Книги о Ленине

 

Глава четвертая

СМЕРТЬ ОТЦА И КАЗНЬ БРАТА

 

В 1886 году, когда Владимиру Ильичу доходил шестнадцатый год, нашу счастливую семью постиг первый тяжелый удар: 12 января скончался скоропостижно отец — Илья Николаевич.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 31.

Небогатое здоровье Ильи Николаевича заметно пошатнулось в последние годы. Обремененный довольно сложными делами дирекции, требовавшими более пребывания на месте, в Симбирске, он при первой свободе от канцелярских дел спешил к своим любимым училищам в город и села. Так, чуть не в последние дни жизни своей (7 — 19 декабря) он произвел ревизию во многих школах Карсунского и Сызранского уездов.

К. М. Аммосов. Илья Николаевич Ульянов. «Циркуляр по Казанскому учебному округу», 1886, № 1, стр. 51.

В декабре 1885 г., будучи на третьем курсе (на Высших женских курсах в Петербурге. —  А. И.), я приехала опять на рождественские каникулы домой, в Симбирск. В Сызрани я съехалась с отцом, возвращавшимся с очередной поездки по губернии, и сделала вместе с ним путь на лошадях. Помню, что отец произвел на меня сразу впечатление сильно постаревшего, заметно более слабого, чем осенью, — это было меньше чем за месяц до его смерти. Помню также, что и настроение его было какое-то подавленное, и он с горем рассказывал мне, что у правительства теперь тенденция строить церковно-приходские школы, заменять ими земские. Это означало сведение насмарку дела всей его жизни. Я только позже поняла, как тягостно переживалось это отцом, как ускорило для него роковую развязку.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 84).

...Деятельность И(льи) Н(иколаевича) стала подпадать под подозрение, и, несмотря на его выдающуюся работу, он был оставлен по выслуге 25 лет не на 5 лет, как обычно, а лишь на один год министром нар (одного) просвещения Сабуровым. Это косвенное неодобрение его деятельности было очень тягостно для И(льи) Н(иколаеви)ча. Предстояло быть оторванным от дела всей жизни; тревожила, кроме того, перспектива остаться с большой семьей без заработка. И лишь вследствие того, что сам Сабуров был удален через год, И(лья) Николаевич) был оставлен на пятилетие. Но ему не пришлось дослужить его¹.

А. Ульянова (Юбилейный сборник, стр. 9).

¹ Приказом министра народного просвещения И. Делянова от 15 января 1886 года директор народных училищ Симбирской губернии «действительный статский советник Ульянов» оставлялся на службе «по 1 июля 1887 г.» («Санкт-петербургские сенатские ведомости», 1886, 4 марта). Но приказ запоздал: тремя днями раньше, 12 января 1886 года, Илья Николаевич умер.

 

Конец декабря и начало января были, как всегда, заполнены для него лихорадочной работой по составлению ежегодных отчетов. Около 10 января отец заболел. По мнению врача и его самого, это было только желудочное расстройство. Достаточного внимания на болезнь не было обращено: отец был на ногах, продолжал заниматься, к нему ходили его сотрудники — инспектора.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 84).

 

За день до смерти И(льи) Н(иколаевича) я была вечером у Ульяновых, и хотя И(лья) Н(иколаевич) чувствовал себя лучше, однако за обычным чаепитием его не было.

Мы сидели в столовой и тихо разговаривали о его болезни и предстоящем отъезде Ан(ны) Ил(ьиничны) в Петроград (тогда еще Петербург. — А. И.) на курсы, после зимних каникул, и прислушивались к его покашливанию в кабинете, отделявшемся от столовой тонкой стеной.

Никому и в голову не приходило, что через день его уже не будет в живых.

В. В. Кашкадамова (Юбилейный сборник, стр. 39).

Ночь на 12-е он (Илья Николаевич. — А. И.) провел почти без сна. Я находилась при нем, и он поручал мне читать какие-то бумаги; при этом я заметила, что он начинает немного путать и заговариваться, и я убедила его прекратить чтение.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 84).

За полтора часа (до смерти И. Н. Ульянова. — А. И.) я был у него и долго с ним говорил¹.

И. Я. Яковлев — Н. И. Ильминскому, 13 января 1886 года. А. И. Яковлев. Иван Яковлевич Яковлев. 1848 — 1930, изд. 2. Чебоксары, 1958, стр. 42.

¹ И. Я. Яковлев и его жена Екатерина Алексеевна пришли к Илье Николаевичу, чтобы поздравить его с получением награды — ордена Станислава 1 степени.

 

В самый день смерти отец продолжал часов до 2 дня работать вместе с одним из своих помощников инспекторов (В. М. Стржалковским. — А. И.)¹. От обеда он отказался, сказав, что ляжет отдохнуть.

Но когда мы все собрались за столом², Илья Николаевич вышел в столовую и, остановившись около двери, обвел всех нас долгим взглядом. Что-то особенное было в этом взгляде, как будто он чувствовал, что с ним творится что-то неладное. «Точно проститься приходил», — говорила позднее мать. Глубоко запал в памяти этот его взгляд, такой сосредоточенный и серьезный. Потом отец повернулся и ушел к себе в кабинет. Когда мать после обеда заглянула к нему, она увидела, что отец лежит на диване и дрожит от озноба. Испугавшись, мать накрыла его потеплее и тотчас же послала за врачом...

М. Ульянова, стр. 68.

¹ В этот день, по словам инспектора А. А. Красева ( в письме к В. И. Фармаковскому от 16 января 1886 года), Илья Николаевич сделал «последнее распоряжение о переписке своего годового отчета, только что оконченного...» («Советская педагогика», 1961, № 7, стр. 135).

²  А. И. Ульянова-Елизарова вспоминает, что в день смерти Ильи Николаевича «из всей семьи один Саша был не с нами» («А. И. Ульянов», стр. 85).

 

...Часу в пятом мать позвала в тревоге меня и Володю. Отец был, очевидно, уже в агонии: содрогнулся пару раз всем телом и затих. Приехавший врач (Лекгер. — А. И.) определил кровоизлияние в мозг. Несомненно, в болезни его не разобрались: в ней были и мозговые явления, если она не была всецело мозговой.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 84 — 85).

От какой болезни умер отец? Вскрытие, которое могло бы точно установить причины смерти, не было произведено. Может быть, сердце не выдержало напряженной работы, а возможно, как высказывались потом предположительно врачи, у отца было кровоизлияние в мозг, которое и свело его в могилу на 55-м году жизни¹.

М. Ульянова, стр. 69.

¹ Доктор Лекгер, который лечил отца, в ответ попечителю Казанского округа писал, что точно причина смерти отца установлена не была. «Я могу только предположительно, хотя с громадной вероятностью, сказать, что ближайшей причиной смерти было кровоизлияние в головной мозг» (apoplexia cerebralis). — Примечание М. Ульяновой.

 

Морозный лунный вечер 12 января 1886 года. На окраине тогдашнего Симбирска (ныне Ульяновск) мертвая тишина, только изредка услышишь визг железного полоза по крепко накатанному и промороженному снегу да долетит скрип шагов из переулка. Пользуясь лунным вечером, мы досыта накатались с Дмитрием Ульяновым (тогда одиннадцатилетним мальчиком) на салазках с крутой горы, спускающейся к Свияге, и занялись борьбой в большой комнате, в окна которой льется поток лунного света. Неожиданно хлопает входная дверь, и в передней раздается голос Владимира Ильича, тогда ученика 7-го класса Симбирской классической гимназии, как она называлась в отличие от уничтоженной гимназии — военной.

Владимир Ильич не раздевается, как обычно, а остается в передней и быстрым шепотом что-то говорит моему отцу (И. Я. Яковлеву. — А. И.). Лицо его бледно, губы сжаты, глаза опущены. Обращаясь к брату, он спокойно, но голосом, не допускающим возражений, говорит ему:

— Митя, одевайся, поедем домой.

Прервать игру раньше времени было неприятной неожиданностью. Странен был приезд на извозчике Владимира Ильича, несмотря на небольшое расстояние, отделявшее дом Ульяновых от нашей квартиры: это было не в обычаях у живших со спартанской простотой Ульяновых.

Не понимая, в чем дело, но уже тревожно настроенный, Митя спешно одевается и следует за братом. Владимир Ильич прощается молча, с сумрачным лицом; его курчавые, рыжеватые волосы, когда он поворачивается, чтобы выйти из комнаты, отливают золотистым блеском.

Когда братья ушли, я подбегаю к своему отцу и спрашиваю, почему Митю понадобилось увезти так рано. Отец смахивает слезу и говорит:

— Илья Николаевич скончался.

Л. Яковлев. Четыре встречи с В. И. Лениным. «Исторический журнал», 1942, № 12, стр. 160.

В день смерти отца Володя пришел за Дм(итрием) Ил(ьичем) к Яковлеву и повел его домой; по дороге осторожно, предварительно поговорив о тяжелой болезни отца и таким образом подготовив к тяжелому известию, сказал ему о смерти отца.

Записано со слов Дм. Ил. Ульянова. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

О смерти И(льи) Н(иколаевича) я узнала только на другой день утром. Весть эта, как громом, поразила меня, да, вероятно, и все учительство. Не вполне доверяя известию, я побежала к Ульяновым и увидела нашего дорогого директора лежащим в обычном вицмундире, спокойного и будто улыбающегося. Глядя на него, не верилось, что он мертв. Казалось, вот-вот он встанет, засмеется и скажет, что он пошутил. И не помню, какое впечатление произвела его смерть на старших детей, помню только, что маленьких детей — Митю и Маню — старались удержать наверху. Но относительно Мити это плохо удавалось. Он то и дело сбегал вниз: очевидно, эта необычайная суматоха в доме, толпа народу, панихиды школьных законоучителей производили на него большое впечатление:

«А у нас уже пятую панихиду сегодня служат», — объявил он¹.

Только живо запомнилась мне Мария Александровна, бледная, спокойная, без слез, без жалоб стоящая у гроба. Смерть И(льи) Н(иколаевича) глубоко поразила меня...

Я не могла себе представить школу и работу в ней без И(льи) Н(иколаевича).

В. В. Кашкадамова (Юбилейный сборник, стр. 40).

¹ Во время похорон Ильи Николаевича Митя и Маня в течение нескольких дней находились в семье Яковлевых.

 

«Другого Ильи Николаевича не будет», — раздавались голоса после его кончины, которую симбирское учительство восприняло как потерю близкого, родного человека.

М. Ульянова, стр. 55 — 56.

Это грустное известие (о смерти И. Н. Ульянова. — Л. Я.) сильно поразило меня, так как я был много облагодетельствован Ильею Николаевичем и даже, могу сказать, был выведен им на дорогу моей жизни, потому что по распоряжению Ильи Николаевича в 1879 г. я был прикомандирован (кажется, один в этом году из всей Симбирской губернии) к Казанскому учительскому институту, с какого времени я считаю начало моей карьеры; но, кроме личных моих привязанностей, жаль, очень жаль Илью Николаевича, как неутомимого и честного труженика, посвятившего всю лучшую половину своей жизни делу народного образования.

Учитель И. С. Хохлов — В. В. Фармаковскому, от 18 января 1886 года. Дом-музой В. И. Ленина в Ульяновске.

Он (И. Н. Ульянов. — А. И.) очень много потрудился на пользу народного образования, поставив его как в Симбирске, так и в губернии едва ли не лучше, чем оно поставлено в других местностях России. О преждевременной смерти его должны горько пожалеть друзья и приверженцы начального образования.

Некролог. «Новь», 1886, том 8, № 8, стр. 393.

Неутомимая деятельность Ильи Николаевича Ульянова, продолжавшаяся ровно 16 лет, дала нашей губернии 434 хороших народных училища с 20000 учащихся. Легко сказать это, но нелегко вынести на своих плечах такой громадный труд...

В. Назарьев. Из весенних воспоминаний члена Симбирского уездного училищного совета. «Симбирские губернские ведомости», 1894, 18 мая.

Тот отклик, который смерть его (Ильи Николаевича. — А. И.) нашла в Симбирске, то огромное число народа — сослуживцев, учащих и учащихся, а также представителей другого населения, которое пришло проводить его, — лучше всяких слов указывало на сложившееся к нему отношение, на оставленную им по себе память.

А. Ульянова (Юбилейный сборник, стр. 9).

В местном обществе Илья Николаевич заслужил редкое внимание и уважение. Весть о его кончине быстро облетела город и все отдаленные концы Симбирской губернии. Начиная с высшего представителя власти в губернии, г. губернатора, и представителей всех отдельных учреждений в губернии, все спешили в дом покойного поклониться его праху и помолиться об упокоении души при ежедневно совершавшихся панихидах до дня погребения. Ко дню же погребения 15 января собрались все ближайшие его сотрудники, инспектора (из Сызрани, Корсуна, Алатыря и Ардатова) оплакать горячо любимого и уважаемого ими директора...

Отрадно было видеть при гробе покойного это общее выражение внимания и уважения к его личности и заслугам; это значительно облегчило скорбь близких к нему по деятельности людей о потере такого полезного деятеля. Но ничем не умерялось грустное чувство при виде многочисленной, нежно любимой им и в свою очередь безгранично любящей его, осиротелой семьи... Дети находятся еще в таком периоде возраста и воспитания, в котором лишение родителя является положительной утратой не только ничем не заменимого нравственного руководителя и покровителя, но и источника материальных средств. Покойный был образцовым семьянином, полагавшим в семье всю свою отраду, и счастие, и утешение. В свою очередь и семья по своему... высоконравственному строю вполне оправдывала нежную любовь родителя. Всем известна в Симбирске прекрасная семья Ильи Николаевича. Да поможет господь супруге его, пользующейся заслуженною известностью образцовой матери и хозяйки, выполнить с успехом великое дело воспитания и образования оставленных на ее попечение детей!

Нет нужды говорить, что этот неутомимый труженик не только по своим нравственным наклонностям и убеждениям, но и по самому положению своему и крайне скромным, единственно приобретенным службой, средствам жизни не мог сберечь для семьи никакого денежного и материального обеспечения.

Вынос тела Ильи Николаевича и погребение происходило 15 января. К 9 часам утра все сослуживцы покойного, учащие и учащиеся в городских народных училищах, г. вице-губернатор, директор и многие учителя гимназии, кадетского корпуса и духовной семинарии и все чтители памяти покойного (а кто в Симбирске не знал и не уважал его) и огромное число народа наполнили дом и улицу около квартиры покойного. Высшие лица Симбирского духовенства во главе с о. ректором духовной семинарии совершили краткую литию при гробе покойного в квартире, после которой одним из учителей приходских училищ г. Симбирска сказана была речь. Затем началось печальное шествие. Гроб с останками покойного был принят на руки его вторым сыном (то есть Владимиром Ильичем. — А. И.), ближайшими сотрудниками и друзьями. Процессия направилась в приходскую церковь покойного, Богоявленскую, очень близкую к его квартире. Впереди процессии резко выдавались прекрасные венки, несомые учениками городских училищ: от сослуживцев его, от симбирской гимназии, от симбирского трехклассного городского училища и от приходских учителей и учительниц города Симбирска. Украшавшие их надписи ясно свидетельствовали о чувствах, питаемых к покойному его почитателями. Таковы: «от приходских учителей и учительниц города Симбирска, пораженных безвременной утратой руководителя и отца», «от симбирского трехклассного городского училища незабвенному начальнику».

По внесении гроба во храм началась божественная литургия, которую совершал искренний друг семьи покойного соборный священник и преподаватель духовной семинарии С. С. Медведков, в сослужении двух священников. Пение на правом клиросе исполнилось прекрасным хором, составленным из учеников трехклассного городского училища и управляемых г. Маториным, учителем пения во всех городских училищах. На левом клиросе пел хор учеников Симбирской центральной чувашской школы¹.

При погребении сказано было глубокопрочувствованное слово о. С. Ст. Медведковым и речь одним из сослуживцев покойного инспектором А. А. Красевым. Эти надгробные речи в живых, искренних словах обрисовали светлую, честную и благородную личность Ильи Николаевича и его исполненную неутомимых трудов жизнь и деятельность. Тем же порядком, по окончании отпевания, совершено было перенесение тела на могилу, при Покровском монастыре. Все расстояние от церкви до монастыря гроб с останками покойного несен был на руках его сослуживцами, учителями и друзьями. Последнее слово, так сказать, «последнее прости», сказано было Илье Николаевичу учителем городского 3-классного училища М. И. Зыковым, пред опущением гроба в могилу².

К. М. Аммосов. Илья Николаевич Ульянов (Некролог). «Циркуляр по Казанскому учебному округу», 1886, № 1, стр. 51 — 54.

¹ Покойный принимал, до учреждения особой должности инспектора чувашских школ, близкое участие в судьбах этой школы и вообще немало по своему положению потрудился в организации чувашских школ, число которых довольно значительно в Симбирской губернии. — Примечание К. М. Аммосова.

² Некролог подписал попечитель Казанского учебного округа П. Н. Масленников.

 

Илью Николаевича Ульянова хоронили в ограде Покровского мужского монастыря, около каменной стены с южной стороны¹.

Перед тем как опустить его в могилу, учителя городских школ произносили речи.

Учителя искренне оплакивали его, уважаемого и любимого своего начальника и руководителя в педагогическом деле.

Для них смерть Ильи Николаевича была большой скорбью — все сознавали, что лишились не только справедливого начальника, но и гуманнейшего человека-педагога.

Воспоминания В. Никифориева. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Впоследствии на могиле И. Н. Ульянова Мария Александровна поставила памятник с надписью: «Здесь покоится прах Ильи Николаевича Ульянова. Родился 14 июля 1831 года. Скончался 12 января 1886 года». В течение полутора лет, прожитых в Симбирске после смерти Ильи Николаевича, на его могилу часто приходили члены семьи Ульяновых, в том числе и Владимир Ильич. В настоящее время недалеко от могилы И. Н. Ульянова воздвигнут памятник работы скульптора М. Г. Манизера.

 

...Много искренних сожалений на похоронах было высказано по адресу почившего народного деятеля и педагога¹. В волжских газетах, в связи с его кончиной, были помещены сочувственные статьи. Присылались телеграммы.

Запись воспоминаний И. Я. Яковлева, сделанная А. В. Жиркевичем. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

12-го числа сего января Симбирская губерния лишилась одного из честнейших, благороднейших своих деятелей, и притом деятеля на таком важном поприще, как народное образование, — директора народных училищ Ильи Николаевича Ульянова.

Лица, ближе нас к нему стоявшие по непосредственному участию вместе с ним в ведении народно-образовательного дела, конечно, не преминут сделать тщательную оценку деятельности умершего на этом поприще. С своей стороны, мы считаем своим долгом, из глубокого уважения к памяти почившего, засвидетельствовать перед обществом о той неусыпной преданности делу народного образования, которая проявлялась и в его случайных встречах и в сношениях с лицами, с которыми он не связан был официальными отношениями и с которыми, следовательно, непринужденнее и как бы естественнее высказывалось то, что составляло главный интерес его жизни...

Точно так же мы считали бы себя не исполнившими своего долга пред почившим, если бы не сообщили во всеобщее сведение и еще о проявлении деятельности его, так ясно свидетельствующей о преданности его своему делу и желании чем бы то ни было помочь нашим темным народным массам не только где-нибудь в захолустьях, а даже в городах, выйти на свет божий умственно и нравственно...

А. Покровский. Из воспоминаний об И. Н. Ульянове. «Симбирские губернские ведомости», 1886, 29 января.

¹ На заседании Симбирской городской думы 20 января 1886 года поступило предложение «почтить память скончавшегося директора народных училищ И. Н. Ульянова, педагогическая деятельность которого была известна всей России, а тем более городу Симбирску, где его неустанною деятельностью, при содействии городского управления, дело народного образования получило самое широкое развитие». Вначале хотели возложить венок на могилу покойного. Затем признали более целесообразным учредить три стипендии для беднейших учеников городского училища, открытого Ильей Николаевичем. Однако думе стало жаль денег, и она ограничилась выражением соболезнования вдове покойного (см. «Систематический сборник постановлений Симбирской городской думы», 1911, стр. 70 — 71).

 

Илья Николаевич оставил после себя яркий след своей неутомимой деятельностью в своих учениках, в том кадре народных учителей и учительниц, в тех «ульяновцах», которых он выпестовал в духе лучших идей 60-х и 70-х годов, в тех своих современниках, которые, живя в «ульяновское время», заражались его неутомимостью и преданностью делу.

М. Ульянова, стр. 5 — 6.

Как-то разговорились мы о действительности и личности нашего покойного директора народных школ Ильи Николаевича Ульянова. Припомнили огромные заслуги перед обществом как И. Н. Ульянова, так и ближайших его питомцев, и мы были поражены тем, как глубоко, беззаветно всего себя может отдать человек на служение идее; мы и мечтать не могли приблизиться к тому идеалу человека и гражданина, какой воплощал в себе И. Н. Ульянов и его ближайшие питомцы; чуть не клятвенное слово дали мы хоть в слабых чертах печатно указать на их деятельность... И я вполне глубоко сознаю и понимаю благоговение и преклонение перед обаятельной личностью Ильи Николаевича Ульянова.

Да, редко дарит и балует нас мачеха-судьба такими выдающимися деятелями, возможными и понятными только в то время, о котором идет речь.

И. Анненков. Воспоминания. Цит. по книге М. Ульяновой, стр. 72.

Когда умер Илья Николаевич, Марья Александровна замкнулась, ушла от общества, от знакомых и еще более и еще сильнее отдала себя семье.

Воспоминания В. В. Кашкадамовой. Цит. по книге В. Алексеева и А. Швера, стр. 23.

Его высокоблагородию господину управляющему
симбирскою дирекциею народных училищ,
вдовы действительного статского советника
Марии Александровны Ульяновой

ПРОШЕНИЕ

Покорнейше прошу Ваше Высокородие исходатайствовать мне с 4-мя малолетними детьми: Владимиром, род(ился) 10 апреля 1870 г., Дмитрием, род(ился) 4 августа 1874 г., Ольгой, род(илась) 4 ноября 1871 г., и Марией, род(илась) 6 февраля 1878 г., пенсию за свыше 30-тилетнюю службу покойного мужа, директора народных училищ Симбирской губернии, с производством из Симбирского казначейства.

Января, 14 дня 1886 г.¹

Вдова действительного статского советника

Мария Ульянова.

Прошение М. А. Ульяновой директору народных училищ Симбирской губернии И. В. Ишерскому² об исходатайствованни пенсии, от 14 января 1886 года. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

¹ На прошении резолюция: «Представлено января за № попечителю Казанского округа на распоряжение».

² Приказом министра народного просвещения № 5 от 9 мая 1886 года «инспектор народных училищ Симбирской губернии, статский советник Ишерский» был утвержден «директором народных училищ сей губернии, с 30 марта 1886 года» (см. «Санкт-петербургские сенатские ведомости», 1886, 6 июня).

 

Его Превосходительству Господину попечителю
Казанского Учебного Округа, Тайному Советнику
Порфирию Николаевичу Масленникову
Вдовы Действительного Статского Советника
Марьи Ульяновой

ПРОШЕНИЕ

Муж мой Илья Николаевич Ульянов, состоявший свыше тридцати лет на учебной службе, в том числе более десяти — Директором народных училищ Симбирской губернии, умер 12 января сего 1886 года, и я осталась без всяких средств с четверыми малолетними детьми, воспитывающимися в гимназиях, и с двоими взрослыми, но обучающимися в высших учебных заведениях, всех их я должна содержать¹. Хотя мой муж и заслужил пенсию, но я еще ее не получаю, поэтому осмеливаюсь почтительнейше просить Ваше Превосходительство, не признаете ли возможным исходатайствовать мне с детьми единовременное пособие.

Г. Симбирск, 17 апреля 1886 года.

Вдова Действительного Статского Советника
М. Ульянова.

Прошение М. А. Ульяновой об исходатайствовании единовременного пособия. Исторический архив Татарской АССР.

