Книги о Ленине

Глава IV

ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И КРАХ УЧРЕДИТЕЛЬНОГО СОБРАНИЯ

1. «Учредиловская» проблема в конце октября—начале ноября 1917 г.
Завершающий аккорд предвыборной кампании

25 октября 1917 г. в результате победоносного, руководимого большевиками вооруженного восстания рабочих и солдат контрреволюционное Временное правительство было низложено, власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов — Военно-революционного комитета. А вечером 25 октября открылся II Всероссийский съезд Советов, закрепивший одержанную победу рядом важнейших законодательных актов учредительного характера. Съезд провозгласил Республику Советов, избрал ее руководящие органы — Совет Народных Комиссаров (СНК) во главе с В. И. Лениным и Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет (ВЦИК), председателем которого с 8 ноября стал Я. М. Свердлов. Программа Советской власти была изложена в написанном В. И. Лениным и принятом съездом обращении «Рабочим, солдатам и крестьянам!». Главными пунктами программы являлись: переход всей власти к Советам не только в центре, но и на местах, немедленное предложение народам и правительствам воюющих стран демократического мира и немедленное перемирие на фронтах, полная демократизация армии, передача всей земли крестьянам, установление рабочего контроля над производством, обеспечение всем нациям, населяющим Россию, подлинного права на самоопределение.¹ Начало практическому осуществлению программы положили одобренные съездом Советов ленинские декреты о мире и о земле.

II Всероссийский съезд Советов стал полномочным представительством рабочих, солдат и крестьян. Не следовало ли в таком случае пересмотреть вопрос о созыве Учредительного собрания, которое, будучи представительным органом всех, в том числе враждебных революции классов, могло попытаться повернуть ход событий вспять? Не исключено, что отдельные работники партии большевиков склонялись к утвердительному ответу на этот вопрос. Постановления Советской власти об отмене выборов и созыва Учредительного собрания ожидали почти все эсеровские, меньшевистские и кадетские деятели. Однако ЦК партии большевиков не поддался «левым» настроениям и поступил вопреки ожиданиям контрреволюционеров.

Уже в воззваниях ВРК от 25 октября («Революция восторжествовала», «К тылу и фронту») и в упомянутом обращении II съезда Советов «Рабочим, солдатам и крестьянам!», принятом в ночь на 26 октября, говорилось, что новая революционная власть обеспечит созыв Учредительного собрания.² А 27 октября СНК постановил провести выборы в назначенный срок — 12 ноября. Постановление обязывало избирательные комиссии, органы местного самоуправления, Советы и солдатские организации напрячь все силы для обеспечения «свободного и правильного» производства выборов в Учредительное собрание.³ О серьезности намерений большевиков свидетельствовало, в частности, то, что первые же важнейшие декреты Советской власти (о земле, об образовании правительства и др.) содержали оговорку о действии их «впредь до Учредительного собрания».⁴

Итак, временный «комбинированный тип» государственного строя (Советы плюс Учредительное собрание), о возможности которого писал В. И. Ленин в начале октября 1917 г.,⁵ как будто получал реальные шансы на осуществление. Это не создавало помех для деятельности Советской власти по революционному преобразованию общества. Ведь Ленин и большевики уже с периода первой русской революции отводили Учредительному собранию ограниченную роль «оформителя» преобразований, проводимых или проведенных в жизнь самими массами и их органами власти и борьбы. О том, что Учредительное собрание призвано выполнить лишь данную роль, что не от него зависит решение вопросов революции, большевики напоминали народу сразу после победы Октября.⁶

Большевики, разумеется, учитывали вероятность отказа большинства депутатов Учредительного собрания сотрудничать с Советской властью. И не просто учитывали, а имели готовый план действий, суть которого изложил В. Володарский в докладе на расширенном заседании ПК РСДРП (б) 8 ноября. Народные массы, говорил докладчик, «никогда не страдают парламентским кретинизмом», особенно в России, где «народ не прошел парламентского этапа». Партия большевиков, продолжал В. Володарский, ставит вопрос об Учредительном собрании «на классовую революционную платформу», не фетишизирует его и даже при успешном исходе выборов осуществит «коренную ломку», в итоге которой Учредительное собрание окажется «последним парламентским собранием». А если «массы ошибутся с избирательными бюллетенями, им придется взяться за другое оружие», ибо «Учредительное собрание будет правомочным с точки зрения того класса, который там будет в большинстве, и неправомочно с точки зрения меньшинства».⁷

В. Володарский правильно отметил нераспространенность среди народных масс «парламентского кретинизма». На том же заседании ПК некоторые участники прений, делясь впечатлениями о настроении рабочих и солдат Петрограда, говорили, что массы не видят надобности в созыве Учредительного собрания после того, что им уже дала новая революционная власть.⁸ Однако при оценке отношения народа, в том числе части рабочих и солдат Петрограда, к созыву Учредительного собрания не следовало проявлять поспешную категоричность. При определенных обстоятельствах (например, в случае разрастания гражданской войны, усугубления экономических трудностей) неустойчивые мелкобуржуазные массы могли заколебаться и под влиянием демагогической агитации противников Советской власти обратить взоры к Учредительному собранию. Последнее, не будучи созвано, весьма вероятно, запало бы в память многих как неиспытанный и неосновательно отвергнутый «целитель бед». Кроме того, отказ большевиков от созыва Учредительного собрания мог посеять сомнение в готовности их выполнять свои обещания — ведь созыв этого учреждения был одним из лозунгов, под которым готовилось вооруженное восстание и переход всей власти к Советам.

Были и другие мотивы, побуждавшие большевиков не отказываться от выборов и созыва Учредительного собрания: заинтересованность в получении на основе итогов выборов дополнительной информации о расстановке и соотношении политических сил в стране; не лишенные основания надежды на то, что по мере установления и упрочения Советской власти не только в центре, но и на местах, по мере ознакомления масс с программой и образом действий нового правительства возможность успеха на выборах будет возрастать, а угроза конфликта с Учредительным собранием уменьшаться. Успех на выборах и поддержка Учредительным собранием завоеваний Октября — это было ясно всем — еще более укрепили бы положение Советской власти, поставили бы контрреволюционных инициаторов развязывания гражданской войны в весьма затруднительное положение, обеспечили бы революционному правительству более широкую и активную поддержку со стороны демократической общественности стран с давними парламентскими традициями.

Но здесь возникает следующий вопрос: не целесообразно ли было повременить с выборами и созывом Учредительного собрания? Н. Л. Рубинштейн писал в своей книге «К истории Учредительного собрания»: «Вопрос об отсрочке Учредительного собрания поднимался в рядах самой партии большевиков. Судя по некоторым известиям, на такой отсрочке с целью выиграть время, в частности произвести выборы по новым спискам, которые соответствовали бы действительному делению партий, настаивал Ленин. По некоторым сведениям, особенно энергично возражал против отсрочки Свердлов, связанный с провинцией. Противники отсрочки считали, что откладывать созыв Учредительного собрания — значит ослабить позиции партии и Советской власти на местах. Было решено не отступать от назначенного срока. Отсрочка посеяла бы недоверие к большевикам, особенно в тех губерниях, куда еще недостаточно громко донеслись отзвуки Октябрьской революции».⁹

Сообщенные Н. Л. Рубинштейном «некоторые известия» вызывают серьезные сомнения. Они не подтверждаются тем, что писал и говорил В. И. Ленин об Учредительном собрании в первые дни после победы Октября.¹⁰ Как видно из упомянутого выше постановления СНК от 27 октября (постановление подписал В. И. Ленин), выборы в Учредительное собрание было решено попытаться провести безотлагательно. Но уверенности в своевременном завершении выборов в стране не могло быть, так как плохое положение с подготовкой голосования в ряде округов и отказ Всевыборы от выполнения своих обязанностей в конце октября—начале ноября создавали реальную угрозу срыва намеченных сроков. Во всяком случае становилось все очевиднее, что к 28 ноября — дате созыва Учредительного собрания, определенной Временным правительством в августе, — будут избраны и приедут в Петроград далеко не все депутаты. К тому же при неблагоприятном исходе голосования Советской власти не следовало. форсировать событий и спешить с созывом враждебного ей Учредительного собрания. Вероятно, по этим причинам в постановлении СНК от 27 октября дата созыва не называлась.

