XXXII. ВОЗВРАЩЕНИЕ В РОССИЮ
По шоссейной дороге мы ехали недолго и свернули на проселочную дорогу в направлении на восток. Снегу было еще немного, и санки прыгали по кочкам, ныряли в ямы, утомляя лошадь. К обеду доехали до какого-то хутора и остановились у домовитого и хозяйственного финна. Хуторок был расположен на опушке леса, имел много хозяйственных построек, сельскохозяйственных орудий и скота. Молодые парни тут же около дома охотились на зайца. Кроме финского, других языков не знали, и время пришлось провести в молчании. Угостили кофе, молоком и чем-то напоминающим российскую простоквашу, но значительно плотнее.
Через несколько часов отправляемся в путь, но уже с другим возницей. Пути не спрашиваю — не поймут, но вижу, что знают, куда надо. Дорога шла по лесу, малоезженая. Очевидно, финны нарочито выбирали наиболее скрытые пути. За все время от границы я не встретил ни одной лошади, ни одного постороннего пешехода. Этот вез недолго и остановился также у хутора. Стройка была старая, но крепкая; и также невдалеке был лес, а кругом — пахотная земля. Что и как родит она здесь, на далеком севере, неизвестно. Хозяин встретил нас радушно и по-шведски, да при помощи пальцев объяснил, что ожидает меня уже два дня. Меня это несколько удивило, но расспросить, каким образом он был осведомлен, я не мог, так как не обладал достаточным запасом слов. Повел в избу. Внутренность многим напоминала наши крестьянские хаты. Та же большая горница с огромной печью, скамьями по стенам и висящей одеждой, лошадиной сбруей и т. п. утварью на стенах. Но на некоторых хуторах была другая половина — чистая, в которой встречались венские стулья, швейная машина, зеркало и даже граммофон или гармошка. Финны — большие любители кофе, как русские — чая; так же всюду угощали меня, но я предпочитал молоко и хлеб, так как хотел есть, а «не угощаться».
Часов в шесть вечера покинули хутор. Лошадка бодро бежала, в хороших санках было удобно отдыхать от кочек и рытвин предыдущей дороги. Возница также не спрашивал, куда нужно, а ехал своими путями, избегая дорог. Много времени ехали по некрепкому льду какой-то речушки, по неглубокой целине и проселками. Стало смеркаться. Осенняя ночь наступила быстро. Вдали виднелись огоньки; это мерцал маленький городок Рованьеми. Мы держали путь к нему. Чем ближе мерцали огоньки, тем яснее становился глухой рокот и шум реки. Было очень темно, снегу мало, но умная лошадь знала дорогу, осторожно спустилась с крутого берега и пошла навстречу водяному шуму. Пройдя пару сотен шагов, лошадь зафыркала и стала. Даль зловеще чернела. Возница слез и пошел вперед. Скоро я услышал, как его кнутовище ударило по воде. Лед был не во всю ширину реки. Он крикнул раз, другой, очевидно, вызывал лодку. Из далекой мглы послышался ответ. Проводник знаком пригласил меня слезть. Вскоре стал слышен Приближающийся плеск весел, и через несколько минут около нас, прямо на лед, въехала носом большая лодка. Один из сидевших в лодке вышел и остался при лошади, а хуторянин поехал со мной на другой берег. Через несколько минут, пройдя быструю, шумливую реку, лодка подошла к береговым мосткам.
Пошли в гору и вышли на маленькую уличку. Вошли в большой дом. За столом большой горницы сидело несколько человек. Керосиновая лампа бледно освещала их беседу. Все повернулись к нам. Хуторянин, очевидно, говорил обо мне. Мне дали стул и выжидательно смотрели, переговариваясь между собою. Пришел молодой человек, одетый по-городскому, и задает мне вопросы по-фински, по-шведски. Я по-шведски отвечаю, что не понимаю и могу говорить только по-русски, по-французски, немецки и английски, но других языков не понимаю. Тогда по-немецки он спрашивает меня пароль; а другой, подходя ко мне и отворотив верхнюю полу пиджака, показал знак. Я сказал, что пароля у меня нет, значка тоже. Перевод моих слов ошеломляет всех, и меня запрашивают: куда я еду? как попал сюда и кто я? Я быстро сообразил, что попал на квартиру какой-то организации, по характеру своему показавшейся мне заговорщической. В уме вспыхивали тысячи предположений; но самые главные были два: я попал или на квартиру немецких шпионов, или финских революционеров с разрешения буржуазии — так называемых активистов. Однако решил не выдавать своих предположений и не придавать значения всему, что вижу. На вопросы отвечаю, что я русский революционер, член РСДРПартии, фамилия моя — Белении. Еду в Россию для партийной работы, извозчиков и путь устроил через товарища шведа от границы. «Надеюсь, что это останется известным только находящимся здесь и меня не отправят в полицию», — добавил я.
Выслушали, перевели, обсудили и объявили мне, что произведут личный обыск. Я предложил свою сумку с вещами и литературой и карманы своей одежды. На белье искали меток, на одежде также. Но все на мне было заграничное, а газетам и брошюрам значения не придали. Все же, очевидно, ничего подозрительного у меня найдено не было, и я все уложил обратно. Говорящий по-немецки финн предложил следовать за ним. Мы покинули таинственный дом и пошли в другой, маленький, новенький. Он заявил, что здесь его квартира. Там мне было предложено еще несколько вопросов о том, кого из финнов я знаю. Из осторожности я назвал два-три имени известных мне только как депутатов Сейма, Разговорились. Собеседник оказался инженером и будто работал на местной лесопилке. Разговор перешел на войну. В этом вопросе инженер был на стороне Германии. Ей он желал победы и от этой победы ожидал счастья и для Финляндии. Немецким языком я недостаточно хорошо владел, чтобы пускаться в длинный спор; но высказал уверенность, что финский народ освободится от царского гнета и получит свободу только при условии свержения царизма. Немецкая ориентация является только заменой одного гнета другим. Вся судьба Финляндии связана с успехом революционной борьбы рабочего класса в России, а не с победой той или иной коалиции.
