саду произошла драка. Четыре кадета напали на двух гимназистов и основательно их избили. На другой же день на большой перемене в гимназии ученики старших классов сговорились и послали вызов врагам на кулачный бой. В сражении должны были принять участие 6-е, 7-е и 8-е классы обоих учебных заведений. Бой назначили на 8 часов вечера в воскресенье в конце Саратовской, где улица обрывается садами и по вечерам никто не ходит.

Володя, хотя никогда не дрался, в этот раз, считая драку принципиальной, не мог не участвовать в общем сражении.

Наступило воскресенье. Мы с нетерпением ждали вечера. Стемнело, по улицам, скрипя валенками, пробежали ламповщики с длинными лестницами.

Со всех сторон по одному или парами к Саратовской сходились гимназисты и кадеты. Все одинаково стремились в бой, но вели себя сдержанно, чтобы не привлекать внимания редких прохожих и сторожей.

Кадеты выстроились на одной стороне улицы, гимназисты — на другой. И начался бой. Шли стенкой на стенку, дрались врукопашную, стараясь по-прежнему соблюдать тишину. Но в самый разгар потасовки раздались свистки городового и трещотки ночных сторожей. В азарте драки на них не обратили внимания. Но когда появились воспитатели и надзиратели обоих учебных заведений, мы все бросились врассыпную.

Володя, помню, дрался с ожесточением и, хотя ушел с поля битвы одним из последних, ловко увернулся от воспитателя.

За вечерним чаем у Ульяновых зашел разговор о вражде между гимназией и корпусом. О последней драке говорил уже весь город. Илья Николаевич¹, Володин отец, спросил:

 — Чего вы хотите добиться этими бессмысленными драками? Только синяки да шишки заработаете и наказание в карцере!

Володя горячо возразил:

Это не просто драка! Их надо было проучить за низость, — четверо на двоих напали!

Кулаками вы ничего не докажете! — сказал Саша, приехавший из Петербурга на зимние каникулы.

Что же тогда делать? — запальчиво спросил Володя.

Есть разные пути в борьбе, а главное, бороться надо не только с кадетами... — задумчиво проговорил старший брат.

И раньше всего надо кончить гимназию и думать только об учении! — оборвал этот разговор Илья Николаевич.

Д. М. Андреев. В гимназические годы. «Костер» (Ленинград), 1957, № 4, стр. 12-13.

¹ Симбирская военная гимназия была преобразована в кадетский корпус на основании положения, утвержденного 14 февраля 1886 года, то есть уже после смерти И. Н. Ульянова. Если мемуарист не ошибается и Илья Николаевич участвовал в этом разговоре, то речь могла идти не о кадетах, а об учащихся военной гимназии.

 

УЛЬЯНОВ ВЛАДИМИР

Ученик весьма даровитый, усердный и аккуратный, успевает во всех предметах оч(ень) хорошо. Ведет себя примерно.

Средние отметки за год по всем предметам очень хорошие. Переведен в VII класс.

Выписка из «Кондуитного и квартирного списка учеников Симбирской гимназии». Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Как-то раз зимним вечером я застал Володю у Сердюкова. Когда я пришел, они уже сидели за шахматной доской. Смотреть, как они играют в шахматы, я не любил, предпочитал сам играть, а вмешиваться в их игру, давать советы и рассуждать о сделанных ходах не позволял мне Володя. Это мешало ему сосредоточиться. Чтобы отвлечь их от шахмат, я задумал начать разговор на интересовавшую нас тогда тему о народовольцах, «хождении в народ» и революционной борьбе. К такому разговору ни Володя, ни Костя не могли долго оставаться равнодушными.

Сердюков и я отстаивали «хождение в народ», а Ульянов разбивал все наши доводы вескими замечаниями.

Шахматы были забыты. Володя встал и сгреб фигурки с доски. Разговор делался все громче и оживленнее.

Наши споры привлекли, наконец, из соседней комнаты мать Сердюкова. Поинтересовавшись, чего мы не поделили и о чем так спорим, она стала нас звать «чайку попить». Но ее никто не слушал. Долго стояла она в дверях и молча смотрела на нас. Потом, покачав головой, ушла и принесла нам в комнату три стакана чая и булку. В комнате было накурено до синего дыма. Это мы с Костей постарались. Володя тогда не курил.

Мы долго не могли угомониться. Стаканы с чаем так и стояли недопитыми, на столе валялись шахматы.

Уходя, мы с Володей особенно нежно распрощались с Костиной матерью, которая нас очень любила, как товарищей своего единственного и горячо любимого сына. Володя же хотел проводить меня до самого пансиона, хотя это совсем не было ему по пути.

Ночь была тихая, лунная, и жесткий снег хрустел под ногами редких прохожих.

— Хорошо жить, — сказал я.

— Хорошо жить и бороться, — добавил Володя.

Дойдя до высоких белых стен Спасского женского монастыря, Володя вдруг остановился и стал рассматривать залитую лунным светом обитель.

— Вот куда люди сами бегут от жизни и хоронят себя заживо! Хороша, верно, их доля, если они в этой тюрьме находят утешение.

Долго стояли мы у стен монастыря и рассуждали про горькую участь многих обездоленных, и я никогда не забуду этой зимней морозной ночи, высоких белых стен, залитых лунным светом, и нас, двух гимназистов, рассуждающих о равноправии женщин у ворот женского монастыря.

Д. М. Андреев, стр. 11.

В наше время в гимназии было обязательным изучение одного западноевропейского языка: немецкого или французского, смотря по желанию. Ульянов изучал оба языка.

Французский язык преподавал м-сье Пор¹. Это был франтоватый, недалекий и с большим самомнением человек. В гимназии ходили слухи, что он был когда-то простым поваром, по потом ему посчастливилось жениться на русской захудалой помещице, которая и помогла ему сделаться преподавателем гимназии.

Насколько эти слухи были правильны, я не знаю, но во всяком случае Пор преподавал скверно, и ученики его не любили. Пор считал своей обязанностью не только учить гимназистов французскому языку, но и красивым манерам. Он показывал, как надо кланяться при встрече на улице, при входе в комнату, как надо садиться и т. д. Я был так не способен к галантным манерам, которые требовал Пор, что скоро мне все это надоело, и я совсем бросил французский. Фатовство Пора вызывало бесконечные насмешки учеников.

Володя Ульянов, который умел высмеивать дурные свойства людей, совершенно изводил француза своими насмешками. Я не помню подробностей, но знаю, что француза бесило подчеркнуто ироническое отношение к нему Ульянова. Володя был первым учеником, французский знал хорошо, и Пору не к чему было придраться. Но, как-то окончательно выйдя из себя, он все-таки решил отомстить Ульянову и поставил ему в четверти четверку. После этого Володя открыто не издевался над Пором, старался сдерживаться, но отрицательное отношение к французу не изменилось у него до конца гимназии².

По этому поводу в нашем гимназическом журнале, который издавали ученики, Петя Толстой нарисовал карикатуру на француза: закрывшись веером, в ужасе бежит он к толстой жене, спасаясь от Ульянова.

Д. М. Андреев, стр. 8.

¹ Адольф Иванович Пор стал преподавать в Симбирской гимназии с декабря 1881 года. Не получив педагогического образования, он не имел права быть учителем гимназии и лишь в марте 1884 года с трудом сдал экзамены на звание учителя в Испытательном комитете Казанского учебного округа. С учениками он был груб и несправедлив, зато по отношению к начальству проявлял себя как подхалим и службист. Поэтому оно и ценило его. Приказом министра народного просвещения от 10 февраля 1886 года Пору была объявлена признательность министерства народного просвещения... за примерно ревностную и полезную... службу» (см. «Санкт-петербургские сенатские ведомости», 1886, 18 марта).

² А. И. Ульянова-Елизарова уточняет, что вконец разобиженный Пор «настоял на четверке за поведение дерзкому ученику в четверть. Ввиду того, — пишет далее Анна Ильинична, — что брат был уже в седьмом классе, это происшествие пахло серьезным. Отец рассказал мне о нем зимой 1885 года, когда я приехала на каникулы, добавив, что Володя дал ему слово, что этого больше не повторится» (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 17).

 

Володя был очень отзывчивый мальчик, пользовался общей нашей любовью и всегда заступался за несправедливо наказанных.

Помню такой случай. Однажды классный надзиратель Романов оставил без обеда шестиклассника Кармазинского за то, что тот курил в уборной. Володя Ульянов возмутился этим наказанием и пошел к надзирателю заступиться за товарища. Он доказывал надзирателю, что Кармазинский своим курением никого не обидел, никакого вреда не причинил и не нарушил общественного порядка.

 — Тем более Кармазинский уже взрослый, — говорил Владимир Ильич надзирателю, — ему 16 лет, и он может самостоятельно решить вопрос, курить ему или нет.

Это заступничество так подействовало на надзирателя, что тот простил гимназиста и больше за курение его не преследовал.

П. Ушаков. Мои воспоминания о гимназических годах Владимира Ильича. «За мир и труд» (Ростов-на-Дону), 1925, 10 января.

 

Владимир Ильич в театр любил ходить. Весной приезжают артисты... Возьмут билет в дешевую ложу на 3-й ярус. Владимир) Ильич и Леля (то есть Оля. — А. И.) собирались вскладчину. Приезжала опера «Аида», «Африканка», «Евг(ений) Онегин», «Демон»¹. Вл(адимир) Ильич и Леля хорошо знали музыку...

Из пьес театр(альных) мы с Ульяновыми выбирали: «Гамлет», «Коварство и любовь», «Разбойники», «Бедность не порок», «Гроза»...

...Зимой часто в театр ходили... В «Ревизоре»... слугу играл Рассказов, комик². Владимиру Ильичу нравился. Из артисток была Струйская³.

А.Ф. Щербо. Воспоминания. Дом-музей В.И. Ленина в Ульяновске.

¹ Л. Уреклян в статье «Владимир Ульянов слушает оперу...» («Театр», 1963, № 4, стр. 20) полагает, что здесь речь идет о происходивших с 21 по 28 апреля 1885 года гастролях оперной труппы известного антрепренера П. М. Медведева. Жителям Симбирска были показаны оперы «Жизнь за царя» («Иван Сусанин») Глинки, «Русалка» Даргомыжского, «Травиата», «Риголетто» и «Аида» Верди, «Фауст» Гуно и «Галька» Монюшко. Оркестром дирижировал А. А. Орлов-Соколовский, основные партии пели А. П. Ухтомская-Баронелли (драматическое сопрано), Б. М. Яновская (лирическое сопрано), О. В. Соколова (меццо-сопрано и контральто), Я. М. Любин (тенор), В. Н. Любимов (баритон) и С. К. Ильяшевич (бас).

² Александр Андреевич Рассказов (1833 — 1902) — в 1850 — 1863 годах актер московского Малого театра, затем служил в труппе П. М. Медведева в Казани, позднее держал антрепризу в Поволжье. Кроме слуги в «Ревизоре» Н. В. Гоголя, играл Льва Гурыча Синичкина в одноименной пьесе Д. Т. Ленского, Бальзаминова, Афоню, Белогубова, Непутевого в пьесах А. Н. Островского, Митрича («Власть тьмы» Л. Н. Толстого), Огюста, Журдена в пьесах Мольера и других.

³ Елена Павловна Струйская (1845 — 1903) — актриса Александрийского театра в Петербурге в 1861 — 1881 годы. Несмотря на то что, по словам М. Г. Савиной, Струйская одно время была любимицей публики, она не обладала особым талантом. «Смотреть свою пьесу со Струйской, — писал А. Н. Островский, — было истинным наказанием... так она умела ничего не понять в роли, смазать и опошлить все эффектные и выдающиеся ее стороны...» (Полное собрание сочинений, том 12. М., 1952, стр. 211-212).

 

Зимой большим развлечением для гимназистов старших классов было посещение театра. В наши гимназические годы был построен в Симбирске новый Троицкий театр¹. Денег у всех нас было немного, и мы не часто пользовались этим удовольствием. А когда бывали в театре, то предпочитали сидеть на галерке, не только из экономии, а потому, что тогда галерка вернее всего судила о таланте артиста. Она заполнялась молодежью, не жалевшей ни глоток своих на вызовы, ни рук на аплодисменты. И с этой галеркой считались все артисты.

Когда в Симбирск приезжала какая-нибудь столичная труппа, это было для нас настоящим праздником.

Я особенно любил приезды моего двоюродного брата, известного артиста В. Н. Андреева-Бурлака². Этот исключительный по своему таланту, прославившийся в столице артист пользовался в провинции огромной популярностью. Симбиряки преклонялись перед его талантом и гордились славой своего выдающегося земляка.

Володя Ульянов и некоторые другие товарищи просили меня познакомить их с моим знаменитым двоюродным братом.

Андреев-Бурлак обращался с нами совсем запросто, угощал иногда завтраком и много смеялся над нашими рассказами о симбирских жителях и гимназической жизни.

Володя был от него в восторге и вместе со мной посещал все представления Василия Николаевича, который снабжал нас контрамарками.

Однажды мы смотрели Андреева-Бурлака в «Записках сумасшедшего» Гоголя. В белом больничном халате с белым колпаком на голове, Василий Николаевич давал своей талантливой декламацией полное представление о сумасшедшем. Дрожь ужаса и жалости пробегала по публике. Когда опустился занавес, мы с Володей и Костей бросились за кулисы. В театре нас уже все знали и пропускали в уборную Василия Николаевича беспрепятственно.

Обессиленный и изможденный, сидел знаменитый артист на диване. Он походил на тяжело больного человека. Казалось, что бурные восторги зрителей, не перестававших вызывать его, были ему не только совсем не нужны, но даже тяготили его.

Мы, гимназисты, потрясенные игрой, молча стояли у двери и боялись подойти к нему. Заметив нас, он встал, потрепал каждого по голове и сказал:

— Н-да... Вот видите, не могу еще совсем влезть обратно в свою оболочку!

Потом уборная его наполнилась толпой восторженных зрителей, поклонниц.

Когда мы вышли, Володя все время повторял задумчиво:

— Вот так талантище!

А на другой день он сказал мне:

— Знаешь, я хотел узнать, насколько трудно перевоплощаться в какую-нибудь роль, и пробовал декламировать «Записки сумасшедшего», да ничего из этого не вышло. Талант надо!

На гимназических балах Володя Ульянов часто бывал распорядителем. Он не любил танцевать и не любил быть только зрителем, и поэтому роль распорядителя ему больше подходила.

Кроме вечеров с танцами, в нашей гимназии ежегодно устраивались концерты с благотворительной целью. Организацию концерта обыкновенно брал на себя гимназический хор, в котором я принимал участие.

Вспоминается мне один из наших концертов в городском клубе. На этом концерте, кроме хора, должны были выступать и приглашенные любители. Володя, как всегда, был одним из организаторов концерта.

Перед самым вечером нам сообщили, что внезапно заболел солист нашего хора. Это обстоятельство расстраивало всю программу, и распорядители стали волноваться. Перед вторым отделением концерта я вдруг вижу, что Толстой и Ульянов вывешивают над самой эстрадой объявление. Оно было написано громадными буквами, и в нем было сказано, что заболевшего солиста заменит ученик седьмого класса Дмитрий Андреев. Меня это привело в такое смущение, что я налетел на них с кулаками.

Володя спокойно отстранил меня и сказал:

— Ты эти романсы знаешь?

— Знаю.

— Ты их пел на вечеринке?

— Пел.

— Ну так и здесь споешь!

Это было сказано так авторитетно, что я не нашелся с ответом, и волей-неволей мне пришлось выступить.

После моего пения Ульянов крепко пожимал мне руки и

говорил:

— Ну и молодец же ты, Димка! Тебе надо сделаться настоящим певцом, в этом твое призвание!

Еще несколько раз после этого вечера Володя советовал мне сделаться артистом, и я в глубине души сам подумывал об этом, но жизнь сулила мне иное.

Несколько лет подряд я пел в нашем гимназическом хоре, который состоял исключительно из учеников гимназии. Нага хор пел на всех службах в гимназической церкви и в церкви женской Мариинской гимназии. Регентом хора был ученик старших классов Писарев. Как-то раз во время одной из особо торжественных церковных служб, в присутствии попечителя, всего начальства и большого количества посторонней знатной публики, наш хор исполнил церковные песнопения на мотивы из оперы «Аида». Мы пели хоровые места из «Аиды» (например, «хор жрецов»), заменив слова оперы церковно-славянским текстом. Проделать такой рискованный номер мог только наш талантливый и остроумный регент Писарев. Все присутствующие в церкви были в восторге от нашего пения и долго потом о нем говорили. Керенский вместе со священником очень благодарил хор, и в частности Писарева, за исключительно красивое пение.

Ульянов, конечно, знал заранее от нас про эту проделку. После службы он заразительно смеялся и уверял всех, что в этот раз он получил в церкви настоящее удовольствие.

Д. М. Андреев, стр. 11 — 12.

 

¹ Новый театр был построен на Спасской улице (ныне Советская ул.) в 1879 году бывшим помещиком М. Ф. Прянишниковым. «Первое представление в каменном театре было 23 ноября 1879 года; 22 января 1881 года театр перешел в собственность купца В. М. Булычева... Городская дума обсуждала 19 сентября 1884 года вопрос о театре и при этом обратила внимание на то, что наш театр построен частным лицом, которое всегда может обратить это здание для других целей, город же своего театра не имеет...» (П. Мартынов. Город Симбирск за 250 лет его существования. Симбирск, 1898, стр. 200).

² Выдающийся русский артист Василий Николаевич Андреев-Бурлак (1843 — 1888) родился в семье небогатого симбирского помещика, окончил Симбирскую гимназию, учился в Казанском университете. Служил на Волге сначала помощником капитана буксирного парохода«Бурлак» (отсюда псевдоним), затем капитаном пассажирского парохода. Как артист дебютировал в 1868 году в Ростове-на-Дону. В 1880 — 1881 годах совместно с М. И. Писаревым руководил Пушкинским театром в Москве. Один сезон (1882 год) служил в театре Ф. А. Корша. В 1883 году вместе с Писаревым организовал «1-е товарищество русских актеров», гастролировавшее по большим городам Поволжья, в том числе и в Симбирске. Большое внимание Андреев-Бурлак уделял психологической разработке характеров. Особенно ему удавались образы «маленьких людей», отмеченные юмором, теплотой, сочувствием.

 

Наше поколение росло в условиях, когда, с одной стороны, в школах, в печати строго преследовалось малейшее проявление неверия, с другой — радикальная интеллигенция отпускала насчет религии всякие шуточки, острые словечки. Существовал целый интеллигентский фольклор, высмеивающий попов, религию, разные стихи, анекдоты, нигде не записанные, но передававшиеся из уст в уста. Правда, большинство из них было поверхностно, повторявшие их нередко говорили о величестве и премудрости творца или о воспитывающей роли религии. Но все же это толкало молодую мысль, заставляло очень рано критически относиться к религии, стремиться самостоятельно решить так или иначе вопрос о религии. К пятнадцати годам у Владимира Ильича сложилось уже твердое убеждение, что религия — это выдумка людей, сознательный и бессознательный обман.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 57.

...Ильич рассказывал, что, когда ему было лет пятнадцать, у отца раз сидел какой-то педагог, с которым Илья Николаевич говорил о том, что дети его плохо посещают церковь. Владимира Ильича, присутствовавшего при начале разговора, отец услал с каким-то поручением. И когда, выполнив его, Ильич проходил потом мимо, гость с улыбкой посмотрел на Ильича и сказал: «Сечь, сечь надо». Возмущенный Ильич решил порвать с религией, порвать окончательно; выбежав во двор, он сорвал с шеи крест, который носил еще, и бросил его на землю.

Н. К. Крупская. Детство и ранняя юность Ильича. «Большевик», 1938, № 12, стр. 70.

Если Вы неверующий, то с какого возраста: с 16 лет.

Анкета В. И. Ленина для всероссийской переписи членов РКП (б) 1922 года. «Личное дело члена РКП (б) В. И. Ульянова (Ленина)». М. — Л., 1926, приложение 2.

Надо сказать, что даже Добролюбов в 1856 г. не порвал еще окончательно с религией, а Илья Николаевич так и остался верующим до конца жизни, несмотря на то, что был преподавателем физики, метеорологом. Его волновало, что его сыновья перестают верить. Александр Ильич главным образом под влиянием Писарева перестал ходить в церковь. Анна Ильинична вспоминает, что одно время Илья Николаевич спрашивал за обедом Сашу: «Ты нынче ко всенощной пойдешь?», тот отвечал кратко и твердо: «Нет». И вопросы эти перестали повторяться.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 31 — 32.

Действительно, в семье Ульяновых не культивировали атеизм, и маленький Володя сначала рос под знаком тех религиозных внушений, которые не могла не оказывать на него окружающая среда. Но гимназическое начальство, охотно выставляя оканчивающему гимназисту жирную пятерку по закону божию, и не подозревало, что в голове юноши давно уже совершился процесс эмансипации (то есть освобождения. — A. И.) его мысли от религиозных предрассудков... По рассказу одного из приятелей Ильича (его товарища по революционной работе 1895 г.)¹, сам Владимир Ильич так характеризовал момент этой эмансипации. Однажды, когда в его сознании ясно отобразилась мысль, что никакого бога нет, он порывисто снял со своей шеи крест, с презрением плюнул на «священную реликвию» и бросил на землю. Словом, освободился от религиозных предрассудков по-своему — чисто «по-ильичевски», революционно, без длительных колебаний и робких примериваний к своему уму «духа отрицанья и сомненья».

П. Лепешинский. Жизненный путь Ильича. Л., 1925, стр. 9 — 10.

¹ Гл(еба)   М(аксимилиановича)   Кржижановского. — Примечание П. Лепешинского. См. воспоминания Г. М. Кржижановского на стр. 716 — 717 наст, издания.

 

И невольно встает вопрос о том, знал ли отец о революционном настроении старшего брата (Александра Ильича. — А. И.)? Несомненно знал, не мог не знать. Слишком велика была их любовь друг к другу, слишком тесная дружба связывала их, и нельзя допустить, чтобы Александр Ильич не высказывал отцу, хотя бы в общей форме, своих взглядов.

М. Ульянова, стр. 60.

Это было в Симбирске летом 1885 г., за полгода до смерти отца. Все семейные куда-то уехали, остались дома только отец, Александр Ильич и я. Мне было тогда 11 лет.

Отец с братом гуляли по средней аллее сада. Гуляли очень долго и говорили о чем-то тихо и чрезвычайно сосредоточенно. Лица их были как-то особенно серьезны, и они настолько ушли в свой разговор, что совершенно не обращали внимания на мои попытки вмешаться и перейти к чему-нибудь общему и веселому. Иногда говорили горячо, но больше тихо, чуть внятно. Я вгляделся в их лица и понял, что обсуждается что-то очень важное, и я не должен им мешать. Этот момент мне резко врезался в память.

Из воспоминаний Д. И. Ульянова. Цит. по книге М. Ульяновой, стр. 60 — 61.

В... мирной и, казалось, счастливой обстановке проходили детские годы будущего вождя мировой революции. До тех пор, пока одно несчастие за другим, обрушившиеся на семью, не изменили в корне всю жизнь этой семьи и не дали ей новое направление.

В. В. Кашкадамова (Юбилейный сборник, стр.39).

 

Глава четвертая

СМЕРТЬ ОТЦА И КАЗНЬ БРАТА

 

В 1886 году, когда Владимиру Ильичу доходил шестнадцатый год, нашу счастливую семью постиг первый тяжелый удар: 12 января скончался скоропостижно отец — Илья Николаевич.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 31.

Небогатое здоровье Ильи Николаевича заметно пошатнулось в последние годы. Обремененный довольно сложными делами дирекции, требовавшими более пребывания на месте, в Симбирске, он при первой свободе от канцелярских дел спешил к своим любимым училищам в город и села. Так, чуть не в последние дни жизни своей (7 — 19 декабря) он произвел ревизию во многих школах Карсунского и Сызранского уездов.

К. М. Аммосов. Илья Николаевич Ульянов. «Циркуляр по Казанскому учебному округу», 1886, № 1, стр. 51.

В декабре 1885 г., будучи на третьем курсе (на Высших женских курсах в Петербурге. —  А. И.), я приехала опять на рождественские каникулы домой, в Симбирск. В Сызрани я съехалась с отцом, возвращавшимся с очередной поездки по губернии, и сделала вместе с ним путь на лошадях. Помню, что отец произвел на меня сразу впечатление сильно постаревшего, заметно более слабого, чем осенью, — это было меньше чем за месяц до его смерти. Помню также, что и настроение его было какое-то подавленное, и он с горем рассказывал мне, что у правительства теперь тенденция строить церковно-приходские школы, заменять ими земские. Это означало сведение насмарку дела всей его жизни. Я только позже поняла, как тягостно переживалось это отцом, как ускорило для него роковую развязку.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 84).

...Деятельность И(льи) Н(иколаевича) стала подпадать под подозрение, и, несмотря на его выдающуюся работу, он был оставлен по выслуге 25 лет не на 5 лет, как обычно, а лишь на один год министром нар (одного) просвещения Сабуровым. Это косвенное неодобрение его деятельности было очень тягостно для И(льи) Н(иколаеви)ча. Предстояло быть оторванным от дела всей жизни; тревожила, кроме того, перспектива остаться с большой семьей без заработка. И лишь вследствие того, что сам Сабуров был удален через год, И(лья) Николаевич) был оставлен на пятилетие. Но ему не пришлось дослужить его¹.

А. Ульянова (Юбилейный сборник, стр. 9).

¹ Приказом министра народного просвещения И. Делянова от 15 января 1886 года директор народных училищ Симбирской губернии «действительный статский советник Ульянов» оставлялся на службе «по 1 июля 1887 г.» («Санкт-петербургские сенатские ведомости», 1886, 4 марта). Но приказ запоздал: тремя днями раньше, 12 января 1886 года, Илья Николаевич умер.

 

Конец декабря и начало января были, как всегда, заполнены для него лихорадочной работой по составлению ежегодных отчетов. Около 10 января отец заболел. По мнению врача и его самого, это было только желудочное расстройство. Достаточного внимания на болезнь не было обращено: отец был на ногах, продолжал заниматься, к нему ходили его сотрудники — инспектора.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 84).

 

За день до смерти И(льи) Н(иколаевича) я была вечером у Ульяновых, и хотя И(лья) Н(иколаевич) чувствовал себя лучше, однако за обычным чаепитием его не было.

Мы сидели в столовой и тихо разговаривали о его болезни и предстоящем отъезде Ан(ны) Ил(ьиничны) в Петроград (тогда еще Петербург. — А. И.) на курсы, после зимних каникул, и прислушивались к его покашливанию в кабинете, отделявшемся от столовой тонкой стеной.

Никому и в голову не приходило, что через день его уже не будет в живых.

В. В. Кашкадамова (Юбилейный сборник, стр. 39).

Ночь на 12-е он (Илья Николаевич. — А. И.) провел почти без сна. Я находилась при нем, и он поручал мне читать какие-то бумаги; при этом я заметила, что он начинает немного путать и заговариваться, и я убедила его прекратить чтение.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 84).

За полтора часа (до смерти И. Н. Ульянова. — А. И.) я был у него и долго с ним говорил¹.

И. Я. Яковлев — Н. И. Ильминскому, 13 января 1886 года. А. И. Яковлев. Иван Яковлевич Яковлев. 1848 — 1930, изд. 2. Чебоксары, 1958, стр. 42.

¹ И. Я. Яковлев и его жена Екатерина Алексеевна пришли к Илье Николаевичу, чтобы поздравить его с получением награды — ордена Станислава 1 степени.

 

В самый день смерти отец продолжал часов до 2 дня работать вместе с одним из своих помощников инспекторов (В. М. Стржалковским. — А. И.)¹. От обеда он отказался, сказав, что ляжет отдохнуть.

Но когда мы все собрались за столом², Илья Николаевич вышел в столовую и, остановившись около двери, обвел всех нас долгим взглядом. Что-то особенное было в этом взгляде, как будто он чувствовал, что с ним творится что-то неладное. «Точно проститься приходил», — говорила позднее мать. Глубоко запал в памяти этот его взгляд, такой сосредоточенный и серьезный. Потом отец повернулся и ушел к себе в кабинет. Когда мать после обеда заглянула к нему, она увидела, что отец лежит на диване и дрожит от озноба. Испугавшись, мать накрыла его потеплее и тотчас же послала за врачом...

М. Ульянова, стр. 68.

¹ В этот день, по словам инспектора А. А. Красева ( в письме к В. И. Фармаковскому от 16 января 1886 года), Илья Николаевич сделал «последнее распоряжение о переписке своего годового отчета, только что оконченного...» («Советская педагогика», 1961, № 7, стр. 135).

²  А. И. Ульянова-Елизарова вспоминает, что в день смерти Ильи Николаевича «из всей семьи один Саша был не с нами» («А. И. Ульянов», стр. 85).

 

...Часу в пятом мать позвала в тревоге меня и Володю. Отец был, очевидно, уже в агонии: содрогнулся пару раз всем телом и затих. Приехавший врач (Лекгер. — А. И.) определил кровоизлияние в мозг. Несомненно, в болезни его не разобрались: в ней были и мозговые явления, если она не была всецело мозговой.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 84 — 85).

От какой болезни умер отец? Вскрытие, которое могло бы точно установить причины смерти, не было произведено. Может быть, сердце не выдержало напряженной работы, а возможно, как высказывались потом предположительно врачи, у отца было кровоизлияние в мозг, которое и свело его в могилу на 55-м году жизни¹.

М. Ульянова, стр. 69.

¹ Доктор Лекгер, который лечил отца, в ответ попечителю Казанского округа писал, что точно причина смерти отца установлена не была. «Я могу только предположительно, хотя с громадной вероятностью, сказать, что ближайшей причиной смерти было кровоизлияние в головной мозг» (apoplexia cerebralis). — Примечание М. Ульяновой.

 

Морозный лунный вечер 12 января 1886 года. На окраине тогдашнего Симбирска (ныне Ульяновск) мертвая тишина, только изредка услышишь визг железного полоза по крепко накатанному и промороженному снегу да долетит скрип шагов из переулка. Пользуясь лунным вечером, мы досыта накатались с Дмитрием Ульяновым (тогда одиннадцатилетним мальчиком) на салазках с крутой горы, спускающейся к Свияге, и занялись борьбой в большой комнате, в окна которой льется поток лунного света. Неожиданно хлопает входная дверь, и в передней раздается голос Владимира Ильича, тогда ученика 7-го класса Симбирской классической гимназии, как она называлась в отличие от уничтоженной гимназии — военной.

Владимир Ильич не раздевается, как обычно, а остается в передней и быстрым шепотом что-то говорит моему отцу (И. Я. Яковлеву. — А. И.). Лицо его бледно, губы сжаты, глаза опущены. Обращаясь к брату, он спокойно, но голосом, не допускающим возражений, говорит ему:

— Митя, одевайся, поедем домой.

Прервать игру раньше времени было неприятной неожиданностью. Странен был приезд на извозчике Владимира Ильича, несмотря на небольшое расстояние, отделявшее дом Ульяновых от нашей квартиры: это было не в обычаях у живших со спартанской простотой Ульяновых.

Не понимая, в чем дело, но уже тревожно настроенный, Митя спешно одевается и следует за братом. Владимир Ильич прощается молча, с сумрачным лицом; его курчавые, рыжеватые волосы, когда он поворачивается, чтобы выйти из комнаты, отливают золотистым блеском.

Когда братья ушли, я подбегаю к своему отцу и спрашиваю, почему Митю понадобилось увезти так рано. Отец смахивает слезу и говорит:

— Илья Николаевич скончался.

Л. Яковлев. Четыре встречи с В. И. Лениным. «Исторический журнал», 1942, № 12, стр. 160.

В день смерти отца Володя пришел за Дм(итрием) Ил(ьичем) к Яковлеву и повел его домой; по дороге осторожно, предварительно поговорив о тяжелой болезни отца и таким образом подготовив к тяжелому известию, сказал ему о смерти отца.

Записано со слов Дм. Ил. Ульянова. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

О смерти И(льи) Н(иколаевича) я узнала только на другой день утром. Весть эта, как громом, поразила меня, да, вероятно, и все учительство. Не вполне доверяя известию, я побежала к Ульяновым и увидела нашего дорогого директора лежащим в обычном вицмундире, спокойного и будто улыбающегося. Глядя на него, не верилось, что он мертв. Казалось, вот-вот он встанет, засмеется и скажет, что он пошутил. И не помню, какое впечатление произвела его смерть на старших детей, помню только, что маленьких детей — Митю и Маню — старались удержать наверху. Но относительно Мити это плохо удавалось. Он то и дело сбегал вниз: очевидно, эта необычайная суматоха в доме, толпа народу, панихиды школьных законоучителей производили на него большое впечатление:

«А у нас уже пятую панихиду сегодня служат», — объявил он¹.

Только живо запомнилась мне Мария Александровна, бледная, спокойная, без слез, без жалоб стоящая у гроба. Смерть И(льи) Н(иколаевича) глубоко поразила меня...

Я не могла себе представить школу и работу в ней без И(льи) Н(иколаевича).

В. В. Кашкадамова (Юбилейный сборник, стр. 40).

¹ Во время похорон Ильи Николаевича Митя и Маня в течение нескольких дней находились в семье Яковлевых.

 

«Другого Ильи Николаевича не будет», — раздавались голоса после его кончины, которую симбирское учительство восприняло как потерю близкого, родного человека.

М. Ульянова, стр. 55 — 56.

Это грустное известие (о смерти И. Н. Ульянова. — Л. Я.) сильно поразило меня, так как я был много облагодетельствован Ильею Николаевичем и даже, могу сказать, был выведен им на дорогу моей жизни, потому что по распоряжению Ильи Николаевича в 1879 г. я был прикомандирован (кажется, один в этом году из всей Симбирской губернии) к Казанскому учительскому институту, с какого времени я считаю начало моей карьеры; но, кроме личных моих привязанностей, жаль, очень жаль Илью Николаевича, как неутомимого и честного труженика, посвятившего всю лучшую половину своей жизни делу народного образования.

Учитель И. С. Хохлов — В. В. Фармаковскому, от 18 января 1886 года. Дом-музой В. И. Ленина в Ульяновске.

Он (И. Н. Ульянов. — А. И.) очень много потрудился на пользу народного образования, поставив его как в Симбирске, так и в губернии едва ли не лучше, чем оно поставлено в других местностях России. О преждевременной смерти его должны горько пожалеть друзья и приверженцы начального образования.

Некролог. «Новь», 1886, том 8, № 8, стр. 393.

Неутомимая деятельность Ильи Николаевича Ульянова, продолжавшаяся ровно 16 лет, дала нашей губернии 434 хороших народных училища с 20000 учащихся. Легко сказать это, но нелегко вынести на своих плечах такой громадный труд...

В. Назарьев. Из весенних воспоминаний члена Симбирского уездного училищного совета. «Симбирские губернские ведомости», 1894, 18 мая.

Тот отклик, который смерть его (Ильи Николаевича. — А. И.) нашла в Симбирске, то огромное число народа — сослуживцев, учащих и учащихся, а также представителей другого населения, которое пришло проводить его, — лучше всяких слов указывало на сложившееся к нему отношение, на оставленную им по себе память.

А. Ульянова (Юбилейный сборник, стр. 9).

В местном обществе Илья Николаевич заслужил редкое внимание и уважение. Весть о его кончине быстро облетела город и все отдаленные концы Симбирской губернии. Начиная с высшего представителя власти в губернии, г. губернатора, и представителей всех отдельных учреждений в губернии, все спешили в дом покойного поклониться его праху и помолиться об упокоении души при ежедневно совершавшихся панихидах до дня погребения. Ко дню же погребения 15 января собрались все ближайшие его сотрудники, инспектора (из Сызрани, Корсуна, Алатыря и Ардатова) оплакать горячо любимого и уважаемого ими директора...

Отрадно было видеть при гробе покойного это общее выражение внимания и уважения к его личности и заслугам; это значительно облегчило скорбь близких к нему по деятельности людей о потере такого полезного деятеля. Но ничем не умерялось грустное чувство при виде многочисленной, нежно любимой им и в свою очередь безгранично любящей его, осиротелой семьи... Дети находятся еще в таком периоде возраста и воспитания, в котором лишение родителя является положительной утратой не только ничем не заменимого нравственного руководителя и покровителя, но и источника материальных средств. Покойный был образцовым семьянином, полагавшим в семье всю свою отраду, и счастие, и утешение. В свою очередь и семья по своему... высоконравственному строю вполне оправдывала нежную любовь родителя. Всем известна в Симбирске прекрасная семья Ильи Николаевича. Да поможет господь супруге его, пользующейся заслуженною известностью образцовой матери и хозяйки, выполнить с успехом великое дело воспитания и образования оставленных на ее попечение детей!

Нет нужды говорить, что этот неутомимый труженик не только по своим нравственным наклонностям и убеждениям, но и по самому положению своему и крайне скромным, единственно приобретенным службой, средствам жизни не мог сберечь для семьи никакого денежного и материального обеспечения.

Вынос тела Ильи Николаевича и погребение происходило 15 января. К 9 часам утра все сослуживцы покойного, учащие и учащиеся в городских народных училищах, г. вице-губернатор, директор и многие учителя гимназии, кадетского корпуса и духовной семинарии и все чтители памяти покойного (а кто в Симбирске не знал и не уважал его) и огромное число народа наполнили дом и улицу около квартиры покойного. Высшие лица Симбирского духовенства во главе с о. ректором духовной семинарии совершили краткую литию при гробе покойного в квартире, после которой одним из учителей приходских училищ г. Симбирска сказана была речь. Затем началось печальное шествие. Гроб с останками покойного был принят на руки его вторым сыном (то есть Владимиром Ильичем. — А. И.), ближайшими сотрудниками и друзьями. Процессия направилась в приходскую церковь покойного, Богоявленскую, очень близкую к его квартире. Впереди процессии резко выдавались прекрасные венки, несомые учениками городских училищ: от сослуживцев его, от симбирской гимназии, от симбирского трехклассного городского училища и от приходских учителей и учительниц города Симбирска. Украшавшие их надписи ясно свидетельствовали о чувствах, питаемых к покойному его почитателями. Таковы: «от приходских учителей и учительниц города Симбирска, пораженных безвременной утратой руководителя и отца», «от симбирского трехклассного городского училища незабвенному начальнику».

По внесении гроба во храм началась божественная литургия, которую совершал искренний друг семьи покойного соборный священник и преподаватель духовной семинарии С. С. Медведков, в сослужении двух священников. Пение на правом клиросе исполнилось прекрасным хором, составленным из учеников трехклассного городского училища и управляемых г. Маториным, учителем пения во всех городских училищах. На левом клиросе пел хор учеников Симбирской центральной чувашской школы¹.

При погребении сказано было глубокопрочувствованное слово о. С. Ст. Медведковым и речь одним из сослуживцев покойного инспектором А. А. Красевым. Эти надгробные речи в живых, искренних словах обрисовали светлую, честную и благородную личность Ильи Николаевича и его исполненную неутомимых трудов жизнь и деятельность. Тем же порядком, по окончании отпевания, совершено было перенесение тела на могилу, при Покровском монастыре. Все расстояние от церкви до монастыря гроб с останками покойного несен был на руках его сослуживцами, учителями и друзьями. Последнее слово, так сказать, «последнее прости», сказано было Илье Николаевичу учителем городского 3-классного училища М. И. Зыковым, пред опущением гроба в могилу².

К. М. Аммосов. Илья Николаевич Ульянов (Некролог). «Циркуляр по Казанскому учебному округу», 1886, № 1, стр. 51 — 54.

¹ Покойный принимал, до учреждения особой должности инспектора чувашских школ, близкое участие в судьбах этой школы и вообще немало по своему положению потрудился в организации чувашских школ, число которых довольно значительно в Симбирской губернии. — Примечание К. М. Аммосова.

² Некролог подписал попечитель Казанского учебного округа П. Н. Масленников.

 

Илью Николаевича Ульянова хоронили в ограде Покровского мужского монастыря, около каменной стены с южной стороны¹.

Перед тем как опустить его в могилу, учителя городских школ произносили речи.

Учителя искренне оплакивали его, уважаемого и любимого своего начальника и руководителя в педагогическом деле.

Для них смерть Ильи Николаевича была большой скорбью — все сознавали, что лишились не только справедливого начальника, но и гуманнейшего человека-педагога.

Воспоминания В. Никифориева. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Впоследствии на могиле И. Н. Ульянова Мария Александровна поставила памятник с надписью: «Здесь покоится прах Ильи Николаевича Ульянова. Родился 14 июля 1831 года. Скончался 12 января 1886 года». В течение полутора лет, прожитых в Симбирске после смерти Ильи Николаевича, на его могилу часто приходили члены семьи Ульяновых, в том числе и Владимир Ильич. В настоящее время недалеко от могилы И. Н. Ульянова воздвигнут памятник работы скульптора М. Г. Манизера.

 

...Много искренних сожалений на похоронах было высказано по адресу почившего народного деятеля и педагога¹. В волжских газетах, в связи с его кончиной, были помещены сочувственные статьи. Присылались телеграммы.

Запись воспоминаний И. Я. Яковлева, сделанная А. В. Жиркевичем. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

12-го числа сего января Симбирская губерния лишилась одного из честнейших, благороднейших своих деятелей, и притом деятеля на таком важном поприще, как народное образование, — директора народных училищ Ильи Николаевича Ульянова.

Лица, ближе нас к нему стоявшие по непосредственному участию вместе с ним в ведении народно-образовательного дела, конечно, не преминут сделать тщательную оценку деятельности умершего на этом поприще. С своей стороны, мы считаем своим долгом, из глубокого уважения к памяти почившего, засвидетельствовать перед обществом о той неусыпной преданности делу народного образования, которая проявлялась и в его случайных встречах и в сношениях с лицами, с которыми он не связан был официальными отношениями и с которыми, следовательно, непринужденнее и как бы естественнее высказывалось то, что составляло главный интерес его жизни...

Точно так же мы считали бы себя не исполнившими своего долга пред почившим, если бы не сообщили во всеобщее сведение и еще о проявлении деятельности его, так ясно свидетельствующей о преданности его своему делу и желании чем бы то ни было помочь нашим темным народным массам не только где-нибудь в захолустьях, а даже в городах, выйти на свет божий умственно и нравственно...

А. Покровский. Из воспоминаний об И. Н. Ульянове. «Симбирские губернские ведомости», 1886, 29 января.

¹ На заседании Симбирской городской думы 20 января 1886 года поступило предложение «почтить память скончавшегося директора народных училищ И. Н. Ульянова, педагогическая деятельность которого была известна всей России, а тем более городу Симбирску, где его неустанною деятельностью, при содействии городского управления, дело народного образования получило самое широкое развитие». Вначале хотели возложить венок на могилу покойного. Затем признали более целесообразным учредить три стипендии для беднейших учеников городского училища, открытого Ильей Николаевичем. Однако думе стало жаль денег, и она ограничилась выражением соболезнования вдове покойного (см. «Систематический сборник постановлений Симбирской городской думы», 1911, стр. 70 — 71).

 

Илья Николаевич оставил после себя яркий след своей неутомимой деятельностью в своих учениках, в том кадре народных учителей и учительниц, в тех «ульяновцах», которых он выпестовал в духе лучших идей 60-х и 70-х годов, в тех своих современниках, которые, живя в «ульяновское время», заражались его неутомимостью и преданностью делу.

М. Ульянова, стр. 5 — 6.

Как-то разговорились мы о действительности и личности нашего покойного директора народных школ Ильи Николаевича Ульянова. Припомнили огромные заслуги перед обществом как И. Н. Ульянова, так и ближайших его питомцев, и мы были поражены тем, как глубоко, беззаветно всего себя может отдать человек на служение идее; мы и мечтать не могли приблизиться к тому идеалу человека и гражданина, какой воплощал в себе И. Н. Ульянов и его ближайшие питомцы; чуть не клятвенное слово дали мы хоть в слабых чертах печатно указать на их деятельность... И я вполне глубоко сознаю и понимаю благоговение и преклонение перед обаятельной личностью Ильи Николаевича Ульянова.

Да, редко дарит и балует нас мачеха-судьба такими выдающимися деятелями, возможными и понятными только в то время, о котором идет речь.

И. Анненков. Воспоминания. Цит. по книге М. Ульяновой, стр. 72.

Когда умер Илья Николаевич, Марья Александровна замкнулась, ушла от общества, от знакомых и еще более и еще сильнее отдала себя семье.

Воспоминания В. В. Кашкадамовой. Цит. по книге В. Алексеева и А. Швера, стр. 23.

Его высокоблагородию господину управляющему
симбирскою дирекциею народных училищ,
вдовы действительного статского советника
Марии Александровны Ульяновой

ПРОШЕНИЕ

Покорнейше прошу Ваше Высокородие исходатайствовать мне с 4-мя малолетними детьми: Владимиром, род(ился) 10 апреля 1870 г., Дмитрием, род(ился) 4 августа 1874 г., Ольгой, род(илась) 4 ноября 1871 г., и Марией, род(илась) 6 февраля 1878 г., пенсию за свыше 30-тилетнюю службу покойного мужа, директора народных училищ Симбирской губернии, с производством из Симбирского казначейства.

Января, 14 дня 1886 г.¹

Вдова действительного статского советника

Мария Ульянова.

Прошение М. А. Ульяновой директору народных училищ Симбирской губернии И. В. Ишерскому² об исходатайствованни пенсии, от 14 января 1886 года. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

¹ На прошении резолюция: «Представлено января за № попечителю Казанского округа на распоряжение».

² Приказом министра народного просвещения № 5 от 9 мая 1886 года «инспектор народных училищ Симбирской губернии, статский советник Ишерский» был утвержден «директором народных училищ сей губернии, с 30 марта 1886 года» (см. «Санкт-петербургские сенатские ведомости», 1886, 6 июня).

 

Его Превосходительству Господину попечителю
Казанского Учебного Округа, Тайному Советнику
Порфирию Николаевичу Масленникову
Вдовы Действительного Статского Советника
Марьи Ульяновой

ПРОШЕНИЕ

Муж мой Илья Николаевич Ульянов, состоявший свыше тридцати лет на учебной службе, в том числе более десяти — Директором народных училищ Симбирской губернии, умер 12 января сего 1886 года, и я осталась без всяких средств с четверыми малолетними детьми, воспитывающимися в гимназиях, и с двоими взрослыми, но обучающимися в высших учебных заведениях, всех их я должна содержать¹. Хотя мой муж и заслужил пенсию, но я еще ее не получаю, поэтому осмеливаюсь почтительнейше просить Ваше Превосходительство, не признаете ли возможным исходатайствовать мне с детьми единовременное пособие.

Г. Симбирск, 17 апреля 1886 года.

Вдова Действительного Статского Советника
М. Ульянова.

Прошение М. А. Ульяновой об исходатайствовании единовременного пособия. Исторический архив Татарской АССР.

¹ Попечитель Казанского учебного округа П. Н. Масленников обратился к Марии Александровне с предложением получить знаки ордена Станислава 1 степени, которым Илья Николаевич был награжден незадолго до своей смерти. Однако, как об этом свидетельствует сделанная на отношении пометка нового директора народных училищ И. В. Ишерского, «супруга И. Н. Ульянова не пожелала получить орденские знаки». Отказ Марии Александровны А. И. Ульянова-Елизарова объясняет так: «За орденские знаки надо было платить, а между тем вся семья жила только на пенсию. Ясное дело, что мать, не придававшая значения знакам отличия, предпочла отказаться от них»

 

Зная Ваше расположение к покойному мужу моему и вообще внимание и заботливость Вашу к Вашим подчиненным, осмеливаюсь утруждать Вас покорнейшей просьбой моей. Не имея никаких средств к жизни по смерти мужа моего до назначения мне и детям моим пенсии, я обратилась с прошением к г-ну Попечителю Округа об исходатайствовании мне единовременного пособия в том размере, как он признает возможным, но так как Вам ближе известна деятельность моего покойного мужа, то я решаюсь просить тоже Вас, Михаил Афанасьевич, не откажите и Вы содействовать исполнению моей просьбы. Муж мой скончался во время исполнения служебных обязанностей, проработав весь день до своей смерти за отчетом, что, по мнению врача, имело дурное влияние на его болезнь и могло вызвать кровоизлияние на мозг, бывшее причиной его смерти.

Положение мое с шестью детьми теперь чрезвычайно затруднительное, и я надеюсь, что в уважение, с лишком тридцатилетней службы моего мужа Вы, по доброте Вашей, не оставите моей просьбы без внимания.

М. А. Ульянова — помощнику попечителя Казанского учебного округа М. А. Малиновскому, 18 апреля 1886 года. Исторический архив Татарской АССР.

Осмеливаюсь еще раз обратиться к Вам с покорнейшей просьбой моей, изложенной в прошении к Вашему Превосходительству от 17-го сего апреля, об исходатайствовании мне единовременного пособия.

Пенсия, к которой я с детьми моими представлена за службу покойного мужа моего, получится, вероятно, не скоро, а между тем нужно жить, уплачивать деньги, занятые на погребение мужа, воспитывать детей, содержать в Петербурге дочь на педагогических курсах¹ и старшего сына, который окончил курс в Симбирской гимназии, получил золотую медаль и теперь находится в Петербургском университете, на 3-м курсе факультета естественных наук, занимается успешно и удостоен золотой медали за представленное им сочинение. Я надеюсь, что он, с помощью божией, будет опорой мне и меньшим братьям и сестрам своим, но в настоящее время он, как и остальные дети, еще нуждается в моей помощи, ему необходимы средства, чтобы учиться и окончить курс, и вот за этой-то помощью я обращаюсь к Вам, как доброму и заботливому начальнику моего покойного мужа. Служба его Вам известна и, я уверена, оценена по заслугам; в память этой с лишком 30-тилетней службы отца, я прошу Вас не отказать в возможно скорой помощи осиротелой семье его².

М. А. Ульянова — П. Н. Масленникову, 24 апреля 1886 года. Исторический архив Татарской АССР.

¹ А. И. Ульянова-Елизарова вспоминает, что после смерти отца она долго не могла решиться: ехать продолжать занятия (она была на предпоследнем курсе Высших женских курсов) или остаться с матерью. «...Мать хотела, чтобы я кончила курсы, и надеялась, что сможет содержать нас последние 1 1/2 года. Но я считала, что не должна оставлять ее после нашего несчастья. Между тем меня беспокоило, смогу ли я подготовиться в провинции к сдаче экзамена осенью, и некоторые знакомые, как питерские, так и симбирские, советовали ехать... Твердость и выдержанность матери, которую я видела после тяжелого испытания впервые, ее слова, что для нее я не должна оставаться, смущали также...

И вот я, видя мать твердой и мужественной, склонилась, после долгих колебаний, к тому, чего хотелось мне больше: поехала. Это было уже в марте» («А. И. Ульянов», стр. 85, 86).

² На письме М. А. Ульяновой имеется резолюция: «По приказанию г-на Попечителя ввиду отлично-усердной и деятельной службы покойного Ульянова, и особых расходов на его лечение и погребение, ходатайствовать веред Господином Министром. Исполнено 8 мая 1886 г. за № 2184 (есть отпуск)». Однако сообщения о назначении М. А. Ульяновой единовременного пособия (как это было, например, с вдовой умершего 20 марта того же года инспектора народных училищ В. М. Стржалковского) в «Циркуляре по Казанскому учебному округу» за 1886 год не обнаружено.

 

Господину Директору народных училищ
Симбирской губернии

Господин товарищ министра народного просвещения, вследствие представления моего, предложением от 17 сего апреля, за № 6210, назначил вдове умершего на службе бывшего директора народных училищ Симбирской губернии, действительного статского советника Ульянова — Марии Ульяновой, с четырьмя несовершеннолетними детьми (идет перечисление), за свыше тридцатилетнюю службу Ульянова, — на основании Св(ода) Зак(онов) (изд. 1876 г.), т. III, Уст(ава) о пенс(иях) и единовременных) пособ(иях), ст(атьи) 111, 113, 217, 342 (п. 10), 361, 363, 381 и 384, — в пенсию: вдове половинный оклад пенсии в 1 200 рублей, следовавшей самому Ульянову, если б он вышел в отставку в день смерти, — шестьсот руб., — и детям другую половину того же оклада пенсии — шестьсот руб., а всему семейству по одной тысяче двести руб. в год, с производством из Симбирского губернского казначейства, со дня смерти Ульянова, 12 января 1886 г., причем его сиятельство присовокупил, что об ассигновании означенной пенсии, вместе с тем, сделано сношение с министром финансов.

Об этом имею честь сообщить вашему высокородию для надлежащего распоряжения, в ответ на представление от 24 января сего года за № 50.

П. Н. Масленников — И. В. Ишерскому, 26 апреля 1886 года, за № 1910. Цит. по книге В. Алексеева и А. Швера, стр. 24.

1886 года, мая дня, мы, нижеподписавшиеся несовершеннолетние дети умершего действительного статского советника Ильи Николаевича Ульянова — Владимир и Ольга Ильины Ульяновы, состоящие: 1-й из нас под попечительством своей матери, вдовы Марии Александровны Ульяновой, а вторая под ее же опекою, дали настоящую подписку в том, что на получение матерью нашею Марией Александровной Ульяновой капитала в 2000 р., хранящегося в Симбирском городском общественном банке и принадлежащего нам с малолетними братом Дмитрием и сестрой Марией, для содержания нас всех, изъявляем согласие.

Владимир Ильин Ульянов.
 Ольга Ильина Ульянова.

Заявление В. И. и О. И. Ульяновых в Симбирскую дворянскую опеку¹. См. статью В. Н. Алексеева «Детство В. И. Ленина». «Ульяновский общественник», 1927, № 7, стр. 29.

¹ В связи с тем, что орден Владимира 3 степени, которым был награжден Илья Николаевич, дал ему потомственное дворянство, Симбирское дворянское депутатское собрание в июне 1886 года постановило внести М. А. Ульянову и ее детей в дворянскую родословную книгу Симбирской губернии. В ноябре того же года это решение было утверждено сенатом.

 

В Симбирский Окружной Суд
 вдовы действительного статского советника Марьи Александровны Ульяновой за себя лично и за несовершеннолетних детей Александра, Владимира, Дмитрия, Ольгу и Марью Ильиных Ульяновых

ПРОШЕНИЕ

Имею честь покорнейше просить утвердить в правах наследства, в законных частях, меня и несовершеннолетних детей моих: Александра, Владимира, Дмитрия, Ольгу и Марью к имуществу умершего мужа моего, а их отца, действительного статского советника Ильи Николаевича Ульянова.

Для сего представляю: 1) пять метрических свидетельств о рождении названных выше детей моего мужа, каковыми свидетельствами удостоверяется также мой брак с ним¹, и 2) третью публикацию о вызове наследников покойного мужа, со времени припечатаньи коей протекло более шести месяцев². Особого же заявления о составе и ценности наследства не прилагаю потому, что все оставшееся после мужа имущество заключается в домашней движимости и капитале две тысячи рублей, находящемся в Симбирском городском общественном банке по билету оного за № 12465, причем на долю каждого из наследников приходится менее тысячи рублей. 11 сентября 1886 г.

Вдова действительного статского советника
Марья Александровна Ульянова.

Жительство имею в г. Симбирске по Московской улице, в собств(енном) доме³.

Прошение М. А. Ульяновой в Симбирский окружной суд о вводе ее с несовершеннолетними детьми в права наследства, от 11 сентября 1886 года. Государственный архив Ульяновской области.

¹ На копии метрического свидетельства Марии Ильиничны рукой ее матери написано: «Подлинники обратно получила. М. Ульянова».

² Выписка из «Приложения к № 22 Санкт-петербургских сенатских объявлений по казенным, правительственным и судебным делам» 11 сентября 1886 года была заверена симбирским нотариусом М. В. Брызгаловым «в конторе моей — 1 части, по Дворцовой улице в доме Буско».

³ На прошении пометка: «11 сентября 86. Приложение налицо». Это прошение Мария Александровна вынуждена была подать, так как Илья Николаевич не оставил после себя духовного завещания.

 

1886 года, сентября 19 дня

По Указу его императорского величества, Симбирский Окружной Суд, по гражданскому отделению, в судебном заседании, в следующем составе: председательствующий товарищ председателя 3. Г. Деменков и члены суда: П. С. Хлапонин и В. А. Шафанович, при прокуроре В. О. Губертове, при секретаре М. Н. Полянском, слушал дело об утверждении вдовы действительного статского советника Марьи Александровой и детей ее несовершеннолетних Александра, Дмитрия, Владимира, Ольгу и Марью Ильиных Ульяновых в правах наследства к имению действительного статского советника Ильи Николаева Ульянова, принимая во внимание:

1) что третья публикация о вызове наследников умершего 12 января 1886 года действительного статского советника Ильи Николаева Ульянова припечатана в прибавлении к № 22 С.-Петербургских сенатских объявлений 17-го марта сего 1886 года и шестимесячный с этого времени срок уже истек (1241 ст(атья) т(ома) X, ч(асти) 1-й);

2) что в Симбирский Окружной Суд духовного завещания Ульянова предъявляемо не было; к имуществу же его наследственные права по закону предъявлены в Окружном Суде только вдовою его Марьею Александровою и несовершеннолетними детьми его Александром, Дмитрием, Владимиром, Ольгой и Марьей Ильиными Ульяновыми, как в этом удостоверяет наведенная по делам Суда справка;

3) что наследственные права просителей удостоверяются представленными к делу свидетельствами: Нижегородской духовной консистории в копии от 14 мая 1874 г. за № 3349 и Симбирской духовной консистории от 1 февраля 1877 г. за № 719, от 3 марта 1881 года за №№ 1434, 1436 и 1435, из которых видно, что Марья Александрова Ульянова законная жена наследователя, а Александр, Владимир, Дмитрий, Ольга и Марья Ильины Ульяновы законные дети наследователя действительного статского советника Ильи Николаева Ульянова; и

4) что крепостных пошлин, на основ(ании) 4 п(ункта) 2-й и 5 ст(атей) приложения) I к 363 ст(атье) V т(ома), взимать не следует, так как все наследство заключается в домашней движимости и капитале 2000 р(ублей), вложенном в Симбирский городской общественный банк по билету № 12465, причем на долю каждого из наследников достается имущества менее чем на 1000 руб(лей),

Симбирский Окружной Суд, основываясь притом на 1104, 1110, 1128, ИЗО, 1148 ст(атъях) т(ома) X, ч(асти) 1-й и 1408 ст(атьи) Уст(ава) гр(ажданского) суд(опроизводства), определяет к движимому имуществу умершего действительного статского советника Ильи Николаева Ульянова утвердить в правах наследства вдову его Марью Александрову Ульянову — в одной четвертой части, несовершеннолетних дочерей его Ольгу и Марью Ильиных Ульяновых каждую в одной восьмой части и несовершеннолетних же сыновей его Александра, Владимира и Дмитрия Ильиных Ульяновых каждого в одной шестой части.

Определение Симбирского окружного суда об утверждении в правах наследства М. А. Ульяновой и ее несовершеннолетних детей. Государственный архив Ульяновской области.

После смерти отца мы жили в одной половине — той, которая к Свияге. Дверь в комнату, где сейчас портретная, была заделана досками. У постояльца и у нас были отдельные парадные входы. Сначала в той половине, которая к Волге, жил молодой врач. Он жил недолго (несколько месяцев), а потом квартиру сдали присяжному поверенному Багряновскому.

В маминой комнате жили мы с Володей, а мама жила наверху в комнате Анны Ильиничны.

Володина кровать стояла на месте, где сейчас стоит комод, а моя около двери в портретную комнату. Между моей и Володиной кроватью стоял комод. Около двери в столовую стоял шкаф с книгами (классиками). В углу на месте гардероба стоял письменный стол и около него два стула для меня и для Володи.

В столовую проходили через дверь в прихожую. Полотняная занавеска была убрана. Окно на лето затягивалось металлической сеткой.

В этой комнате мы жили с Володей зиму 1886 — 87 года и лето 1887 г. до июня месяца, когда мы уехали в Казань.

Д. И. Ульянов в записи А. Г. Каверзиной. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Александр Ильич был в то время в Петербурге¹. Володя остался старшим сыном в семье, и он выказал, несмотря на свою молодость, много внимательности по отношению к матери, много старания помочь ей в нахлынувших на нее новых заботах.

Этой зимой я осталась дольше в Симбирске, где смерть отца застала меня во время рождественских каникул.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 31.

¹ Мария Александровна решила не посылать Александру Ильичу телеграмму о смерти отца. Она поручила Анне Ильиничне написать письмо Анне Ивановне Веретенниковой, чтобы она подготовила Александра Ильича к тяжелому известию. В это время Александр Ильич днем и ночью усиленно работал в лаборатории и дома над своим университетским сочинением. Работа подвигалась к концу, когда он узнал о внезапной смерти отца. Позднее А. И. Веретенникова вспоминала, что она поражалась глубине его переживаний. О том же сообщал университетский товарищ Александра Ильича И. Н. Чеботарев, которому Анна Ильинична написала, запрашивая о самочувствии брата. В своих «Воспоминаниях об Александре Ильиче Ульянове и петербургском студенчестве 1883 — 1887 гг.» И. Н. Чеботарев пишет, что на несколько дней Александр Ильич «все забросил, метался из угла в угол по своей комнате как раненый. На второй или третий день я зашел к нему и застал его шагающим по комнате своими крупными шагами, с устремленным вдаль и ничего не видящим вблизи взглядом. Становилось прямо страшно за него. Но сильная его натура победила и это горе; через неделю он опять сидел за отделкой своего сочинения, силою своей железной воли и мысли отгоняя печальные думы и даже появляясь в наших кружках» («А. И. Ульянов», стр. 241).

 

Пришлось и мне лично на самой себе познакомиться с Владимиром Ильичем как с преподавателем, хотя он был на пять с лишним лет моложе меня и был еще гимназистом, а я была уже на предпоследнем курсе Высших женских курсов. И, тем не менее, он помог мне ликвидировать один прорыв. Весной 1886 года мне предстояло сдать несколько экзаменов, в том числе латынь за целых три года. Латынь была тогда обязательным предметом на историко-словесном отделении. Преподавалась она в те годы преобладания классического образования очень казенно и была в забросе у меня, как и у большинства курсисток. Молодежь по окончании гимназической учебы тянулась, понятно, к чему-либо более живому и общественному, и я порывалась даже, чтобы бросить латынь, перейти в вольнослушательницы московских курсов. Когда этот план был оставлен, мне пришлось взяться за латынь всерьез, и я намечала подогнать ее во время зимних каникул, но ничего сделать не успела. А после смерти отца... все занятия пошли у меня особенно туго, и латынь не двигалась с места. Тогда Володя предложил помочь мне в этом, несмотря на то, что у него и у самого в предпоследнем классе гимназии было немало уроков и он занимался еще с учителем чувашской школы Охотниковым. Мальчик, которому не исполнилось еще 16 лет, взял на себя так легко и охотно эту новую обузу. И не только взял, — мало ли за что готова бывает взяться сгоряча молодежь, чтобы бросить при первом же затруднении, — а вел занятия очень серьезно и усидчиво и продолжал бы их, если бы я не уехала в марте в Петербург. И вел их так внимательно, с такой живостью и интересом, что вовлек скоро в «противную латынь» и меня. Пройти предстояло много, требовалось прочесть и перевести Юлия Цезаря, «О старости» (трактат написан Цицероном. — А. И.), а главное — знать и уметь объяснять все встречающиеся правила сложной латинской грамматики. Я испытывала, конечно, чувство неловкости, что не сумела преодолеть своего прорыва самостоятельно, а прибегла к помощи младшего брата, который сам-то умел работать без прорывов. Была тут, несомненно, и некоторая доза ложного самолюбия, что я стала заниматься под руководством младшего брата-гимназиста. Но занятия у нас пошли так оживленно, что скоро всякое чувство неловкости исчезло. Помню, что Володя отмечал для меня с увлечением некоторые красоты и особенности латинского стиля. Конечно, я слишком мало знала язык, чтобы уметь оценить их, и занятия сосредоточивались больше на объяснении разных грамматических форм, свойственных латинскому языку, как супинум, герундий и герундив (отглагольное прилагательное и существительное), и изобретенных для более легкого запоминания изречений и стихотворений, вроде (герундив):

Gutta cavat lapidem
Non vi sed saepe cadendo;
Sic homo sit doctus
Non vi sed multo studendo.

Капля камень долбит
He силой, а частым паденьем.
Так человек становится ученым
Не силой, а многим ученьем.

Помню, что я высказывала Володе сомнение, чтобы можно было пройти в такой короткий срок восьмилетний курс гимназии, но Володя успокаивал меня, говоря: «Ведь это в гимназиях, с бестолково поставленным преподаванием там, тратится на этот курс латыни 8 лет, — взрослый, сознательный человек вполне может пройти этот 8-летний курс в два года»... Очень оживленно, с большой любовью к делу шли у нас занятия. Это не был первый ученик, усердно вызубривший уроки, — это был скорее молодой лингвист, умевший находить особенности и красоты языка¹.

Так как вкус к языковедению был присущ и мне также, я была очень скоро покорена, и эти занятия, перемежаемые веселым смехом Володи, очень подвинули меня вперед. Я сдала весной успешно экзамен за три года, а через несколько лет знание основ латыни облегчило мне изучение итальянского языка, которое дало мне возможность иметь заработок и доставило много удовольствия².

Л. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 14 — 15).

¹ Уже после Октября, готовя к очередному изданию свою книгу «Воспоминания об Ильиче», Анна Ильинична как-то сказала редактору П. Посвянскому: «Хотелось бы мне внести в новое издание небольшой отрывочек о том, как Владимир Ильич обучал меня латинскому языку», — и тут же поделилась этим воспоминанием. «Пустяк, а ведь до чего характерен для Владимира Ильича; как Вы думаете, ведь стоит поместить?» (см. сборник «Славные большевички». М., 1958, стр. 21).

² В статье «Женщины семьи Ульяновых» Елена Дмитриевна Стасова говорит, что Анна Ильинична «занималась переводами, так как хорошо знала немецкий, французский, английский и итальянский языки. Ей принадлежит перевод сочинения Э. Амичис «Школьные товарищи», выдержавший несколько изданий» («Советская женщина», 1956, № 4, стр. 5). В автобиографии А. И. Ульянова-Елизарова, вспоминая свою жизнь в Москве в 90-х годах, указывает: «Я перевела с немецкого «Ткачей» Гауптмана, которые были изданы на гектографе и читались среди рабочих Москвы и близких провинций» («Известия», 1935, 20 октября).

Однажды, будучи учеником седьмого класса Симбирской гимназии, Владимир Ульянов неохотно отвечал урок по логике преподавателю — директору гимназии Керенскому Ф. М.¹. На вопрос директора, почему Владимир Ильич вяло отвечает урок, он сказал: «Учебник логики не соответствует развитию правильного мышления, а, напротив, задерживает и туманит его».

Директор на это сказал Ульянову, что нельзя критиковать учебники, одобренные министерством просвещения, и поставил отметку «четыре»².

Учебник логики, составленный профессором Варшавского университета Г. Струве («Элементарная логика». — А. И.), содержал вульгарное, идеалистическое учение о процессах мышления. Он был одобрен министерством просвещения и святейшим синодом как руководство для гимназий и духовных семинарий³.

М. Ф. Кузнецов. Почему В. Ульянов получил четверку по логике. «Пролетарский путь», 1940, 22 апреля.

¹ Кроме русского языка и литературы Ф. М. Керенский преподавал также «краткое основание логики» и латинский язык. Логика изучалась только в седьмом классе и всего лишь один час в неделю.

² Этим и объясняется появление четверки по логике в аттестате зрелости Владимира Ильича. По свидетельству Н. И. Веретенникова, «в выпуске Владимира Ильича четверка являлась наивысшей оценкой по логике, у всех же остальных учеников были лишь тройки». На недоуменные вопросы других преподавателей, считавших подобную оценку знаний Владимира Ильича заниженной, Ф. М. Керенский самодовольно отвечал: «На пятерку логику знаю только я».

³ В статье «Что читал Володя Ульянов» («Пионерская правда», 1956, 31 июля) Н. И. Веретенников вспоминает о следующем разговоре с Владимиром Ильичом по поводу учебника логики:

«...Летом 1887 года в разговоре с Володей я сказал, что осенью в 7-м классе буду изучать логику:

— Вот интересный новый предмет!

На это Володя заметил, что едва ли логика меня удовлетворит, если она будет преподаваться по учебнику, принятому в Симбирской гимназии.

— Логику у нас преподает учитель русского языка, без учебника, по запискам, — сказал я.

— Тогда другое дело, — заметил Володя».

 

Сам ученик классической гимназии, типичной старой средней школы, он (Владимир Ильич. — А. И.) ненавидел эту старую школу с ее зубрежкой и муштрой, с ее отрывом от живой жизни.

Он видел, знал, как в этой старой школе ум учащихся обременялся массой знаний, на девять десятых ненужных и на одну десятую искаженных.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 367.

Володю Ульянова Яковлев хорошо помнил в разные возрасты его жизни, особенно 16 — 17-летним юношей, когда черты лица его и фигура более или менее определились.

По словам Ивана Яковлевича, в этом возрасте юный Ульянов был небольшого роста, худощавого телосложения, с головой... обращавшей на себя внимание большим оригинальным лбом.

Запись воспоминаний И. Я. Яковлева, сделанная А. В. Жиркевичем. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Володя любил Волгу, широкую, вольную реку.

Весной, когда на луговой стороне широко разливалась река, похожая на тихое море с темнеющими вершинами затопленных деревьев, он подолгу простаивал на самом краю обрыва, задумчиво глядя вдаль.

Прогулки на лодке по Волге в свободное время были его любимым развлечением¹.

Д. М. Андреев. В гимназические годы. «Костер» (Ленинград), 1957, № 4, стр. 13.

¹ В. И. Ленин всю жизнь любил Волгу и очень скучал по ней, находясь в эмиграции. 8 мая 1902 года в письме к матери из Лондона в Самару он благодарит Марию Ильиничну за открытку «с видом Волги» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр 268). 7 июня того же года он пишет матери, что «Манин рассказ о том, как она на лодке каталась, — меня раздразнил... Хорошо бы летом на Волгу! Как мы великолепно прокатились с тобой и Анютой весною 1900 года!» (там же, стр. 270). 3 января 1911 года в письме к М. Т. Елизарову из Парижа Владимир Ильич восклицает: «...Соскучился я по Волге!» (там же, стр. 387). Несколько раз В. И. Ленин вспоминал о Волге в письмах к матери в 1912 году (8 — 9 марта, 7 апреля, 1 июля).

 

Вы на Волге бывали? Знаете Волгу?.. Широка! Необъятная ширь. Так широка... Мы в детстве с Сашей, с братом, уезжали на лодке далеко, очень далеко уезжали... и над рекой, бывало, стелется неизвестно откуда песня... И песни же у нас в России...

В. И. Ленин в беседе с И. Поповым. «Учительская газета», 1963, 18 апреля.

Уже в седьмом классе у Володи сильно изменился характер. Из живого и резвого мальчика он превратился в серьезного, задумчивого юношу, который иногда мог резко и зло ответить товарищу, высмеять его поведение, но и горячо заступиться за него, если было надо. По-прежнему Володя много времени проводил в нашей компании, но не был таким веселым, как раньше.

Мы все очень любили катание на лодках по Волге и по Свияге. Часто ездили весной на песчаные волжские острова и там удили рыбу. Один раз перед летними каникулами, после экзаменов, Ульянов позвал Костю Сердюкова и меня покататься на лодке. Володина мать снабдила нас бутербродами и просила Володю не задерживаться на реке до глубокой ночи.

Ульянов, оказывается, уже заранее подрядил лодку с якорем, подготовил удочки и все необходимое для рыбной ловли.

Бегом спустились мы садами к Волге. Это был теплый день в конце мая. На пристани царило большое оживление, грузили баржи с хлебом. По узким мосткам с пристани на баржу носили грузчики мешки с зерном. Низко сгибаясь под тяжелой ношей, они обливались потом и тяжело дышали.

 —  Эй, здорово, паренек! — крикнул вдруг один рабочий, обращаясь к Володе.

— Здорово! — ответил Ульянов.

— За рыбкой поехал? Ну, бог тебе в помощь! — говорил ласково грузчик, пока мы усаживались в лодке и разбирали удочки.

Это был один из многих знакомых Ульянова, с которыми Володя любил разговаривать на пристани. Его все интересовало, и он часами мог сидеть с незнакомыми людьми, расспрашивая их о работе и жизни.

Иногда, встретив на пристани татарина, он, заведя с ним разговор, спрашивал, как будет то или иное слово по-татарски. Помню, что один раз мы встретили грузчика, который был родом из Персии и едва-едва говорил по-русски. Володя часа два расспрашивал его о Персии, о его жизни и о том, как в Персии разводят шелковичного червя.

Мы все удивлялись его любознательности. Забыв о времени, Ульянов с одинаковым удовольствием разговаривал с грузчиками, матросами и крестьянами.

— Что ты находишь в этих разговорах? — иногда спрашивал я.

— Разве ты не понимаешь, как это интересно? — отвечал Ульянов.

Как-то раз мы опять втроем собрались на рыбную ловлю и даже обещали Володиной матери привезти для ухи рыбы.

Переплыв в лодке на другой берег Волги и выбрав там в тихой заводи удобное место, мы бросили якорь. Но рыбы поймали мало, не пришлось даже сварить уху на костре, как это любил делать Володя. Случилось это потому, что мы в тот раз не могли долго молча и неподвижно сидеть на одном месте. Нам больше хотелось говорить и спорить, купаться и плавать, чем спокойно ждать, пока клюнет рыба. Нагулявшись, мы отправились в ближнее село, которое славилось своими ягодными садами, но ягоды еще не поспели, и мы, наевшись деревенского ситного хлеба с молоком, сели в лодку и долго катались по Волге, качаясь на волнах, поднятых пассажирским или буксирным пароходом. Мимо нас проплывали баржи с разными грузами и длинные караваны плотов. На одном из них горел костер. Вокруг костра сидели рабочие: одни курили, другие плели лапти, кто-то бренчал на балалайке. А издали, с другого плота, доносилась заунывная русская песня и плач ребенка.

Володя захотел непременно пристать к этому плоту, посидеть у костра и поговорить с рабочими. Он хотел знать, откуда идет плот, где они пристанут, чем и как живут.

Пока мы догоняли плот, приставали к нему и устраивались у костра, небо совсем заволокло тучами. Мы только успели разговориться, как пошел дождь. Плоты далеко уже отошли от Симбирска, когда мы отвязали лодку и поплыли обратно под проливным дождем. Вымокнув до нитки, мы только ночью вернулись в город.

Поднимаясь в гору, Володя все время беспокоился, что доставил лишнее волнение матери своим опозданием.

Д. М. Андреев, стр. 12 — 13.

Володя переживал тогда переходный возраст, когда мальчики становятся особенно резки и задирчивы. В нем, всегда очень бойком и самоуверенном, это проявлялось особенно заметно, тем более тогда, после смерти отца, присутствие которого действует всегда сдерживающе на мальчиков. Помню, что эта резкость суждений и проявлений Володи смущала порой и меня. Обратила я также внимание, что Саша не поддерживал нашей болтовни, а пару раз, как мне показалось, неодобрительно поглядел на нас. Всегда очень считавшаяся с его мнением, я в то лето особенно болезненно чувствовала всякое его неодобрение. И вот осенью я задала вопрос и о Володе. Помню даже форму вопроса: «Как тебе нравится наш Володя?» И он ответил: «Несомненно, человек очень способный, но мы с ним не сходимся» (или даже: «совсем не сходимся», — этого оттенка я уже точно не помню, но помню, что сказано было решительно и определенно).

 — Почему? — спросила я, конечно.

Но Саша не пожелал объяснить. «Так», — сказал он только, предоставив мне догадываться самой. Я объяснила это себе тем, что Саше не нравились те черты характера Володи, которые резали, но, очевидно, слабее, и меня: его большая насмешливость, дерзость, заносчивость — главным образом, когда они проявлялись по отношению к матери, которой он также стал отвечать порой так резко, как не позволял себе при отце. Помню неодобрительные взгляды Саши при таких ответах. Так глубоко и сильно переживавший смерть отца, так болевший за мать.., сам всегда такой сдержанный и внимательный, Саша должен был очень реагировать на всякую резкость по отношению к матери. Объяснение это еще подтвердилось рассказом матери следующим летом, уже после смерти Саши. А именно, она рассказала мне, что раз, когда Володя с Сашей сидели за шахматами, она напомнила Володе какое-то требование, которое он не исполнил. Володя отвечал небрежно и не спешил исполнить. Мать, очевидно раздраженная, настаивала... Володя ответил опять какой-то небрежной шуточкой, не двигаясь с места.

 — Володя, или ты сейчас же пойдешь и сделаешь, что мама тебе говорит, или я с тобой больше не играю, — сказал тогда Саша спокойно, но так твердо, что Володя тотчас встал и исполнил требуемое. Помню, с каким растроганным видом рассказывала мне об этом проявлении Саши мать.

Сопоставление этого рассказа с моими личными впечатлениями, а также и с тем, как проявлялся тогда и чем интересовался Володя, сложило во мне прочное убеждение, что именно эти черты его характера имел в виду Саша, когда высказал свое суждение о нем. Из воспоминаний о Саше, как моих, так и некоторых из товарищей, видно, что всякая насмешка, поддразниванье были абсолютно чужды его натуре. Не только сам он никогда не подсмеивался, но даже реагировал как-то болезненно, когда слышал такие насмешки от других... Володе насмешка была свойственна вообще, а в этот переходный возраст особенно. А Саша, в это лето после потери отца, когда в нем созревала, очевидно, решимость стать революционером.., был в настроении особом, даже для него, далеком от всякого легкого, с кондачка, отношения.

Я этим объясняю такое решительное заявление Саши, поразившее меня, хотя различие натур обоих братьев выделялось уже с детства, и близкими друг другу они никогда не были, несмотря на безграничное уважение и подражание Саше со стороны Володи с ранних лет...

Я знаю, что такое суждение старшего брата — участника террористического акта — о младшем — социал-демократе — вызовет во многих искушение дать всего легче напрашивающееся объяснение: братья не сошлись в политических убеждениях. Но такое, как будто бы самое естественное, объяснение было бы самым неверным. Володе в последнее лето, проведенное им со старшим братом, было только 16 лет. В то время молодежь, особенно в глухой, чуждой общественной жизни провинции, не определялась так рано политически. Зимой этого года, когда я много гуляла и говорила с Володей, он был настроен очень оппозиционно к гимназическому начальству, к гимназической учебе, к религии также, был не прочь зло подтрунить над учителями (кое в каких подобных шутках и я принимала участие), — одним словом, был, так сказать, в периоде сбрасыванья авторитетов, в периоде первого, отрицательного, что ли, формирования личности. Но вне такого отрицательного отношения к окружающему, — для него, главным образом, к гимназии, — ничего определенно политического в наших разговорах не было, а я убеждена, что при наших тогдашних отношениях Володя не скрывал бы от меня таких интересов, расспрашивал бы меня о питерской жизни с этой стороны. Во всю свою жизнь он очень цельно отдавался всегда своим преобладающим стремлениям, — не в его натуре было таить что-нибудь в себе. Летом, я помню, мы отмечали оба с Сашей, удивляясь этому, что Володя может по нескольку раз перечитывать Тургенева, — лежит бывало на своей койке и читает и перечитывает снова, — и это в те месяцы, когда он жил в одной комнате с Сашей, усердно сидевшим за Марксом и другой политико-экономической литературой, которой была тесно заставлена книжная полка над его столом¹.

Стремление подражать брату, искание путей, конечно, было, — но не больше. Читать Маркса Володя начал уже в 1888 — 89 гг., в Казани, по-русски².

Итак, определенных политических взглядов у Володи в то время не было.

С другой стороны, Саша, как видно из ряда воспоминаний, — моих и других товарищей, — не принадлежал ни к какой партии летом 1886 г. Несомненно, что путь революционера был уже намечен им для себя, но он только знакомился тем летом с «Капиталом» Маркса, изучал русскую действительность...

Следовательно, «не сходиться» с человеком, клонящимся к социал-демократии, у него основания не было.

А затем, Саша был замкнутым, выдержанным человеком. Если он протестовал против привлечения молодых, не определившихся людей в спешке подготовления террористического акта и был против нравственного и умственного давления на них; если по той же причине держал в неведении меня и отклонил поселение со мной на одной квартире (в Петербурге. — А. И.), — то тем больше не стал бы он говорить на эту тему с младшим братом, гимназистом, особенно в год потери отца, когда ответственность за младших перед матерью он ощущал особенно остро. И, как я уже указывала, он был противником какого-либо давления на личность, предоставляя каждому вырабатываться самостоятельно. Да и Володя, много говоривший со мной о партиях и своих убеждениях в последующие годы, рассказал бы мне, несомненно, если бы были какие-либо разговоры с Сашей на эту тему...

Таким образом, предположение, что суждение Саши о брате было вызвано политическими разногласиями, должно отпасть совершенно. В корне его могло лежать одно несходство характеров, особенно проявившееся, по указанным причинам, в последнее лето, — несходство, осознанное и формулированное одним Сашей, никогда ни одного намека на таковое от Володи я не слыхала. Очевидно, что при своей огромной выдержке Саша ничего младшему брату не высказывал... Я считала, что мнение Саши основывалось как раз на той несколько крайней мальчишеской резкости, которая заметно уменьшилась после нашего несчастья, а с годами, я видела, сглаживалась все больше и больше.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 94 — 96, 97 — 98).

¹ В статье о В. И. Ленине, написанной для Энциклопедического словаря Гранат (изд. 7, том 41, часть 1, выпуск 4 — 5, стр. 306), А. Ульянова-Елизарова говорит, что «на последние два лета Александр Ильич привозил с собой книги по экономике, истории и социологии, — между прочим, «Капитал» Карла Маркса».

Кроме «Капитала» А. И. Ульянов привез из Петербурга следующие книги: «Положение рабочего класса в России» Н. Флеровского, «История крестьянских восстаний в России» В. Семевского, «Общественное движение в России при Александре I» А. Пыпина, «Русская история в жизнеописаниях главнейших деятелей» Н. Костомарова, «Исторические письма» П. Миртова. На его книжной полке были также произведения Ф. Лассаля, «Основания политической экономии» Д. Милля, «История умственного развития в Европе» Д. Дрепэра, «История цивилизации в Англии» Г. Бокля.

² Выступая против тех биографов В. И. Ленина, которые заявляли, что «Владимир Ильич, тогда еще молодой гимназист, из рук повешенного брата получил книгу Карла Маркса «Капитал», А. И. Ульянова-Елизарова писала: «Как ни велико было влияние старшего брата и уважение к нему со стороны младшего, несомненно, что марксистом Владимир) Ильич стал бы без всякой театральной передачи («Капитала» К. Маркса. — А. И.), настолько не вяжущейся с прямыми, чуждыми всякой ходульности характерами обоих братьев» («Пути революции» (Казань), 1922, № 2, стр. 7).

 

Летом 1886 года Владимир Ильич много сражался в шахматы со старшим братом Александром. Они объявили между собой матч. Каковы были условия матча и результаты его, я, к сожалению, не помню. Борьба была ожесточенная, оба молча сидели, часами не отрываясь от шахматной доски. Для меня тогда их игра была совершенно непонятна, слишком трудна, к тому же у них за игрой не было ни споров, ни азарта, что могло бы привлечь малейшее внимание, ни даже каких-нибудь разговоров.

О силе их игры в то время можно судить отчасти по следующему факту. Тем же летом Александр Ильич, живя в Кокушкине, Казанской губернии, с успехом играл, «не глядя на доску», с игроком, которому тогдашняя первая категория в Казани давала ладью вперед¹. Интересно, что одновременно с этой шахматной партией «не глядя» Александр Ильич играл на биллиарде в пять шаров и вел счет своим очкам.

Во время своего состязания братья играли только по вечерам. Несмотря на то, что это было в каникулярное время, когда оба они были свободны, я не помню ни одного случая, чтобы они играли в шахматы до обеда. Утренние часы посвящались серьезным занятиям. По-моему, этот факт чрезвычайно показателен и характерен для них обоих, особенно если вспомнить, что старшему было 20 лет, а Владимиру Ильичу всего 16.

В это лето, первое после смерти отца, мы занимали одну половину нашего дома (по Московской улице), ту, которая к Свияге, другая же, к центру города, сдавалась квартирантам. Там, внизу, в маленькой комнатке, обращенной во двор, и происходило обычно шахматное состязание между старшими братьями.

Вспоминаю, между прочим, такой случай: они сосредоточенно сидели в этой комнате за шахматной доской, освещенной лампой, окно было открыто, но засетчено проволочной сеткой. Мы, ребята, играли на дворе и в освещенное окно видели неподвижные и молчаливые фигуры шахматистов. Одна девочка, лет двенадцати, подбежала к окну и крикнула: «Сидят, как каторжники за решеткой»... Братья быстро обернулись к окну и серьезно посмотрели вслед за убегавшей проказницей. Настоящей железной решетки они еще не знали, но, должно быть, она уже чувствовалась ими, как что-то неминуемое и совершенно неизбежное в те времена.

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 63).

¹ И. Н. Чеботарев сообщает, что иногда во время прогулок, «если не было подходящих тем для разговора, они (Александр Ильич и Владимир Ильич. — А. И.) играли в шахматы втемную — a Taveugle — без доски и фигур, исключительно по памяти, удерживая в воображении расположение фигур. Возвратись домой, они расставляли фигуры на доске и доигрывали партию. Эта игра a l'aveugle показывает, как велика была у обоих братьев память и сила воображения, как умело они руководили своими шахматными фигурами, при самых неожиданных атаках противника» («Юный пролетарий», 1922, № 1, стр. 38).

 

Оба брата (Владимир Ильич и Александр Ильич. — А. И.) умели упорно работать, оба были революционно настроены. Но сказывалась, вероятно, разница возрастов. Александр Ильич не обо всем говорил с Владимиром Ильичем. Вот что рассказывал Владимир Ильич.

Брат был естественником. Последнее лето, когда он приезжал домой, он готовился к диссертации о кольчатых червях и все время работал с микроскопом. Чтобы использовать максимум света, он вставал на заре и тотчас же брался за работу. «Нет, не выйдет из брата революционера, подумал я тогда, — рассказывал Владимир Ильич, — революционер не может уделять столько времени исследованию кольчатых червей». Скоро он увидел, как он ошибся.

Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине. М., 1957, стр. 11-12.

...Я слышал от Александра (Ильича. — А. И.), что еще с лета 1886 года Владимир интересовался политическими и экономическими вопросами. Но Александр ни разу не упоминал при этом, что он или Владимир близко интересуются подпольной революционной литературой.

Ив. Чеботарев («Об Ильиче». Л., 1924, стр. 137).

Втягиваясь в революционную работу, конспирируя даже от Анны Ильиничны, он (Александр Ильич. — А. И.) в последнее лето, приехав домой, ничего не говорил о ней никому. А Ильичу ужасно хотелось с кем-нибудь поговорить о тех мыслях, которые зародились у него. В гимназии он не находил никого, с кем бы можно было поговорить об этом. Он рассказывал как-то: показалось ему, что один из его одноклассников революционно настроен, решил поговорить с ним, сговорились идти на Свиягу. Но разговор не состоялся. Гимназист начал говорить о выборе профессии, говорил о том, что надо выбрать ту профессию, которая поможет лучше устроиться, сделать карьеру. Ильич рассказывал: «Подумал я: карьерист какой-то, а не революционер», — и не стал с ним ни о чем говорить.

Н. К. Крупская (Воспоминания родных о В. И. Ленине. М., 1955, стр. 183).

В 8-м классе нам предстояло держать трудные экзамены по математике, и мы просили Ильича помочь нам. Собирались человек 5 — 6 в классе и с помощью Ульянова решали трудные задачи.

М. Ф. Кузнецов. Первый ученик. «За коммунистическое просвещение», 1937, 22 января.

...Бывало, что Володя предлагал мне интересные задачи. Вот одна из них: между двумя деревьями протекает река с параллельными берегами. Где построить мост, чтобы дорога была кратчайшей? (Теперь подобные задачи помещаются в элементарной геометрии, как примеры на построение методом перенесения.)

Володя указал также, как сокращенно возводить в квадрат числа, кончающиеся на 5. Дал два примера, а вывести и доказать общность этого правила предоставил мне самому:

1) 65² = 6х7х100 + 25

1) 105²=10х11х100 + 25

Если теперь эти выводы можно встретить в элементарном учебнике, то тогда они не были еще распространены, и когда я их привел — произвели в гимназии, где я учился, большой эффект.

Этим не исчерпываются все задачи и примеры, которые давал мне в разное время Владимир Ильич.

Н. И. Веретенников. Детские годы В. И. Ульянова (Ленина) в Кокушкине. «Красная новь», 1938, № 5, стр. 158.

Он (Владимир Ильич. — А. И.) любил заниматься математикой и мог без затруднения решать задачи из сборника задач, предлагавшихся в то время на аттестат зрелости. Благодаря Вл(адимиру) Ильичу образовался кружок любителей математики, и занятия по этому предмету пошли успешно, тем более что преподаватель математики Федотченко не умел заинтересовать нас своим пассивным методом преподавания, сообщая на уроках лишь одну теорию без решения задач. Под руководством Вл(адимира) Ильича была проделана масса трудных задач, и в результате оканчивающие курс гимназии в 1887 году решили задачи, присланные из управления Казанского учебного округа для экзамена на аттестат зрелости.

М. Ф. Кузнецов. Юношеские годы Владимира) Ильича Ульянова-Ленина. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

...В седьмом и восьмом классах даже вошло в обычай, что Ульянов приходил за полчаса ранее начала занятий и делал для собравшихся вокруг него товарищей переводы трудных греческих и латинских авторов, попутно объясняя все непонятные для русского гимназиста обороты и формы этих мертвых языков.

В. П. Толстой. Обрывки воспоминаний о проведенных с Вл(адимиром) Ил(ьичем) Ульяновым гимназических годах. «Москва», 1957, № 7, стр. 104.

Владимир Ильич, далеко оставляя позади себя своих сверстников по гимназии, делился с ними своими познаниями; он не считался ни с временем, ни с местом, когда кто-либо приходил к нему за помощью, за знаниями; всем им Владимир Ильич оказывал бескорыстно ценные услуги, имевшие решающее подчас значение на их дальнейшую жизнь.

Воспоминания И. Я. Яковлева, записанные А. В. Жиркевичем. Цит. по книге В. Алексеева и А. Швера, стр. 48.

И. Я. Яковлев, сообщив Володе Ульянову о бедственном положении выдающегося молодого человека из народа, предложил ему сделать доброе дело — заниматься с Охотниковым по языкам, предупредив его, что тот заплатить ему за его труды не в состоянии. Ульянов согласился заниматься с Охотниковым даром, около 1 1/2 лет давал ему уроки и успешно подготовил его к экзамену...

Будучи преподавателем в чувашской школе, Охотников женился на учительнице женского отделения этой школы.

Володя Ульянов бывал у молодой четы, приходя на уроки к Охотникову, навещал и детей Яковлева.

Запись воспоминаний И. Я. Яковлева, сделанная А. В. Жиркевичем. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Учитель этот (Н. М. Охотников. — А. И.) был Чувашии родом, преподававший в чувашской школе. У него были большие способности к математике. Он прошел ее самостоятельно за гимназический курс; ему хотелось заниматься ею и дальше. Но для поступления в университет надо было сдать экзамен за гимназию по всем предметам и по древним языкам.

Конечно, для чувашина, плохо знавшего русский язык, это было нелегко, к тому же способности у него к языкам и общественным наукам были далеко не блестящи. И все же Володя, которому близкий знакомый нашей семьи, инспектор чувашской школы Яковлев, предложил заниматься с Охотниковым и подготовить его к экзамену, взялся и подготовил своего ученика в полтора — два года, несмотря на свои собственные занятия в двух последних классах. И Охотников сдал в один год с Володей экзамен при гимназии и поступил в университет¹. Надо добавить еще, что занимался Володя со своим учеником бесплатно.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 32.

¹ Будучи студентом 2-го курса физико-математического факультета Казанского университета, Н. М. Охотников в октябре — ноябре 1888 года был переводчиком в судебном процессе над 46 крестьянами-чувашами из деревни Старые Урмары, Цивильского уезда, Казанской губерния, оказавшими сопротивление властям при переделе общинной земли. К сожалению, пока ничего не известно о встречах Владимира Ильича с Н. М. Охотниковым в Казани. А. И. Яковлев (см. его книгу «Иван Яковлевич Яковлев», изд. 2, Чебоксары, 1958, стр. 45) пишет, что Н. М. Охотников «сгорел на 4-м курсе от чахотки, едва успев в качестве молодого одаренного ученого блеснуть среди казанских университетских математиков».

 

Один мой коллега, близкий мой товарищ и друг, преподаватель математики в чувашской школе Никифор Михайлович Охотников, природный чувашин из крестьян Чистопольского уезда Казанской губернии, надумал очень смелый по тому времени план: подготовиться, выдержать... экзамен в гимназии на аттестат зрелости и поступить в университет на математический факультет. План свой он открыл Ивану Яковлевичу (Яковлеву. — А. И.) и получил от него согласие и одобрение... При строгом и требовательном начальнике, каким был Ив(ан) Як(овлевич), без его разрешения об этом нечего было и думать. Притом Охотников был человек женатый, связанный семейными заботами, а жалованье получал всего 30 рублей в месяц.

...Для подготовки по древним языкам и словесности он начал искать репетитора из старшего класса гимназии. Тогдашний директор гимназии Ф. М. Керенский указал как на лучшего репетитора — на гимназиста последнего класса Владимира Ильича Ульянова... Вл(адимир) Ильич охотно согласился.., и принялся энергично репетировать Н. М. Охотникова, причем Охотников должен был в неделю три раза по вечерам ходить к нему на дом. Сам же В. И. Ульянов к Охотникову ходил очень редко.

Зиму 1886 — 87 учебного года Охотникову пришлось работать в высшей степени напряженно, при его слабом физическом сложении: до обеда он давал уроки по математике в классах, по вечерам через день ходил на уроки к Вл(адимиру) Ильичу, который задавал ему работу и на дом. В другие дни по вечерам мы с ним вместе работали по подготовке по истории, географии, космографии и по истории русской литературы в объеме гимназического курса. Откровенно должен сказать, что по этим предметам наша совместная работа бывала подчас не по силам нам. В этих случаях мой коллега всегда прибегал к помощи Владимира) Ильича, и последний с великой охотой приходил на помощь и для нас Гордиев узел¹ не разрубал, а распутывал. Иногда во время занятий становились в тупик, и тут же Охотников со сторожем, а больше с учениками посылал к Владимиру) Ильичу Ульянову записки с просьбою разъяснить трудные для нас места из учебников. Посланный иногда возвращался с ответной запиской с разъяснением или же обратно приносил записки, говоря, что Ульянова не застал дома. Чтобы не быть голословным, приведу текст одной такой записки, случайно сохранившейся в моей книге, учебнике по всеобщей истории Иловайского²: «26 апреля 1887 г. В. И.! § 30 (из истории средних веков). Борьба Вельфов (гвельфов. — А. И.) и Гибеллинов³. К какой партии из них принадлежали Генрих Гордый и Конрад III? Н. Охотников». Записка без ответа, не заставшая дома адресата. В этих случаях Охотников уже получал от него разъяснения лично, когда являлся к нему на урок.

Охотников был в высшей степени высокого мнения о Владимире) И(льиче) Ульянове и говорил, что на всякие недоуменные вопросы по всем предметам дает точные, определенные, ясные ответы. Занятия с Ульяновым у Охотникова были настолько плодотворны, что он решил весной вместе с ним в VIII классе держать экзамен на аттестат зрелости...

У Охотникова остались самые теплые, сердечные чувства признательности к Владимиру) Ильичу Ульянову. Всегда он говорил о нем, как о человеке с высоким авторитетом, хотя сам был лет на 7 — 8 (точнее, на 10 лет. — А. И.) старше его...

Его (Владимира Ильича. — А. И.), несомненно, занимала идейная сторона дела: хотел он вывести на путь к высшему образованию человека из крестьянской, трудовой среды и при том инородца-чувашина, который затем мог быть полезным и нужным руководителем своих соплеменников. Приятно вспомнить нам, чувашам, что Вл(адимир) Ильич Ульянов в лице Охотникова в ранние свои годы имел соприкосновение к делу образования чувашей... ⁴

Воспоминания В. Никифориева. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Гордиев узел — по древнегреческой легенде, запутанный узел, которым фригийский царь Гордий прикрепил ярмо к дышлу колесницы. «Разрубить гордиев узел» означает найти простое, смелое решение сложного, запутанного вопроса.

² Дмитрий Иванович Иловайский (1832 — 1920) — историк ярко выраженного реакционно-монархического направления, автор ряда официальных учебников всеобщей и русской истории для младших, средних и старших классов гимназий. В этих учебниках исторический процесс сводился к деятельности царей и полководцев, роль народных масс совершенно игнорировалась. Владимир Ильич резко отрицательно относился к учебникам Иловайского. 24 декабря 1894 года в письме из Петербурга, советуя сестре Марии Ильиничне для поправки здоровья бросить гимназию и ехать за границу, он писал: «Там можно поосмотреться и остаться учиться чему-нибудь более интересному, чем история Иловайского или катехизис Филарета (?)» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 5).

³ Гвельфы и гибеллины — политические партии в Италии в XII — XV веках. Гвельфы, к которым принадлежали преимущественно торгово-ремесленные слои, боролись против германских императоров и их сторонников в Италии — гибеллинов, состоявших из феодальной знати.

⁴ Никифор Михайлович Охотников (I860 — 1892) — автор ряда историко-педагогических работ, внесших значительный вклад в развитие культуры чувашского народа. К ним относятся: «Записки чувашина о своем воспитании», «Обучение чуваш грамоте», неопубликованное исследование об использовании экскурсионного метода в обучении детей математике. Особенного внимания заслуживают «Записки чувашина о своем воспитании», отличающиеся подлинным гуманизмом и последовательно демократическим подходом к проблемам воспитания молодежи.

 

Вл(адимир) Ил(ьич) проявил блестящие способности в изучении русского языка и словесности: лучшие домашние и классные письменные работы по словесности принадлежали ему; сочинения отличались не только логикой изложения, глубиною содержания, но и художественным творчеством.

М. Ф. Кузнецов. Юношеские годы Владимира) Ильича Ульянова-Ленина. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

В архиве (Симбирской) гимназии нам удалось найти полный список тем по русскому языку, какие давались в IV, V и VIII классах, когда в них учился Владимир Ильич. Самые письменные работы не сохранились, остался лишь перечень тем этих первых произведений Владимира Ильича. Мы приводим их здесь полностью.

В 1882 — 83 году, в IV классе¹:

За I полугодие: Описание окрестностей гор (ода) Симбирска.

Лошадь и польза, приносимая ею человеку.

Волга в осеннюю пору.

Как Ломоносов учился грамоте дома и наукам в Москве.

Глушь и пустыня (сравнение).

Ярмарочный день в городе.

Птица и рыба (сравнение по плану).

За II полугодие: Зима и старость (сравнение).

Польза ветра.

Описание своих занятий и впечатлений в форме письма к товарищу или родственникам.

Зимний вечер.

Описание весны.

Письменное изложение прочитанного на уроке отрывка на латинском языке из Корнелия Непота и Юлия Цезаря (по одному изложению на полугодие).

В 1883 — 84 учебном году, в V классе²:

За I полугодие: Наводнение.

Горы, их красота и польза.

Отличительные черты поэзии лирической.

Скупой и расточительный (характеристика).

Не всякому слуху верь (рассуждение).

За II полугодие: Польза земледелия.

Быт рыцарей и характеристика главных лиц драмы «Скупой рыцарь» Пушкина.

Польза путешествий.

Польза изобретения письменности.

Письменное  изложение  содержания нескольких глав из Саллюстия об Югуртинской войне³.

В 1886 — 87 учебном году, в VIII классе:

За I полугодие: Значение Куликовской битвы (срок подачи 15. IX).

Сентиментальное направление в русской литературе (20. X).

В чем выражается истинная любовь к отечеству (17. XI).

Необходимость труда (15. XII).

Заслуги духовенства в смутное время Русского государства (классная работа).

За II полугодие: Характеристические черты поэзии Пушкина.

В чем должна выражаться любовь детей к родителям.

Местничество в древней Руси и табель Петра Великого о рангах.

Влияние книгопечатания на успехи просвещения.

Происхождение и причины распространения раскола.

Н. О. Рыжков. Симбирская гимназия в годы учения А. И. и В. И. Ульяновых (1874 — 1887 гг.). Ульяновск, 1931, стр. 21 — 23.

¹ Дело канцелярии директора Симбирской гимназии № 462 за 1883 год.

² Дело № 491 за 1885 год.

³ Гай Крисп Саллюстий (86 — 35 годы до нашей эры) — римский историк, сторонник Юлия Цезаря, автор сочинений «Югуртинская война», «О заговоре Каталины», «История». Будучи противником римской знати, показывал ее развращенность, неспособность управлять государством.

 

Сочинения Ульянова по словесности всегда отличались громадной силой мысли и всегда с большим удовольствием прочитывались вслух всему классу.

 П. Ушаков. Мои воспоминания о гимназических годах Владимира Ильича. «За мир и труд» (Ростов-на-Дону), 1925, 10 января.

Он (Владимир Ильич. — А. И.) не ограничивался учебниками и рассказами учителя, чтобы написать сочинение, а брал книги из библиотеки, и сочинения его получались обстоятельные, тема была очень хорошо разработана и изложена хорошим литературным языком. Директор гимназии, преподававший в старшем классе словесность, очень любил Володю, хвалил постоянно его работы и ставил ему лучшие отметки.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 26.

Когда задавали на дом сочинения, он (Владимир Ильич. — А. И.) никогда не писал их накануне подачи, наспех, просиживая из-за этого ночь, как это делало большинство его товарищей-гимназистов. Наоборот, как только объявлялась тема и назначался для написания срок, обычно двухнедельный, Владимир Ильич сразу брался за работу. Он составлял на четвертушке бумаги план сочинения с введением и заключением¹. Затем брал лист бумаги, складывал его пополам в длину и на левых полосах листа набрасывал черновик, проставляя буквы и цифры согласно составленному плану. Правые полосы листа пли широкие поля оставались чистыми. На них в последующие дни он вносил дополнения, пояснения, поправки, а также ссылки на литературу — смотри там-то, страница такая-то.

Постепенно, день за днем, правые полосы листа первоначального черновика испещрялись целым рядом пометок, поправок, ссылок и т. д. Затем, незадолго до срока подачи сочинения, он брал чистые листы бумаги и писал все сочинение начерно, справляясь со своими пометками в различных книгах, которые у него уже были припасены заранее. Теперь ему оставалось только взять чистую тетрадь и переписать чернилами набело вполне обработанное и готовое сочинение.

Между прочим, Владимир Ильич никогда (в гимназии) не писал черновиков чернилами, исключительно карандашом. При этом он очинивал карандаш чрезвычайно тонко, с какой-то особой любовью, так что буквы получались, как тонкие нити. Как только карандаш тупился или ломался, он с новым усердием очинивал его вновь и вновь, доводя до идеального состояния.

Мне, мальчику 12 — 13 лет, очень нравилось следить за тем, как Владимир Ильич пишет сочинения; я пробирался в его отсутствие к первому листу черновика и удивлялся, как быстро первая половина листа заполнялась все новыми и новыми строчками.

Преподавателем словесности у Владимира Ильича и ближайшим оценщиком его сочинений был тогдашний директор Симбирской гимназии Федор Михайлович Керенский², отец известного эсера. Тот восхищался сочинениями Владимира Ильича и очень часто ставил ему не просто пять, а пять с плюсом. Не раз он говорил нашей матери, что ему особенно нравится в сочинениях Владимира Ильича продуманная система, обилие мыслей при сжатости, ясности и простоте изложения.

У матери долгое время хранились некоторые гимназические сочинения Владимира Ильича, но, к сожалению, в связи с многочисленными переездами из города в город, с жандармскими обысками и т. д. они все растерялись.

В своих ученических сочинениях (уже тогда) Владимир Ильич придерживался хорошего правила древних: чтобы мыслям было просторно, а словам тесно.

Д. Ульянов (Воспоминания родных о В. И. Ленине. М., 1955, cтp. 83 — 84).

¹ М. И. Ульянова вспоминала: «Составление плана при писании статьи или книги сделалось привычкой Владимира Ильича. Опубликованные в Ленинских сборниках и Сочинениях Ленива материалы показывают, что и к своим устным докладам, которые он делал обычно без записей, он составлял всегда предварительно план» («Неделя», 1963, № 52, стр. 5).

¹ За время учебы в гимназии у Владимира Ильича было три учителя русской словесности. В первом и втором классах ее преподавал Николай Михайлович Нехотяев — резкий, но справедливый педагог, по отзыву директора, — «требовательный и добросовестный». В третьем и четвертом классах этот предмет вел Павел Степанович Тихановский. По своей методико-педагогической подготовке он стоял выше других учителей-словесников. Добросовестно выполняя свои обязанности, Тихановский прививал гимназистам любовь к своему предмету, учил их хорошо писать сочинения по литературе. Ф. М. Керенский преподавал русскую словесность в пятом — восьмом классах. Уделяя серьезное внимание улучшению преподавания русского языка и словесности, он в то же время был большим формалистом, решительным противником всякой критической мысли. Больше всего им ценились чистая, аккуратно исписанная тетрадь, умение писать без грубых орфографических ошибок и стилистически правильно излагать свои мысли.

 

За все сочинения Керенский ставил Ильичу всегда пятерки. Но однажды, возвращая сочинение, он сказал Ильичу недовольным тоном: «О каких это угнетенных классах вы тут пишете, при чем это тут?» Ученики заинтересовались, сколько же поставил Ульянову за сочинение Керенский. Оказалось, все же пятерка стоит.

Н. Крупская. Детство и ранняя юность Ильича. «Большевик», 1938, № 12, стр. 69.

Вл(адимир) Ильич проявил блестящие способности в изучении русской словесности: он хорошо знал литературу 40-х и 60-х годов 19-го века, хотя писатели означенного периода не проходились в гимназии и сочинения их были запретными для учащихся...

Вл(адимир) Ильич в совершенстве владел французским и немецким языками, он свободно читал в подлиннике сочинения историков великой французской революции и немецких экономистов.

М. Ф. Кузнецов. Гимназические годы В. И. Ленина. По личным воспоминаниям его товарища. «Вопросы просвещения» (Ульяновск), 1924, № 4, стр. 3, 4.

Следующей осенью (то есть осенью 1886 года. — А. И.) уже после отъезда Саши, если верить воспоминаниям одного из товарищей Володи¹, они начали вдвоем переводить с немецкого «Капитал» Маркса. Работа эта прекратилась на первых же страницах, чего и следовало ожидать: где же было зеленым гимназистам выполнить такое предприятие?

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 96 — 97).

¹ Кузнецова. — Примечание А. И. Ульяновой-Елизаровой.

 

Чрезвычайно работоспособный и любознательный, он (Владимир Ильич. — А. И.) уже в последнем классе гимназии тяготел к изучению экономических и общественных вопросов...

М. Ф. Кузнецов. Юношеские годы Вл(адимира) Ильича Ульянова-Ленина. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Особенно силен был Владимир Ильич в истории¹. Этот предмет читал нам хороший учитель Яснитский, умевший заинтересовать учеников. Объяснив урок, он заставлял одного из лучших учеников повторить его.

Чаще других Яснитский вызывал к доске рассказывать уроки Владимира Ильича.

П. Ушаков. Мои воспоминания о гимназических годах Владимира Ильича. «За мир и труд» (Ростов-на-Дону), 1925, 10 января.

¹ Во всех классах гимназии истории отводилось 12 учебных часов в неделю (по 2 часа с третьего по восьмой класс включительно). Преподаватель истории обычно читал лекции также и по географии (по 2 часа в неделю во втором — четвертом классах и по 1 часу в седьмом и восьмом). Николай Сергеевич Яснитский преподавал историю и географию во втором — четвертом и в выпускаем классах гимназии. «Яснитский, — вспоминает один из гимназистов, — считался в наше время одним из лучших педагогов... Внешность его была неказиста: высокий, рябой, с кудрявой шевелюрой.., говорил очень быстро, был очень подвижен, никогда не сидел на кафедре, а все ходил по классу, учащиеся его любили, он был очень требовательный, но не злой».

С 1874 по 1884 год историю и географию преподавал Сергей Николаевич Теселкин — друг И. Н. Ульянова, образованный человек, хороший педагог и талантливый преподаватель. Будучи заведующим гимназической библиотекой, он пропагандировал среди гимназистов произведения Белинского, Герцена, Чернышевского, Добролюбова, Писарева.

До 1886 года историю преподавал также Александр Васильевич Кролюницкий, который, как и Теселкин, умел заинтересовать учащихся новыми мыслями, смелыми идеями.

 

В 1887 году, когда Володя был в последнем классе, нашу семью постигло другое тяжелое несчастье: за участие в покушении на царя Александра III был арестован Александр Ильич в Петербурге.

Владимиру Ильичу пришлось тогда первому услышать это тяжелое известие и подготовить к нему мать.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 32.

В марте месяце 1887 г. я получила письмо от родственницы Марьи Александровны — Песковской¹, в котором она сообщала о событии в Петербурге, об участии Александра в заговоре, об аресте его и Анны Ильиничны и просила известить об этом Марью Александровну, предварительно подготовивши ее. По получении письма я тотчас же послала в гимназию за Володей, который был тогда в последнем, восьмом, классе, чтобы посоветоваться с ним. Я сообщила ему содержание письма и дала его прочитать.

Крепко сдвинулись брови Ильича, он долго молчал. Передо мной сидел уже не прежний бесшабашный, жизнерадостный мальчик, а взрослый человек, глубоко задумавшийся над важным вопросом: «А ведь дело-то серьезное, — сказал он, — может плохо кончиться для Саши»².

Решено было, чтоб он предварительно сообщил Марии Александровне о полученном мною письме, не упоминая, насколько замешан в этом Александр. «Вечером я приду, и мы постараемся сообщить Марье Александровне обо всем». Но не прошло и часу после его ухода, является Марья Александровна, бледная, серьезная, готовая принять и это новое горе на свои слабые плечи³.

«Дайте мне письмо», — серьезно проговорила она. О подготовлении и предварительных разговорах не могло быть и речи. Я дала ей письмо. Она прочитала. «Я сегодня уеду; навещайте, пожалуйста, без меня детей» — вот все, что она сказала, и ушла.

Перед отъездом Марья Александровна ровным, спокойным голосом делала распоряжения, давала наставления прислуге и Владимиру Ильичу, как старшему из оставшихся⁴.

После отъезда Марьи Александровны я часто заходила к Ульяновым⁵.

Володя большею частью был суров и молчалив, сидел у себя в комнате, и только когда приходил к младшим сестрам и брату, по-прежнему шутил и забавлял их, устраивая для них игрушки, играя с ними в лото, давая решать разные ребусы и шарады.

Когда приходилось говорить с ним о брате, он повторял: «Значит, он должен был поступить так, — он не мог поступить иначе».

В. В. Кашкадамова («А. И. Ульянов», стр. 274).

¹ Екатерина Ивановна Веретенникова — начальница женской гимназии в Петербурге, вышедшая замуж за умеренно либерального публициста М. Л. Песковского.

² По словам И. Лалаянца (см. его книгу «У истоков большевизма». М., 1934, стр. 20), Владимир Ильич говорил ему, что «для него, как и для всей их семьи, это участие (Александра Ильича в деле 1 марта 1887 года. — А. И.) явилось полнейшей неожиданностью, тем более что брат, как студент-естественник, всецело ушел в свои научные и практические занятия по естествознанию...»

³ А. И. Ульянова-Елизарова вспоминает, что в феврале 1887 года один из сослуживцев покойного отца, И. В. Ишерский, ставший директором народных училищ, «в ответ на мою просьбу, писал мне о матери. Он писал, что за самое последнее время она (то есть Мария Александровна. — А. И.) стала спокойнее и бодрее, между тем как дня, связанные с годовщиной смерти отца, переживались ею очень тяжело» («А. И. Ульянов», стр. 117).

⁴ Няни Варвары Григорьевны в это время в доме не было: она гостила у себя на родине, в Пензенской губернии. Для того чтобы присматривать за меньшими детьми, Мария Александровна, уезжая в Петербург, вызвала из Казани свою сестру Анну Александровну Веретенникову. В книге «Володя Ульянов» (М. — Л., 1939, стр. 42) Н. И. Веретен-пиков вспоминал, что «в эти тяжелые дни с первым пароходом приехала (в Симбирск. — А. И.) моя мать проведать детей».

⁵ В статье «Героиня труда на ниве просвещения» А. И. Ульянова-Елизарова пишет о В. В. Кашкадамовой: «...Наше несчастье только приблизило ее к нам, и когда, после ареста брата и меня, мать поехала в Петербург, Вера Васильевна выбирала время, чтобы прибежать с другого конца города повидать оставшихся одинокими меньших, позаботиться о них» («Правда», 1925, 20 октября).

 

Владимир Ильич рассказал мне однажды, как отнеслось «общество» к аресту его старшего брата. Все знакомые отшатнулись от семьи Ульяновых, перестал бывать даже старичок учитель, приходивший раньше постоянно играть по вечерам в шахматы. Тогда еще не было железной дороги из Симбирска, матери Владимира Ильича надо было ехать на лошадях до Сызрани, чтобы добраться до Питера, где сидел сын. Владимира Ильича послали искать попутчика — никто не захотел ехать с матерью арестованного¹.

Эта всеобщая трусость произвела, по словам Владимира Ильича, на него тогда очень сильное впечатление.

Это юношеское переживание, несомненно, наложило печать на отношение Владимира Ильича к «обществу», к либералам. Он рано узнал цену всякой либеральной болтовни.

Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине. М., 1957, стр. 11.

¹  Вместе с Владимиром Ильичем попутчика для Марии Александровны искал и Н. М. Охотников. Он и нашел земляка-чуваша, который отвез Марию Александровну к поезду в Сызрань.

 

В эту трудную минуту, когда симбирские друзья и знакомые, как по команде, дружно отвернулись от семьи Александра Ильича, даже «не узнавали» его мать на улице¹, и Ульяновы остались в Симбирске одни, как на необитаемом острове, И(ван) Я(ковлевич) (Яковлев. — А. И.) был едва ли не единственным из старых друзей, кто не только не отвернулся от них, а подошел ближе...

А. И. Яковлев. Иван Яковлевич Яковлев. 1848 — 1930, изд. 2, Чебоксары, 1958, стр. 42.

¹ Одним из тех, кто, боясь навлечь на себя недовольство начальства, перестал «узнавать» Марию Александровну и кланяться ей на улице, был сослуживец Ильи Николаевича И. В. Ишерский, занявший после его смерти пост директора народных училищ Симбирской губернии. И. В. Ишерский и в дальнейшем следил за всеми ударами, которые обрушивались на семью Ульяновых. В январе 1888 года в письме бывшему инспектору В. И. Фармаковскому он не преминул сообщить: «Владимир Ульянов, принявший деятельное участие в последних студенческих беспорядках в Казани, исключен из университета с дурной аттестацией».

 

...Александр Ильич стоял на перепутье между народовольцами и марксистами¹. Он был знаком с «Капиталом» Карла Маркса, признавал намеченный им ход развития, что видно из составленной им партийной программы... Но почвы в то время для социал-демократической работы еще не было. Рабочих было мало; они были разъединены и неразвиты; к ним тогда было трудно подступиться интеллигентам, да и гнет царского деспотизма был так силен, что за малейшую попытку общения с народом сажали в тюрьму, высылали в Сибирь. И не только с народом: если студенты-товарищи организовывали какие-нибудь самые невинные кружки для чтения, для общения друг с другом, то кружки разгоняли, а студентов высылали на родину. Лишь те из молодежи, кто помышлял только о карьере да о спокойном проживании, мог оставаться безразличным к такому режиму. Все более честные, искренние люди рвались к борьбе, прежде всего, рвались хоть немного расшатать те тесные стены самодержавия, в которых они задыхались. Самым передовым это грозило тогда гибелью, но гибель не могла устрашить мужественных людей. Александр Ильич принадлежал к числу их².

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 15 — 16).

¹ В статье «Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове» А. И. Ульянова-Елизарова говорит, что старший брат Владимира Ильича «шел по дороге к революционному марксизму, который пытался еще примирить с народовольчеством, как большинство революционеров того времени, но к которому пришел бы окончательно. Кроме дальнейшей теоретической работы его привела бы к нему развивающаяся в этом направлении жизнь» («А. И. Ульянов», стр. 98). Очевидно, своего старшего брата и подобных ему имел в виду В. И. Ленин, когда впоследствии в работе «Что делать?» писал: «Многие из них (руководителей социал-демократического движения. — А. И.) начинали революционно мыслить, как народовольцы» (Сочинения, изд. 5, том. 6, стр. 180).

² 21 января 1887 года Александр Ильич писал из Петербурга своей двоюродной сестре: «Оценивая человека, я держусь всегда такой мерки: насколько он выработал себе определенные общественные идеалы, идеал иного, лучшего порядка вещей, насколько основательны и прогрессивны его убеждения и насколько энергично и самоотверженно он идет к их осуществлению» («А. И. Ульянов», стр. 132).

 

...Александр Ильич, к моему величайшему удовольствию, заявил мне, что он решил основательно познакомиться со всеми сочинениями Маркса и Энгельса, начиная с самых первых. Для начала он достал первые номера журнала «Немецко-французский ежегодник»¹ и предложил мне читать вместе с ним. Я с удовольствием принял его предложение, тем более что он владел немецким языком куда лучше меня. Помню до сих пор², как мы читали статьи об европейском вопросе и о философии права Гегеля³. Александр Ильич с восторгом следил за блестящей диалектикой Маркса и бурно выражал свой восторг. Эти часы совместного чтения мне доставляли высочайшее удовольствие. Эти чтения, происходившие обыкновенно вечером, в свободное от университетских занятий время, в квартире Александра Ильича, сопровождались комментариями, которые он делал по поводу прочитанного...

Эти чтения происходили в начале 1886/87 учебного года. Александр Ильич предполагал прочесть со мной все другие сочинения Маркса и Энгельса, какие только можно было достать в то время в Петербурге, и первым из них он намечал брошюру «К критике политической экономии» Маркса...

Рядом с идейным оживлением в середине 80-х годов среди петербургского студенчества замечается оживление в тех организациях, которые единственно могли существовать в то тяжелое время, а именно в землячествах...

А. И. Ульянов принимал живое участие в этих земляческих собраниях и был выбран делегатом от Симбирского землячества в союз объединенных землячеств Петербурга. Рядом с этим Александр Ильич, как поклонник естественных наук, не преминул организовать специально биологический кружок, в котором читались рефераты по биологии. В этом кружке участвовал и я... ⁴

Александр Ильич основал также кружок по изучению России, ее истории и ее современного положения... ⁵

Затем Александр Ильич усердно посещал легальный литературный кружок при Петербургском университете. Этот кружок находился под руководством не очень талантливого, но крайне симпатизировавшего молодежи профессора по истории литературы Ореста Миллера⁶, который дозволял студентам в рефератах и в прениях по ним, обычно на тему «Русская литература и русская жизнь», довольно большую свободу, и за это мы, студенты, очень его любили. Александр Ильич считал этот кружок чрезвычайно полезным с точки зрения общего развития студентов, а главным образом с точки зрения пропаганды революционных по существу идей, облеченных в литературную одежду. Александр Ильич в конце 1886 г. или в начале 1887 г, проектировал взять этот кружок в свои руки. Поэтому он убедил всех своих знакомых, и меня в том числе, записаться и посещать этот кружок⁷.

Центральный кружок объединенных петербургских землячеств сделался самым влиятельным кружком среди петербургского студенчества. Кроме целей самообразования и выработки революционных взглядов среди студентов этот кружок задался целью постепенно подготовлять студенчество и к активным политическим выступлениям.

Первым шагом в этом направлении была организация студенческой манифестации 19 февраля 1886 г. Собственно, манифестацию эту вызвало само правительство своей нелепой мракобеснической мерой. Помню, сколько нескончаемых страстных разговоров, сколько яростного гнева среди студенчества вызвало запрещение правительства в какой бы то ни было форме праздновать день 19 февраля 1886 г., день двадцатипятилетней годовщины освобождения крестьян. Но, несмотря на это запрещение, а вернее, именно вследствие его, кружок союза объединенных землячеств решил устроить манифестацию на улице, у Волкова кладбища, и убедить всех в том, что мракобесие правительства Александра III дошло до таких невероятных размеров, что теперь запрещают даже молебны по поводу годовщины освобождения крестьян.

На зов кружка собралось несколько сот студентов и студенток⁸ на Волновом кладбище, где, как это было решено заранее, предполагалось отслужить панихиду по писателям, ратовавшим в пользу освобождения крестьян: по Некрасову, Тургеневу, Добролюбову. Но церковь по распоряжению властей была заперта, и мы ограничились тем, что возложили венки на могилы писателей и все вместе пошли по улице. Вышло нечто вроде демонстрации. Полиция прозевала эту демонстрацию, и все обошлось благополучно. Мы разошлись по домам без какого бы то ни было инцидента. Но в нашу монотонную, бедную событиями жизнь эта манифестация внесла большое оживление...

Новый, 1886/87 учебный год начался еще большим оживлением среди студенчества. Бешеная, тупая реакция правительства с каждым новым своим ударом все более и более вызывала какое-то тревожное волнение среди студенчества — волнение, которое стихийно все возрастало и толкало на отпор, на протесты. Союзный кружок объединенных землячеств решил еще раз вывести студентов на улицу, чтобы еще раз заявить наше недовольство невыносимо тяжелыми условиями нашей жизни и привлечь к протесту по возможности большее число студентов. Все участники первой манифестации, испытавшие тогда то удивительное, поднимающее дух настроение, которое вызывается массовым выступлением на улице, охотно отозвались на зов кружка, и увлекли за собой новые слои студенчества. Заранее была определена дата выступления — 17 ноября 1886 г. в память двадцатипятилетней годовщины смерти Добролюбова. Таким образом, эта вторая манифестация была хорошо и заблаговременно проагитирована между студентами.

О. М. Говорухин. Воспоминания о террористической группе Александра Ильича Ульянова. «Октябрь», 1927, № 3, стр. 134, 135, 136, 137-138, 139-140.

¹ «Немецко-французский ежегодник» («Deutsch-Franzosische Jahrbucher) — журнал, издававшийся К. Марксом совместно с А. Руге в Париже в 1844 году. Кроме передовой статьи, написанной А. Руге, все основные статьи были написаны К. Марксом и Ф. Энгельсом. В частности, в журнале была опубликована статья «К критике гегелевской философии права. Введение», в которой К. Маркс впервые сформулировал гениальную идею об исторической миссии пролетариата — разрушителя капиталистического строя и созидателя коммунизма. В «Немецко-французском ежегоднике» помещены также статьи Ф. Энгельса «Очерки критики политической экономии» и «Положение Англии». Был выпущен всего один (двойной) номер журнала.

² Воспоминания были написаны О. М. Говорухиным в 1926 году.

³ О Гегеле см. сноску на стр. 664 наст, издания.

⁴ «Кружок этот, — пишет И. Н. Чеботарев, — понимал задачу биологии не только в узком естественноисторическом смысле, но и расширял понятие биологии на все стороны человеческой жизни — нравственную, политическую и социальную... Этот кружок чаще называли просто ульяновским: Ульянов был его главою и душою» («А. И. Ульянов», стр. 242). В кружок кроме А. И. Ульянова и О. М. Говорухина входили И. Д. Лукашевич, П. Я. Шевырев, М. И. Туган-Барановский, братья Арсений и Семен Хлебниковы и другие.

⁵ А. И. Ульянов посещал также экономический кружок, изучавший политическую экономию по комментариям Н. Г. Чернышевского к Д. С. Миллю. Членами кружка были А. В. Гизетти, И. Н. Чеботарев, С. А. и А. А. Никоновы, В. В. Бартенев, Е. Е. Гарнак, Н. Ф. Погребов, Н. П. Каракаш, М. Т. Елизаров, О. М. Говорухин, Н. В. Москопуло.

⁶ Орест Федорович Миллер (1833 — 1889) — историк русской литературы и фольклорист, профессор Петербургского университета. Его диссертация «О нравственной стихии в поэзии на основании исторических данных» (1858) вызвала резкую рецензию Добролюбова в «Современнике». Умеренный либерал-славянофил, Миллер в дальнейшем перешел на позиции народников, защищая незыблемость крестьянской общины.

⁷ Александр Ильич был главным секретарем этого кружка (научно-литературного общества). В нем принимали также участие С. Ф. Ольденбург (см. именной указатель цитируемых авторов), Ф. Ф. Ольденбург, А. А. Корнилов, А. А. Кауфман, И. М. Гревс (профессор), А. М. Дьяконов и Лаппо-Данилевский (академики). После 1 марта 1887 года кружок, по словам О. М. Говорухина, «впал в подозрение у правительства, главным образом потому, что все имевшие отношение к покушению на Александра III были записаны в члены этого кружка. Вскоре кружок этот был закрыт» (там же, стр. 137).

⁸ В демонстрации 19 февраля 1886 года, одним из организаторов которой был Александр Ильич, участвовало около 400 студентов и студенток.

 

Самым ярким воспоминанием от зимы этого (1886-го. — А. И.) года является для меня добролюбовская демонстрация. Это была первая демонстрация, в которой я принимала участие, и запомнилась она мне очень живо. Первые годы — 1883 — 1886 — никаких демонстраций не было; февральская 1886 г. произошла в мое отсутствие. Хотя обе они устраивались студентами, но были чисто политическими демонстрациями: студенческие требования отсутствовали в них вовсе. Первая из них напоминала о самой основной из реформ минувшего царствования, которые современное нам стремилось понемногу брать назад. Вторая имела в виду чествовать писателя-революционера, одного из лучших сыновей родины. Услыхала ли я о том, что демонстрация предполагается, от Саши или от кого другого, — я сказать сейчас не могу, но я была на ней все время с Сашей.

Демонстранты приезжали группами на конке прямо к Волкову кладбищу, — помню, по крайней мере, относительно нас. Мы застали там порядочную толпу, которая все возрастала¹. Налево, против кладбища, обращало на себя внимание изрядное количество городовых, еще больше их было, очевидно, спрятано во дворе, откуда они осторожно выглядывали. Ворота кладбища оказались запертыми. Все демонстранты — среди них депутаты с венками — остановились перед кладбищем. Представители пошли переговаривать с кем-то из полиции, звонившим из участка градоначальнику Грессеру. Торговались долго. Но удалось получить разрешение на пропуск только делегатов с венками, около тридцати человек. С пением «Вечной памяти» двинулись они на кладбище. Мы, все остальные, продолжали стоять перед воротами.

Когда депутация вернулась, все пошли обратно. Настроение было подъемное, крайне возмущенное; демонстрация двигалась сплоченно. И тут, при одном из поворотов, — если память мне не изменяет, при первом, с Расстанной улицы на Лиговку, — появился на коне сам Грессер и вступил в переговоры с демонстрантами. Помню его слащавый тон и гарцующего под ним коня. Мы с братом оказались совсем близко от него. Помню, что Саша произнес какую-то краткую, возмущенную реплику на его убеждения и, махнув рукой, пошел вперед вместе с более решительной частью толпы.

— Куда мы идем, Саша? — спросила я через некоторое время.

— Да вот хотели пройти по Гороховой, но, очевидно, на Невский уже идем, — ответил он, и по его тону я вывела заключение, что он стоял за более мирное направление — по Гороховой².

Недалеко от Невского, у здания участка, направо, мы увидели скачущих на нас с шашками наголо казаков. Остановившись, они преградили нам путь. Толпа стала. В то время Литовский канал не был еще засыпан, и налево от нас была решетка канала, спереди и сзади путь преграждали казаки, направо был двор участка, огромный, растянувшийся, с низким и длинным, старинного типа, зданием. Выход оставался один: в ворота участка.

Был сырой ноябрьский день с пронизывающим туманом. Толпа, конечно, уже поредела: той сплоченности, которую мы наблюдаем при позднейших демонстрациях, в то время, понятно, еще не было. Топчась по грязи, демонстранты собирались кучками, совещались. Ко мне, стоявшей под руку с братом, подошла моя однокурсница Винберг с молодым кандидатом в профессора Клейбером.

— Что же теперь делать? — спросили они, указывая на живую цепь казаков.

— Идти вперед! — сказал брат, и его нахмуренное лицо приняло выражение какой-то железной решимости, жутью прошедшей по моим жилам³. Насилие страшно возмутило его.

— Но куда же вперед? На казаков, на шашки? — отвечал Клейбер, и оба они с недоумением глядели на брата.

Он ничего не ответил и отошел вместе со мною.

— Какой ваш брат ужасно энергичный! — сказала мне на другой день Винберг, видевшая его впервые⁴.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 101 — 102).

¹ Всего в демонстрации приняло участие около тысячи человек.

² О. М. Говорухин вспоминает: «Более благоразумные звали идти по Гороховой (так как видела, что Грессер что-то замышляет. — А. И.), но толпа неудержимо ринулась по Лиговке к Невскому» («А. И. Ульянов», стр. 217).

³ Участник этой демонстрации, хорошо знавший А. И. Ульянова по Симбирску и Петербургу, М. Драницын говорит, что Александр Ильич предложил «прорвать цепь казаков и полиции силой и продолжать путь к Невскому» («А. И. Ульянов», стр. 257).

⁴ Во время демонстрации полиция арестовала свыше десяти студентов. Ночью она произвела дополнительные аресты и обыски. Около 40 человек было выслано из Петербурга.

 

В студенчестве пошли толки о необходимости террора. Об этом заговорили даже наиболее тихие. Но необходимость хотя бы как-нибудь протестовать чувствовалась всеми. Решили, наконец, отгектографировать прокламации мирного характера с изложением всей добролюбовской истории и правительственных мер¹. Эти прокламации были разосланы по всей России, по всем слоям общества: профессорам, адвокатам, земцам, чиновникам, купцам и пр. Но это не удовлетворило многих из тех, у кого глубоко засела мысль о действительном протесте. Это-то и были инициаторы покушения 1 марта 1887 г.

Я потому так долго остановился на добролюбовской истории, что она имела огромное влияние на мартовцев, и особенно на Ульянова...² Он сосредоточился теперь на одной задаче: как свергнуть деспота?

О. М. Говорухин («А. И. Ульянов», стр. 217-218).

¹ В «Воспоминаниях о террористической группе Александра Ильича Ульянова» О. М. Говорухин указывает, что воззвание «было мастерски написано Александром Ильичом». Оно заканчивалось словами: «Грубой силе, на которую опирается правительство, мы противопоставим тоже силу, но объединенную сознанием своей духовной солидарности» («Октябрь», 1927, № 3, стр. 140).

² К этому мнению О. М. Говорухина присоединилась и А. И. Ульянова-Елизарова, также полагавшая, что «казацкий разгром добролюбовской демонстрации и репрессии после нее среди студенчества оказались последней каплей, переполнившей чашу негодования молодежи... Разочарование в возможности протеста такого рода послужило лишним толчком к террору...» (там же, стр. 218).

 

...У Александра Ильича уже сложились определенные симпатии, определенные воззрения в области общественных и политических отношений. Хотя Александр Ильич и я не были в тех самых кружках для самообразования на 1-м и 2-м курсе, но, по-видимому, он пережил ту же эволюцию взглядов, как и я. Сначала в кружке мы изучали политическую экономию вообще и Карла Маркса в особенности и затем перешли к изучению государственного права и обстоятельно ознакомились с конституциями западноевропейских государств и Сев(еро)-Американских Штатов. Благодаря этому, а равно и житейскому опыту (гнет полицейский чувствовался на каждом шагу), мы научились высоко ценить политическую свободу, как великое благо само по себе.

К таким же результатам пришел и Александр Ильич. На его квартире (на Александровском проспекте. — А. И.) на Петербургской стороне собиралась группа лиц (по преимуществу наших однокурсников): Туган-Барановский (позднее известный профессор)¹, Олейников (позднее приват-доцент медицинской академии), Говорухин, я, Сосновский² и др(угие), и за чашкой чая с ситным хлебом засиживались мы у Александра Ильича иногда до поздней ночи, обсуждая разные научные, общественные и политические вопросы.

Жгучей злобой дня был вопрос о завоевании политической свободы. Что делать? Исторический опыт западноевропейских государств недвусмысленно указывал, что перелом от абсолютизма к конституционному режиму совершался под гром уличных мятежей, так что рассчитывать на мирную эволюцию государственного строя в России не было никаких оснований. Без насильственного воздействия на самодержавную власть не обойтись. Это принуждение может вызвать внешняя война: ослабленное ею правительство может капитулировать перед обществом, передавая в его руки часть публичной власти. Дело может обойтись и без внешней войны, если правительство не выдержит напора внутренних сил — со стороны тех или иных групп населения, вступивших в активную борьбу с правительством. Какие же это слои общества или классы могут выступить на борьбу с самодержавием?

Наиболее многочисленным сословием в России было крестьянство. Можно ли было рассчитывать на его активное выступление? Александр Ильич, так же как и я, усердно посещал лекции В. И. Семевского³ по истории крестьян; в особенности для нас были поучительны крупные крестьянские движения в XVIII ст(олетии). Эти исторические данные, а равно и неудачные опыты народников, ходивших в народ, недвусмысленно нам указывали, что не крестьянство нанесет решительный удар самодержавию. Наши взоры пришлось направить в иную сторону...

Революционная интеллигенция, рабочий класс, тогда еще малосорганизованный и малосознательный, далее либеральные круги общества и отчасти земства — вот какие слои населения являлись передовыми элементами по нашим соображениям. Сопоставляя все эти элементы с мощью и организованностью царского правительства, мы не могли не видеть огромной несоразмерности сил борющихся противников, не могли не чувствовать тревоги за будущее, за исход борьбы...

Жизненные требования как самого правительства, так и общества заставляют усиливать производство, и промышленность стихийно будет развиваться, само собой понятно, по типу капиталистическому. Отсюда неизбежен вывод: Россия должна пережить фазу капитализма, т. е. разовьется влиятельный класс крупной буржуазии и многочисленный сорганизованный новыми условиями производства и сознающий свои интересы рабочий класс. Вследствие этого изменение старого политического строя неизбежно.

Если предвидится такой ход грядущих событий, то нужна ли террористическая борьба?

На этот вопрос мы себе ответили: да, нужна, необходима.

Во-первых, исторический опыт нас учит, что достижение конституционного режима осуществляется раньше, чем сложится сильная влиятельная рабочая партия, и что в борьбе с абсолютизмом принимают деятельное участие и другие заинтересованные группы населения.

Во-вторых, сам процесс организации рабочего класса при абсолютизме идет очень туго и болезненно вследствие того, что рабочие в этом случае должны вести борьбу на два фронта: с капиталистами и правительством.

В-третьих, под сильными ударами народовольцев заколебалось самодержавие и не была исключена возможность, что «при новом сильном ударе правительство пойдет на уступки».

В-четвертых, наконец, решительная террористическая борьба поднимает боевое настроение передового общества.

Все эти соображения толкали нас продолжать дело народовольцев...

Программа террористической фракции партии «Народной воли», которую сформулировал Александр Ильич, была составлена нами, потому что наши взгляды эволюционировали до некоторой степени от народовольческих. Чтобы показать некоторое отличие, мы и приняли название «фракции». С одной стороны, мы хотели установить преемственную связь с разгромленной партией «Народной воли»; мы относились с глубоким благоговением к погибшим народовольцам и томящимся в тюрьмах, а с другой — мы хотели выявить некоторый уклон воззрений в сторону социал-демократического учения. При этом следует иметь в виду, что составление этой программы было сделано поспешно в пылу напряженной практической деятельности; у нас не было ни возможности, ни времени тщательно обсуждать и взвешивать каждое слово.

Из всех прямых участников дела 1 марта только я и Александр Ильич рвались к научной деятельности⁴. Несмотря на наши юные годы (Александру Ильичу было едва 21 год, а мне 23 года) у нас был большой запас разносторонних знаний. Мне и Александру Ильичу улыбалась перспектива остаться при университете⁵ и всецело отдаться так страстно любимым нами научным занятиям. Но печальные условия общественной и политической жизни звали нас на борьбу. Кругом нас чувствовалось и виделось столько гнета, горя, нищеты и невежества, что уклоняться от борьбы было невозможно.

Александр Ильич со свойственной ему прямолинейностью утверждал, что активно бороться со всем этим злом не только долг, обязанность каждого честного развитого человека, любящего свою родину, но и его органическая потребность...

Эта борьба с самодержавием сулила нам виселицу или в лучшем случае бессрочную каторгу.

Отказаться от личной жизни и предстоящих успехов, погибнуть в расцвете сил и молодости и причинить своей смертью глубокое горе и долгие годы страдания своим родным и друзьям — все это, разумеется, очень тяжело, мучительно, однако с этим можно примириться. Но из глубины моей души поднимался тихий и слабый, но пронизывающий, жгучий вопль протеста. Чей же это голос звал меня к жизни?

С каждым годом круг моих знаний быстрыми взмахами расширялся во всех направлениях, и светоч науки озарял мне ярким светом все новые и новые области, завлекая меня все дальше и дальше в безбрежный океан знаний. Мысль моя работала неустанно, лихорадочно, и душа моя была захвачена, пленена величием, мощью и красотою науки. Она была для меня неисчерпаемым источником чистых радостей, сильных возвышенных переживаний. Я видел, как в этом бурлящем и клокочущем океане знания зарождаются молодые созданьица, мои собственные новые еще неоформленные идеи, как они группируются в зачаточные теории, обещавшие со временем вырасти в новые стройные оригинальные теории. И вот это поколение новонарождающихся идей обрекалось мною на погибель, — мне их было невыразимо жаль, было невыносимо больно, так же мучительно, как отцу слышать вопль своих детей, ведомых им самим на казнь...

Эту душевную трагедию пережил и Александр Ильич. От природы он был сдержан, молчалив и не склонен к экспансивным излияниям, но мы понимали друг друга без слов. Не раз я видел Александра Ильича сидевшим неподвижно, подперши голову обеими руками, с глубокой печалью на лице и взором, устремленным вдаль. И чем ближе было к развязке, тем угрюмее и мрачнее становился Александр Ильич. Тяжело и печально было распрощаться с жизнью, в особенности с тем, что в ней есть наиболее светлого, дорогого и привлекательного — с самостоятельным творчеством⁵.

Вот почему, когда дни нашей жизни уже были сочтены, мы не могли расстаться с любимыми нашими научными занятиями. Я уже писал в своих воспоминаниях, как однажды в самое горячее время практической деятельности я нигде не мог найти Александра Ильича и только, наконец, застал его в зоологическом кабинете спокойно потрошащим морских тараканов (Idothea entonon), привезенных ему из Кронштадта. Подавленный бременем текущих революционных дел, он урывками предавался научной работе.

И. Д. Лукашевич («А. И. Ульянов», стр. 189-190, 191, 192, 194, 195-196).

¹ Михаил Иванович Туган-Барановский (1865 — 1919) — русский буржуазный экономист; один из видных представителей «легального марксизма», в дальнейшем один из «критиков» марксизма, открыто выступавший с защитой капитализма. В период первой русской революции (1905 — 1907 годов) вступил в партию кадетов, в 1917 — 1918 годах был активным деятелем буржуазной контрреволюции на Украине (министр финансов Украинской центральной рады).

² М. И. Сосновский — студент из Полтавского землячества.

³ Василий Иванович Семевский (1848 — 1916) — историк, виднейший представитель народнического направления в русской историографии. В 1882 — 1886 годах читал необязательный курс в Петербургском университете, запрещенный затем министром народного просвещения И. Д. Делиновым. В 1888 году издал труд «Крестьянский вопрос в России в XVIII в. и первой половине XIX в.» (2 тома), защищенный в 1889 году в Московском университете в качестве докторской диссертации.

¹ О. М. Говорухин пишет в «Воспоминаниях о террористической группе Александра Ильича Ульянова»: «Прежде всего в Александре Ильиче поражал меня его большой, глубокий ум. Я всегда удивлялся той быстроте и той легкости, с которой он читал самые трудные книги, как «Капитал» Маркса, сочинения Спенсера и другие. При более близком знакомстве с ним на меня произвело еще более сильное впечатление другое драгоценное качество его ума — это способность мыслить самостоятельно, оригинально, способность, чрезвычайно редко встречающаяся в людях. Эта способность выражалась в умении ставить новые вопросы, новые задачи, идти дальше того, что уже было сделано, будь это в области естественных или общественных наук» («Октябрь», 1927, № 4, стр. 155).

² И. Н. Чеботарев рассказывает, что «проф(ессор) Вагнер проектировал оставить его (Александра Ильича. — А. И.) при университете по кафедре зоологии; а в то же время проф(ессор) Бутлеров желал, чтобы Ульянов избрал своей специальностью химию» («А. И. Ульянов», стр. 241).

¹ Лукашевич объясняет это настроение, отмечаемое и другими, только болью расставаться с научным творчеством. Но ведь его могло вызвать и сомнение в избранном пути, и недовольство постановкой дела, и мысли о матери, о семье. — Примечание А. И. Ульяновой-Елизаровой.

 

Страстно любивший свою науку, талантливый и очень знающий естественник, которого прочили в профессора, он (Александр Ильич. — А. И.) уже на третьем курсе был награжден за свою работу по зоологии («Исследование строения сегментарных органов пресноводных Annulata». — А. И.)¹ золотой медалью, а на четвертом курсе, 20 лет, вступил в террористический кружок, состоявший почти исключительно из студентов и главным образом из естественников, которые, проходя основательно химию, научились изготовлять динамит. Александр Ильич взялся помогать в приготовлении динамита и выделке бомб, а когда пришлось, вследствие отъезда двоих из участников, взял на себя руководство покушением... Как он, так и его ближайшие соучастники — Лукашевич, Шевырев², Осипанов ³ — говорили, что только вследствие полной невозможности распространять свои взгляды путем устного и письменного слова взялись они за террор...

...Только невозможность борьбы другими способами толкнула его (Александра Ильича. — А. И.) на террор.

Александр Ильич, как и некоторые другие члены его кружка и вообще студенты его времени, вел занятия с рабочими. Он вел лично не один кружок, а кроме того, направлял товарищей и в другие кружки. Одно время он считал даже, что имеет связи со всем Васильевским островом...⁴ Он был уже хорошо знаком с Марксом, перевел даже сам и готовил к изданию одно его сочинение.

Он не разделял уже взглядов народников на самостоятельное значение нашей общины, на то, что она может перейти непосредственно в социалистический строй, и народником себя уже не считал. Разделяя в общем взгляды Маркса, он и его товарищи не отошли еще, как и вся молодежь того времени, от народовольческих идей, они не видели вследствие особенного положения России возможности применять в ней практически социал-демократическое учение, хотя и считали социал-демократов своими ближайшими товарищами, как высказался в своей программе А(лександр) И(льич). Уже не называя себя народовольцами, они взяли лишь название террористической фракции партии «Народная воля» именно затем, чтобы показать в данное время свое согласие с необходимостью террористической деятельности, и, откладывая более подробное обсуждение программных разногласий, они стояли в то время как бы на перепутья между народовольцами и социал-демократами. Об этом говорит и составленная Александром Ильичем программа их фракции, которая не была еще напечатана и не попала к жандармам и в черновике. Но Александр Ильич сам предложил восстановить ее по памяти в Петропавловской крепости⁵, несомненно отягощая этим свое положение. Но благодаря этому она дошла до нас в бумагах департамента полиции, и мы имеем теперь ясное представление о том, чем являлась идейно эта группа, и имеем все основания полагать, что и они, как многие из их тогдашних единомышленников, определились бы, если бы остались живы, в скором времени как революционные социал-демократы.

А. И. Ульянова-Елизарова. Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове. Предисловие. М — Л., 1931, стр. 11, 12, 13.

¹ Работа А. И. Ульянова впервые опубликована в 41-м томе «Трудов Института истории естествознания и техники» Академии наук СССР — «Из истории биологических наук», выпуск 10. М. — Л., 1961, стр. 16 — 27.