¹ Попечитель Казанского учебного округа П. Н. Масленников обратился к Марии Александровне с предложением получить знаки ордена Станислава 1 степени, которым Илья Николаевич был награжден незадолго до своей смерти. Однако, как об этом свидетельствует сделанная на отношении пометка нового директора народных училищ И. В. Ишерского, «супруга И. Н. Ульянова не пожелала получить орденские знаки». Отказ Марии Александровны А. И. Ульянова-Елизарова объясняет так: «За орденские знаки надо было платить, а между тем вся семья жила только на пенсию. Ясное дело, что мать, не придававшая значения знакам отличия, предпочла отказаться от них»

 

Зная Ваше расположение к покойному мужу моему и вообще внимание и заботливость Вашу к Вашим подчиненным, осмеливаюсь утруждать Вас покорнейшей просьбой моей. Не имея никаких средств к жизни по смерти мужа моего до назначения мне и детям моим пенсии, я обратилась с прошением к г-ну Попечителю Округа об исходатайствовании мне единовременного пособия в том размере, как он признает возможным, но так как Вам ближе известна деятельность моего покойного мужа, то я решаюсь просить тоже Вас, Михаил Афанасьевич, не откажите и Вы содействовать исполнению моей просьбы. Муж мой скончался во время исполнения служебных обязанностей, проработав весь день до своей смерти за отчетом, что, по мнению врача, имело дурное влияние на его болезнь и могло вызвать кровоизлияние на мозг, бывшее причиной его смерти.

Положение мое с шестью детьми теперь чрезвычайно затруднительное, и я надеюсь, что в уважение, с лишком тридцатилетней службы моего мужа Вы, по доброте Вашей, не оставите моей просьбы без внимания.

М. А. Ульянова — помощнику попечителя Казанского учебного округа М. А. Малиновскому, 18 апреля 1886 года. Исторический архив Татарской АССР.

Осмеливаюсь еще раз обратиться к Вам с покорнейшей просьбой моей, изложенной в прошении к Вашему Превосходительству от 17-го сего апреля, об исходатайствовании мне единовременного пособия.

Пенсия, к которой я с детьми моими представлена за службу покойного мужа моего, получится, вероятно, не скоро, а между тем нужно жить, уплачивать деньги, занятые на погребение мужа, воспитывать детей, содержать в Петербурге дочь на педагогических курсах¹ и старшего сына, который окончил курс в Симбирской гимназии, получил золотую медаль и теперь находится в Петербургском университете, на 3-м курсе факультета естественных наук, занимается успешно и удостоен золотой медали за представленное им сочинение. Я надеюсь, что он, с помощью божией, будет опорой мне и меньшим братьям и сестрам своим, но в настоящее время он, как и остальные дети, еще нуждается в моей помощи, ему необходимы средства, чтобы учиться и окончить курс, и вот за этой-то помощью я обращаюсь к Вам, как доброму и заботливому начальнику моего покойного мужа. Служба его Вам известна и, я уверена, оценена по заслугам; в память этой с лишком 30-тилетней службы отца, я прошу Вас не отказать в возможно скорой помощи осиротелой семье его².

М. А. Ульянова — П. Н. Масленникову, 24 апреля 1886 года. Исторический архив Татарской АССР.

¹ А. И. Ульянова-Елизарова вспоминает, что после смерти отца она долго не могла решиться: ехать продолжать занятия (она была на предпоследнем курсе Высших женских курсов) или остаться с матерью. «...Мать хотела, чтобы я кончила курсы, и надеялась, что сможет содержать нас последние 1 1/2 года. Но я считала, что не должна оставлять ее после нашего несчастья. Между тем меня беспокоило, смогу ли я подготовиться в провинции к сдаче экзамена осенью, и некоторые знакомые, как питерские, так и симбирские, советовали ехать... Твердость и выдержанность матери, которую я видела после тяжелого испытания впервые, ее слова, что для нее я не должна оставаться, смущали также...

И вот я, видя мать твердой и мужественной, склонилась, после долгих колебаний, к тому, чего хотелось мне больше: поехала. Это было уже в марте» («А. И. Ульянов», стр. 85, 86).

² На письме М. А. Ульяновой имеется резолюция: «По приказанию г-на Попечителя ввиду отлично-усердной и деятельной службы покойного Ульянова, и особых расходов на его лечение и погребение, ходатайствовать веред Господином Министром. Исполнено 8 мая 1886 г. за № 2184 (есть отпуск)». Однако сообщения о назначении М. А. Ульяновой единовременного пособия (как это было, например, с вдовой умершего 20 марта того же года инспектора народных училищ В. М. Стржалковского) в «Циркуляре по Казанскому учебному округу» за 1886 год не обнаружено.

 

Господину Директору народных училищ
Симбирской губернии

Господин товарищ министра народного просвещения, вследствие представления моего, предложением от 17 сего апреля, за № 6210, назначил вдове умершего на службе бывшего директора народных училищ Симбирской губернии, действительного статского советника Ульянова — Марии Ульяновой, с четырьмя несовершеннолетними детьми (идет перечисление), за свыше тридцатилетнюю службу Ульянова, — на основании Св(ода) Зак(онов) (изд. 1876 г.), т. III, Уст(ава) о пенс(иях) и единовременных) пособ(иях), ст(атьи) 111, 113, 217, 342 (п. 10), 361, 363, 381 и 384, — в пенсию: вдове половинный оклад пенсии в 1 200 рублей, следовавшей самому Ульянову, если б он вышел в отставку в день смерти, — шестьсот руб., — и детям другую половину того же оклада пенсии — шестьсот руб., а всему семейству по одной тысяче двести руб. в год, с производством из Симбирского губернского казначейства, со дня смерти Ульянова, 12 января 1886 г., причем его сиятельство присовокупил, что об ассигновании означенной пенсии, вместе с тем, сделано сношение с министром финансов.

Об этом имею честь сообщить вашему высокородию для надлежащего распоряжения, в ответ на представление от 24 января сего года за № 50.

П. Н. Масленников — И. В. Ишерскому, 26 апреля 1886 года, за № 1910. Цит. по книге В. Алексеева и А. Швера, стр. 24.

1886 года, мая дня, мы, нижеподписавшиеся несовершеннолетние дети умершего действительного статского советника Ильи Николаевича Ульянова — Владимир и Ольга Ильины Ульяновы, состоящие: 1-й из нас под попечительством своей матери, вдовы Марии Александровны Ульяновой, а вторая под ее же опекою, дали настоящую подписку в том, что на получение матерью нашею Марией Александровной Ульяновой капитала в 2000 р., хранящегося в Симбирском городском общественном банке и принадлежащего нам с малолетними братом Дмитрием и сестрой Марией, для содержания нас всех, изъявляем согласие.

Владимир Ильин Ульянов.
 Ольга Ильина Ульянова.

Заявление В. И. и О. И. Ульяновых в Симбирскую дворянскую опеку¹. См. статью В. Н. Алексеева «Детство В. И. Ленина». «Ульяновский общественник», 1927, № 7, стр. 29.

¹ В связи с тем, что орден Владимира 3 степени, которым был награжден Илья Николаевич, дал ему потомственное дворянство, Симбирское дворянское депутатское собрание в июне 1886 года постановило внести М. А. Ульянову и ее детей в дворянскую родословную книгу Симбирской губернии. В ноябре того же года это решение было утверждено сенатом.

 

В Симбирский Окружной Суд
 вдовы действительного статского советника Марьи Александровны Ульяновой за себя лично и за несовершеннолетних детей Александра, Владимира, Дмитрия, Ольгу и Марью Ильиных Ульяновых

ПРОШЕНИЕ

Имею честь покорнейше просить утвердить в правах наследства, в законных частях, меня и несовершеннолетних детей моих: Александра, Владимира, Дмитрия, Ольгу и Марью к имуществу умершего мужа моего, а их отца, действительного статского советника Ильи Николаевича Ульянова.

Для сего представляю: 1) пять метрических свидетельств о рождении названных выше детей моего мужа, каковыми свидетельствами удостоверяется также мой брак с ним¹, и 2) третью публикацию о вызове наследников покойного мужа, со времени припечатаньи коей протекло более шести месяцев². Особого же заявления о составе и ценности наследства не прилагаю потому, что все оставшееся после мужа имущество заключается в домашней движимости и капитале две тысячи рублей, находящемся в Симбирском городском общественном банке по билету оного за № 12465, причем на долю каждого из наследников приходится менее тысячи рублей. 11 сентября 1886 г.

Вдова действительного статского советника
Марья Александровна Ульянова.

Жительство имею в г. Симбирске по Московской улице, в собств(енном) доме³.

Прошение М. А. Ульяновой в Симбирский окружной суд о вводе ее с несовершеннолетними детьми в права наследства, от 11 сентября 1886 года. Государственный архив Ульяновской области.

¹ На копии метрического свидетельства Марии Ильиничны рукой ее матери написано: «Подлинники обратно получила. М. Ульянова».

² Выписка из «Приложения к № 22 Санкт-петербургских сенатских объявлений по казенным, правительственным и судебным делам» 11 сентября 1886 года была заверена симбирским нотариусом М. В. Брызгаловым «в конторе моей — 1 части, по Дворцовой улице в доме Буско».

³ На прошении пометка: «11 сентября 86. Приложение налицо». Это прошение Мария Александровна вынуждена была подать, так как Илья Николаевич не оставил после себя духовного завещания.

 

1886 года, сентября 19 дня

По Указу его императорского величества, Симбирский Окружной Суд, по гражданскому отделению, в судебном заседании, в следующем составе: председательствующий товарищ председателя 3. Г. Деменков и члены суда: П. С. Хлапонин и В. А. Шафанович, при прокуроре В. О. Губертове, при секретаре М. Н. Полянском, слушал дело об утверждении вдовы действительного статского советника Марьи Александровой и детей ее несовершеннолетних Александра, Дмитрия, Владимира, Ольгу и Марью Ильиных Ульяновых в правах наследства к имению действительного статского советника Ильи Николаева Ульянова, принимая во внимание:

1) что третья публикация о вызове наследников умершего 12 января 1886 года действительного статского советника Ильи Николаева Ульянова припечатана в прибавлении к № 22 С.-Петербургских сенатских объявлений 17-го марта сего 1886 года и шестимесячный с этого времени срок уже истек (1241 ст(атья) т(ома) X, ч(асти) 1-й);

2) что в Симбирский Окружной Суд духовного завещания Ульянова предъявляемо не было; к имуществу же его наследственные права по закону предъявлены в Окружном Суде только вдовою его Марьею Александровою и несовершеннолетними детьми его Александром, Дмитрием, Владимиром, Ольгой и Марьей Ильиными Ульяновыми, как в этом удостоверяет наведенная по делам Суда справка;

3) что наследственные права просителей удостоверяются представленными к делу свидетельствами: Нижегородской духовной консистории в копии от 14 мая 1874 г. за № 3349 и Симбирской духовной консистории от 1 февраля 1877 г. за № 719, от 3 марта 1881 года за №№ 1434, 1436 и 1435, из которых видно, что Марья Александрова Ульянова законная жена наследователя, а Александр, Владимир, Дмитрий, Ольга и Марья Ильины Ульяновы законные дети наследователя действительного статского советника Ильи Николаева Ульянова; и

4) что крепостных пошлин, на основ(ании) 4 п(ункта) 2-й и 5 ст(атей) приложения) I к 363 ст(атье) V т(ома), взимать не следует, так как все наследство заключается в домашней движимости и капитале 2000 р(ублей), вложенном в Симбирский городской общественный банк по билету № 12465, причем на долю каждого из наследников достается имущества менее чем на 1000 руб(лей),

Симбирский Окружной Суд, основываясь притом на 1104, 1110, 1128, ИЗО, 1148 ст(атъях) т(ома) X, ч(асти) 1-й и 1408 ст(атьи) Уст(ава) гр(ажданского) суд(опроизводства), определяет к движимому имуществу умершего действительного статского советника Ильи Николаева Ульянова утвердить в правах наследства вдову его Марью Александрову Ульянову — в одной четвертой части, несовершеннолетних дочерей его Ольгу и Марью Ильиных Ульяновых каждую в одной восьмой части и несовершеннолетних же сыновей его Александра, Владимира и Дмитрия Ильиных Ульяновых каждого в одной шестой части.

Определение Симбирского окружного суда об утверждении в правах наследства М. А. Ульяновой и ее несовершеннолетних детей. Государственный архив Ульяновской области.

После смерти отца мы жили в одной половине — той, которая к Свияге. Дверь в комнату, где сейчас портретная, была заделана досками. У постояльца и у нас были отдельные парадные входы. Сначала в той половине, которая к Волге, жил молодой врач. Он жил недолго (несколько месяцев), а потом квартиру сдали присяжному поверенному Багряновскому.

В маминой комнате жили мы с Володей, а мама жила наверху в комнате Анны Ильиничны.

Володина кровать стояла на месте, где сейчас стоит комод, а моя около двери в портретную комнату. Между моей и Володиной кроватью стоял комод. Около двери в столовую стоял шкаф с книгами (классиками). В углу на месте гардероба стоял письменный стол и около него два стула для меня и для Володи.

В столовую проходили через дверь в прихожую. Полотняная занавеска была убрана. Окно на лето затягивалось металлической сеткой.

В этой комнате мы жили с Володей зиму 1886 — 87 года и лето 1887 г. до июня месяца, когда мы уехали в Казань.

Д. И. Ульянов в записи А. Г. Каверзиной. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Александр Ильич был в то время в Петербурге¹. Володя остался старшим сыном в семье, и он выказал, несмотря на свою молодость, много внимательности по отношению к матери, много старания помочь ей в нахлынувших на нее новых заботах.

Этой зимой я осталась дольше в Симбирске, где смерть отца застала меня во время рождественских каникул.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 31.

¹ Мария Александровна решила не посылать Александру Ильичу телеграмму о смерти отца. Она поручила Анне Ильиничне написать письмо Анне Ивановне Веретенниковой, чтобы она подготовила Александра Ильича к тяжелому известию. В это время Александр Ильич днем и ночью усиленно работал в лаборатории и дома над своим университетским сочинением. Работа подвигалась к концу, когда он узнал о внезапной смерти отца. Позднее А. И. Веретенникова вспоминала, что она поражалась глубине его переживаний. О том же сообщал университетский товарищ Александра Ильича И. Н. Чеботарев, которому Анна Ильинична написала, запрашивая о самочувствии брата. В своих «Воспоминаниях об Александре Ильиче Ульянове и петербургском студенчестве 1883 — 1887 гг.» И. Н. Чеботарев пишет, что на несколько дней Александр Ильич «все забросил, метался из угла в угол по своей комнате как раненый. На второй или третий день я зашел к нему и застал его шагающим по комнате своими крупными шагами, с устремленным вдаль и ничего не видящим вблизи взглядом. Становилось прямо страшно за него. Но сильная его натура победила и это горе; через неделю он опять сидел за отделкой своего сочинения, силою своей железной воли и мысли отгоняя печальные думы и даже появляясь в наших кружках» («А. И. Ульянов», стр. 241).

 

Пришлось и мне лично на самой себе познакомиться с Владимиром Ильичем как с преподавателем, хотя он был на пять с лишним лет моложе меня и был еще гимназистом, а я была уже на предпоследнем курсе Высших женских курсов. И, тем не менее, он помог мне ликвидировать один прорыв. Весной 1886 года мне предстояло сдать несколько экзаменов, в том числе латынь за целых три года. Латынь была тогда обязательным предметом на историко-словесном отделении. Преподавалась она в те годы преобладания классического образования очень казенно и была в забросе у меня, как и у большинства курсисток. Молодежь по окончании гимназической учебы тянулась, понятно, к чему-либо более живому и общественному, и я порывалась даже, чтобы бросить латынь, перейти в вольнослушательницы московских курсов. Когда этот план был оставлен, мне пришлось взяться за латынь всерьез, и я намечала подогнать ее во время зимних каникул, но ничего сделать не успела. А после смерти отца... все занятия пошли у меня особенно туго, и латынь не двигалась с места. Тогда Володя предложил помочь мне в этом, несмотря на то, что у него и у самого в предпоследнем классе гимназии было немало уроков и он занимался еще с учителем чувашской школы Охотниковым. Мальчик, которому не исполнилось еще 16 лет, взял на себя так легко и охотно эту новую обузу. И не только взял, — мало ли за что готова бывает взяться сгоряча молодежь, чтобы бросить при первом же затруднении, — а вел занятия очень серьезно и усидчиво и продолжал бы их, если бы я не уехала в марте в Петербург. И вел их так внимательно, с такой живостью и интересом, что вовлек скоро в «противную латынь» и меня. Пройти предстояло много, требовалось прочесть и перевести Юлия Цезаря, «О старости» (трактат написан Цицероном. — А. И.), а главное — знать и уметь объяснять все встречающиеся правила сложной латинской грамматики. Я испытывала, конечно, чувство неловкости, что не сумела преодолеть своего прорыва самостоятельно, а прибегла к помощи младшего брата, который сам-то умел работать без прорывов. Была тут, несомненно, и некоторая доза ложного самолюбия, что я стала заниматься под руководством младшего брата-гимназиста. Но занятия у нас пошли так оживленно, что скоро всякое чувство неловкости исчезло. Помню, что Володя отмечал для меня с увлечением некоторые красоты и особенности латинского стиля. Конечно, я слишком мало знала язык, чтобы уметь оценить их, и занятия сосредоточивались больше на объяснении разных грамматических форм, свойственных латинскому языку, как супинум, герундий и герундив (отглагольное прилагательное и существительное), и изобретенных для более легкого запоминания изречений и стихотворений, вроде (герундив):

Gutta cavat lapidem
Non vi sed saepe cadendo;
Sic homo sit doctus
Non vi sed multo studendo.

Капля камень долбит
He силой, а частым паденьем.
Так человек становится ученым
Не силой, а многим ученьем.

Помню, что я высказывала Володе сомнение, чтобы можно было пройти в такой короткий срок восьмилетний курс гимназии, но Володя успокаивал меня, говоря: «Ведь это в гимназиях, с бестолково поставленным преподаванием там, тратится на этот курс латыни 8 лет, — взрослый, сознательный человек вполне может пройти этот 8-летний курс в два года»... Очень оживленно, с большой любовью к делу шли у нас занятия. Это не был первый ученик, усердно вызубривший уроки, — это был скорее молодой лингвист, умевший находить особенности и красоты языка¹.

Так как вкус к языковедению был присущ и мне также, я была очень скоро покорена, и эти занятия, перемежаемые веселым смехом Володи, очень подвинули меня вперед. Я сдала весной успешно экзамен за три года, а через несколько лет знание основ латыни облегчило мне изучение итальянского языка, которое дало мне возможность иметь заработок и доставило много удовольствия².

Л. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 14 — 15).

¹ Уже после Октября, готовя к очередному изданию свою книгу «Воспоминания об Ильиче», Анна Ильинична как-то сказала редактору П. Посвянскому: «Хотелось бы мне внести в новое издание небольшой отрывочек о том, как Владимир Ильич обучал меня латинскому языку», — и тут же поделилась этим воспоминанием. «Пустяк, а ведь до чего характерен для Владимира Ильича; как Вы думаете, ведь стоит поместить?» (см. сборник «Славные большевички». М., 1958, стр. 21).

² В статье «Женщины семьи Ульяновых» Елена Дмитриевна Стасова говорит, что Анна Ильинична «занималась переводами, так как хорошо знала немецкий, французский, английский и итальянский языки. Ей принадлежит перевод сочинения Э. Амичис «Школьные товарищи», выдержавший несколько изданий» («Советская женщина», 1956, № 4, стр. 5). В автобиографии А. И. Ульянова-Елизарова, вспоминая свою жизнь в Москве в 90-х годах, указывает: «Я перевела с немецкого «Ткачей» Гауптмана, которые были изданы на гектографе и читались среди рабочих Москвы и близких провинций» («Известия», 1935, 20 октября).

Однажды, будучи учеником седьмого класса Симбирской гимназии, Владимир Ульянов неохотно отвечал урок по логике преподавателю — директору гимназии Керенскому Ф. М.¹. На вопрос директора, почему Владимир Ильич вяло отвечает урок, он сказал: «Учебник логики не соответствует развитию правильного мышления, а, напротив, задерживает и туманит его».

Директор на это сказал Ульянову, что нельзя критиковать учебники, одобренные министерством просвещения, и поставил отметку «четыре»².

Учебник логики, составленный профессором Варшавского университета Г. Струве («Элементарная логика». — А. И.), содержал вульгарное, идеалистическое учение о процессах мышления. Он был одобрен министерством просвещения и святейшим синодом как руководство для гимназий и духовных семинарий³.

М. Ф. Кузнецов. Почему В. Ульянов получил четверку по логике. «Пролетарский путь», 1940, 22 апреля.

¹ Кроме русского языка и литературы Ф. М. Керенский преподавал также «краткое основание логики» и латинский язык. Логика изучалась только в седьмом классе и всего лишь один час в неделю.

² Этим и объясняется появление четверки по логике в аттестате зрелости Владимира Ильича. По свидетельству Н. И. Веретенникова, «в выпуске Владимира Ильича четверка являлась наивысшей оценкой по логике, у всех же остальных учеников были лишь тройки». На недоуменные вопросы других преподавателей, считавших подобную оценку знаний Владимира Ильича заниженной, Ф. М. Керенский самодовольно отвечал: «На пятерку логику знаю только я».

³ В статье «Что читал Володя Ульянов» («Пионерская правда», 1956, 31 июля) Н. И. Веретенников вспоминает о следующем разговоре с Владимиром Ильичом по поводу учебника логики:

«...Летом 1887 года в разговоре с Володей я сказал, что осенью в 7-м классе буду изучать логику:

— Вот интересный новый предмет!

На это Володя заметил, что едва ли логика меня удовлетворит, если она будет преподаваться по учебнику, принятому в Симбирской гимназии.

— Логику у нас преподает учитель русского языка, без учебника, по запискам, — сказал я.

— Тогда другое дело, — заметил Володя».

 

Сам ученик классической гимназии, типичной старой средней школы, он (Владимир Ильич. — А. И.) ненавидел эту старую школу с ее зубрежкой и муштрой, с ее отрывом от живой жизни.

Он видел, знал, как в этой старой школе ум учащихся обременялся массой знаний, на девять десятых ненужных и на одну десятую искаженных.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 367.

Володю Ульянова Яковлев хорошо помнил в разные возрасты его жизни, особенно 16 — 17-летним юношей, когда черты лица его и фигура более или менее определились.

По словам Ивана Яковлевича, в этом возрасте юный Ульянов был небольшого роста, худощавого телосложения, с головой... обращавшей на себя внимание большим оригинальным лбом.

Запись воспоминаний И. Я. Яковлева, сделанная А. В. Жиркевичем. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Володя любил Волгу, широкую, вольную реку.

Весной, когда на луговой стороне широко разливалась река, похожая на тихое море с темнеющими вершинами затопленных деревьев, он подолгу простаивал на самом краю обрыва, задумчиво глядя вдаль.

Прогулки на лодке по Волге в свободное время были его любимым развлечением¹.

Д. М. Андреев. В гимназические годы. «Костер» (Ленинград), 1957, № 4, стр. 13.

¹ В. И. Ленин всю жизнь любил Волгу и очень скучал по ней, находясь в эмиграции. 8 мая 1902 года в письме к матери из Лондона в Самару он благодарит Марию Ильиничну за открытку «с видом Волги» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр 268). 7 июня того же года он пишет матери, что «Манин рассказ о том, как она на лодке каталась, — меня раздразнил... Хорошо бы летом на Волгу! Как мы великолепно прокатились с тобой и Анютой весною 1900 года!» (там же, стр. 270). 3 января 1911 года в письме к М. Т. Елизарову из Парижа Владимир Ильич восклицает: «...Соскучился я по Волге!» (там же, стр. 387). Несколько раз В. И. Ленин вспоминал о Волге в письмах к матери в 1912 году (8 — 9 марта, 7 апреля, 1 июля).

 

Вы на Волге бывали? Знаете Волгу?.. Широка! Необъятная ширь. Так широка... Мы в детстве с Сашей, с братом, уезжали на лодке далеко, очень далеко уезжали... и над рекой, бывало, стелется неизвестно откуда песня... И песни же у нас в России...

В. И. Ленин в беседе с И. Поповым. «Учительская газета», 1963, 18 апреля.