Хозяйка угостила нас кофе. От инженера узнал, что я свободен, а свое первоначальное поведение объяснил тем, что они испугались шпионажа. Я попросил дать мне лошадь, и с таким расчетом, чтобы возница меня вез на Улеаборг, передавая другому с непременными обязательствами везти на Улеаборг. Инженер пригласил своего хозяина. Тот согласился отправить меня верст за двадцать на своей лошади. После полуночи мы прибыли на хутор, служивший, очевидно, почтовым и постоялым двором. Мне дали комнатку.
Утром ко мне пришел молодой человек, отрекомендовался студентом и назвал свое имя. Говорил хорошо по-русски. От моего возницы он узнал о моем приключении. Мы долго беседовали с ним на различные мировые темы. Он оказался также сторонником немецкой ориентации, но называл себя финским революционером и демократом. О финской социал-демократии он отзывался пренебрежительно, так как не считал ее революционной.
От него я узнал также, что значительная часть финской учащейся молодежи и интеллигенции объявила войну русскому правительству. Одни из них ушли в Германию сражаться за освобождение Финляндии; другие, в том числе и он, остались в Финляндии для организации финской армии из молодых крестьян-добровольцев. Они были хорошо организованы, имели по всей Финляндии агентов и «пункты» (секретные квартиры), как говорил студент. Оружие они получали из Швеции. Ими был оборудован особый путь — зимой на санках, а летом на мотоциклах и велосипедах от шведской границы до Выборга. Этим путем пользовались для провоза оружия, людей и почты. Особенно хорошо они были, по его словам, организованы на севере, то есть в том районе, где мы тогда находились.
Во время моего пребывания на хуторе к нему приходили различные люди, по-видимому учителя. Показывали свои значки, говорили пароль и получали от него директивы и указания. Он мне поведал, что состоит начальником участка, и показал карту Улеаборгской губернии, где были намечены карандашом пути и местопребывания агентов. Я невольно пришел в изумление от такой неосторожной зарисовки всей организации, и мой встречный активист провозился целый день за стиранием отметок на карте.
Целый день, не выходя, провели в гостинице. Выезжать мне не советовали, так как в окрестностях производились обыски и вся финская полицейская стража рыскала по дорогам. На другой день он предложил проводить меня в течение двух дней, так как и ему нужно было проверить свой район и наши дороги совпадали.
На другой день с утра отправились в путь. Я был очень рад, что у меня есть попутчик и переводчик. За этот день дважды останавливались и меняли лошадей. Вечером приехали на постоялый двор, где нам отвели две комнаты и дали хороший ужин. Мой спутник сообщил мне, что от своих людей получил сообщение о том, что вблизи от места нашей ночевки орудует финская полиция и русская жандармерия. Идя спать, предупредил меня, что будет стрелять, если полиция нагрянет на гостиницу. На ночь разложил около себя револьверы и запер двери на крючки.
Однако полиция не потревожила нашего сна, и мы отправились дальше. Погода стояла мягкая. По мере нашего продвижения на юг, снега становилось все меньше и меньше. К вечеру мы добрались до небольшого селения и остановились в избушке старого финна-солдата. Солдат был большой патриот, хранил свой старый мундир и работал с активистами.
Из отдельных бесед, мимолетных встреч я убедился, что какая-то ловкая рука искусно эксплуатирует лучшие чувства и революционные настроения финляндской молодежи. Этой рукой был хищный империализм. Я всячески старался доказать ложность путей, на которые стали активисты. Моя заметка студенту, что они работают не на пользу финского народа, а в интересах германской буржуазии, смутила его.
От него я узнал, что по окончании университета он служил на таможне в Белоострове. Часто бывал в Питере. Во время войны бывал в Выборге, а также и в Питере, где имел знакомства во дворце князей Ольденбургских. Было ясно, что агентура их доходила и до царских палат. Он мечтал создать на севере такие отряды, которые теперь же могли бы начать вооруженную борьбу со сторонниками царского режима в Финляндии, а также с полицейскими учреждениями и военными русскими постами.
Утром на другой день, переночевав у солдата, мы расстались. Он уговорил солдата отвезти меня до определенного места, а там передать другому, который должен передать меня следующему, и таким порядком до самого Улеаборга. Солдат пунктуально исполнил данное ему поручение и перед обедом сдал меня другому. Тот в свою очередь отвез меня в какое-то местечко на берегу реки Иййоки. В доме, в который меня привел возница, хозяина не было. Я думал, что он придет, ждал час, другой — никто не явился. Знаками спросил хозяйку, когда поедем до Улеаборга, она дала в ответ мне газету и указала на расписание поездов. Оказывается, что недалеко, всего верстах в двенадцати, находится железнодорожная станция Ий, оттуда она и рекомендовала мне отправиться до Улеаборга. Но это не входило в мой план, так как у меня не было необходимых для путешествия по жел. дороге документов.
Прождав часов до четырех вечера, решил покинуть хибарку и найти лошадь своими силами. Взял свою сумку, простился с хозяйкой и направился по селу. На выходе у одной избы встретил группу крестьян. Справился, не говорит ли кто по-русски? Один назвался, но понимал очень мало и плохо. Спросил, не согласны ли довезти меня до Улеаборга? Удивились моему желанию и рекомендовали поехать по железной дороге, так как это дешевле и скорее. Видя, что ничего не добьюсь, спросил, где дорога к станции, и направился туда.