² Петр Яковлевич Шевырев (1863 — 1887) — студент Петербургского университета, народоволец. В 1886 году участвовал в создании террористической фракции «Народной воли», организовал доставку взрывчатых веществ. По делу 1 марта 1887 года приговорен к смертной казни и повешен в Шлиссельбурге 8 мая 1887 года.

³ Василий Степанович Осипанов (1861 — 1887) — участник «дела 1 марта 1887 года», студент Петербургского университета. Родился в семье солдата в Томске. С 1881 по 1886 год учился в Казанском университете сначала на медицинском, а затем на юридическом факультете. Осенью 1886 года поступил на 4-й курс Петербургского университета. На процессе Осипанов показал, что приехал в Петербург «с революционной целью и имел намерение сперва лично совершить покушение на жизнь государя», но, познакомившись с членами кружка, вошел в его состав. Казнен 8 мая 1887 года.

⁴ «Этой работе, — вспоминает М. Драницыи, — Александр Ильич придавал громадное значение, и благодаря максимуму проявленной им энергии он в короткий срок достиг больших результатов. Занятия с рабочими велись маленькими группами при строгой конспирации, бее обозначения фамилий (сам Александр Ильич назывался «Ильич» и другими прозвищами), и заключались в чтении избранных книг и в беседах по выработанной программе... Кружки делились на группы по степени подготовленности... Среди книг фигурировали: Энгельс, Маркс, Ф. Лассаль, литературные издания Л. Толстого и много других. Темой бесед были вопросы политико-экономические, связанные с уничтожением рабства и с преобразованием отношений капиталистической и поземельной собственности и т. п.» («А. И. Ульянов», стр. 258, 259).

⁵ Сделал он это 21 марта 1887 года.

 

...Мне, одному из первых, принадлежит мысль образовать террористическую группу, и я принимал самое деятельное участие в ее организации, в смысле доставания денег, подыскания людей, квартир и пр.

Что же касается до моего нравственного и интеллектуального участия в этом деле, то оно было полное, т. е. все то, которое дозволяли мне мои способности и сила моих знаний и убеждений1.

Александр Ульянов. Показание на процессе 20 — 21 марта 1887 г. «Первое марта 1887 г.» М.-Л., 1927, стр. 373.

¹ В рукописи последний абзац отчеркнут Александром III; на поде его пометка: «Эта откровенность даже трогательна!!!»

 

...Бывшие студенты С.-Петербургского университета: казак Потемкинской станицы, области войска Донского, Василий Денисьев Генералов¹, государственный крестьянин станицы Медведовской, Кубанской области, Пахомий Иванов Андреюшкин², мещанин гор. Томска Василий Степанов Осипанов, сын надворного советника Михаил Никитин Канчер, дворянин Петр Степанов Горкун, купеческий сын Петр Яковлев Шевырев, сын действительного статского советника Александр Ильин Ульянов, дворянин Бронислав Иосифов Пилсудский, дворянин Иосиф Дементьев Лукашевич, а также: мещанин Степан Александров Волохов, дворянин аптекарский ученик Тит Ильин Пашковский, сын псаломщика, кандидат С.-Петербургской духовной академии Михаил Васильев Новорусский³,  крестьянка, акушерка Марья Александрова Ананьина и херсонская мещанка, акушерка Ревекка (Раиса) Абрамова Шмидова, — принадлежа к преступному сообществу, стремящемуся ниспровергнуть, путем насильственного переворота, существующий государственный и общественный строй, образовали во второй половине 1886 года тайный кружок для террористической деятельности, а в декабре того же года согласились между собою посягнуть на жизнь Священной Особы Государя Императора, для каковой цели Генералов, Андреюшкин и Осипанов, вооружившись разрывными метательными снарядами, в сопровождении Канчера, Горкуна и Волохова, принявших на себя обязанность известить метальщиков особым условленным сигналом о проезде Его Величества, — вышли 1-го марта 1887 года на Невский проспект с намерением бросить означенные снаряды под экипаж Государя Императора, но были около полудня того же числа задержаны чинами полиции, не успев привести своего намерения в исполнение...

Из правительственного сообщения о деле 1 марта 1887 года. «Правительственный вестник», 1887, 9 мая.

¹ Василий Денисович Генералов (1867 — 1887) — народоволец, студент Петербургского университета. Родился в семье казака. Идейно Генералов определился как социал-демократ, но, считая, что яри создавшихся тогда в России условиях лучшей формой политической борьбы является систематический террор, в конце 1886 года вошел в состав террористической фракции «Народной воли». 27, 28 февраля и 1 марта выходил в качестве метальщика на Невский проспект, где и был арестован. Казнен 8 мая 1887 года.

² Пахомий Иванович Андреюшкин (1865 — 1887) — участник «дела 1 марта 1887 года», крестьянин. Окончив городское училище и гимназию, в 1886 году поступил на физико-математический факультет Петербургского университета и, как убежденный противник самодержавного строя, присоединился к готовившемуся покушению на Александра III. 1 марта 1887 года был арестован с метательным снарядом в руках. Казнен 8 мая 1887 года.

³ См. именной указатель цитируемых авторов.

 

Покушение, как известно, окончилось неудачей. Три раза выходившим на Невский метальщикам и сигнальщикам не пришлось встретить царя, и они были арестованы. Привлеченные к делу в самое последнее время сигнальщики Канчер и Горкун не выдержали перед угрозой смертной казни и рассказали на допросах все, что знали. На основании их показаний были взяты и руководители: Ульянов, Лукашевич и Шевырев¹.

А. И. Ульянова-Елизарова. Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове. Предисловие. М. — Л., 1931, стр. 14.

¹ А. И. Ульянов был схвачен полицейской засадой на квартире Канчера. П. Я. Шевырева арестовали 7 марта в Ялте.

 

Мария Александровна во время ареста (Александра Ильича. — А. И.) приезжала ненадолго в Симбирск, говорила, что хлопочет о смягчении наказания, и, как величайшее счастье, считала пожизненную каторгу: «Я тогда уехала бы к нему: старшие дети уже большие, а младших я возьму с собой».

Ей казалось, что теперь она старшего сына любит больше всех остальных детей. Но мечте этой не суждено было осуществиться...

Впоследствии Мария Александровна рассказывала о своем свидании с сыном. Видимо, она завоевала симпатию начальства¹. К ней, по ее словам, относились очень деликатно, обещали смягчить наказание, если бы Александр раскаялся, и поручили ей переговорить с ним об этом.

Воспоминания В. В. Кашкадамовой. Цит. по книге В. Алексеева и А. Швера, стр. 30, 33.

¹ Наглядное представление о том, какого рода была эта «симпатия», дают приводимые далее распоряжения Александра III и министра внутренних дел Д. Толстого.

 

Умоляю, пощадите детей моих!¹ Нет сил перенести это горе и нет на свете горя такого лютого и жестокого, как мое горе! Сжальтесь над моей несчастной старостью! Возвратите мне детей моих!

М. А. Ульянова — Александру III, 28 марта 1887 года. Цит. по книге Р. Ковнатор «Мать Ленина». Куйбышев, 1943, стр. 25.

¹ М. А. Ульянова имеет в виду Александра Ильича и Анну Ильиничну, которая была арестована на квартире брата 1 марта 1887 года и просидела в доме предварительного заключения до 11 мая.

 

Мне кажется желательным дать ей (то есть М. А. Ульяновой. — А. И.) свидание с сыном, чтобы она убедилась, что это за личность — ее милейший сынок, и показать ей показания ее сына, чтобы она видела, каких он убеждений.

Резолюция Александра III на письме М. А. Ульяновой, 30 марта 1887 года. Цит. по книге Б. С. Итенберга и А. Я. Черняка «Александр Ульянов». М., 1957, стр. 60.

Нельзя ли воспользоваться разрешенным государем Ульяновой свиданием с сыном, чтобы она уговорила его дать откровенное показание, в особенности о том, кто, кроме студентов, устроил все это дело¹. Мне кажется, это могло бы удаться, если б подействовать поискуснее на мать².

Министр внутренних дел Д. Толстой — директору департамента полиции П. Дурново у 30 марта 1887 года. «А. И. Ульянов», стр. 336.

¹ «У властей, — говорит А. И. Ульянова-Елизарова, — было в то время глубокое убеждение, что за студентами, посаженными на скамью подсудимых, были более серьезные инициаторы, члены страшной партии «Народной воли» («А. И. Ульянов», стр. 336).

² На письме надпись рукой П. Дурново: «Вызвать ко мне г-жу Ульянову завтра к 12 час. 30. III».

 

Вот, следовательно, каким махинациям обязана мать (Мария Александровна. — А. И.), подавшая первое прошение о свидании с сыном еще 14. III, разрешению свидания с ним.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 336).

Рассказывала она (Мария Александровна. — А. И.) и о своих свиданиях с Сашей. На первом из них¹ он плакал и обнимал ее колени, прося простить причиняемое ей горе; он говорил, что кроме долга перед семьей у него есть долг и перед родиной. Он рисовал ей бесправное, задавленное положение родины и указывал, что долг каждого честного человека бороться за освобождение ее.

— Да, но эти средства так ужасны, — возразила мать.

— Что же делать, если других нет, мама, — ответил он.

Он очень старался на этом и на следующих свиданиях примирить мать с ожидавшей его участью.

— Надо примириться, мама! — говорил он.

Он напоминал ей о меньших детях, о том, что следующие за ним брат и сестра кончают с золотыми медалями и будут утешением ей.

 — Я хотел убить человека — значит, и меня могут убить, — сказал он на одном из свиданий.

А. И. Ульянова-Елизарова. Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове. М. — Л., 1931, стр. 140-141.

¹ Первое свидание Марии Александровны с сыном состоялось 30 марта 1887 года.

 

После отъезда Шевырева и Говорухина¹ на Ульянова легла главная работа; он оказался наиболее на виду, как главный руководитель покушения, о нем было известно более, чем о других. И Александр Ильич, видя по предъявленным ему показаниям Горкуна и Канчера, что дело открыто, признал свое участие в нем... Он указал вполне точно и правдиво те части работы, которые он выполнял, принципиальные мотивы, толкнувшие его на террор. Добровольно уточняя свою роль в деле, он этим даже отягчал свое положение...

Александр Ильич видел, что при данном составе подсудимых он один может — а следовательно, должен — выступить с принципиальной речью, с обоснованием взглядов всей группы, мотивов, приведших ее к террору. Поэтому он отказался от защитника и вместо защитительной произнес речь, поясняющую, что побудило его пойти на покушение против царя.

«Речь эта, — говорит его сопроцессник Новорусский, — изложенная в правительственном стенографическом отчете в сокращении, лишь в очень слабой степени может передать то впечатление, какое получили мы, слушавшие ее».

А в одном из нелегальных изданий того времени говорится:

«Речь, произнесенная Ульяновым, произвела очень сильное впечатление; ее сравнивают с речью Желябова...»

...То, что дошло до нас об этом негласно происходившем в крепких застенках самодержавия процессе, показывает нам хотя теперь основные мотивы и убеждения Александра Ильича, его принципиальную чистоту, отсутствие каких-либо личных побуждений; и теперь, через грань... десятилетий, раскрывается перед нами то, что руководило лучшими представителями тогдашней молодежи, что давало ей силы, прощаясь с только начавшейся жизнью, идти на муки, на смерть, да еще при полной безнадежности какого-либо результата от этой жертвы на ближайшее время. Не только ничего в оправдание себя он не произнес, но он брал на себя, где мог, вину других...

А кроме того, Александр Ильич, как всякий убежденный революционер, старался использовать всякий суд, чтобы выяснить свои взгляды, мотивы своих поступков...

И действительно, кое-что из речи Александра Ильича, из его поведения и выступлений на суде просочилось еще и тогда, окружив его личность ореолом, и передавалось устно, служа примером для молодежи².

А. И. Ульянова-Елизарова. Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове. Предисловие. М. — Л., 1931, стр. 14 — 15, 17 — 18.

¹ На допросе прокурор Ковалевский говорил А. И. Ульяновой-Елизаровой: «Шевырев уехал в Крым, Говорухин скрылся за границу, а вот брат остался бойцом на поле битвы» («А. И. Ульянов», стр. 121).

² Г. В. Плеханов в заграничном «литературно-политическом обозрении» «Социал-демократ» писал, что «мужество людей вроде Ульянова и его товарищей напоминает нам мужество древних стоиков» («История русской литературы», том 9, часть 1. М. — Л., 1956, стр. 80). 15 октября 1887 года в № 15 журнала польской социалистической эмиграции в Швейцарии «Пшедсвит» была опубликована поэма «Ульянов», в которой неизвестный автор восторгался мужеством и героизмом Александра Ильича. «Студент Ульянов смело умирал, уверенный, что он будет отомщен», — говорилось в поэме. Революционно настроенные студенты Петербургского университета в специально выпущенной листовке поклялись продолжать дело, за которое погиб А. И. Ульянов и его товарищи: «Мы скажем всей России: смотри, как умеют бороться и умирать твои революционеры! Мы глубоко запечатлели их славные имена в своих сердцах и будем воспитывать на их примерах себя и лучших детей своей земли» («Ленинградский университет в воспоминаниях современников», том 1. Л., 1963, стр. 303).

 

Я могу отнести к своей ранней молодости то смутное чувство недовольства общим строем, которое, все более и более проникая в сознание, привело меня к убеждениям, которые руководили мною в настоящем случае. Но только после изучения общественных и экономических наук это убеждение в ненормальности существующего строя вполне во мне укрепилось, и смутные мечтания о свободе, равенстве и братстве вылились для меня в строго научные и именно социалистические формы. Я понял, что изменение общественного строя не только возможно, но даже неизбежно. Каждая страна развивается стихийно по определенным законам, проходит через строго определенные фазы и неизбежно должна прийти к общественной организации. Это есть неизбежный результат существующего строя и тех противоречий, которые в нем заключаются. Но если развитие народной жизни совершается стихийно, то, следовательно, отдельные личности ничего не могут изменить в ней и только умственными силами они могут служить идеалу, внося свет в сознание того общества, которому суждено иметь влияние на изменение общественной жизни. Есть только один правильный путь развития — это путь слова и печати, научной печатной пропаганды, потому что всякое изменение общественного строя является как результат изменения сознания в обществе. Это положение вполне ясно формулировано в программе террористической фракции партии «Народной воли»... Таким образом, я убедился, что единственный правильный путь воздействия на общественную жизнь есть путь пропаганды пером и словом. Но по мере того, как теоретические размышления приводили меня все к этому выводу, жизнь показывала самым наглядным образом, что при существующих условиях таким путем идти невозможно. При отношении правительства к умственной жизни, которое у нас существует, невозможна не только социалистическая пропаганда, но даже общекультурная; даже научная разработка вопросов в высшей степени затруднительна...

Наша интеллигенция настолько слаба физически и не организована, что в настоящее время не может вступать в открытую борьбу, и только в террористической форме может защищать свое право на мысль и на интеллектуальное участие в общественной жизни. Террор есть та форма борьбы, которая создана XIX столетием, есть та единственная форма защиты, к которой может прибегнуть меньшинство, сильное только духовной силой и сознанием своей правоты против сознания физической силы большинства. Русское общество как раз в таких условиях, что только в таких поединках с правительством оно может защищать свои права... Конечно, террор не есть организованное орудие борьбы интеллигенции. Это есть лишь стихийная форма, происходящая оттого, что недовольство в отдельных личностях доходит до крайнего проявления. С этой точки зрения это есть выражение народной борьбы, пока потребность не получила нравственного удовлетворения. Таким образом, эта борьба не только возможна, но она и не будет чем-нибудь новым, приносимым обществу извне: она будет выражать собою только тот разлад, который дает сама жизнь, реализуя ее в террористический факт... Реакция действует угнетающим образом на большинство; но меньшинству интеллигенции, отнимая у него последнюю возможность правильной деятельности, правительство указывает на тот единственный путь, который остается революционерам, и действует при этом не только на ум, но и на чувство. Среди русского народа всегда найдется десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело. Таких людей нельзя запугать чем-нибудь... Если мне удалось доказать, что террор есть естественный продукт существующего строя, то он будет продолжаться...

Вое это я говорил не с целью оправдать свой поступок с нравственной точки зрения и доказать политическую его целесообразность. Я хотел доказать, что это неизбежный результат существующих условий, существующих противоречий жизни. Известно, что у нас дается возможность развивать умственные силы, но не дается возможности употреблять их на служение родине.

Александр Ульянов. Речь на процессе 18 апреля 1887 года. «Первое марта 1887 г.». М.-Л., 1927, стр. 289, 290, 291 — 292, 293.

Мать рассказывала мне, что пошла на одно заседание суда. Близким родственникам предоставлялось это право. Как раз на этом заседании выступал со своей защитительной речью Александр Ильич. Мать передавала:

 — Я удивилась, как хорошо говорил Саша: так убедительно, так красноречиво. Я не думала, что он может говорить так. Но мне было так безумно тяжело слушать его, что я не могла досидеть до конца его речи и должна была выйти из зала.

А. И. Ульянова-Елизарова. Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове. М. — Л., 1931, стр. 140.

На суде я уже видел его (А. И. Ульянова. — А. И.) совершенно спокойным, как бывало на студенческих собраниях. Решение, последнее и бесповоротное, было принято.

Ясным подтверждением этого, а равно характеристикой личности Александра Ильича служат его слова, которые ему удалось шепнуть Лукашевичу на суде:

«Если вам будет нужно, говорите на меня».

Это желание принять на себя вину другого сквозило так явно во всех его показаниях до суда и на суде, что даже прокурор (Н. А. Неклюдов. — А. Л.) стал недоверчиво относиться к ним. И в своей обвинительной речи, разграничивая то, что совершил каждый подсудимый, он определенно подчеркнул:

 — Ульянов приписывает себе много такого, чего он в действительности не совершал.

В тоне, каким это было сказано, не чувствовалось ни малейшего упрека в том, что Александр Ильич возвеличивает себя, старается казаться больше того, что он есть, или заботится о том, чтобы он другим казался выше и значительнее, чем он был на самом деле. Ему была совершенно чужда какая бы то ни было рисовка, похвальба и т. д... Это была редкая натура, от которой даже на людей других убеждений веяло чистотой, благородством и моральностью его побуждений.

М. В. Новорусский («А. И. Ульянов», стр. 207).

На суде он (Александр Ильич. — А. И.) говорил так, когда его спросили: «Почему же вы не бежали за границу?» — «Я не хотел бежать, я хотел лучше умереть за свою родину». На суде он выказал себя тем, что он есть. Он приковал к себе все внимание публики и суда. Но он не успел себя проявить тем, чем он мог быть.

О. М. Говорухин («А. И. Ульянов», стр. 223).

 

Он (профессор Н. И. Ильминский. — А. И.)¹, зная лично И(лью) Н(иколаевича) и М(арию) А(лександровну) Ульяновых, не побоялся вступиться, по просьбе И(вана) Я(ковлевича) (Яковлева. — А. И.), за жизнь судимого в 1887 г. за покушение на жизнь Александра III Александра Ильича Ульянова...

По этому поводу в апреле 1887 г. ездил к Ильминскому в Казань Владимир Ильич, тогда ученик VIII класса гимназии, встреченный, несмотря на тяжесть и опасность деда, Ильминским ласково и приветливо. Ходатайство Ильминского за Александра Ульянова успеха не имело и повлекло за собою резкое замечание по адресу самого Ильминского, несмотря на все тогдашнее расположение к нему петербургских властей.

А. И. Яковлев. Иван Яковлевич Яковлев. 1848 — 1930, изд. 2. Чебоксары, 1958, стр. 35.

¹ Николай Иванович Ильминский (1822 — 1891) — педагог, работавший по просвещению национальных меньшинств, профессор Казанского университета, а затем директор Казанской русско-инородческой учительской семинарии.

 

Приговором Особого Присутствия Правительствующего Сената, состоявшимся 15 — 19 апреля 1887 года, все поименованные подсудимые...¹ обвинены в преступлениях, предусмотренных 241 и 243 ст(атьями) улож(ения) о нак(азаниях), Сердюкова же — в преступлении, предусмотренном 243 ст(атьей) улож(ения) о наказаниях) ², причем признаны: Шевырев — зачинщиком и руководителем преступления, Осипанов, Генералов, Андреюшкпн, Ульянов, Канчер, Горкун и Волохов — сообщниками, из числа коих Ульянов принимал самое деятельное участие как в злоумышлении, так и в приготовительных действиях к его осуществлению; остальные же подсудимые: Лукашевич, Новорусский, Ананьина, Пилсудский, Пашковский и Шмидова — пособниками, содействие которых было более или менее необходимо для совершения преступления, и приговорены к лишению всех прав состояния и смертной казни чрез повешение.

Определив следующее по закону подсудимым наказание, Особое Присутствие, приняв во внимание обнаруженные на суде обстоятельства, служащие к смягчению вины Канчера, Горкуна, Волохова, Ананьиной, Пилсудского, Пашковского, Шмидовой и Сердюковой, постановило повергнуть часть сих осужденных на Высочайшее усмотрение, ходатайствуя пред Его Императорским Величеством о Всемилостивейшем соизволении на замену определенной им смертной казни следующими наказаниями: Горкуну, Канчеру, Волохову и Ананьиной — каторжными работами на двадцать лет, Пилсудскому — каторжными работами на пятнадцать лет, Пашковскому — каторжными работами на десять лет, Шмидовой — ссылкою на поселение в отдаленнейших местах Сибири, с лишением всех их всех прав состояния и с последствиями по 25 и 20 ст(атьям) улож(ения) о нак(азаниях), и Сердюковой — заключением в тюрьме на два года, с лишением некоторых, указанных в 50 ст(атье) уложения) о нак(азаниях), лично и по состоянию присвоенных ей прав и преимуществ, и с последствиями по 51 ст(атье) уложения) о нак(азаниях).

По воспоследовании сего приговора поступили от одиннадцати осужденных всеподданнейшие просьбы о помиловании или облегчении их участи, причем лишь ходатайства Лукашевича, Канчера, Горкуна и Волохова признаны были Особым Присутствием Правительствующего Сената заслуживающими Высочайшего внимания.

30-го апреля сего года Министр Юстиции, согласно 1 и 2 п(унктам), 945, 1060 и 1061 ст(атей) уст(ава) угол(овного) судопр(оизводства), повергал на Высочайшее Его Императорского Величества воззрение приговор Особого Присутствия на предмет лишения семи осужденных: дворян — Ульянова, Горкуна, Пилсудского, Пашковского, Лукашевича, Канчера и кандидата духовной академии Новорусского — всех прав состояния и по поводу ходатайства Особого Присутствия Правительствующего Сената о смягчении наказания осужденным Канчеру, Горкуну, Волохову, Ананьиной, Пилсудскому, Пашковскому, Шмидовой и Сердюковой. В то же время Министр Юстиции всеподданнейше представил на Всемилостивейшее воззрение Его Величества поданные осужденными просьбы о помиловании или облегчении их участи с заключением по оным Особого Присутствия Правительствующего Сената.

По означенному всеподданнейшему докладу 30-го апреля сего 1887 года последовало Высочайшее Его Императорского Величества соизволение на лишение всех прав состояния вышепоименованных семи осужденных и на смягчение участи Марьи Ананьиной, Бронислава Пилсудского, Тита Пашковского, Ревекки (Раисы) Шмидовой и Анны Сердюковой в пределах, указанных в приговоре Особого Присутствия Правительствующего Сената 15 — 19 апреля 1887 года.

Вместе с тем Государю Императору благоугодно было Всемилостивейше повелеть: заменить осужденным Иосифу Лукашевичу, Михаилу Новорусскому, Михаилу Канчеру, Петру Горкуну и Степану Волохову смертную казнь ссылкою их в каторжные работы: первых двух — без срока, Канчера же, Горкуна и Волохова — на десять лет каждого, с лишением всех их всех прав состояния и с последствиями по 25 и 26 ст(атьям) улож(ения) о нак(азаниях).

Из правительственного сообщения о деле 1 марта 1887 года. «Правительственный вестник», 1887, 9 мая.

¹ См. выдержку из правительственного сообщения о деле 1 марта 1887 года на стр. 283 — 284 наст, издания.

² Анне Адриановне Сердюковой ставилось в вину то, что она, «узнав о сем злоумышлении от одного из участников оного и имея возможность заблаговременно довести о том до сведения властей, не исполнила этой обязанности».

 

После суда в доме предварительного заключения убитая горем мать долго убеждала и просила его подать прошение о помиловании.

— Не могу я сделать этого после всего, что я признал на суде, — ответил Саша, — ведь это было бы неискренно¹.

На этом свидании присутствовал некий молодой прокурор Князев, несколько раз отходивший к дверям и выходивший даже из камеры, чтобы дать матери возможность переговорить свободнее с сыном. При последних словах брата он обернулся и воскликнул:

— Прав он, прав!

— Слышишь, мама, что люди говорят! — заметил брат.

— У меня тогда просто руки опустились! — рассказывала мать.

Он говорил ей о Шлиссельбурге, единственно возможной для него замене смертной казни, об ужасе вечного заключения.

— Ведь там и книги дают только духовные; ведь этак до полного идиотизма дойдешь². Неужели ты бы этого желала для меня, мама?

Мать указывала, конечно, что он молод, что многое может измениться.

— Позвольте и мне присоединиться к словам вашей матушки, — вмешался в разговор присутствовавший в другой раз на свидании начальник дома предварительного заключения, — вы молоды, и ваши взгляды могут измениться.

Мать передавала, что Саша отвечал и ему так же твердо, но вместе с тем внимательно, как он относился ко всем людям.

Он говорил и матери на свиданиях в доме предварительного заключения, куда был переведен из Петропавловской крепости на время суда, что ему тут хорошо «и люди все тут такие симпатичные»³.

Он просил мать на одном из свиданий выкупить его золотую университетскую медаль, заложенную за 100 рублей⁴, продать ее — она стоила 130 рублей — и полученные таким образом 30 рублей отдать некому Тулинову, которому он остался должен эту сумму. Просил он также разыскать и вернуть две одолженные им редкие книги.

На вопрос матери на свидании после суда, нет ли у него какого-нибудь желания, которое она могла бы исполнить, Саша сказал, что хотел бы почитать Гейне. Мать затруднилась, где достать эту книгу. Тогда достать ее брату взялся присутствовавший на свидании прокурор Князев⁵.

Последнее свидание с братом мать имела в Петропавловской крепости. Она рассказывала мне о тягостной обстановке этого свидания за двумя решетками с расхаживающим между ними жандармом. Но она говорила также, что в этот раз она явилась повидать брата, окрыленная надеждой. Распространились слухи, что казни не будет, и материнское сердце, конечно, легко поверило им. Передать об этом при суровых условиях свидания она не могла, но, желая перелить в брата часть своей надежды и бодрости на все предстоящие ему испытания, она раза два повторила ему на прощание:

 — Мужайся!

Так как надежды ее не сбылись, то вышло, что этим словом она простилась с ним, она проводила его на казнь.

А. И. Ульянова-Елизарова. Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове. М. — Л.,   1931, стр. 140-144.

¹ Упоминаемый ниже товарищ прокурора Князев в своих воспоминаниях говорит, что, «с большой душевной болью отказывая матери (в подаче прошения о помиловании. — А.И.), Ульянов привел между прочим, как хорошо помнится, такой довод, несомненно свидетельствующий о благородстве его натуры:

— Представь себе, мама, что двое стоят друг против друга на поединке. В то время как один уже выстрелил в своего противника, он обращается к нему с просьбой не пользоваться в свою очередь оружием. Нет, я но могу, — закончил он, — поступить так» (см. «А. И. Ульянов», стр. 125).

² М. Драницын вспоминает: «К характеристике Саши могу сообщить такой факт: уже после приговора он не переставал интересоваться вопросами по политической экономии и выражал свое удовольствие за посылку ему мною только что вышедшей тогда книги Л. В. Ходского «Политическая экономия в связи с финансами». Книгу эту я послал ему через покойную Марию Александровну...» («А. И. Ульянов», стр. 259).

³ А. И. Ульянова-Елизарова пишет: «В то время такого обостренного классового антагонизма, как позднее, не было; тогдашний начальник дома предварительного заключения, помнится, по фамилии Ерофеев, был человеком добродушным и располагавшим к себе; из другого персонала я помню также людей очень внимательных и сочувствующих, например фельдшерицу» («А. И. Ульянов», стр. 124).

⁴ Свою золотую медаль Александр Ильич заложил, чтобы дать деньги О. М. Говорухину для поездки за границу. 20 января 1887 года Говорухин уехал и тем самым избежал неминуемого ареста.

⁵ Князев вспоминает: «Старушка (то есть Мария Александровна. — А. И.) очень обеспокоилась, как исполнить эту просьбу, так как приобретение сочинений Гейне было обставлено какими-то цензурными формальностями. Глубоко сочувствуя ей и желая облегчить ее чем-нибудь, и сказал, что доставлю просимую книгу; поехал прямо из дома заключения в книжный магазин Меллье, где мне продали немецкое издание Гейне, которое я в тот же вечер передал Ульянову» (см. цит. книгу, стр. 143).

 

Я знала, что больше его (Александра Ильича. — А. И.) не увижу... Не знаю, как пришла домой и легла. Чувствовала, что жить больше не могу, нет силы жить. Никаких мыслей в голове, — одно желание скорее, скорее умереть, чтоб ничего но чувствовать. Сколько лежала, не помню, кажется, долго. Вдруг передо мной почему-то встало личико 8-летней Маши. Я забыла об ней, забыла обо всех... И тут я опомнилась. Нельзя умирать, надо жить.

Рассказ М. А Ульяновой в записи 3. П. Невзоровой-Кржижановской. «Исторический архив», 1958, № 2, стр. 164 — 165.

...Среди прошений осужденных по этому процессу в сенатских делах имеется и прошение А. И. Ульянова или, вернее, письменное обращение к царю, так как форма его совершенно необычна для прошений такого рода. В нем нет раскаяния, униженной просьбы, обещаний, ничего верноподданнического — даже в подписи, никакой лжи.

Обращаясь к Александру III, он писал:

«Я вполне сознаю, что характер и свойства совершенного мною деяния и мое отношение к нему не дают мне ни права, ни нравственного основания обращаться к вашему величеству с просьбой о снисхождении в видах облегчения моей участи. Но у меня есть мать, здоровье которой сильно пошатнулось в последние дни, и исполнение надо мною смертного приговора подвергнет ее жизнь самой серьезной опасности. Во имя моей матери и малолетних братьев и сестер, которые, не имея отца, находят в ней свою единственную опору, я решаюсь просить ваше величество о замене мне смертной казни каким-либо иным наказанием.

Это снисхождение возвратит силы и здоровье моей матери и вернет ее семье, для которой ее жизнь так драгоценна, а меня избавит от мучительного сознания, что я буду причиной смерти моей матери и несчастья всей моей семьи.

Александр Ульянов».

Как из текста, так и из подписи, — просто именем и фамилией, — видно, что документ этот менее всего может быть назван обычным прошением. Так расценивали его, очевидно, и царские слуги, которые не доложили его даже Александру III, как было сказано в департаменте полиции родственнику Песковскому...

Чем же было вызвано это обращение к царю? (На нем нет даты, но ею следует считать 24 апреля, потому что 23 было днем окончательного объявления приговора, а срок кассации истекал 25 в 12 часов дня.)

Оно возникло при следующих обстоятельствах. Муж двоюродной сестры, Матвей Леонтьевич Песковский, видя отчаяние моей матери и боясь за ее силы и рассудок, решил во что бы то ни стало побудить брата подать прошение о помиловании. Добившись разрешения на свидание с братом, он не пустил в этот день на свидание мать, заявив ей, что этим она ему все дело испортит, и отправился один.

Мать просила его все же не говорить брату чего-нибудь очень сильного, не расстраивать его, на что Песковский с досадой сказал: «Что же вы не хотите, чтобы ваш сын был спасен?»

Оп сообщил брату, как рассказал мне потом, о болезни матери, вследствие которой она не могла прийти и на свидание, о том, что она так потрясена, что он боится либо за ее жизнь, либо за рассудок. Он сказал, что долг брата, как старшего, подумать, в каком положении останутся при этом новом несчастье лишь за год назад потерявшие отца четверо меньших братьев и сестер; что долг его, как виновника всех вновь обрушившихся на его семью несчастий, сделать все от него зависящее, — даже с точки зрения личной и тягостное, — чтобы отвратить от семьи хотя бы это худшее несчастье.

Песковский был литератором с бойким пером, умевшим, где нужно, прикрашивать (помню некоторые его рассказы). Можно себе представить поэтому, что он не пожалел красок для того, чтобы изобразить состояние матери, мотивировать свое убеждение, что казни она не перенесет...

Представляя брату, что это новое несчастье нависло над его семьей почти неотвратимо, усиленно налегая на самую слабую его струну — на то, что он должен сделать нечто, — хотя бы и очень трудное для себя, — для других, Песковский уверил его подать прошение.

Но и при решимости сделать все зависящее от него для того, чтобы спасти мать, облегчить участь меньших, при его обостренном чувстве виновности перед семьей (см. его письмо к сестре двумя днями спустя¹), Александр Ильич мог говорить только языком вполне честного, ни от чего не отрекающегося, сознающего свое достоинство человека. А это был не тот язык, который требовался раболепствующим клевретам самодержавия. Понятно, это прошение в кавычках не удовлетворило никого.

«Ничего не вышло, потому что он написал совсем не так, как я говорил ему, — передавал потом Песковский мне. — Никакого раскаяния и подпись даже не «верноподданный», а просто «Александр Ульянов». Александру III пишет Александр Ульянов! Конечно, на это прошение и внимания не обратили, и оно не было даже показано царю».

И тут же, вспоминая проявленную братом железную волю и преданность идее, Песковский прибавил: «Но надо сказать, что умер он как герой».

А.И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 345 — 346, 348 — 349).

¹ Письмо А. И. Ульянова к Анне Ильиничне из Петропавловской крепости опубликовано в цит. сборнике на стр. 133 — 134.

 

Приговор Особого Присутствия Правительствующего Сената о смертной казни, чрез повешение, над осужденными Генераловым. Андреюшкиным, Осипановым, Шевыревым и Ульяновым приведен в исполнение 8-го сего мая 1887 года.

Из правительственного сообщения о деле 1 марта 1887 года. «Правительственный вестник», 1887, 9 мая.

Восьмого мая были казнены Шевырев, Ульянов, Осипанов, Генералов и Андреюшкин. Говорят, держались они очень мужественно, братски расцеловались и пошли к виселице с криком:

 «Да здравствует народная воля!» ¹

В.А. Посев. Студенчество и революция 40 лет тому назад (Личные воспоминания). «Молодая гвардия», 1928, № 12, стр. 190.

¹ В первом томе своих воспоминаний «Пережитое и передуманное» (Л., 1933, стр. 101 — 102) В. А. Поссе рассказывает о том, как реагировали на «дело 1 марта» официальные круги и студенчество:

«В университете началась паника. Говорили, что царь приказал закрыть навсегда Петербургский университет, как очаг революции. Для спасения университета ректор, профессор полицейского права Андреевский, человек очень гибкий, с умной лисьей физиономией, решил устроить патриотическую демонстрацию и доказать верноподданнические чувства огромного большинства студентов.

Актовый вал был битком набит студентами-белоподкладочниками, как называли богатеньких студентов, носивших дорогие мундиры на белой атласной подкладке...

Я с трудом пробился к двери актового вала в тот момент, когда Андреевский своим звонким голосом выкрикивал:

— Любовь к отечеству неразрывно связана с любовью к государю. В ответ раздалось несколько резких голосов:

— Неправда, неправда!»

 

...Она (Мария Александровна. — А. И.) была настолько мужественна, что уже после казни брата, о которой она узнала из листка, раздаваемого прохожим на улице, одна, она пришла ко мне (в дом предварительного заключения. — А. И.) на свидание и, прося надзирательниц не ставить меня в известность о происшедшем, старалась ободрить меня, настаивала на необходимости мне беречь здоровье, успокаивала меня относительно себя.

Не умеющая лгать, как и брат, она на мой вопрос о нем сказала только: «молись о Саше». И хотя мне было безумно тяжело, я не поняла истинного смысла этих слов. Я обратила только внимание на то, с каким особым уважением пропускали ее фигуру в трауре, уходившую со свидания, лица тюремной администрации. Такая сила воли при ее переживаниях импонировала и им.

А.П. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 121).

Весной 1887 г. мой старший брат Александр казнен Александром III за покушение (1 марта 1887 г.) на его жизнь.

В.И. Ленин. Незаконченная автобиография. Ленинский сборник, том XXI, стр. 57.

Александр Ильич погиб как герой, и кровь его заревом революционного пожара озарила путь следующего за ним брата, Владимира.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 16).

Владимир Ильич с поразительной стойкостью перенес тогда этот кровавый акт царизма¹.

М. Ф. Кузнецов. Первый ученик, «За коммунистическое просвещение», 1937, 22 января.

¹ Сообщение о казни Александра Ильича и его четырех товарищей пришло в Симбирск 10 мая. В этот день утром «Симбарские губернские ведомости» выпустили экстренный листок. Гимназическая подруга Ольги Ильиничны Екатерина Арнольд вспоминает: «Как-то раз Оля пришла в класс и что-то показывает своей соседке. Затем зовет меня и показывает мне карточку брата, снятого в тюрьме. Я чуть сдержалась, чтобы не заплакать, но ее самообладание было поразительное, она, как окаменелая, ни одним мускулом лица не выдала своего горя. И вообще эти тревожные дни, когда она ждала решения его участи, она продолжала аккуратно посещать гимназию, усердно занималась. В это время приезжал ревизор из Петербурга и нам... делали поверочные испытания. И Оля поражала его своими ответами... У нас стало известно о приговоре. И вот в день предполагаемой казни Оля, как всегда, пришла в класс ровная и с виду спокойная. Но меня этот вид не мог обмануть. Как раз этот день был годов(щиной) смерти нашей бывшей начальницы и была в зале панихида. Я боялась за Олю, если она пойдет в зал. Но она пошла, и вот тут ее нервы не вынесли, ей сделалось дурно. Придя в себя, она сказала мне: «Катя, вчера его казнили». И только эти несколько слов. Ни ропота, ни проклятия.

Такое самообладание, такая сила воли могла быть только у русских людей — с сильным духом, волей и умом. Никто из нас, близких к ней людей, не касался ее больного вопроса, хранимого ею, как святыню, от взоров людей» (Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске).

 

Так и стоит перед глазами его расстроенное, печальное лицо... Я была слишком мала, чтобы понять весь ужас происшедшего, и меня, как это ни странно, больше поразил вид Владимира Ильича, через его печаль, через его горестные слова о брате я начала усваивать все значение случившегося.

Воспоминания М, И. Ульяновой. Цит. по книге Б. Волина «Ленин в Поволжье». М., 1956, стр. 34.

Это были (речь идет об Александре и Владимире Ульяновых. — А.И.), несомненно, очень яркие, каждая в своем роде, но совершенно различные индивидуальности. Обе они горели сильным революционным пламенем. Гибель старшего, любимого брата, несомненно, разожгла его ярче в душе младшего.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 98).

В начале июня 1887 г. я приехал в Симбирск, куда уже вернулась и Мария Александровна¹ с освобожденной из дома предварительного заключения дочерью Анной, ссылавшейся под надзор полиции в Казанскую губернию². Я встретил в полном сборе осиротевшую семью Ульяновых. Наравне с другими членами семьи, а может быть, и больше других, Владимир Ильич расспрашивал меня о последних днях моей совместной жизни с Александром, о допросах меня на предварительном следствии и на самом верховном суде, в особенности о впечатлении, какое произвел на меня Александр на скамье подсудимых. Обо всем этом он расспрашивал меня спокойно, даже слишком методично, но, видимо, не из простого любопытства. Его особенно интересовало революционное настроение брата.

Сам Владимир Ильич, которого я до того не видел 5 лет, произвел на меня тогда впечатление вполне уже сформировавшегося молодого человека, с серьезной теоретической подготовкой для занятий в высшем учебном заведении.

И. Чеботарев. Владимир и Александр. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Няня Ульяновых вспоминала о возвращении Мария Александровны: «Не позвонила, не постучала, тихо вошла через черный ход. Маленькие дети так и облепили мать. Смотрю, — она поседела вся» (цит. по книге Р. Ковнатор «Мать Ленина». Куйбышев, 1943, стр. 28). О том, что после казни Александра Ильича Мария Александровна вернулась в Симбирск совсем седая, рассказывает и подруга Ольги Ильиничны по гимназии В. И. Половцева. По свидетельству Н. К. Крупской, Владимир Ильич не раз говорил ей «о матери, о том, какая громадная была у нее сила воли, говорил как-то: «Хорошо, что отец умер до ареста брата, если бы был жив отец, просто не знаю, что и было бы»» («О Ленине». М., 1960, стр. 35). «Редкое мужество, — писала о матери М. И. Ульянова в статье «Памяти Александра Ильича Ульянова», — проявила она при этом и стала нам еще ближе, еще родней. А впоследствии мать была для нас и идейным товарищем, помогая всем нам, в том числе и Владимиру Ильичу, в нашей революционной работе, являя пример матери-друга и товарища, стойкого и мужественного» («Правда», 1963, 18 февраля).

² Вначале Анна Ильинична была приговорена к пяти годам ссылки в Восточную Сибирь, и Мария Александровна собиралась вместе со всей семьей следовать за ней. «Как ни разорительно распродать трудом нажитое имущество, — писала она в одном из «прошений», — но... я не могу не отправиться с остальными моими детьми в Сибирь же, с единственною целью, чтобы дочь жила при мне». В этот период она ходатайствовала, чтобы Анне Ильиничне разрешили поселиться в Томске, имея, очевидно, в виду, что по окончании гимназии Владимир Ильич сможет поступить в открывающийся там университет. Однако спустя некоторое время Марии Александровне удалось добиться более мягкого решения относительно Анны Ильиничны. 18 мая 1887 года департамент полиции сообщил казанскому губернатору, что по просьбе матери «высочайшим повелением» А. И. Ульяновой разрешено гласный надзор отбыть в деревне Кокушкино, Черемышевской волости, Лаишевского уезда, Казанской губернии (см. «Красный архив», 1935, том 6, стр. 5). Полученное Анной Ильиничной проездное свидетельство позволило ей пробыть в Симбирске до 20 июня 1887 года.

 

Володя тогда вел себя мужественно: он сознавал, что должен быть главной опорой как для измученной горем и мытарствами матери, так и для младших членов семьи.

А. И. Ульянова-Елизарова в передаче Г. Я. Лозгачева-Елизарова. Г. Лозгачев-Елизаров. Незабываемое. Саратов, 1962, стр. 124.

 

Несчастье это (казнь старшего брата. — А. И.) произвело сильное впечатление на Владимира Ильича, закалило его, заставило серьезнее задуматься над путями, которыми должна была идти революция.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 15).

Весной в 1887 году мы получили известие о казни старшего брата. Особенно запечатлелось мне выражение лица Владимира Ильича в эту минуту, когда он сказал: «Нет, мы пойдем не таким путем. Не таким путем надо идти»¹. И вот с тех пор он стал подготовлять себя к тому пути, который он считал единственно правильным для освобождения России от ига царя и капитала.

Из речи М. И. Ульяновой на пленуме Московского Совета 7 февраля 1924 года. «Правда», 1924, 8 февраля.

¹ В другом месте («О Ленине». М., 1964, стр. 10), приводя эти слова Владимира Ильича, М. И. Ульянова добавляет: «Выражение лица при этом у него было такое, точно он жалел, что брат слишком дешево отдал свою жизнь, не использовав ее так, как можно было это сделать на благо рабочего класса».

 

Ленин принадлежал к тому поколению, на глазах которого происходила борьба прежних социалистов, которые боролись с царским строем путем террора, то есть устрашения отдельных особенно злостных угнетателей, стреляли в них, кидали в них бомбами. Отдельные революционеры шли тогда на героические поступки, они шли на смерть, но они боролись в одиночку, и их борьба давала мало результатов. Старший брат Ленина, который был на несколько лет его старше, точно так же решил пойти на борьбу против царя. Он принимал участие в покушении на царя, был схвачен и казнен. И вот это сильное переживание — казнь старшего брата — заставило молодого Ленина особенно задуматься над тем, что такая борьба в одиночку, хотя это и самоотверженная, героическая борьба, дает мало результатов.

Ленин пришел к заключению, что победить может лишь рабочий класс, который должен как можно лучше сорганизоваться. Он много раз говорил, что в организации — наша главная сила. От старого героического движения против царизма, от героев «Народной воли» (так называлась партия, из которой выходили одиночки, которые боролись с царизмом) — от них унаследовало наше движение готовность к борьбе до конца.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 299.

Судьба брата имела, несомненно, глубокое влияние на Владимира Ильича. Большую роль при этом сыграло то, что Владимир Ильич к этому времени уже о многом самостоятельно думал, решал уже для себя вопрос о необходимости революционной борьбы.

Если бы это было иначе, судьба брата, вероятно, причинила бы ему только глубокое горе или в лучшем случае вызвала бы в нем решимость и стремление идти по пути брата. При данных условиях судьба брата обострила лишь работу его мысли, выработала в нем необычайную трезвость, умение глядеть правде в глаза, не давать себя ни на минуту увлечь фразой, иллюзией, выработала в нем величайшую честность в подходе ко всем вопросам.

Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине. М., 1957, стр. 12.

Важнее всего, конечно, та эпоха, в которую рос Владимир Ильич. Это была эпоха, когда подвергался жесточайшей критике отживающий крепостнический уклад, когда и новое воспринималось с большой настороженностью. Влияние Чернышевского было на Ленина очень велико, немало читал он и Писарева. Эпоха воспитала в Ленине величайшую трезвость мысли, умение глядеть правде в глаза, воспитала ненависть к революционной фразе, умение критически относиться к действительности, к людям.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 68.

После казни Александра Ильича Владимир Ильич резко переменился. Он перестал шутить, редко смеялся и как-то сразу стал взрослым человеком. Только в отношениях с младшими детьми он остался прежним веселым и ласковым Володей...

Гимназическое начальство говорило гимназисту 8-го класса Владимиру Ульянову:

 — Вот ведь какой у тебя брат-то. Мы ему медаль дали, а он вон что наделал.

Владимир Ульянов на эти замечания упорно молчал.

Товарищи по гимназии тоже донимали его, но и с ними он не любил об этом говорить.

В. В. Кашкадамова. Семейство В. И. Ульянова-Ленина в Симбирске. «Бакинский рабочий», 1926, 21 января.

Я никогда не забуду теплого майского вечера накануне экзамена и моей случайной встречи с Володей на «Венце».

После ужина в пансионе меня потянуло из душного помещения на воздух. Я вышел на улицу и привычной дорогой, распевая какую-то песню, отправился на «Венец». Проходя мимо беседки, я увидел сосредоточенно смотревшего на заволжскую даль человека. Не обращая на него внимания, я продолжал идти и петь полным голосом.

— Что же ты не готовишься к экзаменам? — услышал я голос Володи.

Обрадовавшись этой встрече, я подошел к Володе и заметил, что он как-то особенно сосредоточен и грустен. Я сел рядом с ним и стал любоваться видом на Волгу. Володя молчал и порой тяжело вздыхал.

— Да что с тобой? — наконец спросил я.

Он повернул лицо в мою сторону, хотел что-то сказать, но промолчал и снова ушел в себя. Я подумал, что он горюет об отце или беспокоится о брате Александре, который, как мы знали, был арестован вместе с другими студентами в Петербурге. Я старался рассеять его тоску и беспокойство, но ничто не помогало. Я знал, что порой Володя бывает весел, а порой нелюдим и в такие минуты избегает разговоров с товарищами. Но вечер был такой тихий, что сама природа успокаивала и вызывала хорошее настроение. Я высказал эту мысль Володе. Тогда, помолчав немного, он сообщил мне, что 8 мая казнен его брат Александр.

Это известие ошеломило меня. Сгорбившись, сидел Володя на скамейке рядом со мной. Говорить от массы нахлынувших мыслей было невозможно. Долго сидели мы так и молчали. Наконец Володя встал, и, ничего не говоря, мы направились в город. Шли медленно. Я видел глубокое горе Володи и чувствовал твердую решимость, которой он как-то особенно был преисполнен теперь. Я невольно преклонялся перед его большой выдержкой и умением владеть собой.

Расставаясь, я крепко пожал Володину руку. Взглянув мне в глаза, он ответил на рукопожатие, быстро повернулся и пошел домой.

Д. М. Андреев, стр. 14.

 

УЛЬЯНОВ ВЛАДИМИР

Очень хорошо сдал экзамены и перешел в VIII класс со второй наградой¹.

Ученик весьма способный и усердный. В классе очень внимателен. Успешность его в среднем выводе — 4 8/11. Поведения отличного.

По болезни пропустил за первую четверть всего 10 уроков. За вторую четверть по болезни пропущено 21 урок. Средняя успешность — 4 10/11. В внимании, прилежании и поведении отметка — 5.

В третью четверть — успехи, внимание, прилежание и поведение оценены баллом — 5.

По домашним обстоятельствам пропущено всего 30 уроков.

В четвертую четверть в успехах имеет по всем предметам отметку — 5. По домашним обстоятельствам пропущено 11 уроков. В классе весьма внимателен и прилежен. Ведет себя отлично².

Выписка из «Кондуитного и квартирного списка учеников Симбирской гимназии». Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

¹ Очевидно, ошибка: Владимир Ильич во все классы переходил с первой наградой. — Примечание Л. Й. Ульяновой-Елизаровой (см. книгу В. Алексеева и А. Швера, стр. 47). Из 26 учеников, поступивших в 1879/80 учебном году в Симбирскую гимназию, только пять (в том числе и Владимир Ильич) достигли восьмого класса. Это еще раз подтверждает, какой тяжелой была гимназическая учеба.

¹ На обороте листа имеется запись: «Живет у родителей под самым бдительным надзором».

 

Его Превосходительству господину Директору
Симбирской Классической гимназии
Ученика VIII класса Симбирской Классической гимназии
Владимира Ульянова

ПРОШЕНИЕ

Желая подвергнуться испытанию зрелости, имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство о допущении меня к оному.

Симбирск. Апреля 18 дня 1887 года.

Ученик VIII класса Симбирской гимназии
Владимир Ульянов

В. И. Ульянов. Прошение директору Симбирской гимназии о допущении к испытанию зрелости. В. И. Ленин. Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 549.

ОБЩИЙ СПИСОК
 лиц, имеющих подвергнуться испытанию зрелости в Симбирской гимназии в 1887 году.

ВЛАДИМИР УЛЬЯНОВ

Время рождения.	10 апреля 1870 года.
Место рождения.	гор. Симбирск.
Вероисповедание.	Православное.
Звание.	Сын чиновника.
В каких учебных заведениях и сколько времени обучался.	В  Симбирской гимназии  8 лет.
Поведение.	Отличное.
а) Исправность в посещении уроков.	Весьма исправное.
б) Приготовление к урокам.	Весьма аккуратное.
в) Исполнение письменных работ.	Отлично усерден.
г) Относительно внимания в классе.	Очень внимателен.
д) Интерес к учению.	С любовью занимается всеми предметами  и особенно древними языками.

Успехи в предметах гимназического курса

Закон Божий	5
Физика  и математическая	5
Логика	4
География	5
Греческий язык	5
География	5
Французский язык	5
Русский язык и словесность	5
Латинский язык	5
Математика	5
История	5
Немецкий язык	5

 

Средний вывод из обязательных предметов — 4 10/11.

Определение педагогического совета и особые замечания

Допустить к испытанию зрелости.

Определение педагогического совета Симбирской гимназии о допущении В. И. Ульянова к испытанию зрелости. «Молодая гвардия», 1924, № 1, стр. 86.

Пока продолжались экзамены, страшная новость (о казни Александра Ильича. — А. И.) облетела Симбирск¹. Жандармы собирались всю семью Ульяновых выселить из города. Но у преподавательского состава не поднималась рука в чем-нибудь вредить Володе Ульянову. Своей выдержкой и спокойствием он поражал всех окружающих...

М. Ф. Кузнецов в записи С. Мирер. Из воспоминаний о детстве Ильича. «Известия», 1940, 16 апреля.

¹ В. В. Кашкадамова вспоминала: «...весь город знал о казни Александра Ильича. Объявления об этом подвиге царских опричников были расклеены на всех городских столбах» («Бакинский рабочий», 1926, 21 января).

 

В это трудное время Володя усидчиво занимался; он блестяще сдавал испытания на аттестат зрелости, не забывая, однако, подбодрить и развлечь младших.

Подумать только, какую нужно было иметь нравственную силу, чтобы при таких обстоятельствах, семнадцатилетним мальчиком, выносить так стойко всю тяжесть этой жизненной невзгоды, этого глубокого горя!

Н. Веретенников, стр. 57 — 58.

Расписание выпускных экзаменов в 1887 г., когда сдавал Владимир Ильич Ульянов-Ленин в Симбирской мужской гимназии.

1. Письменные:

5 (17) мая	Словесность (сочинение).
7 (19) »	Латинский язык (перевод на русский яз(ык)).
8 (20) »	Алгебра и Арифметика (2 задачи).
12 (24) »	Геометрия и Тригонометрия (2 задачи).
13 (25) »	Греческий язык (перевод на русский яз(ык)).

2. Устные:

22 мая (3  июня) —	Русская и Всеобщая история.
27  »  (8  июня) —	Закон Божий.
29  »  (10 июня) —	Латинский язык.
1 (13 июня) —	Греческий язык.
6 (18 июня) —	Математика  (Арифметика, Алгебра, Тригонометрия, Геометрия)1

Воспоминания одноклассника В. И. Ленина М. Ф. Кузнецова. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Как видно из расписания, выпускные экзамены в Симбирской гимназии начались 5 мая и закончились 6 июня 1887 года.

 

Все темы по словесности (на выпускных экзаменах в 1887 году. — А. И.), четыре задачи по математике, тексты древних писателей для перевода их на русский язык составлены были комиссией профессуры Казанского университета при Управлении учебного округа в Казани, откуда все эти экзаменационные задания были присланы директору гимназии в отдельных конвертах по каждому предмету, скрепленных сургучными печатями канцелярией учебного округа. Каждый конверт вскрывался директором гимназии в день экзамена, на виду учеников и членов экзаменационной комиссии.

Ученики рассаживались в зале гимназии¹, каждый за отдельным столиком, без ящика, так что нельзя было пользоваться никакими книгами и словарями; приносить их на экзамены строго запрещалось. Каждому из нас давались «беловой» и «черновой» листы бумаги с печатями гимназии. На письменных испытаниях давалось только 6 часов, по истечении которых отбирались у всех работы. В(ладимир) Ильич сдавал письменные работы раньше всех и первым уходил с экзаменов, когда остальные ученики только еще приступали к переписке своих работ набело.

М. Ф. Кузнецов. Как сдавал выпускные экзамены В. И. Ленин в Симбирской классической гимназии. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Владимир Ильич сдавал выпускные экзамены в актовом зале гимназии. Сейчас в нем установлена мемориальная доска: «Здесь в актовом зале в 1887 году сдавал экзамены на аттестат зрелости Владимир Ульянов».

 

Все мы страшно волновались. Только Владимир Ульянов, сидя за своим столиком, спокойно и неторопливо писал сочинение на тему «Царь Борис Годунов» по произведению А. С. Пушкина и решал задачи по математике, писал переводы с латинского и греческого языка на русский язык.

М. Ф. Кузнецов. Юношеские годы Владимира Ильича Ленина. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

На устном экзамене по русской и всеобщей истории Владимир Ульянов смело и своеобразно рассказывал о борьбе плебеев против патрициев в Древнем Риме, о крестьянских восстаниях в Германии 1525 года, о борьбе украинских казаков против польских панов в XVII веке под водительством Богдана Хмельницкого.

М. Ф. Кузнецов. Юные годы Ильича. «Крестьянка», 1940, № 7 — 8, стр. 14.

Список учеников VIII класса Симбирской гимназии и посторонних лиц, подвергавшихся испытанию зрелости в 1887 году

№ Имена и фамилии экзаменующихся

УЛЬЯНОВ ВЛАДИМИР

Главнейшие вопросы, предложенные на экзамене

По истории и географии

Борьба плебеев с патрициями. Воспитание детей в Риме. Богдан Хмельницкий и присоединение Малороссии. Федор Алексеевич. История южных славян в средние века. Разделение церквей. Елизавета Английская. Карл IV. Причины появления Реформации.

Возвышенности во внутренности России. Климат и орошение Африки. Важнейшие города Италии.

(Отметка) — 5.

То же по Закону Божию

Катехизис. О 5-м члене Символа Веры. О 6-м прошении молитвы господней. О 6-м и 7-м Вселенских Соборах. Воскрешение И(исусом) Христом Лазаря.

(Отметка) — 5.

Богословие. Приготовление верующих к причащению. Причащение священнодействующих и мирян.

(Отметка) — 5.

Священное писание. Краткое объяснение деяний а(постольских), 2-я (глава), 1 — 37 (стих).

(Отметка) — 5.

То же по латинскому языку

Прямая и косвенная речь. Сущ(ествительные) абстр(актные) и конкретные при прилагательных и глаголах. Философия Цицерона. Учение о высшем благе.

(Отметка) — 5.

То же по греческому языку Фукидид 1, 38.

Употребление члена, употребление местоимений. Условные периоды. Правила перехода прямой речи в косвенную. Сложные отрицания. Жители Антики по сословиям. Спартанское государственное устройство. Образ жизни спартанцев.

(Отметка) - 5.

То же по математике

Арифметика. Решение задач на учет векселей.

Алгебра. Вычисление сложных процентов и срочных вкладов.

Геометрия. Об измерении площадей прямоугольных фигур.

Тригонометрия. Деление дуг. Вычисление тригонометрических линий некоторых дуг.

(Отметка) — 5.

Вопросы, предложенные В. И. Ульянову на испытание зрелости учеников VIII класса Симбирской гимназии и посторонних лиц. «Молодая гвардия», 1924, № 1, стр. 88 — 89.

ОБЩИЙ СПИСОК

лиц, подвергшихся испытанию зрелости в Симбирской гимназии в 1887 году.

Имена и фамилии — 26. Владимир Ульянов.

Закон Божий	за год — 5	по испыт. — 5
Русский язык	»  » — 5	— 5 по устн. испыт.
(словесность)
Логика	» » 4	«   »  —
Латинский язык	» » 5	по письм. исп. — 5	по устн. исп. — 5
Греческий язык	» » 5	»   »   »   5	»  » » 5
Математика	» » 5	»   »   »  — 5	»  » » 5
История	» » 5	по испыт. — 5
География	» »	5	»    »  — 5
Физико-математическая география	» » — 5	»    »  —
Немецкий язык	» » — 5	»    »  —
Французский язык	» » — 5	»    »  —

Определением Педагогического Совета:

Удостоен аттестата зрелости и награды золотой медалью.

Определение педагогического совета Симбирской гимназии о выдаче В. И. Ульянову аттестата зрелости и награждении его золотой медалью. «Молодая гвардия», 1924, № 1, стр. 86-87.

Подверглись испытанию

Гимназисты VIII класса	27
Посторонние лица	2
Всего	29

Удостоены аттестата или свидетельства зрелости

Гимназисты VIII класса	27
Посторонние лица	11
Всего	28

Из них удостоены золотых и серебряных медалей:

Золотой медалью Владимир Ульянов.

Выписка из «Ведомости о подвергшихся испытанию и удостоенных аттестата или свидетельства зрелости в 1887 году, Симбирская гимназия». «Молодая гвардия», 1924, № 1. стр. 87.

¹ Этим единственным «посторонним лицом», удостоенным аттестата зрелости в 1887 году, был подготовленный Владимиром Ильичем к экзаменам в Симбирской гимназии Н. М. Охотников.

 

Все выпускные экзамены Владимир Ульянов выдержал блестяще. Семнадцатилетним юношей, моложе всех нас, окончил он курс гимназии и один из всего выпуска (27 учеников)¹ был награжден золотой медалью².

М. Ф. Кузнецов. Он дружил со мной. «Учительская газета», 1960, 12 марта.

¹ Из этого гимназического выпуска только Владимир Ульянов и его однокурсник по юридическому факультету Казанского университета Константин Гнедков приняли затем участие в студенческих волнениях 1887 — 1888 годов. Как доносил впоследствии директор гимназии Ф. М. Керенский попечителю Казанского учебного округа П. Н. Масленникову, «остальные из его (Владимира Ульянова. — А. И.) товарищей — 13 человек в Казани, один — в С.-Петербурге, один — в Ярославле и 8 в Москве остались непричастными безумным затеям университетской молодежи, мятущейся повсюду по причинам, далеким от гимназий».

² В Ульяновском музее В. И. Ленина экспонируется классный журнал Симбирской гимназии, в котором против фамилии В. И. Ульянова написано: «Удостоить аттестата зрелости и награды золотой медалью». Золотая медаль для Владимира Ильича была получена по доверенности его сестрой Ольгой Ильиничной, приезжавшей с этой целью в сентябре 1887 года в Симбирск из Казани, где в это время жила семья Ульяновых. В деле канцелярии директора Симбирской гимназии сохранилась расписка: «Золотую медаль Владимира Ульянова по поручению его получила 13 сентября 1887 года Ольга Ульянова» (см. «Молодая гвардия», 1924, № 1, стр. 89). В 1921 году В. И. Ленин отдал золотую медаль в фонд помощи голодающим. В настоящее время она хранится в Центральном музее В. И. Ленина в Москве.

 

Аттестат зрелости за № 468 и все прочие документы с копиями получил Владимир Ульянов.

В. И. Ульянов. Приписка на прошении о допущении к испытанию зрелости. В. И. Ленин. Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 549.

АТТЕСТАТ ЗРЕЛОСТИ

Дан сей Владимиру Ульянову, православного вероисповедания, сыну чиновника, родившемуся в г. Симбирске, 1870 года апреля 10 числа, обучавшемуся восемь лет в Симбирской гимназии, в том, во-первых, что, на основании наблюдений за все время обучения его в Симбирской гимназии, поведение его вообще было отличное, исправность в посещении и приготовлении уроков, а также в исполнении письменных работ отличная, прилежание отличное и любознательность ко всем предметам большая, особенно к древним языкам, и, во-вторых, что он обнаружил нижеследующие познания:

 

	Отметки, выставленные в Педагогическом Совете на основании § 45 правил об испытаниях	На испытании, происходившем 5, 7, 8, 12, 13, 27 и 29 мая, 1 и 6 июня
В законе божием	5	5
» русском языке и словесности	5	5
» логике	4	-
» латинском языке	5	5
» греческом	5	5
» математике	5	5
» истории	5	5
» географии	5	5
» физике и математической географии	5	-
» немецком языке	5	-
» французском языке	5	-

 

Во внимание к отличному поведению и прилежанию и к отличным успехам в науках, в особенности в древних языках, Педагогический Совет постановил наградить его, Ульянова, золотой медалью и выдать ему аттестат, предоставляющий все права, обозначенные в §§ 129 — 132 высочайше утвержденного 30 июля 1871 года устава гимназий и прогимназий, а при отбывании воинской повинности он, Ульянов, на основании 2-й и 9-й статей высочайше утвержденного 10 февраля 1886 года мнения Государственного Совета, пользуется льготами, предоставленными окончившим курс наук в учебных заведениях второго разряда. Симбирск, июня 10 дня 1887 года.

Директор Симбирской гимназии действительный статский советник и кавалер Ф. Керенский.

Инспектор И. Христофоров.

 

Законоучитель кафедральный протоиерей П. Юстинов. Преподаватели: А. Федотченко, Г. Штейнгауер, И. Яснитский, А. Пор, Н. Надежин, М. Козлов, Я. Штейнгауер, Н. Моржов, П. Федоровский, Н. Нехотяев, А. Кабанов, П. Тихоновский.

Секретарь Педагогического Совета Ив. Ежов.

 

Примечание: Цифра 5 обозначает познания и успехи отличные, 4 — хорошие, 3 — удовлетворительные.

Аттестат зрелости, полученный В. И. Ульяновым по окончании Симбирской гимназии. № 468. Центральный музей В. И. Ленина.

Владимир Ильич окончил гимназию наилучшим учеником. И фамилия его, как наилучшего ученика, не была записана на мраморной доске лишь только потому, что люди, власть имущие, видели в нем брата Александра Ульянова.

Василий Друри. Воспоминания о товарище Ленине. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Начальству Симбирской гимназии был объявлен выговор за то, что оно выпустило с лучшей аттестацией и золотой медалью такого «ужасного преступника» (то есть Александра Ильича. — А. И.). Думали, что нельзя будет даль золотой медали и его брату, Владимиру Ильичу, но успехи последнего за все восемь лет гимназического учения были настолько выдающимися, ответы его на выпускном экзамене настолько блестящими, что нельзя было лишить его, как и сестру его Ольгу, золотой медали.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 34.

Прямого запрещения поступить в один из столичных университетов ему (Владимиру Ильичу. — А. И.) не было, но директор департамента полиции дал понять его матери (во время ее пребывания в Петербурге в дни суда над Александром Ильичем. — А. И.), что лучше ему проситься в провинциальный университет, и лучше, если он будет жить при ней¹.

А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н. Ленин), стр. 22.

¹ Мария Александровна говорила И. Н. Чеботареву, что Владимир и Ольга по окончании гимназии стремились учиться в Петербурге.

 

Владимир Ульянов.

Желаю поступить в Казанский университет в юридический факультет.

Выписка из «Списка учеников VIII класса Симбирской гимназии и постороннего лица, подвергавшихся испытанию зрелости в 1887 году и изъявивших желание поступить в какой-нибудь университет, или факультет, или высшее училище по факультетам».

 «Молодая гвардия», 1924, № 1, стр. 89.

Ульянов и Наумов подают наибольшие надежды относительно дальнейших успехов в науках. Оба заявили желание поступить на юридический факультет. Ульянов — в Казанский университет, Наумов — в Московский¹.

Особые замечания о тех, кто на основании успехов, способностей, прилежания и твердости характера подает наибольшие надежды относительно дальнейших успехов в такой-то или таких-то науках, с указанием, в какой университет, или факультет, или в какое высшее специальное училище поступил. «Молодая гвардия», 1924, № 1, стр. 87.

¹ По свидетельству М. Ф. Кузнецова, Наумов окончил Симбирскую гимназию с серебряной медалью, перебив ее у «более способного ученика — Писарева, простого крестьянина» («Известия», 1940, 16 апреля). Окончив юридический факультет Московского университета, он был земским начальником, позднее ставропольским уездным и самарским губернским предводителем дворянства. В 1908 году стал членом Государственного совета, в 1915 году назначен управляющим министерством земледелия.

 

На семейство Ульяновых начались в Симбирске гонения, вызванные участием Александра в покушении на убийство царя.

Дольше оставаться здесь было невозможно, и Мария Александровна, дожидаясь, пока Владимир Ильич кончит гимназию, стала постепенно собираться в дер(евню) Кокушкино, Казанской губ(ернии), в имение своей сестры.

В доме Ульяновых была назначена распродажа мебели и домашних вещей.

В. В. Кашкадамова. Семейство В. И. Ульянова-Ленина в Симбирске. «Бакинский рабочий», 1926, 21 января.

По случаю отъезда продается дом с садом, рояль и мебель. Московская улица, дом Ульяновой.

 «Объявления». «Симбирские губернские ведомости», 1887, 30 мая².

¹ Объявление о продаже дома и имущества Ульяновых было опубликовано в «Симбирских губернских ведомостях» также 3 и 10 июня 1887 года. Рояль Ульяновы не продали, а перевезли его в Казань (см. сноску на стр. 445 наст, издания). Среди вещей были проданы географические карты, о чем свидетельствует письмо Ольги Ильиничны учителю-инспектору Симбирского трехклассного городского училища Г. Я. Кокурочникову от 16 октября 1887 года: «Милостивый государь Григорий Яковлевич! Мама поручила мне передать Вам, что присланные Вами 12 руб(лей) за географические карты получены ею, за что она благодарит Вас. О. Ульянова» («Исторический архив», 1960, № 5, стр. 230). Из сохранившейся в фондах Государственного архива Ульяновской области почтовой квитанции видно, что деньги были отправлены 4 октября 1887 года в Казань на имя М. А. Ульяновой.

 

Досужие кумушки, которых в Симбирске всегда было много, заполнили квартиру Ульяновых. Под предлогом покупки вещей они приходили исключительно для того, чтобы взглянуть на мать казненного революционера.

— Вот ведь у вас горе-то какое, — начинала какая-нибудь из этих кумушек...

Но Мария Александровна обычно строго прерывала разглагольствования сплетниц такими словами:

— Вам что угодно? Вы пришли что-нибудь купить?

Эти слова расхолаживали кумушек, и они уходили от Марии Александровны не солоно хлебавши.

Но Марию Александровну эти посещения и заглядывания в глаза мучили больше всего.

В. В. Кашкадамова. Семейство В. И. Ульянова-Ленина в Симбирске. «Бакинский рабочий», 1926, 21 января.

Владимир Ильич выехал (из Симбирска. — A. И.) с матерью и сестрой Ольгой в июне 1887 года¹, после того как мать его продала дом и лишнюю обстановку и отправила необходимые вещи в Казань. Он проехал с семьей в деревню Кокушкино, где и прожил до начала занятий (в Казанском университете. — А.И.)

Примечание А. Елизаровой к книге В. Алексеева и А. Швера, стр. 57.

¹ 23 июня 1887 года М. А. Ульянова обратилась к директору Симбирской гимназии с просьбой «уволить сына моего, ученика IV класса Дмитрия Ульянова, из Симбирской гимназии для продолжения его образования в Казанской гимназии, на каковой предмет прошу выдать его документы и свидетельство об успехах за три класса» (Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС). Это позволяет уточнить дату отъезда семьи Ульяновых из Симбирска — конец июня 1887 года.

 

Какие местности России знаете хорошо и сколько лет там прожили. Лучше других Поволжье, где родился и жил до 17 лет.

Из анкеты делегата X съезда РКП В. И. Ленина. Ленинский сборник, том XX, стр. 50.

 

 

Глава пятая

СТУДЕНЧЕСКАЯ СХОДКА

 

Летом 1887 года вся семья Ульяновых рано приехала в Кокушкино. Анна Ильинична... уже находилась там под надзором полиции.

Позже всех приехал в Кокушкино Володя.

С самого раннего детства каждое лето, из года в год, я виделся с Володей, и его физические и нравственные изменения были мало заметны. За истекшую же зиму Володя резко изменился: стал сдержанным, реже смеялся, поскупел на слова — вырос. Он сразу стал взрослым, серьезным человеком, но по наружности остался таким же, как и раньше.

Серьезность Володи была глубокая, внутренняя, совсем не напускная. В серьезности Володи не было никакой угрюмости или подавленности. У него появилась не наблюдавшаяся ранее сдержанность, я бы сказал — сознательная, волевая замкнутость. Особенно четко стала проступать черта тонкой иронии, выражавшаяся подчас только во взгляде сызбока, с прищуренным слегка глазом, и в оборотах речи: например, на пошлые или банальные слова собеседника он часто пускал в ход хорошо запомнившееся мне выражение:

«Правильное суждение вы в мыслях своих иметь изволите».

Эту фразу он употреблял, когда не хотел серьезно возражать, но считал нужным отметить недомыслие.

Володя решил поступить на юридический факультет Казанского университета. Доступ в столичные университеты ему был закрыт. Я был очень удивлен и разочарован тем, что он выбрал этот факультет: мне казалось, что юридические науки неизмеримо ниже естественных. Это мнение было тогда довольно распространенным. К тому же на юридический факультет часто шли юноши, не имевшие влечения ни к какой отрасли наук.

Помню, в это лето в Кокушкино приезжал читавший лекции по математической физике в Казанском университете Г. Н. Шебуев¹. Он долго, очень долго расхаживал с Володей по саду и беседовал. О чем у них шел разговор, не знаю, но слышал потом, как не однажды Шебуев с увлечением уверял, что Владимиру Ильичу непременно следует поступить на математический факультет, что у него «определенно математический склад ума»; между тем преподаватели русского и древних языков Симбирской гимназии считали, что Владимир Ильич обязательно должен поступить на филологический факультет. На мой же вопрос Володе, почему он выбирает юридический факультет, а не какой-нибудь другой, математический или естественный, он ответил:

«Теперь такое время, нужно изучать науки права и политическую экономию². Может быть, в другое время я избрал бы другие науки...»

Н. Веретенников, стр. 58 — 60.

¹ Георгий Николаевич Шебуев (1850 — 1900) окончил Нижегородский дворянский институт (в 1868 году) и Казанский университет (в 1873 году). С 1879 по 1893 год — приват-доцент математической физики Казанского университета, где он в течение ряда лет был также членом физико-математической испытательной комиссии.

² Впоследствии в работе «Детская болезнь «левизны» в коммунизме» В. И. Ленин писал: «Всякий согласится, что неразумно или даже преступно поведение той армии, которая не готовится овладеть всеми видами оружия, всеми средствами и приемами борьбы, которые есть или могут быть у неприятеля. Но к политике это еще более относится, чем к военному делу» (Сочинения, изд. 5, том 41, стр. 81). Мечтая о революционной политической борьбе с самодержавием, Владимир Ильич, естественно, решил овладеть правовыми и экономическими науками. Следует иметь в виду, что правовые и экономические науки изучались лишь на юридических факультетах.

 

Летом 1887 (года)... в Кокушкине Владимир Ильич почти все время сидел за книгами, как мне кажется, юридическими. Случайно я видел у него «Энциклопедию права», но сказать, какие именно у него были книги, я не могу, — заглядывание в книгу другого считалось... нескромностью.

Н. Веретенников. Владимир Ульянов. «Комсомольская правда», 1937, 26 августа.

В это последнее лето пребывания Володи в Кокушкине он изредка играл со мной на бильярде. Как-то предложил он мне пару задач до бильярдной игре. Не помню этих задач, но одна из них вначале меня затруднила. Обращаюсь к нему:

 — Вот что-то эта не выходит.

Володя ответил, что этих задач не решал, думать над ними не собирается и только для меня их выписал (из журнала или книги).

И всегда он ставил так вопрос: додумайся сам. Посидел я над этой задачей и додумался наконец до верного решения.

Н. И. Веретенников. Детские годы В. И. Ульянова (Ленина) в Кокушкине. «Красная новь», 1938, № 5, стр. 158.

К началу учебного года тетя Маша с семьей переехала из Кокушкина в Казань¹.

Н. Веретенников, стр. 60.

¹ Еще находясь в Кокушкине, 20 июля 1887 года, Мария Александровна в своем письме в департамент полиции напомнила, что ей «было обещано выдать... некоторые вещи сына моего, Александра Ульянова, главным образом портрет его отца, серебряные часы и плед...». 10 сентября департамент полиции отвечал Марии Александровне, жившей уже в Казани, что оставшиеся после казни Александра Ильича часы и плед проданы для покрытия судебных расходов. Фотография (по всей вероятности, Ильи Николаевича) ей была возвращена (см. «Комсомольская правда», 1961, 23 апреля).

 

По окончании гимназии Владимир Ильич подал прошение о приеме на юридический факультет Казанского университета... Директор гимназии, преподававший латынь и словесность, ввиду выдающихся успехов Владимира Ильича по этим предметам прочил его в филологический институт пли на историко-словесный факультет университета и был очень разочарован его выбором. Но Владимир Ильич тогда определенно уже интересовался юридическими и политико-экономическими науками, а кроме того, не был склонен к профессии педагога, да и знал, что она для него будет закрыта, и наметил себе более свободную — адвокатскую.

А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н. Ленин), стр. 22.

Его Превосходительству господину Ректору
Императорского Казанского Университета
Окончившего курс в Симбирской гимназии,
 сына чиновника, Владимира Ильина Ульянова

ПРОШЕНИЕ

Желая для продолжения образования поступить в Казанский Университет, имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство сделать зависящее распоряжение о принятии меня на первый курс юридического факультета, на основании прилагаемых при сем документов, вместе с копиями с оных, а именно: а) аттестата зрелости, б) метрического свидетельства о времени рождения и крещения, в) формулярного списка о службе отца, г) свидетельства о приписке к призывному участку по отбыванию воинской повинности и д) двух фотографических карточек.

При сем на основании § 100 Высочайше утвержденного устава Императорских Российских Университетов обязуюсь во все время пребывания моего в Университете подчиняться правилам и постановлениям университетским.

Окончивший курс в Симбирской гимназии
Владимир Ульянов

Город Казань. Июля 29 дня 1887 года¹.

В. И. Ульянов. Прошение ректору Казанского университета о принятии на юридический факультет. В. И. Ленин. Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 550.

¹ На прошении есть две резолюции, очевидно ректора университета. Первая: «Отсрочить до получения характеристики». После получения подписанной директором Симбирской гимназии Ф. М. Керенским характеристики В. И. Ульянова (см. ниже) на прошении появилась вторая резолюция: «Принять».

 

УЛЬЯНОВ ВЛАДИМИР

Весьма талантливый, постоянно усердный и аккуратный, Ульянов во всех классах был первым учеником и при окончании курса награжден золотой медалью, как самый достойнейший по успехам, развитию и поведению. Ни в гимназии, ни вне ее не было замечено за Ульяновым ни одного случая, когда бы он словом или делом вызвал в начальствующих и преподавателях гимназии непохвальное о себе мнение.

За обучением и нравственным развитием Ульянова всегда тщательно наблюдали родители, а с 1886 года, после смерти отца, одна мать, сосредоточившая все заботы и попечения свои на воспитании детей. В основе воспитания лежала религия и разумная дисциплина.

Добрые плоды домашнего воспитания были очевидны в отличном поведении Ульянова. Присматриваясь ближе к образу домашней жизни и к характеру Ульянова, я не мог не заметить в нем излишней замкнутости и чуждаемости от общения даже с знакомыми людьми, а вне гимназии и с товарищами, которые были красою школ, и вообще нелюдимости. Мать Ульянова не намерена оставлять сына без себя во все время обучения его в Университете,

Характеристика В. И. Ульянова. Дело канцелярии директора Симбирской гимназии о допущении к испытанию зрелости учеников VIII класса Симбирской гимназии и посторонних лиц.

«Молодая гвардия», 1924, № 1, стр. 89.

 

Естественно, что тучи от пронесшейся над семьей грозы сгустились и над головами остальных ее членов, что на следующего брата (то есть на Владимира Ильича. — А. И.) власти склонны были смотреть очень подозрительно, и можно было опасаться, что его ни в какой университет не пустят.

Тогдашний директор Симбирской гимназии, Ф. Керенский, очень ценил Владимира Ильича, относился очень хорошо к умершему за год перед тем отцу его, Илье Николаевичу, и желал помочь талантливому ученику обойти эти препятствия. Этим объясняется та в высшей степени «добронравная» характеристика его, которая была направлена Керенским в Казанский университет и подписана другими членами педагогического совета. Покойный Илья Николаевич был очень популярной, любимой и уважаемой личностью в Симбирске, и семья его пользовалась вследствие этого большой симпатией. Владимир Ильич был красой гимназии. В этом характеристика Керенского совершенно верна. Правильно также указывает он, что это происходило не только вследствие талантливости, но и вследствие усердия и аккуратности Владимира Ильича в исполнении требуемого, качеств, воспитанных той разумной дисциплиной, которая была положена в основу домашнего воспитания.

Керенский, конечно, с целью подчеркивает, что в основе воспитания лежала религия, так же, как старается подчеркнуть «излишнюю замкнутость», «нелюдимость» Владимира Ильича¹. Говоря, что «не было ни одного случая, когда Ульянов словом или делом вызвал бы непохвальное о себе мнение», Керенский даже грешит немного против истины. Всегда смелый и шаловливый, метко подмечавший смешные стороны в людях, брат часто подсмеивался и над товарищами и над некоторыми преподавателями...

Но разве не в таких же пустяках коренилось часто исключение и порча всего жизненного пути непокорному юноше?! Отношение к отцу и ко всей семье, а также исключительная талантливость Владимира Ильича избавили его от этого.

На тех же соображениях, что и характеристика Керенского, основывалось решение моей матери не отпускать Владимира Ильича в университет одного, а переехать в Казань всей семьей.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 16, 17).

¹ Больших приятелей у него в гимназические годы не было, но, конечно, нелюдимым его никак нельзя было назвать. — Примечание А. И. Ульяновой-Елизаровой.

 

...Поименованные ниже лица, кончившие курс в Симбирской гимназии с аттестатом зрелости, согласно их прошениям, мною приняты в число студентов Казанского университета на 1-й семестр юридического факультета: Андреев Владимир, Гнедков Константин, Забусов Михаил, Писарев Александр, Разумов Владимир и Ульянов Владимир¹.

И. д. ректора Казанского университета А. Я. Щербаков — декану юридического факультета, 13 августа 1887 года. См. «Новый мир», 1957, № 4, стр. 146.

¹ 14 августа 1887 года это решение ректора Казанского университета было зафиксировано в протоколе заседания совета юридического Факультета. Лекции на юридическом факультете начались 25 августа 1887 года.

 

Уехав из Симбирска, мы превратились в каких-то кочевников: нигде не найдем себе места, и все время проходит в том, что мы укладываемся и раскладываемся.

О. П. Ульянова (в письме к подруге). Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

В Казани была снята с конца августа 1887 года квартира в доме б. Ростовой на Первой горе¹, откуда Владимир Ильич переехал через месяц со всей семьей на Ново-Комиссариатскую, в дом Соловьевой ².

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 17).

¹ Теперь улица Ленина, 24. Дмитрий Ильич в письме Н. Ф. Осколкову сообщал, что семья Ульяновых снимала квартиру «в нижнем этаже, во втором этаже того же дома жили Ардашевы» («Учительская газета», 1963, 14 февраля).

² Ныне улица Комлева, 15. По свидетельству Дмитрия Ильича, Ульяновы переехали в нижний этаж дома Соловьевой в конце октября 1887 года (см. «Учительская газета», 1963, 14 февраля).

 

Мы сняли квартиру в новом доме, где еще никто не жил. Здесь ужасно холодно, а хозяйка только сегодня дала вставлять зимние рамы, мы мерзнем¹.

О. И. Ульянова (в письме к подруге). Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

¹ Прекрасную летнюю погоду, которая была в Казани в первой половине сентября 1887 года, 18 — 19 сентября сменили стужа и ненастье. В ночь на 23 сентября выпал снег, покрывший землю на четверть аршина (см. «Волжский вестник», 1887, 24 сентября).

 

Как-то вечером Мария Александровна с младшими детьми Дмитрием и Манечкой пришли к Веретенниковым. Марию Александровну достаточно было увидеть однажды, чтобы черты ее лица запомнились на всю жизнь. Несколько выше своей сестры Анны Ал(ександровны), стройная, со строгими, правильными чертами моложавого лица без улыбки. Поседевшие волосы под черной кружевной наколкой — первое, что бросалось в глаза. Чуть заметно склоненная голова не уменьшала какого-то необычного выражения спокойной величавости всей ее фигуры. Одета она была всегда во все черное...

Из воспоминаний Я. Ф. Осколкова. «Учительская газета», 1963, 14 февраля.

В городе Казани существовало в... 1887-м году двадцать пять видов производства...

По поименованным двадцати пяти производствам работали семьдесят три фабрики и завода, выделавшие всех товаров на 7 405 697 рублей; в работе участвовали 31 паровая машина с 49-ю котлами, 17 водяных двигателей и 1 конный; число лошадиных сил, в них заключавшихся, составляло около 170.

Рабочих на фабриках в прошлом (то есть 1887-м. — А. И.) году было 4159 человек; в этом числе было 2977 мужчин, 1070 женщин, 72 мальчика и 40 девочек (до 15 лет)...

Самыми главными производствами в Казани являются стеарино-мыловаренное, водочное, кожевенное и льнопрядильное, вырабатывающие вместе на 5 294 475 р(ублей), что составляет 70% всей стоимости производства Казани; в частности, стеарино-мыловаренное производство определяется почти в четверть (23%) всей производительности Казани, водочное и кожевенное — по 17% и льнопрядильное — 13%.

Из этого видно, какой примитивный характер носит промышленность «столицы Поволжья»: стеариновые свечи, мыло, водка, кожа и льняная пряжа — самые грубые, элементарные продукты — вот все ее богатство...

Все стеарино-мыльное дело Казани — главнейшая отрасль ос производительности («казанское мыло») — монополизировано братьями Крестовниковыми; вся льнопрядильная производительность и почти вся кожевенная монополизированы Алафузовым.

Стоимость производства заводов этих двух лиц составляет уже половину (50,5%) всей ценности производительности казанских фабрик и заводов.

Затем водочное дело — почти все в руках Вараксина и К0. Наконец, мукомольное дело Казани — в руках двух фирм: Оконишникова и Шамова, с одной стороны, и «Н(иколая) Журавлева сыновья» — с другой...

Что касается положения рабочего класса в Казани, то нельзя не обратить внимания на крайне скудный размер заработной платы.

Например, мы видели случаи, что на кожевенных заводах за 16 часов работы в сутки платится от 5 до 6 руб(лей) в месяц. Если принять во внимание еще неукоснительные штрафы и вычеты, то просто удивительно — из-за чего работает несчастный рабочий,

Н. Никифоров. Фабрично-заводская промышленность города Казани в прошлом 1887-м году. «Волжский вестник» (Казань), 1888, 1 марта.

На днях рабочие Алафузовской фабрики прекратили работы ранее обычного времени окончания работ часа за полтора. Причиною прекращения работ служит предположенное фабричным управлением радикальное изменение условий расчета рабочих...

«Недоразумения на фабрике Алафузова». «Казанский биржевой листок», 1887, 3 сентября.

Отставая в экономическом развитии, Казань сохранила и повысила свое значение как административный и культурный центр. Она стала во главе не только губернии, но и округов, значительно превосходивших по размерам губернские границы: военного, учебного, почтово-телеграфного, судебного и округа водных путей сообщения.

В 1885 г. в Казани имелось 6 гимназий, в том числе 3 женских, реальное училище (с 1872 г.), учительский институт (с 1876 г.), учительская семинария для нерусских, крещено-татарская учительская школа, ремесленное училище и 16 начальных школ. В 1874 г. был открыт ветеринарный институт, а в 1876 г. — высшие женские курсы. Организуется несколько научных обществ...

В Казанском университете работали тогда многие замечательные, передовые ученые.

Н. Ф. Калинин. Казань. Исторический очерк. Изд. 2. Казань, 1955, стр. 119 — 120.

В те годы затишья и безвременья, когда «Народная воля» была уже разбита, социал-демократическая партия еще не зародилась в России и массы еще не выступали на арену борьбы, единственным слоем, в котором недовольство не спало, как в других слоях общества, а проявлялось отдельными вспышками, было студенчество. В нем всегда находились честные, горячие люди, открыто возмущавшиеся, пытавшиеся бороться. И его поэтому давила всего сильнее лапа правительства. Обыски, аресты, высылки — все это обрушивалось всего сильнее на студентов. В 1887 году гнет еще усилился вследствие попытки покушения на жизнь царя, произведенной весной этого года в Петербурге, участниками которой были почти одни студенты.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 17).

...В. И. Ульянов вступил в Казанский университет (по юридическому) фак(ультету)) в конце августа 1887 г.¹ — в годы безудержного разгула реакции, когда, после провалившейся Лорис-Меликовской конституции² и события 1 марта 1881 г., доминирующую позицию в политике правительства прочно и надолго занял знаменитый К. П. Победоносцев ³, — этот неизменный столп и опора им же выдвинутого лозунга «самодержавие, православие, народность», — трех китов, долженствовавших спасти Россию от революционных потрясений. Министры вн(утренних) дел — Толстой и нар (одного) прос(вещения) — Делянов дружно принялись за пресечение и искоренение крамолы в самом зародыше ее — в учебных заведениях.

В столичных и университетских губерниях введены были чрезвычайная и усиленная охраны, «пароду» дана была «близкая к нему и твердая власть» — земские начальники, в университеты введен институт «педелей»⁴ — постоянных соглядатаев, работавших в неизменном и дружном контакте с жандармской и общей полицией.

Помимо изъятия из обращения из библиотек целого ряда книг и журналов, даже за прошлые годы — они смастерили чисто казарменный «Универс(итетский) Устав» 1884 г...

Е. Фосс. Первая тюрьма В. И. Ленина. «Огонек», 1926, № 11, стр. 5.

¹ Как видно из сообщения исправляющего должность ректора Казанского университета А. Я. Щербакова декану юридического факультета (см. стр. 327 наст, издания), Владимир Ильич был принят в университет 13 августа 1887 года.

² В январе 1881 года министр внутренних дел граф М. Т. Лорис-Меликов (1825 — 1888) представил Александру II проект, по которому предлагалось учредить временные подготовительные комиссии с правом совещательного голоса, преобразовать губернские управления, дополнить «Положения 19 февраля», пересмотреть земские и городовые «положения» и т. п. Эта «конституция» отражала колебания правительства, напуганного революционной ситуацией в стране. Однако после убийства Александра II 1 марта 1881 года царское правительство, подавив революционное движение, покончило с политикой лавирования.

³ Константин Петрович Победоносцев (1827 — 1907) — реакционный государственный деятель царской России, обер-прокурор синода. Был решительным противником буржуазных реформ 60-х годов, сторонником неограниченного, опирающегося на церковь самодержавия, врагом науки и просвещения.

⁴ Педель — в старых немецких и русских университетах — надзиратель, следивший за поведением студентов.

 

С назначением 16 марта 1882 г. министром статс-секретаря И. Д. Делянова дело коренной реформы университетов вступило в новый фазис... Но, в ожидании окончательного разрешения вопроса о новом уставе, правительство продолжало изыскивать меры против повторявшихся время от времени студенческих беспорядков. В совещаниях министров, состоявшихся в 1882 и 1883 гг., и в особых комиссиях при Министерствах Народного Просвещения и Внутренних Дел был, между прочим, подвергнут подробному обсуждению вопрос об отдаче особенно виновных в беспорядках воспитанников высших учебных заведений в дисциплинарные батальоны и о принудительном отбывании воинской повинности уволенными за беспорядки из учебных заведений...

15 августа 1884 г. проекты нового устава и штатов удостоились высочайшего утверждения... и указом Сенату 25 августа повелено было привести их в действие с начала 1884 — 1885 учебного года в университетах: С.-Петербургском, Московском, Харьковском, Казанском, Св. Владимира и Новороссийском...

Устав 1884 г., полнее всех предшествовавших проводя начало подчинения университетов правительственному контролю и влиянию, предоставил министерству разработать все подробности учебного строя, администрации и хозяйства университетов...

Самый устав лишь в общих чертах наметил правила поведения студентов во время пребывания в университете. Подробно этот вопрос разработан был в «Правилах для студентов», утвержденных министром 16 мая 1885 г. Подчиняя студентов бдительному надзору университетского начальства  и подробно регламентируя их поведение, правила признают студентов отдельными посетителями университета и не допускают с их стороны никаких действий, носящих корпоративный характер, ни устройства каких-либо общественных учреждений, не имеющих научного характера. Вне зданий университета студенты подлежат ведению полиции на общем основании. Проступки же против устава и правил разбираются инспектором, ректором и правлением, налагающими на виновных взыскания разных степеней, от простого выговора и кратковременного ареста в карцере до исключения из университета.

С. В. Рождественский. Исторический обзор деятельности Министерства Народного Просвещения. 1802 — 1902. Спб., 1902, стр. 614, 615-616, 619-620.

В течение 80-х годов реакция усиливалась, особенно со введением Устава 1884 года (министерство Делянова). Выбранный при старом Уставе ректор (Н. Н. Булич) был устранен (вышел из ректоров после столкновения с администрацией округа); на его место назначен Н. А. Кремлев, человек, правда, умный и даже благожелательный (он ранее был и выборным ректором)¹, но он всецело был подчинен попечителю; а рядом с ним поставлен инспектор студентов, присланный из Петрограда (тогда еще Петербурга. — А. И.) П(отапов) (впоследствии попечитель), власть и значение которого в университете (в особенности в отношении студентов) были сильнее ректора. Репрессии усилились: за малейшую провинность (как, напр., курение в недозволенном месте) по доносу педелей (служителей инспекции) студенты штрафовались (карцер, лишение пособий и др.), даже иногда исключались из университета. Инспекция вмешивалась и в учебные дела: могла даже не зачитывать полугодие, хотя бы студент и получил зачет у профессора². Инспекция, в полном контакте с жандармерией, следила за студентами, привлекая к шпионажу и некоторых из них.

Проф. В. Разумовский. Из воспоминаний. Студенческая сходка, на которой был Ленин. «Студенческая мысль» (Саратов), 1924, № 1 — 3, стр. 13.

¹ Николай Александрович Кремлев (род. в 1833 году) — юрист, профессор римского права. Окончив в 1855 г. Казанский университет, преподавал законоведение в казанских гимназиях. В 1867 году утвержден в звании доцента, а в 1868 году избран профессором Казанского университета по кафедре римского права. С 1872 по 1876 и с 1885 по 1889 годы был ректором Казанского университета. В 1890 году был назначен членом консультации министерства юстиции; читал лекции по римскому праву в Петербургском университете.

² На этой почве происходили коллизии инспекции с факультетами. Когда об этом доложено было министру Делянову, собравшему у себя профессоров во время посещения Казанск(ого) университета (1888 г.), он отделался шуткой: «Профессору трудно следить за посещением студентами лекций, профессор смотрит в тетрадку, а вы (обращаясь к инспектору) можете. Какая у вас там система: по шапкам иль по вешалкам?» — примечание В. Разумовского.

 

В Казани под ближайшим руководством и наблюдением попечителя округа П. Н. Масленникова... действовал инспектор студентов Н. Г. Потапов, бывший прежде преподавателем математики, инспектором 3-й С.-Петербургской гимназии, инспектором студентов С.-Петербургского университета в 1879 — 1880 гг. и директором Псковского реального училища. Инструкция для инспекции и правила для студентов далеко не были мертвою буквою в Казани: было установлено тщательное наблюдение за студентами, за посещением ими лекций, за исполнением ими всех их обязанностей; в конце каждого полугодия инспекция представляла деканам списки относительно исправного посещения студентами лекций, и как для них, так и для ректора и попечителя всегда была возможность справиться о поведении студентов в штрафной и кондуитной книгах; не бездействовал также и карцер.

А. Георгиевский. Краткий исторический очерк правительственных мер и предначертаний против студенческих беспорядков. Спб., 1890, стр. 176.

Признавая необходимым установить на будущее время точный порядок отдания чести студентами университета, министр просвещения просит меня предложить начальству университета объявить студентам, что они обязаны отдавать честь, прикладывая руку к козырьку фуражки: 1. Становясь во фронт: императору, императрице, наследнику, великим князьям, великим княгиням и великим княжнам. 2. Не становясь во фронт: министру просвещения, товарищу министра, попечителю, помощнику попечителя, генерал-губернатору, губернатору, градоначальнику, местному архиерею и всем своим прямым начальникам и профессорам.

Попечитель Казанского учебного округа — ректору университета, 15 января 1886 года. Цит. по книге М. К. Корбута «Казанский государственный университет имени В. И. Ульянова-Ленина за 125 лет», том 2. Казань, 1930, стр. 171.

Очень умный и образованный господин рассказывал мне следующее: «Многие родители, даже состоятельные, берут своих детей из гимназий, говоря, что теперь в университет сыновей нельзя пускать... доносы. Что такое? Да от педелей студентам житья нет. Для педелей только те студенты и хороши, которые им на водку дают. Такие студенты по целым месяцам могут не показываться в университете, — педеля помечают их постоянно посещающими университет... А кто не дает педелям на водку, на того они доносят инспектору, как на непосещающего университет, а кто сверх того им и руки не подает, того прямо представляют неблагонадежным. Педеля-де везде подслушивают, даже к дверям ватерклозета прикладывают ухо. А на их донесениях инспектор будто бы основывает свое мнение о студентах. Инспектор, говорят, устроил хор шпионов. Составлен им и небольшой оркестр... тоже из шпионов».

П. Д. Шестанов. Студенческие волнения в Казани в 1887 г. «Русская старина», 1892, № 6, стр. 493, 494.

Сыск и шпионство царили в университетах. В Казанском они проявлялись, кажется, в особо грубых формах. Это объяснялось местными условиями. Высшее управление по учебному ведомству не считалось с Казанью или, точнее, считалось, как с азиатским городом, с которым можно не церемониться, — и посылало сюда изумительных администраторов даже на взгляд тогдашнего российского обывателя. Так, вводить университетский устав 1884 года был назначен новый попечитель Учебного Округа из ретивых директоров гимназии некто Масленников, массивный господин с одутловатым бледным лицом без растительности, из тех лиц, которые в просторечии именуются «бабьими», господин, как говорили, сделавший свою учебную карьеру по протекции какой-то влиятельной монахини. Однако с первых административных шагов своих в Казани Масленников не обнаружил монашеского смирения. Напротив, по-видимому, он с самого начала посмотрел на себя как на карающую десницу от высшего правительства.

Изрыгая хулу, он с пеною у рта напустился на казанские учебные заведения. Университет, как главное место предполагаемой крамолы, был взят им под особо пристрастный надзор. Здесь Масленников начал поучать даже священника — профессора в церкви, найдя, что он неправильно ведет богослужение. Не удивительно, что независимое студенчество подверглось лютому гонению от этого администратора. Приступив к вылавливанию из студенческой среды крамольников, Масленников нашел себе хорошего помощника в лице одновременно вместе с ним назначенного — и тоже из гимназических директоров — инспектора студентов (в Казанский университет) Потапова, который почти каждого студента почитал личным своим врагом. Это тоже, как и его патрон, был плотный и высокий мужчина, но в отличие от него — с действительной физической силой и с окладистой седеющей бородой а 1а сам Александр III.

Сыск был поставлен инспектором Потаповым на такую высоту, на какой едва ли где в других университетах стоял он даже в ту исключительно шпионскую эпоху. Все низшие и средние служители инспекции должны были служить и под руководством своего шефа — инспектора служили делу сыска в Казанском университете. Жатва была обильна. От времени до времени составлялись проскрипционные списки¹ неблагонадежных студентов, представлявшиеся Потаповым попечителю Масленникову. В результате — увольнение заподозренных в крамоле из университета без объяснения причин и обыкновенно во время летних каникул, с высылкой документов уволенному на место его жительства чрез полицию.

Каждый студент, если он сам не служил так или иначе интересам полиции, ежеминутно мог ожидать, что будет выброшен из университета. Всевозможные, чуть ли не ежедневные, мелкие придирки инспектора, бестактные и неприличные, возбуждая студентов, делали положение их в университете окончательно невыносимым. Ненависть их к Потапову крепла. Отсюда понятно, что когда в университетах началась подготовка открытого выступления студенчества против ультрареакционного устава 1884 года, то в Казанском университете эта подготовка невольно окрашивалась в цвет жгучей ненависти к местной учебной администрации и ближайшим образом к инспектору Потапову.

Проф. П. П. Фирсов. Студенческое движение в Казанском университете в 1887 году (Личные воспоминания). Исторические характеристики и эскизы, том 3, выпуск 1. Казань, 1926, стр. 79 — 81.

¹ Проскрипционные списки (проскрипции) — в Древнем Риме — списки, в которые вносились лица, объявленные вне закона.

 

...В настоящее время (то есть в 1887/88 учебном году. — А. И.) в Казанском университете всех студентов числится 916 человек, распределяющихся по факультетам следующим образом: на медицинском — 457 чел(овек), на юридическом — 264 чел(овека), на физико-математическом — 138 чел(овек) (на разряде математических наук 82 и на разряде естественных наук 56), на историко-филологическом — 57 чел(овек)...

По месту получения аттестатов зрелости и соответствующих им свидетельств студенты распределяются следующим образом: 1-я Казанская гимназия — 113 чел(овек), 3-я Казанская гимназия — 108 чел(овек), 2-я Казанская гимназия — 93 чел(овека). Из других гимназий: Самарской — 68. Симбирской — 60...

По сословиям студенты распределяются следующим образом: детей чиновников и военнослужащих — 298 чел(овек), из мещан и цеховых — 189, из духовенства — 101, из дворян — 99, из купеческого звания и почетного гражданства — 92, из крестьян — 71, из казаков — 24, из солдатских детей — 16, иностранных подданных — 2; из разночинцев — 24 человека.

«Казанская университетская учащаяся молодежь». «Волжский вестник» (Казань), 1887, 25 ноября.

Что наша учащаяся университетская молодежь в материальном отношении плохо обеспечена и нуждается в посторонней помощи — это известно каждому¹.

 «Невозвращенные студенческие ссуды». «Казанский биржевой листок», 1887, 14 ноября.

¹ В казанских газетах то я дело появлялись объявления о том, что «студент желает получить урок, согласен за стол или квартиру». 3, 5 и 7 сентября 1887 года опубликовал такое объявление в «Волжском вестнике» студент ветеринарного института, товарищ Владимира Ильича по кружку, Константин Выгорницкий; 25, 26 и 27 октября — студент 2-го курса медицинского факультета, вместе с Ильичем исключенный из университета, Моисей Конников. В течение месяца, с 26 октября по 23 ноября, ежедневно через газету обращался с призывом предоставить «урок или какую-нибудь письменную работу» однокурсник Владимира Ульянова, студент-юрист И. П. Домрачев.

Крайняя материальная необеспеченность студентов побудила казанских филантропов создать специальное «Общество вспомоществования недостаточным студентам», организовывать благотворительные вечера, через прессу заклинать местных толстосумов раскошелиться, ибо «касса общества истощена и не в состоянии удовлетворить всем поступающим в нее со стороны недостаточной учащейся молодежи прошениям о ссудах и пособиях» («Волжский вестник», 1887, 5 ноября).

 

Казань рабочая и Казань интеллигентская, каждая жили своей собственной обособленной жизнью... Центром жизни Казани № 2 была студенческая жизнь — землячества, кружки самообразования и взаимопомощи, широкое объединение последних в «библиотечное» (заведовавшее нелегальной студенческой библиотекой. — А. И.) и «депутатское собрание», вечеринки и пр., — все это, конечно, подпольно...

А. М. Стопани. На заре социал-демократии в Казани (Из воспоминаний). «Пролетарская революция», 1923, № 2, стр. 579.

Центром студенческой жизни была тогда Старо-Горшечная улица, представлявшая собой нечто вроде Латинского квартала¹ в Казани, а дом Марусова на этой улице, в котором ютилось множество беднейшего студенчества, назывался «Вяземской лаврой». В этом доме жил и имел торговлю лавочник Андрей². Это был совершенно необычный лавочник. Постоянное общение со студенчеством расширяло его кругозор и сделало глубоко преданным сторонником революционного движения. Для учащейся молодежи он был поистине другом и всегда оказывал ей всяческую помощь. Сестру свою он отдал в гимназию, и она, будучи еще гимназисткой, была уже участницей революционных кружков. Квартира Андрея была своего рода клубом для радикальной молодежи. Сюда сходились, чтобы обменяться мыслями по вопросам момента, поделиться впечатлениями о прочитанных книгах, поговорить о последних новостях из общественной и учебной жизни, а иногда и по конспиративным делам. Заходили в лавку, а оттуда и в квартиру Андрея. Здесь гостеприимно принимали всех, не считаясь с тем, к какому революционному течению принадлежит данное лицо. Полиция и жандармы долго не подозревали, что Андрея связывали со студентами не только лавочные, торговые интересы.

М. П. Федотов в передаче Н. Я. Быховского³,  «Былое», 1925, № 4, стр. 210.

¹ Латинский квартал — название одного из старейших районов Парижа, в котором расположены многие школы и высшие учебные заведения, в частности парижский университет Сорбонна.

² Андрей Степанович Деренков; еще в 1915 году жил в Сибири, где-то около Томска. Это он указал мне работу в булочной В. С Семенова. Смотри рассказ «Хозяин». — Примечание А. М. Горького.

¹ Н. Я. Быховский познакомился с М. П. Федотовым (см. именной указатель цитируемых авторов) в Минусинске, будучи административно выслан в 1914 году в третий раз в Сибирь.

 

Деренков, сухорукий человечек, с добрым лицом в светлой бородке и умными глазами, обладал лучшей в городе библиотекой запрещенных и редких книг, ими пользовались студенты многочисленных учебных заведений Казани и различные революционно настроенные люди.

Лавка Деренкова помещалась в низенькой пристройке к дому скопца-менялы, дверь из лавки вела в большую комнату, ее слабо освещало окно во двор, за этой комнатой, продолжая ее, помещалась тесная кухня, за кухней, в темных сенях между пристройкой и домом, в углу прятался чулан, и в нем скрывалась злокозненная библиотека. Часть ее книг была переписана пером в толстые тетради, — таковы были «Исторические письма» Лаврова¹, «Что делать?» Чернышевского, некоторые статьи Писарева, «Царь-Голод»², «Хитрая механика», — все эти рукописи были очень зачитаны, измяты...

...Действительными хозяевами в квартире Деренковых были студенты университета, духовной академии, ветеринарного института, — шумное сборище людей, которые жили в настроении забот о русском народе, в непрерывной тревоге о будущем России. Всегда возбужденные статьями газет, выводами только что прочитанных книг, событиями в жизни города и университета, они по вечерам сбегались в лавочку Деренкова со всех улиц Казани для яростных споров и тихого шепота по углам.

М. Горький. Мои университеты. Собрание сочинений, том 13. М., 1951, стр. 532 — 533, 535.

¹ Петр Лаврович Лавров (1823 — 1900) — русский социолог и публицист, идеолог народничества, был членом общества «Земля и воля», затем партии «Народная воля». «Исторические письма» (1868 — 1869) Лаврова, написанные им под псевдонимом Миртов, оказали большое влияние на исторические и философские взгляды народников. До конца своей жизни Лавров был противником социал-демократического движения; упорно не хотел видеть в русском рабочем классе революционную силу, способную преобразовать общество.

² О создании брошюры «Царь-Голод» ее автор, Алексей Николаевич Бах (1857 — 1946), выдающийся советский ученый и общественный деятель, академик, основатель школы советских биохимиков, говорит следующее:

«Как я и предвидел, революционных элементов оказалось в Казани немало, но создать из них деятельную группу но удалось.

...Я обратился к более юной молодежи и нашел в ней более благоприятную почву. Один кружок, во главе которого стояли: Рыбин, Чарушников, Муратов, Геркен и еще два-три человека, заслуживал особенного внимания.

Когда я познакомился с ним, он самостоятельно успел завязать сношения с рабочими и вел среди них пропаганду, как мог. Запрос на руководство был у членов этого кружка огромный.

Первое, что они попросили у меня, это дать им какие-нибудь указания насчет того, как вести пропаганду среди рабочих. Я дал им короткую схему. Тогда они попросили развить эту схему более подробно, на что, конечно, я охотно согласился. Состоялся ряд бесед по политической экономии, на которых присутствовало много народа.

Я помню большую комнату, битком набитую живыми, молодыми лицами, внимательно следившими за моей речью...

Беседы, как оказалось, имели успех, и члены кружка потребовали от меня, чтобы я записал их, говоря, что они могут быть полезны не только для рабочих, но и для тех, кто занимается с рабочими. Так возникла брошюра «Царь-Голод»» («Записки народовольца». М. — Л., 1929, стр. 73-74).

 

Журналы и запрещенные правительством книги тогда можно было купить на «толчке» очень дешево. Нередко я их покупал по весу, как оберточную бумагу. Я достал «Челябинский, каталог»¹, руководствуясь которым делал отбор книг в свою библиотеку. Таким образом, скоро у меня составилась довольно солидная библиотека в несколько сот томов.

Здесь было все, начиная с Белинского и Герцена и кончая Плехановым и Михайловским². Была марксистская литература (произведения Энгельса, «Капитал» Карла Маркса, т. I, работы Плеханова), была революционно-демократическая: Чернышевский, Добролюбов, Писарев, Некрасов, Салтыков-Щедрин, была и народническая 70-х и 80-х годов и примыкавшая к ней литература, в том числе журнал «Русское богатство»³, и книги Глеба и Николая Успенских, Д. Н. Мамина-Сибиряка, Помяловского, Решетникова, Федорова-Омулевского, Златовратского, Гаршина и других.

Приходившая за покупками в лавочку учащаяся молодежь нелегально получала книги из моей библиотеки.

Осенью 1885 года студент-медик (Казанского университета. — А. И.) (П. Ф.) Кудрявцев привел ко мне Алексея Максимовича Пешкова. С виду он был парень грубоватый, но умный, простой в обхождении и совершенно трезвый: непьющий и некурящий.

Мы скоро с ним подружились. Он почти все время жил у меня, иногда помогал мне в работе и жадно читал книги.

Кажется, его смущало то, что он, живя у меня, как бы стеснял меня в средствах. (Своя семья у меня состояла из шести человек: взрослая сестра, гимназистка (Мария Степановна Деренкова. — А. И.), два младших брата и родители.)

Мы с Алексеем Максимовичем решили расширить наши доходы, чтобы можно было помогать нуждающимся революционерам и учащейся молодежи. Так как он никакой специальности не имел, то было решено, что он пойдет учиться пекарем к Семенову, у которого я брал булки для продажи, а когда подучится, мы откроем свою пекарню. Так мы и сделали...

Алексей Максимович проработал у Семенова около полугода. Работая у Семенова, он приходил ко мне, брал книги для чтения рабочим и для себя. Книги Решетникова и Костомарова, о которых Алексей Максимович говорит в рассказе «Коновалов», были из моей библиотеки...

Мы решили заарендовать второе, более удобное помещение на углу Бассейной и Театральной (теперь Пушкина) улиц. Возросшие наши доходы позволяли нам расширять наши дела.

Мы уже оказывали материальную помощь многим из беднейшей учащейся молодежи — студентам и гимназистам. Эта материальная помощь делалась конспиративно, тем более конспиративно, без всяких отчетов, тратились средства на революционные дела.

Помещение на углу Бассейной улицы было очень удобное и для торговли и для собраний молодежи.

Сюда на жительство с весны 1887 года переселился и Алексей Максимович в качестве как бы заведующего и пекарней и булочной...

Будучи таким «заведующим», Алексей Максимович по-прежнему ходил в разноску булок. Этим он занимался очень охотно, так Как это способствовало его общению с учащейся молодежью, рабочими и членами революционных кружков. Часто в корзину под булки он клал книги, брошюры и листовки, которые вручал, продавая булки, знакомым покупателям или заносил на квартиры, кому это следовало.

В этом помещении (на углу Бассейной) была комната, очень хорошо изолированная от лавочки; в нее из лавочки проходили те, для которых покупки в лавочке были только предлогом, чтобы заняться здесь другим делом. В этой комнате часто происходили собрания...

Мы с Алексеем Максимовичем часто по ночам вели разговоры о жизни, о назначении человека. Беседы наши были на различные темы — о героях, о влиянии личности на судьбы народа.

Говорили о Чернышевском, Добролюбове, Писареве, Шелгунове и других, говорили о французской революции, о Мюнцере⁴, Лассале⁵  и т. п. Если я говорил о таком писателе или герое, которого Алексей Максимович не знал еще, то он обязательно сейчас же отыскивал нужную книгу и спешил прочесть ее.

И мне кажется, что мою библиотеку Алексей Максимович назвал «злокозненной»⁶  главным образом потому, что ее книги поднимали в его голове многие очень серьезные вопросы, на которые он не находил ответов в действительной жизни,

А. С. Деренков. Из воспоминаний о великом писателе. «М. Горький в воспоминаниях современников». М., 1955, стр. 79 — 80, 81, 82, 83-84.

¹ О «Челябинском каталоге» («Систематический указатель лучших книг и журнальных статей 1856 — 1883 гг.») см. также на стр. 460 — 461 наст, издания.

² Николай Константинович Михайловский (1842 — 1904) — русский социолог, публицист и литературный критик, идеолог либерального народничества, один из редакторов журналов «Отечественные записки» и «Русское богатство». Проповедовал реакционную идеалистическую теорию «героев» и «толпы».

³ «Русское богатство» — ежемесячный литературный и научный журнал, издававшийся в Петербурге в 1880 — 1918 годах. С приходом в редакцию в 1892 году Н. К. Михайловского журнал стал органом либерального народничества, вел борьбу с марксизмом.

⁴ Томас Мюнцер (около 1490 — 1525) — немецкий революционер, вождь и идеолог крестьянско-плебейского лагеря во время Реформации и Крестьянской войны 1524—1525 годов в Германии.

⁵  Фердинанд Лассалъ (1825 — 1864) — немецкий мелкобуржуазный социалист; положил начало одной из разновидностей оппортунизма в рабочем движении Германии — лассальянству, противник марксизма.

⁶ См. стр. 339 наст, издания. В другом месте («Горьковская коммуна», 1945, 17 июня) А. С. Деренков вспоминал, что, выяснив любовь Горького к чтению, он поручил ему привести в порядок его домашнюю библиотеку.

 

Из имеющихся в министерстве народного просвещения сведений усматривается, что воспитанники разных учебных заведений весьма часто увлекаются политическими агитаторами к участию в преступных сообществах, причем потребные для преступных целей средства добываются чрез воспитанников учебных заведений путем образования сими последними различных, по-видимому, полезных или дозволенных законом обществ, денежные вклады которых служат нередко средствами для достижения противозаконных целей.

В видах предупреждения увлечения легкомысленной молодежи политическими агитаторами в преступные общества, гг. попечителям учебных округов поручается сделать распоряжения по всем состоящим в ведении их управления учебным заведениям об отобрании от всех учащихся и от вновь поступающих студентов и слушателей подписки о непринятии ими участия ни в каких сообществах, например землячествах и т. п., а равно и о невступлении даже в дозволенные законом общества без разрешения на то в каждом отдельном случае ближайшего начальства, с предуведомлением каждого учащегося, что в случае обнаружения участия их в каком-либо обществе они будут немедленно уволены из заведения.

Из циркуляра министра народного просвещения попечителям учебных округов. «Волжский вестник» (Казань), 1887, 8 августа.

При вступлении в университет отбиралась специальная подписка о неучастии в землячестве под страхом немедленного исключения и др(угих) административных мер.

Е. Фосс. Первая тюрьма В. И. Ленина. «Огонек», 1926, № 11, стр. 5.

Я, нижеподписавшийся, обязуюсь не состоять членом и не принимать участия в каких-либо обществах, как, например, землячествах и т. п., а равно не вступать членом даже в дозволенные законом общества без разрешения на то, в каждом отдельном случае, ближайшего начальства.

2 сентября 1887 года.

Студент Императорского Казанского университета
 юридического факультета 1-го семестра
 Владимир Ильич Ульянов.

Обязательство, подписанное В. И. Ульяновым после поступления в Казанский университет, 2 сентября 1887 года¹. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

¹ Это обязательство, введенное по указанию министра народного просвещения 21 января 1887 года, было заготовлено на стандартном печатном бланке. Владимиру Ильичу оставалось только проставить дату, название факультета и семестра, а также свою фамилию, имя и отчество. Подписывая это «обязательство», Владимир Ильич, как и другие революционно настроенные студенты, следовал решению депутатского собрания казанских землячеств, которое гласило: подписку можно давать, но не исполнять. 2 декабря 1887 года попечитель Казанского учебного округа доносил министру народного просвещения, что, несмотря на обязательства студентов не участвовать в землячествах, эти землячества продолжают функционировать.

 

Мои воспоминания о Владимире Ильиче относятся ко времени его пребывания в Казанском университете... Я был студентом 3-го курса факультета естественных наук, а Владимир Ильич в этом (то есть 1887-м. — А. И.) году прибыл из Симбирска и поступил на 1-й курс юридического факультета...

Нам очень часто приходилось встречаться в общей студенческой столовой за обеденным столом. Тогдашнее студенчество весьма интересовалось всякими событиями. При столовой у нас была читальня.

Всякий студент во время обеда читал свежие газеты, и мне иногда приходилось, читая газеты, сидеть рядом с Владимиром Ильичем. Студенчество обсуждало всякие малейшие политические события. Помню, тогда очень часто бывали беспорядки в Московском и Петроградском (тогда еще Петербургском. — А. И.) университетах.

Нередко мне приходилось обращаться к Владимиру Ильичу с вопросом, как он реагирует на эти события. Всегда я видел его читающим газеты, и, когда его приходилось отрывать, его ответы были кратки, но в то же время чувствовалась в этот момент какая-то оживленность на его лице.

 — Гм... гм... мда... это интересно. Надо и нам что-нибудь предпринять.

Он даже во время ответов не отрывался от газеты. Отвечал не сразу, вдумывался, не произносил лишних слов.

Приходилось встречать его на улице. Он всегда ходил с опущенной головой, все о чем-то думая.

Мне он казался робким молодым студентом (ему было 17 лет), но, насколько я о нем узнавал у его товарищей, симбирцев, Владимир Ильич в своем кружке симбирцев бывал всегда оживлен...

Неоднократно я пытался разговориться с ним, но все мои попытки были тщетны. На все мои вопросы он отвечал кратко. Такое явление я объяснял его молодостью.

Лично у меня сложилось о Владимире Ильиче мнение как о глубоко мыслящем и вдумчивом молодом студенте¹.

М. И. Лавров. Ленин-студент (воспоминания). «Советский Юг» (Ростов-на-Дону), 1924, 30 января.

¹ В этой же заметке М. И. Лавров отмечает, что ему особенно хорошо запомнился «глубоко вдумчивый взгляд Владимира Ильича».

 

«Наука» на юридическом факультете Казанского университета в год поступления В. И. Ленина, т. е. в 1887/88 уч(ебном) году, была представлена следующими 12 кафедрами, на которых работало 7 докторов, 2 магистра:

1. Кафедра римского права: 1) засл(уженный) ординарный) проф(ессор) Кремлев — ректор университета.

Система римского права в 3 и 4 полуг(одиях) 5 ч(асов) в неделю, в 5 полуг(одии) 4 ч(аса) в неделю, в 6 полугодии) 5 ч(асов) в неделю, в 7 полуг(одии) 1 ч(ас) в неделю.

2) Экстр(аординарный) проф(ессор) Дормидонтов¹.

История римского права в 1 полуг(одии) 5 ч(асов) в неделю, во 2 полуг(одии) 6 ч(асов) в неделю.

2. Кафедра гражданского права и гражданского судопроизводства:

1) орд(инарный) проф(ессор) Осипов, декан факультета² — в 5 и 6 полуг(одиях) 6 час(ов) в неделю;

2) приват-доц(ент) Нефедьев в 7 и 8 полуг(одиях) по 4 часа в неделю.

В этом же году по данной кафедре был оставлен при университете на два года, для подготовки к профессорской деятельности, Шершеневич — позднее известный профессор дореволюционного русского гражданского права.

3. Кафедра торгового права и торгового судопроизводства — вакантная.

4. Кафедра уголовного права и уголовного судопроизводства — приват-доцент Виноградский в 5 и 6 полуг(одиях) по 3 ч(аса) в неделю.

5. Кафедра истории русского права — орд(инарный) проф(ессор) Загоскин³ в 1 и 2 полуг(одиях) по 6 ч(асов) в неделю, в 3 и 4 полуг(одиях) по 2 ч(аса) в неделю.

6. Кафедра русского государственного права — ординарный) проф(ессор) Ивановский в 3 и 4 полуг(одиях) по 6 ч(асов) в неделю.

7. Кафедра международного права — вакантная.

10/Х 1887 г. назначен приват-доц(ент) Шмидт, начал лекции в янв(аре) 1888 г. в 8 полуг(одии) по 2 ч(аса) в неделю.

8. Кафедра полицейского права — орд(инарный) проф(ессор) Степанов. (По его инициативе на юридическом факультете была создана специальная библиотека, организации которой он отдавал большую часть своего времени. Благодаря ему факультет имея значительное число законодательных сборников различных государств.) В 7 полуг(одии) 5 час(ов) в неделю, в 8 полуг(одии) 6 час(ов) в неделю.

9. Кафедра финансового права — экстр(аординарный) проф(ессор) Львов в 5 и 6 полуг(одиях) по 6 ч(асов) в неделю.

10. Кафедра церковного права — орд(инарный) проф(ессор) Бердников⁴ в 7 и 8 полугодиях) по 6 ч(асов) в неделю.

11. Кафедра политической экономии и статистики — вакантная. С 21 окт(ября) 1887 г. назначен приват-доц(ент) Берман.

Статистика — орд(инарный) проф(ессор) Степанов в 3 и 5 полуг(одиях) по 4 ч(аса) в неделю.

12. Кафедра энциклопедии и истории философии права — орд(инарный)  проф(ессор)  Загоскин в  1 полуг(одии) по 2 ч(аса) в неделю, во 2 полуг(одии) по 2 ч(аса) в неделю и приват-доц(ент) Елизаров (назначен 14 декабря 1887 г.) в 4 и 6 полугодиях) по 2 ч(аса) в неделю.

13. В 1887/88 уч(ебном) году была введена в качестве необязательного курса судебная медицина — приват-доц(ент) Леонтьев в 5 полуг(одии) 2 ч(аса) в неделю, в 6 полуг(одии) 3 ч(аса) в неделю.

Как видно из этой сводной таблицы, большое место учебным планом отводилось изучению истории и системы римского права. В течение первого года студенты изучали историю римского права, а в течение последующих двух с половиной лет — систему римского права...

Необходимо отметить, что вообще учебным планом факультета больше уделялось внимания историческим наукам...

Характеризуя общее состояние наук и учебный план на 1887/88 г., нельзя также не отметить, что юриспруденция того времени, как и все официальные науки, находилась под сильным влиянием церкви. Это не могло не отразиться и на системе образования. Поэтому в учебных планах университета помимо юридических наук, насквозь пропитанных теократическим духом (то есть духом боговластия. — А. И.) были предусмотрены специальные «научные» дисциплины, посвященные вопросам богословия.

Так, в университете богословие считалось обязательным предметом на всех факультетах. Согласно § 24 правил о зачете полугодий, православные студенты, не сдавшие экзамен по богословию, не получали выпускного свидетельства. За слушание лекций по богословию — главному предмету религиозно-нравственного вероисповедания — даже не взималась плата с тем, чтобы привлечь как можно большее количество студентов к посещению этих лекций...

Богословие читалось 4 раза в неделю в 1 и 2 семестрах, церковное право читалось в 7 и 8 семестрах по 6 часов в неделю.

Интересно в этом отношении расписание занятий на 1 курсе 1887/88 уч(ебного) года, по которому занимался В. И. Ленин.

Понедельник:	с 9 — 10 —	история русского права — проф. Загоскин.
	10 — 11 —	богословие — протоиерей Миловидов5
	11 — 12 12 — 1 —	история римского права — проф. Дормидонтов.
Вторник:	9 — 10 —	история русского права — проф. Загоскин.
	10 — 11 —	богословие — протоиерей Миловидов.
Среда:	9 — 10 —	история русского права — проф. Загоскин.
	10 — 11 —	энциклопедия права — проф. Загоскин.
	11 — 12 12 — 1  —	история  римского права — проф. Дормидонтов.
Четверг:	9 — 10 —	история русского права — проф. Загоскин.
	10 — 11 —	богословие — протоиерей Миловидов.
Пятница:	9 — 10 —	история русского права — проф. Загоскин.
	10 — 11 —	богословие — протоиерей Миловидов.
Суббота:	9 — 10 —	история русского права — проф. Загоскин.
	10 — 11 —	богословие — протоиерей Миловидов.
	11 — 12 —	история  римского права — проф. Дормидонтов.

Помимо лекций по каждому предмету еженедельно практиковались совещательные часы. Практических занятий на первом курсе не было вовсе.

З. Д. Иванова. Юридический факультет Казанского университета в период пребывания на нем В. И. Ленина. «Ученые записки Казанского государственного университета имени В. И. Ульянова-Ленина», 1956, том 116, книга 13, стр. 6 — 8.

¹ Григорий Федорович Дормидонтов (род. в 1852 году) окончил Казанский университет в 1876 году. С 1883 года — доцент, а с 1884 года — профессор этого университета по кафедре римского права. С 1886 по 1896 год — секретарь юридического факультета; в 18% году назначен деканом факультета. В течение десяти лет был ректором Казанского университета.

² Адольф Михайлович Осипов (род. в 1842 г оду) был избран в Казанский университет доцентом (в 1869 году), а затем (в 1873 году) профессором по кафедре истории важнейших иностранных законодательств. В 1876 году перемещен на кафедру гражданского права и гражданского судопроизводства. С 1874 по 1883 год был редактором «Ученых записок» университета; с 1882 по 1902 год состоял казанским цензором; с 1886 по 1896 год был деканом юридического факультета.

³ Николай Павлович Загоскин (род. в 1851 году) — профессор Казанского университета (с 1879 года), талантливый популяризатор науки, автор многочисленных трудов по истории русского права («История права Московского государства», «Уставные грамоты XIV — XVI вв.», «Очерк истории смертной казни в России» и др.)» истории Казани и Казанского университета и т. п. В 1884 — 1890 годах был редактором-издателем казанской газеты «Волжский вестник», известной своим либеральным направлением.

⁴ И. С. Бердников одновременно был профессором духовной академии.

⁵ Николай Константинович Миловидов (ум. в 1896 году) окончил духовную академию (в 1870 году), затем был секретарем совета и правления академии. В 1880 году назначен настоятелем Богородицкого женского монастыря. С 1 мая 1887 года по 4 июня 1896 года — профессор богословия Казанского университета. Вступительная лекция Н. К. Миловидова состоялась 1 сентября 1887 года в актовом зале университета.

 

Господину инспектору студентов императорского
Казанского университета
Студента юридического факультета
Владимира Ульянова, 1 семестра

ЗАЯВЛЕНИЕ

Прилагая к сему квитанцию в уплате денег¹, имею честь заявить, что в предстоящее первое полугодие 1887/8 академического) года я записался на следующие курсы:

Фамилия преподавателя	Предмет чтения	Число лекции
Н. К. Миловидов	Богословие	4
Н. П. Загоскин	История русского права	6
Г. Ф. Дормидонтов	История римского права	5
Н. П. Загоскин	Энциклопедия права	2
	Итого	17
Декан    (А. Осипов)
С. П. Орлов2	Английский язык	2

Владимир Ульянов

Декан    (А. Осипов)

В. И. Ульянов. Заявление инспектору Казанского университета 8, 6 октября 1887 года. См. книгу Б. П. Рождественского «В. И. Ленин в Казанском университете». Казань, 1959, стр. 21.

¹ За право посещения лекций Владимир Ильич уплатил 16 рублей. За право обучения в университете студенты платили, кроме того, каждый семестр отдельно.

² Сергей Павлович Орлов (1857—1891) окончил историко-филологический факультет Казанского университета в 1881 году, один год преподавал древние языки в Оренбургской гимназии. С 1883 по 1891 год преподавал английский язык в Казанском университете.

³ Заявление это написано на стандартном печатном бланке. Владимир Ильич написал на нем названия факультета и семестра, свою фамилию, фамилии преподавателей, название предметов, число лекций, а также поставил свою подпись.

 

Перед началом лекции по истории русского права Владимир Ильич, обращаясь ко мне, сказал: «Ну, пошли, Левин, слушать лекцию о русском бесправии»¹.

Воспоминания И. А. Левина. Комната-музей В. И. Ленина в Казанском университете.

¹ В седьмой аудитории университета, где Владимир Ильич слушал лекции по истории русского права, с 1948 года открыта комната-музей В. И. Ленина.

В хранящемся в Центральном историческом архиве Татарской АССР списке студентов Казанского университета, редко посещавших лекции в первой половине 1887/88 учебного года, упоминается и Владимир Ильич: «Ульянов Владимир, в ноябре не исправно». Там же указаны дни, когда В. И. Ленин был в университете: «Ульянов — юр(идический) в ноябре не часто (3, 4, 10, 11, 18, 23, 25, 26)».

 

Во время разговора, узнав, что я окончил юридический факультет Казанского университета, Владимир Ильич стал расспрашивать о профессорах, читавших там еще в те времена, когда он в осенний семестр 1887 г. был в Казанском университете...

Помнится, он вспоминал Н. П. Загоскина (профессор истории русского права), а также Рейнгардта¹ — присяжного поверенного и редактора казанской газеты «Волжский вестник»².

В. В. Адоратский. За восемнадцать лет. Избранные произведения. М., 1961, стр. 584-585.

¹ Николай Викторович Рейнгардт (около 1842 — после 1905) три года находился в ссылке в Петрозаводске, затем переехал в Харьков, где окончил юридический факультет университета. Работал сотрудником, а затем стал редактором-издателем газеты «Волжский вестник». Впоследствии — приват-доцент Петербургского университета.

² «Волжский вестник» — одна из наиболее популярных приволжских газет либерально-народнического направления, издававшаяся в Казани в 1884 — 1906 годах. В ней систематически публиковались материалы о тяжелом экономическом положении крестьян, бездеятельности земств, выступлениях крестьян против помещиков и властей. В газете принимали участие Н. К. Михайловский, Д. Н. Мамин-Сибиряк, Г. И. Успенский, С. Н. Южаков, В. Г. Короленко, А. М. Горький.

 

Как ни утешительны были тишина и спокойствие, с которыми начались и происходили учебные занятия в Казанском университете в 1887/8 академическом году, но справедливость требует заметить, что увеличение платы за слушание лекций¹ — пункт весьма важный и существенный для большинства студентов, «беспричинные», как их называли, исключения, наводившие панику и заставлявшие каждого подумать: «пожалуй, и меня исключат», и распространившееся между студентами и укоренившееся... недовольство инспектором (Н. Г. Потаповым. — А. И.), — все это вместе могло возбуждать опасения за будущее спокойствие университета... Так как история университетов показывает, что демонстрации, особенно в последние годы, обыкновенно приурочивались ко дню акта, чтобы сделать демонстрацию публичнее и грандиознее, то естественно было ожидать чего-либо 5-го ноября². К этому дню, действительно, готовилась прежняя молчаливая, но красноречивая демонстрация со стороны студентов. В первых числах ноября между студентами ходила и передавалась на лекциях от студента к студенту такая записка: «Студенты, понимающие все деморализующее влияние настоящего управления и желающие быть последовательными (вспомните прошлогодний акт)³, приглашаются не являться на акт и в нынешнем году, желая показать свое презрение к этому торжеству. Большинство изъявило на это согласие».

П. Д. Шестаков. Студенческие волнения в Казани в 1887 г. «Русская старина», 1892, № 6, стр. 509.

¹ 26 июня 1887 года плата за обучение в университетах была вновь повышена. Всего она увеличилась с 10 до 50 рублей в год. Это был один из способов затруднить пути к высшему образованию представителям «неимущих классов».

² В этот день в Казанском университете ежегодно проходил торжественный акт с богослужением и речами по случаю подписания Александром I в 1804 году «Утвердительной грамоты» и «Устава», положивших начало существования университета в Казани.

³ 5 ноября 1886 года студенты Казанского университета бойкотировали торжественный акт. «Во время акта, — писал П. Д. Шестаков, — студенты толпами расхаживали по Воскресенской и другим улицам, а вечером собирались в портерных для празднования годовщины основания университета» (там же, стр. 504). Один из студентов вылез на крышу здания, в котором находилась редакция «Волжского вестника» и, размахивая красным шарфом, кричал: «Да здравствует демократия!»

 

Вчера, 5 ноября, Казанский университет праздновал 82-ю годовщину своего основания. На годичном акте проф. Берд-пиков прочел речь: «Форма заключения брака у европейских народов в ее историческом развитии». После речи были прочитаны сведения о состоянии Казанского университета за 1886 и 1887 (гражданские) годы.

«Годичный акт в императорском Казанском университете». «Волжский вестник» (Казань), 1887, 6 ноября.

 

5 ноября 1887 г. торжественный акт Казанского университета снова блистал отсутствием студентов. Вечером был бал в пользу недостаточных студентов в дворянском собрании... Университетское начальство, видно, опасалось чего-то: на акте и на балу не было ни попечителя, ни инспектора, а на бале и помощника попечителя не было. Около квартиры попечителя стояли пешие и конные полицейские. Все было начеку.

П. Д. Шестаков. Студенческие волнения в Казани в 1887 г. «Русская старина», 1892, № 6, стр. 510.

«Между студентами, — говорили мне, — сложилась довольно крепкая организация, в числе руководителей были исключенные прежде из университета, а потом вновь принятые, и посторонние лица. Студенты постепенно поделились на землячества, каждое землячество выбирает депутата, и эти депутаты считаются уполномоченными студенчества и управляют всеми студентами. Депутаты собираются вне университета, и что они постановят, то и делается».

П. Д. Шестаков. Студенческие волнения в Казани в 1887 г. «Русская старина», 1892, № 6, стр. 503-504.

...Относительно настроения умов и направления местной учащейся молодежи высших учебных заведений гор. Казани минувший (то есть 1887-й. — А. И.) год ознаменовался неблагоприятными проявлениями в среде студентов Императорского Казанского университета¹  и Казанского ветеринарного института, значительное число которых, несмотря на категорическое воспрещение со стороны учебного начальства, не вышло из состава так называемых студенческих землячеств, главный контингент которых, как и прежде, составляли студенты Казанского университета, причем землячества эти, организованные под видом доставления взаимопомощи нуждающимся товарищам, в действительности обратились в тесно связанные между собою тайные кружки, поставившие себе задачею не только систематическое противодействие мероприятиям учебного начальства, но и достижение прямо революционных целей преимущественно путем распространения гектографированных в этих же землячествах противоправительственных изданий среди прочих студентов, из которых некоторые, вследствие устрашения их со стороны членов землячества, а другие же по причине неправильно усвоенного понятия о товарищеских обязанностях, подчинялись стремлениям землячеств, действуя в одном с ними направлении.

На таковое вредное влияние упомянутых землячеств, предосудительную деятельность которых, тщательно замаскированную участниками оных, не представилось возможным разоблачить формальным порядком, было тем не менее обращено особое внимание; в мае месяце минувшего 1887 года подвергнуты были исключению известные из главных деятелей в землячествах студенты Императорского Казанского университета: Абрам Быховский, Николай Войцеховский, Александр Гайнобург, Дмитрий Гончаров², Константин Барсов, Иван Женжурист, Сергей Зимин, Василий Соколов, Константин Станкеев, Федор Шестаков и студент Казанского ветеринарного института Павел Лебедев, каковые лица, в особенности Барсов, Гайнобург, Гончаров, Лебедев и Станкеев, независимо от участия их в студенческих землячествах, представляли собою каждый в отдельности личностей безусловно противоправительственного направления, особенно вредных по своему влиянию на товарищей. Практическим результатом этой меры, кроме удаления более видных деятелей, было и уменьшение численного состава студенческих землячеств, некоторые члены коих, опасаясь исключения, поспешили оставить землячества, которые, однако, как оказалось впоследствии, не представилось возможности искоренить вышеозначенной мерой, а равно и последующими мероприятиями учебного начальства, и землячества, продолжая существовать, в полной мере содействовали подготовлению почвы, удобной для развития студенческих беспорядков, происшедших в гор. Казани 4-го декабря минувшего 1887 года.

Полковник Гангардт. Политический обзор казанской губернии за 1887 г. Цит. по статье М. К. Корбута «Казанское революционное подполье конца 80-х годов и Ленин». «Каторга и ссылка», 1931, № 8 — 9, стр. 7 — 8.

¹ Еще в начале 1887 года, 27 февраля, департамент полиции сообщил попечителю Казанского учебного округа о том, что «среди студентов Казанского университета существует 20 студенческих кружков, которые охватывают две трети общего числа учащихся и постепенно вовлекают остальных членов».

² Подробнее о Д. А. Гончарове см. на стр. 495 — 496 и 498 наст, издания.

 

Кроме Симбирского землячества, с которым слилось землячество Самарское¹, в Казани существовали еще землячества: Казанское, Уфимское, Екатеринбургское, Вятское и Сибирское. В каждом землячестве есть свой председатель и судьи. Председатели всех землячеств вместе составляют депутатское собрание («Союзный совет студенческих землячеств и групп». — А. И.), а выборные от каждого землячества члены — общий студенческий суд. Землячества эти поддерживаются и материальными средствами, и влиянием лиц посторонних. Главнейшим источником средств были вечера, устраиваемые или совершенно негласно, или с ведома, но без прямого разрешения полиции, или, наконец, легальным образом, под предлогом какой-либо благотворительной цели.

А. Георгиевский. Краткий исторический очерк правительственных мер и предначертаний против студенческих беспорядков. Спб., 1890, стр. 179.

¹ 30 ноября 1887 года попечитель Казанского учебного округа сообщал инспектору Н. Г. Потапову, что, по полученным им «из вполне достоверных источников» сведениям, «Симбирское землячество студентов, несмотря на принятые против таких землячеств меры, не только продолжает существовать, но в последнее время деятельность его заметно усилилась присоединением к нему студентов бывшего Самарского землячества» (Государственный архив Татарской АССР).

 

...Существовали нелегальные студенческие организации в виде так называемых землячеств по губерниям: организации эти до введения нов (ого) унив(ерситетского) устава в 1884 г. были легальны. В члены этих организаций (конспиративных) принимались надежные, более передовые, революционно настроенные студенты (В. И. Ульянов принадлежал к Симбирскому землячеству). Землячества эти, каждое в отдельности, имели свою административную верхушку (председатель, товарищ) председателя, секретарь и казначей) и собирались на заседания в частных квартирах, не подозреваемых полицией: на заседаниях решались вопросы студенческой жизни, или шли занятия кружков самообразования, велись дискуссии на общественные, политические темы, печатались прокламации — словом, велась нелегальная работа. В важных случаях собирались депутаты всех землячеств и решали общестуденческие вопросы, выносили постановления, которые были обязательны для всего прогрессивного студенчества. С начала октября 1887 г., когда получилась информация о готовящемся студенческом движении, заседания эти участились и продолжались до первых чисел декабря (последнее было 1 декабря).

Воспоминания Н. Алексеева. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Начало 1887 — 88 учебного года в Казани было совершенно спокойно и прошло в обычных для этого времени заботах о квартирах, обедах, книгах и т. п.

Только в Симбирском землячестве внимание его членов отвлечено было от текущих дел появлением среди них нового студента Владимира Ульянова.

Это был брат за год до того повешенного в Питере Ульянова, осужденного за организацию покушения на Александра III¹. И это событие, а равно и золотая медаль, полученная Владимиром Ульяновым по окончании курса Симбирской гимназии, окружили его атмосферой особенного внимания и товарищеской почтительности.

Всем было известно, как администрации нельзя было по политическим соображениям отмечать золотой медалью брата только что казненного цареубийцы.

Но исключительные способности и необыкновенная выдержка молодого юноши Ульянова победили все препятствия, поставленные ему на пути, и высшую награду, как первому ученику, вынуждены были ему дать...

По внешности он мало чем отличался от прочих своих товарищей-первокурсников: чистенький, в новой студенческой форме, скромный.

И только большая серьезность и внутреннее как бы самоуглубление резко отличали его от прочих земляков.

Такое выражение лица мне пришлось еще один раз видеть в жизни у некоего Федосеева², сидевшего вместе со мной в Казанской одиночке и затем погибшего в ссылке в далеком Якутске.

Когда в скором времени, в конце августа или начале сентября, открылась нелегальная земляческая столовая в одном из подвалов Собачьего переулка, то в ней появился и студент Ульянов.

Заведовали этой столовой мы, четверо, жившие в одной комнатке при том же помещении столовой.

Часто, пообедав, Ульянов заходил в нашу комнату «сражаться» с кем-нибудь в шахматы. Его знали как отличного шахматиста, и действительно, часами он углублялся в игру с своими партнерами, не обращая никакого внимания на окружающую его шумливую обстановку «свободолюбивых» обитателей комнаты.

Тут же была принята, и нередко с его участием, складчина на арбуз, по пятаку с персоны; покупать ходили по очереди.

Но недолго пришлось нам так пожить: столовую «по независящим обстоятельствам» закрыли...

Со слов В. О. Швера в статье В. Алексеева «Ленин в Поволжье» (Биографические наброски). «Ульяновский общественник», 1927, № 1, стр. 27-28

¹ Как известно, А. И. Ульянов был казнен 8 мая 1887 года, то есть месяца за четыре до описываемых здесь событий.

² О Н. Е. Федосееве см. стр. 402, 452 — 465 и 699 — 705 наст, издания.

 

Участие в студенческих движениях. (1887).

Анкета В. И. Ульянова (Ленина) для всероссийской переписи членов РКП (б). «Личное дело члена РКП (б) В. И. Ульянова (Ленина)». М. — Л., 1926, приложение 2.

Студент Ульянов был членом своего Симбирского землячества и к тому же «депутатом», несмотря на то, что он, разумеется, был у начальства на особом учете...¹

На земляческих («делегатских» — по объединении всех землячеств) собраниях по разным вопросам общестуденческой жизни приходилось мне встречаться и с В. И. Ульяновым. Это был совсем юный, на вид 17 — 18 л(ет), студент, пожалуй, ниже среднего роста, с нежным румянцем на чистом овале лица, с серьезными, вдумчивыми глазами... От всей фигуры его веяло чистотой и некоторой женственностью; говорил он немного, просто, без пафоса, столь присущего студенческой молодежи.

Е. Фосс. Первая тюрьма В. И. Ленина. «Огонек», 1926, № 11, стр. 5.

¹ Владимир Ильич был также членом библиотечной комиссии Симбирского землячества.

 

...Именно на земляческих собраниях был возбужден и решен вопрос о том, чтобы произвести в гор. Казани студенческие беспорядки но примеру беспорядков, происшедших в гор. Москве, как только сведения о последних, полученные Шаровским, сообщены были землячествам через посредство Вышенского, Ладыгина и Юловского¹; не менее рельефно выразилось направление землячеств в устройстве предшествовавших беспорядкам нелегальных благотворительных вечеринок, которые, привлекая значительное количество посетителей из числа учащейся молодежи, на самом деле служили лишь удобным местом для произнесения противоправительственных речей, как это делали известные помощник присяжного поверенного Иосиф Гиршфельд и бывший студент Михаил Мандельштам², или же для публичного чтения революционных стихотворений, как это совершено было состоявшим тогда студентом Казанского университета Евгением Чирнковым²...

В течение минувшего 1887 года возникавшими дознаниями в негласным наблюдением было выяснено в сильной степени способствовавшее развитию противоправительственных стремлений в среде студентов университета и отчасти ветеринарного института крайне вредное на них влияние со стороны проживавших в гор. Казани лиц, скомпрометированных в политическом отношении в других местностях и отправленных на жительство в г. Казань. Из числа таковых лиц наиболее видным деятелем безусловно был дворянин Николай Дмитриев Баранов, представляющий собою убежденного социалиста-революционера, вся жизнь коего, по его собственному сознанию, была посвящена противоправительственной деятельности, которую он не замедлил проявить почти тотчас же по прибытии в г. Казань, куда, по всем данным, его влекли только преступные цеди, прочем хотя дальнейшему развитию таковой деятельно сти Баранова воспрепятствовало обнаружение оной, повлекшее за собою заключение Баранова под стражу, но тем не менее преступная деятельность его, хотя и кратковременная, очевидно, не могла остаться бесследной, особенно ввиду энергии, с которою Баранов стремился к выполнению своих замыслов. Затем известные департаменту полиции акушерка Аделаида Пушнянская и высланные из С.-Петербурга девицы Анна Амбарова, Юлия Белова³, Феодосия Вандакурова, София Галкина, Людмила Малова и Людмила Баль, уступая до известной степени в революционной энергии Николаю Баранову, тем не менее деятельно стремились к достижению тождественных с ним целей, группируя вокруг себя учащуюся молодежь, которую и развивали в противоправительственном направлении различными способами, начиная с совместных чтений сначала тенденциозных, а затем и прямо революционных изданий. Причем Амбарова, Вандакурова, Белова и Баль для более удобного осуществления своих планов примкнули к землячествам, которые доставили им уже организованные кружки, вполне готовые к восприятию противоправительственных учений, чем и воспользовались означенные личности, деятельность которых, веденная ими с большою осторожностью, могла быть пресечена лишь удалением их из г. Казани, каковое и последовало в течение минувшего года.

Вышеизложенные обстоятельства, а равно и другие данные, выясненные возникавшими в минувшем году дознаниями и негласным наблюдением, могут служить убедительным доказательством, что большинство скомпрометированных лиц, по тем или другим причинам водворяемых на жительство в г. Казань, приносят исключительно вред пребыванием своим в среде местной учащейся молодежи, легко подпадающей под влияние таковых личностей, престиж которых в глазах неустановившихся молодых людей главным образом и основывается на их так называемом революционном прошлом.