Уже в седьмом классе у Володи сильно изменился характер. Из живого и резвого мальчика он превратился в серьезного, задумчивого юношу, который иногда мог резко и зло ответить товарищу, высмеять его поведение, но и горячо заступиться за него, если было надо. По-прежнему Володя много времени проводил в нашей компании, но не был таким веселым, как раньше.

Мы все очень любили катание на лодках по Волге и по Свияге. Часто ездили весной на песчаные волжские острова и там удили рыбу. Один раз перед летними каникулами, после экзаменов, Ульянов позвал Костю Сердюкова и меня покататься на лодке. Володина мать снабдила нас бутербродами и просила Володю не задерживаться на реке до глубокой ночи.

Ульянов, оказывается, уже заранее подрядил лодку с якорем, подготовил удочки и все необходимое для рыбной ловли.

Бегом спустились мы садами к Волге. Это был теплый день в конце мая. На пристани царило большое оживление, грузили баржи с хлебом. По узким мосткам с пристани на баржу носили грузчики мешки с зерном. Низко сгибаясь под тяжелой ношей, они обливались потом и тяжело дышали.

 —  Эй, здорово, паренек! — крикнул вдруг один рабочий, обращаясь к Володе.

— Здорово! — ответил Ульянов.

— За рыбкой поехал? Ну, бог тебе в помощь! — говорил ласково грузчик, пока мы усаживались в лодке и разбирали удочки.

Это был один из многих знакомых Ульянова, с которыми Володя любил разговаривать на пристани. Его все интересовало, и он часами мог сидеть с незнакомыми людьми, расспрашивая их о работе и жизни.

Иногда, встретив на пристани татарина, он, заведя с ним разговор, спрашивал, как будет то или иное слово по-татарски. Помню, что один раз мы встретили грузчика, который был родом из Персии и едва-едва говорил по-русски. Володя часа два расспрашивал его о Персии, о его жизни и о том, как в Персии разводят шелковичного червя.

Мы все удивлялись его любознательности. Забыв о времени, Ульянов с одинаковым удовольствием разговаривал с грузчиками, матросами и крестьянами.

— Что ты находишь в этих разговорах? — иногда спрашивал я.

— Разве ты не понимаешь, как это интересно? — отвечал Ульянов.

Как-то раз мы опять втроем собрались на рыбную ловлю и даже обещали Володиной матери привезти для ухи рыбы.

Переплыв в лодке на другой берег Волги и выбрав там в тихой заводи удобное место, мы бросили якорь. Но рыбы поймали мало, не пришлось даже сварить уху на костре, как это любил делать Володя. Случилось это потому, что мы в тот раз не могли долго молча и неподвижно сидеть на одном месте. Нам больше хотелось говорить и спорить, купаться и плавать, чем спокойно ждать, пока клюнет рыба. Нагулявшись, мы отправились в ближнее село, которое славилось своими ягодными садами, но ягоды еще не поспели, и мы, наевшись деревенского ситного хлеба с молоком, сели в лодку и долго катались по Волге, качаясь на волнах, поднятых пассажирским или буксирным пароходом. Мимо нас проплывали баржи с разными грузами и длинные караваны плотов. На одном из них горел костер. Вокруг костра сидели рабочие: одни курили, другие плели лапти, кто-то бренчал на балалайке. А издали, с другого плота, доносилась заунывная русская песня и плач ребенка.

Володя захотел непременно пристать к этому плоту, посидеть у костра и поговорить с рабочими. Он хотел знать, откуда идет плот, где они пристанут, чем и как живут.

Пока мы догоняли плот, приставали к нему и устраивались у костра, небо совсем заволокло тучами. Мы только успели разговориться, как пошел дождь. Плоты далеко уже отошли от Симбирска, когда мы отвязали лодку и поплыли обратно под проливным дождем. Вымокнув до нитки, мы только ночью вернулись в город.

Поднимаясь в гору, Володя все время беспокоился, что доставил лишнее волнение матери своим опозданием.

Д. М. Андреев, стр. 12 — 13.

Володя переживал тогда переходный возраст, когда мальчики становятся особенно резки и задирчивы. В нем, всегда очень бойком и самоуверенном, это проявлялось особенно заметно, тем более тогда, после смерти отца, присутствие которого действует всегда сдерживающе на мальчиков. Помню, что эта резкость суждений и проявлений Володи смущала порой и меня. Обратила я также внимание, что Саша не поддерживал нашей болтовни, а пару раз, как мне показалось, неодобрительно поглядел на нас. Всегда очень считавшаяся с его мнением, я в то лето особенно болезненно чувствовала всякое его неодобрение. И вот осенью я задала вопрос и о Володе. Помню даже форму вопроса: «Как тебе нравится наш Володя?» И он ответил: «Несомненно, человек очень способный, но мы с ним не сходимся» (или даже: «совсем не сходимся», — этого оттенка я уже точно не помню, но помню, что сказано было решительно и определенно).

 — Почему? — спросила я, конечно.

Но Саша не пожелал объяснить. «Так», — сказал он только, предоставив мне догадываться самой. Я объяснила это себе тем, что Саше не нравились те черты характера Володи, которые резали, но, очевидно, слабее, и меня: его большая насмешливость, дерзость, заносчивость — главным образом, когда они проявлялись по отношению к матери, которой он также стал отвечать порой так резко, как не позволял себе при отце. Помню неодобрительные взгляды Саши при таких ответах. Так глубоко и сильно переживавший смерть отца, так болевший за мать.., сам всегда такой сдержанный и внимательный, Саша должен был очень реагировать на всякую резкость по отношению к матери. Объяснение это еще подтвердилось рассказом матери следующим летом, уже после смерти Саши. А именно, она рассказала мне, что раз, когда Володя с Сашей сидели за шахматами, она напомнила Володе какое-то требование, которое он не исполнил. Володя отвечал небрежно и не спешил исполнить. Мать, очевидно раздраженная, настаивала... Володя ответил опять какой-то небрежной шуточкой, не двигаясь с места.

 — Володя, или ты сейчас же пойдешь и сделаешь, что мама тебе говорит, или я с тобой больше не играю, — сказал тогда Саша спокойно, но так твердо, что Володя тотчас встал и исполнил требуемое. Помню, с каким растроганным видом рассказывала мне об этом проявлении Саши мать.

Сопоставление этого рассказа с моими личными впечатлениями, а также и с тем, как проявлялся тогда и чем интересовался Володя, сложило во мне прочное убеждение, что именно эти черты его характера имел в виду Саша, когда высказал свое суждение о нем. Из воспоминаний о Саше, как моих, так и некоторых из товарищей, видно, что всякая насмешка, поддразниванье были абсолютно чужды его натуре. Не только сам он никогда не подсмеивался, но даже реагировал как-то болезненно, когда слышал такие насмешки от других... Володе насмешка была свойственна вообще, а в этот переходный возраст особенно. А Саша, в это лето после потери отца, когда в нем созревала, очевидно, решимость стать революционером.., был в настроении особом, даже для него, далеком от всякого легкого, с кондачка, отношения.

Я этим объясняю такое решительное заявление Саши, поразившее меня, хотя различие натур обоих братьев выделялось уже с детства, и близкими друг другу они никогда не были, несмотря на безграничное уважение и подражание Саше со стороны Володи с ранних лет...

Я знаю, что такое суждение старшего брата — участника террористического акта — о младшем — социал-демократе — вызовет во многих искушение дать всего легче напрашивающееся объяснение: братья не сошлись в политических убеждениях. Но такое, как будто бы самое естественное, объяснение было бы самым неверным. Володе в последнее лето, проведенное им со старшим братом, было только 16 лет. В то время молодежь, особенно в глухой, чуждой общественной жизни провинции, не определялась так рано политически. Зимой этого года, когда я много гуляла и говорила с Володей, он был настроен очень оппозиционно к гимназическому начальству, к гимназической учебе, к религии также, был не прочь зло подтрунить над учителями (кое в каких подобных шутках и я принимала участие), — одним словом, был, так сказать, в периоде сбрасыванья авторитетов, в периоде первого, отрицательного, что ли, формирования личности. Но вне такого отрицательного отношения к окружающему, — для него, главным образом, к гимназии, — ничего определенно политического в наших разговорах не было, а я убеждена, что при наших тогдашних отношениях Володя не скрывал бы от меня таких интересов, расспрашивал бы меня о питерской жизни с этой стороны. Во всю свою жизнь он очень цельно отдавался всегда своим преобладающим стремлениям, — не в его натуре было таить что-нибудь в себе. Летом, я помню, мы отмечали оба с Сашей, удивляясь этому, что Володя может по нескольку раз перечитывать Тургенева, — лежит бывало на своей койке и читает и перечитывает снова, — и это в те месяцы, когда он жил в одной комнате с Сашей, усердно сидевшим за Марксом и другой политико-экономической литературой, которой была тесно заставлена книжная полка над его столом¹.

Стремление подражать брату, искание путей, конечно, было, — но не больше. Читать Маркса Володя начал уже в 1888 — 89 гг., в Казани, по-русски².

Итак, определенных политических взглядов у Володи в то время не было.

С другой стороны, Саша, как видно из ряда воспоминаний, — моих и других товарищей, — не принадлежал ни к какой партии летом 1886 г. Несомненно, что путь революционера был уже намечен им для себя, но он только знакомился тем летом с «Капиталом» Маркса, изучал русскую действительность...

Следовательно, «не сходиться» с человеком, клонящимся к социал-демократии, у него основания не было.

А затем, Саша был замкнутым, выдержанным человеком. Если он протестовал против привлечения молодых, не определившихся людей в спешке подготовления террористического акта и был против нравственного и умственного давления на них; если по той же причине держал в неведении меня и отклонил поселение со мной на одной квартире (в Петербурге. — А. И.), — то тем больше не стал бы он говорить на эту тему с младшим братом, гимназистом, особенно в год потери отца, когда ответственность за младших перед матерью он ощущал особенно остро. И, как я уже указывала, он был противником какого-либо давления на личность, предоставляя каждому вырабатываться самостоятельно. Да и Володя, много говоривший со мной о партиях и своих убеждениях в последующие годы, рассказал бы мне, несомненно, если бы были какие-либо разговоры с Сашей на эту тему...

Таким образом, предположение, что суждение Саши о брате было вызвано политическими разногласиями, должно отпасть совершенно. В корне его могло лежать одно несходство характеров, особенно проявившееся, по указанным причинам, в последнее лето, — несходство, осознанное и формулированное одним Сашей, никогда ни одного намека на таковое от Володи я не слыхала. Очевидно, что при своей огромной выдержке Саша ничего младшему брату не высказывал... Я считала, что мнение Саши основывалось как раз на той несколько крайней мальчишеской резкости, которая заметно уменьшилась после нашего несчастья, а с годами, я видела, сглаживалась все больше и больше.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 94 — 96, 97 — 98).

¹ В статье о В. И. Ленине, написанной для Энциклопедического словаря Гранат (изд. 7, том 41, часть 1, выпуск 4 — 5, стр. 306), А. Ульянова-Елизарова говорит, что «на последние два лета Александр Ильич привозил с собой книги по экономике, истории и социологии, — между прочим, «Капитал» Карла Маркса».

Кроме «Капитала» А. И. Ульянов привез из Петербурга следующие книги: «Положение рабочего класса в России» Н. Флеровского, «История крестьянских восстаний в России» В. Семевского, «Общественное движение в России при Александре I» А. Пыпина, «Русская история в жизнеописаниях главнейших деятелей» Н. Костомарова, «Исторические письма» П. Миртова. На его книжной полке были также произведения Ф. Лассаля, «Основания политической экономии» Д. Милля, «История умственного развития в Европе» Д. Дрепэра, «История цивилизации в Англии» Г. Бокля.

² Выступая против тех биографов В. И. Ленина, которые заявляли, что «Владимир Ильич, тогда еще молодой гимназист, из рук повешенного брата получил книгу Карла Маркса «Капитал», А. И. Ульянова-Елизарова писала: «Как ни велико было влияние старшего брата и уважение к нему со стороны младшего, несомненно, что марксистом Владимир) Ильич стал бы без всякой театральной передачи («Капитала» К. Маркса. — А. И.), настолько не вяжущейся с прямыми, чуждыми всякой ходульности характерами обоих братьев» («Пути революции» (Казань), 1922, № 2, стр. 7).

 

Летом 1886 года Владимир Ильич много сражался в шахматы со старшим братом Александром. Они объявили между собой матч. Каковы были условия матча и результаты его, я, к сожалению, не помню. Борьба была ожесточенная, оба молча сидели, часами не отрываясь от шахматной доски. Для меня тогда их игра была совершенно непонятна, слишком трудна, к тому же у них за игрой не было ни споров, ни азарта, что могло бы привлечь малейшее внимание, ни даже каких-нибудь разговоров.

О силе их игры в то время можно судить отчасти по следующему факту. Тем же летом Александр Ильич, живя в Кокушкине, Казанской губернии, с успехом играл, «не глядя на доску», с игроком, которому тогдашняя первая категория в Казани давала ладью вперед¹. Интересно, что одновременно с этой шахматной партией «не глядя» Александр Ильич играл на биллиарде в пять шаров и вел счет своим очкам.

Во время своего состязания братья играли только по вечерам. Несмотря на то, что это было в каникулярное время, когда оба они были свободны, я не помню ни одного случая, чтобы они играли в шахматы до обеда. Утренние часы посвящались серьезным занятиям. По-моему, этот факт чрезвычайно показателен и характерен для них обоих, особенно если вспомнить, что старшему было 20 лет, а Владимиру Ильичу всего 16.

В это лето, первое после смерти отца, мы занимали одну половину нашего дома (по Московской улице), ту, которая к Свияге, другая же, к центру города, сдавалась квартирантам. Там, внизу, в маленькой комнатке, обращенной во двор, и происходило обычно шахматное состязание между старшими братьями.

Вспоминаю, между прочим, такой случай: они сосредоточенно сидели в этой комнате за шахматной доской, освещенной лампой, окно было открыто, но засетчено проволочной сеткой. Мы, ребята, играли на дворе и в освещенное окно видели неподвижные и молчаливые фигуры шахматистов. Одна девочка, лет двенадцати, подбежала к окну и крикнула: «Сидят, как каторжники за решеткой»... Братья быстро обернулись к окну и серьезно посмотрели вслед за убегавшей проказницей. Настоящей железной решетки они еще не знали, но, должно быть, она уже чувствовалась ими, как что-то неминуемое и совершенно неизбежное в те времена.

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 63).

¹ И. Н. Чеботарев сообщает, что иногда во время прогулок, «если не было подходящих тем для разговора, они (Александр Ильич и Владимир Ильич. — А. И.) играли в шахматы втемную — a Taveugle — без доски и фигур, исключительно по памяти, удерживая в воображении расположение фигур. Возвратись домой, они расставляли фигуры на доске и доигрывали партию. Эта игра a l'aveugle показывает, как велика была у обоих братьев память и сила воображения, как умело они руководили своими шахматными фигурами, при самых неожиданных атаках противника» («Юный пролетарий», 1922, № 1, стр. 38).

 

Оба брата (Владимир Ильич и Александр Ильич. — А. И.) умели упорно работать, оба были революционно настроены. Но сказывалась, вероятно, разница возрастов. Александр Ильич не обо всем говорил с Владимиром Ильичем. Вот что рассказывал Владимир Ильич.

Брат был естественником. Последнее лето, когда он приезжал домой, он готовился к диссертации о кольчатых червях и все время работал с микроскопом. Чтобы использовать максимум света, он вставал на заре и тотчас же брался за работу. «Нет, не выйдет из брата революционера, подумал я тогда, — рассказывал Владимир Ильич, — революционер не может уделять столько времени исследованию кольчатых червей». Скоро он увидел, как он ошибся.

Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине. М., 1957, стр. 11-12.

...Я слышал от Александра (Ильича. — А. И.), что еще с лета 1886 года Владимир интересовался политическими и экономическими вопросами. Но Александр ни разу не упоминал при этом, что он или Владимир близко интересуются подпольной революционной литературой.

Ив. Чеботарев («Об Ильиче». Л., 1924, стр. 137).

Втягиваясь в революционную работу, конспирируя даже от Анны Ильиничны, он (Александр Ильич. — А. И.) в последнее лето, приехав домой, ничего не говорил о ней никому. А Ильичу ужасно хотелось с кем-нибудь поговорить о тех мыслях, которые зародились у него. В гимназии он не находил никого, с кем бы можно было поговорить об этом. Он рассказывал как-то: показалось ему, что один из его одноклассников революционно настроен, решил поговорить с ним, сговорились идти на Свиягу. Но разговор не состоялся. Гимназист начал говорить о выборе профессии, говорил о том, что надо выбрать ту профессию, которая поможет лучше устроиться, сделать карьеру. Ильич рассказывал: «Подумал я: карьерист какой-то, а не революционер», — и не стал с ним ни о чем говорить.

Н. К. Крупская (Воспоминания родных о В. И. Ленине. М., 1955, стр. 183).

В 8-м классе нам предстояло держать трудные экзамены по математике, и мы просили Ильича помочь нам. Собирались человек 5 — 6 в классе и с помощью Ульянова решали трудные задачи.

М. Ф. Кузнецов. Первый ученик. «За коммунистическое просвещение», 1937, 22 января.

...Бывало, что Володя предлагал мне интересные задачи. Вот одна из них: между двумя деревьями протекает река с параллельными берегами. Где построить мост, чтобы дорога была кратчайшей? (Теперь подобные задачи помещаются в элементарной геометрии, как примеры на построение методом перенесения.)

Володя указал также, как сокращенно возводить в квадрат числа, кончающиеся на 5. Дал два примера, а вывести и доказать общность этого правила предоставил мне самому:

1) 65² = 6х7х100 + 25

1) 105²=10х11х100 + 25

Если теперь эти выводы можно встретить в элементарном учебнике, то тогда они не были еще распространены, и когда я их привел — произвели в гимназии, где я учился, большой эффект.

Этим не исчерпываются все задачи и примеры, которые давал мне в разное время Владимир Ильич.

Н. И. Веретенников. Детские годы В. И. Ульянова (Ленина) в Кокушкине. «Красная новь», 1938, № 5, стр. 158.

Он (Владимир Ильич. — А. И.) любил заниматься математикой и мог без затруднения решать задачи из сборника задач, предлагавшихся в то время на аттестат зрелости. Благодаря Вл(адимиру) Ильичу образовался кружок любителей математики, и занятия по этому предмету пошли успешно, тем более что преподаватель математики Федотченко не умел заинтересовать нас своим пассивным методом преподавания, сообщая на уроках лишь одну теорию без решения задач. Под руководством Вл(адимира) Ильича была проделана масса трудных задач, и в результате оканчивающие курс гимназии в 1887 году решили задачи, присланные из управления Казанского учебного округа для экзамена на аттестат зрелости.

М. Ф. Кузнецов. Юношеские годы Владимира) Ильича Ульянова-Ленина. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

...В седьмом и восьмом классах даже вошло в обычай, что Ульянов приходил за полчаса ранее начала занятий и делал для собравшихся вокруг него товарищей переводы трудных греческих и латинских авторов, попутно объясняя все непонятные для русского гимназиста обороты и формы этих мертвых языков.

В. П. Толстой. Обрывки воспоминаний о проведенных с Вл(адимиром) Ил(ьичем) Ульяновым гимназических годах. «Москва», 1957, № 7, стр. 104.

Владимир Ильич, далеко оставляя позади себя своих сверстников по гимназии, делился с ними своими познаниями; он не считался ни с временем, ни с местом, когда кто-либо приходил к нему за помощью, за знаниями; всем им Владимир Ильич оказывал бескорыстно ценные услуги, имевшие решающее подчас значение на их дальнейшую жизнь.

Воспоминания И. Я. Яковлева, записанные А. В. Жиркевичем. Цит. по книге В. Алексеева и А. Швера, стр. 48.

И. Я. Яковлев, сообщив Володе Ульянову о бедственном положении выдающегося молодого человека из народа, предложил ему сделать доброе дело — заниматься с Охотниковым по языкам, предупредив его, что тот заплатить ему за его труды не в состоянии. Ульянов согласился заниматься с Охотниковым даром, около 1 1/2 лет давал ему уроки и успешно подготовил его к экзамену...

Будучи преподавателем в чувашской школе, Охотников женился на учительнице женского отделения этой школы.

Володя Ульянов бывал у молодой четы, приходя на уроки к Охотникову, навещал и детей Яковлева.

Запись воспоминаний И. Я. Яковлева, сделанная А. В. Жиркевичем. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Учитель этот (Н. М. Охотников. — А. И.) был Чувашии родом, преподававший в чувашской школе. У него были большие способности к математике. Он прошел ее самостоятельно за гимназический курс; ему хотелось заниматься ею и дальше. Но для поступления в университет надо было сдать экзамен за гимназию по всем предметам и по древним языкам.

Конечно, для чувашина, плохо знавшего русский язык, это было нелегко, к тому же способности у него к языкам и общественным наукам были далеко не блестящи. И все же Володя, которому близкий знакомый нашей семьи, инспектор чувашской школы Яковлев, предложил заниматься с Охотниковым и подготовить его к экзамену, взялся и подготовил своего ученика в полтора — два года, несмотря на свои собственные занятия в двух последних классах. И Охотников сдал в один год с Володей экзамен при гимназии и поступил в университет¹. Надо добавить еще, что занимался Володя со своим учеником бесплатно.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 32.

¹ Будучи студентом 2-го курса физико-математического факультета Казанского университета, Н. М. Охотников в октябре — ноябре 1888 года был переводчиком в судебном процессе над 46 крестьянами-чувашами из деревни Старые Урмары, Цивильского уезда, Казанской губерния, оказавшими сопротивление властям при переделе общинной земли. К сожалению, пока ничего не известно о встречах Владимира Ильича с Н. М. Охотниковым в Казани. А. И. Яковлев (см. его книгу «Иван Яковлевич Яковлев», изд. 2, Чебоксары, 1958, стр. 45) пишет, что Н. М. Охотников «сгорел на 4-м курсе от чахотки, едва успев в качестве молодого одаренного ученого блеснуть среди казанских университетских математиков».

 

Один мой коллега, близкий мой товарищ и друг, преподаватель математики в чувашской школе Никифор Михайлович Охотников, природный чувашин из крестьян Чистопольского уезда Казанской губернии, надумал очень смелый по тому времени план: подготовиться, выдержать... экзамен в гимназии на аттестат зрелости и поступить в университет на математический факультет. План свой он открыл Ивану Яковлевичу (Яковлеву. — А. И.) и получил от него согласие и одобрение... При строгом и требовательном начальнике, каким был Ив(ан) Як(овлевич), без его разрешения об этом нечего было и думать. Притом Охотников был человек женатый, связанный семейными заботами, а жалованье получал всего 30 рублей в месяц.

...Для подготовки по древним языкам и словесности он начал искать репетитора из старшего класса гимназии. Тогдашний директор гимназии Ф. М. Керенский указал как на лучшего репетитора — на гимназиста последнего класса Владимира Ильича Ульянова... Вл(адимир) Ильич охотно согласился.., и принялся энергично репетировать Н. М. Охотникова, причем Охотников должен был в неделю три раза по вечерам ходить к нему на дом. Сам же В. И. Ульянов к Охотникову ходил очень редко.

Зиму 1886 — 87 учебного года Охотникову пришлось работать в высшей степени напряженно, при его слабом физическом сложении: до обеда он давал уроки по математике в классах, по вечерам через день ходил на уроки к Вл(адимиру) Ильичу, который задавал ему работу и на дом. В другие дни по вечерам мы с ним вместе работали по подготовке по истории, географии, космографии и по истории русской литературы в объеме гимназического курса. Откровенно должен сказать, что по этим предметам наша совместная работа бывала подчас не по силам нам. В этих случаях мой коллега всегда прибегал к помощи Владимира) Ильича, и последний с великой охотой приходил на помощь и для нас Гордиев узел¹ не разрубал, а распутывал. Иногда во время занятий становились в тупик, и тут же Охотников со сторожем, а больше с учениками посылал к Владимиру) Ильичу Ульянову записки с просьбою разъяснить трудные для нас места из учебников. Посланный иногда возвращался с ответной запиской с разъяснением или же обратно приносил записки, говоря, что Ульянова не застал дома. Чтобы не быть голословным, приведу текст одной такой записки, случайно сохранившейся в моей книге, учебнике по всеобщей истории Иловайского²: «26 апреля 1887 г. В. И.! § 30 (из истории средних веков). Борьба Вельфов (гвельфов. — А. И.) и Гибеллинов³. К какой партии из них принадлежали Генрих Гордый и Конрад III? Н. Охотников». Записка без ответа, не заставшая дома адресата. В этих случаях Охотников уже получал от него разъяснения лично, когда являлся к нему на урок.

