Книги о Ленине

 

Глава девятая

ВО ГЛАВЕ САМАРСКИХ МАРКСИСТОВ

 

Состоя... помощником присяжного поверенного, Владимир Ильич, однако, мало занимался в Самаре юридической практикой: не она влекла его к себе, а революционная работа, работа в области теории и практики революционного марксизма.

И. Лалаянц (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 104).

В его (Владимира Ильича. — А. И.) работе с книгой (Маркс, изучение русской действительности по сырым материалам, статистическим сборникам, знакомство с сочинениями народников ит. д.) поражали необычайная для его возраста работоспособность, настойчивость, упорство. Поражали тем более, что он не был тем книжным человеком, который уткнулся в книгу и больше для него ничего не существует. Нет, он был жизнерадостным юношей, остроумным, веселым собеседником, внимательным сыном и братом. Он интересовался живыми людьми, следил за всеми сторонами общественно-политической жизни, причем у него уже и тогда была своя, ленинская тактика.

М. Голубева. Юноша Ульянов (В. И. Ленин). «Старый большевик», 1933, № 5, стр. 162.

Следует отметить одну весьма характерную черту в отношениях Владимира Ильича к сотоварищам по кружку. Если нужно было кому-либо помочь в овладении тем или иным знанием в области марксистской теории, или убедить заблуждающегося товарища в правильности того или иного положения этой теории, или же доказать ошибочность рассуждений и выводов того или иного автора, — Владимир Ильич не щадил никаких трудов. Он готов был разыскать нужную книгу, даже сделать необходимые выборки, а иногда написать статью, чтобы осветить соответствующий вопрос самым обстоятельным образом. Отсюда и его многочисленные доклады на кружке по самым разнообразным вопросам марксистской теории, истории и экономики. Агитатор, пропагандист и чуткий, заботливый товарищ сочетались в нем в высокой степени полно и совершенно.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 72.

Не мало беседовал Владимир Ильич... с находившейся в то время под надзором в Самаре М. П. Ясневой (Голубевой), представительницей русского якобинства¹, ставшей под влиянием Владимира Ильича социал-демократкой — большевичкой.

А. И. Ульянова-Елизарова, В. И. Ульянов (И. Ленин), стр. 27.

¹ В группу якобинцев-бланкистов кроме М. П. Голубевой-Ясневой входили А. И. Романова, Л. Г. Романов, В. П. Арцыбушев, А. И. Орлов, С И. Мицкевич, Троеперстов и другие. «Лично из группы якобинцев, — пишет М. П. Голубева, — Владимир Ильич знал только меня и Аделаиду Ивановну Романову, с которой виделся лишь осенью (в другом месте М. Голубева говорит, что это было весной. — А. И.) 1892 года, и тем не менее с большим интересом расспрашивал о ней при встрече со мной в 1918 году и был, видимо, огорчен, что она не с нами, а с меньшевиками. Что же касается меня, то в письме ко мне в 1904 году из-за границы в Саратов он пишет о желательности возобновления самарских дружеских отношений; стало быть, он считал меня в числе друзей».

 

М. П. Яснева и по возрасту (ей было за 30 лет) и по практическому опыту революционной деятельности была значительно старше членов нашего кружка. Вполне естественно поэтому, что она выступала в кругу «зеленой», как ей казалось, молодежи уверенно и авторитетно. Однако Владимир Ильич, стоя на классовой точке зрения, спокойно и без труда парировал наскоки Ясневой и особенно ее сотоварища — А. Романовой¹  и в конце концов разбил якобинскую теорию захвата власти, которую защищали эти две российские якобинки.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 62.

¹ «Романова, — вспоминает М. П. Голубева, — была умная женщина, хороший оратор, но со слабой сравнительно теоретической подготовкой и потому в сворах больше отделывалась общими местами. Когда она приехала ко мне в Самару, я, натурально, повела ее прежде всего к Ульяновым, пропев по дороге дифирамбы Владимиру Ильичу. За эти дифирамбы она обозвала меня изменницей якобинским принципам, но все же заинтересовалась Ульяновым. Видалась она с Владимиром Ильичем раза два: один раз мы были у Ульяновых, другой раз при ней ко мне заходил Владимир Ильич» (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 98).

 

С Владимиром Ильичем Ульяновым я познакомилась осенью 1891 года в Самаре, куда я была выслана под гласный надзор полиции... Помню простую обстановку квартиры Ульяновых, просторную столовую, где стоял рояль и большой стол, покрытый белой скатертью. Но даже среди этой простой обстановки Владимир Ильич выделялся своей простотой. Иначе как в блузе или косоворотке я его тогда не видала. Обычный костюм его в то время — ситцевая синяя косоворотка, подпоясанная шнурком.

Семья Ульяновых встретила меня очень радушно, но после рассказов Долгова¹, мне, конечно, хотелось прежде всего увидеть Владимира Ульянова. Признаться, в первый момент я несколько даже разочаровалась: невидный, выглядевший старше своих лет молодой человек; хотя должна сказать, что прищуренные, с каким-то особенным огоньком глаза бросались с первого взгляда. Почти весь вечер он молчал, играя с Долговым в шахматы. Когда я собралась уходить домой, Мария Александровна очень забеспокоилась, как я пойду одна на другой конец города, и Владимир Ильич вызвался меня проводить.

Я хорошо помню это первое путешествие мое с Владимиром Ильичем по грязным и темным улицам Самары. Я говорю — первое, потому что потом мы часто так путешествовали: всякий раз, как я уходила от Ульяновых вечером, Владимир Ильич шел провожать меня, и вот тогда-то мы с ним и вели бесконечные разговоры и споры; впрочем, спорила больше я. Но вернусь к первому путешествию. Владимир Ильич очень подробно расспросил меня, как и зачем я очутилась в Самаре, и когда узнал, что я выслана по делу якобинцев-бланкистов, что я якобинка, он очень заинтересовался этим обстоятельством и, по-видимому, взял меня как объект для изучения. Вообще, припоминая Владимира Ильича в Самаре, я прихожу к заключению, что он изучал не только Маркса, но, пользуясь всяким случаем, всяким знакомством, впитывал в себя опыт прошлого революционного движения. Владимир Ильич не только проводил меня до дому, но и зашел ко мне, и мы в этот первый вечер долго еще спорили с ним. От якобинцев перешли к Чернышевскому, от Чернышевского к Марксу. Помню, что я сгородила какую-то ужасную нелепость насчет научного социализма и никак не хотела отказаться от своего мнения, а Владимир Ильич спокойно и уверенно развивал свою точку зрения, чуть-чуть насмешливо, но нисколько не обидно опровергал меня и сразу же дал мне маленький, но хороший урок². Расстались мы дружески. Я, конечно, решила, что буду обращать его в якобинскую веру, попробовала за это приняться, но скоро убедилась, что это более чем трудно. Все же дружеские отношения наши не прекращались. Видались мы с Владимиром Ильичем раза два в неделю. В те дни, когда я бывала у Ульяновых (а это было в воскресенье), Владимир Ильич обычно шел провожать меня, заходил и в середине недели, приносил мне книги Н. — она, читал иногда какие-то свои заметки. Часто и много мы с ним толковали о «захвате власти» — ведь это была излюбленная тема у нас, якобинцев. Насколько я помню, Владимир Ильич не оспаривал ни возможности, ни желательности захвата власти, он только никак не мог понять — на какой такой «народ» мы думаем опираться, и начинал пространно разъяснять, что народ не есть нечто целое и однородное, что народ состоит из классов с различными интересами и т. п.

Меня, помню, страшно изумляла необычайная работоспособность Владимира Ильича. К Ульяновым я приходила обычно вечером, вечер проводила в обществе Анны Ильиничны и Марии Александровны, Владимира Ильича почти не видала, он сидел и работал в своей комнате, выходил только к чаю и ужину. Я в его комнате почти не бывала, и вообще в его комнату редко кто входил и из домашних; помню только, что чаще других ходила туда Мария Ильинична, 12 — 14-летняя девочка, потому что Владимир Ильич, бывало, заберет ее и уведет к себе. Комнату Владимира Ильича все же я хорошо помню: небольшая комната, где прежде всего бросались в глаза письменный стол и книги, много книг; но что меня поразило, так это то, что на его письменном столе наряду с Марксом я увидела статистические сборники и, между прочим, издания земской статистики. В воскресенье Владимир Ильич тоже работал в своей комнате, выходил только к обеду; за обедом перекидывался словом-другим с М. Т. Елизаровым (мужем Анны Ильиничны), расспрашивал меня о новостях. После обеда обычно кто-нибудь приходил, и Владимир Ильич садился играть в шахматы; пробовал меня обучить игре в шахматы, но на этот счет я оказалась плохой ученицей. Владимир Ильич сначала сердился, а потом бросил.

М. П. Голубева (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 96 — 98).

1 См. стр. 522 наст, издания.

² Об аналогичных фактах рассказывают А. А. Преображенский и М. И. Семенов (см. стр. 496 и 632 — 633 наст, издания). «Замечательная была черта у Ленина, — вспоминает М. Эссен, — он никогда не давал чувствовать своего превосходства, не давил своим авторитетом, считался с мнением других, видел в каждом товарище равного себе. Оттого так легко было с ним, так радостно и свободно дышалось около него. Он умел внимательно выслушать собеседника, втянуть в спор, заставить высказаться до конца, а если видел, что собеседник не сводит концов с концами, путается в противоречиях, он, добродушно посмеиваясь над зарвавшимся спорщиком, доведшим свою мысль до логического абсурда, направлял его на правильный путь, не задевая самолюбия, не обескураживая... Собеседнику становилось ясно, над чем надо ему поработать» (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 252).

 

В самарский период у нас в доме процветала игра в шахматы. Хорошо играл и Владимир Ильич, и младший брат Дмитрий Ильич, и Марк Тимофеевич. Сильного партнера нашли они в лице А. Н. Хардина, который был первоклассным шахматистом. У нас на квартире нередко устраивались шахматные вечера.

М. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 58).

В детстве я был свидетелем шахматных вечеров, которые происходили в нашей квартире (то есть в квартире народника Николая Степановича Долгова. — А. И.). Обычно собиралось 6 — 8 человек; при этом, когда бывал Хардин, устраивался или сеанс одновременной игры или 1 — 2 консультационные партии. Владимир Ильич Ленин был частым посетителем этих шахматных вечеров.

Проф(ессор) П. Долгов. Из воспоминании шахматиста. «Шахматы в СССР», 1955, № 3, стр. 93.

...Владимир Ильич... часто играл с ним (А. Н. Хардиным. — А. И.), получая, правда, сначала коня вперед, а затем пешку и ход. При даче коня вперед Хардин больше проигрывал. Но так как он вообще очень не любил проигрывать, Владимир Ильич стал играть с ним так на так или получая пешку и ход фору. В последнем случае победа обычно оставалась за Хардиным, однако эти поражения мало смущали Владимира Ильича, — и он с поразительным терпением и упрямством вновь и вновь шел на борьбу.

Игра со слабым партнером, когда успех был наперед почти обеспечен, не удовлетворяла Ильича; он любил борьбу и трудности в шахматах и охотно давал вперед слабейшим игрокам больше того, чем, казалось, мог; Владимир Ильич был наиболее интересен и опасен для противника в трудных для него положениях, иногда как будто безнадежных. С изумительной настойчивостью Владимир Ильич искал выхода и часто поражал своей изобретательностью и искусством.

Из воспоминаний Д. И. Ульянова. «Красноармеец», 1939, № 2, стр. 30.

Помню, как анекдот, следующий случай на шахматном вечере в Самаре. Играли на нескольких досках, некоторые наблюдали за игрой. За одной из досок сидело двое толстяков, брали ходы назад, спорили, горячились, шумели. Один нечаянно подставил под бой свою королеву, другой в мгновение ока схватил ее и сжал в кулаке. Поднялся невообразимый шум и крик, оба вскочили из-за стола, и потерпевший старался отнять свою фигуру. При общем хохоте Владимир Ильич крикнул: «Спрячьте ее в карман!»...

...В это время Владимир Ильич больше, чем когда-нибудь, увлекался шахматами. Он играл главным образом с Хардиным, по также и с другими самарскими шахматистами. Был организован турнир с участием 8 — 10 человек. Играли с дачей вперед, так как участники были разной силы. В первой категории (разряде) был один Хардин, во второй — Владимир Ильич и еще один игрок, остальные — в третьем и четвертом разрядах. Победителем турнира вышел Владимир Ильич. Первый приз был что-то около 15 рублей. Никакой вещи они не купили, и один из участников принес призеру эти деньги. Владимир Ильич категорически отказался их взять, и по его предложению они были пожертвованы на что-то...

Лучшего партнера в шахматы, как Хардин, нечего было и желать, и Владимир Ильич, конечно, мог бы скоро сравняться с ним и пойти дальше, если бы он серьезно взялся за шахматную литературу, если бы, например, летние месяцы, которые он в эти годы проводил в деревне Алакаевке, он посвятил шахматам и теории этой игры. При своей систематичности, настойчивости и умственных силах он бы в несколько лет сделался крупнейшей шахматной величиной, это несомненно. Но Владимир Ильич всегда относился к шахматам только как к развлечению, к игре. Вспоминаю, как я, находясь в гимназии под гнетом идиотской латыни и греческого языка, сказал ему как-то за игрой, что лучше бы вместо этих древностей в гимназии ввели шахматы для упражнения мозга. — «Ну, этим ты поправишься, как говорится, из кулька в рогожку; не надо забывать, что шахматы все-таки только игра, а не дело». К шахматной литературе, как известно, очень обширной, Владимир Ильич почти не прикасался, если не считать концов партий, которые он хорошо знал, и некоторых общеупотребительных в то время дебютов. Во всяком случае, он никогда не пробовал изучать теорию шахмат систематически, что совершенно необходимо для каждого крупного игрока.

Здесь сказывается его общность в оценке шахмат с Карлом Марксом и Вильгельмом Либкнехтом¹, которые тоже увлекались этой игрой в свое время. В воспоминаниях о Марксе В. Либкнехт, отец известного Карла Либкнехта, писал: «Вообще, шахматная игра отошла у нас на задний план, так как мы снова приступили к правильным занятиям. Сам я, пользовавшийся в нашем маленьком кругу славой шахматного игрока, убедился в верности лессинговского приговора о шахматной игре: «для игры слишком много серьезности, для серьезности слишком много игры». Я был приглашен на состязание известными игроками; в их обществе, в обществе специалистов, я скоро узнал, что открытые мною ходы, которыми я гордился, уже сотни лет до меня были известны; я очутился в положении того крестьянина с Пиренеев, который во времена Людовика-Филиппа вновь изобрел изобретенные уже 4 века тому назад башенные часы. Я узнал, что существует большая шахматная литература и что я, если хочу преуспевать в шахматной игре, должен изучить эту литературу и совершенно отдаться шахматам. Но сделать шахматы задачей жизни — на это я не мог решиться...»²

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 62,64,65).

¹ Вильгельм Либкнехт (1826 — 1900) — видный деятель германского и международного рабочего революционного движения, один из создателей и руководителей германской социал-демократической партии. В 1891 — 1900 годах — ответственный редактор центрального органа социал-демократической партии «Форвертс». Был одним из основателей II Интернационала.

² «Начиная с 1893 года, — говорит далее Д. И. Ульянов, — Владимир Ильич все реже и реже играет в шахматы. Про его игру в сибирской ссылке (Кржижановский, Старков, Лепешинский) можно прочесть в статье т. Лепешинского (цит. книга, стр. 189 — 190. — А. И.).

Последний раз я играл с Владимиром Ильичем в 1903 году в Женеве. Дома у него не оказалось даже шахмат, мы нашли какую-то кофейню, где и уселись за игру... Играли четыре с лишним часа одну партию, притом так сосредоточенно, что окружающие начали под конец посмеиваться над нами.

После революции Владимир Ильич почти совершенно не играл в шахматы, говоря, что »то слишком утомительно; он предпочитал в свободное время городки, прогулки, охоту» (там же, стр. 66).

 

Я училась тогда в гимназии, и Владимир Ильич часто помогал мне в уроках. Если ему нужно было уходить куда-нибудь вечером, он обыкновенно предупреждал меня об этом и предлагал прийти раньше, пока он дома. От этих занятий у меня осталась в памяти его необыкновенная добросовестность ко всякому делу, за которое он брался, к чему он старался приучить и меня. Помню, как мне задали на дом по географии начертить карту Европы. Повозившись с этим, я принесла показать свой чертеж Владимиру Ильичу, но он забраковал мою работу и предложил мне переделать ее. При этом он подробно рассказал, как надо взять циркуль и наметить им на бумаге все расстояния, а не рисовать «на глаз», как было сделано в моей первой работе. С жаром принялась я за дело и была удовлетворена одобрением Владимира Ильича. Но гораздо важнее умения рисовать карты был полученный мной от этой совместной работы пример того, каков должен быть вообще подход ко всякому делу, за которое берешься. Не кое-как, лишь бы скорее с плеч долой, а по обдуманному, взвешенному плану, аккуратно и настойчиво, пока не выйдет действительно хорошо, пока сделанная работа не даст удовлетворения.

Пунктуальность и аккуратность Владимира Ильича проявлялись иногда даже в мелочах. Делая себе как-то тетрадку для занятий, я схватила первую попавшуюся мне катушку с нитками и стала сшивать свою тетрадку черной ниткой. Ильич, который был при этом, остановил меня, заметив, что это некрасиво и что надо найти белую нитку¹.

М. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 56).

¹ Н. Веретенников со слов Марии Ильиничны писал, что, «взяв белую нитку, (Владимир Ильич. — А. И.) сам перешил тетрадь, очевидно, с целью выработать у младшей сестры тщательное отношение к работе и ученью» (цит. книга, стр. 26).

 

Упорно работая, поглощая огромное количество литературы, Владимир Ильич в то же время не был нелюдимым. Свободные минуты он старался побыть с семьей, проявляя особую, трогательную заботу о своей матери. К людям старым Владимир Ильич был вообще исключительно внимателен. У Ульяновых часто вспоминали один веселый эпизод из семейной хроники. Зимой устраивали домашний спектакль. Мария Ильинична (она была тогда гимназисткой) по ходу пьесы изображала старуху. В антракте «артистка» не выдержала и как была — в костюме — отправилась к публике. В это время из своей комнаты вышел Владимир Ильич. Увидев незнакомую старушку, он быстро подошел к ней и сказал: «Вам к Марии Александровне? Пожалуйте!» Хохоту тогда было очень много.

А. Кицинская. Незабываемое. «Учительская газета», 1941, 22 января.

В Самаре Анна Ильинична, как старшая в семье, употребляла все усилия, чтобы создать обстановку для более продуктивной работы Ильича¹.

М. Голубева. Товарищ и друг. «Известия», 1935, 22 октября.

¹ Там же М. Голубева пишет: «Больше сорока лет знала я Анну Ильиничну и не помню периода, в который ее жизнь и работа не были бы связаны с работой Владимира Ильича, с делом Ленина».

 

Как сейчас вижу невысокую, крепкую фигуру Владимира Ильича в косоворотке и коротком сером пиджаке. Он спокойно усаживается за стол, вынимает из кармана небольшую тетрадку — свою рукопись — и начинает читать вслух...

Облик Владимира Ильича запомнился мне, очевидно, не из первых встреч с ним, а из более поздних, — именно в 1892 — 1893 годах. Его лоб начинал лысеть, и в моем представлении он уже тогда походил на того Ильича, который в апреле 1917 года вернулся из эмиграции¹. Возможно также, что это впечатление у меня осталось потому, что Владимир Ильич уже тогда казался вполне сложившимся в своих взглядах человеком, державшимся на кружковых собраниях, где я чаще всего его встречал, уверенно и вполне независимо.

Владимиру Ильичу была чужда еще в молодости всякая богема, интеллигентская распущенность, и в его присутствии мы все, входившие в кружок, как бы подтягивались, — таково было влияние его уже тогда. Фривольный разговор, грубая шутка в его присутствии были невозможны. Авторитет его в кружке был непререкаем.

Помню, однажды во время спора я сказал Владимиру Ильичу, что мы плохо разбираемся в марксистской теории потому, что слабо знаем историю и буржуазную экономическую науку. Он кратко, но строго ответил: «Если что плохо, то значит вообще плохо, — надо учиться...» И мы учились по его указаниям, хотя я, например, был старше его на 3 года и считался уже видавшим виды «старым студентом», побывавшим в двух высших учебных заведениях...

Владимир Ильич был весьма дружен с М. И. Лебедевой и иногда подолгу беседовал с ней². Он старался сблизиться с теми из окружавших его людей, которых он считал своими единомышленниками или находил возможным распропагандировать их в желательном для него направлении.

В обращении его с людьми отчетливо обнаруживались резкие различия: с товарищами, которых он считал своими единомышленниками, он спорил мягко, подшучивал весьма добродушно и старался всякими способами выяснить их ошибку и сделать ее для них очевидной. Но раз он усматривал в оппоненте представителя другого течения, например, заскорузлого и упорного народника, его полемический огонь становился беспощаден. Он бил противника по самым больным местам и мало стеснялся в выражениях³. Будущий политический боец уже тогда вырисовывался в нем с полной ясностью.

Говорил Владимир Ильич просто, необычайно убедительно⁴, но при этом филигранно отделывал каждую фразу. Его умение нанизать бесчисленное множество придаточных предложений в одной фразе и затем, не теряя нити основной мысли, в конце периода ловко закончить главное предложение и придать сказанному блестящую закругленность и ясность, чем он отличался до самых последних годов своей жизни, — еще тогда обнаруживало в нем великолепного оратора.

Уже тогда Владимир Ильич с успехом пользовался в спорах положениями и методами диалектического материализма. Так, я помню, что в одном споре с В. В. Водовозовым он возражал против формально-логических дефиниций (определений) и требовал в соответствии с диалектической логикой или полного определения предмета, или отказа от формально-логического определения.

М. И Семенов (М. Блан), стр. 50, 51 — 52.

¹ А. П. Скляренко, возвратившись с Лондонского съезда 1907 года, говорил тогда мне: «Ильич тот же самый, что у нас был в Самаре, — ничуть не изменился, только лысина стала больше». — Примечание М. И. Семенова.

² Уже будучи в Петербурге, в письме к М. И. Ульяновой от 13 декабря 1894 года Владимир Ильич интересовался судьбой Марии Ивановны Лебедевой. «Видаешь ли М. И.? — спрашивал он сестру. — Едет она в Крым или нет?» Владимир Ильич и сам писал М. И. Лебедевой из Петербурга, о чем свидетельствует его сноска в письме к сестре: «Получила ли она мое письмо?» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 4). Как известно (см. стр. 529 наст, издания), М. И. Лебедева умерла в 1894 году в Крыму от туберкулеза.

³ О том же впоследствии вспоминала и М. Эссен: «Владимир Ильич был безгранично внимателен к тем, кто шел в ногу с партией, кто боролся за революционный марксизм, за дело освобождения рабочего класса, за социализм, но был беспощаден к своим политическим противникам, был непреклонен при защите своих принципиальных позиций» (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 252).

⁴ Эту же черту Владимира Ильича отмечает в своих воспоминаниях и М. П. Голубева (Яснева): «Я поражалась той простоте, с какой писал и говорил о высоких материях Владимир Ильич... В этой простоте было заключено столько искренности, прямоты и убежденности» («Волжская коммуна», 1940, 21 января).

 

В Самаре в эти годы жил В. В. Водовозов, сын известной писательницы Е. Н. Водовозовой¹, автора книги «Жизнь европейских народов». Перед Самарой Водовозов был в административной ссылке в Шенкурске, Архангельской губернии. В первое время нашей жизни в Самаре он частенько заходил к нам, но потом почти перестал бывать. Владимир Ильич недолюбливал его. У этого Водовозова была большая библиотека, так что вся его комната до отказа была заставлена книжными шкафами, все книги были чистенькие, и новых переплетах. Он очень дорожил своей библиотекой, и казалось, что книги любил больше, чем живых людей. По своей начитанности он, вероятно, был первым в городе, но эта начитанность, очевидно, так давила на его мозг, что сам он не представлял из себя ничего оригинального². Он не был ни марксистом, ни народником, а так, какой-то ходячей энциклопедией. К нему приходилось заходить не из-за него самого, а из-за его книг. Мне передавали, что, когда старший брат Александр Ильич был арестован по обвинению в покушении на жизнь царя, первыми словами Водовозова было: «Ах, как жаль, он взял у меня такую-то ценную книгу, она, пожалуй, теперь пропадет...»

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 60).

¹ Елизавета Николаевна Водовозова (1844 — 1923) — педагог, специалист по дошкольному воспитанию, последовательница К. Д. Ушинского. Ее труд «Умственное и нравственное воспитание детей от первого проявления сознания до школьного возраста» выдержал семь изданий. Большое распространение имела трехтомная работа Водовозовой «Жизнь европейских народов».

² В. А Поссе, учившийся вместе с В. В. Водовозовым в Петербургском университете, так характеризует его: «Водовозов был небольшой, чрезвычайно подвижной блондин с резкими движениями и резкими суждениями, очень начитанный и очень самоуверенный» (В. А. Поссе. Пережитое и продуманное, том I. Л., 1933, стр. 95).

 

Помню, что Володя очень возмутился, когда я передала ему об этом разговоре¹. «Пусть он прямо скажет, чего он хочет; пусть скажет, сколько стоит книга, и мы вернем ему». И досадливо передернул плечами, когда я указала, что Водовозов говорит не о деньгах, а вносит, как бы сказать, этим фактом поправку в нравственную характеристику Саши.

А. И. Ульянова-Елизарова («А. И. Ульянов», стр. 284).

¹ Имеется в виду разговор Анны Ильиничны с В. В. Водовозовым по поводу тома «Deutsch-franzosische Jahrbucher» («Немецко-французский ежегодник»). Эту книгу Александр Ильич Ульянов в свое время одолжил у Водовозова и не смог ему возвратить, так как был арестован. В 1892 году в разговоре с Анной Ильиничной Водовозов поднял вопрос о возвращении ему книги.

 

Особенно острыми были столкновения в спорах Владимира Ильича с В. В. Водовозовым. Будущий белогвардейский эмигрант уже тогда, очевидно, начал распознавать в своем оппоненте непримиримого врага народнической и либеральной идеологии и своего политического противника. После одного из таких столкновений отношения между ними стали натянутыми.

До какой степени самостоятелен и устойчив в своих взглядах и суждениях был в то время Владимир Ильич, видно из следующего. Раз во время спора его по какому-то серьезному вопросу с Водовозовым в квартире последнего (это произошло, сколько помню, после доклада Водовозова о германской социал-демократии) присутствовавший здесь же М. Т. Елизаров, бывший значительно старше Владимира Ильича, захотел его поддержать и начал развивать по-своему высказанное Владимиром Ильичем положение. Последний, нимало не смущаясь, бросил в сторону М(арка) Т(имофеевича), что он с ним не согласен, и спокойно продолжал свою речь. Елизаров сконфуженно замолк.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 59 — 60.

Один из самарских поднадзорных, В. В. Водовозов (ставший трудовиком, а впоследствии контрреволюционер), в небольшом кружке делал доклад о выборах в германский рейхстаг... Владимир Ильич, присутствовавший на этом собрании, очень остроумно разбил конституционные иллюзии Водовозова, развив марксистскую теорию классовых противоречий, теорию классовой борьбы рабочего класса. Он нажил в лице Водовозова злейшего врага.

М. Голубева. Юноша Ульянов (В. И. Ленин). «Старый большевик», 1933, № 5, стр. 162, 163.