Полковник Гангардт. Политический обзор Казанской губернии за 1887 г. Цит. по статье М. К. Корбута «Казанское революционное подполье конца 80-х годов и Ленин». «Каторга и ссылка», 1931, № 8 — 9, стр. 11, 13-14.

¹ Сын уездного исправника Николай Александрович Вышенский (род. в 1866 году) окончил Уфимскую гимназию и в 1886 году поступил на юридический факультет Казанского университета. Ту же гимназию окончил и в том же году поступил в университет (на медицинский факультет) сын уездного казначея Василий Демьянович Ладыгин (род. в 1865 году). В 1886 году на медицинский факультет после окончания Самарской гимназии был зачислен «сын мещанина» Александр Карлович Шаровский (род. в 1868 году). Все они вместе с В. И. Ульяновым названы Гангардтом «главными виновниками беспорядков» и исключены из Казанского университета сразу же после сходки (см. стр. 397 — 398 наст. издания).

² См. именной указатель цитируемых авторов.

³ Домашняя учительница Анна Амбарова и слушательница Высших женских курсов Юлия Михайловна Белова были членами одной из первых социал-демократических организаций в России — «Товарищества санкт-петербургских мастеровых», созданного осенью 1885 года профессиональным революционером, впоследствии коммунистом, Павлом Варфоломеевичем Точисским (1864 — 1918). Высланные из Петербурга в Казань за участие в добролюбовской демонстрации 17 ноября 1886 года на Волховом кладбище, Анна Амбарова и Юлия Белова приняли активное участие в работе Симбирско-Самарското землячества, где, безусловно, встречались с Владимиром Ильичем. Через них марксистские идеи, пропагандируемые «Товариществом санкт-петербургских мастеровых», проникали в среду казанских студентов и революционизировали их.

 

Два раза я встречался с Ильичем в университете. На ходу говорили о тяжелых условиях жизни студентов. Он крайне возмущался царской политикой и говорил, что надо бороться с самодержавием...

М. Кузнецов. Юношеские годы. «Водный транспорт», 1938, 22 января.

Будучи студентом, мне частенько приходилось слышать среди студентов имя Владимира Ильича, как рьяного работника в студенческих революционных кружках.

Василий Друри. Воспоминания о товарище Ленине. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

В кратковременное пребывание свое в университете (В. И. Ульянов. — А. И.) обратил на себя внимание своею скрытностию, невнимательностью и даже невежливостью¹.

Попечитель Казанского учебного округа — в департамент народного просвещения, 14 июня 1888 года, № 329. «Красная летопись», 1924, № 1, стр. 55.

¹ Такая характеристика Владимира Ильича, данная попечителем Казанского учебного округа П. Н. Масленниковым, свидетельствует о том, что царские прислужники отчетливо видели в молодом Ленине своего злейшего врага.

 

Он (В. И. Ульянов. — А. И.) был ожесточенный, непримиримый враг царской власти и ее режима. Несколько раз я встречался с ним в кружках¹; он производил впечатление скромного юноши, никогда резко ни с кем не говорил, но только саркастические замечания его попадали не в бровь, а в глаз тому, по чьему адресу он бросал свое острое словцо. Помню его на студенческой нелегальной вечеринке в квартире студ(ента)-естест(венника) на Вознесенской улице, кажется, в д(оме) Комлева. Было это незадолго до беспорядков. В тесном кружке за стаканом чая шли споры. И вот тут Вл(адимир) Ильич скромно, но убедительно говорил об учении Маркса² и зачитывал отдельные места из ходовой тогда брошюры с девизом Некрасова: «В мире есть царь, этот царь беспощаден — голод названье ему» ³. Уже тогда Вл(адимир) Ильич был увлечен политической экономией и с увлечением реферировал эту брошюру. Между прочим, тут же он спросил, нет ли у кого гектографа, чтобы было можно размножить эту брошюру. Гектограф был у меня, и мы с Юловским дали обещание напечатать экз(емпляров) 20 — 25, из них должны были мы 15 дать Вл(адимиру) Ильичу, он хотел раздать их в рабочих кружках, кажется на заводе Крестовникова ⁴.

Воспоминания Н. Алексеева. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Путем негласного наблюдения начальник казанского губернского жандармского управления полковник Гангардт установил, что Владимир Ильич «принимал... деятельное участие в организации революционных кружков казанской учащейся молодежи».

² В библиотеке Казанского университета с 1872 года находился первый том «Капитала» К. Маркса, изданный в Лейпциге в 1867 году. Сразу же по выходе в Гамбурге в 1885 году поступил в университетскую библиотеку второй том «Капитала». Первый том «Капитала» на русском языке находился в библиотеке с 1874 года; в 1885 году был приобретен еще один экземпляр этой книги, хранящийся сейчас в комнате-музее В. И. Ульянова-Ленина. Русское издание второго тома «Капитала» было куплено для библиотеки в 1886 году (см. работу Е. М. Ильенко «Книги-борцы», издательство Казанского университета, 1962, стр. 34 — 37). Все эти книги пользовались большим спросом у студентов университета. Вполне вероятно, что некоторые из них читал Владимир Ильич.

³ Речь идет о брошюре «Царь-Голод», написанной А. Н. Бахом.

⁴ А. М. Горький, проживавший в это время в Казани, пишет в «Моих университетах», что у него также «были знакомства с рабочими фабрик Крестовникова и Алафузова...» (Собрание сочинений, том 13. М., 1951, стр. 568).

 

...В конце минувшего (то есть 1887-го. — А. И.) года в г. Казани образовался кружок крайне вредного направления, к которому принадлежали брат Натана Богораза¹, исключенный из Таганрогской гимназии, Лазарь Богораз (по крещении Сергей Губкин)², брат казненного Александра Ульянова — студент Казанского университета Владимир Ульянов, студент Казанского ветеринарного института Константин Выгорницкий (близкий знакомый казненного Андреюшкина), Александр Скворцов, Иван Воскресенский и др.³ Кружок этот, при посредстве студента С.-Петербургского университета, уроженца г. Таганрога, Василия Зелененко поддерживал сношения с петербургскими кружками противоправительственного направления.

Отношение департамента полиции в донское областное жандармское управление, от 3 апреля 1888 года, № 942/274. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 65.

¹ Натан Богораз, он же Владимир Германович Богораз-Тан (1865 — 1936) — известный советский этнограф, лингвист, фольклорист и писатель. Был профессором Ленинградского университета, директором Музея истории религии Академии наук СССР.

² После исключения в феврале 1887 года из Таганрогской гимназии «за хранение книг, изъятых из обращения, и заметок подозрительного характера» Лазарь Максимилианович Богораз вместе со студентом ветеринарного института Александром Егоровичем Скворцовым приехал 31 августа в Казань, где находился до 16 декабря 1887 года.

³ В донесении казанского губернского жандармского управления в департамент полиции от 27 мая 1890 года за № 481 (см. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 70) указывалось, что Владимир Ильич также вел знакомство с известными департаменту полиции Дмитрием Матвеевым, Пантелеймоном Дахно и Сергеем Полянским. Сын крестьянина Дмитрий Наумович Матвеев (род. в 1866 году) учился в Царицынской гимназии и в 1885 году поступил на медицинский факультет Казанского университета, откуда исключен в 1887 году с 4-го семестра по одному списку с Владимиром Ильичом (см. стр. 397 наст, издания). В работе кружка принимал участие и студент ветеринарного института Николай Мотовилов, тесно связанный с Н. Б. Федосеевым и в свое время приобщивший его к марксизму.

 

...Департамент придает особое значение сношениям Богораза и Скворцова с Воскресенским, Константином Выгорницким и Владимиром Ульяновым, в особенности же с последними двумя, так как Выгорницкий был близок и состоял в сношениях с государственным преступником Андреюшкиным, казненным совместно с братом Владимира Ульянова по делу 1-го марта 1887 года.

Из изложенного явствует, что к кружку Богораза и Скворцова могли принадлежать по преимуществу близкие товарищи их обоих по месту родины и образования, т. е. по Таганрогу, равно и товарищи Выгорницкого, Воскресенского и Ульянова, а также лица, посещавшие во время пребывания в прошедшем (то есть 1887-м. — А. И.) году в Казани известную вам курсистку Софию Николаевну Галкину.

Директор департамента полиции — начальнику казанского губернского жандармского управления, 16 января 1888 года, № 171/531. «Каторга и ссылка», 1931, № 8 — 9, стр. 17.

...Департамент полиции имеет честь сообщить вашему превосходительству, что состоявший в сношениях с студентом Зелененко житель города Таганрога Лазарь Богораз, проживая в Казани, посещал часто главных руководителей беспорядков в ветеринарном институте: студентов Константина Выгорницкого, Ивана Воскресенского и Сергея Титова, а также... студента Казанского университета Владимира Ильича Ульянова.

Имея в виду, что первые указания на преступную деятельность казненного государственного преступника Андреюшкина были получены вследствие обнаруженных сношений его с Выгорницким (отношение департамента от 27 октября и 26 ноября 1886 года за №№ 2588/589 и 2840/589) и что Владимир Ильин Ульянов есть брат казненного по делу 1-го марта Ульянова, департамент не может не придавать серьезного значения кружку, сгруппировавшемуся около Зелененко¹.

Подкреплением к такому выводу служат также имеющиеся в департаменте совершенно достоверные агентурные указания о сношениях петербургского кружка с Казанью, из коих обращают на себя внимание следующие:

В сентябре месяце прошедшего (1887-го. — А. И.) года, т. е. тотчас же после каникул, прибывший в Петербург один из студентов, по всему вероятию Зелененко, характеризовал положение дел в следующих выражениях. «Говорю вам, разумеется, в пределах возможного. Жизнь наша пока не прерывалась в мирном течении, а будущее в руках божиих. Пока, впрочем, нет оснований, что кто-либо из нас может отправиться колонизировать отдаленные места. Относительно моих новых знакомств, круг которых довольно расширился, ничего не могу сказать. Планы широкие, но удастся ли их выполнить?»

Директор департамента полиции — петербургскому градоначальнику, 16 января 1888 года. «Каторга и ссылка», 1931, № 8 — 9, стр. 18.

¹ Настойчивое упоминание того, что Владимир Ильич — брат казненного по делу 1 марта А. И. Ульянова, а также того, что К. А. Выгорницкий в свое время «состоял в сношениях» с казненным по тому же делу П. И. Андреюшкиным, позволяет сделать вывод, что департамент полиции заподозрил существование некой преемственности между выступлением петербургских студентов 1 марта 1887 года и революционным студенческим движением в Казани и других городах России в ноябре — декабре того же года.

 

Владимир Ильич, всегда очень свободомыслящий, очень чутко подмечавший и сильно реагировавший на всякое оскорбление личного достоинства, очень критически настроенный к установленным порядкам, тогда, под впечатлением казни любимого брата, был настроен особенно антиправительственно. С другой стороны, хотя близких знакомств он завести в университете еще не мог, но к нему, как к брату казненного, отношение студенчества, главным образом более революционного, было иным, чем к другим первокурсникам. Всем этим объясняются донесения субинспекторов, что Владимира Ильича видели в компании студентов, бывших на подозрении, что он якобы шушукался с ними. С другой стороны, не надо упускать из виду, что полицейский надзор был, по известным причинам, более придирчив к Владимиру Ильичу, чем ко многим другим студентам.

А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н. Ленин), стр. 22 — 23.

Волна так называемых «беспорядков» прошла с ноября (1887 года. — А. И.) по всем университетам¹.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 17).

¹ В ноябре — декабре 1887 года состоялись выступления студентов Московского, Петербургского, Казанского, Харьковского и Одесского университетов, Петербургского и Харьковского технологических институтов, Харьковского и Казанского ветеринарных институтов, Петербургского лесного института, Военно-медицинской и Петровско-Разумовской академий, Московского технического училища.

 

В воскресенье 22 с(его) м(есяца) (ноября 1887 г. — А. И.) в зале дворянского собрания (в Москве. — А. И.) был студенческий концерт. Во время антракта между первым и вторым отделением, в то время, когда публика начала возвращаться на места, студент 3 курса юридического факультета (Московского университета. — А. И.) Синявский приближается сзади к инспектору и окликает его по имени и отчеству. «Что вам угодно?» — оборачивается к нему инспектор. «Вот что мне угодно от лица всех студентов!» — отвечает студент, да влепил ему такую оплеуху, что тот еле на ногах удержался. Инспектора (Брызгалова), бледного как смерть, вывели из зала. На поднявшийся в зале гвалт Синявский бросившимся к нему совершенно спокойно сказал: «К чему этот шум, ведь я не удираю. Сидите и слушайте музыку, а я с полицейскими пойду себе, куда мне нужно»... Брызгалов — чрезвычайно серьезный, несимпатичный, между студентами и даже в обществе недолюбливаемый человек.

Для того, чтобы выразить сочувствие поступку Синявского, показать, что это было общее дело, а не индивидуальная, личная месть, студенты на следующий день затеяли сходку. Каким-то путем проведала об этом полиция и осадила ворота. Сходка была отложена на следующий день. Вчера (24 ноября. — А. И.) я в 12 час(ов) подхожу к университету (сходка была назначена в час на университетском дворе) и вижу такое зрелище: масса (до 2000) студентов стоит перед зданием и воротами и перебранивается с приставами и полицейскими, которые заперли ворота и стерегут находящихся за воротами во дворе человек 500 студентов. Через несколько минут приходят к тем (во дворе) педели и под предлогом, что ректор хочет с ними говорить, зовут их в актовую залу. Студенты пошли. Пришедши туда, они, однако, узнали, что это была хитрая заманка и больше ничего: ректор за ними присылать и не думал, их заманили, а затем заперли. Лишь только об этой проделке узнали на улице, волнение между студентами увеличилось еще более. Приезжает Юрковский (обер-полицмейстер, «сиятельство») и начинает убеждать студентов расходиться по домам. Ему отвечают, что это сделают не раньше, чем выпустят тех. Тут пошли перекоры да переговоры — вдруг донцы, доблестное воинство донских казаков, с 3-саженными пиками да с фунтовыми нагайками! Что дальше произошло, описать трудно. Солдаты, студенты, народ, полицейские — все это смешалось в один клубок. Били нас и казаки с нагайками, били и мясники с Охотного ряда — опора отечества и престола, прибежавшие на помощь казакам; били по голове, по лицу, словом — куда попало. Пытавшихся обороняться сажали на извозчиков и увозили. Я в это время стоял непосредственно возле Юрковского и таким образом остался цел. Из других, кто не успел вовремя убежать (студенты, впрочем, не бежали, бежала толпа), мало осталось, кто теперь не ходит с повязанной головой. Запертых в актовом зале под вечер выпустили, отобрав сначала у них билеты и арестовав тех, кого принимали за зачинщиков (говорят, до 100 чел(овек)), остальным запретили являться в университет «впредь до особого распоряжения». Сегодня повторилась вчерашняя история, в меньшем только виде. Собравшихся студентов было лишь около 500 — 600 человек. Когда появились казаки, они пошли к клинике на Рождественке, казаки за ними, они обратно в университет, казаки за ними, пока наконец не разогнали их. Завтра соберутся, вероятно, опять¹; собираются подписи на петиции удалить Брызгалова и судить снисходительно Синявского, поступок которого был выражением недовольства всех до последнего студентов.

Письмо студента Московского университета, перехваченное департаментом полиции, от 25 ноября 1887 года. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 59.

¹ Волнения студентов Московского университета продолжались 26, 27 и 28 ноября 1887 года. Столкновения с полицией и жандармами (особенно у Екатерининской больницы) носили ожесточенный характер и сопровождались кровопролитием. Было исключено из университета, арестовано и удалено из столицы большое количество студентов. По распоряжению министра народного просвещения 30 ноября Московский университет был закрыт «впредь до особого распоряжения».

 

При первом известии о жестокой расправе над московскими студентами движение охватило массу учащихся по всей России без всякого предварительного соглашения, а единственно в силу общности гнетущих условий, созданных правительством. Московская история была только толчком к назревшему уже везде движению.

Обращение казанских студентов «По поводу студенческого движения 1887 г.». Цит. но статье В. Смирновой «Студенческое движение в Казанском университете в 1887 году». «Вопросы истории», 1949, № 10, стр. 88.

Ввиду студенческих беспорядков в г. Москве я своевременно сделал должное распоряжение о принятии надлежащих мер к предотвращению противозаконных сборищ студентов Казанского университета в портерных, кухмистерских и других частных домах, где, по обыкновению, у них бывают предварительные суждения. Кроме сего, на всех пунктах, удобных для сборищ, был усилен полицейский пост, а командующему войсками Казанского военного округа было сообщено о сделании распоряжений, чтобы на всякий случай был в готовности один из расположенных в Казани батальонов; при этом учебное начальство обязалось при первых признаках намерения студентов совершить беспорядок в здании университета тотчас же дать знать полицмейстеру.

Из донесения казанского губернатора министру внутренних дел, от 6 декабря 1887 года, № 1014. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 57.

В случае беспорядков действовать без послабления.

Делянов.

Телеграмма министра народного просвещения И. Д. Делянова попечителю Казанского учебного округа, 27 ноября 1887 года. «Вопросы истории», 1949, № 10, стр. 90..

Инспекция, конечно, осведомленная чрез своих шпионов о готовящихся «беспорядках»¹, приняла свои «меры»: актовый зал (университета. — А. И.) был заперт, педелям было приказано быть настороже и бдительно следить за поведением студентов в университете, дабы прекратить студенческие сборища в самом начале. Но и студенты, изощрившиеся в повседневной борьбе с инспекцией, и со своей стороны приняли меры, дабы усыпить инспекционную бдительность, и это до известной степени сделать им удалось. Студенты почти совсем прекратили являться в университет, и здесь стало «все спокойно»... как на Шипке. Инспекция промахнулась, думая, что движение разыграется позднее...

Проф. П. И. Фирсов. Студенческое движение в Казанском университете в 1887 году (Личные воспоминания). Исторические характеристики и эскизы, том 3, выпуск 1. Казань, 1926, стр. 81.

¹ Утром 4 декабря инспектор Н. Г. Потапов передал ректору донос одного из таких шпионов — студента 7-го семестра юридического факультета Павла Ферлюдина. В доносе говорилось: «Желая предотвратить ало, могущее возникнуть от предполагаемого восстания студентов университета и ветеринарного института, я решился известить вас, что сегодня, или завтра, или вообще на этих днях студенты договорились устроить общую сходку в университете не очень миролюбивого характера... Будьте осторожны...» В списке студентов юридического факультета о Ферлюдине даются такие сведения: «236. Ферлюдин Павел Иванов. Стипендия) графа М. М. Сперанского с янв(аря) 87 г. Симб(ирской) гимн(азии), из крест(ьян), правосл(авный), род(ился) 13 дек(абря) 1863 г. в г. Пензе. Поступ(ил) 7 сент(ября) 84 г. Зачтено 6 пол (угодий)». Осенью 1887 года П. И. Ферлюдин был награжден золотой медалью за сочинение по полицейскому праву.

 

До настоящего времени каких-либо действий или поступков со стороны студентов в стенах университета, на основании которых можно бы было заключить о начинающихся беспорядках, замечено не было... На случай явных признаков начинающихся беспорядков будут привлечены для надзора за студентами Матвеев и Поморов, служащие у меня в канцелярии для переписки, как хорошо знающие студентов по фамилиям и в лицо¹.

Инспектор П. Г. Потапов — ректору университета, 3 декабря 1887 года. «Каторга и ссылка», 1929, № 7, стр. 12.

¹ К этому донесению был приложен список студентов (27 человек), которые, по мнению инспектора, «не внушают к себе доверия и могут сочувственно относиться к различного рода протестам и демонстрациям».

 

Инспекция принялась за чистку неблагонадежных студентов и периодически выключала по группам в 15 — 20 человек, преимущественно старых студентов, которым оставалось всего несколько месяцев до окончания курса. Исключению студентов способствовали не только наушничества педелей, но и провокаторов-студентов; особенно за последнее время усердствовал студент четвертого курса юридического факультета Константин Константинович Милонов, на которого наконец обратил внимание общестуденческий суд: помню торжественное заседание Казанского общестуденческого суда, под председательством студента Омской группы Томского землячества Сараханова (впоследствии сотрудника «Саратовского листка», умершего от сыпняка во время Октябрьской революции)¹. Он, Сараханов, громогласно заявил всему составу суда, что до тех пор не распустит нас, пока не будет постановлен приговор о Милонове, который в ту же ночь должен быть литографирован и на заре разбросан по казанским улицам.

Приговор был следующего содержания:

«Казанский общестуденческий суд 3 декабря 1887 г. слушал дело о студенте 4-го курса К. К. Милонове, а о том следуют пункты:

1. Студент 4-го курса юридического факультета К. К. Милонов донес инспектору студентов о существовании Симбирского землячества;

2. Он же, Милонов, донес инспектору студентов о существовании одного из представительных учреждений студенчества и

3. Он, Милонов, позорит в личной жизни казанское студенчество, а потому суд приговорил: студента 4-го курса К. К. Милонова объявить вне закона; в случае оскорблений, наносимых Милонову, суд отказывается его защищать. Казанский общестуденческий суд».

Наутро казанские граждане познакомились с этим приговором, а вечером этого дня в моей квартире (Большая Лядская ул., д. Денике) был произведен обыск и я был арестован, как и многие члены суда.

Появление этого приговора и аресты студентов-судей приблизили время сходки...

О. В. Португалов. Из воспоминаний о студенческих волнениях в Казанском университете в 1887 г. с участием Владимира Ильича Ленина. Центральный государственный архив литературы и искусства.

¹ Сын крестьянина Тобольской губернии Константин Константинович Сараханов (род. в 1864 году) окончил Омскую гимназию, в 1883 году был зачислен на медицинский факультет, а в 1884 году перевелся на юридический факультет Казанского университета. С осени 1887 года по май 1888 года он активно сотрудничал в «Казанском биржевом листке», выступая с «Литературными заметками», которые представляли собой обзоры выходящих толстых журналов. За деятельное участие в студенческой сходке Сараханов был исключен из университета по одному описку с Владимиром Ильичей (см. стр. 398 наст, издания).

 

Приготовлялись они (речь идет о студенческих волнениях. — А. И.), очевидно, вне университета в различных землячествах и их органах. Так, в ночь с 29-го на 30-е ноября было замечено полицией большое сборище студентов в доме на улице Георгиевской, но что там происходило, осталось невыясненным. К числу самых вредных членов Симбирско-Самарского землячества принадлежали студенты Португалов, сын ссыльного в Самаре врача, и Полянский¹, и оба были выбраны в судьи этого землячества. У первого из них по указанию попечителя был произведен в ночь со 2-го на 3-е декабря жандармский обыск и были найдены и гектограф, и набранные листы вышедшего гектографированного приговора (очевидно, по делу студента К. К. Милонова. — А. И.), и письмо его сестры с поздравлением по случаю выбора его в студенческие судьи, что при настоящих обстоятельствах, говорится в письме, представляет обширное поле для деятельности. Как несомненно уличенный в принадлежности к землячеству, Португалов тотчас же был удален (то есть исключен из Казанского университета. — А. И.), что, конечно, не помешало ему принимать деятельное участие в подготовке беспорядков. Из посторонних лиц, мутивших студентов в это время, были замечены особенно присяжный поверенный Гиршфельд и ученицы фельдшерских земских курсов дочь генерал-майора Баль и мещанка Амбарова. Попечитель округа телеграфировал в Петербург о необходимости немедленно их выслать из Казани, что и было исполнено по распоряжению министра внутренних дел.

Сигналом к взрыву и здесь послужило письмо из Москвы². Гектографированная копия с одного такого письма, полученного студентом из Москвы, о том, что там происходило, была найдена  помощником  инспектора  Виноградовым  в среду 2-го декабря, в 6 часов вечера, в одном из столов 12-й аудитории, где около 7 часов должны были собраться некоторые из студентов юридического факультета для практических занятий по гражданскому судопроизводству. Письмо это читалось 3-го декабря на так называемом общем студенческом суде, и там решено было произвести одновременно беспорядки 4-го декабря и в ветеринарном институте и в университете, и были установлены все подробности дела³.

Беспорядки были, таким образом, подготовлены в земляческих учреждениях, объединявших студентов и университета и ветеринарного института, и в обоих этих высших учебных заведениях были в точности выполнены решения «общего студенческого суда».

Л. Георгиевский. Краткий исторический очерк правительственных мер и предначертаний против студенческих беспорядков. Спб., 1890, стр. 202 — 203.

¹ Сергей Федорович Полянский (род. в 1864 году) и «сын мещанина» Алексей Семенович Тургеневский-Захаров (род. в 1862 году) учились в Симбирской гимназии. В 1884 году Полянский был зачислен на физико-математический факультет Казанского университета. В следующем, 1885 году Тургеневский-Захаров поступил на медицинский факультет. Оба они (особенно Полянский) явились активными участниками студенческой сходки и были исключены из университета, как и Владимир Ильич, сразу же после нее (см. стр. 398 наст, издания).

² Кроме письма, полученного казанскими студентами 28 ноября, москвичи послали в Казань своих представителей. 1 декабря в доме Воротникова на Нижне-Федоровской улице состоялось тайное совещание депутатов землячеств Казанского университета и ветеринарного института, в котором в качестве депутата Симбирского землячества принял участие Владимир Ильич. На этом совещании был принят текст петиции и листовки, а также назначен срок выступления студентов.

³ Арестованный после сходки 4 декабря студент Казанского университета К. А. Алексеев показал на допросе, «что полученное из Москвы письмо о тамошних беспорядках было толчком, побудившим устроить беспорядки в Казани, что мысль об этом была принята и развита в собрании университетских судей и что сходка для заявления протеста против нового университетского устава была назначена на 4 или 5 декабря» (Государственный архив Татарской АССР).

 

Еще дня за два до сходки (В. И. Ульянов. — А. И.) подал повод подозревать его в подготовлении чего-то нехорошего: проводил время в курильной комнате, беседуя с наиболее подозрительными студентами¹; уходил домой и снова возвращался, приносил что-то по просьбе других и вообще вел себя очень странно.

Попечитель Казанского учебного округа — в департамент народного просвещения, 14 июня 1888 года, № 329. «Красная летопись», 1924, № 1, стр. 55.

¹ Согласно другой характеристике Владимира Ильича («Студенты, исключенные из университета за участие в сходке 4 декабря»), во многом сходной с письмом П. Н. Масленникова, под «наиболее подозрительными студентами» подразумевались Зегржда и Ладыгин.

 

...Начавшиеся с Москвы студенческие беспорядки покатились волною по лицу родины и докатились до нашего провинциального университета. Вы поймете все рыцарство того далекого времени, если я вам скажу, что все студенчество взволновалось циркуляром какого-то попечителя, который имел смелость высказать, что гимназии существуют не для детей кухарок и прачек¹. В то время молодежь была настолько чутка к общественной несправедливости, что не могла пройти мимо этого слишком откровенного циркуляра. И вот покатился горячий поток возмущенности, и тысячи юношей сломали свое благополучие в защиту неведомых кухаркиных детей. В числе этих юношей был и я. Чтобы видно вам было, как ярко пылал тогда в нас огонь гражданского чувства, расскажу о своих переживаниях того времени. Жертва приносилась совершенно сознательно. Назавтра назначена общая студенческая сходка в актовом зале, а сегодня я ликвидирую свое относительное благополучие: я знаю, что дни мои сочтены, что с родным университетом будет покончено, что на днях придется или сесть в тюремное заведение, или выехать из города с почетным караулом и переселиться в какой-нибудь новый неизвестный еще пока город, — и вот, как больной перед смертью, я торопливо творю свою последнюю волю: продаю книги и лекции, которые больше не нужны, передаю уроки тем товарищам, которые решили уцелеть, укладываю в потертый чемоданчик несколько любимых книг, небольшой запас белья, восьмушку чаю и два фунта сахару, фотографические карточки писателей и родных...²

Евгений Чириков. Цветы воспоминаний. Собрание сочинений, том 12. М., 1915, стр. 44 — 45.

¹ Речь идет об изданном 18 июня 1887 года министром народного просвещения И. Д. Деляновым циркуляре попечителям учебных округов. «Озабочиваясь улучшением состава учеников гимназий и прогимназий, — говорилось в этом циркуляре, — я нахожу необходимым допускать в эти заведения только таких детей, которые находятся на попечении лиц, представляющих достаточное ручательство в правильном над ними домашнем надзоре и в предоставлении им необходимого для учебных занятий удобства. Таким образом, при неуклонном соблюдении этого правила, гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детей коих, за исключением разве одаренных необыкновенными способностями, вовсе не следует выводить из среды, к коей они принадлежат, и чрез то, как показывает многолетний опыт, приводит их к пренебрежению своих родителей, к недовольству своим бытом, к озлоблению против существующего и неизбежного, по самой природе вещей, неравенства имущественных положений» («Волжский вестник» (Казань), 1887, 30 июля).

² В студенческом движении в Казани принимали участие представители двух направлений: последовательные демократы, люди революционного действия и подпольной работы, посвятившие всю свою жизнь борьбе за благо народа, и люди, случайно примкнувшие к революционному движению молодежи, в последующем «добропорядочные» буржуа либерального толка. Так, вместе с В. И. Лениным в студенческой сходке участвовал и Е. Н. Чириков — впоследствии известный писатель, один из кумиров либеральной интеллигенции и белоэмигрант. Публикуемые воспоминания Чирикова интересны тем, что передают настроения и чувства, которые волновали в то время казанских студентов.

 

Когда, наконец, на земляческих — разумеется, конспиративных — собраниях решено было, с целью гласного протеста, устроить сходку в актовом зале университета, то возник вопрос, как отнестись к ненавистному инспектору Потапову, бить его или не бить? И этот вопрос был решен так: постановления о битье не выносить, но если кто-либо не удержится от битья (ибо де удержаться трудно), то и порицания посягнувшему на физиономию инспектора тоже не выносить.

Проф. Н. Н. Фирсов. Студенческое движение в Казанском университете в 1887 году (Личные воспоминания). Исторические характеристики и эскизы, том 3, выпуск 1. Казань, 1926, стр. 81.

4-го декабря в наших местных (то есть казанских. — А. И.) газетах появилась телеграмма (с некоторыми сокращениями воспроизводившая опубликованное в «Правительственном вестнике» 3 декабря 1887 года сообщение о событиях в Московском университете 22 — 28 ноября. — А. И.)...¹

В тот же день, в который в Казань пришла телеграмма, заключавшая выше прописанное правительственное сообщение, начались беспорядки и в Казанском университете и начались самым буйным, неистовым взрывом...

Сходка устроена казанскими студентами по воззванию, полученному от студентов московских, которые приглашали казанских присоединиться к их петиции и восстать за их убитых товарищей.

П. Д. Шестаков. Студенческие волнения в Казани в 1887 г. «Русская старина», 1892, № 6, стр. 511, 515, 517.

¹ 4 декабря «правительственное сообщение» было напечатано в «Волжском вестнике» и «Казанском биржевом листке», 5 декабря в «Казанских губернских ведомостях».

 

День (4 декабря 1887 года. — А. И.) был морозный, садовые деревья стояли в мохнатом инее, лошади бегали по улицам седые, с снежными бородами, дым из домовых труб поднимался над городом багровыми столбами. Солнце сверкало ярко, и снег горел бриллиантами. Со всех сторон к университету тянулись студенты-заговорщики. По плану выборного комитета было решено начать этот день обычным порядком: все должны быть на лекциях и ничем не выдавать своего тайного замысла. Ровно в двенадцать часов все лекции должны быть прерваны, и студенты должны двинуться в актовый зал.

Евгений Чириков. Цветы воспоминаний. Собрание сочинений, том 12. М., 1915, стр. 47-48.

4-го декабря 1887 года студенты Казанского университета, у которых была первая лекция (10-й час), мирно пришли в университет; все было тихо, как обыкновенно. Ничто не предвещало чего-либо особенного. Прослушав первую лекцию, некоторые, у которых 11-й и 12-й час лекций не было, сходили домой и около 12-ти часов совершенно спокойно шли на 4-ю лекцию (1-й час), но, к крайнему удивлению, подходя к университегу, увидели множество полицейских у парадного входа университета, толпу народа и услышали два многозначительных слова: «Там сходка».

Сходка образовалась нежданно-негаданно, но, очевидно, была подготовлена ранее. По рассказам очевидцев, около 11-ти часов пришла в парадные сени университета небольшая толпа студентов из курильной; толпа постепенно увеличивалась. Студент-еврей П(ортугалов) что-то говорил в кучке. Некоторые слышали слова: «Уже 150 человек исключено». Этот студент П(ортугалов) три раза ходил к инспектору спрашивать у него, за что его арестуют. Вышедши в третий раз от инспектора, он хлопнул рука об руку и крикнул: «Готово!» По этому возгласу толпа, как ошалевшая, с визгом, криком, гамом бросилась по нижнему коридору...¹ Инспектор, вышедший на этот шум, расставил руки, преграждая дорогу толпе, и сказал: «Куда, господа, куда? Не ходите». Его оттолкнули, по другим показаниям, даже ударили. Буйная толпа с дикими криками и взвизгиваниями пронеслась мимо него, взбежала но лестнице и помчалась по верхнему коридору к актовой зале. Инспектор следовал за толпою; к нему в верхнем коридоре присоединился помощник инспектора Войцехович.

П. Д. Шестаков. Студенческие волнения в Казани в 1887 т. «Русская старина», 1892, 6, стр. 515 — 596.

¹ Дополнительные сведения о начале сходки дал в своих показаниях на допросе студент К. А. Алексеев. Войдя в пол-одиннадцатого в курительную комнату, Алексеев «встретил там очень много студентов, которые о чем-то взволнованно рассуждали». «Я, — заявляет далее Алексеев, — присоединился к одной из групп и из их разговоров узнал, что они толковали о напечатанном в этот день в «Волжском вестнике» официальном известии о беспорядках в среде московских студентов, причем утверждали, что вое напечатанное — ложь и что правительство только маскирует дело. Затем появилось гектографированное воззвание к студентам, приглашающее их вступиться за свои права. За несколько минут до 12 часов раздался крик одного ив студентов: «Господа, в актовый зад на сходку», — и все бывшие в курительной комнате двинулись в актовый зал мимо канцелярии инспектора»... (Центральный государственный исторический архив). Как писал в цит. книге А. Георгиевский, «некоторые (студенты. — А. И.), отделяясь от толпы, забегали в аудитории, настежь растворял в них двери и, не стесняясь присутствием профессоров, кричали: «На сходку, на сходку!»

 

...Инспектор отметил Володю, как одного из активнейших участников сходки, которого он видел в первых рядах, очень возбужденного, чуть ли не со сжатыми кулаками.

A. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминании о В. И. Ленине, 1, стр. 17-18).

4-го же декабря (В. И. Ульянов. — А. И.) бросился в актовый зал в первой партии и вместе с Полянским первыми неслись с криком по коридору 2-го этажа, махая руками, как бы желая этим воодушевить других...

Попечитель Казанского учебного округа — в департамент народного просвещении, 14 июня 1888 года, № 329. «Красная летопись», 1924, № 1, стр. 55.

...Коридоры университета огласились шумом толпы студентов, человек с 80, незаметно образовавшейся в курилке и отсюда бросившейся бегом, с криком¹ и свистом по направлению к актовому залу. В первом ряду толпы, как сообщала потом учебная администрация, бежал семнадцатилетний студент 1-го курса юридического факультета Владимир Ульянов. Инспекция следила за Ульяновым очень зорко, она заметила его возбужденность и выставила впоследствии его и еще студента Полянского, бежавшего рядом с ним, вожаками толпы.

Движение в актовый зал студенчества было преждевременным. Оно должно было начаться, когда другая толпа студентов, собиравшаяся в клинике (старой), двинется к главному подъезду университета. Товарищ, поставленный для того, чтобы немедленно сообщить об этом в курилку, слишком поторопился, и сравнительно небольшая студенческая толпа, подбежавшая к дверям актового зала, осталась без подкрепления. Однако двери были распахнуты дружным напором, и сходка волей-неволей открылась при сравнительно малом числе студентов.

Надо на минуту перенестись в 80-е годы 19 века, чтобы понять, что значила тогда захватным порядком устроенная студенческая сходка, да еще со взломом дверей. Это считалось тяжким преступлением, за которое участники навсегда могли проститься с высшим образованием, и карьера их навсегда могла быть разбитой. Поэтому в громадном пустом зале небольшая кучка протестантов почувствовала себя на первых порах совсем жутко; у многих мелькнула мысль, что дело проиграно.

Но смущение продолжалось один миг.

Проф. Н. Н. Фирсов. Студенческое движение в Казанском университете в 1887 году (Личные воспоминания). Исторические характеристики и эскизы, том 3, выпуск 1. Казань, 1926, стр. 81 — 82.

¹ В полицейских документах зафиксировано то, что кричали студенты. Один из них, «входя в университет перед началом сходки, довольно громко сказал: «Скоро будет страшная буря»; вместе с другими побежал в актовый зал на сходку, причем кричал: «В зал!», «Ура!», «Ректора!» и свистал». Другой по дороге в актовый зал выкрикивал: «Долой инспекцию!». Третий призывал: «Братцы, постоим за правое дело, за дело товарищества!» (см. «Вопросы истории», 1949, № 10, стр. 90).

 

...Толпа полилась в высокий пустынный зал, сразу оживший и потерявший всю свою научную серьезность. На подоконниках, на кафедре, на столах и стульях уже появились новорожденные демагоги¹: они махали руками, требовали внимания, желали говорить, но попытки их были напрасными и тонули в общем шуме и криках. До сих пор не могу забыть пережитых ощущений. Вся душа трепетала под наплывом особого гражданского чувства и пылала жаждой гражданского подвига. Войди в зал солдаты и потребуй, под угрозами пуль, оставить зал, — мы не моргнули бы глазом и остались! Пропала логика разума, осталась только логика сердца. В каком-то экстазе я вскарабкался на кафедру и закричал, потрясая кулаками:

 — Товарищи! Поклянемся, что мы все, как один человек, будем отстаивать наши требования, не предадим друг друга и, если будет нужно, принесем себя в жертву царящему произволу!

Дружный взрыв криков: «клянемся!», поднятые к небу руки, какой-то вопль жаждущей подвига молодости. Затем выборы председателя сходки и торжественная тишина открывшегося заседания. Прочитаны и единогласно одобрены: обращения «к правительству», «к обществу», двенадцать пунктов «наших требований», в которых упоминались и кухаркины дети, а затем — речи с разных пунктов огромного зала: с кафедры, со стульев, с подоконников.

Евгений Чириков. Цветы воспоминаний. Собрание сочинений, том 12. М., 1915, стр. 48-49.

¹ Демагог — первоначальное название главы народной партии в демократических государствах Древней Греции. Демагогами назывались, например, выдающиеся политические деятели Афин V века до нашей эры — Фемистокл, Аристид, Перикл и другие. Позднее слово «демагог» получило иной смысл и стало обозначать политикана, старающегося создать себе популярность с помощью обмана, лживых обещаний, лести и т. п.

 

Войдя в залу, инспектор (Н. Г. Потапов. — А. И.) прошел в средину толпы и обратился к ним (то есть студентам. — А. И.) с словами: «Господа, именем закона приглашаю вас разойтись». На это ему закричали: «Вон, вон!» Инспектор еще раз предложил разойтись. Раздались дикие вопли: «Бей его, бей!» И произошла такая сумятица, что, по рассказам, позеленело в глазах у всех: и у действовавших, и у терпевших, и у свидетелей. Что произошло — порядком никто рассказать не в состоянии. Один бесспорный факт констатирован самим пострадавшим инспектором студентов: студент Константин Алексеев ударил его сзади кулаком по лицу около глаза; инспектор схватил ударившего за рукав и, оборотившись, сказал: «Вы за это ответите»¹. Затем была, говорят, чистая свалка: несколько человек бросилось на инспектора, ему нанесено несколько ударов, но кто бил — этого ни инспектор, ни свидетели не знают. Помощник инспектора Войцехович, у которого, как и у других, позеленело в глазах, только одно заметил — летящее тяжелое кресло, которое он успел подхватить рукою, рука была разрезана. Он не заметил даже, что он сам чуть не упал, вероятно, от удара или толчка, — это ему после сказали служители, поддержавшие его. Педелям и служителям тоже порядком досталось. Инспектор, благодаря своей крепкой натуре, успел выбраться. Студенты рассказывают, будто он пробивался кулаками, щедро расточая удары... Толпа, влетевшая в залу, была раздражена и разъярена до крайности.., служители боялись, как бы не убили инспектора, потому что на него поднято было несколько стульев и кресел. Из какого числа состояла сходка в этот бурный период — никто определенно сказать мне не мог. Одни говорят 50, другие — 100, третьи — от 150 до 200.

П. Д. Шестаков. Студенческие волнения в Казани в 1887 г. «Русская старина», 1892, № 6, стр. 516-517.

¹ Согласно донесению начальника казанского губернского жандармского управления в департамент полиции 4 декабря 1887 года, столкновение студентов с инспектором произошло не в актовом зале, а в его канцелярии, куда Н. Г. Потапов, «отступая перед напором студентов, выражавших ему различные порицания, вошел» и «куда за ним проникли и студенты, из которых бывший.впереди студент 1-го курса юридического факультета Константин Александров Алексеев, сын обер-офицера, уроженец Уфимской губернии, нанес г. Потапову без всякого повода оскорбление действием, ударяв его по лицу, а затем кто-то из толпы, но, кто именно, осталось пока невыясненным, покушался нанести г. Потапову удар стулом, причем помощник инспектора г. Войцехович, отклонивший удар, получил ушиб руки» (Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 56).

 

Сего 4 декабря, в 12 часов дня, студенты Казанского ветеринарного института: 1 курса Константин Антонов Выгорницкий, 2 курса Александр Егоров Скворцов, 3 курса Николай Александров Мотовилов и того же курса Иван Иванов Воскресенский, находясь во главе толпы своих товарищей, подали г. директору института петицию по предметам, не относящимся собственно до этого учебного заведения, но в которой требовались отмена существующего университетского устава, признание за студентами права устраивать свои вспомогательные кассы, студенческие кухмистерские и т. п., затем, не производя беспорядков в здании ветеринарного института, участвовавшие в подаче петиции и все бывшие при этом студенты, с Выгорницким во главе, направились к императорскому Казанскому университету¹, где тем временем студенты оного в количестве 150 — 200 человек, собравшись толпой, окружили с угрозами инспектора студентов г. Потапова... ²

Из донесения начальника казанского губернского жандармского управления в департамент полиция, от 4 декабря 1887 года, № 1441. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 56.

¹ «Очевидец этого движения, — пишет в цит. статье IL Д. Шестаков, — довольно картинно рассказывал, как до 80 студентов-ветеринаров массою двигались с Грузинской улицы к Воскресенской, как у входа в университет им заградила дорогу полиция, но «они разметали полицию и прорвались.»» (там же, стр. 518).

² П. Д. Шестаков утверждает, что студенты-ветеринары вбежали в актовый зал университета несколько позже, уже во время беседы участников сходки с ректором Н. А. Кремлевым; «вошедшие были встречены рукоплесканиями, а по другим рассказам — даже братскими объятиями и поцелуями студентов сходки» (стр. 521).

 

В это время в зал с противоположной стороны в другие запертые двери ломилась другая толпа студентов, явившаяся, наконец, из клиники. Эта толпа не стала выламывать двери, но вернулась назад и вошла в ту дверь, в которую вломилась первая толпа, совершившая избиение инспектора. Сходка становилась большой, ибо после присоединения к ней клинического отряда в зал входили все новые и новые кучки студентов.

Проф. Н. П. Фирсов. Студенческое движение в Казанском университете в 1887 году (Личные воспоминания). Исторические характеристики и эскизы, том 3, выпуск 1. Казань, 1926, стр. 83.

Оскорбленный действием инспектор лично донес ректору о случившемся¹. Ректор тотчас же пришел в университет. Когда он поднимался по лестнице, до него доносился страшный шум и гам. Помощник инспектора и служители инспекции говорили ему: «Не ходите, ваше превосходительство». Служители прибавляли: «Там нехорошо, нас избили». «Ваше превосходительство, — шепчет один служитель в растерянности и в избытке усердия осмеливаясь коснуться до превосходительного рукава, — не ходите туда... там страшно... убить могут...» Конечно, ректору было жутко на первых порах, этого он и сам не скрывает, но долг призывал его идти туда, где «страшно». Когда он вошел в залу, шум был страшный. Возвысивши голос, насколько позволяла его слабая грудь, он сказал: «Я пришел пригласить вас разойтись, иначе я вынужден буду прибегнуть к горькой мере призвать полицию и войско». Этих слов, сказанных ректором, по-видимому, студенты сходки не слыхали, потому что бывшие на сходке, передавая разговор ректора со студентами, этих слов не передают... Некоторые студенты подошли к ректору и заявили, что студенты желают поговорить с ним. Он отвечал: «Я не прочь поговорить с вами, но я могу говорить только тогда, когда установится тишина: при шуме говорить невозможно». Тогда они сами стали устанавливать порядок. Сначала отозваны были студенты, взобравшиеся на кафедру, потом стали кричать: «Тише, тише!» Мало-помалу порядок и тишина установились. Около кафедры, на которую взошел ректор, образовался полукруг. Тогда к ректору обратился один студент со словами: «Просим нас выслушать и принять петицию». «Я заранее знаю, — сказал им ректор, — чего студенты желают. Вы желаете, конечно, права сходок, студенческого суда, студенческих кассы, библиотеки, кухмистерской и проч.». «Нет, в нашей петиции есть и другое кое-что, взгляните».

П. Д. Шестаков. Студенческие волнения и Казани в 1887 г. «Русская старина», 1892, № 6, стр. 519-520.

¹ Выбравшись из актового зала, инспектор Потапов первым делом вызвал полицию.

 

Собрало нас сюда не что иное, как сознание невозможности всех условий, в которые поставлена русская жизнь вообще и студенческая в частности¹, а также желание обратить внимание общества на эти условия и представить правительству нижеследующие требования. Мы пришли к заключению, что реформы наивозможно ближайшего будущего по отношению к университетам должны быть следующие:

а) Для всех российских университетов устав должен быть один и тот же.

b) Университетом должна заведовать коллегия профессоров совершенно самостоятельно.

c) Никакого контроля со стороны университета над частною жизнью студентов не должно быть.

d) Студентам должно быть предоставлено право сходок для обсуждения дел, касающихся студенчества, а также право коллективной подачи петиций.

e) Право иметь свои библиотеки, читальни, кассы взаимопомощи, кухмистерские и управлять ими через своих выборных.

f) Должен быть гласный студенческий суд, решения которого профессорская коллегия не может игнорировать.

g) Студенты получают право распределять стипендии и пособия по усмотрению выборных от студентов лиц.

II. Уничтожение сословности и всякого рода препятствий, затрудняющих доступ в учебные заведения (например, высокая плата, форма и т. п.).

III. Справедливость требует, чтобы все наши товарищи — всех университетов, исключенные за студенческие волнения, были приняты вновь.

IV. Для удовлетворения возмущенного нашего и общественного мнения, необходимо, чтобы были наказаны те лица, по приказанию или недосмотру которых были совершены в 20-х числах прошедшего месяца зверские насилия над нашими товарищами, московскими студентами, и даже убийства, официально скрываемые².

Казанские студенты.

Петиция, поданная казанскими студентами ректору университета 4 декабря 1887 года. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 60.

¹ Начало петиции показывает, что участники сходки рассматривали свое выступление не только как чисто студенческое дело, а как протест против всей царской действительности. Это подтверждается также и их письмом «Русским студентам и студенткам Парижского университета». В ответ на обращение, принятое на митинге русских студентов, занимающихся за границей, казанские студенты писали 1 января 1888 года:

«Товарищи! Мы получили мотивированное постановление вашего митинга и решили ответить вам. Нас обрадовал ваш смелый голос в защиту попранных прав университета и свободы. Из дошедших до нас сочувственных отзывов по поводу попытки освободиться от невыносимого гнета зазнавшегося деспотизма ваш голос является одним из смелых по языку и мысли. Нечего и говорить, что вы верно поняли сущность нашего движения...

Охватившее все высшие учебные заведения движение 1887 года отличается от прежних движений своим более общим, не чисто студенческим характером, что отразилось и на наших петициях, указывающих на общественные тенденции...

Мы уверены, что следующий наш протест — ждать его недолго — поставит себе еще более широкие задачи и, таким образом, требования студентов сольются с общими русскими требованиями. Русское общество и студенчество настолько созрели, что с негодованием смотрят на разнузданные, бесчестные выходки деспотического, силой подкупа и клевет держащегося правительства.

Искренне благодарны вам, дорогие товарищи, за ваше сочувствие и надеемся встретить вас в освобожденной России» (Государственный архив Татарской АССР).

¹ Здесь имеется в виду то место «правительственного сообщения», где говорится, что студенческую сходку у Екатерининской больницы в Москве 26 ноября «ввиду упорства собравшихся пришлось рассеять движением жандармов и полиции, причем, как оказалось по собранным совершенно точным сведениям, никому не было нанесено увечий или тяжких повреждений». Вместе с тем в «сообщении» всячески опровергались «слухи» о «смерти двух студентов, будто бы пострадавших при рассеянии сходки у Екатерининской больницы» («Правительственный вестник», 1887, 3 декабря).

 

Ректор развернул петицию и, прочитав первые слова ее: «Собрала нас сюда невозможность русской жизни вообще и студенческой в частности», обратился к студентам «с целою лекциею о правах и обязанностях граждан»; объяснив им, что граждане имеют установленные законом права и обязанности, что каждый может по закону просить за себя лично, а за других лишь по уполномочию, он спросил: «Кто же уполномочивал вас заявлять и входить с ходатайством о невозможности русской жизни вообще?»

В продолжение длинной речи ректора случались перерывы, по временам слышались отдельные голоса, возражения. Ректор при этом останавливался и заявлял, что он может говорить только при полной тишине, и тишина снова восстановлялась. Один перерыв обратил особенное внимание студентов и рассказывался ими с нескрываемым удовольствием. Когда ректор говорил о необходимости для каждого гражданского общества порядка и законности, медик 5-го курса Ш. сделал ему такой вопрос: «А вот, ваше превосходительство, летом исключены у нас 15 человек, позвольте же спросить — за что?» Ректор отвечал, что причина исключения ему неизвестна. «В порядке ли это, — продолжал студент Ш., — что начальнику университета, ректору, неизвестно за что исключают студентов?»

П. Д. Шестаков. Студенческие волнения в Казанском университете в 1887 г. «Русская старина», 1892, № 6, стр. 520 — 521.

Не желая, как он потом говорил своим друзьям, допустить ввода в университет полиции и солдат, ректор обратился к сходке с увещательным словом, указывая, что насильственными способами студенты ничего хорошего не добьются. Студенты наперерыв возражали, говоря, что, например, Болгария открытой борьбой добилась освобождения от турецкого ига и конституционной формы правления.

Долго увещевал сходку «достопочтенный ректор», как титуловали его в ответных речах, но увещевал, разумеется, безрезультатно. Однако сходка, понимая, что всеми своими советами и указаниями ректор стремится главным образом к тому, чтобы провести время и предотвратить избиение студентов полицией, только что пред тем происшедшее в Московском университете, была благодарна Кремлеву и по временам на его слова отвечала рукоплесканиями.

Проф. П. П. Фирсов. Студенческое движение в Казанском университете в 1887 году (Личные воспоминания). Исторические характеристики и эскизы, том 3, выпуск 1.

Казань, 1926, стр. 83.

...Увещания ректора продолжались около 3 часов, причем студенты, с своей стороны, требовали удаления инспектора г. Потапова¹, отмены университетского устава, разрешения устраивать вспомогательные кассы и кухмистерские, возвращения исключенных за последние годы студентов и привлечения к ответственности должностных лиц, содействовавших этому исключению, и, наконец, чтобы настоящий их поступок остался безнаказанным.

Из донесения начальника казанского губернского жандармского управления в департамент полиции, от 4 декабря 1887 года, № 1441. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 56.

¹ Требование студентов удалить инспектора Потапова не только не было выполнено, но и сыграло роль своеобразной рекомендации этому университетскому держиморде. Пощечина, полученная Потаповым, помогла ему сделать карьеру: в мае 1888 года он стал помощником попечителя, а спустя два года занял пост попечителя Казанского учебного округа.

 

Студенты заявили ректору желание говорить с профессорами¹. Ректор на это их желание заметил, что, во-первых, он не видит в этом необходимости, во-вторых, всех профессоров до 60-ти, — когда же можно их собрать, если даже ректор и согласится послать к ним повестки. «Мы подождем хоть до вечера», — ответили на это студенты.

Во время этих переговоров вошло в залу несколько профессоров, которые и пожелали вступить в беседу со студентами.

П. Д. Шестаков. Студенческие волнения в Казани в 1887 г. «Русская старина», 1892, № 6, стр. 521.

¹ Требуя в своей петиции широкой автономии профессорской коллегии, студенты рассчитывали на поддержку их выступления со стороны профессоров. «Потому-то, — говорит П. Д. Шестаков, — студенты сходки так и добивались беседы с профессорами: они мечтали, может быть, что профессора, прочитав их петицию, тотчас соединятся с ними, пойдут рука об руку, так что студенческая сходка и петиция обратятся в сходку и петицию студенческо-профессорскую» (там же, стр. 528).

 

...Группа (человек 5 — 6) профессоров (в числе которых был и я) отправились на сходку в актовый зал. Цель наша была — воздействовать на студентов, чтобы они разошлись, так как, мы знали, обязательно последуют сильнейшие репрессии, до введения войск в университет включительно (ректору после и были поставлены в вину непринятие строгих мер и объяснения со студентами). Мы застали на кафедре бледного, измученного ректора, который тщетно умолял студентов разойтись. С увещеванием обратились и некоторые профессора¹. Я не помню тех речей и реплик, которые подавались профессорами и студентами; помню только — пререкались два брата (студент и профессор В.) ².

Проф. В. Разумовский. Из воспоминаний. Студенческая сходка, на которой был Ленин. «Студенческая мысль» (Саратов), 1924, № 1-3, стр. 14.

¹ На сходке с речами выступили декан медицинского  факультета А.Я. Щербаков, профессора чистой математики А. В. Васильев и В.В. Преображенский, профессор технологии и технологической химии И. И. Канонников, профессор всеобщей истории И. Н. Смирнов, профессор патологической анатомии Н. М. Любимов.

² Речь идет о профессоре чистой математики Александре Васильевиче Васильеве, сыне известного русского синолога профессора В. П. Васильева, преподававшего в Петербургском университете. А. В. Васильев был председателем секции физико-математических наук Общества естествоиспытателей, участником ряда международных конгрессов по математике и философии, много времени отдавал общественной деятельности. Это обстоятельство, а также позиция, занятая Васильевым во время студенческих волнений в 1887 году, вызвали нападки на него со стороны попечителя Казанского учебного округа П. Н. Масленникова.

 

После прихода профессоров, а по некоторым (сведениям. — А. И.) — до прихода их, студенты сказали ректору, что следовало бы пригласить в залу и тех студентов, которые внизу устроили сходку. Ректор был так внимателен, что сам лично сходил вниз¹ и пригласил в актовую залу как студентов нижней сходки, так и других студентов, находившихся внизу. Таким образом, беседа профессоров происходила с собранием студентов гораздо более многочисленным, чем была первая набуянившая и прибившая инспектора сходка. И началась «задушевная» («gemuthliche») беседа. Некоторые профессора обращались с речами к студентам, один даже от лица всех профессоров. Понятно, что эти речи выслушивались тоже не без перерывов, столь естественных при возбужденном состоянии студентов и при содержании речей, в которых профессора старались успокоить, призвать к порядку студентов. Так, когда один студент сказал, что все университеты закрыты, профессор В(асильев) возразил: «Я считаю долгом заявить, что Петербургский университет не закрыт. Мой отец, профессор и декан Петербургского университета, писал мне, что там студенческих беспорядков не было». Вышел родной брат профессора студент В(асилье)в и заявляет: «Брат говорит неправду. Профессор умалчивает о столкновении профессоров Петербургского университета с ректором». На это профессор В(асилье)в ответил: «Я говорил о студенческих беспорядках, которых в Петербургском университете не было, а то, о чем брат говорит, к делу не относится». Другой более резкий перерыв произведен ветеринаром С-м (по всей вероятности, Александром Скворцовым. — А. И.). Этот оратор, вожак студентов-ветеринаров, по поводу речи одного профессора громко заметил: «У нас, в ветеринарном институте, профессора заодно с инспекциею», на что профессор -в (очевидно, профессор физиологической химии А. Я. Щербаков, принимавший участие в беседе со студентами. — А. И.) возразил ему: «Профессоров не нужно смешивать с инспекциею, с которою они не имеют ничего общего...»

Не могу при этом не прибавить, что во время последних студенческих беспорядков кидалась всем в глаза рознь между ректором и большинством профессоров, с одной стороны, и попечителем, инспектором студентов и меньшинством профессоров, с другой.

П. Д. Шестаков. Студенческие волнения в Казани в 1887 г. «Русская старина», 1892, № 6, стр. 521-522, 523.

³ Лично ему приходилось идти за студентами потому, что ни членов, ни служителей инспекции не было тут: инспекция вся удалилась сверху» одни, говорят, по собственному желанию, другие — по приказанию ректора, основанному будто бы на заявлении студентов, которые требовали удалить инспекцию. — Примечание П. Д. Шестакова.

 

...Г. попечитель учебного округа (П. Н. Масленников. — А. И.) своими решительными распоряжениями возбудил к себе неприязненные отношения многих влиятельных лиц в губернии и в особенности ректора Казанского университета г. Кремлева, на стороне которого стоит большинство профессоров; из них, как на наиболее выдающихся по своим крайне либеральным убеждениям, я могу указать на Щербакова¹, Васильева, Штукенберга² и Преображенского³. Эти лица, кроме Штукенберга, 4 декабря на сходке, по удалении ректором инспекции, обращались к студентам с речами, но содержание этих речей осталось неизвестным...

Профессор Штукенберг, заведующий естественным факультетом, давшим наибольший процент участников беспорядков, еще раньше навлекал на себя подозрения в сомнительной политической благонадежности, выразившейся в деле о студенческой библиотеке Рейнгардта, закрытой по высочайшему повелению в 1883 г...

Профессор же Васильев, как мне известно негласным путем, находится в сношениях с эмигрантами в Лондоне и состоит в дружеских сношениях с крайне подозрительным в политическом отношении г. Анненским, заведовавшим казанским земским статистическим бюро, а ныне занимающим такую же должность в Нижнем Новгороде, причем, по моим сведениям, возле названного Анненского группируются все неблагонадежные элементы, удаленные из Казани.

Начальник казанского губернского жандармского управления — в департамент полиции, от 29 декабря 1887 года, № 1650. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 61 — 62.

¹ См. именной указатель цитируемых авторов.

² Александр Антонович Штукенберг (1844 — 1905) — известный геолог и палеонтолог. В 1867 году окончил Петербургский университет, в 1873 году стал доцентом, а в 1875 году — профессором Казанского университета. Его главные работы посвящены изучению геологического строения Урала и Поволжья.

³ Владимир Васильевич Преображенский (род. в 1846 г оду) — воспитанник Симбирской гимназии (1859 — 1864 годы), Петербургского (1864 — 1866 годы) и Московского (1866 — 1868 годы) университетов. Преподавал математику в Московском техническом училище, Московской 6-й гимназии, Новороссийском университете. В 1883 году избран экстраординарным профессором Казанского университета по кафедре практической механики. Уволен «по прошению» 1 декабря 1887 года.

 

Утомленный ректор на минуту вышел из зала. В дверях он столкнулся с профессором чистой математики Преображенским, как ураган, влетевшим в зал прямо в студенческую толпу.

Атлетического роста и сложения, с бакунинской громадной головой и шевелюрой, кумир студентов, Преображенский прокричал задыхающимся голосом: «Некоторое время тому назад я представил начальству свое прошение об отставке. Могу сообщить вам радостную для меня весть: сегодня, наконец, отставка моя получена». На это заявление последовал взрыв бурных и долго не прекращавшихся аплодисментов. Заявление любимого профессора как нельзя лучше отвечало настроению сходки. Она вырабатывала именно такую форму протеста — добровольный выход из университета — и стремилась убедить большинство присоединиться к этому постановлению, предварительно состоявшемуся в земляческих собраниях. Это постановление было актом отчаяния и походило на духовное харакири (то есть самоубийство. — А. И.): если невозможно без постоянной помехи учиться в университете, то надо всею массою оставить его и тем обратить внимание сонного косного общества на положение науки, просвещения и студенчества в России. В этом смысле и состоялась резолюция сходки, которая продолжалась дальше при участии некоторых, пришедших на помощь ректору, наиболее терпимых студенчеством, профессоров...

Проф. И. Н. Фирсов. Студенческое движение в Казанском университете в 1887 году (Личные воспоминания). Исторические характеристики и эскизы, том 3, выпуск 1. Казань, 1926, стр. 83 — 84

Выслушав речи профессоров, студенты объявили: «Так как ни ректор, ни профессора не дают нам надежды, что наши требования будут исполнены, то мы оставляем университет», и стали класть свои билеты (так называемые «входные». — А. И.) на стол и на кафедру¹.

П. Д. Шестаков. Студенческие волнения в Казани в 1887 г. «Русская старина», 1892, № 6, стр. 522.

¹ Входные билеты студенты стали возвращать по решению избранного еще в начале сходки «комитета» (президиума сходки). Среди возвративших свои входные билеты были знакомые А. М. Горькому студенты Николай Евреинов, Андрей Комлев, Гурий Плетнев и другие.

 

Началась тяжелая сцена... Десятки рук (я видел и дрожащие руки) потянулись к кафедре ректора, который принимал билеты: помню — нам было жутко... Мы знали, что печальная судьба ожидает этих смелых протестантов.

Проф. В. Разумовский. Из воспоминаний. Студенческая сходка, на которой был Ленин. «Студенческая мысль» (Саратов), 1924, № 1-3, стр. 14.

...Уходя же со сходки (В. И. Ульянов. — Л. И.), отдал свой входной билет.

Ввиду исключительных обстоятельств, в которых находится семья Ульяновых, такое отношение Ульянова к сходке дало повод инспекции считать его вполне способным к различного рода противозаконным и преступным демонстрациям.

Попечитель Казанского учебного округа — в департамент народного просвещения, 14 июня 1888 года, № 329. «Комсомольская правда», 1937, 26 августа.

...Из числа производивших беспорядки студентов университета 90 человек тут же представили ректору, свои входные билеты¹, заявив о нежелании оставаться долее в университете, прочие же участники беспорядка, присоединившись к этому заявлению, объяснили, что входные билеты их будут также представлены ими.

Начальник казанского губернского жандармского управления — в департамент полиции, от 4 декабря 1887 года, № 1441. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 56.

¹ В телеграмме в департамент полиции 4 декабря и в донесении министру внутренних дел 6 декабря 1887 года казанский губернатор сообщал, что входные билеты возвратили 99 студентов.

 

Было уже около 4-х часов. Ректор снова напомнил, что пора разойтись¹. «Мы разойдемся сейчас, только нас, пожалуй, перехватают, когда мы будем уходить». Ректор успокоил их: «Не перехватывают. Я сейчас сам сделаю распоряжение. Я пойду, а вы сохраняйте порядок». Ректор пошел вниз и сказал находившимся там полицеймейстеру и инспектору, что сейчас студенты будут выходить через парадный вход, так чтобы не мешать им выходить и не задерживать их. Инспектор на это сказал, что студенты первой сходки у него все замечены². Возвратившись в залу, ректор объявил студентам, что они могут уходить. Сходка разошлась почти в 4 часа пополудни, следовательно, беседа ректора и профессоров со студентами продолжалась более 372 часов.

П. Д. Шестаков. Студенческие волнения в Казани в 1887 г. «Русская старина», 1892, № 6. стр. 522-523.

¹ К этому времени ректор получил формальный приказ попечителя учебного округа «на основании ст(атьи) 8-й устава, немедленно покинуть зал и очистить его от студентов с помощью полиции, а если нужно, то и войска, которого целый батальон и с боевыми патронами уже наготове» (см. «Исторический журнал», 1940, № 4 — 5, стр. 26).

² Принимавшие участие в сходке студенты брались инспектором на учет «по указанию педелей, наблюдавших, говорят, за сходкой в щели с закрытых хор и из разных дверей и закоулков в тот момент, когда сходка, начавшаяся так бурно, спокойно расходилась» (Н. И. Фарсов, цит. статья, стр. 84).

 

...К 4 часам пополудни, не производя иных насильственных действий и особых беспорядков, студенты разошлись, так что не представилось необходимости прибегать к содействию воинской команды, которая в составе одного батальона 7 пехотного Ревельского полка находилась в готовности во дворе соседнего с университетом здания казанского городского полицейского управления... Равным образом, без особых понудительных: мер, разошлись к тому же времени и пришедшие к университету студенты Казанского ветеринарного института... В самом же ветеринарном институте не произошло иного беспорядка, кроме подачи вышеупомянутой петиции, подписавшие которую и вообще обратившие на себя внимание своим поведением 17 студентов ветеринарного института, в представляемом списке поименованные, по постановлению совета института, сего же числа (то есть 4 декабря. — А. И.) ив оного исключены, причем Выгорницкий, Скворцов и Мотовилов будут, по распоряжению г. казанского губернатора, арестованы впредь до отправления их на родину; остальным же, равным образом, предложено будет выехать из г. Казани так же, как и студентам университета, которые будут подвергнуты исключению, каковую меру т. попечитель Казанского учебного округа предполагает применить к большинству участников произведенного беспорядка, не которых против вышеупомянутого студента Константина Алексеева возбуждено судебное преследование¹. По распоряжению г. попечителя учебного округа Казанский университет временно закрыт ² до окончательного водворения спокойствия среди студентов...

Донося об изложенном, долгом считаю присовокупить, что во время вышеописанного беспорядка в Казанском университете среди студентов циркулировало составленное и отгектографированное неизвестными лицами воззвание³, экземпляр которого при сем представляется.

Из донесения начальника казанского губернского жандармского управления в департамент полиции, от 4 декабря 1887 года, № 1441. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 56 — 57.

¹ К. А. Алексеев был арестован и содержался при 4-й полицейской части г. Казани, П. Д. Шестаков пишет: «4-го декабря, после нанесения Алексеевым удара инспектору, студенты хотели, говорят, его скрыть, но он сам явился к полицеймейстеру, со слезами раскаивался в своем проступке и просил прощения, являлся также и к начальнику жандармского управления, писал письмо к инспектору. На допросе он, по слухам, дал обстоятельное показание. В этом показании он подробно, на трех листах, с обозначением фамилий, рассказал о предварительных сходках и собраниях землячеств, кто был председателем сходок, землячеств, студенческого суда и т. п.» (цит. статья, стр. 525).

² Казанский университет был закрыт до 5 февраля 1888 года.

³ По воспоминаниям А. С. Деренкова и студентки Надежды Щербатовой, воззвание казанских студентов, брошюру «Царь-Голод», как и другие запрещенные брошюры и прокламации, гектографировал корректор «Волжского вестника» Гурий Плетнев при активном участии А. М. Горького (см. «Литературный Татарстан», 1952, книга V, стр. 243). Несколько экземпляров этого воззвания полиция отобрала у студентов, выходивших после сходки из здания университета.

 

ТОВАРИЩИ!

Тяжким бременем лег новый университетский устав. Вас, питомцев дорогой «alma mater»¹, вас, представителей молодой интеллигентной мысли, он отдал во власть шпионствующей инспекции, он сузил и низвел на «нет» значение профессорской коллегии, сделал из них учителей-чиновников, он ограничил доступ в университеты сыновьям бедных отцов, увеличив взнос за право слушания лекций, установив тяжелые условия при получении стипендий и т. д. Но это еще не все: циркуляр министерства народного просвещения от 18 июня 1887 г. лишил ваших юных братьев возможности получать даже гимназическое образование. Наконец, в событиях московских 23, 24, 25 ноября текущего года, когда лилась кровь наших товарищей (2 студента было убито), когда нагайки свистали над головами их, в этих событиях нанесено было позорное оскорбление всей русской интеллигентной молодежи. Казанские студенты! Неужели мы не встанем на защиту попранных прав наших университетов, неужели мы не выразим нашего протеста пред разыгравшейся во всю ширь реакцией? Мы верим в казанское студенчество, и мы зовем его на открытый протест в стенах университета.

Листовка казанских студентов. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 58 — 59.

¹ Alma mater (латинск.) — «мать-кормилица». Так студенты обычно называли свой университет.

 

Дело и здесь (то есть в Казани. — Л. П.), как в Москве, окончилось полным торжеством взбунтовавшихся студентов и поражением университетской инспекции и вообще правительственной власти...

Бурное брожение между студентами, доносил попечитель округа г. министру, продолжалось как в этот, так и в последующие дни: студенты толпами ходили по городу и по Воскресенской улице, в особенности, где здание университета и 1-я полицейская часть.

А. Георгиевский. Краткий исторический очерк правительственных мер и предначертаний против студенческих беспорядков. Спб., 1890, стр. 214.

Сходки продолжаются и теперь, но уже на вольном воздухе — на Арском поле и в Подлужной. Университет и квартира попечителя охраняются солдатами, так что мы на военном положении.

Проф. С. В. Левашов — проф. В. М. Флоринскому, 8 декабря 1887 года. Казань. Государственный музей Татарской АССР.

...На дворе полиции был наготове батальон солдат с заряженными ружьями; в пустом доме против квартиры попечителя учебного округа, начиная с 4-го декабря, долгое время стоял тоже батальон, а самая квартира день и ночь охранялась полицейскими, пешими и конными...

4 декабря вечером у входа в университет стояла большая толпа студентов, ожидая конца заседания университетского совета, происходившего в тот день.

П. Д. Шестаков. Студенческие волнения в Казани в 1887 г. «Русская старина», 1892, № 6, стр. 525, 528.

Весь этот день (4 декабря. — А. И.) прошел в беготне по городу: необходимо было спаять полуразрушенную организацию, подсчитать уцелевшие силы, собрать наиболее смелых и деятельных и выставить новое ополчение. Делать это приходилось с большой осторожностью, потому что легко было нарваться на засаду: по городу шли обыски и аресты среди студентов и частенько уже но направлению к тюрьме мчались пролетки с парочками в виде студента, любовно поддерживаемого за талию усатым жандармом.

Евгений Чириков. Цветы воспоминании Собрание сочинений, том 12. М., 1915. стр. 51.

Сего числа (то есть 4 декабря. — А. И.) некоторые студенты Каз(анского) университета, придя в здание унив(ерситета), дозволили себе самовольно собраться в университетском зале. Несмотря на сделанное им указание и предостережение, студенты эти, образовав шумную сходку, упорно отказались оставить зал и во время сходки позволили себе заявлять университетскому начальству свои требования не только от имени студентов, но и от лица образованного общества¹. Предполагая дальнейшим расследованием выяснить дело и всех виновных в беспорядках студентов со всеми подробностями, я признаю теперь же необходимым, для поддержания между студентами уважения к законности, подвергнуть взысканию тех из означенных студентов, виновность которых не подлежит сомнению. Посему и руководствуясь 8 ст(атьей) Университетского устава, имею честь просить Ваше Превосходительство завтра же утром предложить правлению университета исключить из числа студентов нижепоименованных лиц (далее идет перечисление в алфавитном порядке сорока фамилий, в том числе «Ульянова Владимира Ильича — юридич(еский) фак(ультет)». — А. И.)... Документы этих лиц, по исключении их, прошу Ваше Превосходительство препроводить в распоряжение казанского полицеймейстера.

Попечитель Казанского учебного округа — ректору университета, от 4 декабря 1887 года, № 5564 «Беднота», 1920, 23 апреля.

¹ Вечером 4 декабря инспектор Н. Г. Потапов представил попечителю Казанского учебного округа П. Н. Масленникову список студентов, принимавших участив в сходке. В нем было 153 фамилии. Студенты, против фамилий которых в списке стояли два и три креста, исключались из университета. Под № 139 в списке значилось: «Ульянов, Владимир Ильич, юридич.+++ — исключен 4 декабря». Среди исключенных Владимир Ильич по возрасту был самым молодым; остальные были старше его, вплоть до 1859 года рождения. По данным полицмейстера, всего было исключено из университета 46 студентов, из которых только трое (в том числе и Владимир Ильич) — первокурсники. Большинство исключенных — студенты старших курсов.

 

...Согласно полученным от Вашего превосходительства по телеграфу указаниям я счел обязанным принять против массы виновных студентов не только решительные, но и возможно скорые меры взыскания, так что вечером того же дня (то есть 4 декабря 1887 года, — А. И.) было дано правлению Университета предложение об исключении наиболее виновных студентов, которые в силу особых распоряжений Министерства Внутренних дел были вместе с тем переданы в ведение городской полиции...

Из донесения попечителя Казанского учебного округа министру народного просвещения, от 30 апреля 1888 года. Государственный архив Татарской АССР.

Несколько десятков и в том числе студент 1 курса юридич(еского) факультета Владимир Ульянов были исключены из университета сразу, без разбирательства происшествия, будучи, очевидно, намечены предшествовавшим сыском...¹

Проф. Н. Н. Фарсов. Студенческое движение в Казанском университете в 1887 году (Личные воспоминания). Исторические характеристики и эскизы, том 3, выпуск 1. Казань, 1926, стр. 84.

¹ В присланном 9 декабря на юридический факультет отношении правление университета сообщало, что за участие в сходке исключены шесть студентов этого факультета: «Вышенский Николай Алекс(андрович), Киреев Дмитрий Кузьм(ич), Осинин Константин Николаев(ич), Сараханов Константин Константинов(ич), Ульянов Владимир Ильин и Алексеев Константин Александров(ич), последний, кроме того, за оскорбление действием инспектора студентов».

 

За участие в студенческих беспорядках, происходивших в декабре 1887 года, (В. И. Ульянов) исключен на университета с воспрещением жительства в Казани и с учреждением негласного надзора полиции.

Справка департамента полиции о В. И. Ленине. «Красная летопись», 1922, № 2 — 3, стр. 306.

Благоволите исключенных студентов немедленно выслать из города.

За министра
 Шебеко.

Телеграмма товарища министра внутренних дел Шебеко казанскому губернатору, 4 декабря 1887 года, № 81936. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 60.

Для спасения благомыслящих не щадите негодяев.

Делянев¹.

Телеграмма министра народного просвещения И. Д. Делянова попечителю Казанского учебного округа, 5 декабря 1887 года. «Пути революции», 1922, № 1, стр. 89.

¹ Во время своего посещения Казанского университета в 1888 году министр народного просвещения И. Д. Делянов сказал профессорам: «В казанских студентах играет пугачевская кровь».

 

Хотя и городе спокойно, но беспорядки, надо полагать, еще не прекратились¹. Приглашенные вчера (то есть 4 декабря. — А. И.) на всякий случай войска в составе батальона с боевыми патронами занимают постоянные караулы в разных частях города. В случае повторения сходок и других беспорядков будут приняты энергичные меры.

Попечитель Казанского учебного округа — министру народного просвещения, от 5 декабря 1887 года. Государственный архив Татарской АССР.

¹ Попечитель Казанского учебного округа отменил назначенный на 8 декабря в городском театре спектакль «Уриэль Акоста» К. Гуцкова «ввиду далеко не успокоившегося еще брожения умов между студентами и очевидной для них возможности воспользоваться вечером в театре для какой-нибудь грубой манифестации» (см. «Вопросы истории», 1949, № 10, стр. 92).

 

Ныне попечитель учебного округа отношением за № 617 уведомил, что из лиц, участвовавших в беспорядках, исключено из университета пока 39 человек, а директор ветеринарного института сообщил, что из института исключено 17 студентов. Исключенным присланы списки, и о высылке их из Казани сделано уже надлежащее распоряжение.

Доводя о сем до сведения вашего сиятельства, долгом считаю почтительнейше доложить, что с сего числа чтение лекций в университете временно приостановлено, в институте же эти лекции были прекращены ранее ввиду производимых поверочных экзаменов; мера надзора за студентами мною усилена, и через полицейских чинов охраняются входы в здание университета и института, причем имеется наблюдение, дабы не было сделано каких-либо неблаговидных поступков противу попечителя, к которому студенты относятся недружелюбно.

Донесение казанского губернатора министру внутренних дел, от 6 декабря 1887 года, № 1014. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 58.

СПИСОК

39 исключенных студентов Казанского университета¹

 

Фамилия студента	Время рождения	Время поступления в университет	Количество зачетов в полугодие
1. Аккер М. И.	1869 г.	17 авг(уста)  1887 г(ода)	—
2. Алабышев В. Я.	1865 г.	11    »    1886  »	2
3. Алексеев Н. Н.	1866 г.	7   »    1886  »	2
4. Альмендингер И. И.	1865 г.	7 авг(уста) 1886г(ода)	2
5. Аргентовский В. П.	1864 г.	2 сент(ября) 1883 »	6
6. Вышенский Н. А.	1866 г.	7 авг(уста) 1886 »	2
7. Гудков В. В.	1864 г.	23 » 1884 »	3
8. Дударь М. С.	1865 г.	25» 1885 »	2
9. Зегржда И. С.	1866 г.	20 » 1885 »	3
10. Зегржда Н. С.	1864 г.	1 сент(ября) 1884 »	4
11. Ионов К. П.	1867 г.	7 авг(уста) 1886 »	2
12. Каменский И. П.	1863 г.	11 сент(ября) 1883 »	6
13. Киреев Д. К.	1864 г.	11 авг(уста) 1883 »	6
23. Подбельский Н. П.	1863 г.	18 авг(уста) 1884 г(ода)	6
24. Покровский А.Г.	1865 г.	2 сент(ября) 1884	5
25. Полянский С. Ф.	1864 г.	26 авг(уста) 1884	6
26. Пчелин Павел	1867 г.	19 » 1885 »	4
27. Пчелин Петр	1866 г.	11 » 1887 »	—
28. Рассказов И. А.	1865 г.	7 февраля) 1887 »	2
29. Савицкий В. В.	1868 г.	7 авг(уста) 1886 »	2
30. Сараханов К. К.	1864 г.	18 » 1883 »	3
31. Танаевский Г. Г.	1866 г.	11 » 1886 »	2
32. Троицкий Л. М.	1866 г.	1 сент(ября) 1884 »	3
33. Туманов Л. А.	1862 г.	7 » 1885 »	3
34. Тургеневский- Захаров А, С.	1862 г.	13 » 1885 »	4
35. Ульянов В. И.	1870 г.	13 » 1887 »2	—
36. Фосс Е. Н.	1867 г.	7 » 1886 »	2
37. Шаровский А. К.	1868 г.	7 » 1886 »	2
38. Фадеев К. И.	1865 г.	4 » 1886 »	4
39. Чириков Е. Н.	1864 г.	13 авг(уста) 1883 »	6

 

Студенты не ограничились возвращением билетов на сходке, многие стали подавать прошения об увольнении из университета.

П. Д. Шестаков. Студенческие волнения в Казани в 1887 г. «Русская старина», 1892, № 6, стр. 523.

¹ Разбивка этих первых 39 исключенных студентов по возрастным группам дает такую картину: 1870 года рождения — 1 (В. И. Ульянов), 1869-го — 1, 1868-го —3, 1867-го - 3, 1866-го - 9, 1865-го-8, 1864-го - 7, 1863-го — 3, 1862-го — 3, 1859-го — 1. Оказывается, что основная масса наиболее активных участников сходки была в возрасте старшего брата Ленина — Александра Ильича, родившегося, как известно, в 1866 году. Именно поколение Александра Ильича задавало тон в революционном движении студенчества. Характерно, что наиболее «подозрительными» студентами, с которыми общался Владимир Ильич, полицейские власти считали одного из братьев Зегржда и В. Д. Ладыгина (см. стр. 406, наст, издания). Одному из братьев Зегржда был 21 год, другому — 23 года, В. Д. Ладыгину — 22 года. С. Ф. Полянскому, с которым 17-летний Ульянов был в первых рядах сходки (см. стр. 376 наст, издания), было 23 года. Все это подтверждает, что первокурсник Владимир Ульянов во время студенческой сходки примыкал к более революционной группе старшего поколения, поколения Александра Ильича (см. Ленинский сборник, том II, стр. 441).

² Как известно (см. стр. 327 наст, издания), Владимир Ильич поступил в Казанский университет 13 августа 1887 года.

 

Его Превосходительству господину Ректору
 Императорского Казанского Университета
 Студента 1-го семестра юридического факультета
 Владимира Ульянова

ПРОШЕНИЕ

Не признавая возможным продолжать мое образование в Университете при настоящих условиях университетской жизни, имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство сделать надлежащее распоряжение об изъятии меня из числа студентов Императорского Казанского Университета.

Студент 1-го семестра юридического факультета
Владимир Ульянов

Казань. 5 декабря 1887 года¹.

В. И. Ульянов. Заявление ректору Казанского университета о выходе из университета. В. И. Ленин. Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 551.

¹ Это заявление Владимир Ильич написал ночью после студенческой сходки или на следующий день. Он подал его одним из первых — в знак протеста против жандармской расправы над участниками студенческой сходки в Казанском университете 4 декабря 1887 года и преследований царизмом революционного студенчества.

 

...Многим пришлось проститься с университетом. Одних исключенных, говорят, более 70-ти человек, да сколько еще подали прошения об увольнении и выдали свои билеты, не желая оставаться в университете. О замеченных в беспорядках студентах инспектор представлял попечителю с подробным обозначением их вины, и на основании этого донесения попечитель назначал им взыскания. По словам одного профессора, замеченные студенты разделены были на 4 категории: одни исключены, другие удалены, третьи уволены с предварительным выговором, четвертые наказаны карцером или выговором¹. По его словам, из Казанского университета исключено более, чем из какого-либо другого². В обществе недовольны способом исключения: «Исключает попечитель по представлению инспектора, стало быть, исключает инспектор, т. е. наказывает студентов лицо, потерпевшее от них и, следовательно, естественно раздраженное». Возмущались еще тем, что будто исключено несколько таких студентов, которые не были на сходке и могут доказать свое alibi³, а некоторые даже и представили доказательства.

П. Д. Шестаков. Студенческие волнения в Казани в 1887 г. «Русская старина», 1892, № 6, стр. 529.

¹ Всего за участие в сходке 4 декабря было подвергнуто различным наказаниям 248 студентов Казанского университета.

² Почти в одно время с казанскими студентами выступили с революционными требованиями студенты Новороссийского, Одесского университетов и Харьковского технологического института. Все эти учебные заведения были временно закрыты.

³ Alibi (латинск.) — в другом месте. Юридический термин, обозначающий доказательство своей непричастности, невиновности в чем-либо.

 

Студент юридического факультета первого семестра Казанского университета Константин Алексеев за нанесение оскорбления действием инспектору студентов Казанского университета отдан в дисциплинарный батальон военного ведомства сроком на три года¹.

«Сообщение из С.-Петербурга». «Волжский вестник» (Казань), 1887, 8 декабря.

¹ Мера наказания К. Алексееву была определена лично царем 5 декабря 1887 года. Такому же наказанию был подвергнут и студент Московского университета Александр Синявский, ударивший инспектора Врызгалова (см. «Правительственный вестник», 1887, 4 декабря).

 

Вообще, нельзя не сознаться, что казанское общество отнеслось сочувственно к студентам, благодаря слухам, распускаемым многими лицами, о несоответствующих будто бы здравомыслящему человеку действиях г. попечителя учебного округа и бестактности и недобросовестности студенческой инспекции, которая, по словам этих лиц, явилась главною виновницею беспорядков 4 декабря...¹

5 декабря в совете университета г. Щербаков, не будучи никем уполномоченным, обратился с благодарственною за прекращение сходки речью к ректору Кремлеву, на что последний ответил: «К сожалению, мой образ действий не одобряется начальством».

В настоящее время г. попечитель предоставил правлению университета наложить, по усмотрению, дисциплинарные взыскания на менее виновных студентов, вследствие чего члены правления гг. Кремлев, Щербаков и Васильев настаивали на том, чтобы каждый студент обвинялся в присутствии правления и виновного самим инспектором. Таким образом последний ставился бы в самое неудобное положение, находясь вынужденным входить в пререкания с обвиняемыми, чем последние еще более озлоблялись бы против инспекции. Признавая подобный образ действий правления несоответствующим, г. попечитель приостановил деятельность по изложенному вопросу правления университета и просил г. министра народного просвещения отстранить от должностей г. Кремлева и декана медицинского факультета г. Щербакова².

Ко всему вышесказанному считаю необходимым присовокупить, что в настоящее время многие исключенные студенты, — судя по слухам, побуждаемые г. Щербаковым, — представляют удостоверения разных лиц, а в том числе и квартирных хозяек, о том, что эти студенты не были на сходке 4 декабря, а потому они не подлежат никакому наказанию; подобные удостоверения носятся исключенными из дома в дом как доказательства несправедливости действий инспекции и высшего учебного начальства вообще, ввиду чего казанское общество все более и более проникается сочувствием к студентам, как к лицам, невинно пострадавшим лишь благодаря жестокости и лицемерию инспекции университета...³

Из донесения начальника казанского губернского жандармского управления в департамент полиции, от 29 декабря 1887 года, № 1650. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 61, 62.

¹ К революционному выступлению студентов сочувственно отнеслась наиболее передовая часть казанского общества. Так называемое «высшее» общество, а также различные черносотенные элементы видели в студентах бунтовщиков. А. М. Горький вспоминал в «Моих университетах»: «Зайдя в крендельную Семенова, я узнал, что крендельщики собираются идти к университету избивать студентов:

— Гирями будем бить! — говорили они с веселой злобой...

Помню, я ушел из подвала, как изувеченный, с какой-то необоримой, насмерть уничтожающей тоскою в сердце...

В декабре я решил убить себя» (Собрание сочинений, том 13. М., 1951, стр. 584, 585).

Как известно, 12 декабря 1887 года на высоком обрыве у реки Казанки А. М. Горький выстрелил из револьвера себе в грудь, пытаясь кончить жизнь самоубийством.

² Министерство народного просвещения не простило Н. А. Кремлеву его «неправильного» поведения во время студенческих волнений, и в 1889 году он был отстранен от должности ректора Казанского университета. Вскоре после него, в январе 1890 года, был уволен и А. Я. Щербаков.

³ П. Д. Шестаков писал: «...сочувствие... открыто заявляется многими профессорами к пострадавшим студентам, т. е. к исключенным, — сочувствие, выражающееся, между прочим, в отзыве профессоров, что исключены-де из университета самые лучшие, даровитые головы» (цит. статья, стр. 523).

 

Люди, которых я всей душой любил, взбунтовались. Потому что в университете учиться нельзя, что там мерзко, гадко ¹.

Н. Е. Федосеев — Н. Л. Сергиевскому (Федосеев Николай Евграфович, стр. 167).

¹ За связи со студентами, принимавшими активное участие в сходке, Федосеев был исключен из 1-й Казанской гимназии без права поступления в другое учебное заведение. О Н. Б. Федосееве см. также стр. 452 — 465  69» — 705 наст. издания.

 

Федосеев явно заявлял о своем сочувствии студентам, исключенным и уволенным из (Казанского) университета за беспорядки, продал даже будто бы свою библиотеку, чтобы вырученные деньги передать студентам.

Помощник попечителя Казанского учебного округа — попечителю Казанского учебного округа, от 6 сентября 1889 года. «Вопросы истории», 1949, № 10, стр. 94.

В декабре 1887 г. я был первый раз арестован и исключен из Казанского университета за студенческие волнения; затем выслан из Казани.

В. И. Ленин. Незаконченная автобиография. Ленинский сборник, том XXI, стр. 57.

Владимир Ильич был арестован на квартире с 4 на 5 декабря и просидел несколько дней с другими арестованными при участке (всего 40 человек).

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 18).

Владимир Ильич вспомнил... один случай в связи со студенческими беспорядками, происходившими в конце 1887 года. Он помнил один разговор с арестовавшим его приставом, который вез его на извозчике...¹ Видимо, приставу, судившему по наружности молодого студента, которому было тогда всего 17 лет, показалось, что этот молодой человек попал в исторшо случайно, благодаря «дурным» влияниям товарищей. Пристав заговорил: «Ну что вы бунтуете, молодой человек, — ведь стена!». Ответ, однако, получился совершенно неожиданный: «Стена, да гнилая — ткни, и развалится!» — отвечал Владимир Ильич.

В. В. Адоратский. За восемнадцать лет. Избранные произведения. М., 1961, стр. 585.

¹ Уже в молодые годы Владимир Ильич был хорошим конспиратором, и родные ничего не знали об его участии в подготовке студенческой сходки в университете. К тому же, как сообщала Мария Александровна в одном из «прошений» на имя министра народного просвещения,  она «вследствие болезни старшей дочери (Анны Ильиничны. — А. И.), осужденной жить в деревне (Кокушкино. — А. И.), пробыла у нее всю осень и часть зимы». Поэтому арест Владимира Ильича явился для семьи неожиданностью.

Когда Владимир Ильич уже сидел в тюрьме, Мария Александровна ходила хлопотать о том, чтобы его выслали не в какой-нибудь незнакомый город, а в Кокушкино. В разговоре она высказала предположение, что к ее сыну относятся особенно строго из-за его старшего брата Александра. На это ей ответили: «Нет, ваш сын был сам очень активен: инспектор Потапов видел его в передовых рядах, очень возбужденного, чуть ли не с сжатыми кулаками» (Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС). Косвенный ответ на интересующий нас вопрос мы находим и в письме О. И. Ульяновой своей подруге А. Ф. Щербо: «...признаться, в начале декабря мне было и не до писем: ты, верно, слышала, что здесь были беспорядки в университете...» («Пионер», 1961, № 4, стр. 19).

 

В ночь с 4 на 5 декабря среди казанских студентов арестовано было более 100 чел(овек) (из 800), среди них, конечно, и студент Ульянов — «за участие в сходке». Сначала некоторых из нас рассадили по одиночкам, затем, перед сортировкой и высылкой, — в общую камеру пересыльной тюрьмы, именовавшейся тогда «крепостью» и расположенной возле башни Сумбеки, копия которой красуется в Москве у Моск(овско)-Казанского) вокзала. Здесь же вместе с нами оказался и В(ладимир) И(льич).

Е. Фосс. Первая тюрьма В. И. Ленина. «Огонек», 1926, №11, стр. 5.

...Несколько человек было помещено сначала в 1-й полицейской части на Воскр(есенской) улице, а большая часть заключена в пересыльный каземат под крепостью; в это число попали В. И. Ульянов, Сиязов, Гудков, Юловский, Конников, Альмендингер, Лангор, Танаевский, Нешкодный, я и многие другие¹. Сначала мы были в одиночных камерах. На всех нас надели арестантские халаты, а затем нас перевели в общую. Здесь поднялся протест против халатов, которые были сняты по приказанию губернатора, которому доложил об этом чиновник особых поручений Конисский, посетивший в это время пересыльную тюрьму.

Воспоминания Н. Алексеева. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Из перечисленных здесь студентов по одному списку с Владимиром Ильичем были исключены из университета Гудков, Конников, Альмендингер, Лангор, Танаевский и Алексеев (см. стр. 396 — 398 наст, издания). Вот краткие сведения о них. Василий Васильевич Гудков — сын инженера-технолога — родился в Златоусте, учился в Уфимской и Троицкой гимназиях, в 1884 году зачислен на медицинский факультет Казанского университета. Сын еврейского мещанина Моисей Рувимович Конников обучался в Усть-Медведицкой и Царицынской гимназиях, в 1886 году поступил на медицинский факультет. На тот же факультет поступил сын землевладельца-иностранца Иван Иванович Альмендингер, окончивший Самарскую гимназию. На медицинском факультете занимался и сын еврейского мещанина Иосель Мордхович Лангор. Он родился в Нарве и окончил Оренбургскую гимназию. Сын священника Гавриил Гаврилович Танаевский обучался в Вятской духовной семинарии, один год служил в казанском губернском правлении «без чина», а затем поступил на физико-математический факультет. Об Н. Н. Алексееве см. именной указатель цитируемых авторов.

 

После беспорядков 4 декабря, согласно отношению г. попечителя учебного округа, по распоряжению г. казанского губернатора были заключены под стражу, впредь до отправления на родину, исключенные из университета студенты, причем они продовольствовались на счет казанского полицмейстера, и кроме того, родные, знакомые и товарищи, приходя на свидания с арестованными или для переговоров об отъезде последних, приносили в полицейское управление в значительном количестве съестные припасы, теплые вещи и деньги.

Из донесения начальника казанского губернского жандармского управления в департамент полиции, от 29 декабря 1887 года, № 1650. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 61.

Когда меня привезли в пересыльный замок и вели по коридорам, я все громче и яснее различал шум молодых голосов, веселый смех и крики. Казалось, что меня снова вели на тайную сходку студентов.

— Что такое?..

— Ваши безобразничают.

— Меня куда же?

— Да к ним! Всех в одну кучу. Потом рассортируем.

Отперли дверь и всунули. Огромная общая камера была битком набита студентами. Сидели на нарах, словно в аудитории на лекциях, в несколько рядов, сидели на полу, на лавках. Один высокий с длинными волнистыми русыми волосами, стоя в углу на «парашке», говорил или декламировал. Когда я появился, несколько голосов радостно прокричали мою фамилию, и дружный взрыв аплодисментов оборвал литературно-вокальное утро.

— Брраво! Урра!.. Давно ждем!..

Меня стали хватать в объятия, целовать, рвать на куски, и не успел я опомниться, как стал летать в воздухе.

 — Эх, ребята, а я и не думал, что тут у вас так весело!..

— Мы никаких уступок начальству: поем, пляшем, говорим речи, покупаем с воли все, что угодно...

— Устал я, ребятушки... Спать хочу... Сил нет.

— Валяй повыше!..

В полутемном углу, на верхних нарах, где неряшливой грудою было брошено верхнее платье, я нашел себе мягкое пристанище и скоро, под неумолчный говор и смех товарищей, заснул крепким и сладким сном. Проснулся бодрый и легко слился с общим настроением веселья и бесшабашности. Пели хором запрещенные песни, декламировали запрещенные стихи, говорили грозные речи и сами себе хлопали. Едва ли когда-нибудь и где-нибудь тюрьма скрывала в себе столько веселья, смеха и радости, как это было в нашем пересыльном замке! Два дня продолжалось это противузаконное сборище, ежечасно пополнявшееся все новыми и новыми членами.

Евгений Чириков. Цветы воспоминаний. Собрание сочинений, том 12. М., 1915, стр. 58 — 59.

Несмотря на арестантские халаты, в которые нас нарядили, на то, что большинство более суток ничего не ело (только поздно вечером арестанты внесли в камеру на сахарной бумаге нарезанные куски вареного мяса), на массу паразитов в нарах, — среди молодежи царило радостно-веселое возбуждение: сочиняли прозой и стихами воззвания «на волю», пели революционные и просто студенческие песни, рассказывали о различных эпизодах последних дней и пр., и пр. В(ладимир) И(льич) вел себя все время молча, сосредоточенный в самом себе, и не принимал никакого участия в общем оживлении.

Кому-то пришло в голову произвести «анкетный» опрос товарищей по заключению, кто что думает предпринять по освобождении и (подразумевалось) выдворении из Казани. Большинство, видимо, оказалось застигнутым врасплох, давались неуверенные, а подчас и не совсем искренние ответы, прикрытые иногда деланной бесшабашностью... Когда очередь дошла до студ(ента) Ульянова и ему был задан в полушутливом тоне вопрос: «Ну, а ты, Ульянов, что думаешь делать потом?» — он после некоторой паузы, как бы очнувшись от задумчивости, слегка улыбнувшись, произнес: «Мне что ж думать... Мне дорожка проторена старшим братом»... И сразу в камере стихли шум и смех, — вспомнили, что всего ведь полгода назад старший Ульянов погиб на виселице за покушение на Александра III... И жутко, и неловко стало всем от этого простого, без всякой аффектации, ответа...

Е. Фосс. Первая тюрьма В. И. Ленина. «Огонек», 1926, № 11, стр. 5.

Ульянов Владимир. Скрытный, невнимательный и даже невежливый, что очень поражало ввиду того, что он при окончании курса в гимназии получил золотую медаль. Еще дня за два до сходки подал повод подозревать его в подготовлении чего-то нехорошего: проводил время в курильной, беседуя с Зегрждой¹, Ладыгиным и другими, уходил домой и снова возвращался, принося по просьбе других что-то с собой и вообще о чем-то шушукаясь; 4-го же декабря бросился в актовый зал в первой партии, и вместе с Полянским первыми неслись по коридору 2-го этажа. Ввиду исключительных обстоятельств, в которых находится семья Ульянова, такое отношение его на сходке дало повод инспекции считать его вполне способным к различного рода противозаконным и даже преступным демонстрациям.

Характеристика В. И. Ульянова из «Списка студентов, исключенных из Казанского университета за участие в сходке 4 декабря 1887 г. Ленинский сборник, том II, стр. 441 — 442.

¹ В студенческой сходке принимали активное участие два брата Зергжда — Николай Станиславович и Иосиф Станиславович. Они сыновья старшего помощника надзирателя акцизного управления, оба обучались в Пензенской гимназии, затем поступили на физико-математический факультет Казанского университета. И Николай и Иосиф Зегржда были исключены из университета одновременно с Владимиром Ильичам (см. стр. 397 наст, издания).

 

Предъявитель сего, Владимир Ильич Ульянов, сын действительного статского советника, вероисповедания православного, родился 10 апреля 1870 года. По окончании курса наук в Симбирской гимназии с аттестатом зрелости от 10 июня 1887 г. за № 468, с награждением золотой медалью, он, Ульянов, 13 августа сего же 1887 г. поступил в число студентов юридического факультета Императорского Казанского Университета и слушал лекции в этом факультете по 4 декабря осеннего полугодия сего 1887 — 88 года.

В счет прохождения полного университетского курса он, Ульянов, ни зачтенных, ни незачтенных полугодий не имеет.

По постановлению Правления Университета от 5 декабря сего 1887 г. он, Ульянов, из числа студентов Императорского Казанского Университета исключен на основании предложения г. Попечителя Казанского Учебного Округа от 4 декабря за № 5564. А так как он, Ульянов, полного курса в Университете не окончил, то и не может пользоваться правами, Высочайше дарованными окончившим полный курс университетского образования.

По отбыванию воинской повинности он, как родившийся в 1870 году, обязан взять жребий в призыве 1891 года.

В удостоверение чего и дано ему, Ульянову, Правлением Императорского Казанского Университета это свидетельство за надлежащим подписом и с приложением университетской печати.

 Ректор Университета Н. Кремлев.

Секретарь по студенческим делам А. Файницкий.

Свидетельство¹, выданное В. И. Ульянову правлением Казанского университета, от 7 декабря 1887 года, № 1610. «Красная летопись», 1924, № 2, стр. 37 — 38.

¹ Такие «свидетельства» были выданы многим студентам сразу же после исключения их из университета. Что же касается Владимира Ильича, то, как доносил ректор университета в департамент полиции, его свидетельство «было временно задержано согласно указанию казанского губернатора».

 

На третий день нас (то есть арестованных студентов. — А. И.) стали поодиночке вызывать в контору замка и спрашивать:

 — Вы куда желаете ехать на жительство? Назовите город, только не столичный и не университетский. Большинство ехало на родину...

Евгений Чириков. Цветы воспоминаний. Собрание сочинений, том 12. М., 1915, стр. 59.

Масса исключенных весьма затрудняла отсылку их. «Просто почти голые, только пледы у них, — как их отправлять в таком виде?» Пришлось доставать полушубки, добиваться уменьшенной платы за провоз. Открыли подписку «в пользу пострадавших», — студенты ходили по домам с подписными листами.

Сцены прощания с отъезжающими имели различный характер. Отдельные отправки происходили тихо и грустно. Мне рассказывали, напр(имер), такую сцену. Идут два студента по Николаевской площади, мимо них проезжает три тройки с вывозимыми из города студентами, исключенными из университета. «Прощайте, товарищи, не унывайте», — кричат отъезжающие. Оставшиеся продолжали свой путь, грустно опустив головы... Зато прощание отъезжающих массою было иного рода. По словам весьма почтенного лица, бывшего очевидцем, — «два дня на Воскресенской улице против полиции... студенты господствовали. Толпы человек в 200 — 300 толпились около полиции, встречая и провожая отъезжавших студентов аплодисментами и криками «ура»; сидело на санях по нескольку человек, и все... пели песни, бросали какие-то листы; а далее у магазина Ипатова действовали дамы-благотворительницы под предводительством супруги очень видного лица: они закупали у Ипатова водки, вина и закуски и бросали кульки в сани отъезжающих студентов. Словом, это было что-то вроде триумфа исключенных».

П. Д. Шестаков. Студенческие волнения в Казани в 1887 г. «Русская старина», 1892, № 6, стр. 529-530.

Общество отнеслось к студентам (исключенным из университета и ветеринарного института. — А. И.) сочувственно: им прислали 300 руб(лей) в первые же дни арестов и высылки из Казани, также шубы и шарфы, потому что многим студентам не в чем ехать. Казанские дамы прислали им табаку и папирос; а гимназисты, особенно 1-й гимназии, отдавали все свои деньги, у кого были — часы, некоторые — даже свои шубы. Гимназистки Мариинской гимназии (6-й класс) тоже жертвовали, но об этом узнала начальница и прочитала им строгую нотацию.

О. И. Ульянова — А. Ф. Щербо, декабрь 1887 года. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

Затем, снабженные всем необходимым, (высылаемые из города студенты. — А. И.) отправлялись в путь, сопровождаемые до черты города одним полицейским чиновником; при этом случалось, что отъезжавших провожали товарищи студенты, размещенные в нескольких экипажах, и один раз, действительно, подобный поезд следовал по главной улице г. Казани (Воскресенской), обращая на себя внимание, в особенности учащейся молодежи, имеющей обыкновение по праздничным дням разгуливать по упомянутой выше улице; общее внимание было возбуждено еще более эксцентричным поступком двух принадлежащих к лучшему казанскому обществу дам — вдовы богатого землевладельца Софьи Михайловны Чемезовой и дворянки Софьи Николаевны Глушиной, которые, накупив целый куль разных закусок и вин, бросили его в сани проезжавших студентов, которые затем раскланивались со всеми гуляющими, благодаря за сочувствие, а некоторые даже бросали гектографированные листки, начинающиеся «Прощай, Казань, прощай, университет», а гулявшие на улице учащиеся аплодировали отъезжавшим.

Из донесения начальника казанского губернского жандармского управления в департамент полиции, от 29 декабря 1887 года, № 1650. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 61.

Прощай, Казань!.. Прощай, университет!.. Недалеко еще то время, когда мы въезжали сюда, полные веры и любви к университету и его жизни, мы думали, что здесь, в храме науки, мы найдем те знания, опираясь на которые мы могли бы войти в жизнь борцами за счастье и благо нашей измученной родины! Мы страстно искали этих знаний!.. Но с чем же столкнулись мы здесь?.. Навстречу нам шла та «наука для науки», которую так яростно защищали некоторые из господ профессоров на сходке 4 декабря, та наука, благодаря которой, говорили они, мы, студенты, могли бы спокойно и бесстрастно смотреть на гнет и страдание дорогой родины... Вместе с тем нас охватило и деморализующее влияние инспекции и клики ее шпионов, клевретов... Жутко и холодно стало нам... Мы не пошли за нашими учителями... Наша молодая кровь, наше молодое сердце заставило искать выхода... Мы сгруппировались в землячества, твердо веруя, что здесь, в товарищеском кругу, мы поддержим друг друга, здесь мы найдем также и выход нашим страстным стремлениям к развитию в нас убеждений и взглядов, твердых и честных, читая и беседуя друг с другом... Но и этого нам не дали!.. Нам запретили организоваться в землячества, грозя исключением!.. С каждым днем гнет нового устава чувствовался все жестче и жестче... Начались исключения из университета. На весь этот гнет мы сдержанно отвечали мирными протестами в дни нашего университетского акта; кроме того, мы письменно обращались ко всем профессорам, приглашая прийти к нам на помощь в борьбе с гнетом нового университетского устава... В ответ — ни слова! Наконец, вышли в свет известные циркуляры, закрывшие доступ в гимназии, а тем самым и в университет неимущей молодежи, детям тружеников, бедняков, детям крестьян, мещан и т. д. Все это страшно возмутило нас... Наступившие ноябрьские события в Москве, факты нахальной и зверской расправы с нашими товарищами, студентами Московского университета, нанесли нам, как студентам, кровное оскорбление... Мы должны были протестовать, и наш протест вылился в активную форму — сходку... За наш протест нас исключают из университета и изгоняют из Казани!!!

Мы уезжаем из Казани с глубокой верой в правду нашего дела!..

Жмем руки тем, кто любит нас!!!

Искреннее спасибо за сочувствие и материальную поддержку многих членов казанского общества!!!

Листовка исключенных казанских студентов. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 63 — 64.

 

 

Глава шестая

ЖИВОТВОРНЫЙ ИСТОЧНИК

 

... БЫЛ зимний морозный вечер. Мы (Владимир Ильич, высылаемый из Казани, а также провожающие ого — мать и Мария Ильинична, — А. И.) едем по городу, упакованные в нашей кибитке, а за нами на городских санках катит какой-то полицейский чин. Я все время оглядываюсь на него с любопытством. Но вот и городская застава, мы выезжаем в поле, а полицейский повертывает обратно: он выполнил свою миссию, проводил брата до черты города, а там предоставил ему уже ехать одному.

Воспоминания М. И. Ульяновой. Цит. по статье Ю. Я. Махиной «Некоторые новые биографические сведения о В. И. Ленине (по фондам семьи Ульяновых)». «Вопросы истории КПСС», 1960, № 6, стр. 170.

Вследствие отношения от 21 сего декабря за № 1578¹ имею честь уведомить Ваше Высокородие, что мне неизвестно, кто из исключенных студентов императорского Казанского университета за участие в студенческих беспорядках выехал в гор. Симбирск, но что из этой категории лиц получили первоначальное образование в Симбирской гимназии: Гнедков Константин, Полянский Сергей, Троицкий Леонид², Тургеневский-Захаров Алексей и Ульянов Владимир³.

Инспектор студентов Казанского университета Н. Г. Потапов — начальнику казанского губернского жандармского управления, от 21 декабря 1887 года, № 1770. «Пути революции» (Казань), 1922, № 2, стр. 10.

¹ В своем отношении от 21 декабря 1887 года за № 1578 начальник казанского губернского жандармского управления просил инспектора Н. Г. Потапова «ввиду встретившейся надобности» доставить ему «образцы почерка руки бывшего студента Тургеневского, а также и прочих исключенных из университета студентов, которые выехали в г. Симбирск» (там же). Перечислив фамилии исключенных студентов-симбиряков, Потапов в своем ответе писал: «Прилагаю при сем для образца почерков прошения всех поименованных лиц, в числе пяти, покорнейше прошу Ваше Высокородие по миновании в них надобности возвратить их ко мне обратно».

² Сын чиновника Леонид Михайлович Троицкий родился в Симбирске в 1866 году, после окончания гимназии в 1884 году был зачислен на медицинский факультет Казанского университета. Исключен ив него по одному списку с Владимиром Ильичем (см. стр. 398 наст, издания).

³ Симбирская гимназия дала наибольшее число активных участников сходки 4 декабря. Давая «объяснения» но этому поводу, а также стремясь снять с себя ответственность за блестящую характеристику, данную им В. И. Ульянову, директор Симбирской гимназии писал 15 февраля 1888 года, что «Владимир Ильич мог впасть в умоисступление вследствие роковой катастрофы, потрясшей несчастное семейство и, вероятно, губительно повлиявшей на впечатлительного юношу» (Государственный архив Татарской АССР). Вряд ли кто-нибудь мог отнестись серьезно к подобной наивной версии.

 

Вся история с исключением произошла очень быстро. Владимир Ильич был выслан (7 декабря 1887 года. — А. И.) в деревню Кокушкино, в 40 верстах от Казани, в благоприобретенное имение деда его по матери, Александра Дмитриевича Бланк, где в то время (с июня 1887 года. — А. И.) проживала под гласным надзором сестра его Анна (пишущая эти строки), которой пятилетний гласный надзор в Сибири был заменен по ходатайству матери высылкой в эту деревню. Пятая часть этого имения принадлежала моей матери¹, и во флигеле одной из двух хозяйничавших там теток, очень холодном и неблагоустроенном, провела наша семья (некоторое время спустя мать с меньшими переселилась тоже в Кокушкино) зиму 1887/88 года.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 18).

¹ В статье «О жизни Владимира Ильича Ульянова-Ленина в Казани» («Путь революции» (Казань), 1922, № 2, стр. 7), говоря о высылке Владимира Ильича в имение деда в деревне Кокушкино, А. И. Ульянова-Елизарова указывает, что «там остались части двух теток»... В 1883 году после смерти тетки Екатерины Александровны Залежской земля в имении А. Д. Бланка была перераспределена. Большая ее часть отошла мужу Екатерины Александровны, Андрею Александровичу Задежскому и его десятерым детям. Меньшая часть осталась у А. А. Веретенниковой и Л. А. Ардашевой-Пономаревой. У Марии Александровны Ульяновой земли не осталось вовсе. Таким образом, будучи сосланы, Владимир Ильич и Анна Ильинична поселились не у себя, а у своих теток, сестер своей матери (см. книгу А. Аросева «Материалы к биографии В. И. Ленина». М., 1925, стр. 15). Об имущественном положении одной из них — Л. А. Ардашевой-Пономаревой — можно судить по заключенной ею зимой 1887/88 года в Черемышевском волостном суде сделке, состоявшей в том, что «Л. А. Пономарева получает взаймы до 20 октября 1888 года от помещика деревни Зятевой Г. В. Дыдыкина 160 пудов муки и 40 мер зерна» (о Кокушкине см. также в сноске на стр. 429? — наст, издания).

 

Числа 15 декабря в Кокушкино приехала моя мать Мария Александровна с Ольгой Ильиничной и няней Варварой Григорьевной. Я учился в это время в 4-м классе Казанской гимназии, зимой был болен, мать взяла меня с собой в Кокушкино¹. Мы с Володей жили в одной комнате, где стояли две койки, с обыкновенными жесткими матрацами.

Моя кровать была железная, а Владимира Ильича — простая деревянная. На койках было по одной подушке, покрыты были простыми сероватыми байковыми одеялами с каймой. Койки стояли близко к печке. Пол был простой из широких досок, некрашеный. На полу были простые половики деревенской работы. У окна стоял простой рабочий столик и несколько стульев. В углу стоял верстак. На стене была прибита деревянная рейка, за которую заложены: стамески, долото, коловорот, буравчики. На полу за верстаком лежали фуганок, рубанок.

Из газет Владимир Ильич читал «Русские ведомости», из журналов «Русское богатство» и особенное внимание уделял статьям Н. Михайловского. Из библиотеки Пономарева, бывшего мужа Ардашевой, сестры Марин Александровны, Владимир Ильич пользовался газетами и журналами за прошлые годы, например, «Современником», где печатались статьи Добролюбова, Чернышевского.

Воспоминания Д. И. Ульянова. Архив Кокушкинского дома-музея В. И. Ленина.

¹ В письме к Н. Ф. Осколкову Дмитрий Ильич сообщал, что в доме Соловьевой по Ново-Комиссариатской улице Ульяновы «жили примерно до 15 — 20. ХII — 87». «Возможно, что в декабре 87 г. я также дней 10 жил у В(еретенников)ых в комнате у Н(иколая) И(вановича)». «Тогда в двадцатых числах декабря мама взяла меня из гимназии отчасти по болезни (в эту зиму я часто хворал — и ангина, и дифтерия, и прочая гадость), отчасти потому, что я отставал в занятиях, как ей сообщили учителя в гимназии» («Учительская газета», 1963, 14 феврали).

 

Володя поселился во флигеле, заняв угловую комнату, выходившую окнами на север. В соседней, южной комнате помещалась Анна Ильинична¹.

В комнате Володи была самая простая обстановка: деревянная койка на козлах, на стене полка с книгами, простой шкаф, два-три стула, складная табуретка, стол. Тут же стоял у двери столярный верстак: его хотели убрать, но Володя сказал, что убирать не надо — на него можно класть книги...

С самого раннего детства Володя был общителен с крестьянами; когда он приехал в ссылку, все крестьяне тепло и хорошо отнеслись к нему.

Володя жил уединенно, проводя большую часть времени за книгами, которые доставлялись из Казани. Его редко кто навещал, потому что путешествие зимой из Казани требовало пяти-шести часов в один конец, и то при благоприятных условиях.

По занесенным глубокими снегами полям пролегала узкая дорога; по ней с трудом можно было проехать на одной лошади, а пара лошадей запрягалась «гусем», то есть одна впереди другой. Во время буранов дорогу заметало, и, потеряв ее, легко можно было проплутать несколько часов по малонаселенной местности.

Н. Веретенников, стр. 61.

¹ «В комнате, где жила Анна Ильинична, — вспоминал Д. И. Ульянов, — стояла кровать и Ольги Ильиничны, которая зимой (1887/88 год) жила в Кокушкине недолго, около полутора месяцев. Обстановка в комнате была простая, на окнах висели на веревочке белые занавески.

В комнате Марии Александровны находилась кроватка Марии Ильиничны; в этой комнате была русская печь с плиткой, здесь пекли лепешки и готовили пищу.

В большой комнате дома стояли биллиард и фортепьяно, на котором играли Ольга Ильинична и Мария Александровна, они обе очень любили музыку» (Д. И. Ульянов. Воспоминания о Владимире Ильиче. М., 1964, стр. 19).

 

Еду¹: снежные равнины
Расстилаются кругом,
Невеселая картина
Здесь, на севере родном.
На пригорке деревушка
Открывается глазам
И убогие лачужки
Раскидались здесь и там.
Нищеты и разрушения
Вид кругом нее лежит,

И невольно размышления
Она грустные родит.
У ворот одной избенки,
Самой нищенской на вид,
Возле тощей коровенки
Человек пяток стоит.
«Ах, кормилица ты наша, —
Воет баба, — как нам быть?
Где ребятушкам на кашу
Молочка теперь добыть!»
«Полно плакать, божья воля, —
Хмуро ей сказал отец, —
Знать, такая наша доля,
Обнищали мы вконец.
Если б хлебушко родился,
Если б мог оброк собрать,
Ни за что бы не решился
Я Буренушку продать».

А. А. Веретенникова. Невеселая картина. Цит. по книге И. Кондратьева «Ленин в Казани». Казань, 1957, стр. 74 — 75.

¹ Анна Александровна Веретенникова посетила семью Ульяновых в Кокушкине в январе 1888 года.

 

С приездом (в Кокушкино. — А. И.) В. И. Ленина уединение в глухой деревушке, занесенной снегом, было уже не так ощутительно: брат вносил оживление, да и само его присутствие с нами озаряло для меня, как всегда, все каким-то особым светом.

Воспоминания М. И. Ульяновой. «Вопросы истории КПСС», 1960, № 6, стр. 170.

...Теперь обжились здесь немного, не зябнем, как в декабре, да и морозы не такие сильные, но зато метели здесь бедовые, особенно нынешний месяц¹. Выписали «Русскую мысль», «Неделю»² и еще казанскую ежедневную газету³. Мама прислала из Казани посмертное издание Надсона — я его так люблю! Я нахожу в нем так много своих мыслей и чувств, и это так приятно!..

А. И. Ульянова-Елизарова (в письме к подруге, от 24 января 1888 года). Цит. по книге Б. Волина «Ленин в Поволжье». М., 1956, стр. 69 — 70.

¹ В этом же письме к подруге в Петербург А. И. Ульянова-Елизарова замечает: «И в городе, особенно в Петербурге, нельзя составить себе понятие, какими мы здесь сугробами занесены».

² «Неделя» — либерально-народническая политическая и литературная газета; выходила в Петербурге с 1866 по 1901 год. Газета проповедовала так называемую теорию «малых дел», то есть призывала интеллигенцию отказаться от революционной борьбы и заняться «культурничеством».

³ В то время в Казани выходили две ежедневные газеты: «Волжский вестник» и «Казанский биржевой листок». Принимая во внимание содержание и направленность этих газет, надо полагать, что Ульяновы выписывали издававшуюся и редактируемую Н. П. Загоскиным либеральную газету «Волжский вестник», обратившую на себя внимание полиции печатанием статей, «клонящихся к возбуждению вражды между имущественным классом и рабочими».

 

Никаких соседей у нас не было. Провели мы зиму в полном одиночестве. Редкие приезды двоюродного брата да посещения исправника, обязанного проверять, на месте ли я и не пропагандирую ли я крестьян¹, — вот и все, кого мы видели. Владимир Ильич много читал, — во флигеле был шкаф с книгами покойного дяди², очень начитанного человека, были старые журналы с ценными статьями; кроме того, мы подписывались в казанской библиотеке, выписывали газеты.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 18).

¹ А. И. Ульянова-Елизарова вспоминала, что «полиция обязана была проверять, живет ли поднадзорный в указанном месте и не занимается ли в оном противоправительственной пропагандой. Для этого заявлялись местные урядник, становой или и сам исправник, расспрашивали жителей — чем он занимается и не отлучается ли, а главное, проверяли самолично его присутствие» («Пути революции», 1923, № 3, стр. 48).

² Дядя Владимира Ильича А. И. Пономарев в течение ряда лет был цензором в Воронеже и Перми и поэтому имел возможность собрать большое количество различных изданий, в том числе и запрещенных.

 

Кажется, никогда потом в моей жизни, даже в тюрьме в Петербурге и в Сибири, я не читал столько, как в год после моей высылки в деревню из Казани. Это было чтение запоем с раннего утра до позднего часа. Я читал университетские курсы, предполагая, что мне скоро разрешат вернуться в университет¹. Читал разную беллетристику, очень увлекался Некрасовым, причем мы с сестрой состязались, кто скорее и больше выучит его стихов. Но больше всего я читал статьи, в свое время печатавшиеся в журналах «Современник», «Отечественные записки», «Вестник Европы». В них было помещено самое интересное и лучшее, что печаталось по общественным и политическим вопросам в предыдущие десятилетия. Моим любимейшим автором был Чернышевский. Все напечатанное в «Современнике» я прочитал до последней строчки и не один раз. Благодаря Чернышевскому произошло мое первое знакомство с философским материализмом. Он же первый указал мне на роль Гегеля в развитии философской мысли, и от него пришло понятие о диалектическом методе, после чего было уже много легче усвоить диалектику Маркса. От доски до доски были прочитаны великолепные очерки Чернышевского об эстетике, искусстве и литературе и выяснилась революционная фигура Белинского. Прочитаны были все статьи Чернышевского о крестьянском вопросе, его примечания к переводу политической экономии Милля², и так как Чернышевский хлестал буржуазную экономическую науку, это оказалось хорошей подготовкой, чтобы позднее перейти к Марксу. С особенным интересом и пользой я читал замечательные по глубине мысли обзоры иностранной жизни, писавшиеся Чернышевским. Я читал Чернышевского «с карандашиком» в руках, делая из прочитанного большие выписки и конспекты. Тетрадки, в которые все это заносилось, у меня потом долго хранились. Энциклопедичность знаний Чернышевского, яркость его революционных взглядов, беспощадный полемический талант — меня покорили. Узнав его адрес, я даже написал ему письмо и весьма огорчился, не получив ответа. Для меня была большой печалью пришедшая через год несть о его смерти³. Чернышевский, придавленный цензурой, не мог писать свободно. О многих взглядах его нужно было догадываться, но если подолгу, как я это делал, вчитываться в его статьи, приобретается безошибочный ключ к полной расшифровке его политических взглядов, даже выраженных иносказательно, в полунамеках⁴. Существуют музыканты, о которых говорят, что у них абсолютный слух, существуют другие люди, о которых можно сказать, что они обладают абсолютным революционным чутьем. Таким был Маркс, таким же и Чернышевский. По сей день⁵ нельзя указать ни одного русского революционера, который с такой основательностью, проницательностью и силою, как Чернышевский, понимал и судил трусливую, подлую и предательскую природу всякого либерализма.

В бывших у меня в руках журналах возможно находились статьи и о марксизме, например, статьи Михайловского и Жуковского⁶. Не могу сейчас твердо сказать — читал ли я их или нет. Одно только несомненно — до знакомства с первым томом «Капитала» Маркса и книгой Плеханова («Наши разногласия») они не привлекали к себе моего внимания, хотя благодаря статьям Чернышевского я стал интересоваться экономическими вопросами, в особенности тем, как живет русская деревня. На это наталкивали очерки В. В. (Воронцова)⁷, Глеба Успенского, Энгельгардта⁸, Скалдина⁹. До знакомства с сочинениями Маркса, Энгельса, Плеханова главное, подавляющее, влияние имел на меня только Чернышевский¹⁰, и началось оно с «Что делать?». Величайшая заслуга Чернышевского в том, что он не только показал, что всякий правильно думающий и действительно порядочный человек должен быть революционером, но и другое, еще более важное: каким должен быть революционер, каковы должны быть его правила, как к своей цели он должен идти, какими способами и средствами добиваться ее осуществления. Пред этой заслугой меркнут все его ошибки, к тому же виноват в них не столько он, сколько неразвитость общественных отношений его времени.

Рассказ В. И. Ленина в записи В. В. Воровского. «Вопросы литературы», 1957, № 8, стр. 133 — 134.

¹ Эти университетские курсы Владимиру Ильичу помогала доставать сестра Ольга, учившаяся в Казани. В одном из писем Владимиру Ильичу она замечает: «Напиши мне что-нибудь, только уж не о книгах: они мне просто надоесть успели... столько я писала тебе и себе для памяти реестриков». В эти «реестрики» занесены нужные Владимиру Ильичу книги по истории, праву, статистике, в том числе такие, как «Лекции по общей истории права» И. Коршунова, «Курс статистики для университетского чтения» А. И. Чупрова, «Обзор истории русского права» М. Ф. Владимирского-Буданова и другие.

² Джон Стюарт Милль (1806 — 1873) — английский экономист, логик и философ. В своих экономических воззрениях Милль отошел от теории трудовой стоимости Д. Рикардо, заменив ее теорией издержек производства; капиталистическую прибыль объяснял теорией воздержания. Критику экономических воззрений Милля Н. Г. Чернышевский дал в своих примечаниях к «Основам политической экономии» и в работе «Очерки из политической экономии (по Миллю)».

³ Эту весть Владимир Ильич узнал, уже будучи в Самаре. 22 октября 1889 года «Самарская газета» сообщила, что в Саратове в ночь на 17 октября от кровоизлияния в мозг скончался «известный писатель Н. Г. Чернышевский».

⁴ В книге «Ленин — редактор и организатор партийной печати» (М., 1956, стр. 4) Н. К. Крупская пишет: «Ильич не раз указывал на пример Чернышевского, который в труднейших цензурных условиях своего времени умел сказать очень многое. Но в то же время Ильич ценил Чернышевского и за то, что если нельзя было высказать свою мысль, то Чернышевский умел промолчать, но не говорил того, что противоречило его убеждениям».

⁵ Рассказ В. И. Ленина относится к концу января 1904 года.

⁶ Юлий Галактионович Жуковский (1822 — 1907) — буржуазный экономист и публицист, один из редакторов журнала «Космос». В 1877 году в журнале «Вестник Европы» № 9 опубликовал статью «Карл Маркс и его книга о капитале», содержащую злобные нападки на марксизм.

⁷ Василий Павлович Воронцов (1847 — 1918), известный под псевдонимом «В. В.», — русский экономист и публицист, один из идеологов либерального народничества 80 — 90-х годов XIX века.

⁸ Александр Николаевич Энгельгардт (1832 — 1893) — публицист-народник, редактор первого русского «Химического журнала»; известен своей общественно-агрономической деятельностью. Автор печатавшихся в журнале «Отечественные записки» «Писем из деревни». На «Письма из деревни» впоследствии Владимир Ильич указывал М. А. Сильвину, как на интересную работу (см. «Каторга и ссылка», 1934, № 1, стр. 84).

⁹ Скалдин — литературный псевдоним Федора Павловича Еленева (1828 — 1902), работавшего в комиссиях по составлению предположений к освобождению крестьян от крепостной зависимости. Позже Еленев был цензором, членом Совета Главного управления по делам печати, имел чин тайного советника. Он — автор проекта реакционного закона по делам печати и проникнутых националистическим духом книг о Польше и Финляндии.

¹⁰ В статье «Ленин и Чернышевский» Н. К. Крупская пишет: «В брошюре Ленина «Что делать?» есть косвенное указание на влияние Чернышевского. Говоря о периоде, предшествовавшем созданию партии, о периоде между 1894 г. и 1898 г., когда рабочее движение стало быстро развиваться, приняло массовый характер, Ленин указывает на то, что молодежь, которая примкнула к этому движению, развилась и воспитывалась под обаянием революционной деятельности предшествующих революционеров и что ей стоило большой внутренней борьбы идейно высвободиться из-под их влияния и пойти по другому пути — по пути марксизма. В этой характеристике есть автобиографический момент» (Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 63).

 

Я заявляю: недопустимо называть примитивным и бездарным «Что делать?» (Чернышевского. — А. И.)¹.  Под его влиянием сотни людей делались революционерами. Могло ли это быть, если бы Чернышевский писал бездарно и примитивно? Он, например, увлек коего брата, он увлек и меня. Он меня всего глубоко перепахал. Когда вы читали «Что делать?»? Его бесполезно читать, если молоко на губах не обсохло. Роман Чернышевского слишком сложен, полон мыслей, чтобы его понять и оценить в раннем возрасте. Я сам попробовал его читать, кажется, в 14 лет. Это было никуда не годное, поверхностное чтение. А вот после казни брата, зная, что роман Чернышевского был одним из самых любимых его произведений, я взялся уже за настоящее чтение и просидел над ним не несколько дней, а недель. Только тогда я понял глубину. Это вещь, которая дает заряд на всю жизнь. Такого влияния бездарные произведения не имеют.

Рассказ В. И. Ленина в записи Н. Валентинова. «Вопросы литературы», 1957, № 8, стр. 132.

¹ Весь приведенный отрывок представляет собой ответ В И. Ленина меньшевику Н. Валентинову (Н. В. Вольскому), заявившему, что, по его мнению, «трудно представить себе что-либо более бездарное, примитивное и в то же самое время претенциозное», чем роман Н. Г. Чернышевского «Что делать?».

 

Чернышевского Ленин считал не только выдающимся революционером, великим ученым, передовым мыслителем, но и крупным художником, создавшим непревзойденные образы настоящих революционеров, мужественных, бесстрашных борцов типа Рахметова.

 — Вот это настоящая литература, которая учит, ведет, вдохновляет. Я роман «Что делать?» перечитал за одно лето (1888 года. — А. И.) раз пять, находя каждый раз в этом произведении все новые волнующие мысли, — говорил Ленин¹.

М. Эссен (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 251).

¹ Вспоминая о том, что Владимир Ильич «любил роман Чернышевского «Что делать?»», Н. К. Крупская в статье «Что нравилось Ильичу из художественной литературы» пишет: «Я была удивлена, как внимательно читал он этот роман и какие тончайшие штрихи, которые есть в этом романе, он отметил. Впрочем, он любил весь облик Чернышевского, и в его сибирском альбоме были две карточки этого писателя, одна надписанная рукой Ильича, — год рождения и смерти» (ем. ее книгу «Воспоминания о Ленине». М. — Л., 1931, стр. 188).

 

Как личность Чернышевский повлиял на Владимира Ильича своей непримиримостью, своей выдержанностью, тем, с каким достоинством, с какой гордостью переносил он свою неслыханно тяжелую судьбу...

Но не только как личность влиял Чернышевский на Ленина... Чернышевский заразил его своей непримиримостью в отношении либерализма. Недоверие к либеральным фразам, ко всей позиции либерализма проходит красной нитью через всю деятельность Ленина.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 63, 64.

Говоря о влиянии на меня Чернышевского, как главном, не могу не упомянуть о влиянии дополнительном, испытанном в то время от Добролюбова — друга и спутника Чернышевского. За чтение его статей в том же «Современнике» я тоже взялся серьезно. Две его статьи — одна о романе Гончарова «Обломов», другая о романе Тургенева «Накануне» — ударили как молния. Я, конечно, и до этого читал «Накануне», но вещь была прочитана рано и я отнесся к ней по-ребячески. Добролюбов выбил из меня такой подход. Это произведение, как и «Обломов», я вновь перечитал, можно сказать, с подстрочными замечаниями Добролюбова. Из разбора «Обломова» он сделал клич, призыв к воле, активности, революционной борьбе, а из анализа «Накануне» настоящую революционную прокламацию, так написанную, что она и по сей день не забывается. Вот как нужно писать!

Рассказ В. И. Ленина в записи В. В. Воровского. «Вопросы литературы», 1957, № 8, стр. 134.

В Кокушкине Володя проводит все время за книгами в своей комнате за письменным столом, и я вхожу в эту комнату с каким-то особенным чувством уважения. А когда он берется заниматься со мной — что, впрочем, в этот период случалось редко, — я испытываю глубокую радость и мне кажется, что все занятия идут у меня куда лучше. Гулять мы отправлялись обыкновенно на речку по льду... Зимой в деревне жилось невесело, к тому же дом, в котором мы жили, был довольно холодный. Общества — никакого, и мне казалось, что брат тяготился жизнью там.

М. И. Ульянова. О Ленине. М., 1964, стр. 10-11.

У нас все это время были больные, все перехворали по очереди, кроме меня; у меньшой сестры (у Марии Ильиничны. — А. И.) думали даже, что дифтерит. А ведь это так беспокойно — болезни в деревне, с доктором за 15 верст, да и то часто в разъездах.

A. И. Ульянова-Елизарова (в письме к подруге). Цит. по статье Ю. Я. Махиной «Некоторые новые биографические сведения о В. И. Ленине (по фондам семьи Ульяновых)». «Вопросы истории КПСС», 1960, № 6, стр. 170.

Помню, как Владимир Ильич, слышавший одну из таких вспышек во время занятий¹, сказал как бы про себя: «Так нельзя». Несколько раз Владимир Ильич занимался со мной по утрам... занятия доставляли лишь удовольствие.

Воспоминания М. И. Ульяновой. «Вопросы истории КПСС», 1960, № 6, стр. 170 — 171.

¹ Речь идет о нервных вспышках, происходивших иногда во время занятий Анны Ильиничны с младшей сестрой Марией. Эти вспышки вызывались расстроенным здоровьем Анны Ильиничны.

 

Помню, каким событием были для нас оказии из города и как нетерпеливо раскрывали мы заветный пещер (корзинка местной работы), содержавший книги, газеты и письма. Равно и обратно при оказии пещер нагружался возвращаемыми книгами и почтой. Связано у меня с ним и такое воспоминание. Раз вечером все сидели за корреспонденцией, готовя почту, которую должен был забрать ранним утром в упакованном пещере работник тетки.

Мне бросилось в глаза, что Володя, обычно почти не писавший писем, строчит что-то большое и вообще находится в возбужденном состоянии. Весь пещер был нагружен; мать с меньшими уже улеглись, а мы с Володей сидели еще по обыкновению и беседовали. Я спросила, кому он писал. Оказалось, товарищу по гимназии, поступившему в другой — помнится, в один из южных — университет. Описал в нем, конечно, с большим задором студенческие беспорядки в Казани и спрашивал о том, что было в их университете.

Я стала доказывать брату никчемность отправки такого письма, совершенно бесплодный риск новых репрессий, которым он себя этим шагом подвергал. Но переубедить его было всегда не легко. В повышенном настроении, прохаживаясь по комнате и с видимым удовольствием передавая мне те резкие эпитеты, которыми он награждал инспектора и других властей предержащих, он подсмеивался над моими опасениями и не хотел менять решения. Тогда я указала ему на риск, которому он подвергает товарища, отправляя письмо такого содержания на его личный адрес, на то, что товарищ этот, может быть, находится тоже среди исключенных или состоящих на примете, и подобное письмо принесет ухудшение его участи.

Тут Володя призадумался, а потом довольно быстро согласился с этим последним соображением, пошел в кухню и вынул, хотя и с видимым сожалением, из пещера злополучное письмо.

Позднее, летом, я имела удовольствие услышать от него в одной беседе по какому-то случаю между нами и двоюродной сестрой полушутливое, полусерьезное заявление, что за один совет он мне благодарен. Это произошло после того, как он перечел провалявшееся несколько месяцев в его ящике письмо и подверг его уничтожению.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 18-19).

Независимо сего распорядитесь тоже учредить строгое негласное наблюдение за высланным в д. Кокушкино Лаишевского уезда Владимиром Ульяновым¹.

Директор департамента полиции — начальнику казанского губернского жандармского управления, 16 января 1888 года, № 171/531. «Каторга и ссылка», 1931, № 8-9, стр. 17-18.

¹ Согласно циркуляру министра внутренних дел от 9 апреля 1882 года, «негласный полицейский надзор, именуемый также секретным, есть одна из мер предупреждения государственных преступлений посредством наблюдения за лицами сомнительной политической благонадежности. Он осуществляется способами, которые исключают возможность лицу поднадзорному знать о существовании установленного за ним наблюдения».

Кроме распоряжения об установления за Владимиром Ильичем строгого негласного наблюдения департамент полиции в январе 1888 года затребовал его фотографию и «прошение» о принятии в Казанский университет для снятия с него образца почерка.

 

Ввиду сведений, изложенных в полученном мною предписании Департамента Полиции от 16-го сего января за № 171/531 и указывающих, что состоявший студентом Юридического факультета Императорского Казанского университета Владимир Ильич Ульянов — брат казненного по делу 1-го марта 1887 года государственного преступника Ульянова, — исключенный из университета за участие в студенческих беспорядках, происшедших 4-го декабря прошлого года и 7-го числа того же декабря месяца высланный, по распоряжению Вашего Превосходительства, в деревню Кокушкино Лаишевского уезда, принимал и, может быть, продолжает принимать деятельное участие в организации революционных кру4кков среди казанской учащейся молодежи, вследствие чего Департамент Полиции признает необходимым учреждение надлежащего негласного наблюдения за вышеупомянутым Владимиром Ульяновым, я, не располагая средствами для достижения этого без огласки, особенно при нахождении Ульянова в деревне, имею честь покорнейше просить распоряжения Вашего Превосходительства о немедленном же со стороны чинов местной уездной полиции учреждении строжайшего секретного наблюдения за вышеозначенным Ульяновым, причем необходимо иметь в виду не только его самого, но и лиц, его посещающих, а равно необходимо всегда иметь точные и подробные сведения — с кем он ведет и будет вести переписку, при этом покорнейше прошу, чтобы о всем замеченном лаишевский уездный исправник немедленно же сообщал мне непосредственно.

Начальник казанского губернского жандармского управления — казанскому губернатору, от 25 января 1888 года. «Жизнь замечательных людей в Казани», книга 1, Казань, 1941, стр. 23 — 24.

Давая о сем знать, предписываю Вашему Высок(облагоро)дию тотчас же, по получении сего, учредить строжайшее секретное наблюдение за упомянутым Ульяновым...

Казанский губернатор — лаишевскому уездному исправнику, 27 января 1888 года, № 79. См. «По ленинским местам Татарии». Казань, 1961, стр. 37.

Как удалили Ульяновых из города Казани, крепко взяли их под наблюдение полиции.

И наезжало начальство на осмотр, что Ульяновы здесь или нет. И опасались их, очень опасались, как огня.

Бывало сотник или урядник спрашивает:

— Владимир Ильич или Анна Ильинична Ульяновы вас не навещают, не посещают? С вами разговоров не разговаривают? Вам чего-нибудь не предлагают?

Но разве крестьянин, уважающий Ульяновых, ему, сотнику, что-нибудь скажет? Отвечаем ему:

— Ничего не знаем: где они и тут ли они.

Покрутит урядник свои усы и уйдет ни с чем из Кокушкина.

Из воспоминаний старых кокушкинских колхозниц. Цит. по книге Б. Волина «Студент Владимир Ульянов». М., 1959, стр. 104.

...К нам часто приезжали представители власти, желавшие не только лицезреть Анну Ильиничну, но и слышать ее голос.

Насмехаясь над становым приставом, разъяснявшим, что отлучаться из Кокушкина нельзя, Анна Ильинична спрашивала:

—  Так и в рощу за гумном пройти нельзя?

—  Нет-с, почему же-с, но не далее пятнадцати верст-с, — говорил он.

—  Ну, а если я зайду или заеду дальше, за шестнадцать верст, что тогда?

 —  Арест-с, — с глупой галантной улыбкой отвечал становой. Этот разговор нравился молодежи. Нам самим хотелось поиздеваться над приставом.

Н. Веретенников, стр. 41.

Имею честь представить при сем в департамент полиции «Алфавитный список» на исключенного из числа студентов императорского Казанского университета за участие в студенческих беспорядках 4 декабря 1887 года Владимира Ильина Ульянова, подчиненного ныне, на основании п(ункта) 3 циркуляра г. министра внутренних дел от 9 апреля 1882 года за № 1365, негласному надзору полиции.

Подполковник Матушевский.

Лит. А.

Алфавитный список лиц, состоящих под негласным надзором в Казанской губернии.

Имя, отчество, фамилия, сословие и лета от роду. Владимир Ильин Ульянов, дворянин, 18 лет.

Семейное положение. Отец умер, мать Мария Александровна Ульянова 50 лет. Дочери: Анна, девица, 22 лет; Ольга, 16 лет; Мария, 9 лет. Сыновья: Владимир, 18 лет, и Дмитрий, 13 л(ет).

Имущественное обеспечение. Пенсия отца в 1200 р(ублей).

Место постоянного жительства. Деревня Кокушкино, Черемышевской волости, Лаишевского уезда.

Обстоятельства прошедшей жизни поднадзорного и настоящее его занятие. До сих пор учился дома и в гимназии в г. Симбирске. Пробыл 3 месяца в Казанском университете, откуда исключен за участие в студенческих беспорядках 4 декабря 1887 года. В настоящее время занимается продолжением своего образования.

Год, число и № распоряжения департамента государственной полиции, по которому учрежден надзор. Негласный надзор учрежден на основании п(ункта) 3 циркуляра г. министра внутренних дел от 9 апреля 1882 г.

И. д. начальника казанского губернского жандармского управления — в департамент полиции, 8 февраля 1888 года, № 253. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 64.

 

...Яков Феклин без отказа возил Ульяновых в город (Казань. — А. И.), когда они все уже находились под властью полицейского произвола и вынуждены были быть «пленниками» при дер(евне) Кокушкино. Ездили исключительно по ночам.

Запись воспоминаний Я. Д. Феклина («О Ленине», книга 2. М., 1925, стр. 23).

Нынче Володя, вернувшись из города (Казани. — А. И.), сказал мне, что в Петербурге исключены недавно сорок человек, преимущественно юристов III и IV курсов.

А. И. Ульянова-Елизарова (в письме к подруге, от 20 апреля 1888 года). Цит. по статье Г. Хаита «От первой ссылки к марксистскому кружку». «Новый мир», 1959, № 4, стр. 194.

Затем он (Владимир Ильич. — А. И.) ходил на охоту, много гулял по окрестностям и, конечно, имел много возможности наблюдать жизнь крестьян¹. Общества, кроме двоюродных братьев и сестер, проводивших в Кокушкине летние каникулы, у Владимира Ильича не было никакого, а родственники эти были все люди не общественного типа и ничем не выделялись, так что дать что-либо для развития Владимира Ильича не могли,

А. Ульянова-Елизарова. Ленин (Ульянов) Владимир Ильич. Энциклопедический словарь русского библиографического института Гранат, изд. 7, том 41, часть 1, выпуск 4 — 5, стр. 308 — 309.

¹ Спустя три с половиной десятилетия, в декабре 1922 года, крестьяне деревни Кокушкино обратились к своему «бывшему односельчанину В. И. Ленину (Ульянову)» с письмом, в котором рассказали о происшедших у них переменах:

«По первому зову Советской власти, в октябре 1917 г., мы дали по шапке всем нашим помещикам, в том числе и нашему кулаку Николаю Фаддееву, сидевшему 25 лет в имении б. Бланк. В 1918 г. все, как одни, ходили в Красную Армию и защищали Советскую Россию от нападавших на нее врагов ее: помещиков, генералов и капиталистов. Далее, в наших краях случился неурожай и голод. Народ и скот вымирал и падал больше, чем при чуме. От всего этого наше хозяйство пришло в такое великое разорение, что только всем миром можно сдвинуть его с мертвого пути. Нет живой, здоровой силы. Нет ни одной крепкой хаты. По всему мазнуло помело голода. Мы бы с радостью тебе что-нибудь послали в подарок, как нашему избавителю от помещиков и кулаков, но ничего не имеем... У нас две беды: нет лошадей и нет при деревне школы. Мы знаем, что Советская власть дает безлошадникам лошадей в кредит. Просим тебя, как бывшего нашего односельчанина, походатайствовать перед Советским правительством об оказании нам кредита в лошадях. Без них мы — работники без рук: земля теперь есть, а работать нечем.

В заключение просим тебя поберегать свое здоровье, так как ты у нас единственный на всю Россию. Когда построим школу, то просим тебя пожаловать к нам в гости вспомнить старинку. Отныне деревня Кокушкино зовется твоим, тов. Ленин, именем» («Пути революции» (Казань), 1923, № 3, стр. 46-47).

В настоящее время в совхозе «Кулаевский», где работает большинство жителей поселка Ленино-Кокушкино, — около ста тракторов, около полусотни комбайнов, свыше пятидесяти автомобилей и десятки других машин. Все полевые работы механизированы. Дети рабочих совхоза учатся в вузах Москвы и Казани («Ленинские страницы». М., 1960, стр. 187-188).

 

Если он (Владимир Ильич. — А. И.) на чем-нибудь сосредоточивал внимание, то трудно было его от этого оторвать. Дмитрий Ильич (брат Вл(адимира) И(льича)), например, рассказывал, что, идя с Володей на охоту и разговаривая дорогой, он вдруг вынужден бывал останавливаться, так как Володя внезапно вынимал блокнот и что-то туда записывал. Пока он не кончал запись, на вопросы не отвечал и не сходил с места.

Из беседы с В. В. Кашкадамовой. «Пролетарский путь», 1930, 22 января.

Кроме чтения Владимир Ильич занимался в Кокушкине с младшим братом, ходил с ружьем, зимой на лыжах. Но это была его первая, так сказать, проба ружья, и охота была всю зиму безуспешная¹. Я думаю, что это происходило и потому, что охотником в душе, как другие два брата мои, он никогда не был.

Но жизнь протекала, конечно, скучно в занесенном снегом флигельке, и тут-то и помогла Володе привычка к усиленным занятиям. Помню особенно ярко крутую, раннюю весну, после этой утомившей нас одинокой зимы, первую весну, проводимую нами в деревне. Помню долгие прогулки и беседы с братом по окрестным полям под аккомпанемент неумолчно заливавшихся невидимых жаворонков в небе, чуть пробивавшуюся зелень и белевший по оврагам снег...

А. П. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 19).

¹ Помню это по одной шутке между нами: раз, следующим летом, возвратившись с прогулки с двоюродным братом, он заявил: «А нам нынче заяц дорогу перебежал». — «Володя, — сказала я, — это, конечно, тот самый, за которым ты всю зиму охотился». — Примечание А. И. Ульяновой-Елизаровой.

Отзвук этой шутки слышен в письме В. И. Ленина к Дмитрию Ильичу из Шушенского 28 ноября 1898 года: «Насчет охоты моей ты осведомлен неточно. Кто это тебе рассказывает? Не Анюта ли впадает в некоторые хронологические ошибки, выдавая старые мифы о зайцах за новые известия. Зайцев здесь я бил осенью порядком...» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 133).

 

У дома был небольшой сад. В саду кроме кустов сирени были березы и липы, елей не было. Против стояла трапеция и к ней наклоненная лестница для гимнастических упражнений, которыми любил заниматься Владимир Ильич.

Воспоминания Д. И. Ульянова. Архив Кокушкинского дома-музея В. И. Ленина.

