Книги о Ленине

 

Глава шестая

ЖИВОТВОРНЫЙ ИСТОЧНИК

 

... БЫЛ зимний морозный вечер. Мы (Владимир Ильич, высылаемый из Казани, а также провожающие ого — мать и Мария Ильинична, — А. И.) едем по городу, упакованные в нашей кибитке, а за нами на городских санках катит какой-то полицейский чин. Я все время оглядываюсь на него с любопытством. Но вот и городская застава, мы выезжаем в поле, а полицейский повертывает обратно: он выполнил свою миссию, проводил брата до черты города, а там предоставил ему уже ехать одному.

Воспоминания М. И. Ульяновой. Цит. по статье Ю. Я. Махиной «Некоторые новые биографические сведения о В. И. Ленине (по фондам семьи Ульяновых)». «Вопросы истории КПСС», 1960, № 6, стр. 170.

Вследствие отношения от 21 сего декабря за № 1578¹ имею честь уведомить Ваше Высокородие, что мне неизвестно, кто из исключенных студентов императорского Казанского университета за участие в студенческих беспорядках выехал в гор. Симбирск, но что из этой категории лиц получили первоначальное образование в Симбирской гимназии: Гнедков Константин, Полянский Сергей, Троицкий Леонид², Тургеневский-Захаров Алексей и Ульянов Владимир³.

Инспектор студентов Казанского университета Н. Г. Потапов — начальнику казанского губернского жандармского управления, от 21 декабря 1887 года, № 1770. «Пути революции» (Казань), 1922, № 2, стр. 10.

¹ В своем отношении от 21 декабря 1887 года за № 1578 начальник казанского губернского жандармского управления просил инспектора Н. Г. Потапова «ввиду встретившейся надобности» доставить ему «образцы почерка руки бывшего студента Тургеневского, а также и прочих исключенных из университета студентов, которые выехали в г. Симбирск» (там же). Перечислив фамилии исключенных студентов-симбиряков, Потапов в своем ответе писал: «Прилагаю при сем для образца почерков прошения всех поименованных лиц, в числе пяти, покорнейше прошу Ваше Высокородие по миновании в них надобности возвратить их ко мне обратно».

² Сын чиновника Леонид Михайлович Троицкий родился в Симбирске в 1866 году, после окончания гимназии в 1884 году был зачислен на медицинский факультет Казанского университета. Исключен ив него по одному списку с Владимиром Ильичем (см. стр. 398 наст, издания).

³ Симбирская гимназия дала наибольшее число активных участников сходки 4 декабря. Давая «объяснения» но этому поводу, а также стремясь снять с себя ответственность за блестящую характеристику, данную им В. И. Ульянову, директор Симбирской гимназии писал 15 февраля 1888 года, что «Владимир Ильич мог впасть в умоисступление вследствие роковой катастрофы, потрясшей несчастное семейство и, вероятно, губительно повлиявшей на впечатлительного юношу» (Государственный архив Татарской АССР). Вряд ли кто-нибудь мог отнестись серьезно к подобной наивной версии.

 

Вся история с исключением произошла очень быстро. Владимир Ильич был выслан (7 декабря 1887 года. — А. И.) в деревню Кокушкино, в 40 верстах от Казани, в благоприобретенное имение деда его по матери, Александра Дмитриевича Бланк, где в то время (с июня 1887 года. — А. И.) проживала под гласным надзором сестра его Анна (пишущая эти строки), которой пятилетний гласный надзор в Сибири был заменен по ходатайству матери высылкой в эту деревню. Пятая часть этого имения принадлежала моей матери¹, и во флигеле одной из двух хозяйничавших там теток, очень холодном и неблагоустроенном, провела наша семья (некоторое время спустя мать с меньшими переселилась тоже в Кокушкино) зиму 1887/88 года.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 18).

¹ В статье «О жизни Владимира Ильича Ульянова-Ленина в Казани» («Путь революции» (Казань), 1922, № 2, стр. 7), говоря о высылке Владимира Ильича в имение деда в деревне Кокушкино, А. И. Ульянова-Елизарова указывает, что «там остались части двух теток»... В 1883 году после смерти тетки Екатерины Александровны Залежской земля в имении А. Д. Бланка была перераспределена. Большая ее часть отошла мужу Екатерины Александровны, Андрею Александровичу Задежскому и его десятерым детям. Меньшая часть осталась у А. А. Веретенниковой и Л. А. Ардашевой-Пономаревой. У Марии Александровны Ульяновой земли не осталось вовсе. Таким образом, будучи сосланы, Владимир Ильич и Анна Ильинична поселились не у себя, а у своих теток, сестер своей матери (см. книгу А. Аросева «Материалы к биографии В. И. Ленина». М., 1925, стр. 15). Об имущественном положении одной из них — Л. А. Ардашевой-Пономаревой — можно судить по заключенной ею зимой 1887/88 года в Черемышевском волостном суде сделке, состоявшей в том, что «Л. А. Пономарева получает взаймы до 20 октября 1888 года от помещика деревни Зятевой Г. В. Дыдыкина 160 пудов муки и 40 мер зерна» (о Кокушкине см. также в сноске на стр. 429? — наст, издания).

 

Числа 15 декабря в Кокушкино приехала моя мать Мария Александровна с Ольгой Ильиничной и няней Варварой Григорьевной. Я учился в это время в 4-м классе Казанской гимназии, зимой был болен, мать взяла меня с собой в Кокушкино¹. Мы с Володей жили в одной комнате, где стояли две койки, с обыкновенными жесткими матрацами.

Моя кровать была железная, а Владимира Ильича — простая деревянная. На койках было по одной подушке, покрыты были простыми сероватыми байковыми одеялами с каймой. Койки стояли близко к печке. Пол был простой из широких досок, некрашеный. На полу были простые половики деревенской работы. У окна стоял простой рабочий столик и несколько стульев. В углу стоял верстак. На стене была прибита деревянная рейка, за которую заложены: стамески, долото, коловорот, буравчики. На полу за верстаком лежали фуганок, рубанок.

Из газет Владимир Ильич читал «Русские ведомости», из журналов «Русское богатство» и особенное внимание уделял статьям Н. Михайловского. Из библиотеки Пономарева, бывшего мужа Ардашевой, сестры Марин Александровны, Владимир Ильич пользовался газетами и журналами за прошлые годы, например, «Современником», где печатались статьи Добролюбова, Чернышевского.

Воспоминания Д. И. Ульянова. Архив Кокушкинского дома-музея В. И. Ленина.

¹ В письме к Н. Ф. Осколкову Дмитрий Ильич сообщал, что в доме Соловьевой по Ново-Комиссариатской улице Ульяновы «жили примерно до 15 — 20. ХII — 87». «Возможно, что в декабре 87 г. я также дней 10 жил у В(еретенников)ых в комнате у Н(иколая) И(вановича)». «Тогда в двадцатых числах декабря мама взяла меня из гимназии отчасти по болезни (в эту зиму я часто хворал — и ангина, и дифтерия, и прочая гадость), отчасти потому, что я отставал в занятиях, как ей сообщили учителя в гимназии» («Учительская газета», 1963, 14 феврали).

 

Володя поселился во флигеле, заняв угловую комнату, выходившую окнами на север. В соседней, южной комнате помещалась Анна Ильинична¹.

В комнате Володи была самая простая обстановка: деревянная койка на козлах, на стене полка с книгами, простой шкаф, два-три стула, складная табуретка, стол. Тут же стоял у двери столярный верстак: его хотели убрать, но Володя сказал, что убирать не надо — на него можно класть книги...

С самого раннего детства Володя был общителен с крестьянами; когда он приехал в ссылку, все крестьяне тепло и хорошо отнеслись к нему.

Володя жил уединенно, проводя большую часть времени за книгами, которые доставлялись из Казани. Его редко кто навещал, потому что путешествие зимой из Казани требовало пяти-шести часов в один конец, и то при благоприятных условиях.

По занесенным глубокими снегами полям пролегала узкая дорога; по ней с трудом можно было проехать на одной лошади, а пара лошадей запрягалась «гусем», то есть одна впереди другой. Во время буранов дорогу заметало, и, потеряв ее, легко можно было проплутать несколько часов по малонаселенной местности.

Н. Веретенников, стр. 61.

¹ «В комнате, где жила Анна Ильинична, — вспоминал Д. И. Ульянов, — стояла кровать и Ольги Ильиничны, которая зимой (1887/88 год) жила в Кокушкине недолго, около полутора месяцев. Обстановка в комнате была простая, на окнах висели на веревочке белые занавески.

В комнате Марии Александровны находилась кроватка Марии Ильиничны; в этой комнате была русская печь с плиткой, здесь пекли лепешки и готовили пищу.

В большой комнате дома стояли биллиард и фортепьяно, на котором играли Ольга Ильинична и Мария Александровна, они обе очень любили музыку» (Д. И. Ульянов. Воспоминания о Владимире Ильиче. М., 1964, стр. 19).

 

Еду¹: снежные равнины
Расстилаются кругом,
Невеселая картина
Здесь, на севере родном.
На пригорке деревушка
Открывается глазам
И убогие лачужки
Раскидались здесь и там.
Нищеты и разрушения
Вид кругом нее лежит,

И невольно размышления
Она грустные родит.
У ворот одной избенки,
Самой нищенской на вид,
Возле тощей коровенки
Человек пяток стоит.
«Ах, кормилица ты наша, —
Воет баба, — как нам быть?
Где ребятушкам на кашу
Молочка теперь добыть!»
«Полно плакать, божья воля, —
Хмуро ей сказал отец, —
Знать, такая наша доля,
Обнищали мы вконец.
Если б хлебушко родился,
Если б мог оброк собрать,
Ни за что бы не решился
Я Буренушку продать».

А. А. Веретенникова. Невеселая картина. Цит. по книге И. Кондратьева «Ленин в Казани». Казань, 1957, стр. 74 — 75.

¹ Анна Александровна Веретенникова посетила семью Ульяновых в Кокушкине в январе 1888 года.

 

С приездом (в Кокушкино. — А. И.) В. И. Ленина уединение в глухой деревушке, занесенной снегом, было уже не так ощутительно: брат вносил оживление, да и само его присутствие с нами озаряло для меня, как всегда, все каким-то особым светом.

Воспоминания М. И. Ульяновой. «Вопросы истории КПСС», 1960, № 6, стр. 170.

...Теперь обжились здесь немного, не зябнем, как в декабре, да и морозы не такие сильные, но зато метели здесь бедовые, особенно нынешний месяц¹. Выписали «Русскую мысль», «Неделю»² и еще казанскую ежедневную газету³. Мама прислала из Казани посмертное издание Надсона — я его так люблю! Я нахожу в нем так много своих мыслей и чувств, и это так приятно!..

А. И. Ульянова-Елизарова (в письме к подруге, от 24 января 1888 года). Цит. по книге Б. Волина «Ленин в Поволжье». М., 1956, стр. 69 — 70.

¹ В этом же письме к подруге в Петербург А. И. Ульянова-Елизарова замечает: «И в городе, особенно в Петербурге, нельзя составить себе понятие, какими мы здесь сугробами занесены».

² «Неделя» — либерально-народническая политическая и литературная газета; выходила в Петербурге с 1866 по 1901 год. Газета проповедовала так называемую теорию «малых дел», то есть призывала интеллигенцию отказаться от революционной борьбы и заняться «культурничеством».

³ В то время в Казани выходили две ежедневные газеты: «Волжский вестник» и «Казанский биржевой листок». Принимая во внимание содержание и направленность этих газет, надо полагать, что Ульяновы выписывали издававшуюся и редактируемую Н. П. Загоскиным либеральную газету «Волжский вестник», обратившую на себя внимание полиции печатанием статей, «клонящихся к возбуждению вражды между имущественным классом и рабочими».

 

Никаких соседей у нас не было. Провели мы зиму в полном одиночестве. Редкие приезды двоюродного брата да посещения исправника, обязанного проверять, на месте ли я и не пропагандирую ли я крестьян¹, — вот и все, кого мы видели. Владимир Ильич много читал, — во флигеле был шкаф с книгами покойного дяди², очень начитанного человека, были старые журналы с ценными статьями; кроме того, мы подписывались в казанской библиотеке, выписывали газеты.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 18).

¹ А. И. Ульянова-Елизарова вспоминала, что «полиция обязана была проверять, живет ли поднадзорный в указанном месте и не занимается ли в оном противоправительственной пропагандой. Для этого заявлялись местные урядник, становой или и сам исправник, расспрашивали жителей — чем он занимается и не отлучается ли, а главное, проверяли самолично его присутствие» («Пути революции», 1923, № 3, стр. 48).

² Дядя Владимира Ильича А. И. Пономарев в течение ряда лет был цензором в Воронеже и Перми и поэтому имел возможность собрать большое количество различных изданий, в том числе и запрещенных.

 

Кажется, никогда потом в моей жизни, даже в тюрьме в Петербурге и в Сибири, я не читал столько, как в год после моей высылки в деревню из Казани. Это было чтение запоем с раннего утра до позднего часа. Я читал университетские курсы, предполагая, что мне скоро разрешат вернуться в университет¹. Читал разную беллетристику, очень увлекался Некрасовым, причем мы с сестрой состязались, кто скорее и больше выучит его стихов. Но больше всего я читал статьи, в свое время печатавшиеся в журналах «Современник», «Отечественные записки», «Вестник Европы». В них было помещено самое интересное и лучшее, что печаталось по общественным и политическим вопросам в предыдущие десятилетия. Моим любимейшим автором был Чернышевский. Все напечатанное в «Современнике» я прочитал до последней строчки и не один раз. Благодаря Чернышевскому произошло мое первое знакомство с философским материализмом. Он же первый указал мне на роль Гегеля в развитии философской мысли, и от него пришло понятие о диалектическом методе, после чего было уже много легче усвоить диалектику Маркса. От доски до доски были прочитаны великолепные очерки Чернышевского об эстетике, искусстве и литературе и выяснилась революционная фигура Белинского. Прочитаны были все статьи Чернышевского о крестьянском вопросе, его примечания к переводу политической экономии Милля², и так как Чернышевский хлестал буржуазную экономическую науку, это оказалось хорошей подготовкой, чтобы позднее перейти к Марксу. С особенным интересом и пользой я читал замечательные по глубине мысли обзоры иностранной жизни, писавшиеся Чернышевским. Я читал Чернышевского «с карандашиком» в руках, делая из прочитанного большие выписки и конспекты. Тетрадки, в которые все это заносилось, у меня потом долго хранились. Энциклопедичность знаний Чернышевского, яркость его революционных взглядов, беспощадный полемический талант — меня покорили. Узнав его адрес, я даже написал ему письмо и весьма огорчился, не получив ответа. Для меня была большой печалью пришедшая через год несть о его смерти³. Чернышевский, придавленный цензурой, не мог писать свободно. О многих взглядах его нужно было догадываться, но если подолгу, как я это делал, вчитываться в его статьи, приобретается безошибочный ключ к полной расшифровке его политических взглядов, даже выраженных иносказательно, в полунамеках⁴. Существуют музыканты, о которых говорят, что у них абсолютный слух, существуют другие люди, о которых можно сказать, что они обладают абсолютным революционным чутьем. Таким был Маркс, таким же и Чернышевский. По сей день⁵ нельзя указать ни одного русского революционера, который с такой основательностью, проницательностью и силою, как Чернышевский, понимал и судил трусливую, подлую и предательскую природу всякого либерализма.

В бывших у меня в руках журналах возможно находились статьи и о марксизме, например, статьи Михайловского и Жуковского⁶. Не могу сейчас твердо сказать — читал ли я их или нет. Одно только несомненно — до знакомства с первым томом «Капитала» Маркса и книгой Плеханова («Наши разногласия») они не привлекали к себе моего внимания, хотя благодаря статьям Чернышевского я стал интересоваться экономическими вопросами, в особенности тем, как живет русская деревня. На это наталкивали очерки В. В. (Воронцова)⁷, Глеба Успенского, Энгельгардта⁸, Скалдина⁹. До знакомства с сочинениями Маркса, Энгельса, Плеханова главное, подавляющее, влияние имел на меня только Чернышевский¹⁰, и началось оно с «Что делать?». Величайшая заслуга Чернышевского в том, что он не только показал, что всякий правильно думающий и действительно порядочный человек должен быть революционером, но и другое, еще более важное: каким должен быть революционер, каковы должны быть его правила, как к своей цели он должен идти, какими способами и средствами добиваться ее осуществления. Пред этой заслугой меркнут все его ошибки, к тому же виноват в них не столько он, сколько неразвитость общественных отношений его времени.

Рассказ В. И. Ленина в записи В. В. Воровского. «Вопросы литературы», 1957, № 8, стр. 133 — 134.

¹ Эти университетские курсы Владимиру Ильичу помогала доставать сестра Ольга, учившаяся в Казани. В одном из писем Владимиру Ильичу она замечает: «Напиши мне что-нибудь, только уж не о книгах: они мне просто надоесть успели... столько я писала тебе и себе для памяти реестриков». В эти «реестрики» занесены нужные Владимиру Ильичу книги по истории, праву, статистике, в том числе такие, как «Лекции по общей истории права» И. Коршунова, «Курс статистики для университетского чтения» А. И. Чупрова, «Обзор истории русского права» М. Ф. Владимирского-Буданова и другие.

² Джон Стюарт Милль (1806 — 1873) — английский экономист, логик и философ. В своих экономических воззрениях Милль отошел от теории трудовой стоимости Д. Рикардо, заменив ее теорией издержек производства; капиталистическую прибыль объяснял теорией воздержания. Критику экономических воззрений Милля Н. Г. Чернышевский дал в своих примечаниях к «Основам политической экономии» и в работе «Очерки из политической экономии (по Миллю)».

³ Эту весть Владимир Ильич узнал, уже будучи в Самаре. 22 октября 1889 года «Самарская газета» сообщила, что в Саратове в ночь на 17 октября от кровоизлияния в мозг скончался «известный писатель Н. Г. Чернышевский».

⁴ В книге «Ленин — редактор и организатор партийной печати» (М., 1956, стр. 4) Н. К. Крупская пишет: «Ильич не раз указывал на пример Чернышевского, который в труднейших цензурных условиях своего времени умел сказать очень многое. Но в то же время Ильич ценил Чернышевского и за то, что если нельзя было высказать свою мысль, то Чернышевский умел промолчать, но не говорил того, что противоречило его убеждениям».

⁵ Рассказ В. И. Ленина относится к концу января 1904 года.