К началу декабря 1891 года в гости к Водовозовым из Саратова приехали Н. Д. Россов¹, Чумаевский, Аргутянский-Долгоруков. Все они были явные народники, а позже, начиная с 1894 года, — народоправцы². Они весьма интересовались самарскими социал-демократами и в первую очередь, конечно, Владимиром Ульяновым, братом народовольца Александра Ульянова. Эта компания решила устроить доклад В. В. Водовозова о германской социал-демократии, пригласив на него Владимира Ильича, кружок Скляренко, М. П. Ясневу и ряд видных самарских народников³.

Водовозов предполагал, что в конце концов обязательно разгорятся прения и неизбежно развернутся прения и и неизбежно развернутся в настоящее генеральное сражение, во время которого они Ульянова со всеми его теориями разобьют.

Несмотря на значительную глубину знаний Водовозова по общественным вопросам, несмотря на свежесть и животрепещущий характер темы, приходится сказать по совести, что доклад был вял, скучен и невероятно нуден. Вообще говоря, только Водовозов умел при животрепещущей теме дать такой безнадежно пустой, скучный и бесконечно тоскливый реферат. Вместо доклада о росте германской социал-демократии⁴, о головокружительном росте голосов, подававшихся при выборах в рейхстаг за социал-демократов, и бодрых перспектив, вытекающих из этого, получился утомительный и скучнейший доклад с мелкими, ненужными, иногда неинтересными подробностями. Водовозов утверждал, что растущая германская социал-демократия шаг за шагом, одними парламентскими бюллетенями победит враждебный класс — буржуазию и осуществит социализм.

Владимир Ильич во время доклада заметно нервничал; было похоже, что он испытывал чисто физическую тошноту, и это было нисколько не удивительно. Однако по временам в глазах Владимира Ильича вспыхивал столь обычный для него иронический огонек. Изредка Владимир Ильич делал себе заметки карандашом на листках бумаги.

Но вот доклад окончился и все облегченно вздохнули, тем более что в небольшой квартире Водовозовых, переполненной книгами, было изнурительно душно.

После некоторого перерыва выступил Владимир Ильич, и притом выступил с самой беспощадной резкостью. Между прочим, он подчеркнул, что только архивные крысы могут представлять себе так просто захват власти пролетариатом. Живая действительность — не архивная жизнь, борьба непримиримых враждебных классов ни капелечки не похожа на изображенную Водовозовым маниловскую идиллию. Опыт Парижской коммуны, опыт первого выступления штурмующих небо коммунаров, которыми восхищался Маркс, нисколечко не похож на изображенную Водовозовым идиллию; увлечение парламентаризмом, сказал Владимир Ильич, пахнет предательством интересов рабочего класса и им резко и решительно осуждается.

Страстная, резкая речь Владимира Ильича, сказанная с огромным подъемом и воодушевлением, но с обычной силой про­стоты, уверенности, убедительности и отчетливости, произвела огромное впечатление.

Выступил Россов, говорил Аргутинский, но все это было скучное жевание тряпок без убедительных фактов, без чеканки ясных, отчетливых, резко очерченных положений. Все речи были по типу «с одной стороны, нужно сознаться», а «с другой стороны, нельзя не признать», но сами говорившие чувствовали, что они говорят не то, что нужно. Таково было по крайней мере мое впечатление.

В. В. Водовозов был очень раздражен, говорил возбужденно, но не забыл отметить, что положение хозяина квартиры мешает ему сказать настоящие слова, но то, что он слышал от Ульянова, якобы не марксизм.

Через двадцать шесть лет после этого жестокого спора, в ноябре 1917 года, рабочий класс по призыву Коммунистической партии, по призыву Ленина пошел на баррикады и в уличных боях завоевал власть, осуществил диктатуру пролетариата. Практика жизни подтвердила, что юноша В. И. Ульянов был безусловно прав в своем споре с раздраженным Водовозовым и его единомышленниками.

После этого выступления Владимира Ильича, принятого Водовозовым за личное столкновение, и началась или, правильнее сказать, углубилась та неприязнь, которую я называю «классовой ненавистью» Водовозова к Ульянову. Однако это почти нисколько не мешало продолжению встреч Владимира Ильича с В. В. Водовозовым.

Для меня, как и для всего кружка Скляренко, было совершенно ясно, что, несмотря на глубокую неприязнь, В. В. Водовозова все-таки тянуло к Владимиру Ильичу, ибо он ценил в нем глубокий ум и непоколебимую волю в проведении своих взглядов, что всегда и как-то незаметно привлекает. Водовозов всюду шумел о «преступных взглядах» Владимира Ильича, но на открытый разрыв с ним не шел, а, напротив, с видимым удовольствием стремился встретиться с Владимиром Ильичем и в домашней и в общественной обстановке. Это удивительное противоречие, но несомненный факт.

А. Беляков, стр. 85 — 88.

¹ М.И. Семенов (М. Блан) называет Н.Д. Россова одним из вождей народников, который "до конца дней своих был яростным противником марксизма и завсегдатаем собраний в Саратове, где велись споры народников с марксистами. Позднее, в 1896 — 1898 годах, когда я жил в Саратова, Россова изображали в карикатурах в виде старьевщика с мешком за плечами, из которого свешивались лохмотья с надписями на них: «Н. Кареев», «Михайловский» и т. л. После 1905 года Россов был народным социалистом (умер до 1917 года)» (цит. книга, стр. 84).

² Члены партии «Народного права» - нелегальной организации русской демократической интеллигенции, основанной летом 1893 года при участии бывших народовольцев О. В. Антекмана, А. И. Богдановича, А. В. Гедеоновскоrо, М. А. Натансона и других. Народоправцы поставили своей задачей объединение всех оппозиционных сил для борьбы за политические реформы. Весной 1894 года партия была разгромлена царским правительством. Большинство народоправцев впоследствии вошло в партию эсеров.

³ На докладе В. В. Водовозова были: Владимир Ильич Ульянов, Вера Петровна Водовозова, Л. П. Шайдакова, Аргутинский, Чумаевский, Н. Д. Россов, А. И. Ливанов. В. Ю. Виттен, М. П. Яснева, И. М. Красноперов, В. В. Португалов, В. В. Савицкий, Е. Ф. Цитович, В. А. Попов, Н. К. Войцехович, А. В. Попов-Скляренко, И. А Кузнецов, М. И. Лебедева, А. А. Беляков, Синицкий, В. Федотов, М. Т. Елизаров.

⁴ А. И. Ульянова-Елизарова пишет, что «в 90-е годы мы все благоговели перед германской социал-демократией. Помню, как торжествовал Владимир Ильич в 1890 году, когда закончился срок исключительного закона (имеется в виду введенный в 1878 году канцлером Бисмарком закон против социалистов. — А. И.), и с какой живой радостью следили мы за сказочным ростом этой партии (число голосов, поданных за социал-демократическую партию на выборах в рейхстаг, с 437 тысяч в 1878 году увеличилось до 1427 тысяч в 1890 году. — А. И.). Сочинения Каутского и Бебеля были нашими настольными книгами; мы изловчались найти адреса, по которым доходил бы теоретический орган германских социал-демократов «Нейе цейт»...» (Воспоминания об Ильиче. М., 1934, стр. 147-148).

 

Владимир Ильич производил впечатление человека хорошо образованного. В вопросах политической экономии и истории его знания поражали солидностью и разносторонностью, особенно для человека его возраста. Он свободно читал по-немецки, французски и английски, уже тогда хорошо знал «Капитал» и обширную марксистскую литературу (немецкую) и производил впечатление человека, политически вполне законченного и сложившегося. Он заявлял себя убежденным марксистом. Он очень интересовался возражениями против марксизма, изучал их и вдумывался... Помню, я тогда же в разговорах с другими называл его Маратом. Конечно, я не предвидел той роли, которую ему суждено было сыграть, но уже тогда я был убежден — и открыто об этом говорил, — что роль Ульянова будет крупной.

В. Водовозов («В. И. Ленин в Самаре». М., 1933, стр. 98-99).

Весна я начало лета 1891 года оказались сильно засушливыми, почти без единого дождичка. Беспощадное солнце выжгло яровые посевы начисто, а гибель озимых посевов была установлена еще раньше. Надвигался черный, голодный год, один из тех ужасных, кошмарных годов, которые очень хорошо известны крестьянам Поволжья вследствие своей периодической повторяемости.

В августе выяснилось окончательно, что с полей не удастся собрать половины высеянных семян. Корм для скота также не уродился, вернее был выжжен, как и хлеба. Было ясно, что бедствие неотвратимо, вплотную надвинулось и приготовилось зажать население сел и деревень своей беспощадной железной рукой.

Наиболее предусмотрительные из крестьян, наиболее решительные, не дожидаясь, когда доедят последний фунт хлеба и лягут умирать, начиная с конца августа, заколачивали окна и двери своих домов, если их не удавалось продать, клали необходимый скарб на телегу и ехали куда глаза глядят в поисках хлеба и работы.

Ехали чаще всего по направлению к Оренбургу или к Волге, где можно было продать лошадь, телегу и прочий скарб и достать хлеб, привозимый на пароходах.

Паники еще не было, но в конце сентября улицы Самары были переполнены бесчисленными толпами голодных крестьян, просивших помощи. Женщины, дети, старики, едва державшиеся на ногах, с воспаленными глазами, полными непередаваемого ужаса, с опухшими лицами, бледные, как тени, бродили по всем улицам и закоулкам, вопили надрывным стоном, а иногда, не имея уже сил говорить, шевелили губами, но всегда, изо дня в день, с утра до вечера все одно и то же:

 — Подайте, христа ради, голодающему!

Свирепствовал тиф. Снизу по Волге, от Астрахани, надвигалась страшная азиатская гостья — холера, но наступили холода, и холера не дошла.

В соседней Саратовской губернии пронеслась волна холерных бунтов. Обезумевшая от ужаса нагрянувших бедствий, темная толпа не только избивала, но и убивала врачей, фельдшериц, санитаров, а заодно и попадавшее под руку начальство.

В ряде случаев «холерные беспорядки» принимали такие размеры, что правительство двигало на усмирение немалые военные силы. После усмирения винтовками начиналось вразумление «розгами», и только после этого — следствие на предмет предания суду.

В конце октября движение голодных полчищ увеличилось. В глухих, отдаленных от Самары и уездных городов деревнях люди уже питались падалью, набрасываясь с жадностью на все, что можно было жевать.

А. Беляков, стр. 73 — 75.

...В этот год (1891 — 1892 годы. — А. И.) в Самарской губернии) был страшный голод¹. Русское правительство и русский либерализм боролись по-своему с последствиями голода, открывались столовые и т. п. Из всей самарской ссылки только Владимир Ильич и я не принимали участия в работах этих столовых. Конечно, не нежелание помочь голодающим руководило в данном случае этим отзывчивым к чужому горю юношей: очевидно, он считал, что пути революционера должны быть иные...

М. Голубева. Последний караул. «Молодая гвардия», 1924, № 2-3, стр. 30.

¹ В своей статье «1891 год (отрывки из воспоминаний)» земский статистик И. М. Красноперое писал: «По статистическим данным, число голодающего населения в октябре месяце было вычислено в 964627 человек обоего пола. Но губернское земское собрание постановило «исключить из числа нуждающихся работников в возрасте 18 до 55 лет и детей моложе двухлетнего возраста», разумеется, потому, что работники могут-де прокормиться различными заработками, а дети — материнской грудью (?). Но где же эти люди могли найти заработок, когда кругом на сотни верст во всех губерниях был голод: в Уфимской, Казанской, Саратовской, Симбирской, Нижегородской и т. д.?» («Мир божий», 1898, № 12, стр. 45).

 

...У Владимира Ильича была уже своя определенная точка зрения, своя определенная линия поведения. Заходил ли вопрос о голоде, о помощи голодающим, об участии нас, революционеров, в рабочих общественных столовых, у Владимира Ильича на все был свой, выгодно отличавшийся своей определенностью и революционной (это мое тогдашнее определение) выдержанностью ответ.

Воспоминания М. П. Голубевой-Ясневой. Цит. по статье А. Елизаровой «Страничка воспоминаний». «Пролетарская революция», 1923, № 2, стр. 56 — 57.

В конце 1891 г. разговоры о борьбе с голодом привели к созданию в Самаре особого комитета для помощи голодающим¹. Это было полулегальное учреждение, т. е. комитет этот не был формально разрешен властями, но существовал он открыто, власти об этом превосходно знали и не только не чинили ему препятствий, но и вступали с ним в сношения. В комитет входила самая разнообразная публика — от чиновников, занимавших высокие посты в местной служебной иерархии, до лиц, явно неблагонадежных, даже прямо поднадзорных.

В конце 1891 или в самом начале 1892 г. губернская власть организовала в Самаре общественные работы для голодающих беженцев (тогда это слово еще не было в употреблении) — не помню хорошо, не то рыли канал, не то осушали болото под Самарой. Заведовал ими какой-то Перцев. Работы шли неважно: денег они съели много, а результатов не дали никаких. В связи с этими работами наш комитет устроил общественную столовую для голодающих, работавших у Перцева. Работали в столовой члены комитета и многие из молодежи, которые старались использовать свою работу для революционной пропаганды среди голодающих. Ленин не верил в успешность такой пропаганды среди голодающих. Это соображение играло большую роль в его отрицательном отношении к нашему комитету. Споря против наших взглядов, он доказывал, что наши столовые будут своего рода «пропагандой действия» за примирение с существующим строем, породившим голод, — в этом отношении он оказался, конечно, прав. На собраниях и сходках молодежи Ленин вел систематическую и решительную пропаганду против комитета...

В. Водовозов («В. И. Ленин в Самаре». М., 1933, стр. 99 — 101).

¹ Об этом комитете И. М. Красноперов писал следующее: «В Самаре еще с начала сентября (1891 года. — А. И.) был организован по инициативе преосвященного Владимира епархиальный благотворительный комитет... В члены комитета были приглашены некоторые из священников, купцов и пишущий эти строки, как занимающийся статистическими исследованиями и потому «знакомый с нуждами крестьян». Я принес в комитет все свои статистические сборники; по заключающимся в них данным составлялись районы для организации помощи крестьянам. Собрания членов комитета происходили еженедельно по субботам в квартире преосвященного... Самую деятельную роль в этом комитете играл купец Прохоров, тот самый, который впоследствии был обвинен священником Матюшенским в принадлежности к какой-то зловредной секте. Комитет всегда просил его взять на себя исполнение самых хлопотливых поручений: закупку и отправку по деревням хлеба и т. п... Существование епархиального комитета продолжалось до июня месяца. Средства комитета состояли из пожертвований частных лиц, Комитета государя наследника цесаревича, общества Красного Креста» («Мир божий», 1898, № 12, стр. 49 — 50).

 

Так называемое «общество» вабило тревогу, зашумела пресса, и правительство, наконец увидев «недород», разрешило устраивать столовые, питательные и лечебные пункты и даже раскачалось на организацию «общественных работ» для помощи голодающим¹.

Засуетились, зашумели радикалы, либералы, земцы, купцы, чиновники и даже реакционные обыватели. Все собирались спасти от гибели «меньшого брата — мужичка».

К началу ноября в Самару время от времени приезжали видные деятели, писатели, чтобы помочь голодающим, но их помощь была мизерной по сравнению с размерами бедствия, охватившего не только всю Самарскую губернию, но и почти все Поволжье.

Приезжал Лев Николаевич Толстой для организации столовых и оставил своего сына Льва Львовича в качестве уполномоченного. Приезжал Владимир Галактионович Короленко².

Правительство отпустило около двух миллионов рублей на так называемые «общественные работы». Решено было построить в Самаре элеватор, бухту на реке Самаре для зимней стоянки и ремонта пароходов и барж, дамбу на реке Самаре у станции Кряж; построить в Бугуруслане элеватор и очень большую дамбу на пойме реки Кинель. Кроме того, были организованы лесные заготовки.

Нечего и говорить, что ассигнование двух миллионов рублей, если бы даже все эти деньги ушли на помощь голодающим, составило около двух рублей на душу населения Самарской губернии, то есть каплю в море. Это была не помощь, а своего рода «канцелярская отписка» со стороны правительства, чтобы заткнуть глотку прессе, которая производила неблагоприятный для правительства шум.

Общественная помощь была не меньше правительственной, но и эта вторая капля в море не могла уменьшить того океана крестьянского горя, который беспредельно бушевал.

В столовых всех городов не больше тридцати тысяч голодающих получали свои порции и тем давали возможность «народным витиям» спокойно спать с чувством исполненного долга, а в заброшенных далеких деревнях, за сто пятьдесят — двести верст от города, сотни тысяч людей, доевши падаль и мякину, пухли с голода и безропотно умирали.

На бесчисленных «журфиксах» радикалы и либералы показывали со вздохом глубокого сожаления образцы «голодного хлеба», сильно похожего на прессованный и засушенный навоз. Иметь образец «голодного хлеба» стало признаком хорошего, тона.

Суетились, бегали, вздыхали, совали друг другу под нос «голодный хлеб», заседали в комитете помощи голодающим, вырабатывали меры, писали воззвания, а мужик все умирал и умирал...

Либералы ждали конституции, лелея в себе уверенность, что правительство не справится с несчастьем и обязательно «козырнет» конституцией, чтобы завоевать этим симпатию «общества». Радикалы и народники шли дальше. Они поговаривали чуть ли не о революции, очень неясно представлявшейся даже им. Саратовские «холерные бунты» они считали предвестником революции, а в ожидании этой революции они разливали щи в столовых для голодающих и вместе с полицейским приставом и губернаторским чиновником заседали в комитете.

Молодежь в общей массе еще не определила своих позиций и колебалась как маятник — туда и сюда.

Кружок Скляренко соприкасался с комитетом голодающих, бывая на всех его заседаниях, а также в столовых, чтобы знать, как дела обстоят, и выяснить, нельзя ли выкроить чего-нибудь подходящего в смысле революционной работы.

Владимир Ильич еще весной при разговорах в кружке Скляренко о грядущем голоде высказывался определенно, что революционные группы и кружки обязаны стоять в стороне, не работать вместе с чиновниками и либералами, ибо подобная помощь означала прежде всего укрепление той системы управления, при которой голод превратился в периодическое явление, способствовала укреплению основ буржуазного строя.

Мы ждали приезда Владимира Ильича с большим нетерпением, ибо наступало время, когда от разговоров следовало переходить к делу, когда нужно было намечать определенные конкретные действия. Вопросу о пропаганде в столовых не придавалось значения, ибо Владимир Ильич считал, что она не даст практических результатов.

Владимир Ильич вернулся в Самару из Питера в ноябре³, в самый разгар болтовни в пользу голодающих.

С приездом Владимира Ильича наши выступления стали более определенными. Правда, наши силы не были велики, но все-таки мы не пропускали ни одного собрания комитета, куда являлись исключительно для того, чтобы мешать работе, вносить резкую критику и таким образом разбивать силы комитета.

В. В. Водовозов, считая Владимира Ильича открытым врагом комитета, везде и всюду извращал его истинное отношение к вопросу о голоде и таким путем старался восстановить против Владимира Ильича так называемое общественное мнение. В. В. Водовозов кричал на всех перекрестках, что Владимир Ильич против кормления голодающих, что он считает голод явлением прогрессивного порядка. Все эти утверждения — чистейший вздор, возмутительное извращение подлинных мыслей Владимира Ильича по вопросу о голоде и помощи голодающим. Всегда, везде и всюду и во всяком случае Владимир Ильич утверждал только одно, что в помощи голодающим не только революционеры, но и радикалы не должны выступать вместе с полицией, губернаторами, вместе с правительством — единственным виновником голода и «всероссийского разорения», а против кормления голодающих никогда не высказывался, да и не мог высказываться. На практике, на деле Владимир Ильич гораздо быстрее, чем всякие водовозовы, способен был отдать все, что у него было, чтобы накормить голодающего, но он прекрасно понимал, что в огромном народном несчастье этим не поможешь⁴. Точно так же нигде, никогда и ни при каких условиях в Самаре Владимир Ильич не называл и не мог назвать голод, как всенародное крестьянское бедствие, явлением прогрессивного порядка.

Владимир Ильич не меньше других революционеров страдал, мучился, ужасался, наблюдая кошмарные картины гибели людей и слушая рассказы очевидцев о том, что совершается в далеких заброшенных деревнях, куда не доходила помощь и где вымирали почти все жители.

Владимир Ильич уже и в то время, несмотря на свою молодость, я бы сказал, юность — ему шел только двадцать первый год, — имел вполне сложившиеся взгляды, определенные, ясные, без всяких колебаний, сомнений. Он и нас учил, что самая первая, самая главная задача революционера вообще, и социал-демократа в частности, разоблачать беспощадно, не упуская ни одного самого ничтожного случая, врагов рабочего класса, врагов всех трудящихся, прояснять сознание эксплуатируемых масс, обнажать непримиримость интересов командующих классов с интересами подневольных классов и групп населения.

Владимир Ильич имел мужество открыто заявить, что последствия голода — нарождение промышленного пролетариата, этого могильщика буржуазного строя, — явление прогрессивное, ибо содействует росту индустрии и двигает нас к нашей конечной цели, к социализму через капитализм. Но именно только последствия голода создают прогрессивное явление, а не самый голод. Голод, разрушая крестьянские хозяйства, одновременно разбивает веру не только в царя, но и в бога, и со временем, несомненно, толкнет крестьян на путь революции и облегчит победу революции.

Подобного рода утверждения тогда даже для В. В. Водовозова, знакомого с «Капиталом» Маркса, казались каким-то безумием, анархизмом, бездушием, а радикалы и либералы, испуганно тараща глаза, приходили к заключению: «спятил мальчик с ума бесповоротно».

Значительная часть разговоров Владимира Ильича о помощи голодающим происходила на квартире В. В. Водовозова, всегда с участием почти полного состава кружка Скляренко.

Мы неоднократно тянули Владимира Ильича на собрания комитета помощи, но он всегда и очень решительно отказывался, указывая, что с таким собранием губернаторских чиновников есть один способ разговора: «рукой за горло и коленкой на грудь»⁵.

Участие в этом комитете Водовозова, Ливанова, Анненкова, Савицкого и других поднадзорных народников Владимир Ильич считал большим позором, но кружку Скляренко рекомендовал, не входя органически в работу и в состав комитета, посещать собрания только для того, чтобы подчеркивать бессилие и ничтожность этой организации и ничтожность всей подобной помощи голодающим при существующем строе.

Организованная молодежь, работавшая под руководством кружка Скляренко, это делала охотно и настолько небезуспешно, что комитет помощи, чтобы избавиться от наших назойливых выступлений, стал скрывать места своих заседаний. Однако среди комитетчиков нашлись, по их понятиям, «предатели», а по нашему представлению, просто охотники посмеяться, позлобствовать над комитетом, которые почти всегда точно указывали нам час и место собрания комитета. Это приводило Владимира Ильича в очень веселое настроение, а у комитета наше появление на его почти конспиративных заседаниях вызывало несомненное уныние и раздражение.

Недаром В. В. Водовозов в своих заграничных воспоминаниях сравнительно правдиво отмечает: «Ленин вел систематическую и решительную пропаганду против комитета. На чьей стороне была победа — сказать трудно. Несомненно, за Лениным было меньшинство, но это меньшинство твердо держалось на своих позициях. Сторонники Ленина не колебались. Обратные случаи, когда пропаганда Ленина убеждала сторонников комитета, отрывала их — были. В небольшом количестве, но были».

К концу ноября 1891 года нам удалось работу комитета дезорганизовать, сильно расстроить и, во всяком случае, довести до такого состояния, что в комитете остались почти одни чиновники и купцы, чего мы, собственно, и добивались. В декабре перестали появляться на заседаниях комитета Ливанов, Бухалов, Долгов, Савицкий, Осипов, Анненков, Любецкой, Красноперов, Чеботаревский, Крамер, Михайловский-Гарин⁶, Поздняк, Иванов Иоан Ионович и несколько других крупных фигур, фамилии которых я сейчас не могу припомнить. Если принять во внимание, что все это были наиболее активные работники, то нельзя не выразить изумления скромности заявления Водовозова: «В небольшом количестве, но были». Для самарского комитета из шестидесяти человек выход около 25 процентов деятельных членов — это очень большое количество поколебленных, оторванных от комитета сил.

А Владимир Ильич, располагая тогда действительно небольшой группой преданных ему молодых, неопытных, слабо подготовленных работников в количестве двенадцати — пятнадцати человек, действовал, как опытный полководец, и сумел дезорганизовать комитет, состоявший из старых, опытных, умелых чиновников, иногда с крупным положением в обществе.

Наши выступления всегда были инструктированы Владимиром Ильичем, который тогда, несмотря на отсутствие телефонов и технического аппарата, как-то умел через свой штаб — кружок Скляренко всегда своевременно указывать, когда, где, кому, на каком заседании и как выступать.

Протоколы заседаний комитета помощи голодающим, которые велись всегда аккуратно и своевременно, могли бы дать весьма ценный материал для освещения этого важного для того времени вопроса. Если бы удалось отыскать протоколы заседании комитета, то они, несомненно, могли бы осветить интереснейшую часть общественной работы кружка Скляренко, то есть, в сущности, работы Владимира Ильича, на которой будущий вождь пролетариата пробовал свои тогда еще юные силы организатора.

Ежедневно описываемые в газетах ужасы в голодающих районах, неисчислимые толпы нищих, образцы «голодного хлеба», плач и несчастье на каждом шагу не мешали тому обычному течению жизни, которое наблюдалось в Самаре до голодных дней. Балы, концерты, танцевальные вечера шли своим чередом, с той только разницей, что теперь обыватели иногда танцевали «в пользу голодающих».

Своим чередом либералы и радикалы устраивали все те же «журфиксы» с чаем и колбасой, но только изменились темы разговоров. Стало скучней, однообразнее и тоскливее.

Новые нотки прорывались в разговорах в связи с усиленно муссируемыми утверждениями Водовозова, что социал-демократы вообще, а Ульянов в частности, определенно против кормления голодающих, «пусть, дескать, умирают во имя новой теории социал-демократов», и, самое ужасное, считают, что «голод — прогрессивное явление», и радуются, что наконец-то этот прогресс наступил.

И так из недели в неделю, из месяца в месяц шла болтовня на «журфиксах», но молодежь всюду, где появлялась, резко возражала против вздорной болтовни, и часто эти возражения давали благоприятные результаты. Истинные, действительные взгляды Ульянова, а не извращенные утверждения В. В. Водовозова, начинали все шире и шире проникать в круги либералов и радикалов. В 1892 году в Самаре уже появились брошюры Плеханова «Всероссийское разорение» и «О задачах социалистов в борьбе с голодом в России», освещавшие этот запутанный вопрос. Ложь и наветы бледнели, а истинные взгляды социал-демократов и Ульянова начинали распространяться и укрепляться особенно в связи с выходом из состава комитета целого ряда видных и влиятельных народников, который косвенно подтверждал правильность положений Ульянова в вопросе о голоде.

Среди поднадзорных всех направлений, а также в кружках молодежи наступило оживление. Голод как вопрос всех вопросов перестал выдвигаться.

А. Беляков, стр. 75 — 82.

¹ Впоследствии В. И. Ленин писал, что «в 1891-1892 гг. правительство было застигнуто ·(голодом.- А. И.) врасплох в порядочно-таки растерялось…» (Сочинения, изд. 5, том 5, стр. 297).