Не знаю чем, но было очевидно, что я заинтриговал крестьян. Двое из группы пошли следом за мной в некотором отдалении. Я почувствовал, что попал под наблюдение, но решил смелостью и уверенностью разбить все подозрения. Другого выхода у меня не было. Часа через два добрался до станции. Чтобы подойти к ней, нужно было пройти железнодорожный мост через реку Иййоки, внизу коего сделан проезд для лошадей и пешеходов. И вверху, и внизу мост охранялся часовыми. Колебаниям уже не могло быть места. Пошел на станцию. Оказалось, что пришел еще слишком рано. Публики было мало, жандармов при станции не было. Стало темнеть, зажгли фонари. Станция мало-помалу начала наполняться. Взял билет и от кассира узнал, что первым ожидается скорый, останавливающийся только в Улеаборге, а за ним идет пассажирский с остановками по всем станциям. Этот поезд мне и был нужен. Со скорым ехать было опасно, так как в Улеаборге производилась проверка документов, а их-то у меня и не было. С пассажирского я мог сойти станцией раньше и дойти пешком до города. В ожидании прихода поезда решил на всякий случай ознакомиться с расположением станции. Кругом лес. Вход в классные комнаты станции был только с дебаркадера. За несколько минут до прихода скорого появился солдат с винтовкой. По наплечникам можно было определить, что из контрразведки. Вошел внутрь станции. Я обошел станцию и, забравшись на пожарную лестницу, положенную на крышу, стал наблюдать за солдатом. Он начал проверять паспорта. Два крестьянина, следившие за мной, были в зале. Я решил не показываться при прибытии скорого поезда, да и вообще не показываться на глаза солдату. Скорый пришел, выбегали шумные пассажиры в буфет, появились офицеры и сопровождающие поезд жандармы. Станция быстро оживилась. Свисток — и она так же быстро опустела.
Через некоторое время должен был прийти и пассажирский поезд. Подошел ближе к станции. Солдат ходил по платформе, заметил меня и наблюдал за мной. Внимательно осматривал и старался, проходя мимо, приблизиться ко мне. Я почувствовал, что дело плохо, но решил ждать, что будет дальше. Наконец он сделал крутой поворот и направился ко мне. Подойдя, обратился по-фински с вопросом, куда я еду? Я ответил ему по-русски, что еду в Улеаборг. Удивился моему знанию языка и начал спрашивать, где я учился русскому языку, на что я опять ответил по-русски, что в Петербурге, упустив из виду, что он уже переименован в Петроград. В конце концов, конечно, воин потребовал у меня паспорт и попросил войти в класс. Входим в I класс — пусто. Не показал виду, что не имел паспорта, а искал его по карманам, в сумке, но, конечно, не нашел. Заявил, что забыл его на квартире всего в десяти верстах. Как местный житель, к тому же я не нуждаюсь в паспорте. Однако представителю контрразведки это показалось малоубедительным, и солдат объявил меня арестованным, предложив следовать за ним в зал III класса. Там было много народу. Ему легко было призвать кого-либо к себе на помощь, и я решил не идти из зала I класса. В голове быстро созрела решимость бежать. Видя мое упорство, солдат открыл дверь в III класс, высунул туда голову и стал кого-то звать, а в это время я тихо толкнул дверь из I класса и быстро скользнул на дебаркадер, обежал вокруг станции, перепрыгнул через забор и скрылся в лесной темноте. В тот же момент подошел и ожидаемый мною поезд. Контрразведчик, очевидно, решил, что я скрылся в поезде, но я бежал в это время по тропинкам в лесу.
Выйдя из лесу, я не знал, в которую сторону следует идти. Небо было пасмурное, и по нему невозможно было определить направление. Побрел в лес, чтобы осмотреть, которая сторона деревьев поросла мхом от северных холодов; но в темноте это было установить очень трудно. Решил залечь в сточную железнодорожную трубу и ждать прохода поезда. Если он пойдет в моем направлении, значит, мой путь верен. Если же не пойдет, значит, нужно возвращаться в другом направлении. Ждать пришлось долго. Очевидно, обыскивали поезд, искали меня. Но вот наконец слышу свисток. Через несколько минут два светящихся глаза засверкали вдали, и поезд пробежал по тому же направлению, по которому шел я. Выход есть, и мне стало так радостно, так хотелось огласить лесную равнину каким-либо торжествующим криком, шумом, хотелось запеть...
До Улеаборга по извилистым дорогам было верст семьдесят. Предполагая возможность погони, я решил идти без остановки всю ночь. Пошел вдоль полотна железной дороги. Снегу было мало, мороз был очень легкий. В финских сапожках без подметок идти было неудобно. От бега и быстрой ходьбы мучила жажда, да и голод давал себя чувствовать. Уже сутки, как я ничего не ел, а «угощался» финским кофе. Подходил к железнодорожным будкам, пытался стучать в надежде купить себе хлеба и молока, но усталые после тяжелого дневного труда будочники не слышали моих призывов, спали. Мучимый голодом и жаждой, я лазил в сараи, погреба, но ничего не находил и утолял жажду и голод снегом.
За ст. Хаукипудас путь мне преградил мост. Идти через него, мимо часовых, в полуночный час, было рискованно, и я стал искать других путей. Шел тропинками, по огородам, мимо и через постройки и наконец набрел на подобие большой дороги. При раздвоении дорог брал ту, которая шла, приближаясь к ж.-д. пути. Эта дорога привела меня к большой реке — той самой, через которую был мост. У берега стояли лодки, служившие для перевоза. Около берега была широкая окраина, а дальше — сплошное поле льда. Решил дождаться утра, найти лодочника и переехать, а пока забраться спать в какой-нибудь амбар. Нашел какое-то хранилище соломы, где среди мышиного писка, провалился до начала рассвета и потом пошел к избушке перевозчиков на берег реки. Там уже мерцал огонек. Люди вставали. На мою просьбу знаками о переправе старик указал на ноги, что можно мол, пройти. Я просил провести, и старик повел меня к реке, перекинул через окраину доску, и по ней мы перешли на прочный лед. Перейдя на другой берег, он указал мне дорогу на Оулу, то есть на Улеаборг, и был очень рад данной ему марке за переправу.
Наступил теплый день. Снег таял, от воды мои сапоги разбухали, и их острые носы загибались кверху. Идти было трудно, да и усталость начинала покорять. По пути избегал встреч, скрывался в лесу при виде группы людей, всадников и телег. В одной деревеньке встретил лавочку, купил печенья, яблок и устроил себе обед.
