18. АРЕСТ И ОСВОБОЖДЕНИЕ. ОТЪЕЗД В ШВЕЙЦАРИЮ

Передел мира, стремление использовать войну для подавления выросшего за последнее десятилетие мощного революционного движения были главными целями империалистических держав. В этих условиях борьба с милитаризмом, с националистической пропагандой, против военных приготовлений становилась главной задачей авангарда пролетариата.

Пример антиимпериалистическим силам всего мира показывала большевистская партия, которая неутомимо и последовательно боролась против угрозы империалистической войны.

В. И. Ленин в своих работах, написанных в Кракове и Поронине, указывал, что усиливавшаяся гонка вооружений велась за счет рабочих и крестьян и приносила баснословные прибыли капиталистическим хищникам. Он раскрывал связь государственного аппарата и буржуазных парламентариев с концернами военной промышленности; разъяснял, что цель войны, развязываемой международным капиталом, — не только передел мира, но и предотвращение революции1. «Европейская буржуазия судорожно цепляется за военщину и реакцию из страха перед рабочим движением, — писал Владимир Ильич. — ...Единственная гарантия мира — организованное, сознательное движение рабочего класса»2.

В напряженные месяцы, предшествовавшие началу первой мировой войны, Ленин тяжелее, чем когда-либо, переживал разлуку с родиной. Даже краковские газеты приходили в Поронин нерегулярно. Пассажирские поезда, доставлявшие почту, опаздывали из-за увеличившихся военных перевозок. Из местных газет было известно о крупных волнениях питерского пролетариата, о яростной борьбе российских рабочих против царизма. В 1914 г. настроение рабочих масс во всех промышленных центрах России напоминало канун 1905 г. Чувствовалось, что приближается новая решительная схватка. Волна рабочего движения поднималась все выше. В первом полугодии 1914 г. бастовало около полутора миллионов рабочих. Появились баррикады в Петербурге, Лодзи. В России был налицо революционный кризис.

Царское правительство приняло «чрезвычайные меры». Петербург напоминал военный лагерь. Происходили массовые аресты большевиков и всех рабочих-активистов.

Пребывание Заграничного бюро ЦК РСДРП и Ленина в Галиции в условиях быстро надвигавшейся империалистической войны было небезопасно. С началом войны русские эмигранты могли быть интернированы австрийскими властями как граждане враждебного государства. Надо было перебираться в нейтральную страну.

Но отъезд из Галиции означал отдаление от России, от назревавшей революции. Мысль о выезде из Галиции на случай войны Ленин высказал в письме к Марии Ильиничне еще в ноябре 1912 г. в связи с военными действиями на Балканах. «Здесь все полно вестями о войне, как, впрочем, видно и из газет. Вероятно, придется уехать в случае войны в Вену (или даже в тот город, где мы виделись последний раз)», — писал Владимир Ильич, имея в виду Стокгольм, где в сентябре 1910 г. состоялась его встреча с матерью и сестрой3.

Атмосфера в Европе становилась все более напряженной. Выстрелы в Сараево еще больше усилили всеобщее беспокойство. Польские газеты были полны грозными сообщениями. Ультиматум Австро-Венгрии, направленный сербскому правительству, предвещал начало войны. Дачники массами выезжали из Закопане и Поронина. Отдыхающие и туристы, прибывшие из Королевства Польского, торопились переехать границу, пока она еще не была закрыта. В срочном порядке выезжали за пределы Австро-Венгрии многие российские политические эмигранты.

Ленин не торопился с отъездом. Его спокойствие и выдержка особенно выделялись на фоне общего смятения и растерянности. Он продолжал вести большую подготовительную работу в связи с предстоящим конгрессом II Интернационала и съездом партии. Как и ранее, не оставлял исследовательских занятий, собирал и изучал материалы по аграрному вопросу, вернулся к статье о К. Марксе для энциклопедического словаря братьев Гранат.

В. И. Ленин предлагал написать статью «Революция и война». Ее план был составлен после начала войны Австро-Венгрии против Сербии, но еще до превращения ее в общеевропейскую. В первой части статьи он намеревался сопоставить обстановку, сложившуюся в России в июле 1914 г., с обстановкой начала 1905 г. Если в январе 1905 г. рабочие вышли с хоругвями и их вел Гапон, если они были ограничены в своих целях и полны наивного доверия к царю, то в июле 1914 г. они начали с баррикад, их возглавляли социал-демократические организации, они выступали за демократическую республику, конфискацию помещичьих земель, за 8-часовой рабочий день, были готовы к упорной борьбе. Это качественное различие обстановки Ленин выразил в следующем наброске:

«1. хоругви — баррикады

2. Гапон — с.-д. нелегальная организация

3. лозунг ходовой — 3 кита

4. наивное отношение — упорная борьба

5. организованное окончание с определенным лозунгом»4.