⁶ Юлий Галактионович Жуковский (1822 — 1907) — буржуазный экономист и публицист, один из редакторов журнала «Космос». В 1877 году в журнале «Вестник Европы» № 9 опубликовал статью «Карл Маркс и его книга о капитале», содержащую злобные нападки на марксизм.

⁷ Василий Павлович Воронцов (1847 — 1918), известный под псевдонимом «В. В.», — русский экономист и публицист, один из идеологов либерального народничества 80 — 90-х годов XIX века.

⁸ Александр Николаевич Энгельгардт (1832 — 1893) — публицист-народник, редактор первого русского «Химического журнала»; известен своей общественно-агрономической деятельностью. Автор печатавшихся в журнале «Отечественные записки» «Писем из деревни». На «Письма из деревни» впоследствии Владимир Ильич указывал М. А. Сильвину, как на интересную работу (см. «Каторга и ссылка», 1934, № 1, стр. 84).

⁹ Скалдин — литературный псевдоним Федора Павловича Еленева (1828 — 1902), работавшего в комиссиях по составлению предположений к освобождению крестьян от крепостной зависимости. Позже Еленев был цензором, членом Совета Главного управления по делам печати, имел чин тайного советника. Он — автор проекта реакционного закона по делам печати и проникнутых националистическим духом книг о Польше и Финляндии.

¹⁰ В статье «Ленин и Чернышевский» Н. К. Крупская пишет: «В брошюре Ленина «Что делать?» есть косвенное указание на влияние Чернышевского. Говоря о периоде, предшествовавшем созданию партии, о периоде между 1894 г. и 1898 г., когда рабочее движение стало быстро развиваться, приняло массовый характер, Ленин указывает на то, что молодежь, которая примкнула к этому движению, развилась и воспитывалась под обаянием революционной деятельности предшествующих революционеров и что ей стоило большой внутренней борьбы идейно высвободиться из-под их влияния и пойти по другому пути — по пути марксизма. В этой характеристике есть автобиографический момент» (Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 63).

 

Я заявляю: недопустимо называть примитивным и бездарным «Что делать?» (Чернышевского. — А. И.)¹.  Под его влиянием сотни людей делались революционерами. Могло ли это быть, если бы Чернышевский писал бездарно и примитивно? Он, например, увлек коего брата, он увлек и меня. Он меня всего глубоко перепахал. Когда вы читали «Что делать?»? Его бесполезно читать, если молоко на губах не обсохло. Роман Чернышевского слишком сложен, полон мыслей, чтобы его понять и оценить в раннем возрасте. Я сам попробовал его читать, кажется, в 14 лет. Это было никуда не годное, поверхностное чтение. А вот после казни брата, зная, что роман Чернышевского был одним из самых любимых его произведений, я взялся уже за настоящее чтение и просидел над ним не несколько дней, а недель. Только тогда я понял глубину. Это вещь, которая дает заряд на всю жизнь. Такого влияния бездарные произведения не имеют.

Рассказ В. И. Ленина в записи Н. Валентинова. «Вопросы литературы», 1957, № 8, стр. 132.

¹ Весь приведенный отрывок представляет собой ответ В И. Ленина меньшевику Н. Валентинову (Н. В. Вольскому), заявившему, что, по его мнению, «трудно представить себе что-либо более бездарное, примитивное и в то же самое время претенциозное», чем роман Н. Г. Чернышевского «Что делать?».

 

Чернышевского Ленин считал не только выдающимся революционером, великим ученым, передовым мыслителем, но и крупным художником, создавшим непревзойденные образы настоящих революционеров, мужественных, бесстрашных борцов типа Рахметова.

 — Вот это настоящая литература, которая учит, ведет, вдохновляет. Я роман «Что делать?» перечитал за одно лето (1888 года. — А. И.) раз пять, находя каждый раз в этом произведении все новые волнующие мысли, — говорил Ленин¹.

М. Эссен (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 251).

¹ Вспоминая о том, что Владимир Ильич «любил роман Чернышевского «Что делать?»», Н. К. Крупская в статье «Что нравилось Ильичу из художественной литературы» пишет: «Я была удивлена, как внимательно читал он этот роман и какие тончайшие штрихи, которые есть в этом романе, он отметил. Впрочем, он любил весь облик Чернышевского, и в его сибирском альбоме были две карточки этого писателя, одна надписанная рукой Ильича, — год рождения и смерти» (ем. ее книгу «Воспоминания о Ленине». М. — Л., 1931, стр. 188).

 

Как личность Чернышевский повлиял на Владимира Ильича своей непримиримостью, своей выдержанностью, тем, с каким достоинством, с какой гордостью переносил он свою неслыханно тяжелую судьбу...

Но не только как личность влиял Чернышевский на Ленина... Чернышевский заразил его своей непримиримостью в отношении либерализма. Недоверие к либеральным фразам, ко всей позиции либерализма проходит красной нитью через всю деятельность Ленина.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 63, 64.

Говоря о влиянии на меня Чернышевского, как главном, не могу не упомянуть о влиянии дополнительном, испытанном в то время от Добролюбова — друга и спутника Чернышевского. За чтение его статей в том же «Современнике» я тоже взялся серьезно. Две его статьи — одна о романе Гончарова «Обломов», другая о романе Тургенева «Накануне» — ударили как молния. Я, конечно, и до этого читал «Накануне», но вещь была прочитана рано и я отнесся к ней по-ребячески. Добролюбов выбил из меня такой подход. Это произведение, как и «Обломов», я вновь перечитал, можно сказать, с подстрочными замечаниями Добролюбова. Из разбора «Обломова» он сделал клич, призыв к воле, активности, революционной борьбе, а из анализа «Накануне» настоящую революционную прокламацию, так написанную, что она и по сей день не забывается. Вот как нужно писать!

Рассказ В. И. Ленина в записи В. В. Воровского. «Вопросы литературы», 1957, № 8, стр. 134.

В Кокушкине Володя проводит все время за книгами в своей комнате за письменным столом, и я вхожу в эту комнату с каким-то особенным чувством уважения. А когда он берется заниматься со мной — что, впрочем, в этот период случалось редко, — я испытываю глубокую радость и мне кажется, что все занятия идут у меня куда лучше. Гулять мы отправлялись обыкновенно на речку по льду... Зимой в деревне жилось невесело, к тому же дом, в котором мы жили, был довольно холодный. Общества — никакого, и мне казалось, что брат тяготился жизнью там.

М. И. Ульянова. О Ленине. М., 1964, стр. 10-11.

У нас все это время были больные, все перехворали по очереди, кроме меня; у меньшой сестры (у Марии Ильиничны. — А. И.) думали даже, что дифтерит. А ведь это так беспокойно — болезни в деревне, с доктором за 15 верст, да и то часто в разъездах.

A. И. Ульянова-Елизарова (в письме к подруге). Цит. по статье Ю. Я. Махиной «Некоторые новые биографические сведения о В. И. Ленине (по фондам семьи Ульяновых)». «Вопросы истории КПСС», 1960, № 6, стр. 170.

Помню, как Владимир Ильич, слышавший одну из таких вспышек во время занятий¹, сказал как бы про себя: «Так нельзя». Несколько раз Владимир Ильич занимался со мной по утрам... занятия доставляли лишь удовольствие.

Воспоминания М. И. Ульяновой. «Вопросы истории КПСС», 1960, № 6, стр. 170 — 171.

¹ Речь идет о нервных вспышках, происходивших иногда во время занятий Анны Ильиничны с младшей сестрой Марией. Эти вспышки вызывались расстроенным здоровьем Анны Ильиничны.

 

Помню, каким событием были для нас оказии из города и как нетерпеливо раскрывали мы заветный пещер (корзинка местной работы), содержавший книги, газеты и письма. Равно и обратно при оказии пещер нагружался возвращаемыми книгами и почтой. Связано у меня с ним и такое воспоминание. Раз вечером все сидели за корреспонденцией, готовя почту, которую должен был забрать ранним утром в упакованном пещере работник тетки.

Мне бросилось в глаза, что Володя, обычно почти не писавший писем, строчит что-то большое и вообще находится в возбужденном состоянии. Весь пещер был нагружен; мать с меньшими уже улеглись, а мы с Володей сидели еще по обыкновению и беседовали. Я спросила, кому он писал. Оказалось, товарищу по гимназии, поступившему в другой — помнится, в один из южных — университет. Описал в нем, конечно, с большим задором студенческие беспорядки в Казани и спрашивал о том, что было в их университете.

Я стала доказывать брату никчемность отправки такого письма, совершенно бесплодный риск новых репрессий, которым он себя этим шагом подвергал. Но переубедить его было всегда не легко. В повышенном настроении, прохаживаясь по комнате и с видимым удовольствием передавая мне те резкие эпитеты, которыми он награждал инспектора и других властей предержащих, он подсмеивался над моими опасениями и не хотел менять решения. Тогда я указала ему на риск, которому он подвергает товарища, отправляя письмо такого содержания на его личный адрес, на то, что товарищ этот, может быть, находится тоже среди исключенных или состоящих на примете, и подобное письмо принесет ухудшение его участи.

Тут Володя призадумался, а потом довольно быстро согласился с этим последним соображением, пошел в кухню и вынул, хотя и с видимым сожалением, из пещера злополучное письмо.

Позднее, летом, я имела удовольствие услышать от него в одной беседе по какому-то случаю между нами и двоюродной сестрой полушутливое, полусерьезное заявление, что за один совет он мне благодарен. Это произошло после того, как он перечел провалявшееся несколько месяцев в его ящике письмо и подверг его уничтожению.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 18-19).

Независимо сего распорядитесь тоже учредить строгое негласное наблюдение за высланным в д. Кокушкино Лаишевского уезда Владимиром Ульяновым¹.

Директор департамента полиции — начальнику казанского губернского жандармского управления, 16 января 1888 года, № 171/531. «Каторга и ссылка», 1931, № 8-9, стр. 17-18.

¹ Согласно циркуляру министра внутренних дел от 9 апреля 1882 года, «негласный полицейский надзор, именуемый также секретным, есть одна из мер предупреждения государственных преступлений посредством наблюдения за лицами сомнительной политической благонадежности. Он осуществляется способами, которые исключают возможность лицу поднадзорному знать о существовании установленного за ним наблюдения».

Кроме распоряжения об установления за Владимиром Ильичем строгого негласного наблюдения департамент полиции в январе 1888 года затребовал его фотографию и «прошение» о принятии в Казанский университет для снятия с него образца почерка.

 

Ввиду сведений, изложенных в полученном мною предписании Департамента Полиции от 16-го сего января за № 171/531 и указывающих, что состоявший студентом Юридического факультета Императорского Казанского университета Владимир Ильич Ульянов — брат казненного по делу 1-го марта 1887 года государственного преступника Ульянова, — исключенный из университета за участие в студенческих беспорядках, происшедших 4-го декабря прошлого года и 7-го числа того же декабря месяца высланный, по распоряжению Вашего Превосходительства, в деревню Кокушкино Лаишевского уезда, принимал и, может быть, продолжает принимать деятельное участие в организации революционных кру4кков среди казанской учащейся молодежи, вследствие чего Департамент Полиции признает необходимым учреждение надлежащего негласного наблюдения за вышеупомянутым Владимиром Ульяновым, я, не располагая средствами для достижения этого без огласки, особенно при нахождении Ульянова в деревне, имею честь покорнейше просить распоряжения Вашего Превосходительства о немедленном же со стороны чинов местной уездной полиции учреждении строжайшего секретного наблюдения за вышеозначенным Ульяновым, причем необходимо иметь в виду не только его самого, но и лиц, его посещающих, а равно необходимо всегда иметь точные и подробные сведения — с кем он ведет и будет вести переписку, при этом покорнейше прошу, чтобы о всем замеченном лаишевский уездный исправник немедленно же сообщал мне непосредственно.

Начальник казанского губернского жандармского управления — казанскому губернатору, от 25 января 1888 года. «Жизнь замечательных людей в Казани», книга 1, Казань, 1941, стр. 23 — 24.

Давая о сем знать, предписываю Вашему Высок(облагоро)дию тотчас же, по получении сего, учредить строжайшее секретное наблюдение за упомянутым Ульяновым...

Казанский губернатор — лаишевскому уездному исправнику, 27 января 1888 года, № 79. См. «По ленинским местам Татарии». Казань, 1961, стр. 37.

Как удалили Ульяновых из города Казани, крепко взяли их под наблюдение полиции.

И наезжало начальство на осмотр, что Ульяновы здесь или нет. И опасались их, очень опасались, как огня.

Бывало сотник или урядник спрашивает:

— Владимир Ильич или Анна Ильинична Ульяновы вас не навещают, не посещают? С вами разговоров не разговаривают? Вам чего-нибудь не предлагают?

Но разве крестьянин, уважающий Ульяновых, ему, сотнику, что-нибудь скажет? Отвечаем ему:

— Ничего не знаем: где они и тут ли они.

Покрутит урядник свои усы и уйдет ни с чем из Кокушкина.

Из воспоминаний старых кокушкинских колхозниц. Цит. по книге Б. Волина «Студент Владимир Ульянов». М., 1959, стр. 104.

...К нам часто приезжали представители власти, желавшие не только лицезреть Анну Ильиничну, но и слышать ее голос.

Насмехаясь над становым приставом, разъяснявшим, что отлучаться из Кокушкина нельзя, Анна Ильинична спрашивала:

—  Так и в рощу за гумном пройти нельзя?

—  Нет-с, почему же-с, но не далее пятнадцати верст-с, — говорил он.

—  Ну, а если я зайду или заеду дальше, за шестнадцать верст, что тогда?

 —  Арест-с, — с глупой галантной улыбкой отвечал становой. Этот разговор нравился молодежи. Нам самим хотелось поиздеваться над приставом.

Н. Веретенников, стр. 41.

Имею честь представить при сем в департамент полиции «Алфавитный список» на исключенного из числа студентов императорского Казанского университета за участие в студенческих беспорядках 4 декабря 1887 года Владимира Ильина Ульянова, подчиненного ныне, на основании п(ункта) 3 циркуляра г. министра внутренних дел от 9 апреля 1882 года за № 1365, негласному надзору полиции.

Подполковник Матушевский.

Лит. А.

Алфавитный список лиц, состоящих под негласным надзором в Казанской губернии.

Имя, отчество, фамилия, сословие и лета от роду. Владимир Ильин Ульянов, дворянин, 18 лет.

Семейное положение. Отец умер, мать Мария Александровна Ульянова 50 лет. Дочери: Анна, девица, 22 лет; Ольга, 16 лет; Мария, 9 лет. Сыновья: Владимир, 18 лет, и Дмитрий, 13 л(ет).

Имущественное обеспечение. Пенсия отца в 1200 р(ублей).

Место постоянного жительства. Деревня Кокушкино, Черемышевской волости, Лаишевского уезда.

Обстоятельства прошедшей жизни поднадзорного и настоящее его занятие. До сих пор учился дома и в гимназии в г. Симбирске. Пробыл 3 месяца в Казанском университете, откуда исключен за участие в студенческих беспорядках 4 декабря 1887 года. В настоящее время занимается продолжением своего образования.

Год, число и № распоряжения департамента государственной полиции, по которому учрежден надзор. Негласный надзор учрежден на основании п(ункта) 3 циркуляра г. министра внутренних дел от 9 апреля 1882 г.

И. д. начальника казанского губернского жандармского управления — в департамент полиции, 8 февраля 1888 года, № 253. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 64.

 

...Яков Феклин без отказа возил Ульяновых в город (Казань. — А. И.), когда они все уже находились под властью полицейского произвола и вынуждены были быть «пленниками» при дер(евне) Кокушкино. Ездили исключительно по ночам.

Запись воспоминаний Я. Д. Феклина («О Ленине», книга 2. М., 1925, стр. 23).

Нынче Володя, вернувшись из города (Казани. — А. И.), сказал мне, что в Петербурге исключены недавно сорок человек, преимущественно юристов III и IV курсов.

А. И. Ульянова-Елизарова (в письме к подруге, от 20 апреля 1888 года). Цит. по статье Г. Хаита «От первой ссылки к марксистскому кружку». «Новый мир», 1959, № 4, стр. 194.

Затем он (Владимир Ильич. — А. И.) ходил на охоту, много гулял по окрестностям и, конечно, имел много возможности наблюдать жизнь крестьян¹. Общества, кроме двоюродных братьев и сестер, проводивших в Кокушкине летние каникулы, у Владимира Ильича не было никакого, а родственники эти были все люди не общественного типа и ничем не выделялись, так что дать что-либо для развития Владимира Ильича не могли,

А. Ульянова-Елизарова. Ленин (Ульянов) Владимир Ильич. Энциклопедический словарь русского библиографического института Гранат, изд. 7, том 41, часть 1, выпуск 4 — 5, стр. 308 — 309.

¹ Спустя три с половиной десятилетия, в декабре 1922 года, крестьяне деревни Кокушкино обратились к своему «бывшему односельчанину В. И. Ленину (Ульянову)» с письмом, в котором рассказали о происшедших у них переменах:

«По первому зову Советской власти, в октябре 1917 г., мы дали по шапке всем нашим помещикам, в том числе и нашему кулаку Николаю Фаддееву, сидевшему 25 лет в имении б. Бланк. В 1918 г. все, как одни, ходили в Красную Армию и защищали Советскую Россию от нападавших на нее врагов ее: помещиков, генералов и капиталистов. Далее, в наших краях случился неурожай и голод. Народ и скот вымирал и падал больше, чем при чуме. От всего этого наше хозяйство пришло в такое великое разорение, что только всем миром можно сдвинуть его с мертвого пути. Нет живой, здоровой силы. Нет ни одной крепкой хаты. По всему мазнуло помело голода. Мы бы с радостью тебе что-нибудь послали в подарок, как нашему избавителю от помещиков и кулаков, но ничего не имеем... У нас две беды: нет лошадей и нет при деревне школы. Мы знаем, что Советская власть дает безлошадникам лошадей в кредит. Просим тебя, как бывшего нашего односельчанина, походатайствовать перед Советским правительством об оказании нам кредита в лошадях. Без них мы — работники без рук: земля теперь есть, а работать нечем.

В заключение просим тебя поберегать свое здоровье, так как ты у нас единственный на всю Россию. Когда построим школу, то просим тебя пожаловать к нам в гости вспомнить старинку. Отныне деревня Кокушкино зовется твоим, тов. Ленин, именем» («Пути революции» (Казань), 1923, № 3, стр. 46-47).