Позиция руководящих верхов буржуазных и мелкобуржуазных партий в первые дни после свержения Временного правительства была разноречива, непоследовательна и изменчива. Резкая враждебность к Октябрьскому перевороту, растерянность, лихорадочные поиски средств борьбы против власти Советов, быстрые переходы от надежд к разочарованиям — все это определяло образ мыслей и действий не только кадетских, но и значительной части эсеро-меньшевистских лидеров. Все же нетрудно заметить, что до начала ноября в стане противников социалистической революции преобладало мнение о неизбежности либо срыва Учредительного собрания, либо отсрочки выборов и созыва его до ликвидации «большевистского мятежа». Самым решительным выразителем этого мнения стали кадеты — партия, которая и до победы Великого Октября не являлась искренней поклонницей идеи Учредительного собрания.

«Граждане, я глубоко убежден, что мятеж большевиков разрушил близость созыва Учредительного собрания, что нет той силы, которая могла бы восстановить сроки», — восклицал на заседании Петроградской городской думы 30 октября видный кадетский деятель А. И. Шингарев.¹¹ Не ограничиваясь подобными филиппиками, кадеты приняли практические меры к срыву Учредительного собрания. Опубликованные воспоминания дают основание полагать, что вопрос о выборах обсуждал (видимо, 26 октября) ЦК партии «народной свободы».¹² А в тот самый день, когда СНК принял постановление о проведении выборов в ранее назначенный срок, руководимая кадетами Всевыбора объявила, что «совершившаяся в Петрограде 25 сего октября попытка захвата власти» якобы создала условия, при которых «нормальное течение всего хода выборов» и деятельность избирательных комиссий «делаются невозможными как вследствие расстройства аппарата центральной и местной власти, так и вследствие совершающихся нарушений свободы граждан и подавления свободы печати». Правда, Всевыбора обещала заниматься «разрешением неотложных текущих дел», по ее заявление о «невозможности» работы и о перерыве «обычных заседаний» впредь «до восстановления законного порядка в стране»¹³ являлось провозглашением политики саботажа.

Неосновательность ссылок на «невозможность» подготовительной работы избирательных комиссий вскрыли не только представители Советской власти, но и члены Управы Петроградской думы. На заседаниях Управы 3 и 4 ноября отмечалось, что ее Отдел по подготовке выборов в Учредительное собрание продолжал выполнять свои обязанности после 25 октября и что главной помехой являлось бездействие Всевыборы. Ввиду этого Управа осудила позицию Всевыборы как «недопустимую».¹⁴ На заседании городской думы кадет М. М. Винавер пытался оправдать поведение Всевыборы тем, что ее «выгнали» из Мариинского дворца и что забастовка на телеграфе лишила ее возможности связываться с провинцией.¹⁵ Однако председатель Окружной избирательной комиссии и думского Отдела по подготовке выборов эсер М. Н. Петров заметил, что «как будто на почте и телеграфе полной забастовки нет и связь существует»,¹⁶ а затем поставил вопрос так: «Мне интересно знать, если действительно Всероссийской комиссии мешают какие-либо физические препятствия, а не политические, то со своей стороны мы можем помочь ей эти препятствия преодолеть — если занято помещение, мы дадим помещение, если нет средств, мы дадим средства, если нет работников, мы дадим работников».¹⁷ Лишь после этого А. И. Шингарев назвал одну из подлинных причин саботажа кадетов и их представителей во Всевыборе: нежелание признавать Советское правительство и обращаться к нему за указаниями.¹⁸ Да, конечно, ни о чем, кроме свержения новой власти и удушения революции, кадеты и думать не хотели.¹⁹

Итак, Управа городской думы и ее отдел по подготовке выборов, в которых преобладали эсеры, не поддержали кадетов. Но этот факт еще не дает полного представления о позиции эсеровского руководства (центристов и правых). Решая вопрос об Учредительном собрании, неонароднические лидеры метались, пожалуй, больше, чем лидеры других непролетарских партий. Репутация давних и неизменных поклонников «хозяина земли русской», расчеты на завоевание большинства голосов избирателей побуждали эсеров не смыкаться с противниками созыва Учредительного собрания. По-видимому, часть эсеровских деятелей, особенно непосредственно занятых работой по подготовке выборов, не желали крутого изменения «учредиловского» курса. К поддержке такого изменения не была готова и эсеровская периферия. Но в верхах партии нашлись влиятельные «стратеги», которые полагали, что в новой обстановке борьба за созыв Учредительного собрания невыгодна. Это были те правоцентристские деятели, которые были связаны с созданным в ночь на 26 октября «Комитетом спасения родины и революции» и которые надеялись на скорое свержение власти Советов военной силой. С их точки зрения, развертывание предвыборной кампании могло лишь ослабить эффект призывов к участию в контрреволюционных мятежах.

Столкновение этих мнений — а соотношение сил споривших сторон не отличалось стабильностью — породило противоречивую тактику: от участия в практической работе окружных избирательных комиссий эсеры, как правило, не уклонялись, а их пресса публиковала воззвания и статьи, изображавшие большевиков «убийцами Учредительного собрания». «Выборы 12 ноября — теперь это с уверенностью можно сказать — состояться не могут»— уверял эсеровский официоз «Дело народа». — До тех пор, пока страной владеют большевики, Учредительного собрания не будет, да и не должно быть — это ясно должны осознать все. Не к чему созывать Учредительное собрание, которое не будет обладать непререкаемым авторитетом в глазах всего народа... Выборы в Учредительное собрание должны быть проведены той властью, которую создаст Всероссийский комитет спасения родины и революции».²⁰ Лозунг скорейшей насильственной ликвидации «безумной затеи» большевиков и создания антибольшевистской «однородной революционно-демократической власти» («однородного социалистического правительства»)²¹ временно оттеснил лозунг Учредительного собрания.

Примерно таким же было политическое настроение в руководящих кругах партии меньшевиков. Здесь, как признавал Ф. И. Дан, в первые дни после Октябрьского восстания тоже надеялись на военную силу.²² Особенной непримиримостью отличались правые деятели, возглавлявшиеся А. Н. Потресовым. Они ставили вопрос так: гражданская война уже началась, и поэтому необходимо бороться с большевиками методами гражданской войны. При этом правые, как и примыкавшие к ним центристы, оправдывали «политику штыка» стремлением не уступить поле борьбы «казацкому царству» и не позволить ему раздавить не только большевиков, но и меньшевистско-эсеровскую «революционную демократию».²³ Отсюда причитания по поводу судьбы «хозяина земли русской». «Срыв Учредительного собрания — таково первое последствие захвата власти большевиками. Мечта многих поколений борцов за свободу разбита», — предрекала «Рабочая газета».²⁴