Начали весной отдыхать, — весна у нас прелестная, и в деревне жить очень хорошо... Очень беспокоит нас судьба Володи...¹ Как быть, если его никуда не примут, или, если примут, выгонят через полгода... Разумнее бы, конечно, подождать года два, но это ему совсем не по характеру — скучает он без дела...

А. И. Ульянова-Елизарова (в письме к подруге, от 20 апреля 1888 года). Цит. по книге Б. Волина «Ленин в Поволжье». М., 1956, стр. 70.

² Анна Ильинична писала подруге в Петербург, что «отпустить его (Владимира Ильича. — А. И.) куда-нибудь маме будет, конечно, тяжело, а в деревне не удержать. Сергей Александрович (один из знакомых по Петербургу. — А. И.) поедет за границу, — у меня была бы просьба к нему: не будет ли он так добр узнать кое-что о тамошней студенческой жизни (стоимость жизни, преимущества одного университета перед другими). Я была бы ему очень благодарна» («Вопросы истории КПСС», 1960, № 6, стр. 171). Как видно, в семье Ульяновых обсуждалась возможность поездки Владимира Ильича за границу для продолжения образования в одном из иностранных университетов.

 

Владимир Ильич стремился поступить вновь в университет, но ему упорно отказывали в этом...

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 21).

 

Его Высокопревосходительству
господину Министру Народного Просвещения
Бывшего студента Императорского
 Казанского Университета Владимира Ульянова

ПРОШЕНИЕ

Желая получить возможность продолжать свое образование, имею честь покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство разрешить мне поступление в Императорский Казанский Университет.

Бывший студент Императорского Казанского Университета
 Владимир Ульянов

Казань. 1888 года, мая 9 дня.
Адрес мой: Профессорский переулок,
дом Завьяловой, кварт. Веретенниковой¹.

В. И. Ульянов. Прошение министру народного просвещения о разрешении поступления в Казанский университет. В. И. Ленин. Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 552.

¹ На прошения стоит следующая резолюция вице-директора департамента высших учебных заведений Эзова: «Настоящее прошение препровождается на заключение г. Попечителя Казанского учебного округа. Вице-Директор Эзов. Делопр(оизводитель) В. Лобойковь.

В письме от 18 мая 1888 года (№ 7353) Эзов предложил попечителю Казанского учебного округа Масленникову дать подробную характеристику В. И. Ульянова и сообщить причину его исключения из Казанского университета.

 

Ваше Превосходительство
 милостивый государь Петр Николаевич.

...Сын мой Владимир уволен из университета в декабре минувшего года, во время последних студенческих беспорядков...

Мы обратились с просьбой к г-ну министру народного просвещения о дозволении сыну вновь поступить в Казанский университет и в то же время я решаюсь просить Ваше Превосходительство оказать нам Ваше доброе содействие и помочь нам в нашей беде, чем Вы меня еще раз премного обяжете и за что я буду Вам бесконечно благодарна...

М. Ульянова.

Казань. 9-е мая 1888 года.
Профессорский переулок, д. Завьяловой¹.

М. А. Ульянова — директору департамента полиции П. Н. Дурново, 9 мая 1888 года. Цит. по статье И. С. Зильберштейна «Молодой Ленин». «Москва», 1958, № 4, стр. 45.

¹ На письме пометка: «Едва ли можно что-нибудь предпринять в пользу Ульянова».

 

Конфиденциально.

В Департамент народного просвещения.

Возвращая при сем препровожденное ко мне при надписи Департамента от 18 мая, за № 7353, прошение бывшего студента юридического факультета Казанского университета Владимира Ульянова, имею честь сообщить, что Ульянов, как донес мне г. бывший инспектор студентов, родился 10 апреля 1870 г., по окончании курса с золотою медалью в Симбирской гимназии, поступил в университет в августе месяце 1887 года. В кратковременное пребывание свое в университете обратил на себя внимание своею скрытностию, невнимательностью и даже невежливостью. Еще дня за два до сходки подал повод подозревать его в подготовлении чего-то нехорошего: проводил время в курильной комнате, беседуя с наиболее подозрительными студентами; уходил домой и снова возвращался, приносил что-то по просьбе других и вообще вел себя очень странно. 4-го же декабря бросился в актовый зал в первой партии и вместе с Полянским первыми неслись с криком по коридору 2-го этажа, махая руками, как бы желая этим воодушевить других; уходя же со сходки, отдал свой входной билет.

Ввиду исключительных обстоятельств, в которых находится семья Ульяновых, такое отношение Ульянова к сходке дало повод инспекции считать его вполне способным к различного рода противозаконным и преступным демонстрациям.

На основании вышеизложенного д(ействительный) с (татский) с(оветник) Потапов с своей стороны считает возвращение Ульянова в Казанский университет невозможным.

Вполне присоединяясь к мнению д(ействительного) статского) с(оветника) Потапова о крайней нежелательности обратного приема Владимира Ульянова в Казанский университет, считаю нелишним присовокупить, что проситель — родной брат Ульянова, подвергнутого смертной казни за участие в политическом преступлении, и что при выдающихся способностях и весьма хороших сведениях, он ни в нравственном, ни в политическом отношении лицом благонадежным признан пока быть не может.

Попечитель округа Масленников.
Правитель канцелярии Жохов¹.

Попечитель Казанского учебного округа П. П. Масленников — в департамент народного просвещения, 14 июня 1888 года, № 329. «Красная летопись», 1924, № 1, стр. 55.

¹ На письме П. Н. Масленникова имеются три резолюции директора департамента высших учебных заведений Н. М. Аничкова:

1) «К докладу».

2) «Уж этот не брат ли того Ульянова. Ведь тоже из Симбирской гимназии? Да, это видно из конца бумаги. Отнюдь не следует принимать».

3) «По докладу г-ну министру 22-го июня, Его Высокопревосходительство изволил приказать отклонить ходатайство просителя. Директор В. Аничков.

 

От Д(епартамен)та Нар(одного) Просв(ещения) по приказанию Его Высокопрев(осходитель)ства Г. М(инист)ра Народного) Просв(ещения), на прошение бывшего студента Императорского) Казанского у(ниверсите)та Владимира Ульянова о разрешении ему поступить в число студентов названного у(ниверсите)та, объявляется, что Г. М (инист)р изволил изложенное ходатайство просителя отклонить.

Вице-Директор (подп.) Эзов.
 Делопроизводитель (скр.) А. Манн.

В Казанское Городское Полицейское Управление для вручения, со взысканием двух гербовых марок по 80 к. каждая, б. студ(енту) Казанского У(ниверсите)та Владимиру Ульянову, жит(ельствующему) в г. Казани, по Профессорскому переулку, в д. Завьяловой, кв. Веретенниковой.

Ответ министерства народного просвещения на прощение В. И. Ульянова о разрешении поступления в Казанский университет, от 8 июля 1888 года, № 10029. Цит. по статье И. С. Зильберштейна «Ленин-студент». «Красное студенчество», 1929, № 4, стр. 23.

Летом приехали двоюродные братья, — у Володи появились товарищи для прогулок, охоты, игры в шахматы, но все это были люди без общественной жилки и интересными собеседниками для Володи быть не могли. Они, хотя и более старшие, сильно пасовали перед метким словцом и лукавой усмешкой Володи.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 19).

...Я рано проснулся и побежал через сад на речку. У досчатой раздевалки (кабинки) я встретил Владимира Ильича с полотенцем на плече, идущего уже домой¹. В это утро он встал раньше всех, выкупался, покатался на лодке, что заменяло ему утреннюю гимнастику. Увидав меня, он предупредил, что речка запружена, местами глубока и при купании надо быть осторожным; лучше подождать, пока остальные встанут. Я сказал, что умею «хорошо» плавать.

 — А все-таки лучше пойдем, разбудим остальных, спать им достаточно, вместе пойдете купаться и веселее будет, — сказал Владимир Ильич и с этими словами увел меня с речки.

Распорядок дня Владимира Ильича удивлял меня. Мы видели его только за утренним завтраком, за обедом, вечером во время его купанья и за вечерним чаем с легкой закуской.

Как-то раз, после обеда, Владимир Ильич взял нас с собой в дом к Ардашевым. В одной из комнат стоял бильярд. Владимир Ильич сыграл партию с Ардашевым и ушел опять к себе.

Помню Владимира Ильича играющим в городки на аллее в саду. Играли взрослые. Владимир Ильич был весел, шутил и смеялся, когда он сам, его партнер или противники мазали...

Единственный раз смотрел, как Владимир Ильич играл в шахматы как-то вечером. Играл он против двоих — Николая Веретенникова и Ардашева. Когда его партнеры вполголоса совещались, обсуждая очередной ход, Владимир Ильич ходил по комнате, изредка взглядывая на доску. Я мало понимал в игре, но меня интересовало, кто же выиграет? Выиграл Владимир Ильич. Дмитрий был очень доволен ходом и результатом игры. Мне тоже понравилось, что выиграл Владимир Ильич, понравилось, вероятно, прежде всего потому, что он играл против 2-х партнеров.

...Дмитрий не любил расспросов о членах семьи и семейных делах, неопределенно и уклончиво отвечал в этих случаях. Я это знал, и все-таки как-то спросил:

- Почему Владимир Ильич мало гуляет, редко его видно и в саду, все он у себя наверху?

Надо сказать, что лазить наверх в мезонин к Владимиру Ильичу нам было не разрешено. Это подстрекало любопытство. На этот раз Дмитрий не уклонился, ответил:

- Владимир много занимается... В саду постоянно народ и ему мешают работать. Воздух у него в комнате хороший, окно и дверь из мезонина выходит на балкончик, как раз под липы.

Из воспоминании П. Ф. Осколкова. «Учительская газета», 1963, 14 февраля.

¹ «На реке Ушне была очень неважная купальня, вернее, место, где раздевались перед купанием. Купальня представляла огороженный досками плот, который держался на воде на пустых бочках. Там же была старая лодка, сделанная из досок» (Д. И. Ульянов. Воспоминания о Владимире Ильиче. М., 1964, стр. 19).

 

Читать Владимир Ильич в теплую погоду чаще уходил на берег реки Ушни, где и располагался под кустиками в тени.

Д. И. Ульянов. Воспоминания о Владимире Ильиче. М., 1964, стр. 19.

А(нна) И(вановна) Веретенникова¹, женщина-врач, скончавшаяся от скоротечной чахотки 26 июля (1888 года. — А. И.) на своем хуторе (Кокушкино, — А. И.) в Лаишевском уезде, бесспорно, принадлежала к числу лучших русских женщин и тружениц науки. Анна Ивановна, живя до 1887 года в Казани, обладала значительной практикой среди беднейшего населения города Казани. Она не только лечила всех бедняков бесплатно, но, не обладая средствами, сама помогала им и материально. Очень часто она, сама больная, отдавала себя всю, свои средства и свои знания, на пользу больных. Не ожидая оплаты своего труда, она нередко бывала просто сиделкой при больной. Тесными узами соединялась она с больными; следя от начала до конца за ходом болезни своей пациентки, она не оставляла последнюю и по ее выздоровлении; она заботилась не только о больных, но и о здоровых. Будучи по своей специальности окулисткой, она, однако, не ограничивала сферы своей врачебной деятельности: бедняк не разбирал, что лечит добрый доктор, и шел к нему со всякими болезнями. Последние 2 года Анна Ивановна постоянно страдала болезнями дыхательных органов и, несмотря на это, была врачом, заведующей больницей Осинского земства. Много потеряло земство в лице А(нны) И(вановны) и много потеряло общество вообще. Не скоро забудет А(нну) И(вановну) и бедное татарское население г. Казани, которое она лечила, учила грамоте; не скоро забудут ее и все те, с которыми ей пришлось сталкиваться.

«Местная хроника». «Волжский вестник» (Казань), 1888, 31 июля.

¹ Владимир Ильич очень уважал и высоко ценил свою двоюродную сестру Анну Ивановну Веретенникову, умершую в Кокушкине на его глазах (см. о ней также на стр. 89 — 90 и 117 — 118 наст, издания). С осени 1884 по весну 1886 года она жила в Петербурге, работала в клинике профессора В. И. Добровольского, бесплатно лечила больных в глазных амбулаториях Георгиевской и Покровской общин, печатала в «Русском богатстве», «Нови» и «Новостях» рефераты о заседаниях медицинских обществ. Тяжело заболев, она вернулась к родным в Казань, где работала над диссертацией на степень доктора медицины.

 

Летом нынешнего (1888-го. — А. И.) года А(нна) Ивановна) (Веретенникова. — А. И.) в скоротечной чахотке возвратилась в небольшое поместье своей матери (Кокушкино, Лаишевского уезда, Казанской губернии), где и умерла на руках старушки-матери, которой жестокая судьба определила схоронить три дорогих безвременно погибших существа: мужа, сына, только что окончившего институт путей сообщения¹, и, наконец, — талантливую дочь-врача на 33-м году жизни.

М. П. А. И. Веретенникова (некролог). «Новости», 1888, 8 августа.

¹ Как сообщила мне О. П. Веретенникова, муж А. А. Веретенниковой Иван Дмитриевич умер 1 октября 1870 года. Сын Дмитрий (род. в 1853 году) вскоре после окончания института попал под поезд. Кроме тоге, у Анны Александровны Веретенниковой было еще шесть детей: Любовь род. в 1851 году), Александр (род. в 1857 году), Екатерина (род в 1859 году), Мария (род. в 1862 году), Владимир (род. в 1865 году), Николай (род. в 1871 году). О Николае Ивановиче Веретенникова см. именной указатель цитируемых авторов.

 

В июле 1888 г. мать Ульянова ходатайствовала о разрешении принять вновь сына ее Владимира в Казанский университет...

Справка департамента полиции о В. И. Ленине. «Красная летопись», 1922, № 2 — 3, стр. 306.

Его Высокопревосходительству
 господину директору Департамента Полиции
Петру Николаевичу Дурново
вдовы действительного статского советника,
Марии Александровны Ульяновой

ПРОШЕНИЕ

Желая по различным семейным обстоятельствам, чтобы сын мой Владимир имел возможность окончить свое образование, находясь при мне, имею честь покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство разрешить ему поступление в Казанский университет.

Мария Ульянова.

15 июля 1888 г.

Казань, Професс(орский) переулок, дом Завьяловой.

М. А. Ульянова. Прошение директору департамента полиции о разрешении Владимиру Ильичу поступить в Казанский университет, 15 июля 1888 года. «Москва», 1958, № 4, стр. 47.

 

Г-ну Казанскому Г(убернато)ру.

Проживающая в г. Казани (Профессорский переулок, д(ом) Завьяловой) вдова д(ействительного) ст(атского) сов(етника) Мария Александровна Ульянова обратилась в Д(епартамен)т Пол(иции) с ходатайством о дозволении сыну ее Владимиру, исключенному из Казанского унив(ерситета) за участив в последних беспорядках, прибыть в Казань для поступления вновь в число студентов названного университета.

Сообщая об изложенном, Д (епартамен)т Пол(иции) имеет честь пок(орнейше) просить Ваше Пр(евосходитель)ство сделать распоряжение об объявлении просительнице, что принятие сына ее Владимира Ильина Ульянова обратно в Казанский унив(ерситет) представляется, по мнению Д(епартамен)та, преждевременным¹.

Д(иректо)р П. Дурново.
Скр. (подпись) Семянин.
Верно: тит. советн. (подпись) Овчинников.

Ответ директора департамента полиции на прошение М. А. Ульяновой о разрешении поступления сына в Казанский университет, от 12 августа 1888 года, № 2041. «Москва», 1958, № 4, стр. 4а

¹ Не разрешая Владимиру Ильичу снова поступить в университет, царские чиновники «позаботились» также о том, чтобы закрыть ему доступ на государственную службу. 19 августа 1888 года административный отдел кабинета министерства императорского двора разослал по всем учреждениям строгое запрещение принимать на службу «неблагонадежного Владимира Ульянова». Соответствующие записи об этом обнаружены в «Секретной книге» конторы императорских театров («Ульянов Владимир Ильин. Студент Казанского университета юр(идического) ф(акультета). Исключен из университета. Отношение) Кабинета от 19 августа 88 г. за № 1363), Павловского военного училища, Архангельского торгового порта и др.

 

...Ладыгин Василий, Ульянов Владимир и Шаровский Александр просили о разрешении им жить в Казани и университетских городах для поступления в университет, но, ввиду неблагоприятных сведений об этих лицах, департамент полиции признал их ходатайства преждевременными.

Из справки департамента полиции. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 66.

В 1888 г. мать Ульянова неоднократно ходатайствовала о разрешении принять вновь сына Владимира в какой-либо университет.

Список студентов Казанского университета, исключенных и уволенных из оного в минувшем 1887 и текущем 1888 гг. за участие в беспорядках и политическую неблагонадежность, с указанием последующих распоряжений. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 66.

Ваше Высокопревосходительство!

...Сын мой Владимир исключен из Казанского университета в декабре прошлого года и отправлен на житье в одну из деревень Казанской губернии. Этот сын единственная опора моей старости и троих меньших детей, оставшихся сиротами после смерти их отца, прослужившего 30 лет по М(инистерс)тву Народного Образования...

Если, Ваше Высокопревосходительство, найдете неудобным позволить сыну моему Владимиру поступить вновь в Казанский университет, то разрешите ему поступление в один из российских университетов: Московский, Киевский, Харьковский или Дерптский. Умоляю Вас, исполните последнюю просьбу несчастной матери, дайте сыну возможность кончить образование, сделаться полезным членом общества...

М. Ульянова.

31-го августа 1888 г.

Казань, Грузинская ул., д. Опехтиной¹.

М. А. Ульянова. Прошение министру народного просвещения о разрешении поступления Владимиру Ильичу в один из русских университетов, 31 августа 1888 года. «Москва», 1958, № 4, стр. 49.

¹ Это прошение Мария Александровна подала министру народного просвещения И. Д. Делянову во время его приезда в Казань. Делянов прибыл в Казань 26 августа 1888 года, остановился в гостинице «Отель де Франс» и пробыл в городе до утра 4 сентября. Очевидно, в гостинице 31 августа или 1 сентября Мария Александровна и вручила ему свое прошение. Частично оно опубликовано в моей книге «Молодые годы В. И. Ленина» (М., 1958, стр. 291). Еще находясь в Казани, Делянов наложил на прошении резолюцию: «В М(инистерст)во Нар (одного) Просвещения. На основании отзыва начальства округа, который уже получен в М(инистерст)во, ничего не может быть сделано в пользу Ульянова. 1 сентября 1888». На прошении имеется также пометка директора департамента высших учебных заведений Н. М. Аничкова: «Объявить об отказе Г-на Министра».

 

От Департамента Народного Просвещения по приказанию Его Высокопревосходительства Г. Министра, на поданное г-жою Ульяновой Г. Министру в г. Казани прошение о принятии сына ее, Владимира Ульянова, в один из университетов Империи, объявляется, что Г. Министр изволил изложенное ходатайство просительницы отклонить.

За Вице-Директора (подп.) Л. Скоробогатый.
И. д. Делопроизводителя (скр.) А. Манн.

В Казанское Городское Полицейское Управление для вручения г-же Ульяновой, жительствующей в г. Казани, Грузинская ул., д. Опехтиной.

Ответ министерства народного просвещения на прошение М. А. Ульяновой о разрешении поступления сына в один из русских университетов, от 13 сентября 1888 года, № 13589. «Красное студенчество», 1929, № 4, стр. 23.

 

В сентябре 1888 г. Ульянов ходатайствовал о разрешении уехать за границу для окончания образования.

Список студентов Казанского университета, исключенных и уволенных из оного в минувшем 1887 и текущем 1888 гг. за участие в беспорядках и политическую неблагонадежность, с указанием последующих распоряжений. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 68.

 

Его Сиятельству господину Министру Внутренних Дел
 Бывшего студента Владимира Ульянова

ПРОШЕНИЕ

Для добывания средств к существованию и для поддержки своей семьи я имею настоятельнейшую надобность в получении высшего образования, а потому, не имея возможности получить его в России, имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство разрешить мне отъезд за границу для поступления в заграничный университет.

Бывший студент Владимир Ульянов

Казань, сентября 6 дня 1888 года.

Адрес мой: Казань, Профессорский переулок,

дом Завьяловой, квартира Веретенниковой¹.

В. И. Ульянов. Прошение министру внутренних дел о разрешении поездки за границу для продолжения образования. Центральный музей В. И. Ленина².

¹ На прошении стоят две резолюции. Одна резолюция в верхнем углу прошения: «Г. Евреинову. Состоит ли под надзором полиции». Вторая — ниже: «Отклонить». Фамилия Ульянова подчеркнута карандашом.

² Опубликовано в первом томе Полного собрания сочинений В. И. Ленина (изд. 5. М., 1958, стр. 553).

 

Бывший студент Казанского университета Владимир Ульянов обратился к господину министру внутренних дел с ходатайством о разрешении ему выезда за границу для поступления в один из иностранных университетов.

Не находя с своей стороны возможным удовлетворить ходатайство Ульянова, имею честь покорнейше просить ваше превосходительство заграничного паспорта ему не выдавать и приказать объявить ему, что департамент полиции находит выезд его за границу преждевременным.

Вместе с сим покорнейше прошу ваше превосходительство, в случае выезда означенного Ульянова из Казани, уведомить департамент, куда именно он выехал, и сообщить непосредственно от себя подлежащему губернатору о невыдаче ему паспорта.

Отношение директора департамента полиции на имя казанского губернатора, от 16 сентября 1888 года. «Комсомольская правда», 1937, 26 августа.

Нынешнюю осень мне в деревню было несколько визитов, приезжал... двоюродный брат, Катя и еще один знакомый, Елизаров¹.

А. И. Ульянова-Елизарова (в письме, написанном осенью 1888 года). «Вопросы истории КПСС», 1960, № 6, стр. 171.

¹ Марк Тимофеевич Елизаров (1862 — 1919) — друг Александра Ильича по Петербургскому университету, с 1889 года муж Анны Ильиничны. Видный деятель большевистской партии. В 1905 году один из руководителей забастовки железнодорожников Петербурга, позже член Самарского социал-демократического комитета. После Октябрьской революции народный комиссар путей сообщения; в 1919 году член коллегии Наркомата торговли и промышленности.

 

С осени 1888 года Владимиру Ильичу разрешено было переселиться в Казань¹, куда переехала мать с меньшими. Несколько позже дозволено было перебраться туда и мне².

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 19).

¹ Владимир Ильич получил возможность переехать в Казань, так как к этому времени департаментом полиции был издан специальный циркуляр, который разрешал участникам студенческих волнений поселяться в университетских городах при наличии там родственников. Поэтому когда 10 октября 1888 года лаишевский уездный исправник обратился в канцелярию казанского губернатора с вопросом: «На каком основании Ульянов проживает в Казани?», ему было отвечено, что «Ульянов имеет право проживать в Казани без особого на то разрешения».

Больше Владимир Ильич в Кокушкине не бывал. Но оно еще несколько раз упоминается в его письмах к родным. Когда после смерти тетки, Л. А. Ардашевой, имение было назначено в продажу, В. И. Ленин 15 июня 1897 года писал М. Т. Елизарову из Шушенского: «Для меня было новостью, что Кокушкино назначено уже в продажу и что Митя уехал в Казань по этому делу. Что же, дана ему доверенность на то, чтобы оставить имение за собой? Напишите, как вырешится это дело. С одной стороны, хорошо как будто, что оно окончится, наконец, раз навсегда, а с другой стороны — «конец» все-таки самый неприятный, хлопотливый и, по всей вероятности, убыточный» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр, 52). Самый неприятный «конец», о котором говорится в письме, это тот, если обе доли имения с долгами останутся за М. А. Ульяновой. 19 июля 1897 года Владимир Ильич пишет матери: «Письмо твое с изложением кокушкинского дела я получил и уже ответил на него. Вчера подучил также первое письмо от Мити, где он тоже описывает свою поездку в Казань» (там же, стр. 54). Очевидно, в тот раз Кокушкино не было продало, потому что в письме от 7 февраля 1898 года он спрашивает мать: «...А вы, вероятно, с Митей направитесь в Кокушкино.» (стр.82).

² В сентябре 1888 года М. А. Ульянова ходатайствовала о разрешении Анне Ильиничне переехать в Казань с приложением свидетельства о ее болезни. 4 октября в отношении на имя казанского губернатора (№ 3965) департамент полиции разрешил ей приехать на четыре месяца в Казань для лечения (см. «Красный архив», 1935, том 6, стр. 5). В письме Анны Ильиничны от 15 октября 1888 года говорится: «Прежде всего сообщу Вам приятную новость: я в Казани, куда меня пустили на 4 месяца лечиться от нервной болезни. Очень приятно, что зиму можно провести вместе. Переехала на днях (12 октября. — А. И.) с сестренкой (Марией Ильиничной. — А. И.) и наслаждаюсь теплом, чистотой и уютностью после нашего деревенского помещения. Я чувствую себя гораздо бодрее эту осень, чем раньше» («Вопросы истории КПСС», 1960, № 6, стр. 171).

 

Вдова директора училищ Симбирской губернии, Ульянова, выселившаяся из Симбирска вследствие тяжелых семейных несчастий — смерти мужа и смертной казни сына, виновного в политическом преступлении, переселилась в Казань для воспитания своего младшего сына (то есть Дмитрия Ильича. — А. И.) вместе с остальною своею семьею, состоящею, между прочим, из совершенно взрослой дочери, прикосновенной отчасти к делу своего казненного брата, и сына, исключенного из Казанского университета за беспорядки, бывшие в декабре месяце 1887 г.

Попечитель Казанского учебного округа — министру народного просвещения, от 30 сентября 1889 года, № 458. «Красная летопись», 1925, № 2, стр. 151.

Пишу тебе это письмо «на досуге», сидя в пустой квартире, где нет никого и ничего, кроме стола и стульев, принесенных дворником. Мы с мамой обошли всю Казань, остановились было на этой квартире, да оказалось, что она сырая, и мы на ней не останемся. Беда с этими квартирами!..

...Сейчас вернулась мама — наняла квартиру: Первая гора, д. Орлова. Пришли мне письмо на новоселье: мы еще через два дня будем переезжать.

О. И. Ульянова — А. Ф. Щербо, 2 сентября 1888 года. Казань. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Квартира большая, светлая, только что отделанная; при ней порядочный садик — да только втроем (мы пока только трое в Казани) (имеются в виду Мария Александровна, Ольга Ильинична, посещавшая музыкальную школу А. А. Орлова-Соколовского¹, и Дмитрий Ильич, ученик 4-го класса Казанской гимназии. — А. И.) в ней довольно пусто и скучно.

О. И. Ульянова — А. Ф. Щербо, 9 сентября 1888 года. Казань. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Дмитрий Ильич вспоминал, что в квартире Ульяновых в доме Орлова «стоял рояль, привезенный из Симбирска. Кроме мамы очень часто играла Ольга Ил(ьинична), которая брала уроки в музыкальном училище...» («Учительская газета», 1963, 14 февраля).

 

Квартира была снята в доме Орловой на Первой горе, недалеко от Арского поля, во флигеле¹. При квартире был балкон и довольно живописный садик по горе. В первом этаже были почему-то две кухни, а в верхнем — остальные комнаты. Володя выбрал себе вторую, лишнюю, кухню потому, что она была уединеннее и удобнее для занятий, чем верхние комнаты, окружил себя книгами и просиживал за ними большую часть дня.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 19).

¹ Ныне улица Ленина, 58. В 1937 году в этом флигеле открыт Дом-музей В. И. Ленина.

 

Он (Владимир Ильич. — А. И.) сменил студенческий сюртук с синим стоячим воротником и форменное пальто на скромный штатский костюм: темный пиджак с жилеткой и рубашка с мягким отложным воротником, повязанным вместо галстука шнурком с кисточками, как тогда носили.

Володя и здесь продолжал заниматься так же усидчиво.

Н. Веретенников, стр. 62.

Весной 1888 года Сердюков и я, окончив гимназию, поступили в Казанский университет.

В Казани мы жили в одной комнате.

Как-то раз зимой я сидел один дома. Вдруг распахнулась дверь, и в комнату, весь запорошенный снегом, влетел, как ураган, Костя Сердюков. Еще с порога он закричал мне:

-- Знаешь, кого я сейчас встретил?

— Кого? — равнодушно спросил я.

— Да Володю Ульянова, черт возьми! Я встретил его на улице. Он торопился домой. Завтра зайдет непременно.

На другой день к нам действительно зашел Володя Ульянов. Он очень изменился за год нашей разлуки. Появились намеки на маленькую бородку, он возмужал, и выражение лица стало еще серьезнее и вдумчивее.

Вспоминая с нами гимназию, он часто смеялся, но улыбка быстро сходила с лица и уступала место сосредоточенному выражению.

Ульянов рассказал нам о своем аресте и высылке, с возмущением говорил о правительственных репрессиях и о жестокой судьбе исключенных из университета студентов.

В это время репрессии правительства приняли небывалые размеры. Студентов арестовывали поодиночке и целыми группами. Об арестованных не доходило больше до нас никаких сведений, они как бы исчезали. Возможно, что одни из них умирали в тюрьмах, а другие без вести гибли в далекой ссылке.

Ульянов стал изредка заходить к нам, и тогда мы коротали темный зимний вечер в нашей маленькой комнатушке в задушевных беседах.

Должен сознаться, что я сильно отставал от Ульянова и Сердюкова в области политических наук и философии. Сознавая их превосходство, я избегал вступать в спор на политические темы. Ульянов подметил это сразу, он старался, не затрагивая моего самолюбия, все же втянуть меня в разговор и часто повторял тогда с улыбкой: «Tres faciunt colleqium»¹.

Д. М. Андреев, стр. 14 — 15.

¹ Tres faciunt collegium (латинск.) — трое составляют коллегию (то есть собрание, решения которого могут быть авторитетны). Положение римского права.

 

К этой зиме (то есть зиме 1888/89 года. — А. И.) относится начало выработки Владимиром Ильичем социал-демократических убеждений. Он начал изучать «Капитал» Карла Маркса, которым очень увлекался¹.

А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н. Ленин), стр. 24.

¹ Спустя несколько лет, осенью 1895 года, в статье «Фридрих Энгельс» В. И. Ленин писал, что «Капитал» Маркса — «величайшее политико-экономическое произведение нашего века» (Сочинения, изд. 5, том 2, стр. 11). В 1897 году в статье «От какого наследства мы отказываемся?» В. И. Ленин отмечал, что «одним из замечательнейших образцов неумолимой объективности в исследовании общественных явлений справедливо считается знаменитый трактат о «Капитале»... И, однако, в редком научном трактате вы найдете столько «сердца», столько горячих и страстных полемических выходок против представителей отсталых взглядов, против представителей тех общественных классов, которые, по убеждению автора, тормозят общественное развитие» (там же, стр. 547).

 

С большим трудом, но все-таки «Капитал» можно было достать. По части других произведений Маркса дело было совсем плохо...

Владимир Ильич знал, старался раздобыть все, что мог, из Маркса и Энгельса на немецком и французском языках. Анна Ильинична рассказывает, как он вместе с сестрой Ольгой читал «Нищету философии» на французском языке. Больше всего приходилось ему читать на немецком языке. Наиболее важные, заинтересовавшие его места из произведений Маркса и Энгельса он переводил для себя на русский язык.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 306.

Владимир Ильич с особым вниманием читал, изучал сочинения Маркса и Энгельса¹. Маркс и Энгельс показали, как во всех странах капиталисты угнетают рабочих, наживаются на их труде, а помещики наживаются на труде крестьян. Маркс и Энгельс писали, что есть один путь для того, чтобы положить конец всякому угнетению, всякой эксплуатации, — это объединиться рабочим и общими силами, опираясь на всех трудящихся, сбросить власть помещиков и капиталистов, взять власть в свои руки и завести новые порядки, устроить жизнь светлую и счастливую для всех.

В ряде стран, где было много фабрик и заводов, рабочие, объединенные общим трудом, общим угнетением, начали уже в те времена бороться за свои права. У нас в России фабрик и заводов тогда было еще не очень много, рабочие были темны, малосознательны; царская власть, царские чиновники помогали всячески помещикам и капиталистам держать в рабстве трудящихся. Но Ленин понял, что и нам надо идти тем путем, который указали Маркс и Энгельс.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 38 — 40.

¹ В брошюре «Как Ленин работал над Марксом» (Мм 1933, стр. 3) Н. Крупская писала: «Ленин прекрасно знал Маркса. Когда он в 1893 г. приехал в Питер, он поразил всех нас, тогдашних марксистов, тем, как много он знал из произведений Маркса и Энгельса».

 

Сердце его (Владимира Ильича. — А. И.) билось горячей любовью ко всем трудящимся, ко всем угнетенным... Это чувство он получил в наследие от русского героического революционного движения. Это чувство заставило его страстно, горячо искать ответа на вопрос — каковы должны быть пути освобождения трудящихся? Ответы на свои вопросы он получил у Маркса. Не как книжник подошел он к Марксу. Он подошел к Марксу, как человек, ищущий ответов на мучительные настоятельные вопросы. И он нашел там эти ответы.

Из речи Н. К. Крупской на заседании II съезда Советов СССР 26 января 1924 года, посвященном памяти тов. Ленина. «Правда», 1924, 30 января.

Совсем еще юношей Ленин понял, что самым революционным классом является рабочий класс, что класс этот поведет самую решительную борьбу со старым строем, что рано или поздно этот класс победит «и водрузит над землею красное знамя труда».

А когда Ленин это понял, он отдал себя целиком на службу рабочему классу.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 93.

Ознакомившись в молодости с учением Маркса, Ленин глубоко его продумал, понял, что это учение — руководство к действию для рабочего класса России, что оно поможет русским рабочим из темных, забитых, безгранично эксплуатируемых рабов стать сознательными, организованными борцами за социализм, что оно поможет рабочему классу России вырасти в мощную силу, поможет повести за собой всех трудящихся и положить конец всякой эксплуатации.

Учение Маркса помогло Ленину ясно увидеть, куда идет общественное развитие. Горячо был убежден Ленин в правильности взглядов Маркса и Энгельса, считал, что необходимо как можно лучше, как можно шире вооружить массы знанием учения Маркса, и пропаганде этого учения отдавал он все свои силы.

Н. Крупская. Ленин как пропагандист и агитатор. М., 1957, стр. 3 — 4.

Помню, как по вечерам, когда я спускалась к нему (Владимиру Ильичу. — А. И.) поболтать, он с большим жаром и воодушевлением рассказывал мне об основах теории Маркса и тех новых горизонтах, которые она открывала. Помню его, как сейчас, сидящим на устланной газетами плитке его комнаты и усиленно жестикулирующим. От него так и веяло бодрой верой, которая передавалась и собеседникам. Он и тогда уже умел убеждать и увлекать своим словом. И тогда не умел он, изучая что-нибудь, находя новые пути, не делиться этим с другими, не завербовать себе сторонников. Таких сторонников, молодых людей, изучавших также марксизм и революционно настроенных, он скоро нашел себе в Казани.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 19 — 20).

В то время Казань считалась гнездом народничества, и идеология народничества господствовала в умах тогдашней передовой интеллигенции (радикально настроенного студенчества, курсисток и пр.). Марксистские и социал-демократические идеи с некоторым успехом пробивали уже себе дорогу, но пока еще довольно слабо. Слаба была у молодых марксистов и теоретическая подготовка, и практические задачи не успели отчетливо выкристаллизироваться. Но зато эти недостатки в полной мере искупались тем молодым пылом, уверенностью и сознанием близкого торжества марксистской идеологии над растерянным и отживающим народничеством, которые проявлялись в постоянных спорах наших с народниками.

Однако эта недостаточность теоретической подготовки нами самими, тогдашними казанскими марксистами, вполне сознавалась, и мы всеми мерами стремились к расширению своих знаний в этой области... Беда была, однако, в том, что даже в таком сравнительно крупном культурном и умственном центре, как Казань, с величайшим трудом можно было раздобыть как теоретически-марксистскую, так и революционно-социал-демократическую литературу, не говоря уже о постоянной опасности где-нибудь провалить ее на обыске; ее — этой литературы — почти не было; I том «Капитала» Маркса (еще первое издание) удавалось достать очень немногим, как исключительную редкость; с не меньшим трудом можно было достать «Наши разногласия» Плеханова. «Коммунистического манифеста» и других книг и брошюр Маркса, насколько помнится, не было вовсе...

Пропаганда в эти годы велась почти исключительно среди учащейся молодежи — в кружках из студентов, курсисток и пр. Были кое-какие связи и в рабочей среде, но весьма слабые, что отчасти объясняется тем, что крупной промышленности в городе почти не было, за исключением двух заводов: свечного и мыловаренного бр(атьев) Крестовниковых и Алафузовского — металлического. И все же Казань считалась среди провинциальных центров одним из крупных, особенно благодаря наличию в ней высших учебных заведений.

В таких-то условиях жила и работала кучка молодых марксистов в Казани, пополняя и углубляя, с одной стороны, свои теоретические знания и ведя при этом яростные дискуссии с народниками, с другой — создавая пропагандистские кружки среди окружающей передовой интеллигенции.

И. Лалаянц. О моих встречах с В. И. Лениным за время 1893 — 1900 гг. (Отрывки из воспоминаний). «Пролетарская революция», 1929, № 1, стр. 38 — 40.

Был зимний вечер. Несколько студентов собралось в комнате у Володи. При свете керосиновой лампы он прочел нам свой реферат о положении крестьянства в царской России. Конечно, возник спор, и помню, как Володя горячо говорил:

 — Надо глубже вдумываться в существующее зло! Надо понять причины неравенства!.. А для этого надо прежде всего читать и читать... Вот что надо! Вот чего нам всем не хватает!..

Он стоял рядом с лампой в темном пиджаке, на котором ярко выделялся белый отложной воротничок рубашки. Свет лампы, падавший снизу, придавал его мужественным и благородным чертам особую выразительность, его проницательные карие глаза временами вспыхивали, как будто огонь освещал их изнутри.

Была глухая ночь. В домике Ульяновых все спали, но мы, товарищи Володи, не расходились. Неожиданно где-то вдали, на улице, раздался резкий свисток полицейского.

Володя замолчал, прислушался и задул лампу.

— К сожалению, — сказал он, — надо по домам...

— Но ты же не договорил, — запротестовали мы. — Посидим еще немного...

— Нет. Надо расходиться. Встретимся через неделю в другом месте! — решительно заявил Володя и проводил нас до калитки. Прощаясь, он приветливо сказал:

— Поверьте мне, так будет лучше! Незачем попусту собак дразнить!¹

Д. М. Андреев. В гимназические годы. «Костер» (Ленинград), 1957, № 4, стр. 16.

1 В очередном «Списке лиц, состоящих под надзором полиции», казанский полицмейстер сообщал губернатору: «Ульянов Владимир проживает в Казани с 3 октября 1888 года и подвергнут негласному надзору полиции без срока». Причина: «Вредное направление».

 

В Казани сгруппировался кружок личностей, замеченных в политической неблагонадежности... Признавая скопление подобных личностей в университетском городе нежелательным, ввиду сближения их с учащейся молодежью, деп(артамен)т просит В(аше) П(ревосходительство) доставить сведения, по какому поводу поименованные в отношении лица проживают в Казани и какие имеют занятия...

Из предписания департамента полиции начальнику казанского губернского жандармского управления, конец 1888 года. «Каторга и ссылка», 1931, № 8 — 9, стр. 20-21.

 

Вследствие предписания от 15-го прошлого октября месяца за № 2779/4931¹ имею честь донести департаменту полиции, что из числа упомянутых в донесении моем от 27 сентября сего (1888. — А. И.) года за № 1400 в г. Казани проживают и по настоящее время следующие лица: Николай Семенов Купревич... Александр Александрович Тычинский...² Кроме вышеупомянутых лиц в г. Казани проживают бывшие студенты Казанского университета: Владимир Ильич Ульянов, недавно прибывший в г. Казань, где проживает в квартире матери своей без определенных занятий...

Из донесения начальника казанского губернского жандармского управления в департамент полиции, от 3 ноября 1888 года, № 1629. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 67 — 68.

 

¹ В этом предписании департамент полиции затребовал сведения о лицах, группировавшихся в Казани вокруг С. Г. Сомова, который в 1874, 1876 и 1878 годах привлекался к дознанию «по делу о преступной пропаганде». После ссылки в Сибирь Сомов в 1887 году поселился в Казани, где «продолжал вести знакомство исключительно с политически-неблагонадежными лицами и оказывать полное содействие делу преступной пропаганды». О Сергее Григорьевиче Сомове М. Горький писал: «Я познакомился с ним в Казани, где он организовал довольно обширный кружок молодежи; после переезда С(омова) в Нижний во главе кружка встал его талантливый ученик Федосеев...» («Былое», 1921, № 16, стр. 185).

² Н. С. Купревич — студент Казанского университета, А. А. Тычинский — корректор «Казанского биржевого листка», высланный в 1885 году из Петербурга.

 

В 1888 г. все настойчивее и настойчивее среди молодежи начал проявляться в Казани интерес к имени Маркса, причем в связи с разговорами о марксистском направлении начали произносить не вполне конспиративно и имя Николая Евграфовича Федосеева и очень конспиративно имя литератора и статистика Павла Николаевича Скворцова¹.

М. Г. Григорьев. Воспоминания о федосеевском кружке в Казани. «Пролетарская революция», 1923, № 8, стр. 58.

¹ Павел Николаевич Скворцов — впоследствии «легальный марксист», в 80 — 90-х годах печатал свои труды в «Юридическом вестнике» и «Научном обозрении». В статье «Товарный фетишизм» («Научное обозрение», 1899, № 12) опубликовал отрицательную рецензию на книгу В. И. Ленина «Развитие капитализма в России», что вызвало резкую ответную статью В. И. Ленина «Некритическая критика» (Сочинения, изд. 5, том 3, стр. 611 — 636). Литературный портрет П. Н. Скворцова дан М. Горьким в очерке «Время Короленко». О П. Н. Скворцове см. также стр. 711 — 713 наст, издания.

 

Мои воспоминания о Николае Евграфовиче Федосееве относятся к периоду начала 90-х годов. На точность их я не полагаюсь.

В то время я жил в провинции — именно, в Казани и в Самаре. Я слышал о Федосееве в бытность мою в Казани, но лично не встречался с ним. Весной 1889 года я уехал в Самарскую губернию, где услыхал в конце лета 1889 года об аресте Федосеева и других членов казанских кружков, — между прочим, и того, где я принимал участие. Думаю, что легко мог бы также быть арестован, если бы остался тем летом в Казани. Вскоре после этого марксизм, как направление, стал шириться, идя навстречу социал-демократическому направлению, значительно раньше провозглашенному в Западной Европе группой «Освобождение Труда».

Н. Е. Федосеев был одним из первых, начавших провозглашать свою принадлежность к марксистскому направлению. Помню, что на этой почве началась его полемика с Н. К. Михайловским, который отвечал ему в «Русском Богатстве» на одно из его нелегальных писем¹. На этой почве началась моя переписка с Н. Е. Федосеевым². Помню, что посредницей в наших сношениях была Гопфенгауз, с которой я однажды виделся и неудачно пытался устроить свидание с Федосеевым в г. Владимире. Я приехал туда в надежде, что ему удастся выйти из тюрьмы, но эта надежда не оправдалась³.

Затем Федосеев был сослан в Восточную Сибирь одновременно со мной и в Сибири кончил жизнь самоубийством, кажется, на почве тяжелой личной истории в связи с особенно неудачно сложившимися условиями жизни ⁴.

Насколько я помню, моя переписка с Федосеевым касалась возникших тогда вопросов марксистского или с.-д. мировоззрения. Особенно осталось в моей памяти, что Федосеев пользовался необыкновенной симпатией всех его знавших, как тип революционера старых времен, всецело преданного своему делу и, может быть, ухудшившего свое положение теми или иными заявлениями или неосторожными шагами по отношению к жандармам.

Возможно, что у меня где-либо остались некоторые обрывки писем или рукописей Федосеева, но сохранились ли они, и можно ли их разыскать — на этот счет я не в состоянии сказать ничего определенного.

Во всяком случае, для Поволжья и для некоторых местностей Центральной России роль, сыгранная Федосеевым, была в то время замечательно высока, и тогдашняя публика в своем повороте к марксизму несомненно испытала на себе в очень и очень больших размерах влияние этого необыкновенно талантливого и необыкновенно преданного своему делу революционера.

В. И. Ленин. Несколько слов о Н. Е. Федосееве. Сочинения, изд. 4, том 33, стр. 414 — 415.

¹ Поводом к началу полемики с Н. К. Михайловским послужила его статья «О народничестве г. В. В.», опубликованная в № 10 «Русского богатства», за 1893 год. В ней Михайловский заявлял о своей солидарности с В. П. Воронцовым, утверждавшим, что марксисты настаивают на необходимости разрушить нашу «экономическую организацию». 8 ноября 1893 года Федосеев обратился к Михайловскому с письмом, в котором кратко высказал взгляды русских марксистов на процесс экономического развития России. В январском номере «Русского богатства» за 1894 год Михайловский в статье «Литературные воспоминания» процитировал два полученные им письма — одно за подписью «Марксисты» (из Харькова) и другое, подписанное инициалами «Н. Ф.». В ответ на эту статью Федосеев 10 — 19 марта написал Михайловскому из ссылки большое письмо, в котором изложил программные положения марксизма, ближайшие и конечные цели русских социал-демократов (см. стр. 455 — 456 наст, издания).

² О переписке Владимира Ильича с Н. Е. Федосеевым см. стр. 699 — 705 наст, издания.

³ Владимир Ильич приезжал во Владимир для свидания с Н. Е. Федосеевым между 21 и 25 сентября 1893 года. Об этом см. воспоминания Н. Л. Сергиевского в сборнике «Федосеев Николай Евграфович» (М. — П., 1923, стр. 97-99).

⁴  Находясь в ссылке в Шушенском, В. И. Ленин писал Н. Е. Федосееву в Верхоленск и был огорчен, но получив ответа. С большим возмущением следил Владимир Ильич за травлей, которую поднял новороссийский кондуктор А. И.  Юхоцкнй, клеветнически обвинивший Николая Евграфовича в присвоении денег, собранных на нужды ссыльных (см. письмо к А. И. Ульяновой-Елизаровой от 24 января 1898 года). В письмах от 15 июля, 2 и 16 августа 1898 года В. И. Ленин сообщал родным о самоубийстве Федосеева. «Ужасно это трагическая история! — писал он 16 августа Анне Ильиничне. — И дикие клеветы какого-то негодяя Юхоцкого (политический!! ссыльный в Верхоленске) сыграли в атом финале одну из главных ролей. Н(иколай) Е(вграфович) был страшно поражен этим и удручен. Из-за этого он решил не брать ни от кого помощи и терпел страшные лишения... Клеветник давно был открыто и решительно осужден всеми товарищами, и я никак не думал, что Н(иколай) Е(вграфович) (обладавший некоторым опытом по части ссыльных историй) берет все это так ужасно близко к сердцу» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 114).

 

Люди одного возраста, они (В. И. Ульянов и Н. Е. Федосеев. — А. И.) в те, юные, годы были, так сказать, приблизительно равноценными величинами, и влияния одного на другого устанавливать не приходится.

А. П. Ульянова-Елизарова. Ленин (Ульянову Владимир Ильич. Энциклопедический словарь русского библиографического общества Гранат, изд. 7, том 41, часть 1, выпуск 4 — 5, стр. 309.

В чем же состоит наша деятельность и какие ближайшие ее цели?..

Деятельность наша в качестве идеологов рабочего класса состоит в выяснении членам образовавшегося в России пролетариата их классовых интересов, в указании им на основании опыта наших западных товарищей такой практической деятельности, которая ведет к цели с большей экономией сил, более верным путем, с большей надеждой на скорейший успех...

...Наша ближайшая цель заключается в достижении политической свободы, обеспечивающей социально-политичес(кие) права пролетариев (всеобщего избират(ельного) права, свободы социалистической печати и пр.). Но достижение этой цели составляет насущную необходимость не для одного только фабрично-заводского пролетариата, но для всего трудового класса. Эта цель общенародная. Она составляет важнейший вопрос дня. Мы это имеем в виду и потому будем всеми силами стремиться привлечь к политическому движению русского пролетариата крестьянство; мы будем выяснять этому последнему его классовые интересы, противоположность их с интересами господствующих классов, защищаемых существующей государственной властью; мы познакомим крестьянство с его собственной экономической и политической историей.

Итак, важнейшую ближайшую задачу — достижение политической свободы («через народ») — мы считаем общею для пролетариата и крестьянства. Насколько крестьянство отзовется на это общее дело, покажет будущее. Но пролетариат во всяком случае составит авангард революционной армии, во-1-х, потому, что он сосредоточен в массе в важнейших политических центрах, и, во-2-х, потому, что фабрично-заводские рабочие самими условиями их жизни более подготовлены к восприятию идеи необходимости политической борьбы, чем масса крестьянства.

Не только одна эта политическая задача составляет общее дело пролетариата и крестьянства. Русский пролетариат и крестьянство еще долго будут иметь массу общих социальных интересов... Крестьяне и пролетарии находятся в тесной, органической связи друг с другом...

С самого момента возникновения крупного капиталистического производства обнаруживается антагонизм между рабочими и хозяевами; антагонизм этот ведет к борьбе между ними и к борьбе подчиненного класса с государственной властью, защищающей интересы господствующих. Мы, идеологи рабочего класса, стремимся выяснить рабочим их собственное классовое сознание, сообщить ему научный характер и вместе с ними начать политическую борьбу и «отстаивать общие, независимые от национальности интересы всего пролетариата». Нам предстоит выполнить эту задачу в среде уже сорганизованного капиталом в настоящую минуту трехмиллионного пролетариата. Это колоссальное дело; трудность его увеличивается еще тем, что оно должно на первых порах совершаться под губительным огнем буржуазно-феодальной монархии.

Н. Е. Федосеев — Н. К. Михайловскому, 10 — 19 марта 1894 года. Сольвычегодск. Н. Федосеев. Статьи и письма. М., 1958,  стр. 103, 104-105, 110.

При первой же встрече с Н. Е. Федосеевым, он как-то сразу и по-особенному располагал к себе. Был он человеком такого склада, что его даже трудно было представить себе в обычной колее повседневной жизни.

Всякий из нас, лично знавший Федосеева, без всяких колебаний может утверждать, что, если бы он дожил до наших дней... он находился бы в передовой шеренге самых уважаемых и любимых людей нашей Родины.

Воспоминания Г. М. Кржижановского. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

Это был (речь идет о Н. Е. Федосееве. — А. И.) среднего роста, пропорционально сложенный блондин, только что вышедший из юношеского возраста (родился он в 1871 году¹) с правильными чертами лица, обрамленного едва пробивающейся слегка рыжеватой растительностью. На устах его поминутно блуждала легкая, подкупающая в его пользу, улыбка... Глаза светились искренно и приветливо. А высокий умный лоб изобличал недюжинные духовные способности. Впечатлительный, живой и чуткий, страстно бросающийся обыкновенно в самый пыл спора, но, несмотря на всю свою страстность, толерантный² к мнению противника и вдумчивый. Когда он говорил, он волновался, нервно шагая по комнате, то садился, то вскакивал и устремлялся в противоположный угол комнаты... Мысль Н(иколая) Е(вграфовича) непрерывно работала. В течение небольшого разговора он успевал бросить целый ряд блестящих по концепции мыслей. Правда, они не были обработаны, ему некогда было их обрабатывать, так как обилие их угнетало его, и он стремился их изложить, придав им хоть какую-нибудь словесную форму, но всегда достаточно выпуклую и яркую. Это был импрессионист³ мысли, поразительно деятельная мыслительная натура, которая не давала никому покоя, втягивала всех присутствующих в круговорот своей мыслительной работы. После более или менее краткого свидания с ним чувствовалось убийственное переутомление, а у побитого противника желание после отдыха и надлежащей подготовки вновь сразиться с ним.

Несправедливость, безнравственное побуждение возмущали его до глубины души. Даже слабый намек на них вызывал в нем бурю возмущения и резкую отповедь. Как бы ни был ценен человек по уму и способностям, сколько бы ни говорило за него его прошлое, но если его нравственный облик вызывал какое-нибудь сомнение в смысле обыденной этики, — Н(иколай) Е(вграфович) не мог к нему не питать отрицательных чувств. Он был беспристрастен и не закрывал глаз на существенные недостатки человека из-за каких бы то ни было соображений. Напротив, чем выше был человек в умственном отношении, тем требовательнее он был к нему в отношении нравственном. Даже насмешливость в людях, в особенности когда она сводилась к простому «зубоскальству», всегда его коробила и вызывала протест. Сам он никогда не пользовался насмешкой ни как орудием борьбы, ни тем более для собственного удовольствия или потехи других. Характерно, что за 1,5 года почти ежедневных с ним свиданий я ни разу не видал его смеющимся. В окружающем для него не было ничего смешного. Глаза светятся, характерная улыбка блуждает на лице, но он не смеется. Слабые стороны противника, если они были безобидны, он деликатно обходил молчанием, — конечно, не потому, что он их не замечал, а потому, что не считал для себя допустимым пользоваться ими как орудием для дискредитирования. Доводы его были всегда по существу, и к противнику он относился серьезно. Это был честный противник, всегда выступающий в бой с открытым забралом, оплошностью врага не пользующийся, не хитрящий с врагом, не увертывающийся от его ударов; он знал свою силу, бывшую ему порукой в победе. Сила убеждения его была так велика, вера в свою «правду» так крепка, что ему не было нужды прибегать к военным хитростям ни в одном случае, за исключением разве тех, когда он сталкивался с жандармами. В отношении его к людям чувствовались искренность, простота и душевность. Одним словом, общее впечатление при первом знакомстве он оставлял: очень хорошее. В нем было что-то подкупающее, чувствовалась хорошая, необыденная, я сказал бы «огромная» душа.

Николай Сергиевский (Федосеев Николай Евграфович, стр. 35 — 37).

¹ Как установлено, Н. Е. Федосеев родился 27 февраля 1869 года.

² Толерантность (tolerantia) (латииск.) — терпение. Терпимость к чужим мнениям, верованиям.

³ От французского слова impression — впечатление. В данном случае имеется в виду повышенная впечатлительность, стремление передать мельчайшие оттенки личных переживаний, настроений и ощущений.

 

В то время, как мы видим по вышедшим теперь исследованиям тогдашней кружковой работы, в Казани было несколько кружков. Объединяться, даже встречаться, по требованию конспирации, они не могли. Некоторые члены даже не знали о существовании других кружков, а некоторые если знали или догадывались, то были не осведомлены о том, кто в них входил. Фамилии без надобности не назывались. В центральном кружке состоял в то время очень активный молодой революционер, убежденный социал-демократ, Николай Евграфович Федосеев.

Исключенный еще из последнего класса гимназии, Федосеев повел энергичную революционную работу. При центральном кружке имелась библиотека нелегальных и неразрешенных книг¹, а с весны стала налаживаться техника для воспроизведения местных изданий и для перепечатки редких нелегальных. Владимир Ильич слышал об этих планах, но сам в этот кружок не входил.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 20 — 21).

¹ По свидетельству Н. Е. Федосеева, из библиотеки «земляческие организации получали книги. После 1887 г., когда большинство участников библиотек было выслано, библиотека уменьшилась вследствие утраты книг... В период 86 — 87 гг. число бравших (книги. — А. И.) доходило до 30» (см. «Красная летопись», 1923, № 7, стр. 303). 31 августа 1889 года начальник казанского губернского жандармского управления доносил об этой библиотеке: «В библиотеке числилось 300 книг, разделенных на отделы: исторический, политико-экономический, государствоведения и беллетристический... В отделах были сочинения, известные по своему тенденциозному направлению, в том числе все отличавшиеся таким характером русские периодические издания за старые годы» (см. сборник «Из истории нелегальных библиотек революционных организаций в царской России». М., 1956, стр. 40). Кроме того, в нелегальном фонде библиотеки было около ста гектографированных и печатных брошюр, в том числе «Манифест Коммунистической партии», «Развитие социализма от утопии к науке» Ф. Энгельса, социал-демократическая программа, изданная группой «Освобождение труда» и другие.

 

Кружок был основан... в конце 1888 года; в него вошли троичане (то есть окончившие Троицкую гимназию. — Л. И.): сам Выдрин, Сычев, Воронин и Ягодкин¹ и не троичане: ученица фельдшерской школы Беркович и, наконец, Федосеев...

Первоначально кружок занялся выработкой миросозерцания, для чего были проштудированы письма Миртова1, впоследствии подробно ознакомились с программами различных народнических направлений и, наконец, с программой социал-демократов. Когда всесторонне познакомились с программами различных политических революционных партий, было решено определить положение кружка в отношении существующих партий. При обсуждении этого вопроса участвовали, кроме ранее упоминаемых, Захарова П. С, слушательница повивального института, и Сементовская А. П., ученица фельдшерской школы, а также Санин А. А., введенный Федосеевым в марте месяце 1889 года. Выработка основных положений, защищаемых кружком, была возложена на Федосеева, как наиболее сильного в теоретическом отношении. Последний должен был выработать программу совместно с Ягодкиным и Сычевым. Параллельно было решено заняться сбором средств для помощи ссыльным, а также приступлено к издательской деятельности. Отгектографирована была брошюра «Политическая Россия» и предполагалось печатание «конспекта» Маркса. Техника печатания была возложена на Ягодкина при содействии Сычева и Воронина. Федосеев принял на себя заведование делом изыскания средств для помощи ссыльным (платные вечеринки и пр.); заведование фондом ссыльных он принял на себя совместно с Ягодкиным.

Показание А. С. Выдрина на допросе в изложении Н. Л. Сергиевского. «Красная летопись», 1923, № 7, стр. 294 — 295.

¹ П. Г. Воронин, А. С. Выдрин и В. А. Сычев были студентами Казанского университета, К. К. Ягодкин — студент ветеринарного института. Кроме участия в федосеевском кружке К. К. Ягодкин организовал кружок из студентов своего института. После ареста членов федосеевского кружка позорную роль сыграл А. С. Выдрин. Перетрусив, он стал выдавать всех своих товарищей, превратился в доносчика и предателя.

² Миртов — псевдоним русского социолога и публициста П. Л. Лаврова (см. о нем на стр. 339 наст, издания).

 

В это время Федосеев был уже вполне сложившимся молодым революционером, весьма активно работавшим среди местной молодежи. Зима 1888/89 г. и до лета 1889 г., когда он был впервые арестован, была периодом кипучей деятельности его по организации тайных кружков и пропаганды в них, устройству и оборудованию нелегальной печати (устройство типографии, печатание и проч.).

Организовывал он кружки обычно двух типов: начального и высшего. В первых он свою роль ограничивал устройством их, назначением руководителя¹, намечением программы занятий и общим наблюдением за ходом дела; вторыми он руководил лично сам. Это были действительно очень интересные кружки в смысле научной, теоретической подготовки и развития их членов. Занятия в них, благодаря умелому и талантливому ведению дела самим Федосеевым, шли очень оживленно, дружно и свободно. Основными темами были политическая экономия и история; из практических вопросов больше всего обращалось внимание на положение рабочего класса и крестьянства в России.

И. Лалаянц (Федосеев Николай Евграфович, стр. 28).

¹ Ближайшими помощниками Н. Е. Федосеева по пропаганде марксистских идей были П. X. Лалаянц, М. Г. Григорьев, А. А. Санин, К. К. Ягодкин, П. Н. Скворцов, Е. А. Петров и другие.

 

В «кружках» (в которых мне приходилось принимать участие) занятия проводились не менее одного раза в неделю. Обыкновенно прочитывалась или статья из журнала, или реферат кого-либо из членов кружка, и по поводу прочитанного велись прения.

Для домашнего чтения рекомендовались книги и статьи по каталогу библиотеки бр(атьев) Покровских, каковой библиотеки, по всей вероятности, не существовало ни в Челябинске (этот город значился на обложке каталога), ни в каком-либо другом городе¹. На подборе книг по этому каталогу, тщательно извлекаемому при всех обысках жандармами, воспиталось не одно поколение.

Книги по этому каталогу в то время получались из нелегальной студенческой библиотеки, а частью и от любителей книг с определенным подбором владельца, а в числе их и от бакалейной лавочки на Старой Горшечной Андрея Степановича. Фамилию этого хорошего человека, к сожалению, не помню². Книгами этого «лавочника» на первых ступенях своего развития пользовался Максим Горький.

Задачей кружков было пробуждение интереса к общественным вопросам, приучение разбираться в литературе по таким вопросам и установление определенных политических мировоззрений.

М. Г. Григорьев. Воспоминания о федосеевском кружке в Казани. «Пролетарская революция», 1923, № 8, стр. 57 — 58.

¹ Составленный кружком учащейся молодежи г. Троицка под руководством П. А. Голубева «Систематический указатель лучших книг и журнальных статей 1856 — 1883 гг.» имел целью помочь читателям в выработке «убеждений и идеалов правды и справедливости и проведении их в жизнь». В связи с этим в книге была широко представлена литература по рабочему и крестьянскому вопросу, а раздел «Политическая экономия» открывался «Капиталом» К. Маркса.

Одному из составителей указателя, исключенному из университета студенту Н. М. Зобнину, удалось обмануть бдительность царской цензуры и издать его под видом каталога публичной библиотеки владельцев винокуренного завода братьев Покровских в Челябинске.

² Об Андрее Степановиче Деренкове подробнее см. на стр. 338 — 343 наст, издания.

 

Появившаяся в Казани книга Плеханова «Наши разногласия» послужила поворотным пунктом на идейном фронте многих современников, дав материалистический уклон миросозерцанию... Выдвигали на первый план учение Карла Маркса, Энгельса. Нам (то есть участникам организованных Н. Е. Федосеевым кружков. — А. И.) удалось заполучить «Коммунистический манифест» Маркса, и мы обсуждали его в тесном кругу рабочих¹. Нас интересовали вопросы будущей революции в России и конкретное применение методов классовой борьбы к местным условиям... На этих собраниях имели иногда место и совещания по практическим вопросам заработной платы, штрафов, продолжительности рабочего дня.

Воспоминания А. Е. Петрова. Цит. по книге Б. Волина «Студент Владимир Ульянов». М., 1959, стр. 114 — 115.

¹ В 1914 году в статье «Карл Маркс», характеризуя величайшее идейное богатство «Манифеста Коммунистической партии», В. И. Ленин писал: «В этом произведении с гениальной ясностью и яркостью обрисовано новое миросозерцание, последовательный материализм, охватывающий и область социальной жизни, диалектика, как наиболее всестороннее и глубокое учение о развитии, теория классовой борьбы и всемирно-исторической революционной роли пролетариата, творца нового, коммунистического общества» (Сочинения, изд. 5, том 26, стр. 48). Первым русским марксистским переводом «Манифеста» был перевод Г. В. Плеханова, изданный в Женеве в 1882 году. Многочисленные нелегальные издания «Манифеста» воспроизводили перевод Плеханова.

 

...Следил я всегда за нашими партийными прениями по философии внимательно, — начиная с борьбы Плеханова против Михайловского и К0 в конце 80-х и до 1895 года…¹

В. И. Ленин — А. М. Горькому, от 25 февраля 1908 года. Сочинения, изд. 4, том 13, стр. 411.

¹ Как свидетельствует Н. К. Крупская, «Плеханов сыграл крупную роль в развитии Владимира Ильича, помог ему найти правильный революционный путь...» (О Ленине. М., 1960, стр. 20). Оценивая работы Плеханова «Социализм и политическая борьба» (1883) и «Наши разногласия» (1885), В. И. Ленин отмечал, что в них Плеханов подверг беспощадной критике народнические теории и «указал русским революционерам их задачу: образование революционной рабочей партии, ближайшей целью которой должно быть низвержение абсолютизма» (Сочинения, изд. 5, том 4, стр. 251).

 

В городе ходила по рукам какая-то волнующая книжка («Наши разногласия» Г. В. Плеханова. — А. И.), ее читали и — ссорились. Я попросил ветеринара Лаврова достать мне ее, по он безнадежно сказал:

 — Э, нет, батя, не ждите! Впрочем — кажется, ее на-днях будут читать в одном месте, может быть, я сведу вас туда...

В полночь успеньева дня я шагаю Арским полем, следя, сквозь тьму, за фигурой Лаврова, он идет сажен на пятьдесят впереди. Поле — пустынно, а все-таки я иду «с предосторожностями», — так советовал Лавров, — насвистываю, напеваю, изображая «мастерового под хмельком». Надо мною лениво плывут черные клочья облаков, между ними золотым мячом катится луна, тени кроют землю, лужи блестят серебром и сталью. За спиною сердито гудит город.

Путеводитель мой останавливается у забора какого-то сада за духовной академией, я торопливо догоняю его. Молча перелезаем через забор, идем густо заросшим садом, задевая ветви деревьев, крупные капли воды падают на нас. Остановись у стены дома, тихо стучим в ставень наглухо закрытого окна, — окно открывает кто-то бородатый, за ним я вижу тьму и не слышу ни звука.

— Кто?

— От Якова.

— Влезайте.

В кромешной тьме чувствуется присутствие многих людей, слышен шорох одежд и ног, тихий кашель, шепот. Вспыхивает спичка, освещая мое лицо, я вижу у стен на полу несколько темных фигур.

— Все?

— Да.

— Занавесьте окна, чтобы не видно было свет сквозь щелп ставен.

Сердитый голос громко говорит:

— Какой это умник придумал собрать нас в нежилом доме?

— Тише!

В углу зажгли маленькую лампу. Комната — пустая, без мебели, только — два ящика, на них положена доска, а на доске, как галки на заборе — сидят пятеро людей. Лампа стоит тоже на ящике, поставленном «попом». На полу у стен еще трое и на подоконнике один юноша с длинными волосами, очень тонкий и бледный. Кроме его и бородача, я знаю всех. Бородатый басом говорит, что он будет читать брошюру «Наши разногласия», ее написал Георгий Плеханов, «бывший народоволец».

Во тьме на полу кто-то рычит:

— Знаем!

Таинственность обстановки приятно волнует меня; поэзия тайны — высшая поэзия. Чувствую себя верующим за утренней службой во храме и вспоминаю катакомбы первых христиан. Комнату наполняет глуховатый бас, отчетливо произнося слова.

— Ер-рунда, — снова рычит кто-то из угла.

Там в темноте загадочно и тускло блестит какая-то медь, напоминая о шлеме римского воина. Догадываюсь, что это отдушник печи.

В комнате гудят пониженные голоса, они сцепились в темный хаос горячих слов, и нельзя понять, кто что говорит. С подоконника, над моей головой, насмешливо и громко спрашивают:

— Будем читать или нет?

Это говорит длинноволосый бледный юноша. Все замолчали, слышен только бас чтеца. Вспыхивают спички, сверкают красные огоньки папирос, освещая задумавшихся людей, прищуренные или широко раскрытые глаза.

Чтение длится утомительно долго, я устаю слушать, хотя мне нравятся острые и задорные слова, легко и просто они укладываются в убедительные мысли.

Как-то сразу, неожиданно пресекается голос чтеца, и тотчас же комната наполнилась возгласами возмущения:

— Ренегат!

— Медь звенящая!..

— Это — плевок в кровь, пролитую героями.

— После казни Генералова, Ульянова...

И снова с подоконника раздается голос юноши:

— Господа, — нельзя ли заменить ругательства серьезными возражениями, по существу?

Я не люблю споров, не умею слушать их, мне трудно следить за капризными прыжками возбужденной мысли, и меня всегда раздражает обнаженное самолюбие спорящих.

Юноша, наклонясь с подоконника, спрашивает меня:

— Вы — Пешков, булочник? Я — Федосеев. Нам надо бы познакомиться. Собственно — здесь делать нечего, шум этот — надолго, а пользы в нем мало. Идемте?

О Федосееве я уже слышал, как об организаторе очень серьезного кружка молодежи, и мне понравилось его бледное, нервное лицо с глубокими глазами.

Идя со мною полем, он спрашивал, есть ли у меня знакомства среди рабочих, что я читаю, много ли имею свободного времени, и, между прочим, сказал:

— Слышал я об этой булочной вашей, — странно, что вы занимаетесь чепухой. Зачем это вам?

С некоторой поры я и сам чувствовал, что мне это не нужно, о чем и сказал ему. Его обрадовали мои слова; крепко пожав мне руку, ясно улыбаясь, он сообщил, что через день уезжает недели на три, а возвратясь, даст мне знать, как и где мы встретимся.

М. Горький. Мои университеты. Собрание сочинений, том 13. М., 1951, стр. 564-566.

 

Из таких вечеринок (имеются в виду организовываемые Н. Е. Федосеевым и К. К. Ягодкиным вечеринки, сбор с которых предназначался к отправке ссыльным. — А. И.) я припоминаю бывшую зимою 1889 г. в квартире Дробыш-Дробышевского, хорошего знакомого Федосеева... Затем в этом же доме¹ наверху в квартире Ардашевой (сестры Марии Александровны Ульяновой. — А. И.) была также вечеринка с платою за вход, так же как и первая, 50 к., причем оставшиеся деньги, — не знаю в какой сумме, — были переданы Ягодкину.

Показание А. С. Выдрана на допросе, 4 сентября 1889 года. «Каторга и ссылка», 1931, № 8-9, стр. 24.

¹ Среди 11 квартир, в которых, по данным казанского губернского жандармского управления, в конце 1888 и начале 1889 года происходили «сборища местной учащейся молодежи на вечеринках», устраивавшиеся «без ведома и разрешения администрации», значатся квартира бывшего студента Казанского университета Константина Константиновича Сараханова на Первой горе в доме Ростовой, в том же доме квартира «состоящего под негласным надзором полиции бывшего политического ссыльного дворянина Могилевской губернии Алексея Алексеева Дробыш-Дробышевского», а также в том же доме квартира «землевладелицы деревни Кокушкино, Лаишевского уезда, Казанской губернии, Любови Александровой Пономаревой (по первому мужу Ардашевой), дочь которой, девица Евдокия Александровна Ардашева, состоит ученицей Казанской земской фельдшерской школы...» (см. «Каторга и ссылка», 1931, № 8 — 9, стр. 21 — 22). Есть все основания предположить, что на «вечеринках» в квартире Л. А. Ардашевой (Пономаревой) бывал и Владимир Ильич.

 

Инициаторами и распорядителями по устройству вышеозначенных вечеринок главным образом были... быв(ший) студент Каз(анского) ун(иверситета) К. Я. Барсов, К. К. Сараханов и А. В. Кибардин, сотрудник газеты «Волжск(ий) вестник», дворянин С. Г. Сомов, вокруг которого преимущественно группируются местные неблагонадежные элементы, и студент физико-математического) фак(ультета) Казанского университета М. Е. Березин¹, который принимал участие в студенческих беспорядках, происшедших в Казани 4 декабря 1887 г., и, по имеющимся о нем агентурным сведениям, представляя собой личность не только противоправительственного направления, но и с выдающимся влиянием в среде товарищей по университету, служит, кроме того, посредником по снабжению Вост(очной) России и Сибири заграничными революционными изданиями.

Начальник казанского губернского жандармского управления — в департамент полиции, от 23 марта 1889 года. «Каторга и ссылка», 1931, № 8 — 9, стр. 22.

¹ Михаил Егорович Березин — один из организаторов народнических кружков в Казани; впоследствии — лидер партии трудовиков, товарищ председателя II Государственной думы.

 

Вступил он (Владимир Ильич. — А. И.) и в один из кружков молодежи, который посещал с большим интересом, молодежи, вырабатывавшей свои убеждения, менявшейся впечатлениями прочитанного. Никакого более авторитетного руководителя в кружке этом не было: молодежь совершенно самостоятельно искала свою дорогу.

А. И. Ульянова-Елизарова. Ленин (Ульянов) Владимир Ильич. Энциклопедический словарь русского библиографического общества Гранат, изд. 7, том 41, часть 1, выпуск 4 — 5, стр. 309.

Говорил Володя мне о рефератах, которые читались у них (то есть у казанских знакомых Владимира Ильича, занимавшихся изучением марксизма. — А. И.), о некоторых собраниях рассказывал с большим оживлением. К весне, как это всегда бывает, деятельность кружков стала энергичнее, и Володя стал чаще отсутствовать по вечерам.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 20).

Ульянов всегда настаивал, чтобы мы с Сердюковым посещали студенческие кружки, где он иногда читал рефераты. Были случаи, что свои рефераты он давал нам на дом. Они всегда поражали меня своей сжатостью и четкостью, каждое слово в них было к месту. Ульянов не гонялся за красивыми и громкими фразами, и проводимая им идея выражалась с удивительной ясностью.

Я был лишен возможности часто посещать кружки, так как занятия в университете и уроки, которые я давал ради заработка, отнимали у меня очень много времени.

Сердюков же скоро совсем перестал их посещать, так как решил «уйти в народ», где, по его словам, он только и мог принести пользу.

Ульянов часто и много спорил с ним по этому поводу, доказывая, что «один в поле не воин», что тот путь, который избирает Сердюков, не приносит никакой пользы.

Вначале мы посещали ночлежки, трактиры, притоны с целью изучения их своеобразной жизни и описывали свои наблюдения в местной газете. Володя весьма неодобрительно относился к нашим писаниям. Он всегда говорил нам, что, прежде чем пускаться в такие дела, надо быть «подкованным на все четыре ноги» и читать, читать и читать...

Д. М. Андреев, стр. 15.

Здесь (в Казани. — А. И.) он (Владимир Ильич. — А. И.) разыскал некоторых из прежних знакомых, завел новых. В числе последних он встречался с одной народоволкой, Четверговой, к которой относился с большой симпатией¹. В общем он питал всегда большое уважение к старым народовольцам... и от «наследства» их никоим образом не отказывался.

А. И. Ульянова-Елизарова. Ленин (Ульянов) Владимир Ильич. Энциклопедический словарь русского библиографического общества Гранат, изд. 7, том 41, часть 1, выпуск 4 — 5, стр. 309.

¹ Мария Павловна Четвергова (род. в 1845 году) окончила в 1863 году Екатеринбургскую гимназию, в 1871 году поступила в Цюрихский университет, затем перешла на акушерские курсы при Венском университете. Вернувшись в Россию, вела пропагандистскую работу, за что в 1877 году была выслана в Вятскую губернию под надзор полиции. В 80-х годах переехала в Казань, где в 1890 году была арестована. У брата Четверговой, С. П. Орлова, Владимир Ильич слушал лекции английского языка во время своего пребывания в Казанском университете.

 

...Начиная с зимы 1888 — 89 гг., я начал нелегально наезжать в Казань и возобновил собеседования в своих кружках. Теперь уже больше внимания я уделял политической экономии, особенно же отличались мои занятия этого периода от предыдущего тем, что главное внимание я начал уделять знакомству моих слушателей с творениями Маркса¹.

Наши собрания с зимы 1888 — 89 гг. происходили иногда в пригородном саду «Швейцария», чаще же всего на частных квартирах. Организатором этих собеседований был В. А. Кулинченко, тогда уже убежденный социал-демократ... Из числа мне знакомых, присутствовавших на собеседованиях 1888 — 89 гг., вспоминаю Сигорского, Керчикера, Линькову, Моравского, Сараханова, Кулинченко.

Интересные сборища революционно настроенной публики происходили на квартире пользовавшейся тогда в Казани большим авторитетом старой народоволки М. П. Четверговой в районе Проломной улицы.

Около Четверговой группировалось несколько старых народовольцев и отчасти учащаяся молодежь. Из них по фамилиям помню: Сараханова, Кулинченко, Раваамову, Малову-Поваренных, старика Сомова, Поляк, Подосенову, Кибардина, Беркович, Мороз, Кудрявцева, Соскиса. Из моих же товарищей на этих вечерах бывал Евгений Чириков, также высланный на два года (в Нижний) и часто наезжавший тайком в Казань. Чириков в это время был еще народником, и мне приходилось спорить с ним о необходимости террора, о необходимости борьбы не только экономической, но и политической. Вообще на наших собеседованиях часто разговоры обращались в споры о народниках и народовольцах, а также о социал-демократах (вернее, о группе «Освобождение труда»).

Основная группа моих слушателей была студентами Казанского университета, отчасти и Ветеринарного института, но нередко бывали случаи, когда приходила молодежь, фамилий которых я и не знал. В тогдашней Казани было несколько кружков, смутно догадывавшихся о существовании друг друга. Мне, например, кроме Федосеевского кружка, было известно о существовании в Казани двух других революционных кружков — в одном господствовали народнические настроения, в другом — народовольческие. К первому примыкали Березин, Барамзин, Износкова (первая жена И. И. Скворцова-Степанова²), Н. П. и Л. П. Куприяновы, Смелова. Ко второму — Малова, Раваамова, Бать, Кудрявцев, Четвергова, Кибардин, я бывал. Мне была известна также группа революционно настроенной молодежи, куда входил Волков, Круковский, Линькова, Анушкин; последний после ареста дал откровенные показания, в которых выдал всю группу. Но зато в самих кружках — в целях конспирации — часто создавалось положение, при котором фамилии участников оставались неизвестными друг другу. Приходилось быть весьма осторожным, так как полиция начинала обращать на нас внимание...

Лишь теперь я узнал, что в числе слушателей в моих конспиративных собеседованиях в Казани в зиму и весну 1888 — 1889 гг. был Владимир Ильич.

М. Л. Мандельштам в передаче И. С. Зильберштейна. «Москва», 1958, № 4, стр. 55 — 56, 57.

¹ А. М. Стопани вспоминал, что «обладавший достаточной по тому времени марксистской эрудицией присяжный поверенный М. Л. Мандельштам (потом левый кадет в Москве) читал рефераты о мальтузианстве и перенаселении по Чернышевскому» («Пролетарская революция», 1923, № 2, стр. 584).

² Иван Иванович Скворцов-Степанов  (1870 — 1928) — один из старейших участников русского революционного движения, видный партийный и советский государственный деятель, литератор-марксист, историк и экономист.

 

Вследствие особого поднадзорного положения нашей семьи, знакомые эти (то есть знакомые Владимира Ильича, молодые люди, так же, как и он, изучавшие марксизм. — А. И.) почти не ходили к нам, а уходил обыкновенно Володя на квартиры, где они собирались. Из фамилий, упоминаемых им, помню лишь две: Четверговой, пожилой народоволки, о которой Володя отзывался с большой симпатией¹, и студента — не помню уже, исключенного ли — Чирикова, будущего писателя-беллетриста, отошедшего потом от революции и даже перешедшего в лагерь врагов. Владимир Ильич был все же довольно осторожен из внимания к матери. Исключительное мужество, с которым она переносила несчастье с потерей брата Александра, вызывало удивление и уважение даже со стороны посторонних людей. Тем более чувствовали это мы, дети, ради которых, для забот о которых она страшным усилием воли сдерживала себя. Надежда Константиновна (Крупская. — А. И.) говорила мне, что Владимир Ильич рассказывал и ей о том удивительном мужестве, с которым мать перенесла потерю брата, а позднее сестры Ольги.

Влияние ее на нас с детства было огромное. Подробнее я скажу об этом в другом месте, здесь же укажу только на один эпизод из казанской жизни. Володя начал покуривать. Мать, опасаясь за его здоровье, бывшее в детстве и юношестве не из крепких, стала убеждать его бросить курение. Исчерпав доводы относительно вреда для здоровья, обычно на молодежь мало действующие, она указала ему, что и лишних трат — хотя бы копеечных (мы жили в то время все на пенсию матери) — он себе, не имея своего заработка, позволять бы собственно не должен. Этот довод оказался решающим, и Володя тут же — и навсегда — бросил курить. Мать с удовлетворением рассказала мне об этом случае, добавляя, что, конечно, довод о расходах она привела в качестве последней зацепки.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 20).

¹ В феврале 1900 года, возвращаясь из сибирской ссылки, Владимир Ильич на пару дней остановился в Уфе. «От этой пары дней, — вспоминает Н. К. Крупская, — у меня осталось в памяти лишь посещение старой народоволки Четверговой, которую Владимир Ильич знал по Казани. В Уфе у нее был книжный магазин. Владимир Ильич в первый же день пошел к ней, и какая-то особенная мягкость была у него в голосе и лице, когда он разговаривал с ней. Когда потом я читала то, что Владимир Ильич написал в заключении в «Что делать?», я вспомнила это посещение. «Многие (речь идет о молодых руководителях рабочего движения, социал-демократах. — Я. К.) из них, — писал Владимир Ильич в «Что делать?», — начинали революционно мыслить как народовольцы. Почти все в ранней юности восторженно преклонялись перед героями террора. Отказ от обаятельного впечатления этой геройской традиции стоил борьбы, сопровождался разрывом с людьми, которые во что бы то ни стало хотели остаться верными Народной воле и которых молодые социал-демократы высоко уважали» (Сочинения, том 5, стр. 483 — 484). Этот абзац — кусок биографии Владимира Ильича» (Воспоминания о Ленине. М., 1957, стр. 37 — 38).

 

Владимир Ильич страшно любил мать. «У ней громадная сила воли, — сказал он мне как-то, — если бы с братом это случилось, когда отец был жив, не знаю, что бы и было».

Свою силу воли Владимир Ильич унаследовал от матери, унаследовал также и ее чуткость, внимание к людям.

Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине. М., 1957, стр. 41.

Владимир Ильич понимал, как тяжело она (Мария Александровна. — А. И.) переживала и казнь старшего сына Александра, и смерть дочери Ольги, как страдала от постоянных арестов других своих детей. Страдала, но никогда не протестовала, никогда не останавливала их. Мария Александровна жила интересами детей не только в обычном житейском смысле — она была их товарищем и другом и мужественно несла все тяготы.

М. Эссен (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 253).

...Наша мать (Мария Александровна. — А. И.)... с полным сочувствием относилась к нашей революционной деятельности.

А. И. Ульянова. Предисловие к сборнику «Письма к родным» издания 1930 года. В. И. Ленин. Сочинения, изд. 4, том 37, стр. ХII-ХIII.

Всю жизнь она (Мария Александровна. — А. И.) была верным, настоящим другом своих «беспокойных» детей. Всегда внешне тихая, ровная, всегда деятельная, всегда полная какой-то большой внутренней силы. Такой я ее помню при всех ее бесчисленных тяжелых переживаниях: при похоронах Ольги, при болезни Владимира Ильича в 1895 г., при его аресте в том же году в Питере, при аресте Марии Ильиничны в 1910 г. в Москве.

Она никогда не жаловалась, никогда не падала духом, а молча и гордо принимала новую тяжесть на свои плечи.

В высшей степени изящная, хрупкая и нежная на вид, она обладала огромной силой воли и горячим, мужественным сердцем. Оно и помогало ей переносить все невзгоды жизни, все тяжелые волнения и переживания, выпавшие на ее долю. Хочется отметить еще одну черточку в характере Марии Александровны. Она так слила свою жизнь с жизнью своих детей, что и к товарищам их она относилась, как к своим. И поэтому, вероятно, так хорошо и легко с ней чувствовалось, невзирая на разность лет, и так веяло от нее чем-то родным, милым и близким.

Этот чудесный образ матери революционеров (и каких революционеров!) должен войти в историю жизни ее детей, ибо ее жизнь неразрывно была с ними связана, им посвящена, и кто учтет, в какой мере она своим прекрасным и сильным духовным обликом повлияла на весь уклад их характера и их мировосприятия¹.

З. П. Невзорова-Кржижановская. Воспоминания о М. А. Ульяновой. «Исторический архив», 1958, № 2, стр. 165.

¹ Когда в 1899 году Мария Александровна ходатайствовала в Петербурге за сосланного в ссылку Владимира Ильича, директор департамента полиции Зволянский сказал ей: «Можете гордиться своими детками: одного повесили, а по другому, может, также плачет веревка». На это Мария Александровна с достоинством отвечала: «Да, я горжусь своими детьми 1» (см. сборник «Славные большевички». М., 1958, стр. 11).

 

Зимой 1888/89 года в Казани я был с Владимиром Ильичем в опере. Ставили «Дочь кардинала»¹. Места наши были где-то высоко на галерее. Мне очень ярко врезался в память этот вечер. Помню, как мы пешком возвращались из театра, как ужинали дома молоком с хлебом, не хотелось спать. Владимир Ильич все время находился под впечатлением услышанной музыки, напевал: «Рахиль, ты мне дана...», еще что-то и главным образом другую арию Елеазара: «Христиан я ненавижу, их решился презирать, но теперь я прибыль вижу — можно денежки достать!» Это место ему особенно понравилось, и дома за ужином он тихо, так как другие спали, все время повторял его.

В этот вечер Владимир Ильич был в чрезвычайно приподнятом настроенной, что объяснялось, по-видимому, тем обстоятельством, что он из глухой деревушки, где находился под гласным надзором полиции (Кокушкино, Лаишевского уезда, Казанской губернии), попал в оперу².

Все, кто близко знал Владимира Ильича, помнят, как менялось у него настроение: то веселый, смеющийся заразительно, как ребенок, увлекающий собеседника быстрым бегом своей мысли, хохочущий без конца, до слез, то мрачно сдержанный, строгий, ушедший в себя, сосредоточенный, властный, бросающий короткие, резкие фразы, углубленный в разрешение какой-то трудной, важной задачи.

Д. И. Ульянов. Воспоминания о Владимире Ильиче. М., 1964, стр. 37 — 38.

¹ Об опере «Дочь кардинала» («Жидовка») французского композитора Жака Галеви Владимир Ильич писал в 1901 году матери из Мюнхена: «Был на днях в опере, слушал с великим наслаждением «Жидовку»: я слышал ее раз в Казани (когда пел Закржевский), лет, должно быть, 13 тому назад, но некоторые мотивы остались в памяти» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 243). «Говорить о состоявшемся 24 октября в нашем городском театре первом представлении оперы Галеви «Жидовка», — писала газета «Волжский вестник» 26 октября 1888 года, — значит говорить о бесконечном ряде оваций, которые выпали на долю г-жи Мацулевич (исполнявшей партию Рахили. — А. И.) и гг. Закржевского (Елеазар. — А. И.) и Шакуло (кардинал Броньи. — А. И.)... Но главным героем всех оваций спектакля 24 октября явился г. Закржевский. Партия Елеазара — одна из капитальных в его обширном репертуаре и, за исключением г. Барцала (в былые годы), мы не знаем среди русских певцов лучшего исполнителя этой партии». В 1888 году опера «Жидовка» шла также 26 и 31 октября, 11 ноября и 11 декабря. Возможно, Владимир Ильич вместе с братом-гимназистом Дмитрием побывал в театре 11 декабря, так как это было единственное воскресенье, в которое шла опера «Жидовка», а гимназистам в то время разрешалось посещать театр только по воскресеньям. Владимир Ильич мог слушать также оперу «Фауст» Ш. Гуно. «Еще вчера, — писала 8 ноября 1888 года Ольга Ильинична, — на меня напала хандра, но на мое счастье удалось попасть в театр на «Фауст» (прекрасная опера!). И эти чудные звуки ободрили». Впоследствии Дмитрий Ильич вспоминал, что им всем особенно нравились «Дочь кардинала» и «Фауст»: «Владимир Ильич после насвистывал из этих опер мотивы» (см. «Огонек», 1962, № 17, стр. 25).

² Здание казанского театра сгорело в 1919 году.

 

По сравнению с квартирой Веретенниковых, большой и часто шумной, в квартире Ульяновых было как-то удивительно тихо. Я никогда не слыхал, чтоб кто-нибудь из старших возвышал голос, а младшие — Дмитрий и Манечка — чем-нибудь выразили свое недовольство указаниями матери, старших брата или сестер, или поссорились между собой.

Меня, озорного и непоседливого, эта обстановка сразу поставила в какие-то непривычные рамки, заставила, помимо сознания, стихнуть. Кроме Дмитрия, Манечки и Ольги, в ту зиму в Казани жили с Марией Александровной Владимир Ильич и Анна Ильинична...

Что-то притягивало в эту семью, так молчаливо замкнутую в себе...

На рождественских каникулах у Ульяновых была устроена елка с подарками для детей. Несколько вечеров мы готовили украшения на елку: клеили коробочки, пакетики, цепи из золотой и серебряной бумаги, составляли смеси бенгальских огней. Анна Ильинична заведовала покупками. Мария Александровна сама сшила из материи несколько вещей для елки и, хорошо помню, искусно сделала большого деда-мороза...

Из воспоминаний Н. Ф. Осколкова. «Учительская газета», 1963, 14 февраля.

Зимой 1888 — 1889 г. Владимир Ильич много играл в шахматы и ходил в клуб¹ с одним из двоюродных братьев (А. А. Ардашевым. — А. И.). Тогда мы жили в Казани на Первой горе в доме Орлова. Однажды в то время Владимир Ильич попробовал свои силы, не глядя на доску. Он позвал меня к себе в комнату и сказал, что, не давая ничего вперед, будет играть со мной, не глядя на шахматы. Никогда не видевши такой игры и полагая, что это чрезвычайно трудная штука, я уверенно уселся за шахматы и решил сбивать его необычными ходами и разными «шпильками», авось не заметит. Он уселся на кровать и стал диктовать свои ходы. Несмотря на все свои выкрутасы, я был разбит очень скоро в пух и прах. Вообще же Владимир Ильич не любил играть не глядя, и в дальнейшем я уже не помню таких партий. Следует, между прочим, сказать, что этот способ игры, несмотря на свою эффектность, чрезвычайно вреден, качество игры безусловно понижается и в то же время требуется большое напряжение мозга.

В ту же зиму Марк Тимофеевич Елизаров организовал партию по переписке между Владимиром Ильичем и сильным самарским шахматистом А. Н. Хардиным. Ходы передавались по почте, обыкновенно открытками. После одного своего хода Владимир Ильич, ожидая ответного письма, несколько раз расставлял шахматы и говорил: «Интересно, что же он теперь сделает, как выпутается из этого положения, я, по крайней мере, не нахожу удовлетворительного ответа»... Пришел, наконец, ответ, которого долго ждали. Немедленно были расставлены шахматы. Мне, уже заинтересованному их игрой, ход Хардина казался нелепым. Владимир Ильич вначале тоже недоумевал, но потом очень скоро продумал положение и сказал: «Н-да, это игрок, чертовская сила!» Нужно сказать, что Хардин был действительно очень крупной шахматной величиной. В 80-х годах он побил лучших московских игроков, а затем с большим успехом состязался с Чигориным². Хотя Хардин и не выступал на больших турнирах, Чигорин считал его одним из лучших шахматистов в России (см., например, перевод Дюфрена, примечание Чигорина)³. Владимир Ильич партию по переписке проиграл...

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 63 — 64).

¹ Шахматный клуб помещался тогда на Грузинской улице (ныне улица Карла Маркса, 40/22).

² Михаил Иванович Чигорин (1850 — 1908) — основоположник русской шахматной школы. Выдающиеся успехи Чигорина относятся к 1889 — 1898 годам, когда он на международных турнирах в Западной Европе и Америке победил сильнейших шахматистов (Стейница, Ласкера, Пилсбери, Тарраша).

³ Имеется в виду примечание переводчика к предисловию автора в книге Жана Дюфрена «Руководство к изучению шахматной игры. С изменениями и дополнениями М. И. Чигорина» (Спб., 1896, стр. 10).

«Андрей Николаевич Хардин, — говорит Д. Ульянов, — был присяжным поверенным и страстно любил шахматы. Он выписывал массу иностранной шахматной литературы и мог часами просиживать один за доской. По его словам, он выучился хорошо играть благодаря тому, что, попавши куда-то в глушь и имея много досуга, целыми днями просиживал за шахматной литературой и теорией этой игры. В течение приблизительно года или немного больше он ни с кем не играл, а после этого сидения, встретившись с Чигориным, показал себя первоклассным игроком» (там же, стр. 64).

 

Почти всегда по вечерам (в квартире Ульяновых. — А. И.) устраивались чтения. Читали Мария Александровна и Анна Ильинична. Если читала Анна Ильинична, то Мария Александровна что-нибудь шила на руках или вязала. Манечка, глядя на мать, тоже что-нибудь мастерила.

Из воспоминаний П. Ф. Осколкова. «Учительская газета», 1963, 14 февраля.

Мы почти каждый день вечером читаем вслух, по большей части новые журналы, а в них из беллетристики редко попадаются хорошие вещи¹.

О. И. Ульянова — А. Ф. Щербо, 11 марта 1889 года. Казань. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ В одном из писем Ольга Ильинична советовала А. Ф. Щербо прочитать «Пошехонскую старину» М. Е. Салтыкова-Щедрина. Как известно, «Пошехонская старина» была опубликована в журнале «Вестник Европы» № 10 — 12 за 1887 год, № 3, 4, 9 — 12 за 1888 год и № 1 — 3 за 1889 год.

 

Проживающий в г. Казани бывший студент императорского Казанского университета, состоящий под негласным надзором полиции, дворянин Владимир Ульянов поданным прошением ходатайствует о разрешении ему выдать заграничный паспорт на выезд за границу для лечения, причем представил медицинское свидетельство о своей болезни¹.

Представляя о вышеизложенном на благоусмотрение вашего высокопревосходительства и прилагая медицинское свидетельство о болезни Ульянова, долгом считаю присовокупить, что дворянин Ульянов в сентябре месяце 1888 года ходатайствовал в министерстве внутренних дел о разрешении ему выезда за границу для поступления в один из иностранных университетов и 16 сентября, за № 2480, директор департамента полиции сообщил предместнику моему (казанскому губернатору Н. Е. Андреевскому. — А. И.) для объявления Ульянову, что департамент полиции находит выезд его за границу преждевременным. Из доставленных же казанским полицмейстером сведений видно, что сказанный Ульянов есть родной брат состоящей под гласным надзором полиции Анны Ульяновой, за время проживания в Казани хотя к делам политического характера не привлекался, но аттестуется личностью вредного направления в политическом отношении ².

Губернатор Полторацкий.

Донесение казанского губернатора министру внутренних дел, от 13 мая 1889 года, № 1425. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 68 — 69.

¹ В медицинском свидетельстве, выданном 29 апреля 1889 года за № 108, профессор медицинского факультета Казанского университета Н. И. Котовщиков и городской врач А. И. Смирнов указывали, что Ульянов страдает болезнью желудка и что «для излечения Ульянову нужно лечиться щелочными водами и всего лучше водами Vichy (Виши. — А. И.) (Франция)» (Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС). Совершенно очевидно, что лечение было для Владимира Ильича только предлогом. Не имея возможности закончить образование в России, он стремился выехать за границу для того, чтобы поступить в один из иностранных университетов. Казанский губернатор Полторацкий, донося министру внутренних дел о «прошении» В. И. Ульянова, напоминает, что последнему уже было отказано в выезде за границу в сентябре 1888 года.

² На донесении резолюция: «Я полагал бы отклонить, так как может ехать на Кавказ (Ессентуки, № 1?)» (там же, стр. 69).

 

В мае 1889 г. Казанский Губернатор представил ходатайство Ульянова о разрешении ему выезда за границу для лечения, и Его Превосходительство г. Директор названное ходатайство изволили отклонить, ввиду того, что от означенной в медицинском свидетельстве болезни Ульянов может ехать на Кавказ.

По распоряжению Московского Генерал-Губернатора Ульянову на основании 16 ст(атьи) Положения о Государственной охране воспрещено жительство в Москве и Московской губернии).

Из ведомости о лицах, состоящих под негласным надзором полиции Казанской губернии, представленной при отношении Нач(альника) Казанского Губ(ернского) Жанд(армского) Управления) — от 20 июля 1889 г., усматривается, что Ульянов ведет знакомство с подозрительными лицами.

В 1889 г. на Ульянова было обращено особое внимание, как на одного из поднадзорных, пребывавших в Казани, которая, по сведениям, добытым по известному делу о взрыве в Цюрихе¹, признавалась местом пребывания особо видных деятелей революционного движения в России.

Справка департамента полиции о В. И. Ленине. «Красная летопись», 1922, № 2 — 3, стр. 306.

¹ В связи с происшедшим 22 февраля 1889 года в Цюрихе взрывом бомбы, предназначавшейся для покушения на Александра III, повсюду в России, в том числе и в Казани, усилился полицейский сыск, резко увеличилось количество обысков и арестов. В частности, полиция начала «дело» против исключенного 4 декабря 1887 года из Казанского университета участника федосеевского кружка Д. Н. Матвеева. Д. Н. Матвеев состоял в переписке с невестой Федосеева А. Г. Соловьевой. Это и явилось одной из причин раскрытия кружка Н. Б. Федосеева. Во время обыска у другого члена казанского кружка, К. Я. Барсова, внимание полицейских, проявлявших повышенную заинтересованность ко всему, что касалось Владимира Ильича, привлекла записка: «В библиотеке спросить Ульянова». Барсов пытался объяснить, что это «есть заметка, сделанная мной для памяти, ввиду необходимости видеться с Ульяновым, бывшим студентом Казанского университета, для того, чтобы спросить его об адресе его родственника Александра Александровича Ардашева». Но это была лишь отговорка, так как Барсов неоднократно бывал в доме Ардашевых и хорошо знал адрес Александра Александровича, учившегося тогда в Петербурге. Найденная записка, безусловно, свидетельствует о связях Владимира Ильича с участниками казанских революционных кружков.

 

Мать стала тревожиться, что Володя «влетит» опять, и это отчасти побудило ее приобрести через М. Т. Елизарова (окончившего Петербургский университет и участвовавшего со мной и покойным братом в одном землячестве) маленький хутор в Самарской губ(ернии)¹ и выхлопотать разрешение переехать на лето туда.

А. Елизарова. О жизни Владимира Ильича Ульянова-Ленина в Казани (1887 — 89 гг.). «Молодая гвардия», 1924, № 2 — 3, стр. 27.

¹ Н. И. Веретенников вспоминает: «Задолго до окончательного переезда их (то есть семьи Ульяновых — А. И.) в Самару, мама (Анна Александровна Веретенникова, — А. И.) усиленно хлопотала и переписывалась с Марией Александровной, стараясь склонить ее обосноваться в Казани, приобретя при деревне Бутырки в 1/2 километрах от Кокушкина именьице с мельницей. Но, к великому сожалению всех нас, дело это не устроилось» («Красная новь», 1938, № 5, стр. 158).

 

На деньги, вырученные от продажи симбирского дома, мать надумала купить небольшой хутор. При содействии М. Т. Елизарова, позднее (с июля 1889 года. — А. И.) мужа старшей сестры, хутор был куплен в 50 верстах от Самары у некоего К. М. Сибирякова¹. Это был богатый сибирский золотопромышленник, скупивший в середине 70-х годов у обедневших самарских помещиков большое количество земли с целью организации крупного, технически рационального хозяйства. Человек левых либеральных убеждений, может быть, даже левее, Сибиряков, по-видимому, имел в виду и революционную пропаганду в народе. Во всяком случае та или иная связь с политическими у него была.

Он широко помогал народникам, которые еще с конца 70-х годов вели в округе Алакаевки (так называли наш хутор по имени прилегавшей к нему деревни) непрерывную революционную работу. Во второй половине 70-х годов в одной из деревень Сибирякова — Сколкове, его резиденции, жил Глеб Успенский вместе со своей женой (Александрой Ивановной — сестрой известной революционерки В. И. Засулич. — А. И.), которая занимала место учительницы в построенной Сибиряко-вым начальной школе. Здесь Успенский написал свой известный рассказ «Три деревни», описав в нем деревни Сколково, Заглядино и Гвардейцы и подлинных жителей этих деревень. В этой же округе было, одна за другой, несколько попыток со стороны народников организовать земледельческие колонии (кавказцы², группа Орлова, позднее эсера, организовавшего такую же колонию на Кавказе, тоже на земле Сибирякова, и колония А. А. Преображенского, которая была организована на хуторе Шарнеля, в трех верстах от Алакаевки, и существовала еще при нас).

Задуманное в широком масштабе сельскохозяйственное предприятие не пошло у Сибирякова, хотя на организацию его и были затрачены большие суммы. За границей он закупил усовершенствованные земледельческие орудия — были куплены даже два паровых плуга, — соорудил громадные кирпичные и саманные постройки при хуторах для скота и земледельческих орудий и т. п. Хозяйство приносило, однако, лишь убыток, и Сибирякову пришлось отказаться от своей затеи. Земледельческие орудия были проданы за бесценок какому-то немцу, имевшему в Самаре торговлю мелким слесарным инструментом и земледельческими орудиями. Начал распродавать Сибиряков и земли, оставив лишь некоторое количество земли для содержания сельскохозяйственной школы, которую он решил организовать. На Константиновском хуторе, в двух верстах от Алакаевки, было построено здание для этой школы, подбирался уже и кадр учителей. Среди них был толстовец Алексеев, живший ранее в Ясной Поляне у Льва Толстого, Зубрилин, окончивший Петровско-Разумовскую академию, и другие, но открыть школу не разрешили. В этом запрещении сыграла, несомненно, определенную роль связь Сибирякова с политическими, хотя и вообще-то Свербеев, бывший тогда самарским губернатором, не был сторонником такого рода культурных начинаний. Как бы то ни было, а после этого Сибиряков стал ликвидировать все и переехал в Петербург (впрочем, и раньше он бывал в Самарской губернии лишь наездами).

В эти-то края и забросила нас судьба.

М. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 52 — 53).

¹ М. Т. Елизаров одно время служил в конторе К. М. Сибирякова.

² Колония эта описана Карениным (Петропавловским) в его рассказе «Борская колония». — Примечание М. Ульяновой.

 

...Связи, которые имела дочь Ульянова (Анна Ильинична. — А. И.), и знакомства ее исключенного из университета брата (то есть Владимира Ильича. — А. И.) заставляли желать выезда из университетского города семьи Ульяновой¹. Потому, когда вдова Ульянова обратилась ко мне в начале лета с прошением о дозволении ее сыну, воспитаннику 1-й гимназии (Дмитрию Ильичу. — А. И.), перейти в гимназию в Самаре, где она, по ее словам, приобрела оседлость, то я не встретил препятствия дать ей на это разрешение, поручив вместе с тем секретно директору Самарской гимназии иметь за поведением Ульянова особое наблюдение и тщательно следить за его отношениями к товарищам².

Попечитель Казанского учебного округа — министру народного просвещения, от 30 сентября 1889 года, № 458. «Красная летопись», 1925, № 2, стр. 151.

¹ Еще 28 февраля 1889 года М. А. Ульянова возбудила ходатайство о разрешении Анне Ильиничне переехать вместе с ней на хутор Алакаевку, Самарской губернии. 11 марта департамент полиции ответил согласием (см. «Красный архив», 1935, том в, стр. 16).

¹ По свидетельству Дмитрия Ильича (см. «Учительская газета», 1963, 14 февраля), после отъезда семьи Ульяновых в Алакаевку он жил у Веретенниковых до начала июня, когда окончил экзамены и уехал к своим. 16 августа 1889 года попечитель Казанского учебного округа П. Масленников писал директору Самарской гимназии А. Соколову: «В данном мною... разрешении ученику Ульянову перейти из Казанской... гимназии сверх секретных семейных причин имело большое значение и то обстоятельство, что в Самаре надзор за поведением Ульянова и за отношением его к товарищам гораздо легче устроить, чем в Казани» («Вопросы истории КПСС», 1960, № 6, стр. 172). Донесения директора гимназии А. И. Соколова попечителю учебного округа см. на стр. 504, 507, 508 — 510 наст, издания.

 

Самарский уездный исправник рапортом от 29 минувшего января донес мне, что известный департаменту полиции из отношения моего от 25 августа минувшего года за № 911 действительный студент, служивший в С.-Петербургской Казенной Палате канцелярским служителем, Марк Тимофеев Елизаров, по доверенности брата и сестры Ульяновых — родственников казненного государственного преступника Ульянова, — купил у землевладельца Константина Михайлова Сибирякова участок земли при дер(евне) Алакаевке в количестве 83 десятин и мельницу за 7500 рублей. Мельница эта находится в аренде у крестьянина Казанской губ(ернии) Алексея Евдокимова. Из владельцев купленного участка на жительство в д(еревню) Алакаевку никто еще не прибыл.

Об этом долгом считаю сообщить департаменту полиции, в дополнение к отношению от 6-го ноября минувшего года за № 1364.

Губернатор А. Свербеев.
Правитель канцелярии Грошев.

Секретное донесение самарского губернатора в департамент полиции, от 21 февраля 1889 года, № 246. «Красная летопись», 1925, № 2, стр. 150.

...Наш отъезд назначен на 5 мая (отъезд состоялся 3 мая 1889 года с одним из первых пароходов. — А. И.). Остающиеся до отъезда две недели пройдут, конечно, в сборах и суетне, которые так неприятны.

Ольга Ил. Ульянова — А. Ф. Щербо. 19 апреля 1889 года. Казань. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Перед отъездом (из Казани. — А. И.) Володя зашел проститься с нами (то есть с Д. Андреевым и К. Сердюковым. — А. И.), и мы тогда же решили не переписываться, так как студенческие письма просматривались цензурой.

Д. М. Андреев, стр. 15.

...Владимир Ильич счастливо ушел от казанского погрома¹, стоившего Федосееву около 2 1/2 лет тюремного заключения — сначала предварительного, а потом, по приговору, в «Крестах» (так называлась Выборгская тюрьма в Петербурге, куда сажали приговоренных к отсидке).

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 21).

¹ Н. Е. Федосеев был арестован 13 июля 1889 года. В ноябре того же года в Нижнем Новгороде полиция арестовала А. М. Горького. Всего же по делу о казанских кружках в качестве обвиняемых было привлечено 36 человек.

 

Летом 1889 года в Казани был арестован кружок Федосеева, и Владимир Ильич говорил мне, что, останься он в Казани, он попался бы наверно тоже, так как был знаком с некоторыми из арестованных — хотя самого Н. Е. Федосеева не знал — и с деятельностью кружка, развернувшегося, очевидно, шире уже с весны, т. е. с отъезда брата¹.

Этот благополучный исход дал возможность Владимиру Ильичу мирно заниматься в Самаре теоретической работой по изучению марксизма, пропагандой его среди молодой самарской публика, а также получить разрешение на сдачу экзамена экстерном, о чем много хлопотала мать.

А. Елизарова. О жизни Владимира Ильича Ульянова-Ленина в Казани (1887 — 1889 гг.). «Пути революции» (Казань), 1922, № 2, стр. 9.

¹ В другой статье («Значение казанского и самарского периода для деятельности Владимира Ильича») А. Елизарова пишет, что кроме членов кружка Федосеева были «также забраны некоторые члены того кружка, в котором Состоял Владимир Ильич, между прочим и Чириков» («Молодой большевик», 1925, № 1, стр. 35).

 

Глава седьмая

ПРОТИВ НАРОДНИКОВ

 

4 минувшего мая (1889 года.- А. И.) прибыла состоящая под гласным надзором полиции дочь действительного статского советника Анна Ульянова на хутор при дер. Алакаево, Богдановской волости, Самарского уезда, купленный ее матерью у Константина Сибирякова. Вместе с ней прибыли ее мать, сестры Ольга и Марья, брат Владимир, состоящий под негласным надзором полиции, и бывший студент, сын крестьянина Марк Тимофеевич Елизаров, человек сомнительной политической благонадежности. У Ульяновых Елизаров состоит в качестве доверенного по делам и управляющего их хозяйством.

По наблюдению за всеми поименованными лицами чего-либо предосудительного замечено не было¹.

Из донесения начальника самарского губернского жандармского управления в департамент полиции от 23 июня 1889 года, № 445. «Красная летопись», 1925, № 2, стр. 150.

¹ 5 мая казанский полицмейстер, а 10 мая 1889 года начальник казанского губернского жандармского управления сообщили самарским властям «о выезде поднадзорного Владимира Ульянова в Самарскую губернию». 13 мая самарское губернское жандармское управление направило помощнику начальника жандармского управления по Самарскому и Бузулукскому уездам предписание «об учреждении негласного надзора за Владимиром Ильичем Ульяновым» (Государственный архив Куйбышевской области). На полях сообщения казанского полицмейстера уездный самарский исправник пометил: «Записать в книгу поднадзорных» (Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС).

 

Алакаевка расположена верстах в пятидесяти на восток от Самары. Общий характер местности — степной, но под самой Алакаевкой тогда были леса: крестьянский — под названием «Муравельный» и бывший Удельного ведомства — «Гремячий». Из города в деревню мы часть пути ехали по железной дороге до станции Смышляевка Самаро-Златоустовской железной дороги, другую часть, верст тридцать, — на лошади, на своей Буланке. Довольно часто выезжал на станцию я. Когда приходилось возить Володю, надо было держать ухо востро: он отмечал время по часам и в сухую погоду требовал ехать быстро. Для этого надо было настраивать ленивую Буланку при помощи кнута и все время следить за ней. Править лошадью сам Володя не любил, и вообще у него никогда не замечалось особого пристрастия к лошадям. Вся дорога шла степью и полями, и только под Алакаевкой начинался лес. И какой же чудный воздух был там, особенно после пыльной Самары!

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 59).

...Летнее пребывание на хуторе в очень здоровой, прекрасной местности укрепило, несомненно, его (Владимира Ильича. — А. И.) здоровье.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 21).

В(ладимир) И (льич) провел на хуторе близ Алакаевки летние месяцы с 1889 г. по 1893 год. Все лета подряд жил он там.

Примечание Л. И. Елизаровой к книге И. И. Блюменталя «В. И. Ленин в Самаре». Самара, 1925, стр. 5.

Ульяновы жили близ дер(евни) Алакаевки в доме из нескольких комнат на участке в 82 десятины: участок тянулся от речки Блховый Ключ от дер. Алакаевки на юг вдоль речки до ее поворота от деревни. Ширина участка от дер. Алакаевки до изгиба на юг речки Алакаевки была почти с километр, а в длину он тянулся между речкой Елховый Ключ и недалеко от леса — тоже около километра — южной границей участка был Сухой Дол и по Гремячему Ключу. За речкой Елховый Ключ земли Ульяновых было немного.

Записано со слов крестьянина дер. Алакаевки П. И. Федулова¹. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Воспоминания П. И. Федулова были записаны 23 января 1943 года научным сотрудником Самарского музея революции В. Стахеевым.

 

...Как дача Алакаевка была очень хороша, и мы проводили в ней каждое лето. Особенно хороши там были степной воздух и тишина кругом.

В нескольких десятках саженей от старого одноэтажного дома был старый запущенный сад, обрывом спускавшийся к ручью¹. У каждого из нас был там свой любимый уголок. «Олин клен», — говорили мы. И действительно, вторую мою сестру чаще всего можно было застать за книгой около высокого старого клена. Анна Ильинична больше любила березовую аллейку. В старой липовой аллее, лучше всего сохранившейся, было слишком много тени: верхушки деревьев почти сходились, образуя точно купол. На этой аллее сидели и гуляли больше по вечерам. Минутах в десяти ходьбы от дома был пруд, куда мы ходили купаться. А кругом раздолье: долы, холмы, леса! Невдалеке был так называемый Муравельный лес, в котором было много лесной малины, и мы нередко отправлялись за ней. Ходил туда с нами и Владимир Ильич. Природу он очень любил, и всегда самым лучшим удовольствием и отдыхом для него являлось хождение по глухим, нелюдимым местам «с настоящей природой», как он выражался, описывая свои прогулки за границей.

Террасы в доме не было, ее заменяло крылечко с крышей, достаточно, впрочем, большое для того, чтобы наша семья могла разместиться на нем за самоваром. По вечерам на этом крылечке, чтобы в комнаты не налетели комары, зажигалась лампа, и вся молодежь усаживалась за стол с книгами.

Старшая сестра, Анна Ильинична, так описывает это в одном своем стихотворном опыте:

Ночь давно уж, все-то дремлет,
Все кругом молчит.
Мрак ночной поля объемлет,
И деревня спит.

Под покровом темной тучки
Спряталась луна.
Нет и звездочек, порой лишь
Чуть блеснет одна.
В хуторке лишь, на крылечке,
Светит огонек,
И за чтением серьезный
Собрался кружок.
Все сидят, уткнувшись в книги,
Строго все молчат,
Хоть Манюшины глазенки
Больно спать хотят.
Хоть кружится, развлекая,
Неустанный рой —
Бабочек, букашек стая,
Что из тьмы ночной
Жадно так стремятся к свету,
Пляшут вкруг него.
Теплотой его согреты,
Мнят, что вновь вернулось лето,
Что идет тепло.

На этом же крылечке мы ужинали по вечерам молоком, — балакирь (горшок) которого приносился нам из погреба, — и серым пшеничным хлебом.

М. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 53 — 54).

¹ Д. И. Ульянов вспоминает (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 59), что дом был деревянный, густой сад отделялся от поля рвом.

 

Здесь (на крыльце алакаевского дома. — А. И.) я видел у Володи Рикардо¹ на английском языке, которого он читал при помощи словаря. Затем Гизо² в русском переводе — «История цивилизации во Франции», многотомный труд, который он брал, кажется, в Самарской городской библиотеке³.

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 60).

¹ Давид Рикардо (1772 — 1823) — английский экономист, выразитель интересов промышленной буржуазии в ее борьбе с землевладельческой аристократией. Главное произведение Рикардо — «Начала политической экономии и налогового обложения». В трудах Рикардо нашла завершение классическая буржуазная политическая экономия в Англии.

² Франсуа Пьер Гийом Гизо (1787 — 1874) — французский историк и государственный деятель. Один из создателей буржуазной теории классовой борьбы, которой пытался обосновать приход к власти буржуазии; позднее выступал за соглашение с дворянством. С 1832 года занимал ряд министерских постов, с 1847 года — премьер-министр. Кабинет Гизо был свергнут революцией 1848 года.

³ О Самарской городской библиотеке см. на стр. 653 — 657 наст, издания.

 

Направо от маленькой прихожей (в доме на Алакаевском хуторе. — А. И.), к которой примыкало крылечко, была комнатка Владимира Ильича. В этой комнате, впрочем, он проводил только ночь. Утром, напившись чаю, он забирал книги, тетради и словари и отправлялся заниматься в сад. А в комнате на это время все окна завешивались темными синими занавесками или одеялами «от мух», с которыми Владимир Ильич постоянно воевал.

В саду у Владимира Ильича был свой уголок. Там он устроил себе в тени лип деревянный стол, скамейку и в некотором отдалении трапецию. В этом уголке Владимир Ильич проводил все время до обеда за серьезной работой. Работать Владимир Ильич умел, работать систематически и усидчиво. Книги он не только читал, он изучал, прорабатывал их. Читал по определенному плану. Помню, уже в более поздние годы он говорил, что просто читать разные книги — мало толку. В одном из своих писем из Сибири¹, спрашивая, работает ли брат Дмитрий, который сидел в то время в тюрьме, Владимир Ильич писал: «Ему бы заняться чем-нибудь регулярным, а то ведь так «читать» вообще — мало проку».

Владимир Ильич считал, что надо выбрать какой-нибудь один вопрос и работать по нему систематически. Такой систематической его работа была всегда. С утра, на свежую голову, он штудировал более серьезные вещи. Не только читал, но делал заметки и выписки. Иногда он оставлял книги и прохаживался взад и вперед по аллейке около стола, видимо обдумывая прочитанное. Потом садился и опять углублялся в чтение ².

В этот уголок сада я прибегала к Владимиру Ильичу по утрам заниматься языками. Я читала и переводила ему французскую или немецкую книгу, причем Ильич всегда настаивал, чтобы я работала возможно более самостоятельно, сама додумывалась до смысла, прибегая к его помощи лишь в особо трудных местах. Слов незнакомых я не выписывала в особую тетрадь, как это обычно делается, но значение их брат спрашивал меня на другой день, обращая на них мое внимание и при дальнейшем чтении, когда они попадались в тексте.

После обеда Владимир Ильич иногда тоже сидел в своем любимом уголке, но читал уже более легкие книги³. Иногда к нему присоединялась сестра Ольга, и они читали вместе (из книг, которые они читали вместе, мне запомнился Глеб Успенский). По возрасту Ольга более всего подходила к Владимиру Ильичу, и они жили в то время общими интересами⁴.

М. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 54 — 55).

¹ Имеется в виду письмо Владимира Ильича матери из Шушенского от 14 июня 1898 года (см. Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 107).

² В своей речи на собрании старых большевиков в феврале 1924 года М. И. Ульянова так говорила об этом: «...Несмотря на то, что я была совсем ребенок, меня даже тогда поражала та настойчивость и та аккуратность, с которой Владимир Ильич делал то дело, за которое он брался» («Известия», 1963, 18 апреля).

³ «Кончая с учебой в утренние часы, — вспоминала А. И. Ульянова-Елизарова, — он (Владимир Ильич. — А. И.) после обеда уходил в тот же уголок с книгой по общественным вопросам — так, помню, читал по-немецки Энгельса «Положение рабочего класса в Англии» (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 21).

⁴ Как и ее брат Владимир, Ольга Ильинична мечтала посвятить свою жизнь служению народу. «Завидная доля того человека, — писала она в год окончания гимназии своей подруге, — который приносит действительную пользу из желания приносить ее». «Ольга Ильинична, — рассказывает М. Ульянова, — только два лета жила с нами в Алакаевке... Кончив гимназию с золотой медалью, она много и усидчиво работала над своим самообразованием: изучала английский язык, серьезно занималась музыкой, много читала. Стремясь изучать медицину, она решила ехать в Гельсингфорс, так как Женский медицинский институт в Петербурге был в то время закрыт, и принялась за изучение шведского языка. Усвоила она его основательно, делала и переводы со шведского, но в Гельсингфорсский университет все же не попала, так как выяснилось, что кроме шведского языка нужен был еще и финский. Чтобы не терять времени на его изучение, она поступила на физико-математическое отделение Высших (Бестужевских) курсов в Петербурге» (стр. 55).

 

В северо-западном углу сада был «Володин» уголок — деревянный столик и скамья, укрепленные в земле; этот уголок был весь в зелени, и солнце почти не заглядывало туда. Около столика Володя очень скоро протоптал дорожку в 10 — 15 шагов, по которой часто ходил, обдумывая прочитанное. Обычно около 9 часов утра он приходил сюда с книгами и тетрадями и работал до 2 часов без перерыва. В течение пяти лет, с 1889 г. по 1893 г., это был настоящий рабочий кабинет Ильича. Занятия были настолько систематичны, что я с трудом могу вспомнить то утро, когда он не работал там. Шагах в пятнадцати от столика он устроил себе гимнастику, как он называл, — рэк³. Это нечто вроде трапеции, только без веревок, круглая, неподвижно укрепленная на двух столбах палка. Владимир Ильич любил в те годы упражняться на рэке; он его устраивал из кленовой, хорошо оструганной палки и укреплял на высоте около сажени, так, чтобы, поднявшись на носки, едва касаться палки концами пальцев. Небольшой прыжок... Хватает палку руками, подтягивается на мускулах, забрасывает ноги вперед и ложится на палку животом. Затем усаживается и приступает к различным упражнениям. Один номер — влезать на рэк не животом, а спиной — долго ему не давался. Нужно было видеть, с какой настойчивостью он много раз, но безуспешно пытался проделать его! Наконец, однажды с торжеством и лукавой улыбкой он говорит мне: «Пойдем на рэк, вчера вечером и сегодня утром я, наконец, сбалансировал. Гляди!» И трудный номер удается вполне: Владимир Ильич, тяжело дыша, с довольным лицом сидит на рэке. Номер состоял в том, чтобы, подтянувшись и повиснув на коленках, продвигаться вперед сначала бедрами, а потом спиной, не теряя равновесия, и затем сесть. Мне эта штука так и не далась, хотя я и редко упражнялся на его рэке...

Реки близко от Алакаевки не было, но вблизи дома был большой пруд, сильно заросший, особенно по берегам, водяными растениями. Сюда мы ходили раза по два в день купаться, для чего у нас была приспособлена на чистом месте дощатая раздевалка. Володя хорошо умел плавать и артистически лежать неподвижно на воде, подложив руки под голову. Я ходил на пруд ловить карасей и стрелять уток. Ильич не любил рыбной ловли, а охоту признавал только тогда, когда она соединялась с хорошей прогулкой. Поэтому на охоту в алакаевский период мы ходили с ним в соседние леса, главным образом за тетеревами.

Однако Володя чаще предпринимал прогулки без ружья, ходил один, или с кем-нибудь из нас, или компанией с сестрами, с матерью, с Марком Елизаровым, когда последний живал в Алакаевке.

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 59 — 60).

³ Reck (нем.) — перекладина, турник.

 

Но если усиленные занятия не делали Владимира Ильича угрюмым, книжным человеком в более поздние годы, то тем более не делали его таким в молодости. В свободное время, за обедом, гуляя, он обычно шутил и болтал, развеселяя всех других, заражая своим смехом окружающих.

Умея работать, как никто, он умел и отдыхать, как никто.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 21 — 22).

По вечерам в алакаевском домике раздавалось иногда пение, — это Владимир Ильич пел под аккомпанемент Ольги Ильиничны¹. Он очень любил музыку и пение, охотно пел сам и слушал пение других: М. Т. Елизарова или хоровое пение. Помню обычный финал его пения, когда он принимался за романс «У тебя есть прелестные глазки». На высоких нотах — «от них я совсем погибаю» — он смеялся, махал рукой и говорил: «Погиб, погиб»².

М. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 55).

¹ Несколько тетрадей нот, принадлежавших Ольге Ильиничне, хранятся сейчас в Музее-квартире В. И. Ленина в Кремле. Здесь вальсы Шопена, романсы Шуберта, Шумана, русских композиторов. Рукой Ольги Ильиничны переписаны романсы М. И. Глинки («Северная звезда»), А. С. Даргомыжского («Свадьба»), ее учителя В. Н. Пасхалова («Не молись за меня, друг мой милый») и другие (см. «Музыкальная жизнь», 1963, № 7, стр. 8).

² Далее М. Ульянова пишет: «Прося выслать ноты для пения Г. М. Кржижановскому, Владимир Ильич писал из Сибири: «На вопросы Маняши: какой у Глеба голос?.. Гм, гм! Должно быть, баритон — что ли. Да он те же вещи поет, что и мы, бывало, с Марком «кричали» (как няня выражалась)» (там же).

 

В 1888 — 1890 годах Владимир Ильич часто пел под рояль с Ольгой Ильиничной, которая хорошо играла, имела голос и умела петь...

Они пели дуэтом «Нелюдимо наше море» (слова Н. Языкова, музыка К. Вильбоа. — А. И.). И помню последний куплет:

Но туда выносят волны
Только сильного душой!..
Смело, братья! Бурей полный,
Прям и крепок парус мой!

Любил Володя «Свадьбу», кажется, Даргомыжского (стихи Л. Тимофеева. — А. И.):

Нас венчали не в церкви,
Не в венцах, не с свечами;
Нам не пели ни гимнов,
Ни обрядов венчальных!
Венчала нас полночь средь мрачного бора!

Затем он пел «Чудесные глазки». Слова Гейне: «Du hast Diamanten und Perlen...»:

У тебя есть алмазы и жемчуг,
Все, что люди привыкли искать,
И еще есть прелестные глазки,
Милый друг, чего больше желать...

Дальше:

Эти чудные глазки на сердце
Наложили мне скорби печать,
От них я совсем погибаю,
Милый друг, чего ж больше искать.

«Погибаю» — надо было брать очень высокую ноту, и Владимир Ильич говорил, вытянув ее: «Уже погиб, погиб совсем». В его репертуаре была еще песня: «Так и рвется душа из груди молодой, просит воли она, просит жизни другой». Далее в песне оказывалось, что «воля и другая жизнь» — это сидеть вместе с милым дружком и т. д. и т. п. Владимир Ильич смеялся: «Вон, оказывается, куда душа-то рвется!» Но, как говорится, из песни слова не выкинешь. Пелось ведь не для этого, не только для слов. Пелось потому, что душа его действительно рвалась к другой жизни. Пела. Но не изнывала, не грустила. У Владимира Ильича я почти не помню в пении минора. Наоборот, у него всегда звучали отвага, удаль, высокий подъем, призыв!

Он пел в это время также арию Валентина из «Фауста» (Ш. Гуно. — А. И.): «Бог всесильный, бог любви...» Пел то, что положено по нотам, произнося те слова, которые нельзя выкинуть из песни, но одно место из этой арии у него выходило лучше, красивее — конечно, не благодаря его голосу, а потому, что он невольно вкладывал в это частицу своего боевого духа:

Там, в кровавой борьбе, в час сраженья,
Клянусь, буду первым я в первых рядах...

И постоянно, когда я слушал и теперь, много лет спустя¹, слушаю арию Валентина в опере, на концерте и т. д., мне всякий раз вспоминается далекое время, как Владимир Ильич пел это место.

Летом 1889 или 1890 года я в первый раз услыхал «Интернационал». Тот «Интернационал», который теперь знают все, который тогда в России, можно сказать, не знал никто². Было это на хуторе около деревни Алакаевки, Самарской губернии. Ольга Ильинична играла на рояле и закончила свою музыку «Марсельезой». Я подбежал к роялю и просил ее повторить. Вдруг неожиданно, так как это было утром, когда Владимир Ильич не отрывался обычно от книг, он подошел к нам и сказал, что надо спеть «Интернационал». Они вместе стали подбирать на рояле новую для меня песню, а затем тихо петь по-французски: «Debout, les damnes de la terre! Debout, les formats de la faim...» На мою просьбу перевести Владимир Ильич спел: «Вставайте, каторжники мира...» — и затем:

Это будет последний
И решительный бой!
С Интернационалом
Воспрянет род людской!

Некоторое время они путались с припевом, но потом наладились.

Мария Ильинична говорила мне, что в это время, в начале 90-х годов, Владимир Ильич выражал сожаление, что он не научился играть на рояле или на скрипке.

Гимназистами в старших классах в Самаре мы пели хором обычные, ходовые в то время песни, вроде «Коперника», «Быстры, как волны», «Из страны далекой» и т. д. Владимир Ильич добавил нам куплет к «Копернику»: «Монах стучится в двери рая, апостол Петр ему в ответ: Куда ты, харя проклятая, здесь для тебя ведь места нет». Кто-то из товарищей научил нас новой песне:

Молодой кузнец гуляет
Вдоль по кузнице своей,
Себе молот выбирает
И зовет своих друзей.
Стук, стук, стук!
Стук, стук!
В десять рук, в десять рук!
Приударим, братцы, вдруг!

Владимир Ильич неожиданно захлопал из своей комнаты, где сидел за работой, и просил повторить. Мы, весьма польщенные его похвалой, повторили и спели также другой куплет из той же песни: «Богач золотом гордится и не терпит бедняка, а бедняк день-ночь трудится из-за насущного куска». Мотив песни веселый, бравурный. После я несколько раз слышал, как Владимир Ильич насвистывал его.

Он насвистывал особенно, сквозь зубы, при едва открытом рте. Вероятно, многие помнят это насвистывание, чрезвычайно характерное у него. Насвистывал он только тогда, когда был в веселом или хорошем настроении. При игре в шахматы, когда его дела шли хорошо или он выдумывал хорошую, красивую комбинацию, он задорно, смеющимися глазами смотрел на партнера и, улыбаясь, продолжал насвистывать.

Д. И. Ульянов. Воспоминания о Владимире Ильиче. М., 1964, стр. 38 — 41.

¹ Отрывки воспоминаний Д. И. Ульянова «Любовь к музыке» впервые были опубликованы в 1941 году в «Правде» (21 января).

² Текст «Интернационала» написан французским поэтом-коммунаром Э. Потье.и опубликован в 1887 году в его сборнике «Революционные песни». В 1888 году композитор П. Дегейтер положил его на музыку.

Впервые «Интернационал» был исполнен в июне 1888 года на рабочем празднике в Лилле. В своих статьях в журнале «Советская музыка» (1962, № 5 и 1963, № 4) С. Дрейден подвергает сомнению достоверность приведенного здесь воспоминания Д. И. Ульянова на том основании, что «в ту пору музыка пролетарского гимна... еще не могла быть известна за пределами Лилля», хотя никаких убедительных аргументов в защиту своей точки зрения не выставляет. Из воспоминаний Н. К. Крупской (Педагогические сочинения, том II. М., 1963, стр. 281 — 282) явствует, что Владимир Ильич пел «Интернационал» и на маевке в с. Шушенском в 1899 году. Русский текст «Интернационала», написанный А. Я. Коцем, был опубликован в 1902 году. 3 января 1913 года в напечатанной в «Правде» статье «Евгений Потье» В. И. Ленин писал об «Интернационале»: «Рабочие всех стран подхватили песню своего передового борца, пролетария-поэта, и сделали из этой песни всемирную пролетарскую песнь» (Сочинения, изд. 5, том 22, стр. 273).

 

Как все в нашей семье, Владимир Ильич был застенчив, и когда — это случалось крайне редко — к нам приезжал кто-нибудь из мало знакомых, он или оставался в своей комнате, или через окно удирал в сад. Так поступал он и при посещении мало интересных для него людей. В Алакаевке мы жили уединенно. Знакомых было мало. Но кое с кем из местных жителей Владимир Ильич поддерживал знакомство.

В трех верстах от Алакаевки была... колония «кавказцев», как звали их крестьяне. Несколько народников село на землю, купив ее на льготных условиях у Сибирякова, с целью создать образцовую земледельческую коммуну. Дело, впрочем, не шло у них на лад, и скоро, за исключением А. А. Преображенского, все разбежались. С Преображенским же Владимир Ильич видался и много спорил, прогуливаясь иногда до поздней ночи по дороге от нашего хутора до хутора Шарнеля¹.

М. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 55 — 56).

¹ По свидетельству А. А. Преображенского, он познакомился с Владимиром Ильичем зимой 1889/90 года в Самаре. На квартиру Ульяновых А. А. Преображенского привел уроженец Симбирска Дмитрий Александрович Гончаров, одноклассник Александра Ильича по Симбирской гимназии, хорошо знавший и отца Владимира Ильича, бывавший у Ульяновых в Алакаевке. Вспоминая впоследствии свои встречи с А. А. Преображенским, В. И. Ленин в письме к матери из Мюнхена (от 26 февраля 1902 года) передавал «большущий привет обитателю «соседнего хуторка»: очень я рад, что нашелся старый знакомый, с которым мы, бывало, много хороших вечерков провели. Надеюсь вскоре написать ему обстоятельное письмо» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 262). 2 апреля того же года он спрашивал: «Передала ли Маняша мой большой привет «старому знакомому», которого я навещал в хуторке? Очень был я рад вести о нем» (там же, стр. 265). В апреле 1905 года Владимир Ильич писал Преображенскому, работавшему в Самаре: «Дорогой товарищ! Получили Ваше письмо и очень рады были весточке... Непременно примите самые энергичные меры, чтобы связаться с нами аккуратнейшей перепиской. Это крайне необходимо. Как только наладится переписка, сейчас же дадим Вам интересные поручения... Крепко жму руку. Ваш Ленин, бывший сосед по хутору» (Ленинский сборник, том V, стр. 167). Письмо Ленина к старшей сестре от 2 мая 1910 года показывает, чем ценны были для него письма А. А. Преображенского: «Алакаевскому соседу передай мой большой привет, если тебе удастся его увидеть. Жаль, что он такой абсолютный враг переписки, а то приятно было бы хоть изредка иметь весть «из глубины России» про то, что делается в новой деревне. Сведений об этом мало и просто побеседовать даже с знающим человеком было бы очень приятно» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 380). После победы Октября в телеграмме зампредсовнаркома Крыма (6 декабря 1921 года) В. И. Ленин просил «оказать содействие Алексею Андреевичу Преображенскому, старому революционеру, известному мне лично с девяностых годов, который находится в плохих условиях» (Ленинский сборник, том XXIII, стр. 330). В 1922 году по предложению Владимира Ильича А. А. Преображенский стал управляющим совхозом в Горках.

 

Летом, живя в Алакаевке, Владимир Ильич часто в 6 — 7 часов вечера приходил ко мне на хутор Шарнеля. Мы вели с ним продолжительные споры, иногда затягивавшиеся до утра. После этого я шел провожать Владимира Ильича, но, дойдя до определенного места, снова возвращались оживленные спором и так долго провожали друг друга, прежде чем разойтись.

Наши споры касались главным образом крестьянства. Я отстаивал ту мысль, что капитализм мало или вовсе не захватил крестьянство, и, считая, что с крестьянами революции не сделаешь, находил положение безвыходным. Владимир Ильич доказывал мне, что только рабочий класс может стоять во главе революционного движения, а не крестьянство. Я в ряде пунктов с ним не соглашался. Спорили мы с цифрами в руках, с ссылками на книги, с продолжением споров на другой день. Как только, бывало, я в споре с Владимиром Ильичем допущу какой-нибудь промах, у него сейчас же заблестит зеленый огонек в глазах: «Ну, ну, брат, поправляйся». Кажется, я доказывал, что прежде чем у нас разовьется настоящий капитализм и образуется настоящий пролетариат, Россия превратится в колонию, так как у нас тогда капитализм еще был слабо развит.

Во время одного из споров Владимир Ильич спросил меня, читал ли я Николая — она, кажется, «Экономическое развитие России»¹. Эту книгу я только просматривал, но не читал. «Чтобы прочесть ее, — говорю Владимиру Ильичу, — нужен целый год».

Владимир Ильич ответил, что он прочитал ее в шесть недель. «Я принесу ее тебе со своими выписками», — добавил он. Вскоре Владимир Ильич принес мне эту книгу. Она была без переплета. Заметки и выписки Владимира Ильича были сделаны карандашом на листах курительной бумаги № 7, сложенных пополам и сшитых в тетрадь обыкновенного формата. Вся тетрадь была исписана очень мелким, но четким почерком.

В беседах с Владимиром Ильичем я рассказывал ему, между прочим, о жизни текстильных рабочих Владимирской губернии. В разговоре со мной Владимир Ильич упоминал имя Маркса.

А. А. Преображенский (Воспоминания о В. И. Ленине, 3, стр. 16 — 17).

¹ Николай — он — псевдоним Николая Францевича Даниельсона (1844 — 1918), русского социолога, публициста, одного из идеологов либерального народничества. Работая над переводом «Капитала», Даниельсон вел переписку с К. Марксом и Ф. Энгельсом. Но он так и не понял существа марксизма. После смерти К. Маркса Даниельсон полностью перешел на позиции реакционного народничества, солидаризировался с прямыми врагами марксизма. В цитируемом отрывке речь идет, возможно, о работе Даниельсона «Очерки нашего пореформенного общественного хозяйства», явившейся экономической платформой либерального народничества.

 

Преображенский же познакомил Владимира Ильича с некоторыми интересными крестьянами-самородками.

М. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 56).

Наш хутор Шарнеля служил местом паломничества крестьян-сектантов, искавших правды и спрашивавших, как жить по-божьи. Один из них, крестьянин Алюс из села Старого Буяна   (он описан у Пругавина¹), знал наизусть всю Библию, другой — Кисликов из села Гвардейцы, оно же Преображенское, тоже хорошо знал Библию. Владимир Ильич встречался с ними обоими у меня. Кисликов давал ему читать свои стихи².

А. А. Преображенский (Воспоминания о в. И. Ленине, 3, стр. 17).

¹ Александр Степанович Пругавин (1850 — 1920) — исследователь старообрядчества и сектантства, автор трудов «Религиозные отщепенцы» (1904), «Раскол и сектантство в русской народной жизни» (1905), «Голодающее крестьянство» (1906), «О Льве Толстом и о толстовцах» (1911) и многих других.

² В стихотворной автобиографии поэт-самоучка Дмитрий Яковлевич Кисликов рассказывал о тяжелой крестьянской доле. В письме к А. А. Преображенскому, написанному в апреле 1905 года, Владимир Ильич интересовался судьбой Кисликова: «Жив ли тот радикал-крестьянин, которого Вы водили ко мне? (в черновом варианте письма: «Как он живет?» — А. И.). Чем он стал теперь? Отчего не даете нам связей с крестьянами?» (Ленинский сборник, том V, стр. 167). В годы первой русской революции Д. Я. Кисликов занимался социалистической пропагандой среди крестьян. Умер он во время гражданской войны.

 

Видался Владимир Ильич и с Д. А. Гончаровым, студентом-медиком, исключенным в 1887 году из Казанского университета за участие в демонстрации. Он служил фельдшером в Тростянке, в 8 — 10 верстах от Алакаевки. Гончаров не принадлежал в то время ни к какой политической партии, но настроен был очень радикально. К Владимиру Ильичу он относился с огромным уважением.

М. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 56).

Я был лет 14 — 15, когда семья Ульяновых поселилась в Алакаевке. Я любил охотиться, такой же охотник был и младший брат Ленина — Дмитрий Ильич, с которым я часто охотился. Дмитрий Ильич был почти одногодок со мной...

Владимир Ильич был нас старше на 5 — 6 лет, он все занимался с книгами, читал, ему некогда было охотиться. Мы купались в пруду около мельницы с Дмитрием Ильичем, купался и Владимир Ильич, то с нами, то один. После купанья Владимир Ильич тут же под кустами располагался с книгами и читал.

Записано со слов крестьянина дер. Алакаевки П. И. Федулова. Куйбышевский партийный архив.

Разговаривать Ильич мало разговаривал, больше читал; возьмет книгу, заберется в сад и читает там целый день, а как станет жарко, так он в речку — бух... Выйдешь позвать его к обеду, а он — с книгой.

Из воспоминаний Екатерины и Натальи Фроловых. Цит. по книге И. И. Блюменталя «В. И. Ленин в Самаре». Самара, 1925, стр. 16.

Чаще всего Владимира Ильича можно было видеть в саду, неподалеку от дома Ульяновых. Мы, деревенские ребята, нередко ходили к нему. Он с нами отправлялся купаться на пруд.

Наши крестьяне в ту пору арендовали у соседнего помещика Данненберга¹ землю и луга. Владимира Ильича не раз можно было видеть на покосе, оживленно беседовавшего с крестьянами.

К. Д. Филиппов². Владимир Ильич в Алакаевке. «За коммунистическое просвещение», 1937, 22 января.

¹ Помещик Сергей Ростиславович Данненберг был либеральным земским деятелем, что, однако, не мешало ему всячески притеснять крестьян. В течение нескольких лет (1892, 1893, 1894) в «Самарских губернских ведомостях» публиковались объявления о продаже с торгов двух имений С. Р. Данненберга «при сельце Алакаевке» (одно — 198 десятин, второе — 285 десятин) и имения его брата Федора Ростиславовича при селе Новой Федоровне, Бузулукского уезда (334 десятины) «за невзнос причитающихся платежей». Дом, принадлежавший С. Р. Данненбергу, был сожжен в 1917 году.

² Побывав в Алакаевке в 1927 году, М. И. Ульянова впоследствии писала: «При деревне Алакаевка организован теперь колхоз «Уголок Ленина»... Во главе этого колхоза, председателем его состоит «дядя Костя» — Константин Дмитриевич Филиппов, присутствовавший на первом съезде колхозников-ударников в Москве в 1933 году. «Дядя Костя» уже не молод, но работает он подлинно по-ударному, и в значительной степени его усилиям обязан колхоз своими достижениями» (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 58).

 

Покупая это именьице (то есть хутор возле деревни Алакаевки. — А. И.), мать надеялась, что Владимир Ильич заинтересуется сельским хозяйством. Но склонности у Владимира Ильича к последнему не было.

...Хозяйство не пошло, и от него скоро отказались...

М. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 53).

Рассказывал Ильич раз: «Мать хотела, чтобы я хозяйством в деревне занимался. Я начал, было, да вижу — нельзя, отношения к мужикам ненормальные становятся.

Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, М., 1957, стр. 28.

Во время жизни семьи Ульяновых в Алакаевке они часть земли давали бесплатно в пользование алакаевцам Асанину Петру Федоровичу, Федулову Марею Ивановичу, Кизирову Федору Ананьевичу, а частью земля пустовала, с нее снимали сено и продавали, а мельницу сдавали в аренду Данненбергу.

Записано со слов крестьянина дер. Алакаевки Н. Ф. Висарова. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Алакаевка являлась во всех отношениях самой захудалой деревенькой (Богдановской) волости.

Все крестьяне ее находились на четвертном дарственном наделе¹. В Алакаевке считалось... дворохозяев — 39. Населения обоего пола в 1889 г. было 197 человек, из них работоспособных 100.

Из 34 домохозяев, владевших наделами, 25 обрабатывали землю своим инвентарем, пять — при помощи найма и 4 двора не обрабатывали вовсе своих наделов. Урожаи в Алакаевке были ниже средних во всей волости (рожь — сам-4 — 5, овес — сам-4). Безлошадных и бескоровных в Алакаевке было 9 дворов, или 26 процентов, с одной лошадью — 7, двухлошадных — 5, трехлошадных — 7, имевших более 3 лошадей — 6 дворов. Из 34 дворов у 4 не было своих изб. Из всех жителей только один занимался каким-то ремеслом; на отхожие промыслы никто из Алакаевки не уходил, в сельскохозяйственных рабочих жило десять человек.

На Алакаевку падало государственных, земских и волостных платежей всего 511 руб(лей) 40 коп(еек) или по 6,2 р(убля) на окладную душу, или по 7,5 руб(ля) на десятину.

Школы в Алакаевке не было, но зато был кабак. Грамотных не было ни одного мужчины, ни одной женщины; из детей у кого-то учились четыре мальчика...

Обнаруживались в Богдановской волости и кабальные отношения между помещиками и крестьянами: сдача земли в аренду за деньги по высокой цене, за отработку на помещичьих землях или за выполнение других работ, например, вывоз хлеба в Самару.

«Алакаевка». См. приложения к книге И. И. Блюменталя «В. И. Ленин в Самаре». Изд. 2. М. — Самара, 1931, стр. 35 — 36.

¹ О дарственном наделе см. сноску на стр. 185 наст, издания. «Четвертным» он назывался потому, что по согласованию с крестьянами помещик мог им «подарить» четвертую часть указного земельного надела, установленного для данной местности, удержав за собою остальные три четверти. Кроме «четвертного» народ прозвал его также «сиротским» и «кошачьим». Так как надела не хватало, алакаевские крестьяне арендовали землю у помещиков К. М. Сибирякова и С. Р. Данненберга.

 

В то время, когда жил у нас Ильич, в деревне (Алакаевке. — А. И.) было до 30 дворов. Крестьяне жили впроголодь, полураздетые, сплошь неграмотные. Земли у крестьян не было, а если кто из счастливцев имел немного землицы, то помещики и кулачье старались прибрать ее к своим рукам. Особенно этим отличался помещик Данненберг...

Однажды на меже между крестьянином и Данненбергом разгорелся спор. Крестьянин со слезами на глазах говорил, что по эту межу его клочок земли, а помещик тыкал пальцем в какие-то бумаги и кричал, что здесь грань его участков, а значит и земля его. Вокруг спорщиков собралась толпа. Мимо проводил Владимир Ильич. Он остановился, долго вслушивался в спор, а потом подошел к помещику и сказал:

 — Придет время, не будет межей и граней...

Воспоминания Е. В. Фроловой в записи Н. Веденского. Цит. по статье Н. Веденского «Новая Алакаевка». «Волжская коммуна» (Куйбышев), 1940, 21 января.

Владимир Ильич заспорил с Данненбергом о межах на месте между их владениями, и он тогда сказал этому помещику — «не вечно вы будете помещиками, и ваши дубовые стражники — столбы на гранях — не вечно будут стоять». Этот разговор был при мне, и я его хорошо помню...

Данненберг доносил полиции на Владимира Ильича; за Владимиром Ильичем и всем семейством следила полиция, они были под надзором.

Отношения Ульяновых к крестьянам были очень хорошие, особенно много помогала им Анна Ильинична в холерный 1891г. Ухаживала за больными, давала лекарства¹.

Крестьяне знали, что за Ульяновыми следит полиция, что они не верят в бога, против царя...

Записало со слов крестьянина дер. Алакаевки П. П. Федулова. Дом-музей В И Ленина в Ульяновске.

¹ По свидетельству М. И. Ульяновой, Анна Ильинична «в 1892 году, когда в Самарской губернии свирепствовала холера, положила немало трудов на помощь больным лекарствами и указаниями» (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 58). После победы Октября, в тяжелое время разрухи и голода, В. И. Ленин помог алакаевским крестьянам хлебом и семенами. 9 января 1922 года в телефонограмме в Президиум ВЦИК он просил «оказать содействие по покупке и получению хлеба для деревни Самарской губернии Алакаевки, представителю ее крестьянину Сергею Фролову, а также и по снабжению деревни семенами на яровой посев. Так как я был с этой деревней знаком лично, то считал бы политически полезным, чтобы крестьяне не уехали без какой-либо помощи наверняка» (Ленинский сборник, том XXXV, стр. 312).