В настоящее время в совхозе «Кулаевский», где работает большинство жителей поселка Ленино-Кокушкино, — около ста тракторов, около полусотни комбайнов, свыше пятидесяти автомобилей и десятки других машин. Все полевые работы механизированы. Дети рабочих совхоза учатся в вузах Москвы и Казани («Ленинские страницы». М., 1960, стр. 187-188).

 

Если он (Владимир Ильич. — А. И.) на чем-нибудь сосредоточивал внимание, то трудно было его от этого оторвать. Дмитрий Ильич (брат Вл(адимира) И(льича)), например, рассказывал, что, идя с Володей на охоту и разговаривая дорогой, он вдруг вынужден бывал останавливаться, так как Володя внезапно вынимал блокнот и что-то туда записывал. Пока он не кончал запись, на вопросы не отвечал и не сходил с места.

Из беседы с В. В. Кашкадамовой. «Пролетарский путь», 1930, 22 января.

Кроме чтения Владимир Ильич занимался в Кокушкине с младшим братом, ходил с ружьем, зимой на лыжах. Но это была его первая, так сказать, проба ружья, и охота была всю зиму безуспешная¹. Я думаю, что это происходило и потому, что охотником в душе, как другие два брата мои, он никогда не был.

Но жизнь протекала, конечно, скучно в занесенном снегом флигельке, и тут-то и помогла Володе привычка к усиленным занятиям. Помню особенно ярко крутую, раннюю весну, после этой утомившей нас одинокой зимы, первую весну, проводимую нами в деревне. Помню долгие прогулки и беседы с братом по окрестным полям под аккомпанемент неумолчно заливавшихся невидимых жаворонков в небе, чуть пробивавшуюся зелень и белевший по оврагам снег...

А. П. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 19).

¹ Помню это по одной шутке между нами: раз, следующим летом, возвратившись с прогулки с двоюродным братом, он заявил: «А нам нынче заяц дорогу перебежал». — «Володя, — сказала я, — это, конечно, тот самый, за которым ты всю зиму охотился». — Примечание А. И. Ульяновой-Елизаровой.

Отзвук этой шутки слышен в письме В. И. Ленина к Дмитрию Ильичу из Шушенского 28 ноября 1898 года: «Насчет охоты моей ты осведомлен неточно. Кто это тебе рассказывает? Не Анюта ли впадает в некоторые хронологические ошибки, выдавая старые мифы о зайцах за новые известия. Зайцев здесь я бил осенью порядком...» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 133).

 

У дома был небольшой сад. В саду кроме кустов сирени были березы и липы, елей не было. Против стояла трапеция и к ней наклоненная лестница для гимнастических упражнений, которыми любил заниматься Владимир Ильич.

Воспоминания Д. И. Ульянова. Архив Кокушкинского дома-музея В. И. Ленина.

Начали весной отдыхать, — весна у нас прелестная, и в деревне жить очень хорошо... Очень беспокоит нас судьба Володи...¹ Как быть, если его никуда не примут, или, если примут, выгонят через полгода... Разумнее бы, конечно, подождать года два, но это ему совсем не по характеру — скучает он без дела...

А. И. Ульянова-Елизарова (в письме к подруге, от 20 апреля 1888 года). Цит. по книге Б. Волина «Ленин в Поволжье». М., 1956, стр. 70.

² Анна Ильинична писала подруге в Петербург, что «отпустить его (Владимира Ильича. — А. И.) куда-нибудь маме будет, конечно, тяжело, а в деревне не удержать. Сергей Александрович (один из знакомых по Петербургу. — А. И.) поедет за границу, — у меня была бы просьба к нему: не будет ли он так добр узнать кое-что о тамошней студенческой жизни (стоимость жизни, преимущества одного университета перед другими). Я была бы ему очень благодарна» («Вопросы истории КПСС», 1960, № 6, стр. 171). Как видно, в семье Ульяновых обсуждалась возможность поездки Владимира Ильича за границу для продолжения образования в одном из иностранных университетов.

 

Владимир Ильич стремился поступить вновь в университет, но ему упорно отказывали в этом...

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 21).

 

Его Высокопревосходительству
господину Министру Народного Просвещения
Бывшего студента Императорского
 Казанского Университета Владимира Ульянова

ПРОШЕНИЕ

Желая получить возможность продолжать свое образование, имею честь покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство разрешить мне поступление в Императорский Казанский Университет.

Бывший студент Императорского Казанского Университета
 Владимир Ульянов

Казань. 1888 года, мая 9 дня.
Адрес мой: Профессорский переулок,
дом Завьяловой, кварт. Веретенниковой¹.

В. И. Ульянов. Прошение министру народного просвещения о разрешении поступления в Казанский университет. В. И. Ленин. Сочинения, изд. 5, том 1, стр. 552.

¹ На прошения стоит следующая резолюция вице-директора департамента высших учебных заведений Эзова: «Настоящее прошение препровождается на заключение г. Попечителя Казанского учебного округа. Вице-Директор Эзов. Делопр(оизводитель) В. Лобойковь.

В письме от 18 мая 1888 года (№ 7353) Эзов предложил попечителю Казанского учебного округа Масленникову дать подробную характеристику В. И. Ульянова и сообщить причину его исключения из Казанского университета.

 

Ваше Превосходительство
 милостивый государь Петр Николаевич.

...Сын мой Владимир уволен из университета в декабре минувшего года, во время последних студенческих беспорядков...

Мы обратились с просьбой к г-ну министру народного просвещения о дозволении сыну вновь поступить в Казанский университет и в то же время я решаюсь просить Ваше Превосходительство оказать нам Ваше доброе содействие и помочь нам в нашей беде, чем Вы меня еще раз премного обяжете и за что я буду Вам бесконечно благодарна...

М. Ульянова.

Казань. 9-е мая 1888 года.
Профессорский переулок, д. Завьяловой¹.

М. А. Ульянова — директору департамента полиции П. Н. Дурново, 9 мая 1888 года. Цит. по статье И. С. Зильберштейна «Молодой Ленин». «Москва», 1958, № 4, стр. 45.

¹ На письме пометка: «Едва ли можно что-нибудь предпринять в пользу Ульянова».

 

Конфиденциально.

В Департамент народного просвещения.

Возвращая при сем препровожденное ко мне при надписи Департамента от 18 мая, за № 7353, прошение бывшего студента юридического факультета Казанского университета Владимира Ульянова, имею честь сообщить, что Ульянов, как донес мне г. бывший инспектор студентов, родился 10 апреля 1870 г., по окончании курса с золотою медалью в Симбирской гимназии, поступил в университет в августе месяце 1887 года. В кратковременное пребывание свое в университете обратил на себя внимание своею скрытностию, невнимательностью и даже невежливостью. Еще дня за два до сходки подал повод подозревать его в подготовлении чего-то нехорошего: проводил время в курильной комнате, беседуя с наиболее подозрительными студентами; уходил домой и снова возвращался, приносил что-то по просьбе других и вообще вел себя очень странно. 4-го же декабря бросился в актовый зал в первой партии и вместе с Полянским первыми неслись с криком по коридору 2-го этажа, махая руками, как бы желая этим воодушевить других; уходя же со сходки, отдал свой входной билет.

Ввиду исключительных обстоятельств, в которых находится семья Ульяновых, такое отношение Ульянова к сходке дало повод инспекции считать его вполне способным к различного рода противозаконным и преступным демонстрациям.

На основании вышеизложенного д(ействительный) с (татский) с(оветник) Потапов с своей стороны считает возвращение Ульянова в Казанский университет невозможным.

Вполне присоединяясь к мнению д(ействительного) статского) с(оветника) Потапова о крайней нежелательности обратного приема Владимира Ульянова в Казанский университет, считаю нелишним присовокупить, что проситель — родной брат Ульянова, подвергнутого смертной казни за участие в политическом преступлении, и что при выдающихся способностях и весьма хороших сведениях, он ни в нравственном, ни в политическом отношении лицом благонадежным признан пока быть не может.

Попечитель округа Масленников.
Правитель канцелярии Жохов¹.

Попечитель Казанского учебного округа П. П. Масленников — в департамент народного просвещения, 14 июня 1888 года, № 329. «Красная летопись», 1924, № 1, стр. 55.

¹ На письме П. Н. Масленникова имеются три резолюции директора департамента высших учебных заведений Н. М. Аничкова:

1) «К докладу».

2) «Уж этот не брат ли того Ульянова. Ведь тоже из Симбирской гимназии? Да, это видно из конца бумаги. Отнюдь не следует принимать».

3) «По докладу г-ну министру 22-го июня, Его Высокопревосходительство изволил приказать отклонить ходатайство просителя. Директор В. Аничков.

 

От Д(епартамен)та Нар(одного) Просв(ещения) по приказанию Его Высокопрев(осходитель)ства Г. М(инист)ра Народного) Просв(ещения), на прошение бывшего студента Императорского) Казанского у(ниверсите)та Владимира Ульянова о разрешении ему поступить в число студентов названного у(ниверсите)та, объявляется, что Г. М (инист)р изволил изложенное ходатайство просителя отклонить.

Вице-Директор (подп.) Эзов.
 Делопроизводитель (скр.) А. Манн.

В Казанское Городское Полицейское Управление для вручения, со взысканием двух гербовых марок по 80 к. каждая, б. студ(енту) Казанского У(ниверсите)та Владимиру Ульянову, жит(ельствующему) в г. Казани, по Профессорскому переулку, в д. Завьяловой, кв. Веретенниковой.

Ответ министерства народного просвещения на прощение В. И. Ульянова о разрешении поступления в Казанский университет, от 8 июля 1888 года, № 10029. Цит. по статье И. С. Зильберштейна «Ленин-студент». «Красное студенчество», 1929, № 4, стр. 23.

Летом приехали двоюродные братья, — у Володи появились товарищи для прогулок, охоты, игры в шахматы, но все это были люди без общественной жилки и интересными собеседниками для Володи быть не могли. Они, хотя и более старшие, сильно пасовали перед метким словцом и лукавой усмешкой Володи.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 19).

...Я рано проснулся и побежал через сад на речку. У досчатой раздевалки (кабинки) я встретил Владимира Ильича с полотенцем на плече, идущего уже домой¹. В это утро он встал раньше всех, выкупался, покатался на лодке, что заменяло ему утреннюю гимнастику. Увидав меня, он предупредил, что речка запружена, местами глубока и при купании надо быть осторожным; лучше подождать, пока остальные встанут. Я сказал, что умею «хорошо» плавать.

 — А все-таки лучше пойдем, разбудим остальных, спать им достаточно, вместе пойдете купаться и веселее будет, — сказал Владимир Ильич и с этими словами увел меня с речки.

Распорядок дня Владимира Ильича удивлял меня. Мы видели его только за утренним завтраком, за обедом, вечером во время его купанья и за вечерним чаем с легкой закуской.

Как-то раз, после обеда, Владимир Ильич взял нас с собой в дом к Ардашевым. В одной из комнат стоял бильярд. Владимир Ильич сыграл партию с Ардашевым и ушел опять к себе.

Помню Владимира Ильича играющим в городки на аллее в саду. Играли взрослые. Владимир Ильич был весел, шутил и смеялся, когда он сам, его партнер или противники мазали...

Единственный раз смотрел, как Владимир Ильич играл в шахматы как-то вечером. Играл он против двоих — Николая Веретенникова и Ардашева. Когда его партнеры вполголоса совещались, обсуждая очередной ход, Владимир Ильич ходил по комнате, изредка взглядывая на доску. Я мало понимал в игре, но меня интересовало, кто же выиграет? Выиграл Владимир Ильич. Дмитрий был очень доволен ходом и результатом игры. Мне тоже понравилось, что выиграл Владимир Ильич, понравилось, вероятно, прежде всего потому, что он играл против 2-х партнеров.

...Дмитрий не любил расспросов о членах семьи и семейных делах, неопределенно и уклончиво отвечал в этих случаях. Я это знал, и все-таки как-то спросил:

- Почему Владимир Ильич мало гуляет, редко его видно и в саду, все он у себя наверху?

Надо сказать, что лазить наверх в мезонин к Владимиру Ильичу нам было не разрешено. Это подстрекало любопытство. На этот раз Дмитрий не уклонился, ответил:

- Владимир много занимается... В саду постоянно народ и ему мешают работать. Воздух у него в комнате хороший, окно и дверь из мезонина выходит на балкончик, как раз под липы.

Из воспоминании П. Ф. Осколкова. «Учительская газета», 1963, 14 февраля.

¹ «На реке Ушне была очень неважная купальня, вернее, место, где раздевались перед купанием. Купальня представляла огороженный досками плот, который держался на воде на пустых бочках. Там же была старая лодка, сделанная из досок» (Д. И. Ульянов. Воспоминания о Владимире Ильиче. М., 1964, стр. 19).

 

Читать Владимир Ильич в теплую погоду чаще уходил на берег реки Ушни, где и располагался под кустиками в тени.

Д. И. Ульянов. Воспоминания о Владимире Ильиче. М., 1964, стр. 19.

А(нна) И(вановна) Веретенникова¹, женщина-врач, скончавшаяся от скоротечной чахотки 26 июля (1888 года. — А. И.) на своем хуторе (Кокушкино, — А. И.) в Лаишевском уезде, бесспорно, принадлежала к числу лучших русских женщин и тружениц науки. Анна Ивановна, живя до 1887 года в Казани, обладала значительной практикой среди беднейшего населения города Казани. Она не только лечила всех бедняков бесплатно, но, не обладая средствами, сама помогала им и материально. Очень часто она, сама больная, отдавала себя всю, свои средства и свои знания, на пользу больных. Не ожидая оплаты своего труда, она нередко бывала просто сиделкой при больной. Тесными узами соединялась она с больными; следя от начала до конца за ходом болезни своей пациентки, она не оставляла последнюю и по ее выздоровлении; она заботилась не только о больных, но и о здоровых. Будучи по своей специальности окулисткой, она, однако, не ограничивала сферы своей врачебной деятельности: бедняк не разбирал, что лечит добрый доктор, и шел к нему со всякими болезнями. Последние 2 года Анна Ивановна постоянно страдала болезнями дыхательных органов и, несмотря на это, была врачом, заведующей больницей Осинского земства. Много потеряло земство в лице А(нны) И(вановны) и много потеряло общество вообще. Не скоро забудет А(нну) И(вановну) и бедное татарское население г. Казани, которое она лечила, учила грамоте; не скоро забудут ее и все те, с которыми ей пришлось сталкиваться.

«Местная хроника». «Волжский вестник» (Казань), 1888, 31 июля.

¹ Владимир Ильич очень уважал и высоко ценил свою двоюродную сестру Анну Ивановну Веретенникову, умершую в Кокушкине на его глазах (см. о ней также на стр. 89 — 90 и 117 — 118 наст, издания). С осени 1884 по весну 1886 года она жила в Петербурге, работала в клинике профессора В. И. Добровольского, бесплатно лечила больных в глазных амбулаториях Георгиевской и Покровской общин, печатала в «Русском богатстве», «Нови» и «Новостях» рефераты о заседаниях медицинских обществ. Тяжело заболев, она вернулась к родным в Казань, где работала над диссертацией на степень доктора медицины.

 

Летом нынешнего (1888-го. — А. И.) года А(нна) Ивановна) (Веретенникова. — А. И.) в скоротечной чахотке возвратилась в небольшое поместье своей матери (Кокушкино, Лаишевского уезда, Казанской губернии), где и умерла на руках старушки-матери, которой жестокая судьба определила схоронить три дорогих безвременно погибших существа: мужа, сына, только что окончившего институт путей сообщения¹, и, наконец, — талантливую дочь-врача на 33-м году жизни.

М. П. А. И. Веретенникова (некролог). «Новости», 1888, 8 августа.

¹ Как сообщила мне О. П. Веретенникова, муж А. А. Веретенниковой Иван Дмитриевич умер 1 октября 1870 года. Сын Дмитрий (род. в 1853 году) вскоре после окончания института попал под поезд. Кроме тоге, у Анны Александровны Веретенниковой было еще шесть детей: Любовь род. в 1851 году), Александр (род. в 1857 году), Екатерина (род в 1859 году), Мария (род. в 1862 году), Владимир (род. в 1865 году), Николай (род. в 1871 году). О Николае Ивановиче Веретенникова см. именной указатель цитируемых авторов.

 

В июле 1888 г. мать Ульянова ходатайствовала о разрешении принять вновь сына ее Владимира в Казанский университет...

Справка департамента полиции о В. И. Ленине. «Красная летопись», 1922, № 2 — 3, стр. 306.

Его Высокопревосходительству
 господину директору Департамента Полиции
Петру Николаевичу Дурново
вдовы действительного статского советника,
Марии Александровны Ульяновой

ПРОШЕНИЕ

Желая по различным семейным обстоятельствам, чтобы сын мой Владимир имел возможность окончить свое образование, находясь при мне, имею честь покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство разрешить ему поступление в Казанский университет.

Мария Ульянова.

15 июля 1888 г.

Казань, Професс(орский) переулок, дом Завьяловой.

М. А. Ульянова. Прошение директору департамента полиции о разрешении Владимиру Ильичу поступить в Казанский университет, 15 июля 1888 года. «Москва», 1958, № 4, стр. 47.

 

Г-ну Казанскому Г(убернато)ру.

Проживающая в г. Казани (Профессорский переулок, д(ом) Завьяловой) вдова д(ействительного) ст(атского) сов(етника) Мария Александровна Ульянова обратилась в Д(епартамен)т Пол(иции) с ходатайством о дозволении сыну ее Владимиру, исключенному из Казанского унив(ерситета) за участив в последних беспорядках, прибыть в Казань для поступления вновь в число студентов названного университета.

Сообщая об изложенном, Д (епартамен)т Пол(иции) имеет честь пок(орнейше) просить Ваше Пр(евосходитель)ство сделать распоряжение об объявлении просительнице, что принятие сына ее Владимира Ильина Ульянова обратно в Казанский унив(ерситет) представляется, по мнению Д(епартамен)та, преждевременным¹.

Д(иректо)р П. Дурново.
Скр. (подпись) Семянин.
Верно: тит. советн. (подпись) Овчинников.