Охотников был в высшей степени высокого мнения о Владимире) И(льиче) Ульянове и говорил, что на всякие недоуменные вопросы по всем предметам дает точные, определенные, ясные ответы. Занятия с Ульяновым у Охотникова были настолько плодотворны, что он решил весной вместе с ним в VIII классе держать экзамен на аттестат зрелости...

У Охотникова остались самые теплые, сердечные чувства признательности к Владимиру) Ильичу Ульянову. Всегда он говорил о нем, как о человеке с высоким авторитетом, хотя сам был лет на 7 — 8 (точнее, на 10 лет. — А. И.) старше его...

Его (Владимира Ильича. — А. И.), несомненно, занимала идейная сторона дела: хотел он вывести на путь к высшему образованию человека из крестьянской, трудовой среды и при том инородца-чувашина, который затем мог быть полезным и нужным руководителем своих соплеменников. Приятно вспомнить нам, чувашам, что Вл(адимир) Ильич Ульянов в лице Охотникова в ранние свои годы имел соприкосновение к делу образования чувашей... ⁴

Воспоминания В. Никифориева. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Гордиев узел — по древнегреческой легенде, запутанный узел, которым фригийский царь Гордий прикрепил ярмо к дышлу колесницы. «Разрубить гордиев узел» означает найти простое, смелое решение сложного, запутанного вопроса.

² Дмитрий Иванович Иловайский (1832 — 1920) — историк ярко выраженного реакционно-монархического направления, автор ряда официальных учебников всеобщей и русской истории для младших, средних и старших классов гимназий. В этих учебниках исторический процесс сводился к деятельности царей и полководцев, роль народных масс совершенно игнорировалась. Владимир Ильич резко отрицательно относился к учебникам Иловайского. 24 декабря 1894 года в письме из Петербурга, советуя сестре Марии Ильиничне для поправки здоровья бросить гимназию и ехать за границу, он писал: «Там можно поосмотреться и остаться учиться чему-нибудь более интересному, чем история Иловайского или катехизис Филарета (?)» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 5).

³ Гвельфы и гибеллины — политические партии в Италии в XII — XV веках. Гвельфы, к которым принадлежали преимущественно торгово-ремесленные слои, боролись против германских императоров и их сторонников в Италии — гибеллинов, состоявших из феодальной знати.

⁴ Никифор Михайлович Охотников (I860 — 1892) — автор ряда историко-педагогических работ, внесших значительный вклад в развитие культуры чувашского народа. К ним относятся: «Записки чувашина о своем воспитании», «Обучение чуваш грамоте», неопубликованное исследование об использовании экскурсионного метода в обучении детей математике. Особенного внимания заслуживают «Записки чувашина о своем воспитании», отличающиеся подлинным гуманизмом и последовательно демократическим подходом к проблемам воспитания молодежи.

 

Вл(адимир) Ил(ьич) проявил блестящие способности в изучении русского языка и словесности: лучшие домашние и классные письменные работы по словесности принадлежали ему; сочинения отличались не только логикой изложения, глубиною содержания, но и художественным творчеством.

М. Ф. Кузнецов. Юношеские годы Владимира) Ильича Ульянова-Ленина. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

В архиве (Симбирской) гимназии нам удалось найти полный список тем по русскому языку, какие давались в IV, V и VIII классах, когда в них учился Владимир Ильич. Самые письменные работы не сохранились, остался лишь перечень тем этих первых произведений Владимира Ильича. Мы приводим их здесь полностью.

В 1882 — 83 году, в IV классе¹:

За I полугодие: Описание окрестностей гор (ода) Симбирска.

Лошадь и польза, приносимая ею человеку.

Волга в осеннюю пору.

Как Ломоносов учился грамоте дома и наукам в Москве.

Глушь и пустыня (сравнение).

Ярмарочный день в городе.

Птица и рыба (сравнение по плану).

За II полугодие: Зима и старость (сравнение).

Польза ветра.

Описание своих занятий и впечатлений в форме письма к товарищу или родственникам.

Зимний вечер.

Описание весны.

Письменное изложение прочитанного на уроке отрывка на латинском языке из Корнелия Непота и Юлия Цезаря (по одному изложению на полугодие).

В 1883 — 84 учебном году, в V классе²:

За I полугодие: Наводнение.

Горы, их красота и польза.

Отличительные черты поэзии лирической.

Скупой и расточительный (характеристика).

Не всякому слуху верь (рассуждение).

За II полугодие: Польза земледелия.

Быт рыцарей и характеристика главных лиц драмы «Скупой рыцарь» Пушкина.

Польза путешествий.

Польза изобретения письменности.

Письменное  изложение  содержания нескольких глав из Саллюстия об Югуртинской войне³.

В 1886 — 87 учебном году, в VIII классе:

За I полугодие: Значение Куликовской битвы (срок подачи 15. IX).

Сентиментальное направление в русской литературе (20. X).

В чем выражается истинная любовь к отечеству (17. XI).

Необходимость труда (15. XII).

Заслуги духовенства в смутное время Русского государства (классная работа).

За II полугодие: Характеристические черты поэзии Пушкина.

В чем должна выражаться любовь детей к родителям.

Местничество в древней Руси и табель Петра Великого о рангах.

Влияние книгопечатания на успехи просвещения.

Происхождение и причины распространения раскола.

Н. О. Рыжков. Симбирская гимназия в годы учения А. И. и В. И. Ульяновых (1874 — 1887 гг.). Ульяновск, 1931, стр. 21 — 23.

¹ Дело канцелярии директора Симбирской гимназии № 462 за 1883 год.

² Дело № 491 за 1885 год.

³ Гай Крисп Саллюстий (86 — 35 годы до нашей эры) — римский историк, сторонник Юлия Цезаря, автор сочинений «Югуртинская война», «О заговоре Каталины», «История». Будучи противником римской знати, показывал ее развращенность, неспособность управлять государством.

 

Сочинения Ульянова по словесности всегда отличались громадной силой мысли и всегда с большим удовольствием прочитывались вслух всему классу.

 П. Ушаков. Мои воспоминания о гимназических годах Владимира Ильича. «За мир и труд» (Ростов-на-Дону), 1925, 10 января.

Он (Владимир Ильич. — А. И.) не ограничивался учебниками и рассказами учителя, чтобы написать сочинение, а брал книги из библиотеки, и сочинения его получались обстоятельные, тема была очень хорошо разработана и изложена хорошим литературным языком. Директор гимназии, преподававший в старшем классе словесность, очень любил Володю, хвалил постоянно его работы и ставил ему лучшие отметки.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 26.

Когда задавали на дом сочинения, он (Владимир Ильич. — А. И.) никогда не писал их накануне подачи, наспех, просиживая из-за этого ночь, как это делало большинство его товарищей-гимназистов. Наоборот, как только объявлялась тема и назначался для написания срок, обычно двухнедельный, Владимир Ильич сразу брался за работу. Он составлял на четвертушке бумаги план сочинения с введением и заключением¹. Затем брал лист бумаги, складывал его пополам в длину и на левых полосах листа набрасывал черновик, проставляя буквы и цифры согласно составленному плану. Правые полосы листа пли широкие поля оставались чистыми. На них в последующие дни он вносил дополнения, пояснения, поправки, а также ссылки на литературу — смотри там-то, страница такая-то.

Постепенно, день за днем, правые полосы листа первоначального черновика испещрялись целым рядом пометок, поправок, ссылок и т. д. Затем, незадолго до срока подачи сочинения, он брал чистые листы бумаги и писал все сочинение начерно, справляясь со своими пометками в различных книгах, которые у него уже были припасены заранее. Теперь ему оставалось только взять чистую тетрадь и переписать чернилами набело вполне обработанное и готовое сочинение.

Между прочим, Владимир Ильич никогда (в гимназии) не писал черновиков чернилами, исключительно карандашом. При этом он очинивал карандаш чрезвычайно тонко, с какой-то особой любовью, так что буквы получались, как тонкие нити. Как только карандаш тупился или ломался, он с новым усердием очинивал его вновь и вновь, доводя до идеального состояния.

Мне, мальчику 12 — 13 лет, очень нравилось следить за тем, как Владимир Ильич пишет сочинения; я пробирался в его отсутствие к первому листу черновика и удивлялся, как быстро первая половина листа заполнялась все новыми и новыми строчками.

Преподавателем словесности у Владимира Ильича и ближайшим оценщиком его сочинений был тогдашний директор Симбирской гимназии Федор Михайлович Керенский², отец известного эсера. Тот восхищался сочинениями Владимира Ильича и очень часто ставил ему не просто пять, а пять с плюсом. Не раз он говорил нашей матери, что ему особенно нравится в сочинениях Владимира Ильича продуманная система, обилие мыслей при сжатости, ясности и простоте изложения.

У матери долгое время хранились некоторые гимназические сочинения Владимира Ильича, но, к сожалению, в связи с многочисленными переездами из города в город, с жандармскими обысками и т. д. они все растерялись.

В своих ученических сочинениях (уже тогда) Владимир Ильич придерживался хорошего правила древних: чтобы мыслям было просторно, а словам тесно.

Д. Ульянов (Воспоминания родных о В. И. Ленине. М., 1955, cтp. 83 — 84).

¹ М. И. Ульянова вспоминала: «Составление плана при писании статьи или книги сделалось привычкой Владимира Ильича. Опубликованные в Ленинских сборниках и Сочинениях Ленива материалы показывают, что и к своим устным докладам, которые он делал обычно без записей, он составлял всегда предварительно план» («Неделя», 1963, № 52, стр. 5).

¹ За время учебы в гимназии у Владимира Ильича было три учителя русской словесности. В первом и втором классах ее преподавал Николай Михайлович Нехотяев — резкий, но справедливый педагог, по отзыву директора, — «требовательный и добросовестный». В третьем и четвертом классах этот предмет вел Павел Степанович Тихановский. По своей методико-педагогической подготовке он стоял выше других учителей-словесников. Добросовестно выполняя свои обязанности, Тихановский прививал гимназистам любовь к своему предмету, учил их хорошо писать сочинения по литературе. Ф. М. Керенский преподавал русскую словесность в пятом — восьмом классах. Уделяя серьезное внимание улучшению преподавания русского языка и словесности, он в то же время был большим формалистом, решительным противником всякой критической мысли. Больше всего им ценились чистая, аккуратно исписанная тетрадь, умение писать без грубых орфографических ошибок и стилистически правильно излагать свои мысли.

 

За все сочинения Керенский ставил Ильичу всегда пятерки. Но однажды, возвращая сочинение, он сказал Ильичу недовольным тоном: «О каких это угнетенных классах вы тут пишете, при чем это тут?» Ученики заинтересовались, сколько же поставил Ульянову за сочинение Керенский. Оказалось, все же пятерка стоит.

Н. Крупская. Детство и ранняя юность Ильича. «Большевик», 1938, № 12, стр. 69.

Вл(адимир) Ильич проявил блестящие способности в изучении русской словесности: он хорошо знал литературу 40-х и 60-х годов 19-го века, хотя писатели означенного периода не проходились в гимназии и сочинения их были запретными для учащихся...

Вл(адимир) Ильич в совершенстве владел французским и немецким языками, он свободно читал в подлиннике сочинения историков великой французской революции и немецких экономистов.

М. Ф. Кузнецов. Гимназические годы В. И. Ленина. По личным воспоминаниям его товарища. «Вопросы просвещения» (Ульяновск), 1924, № 4, стр. 3, 4.

Следующей осенью (то есть осенью 1886 года. — А. И.) уже после отъезда Саши, если верить воспоминаниям одного из товарищей Володи¹, они начали вдвоем переводить с немецкого «Капитал» Маркса. Работа эта прекратилась на первых же страницах, чего и следовало ожидать: где же было зеленым гимназистам выполнить такое предприятие?

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 96 — 97).

¹ Кузнецова. — Примечание А. И. Ульяновой-Елизаровой.

 

Чрезвычайно работоспособный и любознательный, он (Владимир Ильич. — А. И.) уже в последнем классе гимназии тяготел к изучению экономических и общественных вопросов...

М. Ф. Кузнецов. Юношеские годы Вл(адимира) Ильича Ульянова-Ленина. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Особенно силен был Владимир Ильич в истории¹. Этот предмет читал нам хороший учитель Яснитский, умевший заинтересовать учеников. Объяснив урок, он заставлял одного из лучших учеников повторить его.

Чаще других Яснитский вызывал к доске рассказывать уроки Владимира Ильича.

П. Ушаков. Мои воспоминания о гимназических годах Владимира Ильича. «За мир и труд» (Ростов-на-Дону), 1925, 10 января.

¹ Во всех классах гимназии истории отводилось 12 учебных часов в неделю (по 2 часа с третьего по восьмой класс включительно). Преподаватель истории обычно читал лекции также и по географии (по 2 часа в неделю во втором — четвертом классах и по 1 часу в седьмом и восьмом). Николай Сергеевич Яснитский преподавал историю и географию во втором — четвертом и в выпускаем классах гимназии. «Яснитский, — вспоминает один из гимназистов, — считался в наше время одним из лучших педагогов... Внешность его была неказиста: высокий, рябой, с кудрявой шевелюрой.., говорил очень быстро, был очень подвижен, никогда не сидел на кафедре, а все ходил по классу, учащиеся его любили, он был очень требовательный, но не злой».

С 1874 по 1884 год историю и географию преподавал Сергей Николаевич Теселкин — друг И. Н. Ульянова, образованный человек, хороший педагог и талантливый преподаватель. Будучи заведующим гимназической библиотекой, он пропагандировал среди гимназистов произведения Белинского, Герцена, Чернышевского, Добролюбова, Писарева.

До 1886 года историю преподавал также Александр Васильевич Кролюницкий, который, как и Теселкин, умел заинтересовать учащихся новыми мыслями, смелыми идеями.

 

В 1887 году, когда Володя был в последнем классе, нашу семью постигло другое тяжелое несчастье: за участие в покушении на царя Александра III был арестован Александр Ильич в Петербурге.

Владимиру Ильичу пришлось тогда первому услышать это тяжелое известие и подготовить к нему мать.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 32.

В марте месяце 1887 г. я получила письмо от родственницы Марьи Александровны — Песковской¹, в котором она сообщала о событии в Петербурге, об участии Александра в заговоре, об аресте его и Анны Ильиничны и просила известить об этом Марью Александровну, предварительно подготовивши ее. По получении письма я тотчас же послала в гимназию за Володей, который был тогда в последнем, восьмом, классе, чтобы посоветоваться с ним. Я сообщила ему содержание письма и дала его прочитать.

Крепко сдвинулись брови Ильича, он долго молчал. Передо мной сидел уже не прежний бесшабашный, жизнерадостный мальчик, а взрослый человек, глубоко задумавшийся над важным вопросом: «А ведь дело-то серьезное, — сказал он, — может плохо кончиться для Саши»².

Решено было, чтоб он предварительно сообщил Марии Александровне о полученном мною письме, не упоминая, насколько замешан в этом Александр. «Вечером я приду, и мы постараемся сообщить Марье Александровне обо всем». Но не прошло и часу после его ухода, является Марья Александровна, бледная, серьезная, готовая принять и это новое горе на свои слабые плечи³.

«Дайте мне письмо», — серьезно проговорила она. О подготовлении и предварительных разговорах не могло быть и речи. Я дала ей письмо. Она прочитала. «Я сегодня уеду; навещайте, пожалуйста, без меня детей» — вот все, что она сказала, и ушла.

Перед отъездом Марья Александровна ровным, спокойным голосом делала распоряжения, давала наставления прислуге и Владимиру Ильичу, как старшему из оставшихся⁴.

После отъезда Марьи Александровны я часто заходила к Ульяновым⁵.

Володя большею частью был суров и молчалив, сидел у себя в комнате, и только когда приходил к младшим сестрам и брату, по-прежнему шутил и забавлял их, устраивая для них игрушки, играя с ними в лото, давая решать разные ребусы и шарады.

Когда приходилось говорить с ним о брате, он повторял: «Значит, он должен был поступить так, — он не мог поступить иначе».

В. В. Кашкадамова («А. И. Ульянов», стр. 274).

¹ Екатерина Ивановна Веретенникова — начальница женской гимназии в Петербурге, вышедшая замуж за умеренно либерального публициста М. Л. Песковского.

² По словам И. Лалаянца (см. его книгу «У истоков большевизма». М., 1934, стр. 20), Владимир Ильич говорил ему, что «для него, как и для всей их семьи, это участие (Александра Ильича в деле 1 марта 1887 года. — А. И.) явилось полнейшей неожиданностью, тем более что брат, как студент-естественник, всецело ушел в свои научные и практические занятия по естествознанию...»

³ А. И. Ульянова-Елизарова вспоминает, что в феврале 1887 года один из сослуживцев покойного отца, И. В. Ишерский, ставший директором народных училищ, «в ответ на мою просьбу, писал мне о матери. Он писал, что за самое последнее время она (то есть Мария Александровна. — А. И.) стала спокойнее и бодрее, между тем как дня, связанные с годовщиной смерти отца, переживались ею очень тяжело» («А. И. Ульянов», стр. 117).

⁴ Няни Варвары Григорьевны в это время в доме не было: она гостила у себя на родине, в Пензенской губернии. Для того чтобы присматривать за меньшими детьми, Мария Александровна, уезжая в Петербург, вызвала из Казани свою сестру Анну Александровну Веретенникову. В книге «Володя Ульянов» (М. — Л., 1939, стр. 42) Н. И. Веретен-пиков вспоминал, что «в эти тяжелые дни с первым пароходом приехала (в Симбирск. — А. И.) моя мать проведать детей».

⁵ В статье «Героиня труда на ниве просвещения» А. И. Ульянова-Елизарова пишет о В. В. Кашкадамовой: «...Наше несчастье только приблизило ее к нам, и когда, после ареста брата и меня, мать поехала в Петербург, Вера Васильевна выбирала время, чтобы прибежать с другого конца города повидать оставшихся одинокими меньших, позаботиться о них» («Правда», 1925, 20 октября).

 

Владимир Ильич рассказал мне однажды, как отнеслось «общество» к аресту его старшего брата. Все знакомые отшатнулись от семьи Ульяновых, перестал бывать даже старичок учитель, приходивший раньше постоянно играть по вечерам в шахматы. Тогда еще не было железной дороги из Симбирска, матери Владимира Ильича надо было ехать на лошадях до Сызрани, чтобы добраться до Питера, где сидел сын. Владимира Ильича послали искать попутчика — никто не захотел ехать с матерью арестованного¹.

Эта всеобщая трусость произвела, по словам Владимира Ильича, на него тогда очень сильное впечатление.

Это юношеское переживание, несомненно, наложило печать на отношение Владимира Ильича к «обществу», к либералам. Он рано узнал цену всякой либеральной болтовни.

Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине. М., 1957, стр. 11.

¹  Вместе с Владимиром Ильичем попутчика для Марии Александровны искал и Н. М. Охотников. Он и нашел земляка-чуваша, который отвез Марию Александровну к поезду в Сызрань.

 

В эту трудную минуту, когда симбирские друзья и знакомые, как по команде, дружно отвернулись от семьи Александра Ильича, даже «не узнавали» его мать на улице¹, и Ульяновы остались в Симбирске одни, как на необитаемом острове, И(ван) Я(ковлевич) (Яковлев. — А. И.) был едва ли не единственным из старых друзей, кто не только не отвернулся от них, а подошел ближе...

А. И. Яковлев. Иван Яковлевич Яковлев. 1848 — 1930, изд. 2, Чебоксары, 1958, стр. 42.

¹ Одним из тех, кто, боясь навлечь на себя недовольство начальства, перестал «узнавать» Марию Александровну и кланяться ей на улице, был сослуживец Ильи Николаевича И. В. Ишерский, занявший после его смерти пост директора народных училищ Симбирской губернии. И. В. Ишерский и в дальнейшем следил за всеми ударами, которые обрушивались на семью Ульяновых. В январе 1888 года в письме бывшему инспектору В. И. Фармаковскому он не преминул сообщить: «Владимир Ульянов, принявший деятельное участие в последних студенческих беспорядках в Казани, исключен из университета с дурной аттестацией».

 

...Александр Ильич стоял на перепутье между народовольцами и марксистами¹. Он был знаком с «Капиталом» Карла Маркса, признавал намеченный им ход развития, что видно из составленной им партийной программы... Но почвы в то время для социал-демократической работы еще не было. Рабочих было мало; они были разъединены и неразвиты; к ним тогда было трудно подступиться интеллигентам, да и гнет царского деспотизма был так силен, что за малейшую попытку общения с народом сажали в тюрьму, высылали в Сибирь. И не только с народом: если студенты-товарищи организовывали какие-нибудь самые невинные кружки для чтения, для общения друг с другом, то кружки разгоняли, а студентов высылали на родину. Лишь те из молодежи, кто помышлял только о карьере да о спокойном проживании, мог оставаться безразличным к такому режиму. Все более честные, искренние люди рвались к борьбе, прежде всего, рвались хоть немного расшатать те тесные стены самодержавия, в которых они задыхались. Самым передовым это грозило тогда гибелью, но гибель не могла устрашить мужественных людей. Александр Ильич принадлежал к числу их².

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 15 — 16).

¹ В статье «Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове» А. И. Ульянова-Елизарова говорит, что старший брат Владимира Ильича «шел по дороге к революционному марксизму, который пытался еще примирить с народовольчеством, как большинство революционеров того времени, но к которому пришел бы окончательно. Кроме дальнейшей теоретической работы его привела бы к нему развивающаяся в этом направлении жизнь» («А. И. Ульянов», стр. 98). Очевидно, своего старшего брата и подобных ему имел в виду В. И. Ленин, когда впоследствии в работе «Что делать?» писал: «Многие из них (руководителей социал-демократического движения. — А. И.) начинали революционно мыслить, как народовольцы» (Сочинения, изд. 5, том. 6, стр. 180).

² 21 января 1887 года Александр Ильич писал из Петербурга своей двоюродной сестре: «Оценивая человека, я держусь всегда такой мерки: насколько он выработал себе определенные общественные идеалы, идеал иного, лучшего порядка вещей, насколько основательны и прогрессивны его убеждения и насколько энергично и самоотверженно он идет к их осуществлению» («А. И. Ульянов», стр. 132).

 

...Александр Ильич, к моему величайшему удовольствию, заявил мне, что он решил основательно познакомиться со всеми сочинениями Маркса и Энгельса, начиная с самых первых. Для начала он достал первые номера журнала «Немецко-французский ежегодник»¹ и предложил мне читать вместе с ним. Я с удовольствием принял его предложение, тем более что он владел немецким языком куда лучше меня. Помню до сих пор², как мы читали статьи об европейском вопросе и о философии права Гегеля³. Александр Ильич с восторгом следил за блестящей диалектикой Маркса и бурно выражал свой восторг. Эти часы совместного чтения мне доставляли высочайшее удовольствие. Эти чтения, происходившие обыкновенно вечером, в свободное от университетских занятий время, в квартире Александра Ильича, сопровождались комментариями, которые он делал по поводу прочитанного...

Эти чтения происходили в начале 1886/87 учебного года. Александр Ильич предполагал прочесть со мной все другие сочинения Маркса и Энгельса, какие только можно было достать в то время в Петербурге, и первым из них он намечал брошюру «К критике политической экономии» Маркса...

Рядом с идейным оживлением в середине 80-х годов среди петербургского студенчества замечается оживление в тех организациях, которые единственно могли существовать в то тяжелое время, а именно в землячествах...