Только в два часа пополудни добрался до редакции улеаборгской с.-д. газеты, пробыв в пути время от восьми часов вечера предыдущего дня. В редакции нашел всех своих знакомых бодрыми и, посидев пару часов, пока мне искали подходящее помещение, я уже не был в состоянии идти. Ноги отяжелели, пальцы ног покрылись кровавыми мозолями. Товарищи решили на несколько дней скрыть меня за городом, на хуторе у с.-д. Только через пять дней я мог свободно и сравнительно безболезненно владеть своими ногами. Тотчас же решили ехать. Товарищ Ускила нашел документ, к которому нужно было приклеить мою фотографию, и местный фотограф изготовил карточку в срочном порядке, уничтожив негатив.
До Гельсингфорса добрались благополучно. Нашел Вийка, Ровно и других товарищей. Ровно достал мне финский паспорт, и через несколько дней я направился в Питер. Поезд был полон военными и буржуазной публикой. Проехали благополучно Белоостров; прошла жандармерия и таможенный осмотр. Во второй половине октября 1916 года я был уже вновь в Питере.
XXXIII. БОРЬБА ПИТЕРСКИХ РАБОЧИХ
В Питер приехал в разгар битвы. На улицах Выборгской стороны «пахло порохом». Останавливаюсь за Невской, у своих родных, и разыскиваю Петербургский Комитет.
На заседании Исполнительной комиссии ПК встречаю Евдокимова, Антипова, Шмидта, «Аню» (Костину). Знакомлю их с делами за границей, делюсь литературой, которую удалось захватить с собой, и получаю от них сведения о важнейших событиях этого года.
После моего отъезда за границу, в феврале 1916 года, в Питере был целый ряд стачек. Из них особенно ожесточенная была у «Нового Лесснера». Стачка вспыхнула стихийно на экономической почве. Главным требованием было повышение заработной платы для чернорабочих до 2 руб. 50 коп. в день- Стачка началась 21 марта, накануне праздников, и этим уже была неудачна. Однако, несмотря на неблагоприятное положение, коллектив принял на себя руководство стачкой и выпустил в этих целях несколько воззваний, часть коих сохранилась у меня. Передаю их целиком:
«Приходя в завод, не приступайте к работам, отстаивайте ваши главные требования! Пусть жертвы, принесенные вами во время этой забастовки, не будут напрасны. Пусть фабриканты и заводчики на опыте этой стачки убедятся в нашей солидарности, в нашей организованности, ибо, дав прибавку чернорабочим у нас, заводчики будут вынуждены пойти на прибавку в целом ряде других заводов. Пусть напоминанием о ходе этой забастовки мы не дадим разгромить нашу солидарность. Помните: прибавка, требуемая нами для чернорабочих, необходима им, как воздух, как вода! Прислушивайтесь к своему коллективу — он составлен из ваших представителей и представителей всех революционных течений на заводе. Прислушивайтесь к голосу и совету передовых товарищей, и тогда вы имеющиеся благоприятные признаки используете в своих интересах.
Руководящий Коллектив рабочих завода «Новый Лесснер».
29 марта 1916 года».
Однако трудности экономической борьбы при отсутствии общего профессионального центра, в условиях полицейского террора и угроз фронтом, сказались через несколько дней после объявления стачки. Основной ошибкой коллектива было — разрешение брать расчет, которое свело забастовку на нет и дезорганизовало стачечников. Кроме того, забастовка, поставившая вопрос об увеличении заработной платы чернорабочим, могла иметь успех только в том случае, если имелось налицо общее или, во всяком случае, движение большинства предприятий металлической промышленности за этим требованием. Этого не было, и стачка, начатая неудачно по времени, не была связана с общим движением металлистов. Это очень выпукло видно из заявления самого коллектива:
«От Руководящего Коллектива рабочих завода «Н. Лесснер».
Товарищи!
Часть из вас, получая расчет, записываясь на работы, усиленно обсуждает: что делать? как быть дальше? Наконец, другие товарищи, участвуя в забастовке, в своем понимании ее на протяжении 8 дней руководствуются объявлениями, вывешиваемыми заводской администрацией, или же различными слухами, толками, берущими свое начало в тех же кабинетах как высшей, так и низшей администрации. Отсюда всякие неверные, нелепые мнения. Благодаря этому часть рабочих толкует о проигранной стачке, рисуя себе всякие страхи: призыв на фронт и пр. и пр. Каково же в самом деле положение? Есть ли место унынию? Или же причина коренится в неумении товарищей учесть все обстоятельства, выдвинувшиеся в ходе стачки? Если товарищи больше будут прислушиваться к голосу передовых товарищей, к голосу своего Руководящего Коллектива, будут выполнять решения своих представителей, не будут действовать каждый за свой риск и страх, то нет места унынию. Надо твердо запомнить и знать, что говорили мы на общем собрании и в своем первом листке. Мы говорили: больше твердости, больше организованности! Не верьте слухам, объявлениям администрации! Помните, что ваш коллектив зорко охраняет ваши интересы. Он вовремя укажет вам, что делать и как делать, и только таким путем мы вырвем у наших капиталистов все, что мы в силах отвоевать в данный момент. Мы и раньше говорили, подтверждаем и теперь: борьба Трудна, и чем больше организованности, тем больше шансов на выигрыш стачки. Наше постановление о невзятии расчета было нарушено, и мы в интересах стройности стачки вынуждены были и остальным рабочим рекомендовать брать расчет, хотя понимали, что этим ослабляем свои силы. Появилось объявление о записи на работу — и мы, учитывая невозможность удержать товарищей от записи, вынуждены были не протестовать против нее, опять-таки зная, что это не в наших интересах. Товарищи! Сделана ошибка! И если хотите, чтобы забастовка окончилась победой рабочих, не повторяйте ошибок в будущем. Знайте, товарищи, администрация, вынуждаемая военными властями, желанием как можно скорого выколачивания прибавочной стоимости, наконец, боязнью перехода завода в казну, боязнью, что и во многих других