² Л. Н. Толстой и В. Г. Короленко принимали активное участие в организации помощи голодающим: открывали столовые, ездили по деревням, собирали пожертвования, закупали и распределяли продовольствие, дрова, лыко для плетения лаптей, лен для тканья, сено для корма лошадей. «Чувствую потребность участвовать, что-то делать, — писал Л. Н. Толстой Н. Н. Ге 9 ноября 1891 года. — И знаю, что делаю не то, во не могу делать то, а не могу ничего не делать» (см. Н. И. Гусев. Летопись жизни и творчества Л. Н. Толстого. 1891 — 1910. М., 1960, стр. 54). 12 мая 1892 года он писал Н. Н. Ге-сыну, что дело помощи голодающим «все продолжается, и все яснее и яснее становится пальятивность (то есть обманчивость. — А. И.) его и необходимость основного лечения» (там же, стр. 76). В статьях Л. Н. Толстого «О голоде», «О средствах помощи населению, пострадавшему от неурожая», в большой работе В. Г. Короленко «В голодный год» нарисованы потрясающие картины народного бедствия.

³ Владимир Ильич вернулся в Самару 12 ноября 1891 года после сдачи государственных экзаменов в Петербургском университете.

⁴ Спустя десять лет в статье «Внутреннее обозрение» В. И. Ленив писал, что «кроме классовой борьбы революционного пролетариата против всего капиталистического строя, нет и не может быть иного средства ни против безработицы и кризисов, ни против тех азиатски-диких в жестоких форм экспроприации мелкого производителя, какие принял этот процесс у нас. До массовых жертв голода и кризисов хозяевам капиталистического государства так же мало дела, как мало дела паровозу до тех, кого он давит на своем ходу» (Сочинения, изд. 5, том 5, стр. 323-324).

⁵ По свидетельству М. И. Семенова (М. Блана), «Владимир Ильич, разъясняя смысл и значение подобных организаций (имеется в виду комитет помощи голодающим. — Д. Я.) в условиях царского режима, резко высказывался против какого бы то ни было отождествления работы в этой комиссии с революционной деятельностью» (цит. книга, стр. 64).

⁶ Н. Гарин (Николай Георгиевич Михайловский) (1852 — 1906) — писатель. По профессии инженер путей сообщения; много путешествовал. В его произведениях («Детство Темы», «Гимназисты», «Студенты», «Инженеры» и др.) изображены настроении русской интеллигенции конца XIX века — кануна революции 1905 — 1907 годов.

 

Как-то в начале 90-х годов был уволен со службы некий губернатор Косич (кажется, саратовский)¹; про него говорили, что он был большой либерал и благоволил к политическим ссыльным. Об этом, в частности, рассказывал Водовозов, и от него и его группы исходило предложение поднести адрес названному Косичу от политических и вообще левых элементов. Это предложение вызвало споры в Самаре. Когда же Ильич узнал о нем, он категорически и очень резко высказался против. Так, кажется, и не был поднесен адрес...

Владимир Ильич в эти годы много работал но статистике крестьянского хозяйства². Статистические данные (распределение крестьянского хозяйства на группы по количеству рабочего скота, размеру посева, аренды земли и пр.) говорили о росте экономического неравенства в крестьянской среде, о расслоении крестьянства на состоятельную, экономически крепкую группу и бедноту, на сельскую буржуазию и пролетарскую или полупролетарскую массу крестьян. Эти выводы разбивали народническую утопию об однородности крестьянства, они доказывали с очевидностью факт развития капитализма в России. Эти выводы подтверждали правильность марксистской линии в политике русских революционеров.

Товарищи Ильича — Скляренко, Лалаянц и Ионов — также занимались тогда разработкой статистических материалов по тем же вопросам, что и Владимир Ильич. У меня сохранилась списанная мною в 1893 году небольшая рукописью. Скляренко, являющаяся интересным образцом работы группы Владимира Ильича.

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 60, 61).

¹ Андрей Иванович Косич был саратовским губернатором с 1887 по 1891 год. По словам А. С. Пругавина (см. его книгу «Голодающее крестьянство». М., 1906, стр. 166 — 167), «Косич энергически принялся за организацию широкой помощи голодающим, пригласив к активному участию в этом и все слои местного общества. Реакционные газеты вроде «Московских ведомостей» пришли в ужас от воззвании и разных начинаний Косича и подняли против него настоящий поход. В одной из своих статей «М(осковские) в(едомости)», между прочим, торжественно заявили, что в лице саратовского губернатора Косича на Волге явился... второй Пугачев!.. И вот в результате А. И. Косич был немедленно лишен губернаторства и удален из Саратова с назначением в Киев по военному ведомству, а на его место в Саратов был назначен князь Б. Б. Мещерской - заядлый крепостник, глубоко равнодушный к положению в бедствиям людей «черной кости»».

² «...Земская статистика, — писал В. И. Ленин, — дает громадный и детальнейший материал об экономическом положении крестьянства, но дает в такой форме, что для публики эти исследования пропадают почти бесследно: земско-статистические сборники представляют из себя целые томы таблиц (обыкновенно каждому уезду посвящен отдельный том), одна сводка которых в достаточно крупные и ясные рубрики требует специальных занятий. Необходимость сводки данных земской статистики и обработки их чувствуется уже давно» («Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни». Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 3 — 4).

 

От Владимира Ильича участники кружка Скляренко научились пользоваться многочисленными статистическими сборниками, и с тех пор эта страсть мною, например, крепко овладела. До этого не только я, но и А. П. Скляренко, более развитый и опытный, как-то терялся и конфузился перед семнадцатью — двадцатью томами статистических сборников, перед этими горами книг, наполненных цифровыми материалами. С величайшим страхом и трепетом мы перелистывали эту в такой же степени важную и нужную, в какой и малопонятную цифровую премудрость. Недели, а иногда и месяцы времени ухлопывали мы, чтобы выудить конечный вывод из определенного ряда цифр. Это не всегда удавалось, и выводы наши часто были неправильны.

В какой-нибудь десяток вечеров Владимир Ильич «натаскал», как мы тогда выражались, всех нас, как обращаться с этими цифровыми фолиантами, как выуживать главное и существенное, как отличать основное от случайного в этом море цифр, как устанавливать ошибочность выводов. Особо Владимир Ильич обращал наше внимание на то обстоятельство, что земско-статистические сборники при отличной постановке собирания материалов страдают совершенно неудовлетворительной их обработкой.

Насколько мне помнится, Владимир Ильич первый в Самаре заговорил о крайней необходимости более научной обработки данных земской статистики. Нам Владимир Ильич показывал десятки нелепых средних цифр, не дающих правильного представления о разных типах крестьянских хозяйств. Владимир Ильич рекомендовал разбить крестьянские хозяйства на группы, на типы по какому-нибудь определенному признаку: по количеству скота в хозяйстве, по количеству засеваемой земли и т. д., и подчеркивал, что необходима исключительная осторожность в пользовании сводными таблицами. Владимир Ильич приводил примеры, когда давались средние цифры землепользования из общего количества земли у крестьян и помещиков. Конечно, это не были «средние» цифры, наталкивающие на правильный вывод.

Как-то незаметно для нас, с той или иной книгой в руках Владимир Ильич учил нас открывать слабые места и ошибки в трудах, вооружал правильными приемами работы.

А. Беляков, стр. 37 — 38.

За какую бы работу ни брался Владимир Ильич, он делал ее необычайно тщательно. Он проделывал сам массу черновой работы.

И чем больше придавал он значения той или другой работе, тем больше вникал он во все мелочи...

И так во всем. Он много работал над земскими статистическими данными, над их обработкой. В его тетрадках много тщательно выписанных таблиц. Когда дело касалось цифр, имеющих большое значение, большой удельный вес, он проверял даже подсчеты уже напечатанных таблиц. Тщательная проверка каждого факта, каждой цифры — характерны для Ильича. Свои выводы он строит на фактах... Ленин, в жизни которого чтение «Капитала» Маркса сыграло такую громадную роль, помнил, на каком громадном количестве фактического материала основал Маркс свои выводы.

Ленин не полагался на свою память, хотя память у него была прекрасная. Он никогда не излагал фактов по памяти, «приблизительно», он излагал их с величайшей точностью. Он просматривал горы материала (читал, как и писал, чрезвычайно быстро), но то, что хотел запомнить, выписывал себе в тетрадки... Записанное он потом перечитывал не раз, о чем свидетельствуют пометки, подчеркивания и пр.

Если книга принадлежала ему, то он ограничивался подчеркиванием, заметками на полях, а на обложке выписывал лишь страницу, подчеркивая ее одной или несколькими чертами, смотря по важности отмечаемого места. Перечитывал он и свои статьи, делал и на них заметки, и то, что навело на какую-нибудь новую мысль, тоже подчеркивал и страницу помечал на обложке. Так организовывал Ильич свою память. Он всегда отчетливо помнил, что было им сказано, при каких обстоятельствах, в полемике с кем.

Н. К. Крупская. Будем учиться работать у Ленина. М., 1933, стр. 9, 10.

Особенно сильно тогда всех интересовала община. Помню, в одном из своих рефератов Владимир Ильич целым рядом цифровых сопоставлений доказывал распад русской общины, на которую тогда народники возлагали все свои надежды. Присутствовавшая на этом реферате интеллигенция и, кажется, В. В. Водовозов возражали, но Владимир Ильич блестяще защищал свои тезисы о разложении общины.

Этот реферат был его триумфом, и Владимир Ильич сразу вырос тогда в глазах не только своих сторонников, но даже и в глазах противников марксизма.

Воспоминания Ф. И. Кaзманова («В. И. Ленин в Самаре». М., 1933, стр. 96).

Крестьянское море тогдашней России уже не было для него (Владимира Ильича. — А. И.) обезличенной стихией. Еще будучи юношей, он ясно видел, на какие отряды разбивается этот многомиллионный массив. Он уже тогда знал специфику крестьянских нужд в различных районах крестьянской России, перековывая сырую руду статистики в несокрушимый металл марксистского анализа.

Г. Кржижановский («Слово старших». М., 1958, стр 16).

И. А. Кузнецов налаживал связи в железнодорожных мастерских. Там... рабочие подбирались очень интересные, главным образом среди рядовых слесарей, токарей, котельщиков. Кружок был очень серьезный и достаточно хорошо подготовленный. В конце 1891 года кружок пополнили: токарь Вавила Куркин, слесари Павел Рябов, Тимофей Метелкин, медник Аким Грачев, инструментальщик Петр Волнухин.

Кружок постановил, чтобы ему был освещен вопрос о земельной общине, о ее судьбах и о путях русской революции.

Владимир Ильич согласился выступить в этом кружке, но с обязательным условием, чтобы вновь вовлеченные рабочие на этом докладе присутствовали. И. А. Кузнецов полагал, что этих рабочих, ввиду их неподготовленности, на реферат не следовало приглашать.

Кроме членов кружка, на реферате присутствовали Скляренко, Лебедева и я.

Хотя мы, участники кружка Скляренко, считали себя достаточно подготовленными и уже постигшими азбуку марксизма, но реферат Владимира Ильича «Об общине, ее судьбах и путях революции» дал нам очень много, еще шире открыл наши глаза.

В особенно популярной форме, с достаточным количеством цифр, прекрасно освещающих распад земельной общины в деревне, концентрацию наделов бедняков в руках кулачества, правда, получающего наделы не в собственность, а только для обработки, Владимир Ильич дал уничтожающую критику главных ходячих предрассудков народничества о самобытных путях экономического развития России. С необычайной простотой он доказал, что самобытность народникам пригрезилась, что земельная община — пустое место, отжившая форма, тормозящая развитие хозяйства, что расслоение крестьянства, распад его на группы по экономической зажиточности предрекают судьбу общины — ее гибель, уничтожение.

В заключение Владимир Ильич нарисовал очень яркую картину, свидетельствующую, что только пролетариат может совершить революцию, может стать во главе общественного движения и увлечь за собой крестьянство, и заключил словами Плеханова: «Революционное движение в России может восторжествовать только, как революционное движение рабочих».

Последующая беседа с рабочими, недавно вступившими в кружок, установила, что суть доклада они прекрасно поняли, а Владимир Ильич был чрезвычайно доволен тем, что он собственными глазами видел живых рабочих, уже вовлеченных в кружок, что мы движемся вперед, углубляемся в настоящую практическую работу.

Это посещение Владимира Ильича внесло в кружок железнодорожников большое оживление, и остатки народничества, народнических настроений в кружке начали выветриваться.

А. Беляков, стр. 97 — 98

Продолжая серьезное изучение всех сочинений Маркса и Энгельса (некоторые из них, как «Нищета философии», имелись тогда лишь на иностранных языках), он (Владимир Ильич. — А. И.) познакомился и со всеми сочинениями народников и взялся для проверки их и для выяснения возможности социал-демократии в России за статистические исследования. Новые данные самарского отдела Истпарта показывают нам, какое большое число книг брал по этим вопросам Владимир Ильич из городской библиотеки.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 22).

В городе (Самаре. — А. И.) имелись две общественные библиотеки — публичная и купеческого клуба, называвшегося «Благородным собранием»¹. Клуб был основан помещиками, но «благородное» дворянство очень скоро уступило свое место в нем подлинному хозяину города — купцу, предпринимателю.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 7.

¹ Кроме того, в Самаре в описываемый период были две частные библиотеки — А. Н. Федоровой и Н. Громова.

 

Александровская публичная библиотека управлялась попечительным комитетом, избранным городскою думою и состоявшим под председательством городского головы Н. Г. Неклютина из членов комитета: Н. М. Федорова, Н. С. Арычкина, Н. И. Арнольдова и А. П. Херувимова.

Библиотекой заведовали: Ю. Д. Богомолова и помощница ее С. Д. Богомолова...

Библиотека, «зал императора Александра II» и Публичный музей помещались в том же, что и прежде, наемном доме (на Дворянской улице, на втором этаже дома, принадлежавшего купцу Ю. Б. Христензену — ныне Куйбышевская улица, 95. — А. И.)...

В отчетном (1892-м. — А. И.) году в библиотеку поступали пожертвованные различными учреждениями и лицами сочинения по всем отраслям знаний и приобретались книги покупкою...

Всего в отчетном году поступило в библиотеку книг, брошюр, периодических изданий русских и иностранных 1563 наименования...

К 1 января 1893 года по инвентарю библиотеки состоит книг, брошюр и периодических изданий русских и иностранных 21 921 наименование в 35 742 переплетах и дублетов 549 наименований в 907 переплетах, а всего 22 470 наименований в 36 649 переплетах (более состоявших на лицо к отчетному году на 1866 наименований в 3186 переплетах)...

Читальный зал при библиотеке был открыт в отчетном году 355 дней с 9 часов утра до 9 часов вечера и в дни неприсутственные с 11 часов дня до 9 часов вечера.

Посетителей за означенное время в нем было (считая каждое посещение за отдельное лицо) 41 688 человек, из них лиц женского пола 292.

Ежедневно посещали читальню от 70 до 200 человек в день. Большее число посещений было в дни неприсутственные и в зимние и осенние месяцы...

Как и в прошлом отчетном году, в читальном вале для пользования посетителей находились газеты, иллюстрированные издания, журналы и различные справочные издания, а также по желанию посетителям выдавались книги из библиотеки...

Выдача книг для чтения на дом производилась ежедневно, 8а исключением неприсутственных дней, с 11 часов утра до 1 часу и от 4 часов до 8 часов вечера.

Книгами и периодическими изданиями для чтения на дому пользовалось в отчетном году 1083 человека (более прошлого года на 52 лица)...

В декабре отчетного года состоялось постановление комитета о бесплатном пользовании книгами для чтения на дому учителей и учительниц городских приходских школ ввиду ограниченности получаемого ими содержания, и таких бесплатных абонементов было в течение декабря тринадцать...

Как и в предыдущем году, самое большое требование со стороны читателей было на беллетристические произведения и периодические издания, самое меньшее по отделам математических наук и искусств.

«Отчет Александровской публичной библиотеки в г. Самаре, «зала императора Александра II» и Самарского публичного музея за 1892 год». «Самарские губернские ведомости», 1893, 5 и 12 мая.

Публичной библиотекой заведовали две сестры Богомоловы, очень культурные общественные работницы, заметно выделявшиеся на фоне тусклой жизни губернского города. Библиотека не отличалась богатством книжного фонда, но ее читальня была всегда переполнена всяческим людом¹. Здесь находила приют бездомная городская беднота, поднадзорные и даже лица, находившиеся на нелегальном положении. Некоторые заходили сюда погреться во время зимних морозов, а подпольщики назначали здесь деловые свидания, обменивались нелегальной литературой и т. д. Бывал здесь и Ленин.

Как известно, В. И. Ленин пользовался книгами Публичной библиотеки по абонементу Анны Ильиничны.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 7 — 8.

¹ Самарскую городскую библиотеку А. Елизарова оценивала как «библиотеку для провинциального города хорошую» (см. «Молодой большевик», 1925, № 3, стр. 23).

 

Обращаясь к архиву Самарской публичной библиотеки того времени, мы в абонементе за 1893 г. на странице 764 находим Ульянову¹, которая (по заявлению библиотекаря Еньковой Елены Владимировны, работающей в продолжение 26 л(ет) и также хорошо знавшей прежнюю заведующую Центральной библиотекой Богомолову) является одной из сестер Владимира Ильича. Енькова заявляет также, что сестра Владимира Ильича брала книги и для него и нередко сам Ильич был в библиотеке... В тетради за 1893 г. Ульянова числится с января по 21 августа, т. е. как раз до момента отъезда Владимира Ильича в Петербург.

Заявление Еньковой, совпадение фамилий и даты еще более становятся устойчивыми, если мы проанализируем и просмотрим тот список книг, которые взяты подписчицей... Здесь значится:

1) Журнал «Русское богатство» за 1892 г., кн(иги) 11 и 12; за 1893 г. книги 1, 3, 4 и 5.

2) «Вестник Европы» за 1893 г., кн(иги) 1, 2, 3, 4, 6.

3) «Русская мысль» за 1892 г., кн(ига) 12; за 1893 г. кн(иги) 1,2, 3, 4, 6, 7.

4) «Северный вестник» за 1893 г., кн(иги) 1, 4, 5, 6.

Из взятых книг значатся:

1) (И. И.) Дитятин. Городское самоуправление (в России. Ярославль, 1877)².

2) (А. А.) Исаев. Артели в России. (Ярославль, 1881).

3) (Н. И.) Костомаров. Очерки истории Московского государства.

4) Статистика Российской империи. Сб(орник) сведений по России (за 1884 — 1885 гг. Спб., 1887).

5) (Ф. О.) Минье. История Французской революции (тома 1 и 2. Спб., 1866-67).

6) Статистическое обозрение России.

7) (И.) Тэн. Происхождение (общественного) строя (современной) Франции. (Спб., 1880).

8) История революции (автор неразборчив).

9) (Д. Г.) Льюис. Физиология обыденной жизни (неразборчиво) (М., 1876).

10) (М. В.) Авдеев. Наше общество (1820 — 1870) в героях и героинях литературы. (Спб., 1874).

11) (Н. Я.) Аристов. (Афанасий Прокофьевич) Щапов (Жизнь и сочинения. Спб., 1883).

12) (Я. Г.) Гуревич. История христианства.

13) История местного управления в России.

14) (В. О.) Ключевский. Русская история.

15) Семенов. Освобождение крестьян.

16) Андреев. Представитель власти в России.

17) Куно Фишер. История нового времени³.

18) (Д. Г.) Льюис. История философии (изд. 2. Спб., 1892).

19) (А. Г.) Брикнер. Иван Посошков (часть I. Спб., 1876).

20) Владимир Соловьев. Сочинения.

21) Успенский, Глеб. Т(ом) III.

22) Диккенс. Т(ом) IV.

23) Значится (В. О.) Ключевский

24) История промышленности (автор неразборчив).

25) Труды по исследованию кустарной промышленности. Кн(иги) 1, 2, 3.

26) Труды комиссий кустарной промышленности. Кн(иги) 6, 7.

27) Покровительство народной охране здоровья.

28) (Р. И.) Шредер. Русский огород, (питомник и плодовый сад. Спб., 1877).

29) Свод материалов по кустарной промышленности (в России. Спб., 1874).

30) Сборник материалов поземельных обществ.

Кроме этого помечены несколько книг на французском языке...

Следует отметить, что в тетради за 1893 год некоторые книги брались по нескольку раз.

Из статьи А. Кухарского «В. И. Ленин — читатель Самарской центральной библиотеки». «Книгоноша», 1924, № 13, 24 марта, стр. 5.

¹ Как сообщил директор Куйбышевской областной библиотеки Я. Журавлев, местонахождение абонемента Ульяновой  настоящее время неизвестно.

² Содержащиеся в скобках уточнения авторов, названий книг, места и года их издания сделаны мною.

3 Возможно, здесь речь идет об известном труде Куво Фишера «История новой философии», вышедшем в 1862-1865 году в Петербурге в четырех томах.

 

На абонемент Ульяновой брала и читала вся семья. Так, журналы, беллетристику читали все. Кое-что из исторических книг могло также относиться к другим членам семьи. Вот статистические, юридические и экономические книги можно с большим правом отнести к В(ладимиру) И(льичу).

Примечание А. И. Елизаровой к книге И. И. Блюменталя «В. И. Ленин в Самаре». Самара, 1925, стр. 20.

...Он (Владимир Ильич. — А. И.) получал также книги и из библиотеки «Благородного собрания», в которой был более богатый фонд толстых журналов и иностранной литературы. Хотя этой библиотекой пользовались только члены клуба, но при желании всегда можно было найти такого человека, который предоставлял свой абонемент другим лицам. А. П. Скляренко, например, пользовался абонементом А. И. Самойлова¹, а Владимир Ильич мог пользоваться абонементом А. Н. Хардина или какого-либо другого своего знакомого, состоявшего членом клуба...²

Основным фондом нелегальной библиотеки легальных изданий явились книги, привезенные А. П. Скляренко из Тагая. Библиотека пополнялась пожертвованиями самарской интеллигенции и покупкой преимущественно старых книг у букинистов. Приобретались также и новые книги, но в очень небольшом количестве, потому что и выходило их немного, да и средства у нас были весьма скудные: они составлялись из добровольных взносов членов кружка. Тем не менее библиотека располагала ценным собранием старых журналов (некоторые из них за целый ряд лет) и несколькими сотнями томов отдельных изданий.

Из журналов у нас имелись: «Современник», «Отечественные записки», «Слово», «Дело», «Знание», «Устои», «Русское богатство», «Вестник Европы», «Русская мысль», «Юридический вестник» и т. д.³

Из отдельных изданий я помню книги следующих авторов: по истории, истории культуры, социологии и правовым вопросам — С. Соловьев («Русская история»), Костомаров, Мордовцев, Кареев, Лучицкий, Чичерин⁴, Ключевский, Семевский, Сергеевич, Щапов, Беляев⁵, Кулишер, Дитятин, Иванюков («Падение крепостного права в России»), А. Посников («Общинное землевладение» и др.), Шлоссер («История XVIII века» и «История средних веков»), Маколей, Луи-Блан («История десятилетия»), Минье, Верморель, Э. Тэно («2-е декабря 1851 года»), Токвилль («Старый порядок»), Бокль, Карлейль, О. Тьерри, Монтескье («О духе законов»), Летурно («Эволюция собственности»), Тейлор, Лавеле, Гонеггер («История материальной культуры»), Г. Лекки, А. Ланге («История материализма»), Дрэпер, Мэн, Вебер (первые тома, в переводе Чернышевского под псевдонимом Андреева); по вопросам теоретической экономии и экономической истории — Милль (с примечаниями Чернышевского), А. Смитт, Д. Рикардо, Н. Зибер⁶, Лассаль, Кэри, Гильдебрант, Горлов, Вреден, Бастиа, Иванюков, А. И. Чупров, Исаев, В. В. (В. П. Воронцов), Карышев⁷.

Были также книги П. Л. Лаврова («Исторические письма», «Опыт истории мысли»), Берви-Флеровского («Азбука социальных наук»), Руссо («Исповедь», «Новая Элоиза» и др.), Александры Ефименко («О крестьянском землевладении на Крайнем Севере»)⁸, Шеффле («Строение и жизнь социального тела»).

По философии, психологии, этике я помню были следующие авторы: Шопенгауэр («Мир, как воля и представление»), Куно Фишер, Э. Гартман, Вундт, Бэн, Спенсер («Основные начала», «Биология», «Социология», «Этюды»), Гегель («Логика»), Кант («Критика чистого разума», «Пролегомены»), Льюис, Молешотт, Бюхнер («Сила и материя»), Лесевич.

Критика и публицистика были представлены следующими авторами: Белинский, Добролюбов, Чернышевский («Очерки гоголевского периода», диссертация об искусстве), Писарев (первое десятитомное издание), Скабичевский («История литературы»).

Имелось также небольшое количество беллетристических произведений, из которых мне запомнились: Швейцер («Эмма»), Шпильгаген («Один в поле не воин», «Загадочные натуры»), Ауэрбах («Дача на Рейне»), Стендаль («Красное и черное»), Бальзак («Человеческая комедия»), Берне, Гейне, Шекспир, Золя («Углекопы», «Брюхо Парижа», «Карьера Ругонов», «Нана»), Чернышевский («Что делать?», «Пролог к прологу»), Омулевский («Шаг за шагом»), Слепцов («Трудное время»), Наумов («Сельские картины»), Златовратский («Устои» и др.), Глеб Успенский, Альбов, Осипович (Новодворский), А. Левитов.

Главная наша работа над библиотекой состояла в том, что мы вырывали из старых журналов статьи, упоминавшиеся в систематических каталогах, и делали из них сборники, нередко переписывая от руки начало или конец вырванной статьи. Сборники эти нами переплетались и усиленно читались самарской молодежью.

Библиотека эта в начале 90-х годов пополнялась и новыми книгами. У нас появились: I том «Капитала» Маркса, а затем журнальные статьи Николая — она (Н. Ф. Даниельсон — идеолог народничества, первый переводчик «Капитала» Маркса), известная книга В. Постникова («Южно-русское крестьянское хозяйство». — А. И.) и т. п. Позднее в этой библиотеке появился отдел нелегальных изданий, которые хранились отдельно...

Книгами этой библиотеки пользовался Владимир Ильич и на одной из них («Южно-русское крестьянское хозяйство» В. Постникова) сохранились, по-видимому, его собственноручные отметки⁹. На большинстве книг этой библиотеки имелись сделанные рукой А. П. Скляренко знаки — Б. С. Г. (библиотека самарских гимназистов).

Владимир Ильич много занимался русской историей, особенно интересуясь историей земельной общины. Я помню, что в разговорах по этим вопросам он нередко ссылался на работы Б. Н. Чичерина, мнение которого ценил весьма высоко. Владимир Ильич доказывал, что в русской истории была эпоха феодализма, как и в западной, и при этом ссылался на кого-то из молодых историков школы В. О. Ключевского (чуть ли не на Павлова-Сильванского¹⁰, точно не помню). По этому вопросу Владимир Ильич написал небольшую статью, которая ходила у нас по рукам.