Ответ директора департамента полиции на прошение М. А. Ульяновой о разрешении поступления сына в Казанский университет, от 12 августа 1888 года, № 2041. «Москва», 1958, № 4, стр. 4а

¹ Не разрешая Владимиру Ильичу снова поступить в университет, царские чиновники «позаботились» также о том, чтобы закрыть ему доступ на государственную службу. 19 августа 1888 года административный отдел кабинета министерства императорского двора разослал по всем учреждениям строгое запрещение принимать на службу «неблагонадежного Владимира Ульянова». Соответствующие записи об этом обнаружены в «Секретной книге» конторы императорских театров («Ульянов Владимир Ильин. Студент Казанского университета юр(идического) ф(акультета). Исключен из университета. Отношение) Кабинета от 19 августа 88 г. за № 1363), Павловского военного училища, Архангельского торгового порта и др.

 

...Ладыгин Василий, Ульянов Владимир и Шаровский Александр просили о разрешении им жить в Казани и университетских городах для поступления в университет, но, ввиду неблагоприятных сведений об этих лицах, департамент полиции признал их ходатайства преждевременными.

Из справки департамента полиции. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 66.

В 1888 г. мать Ульянова неоднократно ходатайствовала о разрешении принять вновь сына Владимира в какой-либо университет.

Список студентов Казанского университета, исключенных и уволенных из оного в минувшем 1887 и текущем 1888 гг. за участие в беспорядках и политическую неблагонадежность, с указанием последующих распоряжений. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 66.

Ваше Высокопревосходительство!

...Сын мой Владимир исключен из Казанского университета в декабре прошлого года и отправлен на житье в одну из деревень Казанской губернии. Этот сын единственная опора моей старости и троих меньших детей, оставшихся сиротами после смерти их отца, прослужившего 30 лет по М(инистерс)тву Народного Образования...

Если, Ваше Высокопревосходительство, найдете неудобным позволить сыну моему Владимиру поступить вновь в Казанский университет, то разрешите ему поступление в один из российских университетов: Московский, Киевский, Харьковский или Дерптский. Умоляю Вас, исполните последнюю просьбу несчастной матери, дайте сыну возможность кончить образование, сделаться полезным членом общества...

М. Ульянова.

31-го августа 1888 г.

Казань, Грузинская ул., д. Опехтиной¹.

М. А. Ульянова. Прошение министру народного просвещения о разрешении поступления Владимиру Ильичу в один из русских университетов, 31 августа 1888 года. «Москва», 1958, № 4, стр. 49.

¹ Это прошение Мария Александровна подала министру народного просвещения И. Д. Делянову во время его приезда в Казань. Делянов прибыл в Казань 26 августа 1888 года, остановился в гостинице «Отель де Франс» и пробыл в городе до утра 4 сентября. Очевидно, в гостинице 31 августа или 1 сентября Мария Александровна и вручила ему свое прошение. Частично оно опубликовано в моей книге «Молодые годы В. И. Ленина» (М., 1958, стр. 291). Еще находясь в Казани, Делянов наложил на прошении резолюцию: «В М(инистерст)во Нар (одного) Просвещения. На основании отзыва начальства округа, который уже получен в М(инистерст)во, ничего не может быть сделано в пользу Ульянова. 1 сентября 1888». На прошении имеется также пометка директора департамента высших учебных заведений Н. М. Аничкова: «Объявить об отказе Г-на Министра».

 

От Департамента Народного Просвещения по приказанию Его Высокопревосходительства Г. Министра, на поданное г-жою Ульяновой Г. Министру в г. Казани прошение о принятии сына ее, Владимира Ульянова, в один из университетов Империи, объявляется, что Г. Министр изволил изложенное ходатайство просительницы отклонить.

За Вице-Директора (подп.) Л. Скоробогатый.
И. д. Делопроизводителя (скр.) А. Манн.

В Казанское Городское Полицейское Управление для вручения г-же Ульяновой, жительствующей в г. Казани, Грузинская ул., д. Опехтиной.

Ответ министерства народного просвещения на прошение М. А. Ульяновой о разрешении поступления сына в один из русских университетов, от 13 сентября 1888 года, № 13589. «Красное студенчество», 1929, № 4, стр. 23.

 

В сентябре 1888 г. Ульянов ходатайствовал о разрешении уехать за границу для окончания образования.

Список студентов Казанского университета, исключенных и уволенных из оного в минувшем 1887 и текущем 1888 гг. за участие в беспорядках и политическую неблагонадежность, с указанием последующих распоряжений. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 68.

 

Его Сиятельству господину Министру Внутренних Дел
 Бывшего студента Владимира Ульянова

ПРОШЕНИЕ

Для добывания средств к существованию и для поддержки своей семьи я имею настоятельнейшую надобность в получении высшего образования, а потому, не имея возможности получить его в России, имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство разрешить мне отъезд за границу для поступления в заграничный университет.

Бывший студент Владимир Ульянов

Казань, сентября 6 дня 1888 года.

Адрес мой: Казань, Профессорский переулок,

дом Завьяловой, квартира Веретенниковой¹.

В. И. Ульянов. Прошение министру внутренних дел о разрешении поездки за границу для продолжения образования. Центральный музей В. И. Ленина².

¹ На прошении стоят две резолюции. Одна резолюция в верхнем углу прошения: «Г. Евреинову. Состоит ли под надзором полиции». Вторая — ниже: «Отклонить». Фамилия Ульянова подчеркнута карандашом.

² Опубликовано в первом томе Полного собрания сочинений В. И. Ленина (изд. 5. М., 1958, стр. 553).

 

Бывший студент Казанского университета Владимир Ульянов обратился к господину министру внутренних дел с ходатайством о разрешении ему выезда за границу для поступления в один из иностранных университетов.

Не находя с своей стороны возможным удовлетворить ходатайство Ульянова, имею честь покорнейше просить ваше превосходительство заграничного паспорта ему не выдавать и приказать объявить ему, что департамент полиции находит выезд его за границу преждевременным.

Вместе с сим покорнейше прошу ваше превосходительство, в случае выезда означенного Ульянова из Казани, уведомить департамент, куда именно он выехал, и сообщить непосредственно от себя подлежащему губернатору о невыдаче ему паспорта.

Отношение директора департамента полиции на имя казанского губернатора, от 16 сентября 1888 года. «Комсомольская правда», 1937, 26 августа.

Нынешнюю осень мне в деревню было несколько визитов, приезжал... двоюродный брат, Катя и еще один знакомый, Елизаров¹.

А. И. Ульянова-Елизарова (в письме, написанном осенью 1888 года). «Вопросы истории КПСС», 1960, № 6, стр. 171.

¹ Марк Тимофеевич Елизаров (1862 — 1919) — друг Александра Ильича по Петербургскому университету, с 1889 года муж Анны Ильиничны. Видный деятель большевистской партии. В 1905 году один из руководителей забастовки железнодорожников Петербурга, позже член Самарского социал-демократического комитета. После Октябрьской революции народный комиссар путей сообщения; в 1919 году член коллегии Наркомата торговли и промышленности.

 

С осени 1888 года Владимиру Ильичу разрешено было переселиться в Казань¹, куда переехала мать с меньшими. Несколько позже дозволено было перебраться туда и мне².

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 19).

¹ Владимир Ильич получил возможность переехать в Казань, так как к этому времени департаментом полиции был издан специальный циркуляр, который разрешал участникам студенческих волнений поселяться в университетских городах при наличии там родственников. Поэтому когда 10 октября 1888 года лаишевский уездный исправник обратился в канцелярию казанского губернатора с вопросом: «На каком основании Ульянов проживает в Казани?», ему было отвечено, что «Ульянов имеет право проживать в Казани без особого на то разрешения».

Больше Владимир Ильич в Кокушкине не бывал. Но оно еще несколько раз упоминается в его письмах к родным. Когда после смерти тетки, Л. А. Ардашевой, имение было назначено в продажу, В. И. Ленин 15 июня 1897 года писал М. Т. Елизарову из Шушенского: «Для меня было новостью, что Кокушкино назначено уже в продажу и что Митя уехал в Казань по этому делу. Что же, дана ему доверенность на то, чтобы оставить имение за собой? Напишите, как вырешится это дело. С одной стороны, хорошо как будто, что оно окончится, наконец, раз навсегда, а с другой стороны — «конец» все-таки самый неприятный, хлопотливый и, по всей вероятности, убыточный» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр, 52). Самый неприятный «конец», о котором говорится в письме, это тот, если обе доли имения с долгами останутся за М. А. Ульяновой. 19 июля 1897 года Владимир Ильич пишет матери: «Письмо твое с изложением кокушкинского дела я получил и уже ответил на него. Вчера подучил также первое письмо от Мити, где он тоже описывает свою поездку в Казань» (там же, стр. 54). Очевидно, в тот раз Кокушкино не было продало, потому что в письме от 7 февраля 1898 года он спрашивает мать: «...А вы, вероятно, с Митей направитесь в Кокушкино.» (стр.82).

² В сентябре 1888 года М. А. Ульянова ходатайствовала о разрешении Анне Ильиничне переехать в Казань с приложением свидетельства о ее болезни. 4 октября в отношении на имя казанского губернатора (№ 3965) департамент полиции разрешил ей приехать на четыре месяца в Казань для лечения (см. «Красный архив», 1935, том 6, стр. 5). В письме Анны Ильиничны от 15 октября 1888 года говорится: «Прежде всего сообщу Вам приятную новость: я в Казани, куда меня пустили на 4 месяца лечиться от нервной болезни. Очень приятно, что зиму можно провести вместе. Переехала на днях (12 октября. — А. И.) с сестренкой (Марией Ильиничной. — А. И.) и наслаждаюсь теплом, чистотой и уютностью после нашего деревенского помещения. Я чувствую себя гораздо бодрее эту осень, чем раньше» («Вопросы истории КПСС», 1960, № 6, стр. 171).

 

Вдова директора училищ Симбирской губернии, Ульянова, выселившаяся из Симбирска вследствие тяжелых семейных несчастий — смерти мужа и смертной казни сына, виновного в политическом преступлении, переселилась в Казань для воспитания своего младшего сына (то есть Дмитрия Ильича. — А. И.) вместе с остальною своею семьею, состоящею, между прочим, из совершенно взрослой дочери, прикосновенной отчасти к делу своего казненного брата, и сына, исключенного из Казанского университета за беспорядки, бывшие в декабре месяце 1887 г.

Попечитель Казанского учебного округа — министру народного просвещения, от 30 сентября 1889 года, № 458. «Красная летопись», 1925, № 2, стр. 151.

Пишу тебе это письмо «на досуге», сидя в пустой квартире, где нет никого и ничего, кроме стола и стульев, принесенных дворником. Мы с мамой обошли всю Казань, остановились было на этой квартире, да оказалось, что она сырая, и мы на ней не останемся. Беда с этими квартирами!..

...Сейчас вернулась мама — наняла квартиру: Первая гора, д. Орлова. Пришли мне письмо на новоселье: мы еще через два дня будем переезжать.

О. И. Ульянова — А. Ф. Щербо, 2 сентября 1888 года. Казань. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Квартира большая, светлая, только что отделанная; при ней порядочный садик — да только втроем (мы пока только трое в Казани) (имеются в виду Мария Александровна, Ольга Ильинична, посещавшая музыкальную школу А. А. Орлова-Соколовского¹, и Дмитрий Ильич, ученик 4-го класса Казанской гимназии. — А. И.) в ней довольно пусто и скучно.

О. И. Ульянова — А. Ф. Щербо, 9 сентября 1888 года. Казань. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ Дмитрий Ильич вспоминал, что в квартире Ульяновых в доме Орлова «стоял рояль, привезенный из Симбирска. Кроме мамы очень часто играла Ольга Ил(ьинична), которая брала уроки в музыкальном училище...» («Учительская газета», 1963, 14 февраля).

 

Квартира была снята в доме Орловой на Первой горе, недалеко от Арского поля, во флигеле¹. При квартире был балкон и довольно живописный садик по горе. В первом этаже были почему-то две кухни, а в верхнем — остальные комнаты. Володя выбрал себе вторую, лишнюю, кухню потому, что она была уединеннее и удобнее для занятий, чем верхние комнаты, окружил себя книгами и просиживал за ними большую часть дня.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 19).

¹ Ныне улица Ленина, 58. В 1937 году в этом флигеле открыт Дом-музей В. И. Ленина.

 

Он (Владимир Ильич. — А. И.) сменил студенческий сюртук с синим стоячим воротником и форменное пальто на скромный штатский костюм: темный пиджак с жилеткой и рубашка с мягким отложным воротником, повязанным вместо галстука шнурком с кисточками, как тогда носили.

Володя и здесь продолжал заниматься так же усидчиво.

Н. Веретенников, стр. 62.

Весной 1888 года Сердюков и я, окончив гимназию, поступили в Казанский университет.

В Казани мы жили в одной комнате.

Как-то раз зимой я сидел один дома. Вдруг распахнулась дверь, и в комнату, весь запорошенный снегом, влетел, как ураган, Костя Сердюков. Еще с порога он закричал мне:

-- Знаешь, кого я сейчас встретил?

— Кого? — равнодушно спросил я.

— Да Володю Ульянова, черт возьми! Я встретил его на улице. Он торопился домой. Завтра зайдет непременно.

На другой день к нам действительно зашел Володя Ульянов. Он очень изменился за год нашей разлуки. Появились намеки на маленькую бородку, он возмужал, и выражение лица стало еще серьезнее и вдумчивее.

Вспоминая с нами гимназию, он часто смеялся, но улыбка быстро сходила с лица и уступала место сосредоточенному выражению.

Ульянов рассказал нам о своем аресте и высылке, с возмущением говорил о правительственных репрессиях и о жестокой судьбе исключенных из университета студентов.

В это время репрессии правительства приняли небывалые размеры. Студентов арестовывали поодиночке и целыми группами. Об арестованных не доходило больше до нас никаких сведений, они как бы исчезали. Возможно, что одни из них умирали в тюрьмах, а другие без вести гибли в далекой ссылке.

Ульянов стал изредка заходить к нам, и тогда мы коротали темный зимний вечер в нашей маленькой комнатушке в задушевных беседах.

Должен сознаться, что я сильно отставал от Ульянова и Сердюкова в области политических наук и философии. Сознавая их превосходство, я избегал вступать в спор на политические темы. Ульянов подметил это сразу, он старался, не затрагивая моего самолюбия, все же втянуть меня в разговор и часто повторял тогда с улыбкой: «Tres faciunt colleqium»¹.

Д. М. Андреев, стр. 14 — 15.

¹ Tres faciunt collegium (латинск.) — трое составляют коллегию (то есть собрание, решения которого могут быть авторитетны). Положение римского права.

 

К этой зиме (то есть зиме 1888/89 года. — А. И.) относится начало выработки Владимиром Ильичем социал-демократических убеждений. Он начал изучать «Капитал» Карла Маркса, которым очень увлекался¹.

А. И. Ульянова-Елизарова. В. И. Ульянов (Н. Ленин), стр. 24.

¹ Спустя несколько лет, осенью 1895 года, в статье «Фридрих Энгельс» В. И. Ленин писал, что «Капитал» Маркса — «величайшее политико-экономическое произведение нашего века» (Сочинения, изд. 5, том 2, стр. 11). В 1897 году в статье «От какого наследства мы отказываемся?» В. И. Ленин отмечал, что «одним из замечательнейших образцов неумолимой объективности в исследовании общественных явлений справедливо считается знаменитый трактат о «Капитале»... И, однако, в редком научном трактате вы найдете столько «сердца», столько горячих и страстных полемических выходок против представителей отсталых взглядов, против представителей тех общественных классов, которые, по убеждению автора, тормозят общественное развитие» (там же, стр. 547).

 

С большим трудом, но все-таки «Капитал» можно было достать. По части других произведений Маркса дело было совсем плохо...

Владимир Ильич знал, старался раздобыть все, что мог, из Маркса и Энгельса на немецком и французском языках. Анна Ильинична рассказывает, как он вместе с сестрой Ольгой читал «Нищету философии» на французском языке. Больше всего приходилось ему читать на немецком языке. Наиболее важные, заинтересовавшие его места из произведений Маркса и Энгельса он переводил для себя на русский язык.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 306.

Владимир Ильич с особым вниманием читал, изучал сочинения Маркса и Энгельса¹. Маркс и Энгельс показали, как во всех странах капиталисты угнетают рабочих, наживаются на их труде, а помещики наживаются на труде крестьян. Маркс и Энгельс писали, что есть один путь для того, чтобы положить конец всякому угнетению, всякой эксплуатации, — это объединиться рабочим и общими силами, опираясь на всех трудящихся, сбросить власть помещиков и капиталистов, взять власть в свои руки и завести новые порядки, устроить жизнь светлую и счастливую для всех.

В ряде стран, где было много фабрик и заводов, рабочие, объединенные общим трудом, общим угнетением, начали уже в те времена бороться за свои права. У нас в России фабрик и заводов тогда было еще не очень много, рабочие были темны, малосознательны; царская власть, царские чиновники помогали всячески помещикам и капиталистам держать в рабстве трудящихся. Но Ленин понял, что и нам надо идти тем путем, который указали Маркс и Энгельс.

А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича, стр. 38 — 40.

¹ В брошюре «Как Ленин работал над Марксом» (Мм 1933, стр. 3) Н. Крупская писала: «Ленин прекрасно знал Маркса. Когда он в 1893 г. приехал в Питер, он поразил всех нас, тогдашних марксистов, тем, как много он знал из произведений Маркса и Энгельса».

 

Сердце его (Владимира Ильича. — А. И.) билось горячей любовью ко всем трудящимся, ко всем угнетенным... Это чувство он получил в наследие от русского героического революционного движения. Это чувство заставило его страстно, горячо искать ответа на вопрос — каковы должны быть пути освобождения трудящихся? Ответы на свои вопросы он получил у Маркса. Не как книжник подошел он к Марксу. Он подошел к Марксу, как человек, ищущий ответов на мучительные настоятельные вопросы. И он нашел там эти ответы.

Из речи Н. К. Крупской на заседании II съезда Советов СССР 26 января 1924 года, посвященном памяти тов. Ленина. «Правда», 1924, 30 января.

Совсем еще юношей Ленин понял, что самым революционным классом является рабочий класс, что класс этот поведет самую решительную борьбу со старым строем, что рано или поздно этот класс победит «и водрузит над землею красное знамя труда».

А когда Ленин это понял, он отдал себя целиком на службу рабочему классу.

Н. К. Крупская. О Ленине. М., 1960, стр. 93.

Ознакомившись в молодости с учением Маркса, Ленин глубоко его продумал, понял, что это учение — руководство к действию для рабочего класса России, что оно поможет русским рабочим из темных, забитых, безгранично эксплуатируемых рабов стать сознательными, организованными борцами за социализм, что оно поможет рабочему классу России вырасти в мощную силу, поможет повести за собой всех трудящихся и положить конец всякой эксплуатации.