 

Бывший студент

желает иметь урок. Согласен в отъезд. Адрес: Вознесенская ул(ица), д(ом) Саушкиной, Елизарову, для передачи Владимиру) У(льянову), письменно.

Объявление, данное В. И. Ульяновым, о желании найти место преподавателя. «Самарская газета», 1889, 18 мая¹.

² Это же объявление напечатано в «Самарской газете» 21, 24, 26, 28 мая, 1, 3, 6, 8 и 10 июня 1889 года.

 

Анна Ульянова, 28 минувшего июля (1889 года. — А. И.) вышедшая в замужество за студента С.-Петербургского университета Марка Тимофеевича Елизарова, с ним, 30 числа, самовольно выехала из дер(евни) Алакаевки в город Самару¹.

Самарский уездный исправник — самарскому губернатору, от 11 августа 1889 года, № 64. «Красный архив», 1935, том 6, стр. 16.

¹ За самовольный выезд из Алакаевки Анна Ильинична была привлечена к ответственности по 63-й статье Уложении о наказаниях и «приговорена мировым судьей 3-го участка Самарского округа 15 сентября к штрафу в 20 руб(лей), а при несостоятельности — к аресту на 6 дней» (отношение уездного исправника самарскому губернатору от 21 сентября). В отношении на имя самарского губернатора от 13 сентября департамент полиции разрешил А. И. Ульяновой остаться на жительство в Самаре. Позднее, летом 1891 года «Анна Ильинична за самовольную отлучку ее 10 июля из дер(евни) Алакаевки в гор (од) Самару была подвергнута земским начальником 6 участка Самарского уезда денежному штрафу на 25 рублей» (отношение уездного исправника от 4 сентября 1891 года).

 

На этом участке (то есть на Алакаевском хуторе. — А. И.) в начале нынешней осени... жили мать Ульяновых и ее исключенный из Казанского университета сын, а на городской квартире¹ — сын гимназист (то есть Дмитрий Ильич. — А. И.)², дочь — ученица 3-го класса женской гимназии (Мария Ильинична, — А. И.)³ и две взрослые дочери (Анна Ильинична и Ольга Ильинична. — А. И.), из которых одна замужем за окончившим курс в Петербургском университете крестьянином Самарской губернии Елизаровым, человеком весьма подозрительного направления.

Получив эти сведения, я в бытность мою в Самаре лично просил Самарского губернатора тайного советника Свербеева иметь через городскую и уездную полицию особый надзор за образом жизни в семье Ульяновых и за их отношениями к другим, остающимся еще на хуторе, подозрительным личностям и при первом возникшем подозрении об участии несовершеннолетних Ульяновых в каких-либо подозрительных сообществах меня немедленно уведомить, для принятия соответствующих мер по мужской и женской гимназиям. Вместе с тем, мною поручено гимназическому начальству ежемесячно сообщать мне результаты наблюдений над домашнею и общественною жизнью гимназиста Ульянова, поручив возможно частое посещение его квартиры благонадежному классному наставнику⁴.

Насколько можно заключить по доставленным мне сведениям, за упомянутыми выше хуторами имеется со стороны местной администрации достаточно деятельное наблюдение⁵, и если оно не остается тайным для проживающих на хуторах лиц, то тем скорее может их побудить оставить эту местность...

Попечитель Казанского учебного округа — министру народного просвещения, 30 сентября 1889 года, № 458. «Красная летопись», 1925, № 2, стр. 152 — 153.

¹ Имеется в виду самарская квартира М. Т. Елизарова на Дворянской улице, между Успенской и Набережной, в доме М. М. Шорина (ныне Куйбышевская улица, 7). В ней кроме М. Т. Елизарова, Дмитрия, Ольги, Марии и Анны Ульяновых жил племянник Елизарова, гимназист 4-го класса Евгений Елизаров.

² Свое образование Дмитрий Ильич начал в 1883 году в приготовительном классе Симбирской гимназии, куда его подготовила Анна Ильинична. В этой гимназии он закончил три класса. С переездом семьи Ульяновых в Казань он продолжил учение там, а завершил гимназический курс в Самаре в 1893 году.

³ К поступлению в Самарскую гимназию Марию Ильиничну готовили сестра Ольга и мать. Так, например, 12 января 1889 года Ольга Ильинична записала в дневнике: «Давала урок Мане», 16 января: «Занималась с Маней и Митей». «Встают перед глазами, — вспоминала впоследствии Мария Ильинична, — и уроки со мной матери. Их было немного, чаще со мной занималась сестра. Но занятия с матерью как-то особенно остались в памяти. «Перед союзом «а» в середине фразы надо всегда ставить запятую», — говорит мать» (Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС). В Самарскую гимназию Мария Ильинична поступила в 1889 году, сразу во второй класс. «Моя Маня, — сообщала Ольга Ильинична своей подруге А. Ф. Щербо 3 августа 1889 года, — экзамен сдала весной во второй класс и, вероятно, поступит» (Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске). Гимназию Мария Ильинична закончила в 1896 году в Москве.

⁴ Выполняя распоряжение попечителя Масленникова, директор Самарской гимназии А. Соколов установил наблюдение за квартирой, где жил гимназист 5-го класса Дмитрий Ульянов. «В квартире Елизарова, — доносил Соколов своему начальству, — в течение сентября классный наставник 5-го класса, и. о. инспектора г. Кочкин был три раза — 3, 8 и 17-го сентября. Мои личные наблюдения ограничиваются пока сторонним путем, так как по моему убеждению подобный способ наблюдения, с моей стороны, на первых порах казался мне более целесообразным и лучшим».

⁵ 5 сентября 1889 года начальник самарского губернского жандармского управления полковник М. В. Сердюков просил самарского полицмейстера А. Г. Праведникова учредить за Владимиром Ильичем «самый строгий надзор полиции». А. Г. Праведников дал соответствующее указание приставу 1-й части г. Самары К. А. Мансыреву. Ответ пристава 1-й части г. Самары Мансырева полицмейстеру см. на стр. 506 наст, издания.

 

Мой отец в те годы был сельским старостой. К нему приезжали жандармы и урядники и все допытывались, не отлучается ли куда-нибудь Владимир Ильич, с кем он ведет знакомство, какими делами занимается.

Как-то прикатывает из волости жандарм. Приходит к нам на гумно — мы как раз хлеб молотили — и спрашивает у отца:

— Ульяновы ходят куда-нибудь?

— Ходят, — отвечает отец.

Мария Александровна, мать Владимира Ильича, и Анна Ильинична действительно ходили к крестьянам. Тогда у нас свирепствовала холера, и они навещали больных, указывали, как надо за ними ухаживать, помогали лекарствами и советами.

— А быть может, кому-нибудь книги дают Ульяновы?

— Да, как же, дают книжки, — отвечает отец. — Вот моему сыну книжку дали.

— А ну, принеси книжку, что тебе там дали, — велел мне жандарм.

Я сбегал домой, принес книгу. Это была азбука, которую подарили мне Анна Ильинична и Владимир Ильич, чтобы я учился читать.

Поглядел на азбуку жандарм и спрашивает:

 —  А еще никаких книг не дают?

 —  Нет, не дают, — отвечает отец. Жандарм и уехал ни с чем...

Если Владимир Ильич уезжал из Алакаевки в Самару, то заранее заявлял об этом десятскому.

Десятским был Кизиров Федор Ананьич, Жил он напротив нас через улицу. Пьяница он был. Загулял однажды, запил, а в это время пришел к нему Владимир Ильич и говорит:

— Еду в Симбирск (очевидно, в Самару. — Л. И.).

- А мне-то какое дело до этого! — вскричал десятский. — Я твой караульщик, что ли?

Владимир Ильич уехал. Через несколько дней приезжает урядник из Богдановки: «Где Владимир Ульянов? Почему не сообщил о его отъезде?»

Распек урядник десятского и отправил его на 7 суток в арестантскую при волости.

К. Д. Филиппов. Владимир Ильич в Алакаевке. «За коммунистическое просвещение», 1937, 22 января.

На зиму мы переезжали в Самару, где жили вместе с замужней сестрой (Анной Ильиничной. — А. И.) и ее мужем М. Т. Елизаровым.

М. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 56).

...Имею честь уведомить Департамент полиции, что из бывшего имения Сибирякова, Самарского уезда, выехали... семейство Ульяновых (Мария Александровна Ульянова, вдова действительного статского советника, и дети: Владимир, бывший студент Казанского университета, состоящий под негласным надзором, Дмитрий, Анна, вышедшая замуж за действительного студента Марка Елизарова, состоящая под гласным надзором полиции, Ольга и Мария) переехали в Самару...

За последнее время за всеми вышеупомянутыми лицами ничего предосудительного не было замечено.

Из донесения начальника самарского губернского жандармского управления в департамент полиции, от 7 ноября 1889 года, № 820. «Красная летопись», 1925, № 2, стр. 153.

За приехавшими 5 сентября сего (1889-го. — А. И.) года¹ из бывшего имения Сибирякова А. И. Ульяновой, по мужу Елизаровой, и Владимиром Ульяновым учреждены: за первой — Елизаровой негласное наблюдение, а за последним самый строгий надзор полиции... Квартируют они во вверенной мне части на Полицейской площади в доме Кулагина².

Пристав 1-й части г. Самары — самарскому полицмейстеру, от 29 сентября 1889 года. «Памятные историко-революционные места города Куйбышева и области». Куйбышев, 1957, стр. 10.

¹ В официальной переписке даются противоречивые сведения по поводу даты переезда Владимира Ильича из Алакаевки в Самару осенью 1889 года. Как видно из приводимого донесения пристава 1-й части, Владимир Ильич прибыл в Самару 5 сентября. Директор Самарской гимназии А. Соколов сообщал попечителю учебного округа, что семья Ульяновых переехала в Самару 21 сентября (см. ниже). На основании сообщения урядника Богдановской волости исправник доносил полицмейстеру, что В. И. Ульянов выбыл в Самару 11 октября. Эта же дата — на основании сообщения полицмейстера — приводится и в сводной ведомости самарского жандармского управления о передвижении поднадзорных за 1889 год. Наиболее вероятным все же следует считать, что Владимир Ильич и Анна Ильинична переехали в Самару в сентябре.

² Ныне улица Степана Разина, 10.

 

...С 21 сентября (1889 года. — Л. Я.), по приезде матери и ее детей из деревни, вся семья Ульяновой вместе с зятем (М. Т. Елизаровым. — А. И.) и племянником его (Евгением Елизаровым. — А. И.) поселились на одной общей квартире, нанятой за 40 рублей в месяц на Полицейской площади в доме Кулагиной, напротив реки Самарки. В этом помещении г. инспектирующий и классный наставник (он же) (П. П. Кочкин. — А. И.) был только 1 раз, 26 сентября, и тоже застал Ульянова (Дмитрия Ильича. — А. И.) дома. Г. Ульянова только что вернулась из Казани, куда она ездила для того, чтобы дать распоряжение о перевозке в Самару движимого имущества.

Из донесения директора Самарской гимназии попечителю Казанского учебного округа. «Новый мир», 1957, № 4, стр. 150.

 

Ваше превосходительство, многоуважаемый
Николай Иванович!

Вы так участливо отнеслись ко мне, когда я заходила к Вам, за что я душевно благодарна Вам и, конечно, извините меня за то, что я опять беспокою Вас.

В последний приезд мой в Казань я должна была, по домашним обстоятельствам, спешить обратно в Самару, почему и не могла вторично явиться к Вам. Не будете ли Вы, многоуважаемый Николай Иванович, так добры написать мне несколько строк относительно моей просьбы к Вам?¹ Я была бы бесконечно признательна за то. Как относится попечитель к сыну (то есть к Владимиру Ильичу. — Л. Я.) и к нашей семье? Не откажите, прошу Вас, помочь нам, насколько это зависит от Вас. Это будет доброе дело, за которое я останусь Вам до могилы благодарна.

Сын мой, за которого я прошу, старший из четверых детей, оставшихся теперь при мне, и должен быть моим помощником и опорой тем более, что здоровье мое совершенно расстроено. Он сильно желает учиться и окончить образование и, если б удалось ему поступить в университет — это ободрило бы всю семью.

Год тому назад и я и он подавали прошение г-ну министру о разрешении ему поступить вновь в университет или держать экзамен экстерном, на что ответили нам, что это преждевременно².

Может быть, теперь с Вашей помощью, многоуважаемый и добрейший Николай Иванович, это горячее желание наше будет достигнуто. По сердечной доброте Вашей и в память покойного Ильи Николаевича, который так искренне уважал Вас, Вы не откажете исполнить мою просьбу и помочь нам. Не откажите также написать мне по возможности скорей, чем премного обяжете меня.

С глубоким уважением к вашему превосходительству имею честь быть всегда готовая к Вашим услугам

Мария Ульянова.

Сентябрь, 28-го 1889 г.

Самара, ул. (правильно: дом. — А. И.) Кулагина,
 Полицейская площадь.

М. А. Ульянова — Н. И. Ильминскому, от 28 сентября 1889 года. «Коммунист Узбекистана» (Ташкент), 1962, № 9, стр. 91.

¹ По тексту письма можно предположить, что во время своего посещения Н. И. Ильминского в Казани Мария Александровна просила его похлопотать перед попечителем Казанского учебного округа о разрешении Владимиру Ильичу поступить в университет.

² См. стр. 432 — 442. наст, издания.

 

Елизаров окончил курс наук в Петербургском университете по математическому факультету. Поселившись назад тому года три в Самаре, он уже переменил несколько мест службы. Одно время он служил в конторе богатого самарского землевладельца Сибирякова. В настоящее время он служит по вольному найму помощником секретаря в съезде мировых судей. Можно полагать, что он находится или, по крайней мере, находился под наблюдением тайной полиции. Известно, что когда он изъявил желание баллотироваться в мировые судьи, то был господином губернатором исключен из числа кандидатов.

Может быть, это обстоятельство объясняется его перепискою и родственными отношениями с казненным Ульяновым.

Старший сын Ульяновой (Владимир Ильич. — А. И.), 19 лет, исключенный за беспорядки из университета без права вторичного поступления, также не представляет благонадежного элемента семьи и ее будущего направления...

В течение октября месяца 1889 года квартира ученика V класса Самарской гимназии Дмитрия Ульянова была посещена 3 раза: 15, 23 и 31-го числа. 10-го октября г-жа Ульянова опять переменила квартиру и в настоящее время живет на Воскресенской улице в доме Каткова, рядом с редакцией «Самарской газеты»¹, около Волжской набережной.

Причина перехода на новую квартиру была будто бы сырость старой квартиры. Настоящая квартира находится на верхнем этаже... В ней точно так же, как и на предыдущей квартире, помещаются два семейства: госпожа Ульянова с детьми и зять ее Елизаров с женою... Я и и. о. инспектора (П. П. Кочкин. — А. И.) посещали квартиру вечером в 5 или 7 часу, когда уже зажигаются огни... О жизни и учении воспитанника Ульянова сказать ничего худого нельзя... Кондуитный список его совершенно чист... В сравнении с началом учебного года он выказывает больше усердия и склонности к учению, и успехи его в науках сделались лучше. Из книг для чтения можно было видеть на учебном столе его сочинения Гоголя. Из гимназической ученической библиотеки ему даны некоторые исторические романы Вальтер Скотта...

В ноябре сего 1889 года квартира ученика 5-го класса Самарской гимназии Дмитрия Ульянова была посещена 10-го, 19 и 28 числа.

Старший брат (Владимир Ильич. — А. И.) принял на себя труд выспрашивать уроки по некоторым предметам²...

В одно из прежних посещений г. инспектирующим был усмотрен на столе Ульянова один том сочинений Помяловского, признанных вредными для юношеского возраста и запрещенных. Это сочинение было взято воспитанником из домашней библиотеки. Но вина в этом прискорбном обстоятельстве всецело падает на старших членов семьи... По поводу этого случая я беседовал с матерью о вреде книг отрицательного направления для юношеского возраста и просил ее закрыть своему сыну доступ в домашнюю библиотеку, где могут быть и другие книги, не соответствующие его возрасту.

Из донесений директора Самарской гимназии попечителю Казанского учебного округа. Сентябрь — ноябрь 1889 года. «Новый мир», 1957, № 4, стр. 151.

¹ «Самарская газета» — ежедневная газета либерального направления, издававшаяся в Самаре с 1884 по 1919 год. В 1895 — 1896 годах в ней сотрудничал А. М. Горький.

² Владимир Ильич помогал в учебе не только брату Дмитрию, но и племяннику М. Т. Елизарова Евгению. В одном из донесений инспектор гимназии сообщал, что М. Т. Елизаров репетирует племянника по математике, «а старший Ульянов (то ость Владимир Ильич. — А. И.) — по языкам... В настоящее время как Ульянов, так и Елизаров, вследствие довольно аккуратной домашней проверки их учебных занятий, учатся успешно» («Вопросы истории КПСС», 1960, № 6, стр. 172). 3 декабря 1889 года директор гимназии доносил попечителю учебного округа: «Как видно из выданной перед святками табели об успехах и поведении, Ульянов ведет себя отлично и учится удовлетворительно; его успехи по русской словесности и немецкому языку за последнюю четверть отмечены даже баллом 4» («Новый мир», 1957, № 4, стр. 151).

 

Зиму 1889 — 1890 года мы жили всей семьей в Самаре на Заводской улице в доме Каткова, у самой Волги...1

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 64).

¹ В доме Каткова семья Ульяновых жила с октября 1889 года по май 1890 года.

 

Самара, как торговый город, непохожий на многие другие губернские города средней полосы России, была создана волжской хлебной буржуазией — купцами и волжской вольницей — рабочим людом, прежде убегавшим сюда от помещичьей кабалы и царского гнета для привольной жизни на большой реке, а позднее стекавшимся в Поволжье в поисках заработка на необозримых заволжских хлебородных степях, на водном транспорте, рыбных промыслах, в хлебных лабазах и т. п.

Губернским городом Самара стала только со второй половины XIX столетия (1851 год), и с этого времени она начинает строиться и приобретать вид культурного центра. Однако эта культура была весьма примитивна и заметно обнаруживалась разве только в правильной, прямоугольной распланировке улиц и площадей города. Канализации в городе не было, вода водопровода имела такой высокий показатель жесткости, что ее можно было употреблять для питья только после осаждения извести химическим путем. Известняк, которым были замощены некоторые улицы, давал огромную массу тончайшей пыли, а немощеные улицы, которых было очень много даже в центральных частях города, были полны глубокого сыпучего песку, как, например, Николаевская улица (теперь Чапаевская), или же утопали в непролазной грязи, особенно весной и осенью¹.

В жаркие летние дни, когда до города доходило знойное дыхание юго-восточных степей, тучи белой пыли носились по улицам. В такие дни самарский гигиенист, доктор В. О. Португалов, появлялся на улицах в полном санитарно-гигиеническом вооружении: в белом балахоне, с белым зонтом в руках и в очках с защитными сетками. Ни трамвая, ни даже конки в городе не было. Зелени также не было, если не считать Струковского сада, расположенного на краю города, на берегу Волги, и Александровского (теперь сад «Динамо»). Сквер, разбитый вокруг «нового» собора (теперь снесенного), представлял собою куртины жалкого кустарника, отделенные друг от друга ухабистыми дорожками, замощенными тем же булыжником, что и улицы.

В Самаре не было того патриархального, помещичьего уклада жизни, как в старых губернских городах средней полосы России, не было дворянских традиций. Физиономию города определяли купец — хлебный король и «горчишник» — потомок понизовой волжской вольницы, который пытался когда-то осесть на землю и разводить, по примеру сарептских меннонитов², горчицу, но потерпел в своем предприятии неудачу и получил по этой причине свое насмешливое прозвище.

В Самаре почти совсем не было родовых дворянских домов, но богатых купцов даже сейчас, по памяти, я могу назвать более десятка. Фамилии Шихобаловых, Аржановых, Башкировых, Беспаловых, Савиновых, Угловых, Субботиных, Грачевых, Курлиных, Челышевых и других были широко известны во всем Среднем Поволжье³. Некоторые из этих купеческих семей владели миллионными имуществами и благодаря этому определяли основной тон самарской общественной жизни.

Купцы строили здесь паровые мельницы, элеваторы, пароходы, церкви, вешали на колокольнях двухсотпудовые колокола, в «патриотическом усердии» поставили памятник царю-«освободителю» на Алексеевской площади (сейчас площадь Революции), скупали у крестьян хлеб и гнали его баржами и пароходами вверх по Волге, а с верховьев Волги сплавляли на свои пристани лес. Они же, как представители растущего и крепнущего в 80-х годах капитализма, насаждали здесь и культуру, открыв средние учебные заведения, а впоследствии провели в городе и трамвай.

На другом полюсе социальной пирамиды были рабочие и горчишники, до пота лица своего работавшие в лабазах, на пристанях, в ремесленных мастерских. Ночью с тяжелой «тальянкой» или «саратовской», окованной медью гармоникой с колокольчиками, горчишники оглашали улицы залихватскими напевами «матани», разбивали пивные, трактиры и «минерашки»⁴, дебоширили в Струковском и Александровском садах.

Часто пьяные дебоши устраивались на правом берегу Волги, в селе Рождествене. Здесь пьяная компания горчишников, нередко с участием чинов самарской полиции, воровала у крестьян барана, увозила его на отмель или на остров и устраивала ночные пиршества. Полицейские чины считали возможным участвовать в подобных предприятиях потому, что село Рождествено находилось в Симбирской губернии, т. е. вне пределов ведения и ответственности самарской полиции.

Такие происшествия нам, самарской интеллигентной молодежи, нередко приходилось наблюдать во время прогулок на лодках по Волге и Самарке, особенно в мае месяце, в период половодья, когда по широко распространенному в Самаре обычаю начинались массовые катанья на лодках, а подпольщики кроме того, начиная с 1892 года, устраивали первомайские собрания на полянках в береговых зарослях или на островах.

Горчишники — это прослойка весьма разнообразная по своему социальному составу. Здесь были представители рабочего и служилого люда, кустарей, ремесленников и вообще городской бедноты...

Рабочих, пролетариев в собственном смысле слова, в Самаре было очень мало. Небольшой гвоздильный завод и железнодорожные мастерские, пожалуй, исчерпывали все предприятия, имевшие рабочих городского типа. Мукомольные мельницы, пароходные и лесные пристани концентрировали вокруг себя преимущественно сезонных рабочих, тесно связанных с деревней, хотя и среди них можно было встретить типичных городских пролетариев. Были еще мелкие промышленные предприятия, как, например, кирпичные, мыловаренные и тому подобные заводы.

В самарском обществе можно было найти либерально настроенных купцов. Вместе с этим можно указать и на революционеров, деградировавших до идеологии и поведения горчишников. К последним относилась группа так называемых «огарков»... ⁵

Самара имела в описываемое время несколько средних школ. Это были гимназии — мужская и женская, реальное училище, земская школа сельских учительниц, железнодорожное техническое училище и земская фельдшерская школа. Число учащихся в этих школах измерялось небольшими сотнями, ибо доступ в них для широких масс трудового населения был закрыт высокой платой за «право учения», дороговизной жизни в губернском городе и вообще всей политикой царско-помещичьего строя...

Под единственный в городе театр был приспособлен старый купеческий амбар⁶.

Жизнь города сосредоточивалась главным образом на пароходных и лесных пристанях, на паровых мельницах, вообще на берегу Волги, и на базарах. Центральные же улицы были тихи и пустынны. В знойные летние дни воздух прорезывали заунывные, тягучие выклики торговок: «вишоны сладкой, вишоны!», или «яблык сладких, ябл-ы-ык!», или «рыбы-воблы, рыбы-воблы!» Женщины-торговки с коромыслами на плечах, обремененные сладкой или соленой ношей, точно жалуясь на безысходность своей доли, плачущими голосами восхваляли свои грошовые товары. Рыба-вобла, арбуз и самарские калачи были основными продуктами питания трудового люда, работавшего на берегу Волги.

Вечером на спусках к реке можно было нередко наблюдать картины ужина грузчиков, бурлаков и мельничных рабочих. Указанное меню дополнялось «полдиковиной» (полбутылкой водки), а иногда тут же на костре варилась и уха из волжской рыбы. К такой компании рабочих можно было подсесть и чужому прохожему человеку и завести разговор. Этот прием иногда практиковали пропагандисты-революционеры.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 5 — 7, 8 — 10.

¹ В письме к матери из Мюнхена 24 марта 1902 года Владимир Ильич вспоминал самарскую грязь: «В Самаре, должно быть, снег теперь распустило, — начинается непролазная грязища или скрытые под снегом лужи?» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 263). В письме от 27 сентября того же года, сообщая матери, что в Лондоне «погода стоит удивительно хорошая», Владимир Ильич пишет: «Если у вас такая же погода, — то вам следовало бы попользоваться ей где-нибудь на лоне природы, а то в самой Самаре, поди, и в такое время мало приятного жить» (там же, стр. 272).

² Меннониты — сектанты, переселившиеся в конце XVIII века в Россию из Западной Европы. Свое название они получили по имени основателя секты — голландца Менно Симоне а. Колонистские хозяйства меннонитов в своем большинстве были зажиточными, кулацкими.

³ А. Н. Шихобалов владел салотопенной фабрикой и паровыми мельницами, Ф. Г. Углов — лесопильным производством, П. Д. Грачев — мыловаренной фабрикой; паровые мельницы принадлежали также П. С. Субботину, братьям Башкировым и братьям Курлиным. Купец Г. И. Курлин был, кроме того, членом учетного комитета Самарского отделения Волжско-Камского коммерческого банка. Водочное и пивоварениое производство сосредоточивалось у Н. Ф. Дунаева и Е. Н. Аннаева, который содержал еще гостиницу на Алексеевской площади, чугунолитейное — у Я. С. Шерстнева, А. Д. Кузнецова и В. В. Парадеева, кожевенное — у Н. М. Карпова и Б. М. Симонова. Шихобалов, Аржанов, Беспалов, Грачев, Дунаев, братья Курлины, Аннаев были гласными городской думы, состояли в десятках различных комитетов и комиссий.

⁴ Лавочки для продажи минеральных вод, которые чаще всего были тайными притонами и торговали главным образом водкой. — Примечание М. И. Семенова.

⁵ «Этим презрительным, но весьма метким названием, — говорит в цит. книге М. И. Семенов, — была окрещена группа самарских интеллигентов, частью порвавших с революционными кружками, а частью никогда в них не входивших и опустившихся до полной потери человеческого облика. Эта группа и ее подвиги описаны в произведении писателя-самарца. Скитальца (Степана Гавриловича Петрова) (повесть «Огарки. Типы русской богемы». 1906 год. — А. И.), во это описание грешит излишней и совершенно не отвечающей действительности идеализацией... Критикуя кружки за отсутствие в них здоровой революционной деятельности и нередко за показную их мораль, огарки однако не шли дальше ругани и издевательств. Они докатились до беспробудного пьянства, кончив в большинстве случаев обывательщиной. В 1890 — 1891 годах эта компания окончательно распалась» (стр. 27, 28).

⁶ Новый театр в Самаре — на 1123 места — был построен в 1888 году.

 

Переезд в более глухую Самару дал ему (то есть Владимиру Ильичу. — А. И.) возможность заниматься спокойнее выработкой своего марксистского мировоззрения, а позднее — подготовкой к экзамену при университете...

В Самаре революционно настроенной молодежи было, конечно, меньше, чем в Казани — городе университетском, но и там она была. Были, кроме того, и пожилые люди, бывшие ссыльные, возвращавшиеся из Сибири, и поднадзорные. Эти последние были, конечно, все направления народнического и народовольческого. Для них социал-демократия была новым революционным течением; им казалось, что для нее нет достаточной почвы в России. В глухих ссыльных местах, в улусах¹ Сибири они не могли следить за теми изменениями в общественной жизни, в ходе развития нашей страны, которые происходили без них и начинали создаваться в крупных центрах. Да и в центрах представителей социал-демократического направления, начало которому было положено еще в 1883 году группой «Освобождение труда» за границей, было еще немного — главным образом это была молодежь.

Направление это лишь пробивало себе путь. Столпами общественной мысли были еще народники: Воронцов (В. В.), Южаков², Кривенко³, а властителем дум — критик и публицист Михайловский, имевший раньше тесные связи с народовольцами. Этот последний выступил, как известно, в 1894 году с открытой борьбой против социал-демократов в самом передовом тогдашнем журнале — «Русское богатство». Для борьбы с устоявшимися взглядами надо было прежде всего вооружиться как теоретическим знанием — изучением Маркса, так и материалом по приложению этого знания к русской действительности — изучением статистических исследований развития нашей промышленности, нашего землевладения и т. п. Обобщающих работ в этом смысле почти не было: надо было изучать первоисточники и строить на основании их свои выводы. За эту большую и непочатую работу взялся в Самаре Владимир Ильич.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 21, 22).

¹ Улус — прежде у некоторых народов Сибири и юго-востока европейской части России — род, родовая община и территория, ей принадлежащая.

² Сергей Николаевич Ю жако в (1849 — 1910) — публицист и экономист, либеральный народник. Экономическая программа Южакова сводилась к поддержке сельской общины, к требованиям реорганизации крестьянского банка, регулирования арендного вопроса и т. п. Отвергал классовую борьбу, ожесточенно выступал против марксизма.

³ Сергей Николаевич Кривенко (1847 — 1907) — либеральный народник, один из редакторов журнала «Русское богатство». В работах «По поводу культурных одиночек», «К вопросу о нуждах народной промышленности» и других проповедовал примирение с царизмом, затушевывал антагонизм классов и эксплуатацию трудящихся, отрицал капиталистический путь развития России.

 

Знакомился он (Владимир Ильич. — А. И.) в тот (самарский. — А. И.) период... с прошлым нашего революционного движения; ходил иногда беседовать со старыми народовольцами и народниками, осевшими после ссылки в Самаре.

М. Голубева. Последний караул. «Молодая гвардия», 1924, № 2 — 3, стр. 30.

В то время в Самаре из старых народников жили: Василий Васильевич Филадельфов¹, привлекавшийся  по известному процессу 193-х² в 1878 году, Егор Егорович Лазарев, который из Бузулука, где он проживал, часто наезжал в Самару (приблизительно в 1886 году был арестован в Бузулуке), Г. А. Клеменц³ (я давал уроки его сыну), который много рассказывал мне о своем брате Дмитрие Александровиче, известном народнике начала 70-х годов⁴.

В конце 80-х годов в Самару приехал из сибирской ссылки еще один участник процесса 193-х, Александр Иванович Ливанов, с женой Викторией Юлиановной Виттен, которую все называли, упрощая ее «трудные» имя и отчество, Верой Ивановной. Когда я спросил, почему ее так называют, она мне ответила:

 — Зовите меня хоть Жучкой, мне безразлично, только работайте для революции.

Виттен искренне считала себя революционеркой и отказывала в этом звании марксистам. Она привлекалась в 1878 году по делу о вооруженном сопротивлении при аресте в Одессе типографии и восьми революционеров во главе с Иваном Ковальским.

Вера Ивановна не терпела возражений и теоретических рассуждений, которые мы, молодые марксисты, «ученики», как позднее иногда с легкой руки Н. К. Михайловского нас называли, пытались выдвигать против народнических иллюзий. Однако мы отдавали должное прошлому стариков и охотно посещали Ливановых, чаще всего вдвоем с А. П. Скляренко.

Сам А. И. Ливанов, уже больной, утомленный человек, хотя ему еще не было 50 лет, сколь-нибудь активной роли в самарских кружках не играл, тем более что в это время (1890 — 1891 годы) большинство кружков уже переходило на марксистские позиции.

А. И. Ливанов был типичным представителем революционных землевольцев (хотя фактически начал свою деятельность раньше оформления «Земли и воли»). Владимир Ильич вел знакомство с Ливановыми, и поэтому нелишне будет дать краткие биографические сведения об Александре Ивановиче.

Он был сыном попа, учился сначала в семинарии, затем в Петербургском технологическом институте. В 1873 году он вышел из института и поехал в Харьков, имея намерение поступить здесь в ветеринарный институт, чтобы в качестве ветеринара ближе знать деревню, однако приемного экзамена не выдержал и вернулся в Петербург.

Здесь он познакомился с К. И. Гауэнштейном⁵ и другими народниками, усвоил их учение и отправился на Волгу для пропагандистской работы. В Нижнем Новгороде он организовал кружок семинаристов. В кружке читались сочинения Бакунина⁶, и Ливанов проповедовал идею «хождения в народ». Сам он заделался столяром в сельской мастерской. Кружок его организовал в известном селе Павлове артель кустарей, которая явилась центром революционной работы кружка. После ареста кружка в 1874 году Ливанов отбыл около 4 лет предварительного заключения, судился в 1878 году по процессу 193-х и был приговорен сенатом, как один из серьезных преступников, к 8 годам каторги. После отбытия каторги и нескольких лет поселения он переехал с женой в Самару.

Какой-либо службы он здесь не имел и перебивался сдельными счетными и компилятивными работами, которые ему предоставлялись из земского статистического бюро (бюро заведовал бывший политический ссыльный И. М. Красноперов)⁷.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 11 — 12.

¹ Филадельфов В. В. Один из членов самарского народнического кружка первой половины 70-х годов, в состав которого кроме него входили: Е. Е. Лазарев, И. И. Никольский, Н. Е. Петропавловский — известный впоследствии писатель-народник (псевдоним Каронин), В. А. Осипов и В. А. Осташкин. Последние двое в 80-х годах жили также в Самаре, но заметной роли в народнических кружках не играли. По делу 193-х Филадельфов был оправдан, но сидел предварительно и пересылался из тюрьмы в тюрьму более четырех лет. В конце 80-х годов он перебрался из Самары в Уфу, где служил на железной дороге. — Примечание М. И. Семенова.

² Процесс 193-х (или «Большой процесс») — суд над революционерами-народниками, участниками «хождения в народ», проходивший в Петербурге в октябре 1877 года — январе 1878 года. Ряд подсудимых — С. Ф. Ковалик, П. И. Войнаральский, Д. М. Рогачев и И. Н. Мышкин — привлекались как организаторы «сообщества», поставившего своей задачей ниспровержение существующего строя. Центральным моментом процесса явилась революционная речь Мышкина. Часть подсудимых была приговорена к каторжным работам и ссылке в Сибирь, часть оправдала, но выслана из Петербурга.

³ См. именной указатель цитируемых авторов.

⁴ Дмитрий Александрович Клеменц (1848 — 1914) — революционер-народник, этнограф и археолог. Участвовал в «хождении в народ». В 1878 году — один из редакторов нелегального журнала «Земля и воля». В 1879 году арестован, в 1881 году сослал в Восточную Сибирь. С 1897 года жил в Петербурге, затем в Москве. Участвовал в экспедициях в Монголию, Туву, на Алтай, в Восточный Туркестан. Клеменц — организатор и руководитель этнографического отдела Русского музея.

⁵ Гауэнштейн Карл Иванович. Привлекался по процессу 193-х, умер в конце 80-х годов. — Примечание М. И. Семенова.

⁶ Михаил Александрович Бакунин (1814 — 1876) — революционер, один из идеологов анархизма. В 1836 — 1840 годах жил в Москве, затем выехал за границу, в 1849 году руководил восстанием в Дрездене, был приговорен к смертной казни. В 1851 году выдан царскому правительству, до 1857 года находился в заключении, затем был выслан в Сибирь, оттуда в 1861 году бежал в Англию. К концу 60-х годов окончательно сложились политические взгляды Бакунина как анархистские, мелкобуржуазные, враждебные марксизму. Для них характерно отрицание всякого государства, в том числе диктатуры пролетариата. Основные надежды Бакунин возлагал на люмпен-пролетариат и крестьянство.

⁷ Далее М. И. Семенов пишет: «Позднее А. И. Ливанов жил во Владимире, где и умер, кажется, еще до 1917 года» (там же).

 

Чаще других видался Владимир Ильич.., с супругами Ливановыми, представлявшими собой типичных народовольцев, очень цельных и идейных. Владимир Ильич любил беседовать с ними и, не сходясь в путях, заимствовал от них революционный опыт, изучал, так сказать, по их рассказам, историю нашего революционного движения за полным почти отсутствием нелегальной литературы в нашей провинции. А по поводу основных воззрений спорил как с ними, так и с другими представителями народничества разного толка все ожесточеннее и в этих спорах все прочнее выковывал и лучше научался обосновывать свои взгляды.

А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н.Ленин), стр. 27.

Умея брать отовсюду все лучшее, Владимир Ильич не только оспаривал воззрения Ливанова и других народовольцев, — он впитывал от них революционные навыки, с интересом выслушивал и запоминал рассказы о приемах революционной борьбы, о методах конспирации, об условиях тюремного сидения, о сношениях оттуда; слушал рассказы о процессах народников и народовольцев. Располагали очень к Александру Ивановичу (Ливанову. — А. И.) чуткость и деликатность, отсутствие того подчеркивания, что молод, мол, ты, зелен, которое было свойственно многим старикам.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 23).

Иногда в... воскресные дни мы целой компанией, т. е. Елизаровы, Владимир Ильич, я и молодежь, бывавшая у Ульяновых (А. П. Скляренко, А. А. Беляков и А. М. Лукашевич), отправлялись к А. И. Ливанову и его жене В. Ю. Виттен (бывшие ссыльные но процессу 193-х). Инициатором этих визитов был Владимир Ильич, и я, помню, удивлялась, с каким вниманием и как серьезно Владимир Ильич слушал незатейливые, а иногда и курьезные воспоминания В. Ю. Виттен.

М. П. Голубева (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 98).

Необходимо далее дать некоторые сведения еще о двух лицах, имевших отношение к революционному движению 70-х годов, — И. М. Красноперове и Н. С. Долгове, с которыми был знаком и В. И. Ленин.

Иван Маркович Красноперов — один из участников подготовки революционного выступления крестьян в Казанской губернии во время польского восстания 1863 года. Попытка организации этого выступления была предпринята по инициативе штаба польских повстанцев, разославшего своих эмиссаров в некоторые русские губернии, и имела задачей отвлечение русских войск с территории Польши. Однако попытка эта не увенчалась успехом, и польские эмиссары вместе с их русскими товарищами были арестованы: И. М. Красноперов был приговорен к каторжным работам, замененным сначала тюремным заключением, а потом полицейским надзором.

В Самаре Красноперов совершенно отошел от революционной деятельности и никаких связей с подпольными кружками не имел. Он заведовал статистическим бюро губернской земской управы и в качестве такового руководил оценочно-статистическим обследованием крестьянского и помещичьего землевладения. Издававшиеся под редакцией Красноперова статистические сборники содержали богатый материал, освещающий положение крестьянского хозяйства в губернии.

Этими статистическими материалами и в особенности их обработкой с точки зрения народнических теорий интересовались марксистские революционные кружки и прежде всего В. И. Ленин, считавший такую обработку ненаучной и приводящей к неправильным политическим выводам¹. Эти вопросы вызывали разногласия и споры между марксистами и народниками, и они же были темами бесед Владимира Ильича с Красноперовым и другими идеологами народничества.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 13 — 14.

¹ Считая И. М. Красноперова «самым строгим объективным исследователем и земским статистиком», самарский врач и либеральный общественный деятель В. О. Португалов в статье «Общественная запашка» в то же время говорил о нем: «Г. Красноперов, насколько мы знаем, принадлежит к числу горячих, неисправимых и убежденных поклонников русской сельской общины...» («Волжский вестник», 1889, 25 мая).

Об И. М. Красноперове Владимир Ильич вспомнил в 1898 году, находясь в ссылке в Шушенском. Затрудняясь достать нужный ему для работы сводный статистический сборник по Тверской губернии (том XIII, выпуск 1, 1897), он в письме от 12 декабря спрашивал Анну Ильиничну, нет ли у нее кого и.) знакомых, кто мог бы помочь в этом деле: «Неужели Красноперов (если он там) откажет?» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 140).

 

Помню еще, что раза два Владимир Ильич ходил к губернскому земскому статистику Ивану Марковичу Красноперову. Я у Красноперовых давала уроки детям, и вот, помню, уходя однажды с урока, я в передней столкнулась — и очень этому удивилась — с М. Т. Елизаровым и Владимиром Ильичем. Помню, как, здороваясь с Красноперовым и показывая на Владимира Ильича, Елизаров сказал: «Идем на вас». При разговоре Владимира Ильича с Красноперовым я не присутствовала, но слышала тогда же от Елизарова, что Владимир Ильич здорово пощипал старого народника Красноперова.

М. П. Голубева (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 98).

Самарский народник, старый статистик Красноперой, еще в 1917 г. вспоминал о своем споре с молодым Ульяновым... Дело в том, что, прочитав текст Красноперова к таблицам о положении самарской деревни, Владимир Ильич немедленно отправился к Красноперову и на основании его же цифр доказал неправильность его выводов.

М. Голубева. Юноша Ульянов (В. И. Ленин). «Старый большевик», 1933, № 5, стр. 163.

Николай Степанович Долгов в описываемое время (1890 — 1891 годы. — А. И.) также не вел в Самаре никакой революционной работы и причислялся подпольщиками к либералам.

Он служил в одном из самарских учреждений (не то в казенной палате, не то в удельном ведомстве) и по традиции поддерживал знакомства с более солидными семьями поднадзорных, поселенных или поселившихся по своей воле в Самаре. Семья Ульяновых, овеянная ореолом дела Александра Ильича, естественно, привлекала внимание всех старых народников. Они не ожидали встретить в этой семье такого яркого и сильного представителя нового революционного течения, разрушавшего народнические иллюзии, каким явился Владимир Ильич.

С Долговым В. И. Ленин поддерживал знакомство с целью ознакомления из первоисточника с основами революционных организаций 70-х годов.

Н. С. Долгов, будучи студентом Петровской академии, наиболее революционного учебного заведения в 60 — 80-х годах, в 1869 году познакомился с С. Г. Нечаевым¹ и скоро стал сторонником его разрушительной теории. Первые организационные собрания нечаевцев происходили в квартире Долгова, и ему была поручена, как члену одного из центральных кружков, организация так называемых кружков первого разряда, по 4 — 5 членов в кружке. Каждый из членов должен был составлять кружки низшей ступени, т. е. низовые звенья всей нечаевской иерархической системы. Центральные кружки объединялись в отделения, а отделения возглавлялись комитетом «Народной расправы», состав которого не был известен никому из членов организации. Только один член кружка данной ступени знал один из кружков следующей, высшей ступени. Как известно, центрального комитета никогда не существовало, и Нечаев один своей персоной изображал этот комитет.

Н. С. Долгов был присужден в 1871 году (суд над 87 нечаевцами тянулся с июня по сентябрь) к ссылке в Архангельскую губернию, которую отбывал до 1873 года, после чего его перевели в Самару.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 14.

¹ Сергеи Геннадиевич Нечаев (1847 — 1882) — революционер-заговорщик. В 1869 году в Швейцарии сблизился с М. А. Бакуниным. Издал два помора журнала «Народная расправа». Осенью 1869 года в России пытался создать заговорщическую организацию «Народная расправа» (так называемые нечаевцы). В 1872 году в Швейцарии был арестован и отправлен в Россию. Умер после 10-летнего заключения в Петропавловской крепости.

 

...Старый народник Николай Степанович Долгов... впервые мне и сообщил, что в Самаре живет семья Ульяновых. Об Александре Ульянове я, конечно, имела представление, но Долгов и всю семью Ульяновых изобразил в симпатичных для меня красках, причем сразу же выделил Владимира Ульянова как необыкновенного демократа. На мой вопрос, в чем заключается демократизм Владимира Ульянова, Долгов ответил: «Да так, во всем: и в одежде, и в обращении, и в разговорах, — ну, словом, во всем»¹.

М. П. Голубева (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 96).

¹ Много лет спустя, 1 февраля 1915 года, в письме В. И. Ленину из Петрограда в Берн Мария Александровна сообщала: «Был у нас вчера Ник(олай) Ст(епанович) Долгов, помнишь ли ты его, Володя? Постарел он очень, с длинной седой бородой, я не узнала бы его. Петя его играет хорошо на скрипке, купил себе дорогую, в тысячу рублей, и продолжает совершенствоваться, он женат давно» («Исторический архив», 1958, №2, стр. 21). Воспоминания П. Н. Долгова см. на стр. 627 наст, издания.

 

Я был принят в число присяжных поверенных при Самарском окружном суде, а так как жил очень далеко от суда, то мне часто приходилось завтракать в ресторане Корнилова при его гостинице, в доме быв. Субботина, а затем Челышова — на Алексеевской площади (ныне площ. Революции).

Во время одного из завтраков в ресторан вошли трое молодых людей и также расположились завтракать неподалеку от стола, за которым сидел я. Двое из них были самарцы, хотя сейчас не упомню их фамилий, а третий, очевидно, приезжий, которого прежде я никогда не встречал. Это был молодой человек небольшого роста, но крепкого сложения, с свежим румяным лицом, с едва пробивавшимися усами и бородкой — рыжеватого цвета — и слегка вьющимися на голове волосами, тоже рыжеватыми. На вид ему было не более 23 лет. Бросалась в глаза его большая голова с большим белым лбом. Небольшие глаза его как будто постоянно были прищурены, взгляд серьезный, вдумчивый и пристальный. На тонких губах играла несколько ироническая, сдержанная улыбка...

Едва они все трое уселись за стол, как я заметил, что один из самарцев, поздоровавшись со мной поклоном, нагнулся в сторону незнакомца и что-то сказал ему, указав на меня глазами. Тот быстро поднялся со стула, как бы удивленный, но тут же снова опустился на стул и что-то ответил ему. Мой знакомый — самарец встал с дивана, на котором сидел, и, подойдя к моему столу, обратился ко мне:

— Вот, Григорий Александрович, брат Александра Ульянова, которого... вы знаете, т. е. слышали... Желает поговорить с вами.

Не успел я окончить своей фразы, что готов поговорить с ним, как Владимир Ильич Ульянов быстро подошел ко мне и со словами: «Позвольте познакомиться с вамп — Ульянов», — пожал мне руку. Первый вопрос его был, как сейчас помню:

— Ведь вы брат Дмитрия Александровича Клеменца?

— Да, я — старший его брат.

...Не надеясь на свою память, ограничусь только тем, что тогдашний наш разговор не был, кажется, беседой, а скорее рядом быстрых и участливых вопросов Ульянова о брате моем, на которые я едва успевал отвечать.

Брат мой в это время уже был около 9 лет в ссылке в Сибири.

О себе Владимир Ильич ничего не говорил, а так как сидевшие за своим столом самарцы уже раза два говорили ему: «Ведь все остынет», то он, подавая мне руку, спросил:

— Вы позволите мне побывать у вас?

Конечно, буду очень рад. После 6 час(ов) вечера я всегда бываю дома. Вот мой адрес.

Я хотел достать из бумажника мою карточку, но Владимир Ильич предупредил меня:

— Не беспокойтесь, у меня уже есть ваш адрес...

Я тут же ушел в суд, а возвратись домой, получил телеграмму, по которой в этот же вечер уехал на пароходе из города. Возвратясь через 4 дня домой, я от своих домашнпх узнал, что без меня как-то вечером приходил какой-то незнакомый молодой человек, судя по описанию, похожий на Владимира Ильича.

Воспоминания Г. А. Клеменца о В. И. Ленине. «Коммуна» (Самара), 1924, 23 апреля.

...Следует упомянуть еще об одном человеке, с которым в Самаре был знаком В. И. Ленин. Это Ф. Е. Буров. Он был известен в Самаре не как революционер, а как талантливый и весьма разносторонне образованный человек. Он был художник, а также занимался и химией. Его знакомых интересовали картины, которые он писал, и многие, в том числе Владимир Ильич, ходили к нему смотреть его художественные произведения¹. Широкая же самарская публика знала его как пиротехника, так как иллюминации и фейерверки в Струковском саду во время народных гуляний обычно устраивались под руководством Бурова.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 14.

¹ Ф. Е. Буров жил на Саратовской улице, в доме Духинова, близ театра.

 

Раньше других Владимир Ильич познакомился в Самаре с Вадимом Андреевичем Ионовым, приятелем Марка Тимофеевича Елизарова, моего мужа. Ионов был старше Владимира Ильича и стоял на народовольческой точке зрения. В то время он был, пожалуй, самой видной фигурой среди самарской молодежи и пользовался влиянием. Владимир Ильич постепенно перетянул его на свою сторону.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 23).

В. А. Ионов в период своей жизни в Сызрани идеологически тяготел к народовольчеству, но занимался главным образом статистическим изучением экономики крестьянского хозяйства и какой-либо активности как народоволец не проявлял. Он часто наезжал в Самару, где имел значительный круг знакомых. Он познакомился через М. Т. Елизарова также и с Владимиром Ильичем.

Как и мы с А. П. Скляренко, Ионов скоро эволюционировал в своих воззрениях к марксизму¹.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 54.

¹ Вадим Андреевич Ионов происходил из купеческой семьи г. Сызрани, учился в Лесном институте, но не окончил его, так как в середине 80-х годов был выслан на родину в связи со студенческими волнениями. В 1895 году Ионов переселился в Саратов, где работал делопроизводителем ветеринарного отдела губернской земской управы; вместе с М. И. Семеновым печатался в легальном марксистском журнале «Новое слово». В 1899 году был членом редакции журнала «Начало», корректировал статистические таблицы в книге В. И. Ленина «Развитие капитализма в России». Умер в Саратове в 1904 году.

 

Вполне своим стал сразу однолеток Владимира Ильича Алексей Павлович Скляренко (Попов)¹, исключенный из (шестого класса. — А. И.) Самарской гимназии и отбывший уже заключение в «Крестах» по своему первому делу. Вокруг Скляренко группировалась молодежь из семинаристов, учениц фельдшерской школы. В этом кружке, а также в народнических, и выступал Владимир Ильич.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 23).

¹ Как указывает А. И. Ульянова-Елизарова, знакомство Владимира Ильича со Скляренко, Ионовым, потом с Семеновым началось с первой же зимы, проведенной им в Самаре (то есть с зимы 1889/90 года).

 

Владимир Ильич сам зашел на квартиру Скляренко, чтобы с ним познакомиться. Я в это время сидел в самарской тюрьме¹. Вышел я из тюрьмы в конце ноября и познакомился с Владимиром Ильичем на квартире Скляренко примерно в первых числах декабря 1889 года.

А. Беляков, стр. 30.

¹ А. А. Беляков был арестован в августе 1889 года и просидел четыре месяца в тюрьме по обвинению в незаконном приобретении типографского шрифта. После освобождения Беляков был взят под полицейский надзор.

 

Из самарской революционной молодежи наиболее крупной фигурой был тогда Алексей Попов, известный потом под фамилией Бальбуциновского, а затем — Скляренко. Ввиду того, что Скляренко имел близкое отношение к В. И. Ленину в период его самарской жизни, я остановлюсь на нем несколько подробнее...

А. Скляренко — внебрачный сын военного врача Василия Ивановича Попова — родился в г. Верном (Алма-Ата) в 1870 году. Мать Скляренко умерла, когда Алексей был еще ребенком. Отец его, В. И. Попов, переселился после этого в Симбирскую губернию, где получил место земского врача в с. Тагае. По рассказам Алексея, его отец принадлежал к либеральному лагерю, водил знакомство с писателями-народниками, например встречался с Глебом Успенским. Ушел с военной службы вследствие столкновения с генералом Черняевым.

Причиной конфликта был отказ В. И. Попова от какого-то царского ордена. В Тагае Попов имел обширную библиотеку, преимущественно из старых толстых журналов, которая частично сохранилась и перевезена была после его смерти Алексеем Скляренко в Самару. К этой библиотеке были присоединены книги, предоставленные в распоряжение Скляренко его дядей, профессором-юристом¹.

Еще будучи в самарской гимназии, в конце 80-х годов, Алексей начал заниматься организацией политических кружков среди учащейся молодежи и числился поэтому на самом дурном счету у гимназического начальства. Особенно его преследовал, как он рассказывал, латинист — он же инспектор — Пятницкий, который, благодаря дряхлости и слабости директора гимназии А. И. Соколова, играл в педагогическом совете большую роль. Он добился в конце концов увольнения Алексея Скляренко (тогда еще Попова) из шестого класса гимназии.

Разоблачение во время жандармских допросов внебрачного происхождения Алексея привело, в силу требований закона, к перемене его отчества и фамилии: он стал зваться по крестному отцу — Алексеем Павловичем Бальбуциновским, а затем принял фамилию матери — Скляренко...

Я познакомился с Алексеем Павловичем в 1887 году в ресторане Коршунова, где гимназисты устроили вечеринку. Что там говорилось, кто выступал, — у меня все это испарилось из памяти, но фигуру Алеши Попова я помню ясно. Это был молодой человек с фуражкой на затылке, в синих очках, которые как-то криво сидели на его носу — вид настоящего нигилиста старых времен! Он бегал, суетился и отдавал распоряжения, так как был организатором вечеринки. Впечатление о Скляренко от личных наблюдений и разговоров с ним и его приятелями составилось у меня как о смелом, решительном, даже дерзком юноше, который никому не позволит наступить себе на ногу. Впоследствии это первое впечатление в значительной мере подтвердилось. Скляренко, кроме того, оказался очень умным человеком... и прекрасным товарищем...

После своего политического крещения — годичной отсидки в «Крестах» — Алексей Павлович серьезно взялся за самообразование и одновременно с этим начал изучать русскую экономическую историю, современную экономику деревни и политические течения того времени. Он перечитал все, что можно было, по истории общины, русского сектантства и остановился на изучении кустарных промыслов...

Скляренко, как и других членов его кружка, интересовали также вопросы философии и социологии, хотя мы в то время не связывали теоретических вопросов с практической политической деятельностью, что было весьма характерно для народнической идеологии, не представлявшей единой цельной системы мировоззрения. В области социологии Скляренко был сторонником так называемой «субъективной социологии» и яростно спорил с инакомыслящими...

Одновременно с теоретическими занятиями Алексей Павлович продолжал заниматься и практической работой в кружках молодежи, сводил знакомство с рабочими, крестьянами и т. п. Он был весьма изобретательным конспиратором, но действовал в затруднительных случаях смело и прямолинейно.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 36 — 38, 42.

¹ О библиотеке А. П. Скляренко см. на стр. 658 — 664 наст, издания.

 

Это (то есть А. П. Скляренко. — А. И.) был молодой человек приблизительно таких лет, как и Ульянов, высокого роста, статный, гибкий, с прекрасным, умным и выразительным лицом. Очень симпатичный, общительный и остроумный, он пользовался большим влиянием и популярностью среди учащейся молодежи, да и не только среди интеллигенции — рабочие (особенно железнодорожные), среди которых он имел довольно обширное — по тем временам — знакомство, его тоже очень любили, и прежде всего за то, что он умел просто и близко подходить к ним, без заискиваний, подлаживанья и пр...

В противоположность Владимиру Ильичу он не отличался усидчивостью, стремлением к терпеливым и упорным теоретическим занятиям, требующим уединения и настойчивости. Он был главным образом практик, и притом с пропагандистско-агитаторским уклоном, ему всегда нужно было общество, нужна была аудитория, внимательно и с интересом прислушивающаяся к его словам и где он чувствовал бы свою руководящую роль.

И. Лалаянц (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 103).

Алексей Павлович Скляренко был одним из многих, чьей богатой натуре не удалось развернуться в тисках самодержавной России, кто нашел в результате всех гонений раннюю смерть. Его, организатора масс по натуре, оратора на больших площадях, давили условия русской жизни, необходимость сдерживаться, сжиматься, залезать в подполье. Ему, в котором, по бесшабашной смелости, было много общего с лучшими из типов Горького, были особенно трудны условия дореволюционной работы.

А. Елизарова (Старый товарищ А. П. Скляренко, стр. 30).

У Скляренко гимназисты и семинаристы старших классов получали полулегальную литературу: Писарева, Чернышевского и т. п. Он для нас, юнцов, был окружен какой-то особой таинственностью. Внешностью он также импонировал нам: высокий, сильный, неразлучная суковатая палка и темное пенсне.

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 61).

...Кружок лиц, группировавшихся вокруг Скляренко в первый период его деятельности (до его первого ареста), проявил значительную активность. Кружок печатал и распространял нелегальные издания, вел пропаганду среди учащейся молодежи и даже пытался организовать активные политические выступления (печатание и расклейка прокламаций). Второй период деятельности Скляренко, его близких друзей и знакомых характеризуется главным образом пристальным, деловым изучением экономических и политических теорий, экономики России и разработкой программы политической деятельности. В то же время Скляренко продолжает руководить другими самарскими подпольными кружками¹. Это руководство заключалось преимущественно в установлении основного направления работы кружков.

До появления в кружке Владимира Ильича А. П. Скляренко... изучал историю крестьянской общины, кустарные промыслы, вопрос об артелях, о сектантстве и т. п. путем привлечения по возможности первичных материалов, каковы, например, земские статистические издания, издания министерств, различных комиссий и пр. Такое же направление получали занятия членов его кружка, а через них серьезным изучением экономических и политических вопросов (в частности, экономики деревни) начали интересоваться и другие кружки. Однако изучение этих вопросов шло под знаком народнических тенденций. Позже, под влиянием Владимира Ильича, это изучение принимает другое направление: изучается под углом зрения марксистской теории современное положение деревни, а также рабочее движение в России и на Западе, делаются попытки освещения экономической и политической истории с точки зрения этой теории. Вслед за нашим кружком этими же вопросами в новой постановке начинают интересоваться и другие самарские кружки.

Наш кружок был весьма немноголюден: в него входили кроме Владимира Ильича, А. П. Скляренко и пишущего эти строки также ученица фельдшерской школы Мария Ивановна Лебедева² и Иван Александрович Кузнецов — помощник железнодорожного машиниста³. Кроме этого постоянного круга лиц, собрания кружка нередко посещал учитель села Царевщины Алексей Александрович Беляков...

Необходимо также упомянуть ученицу фельдшерской школы Анну Морицевну Лукашевич, которая хотя и не входила в кружок, но была в близких отношениях с некоторыми его членами. Она бывала в семье Ульяновых и часто посещала нас (она училась в одном классе с моей женой). Лукашевич была старше своих подруг по школе и имела уже некоторый политический опыт, так как участвовала в подпольных кружках в Вильно до своего появления в Самаре. Она находилась в дружеских отношениях с М. И. Лебедевой, поддерживала знакомство с Владимиром Ильичем, с Анной Ильиничной и М. Т. Елизаровым. Как и многие другие, во время своего пребывания в Самаре она отошла от народничества и усвоила марксистское мировоззрение. Весьма скромная и даже застенчивая девушка, А. М. Лукашевич в общественных делах всегда проявляла большую энергию и настойчивость⁴.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 48 — 49.

¹ А. А. Беляков пишет, что «фактически три четверти, если не девять десятых, всех кружков жили и работали под несомненным и определенным влиянием кружка Скляренко» (цит. книга, стр. 88).

¹ М. И. Лебедева приехала из Сибири в Самару учиться. «Лебедева, — вспоминает М. И. Семенов (М. Блан), — весьма серьезно занималась и присутствовала на всех наших собраниях, но по своей скромности и застенчивости участия в прениях не принимала. Она состояла также в школьном кружке, где пользовалась некоторым влиянием. В нашем кружке она главным образом заведовала выдачей книг из библиотеки и переписывала рукописи Скляренко, почерк которого был очень неразборчив.

Мария Ивановна была тяжело больна, но никому не жаловалась, и нам, как и Скляренко, это стало известно только в конце 1893 года, когда болезнь ее так обострилась, что врачи потребовали немедленно отправить ее на юг.

М. И. Лебедева умерла уже после ареста А. П. Скляренко, в 1894 году, в Крыму от чахотки» (цит. книга, стр. 51).

³ Иван Александрович Кузнецов в 1893 году уехал в Курган, где работал десятником на постройке Сибирской железной дороги, и вернулся в Самару уже после ареста кружка Скляренко. Затем служил помощником машиниста в Камышине. Заболев в 1895 году туберкулезом, отошел от революционной деятельности, жил в Ростове-на-Дону, где сотрудничал в газете «Приазовский край». В Екатеринодаре (теперь Краснодар) заведовал Пушкинской общественной библиотекой. Умер в 1905 году.

⁴ Далее М. И. Семенов (М. Блан) пишет: «При советской власти в девятьсот двадцатых годах А. М. Лукашевич была на партийной работе в Смоленске. Она наезжала в Москву на партийные съезды, конференции и поддерживала связь с А. И. Елизаровой-Ульяновой» (там же).

 

Нужно сказать, что в это время Алексей Павлович (Скляренко. — А. И.) и кружок ближайших его товарищей начинают коренным образом изменять свою партийную окраску и превращаться из народовольцев в марксистов. Ближайшей причиной этой эволюции было появление в Самаре Владимира Ильича Ульянова, приехавшего туда (в 1889 г.).

В. И. Ульянов оказал огромное влияние как на Алексея Павловича, так и на все кружки молодежи, группировавшейся вокруг него. В это время Скляренко жил на Садовой улице в квартирке из двух комнат¹, в одной из которых поселилась Мария Ивановна Лебедева, его ближайший друг, но не жена, как казалось тогда многим знакомым Алексея Павловича, смотревшим на это совместное жительство по-обывательски, как на семейное. В действительности Алексею Павловичу совместная жизнь с тихой, спокойной девушкой — ученицей фельдшерской школы, взявшей на себя хозяйственные хлопоты общежития, — была весьма удобна, так как освобождала его от этих хлопот и давала возможность посвящать больше времени для работы в кружках...²

В этой квартирке собирались ближайшие друзья Алексея Павловича, здесь бывал часто и Владимир Ильич. Он читал нам здесь свои статейки, касавшиеся, главным образом, вопросов экономического развития России.

М. И. Семенов (М. Блан) (Старый товарищ А. П. Скляренко, стр. 10 — 11).

¹ И. X. Лалаянц вспоминает, что Скляренко «жил в том же конце города, что и Владимир Ильич, но еще ближе к окраине... Между прочим, он находил, что квартирка эта очень удобна в конспиративном отношении; я уже не помню теперь, в чем, собственно, это удобство заключалось» (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 102).

² Интересное свидетельство Владимира Ильича о М. И. Лебедевой мы находим в одном из писем Н. К. Крупской: «Когда я ехала в Шушенское — это было ранней весной, — реки еще не разошлись, и мне пришлось недели две прожить в Красноярске. Я жила тогда у каких-то фельдшериц — и усердно читала Писарева, лежавшего у них на столе. Раньше я о Писареве только слыхала, а тут впервые стала читать его с увлечением. Когда я приехала в Шушенское и рассказала как-то Ильичу про фельдшериц, у которых жила, про их кружок, про то, что я только теперь прочла Писарева, — он рассказал мне про кружок самарских фельдшериц и про Марью Ивановну Лебедеву. Писарев в соединении с Чернышевским и Марксом создавал особый тип радикализма, которого никогда не знала Европа. Это критическое отношение к быту, стремление создать новый быт характерно было для самарских друзей Владимира Ильича. Это была не старая нигилистячина, показная и крикливая. Это был глубокий внутренний разрыв со всем помещичье-буржуазным укладом, попытка создать новые, не связанные никакими условностями человеческие отношения» (цит. по книге Б. Волина «Студент Владимир Ульянов». М., 1959, стр. 136 — 137).

 

Жадный до всего нового, Скляренко всею душой отдался новому течению и засел за книгу, деля свое время между самообразованием и службой в качестве письмоводителя у мирового судьи, которая была ему интересна и полезна благодаря вызываемой ею необходимости встречаться с самым разнообразным людом, как городским, так и деревенским. В то же время (в 1889 г., осенью) в Самару приехал В. И. Ульянов (Ленин), и тут вскоре образовалась под его руководством социал-демократическая ячейка. Скляренко очень сблизился с Владимиром Ильичем и сразу определился как агитатор и пропагандист новой идеи, которая начала увлекать всю наиболее живую часть местной молодежи.

М. Моршанская (Старый товарищ А. П. Скляренко, стр. 54).

Фактически кружок Скляренко состава 1889 — 1890 годов превратился в марксистский кружок низшего типа под руководством Владимира Ильича¹. Регулярно, еженедельно кружок собирался, и в условленный час без опоздания появлялся Владимир Ильич, и начиналась его беседа по заранее определенному вопросу марксизма. Помню следующие беседы: общие основы марксизма; связь между философскими и экономическими учениями; экономическое учение Карла Маркса; товарное хозяйство; деньги; капитал; абсолютная прибавочная стоимость; распределение общественного продукта; накопление капитала; концентрация и централизация производства; диалектика (всякое развитие идет путем противоречий; все явления обязательно нужно рассматривать в их взаимной связи; количество переходит в качество); исторический материализм (производительные силы, производственные отношения и надстройки); научный социализм; основные противоречия капитализма и неизбежность его гибели; предпосылки пролетарской революции; Маркс о государстве...

Я не могу поручиться, что не перепутал последовательности бесед или не перепутал ряд тем, но существенное, главное мною отмечено.

Мы слушали беседы Владимира Ильича по марксизму, изучить который было заветной мечтой большинства тогдашней мыслящей молодежи, как увлекательную и глубоко поучительную сказку, а затем при встречах в течение недели (а встречались мы ежедневно) на разные лады обсуждали эти беседы, восхищались простотой и конкретностью новых истин и поражались, как все учение оказывалось просто, ясно, доступно и необычайно умно.

Старых «богов» с легкомысленной беззаботностью молодежи выбрасывали в мусорную яму без сожаления и даже с некоторым злорадным ожесточением, и только закоренелый «ве-вист»² Скляренко упорно сопротивлялся. Редко бывали беседы, где бы Скляренко не принимался возражать от В. В. и Николая — она, но всякий раз Владимир Ильич с удивительной деликатностью усаживал не Скляренко, а В. В. и Николая — она в надлежащую лужу. Все реже и реже выступал Скляренко, и все яснее и яснее становились для нас запутаннейшие вопросы, ибо мы начинали овладевать методом анализа общественных явлений, мы все крепче и крепче овладевали диалектикой, начинали постигать исторический материализм...

К весне 1890 года мы успели очень многое благодаря какому-то особенному искусству Владимира Ильича без труда запутанное и непонятное превратить в простое, понятное и легко постижимое. Основы марксизма в их элементарном виде мы уже настолько усвоили, что постоянно искали случая сразиться с тем или иным народником. Если раньше у большинства из нас при встрече с народниками и народовольцами проявлялось естественное благоговение, почитание, то теперь мы открыто искали случая поиздеваться над ребяческим построением народнических теорий, над их невежеством и экономической неграмотностью. Мы стремились встретиться обязательно с крупными народниками — «мелочь» нас уже не удовлетворяла, — чтобы попробовать свои новые зубы. Однако нам это не удавалось, ибо В. В. Филадельфов уже жил вне Самары, Е. Е. Лазарев в Самаре совсем не появлялся, а В. С. Миролюбов уехал весной 1890 года в Питер³.

Самарские кружки, до Ленина, с народническими замашками, со всей бездной народнических предрассудков, с Н. К. Михайловским,  как источником всякой мудрости, «властителем дум» той эпохи, с 1890 года, пожалуй, можно сказать, кончили свое существование и если не сразу скоропостижно умерли, то захирели очень быстро, ибо учащаяся молодежь со всей ненасытностью молодости бросилась к чистому, светлому и животворящему источнику — марксизму.

Микроб революционного марксизма был занесен в Самару Владимиром Ильичем Ульяновым.

А. Беляков, стр. 36 — 37, 39-40.

¹ «В свое время кружки, — писал впоследствии В. И. Ленин в предисловии к сборнику «За 12 лет», — были необходимы и сыграли положительную роль. В самодержавной стране вообще, — в тех условиях, которые созданы были всей историей русского революционного движения в особенности, социалистическая рабочая партия не могла развиться иначе, как из кружков. Кружки, т. е. тесные, замкнутые, почти всегда на личной дружбе основанные, сплочения очень малого числа лиц, были необходимым этапом развития социализма и рабочего движения в России» (Сочинения, изд. 5, том 16, стр. 105).

¹ Вевист — сторонник В. В., то есть В. П. Воронцова.

¹ Будучи исключен из Московского университета и выслан из столицы за «политическую неблагонадежность», Виктор Сергеевич Миролюбов некоторое время жил в земледельческой колонии народников на Волге, затем давал уроки в Самаре, принимал участие в музыкально-вокальных концертах. Обладатель замечательного голоса» он пять лет учился в Италии, пять лет пел в Большом театре, а затем создал в Петербурге ежемесячный «Журнал для всех», ставший очень популярным. После разгона I Государственной думы «Журнал для всех» был закрыт, а В. С. Миролюбов эмигрировал за границу.

 

...Разнобой и шатания были изжиты, лишь только Владимир Ильич ознакомил нас со стройной и последовательной марксистской теорией диалектического материализма. Из этого можно заключить, каковы были сила и влияние аргументации Владимира Ильича уже на первых шагах его пропагандистской деятельности,

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 42.

Самарский период его жизни продолжался четыре с половиною года. Владимир Ильич перечитал за это время все основные сочинения Маркса и Энгельса на русском и иностранных языках и реферировал некоторые из них для кружка молодежи, организовавшегося вокруг него в Самаре. Это была более юная, менее определенная и начитанная, чем Владимир Ильич, публика, так что Владимир Ильич считался в ее среде теоретиком и авторитетом.

А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н. Ленин), стр. 24 — 27.

Владимир Ильич принес нам новое откровение — марксистское истолкование вопросов экономики, истории и политики. Особенно убийственной и неожиданной для его противников в дискуссиях была классовая теория, при помощи которой быстро и просто раскрывался истинный смысл таких понятий, как «народ», «благо народа», «все для народа и все через народ». Владимир Ильич доказывал, что понятие «народ» в трактовке народников есть фикция, ибо они в этом понятии объединяют различные классовые группировки — крестьянина-кулака, крестьянина-батрака и рабочего. Также вызывали протесты и недоумения народников рассуждения Владимира Ильича о том, что такие революции, как революция 1789 года или 1848 года во Франции, были революциями буржуазными, тогда как народники рассматривали их как социалистические.

Владимир Ильич вел свои споры с противниками таким образом, что некоторое время участники дискуссии совершенно его не понимали. Это происходило потому, что в один и тот же термин спорящие вкладывали совершенно различное содержание. Точнее, противники В. И. Ленина, народники, не вкладывали определенного, однозначного содержания в употребляемые ими термины. Например, под словами — рабочий, крестьянин они не мыслили классового содержания этих понятии. Крестьянство они рассматривали как однородную массу, не разделенную классовыми перегородками, и т. п.

Владимир Ильич совсем не применял догматического метода изложения, и разногласия выяснялись в процессе дискуссии. Поэтому нередко случалось, что противник, пораженный новизной всего строя мысли Владимира Ильича, просто умолкал и шел домой, чтобы почитать указанное ему сочинение и подумать наедине о том, что он узнал нового во время жаркого спора.

Что течение мысли у Владимира Ильича иногда шло такими путями, которые трудно было уловить людям, мало искушенным в тонких логических построениях, показывает следующий факт. Как-то, идя с Владимиром Ильичем по улице, я заспорил с ним по поводу одной из только что прочитанных мною его рукописей. В споре выяснилось, что я неправильно понимал одну длинную фразу в его статье и относил имевшееся в ней придаточное предложение не к тому слову, к которому относил его автор. Сколько он мне ни истолковывал своей мысли, я ее так и не понял. Только уже потом, в комнате, имея рукопись перед глазами, я правильно понял спорную фразу. Содержания статьи, о которой идет речь, я не помню, но курьезная история с «придаточным предложением», которую иногда шутя напоминал мне Владимир Ильич, засела в моей памяти очень прочно.

В дискуссиях с Владимиром Ильичем мы в первый раз с полной отчетливостью стали уяснять себе понятия «буржуазия», «пролетариат» и роль этих социальных категорий в развитии капиталистического строя, а также направление эволюции этого строя. Владимир Ильич: доказывал необходимость организации рабочего класса для сознательной классовой борьбы не только за улучшение экономических условии, но и за завоевание политической власти пролетариатом.

Позднее, когда Владимир Ильич за границей стал известен под фамилией Ленина, мы, самарцы, уже рассеянные в то время по другим городам, при встречах друг с другом с гордостью вспоминали своего бывшего товарища по кружку и говорили: «Это наш, самарский, «орленок» расправил там свои крылья».

Лично мне казалось уже тогда, что Владимир Ильич отмечен печатью гениальности...

Припоминаю двух наиболее упорных противников Владимира Ильича в спорах: фельдшера земской больницы Ивана Карповича Иванова, которого Владимир Ильич в горячей словесной схватке иногда называл по ошибке Карпом Ивановичем, что последнего очень обижало, и помощника машиниста Владимира Ивановича Соколова.

И. К. Иванов в то время уже имел значительный политический стаж — он только что вернулся из ссылки (кажется, из Архангельска) и потому представлял сравнительно серьезного оппонента. Он был поклонником С. Н. Южакова и любил цитировать его. Один раз он наизусть привел из этого автора цитату строк в восемь, в которой не было, кроме союзов и предлогов, ни одного русского слова, надеясь этой ученостью окончательно сразить своего противника. Вместо ответа Владимир Ильич встретил цитату громким смехом, и мы долго не могли забыть этой «ученой» цитаты.

В. И. Соколов, также человек весьма начитанный, аргументировал в своих речах ссылками на Николая — она и пытался истолковать в народническом духе Каутского¹, называя его Кауцким, с ударением на «у».

Споры происходили иногда в такой обстановке: Владимир Ильич по приходе к А. П. Скляренко ложился на его постель, подложив предварительно под ноги газету, и начинал слушать разговоры сидящей вокруг стола «публики». Когда чье-нибудь суждение заставляло его подать свой голос, он начинал сразу в резком тоне. «Ерунда!»... слышалось с постели, а затем начинались возражения. Оппонент, обиженный этой неожиданной репликой, вскипал, а Владимир Ильич спокойно садился на постель или подходил к столу и продолжал свою беспощадную критику.

Если противник обнаруживал безнадежное упрямство, стремясь всякими способами отстоять свои очевидные заблуждения (таковыми были в особенности старые народники), то Владимир Ильич не останавливался перед иронией и нередко зло его высмеивал. Поэтому многие народники относились к нему чрезвычайно недружелюбно.

Старики-народники относились к новому учению отрицательно и с тревогой наблюдали то оживление, которое оно внесло в кружки молодежи. Они ясно чувствовали, что влияние старых народнических теорий и идеалов отходит на задний план и что на смену им неудержимо идет что-то новое, для них мало понятное.

У А. И. Ливанова частенько происходили собрания стариков, на которых обсуждались текущие политические события, в том числе и новое марксистское учение, или вспоминалась старая эпоха народничества и народовольчества. В. Ю. Виттен по старой привычке политических ссыльных тщательно готовилась к этим собраниям, варила для гостей кофе или какао и подготовляла темы для бесед. Мы с А. П. Скляренко иногда бывали на этих собраниях, так как здесь можно было получить сведения о всех новостях в жизни самарских кружков и о нелегальной литературе.

Старики обсуждали, между прочим, и теории, развиваемые Владимиром Ильичем, и на головы «марксят», «гегельянцев» (так они называли последователей нового учения) сыпались всяческие обвинения. Марксистов обвиняли прежде всего в нереволюционности их учения, в искусственности пересадки этого учения из Западной Европы в Россию, где для его развития и применения на практике якобы нет подходящих условий. Говорили, что марксисты стоят за развитие капитализма, т. е. за усиление эксплуатации рабочих, за пролетаризацию крестьянства и т. п.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 57 — 58, 59, 63.

¹ Карл Каутский (1854 — 1938) — один из лидеров германской социал-демократии и II Интернационала. В 1881 году познакомился с К. Марксом и Ф. Энгельсом и под их влиянием начал переходить к марксизму, однако последовательным марксистом никогда не был. В 80 — 90-х годах написал ряд ценных работ, популяризировавших марксизм. В годы первой мировой войны перешел в лагерь открытых врагов революционного марксизма. Октябрьскую революцию встретил враждебно, выступал против диктатуры пролетариата.

 

В двадцатых числах декабря 1889 года в Самару приехал с явками на Скляренко новонародоволец, как он себя называл, М. Сабунаев¹, группа которого была занята собиранием сил разгромленной царским правительством «Народной воли» для организации революционных действий на ближайший период времени. М. Сабунаев объезжал Поволжье и появился в Самаре с целью организации самарской группы новонародовольцев.

Во время собеседования в кружке, помню, было не больше двенадцати — пятнадцати человек. Сабунаев и его спутница² развивали мысль о том, что «современная действительность» ясно свидетельствует о близости революции, ибо недовольство самодержавием растет и среди рабочих, и среди крестьян, особенно среди сектантов, и в городских, мещанских кругах, и даже среди купечества. Вообще народ готов для социализма, и простым захватом власти можно совершить не только политическую, но и социальную революцию.

Тогда же Сабунаев зачитал нам проект программы «Союза русских социально-революционных групп». Сабунаев подчеркивал, что его группа организует новонародовольческую партию и ставит своей задачей «заменить во всех странах, где приходится действовать, нынешний капиталистический строй строем социалистическим», хотя бы пришлось достигать этой цели «путем кровавой борьбы со всеми ее печальными последствиями, путем насильственных политических и экономических переворотов».

Владимир Ильич, как уже вполне определившийся марксист, возразил М. Сабунаеву, заявив, что революционные группы не могут заменять один строй другим, что это предрассудок, что замена строя, или, вернее, низвержение строя, происходит в результате классовой борьбы, в результате революции, в результате развития противоречия между новыми производительными силами и старыми производственными отношениями, что социализм может быть завоеван только в результате выступлений организованного рабочего класса как реальной силы, способной захватить в свои руки власть.

На это Сабунаев, в сущности, не возражал, а сделал примерно такое разъяснение:

 — Мы, новонародовольцы, считаем осуществление идеалов научного социализма единственно необходимым и возможным выходом из противоречий современного социально-политического строя. Не будучи сторонниками исторического материализма, мы тем не менее не разделяем взглядов социалистов-утопистов, которые считали возможной перестройку социально-политических отношений в обществе сверху, силами одной интеллигенции, как самостоятельного общественного класса, способного путем захвата власти изменить политический строй. Мы же думаем, что только класс, несущий на себе всю тяжесть условий современного строя, только рабочий класс, только трудящиеся являются действительной силой, которая может низвергнуть деспотический строй. Ввиду того, что наша практическая программа действия среди фабрично-заводских рабочих нисколько не разнится от программы марксистов, социал-демократов, мы соединяемся с ними в этой деятельности. В прочих же отношениях мы остаемся самостоятельной группой и выступаем за подписью: «Группа новых народовольцев».

Следовательно, — говорил Сабунаев, — спорить долго по этому поводу нецелесообразно, ибо разделять этот вопрос нас не может. Новонародовольческую партию надо считать переходной или, вернее, партией, объединяющей народовольцев, народников, социал-демократов и прочие оппозиционные группы в единое целое для борьбы с царским правительством.

При этом он как-то странно отметил, что организацией и целесообразной деятельностью рабочей партии с определенной самостоятельной политической программой, отличающей эту партию от всех несоциалистических групп и партий, можно достигнуть в наиболее краткий срок замены капиталистического строя социалистическим.

Владимир Ильич вспыхнул, как порох, глаза его загорелись особенно ярко той иронической усмешкой, какой они всегда загорались, когда оппонент Владимира Ильича говорил очень большую глупость.

- Неужели же новонародовольцы не могут понять, что объединение разнообразных революционных групп, фракций — большая фальшь, нелепость? — спросил Владимир Ильич и начал отчитывать Сабунаева ярко, почти резко и необычайно ясно, — Ведь характерно, что предложения об «объединении в союз» поступают не от групп с вполне определенными программами и обращаются не к группам, близким к ним по своему пониманию «современной действительности»³. Предложения исходят от людей, которые от старого отстали, а к новому, вполне определенному, еще не пристали. Прежняя теория, которой придерживались борцы с деспотизмом, очевидно, пошатнулась и расстроила необходимую для борьбы организованность. И вот с перепугу «объединители» думают, что легко создать новую теорию, если выбросить определенность, обоснованность программы и все свести только к требованию политической свободы, к борьбе с деспотизмом, отбрасывая и обходя все остальные социальные вопросы. Это ребяческое заблуждение, и оно выяснится при первой же попытке совместной практической работы.

На деле не так легко всех объединить воедино, — продолжал Владимир Ильич. — Теория народовольцев и вся их программа были основаны на предрассудке о русском самобытном пути развития, на вере в особый уклад, в общинный строй русской жизни, и, как вывод отсюда — возможность крестьянской социалистической революции. Ну, а вот новонародовольцы отказываются от этих предрассудков и намечают иные пути к социализму — через капитализм или нет? Это надо ясно и точно сказать. Когда же говорится о «союзе» всех революционных фракций для борьбы с царским правительством, то тут ясности нет и пути такой борьбы туманны. Буржуазия тоже не прочь вступить в борьбу с абсолютизмом, но у нее совсем другие цели и методы борьбы. Новонародовольцы организуют новую партию — это прекрасно, но когда в эту партию они тянут всех — от радикала до социал-демократа, то это уже очень скверно, и это силы не объединяет, а разбивает.

Совершенно наоборот обстоит дело, когда задача социалистов сводится не к тому, чтобы объединить необъединимое, а к идейному руководству рабочим в его действительной борьбе против действительных, определенных врагов, препятствующих достижению целей рабочего класса. В этом случае все ясно, просто и не требуется хитрить. Я буду настаивать на этой ясности и определенности программы, я буду настаивать на том, чтобы опираться в работе на определенный класс, представляющий реальную силу.

Общий смысл речи Владимира Ильича мне, как и всем остальным товарищам, глубоко врезался в память главным образом потому, что все сказанное Владимиром Ильичом было для нас необычайно ново и даже неожиданно. Мы все, в том числе и Скляренко, были во власти народнических взглядов и представлений, мы все верили в огромное значение «критически мыслящей личности», исповедовали благоглупости или, как нередко тогда выражался Владимир Ильич, «либеральное пусто-утробие» субъективиста Михайловского «о героях» и «толпе». Мы все были уверены, что «крестьянство — прямой и вполне готовый борец за социализм».

Это выступление Владимира Ильича в споре с М. Сабунаевым многие месяцы после было предметом воспоминаний и оживленных обсуждений в кружке Скляренко. О производительных силах, о производственных отношениях мы тогда не задумывались, и эти вопросы, можно сказать, сразу нас захватили и поставили вверх ногами все наши прежние представления. Один незабываемый вечер, одна незабываемая речь взбудоражили нас и наполнили бездной новых вопросов.

Это выступление Владимира Ильича нельзя было не запомнить, и если я не могу поручиться за точность отдельных выражений, то за точность смысла ручаюсь своей седой головой⁴.

М. Сабунаев и его спутница казались подавленными и захваченными не меньше нас. Самоуверенность, с какой Сабунаев долбил двух-трехчасовые доклады, заметно рассеялась, и явная растерянность отчетливо выступила перед всеми присутствующими.

Вот это всыпал по первое число, — шептали мы друг другу» а Сабунаев как-то растерянно улыбался, трепал свою бородку и гладил голову. Наконец Сабунаев овладел собой и заговорил:

- Да-да, все эти важные вопросы мы поставим и разрешим. Ясность и определенность в программу внесем. Не исключена возможность, что мы сгруппируемся и под знаменем марксизма. Но только не сразу, но только не сейчас. Я уже говорил и повторяю: современная действительность повелительно требует неотложной организации революционных сил. Мы, практики-революционеры, не можем отказаться от практической организации революционных сил ради занятий теорией. В процессе организации революционных сил легче столковаться и нащупать более прямые пути. Я не могу и не буду возражать по существу моему уважаемому критику, так как это нас заведет слишком далеко и дела мы не сделаем, а ведь мы послезавтра уезжаем. Сильная партия народовольцев почти разбита, других организаций не видно, и я зову вас, как революционеров, примкнуть к новонародовольцам, а там в работе разберемся и выясним, через капитализм или через общину пойдем к социализму.

Владимир Ильич махнул рукой и засмеялся...

А. Беляков, стр. 31 — 36.

¹ Пытаясь в 1888 году восстановить партию «Народная воля», М. В. Сабунаев с этой целью организовал кружки в Костроме, Владимире и Вологде. Он был арестован в декабре 1890 года и в 1892 году сослан в Сибирь.

² Спутницей М. Сабунаева, по-видимому, была Софья Михайловна Гинзбург (1868 — 1891), революционерка-террористка, работавшая преимущественно среди военных и моряков. Связавшись с народовольцами (группа в Цюрихе), она пыталась организовать покушение на Александра III, но была арестована в Бахчисарае и присуждена к смертной казни, замененной пожизненной каторгой. В 1891 году покончила с собой в Шлиссельбурге.

³ Владимир Ильич особенно налегал, подчеркивал это выражение, ибо Сабунаев во время своего доклада очень много «козырял» «современной действительностью». — Примечание А. А. Белякова.

⁴ Воспоминания А. А. Белякова были написаны примерно в 1926 году, когда их автору было 57 лет.

 

...Сабунаев в своих выступлениях обосновывал программу обновленной «Народной воли», но особого успеха в самарских кружках не имел: насколько мне известно, после его отъезда из Самары никакой новой революционной организации здесь не возникло. Крах старых партийных программ и народнического мировоззрения революционной интеллигенции обнаруживался все отчетливее и яснее¹.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 26.

¹ Позднее А. П. Скляренко рассказывал Семенову, что он встретил М. В. Сабунаева в одной из этапных партий, направлявшихся через Самару в Сибирь.

 

Большая смелость и непримиримость Владимира Ильича казались большинству спорщиков лишь молодым задором и чрезмерной самоуверенностью. И в самарские годы, и позднее ему не прощались резкие нападки на таких признанных столпов общественного мнения, как Михайловский, В. В., Кареев¹ и др. И во все четыре зимы, проведенные Владимиром Ильичей в Самаре, более солидные слои передового общества смотрели на него, как на очень способного, но чересчур самонадеянного и резкого юношу.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 23).

¹ Николай Иванович Кареев (1850 — 1931) — русский либерально-буржуазный историк и публицист, автор труда «Крестьяне и крестьянский вопрос во Франции в последней четверти XVIII века», который К. Маркс назвал превосходным. С 90-х годов Кареев упорно боролся против марксизма; во время революции 1905 года входил в руководящий орган партии кадетов. В 1924 — 1925 годах Кареев опубликовал трехтомную работу «Историки Французской революция». В 1929 году был избран почетным членом Академии наук СССР.

 

Любопытно отметить, что некоторые идейные противники Владимира Ильича с первого же раза начинали к нему относиться неприязненно, хотя Владимир Ильич в спорах с ними не допускал никаких личных выпадов. Может быть, они чувствовали его превосходство и не хотели с этим мириться. Владимир Ильич, наоборот, как настоящий стратег, с большим вниманием и интересом относился к каждому новому человеку, расценивая его как солдата, с точки зрения пригодности для будущего боя, и в своей оценке редко ошибался.

М. П. Голубева (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 98).

Студенческий вечер в Коммерческом собрании в январе 1890 года, на котором выступал собравшийся уезжать из Самары В. С. Миролюбов — прекрасный баритон, — был особенно шумен, изобиловал веселыми студенческими выходками, столкновениями с полицией, но все кончилось благополучно. На этом вечере был Владимир Ильич и, как он говорил, получил массу удовольствия.

А. П. Скляренко и я на этом вечере встретились с целым рядом студентов, раньше входивших в кружки: В. Н. Вольтманом, А. Г. Курлиным (Московский университет), А. П. Нечаевым (медик Казанского университета), И. П. Кравцовым (Горный институт, Петербург), Николаем Шкатовым (Ярославский лицей), Рафаилом Олесовым (медик Московского университета), Иваном Вахромовым (Институт путей сообщения), Павлом Ивановым (Межевой институт)¹. В так называемой «мертвецкой» устроили собрание и договорились на следующий день собраться у Курлина. С одной стороны, чувствовалось, что всякий хочет показать себя революционером, а с другой стороны — для нас со Скляренко было довольно ясно, что их былая революционность где-то выветрилась, где-то растерялась в больших городах по университетским аудиториям, а может быть, и по кабакам. Скляренко сначала думал пригласить на собрание студентов Владимира Ильича, но потом мы решили сначала только вдвоем произвести разведку, выяснить, есть ли смысл Владимиру Ильичу выступать на собрании студентов из разных учебных заведений с разнообразными настроениями. На другой день на собрании студентов у Курлина вместо делового разговора и разведки получилась грандиозная попойка. Кроме Кравцова, Иванова и Олесова, ни одного подходящего для революционных дел студента не оказалось.

Попытки втянуть студентов, бывших участниками наших кружков, в революционную работу ничего не дали, но отношения со всеми остались по виду неплохие.

Однако было очень больно и обидно, что революционные настроения так быстро и легко выветривались.

Владимир Ильич потом над этим эпизодом посмеивался и говорил:

 — А вот фабричный рабочий надежнее. У него на другой год революционные мысли не выветрятся. Сын же миллионера редко пойдет дальше пения революционных песен.

А. П. Скляренко довольно сильно носился с сыном миллионера Курлиным², ибо надеялся, что когда он вступит во владение своими миллионами, то если не все свои миллионы, то хоть половину пожертвует на революцию. Впоследствии из Курлина вышел кутила и только слегка либеральный председатель Самарского биржевого комитета. Не только миллионов, но и тысяч на революцию он не дал.

А. Беляков, стр. 40 — 42.

¹ Учась в Самарской гимназии, сын художника Николай Шкатов и сын переплетчика Рафаил Олесов в 1885 году были членами кружка саморазвития гимназистов и гимназисток, куда входили и ученики городского четырехклассного училища Иван Вахромов и Алексей Беляков. В конце 1886 — начале 1887 года в Самаре был создан смешанный кружок, состоявший из гимназистов, семинаристов и реалистов. Членами его кроме гимназиста 6-го класса А. П. Скляренко и семинариста А. А. Белякова были гимназисты 7-го класса сын купца-миллионера Александр Георгиевич Курлин, Василий Николаевич Вольтман, сын сельского торговца Александр Павлович Нечаев, реалист, сын крестьянина Иван Павлович Кравцов и семинарист, сын крестьянина С. Г. Попов (Скиталец). Под руководством А. П. Скляренко кружок вел довольно большую работу по выработке мировоззрения. «Кружок, — вспоминает А. А. Беляков, — собирался регулярно по воскресеньям, чаще всего в богатой квартире Александра Курлина, и даже пользовался покровительством его матери Варвары Акимовны Курлиной, известной самарской либералки-благотворительницы, происходившей из сектантской семьи самарских молокан» (цит. книга, стр. 17).

² М. И. Семенов (М. Блан) пишет, что А. П. Скляренко «широко пользовался, в интересах развития деятельности подпольных кружков, своими старыми связями с гимназическими товарищами. Например, сын богатого купца, гимназист Александр Курлин, использовался Алексеем Павловичем для устройства собраний и вечеринок в его доме, гимназисты, имевшие отношение к аптекам, добывали желатин и глицерин для гектографа и т. п.» (цит. книга, стр. 38).

 

Ульянов Владимир в Самаре дает уроки¹, пособия не получает.

Ведомость о лицах, состоящих под гласным и негласным надзором полиции по делам политического характера. Январь 1890 года. Цит. по книге Б. Волина «Студент Владимир Ульянов». М., 1959, стр. 176.

¹ Переехав в мае 1889 года из Казани в Алакаевку, Владимир Ильич сразу же напечатал объявление в газете о желании давать уроки (см. стр. 502 наст, издания). Стремясь улучшить материальное положение семьи, жившей только на пенсию, которую получала за мужа Мария Александровна, Владимир Ильич давал уроки в течение первых двух лет жизни в Самаре, до тех пор пока не сдал экзамены за университет.

 

Однажды я приехал в Самару по делам. Гончаров повел меня к Ульяновым, где я познакомился с Владимиром Ильичем. Владимир Ильич казался одинакового возраста со мною. Он даже выглядел солиднее меня и производил впечатление вполне зрелого человека, несмотря на то, что я был старше его на 8 лет. У него была небольшая бородка, подстриженная клинышком, и усы. Вероятно, мое знакомство с Владимиром Ильичем имело место зимой 1889/90 г.

Владимир Ильич, видимо, уже знал обо мне от Гончарова. При встрече мы заговорили о крестьянах, и я дал характеристику крестьянства, противоречащую народнической оценке. Владимир Ильич остался доволен моей характеристикой.

К этому времени я уже успел в достаточной степени разочароваться в прирожденной преданности крестьянства коммунистическим идеям и, сколько могу судить, относился к крестьянству без иллюзий и предрассудков. К тому же во время голода в Поволжье у меня незадолго до знакомства с Ульяновым произошло столкновение с зажиточными крестьянами, во главе которых стоял Афанасий Балабин («Коштан»). Этот Балабин под своей фамилией описан, между прочим, у Глеба Успенского в его «Трех деревнях». Столкновение произошло по следующему поводу. Для оказания помощи крестьянам Сибиряковым было ассигновано две тысячи рублей. Местный комитет, членом которого я был, хотел помогать бедноте, но зажиточные крестьяне были против. Балабин говорил: «Надо поддерживать не их, а нас, потому что у них никогда ничего не было и не будет». Хотели даже бить меня. Об этом эпизоде я тоже рассказал Владимиру Ильичу. Он спросил меня, отчего я не напишу статью о крестьянстве для печати. Я ответил, что мою характеристику крестьян нигде не напечатают, поскольку она шла бы вразрез с господствующим народническим направлением. В доказательство этого я рассказал Владимиру Ильичу об одной своей корреспонденции в «Самарский вестник»¹, в которой этот вопрос едва был затронут. Заметка была возвращена мне редакцией с пометками цензора. Статья была перечеркнута, а на полях рукописи в противовес моим утверждениям в соответствующих местах были сделаны пометки: «у нас есть царь», «у нас есть родина», «у нас есть бог».

По требованию редактора газеты Реутовского я возвратил эту статью в редакцию². Когда я рассказывал об этом эпизоде Владимиру Ильичу, то он находил, что статью надо было не возвращать в редакцию «Самарского вестника», а послать в Петербург в какой-нибудь из тогдашних толстых журналов.

Впоследствии мне приходилось не раз бывать на квартире Ульяновых в Самаре.

А.А. Преображенский (Воспоминания о В.И. Ленине, 3, стр. 15 — 16).

¹ «Самарский вестник» — ежедневная газета, выходившая в Самаре с 1883 по 1904 год. С конца 1896 до марта 1897 года находилась в руках «легальных марксистов» (П. П. Маслов, Р. Гвоздев (Р. Э. Циммерман), А.А. Санин, В. В. Португалов и др.). В 90-х годах XIX века в ней печатались отдельные статьи русских революционных марксистов. В № 254 газеты от 25 ноября 1895 года помещена статья В. И. Ленина «Гимназические хозяйства и исправительные гимназии» за подписью К. Т. — ин.

² Когда М. А. Сильвин, побывав летом 1895 года в Самаре, сообщил В.И. Ленину, что «Самарский вестник» «стал почти марксистской газетой», Владимир Ильич отнесся к этому недоверчиво, заметив, что в бытность в Самаре «мы не имели ничего общего с реакционным органом г-на Реутовского» (см. «Каторга и ссылка», 1934, № 1, стр. 92). Убедившись в изменении направления газеты, он послал туда свою статью.

 

Одной из работ нашего кружка было составление каталога книг для систематического чтения¹. Отдельные части этого каталога были переписаны М. И. Лебедевой, но эта работа не была закончена, и каталог из узкого крута его составителей и близких к ним лиц не вышел.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 55.

¹ По воспоминаниям И. К. Иванова, каталог составлялся для того, чтобы дать возможность уяснить сложные и запутанные вопросы социалистических программ и течений (бывший в ходу в конце 80-х и начале 90-х годов «Челябинский каталог» был слишком громоздок и отличался обилием узкоспециальных работ). Было постановлено в определенные дни устраивать специальные собрания, на которых каждый член кружка должен был рекомендовать ту или иную книгу. В составлении каталога кроме Владимира Ильича, А. П. Скляренко, М. И. Семенова принимали участие И. К. Иванов, А. М. Лукашевич, В. В. Савицкий, С. М. Моршанская и другие.

 

Не помню когда, но нужно думать, в самом начале появления Владимира Ильича в нашем кружке была предпринята попытка организовать кружок самообразования по так называемой казанской программе¹. Мне запомнилась одна из прогулок этого кружка, весной 1890 года, на лодке по реке Самарке, организованная А. П. Скляренко. На лодке, после доклада В. А. Бухгольца² об основах этического учения о благах, между докладчиком и Владимиром Ильичем произошел продолжительный спор. Подробности этого спора в моей памяти не сохранились, но помню, что ясная диалектика Владимира Ильича в его возражениях против теории абсолютного блага произвела на всех участвовавших в дискуссии большое впечатление новизной приемов аргументации и ее содержанием.

От этой прогулки в моей памяти сохранились следующие впечатления. В лодке находился наш кружок в полном составе и В. А. Бухгольц, которого Скляренко называл «Генрихом» за его немецкую физиономию. Ни самовара, ни съестных припасов мы с собой не брали, так как целью прогулки был доклад и беседа после него. Пока ехали по Волге и по коренной Самарке, где течение весьма сильное, мы менялись поочередно в веслах. Греб и Владимир Ильич. Самарка здесь в половодье широко разливается и приобретает вид настоящего моря. По этой широкой водной глади узкой полоской бежит залитая с обеих сторон насыпь железной дороги и пропадает на горизонте водного простора. Местами здесь нет никакого течения, вода неглубока и на дне видна трава. Кое-где из воды торчат залитые кустарники и крупные осокори. Пользуясь этим покоем и тишиной, мы останавливали лодку и могли слушать доклад и развернувшуюся затем дискуссию.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 52.

¹ Казанская программа систематического чтения отличалась от других аналогичных программ большей полнотой и логической стройностью: от дисциплин нормативных через историю культуры, историю и экономику она вела к социалистической теории. — Примечание М. И. Семенова.

²  Бухгольц В. А. был в это время студентом, исключенным из университета. Так как он раньше учился в Самарской гимназии, то Скляренко его знал. Он был эпизодическим лицом в нашем кружке и в начале 1891 года уехал в Германию (он был прусским подданным). — Примечание М. И. Семенова.

 

Доклад (Вильгельма Адольфовича Бухгольца «Основы этического учения о благах». — А. И.) безобразно скучный, расплывчатый, ни для кого не интересный.

Владимир Ильич очень остроумно высмеял этот доклад, назвал его сплошной, никому не интересной метафизикой. Бухгольца Владимир Ильич буквально «за ноги стянул на землю», указав, что все эти «основы этического учения о благах» вытекают из существа производственных отношений и являются малюсенькими надстроечками — не больше, не заслуживающими внимания революционеров, которые обязаны на первый план выдвигать основы, суть, движущие силы революции, первопричины, а не мелочи. Вообще вся философия идеалистов не более, как буржуазная шелуха, под которой скрывается всякого рода пессимизм Шопенгауэров¹, Гартманов² и поэтический вздор Ницше³. Для революционеров пригодна единственная жизнерадостная философия Маркса и Энгельса, философия классовой борьбы, ведущей к победе. Вместо заоблачных, недостигаемых, туманных теорий и мечтаний, непонятных истинным созидателям доподлинных реальных благ — рабочим, философия Маркса и Энгельса захватывает своей простотой, доступной самому неискушенному уму, ибо обучает говорить убедительным языком фактов.

Лично я не мог понять сути доклада Бухгольца при самом огромном напряжении моего мозга и с прискорбием объяснял это низким уровнем моего умственного развития, но меня поражало то, что мой низкий уровень развития нисколько не мешал мне отлично и быстро схватывать, хорошо усваивать и без труда понимать все то, что говорил Владимир Ильич.

Скляренко, тоже не выносивший заоблачных туманов и метафизики, шептал мне и Кузнецову:

— У «доктора философии» бесповоротно ум за разум зашел, пропали наши головушки — уморит без покаяния.

Это выступление Владимира Ильича, резкое и язвительное, отбило у Бухгольца охоту выступать с такого рода докладами, да, впрочем, и аудитории у него не находилось.

Позже, всякий раз, когда затевалась поездка на лодке, можно было слышать:

— Но только, пожалуйста, без всяких этических учений о благах...

А. Беляков, стр. 92 — 93.

¹ Артур Шопенгауэр (1788 — 1860) — немецкий философ-идеалист. Его пессимистическое воззрение на жизнь, как на страдание, выражено в сочинении «Мир как воля и представление».

² Эдуард Гартман (1842 — 1906) — немецкий реакционный философ-идеалист. В своих книгах «Философия бессознательного», «Феноменология нравственного сознания», «Мировоззрение новейшей физики» и других объявлял природу и ее законы продуктом «мировой мысли» и требовал замены науки религиозным мракобесием.

³ Фридрих Ницше (1844 — 1900) — немецкий философ-идеалист, один из идеологических предшественников фашизма. Объявляя народ «рабами», рассматривал волю одиночки-сверхчеловека» как определяющую силу общественного развития.

 

Он (Владимир Ильич. — А. И.) рассказал мне, как он, живя в Самаре, совершал так называемую «кругосветку» — путешествие по Волге в лодке вниз до конца Самарской луки, переправа с лодкой в речку, которая течет на север, сплав по ней до Волги, принимающей в себя эту речку у начала Жигулей, и возвращение обратно в Самару опять-таки вниз по течению.

В. В. Адоратский. За восемнадцать лет. Избранные произведения. М., 1961, стр. 585 — 586.

Нередко нами устраивались так называемые «кругосветные» путешествия на лодке (вниз по Волге до села Переволок, где лодка переправлялась на реку Усу, затем по Усе до ее впадения в Волгу и далее опять но Волге до Самары), в которых принимал участие и Владимир Ильич. Из этих путешествий у меня остались в памяти только наши высадки на берегу Волги у Царева кургана — скалистой возвышенности, с которой открывается великолепный вид на Волгу и ее берега. Взбираясь на вершину этого кургана, мы любовались красотами Жигулей, купались, пили чай, а любители, кроме того, собирали здесь окаменелости юрской формации¹. Здесь же иногда местные крестьяне рассказывали нам легенды о Степане Разине, о подвигах волжской вольницы в старые времена или о народнической пропаганде в этих местах в 70-х и 80-х годах.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 52 — 54.

¹ Юрский период (система) — средний период мезозойской эры. Начало его отдалено от современной эпохи на 150 миллионов лет, конец — на 110 миллионов лет.

 

В конце апреля Скляренко внес предложение организовать «кругосветное путешествие» — так называлась поездка по рекам Волге и Усе.

Выезжали из Самары вниз по реке Волге на запад до села Переволоки. У этого села лодки на лошадях перевозились с Волги на реку Усу, а затем вниз по течению Усы, впадающей в Волгу против города Ставрополя¹, сплавлялись до Волги и вниз по реке Волге доплывали до Самары, появляясь с востока. Таким образом, самарцы за три-четыре дня «доказывали», что земля круглая, и получали при этом массу удовольствия.

Обычно самарское «кругосветное путешествие» можно было проделывать только в течение мая, когда Волга и ее притоки имеют большую воду — во время половодья.

Предложение о поездке было принято единодушно. Особенно охотно согласился на нее Владимир Ильич, которому давно хотелось познакомиться с крестьянином Василием Князевым из села Царевщины и с сектантами Амосом из Старого Буяна и Ерфилычем (Петром Ефремовым. — А. И.) из села Кобельмы. Во время поездки это можно было осуществить. Через знакомых крестьян из Кобельмы я известил Амоса и Ерфилыча, чтобы они не позже 10 мая приехали в село Царевщину к Василию Князеву.

Решено было пригласить в поездку В. В. Савицкого, с которым Владимиру Ильичу хотелось познакомиться поближе².

Выезд был назначен на 8 мая в пять часов утра от Самолетской пристани на реке Волге. Наблюдатель водомерного поста Гирей Антеков, который очень часто оказывал разные услуги революционным кружкам, охотно предоставил в наше распоряжение свою прекрасную лодку «Нимфу». Никто не опоздал, несмотря на ранний час, и ровно в пять часов утра мы двинулись «вниз по матушке по Волге, по широкому раздолью».

В поездке приняли участие: Владимир Ильич Ульянов, Алексей Павлович Скляренко, Иван Александрович Кузнецов, Викентий Викентьевич Савицкий, Николай Яковлевич Полежаев, Алексей Александрович Беляков, а в селе Екатериновке предполагали принять в лодку Александра Павловича Нечаева, который должен был захватить с собой два ружья.

Погода была изумительная: тихое, солнечное, ясное майское утро, на небе ни облачка, в воздухе не чувствовалось даже обычного утреннего ветерка, а это позволяло нам яснее чувствовать всю мощь и быстроту течения Волги. Лодка неслась по крайней мере со скоростью около десяти верст в час. Чистый воздух, игра солнечных лучей на поверхности воды, мерный, быстрый и спокойный ход лодки — все это вместе вызвало прекрасное благодушное настроение.

Я смотрел на Владимира Ильича и радовался, так как ясно видел, что он испытывает огромное удовольствие и отдыхает всей душой. Разговоры не клеились, так как все ушли в созерцание мощной стихии, стремительно катившей свои волны. Мы плыли по середине главного русла, а к берегу подходить боялись, чтобы не попасть в один из бесчисленных протоков, часто заводивших в тупик, выбираться из которого обратно, встречь течению, было всегда трудно и требовало очень много времени.

Пробовали петь — ничего не вышло. Как-то не пелось, а возможно, просто не умели. Владимир Ильич был весь движение и жизнь. Видимо, его очень захватывали и прелести бесконечно мощной стихии, среди которой или, вернее, во власти которой наша небольшая лодка казалась жалкой и беспомощной.

Никто из нас не заметил, как пролетели три с половиной часа и мы подплывали к Екатериновке, где должны были захватить Нечаева и напиться чаю.

Мы предполагали развести на берегу костер и вскипятить котелок, но Нечаев увлек нас в дом своего отца, крупного сельского торговца. Чай был на славу, с разными варениями, печениями и пирогами, разносолами, и даже на столе появилась «домашняя вишневочка». От выпивки мы довольно дружно отказались, заявив, что по утрам не пьем, а потом Скляренко всю дорогу сокрушался, как это он пропустил такой прекрасный случай ублажить себя «домашней вишневочкой».

— Нет, вы только подумайте, ведь не какая-нибудь, а «домашняя», а цвет, цвет-то какой! — говорил Скляренко с глубоким вздохом.

Вечером на реке Усе Скляренко утешился, ибо в чемоданчике Нечаева оказалось целых три бутылки «домашней вишневочки», подсунутые матерью Нечаева для утешения молодежи.

Владимир Ильич цепко втянулся в очень интересный разговор с отцом Нечаева на тему «Как ослабить рост деревенской бедноты».

— Ну, как ты ее ослабишь? Ведь вот зелье-то есть, и слабость нашу к нему никуда не денешь, а окромя того, пожары, недород,, болезни — все одно к одному. Сегодня пропил узду, а завтра лошадь пропьешь, а там недород вывернулся — вот и вся недолга. Бедняк в нищие пошел, а средственный на его место, а у кого есть капитал и голова — землицу приберет к своим рукам да его же, каналья, за хлеб и воду заставит работать. Не плошай, стало быть! Так оно своим чередом и катится. Часть деревни беднеет, другая богатеет; одни пойдут на фабрику и в батраки, а другие — вроде как бы в помещики. Бедность не ослабишь. Говорят, что она от господа, а по-моему, от человеческой глупости и от жизни, — говорил отец Нечаева, а Владимир Ильич весь превратился в слух и внимание.

— Ну, а если артели образовать? Артелью, говорят, можно бедность побороть? — поставил вопрос Владимир Ильич.

Нечаев раскатисто рассмеялся:

— Ха-ха-ха, артель, тоже скажут! У нас артель хороша, чтобы пяток-другой «монахов»³ раздавить. Вот это дело идет дружно, да и то чаще мордобоем кончается. А для работы артель — дело неподходящее. Больше будут друг за другом выслеживать, чем работать, — закончил Нечаев.

— Ну, а община разве не сможет беде помочь? — не унимался Владимир Ильич, явно заинтересованный бесхитростным рассуждением отца Нечаева.

— Ну, община-то повыше. Эта уже не «монахами» лакает, а ведрами. Для этого дела, для выпивки, лучше общины ничего не придумаешь. Ну, а касательно работы, она ни к чему, без последствиев. Община, стало быть, общество, вот опять для недоимок хороша, для сбора, значит, для всяких повинностей, а для серьезной работы, для хозяйства, она ни к чему, не помогает. Так-то, милый мой, — закончил Нечаев и ласково похлопал Владимира Ильича по коленке.

Мы все видели, что Владимир Ильич не прочь бы продолжать увлекший его разговор, но уже было половина одиннадцатого утра и нам следовало торопиться. Мы все встали, начали благодарить хозяев за гостеприимство, а старик Нечаев вдруг предложил:

— А вы бы, касатики, сегодня погостили у нас, а утречком бы и двинулись, деревню бы посмотрели и еще покалякали бы.

Предложение было соблазнительное, но мы его решительно отклонили, так как помнили, что в Царевщине будут ждать Амос, Ерфилыч и Князев.

Солнце палило без всякого сожаления. Молодая буйная зелень деревенских садиков манила к себе, но мы были непреклонны и отплыли в начале двенадцатого от села Екатериновки.

Для меня было ясно, что тот кусочек неприкрашенной жизни, с которым мы только что столкнулись, очень занимал Владимира Ильича, который о чем-то сосредоточенно думал. Мы выбрались снова на «стрежень», и Волга опять подхватила нас и понесла к нашей цели. Владимир Ильич нарушил созерцательное настроение, прервал молчание:

— Ведь вот этот старик Нечаев, не ученый-экономист, а как он хорошо умеет проникать в самую суть вещей. Вот у кого не мешало бы Николай — онам, Михайловским научиться понимать и неизбежный процесс дифференциации деревни и подлинное место артелей и общины в жизни деревни, и тогда они, пожалуй бы, перестали болтать о самобытных путях развития России и о социализме мужика. В своем коротком разговоре Нечаев дал великолепную картину расслоения деревни и вырастания капиталистических форм хозяйства.

Чувствовалось, что этот разговор с Нечаевым что-то дал Владимиру Ильичу, чем он был, видимо, доволен и что его очень занимало. В. В. Савицкий, единственный среди нас ярый народник, встревоженно пробормотал:

— Ну, если Михайловский и В. В. начнут черпать мудрость у деревенских кулаков, то прости-прощай вся наша культура, прогресс, движение вперед. Нет, Михайловский учиться у кулаков не будет, он сам их многому научит, а пожалуй, и проучит.

Владимир Ильич язвительно усмехнулся и спокойно сказал:

— И у кулаков учиться не зазорно, было бы чему. Культура и прогресс от этого ни капелечки не пострадают. Именно Михайловскому, этому стороннику «субъективного метода в социологии», строящему свои теории не на фактах, а на выдумке, на плодах собственного воображения о самобытных путях экономического развития России, о спасительной роли общин и артелей, о подготовленности мужика к социализму, именно Михайловскому сильно нужно поучиться у кулака Нечаева простому, бесхитростному пониманию всех явлений, развивающихся в деревне. Михайловский и народники ослеплены своими фантазиями и не видят жизни деревни, а кулак Нечаев видит деревню, как облупленную, и глубоко понимает в упрощенном виде все сложные процессы дифференциации. Жалко, что вы не прислушивались посерьезнее к разговорам Нечаева, они очень поучительны.

За разговорами, которые приняли весьма оживленный характер, мы незаметно прибыли в село Переволоки, где нам предстояло перевезти лодку на лошадях.

Не успели мы высадиться на берег, как из деревни появилась масса детишек и три-четыре крестьянина с предложением своих услуг по перевозке лодки.

Нередко путешественники, а до этого и торговые люди волокли лодку от Волги до Усы по земле, отсюда и название села Переволоки. Мы не думали этой операции проделывать, ибо не считали возможным портить хорошо осмоленное дно лодки, а главное, у нас не было расположения тратить на эту операцию четыре-пять часов времени и массу труда. Мы знали, что обычно за перевозку лодки берут полтора — два рубля, и поэтому, когда с нас запросили четыре рубля, мы сразу предложили полтора рубля и на двух сговорились.

Больше версты дорога шла круто в гору, а затем около версты под гору. Когда мы поднялись на вершину водораздела между Волгой и Усой, то река Уса, зажатая между зелеными холмами, узкая и очень извилистая, очаровала нас своей волшебной панорамой. Владимир Ильич не отставал от всех остальных участников поездки в смысле выражения диких восторгов, и мы все были поражены тем, что этот ученый, серьезнейший человек, источник мудрости для всех нас, которому, по нашему мнению, не свойственна была способность по-детски резвиться, не отставал от нас ни в одном движении. Он бегал, боролся, хохотал, а когда спустился к берегу Усы, где было удивительное эхо, Владимир Ильич первый прокричал:

 — Чем окончен разговор?

И эхо ответило: вор!

Мы много хохотали не потому, что это было смешно, а просто потому, что всем было весело, радостно, хорошо.

И. А. Кузнецов, довольно крепкий юноша, вступил в борьбу с Владимиром Ильичем, и, ко всеобщему изумлению, Владимир Ильич легко бросил Кузнецова на песок. После Кузнецова выступил Скляренко, который быстро уложил на песок Владимира Ильича под общий хохот.

Было уже семь часов вечера, когда мы почувствовали, что неплохо бы закусить. Деревня была под боком — саженей сто — сто пятьдесят, но мы в деревню не пошли, хотя Владимир Ильич усиленно тянул туда. У самой воды мы развели костер, вскипятили чайник и очень плотно закусили не столько своими запасами из Самары, сколько обильными запасами Нечаева. Скляренко своим «верхним чутьем», как он уверял, открыл в чемодане Нечаева запасы «домашней вишневки». Владимир Ильич принял участие в экспертизе «домашней вишневки» и сразу присоединился к огорчениям Скляренко, что утром, безусловно, была сделана непростительная и непоправимая ошибка.

Солнце пряталось в горы, причудливо освещая видимую часть долины и спокойную, как зеркало, ленту реки, и панорама стала настолько очаровательной, что все мы как-то притихли. Были предложения немедленно двинуться в путь, чтобы насладиться видениями. Я напомнил, что в Усе много подводных камней, а течение так быстро, что и днем надо держать ухо востро. Решили от поездки ночью воздержаться и расположились спать тут же, у лодки. Нечаев дошел до деревни и за семьдесят копеек купил такое количество соломы, что получились у всех мягкие постели.

Проснулись утром на заре довольно дружно. Решили, как только «развиднеется», тронуться в путь без замедления. Владимир Ильич во всеуслышание заявил, что он «никогда так хорошо не спал, как в эту ночь. Хорошо быть робинзонами!..»

Мы поплыли вниз по реке Усе, как только ярко разгорелась заря и склоны сжавших реку гор и стальная лента воды окрасились причудливыми, быстро меняющимися утренними красками.

Деревня просыпалась: скрипели ворота, гоготали гуси, тявкали собаки, мычали коровы. Ночная тишина и ночные шорохи растаяли, поднимался легкий утренний ветерок из ущелий гор.

Мы не мешали друг другу «глотать» картины природы; не было лишних, ненужных слов, ибо за нас говорила природа своими расцветающими красками. Только изредка, как бы боясь нарушить таинственную тишину природы, шептали друг другу:

 — А вот, какая удивительная красота!

Красота же подстерегала нас на каждом шагу, бросалась на нас из-за каждого поворота реки. Все время Уса кружилась, тесно сжатая горами, и вдруг горы раздвинулись, и нас почти всех одновременно прельстила широкая поляна, обрамленная дубками и вязами. Мы решили остановиться, чтобы поразмяться, слегка закусить и пострелять в цель.

Остановка вышла восхитительная, и мы незаметно задержались часа три-четыре. Говорят, «счастливые часов не наблюдают». У нас никому и в голову не пришло посмотреть на часы, значит, мы были счастливы. Правда, мы стремились к 10 мая попасть в Царевщину, но как-то забыли про это — так удивительно хороши были картины природы — и воздух, и солнце, и горы, и весенняя зелень.

На поляне снова было проявлено очень много резвости, и опять Владимир Ильич не отставал от других. Бегали вперегонки, боролись, шутили, хохотали и, наконец, принялись стрелять в цель из охотничьих ружей. При этом оказалось, что Владимир Ильич неплохо стреляет. Больше всего попаданий было у него, а я оказался самым неудачным стрелком. Да это было и неудивительно — я первый раз в жизни взял ружье. Мой первый выстрел вызвал всеобщий хохот, ибо я целился, целился, а когда нужно было спускать курок, то закрыл глаза. В сущности, в этом ничего особенного не было, и хохотали, конечно, больше всего потому, что было бесконечно весело, независимо от моего оригинального способа стрельбы.

Около одиннадцати часов мы поплыли дальше и через час подъехали к большому селу Жигули, где и решили часа два-три поболтаться в народе и покалякать.

Село оказалось интересным в том отношении, что там был сильно развит патриархальный уклад. Нашлись две семьи, имевшие по сорок душ и жившие сравнительно зажиточно, а семьи по пятнадцать — двадцать душ были обычным рядовым явлением. Семьи в сорок душ представляли собой своеобразные трудовые коммуны, в которых благодаря высоким личным хозяйственным качествам стариков руководителей дела шли отлично и очень выгодно. По секрету мы говорили с молодежью этих семей, но и среди этой молодежи не нашлось недовольных. Обе семьи оказались сектанты-штундисты, когда-то, лет пятьдесят тому назад, выселившиеся с Украины. Нам разрешили осмотреть хозяйство одной из семей, а после осмотра очень радушно угостили пирогами с рыбой, напоили вкусной сытой из меда и прекрасным ядреным густым темным квасом, очень похожим на домашнее пиво. Поговорили о боге, о вере, о праведной жизни и об утеснениях, какие им чинили поп и становой пристав, хотя они своей верой никому не мешали.

Владимир Ильич очень заинтересовался хозяйством крупных семей и заметил, что хорошо бы в такой деревне прожить две-три недельки, чтобы выяснить всю экономическую подноготную этих семей.

Интересно, что ни в одной большой семье не было наемных батраков. Главный доход больших семей получался от земледелия и скотоводства, но немалую часть дохода составляли рыболовство и ломка камня для известковых заводов.

После деревни, где нам Нечаев говорил о быстром хозяйственном распаде, мы попали в деревню с крепкими благополучными хозяйствами, с артелями в виде большой семьи, но, по признанию самих жигулевцев, таких деревень, как их, очень немного, две-три во всем уезде.

Из разговоров в деревне выяснилось, что до Ставрополя мы можем доплыть за два — два с половиной часа.

Одним из красивейших мест в этом районе считался утес Стеньки Разина, в некотором роде историческое место, о котором написано Навроцким известное стихотворение, распевавшееся как революционная песня по всему Поволжью:

Есть на Волге утес, диким мохом оброс
От вершины до самого края.
И стоит сотни лет, только мохом одет,
Ни нужды, ни заботы не зная...

Этот знаменитый утес стоял как раз при самом впадении реки Усы в Волгу. Было решено устроить ночлег у подножия утеса Стеньки Разина, ибо поездка в Ставрополь никого не прельщала, хотя там и жил один наш товарищ, Михаил Иванович Аккер, сын аптекаря, состоявший под гласным надзором полиции.

К вечеру начали собираться тучки, которые могли погнать нас на ночлег в Ставрополь, но утес был так дик и очарователен, что мы решили все-таки близ него расположиться на ночлег, несмотря на дождь. Однако дождь едва поморосил, и к закату солнца тучи разошлись. Было скверно только одно, что поблизости не было селенья, где бы можно было достать сена или соломы на подстилку. Из села Переволоки в лодку нам удалось взять очень небольшое количество соломы. В нашем распоряжении до сумерек оставалось часа три, и за это время, вытащив лодку на берег, мы устроили нечто вроде шалаша, покрыв его наломанными ветками. До сумерек мы успели забраться на вершину утеса Стеньки Разина, досыта налюбоваться бесконечными просторами Волги и бросить прощальный взгляд на реку Усу, давшую нам так много радостных минут, а в сумерки принялись «интервьюировать» эхо. Я помню только некоторые отдельные места этого знаменитого диалога с эхо:

К вам министры приезжали?
Эхо отвечало: жали.
Ваши нужды рассмотрели? ...ели.
Как же с ними поступили? ...пили.
Вышнеградский⁴ у вас был? ...был.
Все вопросы разобрал? ...брал.
Чем с ним кончен разговор? ...вор!

После каждой строки эхо отчетливо повторяло наш веселый беззаботный хохот, и так отчетливо, ярко, преувеличенно громко и многоголосо, что в конце концов начинала разбирать жуть.

Владимира Ильича все эти детские забавы занимали не меньше, чем каждого из участников; он не меньше других хохотал, шутил.

При распределении мест на ночлег в шалаше пришлось прибегнуть к жеребьевке, ибо всякий старался уступить наиболее удобное место своему товарищу. В этом отношении Владимир Ильич шел впереди всех, и не только перед этим ночлегом, но и во все время путешествия он как-то незаметно заботился о всяком мелком удобстве своего соседа.

Бели во время ночлега у села Переволоки не возникало вопроса о карауле и все мы спали спокойно, то около дикого утеса, в безлюдной местности, на берегу бурно стремившей свои воды реки, когда почти всякий шорох, всякий треснувший сук, всякий упавший камень передавался в чуткой ночной тишине почти как пушечный выстрел, этот вопрос у нас возник, и мы решили поочередно дежурить по полтора часа.

Дежурный по всем правилам военного искусства должен был все время стоять или тихо ходить с ружьем в руках. Сидя, легко было уснуть, ибо воздух, чистый и ароматичный, насыщенный озоном, сильно располагал к этому. По жребию первым встал на караул Н. Я. Полежаев, вторым — В. В. Савицкий и третьим — Владимир Ильич.

Ночь прошла благополучно, но к утру разыгрался ветерок, и беспокойные тучи бродили по небу, угрожая дождем. Все-таки настроение было прекрасное. В путь на этот раз мы двинулись после чаепития и плотной закуски. А. Скляренко в глубокой меланхолии возгласил:

 — «Домашняя вишневочка» была бы очень действенна против этих угрожающих туч и ветра.

Возражающих не было, но не было и «домашней вишневки».

Часов около шести спустили лодку на воду. Ветер крепчал, и на середине Волги уже поигрывали «беляки». Бродившие по небу свинцовые тучи, перспективы дождя и крепчавший ветер нагоняли тоску. У большинства настроение испортилось, и только Владимир Ильич сопротивлялся упадку настроения, и, по-видимому, на него не сильно действовала перемена погоды.

Я сел за руль, а И. А. Кузнецов и А. П. Нечаев, как испытанные волгари, вооружились веслами. Это было, безусловно, необходимо, так как волны достигали значительных размеров и изредка заплескивали лодку. Н. Я. Полежаеву пришлось вооружиться ковшом для отливания воды. Часа через полтора разразилась настоящая буря. Началась сильная гроза, сверкали молнии, и гром гремел, казалось, над самой лодкой, завывал ветер. Заплескивания воды стали настолько значительными, что пришлось и Владимиру Ильичу отливать воду из лодки чайным котелком. А. Скляренко, Н. Полежаев, В. Савицкий нервничали и настаивали, чтобы пристать к берегу, но я, Кузнецов и Нечаев доказывали, что приставать к берегу нельзя, так как может опрокинуть лодку, а потому нужно держаться дальше от берега. Владимир Ильич был совершенно спокоен и поддерживал нас в том, что приставать к берегу нецелесообразно, ибо и на берегу при дожде обсохнуть невозможно.

За все время поездки Владимир Ильич всегда выдвигал или присоединялся к наиболее крайним позициям, где требовались решительность и настойчивость без всяких колебаний. Все черты прекрасного товарища, невольно выдвигавшего на первый план интересы коллектива, черты смелого, бодрого, веселого, жизнерадостного товарища Владимир Ильич особенно ярко проявил во время путешествия. Все мы увидели совсем другого Владимира Ильича, не того, которого хорошо знали и часто видели в комнатах, на занятиях кружка.

 — Вот он какой! Совсем другой, не тот. Как будто подменили человека, — говорили Скляренко, Кузнецов, Полежаев, настолько Владимир Ильич был неузнаваем на лоне природы за все время незабываемого «кругосветного путешествия».

Пока мы спорили и пререкались, дождь перестал, гроза почти совсем затихла и ветер начал ослабевать. Все мы промокли до последней нитки, но на душе стало веселее.

Тем временем показался Царев курган, отдельный довольно высокий холм около села Царевщины. Пришлось начать работу веслами, чтобы пробиться к левому берегу Волги. Часов около десяти утра 10 мая мы вполне благополучно, после очень значительной передряги, высадились на берегу у села Царевщины.

У Василия Князева нас уже ждали Амос Прокопьевич и Ерфилыч. Первым делом мы принялись обсушиваться и подкреплять свои силы. Всем казалось, что буря нас трепала чуть не сутки, а на деле вряд ли все это продолжалось больше двух-трех часов.

Владимир Ильич был в отличном настроении и посмеивался над Скляренко и Савицким за то, что они труса праздновали. Да и самим паникерам их волнения теперь казались просто смешными.

Василий Князев удивился, что мы так благополучно приехали, так как, по его выражению, буря была «страшная» и царевщинские рыбаки, когда увидали нашу лодку, то порешили, что плывут «не иначе, как сумасшедшие».

Мы все, «кандидаты в утопленники», как выражался Князев, чувствовали себя великолепно, вспоминали всякие, казавшиеся теперь смешными, эпизоды и весело друг над другом подтрунивали.

В теплой комнате, в сухом белье, за чистым столом, с радостно фыркающим самоваром завязалась непринужденная беседа с деревенскими революционерами и так развернулась, втянув всех, что мы не заметили надвигающихся сумерек. Пришлось остаться ночевать в Царевщине, хотя это в наши планы и не входило, тем более, что Амос и Ерфилыч упрашивали пожертвовать им вечерок.

— Ведь такая радость, когда целая куча хороших людей в наши дебри привалила, бывает только раз в жизни, — говорил Амос, ласково сверкая своими глазами из-под нависших бровей.

— Вот была еще у нас такая радость в 1878 году, — вспоминал Василий Князев, — когда генеральская дочка Софья Перовская⁵ в лаптях, по паспорту Маланьи Переваловой дней десять прожила, нас, дураков, уму-разуму учила. Смехота, милые мои. Лапти-то надела, а онучи завязывать не научилась и чуть не до обеда с ними валандалась. Бывало, жалко станет — подойдешь и поможешь. У нас она жила как бы в работницах. Много пользы принесла, хотя жила недолго. Глаза открыла...

Нужно заметить, что его почему-то больше всего поражало то, что генеральская дочка пришла к народу в лаптях. Он это подчеркивал при всяком удобном и неудобном случае. Я лично это слышал от него не меньше десятка раз.

По моим наблюдениям, как ни трудно было Владимиру Ильичу утянуть Амоса и Ерфилыча от особенно привычных для них тем и вопросов религиозных в сторону общежитейских, крестьянско-хозяйственных вопросов, ему это все-таки удалось. Остальным присутствовавшим приходилось ограничиваться только отдельными репликами и замечаниями.

Во время перерывов в беседе, после обеда, мой старый приятель Амос подходил ко мне и, кивая головой в сторону Владимира Ильича, многозначительно повторял:

 — Ну и башка! Не зря лысый, хоть и молодой. Вот этот де-лов наделает! Спасибо тебе, что привез. Не много поговорили, а многое поняли. Вот это башка!..

Разговоры не держались только одного, строго определенного вопроса, а перескакивали неожиданно с одной темы на другую, как это всегда бывает при беседах с примитивными философами, углубившимися в религиозные дебри библии и евангелия.

Не только трудно, но и совершенно невозможно последовательно передать всю беседу Владимира Ильича с Амосом и Ерфилычем, по для меня по крайней мере было ясно, что этим знакомством и разговором Владимир Ильич был весьма доволен.

Самым наболевшим вопросом для Амоса и Ерфилыча, самым острым их желанием уже давно было «придумать такую простую веру, без всякого обмана, которая бы сразу всех людей сплотила в единую братскую семью («да будет едино стадо и един пастырь») и тем уничтожила всю неправду и народила бы рай на земле, всю бы жизнь перекроила». Вопрос о такой вере был основным вопросом для обоих друзей — Амоса и Ерфилыча, неустанных пропагандистов против обманов церкви и неправды житейской на всех базарах и при всех встречах.

Вполне естественно, что и в беседе с Владимиром Ильичем этот вопрос многократно выдвигался на первый план.

Владимир Ильич очень популярно, весьма убедительно и чрезвычайно просто разъяснил, что «веру нельзя придумать, сочинить. А если веру придумать и даже очень хорошо, как это сделал граф Толстой⁶, то эта вера не изменит человеческих отношений. Эта вера бессильна в жизни, а вот рынок-базар всякую веру для себя приспособит. Жизнь идет по своим правилам, законам. Наука, история доказывают, что не вера изменяет человеческие отношения, а, наоборот, человеческие отношения, вернее, хозяйственные нужды, хозяйственные отношения могут изменить всякую веру, приспособить ее для нужд хозяйства почти без всякого труда».

Эту сложную мысль о решающем значения хозяйства, хозяйственных отношений между людьми Владимир Ильич так удачно иллюстрировал рядом ярких и простых примеров, что оба сектанта, всю жизнь исходившие в своих рассуждениях из библии и евангелия и придумывавшие веру, как-то сразу молниеносно просияли. Они поняли, что суть не вера, что вера, как и бог, — творение людей.

— А мы-то, дураки, целую жизнь ухлопали на то, чтобы верой жизнь перекроить. А оно действительно совсем просто, наоборот. А ты-то что нам всего этого не объяснил? — набросились они на меня. — Месяцев шесть с тобой валандались и книжки читали, а главного так и не узнали.

Мне пришлось сознаться, что я и сам это еще плохо понимал.

— А мы-то считали тебя умным и ученым, а ты еще главную науку-то не прошел, — набросился на меня Ерфилыч, а затем обратился к Владимиру Ильичу:

— Вот бы тебе по всем нашим собраниям проехать и разъяснить все, открыть глаза миру. Оно уж больно ясно.

Владимир Ильич радостно захохотал и сказал:

 —  Придет время, и все эти премудрости узнают.

Амос перебил Владимира Ильича:

— Нам надоело дожидаться, когда время придет. Вали, живей подвигай к нам это время.

Владимир Ильич и все мы засмеялись еще раскатистее.

— Вот вместе с вами мы это время продвинем живым манером, — сказал Владимир Ильич.

Когда мы расходились спать, Амос опять впился в меня и оживленно, с необычайной для него торопливостью повторял:

— Вот это башка! Вот бы таких по всем деревням... Дай срок. Этот делов наделает. Вот тебе и вся вера псу под хвост. Здорово! Крепко и правильно!

Ночью в соседней комнате, отделенной от нас дощатой переборкой, Василий Князев, Амос Прокопьевич и Ерфилыч очень долго и оживленно говорили о чем-то полушепотом, то и дело повторяя:

— Ну и башка!..

Хозяйки (дочь и жена) поднялись еще до свету, и видно было, что они очень озабочены тем, чтобы хорошо накормить гостей.

Настало утро, солнечное и ясное. В небе ни облачка, и от вчерашней бешеной Волги, злоумышлявшей против нас, не осталось и следа. Перед нами снова оказалась тихая, спокойная, но мощная и властно катившая свои воды великая река.

Проводы носили торжественный характер. На берегу было оживленно и шумно, раздавались разнообразные перекрестные пожелания, приглашения, шутки, предложения и прочее.

— Эх, в рот тебе ситного пирога с горохом, в одночасье веру псу под хвост, всю душу переворотили, а теперь вот уезжают... Да поехали бы лучше к нам, в Старый Буян, в Кобельму... Не забывайте. Навещайте нас почаще, — не то надрывно кричал, не то угрюмо ворчал Амос.

Владимир Ильич очень трогательно простился со своими собеседниками, и мы тронулись к Самаре.

Когда мы выехали на «стрежень» и лодка понеслась, Владимир Ильич прервал молчание:

— Вот опять интереснейший отрывок жизни. Мысль крестьянина ищет выхода, бьется, забредает в затхлые религиозные закоулки и бодро радуется, когда поймет суть дела. Василий Князев, Амос Прокопьевич, Ерфилыч — какие прекрасные люди, ставящие на первый план интересы общества! И сколько таких Амосов разбросано по бесконечным селам и бьется, отыскивая выход, оторванных от тех, кто этот выход может указать! Эти силы необходимо объединить и направить к общей цели не по народническим тупикам и закоулкам, а по прямому пути марксизма.

В. В. Савицкий в разговор не вступал и вообще всю дорогу чувствовал себя как-то не особенно важно. Обычно очень общительный, В. В. Савицкий в этой поездке был почему-то угрюмым, замкнутым, и Владимиру Ильичу не удалось с ним поближе сойтись.

День был яркий, безоблачный, безветренный, а Волга, после вчерашней бешеной бурной трепки, как-то особенно ласково и быстро несла нашу «Нимфу» к Самаре. Рано утром 11 мая мы высадились у Самолетской пристани.

У меня на всю жизнь сохранились теплые воспоминания об этой одной из самых интересных поездок.

А. Беляков, стр. 43 — 60.

¹ См. сноску на стр. 54 наст, издания.

² М. И. Семенов (М. Блан) пишет: «Старейшим из известных мне руководителей этих (то есть гимназических. — А. И.) кружков был Викентий Викентьевич Савицкий, сын местного врача... Это был очень умный, развитой юноша (он родился в 1868 году. — А. И.), обладавший большими организационными способностями» (цит. книга, стр. 32). Окончив Самарскую гимназию, В. В. Савицкий в 1886 году поступил в Казанский университет, откуда за участие в студенческих «беспорядках» был исключен по одному списку с Владимиром Ильичем (см. стр. 398 наст, издания). «Огарки, — вспоминает М. И. Семенов, — почему-то особенно не любили В. Савицкого, считая его воплощением тех «сусальных добродетелей» самарских политических кружков, которые они высмеивали. В их характеристиках В. В. Савицкий фигурировал как «таинственный Викентий» (с этим эпитетом он упоминается в «Огарках» Скитальца)» (там же, стр. 33).

³ «Монахом» в тех местах называют бутыль водки в четверть ведра. — Применение А. А. Белякова.

⁴ Иван Алексеевич Вышнеградский (1831 — 1895) — член совета министра народного просвещения (с 1884 года), принимал участие в разработке нового университетского устава. В 1886 году назначен членом государственного совета по департаменту государственной экономии. С 1887 по 1892 год — министр финансов. Результатом его деятельности на этом посту, по свидетельству современников, «явилось увеличение податной тягости народа».

⁵ Софья Львовна Перовская (1353 — 1881) — революционерка-народница. Происходила из аристократической семьи. Участвовала в «хождении в народ», вела пропаганду среди петербургских рабочих. Член «Земли и воли», а после ее раскола — член исполнительного комитета «Народной воли». Руководила покушением на Александра II 1 марта 1881 года. Казнена вместе с другими первомартовцами: А. И. Желябовым, Т. М. Михайловым, Н. И. Кибальчичем, Н. И. Рысаковым.

⁶ По-моему, Владимир Ильич здесь умышленно подчеркнул «граф», чтобы вызвать у мужиков, уважающих Толстого, антагонизм, намекнуть, что от графа пользы не жди. — Примечание А. А. Белякова.

 

...Имею честь довести до сведения департамента полиции, что состоящий под негласным надзором полиции бывший студент Владимир Ульянов за время проживания в г. Самаре определенных занятий не имел, в политическом отношении за ним хотя ничего замечено не было, но он вел знакомство с лицами сомнительной благонадежности¹.

Донесение самарского губернского жандармского управления в департамент полиции от 31 мая 1890 года, № 311. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 70.

¹ Полицейское «недреманное око» все время зорко следило за Владимиром Ильичем. 22 мая 1890 года начальник самарского губернского жандармского управления запросил полицмейстера, чем занимается, с кем ведет знакомство В. И. Ульянов во время жительства в Самаре. Пристав 1-й части 26 мая отвечал на запрос, что во время проживания В. И. Ульянова в 1-й части г. Самары он «ни в каких противозаконных поступках замечен не был».

Оживленная переписка между полицейскими чинами возникла и связи с донесением самарского полицмейстера от 18 мая 1890 года на имя губернатора о том, что В. И. Ульянов выехал в Петербург. Самарский губернатор сообщил об этом петербургскому градоначальнику с просьбой установить за Ульяновым слежку. Градоначальник ответил, что Ульянов в Петербург не прибыл. Куда же делся Ульянов? — с тревогой спрашивает самарский губернатор своего полицмейстера. 4 августа тот дает успокоительный ответ, что Владимир Ильич с семьей выехал на хутор близ деревни Алакаевки.

 

 

Глава восьмая

УНИВЕРСИТЕТСКИЙ ДИПЛОМ

 

Его Сиятельству господину Министру
Народного Просвещения
Бывшего студента Императорского
Казанского Университета
Владимира Ульянова

ПРОШЕНИЕ

В течение двух лет, прошедших по окончании мною курса гимназии, я имел полную возможность убедиться в громадной трудности, если не в невозможности, найти занятие человеку, не получившему специального образования.

Ввиду этого я, крайне нуждаясь в каком-либо занятии, которое дало бы мне возможность поддерживать своим трудом семью, состоящую из престарелой матери и малолетних брата и сестры, имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство разрешить мне держать экзамен на кандидата юридических наук экстерном при каком-либо высшем учебном заведении.

Бывший студент Императорского Казанского Университета

Владимир Ульянов

Г. Самара, октября 28 дня 1889 года.
Воскресенская улица, дом Каткова¹.

В. И. Ульянов. Прошение министру народного просвещения о разрешении держать экзамены экстерном. В. И. Ленин. Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 554.

¹ На прошении рукой министра Делянова карандашом помечено следующее: «Спросить об нем попечителя и департамент полиции, он скверный человек. Д(епартамен)т полиции уже, вероятно, знает, что он делает на своей стороне».

 

Бывший студент Казанского университета Владимир Ульянов обратился в министерство народного просвещения с ходатайством о допущении его к экзамену на степень кандидата юридических наук при каком-либо высшем учебном заведении.

Ввиду сего департамент народного просвещения имеет честь покорнейше просить департамент полиции сообщить имеющиеся в его распоряжении сведения о политической благонадежности Ульянова и заключение по предмету изложенного выше ходатайства.

Отношение министерства народного просвещения в департамент полиции, от 11 ноября 1889 года, № 18877. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 69.

Во время жительства в Казани Ульянов замечался в сношениях с лицами политически неблагонадежными, из коих некоторые привлечены ныне к дознанию по обвинению в государственном преступлении¹.

Ответ департамента полиции министерству народного просвещения, от 4 декабря 1889 года. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

¹ Департамент полиции имел в виду марксистские кружки Н. Б. Федосеева в Казани, в одном из которых был Владимир Ильич.

 

Г. Министр изволил изложенное ходатайство просителя отклонить.

Ответ департамента народного просвещения на прошение В. И. Ульянова, от 10 декабря 1889 года. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

Пристав первой части г. Самары в рапорте на имя полицмейстера от 16 мая 1890 года сообщал, что семейство Ульяновых из первой части перешло на жительство в третью часть, в дом Рытикова. За прошедшие десять дней жизни на новой квартире, доносил 28 мая пристав третьей части, Владимир Ульянов «ни в чем предосудительном замечен не был».

Эта квартира семьи Ульяновых помещалась в небольшом двухэтажном деревянном доме¹.

 «Памятные историко-революционные места города Куйбышева и области». Куйбышев, 1957, стр. 11.

¹ В дом вели две двери: одна (с Сокольничьей улицы) — на верхний этаж, в квартиру Ульяновых, состоявшую из шести комнат; другая — в нижний, в квартиру хозяина дома купца Рытикова. В 1939 году здесь открыт Дом-музей В. И. Ленина. На стене дома белая мраморная доска с надписью: «В этом доме жил вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин в 1889 — 1893 гт.»

 

Налево из передней — светлая просторная комната. Здесь была у Ульяновых столовая, служившая одновременно и гостиной.

Три окна выходят на Ленинскую (бывшую Сокольничью. — А. И.) улицу. У окон цветы. Старинный рояль...

С глубоким волнением останавливаемся мы на пороге комнаты Владимира Ильича, восстановленной по указаниям сестер и брата. Окно его выходит на Рабочую (бывшую Почтовую. — А. И.) улицу, комната оклеена темно-голубыми обоями, скромно обставлена. Узкая железная кровать, покрытая белым пикейным одеялом. На окне и двери белые полотняные портьеры. У окна — небольшой письменный стол. Три венских стула. Настольная керосиновая лампа с белым фарфоровым абажуром. Чернильный прибор из темно-серого мрамора с медной отделкой с двумя медными подсвечниками со стеариновыми свечами. Счеты, которыми он пользовался, подсчитывая и выверяя данные земской статистики, рассказывающие об экономическом положении Самарской губернии и России в целом.

В углу этажерка с книгами.

«Дом-музей В. И. Ленина». Путеводитель. Куйбышев, 1960, стр. 3, 24.

Мучительно больно смотреть на сына (речь идет о Владимире Ильиче. — А. И.), как бесплодно уходят самые лучшие его годы для высшего образования. Не будучи в состоянии переносить этой нравственной боли, я и утруждаю Ваше Сиятельство покорнейшею просьбой разрешить сыну моему поступить в какой-либо из русских университетов или, в крайнем случае, допустить его держать выпускной университетский экзамен по юридическому факультету, т. е. на степень кандидата. Я тем настойчивее прошу Ваше Сиятельство снять с моего сына так долго уже лежащую на нем кару, что кара эта, вообще, не позволяет ему, как человеку, принадлежащему к кругу исключительно интеллектуальных работников, найти какое бы то ни было даже частное занятие, не позволяет, значит, ни к чему приложить своих сил. Такое бесцельное существование, без всякого дела, не может не оказывать самого пагубного нравственного влияния на молодого человека, — почти неизбежно должно наталкивать его на мысль даже о самоубийстве¹.

М. А. Ульянова — министру народного просвещения, 17 мая 1890 года. «Красная летопись», 1924, № 2, стр. 35.

¹ Само собой разумеется, что вопрос на самом деле не стоял так трагично. Но Мария Александровна намеренно составила прошение в таких ярких и решительных выражениях и сама отвезла его в Петербург, чтобы вручить министру народного просвещения. Расчет Марии Александровны оказался правильным. Министерство народного просвещения на этот раз не замедлило дать удовлетворительный ответ (19 мая 1890 года, за № 8076), в котором Владимиру Ильичу разрешалось держать экзамен по предметам юридического факультета в испытательной комиссии при одном из университетов, управляемых уставом 1884 года. Этот ответ был направлен в самарское городское полицейское управление для вручения вдове действительного статского советника Марии Ульяновой по месту жительства в городе Самаре.

 

Его Сиятельству господину Министру
 Народного Просвещения
 Дворянина Владимира Ульянова

ПРОШЕНИЕ

Так как Вашему Сиятельству благоугодно было разрешить мне держать в качестве экстерна окончательные по предметам юридического факультета экзамены в испытательной комиссии при одном из университетов, управляемых уставом 1884 года, то имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство разрешить мне сдавать этот экзамен в испытательной комиссии при Императорском С.-Петербургском Университете¹.

Дворянин Владимир Ульянов.

Самара, июня 12 дня 1890 года.
Угол Почтовой и Сокольничьей улиц, дом Рытикова.

В. И. Ульянов. Прошение министру народного просвещения о разрешении держать экзамены экстерном при Петербургском университете. «Красная летопись», 1924, № 2, стр. 36.

¹ На прошении две революции: «К докладу. Пусть лучше держит в Казани», «Доложено 18 июля. Приказано объявить просителю, что с настоящею просьбою должно обратиться к председателю испытательной комиссии. За директора Эзов». Наличие двух противоречивых резолюций свидетельствует о колебаниях чиновников из министерства народного просвещения по вопросу о том, в каком университете разрешить Владимиру Ильичу сдавать экзамены. Царские чиновники побоялись разрешить В. И. Ульянову снова вернуться в университет, из которого он был недавно исключен. Этим, очевидно, и объясняется появление на прошении новой резолюции.