Однако внутри меньшевистского ЦК вскоре возникли довольно острые разногласия. Левоцентристские деятели, вынужденные признать наличие у большевиков массовой опоры, напуганные агрессивностью буржуазной контрреволюции и угрозой утверждения военной диктатуры, сочли за благо публично отмежеваться от призывов к гражданской войне. После ряда дискуссий левоцентристы обрели незначительный перевес сил в ЦК и 28 октября добились одобрения им текста воззвания, формально осуждавшего гражданскую войну. В связи с этим лозунг Учредительного собрания как будто вновь оказывался на переднем плане. «В настоящий момент, — говорилось в воззвании ЦК, — все усилия надо сосредоточить на том, чтобы обеспечить в назначенный срок созыв Учредительного собрания, которое одно в состоянии создать прочную революционную власть и удовлетворить чаяния народа. На этой задаче надо сосредоточить сейчас все помыслы и все усилия».²⁵

Но являлось ли это подлинным осуждением гражданской войны и означало ли действительное сосредоточение усилий на созыве Учредительного собрания? Одновременно с одобрением упомянутого воззвания ЦК меньшевиков принял резолюцию, в которой ставилась задача быстрой ликвидации «большевистской авантюры методами, обеспечивающими интересы демократии». «Комитету спасения» рекомендовалось предложить ВРК «немедленно сложить оружие» и ожидать суда Учредительного собрания. Вместе с этой резолюцией «Рабочая газета» опубликовала статью «Спасайте Учредительное собрание!», уверявшую читателей, что до низвержения большевиков «не может быть и речи» о свободе выборов в Учредительное собрание.²⁶ Сопоставив все это, следует сделать вывод: меньшевистский ЦК продолжал считать устранение Советской власти главной и первоочередной задачей, предшествующей задаче созыва Учредительного собрания. Поисками способов ликвидации новой власти являлись и замысловатые перипетии переговоров о создании «однородного социалистического правительства». А связь с «Комитетом спасения» — боевым контрреволюционным центром — свидетельствовала о готовности к не посредственной поддержке мятежников.

Представители левого фланга мелкобуржуазных партий (левые эсеры и меньшевики-интернационалисты) отмежевывались от контрреволюционных инициаторов гражданской войны резче и последовательнее. Поэтому естественно было ожидать, что уж эти-то представители обеими руками ухватятся за лозунг Учредительного собрания, особенно после того, как СНК принял постановление о проведении выборов в ранее назначенные сроки. Однако и левые эсеры, и меньшевики-интернационалисты, подобно правоцентристскому руководству своих партий, непременное предварительное условие выборов и созыва Учредительного собрания видели в устранении власти Советов и лишении большевиков положения правящей партии. Наиболее подходящим способом достижения цели левые соглашатели считали создание, «однородного социалистического правительства», которое мыслилось как орган сплочения «всей организованной демократии» —от большевиков до энесов. Согласно заявлениям левых соглашателей, только такое правительство могло предотвратить срыв Учредительного собрания.²⁷

Подобное отношение к созыву Учредительного собрания со стороны непролетарских партий сохранялось до начала ноября. К этому времени первые атаки на власть Советов были успешно отражены. Провалом окончился поход на Петроград войск Керенского—Краснова. Подавлен был мятеж юнкеров некоторых столичных училищ. Победой сил революции завершилась вооруженная борьба на улицах Москвы. Не давал ожидаемого контрреволюционерами эффекта саботаж чиновников государственных учреждений. Потерпела неудачу попытка заманить большевиков в ловушку «однородного социалистического правительства». А между тем день выборов в Учредительное собрание близился. Упорствовать или перестраиваться? Ход событий ребром ставил этот вопрос перед лидерами кадетов, меньшевиков и эсеров. И их ряды дрогнули, ибо в сложившейся обстановке срыв ими выборов в Учредительное собрание привел бы к утрате влияния даже на политически отсталые, подверженные колебаниям слои демократической интеллигенции, солдат и крестьян. О получении соответствующих предостережений шла речь на заседаниях Управы Петроградской городской думы в начале ноября.²⁸

По словам городского головы эсера Г. И. Шрейдера, в то время когда центры непролетарских партий еще пребывали в нерешительности, Управа предложила немедленно перестроить тактику.²⁹ Возможно, городской голова был не вполне точен, но 3 и 4 ноября Управа Петроградской городской думы, претендовавшая на роль «единственной законной власти» в столице, действительно рассматривала вопрос о возможности и целесообразности выборов в Учредительное собрание и после «чрезвычайно длительного и всестороннего обсуждения» (слова председателя Отдела по подготовке выборов М. Н. Петрова) признала созыв Учредительного собрания «единственным мирным выходом из того кровавого кошмара, который переживает Россия». Тогда же обсудила вопрос о выборах и Столичная по делам о выборах в Учредительное собрание комиссия, постановившая послать делегатов в Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов с изложением условий проведения «свободных выборов».³⁰

4 ноября доклад М. Н. Петрова заслушала городская дума, заседавшая без участия большевистской фракции. Петров, изложив выводы, к которым пришла Управа, заявил, что техническая подготовка выборов в Петрограде в общем закончена: «Списки [избирателей] составлены, опубликованы, исправлены, избирательный материал роздан порайонным бюро, и они разносят по домовым комитетам. Уже вчера даже некоторые окраины начали получать этот материал и так будут получать до пятого числа включительно».³¹ Против проведения выборов никто из присутствовавших на заседании не возражал. Даже представитель кадетов М. М. Винавер заявил о неизбежности перехода «к каким-нибудь творческим начинаниям», назвал Учредительное собрание «единственным светочем» и пообещал, что члены Всевыборы «исполнят свой долг». Однако Винавер, поддержанный эсером Я. Т. Дедусенко и плехановцем В. Н. Катиным-Ярцевым, стращал думцев якобы неизбежными нарушениями свободы голосования («людей будут силой оттаскивать от урн»), требовал от городской думы использования милиции для «охраны свободы выборов».³² В конце концов было решено обратиться к населению столицы, солдатам, ко всем местным самоуправлениям и общественным организациям страны с призывом к «мирной, свободной избирательной кампании».³³ По настоянию кадетов в резолюции и воззваниях не было сделано никаких упреков в адрес саботажников из Всевыборы. Думцы постановили лишь довести до сведения Всевыборы свое отношение к проведению выборов в Учредительное собрание.³⁴ В тот же день городская дума ассигновала 625 тыс. рублей на работы по подготовке и проведению выборов, в том числе на обеспечение «усиленной агитации» среди населения.³⁵

Все это пока не означало отказа от попыток выбить власть из рук Советского правительства до начала выборов в Учредительное собрание. Еще 1 ноября от имени Петроградской городской думы всем местным самоуправлениям была разослана телеграмма с предложением прислать делегатов на Всероссийский земский и городской собор,³⁶ задачей которого объявлялось обеспечение созыва Учредительного собрания, «воссоздание власти и порядка в стране».³⁷ Но надежд на этот «собор земли русской» возлагалось мало. И действительно, забегая вперед, отметим, что 80 делегатов из 6 — всего-навсего! — губерний, собравшись 9 ноября в Петрограде, сразу убедились не только в тщетности попыток «воссоздания» власти, но и в неспособности выработать приемлемую для всех участников совещания (от громкого названия «собор» пришлось отказаться) политическую платформу.³⁸