Учение Маркса помогло Ленину ясно увидеть, куда идет общественное развитие. Горячо был убежден Ленин в правильности взглядов Маркса и Энгельса, считал, что необходимо как можно лучше, как можно шире вооружить массы знанием учения Маркса, и пропаганде этого учения отдавал он все свои силы.

Н. Крупская. Ленин как пропагандист и агитатор. М., 1957, стр. 3 — 4.

Помню, как по вечерам, когда я спускалась к нему (Владимиру Ильичу. — А. И.) поболтать, он с большим жаром и воодушевлением рассказывал мне об основах теории Маркса и тех новых горизонтах, которые она открывала. Помню его, как сейчас, сидящим на устланной газетами плитке его комнаты и усиленно жестикулирующим. От него так и веяло бодрой верой, которая передавалась и собеседникам. Он и тогда уже умел убеждать и увлекать своим словом. И тогда не умел он, изучая что-нибудь, находя новые пути, не делиться этим с другими, не завербовать себе сторонников. Таких сторонников, молодых людей, изучавших также марксизм и революционно настроенных, он скоро нашел себе в Казани.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 19 — 20).

В то время Казань считалась гнездом народничества, и идеология народничества господствовала в умах тогдашней передовой интеллигенции (радикально настроенного студенчества, курсисток и пр.). Марксистские и социал-демократические идеи с некоторым успехом пробивали уже себе дорогу, но пока еще довольно слабо. Слаба была у молодых марксистов и теоретическая подготовка, и практические задачи не успели отчетливо выкристаллизироваться. Но зато эти недостатки в полной мере искупались тем молодым пылом, уверенностью и сознанием близкого торжества марксистской идеологии над растерянным и отживающим народничеством, которые проявлялись в постоянных спорах наших с народниками.

Однако эта недостаточность теоретической подготовки нами самими, тогдашними казанскими марксистами, вполне сознавалась, и мы всеми мерами стремились к расширению своих знаний в этой области... Беда была, однако, в том, что даже в таком сравнительно крупном культурном и умственном центре, как Казань, с величайшим трудом можно было раздобыть как теоретически-марксистскую, так и революционно-социал-демократическую литературу, не говоря уже о постоянной опасности где-нибудь провалить ее на обыске; ее — этой литературы — почти не было; I том «Капитала» Маркса (еще первое издание) удавалось достать очень немногим, как исключительную редкость; с не меньшим трудом можно было достать «Наши разногласия» Плеханова. «Коммунистического манифеста» и других книг и брошюр Маркса, насколько помнится, не было вовсе...

Пропаганда в эти годы велась почти исключительно среди учащейся молодежи — в кружках из студентов, курсисток и пр. Были кое-какие связи и в рабочей среде, но весьма слабые, что отчасти объясняется тем, что крупной промышленности в городе почти не было, за исключением двух заводов: свечного и мыловаренного бр(атьев) Крестовниковых и Алафузовского — металлического. И все же Казань считалась среди провинциальных центров одним из крупных, особенно благодаря наличию в ней высших учебных заведений.

В таких-то условиях жила и работала кучка молодых марксистов в Казани, пополняя и углубляя, с одной стороны, свои теоретические знания и ведя при этом яростные дискуссии с народниками, с другой — создавая пропагандистские кружки среди окружающей передовой интеллигенции.

И. Лалаянц. О моих встречах с В. И. Лениным за время 1893 — 1900 гг. (Отрывки из воспоминаний). «Пролетарская революция», 1929, № 1, стр. 38 — 40.

Был зимний вечер. Несколько студентов собралось в комнате у Володи. При свете керосиновой лампы он прочел нам свой реферат о положении крестьянства в царской России. Конечно, возник спор, и помню, как Володя горячо говорил:

 — Надо глубже вдумываться в существующее зло! Надо понять причины неравенства!.. А для этого надо прежде всего читать и читать... Вот что надо! Вот чего нам всем не хватает!..

Он стоял рядом с лампой в темном пиджаке, на котором ярко выделялся белый отложной воротничок рубашки. Свет лампы, падавший снизу, придавал его мужественным и благородным чертам особую выразительность, его проницательные карие глаза временами вспыхивали, как будто огонь освещал их изнутри.

Была глухая ночь. В домике Ульяновых все спали, но мы, товарищи Володи, не расходились. Неожиданно где-то вдали, на улице, раздался резкий свисток полицейского.

Володя замолчал, прислушался и задул лампу.

— К сожалению, — сказал он, — надо по домам...

— Но ты же не договорил, — запротестовали мы. — Посидим еще немного...

— Нет. Надо расходиться. Встретимся через неделю в другом месте! — решительно заявил Володя и проводил нас до калитки. Прощаясь, он приветливо сказал:

— Поверьте мне, так будет лучше! Незачем попусту собак дразнить!¹

Д. М. Андреев. В гимназические годы. «Костер» (Ленинград), 1957, № 4, стр. 16.

1 В очередном «Списке лиц, состоящих под надзором полиции», казанский полицмейстер сообщал губернатору: «Ульянов Владимир проживает в Казани с 3 октября 1888 года и подвергнут негласному надзору полиции без срока». Причина: «Вредное направление».

 

В Казани сгруппировался кружок личностей, замеченных в политической неблагонадежности... Признавая скопление подобных личностей в университетском городе нежелательным, ввиду сближения их с учащейся молодежью, деп(артамен)т просит В(аше) П(ревосходительство) доставить сведения, по какому поводу поименованные в отношении лица проживают в Казани и какие имеют занятия...

Из предписания департамента полиции начальнику казанского губернского жандармского управления, конец 1888 года. «Каторга и ссылка», 1931, № 8 — 9, стр. 20-21.

 

Вследствие предписания от 15-го прошлого октября месяца за № 2779/4931¹ имею честь донести департаменту полиции, что из числа упомянутых в донесении моем от 27 сентября сего (1888. — А. И.) года за № 1400 в г. Казани проживают и по настоящее время следующие лица: Николай Семенов Купревич... Александр Александрович Тычинский...² Кроме вышеупомянутых лиц в г. Казани проживают бывшие студенты Казанского университета: Владимир Ильич Ульянов, недавно прибывший в г. Казань, где проживает в квартире матери своей без определенных занятий...

Из донесения начальника казанского губернского жандармского управления в департамент полиции, от 3 ноября 1888 года, № 1629. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 67 — 68.

 

¹ В этом предписании департамент полиции затребовал сведения о лицах, группировавшихся в Казани вокруг С. Г. Сомова, который в 1874, 1876 и 1878 годах привлекался к дознанию «по делу о преступной пропаганде». После ссылки в Сибирь Сомов в 1887 году поселился в Казани, где «продолжал вести знакомство исключительно с политически-неблагонадежными лицами и оказывать полное содействие делу преступной пропаганды». О Сергее Григорьевиче Сомове М. Горький писал: «Я познакомился с ним в Казани, где он организовал довольно обширный кружок молодежи; после переезда С(омова) в Нижний во главе кружка встал его талантливый ученик Федосеев...» («Былое», 1921, № 16, стр. 185).

² Н. С. Купревич — студент Казанского университета, А. А. Тычинский — корректор «Казанского биржевого листка», высланный в 1885 году из Петербурга.

 

В 1888 г. все настойчивее и настойчивее среди молодежи начал проявляться в Казани интерес к имени Маркса, причем в связи с разговорами о марксистском направлении начали произносить не вполне конспиративно и имя Николая Евграфовича Федосеева и очень конспиративно имя литератора и статистика Павла Николаевича Скворцова¹.

М. Г. Григорьев. Воспоминания о федосеевском кружке в Казани. «Пролетарская революция», 1923, № 8, стр. 58.

¹ Павел Николаевич Скворцов — впоследствии «легальный марксист», в 80 — 90-х годах печатал свои труды в «Юридическом вестнике» и «Научном обозрении». В статье «Товарный фетишизм» («Научное обозрение», 1899, № 12) опубликовал отрицательную рецензию на книгу В. И. Ленина «Развитие капитализма в России», что вызвало резкую ответную статью В. И. Ленина «Некритическая критика» (Сочинения, изд. 5, том 3, стр. 611 — 636). Литературный портрет П. Н. Скворцова дан М. Горьким в очерке «Время Короленко». О П. Н. Скворцове см. также стр. 711 — 713 наст, издания.

 

Мои воспоминания о Николае Евграфовиче Федосееве относятся к периоду начала 90-х годов. На точность их я не полагаюсь.

В то время я жил в провинции — именно, в Казани и в Самаре. Я слышал о Федосееве в бытность мою в Казани, но лично не встречался с ним. Весной 1889 года я уехал в Самарскую губернию, где услыхал в конце лета 1889 года об аресте Федосеева и других членов казанских кружков, — между прочим, и того, где я принимал участие. Думаю, что легко мог бы также быть арестован, если бы остался тем летом в Казани. Вскоре после этого марксизм, как направление, стал шириться, идя навстречу социал-демократическому направлению, значительно раньше провозглашенному в Западной Европе группой «Освобождение Труда».

Н. Е. Федосеев был одним из первых, начавших провозглашать свою принадлежность к марксистскому направлению. Помню, что на этой почве началась его полемика с Н. К. Михайловским, который отвечал ему в «Русском Богатстве» на одно из его нелегальных писем¹. На этой почве началась моя переписка с Н. Е. Федосеевым². Помню, что посредницей в наших сношениях была Гопфенгауз, с которой я однажды виделся и неудачно пытался устроить свидание с Федосеевым в г. Владимире. Я приехал туда в надежде, что ему удастся выйти из тюрьмы, но эта надежда не оправдалась³.

Затем Федосеев был сослан в Восточную Сибирь одновременно со мной и в Сибири кончил жизнь самоубийством, кажется, на почве тяжелой личной истории в связи с особенно неудачно сложившимися условиями жизни ⁴.

Насколько я помню, моя переписка с Федосеевым касалась возникших тогда вопросов марксистского или с.-д. мировоззрения. Особенно осталось в моей памяти, что Федосеев пользовался необыкновенной симпатией всех его знавших, как тип революционера старых времен, всецело преданного своему делу и, может быть, ухудшившего свое положение теми или иными заявлениями или неосторожными шагами по отношению к жандармам.

Возможно, что у меня где-либо остались некоторые обрывки писем или рукописей Федосеева, но сохранились ли они, и можно ли их разыскать — на этот счет я не в состоянии сказать ничего определенного.

Во всяком случае, для Поволжья и для некоторых местностей Центральной России роль, сыгранная Федосеевым, была в то время замечательно высока, и тогдашняя публика в своем повороте к марксизму несомненно испытала на себе в очень и очень больших размерах влияние этого необыкновенно талантливого и необыкновенно преданного своему делу революционера.

В. И. Ленин. Несколько слов о Н. Е. Федосееве. Сочинения, изд. 4, том 33, стр. 414 — 415.

¹ Поводом к началу полемики с Н. К. Михайловским послужила его статья «О народничестве г. В. В.», опубликованная в № 10 «Русского богатства», за 1893 год. В ней Михайловский заявлял о своей солидарности с В. П. Воронцовым, утверждавшим, что марксисты настаивают на необходимости разрушить нашу «экономическую организацию». 8 ноября 1893 года Федосеев обратился к Михайловскому с письмом, в котором кратко высказал взгляды русских марксистов на процесс экономического развития России. В январском номере «Русского богатства» за 1894 год Михайловский в статье «Литературные воспоминания» процитировал два полученные им письма — одно за подписью «Марксисты» (из Харькова) и другое, подписанное инициалами «Н. Ф.». В ответ на эту статью Федосеев 10 — 19 марта написал Михайловскому из ссылки большое письмо, в котором изложил программные положения марксизма, ближайшие и конечные цели русских социал-демократов (см. стр. 455 — 456 наст, издания).

² О переписке Владимира Ильича с Н. Е. Федосеевым см. стр. 699 — 705 наст, издания.

³ Владимир Ильич приезжал во Владимир для свидания с Н. Е. Федосеевым между 21 и 25 сентября 1893 года. Об этом см. воспоминания Н. Л. Сергиевского в сборнике «Федосеев Николай Евграфович» (М. — П., 1923, стр. 97-99).

⁴  Находясь в ссылке в Шушенском, В. И. Ленин писал Н. Е. Федосееву в Верхоленск и был огорчен, но получив ответа. С большим возмущением следил Владимир Ильич за травлей, которую поднял новороссийский кондуктор А. И.  Юхоцкнй, клеветнически обвинивший Николая Евграфовича в присвоении денег, собранных на нужды ссыльных (см. письмо к А. И. Ульяновой-Елизаровой от 24 января 1898 года). В письмах от 15 июля, 2 и 16 августа 1898 года В. И. Ленин сообщал родным о самоубийстве Федосеева. «Ужасно это трагическая история! — писал он 16 августа Анне Ильиничне. — И дикие клеветы какого-то негодяя Юхоцкого (политический!! ссыльный в Верхоленске) сыграли в атом финале одну из главных ролей. Н(иколай) Е(вграфович) был страшно поражен этим и удручен. Из-за этого он решил не брать ни от кого помощи и терпел страшные лишения... Клеветник давно был открыто и решительно осужден всеми товарищами, и я никак не думал, что Н(иколай) Е(вграфович) (обладавший некоторым опытом по части ссыльных историй) берет все это так ужасно близко к сердцу» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 114).

 

Люди одного возраста, они (В. И. Ульянов и Н. Е. Федосеев. — А. И.) в те, юные, годы были, так сказать, приблизительно равноценными величинами, и влияния одного на другого устанавливать не приходится.

А. П. Ульянова-Елизарова. Ленин (Ульянову Владимир Ильич. Энциклопедический словарь русского библиографического общества Гранат, изд. 7, том 41, часть 1, выпуск 4 — 5, стр. 309.

В чем же состоит наша деятельность и какие ближайшие ее цели?..

Деятельность наша в качестве идеологов рабочего класса состоит в выяснении членам образовавшегося в России пролетариата их классовых интересов, в указании им на основании опыта наших западных товарищей такой практической деятельности, которая ведет к цели с большей экономией сил, более верным путем, с большей надеждой на скорейший успех...

...Наша ближайшая цель заключается в достижении политической свободы, обеспечивающей социально-политичес(кие) права пролетариев (всеобщего избират(ельного) права, свободы социалистической печати и пр.). Но достижение этой цели составляет насущную необходимость не для одного только фабрично-заводского пролетариата, но для всего трудового класса. Эта цель общенародная. Она составляет важнейший вопрос дня. Мы это имеем в виду и потому будем всеми силами стремиться привлечь к политическому движению русского пролетариата крестьянство; мы будем выяснять этому последнему его классовые интересы, противоположность их с интересами господствующих классов, защищаемых существующей государственной властью; мы познакомим крестьянство с его собственной экономической и политической историей.

Итак, важнейшую ближайшую задачу — достижение политической свободы («через народ») — мы считаем общею для пролетариата и крестьянства. Насколько крестьянство отзовется на это общее дело, покажет будущее. Но пролетариат во всяком случае составит авангард революционной армии, во-1-х, потому, что он сосредоточен в массе в важнейших политических центрах, и, во-2-х, потому, что фабрично-заводские рабочие самими условиями их жизни более подготовлены к восприятию идеи необходимости политической борьбы, чем масса крестьянства.

Не только одна эта политическая задача составляет общее дело пролетариата и крестьянства. Русский пролетариат и крестьянство еще долго будут иметь массу общих социальных интересов... Крестьяне и пролетарии находятся в тесной, органической связи друг с другом...

С самого момента возникновения крупного капиталистического производства обнаруживается антагонизм между рабочими и хозяевами; антагонизм этот ведет к борьбе между ними и к борьбе подчиненного класса с государственной властью, защищающей интересы господствующих. Мы, идеологи рабочего класса, стремимся выяснить рабочим их собственное классовое сознание, сообщить ему научный характер и вместе с ними начать политическую борьбу и «отстаивать общие, независимые от национальности интересы всего пролетариата». Нам предстоит выполнить эту задачу в среде уже сорганизованного капиталом в настоящую минуту трехмиллионного пролетариата. Это колоссальное дело; трудность его увеличивается еще тем, что оно должно на первых порах совершаться под губительным огнем буржуазно-феодальной монархии.

Н. Е. Федосеев — Н. К. Михайловскому, 10 — 19 марта 1894 года. Сольвычегодск. Н. Федосеев. Статьи и письма. М., 1958,  стр. 103, 104-105, 110.

При первой же встрече с Н. Е. Федосеевым, он как-то сразу и по-особенному располагал к себе. Был он человеком такого склада, что его даже трудно было представить себе в обычной колее повседневной жизни.

Всякий из нас, лично знавший Федосеева, без всяких колебаний может утверждать, что, если бы он дожил до наших дней... он находился бы в передовой шеренге самых уважаемых и любимых людей нашей Родины.

Воспоминания Г. М. Кржижановского. Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

Это был (речь идет о Н. Е. Федосееве. — А. И.) среднего роста, пропорционально сложенный блондин, только что вышедший из юношеского возраста (родился он в 1871 году¹) с правильными чертами лица, обрамленного едва пробивающейся слегка рыжеватой растительностью. На устах его поминутно блуждала легкая, подкупающая в его пользу, улыбка... Глаза светились искренно и приветливо. А высокий умный лоб изобличал недюжинные духовные способности. Впечатлительный, живой и чуткий, страстно бросающийся обыкновенно в самый пыл спора, но, несмотря на всю свою страстность, толерантный² к мнению противника и вдумчивый. Когда он говорил, он волновался, нервно шагая по комнате, то садился, то вскакивал и устремлялся в противоположный угол комнаты... Мысль Н(иколая) Е(вграфовича) непрерывно работала. В течение небольшого разговора он успевал бросить целый ряд блестящих по концепции мыслей. Правда, они не были обработаны, ему некогда было их обрабатывать, так как обилие их угнетало его, и он стремился их изложить, придав им хоть какую-нибудь словесную форму, но всегда достаточно выпуклую и яркую. Это был импрессионист³ мысли, поразительно деятельная мыслительная натура, которая не давала никому покоя, втягивала всех присутствующих в круговорот своей мыслительной работы. После более или менее краткого свидания с ним чувствовалось убийственное переутомление, а у побитого противника желание после отдыха и надлежащей подготовки вновь сразиться с ним.