А. И. Ульянов принимал живое участие в этих земляческих собраниях и был выбран делегатом от Симбирского землячества в союз объединенных землячеств Петербурга. Рядом с этим Александр Ильич, как поклонник естественных наук, не преминул организовать специально биологический кружок, в котором читались рефераты по биологии. В этом кружке участвовал и я... ⁴

Александр Ильич основал также кружок по изучению России, ее истории и ее современного положения... ⁵

Затем Александр Ильич усердно посещал легальный литературный кружок при Петербургском университете. Этот кружок находился под руководством не очень талантливого, но крайне симпатизировавшего молодежи профессора по истории литературы Ореста Миллера⁶, который дозволял студентам в рефератах и в прениях по ним, обычно на тему «Русская литература и русская жизнь», довольно большую свободу, и за это мы, студенты, очень его любили. Александр Ильич считал этот кружок чрезвычайно полезным с точки зрения общего развития студентов, а главным образом с точки зрения пропаганды революционных по существу идей, облеченных в литературную одежду. Александр Ильич в конце 1886 г. или в начале 1887 г, проектировал взять этот кружок в свои руки. Поэтому он убедил всех своих знакомых, и меня в том числе, записаться и посещать этот кружок⁷.

Центральный кружок объединенных петербургских землячеств сделался самым влиятельным кружком среди петербургского студенчества. Кроме целей самообразования и выработки революционных взглядов среди студентов этот кружок задался целью постепенно подготовлять студенчество и к активным политическим выступлениям.

Первым шагом в этом направлении была организация студенческой манифестации 19 февраля 1886 г. Собственно, манифестацию эту вызвало само правительство своей нелепой мракобеснической мерой. Помню, сколько нескончаемых страстных разговоров, сколько яростного гнева среди студенчества вызвало запрещение правительства в какой бы то ни было форме праздновать день 19 февраля 1886 г., день двадцатипятилетней годовщины освобождения крестьян. Но, несмотря на это запрещение, а вернее, именно вследствие его, кружок союза объединенных землячеств решил устроить манифестацию на улице, у Волкова кладбища, и убедить всех в том, что мракобесие правительства Александра III дошло до таких невероятных размеров, что теперь запрещают даже молебны по поводу годовщины освобождения крестьян.

На зов кружка собралось несколько сот студентов и студенток⁸ на Волновом кладбище, где, как это было решено заранее, предполагалось отслужить панихиду по писателям, ратовавшим в пользу освобождения крестьян: по Некрасову, Тургеневу, Добролюбову. Но церковь по распоряжению властей была заперта, и мы ограничились тем, что возложили венки на могилы писателей и все вместе пошли по улице. Вышло нечто вроде демонстрации. Полиция прозевала эту демонстрацию, и все обошлось благополучно. Мы разошлись по домам без какого бы то ни было инцидента. Но в нашу монотонную, бедную событиями жизнь эта манифестация внесла большое оживление...

Новый, 1886/87 учебный год начался еще большим оживлением среди студенчества. Бешеная, тупая реакция правительства с каждым новым своим ударом все более и более вызывала какое-то тревожное волнение среди студенчества — волнение, которое стихийно все возрастало и толкало на отпор, на протесты. Союзный кружок объединенных землячеств решил еще раз вывести студентов на улицу, чтобы еще раз заявить наше недовольство невыносимо тяжелыми условиями нашей жизни и привлечь к протесту по возможности большее число студентов. Все участники первой манифестации, испытавшие тогда то удивительное, поднимающее дух настроение, которое вызывается массовым выступлением на улице, охотно отозвались на зов кружка, и увлекли за собой новые слои студенчества. Заранее была определена дата выступления — 17 ноября 1886 г. в память двадцатипятилетней годовщины смерти Добролюбова. Таким образом, эта вторая манифестация была хорошо и заблаговременно проагитирована между студентами.

О. М. Говорухин. Воспоминания о террористической группе Александра Ильича Ульянова. «Октябрь», 1927, № 3, стр. 134, 135, 136, 137-138, 139-140.

¹ «Немецко-французский ежегодник» («Deutsch-Franzosische Jahrbucher) — журнал, издававшийся К. Марксом совместно с А. Руге в Париже в 1844 году. Кроме передовой статьи, написанной А. Руге, все основные статьи были написаны К. Марксом и Ф. Энгельсом. В частности, в журнале была опубликована статья «К критике гегелевской философии права. Введение», в которой К. Маркс впервые сформулировал гениальную идею об исторической миссии пролетариата — разрушителя капиталистического строя и созидателя коммунизма. В «Немецко-французском ежегоднике» помещены также статьи Ф. Энгельса «Очерки критики политической экономии» и «Положение Англии». Был выпущен всего один (двойной) номер журнала.

² Воспоминания были написаны О. М. Говорухиным в 1926 году.

³ О Гегеле см. сноску на стр. 664 наст, издания.

⁴ «Кружок этот, — пишет И. Н. Чеботарев, — понимал задачу биологии не только в узком естественноисторическом смысле, но и расширял понятие биологии на все стороны человеческой жизни — нравственную, политическую и социальную... Этот кружок чаще называли просто ульяновским: Ульянов был его главою и душою» («А. И. Ульянов», стр. 242). В кружок кроме А. И. Ульянова и О. М. Говорухина входили И. Д. Лукашевич, П. Я. Шевырев, М. И. Туган-Барановский, братья Арсений и Семен Хлебниковы и другие.

⁵ А. И. Ульянов посещал также экономический кружок, изучавший политическую экономию по комментариям Н. Г. Чернышевского к Д. С. Миллю. Членами кружка были А. В. Гизетти, И. Н. Чеботарев, С. А. и А. А. Никоновы, В. В. Бартенев, Е. Е. Гарнак, Н. Ф. Погребов, Н. П. Каракаш, М. Т. Елизаров, О. М. Говорухин, Н. В. Москопуло.

⁶ Орест Федорович Миллер (1833 — 1889) — историк русской литературы и фольклорист, профессор Петербургского университета. Его диссертация «О нравственной стихии в поэзии на основании исторических данных» (1858) вызвала резкую рецензию Добролюбова в «Современнике». Умеренный либерал-славянофил, Миллер в дальнейшем перешел на позиции народников, защищая незыблемость крестьянской общины.

⁷ Александр Ильич был главным секретарем этого кружка (научно-литературного общества). В нем принимали также участие С. Ф. Ольденбург (см. именной указатель цитируемых авторов), Ф. Ф. Ольденбург, А. А. Корнилов, А. А. Кауфман, И. М. Гревс (профессор), А. М. Дьяконов и Лаппо-Данилевский (академики). После 1 марта 1887 года кружок, по словам О. М. Говорухина, «впал в подозрение у правительства, главным образом потому, что все имевшие отношение к покушению на Александра III были записаны в члены этого кружка. Вскоре кружок этот был закрыт» (там же, стр. 137).

⁸ В демонстрации 19 февраля 1886 года, одним из организаторов которой был Александр Ильич, участвовало около 400 студентов и студенток.

 

Самым ярким воспоминанием от зимы этого (1886-го. — А. И.) года является для меня добролюбовская демонстрация. Это была первая демонстрация, в которой я принимала участие, и запомнилась она мне очень живо. Первые годы — 1883 — 1886 — никаких демонстраций не было; февральская 1886 г. произошла в мое отсутствие. Хотя обе они устраивались студентами, но были чисто политическими демонстрациями: студенческие требования отсутствовали в них вовсе. Первая из них напоминала о самой основной из реформ минувшего царствования, которые современное нам стремилось понемногу брать назад. Вторая имела в виду чествовать писателя-революционера, одного из лучших сыновей родины. Услыхала ли я о том, что демонстрация предполагается, от Саши или от кого другого, — я сказать сейчас не могу, но я была на ней все время с Сашей.

Демонстранты приезжали группами на конке прямо к Волкову кладбищу, — помню, по крайней мере, относительно нас. Мы застали там порядочную толпу, которая все возрастала¹. Налево, против кладбища, обращало на себя внимание изрядное количество городовых, еще больше их было, очевидно, спрятано во дворе, откуда они осторожно выглядывали. Ворота кладбища оказались запертыми. Все демонстранты — среди них депутаты с венками — остановились перед кладбищем. Представители пошли переговаривать с кем-то из полиции, звонившим из участка градоначальнику Грессеру. Торговались долго. Но удалось получить разрешение на пропуск только делегатов с венками, около тридцати человек. С пением «Вечной памяти» двинулись они на кладбище. Мы, все остальные, продолжали стоять перед воротами.

Когда депутация вернулась, все пошли обратно. Настроение было подъемное, крайне возмущенное; демонстрация двигалась сплоченно. И тут, при одном из поворотов, — если память мне не изменяет, при первом, с Расстанной улицы на Лиговку, — появился на коне сам Грессер и вступил в переговоры с демонстрантами. Помню его слащавый тон и гарцующего под ним коня. Мы с братом оказались совсем близко от него. Помню, что Саша произнес какую-то краткую, возмущенную реплику на его убеждения и, махнув рукой, пошел вперед вместе с более решительной частью толпы.

— Куда мы идем, Саша? — спросила я через некоторое время.

— Да вот хотели пройти по Гороховой, но, очевидно, на Невский уже идем, — ответил он, и по его тону я вывела заключение, что он стоял за более мирное направление — по Гороховой².

Недалеко от Невского, у здания участка, направо, мы увидели скачущих на нас с шашками наголо казаков. Остановившись, они преградили нам путь. Толпа стала. В то время Литовский канал не был еще засыпан, и налево от нас была решетка канала, спереди и сзади путь преграждали казаки, направо был двор участка, огромный, растянувшийся, с низким и длинным, старинного типа, зданием. Выход оставался один: в ворота участка.

Был сырой ноябрьский день с пронизывающим туманом. Толпа, конечно, уже поредела: той сплоченности, которую мы наблюдаем при позднейших демонстрациях, в то время, понятно, еще не было. Топчась по грязи, демонстранты собирались кучками, совещались. Ко мне, стоявшей под руку с братом, подошла моя однокурсница Винберг с молодым кандидатом в профессора Клейбером.

— Что же теперь делать? — спросили они, указывая на живую цепь казаков.

— Идти вперед! — сказал брат, и его нахмуренное лицо приняло выражение какой-то железной решимости, жутью прошедшей по моим жилам³. Насилие страшно возмутило его.

— Но куда же вперед? На казаков, на шашки? — отвечал Клейбер, и оба они с недоумением глядели на брата.

Он ничего не ответил и отошел вместе со мною.

— Какой ваш брат ужасно энергичный! — сказала мне на другой день Винберг, видевшая его впервые⁴.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 101 — 102).

¹ Всего в демонстрации приняло участие около тысячи человек.

² О. М. Говорухин вспоминает: «Более благоразумные звали идти по Гороховой (так как видела, что Грессер что-то замышляет. — А. И.), но толпа неудержимо ринулась по Лиговке к Невскому» («А. И. Ульянов», стр. 217).

³ Участник этой демонстрации, хорошо знавший А. И. Ульянова по Симбирску и Петербургу, М. Драницын говорит, что Александр Ильич предложил «прорвать цепь казаков и полиции силой и продолжать путь к Невскому» («А. И. Ульянов», стр. 257).

⁴ Во время демонстрации полиция арестовала свыше десяти студентов. Ночью она произвела дополнительные аресты и обыски. Около 40 человек было выслано из Петербурга.

 

В студенчестве пошли толки о необходимости террора. Об этом заговорили даже наиболее тихие. Но необходимость хотя бы как-нибудь протестовать чувствовалась всеми. Решили, наконец, отгектографировать прокламации мирного характера с изложением всей добролюбовской истории и правительственных мер¹. Эти прокламации были разосланы по всей России, по всем слоям общества: профессорам, адвокатам, земцам, чиновникам, купцам и пр. Но это не удовлетворило многих из тех, у кого глубоко засела мысль о действительном протесте. Это-то и были инициаторы покушения 1 марта 1887 г.

Я потому так долго остановился на добролюбовской истории, что она имела огромное влияние на мартовцев, и особенно на Ульянова...² Он сосредоточился теперь на одной задаче: как свергнуть деспота?

О. М. Говорухин («А. И. Ульянов», стр. 217-218).

¹ В «Воспоминаниях о террористической группе Александра Ильича Ульянова» О. М. Говорухин указывает, что воззвание «было мастерски написано Александром Ильичом». Оно заканчивалось словами: «Грубой силе, на которую опирается правительство, мы противопоставим тоже силу, но объединенную сознанием своей духовной солидарности» («Октябрь», 1927, № 3, стр. 140).

² К этому мнению О. М. Говорухина присоединилась и А. И. Ульянова-Елизарова, также полагавшая, что «казацкий разгром добролюбовской демонстрации и репрессии после нее среди студенчества оказались последней каплей, переполнившей чашу негодования молодежи... Разочарование в возможности протеста такого рода послужило лишним толчком к террору...» (там же, стр. 218).

 

...У Александра Ильича уже сложились определенные симпатии, определенные воззрения в области общественных и политических отношений. Хотя Александр Ильич и я не были в тех самых кружках для самообразования на 1-м и 2-м курсе, но, по-видимому, он пережил ту же эволюцию взглядов, как и я. Сначала в кружке мы изучали политическую экономию вообще и Карла Маркса в особенности и затем перешли к изучению государственного права и обстоятельно ознакомились с конституциями западноевропейских государств и Сев(еро)-Американских Штатов. Благодаря этому, а равно и житейскому опыту (гнет полицейский чувствовался на каждом шагу), мы научились высоко ценить политическую свободу, как великое благо само по себе.

К таким же результатам пришел и Александр Ильич. На его квартире (на Александровском проспекте. — А. И.) на Петербургской стороне собиралась группа лиц (по преимуществу наших однокурсников): Туган-Барановский (позднее известный профессор)¹, Олейников (позднее приват-доцент медицинской академии), Говорухин, я, Сосновский² и др(угие), и за чашкой чая с ситным хлебом засиживались мы у Александра Ильича иногда до поздней ночи, обсуждая разные научные, общественные и политические вопросы.

Жгучей злобой дня был вопрос о завоевании политической свободы. Что делать? Исторический опыт западноевропейских государств недвусмысленно указывал, что перелом от абсолютизма к конституционному режиму совершался под гром уличных мятежей, так что рассчитывать на мирную эволюцию государственного строя в России не было никаких оснований. Без насильственного воздействия на самодержавную власть не обойтись. Это принуждение может вызвать внешняя война: ослабленное ею правительство может капитулировать перед обществом, передавая в его руки часть публичной власти. Дело может обойтись и без внешней войны, если правительство не выдержит напора внутренних сил — со стороны тех или иных групп населения, вступивших в активную борьбу с правительством. Какие же это слои общества или классы могут выступить на борьбу с самодержавием?

Наиболее многочисленным сословием в России было крестьянство. Можно ли было рассчитывать на его активное выступление? Александр Ильич, так же как и я, усердно посещал лекции В. И. Семевского³ по истории крестьян; в особенности для нас были поучительны крупные крестьянские движения в XVIII ст(олетии). Эти исторические данные, а равно и неудачные опыты народников, ходивших в народ, недвусмысленно нам указывали, что не крестьянство нанесет решительный удар самодержавию. Наши взоры пришлось направить в иную сторону...

Революционная интеллигенция, рабочий класс, тогда еще малосорганизованный и малосознательный, далее либеральные круги общества и отчасти земства — вот какие слои населения являлись передовыми элементами по нашим соображениям. Сопоставляя все эти элементы с мощью и организованностью царского правительства, мы не могли не видеть огромной несоразмерности сил борющихся противников, не могли не чувствовать тревоги за будущее, за исход борьбы...

Жизненные требования как самого правительства, так и общества заставляют усиливать производство, и промышленность стихийно будет развиваться, само собой понятно, по типу капиталистическому. Отсюда неизбежен вывод: Россия должна пережить фазу капитализма, т. е. разовьется влиятельный класс крупной буржуазии и многочисленный сорганизованный новыми условиями производства и сознающий свои интересы рабочий класс. Вследствие этого изменение старого политического строя неизбежно.

Если предвидится такой ход грядущих событий, то нужна ли террористическая борьба?

На этот вопрос мы себе ответили: да, нужна, необходима.

Во-первых, исторический опыт нас учит, что достижение конституционного режима осуществляется раньше, чем сложится сильная влиятельная рабочая партия, и что в борьбе с абсолютизмом принимают деятельное участие и другие заинтересованные группы населения.

Во-вторых, сам процесс организации рабочего класса при абсолютизме идет очень туго и болезненно вследствие того, что рабочие в этом случае должны вести борьбу на два фронта: с капиталистами и правительством.

В-третьих, под сильными ударами народовольцев заколебалось самодержавие и не была исключена возможность, что «при новом сильном ударе правительство пойдет на уступки».

В-четвертых, наконец, решительная террористическая борьба поднимает боевое настроение передового общества.

Все эти соображения толкали нас продолжать дело народовольцев...

Программа террористической фракции партии «Народной воли», которую сформулировал Александр Ильич, была составлена нами, потому что наши взгляды эволюционировали до некоторой степени от народовольческих. Чтобы показать некоторое отличие, мы и приняли название «фракции». С одной стороны, мы хотели установить преемственную связь с разгромленной партией «Народной воли»; мы относились с глубоким благоговением к погибшим народовольцам и томящимся в тюрьмах, а с другой — мы хотели выявить некоторый уклон воззрений в сторону социал-демократического учения. При этом следует иметь в виду, что составление этой программы было сделано поспешно в пылу напряженной практической деятельности; у нас не было ни возможности, ни времени тщательно обсуждать и взвешивать каждое слово.

Из всех прямых участников дела 1 марта только я и Александр Ильич рвались к научной деятельности⁴. Несмотря на наши юные годы (Александру Ильичу было едва 21 год, а мне 23 года) у нас был большой запас разносторонних знаний. Мне и Александру Ильичу улыбалась перспектива остаться при университете⁵ и всецело отдаться так страстно любимым нами научным занятиям. Но печальные условия общественной и политической жизни звали нас на борьбу. Кругом нас чувствовалось и виделось столько гнета, горя, нищеты и невежества, что уклоняться от борьбы было невозможно.

Александр Ильич со свойственной ему прямолинейностью утверждал, что активно бороться со всем этим злом не только долг, обязанность каждого честного развитого человека, любящего свою родину, но и его органическая потребность...

Эта борьба с самодержавием сулила нам виселицу или в лучшем случае бессрочную каторгу.

Отказаться от личной жизни и предстоящих успехов, погибнуть в расцвете сил и молодости и причинить своей смертью глубокое горе и долгие годы страдания своим родным и друзьям — все это, разумеется, очень тяжело, мучительно, однако с этим можно примириться. Но из глубины моей души поднимался тихий и слабый, но пронизывающий, жгучий вопль протеста. Чей же это голос звал меня к жизни?

С каждым годом круг моих знаний быстрыми взмахами расширялся во всех направлениях, и светоч науки озарял мне ярким светом все новые и новые области, завлекая меня все дальше и дальше в безбрежный океан знаний. Мысль моя работала неустанно, лихорадочно, и душа моя была захвачена, пленена величием, мощью и красотою науки. Она была для меня неисчерпаемым источником чистых радостей, сильных возвышенных переживаний. Я видел, как в этом бурлящем и клокочущем океане знания зарождаются молодые созданьица, мои собственные новые еще неоформленные идеи, как они группируются в зачаточные теории, обещавшие со временем вырасти в новые стройные оригинальные теории. И вот это поколение новонарождающихся идей обрекалось мною на погибель, — мне их было невыразимо жаль, было невыносимо больно, так же мучительно, как отцу слышать вопль своих детей, ведомых им самим на казнь...

Эту душевную трагедию пережил и Александр Ильич. От природы он был сдержан, молчалив и не склонен к экспансивным излияниям, но мы понимали друг друга без слов. Не раз я видел Александра Ильича сидевшим неподвижно, подперши голову обеими руками, с глубокой печалью на лице и взором, устремленным вдаль. И чем ближе было к развязке, тем угрюмее и мрачнее становился Александр Ильич. Тяжело и печально было распрощаться с жизнью, в особенности с тем, что в ней есть наиболее светлого, дорогого и привлекательного — с самостоятельным творчеством⁵.

Вот почему, когда дни нашей жизни уже были сочтены, мы не могли расстаться с любимыми нашими научными занятиями. Я уже писал в своих воспоминаниях, как однажды в самое горячее время практической деятельности я нигде не мог найти Александра Ильича и только, наконец, застал его в зоологическом кабинете спокойно потрошащим морских тараканов (Idothea entonon), привезенных ему из Кронштадта. Подавленный бременем текущих революционных дел, он урывками предавался научной работе.

И. Д. Лукашевич («А. И. Ульянов», стр. 189-190, 191, 192, 194, 195-196).

¹ Михаил Иванович Туган-Барановский (1865 — 1919) — русский буржуазный экономист; один из видных представителей «легального марксизма», в дальнейшем один из «критиков» марксизма, открыто выступавший с защитой капитализма. В период первой русской революции (1905 — 1907 годов) вступил в партию кадетов, в 1917 — 1918 годах был активным деятелем буржуазной контрреволюции на Украине (министр финансов Украинской центральной рады).

² М. И. Сосновский — студент из Полтавского землячества.

³ Василий Иванович Семевский (1848 — 1916) — историк, виднейший представитель народнического направления в русской историографии. В 1882 — 1886 годах читал необязательный курс в Петербургском университете, запрещенный затем министром народного просвещения И. Д. Делиновым. В 1888 году издал труд «Крестьянский вопрос в России в XVIII в. и первой половине XIX в.» (2 тома), защищенный в 1889 году в Московском университете в качестве докторской диссертации.

¹ О. М. Говорухин пишет в «Воспоминаниях о террористической группе Александра Ильича Ульянова»: «Прежде всего в Александре Ильиче поражал меня его большой, глубокий ум. Я всегда удивлялся той быстроте и той легкости, с которой он читал самые трудные книги, как «Капитал» Маркса, сочинения Спенсера и другие. При более близком знакомстве с ним на меня произвело еще более сильное впечатление другое драгоценное качество его ума — это способность мыслить самостоятельно, оригинально, способность, чрезвычайно редко встречающаяся в людях. Эта способность выражалась в умении ставить новые вопросы, новые задачи, идти дальше того, что уже было сделано, будь это в области естественных или общественных наук» («Октябрь», 1927, № 4, стр. 155).

² И. Н. Чеботарев рассказывает, что «проф(ессор) Вагнер проектировал оставить его (Александра Ильича. — А. И.) при университете по кафедре зоологии; а в то же время проф(ессор) Бутлеров желал, чтобы Ульянов избрал своей специальностью химию» («А. И. Ульянов», стр. 241).

¹ Лукашевич объясняет это настроение, отмечаемое и другими, только болью расставаться с научным творчеством. Но ведь его могло вызвать и сомнение в избранном пути, и недовольство постановкой дела, и мысли о матери, о семье. — Примечание А. И. Ульяновой-Елизаровой.

 

Страстно любивший свою науку, талантливый и очень знающий естественник, которого прочили в профессора, он (Александр Ильич. — А. И.) уже на третьем курсе был награжден за свою работу по зоологии («Исследование строения сегментарных органов пресноводных Annulata». — А. И.)¹ золотой медалью, а на четвертом курсе, 20 лет, вступил в террористический кружок, состоявший почти исключительно из студентов и главным образом из естественников, которые, проходя основательно химию, научились изготовлять динамит. Александр Ильич взялся помогать в приготовлении динамита и выделке бомб, а когда пришлось, вследствие отъезда двоих из участников, взял на себя руководство покушением... Как он, так и его ближайшие соучастники — Лукашевич, Шевырев², Осипанов ³ — говорили, что только вследствие полной невозможности распространять свои взгляды путем устного и письменного слова взялись они за террор...

...Только невозможность борьбы другими способами толкнула его (Александра Ильича. — А. И.) на террор.

Александр Ильич, как и некоторые другие члены его кружка и вообще студенты его времени, вел занятия с рабочими. Он вел лично не один кружок, а кроме того, направлял товарищей и в другие кружки. Одно время он считал даже, что имеет связи со всем Васильевским островом...⁴ Он был уже хорошо знаком с Марксом, перевел даже сам и готовил к изданию одно его сочинение.