Далее Ленин предполагал разъяснить значение лозунга стачки и вооруженного восстания, раскрыть неизбежность того, что война Австрии с Сербией приведет к европейской войне, осветить вопросы борьбы с милитаризмом, империализмом и войной. «Лучшая война с войной: революция»5, — записал Ленин, ориентируя рабочий класс только на революционный выход из империалистической войны.

Во втором наброске плана статьи отмечены некоторые особенности политического кризиса в России. В подпункте обозначено — «Распутин»6. Ленин, видимо, собирался остановиться на таком страшном и омерзительном признаке распада и загнивания самодержавия, как распутинщина.

Статья «Революция и воина» не была написана. Но положения, которые Ленин собирался изложить в ней, легли в основу статьи «Задачи революционной социал-демократии в европейской войне», законченной в сентябре, то есть уже после освобождения из-под ареста7.

Между тем 1 августа 1914 г. Германия объявила войну России. Мировая война, которую империалисты готовили многие годы, началась. Вопреки своим клятвам, обещаниям и обязательствам французские, бельгийские и другие социалисты стали на сторону своих правительств, изменили рабочему классу, пролетарскому интернационализму. Ленин с особым напряжением ждал, какую же позицию займет немецкая социал-демократия, крупнейшая партия II Интернационала, всегда высказывавшаяся против войны.

Связи с Россией были полностью прерваны. Заграничное бюро ЦК РСДРП надо было переводить в другое место.

С. Ю. Багоцкий так описывает одно из своих посещений Ленина в первые дни войны: «Владимир Ильич молча ходил по комнате, когда я однажды вошел. Товарищи были в сборе. Вдруг он остановился и произнес:

— Необходимо во что бы то ни стало найти новые способы продолжения работы в условиях войны. Прежде всего следует возможно скорее установить связи с Россией через товарищей в Швейцарии и Швеции. Сегодня же напишем им. Нужно во что бы то ни стало добиться восстановления регулярных сношений с Петербургом.

Владимир Ильич ясно предвидел ход событий. Он разъяснял нам:

— Если сравнительно небольшая война с Японией, происходившая на Дальнем Востоке, так всколыхнула массы, то нынешняя война, гораздо более серьезная, к тому же ведущаяся ближе к жизненным центрам России, не может не привести к революции»8.

Но в новых условиях сделать что-либо для революции в России Ленин, находясь в Порониие, уже не мог. Дальнейшее его пребывание на территории Галиции становилось не только бесполезным, но и опасным. «Хотя давно уже все пахло войной, — отмечает Н. К. Крупская, — но когда война была объявлена, это как-то ошарашило всех. Надо было выбираться из Поронина, но куда можно было ехать — было еще совершенно неясно»9.

Тем временем австрийские власти с помощью реакционного духовенства и различных националистических элементов развернули бешеную клеветническую кампанию против русских, особенно против политических эмигрантов.

«Местное гуральское (горное) население совершенно было подавлено, когда началась мобилизация, — пишет в своих воспоминаниях Крупская. — С кем война, из-за чего война — никто ничего не понимал, никакого воодушевления не было, шли, как на убой. Наша хозяйка, владелица дачи, крестьянка, была совершенно убита горем — у нее взяли на войну мужа. Ксендз с амвона старался разжечь патриотические чувства. Поползли всякие слухи, и шестилетний соседский мальчонка из бедняцкой семьи, постоянно околачивавшийся у нас, таинственно сообщил мне, что русские — ксендз это говорил — сыплют яд в колодцы»10.

Эти гнусные и глупые измышления, несмотря на их явную вздорность, могли иметь во время войны трагические последствия. Австро-Венгрия уже жила по законам военного времени. Императорский указ от 25 июля распространял военное судопроизводство на гражданских лиц, а приказом от 3 августа главнокомандующий армией повсеместно ввел чрезвычайные суды.

В Кракове был установлен «комендантский час». Проживавшие в городе иностранцы, кроме лиц польского происхождения, получили предписание обратиться к дирекции полиции с письменной мотивированной просьбой о праве на дальнейшее жительство.

