ПРИМЕЧАНИЯ К СТАТЬЕ А. ТАБЕЙКО «ИЗ ПРОШЛОГО ТОВ. ЛЕНИНА»
В «Известиях Татарского ЦИК» от 1 января 1923 года напечатана статья т. Табейко «Из прошлого тов. Ленина». По рассказам крестьян бывшей Казанской губернии (очевидно, бывшей деревни Кокушкино, ибо так получается слишком широко: как могла вся Казанская губерния рассказать о Ленине?! — А. Е.).
Товарищи по Татбюро Истпарта просят меня дать свои примечания к этой статье, и сам т. Табейко в примечании выражает надежду, что «восстановлю подробности одного передаваемого им события».
Приходится восстанавливать.
Я прожила в Кокушкине под гласным надзором с июня 18871 до поздней осени 1888 года. Этому уже идет 36-й год. Следовательно, очевидцы сего, которые могли бы что-нибудь рассказать, то есть были бы в то время не в грудном или близком к таковому возрасте, должны насчитывать от 50—70 лет. А в деревнях такого возраста достигают немногие, не говоря уже о последних голодных годах. Эти немногие из уцелевших о тех далеких годах, которые тем более подернуты для них туманом, что очень уже неясно понималось ими и тогда состояние под гласным надзором и политическая неблагонадежность, могут рассказать немногое. К тому же крестьянство было тогда поголовно почти безграмотное. Поэтому тем более необходимо мне дать со своей стороны фактическую справку.
Но кое-что мог бы просеять и сам т. Табейко. Например, то место, где говорится о проверке. Конечно, полиция обязана была проверять, живет ли поднадзорный в указанном месте и не занимается ли в оном противоправительственной пропагандой. Для этого заявлялись местные урядник, становой или и сам исправник, расспрашивали жителей, чем он занимается и не отлучается ли, а главное, проверяли самолично его присутствие. И ничего не могло быть нецелесообразнее и бессмысленнее для поднадзорного, как бежать прятаться, когда как раз и требовалось «доказать свое присутствие». Да еще к крестьянам, сношения с которыми были всегда на подозрении. А т. Табейко не только, не смущаясь, выписывает, как я, «вся бледная от испуга, бежала задами, по крапиве, в одних чулочках», но еще просит меня «восстановить подробности сего события», относительно которого гадает: облава это была или обычная проверка (?!!) — и заключает, что «Ульяновы жили при деревне Кокушкино в вечном страхе за завтрашний день и что царское правительство мстило жестоко».
Относительно остальных данных, сообщаемых в статье т. Табейко, надо сказать, что кроме года 1887/88, когда Владимиру Ильичу, по исключении его из университета, разрешено было вместо выезда в другой город поселиться со мною в деревне Кокушкино, он никогда в Кокушкине не жил и приезжал туда лишь в гости, по летам, причем не на все лето и не каждый год. Более или менее оседло в Кокушкине жили две другие сестры моей матери — Любовь Александровна Ардашева-Пономарева и Анна Александровна Веретенникова. Эти обе тетки вели в деревне хозяйство, и Любовь Александровна жила там большую часть года, а иногда, помещая учащихся детей в город на квартиру,— и целый год. Ее сыновья, принимавшие деятельное участие в хозяйстве, в объезде лошадей и т. п., были действительно очень близки с крестьянской молодежью, и я думаю, что многое рассказываемое крестьянами о моих братьях относится в действительности к кузенам Ардашевым. Долей земли моей матери распоряжалась тетка Любовь Александровна и выплачивала часть урожая. Я не помню количества десятин, приходившихся на каждую из пяти дочерей дедушки Александра Дмитриевича Бланка, знаю только, что доли эти были невелики и в 70-х годах, после смерти дедушки2, были оценены по 3 тысячи рублей каждая.
Таким образом, о жизни крестьян «при нас» говорить нельзя: мы были гостями. Поэтому, может быть, и отношения с нами были нормальнее: никакие хозяйственные соображения или осложнения, без которых, конечно, никогда отношения между господами и крестьянами при прежнем строе не обходились, сюда не входили. Мать мою крестьяне очень любили: предпоследняя дочь Александра Дмитриевича Бланка, она позже всех сестер вышла замуж и всех дольше поэтому прожила в Кокушкине. Кроме того, и по характеру своему она была общей любимицей как в семье, так и среди окружающих. Этим я объясняю, что крестьяне пожелали посвятить свою школу имени матери. Лекаршей она никогда не была, но забирала с собою на лето побольше общеупотребительных лекарств и охотно давала советы крестьянам. Отец мой, большой демократ по натуре, действительно заходил запросто к крестьянам, а главное, при всех встречах — в поле, на дороге — дружески и непринужденно беседовал с ними. Конечно, ни школы устраивать, ни на фортепьяно учить при таких приездах к теткам в гости мы не могли. Лакомства дешевые для ребятишек привозились. Деревенские женщины заходили после нашего приезда поговорить с матерью, или она, гуляя через деревню, останавливаясь у той или иной избы, демонстрировала нас, а ей свою молодежь показывали и о пережитом рассказывали. Дети, приезжавшие в гости, принимали, конечно, деятельное участие в играх своих кузенов и их деревенских приятелей. Помнится, что раза два и в ночное Володя ездил.
Из упомянутых автором крестьян я ни одного не припоминаю3, вспоминаю другие имена, но возможно, что при встрече мы восстановили бы знакомство с упомянутыми. Из ямщиков, нанимаемых обыкновенно в соседней, в версте расстояния, деревне, припоминаю больше татар,— деревня была заселена наполовину русскими, наполовину татарами и в обиходе носила название «Татарской». Но возможно, что нанимались и русские ямщики. Конечно, не только головой, но и ничем вообще они при этом не рисковали: если дело «о недозволенной отлучке» поднадзорного доходило даже до суда, как было со мною позже, в Самарской губернии, то ямщик вызывался попросту в качестве свидетеля.
В. И. Ленин и Татария. Сборник документов, материалов и воспоминаний. Казань, 1970, с. 296—299
Примечания:
1 Анна Ильинична прибыла в Кокушкино 23 июня (5 июля) 1887 года. Ред
2 Александр Дмитриевич Бланк умер в 1870 году. Ред
3 Табейко, в частности, упоминает ямщика Феклина и Якова Дмитриева.