Нелишне отметить, что тогда еще не было печатной «Русской истории» В. О. Ключевского, но литографированное студенческое издание этого курса, читанного им в Московском университете, было привезено мною из Москвы (одна или две части) и читалось в самарских кружках. Печатные работы Ключевского, как «Боярская дума», книги других русских историков, как, например, Сергеевича («Вече и князь» и пр.) и Дитятина, имелись в нашей библиотеке и также читались в кружке. Были там и такие работы по истории общины, как известная книга Александры Ефименко¹¹. На знакомство с этой исторической литературой наталкивал нас главным образом Владимир Ильич. Благодаря ему же у нас читались также исторические статьи Каутского, печатавшиеся в «Северном вестнике»¹². Не помню точно, когда у нас появилось нелегальное издание (литографированное или гектографированное) «Эрфуртской программы»¹³, но что оно было до нашего ареста, — это несомненно...

Насколько слабо было знакомство тогдашнего «культурного» общества с марксистским учением, показывает следующий любопытный случай. В помещичьем имении, где я жил в качестве учителя в 1887 — 1888 годах, мои хозяева, обнаружив мое пристрастие к литературе, сообщили мне, что у них имеется книга, оставленная управляющим какого-то соседнего имения, и что книга эта учит, как накоплять капитал. Я купил у них эту книгу, оказавшуюся первым томом «Капитала»¹⁴.. Маркса. Книга эта тогда считалась запрещенной, и ее у меня потом отобрали во время одного из обысков.

Марксистской легальной литературы... было тогда чрезвычайно мало. Кроме первого тома «Капитала», были статьи и известная диссертация Н. Зибера¹⁵, несколько разрозненных статей в толстых журналах, например статья Кауфмана в «Вестнике Европы» (за подписью И. К-н)¹⁶. В литературе безраздельно господствовало народничество, поэтому будет понятно, какой неслыханной дерзостью считались тогда выступления Владимира Ильича, в которых он резко критиковал В. В., Карышева¹⁷, Каблукова¹⁸, Николая — она и даже «самого» Н. К. Михайловского.

Эти эпигоны старого народничества, усвоив некоторые из его утопических положений, проповедовали тем не менее в своих статьях на страницах «Русского богатства», «Русской мысли»¹⁹, «Вестника Европы» и других либеральных журналов культурнический, оппортунизм, отказывались от революции и тесно смыкались с либералами, провозглашавшими тогда лозунг: «теперь не время широких задач». Поэтому выступления Владимира Ильича касались как теории, так и практики, в особенности либерального народничества...

Нелегальная марксистская литература появилась в обращении в Самаре главным образом в период пребывания здесь Владимира Ильича. У нас были издания группы «Освобождение труда», из которых в особенности я помню миниатюрные брошюры Плеханова «Наши разногласия» и «Социализм и политическая борьба», отпечатанные на тонкой гладкой бумаге...

Эти брошюры переходили из рук в руки, усиленно читались и обсуждались как в кружках, так и при случайных встречах подпольщиков.

Были также немецкие издания некоторых работ Маркса и Энгельса («Анти-Дюринг», «Положение рабочего класса в Англии», «Манифест Коммунистической партии»), отдельные номера журнала «Archiv»²⁰  Г. Брауна, но они широкого распространения не имели в силу малого знакомства кружковцев с немецким языком.

Резко повысился также интерес к легальным марксистским сочинениям. Везде начинали читать первый том «Капитала» Маркса (в переводе Николая — она), но все ломали зубы на знаменитых первых 29 страницах этой книги, в которых излагается диалектика стоимости. Из популярных изложений несколько помогала диссертация Зибера, статейка же И. Кауфмана не была нами в то время понята и оценена должным образом²¹. Вследствие этого многое из экономической теории Маркса понималось в кружках неправильно, а революционная ее основа совершенно ускользала от внимания молодых марксистов, пока мы не ознакомились с ней на докладах Владимира Ильича.

Я, например, прочитал первый том «Капитала», как указывалось выше, еще в 1888 году, но усвоил из него только общую схему экономики капиталистического общества, содержание глав исторического характера (первоначальное накопление и пр.) и совсем не понял абстракций марксовой диалектики. Многие из нас усвоили формальную сторону диалектики Гегеля, и его триада (тезис, антитезис, синтез)²²  обсуждалась на все лады вечерами в Струковском саду, где на особой лавочке собирались молодые марксисты.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 7 — 8, 39-40, 56, 60, 61.

¹ Алексей Иванович Самойлов — земский начальник, человек передовых взглядов, у которого А. П. Скляренко с 1891 года служил делопроизводителем. После ареста Скляренко в 1894 году А. И. Самойлов был отстранен от должности.

² Позднее, уже будучи в ссылке в селе Шушенском, В. И. Ленин, вспоминая о своей работе в Самаре, писал А. Потресову (26 января 1899 года): «Если не очень стесняться в средствах для выписки книг, то можно, я думаю, и в глуши работать,— я сужу, по крайней мере, по себе, сравнивая свою жизнь в Самаре лет 7 тому назад, когда я читал почти исключительно чужие книги, и теперь, когда я начал заводить привычку выписывать книги» (Ленинский сборник, том IV, стр. 13).

³ «Знание» — ежемесячный научный и критико-библиографический журнал, выходивший в Петербурге в 1870—1877 годах. С 1878 года стал называться «Слово» (см. стр. 682 наст, издания). Либерально-народнический журнал «Устои» издавался в Петербурге с декабря 1881 по 1882 год — в нем широко обсуждался вопрос о средствах укрепления крестьянской общины. О «Русской мысли» см. стр. 663 о «Юридическом вестнике» — стр. 713 наст, издания. Кроме перечисленных журналов в библиотеке А. П. Скляренко был герценовский «Колокол».

⁴ Борис Николаевич Чичерин (1828 — 1904) — русский юрист-государствовед, историк и философ, видный деятель либерального движения. Как историк-правовед, изучал юридические памятники прошлого, историю государственных учреждений и политических учений. По своим политическим взглядам являлся сторонником конституционной монархии. М. А. Сильвин вспоминал, что Владимир Ильич высоко ценил Б. Н. Чичерина, «как реалиста, чуждого всякой романтики в вопросах научного исследования» («Каторга и ссылка», 1934, № 1, стр. 83).

⁵ Речь идет об исследовании И. Д. Беляева «Крестьяне на Руси», публиковавшемся в 1859 году в журнале «Русская беседа», а затем вышедшем отдельным изданием.

⁶ Николай Иванович Зибер (1844—1888) — известный русский экономист. Во время пребывания в Лондоне лично познакомился с К. Марксом и Ф. Энгельсом. Диссертация Зибера «Теория ценности и капитала Д. Рикардо в связи с позднейшими дополнениями и разъяснениями» (1871) встретила сочувственный отзыв К. Маркса в послесловии ко 2-му изданию «Капитала». Эта работа Зибера в переработанном и дополненном виде была издана в 1885 году под названием «Давид Рикардо и Карл Маркс в их общественно-экономических исследованиях».

⁷ О Н. А. Карышеве см. стр. 662 наст, издания.

⁸ О А. Я. Ефименко см. стр. 661 наст, издания.

⁹ Книга В. Е. Постникова «Южно-русское крестьянское хозяйство» с замечаниями В. И. Ленина хранится в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Пометки, вычисления и подчеркивания В. И. Ленина в книге Постникова опубликованы в первом томе Полного собрания сочинений В. И. Ленина (изд. 5, стр. 537 — 546).

¹⁰ Николай Павлович Павлов-Сильванский (1869 — 1908) — русский буржуазный историк, активный деятель кадетской партии. Значительная часть его работ посвящена доказательству положения, что Россия, подобно западноевропейским странам, прошла через ступень феодализма.

¹¹ Александра Яковлевна Ефименко (1848—1919) — русский историк-этнограф, профессор русской истории на Высших (Бестужевских) женских курсах в Петербурге. Идеализировала сельскую крестьянскую общину, полагая, что разрешение проблемы этой общины устранит все противоречия капиталистического строя. В то же время в своих исторических трудах давала яркую картину классовой борьбы, восстаний украинских крестьян против крепостничества.

¹² «Северный вестник» — ежемесячный литературно-научный и политический журнал, издававшийся в Петербурге в 1885—1898 годах. До 1890 года в нем печатались либеральные народники и прогрессивные писатели, с 1891 года стал органом декадентов.

¹³ Эрфуртская программа — программа германской социал-демократической партии, принятая в октябре 1891 года на съезде в г. Эрфурте и действовавшая до 1921 года. Программа подчеркивала необходимость для рабочего класса вести политическую борьбу, указывала на роль партии как организатора этой борьбы. Однако она содержала серьезные уступки оппортунизму.

¹⁴ Первый том «Капитала» К. Маркса на русском языке был издан в апреле 1872 года в Петербурге в переводе Г. А. Лопатина и Н. Ф. Даниельсона тиражом в 3000 экземпляров. Русский перевод был первым переводом «Капитала».

¹⁵ Имеется в виду диссертация Н. И. Зибера (о нем см. стр. 659 наст, издания) «Теория ценности и капитала Д. Рикардо в связи с позднейшими дополнениями и разъяснениями».

¹⁶ Илларион Игнатьевич Кауфман (1848—1916) — русский буржуазный экономист, написавший ряд произведений, посвященных вопросам денежного обращения и кредита. В 1872 году Кауфман опубликовал одну из первых рецензий на «Капитал» К. Маркса (журнал «Вестник Европы», том 3, книга 5). Ему остались чужды революционные выводы, изложенные К. Марксом в «Капитале». Однако рецензия Кауфмана на «Капитал» ценна тем, что в ней дано описание марксистского диалектического метода.

¹⁷ Николай Александрович Карышев (1855—1905) — русский экономист и статистик, профессор Юрьевского (Тартуского) университета, затем Московского сельскохозяйственного института. В своих работах, посвященных главным образом вопросам экономики крестьянского хозяйства России, Карышев разделял взгляды либерального народничества.

¹⁸ Николай Алексеевич Каблуков (1849 — 1919) — русский экономист  и статистик, профессор Московского университета. Экономические и статистические работы Каблукова имели целью доказать «устойчивость» мелкого крестьянского хозяйства.

¹⁹ «Русская мысль» — ежемесячный литературно-политический журнал, издававшийся в Москве в 1880—1918 годах. Под редакцией В. А. Гольцева стал органом буржуазного либерализма. В нем печатались Д. Н. Мамин-Сибиряк, Г. И. Успенский, В. Г. Короленко, А. М. Горький, А. П. Чехов, Н. В. Шелтунов, Н. И. Кареев, В. О. Ключевский. После 1905 года «Русскую мысль» возглавил П. Б. Струве, превративший ее в орган кадетской партии.

²⁰ То есть «Archiv fur sociale Gesetzgebung und Statistik» (см. сноску на стр. 593 наст, издания).

²¹ Как известно, Маркс считал, что Кауфман в этой статье «очертил... удачно... не что иное, как диалектический метод» (см. предисловие ко второму изданию I тома «Капитала»). — Примечание М. И. Семенова.

²² Триада в философии — формула трехступенчатого развития. Наиболее всестороннее развитие она получила в трудах Гегеля (1770— 1831) — крупнейшего представителя немецкой классической философии, виервые в истории философии систематически разработавшего на основе идеализма диалектический способ мышления. Гегель считал, что всякий процесс развития проходит три ступени: тезис, антитезис, синтез. Вторая ступень означает отрицание первой, и переход к ней является превращением в противоположность. Третья ступень является отрицанием второй, то есть отрицанием отрицания; она по существу означает возврат к исходной форме, только обогащенной новым содержанием и на новой, более высокой основе.

 

До приезда Владимира Ильича в Самару страсть к первому тому «Капитала» К. Маркса была всеобщей, но не было ни одного кружка, который бы даже поверхностно его проработал. Начинали храбро многие, но быстро остывали. После этого естественно, что по отношению к труду Маркса господствовал священный, суеверный, панический страх. Всем хотелось одолеть эту книгу, раскрывающую все тайны познания общественно-экономических явлений, работу, вооружающую методом, облегчающим исследование общественных отношений, но почти никто за три-четыре года, с 1885 по 1889 год, эту задачу не преодолел.

После элементарной проработки вопросов марксизма в кружке Скляренко, особенно после комментариев Владимира Ильича, читать и понимать этот «страшный» «Капитал» К. Маркса стало легко, и «недостигаемый» Маркс стал своим, родным, близким и легко понимаемым. Никому из нас не думалось, что в конце концов, при хорошем руководстве занятиями, «Капитал» так прост, удобопонятен и так легко усваивается.

А. Беляков, стр. 39.

Жаловался (А. П. Скляренко. — А. И.) на скудость нелегальной литературы. Вскоре, однако, я убедился, что эти жалобы были несколько несправедливы: был целый ряд таких вещей, каких в Казани я не встречал. Правда, многие из них были только на немецком языке, как-то: «Нищета философии» Маркса, 2-е издание, «Коммунистический манифест», «Анти-Дюринг»¹  и «Положение рабочего класса в Англии» Энгельса, довольно много книжек журнала «Die Neue Zeit», стенографические отчеты заседаний германского рейхстага и пр. — книги, которыми пользовался Владимир Ильич и, как мне известно, могли пользоваться и другие, конечно, очень близкие к нему лица. Да и женевских изданий группы «Освобождение труда» было несколько больше, чем в Казани. Затем, как оказалось, существовала в Самаре очень богатая и интересная по составу полулегальная библиотека, состоявшая из книг и журналов, в свое время вышедших вполне легально, но впоследствии изъятых из обращения.

И. Лалаянц (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 103 — 104).

¹ «Анти-Дюринг», «Письма Маркса к Руге от 1843 года» и другие произведения К. Маркса и Ф. Энгельса Владимир Ильич изучал на немецком и французском языках. В архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС хранится переведенный Владимиром Ильичом в Самаре отрывок труда Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства».

 

Человек он (Владимир Ильич. — А. И.) был удивительно деликатный, любезный собеседник, верный товарищ, простой и ясный в личных отношениях, непринужденно веселый, когда товарищи собирались изредка повеселиться.

М. А. Сильвин. В. И. Ленин в эпоху зарождения партии (воспоминания). «Каторга и ссылка», 1934, № 1, стр. 86.

Приближалось 1 января 1892 года, и, естественно, шли оживленные разговоры о традиционной, веками установленной встрече Нового года.

От комитета помощи голодающим поступило предложение устроить объединенную общественную встречу Нового года чуть ли не в Коммерческом собрании со сборами в пользу голодающих. Кружок Скляренко, железнодорожный кружок и вообще все так называемые ульяновцы отказались от шумной встречи в Коммерческом собрании. Водовозовские круги пошли за комитетом, но там почему-то дело не вышло, и они устроили встречу Нового года не в Коммерческом собрании, а в ресторане Корнилова. Мы же устроили в складчину встречу Нового года в квартире А. А. Кацнельсон.

Это была первая большая вечеринка с участием Владимира Ильича. Было очень шумно и весело. Владимир Ильич пришел поздно, не больше как за десять минут до момента встречи Нового года, и, таким образом, не принимал участия в проводах старого года и во всех надгробных речах с перечислением всех преступлений и несчастий, принесенных «покойником». Речи, вернее тосты, пожелания Новому году были очень живы и коротки. Небольшую речь произнес и Владимир Ильич.

Настроение было прекрасное, и мне кажется, все чувствовали, что собралась одна братская семья, охваченная одним общим желанием, поставившая одну общую цель и готовая сплоченными рядами, сплошной несокрушимой колонной ринуться на борьбу с врагом трудящихся.

По обычаю того времени, всякий вечер, всякое веселье полагалось заканчивать танцами. Была объявлена, не помню кем, «всеобщая, прямая и явная кадриль» без различия пола и возраста. Распорядитель обязан был наблюдать, чтобы в квартире не было ни одного праздного, то есть не танцующего, человека. Пришлось и Владимиру Ильичу отплясывать кадриль.

Это было уморительно веселое зрелище, ибо Владимир Ильич (да не один он, а многие танцоры сильно путались, повертывались к своей «даме» спиной, когда нужно было повернуться лицом) давал руку чужой «даме», вместо своей, брал за талию вместо «дамы» случайно подвернувшегося кавалера из другой пары...

— Ну, и Владимир Ильич, в разных серьезных политических вопросах не путает, а вот тут оказался малограмотным, напутал, — сказал кто-то из танцующих.

— Ничего, мы создадим кадрильон-кружок и к будущему году эту беду поправим, — пошутил Скляренко.

 — Да, ведь в этом занятии нет никакого плана, никакой (Определенной системы, — вот и путаешься, — оправдывался Владимир Ильич.

А. Беляков, стр. 88 — 89.

Из посещавших нашу квартиру в Самаре кроме А. П. Скляренко, И. X. Лалаянца, В. В. Водовозова, который приходил больше к старшей сестре — они читали вместе по-итальянски, — М. И. Лебедевой и М. П. Голубевой помню еще В. А. Ионова и А. И. Ерамасова. Последний был знаком с М. Т. Елизаровым и Ионовым по Сызрани, и они затащили его как-то к нам.

М. И. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 56 — 57).

В Сызрани находилось тогда несколько революционно настроенных людей... Они группировались вокруг Вадима Андреевича Ионова, жившего здесь с матерью и братом — инженером Сергеем. Кроме того, в Сызрани жил молодой купеческий сын, Алексей Иванович Ерамасов, учившийся раньше (и кажется даже окончивший курс) в Петровской академии и занимавшийся тогда хозяйственными делами по саду и огороду...

А. И. Ерамасов был весьма скромным, тихим и симпатичным человеком. В кружке его называли Поросенком. (Позднее он был известен в социал-демократических кругах под кличкой Монах.) В то время он не имел определенной политической физиономии и занимался действительно только парничками, не обнаруживая особого интереса к вопросам политики. Но когда он познакомился с Владимиром Ильичем (через М. Т. Елизарова), то под его влиянием стал тяготеть к марксизму¹.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 54.

¹ Став благодаря В. И. Ленину социал-демократом, Алексей Иванович Ерамасов (1869—1927) создал первый в Сызрани марксистский кружок. Будучи довольно богатым человеком, он в течение всего нелегального существования партии снабжал ее денежными средствами, направляя их в распоряжение Владимира Ильича. После революции Ерамасов вступил в партию, редактировал большевистскую газету «Сызранскоо утро», формировал отряды Красной гвардии, много работал по организации народного просвещения.

 

Вот как описывает А. И. Ерамасов свое первое посещение нашей семьи:

«Я испытывал какое-то особенное чувство при первом посещении ульяновской семьи, перенесшей такое тяжелое горе.-Жили тогда Елизаровы в районе Почтовой и Сокольничьей улиц, т. е. недалеко от района «выселенцев», по выражению одного губернатора, кажется Брянчанинова, т. е. недалеко от района, где селилась обычно революционная интеллигенция. Помню, пришли мы вечером и попали прямо к чаю. Вся семья собралась уже в столовой. Здесь я познакомился с М(арией) А(лександровной), А(нной) И(льиничной), М(арией) И(льиничной) и В(ладимиром) И(льичем). Кроме того, за столом был племянник М(арка) Т(имофеевича), который жил у дяди и учился в гимназии.

Разговор шел на обычные в то время темы: о народничестве, о судьбах капитализма, о В. В. и Николае — оне и пр. Владимир Ильич выделялся не только знанием литературы, но и какой-то особой способностью находить слабые места у народников, субъективистов толка Михайловского и пр. После чая мы перешли в комнату Владимира Ильича, где продолжали разговор. В этом разговоре принимал участие и мой приятель Ионов, который много работал над вопросом о развитии капитализма в России и дифференциации крестьянства, собирая материалы по этим вопросам и из статистических сборников и из личного изучения положения крестьянства. М(арк) Т(имофеевич) делился своими постоянными наблюдениями из жизни крестьян в Самарской губернии, где тогда уже резко проявлялась дифференциация крестьянства. В разговоре, помню, принимала участие и Анна Ильинична.

Из всей обстановки комнаты мне до сих пор помнится комплект «Русских ведомостей»¹, которые висели на стене перед столиком. Владимир Ильич хранил все прочитанные газеты и отмечал номера, чем-либо заинтересовавшие его».

После этого первого посещения А. И. Ерамасов заглядывал к нам и в другие свои приезды в Самару.

В своих воспоминаниях об этом периоде самарской жизни А. И. Ерамасов сообщает о переводе «Коммунистического манифеста», сделанном Владимиром Ильичем.

«В то время Владимир Ильич сделал прекрасный перевод «Коммунистического манифеста» К. Маркса и Ф. Энгельса, — пишет он. — Перевод этот в рукописи ходил по рукам, завезли мы его и в Сызрань. Здесь я отдал тетрадь знакомому учителю, который считался у начальства неблагонадежным. По какому-то делу этого учителя вызвали в Симбирск к директору народных училищ. Мать учителя испугалась, что нагрянут с обыском, и уничтожила тетрадь. Такова судьба этого перевода Ильича. Мне так совестно вспоминать об этом, так как я был отчасти виновником гибели прекрасного перевода»².

Хотя А. И. Ерамасов был довольно редким нашим посетителем в Самаре — жил он постоянно в Сызрани, — но связь с ним установилась крепко, на всю жизнь.

М. И. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 57).

¹ «Русские ведомости» (1863 — 1918) — газета либеральных помещиков и буржуазии. В 80-х годах в ней сотрудничали писатели-демократы (М. Б. Салтыков-Щедрин, Г. И. Успенский) и либеральные народники (Н. К. Михайловский и другие). С 1905 года газета стала органом правого крыла партии кадетов.

² Об этом факте, имевшем место в 1892 году, А. И. Ерамасов рассказывал и М. И. Семенову (М. Блану), о чем последний сообщает в цит. книге (стр. 55).

 

В начале мая 1892 года все, кто имел возможность, перебрались за город на дачи, ибо начинавшаяся холера и обычная в те времена на улицах Самары пыль отравляли существование¹. Водовозовы и Красноперовы сняли две смежные дачи в районе дач Аннаева и там же, ближе к берегу, сняли дачку Кузнецов, я и «коммуна»²: Локкерман, Моршанская, Карпер, Макарова.

Водовозов особенно спешил с выездом на дачу главным образом ради Николая Васильевича, для которого было убийственно жить в городе и который отложил свою поездку в Уфимские степи³ вследствие полученных известий, что в середине мая собирается приехать на четыре-пять дней в Самару к Водовозову Н. К. Михайловский.

По тем временам это было событие огромной важности. Еще не развенчанный «властитель дум» русского общества, особенно молодежи, собирался собственной персоной пожаловать в самарские дебри. Событие немалое. Радикалы и либералы ходили именинниками, так как ожидали, что «вот приедет барин, барин нас рассудит», он-де задаст «марксятам» так, что они надолго хвост подожмут. Это ликование было тем более непонятным, что акции самарских народников после поражения Россиневича, нанесенного ему Владимиром Ильичем, надолго упали, интерес к марксизму возрос и крепко держался. Однако в связи со слухами о приезде Н. К. Михайловского как-то вдруг наступила неожиданная перемена. Такова власть авторитета, «так храм оставленный — все храм, кумир поверженный — вес бог».

Приблизительно в двадцатых числах мая, на другой день после приезда Н. К. Михайловского, остановившегося на даче у Водовозовых, В. В. Водовозов передал через меня, так как я ежедневно ходил в город на работу, приглашение Владимиру Ильичу посетить их, если он пожелает, и побеседовать о марксизме и путях социализма в России. Одновременно Водовозов передал приглашение Скляренко, Ясневой, Савицкому, Долгову. А Кузнецов, я и «коммуна» получили приглашение непосредственно от самого Михайловского, так как в первый же день приезда мы познакомились с ним и его племянником Е. В. Мягковым во время катания на лодке и купанья.

Н. К. Михайловский не возражал против самой обширной аудитории, но ограниченность дачного помещения и какие-то другие соображения помешали Водовозову расширить круг приглашенных.

Владимир Ильич охотно согласился на знакомство с Михайловским и обещал Водовозову, что он будет вполне приличным в выражениях, даже в случае самого горячего спора, и, в свою очередь, форму собеседования предоставлял на усмотрение Михайловского.

Сначала Владимир Ильич предполагал прочесть имевшийся у него в писаном виде реферат «Из истории русской земельной общины», и Водовозов это очень одобрял. Но затем Владимир Ильич решил, что этот реферат слишком сузит тему собеседования, и решил не стеснять себя в предстоящей беседе, казавшейся ему весьма интересной, узкими рамками писаного реферата, а поставить широкую тему: «Пути народников к социализму в России».

Одновременно Владимир Ильич отмечал, что лично для него было бы удобнее, если бы характеристику этих путей дал Михайловский и тем значительно облегчил бы и упростил собеседование, исключив, таким образом, все недостатки, неизбежные при изложении взглядов народников их идейным противником — марксистом.

Встреча должна была состояться на четвертый день приезда Михайловского в Самару на даче у Водовозова в четыре часа дня. Причем Кузнецов и я брались обеспечить Владимиру Ильичу ночлег на нашей даче, так как возвращаться поздно вечером в город было не всегда безопасно. Нужно заметить, что во время голода грабители даже на улицах Самары представляли весьма обыденное, нисколько не удивительное явление.

Готовились встретиться два миросозерцания, взаимно друг друга исключающие, резко противоположные. Готовились встретиться Михайловский, потухающее светило народничества, отжившего свой век и теряющего свое влияние вместе с угасающими последними лучами яркой вспышки «Народной воли» в 1881 году, и Ульянов, молодое, только еще загорающееся светило марксизма, пока мало кому известное.

Осколки народников в Самаре набрасывались на нас. Михайловский, говорили они, — «властитель дум», известный в Европе публицист, социолог, творец вместе с П. Л. Лавровым «субъективного метода в социологии», выпустивший уже восемь томов своих сочинений, а Ульянов — помощник присяжного поверенного радикала Хардина, — и только.

 — Да мы бы на его, Ульянова, месте пришли бы только поклониться «властителю дум», набраться у него знаний, мудрости, а не полемизировать, — говорил Н. С. Долгов.

И только кружки молодежи во главе с кружком Скляренко были уверены, что Владимир Ильич из столкновения с Михайловским выйдет победителем.

По обычаям того времени и этот знаменательный, по крайней мере для кружка Скляренко, день звали все-таки только «журфиксом» с Н. К. Михайловским. На «журфикс» собрались: Н. К. Михайловский, В. В. и Н. В. Водовозовы, В. П. Водовозова, Л. П. Шайдакова, Россов, племянник Михайловского Мягков, И. М. Красноперое, В. О. и В. В. Португаловы, Н. С. Долгов, В. В. Савицкий, П. П. Крылов, В. И. Ульянов, А. П. Скляренко, М. И. Лебедева, И. А. Кузнецов, С. П. Локкерман, Е. М. Карнер, С. М. Моршанская, Макарова и А. А. Беляков⁴.

Было очень тесно, стульев не хватило, и пришлось сидеть на перилах веранды, на ступеньках, так как собрание состоялось на веранде дачи.

Нужно заметить, что все четыре дня до этого «журфикса» на дачу совершались непрерывные паломничества почитателей Михайловского, которые, по-моему, буквально отравляли его существование. Люди приходили исключительно и буквально только за тем, чтобы засвидетельствовать уважение и почтительно посмотреть Михайловскому в рот, в ожидании, что оттуда обязательно вылетит главная истина, все объясняющая и превращающая рядового глупца в незаурядного мудреца. Вообще говоря, Михайловский привык к выражению почтения от людей, с ним встречающихся, и, пожалуй, «курение фимиама» считал вполне нормальным.

Само собой понятно, что после этого обычное простое человеческое приветствие без подчеркнутого благоволения казалось подчеркнутой наглостью, развязностью.

Владимир Ильич пришел без опоздания, но все уже были в сборе, и когда Водовозов его представил, то он попросту поздоровался с Михайловским, так же, как со всеми присутствовавшими, не открывая рот от изумления и не захлебываясь от счастья, что видит философа-социолога, «нашего известного» Н. К. Михайловского.