 

От Департамента Народного Просвещения на прошение дворянина Владимира Ульянова о разрешении ему сдавать в испытательной комиссии, состоящей при Имп(ераторском) СПБ университете окончательные экзамены по предметам юридического фак(ультета), которые дозволено ему держать в качестве экстерна, — сим, по прик(азанию) Его Сиятельства Г. Управляющего) М(инистерством), объявляется просителю, что с таковым ходатайством надлежит ему обратиться к Председателю вышеупомянутой Комиссии.

В. — Директор Эзов.
Делопроизводитель (подпись)

В Самарск(ое) Гор(одское) Пол(ицейское) Упр(авление), для вручения дворянину Владимиру Ульянову, по месту жительства) его в г. Самаре, на углу Почтовой и Сокольничьей ул., в д. Рытикова.

Ответ департамента народного просвещения на прошение В. И. Ульянова, от 23 июля 1890 года, № 11915. «Красная летопись», 1924, № 2, стр. 38.

За лето 1890 года мы с Владимиром Ильичем не встречались, и только в августе перед отъездом в Питер Владимир Ильич раза три заходил на квартиру Скляренко, но уже не для занятий, а так вообще повидаться и покалякать.

В течение лета постоянных занятий в кружке почти не велось. Можно считать, что в кружковой работе до зимы получился перерыв. Зато зима 1890/91 года ознаменовалась интенсивнейшей работой не только кружка А. П. Скляренко, но и большинства самарских кружков. Отлучки Владимира Ильича из Самары в связи с экзаменами и загруженность его работой не ослабляли деятельность кружка Скляренко. Полученная кружком закваска сильно бродила и давала реальные результаты.

А. Беляков, стр. 61 — 62.

И при подготовке к экзаменам В(ладимир) И(льич) все время видался с публикой. Утром сидел за занятиями; по вечерам видался.

Примечание Л. И. Елизаровой к книге И. И. Блюменталя «В. И. Ленин в Самаре». Самара, 1925, стр. 9.

Думаю, что встреча наша произошла осенью 1890 г., когда Ленин отправлялся из Самары в Петербург в связи с выяснением вопроса о возможности сдачи государственных экзаменов. Что именно встреча эта была тогда, меня убеждает и то, что из Самары в Питер нужно было ехать вверх по Волге, обязательно минуя Казань (железной дороги тогда не было). С декабря 1890 г. до весны 1892 г. я провел вне Казани. Может быть, Ленин был у меня как раз в этом году? Но, по-моему, это менее вероятно. Зашел он ко мне один и сказал, что хочет поговорить о моей брошюре, которую только что прочитал. Брошюра эта была выпущена под инициалами «М. И.» в Казани, «в типографии Губернского правления», в 1890 году. Датирована она: «Симбирск, 7 февраля 1890 г.», но это опечатка: должно было быть «7 февраля 1889 г.»

Я, к сожалению, не помню возражений Ленина, но, несомненно, разговоры наши вращались вокруг вопросов политической экономии, о Марксе, о социал-демократии, а главное — о роли интеллигенции в будущей социальной революции, чему, собственно, и была посвящена резолютивная часть моей брошюры. Ни о чем постороннем мы не беседовали. Помню это хорошо, потому что я даже несколько удивился тому, что Владимир Ильич не расспрашивал меня о своем брате Александре, с которым я работал в Петербурге, был хорошо знаком и переписывался до самого его ареста.

Воспоминания М. Л. Мандельштама («В. И. Ленин в Самаре». М., 1933, стр. 94 — 95).

Он (А. П. Скляренко. — А. И.) был знаком ранее с мужем моим, М. Т. Елизаровым, а через него познакомился с братом — В. И. Ульяновым... Но знакомство с братом долго не распространялось на всех нас. Алексей Павлович заходил лишь в комнату брата и упорно отклонял выход к общему чаю, прося туда, в комнату, графин с водой и стакан. Мы тогда не мало трунили над ним за это; но всем нашим усилиям не удавалось вытащить его.

А. Елизарова (Старый товарищ А. П. Скляренко, стр. 21).

В январе 1891 года, а может быть в декабре 1890 года — утверждать категорически затрудняюсь, Скляренко и я впервые появились на квартире Ульяновых — угол Почтовой и Сокольничьей, дом Рытикова, во втором этаже.

Я помню отлично, как оба мы инстинктивно стремились скорей в комнату Владимира Ильича, где чувствовали себя как-то лучше, проще и свободнее. Однако проходить в эту комнатку, в эту лабораторию, где вырабатывались, подготовлялись, обдумывались Владимиром Ильичем теории и планы, приходилось всегда через столовую, через этот «уловитель», от которого уклонялись Скляренко и я. Комнатка была около трех-четырех квадратных саженей, с очень скромным, весьма поместительным письменным столом, который скорее других вещей в комнате бросался в глаза. На столе всегда был образцовый, удивительный порядок в расположении книг и очень небольшого количества тетрадок, очевидно рукописей, заметок, выписок.

Для меня было ясно, что на столе Владимир Ильич держит только те книги, которые в ближайший момент нужны для работы.

Главная масса книг с правой стороны состояла из учебников, пособий, лекций, которые Владимир Ильич «прошибал», как выражался Скляренко, готовясь к экзамену за юридический факультет, а с левой стороны всегда можно было видеть новую книжку толстого журнала, «Капитал» Карла Маркса по-немецки, Ф. Энгельс — по-немецки, свежую книгу «Die neuc Zeit»¹. Это, очевидно, были настольные книги. Иногда появлялись книжки Николая — она, В. В. Постникова² и лежали подолгу на столе, вероятно подвергаясь изучению.

Отдельно на этажерке в углу громоздилась главная масса юридических книг, пособий, лекций и новинки в то время редких экономических работ, дожидавшиеся своей очереди для чтения. Скляренко и мне комната Владимира Ильича казалась необычайно уютной, и уходить из нее всегда не хотелось. Время в этой комнатке летело незаметно, быстро, и я не помню случаев, когда бы в этой милой, светлой, привлекательной комнатке было скучно и не расцветали широкие перспективы.

Столовая же, или вернее столово-гостиная, с большим столом, накрытым белоснежной скатертью, с тарелочками, салфеточками и прочим, несмотря на необычайную сердечную приветливость матери Владимира Ильича, Марии Александровны, производила почему-то, особенно на меня, не видавшего в детстве чистых скатертей на столе, отпугивающее, устрашающее впечатление. Скляренко белоснежных скатертей не трусил, ибо воспитывался в доме, где чистые, скатерти были приняты в обиходе, но он всегда уклонялся от чаепития в большом обществе, потому что считал это занятие бесполезной, глупой тратой времени и почти ненавидел чисто убранный стол. Скляренко уверял, что у него болезненная ненависть к чистой скатерти, как к символу буржуазного строя, и ему постоянно непреодолимо хотелось учинить на чистой скатерти какое-нибудь безобразие. Это и заставляло его изыскивать всяческие, самые разнообразные предлоги для уклонения от чаепитий за общим столом в доме Ульяновых, несмотря на глубокое уважение к Марии Александровне.

У меня ненависти к белоснежной скатерти не было, но меня охватывал панический ужас при одной мысли, что я на эту скатерть могу опрокинуть стакан с чаем и что я неизбежно его опрокину, если соглашусь на чаепитие...

Мария Петровна Яснева, приехавшая в Самару осенью 1891 года, с которой мы тогда же познакомились, тоже отличалась способностью заливать чаем и всем, что подвернется под руку, белоснежную скатерть. Каждый из нас по-своему реагировал на белоснежную скатерть в доме Ульяновых: Скляренко ненавидел, я боялся, а Яснева довольно равнодушно при всякой возможности скатерть заливала, к явному огорчению Марии Александровны.

Много раз мне приходилось бывать у Владимира Ильича в квартире его матери, Марии Александровны, бесконечно доброй, ласковой и особенно приветливой старушки, о которой я всегда и до сих пор вспоминаю с какой-то исключительно трогательной и глубокой нежностью. Я впервые в жизни встречал женщину, у которой так ясно чувствовалась какая-то особенно глубокая, трогательная и печальная ласка ко всякому юноше, приходившему в ее дом.

Чаще всего я бывал в доме Ульяновых с Марией Петровной Ясневой или Алексеем Скляренко.

Мария Ильинична была тогда ученицей только еще третьего класса Самарской гимназии, но уже состояла под самым строжайшим надзором училищного начальства, точно так же, как и Дмитрий, младший брат Владимира Ильича, учившийся в шестом классе гимназии. В моей памяти о встречах с этими тогда еще детьми, но уже с ярлыком «опаснейших крамольников», почти ничего не сохранилось, так как в разговорах они редко принимали участие. В моменты наших посещений в будние дни они чаще всего были заняты своими учебными работами.

Анну Ильиничну Елизарову приходилось встречать очень редко, ибо она, занятая уроками, по вечерам зимой почти не бывала дома³, а Скляренко и я бывали у Владимира Ильича чаще всего между пятью и шестью часами вечера. Обычно в это время редко кто, кроме Марии Александровны и детей, бывал дома.

Скляренко и меня очень поражала та изумительная нежность, с которой Владимир Ильич при встречах и при расставаниях с матерью целовал ей руку. Всякого другого за такие «барские» обычаи мы бы тогда подняли на смех, заулюлюкали бы, сжили бы со свету. Но здесь мы как-то сразу согласованно почувствовали, что это не барская манера. В этом целовании руки сказывалась вся безмерная скорбь об утрате брата Александра, вся нежность сыновней любви, вся сила пламенного желания смягчить острую боль утраты, выразить бесконечную ласку. Скляренко, отрицавший целование рук и вообще «телячьи нежности», очень любил поязвить по поводу всякой уродливой буржуазной привычки. Но в этом случае он как-то сразу признал, что это прекрасно, что в этом есть глубочайший смысл, что «барством» здесь не пахнет.

Во время воскресных, сравнительно редких ульяновских чаепитий за общим столом в присутствии Владимира Ильича всегда было очень оживленно, весело. Яркая, сочная мысль, ясное, отчетливое, ядреное слово превращали всякую беседу, даже по пустяковым вопросам, в живой фейерверк не слов, а мыслей.

1890 год был преддверием голодного 1891 годе. Гроза над Поволжьем надвигалась. Это было ясно для всех, кроме царского правительства.

Зашевелились радикалы и либералы. К ним примазывались остатки растрепанных народников и захудалых народовольцев.

В самарских кружках было хорошо известно, что после казни Желябова⁴ и Перовской началось быстрое вырождение партии «Народная воля», дошедшее до того, что известный народоволец П. Ф. Якубович⁵, поэт и писатель, осужденный по процессу «21», открыто заявлял, что былая идея захвата власти уже оставлена народовольцами и надежды возлагаются на «призыв с высоты трона». Однако народники всех «видов», растерявшие свои боевые знамена, — в противовес марксистам, выступавшим уже в легальной прессе и очень серьезно и решительно в прессе нелегальной, — зашевелились. По разным городам, «неблагополучным по марксизму», поехали бродячие агитаторы народничества, чтобы оттянуть молодежь от «модной болезни» — марксизма.

Один из таких агитаторов, народник Россиневич, в начале марта 1891 года появился в Самаре и через Ливанова Александра Ивановича, Долгова Н. С, В. О. Португалова, В. В. Савицкого и некоторых других народников приступил к разведке вражеских марксистских сил и вражеского расположения. Я не знаю результатов этой предварительной разведки, но в кружки молодежи Россиневич почему-то не пошел, связаться с кружками не пожелал. Может быть, это произошло потому, что он считал их слишком мелкими и незначительными.

Числа я точно не припомню, но уверен, что это было в начале марта 1891 года, народники организовали большой «журфикс»⁶ в квартире зубного врача Анны Абрамовны Кацнельсон на Дворянской улице.

Несмотря на перегруженность работой, Владимир Ильич на этот «журфикс» очень охотно пошел, хотя, по моим впечатлениям, терпеть не мог всякого рода «журфиксов».

Собрание было многочисленное, народнические звезды всех величин были в полном сборе. Доклад Россиневича, на который народники возлагали большие надежды, был очень слаб, мало содержателен, плохо построен, но еще хуже обоснован. Даже для меня, А. П. Скляренко, Лебедевой, Кузнецова, едва усвоивших основные истины марксизма, начатки материализма, этот доклад остался легкомысленным, и мы уверены были, что Владимир Ильич разобьет его в пух и прах.

Никаких новых и сильных положений в своем докладе Россиневич не выдвинул. Он путался беспомощно в безнадежном старом хламе о самобытных путях экономического развития России, о крупной решающей роли земельной общины, об огромном значении артелей для общественной переработки сырья на кустарных промыслах как о «народной промышленности» и т. д. все в этом же роде, и, наконец, о необходимости немедленного и дружного объединения всех оппозиционных групп в единый «союз» для низвержения самодержавия. По выражению лпц присутствовавших столпов народничества можно было, судить, что даже они докладом не удовлетворены. Очевидно, они ждали от Россиневича большего, и настроение среди них было заметно пониженное.

Владимира Ильича благоглупости Россиневича привели в отличное расположение духа, ироническая усмешка в глазах и на губах Владимира Ильича играла вполне отчетливо. Было ясно, что никаких затруднений для убийственной критики Россиневича он не испытывал.

Простая по форме и очень глубокая по существу речь Владимира Ильича, обильно иллюстрированная цифрами из книг народнических апостолов, основоположников — В. В., Николая — она, Кривенко, Южакова и других, — произвела глубочайшее неотразимое впечатление на всех без исключения. От доклада Россиневича не осталось ни одного живого места; все смешное было очень тонко высмеяно, глупое, неуклюжее и наивно-детское было так просто и остроумно разоблачено, что сам Россиневич по временам заразительно хохотал, а марксистская часть собрания была буквально на верху блаженства.

Особенно сильно были поражены Россиневич и другие народники утверждением Владимира Ильича, что «капиталист растет из кустаря», что кустарное производство, почитаемое народниками за особливое «народное производство», — не больше, как первый шаг на пути развития капитализма. Цифрами из работ народников и земских статистических сборников Владимир Ильич доказал порабощение кустарей кулаками, а главное, выяснил, что кустарные промыслы не что иное, как «домашняя система крупной промышленности».

Все это было настолько ясно и очевидно, хотя и ново, что выступить никто из народников не решился.

Это был первый триумф Владимира Ильича на большом собрании с участием широких кругов радикальной интеллигенции и учащейся молодежи, который разнес славу его как блестяще образованного экономиста и большого мастера-полемиста.

Поражение народнического агитатора, приехавшего разнести «чуждую» России теорию Маркса, было настолько очевидно для всех, не исключая и самого Россиневича, что на другой же день этот столп народничества из Самары уехал, отказавшись от целого ряда намеченных выступлений.

А. А. Кацнельсон слышала от Н. С. Долгова, что Россиневич сильно поссорился с Ливановым и другими за то, что они не предупредили его о столь сильном противнике, чтобы подготовиться к выступлению с более увесистыми материалами. Они его сбили с толку утверждениями, что Ульянов «чересчур самонадеянный, самоуверенный и резкий юноша, верхогляд, не больше», а он, по мнению Россиневича, «самого В. В. за пояс может заткнуть по своей подготовке и зубастости».

Россиневич уехал крайне недовольный самарскими народниками за безобразно плохую организацию и за совершенно неправильную предварительную информацию о силах противника.

Россиневич предрекал самарским народникам, что их ждет поражение по всем фронтам и что работа марксистов под руководством такого способного, энергичного и сильно подготовленного юноши скоро всюду вытеснит, сведет на нет народников и народовольцев,

После этой первой победы Владимира Ильича над самарскими народниками во главе с приезжей знаменитостью Росси-невичем в самых широких кругах радикалов, либералов и учащейся молодежи стало хорошо известно, что появилась новая сила, новое ученье, которое всю свою программу, всю свою работу основывает на цифрах и фактах, на изучении экономической действительности, отвергая всякие самобытные пути экономического развития и проповедуя научный социализм. Это учение дает «героям» по шапке, а на первый план, как движущую силу истории, выдвигает рабочие массы, утверждает, что только организованный рабочий класс может совершить революцию, а не интеллигенция, хотя бы самая революционная и организованная.

Жизнь самарских либералов и радикалов в эту зиму шла, как всегда, как заведенная машина. По определенным дням в определенных домах собирались «журфиксы». Прибавилась новая тема для разговоров о «задорном юноше», который старичкам «здорово по носу нащелкал». По разговорам трудно было установить, довольны или недовольны этим собеседники, но марксизм, как нарождающаяся сила, привлек к себе деятельное внимание интеллигенции. Началась погоня за первым томом «Капитала», которого в Самаре было не больше четырех-пяти экземпляров.

Насколько мне помнится, уже в зиму 1891 года появился в Самаре первый экземпляр брошюры Г. В. Плеханова «Наши разногласия» и не было книги, которая пользовалась бы большим успехом не только среди молодежи, но и среди радикалов и либералов, чем эта боевая работа Плеханова. Это также свидетельствовало о том, что «субъективный метод в социологии» доживал свои последние дни, а исторический материализм, теория Маркса и Энгельса незаметно, но властно внедрялась во все поры общественной жизни.

На незначительном «журфиксе» народников многозначительное выступление Владимира Ильича дало, на мой взгляд, весьма значительный результат. Шедшим вразброд остаткам народников и народовольцев и болтавшимся «без руля и без ветрил» радикалам и либералам был показан новый путь. Пробужденный к работам марксистов интерес, усилившийся спрос на произведения Маркса среди молодежи свидетельствовали, что выступления «задорного юноши» — Владимира Ильича — были не только многозначительны, но и чреваты большими для движения последствиями.

Интерес к марксизму широко захватил самые разнообразные круги молодежи Самары; марксистская литература, главным образом нелегальная, в изобилии к этому времени появившаяся, разжигала этот интерес все сильнее и сильнее.

Передовая, революционная молодежь, тон которой задавал кружок Скляренко, не пропускала ни одного случая, где бы можно было заявить свой протест против темных сил реакции.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 55 — 56.

¹ Журнал «Die шзие Zeit» («Новое время») — теоретический орган германской социал-демократии. Долгое время редактировался К. Каутским.

² Владимир Ефимович Постников (1844 — 1908) — экономист-статистик, служил в министерстве земледелия и государственных имуществ по устройству казенных земель, член Вольно-экономического общества. В его книге «Южно-русское крестьянское хозяйство» (1891) собраны и обработаны данные земской статистики по Екатеринославской, Таврической и Херсонской губерниям.

³ Большая семья Ульяновых жила в Самаре в очень стесненных материальных условиях. Этим в объясняется постоянное стремление членов семьи искать заработки в виде уроков. Как мы помним (см. стр. 502 наст, издания), еще не приехав из Алакаевки в Самару, в мае 1889 года Владимир Ильич дал объявление в «Самарской газете», что он «желает иметь урок». С 19 по 22 сентября 1889 года в «Самарской газете» публиковалось объявление: «Репетируют и дают уроки по всем предметам среди (их) уч(ебных) зав(едений). Спросить М. Т. Елизарова, Дворянская ул(ица), д(ом) Шорянова». 26 и 28 сентября, 3, 5, 10, 12, 19 и 24 октября это же объявление печаталось с другим адресом: «Полицейская площадь, д(ом) Кулагина». 19 января 1890 года в «Самарской газете» снова появляется такое же объявление, но теперь адрес: «Воскресенская, дом Каткова». Сам текст объявления свидетельствует, что репетировал и давал уроки ие только М. Т. Елизаров, во и другие члены семьи — Владимир Ильич (си. стр. 544 наст, издания) и Анна Ильинична, о чем и говорит А. Беляков.

⁴ Андрей Иванович Желябов (1850 — 1881) — революционер-народник. Участвовал в «хождении в народ». Член исполнительного комитета «Народной воли». Вел пропагандистскую работу среди рабочих, военных, студентов. Организовал ряд покушений на Александра II, окончившихся убийством царя 1 марта 1881 года. Казнен вместе с другими первомартовцами 3 апреля 1881 года,

⁵ Петр Филиппович Якубович (1860 — 1911) — поэт-революционер. Студентом вступил в «Народную волю», организовал «Молодую партию «Народная воля»». В 1884 году был арестован, в 1887 году приговорен к смертной казни, замененной 18 годами каторги, которую отбывал на Каре и в Акатуе. В 1895 году вышел на поселение. Автор очерков «В мире отверженных. Записки бывшего каторжника».

⁶ Журфикс (jour fixe) (франц.) — определенный день. Определенный день в неделю для приема гостей.

 

Он (Владимир Ильич. — А. И.) занимался также, изучением языков и к экзаменам уже читал по-английски. Я помню, что Владимир Ильич излагал нам прочитанную им английскую книгу «Экономическая история Англии» Асhleу (Эшли)¹. Он читал и говорил по-французски.

Однажды, помню, он цитировал наизусть какую-то статью из «Revue des deux Mondes»². Он знал также и немецкий язык.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 55 — 56.

¹ Уильям Джеймс Эшли (1860 — 1927) — английский историк-экономист, профессор Торонтского, Гарвардского и Бирмингемского университетов. По политическим убеждениям консерватор. Основные труды Эшли: «Ранняя история английской шерстяной промышленности» (1887) и двухтомная «Экономическая история Англии в связи с экономической теорией» (1888 — 1893), которая охватывает период с XI до конца XVI века (см. также стр. 705 паст, издания).

² «La Revue des deux Mondes» («Обозрение Старого и Нового Света») — французский ежемесячный буржуазно-либеральный журнал; выходил в Париже с 1829 по 1940 год. Начал выходить как литературно-художественный журнал, затем все большее место уделял вопросам философии и политики.

 

Его Превосходительству господину Председателю
 Испытательной Юридической Комиссии
 при Императорском Санкт-Петербургском Университете
 Дворянина Владимира Ильина Ульянова

ПРОШЕНИЕ

Представляя при сем фотографическую карточку¹, свидетельство, выданное мне из Императорского Казанского Университета, свидетельство из Департамента министерства Народного Просвещения о разрешении мне Его Сиятельством господином Министром Народного Просвещения держать, в качестве экстерна, окончательные по предметам юридического факультета экзамены в испытательной комиссии, квитанцию университетского казначейства во взносе 20 рублей в пользу испытательной комиссии и требуемое правилами сочинение по уголовному праву², имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство о допущении меня к испытанию в Юридической Комиссии³.

С.-Петербург,

марта 26 дня 1891 года.

Дворянин Владимир Ильин Ульянов

В. И. Ульянов. Прошение председателю испытательной юридической комиссии при Петербургском университете о разрешении держать окончательные экзамены. «Красная летопись», 1924, № 2, стр. 37.

¹ К прошению приложена фотографическая карточка Владимира Ильича, относящаяся к 1889 или 1890 году. На обратной ее стороне значится: «Фотограф И. Шарыгин в Самаре, Панская улица, д. Половодова. Негатив хранится».

² Домашнее письменное сочинение по уголовному праву, приложенное В. И. Лениным к прошению, до сих пор осталось необнаруженным.

³ На прошении резолюция: «С разрешения г. Министра Народного Просвещения».

 

Володю я видела третьего дня — была у него. Комната, которую он снял¹, мне нравится; особенно хорошо для него, мне кажется, то, что в квартире его тихо, так что ему удобно будет заниматься. Он, вероятно, уже писал тебе, что прошение его было принято (да и сейчас еще секретарь принимает прошения) и что хотя срок на подготовку к экзаменам сокращен, но требования, по-видимому, не особенно велики, так что он надеется, что успеет подготовиться. Вероятно, писал также, что обедать ходит в нормальную столовую. Больше, кажется, ничего о нем сказать не могу. Передала ему третьего дня твою записку и книжку, которую прислал Марк (Елизаров. — Л. И.)...

О. И. Ульянова — М. А. Ульяновой, 1 апреля 1891 года, Петербург. «Известия», 1961, 18 апреля.

¹ Речь идет о комнате на Тучковой набережной, дом 12 (ныне набережная Макарова, дом 20), кв. 47, которую Владимир Ильич снял, приехав в Петербург для сдачи выпускных экзаменов в университете. Точная дата его приезда в Петербург неизвестна. 20 марта Ульяновы получили письмо из Петербурга, в котором Ольга Ильинична советовала брату немедленно выезжать из Самары, так как экзамены должны начаться 4 апреля. В письме от 21 марта она писала, что «вчера же или сегодня утром Володя мог выехать сюда». 26 марта Владимир Ильич лично подал «прошение» в испытательную юридическую комиссию о допущении к экзаменам. Значит, приехал он в Петербург между 21 и 26 марта. В снятой им комнате Ленин проживал до 9 мая 1891 года.

 

По новому уставу (то есть университетскому уставу 1884 года. — А. И.) степень кандидата вовсе упразднялась¹, экзамены были изъяты из ведения университетской администрации и переданы в специально назначаемые министром «государственные испытательные комиссии». К экзамену в государственных испытательных комиссиях могли быть допущены только лица, имеющие «выпускное свидетельство», которое, в свою очередь, выдавалось после зачета пребывания в университете и слушания лекций в течение восьми полугодий. Без выпускного свидетельства к государственным экзаменам допускались лишь в чрезвычайных случаях с особого разрешения министра. Эти... правила, проводимые в силу устава 1884 года, вводились в жизнь медленно, так что впервые государственные экзамены были произведены в 1889 году, хотя устав был издан в 1884 году...

В 1891 году государственные экзамены производились в третий раз. Оба предыдущие производства экзаменов в 1889 и 1890 гг. были организованы на основании весьма трудных для студентов правил — нужно было, проучась 4 года в университете, сдать в течение одного-двух месяцев все предметы курса. С 1891 г. стали проводиться новые правила, по которым часть экзаменов была выделена из «государственных» и под названием «полукурсовых» сдавалась непосредственно при университете в течение прохождения курса. Владимиру Ильичу же, как экстерну, не пришлось пользоваться этим послаблением и нужно было сдать экзамены, как это делалось в 1889 — 1890 гг. Вообще сдача экзаменов экстернами была сопряжена с большими трудностями, к ним и профессора относились с особым недоверием и предубеждением, спрашивая и пытая гораздо серьезнее, чем студентов, кроме того, экстерны не могли знать хорошо местных условий, и им для одинакового со студентами ответа надлежало проделать гораздо большую работу, чем студентам. Экстернам редко-редко удавалось получать при сдаче хорошие отметки. Экзаменоваться нужно было по целому ряду предметов: римскому праву, истории русского права, государственному праву, политической экономии, статистике, энциклопедии права и истории философии права, гражданскому праву и судопроизводству, торговому праву и судопроизводству, церковному праву, международному праву, полицейскому праву и финансовому праву. В 1891 году было допущено к экзамену очень много лиц: весной — 87, осенью — 134, так что, несмотря на то, что по правилам 1890 года не полагалось устраивать весеннюю и осеннюю сессии, в 1891 г. они были сохранены². Весной было предложено допустить всех, сдавших полукурсовые и начавших сдавать государственные экзамены в 1890 г., для сдачи окончательных экзаменов, а также и лиц, не сдававших полукурсовых экзаменов. Владимир Ильич был в числе последней группы. Осенью эта группа вместе с только что окончившими студентами сдавала, окончательные испытания. То обстоятельство, что министерство специально готовилось к пропуску большого числа экзаменующихся, а также и то, что в этом году допустили целый ряд привлекавшихся ранее по политическим делам, которым целый ряд лет не позволяли держать экзамена (например, Еф(им) Ив(анович) Нефедов и др.), заставляет предположить, не было ли у правительства определенного желания избавиться от весьма беспокойного и опасного элемента — так называемых «бывших студентов», дав им возможность получить диплом и заняться какой-либо неопасной правительству деятельностью. Что касается «бывшего студента» В. И. Ульянова, то они в этом просчитались. В 1891 году в Петербурге экзамены производились комиссией под председательством декана юридического факультета, профессора истории русского права В. И. Сергеевича³. Кроме него, в комиссию входили еще 6 членов, профессоров университета: Дювернуа⁴ — по гражданскому праву, Фойницкий⁵ — по уголовному праву, Мартенc⁶ — по международному праву, Ефимов⁷ — по римскому праву, протоиерей Горчаков⁸ — по церковному и Лебедев⁹ — по финансовому праву. Кроме членов комиссии, к производству экзаменов был привлечен ряд специалистов из числа профессоров и приват-доцентов университета: Корку нов — по государственному праву, Ведров — по полицейскому праву, Адамович и Гольмстен — по гражданскому и торговому праву, Бершадский — по энциклопедии и истории философии права, Георгиевский — по политической экономии и Янсон — по статистике. Для производства экзаменов члены комиссии вместе с приглашенными экзаменаторами делились на испытательные комитеты, которых весной было 9, осенью — 5. Весною Владимиром Ильичем было сдано 5 экзаменов по 7 предметам, осенью 8 экзаменов по 11 предметам, — вероятнее, что осенью он сдавал и письменный экзамен, так что всего им было сдано 13 устных и 1 письменный экзамен.

Какова же программа экзаменов? По данным печатных программ «испытаний» в «юридической комиссии», по обозрениям преподавания в Петербургском университете и по расспросам помнящих это время лиц удалось в общих чертах восстановить, что собой представляли те предметы, которые пришлось пройти Владимиру Ильичу для сдачи государственных экзаменов. Прежде всего 5 первых, сданных весной, принадлежащих к так называемым «полукурсовым». Сюда входили: история римского права, история русского права, государственное право, политическая экономия и статистика, энциклопедия и история философии права. История римского права была приноровлена к лекциям профессора Ефимова, имевшимся уже тогда в печатном виде («Лекции по истории римского права». Спб., 1889. — А.И.), программа истории русского права была составлена Сергеевичем и целиком соответствовала требуемым им руководствам «Лекциям и исследованиям» и 1-му тому «Русских юридических древностей». Государственное право проходилось по «Началам русского государственного права» (тома 1 — 3, Спб., 1875 — 1883. — А. И.) Градовского; в то время к этому руководству прибавлялись еще литографированные лекции того же Градовского, посвященные сословным учреждениям и местному самоуправлению. Программа требований по политической экономии принадлежала профессору Георгиевскому, экзамен сдавался по его курсу «Пособие к лекциям по политической экономии» (вышло в свет в 1890 г.) или по «Курсу политической экономии» (2-е издание вышло в свет в 1880 году, — А. И.) профессора Вредена, по статистике — по Янсону («Теория статистики») (три издания — 1886, 1887 и 1891 годы. — А. И.)¹⁰. Наконец, энциклопедия права и история философии права сдавались по ««Лекциям по общей теории права» (Спб., 1886. — А. И.) Коркунова и по книге Б. Чичерина «История политических учений» (вышла в свет в 1869 г.); кроме того, были в ходу лекции профессора Бершадского¹¹, который и производил экзамен. Видимо, все эти книги были изучены Владимиром Ильичем; не исключено, что студенческие издания лекций он тоже имел возможность прочесть, так как приехал он не позже, чем за неделю до экзаменов. Для подготовки к осенним экзаменам Владимир Ильич уже мог воспользоваться многими литографированными курсами, так как между весенней и осенней сессией для него был перерыв с 24-го апреля по 6-е сентября.

Из числа осенних экзаменов догма или система римского права сдавались обыкновенно по литографированным лекциям профессора Дорна¹², была в ходу и книга Андреевского «Система римского права». Гражданское право по большей части сдавалось по книге профессора Дювернуа «Из курса лекций по гражданскому праву» (выпуск I. Спб., 1889. — А.И.), редко пользовались студенты более обширным курсом Победоносцева¹³. По гражданскому судопроизводству в ходу было «Пособие к лекциям» («Пособие к лекциям русского гражданского судопроизводства». Спб., 1891. — А. И.) В. Адамовича и учебник русского гражданского судопроизводства Гольмстена. Торговое право сдавалось по курсам Цитовича («Очерк основных понятий гражданского права») или Шершеневича («Курс торгового права»); в ходу были и литографированные лекции («Конспект лекций по торговому праву». — А. И.) того же Адамовича, который читал этот курс в университете. По уголовному праву были в ходу, кроме пространных лекций Таганцева, редко употребляемых студентами, «Элементарный учебник общего уголовного права» Кистяковского и «Русское уголовное право» Сергеевича. Уголовное судопроизводство сдавали по «Курсу уголовного судопроизводства» (тома 1 и 2. Спб., 1888. — А. И.) Фойницкого. Церковное право сдавалось по «Курсу церковного права» Суворова. По международному праву почти исключительно было в ходу «Современное международное право цивилизованных народов» Мартенса в двух томах. Полицейское право сдавали по курсу Андреевского («Репетиториум полицейского права», части 1 и 2. Харьков, 1888. — А. И.), финансовое право — по Лебедеву («Финансовое право», в 4 выпусках).

Переходим к самому производству экзаменов в 1891 г., которые пришлось держать Владимиру Ильичу. Они продолжались в общей сложности 20 дней, происходили в здании Академии Наук, в малом конференц-зале, первые три начались в 7 часов вечера, остальные в 10 часов утра. Экзамены производились по билетам, вынимаемым экзаменующимися.

4 и 5 апреля 1891 г. Владимир Ильич сдавал в «комитете», состоящем из профессоров: Сергеевича, Мартенса и Коркунова¹⁴,  историю русского права и государственное право. По первому предмету ему попался вопрос о «несвободных», содержащий сведения о положении холопов обельных «Русской Правды» и холопов полных, докладных и кабальных московского времени. По государственному праву на долю Владимира Ильича пришелся вопрос о сословных учреждениях, куда входили данные по истории дворянских установлений, губернских и уездных собраний дворянства, о предводителе дворянства, о дворянском депутатском собрании; организация крестьянского самоуправления, сельское общество, волость, сведения об уездных и губернских по крестьянским делам присутствиях. На обоих экзаменах, как и на всех следующих, Владимир Ильич получил отметку «весьма удовлетворительно», которая была высшим баллом. 10 апреля Владимир Ильич сдавал политическую экономию и статистику профессорам Сергеевичу, Янсону¹⁵ и Георгиевскому¹⁶. На его долю пали следующие вопросы: по политической экономии — заработная плата, куда входили по программе Георгиевского сведения о формах заработной платы натуральной и денежной, повременной (поденной, помесячной и т. п.) и задельной (поштучной); по статистике Владимиру Ильичу был задан вопрос об Конринге (германский статистик и государствовед XVII века)¹⁷. Следующий экзамен был по энциклопедии и истории философии права, производился он Сергеевичем и Бершадским¹⁸ 16 и 17 апреля; в какой группе был Владимир Ильич, узнать не представляется возможным; на его долю выпал вопрос о содержании сочинения Платона о законах. Последний экзамен Владимиру Ильичу был 24 апреля по истории римского права, экзаменовали Сергеевич и Ефимов. Владимир Ильич отвечал на вопрос об «edicta magistratum» (законы, издаваемые выбранными властями; в этот вопрос входила история преторского эдикта и его значение в римском праве республиканского и императорского периода).

Из статьи Михаила Цвибака «Владимир Ильич Ульянов на государственном экзамене». «Красная летопись», 1925, № 1, стр. 138-142.

¹ Прежний университетский устав (1863 года) предоставлял «всем окончившим полный курс гимназий» право держать экзамен на степень кандидата при университете.

² Весенняя экзаменационная сессия проходила с 4 по 24 апреля, осенняя — с 16 сентября по 9 ноября. Экзамены производились по билетам.

³ Василий Иванович Сергеевич (1835 — 1911) — известный историк русского права, с 1872 года — профессор Петербургского университета, в 1888 году был назначен деканом юридического факультета. Возглавляя историко-юридическую школу, пытался доказать надклассовость русского самодержавия, извечность частной собственности. Известны его труды: «Вече и князь» (1867), «Лекции и исследования по истории русского права» (1883), «Русские юридические древности» (три тома, 1890 — 1903) и другие.

⁴ Николай Львович Дювернуа (1836 — 1906) — юрист, последователь так называемой немецкой школы. Преподавал в Демидовском юридическом лицее, Новороссийском университете, с 1882 года — профессор Петербургского университета.

⁵ Иван Яковлевич Фойницкий (1847 — 1913) — юрист-криминалист. С 1871 но 1913 год преподавал в Петербургском университете, с 1876 года служил также в Правительствующем сенате. Автор многих работ по уголовному праву, тюрьмоведению и уголовному процессу. По политическим взглядам — монархист.

⁶ Федор Федорович Мартене (1845 — 1909) — дипломат и юрист, специалист по международному праву. С 1873 года — доктор международного права, профессор Петербургского университета. В 1884 году избран президентом европейского Института международного права, участник многих международных конференций.

⁷ Василий Владимирович Ефимов в 1880 году окончил Петербургский университет и был оставлен при нем, в 1882 году стал преподавать историю римского права, с 1889 — экстраординарный, а с 1891 года — ординарный профессор.

⁸ Михаил Иванович Горчаков с 1871 года — доктор государственного права и профессор Петербургского университета, с 1865 года — настоятель церкви и законоучитель Мариинского института в Петербурге.

⁹ Василий Александрович Лебедев в 1886 году защитил диссертацию «Местные налоги», получил степень доктора финансового права и звание ординарного профессора Петербургского университета.

¹⁰ Принадлежавший Владимиру Ильичу экземпляр книги Ю. Э. Янсона «Теория статистики» хранится в настоящее время в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. На обложке в правом верхнем углу рукой Владимира Ильича сделана надпись: «1890 19/Х В. Ульянов».

¹¹ Литографированное издание «Лекций по истории философии права, читанных преподавателем Бершадским в первой половине 1883 года», было выпущено студентами 1-го курса юридического факультета Петербургского университета в 1883 году.

¹² Лекции доцента, а затем экстраординарного профессора Петербургского университета Л. Б. Дорна «Римское право» и «Догма римского права» выпускались неоднократно, начиная с 1868 и кончая 1891 годом, когда вышло их посмертное издание.

¹³ «Курс гражданского права» К. П. Победоносцева состоял из трех частей; в 1868 — 1890 годах он вышел тремя изданиями.

¹⁴  Николай Михайлович Коркунов (1853 — 1904) — юрист. С 1878 по 1889 год преподавал в Петербургском университете энциклопедию права, с 1889 года — государственное право; с 1883 по 1893 год — инспектор классов в Александровском лицее.

¹⁵ Юлий Эдуардович Янсон (1835 — 1893) — приват-доцент (с 1865 года), а затем (с 1871 года) профессор Петербургского университета; был деканом юридического факультета (1876 — 1888 годы), неоднократно исполнял должность ректора. Автор «Опыта статистического исследования о крестьянских наделах и платежах» (1877), «Сравнительной статистики» (1-й том — 1878, 2-й том — 1880 годы) и других. С 1892 года — член-корреспондент Академии наук.

¹⁶ Павел Иванович Георгиевский (1857 — 1919) в 1879 году окончил юридический факультет Петербургского университета и оставлен при нем. В 1887 году получил степень доктора политической экономии, в 1888 году назначен профессором. Под его руководством разработаны данные по статистике железных дорог России.

¹⁷ Здесь ошибка. По статистике Владимиру Ильичу достался вопрос не о Конринге, а об Адольфе Кегле (1796 — 1874) — крупном бельгийском буржуазном статистике, астрономе и физике, сыгравшем большую роль в организации статистического учета.

¹⁸ Сергей Александрович Бершадский (1850 — 1896) — правовед; доцент (с 1883 года), а затем (с 1884 года) профессор Петербургского университета по кафедре энциклопедии и истории философии права. Преподавал также в Александровском лицее: с 1885 года — полицейское право, о 1888 года — историю русского права.

 

Милая, дорогая мамочка!

Сейчас получила твое письмо и была ему очень рада, так как давно поджидала от тебя весточку. Хотела было писать тебе вчера, но решила подождать твоего письма, чтобы кстати ответить на вопросы о Володе, которые я предвидела.

Мне кажется, дорогая мамочка, что ты напрасно беспокоишься, что он надорвет здоровье. Во-первых, Володя — олицетворенное благоразумие, а во-вторых, экзамены оказываются очень легкими. Он уже сдал два предмета и из обоих получил по 5. В субботу (экзамен у него был в пятницу) он отдыхал: утром ходил на Невский, а после обеда пришел ко мне¹, и мы ходили с ним гулять по набережной Невы — смотрели ледоход; затем он отправился к Песковским.

Ночей не спать он не будет, так как это совершенно лишнее: все равно голова не может работать в течение 24 часов, так что отдых необходим. Обедать он ходит каждый день, — следовательно, — прогуливается.

О. Л. Ульянова — М. А. Ульяновой, 8 апреля 1891 года. Петербург. «Известия», 1961, 18 апреля.

¹ Ольга Ильинична в это время жила в общежитии Высших (Бестужевских) женских курсов: Васильевский остров, 10-я линия, дом 39.

 

Мое первое воспоминание о Владимире Ильиче — беглое и поверхностное, относится (к) 1891 г., когда он приезжал в Питер сдавать экстерном государственный экзамен. Он довольно часто приходил к своей сестре Ольге, с которой я училась вместе на Высших женских курсах и у которой я его иногда встречала. С ним я тогда почти не была знакома. Знала только, что сестра страшно высоко его ценила и, по-видимому, по его советам и указаниям работала.

З. Кржижановская. Несколько штрихов из жизни Ильича. «Молодая гвардия», 1924, № 2 3, стр. 33.

Владимир Ильич пришел ко мне в один из приездов в Петербург, чтобы поговорить о сестре и о брате (то есть об Ольге Ильиничне и Александре Ильиче. — Л. И.). Помню его мрачным и молчаливым, смерть брата он переживал трудно. Ему, видимо, хотелось услышать о нем от человека, с ним работавшего¹. Вопросы его касались главным образом научной работы, и это одно из самых сильных воспоминаний от этой встречи. Владимиру Ильичу было, видимо, особенно дорого и важно, что брат его занимался именно научной работой. Казалось бы, при тех обстоятельствах, в которых мы встретились, нам обоим было не до научных вопросов, между тем о них, в сущности, и шла только речь. Может быть, людей, ближе меня знавших Владимира Ильича, эта черта не поразила бы так, но для меня это подавление личных переживаний, подавление даже упоминаний о политической стороне дела было чем-то совершенно новым, большинство моих товарищей, из активных революционеров, к науке относилось с некоторым пренебрежением, в лучшем случае — с нетерпением, как к чему-то, чем не время заниматься в борьбе. За всеми вопросами Владимира Ильича чувствовался живой, непосредственный интерес, и, если бы я не знал, что он занят активной борьбою, я подумал бы, что он решил посвятить себя науке.

Не могу точно установить даты этой встречи. Это было после смерти его брата, но отчетливо помню молодое, мрачное, ни разу не улыбнувшееся лицо, напряженное выражение.

Сергей Ольденбург. Несколько воспоминаний об А. И. и В. И. Ульяновых. «Красная летопись», 1924, № 2, стр. 18.

¹ С. Ф. Ольденбург вместе с А. И. Ульяновым работал в научном отделе студенческого научно-литературного общества.

 

1891-ый год — участие петербургских рабочих в демонстрации на похоронах Шелгунова, политические речи на петербургской маевке. Перед нами социал-демократическая демонстрация передовиков-рабочих при отсутствии массового движения¹.

В. И. Ленин. Первые уроки. Сочинения, изд. 5, том 9, стр. 250.

¹ Организованная социал-демократической группой М. И. Бруснева рабочая демонстрация во время похорон писателя-демократа Н. В. Шелгунова состоялась 15 апреля 1891 года, как раз во время пребывания Владимира Ильича в Петербурге, и он не мог о ней не знать. «Участие рабочих в шелгуновской демонстрации, — вспоминал М. И. Бруснев, — имело чрезвычайное значение в жизни нашей организации: мы, тщательно скрывавшиеся до того времени в подполье, громко заявили о своем существовании» (см. сборник «Начало рабочего движения и распространение марксизма в России». М., 1960, стр. 268). Такое же значение имела и состоявшаяся 5 мая нелегально в Екатерингофском парке маевка, на которой с политическими речами выступали рабочие социал-демократы Ф. А. Афанасьев, Н. Д. Богданов, В. Прошин.

 

Владимир Ильич приехал (в Петербург. — А. И.) как раз тогда, весной, для сдачи первой половины своих экзаменов. Ему пришлось отвезти сестру (Ольгу Ильиничну. — А. И.) в больницу (попала, к несчастью, в очень плохую)¹, потом, когда ей стало плохо, вызвать телеграммой мать.

А. И. Ульянова-Еливарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 25 — 26).

¹ В, И. Ленин отвез Ольгу Ильиничну в Александровскую больницу (набережная реки Фонтанки, дом 132).

 

В моей памяти до сих пор сохранился текст телеграммы, которую Владимир Ильич послал нам: «У Оли брюшной тиф, лежит в больнице, уход хороший, доктор надеется на благополучный исход...» Но скоро пришла другая телеграмма: «Оле хуже. Не лучше ли маме ехать завтра».

Воспоминания М. И. Ульяновой. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

В марте (правильно: 10 мая. — А. И.) 1891 г. в ветреный и сырой питерский день шли мы за гробом слушательницы Высших женских курсов Ольги Ульяновой. Идти было трудно...

Я осторожно вела под руку мать Оли, Марию Александровну Ульянову, с другой стороны ее поддерживал Владимир Ильич. Она шла молча, прямая, тонкая, хрупкая, с слегка закинутой назад головой, и лишь изредка из-под полуопущенных глаз скатывались скупые слезинки.

У меня сердце разрывалось от жалости. Невыносимо было хоронить Олю, чудесную 19-летнюю девушку, умницу, только что развертывавшую свои блестящие способности, милого товарища, так нелепо погибшего. Невыносимо было видеть ее мать, молчаливо идущую за ее гробом. Я знала, что один за другим падали удары на ее прекрасную седую голову: смерть мужа, страшная гибель старшего сына Александра и теперь неожиданная смерть дочери... И все это на коротких отрезках времени! Слишком много для одного человека. А она шла тихая, молчаливая, натянутая как струна, крепко сжав губы. И мы все молчали. Я чувствовала, какой страшной скорбью полно ее сердце, как грубы и неуместны были бы всякие слова утешения, и только крепче прижимала к себе руку.

Прошло столько лет с тех пор, а я так ярко и сейчас помню этот весенний день, печальное шествие на кладбище, Олю в гробу и эту скорбную мать с прекрасным измученным лицом...

З. П. Невзорова-Кржижановская. Воспоминания о М. А. Ульяновой. «Исторический архив», 1958, № 2, стр. 164.

...В год окончания Владимиром Ильичем университета (то есть в 1891 году, когда Владимир Ильич сдавал экстерном экзамены при Петербургском университете. — А. И.) над семьей стряслось новое несчастье: умерла в Петербурге от брюшного тифа его сестра Ольга¹. Владимир Ильич был один с матерью в первые, самые тяжелые дни. Он привез ее домой в Самару².

Он видел, как и при этом новом ударе проявилось ее мужество, ее чуткость к другим прежде всего.

Стараясь преодолеть свое горе, мать все же, конечно, сильно страдала. Ольга была прекрасная, с выдающимися способностями и большой энергией девушка³.

Осенью 1890 года она поехала в Петербург на Высшие женские курсы. Ни в Казани, ни тем более в Самаре высшего женского учебного заведения не было, а она страстно рвалась к учению. На курсах она выделилась в первый же год своими знаниями, своей работоспособностью, и подруги ее — З. П. Невзорова-Кржижановская⁴, Торгонская, покойная А. А. Якубова⁵ — говорили о ней как о выдающейся девушке, бывшей центром их курса. Со всем неясным или непонятным подруги шли к ней, и она повредила себе тем, что, уже больная, объясняла им по химии и другим предметам к начавшимся экзаменам. Она искала также путей и для общественной работы, и из нее вышла бы, несомненно, выдающаяся и преданная революционерка⁶. После ее потери одно могло облегчить несколько горе матери: близость к ней остальных детей.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 25, 26).

¹ Как пишет М. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 55), Ольга Ильинична умерла 8 мая 1891 года от брюшного тифа, осложнившегося к тому же рожей.

²  После смерти сестры Ольги, которая была похоронена 10 мая 1891 года на Волновом кладбище, Владимир Ильич пробыл в Петербурге еще десять дней. 9 мая он прописался на Литовской улице (ныне Литовский проспект) в доме 41, где проживал до 17 мая. В этот день он вместе с матерью выехал в Самару, а оттуда в Алакаевку, где пробыл до 31 августа. Сообщая самарскому губернатору о том, что Владимир Ильич выехал в Самару, петербургский градоначальник генерал-лейтенант Грессер добавлял, что «в поведении и образе жизни Ульянова за время проживания его в С.-Петербурге ничего предосудительного замечено не было».

³ Д. И. Ульянов говорит об Ольге Ильиничне: «О ней малоизвестно, между тем это был самый близкий, лучший товарищ Володи в годы детства и юношества. Она была моложе брата, но не отставала от него по развитию. Восемнадцати лет она владела немецким, французским, английским и шведским языками» (Воспоминания о В.И.Ленине, 1, стр. 69).

⁴ См. именной указатель цитируемых авторов — Кржижановская (Невзорова) Зинаида Павловна.

⁵ Аполлинария Александровна Якубова (1870 — 1913) — социал-демократка, близкий товарищ В. И. Ленина и Н. К. Крупской, была сослана в Восточную Сибирь по делу петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». После II съезда РСДРП примкнула к меньшевикам, затем перешла к большевикам.

⁶ В Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС хранится сделанный Ольгой Ильиничной конспект третьей главы I тома «Капитала» Карла Маркса.

 

Отец и мама (то есть Аполлон Александрович и Юлия Григорьевна Шухт¹. — А. И.) знали Ильича с очень ранних лет...

Отец рассказывал, что, когда он разговаривал с Владимиром Ильичем в Самаре, а Владимир Ильич в это время собирался ехать в Петербург, отец дал ему адреса людей, к которым он мог обратиться, людей из революционной среды. Какие это были люди, он мне не говорил...

Мама рассказывает, как Владимир Ильич ехал вместе с ней из Самары в Петербург, как он помогал ей в возне с нами, детьми... То, что Владимир Ильич уехал из Самары в Петербург только с мамой и нами, детьми, выявляет его теплое, заботливое отношение к товарищам уже в такие молодые годы.

Воспоминания Е. А. Шухт. Цит. по статье В. Сидорова и С. Иванова «Из жизни семьи Ульяновых». «Огонек», 1940, № 10, стр. 4.

¹ Аполлон Александрович Шухт (1860 — 1933) — активный участник революционных военных кружков в 1884 — 1887 годах. В 1887 году был арестован и сослан в Сибирь. Вернувшись из Сибири в 1889 или 1890 году, Шухт не получил права жить в Царском Селе у матери и должен был оставаться в Самаре, где и познакомился с Владимиром Ильичем. Когда жена Шухта решила поехать с тремя детьми, старшему из которых было пять лет, в Петербург хлопотать о разрешении пере браться в Царское Село, Владимир Ильич приурочил свою поездку на экзамены к отъезду Юлии Григорьевны, чтобы сопровождать ее. В. И. Ленин навещал семью Шухт в Царском Селе, а впоследствии встречался с нею в Швейцарии, в Женеве. Родившаяся в 1893 году четвертая дочь Шухта, Ася, была крестницей Владимира Ильича. «Видел крестницу и ее фамилию», — писал 20 мая 1895 года из Швейцарии Владимир Ильич матери. В марте 1917 года семья Шухт вернулась в Россию, и тогда же Аполлон Александрович вступил в большевистскую партию. А. А. Шухт умер в 1933 году. Некролог о нем в «Правде» написав М. И. Ульяновой.

 

При поездках в Петербург для сдачи экзаменов Владимир Ильич видался там с некоторыми марксистами. Один из них, преподаватель Технологического института Явейн, давал Владимиру Ильичу для прочтения некоторую марксистскую литературу. Часть ее, журнал «Neue Zeit» и еженедельник «Fur sociale Gesetzgebung und Statistik»¹, Ильич привозил с собой в Самару.

А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н. Ленин), стр. 28.

¹ Речь идет о журнале «Archiv fur sociale Gesetzgebung und Statistik» («Архив социального законодательства и статистики»), который начал выходить с 1888 года и издавался Генрихом Брауном. В журнале печатались статьи, критиковавшие учение К. Маркса.

 

В сентябре (1891 года. — А. И.) началась новая сессия экзаменов¹.  Экзамены  происходили  в...  зале Академии Наук² по вечерам, начинаясь в 7 часов; письменные были произведены в университете в зале совета, они начинались в 10 часов утра. На письменном экзамене, который состоял в сочинении на тему из области права, предложенную комиссией, присутствовали Сергеевич и Лебедев. Устные экзамены производились согласно новым, утвержденным 10 декабря 1890 г. министром, требованиям и программам. Первым устным экзаменом после письменного было уголовное право и судопроизводство, он продолжался с 16-го по 21-е сентября для всех 6-ти групп, на которые были разбиты 134 экзаменующихся. По уголовному праву требовалось «знание общих положений науки уголовного права и процесса на основании сравнительного изучения русского уголовного законодательства с действующим уголовным правом других государств и умение отчетливо определять состав отдельных преступлений по русскому законодательству»³. На долю Владимира Ильича пали вопросы о защите в уголовном процессе и о краже документов. Экзаменовали Сергеевич, Фойницкий и Лебедев. С 24-го сентября по 5-е октября производился экзамен по римскому праву, точнее — по догме римского права; в требования этого экзамена входило «усвоение общих юридических понятий на основании римского права и отчетливое знание отдельных институтов вещного, обязательственного, семейного и наследственного права». Кроме того, каждый экзаменующийся должен был доказать «непосредственное знакомство, через изучение в подлиннике, с институциями⁴ или дигестами⁵». Этот экзамен проводили Сергеевич, Дювернуа и Ефимов. Владимир Ильич отвечал о дарении, его существе и отношениях, из него вытекающих, о недозволенных действиях, о влиянии времени на происхождение и прекращение прав, об исчислении времени и о давности и ее видах. Третий экзамен вместе с четвертым производились по гражданскому праву и судопроизводству и торговому праву, вместе с судопроизводством, комитетом в составе Сергеевича, Дювернуа, Адамовича⁶ и Гольмстена⁷. Экзамены продолжались с 4-го по 11-е октября. По гражданскому и торговому праву с соответствующими судопроизводствами требовалось теоретическое знание русского гражданского права и начитанность в русском гражданском кодексе, знание торгового права вместе с вексельным в научной системе, сведения об устройстве общих и торговых судебных учреждений России и знание порядка русского гражданского судопроизводства с особенностями торгового. Владимиру Ильичу пришлось отвечать по гражданскому праву об исполнении, купле-продаже и поставке, т. е. о разного рода видах передаточных договоров, по торговому праву — о торговых книгах. Следующие два экзамена были по полицейскому и финансовому праву с 12-го по 19-е октября, производились они Сергеевичем, Лебедевым и Ведровым⁸. По финансовому праву необходимо было знать теорию и историю этой науки, действовавшее в то время законодательство России и главнейшие исторические факты. В требования по полицейскому праву входило «знание устройства и функций по русскому законодательству различных органов государственной деятельности, направленной, во-первых, к предупреждению опасностей, как проистекающих от человеческой воли, так и от нее не зависящих, во-вторых, к обеспечению условий нравственного и материального благосостояния народа». По этой «науке», заключавшей в себе данные, начиная от организации книжной торговли и библиотек и кончая «усиленной и чрезвычайной охраной», Владимиру Ильичу выпало отвечать на вопрос о «науке полиции и ее содержании». По финансам Владимир Ильич отвечал о бюджете, куда входили данные о бюджете и государственной росписи, их составлении и исполнении.

Два последних экзамена, по церковному и международному праву, должны были произойти с 23-го по 30-е октября, но были отложены на 2-е и 9-е ноября вследствие болезни Сергеевича и Мартенса. По церковному праву требовалось знание организации церкви от времени первых веков христианства в историческом развитии вплоть до русской церкви, юридическое положение православной церкви в России и знакомство с устройством церкви католической, григорианской и лютеранской⁹. В требования по международному праву входило знание главных моментов развития международного права и главнейшие трактаты с 1648 года, сведения о международных юридических отношениях государства и об особых их отношениях во время мира и войны. Экзамен по церковному праву, кроме малого интереса, который он представлял для студентов, считался ими особенно трудным в силу личных качеств экзаменатора Горчакова; редко кто получал по этому предмету высшую отметку. По церковному праву Владимир Ильич отвечал об истории русского церковного законодательства. По международному праву на его долю пал вопрос о праве нейтралитета, куда входило: основные начала нейтралитета, права и обязанности нейтральных государств; права нейтральной торговли; военная контрабанда, блокада и право осмотра. Все эти экзамены Владимир Ильич сдал на высшую отметку, высшую же отметку имело и его сочинение по уголовному праву, к сожалению, до нас не дошедшее. Любопытно, что из всего числа державших с Владимиром Ильичем экзамены только 9 человек подали сочинение по этому предмету, что объясняется качествами экзаменатора Фойницкого, который всегда славился как гроза студентов.

15 ноября 1891 года юридическая испытательная комиссия присудила В. И. Ульянову диплом первой степени. Владимир Ильич имел больше, чем требовалось для диплома первой степени, соответствующего прежней степени кандидата прав. Для диплома первой степени нужно было иметь больше половины отметок «весьма удовлетворительно», у Владимира Ильича были все «весьма удовлетворительно». Несмотря на то, что Владимир Ильич был экстерном, он кончил первым в выпуске.

Из статьи Михаила Цвибака «Владимир Ильич Ульянов на государственном экзамене». «Красная летопись», 1925, № 1, стр. 142 — 144.

¹ Во время осенней сессии экзаменов, с 7 сентября до 12 ноября 1891 года, Владимир Ильич жил в Петербурге на Екатерингофском проспекте (ныне проспект Римского-Корсакова), дом 3, кв. 8. Этот дом не сохранился; на его месте в 1914 году построен другой, под тем же номером.

² Осенью 1891 года Владимир Ильич посещал библиотеку Академии наук, о чем свидетельствует недавно обнаруженная запись в библиотечном «Альбоме для посторонних посетителей и читателей» за 1856 — 1909 годы. На 61-м листе в графе о предмете занятий рукой Владимира Ильича записано: «Политическая экономия и статистика». Здесь же имеется подпись: «Влад. Ульянов» — и указан адрес: «Екатерингофский 3/8» (см. «Правда», 1962, 29 августа).

³ Здесь и далее цитируются «Требования и программы испытаний в комиссии юридической», опубликованные в февральском номере «Журнала министерства народного просвещения» за 1891 год.

⁴ Институции — в римском рабовладельческом государстве элементарные учебные руководства для высших школ риторики и права.

⁵ Дигесты — главнейшая часть свода римского гражданского права, составленного при императоре Юстиниане; опубликована в конце 533 года.

⁶ Василий Иванович Адамович — приват-доцент Петербургского университета по кафедре гражданского судопроизводства и торгового права и судопроизводства. В 1881 году окончил Петербургский университет, в 1883 году выдержал при нем испытание на степень магистра, с 1884 года читал гражданское судопроизводство, с 1888 года — торговое право.

⁷ Адольф Христианович Гольмстен с 1882 по 1886 год и с 1888 по 1891 год — редактор гражданского отдела «Журнала гражданского и уголовного права», с 1883 по 1890 год — редактор юридического отдела «Словаря практических сведений». С 1889 года — приват-доцент Петербургского университета по кафедре гражданского судопроизводства и торгового права.

⁸ Сергей Владимирович Ведров в 1879 году был назначен доцентом полицейского права, а в 1884 году — профессором Петербургского университета. Кроме того, преподавал в Лесном институте и в Училище правоведения.

⁹ «У вас там (то есть в Петербургском университете. — А. И.), — говорил впоследствии Владимир Ильич М. А. Сильвину, — масса схоластики, совершенно ненужной» («Каторга и ссылка», 1934, № 1, стр. 82).

 

Предъявитель сего, Владимир Ульянов, по произведенному в Юридической испытательной комиссии при означенном (то есть Петербургском. — А. И.) университете испытанию, признан имеющим право на диплом первой степени¹, каковой ему будет вручен по изготовлению, в удостоверение чего выдано Владимиру Ульянову это свидетельство для предоставления.

Свидетельство, выданное В. И. Ульянову Юридической испытательной комиссией при Петербургском университете, от 22 ноября 1891 года, № 205. Цит. по статье Б. Волина «В. И. Ленин в Самаре». «Исторический журнал», 1943, № 1, стр. 55.

¹ Из 33 экзаменовавшихся вместе с Владимиром Ильичем 6 не выдержали испытаний, дипломы получили 27 человек, из них 9 — первой степени. Но только у одного Владимира Ильича в дипломе первой степени были высшие оценки по всем предметам.

 

ДИПЛОМ

Предъявитель сего, Владимир Иванов¹ Ульянов, вероисповедания православного, родившийся 10 апреля 1870 г., с разрешения г. министра Народного Просвещения, подвергался испытанию в Юридической испытательной- комиссии при Императорском С.-Петербургском университете в Апреле, Мае, Сентябре, Октябре и Ноябре месяцах 1891 года.

По представлении сочинения и после письменного ответа, признанных весьма удовлетворительными, оказал на устном испытании следующие успехи: по догме римского права, истории римского права, гражданскому праву и судопроизводству, торговому праву и судопроизводству, уголовному праву и судопроизводству, истории русского права, церковному праву, государственному праву, международному праву, полицейскому праву, политической экономии и статистике, финансовому праву, энциклопедии права и истории философии права — весьма удовлетворительные.

Посему, на основании ст. 81 общего устава Императорских Российских Университетов, 23 августа 1884 года, Владимир Ульянов, в заседании Юридической испытательной комиссии 15 Ноября 1891 г., удостоен диплома первой степени, со всеми правами и преимуществами, поименованными в ст. 92 устава и в V п. Высочайше утвержденного в 23 день Августа 1884 года мнения Государственного Совета. В удостоверение сего и дан сей диплом Владимиру Ульянову, за надлежащею подписью и с приложением печати Управления С.-Петербургского учебного округа. Город С.-Петербург, Января 14 дня 1892 года.

Попечитель С.-Петербургского учебного округа
М. Капустин.

Председатель Юридической испытательной комиссии
В. Сергеевич.

Правитель канцелярии С. Борейша.
№ 334.

Диплом первой степени, выданный В. И. Ульянову после сдачи экзаменов при Петербургском университете, от 14 января 1892 года. «Красная летопись», 1924, № 1, стр. 56.

¹ В подлиннике опечатка. На дипломе рукой В. И. Ленина слово Иванов зачеркнуто и сверху написано: Ильин (то есть сын Ильи, Ильич).

 

Образование (в каких учебных заведениях учились, окончили ли, если не окончили, то сколько прошли классов или курсов):

в 1891 году кончил (сдал экзамен экстерном) Петрогр(адский) (тогда еще Петербургский. — А. И.) Унив(ерситет) по юр(идическому) фак(ультету)¹.

Из анкеты делегата X съезда РКП В. И. Ленина. Ленинский сборник, том XX, стр. 50.

¹ В анкете делегата X Всероссийской конференции РКП (б), отвечая на вопрос «Образование», В. И. Ленин записал: «юридический факультет Петроградского университета, кончил 1891» (Ленинский сборник, том XXXVI, стр. 244). Обе анкеты заполнялись в 1921 году (первая — 7 марта, вторая — 24 мая) в Петрограде, поэтому В. И. Ленин назвал университет Петроградским.

 

Тогда многие удивлялись, что, будучи исключенным из университета, он (Владимир Ильич. — А. И.) в какой-нибудь год, без всякой посторонней помощи, не сдавая никаких курсовых и полукурсовых испытаний, подготовился так хорошо, что сдал вместе со своим курсом. Кроме прекрасных способностей Владимиру Ильичу помогла в этом большая трудоспособность.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 21).

Ульянов подчинен негласному надзору полиции на основании 3 п(ункта) циркуляра г. министра внутренних дел от 9 апреля 1882 года, за № 1365, ввиду исключения его из числа студентов Казанского университета за участие в беспорядках 4 декабря 1887 года.

Время выезда, месяц и число	Место, куда отправляется	Сведения, обнаруженные) наблюдением при переездах
11 ноября 1891 г.	В г. Москву, почему настоящее извещение препровождается к господину московскому обер-полицмейстеру.

Петербургский градоначальник генерал-лейтенант Грессер.

16 ноября 1891 года. № 11521¹.

Извещение о выезде состоящего под негласным надзором в г. С.-Петербурге Владимира Ильина Ульянова, 21 года. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 71.

¹ Получив настоящее «извещение», московские полицейские с ног сбились, разыскивая в Москве Владимира Ильича. После длительных и безуспешных поисков они вынуждены были обратиться в адресный стол: «Запрос в адресный стол из (Московского) охр(анного) отд(еления). Ульянов Владимир Ильин, сын действит(ельного) стат(ского) советника. За нач(альника) отд(еления) (подпись). 11 января 1892 года». В тот же день они получили следующий ответ: «Справка адресного стола. Ульянова Владимира Ильина, сына действ(ительного) стат(ского) советника,

 

С.-Петербургский градоначальник извещением от 18 сего января за № 631 уведомил меня, что состоящий под негласным надзором полиции сын действительного статского советника Владимир Ильин Ульянов в ноябре месяце приезжал в С.-Петербург и затем И ноября выбыл обратно из Петербурга в Самару¹, между тем об выезде из Самары в Петербург и о приезде обратно в Самару меня не уведомили. Вследствие чего прошу ваше высокоблагородие уведомить меня, прибыл ли и проживает ли в настоящее время в г. Самаре вышеозначенный Ульянов.

Начальник самарского губернского жандармского управления — самарскому полицмейстеру, от 29 января 1892 года, № 63. «Советское государство и право», 1956, № 3, стр. 63

¹ После окончания экзаменов Владимир Ильич вернулся из Петербурга в Самару 12 ноября 1891 года.

 

По получении диплома Владимир Ильич записался помощником к присяжному поверенному Хардину, видному представителю тогдашнего либерального общества в Самаре, человеку очень умному, которого Владимир Ильич ценил¹.

А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н.Ленин), стр. 28.

¹ Как пишет Г. А. Клеменц («Коммуна» (Самара), 1924, 23 апреля), Владимир Ильич находился с Хардиным в близких отношениях до самой смерти последнего в 1910 году, причем и после его смерти относился к его памяти с большим уважением.

По возвращении из Петербурга в Самару Владимир Ильич подал заявление о желании поступить к Андрею Николаевичу Хардину помощником присяжного поверенного. 1 января 1892 года Хардин обратился с соответствующим рапортом в самарский окружной суд. 30 января общее собрание отделений суда постановило принять этот рапорт к сведению. Это и явилось началом юридической деятельности Владимира Ильича.

 

Владимир Ильич любил бывать у Хардина¹ — первое время больше из-за шахмат, а потом, когда он сдал экзамены по юридическому факультету и записался у Хардина помощником присяжного поверенного, их связывали также общие дела судебного характера.

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 64 — 65).

¹ Квартира А. Н. Хардина находилась на Саратовской улице в доме Вощакина (ныне улица Фрунзе, 65).

 

Знакомство и последовавшая затем связь молодого В. И. Ульянова с Хардиным были далеко не случайны, так как Хардин был весьма незаурядной величиной и в общественном смысле: в его лице и в кружке, близ него группировавшемся, поляризовалась (то есть занимала резко выраженную позицию, — А. И.) часть интеллигенции, отмежевывавшаяся от начинавшего давать свои результаты «буржуазного окружения», центром которого был также адвокат и городской воротила К. К. Позерн¹.

Н. Самойлов. Некоторые указания для исследователя биографии тов. Ленина в период бытности его пом. присяжного поверенного. «Пролетарский суд», 1925, № 3, стр. 12.

¹ Окончив Московский университет, Карл Карлович Позерн был вынужден покинуть столицу и поселился в Самаре, где, став присяжным поверенным и гласным Думы, вскоре сделался одним из крупнейших адвокатов Поволжья и видным прогрессивным общественным деятелем. В доме Позернов часто бывал А. М. Горький, в судьбе которого Карл Карлович и его жена Мария Сергеевна приняли живейшее участие. Марии Сергеевне Позерн Горький посвятил два тома своих очерков и рассказов. В некрологе о К. К. Позерне, напечатанном 21 апреля 1896 года в «Самарской газете» (№ 88), А. М. Горький писал: «Это была жизнь, полная труда, хорошая жизнь человека, всегда руководившегося принципом и ставившего честь прежде всего!»

 

Особняком жили в Самаре либеральные кружки, с которыми мы соприкасались лишь спорадически (то есть от случая к случаю. — А. И.) и для строго определенных целей: помощи ссыльным и заключенным, приискания заработка и т. п. Либералы группировались вокруг следующих лиц: судебного следователя Я. Л. Тейтеля, известного врача и сотрудника толстых журналов в 70-х годах В. О. Португалова, присяжного поверенного А. Н. Хардина, у которого Владимир Ильич работал в качестве помощника после 1891 года, адвоката Г. А. Клеменца, о котором упоминалось выше, председателя окружного суда Анненкова и др.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 35.

Наш дом¹ часто посещали молодые люди — судебные следователи, присяжные поверенные и т. д. Отец (В. И. Анненков. — А. И.) любил молодые, свежие мысли. Его ближайшим другом был еврей — судебный следователь Яков Львович Тейтель... В доме Тейтеля отец мой встретил Максима Горького, который в то время был еще неизвестным молодым человеком, сосланным в Самару за либеральный образ мыслей². Молодые люди, посещавшие дом Тейтеля, с интересом слушали рассказы отца о декабристах и Сибири³.

Был другой молодой человек, посещавший дом Тейтеля, который с глубочайшим интересом относился к истории восстания декабристов... Он был не особенно большого роста, все черты его лица носили отпечаток не только обширного ума, но и непреклонной энергии. Он в это время был помощником присяжного поверенного популярного адвоката Хардина. Его имя было Владимир Ильич Ульянов, впоследствии он стал известным миру как Ленин.

М. В. Анненкова. Пусть догорает свеча. «Новый мир», 1957, № 4, стр. 152.

¹ Имеется в виду дом председателя самарского окружного суда В. И. Анненкова.

² А. М. Горький приехал в Самару в феврале 1895 года из Нижнего Новгорода.

³ Председатель самарского окружного суда Владимир Иванович Анненков был сыном декабриста Ивана Александровича Анненкова.

 

А. Н. Хардин не стеснял своих помощников в их занятиях и не был сторонником «натаскивания» их по делам; этому последнему он предпочитал самую широкую самодеятельность молодняка адвокатуры.

Зато с какою громадною любовью он трактовал со своими начинающими помощниками вопросы, которые останавливали на себе их внимание, самым тщательным образом анализируя каждую, казавшуюся ему оригинальной, конструкцию, которую они предлагали его обсуждению.

Очевидно, его дискуссии с В. И. Лениным в этой области были весьма интересны, потому что достаточно лет спустя — уже в начале девятисотых годов — мне приходилось слышать от Хардина сожаление, что Ленин не пошел по пути цивилиста¹.

Н. Самойлов. Некоторые указания для исследователя биографии тов. Ленина в период бытности его пом. присяжного поверенного. «Пролетарский суд», 1925, № 3, стр. 12.

¹ Цивилист — юрист, специалист по гражданскому праву, цивилистике.

 

В Самарский Окружной Суд
 Помощника присяжного поверенного
 при Самарском Окружном Суд
е Владимира Ильича Ульянова,
 живущего в г. Самаре по Сокольничьей улице
 в доме Рытикова

ПРОШЕНИЕ

Имею честь просить Самарский Окружной Суд выдать мне свидетельство на право быть поверенным¹. При сем, согласно требованию статьи 4065 учреждения судебных установлений (изд. 1883 года), удостоверяю, что для получения мною права быть поверенным нет ни одного из препятствий, означенных в статье 246 устава гражданского судопроизводства.

Помощник присяжного поверенного
 Владимир Ульянов

Самара, февраля 28 дня 1892 года².

В. И. Ульянов. Прошение в самарский окружной суд о выдаче свидетельства на право быть поверенным. В. И. Ленин. Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 557.

¹ Прошение Владимира Ильича было написано с целью получить возможность выступать в качестве адвоката по гражданским делам.

² На прошении имеется справка: «Ульянов состоит помощником присяжного поверенного при г. Хардине с 30-го января сего 1892 года. Сведений о нравственных качествах Ульянова в деле не имеется».

 

Несколько раз пришлось ему (Владимиру Ильичу. — А. И.) выступать по процессам. Это были мелкие процессы, не бравшие много времени на подготовку и интересовавшие Владимира Ильича в очень умеренной степени¹.

И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н. Ленин), стр. 28.

¹ Всего в· 1892 году В. И. Ленин выступил защитником 12 раз (первый раз - 5 марта, последний - 17 декабря). Подзащитными его были главным образом крестьяне, перенесшие страшный голод, который охватил все Поволжье. За время своего пребывания в Самаре Владимир Ильич вел 18 судебных дел, из которых 15 - уголовных и 3 - гражданских. Подавляющее число уголовных (11) - дела о краже, остальные 4 уголовных дела - о богохульстве, об аварии на железной дороге, об оскорблении отца, об избиении жены.

 

...В своем нервом процессе, относящемся к 5(17) марта 1892 г., Владимир Ильич защищал мастерового — портного по профессии — В. Ф. Муленкова, 34 лет, обвинявшегося в тяжком преступлении — «богохульстве». Подсудимому, как это видно из обвинительного акта, вменялось в вину то, что, будучи в нетрезвом виде, в публичном месте (в бакалейной лавке) он «матерно обругал бога, богородицу и святую троицу». Затем, удостоив своим вниманием «государя императора и его наследника», заключил, что «государь неправильно распоряжается...»

В журнале судебного заседания окружного суда по уголовному отделению «марта 5 дня» (начавшегося в 3 часа 30 минут пополудни. — А. И.) отмечено, что «защитником подсудимого был помощник присяжного поверенного Ульянов, избранный самим подсудимым» (д(ело) № 68, л(ист) д(ела) 40)¹.

Хотя действия Муленкова были квалифицированы по ст(атье) 180 Уложения о наказаниях, а сам процесс проходил при закрытых дверях, защитнику удалось добиться относительно мягкого наказания — одного года тюрьмы (см. ф(онд) 461, д(ело) 25952).

Из статьи И. Стерника «Из деятельности В.И. Ульянова в качестве защитника». «Советская юстиция», 1958, № 4, стр. 29.

¹ Здесь и ниже ссылка на архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

 

(Второе) выступление (Владимира Ильича. — А. И.) было 11 марта по делу крестьян Самарской губ(ернии) и уезда, Дубово-Уметской волости, села Березовый Гай, Михаила Васильевича Опарина, 34 лет, и Тимофея Ивановича Сахарова, 43 (лет), обвинявшихся в краже у крестьянина (кулака. — А. И.) того же села Мурзина из сундука около 300 рублей. Дело было, должно быть, весьма ординарно, и судебное разбирательство продолжалось весьма недолго: от 12 ч(асов) 10 мин(ут) дня до 1 ч(аса) 25 мин(ут) дня, т. е. всего час с четвертью. Владимир Ильич произносил защитительную речь, текста и даже передачи которой в деле не имеется. Есть только указание на то, что после того, как присяжные заседатели вынесли свое «да, виновны», Владимир Ильич ходатайствовал о применении к подсудимым не столь суровых статей (в протоколе судебного заседания указывается, что «защитник просил о назначении наказания по 5-й степени той же статьи». — А. И.). Суд согласился с этим¹.

А. Аросев. Некоторые данные о деятельности Владимира Ильича как помощника присяжного поверенного в Самаре. Ленинский сборник, том II, стр. 444.

¹ В корреспонденции «В Березовом Гае», опубликованной в «Правде» 6 января 1960 года, говорится о новой жизни колхозного села Березовый Гай. В селе есть клуб, кино, радио, телевизоры. В дома колхозников пришли достаток и радость. Старый колхозник Иван Осипович Сахаров говорит: «...Владимир Ильич Ленин был защитником не только двух наших односельчан. Он весь народ защитил, поднял его на борьбу за свое законное право, за свое законное счастье».

 

Обязанности защиты подсудимых Тишкина, Зорина, Уж-дина, Зайцева, Красильникова, Гайского, Муленкова принять на себя согласен¹.

Пом(ощник) прис(яжного) пов(еренного) В. Ульянов

Надпись В. И. Ульянова на рапорте присяжного поверенного О. Г. Гиршфельда председателю самарского окружного суда. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

¹ Защитником этой группы голодных крестьян должен был выступить присяжный поверенный О. Г. Гиршфетьд. Но обвиняемые, как писал в рапорте председателю самарского окружного суда Гиршфельд, «выразили желание иметь своим защитником помощника присяжного поверенного В. Ульянова».

 

Третье дело, которое вел Владимир Ильич 16 апреля 1892 г., представляет, как и первое, значительный интерес. Как известно, в 1891 г. Россию вообще, и особенно Поволжье, поразил страшный голод. Даже для видевшего всякие виды русского крестьянства этот страшный год был исключительным. И вот дело, в котором защитником пришлось выступить Владимиру Ильичу, явилось отголоском голодного 1891 года. Обвинялись бедняки-крестьяне (Илья Ионович) Уждин, (Кузьма Федорович) Зайцев и (Игнатий Васильевич) Красильников в покушении на кражу хлеба из амбара местного кулака Копьякова¹. Они ничего не успели украсть, так как тут же были схвачены. В протоколах многочисленных допросов говорится, что Уждин показал, что «положительно есть нечего и взять негде, а между тем — семья и кормить ее нужно», и что Зайцев показал, что «разговаривали о голоде, о том, что работы нет и хлеба достать негде».

Владимир Ильич защищал подсудимых по назначению суда. В протокольной записи говорится, что прокурор требовал наказания по 2-й степени 32-й статьи Уложения о наказаниях. «Защитник подсудимого, — говорится в протоколе, — ходатайствовал о понижении наказания». Суд удовлетворил требование прокурора, но, как говорится в протоколе, «в низшей мере». Буржуазно-помещичий суд, перед которым предстали голодные бедняки-крестьяне, приговорил их к лишению всех прав и состояния и к арестантским ротам сроком на 3 года.

В этот же день, 16 апреля, Владимир Ильич выступал и по четвертому делу. Это было дело о самарском крестьянине (Василии Федоровиче) Муленкове, который впал в полную нищету и обвинялся в нескольких мелких кражах. Дело об этом бедняке тянулось около двух лет до того, как оно попало в суд. Владимир Ильич произнес защитительную речь, и сословные присяжные заседатели признали Муленкова по всем кражам, за исключением одной, невиновным. Все разбирательство продолжалось с 12 час(ов) 45 мин(ут) до 3 час(ов) 10 минут.

Через два дня, 18 апреля 1892 г., Владимир Ильич выступал в уголовном отделении самарского окружного суда в пятый раз. Обвинялись в краже снова бедняки — запасной рядовой (Егор Яковлевич) Тишкин и крестьянин (Иван Федорович) Зорин. Все судопроизводство продолжалось 1 час 20 мин(ут) — с 11 час(ов) 30 мин(ут) до 12 час(ов) 50 минут.

5 июня Владимир Ильич выступал в шестой раз — с защитой крестьянина (Максима Степановича) Бамбурова. «Защитник произнес защитительную речь». Товарищ прокурора требовал применения 5-й степени 31-й статьи Уложения о наказаниях. Владимир Ильич просил применить к подзащитному 3-ю степень 33-й статьи².

В следующем, седьмом по порядку, деле Владимир Ильич выступал 19 июня 1892 года. Он защищал на этот раз целую группу бедняков-крестьян: Чинова, 48 лет, двух братьев Куклеевых — Ивана, 21 года, и Николая, 13 лет, — и Лаврова, 33 лет. Все они содержались в тюрьме начиная с июня 1889 г., т. е. 3 года, по обвинению в краже³. После того, как прокурор заявил, что он «полагал бы назначить наказание по 31-й ст(атье) Уложения о наказаниях», «защитник ходатайствовал о смягчении наказания». Только один малолетний парнишка был оправдан. Все судопроизводство продолжалось 5 час(ов) — с 10 час(ов) утра до 3 час(ов) дня.

Летом Владимир Ильич не выступал защитником в уголовном отделении самарского окружного суда. В донесении пристава 3-й части города Самары полицеймейстеру от 30 июля 1892 г. сообщалось, что Владимир Ильич 25 июля выбыл в Алакаевку. 30-го же сентября начальник Самарского губернского жандармского управления предложил самарскому полицеймейстеру в связи с тем, что Ленин вернулся из Алакаевки в Самару, снова учредить за ним негласный надзор⁴.

Возобновил свои выступления Владимир Ильич в качестве защитника 15 сентября.

Из статьи Б. Волина «В. И. Ленин в Самаре (Экстернат и адвокатура)». «Исторический журнал», 1943, № 1, стр. 57 — 58.

¹ Крестьянин Игнатий Красильников, женатый, имевший двоих детей, рассказал, как значится в протоколе, что 27 ноября 1891 года «он был в г. Самаре, где зашел в солдатскую слободку, на квартиру к своему знакомому крестьянину Кузьме Федорову Зайцеву, и застал там еще совершенно незнакомого человека, которого Зайцев называл Ильей; стали разговаривать про нужду и хлеб, и он, Красильников, предложил Зайцеву и Илье совершить кражу хлеба из амбара крестьянина сельца Томашева Колка, где, как он знал хорошо, такового было много» (Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС).

² Крестьянин села Вязовки, Каменнобродной волости, Максим Степанович Бамбуров обвинялся в краже различных носильных вещей. Согласившись с заявлением Владимира Ильича, что подсудимый действовал «под влиянием крайности и не имел средств к пропитанию», суд приговорил его к помещению в исправительно-арестантское отделение сроком на один год.

³ Крестьяне села Раковки, Б.-Каменской волости, Самарского уезда, Петр Гаврилович Чинов, братья Куклеевы и Семен Егорович Лавров, работая в селе Верхней Орлянке, Бугурусланского уезда, сломали замок в амбаре кулака Е. Н. Чибисова и похитили разные вещи на сумму 160 рублей.

⁴ По другим данным, Владимир Ильич в 1892 году пробыл в Алакаевке с 22 июля по 8 сентября.

 

Его Превосходительству господину Директору
 Департамента Полиции Помощника присяжного поверенного
 при Самарском Окружном Суде
 Владимира Ильича Ульянова

ПРОШЕНИЕ

Будучи зачислен определением Общего Собрания Самарского Окружного Суда, состоявшимся 30 января 1892 года, в число помощников присяжного поверенного, я подал затем в Суд прошение о выдаче мне свидетельства на право быть поверенным. Так как Самарский Окружной Суд затрудняется дать определенный ответ на мое прошение по отсутствию у него сведений о моей личности, то я имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство поставить в известность господина председателя Самарского Окружного Суда о неимении со стороны Департамента Полиции препятствий к выдаче мне свидетельства на право быть поверенным.

Помощник присяжного поверенного
 Владимир Ульянов

Самара, июня 1 дня 1892 года. Угол Почтовой и Сокольничьей улиц, дом Рытикова¹.

В. И. Ульянов. Прошение директору департамента полиции. «Красная летопись», 1924, № 1, стр. 13.

¹ На прошении резолюция: «Объявить, что соответствующий отзыв будет дан на запрос надлежащего судебного начальства. 5/VI».

 

Департамент полиции имеет честь покорнейше просить ваше превосходительство не отказать в зависящем распоряжении об объявлении помощнику присяжного поверенного Владимиру Ильичу Ульянову, проживающему в доме Рытикова на углу Почтовой и Сокольничьей улиц, что соответствующий о нем отзыв будет дан лишь на запрос надлежащего судебного начальства.

Отношение департамента полиции на имя самарского губернатора, от 8 июня 1892 года, № 2924. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 72.

Его Превосходительству
 господину Председателю Самарского Окружного Суда
 Помощника присяжного поверенного В. И. Ульянова

ПРОШЕНИЕ

В дополнение к поданному мною в марте месяце сего года в Самарский Окружной Суд прошению о выдаче мне свидетельства на право быть поверенным¹ имею честь доложить Вашему Превосходительству, что свидетельство о благонадежности мною не может быть представлено по следующим причинам: начальство Императорского С.-Петербургского Университета, от коего я имею аттестат об окончании курса, не может выдать мне удостоверения о благонадежности потому, что я не состоял студентом этого университета и держал экзамен в Испытательной Юридической Комиссии при этом университете в качестве экстерна с разрешения Его Сиятельства господина Министра Народного Просвещения, состоявшегося в мае месяце 1890 года. Что же касается до удостоверения моей благонадежности со стороны полиции, то Департамент Полиции не выдает такого рода удостоверений по просьбам частных лиц, но только по запросам присутственных мест. На основании вышеизложенного я имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство запросить г. Директора Департамента Полиции о неимении с его стороны препятствий к выдаче мне свидетельства на право быть поверенным.

Самара, июня 11 дня 1892 года.

Помощник присяжного поверенного
 Влад. Ульянов²

В. И. Ульянов. Прошение председателю самарского окружного суда. В. И. Ленин. Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 559 — 560.

¹ Имеется в виду прошение от 28 февраля 1892 года (см. стр. 603 наст, издания).

² На прошении резолюция: «В Департамент Государственной Полиции Министерства Внутренних Дел. 18 июня. № 1556».

 

Присяжным поверенным заведуемого мной суда Андреем Николаевичем Хардиным в январе 1892 года принят в свои помощники дворянин Владимир Ильин Ульянов, о чем Хардин и довел до сведения окружного суда представлением от 1 января 1892 года (по входящему реестру № 556/119), которое, в силу 354-й статьи учреждения судебных установлений, и принято судом к сведению. 29 февраля 1892 года Ульянов обратился в суд с прошением о выдаче ему свидетельства на право быть поверенным, но как при означенном представлении Хардина не было приложено удостоверения подлежащих властен о благонадежности Ульянова, а было лишь представлено свидетельство от испытательной комиссии при С.-Петербургском университете от 22 ноября 1891 года за № 205 о том, что Ульянов, прослушав курс по юридическому факультету, признан, по испытанию, имеющим право на диплом первой степени, то мной и было объявлено Ульянову о невозможности получить просимое им свидетельство без представления им надлежащего удостоверения о его благонадежности. По поводу этого Ульянов подал мне 11 июня 1892 года (по входящему реестру № 8749/2233) прошение, в коем, ходатайствуя о сношении с департаментом полиции по вопросу о неимении препятствий к выдаче ему просимого свидетельства, указывает вместе с тем на препятствия, ввиду коих он лишен возможности представить сам удостоверение о его благонадежности.

Сообщая о вышеизложенном в департамент государственной полиции (с приложением засвидетельствованной копии с вышеозначенного прошения Ульянова от 11 июня 1892 года), имею честь покорнейше просить не оставить меня уведомлением: не имеется ли препятствий к выдаче Ульянову свидетельства на право хождения в качестве поверенного по судебным делам¹.

Отношение председателя самарского окружного суда в департамент полиции, от 18 июня 1892 года, № 1556. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 72 — 73.

¹ На подлиннике резолюция: «Оставить Ульянова под негласным надзором и уведомить о неимении препятствий к выдаче свидетельства на право хождения по делам. 2 июля».

 

...К выдаче дворянину Владимиру Ильичу Ульянову свидетельства на право ходатайства по делам препятствий со стороны департамента не встречается.

Из ответа департамента полиции председателю самарского окружного суда, от 4 июля 1892 года, № 3371. «Красная летопись», 1924, № 1, стр. 13.

 

...Выдать Ульянову просимое свидетельство (на право быть поверенным. — А. И.), о чем опубликовать в «Губернских ведомостях»¹ и донести г. министру юстиции.

Постановление общего собрания отделений самарского окружного суда, от 23 июля 1892 года. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

¹ «Самарские губернские ведомости» — официальная газета; выходила в Самаре в 1852 — 1917 годах, с 1866 года — два раза в неделю.

 

Председатель Самарского Окружного Суда объявляет, что им выдано свидетельство на право ведения чужих судебных дел в Самарском Окружном Суде в течение 1892 г. помощнику присяжного поверенного, дворянину, Владимиру Ильичу Ульянову.

«Объявления». «Самарские губернские ведомости», 1892, 5 августа.

 

СВИДЕТЕЛЬСТВО

на 1892 год.

Согласно состоявшемуся двадцать третьего июля 1892 года постановлению Общего Собрания отделений Самарского Окружного Суда, выдано сие свидетельство сим Судом Помощнику Присяжного Поверенного дворянину Владимиру Ильичу Ульянову в том, что ему, Ульянову, на основании 406 ст(атьи) Учреж(дения) Суд(ебных) Уст(ановлений) по прод. 1886 года и 1104, 1110 и 111 ст(атей) т. II, ч. 1, Учреж. Общ. Суд. мест. изд(ание) 1876 года, разрешается ходатайствовать по чужим судебным делам в Самарском Окружном Суде в течение всего 1892 года.

Июля 27 дня 1892 года.

И. д. Председателя Самарского Окружного Суда (подпись)
И. д. Секретаря (подпись).

Свидетельство, выданное В. И. Ульянову на право быть поверенным в 1892 году, от 27 июля 1892 года, № 1879. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

15 сентября 1892 г. слушалось дело о самарском мещанине (Николае Ивановиче) Гусеве, обвинявшемся в том, что бил свою жену кнутом (это было восьмое судебное дело, в котором выступал Владимир Ильич. — А. И.). Обвинителем выступала жена подсудимого¹. После того, как развернулось дело, Владимир Ильич отказался сделать заявление о смягчении наказания для подсудимого.

Второе выступление осенью того же года было 17 сентября по делу о краже у купца Коршунова. Кражу совершили двое: рабочий, прусский подданный Вильгельм Христианович (правильно: Христофорович. — А. И.) Садлох, и «солдатский сын», как именует его суд, мальчик 13 лет, Степан Спиридонович Репин. Они похитили разные вещи из сундука купца Коршунова (на сумму около 9 рублей. — А. И.) ... Мальчик был оправдан, а Садлох осужден.

Насколько можно судить по материалам вышеприведенных дел, Владимир Ильич выступал в них, так сказать, «но наряду», в порядке обязанности, как помощник присяжного поверенного Хардина.

В трех нижеследующих делах Владимир Ильич выступал по выбору подсудимых.

Так было 26 октября во время слушания дела мещан (Василия Икарионовича) Алашеева 21 г(ода), (Алексея Виссарионовича) Карташева 22 л(ет), (Дмитрия Алексеевича) Перушкина 18 л(ет) и крестьян: Нижегородской губ(ернии), Лукояновского уезда, Крюковской волости, села Силина, — (Василия Семеновича) Абрамова 31 г(ода), Самарской губ(ернии), Ставропольского уезда, Суходольской волости, села Суходола, —  (Андрея Андреевича) Червякова. Все они обвинялись в краже стальных рельсов у купца Духимова и чугунного колеса у купчихи Бахаревой в Самаре.

Из всех подсудимых Владимир Ильич взялся защищать только первых трех: Алашеева, Карташева и Перушкина...²

19 ноября того же года должно было слушаться дело крестьянина Самарской губ(ернии) и уезда, Петропавловской волости, деревни Светловки, Филиппа (Евграфовича) Лаптева, обвинявшегося в оскорблении своего отца и ослушании его. Но Владимир Ильич сделал заявление в суде о необходимости вызова дополнительных свидетелей со стороны обвиняемого, в чем однажды судом было уже отказано. Суд согласился, и дело отложили до следующего заседания. Однако после не пришлось разбирать этого дела, так как на другой же день отец с сыном помирились. (Отец потребовал от сына расписки в том, что он, сын, обязуется беспрекословно и во всем подчиняться отцу. Сын выдал формальным путем такую расписку, и дело было исчерпано.)

Последний раз Владимир Ильич выступал в судебном заседании 17 декабря. Дело шло об отставном прапорщике Языкове, служившем начальником станции «Безенчук», Оренбургской железной дороги, и «отставном рядовом» Кузнецове, служившем на той же станции стрелочником.

А. Аросев. Некоторые данные о деятельности Владимира Ильича как помощника присяжного поверенного в Самаре. Ленинский сборник, том II, стр. 445 — 447.

¹ В протоколе говорится, что «председательствующий спросил частную обвинительницу (то есть жену Гусева. — А. И.), какому наказанию желает она подвергнуть подсудимого, частная обвинительница просила наказать подсудимого по закону. Защитник (Владимир Ильич. — А. И.) ничего не заявил» (Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС).

² В. И. Алашеев, А. В. Карташев и Д. А. Перушкин обвинялись в краже, а В. С. Абрамов и А. А. Червяков — в приеме краденого (см. «Самарские губернские ведомости», 1892, 2 сентября).

 

Среди уголовных дел, проведенных В. И. Лениным в Самарском окружном суде, одним из самых крупных было дело о железнодорожной аварии — дело Языкова и Кузнецова, в котором защитником Языкова выступил В. И. Ленин. Это дело заслуживает особого внимания, во-первых, потому, что трафаретный язык секретарских записей — «прокурор произносит обвинительную речь, защитник — защитительную» — уступает здесь место довольно отчетливому изложению защитительной речи В. И. Ленина на суде. Во-вторых, самое выступление В. И. Ленина по делу Языкова и Кузнецова представляет собой замечательный образец юридического анализа.

Обстоятельства дела Языкова и Кузнецова, согласно обвинительному акту, заключались в следующем: «В 4 ч(аса) 30 мин(ут) по петербургскому времени 8 мая 1891 г. на станции «Безенчук» Оренбургской железной дороги, в районе Самарского уезда, произошло столкновение 5 пустых вагонов, двигавшихся по рельсам вследствие поднявшегося ветра, с ручным вагончиком, на котором ремонтный рабочий Петр Наурское возил воду; при этом столкновении Наурское получил легкие повреждения, бывший же при нем девятилетний мальчик Андрей Коротин получил безусловно смертельные повреждения, от которых тут же и умер».

На этом основании Языков и Кузнецов были преданы суду по обвинению в том, что, занимая должность: первый — начальника станции, а второй — стрелочника, «допустили в свое дежурство небрежное отношение к своим обязанностям...»

Как было указано выше, Языков и Кузнецов допустили упущение по службе, выразившееся в том, что они, вопреки железнодорожным правилам, следовательно, вопреки требованиям службы, не закрепили колес товарных вагонов подпорками. Ст(атья) 411 Уложения о наказаниях предусматривала нерадение и упущение в отправлении должности, повлекшие за собой вредные последствия, в данном случае — смерть мальчика. Однако Языков и Кузнецов были привлечены к ответственности не по ст(атье) 411, предусматривающей должностное нерадение, а по общеуголовной ст(атье) 1085 из главы «О нарушении правил, установленных для сохранения путей сообщения», предусматривающей более тяжкое наказание...

В связи с этим важно отметить, что В. И. Ленин, выступая защитником по делу Языкова, не ставил, как видно из протокола судебного заседания, вопроса о квалификации действий Языкова как нерадения по службе, предусмотренного ст(атьей) 411 Уложения о наказаниях. В. И. Ленин, напротив, находил правильным применение общеуголовной нормы — ст(атьи) 1085 — и возражал лишь против применения к Языкову ч(асти) 2 этой статьи.

Основной вопрос, ставший по делу Языкова предметом спора между прокурором и защитником, заключался в разграничении ч(асти) 2 и ч(асти) 3 ст(атьи) 1085.

Четкий юридический анализ ст(атьи) 1085 Уложения о наказаниях, данный В. И. Лениным, нашел отражение даже в скупой протокольной записи.

Из статьи А. Н. Трайнина, М. Л. Шифмана «Страницы из биографии В. И. Ленина». «Советское государство и право», 1956, № 3, стр. 65 — 66.

Защитник подсудимого (то есть Владимир Ильич. — А. И.) в своей речи (по делу Языкова и Кузнецова. — А. И.) доказывал, что деяние подсудимого Языкова под действие 2-й части ст(атьи) 1085 Уложения не может быть подведено, так как во 2-й части ст(атьи) 1085 Уложения предусмотрены случаи неосторожности и небрежности лиц, не исполнивших своих прямых обязанностей...

Защитник просил в случае невозможного полного оправдания подсудимого Языкова избрать для него наказание по 3-й части 1085 статьи Уложения и именно не арест или тюрьму, а денежное взыскание¹.

Протокол судебного разбирательства в самарском окружном суде, от 17 декабря 1892 года. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

¹ Судебное разбирательство по делу Языкова и Кузнецова длилось три часа — с 11 часов утра до 2 часов дня. Суд согласился с доводами Владимира Ильича и осудил Языкова по 3-й части статьи 1085 Уложения о наказаниях, то есть за то, что он, как начальник станции, не проявил достаточного надзора за подчиненным ему стрелочником Кузнецовым. Языков был приговорен к уплате 100 рублей штрафа.

 

В Самарский Окружной Суд
 Помощника присяжного поверенного
 Владимира Ильича Ульянова

ПРОШЕНИЕ

Прилагая при сем квитанцию Самарского губернского казначейства от сего января 1893 г. за № 75 об уплате мною 75 рублей в оплату свидетельства на право ведения чужих дел, а равно и свидетельство на ведение дел в течение 1892 года, имею честь покорнейше просить выдать мне свидетельство на право ведения чужих дел в течение 1893 года. При сем удостоверяю, что препятствий к выдаче мне свидетельства, означенных в статье 246 устава гражданского судопроизводства, не имеется.

Самара, января 5 дня 1893 года.

Помощник присяжного поверенного Владимир Ульянов¹

В. И. Ульянов. Прошение в самарский окружной суд. В. И. Ленин. Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 561.

¹ На прошении имеется резолюция: «1893 г. Января 7 дня, в Общем Собрании отделений сего Суда постановлено: Просимое Помощником Присяжного Поверенного Ульяновым свидетельство выдать и донести о сом господину Министру Юстиции».

 

Согласно состоявшемуся седьмого января сего 1893 года постановлению Общего Собрания отделений Самарского Окружного Суда, выдано сие свидетельство сим Судом Помощнику Присяжного Поверенного, дворянину Владимиру Ильичу Ульянову в том, что ему, Ульянову... разрешается ходатайствовать по чужим судебным делам в Самарском Окружном Суде в течение настоящего 1893 года.

Свидетельство, выданное В. И. Ульянову на право быть поверенным в 1893 году, от 7 января 1893 года, № 82. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

В. И. Ленин выступал в Самарском окружном суде преимущественно по уголовным делам. Однако несколько раз ему пришлось вести и гражданские дела. Остановимся на двух из них.

Дело по иску Степана Мороченкова к Мелекесской посадской управе и имуществу Анастасии Мороченковой. 17 августа 1892 г. присяжный поверенный А. С. Лялин по доверенности С. И. Мороченкова обратился в Самарский окружной суд с прошением, в котором писал: 30 декабря 1882 г. Мелекесская посадская управа выдала П. И. Мороченкову удостоверение в том, что он внес всю выкупную сумму за состоящее в его пользовании городское усадебное место, почему место это перешло в полную его собственность. Между тем Мелекесская посадская управа 17 июля 1890 года совершила в конторе мелекесского нотариуса Ищевского акт о продаже ею того же самого места А. К. Мороченковой.

Считая, что продажа, удостоверяемая этим актом, недействительна, истец полагал, что проданное управою по нему Мороченковой усадебное место должно быть возвращено настоящему его собственнику — П. И. Мороченкову, а за его смертью, его законным наследникам, т. е. его брату, так как А. К. Мороченкова и единственная дочь ее и П. И. Мороченкова — Анна — умерли.

После смерти А. К. Мороченковой (по фамилии второго мужа Головиной) спорный участок унаследовал ее брат — крестьянин А. К. Палалеев¹. В. И. Ленин, представлявший интересы А. К. Палалеева, направил в Самарский окружной суд возражения на иск присяжного поверенного А. С. Лялина — поверенного С. И. Мороченкова, причем эти возражения написаны собственноручно В. И. Лениным.

В содержательном исчерпывающем ответе В. И. Ленин доказывал неправильность мнения истца: «Покойный Павел Мороченков подал в Мелекесскую Посадскую Управу 23 декабря 1888 года заявление (засвидетельствованное нотариально) о перечислении числившегося за ним усадебного места по плану № 60 на имя жены его, Анастасии Кириловой Мороченковой. Управа перечислила усадьбу на имя Мороченковой и выдала ей 13 октября 1889 года за № 34 удостоверение об уплате выкупа за усадебное место.

Перечисление это совершенно законное, так как уплата выкупа Павлом Мороченковым сама по себе не переносила права собственности на усадьбу от Управы на Павла Мороченкова (ибо по закону переход недвижимой собственности происходит лишь по крепостным документам — и притом с момента утверждения их старшим нотариусом), а только давала Павлу Мороченкову право требовать от Управы или выдачи ему крепостного документа на землю или возвращения уплаченных денег. Само собой разумеется, заявление Управы, что «право собственности с 30 декабря 1882 года переходит к нему, Мороченкову», — никакой силы не имеет, ибо домашними документами права собственности на недвижимость не переносятся.

До выдачи крепости — усадебное место было в собственности Управы. Последняя, перечислив его, по просьбе Мороченкова, на имя Мороченковой, совершила потом купчую крепость на продажу этого места Анастасии Кириловой Мороченковой (по второму мужу — Головиной).

Таким образом первое исковое требование истца — о признании этой купчей недействительной — отпадает, а вместе с ним и второе — о признании права собственности на усадебное место по плану № 60 за единственным наследником Павла Мороченкова — Степаном Ивановым Мороченковым.

Спорным усадебным местом совершенно законно владеет ныне крестьянин Антон Кирилов Палалеев, родной брат и единственный наследник Анастасии Кириловой Мороченковой (по второму мужу Головиной), скончавшейся 3-го февраля 1891 года.

На основании изложенного имеем честь просить Самарский окружной суд в иске, предъявленном крестьянином Степаном Мороченковым к Мелекесской управе и к имуществу умершей жены зап(асного) солдата, Анастасии Головиной, — отказать, возложив на истца судебные и за ведение дела издержки»².

Согласившись с точкой зрения В. И. Ленина, Самарский окружной суд 18 мая 1893 г. вынес решение: «Степану Ивановичу Мороченкову в иске, предъявленном им к Мелекесской посадской управе и к имуществу умершей жены запасного солдата Анастасии Кириловой Головиной, по первому мужу Мороченковой, отказать, с обращением на истца судебных по делу издержек».

Дело по иску Константинова к Шимковичу и Брискеру. В том же 1892 г. купец Константинов предъявил иск к ответчикам Шимковичу и Брискеру на сумму 12 317 руб(лей). При рассмотрении этого дела в суде 12 — 13 января 1893 г. представителем интересов Брискера явился В. И. Ленин.

Соображения, высказанные В. И. Лениным по этому делу, нашли отражение в протоколе судебного заседания. В протоколе записано следующее: «Поверенные ответчиков Брискера — Ульянов и Шимковича — Клеменец (Г. А. Клеменц. — А. И.)³, возражая против иска и объяснений Михайлова и находя иск Константинова преждевременным, недоказанным и не подлежащим удовлетворению, объяснили, что из решения Палаты, положенного в основание иска, видно, что Константинов утверждал, что Брискер и Шимкович получили от него 62 000 руб(лей), что в 50 000 рублях они не должны давать отчета, а только в остальных 12 000 рублях. Следовательно, чтобы доказать иск, надо доказать получение 62 000 руб(лей). Из решения Палаты видно, что она не только не признала доказанным получение этих денег, но отстранила от своего рассмотрения этот вопрос. На самом деле, Палата, не входя в рассмотрение количества полученных денег и считая доказанным получение лишь 12 000 руб(лей), решала только вопрос о квалификации договора. Необходимость особого выделения этого вопроса и разрешения его отдельно от вопроса о количестве полученных денег вызывалась, во-первых, той постановкой, которую получило дело в первой инстанции, а во-вторых, невозможностью перейти к оценке доказательств ранее решения вопроса, приказчики ли или подрядчики были Брискер и Шимкович, так как законы о доказательствах различны для подряда и для найма»...

Безупречная юридическая аргументация В. И. Ленина не была воспринята Самарским окружным судом, и иск Константинова был удовлетворен.

Однако по апелляционной жалобе ответчиков Саратовская судебная палата по гражданскому департаменту 19 мая 1893 г. определила: «В иске Константинову отказать, взыскав с него в пользу ответчиков Шимковича и Брискера судебные издержки и вознаграждение за ведение дела в обеих инстанциях в размере 732 р(убля) 70 к(опеек) и решение Самарского окружного суда 12 — 13 января 1893 г. отменить»⁴.

Из статьи А. Я. Трайнина, М. Л. Шифмана «Страницы из биографии В. И. Ленина». «Советское государство и право», 1956, № 3, стр. 68-70.

¹ Пытаясь усложнить судебное разбирательство, присяжный поверенный Лялин ходатайствовал о привлечении к делу Антона Палалеева в качестве третьего лица. На это Владимир Ильич возражал, что «Палалеев есть его доверитель и участвует в настоящем деле как опекун, так что надобность в привлечении его к настоящему делу в качестве 3-го лица излишня».

² Это заявление Владимир Ильич написал 13 марта 1893 года. В связи с задержкой рассмотрения дела Владимир Ильич 24 апреля подал в Самарский окружной суд следующее прошение: «На основании ст(атьи) 320 У (става) г(ражданского) с(удопроизводства) имею честь просить Самарский Окружной Суд назначить заседание для рассмотрения настоящего дела, находящегося в производстве 3-го стола № 239 — 1892 г. Самара, апреля 24 дня 1893 года. Помощник присяжного) повер(енного) В. Ульянов».

³ См. его воспоминания о Владимире Ильиче на стр. 522 — 523 и 620 наст, издания.

⁴ В этом году Владимир Ильич также вел дело некоего Графова, о чем свидетельствует его письмо из Петербурга 5 октября 1893 года. Прося мать «прислать деньжонок: мои подходят к концу», Владимир Ильич сообщает: «Из Самары мне пишут, что деньги по делу Графова (Казанское дело, которое я вел в Самаре) обещались уплатить в ноябре. Это даст мне (если обещание будет исполнено, а насколько это верно — не знаю) рублей 70» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 1). За ходатайство по делу присяжный поверенный получал, соразмерно цене иска.

 

От него (то есть от А. Н. Хардина. — А. И.) я знаю, что В(ладимир) И(льнч) приписывался к адвокатскому сословию не ради занятия адвокатурой, а просто чтобы иметь возможность легального, в глазах властей, существования¹.

Воспоминания Г. А. Клеменца о В. И. Ленине. «Коммуна» (Самара), 1924, 23 апреля.

¹ К этим словам Г. А. Клеменца Анна Ильинична сделала следующее примечание: «И чтобы иметь профессию, заработок. Ведь средств, кроме понсии матери и проживаемого понемногу хутора в Алакаевке, у Владимира Ильича не было» (см. книгу И. И. Блюменталя «Ленин в Самаре». Самара, 1925, стр. 13). Чтобы улучшить материальное положение, члены семьи Ульяновых по-прежнему искали уроков, о чем свидетельствует объявление, печатавшееся в «Самарской газете» с 29 августа по 6 сентября 1892 года: «Действ(ительный) студент-матем(атик) дает уроки по специал(ьности); здесь же репет(ируют) и дают ур(оки) но всем предметам) ср(едннх) учебн(ых) зав(едепий) и итальянскому яз(ыку). Почт(овая) ул(ица), д(ом) Рытикова, М. Елизаров».

 

Бывшая профессия (указать вполне определенно) или какие специальности знаете. Помощник присяжного поверенного 1891-1895...

Из анкеты делегата X Всероссийской конференции РКП (б) В. И. Ленина. Ленинский сборник, том XXXVI, стр. 244.

Запись в адвокаты давала ему (Владимиру Ильичу. — А. И.) профессию, которая могла доставлять в будущем средства к существованию, но главная энергия и силы были направлены на изучение марксизма, русской действительности и на подготовку к революционной работе.

А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н. Ленин), стр. 28.

 

 

Глава девятая

ВО ГЛАВЕ САМАРСКИХ МАРКСИСТОВ

 

Состоя... помощником присяжного поверенного, Владимир Ильич, однако, мало занимался в Самаре юридической практикой: не она влекла его к себе, а революционная работа, работа в области теории и практики революционного марксизма.

И. Лалаянц (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 104).

В его (Владимира Ильича. — А. И.) работе с книгой (Маркс, изучение русской действительности по сырым материалам, статистическим сборникам, знакомство с сочинениями народников ит. д.) поражали необычайная для его возраста работоспособность, настойчивость, упорство. Поражали тем более, что он не был тем книжным человеком, который уткнулся в книгу и больше для него ничего не существует. Нет, он был жизнерадостным юношей, остроумным, веселым собеседником, внимательным сыном и братом. Он интересовался живыми людьми, следил за всеми сторонами общественно-политической жизни, причем у него уже и тогда была своя, ленинская тактика.

М. Голубева. Юноша Ульянов (В. И. Ленин). «Старый большевик», 1933, № 5, стр. 162.

Следует отметить одну весьма характерную черту в отношениях Владимира Ильича к сотоварищам по кружку. Если нужно было кому-либо помочь в овладении тем или иным знанием в области марксистской теории, или убедить заблуждающегося товарища в правильности того или иного положения этой теории, или же доказать ошибочность рассуждений и выводов того или иного автора, — Владимир Ильич не щадил никаких трудов. Он готов был разыскать нужную книгу, даже сделать необходимые выборки, а иногда написать статью, чтобы осветить соответствующий вопрос самым обстоятельным образом. Отсюда и его многочисленные доклады на кружке по самым разнообразным вопросам марксистской теории, истории и экономики. Агитатор, пропагандист и чуткий, заботливый товарищ сочетались в нем в высокой степени полно и совершенно.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 72.

Не мало беседовал Владимир Ильич... с находившейся в то время под надзором в Самаре М. П. Ясневой (Голубевой), представительницей русского якобинства¹, ставшей под влиянием Владимира Ильича социал-демократкой — большевичкой.

А. И. Ульянова-Елизарова, В. И. Ульянов (И. Ленин), стр. 27.

¹ В группу якобинцев-бланкистов кроме М. П. Голубевой-Ясневой входили А. И. Романова, Л. Г. Романов, В. П. Арцыбушев, А. И. Орлов, С И. Мицкевич, Троеперстов и другие. «Лично из группы якобинцев, — пишет М. П. Голубева, — Владимир Ильич знал только меня и Аделаиду Ивановну Романову, с которой виделся лишь осенью (в другом месте М. Голубева говорит, что это было весной. — А. И.) 1892 года, и тем не менее с большим интересом расспрашивал о ней при встрече со мной в 1918 году и был, видимо, огорчен, что она не с нами, а с меньшевиками. Что же касается меня, то в письме ко мне в 1904 году из-за границы в Саратов он пишет о желательности возобновления самарских дружеских отношений; стало быть, он считал меня в числе друзей».

 

М. П. Яснева и по возрасту (ей было за 30 лет) и по практическому опыту революционной деятельности была значительно старше членов нашего кружка. Вполне естественно поэтому, что она выступала в кругу «зеленой», как ей казалось, молодежи уверенно и авторитетно. Однако Владимир Ильич, стоя на классовой точке зрения, спокойно и без труда парировал наскоки Ясневой и особенно ее сотоварища — А. Романовой¹  и в конце концов разбил якобинскую теорию захвата власти, которую защищали эти две российские якобинки.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 62.

¹ «Романова, — вспоминает М. П. Голубева, — была умная женщина, хороший оратор, но со слабой сравнительно теоретической подготовкой и потому в сворах больше отделывалась общими местами. Когда она приехала ко мне в Самару, я, натурально, повела ее прежде всего к Ульяновым, пропев по дороге дифирамбы Владимиру Ильичу. За эти дифирамбы она обозвала меня изменницей якобинским принципам, но все же заинтересовалась Ульяновым. Видалась она с Владимиром Ильичем раза два: один раз мы были у Ульяновых, другой раз при ней ко мне заходил Владимир Ильич» (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 98).

 

С Владимиром Ильичем Ульяновым я познакомилась осенью 1891 года в Самаре, куда я была выслана под гласный надзор полиции... Помню простую обстановку квартиры Ульяновых, просторную столовую, где стоял рояль и большой стол, покрытый белой скатертью. Но даже среди этой простой обстановки Владимир Ильич выделялся своей простотой. Иначе как в блузе или косоворотке я его тогда не видала. Обычный костюм его в то время — ситцевая синяя косоворотка, подпоясанная шнурком.

Семья Ульяновых встретила меня очень радушно, но после рассказов Долгова¹, мне, конечно, хотелось прежде всего увидеть Владимира Ульянова. Признаться, в первый момент я несколько даже разочаровалась: невидный, выглядевший старше своих лет молодой человек; хотя должна сказать, что прищуренные, с каким-то особенным огоньком глаза бросались с первого взгляда. Почти весь вечер он молчал, играя с Долговым в шахматы. Когда я собралась уходить домой, Мария Александровна очень забеспокоилась, как я пойду одна на другой конец города, и Владимир Ильич вызвался меня проводить.

Я хорошо помню это первое путешествие мое с Владимиром Ильичем по грязным и темным улицам Самары. Я говорю — первое, потому что потом мы часто так путешествовали: всякий раз, как я уходила от Ульяновых вечером, Владимир Ильич шел провожать меня, и вот тогда-то мы с ним и вели бесконечные разговоры и споры; впрочем, спорила больше я. Но вернусь к первому путешествию. Владимир Ильич очень подробно расспросил меня, как и зачем я очутилась в Самаре, и когда узнал, что я выслана по делу якобинцев-бланкистов, что я якобинка, он очень заинтересовался этим обстоятельством и, по-видимому, взял меня как объект для изучения. Вообще, припоминая Владимира Ильича в Самаре, я прихожу к заключению, что он изучал не только Маркса, но, пользуясь всяким случаем, всяким знакомством, впитывал в себя опыт прошлого революционного движения. Владимир Ильич не только проводил меня до дому, но и зашел ко мне, и мы в этот первый вечер долго еще спорили с ним. От якобинцев перешли к Чернышевскому, от Чернышевского к Марксу. Помню, что я сгородила какую-то ужасную нелепость насчет научного социализма и никак не хотела отказаться от своего мнения, а Владимир Ильич спокойно и уверенно развивал свою точку зрения, чуть-чуть насмешливо, но нисколько не обидно опровергал меня и сразу же дал мне маленький, но хороший урок². Расстались мы дружески. Я, конечно, решила, что буду обращать его в якобинскую веру, попробовала за это приняться, но скоро убедилась, что это более чем трудно. Все же дружеские отношения наши не прекращались. Видались мы с Владимиром Ильичем раза два в неделю. В те дни, когда я бывала у Ульяновых (а это было в воскресенье), Владимир Ильич обычно шел провожать меня, заходил и в середине недели, приносил мне книги Н. — она, читал иногда какие-то свои заметки. Часто и много мы с ним толковали о «захвате власти» — ведь это была излюбленная тема у нас, якобинцев. Насколько я помню, Владимир Ильич не оспаривал ни возможности, ни желательности захвата власти, он только никак не мог понять — на какой такой «народ» мы думаем опираться, и начинал пространно разъяснять, что народ не есть нечто целое и однородное, что народ состоит из классов с различными интересами и т. п.

Меня, помню, страшно изумляла необычайная работоспособность Владимира Ильича. К Ульяновым я приходила обычно вечером, вечер проводила в обществе Анны Ильиничны и Марии Александровны, Владимира Ильича почти не видала, он сидел и работал в своей комнате, выходил только к чаю и ужину. Я в его комнате почти не бывала, и вообще в его комнату редко кто входил и из домашних; помню только, что чаще других ходила туда Мария Ильинична, 12 — 14-летняя девочка, потому что Владимир Ильич, бывало, заберет ее и уведет к себе. Комнату Владимира Ильича все же я хорошо помню: небольшая комната, где прежде всего бросались в глаза письменный стол и книги, много книг; но что меня поразило, так это то, что на его письменном столе наряду с Марксом я увидела статистические сборники и, между прочим, издания земской статистики. В воскресенье Владимир Ильич тоже работал в своей комнате, выходил только к обеду; за обедом перекидывался словом-другим с М. Т. Елизаровым (мужем Анны Ильиничны), расспрашивал меня о новостях. После обеда обычно кто-нибудь приходил, и Владимир Ильич садился играть в шахматы; пробовал меня обучить игре в шахматы, но на этот счет я оказалась плохой ученицей. Владимир Ильич сначала сердился, а потом бросил.

М. П. Голубева (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 96 — 98).

1 См. стр. 522 наст, издания.

² Об аналогичных фактах рассказывают А. А. Преображенский и М. И. Семенов (см. стр. 496 и 632 — 633 наст, издания). «Замечательная была черта у Ленина, — вспоминает М. Эссен, — он никогда не давал чувствовать своего превосходства, не давил своим авторитетом, считался с мнением других, видел в каждом товарище равного себе. Оттого так легко было с ним, так радостно и свободно дышалось около него. Он умел внимательно выслушать собеседника, втянуть в спор, заставить высказаться до конца, а если видел, что собеседник не сводит концов с концами, путается в противоречиях, он, добродушно посмеиваясь над зарвавшимся спорщиком, доведшим свою мысль до логического абсурда, направлял его на правильный путь, не задевая самолюбия, не обескураживая... Собеседнику становилось ясно, над чем надо ему поработать» (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 252).

 

В самарский период у нас в доме процветала игра в шахматы. Хорошо играл и Владимир Ильич, и младший брат Дмитрий Ильич, и Марк Тимофеевич. Сильного партнера нашли они в лице А. Н. Хардина, который был первоклассным шахматистом. У нас на квартире нередко устраивались шахматные вечера.

М. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 58).

В детстве я был свидетелем шахматных вечеров, которые происходили в нашей квартире (то есть в квартире народника Николая Степановича Долгова. — А. И.). Обычно собиралось 6 — 8 человек; при этом, когда бывал Хардин, устраивался или сеанс одновременной игры или 1 — 2 консультационные партии. Владимир Ильич Ленин был частым посетителем этих шахматных вечеров.

Проф(ессор) П. Долгов. Из воспоминании шахматиста. «Шахматы в СССР», 1955, № 3, стр. 93.

...Владимир Ильич... часто играл с ним (А. Н. Хардиным. — А. И.), получая, правда, сначала коня вперед, а затем пешку и ход. При даче коня вперед Хардин больше проигрывал. Но так как он вообще очень не любил проигрывать, Владимир Ильич стал играть с ним так на так или получая пешку и ход фору. В последнем случае победа обычно оставалась за Хардиным, однако эти поражения мало смущали Владимира Ильича, — и он с поразительным терпением и упрямством вновь и вновь шел на борьбу.

Игра со слабым партнером, когда успех был наперед почти обеспечен, не удовлетворяла Ильича; он любил борьбу и трудности в шахматах и охотно давал вперед слабейшим игрокам больше того, чем, казалось, мог; Владимир Ильич был наиболее интересен и опасен для противника в трудных для него положениях, иногда как будто безнадежных. С изумительной настойчивостью Владимир Ильич искал выхода и часто поражал своей изобретательностью и искусством.

Из воспоминаний Д. И. Ульянова. «Красноармеец», 1939, № 2, стр. 30.

Помню, как анекдот, следующий случай на шахматном вечере в Самаре. Играли на нескольких досках, некоторые наблюдали за игрой. За одной из досок сидело двое толстяков, брали ходы назад, спорили, горячились, шумели. Один нечаянно подставил под бой свою королеву, другой в мгновение ока схватил ее и сжал в кулаке. Поднялся невообразимый шум и крик, оба вскочили из-за стола, и потерпевший старался отнять свою фигуру. При общем хохоте Владимир Ильич крикнул: «Спрячьте ее в карман!»...

...В это время Владимир Ильич больше, чем когда-нибудь, увлекался шахматами. Он играл главным образом с Хардиным, по также и с другими самарскими шахматистами. Был организован турнир с участием 8 — 10 человек. Играли с дачей вперед, так как участники были разной силы. В первой категории (разряде) был один Хардин, во второй — Владимир Ильич и еще один игрок, остальные — в третьем и четвертом разрядах. Победителем турнира вышел Владимир Ильич. Первый приз был что-то около 15 рублей. Никакой вещи они не купили, и один из участников принес призеру эти деньги. Владимир Ильич категорически отказался их взять, и по его предложению они были пожертвованы на что-то...

Лучшего партнера в шахматы, как Хардин, нечего было и желать, и Владимир Ильич, конечно, мог бы скоро сравняться с ним и пойти дальше, если бы он серьезно взялся за шахматную литературу, если бы, например, летние месяцы, которые он в эти годы проводил в деревне Алакаевке, он посвятил шахматам и теории этой игры. При своей систематичности, настойчивости и умственных силах он бы в несколько лет сделался крупнейшей шахматной величиной, это несомненно. Но Владимир Ильич всегда относился к шахматам только как к развлечению, к игре. Вспоминаю, как я, находясь в гимназии под гнетом идиотской латыни и греческого языка, сказал ему как-то за игрой, что лучше бы вместо этих древностей в гимназии ввели шахматы для упражнения мозга. — «Ну, этим ты поправишься, как говорится, из кулька в рогожку; не надо забывать, что шахматы все-таки только игра, а не дело». К шахматной литературе, как известно, очень обширной, Владимир Ильич почти не прикасался, если не считать концов партий, которые он хорошо знал, и некоторых общеупотребительных в то время дебютов. Во всяком случае, он никогда не пробовал изучать теорию шахмат систематически, что совершенно необходимо для каждого крупного игрока.

Здесь сказывается его общность в оценке шахмат с Карлом Марксом и Вильгельмом Либкнехтом¹, которые тоже увлекались этой игрой в свое время. В воспоминаниях о Марксе В. Либкнехт, отец известного Карла Либкнехта, писал: «Вообще, шахматная игра отошла у нас на задний план, так как мы снова приступили к правильным занятиям. Сам я, пользовавшийся в нашем маленьком кругу славой шахматного игрока, убедился в верности лессинговского приговора о шахматной игре: «для игры слишком много серьезности, для серьезности слишком много игры». Я был приглашен на состязание известными игроками; в их обществе, в обществе специалистов, я скоро узнал, что открытые мною ходы, которыми я гордился, уже сотни лет до меня были известны; я очутился в положении того крестьянина с Пиренеев, который во времена Людовика-Филиппа вновь изобрел изобретенные уже 4 века тому назад башенные часы. Я узнал, что существует большая шахматная литература и что я, если хочу преуспевать в шахматной игре, должен изучить эту литературу и совершенно отдаться шахматам. Но сделать шахматы задачей жизни — на это я не мог решиться...»²

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 62,64,65).

¹ Вильгельм Либкнехт (1826 — 1900) — видный деятель германского и международного рабочего революционного движения, один из создателей и руководителей германской социал-демократической партии. В 1891 — 1900 годах — ответственный редактор центрального органа социал-демократической партии «Форвертс». Был одним из основателей II Интернационала.

² «Начиная с 1893 года, — говорит далее Д. И. Ульянов, — Владимир Ильич все реже и реже играет в шахматы. Про его игру в сибирской ссылке (Кржижановский, Старков, Лепешинский) можно прочесть в статье т. Лепешинского (цит. книга, стр. 189 — 190. — А. И.).

Последний раз я играл с Владимиром Ильичем в 1903 году в Женеве. Дома у него не оказалось даже шахмат, мы нашли какую-то кофейню, где и уселись за игру... Играли четыре с лишним часа одну партию, притом так сосредоточенно, что окружающие начали под конец посмеиваться над нами.

После революции Владимир Ильич почти совершенно не играл в шахматы, говоря, что »то слишком утомительно; он предпочитал в свободное время городки, прогулки, охоту» (там же, стр. 66).

 

Я училась тогда в гимназии, и Владимир Ильич часто помогал мне в уроках. Если ему нужно было уходить куда-нибудь вечером, он обыкновенно предупреждал меня об этом и предлагал прийти раньше, пока он дома. От этих занятий у меня осталась в памяти его необыкновенная добросовестность ко всякому делу, за которое он брался, к чему он старался приучить и меня. Помню, как мне задали на дом по географии начертить карту Европы. Повозившись с этим, я принесла показать свой чертеж Владимиру Ильичу, но он забраковал мою работу и предложил мне переделать ее. При этом он подробно рассказал, как надо взять циркуль и наметить им на бумаге все расстояния, а не рисовать «на глаз», как было сделано в моей первой работе. С жаром принялась я за дело и была удовлетворена одобрением Владимира Ильича. Но гораздо важнее умения рисовать карты был полученный мной от этой совместной работы пример того, каков должен быть вообще подход ко всякому делу, за которое берешься. Не кое-как, лишь бы скорее с плеч долой, а по обдуманному, взвешенному плану, аккуратно и настойчиво, пока не выйдет действительно хорошо, пока сделанная работа не даст удовлетворения.

Пунктуальность и аккуратность Владимира Ильича проявлялись иногда даже в мелочах. Делая себе как-то тетрадку для занятий, я схватила первую попавшуюся мне катушку с нитками и стала сшивать свою тетрадку черной ниткой. Ильич, который был при этом, остановил меня, заметив, что это некрасиво и что надо найти белую нитку¹.

М. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 56).

¹ Н. Веретенников со слов Марии Ильиничны писал, что, «взяв белую нитку, (Владимир Ильич. — А. И.) сам перешил тетрадь, очевидно, с целью выработать у младшей сестры тщательное отношение к работе и ученью» (цит. книга, стр. 26).

 

Упорно работая, поглощая огромное количество литературы, Владимир Ильич в то же время не был нелюдимым. Свободные минуты он старался побыть с семьей, проявляя особую, трогательную заботу о своей матери. К людям старым Владимир Ильич был вообще исключительно внимателен. У Ульяновых часто вспоминали один веселый эпизод из семейной хроники. Зимой устраивали домашний спектакль. Мария Ильинична (она была тогда гимназисткой) по ходу пьесы изображала старуху. В антракте «артистка» не выдержала и как была — в костюме — отправилась к публике. В это время из своей комнаты вышел Владимир Ильич. Увидев незнакомую старушку, он быстро подошел к ней и сказал: «Вам к Марии Александровне? Пожалуйте!» Хохоту тогда было очень много.

А. Кицинская. Незабываемое. «Учительская газета», 1941, 22 января.

В Самаре Анна Ильинична, как старшая в семье, употребляла все усилия, чтобы создать обстановку для более продуктивной работы Ильича¹.

М. Голубева. Товарищ и друг. «Известия», 1935, 22 октября.

¹ Там же М. Голубева пишет: «Больше сорока лет знала я Анну Ильиничну и не помню периода, в который ее жизнь и работа не были бы связаны с работой Владимира Ильича, с делом Ленина».

 

Как сейчас вижу невысокую, крепкую фигуру Владимира Ильича в косоворотке и коротком сером пиджаке. Он спокойно усаживается за стол, вынимает из кармана небольшую тетрадку — свою рукопись — и начинает читать вслух...

Облик Владимира Ильича запомнился мне, очевидно, не из первых встреч с ним, а из более поздних, — именно в 1892 — 1893 годах. Его лоб начинал лысеть, и в моем представлении он уже тогда походил на того Ильича, который в апреле 1917 года вернулся из эмиграции¹. Возможно также, что это впечатление у меня осталось потому, что Владимир Ильич уже тогда казался вполне сложившимся в своих взглядах человеком, державшимся на кружковых собраниях, где я чаще всего его встречал, уверенно и вполне независимо.

Владимиру Ильичу была чужда еще в молодости всякая богема, интеллигентская распущенность, и в его присутствии мы все, входившие в кружок, как бы подтягивались, — таково было влияние его уже тогда. Фривольный разговор, грубая шутка в его присутствии были невозможны. Авторитет его в кружке был непререкаем.

Помню, однажды во время спора я сказал Владимиру Ильичу, что мы плохо разбираемся в марксистской теории потому, что слабо знаем историю и буржуазную экономическую науку. Он кратко, но строго ответил: «Если что плохо, то значит вообще плохо, — надо учиться...» И мы учились по его указаниям, хотя я, например, был старше его на 3 года и считался уже видавшим виды «старым студентом», побывавшим в двух высших учебных заведениях...

Владимир Ильич был весьма дружен с М. И. Лебедевой и иногда подолгу беседовал с ней². Он старался сблизиться с теми из окружавших его людей, которых он считал своими единомышленниками или находил возможным распропагандировать их в желательном для него направлении.

В обращении его с людьми отчетливо обнаруживались резкие различия: с товарищами, которых он считал своими единомышленниками, он спорил мягко, подшучивал весьма добродушно и старался всякими способами выяснить их ошибку и сделать ее для них очевидной. Но раз он усматривал в оппоненте представителя другого течения, например, заскорузлого и упорного народника, его полемический огонь становился беспощаден. Он бил противника по самым больным местам и мало стеснялся в выражениях³. Будущий политический боец уже тогда вырисовывался в нем с полной ясностью.

Говорил Владимир Ильич просто, необычайно убедительно⁴, но при этом филигранно отделывал каждую фразу. Его умение нанизать бесчисленное множество придаточных предложений в одной фразе и затем, не теряя нити основной мысли, в конце периода ловко закончить главное предложение и придать сказанному блестящую закругленность и ясность, чем он отличался до самых последних годов своей жизни, — еще тогда обнаруживало в нем великолепного оратора.

Уже тогда Владимир Ильич с успехом пользовался в спорах положениями и методами диалектического материализма. Так, я помню, что в одном споре с В. В. Водовозовым он возражал против формально-логических дефиниций (определений) и требовал в соответствии с диалектической логикой или полного определения предмета, или отказа от формально-логического определения.

М. И Семенов (М. Блан), стр. 50, 51 — 52.

¹ А. П. Скляренко, возвратившись с Лондонского съезда 1907 года, говорил тогда мне: «Ильич тот же самый, что у нас был в Самаре, — ничуть не изменился, только лысина стала больше». — Примечание М. И. Семенова.

² Уже будучи в Петербурге, в письме к М. И. Ульяновой от 13 декабря 1894 года Владимир Ильич интересовался судьбой Марии Ивановны Лебедевой. «Видаешь ли М. И.? — спрашивал он сестру. — Едет она в Крым или нет?» Владимир Ильич и сам писал М. И. Лебедевой из Петербурга, о чем свидетельствует его сноска в письме к сестре: «Получила ли она мое письмо?» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 4). Как известно (см. стр. 529 наст, издания), М. И. Лебедева умерла в 1894 году в Крыму от туберкулеза.

³ О том же впоследствии вспоминала и М. Эссен: «Владимир Ильич был безгранично внимателен к тем, кто шел в ногу с партией, кто боролся за революционный марксизм, за дело освобождения рабочего класса, за социализм, но был беспощаден к своим политическим противникам, был непреклонен при защите своих принципиальных позиций» (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 252).

⁴ Эту же черту Владимира Ильича отмечает в своих воспоминаниях и М. П. Голубева (Яснева): «Я поражалась той простоте, с какой писал и говорил о высоких материях Владимир Ильич... В этой простоте было заключено столько искренности, прямоты и убежденности» («Волжская коммуна», 1940, 21 января).

 

В Самаре в эти годы жил В. В. Водовозов, сын известной писательницы Е. Н. Водовозовой¹, автора книги «Жизнь европейских народов». Перед Самарой Водовозов был в административной ссылке в Шенкурске, Архангельской губернии. В первое время нашей жизни в Самаре он частенько заходил к нам, но потом почти перестал бывать. Владимир Ильич недолюбливал его. У этого Водовозова была большая библиотека, так что вся его комната до отказа была заставлена книжными шкафами, все книги были чистенькие, и новых переплетах. Он очень дорожил своей библиотекой, и казалось, что книги любил больше, чем живых людей. По своей начитанности он, вероятно, был первым в городе, но эта начитанность, очевидно, так давила на его мозг, что сам он не представлял из себя ничего оригинального². Он не был ни марксистом, ни народником, а так, какой-то ходячей энциклопедией. К нему приходилось заходить не из-за него самого, а из-за его книг. Мне передавали, что, когда старший брат Александр Ильич был арестован по обвинению в покушении на жизнь царя, первыми словами Водовозова было: «Ах, как жаль, он взял у меня такую-то ценную книгу, она, пожалуй, теперь пропадет...»

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 60).

¹ Елизавета Николаевна Водовозова (1844 — 1923) — педагог, специалист по дошкольному воспитанию, последовательница К. Д. Ушинского. Ее труд «Умственное и нравственное воспитание детей от первого проявления сознания до школьного возраста» выдержал семь изданий. Большое распространение имела трехтомная работа Водовозовой «Жизнь европейских народов».

² В. А Поссе, учившийся вместе с В. В. Водовозовым в Петербургском университете, так характеризует его: «Водовозов был небольшой, чрезвычайно подвижной блондин с резкими движениями и резкими суждениями, очень начитанный и очень самоуверенный» (В. А. Поссе. Пережитое и продуманное, том I. Л., 1933, стр. 95).

 

Помню, что Володя очень возмутился, когда я передала ему об этом разговоре¹. «Пусть он прямо скажет, чего он хочет; пусть скажет, сколько стоит книга, и мы вернем ему». И досадливо передернул плечами, когда я указала, что Водовозов говорит не о деньгах, а вносит, как бы сказать, этим фактом поправку в нравственную характеристику Саши.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 284).

¹ Имеется в виду разговор Анны Ильиничны с В. В. Водовозовым по поводу тома «Deutsch-franzosische Jahrbucher» («Немецко-французский ежегодник»). Эту книгу Александр Ильич Ульянов в свое время одолжил у Водовозова и не смог ему возвратить, так как был арестован. В 1892 году в разговоре с Анной Ильиничной Водовозов поднял вопрос о возвращении ему книги.

 

Особенно острыми были столкновения в спорах Владимира Ильича с В. В. Водовозовым. Будущий белогвардейский эмигрант уже тогда, очевидно, начал распознавать в своем оппоненте непримиримого врага народнической и либеральной идеологии и своего политического противника. После одного из таких столкновений отношения между ними стали натянутыми.

До какой степени самостоятелен и устойчив в своих взглядах и суждениях был в то время Владимир Ильич, видно из следующего. Раз во время спора его по какому-то серьезному вопросу с Водовозовым в квартире последнего (это произошло, сколько помню, после доклада Водовозова о германской социал-демократии) присутствовавший здесь же М. Т. Елизаров, бывший значительно старше Владимира Ильича, захотел его поддержать и начал развивать по-своему высказанное Владимиром Ильичем положение. Последний, нимало не смущаясь, бросил в сторону М(арка) Т(имофеевича), что он с ним не согласен, и спокойно продолжал свою речь. Елизаров сконфуженно замолк.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 59 — 60.

Один из самарских поднадзорных, В. В. Водовозов (ставший трудовиком, а впоследствии контрреволюционер), в небольшом кружке делал доклад о выборах в германский рейхстаг... Владимир Ильич, присутствовавший на этом собрании, очень остроумно разбил конституционные иллюзии Водовозова, развив марксистскую теорию классовых противоречий, теорию классовой борьбы рабочего класса. Он нажил в лице Водовозова злейшего врага.

М. Голубева. Юноша Ульянов (В. И. Ленин). «Старый большевик», 1933, № 5, стр. 162, 163.

К началу декабря 1891 года в гости к Водовозовым из Саратова приехали Н. Д. Россов¹, Чумаевский, Аргутянский-Долгоруков. Все они были явные народники, а позже, начиная с 1894 года, — народоправцы². Они весьма интересовались самарскими социал-демократами и в первую очередь, конечно, Владимиром Ульяновым, братом народовольца Александра Ульянова. Эта компания решила устроить доклад В. В. Водовозова о германской социал-демократии, пригласив на него Владимира Ильича, кружок Скляренко, М. П. Ясневу и ряд видных самарских народников³.

Водовозов предполагал, что в конце концов обязательно разгорятся прения и неизбежно развернутся прения и и неизбежно развернутся в настоящее генеральное сражение, во время которого они Ульянова со всеми его теориями разобьют.

Несмотря на значительную глубину знаний Водовозова по общественным вопросам, несмотря на свежесть и животрепещущий характер темы, приходится сказать по совести, что доклад был вял, скучен и невероятно нуден. Вообще говоря, только Водовозов умел при животрепещущей теме дать такой безнадежно пустой, скучный и бесконечно тоскливый реферат. Вместо доклада о росте германской социал-демократии⁴, о головокружительном росте голосов, подававшихся при выборах в рейхстаг за социал-демократов, и бодрых перспектив, вытекающих из этого, получился утомительный и скучнейший доклад с мелкими, ненужными, иногда неинтересными подробностями. Водовозов утверждал, что растущая германская социал-демократия шаг за шагом, одними парламентскими бюллетенями победит враждебный класс — буржуазию и осуществит социализм.

Владимир Ильич во время доклада заметно нервничал; было похоже, что он испытывал чисто физическую тошноту, и это было нисколько не удивительно. Однако по временам в глазах Владимира Ильича вспыхивал столь обычный для него иронический огонек. Изредка Владимир Ильич делал себе заметки карандашом на листках бумаги.

Но вот доклад окончился и все облегченно вздохнули, тем более что в небольшой квартире Водовозовых, переполненной книгами, было изнурительно душно.

После некоторого перерыва выступил Владимир Ильич, и притом выступил с самой беспощадной резкостью. Между прочим, он подчеркнул, что только архивные крысы могут представлять себе так просто захват власти пролетариатом. Живая действительность — не архивная жизнь, борьба непримиримых враждебных классов ни капелечки не похожа на изображенную Водовозовым маниловскую идиллию. Опыт Парижской коммуны, опыт первого выступления штурмующих небо коммунаров, которыми восхищался Маркс, нисколечко не похож на изображенную Водовозовым идиллию; увлечение парламентаризмом, сказал Владимир Ильич, пахнет предательством интересов рабочего класса и им резко и решительно осуждается.

Страстная, резкая речь Владимира Ильича, сказанная с огромным подъемом и воодушевлением, но с обычной силой про­стоты, уверенности, убедительности и отчетливости, произвела огромное впечатление.

Выступил Россов, говорил Аргутинский, но все это было скучное жевание тряпок без убедительных фактов, без чеканки ясных, отчетливых, резко очерченных положений. Все речи были по типу «с одной стороны, нужно сознаться», а «с другой стороны, нельзя не признать», но сами говорившие чувствовали, что они говорят не то, что нужно. Таково было по крайней мере мое впечатление.

В. В. Водовозов был очень раздражен, говорил возбужденно, но не забыл отметить, что положение хозяина квартиры мешает ему сказать настоящие слова, но то, что он слышал от Ульянова, якобы не марксизм.

Через двадцать шесть лет после этого жестокого спора, в ноябре 1917 года, рабочий класс по призыву Коммунистической партии, по призыву Ленина пошел на баррикады и в уличных боях завоевал власть, осуществил диктатуру пролетариата. Практика жизни подтвердила, что юноша В. И. Ульянов был безусловно прав в своем споре с раздраженным Водовозовым и его единомышленниками.

После этого выступления Владимира Ильича, принятого Водовозовым за личное столкновение, и началась или, правильнее сказать, углубилась та неприязнь, которую я называю «классовой ненавистью» Водовозова к Ульянову. Однако это почти нисколько не мешало продолжению встреч Владимира Ильича с В. В. Водовозовым.

Для меня, как и для всего кружка Скляренко, было совершенно ясно, что, несмотря на глубокую неприязнь, В. В. Водовозова все-таки тянуло к Владимиру Ильичу, ибо он ценил в нем глубокий ум и непоколебимую волю в проведении своих взглядов, что всегда и как-то незаметно привлекает. Водовозов всюду шумел о «преступных взглядах» Владимира Ильича, но на открытый разрыв с ним не шел, а, напротив, с видимым удовольствием стремился встретиться с Владимиром Ильичем и в домашней и в общественной обстановке. Это удивительное противоречие, но несомненный факт.

А. Беляков, стр. 85 — 88.

¹ М.И. Семенов (М. Блан) называет Н.Д. Россова одним из вождей народников, который "до конца дней своих был яростным противником марксизма и завсегдатаем собраний в Саратове, где велись споры народников с марксистами. Позднее, в 1896 — 1898 годах, когда я жил в Саратова, Россова изображали в карикатурах в виде старьевщика с мешком за плечами, из которого свешивались лохмотья с надписями на них: «Н. Кареев», «Михайловский» и т. л. После 1905 года Россов был народным социалистом (умер до 1917 года)» (цит. книга, стр. 84).

² Члены партии «Народного права» - нелегальной организации русской демократической интеллигенции, основанной летом 1893 года при участии бывших народовольцев О. В. Антекмана, А. И. Богдановича, А. В. Гедеоновскоrо, М. А. Натансона и других. Народоправцы поставили своей задачей объединение всех оппозиционных сил для борьбы за политические реформы. Весной 1894 года партия была разгромлена царским правительством. Большинство народоправцев впоследствии вошло в партию эсеров.

³ На докладе В. В. Водовозова были: Владимир Ильич Ульянов, Вера Петровна Водовозова, Л. П. Шайдакова, Аргутинский, Чумаевский, Н. Д. Россов, А. И. Ливанов. В. Ю. Виттен, М. П. Яснева, И. М. Красноперов, В. В. Португалов, В. В. Савицкий, Е. Ф. Цитович, В. А. Попов, Н. К. Войцехович, А. В. Попов-Скляренко, И. А Кузнецов, М. И. Лебедева, А. А. Беляков, Синицкий, В. Федотов, М. Т. Елизаров.

⁴ А. И. Ульянова-Елизарова пишет, что «в 90-е годы мы все благоговели перед германской социал-демократией. Помню, как торжествовал Владимир Ильич в 1890 году, когда закончился срок исключительного закона (имеется в виду введенный в 1878 году канцлером Бисмарком закон против социалистов. — А. И.), и с какой живой радостью следили мы за сказочным ростом этой партии (число голосов, поданных за социал-демократическую партию на выборах в рейхстаг, с 437 тысяч в 1878 году увеличилось до 1427 тысяч в 1890 году. — А. И.). Сочинения Каутского и Бебеля были нашими настольными книгами; мы изловчались найти адреса, по которым доходил бы теоретический орган германских социал-демократов «Нейе цейт»...» (Воспоминания об Ильиче. М., 1934, стр. 147-148).

 

Владимир Ильич производил впечатление человека хорошо образованного. В вопросах политической экономии и истории его знания поражали солидностью и разносторонностью, особенно для человека его возраста. Он свободно читал по-немецки, французски и английски, уже тогда хорошо знал «Капитал» и обширную марксистскую литературу (немецкую) и производил впечатление человека, политически вполне законченного и сложившегося. Он заявлял себя убежденным марксистом. Он очень интересовался возражениями против марксизма, изучал их и вдумывался... Помню, я тогда же в разговорах с другими называл его Маратом. Конечно, я не предвидел той роли, которую ему суждено было сыграть, но уже тогда я был убежден — и открыто об этом говорил, — что роль Ульянова будет крупной.

В. Водовозов («В. И. Ленин в Самаре». М., 1933, стр. 98-99).

Весна я начало лета 1891 года оказались сильно засушливыми, почти без единого дождичка. Беспощадное солнце выжгло яровые посевы начисто, а гибель озимых посевов была установлена еще раньше. Надвигался черный, голодный год, один из тех ужасных, кошмарных годов, которые очень хорошо известны крестьянам Поволжья вследствие своей периодической повторяемости.

В августе выяснилось окончательно, что с полей не удастся собрать половины высеянных семян. Корм для скота также не уродился, вернее был выжжен, как и хлеба. Было ясно, что бедствие неотвратимо, вплотную надвинулось и приготовилось зажать население сел и деревень своей беспощадной железной рукой.

Наиболее предусмотрительные из крестьян, наиболее решительные, не дожидаясь, когда доедят последний фунт хлеба и лягут умирать, начиная с конца августа, заколачивали окна и двери своих домов, если их не удавалось продать, клали необходимый скарб на телегу и ехали куда глаза глядят в поисках хлеба и работы.

Ехали чаще всего по направлению к Оренбургу или к Волге, где можно было продать лошадь, телегу и прочий скарб и достать хлеб, привозимый на пароходах.