заводах будут тоже предъявлены требования, вынуждена пустить завод как можно скорее. В интересах администрации нарушать силу рабочих, их организованность, стараясь всякими страхами запугать их, разбить их силы. Помните, товарищи, что в исходе нашей стачки, в отстаивании наших основных требований, то есть в приеме на работу всех рабочих и увеличении платы чернорабочим мужчинам и женщинам, заинтересованы все питерские рабочие. Недаром Общество фабрикантов и заводчиков рекомендует акционерам завода «Г. А. Лесснер» не уступать в этом требовании. Наконец, помните, товарищи, что если сейчас нет призывов на фронт, массовых арестов передовых товарищей, то они будут, как только администрация завода убедится в слабости нашей, в неумении отстаивать свои интересы. Товарищи! Сегодня-завтра администрация вывесит объявление о начале работ или же, произведя основательную чистку, то есть не приняв на работу многих передовых товарищей, будет рассылать остальным рабочим приглашение явиться на работу. Будет ли сделано то или другое, знайте, что в ваших интересах, приходя на завод и не приступая к работам, послать ваших представителей к администрации завода вести переговоры о принятии всех рабочих и о прибавке чернорабочим, ибо иначе не только вы будете работать на старых условиях, но администрация, пользуясь вашей неорганизованностью, еще больше ухудшит условия труда. Знайте, товарищи: прошло 8 дней стачки, и все же мы говорим: положение благоприятно, мы победим, мы сможем отстоять наши главные требования, если вы будете стойки и солидарны. Перед администрацией нет другого исхода, она вынуждена удовлетворить наши требования. И как было в начале стачки, таково положение и теперь. Помня и отстаивая свои главные требования — прием всех рабочих на завод и прибавка чернорабочим, — мы сумеем достигнуть кое-чего и в остальных % прибавках рабочим.
За все время забастовки администрация нащупывает нашу силу и солидарность рабочих, ибо она вынуждена как можно скорее пустить завод, боится рабочих и поэтому пускает сегодня три мастерских; завтра же, убедившись в нашей неорганизованности, пустит и остальные мастерские, предварительно выкинув самых передовых товарищей, предварительно вместе с полицией произведя сотни арестов, пошлет сотни наших товарищей на передовые позиции. Если она этого еще не сделала, то вы сами не помогайте ей в этом.
Товарищи!
Поймите серьезность положения! Все вы, пришедшие на завод, можете заставить администрацию не разгромить наши силы, наши ряды. У администрации нет другого выхода, и она вынуждена будет удовлетворить наши требования. Будьте стойки, действуйте организованно и прислушивайтесь к голосу нашего Руководящего Коллектива и передовых рабочих. Действуя неорганизованно, вы разбиваете стачку и содействуете ее провалу. Жертвы, принесенные рабочими в этой забастовке, не должны быть напрасны. Имейте больше веры в свои силы, не идите на провокацию и не разбивайте ваших рядов! Не способствуйте вашей неорганизованностью видам и намерениям ваших классовых врагов — капиталистов! Не приступайте к работам, посылайте депутатов к администрации и требуйте удовлетворения ваших главных требований: прием всех рабочих и прибавка чернорабочим!
Руководящий Коллектив рабочих завода «Новый Лесснер».
Петроград, 31 марта 1916 года».
Эти воззвания, размноженные на машинке и гектографе, распространялись среди рабочих, когда завод был закрыт.
В апреле коллективом был издан уже печатный листок, посвященный стачке, следующего содержания:
«Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
К рабочим завода «Новый Лесснер».
Товарищи! 21 марта мы были вынуждены дать отпор разыгравшимся аппетитам капиталистов, хозяев зав. Лесснера. Все рабочие хорошо сознавали, во имя чего поднималась стачка... Господа капиталисты, патриоты всех рангов, до того расширили формы своего грабежа, что малооплачиваемому рабочему жить стало невозможно. И мы основным своим требованием выставили повышение заработной платы всем чернорабочим.
Мы твердо были уверены и не раз на собраниях предупреждали об этом вас, что только полною солидарностью и крепкою организованностью мы добьемся победы. И пока наши действия были дружны, победа была за нами...
Но наша солидарность была расстроена нами самими. Наиболее робкие и слабые из нас, напуганные раздутыми опасностями, сперва стали брать расчет, а потом снова впряглись в ненавистное ярмо капиталиста...
Тяжелою и позорною ценою купили мы себе жалкое право собственного благополучия. Своими ошибками, малодушием и страхом мы предали своих товарищей. Более тысячи человек лучших и сознательных из нас выброшены за ворота на произвол судьбы...
Как же мы отнеслись к этому факту хозяйской расправы? Могли ли мы бросить своих товарищей в этот тяжелый для них момент? Что мы сделали, чтобы их отстоять? Неужели вы молча наблюдали, как с ними расправляются полицейские и капиталисты? К нашему стыду, это было именно так. Но стачка еще не закончилась... и пока не поздно — не наш ли долг встать на защиту рассчитанных товарищей?
Возвращение всех уволенных за стачку рабочих! Помните, товарищи, что только этим путем мы можем исправить свои ошибки, сделанные во время забастовки!
Рассчитанные рабочие должны быть возвращены!
Коллектив рабочих зав. «Новый Лесснер»
при Пет. Ком. РСДРП.
Апрель, 1916 года».
Впечатление от этой стачки в рабочих районах Питера и даже за пределами его было огромное. Фабриканты и правительство ответили репрессиями. Деятели военно-промышленных комитетов играли тогда постыдную роль стачколомов. Меньшевик Брейдо, член рабочей группы в.-п. комитета, особенно усердствовал. Две тысячи человек в результате поражения оказались на улице, имена их были занесены в черные списки. Многие попали в особые батальоны и на фронт. Этой стачке была посвящена целая статья в № 3 нелегального «Пролетарского голоса» 109 — издания Петербургского Комитета.