Он не разделял уже взглядов народников на самостоятельное значение нашей общины, на то, что она может перейти непосредственно в социалистический строй, и народником себя уже не считал. Разделяя в общем взгляды Маркса, он и его товарищи не отошли еще, как и вся молодежь того времени, от народовольческих идей, они не видели вследствие особенного положения России возможности применять в ней практически социал-демократическое учение, хотя и считали социал-демократов своими ближайшими товарищами, как высказался в своей программе А(лександр) И(льич). Уже не называя себя народовольцами, они взяли лишь название террористической фракции партии «Народная воля» именно затем, чтобы показать в данное время свое согласие с необходимостью террористической деятельности, и, откладывая более подробное обсуждение программных разногласий, они стояли в то время как бы на перепутья между народовольцами и социал-демократами. Об этом говорит и составленная Александром Ильичем программа их фракции, которая не была еще напечатана и не попала к жандармам и в черновике. Но Александр Ильич сам предложил восстановить ее по памяти в Петропавловской крепости⁵, несомненно отягощая этим свое положение. Но благодаря этому она дошла до нас в бумагах департамента полиции, и мы имеем теперь ясное представление о том, чем являлась идейно эта группа, и имеем все основания полагать, что и они, как многие из их тогдашних единомышленников, определились бы, если бы остались живы, в скором времени как революционные социал-демократы.

А. И. Ульянова-Елизарова. Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове. Предисловие. М — Л., 1931, стр. 11, 12, 13.

¹ Работа А. И. Ульянова впервые опубликована в 41-м томе «Трудов Института истории естествознания и техники» Академии наук СССР — «Из истории биологических наук», выпуск 10. М. — Л., 1961, стр. 16 — 27.

² Петр Яковлевич Шевырев (1863 — 1887) — студент Петербургского университета, народоволец. В 1886 году участвовал в создании террористической фракции «Народной воли», организовал доставку взрывчатых веществ. По делу 1 марта 1887 года приговорен к смертной казни и повешен в Шлиссельбурге 8 мая 1887 года.

³ Василий Степанович Осипанов (1861 — 1887) — участник «дела 1 марта 1887 года», студент Петербургского университета. Родился в семье солдата в Томске. С 1881 по 1886 год учился в Казанском университете сначала на медицинском, а затем на юридическом факультете. Осенью 1886 года поступил на 4-й курс Петербургского университета. На процессе Осипанов показал, что приехал в Петербург «с революционной целью и имел намерение сперва лично совершить покушение на жизнь государя», но, познакомившись с членами кружка, вошел в его состав. Казнен 8 мая 1887 года.

⁴ «Этой работе, — вспоминает М. Драницыи, — Александр Ильич придавал громадное значение, и благодаря максимуму проявленной им энергии он в короткий срок достиг больших результатов. Занятия с рабочими велись маленькими группами при строгой конспирации, бее обозначения фамилий (сам Александр Ильич назывался «Ильич» и другими прозвищами), и заключались в чтении избранных книг и в беседах по выработанной программе... Кружки делились на группы по степени подготовленности... Среди книг фигурировали: Энгельс, Маркс, Ф. Лассаль, литературные издания Л. Толстого и много других. Темой бесед были вопросы политико-экономические, связанные с уничтожением рабства и с преобразованием отношений капиталистической и поземельной собственности и т. п.» («А. И. Ульянов», стр. 258, 259).

⁵ Сделал он это 21 марта 1887 года.

 

...Мне, одному из первых, принадлежит мысль образовать террористическую группу, и я принимал самое деятельное участие в ее организации, в смысле доставания денег, подыскания людей, квартир и пр.

Что же касается до моего нравственного и интеллектуального участия в этом деле, то оно было полное, т. е. все то, которое дозволяли мне мои способности и сила моих знаний и убеждений1.

Александр Ульянов. Показание на процессе 20 — 21 марта 1887 г. «Первое марта 1887 г.» М.-Л., 1927, стр. 373.

¹ В рукописи последний абзац отчеркнут Александром III; на поде его пометка: «Эта откровенность даже трогательна!!!»

 

...Бывшие студенты С.-Петербургского университета: казак Потемкинской станицы, области войска Донского, Василий Денисьев Генералов¹, государственный крестьянин станицы Медведовской, Кубанской области, Пахомий Иванов Андреюшкин², мещанин гор. Томска Василий Степанов Осипанов, сын надворного советника Михаил Никитин Канчер, дворянин Петр Степанов Горкун, купеческий сын Петр Яковлев Шевырев, сын действительного статского советника Александр Ильин Ульянов, дворянин Бронислав Иосифов Пилсудский, дворянин Иосиф Дементьев Лукашевич, а также: мещанин Степан Александров Волохов, дворянин аптекарский ученик Тит Ильин Пашковский, сын псаломщика, кандидат С.-Петербургской духовной академии Михаил Васильев Новорусский³,  крестьянка, акушерка Марья Александрова Ананьина и херсонская мещанка, акушерка Ревекка (Раиса) Абрамова Шмидова, — принадлежа к преступному сообществу, стремящемуся ниспровергнуть, путем насильственного переворота, существующий государственный и общественный строй, образовали во второй половине 1886 года тайный кружок для террористической деятельности, а в декабре того же года согласились между собою посягнуть на жизнь Священной Особы Государя Императора, для каковой цели Генералов, Андреюшкин и Осипанов, вооружившись разрывными метательными снарядами, в сопровождении Канчера, Горкуна и Волохова, принявших на себя обязанность известить метальщиков особым условленным сигналом о проезде Его Величества, — вышли 1-го марта 1887 года на Невский проспект с намерением бросить означенные снаряды под экипаж Государя Императора, но были около полудня того же числа задержаны чинами полиции, не успев привести своего намерения в исполнение...

Из правительственного сообщения о деле 1 марта 1887 года. «Правительственный вестник», 1887, 9 мая.

¹ Василий Денисович Генералов (1867 — 1887) — народоволец, студент Петербургского университета. Родился в семье казака. Идейно Генералов определился как социал-демократ, но, считая, что яри создавшихся тогда в России условиях лучшей формой политической борьбы является систематический террор, в конце 1886 года вошел в состав террористической фракции «Народной воли». 27, 28 февраля и 1 марта выходил в качестве метальщика на Невский проспект, где и был арестован. Казнен 8 мая 1887 года.

² Пахомий Иванович Андреюшкин (1865 — 1887) — участник «дела 1 марта 1887 года», крестьянин. Окончив городское училище и гимназию, в 1886 году поступил на физико-математический факультет Петербургского университета и, как убежденный противник самодержавного строя, присоединился к готовившемуся покушению на Александра III. 1 марта 1887 года был арестован с метательным снарядом в руках. Казнен 8 мая 1887 года.

³ См. именной указатель цитируемых авторов.

 

Покушение, как известно, окончилось неудачей. Три раза выходившим на Невский метальщикам и сигнальщикам не пришлось встретить царя, и они были арестованы. Привлеченные к делу в самое последнее время сигнальщики Канчер и Горкун не выдержали перед угрозой смертной казни и рассказали на допросах все, что знали. На основании их показаний были взяты и руководители: Ульянов, Лукашевич и Шевырев¹.

А. И. Ульянова-Елизарова. Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове. Предисловие. М. — Л., 1931, стр. 14.

¹ А. И. Ульянов был схвачен полицейской засадой на квартире Канчера. П. Я. Шевырева арестовали 7 марта в Ялте.

 

Мария Александровна во время ареста (Александра Ильича. — А. И.) приезжала ненадолго в Симбирск, говорила, что хлопочет о смягчении наказания, и, как величайшее счастье, считала пожизненную каторгу: «Я тогда уехала бы к нему: старшие дети уже большие, а младших я возьму с собой».

Ей казалось, что теперь она старшего сына любит больше всех остальных детей. Но мечте этой не суждено было осуществиться...

Впоследствии Мария Александровна рассказывала о своем свидании с сыном. Видимо, она завоевала симпатию начальства¹. К ней, по ее словам, относились очень деликатно, обещали смягчить наказание, если бы Александр раскаялся, и поручили ей переговорить с ним об этом.

Воспоминания В. В. Кашкадамовой. Цит. по книге В. Алексеева и А. Швера, стр. 30, 33.

¹ Наглядное представление о том, какого рода была эта «симпатия», дают приводимые далее распоряжения Александра III и министра внутренних дел Д. Толстого.

 

Умоляю, пощадите детей моих!¹ Нет сил перенести это горе и нет на свете горя такого лютого и жестокого, как мое горе! Сжальтесь над моей несчастной старостью! Возвратите мне детей моих!

М. А. Ульянова — Александру III, 28 марта 1887 года. Цит. по книге Р. Ковнатор «Мать Ленина». Куйбышев, 1943, стр. 25.

¹ М. А. Ульянова имеет в виду Александра Ильича и Анну Ильиничну, которая была арестована на квартире брата 1 марта 1887 года и просидела в доме предварительного заключения до 11 мая.

 

Мне кажется желательным дать ей (то есть М. А. Ульяновой. — А. И.) свидание с сыном, чтобы она убедилась, что это за личность — ее милейший сынок, и показать ей показания ее сына, чтобы она видела, каких он убеждений.

Резолюция Александра III на письме М. А. Ульяновой, 30 марта 1887 года. Цит. по книге Б. С. Итенберга и А. Я. Черняка «Александр Ульянов». М., 1957, стр. 60.

Нельзя ли воспользоваться разрешенным государем Ульяновой свиданием с сыном, чтобы она уговорила его дать откровенное показание, в особенности о том, кто, кроме студентов, устроил все это дело¹. Мне кажется, это могло бы удаться, если б подействовать поискуснее на мать².

Министр внутренних дел Д. Толстой — директору департамента полиции П. Дурново у 30 марта 1887 года. «А. И. Ульянов», стр. 336.

¹ «У властей, — говорит А. И. Ульянова-Елизарова, — было в то время глубокое убеждение, что за студентами, посаженными на скамью подсудимых, были более серьезные инициаторы, члены страшной партии «Народной воли» («А. И. Ульянов», стр. 336).

² На письме надпись рукой П. Дурново: «Вызвать ко мне г-жу Ульянову завтра к 12 час. 30. III».

 

Вот, следовательно, каким махинациям обязана мать (Мария Александровна. — А. И.), подавшая первое прошение о свидании с сыном еще 14. III, разрешению свидания с ним.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 336).

Рассказывала она (Мария Александровна. — А. И.) и о своих свиданиях с Сашей. На первом из них¹ он плакал и обнимал ее колени, прося простить причиняемое ей горе; он говорил, что кроме долга перед семьей у него есть долг и перед родиной. Он рисовал ей бесправное, задавленное положение родины и указывал, что долг каждого честного человека бороться за освобождение ее.

— Да, но эти средства так ужасны, — возразила мать.

— Что же делать, если других нет, мама, — ответил он.

Он очень старался на этом и на следующих свиданиях примирить мать с ожидавшей его участью.

— Надо примириться, мама! — говорил он.

Он напоминал ей о меньших детях, о том, что следующие за ним брат и сестра кончают с золотыми медалями и будут утешением ей.

 — Я хотел убить человека — значит, и меня могут убить, — сказал он на одном из свиданий.

А. И. Ульянова-Елизарова. Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове. М. — Л., 1931, стр. 140-141.

¹ Первое свидание Марии Александровны с сыном состоялось 30 марта 1887 года.

 

После отъезда Шевырева и Говорухина¹ на Ульянова легла главная работа; он оказался наиболее на виду, как главный руководитель покушения, о нем было известно более, чем о других. И Александр Ильич, видя по предъявленным ему показаниям Горкуна и Канчера, что дело открыто, признал свое участие в нем... Он указал вполне точно и правдиво те части работы, которые он выполнял, принципиальные мотивы, толкнувшие его на террор. Добровольно уточняя свою роль в деле, он этим даже отягчал свое положение...

Александр Ильич видел, что при данном составе подсудимых он один может — а следовательно, должен — выступить с принципиальной речью, с обоснованием взглядов всей группы, мотивов, приведших ее к террору. Поэтому он отказался от защитника и вместо защитительной произнес речь, поясняющую, что побудило его пойти на покушение против царя.

«Речь эта, — говорит его сопроцессник Новорусский, — изложенная в правительственном стенографическом отчете в сокращении, лишь в очень слабой степени может передать то впечатление, какое получили мы, слушавшие ее».

А в одном из нелегальных изданий того времени говорится:

«Речь, произнесенная Ульяновым, произвела очень сильное впечатление; ее сравнивают с речью Желябова...»

...То, что дошло до нас об этом негласно происходившем в крепких застенках самодержавия процессе, показывает нам хотя теперь основные мотивы и убеждения Александра Ильича, его принципиальную чистоту, отсутствие каких-либо личных побуждений; и теперь, через грань... десятилетий, раскрывается перед нами то, что руководило лучшими представителями тогдашней молодежи, что давало ей силы, прощаясь с только начавшейся жизнью, идти на муки, на смерть, да еще при полной безнадежности какого-либо результата от этой жертвы на ближайшее время. Не только ничего в оправдание себя он не произнес, но он брал на себя, где мог, вину других...

А кроме того, Александр Ильич, как всякий убежденный революционер, старался использовать всякий суд, чтобы выяснить свои взгляды, мотивы своих поступков...

И действительно, кое-что из речи Александра Ильича, из его поведения и выступлений на суде просочилось еще и тогда, окружив его личность ореолом, и передавалось устно, служа примером для молодежи².

А. И. Ульянова-Елизарова. Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове. Предисловие. М. — Л., 1931, стр. 14 — 15, 17 — 18.

¹ На допросе прокурор Ковалевский говорил А. И. Ульяновой-Елизаровой: «Шевырев уехал в Крым, Говорухин скрылся за границу, а вот брат остался бойцом на поле битвы» («А. И. Ульянов», стр. 121).

² Г. В. Плеханов в заграничном «литературно-политическом обозрении» «Социал-демократ» писал, что «мужество людей вроде Ульянова и его товарищей напоминает нам мужество древних стоиков» («История русской литературы», том 9, часть 1. М. — Л., 1956, стр. 80). 15 октября 1887 года в № 15 журнала польской социалистической эмиграции в Швейцарии «Пшедсвит» была опубликована поэма «Ульянов», в которой неизвестный автор восторгался мужеством и героизмом Александра Ильича. «Студент Ульянов смело умирал, уверенный, что он будет отомщен», — говорилось в поэме. Революционно настроенные студенты Петербургского университета в специально выпущенной листовке поклялись продолжать дело, за которое погиб А. И. Ульянов и его товарищи: «Мы скажем всей России: смотри, как умеют бороться и умирать твои революционеры! Мы глубоко запечатлели их славные имена в своих сердцах и будем воспитывать на их примерах себя и лучших детей своей земли» («Ленинградский университет в воспоминаниях современников», том 1. Л., 1963, стр. 303).

 

Я могу отнести к своей ранней молодости то смутное чувство недовольства общим строем, которое, все более и более проникая в сознание, привело меня к убеждениям, которые руководили мною в настоящем случае. Но только после изучения общественных и экономических наук это убеждение в ненормальности существующего строя вполне во мне укрепилось, и смутные мечтания о свободе, равенстве и братстве вылились для меня в строго научные и именно социалистические формы. Я понял, что изменение общественного строя не только возможно, но даже неизбежно. Каждая страна развивается стихийно по определенным законам, проходит через строго определенные фазы и неизбежно должна прийти к общественной организации. Это есть неизбежный результат существующего строя и тех противоречий, которые в нем заключаются. Но если развитие народной жизни совершается стихийно, то, следовательно, отдельные личности ничего не могут изменить в ней и только умственными силами они могут служить идеалу, внося свет в сознание того общества, которому суждено иметь влияние на изменение общественной жизни. Есть только один правильный путь развития — это путь слова и печати, научной печатной пропаганды, потому что всякое изменение общественного строя является как результат изменения сознания в обществе. Это положение вполне ясно формулировано в программе террористической фракции партии «Народной воли»... Таким образом, я убедился, что единственный правильный путь воздействия на общественную жизнь есть путь пропаганды пером и словом. Но по мере того, как теоретические размышления приводили меня все к этому выводу, жизнь показывала самым наглядным образом, что при существующих условиях таким путем идти невозможно. При отношении правительства к умственной жизни, которое у нас существует, невозможна не только социалистическая пропаганда, но даже общекультурная; даже научная разработка вопросов в высшей степени затруднительна...

Наша интеллигенция настолько слаба физически и не организована, что в настоящее время не может вступать в открытую борьбу, и только в террористической форме может защищать свое право на мысль и на интеллектуальное участие в общественной жизни. Террор есть та форма борьбы, которая создана XIX столетием, есть та единственная форма защиты, к которой может прибегнуть меньшинство, сильное только духовной силой и сознанием своей правоты против сознания физической силы большинства. Русское общество как раз в таких условиях, что только в таких поединках с правительством оно может защищать свои права... Конечно, террор не есть организованное орудие борьбы интеллигенции. Это есть лишь стихийная форма, происходящая оттого, что недовольство в отдельных личностях доходит до крайнего проявления. С этой точки зрения это есть выражение народной борьбы, пока потребность не получила нравственного удовлетворения. Таким образом, эта борьба не только возможна, но она и не будет чем-нибудь новым, приносимым обществу извне: она будет выражать собою только тот разлад, который дает сама жизнь, реализуя ее в террористический факт... Реакция действует угнетающим образом на большинство; но меньшинству интеллигенции, отнимая у него последнюю возможность правильной деятельности, правительство указывает на тот единственный путь, который остается революционерам, и действует при этом не только на ум, но и на чувство. Среди русского народа всегда найдется десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело. Таких людей нельзя запугать чем-нибудь... Если мне удалось доказать, что террор есть естественный продукт существующего строя, то он будет продолжаться...

Вое это я говорил не с целью оправдать свой поступок с нравственной точки зрения и доказать политическую его целесообразность. Я хотел доказать, что это неизбежный результат существующих условий, существующих противоречий жизни. Известно, что у нас дается возможность развивать умственные силы, но не дается возможности употреблять их на служение родине.

Александр Ульянов. Речь на процессе 18 апреля 1887 года. «Первое марта 1887 г.». М.-Л., 1927, стр. 289, 290, 291 — 292, 293.

Мать рассказывала мне, что пошла на одно заседание суда. Близким родственникам предоставлялось это право. Как раз на этом заседании выступал со своей защитительной речью Александр Ильич. Мать передавала:

 — Я удивилась, как хорошо говорил Саша: так убедительно, так красноречиво. Я не думала, что он может говорить так. Но мне было так безумно тяжело слушать его, что я не могла досидеть до конца его речи и должна была выйти из зала.

А. И. Ульянова-Елизарова. Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове. М. — Л., 1931, стр. 140.

На суде я уже видел его (А. И. Ульянова. — А. И.) совершенно спокойным, как бывало на студенческих собраниях. Решение, последнее и бесповоротное, было принято.

Ясным подтверждением этого, а равно характеристикой личности Александра Ильича служат его слова, которые ему удалось шепнуть Лукашевичу на суде:

«Если вам будет нужно, говорите на меня».

Это желание принять на себя вину другого сквозило так явно во всех его показаниях до суда и на суде, что даже прокурор (Н. А. Неклюдов. — А. Л.) стал недоверчиво относиться к ним. И в своей обвинительной речи, разграничивая то, что совершил каждый подсудимый, он определенно подчеркнул:

 — Ульянов приписывает себе много такого, чего он в действительности не совершал.

В тоне, каким это было сказано, не чувствовалось ни малейшего упрека в том, что Александр Ильич возвеличивает себя, старается казаться больше того, что он есть, или заботится о том, чтобы он другим казался выше и значительнее, чем он был на самом деле. Ему была совершенно чужда какая бы то ни было рисовка, похвальба и т. д... Это была редкая натура, от которой даже на людей других убеждений веяло чистотой, благородством и моральностью его побуждений.

М. В. Новорусский («А. И. Ульянов», стр. 207).

На суде он (Александр Ильич. — А. И.) говорил так, когда его спросили: «Почему же вы не бежали за границу?» — «Я не хотел бежать, я хотел лучше умереть за свою родину». На суде он выказал себя тем, что он есть. Он приковал к себе все внимание публики и суда. Но он не успел себя проявить тем, чем он мог быть.

О. М. Говорухин («А. И. Ульянов», стр. 223).

 

Он (профессор Н. И. Ильминский. — А. И.)¹, зная лично И(лью) Н(иколаевича) и М(арию) А(лександровну) Ульяновых, не побоялся вступиться, по просьбе И(вана) Я(ковлевича) (Яковлева. — А. И.), за жизнь судимого в 1887 г. за покушение на жизнь Александра III Александра Ильича Ульянова...

По этому поводу в апреле 1887 г. ездил к Ильминскому в Казань Владимир Ильич, тогда ученик VIII класса гимназии, встреченный, несмотря на тяжесть и опасность деда, Ильминским ласково и приветливо. Ходатайство Ильминского за Александра Ульянова успеха не имело и повлекло за собою резкое замечание по адресу самого Ильминского, несмотря на все тогдашнее расположение к нему петербургских властей.

А. И. Яковлев. Иван Яковлевич Яковлев. 1848 — 1930, изд. 2. Чебоксары, 1958, стр. 35.

¹ Николай Иванович Ильминский (1822 — 1891) — педагог, работавший по просвещению национальных меньшинств, профессор Казанского университета, а затем директор Казанской русско-инородческой учительской семинарии.

 

Приговором Особого Присутствия Правительствующего Сената, состоявшимся 15 — 19 апреля 1887 года, все поименованные подсудимые...¹ обвинены в преступлениях, предусмотренных 241 и 243 ст(атьями) улож(ения) о нак(азаниях), Сердюкова же — в преступлении, предусмотренном 243 ст(атьей) улож(ения) о наказаниях) ², причем признаны: Шевырев — зачинщиком и руководителем преступления, Осипанов, Генералов, Андреюшкпн, Ульянов, Канчер, Горкун и Волохов — сообщниками, из числа коих Ульянов принимал самое деятельное участие как в злоумышлении, так и в приготовительных действиях к его осуществлению; остальные же подсудимые: Лукашевич, Новорусский, Ананьина, Пилсудский, Пашковский и Шмидова — пособниками, содействие которых было более или менее необходимо для совершения преступления, и приговорены к лишению всех прав состояния и смертной казни чрез повешение.

Определив следующее по закону подсудимым наказание, Особое Присутствие, приняв во внимание обнаруженные на суде обстоятельства, служащие к смягчению вины Канчера, Горкуна, Волохова, Ананьиной, Пилсудского, Пашковского, Шмидовой и Сердюковой, постановило повергнуть часть сих осужденных на Высочайшее усмотрение, ходатайствуя пред Его Императорским Величеством о Всемилостивейшем соизволении на замену определенной им смертной казни следующими наказаниями: Горкуну, Канчеру, Волохову и Ананьиной — каторжными работами на двадцать лет, Пилсудскому — каторжными работами на пятнадцать лет, Пашковскому — каторжными работами на десять лет, Шмидовой — ссылкою на поселение в отдаленнейших местах Сибири, с лишением всех их всех прав состояния и с последствиями по 25 и 20 ст(атьям) улож(ения) о нак(азаниях), и Сердюковой — заключением в тюрьме на два года, с лишением некоторых, указанных в 50 ст(атье) уложения) о нак(азаниях), лично и по состоянию присвоенных ей прав и преимуществ, и с последствиями по 51 ст(атье) уложения) о нак(азаниях).

По воспоследовании сего приговора поступили от одиннадцати осужденных всеподданнейшие просьбы о помиловании или облегчении их участи, причем лишь ходатайства Лукашевича, Канчера, Горкуна и Волохова признаны были Особым Присутствием Правительствующего Сената заслуживающими Высочайшего внимания.