На минуту водворилось молчание, а затем Водовозов обратился к Михайловскому:

 — Может быть, Николай Константинович, мы приступим к собеседованию, и вы, как обещали, сделаете сообщение «Пути народников к социализму»?

Блестящий оратор, видавший виды, Михайловский с сознанием своего превосходства, своей непобедимости, к удивлению кружка Скляренко, начал с очень смешного и совершенно несостоятельного утверждения, что он, как и П. Л. Лавров, марксист и, значит, с присутствовавшими марксистами спор может быть только о понимании, о толковании Маркса — не больше.

После этого вступления «великий социолог» в очень красиво построенной и еще красивее произнесенной речи дал полный анализ народнических теорий, уже потерявших свою убедительность для всякого, кто вступил на путь изучения фактов и цифр. Было повторено о самобытности и о всех чудодейственных свойствах русской общины, — все то, что нам уже было неплохо известно.

В противовес гнилому Западу земельная община при известных условиях может помочь русскому народу миновать стадию буржуазного развития, — отчетливо вещал Михайловский.

Дальше мы узнали, «что порядок дел, к которому столь трудным и столь долгим путем стремится теперь Запад, еще существует у нас в могущественном народном обычае нашего сельского быта». Остается, следовательно, миновать средние ступени развития и сразу от общины перешагнуть к полному социализму, избегнув, таким образом, мучительное развитие пауперизма и пролетариата. При этом Н. К. Михайловский не забыл отвести соответствующее место «критически мыслящей личности» и коротенько изложить свою теорию «героев» и «толпы».

Присутствующие узнали, что сущность исторического процесса заключается в переработке культуры «критически мыслящей личностью». Эти личности, достигнув высоких познаний и опираясь на превосходство своего идеала и справедливость своих требований, распространяют свое учение. Таким образом, за успех социалистов ручалось отвлеченное превосходство их идеала и не менее отвлеченная справедливость их требований.

Итак, община и артель — это чисто русские основы для построения социализма, которых нет в Западной Европе. Сам Маркс соглашался с Чернышевским, как это доподлинно известно Михайловскому, что при известных условиях община поможет русскому народу миновать стадию буржуазного развития, но он, конечно, не мог до конца продумать и обосновать это положение по незнакомству с особенностями нашей страны.

Имея такую мощную силу, как община и артель, нам остается, — говорил Михайловский, — развить общину в сторону общинной обработки земли и общинного использования продуктов, а из мирского схода сделать основу социалистического строя. Наш путь к социализму прям, прост и близок, ибо основан на готовых уже качествах крестьянской массы. В то же время мы не отрицаем работу среди рабочих, но эта работа решающего значения иметь не может, так как рабочих нет в России пока и миллиона, а крестьянского населения — свыше семидесяти миллионов.

Без террора, путем просвещения крестьянской массы растущая сила «критически мыслящих личностей» приведет к социализму. Вот и весь путь народников к социализму.

Н. К. Михайловский кончил под гром аплодисментов, но для нас, ульяновцев, пути народников к социализму не стали яснее, чем они были до его реферата. Блестящий фейерверк фраз, ловких и тонких построений, но ни одного факта, ни одной цифры, никакой, даже поверхностной, характеристики современной экономической действительности.

Михайловский и вся народническая часть собрания упорно и вопрошающе смотрела в сторону Владимира Ильича, как будто стараясь прочесть на лице его: «смирил ли он свою гордыню» и убедился ли в правильности народнических путей к социализму?

Владимир Ильич начал очень тонко, деликатно, но весьма ядовито. Он указал, что очень охотно верит, что Николай Константинович марксист, но об этом вопросе говорить сегодня нет нужды. Об общине же мы очень давно и немало знаем от Чернышевского из его «Критики философских предубеждений против общинного владения». Не будем отрицать, что если есть община и артель, как основные элементы социализма, то, несомненно, можно очень легко и просто перейти к социалистическому строю.

Михайловский многозначительно переглянулся с Водовозовым и Португаловым, как бы говоря: я так и ждал, что ваш старший «марксенок» сразу со мной согласится и будет посрамлен.

 — К сожалению, — продолжал Владимир Ильич, — Чернышевский это говорил около тридцати лет тому назад, а жизнь, как это известно и Николаю Константиновичу, не стоит на месте, а непрестанно движется: жизнь не философский процесс, стройный и логически построенный. Экономическая жизнь многолика, многогранна и бесконечно разнообразна, и самых красивых слов совершенно недостаточно, чтобы выяснить положение общины.

Об артелях говорить не будем. Позвольте поставить один только вопрос: есть ли у нас та самая община в деревне, от которой сразу можно перешагнуть к социализму? К сожалению, и моему и вашему, приходится сказать, что на деле, в действительности в нашей деревне такой общины нет, что такая община существует только в очень пылком воображении народников. Это говорят цифры, это говорят факты, это же говорят уже опубликованные наблюдения такого крупного писателя-народника, как Г. И. Успенский.

Здесь Владимир Ильич привел ряд цифр из работы Постникова, из земских сборников. Эти общеизвестные цифры говорили о росте безлошадных, безземельных крестьянских хозяйств, о расслоении, дифференциации деревни, о пестроте благосостояния, о развитии пауперизма и пролетариата, которых старались избежать народники благодаря общине. Цифры были убедительны и возражений не встретили.

 — Нет общины, нашего самобытного пути экономического развития, а это значит — нет пути к социализму у народников. В этом случае нет предмета спора, а есть предмет научных, строго обоснованных исследований. Мы ни к чему не придем в этом вопросе, если будем спорить, разговаривать без цифровых данных. Этот спор решают цифры. Вам дана вполне достаточная порция убедительнейших цифр. Общины нет, заканчивается процесс разложения этой общины, и я вместе с народниками могу об этом поскорбеть.

Что же мы имеем вместо общины в деревне? Прежде всего нарождающийся капитализм. М. Е. Салтыков-Щедрин давно и отчетливо изобразил его представителей: разуваевых, колупаевых и прочих. Он прямо говорил: «идет чумазый!»

Капитализм растет, идет, но народники его не хотят замечать. Не замечать фактов очень плохо. Неотвратимый ход экономического развития создает и выдвигает новые формы борьбы, новые пути. И в этой неотвратимости развития — ручательство за удачный исход революционной борьбы, ибо уже народился пролетариат, класс, которому под силу завоевать социализм.

Бытие определяет сознание. Это вы, Николай Константинович, раз вы признаете себя марксистом, отлично знаете, и говорить марксисту о «критически мыслящей личности» можно только по недосмотру. Отныне ручательством за неизбежные движения к социализму будут служить интересы пролетариата, организованного для борьбы против угнетателей, а не отвлеченное превосходство идеалов и не отвлеченная справедливость требований «критически мыслящей личности». Никаких абстракций, а конкретные требования живых людей, достигших классового самосознания.

Дружно и восторженно аплодировали присутствующие «марксята». Значительная часть народников, может быть в силу требований хорошего тона, тоже хлопала.

После Владимира Ильича выступил Н. В. Водовозов, весьма удачно закрепивший позиции Владимира Ильича новыми цифрами и фактами.

Затем единомышленник Михайловского В. Португалов согласился с Владимиром Ильичем в том отношении, что нет предмета философского отвлеченного спора, а есть предмет научных, строго обоснованных исследований, и он полагает, что и Николай Константинович против этого возражать не будет.

Было около девяти часов, когда приступили к чаепитию и разбились по группам. Михайловский все-таки, не унимаясь, затеял спор об истинном философском понимании Маркса, главным образом с Владимиром Ильичем, но и Водовозов принимал в этом споре участие.

К большой моей обиде, я не схватил сущность этого спора и не могу его передать. Спор, однако, был очень горячий и довольно затяжной. Только около часа ночи закончилось это собеседование.

Иван Маркович Красноперов предложил Владимиру Ильичу ночевать у него. Мы не только не возражали, а были рады⁵. нам пошли ночевать на полу балкона Савицкий, Скляренко. Лебедева и еще кто-то из присутствующих, ясно не помню, кажется Долгов.

В. В. Водовозов был на верху блаженства по поводу того, что Владимир Ильич столь корректно вел собеседование и ни разу ни единым словом не обидел Михайловского. Он признавал, что критика Владимира Ильича была очень увесиста и своеобразна.

Это выступление не оставило такого большого следа, как диспут с Россиневичем, но укрепило за Владимиром Ильичем репутацию восходящего светила марксизма. Даже Н. К. Михайловский на другой день говорил Н. В. Водовозову:

 — Ульянов, бесспорно, очень способный человек, сильный оппонент. Ясность мысли, сила логики и вооруженность цифрами выдвигает его, как очень опасного для народничества марксиста. А эта простота изложения, чеканная отчетливость всякой мысли в будущем может выработать из него очень крупного пропагандиста и писателя. В общем личность незаурядная, и народничеству с ним не раз придется встретиться. Михайловский не ошибся...

Дня через два Михайловский уехал⁶, забыв у Водовозова легкую шелковую кепку, которая его почитателями, начиная от Шайдаковой и Россова, была разрезана на мелкие куски и разобрана чуть не в драку, как память о личном свидании со светилом народничества.

А. Беляков, стр. 99 — 108.

¹ «Всякому жителю Самары известно, — говорилось в «Самарском спутнике» на 1890 год, — как приходится здесь страдать от жары. Уже в мае нередко наступают сильные жары, томительные даже ночью; в половине мая или в начале июня нередко наступают холода, сопровождаемые ненастьем. Затем опять наступают жары, трудно переносимые для непривычного человека, особенно в то время, когда дует горячий южный или юго-восточный степной ветер... Ко всему этому присоединяется пыль, которая целыми днями стоит над городом...» (отдел III, стр. 51 — 52). 24 марта 1902 года в письме к матери из Мюнхена В. И. Ленин писал, что Марии Ильиничне «тоже летом надо выбираться из Самары — я не могу и сейчас забыть, какая она пакостная в жару» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 263).

² Один из самарских кружков, работавших под руководством А. П. Скляренко. Члены кружка жили на одной квартире и имели общее питание.

³ Брат В. В. Водовозова был болен туберкулезом и собирался ехать в Уфимские степи на лечение кумысом.

⁴ Среди участников встречи с Н. К. Михайловским не было М. И. Семенова (М. Блана). Возможно, этим и объясняется его предположение о том, что «Владимир Ильич, насколько я знаю, с Михайловским не встречался, но по разговорам в кружках было известно, что вопрос о марксизме на даче обсуждался... На дачу Водовозова, — говорит далее Семенов, — проник только один из близких к нашему кружку людей — А. А. Беляков, явившись туда под видом хорошего знакомого Водовозова, по предварительному уговору с последним» (цит. книга, стр. 62 — 63).

⁵ Ибо у нас не было запасной, свободной кровати, а уложить Владимира Ильича на одну из наших уступленных кроватей было делом совершенно безнадежным. Мы это отлично знали, но подготовить для ночлега нам ничего не удалось, а у Красноперова была свободная кровать. — Примечание А. А. Белякова.

⁶ В неопубликованной работе М. И. Семенова (М. Блана) «Саратов на рубеже XX века» говорится, что Н. К. Михайловский из Саратова «поехал в Самару, где через своих единомышленников, либеральных народников, по-видимому, знакомился с деятельностью марксистских кружков, существовавших здесь благодаря пропаганде В. И. Ленина, жившего в это время в Самаре». К этому следует добавить, что 16 июня 1892 года Н. К. Михайловский и С. Н. Южаков выступили в Самаре с докладами на тему «Попытки обоснования народничества».

 

Владимир Ильич указывал на вышедшую тогда книгу В. Е. Постникова «Южно-русское крестьянское хозяйство»¹, где впервые вместо смехотворных средних были даны правильные цифры-выводы по группам, по признаку экономического достатка. Владимир Ильич книгу Постникова считал выдающимся явлением в нашей экономической литературе, и мы, конечно, на нее набросились.

А. Беляков, стр. 38 — 39.

¹ Книга В. Е. Постникова «Южно-русское крестьянское хозяйство» вышла в конце 1891 года. В статье «Крестьянские нужды и их исследователи», опубликованной в мартовском номере «Вестника Европы» за 1893 год, рецензент Л. 3. Слонимский писал, что «г. Постников не верит в будущность нашей сельской общины» (стр. 301), что он «возлагает надежды на зажиточных крестьян» (стр. 307).

 

Читая и изучая, он (Владимир Ильич. — А. И.) писал и рефераты по прочитанному. Одним из таких рефератов, разросшихся в объемистую тетрадь, является его работа о книге Постникова «Южно-русское крестьянское хозяйство» под заглавием: «Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни»¹.

Как известно, на юге России крупное капиталистическое хозяйство в земледелии стало развиваться раньше, чем в центре и на севере, — там возникли крупные сельскохозяйственные экономии с большим количеством безземельных рабочих-батраков. Поэтому положение земледелия на юге России было особенно интересно с точки зрения того, в какую сторону развивается наше хозяйство. Постников стоял, конечно, далеко не на революционной точке зрения, и Владимир Ильич оставил без рассмотрения его указания на разные реформы: он взял у него фактический материал и сделал из него свои выводы.

Этот реферат, как и другие ранее написанные рефераты по изучению марксизма (например, краткое изложение «Нищеты философии» и против народников — В. В. (Воронцова), Южакова), читался Владимиром Ильичем в кружках местной молодежи.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 22 — 23).

¹ «Вполне разделяя взгляд автора (В. Е. Постникова.— А. И.),— писал В. И. Ленин,— на сравнительную важность экономических и технических вопросов, я и намерен посвятить свою статью изложению лишь той части труда г. Постникова, в которой крестьянское хозяйство подвергается политико-экономическому исследованию» («Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни». Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 5).

 

Я жду от Вас возможно подробного разбора и критики статьи о Постникове: Вы увидали, надеюсь, что изложенные в ней положения служат для меня основанием гораздо более важных и гораздо дальше идущих выводов, чем это сделано в самой статье¹. Разложение наших мелких производителей (крестьян и кустарей) представляется мне основным и главным фактом, разъясняющим наш городской и крупный капитализм, разрушающим миф об особом укладе крестьянского хозяйства (это — такой же буржуазный уклад с тем лишь отличием, что он гораздо больше еще опутан феодальными путами) и заставляющим видеть в так называемых «рабочих» не небольшую кучку особо поставленных лиц, а только верхние слои той громадной массы крестьянства, которая сейчас уже живет более продажей своей рабочей силы, чем собственным хозяйством. Именно потому я и ценю так высоко книгу Постникова, что она дает материал для точнейшего анализа этого положения, что она фактически доказывает нелепость ходячих представлений о нашей «общинной» деревне и показывает, что, по сущности, порядки наши не отличаются от западноевропейских.

Я обращался с этой статьей в «Русскую мысль», но она не пожелала поместить ее. Подумываю о том, не удобно ли будет, дополнив и изменив несколько, издать брошюркой?²

В. И. Ленин — П. Маслову, вторая половина декабря 1893 года. Ленинский сборник, том XXXIII, стр. 15 — 16.

¹ Основные материалы этой статьи были впоследствии использованы В. И. Лениным: в его работе «Развитие капитализма в России».

² Статья В. И. Ленина «Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни» впервые была напечатана в 1923 году в сборнике «К двадцатипятилетию первого съезда партии (1898 — 1923)».

 

По поводу Ваших замечаний (на статью о Постникове. — А. И.) скажу вот что. Во-1-х, что касается излишней осторожности выводов, то надо принять во внимание, что этот недостаток (я безусловно согласен, что это действительно недостаток) объясняется намерением моим печатать статью в либеральном журнале. Я даже имел наивность посылать ее в «Русскую мысль», откуда получил, конечно, отказ: вполне понятно мне это стало, когда я прочитал в № 2 «Русской мысли» статью о Постникове «нашего известного» либерального пошляка, г. В. В.¹ Нужно же ведь иметь такое искусство, чтобы совершенно изуродовать прекрасный материал и замазать все факты фразерством!

На самом деле, я делаю из этих данных выводы большие. Именно — данные доказывают, по-моему, буржуазность экономических отношений в крестьянстве. Они вскрывают наглядно антагонистические классы в среде этого «общинного» крестьянства и притом такие классы, которые только и свойственны капиталистической организации общественного хозяйства. Это — самый важный вывод, вполне распространимый на все остальное русское крестьянство. Другой вывод, что уже сейчас громадная масса (вероятно не меньше, а больше 72) крестьянского хлеба поступает на рынок — и главной производительницей этого хлеба является верхняя группка современной деревни, крестьянская буржуазия.

Затем, большую важность придаю я тому доказанному Постниковым по отношению ко всей России закону, что производительность труда в 2 — 2 1/2 раза выше в верхних группах крестьянства. Это в теоретическом отношении имеет громадную важность, вместе с выделением торговой площади хозяйства (пункт, настолько опасный для российских самобытников, что я вполне понимаю г-на В. В., заботливо обошедшего этот вопрос).

В. И. Ленин — П. Маслову, 30 мая 1894 года. Ленинский сборник, том XXXIII, стр. 17.

¹ В. И. Ленин имеет в виду опубликованную в февральском номере «Русской мысли» за 1894 год (стр. 53—73) статью В. П. Воронцова «Проект экономического подъема России».

 

Владимир Ильич за последние годы своей жизни в Самаре написал несколько значительных работ и некоторые из них читал в нашем кружке. Одна из этих статей являлась подстрочным комментарием к книге В. В. (В. П. Воронцова) «Судьбы капитализма в России»¹. Другая была посвящена одной из работ С. Н. Кривенко (известного в то время народника, сподвижника В. В.). В третьей статье он изложил содержание книги В. Е. Постникова «Южно-русское крестьянское хозяйство».

Произведя «систематизацию материалов Постникова», как выражается В. И. Ленин, и дополнив их своими выкладками, он сделал «обзор политико-экономических различий» отдельных групп крестьянского хозяйства юга России и сформулировал ряд весьма ценных и новых для того времени выводов относительно классового строения деревни, которые были совершенно чужды автору книги, Постникову...

Свой доклад о книге Постникова Владимир Ильич делал на кружке осенью 1892 года. В этом докладе он, сколько я помню, подчеркивал следующие мысли: народники не стоят на классовой точке зрения и не понимают роли и значения классовой борьбы, развертывающейся в деревне. Они не умеют поэтому пользоваться надлежащим образом статистическими материалами. Смазывая классовые различия между группами крестьянских хозяйств (богатых, средних и бедноты), народники получают ничего не говорящие средние цифры и на них основывают свои выводы, относящиеся вследствие этого к какому-то среднему, не существующему в природе крестьянскому хозяйству.

Признавая достоинством работы Постникова замену им обычных для земской статистики средних групповыми показателями, Владимир Ильич указывал, что и сам Постников не провел систематического разделения крестьянских хозяйств на «ясные» группы и потому он едва ли вправе делать подобные упреки земской статистике. Постников не стоял на четких позициях классового анализа дифференциации крестьянского хозяйства и вследствие этого либо обходил молчанием важнейшие вопросы экономики выведенных им групп хозяйств, либо давал им неправильное истолкование².

Приводя рассуждения Постникова о культурном значении для страны торговой площади ее земельных угодий, Владимир Ильич заметил, что здесь автор забывает о существовании в деревне натурального хозяйства, не производит учета денежной части дохода от сельского хозяйства в различных группах и впадает таким образом в обычную ошибку вульгарной политической экономии.

Пытаясь найти причины расслоения крестьянства, Постников совершенно сбивается с пути и начинает искать эти причины в пьянстве, конокрадстве и т(ому) п(одобных) пороках крестьян, обычно выдвигаемых буржуазными экономистами. Вместе с этими «причинами» он формулирует свой «закон перенаселенности земледелия в России, перенасыщенности земледелия трудом» и видит в нем причину разложения крестьянства, что, разумеется, Владимир Ильич полностью отвергал. Постников обходил молчанием вопрос о продаже рабочей силы беднейшими группами крестьянских хозяйств, об эксплуатации их зажиточной верхушкой и т. д.

Отмечая большое число таких недостатков в работе Постникова, Владимир Ильич дал в своем докладе ряд выкладок и таблиц, построенных на основании первоисточников — земских статистических сборников по Таврической губернии, — и делал из них соответствующие выводы. Практические мероприятия, предлагаемые Постниковым для «разрешения аграрного вопроса», сводятся к мелкобуржуазному реформаторству, и Владимир Ильич называет эту часть его работы «наиболее слабой», отказываясь даже излагать рассуждения автора на эту тему.

Помню также полемическую статью о роли русской интеллигенции в революционном движении. Эта работа и упомянутая выше статья против В. В. были, несомненно, первыми фрагментами произведения «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» или, во всяком случае, были широко использованы Лениным в этом произведении. О правильности моего утверждения говорят следующие соображения и факты.

Из работ либеральных народников, направленных против марксистов, В. И. Ленин упоминает в «Друзьях народа» ряд статей и книг, вышедших в свет не позднее 1893 года, т. е. до его отъезда в Петербург. Из этих работ можно отметить следующие: статьи Николая — дна (Н. Ф. Даниельсона), печатавшиеся в журнале «Слово»³, собранные и изданные автором в 1893 году отдельной книгой — «Очерки нашего пореформенного общественного хозяйства»; книгу В. В. «Судьбы капитализма в России», его же статьи в журналах «Русское богатство» и «Северный вестник», изданные затем в виде отдельных книг: «Наши направления», «Прогрессивные течения в крестьянском хозяйстве»; статья Н. И. Кареева «Источники исторических перемен», напечатанная в «Русском богатстве» за 1892 год (№ 1). Наконец, Н. К. Михайловский выступил в июньской книжке «Русской мысли» за 1892 год с обвинением марксистов в стремлении «отделить производителя от средств производства» (обезземеление крестьян). В майской книжке «Русского богатства» за 1893 год была напечатана анонимная хвалебная рецензия на книгу Николая — она, принадлежавшая также перу Михайловского.

На многие из этих и подобных им политических выступлений против марксизма Владимир Ильич реагировал статьями или докладами на кружке еще в Самаре. Это мне очень хорошо помнится.

В «Друзьях народа» мы находим целый арсенал ленинских возражений не только против чисто теоретических построений либерального народничества, но и против их ошибочной трактовки ряда важнейших вопросов эволюции крестьянского и общественного хозяйства в России. Подавляющее большинство этих возражений фактического порядка опирается на старые статистические и иные материалы 70 — 80-х годов, которые использовались В. И. Лениным еще в его выступлениях на самарском кружке... Наличие большого ранее подготовленного вспомогательного материала значительно облегчило работу В. И. Ленина над «Друзьями народа»...

Осенью 1894 года Владимир Ильич уже читал в марксистском кружке в Петербурге свой доклад по поводу книги П. Б. Струве⁴ «Отражение марксизма в буржуазной литературе». На основе этого доклада была затем составлена известная статья против Струве, размером около 9 печатных листов. Едва могут быть сомнения в том, что эти две крупные литературные работы, написанные В. И. Лениным в каких-либо 8 — 9 месяцев, в значительной мере основаны на фактическом материале, подготовленном автором еще в Самаре.

Споров по поводу доклада о книге В. Постникова в кружке не было. Были только вопросы. Мы уже настолько освоились с основными положениями марксистской теории, что классовые группировки крестьянских хозяйств в исследованиях, подобных работе Владимира Ильича, считали единственно возможными и правильными. Однако для того, чтобы разобраться в цифрах, приведенных в статье Владимира Ильича, мы читали ее более внимательно дома, каждый в отдельности.

Я долго хранил некоторые статьи Владимира Ильича, пока их не отобрали жандармы у меня или у моего брата Т. И.⁵, которому я передал одну из этих статей. Это были тетради в четвертую долю писчего листа, исписанные мелким, четким почерком с многочисленными табличками, которыми всегда Владимир Ильич любил иллюстрировать и подтверждать изложение.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 65 — 69.

¹ А. А. Ганшин в своих воспоминаниях пишет, что работа Владимира Ильича по поводу книги В. В. «Судьбы капитализма в России» называлась, кажется, «Обоснование народничества в трудах В. В.» и была привезена из Самары в Петербург в 1893 году (см. «Воспоминания о В. И. Ленине», 1, стр. 138).

² В другой своей работе («К самарскому периоду жизни В. И. Ленина». Куйбышев, 1937, стр. 64) М. И. Семенов (М. Блан) вспоминает: «Владимир Ильич с торжеством демонстрировал свои таблички, в которых были использованы те же цифры, что и у Постникова. Поскольку позволял материал, он группировал цифры иначе, чем в книге Постникова, а потому и выводы из этих цифр получались другие».

3 «Слово» - ежемесячный научный, литературный и политический журнал, издававшийся о Петербурге в 1878-1881 годах. «Слово» было близко к либеральным народникам. В нем печатались Г. И. Успенский, С. Каронин (Петропавловский), В. Г. Короленко, М. А. Антонович, А. Я. Ефименко, Н. И. Зибер («Экономическая теория Маркса») и другие.

⁴ Петр Бернгардович Струве (1870 — 1944) — русский буржуазный экономист и философ, родоначальник «легального марксизма». С образованием в 1905 году партии кадетов стал членом ЦК этой партии и лидером ее правого крыла. После 1917 года Струве — ярый враг Советской власти, член контрреволюционного правительства Деникина и Врангеля, белоэмигрант.

⁵ Семенов Тимофей Иванович. В прошлом активный большевик, в 1905—1906 годах работал в «Новой жизни» и в ряде большевистских газет, издававшихся после закрытия «Новой жизни», заведуя в них провинциальными отделами. В 1906 году его квартира в Петербурге была явочным пунктом для Владимира Ильича. После 1917 года отошел от партии.— Примечание М. И. Семенова.

 

В 1892 году ко мне в деревню на Урале, куда я был выслан, приехало несколько друзей из Самары. Их я познакомил с написанной мною первой теоретической работой по экономике, но вместо отзыва о прочитанном мои друзья лишь сообщили, что в Самаре живет поднадзорный казанский студент Владимир Ильич Ульянов, который также интересуется этими вопросами и вообще является выдающимся человеком по своему уму и образованию.

Через месяц после отъезда друзей я получил из Самары от Владимира Ильича Ульянова рукопись его статьи с предложением дать о ней отзыв и прислать взамен свою работу.

В своей статье, которую в печати я не встречал потом, В(ладимир) И(льич) критиковал работы В. В. (Воронцова) об экономическом развитии России и о судьбах в ней капитализма.

Основные идеи, которые проводились в статье, были те же, что и в позднейших работах В(ладимира) И(льича), посвященных критике народничества. Основная черта автора, которая тогда мне резко бросилась в глаза, — это резкость и определенность формулировки основных его идей, показывавшая человека с вполне сложившимися взглядами и, казалось, с опытным и острым пером, которым автор владел в совершенстве. Таким образом, та сторона мировоззрения Владимира Ильича, которая относится к взглядам на экономическое развитие России, сложилась уже до 1892 года.

В ответ на посланное мною письмо с моей рукописью я получил от него большое письмо-статью¹  уже по вопросу, который я разбирал в своей работе. Темой моей статьи был вопрос о распределении прибыли в капиталистическом обществе, вопрос, решенный в вышедшем впоследствии III томе «Капитала» Маркса.

В противоположность моему решению вопроса, Владимир Ильич полагал, что товары всегда продаются по их трудовой ценности и большую сумму прибыли владельцы предприятий с большим основным капиталом получают благодаря большей эксплуатации наемного труда, благодаря большей его интенсивности в этих предприятиях.