Перед Первым мая ПК развил большую агитацию, выпустил специальную листовку и указанный выше 3-й номер «Пролетарского голоса». Удалось провести много митингов-массовок и стачку на многих фабриках и заводах Питера. Лето также прошло в организации, собирании сил и в отдельных выступлениях, принявших в сентябре массовый характер. А в октябре дело дошло до уличных столкновений.
Как и в предыдущие годы, движение начиналось и проявлялось особенно организованно и революционно на Выборгской стороне. 17 октября началась забастовка на заводе Рено. Рабочие пошли снимать другие заводы. Появилась полиция, начала разгонять. Особенно крупные, многочисленные группы рабочих были около завода «Новый Лесснер». Рядом с этим заводом были расположены казармы 181-го запасного пехотного полка. Между солдатами и рабочими отношения были чрезвычайно дружественные. Среди толпившихся рабочих были солдаты. Говорили тогда, что был среди них и какой-то солдат раненый и «георгиевский кавалер». Когда полиция начала свирепствовать и напала с шашками и нагайками на толпу, солдаты соседней казармы, смотревшие на улицу через низкий забор, не выдержали, повалили забор и вместе с рабочими побили и разогнали полицию. Властями были вызваны казаки для ареста солдат и рабочих. Но казаки не решились действовать, и их убрали. Поступок солдат вызвал переполох среди военных властей. В казармы приезжало всяческое начальство; однако арестовать «зачинщиков» из 181-го полка смогли лишь ночью, после поверки. Арестовано было 130 человек, и их угрожали предать военному суду.
Стачка и все движение носили явно политический характер, но начались стихийно, непосредственно самой массой. За сигнал к стачке был принят листок Петербургского Комитета нашей партии следующего содержания:
«Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
К пролетариату Петербурга.
Товарищи рабочие!
С каждым днем жизнь становится все труднее. Преступная война, затеянная хищниками международного капитала из-за соперничества за власть над миром, кроме миллионов убитых и искалеченных, кроме разоренных стран и превращенных в развалины сел и городов, несет в себе и другие беды: хозяйственное истощение воюющих стран, продовольственный кризис и связанную с ним дороговизну Страшный призрак — Царь-Голод, от которого человечество, казалось раньше, избавилось навсегда, если не считать отсталых стран вроде России, Китая и Индии, вновь угрожающе надвигается на Европу, и ледяное дыхание его веет ужасом и смертью.
Война ведется на истощение; она окончательно приняла затяжной характер. Правящие классы всех стран решительно провозглашают лозунг «война до конца», ясно выражающий это. Не в разгроме только вооруженных сил противника видят руководители войны решение предпринятой затеи, — а в его хозяйственном, экономическом разгроме, в полном материальном его истощении. Только выпустив все жизненные соки из народов противной стороны, только доведя их до полной нищеты и духовного и физического вырождения, смогут они сказать себе, что задачи их исполнены: конкурент устранен с дороги если же не навсегда, то во всяком случае надолго. И вот прекращение чудовищной борьбы отодвигается все более и более в неведомую даль. Этому способствует еще и то, что война сама по себе несет небывалые выгоды господствующему классу, давая громадные проценты на затраченный имя капитал, открывая возможность самой наглой спекуляции и безудержной эксплуатации народных масс.
Продовольственный кризис, отсутствие продуктов первой необходимости и растущая не по дням, а по часам дороговизна — все это последствия ведущейся ныне борьбы на истощение. Для России, кроме того, дело усложняется полным расстройством хозяйственной жизни страны и в первую голову средств сообщения, к которому привело ее господство разбойничьей царской шайки; наконец, огромную роль играет и та волна бесстыднейшей спекуляции, которая залила своей грязной пеной всю страну. Когда же нажиться, как не теперь, — вот вся идеология современных «хозяев жизни», и всякий — от министра до лавочника — спешит урвать свою долю добычи. Крепостническое дворянство, под видом «твердых цен» вздувающее цены на хлеб, сахарозаводчики, припрятывающие запасы сахара, чтобы вздуть на него цены, петербургские городские заправилы, наживающиеся на тухлой рыбе и тухлом мясе, — все прикладывают тут свои грязные лапы — и над всей этой свистопляской зарвавшихся хищников парит все тот же двуглавый орел — символ романовской монархии, на крови и золоте старающейся укрепить свое господство...
Что могут и что должны делать народные массы, и в первую голову пролетариат? Как бороться с продовольственным кризисом, с надвигающимся призраком голода? Что противопоставить натиску хищников мародеров?
Перед лицом общих причин, вызвавших кризис во всех странах, какие-либо частичные средства будут бессильны. И повышение заработной платы, и кооперация, и создание рабочих столовых, и тому подобные меры «экономической самозащиты» рабочих масс могут только несколько облегчить положение отдельных слоев пролетариата, но самых причин кризиса не устранят. Причины эти, лежащие в самом характере нынешней борьбы на истощение, могут быть устранены только с превращением самой борьбы. Только объявив решительную войну войне, только остановив бушующий мировой пожар, человечество спасет себя от надвигающегося голода, нищеты и вырождения. Другого пути нет. Война выгодна господствующим классам, и они готовы воевать до бесконечности. Но народы, которым она несет только нищету, ужас и смерть, только вырождение духовное и физическое, должны сами позаботиться о судьбе своей и положить конец безумству и преступлению. Пора народным массам взять инициативу в свои руки: довольно терпеть и молчать. И пролетариат России должен немедленно подать свой голос и повести за собою все живые и демократические элементы страны.
Товарищи рабочие и работницы и все граждане России!
Вы должны твердо запомнить, что для того, чтобы устранить последствия, вы должны устранить причины. Чтобы устранить дороговизну и спастись от надвигающегося голода, вы должны бороться против войны, против всей системы насилия и хищничества.
Пролетариат Германии и других стран давно понял это и ведет на почве борьбы с дороговизной борьбу со всем господствующим строем, борьбу за освобождение и мир. Враг каждого народа находится в его собственной, стране, и только беспощадной борьбой против него народные массы могут спастись от обнищания и вырождения и добиться лучшего будущего.