30-го апреля сего года Министр Юстиции, согласно 1 и 2 п(унктам), 945, 1060 и 1061 ст(атей) уст(ава) угол(овного) судопр(оизводства), повергал на Высочайшее Его Императорского Величества воззрение приговор Особого Присутствия на предмет лишения семи осужденных: дворян — Ульянова, Горкуна, Пилсудского, Пашковского, Лукашевича, Канчера и кандидата духовной академии Новорусского — всех прав состояния и по поводу ходатайства Особого Присутствия Правительствующего Сената о смягчении наказания осужденным Канчеру, Горкуну, Волохову, Ананьиной, Пилсудскому, Пашковскому, Шмидовой и Сердюковой. В то же время Министр Юстиции всеподданнейше представил на Всемилостивейшее воззрение Его Величества поданные осужденными просьбы о помиловании или облегчении их участи с заключением по оным Особого Присутствия Правительствующего Сената.

По означенному всеподданнейшему докладу 30-го апреля сего 1887 года последовало Высочайшее Его Императорского Величества соизволение на лишение всех прав состояния вышепоименованных семи осужденных и на смягчение участи Марьи Ананьиной, Бронислава Пилсудского, Тита Пашковского, Ревекки (Раисы) Шмидовой и Анны Сердюковой в пределах, указанных в приговоре Особого Присутствия Правительствующего Сената 15 — 19 апреля 1887 года.

Вместе с тем Государю Императору благоугодно было Всемилостивейше повелеть: заменить осужденным Иосифу Лукашевичу, Михаилу Новорусскому, Михаилу Канчеру, Петру Горкуну и Степану Волохову смертную казнь ссылкою их в каторжные работы: первых двух — без срока, Канчера же, Горкуна и Волохова — на десять лет каждого, с лишением всех их всех прав состояния и с последствиями по 25 и 26 ст(атьям) улож(ения) о нак(азаниях).

Из правительственного сообщения о деле 1 марта 1887 года. «Правительственный вестник», 1887, 9 мая.

¹ См. выдержку из правительственного сообщения о деле 1 марта 1887 года на стр. 283 — 284 наст, издания.

² Анне Адриановне Сердюковой ставилось в вину то, что она, «узнав о сем злоумышлении от одного из участников оного и имея возможность заблаговременно довести о том до сведения властей, не исполнила этой обязанности».

 

После суда в доме предварительного заключения убитая горем мать долго убеждала и просила его подать прошение о помиловании.

— Не могу я сделать этого после всего, что я признал на суде, — ответил Саша, — ведь это было бы неискренно¹.

На этом свидании присутствовал некий молодой прокурор Князев, несколько раз отходивший к дверям и выходивший даже из камеры, чтобы дать матери возможность переговорить свободнее с сыном. При последних словах брата он обернулся и воскликнул:

— Прав он, прав!

— Слышишь, мама, что люди говорят! — заметил брат.

— У меня тогда просто руки опустились! — рассказывала мать.

Он говорил ей о Шлиссельбурге, единственно возможной для него замене смертной казни, об ужасе вечного заключения.

— Ведь там и книги дают только духовные; ведь этак до полного идиотизма дойдешь². Неужели ты бы этого желала для меня, мама?

Мать указывала, конечно, что он молод, что многое может измениться.

— Позвольте и мне присоединиться к словам вашей матушки, — вмешался в разговор присутствовавший в другой раз на свидании начальник дома предварительного заключения, — вы молоды, и ваши взгляды могут измениться.

Мать передавала, что Саша отвечал и ему так же твердо, но вместе с тем внимательно, как он относился ко всем людям.

Он говорил и матери на свиданиях в доме предварительного заключения, куда был переведен из Петропавловской крепости на время суда, что ему тут хорошо «и люди все тут такие симпатичные»³.

Он просил мать на одном из свиданий выкупить его золотую университетскую медаль, заложенную за 100 рублей⁴, продать ее — она стоила 130 рублей — и полученные таким образом 30 рублей отдать некому Тулинову, которому он остался должен эту сумму. Просил он также разыскать и вернуть две одолженные им редкие книги.

На вопрос матери на свидании после суда, нет ли у него какого-нибудь желания, которое она могла бы исполнить, Саша сказал, что хотел бы почитать Гейне. Мать затруднилась, где достать эту книгу. Тогда достать ее брату взялся присутствовавший на свидании прокурор Князев⁵.

Последнее свидание с братом мать имела в Петропавловской крепости. Она рассказывала мне о тягостной обстановке этого свидания за двумя решетками с расхаживающим между ними жандармом. Но она говорила также, что в этот раз она явилась повидать брата, окрыленная надеждой. Распространились слухи, что казни не будет, и материнское сердце, конечно, легко поверило им. Передать об этом при суровых условиях свидания она не могла, но, желая перелить в брата часть своей надежды и бодрости на все предстоящие ему испытания, она раза два повторила ему на прощание:

 — Мужайся!

Так как надежды ее не сбылись, то вышло, что этим словом она простилась с ним, она проводила его на казнь.

А. И. Ульянова-Елизарова. Воспоминания об Александре Ильиче Ульянове. М. — Л.,   1931, стр. 140-144.

¹ Упоминаемый ниже товарищ прокурора Князев в своих воспоминаниях говорит, что, «с большой душевной болью отказывая матери (в подаче прошения о помиловании. — А.И.), Ульянов привел между прочим, как хорошо помнится, такой довод, несомненно свидетельствующий о благородстве его натуры:

— Представь себе, мама, что двое стоят друг против друга на поединке. В то время как один уже выстрелил в своего противника, он обращается к нему с просьбой не пользоваться в свою очередь оружием. Нет, я но могу, — закончил он, — поступить так» (см. «А. И. Ульянов», стр. 125).

² М. Драницын вспоминает: «К характеристике Саши могу сообщить такой факт: уже после приговора он не переставал интересоваться вопросами по политической экономии и выражал свое удовольствие за посылку ему мною только что вышедшей тогда книги Л. В. Ходского «Политическая экономия в связи с финансами». Книгу эту я послал ему через покойную Марию Александровну...» («А. И. Ульянов», стр. 259).

³ А. И. Ульянова-Елизарова пишет: «В то время такого обостренного классового антагонизма, как позднее, не было; тогдашний начальник дома предварительного заключения, помнится, по фамилии Ерофеев, был человеком добродушным и располагавшим к себе; из другого персонала я помню также людей очень внимательных и сочувствующих, например фельдшерицу» («А. И. Ульянов», стр. 124).

⁴ Свою золотую медаль Александр Ильич заложил, чтобы дать деньги О. М. Говорухину для поездки за границу. 20 января 1887 года Говорухин уехал и тем самым избежал неминуемого ареста.

⁵ Князев вспоминает: «Старушка (то есть Мария Александровна. — А. И.) очень обеспокоилась, как исполнить эту просьбу, так как приобретение сочинений Гейне было обставлено какими-то цензурными формальностями. Глубоко сочувствуя ей и желая облегчить ее чем-нибудь, и сказал, что доставлю просимую книгу; поехал прямо из дома заключения в книжный магазин Меллье, где мне продали немецкое издание Гейне, которое я в тот же вечер передал Ульянову» (см. цит. книгу, стр. 143).

 

Я знала, что больше его (Александра Ильича. — А. И.) не увижу... Не знаю, как пришла домой и легла. Чувствовала, что жить больше не могу, нет силы жить. Никаких мыслей в голове, — одно желание скорее, скорее умереть, чтоб ничего но чувствовать. Сколько лежала, не помню, кажется, долго. Вдруг передо мной почему-то встало личико 8-летней Маши. Я забыла об ней, забыла обо всех... И тут я опомнилась. Нельзя умирать, надо жить.

Рассказ М. А Ульяновой в записи 3. П. Невзоровой-Кржижановской. «Исторический архив», 1958, № 2, стр. 164 — 165.

...Среди прошений осужденных по этому процессу в сенатских делах имеется и прошение А. И. Ульянова или, вернее, письменное обращение к царю, так как форма его совершенно необычна для прошений такого рода. В нем нет раскаяния, униженной просьбы, обещаний, ничего верноподданнического — даже в подписи, никакой лжи.

Обращаясь к Александру III, он писал:

«Я вполне сознаю, что характер и свойства совершенного мною деяния и мое отношение к нему не дают мне ни права, ни нравственного основания обращаться к вашему величеству с просьбой о снисхождении в видах облегчения моей участи. Но у меня есть мать, здоровье которой сильно пошатнулось в последние дни, и исполнение надо мною смертного приговора подвергнет ее жизнь самой серьезной опасности. Во имя моей матери и малолетних братьев и сестер, которые, не имея отца, находят в ней свою единственную опору, я решаюсь просить ваше величество о замене мне смертной казни каким-либо иным наказанием.

Это снисхождение возвратит силы и здоровье моей матери и вернет ее семье, для которой ее жизнь так драгоценна, а меня избавит от мучительного сознания, что я буду причиной смерти моей матери и несчастья всей моей семьи.

Александр Ульянов».

Как из текста, так и из подписи, — просто именем и фамилией, — видно, что документ этот менее всего может быть назван обычным прошением. Так расценивали его, очевидно, и царские слуги, которые не доложили его даже Александру III, как было сказано в департаменте полиции родственнику Песковскому...

Чем же было вызвано это обращение к царю? (На нем нет даты, но ею следует считать 24 апреля, потому что 23 было днем окончательного объявления приговора, а срок кассации истекал 25 в 12 часов дня.)

Оно возникло при следующих обстоятельствах. Муж двоюродной сестры, Матвей Леонтьевич Песковский, видя отчаяние моей матери и боясь за ее силы и рассудок, решил во что бы то ни стало побудить брата подать прошение о помиловании. Добившись разрешения на свидание с братом, он не пустил в этот день на свидание мать, заявив ей, что этим она ему все дело испортит, и отправился один.

Мать просила его все же не говорить брату чего-нибудь очень сильного, не расстраивать его, на что Песковский с досадой сказал: «Что же вы не хотите, чтобы ваш сын был спасен?»

Оп сообщил брату, как рассказал мне потом, о болезни матери, вследствие которой она не могла прийти и на свидание, о том, что она так потрясена, что он боится либо за ее жизнь, либо за рассудок. Он сказал, что долг брата, как старшего, подумать, в каком положении останутся при этом новом несчастье лишь за год назад потерявшие отца четверо меньших братьев и сестер; что долг его, как виновника всех вновь обрушившихся на его семью несчастий, сделать все от него зависящее, — даже с точки зрения личной и тягостное, — чтобы отвратить от семьи хотя бы это худшее несчастье.

Песковский был литератором с бойким пером, умевшим, где нужно, прикрашивать (помню некоторые его рассказы). Можно себе представить поэтому, что он не пожалел красок для того, чтобы изобразить состояние матери, мотивировать свое убеждение, что казни она не перенесет...

Представляя брату, что это новое несчастье нависло над его семьей почти неотвратимо, усиленно налегая на самую слабую его струну — на то, что он должен сделать нечто, — хотя бы и очень трудное для себя, — для других, Песковский уверил его подать прошение.

Но и при решимости сделать все зависящее от него для того, чтобы спасти мать, облегчить участь меньших, при его обостренном чувстве виновности перед семьей (см. его письмо к сестре двумя днями спустя¹), Александр Ильич мог говорить только языком вполне честного, ни от чего не отрекающегося, сознающего свое достоинство человека. А это был не тот язык, который требовался раболепствующим клевретам самодержавия. Понятно, это прошение в кавычках не удовлетворило никого.

«Ничего не вышло, потому что он написал совсем не так, как я говорил ему, — передавал потом Песковский мне. — Никакого раскаяния и подпись даже не «верноподданный», а просто «Александр Ульянов». Александру III пишет Александр Ульянов! Конечно, на это прошение и внимания не обратили, и оно не было даже показано царю».

И тут же, вспоминая проявленную братом железную волю и преданность идее, Песковский прибавил: «Но надо сказать, что умер он как герой».

А.И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 345 — 346, 348 — 349).

¹ Письмо А. И. Ульянова к Анне Ильиничне из Петропавловской крепости опубликовано в цит. сборнике на стр. 133 — 134.

 

Приговор Особого Присутствия Правительствующего Сената о смертной казни, чрез повешение, над осужденными Генераловым. Андреюшкиным, Осипановым, Шевыревым и Ульяновым приведен в исполнение 8-го сего мая 1887 года.

Из правительственного сообщения о деле 1 марта 1887 года. «Правительственный вестник», 1887, 9 мая.

Восьмого мая были казнены Шевырев, Ульянов, Осипанов, Генералов и Андреюшкин. Говорят, держались они очень мужественно, братски расцеловались и пошли к виселице с криком:

 «Да здравствует народная воля!» ¹

В.А. Посев. Студенчество и революция 40 лет тому назад (Личные воспоминания). «Молодая гвардия», 1928, № 12, стр. 190.

¹ В первом томе своих воспоминаний «Пережитое и передуманное» (Л., 1933, стр. 101 — 102) В. А. Поссе рассказывает о том, как реагировали на «дело 1 марта» официальные круги и студенчество:

«В университете началась паника. Говорили, что царь приказал закрыть навсегда Петербургский университет, как очаг революции. Для спасения университета ректор, профессор полицейского права Андреевский, человек очень гибкий, с умной лисьей физиономией, решил устроить патриотическую демонстрацию и доказать верноподданнические чувства огромного большинства студентов.

Актовый вал был битком набит студентами-белоподкладочниками, как называли богатеньких студентов, носивших дорогие мундиры на белой атласной подкладке...

Я с трудом пробился к двери актового вала в тот момент, когда Андреевский своим звонким голосом выкрикивал:

— Любовь к отечеству неразрывно связана с любовью к государю. В ответ раздалось несколько резких голосов:

— Неправда, неправда!»

 

...Она (Мария Александровна. — А. И.) была настолько мужественна, что уже после казни брата, о которой она узнала из листка, раздаваемого прохожим на улице, одна, она пришла ко мне (в дом предварительного заключения. — А. И.) на свидание и, прося надзирательниц не ставить меня в известность о происшедшем, старалась ободрить меня, настаивала на необходимости мне беречь здоровье, успокаивала меня относительно себя.

Не умеющая лгать, как и брат, она на мой вопрос о нем сказала только: «молись о Саше». И хотя мне было безумно тяжело, я не поняла истинного смысла этих слов. Я обратила только внимание на то, с каким особым уважением пропускали ее фигуру в трауре, уходившую со свидания, лица тюремной администрации. Такая сила воли при ее переживаниях импонировала и им.

А.П. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 121).

Весной 1887 г. мой старший брат Александр казнен Александром III за покушение (1 марта 1887 г.) на его жизнь.

В.И. Ленин. Незаконченная автобиография. Ленинский сборник, том XXI, стр. 57.

Александр Ильич погиб как герой, и кровь его заревом революционного пожара озарила путь следующего за ним брата, Владимира.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 16).

Владимир Ильич с поразительной стойкостью перенес тогда этот кровавый акт царизма¹.

М. Ф. Кузнецов. Первый ученик, «За коммунистическое просвещение», 1937, 22 января.

¹ Сообщение о казни Александра Ильича и его четырех товарищей пришло в Симбирск 10 мая. В этот день утром «Симбарские губернские ведомости» выпустили экстренный листок. Гимназическая подруга Ольги Ильиничны Екатерина Арнольд вспоминает: «Как-то раз Оля пришла в класс и что-то показывает своей соседке. Затем зовет меня и показывает мне карточку брата, снятого в тюрьме. Я чуть сдержалась, чтобы не заплакать, но ее самообладание было поразительное, она, как окаменелая, ни одним мускулом лица не выдала своего горя. И вообще эти тревожные дни, когда она ждала решения его участи, она продолжала аккуратно посещать гимназию, усердно занималась. В это время приезжал ревизор из Петербурга и нам... делали поверочные испытания. И Оля поражала его своими ответами... У нас стало известно о приговоре. И вот в день предполагаемой казни Оля, как всегда, пришла в класс ровная и с виду спокойная. Но меня этот вид не мог обмануть. Как раз этот день был годов(щиной) смерти нашей бывшей начальницы и была в зале панихида. Я боялась за Олю, если она пойдет в зал. Но она пошла, и вот тут ее нервы не вынесли, ей сделалось дурно. Придя в себя, она сказала мне: «Катя, вчера его казнили». И только эти несколько слов. Ни ропота, ни проклятия.

Такое самообладание, такая сила воли могла быть только у русских людей — с сильным духом, волей и умом. Никто из нас, близких к ней людей, не касался ее больного вопроса, хранимого ею, как святыню, от взоров людей» (Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске).

 

Так и стоит перед глазами его расстроенное, печальное лицо... Я была слишком мала, чтобы понять весь ужас происшедшего, и меня, как это ни странно, больше поразил вид Владимира Ильича, через его печаль, через его горестные слова о брате я начала усваивать все значение случившегося.

Воспоминания М, И. Ульяновой. Цит. по книге Б. Волина «Ленин в Поволжье». М., 1956, стр. 34.

Это были (речь идет об Александре и Владимире Ульяновых. — А.И.), несомненно, очень яркие, каждая в своем роде, но совершенно различные индивидуальности. Обе они горели сильным революционным пламенем. Гибель старшего, любимого брата, несомненно, разожгла его ярче в душе младшего.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 98).

В начале июня 1887 г. я приехал в Симбирск, куда уже вернулась и Мария Александровна¹ с освобожденной из дома предварительного заключения дочерью Анной, ссылавшейся под надзор полиции в Казанскую губернию². Я встретил в полном сборе осиротевшую семью Ульяновых. Наравне с другими членами семьи, а может быть, и больше других, Владимир Ильич расспрашивал меня о последних днях моей совместной жизни с Александром, о допросах меня на предварительном следствии и на самом верховном суде, в особенности о впечатлении, какое произвел на меня Александр на скамье подсудимых. Обо всем этом он расспрашивал меня спокойно, даже слишком методично, но, видимо, не из простого любопытства. Его особенно интересовало революционное настроение брата.

Сам Владимир Ильич, которого я до того не видел 5 лет, произвел на меня тогда впечатление вполне уже сформировавшегося молодого человека, с серьезной теоретической подготовкой для занятий в высшем учебном заведении.

И. Чеботарев. Владимир и Александр. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Няня Ульяновых вспоминала о возвращении Мария Александровны: «Не позвонила, не постучала, тихо вошла через черный ход. Маленькие дети так и облепили мать. Смотрю, — она поседела вся» (цит. по книге Р. Ковнатор «Мать Ленина». Куйбышев, 1943, стр. 28). О том, что после казни Александра Ильича Мария Александровна вернулась в Симбирск совсем седая, рассказывает и подруга Ольги Ильиничны по гимназии В. И. Половцева. По свидетельству Н. К. Крупской, Владимир Ильич не раз говорил ей «о матери, о том, какая громадная была у нее сила воли, говорил как-то: «Хорошо, что отец умер до ареста брата, если бы был жив отец, просто не знаю, что и было бы»» («О Ленине». М., 1960, стр. 35). «Редкое мужество, — писала о матери М. И. Ульянова в статье «Памяти Александра Ильича Ульянова», — проявила она при этом и стала нам еще ближе, еще родней. А впоследствии мать была для нас и идейным товарищем, помогая всем нам, в том числе и Владимиру Ильичу, в нашей революционной работе, являя пример матери-друга и товарища, стойкого и мужественного» («Правда», 1963, 18 февраля).

² Вначале Анна Ильинична была приговорена к пяти годам ссылки в Восточную Сибирь, и Мария Александровна собиралась вместе со всей семьей следовать за ней. «Как ни разорительно распродать трудом нажитое имущество, — писала она в одном из «прошений», — но... я не могу не отправиться с остальными моими детьми в Сибирь же, с единственною целью, чтобы дочь жила при мне». В этот период она ходатайствовала, чтобы Анне Ильиничне разрешили поселиться в Томске, имея, очевидно, в виду, что по окончании гимназии Владимир Ильич сможет поступить в открывающийся там университет. Однако спустя некоторое время Марии Александровне удалось добиться более мягкого решения относительно Анны Ильиничны. 18 мая 1887 года департамент полиции сообщил казанскому губернатору, что по просьбе матери «высочайшим повелением» А. И. Ульяновой разрешено гласный надзор отбыть в деревне Кокушкино, Черемышевской волости, Лаишевского уезда, Казанской губернии (см. «Красный архив», 1935, том 6, стр. 5). Полученное Анной Ильиничной проездное свидетельство позволило ей пробыть в Симбирске до 20 июня 1887 года.

 

Володя тогда вел себя мужественно: он сознавал, что должен быть главной опорой как для измученной горем и мытарствами матери, так и для младших членов семьи.

А. И. Ульянова-Елизарова в передаче Г. Я. Лозгачева-Елизарова. Г. Лозгачев-Елизаров. Незабываемое. Саратов, 1962, стр. 124.

 

Несчастье это (казнь старшего брата. — А. И.) произвело сильное впечатление на Владимира Ильича, закалило его, заставило серьезнее задуматься над путями, которыми должна была идти революция.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 15).

Весной в 1887 году мы получили известие о казни старшего брата. Особенно запечатлелось мне выражение лица Владимира Ильича в эту минуту, когда он сказал: «Нет, мы пойдем не таким путем. Не таким путем надо идти»¹. И вот с тех пор он стал подготовлять себя к тому пути, который он считал единственно правильным для освобождения России от ига царя и капитала.

Из речи М. И. Ульяновой на пленуме Московского Совета 7 февраля 1924 года. «Правда», 1924, 8 февраля.

¹ В другом месте («О Ленине». М., 1964, стр. 10), приводя эти слова Владимира Ильича, М. И. Ульянова добавляет: «Выражение лица при этом у него было такое, точно он жалел, что брат слишком дешево отдал свою жизнь, не использовав ее так, как можно было это сделать на благо рабочего класса».

 

Ленин принадлежал к тому поколению, на глазах которого происходила борьба прежних социалистов, которые боролись с царским строем путем террора, то есть устрашения отдельных особенно злостных угнетателей, стреляли в них, кидали в них бомбами. Отдельные революционеры шли тогда на героические поступки, они шли на смерть, но они боролись в одиночку, и их борьба давала мало результатов. Старший брат Ленина, который был на несколько лет его старше, точно так же решил пойти на борьбу против царя. Он принимал участие в покушении на царя, был схвачен и казнен. И вот это сильное переживание — казнь старшего брата — заставило молодого Ленина особенно задуматься над тем, что такая борьба в одиночку, хотя это и самоотверженная, героическая борьба, дает мало результатов.

Ленин пришел к заключению, что победить может лишь рабочий класс, который должен как можно лучше сорганизоваться. Он много раз говорил, что в организации — наша главная сила. От старого героического движения против царизма, от героев «Народной воли» (так называлась партия, из которой выходили одиночки, которые боролись с царизмом) — от них унаследовало наше движение готовность к борьбе до конца.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 299.

Судьба брата имела, несомненно, глубокое влияние на Владимира Ильича. Большую роль при этом сыграло то, что Владимир Ильич к этому времени уже о многом самостоятельно думал, решал уже для себя вопрос о необходимости революционной борьбы.

Если бы это было иначе, судьба брата, вероятно, причинила бы ему только глубокое горе или в лучшем случае вызвала бы в нем решимость и стремление идти по пути брата. При данных условиях судьба брата обострила лишь работу его мысли, выработала в нем необычайную трезвость, умение глядеть правде в глаза, не давать себя ни на минуту увлечь фразой, иллюзией, выработала в нем величайшую честность в подходе ко всем вопросам.

Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине. М., 1957, стр. 12.

Важнее всего, конечно, та эпоха, в которую рос Владимир Ильич. Это была эпоха, когда подвергался жесточайшей критике отживающий крепостнический уклад, когда и новое воспринималось с большой настороженностью. Влияние Чернышевского было на Ленина очень велико, немало читал он и Писарева. Эпоха воспитала в Ленине величайшую трезвость мысли, умение глядеть правде в глаза, воспитала ненависть к революционной фразе, умение критически относиться к действительности, к людям.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 68.

После казни Александра Ильича Владимир Ильич резко переменился. Он перестал шутить, редко смеялся и как-то сразу стал взрослым человеком. Только в отношениях с младшими детьми он остался прежним веселым и ласковым Володей...

Гимназическое начальство говорило гимназисту 8-го класса Владимиру Ульянову:

 — Вот ведь какой у тебя брат-то. Мы ему медаль дали, а он вон что наделал.