В городе, по сообщению краковского корреспондента одной из Львовских газет, у продовольственных магазинов, банков, сберегательных касс стояли очереди. На улицах по направлению к вокзалу маршировали отряды солдат и призванных в армию резервистов.

Оставаться в Галиции Ульяновы больше не могли. Выехать за границу, однако, также было трудно. Железнодорожные билеты продавали лишь по специальным разрешениям. У Ульяновых к тому же не было средств для покупки билетов. После закрытия «Правды» Ленин не получал больше авторского гонорара. Средства, предназначенные в фонд партии, также после начала войны перестали приходить. Ленин телеграммой попросил находившегося еще в Швейцарии депутата-большевика Ф. Н. Самойлова выслать некоторую сумму денег. Самойлов, как раз получивший думское жалованье, тотчас же перевел Владимиру Ильичу 500 франков. Но этот перевод Ленину вручен не был. Как позднее выяснилось, ему было только сообщено, что «на его имя имеется почтовое отправление и что ему, как подданному воюющей с Австрией державы, оно выдано быть не может»11.

С большим вниманием следил Ленин за сообщениями печати о настроениях рабочих воюющих стран. С особым нетерпением он ожидал известия о назначенном на 4 августа заседании немецкого рейхстага, которому предстояло обсудить военный бюджет. На этом заседании должна была определиться позиция германских социал-демократов.

С. Багоцкий пишет, что утром 5 августа он направился на поронинский вокзал к первому поезду за свежими краковскими газетами. В них сообщалось, что военный бюджет в Германии принят рейхстагом единогласно, то есть и голосами социал-демократов. Багоцкий немедленно пошел к Ленину. Владимир Ильич сначала отнесся с недоверием к сообщению Багоцкого о том, что лидеры германской социал-демократии столь гнусно предали дело демократии, мира и социализма.

« — Не может быть! — воскликнул он. — Вы, вероятно, неправильно поняли польский текст телеграммы.

Показываю ему газету с краткой и не вызывающей сомнений телеграммой, — пишет Багоцкий. — Это его не убеждает. Зовем Надежду Константиновну. К знанию ею польского языка он относился с большим доверием. Надежда Константиновна подтверждает правильность моего перевода...

 — Это конец II Интернационала, — произнес он и добавил: — С сегодняшнего дня я перестаю быть социал-демократом и становлюсь коммунистом.

Мы не придали значения этой вырвавшейся у него фразе. Потом стало ясно, что уже тогда В. И. Ленин стал вынашивать мысль о III, Коммунистическом Интернационале.

...Со свойственной ему решимостью в важных, принципиальных вопросах Владимир Ильич не поколебался пойти против общепризнанных авторитетов международного социалистического движения и провозгласить революционный призыв к беспощадной борьбе рабочих всех воюющих стран против их правительств, за превращение войны империалистической в войну гражданскую»12.

С началом войны для всех политических эмигрантов в Поронине наступили очень тяжелые времена. Не только потому, что общее настроение было крайне тревожным, но и потому также, что значительная часть местного населения стала еще более враждебно относиться ко всем иностранцам.

Следующий день принес еще одно роковое известие: 6 августа Австро-Венгрия объявила войну России.

7 августа жандармский вахмистр Л. Матыщук произвел обыск у Ульяновых в Белом Дунайце в доме Терезы Скупень. Власти Поронина решили, что настало время арестовать Ленина. Непосредственным предлогом для проведения обыска и ареста послужил донос Виктории Була, местной жительницы, помогавшей Н. К. Крупской вести домашнее хозяйство.

Видимо, и жандарму донос показался нелепым. Изъяв несколько ленинских тетрадей, заполненных статистическими данными, толком не зная, что искать и что спрашивать, не арестовав Ленина, он лишь обязал его явиться ранним утром следующего дня на вокзал к шестичасовому поезду, для того чтобы проехать в ближайший административный центр — Новый Тарг13. В составленном им донесении вахмистр писал, что слухи, будто Ленин делает съемки с дорог, — неправда, не обнаружено ничего, что указывало бы на занятие подозреваемого шпионажем, но установлено, что он поддерживал постоянную переписку с лицами, проживающими в Петербурге, а также с находящейся там редакцией газеты «Правда» и что обнаружены и изъяты тетради, содержащие «различные сопоставления Австрии, Венгрии и Германии...»14.