Паники еще не было, но в конце сентября улицы Самары были переполнены бесчисленными толпами голодных крестьян, просивших помощи. Женщины, дети, старики, едва державшиеся на ногах, с воспаленными глазами, полными непередаваемого ужаса, с опухшими лицами, бледные, как тени, бродили по всем улицам и закоулкам, вопили надрывным стоном, а иногда, не имея уже сил говорить, шевелили губами, но всегда, изо дня в день, с утра до вечера все одно и то же:

 — Подайте, христа ради, голодающему!

Свирепствовал тиф. Снизу по Волге, от Астрахани, надвигалась страшная азиатская гостья — холера, но наступили холода, и холера не дошла.

В соседней Саратовской губернии пронеслась волна холерных бунтов. Обезумевшая от ужаса нагрянувших бедствий, темная толпа не только избивала, но и убивала врачей, фельдшериц, санитаров, а заодно и попадавшее под руку начальство.

В ряде случаев «холерные беспорядки» принимали такие размеры, что правительство двигало на усмирение немалые военные силы. После усмирения винтовками начиналось вразумление «розгами», и только после этого — следствие на предмет предания суду.

В конце октября движение голодных полчищ увеличилось. В глухих, отдаленных от Самары и уездных городов деревнях люди уже питались падалью, набрасываясь с жадностью на все, что можно было жевать.

А. Беляков, стр. 73 — 75.

...В этот год (1891 — 1892 годы. — А. И.) в Самарской губернии) был страшный голод¹. Русское правительство и русский либерализм боролись по-своему с последствиями голода, открывались столовые и т. п. Из всей самарской ссылки только Владимир Ильич и я не принимали участия в работах этих столовых. Конечно, не нежелание помочь голодающим руководило в данном случае этим отзывчивым к чужому горю юношей: очевидно, он считал, что пути революционера должны быть иные...

М. Голубева. Последний караул. «Молодая гвардия», 1924, № 2-3, стр. 30.

¹ В своей статье «1891 год (отрывки из воспоминаний)» земский статистик И. М. Красноперое писал: «По статистическим данным, число голодающего населения в октябре месяце было вычислено в 964627 человек обоего пола. Но губернское земское собрание постановило «исключить из числа нуждающихся работников в возрасте 18 до 55 лет и детей моложе двухлетнего возраста», разумеется, потому, что работники могут-де прокормиться различными заработками, а дети — материнской грудью (?). Но где же эти люди могли найти заработок, когда кругом на сотни верст во всех губерниях был голод: в Уфимской, Казанской, Саратовской, Симбирской, Нижегородской и т. д.?» («Мир божий», 1898, № 12, стр. 45).

 

...У Владимира Ильича была уже своя определенная точка зрения, своя определенная линия поведения. Заходил ли вопрос о голоде, о помощи голодающим, об участии нас, революционеров, в рабочих общественных столовых, у Владимира Ильича на все был свой, выгодно отличавшийся своей определенностью и революционной (это мое тогдашнее определение) выдержанностью ответ.

Воспоминания М. П. Голубевой-Ясневой. Цит. по статье А. Елизаровой «Страничка воспоминаний». «Пролетарская революция», 1923, № 2, стр. 56 — 57.

В конце 1891 г. разговоры о борьбе с голодом привели к созданию в Самаре особого комитета для помощи голодающим¹. Это было полулегальное учреждение, т. е. комитет этот не был формально разрешен властями, но существовал он открыто, власти об этом превосходно знали и не только не чинили ему препятствий, но и вступали с ним в сношения. В комитет входила самая разнообразная публика — от чиновников, занимавших высокие посты в местной служебной иерархии, до лиц, явно неблагонадежных, даже прямо поднадзорных.

В конце 1891 или в самом начале 1892 г. губернская власть организовала в Самаре общественные работы для голодающих беженцев (тогда это слово еще не было в употреблении) — не помню хорошо, не то рыли канал, не то осушали болото под Самарой. Заведовал ими какой-то Перцев. Работы шли неважно: денег они съели много, а результатов не дали никаких. В связи с этими работами наш комитет устроил общественную столовую для голодающих, работавших у Перцева. Работали в столовой члены комитета и многие из молодежи, которые старались использовать свою работу для революционной пропаганды среди голодающих. Ленин не верил в успешность такой пропаганды среди голодающих. Это соображение играло большую роль в его отрицательном отношении к нашему комитету. Споря против наших взглядов, он доказывал, что наши столовые будут своего рода «пропагандой действия» за примирение с существующим строем, породившим голод, — в этом отношении он оказался, конечно, прав. На собраниях и сходках молодежи Ленин вел систематическую и решительную пропаганду против комитета...

В. Водовозов («В. И. Ленин в Самаре». М., 1933, стр. 99 — 101).

¹ Об этом комитете И. М. Красноперов писал следующее: «В Самаре еще с начала сентября (1891 года. — А. И.) был организован по инициативе преосвященного Владимира епархиальный благотворительный комитет... В члены комитета были приглашены некоторые из священников, купцов и пишущий эти строки, как занимающийся статистическими исследованиями и потому «знакомый с нуждами крестьян». Я принес в комитет все свои статистические сборники; по заключающимся в них данным составлялись районы для организации помощи крестьянам. Собрания членов комитета происходили еженедельно по субботам в квартире преосвященного... Самую деятельную роль в этом комитете играл купец Прохоров, тот самый, который впоследствии был обвинен священником Матюшенским в принадлежности к какой-то зловредной секте. Комитет всегда просил его взять на себя исполнение самых хлопотливых поручений: закупку и отправку по деревням хлеба и т. п... Существование епархиального комитета продолжалось до июня месяца. Средства комитета состояли из пожертвований частных лиц, Комитета государя наследника цесаревича, общества Красного Креста» («Мир божий», 1898, № 12, стр. 49 — 50).

 

Так называемое «общество» вабило тревогу, зашумела пресса, и правительство, наконец увидев «недород», разрешило устраивать столовые, питательные и лечебные пункты и даже раскачалось на организацию «общественных работ» для помощи голодающим¹.

Засуетились, зашумели радикалы, либералы, земцы, купцы, чиновники и даже реакционные обыватели. Все собирались спасти от гибели «меньшого брата — мужичка».

К началу ноября в Самару время от времени приезжали видные деятели, писатели, чтобы помочь голодающим, но их помощь была мизерной по сравнению с размерами бедствия, охватившего не только всю Самарскую губернию, но и почти все Поволжье.

Приезжал Лев Николаевич Толстой для организации столовых и оставил своего сына Льва Львовича в качестве уполномоченного. Приезжал Владимир Галактионович Короленко².

Правительство отпустило около двух миллионов рублей на так называемые «общественные работы». Решено было построить в Самаре элеватор, бухту на реке Самаре для зимней стоянки и ремонта пароходов и барж, дамбу на реке Самаре у станции Кряж; построить в Бугуруслане элеватор и очень большую дамбу на пойме реки Кинель. Кроме того, были организованы лесные заготовки.

Нечего и говорить, что ассигнование двух миллионов рублей, если бы даже все эти деньги ушли на помощь голодающим, составило около двух рублей на душу населения Самарской губернии, то есть каплю в море. Это была не помощь, а своего рода «канцелярская отписка» со стороны правительства, чтобы заткнуть глотку прессе, которая производила неблагоприятный для правительства шум.

Общественная помощь была не меньше правительственной, но и эта вторая капля в море не могла уменьшить того океана крестьянского горя, который беспредельно бушевал.

В столовых всех городов не больше тридцати тысяч голодающих получали свои порции и тем давали возможность «народным витиям» спокойно спать с чувством исполненного долга, а в заброшенных далеких деревнях, за сто пятьдесят — двести верст от города, сотни тысяч людей, доевши падаль и мякину, пухли с голода и безропотно умирали.

На бесчисленных «журфиксах» радикалы и либералы показывали со вздохом глубокого сожаления образцы «голодного хлеба», сильно похожего на прессованный и засушенный навоз. Иметь образец «голодного хлеба» стало признаком хорошего, тона.

Суетились, бегали, вздыхали, совали друг другу под нос «голодный хлеб», заседали в комитете помощи голодающим, вырабатывали меры, писали воззвания, а мужик все умирал и умирал...

Либералы ждали конституции, лелея в себе уверенность, что правительство не справится с несчастьем и обязательно «козырнет» конституцией, чтобы завоевать этим симпатию «общества». Радикалы и народники шли дальше. Они поговаривали чуть ли не о революции, очень неясно представлявшейся даже им. Саратовские «холерные бунты» они считали предвестником революции, а в ожидании этой революции они разливали щи в столовых для голодающих и вместе с полицейским приставом и губернаторским чиновником заседали в комитете.

Молодежь в общей массе еще не определила своих позиций и колебалась как маятник — туда и сюда.

Кружок Скляренко соприкасался с комитетом голодающих, бывая на всех его заседаниях, а также в столовых, чтобы знать, как дела обстоят, и выяснить, нельзя ли выкроить чего-нибудь подходящего в смысле революционной работы.

Владимир Ильич еще весной при разговорах в кружке Скляренко о грядущем голоде высказывался определенно, что революционные группы и кружки обязаны стоять в стороне, не работать вместе с чиновниками и либералами, ибо подобная помощь означала прежде всего укрепление той системы управления, при которой голод превратился в периодическое явление, способствовала укреплению основ буржуазного строя.

Мы ждали приезда Владимира Ильича с большим нетерпением, ибо наступало время, когда от разговоров следовало переходить к делу, когда нужно было намечать определенные конкретные действия. Вопросу о пропаганде в столовых не придавалось значения, ибо Владимир Ильич считал, что она не даст практических результатов.

Владимир Ильич вернулся в Самару из Питера в ноябре³, в самый разгар болтовни в пользу голодающих.

С приездом Владимира Ильича наши выступления стали более определенными. Правда, наши силы не были велики, но все-таки мы не пропускали ни одного собрания комитета, куда являлись исключительно для того, чтобы мешать работе, вносить резкую критику и таким образом разбивать силы комитета.

В. В. Водовозов, считая Владимира Ильича открытым врагом комитета, везде и всюду извращал его истинное отношение к вопросу о голоде и таким путем старался восстановить против Владимира Ильича так называемое общественное мнение. В. В. Водовозов кричал на всех перекрестках, что Владимир Ильич против кормления голодающих, что он считает голод явлением прогрессивного порядка. Все эти утверждения — чистейший вздор, возмутительное извращение подлинных мыслей Владимира Ильича по вопросу о голоде и помощи голодающим. Всегда, везде и всюду и во всяком случае Владимир Ильич утверждал только одно, что в помощи голодающим не только революционеры, но и радикалы не должны выступать вместе с полицией, губернаторами, вместе с правительством — единственным виновником голода и «всероссийского разорения», а против кормления голодающих никогда не высказывался, да и не мог высказываться. На практике, на деле Владимир Ильич гораздо быстрее, чем всякие водовозовы, способен был отдать все, что у него было, чтобы накормить голодающего, но он прекрасно понимал, что в огромном народном несчастье этим не поможешь⁴. Точно так же нигде, никогда и ни при каких условиях в Самаре Владимир Ильич не называл и не мог назвать голод, как всенародное крестьянское бедствие, явлением прогрессивного порядка.

Владимир Ильич не меньше других революционеров страдал, мучился, ужасался, наблюдая кошмарные картины гибели людей и слушая рассказы очевидцев о том, что совершается в далеких заброшенных деревнях, куда не доходила помощь и где вымирали почти все жители.

Владимир Ильич уже и в то время, несмотря на свою молодость, я бы сказал, юность — ему шел только двадцать первый год, — имел вполне сложившиеся взгляды, определенные, ясные, без всяких колебаний, сомнений. Он и нас учил, что самая первая, самая главная задача революционера вообще, и социал-демократа в частности, разоблачать беспощадно, не упуская ни одного самого ничтожного случая, врагов рабочего класса, врагов всех трудящихся, прояснять сознание эксплуатируемых масс, обнажать непримиримость интересов командующих классов с интересами подневольных классов и групп населения.

Владимир Ильич имел мужество открыто заявить, что последствия голода — нарождение промышленного пролетариата, этого могильщика буржуазного строя, — явление прогрессивное, ибо содействует росту индустрии и двигает нас к нашей конечной цели, к социализму через капитализм. Но именно только последствия голода создают прогрессивное явление, а не самый голод. Голод, разрушая крестьянские хозяйства, одновременно разбивает веру не только в царя, но и в бога, и со временем, несомненно, толкнет крестьян на путь революции и облегчит победу революции.

Подобного рода утверждения тогда даже для В. В. Водовозова, знакомого с «Капиталом» Маркса, казались каким-то безумием, анархизмом, бездушием, а радикалы и либералы, испуганно тараща глаза, приходили к заключению: «спятил мальчик с ума бесповоротно».

Значительная часть разговоров Владимира Ильича о помощи голодающим происходила на квартире В. В. Водовозова, всегда с участием почти полного состава кружка Скляренко.

Мы неоднократно тянули Владимира Ильича на собрания комитета помощи, но он всегда и очень решительно отказывался, указывая, что с таким собранием губернаторских чиновников есть один способ разговора: «рукой за горло и коленкой на грудь»⁵.

Участие в этом комитете Водовозова, Ливанова, Анненкова, Савицкого и других поднадзорных народников Владимир Ильич считал большим позором, но кружку Скляренко рекомендовал, не входя органически в работу и в состав комитета, посещать собрания только для того, чтобы подчеркивать бессилие и ничтожность этой организации и ничтожность всей подобной помощи голодающим при существующем строе.

Организованная молодежь, работавшая под руководством кружка Скляренко, это делала охотно и настолько небезуспешно, что комитет помощи, чтобы избавиться от наших назойливых выступлений, стал скрывать места своих заседаний. Однако среди комитетчиков нашлись, по их понятиям, «предатели», а по нашему представлению, просто охотники посмеяться, позлобствовать над комитетом, которые почти всегда точно указывали нам час и место собрания комитета. Это приводило Владимира Ильича в очень веселое настроение, а у комитета наше появление на его почти конспиративных заседаниях вызывало несомненное уныние и раздражение.

Недаром В. В. Водовозов в своих заграничных воспоминаниях сравнительно правдиво отмечает: «Ленин вел систематическую и решительную пропаганду против комитета. На чьей стороне была победа — сказать трудно. Несомненно, за Лениным было меньшинство, но это меньшинство твердо держалось на своих позициях. Сторонники Ленина не колебались. Обратные случаи, когда пропаганда Ленина убеждала сторонников комитета, отрывала их — были. В небольшом количестве, но были».

К концу ноября 1891 года нам удалось работу комитета дезорганизовать, сильно расстроить и, во всяком случае, довести до такого состояния, что в комитете остались почти одни чиновники и купцы, чего мы, собственно, и добивались. В декабре перестали появляться на заседаниях комитета Ливанов, Бухалов, Долгов, Савицкий, Осипов, Анненков, Любецкой, Красноперов, Чеботаревский, Крамер, Михайловский-Гарин⁶, Поздняк, Иванов Иоан Ионович и несколько других крупных фигур, фамилии которых я сейчас не могу припомнить. Если принять во внимание, что все это были наиболее активные работники, то нельзя не выразить изумления скромности заявления Водовозова: «В небольшом количестве, но были». Для самарского комитета из шестидесяти человек выход около 25 процентов деятельных членов — это очень большое количество поколебленных, оторванных от комитета сил.

А Владимир Ильич, располагая тогда действительно небольшой группой преданных ему молодых, неопытных, слабо подготовленных работников в количестве двенадцати — пятнадцати человек, действовал, как опытный полководец, и сумел дезорганизовать комитет, состоявший из старых, опытных, умелых чиновников, иногда с крупным положением в обществе.

Наши выступления всегда были инструктированы Владимиром Ильичем, который тогда, несмотря на отсутствие телефонов и технического аппарата, как-то умел через свой штаб — кружок Скляренко всегда своевременно указывать, когда, где, кому, на каком заседании и как выступать.

Протоколы заседаний комитета помощи голодающим, которые велись всегда аккуратно и своевременно, могли бы дать весьма ценный материал для освещения этого важного для того времени вопроса. Если бы удалось отыскать протоколы заседании комитета, то они, несомненно, могли бы осветить интереснейшую часть общественной работы кружка Скляренко, то есть, в сущности, работы Владимира Ильича, на которой будущий вождь пролетариата пробовал свои тогда еще юные силы организатора.

Ежедневно описываемые в газетах ужасы в голодающих районах, неисчислимые толпы нищих, образцы «голодного хлеба», плач и несчастье на каждом шагу не мешали тому обычному течению жизни, которое наблюдалось в Самаре до голодных дней. Балы, концерты, танцевальные вечера шли своим чередом, с той только разницей, что теперь обыватели иногда танцевали «в пользу голодающих».

Своим чередом либералы и радикалы устраивали все те же «журфиксы» с чаем и колбасой, но только изменились темы разговоров. Стало скучней, однообразнее и тоскливее.

Новые нотки прорывались в разговорах в связи с усиленно муссируемыми утверждениями Водовозова, что социал-демократы вообще, а Ульянов в частности, определенно против кормления голодающих, «пусть, дескать, умирают во имя новой теории социал-демократов», и, самое ужасное, считают, что «голод — прогрессивное явление», и радуются, что наконец-то этот прогресс наступил.

И так из недели в неделю, из месяца в месяц шла болтовня на «журфиксах», но молодежь всюду, где появлялась, резко возражала против вздорной болтовни, и часто эти возражения давали благоприятные результаты. Истинные, действительные взгляды Ульянова, а не извращенные утверждения В. В. Водовозова, начинали все шире и шире проникать в круги либералов и радикалов. В 1892 году в Самаре уже появились брошюры Плеханова «Всероссийское разорение» и «О задачах социалистов в борьбе с голодом в России», освещавшие этот запутанный вопрос. Ложь и наветы бледнели, а истинные взгляды социал-демократов и Ульянова начинали распространяться и укрепляться особенно в связи с выходом из состава комитета целого ряда видных и влиятельных народников, который косвенно подтверждал правильность положений Ульянова в вопросе о голоде.

Среди поднадзорных всех направлений, а также в кружках молодежи наступило оживление. Голод как вопрос всех вопросов перестал выдвигаться.

А. Беляков, стр. 75 — 82.

¹ Впоследствии В. И. Ленин писал, что «в 1891-1892 гг. правительство было застигнуто ·(голодом.- А. И.) врасплох в порядочно-таки растерялось…» (Сочинения, изд. 5, том 5, стр. 297).

² Л. Н. Толстой и В. Г. Короленко принимали активное участие в организации помощи голодающим: открывали столовые, ездили по деревням, собирали пожертвования, закупали и распределяли продовольствие, дрова, лыко для плетения лаптей, лен для тканья, сено для корма лошадей. «Чувствую потребность участвовать, что-то делать, — писал Л. Н. Толстой Н. Н. Ге 9 ноября 1891 года. — И знаю, что делаю не то, во не могу делать то, а не могу ничего не делать» (см. Н. И. Гусев. Летопись жизни и творчества Л. Н. Толстого. 1891 — 1910. М., 1960, стр. 54). 12 мая 1892 года он писал Н. Н. Ге-сыну, что дело помощи голодающим «все продолжается, и все яснее и яснее становится пальятивность (то есть обманчивость. — А. И.) его и необходимость основного лечения» (там же, стр. 76). В статьях Л. Н. Толстого «О голоде», «О средствах помощи населению, пострадавшему от неурожая», в большой работе В. Г. Короленко «В голодный год» нарисованы потрясающие картины народного бедствия.

³ Владимир Ильич вернулся в Самару 12 ноября 1891 года после сдачи государственных экзаменов в Петербургском университете.

⁴ Спустя десять лет в статье «Внутреннее обозрение» В. И. Ленив писал, что «кроме классовой борьбы революционного пролетариата против всего капиталистического строя, нет и не может быть иного средства ни против безработицы и кризисов, ни против тех азиатски-диких в жестоких форм экспроприации мелкого производителя, какие принял этот процесс у нас. До массовых жертв голода и кризисов хозяевам капиталистического государства так же мало дела, как мало дела паровозу до тех, кого он давит на своем ходу» (Сочинения, изд. 5, том 5, стр. 323-324).

⁵ По свидетельству М. И. Семенова (М. Блана), «Владимир Ильич, разъясняя смысл и значение подобных организаций (имеется в виду комитет помощи голодающим. — Д. Я.) в условиях царского режима, резко высказывался против какого бы то ни было отождествления работы в этой комиссии с революционной деятельностью» (цит. книга, стр. 64).

⁶ Н. Гарин (Николай Георгиевич Михайловский) (1852 — 1906) — писатель. По профессии инженер путей сообщения; много путешествовал. В его произведениях («Детство Темы», «Гимназисты», «Студенты», «Инженеры» и др.) изображены настроении русской интеллигенции конца XIX века — кануна революции 1905 — 1907 годов.

 

Как-то в начале 90-х годов был уволен со службы некий губернатор Косич (кажется, саратовский)¹; про него говорили, что он был большой либерал и благоволил к политическим ссыльным. Об этом, в частности, рассказывал Водовозов, и от него и его группы исходило предложение поднести адрес названному Косичу от политических и вообще левых элементов. Это предложение вызвало споры в Самаре. Когда же Ильич узнал о нем, он категорически и очень резко высказался против. Так, кажется, и не был поднесен адрес...

Владимир Ильич в эти годы много работал но статистике крестьянского хозяйства². Статистические данные (распределение крестьянского хозяйства на группы по количеству рабочего скота, размеру посева, аренды земли и пр.) говорили о росте экономического неравенства в крестьянской среде, о расслоении крестьянства на состоятельную, экономически крепкую группу и бедноту, на сельскую буржуазию и пролетарскую или полупролетарскую массу крестьян. Эти выводы разбивали народническую утопию об однородности крестьянства, они доказывали с очевидностью факт развития капитализма в России. Эти выводы подтверждали правильность марксистской линии в политике русских революционеров.

Товарищи Ильича — Скляренко, Лалаянц и Ионов — также занимались тогда разработкой статистических материалов по тем же вопросам, что и Владимир Ильич. У меня сохранилась списанная мною в 1893 году небольшая рукописью. Скляренко, являющаяся интересным образцом работы группы Владимира Ильича.

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 60, 61).

¹ Андрей Иванович Косич был саратовским губернатором с 1887 по 1891 год. По словам А. С. Пругавина (см. его книгу «Голодающее крестьянство». М., 1906, стр. 166 — 167), «Косич энергически принялся за организацию широкой помощи голодающим, пригласив к активному участию в этом и все слои местного общества. Реакционные газеты вроде «Московских ведомостей» пришли в ужас от воззвании и разных начинаний Косича и подняли против него настоящий поход. В одной из своих статей «М(осковские) в(едомости)», между прочим, торжественно заявили, что в лице саратовского губернатора Косича на Волге явился... второй Пугачев!.. И вот в результате А. И. Косич был немедленно лишен губернаторства и удален из Саратова с назначением в Киев по военному ведомству, а на его место в Саратов был назначен князь Б. Б. Мещерской - заядлый крепостник, глубоко равнодушный к положению в бедствиям людей «черной кости»».

² «...Земская статистика, — писал В. И. Ленин, — дает громадный и детальнейший материал об экономическом положении крестьянства, но дает в такой форме, что для публики эти исследования пропадают почти бесследно: земско-статистические сборники представляют из себя целые томы таблиц (обыкновенно каждому уезду посвящен отдельный том), одна сводка которых в достаточно крупные и ясные рубрики требует специальных занятий. Необходимость сводки данных земской статистики и обработки их чувствуется уже давно» («Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни». Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 3 — 4).

 

От Владимира Ильича участники кружка Скляренко научились пользоваться многочисленными статистическими сборниками, и с тех пор эта страсть мною, например, крепко овладела. До этого не только я, но и А. П. Скляренко, более развитый и опытный, как-то терялся и конфузился перед семнадцатью — двадцатью томами статистических сборников, перед этими горами книг, наполненных цифровыми материалами. С величайшим страхом и трепетом мы перелистывали эту в такой же степени важную и нужную, в какой и малопонятную цифровую премудрость. Недели, а иногда и месяцы времени ухлопывали мы, чтобы выудить конечный вывод из определенного ряда цифр. Это не всегда удавалось, и выводы наши часто были неправильны.

В какой-нибудь десяток вечеров Владимир Ильич «натаскал», как мы тогда выражались, всех нас, как обращаться с этими цифровыми фолиантами, как выуживать главное и существенное, как отличать основное от случайного в этом море цифр, как устанавливать ошибочность выводов. Особо Владимир Ильич обращал наше внимание на то обстоятельство, что земско-статистические сборники при отличной постановке собирания материалов страдают совершенно неудовлетворительной их обработкой.

Насколько мне помнится, Владимир Ильич первый в Самаре заговорил о крайней необходимости более научной обработки данных земской статистики. Нам Владимир Ильич показывал десятки нелепых средних цифр, не дающих правильного представления о разных типах крестьянских хозяйств. Владимир Ильич рекомендовал разбить крестьянские хозяйства на группы, на типы по какому-нибудь определенному признаку: по количеству скота в хозяйстве, по количеству засеваемой земли и т. д., и подчеркивал, что необходима исключительная осторожность в пользовании сводными таблицами. Владимир Ильич приводил примеры, когда давались средние цифры землепользования из общего количества земли у крестьян и помещиков. Конечно, это не были «средние» цифры, наталкивающие на правильный вывод.

Как-то незаметно для нас, с той или иной книгой в руках Владимир Ильич учил нас открывать слабые места и ошибки в трудах, вооружал правильными приемами работы.

А. Беляков, стр. 37 — 38.

За какую бы работу ни брался Владимир Ильич, он делал ее необычайно тщательно. Он проделывал сам массу черновой работы.

И чем больше придавал он значения той или другой работе, тем больше вникал он во все мелочи...

И так во всем. Он много работал над земскими статистическими данными, над их обработкой. В его тетрадках много тщательно выписанных таблиц. Когда дело касалось цифр, имеющих большое значение, большой удельный вес, он проверял даже подсчеты уже напечатанных таблиц. Тщательная проверка каждого факта, каждой цифры — характерны для Ильича. Свои выводы он строит на фактах... Ленин, в жизни которого чтение «Капитала» Маркса сыграло такую громадную роль, помнил, на каком громадном количестве фактического материала основал Маркс свои выводы.

Ленин не полагался на свою память, хотя память у него была прекрасная. Он никогда не излагал фактов по памяти, «приблизительно», он излагал их с величайшей точностью. Он просматривал горы материала (читал, как и писал, чрезвычайно быстро), но то, что хотел запомнить, выписывал себе в тетрадки... Записанное он потом перечитывал не раз, о чем свидетельствуют пометки, подчеркивания и пр.

Если книга принадлежала ему, то он ограничивался подчеркиванием, заметками на полях, а на обложке выписывал лишь страницу, подчеркивая ее одной или несколькими чертами, смотря по важности отмечаемого места. Перечитывал он и свои статьи, делал и на них заметки, и то, что навело на какую-нибудь новую мысль, тоже подчеркивал и страницу помечал на обложке. Так организовывал Ильич свою память. Он всегда отчетливо помнил, что было им сказано, при каких обстоятельствах, в полемике с кем.

Н. К. Крупская. Будем учиться работать у Ленина. М., 1933, стр. 9, 10.

Особенно сильно тогда всех интересовала община. Помню, в одном из своих рефератов Владимир Ильич целым рядом цифровых сопоставлений доказывал распад русской общины, на которую тогда народники возлагали все свои надежды. Присутствовавшая на этом реферате интеллигенция и, кажется, В. В. Водовозов возражали, но Владимир Ильич блестяще защищал свои тезисы о разложении общины.

Этот реферат был его триумфом, и Владимир Ильич сразу вырос тогда в глазах не только своих сторонников, но даже и в глазах противников марксизма.

Воспоминания Ф. И. Кaзманова («В. И. Ленин в Самаре». М., 1933, стр. 96).

Крестьянское море тогдашней России уже не было для него (Владимира Ильича. — А. И.) обезличенной стихией. Еще будучи юношей, он ясно видел, на какие отряды разбивается этот многомиллионный массив. Он уже тогда знал специфику крестьянских нужд в различных районах крестьянской России, перековывая сырую руду статистики в несокрушимый металл марксистского анализа.

Г. Кржижановский («Слово старших». М., 1958, стр 16).

И. А. Кузнецов налаживал связи в железнодорожных мастерских. Там... рабочие подбирались очень интересные, главным образом среди рядовых слесарей, токарей, котельщиков. Кружок был очень серьезный и достаточно хорошо подготовленный. В конце 1891 года кружок пополнили: токарь Вавила Куркин, слесари Павел Рябов, Тимофей Метелкин, медник Аким Грачев, инструментальщик Петр Волнухин.

Кружок постановил, чтобы ему был освещен вопрос о земельной общине, о ее судьбах и о путях русской революции.

Владимир Ильич согласился выступить в этом кружке, но с обязательным условием, чтобы вновь вовлеченные рабочие на этом докладе присутствовали. И. А. Кузнецов полагал, что этих рабочих, ввиду их неподготовленности, на реферат не следовало приглашать.

Кроме членов кружка, на реферате присутствовали Скляренко, Лебедева и я.

Хотя мы, участники кружка Скляренко, считали себя достаточно подготовленными и уже постигшими азбуку марксизма, но реферат Владимира Ильича «Об общине, ее судьбах и путях революции» дал нам очень много, еще шире открыл наши глаза.

В особенно популярной форме, с достаточным количеством цифр, прекрасно освещающих распад земельной общины в деревне, концентрацию наделов бедняков в руках кулачества, правда, получающего наделы не в собственность, а только для обработки, Владимир Ильич дал уничтожающую критику главных ходячих предрассудков народничества о самобытных путях экономического развития России. С необычайной простотой он доказал, что самобытность народникам пригрезилась, что земельная община — пустое место, отжившая форма, тормозящая развитие хозяйства, что расслоение крестьянства, распад его на группы по экономической зажиточности предрекают судьбу общины — ее гибель, уничтожение.

В заключение Владимир Ильич нарисовал очень яркую картину, свидетельствующую, что только пролетариат может совершить революцию, может стать во главе общественного движения и увлечь за собой крестьянство, и заключил словами Плеханова: «Революционное движение в России может восторжествовать только, как революционное движение рабочих».

Последующая беседа с рабочими, недавно вступившими в кружок, установила, что суть доклада они прекрасно поняли, а Владимир Ильич был чрезвычайно доволен тем, что он собственными глазами видел живых рабочих, уже вовлеченных в кружок, что мы движемся вперед, углубляемся в настоящую практическую работу.

Это посещение Владимира Ильича внесло в кружок железнодорожников большое оживление, и остатки народничества, народнических настроений в кружке начали выветриваться.

А. Беляков, стр. 97 — 98

Продолжая серьезное изучение всех сочинений Маркса и Энгельса (некоторые из них, как «Нищета философии», имелись тогда лишь на иностранных языках), он (Владимир Ильич. — А. И.) познакомился и со всеми сочинениями народников и взялся для проверки их и для выяснения возможности социал-демократии в России за статистические исследования. Новые данные самарского отдела Истпарта показывают нам, какое большое число книг брал по этим вопросам Владимир Ильич из городской библиотеки.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 22).

В городе (Самаре. — А. И.) имелись две общественные библиотеки — публичная и купеческого клуба, называвшегося «Благородным собранием»¹. Клуб был основан помещиками, но «благородное» дворянство очень скоро уступило свое место в нем подлинному хозяину города — купцу, предпринимателю.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 7.

¹ Кроме того, в Самаре в описываемый период были две частные библиотеки — А. Н. Федоровой и Н. Громова.

 

Александровская публичная библиотека управлялась попечительным комитетом, избранным городскою думою и состоявшим под председательством городского головы Н. Г. Неклютина из членов комитета: Н. М. Федорова, Н. С. Арычкина, Н. И. Арнольдова и А. П. Херувимова.

Библиотекой заведовали: Ю. Д. Богомолова и помощница ее С. Д. Богомолова...

Библиотека, «зал императора Александра II» и Публичный музей помещались в том же, что и прежде, наемном доме (на Дворянской улице, на втором этаже дома, принадлежавшего купцу Ю. Б. Христензену — ныне Куйбышевская улица, 95. — А. И.)...

В отчетном (1892-м. — А. И.) году в библиотеку поступали пожертвованные различными учреждениями и лицами сочинения по всем отраслям знаний и приобретались книги покупкою...

Всего в отчетном году поступило в библиотеку книг, брошюр, периодических изданий русских и иностранных 1563 наименования...

К 1 января 1893 года по инвентарю библиотеки состоит книг, брошюр и периодических изданий русских и иностранных 21 921 наименование в 35 742 переплетах и дублетов 549 наименований в 907 переплетах, а всего 22 470 наименований в 36 649 переплетах (более состоявших на лицо к отчетному году на 1866 наименований в 3186 переплетах)...

Читальный зал при библиотеке был открыт в отчетном году 355 дней с 9 часов утра до 9 часов вечера и в дни неприсутственные с 11 часов дня до 9 часов вечера.

Посетителей за означенное время в нем было (считая каждое посещение за отдельное лицо) 41 688 человек, из них лиц женского пола 292.

Ежедневно посещали читальню от 70 до 200 человек в день. Большее число посещений было в дни неприсутственные и в зимние и осенние месяцы...

Как и в прошлом отчетном году, в читальном вале для пользования посетителей находились газеты, иллюстрированные издания, журналы и различные справочные издания, а также по желанию посетителям выдавались книги из библиотеки...

Выдача книг для чтения на дом производилась ежедневно, 8а исключением неприсутственных дней, с 11 часов утра до 1 часу и от 4 часов до 8 часов вечера.

Книгами и периодическими изданиями для чтения на дому пользовалось в отчетном году 1083 человека (более прошлого года на 52 лица)...

В декабре отчетного года состоялось постановление комитета о бесплатном пользовании книгами для чтения на дому учителей и учительниц городских приходских школ ввиду ограниченности получаемого ими содержания, и таких бесплатных абонементов было в течение декабря тринадцать...

Как и в предыдущем году, самое большое требование со стороны читателей было на беллетристические произведения и периодические издания, самое меньшее по отделам математических наук и искусств.

«Отчет Александровской публичной библиотеки в г. Самаре, «зала императора Александра II» и Самарского публичного музея за 1892 год». «Самарские губернские ведомости», 1893, 5 и 12 мая.

Публичной библиотекой заведовали две сестры Богомоловы, очень культурные общественные работницы, заметно выделявшиеся на фоне тусклой жизни губернского города. Библиотека не отличалась богатством книжного фонда, но ее читальня была всегда переполнена всяческим людом¹. Здесь находила приют бездомная городская беднота, поднадзорные и даже лица, находившиеся на нелегальном положении. Некоторые заходили сюда погреться во время зимних морозов, а подпольщики назначали здесь деловые свидания, обменивались нелегальной литературой и т. д. Бывал здесь и Ленин.

Как известно, В. И. Ленин пользовался книгами Публичной библиотеки по абонементу Анны Ильиничны.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 7 — 8.

¹ Самарскую городскую библиотеку А. Елизарова оценивала как «библиотеку для провинциального города хорошую» (см. «Молодой большевик», 1925, № 3, стр. 23).

 

Обращаясь к архиву Самарской публичной библиотеки того времени, мы в абонементе за 1893 г. на странице 764 находим Ульянову¹, которая (по заявлению библиотекаря Еньковой Елены Владимировны, работающей в продолжение 26 л(ет) и также хорошо знавшей прежнюю заведующую Центральной библиотекой Богомолову) является одной из сестер Владимира Ильича. Енькова заявляет также, что сестра Владимира Ильича брала книги и для него и нередко сам Ильич был в библиотеке... В тетради за 1893 г. Ульянова числится с января по 21 августа, т. е. как раз до момента отъезда Владимира Ильича в Петербург.

Заявление Еньковой, совпадение фамилий и даты еще более становятся устойчивыми, если мы проанализируем и просмотрим тот список книг, которые взяты подписчицей... Здесь значится:

1) Журнал «Русское богатство» за 1892 г., кн(иги) 11 и 12; за 1893 г. книги 1, 3, 4 и 5.

2) «Вестник Европы» за 1893 г., кн(иги) 1, 2, 3, 4, 6.

3) «Русская мысль» за 1892 г., кн(ига) 12; за 1893 г. кн(иги) 1,2, 3, 4, 6, 7.

4) «Северный вестник» за 1893 г., кн(иги) 1, 4, 5, 6.

Из взятых книг значатся:

1) (И. И.) Дитятин. Городское самоуправление (в России. Ярославль, 1877)².

2) (А. А.) Исаев. Артели в России. (Ярославль, 1881).

3) (Н. И.) Костомаров. Очерки истории Московского государства.

4) Статистика Российской империи. Сб(орник) сведений по России (за 1884 — 1885 гг. Спб., 1887).

5) (Ф. О.) Минье. История Французской революции (тома 1 и 2. Спб., 1866-67).

6) Статистическое обозрение России.

7) (И.) Тэн. Происхождение (общественного) строя (современной) Франции. (Спб., 1880).

8) История революции (автор неразборчив).

9) (Д. Г.) Льюис. Физиология обыденной жизни (неразборчиво) (М., 1876).

10) (М. В.) Авдеев. Наше общество (1820 — 1870) в героях и героинях литературы. (Спб., 1874).

11) (Н. Я.) Аристов. (Афанасий Прокофьевич) Щапов (Жизнь и сочинения. Спб., 1883).

12) (Я. Г.) Гуревич. История христианства.

13) История местного управления в России.

14) (В. О.) Ключевский. Русская история.

15) Семенов. Освобождение крестьян.

16) Андреев. Представитель власти в России.

17) Куно Фишер. История нового времени³.

18) (Д. Г.) Льюис. История философии (изд. 2. Спб., 1892).

19) (А. Г.) Брикнер. Иван Посошков (часть I. Спб., 1876).

20) Владимир Соловьев. Сочинения.

21) Успенский, Глеб. Т(ом) III.

22) Диккенс. Т(ом) IV.

23) Значится (В. О.) Ключевский

24) История промышленности (автор неразборчив).

25) Труды по исследованию кустарной промышленности. Кн(иги) 1, 2, 3.

26) Труды комиссий кустарной промышленности. Кн(иги) 6, 7.

27) Покровительство народной охране здоровья.

28) (Р. И.) Шредер. Русский огород, (питомник и плодовый сад. Спб., 1877).

29) Свод материалов по кустарной промышленности (в России. Спб., 1874).

30) Сборник материалов поземельных обществ.

Кроме этого помечены несколько книг на французском языке...

Следует отметить, что в тетради за 1893 год некоторые книги брались по нескольку раз.

Из статьи А. Кухарского «В. И. Ленин — читатель Самарской центральной библиотеки». «Книгоноша», 1924, № 13, 24 марта, стр. 5.

¹ Как сообщил директор Куйбышевской областной библиотеки Я. Журавлев, местонахождение абонемента Ульяновой  настоящее время неизвестно.

² Содержащиеся в скобках уточнения авторов, названий книг, места и года их издания сделаны мною.

3 Возможно, здесь речь идет об известном труде Куво Фишера «История новой философии», вышедшем в 1862-1865 году в Петербурге в четырех томах.

 

На абонемент Ульяновой брала и читала вся семья. Так, журналы, беллетристику читали все. Кое-что из исторических книг могло также относиться к другим членам семьи. Вот статистические, юридические и экономические книги можно с большим правом отнести к В(ладимиру) И(льичу).

Примечание А. И. Елизаровой к книге И. И. Блюменталя «В. И. Ленин в Самаре». Самара, 1925, стр. 20.

...Он (Владимир Ильич. — А. И.) получал также книги и из библиотеки «Благородного собрания», в которой был более богатый фонд толстых журналов и иностранной литературы. Хотя этой библиотекой пользовались только члены клуба, но при желании всегда можно было найти такого человека, который предоставлял свой абонемент другим лицам. А. П. Скляренко, например, пользовался абонементом А. И. Самойлова¹, а Владимир Ильич мог пользоваться абонементом А. Н. Хардина или какого-либо другого своего знакомого, состоявшего членом клуба...²

Основным фондом нелегальной библиотеки легальных изданий явились книги, привезенные А. П. Скляренко из Тагая. Библиотека пополнялась пожертвованиями самарской интеллигенции и покупкой преимущественно старых книг у букинистов. Приобретались также и новые книги, но в очень небольшом количестве, потому что и выходило их немного, да и средства у нас были весьма скудные: они составлялись из добровольных взносов членов кружка. Тем не менее библиотека располагала ценным собранием старых журналов (некоторые из них за целый ряд лет) и несколькими сотнями томов отдельных изданий.

Из журналов у нас имелись: «Современник», «Отечественные записки», «Слово», «Дело», «Знание», «Устои», «Русское богатство», «Вестник Европы», «Русская мысль», «Юридический вестник» и т. д.³

Из отдельных изданий я помню книги следующих авторов: по истории, истории культуры, социологии и правовым вопросам — С. Соловьев («Русская история»), Костомаров, Мордовцев, Кареев, Лучицкий, Чичерин⁴, Ключевский, Семевский, Сергеевич, Щапов, Беляев⁵, Кулишер, Дитятин, Иванюков («Падение крепостного права в России»), А. Посников («Общинное землевладение» и др.), Шлоссер («История XVIII века» и «История средних веков»), Маколей, Луи-Блан («История десятилетия»), Минье, Верморель, Э. Тэно («2-е декабря 1851 года»), Токвилль («Старый порядок»), Бокль, Карлейль, О. Тьерри, Монтескье («О духе законов»), Летурно («Эволюция собственности»), Тейлор, Лавеле, Гонеггер («История материальной культуры»), Г. Лекки, А. Ланге («История материализма»), Дрэпер, Мэн, Вебер (первые тома, в переводе Чернышевского под псевдонимом Андреева); по вопросам теоретической экономии и экономической истории — Милль (с примечаниями Чернышевского), А. Смитт, Д. Рикардо, Н. Зибер⁶, Лассаль, Кэри, Гильдебрант, Горлов, Вреден, Бастиа, Иванюков, А. И. Чупров, Исаев, В. В. (В. П. Воронцов), Карышев⁷.

Были также книги П. Л. Лаврова («Исторические письма», «Опыт истории мысли»), Берви-Флеровского («Азбука социальных наук»), Руссо («Исповедь», «Новая Элоиза» и др.), Александры Ефименко («О крестьянском землевладении на Крайнем Севере»)⁸, Шеффле («Строение и жизнь социального тела»).

По философии, психологии, этике я помню были следующие авторы: Шопенгауэр («Мир, как воля и представление»), Куно Фишер, Э. Гартман, Вундт, Бэн, Спенсер («Основные начала», «Биология», «Социология», «Этюды»), Гегель («Логика»), Кант («Критика чистого разума», «Пролегомены»), Льюис, Молешотт, Бюхнер («Сила и материя»), Лесевич.

Критика и публицистика были представлены следующими авторами: Белинский, Добролюбов, Чернышевский («Очерки гоголевского периода», диссертация об искусстве), Писарев (первое десятитомное издание), Скабичевский («История литературы»).

Имелось также небольшое количество беллетристических произведений, из которых мне запомнились: Швейцер («Эмма»), Шпильгаген («Один в поле не воин», «Загадочные натуры»), Ауэрбах («Дача на Рейне»), Стендаль («Красное и черное»), Бальзак («Человеческая комедия»), Берне, Гейне, Шекспир, Золя («Углекопы», «Брюхо Парижа», «Карьера Ругонов», «Нана»), Чернышевский («Что делать?», «Пролог к прологу»), Омулевский («Шаг за шагом»), Слепцов («Трудное время»), Наумов («Сельские картины»), Златовратский («Устои» и др.), Глеб Успенский, Альбов, Осипович (Новодворский), А. Левитов.

Главная наша работа над библиотекой состояла в том, что мы вырывали из старых журналов статьи, упоминавшиеся в систематических каталогах, и делали из них сборники, нередко переписывая от руки начало или конец вырванной статьи. Сборники эти нами переплетались и усиленно читались самарской молодежью.

Библиотека эта в начале 90-х годов пополнялась и новыми книгами. У нас появились: I том «Капитала» Маркса, а затем журнальные статьи Николая — она (Н. Ф. Даниельсон — идеолог народничества, первый переводчик «Капитала» Маркса), известная книга В. Постникова («Южно-русское крестьянское хозяйство». — А. И.) и т. п. Позднее в этой библиотеке появился отдел нелегальных изданий, которые хранились отдельно...

Книгами этой библиотеки пользовался Владимир Ильич и на одной из них («Южно-русское крестьянское хозяйство» В. Постникова) сохранились, по-видимому, его собственноручные отметки⁹. На большинстве книг этой библиотеки имелись сделанные рукой А. П. Скляренко знаки — Б. С. Г. (библиотека самарских гимназистов).

Владимир Ильич много занимался русской историей, особенно интересуясь историей земельной общины. Я помню, что в разговорах по этим вопросам он нередко ссылался на работы Б. Н. Чичерина, мнение которого ценил весьма высоко. Владимир Ильич доказывал, что в русской истории была эпоха феодализма, как и в западной, и при этом ссылался на кого-то из молодых историков школы В. О. Ключевского (чуть ли не на Павлова-Сильванского¹⁰, точно не помню). По этому вопросу Владимир Ильич написал небольшую статью, которая ходила у нас по рукам.

Нелишне отметить, что тогда еще не было печатной «Русской истории» В. О. Ключевского, но литографированное студенческое издание этого курса, читанного им в Московском университете, было привезено мною из Москвы (одна или две части) и читалось в самарских кружках. Печатные работы Ключевского, как «Боярская дума», книги других русских историков, как, например, Сергеевича («Вече и князь» и пр.) и Дитятина, имелись в нашей библиотеке и также читались в кружке. Были там и такие работы по истории общины, как известная книга Александры Ефименко¹¹. На знакомство с этой исторической литературой наталкивал нас главным образом Владимир Ильич. Благодаря ему же у нас читались также исторические статьи Каутского, печатавшиеся в «Северном вестнике»¹². Не помню точно, когда у нас появилось нелегальное издание (литографированное или гектографированное) «Эрфуртской программы»¹³, но что оно было до нашего ареста, — это несомненно...

Насколько слабо было знакомство тогдашнего «культурного» общества с марксистским учением, показывает следующий любопытный случай. В помещичьем имении, где я жил в качестве учителя в 1887 — 1888 годах, мои хозяева, обнаружив мое пристрастие к литературе, сообщили мне, что у них имеется книга, оставленная управляющим какого-то соседнего имения, и что книга эта учит, как накоплять капитал. Я купил у них эту книгу, оказавшуюся первым томом «Капитала»¹⁴.. Маркса. Книга эта тогда считалась запрещенной, и ее у меня потом отобрали во время одного из обысков.

Марксистской легальной литературы... было тогда чрезвычайно мало. Кроме первого тома «Капитала», были статьи и известная диссертация Н. Зибера¹⁵, несколько разрозненных статей в толстых журналах, например статья Кауфмана в «Вестнике Европы» (за подписью И. К-н)¹⁶. В литературе безраздельно господствовало народничество, поэтому будет понятно, какой неслыханной дерзостью считались тогда выступления Владимира Ильича, в которых он резко критиковал В. В., Карышева¹⁷, Каблукова¹⁸, Николая — она и даже «самого» Н. К. Михайловского.

Эти эпигоны старого народничества, усвоив некоторые из его утопических положений, проповедовали тем не менее в своих статьях на страницах «Русского богатства», «Русской мысли»¹⁹, «Вестника Европы» и других либеральных журналов культурнический, оппортунизм, отказывались от революции и тесно смыкались с либералами, провозглашавшими тогда лозунг: «теперь не время широких задач». Поэтому выступления Владимира Ильича касались как теории, так и практики, в особенности либерального народничества...

Нелегальная марксистская литература появилась в обращении в Самаре главным образом в период пребывания здесь Владимира Ильича. У нас были издания группы «Освобождение труда», из которых в особенности я помню миниатюрные брошюры Плеханова «Наши разногласия» и «Социализм и политическая борьба», отпечатанные на тонкой гладкой бумаге...

Эти брошюры переходили из рук в руки, усиленно читались и обсуждались как в кружках, так и при случайных встречах подпольщиков.

Были также немецкие издания некоторых работ Маркса и Энгельса («Анти-Дюринг», «Положение рабочего класса в Англии», «Манифест Коммунистической партии»), отдельные номера журнала «Archiv»²⁰  Г. Брауна, но они широкого распространения не имели в силу малого знакомства кружковцев с немецким языком.

Резко повысился также интерес к легальным марксистским сочинениям. Везде начинали читать первый том «Капитала» Маркса (в переводе Николая — она), но все ломали зубы на знаменитых первых 29 страницах этой книги, в которых излагается диалектика стоимости. Из популярных изложений несколько помогала диссертация Зибера, статейка же И. Кауфмана не была нами в то время понята и оценена должным образом²¹. Вследствие этого многое из экономической теории Маркса понималось в кружках неправильно, а революционная ее основа совершенно ускользала от внимания молодых марксистов, пока мы не ознакомились с ней на докладах Владимира Ильича.

Я, например, прочитал первый том «Капитала», как указывалось выше, еще в 1888 году, но усвоил из него только общую схему экономики капиталистического общества, содержание глав исторического характера (первоначальное накопление и пр.) и совсем не понял абстракций марксовой диалектики. Многие из нас усвоили формальную сторону диалектики Гегеля, и его триада (тезис, антитезис, синтез)²²  обсуждалась на все лады вечерами в Струковском саду, где на особой лавочке собирались молодые марксисты.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 7 — 8, 39-40, 56, 60, 61.

¹ Алексей Иванович Самойлов — земский начальник, человек передовых взглядов, у которого А. П. Скляренко с 1891 года служил делопроизводителем. После ареста Скляренко в 1894 году А. И. Самойлов был отстранен от должности.

² Позднее, уже будучи в ссылке в селе Шушенском, В. И. Ленин, вспоминая о своей работе в Самаре, писал А. Потресову (26 января 1899 года): «Если не очень стесняться в средствах для выписки книг, то можно, я думаю, и в глуши работать,— я сужу, по крайней мере, по себе, сравнивая свою жизнь в Самаре лет 7 тому назад, когда я читал почти исключительно чужие книги, и теперь, когда я начал заводить привычку выписывать книги» (Ленинский сборник, том IV, стр. 13).

³ «Знание» — ежемесячный научный и критико-библиографический журнал, выходивший в Петербурге в 1870—1877 годах. С 1878 года стал называться «Слово» (см. стр. 682 наст, издания). Либерально-народнический журнал «Устои» издавался в Петербурге с декабря 1881 по 1882 год — в нем широко обсуждался вопрос о средствах укрепления крестьянской общины. О «Русской мысли» см. стр. 663 о «Юридическом вестнике» — стр. 713 наст, издания. Кроме перечисленных журналов в библиотеке А. П. Скляренко был герценовский «Колокол».

⁴ Борис Николаевич Чичерин (1828 — 1904) — русский юрист-государствовед, историк и философ, видный деятель либерального движения. Как историк-правовед, изучал юридические памятники прошлого, историю государственных учреждений и политических учений. По своим политическим взглядам являлся сторонником конституционной монархии. М. А. Сильвин вспоминал, что Владимир Ильич высоко ценил Б. Н. Чичерина, «как реалиста, чуждого всякой романтики в вопросах научного исследования» («Каторга и ссылка», 1934, № 1, стр. 83).

⁵ Речь идет об исследовании И. Д. Беляева «Крестьяне на Руси», публиковавшемся в 1859 году в журнале «Русская беседа», а затем вышедшем отдельным изданием.

⁶ Николай Иванович Зибер (1844—1888) — известный русский экономист. Во время пребывания в Лондоне лично познакомился с К. Марксом и Ф. Энгельсом. Диссертация Зибера «Теория ценности и капитала Д. Рикардо в связи с позднейшими дополнениями и разъяснениями» (1871) встретила сочувственный отзыв К. Маркса в послесловии ко 2-му изданию «Капитала». Эта работа Зибера в переработанном и дополненном виде была издана в 1885 году под названием «Давид Рикардо и Карл Маркс в их общественно-экономических исследованиях».

⁷ О Н. А. Карышеве см. стр. 662 наст, издания.

⁸ О А. Я. Ефименко см. стр. 661 наст, издания.

⁹ Книга В. Е. Постникова «Южно-русское крестьянское хозяйство» с замечаниями В. И. Ленина хранится в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Пометки, вычисления и подчеркивания В. И. Ленина в книге Постникова опубликованы в первом томе Полного собрания сочинений В. И. Ленина (изд. 5, стр. 537 — 546).

¹⁰ Николай Павлович Павлов-Сильванский (1869 — 1908) — русский буржуазный историк, активный деятель кадетской партии. Значительная часть его работ посвящена доказательству положения, что Россия, подобно западноевропейским странам, прошла через ступень феодализма.

¹¹ Александра Яковлевна Ефименко (1848—1919) — русский историк-этнограф, профессор русской истории на Высших (Бестужевских) женских курсах в Петербурге. Идеализировала сельскую крестьянскую общину, полагая, что разрешение проблемы этой общины устранит все противоречия капиталистического строя. В то же время в своих исторических трудах давала яркую картину классовой борьбы, восстаний украинских крестьян против крепостничества.

¹² «Северный вестник» — ежемесячный литературно-научный и политический журнал, издававшийся в Петербурге в 1885—1898 годах. До 1890 года в нем печатались либеральные народники и прогрессивные писатели, с 1891 года стал органом декадентов.

¹³ Эрфуртская программа — программа германской социал-демократической партии, принятая в октябре 1891 года на съезде в г. Эрфурте и действовавшая до 1921 года. Программа подчеркивала необходимость для рабочего класса вести политическую борьбу, указывала на роль партии как организатора этой борьбы. Однако она содержала серьезные уступки оппортунизму.

¹⁴ Первый том «Капитала» К. Маркса на русском языке был издан в апреле 1872 года в Петербурге в переводе Г. А. Лопатина и Н. Ф. Даниельсона тиражом в 3000 экземпляров. Русский перевод был первым переводом «Капитала».

¹⁵ Имеется в виду диссертация Н. И. Зибера (о нем см. стр. 659 наст, издания) «Теория ценности и капитала Д. Рикардо в связи с позднейшими дополнениями и разъяснениями».

¹⁶ Илларион Игнатьевич Кауфман (1848—1916) — русский буржуазный экономист, написавший ряд произведений, посвященных вопросам денежного обращения и кредита. В 1872 году Кауфман опубликовал одну из первых рецензий на «Капитал» К. Маркса (журнал «Вестник Европы», том 3, книга 5). Ему остались чужды революционные выводы, изложенные К. Марксом в «Капитале». Однако рецензия Кауфмана на «Капитал» ценна тем, что в ней дано описание марксистского диалектического метода.

¹⁷ Николай Александрович Карышев (1855—1905) — русский экономист и статистик, профессор Юрьевского (Тартуского) университета, затем Московского сельскохозяйственного института. В своих работах, посвященных главным образом вопросам экономики крестьянского хозяйства России, Карышев разделял взгляды либерального народничества.

¹⁸ Николай Алексеевич Каблуков (1849 — 1919) — русский экономист  и статистик, профессор Московского университета. Экономические и статистические работы Каблукова имели целью доказать «устойчивость» мелкого крестьянского хозяйства.

¹⁹ «Русская мысль» — ежемесячный литературно-политический журнал, издававшийся в Москве в 1880—1918 годах. Под редакцией В. А. Гольцева стал органом буржуазного либерализма. В нем печатались Д. Н. Мамин-Сибиряк, Г. И. Успенский, В. Г. Короленко, А. М. Горький, А. П. Чехов, Н. В. Шелтунов, Н. И. Кареев, В. О. Ключевский. После 1905 года «Русскую мысль» возглавил П. Б. Струве, превративший ее в орган кадетской партии.

²⁰ То есть «Archiv fur sociale Gesetzgebung und Statistik» (см. сноску на стр. 593 наст, издания).

²¹ Как известно, Маркс считал, что Кауфман в этой статье «очертил... удачно... не что иное, как диалектический метод» (см. предисловие ко второму изданию I тома «Капитала»). — Примечание М. И. Семенова.

²² Триада в философии — формула трехступенчатого развития. Наиболее всестороннее развитие она получила в трудах Гегеля (1770— 1831) — крупнейшего представителя немецкой классической философии, виервые в истории философии систематически разработавшего на основе идеализма диалектический способ мышления. Гегель считал, что всякий процесс развития проходит три ступени: тезис, антитезис, синтез. Вторая ступень означает отрицание первой, и переход к ней является превращением в противоположность. Третья ступень является отрицанием второй, то есть отрицанием отрицания; она по существу означает возврат к исходной форме, только обогащенной новым содержанием и на новой, более высокой основе.

 

До приезда Владимира Ильича в Самару страсть к первому тому «Капитала» К. Маркса была всеобщей, но не было ни одного кружка, который бы даже поверхностно его проработал. Начинали храбро многие, но быстро остывали. После этого естественно, что по отношению к труду Маркса господствовал священный, суеверный, панический страх. Всем хотелось одолеть эту книгу, раскрывающую все тайны познания общественно-экономических явлений, работу, вооружающую методом, облегчающим исследование общественных отношений, но почти никто за три-четыре года, с 1885 по 1889 год, эту задачу не преодолел.

После элементарной проработки вопросов марксизма в кружке Скляренко, особенно после комментариев Владимира Ильича, читать и понимать этот «страшный» «Капитал» К. Маркса стало легко, и «недостигаемый» Маркс стал своим, родным, близким и легко понимаемым. Никому из нас не думалось, что в конце концов, при хорошем руководстве занятиями, «Капитал» так прост, удобопонятен и так легко усваивается.

А. Беляков, стр. 39.

Жаловался (А. П. Скляренко. — А. И.) на скудость нелегальной литературы. Вскоре, однако, я убедился, что эти жалобы были несколько несправедливы: был целый ряд таких вещей, каких в Казани я не встречал. Правда, многие из них были только на немецком языке, как-то: «Нищета философии» Маркса, 2-е издание, «Коммунистический манифест», «Анти-Дюринг»¹  и «Положение рабочего класса в Англии» Энгельса, довольно много книжек журнала «Die Neue Zeit», стенографические отчеты заседаний германского рейхстага и пр. — книги, которыми пользовался Владимир Ильич и, как мне известно, могли пользоваться и другие, конечно, очень близкие к нему лица. Да и женевских изданий группы «Освобождение труда» было несколько больше, чем в Казани. Затем, как оказалось, существовала в Самаре очень богатая и интересная по составу полулегальная библиотека, состоявшая из книг и журналов, в свое время вышедших вполне легально, но впоследствии изъятых из обращения.

И. Лалаянц (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 103 — 104).

¹ «Анти-Дюринг», «Письма Маркса к Руге от 1843 года» и другие произведения К. Маркса и Ф. Энгельса Владимир Ильич изучал на немецком и французском языках. В архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС хранится переведенный Владимиром Ильичом в Самаре отрывок труда Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства».

 

Человек он (Владимир Ильич. — А. И.) был удивительно деликатный, любезный собеседник, верный товарищ, простой и ясный в личных отношениях, непринужденно веселый, когда товарищи собирались изредка повеселиться.

М. А. Сильвин. В. И. Ленин в эпоху зарождения партии (воспоминания). «Каторга и ссылка», 1934, № 1, стр. 86.

Приближалось 1 января 1892 года, и, естественно, шли оживленные разговоры о традиционной, веками установленной встрече Нового года.

От комитета помощи голодающим поступило предложение устроить объединенную общественную встречу Нового года чуть ли не в Коммерческом собрании со сборами в пользу голодающих. Кружок Скляренко, железнодорожный кружок и вообще все так называемые ульяновцы отказались от шумной встречи в Коммерческом собрании. Водовозовские круги пошли за комитетом, но там почему-то дело не вышло, и они устроили встречу Нового года не в Коммерческом собрании, а в ресторане Корнилова. Мы же устроили в складчину встречу Нового года в квартире А. А. Кацнельсон.

Это была первая большая вечеринка с участием Владимира Ильича. Было очень шумно и весело. Владимир Ильич пришел поздно, не больше как за десять минут до момента встречи Нового года, и, таким образом, не принимал участия в проводах старого года и во всех надгробных речах с перечислением всех преступлений и несчастий, принесенных «покойником». Речи, вернее тосты, пожелания Новому году были очень живы и коротки. Небольшую речь произнес и Владимир Ильич.

Настроение было прекрасное, и мне кажется, все чувствовали, что собралась одна братская семья, охваченная одним общим желанием, поставившая одну общую цель и готовая сплоченными рядами, сплошной несокрушимой колонной ринуться на борьбу с врагом трудящихся.

По обычаю того времени, всякий вечер, всякое веселье полагалось заканчивать танцами. Была объявлена, не помню кем, «всеобщая, прямая и явная кадриль» без различия пола и возраста. Распорядитель обязан был наблюдать, чтобы в квартире не было ни одного праздного, то есть не танцующего, человека. Пришлось и Владимиру Ильичу отплясывать кадриль.

Это было уморительно веселое зрелище, ибо Владимир Ильич (да не один он, а многие танцоры сильно путались, повертывались к своей «даме» спиной, когда нужно было повернуться лицом) давал руку чужой «даме», вместо своей, брал за талию вместо «дамы» случайно подвернувшегося кавалера из другой пары...

— Ну, и Владимир Ильич, в разных серьезных политических вопросах не путает, а вот тут оказался малограмотным, напутал, — сказал кто-то из танцующих.

— Ничего, мы создадим кадрильон-кружок и к будущему году эту беду поправим, — пошутил Скляренко.

 — Да, ведь в этом занятии нет никакого плана, никакой (Определенной системы, — вот и путаешься, — оправдывался Владимир Ильич.

А. Беляков, стр. 88 — 89.

Из посещавших нашу квартиру в Самаре кроме А. П. Скляренко, И. X. Лалаянца, В. В. Водовозова, который приходил больше к старшей сестре — они читали вместе по-итальянски, — М. И. Лебедевой и М. П. Голубевой помню еще В. А. Ионова и А. И. Ерамасова. Последний был знаком с М. Т. Елизаровым и Ионовым по Сызрани, и они затащили его как-то к нам.

М. И. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 56 — 57).

В Сызрани находилось тогда несколько революционно настроенных людей... Они группировались вокруг Вадима Андреевича Ионова, жившего здесь с матерью и братом — инженером Сергеем. Кроме того, в Сызрани жил молодой купеческий сын, Алексей Иванович Ерамасов, учившийся раньше (и кажется даже окончивший курс) в Петровской академии и занимавшийся тогда хозяйственными делами по саду и огороду...

А. И. Ерамасов был весьма скромным, тихим и симпатичным человеком. В кружке его называли Поросенком. (Позднее он был известен в социал-демократических кругах под кличкой Монах.) В то время он не имел определенной политической физиономии и занимался действительно только парничками, не обнаруживая особого интереса к вопросам политики. Но когда он познакомился с Владимиром Ильичем (через М. Т. Елизарова), то под его влиянием стал тяготеть к марксизму¹.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 54.

¹ Став благодаря В. И. Ленину социал-демократом, Алексей Иванович Ерамасов (1869—1927) создал первый в Сызрани марксистский кружок. Будучи довольно богатым человеком, он в течение всего нелегального существования партии снабжал ее денежными средствами, направляя их в распоряжение Владимира Ильича. После революции Ерамасов вступил в партию, редактировал большевистскую газету «Сызранскоо утро», формировал отряды Красной гвардии, много работал по организации народного просвещения.

 

Вот как описывает А. И. Ерамасов свое первое посещение нашей семьи:

«Я испытывал какое-то особенное чувство при первом посещении ульяновской семьи, перенесшей такое тяжелое горе.-Жили тогда Елизаровы в районе Почтовой и Сокольничьей улиц, т. е. недалеко от района «выселенцев», по выражению одного губернатора, кажется Брянчанинова, т. е. недалеко от района, где селилась обычно революционная интеллигенция. Помню, пришли мы вечером и попали прямо к чаю. Вся семья собралась уже в столовой. Здесь я познакомился с М(арией) А(лександровной), А(нной) И(льиничной), М(арией) И(льиничной) и В(ладимиром) И(льичем). Кроме того, за столом был племянник М(арка) Т(имофеевича), который жил у дяди и учился в гимназии.

Разговор шел на обычные в то время темы: о народничестве, о судьбах капитализма, о В. В. и Николае — оне и пр. Владимир Ильич выделялся не только знанием литературы, но и какой-то особой способностью находить слабые места у народников, субъективистов толка Михайловского и пр. После чая мы перешли в комнату Владимира Ильича, где продолжали разговор. В этом разговоре принимал участие и мой приятель Ионов, который много работал над вопросом о развитии капитализма в России и дифференциации крестьянства, собирая материалы по этим вопросам и из статистических сборников и из личного изучения положения крестьянства. М(арк) Т(имофеевич) делился своими постоянными наблюдениями из жизни крестьян в Самарской губернии, где тогда уже резко проявлялась дифференциация крестьянства. В разговоре, помню, принимала участие и Анна Ильинична.

Из всей обстановки комнаты мне до сих пор помнится комплект «Русских ведомостей»¹, которые висели на стене перед столиком. Владимир Ильич хранил все прочитанные газеты и отмечал номера, чем-либо заинтересовавшие его».

После этого первого посещения А. И. Ерамасов заглядывал к нам и в другие свои приезды в Самару.

В своих воспоминаниях об этом периоде самарской жизни А. И. Ерамасов сообщает о переводе «Коммунистического манифеста», сделанном Владимиром Ильичем.

«В то время Владимир Ильич сделал прекрасный перевод «Коммунистического манифеста» К. Маркса и Ф. Энгельса, — пишет он. — Перевод этот в рукописи ходил по рукам, завезли мы его и в Сызрань. Здесь я отдал тетрадь знакомому учителю, который считался у начальства неблагонадежным. По какому-то делу этого учителя вызвали в Симбирск к директору народных училищ. Мать учителя испугалась, что нагрянут с обыском, и уничтожила тетрадь. Такова судьба этого перевода Ильича. Мне так совестно вспоминать об этом, так как я был отчасти виновником гибели прекрасного перевода»².

Хотя А. И. Ерамасов был довольно редким нашим посетителем в Самаре — жил он постоянно в Сызрани, — но связь с ним установилась крепко, на всю жизнь.

М. И. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 57).

¹ «Русские ведомости» (1863 — 1918) — газета либеральных помещиков и буржуазии. В 80-х годах в ней сотрудничали писатели-демократы (М. Б. Салтыков-Щедрин, Г. И. Успенский) и либеральные народники (Н. К. Михайловский и другие). С 1905 года газета стала органом правого крыла партии кадетов.

² Об этом факте, имевшем место в 1892 году, А. И. Ерамасов рассказывал и М. И. Семенову (М. Блану), о чем последний сообщает в цит. книге (стр. 55).

 

В начале мая 1892 года все, кто имел возможность, перебрались за город на дачи, ибо начинавшаяся холера и обычная в те времена на улицах Самары пыль отравляли существование¹. Водовозовы и Красноперовы сняли две смежные дачи в районе дач Аннаева и там же, ближе к берегу, сняли дачку Кузнецов, я и «коммуна»²: Локкерман, Моршанская, Карпер, Макарова.

Водовозов особенно спешил с выездом на дачу главным образом ради Николая Васильевича, для которого было убийственно жить в городе и который отложил свою поездку в Уфимские степи³ вследствие полученных известий, что в середине мая собирается приехать на четыре-пять дней в Самару к Водовозову Н. К. Михайловский.

По тем временам это было событие огромной важности. Еще не развенчанный «властитель дум» русского общества, особенно молодежи, собирался собственной персоной пожаловать в самарские дебри. Событие немалое. Радикалы и либералы ходили именинниками, так как ожидали, что «вот приедет барин, барин нас рассудит», он-де задаст «марксятам» так, что они надолго хвост подожмут. Это ликование было тем более непонятным, что акции самарских народников после поражения Россиневича, нанесенного ему Владимиром Ильичем, надолго упали, интерес к марксизму возрос и крепко держался. Однако в связи со слухами о приезде Н. К. Михайловского как-то вдруг наступила неожиданная перемена. Такова власть авторитета, «так храм оставленный — все храм, кумир поверженный — вес бог».

Приблизительно в двадцатых числах мая, на другой день после приезда Н. К. Михайловского, остановившегося на даче у Водовозовых, В. В. Водовозов передал через меня, так как я ежедневно ходил в город на работу, приглашение Владимиру Ильичу посетить их, если он пожелает, и побеседовать о марксизме и путях социализма в России. Одновременно Водовозов передал приглашение Скляренко, Ясневой, Савицкому, Долгову. А Кузнецов, я и «коммуна» получили приглашение непосредственно от самого Михайловского, так как в первый же день приезда мы познакомились с ним и его племянником Е. В. Мягковым во время катания на лодке и купанья.

Н. К. Михайловский не возражал против самой обширной аудитории, но ограниченность дачного помещения и какие-то другие соображения помешали Водовозову расширить круг приглашенных.

Владимир Ильич охотно согласился на знакомство с Михайловским и обещал Водовозову, что он будет вполне приличным в выражениях, даже в случае самого горячего спора, и, в свою очередь, форму собеседования предоставлял на усмотрение Михайловского.

Сначала Владимир Ильич предполагал прочесть имевшийся у него в писаном виде реферат «Из истории русской земельной общины», и Водовозов это очень одобрял. Но затем Владимир Ильич решил, что этот реферат слишком сузит тему собеседования, и решил не стеснять себя в предстоящей беседе, казавшейся ему весьма интересной, узкими рамками писаного реферата, а поставить широкую тему: «Пути народников к социализму в России».

Одновременно Владимир Ильич отмечал, что лично для него было бы удобнее, если бы характеристику этих путей дал Михайловский и тем значительно облегчил бы и упростил собеседование, исключив, таким образом, все недостатки, неизбежные при изложении взглядов народников их идейным противником — марксистом.

Встреча должна была состояться на четвертый день приезда Михайловского в Самару на даче у Водовозова в четыре часа дня. Причем Кузнецов и я брались обеспечить Владимиру Ильичу ночлег на нашей даче, так как возвращаться поздно вечером в город было не всегда безопасно. Нужно заметить, что во время голода грабители даже на улицах Самары представляли весьма обыденное, нисколько не удивительное явление.

Готовились встретиться два миросозерцания, взаимно друг друга исключающие, резко противоположные. Готовились встретиться Михайловский, потухающее светило народничества, отжившего свой век и теряющего свое влияние вместе с угасающими последними лучами яркой вспышки «Народной воли» в 1881 году, и Ульянов, молодое, только еще загорающееся светило марксизма, пока мало кому известное.

Осколки народников в Самаре набрасывались на нас. Михайловский, говорили они, — «властитель дум», известный в Европе публицист, социолог, творец вместе с П. Л. Лавровым «субъективного метода в социологии», выпустивший уже восемь томов своих сочинений, а Ульянов — помощник присяжного поверенного радикала Хардина, — и только.

 — Да мы бы на его, Ульянова, месте пришли бы только поклониться «властителю дум», набраться у него знаний, мудрости, а не полемизировать, — говорил Н. С. Долгов.

И только кружки молодежи во главе с кружком Скляренко были уверены, что Владимир Ильич из столкновения с Михайловским выйдет победителем.

По обычаям того времени и этот знаменательный, по крайней мере для кружка Скляренко, день звали все-таки только «журфиксом» с Н. К. Михайловским. На «журфикс» собрались: Н. К. Михайловский, В. В. и Н. В. Водовозовы, В. П. Водовозова, Л. П. Шайдакова, Россов, племянник Михайловского Мягков, И. М. Красноперое, В. О. и В. В. Португаловы, Н. С. Долгов, В. В. Савицкий, П. П. Крылов, В. И. Ульянов, А. П. Скляренко, М. И. Лебедева, И. А. Кузнецов, С. П. Локкерман, Е. М. Карнер, С. М. Моршанская, Макарова и А. А. Беляков⁴.

Было очень тесно, стульев не хватило, и пришлось сидеть на перилах веранды, на ступеньках, так как собрание состоялось на веранде дачи.

Нужно заметить, что все четыре дня до этого «журфикса» на дачу совершались непрерывные паломничества почитателей Михайловского, которые, по-моему, буквально отравляли его существование. Люди приходили исключительно и буквально только за тем, чтобы засвидетельствовать уважение и почтительно посмотреть Михайловскому в рот, в ожидании, что оттуда обязательно вылетит главная истина, все объясняющая и превращающая рядового глупца в незаурядного мудреца. Вообще говоря, Михайловский привык к выражению почтения от людей, с ним встречающихся, и, пожалуй, «курение фимиама» считал вполне нормальным.

Само собой понятно, что после этого обычное простое человеческое приветствие без подчеркнутого благоволения казалось подчеркнутой наглостью, развязностью.

Владимир Ильич пришел без опоздания, но все уже были в сборе, и когда Водовозов его представил, то он попросту поздоровался с Михайловским, так же, как со всеми присутствовавшими, не открывая рот от изумления и не захлебываясь от счастья, что видит философа-социолога, «нашего известного» Н. К. Михайловского.

На минуту водворилось молчание, а затем Водовозов обратился к Михайловскому:

 — Может быть, Николай Константинович, мы приступим к собеседованию, и вы, как обещали, сделаете сообщение «Пути народников к социализму»?

Блестящий оратор, видавший виды, Михайловский с сознанием своего превосходства, своей непобедимости, к удивлению кружка Скляренко, начал с очень смешного и совершенно несостоятельного утверждения, что он, как и П. Л. Лавров, марксист и, значит, с присутствовавшими марксистами спор может быть только о понимании, о толковании Маркса — не больше.

После этого вступления «великий социолог» в очень красиво построенной и еще красивее произнесенной речи дал полный анализ народнических теорий, уже потерявших свою убедительность для всякого, кто вступил на путь изучения фактов и цифр. Было повторено о самобытности и о всех чудодейственных свойствах русской общины, — все то, что нам уже было неплохо известно.

В противовес гнилому Западу земельная община при известных условиях может помочь русскому народу миновать стадию буржуазного развития, — отчетливо вещал Михайловский.

Дальше мы узнали, «что порядок дел, к которому столь трудным и столь долгим путем стремится теперь Запад, еще существует у нас в могущественном народном обычае нашего сельского быта». Остается, следовательно, миновать средние ступени развития и сразу от общины перешагнуть к полному социализму, избегнув, таким образом, мучительное развитие пауперизма и пролетариата. При этом Н. К. Михайловский не забыл отвести соответствующее место «критически мыслящей личности» и коротенько изложить свою теорию «героев» и «толпы».

Присутствующие узнали, что сущность исторического процесса заключается в переработке культуры «критически мыслящей личностью». Эти личности, достигнув высоких познаний и опираясь на превосходство своего идеала и справедливость своих требований, распространяют свое учение. Таким образом, за успех социалистов ручалось отвлеченное превосходство их идеала и не менее отвлеченная справедливость их требований.

Итак, община и артель — это чисто русские основы для построения социализма, которых нет в Западной Европе. Сам Маркс соглашался с Чернышевским, как это доподлинно известно Михайловскому, что при известных условиях община поможет русскому народу миновать стадию буржуазного развития, но он, конечно, не мог до конца продумать и обосновать это положение по незнакомству с особенностями нашей страны.

Имея такую мощную силу, как община и артель, нам остается, — говорил Михайловский, — развить общину в сторону общинной обработки земли и общинного использования продуктов, а из мирского схода сделать основу социалистического строя. Наш путь к социализму прям, прост и близок, ибо основан на готовых уже качествах крестьянской массы. В то же время мы не отрицаем работу среди рабочих, но эта работа решающего значения иметь не может, так как рабочих нет в России пока и миллиона, а крестьянского населения — свыше семидесяти миллионов.

Без террора, путем просвещения крестьянской массы растущая сила «критически мыслящих личностей» приведет к социализму. Вот и весь путь народников к социализму.

Н. К. Михайловский кончил под гром аплодисментов, но для нас, ульяновцев, пути народников к социализму не стали яснее, чем они были до его реферата. Блестящий фейерверк фраз, ловких и тонких построений, но ни одного факта, ни одной цифры, никакой, даже поверхностной, характеристики современной экономической действительности.

Михайловский и вся народническая часть собрания упорно и вопрошающе смотрела в сторону Владимира Ильича, как будто стараясь прочесть на лице его: «смирил ли он свою гордыню» и убедился ли в правильности народнических путей к социализму?

Владимир Ильич начал очень тонко, деликатно, но весьма ядовито. Он указал, что очень охотно верит, что Николай Константинович марксист, но об этом вопросе говорить сегодня нет нужды. Об общине же мы очень давно и немало знаем от Чернышевского из его «Критики философских предубеждений против общинного владения». Не будем отрицать, что если есть община и артель, как основные элементы социализма, то, несомненно, можно очень легко и просто перейти к социалистическому строю.

Михайловский многозначительно переглянулся с Водовозовым и Португаловым, как бы говоря: я так и ждал, что ваш старший «марксенок» сразу со мной согласится и будет посрамлен.

 — К сожалению, — продолжал Владимир Ильич, — Чернышевский это говорил около тридцати лет тому назад, а жизнь, как это известно и Николаю Константиновичу, не стоит на месте, а непрестанно движется: жизнь не философский процесс, стройный и логически построенный. Экономическая жизнь многолика, многогранна и бесконечно разнообразна, и самых красивых слов совершенно недостаточно, чтобы выяснить положение общины.

Об артелях говорить не будем. Позвольте поставить один только вопрос: есть ли у нас та самая община в деревне, от которой сразу можно перешагнуть к социализму? К сожалению, и моему и вашему, приходится сказать, что на деле, в действительности в нашей деревне такой общины нет, что такая община существует только в очень пылком воображении народников. Это говорят цифры, это говорят факты, это же говорят уже опубликованные наблюдения такого крупного писателя-народника, как Г. И. Успенский.

Здесь Владимир Ильич привел ряд цифр из работы Постникова, из земских сборников. Эти общеизвестные цифры говорили о росте безлошадных, безземельных крестьянских хозяйств, о расслоении, дифференциации деревни, о пестроте благосостояния, о развитии пауперизма и пролетариата, которых старались избежать народники благодаря общине. Цифры были убедительны и возражений не встретили.

 — Нет общины, нашего самобытного пути экономического развития, а это значит — нет пути к социализму у народников. В этом случае нет предмета спора, а есть предмет научных, строго обоснованных исследований. Мы ни к чему не придем в этом вопросе, если будем спорить, разговаривать без цифровых данных. Этот спор решают цифры. Вам дана вполне достаточная порция убедительнейших цифр. Общины нет, заканчивается процесс разложения этой общины, и я вместе с народниками могу об этом поскорбеть.

Что же мы имеем вместо общины в деревне? Прежде всего нарождающийся капитализм. М. Е. Салтыков-Щедрин давно и отчетливо изобразил его представителей: разуваевых, колупаевых и прочих. Он прямо говорил: «идет чумазый!»

Капитализм растет, идет, но народники его не хотят замечать. Не замечать фактов очень плохо. Неотвратимый ход экономического развития создает и выдвигает новые формы борьбы, новые пути. И в этой неотвратимости развития — ручательство за удачный исход революционной борьбы, ибо уже народился пролетариат, класс, которому под силу завоевать социализм.

Бытие определяет сознание. Это вы, Николай Константинович, раз вы признаете себя марксистом, отлично знаете, и говорить марксисту о «критически мыслящей личности» можно только по недосмотру. Отныне ручательством за неизбежные движения к социализму будут служить интересы пролетариата, организованного для борьбы против угнетателей, а не отвлеченное превосходство идеалов и не отвлеченная справедливость требований «критически мыслящей личности». Никаких абстракций, а конкретные требования живых людей, достигших классового самосознания.

Дружно и восторженно аплодировали присутствующие «марксята». Значительная часть народников, может быть в силу требований хорошего тона, тоже хлопала.

После Владимира Ильича выступил Н. В. Водовозов, весьма удачно закрепивший позиции Владимира Ильича новыми цифрами и фактами.

Затем единомышленник Михайловского В. Португалов согласился с Владимиром Ильичем в том отношении, что нет предмета философского отвлеченного спора, а есть предмет научных, строго обоснованных исследований, и он полагает, что и Николай Константинович против этого возражать не будет.

Было около девяти часов, когда приступили к чаепитию и разбились по группам. Михайловский все-таки, не унимаясь, затеял спор об истинном философском понимании Маркса, главным образом с Владимиром Ильичем, но и Водовозов принимал в этом споре участие.

К большой моей обиде, я не схватил сущность этого спора и не могу его передать. Спор, однако, был очень горячий и довольно затяжной. Только около часа ночи закончилось это собеседование.

Иван Маркович Красноперов предложил Владимиру Ильичу ночевать у него. Мы не только не возражали, а были рады⁵. нам пошли ночевать на полу балкона Савицкий, Скляренко. Лебедева и еще кто-то из присутствующих, ясно не помню, кажется Долгов.

В. В. Водовозов был на верху блаженства по поводу того, что Владимир Ильич столь корректно вел собеседование и ни разу ни единым словом не обидел Михайловского. Он признавал, что критика Владимира Ильича была очень увесиста и своеобразна.

Это выступление не оставило такого большого следа, как диспут с Россиневичем, но укрепило за Владимиром Ильичем репутацию восходящего светила марксизма. Даже Н. К. Михайловский на другой день говорил Н. В. Водовозову:

 — Ульянов, бесспорно, очень способный человек, сильный оппонент. Ясность мысли, сила логики и вооруженность цифрами выдвигает его, как очень опасного для народничества марксиста. А эта простота изложения, чеканная отчетливость всякой мысли в будущем может выработать из него очень крупного пропагандиста и писателя. В общем личность незаурядная, и народничеству с ним не раз придется встретиться. Михайловский не ошибся...

Дня через два Михайловский уехал⁶, забыв у Водовозова легкую шелковую кепку, которая его почитателями, начиная от Шайдаковой и Россова, была разрезана на мелкие куски и разобрана чуть не в драку, как память о личном свидании со светилом народничества.

А. Беляков, стр. 99 — 108.

¹ «Всякому жителю Самары известно, — говорилось в «Самарском спутнике» на 1890 год, — как приходится здесь страдать от жары. Уже в мае нередко наступают сильные жары, томительные даже ночью; в половине мая или в начале июня нередко наступают холода, сопровождаемые ненастьем. Затем опять наступают жары, трудно переносимые для непривычного человека, особенно в то время, когда дует горячий южный или юго-восточный степной ветер... Ко всему этому присоединяется пыль, которая целыми днями стоит над городом...» (отдел III, стр. 51 — 52). 24 марта 1902 года в письме к матери из Мюнхена В. И. Ленин писал, что Марии Ильиничне «тоже летом надо выбираться из Самары — я не могу и сейчас забыть, какая она пакостная в жару» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 263).

² Один из самарских кружков, работавших под руководством А. П. Скляренко. Члены кружка жили на одной квартире и имели общее питание.

³ Брат В. В. Водовозова был болен туберкулезом и собирался ехать в Уфимские степи на лечение кумысом.

⁴ Среди участников встречи с Н. К. Михайловским не было М. И. Семенова (М. Блана). Возможно, этим и объясняется его предположение о том, что «Владимир Ильич, насколько я знаю, с Михайловским не встречался, но по разговорам в кружках было известно, что вопрос о марксизме на даче обсуждался... На дачу Водовозова, — говорит далее Семенов, — проник только один из близких к нашему кружку людей — А. А. Беляков, явившись туда под видом хорошего знакомого Водовозова, по предварительному уговору с последним» (цит. книга, стр. 62 — 63).

⁵ Ибо у нас не было запасной, свободной кровати, а уложить Владимира Ильича на одну из наших уступленных кроватей было делом совершенно безнадежным. Мы это отлично знали, но подготовить для ночлега нам ничего не удалось, а у Красноперова была свободная кровать. — Примечание А. А. Белякова.

⁶ В неопубликованной работе М. И. Семенова (М. Блана) «Саратов на рубеже XX века» говорится, что Н. К. Михайловский из Саратова «поехал в Самару, где через своих единомышленников, либеральных народников, по-видимому, знакомился с деятельностью марксистских кружков, существовавших здесь благодаря пропаганде В. И. Ленина, жившего в это время в Самаре». К этому следует добавить, что 16 июня 1892 года Н. К. Михайловский и С. Н. Южаков выступили в Самаре с докладами на тему «Попытки обоснования народничества».

 

Владимир Ильич указывал на вышедшую тогда книгу В. Е. Постникова «Южно-русское крестьянское хозяйство»¹, где впервые вместо смехотворных средних были даны правильные цифры-выводы по группам, по признаку экономического достатка. Владимир Ильич книгу Постникова считал выдающимся явлением в нашей экономической литературе, и мы, конечно, на нее набросились.

А. Беляков, стр. 38 — 39.

¹ Книга В. Е. Постникова «Южно-русское крестьянское хозяйство» вышла в конце 1891 года. В статье «Крестьянские нужды и их исследователи», опубликованной в мартовском номере «Вестника Европы» за 1893 год, рецензент Л. 3. Слонимский писал, что «г. Постников не верит в будущность нашей сельской общины» (стр. 301), что он «возлагает надежды на зажиточных крестьян» (стр. 307).

 

Читая и изучая, он (Владимир Ильич. — А. И.) писал и рефераты по прочитанному. Одним из таких рефератов, разросшихся в объемистую тетрадь, является его работа о книге Постникова «Южно-русское крестьянское хозяйство» под заглавием: «Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни»¹.

Как известно, на юге России крупное капиталистическое хозяйство в земледелии стало развиваться раньше, чем в центре и на севере, — там возникли крупные сельскохозяйственные экономии с большим количеством безземельных рабочих-батраков. Поэтому положение земледелия на юге России было особенно интересно с точки зрения того, в какую сторону развивается наше хозяйство. Постников стоял, конечно, далеко не на революционной точке зрения, и Владимир Ильич оставил без рассмотрения его указания на разные реформы: он взял у него фактический материал и сделал из него свои выводы.

Этот реферат, как и другие ранее написанные рефераты по изучению марксизма (например, краткое изложение «Нищеты философии» и против народников — В. В. (Воронцова), Южакова), читался Владимиром Ильичем в кружках местной молодежи.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 22 — 23).

¹ «Вполне разделяя взгляд автора (В. Е. Постникова.— А. И.),— писал В. И. Ленин,— на сравнительную важность экономических и технических вопросов, я и намерен посвятить свою статью изложению лишь той части труда г. Постникова, в которой крестьянское хозяйство подвергается политико-экономическому исследованию» («Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни». Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 5).

 

Я жду от Вас возможно подробного разбора и критики статьи о Постникове: Вы увидали, надеюсь, что изложенные в ней положения служат для меня основанием гораздо более важных и гораздо дальше идущих выводов, чем это сделано в самой статье¹. Разложение наших мелких производителей (крестьян и кустарей) представляется мне основным и главным фактом, разъясняющим наш городской и крупный капитализм, разрушающим миф об особом укладе крестьянского хозяйства (это — такой же буржуазный уклад с тем лишь отличием, что он гораздо больше еще опутан феодальными путами) и заставляющим видеть в так называемых «рабочих» не небольшую кучку особо поставленных лиц, а только верхние слои той громадной массы крестьянства, которая сейчас уже живет более продажей своей рабочей силы, чем собственным хозяйством. Именно потому я и ценю так высоко книгу Постникова, что она дает материал для точнейшего анализа этого положения, что она фактически доказывает нелепость ходячих представлений о нашей «общинной» деревне и показывает, что, по сущности, порядки наши не отличаются от западноевропейских.

Я обращался с этой статьей в «Русскую мысль», но она не пожелала поместить ее. Подумываю о том, не удобно ли будет, дополнив и изменив несколько, издать брошюркой?²

В. И. Ленин — П. Маслову, вторая половина декабря 1893 года. Ленинский сборник, том XXXIII, стр. 15 — 16.

¹ Основные материалы этой статьи были впоследствии использованы В. И. Лениным: в его работе «Развитие капитализма в России».

² Статья В. И. Ленина «Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни» впервые была напечатана в 1923 году в сборнике «К двадцатипятилетию первого съезда партии (1898 — 1923)».

 

По поводу Ваших замечаний (на статью о Постникове. — А. И.) скажу вот что. Во-1-х, что касается излишней осторожности выводов, то надо принять во внимание, что этот недостаток (я безусловно согласен, что это действительно недостаток) объясняется намерением моим печатать статью в либеральном журнале. Я даже имел наивность посылать ее в «Русскую мысль», откуда получил, конечно, отказ: вполне понятно мне это стало, когда я прочитал в № 2 «Русской мысли» статью о Постникове «нашего известного» либерального пошляка, г. В. В.¹ Нужно же ведь иметь такое искусство, чтобы совершенно изуродовать прекрасный материал и замазать все факты фразерством!

На самом деле, я делаю из этих данных выводы большие. Именно — данные доказывают, по-моему, буржуазность экономических отношений в крестьянстве. Они вскрывают наглядно антагонистические классы в среде этого «общинного» крестьянства и притом такие классы, которые только и свойственны капиталистической организации общественного хозяйства. Это — самый важный вывод, вполне распространимый на все остальное русское крестьянство. Другой вывод, что уже сейчас громадная масса (вероятно не меньше, а больше 72) крестьянского хлеба поступает на рынок — и главной производительницей этого хлеба является верхняя группка современной деревни, крестьянская буржуазия.

Затем, большую важность придаю я тому доказанному Постниковым по отношению ко всей России закону, что производительность труда в 2 — 2 1/2 раза выше в верхних группах крестьянства. Это в теоретическом отношении имеет громадную важность, вместе с выделением торговой площади хозяйства (пункт, настолько опасный для российских самобытников, что я вполне понимаю г-на В. В., заботливо обошедшего этот вопрос).

В. И. Ленин — П. Маслову, 30 мая 1894 года. Ленинский сборник, том XXXIII, стр. 17.

¹ В. И. Ленин имеет в виду опубликованную в февральском номере «Русской мысли» за 1894 год (стр. 53—73) статью В. П. Воронцова «Проект экономического подъема России».

 

Владимир Ильич за последние годы своей жизни в Самаре написал несколько значительных работ и некоторые из них читал в нашем кружке. Одна из этих статей являлась подстрочным комментарием к книге В. В. (В. П. Воронцова) «Судьбы капитализма в России»¹. Другая была посвящена одной из работ С. Н. Кривенко (известного в то время народника, сподвижника В. В.). В третьей статье он изложил содержание книги В. Е. Постникова «Южно-русское крестьянское хозяйство».

Произведя «систематизацию материалов Постникова», как выражается В. И. Ленин, и дополнив их своими выкладками, он сделал «обзор политико-экономических различий» отдельных групп крестьянского хозяйства юга России и сформулировал ряд весьма ценных и новых для того времени выводов относительно классового строения деревни, которые были совершенно чужды автору книги, Постникову...

Свой доклад о книге Постникова Владимир Ильич делал на кружке осенью 1892 года. В этом докладе он, сколько я помню, подчеркивал следующие мысли: народники не стоят на классовой точке зрения и не понимают роли и значения классовой борьбы, развертывающейся в деревне. Они не умеют поэтому пользоваться надлежащим образом статистическими материалами. Смазывая классовые различия между группами крестьянских хозяйств (богатых, средних и бедноты), народники получают ничего не говорящие средние цифры и на них основывают свои выводы, относящиеся вследствие этого к какому-то среднему, не существующему в природе крестьянскому хозяйству.

Признавая достоинством работы Постникова замену им обычных для земской статистики средних групповыми показателями, Владимир Ильич указывал, что и сам Постников не провел систематического разделения крестьянских хозяйств на «ясные» группы и потому он едва ли вправе делать подобные упреки земской статистике. Постников не стоял на четких позициях классового анализа дифференциации крестьянского хозяйства и вследствие этого либо обходил молчанием важнейшие вопросы экономики выведенных им групп хозяйств, либо давал им неправильное истолкование².

Приводя рассуждения Постникова о культурном значении для страны торговой площади ее земельных угодий, Владимир Ильич заметил, что здесь автор забывает о существовании в деревне натурального хозяйства, не производит учета денежной части дохода от сельского хозяйства в различных группах и впадает таким образом в обычную ошибку вульгарной политической экономии.

Пытаясь найти причины расслоения крестьянства, Постников совершенно сбивается с пути и начинает искать эти причины в пьянстве, конокрадстве и т(ому) п(одобных) пороках крестьян, обычно выдвигаемых буржуазными экономистами. Вместе с этими «причинами» он формулирует свой «закон перенаселенности земледелия в России, перенасыщенности земледелия трудом» и видит в нем причину разложения крестьянства, что, разумеется, Владимир Ильич полностью отвергал. Постников обходил молчанием вопрос о продаже рабочей силы беднейшими группами крестьянских хозяйств, об эксплуатации их зажиточной верхушкой и т. д.

Отмечая большое число таких недостатков в работе Постникова, Владимир Ильич дал в своем докладе ряд выкладок и таблиц, построенных на основании первоисточников — земских статистических сборников по Таврической губернии, — и делал из них соответствующие выводы. Практические мероприятия, предлагаемые Постниковым для «разрешения аграрного вопроса», сводятся к мелкобуржуазному реформаторству, и Владимир Ильич называет эту часть его работы «наиболее слабой», отказываясь даже излагать рассуждения автора на эту тему.

Помню также полемическую статью о роли русской интеллигенции в революционном движении. Эта работа и упомянутая выше статья против В. В. были, несомненно, первыми фрагментами произведения «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» или, во всяком случае, были широко использованы Лениным в этом произведении. О правильности моего утверждения говорят следующие соображения и факты.

Из работ либеральных народников, направленных против марксистов, В. И. Ленин упоминает в «Друзьях народа» ряд статей и книг, вышедших в свет не позднее 1893 года, т. е. до его отъезда в Петербург. Из этих работ можно отметить следующие: статьи Николая — дна (Н. Ф. Даниельсона), печатавшиеся в журнале «Слово»³, собранные и изданные автором в 1893 году отдельной книгой — «Очерки нашего пореформенного общественного хозяйства»; книгу В. В. «Судьбы капитализма в России», его же статьи в журналах «Русское богатство» и «Северный вестник», изданные затем в виде отдельных книг: «Наши направления», «Прогрессивные течения в крестьянском хозяйстве»; статья Н. И. Кареева «Источники исторических перемен», напечатанная в «Русском богатстве» за 1892 год (№ 1). Наконец, Н. К. Михайловский выступил в июньской книжке «Русской мысли» за 1892 год с обвинением марксистов в стремлении «отделить производителя от средств производства» (обезземеление крестьян). В майской книжке «Русского богатства» за 1893 год была напечатана анонимная хвалебная рецензия на книгу Николая — она, принадлежавшая также перу Михайловского.

На многие из этих и подобных им политических выступлений против марксизма Владимир Ильич реагировал статьями или докладами на кружке еще в Самаре. Это мне очень хорошо помнится.

В «Друзьях народа» мы находим целый арсенал ленинских возражений не только против чисто теоретических построений либерального народничества, но и против их ошибочной трактовки ряда важнейших вопросов эволюции крестьянского и общественного хозяйства в России. Подавляющее большинство этих возражений фактического порядка опирается на старые статистические и иные материалы 70 — 80-х годов, которые использовались В. И. Лениным еще в его выступлениях на самарском кружке... Наличие большого ранее подготовленного вспомогательного материала значительно облегчило работу В. И. Ленина над «Друзьями народа»...

Осенью 1894 года Владимир Ильич уже читал в марксистском кружке в Петербурге свой доклад по поводу книги П. Б. Струве⁴ «Отражение марксизма в буржуазной литературе». На основе этого доклада была затем составлена известная статья против Струве, размером около 9 печатных листов. Едва могут быть сомнения в том, что эти две крупные литературные работы, написанные В. И. Лениным в каких-либо 8 — 9 месяцев, в значительной мере основаны на фактическом материале, подготовленном автором еще в Самаре.

Споров по поводу доклада о книге В. Постникова в кружке не было. Были только вопросы. Мы уже настолько освоились с основными положениями марксистской теории, что классовые группировки крестьянских хозяйств в исследованиях, подобных работе Владимира Ильича, считали единственно возможными и правильными. Однако для того, чтобы разобраться в цифрах, приведенных в статье Владимира Ильича, мы читали ее более внимательно дома, каждый в отдельности.

Я долго хранил некоторые статьи Владимира Ильича, пока их не отобрали жандармы у меня или у моего брата Т. И.⁵, которому я передал одну из этих статей. Это были тетради в четвертую долю писчего листа, исписанные мелким, четким почерком с многочисленными табличками, которыми всегда Владимир Ильич любил иллюстрировать и подтверждать изложение.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 65 — 69.

¹ А. А. Ганшин в своих воспоминаниях пишет, что работа Владимира Ильича по поводу книги В. В. «Судьбы капитализма в России» называлась, кажется, «Обоснование народничества в трудах В. В.» и была привезена из Самары в Петербург в 1893 году (см. «Воспоминания о В. И. Ленине», 1, стр. 138).

² В другой своей работе («К самарскому периоду жизни В. И. Ленина». Куйбышев, 1937, стр. 64) М. И. Семенов (М. Блан) вспоминает: «Владимир Ильич с торжеством демонстрировал свои таблички, в которых были использованы те же цифры, что и у Постникова. Поскольку позволял материал, он группировал цифры иначе, чем в книге Постникова, а потому и выводы из этих цифр получались другие».

3 «Слово» - ежемесячный научный, литературный и политический журнал, издававшийся о Петербурге в 1878-1881 годах. «Слово» было близко к либеральным народникам. В нем печатались Г. И. Успенский, С. Каронин (Петропавловский), В. Г. Короленко, М. А. Антонович, А. Я. Ефименко, Н. И. Зибер («Экономическая теория Маркса») и другие.

⁴ Петр Бернгардович Струве (1870 — 1944) — русский буржуазный экономист и философ, родоначальник «легального марксизма». С образованием в 1905 году партии кадетов стал членом ЦК этой партии и лидером ее правого крыла. После 1917 года Струве — ярый враг Советской власти, член контрреволюционного правительства Деникина и Врангеля, белоэмигрант.

⁵ Семенов Тимофей Иванович. В прошлом активный большевик, в 1905—1906 годах работал в «Новой жизни» и в ряде большевистских газет, издававшихся после закрытия «Новой жизни», заведуя в них провинциальными отделами. В 1906 году его квартира в Петербурге была явочным пунктом для Владимира Ильича. После 1917 года отошел от партии.— Примечание М. И. Семенова.

 

В 1892 году ко мне в деревню на Урале, куда я был выслан, приехало несколько друзей из Самары. Их я познакомил с написанной мною первой теоретической работой по экономике, но вместо отзыва о прочитанном мои друзья лишь сообщили, что в Самаре живет поднадзорный казанский студент Владимир Ильич Ульянов, который также интересуется этими вопросами и вообще является выдающимся человеком по своему уму и образованию.

Через месяц после отъезда друзей я получил из Самары от Владимира Ильича Ульянова рукопись его статьи с предложением дать о ней отзыв и прислать взамен свою работу.

В своей статье, которую в печати я не встречал потом, В(ладимир) И(льич) критиковал работы В. В. (Воронцова) об экономическом развитии России и о судьбах в ней капитализма.

Основные идеи, которые проводились в статье, были те же, что и в позднейших работах В(ладимира) И(льича), посвященных критике народничества. Основная черта автора, которая тогда мне резко бросилась в глаза, — это резкость и определенность формулировки основных его идей, показывавшая человека с вполне сложившимися взглядами и, казалось, с опытным и острым пером, которым автор владел в совершенстве. Таким образом, та сторона мировоззрения Владимира Ильича, которая относится к взглядам на экономическое развитие России, сложилась уже до 1892 года.

В ответ на посланное мною письмо с моей рукописью я получил от него большое письмо-статью¹  уже по вопросу, который я разбирал в своей работе. Темой моей статьи был вопрос о распределении прибыли в капиталистическом обществе, вопрос, решенный в вышедшем впоследствии III томе «Капитала» Маркса.

В противоположность моему решению вопроса, Владимир Ильич полагал, что товары всегда продаются по их трудовой ценности и большую сумму прибыли владельцы предприятий с большим основным капиталом получают благодаря большей эксплуатации наемного труда, благодаря большей его интенсивности в этих предприятиях.

Из сопоставления этого теоретического письма и статьи о В. В. было ясно видно, что Владимира Ильича тогда гораздо больше интересовали жизненные вопросы о судьбах России, чем чисто теоретические проблемы, хотя и последние не упускались им из кругозора.

П. Маслов. Владимир Ильич Ленив (Отрывки из воспоминаний). «Экономический бюллетень конъюнктурного института». 1924, № 2, стр. 1-2.

¹ Это письмо так и осталось лежать на Урале зарытым в земле на чердаке, но сохранилось ли оно, я не знаю.— Примечание П. Маслова.

 

Осенью 1892 года я уезжала из Самары в Сибирь¹, Владимир Ильич ехал тогда со мной на пароходе до Казани. Какова была цель его поездки, я не припомню... Помню только, что, сидя со мной на палубе парохода, он вытаскивал из кармана какие-то тетрадки и вычитывал оттуда различные выдержки. Была ли в этих тетрадках в черновом виде его... книжка «Что такое «друзья народа» или какая-нибудь другая написанная им вещь, но, во всяком случае, прочитанные им выдержки вырисовывали его, как вполне сложившегося марксиста-революционера, а ему был лишь 23-й год.

М. Голубева. Последний караул. «Молодая гвардия», 1924, № 2-3, стр. 30.

¹ Мария Петровна Голубева последовала за своим мужем студентом Петербургского университета В. С. Голубевым, которого по этапу отправили в Сибирь за революционную деятельность.

 

Эти выдержки (речь идет о выдержках из произведении Владимира Ильича, которые он читал М. П. Голубевой. — А. И.) тогда уже обнаруживали глубокие мысли, трактовали большие политические вопросы.

Я поражалась той простоте, с какой и писал, и говорил о высоких материях Владимир Ильич. А между тем нельзя было не верить. В этой простоте было заключено столько искренности, правоты и убедительности.

Из Владимира Ильича тогда уже выковывался великий и гениальный вождь, который сумеет постоять за тех, кто за ним пойдет. Путь же его был один, и он твердо стоял на нем.

 

Воспоминания М. П. Голубевой. «Коммуна» (Самара), 1924, 27 февраля.

Рефераты Владимира Ильича о сочинениях В. В., Южакова, Михайловского, читанные в самарских кружках, позднее подвергшись некоторой обработке, составили три тетради под общим заглавием: «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?». Одна из таких тетрадей до сих пор не найдена, а две другие вошли в полное собрание его сочинений и, как справедливо указывалось, заключают уже в себе все главные основы развитых пм позднее взглядов, основы ленинизма.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 23).

Литературные работы Владимира Ильича были, с одной стороны, экономического характера, как-то: подробный критический разбор книги некоего Постникова «Южно-русское крестьянское хозяйство»; разбор статей В. В. под заглавием «Судьбы капитализма в России», разбор рукописной статьи Н. Е. Федосеева об экономических причинах отмены крепостного права в России и др.; с другой — политические, как, например, первоначальные наброски его последующей работы «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» и некоторых других, названия которых я в настоящее время¹  не помню.

И. Лалаянц (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 105).

¹ Воспоминания написаны в 1928 году.

 

Но в самарский период Владимир Ильич прошел не только теоретическую школу. Жизнь его в этой, такой типичной для русского крестьянства губернии дала ему много того знания и понимания этого общественного слоя, которое так удивляло всех нас позднее. Как в формулировке аграрной части нашей программы и во всей дореволюционной борьбе, так и в строительстве нашей партии после победы это знание сыграло огромную роль. А черпать его Владимир Ильич умел отовсюду.

Скляренко служил секретарем у мирового судьи Самойлова, человека идейного и передового. Вместе со своим патроном ему приходилось выезжать на разбор дел по деревням, принимать приезжавших в город с жалобами крестьян и получать, таким образом, ценные данные о положении крестьянства в уезде. Он делился этими наблюдениями с Владимиром Ильичем¹. Беседовал по этому вопросу Владимир Ильич и с самим Самойловым и с остальными знакомыми, у которых было много связей в крестьянстве. Но больше всего материала почерпал он из рассказов Марка Тимофеевича Елизарова, происходившего из крестьян Самарской губернии и сохранившего тесную связь со своими односельчанами. Беседовал он и со старшим братом Марка Тимофеевича, Павлом Тимофеевичем. Это был так называемый «крепкий» крестьянин, разбогатевший арендой близлежащих удельных (т. е. принадлежащих царскому дому) земель и пересдачей их крестьянам. Самое популярное лицо в деревне, он бессменно выбирался в земские гласные. Как все люди его типа, он стремился к округлению капиталов, лез в купцы, чего позднее и добился. Помню, что меня удивляло, как подолгу, с каким интересом мог говорить Володя с этим полуграмотным, чуждым каких бы то ни было идеалов кулаком, и лишь позднее поняла я, что он почерпал у него данные о положении крестьян, о расслоении, идущем среди них, о взглядах и стремлениях этой экономической верхушки деревни. Заразительно, как всегда, хохотал он над некоторыми рассказами купца, и тот был чрезвычайно доволен оказываемым ему вниманием и проникнут большим уважением к уму Владимира Ильича. Но он не мог понять, что хохочет Володя часто не над тем, как ловко устраивают свои делишки деревенские купчины, а над народниками, над их наивной верой в крепость крестьянского уклада, в крепость общины.

В этих разговорах проявлялось характерное для Ильича уменье разговаривать со всякой публикой, вытягивать из каждого нужное ему; уменье не отрываться от почвы, не быть задавленным теорией, а трезво вглядываться в окружающую его жизнь и чутко прислушиваться к ее звукам. В этом уменье стать стойким последователем известной теории и в то же время трезво учитывать все особенности и все изменения неустанно бьющей вокруг него жизненной волны, ни на минуту не терять из виду общей принципиальной линии, а также ни на момент не отрываться от родной российской почвы, на которой он стоял, — в этом сочетании, как уже не раз указывалось, заключался главный источник силы и значения Ильича. Но в его юные годы за оживленной болтовней и шутками, за беззаботно звучащим смехом вряд ли кто заметил бы этот источник. Он никогда не говорил книжно, никому не навязывал своей теории, он умел быть веселым, бесхитростным товарищем в часы досуга, но и досуг этот он умел использовать для чуткого прислушивания к окружающей жизни и выбора из нее всего ценного и нужного для своего пути, для задачи своей жизни.

Много заимствовал Владимир Ильич и из непосредственного общения с крестьянами в Алакаевке, где он провел пять летних сезонов подряд, по 3 — 4 месяца в год, а также и в деревне Бестужевке, куда ездил с Марком Тимофеевичем к родным последнего. Но, знакомясь в разговорах с общим положением крестьян, Ильич старался больше узнать от них, чем говорил сам, — во всяком случае убеждений своих не высказывал. И не только потому, что ему приходилось считаться с поднадзорным положением. Нет, он знал, что крестьян непосредственно революцией и социализмом не проймешь, что с этим надо идти к другому слою, к слою промышленных рабочих; он берег себя для них. Ему была чужда всякая фраза, а дела, он знал, из разговора с крестьянами в то время не вышло бы.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И Ленине, 1, стр. 23 — 25).

¹ «Под влиянием Владимира Ильича,— вспоминает М. И. Семенов (М. Блан),—Скляренко решил серьезно заняться исследованием вопроса о расслоении деревни. Для этого он, как я говорил выше, поступил в 1891 году на должность письмоводителя к земскому начальнику А. И. Самойлову, контора которого находилась в Самаре, а участок состоял из пригородных волостей. Скляренко по своей должности часто разъезжал по деревням, знакомясь с крестьянским хозяйством на месте. Он составлял целые анкеты, опрашивая сельские и волостные управления по интересующим его вопросам. Между прочим, он обследовал влияние неурожая 1891 года на расслоение крестьянства и напечатал в «Самарской газете» (в 1893 году) ряд статей на тему о влиянии неурожая на крестьянское скотоводство» (цит. книга, стр. 63).

 

Летом 1892 года Владимир Ильич вместе с Елизаровым был в Сызрани. Оттуда они собрались проехать на несколько дней в деревню Бестужевку, где брат Марка Елизарова крестьянствовал. Для этого надо было проехать на левый берег Волги.

В то время в Сызрани переправу через Волгу монопольно арендовал богатый купец Арефьев. У него был небольшой пароходик с баржей, на которых перевозились и люди, и лошади, и повозки. Купец запрещал лодочникам заниматься переправой, ревниво оберегая свои монопольные права. Поэтому каждый раз, когда лодочник набирал пассажиров, его лодку, по распоряжению Арефьева, нагонял пароходик и отвозил всех обратно.

Владимиру Ильичу не хотелось ждать перевоза, и он уговорил Марка Елизарова ехать на лодке. Лодочники не соглашались везти, боясь купца и заявляя, что все равно он воротит их обратно. Однако Владимиру Ильичу удалось-таки уговорить одного из них поехать, причем он энергично доказывал, что если Арефьев вернет лодку, то будет предан суду за самоуправство.

Сели в лодку и двинулись на перевал. Арефьев, увидев с пристани, где он сидел за самоваром на балконе, крикнул Марку, с которым был знаком как земляк:

— Бросьте, Марк Тимофеевич, эту затею. Ведь вы знаете, что я за переправу аренду плачу и не позволяю лодочникам перевозить на ту сторону. Идите лучше со мной чай пить и знакомого вашего ведите. Все равно, поедете на пароходе, велю вас воротить.

Владимир Ильич стал настаивать, теперь еще более решительно, продолжать путь и не слушать самодура. Лодочник уныло говорил:

— Все равно воротит, зря едем, сейчас пароход нагонит, баграми нас к борту, и вас ссадят на пароход.

— Да поймите вы, — сказал Владимир Ильич, — что он не имеет права этого делать. Если он лодку задержит и силой заставит нас вернуться, будет сидеть в тюрьме за самоуправство.

— Сколько раз он так проделывал, и никогда суда не бывало. Да и кто станет с ним судиться: очень большую силу забрал в Сызрани, и судьи-то у него, должно быть, все свои. Он, слышь, откупил Волгу у города, аренду платит, а нам вот что хочешь, то и делай.

Лодка, по настоянию Владимира Ильича, продолжала свой путь на левый берег, хотя было совершенно ясно, что Арефьев приведет свою угрозу в исполнение. Едва лодка достигла середины реки, послышался свисток пароходика, который, отцепив баржу, быстро погнался за лодкой.

— Ну, вот вам и переехали, — произнес лодочник. — Сейчас обратно поедете. И никакой суд ничего сделать не может, он всегда правый будет.

Пароход, догнав лодку, остановил машину. Два-три матроса, привычно работая баграми, подтянули лодку к борту и предложили пассажирам перебираться на пароход.

Владимир Ильич стал разъяснять служащим, что они не имеют права задерживать их и будут преданы суду за самоуправство, за что грозит тюрьма.

— Никакого значения, —  доказывал он, — не имеет то обстоятельство, что Арефьев арендовал переправу через реку, это его дело, а не наше, и это ни в коем случае не дает права ни ему, ни вам бесчинствовать на Волге и силой задерживать людей.

На это капитан возразил:

— Ничего мы не знаем: нам приказал хозяин парохода, и мы обязаны слушаться и исполнять его распоряжения. Пожалуйста, пересаживайтесь, мы не дадим вам ехать дальше.

Пришлось подчиниться. Но Владимир Ильич сейчас же записал имена и фамилии всех служащих, принимавших участие в задержке лодки, а также лодочника и других свидетелей.

На сызранском берегу пришлось ждать некоторое время перевоза, и опять слышно было, как Арефьев в победном тоне продолжал свои рассуждения о том, что он платит аренду, что лодочники не имеют права перевозить на тот берег, а потому он задерживает лодки и возвращает людей обратно.

Несомненно, были люди, которые не могли не видеть, что купец действует беззаконно, но не решались или не хотели тягаться с ним по судам. Одним это было невыгодно с материальной стороны, другие же, предвидя кучу хлопот, судебную волокиту и т. д., по инертности и «русской» лени отказывались от борьбы.

Нужно было Владимиру Ильичу столкнуться всего на несколько часов с этим стоячим обывательским болотом, чтобы основательно встряхнуть его, наказать главного виновника и научить лодочников, как надо бороться за свои права.

По возвращении через несколько дней в Самару Владимир Ильич подал жалобу на Арефьева, обвиняя его в самоуправстве. Суть дела была ясна до очевидности, ни один юрист не мог рассматривать его действия иначе, как самоуправство, а за самоуправство по тогдашним законам полагалась тюрьма без замены штрафом.

Однако добиться этого Владимиру Ильичу стоило еще не мало хлопот. Дело разбиралось у земского начальника где-то под Сызранью, верст за сто от Самары, куда должен был поехать Владимир Ильич в качестве обвинителя. Несмотря на совершенную ясность дела, земский начальник под каким-то предлогом отложил разбор дела. Второй раз, уже холодной осенью, дело было вновь назначено к слушанью. Владимир Ильич опять поехал туда, но и на этот раз при помощи разных формальных крючкотворств земский отложил дело.

Очевидно, Арефьев, зная о безнадежности своего положения и грозившей ему каре, пустил в ход все свои связи, чтобы оттянуть по возможности дело. Ему и его защитникам казалось, что бросит же, наконец, этот беспокойный человек ездить за сотню верст без всякой для себя выгоды, без всякой пользы с их точки зрения. Не знали они, что этот человек не меряется обычной меркой, доступной их пониманию, что чем больше препятствий встречает он на своем пути, тем тверже и непреклонней становится его решение.

На третий разбор дела Владимир Ильич получил повестку уже зимой, в конце 1892 года. Он стал собираться в путь. Поезд отходил что-то очень рано утром или даже ночью; предстояла бессонная ночь, скучнейшие ожидания в камере земского начальника, на вокзалах и т. д. Хорошо помню, как мать всячески уговаривала брата не ехать.

— Брось ты этого купца, они опять отложат дело, и ты напрасно проездишь, только мучить себя будешь. Кроме того, имей в виду, они там злы на тебя.

— Нет, раз я уж начал дело, должен довести его до конца. На этот раз им не удастся еще оттягивать.

И он стал успокаивать мать.

Действительно, в третий раз земскому начальнику не удалось отложить решение дела: он и защитник Арефьева встретили во Владимире Ильиче серьезного противника, хорошо подготовившегося к предстоявшему бою, и земский начальник волей-неволей вынужден был, согласно закону, вынести приговор: месяц тюрьмы.

Года два спустя после описанной истории я, проезжая в поезде близко от Сызрани, случайно встретил в вагоне одного из сызранских знакомых Марка Елизарова. В разговоре он расспрашивал про него и его семью и чрезвычайно интересовался Владимиром Ильичем.

— А ведь Арефьев-то просидел тогда месяц в арестном доме. Как ни крутился, а не ушел. Позор для него, весь город знал, а на пристани-то сколько разговора было. До сих пор не может забыть.

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 66 — 68).

Два слова о Лалаянце. Он не обладал достаточной марксистской подготовкой, не имел даже законченного среднего образования (он окончил 6 классов реального училища в 1889 году) и, конечно, не мог идти по своему развитию ни в какое сравнение не только с Владимиром Ильичем, но даже с А. П. Скляренко. Лалаянц отличался резкостью, прямолинейностью суждений и живостью южанина. Скляренко, дававший всем меткие прозвища, звал его «Чивирядзе», и под этим именем Лалаянц был известен в нашем кружке.

Однажды мы с ним шли после какого-то собрания к нему на квартиру и вели жаркий спор. При входе в свою комнату Лалаянц в пылу горячего спора не перестал размахивать палкой и не поставил ее в угол, а с размаху пустил в глубину комнаты, где что-то зазвенело, вроде разбитой лампы. Тут только Лалаянц опомнился и увидел, что он не на улице, а в комнате. Вместе с тем он был очень хорошим товарищем и стойким революционером.

Знакомство Лалаянца и встречи его с Владимиром Ильичем в 1893 году продолжались не более двух месяцев. (Лалаянц приехал в феврале или марте 1893 года, а Владимир Ильич в мае уехал на все лето в деревню и в августе отправился в Петербург.)

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 71.

...Я отправился к Долгову. Старик-добряк, много перевидавший на своем веку, жил одиноко и принял меня очень ласково и радушно. Сообщив необходимые в таких случаях сведения о себе и последние новости из Казани, я стал слушать его рассказы о прошлых временах и о жизни в Самаре. Во время разговора незаметно появился традиционный чай (прислуживала какая-то женщина).

Тут кто-то постучался — вошел молодой человек лет 22 — 23, невысокого роста, но очень крепко и основательно сложенный, с русыми, заметно рыжеватыми, особенно на усах и бороде, волосами. Передо мною стоял человек с необыкновенно умной и глубоко симпатичной физиономией, как-то сразу располагающей к себе. Это был Ульянов Владимир Ильич¹.

Хозяин не назвал нас друг другу, предложив лишь познакомиться. Мы подали руки и, как часто это бывает при знакомстве, буркнули неразборчиво свои фамилии. Разговор возобновился, в нем принял участие и вновь пришедший. Говорил больше хозяин, мы подавали реплики и частенько поглядывали друг на друга. Разговор касался малоинтересных, общеизвестных вещей. Но вот Долгов с серьезным видом заговорил, между прочим, о том, что в последней книжке, кажется, «Вестника Европы» напечатана очень дельная статья о необходимости отмены телесного наказания (порки) вообще и в частности в отношении к крестьянству². Мы невольно улыбнулись. Хозяин, заметив это, поспешил добродушно пожурить нас. «Да, да, конечно, для вас, марксистов, это уже не интересно, да еще насчет мужика, — вам все подавай рабочих». Мы окончательно рассмеялись. Поговорив еще немного, мы простились с Долговым и вышли вместе.

По дороге у нас постепенно завязался интересный разговор, что дало нам возможность ближе познакомиться друг с другом; я рассказывал все, что мог, о казанской жизни и в свою очередь с большим интересом выслушал все, что Владимир Ильич успел передать мне о Самаре в этот первый вечер нашего знакомства. Наша беседа, естественно, перешла на тему о народниках и марксистах, и мы оба настолько увлеклись, что не заметили, как дошли до дверей его квартиры, и так как это было на самом интересном месте беседы, то Владимир Ильич заявил, что проводит меня «немножко» обратно. Дойдя незаметно до моей квартиры, я в свою очередь предложил ему то же самое... И вот таким-то образом, провожай друг друга каждый раз «еще немножко», мы проделали еще четыре конца! Наконец, решили, что все равно всего нам не переговорить, и где-то на полдороге, крепко пожав друг другу руки, разошлись по домам, условившись, что назавтра вечером он поведет меня знакомить с кой-какой публикой, и прежде всего со своим близким другом А. В. Поповым (А. П. Скляренко).

Так-то произошло впервые мое знакомство с Владимиром Ильичем. Вернувшись домой, я долго не хотел ложиться спать, ходил из угла в угол по комнате, чувствовал какой-то радостный подъем в душе, перебирал в голове до мелочей все наши разговоры с ним. Он действительно произвел на меня тогда замечательное впечатление. В этом 23-летнем человеке удивительнейшим образом сочетались простота, чуткость, жизнерадостность и задорность, с одной стороны, и солидность, глубина знаний, беспощадная логическая последовательность, ясность и четкость суждения и определений — с другой. Самара сразу же перестала мне казаться такой глушью, и я уже после этой первой встречи был рад, что выбрал себе именно ее³.

На другой день вечером, как мы уже условились, я зашел к Владимиру Ильичу. Все семейство Ульяновых в то время жило в Самаре в одной квартире в доме торговца Рытикова, на углу Почтовой и Сокольничьей улиц, и состояло кроме Владимира Ильича из его матери — Марии Александровны, сестер — Анны Ильиничны с ее мужем М. Т. Елизаровым и Марии Ильиничны — и брата Дмитрия Ильича, в то время учившихся еще в гимназии⁴. Меня тут же Владимир Ильич познакомил со всей семьей, после чего, немного посидев, мы с ним отправились к Скляренко...

Встретились мы со Скляренко очень радостно и, дружески крепко пожав друг другу руки, сразу как-то почувствовали себя как бы старыми знакомыми. Владимир Ильич, посидев с нами некоторое время и поговорив о последних журнальных статьях народнического направления, оставил нас одних. Алексей Павлович очень интересно и подробно стал рассказывать мне о самарской публике, об организованных им кружках, о борьбе своей совместно с Владимиром Ильичем с местными народниками и о тех диких и смехотворных мнениях о марксистах вообще, в особенности же о русских марксистах, которые нередко приходилось слышать им из уст с виду даже весьма почтенных, побывавших в разных переделках народников...

На первых же порах, бывая часто как у Владимира Ильича, так и Алексея Васильевича Попова (я позволю себе в дальнейшем именовать А. П. Скляренко именно так, ибо мы все его тогда так звали) — в особенности у Попова, — я тесно сблизился с ними обоими. Вскоре в городе публика нас иначе и не называла, как тройкой, прибавляя к этому слову тот или иной эпитет в зависимости от «идеологического» отношения к нам говорившего. Наша тройка — или как иные называли «кружок» — была действительно тесно спаяна, и мы всегда появлялись и «выступали» вместе. Говорю «выступали» в том смысле, что если куда-нибудь приходил один или двое из нас, то вскоре появлялся и другой или третий. Впрочем, с начала лета это мы с Поповым изображали нашу «тройку», ибо семья Ульяновых, а с ней вместе и Владимир Ильич, перебралась на лето в свою заимку Алакаевку, где он с не меньшей усидчивостью продолжал свои занятия и где мы не раз с Поповым навещали его и всю его семью...

Нашу тройку некоторые тогда еще называли «кружком», а теперь, в особенности после смерти Владимира Ильича, нередко говорят о «самарском кружке», имея в виду именно эту нашу тройку; на самом деле, по крайней мере в обычном, организационном смысле, мы собою никакого кружка не представляли; определенных регулярных собраний этот «кружок» не устраивал, и никаких систематических занятий в нем ни Владимиром Ильичем, ни кем-либо другим из нас не велось. Это просто была маленькая группа очень близко сошедшихся между собой товарищей-единомышленников, тесно сплотившихся друг с другом среди моря окружающей разномыслящей интеллигенции. Среди нее были, с одной стороны, представители отжившего направления, как бывшие народовольцы и народники — поколение более старшего возраста, а подчас и весьма почтенного; с другой — люди молодого поколения — учащиеся и исключенные из учебных заведений (университетов и пр.) — колеблющиеся, не установившиеся, во многом разделявшие взгляды марксистов, но в то же время не расставшиеся окончательно и с народническими «чувствами» и такими представлениями о русских марксистах, что-де «они совсем не любят мужика», «хотят обезземелить крестьян», «радуются разорению деревни» и тому подобными нелепостями, в той или иной форме пресерьезно и щедро приписывавшимися марксистам их противниками из лагеря народников и примыкавших к ним. Нередко можно было из уст представителей такой молодежи услышать тоскливый вопрос, обращенный к марксистам: «Вот вы, конечно, и научнее, и умнее их, но зачем же вы непременно хотите разорить крестьян, во что бы то ни стало превратить их в пролетариев?» Помню, как-то Попов готовил реферат о хозяйственном положении крестьян Самарской губернии, делал подсчеты по земским статистическим сборникам и другим источникам. За работой застает его кто-то из таких знакомых — народолюбцев и, узнав, что тот как раз в это время подсчитывает количество безлошадных крестьян, укоризненно качает головой: «И вам не жалко их! Вы сидите и спокойно констатируете эти явления?!»...

Я уже говорил выше, что каких-либо систематических занятий в нашем «кружке» мы не вели, но в то же время нам очень часто удавалось собраться втроем или у Владимира Ильича, или — что бывало чаще всего — у Попова, а то и просто отправиться куда-нибудь за город, например в Аннаевское кумысолечебное заведение⁵, или прямо на берег Волги, к пароходным пристаням, где можно было в достаточно чистой и уютной комнатке какой-нибудь скромной пристанской пивной вести беседы на интересующие нас темы за кружкой жигулевского пива, чем мы отвлекали от себя внимание посторонних.

У Попова была удивительная способность быстро и наверняка находить чистенькую и спокойную пивную с великолепным жигулевским пивом, за что вскоре же тогда он получил от Владимира Ильича почетное звание — «доктора пивопития». Эта кличка тут же «единогласно» и «без прений» была нами принята и так основательно привилась за ним, что мы в своем кругу иначе и не называли нашего милого Алексея Васильевича⁶.

И. Лалаянц (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 101-102, 103, 104, 105-106).

¹ В другом варианте этой статьи («В. И. Ленин в Самаре». «Известия», 1929, 22 января) И. Лалаянц детализирует портрет Владимира Ильича: «Большая голова упрямо сидела на плечах; немного скуластое лицо, небольшие усы и борода и чуть-чуть вьющиеся по концам волосы; но самое замечательное было в нем, это — громадный лоб, переходящий в совершенно голую, как колено, ничем не прикрытую лысину, и, наконец, маленькие, чуть-чуть косые, но очень острые и живые глаза».

² Возможно, здесь речь идет об опубликованном в октябрьском номере «Вестника Европы» за 1892 год «Внутреннем обозрении», в котором доказывалась целесообразность предоставления земским начальникам права заменять телесные наказания, определенные не только приговором волостного суда, но и уездного съезда (стр. 836 — 837).

³ Будучи арестовав в конце 1892 года в Казани за участие в подпольных революционных кружках и просидев два месяца в тюрьме, И. X. Лалаянц был затем освобожден «впредь до приговора» под негласный надзор полиции. Ему предложили покинуть Казань и поселиться в каком-нибудь городе, за исключением столиц, университетских городов, фабрично-заводских центров и ряда «неблагонадежных», с жандармской точки зрения, мест. Лалаянц выбрал Самару.

⁴ По свидетельству Д. И. Ульянова («В. И. Ленин в Самаре». М., 1933, стр. 85—86), Марк Тимофеевич Елизаров прозвал И. X. Ладаянца Колумбом. Под этой кличкой Исаак Христофорович Лалаянц и был известен во все последующие годы революционной работы.

⁵ Местность, в трех верстах от Самары, где находились кумысолечебное заведение и дача Б. Н. Аннаева, в сентябре 1887 года перешедшие в собственность Фальковского, но по старой привычке по-прежнему называвшиеся аннаевскими, была очень живописной. Самарские путеводители тех лет рекомендовали «всякому любителю природы побывать на Аннаевской даче, особенно весною, при полном расцвете растительности и при весеннем разливе. Здесь, среди построек мавританского стиля, из прекрасного парка, разбитого с большим вкусом но уступам крутого берега, известного под именем Вислого Камня, — виды на Волгу и встающие на горизонте горы особенно поэтичны; прозрачное небо, ласкающий воздух и нежный цвет воды и зелени производят на зрителя самое глубокое впечатление» («Самарский спутник» на 1890 год, отдел III, стр. 70). Как известно (см. стр. 669 наст, издания), в районе дач Аннаева снимали дачи многие самарские знакомые Владимира Ильича, в том числе и члены кружка А. П. Скляренко; здесь же, у Водовозовых, состоялась дискуссия Владимира Ильича с Н. К. Михайловским.

⁶ Далее И. X. Лалаянц пишет: «И почти через 30 лет (в примечании Лалаянц говорит, что это было 13 января 1922 года.— А. И.), сидя за беседой в кремлевском кабинете у Владимира Ильича,— увы! — это была моя последняя встреча и беседа с ним,— после первых же взаимных приветствий я услышал от него: «А ведь доктора пивопития с нами уже нет!..» Это было произнесено им с грустной улыбкой!..» (там же).

 

...К вечеру, часов около пяти-шести, Скляренко зашел за мной, а затем мы вместе зашли к Владимиру Ильичу и утянули его на берег Волги к пароходным пристаням. Затем, это как-то само собой вышло, мы зашли в павильон Жигулевского пивоваренного завода, живописно расположенный на высоком берегу Волги, чтобы оттуда полюбоваться на закат солнца. Бесконечный простор широкого, как море, весеннего разлива Волги, освещенный солнцем, веселый рабочий гул, несущийся от пароходных пристаней, жизнерадостная толпа разнообразных людей, сидящая за столиками с пивом, — все это производило весьма своеобразное подбадривающее впечатление и в общем располагало к потягиванию пива, даже если не было к этому большой охоты.

А сейчас здесь великолепно. Живо, весело, особенно эта картина разлива, куда лучше, чем в прошлом году, — сказал Владимир Ильич, быстро скользя глазами по окружающим соседям и внимательно прислушиваясь и к общему шуму и к разговорам.

Ага, значит, понравилось! Ведь я же говорил, что первая колом, вторая соколом, третья, четвертая и пятая мелкими пташечками. Всегда нужно верить моему большому опыту. Я это дело хорошо понимаю, — отозвался весело Скляренко, лукаво поблескивая глазами и уже наливая пиво.

Нужно заметить, что это было уже второе посещение павильона. Первое, когда Владимир Ильич довольно сильно упирался, было в конце августа или начале сентября 1891 года, накануне отъезда Владимира Ильича в Петербург. День был тогда сумрачный, а Волга, как это всегда бывает летом и к осени, имела довольно жалкий вид: узкая, чахлая, словом, тогда ничто не радовало глаз. Но в общем за все время до половины 1893 года вряд ли насчитывается больше десятка полтора посещений павильона.

Скляренко потягивал пиво с нескрываемым удовольствием, как знаток — «профессор пивопития». Владимир Ильич особого пристрастия к этому делу не проявлял, пил равнодушно, а я обыкновенное светлое пиво не выносил, пил только черное десертное сладкое пиво, чем всегда вызывал нескончаемые насмешки Скляренко, который считал черное пиво надувательством.

Владимир Ильич очень любил посещать этот павильон, но не ради пива, а, несомненно, ради того многообразного проявления жизни торгово-промышленного города, которое удавалось там наблюдать. А посетители там были необычайно разнообразные, и было что посмотреть: и купец, и хлебный маклер, и крючник¹, и масленщик, и матрос с парохода, и мелкий торговец, и какой-нибудь служащий земской управы, и ломовой извозчик, и компания чиновников, и разночинец-интеллигент, и самарский хулиган — «горчишник» — бесконечный калейдоскоп разнообразных по своему положению людей, объединившихся под одной кровлей павильона для общей цели — утолить жажду или поразвлечься.

Острая наблюдательность, уменье иногда с одного взгляда проникнуть в самую суть явления, постигнуть всю глубину этой сути было отличительной чертой Владимира Ильича уже в молодости. Скляренко на это часто обращал мое внимание, а мне казалось, что Владимир Ильич обладал исключительным даром проникновения в недосягаемые глубины человеческой души и удивительной способностью улавливать то или иное изменение в общественных явлениях в самом процессе зарождения, прежде чем эти общественные явления принимали определенные формы.

Летом у самарской кружковой молодежи было еще одно место почти ежедневных вечерних встреч и свиданий, — это городской общественный Струковский сад. Я хорошо помню, что Владимир Ильич в этом саду появлялся очень редко. Несколько раз он бывал по настойчивым просьбам пиротехника Бурова, его знакомого, посмотреть фейерверк во время народных гуляний, и раза три-четыре Владимир Ильич появился в Струковском саду как на сборном пункте при поездках на лодке.

А. Беляков, стр. 90 — 92.

¹ Крючник - рабочий по нагрузке и ·выгрузке грузов с пароходов и железнодорожных вагонов, обладающий огромной физической силой и ловкостью. На Волге встречались крючники, переносившие на спине

груз весом пятнадцать - двадцать пудов. На спине такого грузчика  специальная мягкая подушка, чтобы предохранить спину от боли, причиняемой твердыми грузами, а в руках железный крюк для поддержания груза. Отсюда в название «крючник».- Примечания А. А. Беляева.

 

...Собирались мы разно, где придется. Впрочем, если предстоял реферат или разбор какого-либо литературного произведения или заметок, то обычно дело происходило на квартире у Попова; а то бывало и так, что предварительно каждый брал себе на дом ту или иную работу, а затем уже сходились для обсуждения. Вопросы, нас интересовавшие, и темы наших бесед были самые разнообразные: развитие нашего хозяйства вообще, положение нашей крупной промышленности и сельского хозяйства, рабочий класс у нас и в странах Западной Европы, теория классовой борьбы, философия истории Маркса — Энгельса, история революционного движения у нас и на Западе и т. п. При этом, будучи во всех этих вопросах в основном вполне согласны между собою, в понимании тех или иных частностей мы иногда расходились, что порождало порою между нами жесточайшие споры, пока путем детального разбора темы не удавалось достигнуть полного единомыслия. Почти всегда в таких случаях бывал прав, конечно, Владимир Ильич. Я теперь совершенно не помню, по каким именно вопросам у нас возникали споры между собою и кто какую позицию защищал; помню только, что то были вопросы, касавшиеся крестьянства до падения крепостного права и после его отмены, характера и оценки крестьянских движений и т. п.

И. Лалаянц (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 106).

В Самару приехала Мария Германовна Гопфенгауз¹ и до приискания квартиры остановилась у А. А. Кацнельсон, где Скляренко и я с ней познакомились.

М. Г. Гопфенгауз приехала в Самару для установления постоянной связи между Владимиром Ильичем и Н. Е. Федосеевым, назначенным по выходе из «Крестов» под гласный надзор полиции в город Владимир², и привезла с собой от Федосеева Владимиру Ильичу письмо.

Дня через четыре удалось найти на Воскресенской улице, около базара, подходящую комнату с отдельным ходом с улицы, где М. Г. Гопфенгауз поселилась и куда заходили Владимир Ильич, Скляренко и я.

Вся переписка Владимира Ильича с Н. Е. Федосеевым велась исключительно через Гопфенгауз, которая переписывала своей рукой все письма и пометки на рукописях, сделанные Владимиром Ильичем, а также переписывала рукописи Н. Е. Федосеева. На такой конспирации настаивал Н. Е. Федосеев, и Владимир Ильич признавал эти меры предосторожности целесообразными.

Одна из привезенных рукописей Н. Е. Федосеева была «Из истории русского крепостного хозяйства», и Владимир Ильич, ознакомившись с ней, нашел ее очень ценной, значительной работой, однако требующей доработки. Вторую рукопись, «Поре форменный быт в произведениях художественной литературы», Владимир Ильич забраковал.

Обе эти работы читались и обсуждались в кружке Скляренко, но в конце концов это обсуждение ничего нового не внесло, и рукописи с письменными отзывами и отдельным письмом Владимира Ильича были отвезены М. Г. Гопфенгауз Федосееву.

Установившаяся оживленная переписка Владимира Ильича с Н. Е. Федосеевым³  имела огромный интерес и практическое значение для кружка Скляренко, ибо постоянно ставила перед кружком все новые и новые вопросы, а главное, выдвигала вопрос о необходимости оформить, расширять и укреплять организацию в целях немедленной пропаганды идей социализма в рабочих массах, в целях собирания в организацию наиболее выдающихся и сознательных рабочих.

Во Владимире Н. Е. Федосееву, как мы узнали, удалось через бывшего сабунаевца Кривошея связаться с группой «потомственных пролетариев», собственным умом дошедших до сознания, что только крепкая организация рабочих через пролетарскую революцию сможет избавить труд от жестокой эксплуатации капитала. Н. Е. Федосеев писал по поводу встреч с этими рабочими восторженное письмо, в котором настойчиво указывал, что довольно заниматься только теорией, ибо рабочие уже ждут, чтобы явились марксисты, помогли их организации, и что для нас теперь великая задача, достойная работа — связать теорию с практикой, указать русскому пролетариату его путь для освобождения от кабалы капитала, понять сущность исторического момента и сделать своими интересами, смыслом своей жизни интересы пролетариата.

В другом не менее восторженном письме Н. Е. Федосеев писал Владимиру Ильичу, что он только после рабочих собраний с орехово-зуевскими рабочими, вовлеченными в организацию, почувствовал, как важно слить вместе теорию и практику научного социализма, что он только теперь понял всю значительность изречения В. Либкнехта: «Изучать, пропагандировать, организовать». В этом письме Н. Е. Федосеев настойчиво приглашал Владимира Ильича хотя бы на один-два дня приехать во Владимир и обещал познакомить его с интереснейшими рабочими вождями, без малого нашими «русскими Бебелями»⁴.

Владимиру Ильичу, несомненно, очень хотелось поехать во Владимир, чтобы повидаться и поговорить с Н. Е. Федосеевым, но что-то мешало поездке немедленно. Все-таки Владимир Ильич через Гопфенгауз передал Н. Е. Федосееву, что как-нибудь он надеется выполнить свое заветное желание приехать во Владимир.

В кружке Скляренко Владимир Ильич начал довольно часто ставить вопрос о необходимости стать на путь Н. Е. Федосеева, завязывающего во Владимире связи с рабочими, организующего рабочие кружки. При этом настойчиво указывал, что в Самаре чисто промышленных рабочих настолько достаточно, что охватить, обслужить их всех у нас даже не хватит сил.

 — Довольно нам «промеж себя революцию пущать» — пойдем к рабочим. Пойдем к тем, какие есть, начнем с малого. Ведь есть же у нас довольно ценные связи в деревне. Теперь пора и в городе подбирать рабочих, — говорил Владимир Ильич.

А. Беляков, стр. 93 — 96.

¹ Во время пребывания Н. Б. Федосеева в «Крестах» петербургский Красный Крест выделил для установления с ним связи «невесту» — слушательницу Высших женских курсов М. Г. Гопфенгауз. Познакомившись с Н. Е. Федосеевым, М. Г. Гопфенгауз до последних дней своей жизни оставалась его верным другом и помощником. В 1898 году, получив известие о кончине Н. Е. Федосеева, М. Г. Гопфенгауз застрелилась.

² Н. Е. Федосеев прибыл во Владимир 17 января 1892 года после двух с половиной лет тюремного заключения. Осенью он собирался приехать в Самару, но осуществить это намерение помешал новый арест — 10 сентября 1892 года.

³ По данным Владимирского областного архива, за период с 14 января по 16 апреля 1893 года Н. Е. Федосеев отправил из Владимирской тюрьмы в Самару 19 писем, получил из Самары — 36. Кроме того, 22 февраля и 11 марта Федосеев послал в Самару две ценные посылки с рукописями. Посылку с рукописью из Самары он получил 25 мая 1893 года.

⁴ Август Бебель (1840 — 1913) — один из основателей и руководителей германской социал-демократии и II Интернационала. Несмотря на некоторые свои ошибки, Бебель до конца жизни сохранил веру в дело пролетариата и преданность ему.

 

В 1892 году Скляренко получил две рукописи Н. Е. Федосеева, привезенные Н. Л. Сергиевским и Марией Германовной Гопфенгауз, которых я встречал раза два-три у Скляренко. Эти две работы Федосеева: «О купчих крестьянских землях до 1861 года» и обработка содержания «Пошехонской старины» Салтыкова-Щедрина с точки зрения марксистского понимания экономических причин падения крепостного права — читались

Скляренко и мною, а затем были переданы Владимиру Ильичу. Сколько я помню, Владимир Ильич неодобрительно отзывался о первой из них, усмотрев в изложении автора апологию кулацкого хозяйства¹.

Позже (вероятно, уже в 1893 году) я видел у Скляренко также и третью рукопись Федосеева по истории крепостного права и даже читал отдельные ее главы, но содержания ее теперь не помню. Знаю только, что эту работу считали значительной и что ею главным образом занимался Владимир Ильич. Содержание этого произведения Федосеева в нашем кружке не обсуждалось по соображениям конспирации: автор сидел в это время во владимирской тюрьме, и мы не хотели предавать широкой огласке существование его работы, чтобы не повредить ему и не порвать установившейся с ним связи.

Недавно обнаружилось, что у моего брата Т. И. Семенова сохранились мои письма 1896 года. В письме от 24 декабря указанного года, критикуя некоторые статьи А. А. Санина²  в «Самарском вестнике», я ставил ему в пример работы Федосеева и писал о них следующее:

«Он разбирает в ней (т. е. в своей работе о падении крепостного права) мнения различных членов редакционных комиссии и показывает, что каждая группа этих членов отстаивала такие реформы, какие диктовались ей хозяйственными условиями той местности, которую представляла группа. Одни, например, стояли за то, чтоб всех пейзанов (то есть крестьян. — А. И.) перевести на оброк, а не освобождать совсем (т. е. изгнать только барщинный труд); чтобы объяснить такое явление, Ф(едосеев) цифровыми данными доказывает, что в той территории, откуда появились апологеты оброка, еще недостаточно развились противоречия между старой формой хозяйничанья и новой...»

Отсюда следует заключить, что работа Федосеева строилась на основе кропотливо собранного богатого фактического материала, с применением марксистского метода при его использовании и обработке.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 56 — 57.

¹ «Впоследствии, — говорит Н. Л. Сергиевский, — уже в 1900 году, В. И. Ульянов, которому я напомнил об этом инциденте, объяснил, что самарцы были введены в заблуждение неуказанием в статье того, что она является не самостоятельной, а лишь отдельной главой предпринятой Федосеевым работы, и, когда в Самаре появилась статья о Щедрине, недоразумение разъяснилось» (Федосеев Николай Евграфович, стр. 58).

² Алексей Алексеевич Санин был членом федосеевского кружка в Казани, вместе с Федосеевым сидел в «Крестах». Впоследствии работал в «Самарском вестнике». После ухода из «Самарского вестника» занимался переводами и активного участия в партийной работе не принимал. В 1903 году перевел под редакцией Ленина книгу Каутского «Социальная революция». Умер в Ленинграде в 1935 году.

 

Помнится, в том же 1893 году я познакомился со статьей т. Федосеева «Причины падения крепостного права в России», которая в рукописном виде ходила по рукам самарских марксистов. Кто именно дал мне ее, не помню, но переписать ее я, к сожалению, не мог, так как она была довольно объемиста и дали мне ее на очень короткий срок. В этой очень интересной статье Федосеев доказывал, что реформа 1861 года вызвана, конечно, менее всего либеральным настроением верхов и не столько политическими соображениями, что, мол, лучше «освободить» крестьян сверху, чем ждать, когда начнется освобождение снизу, а причинами чисто экономическими. За «освобождение» стояли наиболее крупные и культурные помещичьи хозяйства, которым выгоднее был переход на вольнонаемные отношения. Крепостнические отношения стали стеснять дальнейшее развитие более интенсивного, рационального сельского хозяйства. В то время, сорок лет тому назад, когда еще крепко держались, особенно в либеральном обществе и частью в народе, нелепые предрассудки о свободолюбии царя и его ближайших помощников, для молодого марксиста, каким был Федосеев, очень важно было опровергнуть эти вредные для трудящихся масс предрассудки, эту неправду об «освобождении» крестьян и доказать, что реформа была в интересах господствующего класса, и если не всего в целом, то во всяком случае наиболее богатой, экономически сильной его части. Пользуясь многотомным трудом Скребицкого «Крестьянское дело в царствование Александра II». Федосеев доказывал, что наиболее крупные помещики, в частности, прибалтийские, с хозяйством более высокого типа (по интенсификации и рационализации), сплошь были за «освобождение», т. е. за новую, более выгодную для них капиталистическую форму порабощения. Отсталые, мелкие, задолженные помещичьи хозяйства были против реформы.

В настоящее время это ясно каждому грамотному марксисту, тогда — сорок лет назад — это требовалось доказывать. Недаром Владимир Ильич так ценил работы Федосеева и, как известно, искал знакомства с ним.

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 61 — 62).

В этой своей работе (о падении крепостного права в России. — А. И.) Федосеев первым подошел к вопросу о причинах отмены крепостного права с марксистской точки зрения. Благодаря стараниям Гопфенгауз рукопись эта была добыта от Федосеева из тюрьмы, доставлена в Самару и передана Владимиру Ильичу Ульянову, сильно заинтересовавшемуся в то время личностью Федосеева благодаря рассказам Гопфенгауз и моим. От Владимира Ильича рукопись перешла ко мне с его карандашными отметками на полях против некоторых мест. По поводу этой рукописи Владимир Ильич тогда твердо решил вступить в научно-литературную переписку с Федосеевым...

И. Лалаянц (Федосеев Николай Евграфович, стр. 29).

Замечания мои на работы о реформе (речь идет о работах Н. Е. Федосеева. — А. И.) исходили из того основного положения, что эта реформа — продукт развития товарного хозяйства и что весь ее смысл и значение состояли в том, что разрушены были те путы, которые сдерживали и стесняли развитие этого строя. Мы поподробнее побеседуем еще об этом: может быть, удастся прямо переправить Вам посланные мною к автору (то есть к Н. Е. Федосееву. — А. И.) замечания: это было бы всего проще и всего удобнее.