Но вернемся к ходу обсуждения противниками Советской власти вопроса о выборах в Учредительное собрание. ЦК партии эсеров, вероятнее всего, принял положительное решение 4 ноября, ибо на следующий день «Дело народа» впервые опубликовала призыв к членам партии начать предвыборную кампанию.³⁹ Меньшевистские и кадетские лидеры еще колебались, ожидая заключения Всевыборы. 5 ноября туда от имени «Комитета спасения» был направлен запрос, на который В. Д. Набоков ответил так: «Дело с выборами обстоит не безнадежно».⁴⁰ Свою позицию Всевыбора окончательно определила на официальном заседании, состоявшемся во второй половине дня 6 ноября в Мариинском дворце.⁴¹ По словам М. М. Винавера, на заседании подверглась «очень детальному обсуждению» рекомендация обратиться к Временному правительству «в том составе, в каком оно теперь есть» (!) и предложить ему отсрочить дату выборов. Но, продолжал Винавер, Всероссийская комиссия «огромным большинством голосов» решила, что «не следует постановлять об отсрочке выборов в Учредительное собрание». По сведениям, которыми располагала комиссия, списки кандидатур в Учредительное собрание к тому времени всюду были заявлены и зарегистрированы. Главным техническим препятствием считалась вероятная задержка с доставкой на места бумаги для бюллетеней и особенно для конвертов. Как заявил Винавер, бумага для конвертов была отправлена лишь в 32 округа (из 81), причем имелись сообщения о получении ее только в 9 округах.⁴² Картина была неутешительной, но Всероссийская комиссия, как видно из ее циркуляра от 7 ноября, «пришла к заключению, что по силе закона выборы должны состояться в назначенные сроки всюду, где свободное голосование может быть осуществлено и где требования законного порядка выборов могут быть исполнены».⁴³

Обмен мнениями во Всевыборе, вероятно, способствовал преодолению колебаний в руководящих органах меньшевиков и кадетов. 6 ноября ЦК меньшевиков постановил «напрячь все силы для ведения избирательной кампании и участвовать в выборах в тех местах, которые не охвачены гражданской войной» и в которых «восстановлена полная свобода выборной агитации».⁴⁴ По-видимому, в тот же день принял решение об участии в выборах и ЦК партии кадетов.⁴⁵ Если не считать анархистов и эсеров- максималистов, с одной стороны, и части крайне правых, с другой,⁴⁶ за проведение выборов высказались в те дни все партии и политические организации, в том числе левые эсеры и меньшевики-интернационалисты.⁴⁷

ЦК партии большевиков внимательно следил за маневрами других партий. Изменение их курса требовало, в частности, более детального ознакомления с ходом политической и технической подготовки выборов, решения некоторых вопросов, не подлежавших ведению Всевыборы. При этом ЦК партии, СНК и ВЦИК проявляли в своих действиях большую осмотрительность, выдержку и тактическую гибкость, стремились не давать противникам поводов для пропагандистских инсинуаций и возобновления саботажа подготовки выборов. Поэтому когда Всевыбора в ответ на предъявленное ей 6 ноября законное требование ознакомить представителя Советского правительства (В. Д. Бонч-Бруевича) с данными «о работе Комиссии вообще и о тех мерах, которые ею принимаются для проведения выборов в назначенный срок», нагло заявила о нежелании «входить в какие-либо отношения с Советом Народных Комиссаров»,⁴⁸ большевики не стали спешить с принятием жестких решений. Роспуск Всероссийской комиссии за несколько дней до начала выборов мог привести к полной дезорганизации подготовительной работы. В связи с этим контроль за ходом ее оставалось осуществлять через местные Советы и армейские комитеты. В конце октября—начале ноября заострилась еще одна существенная проблема, которую стоило попытаться решить до начала выборов. После победы Октябрьского восстания раскол партии эсеров углубился еще более. 29 октября эсеровский ЦК исключил из партии тех, кто после 25 октября остался на II Всероссийском съезде Советов, а 30 октября распустил петроградскую и некоторые другие организации, в которых преобладали левые эсеры.⁴⁹ В ответ на это IX Петроградская конференция эсеров выразила ЦК «недоверие», не признала его решение законным и обвинила центристских деятелей в совершении «организационного раскола». Вслед за тем левые создали Временное центральное бюро и назначили на 17 ноября собственный партийный съезд.⁵⁰ Казалось бы, это было и решением вопроса о списках эсеровских кандидатур в Учредительное собрание — сохранение единых списков становилось совершенной нелепостью. Поэтому на заседании ВЦИК 6 ноября большевики поставили на обсуждение следующее: не следует ли, не отодвигая срока созыва Учредительного собрания, дать возможность левым эсерам выдвинуть самостоятельные списки? не считают ли левые эсеры целесообразным поднять в связи с этим вопрос об отсрочке даты выборов?⁵¹

В ответ на предложение большевиков левоэсеровская фракция ВЦИК заявила, что, хотя «вопрос о кандидатских списках стоит для нее очень остро», она «считает невозможной отсрочку выборов, а значит, и какие-либо перемены в списках, которые технически невозможно провести до 12 ноября».⁵² Мало того, левые эсеры воспользовались предложением большевиков для неприглядных пропагандистских выпадов. В крикливой статье «Попытки срыва» газета «Знамя труда» заявляла: «В то время, когда революционная демократия прилагает все силы к тому, чтобы предотвратить возможный — в чрезвычайных условиях момента — срыв Учредительного собрания, оба „крайние крыла“ единого когда-то (?) революционного фронта в лице коммунистов, с одной стороны, „воленародовцев", с другой, хлопочут о новой отсрочке под предлогом необходимости переработать кандидатские списки».⁵³

Ну что же, в конце концов улаживание левоэсеровских фракционных проблем являлось заботой самих левых эсеров. Поэтому 8 ноября ВЦИК Советов единогласно высказался за соблюдение намеченных сроков,⁵⁴ а «Известия ЦИК» на следующий день поместили на своих страницах опровержение слухов об отсрочке выборов в Учредительное собрание. ВЦИК, говорилось в опровержении, считает своевременное производство выборов «первейшей своей задачей». На первой странице газеты крупным шрифтом было набрано извещение: «Выборы в Учредительное собрание должны во что бы то ни стало произойти в срок — 12 ноября. Готовьтесь к выборам! До выборов остается только три дня. Ни минуты промедления! В Петрограде выборы обязательно начнутся 12 ноября».⁵⁵ Решение ВЦИК получило поддержку на расширенном заседании ПК РСДРП (б), который призвал всех партийных работников приступить «к самой широкой, массовой предвыборной устной и письменной агитации».⁵⁶

Завершающие дни предвыборной кампании в Петрограде имели весьма большое значение. Отзвуки ее через телеграфные сообщения и центральную прессу докатывались до многих губерний, задавая тон агитации на местах. А исход голосования в столице? Ему предстояло быть очень весомым фактором политической борьбы. Все это побуждало большевиков сделать все возможное в остававшиеся до начала выборов дни.

«Нам, — говорил заведующий агитационным отделом ВЦИК В. Володарский, — надо использовать это время, чтобы разъяснить массам, какой важный вопрос они решают; кому они дадут свои голоса: партии пролетариата или тем партиям, которые предавали их в течение 8 месяцев. Надо, чтобы Учредительное собрание выражало мнение рабочих, солдат и крестьян.

