РЕТРОСПЕКТИВНЫЙ ВЗГЛЯД НА ИСТПАРТ И НА ЖУРНАЛ «ПРОЛЕТАРСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ»1
Зарождался Истпарт, можно сказать, при мне. Помню, еще осенью 1920 года М. С. Ольминский сказал мне, что нашел себе дело, которое считает необходимым и которое будет под силу ему. А именно: что безусловно необходимо начать теперь же собирать материал по истории партии, как архивный, так и сохранившийся в памяти участников, ибо первый теряется и расхищается вследствие небрежного обращения с ним, а второй исчезает со смертью его носителей, которая теперь, в революционное время, косит людей раньше, чем обычно. Не помню уже, в этот раз или позже, но он сообщил мне, что Комиссия по изучению истории партии Совнаркомом учреждена и он, Ольминский, придумал для нее краткое название: Истпарт. Председателем ее был назначен т. Покровский. Но месяца через два он сам вошел в Совнарком с ходатайством о назначении на место его т. Ольминского.
Моя работа в Истпарте началась с апреля 1921 года. Я никогда дотоле по истории или по архивам не работала, но здесь мне представлялась возможность осуществить собирание материала по делу брата, Александра Ильича, соединить которое с сутолокой административной и строительной работы, я видела, было нельзя.
Но, делая первые шаги для этой работы по розыску документов и собиранию материалов, я вошла в то же время и в общую работу Истпарта — составляла параллельно сборники воспоминаний о тт. Скляренко и Федосееве, а затем начала (с 4 №) принимать участие в журнале Истпарта «Пролетарская революция». Колыбелью Истпарта был Главархив при Наркомпросе. Там, в Ваганьковском переулке, в одной комнате, выделенной из помещения архива, была его первоначальная квартира. Комната была, правда, большая, сотрудников было мало, но все же работать всем в одном помещении было очень затруднительно: и окуривали курящие, и хождение, и разговоры неизбежные. Тут же стоял стол заведующего М. С. Ольминского, происходили его приемы, его инструктаж. Еще при той строгости и выдержке в работе, которые вносил, проводя их сам, т. Ольминский, при его скупости на слова, дело могло, хотя с трудом, идти, но без него, во время его болезни и при увеличивающемся числе сотрудников помещение становилось уже прямой преградой к дальнейшей работе.
Сначала был выделен журнал, для которого была отведена комната неподалеку, на Воздвиженке. Заведование им было поручено мне. Приходилось бегать по нескольку раз в день на Воздвиженку, так как всю работу перенести в ту каморку было нельзя, или ко мне и т. Лепешинскому прибегал за инструктажем, за справками секретарь «Пролетарской революции» Злин- ченко. В результате не могла идти сносно ни общая работа Истпарта, ни работа его журнала. Секретарь редакции не отличался оседлостью и заявлялся часто к т. Лепешинскому с бесконечными разговорами, мешавшими заниматься всем остальным. Приводил он с собою нередко и разных авторов, которые все чаще стали сыпаться в Истпарт с предложением разных изданий и, понятно, не останавливались перед потоками красноречия в своем стремлении доказать ценность своих сочинений и родственность их по духу с идеями и целями Истпарта. Помню, что один автор, особенно торжественно приведенный к нам секретарем редакции и особенно горячо и многословно доказывавший преимущества своего труда, начинавшего исследования с Лапласа и с истории земли, привел меня окончательно в отчаяние, и я, попросив Злинченко вернуться к опустевшей редакции, излила свою полноту чувств в виршах, посвященных т. Лепешинскому.
Самым важным шагом, поставившим Истпарт сразу на прочную почву, был перевод его из Наркомпроса в ЦК нашей партии. Ввиду серьезного значения этого перехода для всей будущей работы Истпарта я описываю его, насколько сохранилось в моей памяти, подробнее.
Мне с самого начала казалось странным, да и кое-кто из товарищей отмечал это, что Комиссия по истории партии состоит при Наркомпросе, который находился еще в периоде организации и был завален и без того — особенно в тот период стремления его к расширению своей деятельности — массой учреждений. Вступив в работу, я увидела, во-первых, что никакого руководства со стороны Наркомпроса не было, а во-вторых, что при малой авторитетности его на местах вообще, при еще меньшей авторитетности для мест такого его отдела, который находился и у Наркомпроса где-то на отшибе, в хвосте архива, мы бессильны бороться с небрежным и преступным часто обращением с документами по провинциям. А вследствие этого мы бессильны осуществить одну из основных наших задач: собирания и сохранения материала для будущих историков нашей партии. Я увидела тогда ясно, что Истпарту придется лишь хиреть, что ему не удастся осуществить ни одной из поставленных им перед собой задач, если он не выйдет решительно из этих условий, сковывающих всякую его деятельность и всякую инициативу.