Несправедливость, безнравственное побуждение возмущали его до глубины души. Даже слабый намек на них вызывал в нем бурю возмущения и резкую отповедь. Как бы ни был ценен человек по уму и способностям, сколько бы ни говорило за него его прошлое, но если его нравственный облик вызывал какое-нибудь сомнение в смысле обыденной этики, — Н(иколай) Е(вграфович) не мог к нему не питать отрицательных чувств. Он был беспристрастен и не закрывал глаз на существенные недостатки человека из-за каких бы то ни было соображений. Напротив, чем выше был человек в умственном отношении, тем требовательнее он был к нему в отношении нравственном. Даже насмешливость в людях, в особенности когда она сводилась к простому «зубоскальству», всегда его коробила и вызывала протест. Сам он никогда не пользовался насмешкой ни как орудием борьбы, ни тем более для собственного удовольствия или потехи других. Характерно, что за 1,5 года почти ежедневных с ним свиданий я ни разу не видал его смеющимся. В окружающем для него не было ничего смешного. Глаза светятся, характерная улыбка блуждает на лице, но он не смеется. Слабые стороны противника, если они были безобидны, он деликатно обходил молчанием, — конечно, не потому, что он их не замечал, а потому, что не считал для себя допустимым пользоваться ими как орудием для дискредитирования. Доводы его были всегда по существу, и к противнику он относился серьезно. Это был честный противник, всегда выступающий в бой с открытым забралом, оплошностью врага не пользующийся, не хитрящий с врагом, не увертывающийся от его ударов; он знал свою силу, бывшую ему порукой в победе. Сила убеждения его была так велика, вера в свою «правду» так крепка, что ему не было нужды прибегать к военным хитростям ни в одном случае, за исключением разве тех, когда он сталкивался с жандармами. В отношении его к людям чувствовались искренность, простота и душевность. Одним словом, общее впечатление при первом знакомстве он оставлял: очень хорошее. В нем было что-то подкупающее, чувствовалась хорошая, необыденная, я сказал бы «огромная» душа.

Николай Сергиевский (Федосеев Николай Евграфович, стр. 35 — 37).

¹ Как установлено, Н. Е. Федосеев родился 27 февраля 1869 года.

² Толерантность (tolerantia) (латииск.) — терпение. Терпимость к чужим мнениям, верованиям.

³ От французского слова impression — впечатление. В данном случае имеется в виду повышенная впечатлительность, стремление передать мельчайшие оттенки личных переживаний, настроений и ощущений.

 

В то время, как мы видим по вышедшим теперь исследованиям тогдашней кружковой работы, в Казани было несколько кружков. Объединяться, даже встречаться, по требованию конспирации, они не могли. Некоторые члены даже не знали о существовании других кружков, а некоторые если знали или догадывались, то были не осведомлены о том, кто в них входил. Фамилии без надобности не назывались. В центральном кружке состоял в то время очень активный молодой революционер, убежденный социал-демократ, Николай Евграфович Федосеев.

Исключенный еще из последнего класса гимназии, Федосеев повел энергичную революционную работу. При центральном кружке имелась библиотека нелегальных и неразрешенных книг¹, а с весны стала налаживаться техника для воспроизведения местных изданий и для перепечатки редких нелегальных. Владимир Ильич слышал об этих планах, но сам в этот кружок не входил.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 20 — 21).

¹ По свидетельству Н. Е. Федосеева, из библиотеки «земляческие организации получали книги. После 1887 г., когда большинство участников библиотек было выслано, библиотека уменьшилась вследствие утраты книг... В период 86 — 87 гг. число бравших (книги. — А. И.) доходило до 30» (см. «Красная летопись», 1923, № 7, стр. 303). 31 августа 1889 года начальник казанского губернского жандармского управления доносил об этой библиотеке: «В библиотеке числилось 300 книг, разделенных на отделы: исторический, политико-экономический, государствоведения и беллетристический... В отделах были сочинения, известные по своему тенденциозному направлению, в том числе все отличавшиеся таким характером русские периодические издания за старые годы» (см. сборник «Из истории нелегальных библиотек революционных организаций в царской России». М., 1956, стр. 40). Кроме того, в нелегальном фонде библиотеки было около ста гектографированных и печатных брошюр, в том числе «Манифест Коммунистической партии», «Развитие социализма от утопии к науке» Ф. Энгельса, социал-демократическая программа, изданная группой «Освобождение труда» и другие.

 

Кружок был основан... в конце 1888 года; в него вошли троичане (то есть окончившие Троицкую гимназию. — Л. И.): сам Выдрин, Сычев, Воронин и Ягодкин¹ и не троичане: ученица фельдшерской школы Беркович и, наконец, Федосеев...

Первоначально кружок занялся выработкой миросозерцания, для чего были проштудированы письма Миртова1, впоследствии подробно ознакомились с программами различных народнических направлений и, наконец, с программой социал-демократов. Когда всесторонне познакомились с программами различных политических революционных партий, было решено определить положение кружка в отношении существующих партий. При обсуждении этого вопроса участвовали, кроме ранее упоминаемых, Захарова П. С, слушательница повивального института, и Сементовская А. П., ученица фельдшерской школы, а также Санин А. А., введенный Федосеевым в марте месяце 1889 года. Выработка основных положений, защищаемых кружком, была возложена на Федосеева, как наиболее сильного в теоретическом отношении. Последний должен был выработать программу совместно с Ягодкиным и Сычевым. Параллельно было решено заняться сбором средств для помощи ссыльным, а также приступлено к издательской деятельности. Отгектографирована была брошюра «Политическая Россия» и предполагалось печатание «конспекта» Маркса. Техника печатания была возложена на Ягодкина при содействии Сычева и Воронина. Федосеев принял на себя заведование делом изыскания средств для помощи ссыльным (платные вечеринки и пр.); заведование фондом ссыльных он принял на себя совместно с Ягодкиным.

Показание А. С. Выдрина на допросе в изложении Н. Л. Сергиевского. «Красная летопись», 1923, № 7, стр. 294 — 295.

¹ П. Г. Воронин, А. С. Выдрин и В. А. Сычев были студентами Казанского университета, К. К. Ягодкин — студент ветеринарного института. Кроме участия в федосеевском кружке К. К. Ягодкин организовал кружок из студентов своего института. После ареста членов федосеевского кружка позорную роль сыграл А. С. Выдрин. Перетрусив, он стал выдавать всех своих товарищей, превратился в доносчика и предателя.

² Миртов — псевдоним русского социолога и публициста П. Л. Лаврова (см. о нем на стр. 339 наст, издания).

 

В это время Федосеев был уже вполне сложившимся молодым революционером, весьма активно работавшим среди местной молодежи. Зима 1888/89 г. и до лета 1889 г., когда он был впервые арестован, была периодом кипучей деятельности его по организации тайных кружков и пропаганды в них, устройству и оборудованию нелегальной печати (устройство типографии, печатание и проч.).

Организовывал он кружки обычно двух типов: начального и высшего. В первых он свою роль ограничивал устройством их, назначением руководителя¹, намечением программы занятий и общим наблюдением за ходом дела; вторыми он руководил лично сам. Это были действительно очень интересные кружки в смысле научной, теоретической подготовки и развития их членов. Занятия в них, благодаря умелому и талантливому ведению дела самим Федосеевым, шли очень оживленно, дружно и свободно. Основными темами были политическая экономия и история; из практических вопросов больше всего обращалось внимание на положение рабочего класса и крестьянства в России.

И. Лалаянц (Федосеев Николай Евграфович, стр. 28).

¹ Ближайшими помощниками Н. Е. Федосеева по пропаганде марксистских идей были П. X. Лалаянц, М. Г. Григорьев, А. А. Санин, К. К. Ягодкин, П. Н. Скворцов, Е. А. Петров и другие.

 

В «кружках» (в которых мне приходилось принимать участие) занятия проводились не менее одного раза в неделю. Обыкновенно прочитывалась или статья из журнала, или реферат кого-либо из членов кружка, и по поводу прочитанного велись прения.

Для домашнего чтения рекомендовались книги и статьи по каталогу библиотеки бр(атьев) Покровских, каковой библиотеки, по всей вероятности, не существовало ни в Челябинске (этот город значился на обложке каталога), ни в каком-либо другом городе¹. На подборе книг по этому каталогу, тщательно извлекаемому при всех обысках жандармами, воспиталось не одно поколение.

Книги по этому каталогу в то время получались из нелегальной студенческой библиотеки, а частью и от любителей книг с определенным подбором владельца, а в числе их и от бакалейной лавочки на Старой Горшечной Андрея Степановича. Фамилию этого хорошего человека, к сожалению, не помню². Книгами этого «лавочника» на первых ступенях своего развития пользовался Максим Горький.

Задачей кружков было пробуждение интереса к общественным вопросам, приучение разбираться в литературе по таким вопросам и установление определенных политических мировоззрений.

М. Г. Григорьев. Воспоминания о федосеевском кружке в Казани. «Пролетарская революция», 1923, № 8, стр. 57 — 58.

¹ Составленный кружком учащейся молодежи г. Троицка под руководством П. А. Голубева «Систематический указатель лучших книг и журнальных статей 1856 — 1883 гг.» имел целью помочь читателям в выработке «убеждений и идеалов правды и справедливости и проведении их в жизнь». В связи с этим в книге была широко представлена литература по рабочему и крестьянскому вопросу, а раздел «Политическая экономия» открывался «Капиталом» К. Маркса.

Одному из составителей указателя, исключенному из университета студенту Н. М. Зобнину, удалось обмануть бдительность царской цензуры и издать его под видом каталога публичной библиотеки владельцев винокуренного завода братьев Покровских в Челябинске.

² Об Андрее Степановиче Деренкове подробнее см. на стр. 338 — 343 наст, издания.

 

Появившаяся в Казани книга Плеханова «Наши разногласия» послужила поворотным пунктом на идейном фронте многих современников, дав материалистический уклон миросозерцанию... Выдвигали на первый план учение Карла Маркса, Энгельса. Нам (то есть участникам организованных Н. Е. Федосеевым кружков. — А. И.) удалось заполучить «Коммунистический манифест» Маркса, и мы обсуждали его в тесном кругу рабочих¹. Нас интересовали вопросы будущей революции в России и конкретное применение методов классовой борьбы к местным условиям... На этих собраниях имели иногда место и совещания по практическим вопросам заработной платы, штрафов, продолжительности рабочего дня.

Воспоминания А. Е. Петрова. Цит. по книге Б. Волина «Студент Владимир Ульянов». М., 1959, стр. 114 — 115.

¹ В 1914 году в статье «Карл Маркс», характеризуя величайшее идейное богатство «Манифеста Коммунистической партии», В. И. Ленин писал: «В этом произведении с гениальной ясностью и яркостью обрисовано новое миросозерцание, последовательный материализм, охватывающий и область социальной жизни, диалектика, как наиболее всестороннее и глубокое учение о развитии, теория классовой борьбы и всемирно-исторической революционной роли пролетариата, творца нового, коммунистического общества» (Сочинения, изд. 5, том 26, стр. 48). Первым русским марксистским переводом «Манифеста» был перевод Г. В. Плеханова, изданный в Женеве в 1882 году. Многочисленные нелегальные издания «Манифеста» воспроизводили перевод Плеханова.

 

...Следил я всегда за нашими партийными прениями по философии внимательно, — начиная с борьбы Плеханова против Михайловского и К0 в конце 80-х и до 1895 года…¹

В. И. Ленин — А. М. Горькому, от 25 февраля 1908 года. Сочинения, изд. 4, том 13, стр. 411.

¹ Как свидетельствует Н. К. Крупская, «Плеханов сыграл крупную роль в развитии Владимира Ильича, помог ему найти правильный революционный путь...» (О Ленине. М., 1960, стр. 20). Оценивая работы Плеханова «Социализм и политическая борьба» (1883) и «Наши разногласия» (1885), В. И. Ленин отмечал, что в них Плеханов подверг беспощадной критике народнические теории и «указал русским революционерам их задачу: образование революционной рабочей партии, ближайшей целью которой должно быть низвержение абсолютизма» (Сочинения, изд. 5, том 4, стр. 251).

 

В городе ходила по рукам какая-то волнующая книжка («Наши разногласия» Г. В. Плеханова. — А. И.), ее читали и — ссорились. Я попросил ветеринара Лаврова достать мне ее, по он безнадежно сказал:

 — Э, нет, батя, не ждите! Впрочем — кажется, ее на-днях будут читать в одном месте, может быть, я сведу вас туда...

В полночь успеньева дня я шагаю Арским полем, следя, сквозь тьму, за фигурой Лаврова, он идет сажен на пятьдесят впереди. Поле — пустынно, а все-таки я иду «с предосторожностями», — так советовал Лавров, — насвистываю, напеваю, изображая «мастерового под хмельком». Надо мною лениво плывут черные клочья облаков, между ними золотым мячом катится луна, тени кроют землю, лужи блестят серебром и сталью. За спиною сердито гудит город.

Путеводитель мой останавливается у забора какого-то сада за духовной академией, я торопливо догоняю его. Молча перелезаем через забор, идем густо заросшим садом, задевая ветви деревьев, крупные капли воды падают на нас. Остановись у стены дома, тихо стучим в ставень наглухо закрытого окна, — окно открывает кто-то бородатый, за ним я вижу тьму и не слышу ни звука.

— Кто?

— От Якова.

— Влезайте.

В кромешной тьме чувствуется присутствие многих людей, слышен шорох одежд и ног, тихий кашель, шепот. Вспыхивает спичка, освещая мое лицо, я вижу у стен на полу несколько темных фигур.

— Все?

— Да.

— Занавесьте окна, чтобы не видно было свет сквозь щелп ставен.

Сердитый голос громко говорит:

— Какой это умник придумал собрать нас в нежилом доме?

— Тише!

В углу зажгли маленькую лампу. Комната — пустая, без мебели, только — два ящика, на них положена доска, а на доске, как галки на заборе — сидят пятеро людей. Лампа стоит тоже на ящике, поставленном «попом». На полу у стен еще трое и на подоконнике один юноша с длинными волосами, очень тонкий и бледный. Кроме его и бородача, я знаю всех. Бородатый басом говорит, что он будет читать брошюру «Наши разногласия», ее написал Георгий Плеханов, «бывший народоволец».

Во тьме на полу кто-то рычит:

— Знаем!

Таинственность обстановки приятно волнует меня; поэзия тайны — высшая поэзия. Чувствую себя верующим за утренней службой во храме и вспоминаю катакомбы первых христиан. Комнату наполняет глуховатый бас, отчетливо произнося слова.

— Ер-рунда, — снова рычит кто-то из угла.

Там в темноте загадочно и тускло блестит какая-то медь, напоминая о шлеме римского воина. Догадываюсь, что это отдушник печи.

В комнате гудят пониженные голоса, они сцепились в темный хаос горячих слов, и нельзя понять, кто что говорит. С подоконника, над моей головой, насмешливо и громко спрашивают:

— Будем читать или нет?

Это говорит длинноволосый бледный юноша. Все замолчали, слышен только бас чтеца. Вспыхивают спички, сверкают красные огоньки папирос, освещая задумавшихся людей, прищуренные или широко раскрытые глаза.

Чтение длится утомительно долго, я устаю слушать, хотя мне нравятся острые и задорные слова, легко и просто они укладываются в убедительные мысли.

Как-то сразу, неожиданно пресекается голос чтеца, и тотчас же комната наполнилась возгласами возмущения:

— Ренегат!

— Медь звенящая!..

— Это — плевок в кровь, пролитую героями.

— После казни Генералова, Ульянова...

И снова с подоконника раздается голос юноши:

— Господа, — нельзя ли заменить ругательства серьезными возражениями, по существу?

Я не люблю споров, не умею слушать их, мне трудно следить за капризными прыжками возбужденной мысли, и меня всегда раздражает обнаженное самолюбие спорящих.

Юноша, наклонясь с подоконника, спрашивает меня:

— Вы — Пешков, булочник? Я — Федосеев. Нам надо бы познакомиться. Собственно — здесь делать нечего, шум этот — надолго, а пользы в нем мало. Идемте?

О Федосееве я уже слышал, как об организаторе очень серьезного кружка молодежи, и мне понравилось его бледное, нервное лицо с глубокими глазами.

Идя со мною полем, он спрашивал, есть ли у меня знакомства среди рабочих, что я читаю, много ли имею свободного времени, и, между прочим, сказал:

— Слышал я об этой булочной вашей, — странно, что вы занимаетесь чепухой. Зачем это вам?

С некоторой поры я и сам чувствовал, что мне это не нужно, о чем и сказал ему. Его обрадовали мои слова; крепко пожав мне руку, ясно улыбаясь, он сообщил, что через день уезжает недели на три, а возвратясь, даст мне знать, как и где мы встретимся.

М. Горький. Мои университеты. Собрание сочинений, том 13. М., 1951, стр. 564-566.

 

Из таких вечеринок (имеются в виду организовываемые Н. Е. Федосеевым и К. К. Ягодкиным вечеринки, сбор с которых предназначался к отправке ссыльным. — А. И.) я припоминаю бывшую зимою 1889 г. в квартире Дробыш-Дробышевского, хорошего знакомого Федосеева... Затем в этом же доме¹ наверху в квартире Ардашевой (сестры Марии Александровны Ульяновой. — А. И.) была также вечеринка с платою за вход, так же как и первая, 50 к., причем оставшиеся деньги, — не знаю в какой сумме, — были переданы Ягодкину.

Показание А. С. Выдрана на допросе, 4 сентября 1889 года. «Каторга и ссылка», 1931, № 8-9, стр. 24.

¹ Среди 11 квартир, в которых, по данным казанского губернского жандармского управления, в конце 1888 и начале 1889 года происходили «сборища местной учащейся молодежи на вечеринках», устраивавшиеся «без ведома и разрешения администрации», значатся квартира бывшего студента Казанского университета Константина Константиновича Сараханова на Первой горе в доме Ростовой, в том же доме квартира «состоящего под негласным надзором полиции бывшего политического ссыльного дворянина Могилевской губернии Алексея Алексеева Дробыш-Дробышевского», а также в том же доме квартира «землевладелицы деревни Кокушкино, Лаишевского уезда, Казанской губернии, Любови Александровой Пономаревой (по первому мужу Ардашевой), дочь которой, девица Евдокия Александровна Ардашева, состоит ученицей Казанской земской фельдшерской школы...» (см. «Каторга и ссылка», 1931, № 8 — 9, стр. 21 — 22). Есть все основания предположить, что на «вечеринках» в квартире Л. А. Ардашевой (Пономаревой) бывал и Владимир Ильич.