Тотчас же после ухода жандарма Ленин отправился на велосипеде к Багоцкому и рассказал ему о случившемся. Оба они пошли к директору Закопанского санатория доктору К. Длускому, который не колеблясь пообещал поручиться за Ленина перед новотаргским старостой. Обращение к Длускому было вызвано тем, что в конце 70 — начале 80-х годов он, как и два его брата, принимал деятельное участие в первых польских социалистических кружках, был одним из основателей в Швейцарии социалистического журнала «Рувиосц», сотрудничал с русскими революционерами. В дальнейшем Длуский отошел от революционного движения, но остался человеком прогрессивных убеждений.

После визита к Длускому Ленин направился к Ганецкому, который незадолго до этого вернулся из Кракова, где 4 августа принимал участие в совещании представителей обеих частей польской социал-демократии и ППС-левицы. Совещание приняло декларацию, призывавшую польский пролетариат к сплочению своих сил и борьбе против войны15.

По более поздней записи Ганецкого, Ленин рассказал ему приблизительно следующее: обыск производил жандармский вахмистр. «Обыск был довольно поверхностный... всю партийную переписку оставил, а забрал мою рукопись по аграрному вопросу. Статистические таблицы в ней принял за шифр... А жаль рукописи: не закончена, не затерялась бы...»16.

Вместе с Лениным Ганецкий пошел на почту. В телеграмме директору полиции города Кракова Ленин писал: «Здешняя полиция подозревает меня в шпионаже... Я эмигрант, социал-демократ. Прошу телеграфировать Поронин и старосте Новый Тарг во избежание недоразумений»17.

Ганецкий тогда же послал телеграмму З. Мареку, который в 1912 г. содействовал переезду Ленина из Парижа в Краков. В адвокатской конторе Марека, депутата галицийского сейма, В. И. Ленину приходилось уже бывать по различным делам.

Возвратившись из Закопане в Поронин, Владимир Ильич обошел всех товарищей, чтобы предупредить их о происшедшем и обсудить дальнейшие шаги. «Мы с Ильчем просидели всю ночь, не могли заснуть, больно было тревожно»18, — вспоминает Н. К. Крупская.

К шести часам утра 26 июля (8 августа) Владимир Ильич был на поронинском вокзале, а часом позже в сопровождении поронинского жандарма препровожден в Новый Тарг, где его тотчас же арестовали и отправили в местную тюрьму. Основанием для ареста послужил рапорт жандармского поста в Поронине. В рапорте сообщалось, что Ульяновых посещает много русских. Хотя, указывалось в рапорте, ни одно из опрошенных лиц не подтвердило «шпионских» действий подозреваемого и хотя вся его деятельность не является вредной для государства, но так как он связан с русскими и среди них могут быть всякие индивидуумы, то жандармский пост считает нужным препроводить Ульянова старосте. В старостве на рапорте жандармского поста была сделана приписка, что Ульянов предается суду по подозрению в шпионаже.

В условиях военного времени такое обвинение, при всей его нелепости и фантастичности, могло привести к быстрому и трагическому концу. Об опасности, нависшей над Лениным, говорит тот факт, что ответ директора полиции Кракова на телеграмму Ленина и ходатайство З. Марека не возымели никакого действия. В ответе из Кракова в адрес поста жандармерии в Поронине, очевидно, направленном и старосте в Новый Тарг, указывалось, что против Ульянова не имеется каких-либо оснований к обвинению в шпионаже19. Телеграмма в защиту Ленина поступила также от З. Марека. Он и в дальнейшем продолжал добиваться освобождения В. И. Ленина. Через Марека действовали А. Барский, М. Кошутская, Г. Валецкий и другие деятели СДКПиЛ и ППС-левицы, которым, как русским подданным, нельзя было открыто и непосредственно обращаться к австрийским властям.

«Этот арест испугал нас не на шутку, — вспоминал В. Краевский, находившийся в ту пору в Поронине. — Не одно такое вздорное обвинение принималось тогда всерьез и приводило в течение дня-двух к расстрелу. Было чем обеспокоиться... дело шло ни более ни менее, как о жизни Ильича... Если теперь весь мир знает, кто таков Ильич, то мы-то знали уже тогда, что тут решается судьба величайшего вождя рабочего класса, вождя грядущей революции»20.

Не только правительственные органы, но и правосоциалистическая печать раздувала антирусскую истерию. Орган галицийской польской социал-демократии издавна вел кампанию против «русского шпионажа» в Галиции и нагнетал шпиономанию21.

Тюрьма, в которую препроводили В. И. Ленина, находилась в центре Нового Тарга. Она представляла собой одноэтажное, невзрачное с виду здание. Ленина поместили в узкую и темную камеру № 5.