Из сопоставления этого теоретического письма и статьи о В. В. было ясно видно, что Владимира Ильича тогда гораздо больше интересовали жизненные вопросы о судьбах России, чем чисто теоретические проблемы, хотя и последние не упускались им из кругозора.

П. Маслов. Владимир Ильич Ленив (Отрывки из воспоминаний). «Экономический бюллетень конъюнктурного института». 1924, № 2, стр. 1-2.

¹ Это письмо так и осталось лежать на Урале зарытым в земле на чердаке, но сохранилось ли оно, я не знаю.— Примечание П. Маслова.

 

Осенью 1892 года я уезжала из Самары в Сибирь¹, Владимир Ильич ехал тогда со мной на пароходе до Казани. Какова была цель его поездки, я не припомню... Помню только, что, сидя со мной на палубе парохода, он вытаскивал из кармана какие-то тетрадки и вычитывал оттуда различные выдержки. Была ли в этих тетрадках в черновом виде его... книжка «Что такое «друзья народа» или какая-нибудь другая написанная им вещь, но, во всяком случае, прочитанные им выдержки вырисовывали его, как вполне сложившегося марксиста-революционера, а ему был лишь 23-й год.

М. Голубева. Последний караул. «Молодая гвардия», 1924, № 2-3, стр. 30.

¹ Мария Петровна Голубева последовала за своим мужем студентом Петербургского университета В. С. Голубевым, которого по этапу отправили в Сибирь за революционную деятельность.

 

Эти выдержки (речь идет о выдержках из произведении Владимира Ильича, которые он читал М. П. Голубевой. — А. И.) тогда уже обнаруживали глубокие мысли, трактовали большие политические вопросы.

Я поражалась той простоте, с какой и писал, и говорил о высоких материях Владимир Ильич. А между тем нельзя было не верить. В этой простоте было заключено столько искренности, правоты и убедительности.

Из Владимира Ильича тогда уже выковывался великий и гениальный вождь, который сумеет постоять за тех, кто за ним пойдет. Путь же его был один, и он твердо стоял на нем.

 

Воспоминания М. П. Голубевой. «Коммуна» (Самара), 1924, 27 февраля.

Рефераты Владимира Ильича о сочинениях В. В., Южакова, Михайловского, читанные в самарских кружках, позднее подвергшись некоторой обработке, составили три тетради под общим заглавием: «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?». Одна из таких тетрадей до сих пор не найдена, а две другие вошли в полное собрание его сочинений и, как справедливо указывалось, заключают уже в себе все главные основы развитых пм позднее взглядов, основы ленинизма.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 23).

Литературные работы Владимира Ильича были, с одной стороны, экономического характера, как-то: подробный критический разбор книги некоего Постникова «Южно-русское крестьянское хозяйство»; разбор статей В. В. под заглавием «Судьбы капитализма в России», разбор рукописной статьи Н. Е. Федосеева об экономических причинах отмены крепостного права в России и др.; с другой — политические, как, например, первоначальные наброски его последующей работы «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» и некоторых других, названия которых я в настоящее время¹  не помню.

И. Лалаянц (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 105).

¹ Воспоминания написаны в 1928 году.

 

Но в самарский период Владимир Ильич прошел не только теоретическую школу. Жизнь его в этой, такой типичной для русского крестьянства губернии дала ему много того знания и понимания этого общественного слоя, которое так удивляло всех нас позднее. Как в формулировке аграрной части нашей программы и во всей дореволюционной борьбе, так и в строительстве нашей партии после победы это знание сыграло огромную роль. А черпать его Владимир Ильич умел отовсюду.

Скляренко служил секретарем у мирового судьи Самойлова, человека идейного и передового. Вместе со своим патроном ему приходилось выезжать на разбор дел по деревням, принимать приезжавших в город с жалобами крестьян и получать, таким образом, ценные данные о положении крестьянства в уезде. Он делился этими наблюдениями с Владимиром Ильичем¹. Беседовал по этому вопросу Владимир Ильич и с самим Самойловым и с остальными знакомыми, у которых было много связей в крестьянстве. Но больше всего материала почерпал он из рассказов Марка Тимофеевича Елизарова, происходившего из крестьян Самарской губернии и сохранившего тесную связь со своими односельчанами. Беседовал он и со старшим братом Марка Тимофеевича, Павлом Тимофеевичем. Это был так называемый «крепкий» крестьянин, разбогатевший арендой близлежащих удельных (т. е. принадлежащих царскому дому) земель и пересдачей их крестьянам. Самое популярное лицо в деревне, он бессменно выбирался в земские гласные. Как все люди его типа, он стремился к округлению капиталов, лез в купцы, чего позднее и добился. Помню, что меня удивляло, как подолгу, с каким интересом мог говорить Володя с этим полуграмотным, чуждым каких бы то ни было идеалов кулаком, и лишь позднее поняла я, что он почерпал у него данные о положении крестьян, о расслоении, идущем среди них, о взглядах и стремлениях этой экономической верхушки деревни. Заразительно, как всегда, хохотал он над некоторыми рассказами купца, и тот был чрезвычайно доволен оказываемым ему вниманием и проникнут большим уважением к уму Владимира Ильича. Но он не мог понять, что хохочет Володя часто не над тем, как ловко устраивают свои делишки деревенские купчины, а над народниками, над их наивной верой в крепость крестьянского уклада, в крепость общины.

В этих разговорах проявлялось характерное для Ильича уменье разговаривать со всякой публикой, вытягивать из каждого нужное ему; уменье не отрываться от почвы, не быть задавленным теорией, а трезво вглядываться в окружающую его жизнь и чутко прислушиваться к ее звукам. В этом уменье стать стойким последователем известной теории и в то же время трезво учитывать все особенности и все изменения неустанно бьющей вокруг него жизненной волны, ни на минуту не терять из виду общей принципиальной линии, а также ни на момент не отрываться от родной российской почвы, на которой он стоял, — в этом сочетании, как уже не раз указывалось, заключался главный источник силы и значения Ильича. Но в его юные годы за оживленной болтовней и шутками, за беззаботно звучащим смехом вряд ли кто заметил бы этот источник. Он никогда не говорил книжно, никому не навязывал своей теории, он умел быть веселым, бесхитростным товарищем в часы досуга, но и досуг этот он умел использовать для чуткого прислушивания к окружающей жизни и выбора из нее всего ценного и нужного для своего пути, для задачи своей жизни.

Много заимствовал Владимир Ильич и из непосредственного общения с крестьянами в Алакаевке, где он провел пять летних сезонов подряд, по 3 — 4 месяца в год, а также и в деревне Бестужевке, куда ездил с Марком Тимофеевичем к родным последнего. Но, знакомясь в разговорах с общим положением крестьян, Ильич старался больше узнать от них, чем говорил сам, — во всяком случае убеждений своих не высказывал. И не только потому, что ему приходилось считаться с поднадзорным положением. Нет, он знал, что крестьян непосредственно революцией и социализмом не проймешь, что с этим надо идти к другому слою, к слою промышленных рабочих; он берег себя для них. Ему была чужда всякая фраза, а дела, он знал, из разговора с крестьянами в то время не вышло бы.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И Ленине, 1, стр. 23 — 25).

¹ «Под влиянием Владимира Ильича,— вспоминает М. И. Семенов (М. Блан),—Скляренко решил серьезно заняться исследованием вопроса о расслоении деревни. Для этого он, как я говорил выше, поступил в 1891 году на должность письмоводителя к земскому начальнику А. И. Самойлову, контора которого находилась в Самаре, а участок состоял из пригородных волостей. Скляренко по своей должности часто разъезжал по деревням, знакомясь с крестьянским хозяйством на месте. Он составлял целые анкеты, опрашивая сельские и волостные управления по интересующим его вопросам. Между прочим, он обследовал влияние неурожая 1891 года на расслоение крестьянства и напечатал в «Самарской газете» (в 1893 году) ряд статей на тему о влиянии неурожая на крестьянское скотоводство» (цит. книга, стр. 63).

 

Летом 1892 года Владимир Ильич вместе с Елизаровым был в Сызрани. Оттуда они собрались проехать на несколько дней в деревню Бестужевку, где брат Марка Елизарова крестьянствовал. Для этого надо было проехать на левый берег Волги.

В то время в Сызрани переправу через Волгу монопольно арендовал богатый купец Арефьев. У него был небольшой пароходик с баржей, на которых перевозились и люди, и лошади, и повозки. Купец запрещал лодочникам заниматься переправой, ревниво оберегая свои монопольные права. Поэтому каждый раз, когда лодочник набирал пассажиров, его лодку, по распоряжению Арефьева, нагонял пароходик и отвозил всех обратно.

Владимиру Ильичу не хотелось ждать перевоза, и он уговорил Марка Елизарова ехать на лодке. Лодочники не соглашались везти, боясь купца и заявляя, что все равно он воротит их обратно. Однако Владимиру Ильичу удалось-таки уговорить одного из них поехать, причем он энергично доказывал, что если Арефьев вернет лодку, то будет предан суду за самоуправство.

Сели в лодку и двинулись на перевал. Арефьев, увидев с пристани, где он сидел за самоваром на балконе, крикнул Марку, с которым был знаком как земляк:

— Бросьте, Марк Тимофеевич, эту затею. Ведь вы знаете, что я за переправу аренду плачу и не позволяю лодочникам перевозить на ту сторону. Идите лучше со мной чай пить и знакомого вашего ведите. Все равно, поедете на пароходе, велю вас воротить.

Владимир Ильич стал настаивать, теперь еще более решительно, продолжать путь и не слушать самодура. Лодочник уныло говорил:

— Все равно воротит, зря едем, сейчас пароход нагонит, баграми нас к борту, и вас ссадят на пароход.

— Да поймите вы, — сказал Владимир Ильич, — что он не имеет права этого делать. Если он лодку задержит и силой заставит нас вернуться, будет сидеть в тюрьме за самоуправство.

— Сколько раз он так проделывал, и никогда суда не бывало. Да и кто станет с ним судиться: очень большую силу забрал в Сызрани, и судьи-то у него, должно быть, все свои. Он, слышь, откупил Волгу у города, аренду платит, а нам вот что хочешь, то и делай.

Лодка, по настоянию Владимира Ильича, продолжала свой путь на левый берег, хотя было совершенно ясно, что Арефьев приведет свою угрозу в исполнение. Едва лодка достигла середины реки, послышался свисток пароходика, который, отцепив баржу, быстро погнался за лодкой.

— Ну, вот вам и переехали, — произнес лодочник. — Сейчас обратно поедете. И никакой суд ничего сделать не может, он всегда правый будет.

Пароход, догнав лодку, остановил машину. Два-три матроса, привычно работая баграми, подтянули лодку к борту и предложили пассажирам перебираться на пароход.

Владимир Ильич стал разъяснять служащим, что они не имеют права задерживать их и будут преданы суду за самоуправство, за что грозит тюрьма.

— Никакого значения, —  доказывал он, — не имеет то обстоятельство, что Арефьев арендовал переправу через реку, это его дело, а не наше, и это ни в коем случае не дает права ни ему, ни вам бесчинствовать на Волге и силой задерживать людей.

На это капитан возразил:

— Ничего мы не знаем: нам приказал хозяин парохода, и мы обязаны слушаться и исполнять его распоряжения. Пожалуйста, пересаживайтесь, мы не дадим вам ехать дальше.

Пришлось подчиниться. Но Владимир Ильич сейчас же записал имена и фамилии всех служащих, принимавших участие в задержке лодки, а также лодочника и других свидетелей.

На сызранском берегу пришлось ждать некоторое время перевоза, и опять слышно было, как Арефьев в победном тоне продолжал свои рассуждения о том, что он платит аренду, что лодочники не имеют права перевозить на тот берег, а потому он задерживает лодки и возвращает людей обратно.

Несомненно, были люди, которые не могли не видеть, что купец действует беззаконно, но не решались или не хотели тягаться с ним по судам. Одним это было невыгодно с материальной стороны, другие же, предвидя кучу хлопот, судебную волокиту и т. д., по инертности и «русской» лени отказывались от борьбы.

Нужно было Владимиру Ильичу столкнуться всего на несколько часов с этим стоячим обывательским болотом, чтобы основательно встряхнуть его, наказать главного виновника и научить лодочников, как надо бороться за свои права.

По возвращении через несколько дней в Самару Владимир Ильич подал жалобу на Арефьева, обвиняя его в самоуправстве. Суть дела была ясна до очевидности, ни один юрист не мог рассматривать его действия иначе, как самоуправство, а за самоуправство по тогдашним законам полагалась тюрьма без замены штрафом.

Однако добиться этого Владимиру Ильичу стоило еще не мало хлопот. Дело разбиралось у земского начальника где-то под Сызранью, верст за сто от Самары, куда должен был поехать Владимир Ильич в качестве обвинителя. Несмотря на совершенную ясность дела, земский начальник под каким-то предлогом отложил разбор дела. Второй раз, уже холодной осенью, дело было вновь назначено к слушанью. Владимир Ильич опять поехал туда, но и на этот раз при помощи разных формальных крючкотворств земский отложил дело.

Очевидно, Арефьев, зная о безнадежности своего положения и грозившей ему каре, пустил в ход все свои связи, чтобы оттянуть по возможности дело. Ему и его защитникам казалось, что бросит же, наконец, этот беспокойный человек ездить за сотню верст без всякой для себя выгоды, без всякой пользы с их точки зрения. Не знали они, что этот человек не меряется обычной меркой, доступной их пониманию, что чем больше препятствий встречает он на своем пути, тем тверже и непреклонней становится его решение.

На третий разбор дела Владимир Ильич получил повестку уже зимой, в конце 1892 года. Он стал собираться в путь. Поезд отходил что-то очень рано утром или даже ночью; предстояла бессонная ночь, скучнейшие ожидания в камере земского начальника, на вокзалах и т. д. Хорошо помню, как мать всячески уговаривала брата не ехать.

— Брось ты этого купца, они опять отложат дело, и ты напрасно проездишь, только мучить себя будешь. Кроме того, имей в виду, они там злы на тебя.

— Нет, раз я уж начал дело, должен довести его до конца. На этот раз им не удастся еще оттягивать.

И он стал успокаивать мать.

Действительно, в третий раз земскому начальнику не удалось отложить решение дела: он и защитник Арефьева встретили во Владимире Ильиче серьезного противника, хорошо подготовившегося к предстоявшему бою, и земский начальник волей-неволей вынужден был, согласно закону, вынести приговор: месяц тюрьмы.

Года два спустя после описанной истории я, проезжая в поезде близко от Сызрани, случайно встретил в вагоне одного из сызранских знакомых Марка Елизарова. В разговоре он расспрашивал про него и его семью и чрезвычайно интересовался Владимиром Ильичем.

— А ведь Арефьев-то просидел тогда месяц в арестном доме. Как ни крутился, а не ушел. Позор для него, весь город знал, а на пристани-то сколько разговора было. До сих пор не может забыть.

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 66 — 68).

Два слова о Лалаянце. Он не обладал достаточной марксистской подготовкой, не имел даже законченного среднего образования (он окончил 6 классов реального училища в 1889 году) и, конечно, не мог идти по своему развитию ни в какое сравнение не только с Владимиром Ильичем, но даже с А. П. Скляренко. Лалаянц отличался резкостью, прямолинейностью суждений и живостью южанина. Скляренко, дававший всем меткие прозвища, звал его «Чивирядзе», и под этим именем Лалаянц был известен в нашем кружке.

Однажды мы с ним шли после какого-то собрания к нему на квартиру и вели жаркий спор. При входе в свою комнату Лалаянц в пылу горячего спора не перестал размахивать палкой и не поставил ее в угол, а с размаху пустил в глубину комнаты, где что-то зазвенело, вроде разбитой лампы. Тут только Лалаянц опомнился и увидел, что он не на улице, а в комнате. Вместе с тем он был очень хорошим товарищем и стойким революционером.

Знакомство Лалаянца и встречи его с Владимиром Ильичем в 1893 году продолжались не более двух месяцев. (Лалаянц приехал в феврале или марте 1893 года, а Владимир Ильич в мае уехал на все лето в деревню и в августе отправился в Петербург.)

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 71.

...Я отправился к Долгову. Старик-добряк, много перевидавший на своем веку, жил одиноко и принял меня очень ласково и радушно. Сообщив необходимые в таких случаях сведения о себе и последние новости из Казани, я стал слушать его рассказы о прошлых временах и о жизни в Самаре. Во время разговора незаметно появился традиционный чай (прислуживала какая-то женщина).

Тут кто-то постучался — вошел молодой человек лет 22 — 23, невысокого роста, но очень крепко и основательно сложенный, с русыми, заметно рыжеватыми, особенно на усах и бороде, волосами. Передо мною стоял человек с необыкновенно умной и глубоко симпатичной физиономией, как-то сразу располагающей к себе. Это был Ульянов Владимир Ильич¹.

Хозяин не назвал нас друг другу, предложив лишь познакомиться. Мы подали руки и, как часто это бывает при знакомстве, буркнули неразборчиво свои фамилии. Разговор возобновился, в нем принял участие и вновь пришедший. Говорил больше хозяин, мы подавали реплики и частенько поглядывали друг на друга. Разговор касался малоинтересных, общеизвестных вещей. Но вот Долгов с серьезным видом заговорил, между прочим, о том, что в последней книжке, кажется, «Вестника Европы» напечатана очень дельная статья о необходимости отмены телесного наказания (порки) вообще и в частности в отношении к крестьянству². Мы невольно улыбнулись. Хозяин, заметив это, поспешил добродушно пожурить нас. «Да, да, конечно, для вас, марксистов, это уже не интересно, да еще насчет мужика, — вам все подавай рабочих». Мы окончательно рассмеялись. Поговорив еще немного, мы простились с Долговым и вышли вместе.

По дороге у нас постепенно завязался интересный разговор, что дало нам возможность ближе познакомиться друг с другом; я рассказывал все, что мог, о казанской жизни и в свою очередь с большим интересом выслушал все, что Владимир Ильич успел передать мне о Самаре в этот первый вечер нашего знакомства. Наша беседа, естественно, перешла на тему о народниках и марксистах, и мы оба настолько увлеклись, что не заметили, как дошли до дверей его квартиры, и так как это было на самом интересном месте беседы, то Владимир Ильич заявил, что проводит меня «немножко» обратно. Дойдя незаметно до моей квартиры, я в свою очередь предложил ему то же самое... И вот таким-то образом, провожай друг друга каждый раз «еще немножко», мы проделали еще четыре конца! Наконец, решили, что все равно всего нам не переговорить, и где-то на полдороге, крепко пожав друг другу руки, разошлись по домам, условившись, что назавтра вечером он поведет меня знакомить с кой-какой публикой, и прежде всего со своим близким другом А. В. Поповым (А. П. Скляренко).

Так-то произошло впервые мое знакомство с Владимиром Ильичем. Вернувшись домой, я долго не хотел ложиться спать, ходил из угла в угол по комнате, чувствовал какой-то радостный подъем в душе, перебирал в голове до мелочей все наши разговоры с ним. Он действительно произвел на меня тогда замечательное впечатление. В этом 23-летнем человеке удивительнейшим образом сочетались простота, чуткость, жизнерадостность и задорность, с одной стороны, и солидность, глубина знаний, беспощадная логическая последовательность, ясность и четкость суждения и определений — с другой. Самара сразу же перестала мне казаться такой глушью, и я уже после этой первой встречи был рад, что выбрал себе именно ее³.

На другой день вечером, как мы уже условились, я зашел к Владимиру Ильичу. Все семейство Ульяновых в то время жило в Самаре в одной квартире в доме торговца Рытикова, на углу Почтовой и Сокольничьей улиц, и состояло кроме Владимира Ильича из его матери — Марии Александровны, сестер — Анны Ильиничны с ее мужем М. Т. Елизаровым и Марии Ильиничны — и брата Дмитрия Ильича, в то время учившихся еще в гимназии⁴. Меня тут же Владимир Ильич познакомил со всей семьей, после чего, немного посидев, мы с ним отправились к Скляренко...

Встретились мы со Скляренко очень радостно и, дружески крепко пожав друг другу руки, сразу как-то почувствовали себя как бы старыми знакомыми. Владимир Ильич, посидев с нами некоторое время и поговорив о последних журнальных статьях народнического направления, оставил нас одних. Алексей Павлович очень интересно и подробно стал рассказывать мне о самарской публике, об организованных им кружках, о борьбе своей совместно с Владимиром Ильичем с местными народниками и о тех диких и смехотворных мнениях о марксистах вообще, в особенности же о русских марксистах, которые нередко приходилось слышать им из уст с виду даже весьма почтенных, побывавших в разных переделках народников...

На первых же порах, бывая часто как у Владимира Ильича, так и Алексея Васильевича Попова (я позволю себе в дальнейшем именовать А. П. Скляренко именно так, ибо мы все его тогда так звали) — в особенности у Попова, — я тесно сблизился с ними обоими. Вскоре в городе публика нас иначе и не называла, как тройкой, прибавляя к этому слову тот или иной эпитет в зависимости от «идеологического» отношения к нам говорившего. Наша тройка — или как иные называли «кружок» — была действительно тесно спаяна, и мы всегда появлялись и «выступали» вместе. Говорю «выступали» в том смысле, что если куда-нибудь приходил один или двое из нас, то вскоре появлялся и другой или третий. Впрочем, с начала лета это мы с Поповым изображали нашу «тройку», ибо семья Ульяновых, а с ней вместе и Владимир Ильич, перебралась на лето в свою заимку Алакаевку, где он с не меньшей усидчивостью продолжал свои занятия и где мы не раз с Поповым навещали его и всю его семью...

Нашу тройку некоторые тогда еще называли «кружком», а теперь, в особенности после смерти Владимира Ильича, нередко говорят о «самарском кружке», имея в виду именно эту нашу тройку; на самом деле, по крайней мере в обычном, организационном смысле, мы собою никакого кружка не представляли; определенных регулярных собраний этот «кружок» не устраивал, и никаких систематических занятий в нем ни Владимиром Ильичем, ни кем-либо другим из нас не велось. Это просто была маленькая группа очень близко сошедшихся между собой товарищей-единомышленников, тесно сплотившихся друг с другом среди моря окружающей разномыслящей интеллигенции. Среди нее были, с одной стороны, представители отжившего направления, как бывшие народовольцы и народники — поколение более старшего возраста, а подчас и весьма почтенного; с другой — люди молодого поколения — учащиеся и исключенные из учебных заведений (университетов и пр.) — колеблющиеся, не установившиеся, во многом разделявшие взгляды марксистов, но в то же время не расставшиеся окончательно и с народническими «чувствами» и такими представлениями о русских марксистах, что-де «они совсем не любят мужика», «хотят обезземелить крестьян», «радуются разорению деревни» и тому подобными нелепостями, в той или иной форме пресерьезно и щедро приписывавшимися марксистам их противниками из лагеря народников и примыкавших к ним. Нередко можно было из уст представителей такой молодежи услышать тоскливый вопрос, обращенный к марксистам: «Вот вы, конечно, и научнее, и умнее их, но зачем же вы непременно хотите разорить крестьян, во что бы то ни стало превратить их в пролетариев?» Помню, как-то Попов готовил реферат о хозяйственном положении крестьян Самарской губернии, делал подсчеты по земским статистическим сборникам и другим источникам. За работой застает его кто-то из таких знакомых — народолюбцев и, узнав, что тот как раз в это время подсчитывает количество безлошадных крестьян, укоризненно качает головой: «И вам не жалко их! Вы сидите и спокойно констатируете эти явления?!»...

Я уже говорил выше, что каких-либо систематических занятий в нашем «кружке» мы не вели, но в то же время нам очень часто удавалось собраться втроем или у Владимира Ильича, или — что бывало чаще всего — у Попова, а то и просто отправиться куда-нибудь за город, например в Аннаевское кумысолечебное заведение⁵, или прямо на берег Волги, к пароходным пристаням, где можно было в достаточно чистой и уютной комнатке какой-нибудь скромной пристанской пивной вести беседы на интересующие нас темы за кружкой жигулевского пива, чем мы отвлекали от себя внимание посторонних.

У Попова была удивительная способность быстро и наверняка находить чистенькую и спокойную пивную с великолепным жигулевским пивом, за что вскоре же тогда он получил от Владимира Ильича почетное звание — «доктора пивопития». Эта кличка тут же «единогласно» и «без прений» была нами принята и так основательно привилась за ним, что мы в своем кругу иначе и не называли нашего милого Алексея Васильевича⁶.

И. Лалаянц (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 101-102, 103, 104, 105-106).

¹ В другом варианте этой статьи («В. И. Ленин в Самаре». «Известия», 1929, 22 января) И. Лалаянц детализирует портрет Владимира Ильича: «Большая голова упрямо сидела на плечах; немного скуластое лицо, небольшие усы и борода и чуть-чуть вьющиеся по концам волосы; но самое замечательное было в нем, это — громадный лоб, переходящий в совершенно голую, как колено, ничем не прикрытую лысину, и, наконец, маленькие, чуть-чуть косые, но очень острые и живые глаза».

² Возможно, здесь речь идет об опубликованном в октябрьском номере «Вестника Европы» за 1892 год «Внутреннем обозрении», в котором доказывалась целесообразность предоставления земским начальникам права заменять телесные наказания, определенные не только приговором волостного суда, но и уездного съезда (стр. 836 — 837).

³ Будучи арестовав в конце 1892 года в Казани за участие в подпольных революционных кружках и просидев два месяца в тюрьме, И. X. Лалаянц был затем освобожден «впредь до приговора» под негласный надзор полиции. Ему предложили покинуть Казань и поселиться в каком-нибудь городе, за исключением столиц, университетских городов, фабрично-заводских центров и ряда «неблагонадежных», с жандармской точки зрения, мест. Лалаянц выбрал Самару.

⁴ По свидетельству Д. И. Ульянова («В. И. Ленин в Самаре». М., 1933, стр. 85—86), Марк Тимофеевич Елизаров прозвал И. X. Ладаянца Колумбом. Под этой кличкой Исаак Христофорович Лалаянц и был известен во все последующие годы революционной работы.

⁵ Местность, в трех верстах от Самары, где находились кумысолечебное заведение и дача Б. Н. Аннаева, в сентябре 1887 года перешедшие в собственность Фальковского, но по старой привычке по-прежнему называвшиеся аннаевскими, была очень живописной. Самарские путеводители тех лет рекомендовали «всякому любителю природы побывать на Аннаевской даче, особенно весною, при полном расцвете растительности и при весеннем разливе. Здесь, среди построек мавританского стиля, из прекрасного парка, разбитого с большим вкусом но уступам крутого берега, известного под именем Вислого Камня, — виды на Волгу и встающие на горизонте горы особенно поэтичны; прозрачное небо, ласкающий воздух и нежный цвет воды и зелени производят на зрителя самое глубокое впечатление» («Самарский спутник» на 1890 год, отдел III, стр. 70). Как известно (см. стр. 669 наст, издания), в районе дач Аннаева снимали дачи многие самарские знакомые Владимира Ильича, в том числе и члены кружка А. П. Скляренко; здесь же, у Водовозовых, состоялась дискуссия Владимира Ильича с Н. К. Михайловским.

⁶ Далее И. X. Лалаянц пишет: «И почти через 30 лет (в примечании Лалаянц говорит, что это было 13 января 1922 года.— А. И.), сидя за беседой в кремлевском кабинете у Владимира Ильича,— увы! — это была моя последняя встреча и беседа с ним,— после первых же взаимных приветствий я услышал от него: «А ведь доктора пивопития с нами уже нет!..» Это было произнесено им с грустной улыбкой!..» (там же).