 

Инициаторами и распорядителями по устройству вышеозначенных вечеринок главным образом были... быв(ший) студент Каз(анского) ун(иверситета) К. Я. Барсов, К. К. Сараханов и А. В. Кибардин, сотрудник газеты «Волжск(ий) вестник», дворянин С. Г. Сомов, вокруг которого преимущественно группируются местные неблагонадежные элементы, и студент физико-математического) фак(ультета) Казанского университета М. Е. Березин¹, который принимал участие в студенческих беспорядках, происшедших в Казани 4 декабря 1887 г., и, по имеющимся о нем агентурным сведениям, представляя собой личность не только противоправительственного направления, но и с выдающимся влиянием в среде товарищей по университету, служит, кроме того, посредником по снабжению Вост(очной) России и Сибири заграничными революционными изданиями.

Начальник казанского губернского жандармского управления — в департамент полиции, от 23 марта 1889 года. «Каторга и ссылка», 1931, № 8 — 9, стр. 22.

¹ Михаил Егорович Березин — один из организаторов народнических кружков в Казани; впоследствии — лидер партии трудовиков, товарищ председателя II Государственной думы.

 

Вступил он (Владимир Ильич. — А. И.) и в один из кружков молодежи, который посещал с большим интересом, молодежи, вырабатывавшей свои убеждения, менявшейся впечатлениями прочитанного. Никакого более авторитетного руководителя в кружке этом не было: молодежь совершенно самостоятельно искала свою дорогу.

А. И. Ульянова-Елизарова. Ленин (Ульянов) Владимир Ильич. Энциклопедический словарь русского библиографического общества Гранат, изд. 7, том 41, часть 1, выпуск 4 — 5, стр. 309.

Говорил Володя мне о рефератах, которые читались у них (то есть у казанских знакомых Владимира Ильича, занимавшихся изучением марксизма. — А. И.), о некоторых собраниях рассказывал с большим оживлением. К весне, как это всегда бывает, деятельность кружков стала энергичнее, и Володя стал чаще отсутствовать по вечерам.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 20).

Ульянов всегда настаивал, чтобы мы с Сердюковым посещали студенческие кружки, где он иногда читал рефераты. Были случаи, что свои рефераты он давал нам на дом. Они всегда поражали меня своей сжатостью и четкостью, каждое слово в них было к месту. Ульянов не гонялся за красивыми и громкими фразами, и проводимая им идея выражалась с удивительной ясностью.

Я был лишен возможности часто посещать кружки, так как занятия в университете и уроки, которые я давал ради заработка, отнимали у меня очень много времени.

Сердюков же скоро совсем перестал их посещать, так как решил «уйти в народ», где, по его словам, он только и мог принести пользу.

Ульянов часто и много спорил с ним по этому поводу, доказывая, что «один в поле не воин», что тот путь, который избирает Сердюков, не приносит никакой пользы.

Вначале мы посещали ночлежки, трактиры, притоны с целью изучения их своеобразной жизни и описывали свои наблюдения в местной газете. Володя весьма неодобрительно относился к нашим писаниям. Он всегда говорил нам, что, прежде чем пускаться в такие дела, надо быть «подкованным на все четыре ноги» и читать, читать и читать...

Д. М. Андреев, стр. 15.

Здесь (в Казани. — А. И.) он (Владимир Ильич. — А. И.) разыскал некоторых из прежних знакомых, завел новых. В числе последних он встречался с одной народоволкой, Четверговой, к которой относился с большой симпатией¹. В общем он питал всегда большое уважение к старым народовольцам... и от «наследства» их никоим образом не отказывался.

А. И. Ульянова-Елизарова. Ленин (Ульянов) Владимир Ильич. Энциклопедический словарь русского библиографического общества Гранат, изд. 7, том 41, часть 1, выпуск 4 — 5, стр. 309.

¹ Мария Павловна Четвергова (род. в 1845 году) окончила в 1863 году Екатеринбургскую гимназию, в 1871 году поступила в Цюрихский университет, затем перешла на акушерские курсы при Венском университете. Вернувшись в Россию, вела пропагандистскую работу, за что в 1877 году была выслана в Вятскую губернию под надзор полиции. В 80-х годах переехала в Казань, где в 1890 году была арестована. У брата Четверговой, С. П. Орлова, Владимир Ильич слушал лекции английского языка во время своего пребывания в Казанском университете.

 

...Начиная с зимы 1888 — 89 гг., я начал нелегально наезжать в Казань и возобновил собеседования в своих кружках. Теперь уже больше внимания я уделял политической экономии, особенно же отличались мои занятия этого периода от предыдущего тем, что главное внимание я начал уделять знакомству моих слушателей с творениями Маркса¹.

Наши собрания с зимы 1888 — 89 гг. происходили иногда в пригородном саду «Швейцария», чаще же всего на частных квартирах. Организатором этих собеседований был В. А. Кулинченко, тогда уже убежденный социал-демократ... Из числа мне знакомых, присутствовавших на собеседованиях 1888 — 89 гг., вспоминаю Сигорского, Керчикера, Линькову, Моравского, Сараханова, Кулинченко.

Интересные сборища революционно настроенной публики происходили на квартире пользовавшейся тогда в Казани большим авторитетом старой народоволки М. П. Четверговой в районе Проломной улицы.

Около Четверговой группировалось несколько старых народовольцев и отчасти учащаяся молодежь. Из них по фамилиям помню: Сараханова, Кулинченко, Раваамову, Малову-Поваренных, старика Сомова, Поляк, Подосенову, Кибардина, Беркович, Мороз, Кудрявцева, Соскиса. Из моих же товарищей на этих вечерах бывал Евгений Чириков, также высланный на два года (в Нижний) и часто наезжавший тайком в Казань. Чириков в это время был еще народником, и мне приходилось спорить с ним о необходимости террора, о необходимости борьбы не только экономической, но и политической. Вообще на наших собеседованиях часто разговоры обращались в споры о народниках и народовольцах, а также о социал-демократах (вернее, о группе «Освобождение труда»).

Основная группа моих слушателей была студентами Казанского университета, отчасти и Ветеринарного института, но нередко бывали случаи, когда приходила молодежь, фамилий которых я и не знал. В тогдашней Казани было несколько кружков, смутно догадывавшихся о существовании друг друга. Мне, например, кроме Федосеевского кружка, было известно о существовании в Казани двух других революционных кружков — в одном господствовали народнические настроения, в другом — народовольческие. К первому примыкали Березин, Барамзин, Износкова (первая жена И. И. Скворцова-Степанова²), Н. П. и Л. П. Куприяновы, Смелова. Ко второму — Малова, Раваамова, Бать, Кудрявцев, Четвергова, Кибардин, я бывал. Мне была известна также группа революционно настроенной молодежи, куда входил Волков, Круковский, Линькова, Анушкин; последний после ареста дал откровенные показания, в которых выдал всю группу. Но зато в самих кружках — в целях конспирации — часто создавалось положение, при котором фамилии участников оставались неизвестными друг другу. Приходилось быть весьма осторожным, так как полиция начинала обращать на нас внимание...

Лишь теперь я узнал, что в числе слушателей в моих конспиративных собеседованиях в Казани в зиму и весну 1888 — 1889 гг. был Владимир Ильич.

М. Л. Мандельштам в передаче И. С. Зильберштейна. «Москва», 1958, № 4, стр. 55 — 56, 57.

¹ А. М. Стопани вспоминал, что «обладавший достаточной по тому времени марксистской эрудицией присяжный поверенный М. Л. Мандельштам (потом левый кадет в Москве) читал рефераты о мальтузианстве и перенаселении по Чернышевскому» («Пролетарская революция», 1923, № 2, стр. 584).

² Иван Иванович Скворцов-Степанов  (1870 — 1928) — один из старейших участников русского революционного движения, видный партийный и советский государственный деятель, литератор-марксист, историк и экономист.

 

Вследствие особого поднадзорного положения нашей семьи, знакомые эти (то есть знакомые Владимира Ильича, молодые люди, так же, как и он, изучавшие марксизм. — А. И.) почти не ходили к нам, а уходил обыкновенно Володя на квартиры, где они собирались. Из фамилий, упоминаемых им, помню лишь две: Четверговой, пожилой народоволки, о которой Володя отзывался с большой симпатией¹, и студента — не помню уже, исключенного ли — Чирикова, будущего писателя-беллетриста, отошедшего потом от революции и даже перешедшего в лагерь врагов. Владимир Ильич был все же довольно осторожен из внимания к матери. Исключительное мужество, с которым она переносила несчастье с потерей брата Александра, вызывало удивление и уважение даже со стороны посторонних людей. Тем более чувствовали это мы, дети, ради которых, для забот о которых она страшным усилием воли сдерживала себя. Надежда Константиновна (Крупская. — А. И.) говорила мне, что Владимир Ильич рассказывал и ей о том удивительном мужестве, с которым мать перенесла потерю брата, а позднее сестры Ольги.

Влияние ее на нас с детства было огромное. Подробнее я скажу об этом в другом месте, здесь же укажу только на один эпизод из казанской жизни. Володя начал покуривать. Мать, опасаясь за его здоровье, бывшее в детстве и юношестве не из крепких, стала убеждать его бросить курение. Исчерпав доводы относительно вреда для здоровья, обычно на молодежь мало действующие, она указала ему, что и лишних трат — хотя бы копеечных (мы жили в то время все на пенсию матери) — он себе, не имея своего заработка, позволять бы собственно не должен. Этот довод оказался решающим, и Володя тут же — и навсегда — бросил курить. Мать с удовлетворением рассказала мне об этом случае, добавляя, что, конечно, довод о расходах она привела в качестве последней зацепки.

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 20).

¹ В феврале 1900 года, возвращаясь из сибирской ссылки, Владимир Ильич на пару дней остановился в Уфе. «От этой пары дней, — вспоминает Н. К. Крупская, — у меня осталось в памяти лишь посещение старой народоволки Четверговой, которую Владимир Ильич знал по Казани. В Уфе у нее был книжный магазин. Владимир Ильич в первый же день пошел к ней, и какая-то особенная мягкость была у него в голосе и лице, когда он разговаривал с ней. Когда потом я читала то, что Владимир Ильич написал в заключении в «Что делать?», я вспомнила это посещение. «Многие (речь идет о молодых руководителях рабочего движения, социал-демократах. — Я. К.) из них, — писал Владимир Ильич в «Что делать?», — начинали революционно мыслить как народовольцы. Почти все в ранней юности восторженно преклонялись перед героями террора. Отказ от обаятельного впечатления этой геройской традиции стоил борьбы, сопровождался разрывом с людьми, которые во что бы то ни стало хотели остаться верными Народной воле и которых молодые социал-демократы высоко уважали» (Сочинения, том 5, стр. 483 — 484). Этот абзац — кусок биографии Владимира Ильича» (Воспоминания о Ленине. М., 1957, стр. 37 — 38).

 

Владимир Ильич страшно любил мать. «У ней громадная сила воли, — сказал он мне как-то, — если бы с братом это случилось, когда отец был жив, не знаю, что бы и было».

Свою силу воли Владимир Ильич унаследовал от матери, унаследовал также и ее чуткость, внимание к людям.

Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине. М., 1957, стр. 41.

Владимир Ильич понимал, как тяжело она (Мария Александровна. — А. И.) переживала и казнь старшего сына Александра, и смерть дочери Ольги, как страдала от постоянных арестов других своих детей. Страдала, но никогда не протестовала, никогда не останавливала их. Мария Александровна жила интересами детей не только в обычном житейском смысле — она была их товарищем и другом и мужественно несла все тяготы.

М. Эссен (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 253).

...Наша мать (Мария Александровна. — А. И.)... с полным сочувствием относилась к нашей революционной деятельности.

А. И. Ульянова. Предисловие к сборнику «Письма к родным» издания 1930 года. В. И. Ленин. Сочинения, изд. 4, том 37, стр. ХII-ХIII.

Всю жизнь она (Мария Александровна. — А. И.) была верным, настоящим другом своих «беспокойных» детей. Всегда внешне тихая, ровная, всегда деятельная, всегда полная какой-то большой внутренней силы. Такой я ее помню при всех ее бесчисленных тяжелых переживаниях: при похоронах Ольги, при болезни Владимира Ильича в 1895 г., при его аресте в том же году в Питере, при аресте Марии Ильиничны в 1910 г. в Москве.

Она никогда не жаловалась, никогда не падала духом, а молча и гордо принимала новую тяжесть на свои плечи.

В высшей степени изящная, хрупкая и нежная на вид, она обладала огромной силой воли и горячим, мужественным сердцем. Оно и помогало ей переносить все невзгоды жизни, все тяжелые волнения и переживания, выпавшие на ее долю. Хочется отметить еще одну черточку в характере Марии Александровны. Она так слила свою жизнь с жизнью своих детей, что и к товарищам их она относилась, как к своим. И поэтому, вероятно, так хорошо и легко с ней чувствовалось, невзирая на разность лет, и так веяло от нее чем-то родным, милым и близким.

Этот чудесный образ матери революционеров (и каких революционеров!) должен войти в историю жизни ее детей, ибо ее жизнь неразрывно была с ними связана, им посвящена, и кто учтет, в какой мере она своим прекрасным и сильным духовным обликом повлияла на весь уклад их характера и их мировосприятия¹.

З. П. Невзорова-Кржижановская. Воспоминания о М. А. Ульяновой. «Исторический архив», 1958, № 2, стр. 165.

¹ Когда в 1899 году Мария Александровна ходатайствовала в Петербурге за сосланного в ссылку Владимира Ильича, директор департамента полиции Зволянский сказал ей: «Можете гордиться своими детками: одного повесили, а по другому, может, также плачет веревка». На это Мария Александровна с достоинством отвечала: «Да, я горжусь своими детьми 1» (см. сборник «Славные большевички». М., 1958, стр. 11).

 

Зимой 1888/89 года в Казани я был с Владимиром Ильичем в опере. Ставили «Дочь кардинала»¹. Места наши были где-то высоко на галерее. Мне очень ярко врезался в память этот вечер. Помню, как мы пешком возвращались из театра, как ужинали дома молоком с хлебом, не хотелось спать. Владимир Ильич все время находился под впечатлением услышанной музыки, напевал: «Рахиль, ты мне дана...», еще что-то и главным образом другую арию Елеазара: «Христиан я ненавижу, их решился презирать, но теперь я прибыль вижу — можно денежки достать!» Это место ему особенно понравилось, и дома за ужином он тихо, так как другие спали, все время повторял его.

В этот вечер Владимир Ильич был в чрезвычайно приподнятом настроенной, что объяснялось, по-видимому, тем обстоятельством, что он из глухой деревушки, где находился под гласным надзором полиции (Кокушкино, Лаишевского уезда, Казанской губернии), попал в оперу².

Все, кто близко знал Владимира Ильича, помнят, как менялось у него настроение: то веселый, смеющийся заразительно, как ребенок, увлекающий собеседника быстрым бегом своей мысли, хохочущий без конца, до слез, то мрачно сдержанный, строгий, ушедший в себя, сосредоточенный, властный, бросающий короткие, резкие фразы, углубленный в разрешение какой-то трудной, важной задачи.

Д. И. Ульянов. Воспоминания о Владимире Ильиче. М., 1964, стр. 37 — 38.

¹ Об опере «Дочь кардинала» («Жидовка») французского композитора Жака Галеви Владимир Ильич писал в 1901 году матери из Мюнхена: «Был на днях в опере, слушал с великим наслаждением «Жидовку»: я слышал ее раз в Казани (когда пел Закржевский), лет, должно быть, 13 тому назад, но некоторые мотивы остались в памяти» (Сочинения, изд. 4, том 37, стр. 243). «Говорить о состоявшемся 24 октября в нашем городском театре первом представлении оперы Галеви «Жидовка», — писала газета «Волжский вестник» 26 октября 1888 года, — значит говорить о бесконечном ряде оваций, которые выпали на долю г-жи Мацулевич (исполнявшей партию Рахили. — А. И.) и гг. Закржевского (Елеазар. — А. И.) и Шакуло (кардинал Броньи. — А. И.)... Но главным героем всех оваций спектакля 24 октября явился г. Закржевский. Партия Елеазара — одна из капитальных в его обширном репертуаре и, за исключением г. Барцала (в былые годы), мы не знаем среди русских певцов лучшего исполнителя этой партии». В 1888 году опера «Жидовка» шла также 26 и 31 октября, 11 ноября и 11 декабря. Возможно, Владимир Ильич вместе с братом-гимназистом Дмитрием побывал в театре 11 декабря, так как это было единственное воскресенье, в которое шла опера «Жидовка», а гимназистам в то время разрешалось посещать театр только по воскресеньям. Владимир Ильич мог слушать также оперу «Фауст» Ш. Гуно. «Еще вчера, — писала 8 ноября 1888 года Ольга Ильинична, — на меня напала хандра, но на мое счастье удалось попасть в театр на «Фауст» (прекрасная опера!). И эти чудные звуки ободрили». Впоследствии Дмитрий Ильич вспоминал, что им всем особенно нравились «Дочь кардинала» и «Фауст»: «Владимир Ильич после насвистывал из этих опер мотивы» (см. «Огонек», 1962, № 17, стр. 25).

² Здание казанского театра сгорело в 1919 году.

 

По сравнению с квартирой Веретенниковых, большой и часто шумной, в квартире Ульяновых было как-то удивительно тихо. Я никогда не слыхал, чтоб кто-нибудь из старших возвышал голос, а младшие — Дмитрий и Манечка — чем-нибудь выразили свое недовольство указаниями матери, старших брата или сестер, или поссорились между собой.

Меня, озорного и непоседливого, эта обстановка сразу поставила в какие-то непривычные рамки, заставила, помимо сознания, стихнуть. Кроме Дмитрия, Манечки и Ольги, в ту зиму в Казани жили с Марией Александровной Владимир Ильич и Анна Ильинична...

Что-то притягивало в эту семью, так молчаливо замкнутую в себе...

На рождественских каникулах у Ульяновых была устроена елка с подарками для детей. Несколько вечеров мы готовили украшения на елку: клеили коробочки, пакетики, цепи из золотой и серебряной бумаги, составляли смеси бенгальских огней. Анна Ильинична заведовала покупками. Мария Александровна сама сшила из материи несколько вещей для елки и, хорошо помню, искусно сделала большого деда-мороза...

Из воспоминаний Н. Ф. Осколкова. «Учительская газета», 1963, 14 февраля.