Сохранилась короткая запись в картотеке администрации тюрьмы, сделанная при регистрации нового заключенного: «8. VIII. 11 ч. утра. Владимир Ульянов, уроженец России, лет 44, православного вероисповедания, русский эмигрант, 91 крона 99 геллеров, черные часы, ножик»22.

В тот же день Я. Ганецкий, наняв какую-то телегу, с трудом добрался в Новый Тарг из Поронина. Он добился встречи с уездным старостой Гроздицким и доказывал ему вздорность выдвинутого против Ленина обвинения. Ганецкий говорил, что Ульянов — член Международного социалистического бюро, человек, за освобождение которого будут выступать многие влиятельные деятели, что за его арест придется отвечать. У судебного следователя Пашковского, который понимал всю абсурдность обвинения Владимира Ильича в шпионаже, Ганецкий получил разрешение для Н. К. Крупской на ежедневное свидание с мужем23.

Власти Нового Тарга предпочитали, чтобы ответственность за решение вопроса взяли на себя другие инстанции. Староста поспешил уведомить об аресте Ленина краковскую полицию, главный штаб 1-го корпуса в Кракове и даже наместничество во Львове. В результате дело было передано прокурору в г. Новый Сонч, а тот направил его в военный суд краковского гарнизона.

Начиная с 9 августа Надежде Константиновне было разрешено ежедневно часовое свидание с Владимиром Ильичем. Сама эта льгота, не предоставлявшаяся лицам, подлежащим военному суду и тем более обвиняемым в шпионаже, говорила как о неуверенности местных властей в обоснованности своих обвинений и действий, так и о большом давлении, которое с первых же часов ареста Ленина оказывали на администрацию Нового Тарга прогрессивные круги Закопане, Поронина, Кракова. Начальник жандармского поста в Поронине Матыщук даже жаловался, что он не имел покоя от непрерывно поступавших телеграмм в защиту Ульянова.

На первое свидание с Владимиром Ильичем Надежда Константиновна поехала в сопровождении Ганецкого.

Во время этих свиданий Владимир Ильич интересовался новостями, особенно о войне, рассказывал о своих соседях по тюрьме, Крупская узнала, что Владимир Ильич, вспомнив свою шушенскую юридическую практику среди крестьян, которым оказывал всяческую помощь в написании разных бумаг к властям, устроил в тюрьме своеобразную юридическую консультацию.

В, И. Ленин постепенно освоился и приходил на свидания с Надеждой Константиновной все более спокойным и оживленным. Он верил в быстрое свое освобождение. В тюремной камере, по ночам, когда засыпало население тюрьмы, он «обдумывал, что сейчас должна делать партия, какие шаги надо предпринять для того, чтобы превратить разразившуюся мировую войну в мировую схватку пролетариата с буржуазией»24.

Положение, однако, становилось все более тревожным. Каждый день можно было ожидать, что Ленин будет затребован из тюрьмы Нового Тарга военными властями.

9 августа, с большим трудом получив разрешение, в Краков отправился Ганецкий. Два дня он ходил по всевозможным учреждениям и бесчисленным канцеляриям, добиваясь освобождения Ленина. Из Кракова он дал телеграмму лидеру австрийской социал-демократии В. Адлеру, члену МСБ, депутату рейхсрата. Адлер уже знал об аресте и начал добиваться освобождения Ленина25. Все возможное для оказания помощи Ленину делал Длуский: он писал письма, вел различные переговоры.

По просьбе Б. Вигилева, переданной через профессора Высшей музыкальной школы в Кракове Б. Романишина и поддержанной известным радикальным писателем В. Орканом, в защиту Ленина выступил крупный закопанский медик и общественный деятель — председатель совета староства А. Храмец26. Он добивался освобождения Ульянова и предоставления ему возможности навсегда покинуть пределы монархии Габсбургов. В. Оркан, узнавший от Ганецкого об аресте Ленина, не только просил доктора Храмца включиться в кампанию за освобождение Ленина, но и поехал в Новый Тарг и посетил старосту.

Весьма энергично в защиту Ленина выступил выдающийся поэт Ян Каспрович. Отдыхая в Поронине, он познакомился с Лениным и проникся к нему большим уважением. Когда к Каспровичу в Поронин приехал Длуский и попросил его поехать вместе в Новый Тарг к старосте, тот без раздумья согласился и пытался помочь освобождению Ленина.

Благодаря усилиям Я. Ганецкого, С. Багоцкого, Б. Вигилева и других широкие круги польской прогрессивной интеллигенции Галиции выступили в защиту Ленина27.