В. И. Ленин — П. Маслову, вторая половина декабря 1893 года. Ленинский сборник, том XXXIII, стр. 16.

...К лету 1893 года Ленин с Федосеевым уже обменивались письмами. Из их содержания вспоминаю одно письмо Ленина, посвященное разбору книги Николая — она (Н. Ф. Даниельсона) «Очерки нашего пореформенного общественного хозяйства», вышедшей весной 1893 года. Книгу эту Ленин жестоко раскритиковал, и на меня его письмо оказало сильное влияние, тем более, что и у нас книга эта не пользовалась успехом и автора ее мы сравнивали с Родбертусом¹. Другое письмо Ленина было посвящено разбору английской книги Achley, являющейся историей первобытной английской общины². Возможно, что были и еще письма, но содержания их не помню. Шли же письма от Гопфенгауз через надзирателя к Федосееву, затем возвращались к ней, от нее ко мне. Подлинники же писем хранились у меня.

Н. Л. Сергиевский в записи И. С. Зильберштейна. «Каторга и ссылка», 1930, книга 1, стр. 13 — 14.

¹ Карл Иоганн Родбертус-Ягецов (1805—1875) — немецкий экономист, идеолог обуржуазившегося прусского юнкерства. Противоречия между трудом и капиталом считал возможным разрешить в рамках капиталистического строя. Всячески пытался опровергнуть учение К. Маркса.

² Имеется в виду труд английского историка-экономиста Эшли «Экономическая история Англии в связи с экономической теорией» (1888 — 1893 годы). М. А. Сильвин вспоминал, что в Петербурге В. И. Ленин рассказал ему, «как в магазине Дейблера он... спросил у приказчика «Экономическую историю Англии» Эшли — книгу, к которой Владимир) Ильич, видимо, не раз возвращался» (см. «Каторга и ссылка», 1934, № 1, стр. 83).

 

Для подтверждения того, что капитализм проникает в деревню и происходит процесс пролетаризации крестьянства, Владимир Ильич предложил мне произвести подворное обследование села Неяловки, Тростянской волости, Самарского уезда. Опросный бланк был составлен нами совместно в Самаре в конце лета 1893 г. и тогда же был отпечатан Владимиром Ильичем за свой счет в количестве 200 — 250 экземпляров. Бланк представлял собою полулист, весь заполненный графами¹.

А.А. Преображенский (Воспоминания о В.И. Ленине, 3, стр. 17).

¹ Далее А. А. Преображенский пишет: «Обследование я произвел вместе с сельским писарем после отъезда Владимира Ильича из Самары. Позже из Петербурга он прислал мне несколько писем с просьбой поскорее выслать ему результаты обследования. После окончания обследования все бланки я отправил Владимиру Ильичу в Петербург» (там же).

 

Послушать новое учение (марксистское) и противопоставить ему старые догматы народничества приезжали из Саратова, из Казани и из других приволжских городов. Все дискуссии происходили в квартире Алексея Павловича (Скляренко. — Л. И.). Из приезжавших для этой цели в Самару я помню покойного теперь Н. Д. Россова (из Саратова), Романову (оттуда же), Смирнова (с одной рукой)¹  и др. Здесь были народники субъективисты (последователи Михайловского), объективисты (разновидность той же школы, следовавшая за Южаковым), народоправцы, старые народовольцы-террористы, последователи якобинца Зайчневского²  и многие другие. Все они яростно нападали на разъяснявшее и опрокидывавшее все старые догмы марксистское учение, но под ударами спокойной и подчас язвительной аргументации Владимира Ильича все они быстро теряли свои позиции...

Марксистская закваска, оставленная в Самаре Владимиром Ильичем и т. Скляренко³, превратила этот город на ряд последующих годов в провинциальный штаб марксизма⁴.

М. И. Семенов (М. Блан) (Старый товарищ А. П. Скляренко, стр. 12).

¹ Бывший офицер Смирнов упоминается в «Моих университетах» A. М. Горького, как один из членов революционных кружков в Казани. После высылки из Казани он жил в Астрахани, откуда и приезжал в Самару специально для дискуссии с марксистами.

² Петр Григорьевич Зайчневский (1842—1896) — русский революционный демократ, один из видных организаторов студенческого движения в Москве в 60-х годах XIX века. Для взглядов Зайчневского характерны переоценка революционной роли интеллигенции и приверженность к заговорщицкой тактике.

³ О дальнейшей судьбе А. П. Скляренко его друг М. И. Семенов (М. Блан) сообщает следующее: «В 1894 году Скляренко вместе с другими был вновь арестован и сослан после годичной отсидки в тюрьме на север, где и жил в Кеми, Онеге и Архангельске. По окончании трехлетней ссылки А(лексей) П(авлович) жил сначала в Туле, а затем уехал в Харбин на службу в правление В.-Китайской железной дороги. Возвратившись оттуда перед началом русско-японской войны, А(лексей) П(авлович) жил сначала в Оренбурге у родных жены, а затем переехал в Саратов, где вновь начал работать в местной партийной организации как социал-демократ, большевик. Он также писал в 1906 году в местной легальной марксистской газете «Волна». В 1907 году участвовал в Лондонском съезде партии как представитель саратовской областной социал-демократической организации; в том же году был арестован в Москве и после длительных тюремных и этапных мытарств водворен в трехлетнюю ссылку в Усть-Сысольск. После ссылки жил в Петербурге и участвовал в большевистских периодических изданиях — «Просвещение», «Звезда». Умер в июле 1916 года» («К самарскому периоду жизни B. И. Ленина». Куйбышев, 1937, стр. 32).

⁴ Не случайно директор департамента полиции в ноябре 1894 года называл Самару одним из городов, где имеются «вполне организованные революционные рабочие кружки, преследующие чисто социал-демократические цели» («К истории рабочего движения 80—90-х годов». «Красный архив», 1938, том 6, стр. 198).

 

Принимали ли участие в революционном движении до 1917 года:

Когда (с какого времени по какое)	Где (губ(ерния), уезд, город)	В какой организации	Какую работу
1892 — 1893	Самара	нелегальные кружки с.-д....

Из анкеты делегата X съезда РКП В. И. Ленина. Ленинский сборник, том XX, стр. 51.

Весной 1893 года, сколько я помню, было лишь одно собрание (в квартире железнодорожного служащего Балашова), но оно носило скорее увеселительно-танцевальный характер, чем характер кружкового собрания. На этом вечере был Владимир Ильич, были также Скляренко и Лалаянц. Но беседы и дискуссии на политические темы здесь не велись.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 72.

Вообще должен сказать, что Владимир Ильич в то время, т. е. зимой и весной 1893 года, будучи почти всецело поглощен своими занятиями, сравнительно мало показывался среди широкой публики, в особенности среди интеллигентской молодежи, а по возвращении из Алакаевки вскоре же совсем покинул Самару, с тем чтобы в Петербурге с головой уйти в подпольную революционную работу, активнейшим образом участвуя в самых разнообразных отраслях ее.

И. Лалаянц (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 105).

Владимир Ильич переехал из Самары в Петербург осенью 1893 года с целью взяться за революционную работу. Окончательные экзамены при университете были им сданы еще в 1891 году. Самара не могла дать простора его деятельности, она давала слишком мало пищи его уму. Теоретическое изучение марксизма, которое он мог взять и в Самаре, было уж взято им.

Почему же не уехал он с осени 1892 года, когда уже окончил университетский курс, зачем сидел еще год в Самаре?

На этот вопрос я могу ответить: сидел для матери.

Я говорила уже в описании его детских и юношеских лет, каким большим авторитетом, какой горячей любовью пользовалась и с его стороны, как и со стороны всех нас, наша мать. Той твердости, с которой она переносила свои тяжелые несчастья, удивлялись все, кто ее знал, тем более чувствовали это дети. Несчастье с потерей старшего брата было из ряда вон выходящим, и все же оно не подавило ее, она выказала так много силы воли, что, скрывая, по возможности, свои слезы и тоску, заботилась, как прежде, еще больше, чем прежде, о детях, потому что после смерти мужа ей одной приходилось заботиться о них.

Она старалась, по мере возможности, не омрачать их молодую жизнь, давать им строить свое будущее, свое счастье... И она понимала их революционные стремления.

Эти заботы были так удивительны, пример, который она показывала детям, был так прекрасен, что и им хотелось еще больше, чем прежде, скрасить ей жизнь, облегчать ее горе. А в год окончания Владимиром Ильичем университета над семьей стряслось новое несчастье: умерла в Петербурге от брюшного тифа его сестра Ольга...

После ее потери одно могло облегчить несколько горе матери: близость к ней остальных детей. И Володя остался еще на год дома, в Самаре.

Но к концу этой последней зимы он уже иногда порядочно скучал, стремясь к более оживленному центру, к простору для революционной работы: Самара в те годы была как бы только станцией из Сибири, из настоящей ссылки, в центры умственной жизни, которыми были столицы и университетские города.

Остался у меня в памяти разговор с Володей о появившейся в ту зиму в одном из журналов новой повести А. Чехова «Палата № 6»¹. Говоря о талантливости этого рассказа, о сильном впечатлении, произведенном им, — Володя вообще любил Чехова, — он определил всего лучше это впечатление следующими словами: «Когда я дочитал вчера вечером этот рассказ, мне стало прямо-таки жутко, я не мог оставаться в своей комнате, я встал и вышел. У меня было такое ощущение, точно и я заперт в палате № 6». Это было поздно вечером, все разошлись по своим углам или уже спали. Перемолвиться ему было не с кем.

Эти слова Володи приоткрыли мне завесу над его душевным состоянием: для него Самара стала уже такой «Палатой № 6», он рвался из нее почти так же, как несчастный больной Чехова. И он твердо решил, что уедет из нее следующей же осенью². Но ему не захотелось основаться в Москве, куда направилась вся наша семья вместе с поступающим в Московский университет меньшим братом Митей³. Он решил поселиться в более живом, умственном и революционном также центре — Питере. Москву питерцы называли тогда большой деревней, в ней в те годы было еще много провинциального, а Володя был уже сыт, по горло сыт провинцией. Да, вероятно, его намерение искать связи среди рабочих, взяться вплотную за революционную работу заставляло его также предпочитать поселиться самостоятельно, не в семье, остальных членов которой он мог бы компрометировать.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 25, 26).

¹ Повесть А. П. Чехова «Палата «Ns 6» была впервые напечатана в ноябрьском номере журнала «Русская мысль» за 1892 год.

² Лето 1893 года, как обычно, было проведено Владимиром Ильичом в Алакаевке. Полиция, как и прежде, следила за каждым его шагом. 22 июня 1893 года пристав 3-й части г. Самары доносил полицмейстеру, что В. И. Ульянов выбыл на временное жительство в Алакаевку. 17 августа самарский уездный исправник сообщал полицмейстеру о том, что Владимир Ильич выехал из Алакаевки в Самару.

³ В апреле 1892 года окончился срок гласного надзора полиции для Анны Ильиничны. Но приказом министра внутренних дел ей было воспрещено проживание в университетских городах, Твери и Нижнем Новгороде еще в течение одного года. Таким образом, с апреля 1893 года она получила возможность переехать в Москву. Согласно донесению самарского губернского жандармского управления в департамент полиции от 15 сентября 1893 года (№ 573) А. И. Ульянова выехала в Москву 28 августа 1893 года (см. «Красный архив», 1935, том 6, стр. 5).

 

Осенью 1893 года Владимир Ильич переехал в Петербург, остальные же члены нашей семьи — в Москву, где брат Дмитрий поступил в университет. Пришлось продать и Алакаевку, которая не могла уже служить нам дачей. Купил ее местный купец Данилин, которого интересовала только земля и мельница; от дома и сада осталось скоро одно воспоминание: дом был перенесен Данилиным в Неяловку, а сад вырублен¹.

М. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 58).

¹ Сначала хутор Алакаевка был сдан в аренду некоему Крушвицу. «...Получила ли сентябрьскую аренду от Крушвица?» — спрашивал Владимир Ильич мать в письме из Петербурга 5 октября 1893 года (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 1). Купивший затем его Данилин в 1905 или 1906 году был убит крестьянами. В 1934 году дом был возвращен и Алакаевку и реставрирован.

 

Ликвидируя свое имущество в Самаре, мы пожертвовали много книг в Самарскую Губ(ернскую) библиотеку¹.

Примечание А. И. Елизаровой к книге И. И. Блюменталя «В. И. Ленин в Самаре». Самара, 1925, стр. 18.

¹ О том, сколько книг пожертвовали Ульяновы в библиотеку при выезде из Самары, свидетельствует запись в «Отчете Александровской публичной библиотеки в гор (оде) Самаре» за 1893 год. В отчете среди фамилий пожертвовавших книги под № 36 указывается: «О. И. Ульянова (очевидно, А. И. Ульянова.—А. И.) иностранных книг 42 (наименования) 52 (тома)». К этому, по-видимому, следует добавить и запись под № 35: «Г. Елизаров: русских книг 1 (наименование) 1 (том), иностранных книг 3 (наименования) 4 (тома)» («Самарские губернские ведомости», 1894, 18 июня).

Уезжая из Самары, Ульяновы продали обстановку своей городской квартиры. С 20 июля по 24 августа 1893 года в «Самарской газете» публиковалось данное ими объявление: «Продаются рояль, мебель и цветы от 3 до 7 ч(асов) вечера. Уг(ол) Почт(овой) и Сокол(ьничей) ул(иц), (дом) Рытикова наверху». Последнее объявление появилось в газете 5 октября: «Продается мебель и разная утварь. Почтовая улица, д(ом) Рытикова».

 

Его Превосходительству господину
 Председателю Самарского Окружного Суда
 Помощника присяжного поверенного
 Владимира Ильича Ульянова

ПРОШЕНИЕ

Намереваясь перечислиться в помощника присяжного поверенного в округ Санкт-Петербургской Судебной Палаты, я имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство выдать мне удостоверение о том, что я состою помощником присяжного поверенного при Самарском Окружном Суде и что я получал в 1892 и в 1893 гг. свидетельство на право ведения чужих дел¹.

Помощник присяжного поверенного В. Ульянов

Самара, августа 16 дня 1893 года².

В. И. Ульянов. Прошение председателю самарского окружного суда о выдаче удостоверения. В. И. Ленин. Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 562.

¹ Для того, чтобы легализовать свое положение в глазах властей, Владимир Ильич решил продолжать в Петербурге свою практику защитника. С этой целью он и обратился к председателю Самарского окружного суда с просьбой выдать необходимое ему удостоверение.

² На прошении имеется резолюция: «Просимое удостоверение выдать». Выданное Владимиру Ильичу удостоверение датировано 18 августа 1893 года.

 

Решили так: мама, я, сестры — Анна Ильинична и младшая Маня (Мария Ильинична) — поедем в Москву, а Владимир Ильич поедет в Петербург. Выехали мы все вместе на пароходе и вместе ехали до Нижнего Новгорода. Владимир Ильич решил, что в Нижнем сделает остановку, потому что хотел там повидать, как он говорил, кое-кого из марксистов.

Помню только фамилию Розанова. Какой это Розанов — не знаю, только это не хирург Розанов и не тот Розанов, который был в «Южном рабочем», это был какой-то Розанов нижегородский.

Во время поездки на пароходе ничего интересного не было, разве только можно отметить, что мы несколько раз играли с Владимиром Ильичем на палубе в шахматы.

Затем он остался в Нижнем, а мы проехали из Нижнего на поезде в Москву.

Д. И. Ульянов. Воспоминания о Владимире Ильиче. М., 1964, стр. 44.

В 1893 г. осенью, перебираясь в Петербург, В(ладимир) И(льич) на пути заехал в Нижний Новгород переговорить с тамошними марксистами. Время тогда было очень глухое, марксизм был еще явлением новым, марксистов в России буквально можно было пересчитать по пальцам. В(ладимир) И(льич) никогда не упускал случая завязать сношения с какой-нибудь новой группой, договориться с ней по вопросам теоретическим, осведомиться о состоянии пропаганды и вообще о различных вопросах подпольной работы, о получении заграничной литературы, состоянии «техники» и т. д., а главное, завязать связи. Так, в Нижнем он осведомился о каких-нибудь связях в Петербурге; ему указали на меня и дали ко мне письмо.

М. А. Сильвин. К биографии В. И. Ленина (Из воспоминаний). «Пролетарская революция», 1924, № 7, стр. 67.

 

...Владимир Ильич познакомился... с одним сформировавшимся, зрелым марксистом, с П. Н. Скворцовым, проездом через Нижний Новгород. Это знакомство очень интересовало его, и он рассказывал потом с удовольствием о беседе с этим марксистом, но тут же подчеркнул, что Скворцов стоит лишь теоретически на почве марксизма и что революционер из него никогда не выработается¹.

А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н. Ленин), стр. 27.

¹ В статье «Некритическая критика» (Сочинения, изд. 5, том 3, стр. 615) В. И. Ленин писал о П. Н. Скворцове: «...Грозный критик пятится назад, от анализа конкретной и исторически особой действительности к простому списыванию Маркса».

 

Мы жили с ним (то есть с П. Н. Скворцовым. — А. И.) одно время соседями, на углу Большой и Малой Покровок¹, у небезызвестного в то время владельца гостиницы «Никанорыча»...

В моей маленькой мансарде у «Никанорыча» и был в 1893 г., проездом на жительство в Петербурге, Владимир Ильич Ульянов (Ленин).

В этой маленькой комнатке, насквозь прокуренной, у нас с Владимиром Ильичем продолжались разговоры в течение шести часов. Из ряда тем мне особенно памятны наши споры о допустимости с точки зрения марксистской программы террора, как средства борьбы...

П. Н. Скворцов в лице Вл(адимира) Ильича тогда уже предвидел будущего лидера истинного марксизма. Отношение Скворцова к Вл(адимиру) Ильичу было исключительно хорошим, и Скворцов признавал произведение Вл(адимира) Ильича о судьбах русского капитализма высоко ценным.

М. Г. Григорьев. Марксисты и Нижнем в 1889 — 1894 гг. «Пролетарская революция», 1924, № 4, стр. 102.

¹ Ныне угол улиц Свердлова и Воробьева.

 

Первый раз я встретился с В. И. Лениным в августе 1893 года в Нижнем Новгороде (ныне город Горький). Произошло это при следующих обстоятельствах. Я был тогда студентом-медиком 5-го курса Московского университета и работал летом на эпидемии холеры на Сормовском заводе, близ Нижнего Нов города. Я был уже тогда марксистом и встречался с нижегородскими марксистами П. Н. Скворцовым и М. Г. Григорьевым, участниками первого марксистского кружка в Казани, называвшегося федосеевским, по имени самого выдающегося его члена Н. Е. Федосеева.

В одну из своих поездок из Сормова в Нижний я зашел к Скворцову и застал у него незнакомого человека, оживленно беседовавшего с ним и с Григорьевым. Познакомившись, я узнал, что это Владимир Ильич Ульянов. В Нижний он заехал по пути из Самары в Петербург, где он решил обосноваться; заехал он сюда, чтобы познакомиться со Скворцовым, которого он знал по его статьям в «Юридическом вестнике»¹, первым русским легальным марксистским статьям по экономике России². Решил он заехать после Нижнего еще во Владимир, чтобы повидаться с Федосеевым, которого, по его сведениям, должны были выпустить из тюрьмы на поруки...³

Зашел разговор о Федосееве. Скворцов и Григорьев, которые его хорошо знали, говорили, что это замечательный человек, подающий большие надежды, много работающий. Потом беседа наша с Ильичем перешла на другие вопросы: мы рассказали ему о наших связях среди интеллигентской молодежи, о начинающейся работе среди рабочих в Москве и Нижнем. Помню, что Ильич особенно подчеркивал необходимость создания прочной организации, установления связей между городами. Владимир Ильич дал мне московский адрес своей сестры Анны Ильиничны, на квартире которой он собирался встречаться, наезжая из Петербурга, с московскими марксистами. Говорили также о перспективах развития капитализма в России, о крестьянстве, о борьбе с народниками, о рабочем движении на Западе.

У нас во время беседы было приподнятое настроение: марксистов было тогда еще мало в России, мы были единицами, но мы сознавали, что великое учение Маркса дает нам ключ к разрешению «проклятых вопросов» и что будущее принадлежит нам.

Так беседовали мы с Ильичем несколько часов, пока не пришло время ему ехать на вокзал.

В молодом Ленине чувствовалась большая эрудиция и какая-то особая основательность и глубина суждений. Интересно отметить, что уже тогда в нем виден был будущий организатор нашей партии: он уделял огромное внимание собиранию всех наличных революционно-марксистских сил, установлению связей между марксистами, разбросанными в разных городах.

С. Мицкевич (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 130 — 131).

¹ «Юридический вестник» — ежемесячный журнал либерального направления, издававшийся Московским юридическим обществом в 1867 — 1892 годах. В толковании вопросов гражданского права и философии права журнал стоял на идеалистических позициях. В 80-е годы проявлял интерес к экономической теории Маркса, но существо марксизма журналу осталось чуждым.

² «В то время,— вспоминает И. X. Лалаянц,— как известно, русские марксисты были совершенно лишены всякой возможности проводить или защищать свои теоретические взгляды хотя бы в легальной печати, чем весьма широко пользовались разные публицисты, «экономисты» и пр(очие) из народнического лагеря, как Н. К. Михайловский, В. В. (В. Воронцов), Николай — он, Кривенко и т. д. и т.п., в своем никем не тревожимом журнале «Русское богатство». До чего свирепствовала в те времена цензура против марксистской литературы, можно судить по таким, например, фактам. В конце 80-х годов (вернее, в конце 1892 года.— А. И.) был совершенно закрыт совсем невинный, специальный юридический журнал «Юридический вестник» из-за одной лишь статьи П. Скворцова, в которой давался сухой цифровой анализ нашего хозяйства и, кажется, в одном месте было упомянуто имя Маркса. В печати нельзя было произносить слова: «русские марксисты» или «русские последователи Маркса», а приходилось говорить: «русские ученики, которые» и пр. Или, например, запрещалось упоминать в печати фамилию Н. Г. Чернышевского, а говорилось: автор «Очерков гоголевского периода русской литературы» и т. д. в этом же роде» (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 104).

³ В. И. Ленин приезжал во Владимир для встречи с Н. Е. Федосеевым уже из Петербурга, между 21 и 25 сентября 1893 года (см. Даты жизни и деятельности В. И. Ленина в первом томе пятого издания его Сочинений, стр.654). Однако встреча не состоялась, так как Федосеев в это время не был освобожден из тюрьмы.

 

Он (Владимир Ильич. — А. И.) не был сухим и черствым книжником, замкнутым в себе анахоретом, любил людей, любил жизнь и ее радости, но главной из них была борьба и стремление к победе. Он отдал себя всецело революции. Для него не было других интересов, другой жизни, кроме той, которая была с ней связана. Вл(адимир) Ильич недолюбливал людей, приходивших в рабочее движение не целиком, не окончательно порвавших связи с враждебными пролетариату классами. Сам будучи крупным человеком и сознавая это, имея все данные стать известным профессором, гениальным ученым или видным «общественным» деятелем, Вл(адимир) Ильич бросил без колебания все сокровища своего гения в горнило революции.

М. А. Сильвин. В. И. Ленин в эпоху зарождения партии (воспоминания). «Каторга и ссылка», 1934, № 1, стр. 87.

Состоящий под негласным надзором полиции бывший студент Владимир Ильин Ульянов выбыл из г. Самары в Москву.

О чем имею честь донести вашему превосходительству и покорнейше просить распоряжения об учреждении за Ульяновым негласного надзора полиции.

Полицмейстер Агатицкий.

Донесение самарского полицмейстера московскому обер-полицмейстеру, от 27 августа 1893 года, № 208. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 73.

Состоящий под негласным надзором полиции в г. Самаре:

Фамилия — Ульянов.

Имя — Владимир.

Отчество — Ильин.

Звание — бывший студент.

Выбыл — 17 августа 1893 г. в г. Москву.

О выезде сообщено начальнику Московского губернского жандармского управления.

Донесение начальника самарского губернского жандармского управления в департамент полиции, от 1 сентября 1893 года, № 539. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 74

Осенью 1893 года семья наша переехала из Самары в Москву, где младший брат мой, Дмитрий Ильич Ульянов, поступил в университет на медицинский факультет.

А. Елизарова. Страничка воспоминаний (Первое выступление Владимира Ильича в  Москве).  «Пролетарская революция», 1923, № 2, стр. 55.

26 августа. Владимир Ульянов, помощник присяжного поверенного. Б. Бронная, д. Иванова, кв. 3¹.

Запись В. И. Ленина в регистрационной книге читального зала Румянцевского музея за 1893 год. «Ленин в Москве». М., 1957, стр. 11.

¹ Владимир Ильич, очевидно, в целях конспирации, записал вымышленный адрес. В действительности же во время своего пребывания в Москве с 19 по 30 августа 1893 года он жил в Яковлевском переулке, дом 19, у своей сестры А. И. Ульяновой-Елизаровой.

 

Состоящий под негласным надзором полиции:

Фамилия — Ульянов.

Имя — Владимир.

Отчество — Ильин.

Звание — сын действительного статского советника.

Прибыл 31 августа 1893 г. в С.-Петербург и поселился в д. № 58 по Сергиевской ул., 4 участка Литейной части.

Донесение петербургского охранного отделения в департамент полиции, от 7 сентября 1893 года, № 9659. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 75.

Годы жизни в Самаре и еще ранее год в Казани являлись лишь подготовительными для его (Владимира Ильича. — А. И.) работы, разлившейся затем так широко. Но эти годы были, вместе с тем, самыми важными, пожалуй, годами в жизни Владимира Ильича: в это время складывалась и оформилась окончательно его революционная физиономия.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 25).

Тот факт, что еще в начале девяностых годов Ленин твердо наметил основную линию своей политической деятельности и в течение тридцати лет ни разу не отступил от этой линии, непрестанно развивая и углубляя революционную теорию марксизма и борясь за ее проведение в жизнь, показывает, что здесь мы имеем дело с гениальностью исключительного масштаба и характера.

М. И. Семенов (М. Блан). К самарскому периоду жизни В. И. Ленина (воспоминания). Куйбышев, 1937, стр. 3.

...Большое счастье выпадает на долю тех, которые еще в ранней молодости находят самих себя и свои основные целевые устремления. Не в этом ли вообще и заключается главная удача жизни? Если это так, то такая удача выпала на долю Владимира Ильича в полной мере. Он говорил мне, что уже в пятом классе гимназии резко покончил со всяческими вопросами религии: снял крест и бросил его в мусор. А когда я его впервые встретил молодым 23-летним человеком, это был еще не отграненный, но уже вполне отчетливо обрисовывающийся тип человека-монолита, которому суждено было в дальнейшем перед всем миром выявить необычайную силу своей внутренней целостности...

Из воспоминаний Г. М. Кржижановского. «Ленин — товарищ, человек». Изд. 2, М., 1963, стр. 173.

Готовя себя к революционной деятельности, Владимир Ильич поставил себе целью изучить, прочитать все, что могло бы ознакомить с тем, как боролись различные люди, различные группы, различные классы во всех уголках мира. Изучал все, что способствовало успеху этой борьбы и что мешало ей. Изучал те книги, которые говорили, что успех борьбы может быть обеспечен только тогда, когда люди будут вести эту борьбу возможно более организованно, возможно более сплоченно, возможно более соединенные друг с другом общими интересами и, главным образом, экономическими интересами.

Но не меньше, если не больше, он готовил себя к революционной борьбе тем, что старался выработать из себя человека, который никогда не думал о себе, о своих личных удовольствиях, о своих личных желаниях, личных интересах. Владимир Ильич рано познал, что только человек, способный совершенно не интересоваться личными делами, способный отдаваться безраздельно, всецело, до полного самозабвения революционной службе, службе для других, только человек, для которого никогда не существует вопроса о том, что с ним будет, какое место, какое положение, какую роль он будет занимать, — только такой человек способен на самую искреннюю, преданную, на самую героическую службу человечеству.

...Владимир Ильич много трудился над тем, чтобы уметь прислушиваться, присматриваться к тому, что интересует, беспокоит, тревожит каждого человека и прежде всего тот класс, службе для которого он решил себя отдать. Владимир Ильич считал, что, только идя по этому пути, нельзя будет ошибиться.

Обязанности человека, который служит другим, заключаются не в том, чтобы стать выше других, чтобы стать в позу, чтобы мнить себя высшим, лучшим, особенным. Роль каждого желающего принести возможно большую пользу другим заключается в том, чтобы суметь понять других, понять совершающееся перед глазами, понять практику. Учась на этом опыте, на практике, на ошибках и достижениях своих и других, строить, создавать безошибочное дело.

Никто так, как Владимир Ильич, поэтому не был жаден до цифр, которые показывают совершенно точно известное положение и состояние, известные достижения. Никто так не был жаден до проверенного факта, до учета каждого проделанного и проверенного шага.

Поработав настойчиво и терпеливо над собой в указанных направлениях, Владимир Ильич начинает задуманную им службу делу рабочего класса и крестьянства. Он едет в тот город, который теперь называется его именем, — в Ленинград, в тот город, где больше всего рабочего класса, где больше всего было сделано попыток уничтожения самодержавия для устройства новой жизни.

Ленин приехал в Питер не как учитель, не как ученый, который к этому времени был одним из лучших знатоков революционной борьбы рабочего класса во bcqx странах, был большим знатоком сельского хозяйства в России, был одним из образованнейших людей того времени. Нет, он начинал свою революционную работу среди отдельных рабочих, среди рабочих групп, старался сам от них научиться, узнать то, чего он не мог узнать из книг, чего не мог добиться размышлениями и наблюдениями.

Учась у рабочих, Владимир Ильич старался объединить людей, не выделяясь из их среды, а лишь цементируя их своими знаниями, уменьем, своей способностью, искренностью, преданностью революционному делу.

П. И. Подвойский. Об Ильиче. «Правда», 1964, 20 апреля.

Приехав в 1893 г. в Питер, он (Владимир Ильич. — А. И.) сразу же пошел в рабочие кружки и объяснял рабочим, как оценивал Маркс существующее положение вещей, как смотрел он на то, куда идет общественное развитие, какое значение придавал Маркс рабочему классу, его борьбе с классом капиталистов, почему считал, что победа рабочего класса неизбежна. Ленин старался говорить как можно проще, приводил примеры из жизни русских рабочих; он видел, что рабочие слушают с громадным интересом и хорошо усваивают основы учения Маркса, но в то же время он чувствовал, что мало только говорить: «нужно широко развернуть классовую борьбу», надо показать, как эту классовую борьбу развертывать, около каких вопросов ее организовывать. Задача заключалась в том, чтобы взять те факты, которые особенно волновали рабочую массу, осветить их и показать, что надо делать, чтобы устранить их, изменить их. Вначале, в 90-х годах, рабочих больше всего волновали вопросы длинного рабочего дня, штрафы, вычеты из заработной платы, грубое обращение. И вот кружок Ленина пошел по такому пути: на отдельных фабриках приходивший к рабочим товарищ помогал им формулировать определенные требования к администрации, эти требования объяснялись и печатались в особых листках. Листки сплачивали рабочих, они дружно, единодушно поддерживали требования, выставленные в листках.

Н. Крупская. Ленин как пропагандист и агитатор. М., 1933, стр. 7 — 8.

Работа Ильича в кружках рабочих была показом для ряда товарищей.

Но особо важна была работа Ильича по организации партийной работы в Питере, где до тех пор никакой планомерной социал-демократической организации не было. Тщательно и неустанно подбирал он группу единомышленников, вглядываясь в каждого человека. Идейной сплоченности придавая он громадное значение.

Н. К. Крупская. Будем учиться работать у Ленина. М., 1933, стр. 56.

В лице 23-летнего Владимира Ильича мы имели перед собою учителя и законченного мастера, тогда как мы в своих духовных исканиях были лишь учениками и подмастерьями.

Стоило юному Владимиру Ильичу появиться в 1893 году среди нашей студенческой — передовой по тогдашнему времени — петербургской молодежи, как он немедленно занял доминирующее положение.

Мы, конечно, знали, что он родной брат Александра Ильича Ульянова, героически державшегося на последнем крупном народовольческом процессе и казненного в Шлиссельбурге. Но не это одно так сильно выделяло его среди нас. И внешность этого молодого человека на первый взгляд еще не являла чего-то такого, что прямо свидетельствовало бы о его грядущих необычных судьбах. Только всмотревшись, мы начинали чувствовать, что и во внешности в этом некрупном по росту, но хорошо сложенном юноше, от которого веяло какой-то особо опрятной подтянутостью, было нечто совсем незаурядное. Высокий обнаженный лоб с импозантно выступающей надбровной площадкой (она так бросается в глаза на лучших портретах Ленина), блещущие необычным потенциалом мысли и жизни яркие темно-карие глаза, юношеский свежий румянец щек, даже эта слегка грассирующая речь — все это при ближайшем знакомстве с интеллектом этого юноши становилось таким неповторимо дорогим и милым.

Нам неоднократно приходилось наблюдать, что в каком бы окружении ни находился наш новый знакомец, как только он начинал выступать, он немедленно приковывал к себе неослабное общее внимание. И для этого ему не приходилось делать никаких усилий над собой, никакого волевого напряжения: ему нужно было только оставаться самим собой...

Воистину на наших глазах завершалась фаза долгих и долгих исканий передовых поколений нашей Родины. Верная и бестрепетная рука молодого гения открывала завесу грядущего и направляла нашу волю в такое русло, где самое слово перерастало в историческое дело.

И вот уже по-другому звучит наш коллективный голос перед петербургским пролетариатом, нарастают наши революционные связи и за пределами тогдашнего Питера. Конечно, и наш доленинский эксперимент марксистской пропаганды среди столичных рабочих сам по себе уже учил нас многому. Передовики столичного пролетариата не могли не поражать нас своей исключительно напористой тягой к знанию вопреки тяжким условиям тогдашнего фабричного труда и жизни на убогих питерских окраинах, своей восприимчивостью к революционной науке Маркса, своей товарищеской самоотверженностью. Но переход быстрый и решительный от единиц к массам, от пропаганды к агитации, образование первых ячеек организации «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», этого «зачатка революционной партии» (Ленин) — все это могло бы пойти по-иному, не будь в нашей среде Ленина тех юных лет.

Перед нами в лице юного Владимира Ульянова в знаменательный 1893 год был не просто первоклассный знаток нашей родной литературы и знаток творений Маркса и Энгельса, но уже и самостоятельный мыслитель, превосходно справлявшийся с «первозданным» материалом искомых им научных истин. И чем больше мир будет знакомиться с творческим дедом Маркса и Ленина, с тем большей ясностью для него будет выявляться тот факт, что эти два великана были удивительно конгениальны. Величайшим счастьем тесного кружка окружавших в ту пору Владимира Ильича лиц была возможность непосредственно наблюдать, как Ленин юных лет находился как бы в прямой знаменательной перекличке со своим гениальным первоучителем К. Марксом.

Теперь в этом так легко может убедиться каждый мыслящий человек; в те далекие 90-е годы мы, конечно, могли об этом только радостно догадываться.

За рубежом нашей страны группа «Освобождение труда» с Г. В. Плехановым во главе наносила меткие удары по народническим взглядам. Но народничество не было разгромлено. Добил народничество, как врага марксизма, Ленин. На наших глазах юный Владимир Ильич с удивительной быстротой набрасывает тетрадь за тетрадью своим бисерным почерком, почти без помарок, гениальное произведение «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?».

Нынешней молодежи, воспитанной в исключительно благоприятной для духовного роста советской обстановке, не легко будет себе представить, с каким подъемом читались и перечитывались нами в те годы нашего подполья эти вещие тетрадки замечательной работы Ленина. Вдумайтесь в поразительные финальные строки этого манифеста:

«На класс рабочих и обращают социал-демократы все свое внимание и всю свою деятельность. Когда передовые представители его усвоят идеи научного социализма, идею об исторической роли русского рабочего, когда эти идеи получат широкое распространение и среди рабочих создадутся прочные организации, преобразующие теперешнюю разрозненную экономическую войну рабочих в сознательную классовую борьбу, — тогда русский РАБОЧИЙ, поднявшись во главе всех демократических элементов, свалит абсолютизм и поведет РУССКИЙ ПРОЛЕТАРИАТ (рядом с пролетариатом ВСЕХ СТРАН) прямой дорогой открытой политической борьбы к ПОБЕДОНОСНОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ»¹.

Разве это изумительное по точности предвидение исторических событий не стоит рядом с великим прогнозом К. Маркса, не является ярким документом исторической «переклички» двух гениев пролетариата?

Не раз говаривал мне впоследствии Владимир Ильич, что он всю жизнь читает и перечитывает в подлинниках творения Маркса и Энгельса, всегда находя в них нечто новое. В таком общении Ленин находился в органически родственной ему стихии исполинов мысли и дела революционного пролетариата. И каждый из нас, прошедший мучительный путь собственных исканий, никогда не забудет, как много шло к нему от Ленина самого большого, самого драгоценного.

Мы знаем, что судьбы каждого движения в большой мере зависят от того, кто в начале этого движения стоит во главе. Но, как бы ни была велика роль отдельного выдающегося человека, решающее значение имеет движение масс. И Ленин всегда во всей своей деятельности опирался на движение масс, вбирал в себя опыт масс.

Юность Владимира Ильича — это юность нашей Коммунистической партии, крепнувшей и зревшей в могучем резонансе с ходом его великой жизни.

Г. Кржижановский. Великий Ленин. М., 1956, стр. 9-10, 12-14.

¹ В. И. Ленин. Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 311 — 312.

 

 

ПРИЛОЖЕНИЯ

 

ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В. И. ЛЕНИНА
(1870-1893 годы)

 

1870

Апрель, 10 (22). В Симбирске (ныне Ульяновск) родился Владимир Ильич Ульянов (Ленин).

Осень. Семья Ульяновых поселилась в верхнем этаже дома Прибыловского на Стрелецкой улице (теперь улица Ульянова, 21).

1871

Лето. Семья Ульяновых гостила у деда Ленина по матери А. Д. Бланка в деревне Кокушкино, Лаишевского уезда, Казанской губернии. Ноябрь, 4 (16). Родилась сестра Ленина Ольга Ильинична.

1872

Лето. Семья Ульяновых жила в деревне Кокушкино у А. Д. Бланка.

1873

Лето. Семья Ульяновых жила в деревне Кокушкино. Умер дед Ленина по матери — Александр Дмитриевич Бланк (родился в 1802 году).

1874

Лето. Семья Ульяновых жила в деревне Кокушкино.

Август, 4 (16). Родился младший брат Ленина — Дмитрий Ильич.

1875

Лето. Ленин вместе с родителями провел около шести недель в деревне Ново-Никулине, Симбирского уезда, в имении Назарьевых.

Осень. Семья Ульяновых сняла квартиру в доме Анаксагорова на Московской улице (теперь улица Ленина, 72).

1876

Семья Ульяновых переехала на жительство в дом Косолапова на Покровской улице (ныне улица Льва Толстого, 28).

1877

Семья Ульяновых ездила в г. Ставрополь на Волге, к сестре М. А, Ульяновой Софье Александровне Лавровой.

1878

Февраль, 6 (18). Родилась младшая сестра Ленина — Мария Ильинична.

Август, 2 (14). Отец Ленина Илья Николаевич купил дом на Московской улице (сейчас улица Ленина, 58), куда и переехала семья Ульяновых.

1879

Август, 8 — 14 (20 — 26). Ленин держал приемные испытания в Симбирской гимназии.

Август, 16 (28). Ленин поступил в Симбирскую классическую гимназию.

1880.

Июнь, 14 (26). Определением педагогического совета Симбирской гимназии ученик 1 «А» класса Владимир Ульянов удостоен первой награды (книга и похвальный лист).

1881

Июнь, 12 (24). Постановлением педагогического совета Симбирской гимназии ученик 2 «А» класса Владимир Ульянов награжден похвальным листом и книгой (первая награда).

1882

Июнь, 10 (22). Постановлением педагогического совета Симбирской гимназии ученик 3 «А» класса Владимир Ульянов награжден похвальным листом и книгой (первая награда).

Лето. Ленин вместе с родителями, братьями и сестрами жил в деревне Кокушкино.

1883

Май, 30 (июнь, 11). За отличные успехи, прилежание и похвальное поведение педагогический совет Симбирской гимназии наградил воспитанника 4-го класса Владимира Ульянова книгой и похвальным листом.

Лето. Семья Ульяновых жила в деревне Кокушкино.

1884

Июнь, 11 (23). Педагогический совет Симбирской гимназии наградил воспитанника 5-го класса Владимира Ульянова похвальным листом.

1885

Апрель. Ленин посещал спектакли гастролировавшей в Симбирске оперной труппы П. М. Медведева.

Ленин решительно порвал с религией: снял с шеи крест и бросил его на землю.

1886

Январь, 12 (24). Умер отец Ленина Илья Николаевич Ульянов (родился 14 (26) июля 1831 года).

Январь 15 (27). Состоялись похороны отца Ленина — И. Н. Ульянова.

Январь — март. Ленин помогает старшей сестре, Анне Ильиничне, в занятиях по латинской грамматике.

Лето. Ленин часто играл в шахматы со старшим братом — Александром.

Сентябрь, 15 (27). Ленин сдает гимназическую письменную работу на тему «Значение Куликовской битвы».

Октябрь, 20 (ноябрь, 1). Ленин сдает преподавателю домашнее сочинение «Сентиментальное направление в русской литературе».

Ноябрь, 17 (29). Ленин заканчивает домашнее сочинение на тему «В чем выражается истинная любовь к отечеству».

Декабрь, 15 (27). Ленин написал гимназическую работу на тему «Необходимость труда».

Ленин около двух лет готовил учителя-чуваша Н. М. Охотникова к сдаче экзаменов за гимназию.

1887

Март, 1 (13). Арест в Петербурге старшего брата Ленина, А. И. Ульянова, за участие в подготовке покушения на Александра III.

Апрель, 15 (27). В сочинении «Причины благосостояния народной жизни» Ленин писал о существовании угнетенных классов общества.

Апрель, 18 (30). Ленин подал заявление на имя директора Симбирской гимназии о допуске к экзаменам на аттестат зрелости.

Апрель. Ленин ездил в Казань к Н. И. Ильминскому с просьбой походатайствовать за брата Александра.

Май, 8 (20). Казнен старший брат Ленина, Александр Ильич (родился 31 марта (12 апреля) 1866 года), осужденный по делу о подготовке покушения на Александра III.

Май. Получив известие о казни брата, Ленин сказал: «Нет, мы пойдем не таким путем. Не таким путем надо идти».

Май, 5 (17) — июнь, 6 (18). Ленин сдает выпускные экзамены в Симбирской гимназии.

Июнь, 10 (22). Педагогический совет Симбирской гимназии наградил Владимира Ульянова золотой медалью и выдал ему аттестат зрелости.

Май, 30 (июнь, 11), июнь, 3 (15), 10 (22). В «Симбирских губернских ведомостях» опубликовано объявление Ульяновых о продаже по случаю отъезда дома с садом и мебели.

Июнь, 15 (27). Продан дом Ульяновых в Симбирске.

Конец июня. Семья Ульяновых выехала из Симбирска.

Лето. Ленин вместе с другими членами семьи Ульяновых жил в Кокушкине.

Июль, 29 (август, 10). Ленин подал заявление ректору Казанского университета о зачислении его на юридический факультет.

Август, 13 (25). Ленин принят в число студентов Казанского университета.

Август, 25 (сентябрь, 6). Начались занятия на юридическом факультете Казанского университета.

Конец августа. Семья Ульяновых сняла квартиру в Казани, в доме Ростовой, на Первой горе (теперь улица Ленина, 24).

Сентябрь, 2 (14). Ленин подписывает обязательство «не состоять членом и не принимать участия в каких-либо обществах».

Сентябрь, 13 (25). Сестра Ленина Ольга Ильинична получила в Симбирской гимназии принадлежащую ему золотую медаль.

Октябрь, 6 (18). Ленин подал инспектору Казанского университета заявление о указанием курсов, которые он будет посещать,

Октябрь. Ленин вместе со всей семьей переезжает на жительство в дом Соловьевой на Ново-Комиссариатской улице (ныне улица Комлева, 15).

Ноябрь, 3, 4, 10, 11, 18, 23, 25, 26 (15, 16, 22, 23, 30, декабрь, 5, 7, 8). Ленин посещает лекции в университете.

Сентябрь — ноябрь. Ленин принимает участие в работе революционного студенческого кружка.

Декабрь, 1 (13). Ленин присутствует на тайном совещании депутатов землячеств университета и ветеринарного института, на котором была определена дата студенческой сходки.

Декабрь, 4 (16). Ленин участвует в студенческой сходке в Казанском университете.

Декабрь, в ночь с 4 на 5 (с 16 на 17). Ленин арестован за участие в революционном движении студентов и исключен из университета.

Декабрь, 5 (17). Ленин пишет заявление ректору Казанского университета о своем выходе из университета в связи с невозможностью продолжать образование «при настоящих условиях университетской жизни».

Декабрь, 7 (19). Правление Казанского университета выдало Ленину свидетельство о том, что он исключен из университета.

Декабрь, 7 (19). Ленин выслан из Казани в деревню Кокушкино, Лаишевского уезда, Казанской губернии.

Зима 1887/88 года. Ленин увлекается трудами Н. Г. Чернышевского, которые оказали на него большое влияние.

1888

Январь, 16 (28). Распоряжением департамента полиции за Лениным учреждено строгое негласное наблюдение полиции.

Январь, 27 (февраль, 8). Казанский губернатор предписывает лаишевскому уездному исправнику учредить строжайшее секретное наблюдение за Лениным.

Апрель, 20 (май, 2). Ленин вернулся в Кокушкино после тайной поездки в Казань.

Май, 9 (21). Ленин написал заявление министру народного просвещения о разрешении поступить в Казанский университет.

Май, 9 (21). Мать Ленина написала заявление директору департамента полиции о разрешении ее сыну поступить в Казанский университет.

Июль, 8 (20). Департамент народного просвещения отказал Ленину в поступлении в Казанский университет.

Июль, 15 (27). Мать Ленина вновь обратилась к директору департамента полиции с просьбой разрешить Владимиру Ильичу поступить в Казанский университет.

Август, 12 (24). Департамент полиции не разрешил Ленину вновь поступить в Казанский университет.

Август, 31 (сентябрь, 12). Мать Ленина обратилась к министру народного просвещения с просьбой разрешить сыну поступить в «один из российских университетов».

Сентябрь, 6 (18). Ленин обратился к министру внутренних дел за разрешением на поездку за границу «для поступления в заграничный университет».

Сентябрь, 13 (25). Министерство народного просвещения отказало Ленину в поступлении в «один из университетов империи».

Сентябрь, 16 (28). Департамент полиции не разрешил Ленину поездку за границу «для поступления в один из иностранных университетов)).

Сентябрь. Ленин переехал из Кокушкино в Казань, куда переселилась вся семья Ульяновых.

Осень — зима. Ленин изучает «Капитал» К. Маркса, вступает в один из кружков, организованных Н. Е. Федосеевым.

1889

Начало мая. Ленин представил казанскому губернатору медицинское свидетельство о болезни желудка и просил разрешения на выезд за границу для лечения.

Май, 3 (15). Ленин выехал из Казани в Самарскую губернию, на хутор близ деревни Алакаевки.

Май, 4 (16). Ленин вместе с другими членами семьи Ульяновых прибыл на хутор при деревне Алакаевке, Богдановской волости, Самарского уезда.

Май. 13 (25). Самарское губернское жандармское управление распорядилось об «учреждении негласного надзора за Владимиром Ильичем Ульяновым».

Май, 18, 21, 24, 26, 28, июнь, 1, 3, 6, 8, 10 (май, 30, июнь, 2, 5, 7, 9, 13, 15, 18, 20, 22). В «Самарской газете» публикуется объявление Ленина о том, что «бывший студент желает иметь урок».

Июнь, 14 (26). Ленин получил отказ директора департамента полиции в поездке за границу «для лечения».

Июль, 13 (25). Арест Н. Е. Федосеева и членов организованных им в Казани марксистских кружков, в том числе и членов кружка, участником которого был Ленин.

Лето. Ленин вместе с сестрой Ольгой Ильиничной на хуторе в Алакаевке разучивал пролетарский гимн «Интернационал».

Сентябрь, 5 (17). Начальник самарского губернского жандармского управления отдал распоряжение самарскому полицмейстеру учредить за Лениным «самый строгий надзор полиции».

Сентябрь. Ленин переехал с хутора близ деревни Алакаевки в Самару.

Сентябрь, 21 (октябрь, 3). Семья Ульяновых сняла квартиру в доме Кулагиной на Полицейской площади (ныне улица Степана Разина, 10).

Октябрь, 10 (22). Семья Ульяновых переехала на квартиру в доме Каткова, на Воскресенской улице.

Октябрь, 28 (ноябрь, 9). Ленин написал заявление министру народного просвещения о допуске к экзамену экстерном при каком-либо высшем учебном заведении.

Осень — зима. Ленин продолжает изучение произведений К. Маркса и Ф. Энгельса, переводит с немецкого «Манифест Коммунистической партии». Состоялось знакомство Ленина с А. П. Скляренко.

Декабрь, 10 (22). Департамент народного просвещения отказал Ленину о допуске к экзамену экстерном.

Конец декабря. Ленин принял участие в дискуссии с «новонародовольцем» М. В Сабунаевым.

1890

Январь. Ленин участвовал в студенческом вечере в Коммерческом собрании.

Май, 8 — 11 (20 — 23). Ленин принял участие в «кругосветке» — поездке в лодке по Волге и Усе.

Май, 16 (28). Семья Ульяновых переехала на квартиру в дом купца Рытикова, на углу Почтовой (ныне Рабочей) и Сокольничьей (Ленинской) улиц.

Май, 17 (29). Мать Ленина вручила министру народного просвещения прошение о приеме Владимира Ильича в университет или о допущении его держать выпускной университетский экзамен по юридическому факультету.

Май, 19 (31). Министерство народного просвещения разрешило Ленину держать экзамен по юридическому факультету «в испытательной комиссии при одном из университетов, управляемых уставом 1884 года».

Июнь, 12 (24). Ленин написал заявление министру народного просвещения о допуске к экзамену экстерном в испытательной комиссии при Петербургском университете.

Июль, 23 (август, 4). Департамент народного просвещения ответил Ленину, что «с таковым ходатайством» ему следует обратиться к председателю испытательной комиссии при Петербургском университете.

Конец августа (начало сентября). Первая поездка Ленина в Петербург в связи с предстоящими выпускными экзаменами в испытательной юридической комиссии при Петербургском университете.

Октябрь, 24 (ноябрь, 5). Ленин выехал из Петербурга обратно в Самару.

1891

Начало марта. Ленин принял участие в дискуссии с народником Россиневичем.

Конец марта, Ленин приезжает в Петербург для сдачи экзаменов.

Март, 26 (апрель, 7). Ленин подал заявление председателю испытательной юридической комиссии при Петербургском университете о допуске к экзаменам.

Конец марта — апрель. Ленин неоднократно посещает сестру О. И. Ульянову в общежитии Высших женских (Бестужевских) курсов.

Апрель, 4 — 24 (апрель, 16 — май, 6). Ленин сдает выпускные экзамены в испытательной юридической комиссии при Петербургском университете (весенняя сессия).

Апрель. Ленин отвозит в Александровскую больницу сестру О. И. Ульянову, заболевшую брюшным тифом, и регулярно навещает ее.

Конец апреля — начало мая. Ленин телеграммами извещает мать о болезни, а затем об ухудшении состояния здоровья сестры О. И. Ульяновой.

Май, 8 (20). В Петербурге от брюшного тифа умерла сестра Ленина Ольга Ильинична.

Май, 9 (21). Ленин переехал с квартиры на Тучковой набережной, дом 12 (теперь набережная Макарова, дом 20) на Литовскую улицу (ныне Литовский проспект), дом 41.

Май, 10 (22). Ленин вместе с приехавшей в Петербург матерью участвовал в похоронах сестры О. И. Ульяновой на Волновом кладбище,

Весна и осень. Ленин посещает преподавателя Технологического института Л. Ю. Явейна и берет у него марксистскую литературу.

Май, 17 (29). Ленин после весенней сессии выехал вместе с матерью из Петербурга в Самару.

Лето — август., 31 (сентябрь, 12). Ленин живет в Самаре и на хуторе близ деревни Алакаевки.

Сентябрь, 7 (19). Приехав в Петербург, на осеннюю сессию, Ленин поселился на Екатерингофском (ныне Римского-Корсакова) проспекте, в доме 3, квартире 8.

Сентябрь, между 16 и 15 (22 и 27). Ленин сдает письменный экзамен на тему из области права.

Сентябрь, 16 (28) — ноябрь, 9 (21). Ленин сдает выпускные экзамены в испытательной юридической комиссии при Петербургском университете (осенняя сессия).

Октябрь, 20 (ноябрь, 1). Ленин лично обратился к вице-директору департамента полиции за разрешением на поездку за границу и получил отказ.

Ноябрь, 12 (24). Ленин после осенней сессии вернулся из Петербурга в Самару.

Ноябрь, 15 (27). Юридическая испытательная комиссия при Петербургском университете присудила Ленину диплом первой степени.

Ноябрь, 22 (декабрь, 4). Юридическая испытательная комиссия выдала Ленину свидетельство в том, что он имеет «право на диплом первой степени, каковой ему будет вручен по изготовлению».

Декабрь. Ленин принимает участие в дискуссии с В. В. Водовозовым по вопросу о германской социал-демократии.

1892

Январь, 1 (13). Ленин принимает участие во встрече Нового года на квартире А. А. Кацнельсон.

Январь, 1 (13). Присяжный поверенный самарского окружного суда А. Н. Хардин довел до сведения суда, что Ленин является его помощником.

Январь, 14 (26). Управление Петербургского учебного округа выдало Ленину университетский диплом первой степени.

Январь, 30 (февраль, 11). Определением самарского окружного суда Ленин зачислен в список помощников присяжного поверенного.

Февраль, 28 (март, 12). Ленин написал заявление в самарский окружной суд о выдаче ему свидетельства на право быть поверенным.

Март, 5 (17). Ленин выступил в самарском окружном суде в качестве защитника мастерового В. Ф. Муленкова, обвинявшегося в богохульстве.

Март, 11 (23). Ленин выступил в суде в качестве защитника по делу крестьян М. В. Опарина и Т. И. Сахарова, обвинявшихся в краже.

Апрель, 16 (28). Ленин выступил в суде защитником голодающих крестьян И. И. Уждина, К. Ф. Зайцева и И. И. Красильникова, обвинявшихся в попытке кражи хлеба из амбара кулака.

Апрель, 18 (30). Ленин выступил в суде защитником крестьян-бедняков Б. Я. Тишкина и И. Ф. Зорина, обвинявшихся в краже.

Весна. Вокруг Ленина образовался первый кружок самарских марксистов. Ленин прочел в кружке статью «Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни (по поводу книги В. Е. Постникова)».

Конец мая (начало нюня). Ленин принимает участие в дискуссии с Н. К. Михайловским.

Июнь, 1 (13). Ленин обратился к директору департамента полиции с просьбой поставить в известность председателя самарского окружного суда об отсутствии препятствий со стороны департамента полиции к выдаче ему свидетельства на право быть поверенным.

Июнь, 5 (17). Ленин выступил в суде в качестве защитника крестьянина М. С. Бамбурова, обвинявшегося в краже носильных вещей.

Июнь, 8 (20). Департамент полиции поручил самарскому губернатору сообщить Ленину, что «соответствующий о нем отзыв будет дан лишь на запрос надлежащего судебного начальства».

Июнь, 11 (23). Ленин обратился к председателю самарского окружного суда с просьбой запросить департамент полиции об отсутствии с его стороны препятствий к выдаче свидетельства на право быть поверенным.

Июнь, 18 (30). Председатель самарского окружного суда запросил департамент полиции об отсутствии с его стороны препятствий к выдаче Ленину «свидетельства на право хождения, в качестве поверенного, по судебным делам».

Июнь, 19 (июль, 1). Ленин выступил в суде защитником группы крестьян (П. Г. Чинов, братья Куклеевы, С. Е. Лавров), обвинявшихся в краже.

Июль, 4 (16). Департамент полиции сообщил председателю самарского окружного суда, что он не возражает против выдачи Ленину свидетельства на право быть поверенным.

Июль, 23 (август, 4). Общее собрание отделений самарского окружного суда постановило выдать Ленину свидетельство на право быть поверенным в 1892 году.

Конец июля (начало августа). Ленин выехал на лето в деревню Алакаевку.

Август, 5 (17). В «Самарских губернских ведомостях» опубликовано объявление о том, что Ленину выдано «свидетельство на право ведения чужих судебных дел» в течение 1892 года.

Лето и осень. Ленин выступил против самоуправства купца Арефьева, арендовавшего переправу через Волгу.

Сентябрь, 8 (20). Ленин вернулся из Алакаевки в Самару.

Сентябрь, 15 (27). Ленин отказался защищать в суде самарского мещанина Н. И. Гусева, обвинявшегося в избиении жены.

Сентябрь, 17 (29). Ленин выступил защитником В. X. Садлоха и С. С. Репина, обвинявшихся в краже.

Октябрь, 26 (ноябрь, 7). Ленин выступил в суде в качестве защитника В. И. Алашеева, А. В. Карташева и Д. А. Перушкина, обвинявшихся в краже.

Ноябрь, 19 (декабрь, 1). Ленин принимал участие в деле крестьянина Ф. Е. Лаптева, обвинявшегося в оскорблении отца.

Декабрь, 17 (29). Ленин выступил в суде защитником начальника станции Безенчук Языкова, обвинявшегося в небрежном отношении к своим обязанностям.

Осень — зима. Ленин пишет рефераты с критикой взглядов народников и читает их в нелегальных кружках.

1893

Январь, 5 (17). Ленин написал заявление в самарский окружной суд о выдаче ему свидетельства на право ведения чужих дел в течение 1893 года.

Январь, 7 (19). Постановлением общего собрания отделений самарского окружного суда Ленину выдано свидетельство, разрешающее ходатайствовать по чужим судебным делам в 1893 году.

Январь, 12 — 13 (24 — 25). Ленин принял участие в судебном рассмотрении дела по иску купца Константинова к Брискеру и Шимковичу.

Март, 13 (25). Ленин написал заявление в самарский окружной суд по иску С. И. Мороченкова к Мелекесской посадской управе и к имуществу А. К. Мороченковой.

Апрель, 24 (май, 6). Ленин подал в самарский окружной суд заявление о назначении заседания по делу Мороченковых.

Январь — апрель. Ленин участвует в переписке с Н. Б. Федосеевым по различным вопросам социал-демократического движения.

Май, 18 (30). Ленин участвовал в судебном заседании по делу Мороченковых.

Май. Ленин выехал на лето в деревню Алакаевку.

Август. Ленин вернулся в Самару из деревни Алакаевки.

Август, 16 (28). В связи с переездом в Петербург Ленин подал заявление в самарский окружной суд о выдаче ему удостоверения в том, что он в 1892 и 1893 годах получал свидетельства на право ведения судебных дел.

Август, 17 (29). Ленин выехал из Самары в Петербург.

Август, 18 (30). Самарский окружной суд выдал Ленину удостоверение в том, что он в 1892 и 1893 годах получал свидетельства на право ведения судебных дел.

Август, 18 (30). Проездом из Самары в Петербург Ленин остановился в Нижнем Новгороде для знакомства с местными марксистами, получает явку в Петербург.

Конец августа. Проездом в Петербург Ленин останавливается в Москве, знакомится с местными марксистами.

Июль, 20 — август, 24 (август, 1 — сентябрь, 6). В «Самарской газете» публиковалось данное Ульяновыми объявление о продаже домашних вещей.

Август, 26 (сентябрь, 7). Ленин работал в читальном зале Румянцевского музея в Москве.

Август, 27 (сентябрь, 8). Самарский полицмейстер просил московского оберполицмейстера об учреждении за Лениным «негласного надзора полиции».

Август, 31 (сентябрь, 12). Ленин приехал в Петербург, где принял активное участие в революционном движении.

 

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ ЦИТИРУЕМЫХ АВТОРОВ

АББАКУМОВА МАРИЯ — жительница деревни Кокушкино, Лаишевского уезда, Казанской губерния, свидетельница детских и юношеских лет В. И. Ленина. — 69, 70.

АДОРАТСКИЙ ВЛАДИМИР ВИКТОРОВИЧ (1878 — 1945) — видный большевик, ученый. Окончил юридический факультет Казанского университета, с 1904 года работал в казанской организации РСДРП. Будучи выслан за границу, неоднократно выполнял поручения В. И. Ленина. После Великой Октябрьской социалистической революции Адоратский работал заместителем заведующего Центральным архивным управлением, директором Института Маркса — Энгельса — Ленина, руководил Институтом философии Академии наук СССР. В последние годы жизни был главным редактором Института Маркса — Энгельса — Ленина. — 350, 402 — 403, 548.

АЛЕКСАНДРОВА ВАСИЛИСА — жительница деревни Кокушкино, Казанской губернии, оставившая воспоминания о детских годах В. И. Ленина. — 69, 70.

АЛЕКСЕЕВ НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ (родился в 1866 г.) — участник студенческом сходки 4 декабря 1887 г. в Казанском университете. Окончив 3-ю Казанскую гимназию, в 1886 году был зачислен на естественное отделение физико-математического факультета Казанского университета, откуда исключен в декабре 1887 года. Вскоре был принят в Киевский университет, из которого в 1889 году он перевелся опять в Казанский университет (окончил его в 1893 году). Впоследствии — доктор. В 1935 году для Центрального музея В. И. Ленина им написаны воспоминания об участии Владимира Ильича в студенческих волнениях в Казани. — 355, 360-361, 403 — 404.

АММОСОВ К. М. — инспектор народных училищ Ардатовского и Курмышского уездов Симбирской губернии, работавший под руководством Ильи Николаевича Ульянова, автор некролога об И. Н. Ульянове, напечатанного в «Симбирских губернских ведомостях» (1886, 25 января), «Симбирской земской газете» (1886, 9 февраля) и в «Циркуляре по Казанскому учебному округу» (Казань, 1886, № 1). — 225, 231-233.

АНДРЕЕВ Д. М. — товарищ В. И. Ленина по младшим классам Симбирской гимназии. — 75, 78 — 79, 80 — 81, 82 — 86, 90 — 92, 160 — 162, 163 — 164, 169 — 172, 173 — 175, 178 — 183, 198 — 201, 207 — 209, 211 — 215, 217 — 220, 247, 248 — 250, 305, 445-446, 450 — 451, 466 — 467, 481.

АННЕНКОВ В. И. — сын декабриста И. А. Анненкова, педагог, автор воспоминаний об Илье Николаевиче Ульянове. — 235.

АННЕНКОВА МАРИЯ ВЛАДИМИРОВНА — дочь бывшего председателя самарского окружного суда В. И. Анненкова. — 602.

АРНОЛЬД ЕКАТЕРИНА ДМИТРИЕВНА (1869 — 1938) — гимназическая подруга сестры Владимира Ильича О. И. Ульяновой, дочь преподавателя Симбирской гимназии, долгие годы работала учительницей в Симбирске. — 129, 167, 211, 300.

БЕЛЯКОВ АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ (1869 — 1927) — участник первого марксистского кружка в Самаре, руководимого Владимиром Ильичем. Окончив в 1885 году Самарское городское четырехклассное училище и в 1888 году учительскую семинарию, А. А. Беляков около двух лет служил учителем в селах Кобельма и Дубовый Умет, Самарского уезда, а затем три года работал репетитором в Самаре. В 1906 году Беляков принимал активное участие в издании большевистской литературы, центрального органа партии — газеты «Вперед». За революционную деятельность неоднократно подвергался арестам. После Октябрьской революции вел большую партийную и журналистскую работу. — 525, 528, 531 — 533, 537 — 541, 542 — 544, 547 — 548, 549 — 563, 571, 573-580, 635-638, 639-640, 642648, 649-650, 652 — 653, 664-665, 666-667, 669-677, 697 — 698, 699 — 701.

БОНЧ-БРУЕВИЧ ВЛАДИМИР ДМИТРИЕВИЧ (1873 — 1955) — старый член Коммунистической партии, после II съезда РСДРП — большевик. Участник Февральской и Октябрьской революций 1917 г. С первых дней Октябрьской революции до 1920 года — управляющий делами Совета Народных Комиссаров; затем был на хозяйственной работе, главным редактором издательства «Жизнь и знание», организатором и директором Государственного литературного музея; в последние годы жизни был директором My вея истории религии и атеизма Академии наук СССР. — 133, 134, 167, 178, 209 — 210.

ВЕРЕТЕННИКОВ НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ (1874 — 1955) — двоюродный брат В. И. Ленина. Раннее детство и юность провел в Казани, был близок к семье Ульяновых и связан тесной дружбой с В. И. Лениным. Окончив в 1896 году Казанский университет, в течение ряда лет преподавал физику и математику в различных учебных заведениях. После Великой Октябрьской социалистической революции Веретенников был заведующим одним из отделов Народного комиссариата финансов, с 1924 по 1928 год работал в статистическом отделе Центрального Комитета партии, затем преподавал на рабфаках Московского государственного университета и в Институте инженеров транспорта, а также на курсах по повышению квалификации работников НКПС — 23 — 24, 32, 33, 34, 45 — 46, 47, 50, 55 — 68, 71 — 72, 87 — 88, 104, 117 — 118, 123, 127, 128, 132, 135, 154, 168, 186 — 195, 197-198, 201, 202 — 204, 246, 247, 256, 268, 308, 321-322, 324, 416, 427 — 428, 445, 478, 631.

ВЕРЕТЕННИКОВА АННА АЛЕКСАНДРОВНА (1833 — 1897) — старшая сестра М. А. Ульяновой, тетка Владимира Ильича по матери. Была замужем за инспектором Пензенского дворянского института, а затем 1-й Казанской гимназии И. Д. Веретенниковым.

После смерти мужа работала стенографисткой (стенографировала судебные процессы для столичных газет). В доме А. А. Веретенниковой часто останавливались члены семьи Ульяновых во время поездок из Симбирска в деревню Кокушкино, Казанской губернии. — 416 — 417.

ВИСАРОВ Н. Ф. — житель деревни Алакаевки, Богдановской волости, Самарского уезда. — 500.

ВОДОВОЗОВ ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ (1864 — 1940) — народник, публицист, в 80-е годы примкнул к революционному движению. В 1887 году был сослан на пять лет в Архангельскую губернию. После Октябрьской революции — белоэмигрант. — 638, 641 — 642.

ВЫДРИН А. С. — студент Казанского университета, член федосеевского кружка, после ареста давший полиции подробные сведения о кружке. — 459-460, 465.

ГАНГАРДТ Н. И. — в 80-х годах XIX столетия начальник казанского губернского жандармского управления, полковник, в 90-х годах комендант Шлиссельбургской крепости. — 352 — 354, 357 — 359, 360, 378, 379, 384, 386-387, 389, 390-391, 400-401, 404, 409, 413, 426427, 451 — 452, 458, 465-466.

ГЕОРГИЕВСКИЙ А. И. — член совета министра народного просвещения в 80-х годах XIX века, тайный советник. — 334, 354, 369 — 370, 374, 392.

ГОВОРУХИН ОРЕСТ МАКАРОВИЧ (родился в 1864 году) — народоволец-террорист. По окончании Новочеркасской гимназии поступил в Петербургский университет, где работал в нелегальных студенческих организациях. В конце ноября 1886 года был одним из инициаторов террористической фракции «Народной воли», поставившей своей задачей подготовку покушения на Александра III. В конце декабря 1886 года, опасаясь ареста, эмигрировал за границу. В 1925 году приехал из Болгарии в Москву. Им написаны «Воспоминания о террористической группе Александра Ильича Ульянова».- 270 — 273, 275, 276, 279, 291.

ГОЛУБЕВА (ЯСНЕВА) МАРИЯ ПЕТРОВНА (1861 — 1935). В конце 70-х годов XIX века участвовала в народнических кружках, затем ряд лет была последовательницей П. Г. Зайчневского, организатора орловского подпольного кружка, члены которого называли себя, в подражание французским революционерам XVIII века, якобинцами. Знакомство с В. И. Лениным привело Голубеву к отходу от теорий захвата власти заговорщической группой, без опоры на широкие народные массы. В конце 90-х годов она окончательно становится марксисткой и в 1903 году, после II съезда РСДРП, вступает в партию. При Советской власти Голубева работала по статистике в ЦК ВКП(б). — 132, 515, 518 — 519, 520, 522, 542, 623, 624-627, 631, 633, 635, 640, 685.

ГОРЬКИЙ МАКСИМ (псевдоним Пешкова Алексея Максимовича; 1868 — 1936) — великий русский писатель, «крупнейший представитель пролетарского искусства» (В. И. Ленин), основоположник литературы социалистического реализма, родоначальник советской литературы. Шестнадцатилетним юношей, в 1884 году, Горький приехал в Казань, где прожил по 1888 год. Не имея возможности учиться в университете, молодой Пешков был вынужден работать грузчиком на пристанях, поденщиком, дворником, садовником. В 1886 — 1888 годах работал в булочной А. С. Деренкова, принимал участие в пропаганде среди рабочих, выполняя революционные поручения. Участвовал в печатании прокламаций федосеевского кружка. — 338, 339 — 340, 361, 400, 451, 462 — 464, 601.

ГРИГОРЬЕВ МИХАИЛ ГЕОРГИЕВИЧ — друг и соратник известного революционера-марксиста Н. Е. Федосеева, член его казанского кружка. Один из основателей первого марксистского кружка в Нижнем Новгороде и марксистских организаций в Самаре. При Советской власти работал на транспорте. — 452, 460 — 461, 712.

ДЕЛАРОВ Д. И. — участник народнического движения. В 1886 году окончил Харьковское земледельческое училище и некоторое время работал межевщиком (землемером) при Симбирском удельном округе. Впоследствии — член 2-й Государственной думы. — 124 — 125.

ДЕЛЯНОВ ИВАН ДАВИДОВИЧ — граф, министр народного просвещения с 16 марта 1882 года по 29 декабря 1897 года, когда он скончался. — 226, 236, 343, 367, 371, 395, 440 — 441, 567.

ДЕРЕНКОВ АНДРЕЙ СТЕПАНОВИЧ (родился в 1855 году) — сын крепостного крестьянина Владимирской губернии, владелец небольшой бакалейной лавки, а также булочной в Казани, в которой некоторое время работал А. М. Горький. Доходы от торговли использовал для помощи революционно настроенной молодежи, конспиративные собрания которой происходили у него на квартире. Собрал библиотеку запрещенных книг. Впоследствии долгое время жил в Сибири (около Томска), переписывался с А. М. Горьким, в 1929 году приезжал к нему в Москву. В мае 1946 года с его слов сотрудниками Казанского музея имени А. М. Горького были записаны воспоминания о великом писателе. — 340 — 343.

ДМИТРИЕВЫ ЛЮБОВЬ ПЕТРОВНА И ВЕРА ПЕТРОВНА — сестры, в детские годы вместе со своей семьей жили во флигеле дома Ульяновых. — 37, 44.

ДОЛГОВ П. Н. — сын народника Николая Степановича Долгова, профессор. — 627.

ДРУРИ ВАСИЛИЙ — товарищ В. И. Ленина по младшим классам Симбирской гимназии. — 99 — 100, 166, 315, 359.

КАЗМАНОВ ФИЛАДЕЛЬФ ИВАНОВИЧ — член подпольного кружка в Самаре (1893 год), в котором он вместе с матерью, Е. И. Казмановой, пропагандировал революционную литературу. Был арестован по «делу Казманова и Скляренко» и сослан на три года в Архангельск. По возвращении из ссылки работал в газетах, служил статистом. Умер в Ленинграде в 1925 году. — 651.

КАЛАШНИКОВ ВАСИЛИЙ АНДРЕЕВИЧ (1855 — 1935) — воспитанник основанных И. Н. Ульяновым педагогических курсов, учитель Симбирской чувашской школы. Готовил к поступлению в гимназию Александра Ильича, Анну Ильиничну и Владимира Ильича Ульяновых. Был частым гостем в семье Ульяновых. С 1880 по 1907 год находился на военной службе. После Октябрьской революции жил в Смоленске, работал в школе при местном военном госпитале. Активно участвовал в работе по ликвидации неграмотности; депутат Смоленского городского Совета ряда созывов. — 23, 33, 72, 76, 77 — 78, 104, 138, 140 — 141.

КАШКАДАМОВА ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА (1856 — 1931) — известная деятельница просвещения в Ульяновске, близкий друг семьи Ульяновых, герой труда. Окончив Высшие женские курсы в Казани, Кашкадамова по предложению И. Н. Ульянова в 1880 году стала преподавательницей в 5-м женском училище в Симбирске. С 1900 года вела большую работу по организации школ: создала вечерние женские курсы, превращенные затем в гимназию. На ее базе после Октябрьской революции была создана трудовая школа, с 1925 года носящая имя Кашкадамовой. Кашкадамова была преподавательницей до 1927 года; кроме того, она вела большую работу по ликвидации неграмотности среди взрослого населения. — 36, 37, 106 — 107, 108 — 109, 111, 129, 132, 222, 226 — 227, 229 — 230, 236, 267 — 268, 285, 304, 308, 317, 318, 430.

КИЦИНСКАЯ АЛЕКСАНДРА ИВАНОВНА — учительница. Окончила Самарскую гимназию. Давала уроки музыки М. И. Ульяновой, бывала у Ульяновых в Самаре и Алакаевке. — 631.

КЛЕМЕНЦ ГРИГОРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ — привлекался по делу 1 марта 1881 года; в 80 — 90-х годах — присяжный поверенный при самарском окружном суде. — 522 — 523, 620.

КРАШЕННИКОВ М. — соученик Владимира Ильича по Симбирской гимназии, 1868 года рождения. В последние годы жизни жил в Могилеве-Подольском, на Украине. — 164, 172.

КРЖИЖАНОВСКАЯ (НЕВЗОРОВА) ЗИНАИДА ПАВЛОВНА (1869 — 1948) — старый член Коммунистической партии, подруга О. И. Ульяновой по Высшим женским курсам в Петербурге, участница петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», по делу которого была арестована в июне 1896 года. Ссылку отбывала в селе Тесинском и в Минусинске вместе с Г. М. Кржижановским. Впоследствии работала в искровских организациях; была секретарем первого ЦК партии большевиков. — 471 — 472, 588 — 589, 590-591.

КРЖИЖАНОВСКИЙ ГЛЕБ МАКСИМИЛИАНОВИЧ (1872 — 1959) — старейший деятель революционного движения, член КПСС с 1893 года, ученый-энергетик, академик. Входил в организованный В. И. Лениным петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Был активным участником революции 1905 — 1907 годов. После Октября, в 1920 году, по поручению В. И. Ленина возглавлял Комиссию по электрификации России (ГОЭЛРО); в 1921 — 1930 годах руководил Госпланом. На протяжении ряда лет Кржижановский — директор организованного в 1930 году по его инициативе Энергетического института Академии наук СССР. В январе 1957 года за заслуги в области энергетики, в связи с 85-летием со дня рождения, Указом Президиума Верховного Совета СССР Г. М. Кржижановскому присвоено звание Героя Социалистического Труда.- 456, 652, 716-717, 719 — 722.

КРУПСКАЯ НАДЕЖДА КОНСТАНТИНОВНА (1869-1939) - жена и друг В. И. Ленина, видный партийный и советский государственный деятель, выдающийся педагог. С 1891 по 1896 год работала в вечерней воскресной Смоленской школе за Невской заставой в Петербурге. В 1895 году вступила в созданный В. И. Лениным петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». С 1901 года работала за границей секретарем редакции газеты «Искра». По указаниям В. И. Ленина принимала участие в подготовке II и III съездов РСДРП. В период первой русской революции 1905 — 1907 годов вела в Петербурге организационно-партийную работу. В 1907 году вместе с В. И. Лениным эмигрировала за границу. После победы Октябрьской революции Н. К. Крупская — член коллегии Народного комиссариата просвещения. С 1924 года — член Центральной контрольной комиссии, с 1927 года — член ЦК ВКП(б). С 1929 года — заместитель народного комиссара просвещения РСФСР, член Президиума Верховного Совета СССР. Н. К. Крупская была одним из организаторов пионерского движения в СССР. Особенно большая работа проведена ею в области дошкольного воспитания детей. — 103 — 104, 108, 117, 121, 123, 124, 125, 128, 133 — 134, 150 — 152, 157, 162, 170, 178, 182, 201, 202, 204 — 205, 210, 247, 254 — 255, 265, 268-269, 301, 302 — 303, 304, 420, 421, 423, 447, 448-449, 462, 469, 470, 500, 530-531, 650 — 651, 718 — 719.

КУЗНЕЦОВ МИХАИЛ ФЕДОРОВИЧ (1868 — 1942) — товарищ В. И. Ленина по Симбирской гимназии, сын официанта, бывшего крепостного. После окончания университета работал преподавателем истории и географии в средней школе. — 44, 78, 92, 93, 101, 157, 158, 166 — 167, 175 — 176, 177, 196, 220-221, 246, 256-257, 260-261, 265, 266, 299, 308, 309-310, 313, 317, 359.

ЛАВРОВ М. И. — студент факультета естественных наук Казанского университета в то время, когда в этом университете учился В. И. Ленин. 345

ЛАЛАЯНЦ ИСААК ХРИСТОФОРОВИЧ (1870 — 1933) - участник революционного движения в России. В 1888 — 1889 годах был членом кружка Н. Е. Федосеева в Казани. После исключения в 1889 году из Казанского университета вел социал-демократическую работу в разных городах России. В начале 1893 года был арестован и выслан в Самару, где вошел в нелегальный социал-демократический кружок. В 1897 году в Екатеринославе принимал участие в создании «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Участвовал в подготовке I съезда РСДРП, заведовал типографией ленинской «Искры». После II съезда РСДРП Лалаянц, как агент ЦК партии, работал в России. Он — один из организаторов конференции военно-боевых организаций РСДРП в Таммерфорсе в 1906 году, на которой делал доклад о роли партии в вооруженном восстании. Вскоре после этого он был арестован. В конце 1913 года, по окончании срока каторги, был сослан на вечное поселение в Восточную Сибирь. С этого времени Лалаянц отошел от политической жизни и был вне партии. С 1922 года работал в Главполитпросвете Наркомпроса. — 267, 449-450, 460, 527, 530, 623, 665, 686, 692 — 696, 698 — 699, 704, 707, 713.

ЛЕВАШОВ СЕРГЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ (родился в 1857 году) — профессор факультетской терапевтической клиники Казанского университета с 1886 по 1903 год. Автор многочисленных исследований по лечению влажных плевритов, сыпного тифа и сахарного мочеизнурения. С 1903 года профессор факультетской терапевтической клиники Новороссийского университета. — 392.

ЛЕВИН И. А. — студент юридического факультета Казанского университета, однокурсник В. И. Ленина. — 351.

ЛЕНИН (УЛЬЯНОВ) ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ (1870 — 1924). — 17, 71, 88, 162, 195, 201, 221, 240, 247, 248, 259, 269, 299, 307, 314, 318, 322, 325, 344, 349, 356, 399, 402, 419 — 422, 423 — 424, 431, 432, 441 — 442, 443, 446 — 447, 452 — 454, 461-462, 494, 496, 498, 502, 510, 511, 520, 531 — 532, 567, 570, 575, 580-581, 585, 590, 593, 594, 598, 603, 605, 608, 609, 615 — 616, 618, 620, 632, 642, 645, 649, 658, 669, 677 — 680, 704, 707, 709, 710, 712, 715.

ЛЕПЕШИНСКИЙ ПАНТЕЛЕЙМОН НИКОЛАЕВИЧ (1868 — 1944) — проффессиональный революционер, видный деятель Коммунистической партии, литератор. В революционном движении с 80-х годов, в РСДРП — с 1898 года, с 1903 года — большевик. Активный участник Февральской и Октябрьской революций 1917 года. После Октябрьской революции — член коллегии Наркомпроса РСФСР, заместитель народного комиссара просвещения Туркестана, один из организаторов Истпарта и Международной организации помощи борцам революции (МОПР), позднее — директор Исторического музея и Музея революции. — 103, 221 — 222.

ЛУКАШЕВИЧ ИОСИФ ДЕМЕНТЬЕВИЧ (1863 — 1928) — польский геолог, народоволец. Учился в Петербургском университете. За участие в подготовке покушения на Александра III был приговорен в 1887 году к смертной казни, замененной бессрочным заключением в Шлиссельбургской крепости. Здесь им написан труд «Неорганическая жизнь земли». После освобождения (в 1905 году) из крепости отошел от революционной деятельности. — 276 — 281. т

МАНДЕЛЬШТАМ МИХАИЛ ЛЬВОВИЧ — юрист, выступавший защитником в ряде политических процессов, автор записок «1905 год в политических процессах». Во время учебы в Петербургском университете был знаком с А. И. Ульяновым. Принимал участие в студенческом движении в Казани. Впоследствии — кадет. — 467 — 469, 572.

МАСЛЕННИКОВ ПОРФИРИЙ НИКОЛАЕВИЧ — попечитель Казанского учебного округа с 18 июня 1883 года до кончины — 3 мая 1890 года; тайный советник. — 239, 334 — 335, 354, 360, 371, 376, 389, 393 — 394, 395 — 396, 433 — 434, 444, 479 — 481, 503-504.

МАСЛОВ ПЕТР ПАВЛОВИЧ (1867 — 1946) — русский экономист, автор работ по аграрным вопросам. В 1889 году был арестован по делу марксистского кружка Н. Е. Федосеева в Казани и заключен на три года в тюрьму. Работал в газете «Самарский вестник», сотрудничал в журналах «Научное обозрение», «Жизнь», «Начало». После раскола РСДРП примкнул к меньшевикам, активно работал в их печатных изданиях. После Октябрьской революции Маслов вел педагогическую и научную работу в ряде высших учебных заведений и научно-исследовательских учреждений Омска, Иркутска, Читы и Москвы. В 1929 году был избран действительным членом Академии наук СССР. В последние годы жизни Маслов занимался изучением экономики социалистического сельского хозяйства. — 684-685.

МИЦКЕВИЧ СЕРГЕЙ ИВАНОВИЧ (1869 — 1944) — врач по профессии, участник движения народничества. В 1893 — 1894 годах работал в марксистских рабочих кружках. Будучи арестован и сослан в Якутскую область, вел борьбу с инфекционными заболеваниями, написал научную работу о специфических заболеваниях нервной системы у местного населения. В 1905 — 1906 годах вел революционную работу в Москве, затем жил в Нижнем Новгороде, а с 1914 года — в Саратове. Сотрудничал в большевистских газетах. В 1918 году Мицкевич работал в Московском отделе народного образования. В 1919 году он — помощник начальника санитарной части Южного, а затем Юго-Западного фронтов. С 1921 года — на профсоюзной работе. В Москве при активном участии Мицкевича был организован Музей революции, директором которого он был в 1924 — 1934 годах. В последние годы жизни занимался литературной деятельностью. — 712 — 714.

МОРШАНСКАЯ МАРИЯ МАТВЕЕВНА — сестра жены А. П. Скляренко Софьи Матвеевны Моршанской. — 531.

НАЗАРЬЕВ ВАЛЕРИАН НИКАНОРОВИЧ (1830 — 1902) — писатель-публицист, член Симбирского училищного совета. Долгие годы был гласным Симбирского земства и мировым судьей. Его сатирический очерк «Бакенбарды» был напечатан в «Современнике» в 1858 году. Ряд его очерков, посвященных борьбе в области народного образования в 60 — 70-е годы XIX века, опубликован в «Вестнике Европы» в 1872 — 1884 годах. Назарьев, увлекавшийся под влиянием передовых идей 60-х и начала 70-х годов общественной деятельностью, позднее охладел к ней. — 109, 231.

НАЗАРЬЕВА ГЕРТРУДА (АННА КАРЛОВНА) — жена В. Н. Назарьева.- 26, 31 — 32, 134 — 135.

НИКИФОРИЕВ ВАСИЛИЙ НИКИФОРОВИЧ — священник. У него жил чуваш Н. М. Охотников, которого В. И. Ленин подготовил к экзаменам на аттестат зрелости. — 102, 233 — 234, 258 — 260.

НОВОРУССКИЙ МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ — кандидат Петербургской духовной академии, товарищ А. И. Ульянова. Участник «дела 1 марта 1887 года». Был приговорен к вечной каторге, отбывал заключение в Шлиссельбургской крепости. Умер в 1925 году. — 290 — 291.

ОЛЬДЕНБУРГ СЕРГЕЙ ФЕДОРОВИЧ (1863 — 1934) — видный русский ученый-востоковед. В 1894 году защитил магистерскую диссертацию «Буддийские легенды» (ч. I). С 1901 года — академик. В 1917 году — министр просвещения Временного правительства. В течение 25 лет (1904 — 1929) состоял непременным секретарем Академии наук. Ольденбургу принадлежат труды по фольклору, этнографии, искусству народов России, Западной Европы, ряда стран Востока, ценные работы по истории буддизма, древнеиндийской сказочной литературы и искусства. — 589.

ОСКОЛКОВ НИКОЛАЙ ФЕДОРОВИЧ — товарищ Д. И. Ульянова по Казанской гимназии. Пользовался пансионом у А. А. Веретенниковой; летом 1888 года некоторое время жил в деревне Кокушкино. В годы гражданской войны — командир одной из интернациональных бригад, сражавшихся в Сибири. — 328 — 329, 435-436, 473, 475.

ПЕДЕНКО ЕЛИЗАВЕТА ОСИПОВНА — подруга О. И. Ульяновой, училась вместе с ней в двухклассном училище. — 110.

ПЕРСИЯНИНОВ ВЯЧЕСЛАВ ЛЬВОВИЧ — участник детских игр В.И. Ленина. В гимназические годы некоторое время жил в семье Ульяновых. Умер в 1944 году. — 163, 204.

ПЕТРОВ ЕГОР АЛЕКСЕЕВИЧ — участник федосеевского кружка в Казани в 1888 — 1889 годах, ученик фельдшерской школы. — 461 — 462.

ПОДВОЙСКИЙ НИКОЛАЙ ИЛЬИЧ (1880 — 1948) — видный деятель революционного движения в России, член Коммунистической партии с 1901 года, активный участник подготовки и проведения Октябрьской революции. По поручению ЦК партии работал по созданию Народного комиссариата по военным делам, возглавлял Всевобуч, был председателем Всероссийской коллегии по формированию частей Красной Армии. Последние годы жизни вел пропагандистскую и литературную работу. — 717 — 718.

ПОКРОВСКИЙ АЛЕКСЕЙ ПРОКОФЬЕВИЧ — преподаватель Симбирской духовной семинарии, делопроизводитель Симбирского епархиального комитета православного миссионерского общества, автор воспоминаний об И. И. Ульянове, опубликованных в «Симбирских губернских ведомостях». — 234 — 235.

ПОРТУГАЛОВ ОСИП (ИОСИФ) ВЕНИАМИНОВИЧ — вместе с В. И. Лениным учился в Казанском университете. Впоследствии видный общественный деятель Поволжья. — 368 — 369.

ПОССЕ ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ (1864-1940) — журналист и общественный деятель. Редактировал журналы «легальных марксистов» «Новое слово» и «Жизнь». В 1906 — 1907 годах выступал за создание независимых от социал-демократической партии рабочих кооперативных организаций. В статье «Интеллигентские воители против господства интеллигенции» (Сочинения, изд. 5, том 15, стр. 171 — 174) В. И. Ленин подверг резкой критике эти взгляды Поссе. После Октября В. А. Поссе сотрудничал в газете «Известия». — 298 — 299, 634.

ПОТАПОВ НИКОЛАЙ ГАВРИЛОВИЧ — преподаватель математики, затем инспектор студентов Петербургского университета (1879 — 1880 годы), директор Псковского реального училища. С 1883 по 1888 год — инспектор студентов Казанского университета. С мая 1888 по май 1890 года — помощник попечителя Казанского учебного округа, а с 10 мая 1890 года до кончины (13 ноября 1894 года) — попечитель Казанского учебного округа. — 367 — 368, 393, 413-414.

ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ АЛЕКСЕЙ АНДРЕЕВИЧ (1863 — 1938) — участник земледельческой колонии на хуторе Шорнеля (Самарской губернии), недалеко от Алакаевки, где жил В. И. Ленин. Позднее, став марксистом, играл видную роль в социал-демократической работе в Самаре. В 1922 году по предложению В. И. Ленина был назначен управляющим совхозом в Горках, под Москвой. — 496 — 498, 544-546, 705.

РАЗУМОВСКИЙ ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ (родился в 1857 году) — профессор факультетской хирургической клиники Казанского университета. В 1875 — 1880 годах учился на медицинском факультете этого же университета. В 1886 году утвержден приват-доцентом хирургии, а в 1887 году назначен экстраординарным профессором оперативной хирургии. Одновременно заведовал хирургическим отделением Александровской больницы. С 1901 года был редактором журнала «Русский хирургический архив». — 333 — 334, 385, 389.

САМОЙЛОВ Н. — близкий знакомый присяжного поверенного самарского окружного суда А. Н. Хардина. — 601, 602 — 603.

СВЕНТИЦКАЯ-ВИНОГРАДОВА МАРИЯ МЕЧИСЛАВОВНА — гимназическая подруга А. И. Ульяновой-Елизаровой. — 138 — 139.

СЕМЕНОВ (М. БЛАН) МАТВЕЙ ИВАНОВИЧ (1867 — 1941) — старый большевик, член партии с 1904 года. Родился в семье писца уездной земской управы, учился в Петровской академии и Ново-Александрийском институте сельского хозяйства, но из обоих учебных заведений был исключен. В Самаре, где с 1884 по 1896 год давал частные домашние уроки по найму, был членом революционного кружка, дружил с революционером А. П. Скляренко. Затем вел революционную работу в Саратове ж Москве.

После Октябрьской революции работал в ВСНХ, в Народном комиссариате финансов (Госстрах), в Госплане СССР и РСФСР, в Народном комиссариате земледелия. — 510 — 514, 515 — 518, 519 — 521, 523-524, 525-527, 528-531, 533-537, 541, 544, 546-547, 549, 550, 580, 601-602, 623 — 625, 631-633, 635, 646, 653, 655, 658 — 664, 667, 672, 677, 680-683, 687, 691-692, 701 — 703, 705-706, 707, 716.

СЕРГИЕВСКИЙ НИКОЛАЙ ЛЬВОВИЧ — близкий друг Н. Е. Федосеева. — 456-458, 702, 704-705, 711, 714.

СИЛЬВИН МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ (1874 — 1955) — член марксистского кружка в Нижнем Новгороде в 1891 — 1893 годах. Работал в петербургском «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса» вместе с В. И. Лениным. Потом — видный работник партии, в 1904 — 1905 годах — член ЦК, партийный литератор (псевдоним — М. Таганский). После 1907 года отошел от партийной работы. После Октябрьской революции работал в Наркомпросе РСФСР, с 1923 года — в области социального страхования; занимался педагогической деятельностью. — 545 — 546, 596, 659, 665, 705.

СОКОЛОВ А. И. — директор Самарской гимназии в 80 — 90 годах XIX века.- 504, 507, 508 — 510.

СТОПАНИ АЛЕКСАНДР МИТРОФАНОВИЧ (1871-1932) — видный большевик. Работал пропагандистом в кружках рабочих и учащихся в Казани, Ярославле, был одним из организаторов искровской группы в Пскове. В 1905 — 1907 годах Стопани — секретарь Костромского комитета партии, в 1913 — 1914 годах — один из организаторов всеобщих забастовок в Баку. В 1918 году был членом коллегии Наркомтруда, с 1922 года — член Верховного суда, в 1924 — 1929 годах — прокурор по трудовым делам при Верховном суде. В 1930 — 1932 годах — заместитель председателя Общества старых большевиков. В последние годы жизни Стопани работал членом Московской контрольной комиссии, членом бюро Замоскворецкого районного комитета партии. — 338, 468.

ТОЛСТОЙ В. П. — соученик Владимира Ильича по Симбирской гимназии. — 257.

УЛЬЯНОВ АЛЕКСАНДР ИЛЬИЧ (1866 — 1887) — старший брат В. И. Ленина. Окончив гимназию в 1883 году, поступил в Петербургский университет на естественный факультет. Революционную деятельность начал в студенческие годы, самоотверженно боролся против русского царизма. За участие в подготовке покушения на жизнь царя Александра III 1 марта 1887 года был арестован, приговорен к смертной казни и 8 мая 1887 года был повешен в Шлиссельбургской крепости. — 51, 143 — 144, 150, 182, 270, 283, 288-290.

УЛЬЯНОВ ДМИТРИЙ ИЛЬИЧ (1874-1943) — младший брат В. И. Ленина, один из старейших членов большевистской партии. С 1883 года учился в Симбирской гимназии, затем в 1-й Казанской и, наконец, в Самарской, которую окончил в 1893 году. В том же году поступил на медицинский факультет Московского университета. В 1897 году, на 5-м курсе университета, был арестован, сидел в Таганской тюрьме. В 1901 году окончил Юрьевский университет, после чего в разных местах работал врачом. В 1903 году вошел в организацию «Искры», на II съезде партии примкнул к большевикам. В период революции 1905 — 1907 годов — член Симбирского комитета большевиков. С 1906 по 1911 год — участковый врач в Серпуховском земстве, в 1914 — 1917 годах — военный врач, вел революционную работу среди солдат. В 1919 — 1921 годах — член Евпаторийского комитета большевиков и ревкома, член Крымского обкома партии. С 1921 года Д. И. Ульянов — на руководящей работе в Народном комиссариате здравоохранения. — 35, 37, 38, 40, 42-44, 46-50, 51 — 53, 94, 105, 111, 122, 126-128, 135-136, 158-160, 168, 205, 210, 222, 229, 243, 253 — 254, 263 — 265, 328, 415, 416, 431, 435, 436, 445, 472-473, 474-475, 486, 488, 490-491, 492-495, 510, 528, 592, 600 — 601, 628-630, 633-634, 648 — 649, 688 — 691, 694, 703, 711.

УЛЬЯНОВА МАРИЯ АЛЕКСАНДРОВНА (1835 — 1916) - мать В. И. Ленина. Родилась в Петербурге в семье врача. Получила домашнее образование. Сдала экстерном на звание народной учительницы. Образованная, высококультурная женщина, отличавшаяся большой силой воли и редкой духовной красотой, она свою жизнь целиком посвятила семье, детям, на воспитание которых оказала огромное влияние. Мария Александровна хорошо понимала революционные стремления своих детей, была их другом, всегда находилась с тем из детей, кому грозила опасность, чье положение было особенно тяжелым. В. И. Ленин проявлял большую заботу о матери, вел с ней постоянную переписку. Умерла в Петрограде, похоронена на Волковом кладбище. — 236 — 239, 240 — 241, 285, 296, 301, 318, 324, 403, 433, 438, 440, 507 — 508, 522, 569 — 570.

УЛЬЯНОВА МАРИЯ ИЛЬИНИЧНА (1878-1937) — сестра В. И. Ленина, один из старейших членов большевистской партии. Окончила гимназию в 1896 году в Москве, была слушательницей высших женских курсов, принимала участие в кружках самообразования. Вела партийную работу в Петербурге, Москве, Самаре, Саратове, Вологде, неоднократно подвергалась арестам и ссылкам. С 1917 по 1929 год — на ответственной работе в редакции газеты «Правда». На XIV съезде ВКП(б) была избрана членом Центральной контрольной комиссии, на XVII съезде партии — членом Комиссии советского контроля; заведовала Бюро жалоб Комиссии советского контроля. В 1935 году М. И. Ульянова была избрана членом ЦИК СССР. — 17, 18. 19-20, 42, 47, 54, 64, 72, 92 — 94, 97, 101. 105, 112, 114, 116, 121, 123, 128, 129-132, 134, 136, 153, 207, 209, 222, 227 — 228, 230, 235, 263, 300, 301, 302, 413, 417 — 418, 424, 471, 478 — 479, 487 — 488, 489-490, 492, 495, 497, 498, 499, 502, 503, 506, 590, 627, 630 — 631, 667, 668 — 669, 709.

УЛЬЯНОВА ОЛЬГА ИЛЬИНИЧНА (1871 — 1891) — сестра В. И. Ленина.- 28, 29, 76-77, 96, 184-185, 240, 313, 317-318, 328, 403, 408409, 419, 444-445, 472, 475, 481, 490, 503, 581-582, 588.

УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА АННА ИЛЬИНИЧНА (1864 — 1935) — сестра В. И. Ленина, видный деятель Коммунистической партии. В социал-демократическом движении с 1893 года. В 1898 году — член Московского комитета РСДРП. А. И. Ульянова-Елизарова принимала деятельное участие в большевистских газетах «Искра», «Вперед», «Пролетарий». В 1904 — 1906 годах работала в петербургской организации большевиков. В 1912 — 1914 годах сотрудничала в «Правде» и «Просвещении»; один из организаторов и редакторов легального большевистского журнала «Работница». После Февральской буржуазно-демократической революции 1917 года А. И. Ульянова-Елизарова — секретарь редакции газеты «Правда», затем редактор журнала «Ткач». В 1918 — 1921 годах работала в Наркомпросе, с 1921 года — в Истпарте, в 1928 — 1932 годах — в Институте

Маркса — Энгельса — Ленина. Она является автором ряда книг и статей о В. И. Ленине. — 20 — 23, 26 — 31, 33, 34, 35, 36 — 37, 38, 39 — 42, 45, 53, 54, 65, 69 — 70, 75 — 76, 77, 87, 88 — 90, 94 — 99, 100, 101 — 102, 105, 106, 107 — 108, 109-110, 111 — 112, ИЗ, 114, 115 — 116, 117, 118 — 120, 122, 123, 124, 125 — 126, 128, 132, 137 — 138, 139 — 140, 142 — 143, 144 — 150, 152 — 154, 158, 160, 164 — 165, 168, 169, 185, 186, 204, 207, 215, 225 — 226, 227, 228, 231, 237, 238, 243 — 246, 250 — 253, 258, 263, 265, 266 — 267, 268, 269 — 270, 273 — 275, 276, 280, 281 — 283, 284, 286 — 288, 290, 294-295, 296-298, 299, 300, 302, 306, 316, 318, 324, 326 — 327, 328, 330-331, 363 — 364, 376, 402, 414 — 415, 418-419, 424, 425, 429 — 432, 435, 443, 444, 445, 446, 447-448, 449, 454, 458-459, 466, 467, 469 — 470, 472, 477-478, 481 — 482, 486, 490, 491, 514 — 515, 518, 524, 525, 527 — 528, 534, 542, 572 — 573, 590, 591-592, 593, 599, 600, 604, 620, 624, 634, 636, 653, 655, 657, 677-678, 686-688, 707-709, 710, 711 — 712, 715, 716.

УШАКОВ П. — товарищ В. И. Ленина по Симбирской гимназии. В 4-й класс Симбирской гимназии П. Ушаков поступил осенью 1882 года, будучи переведен из Самарской гимназии. — 176 — 177, 205 — 206, 215 — 216, 263, 266.

ФАДЕЕВ П. А. — рабочий-кузнец, организатор кружка самообразования в Симбирске. — 206.

ФАРМАКОВСКИЙ МСТИСЛАВ ВЛАДИМИРОВИЧ — сын инспектора народных училищ в Симбирске, участник детских игр В. И. Ленина. После Октября работал в Русском музее в Ленинграде. — 165-166.

ФЕДОСЕЕВ НИКОЛАЙ ЕВГРАФОВИЧ (1869 — 1898) — один из первых революционных марксистов в России, профессиональный революционер, организовавший и возглавивший первые марксистские кружки в Казани. В работе одного из этих кружков принимал участие В. И. Ленин. Летом 1889 года Федосеев был арестован, 15 месяцев просидел в казанской тюрьме, а затем еще 15 месяцев находился в одиночном заключении в Петербурге. В 1892 году жил под гласным надзором полиции во Владимирской губернии, где продолжал революционную деятельность. В сентябре 1892 года был арестован и в ноябре 1893 года выслан в Сольвычегодск. Здесь его в 1895 году снова арестовывают и ссылают на пять лет в Восточную Сибирь, где он покончил жизнь самоубийством. Революционная деятельность Н. Е. Федосеева получила высокую оценку В. И. Ленина.- 402, 455-456, 458.

ФЕДОТОВ МИХАИЛ ПЕТРОВИЧ — офицер стоявшего в Казани в 80-х годах XIX века Ревельского полка. Принадлежал к оппозиционно настроенному офицерскому кружку и вращался в среде революционной молодежи. В конце 80-х годов бросил военную службу и поступил в земство. Во время первой русской революции 1905 — 1907 годов принимал активное участие в крестьянском движении Уфимской губернии, за что был сослан в Сибирь на поселение. — 338-339.

ФЕДУЛОВ ПАВЕЛ ИВАНОВИЧ — житель деревни Алакаевки, Богдановской волости, Самарского уезда, во время гражданской войны — красногвардеец-партизан. — 486 — 487, 498, 501 — 502.

ФЕКЛИН ЯКОВ ДМИТРИЕВИЧ — ямщик из деревни Апокаево (рядом с Кокушкино), Казанской губернии, возивший молодого Ленина и других членов семьи Ульяновых в Казань. — 26, 68 — 69, 70, 429.

ФИЛИППОВ КОНСТАНТИН ДМИТРИЕВИЧ — житель деревни Алакаевки, Кинельского района, Куйбышевской области, впоследствии директор Дома В. И. Ленина в Алакаевке, член ВЦИК, делегат Чрезвычайного XVII Всероссийского съезда Советов. — 499, 505.

ФИРСОВ НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ (1864 — 1934) — историк либерального, народнического направления. В 1884 — 1888 годах учился на историко-филологическом факультете Казанского университета. С 1892 года стал преподавать историю России в этом же университете. В 1903 году получил звание ординарного профессора. В своих исторических исследованиях, посвященных главным образом XVIII веку, Фирсов разрабатывал вопросы истории крестьянских движений, торговли, истории Поволжья и Сибири. — 335 — 337, 367, 372, 376-377, 380, 383, 387 — 388, 390, 394.

ФОСС ЕВГЕНИЙ НИКОЛАЕВИЧ (родился в 1867 году) — сын младшего ревизора акцизного управления в Стерлитамаке. Окончил Уфимскую гимназию. В 1886 году зачислен на медицинский факультет Казанского университета. За участие в студенческой сходке 4 декабря 1887 года исключен с 3-го семестра по одному списку с В. И. Лениным. В 1888 году подал заявление о принятии в Дерптский университет. — 331 — 332, 343, 357, 403, 405 — 406.

ФРОЛОВА ЕКАТЕРИНА ВАСИЛЬЕВНА — жительница деревни Алакаевки, Кинельского района, Куйбышевской области. Родилась в 1867 году; некоторое время служила у Ульяновых. При Советской власти — колхозница. — 499, 501.

ФРОЛОВА НАТАЛЬЯ ВАСИЛЬЕВНА — сестра Е. В. Фроловой, жительница деревни Алакаевки, Кинельского района, Куйбышевской области. — 499.

ХОХЛОВ И. С — учитель, которому И. Н. Ульянов помог получить высшее педагогическое образование. — 230.

ЧЕБОТАРЕВ ИВАН НИКОЛАЕВИЧ — знакомый семьи Ульяновых. После окончания в 1882 году Симбирской гимназии учился в Петербургском университете, где подружился и жил (с осени 1886 года) на одной квартире с Александром Ильичем. Впоследствии — учитель.- 114, 173, 243, 254, 255, 271, 279, 300 — 301.

ЧИРИКОВ ЕВГЕНИЙ НИКОЛАЕВИЧ (1864 — 1936) — писатель. Родился в Казани в дворянской чиновничьей семье. В рассказах и повестях 80 — 900-х годов изображал жизнь «маленького человека», пошлость мещанского быта русской провинции, идейный кризис народнической интеллигенции. Под влиянием М. Горького примкнул к писателям, группировавшимся вокруг книгоиздательства «Знание». После поражения революции 1905 — 1907 годов в творчестве Чирикова появляются декадентские и шовинистические идеи. В 1911 — 1914 годах опубликовал автобиографическую трилогию «Жизнь Тарханова». После 1917 года Чириков эмигрировал за границу. — 371-372, 373, 377 — 378, 393, 404 — 405, 408.

ШЕСТАКОВ ПЕТР ДМИТРИЕВИЧ (1826 — 1889) — педагог и писатель. В 1860 — 1863 годах был инспектором Московского университета. В 1863 году назначен помощником попечителя, а в 1865 году попечителем Казанского учебного округа (находился на этом посту до 1882 года). Написал ряд работ: «О школах Буинского уезда Симбирской губернии», «Общественное воспитание», «Песталоцци. Его жизнь и практическая деятельность» и другие. — 335, 350 — 351,

352, 373-374, 378-379, 380 — 381, 382-383, 384, 385 — 386, 388, 389 — 390, 391, 392-393, 398, 399 — 400, 401, 408.

ШУХТ ЕВГЕНИЯ АПОЛЛОНОВНА — дочь старого революционера Аполлона Александровича Шухта, долгое время работала в Наркомпросе с Н. К. Крупской. Член партии с февраля 1919 года (рекомендацию в партию дал ей В. И. Ленин). — 592 — 593.

ЩЕРБАКОВ АРСЕНИЙ ЯКОВЛЕВИЧ (1839 — 1900) — профессор физиологической химии Казанского университета (с 1871 года). С 1880 года — секретарь, а в 1886 — 1890 годах — декан медицинского факультета университета. В 1887 — 1889 годах неоднократно исполнял должность ректора. Был секретарем и председателем общества врачей в Казани, членом городской управы и товарищем городского головы. — 327.

ЩЕРБО АЛЕКСАНДРА ФЕДОСЕЕВНА — подруга О. И. Ульяновой по Симбирской гимназии, дочь врача. По окончании гимназии (в 1887 году) стала народной учительницей и более 30 лет работала в сельских начальных народных школах (из них 27 лет — в деревне Грязный Ключ, Симбирской губернии). Умерла в 1943 году в Ульяновске. — 211, 216 — 217.

ЭССЕН МАРИЯ МОИСЕЕВНА (1872 — 1956) — одна из старейших деятельниц Коммунистической партии. В революционном движении — с начала 90-х годов. С 1897 года вела пропаганду марксизма среди рабочих в Саратове, Киеве, Екатеринбурге (Свердловск), неоднократно подвергалась ссылкам и арестам. В 1917 году — член Тифлисского Совета рабочих депутатов. В 1921 — 1922 годах — заведующая отделом агитации ЦК КП Грузии, Тифлисского комитета партии, Закавказского крайкома РКП (б). С 1925 года — на научно-редакционной работе в Госиздате, Истпарте ЦК, в Институте Ленина, в Институте журналистики, в Гослитиздате. Автор воспоминаний о В. И. Ленине. — 124, 133, 422 — 423, 470 — 471, 626, 633.

ЯКОВЛЕВ АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ (1878 — 1951) — сын Ивана Яковлевича Яковлева, видный советский историк, профессор Московского университета, член-корреспондент Академии наук СССР. — 228 — 229, 258.

ЯКОВЛЕВ ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ (1848 — 1930) — известный общественный деятель чувашского народа во второй половине XIX века. Окончив в 1870 году с золотой медалью Симбирскую гимназию, а затем Казанский университет, он в 1876 году был назначен инспектором чувашских школ и директором чувашской учительской семинарии в Симбирске. Между семьями Ульяновых и Яковлевых, жившими по соседству, существовали близкие отношения. — 125, 141, 234, 247, 257, 269, 291.

 

УКАЗАТЕЛЬ ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ

Авдеенко С. Родной, близкий. «Литература и жизнь», I960, 13 апреля. Адоратский В. В. За восемнадцать лет. Избранные произведения. М., 1961.

Алексеев В. Н. Детство В. И. Ленина. «Ульяновский общественник», 1927, № 7; Ленин в Поволжье (Биографические наброски). «Ульяновский общественник», 1927, № 1; Отец Ленина как педагог (из неопубликованных материалов). «Культурный фронт ЦЧО» (Воронеж), 1929, № 5-6.

Алексеев В., Швер А. Семья Ульяновых в Симбирске. М. — Л., 1925.

Алексеев Н. Н. Воспоминания. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Алешинцев И. История гимназического образования в России. Спб., 1912.

Алпатов Н. И. Педагогическая деятельность И. Н. Ульянова. М., 1946.

Аммосов К. М. Илья Николаевич Ульянов. «Циркуляр по Казанскому учебному округу», 1886, № 1.

Анастасиев А. Народная школа, часть II, изд. 9. М., 1913.

Андреев Д. М. В гимназические годы. «Звезда», 1941, № 6; В гимназические годы. «Костер», 1957, № 4.

Аристов А. П. Письмо управляющему Казанским учебным округом от 10 июня 1850 года. Исторический архив Татарской АССР.

Арнольд Е. Мои воспоминания о семье Ульяновых. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Аросев А. Материалы к биографии В. И. Ленина. М., 1925; Некоторые данные о деятельности Владимира Ильича как помощника присяжного поверенного в Самаре. Ленинский сборник, том II; Первый шаг. Ленинский сборник, том II.

«Архивные документы к биографии В. И. Ленина». «Красный архив», 1934, том I.

«Аттестат зрелости, полученный В. И. Ульяновым по окончании Симбирской гимназии». Центральный музей В. И. Ленина. Пах А. Н. Записки народовольца. М. — Л., 1929.

Беззубое В. И. Незабываемая встреча. «Литературная Мордовия» (Саранск), 1957, № 13. Беляков А. Юность вождя. М., 1960.

Боборыкин П. Д. В путь-дорогу!.. Книга I. Сочинения, том I. Спб. — М., 1885; За полвека (Мои воспоминания). М. — Л., 1929.

Блюменталь И. И. В. И. Ленин в Самаре. Самара, 1925.

Бонч-Бруевич В. Д. Документы о юношеских годах В. И. Ульянова (Ленина). «Молодая гвардия», 1924, № 1; В семье Ульяновых. «Семья и школа», 1946, № 10-11; Как работал Владимир Ильич Ленин. «Пионер», 1928, № 2; Мать Владимира Ильича (по личным воспоминаниям). «Семья и школа», 1947, № 1; Наш Ильич. М., 1962; Юношеские годы Владимира Ильича. «Комсомольский работник», 1945, № 2-3.

Быховский Н. Я. Булочник Алексей Максимович Пешков и казанская революционная молодежь конца 80-х годов. «Былое», 1925, № 4.

Варламова А. Ф., Жвакина Л. А. Новые документы о семье Ульяновых. «Исторический архив», 1960, № 5.

«В Березовом Гае». «Правда», 1960, 6 января.

Веденский Н. Новая Алакаевка. «Волжская коммуна» (Куйбышев), 1940, 21 января.

Веретенников Н. И. В деревне Кокушкино. «Пионерская правда», 1940, 22 апреля; Владимир Ильич в деревне Кокушкино. «Большевик Татарии», 1938, № 1; Владимир Ульянов. «Комсомольская правда», 1937, 26 августа; Володя Ульянов. М. — Л., 1941; Володя Ульянов. Воспоминания о детских и юношеских годах В. И. Ленина в Кокушкине. М., 1960; Володя Ульянов за шахматной доской. «Пионерская правда», 1947, 21 января; Воспоминания. «Новый мир», 1956, № 3; Детские годы В. И. Ульянова (Ленина) в Кокушкине. «Красная новь», 1938, № 5; Описание «большого» дома, флигеля и других построек в Кокушкине. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске; Что читал Володя Ульянов. «Пионерская правда», 1956, 31 июля.

«В. И. Ленин в Самаре». М., 1933.

«В. И. Ленин — читатель академической библиотеки». «Правда», 1962, 29 августа.

Висаров Н. Ф. Воспоминания. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Волин Б. М. В. И. Ленин в Самаре. Экстернат и адвокатура (1889 — 1893). «Исторический журнал», 1943, № 1; Ленин в Поволжье. М., 1956; Студент Владимир Ульянов. М., 1959.

Волков Г. Н. Чувашская народная педагогика. Чебоксары, 1958.

«Воспоминания о М. А. Ульяновой». «Исторический архив», 1958, № 2.

Ганшин А. А. Как были изданы статьи В. И. Ульянова «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?». «Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине», 1. М., 1956.

Георгиевский А. Краткий исторический очерк правительственных мер и предначертаний против студенческих беспорядков. Спб., 1890.

Говорухин О. М. Воспоминания об А. И. Ульянове, П. Я. Шевыреве, В. Д. Генералове и П. И. Андреюшкине. «Александр Ильич Ульяной и дело 1 марта 1887 г.». М. — Л., 1927; Воспоминания о террористической группе Александра Ильича Ульянова. «Октябрь», 1927, № 3, 4.

«Годичный акт в императорском Казанском университете». «Волжский вестник», 1887, 6 ноября.

«Годичный акт в императорском Казанском университете 5 ноября 1887 года». Казань, 1887.

Голубева М. П. Воспоминания. «Коммуна» (Самара), 1924, 27 февраля; Моя первая встреча с Владимиром Ильичем.  «Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине», 1. М., 1956; Последний караул. «Молодая гвардия», 1924, № 2-3; Товарищ и друг. «Известия», 1935, 22 октября; Юноша Ульянов (В. И. Ленин). «Старый большевик», 1933, № 5.

Горький А. М. Между прочим. «Самарская газета», 1896, 27 января; Мои университеты Собрание сочинений, том 13. М., 1951; О Гарине-Михайловском. Собрание сочинений, том 17. М., 1952; Примечания к очерку Б. И. Николаевского «Первое «преступление» М. Горького». «Былое», 1921, № 16.

Григорьев М. Г. Воспоминания о Федосееве ком кружке в Казани. «Пролетарская революция», 1923, № 8; Марксисты в Нижнем в 1889 — 1894 гг. «Пролетарская революция», 1924, № 4.

Гусев Н. Н. Летопись жизни и творчества Л. Н. Толстого. 1891 — 1910. М., 1960.

Деларов Д. И. Как я познакомился с семьей Ульяновых. «Север» (Вологда), 1924, № 1.

Деренков А. С. Из воспоминаний о великом писателе. «М. Горький в воспоминаниях современников». М., 1955.

Дмитриевы Л. П. и В. П. Воспоминания. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Долгов П. Из воспоминаний шахматиста. «Шахматы в СССР», 1955, № 3. «Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске», изд. 6. Куйбышев, 1945. «Дом-музей В. И. Ленина». Путеводитель. Куйбышев, 1960.

Драницын М. Обрывки воспоминаний об Александре Ильиче Ульянове.

«Александр Ильич Ульянов и дело 1 марта 1887 г.» М. — Л., 1927.

Друри В. Воспоминания о товарище Ленине. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске; Воспоминания о товарище Ленине. «Об Ильиче». Л., 1924.

Егоров А. Воспоминания об Ульяновых и о В. И. Ленине. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Жданов В. Николай Александрович Добролюбов. М., 1951. «Жизнь замечательных людей в Казани», книга 1. Казань, 1941. «За сто лет». Биографический словарь профессоров и преподавателей императорского Казанского университета (1804 — 1904), части 1, 2. Казань, 1904.

Зильберштейн И. С. Ленин-студент. «Красное студенчество», 1929, № 1-5, 7; Молодой Ленин. «Москва», 1957, № 7, 1958, № 4; Некоторые вопросы биографии молодого Ленина. «Каторга и ссылка», 1930, книга 1.

Иванова 3. Д. Юридический факультет Казанского университета в период пребывания на нем В. И. Ленина. «Ученые записки Казанского государственного университета имени В. И. Ульянова-Ленина», 1956, том 116, книга 13.

«Из воспоминаний о детстве Ильича». «Известия», 1940, 16 апреля.

«Из истории нелегальных библиотек революционных организаций в царской России». М., 1956.

Ильенко Е. М. Книги-борцы. Казань, 1962.

«История русской литературы», том 9, часть 1. М. — Л., 1956.

Итенберг Б. С, Черняк А. Я. Александр Ульянов. М., 1957.

«Казанская университетская учащаяся молодежь». «Волжский вестник», 1887, 25 ноября.

«Казенные объявления». «Симбирские губернские ведомости», 1879, 17 июля.

Кагманов Ф. И. Воспоминания. «В. И. Ленин в Самаре». М., 1933.

Калашников В. Л. Домашний учитель Ильича. «Огонек», 1926, № 7; Из воспоминаний домашнего учителя детей Ильи Николаевича Ульянова. «Александр Ильич Ульянов и дело 1 марта 1887 г.». М. — Л., 1927; Илья Николаевич Ульянов (воспоминания бывшего учителя). «Юбилейный сборник памяти Ильи Николаевича Ульянова». Пенза, 1925.

Калинин Н. Ф. Казань. Исторический очерк, изд. 2. Казань, 1955.

Карамышев A. Л. Симбирская гимназия в годы учения В. И. Ленина. Ульяновск, 1958.

Кашкадамова В. В. Воспоминания. «Александр Ильич Ульянов и дело 1 марта 1887 г.» М. — Л., 1927; Воспоминания. «Пролетарский путь», 1930, 22 января; Воспоминания. «Юбилейный сборник памяти Ильи Николаевича Ульянова». Пенза, 1925; Мое знакомство с гимназистом Володей Ульяновым. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске; Семейство В. И. Ульянова-Ленина в Симбирске. «Бакинский рабочий», 1926, 21 января.

Киржниц А. Ленин-адвокат. «Красная летопись», 1924, № 1.

«К истории рабочего движения 80 — 90-х годов». «Красный архив», 1938, том 6.

Кицинская А. И. Незабываемое. «Учительская газета», 1941, 22 января.

Клеменц Г. А. Воспоминания о В. И. Ленине. «Коммуна» (Самара), 1924, 23 апреля.

Ковнатор Р. Мать Ленина. Куйбышев, 1943. Коллонтай А. Звезды. «Известия», 1962, 21 апреля.

Кондаков А. И. Беседа с Дмитрием Ильичем. «Семья и школа», 1960, №4. Кондратьев И. Ленин в Казани. Казань, 1957.

«Кондуитный и квартирный список учеников VIII класса Симбирской гимназии». Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Корбут М. К. Казанский государственный университет имени В. И: Ульянова-Ленина за 125 лет, тома 1, 2. Казань, 1930; Казанское революционное подполье конца 80-х годов и Ленин. «Каторга и ссылка», 1931, № 8-9.

Корицкий Н. У Ленина в 1918 году. «Москва», 1963, № 4.

Корнейчик Т. Некрасовский томик в семье Ульяновых. «Учительская газета», 1953, 7 января.

Красноперов И. М. 1891 год (отрывки из воспоминаний). «Мир божий», 1898, № 12.

Крашенников М. Гимназист Володя Ульянов (В. И. Ленин). «Вечернее радио» (Харьков), 1927, 21 января.

Кржижановская 3. Несколько штрихов из жизни Ильича. «Молодая гвардия», 1924, № 2-3.

Кржижановский Г. М. Великий Ленин. М., 1956; Воспоминания. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

Крупская Н. К. Будем учиться работать у Ленина. М., 1933; В. И. Ленин и вопросы народного образования. «Юный коммунист», 1938, № 1; Воспоминания о Ленине. М. — Л., 1931; Воспоминания о Ленине. М., 1957; Детство и ранняя юность Ильича. «Большевик», 1938, № 12; Из воспоминаний о В. И. Ленине. «Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине», 1. М., 1956; Из воспоминаний о В. И. Ленине. «Воспоминания родных о В. И. Ленине». М., 1955; Как и что рассказывать школьникам о Ленине. «Учительская газета», 1938, 22 января; Как Ленин работал над Марксом. М., 1933; Ленин как пропагандист и агитатор. М., 1933; Ленин как пропагандист и агитатор. М., 1957; Ленин — редактор и организатор партийной печати. М., 1956; Мои ответы на анкету Института мозга в 1935 г. «Известия», 1963, 6 апреля; О Ленине. М., 1960; Письмо в редакцию журнала «Молодая гвардия» от 28 марта 1938 года. «Исторический архив», 1958, № 4; Поэты «Искры». «Литературная газета», 1934, 10 августа. Педагогические сочинения, том 11. М., 1963; Речь на заседании II съезда Советов СССР 26 января 1924 года, посвященная памяти Ленина. «Правда», 1924, 30 января; Своевременные цитаты. «Правда», 1935, 3 октября.

Кузнецов М. Ф. Воспоминания. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске; Воспоминания. «Пионерская правда», 1938, 20 января; Гимназические годы В. И. Ленина (по личным воспоминаниям его товарища). «Вопросы просвещения» (Ульяновск), 1924, № 4; Годы юности. «Волжская коммуна», 1940, 21 января; Как сдавал выпускные экзамены В. И. Ленин в Симбирской классической гимназии. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске; Он дружил со мной. «Учительская газета», 1960, 12 марта; Первый ученик. «За коммунистическое просвещение», 1937, 22 января; Почему В. Ульянов получил четверку по логике. «Пролетарский путь», 1940, 22 апреля; Характеристики преподавателей Симбирской классической гимназии времени учения в ней В. И. Ульянова-Ленина. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске; Юношеские годы Вл. Ильича Ульянова-Ленина. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске; Юношеские годы «Водный транспорт», 1938, 22 января; Юные годы Ильича. «Крестьянка», 1940, № 7-8.

Купецкая Л. Нотная библиотека семьи Ульяновых. «Музыкальная жизнь», 1963, № 7.

Кухарский А. В. И. Ленин — читатель Самарской центральной библиотеки. «Книгоноша», 1924, № 13.

Лавров М. И. Ленин-студент (Воспоминания). «Советский Юг» (Ростов-на-Дону), 1924, 30 января.

Лалаянц И. X. В. И. Ленин в Самаре. «Известия», 1929, 22 января; Из воспоминаний «О моих встречах с В. И. Лениным за время 1893 — 1900 годов». «Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине», 1. М., 1956; Некоторые дополнения к биографии Н. Е. Федосеева. «Федосеев Николай Евграфович». Сборник воспоминаний. М. — П., 1923; О моих встречах с В. И. Лениным за время 1893 — 1900 гг. «Пролетарская революция», 1929, № 1; У истоков большевизма. М., 1934.

Левашов С. В. Письмо к В. М. Флоринскому от 8 декабря 1887 года. Государственный музей Татарской АССР.

Левин И. А. Воспоминания. Комната-музей В. И. Ленина в Казанском университете.

«Ленин в зарисовках и воспоминаниях художников», М,-Л., 1928. «Ленин в Москве». М, 1957. Л. «Ленин в Петербурге». Л., 1957.

«Ленин о Чернышевском и его романе «Что делать?»». «Вопросы литературы», 1957, № 8. «Ленин — товарищ, человек», изд. 2. М., 1963.

Ленин (Ульянов) В. И. Анкета для всероссийской переписи членов РКП (б) 1922 года. «Личное дело члена РКП (б) В. И. Ульянова (Ленина)». М. — Л., 1926; Анкета делегата X Всероссийской конференции РКП (б). Ленинский сборник, том XXXVI; Внутреннее обозрение. Сочинения, изд. 5, том 5; Евгений Потье. Сочинения, изд. 5, том 22; Детская болезнь «левизны» в коммунизме. Сочинения, том 31; Заявление ректору Казанского университета о выходе из университета. Сочинения, изд. 5, том 1; Карл Маркс. Сочинения, изд. 5, том 26; Надпись на рапорте присяжного поверенного О. Г. Гиршфельда председателю самарского окружного суда. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС; Незаконченная автобиография. Ленинский сборник, том XXI; Некритическая критика. Сочинения, изд. 5, том 3; Несколько слов о Н. Е. Федосееве. Сочинения, том 33; Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни. Сочинения, изд. 5, том 1; Ответы на анкету делегата X съезда РКП. Ленинский сборник, том XX; От какого наследства мы отказываемся. Сочинения, изд. 5, том 2; Письма к П. Маслову, вторая половина декабря 1893 года, 30 мая 1894 года. Ленинский сборник, том XXXIII; Письма к родным. Сочинения, том 37; Письмо к А. М. Горькому от 25 февраля 1908 года. Сочинения, том 13; Письмо к А. А. Преображенскому (апрель 1905 года). Ленинский сборник, том V; Письмо к А. Потресову от 26 января 1899 года. Ленинский сборник, том IV; Прошение министру внутренних дел о разрешении поездки за границу для продолжения образования от 6 сентября 1888 года. Центральный музей В. И. Ленина; Прошение в самарский окружной суд о выдаче свидетельства на право быть поверенным от 28 февраля 1892 года. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС; Прошение председателю самарского окружного суда от 11 июня 1892 года. Центральный музей В. И. Ленина; Прошение директору Симбирской гимназии о допущении к испытанию зрелости. Сочинения, изд. 5, том 1; Прошение ректору Казанского университета о принятии на юридический факультет. Сочинения, изд. 5, том 1; Прошение министру народного просвещения о разрешении поступления в Казанский университет. Сочинения, изд. 5, том 1; Прошение министру народного просвещения о разрешении держать экзамены экстерном. Сочинения, изд. 5, том 1; Прошение в самарский окружной суд от 5 января 1893 года. Сочинения, изд. 5, том 1; Прошение председателю самарского окружного суда о выдаче удостоверения. Сочинения, изд. 5, том 1; Телеграмма зампредсовнаркома Крыма от 6 декабря 1921 года. Ленинский сборник, том XXIII; Телеграмма председателю Симбирского Совета от 20 апреля 1918 года. Ленинский сборник, том XXI; Телеграмма Симбирской Губчека от 28 августа 1919 года. Ленинский сборник, том XXIV; Телефонограмма в Президиум ВЦИК от 9 января 1922 года. Ленинский сборник, том XXXV; Фридрих Энгельс. Сочинения, изд. 5, том 2; Что делать? Сочинения, изд. 5, том 6.

Лепешинский П. Жизненный путь Ильича. Л., 1925.

Лозгачев-Елизаров Г. Незабываемое. Саратов, 1962.

Лукашевич И. Д. Из воспоминаний. «Александр Ильич Ульянов и дело 1 марта 1887 г.». М — Л., 1927. Мартынов П. Город Симбирск за 250 лет его существования. Симбирск, 1898.

Маслов П. П. Владимир Ильич Ленин (отрывки из воспоминаний). «Экономический бюллетень конъюнктурного института», 1924, № 2.

Махина Ю., Хаит Г. В семье. «Пионер», 1960, № 4; В семье Ульяновых. «Пионерская правда», 1959, 5 июня; Студент Владимир Ульянов. «Пионер», 1961, № 4.

Махина Ю. Я. Некоторые новые биографические сведения о В. И. Ленине (по фондам семьи Ульяновых). «Вопросы истории КПСС», I960, № 6.

«Местная хроника». «Волжский вестник», 1888, 31 июля. «Местные известия». «Симбирские губернские ведомости», 1881, 16 и 20 июня.

«Метрическое свидетельство В. И. Ленина». Центральный музей В. И. Ленина.

««Мирской приговор» крестьян деревни Кокушкино» от 22 декабря 1922 года. «Пути революции» (Казань), 1923, № 3.

Мицкевич С. И. В. И. Ленин и первая московская марксистская организация 1893 — 1895 годов. «Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине», 1. М, 1956.

Моршанская М. Несколько слов в память А. П. Скляренко. «Старый товарищ Алексей Павлович Скляренко (1870 — 1916 гг.)». М., 1922.

М. П. А. И. Веретенникова (некролог). «Новости», 1888, 8 августа.

Назаръев В. Н. Вешние всходы (из воспоминаний, встреч и переписки 70-х годов). «Вестник Европы», 1898, книга 4; Жизнь и люди былого времени. «Исторический вестник», 1890, том 42; Из весенних воспоминаний члена Симбирского уездного училищного совета. «Симбирские губернские ведомости», 1894, 7, 11, 14, 18 мая; Очерк 33 шкод Симбирского уезда. «Симбирская земская газета», 1877, 24 апреля; Письмо М. М. Стасюлевичу от 10 марта 1876 года. «М. М. Стасюлевич и его современники в их переписке», том 3, П., 1912; Современная глушь (из воспоминаний мирового судьи). «Вестник Европы», 1876, книга 3.

Назарьева Г. (А. К.). Воспоминания. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

«Начало рабочего движения и распространение марксизма в России». М., 1960.

«Нашему бывшему односельчанину В. И. Ленину (Ульянову)». Письмо от граждан дер. Кокушкино при имении б. Бланк. «Пути революции» (Казань), 1923, № 3.

«Невозвращенные студенческие ссуды». «Казанский биржевой листок», 1887, 14 ноября.

«Недоразумения на фабрике Алафузова». «Казанский биржевой листок», 1887, 3 сентября.

Некрасов Н. А. Полное собрание сочинений и писем, том 1, 2. М., 1948; Стихотворения, изд. 3. Спб., 1863. «Некролог». «Новь», 1886, том 8, № 8.

«Несколько новых штрихов». «Учительская газета», 1963, 14 февраля.

Никифориев В. Воспоминания. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Никифоров Н. Симбирск и его общественная жизнь. «Казанский биржевой листок», 1887, 18 октября; Фабрично-заводская промышленность города Казани в прошлом 1887-м году. «Волжский вестник», 1888, 1 марта.

Новорусский М. В. Александр Ильич Ульянов (к 35-летней годовщине его казни). «Александр Ильич Ульянов и дело 1 марта 1887 г.». М. — Л., 1927.

«Об Ильиче». Л., 1924.

«Объявление, данное В. И. Ульяновым, о желании найти место преподавателя». «Самарская газета», 1889, 18, 21, 24, 26, 28 мая, 1, 3, 6, 8, 10 июня.

«Объявления». «Симбирские губернские ведомости», 1887, 30 мая, 3, 10 июня.

«Обязательство, подписанное В. И. Ульяновым после поступления и Казанский университет». Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

«О Ленине», книга 2. М., 1925.

Ольденбург С. Ф. Несколько воспоминании об А. И. и В. И. Ульяновых. «Красная летопись», 1924, № 2.

«Определение симбирского окружного суда об утверждении М. А. Ульяновой в правах наследства». Государственный архив Ульяновской области.

Островский А. П. Полное собрание сочинений, том 12. М., 1952.

«Отчет Александровской публичной библиотеки в г. Самаре, «зала императора Александра II» и Самарского публичного музея за 1892 год». «Самарские губернские ведомости», 1893, 5, 12 мая.

«Отчет Александровской публичной библиотеки в г. Самаре» за 1893 год. «Самарские губернские ведомости», 1894, 18 июня.

«Памятные историко-революционные места города Куйбышева и области». Куйбышев, 1957.

Пашков А. Я. Экономические работы В. И. Ленина 90-х годов. М., 1960.

Педенко Е. О. Воспоминания. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

«Первая годовщина». М., 1925.

Персиянинов В. Л. Воспоминания. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Пиккиев Я. Дед В. И. Ленина. «Нева», 1957, № 12.

«Письма М. А. Ульяновой (1898 — 1915 гг.)». «Исторический архив», 1958, № 2

Плещеев А. П. Избранное. М., 1960.

Подвойский Н. И. Об Ильиче. «Правда», 1964, 20 апреля.

Покровский А. Из воспоминаний об И. Н. Ульянове. «Симбирские губернские ведомости», 1886, 29 января. «По ленинским местам Татарии». Казань, 1961.

Португалов В. О. Общественная запашка. «Волжский вестник», 1889, 25 мая.

Португалов О. В. Из воспоминаний о студенческих волнениях в Казанском университете в 1887 г. с участием Владимира Ильича Ленина, Центральный государственный архив литературы и искусства.

Поссе В. А. Пережитое и продуманное, том 1. Л., 1933; Студенчество и революция 40 лет тому назад (Личные воспоминания). «Молодая гвардия», 1928, № 12.

«Постановление общего собрания отделений самарского окружного суда» от 23 июля 1892 года. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

«Похвальный лист В. И. Ленина (Ульянова), воспитанника III класса Симбирской гимназии». Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

«Правительственное сообщение о деле 1 марта 1887 года». «Правительственный вестник», 1887, 9 мая.

Преображенский А. А. Воспоминания. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС; О пребывании В. И. Ленина в Самарской губернии (Из воспоминаний). «Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине», 3. М., 1960.

«Приказы министра народного просвещения» от 10 февраля и 9 мая 1886 года. «Санкт-петербургские сенатские ведомости», 1886, 18 марта, 6 июня.

«Протокол судебного разбирательства в самарском окружном суде» от 17 декабря 1892 года. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

Пругавин А. С. Голодающее крестьянство. М., 1906.

«Путеводитель по Дому-музею В. И. Ленина в Ульяновске». Под редакцией А. И. Ульяновой-Елизаровой. М. — Л., 1931.

Пушкин А. С. Полное собрание сочинений, том 9, часть 1. М., 1950.

П. Ф. (Куделли). Ленин в 1887 — 1891 гг. «Красная летопись», 1924, № 1.

«Разрешение В. И. Ульянову держать экзамены экстерном при Петербургском университете (документы)». «Красная летопись», 1924, № 2.

Разумовский В. Из воспоминаний. Студенческая сходка, на которой был Ленин. «Студенческая мысль» (Саратов), 1924, № 1-3. «Революционный путь Горького». М., 1933.

Рождественский Б. П. В. И. Ленин в Казанском университете. Казань, 1959.

Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности Министерства Народного Просвещения. 1802 — 1902. Спб., 1902.

Рыжков Н. О. Симбирская гимназия в годы учения А. И. и В. И. Ульяновых (1874 — 1887 гг.). Ульяновск, 1931.

«Самарский спутник на 1890 год». Самара, 1889.

Самойлов Н. Некоторые указания для исследователя биографии тов. Ленина в период бытности его пом. присяжного поверенного. «Пролетарский суд», 1925, № 3.

Свентицкая-Виноградова М. М. Воспоминания. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

«Свидетельство, выданное В. И. Ульянову на право быть поверенным в 1892 году» от 27 июля 1892 года. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

«Свидетельство, выданное В. И. Ульянову на право быть поверенным в 1893 году» от 7 января 1893 года. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

Селезнев В. А., Малкова 3. И. Неопубликованные материалы о семье Ульяновых. «Советская педагогика», 1961, № 7.

Сергиевский П. Воспоминания о Н. Е. Федосееве. 1892 — 1895 гг. «Федосеев Николай Евграфович». М. — П., 1923.

Семенов М. И. (М. Блан). К самарскому периоду жизни В. И. Ленина. Куйбышев, 1937; Памяти друга. «Старый товарищ Алексей Павлович Скляренко (1870 — 1916 гг.)». М., 1922; Революционная Самара 80 — 90-х годов (воспоминания). Куйбышев, 1940.

«Семья Ульяновых». Ульяновск, 1960.

«Семья Ульяновых в Алакаевке, Самарской губернии (документы)». «Красная летопись», 1925, № 2.

Сидоров В., Иванов С. Из жизни семьи Ульяновых. «Огонек», 1940, № 10.

Сильвин М. А. В. И. Ленин в эпоху зарождения партии (воспоминания). «Каторга и ссылка», 1934, № 1; К биографии В. И. Ленина (из воспоминаний). «Пролетарская революция», 1924, № 7.

«Систематический сборник постановлений Симбирской городской думы». Симбирск, 1911.

«Славные большевички». М., 1958.

«Слово старших». М., 1958.

Слонимский Л. 3. Крестьянские нужды и их исследователи. «Вестник

Европы», 1893, № 3. Смирнова В. Студенческое движение  в Казанском университете в 1887 году. «Вопросы истории», 1949, № 10. «Смоленская губерния в документах В. И Ленина». Смоленск, 1960. «Сообщение из С.-Петербурга». «Волжский вестник», 1887, 8 декабря. «Список студентов, исключенных из Казанского университета за участие

в сходке 4 декабря 1887 г.» Ленинский сборник, том II. «Справка департамента полиции о В. И. Ленине». «Красная летопись», 1922, № 2-3.

Стасова Е. Д. Женщины семьи Ульяновых. «Советская женщина», 1956, № 4.

Стерник И. Из деятельности В. И. Ульянова в качестве защитника. «Советская юстиция», 1958, № 4.

Стопани А. М. На заре социал-демократии в Казани (из воспоминаний). «Пролетарская революция», 1923, № 2.

«Страницы жизни». Публикация Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. «Юность», 1958, № 4.

Суперанский М. Ф. Начальная народная школа в Симбирской губернии. Симбирск, 1906; Симбирск и его прошлое. Симбирск, 1899.

Таганцев Н. С. Пережитое, выпуск II. П., 1919.

Трайнин А. Шифман М. Л. Страницы из биографии В. И. Ленина. «Советское государство и право», 1956, № 3.

«Требования и программы испытаний в комиссии юридической». «Журнал министерства народного просвещения», 1891, № 2.

Ульянов А. И. Показание на процессе 20 — 21 марта 1887 года. «Первое марта 1887 г.» М. — Л., 1927; Речь на процессе 18 апреля 1887 года. «Первое марта 1887 г.» М., 1927; Что требуется для того, чтобы быть полезным обществу и государству. «Александр Ильич Ульянов и дело 1 марта 1887 г.» М. — Л., 1927.

Ульянов Д. И. Владимир Ильич в музыке. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС; Воспоминания. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске; Воспоминания о Владимире Ильиче. М., 1964; Детские годы Владимира Ильича. «Красная новь», 1938, № 5; Из воспоминаний. «Красноармеец», 1939, № 2; Любовь к музыке. «Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине»), 1. М., 1956; Роман о семье Ульяновых. «Известия», 1938, 24 марта.

Ульянов Д. П. и Ульянова М. И. Из самарского (алакаевского) периода (1889 — 1893 гг.). «Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине», 1. М., 1956; О Ленине. М., 1934; О Ленине. Отрывки из воспоминаний «Воспоминания родных о В. И. Ленине». М., 1955.

Ульянова-Елизарова А. И. Александр Ильич Ульянов. «Галлерея шлиссельбургских узников», часть 1. Спб., 1907; В. И. Ульянов (Н. Ленин). Краткий очерк жизни и деятельности. 1934; Воспоминания. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске; Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове. «Александр Ильич Ульянов и дело 1 марта 1887 г.» М. — Л., 1927; Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове. М. — Л., 1931; Воспоминания об Ильиче. «Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине», 1. М., 1956; Героиня труда на ниве просвещения. «Правда», 1925, 20 октября; Детские и школьные годы Ильича. М. — Л., 1962; Из автобиографии. «Известия», 1935, 20 октября; Как учился Владимир Ильич. «Пионер», 1928, № 2;  Краткая биография Ильи Николаевича Ульянова.

«Юбилейный сборник памяти Ильи Николаевича Ульянова». Пенза, 1925; К статье г. В. Назарьева «Из весенних воспоминаний члена Симбирского уездного училищного совета». «Симбирские губернские ведомости», 1894, 15 октября; Ленин (Ульянов) Владимир Ильич. Энциклопедический словарь русского библиографического института Гранат, изд. 7, том 41, часть 1, выпуск 4-5; Мои воспоминания об А. П. Скляренко. «Старый товарищ Алексей Павлович Скляренко (1870 — 1916 гг.)». М., 1922; О жизни Владимира Ильича Ульянова-Ленина в Казани (1887 — 1889 гг.). «Молодая гвардия», 1924, № 2-3; Письма к подруге, от 24 января и 20 апреля 1888 года. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС; Примечания к статье т. Табейко. «Пути революции» (Казань), 1923, № 3; Протокольная запись выступления на заседании комиссии по реставрации дома В. И. Ленина, 16 июня 1929 года. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске; Страничка воспоминаний. «Пролетарская революция», 1923, № 2.

Ульянова М. А. Письмо к П. Н. Масленникову, от 24 апреля 1886 года. Исторический архив Татарской АССР; Письмо к Н. И. Ильминскому, от 28 сентября 1889 года. «Коммунист Узбекистана», 1962, № 9; Письмо к М. А. Малиновскому, от 18 апреля 1886 года. Исторический архив Татарской АССР; Прошение об исходатайствовании единовременного пособия. Исторический архив Татарской АССР; Прошение в симбирский окружной суд о вводе в права наследства. Государственный архив Ульяновской области; Прошение об исходатайствовании пенсии. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

Ульянова М. И. Воспоминания. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС; Выступление перед учащимися 364-й школы г. Москвы 23 ноября 1936 года. «Комсомольская правда», 1958, 18 февраля; Из автобиографии. «Неделя», 1963, № 7; О детских годах Ильича. «Барабан», 1925, № 1; О Ленине. М., 1964; Отец Владимира Ильича Ленина Илья Николаевич Ульянов (1831 — 1886). М. — Л., 1931; Памяти Александра Ильича Ульянова. «Правда», 1963, 18 февраля; Предисловие к сборнику «Письма к родным» издания 1930 года. В. И. Ленин. Сочинения, том 37; Речь на пленуме Московского Совета 7 февраля 1924 года. «Правда», 1924, 8 февраля; Речь на собрании старых большевиков в феврале 1924 года. «Известия», 1963, 18 апреля.

Ульянова О. И. Письма к А. Ф. Щербо, от 2 и 9 сентября 1888 года, 11 марта, 19 апреля, 3 августа 1889 года. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске; Письма к М. А. Ульяновой, от 1 и 8 апреля 1891 года. «Известия», 1961, 18 апреля.

Уральцев А. Как установили фамилию няни Ульяновых. «Советская милиция», 1956, № 4.

Уреклян Л. Владимир Ильич слушает оперу... «Театр», 1963, № 4.

Ушаков П. Мои воспоминания о гимназических годах Владимира Ильича. «За мир и труд» (Ростов-на-Дону), 1925, 10 января.

Фадеев П. А. Воспоминания. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Фармаковский М. С маленьким Ульяновым. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Федосеев Н. Е. Письмо к Н. К. Михайловскому, от 10 — 19 марта 1894 года. Статьи и письма. М., 1958; Письмо к Н. Л. Сергиевскому. «Федосеев Николай Евграфович». М. — П., 1923.

Федулов П. И. Воспоминания. Дом-музей В. И  Ленина в Ульяновске;

Воспоминания. Куйбышевский партийный архив. Филиппов К. Д. Владимир Ильич в Алакаевке. «За коммунистическое просвещение», 1937, 22 января. Фирсов В. П. Исторические характеристики и эскизы, том 3, выпуск 1. Казань, 1926.

Фосс Е. Первая тюрьма В. И. Ленина. «Огонек», 1926, № 11.

Хаит Г. Е. Из жизни семьи Ульяновых в Казани и Самаре. «Новый мир», 1957, № 4; От первой ссылки к марксистскому кружку. «Новый мир», 1959, № 4; Смел и отважен. «Физкультура и спорт», 1959, №4.

Хохлов И. С. Письмо В. И. Фармаковскому, от 18 января 1886 года. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Цвибак М. Владимир Ильич Ульянов на государственном экзамене (материалы для биографии по архивным данным). «Красная летопись», 1925, № 1.

«Циркуляр министра народного просвещения попечителям учебных округов». «Волжский вестник», 1887, 8 августа.

Чеботарев И. Я. Владимир и Александр. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске; Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове и петербургском студенчестве 1883 — 1887 гг. «Александр Ильич Ульянов и дело 1 марта 1887 г.» М. — Л., 1927; Встречи с Владимиром Ильичем. «Об Ильиче» Л., 1924.

Чемерисский А. Революционная библиография. «Вечерняя Москва», 1962, 3 августа.

Чириков Е. Цветы воспоминаний. Собрание сочинений, том 12. М., 1915.

Шагинян М. С. Поездка в Сурск. Собрание сочинений, том 3. М., 1956; Семья Ульяновых. Очерки. Статьи. Воспоминания. М., 1959.

Шестаков П. Д. Студенческие волнения в Казани в 1887 г. «Русская старина», 1892, № 6.

Щедрин Н. Полное собрание сочинений, том XIV. Л., 1936.

Щербо А. Ф. Воспоминания. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Эссен М. Встречи с В. И. Лениным. «Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине», 1. M., 1956.

Яковлев А. И. Иван Яковлевич Яковлев. 1848 — 1930, изд. 2. Чебоксары, 1958; Четыре встречи с В. И. Лениным. «Исторический журнал», 1942, № 1-2.

Яковлев И. Я. Воспоминания. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.