План агитации у нас таков: у нас написана избирательная листовка и целый ряд плакатов, которые будут готовы завтра. Мы ими засыплем все фабрики и заводы! Необходимо на каждой фабрике, на каждом заводе провести предвыборные митинги и собрания. Максимальную помощь агитаторам мы дадим».⁵⁷

С 9 ноября «Правда» ежедневно вплоть до начала выборов публиковала избирательный список № 4, в котором значились кандидатуры в Учредительное собрание по Петроградскому городскому округу, выдвинутые ЦК и ПК РСДРП (б), Военной организацией большевиков, Комитетом социал-демократии Польши и Литвы, ЦК социал-демократии Латвии. 9 ноября список № 4 был помещен и на страницах «Известий ЦИК». Первой в списке называлась кандидатура В. И. Ленина. Среди остальных 17 кандидатур, помимо шести членов ЦК партии большевиков (А. М. Коллонтай, М. К. Муранов, И. В. Сталин и др.), значились такие известные партийные, профсоюзные и военные работники, как Н. П. Авилов, М. И. Калинин, М. Я. Лацис, В. И. Невский, И. С. Уншлихт, А. В. Шотман.⁵⁸

Агитаторский отдел ПК, а также районные комитеты партии организовали проведение ряда лекций и докладов («Выборы в Учредительное собрание», «Учредительное собрание и Советская власть», «Учредительное собрание и текущий момент» и др.), которые прочитали В. Володарский, М. К. Муранов, А. Е. Бадаев, А. В. Луначарский, В. И. Невский, Г. К. Орджоникидзе.⁵⁹ Главной формой устной агитации являлись митинги, обычно проходившие в обстановке острой полемики с представителями мелкобуржуазных партий. У большевистских агитаторов и пропагандистов имелась не одна тысяча добровольных помощников из числа революционных рабочих и солдат. Обращаясь к ним, «Известия ЦИК» призывали агитировать за избрание в Учредительное собрание кандидатур партии большевиков не только на заводах и в казармах, по и в каждом доме, в каждой семье.⁶⁰

По количеству изданных к выборам листовок и особенно плакатов большевики уступали кадетам и эсерам. Но в целом печатная агитация большевиков достигла значительного размаха и, что самое главное, отличалась огромной силой воздействия на сознание и психологию широкой массы рабочих и солдат. Причинами такой действенности были не только четкая постановка наиболее жгучих проблем, не только обещания взяться за их разрешение безотлагательно, но и уже начавшаяся практическая работа по проведению в жизнь требований народа. Зримым подтверждением этого были декреты Советской власти, которые вместе с предвыборными листовками и плакатами расклеивались на стенах домов, на заборах и столбах, в заводских помещениях, в казармах. Поэтому, знакомясь с избирательной платформой большевиков (немедленное перемирие на фронте и заключение мира; закрепление всей помещичьей земли за крестьянами без выкупа; конфискация помещичьего хлеба и военных барышей капиталистов; введение высокого налога для имущих классов; осуществление рабочего контроля над производством и организация его в интересах народа⁶¹), петроградские рабочие и солдаты могли быть уверены, что, подавая голос за список № 4, они голосуют не за партию обещаний, а за партию дела.

После победы Октября большевики стали правящей партией, и поэтому они не могли ограничиться ведением агитации. Их обязанностью являлось обеспечение обстановки, способствовавшей правильному волеизъявлению избирателей, предотвращение нарушений закона о выборах и революционного порядка. И большевики выполняли эту обязанность, направляя деятельность новых органов государственной власти. В частности, когда поступили донесения, что домовладельцы и уполномоченные домовых комитетов (делом последних было получение от районных дум кандидатских списков-бюллетеней и удостоверительных карточек для вручения их всем избирателям) некоторые списки задерживают у себя, через ВРК были приняты немедленные меры. 8 ноября ВРК предписал районным Советам и районным комиссарам милиции оповестить население, что каждый избиратель должен получить все заявленные по Петроградскому столичному округу 19 списков-бюллетеней и что уполномоченные, виновные в злоупотреблениях, подлежат привлечению к строгой ответственности.⁶²

Районные Советы Петрограда приняли это предписание к руководству. И вообще на завершающем этапе предвыборной кампании они проявляли значительную активность. Как отмечалось выше, еще в сентябре—октябре многие Советы создали особые комиссии, проводившие большую работу. Накануне выборов в Учредительное собрание такие комиссии были созданы или обновлены, по-видимому, при всех Советах. Так, Адмиралтейский Совет 11 ноября образовал комиссию из пяти человек «для наблюдения за выборами в Адмиралтейском районе». Аналогичное решение принял Совет 2-го Городского района.⁶³ Благодаря этому Советы сумели обеспечить действенный контроль за работой районных и участковых комиссий.

И ноября ВРК, получив сведения о возможных нарушениях порядка и контрреволюционных выступлениях в дни выборов, распорядился усилить караулы на улицах, и особенно у главной телефонной станции.⁶⁴ Намечались и принимались меры против тех элементов, которые срывали расклеенные по городу предвыборные плакаты и кандидатские списки большевиков.⁶⁵ Поскольку же рабочие и солдаты, возмущенные действиями этих контрреволюционеров, не оставались в долгу, «Известия ЦИК» в статье «К выборам в Учредительное собрание» указали на неправильность такого способа борьбы с противниками, на сомнительность достижения успеха на выборах путем «срывания плакатов других партий».⁶⁶

Буржуазные и мелкобуржуазные партии раздували шумиху по поводу принятия Советской властью мер для пресечения контрреволюционной агитации. Такие меры действительно имели место, но они, вопреки утверждениям врагов Октября, не были непосредственно связаны с предвыборной кампанией. Так, постановление ВРК объявить Петроград и его окрестности на осадном положении и запретить до особого распоряжения митинги под открытым небом⁶⁷ явилось естественным ответом на Мятежные выступления, организованные «Комитетом спасения», и поход отрядов Керенского—Краснова. Закрытие же по распоряжению ВРК от 26 октября и согласно декрету СНК от 27 октября ряда буржуазных газет имело непосредственным поводом появившиеся в этих газетах призывы к свержению Советской власти и сеявшие смуту клеветнические извращения ее политики.⁶⁸

Большевики и Советская власть, учитывая предстоявшие выборы в Учредительное собрание и некоторые другие обстоятельства, на практике действовали не очень жестко: ВЦИК в резолюции от 6 ноября заявил, что «все газеты, кроме „Речи», „Нового времени» и т. д., могут выходить свободно».⁶⁹ Иными словами, накануне выборов в Учредительное собрание запрет был не огульным, а сохранял силу лишь по отношению к определенным органам печати, давно обнаружившим свою контрреволюционную направленность. Выходу в свет новых органов печати препятствий не ставилось, и поэтому вместо запрещенной «Речи» кадеты получили возможность издавать вечернюю газету «Борьба», а с 12 ноября еще одну газету — «Утро». А что касается выпуска листовок и плакатов, а также проведения предвыборных митингов и собраний в закрытых помещениях, то здесь никаких ограничений не вводилось. «Избирательной кампании в Петербурге они (большевики, — О. 3.) в течение ноября не препятствовали»,⁷⁰— признавал в своих воспоминаниях В. Д. Набоков.

Такими же и даже, пожалуй, еще более широкими возможностями ведения предвыборной агитации непролетарские партии располагали в других городах страны. Например, московский ВРК 6 ноября постановил, что «выборы в Учредительное собрание предполагают свободу печати для всех без исключения партий и направлений» и что с 8 ноября в Москве «могут беспрепятственно появляться все органы печати», для которых устанавливалось единственное ограничение — не публиковать призывов «к восстанию против Советов».⁷¹ «Пусть по нашему адресу не раздается упреков, что в дни выборов в Учредительное собрание мы зажимаем рот какой-либо политической партии», — говорилось в воззвании московских Советов рабочих и солдатских депутатов, принятом 9 ноября.⁷²

При всем этом сами большевики далеко не везде имели возможность развернуть достаточно широкую агитационную и другую подготовительную работу перед выборами, причем так было не только в тех районах, в которых Советская власть не утвердилась в ноябре. Помимо Петрограда, лишь в Москве и еще в некоторых местах (как правило, в крупных промышленных городах) предвыборную кампанию большевики провели интенсивно. Характер агитационной работы в основном был таким же, как в Петрограде. Там, где удалось установить более или менее оперативную связь с центром, главным средством воздействия на умы и сердца избирателей из числа рабочих, солдат и крестьян становились первые декреты Советской власти. Кое-где перед выборами удалось наладить выпуск специальных печатных изданий. Так, Томский губернский комитет РСДРП (б) выпустил 7 названий листовок и плакатов общим тиражом 73 тыс. экземпляров.⁷³ В ряде губерний довольно широко применялась такая форма агитации, как предвыборные митинги. В частности, так было в Пермской губернии.⁷⁴ В организации митингов энергично участвовали инструкторы и агитаторы ЦК РСДРП (б), направленные на места в сентябре—октябре. «Я проводил собрания не митинговые, а деловые, — докладывал агитатор ЦК из Ярославской губернии.— Я говорил в своих речах об Учредительном собрании, о партиях и какая для крестьян приемлемая партия в Учредительное собрание, о войне и мире, о воле, о хлебе. Везде резолюции принимались, хотя и были противники — эсеры, но их побивали убеждениями».⁷⁵