Такой выход я видела только в переводе Истпарта в ЦК партии и повела агитацию за это. Но хотя некоторые товарищи, в том числе и т. Покровский, соглашались, что, опираясь на ЦК, Истпарт был бы много авторитетнее и не случилось бы такого безобразного отношения к документам, о котором мы получали донесения с мест, но тем не менее коллегия Истпарта стояла более или менее прочно на той точке зрения, что Истпарт должен быть советским учреждением и, как таковое, должен находиться при Наркомпросе, а не при ЦК нашей партии.
Тов. Ольминский, кроме того, указывал мне, что худшее материальное положение сотрудников (их жалованье при архиве было прямо мизерно, пайков не давалось) является некоторой гарантией того, что идут на работу люди только по идейным соображениям и учреждение наше, можно сказать, застраховывается от карьеристов. Я никоим образом не могла согласиться с таким идеалистическим подходом и указывала, что нам и квалифицированные работники нужны, которых мы на то мизерное вознаграждение не найдем; и что те, которых мы имеем, должны будут отвлекаться на другую подсобную работу; да и надлежащего размаха мы не сможем придать работе. А главное, мы не сможем собрать и спасти от уничтожения те ценные документы по истории партии, которые имеются в различных учреждениях на местах. Узнав, что тт. Покровский и Адоратский стоят за оставление Истпарта при Наркомпросе потому главным образом, что против перехода его в ЦК высказался Владимир Ильич, я пошла к нему побеседовать на эту тему.
Владимир Ильич и после того, как выслушал все мои доводы, сказал, что он остается при своем прежнем мнении, так как считает, что ЦК не должен распухать разными учреждениями, которые могут функционировать как советские.
«Но,— прибавил он,— ведь не я один решаю в Оргбюро. Наоборот, я часто и не бываю там совсем, и 90% дел проходит там без меня. Если вы считаете, что так лучше для работы, то идите туда и мотивируйте,— может быть с вашим мнением и согласятся. Вы работаете, вам виднее».
На следующем после того заседании коллегии, когда т. Ольминский поставил по моему предложению этот вопрос, он был встречен общим молчанием. На заседании этом кроме Покровского помню тт. Адоратского, Савельева, Аросева, Подвойского и еще некоторых других.
На повторный вопрос председателя т. Покровский сказал, что ведь против такого перехода высказывается Владимир Ильич. Тогда я взяла слово и рассказала о своей беседе с Ильичем, прибавив: «Он сказал: «вам виднее,— вы ведете работу». Значит, если дело у нас не пойдет, то он нас же обвинит, почему мы не предпринимали ничего, раз были убеждены, что так, как дело поставлено, оно не может идти хорошо».
Этот довод возымел действие: оказалось, что собственно никто не против перехода. Предложение было принято единогласно. Тов. Ольминскому было поручено переговорить по этому вопросу с т. Сталиным, непосредственно ведавшим работой агитпропа ЦК. Эта стадия была тоже пройдена чрезвычайно быстро. Не успел т. Ольминский изложить, в чем дело, как Сталин воскликнул: «Ну, конечно, Истпарт должен быть при ЦК, где же ему иначе быть?»
Но всего быстрее был пройден последний этап — отчисление от Наркомпроса. Когда заговорили об этом с заместителем Луначарского Литкенсом (задача, взятая на себя, насколько я помню, т. Покровским), тот сделал большие глаза и спросил:
— А разве такой отдел был в Наркомпросе?
И я говорила потом, что все дело произошло с такой же легкостью, с какой рухнул трон Николая II.
Истпарт начал понемногу вставать на ноги и жить.
Прежде всего он получил особую квартиру, правда маленькую, но возможно стало все-таки произвести некоторую разбивку в работе и даже завести свою машинистку.
Журнал приобрел ценного секретаря в лице т. Лелевича.
Большие затруднения в его работу вносила неналаженность издательского аппарата. Слабая работоспособность государственных типографий проявлялась в невероятных задержках и медленности печатания. Сборник «От группы Благоева к Союзу борьбы», сданный в печать в сентябре 1920 года, был направлен Госиздатом для печатания в Ростов-на-Дону, но там рукопись затерялась, так что через год ее пришлось восстанавливать.
Так же обстояло дело и с первыми книжками журнала Истпарта «Пролетарская революция», который начал выходить в 1921 году, но которого, из-за той же неналаженности Госиздата, удалось выпустить в этом году лишь две книжки, третья книжка 1921 года увидела свет лишь в 1922 году.
Задачи Истпарта отмечены в передовой статье № 1 «Пролетарской революции» т. Покровским. Он говорит, что лишь теперь, когда государственные архивы — наши архивы, можем мы поставить изучение истории на действительно научную почву. И мы должны взяться за это. Должны мы также иметь журнал, посвященный специально рабочей революции в России, в который должны входить все документы по истории РКП и документы других партий, поскольку в них отразилось рабочее движение, и документы рабочего движения беспартийного, как организованного, так и неорганизованного. Конечно, более крупные и характерные. А затем и сводки и статьи на основании их.