 

...К вечеру, часов около пяти-шести, Скляренко зашел за мной, а затем мы вместе зашли к Владимиру Ильичу и утянули его на берег Волги к пароходным пристаням. Затем, это как-то само собой вышло, мы зашли в павильон Жигулевского пивоваренного завода, живописно расположенный на высоком берегу Волги, чтобы оттуда полюбоваться на закат солнца. Бесконечный простор широкого, как море, весеннего разлива Волги, освещенный солнцем, веселый рабочий гул, несущийся от пароходных пристаней, жизнерадостная толпа разнообразных людей, сидящая за столиками с пивом, — все это производило весьма своеобразное подбадривающее впечатление и в общем располагало к потягиванию пива, даже если не было к этому большой охоты.

А сейчас здесь великолепно. Живо, весело, особенно эта картина разлива, куда лучше, чем в прошлом году, — сказал Владимир Ильич, быстро скользя глазами по окружающим соседям и внимательно прислушиваясь и к общему шуму и к разговорам.

Ага, значит, понравилось! Ведь я же говорил, что первая колом, вторая соколом, третья, четвертая и пятая мелкими пташечками. Всегда нужно верить моему большому опыту. Я это дело хорошо понимаю, — отозвался весело Скляренко, лукаво поблескивая глазами и уже наливая пиво.

Нужно заметить, что это было уже второе посещение павильона. Первое, когда Владимир Ильич довольно сильно упирался, было в конце августа или начале сентября 1891 года, накануне отъезда Владимира Ильича в Петербург. День был тогда сумрачный, а Волга, как это всегда бывает летом и к осени, имела довольно жалкий вид: узкая, чахлая, словом, тогда ничто не радовало глаз. Но в общем за все время до половины 1893 года вряд ли насчитывается больше десятка полтора посещений павильона.

Скляренко потягивал пиво с нескрываемым удовольствием, как знаток — «профессор пивопития». Владимир Ильич особого пристрастия к этому делу не проявлял, пил равнодушно, а я обыкновенное светлое пиво не выносил, пил только черное десертное сладкое пиво, чем всегда вызывал нескончаемые насмешки Скляренко, который считал черное пиво надувательством.

Владимир Ильич очень любил посещать этот павильон, но не ради пива, а, несомненно, ради того многообразного проявления жизни торгово-промышленного города, которое удавалось там наблюдать. А посетители там были необычайно разнообразные, и было что посмотреть: и купец, и хлебный маклер, и крючник¹, и масленщик, и матрос с парохода, и мелкий торговец, и какой-нибудь служащий земской управы, и ломовой извозчик, и компания чиновников, и разночинец-интеллигент, и самарский хулиган — «горчишник» — бесконечный калейдоскоп разнообразных по своему положению людей, объединившихся под одной кровлей павильона для общей цели — утолить жажду или поразвлечься.

Острая наблюдательность, уменье иногда с одного взгляда проникнуть в самую суть явления, постигнуть всю глубину этой сути было отличительной чертой Владимира Ильича уже в молодости. Скляренко на это часто обращал мое внимание, а мне казалось, что Владимир Ильич обладал исключительным даром проникновения в недосягаемые глубины человеческой души и удивительной способностью улавливать то или иное изменение в общественных явлениях в самом процессе зарождения, прежде чем эти общественные явления принимали определенные формы.

Летом у самарской кружковой молодежи было еще одно место почти ежедневных вечерних встреч и свиданий, — это городской общественный Струковский сад. Я хорошо помню, что Владимир Ильич в этом саду появлялся очень редко. Несколько раз он бывал по настойчивым просьбам пиротехника Бурова, его знакомого, посмотреть фейерверк во время народных гуляний, и раза три-четыре Владимир Ильич появился в Струковском саду как на сборном пункте при поездках на лодке.

А. Беляков, стр. 90 — 92.

¹ Крючник - рабочий по нагрузке и ·выгрузке грузов с пароходов и железнодорожных вагонов, обладающий огромной физической силой и ловкостью. На Волге встречались крючники, переносившие на спине

груз весом пятнадцать - двадцать пудов. На спине такого грузчика  специальная мягкая подушка, чтобы предохранить спину от боли, причиняемой твердыми грузами, а в руках железный крюк для поддержания груза. Отсюда в название «крючник».- Примечания А. А. Беляева.

 

...Собирались мы разно, где придется. Впрочем, если предстоял реферат или разбор какого-либо литературного произведения или заметок, то обычно дело происходило на квартире у Попова; а то бывало и так, что предварительно каждый брал себе на дом ту или иную работу, а затем уже сходились для обсуждения. Вопросы, нас интересовавшие, и темы наших бесед были самые разнообразные: развитие нашего хозяйства вообще, положение нашей крупной промышленности и сельского хозяйства, рабочий класс у нас и в странах Западной Европы, теория классовой борьбы, философия истории Маркса — Энгельса, история революционного движения у нас и на Западе и т. п. При этом, будучи во всех этих вопросах в основном вполне согласны между собою, в понимании тех или иных частностей мы иногда расходились, что порождало порою между нами жесточайшие споры, пока путем детального разбора темы не удавалось достигнуть полного единомыслия. Почти всегда в таких случаях бывал прав, конечно, Владимир Ильич. Я теперь совершенно не помню, по каким именно вопросам у нас возникали споры между собою и кто какую позицию защищал; помню только, что то были вопросы, касавшиеся крестьянства до падения крепостного права и после его отмены, характера и оценки крестьянских движений и т. п.

И. Лалаянц (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 106).

В Самару приехала Мария Германовна Гопфенгауз¹ и до приискания квартиры остановилась у А. А. Кацнельсон, где Скляренко и я с ней познакомились.

М. Г. Гопфенгауз приехала в Самару для установления постоянной связи между Владимиром Ильичем и Н. Е. Федосеевым, назначенным по выходе из «Крестов» под гласный надзор полиции в город Владимир², и привезла с собой от Федосеева Владимиру Ильичу письмо.

Дня через четыре удалось найти на Воскресенской улице, около базара, подходящую комнату с отдельным ходом с улицы, где М. Г. Гопфенгауз поселилась и куда заходили Владимир Ильич, Скляренко и я.

Вся переписка Владимира Ильича с Н. Е. Федосеевым велась исключительно через Гопфенгауз, которая переписывала своей рукой все письма и пометки на рукописях, сделанные Владимиром Ильичем, а также переписывала рукописи Н. Е. Федосеева. На такой конспирации настаивал Н. Е. Федосеев, и Владимир Ильич признавал эти меры предосторожности целесообразными.

Одна из привезенных рукописей Н. Е. Федосеева была «Из истории русского крепостного хозяйства», и Владимир Ильич, ознакомившись с ней, нашел ее очень ценной, значительной работой, однако требующей доработки. Вторую рукопись, «Поре форменный быт в произведениях художественной литературы», Владимир Ильич забраковал.

Обе эти работы читались и обсуждались в кружке Скляренко, но в конце концов это обсуждение ничего нового не внесло, и рукописи с письменными отзывами и отдельным письмом Владимира Ильича были отвезены М. Г. Гопфенгауз Федосееву.

Установившаяся оживленная переписка Владимира Ильича с Н. Е. Федосеевым³  имела огромный интерес и практическое значение для кружка Скляренко, ибо постоянно ставила перед кружком все новые и новые вопросы, а главное, выдвигала вопрос о необходимости оформить, расширять и укреплять организацию в целях немедленной пропаганды идей социализма в рабочих массах, в целях собирания в организацию наиболее выдающихся и сознательных рабочих.

Во Владимире Н. Е. Федосееву, как мы узнали, удалось через бывшего сабунаевца Кривошея связаться с группой «потомственных пролетариев», собственным умом дошедших до сознания, что только крепкая организация рабочих через пролетарскую революцию сможет избавить труд от жестокой эксплуатации капитала. Н. Е. Федосеев писал по поводу встреч с этими рабочими восторженное письмо, в котором настойчиво указывал, что довольно заниматься только теорией, ибо рабочие уже ждут, чтобы явились марксисты, помогли их организации, и что для нас теперь великая задача, достойная работа — связать теорию с практикой, указать русскому пролетариату его путь для освобождения от кабалы капитала, понять сущность исторического момента и сделать своими интересами, смыслом своей жизни интересы пролетариата.

В другом не менее восторженном письме Н. Е. Федосеев писал Владимиру Ильичу, что он только после рабочих собраний с орехово-зуевскими рабочими, вовлеченными в организацию, почувствовал, как важно слить вместе теорию и практику научного социализма, что он только теперь понял всю значительность изречения В. Либкнехта: «Изучать, пропагандировать, организовать». В этом письме Н. Е. Федосеев настойчиво приглашал Владимира Ильича хотя бы на один-два дня приехать во Владимир и обещал познакомить его с интереснейшими рабочими вождями, без малого нашими «русскими Бебелями»⁴.

Владимиру Ильичу, несомненно, очень хотелось поехать во Владимир, чтобы повидаться и поговорить с Н. Е. Федосеевым, но что-то мешало поездке немедленно. Все-таки Владимир Ильич через Гопфенгауз передал Н. Е. Федосееву, что как-нибудь он надеется выполнить свое заветное желание приехать во Владимир.

В кружке Скляренко Владимир Ильич начал довольно часто ставить вопрос о необходимости стать на путь Н. Е. Федосеева, завязывающего во Владимире связи с рабочими, организующего рабочие кружки. При этом настойчиво указывал, что в Самаре чисто промышленных рабочих настолько достаточно, что охватить, обслужить их всех у нас даже не хватит сил.

 — Довольно нам «промеж себя революцию пущать» — пойдем к рабочим. Пойдем к тем, какие есть, начнем с малого. Ведь есть же у нас довольно ценные связи в деревне. Теперь пора и в городе подбирать рабочих, — говорил Владимир Ильич.

А. Беляков, стр. 93 — 96.

¹ Во время пребывания Н. Б. Федосеева в «Крестах» петербургский Красный Крест выделил для установления с ним связи «невесту» — слушательницу Высших женских курсов М. Г. Гопфенгауз. Познакомившись с Н. Е. Федосеевым, М. Г. Гопфенгауз до последних дней своей жизни оставалась его верным другом и помощником. В 1898 году, получив известие о кончине Н. Е. Федосеева, М. Г. Гопфенгауз застрелилась.

² Н. Е. Федосеев прибыл во Владимир 17 января 1892 года после двух с половиной лет тюремного заключения. Осенью он собирался приехать в Самару, но осуществить это намерение помешал новый арест — 10 сентября 1892 года.

³ По данным Владимирского областного архива, за период с 14 января по 16 апреля 1893 года Н. Е. Федосеев отправил из Владимирской тюрьмы в Самару 19 писем, получил из Самары — 36. Кроме того, 22 февраля и 11 марта Федосеев послал в Самару две ценные посылки с рукописями. Посылку с рукописью из Самары он получил 25 мая 1893 года.

⁴ Август Бебель (1840 — 1913) — один из основателей и руководителей германской социал-демократии и II Интернационала. Несмотря на некоторые свои ошибки, Бебель до конца жизни сохранил веру в дело пролетариата и преданность ему.

 

В 1892 году Скляренко получил две рукописи Н. Е. Федосеева, привезенные Н. Л. Сергиевским и Марией Германовной Гопфенгауз, которых я встречал раза два-три у Скляренко. Эти две работы Федосеева: «О купчих крестьянских землях до 1861 года» и обработка содержания «Пошехонской старины» Салтыкова-Щедрина с точки зрения марксистского понимания экономических причин падения крепостного права — читались

Скляренко и мною, а затем были переданы Владимиру Ильичу. Сколько я помню, Владимир Ильич неодобрительно отзывался о первой из них, усмотрев в изложении автора апологию кулацкого хозяйства¹.

Позже (вероятно, уже в 1893 году) я видел у Скляренко также и третью рукопись Федосеева по истории крепостного права и даже читал отдельные ее главы, но содержания ее теперь не помню. Знаю только, что эту работу считали значительной и что ею главным образом занимался Владимир Ильич. Содержание этого произведения Федосеева в нашем кружке не обсуждалось по соображениям конспирации: автор сидел в это время во владимирской тюрьме, и мы не хотели предавать широкой огласке существование его работы, чтобы не повредить ему и не порвать установившейся с ним связи.

Недавно обнаружилось, что у моего брата Т. И. Семенова сохранились мои письма 1896 года. В письме от 24 декабря указанного года, критикуя некоторые статьи А. А. Санина²  в «Самарском вестнике», я ставил ему в пример работы Федосеева и писал о них следующее:

«Он разбирает в ней (т. е. в своей работе о падении крепостного права) мнения различных членов редакционных комиссии и показывает, что каждая группа этих членов отстаивала такие реформы, какие диктовались ей хозяйственными условиями той местности, которую представляла группа. Одни, например, стояли за то, чтоб всех пейзанов (то есть крестьян. — А. И.) перевести на оброк, а не освобождать совсем (т. е. изгнать только барщинный труд); чтобы объяснить такое явление, Ф(едосеев) цифровыми данными доказывает, что в той территории, откуда появились апологеты оброка, еще недостаточно развились противоречия между старой формой хозяйничанья и новой...»

Отсюда следует заключить, что работа Федосеева строилась на основе кропотливо собранного богатого фактического материала, с применением марксистского метода при его использовании и обработке.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 56 — 57.

¹ «Впоследствии, — говорит Н. Л. Сергиевский, — уже в 1900 году, В. И. Ульянов, которому я напомнил об этом инциденте, объяснил, что самарцы были введены в заблуждение неуказанием в статье того, что она является не самостоятельной, а лишь отдельной главой предпринятой Федосеевым работы, и, когда в Самаре появилась статья о Щедрине, недоразумение разъяснилось» (Федосеев Николай Евграфович, стр. 58).

² Алексей Алексеевич Санин был членом федосеевского кружка в Казани, вместе с Федосеевым сидел в «Крестах». Впоследствии работал в «Самарском вестнике». После ухода из «Самарского вестника» занимался переводами и активного участия в партийной работе не принимал. В 1903 году перевел под редакцией Ленина книгу Каутского «Социальная революция». Умер в Ленинграде в 1935 году.

 

Помнится, в том же 1893 году я познакомился со статьей т. Федосеева «Причины падения крепостного права в России», которая в рукописном виде ходила по рукам самарских марксистов. Кто именно дал мне ее, не помню, но переписать ее я, к сожалению, не мог, так как она была довольно объемиста и дали мне ее на очень короткий срок. В этой очень интересной статье Федосеев доказывал, что реформа 1861 года вызвана, конечно, менее всего либеральным настроением верхов и не столько политическими соображениями, что, мол, лучше «освободить» крестьян сверху, чем ждать, когда начнется освобождение снизу, а причинами чисто экономическими. За «освобождение» стояли наиболее крупные и культурные помещичьи хозяйства, которым выгоднее был переход на вольнонаемные отношения. Крепостнические отношения стали стеснять дальнейшее развитие более интенсивного, рационального сельского хозяйства. В то время, сорок лет тому назад, когда еще крепко держались, особенно в либеральном обществе и частью в народе, нелепые предрассудки о свободолюбии царя и его ближайших помощников, для молодого марксиста, каким был Федосеев, очень важно было опровергнуть эти вредные для трудящихся масс предрассудки, эту неправду об «освобождении» крестьян и доказать, что реформа была в интересах господствующего класса, и если не всего в целом, то во всяком случае наиболее богатой, экономически сильной его части. Пользуясь многотомным трудом Скребицкого «Крестьянское дело в царствование Александра II». Федосеев доказывал, что наиболее крупные помещики, в частности, прибалтийские, с хозяйством более высокого типа (по интенсификации и рационализации), сплошь были за «освобождение», т. е. за новую, более выгодную для них капиталистическую форму порабощения. Отсталые, мелкие, задолженные помещичьи хозяйства были против реформы.

В настоящее время это ясно каждому грамотному марксисту, тогда — сорок лет назад — это требовалось доказывать. Недаром Владимир Ильич так ценил работы Федосеева и, как известно, искал знакомства с ним.

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 61 — 62).

В этой своей работе (о падении крепостного права в России. — А. И.) Федосеев первым подошел к вопросу о причинах отмены крепостного права с марксистской точки зрения. Благодаря стараниям Гопфенгауз рукопись эта была добыта от Федосеева из тюрьмы, доставлена в Самару и передана Владимиру Ильичу Ульянову, сильно заинтересовавшемуся в то время личностью Федосеева благодаря рассказам Гопфенгауз и моим. От Владимира Ильича рукопись перешла ко мне с его карандашными отметками на полях против некоторых мест. По поводу этой рукописи Владимир Ильич тогда твердо решил вступить в научно-литературную переписку с Федосеевым...

И. Лалаянц (Федосеев Николай Евграфович, стр. 29).

Замечания мои на работы о реформе (речь идет о работах Н. Е. Федосеева. — А. И.) исходили из того основного положения, что эта реформа — продукт развития товарного хозяйства и что весь ее смысл и значение состояли в том, что разрушены были те путы, которые сдерживали и стесняли развитие этого строя. Мы поподробнее побеседуем еще об этом: может быть, удастся прямо переправить Вам посланные мною к автору (то есть к Н. Е. Федосееву. — А. И.) замечания: это было бы всего проще и всего удобнее.

В. И. Ленин — П. Маслову, вторая половина декабря 1893 года. Ленинский сборник, том XXXIII, стр. 16.

...К лету 1893 года Ленин с Федосеевым уже обменивались письмами. Из их содержания вспоминаю одно письмо Ленина, посвященное разбору книги Николая — она (Н. Ф. Даниельсона) «Очерки нашего пореформенного общественного хозяйства», вышедшей весной 1893 года. Книгу эту Ленин жестоко раскритиковал, и на меня его письмо оказало сильное влияние, тем более, что и у нас книга эта не пользовалась успехом и автора ее мы сравнивали с Родбертусом¹. Другое письмо Ленина было посвящено разбору английской книги Achley, являющейся историей первобытной английской общины². Возможно, что были и еще письма, но содержания их не помню. Шли же письма от Гопфенгауз через надзирателя к Федосееву, затем возвращались к ней, от нее ко мне. Подлинники же писем хранились у меня.

Н. Л. Сергиевский в записи И. С. Зильберштейна. «Каторга и ссылка», 1930, книга 1, стр. 13 — 14.

¹ Карл Иоганн Родбертус-Ягецов (1805—1875) — немецкий экономист, идеолог обуржуазившегося прусского юнкерства. Противоречия между трудом и капиталом считал возможным разрешить в рамках капиталистического строя. Всячески пытался опровергнуть учение К. Маркса.

² Имеется в виду труд английского историка-экономиста Эшли «Экономическая история Англии в связи с экономической теорией» (1888 — 1893 годы). М. А. Сильвин вспоминал, что в Петербурге В. И. Ленин рассказал ему, «как в магазине Дейблера он... спросил у приказчика «Экономическую историю Англии» Эшли — книгу, к которой Владимир) Ильич, видимо, не раз возвращался» (см. «Каторга и ссылка», 1934, № 1, стр. 83).

 

Для подтверждения того, что капитализм проникает в деревню и происходит процесс пролетаризации крестьянства, Владимир Ильич предложил мне произвести подворное обследование села Неяловки, Тростянской волости, Самарского уезда. Опросный бланк был составлен нами совместно в Самаре в конце лета 1893 г. и тогда же был отпечатан Владимиром Ильичем за свой счет в количестве 200 — 250 экземпляров. Бланк представлял собою полулист, весь заполненный графами¹.

А.А. Преображенский (Воспоминания о В.И. Ленине, 3, стр. 17).

¹ Далее А. А. Преображенский пишет: «Обследование я произвел вместе с сельским писарем после отъезда Владимира Ильича из Самары. Позже из Петербурга он прислал мне несколько писем с просьбой поскорее выслать ему результаты обследования. После окончания обследования все бланки я отправил Владимиру Ильичу в Петербург» (там же).

 

Послушать новое учение (марксистское) и противопоставить ему старые догматы народничества приезжали из Саратова, из Казани и из других приволжских городов. Все дискуссии происходили в квартире Алексея Павловича (Скляренко. — Л. И.). Из приезжавших для этой цели в Самару я помню покойного теперь Н. Д. Россова (из Саратова), Романову (оттуда же), Смирнова (с одной рукой)¹  и др. Здесь были народники субъективисты (последователи Михайловского), объективисты (разновидность той же школы, следовавшая за Южаковым), народоправцы, старые народовольцы-террористы, последователи якобинца Зайчневского²  и многие другие. Все они яростно нападали на разъяснявшее и опрокидывавшее все старые догмы марксистское учение, но под ударами спокойной и подчас язвительной аргументации Владимира Ильича все они быстро теряли свои позиции...

Марксистская закваска, оставленная в Самаре Владимиром Ильичем и т. Скляренко³, превратила этот город на ряд последующих годов в провинциальный штаб марксизма⁴.

М. И. Семенов (М. Блан) (Старый товарищ А. П. Скляренко, стр. 12).

¹ Бывший офицер Смирнов упоминается в «Моих университетах» A. М. Горького, как один из членов революционных кружков в Казани. После высылки из Казани он жил в Астрахани, откуда и приезжал в Самару специально для дискуссии с марксистами.

² Петр Григорьевич Зайчневский (1842—1896) — русский революционный демократ, один из видных организаторов студенческого движения в Москве в 60-х годах XIX века. Для взглядов Зайчневского характерны переоценка революционной роли интеллигенции и приверженность к заговорщицкой тактике.

³ О дальнейшей судьбе А. П. Скляренко его друг М. И. Семенов (М. Блан) сообщает следующее: «В 1894 году Скляренко вместе с другими был вновь арестован и сослан после годичной отсидки в тюрьме на север, где и жил в Кеми, Онеге и Архангельске. По окончании трехлетней ссылки А(лексей) П(авлович) жил сначала в Туле, а затем уехал в Харбин на службу в правление В.-Китайской железной дороги. Возвратившись оттуда перед началом русско-японской войны, А(лексей) П(авлович) жил сначала в Оренбурге у родных жены, а затем переехал в Саратов, где вновь начал работать в местной партийной организации как социал-демократ, большевик. Он также писал в 1906 году в местной легальной марксистской газете «Волна». В 1907 году участвовал в Лондонском съезде партии как представитель саратовской областной социал-демократической организации; в том же году был арестован в Москве и после длительных тюремных и этапных мытарств водворен в трехлетнюю ссылку в Усть-Сысольск. После ссылки жил в Петербурге и участвовал в большевистских периодических изданиях — «Просвещение», «Звезда». Умер в июле 1916 года» («К самарскому периоду жизни B. И. Ленина». Куйбышев, 1937, стр. 32).

⁴ Не случайно директор департамента полиции в ноябре 1894 года называл Самару одним из городов, где имеются «вполне организованные революционные рабочие кружки, преследующие чисто социал-демократические цели» («К истории рабочего движения 80—90-х годов». «Красный архив», 1938, том 6, стр. 198).

 

Принимали ли участие в революционном движении до 1917 года:

Когда (с какого времени по какое)	Где (губ(ерния), уезд, город)	В какой организации	Какую работу
1892 — 1893	Самара	нелегальные кружки с.-д....

Из анкеты делегата X съезда РКП В. И. Ленина. Ленинский сборник, том XX, стр. 51.

Весной 1893 года, сколько я помню, было лишь одно собрание (в квартире железнодорожного служащего Балашова), но оно носило скорее увеселительно-танцевальный характер, чем характер кружкового собрания. На этом вечере был Владимир Ильич, были также Скляренко и Лалаянц. Но беседы и дискуссии на политические темы здесь не велись.

М. И. Семенов (М. Блан), стр. 72.

Вообще должен сказать, что Владимир Ильич в то время, т. е. зимой и весной 1893 года, будучи почти всецело поглощен своими занятиями, сравнительно мало показывался среди широкой публики, в особенности среди интеллигентской молодежи, а по возвращении из Алакаевки вскоре же совсем покинул Самару, с тем чтобы в Петербурге с головой уйти в подпольную революционную работу, активнейшим образом участвуя в самых разнообразных отраслях ее.

И. Лалаянц (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 105).

Владимир Ильич переехал из Самары в Петербург осенью 1893 года с целью взяться за революционную работу. Окончательные экзамены при университете были им сданы еще в 1891 году. Самара не могла дать простора его деятельности, она давала слишком мало пищи его уму. Теоретическое изучение марксизма, которое он мог взять и в Самаре, было уж взято им.

Почему же не уехал он с осени 1892 года, когда уже окончил университетский курс, зачем сидел еще год в Самаре?

На этот вопрос я могу ответить: сидел для матери.

Я говорила уже в описании его детских и юношеских лет, каким большим авторитетом, какой горячей любовью пользовалась и с его стороны, как и со стороны всех нас, наша мать. Той твердости, с которой она переносила свои тяжелые несчастья, удивлялись все, кто ее знал, тем более чувствовали это дети. Несчастье с потерей старшего брата было из ряда вон выходящим, и все же оно не подавило ее, она выказала так много силы воли, что, скрывая, по возможности, свои слезы и тоску, заботилась, как прежде, еще больше, чем прежде, о детях, потому что после смерти мужа ей одной приходилось заботиться о них.

Она старалась, по мере возможности, не омрачать их молодую жизнь, давать им строить свое будущее, свое счастье... И она понимала их революционные стремления.

Эти заботы были так удивительны, пример, который она показывала детям, был так прекрасен, что и им хотелось еще больше, чем прежде, скрасить ей жизнь, облегчать ее горе. А в год окончания Владимиром Ильичем университета над семьей стряслось новое несчастье: умерла в Петербурге от брюшного тифа его сестра Ольга...

После ее потери одно могло облегчить несколько горе матери: близость к ней остальных детей. И Володя остался еще на год дома, в Самаре.

Но к концу этой последней зимы он уже иногда порядочно скучал, стремясь к более оживленному центру, к простору для революционной работы: Самара в те годы была как бы только станцией из Сибири, из настоящей ссылки, в центры умственной жизни, которыми были столицы и университетские города.

Остался у меня в памяти разговор с Володей о появившейся в ту зиму в одном из журналов новой повести А. Чехова «Палата № 6»¹. Говоря о талантливости этого рассказа, о сильном впечатлении, произведенном им, — Володя вообще любил Чехова, — он определил всего лучше это впечатление следующими словами: «Когда я дочитал вчера вечером этот рассказ, мне стало прямо-таки жутко, я не мог оставаться в своей комнате, я встал и вышел. У меня было такое ощущение, точно и я заперт в палате № 6». Это было поздно вечером, все разошлись по своим углам или уже спали. Перемолвиться ему было не с кем.

Эти слова Володи приоткрыли мне завесу над его душевным состоянием: для него Самара стала уже такой «Палатой № 6», он рвался из нее почти так же, как несчастный больной Чехова. И он твердо решил, что уедет из нее следующей же осенью². Но ему не захотелось основаться в Москве, куда направилась вся наша семья вместе с поступающим в Московский университет меньшим братом Митей³. Он решил поселиться в более живом, умственном и революционном также центре — Питере. Москву питерцы называли тогда большой деревней, в ней в те годы было еще много провинциального, а Володя был уже сыт, по горло сыт провинцией. Да, вероятно, его намерение искать связи среди рабочих, взяться вплотную за революционную работу заставляло его также предпочитать поселиться самостоятельно, не в семье, остальных членов которой он мог бы компрометировать.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 25, 26).