Владимир Ульянов на эти замечания упорно молчал.

Товарищи по гимназии тоже донимали его, но и с ними он не любил об этом говорить.

В. В. Кашкадамова. Семейство В. И. Ульянова-Ленина в Симбирске. «Бакинский рабочий», 1926, 21 января.

Я никогда не забуду теплого майского вечера накануне экзамена и моей случайной встречи с Володей на «Венце».

После ужина в пансионе меня потянуло из душного помещения на воздух. Я вышел на улицу и привычной дорогой, распевая какую-то песню, отправился на «Венец». Проходя мимо беседки, я увидел сосредоточенно смотревшего на заволжскую даль человека. Не обращая на него внимания, я продолжал идти и петь полным голосом.

— Что же ты не готовишься к экзаменам? — услышал я голос Володи.

Обрадовавшись этой встрече, я подошел к Володе и заметил, что он как-то особенно сосредоточен и грустен. Я сел рядом с ним и стал любоваться видом на Волгу. Володя молчал и порой тяжело вздыхал.

— Да что с тобой? — наконец спросил я.

Он повернул лицо в мою сторону, хотел что-то сказать, но промолчал и снова ушел в себя. Я подумал, что он горюет об отце или беспокоится о брате Александре, который, как мы знали, был арестован вместе с другими студентами в Петербурге. Я старался рассеять его тоску и беспокойство, но ничто не помогало. Я знал, что порой Володя бывает весел, а порой нелюдим и в такие минуты избегает разговоров с товарищами. Но вечер был такой тихий, что сама природа успокаивала и вызывала хорошее настроение. Я высказал эту мысль Володе. Тогда, помолчав немного, он сообщил мне, что 8 мая казнен его брат Александр.

Это известие ошеломило меня. Сгорбившись, сидел Володя на скамейке рядом со мной. Говорить от массы нахлынувших мыслей было невозможно. Долго сидели мы так и молчали. Наконец Володя встал, и, ничего не говоря, мы направились в город. Шли медленно. Я видел глубокое горе Володи и чувствовал твердую решимость, которой он как-то особенно был преисполнен теперь. Я невольно преклонялся перед его большой выдержкой и умением владеть собой.

Расставаясь, я крепко пожал Володину руку. Взглянув мне в глаза, он ответил на рукопожатие, быстро повернулся и пошел домой.

Д. М. Андреев, стр. 14.

 

УЛЬЯНОВ ВЛАДИМИР

Очень хорошо сдал экзамены и перешел в VIII класс со второй наградой¹.

Ученик весьма способный и усердный. В классе очень внимателен. Успешность его в среднем выводе — 4 8/11. Поведения отличного.

По болезни пропустил за первую четверть всего 10 уроков. За вторую четверть по болезни пропущено 21 урок. Средняя успешность — 4 10/11. В внимании, прилежании и поведении отметка — 5.

В третью четверть — успехи, внимание, прилежание и поведение оценены баллом — 5.

По домашним обстоятельствам пропущено всего 30 уроков.

В четвертую четверть в успехах имеет по всем предметам отметку — 5. По домашним обстоятельствам пропущено 11 уроков. В классе весьма внимателен и прилежен. Ведет себя отлично².

Выписка из «Кондуитного и квартирного списка учеников Симбирской гимназии». Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

¹ Очевидно, ошибка: Владимир Ильич во все классы переходил с первой наградой. — Примечание Л. Й. Ульяновой-Елизаровой (см. книгу В. Алексеева и А. Швера, стр. 47). Из 26 учеников, поступивших в 1879/80 учебном году в Симбирскую гимназию, только пять (в том числе и Владимир Ильич) достигли восьмого класса. Это еще раз подтверждает, какой тяжелой была гимназическая учеба.

¹ На обороте листа имеется запись: «Живет у родителей под самым бдительным надзором».

 

Его Превосходительству господину Директору
Симбирской Классической гимназии
Ученика VIII класса Симбирской Классической гимназии
Владимира Ульянова

ПРОШЕНИЕ

Желая подвергнуться испытанию зрелости, имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство о допущении меня к оному.

Симбирск. Апреля 18 дня 1887 года.

Ученик VIII класса Симбирской гимназии
Владимир Ульянов

В. И. Ульянов. Прошение директору Симбирской гимназии о допущении к испытанию зрелости. В. И. Ленин. Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 549.

ОБЩИЙ СПИСОК
 лиц, имеющих подвергнуться испытанию зрелости в Симбирской гимназии в 1887 году.

ВЛАДИМИР УЛЬЯНОВ

Время рождения.	10 апреля 1870 года.
Место рождения.	гор. Симбирск.
Вероисповедание.	Православное.
Звание.	Сын чиновника.
В каких учебных заведениях и сколько времени обучался.	В  Симбирской гимназии  8 лет.
Поведение.	Отличное.
а) Исправность в посещении уроков.	Весьма исправное.
б) Приготовление к урокам.	Весьма аккуратное.
в) Исполнение письменных работ.	Отлично усерден.
г) Относительно внимания в классе.	Очень внимателен.
д) Интерес к учению.	С любовью занимается всеми предметами  и особенно древними языками.

Успехи в предметах гимназического курса

Закон Божий	5
Физика  и математическая	5
Логика	4
География	5
Греческий язык	5
География	5
Французский язык	5
Русский язык и словесность	5
Латинский язык	5
Математика	5
История	5
Немецкий язык	5

 

Средний вывод из обязательных предметов — 4 10/11.

Определение педагогического совета и особые замечания

Допустить к испытанию зрелости.

Определение педагогического совета Симбирской гимназии о допущении В. И. Ульянова к испытанию зрелости. «Молодая гвардия», 1924, № 1, стр. 86.

Пока продолжались экзамены, страшная новость (о казни Александра Ильича. — А. И.) облетела Симбирск¹. Жандармы собирались всю семью Ульяновых выселить из города. Но у преподавательского состава не поднималась рука в чем-нибудь вредить Володе Ульянову. Своей выдержкой и спокойствием он поражал всех окружающих...

М. Ф. Кузнецов в записи С. Мирер. Из воспоминаний о детстве Ильича. «Известия», 1940, 16 апреля.

¹ В. В. Кашкадамова вспоминала: «...весь город знал о казни Александра Ильича. Объявления об этом подвиге царских опричников были расклеены на всех городских столбах» («Бакинский рабочий», 1926, 21 января).

 

В это трудное время Володя усидчиво занимался; он блестяще сдавал испытания на аттестат зрелости, не забывая, однако, подбодрить и развлечь младших.

Подумать только, какую нужно было иметь нравственную силу, чтобы при таких обстоятельствах, семнадцатилетним мальчиком, выносить так стойко всю тяжесть этой жизненной невзгоды, этого глубокого горя!

Н. Веретенников, стр. 57 — 58.

Расписание выпускных экзаменов в 1887 г., когда сдавал Владимир Ильич Ульянов-Ленин в Симбирской мужской гимназии.

1. Письменные:

5 (17) мая	Словесность (сочинение).
7 (19) »	Латинский язык (перевод на русский яз(ык)).
8 (20) »	Алгебра и Арифметика (2 задачи).
12 (24) »	Геометрия и Тригонометрия (2 задачи).
13 (25) »	Греческий язык (перевод на русский яз(ык)).

2. Устные:

22 мая (3  июня) —	Русская и Всеобщая история.
27  »  (8  июня) —	Закон Божий.
29  »  (10 июня) —	Латинский язык.
1 (13 июня) —	Греческий язык.
6 (18 июня) —	Математика  (Арифметика, Алгебра, Тригонометрия, Геометрия)1

Воспоминания одноклассника В. И. Ленина М. Ф. Кузнецова. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Как видно из расписания, выпускные экзамены в Симбирской гимназии начались 5 мая и закончились 6 июня 1887 года.

 

Все темы по словесности (на выпускных экзаменах в 1887 году. — А. И.), четыре задачи по математике, тексты древних писателей для перевода их на русский язык составлены были комиссией профессуры Казанского университета при Управлении учебного округа в Казани, откуда все эти экзаменационные задания были присланы директору гимназии в отдельных конвертах по каждому предмету, скрепленных сургучными печатями канцелярией учебного округа. Каждый конверт вскрывался директором гимназии в день экзамена, на виду учеников и членов экзаменационной комиссии.

Ученики рассаживались в зале гимназии¹, каждый за отдельным столиком, без ящика, так что нельзя было пользоваться никакими книгами и словарями; приносить их на экзамены строго запрещалось. Каждому из нас давались «беловой» и «черновой» листы бумаги с печатями гимназии. На письменных испытаниях давалось только 6 часов, по истечении которых отбирались у всех работы. В(ладимир) Ильич сдавал письменные работы раньше всех и первым уходил с экзаменов, когда остальные ученики только еще приступали к переписке своих работ набело.

М. Ф. Кузнецов. Как сдавал выпускные экзамены В. И. Ленин в Симбирской классической гимназии. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Владимир Ильич сдавал выпускные экзамены в актовом зале гимназии. Сейчас в нем установлена мемориальная доска: «Здесь в актовом зале в 1887 году сдавал экзамены на аттестат зрелости Владимир Ульянов».

 

Все мы страшно волновались. Только Владимир Ульянов, сидя за своим столиком, спокойно и неторопливо писал сочинение на тему «Царь Борис Годунов» по произведению А. С. Пушкина и решал задачи по математике, писал переводы с латинского и греческого языка на русский язык.

М. Ф. Кузнецов. Юношеские годы Владимира Ильича Ленина. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

На устном экзамене по русской и всеобщей истории Владимир Ульянов смело и своеобразно рассказывал о борьбе плебеев против патрициев в Древнем Риме, о крестьянских восстаниях в Германии 1525 года, о борьбе украинских казаков против польских панов в XVII веке под водительством Богдана Хмельницкого.

М. Ф. Кузнецов. Юные годы Ильича. «Крестьянка», 1940, № 7 — 8, стр. 14.

Список учеников VIII класса Симбирской гимназии и посторонних лиц, подвергавшихся испытанию зрелости в 1887 году

№ Имена и фамилии экзаменующихся

УЛЬЯНОВ ВЛАДИМИР

Главнейшие вопросы, предложенные на экзамене

По истории и географии

Борьба плебеев с патрициями. Воспитание детей в Риме. Богдан Хмельницкий и присоединение Малороссии. Федор Алексеевич. История южных славян в средние века. Разделение церквей. Елизавета Английская. Карл IV. Причины появления Реформации.

Возвышенности во внутренности России. Климат и орошение Африки. Важнейшие города Италии.

(Отметка) — 5.

То же по Закону Божию

Катехизис. О 5-м члене Символа Веры. О 6-м прошении молитвы господней. О 6-м и 7-м Вселенских Соборах. Воскрешение И(исусом) Христом Лазаря.

(Отметка) — 5.

Богословие. Приготовление верующих к причащению. Причащение священнодействующих и мирян.

(Отметка) — 5.

Священное писание. Краткое объяснение деяний а(постольских), 2-я (глава), 1 — 37 (стих).

(Отметка) — 5.

То же по латинскому языку

Прямая и косвенная речь. Сущ(ествительные) абстр(актные) и конкретные при прилагательных и глаголах. Философия Цицерона. Учение о высшем благе.

(Отметка) — 5.

То же по греческому языку Фукидид 1, 38.

Употребление члена, употребление местоимений. Условные периоды. Правила перехода прямой речи в косвенную. Сложные отрицания. Жители Антики по сословиям. Спартанское государственное устройство. Образ жизни спартанцев.

(Отметка) - 5.

То же по математике

Арифметика. Решение задач на учет векселей.

Алгебра. Вычисление сложных процентов и срочных вкладов.

Геометрия. Об измерении площадей прямоугольных фигур.

Тригонометрия. Деление дуг. Вычисление тригонометрических линий некоторых дуг.

(Отметка) — 5.

Вопросы, предложенные В. И. Ульянову на испытание зрелости учеников VIII класса Симбирской гимназии и посторонних лиц. «Молодая гвардия», 1924, № 1, стр. 88 — 89.

ОБЩИЙ СПИСОК

лиц, подвергшихся испытанию зрелости в Симбирской гимназии в 1887 году.

Имена и фамилии — 26. Владимир Ульянов.

Закон Божий	за год — 5	по испыт. — 5
Русский язык	»  » — 5	— 5 по устн. испыт.
(словесность)
Логика	» » 4	«   »  —
Латинский язык	» » 5	по письм. исп. — 5	по устн. исп. — 5
Греческий язык	» » 5	»   »   »   5	»  » » 5
Математика	» » 5	»   »   »  — 5	»  » » 5
История	» » 5	по испыт. — 5
География	» »	5	»    »  — 5
Физико-математическая география	» » — 5	»    »  —
Немецкий язык	» » — 5	»    »  —
Французский язык	» » — 5	»    »  —

Определением Педагогического Совета:

Удостоен аттестата зрелости и награды золотой медалью.

Определение педагогического совета Симбирской гимназии о выдаче В. И. Ульянову аттестата зрелости и награждении его золотой медалью. «Молодая гвардия», 1924, № 1, стр. 86-87.

Подверглись испытанию

Гимназисты VIII класса	27
Посторонние лица	2
Всего	29

Удостоены аттестата или свидетельства зрелости

Гимназисты VIII класса	27
Посторонние лица	11
Всего	28

Из них удостоены золотых и серебряных медалей:

Золотой медалью Владимир Ульянов.

Выписка из «Ведомости о подвергшихся испытанию и удостоенных аттестата или свидетельства зрелости в 1887 году, Симбирская гимназия». «Молодая гвардия», 1924, № 1. стр. 87.

¹ Этим единственным «посторонним лицом», удостоенным аттестата зрелости в 1887 году, был подготовленный Владимиром Ильичем к экзаменам в Симбирской гимназии Н. М. Охотников.

 

Все выпускные экзамены Владимир Ульянов выдержал блестяще. Семнадцатилетним юношей, моложе всех нас, окончил он курс гимназии и один из всего выпуска (27 учеников)¹ был награжден золотой медалью².

М. Ф. Кузнецов. Он дружил со мной. «Учительская газета», 1960, 12 марта.

¹ Из этого гимназического выпуска только Владимир Ульянов и его однокурсник по юридическому факультету Казанского университета Константин Гнедков приняли затем участие в студенческих волнениях 1887 — 1888 годов. Как доносил впоследствии директор гимназии Ф. М. Керенский попечителю Казанского учебного округа П. Н. Масленникову, «остальные из его (Владимира Ульянова. — А. И.) товарищей — 13 человек в Казани, один — в С.-Петербурге, один — в Ярославле и 8 в Москве остались непричастными безумным затеям университетской молодежи, мятущейся повсюду по причинам, далеким от гимназий».

² В Ульяновском музее В. И. Ленина экспонируется классный журнал Симбирской гимназии, в котором против фамилии В. И. Ульянова написано: «Удостоить аттестата зрелости и награды золотой медалью». Золотая медаль для Владимира Ильича была получена по доверенности его сестрой Ольгой Ильиничной, приезжавшей с этой целью в сентябре 1887 года в Симбирск из Казани, где в это время жила семья Ульяновых. В деле канцелярии директора Симбирской гимназии сохранилась расписка: «Золотую медаль Владимира Ульянова по поручению его получила 13 сентября 1887 года Ольга Ульянова» (см. «Молодая гвардия», 1924, № 1, стр. 89). В 1921 году В. И. Ленин отдал золотую медаль в фонд помощи голодающим. В настоящее время она хранится в Центральном музее В. И. Ленина в Москве.

 

Аттестат зрелости за № 468 и все прочие документы с копиями получил Владимир Ульянов.

В. И. Ульянов. Приписка на прошении о допущении к испытанию зрелости. В. И. Ленин. Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 549.

АТТЕСТАТ ЗРЕЛОСТИ

Дан сей Владимиру Ульянову, православного вероисповедания, сыну чиновника, родившемуся в г. Симбирске, 1870 года апреля 10 числа, обучавшемуся восемь лет в Симбирской гимназии, в том, во-первых, что, на основании наблюдений за все время обучения его в Симбирской гимназии, поведение его вообще было отличное, исправность в посещении и приготовлении уроков, а также в исполнении письменных работ отличная, прилежание отличное и любознательность ко всем предметам большая, особенно к древним языкам, и, во-вторых, что он обнаружил нижеследующие познания:

 

	Отметки, выставленные в Педагогическом Совете на основании § 45 правил об испытаниях	На испытании, происходившем 5, 7, 8, 12, 13, 27 и 29 мая, 1 и 6 июня
В законе божием	5	5
» русском языке и словесности	5	5
» логике	4	-
» латинском языке	5	5
» греческом	5	5
» математике	5	5
» истории	5	5
» географии	5	5
» физике и математической географии	5	-
» немецком языке	5	-
» французском языке	5	-

 

Во внимание к отличному поведению и прилежанию и к отличным успехам в науках, в особенности в древних языках, Педагогический Совет постановил наградить его, Ульянова, золотой медалью и выдать ему аттестат, предоставляющий все права, обозначенные в §§ 129 — 132 высочайше утвержденного 30 июля 1871 года устава гимназий и прогимназий, а при отбывании воинской повинности он, Ульянов, на основании 2-й и 9-й статей высочайше утвержденного 10 февраля 1886 года мнения Государственного Совета, пользуется льготами, предоставленными окончившим курс наук в учебных заведениях второго разряда. Симбирск, июня 10 дня 1887 года.

Директор Симбирской гимназии действительный статский советник и кавалер Ф. Керенский.

Инспектор И. Христофоров.

 

Законоучитель кафедральный протоиерей П. Юстинов. Преподаватели: А. Федотченко, Г. Штейнгауер, И. Яснитский, А. Пор, Н. Надежин, М. Козлов, Я. Штейнгауер, Н. Моржов, П. Федоровский, Н. Нехотяев, А. Кабанов, П. Тихоновский.

Секретарь Педагогического Совета Ив. Ежов.

 

Примечание: Цифра 5 обозначает познания и успехи отличные, 4 — хорошие, 3 — удовлетворительные.

Аттестат зрелости, полученный В. И. Ульяновым по окончании Симбирской гимназии. № 468. Центральный музей В. И. Ленина.

Владимир Ильич окончил гимназию наилучшим учеником. И фамилия его, как наилучшего ученика, не была записана на мраморной доске лишь только потому, что люди, власть имущие, видели в нем брата Александра Ульянова.

Василий Друри. Воспоминания о товарище Ленине. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Начальству Симбирской гимназии был объявлен выговор за то, что оно выпустило с лучшей аттестацией и золотой медалью такого «ужасного преступника» (то есть Александра Ильича. — А. И.). Думали, что нельзя будет даль золотой медали и его брату, Владимиру Ильичу, но успехи последнего за все восемь лет гимназического учения были настолько выдающимися, ответы его на выпускном экзамене настолько блестящими, что нельзя было лишить его, как и сестру его Ольгу, золотой медали.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 34.

Прямого запрещения поступить в один из столичных университетов ему (Владимиру Ильичу. — А. И.) не было, но директор департамента полиции дал понять его матери (во время ее пребывания в Петербурге в дни суда над Александром Ильичем. — А. И.), что лучше ему проситься в провинциальный университет, и лучше, если он будет жить при ней¹.

А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н. Ленин), стр. 22.

¹ Мария Александровна говорила И. Н. Чеботареву, что Владимир и Ольга по окончании гимназии стремились учиться в Петербурге.

 

Владимир Ульянов.

Желаю поступить в Казанский университет в юридический факультет.

Выписка из «Списка учеников VIII класса Симбирской гимназии и постороннего лица, подвергавшихся испытанию зрелости в 1887 году и изъявивших желание поступить в какой-нибудь университет, или факультет, или высшее училище по факультетам».

 «Молодая гвардия», 1924, № 1, стр. 89.

Ульянов и Наумов подают наибольшие надежды относительно дальнейших успехов в науках. Оба заявили желание поступить на юридический факультет. Ульянов — в Казанский университет, Наумов — в Московский¹.

Особые замечания о тех, кто на основании успехов, способностей, прилежания и твердости характера подает наибольшие надежды относительно дальнейших успехов в такой-то или таких-то науках, с указанием, в какой университет, или факультет, или в какое высшее специальное училище поступил. «Молодая гвардия», 1924, № 1, стр. 87.

¹ По свидетельству М. Ф. Кузнецова, Наумов окончил Симбирскую гимназию с серебряной медалью, перебив ее у «более способного ученика — Писарева, простого крестьянина» («Известия», 1940, 16 апреля). Окончив юридический факультет Московского университета, он был земским начальником, позднее ставропольским уездным и самарским губернским предводителем дворянства. В 1908 году стал членом Государственного совета, в 1915 году назначен управляющим министерством земледелия.

 

На семейство Ульяновых начались в Симбирске гонения, вызванные участием Александра в покушении на убийство царя.

Дольше оставаться здесь было невозможно, и Мария Александровна, дожидаясь, пока Владимир Ильич кончит гимназию, стала постепенно собираться в дер(евню) Кокушкино, Казанской губ(ернии), в имение своей сестры.

В доме Ульяновых была назначена распродажа мебели и домашних вещей.

В. В. Кашкадамова. Семейство В. И. Ульянова-Ленина в Симбирске. «Бакинский рабочий», 1926, 21 января.

По случаю отъезда продается дом с садом, рояль и мебель. Московская улица, дом Ульяновой.

 «Объявления». «Симбирские губернские ведомости», 1887, 30 мая².

¹ Объявление о продаже дома и имущества Ульяновых было опубликовано в «Симбирских губернских ведомостях» также 3 и 10 июня 1887 года. Рояль Ульяновы не продали, а перевезли его в Казань (см. сноску на стр. 445 наст, издания). Среди вещей были проданы географические карты, о чем свидетельствует письмо Ольги Ильиничны учителю-инспектору Симбирского трехклассного городского училища Г. Я. Кокурочникову от 16 октября 1887 года: «Милостивый государь Григорий Яковлевич! Мама поручила мне передать Вам, что присланные Вами 12 руб(лей) за географические карты получены ею, за что она благодарит Вас. О. Ульянова» («Исторический архив», 1960, № 5, стр. 230). Из сохранившейся в фондах Государственного архива Ульяновской области почтовой квитанции видно, что деньги были отправлены 4 октября 1887 года в Казань на имя М. А. Ульяновой.

 

Досужие кумушки, которых в Симбирске всегда было много, заполнили квартиру Ульяновых. Под предлогом покупки вещей они приходили исключительно для того, чтобы взглянуть на мать казненного революционера.

— Вот ведь у вас горе-то какое, — начинала какая-нибудь из этих кумушек...

Но Мария Александровна обычно строго прерывала разглагольствования сплетниц такими словами:

— Вам что угодно? Вы пришли что-нибудь купить?

Эти слова расхолаживали кумушек, и они уходили от Марии Александровны не солоно хлебавши.

Но Марию Александровну эти посещения и заглядывания в глаза мучили больше всего.

В. В. Кашкадамова. Семейство В. И. Ульянова-Ленина в Симбирске. «Бакинский рабочий», 1926, 21 января.

Владимир Ильич выехал (из Симбирска. — A. И.) с матерью и сестрой Ольгой в июне 1887 года¹, после того как мать его продала дом и лишнюю обстановку и отправила необходимые вещи в Казань. Он проехал с семьей в деревню Кокушкино, где и прожил до начала занятий (в Казанском университете. — А.И.)

Примечание А. Елизаровой к книге В. Алексеева и А. Швера, стр. 57.

¹ 23 июня 1887 года М. А. Ульянова обратилась к директору Симбирской гимназии с просьбой «уволить сына моего, ученика IV класса Дмитрия Ульянова, из Симбирской гимназии для продолжения его образования в Казанской гимназии, на каковой предмет прошу выдать его документы и свидетельство об успехах за три класса» (Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС). Это позволяет уточнить дату отъезда семьи Ульяновых из Симбирска — конец июня 1887 года.

 

Какие местности России знаете хорошо и сколько лет там прожили. Лучше других Поволжье, где родился и жил до 17 лет.

Из анкеты делегата X съезда РКП В. И. Ленина. Ленинский сборник, том XX, стр. 50.