Но, обращая самое серьезное внимание на собирание, освещение и сводку документов, мы, конечно, отнюдь не хотим, говорит дальше т. Покровский, превратить наш журнал в какой- то казенный, архивный. Мы зовем, наоборот, всех товарищей, интересующихся нашей пролетарской революцией, всех переживших ее и принимавших в ней то или иное участие, к содействию нам, к записи того, что осталось в их памяти, к ознакомлению с ним нашей партии. Мы считаем, что только их помощь может дать нам тот психологический фон и ту связь, без которой многие документы могут быть не поняты или поняты неправильно. Истолковать букву документа могут лучше свидетели его возникновения, чем люди, не пережившие эпохи, вызвавшей его, ее особенностей, ее настроений. В этом большая ценность воспоминаний. И если нам говорят, что в воспоминаниях много субъективного, отрицать чего, конечно, нельзя, то следует указать, что субъективный момент вносится и теми историками, которые, не будучи знакомы непосредственно с описываемыми событиями, вынуждены связывать их собственными предположениями. Эти догадки людей другого времени, другой среды могут быть очень неверными, дающими совсем ложное освещение событий.
Из этого видно, что кроме документов для истории важны воспоминания участников и только комбинация того и другого дает наилучшие результаты. Кроме того, лишь при наличии того живого материала, который дают воспоминания, исторический журнал может стать интересным не только для спецов, а для широких слоев нашей молодежи — рабочих, студентов, которым мало давать документальные научные данные, которых надо вводить в описываемую эпоху, в ее переживания, чтобы помочь им всесторонне понять ее. Лишь при осуществлении этого требования журнал сможет стать действительно полезным пособием для наших лекторов по истории.
На этот путь, намеченный первой коллегией Истпарта, и встал журнал «Пролетарская революция».
Конечно, с самого начала редакция стремилась к некоторой систематизации. Так, в № 1 освещается I съезд нашей партии по воспоминаниям т. Эйдельмана, во втором перепечатка «Письма к товарищам» т. Павловича и дополнения к нему стремятся дать картину II съезда; в № 3 статья Лядова описывает обстоятельно III съезд, а в материалах даются документы, относящиеся к этому съезду. В № 4 нам говорит о IV Объединительном съезде т. Варенцова. В № 5 Л. Б. Каменев пишет о Лондонском съезде 1907 года и помещены материалы из его протоколов и резолюций. В № 6 дается статья о том же съезде т. Гандурина.
Но на этом обзор партийных съездов окончился. О съездах, состоявшихся после революции, давать обстоятельные обзоры было уже много сложнее, и, главное, ответственные работники были так перегружены работой, что совершенно не в состоянии были давать свои воспоминания не только вовремя, но и вообще. И такое большое количество этих ценных свидетельств современников, сошедших за последние годы в могилу, безвозвратно потеряны для истории!
Пришлось считаться с условиями и помещать тот материал, который возможно было достать. Так, были помещены статьи о Северном и Южном рабочем союзе, о подпольных организациях в различных местностях Союза, об эпизодах гражданской войны и т. п.
В 1923 и 1924 годах система проводилась таким образом, что отдельные книжки журнала посвящались тем или иным событиям или тому или иному однородному материалу. Так, № 11 и № 12 за 1922 год были посвящены движению на окраинах (в Польше, Финляндии, Литве и др.); февраль 1923 года — Февральской революции; март — истории партии; апрельский номер — Ленским событиям 1912 года; майский — майскому движению и истории рабочей печати; июльский — июльскому движению 1917 года; август — воспоминаниям и материалам по истории гражданской войны; сентябрьский — юбилею группы «Освобождение труда»; октябрь — октябрьским дням не только 1917 года, но и 1905 года; ноябрь — военным организациям; декабрь — Декабрьскому восстанию.
Этот проспект был выставлен на I Всесоюзном совещании работников Истпарта в апреле 1923 года с просьбой ко всемтоварищам давать своевременно подходящий материал. Но, конечно, вполне точно поступала только часть материала, и книжки приходилось выпускать в более или менее смешанном виде. Тем не менее ряд достижений «Пролетарской революции» был отмечен уже на первом совещании.