¹ Повесть А. П. Чехова «Палата «Ns 6» была впервые напечатана в ноябрьском номере журнала «Русская мысль» за 1892 год.

² Лето 1893 года, как обычно, было проведено Владимиром Ильичом в Алакаевке. Полиция, как и прежде, следила за каждым его шагом. 22 июня 1893 года пристав 3-й части г. Самары доносил полицмейстеру, что В. И. Ульянов выбыл на временное жительство в Алакаевку. 17 августа самарский уездный исправник сообщал полицмейстеру о том, что Владимир Ильич выехал из Алакаевки в Самару.

³ В апреле 1892 года окончился срок гласного надзора полиции для Анны Ильиничны. Но приказом министра внутренних дел ей было воспрещено проживание в университетских городах, Твери и Нижнем Новгороде еще в течение одного года. Таким образом, с апреля 1893 года она получила возможность переехать в Москву. Согласно донесению самарского губернского жандармского управления в департамент полиции от 15 сентября 1893 года (№ 573) А. И. Ульянова выехала в Москву 28 августа 1893 года (см. «Красный архив», 1935, том 6, стр. 5).

 

Осенью 1893 года Владимир Ильич переехал в Петербург, остальные же члены нашей семьи — в Москву, где брат Дмитрий поступил в университет. Пришлось продать и Алакаевку, которая не могла уже служить нам дачей. Купил ее местный купец Данилин, которого интересовала только земля и мельница; от дома и сада осталось скоро одно воспоминание: дом был перенесен Данилиным в Неяловку, а сад вырублен¹.

М. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 58).

¹ Сначала хутор Алакаевка был сдан в аренду некоему Крушвицу. «...Получила ли сентябрьскую аренду от Крушвица?» — спрашивал Владимир Ильич мать в письме из Петербурга 5 октября 1893 года (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 1). Купивший затем его Данилин в 1905 или 1906 году был убит крестьянами. В 1934 году дом был возвращен и Алакаевку и реставрирован.

 

Ликвидируя свое имущество в Самаре, мы пожертвовали много книг в Самарскую Губ(ернскую) библиотеку¹.

Примечание А. И. Елизаровой к книге И. И. Блюменталя «В. И. Ленин в Самаре». Самара, 1925, стр. 18.

¹ О том, сколько книг пожертвовали Ульяновы в библиотеку при выезде из Самары, свидетельствует запись в «Отчете Александровской публичной библиотеки в гор (оде) Самаре» за 1893 год. В отчете среди фамилий пожертвовавших книги под № 36 указывается: «О. И. Ульянова (очевидно, А. И. Ульянова.—А. И.) иностранных книг 42 (наименования) 52 (тома)». К этому, по-видимому, следует добавить и запись под № 35: «Г. Елизаров: русских книг 1 (наименование) 1 (том), иностранных книг 3 (наименования) 4 (тома)» («Самарские губернские ведомости», 1894, 18 июня).

Уезжая из Самары, Ульяновы продали обстановку своей городской квартиры. С 20 июля по 24 августа 1893 года в «Самарской газете» публиковалось данное ими объявление: «Продаются рояль, мебель и цветы от 3 до 7 ч(асов) вечера. Уг(ол) Почт(овой) и Сокол(ьничей) ул(иц), (дом) Рытикова наверху». Последнее объявление появилось в газете 5 октября: «Продается мебель и разная утварь. Почтовая улица, д(ом) Рытикова».

 

Его Превосходительству господину
 Председателю Самарского Окружного Суда
 Помощника присяжного поверенного
 Владимира Ильича Ульянова

ПРОШЕНИЕ

Намереваясь перечислиться в помощника присяжного поверенного в округ Санкт-Петербургской Судебной Палаты, я имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство выдать мне удостоверение о том, что я состою помощником присяжного поверенного при Самарском Окружном Суде и что я получал в 1892 и в 1893 гг. свидетельство на право ведения чужих дел¹.

Помощник присяжного поверенного В. Ульянов

Самара, августа 16 дня 1893 года².

В. И. Ульянов. Прошение председателю самарского окружного суда о выдаче удостоверения. В. И. Ленин. Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 562.

¹ Для того, чтобы легализовать свое положение в глазах властей, Владимир Ильич решил продолжать в Петербурге свою практику защитника. С этой целью он и обратился к председателю Самарского окружного суда с просьбой выдать необходимое ему удостоверение.

² На прошении имеется резолюция: «Просимое удостоверение выдать». Выданное Владимиру Ильичу удостоверение датировано 18 августа 1893 года.

 

Решили так: мама, я, сестры — Анна Ильинична и младшая Маня (Мария Ильинична) — поедем в Москву, а Владимир Ильич поедет в Петербург. Выехали мы все вместе на пароходе и вместе ехали до Нижнего Новгорода. Владимир Ильич решил, что в Нижнем сделает остановку, потому что хотел там повидать, как он говорил, кое-кого из марксистов.

Помню только фамилию Розанова. Какой это Розанов — не знаю, только это не хирург Розанов и не тот Розанов, который был в «Южном рабочем», это был какой-то Розанов нижегородский.

Во время поездки на пароходе ничего интересного не было, разве только можно отметить, что мы несколько раз играли с Владимиром Ильичем на палубе в шахматы.

Затем он остался в Нижнем, а мы проехали из Нижнего на поезде в Москву.

Д. И. Ульянов. Воспоминания о Владимире Ильиче. М., 1964, стр. 44.

В 1893 г. осенью, перебираясь в Петербург, В(ладимир) И(льич) на пути заехал в Нижний Новгород переговорить с тамошними марксистами. Время тогда было очень глухое, марксизм был еще явлением новым, марксистов в России буквально можно было пересчитать по пальцам. В(ладимир) И(льич) никогда не упускал случая завязать сношения с какой-нибудь новой группой, договориться с ней по вопросам теоретическим, осведомиться о состоянии пропаганды и вообще о различных вопросах подпольной работы, о получении заграничной литературы, состоянии «техники» и т. д., а главное, завязать связи. Так, в Нижнем он осведомился о каких-нибудь связях в Петербурге; ему указали на меня и дали ко мне письмо.

М. А. Сильвин. К биографии В. И. Ленина (Из воспоминаний). «Пролетарская революция», 1924, № 7, стр. 67.

 

...Владимир Ильич познакомился... с одним сформировавшимся, зрелым марксистом, с П. Н. Скворцовым, проездом через Нижний Новгород. Это знакомство очень интересовало его, и он рассказывал потом с удовольствием о беседе с этим марксистом, но тут же подчеркнул, что Скворцов стоит лишь теоретически на почве марксизма и что революционер из него никогда не выработается¹.

А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н. Ленин), стр. 27.

¹ В статье «Некритическая критика» (Сочинения, изд. 5, том 3, стр. 615) В. И. Ленин писал о П. Н. Скворцове: «...Грозный критик пятится назад, от анализа конкретной и исторически особой действительности к простому списыванию Маркса».

 

Мы жили с ним (то есть с П. Н. Скворцовым. — А. И.) одно время соседями, на углу Большой и Малой Покровок¹, у небезызвестного в то время владельца гостиницы «Никанорыча»...

В моей маленькой мансарде у «Никанорыча» и был в 1893 г., проездом на жительство в Петербурге, Владимир Ильич Ульянов (Ленин).

В этой маленькой комнатке, насквозь прокуренной, у нас с Владимиром Ильичем продолжались разговоры в течение шести часов. Из ряда тем мне особенно памятны наши споры о допустимости с точки зрения марксистской программы террора, как средства борьбы...

П. Н. Скворцов в лице Вл(адимира) Ильича тогда уже предвидел будущего лидера истинного марксизма. Отношение Скворцова к Вл(адимиру) Ильичу было исключительно хорошим, и Скворцов признавал произведение Вл(адимира) Ильича о судьбах русского капитализма высоко ценным.

М. Г. Григорьев. Марксисты и Нижнем в 1889 — 1894 гг. «Пролетарская революция», 1924, № 4, стр. 102.

¹ Ныне угол улиц Свердлова и Воробьева.

 

Первый раз я встретился с В. И. Лениным в августе 1893 года в Нижнем Новгороде (ныне город Горький). Произошло это при следующих обстоятельствах. Я был тогда студентом-медиком 5-го курса Московского университета и работал летом на эпидемии холеры на Сормовском заводе, близ Нижнего Нов города. Я был уже тогда марксистом и встречался с нижегородскими марксистами П. Н. Скворцовым и М. Г. Григорьевым, участниками первого марксистского кружка в Казани, называвшегося федосеевским, по имени самого выдающегося его члена Н. Е. Федосеева.

В одну из своих поездок из Сормова в Нижний я зашел к Скворцову и застал у него незнакомого человека, оживленно беседовавшего с ним и с Григорьевым. Познакомившись, я узнал, что это Владимир Ильич Ульянов. В Нижний он заехал по пути из Самары в Петербург, где он решил обосноваться; заехал он сюда, чтобы познакомиться со Скворцовым, которого он знал по его статьям в «Юридическом вестнике»¹, первым русским легальным марксистским статьям по экономике России². Решил он заехать после Нижнего еще во Владимир, чтобы повидаться с Федосеевым, которого, по его сведениям, должны были выпустить из тюрьмы на поруки...³

Зашел разговор о Федосееве. Скворцов и Григорьев, которые его хорошо знали, говорили, что это замечательный человек, подающий большие надежды, много работающий. Потом беседа наша с Ильичем перешла на другие вопросы: мы рассказали ему о наших связях среди интеллигентской молодежи, о начинающейся работе среди рабочих в Москве и Нижнем. Помню, что Ильич особенно подчеркивал необходимость создания прочной организации, установления связей между городами. Владимир Ильич дал мне московский адрес своей сестры Анны Ильиничны, на квартире которой он собирался встречаться, наезжая из Петербурга, с московскими марксистами. Говорили также о перспективах развития капитализма в России, о крестьянстве, о борьбе с народниками, о рабочем движении на Западе.

У нас во время беседы было приподнятое настроение: марксистов было тогда еще мало в России, мы были единицами, но мы сознавали, что великое учение Маркса дает нам ключ к разрешению «проклятых вопросов» и что будущее принадлежит нам.

Так беседовали мы с Ильичем несколько часов, пока не пришло время ему ехать на вокзал.

В молодом Ленине чувствовалась большая эрудиция и какая-то особая основательность и глубина суждений. Интересно отметить, что уже тогда в нем виден был будущий организатор нашей партии: он уделял огромное внимание собиранию всех наличных революционно-марксистских сил, установлению связей между марксистами, разбросанными в разных городах.

С. Мицкевич (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 130 — 131).

¹ «Юридический вестник» — ежемесячный журнал либерального направления, издававшийся Московским юридическим обществом в 1867 — 1892 годах. В толковании вопросов гражданского права и философии права журнал стоял на идеалистических позициях. В 80-е годы проявлял интерес к экономической теории Маркса, но существо марксизма журналу осталось чуждым.

² «В то время,— вспоминает И. X. Лалаянц,— как известно, русские марксисты были совершенно лишены всякой возможности проводить или защищать свои теоретические взгляды хотя бы в легальной печати, чем весьма широко пользовались разные публицисты, «экономисты» и пр(очие) из народнического лагеря, как Н. К. Михайловский, В. В. (В. Воронцов), Николай — он, Кривенко и т. д. и т.п., в своем никем не тревожимом журнале «Русское богатство». До чего свирепствовала в те времена цензура против марксистской литературы, можно судить по таким, например, фактам. В конце 80-х годов (вернее, в конце 1892 года.— А. И.) был совершенно закрыт совсем невинный, специальный юридический журнал «Юридический вестник» из-за одной лишь статьи П. Скворцова, в которой давался сухой цифровой анализ нашего хозяйства и, кажется, в одном месте было упомянуто имя Маркса. В печати нельзя было произносить слова: «русские марксисты» или «русские последователи Маркса», а приходилось говорить: «русские ученики, которые» и пр. Или, например, запрещалось упоминать в печати фамилию Н. Г. Чернышевского, а говорилось: автор «Очерков гоголевского периода русской литературы» и т. д. в этом же роде» (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 104).

³ В. И. Ленин приезжал во Владимир для встречи с Н. Е. Федосеевым уже из Петербурга, между 21 и 25 сентября 1893 года (см. Даты жизни и деятельности В. И. Ленина в первом томе пятого издания его Сочинений, стр.654). Однако встреча не состоялась, так как Федосеев в это время не был освобожден из тюрьмы.

 

Он (Владимир Ильич. — А. И.) не был сухим и черствым книжником, замкнутым в себе анахоретом, любил людей, любил жизнь и ее радости, но главной из них была борьба и стремление к победе. Он отдал себя всецело революции. Для него не было других интересов, другой жизни, кроме той, которая была с ней связана. Вл(адимир) Ильич недолюбливал людей, приходивших в рабочее движение не целиком, не окончательно порвавших связи с враждебными пролетариату классами. Сам будучи крупным человеком и сознавая это, имея все данные стать известным профессором, гениальным ученым или видным «общественным» деятелем, Вл(адимир) Ильич бросил без колебания все сокровища своего гения в горнило революции.

М. А. Сильвин. В. И. Ленин в эпоху зарождения партии (воспоминания). «Каторга и ссылка», 1934, № 1, стр. 87.

Состоящий под негласным надзором полиции бывший студент Владимир Ильин Ульянов выбыл из г. Самары в Москву.

О чем имею честь донести вашему превосходительству и покорнейше просить распоряжения об учреждении за Ульяновым негласного надзора полиции.

Полицмейстер Агатицкий.

Донесение самарского полицмейстера московскому обер-полицмейстеру, от 27 августа 1893 года, № 208. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 73.

Состоящий под негласным надзором полиции в г. Самаре:

Фамилия — Ульянов.

Имя — Владимир.

Отчество — Ильин.

Звание — бывший студент.

Выбыл — 17 августа 1893 г. в г. Москву.

О выезде сообщено начальнику Московского губернского жандармского управления.

Донесение начальника самарского губернского жандармского управления в департамент полиции, от 1 сентября 1893 года, № 539. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 74

Осенью 1893 года семья наша переехала из Самары в Москву, где младший брат мой, Дмитрий Ильич Ульянов, поступил в университет на медицинский факультет.

А. Елизарова. Страничка воспоминаний (Первое выступление Владимира Ильича в  Москве).  «Пролетарская революция», 1923, № 2, стр. 55.

26 августа. Владимир Ульянов, помощник присяжного поверенного. Б. Бронная, д. Иванова, кв. 3¹.

Запись В. И. Ленина в регистрационной книге читального зала Румянцевского музея за 1893 год. «Ленин в Москве». М., 1957, стр. 11.

¹ Владимир Ильич, очевидно, в целях конспирации, записал вымышленный адрес. В действительности же во время своего пребывания в Москве с 19 по 30 августа 1893 года он жил в Яковлевском переулке, дом 19, у своей сестры А. И. Ульяновой-Елизаровой.

 

Состоящий под негласным надзором полиции:

Фамилия — Ульянов.

Имя — Владимир.

Отчество — Ильин.

Звание — сын действительного статского советника.

Прибыл 31 августа 1893 г. в С.-Петербург и поселился в д. № 58 по Сергиевской ул., 4 участка Литейной части.

Донесение петербургского охранного отделения в департамент полиции, от 7 сентября 1893 года, № 9659. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 75.

Годы жизни в Самаре и еще ранее год в Казани являлись лишь подготовительными для его (Владимира Ильича. — А. И.) работы, разлившейся затем так широко. Но эти годы были, вместе с тем, самыми важными, пожалуй, годами в жизни Владимира Ильича: в это время складывалась и оформилась окончательно его революционная физиономия.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 25).

Тот факт, что еще в начале девяностых годов Ленин твердо наметил основную линию своей политической деятельности и в течение тридцати лет ни разу не отступил от этой линии, непрестанно развивая и углубляя революционную теорию марксизма и борясь за ее проведение в жизнь, показывает, что здесь мы имеем дело с гениальностью исключительного масштаба и характера.

М. И. Семенов (М. Блан). К самарскому периоду жизни В. И. Ленина (воспоминания). Куйбышев, 1937, стр. 3.

...Большое счастье выпадает на долю тех, которые еще в ранней молодости находят самих себя и свои основные целевые устремления. Не в этом ли вообще и заключается главная удача жизни? Если это так, то такая удача выпала на долю Владимира Ильича в полной мере. Он говорил мне, что уже в пятом классе гимназии резко покончил со всяческими вопросами религии: снял крест и бросил его в мусор. А когда я его впервые встретил молодым 23-летним человеком, это был еще не отграненный, но уже вполне отчетливо обрисовывающийся тип человека-монолита, которому суждено было в дальнейшем перед всем миром выявить необычайную силу своей внутренней целостности...

Из воспоминаний Г. М. Кржижановского. «Ленин — товарищ, человек». Изд. 2, М., 1963, стр. 173.

Готовя себя к революционной деятельности, Владимир Ильич поставил себе целью изучить, прочитать все, что могло бы ознакомить с тем, как боролись различные люди, различные группы, различные классы во всех уголках мира. Изучал все, что способствовало успеху этой борьбы и что мешало ей. Изучал те книги, которые говорили, что успех борьбы может быть обеспечен только тогда, когда люди будут вести эту борьбу возможно более организованно, возможно более сплоченно, возможно более соединенные друг с другом общими интересами и, главным образом, экономическими интересами.

Но не меньше, если не больше, он готовил себя к революционной борьбе тем, что старался выработать из себя человека, который никогда не думал о себе, о своих личных удовольствиях, о своих личных желаниях, личных интересах. Владимир Ильич рано познал, что только человек, способный совершенно не интересоваться личными делами, способный отдаваться безраздельно, всецело, до полного самозабвения революционной службе, службе для других, только человек, для которого никогда не существует вопроса о том, что с ним будет, какое место, какое положение, какую роль он будет занимать, — только такой человек способен на самую искреннюю, преданную, на самую героическую службу человечеству.

...Владимир Ильич много трудился над тем, чтобы уметь прислушиваться, присматриваться к тому, что интересует, беспокоит, тревожит каждого человека и прежде всего тот класс, службе для которого он решил себя отдать. Владимир Ильич считал, что, только идя по этому пути, нельзя будет ошибиться.

Обязанности человека, который служит другим, заключаются не в том, чтобы стать выше других, чтобы стать в позу, чтобы мнить себя высшим, лучшим, особенным. Роль каждого желающего принести возможно большую пользу другим заключается в том, чтобы суметь понять других, понять совершающееся перед глазами, понять практику. Учась на этом опыте, на практике, на ошибках и достижениях своих и других, строить, создавать безошибочное дело.

Никто так, как Владимир Ильич, поэтому не был жаден до цифр, которые показывают совершенно точно известное положение и состояние, известные достижения. Никто так не был жаден до проверенного факта, до учета каждого проделанного и проверенного шага.

Поработав настойчиво и терпеливо над собой в указанных направлениях, Владимир Ильич начинает задуманную им службу делу рабочего класса и крестьянства. Он едет в тот город, который теперь называется его именем, — в Ленинград, в тот город, где больше всего рабочего класса, где больше всего было сделано попыток уничтожения самодержавия для устройства новой жизни.

Ленин приехал в Питер не как учитель, не как ученый, который к этому времени был одним из лучших знатоков революционной борьбы рабочего класса во bcqx странах, был большим знатоком сельского хозяйства в России, был одним из образованнейших людей того времени. Нет, он начинал свою революционную работу среди отдельных рабочих, среди рабочих групп, старался сам от них научиться, узнать то, чего он не мог узнать из книг, чего не мог добиться размышлениями и наблюдениями.

Учась у рабочих, Владимир Ильич старался объединить людей, не выделяясь из их среды, а лишь цементируя их своими знаниями, уменьем, своей способностью, искренностью, преданностью революционному делу.

П. И. Подвойский. Об Ильиче. «Правда», 1964, 20 апреля.

Приехав в 1893 г. в Питер, он (Владимир Ильич. — А. И.) сразу же пошел в рабочие кружки и объяснял рабочим, как оценивал Маркс существующее положение вещей, как смотрел он на то, куда идет общественное развитие, какое значение придавал Маркс рабочему классу, его борьбе с классом капиталистов, почему считал, что победа рабочего класса неизбежна. Ленин старался говорить как можно проще, приводил примеры из жизни русских рабочих; он видел, что рабочие слушают с громадным интересом и хорошо усваивают основы учения Маркса, но в то же время он чувствовал, что мало только говорить: «нужно широко развернуть классовую борьбу», надо показать, как эту классовую борьбу развертывать, около каких вопросов ее организовывать. Задача заключалась в том, чтобы взять те факты, которые особенно волновали рабочую массу, осветить их и показать, что надо делать, чтобы устранить их, изменить их. Вначале, в 90-х годах, рабочих больше всего волновали вопросы длинного рабочего дня, штрафы, вычеты из заработной платы, грубое обращение. И вот кружок Ленина пошел по такому пути: на отдельных фабриках приходивший к рабочим товарищ помогал им формулировать определенные требования к администрации, эти требования объяснялись и печатались в особых листках. Листки сплачивали рабочих, они дружно, единодушно поддерживали требования, выставленные в листках.

Н. Крупская. Ленин как пропагандист и агитатор. М., 1933, стр. 7 — 8.

Работа Ильича в кружках рабочих была показом для ряда товарищей.

Но особо важна была работа Ильича по организации партийной работы в Питере, где до тех пор никакой планомерной социал-демократической организации не было. Тщательно и неустанно подбирал он группу единомышленников, вглядываясь в каждого человека. Идейной сплоченности придавая он громадное значение.

Н. К. Крупская. Будем учиться работать у Ленина. М., 1933, стр. 56.

В лице 23-летнего Владимира Ильича мы имели перед собою учителя и законченного мастера, тогда как мы в своих духовных исканиях были лишь учениками и подмастерьями.

Стоило юному Владимиру Ильичу появиться в 1893 году среди нашей студенческой — передовой по тогдашнему времени — петербургской молодежи, как он немедленно занял доминирующее положение.

Мы, конечно, знали, что он родной брат Александра Ильича Ульянова, героически державшегося на последнем крупном народовольческом процессе и казненного в Шлиссельбурге. Но не это одно так сильно выделяло его среди нас. И внешность этого молодого человека на первый взгляд еще не являла чего-то такого, что прямо свидетельствовало бы о его грядущих необычных судьбах. Только всмотревшись, мы начинали чувствовать, что и во внешности в этом некрупном по росту, но хорошо сложенном юноше, от которого веяло какой-то особо опрятной подтянутостью, было нечто совсем незаурядное. Высокий обнаженный лоб с импозантно выступающей надбровной площадкой (она так бросается в глаза на лучших портретах Ленина), блещущие необычным потенциалом мысли и жизни яркие темно-карие глаза, юношеский свежий румянец щек, даже эта слегка грассирующая речь — все это при ближайшем знакомстве с интеллектом этого юноши становилось таким неповторимо дорогим и милым.

Нам неоднократно приходилось наблюдать, что в каком бы окружении ни находился наш новый знакомец, как только он начинал выступать, он немедленно приковывал к себе неослабное общее внимание. И для этого ему не приходилось делать никаких усилий над собой, никакого волевого напряжения: ему нужно было только оставаться самим собой...

Воистину на наших глазах завершалась фаза долгих и долгих исканий передовых поколений нашей Родины. Верная и бестрепетная рука молодого гения открывала завесу грядущего и направляла нашу волю в такое русло, где самое слово перерастало в историческое дело.

И вот уже по-другому звучит наш коллективный голос перед петербургским пролетариатом, нарастают наши революционные связи и за пределами тогдашнего Питера. Конечно, и наш доленинский эксперимент марксистской пропаганды среди столичных рабочих сам по себе уже учил нас многому. Передовики столичного пролетариата не могли не поражать нас своей исключительно напористой тягой к знанию вопреки тяжким условиям тогдашнего фабричного труда и жизни на убогих питерских окраинах, своей восприимчивостью к революционной науке Маркса, своей товарищеской самоотверженностью. Но переход быстрый и решительный от единиц к массам, от пропаганды к агитации, образование первых ячеек организации «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», этого «зачатка революционной партии» (Ленин) — все это могло бы пойти по-иному, не будь в нашей среде Ленина тех юных лет.

Перед нами в лице юного Владимира Ульянова в знаменательный 1893 год был не просто первоклассный знаток нашей родной литературы и знаток творений Маркса и Энгельса, но уже и самостоятельный мыслитель, превосходно справлявшийся с «первозданным» материалом искомых им научных истин. И чем больше мир будет знакомиться с творческим дедом Маркса и Ленина, с тем большей ясностью для него будет выявляться тот факт, что эти два великана были удивительно конгениальны. Величайшим счастьем тесного кружка окружавших в ту пору Владимира Ильича лиц была возможность непосредственно наблюдать, как Ленин юных лет находился как бы в прямой знаменательной перекличке со своим гениальным первоучителем К. Марксом.

Теперь в этом так легко может убедиться каждый мыслящий человек; в те далекие 90-е годы мы, конечно, могли об этом только радостно догадываться.

За рубежом нашей страны группа «Освобождение труда» с Г. В. Плехановым во главе наносила меткие удары по народническим взглядам. Но народничество не было разгромлено. Добил народничество, как врага марксизма, Ленин. На наших глазах юный Владимир Ильич с удивительной быстротой набрасывает тетрадь за тетрадью своим бисерным почерком, почти без помарок, гениальное произведение «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?».

Нынешней молодежи, воспитанной в исключительно благоприятной для духовного роста советской обстановке, не легко будет себе представить, с каким подъемом читались и перечитывались нами в те годы нашего подполья эти вещие тетрадки замечательной работы Ленина. Вдумайтесь в поразительные финальные строки этого манифеста:

«На класс рабочих и обращают социал-демократы все свое внимание и всю свою деятельность. Когда передовые представители его усвоят идеи научного социализма, идею об исторической роли русского рабочего, когда эти идеи получат широкое распространение и среди рабочих создадутся прочные организации, преобразующие теперешнюю разрозненную экономическую войну рабочих в сознательную классовую борьбу, — тогда русский РАБОЧИЙ, поднявшись во главе всех демократических элементов, свалит абсолютизм и поведет РУССКИЙ ПРОЛЕТАРИАТ (рядом с пролетариатом ВСЕХ СТРАН) прямой дорогой открытой политической борьбы к ПОБЕДОНОСНОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ»¹.

Разве это изумительное по точности предвидение исторических событий не стоит рядом с великим прогнозом К. Маркса, не является ярким документом исторической «переклички» двух гениев пролетариата?

Не раз говаривал мне впоследствии Владимир Ильич, что он всю жизнь читает и перечитывает в подлинниках творения Маркса и Энгельса, всегда находя в них нечто новое. В таком общении Ленин находился в органически родственной ему стихии исполинов мысли и дела революционного пролетариата. И каждый из нас, прошедший мучительный путь собственных исканий, никогда не забудет, как много шло к нему от Ленина самого большого, самого драгоценного.

Мы знаем, что судьбы каждого движения в большой мере зависят от того, кто в начале этого движения стоит во главе. Но, как бы ни была велика роль отдельного выдающегося человека, решающее значение имеет движение масс. И Ленин всегда во всей своей деятельности опирался на движение масс, вбирал в себя опыт масс.

Юность Владимира Ильича — это юность нашей Коммунистической партии, крепнувшей и зревшей в могучем резонансе с ходом его великой жизни.

Г. Кржижановский. Великий Ленин. М., 1956, стр. 9-10, 12-14.

¹ В. И. Ленин. Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 311 — 312.