Как известно, большевики были активными сторонниками заключения правительственного блока с левыми эсерами. Однако именно накануне выборов в Учредительное собрание перспектива создания такого блока заметно ухудшилась по вине левых эсеров. Последние выказали крайнее раздражение по поводу провала своих планов создания «однородного социалистического правительства» и вышли на финишную прямую предвыборной кампании, слезливо аттестуя себя как «фракцию», попавшую «меж двух огней взаимного озлобления и взаимной ненависти».⁷⁶ Левые эсеры бранили правые и центристские элементы своей партии за соглашательство с буржуазией, за намерение разгромить большевиков силой, «на заговор ответить заговором, восстанием на восстание, кровью на кровь». Эта «безумная», «преступная» тактика, заявляли левые соглашатели, могла привести лишь к поражению всей «революционной демократии».⁷⁷ Не менее резкие обвинения сыпались в адрес большевиков, политика которых объявлялась «близкой к безумию», за то, что они, оказывается, намеревались провести в жизнь свои «утопии» при помощи «бумажных резолюций» и «стальных штыков».⁷⁸ Не ограничиваясь «словесностью», левые эсеры предприняли такие демонстративные шаги, как отзыв своих представителей из ВРК и штабов, созданных в Октябрьские дни.⁷⁹

Итак, перед выборами в Учредительное собрание агитационная кампания, направляемая левоэсеровским руководством, была обращена не только против кадетов и правоцентристских деятелей партий эсеров и меньшевиков, но и против большевиков. Пожалуй, антибольшевистская настроенность некоторых лидеров левых эсеров в те дни демонстрировалась резче, чем настроенность на борьбу с антисоветскими элементами. Судя по статьям, публиковавшимся «Знаменем труда», левоэсеровские лидеры видели свою важнейшую задачу в «изоляции самого предприятия Ленина», в содействии процессу «естественного» крушения «большевистской диктатуры», крушения, которое заложено-де «в ее природе, в самом ее существе». Этим бредовым рассуждениям соответствовала намеченная тактика: выжидать с камнем за пазухой, не задерживать «естественного течения событий» открытым сопротивлением новой власти, не отрываться «от движения временно увлеченного лозунгами „крайнего большинства"», с тем чтобы помочь массам «быстро и безболезненно», на уроках жизни убедиться в ошибочности своего «увлечения».⁸⁰

О необходимости отстаивать республику Советов левые эсеры в те дни умалчивали, превознося роль будущего Учредительного собрания. В одной из статей, опубликованной в левоэсеровском официозе, говорилось, что «те, кто против Учредительного собрания, будут сметены с лица земли», что только Учредительное собрание может «положить конец всестороннему разложению и направить наш полуразбитый государственный корабль на верный путь не декретирования, а осуществления великих чаяний трудящихся масс. И чем сложнее и трагичнее переживаемое нами время, тем энергичнее должны мы устремиться к обетованной земле, именующейся Учредительным собранием».⁸¹

Тактика явного, хотя и «выжидательного», антибольшевизма вела к тому, что левоэсеровская предвыборная платформа (социализация земли, рабоче-государственный контроль над производством, перемирие на всех фронтах для ведения переговоров о демократическом мире, созыв Учредительного собрания 28 ноября, организация власти из представителей всех социалистических партий и пр.⁸²) в восприятии масс многое проигрывала. Она не могла привлечь активных сторонников революции, видевших своего вождя в партии большевиков; она не могла завоевать умы и сердца сколько-нибудь значительной части так называемых средних слоев населения, переживавших, особенно в крупных городах, небывало быстрый процесс «вымывания» и поляризации. Кроме того, не забудем, что левоэсеровская платформа была прицеплена к списку кандидатур, «локомотивом» которого был В. М. Чернов. По сведениям, очевидно правильным, «Известий ЦИК», в Петрограде «во многих местах» даже члены левоэсеровских организаций намеревались голосовать за большевистский список кандидатур.⁸³ А часть средних элементов в то время несомненно обращала свои взоры к кадетам.

Левые эсеры располагали сравнительно незначительными возможностями для ведения агитации. Плакаты, листовки и прочее — все это было заготовлено под руководством эсеровского ЦК еще в сентябре—октябре, и все это пускалось в ход как общеэсеровский агитационный материал. В Петрограде левые использовали в собственных целях лишь газету «Знамя труда» и, кроме того, провели несколько общегородских предвыборных митингов в закрытых помещениях.⁸⁴ Правда, поскольку многие районные партийные организации находились под преобладающим влиянием «камковцев», последние намеревались развить устную агитацию на заводах и в полках. В связи с этим левоэсеровская городская комиссия по ведению предвыборной кампании вызвала на свое заседание представителей районных комитетов и низовых партийных ячеек.⁸⁵ Но, учитывая упомянутые выше обстоятельства, мы имеем все основания сомневаться в том, что эта агитация велась энергично и эффективно.

В подавляющем большинстве округов нити эсеровской предвыборной кампании держали в своих руках центристы. В Петрограде их главным оружием были плакаты и листовки, которые бесплатно и «за наличный расчет» передавались районным комитетам с 6 ноября.⁸⁶ Этим оружием эсеры вовсю пользовались и в Москве.⁸⁷ Печатных агиток в распоряжении эсеров было много. В этом отношении они уступали только кадетам. Листовки, одноцветные и многоцветные плакаты на все лады пропагандировали лозунг «земля и воля», превозносили «заслуги» эсеров перед «трудовым народом». Не обошлось и без мелодраматических «кровавых» сюжетов. Например, на одном из плакатов, который очень понравился правоменьшевистской газете «День», был изображен чан, доверху наполненный алой кровью борцов за Учредительное собрание, за «землю и волю».⁸⁸

Полный текст предвыборной платформы эсеровского ЦК, опубликованный «Делом народа» 26 октября, а затем 12 ноября,⁸⁹ содержал обещания бороться: за «скорейшее прекращение современной войны», но не путем сепаратного мира, а «мира для всех, справедливого мира без победителей и побежденных», который был бы заключен неким «советом всех народов»; за участие народа в управлении страной через «краевое и областное самоуправление» и создание «свободного союза свободных народов России, управляемых всенародными выборными представителями (федеративная демократическая республика)»; за ликвидацию экономической разрухи путем «правильного» распределения всех товаров, установления «низких справедливых» цен, «проведения государственных монополий на важнейшие отрасли промышленности»; за осуществление социализации земли и передачу ее без выкупа «в ведение народа и в пользование тех, кто на ней трудится своим трудом»; за учреждение «государственного общественного контроля над производством при участии рабочих организаций», законодательное установление рабочего дня, государственное страхование рабочих, установление гарантированного минимума зарплаты и др.