Товарищи! Мы призываем вас к борьбе. Сплоченными рядами под сенью широко развернутых красных знамен революционного социализма мы выступим решительно — и победим. Да здравствует наша борьба!
Долой преступную войну и ее зачинщиков! Долой романовскую монархию! Да здравствует демократическая республика/ Долой эксплуататоров и насильников! Да здравствует революционный пролетариат! Да здравствует социализм! Да здравствует РСДРП!
Петербургский Комитет РСДРП.
Октябрь 1916».
В листке, как видно, призыва к забастовке не было. Однако настроение рабочих было столь повышенное, что один слух о том, что ПК выпустил листок, могли принять за призыв к стачке. Правительство Штюрмера в то время вело борьбу с думским блоком. Обе стороны клеймили друг друга «изменниками». Было запрещено печатание думских речей даже буржуазных представителей, и это возбуждало невероятный интерес к ним со стороны всего народа. Все учреждения, машинистки всего Питера были заняты копировкою этих речей; и, вероятно, никогда они не расходились в таком количестве, как в это время. Основная тема этих речей — неспособность правительства организовать войну, или, как говорили тогда, организовать «оборону страны». Речи думских социалистов — Чхеидзе, Скобелева, Керенского и др. не выделялись из того же круга буржуазной идеологии и также вращались около «обороны» и «спасения страны». В их речах было немного больше «дерзновения», но не принципиальной, классовой особенности в переживаемую эпоху.
Н. С. Чхеидзе, которого я встречал часто по соглашению у Н. Д. Соколова, отвечал мне на мою критику, что они тоже «циммервальдисты», тоже противники войны; но война стала фактором, который необходимо использовать с.-демократии, не порывая с демократией, настроенной патриотично.
Петербургский Комитет поспешил ликвидировать вспыхнувшую стихийную стачку. По этому случаю был выпущен специальный листок такого содержания:
«Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Снова товарищи Петербургские рабочие обнаруживают перед всем миром свои мужественные желания, свою политическую мудрость, когда с кликом «долой войну» выходят на улицу. Никто не может бросить им в лицо упрек, что лишь из-за своих узколичных расчетов они оставляют работу. Нет! Возмущенные этим долготерпением безмолвных народов, которые 25 месяцев позволяют своим правительственным шайкам уничтожать миллионы жизней, а капиталистам грабить осиротелую бедноту, петербургские рабочие открыто и громко заявляют о том, что необходимо положить конец этому потоку грабежа и смерти. Тяжкую бессмысленность этой безумной войны, которую с хладнокровием убийц ведут господствующие классы, особенно ясно теперь начинают понимать наши вчерашние товарищи по заводу, по фабрике — солдаты.
Ведь это правительство муштрует и держит их день и ночь на улицах, превращая города в позицию, с тем чтобы по сигналу продажных душ заставить сеять смерть среди людей, повинных лишь в том, что они имеют смелость заявить правду в глаза.
Товарищи солдаты! Вас посылают на границы России во имя интересов тех, кто давит вас в тисках своей власти. Здесь же дула ваших ружей направляются в безоружных рабочих, в ваших осиротелых матерей и сестер во имя того, чтобы беспрепятственно грабили их капиталисты. Такое братоубийство они называют защитой отечества; но совместное выступление наших братьев-солдат в эти дни может служить показателем того, что они с нами.
Товарищи рабочие! Разъясните самым отсталым и темным из вас, что несет народу эта бесконечная война: устраивайте сборы, крепче связывайтесь с солдатами, но не давайте себя обмануть тем, кто хочет слухами, возбужденными действием полиции и провокацией, вызвать вас на преждевременную бойню.
Товарищи рабочие и солдаты! Покажите, что напрасны надежды ваших врагов, ждущих, чтобы выступили вы в схватку с ними теперь, когда еще не собраны ваши силы. Каждый день приближает грозу на головы правительства и правящих классов. Недостаток необходимейших продуктов продовольствия, хищничество заправил, ворох бумажных денег, расстройство путей сообщения все шире обхватывают Россию. Так пусть же грядущий час народного суда застанет наши ряды сомкнутыми и готовыми к длительной и стойкой борьбе!
Читайте наши воззвания, устраивайте митинги, выносите резолюции, стремитесь к организации демонстраций и стачек, но не принимайте каждую стачку протеста за начало последней схватки в нашей трудной войне, против царской монархии. Да здравствует эта война, начавшаяся давно, по временам затихавшая! Она принесет нам действительную победу, если мы сумеем во всеоружии, согласованности развивать ее. Возвращайтесь теперь к станкам, с тем чтобы покинуть их снова, чтобы всеобщей стачкой в союзе с армией повести последний штурм за низвержение самодержавия, за установление демократической республики, 8-часового рабочего дня, конфискацию помещичьих земель.
Да здравствует революция! Долой войну! Долой монархию! Да здравствует демократическая республика! Да здравствует международный революционный пролетариат! Да здравствует социализм!
Петербургский Комитет РСДРП».
Рабочие встали на работу, но ненадолго. Через несколько дней Петербургский Комитет опять поднял питерских рабочих на защиту моряков Балтийского флота, которым угрожал военный суд. В начале 1916 года в Питере, Кронштадте и Гельсингфорсе были многочисленные обыски и аресты среди моряков и лиц, соприкасавшихся с ними. Было создано громкое дело о Военной организации при Петербургском Комитете РСДРПартии. Двадцать следующих товарищей сели на скамью подсудимых Петербургского военно-морского суда:
1) у.-оф. Никифор Брендин, 2) машинист I ст. Гр. Варюхин, 3) матрос II ст. Александр Вахрамеев, 4) машин. I ст. Степ. Ерохин, 5) у.-оф. Федор Кузнецов-Ломакин» 6) матрос I ст. Вас. Марусев, 7) машин. I ст. Иван Му-рашев, 8) кочегар I ст. Конст. Мусьяченко, 9) матрос I ст. Ник. Писарев, 10) у.-оф. электр. II ст. Тим. Попов, 11) маш. I ст. Вас. Пешков, 12) арт. у.-оф. I ст. Ив. Сладков, 13) машин. I ст. Тим. Ульянцев, 14) арт. ун.-оф. I ст. Влас Филимонов, 15) машин. I ст. Мих. Филиппов, 16) матрос II ст. Ник. Ховрин, 17) машин. I ст. Ив. Хрылев и гражданские лица: 18) Иван Егоров, ссыльно-пос., 19) Армина Михелъсон, 20) Мих. Стакун.