Но добиться освобождения Владимира Ильича оказалось нелегко: дело было уже передано в военный суд.

29 июля (И августа), после возвращения Ганецкого из Кракова, Крупская обратилась с подробным письмом к Адлеру, прося его оказать помощь Ленину28. 14 августа Надежда Константиновна направила написанное на польском языке письмо во Львов депутату австрийского рейхсрата, деятелю Социально-демократической партии Галиции и Силезии Герману Диаманду. Сообщив, что в защиту Ленина уже выступили депутат Марек, дирекция краковской полиции, доктор Длуский и поэт Оркан, Крупская просила его предпринять все возможное в защиту Ленина.

Для Диаманда была ясна степень угрожавшей Владимиру Ильичу опасности. Ленина он знал как вождя революционной части российской социал-демократии, как многолетнего представителя РСДРП в МСБ, куда сам Диаманд входил в качестве представителя СДПГиС и ППС. В ноябре 1913 г. Ленин через Ганецкого предлагал Диаманду встречу в связи с предстоявшим заседанием МСБ, встреча эта, видимо, не состоялась.

Через несколько дней Диаманд был уже в Вене, где вместе с престарелым лидером австрийской социал-демократии В. Адлером предпринял весьма решительные действия. К Адлеру Н. К. Крупская обратилась 14 августа с телеграммой29. Телеграмму и письмо Адлеру с просьбой помочь освобождению Ленина послал также Феликс Кон30. В Вену обращались З. Марек, Г. Валецкий, депутат К. Ангермаи и другие. Марек говорил об аресте Ленина с Дашиньским, приезжал в Новый Тарг, телеграфировал Адлеру...

Адлер и Диаманд, стремясь добиться скорейшего освобождения В. И. Ленина, просили о вмешательстве австрийского премьер-министра графа Штюрга, обращались в министерство внутренних дел. 16 августа они были приняты начальником канцелярии министерства31. Адлер сообщил ему, что арестованный — виднейший вождь русских рабочих, убежденный противник царизма.

В министерстве внутренних дел внимательно отнеслись к аргументам Адлера. Ведь во всех воюющих странах правящие классы рассчитывали в начале войны на то, что у противной стороны все готово к революции. Расчет на революцию в России был одним из элементов «стратегических» построений части правящих кругов австрийской монархии. О готовности дать сведения в пользу Ленина министерство внутренних дел уведомил и И. Дашиньский32. Занятый формированием польских добровольческих легионов, выступивших под командованием Пилсудского на стороне Австро-Венгрии, Дашиньский находился в постоянном контакте с военными властями и пользовался доверием венской администрации.

Из министерства внутренних дел 17 августа была направлена телеграмма департаменту полиции в Кракове. В ней говорилось, что депутаты Адлер и Диаманд сообщили в министерство, что арестованный Ульянов является решительным противником царизма и посвятил свою жизнь борьбе против него. Адлер и Диаманд ручаются, что Ульянов не является шпионом, а своей борьбой против царизма он завоевал европейскую известность. «Представляется, — указывалось в конце телеграммы, — что доктор Адлер и доктор Диаманд говорят правду».

На следующий день, 18 (5) августа, военная комендатура Кракова прекратила дело против Ульянова, поскольку не обнаружено оснований для предания его суду33. Тогда же военный прокурор в Кракове отдал распоряжение в Новый Тарг о немедленном освобождении Ульянова. 6(19) августа Ленина освободили.

Двенадцатидневное заключение в австрийской тюрьме на польской земле закончилось для Ленина благополучно в силу ряда обстоятельств. Решающим и основным явилась его безупречная репутация, непреклонная и последовательная борьба против самодержавия, завоеванный им огромный авторитет мыслителя и борца, отдавшего все силы, знания, жизнь делу освобождения угнетенных. Нет ничего удивительного, что на помощь Ленину пришли все его товарищи по партии, находившиеся тогда в Поронине, Закопане, Кракове, все деятели польской социал-демократии, а также ППС-левицы. Уважение к Ленину как противнику царизма, как борцу за социальное и национальное освобождение всех угнетенных было столь значительно, что в его защиту выступили даже деятели, стоявшие на противоположных ему позициях социал-патриотизма и оппортунизма.

Выйдя из тюрьмы, Владимир Ильич, не дожидаясь поезда, на крестьянской подводе выехал вместе с Надеждой Константиновной в Белый Дунаец.