Это была программа хотя и радикальных, но буржуазно-демократических по своей сущности преобразований. Борьба за построение социализма, за то, чтобы «уничтожить раз навсегда всякое деление общества на классы — бедных и богатых, угнетателей и угнетенных» провозглашалась отдаленной целью, которая «может быть достигнута только усилиями трудящихся всего мира». Требования, провозглашенные эсерами-центристами, в условиях того времени не были столь уж притягательными. Среди широких масс, в первую очередь среди рабочих, программа постепенно осуществляемых реформ, к тому же реформ, не ведших к ликвидации господства буржуазии, не могла вызвать энтузиазма. Обещаний реформ массы достаточно наслушались за месяцы, когда партия эсеров была одной из правящих. И теперь эсеры-центристы даже по вопросу о мире не говорили ничего определенного и обнадеживающего. Пожалуй, единственным козырем неонародников было обещание провести социализацию земли и законодательно закрепить этот акт в Учредительном собрании.

Лозунг социализации земли эсеры интенсивно использовали в деревне, причем изображали дело так, что авторами идей «Декрета о земле» являются только они, социалисты-революционеры. Вообще при ведении агитации эсеры не стеснялись в средствах, используя при этом находившиеся в их руках волостные земские управы, а в ряде случаев — и Советы крестьянских депутатов. Например, из Косяевской волости Тульской губернии сообщали, что члены земской церкви на сельских сходах в приказном тоне призывали крестьян голосовать только за эсеровский список кандидатур.⁹⁰

Так же как и левые эсеры, центристы не рисковали пойти на пересоставление списков кандидатур и, следовательно, брать на себя ответственность за отсрочку выборов в Учредительное собрание. 7 ноября ЦК передал для опубликования заявление о том, что в списках партийных кандидатур по Петроградскому столичному округу есть лица (М. А. Спиридонова и др.), которые уже не являются членами партии эсеров, но «по закону» не могут быть вычеркнуты из списков. Поэтому, демагогически разъяснял ЦК, он призывает избирателей голосовать за уже выдвинутый список (№ 9), «в твердой уверенности», что исключенные из партии «сочтут долгом политической чести» снять свои кандидатуры в Учредительное собрание.⁹¹ Проще было с сепаратным списком воленародовцев (№ 8). Эсеровский ЦК объявил, что этот список «не утвержден никакой правомочной партийной организацией и заявлен вопреки постановлению ЦК о недопустимости параллельных списков, вследствие чего избиратели приглашаются не голосовать за означенный список».⁹² Воленародовцы со своей стороны призывали не голосовать за список № 9, в котором соседствовали «соглашательские» кандидатуры ЦК и «наши враги» — левые эсеры.⁹³

Была ли в те дни у эсеров вера в победу на выборах, вера в возможность осуществления их программы действий через Учредительное собрание? Тон эсеровской прессы, особенно центристской, не дает оснований для положительного ответа. «Дело народа» в передовице «Завтра!», по-видимому, точно отразило преобладавшее настроение эсеровской среды. «Об Учредительном собрании говорят с необычайною тоскою и, главное, с неверием в него. Призывают голосовать, но где шум избирательной борьбы, где уличная агитация за те или иные списки, где громыхающие автомобили с плакатами, знаменами и листовками? В атмосфере мрака и отчаяния проходят выборы в Учредительное собрание, и в этом весь ужас нашего положения». Да, продолжала газета, теперь ясно, что партия большевиков «подорвала веру в то, что Учредительное собрание есть тот хозяин русской земли, властный голос которого утвердит, наконец, новый порядок в стране, — порядок и социальный, и политический». И все же, восклицал автор статьи, мы «страстно призываем голосовать», ибо Учредительное собрание — «наша последняя надежда».⁹⁴ Это были явственные признаки осознания или предчувствия морально-политического крушения, признаки, которые стали обнаруживаться еще летом 1917 г., но которые ранее еще не свидетельствовали о возникновении в эсеровском стане «атмосферы мрака и отчаяния». Остается лишь добавить, что творцами этой атмосферы были сами мелкобуржуазные соглашатели, их политика, не построенная на учете законов развития революции.

Но если при всем этом у эсеров сохранялась надежда хотя бы отчасти разрядить «атмосферу мрака и отчаяния» после вероятного успеха на выборах в крестьянских округах, то меньшевики ощущали себя в положении утопающего, возле которого не было даже соломинки. «Новая жизнь», имея в виду левоменьшевистских сторонников, меланхолически заявляла, что «вера надломлена, душевное равновесие нарушено, и дрянное чувство безразличия обескрыливает гражданский порыв».⁹⁵ Такое же настроение было и у центристов. В день начала выборов И. Г. Церетели признавал на заседании утратившего свои полномочия ЦИК Советов 1-го созыва: «общественные силы» на стороне большевиков, и «положение ужасное». «Все, что здесь говорится, звучит страшной безнадежностью, — вторил меньшевистскому лидеру другой оратор. — У нас нет ничего реального и в отношении Учредительного собрания».⁹⁶ Лишь правоменьшевистские элементы, утверждавшие, что Учредительное собрание станет «злой карикатурой на наш демократический идеал»,⁹⁷ все же старались сохранить хорошую мину при плохой игре. В основном это было следствием все более тесного смыкания с буржуазной контрреволюцией и неутраченных надежд на ликвидацию власти Советов внепарламентскими средствами. Характерна статья А. Н. Потресова под хлестким названием: «Учредительное собрание и штык». В ней автор, призывая быть «беспощадным к иллюзиям», «рассеивать также и мираж, который сгустился вокруг идеи Учредительного собрания», поучал: «На бога надейся, а сам не плошай! В Учредительное собрание иди, голос — буде нужно — подавай, но помни: рычаг спасения России — все-таки не здесь».⁹⁸

Предвыборные платформы меньшевистских фракций катились по различным рельсам. Левые меньшевики (фракция меньшевиков-интернационалистов и объединенные социал-демократы интернационалисты) в своей агитации делали упор, во-первых, на призыв к немедленному, не останавливаясь перед разрывом со странами Антанты, началу переговоров о всеобщем мире (на этом особенно настаивала фракция меньшевиков-интернационалистов) и, во-вторых, на призыв к созданию правительства по соглашению всех социалистических партий. Важнейшим условием практического осуществления упомянутых призывов и прекращения «губительной при» считался созыв полновластного Учредительного собрания.⁹⁹ В Петрограде эти лозунги сопровождались уговорами голосовать за список кандидатур меньшевистского Комитета петроградских организаций (№ 16). В канун выборов сходные лозунги пускал в оборот и Комитет московской организации меньшевиков.¹⁰⁰

Меньшевики-центристы впервые обнародовали свою предвыборную платформу еще 18 октября в газете «Учредительное собрание», а затем отпечатали ее отдельной брошюрой тиражом 50 тыс. экземпляров, опубликовали во всех центральных и местных газетах, придерживавшихся политического курса меньшевистского ЦК.¹⁰¹ В своей предвыборной программе¹⁰² меньшевики-центристы клялись в приверженности делу социализма, но уверяли народ, что «Россия еще далека от социализма», так как она — «страна отсталая, бедная, со слабо развитой промышленностью, с немногочисленным пролетариатом». Отсюда делался вывод, что России предстоит пережить длительный период буржуазно-демократических отношений, «покончить со всеми остатками крепостничества, создать свободные государственные формы, развить культуру, дать простор расцвету хозяйственных сил». Меньшевики обещали добиваться в Учредительном собрании проведения различных реформ: установления «полного народовластия, т. е. демократической республики без президента и с одной палатой», расширения прав городского и земского самоуправлений, «самого широкого самоуправления» для всех наций, передачи муниципальным органам права «распоряжаться всей поступившей в собственность народа землей», законодательного введения 8-часового рабочего дня, «самого решительного вмешательства государства во все области экономической жизни», подчинения «своекорыстных интересов отдельных групп имущих классов интересам всей страны» и пр. По такому жгучему вопросу, как прекращение войны, центристы давали столь же неопределенные заверения, как и руководящее большинство эсеровской партии: предложить Учредительному собранию обратиться ко всем воюющим государствам «с приглашением вступить в мирные переговоры на условиях, уже провозглашенных революционной Россией (имелись в виду обращение Петроградского Совета от 14 марта, декларации Временного правительства и другие дооктябрьские документы, — О. 3.) и принятых огромным большинством социалистов всех воюющих и нейтральных стран».