Зимой 1888 — 1889 г. Владимир Ильич много играл в шахматы и ходил в клуб¹ с одним из двоюродных братьев (А. А. Ардашевым. — А. И.). Тогда мы жили в Казани на Первой горе в доме Орлова. Однажды в то время Владимир Ильич попробовал свои силы, не глядя на доску. Он позвал меня к себе в комнату и сказал, что, не давая ничего вперед, будет играть со мной, не глядя на шахматы. Никогда не видевши такой игры и полагая, что это чрезвычайно трудная штука, я уверенно уселся за шахматы и решил сбивать его необычными ходами и разными «шпильками», авось не заметит. Он уселся на кровать и стал диктовать свои ходы. Несмотря на все свои выкрутасы, я был разбит очень скоро в пух и прах. Вообще же Владимир Ильич не любил играть не глядя, и в дальнейшем я уже не помню таких партий. Следует, между прочим, сказать, что этот способ игры, несмотря на свою эффектность, чрезвычайно вреден, качество игры безусловно понижается и в то же время требуется большое напряжение мозга.

В ту же зиму Марк Тимофеевич Елизаров организовал партию по переписке между Владимиром Ильичем и сильным самарским шахматистом А. Н. Хардиным. Ходы передавались по почте, обыкновенно открытками. После одного своего хода Владимир Ильич, ожидая ответного письма, несколько раз расставлял шахматы и говорил: «Интересно, что же он теперь сделает, как выпутается из этого положения, я, по крайней мере, не нахожу удовлетворительного ответа»... Пришел, наконец, ответ, которого долго ждали. Немедленно были расставлены шахматы. Мне, уже заинтересованному их игрой, ход Хардина казался нелепым. Владимир Ильич вначале тоже недоумевал, но потом очень скоро продумал положение и сказал: «Н-да, это игрок, чертовская сила!» Нужно сказать, что Хардин был действительно очень крупной шахматной величиной. В 80-х годах он побил лучших московских игроков, а затем с большим успехом состязался с Чигориным². Хотя Хардин и не выступал на больших турнирах, Чигорин считал его одним из лучших шахматистов в России (см., например, перевод Дюфрена, примечание Чигорина)³. Владимир Ильич партию по переписке проиграл...

Д. Ульянов (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 63 — 64).

¹ Шахматный клуб помещался тогда на Грузинской улице (ныне улица Карла Маркса, 40/22).

² Михаил Иванович Чигорин (1850 — 1908) — основоположник русской шахматной школы. Выдающиеся успехи Чигорина относятся к 1889 — 1898 годам, когда он на международных турнирах в Западной Европе и Америке победил сильнейших шахматистов (Стейница, Ласкера, Пилсбери, Тарраша).

³ Имеется в виду примечание переводчика к предисловию автора в книге Жана Дюфрена «Руководство к изучению шахматной игры. С изменениями и дополнениями М. И. Чигорина» (Спб., 1896, стр. 10).

«Андрей Николаевич Хардин, — говорит Д. Ульянов, — был присяжным поверенным и страстно любил шахматы. Он выписывал массу иностранной шахматной литературы и мог часами просиживать один за доской. По его словам, он выучился хорошо играть благодаря тому, что, попавши куда-то в глушь и имея много досуга, целыми днями просиживал за шахматной литературой и теорией этой игры. В течение приблизительно года или немного больше он ни с кем не играл, а после этого сидения, встретившись с Чигориным, показал себя первоклассным игроком» (там же, стр. 64).

 

Почти всегда по вечерам (в квартире Ульяновых. — А. И.) устраивались чтения. Читали Мария Александровна и Анна Ильинична. Если читала Анна Ильинична, то Мария Александровна что-нибудь шила на руках или вязала. Манечка, глядя на мать, тоже что-нибудь мастерила.

Из воспоминаний П. Ф. Осколкова. «Учительская газета», 1963, 14 февраля.

Мы почти каждый день вечером читаем вслух, по большей части новые журналы, а в них из беллетристики редко попадаются хорошие вещи¹.

О. И. Ульянова — А. Ф. Щербо, 11 марта 1889 года. Казань. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

¹ В одном из писем Ольга Ильинична советовала А. Ф. Щербо прочитать «Пошехонскую старину» М. Е. Салтыкова-Щедрина. Как известно, «Пошехонская старина» была опубликована в журнале «Вестник Европы» № 10 — 12 за 1887 год, № 3, 4, 9 — 12 за 1888 год и № 1 — 3 за 1889 год.

 

Проживающий в г. Казани бывший студент императорского Казанского университета, состоящий под негласным надзором полиции, дворянин Владимир Ульянов поданным прошением ходатайствует о разрешении ему выдать заграничный паспорт на выезд за границу для лечения, причем представил медицинское свидетельство о своей болезни¹.

Представляя о вышеизложенном на благоусмотрение вашего высокопревосходительства и прилагая медицинское свидетельство о болезни Ульянова, долгом считаю присовокупить, что дворянин Ульянов в сентябре месяце 1888 года ходатайствовал в министерстве внутренних дел о разрешении ему выезда за границу для поступления в один из иностранных университетов и 16 сентября, за № 2480, директор департамента полиции сообщил предместнику моему (казанскому губернатору Н. Е. Андреевскому. — А. И.) для объявления Ульянову, что департамент полиции находит выезд его за границу преждевременным. Из доставленных же казанским полицмейстером сведений видно, что сказанный Ульянов есть родной брат состоящей под гласным надзором полиции Анны Ульяновой, за время проживания в Казани хотя к делам политического характера не привлекался, но аттестуется личностью вредного направления в политическом отношении ².

Губернатор Полторацкий.

Донесение казанского губернатора министру внутренних дел, от 13 мая 1889 года, № 1425. Архивные документы к биографии В. И. Ленина, стр. 68 — 69.

¹ В медицинском свидетельстве, выданном 29 апреля 1889 года за № 108, профессор медицинского факультета Казанского университета Н. И. Котовщиков и городской врач А. И. Смирнов указывали, что Ульянов страдает болезнью желудка и что «для излечения Ульянову нужно лечиться щелочными водами и всего лучше водами Vichy (Виши. — А. И.) (Франция)» (Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС). Совершенно очевидно, что лечение было для Владимира Ильича только предлогом. Не имея возможности закончить образование в России, он стремился выехать за границу для того, чтобы поступить в один из иностранных университетов. Казанский губернатор Полторацкий, донося министру внутренних дел о «прошении» В. И. Ульянова, напоминает, что последнему уже было отказано в выезде за границу в сентябре 1888 года.

² На донесении резолюция: «Я полагал бы отклонить, так как может ехать на Кавказ (Ессентуки, № 1?)» (там же, стр. 69).

 

В мае 1889 г. Казанский Губернатор представил ходатайство Ульянова о разрешении ему выезда за границу для лечения, и Его Превосходительство г. Директор названное ходатайство изволили отклонить, ввиду того, что от означенной в медицинском свидетельстве болезни Ульянов может ехать на Кавказ.

По распоряжению Московского Генерал-Губернатора Ульянову на основании 16 ст(атьи) Положения о Государственной охране воспрещено жительство в Москве и Московской губернии).

Из ведомости о лицах, состоящих под негласным надзором полиции Казанской губернии, представленной при отношении Нач(альника) Казанского Губ(ернского) Жанд(армского) Управления) — от 20 июля 1889 г., усматривается, что Ульянов ведет знакомство с подозрительными лицами.

В 1889 г. на Ульянова было обращено особое внимание, как на одного из поднадзорных, пребывавших в Казани, которая, по сведениям, добытым по известному делу о взрыве в Цюрихе¹, признавалась местом пребывания особо видных деятелей революционного движения в России.

Справка департамента полиции о В. И. Ленине. «Красная летопись», 1922, № 2 — 3, стр. 306.

¹ В связи с происшедшим 22 февраля 1889 года в Цюрихе взрывом бомбы, предназначавшейся для покушения на Александра III, повсюду в России, в том числе и в Казани, усилился полицейский сыск, резко увеличилось количество обысков и арестов. В частности, полиция начала «дело» против исключенного 4 декабря 1887 года из Казанского университета участника федосеевского кружка Д. Н. Матвеева. Д. Н. Матвеев состоял в переписке с невестой Федосеева А. Г. Соловьевой. Это и явилось одной из причин раскрытия кружка Н. Б. Федосеева. Во время обыска у другого члена казанского кружка, К. Я. Барсова, внимание полицейских, проявлявших повышенную заинтересованность ко всему, что касалось Владимира Ильича, привлекла записка: «В библиотеке спросить Ульянова». Барсов пытался объяснить, что это «есть заметка, сделанная мной для памяти, ввиду необходимости видеться с Ульяновым, бывшим студентом Казанского университета, для того, чтобы спросить его об адресе его родственника Александра Александровича Ардашева». Но это была лишь отговорка, так как Барсов неоднократно бывал в доме Ардашевых и хорошо знал адрес Александра Александровича, учившегося тогда в Петербурге. Найденная записка, безусловно, свидетельствует о связях Владимира Ильича с участниками казанских революционных кружков.

 

Мать стала тревожиться, что Володя «влетит» опять, и это отчасти побудило ее приобрести через М. Т. Елизарова (окончившего Петербургский университет и участвовавшего со мной и покойным братом в одном землячестве) маленький хутор в Самарской губ(ернии)¹ и выхлопотать разрешение переехать на лето туда.

А. Елизарова. О жизни Владимира Ильича Ульянова-Ленина в Казани (1887 — 89 гг.). «Молодая гвардия», 1924, № 2 — 3, стр. 27.

¹ Н. И. Веретенников вспоминает: «Задолго до окончательного переезда их (то есть семьи Ульяновых — А. И.) в Самару, мама (Анна Александровна Веретенникова, — А. И.) усиленно хлопотала и переписывалась с Марией Александровной, стараясь склонить ее обосноваться в Казани, приобретя при деревне Бутырки в 1/2 километрах от Кокушкина именьице с мельницей. Но, к великому сожалению всех нас, дело это не устроилось» («Красная новь», 1938, № 5, стр. 158).

 

На деньги, вырученные от продажи симбирского дома, мать надумала купить небольшой хутор. При содействии М. Т. Елизарова, позднее (с июля 1889 года. — А. И.) мужа старшей сестры, хутор был куплен в 50 верстах от Самары у некоего К. М. Сибирякова¹. Это был богатый сибирский золотопромышленник, скупивший в середине 70-х годов у обедневших самарских помещиков большое количество земли с целью организации крупного, технически рационального хозяйства. Человек левых либеральных убеждений, может быть, даже левее, Сибиряков, по-видимому, имел в виду и революционную пропаганду в народе. Во всяком случае та или иная связь с политическими у него была.

Он широко помогал народникам, которые еще с конца 70-х годов вели в округе Алакаевки (так называли наш хутор по имени прилегавшей к нему деревни) непрерывную революционную работу. Во второй половине 70-х годов в одной из деревень Сибирякова — Сколкове, его резиденции, жил Глеб Успенский вместе со своей женой (Александрой Ивановной — сестрой известной революционерки В. И. Засулич. — А. И.), которая занимала место учительницы в построенной Сибиряко-вым начальной школе. Здесь Успенский написал свой известный рассказ «Три деревни», описав в нем деревни Сколково, Заглядино и Гвардейцы и подлинных жителей этих деревень. В этой же округе было, одна за другой, несколько попыток со стороны народников организовать земледельческие колонии (кавказцы², группа Орлова, позднее эсера, организовавшего такую же колонию на Кавказе, тоже на земле Сибирякова, и колония А. А. Преображенского, которая была организована на хуторе Шарнеля, в трех верстах от Алакаевки, и существовала еще при нас).

Задуманное в широком масштабе сельскохозяйственное предприятие не пошло у Сибирякова, хотя на организацию его и были затрачены большие суммы. За границей он закупил усовершенствованные земледельческие орудия — были куплены даже два паровых плуга, — соорудил громадные кирпичные и саманные постройки при хуторах для скота и земледельческих орудий и т. п. Хозяйство приносило, однако, лишь убыток, и Сибирякову пришлось отказаться от своей затеи. Земледельческие орудия были проданы за бесценок какому-то немцу, имевшему в Самаре торговлю мелким слесарным инструментом и земледельческими орудиями. Начал распродавать Сибиряков и земли, оставив лишь некоторое количество земли для содержания сельскохозяйственной школы, которую он решил организовать. На Константиновском хуторе, в двух верстах от Алакаевки, было построено здание для этой школы, подбирался уже и кадр учителей. Среди них был толстовец Алексеев, живший ранее в Ясной Поляне у Льва Толстого, Зубрилин, окончивший Петровско-Разумовскую академию, и другие, но открыть школу не разрешили. В этом запрещении сыграла, несомненно, определенную роль связь Сибирякова с политическими, хотя и вообще-то Свербеев, бывший тогда самарским губернатором, не был сторонником такого рода культурных начинаний. Как бы то ни было, а после этого Сибиряков стал ликвидировать все и переехал в Петербург (впрочем, и раньше он бывал в Самарской губернии лишь наездами).

В эти-то края и забросила нас судьба.

М. Ульянова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 52 — 53).

¹ М. Т. Елизаров одно время служил в конторе К. М. Сибирякова.

² Колония эта описана Карениным (Петропавловским) в его рассказе «Борская колония». — Примечание М. Ульяновой.

 

...Связи, которые имела дочь Ульянова (Анна Ильинична. — А. И.), и знакомства ее исключенного из университета брата (то есть Владимира Ильича. — А. И.) заставляли желать выезда из университетского города семьи Ульяновой¹. Потому, когда вдова Ульянова обратилась ко мне в начале лета с прошением о дозволении ее сыну, воспитаннику 1-й гимназии (Дмитрию Ильичу. — А. И.), перейти в гимназию в Самаре, где она, по ее словам, приобрела оседлость, то я не встретил препятствия дать ей на это разрешение, поручив вместе с тем секретно директору Самарской гимназии иметь за поведением Ульянова особое наблюдение и тщательно следить за его отношениями к товарищам².

Попечитель Казанского учебного округа — министру народного просвещения, от 30 сентября 1889 года, № 458. «Красная летопись», 1925, № 2, стр. 151.

¹ Еще 28 февраля 1889 года М. А. Ульянова возбудила ходатайство о разрешении Анне Ильиничне переехать вместе с ней на хутор Алакаевку, Самарской губернии. 11 марта департамент полиции ответил согласием (см. «Красный архив», 1935, том в, стр. 16).

¹ По свидетельству Дмитрия Ильича (см. «Учительская газета», 1963, 14 февраля), после отъезда семьи Ульяновых в Алакаевку он жил у Веретенниковых до начала июня, когда окончил экзамены и уехал к своим. 16 августа 1889 года попечитель Казанского учебного округа П. Масленников писал директору Самарской гимназии А. Соколову: «В данном мною... разрешении ученику Ульянову перейти из Казанской... гимназии сверх секретных семейных причин имело большое значение и то обстоятельство, что в Самаре надзор за поведением Ульянова и за отношением его к товарищам гораздо легче устроить, чем в Казани» («Вопросы истории КПСС», 1960, № 6, стр. 172). Донесения директора гимназии А. И. Соколова попечителю учебного округа см. на стр. 504, 507, 508 — 510 наст, издания.

 

Самарский уездный исправник рапортом от 29 минувшего января донес мне, что известный департаменту полиции из отношения моего от 25 августа минувшего года за № 911 действительный студент, служивший в С.-Петербургской Казенной Палате канцелярским служителем, Марк Тимофеев Елизаров, по доверенности брата и сестры Ульяновых — родственников казненного государственного преступника Ульянова, — купил у землевладельца Константина Михайлова Сибирякова участок земли при дер(евне) Алакаевке в количестве 83 десятин и мельницу за 7500 рублей. Мельница эта находится в аренде у крестьянина Казанской губ(ернии) Алексея Евдокимова. Из владельцев купленного участка на жительство в д(еревню) Алакаевку никто еще не прибыл.

Об этом долгом считаю сообщить департаменту полиции, в дополнение к отношению от 6-го ноября минувшего года за № 1364.

Губернатор А. Свербеев.
Правитель канцелярии Грошев.

Секретное донесение самарского губернатора в департамент полиции, от 21 февраля 1889 года, № 246. «Красная летопись», 1925, № 2, стр. 150.

...Наш отъезд назначен на 5 мая (отъезд состоялся 3 мая 1889 года с одним из первых пароходов. — А. И.). Остающиеся до отъезда две недели пройдут, конечно, в сборах и суетне, которые так неприятны.

Ольга Ил. Ульянова — А. Ф. Щербо. 19 апреля 1889 года. Казань. Дом-музей В. И. Ленина в Ульяновске.

Перед отъездом (из Казани. — А. И.) Володя зашел проститься с нами (то есть с Д. Андреевым и К. Сердюковым. — А. И.), и мы тогда же решили не переписываться, так как студенческие письма просматривались цензурой.

Д. М. Андреев, стр. 15.

...Владимир Ильич счастливо ушел от казанского погрома¹, стоившего Федосееву около 2 1/2 лет тюремного заключения — сначала предварительного, а потом, по приговору, в «Крестах» (так называлась Выборгская тюрьма в Петербурге, куда сажали приговоренных к отсидке).

А. И. Ульянова-Елизарова (Воспоминания о В. И. Ленине, 1, стр. 21).

¹ Н. Е. Федосеев был арестован 13 июля 1889 года. В ноябре того же года в Нижнем Новгороде полиция арестовала А. М. Горького. Всего же по делу о казанских кружках в качестве обвиняемых было привлечено 36 человек.

 

Летом 1889 года в Казани был арестован кружок Федосеева, и Владимир Ильич говорил мне, что, останься он в Казани, он попался бы наверно тоже, так как был знаком с некоторыми из арестованных — хотя самого Н. Е. Федосеева не знал — и с деятельностью кружка, развернувшегося, очевидно, шире уже с весны, т. е. с отъезда брата¹.

Этот благополучный исход дал возможность Владимиру Ильичу мирно заниматься в Самаре теоретической работой по изучению марксизма, пропагандой его среди молодой самарской публика, а также получить разрешение на сдачу экзамена экстерном, о чем много хлопотала мать.

А. Елизарова. О жизни Владимира Ильича Ульянова-Ленина в Казани (1887 — 1889 гг.). «Пути революции» (Казань), 1922, № 2, стр. 9.

¹ В другой статье («Значение казанского и самарского периода для деятельности Владимира Ильича») А. Елизарова пишет, что кроме членов кружка Федосеева были «также забраны некоторые члены того кружка, в котором Состоял Владимир Ильич, между прочим и Чириков» («Молодой большевик», 1925, № 1, стр. 35).