Ленин не мог оставаться в Галиции — отсюда теперь нельзя было поддерживать какие-либо связи с революционной Россией. К тому же австрийские власти, польские помещики, националисты всех мастей сумели вызвать у части местного населения ненависть к русским. Приходилось считаться и с тем, что царские войска, успешно действовавшие против австрийских, могли занять Галицию.

Русские газеты сообщили об аресте Ленина австрийскими властями. Царские сановники надеялись, что в ходе наступления войск удастся захватить Ленина. Начальник штаба Юго-Западного фронта русской армии генерал М. В. Алексеев имел секретный приказ немедленно препроводить Ульянова в случае занятия Галиции в распоряжение петроградского градоначальства. Департамент полиции сообщал командованию фронта, что Ленин имеет «за собой долголетнее революционное прошлое... состоит членом ЦК партии и создателем отдельного течения партии...»34.

На сборы, получение специальной справки для приобретения железнодорожного билета из Поронина в Краков понадобилась неделя.

Библиотеку и архив Владимира Ильича, архив Заграничного бюро ЦК РСДРП в военных условиях вывезти за границу было невозможно. Многие из книг и бумаг, находившихся в Поронине, пришлось там и оставить.35

Важнейшие документы Ленин взял с собой в Краков36.

В. И. Ленин сердечно поблагодарил всех, кто содействовал его освобождению. Он письменно выразил признательность Адлеру и Диаманду37, посетил Каспровича, Длуского и некоторых других лиц, побывал у закопанского художника Я. Скотницкого, учившегося в свое время в Академии художеств в Петербурге и участвовавшего по просьбе Б. Вигилева в кампании за освобождение Ленина.

13 (26) августа новотаргский староста выдал Владимиру Ильичу разрешение на приобретение трех железнодорожных билетов для проезда в Краков, и 27 августа 1914 г. Владимир Ильич, Надежда Константиновна и Елизавета Васильевна выехали наконец из Поронина. В Кракове Ульяновы пошли на Раковецкую улицу к хозяйке, у которой жила раньше Инесса Арманд. Квартира наполовину была занята санитарным пунктом, но все же им дали приют на одну ночь, а затем они перебрались в привокзальную гостиницу.

В эти дни завершилась битва между австро-венгерскими и русскими войсками под городом Красником. Жители Кракова с волнением переживали это событие. «На другой день из окна гостиницы, куда мы перебрались, — вспоминает Н. К. Крупская, — мы наблюдали жуткую картину. Приехал поезд из Красника, привез убитых и раненых. За носилками бежали родственники тех, кто принимал участие в битве под Красником, и заглядывали в лица мертвых и умирающих с боязнью узнать в них своих близких... Невольно думалось: вот она, война! — а это была еще первая битва»38.

 

Точная дата выезда Ленина с семьей из Кракова в Вену для получения документов, дающих право на переезд в нейтральную Швейцарию, пока не установлена. Но известно, что 1 сентября (19 августа) 1914 г. Ленину в Вене было выдано удостоверение на право проезда в Швейцарию.

В течение четырех- или пятидневного пребывания в Кракове Ульяновы были заняты завершением подготовки к отъезду. Нужно было не только упаковать самое необходимое, но и обеспечить сохранность материалов Заграничного бюро ЦК РСДРП, переписки с «Правдой», депутатами Думы, местными партийными организациями, заграничными группами. Несомненно, происходили встречи с товарищами по партии, которые еще не получили возможности оставить пределы Австро-Венгрии, с многочисленными польскими друзьями, а также с теми лицами, которые решительно выступили в защиту Ленина. Возможно, что Владимир Ильич посетил З. Марека, который в свое время содействовал обеспечению гарантий при переезде Ленина из Парижа в Краков, энергично добивался освобождения Владимира Ильича из австрийской тюрьмы.

Встреча с Мареком могла быть нужна Ленину, чтобы быстрее преодолеть формальности, связанные с выездом из Кракова в Вену.

Как один из лидеров Социально-демократической партии Галиции и Силезии, Марек был тесно связан с газетой «Напшуд». 30(17) августа 1914 г. в ней появилась корреспонденция-интервью, опубликованная под названием «О русской революции».

Заголовок не мог не привлечь к себе внимания: ведь в первый месяц войны, когда шовинистический угар еще владел немалой частью населения России, а царская армия развивала успешные военные действия, сама мысль о революции в России многим казалась нереальной, во всяком случае весьма отдаленной.

