К СТАТЬЕ г. В. НАЗАРЬЕВА «ИЗ ВЕСЕННИХ ВОСПОМИНАНИЙ ЧЛЕНА СИМБИРСКОГО УЕЗДНОГО УЧИЛИЩНОГО СОВЕТА»
Так как я не живу в Симбирске и не получаю «Симбирские губернские ведомости», то статья г. Назарьева «Из весенних воспоминаний члена Симбирского уездного училищного совета», помещенная в упомянутой газете в № 30, 31, 32 и 33 (за 1894 год.— Ред.), попала мне на глаза только недавно благодаря внимательности некоторых лиц, близко знавших покойного отца моего, Илью Николаевича Ульянова, которому, главным образом, посвящены «Воспоминания» дошедших до меня четырех (30—33) номеров «Симбирских губернских ведомостей».
Мне приятно было прочитать верную действительности оценку общественной деятельности отца моего, не изгладившейся еще, надеюсь, из памяти и еще многих симбиряков, его сослуживцев и сотрудников.
Но если такую характеристику ближе всего сделать людям, на глазах у которых проходила эта неутомимая деятельность или которые хоть отчасти, хоть временно являлись пособниками в ней, то оценку человека с точки зрения его отношений к семье и к детям можно также делать только лицам, действительно близко знавшим его с этой стороны.
Г. Назарьев бывал довольно редко у нас в доме, мало видел отца в семье и, как видно из указанной статьи, мало знал отношение его к нам, его детям,— и вот в эту-то, правда, небольшую часть его статьи я и считаю долгом внести свою поправку.
Г. Назарьев говорит в № 32 «Симбирских губернских ведомостей», что занятый по горло педагогической деятельностью отец мой «не знал, что делалось в семье, как и чем занимались дети».
Это совершенно неверно.
Конечно, сложное и серьезное дело позволяет человеку, строго относящемуся к своим обязанностям, да еще и любящему это дело, уделять семье немного сравнительно времени, но из этого не следует еще, чтобы он совсем забывал о ней. Может быть, тем больше придется удивляться его энергии и неутомимости, но факт тот, что воспитание детей проходило под его главным и неусыпным надзором.
И как мог бы, с другой стороны, такой горячий и верующий педагог, каким выставляется мой отец в статье г. Назарьева, оставить без внимания воспитание собственных детей?!
Разве это не внутреннее противоречие, если бы даже он не был таким любящим отцом? А его и как отца и семьянина помнят еще в Симбирске, наверное, многие. Помнят, наверно, и бывшие по очереди в нашей семье домашними учителями Калашников, Лукьянов и Кабанов.
Отец выбирал нам в первоначальные учителя лучших из питомцев своих педагогических курсов. И они помнят, конечно, беседы и советы отца и постоянный интерес его к нашим занятиям. Позднее эти беседы и совещания проходили с учителями гимназии, со многими из которых у отца были самые дружественные отношения.
Но далеко не один высший надзор принадлежал отцу в деле воспитания. У нас никогда не было репетиторов, и отец рано приучил нас обходиться без них и заниматься самостоятельно; но все же в меньших классах приходилось следить за исполнением наших уроков, что он и делал сам, непосредственно, и сам начал одним летом изучать со старшим братом первые основания греческого языка, который в его время не был еще введен в гимназиях; кроме этого он постоянно, во всех классах разъяснял нам уроки по физике и математике, его специальным предметам, преподавателем которых он состоял более десяти лет и которые излагал очень хорошо. Мы обращались обыкновенно со всем непонятным в уроках к отцу (кроме новых языков, которые мы проходили под руководством матери), и помню, как я нередко сожалела по этому поводу об его отлучках по губернии.
Помню, что он подолгу толковал мне написанную варварским языком грамматику Говорова и имел терпение просматривать в планах или в готовом виде все мои сочинения, я не подавала ни одного из них, не посоветовавшись сначала с отцом. Едва только вернется он, бывало, из разъездов и сядет усталый за самовар, как мы уже окружим его, и он расспрашивает нас о занятиях, обо всем из нашей школьной жизни. И ничем нельзя его было порадовать так, как нашими успехами. Но не только занятия в самом тесном смысле слова: отец следил за нашим чтением, он помечал нам лучшие произведения русской литературы, познакомив нас со всеми выдающимися писателями, чем развил, несомненно, наш вкус, так что нас уже просто не интересовали многие из глупых романов, которыми зачитывались тайком наши сверстники.
И все в нем: его речь, сама его личность, проникнутая верой в силу знания и добро в людях,— действовало, несомненно, развивающим и гуманизирующим образом и на детские души, и мы рано научились признавать необходимость и важность знания.
В летние вакации, когда отец пользовался хотя сравнительным отдыхом (бывали съезды или отчеты), он мог посвящать нам еще больше времени и каждый год брал нас, старших, прокатиться по Волге, что было лучшим нашим удовольствием и предметом далеких планов и разговоров.
Всегда любящий и добрый — слишком добрый, как чувствуется теперь, в более зрелые годы,— во время этих путешествий он бывал особенно заботлив о нас, баловал нас особенно. У меня остались в памяти от того времени некоторые мелочи, полные такой тонкой предусмотрительности, на какую не всякая мать была бы способна. И, доставляя нам массу удовольствия, поездки эти всегда еще теснее сближали нас с ним.
Конечно, все сказанное мною очерчивает слишком кратко и слабо ту роль, которую сыграл в нашем развитии и воспитании отец, но, во-первых, я и не сумела бы выразить достаточно сильно все сделанное им для нас, а во-вторых, и не таково было в настоящей заметке мое намерение,— я хотела только исправить в ней совершенно ложное утверждение г. Назарьева. Я хотела только сказать, что мои детские и ученические воспоминания тесно связаны с образом отца, которого я, чем больше живу, тем больше научаюсь ценить и уважать, не только как общественного деятеля, но и как семьянина,— так же было и по отношению к другим детям, а потому я и вношу эту необходимую поправку в статью г. Назарьева.
Я вполне допускаю, что г. Назарьев придавал, может быть, меньше значения словам своим, что «Ульянов не знал, что делалось в семье, как и чем занимались дети», и хотел только оттенить ими, во-первых, преданность отца делу, а во-вторых, распорядительность и энергию матери; но как бы то ни было, слова эти, совершенно не соответствующие истине и которые он не должен был употребить так опрометчиво (в лучшем случае), дают повод к превратным толкованиям, почему я и прошу редакцию «Симбирских губернских ведомостей» напечатать эту поправку, по возможности, в одном из ближайших номеров1.
И. Н. Ульянов в воспоминаниях современников. Саратов, 1968, с. 14—18
Примечания:
1 Поправка А. И. Ульяновой-Елизаровой к статье В. Н. Назарьева была напечатана в газете «Симбирские губернские ведомости» 15 октября 1894 года. Ред.