Затруднило работу журнала то, что т. Невский, один из членов коллегии, командированный в Питер для того, чтобы укрепить связь с тамошним отделом и организовать поступление архивных материалов в центр, увлекся созданием своего журнала, пользуясь обилием документов департамента полиции. Центральный отдел Истпарта указывал, что нам довольно одного журнала, что при нашей бедности сил и средств нам и с одним не справиться, что, наконец, наличие архивов в Петербурге, а не в Москве есть элемент случайный и они так же хорошо и успешно могут быть использованы и в Москве; но идею второго, питерского журнала поддерживали некоторые товарищи, как Бубнов, Лепешинский, и большинством на совещании он был проведен. Продержался он как центральный, правда, недолго: реорганизация петербургского отдела превратила его в местный журнал.
Кроме издания журнала «Пролетарская революция» Ист- партом также были переизданы наши нелегальные газеты «Искра» (до 53 №), «Вперед», «Пролетарий», затем «Правда» 1917 года. Им были опубликованы обширные материалы по 1905 году (к 20-летнему юбилею). Были выпущены также и отдельные книги и монографии, как-то: из эпохи «Звезды» и «Правды» три выпуска: «Седьмой съезд РКП», «К 20-летию I съезда партии», «Как зарождалась партия большевиков»; «Техника большевистского подполья»; «Памятник борцам пролетарской революции» (выдержал три издания), хрестоматия «Революция и РКП (б) в материалах и документах» (семь томов) и много других. Кроме того, был издан целый ряд очерков воспоминаний о различных периодах движения. С 1923 года работа Истпарта осложнилась до некоторой степени тем, что был основан при ЦК Институт имени Ленина. Создалось несколько странное положение: такие два родственных учреждения, как Комиссия по изучению партии и Комиссия по изучению Ленина, оказались двумя независимыми отделами при одном и том же ЦК партии.
Конечно, логичнее было бы, чтобы при Комиссии по истории партии, как более широкой по задачам, возникла комиссия по изучению Ленина, которое в отрыве от изучения партии немыслимо. Но вышло не так: институт возник в отдельном, богато обставленном особняке, и, когда я зашла туда раз и тогдашний секретарь института т. Аросев показал мне возникающий музей, залы заседаний и пр., я сказала ему:
- Ну, интересно, когда Ильич выздоровеет и сможет посетить вас и нас, где он будет лучше чувствовать себя — в вашем дворце или в нашей демократической обстановке?
Ильич не поправился, и никому из нас не выпало на долю услышать его мнение о том, какая организация была бы правильнее.
Но, зная Ильича, можно сказать наверное, что при нем никакое подобное учреждение его имени не могло бы возникнуть. Между прочим, об этом говорит и следующий мелкий факт.
Вскоре после возникновения Истпарта было решено на заседании коллегии основать при нем музей по истории революции, причем возникла неудачная мысль наименовать его музеем имени Ленина.
Тов. Ольминский пошел по этому поводу к Владимиру Ильичу и сказал ему:
- Теперь нам нужен при Истпарте музей Ленина.
Но Ильич рассердился, заявил, что это неприличие, что об этом и думать не следует и т. п.
- Я имел еще неосторожность,— рассказывает т. Ольминский,— возразить: в этом вы ничего не понимаете! — чем только подлил масла в огонь: Владимир Ильич вскипел окончательно, схватил телефонную трубку и позвонил т. Адоратскому, что ни о каком музее своего имени он и слышать не хочет.
Но после его смерти, естественно, на институт его имени, на издание его сочинений было обращено особое внимание; это учреждение встало в привилегированное положение. И две комиссии продолжали существовать, натыкаясь на вопросы о том, в чьем ведении должны находиться архивы, документы, необходимые и той и другой, вообще на все вопросы и помехи, вытекающие из параллелизма работы.
Ощущались, конечно, все эти помехи больше Истпартом, как находящимся в менее привилегированном положении. Наконец в 1928 году постановлением ЦК Истпарт был соединен с Институтом Ленина или, вернее, влит в него.
При объединении научной работы в реорганизованном Институте Ленина остались от прежнего Истпарта отдел местных истпартов и «Пролетарская революция». Встретил их институт не особенно милостиво, и некоторыми сотрудниками его предложено было даже сократить выпуск журнала до четырех книжек в год. И хотя «Пролетарская революция» просуществовала уже около восьми лет в качестве ежемесячного составившего себе имя журнала по истории партии в СССР, тогдашней редакции журнала стоило больших трудов сохранить его как таковой при двух двойных книжках в год.
За последние годы собранный материал дал возможность журналу встать на более научные рельсы, как это было намечено еще на I Всесоюзном совещании 1923 года, значительно расширить отдел статей научно-исследовательского типа и принимать воспоминания с более строгим подбором и преимущественно освещающие те или другие малоисследованные моменты движения.
И теперь, заканчивая наш «ретроспективный взгляд», подводя итоги ему, мы можем сказать, что без того материала, который собран в ста номерах «Пролетарской революции», не обойдется, конечно, ни одно историческое исследование пролетарского движения.
Пролетарская революция, 1930, № 5, с. 156—162