На цветном предвыборном плакате меньшевиков был изображен маяк.¹⁰³ Но тусклое мерцание меньшевистского маяка уже давно замечали лишь очень немногие. Социал-реформаторство, отсутствие динамизма и уверенности, готовности браться за разрешение назревших проблем решительно, быстро и последовательно — все это не порождало доверия и уважения со стороны широких масс. К тому же меньшевики, надломленные ощущением «страшной безнадежности» своего положения, в целом вели агитационную кампанию вяло. По признанию их Центрального избирательного комитета, его планы были выполнены «в очень слабой степени»: большая часть листовок и две трети «художественно раскрашенных плакатов» остались на складах, а намеченные пропагандистские вояжи «видных работников» в провинцию так и не состоялись.¹⁰⁴

Как уже отмечалось, представители правого крыла меньшевизма пытались выглядеть политическими бодрячками, хотя их предвыборная платформа была еще менее привлекательна для народа, чем программа центристов. Коалиция с буржуазными партиями, продолжение войны путем организации «успешной обороны» на фронте, выплата помещикам выкупа за часть земли — таковыми являлись главные отличительные пункты программы правых, наиболее четко выраженные организацией «Единство».¹⁰⁵ Сходство предвыборной платформы правоменьшевистских элементов с тем, что провозглашали правые эсеры и энесы,¹⁰⁶ создало предпосылки для заключения предвыборных соглашений. В Петрограде такое соглашение было заключено в форме соединения списков кандидатур № 1 (энесы), № 7 (Всероссийская лига равноправия женщин), №8 (воленародовцы), №17 (меньшевики-оборонцы), № 18 («Единство»).¹⁰⁷ Итак, правоменьшевистские и правоэсеровские течения оказались ближе друг к другу, чем к большинству тех партий, фракциями которых они продолжали себя считать!

Главными противниками большевиков на выборах в Петрограде и в других крупных городах были кадеты. Это объяснялось продолжающейся поляризацией классовых сил, «вымыванием» средних слоев, часть которых, напуганная началом социалистических преобразований и крушением привычных устоев (тем, что меньшевики называли «всеобщим развалом русской жизни»), разочарованные двуличием и нерешительностью политики мелкобуржуазных партий, устремлялись под зеленые знамена партии «народной свободы». Замечая этот процесс, меньшевистская «Рабочая газета» писала, что «нередко слышна речь, будто только кадеты сломят большевиков».¹⁰⁸ С другой стороны, к кадетам обращали взоры и многие правоэкстремистские элементы, ранее не возлагавшие на партию «народной свободы» серьезных надежд. Это были люди, которые, как с тревогой признавал даже правоменьшевистский «День», «горят мщением и будут мстить жестоко». «Опасная волна настроений, — продолжала газета, — подымается в том стане, который объединился под кадетским знаменем. Забыты всякие оттенки политической мысли, и уже готов общий крестовый поход не только против большевиков, но и против самих кадетов».¹⁰⁹

Кадеты, будучи партией относительно сплоченной, располагая значительными пропагандистскими силами и денежными средствами, провели концовку предвыборной кампании энергично и целеустремленно. Так было во многих губернских и некоторых уездных центрах. В ходе кампании кадеты широко пользовались возможностью проведения митингов в закрытых помещениях. Особенно много митингов с участием представителей буржуазии, чиновничества, верхних и средних слоев интеллигенции, студентов состоялось в Петрограде и Москве, где среди ораторов значились М. М. Винавер, Ф. Ф. Кокошкин, Н. Н. Кутлер, В. Д. Набоков, А. И. Шингарев и др.¹¹⁰ Значительно хуже шли дела в заштатных городках и в деревне, где кадетские организации либо отсутствовали, либо были очень слабы. Уж слишком непривлекательной для огромной массы крестьянства выглядела кадетская программа аграрных преобразований с ее заботой об интересах помещиков (выкуп государством принудительно отчуждаемых помещичьих земель, резкое осуждение «самоуправства» крестьян и др.). Один из делегатов III Московской областной конференции кадетов сообщил о характерном факте: в Скопинском уезде Рязанской губернии крестьяне отняли у агитатора партии «народной свободы» лошадей и заставили его пешком вернуться в город.¹¹¹

Как уже отмечалось, кадеты стали «рекордсменами» по части выпуска листовок, плакатов и другой агитационной литературы. В Петрограде их плакаты и листовки с цифрой 2 (номер кадетского списка кандидатур) расклеивались на стенах домов, витринax и заборах, разбрасывались с автомобилей.¹¹² Вот что сообщала одна из петроградских газет о печатных агитках главной партии российской буржуазии: «Больше всего плакатов расклеила партия кадетов. Плакаты на все вкусы: тут и крестьянин на полевых работах с подписью „за землю и волю» (за что, между прочим, эсеры обвинили кадетов в плагиате, — О. 3.); и франты в котелках, идущие подавать бюллетень за кадетов; и солдат в окопах, орущий во весь голос, что только кадеты спасут Россию; и полная женщина, похожая на кормилицу; и русские витязи, сражающиеся с лиловыми крокодилами; и городовые под красной маской и т. д. Все эти рыцари, городовые и крестьяне символизируют, по-видимому, спасительницу России — кадетскую партию».¹¹³

Что же обещали кадеты избирателям? Документа, который можно именовать предвыборной платформой, кадеты не опубликовали. Кадетская программа действий была изложена в речах их лидеров, в газетных статьях и листовках. Суть этой программы заключалась в разгроме революции, в расправе с революционными народными массами. Но это были затаенные помыслы, которые кадеты, стремясь к возможно более богатому улову голосов избирателей, особенно из числа интеллигенции, предпочитали не высказывать ясно и недвусмысленно. Более того, по едкому замечанию одного из меньшевистских публицистов, некоторые кадетские деятели были не прочь принять «томно-кокетливый вид угнетенных борцов за свободу».¹¹⁴

Главная партия российской буржуазии в своей публичной предвыборной агитации выдвигала на первый план такие лозунги, как «целостность и единство России», «порядок, законность и государственность», «ликвидация анархии», «общепризнанная твердая власть», недопущение «срамного» мира с Германией.¹¹⁵ Разговоры о будущем социальном строе России, о реформах, проводимых через Учредительное собрание, кадеты старались не заводить. Их расчеты были тщательно взвешены: сосредоточивая внимание на необходимости «правопорядка», предстать перед населением в виде «людей дела», завоевать симпатии не только тех, кто осознанно, «концепционно» ненавидел революцию, но и по- обывательски устал от пережитых потрясений, страшился неизведанных путей, жаждал поскорее вернуться к «нормальному» бытию. «Перед страной два пути, — поучали кадеты. — Путь углубленной классовой борьбы и разрушения государства, с одной стороны; путь собирания России и установления в ней твердого государственного порядка, с другой. Первый путь ярче всего представляют большевики, второй — партия народной свободы. Выбор между этими путями ясен. Нужно лишь, чтобы выбор был сделан вполне решительно и определенно».¹¹⁶ Итак, получалось, что выразители интересов буржуазии, готовившиеся к «крестовому походу» против революции, якобы не желали «углубленной классовой борьбы». Но она нашла достаточно ясное отражение и в исходе выборов в Учредительное собрание.