Репортер газеты «Напшуд» представил своего собеседника как вождя наиболее влиятельного и революционного направления в российской социал-демократии большевиков. Он заявил корреспонденту, что хотя и отрезан от России и в настоящее время не имеет связи с большевистскими организациями страны, но хорошо знает о революционных настроениях трудящихся масс. Он убежден, что они ответят на войну революционным взрывом, однако революция произойдет несколько позднее. Призванные в армию рабочие должны иметь время, чтобы установить контакты с крестьянами, одетыми в солдатские шинели39.

Каждое слово интервью свидетельствует об абсолютной убежденности в том, что Россия приближается к новой революции, и в ней решающую роль будет играть рабочий класс в союзе с крестьянством. Война открывает возможность создания такого союза и в армии.

Возможно, что при записи беседы корреспондент воспроизвел что-то не вполне точно. Однако революционный оптимизм своего собеседника, его неукротимую энергию, глубину анализа расстановки классовых сил, руководящую роль партии большевиков в грядущей революции сумел передать достаточно точно.

29 августа Владимир Ильич получил в полицейском управлении удостоверение на право покупки трех билетов до Вены; оттуда Ульяновы предполагали выехать в Швейцарию. Друзья, в первую очередь Я. и Г. Ганецкие, С. Багоцкий, помогли собрать необходимые вещи и уложить в пачки книги и документы, которые пришлось оставить в Кракове.

Как бы подводя итог пребывания В. И. Ленина в краковской эмиграции, Н. К. Крупская писала: «Краковский период был своеобразной «нулевой группой» (приготовительным классом) социалистического строительства»40. К этому социалистическому будущему были устремлены мысли и дела Ленина.

Так окончились для Ленина годы, проведенные в Кракове и Белом Дунайце. В августе 1914 г. Владимир Ильич и Надежда Константиновна навсегда оставили польскую землю. Их путь лежал в нейтральную Швейцарию.

Примечания:

1 См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 55, с. 329.

2 См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 23, с. 61 — 62, 175 — 176, 258 — 259.

3 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 23, с. 144.

4 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т, 25, с. 450.

5 Там же.

6 Там же, с. 451.

7 См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 26, с. 1 — 7.

8 Багоцкий С. О встречах с Лениным в Польше и Швейцарии, с. 46.

9 Крупская Н. К Воспоминания о Ленине, с. 238.

10 Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине, с. 239.

11 Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине, т. 2, с. 347.

12 Багоцкий С. О встречах с Лениным в Польше и Швейцарии, с. 48.

13 См.: Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине, с. 239.

14 Ленинский сборник II, с. 175.

15 Socjaldemokracja Krolestwa Polskiego i Litwy. Materialy i dokumenty. T. 2. 1914 — 1918. Moskwa, 1936, s. G.

16 Ленинский сборник II, с. 173.

17 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 49, с. 2.

18 Крупская Н. К, Воспоминания о Ленине, с. 239.

19 СА КС PZPR. DDP.., t. 3. р. 22; См.: Ленинский сборник II, с. 176.

20 Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. М., 1960, т. 3, с. 87 — 88.

21 Naprzod, 1914, 10.VIII, ll.VIII, 14.VIII, 18.VIII.

22 Ленинский сборник II, с. 177,

23 См. там же, с. 177 — 178.

24 См.: Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине, с. 241

25 См.: Ленинский сборник II, с. 179.

26 См,: Серадский Ю. Польские годы Ленина, с. 62.

27 См.: Белякевич I. I. 3 iстopii боротьби польскоi прогрессивноi громадськости 3axiднoi. Галичини на захист В. И. Ленiна в серпне 1914 г. Львiв, 1970, с. 38 — 50.

28 См.: Ленинским сборник 11, с. 179.

29 Russische Korrespondenz Prawda, 1917, 26.VIII. N 21.

30 ЦПА ИМЛ, ф. 135, on. 1, д. 123, л. 52.

31 Reisberg A. Lenin und die Zimmerwalder Bewegung. Berlin, 1966. S. 89.

32 См.: Ленинский сборник II, с. 183 — 184.

33 См. там же, с. 184.

34 Владимир Ильич Ленин. Биография, т. 1, с. 246 — 247.

35 О судьбе оставленных ленинских книг и документов см.: Ленин и Польша. М., 1970, с. 392 — 401.

36 См.: Ленинский сборник II, с. 182.

37 Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине, с. 242.

38 Naprzod, 1914, 30.VIII; Вопросы истории КПСС, 1979, № 5, с. 134.

39 Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине, с. 217.

Joomla templates by a4joomla