Кроме этих лиц по делу были арестованы И. Ф. Орлов, Вас. Шмидт, Соломон Рошаль, Елена Хундадзе; но дело о них было выделено, и к процессу они не были привлечены.
Объемистый, в 50 печатных (на машинке) страниц, «Обвинительный акт» довольно подробно описывает работу Петербургского Комитета среди моряков. Агентура охранного отделения была довольно хорошо осведомлена.
«С осени 1915 года, — начинает «Обвинительный акт», — в Кронштадтское жандармское управление стали поступать сведения, что среди судовых команд Балтийского флота заметно усилилась деятельность революционных организаций социал-демократического направления, стремящаяся посадить на флот наибольшее число своих сторонников, которые должны были подготовить судовые команды к выступлению с различного рода требованиями ко времени окончания войны. Указанная деятельность, хотя и не успела сорганизовать планомерной пропаганды, все же, как показывали события, сильно влияла на приподнятое настроение команд, которое в конце концов и вылилось в крупные беспорядки 19 октября 1915 года на линейном корабле «Гангут», участники которых в числе 26 нижних чинов по приговору военно-морского суда от 17 декабря того же года и понесли наказание.
Подобные же беспорядки возникли в то время и на крейсере «Рюрик».
Наличие такой пропаганды подтвердилось участившимися и на других судах беспорядками на почве недовольства со стороны команды пищей и офицерами с немецкой фамилией.
Параллельно с этими данными Петроградское охранное отделение также получило сведения о возникновении военной организации Российской социал-демократической партии среди судовых и береговых команд Балтийского флота.
Согласно этим сведениям, на каждом военном корабле образовались социал-демократические кружки, имеющие предводителей в общем руководящем Комитете. Последний, устраивая собрания на берегу — в чайных и ресторанах главным образом, как указывали эти сведения, направляет свою деятельность к разъяснению матросам текущих событий в желательном освещении с целью создать среди них атмосферу недовольства.
Прием этот, видимо, успел оказать влияние на матросов, создав среди них крайне приподнятое настроение, хотя никаких других оснований к этому не замечается. Но идейные руководители движения всячески стараются удерживать матросов от одиночных беспорядков, дабы иметь главную обстановку на случай общих выступлений, учитывая возможность активного движения со стороны рабочего класса, могущего оказать решительное влияние на изменение существующего государственного строя.
Каких-либо выступлений к определенному сроку пока, по сведениям агентуры, не намечено. И вообще вся революционная работа проявляется лишь в области организационной. Поэтому, успев создать желательное настроение на судах флота, руководители испытывают затруднение в сдержании одиночных выступлений, и в этом отношении на них произвело неприятное впечатление открыто выраженное недовольство на линейном корабле «Гангут»,
Хотя кружки возникли на судах флота и самостоятельно без влияния функционирующей в Петрограде группы, присвоившей себе наименование Петербургского Комитета Российской Социал-Демократической Рабочей Партии, тем не менее руководящий Комитет судовых организаций со времени своего возникновения искал случая связаться с «Петроградским Комитетом», что ему и удалось через одного из активных деятелей рабочего движения, являющегося представителем Петроградского Комитета от Выборгского партийного района, крестьянина Ивана Федорова Орлова».
Обвинение было по I части 102 ст. и 2 п. 317 ст. Воен. Морск. Уст. о наказании. На суде защиту подсудимых организовал Н. Д. Соколов. Поведение и интеллигентность подсудимых вызывали восторг у друзей и невольное уважение и удивление судей — врагов. Но Петербургский Комитет решил не ограничиваться одним кpacноречием защиты, а повел агитацию за массовую защиту путем стачки. И 26 октября, в день суда над товарищами-матросами, свыше 130000 рабочих бросили работу, покинули горны, станки и душные своды тюрем труда на три дня.
Правительство и «Общество заводчиков и фабрикантов» решило наказать рабочих «легоньким» локаутом и закрыло бастовавшие 26 октября предприятия. Но это не запугало рабочих, и в ответ на локаут рабочие других мастерских, фабрик и заводов, не принимавших участие в стачке 26 октября, решили поддержать локаутированных товарищей также стачкой. Петербургский Комитет выпустил следующее воззвание, призывающее к борьбе за открытие предприятий:
«Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Ко всем рабочим и работницам Петрограда.
Товарищи рабочие и работницы! Вы сохраняете в себе горячую любовь к свободе, вы через горы препятствий идете к намеченной цели — к созданию свободной человеческой жизни. Вы боретесь против насилия господствующих классов. Вы стремитесь освободить себя от оков, наложенных на народы России царским самодержавием. В этой грандиозной борьбе всех угнетенных против угнетателей вы, петербургские рабочие, проявляете особую неутомимость. 26 октября, узнав о суде, который в застенке вершит судьбу товарищей матросов и солдат, привлеченных по обвинению в принадлежности к военной организации РСДРП, вы по зову Петербургского Комитета нашей партии заявили свой голос возмущения и покинули заводы в знак этого протеста на 3 дня. По тому, как разлилась эта стачка, в течение 3-х дней охватившая около 130000 человек, все, с надеждой ожидающие целительного переворота, видели с радостью, как связаны революционная армия и революционный народ.
В потоках крови, в вихре ужасного уничтожения, которые несет с собою чудовищная война, вы не потеряли способности откликаться на события внутренней войны, выступили защитником армии, безжалостно расстреливаемой в интересах дворянского царя и капиталистов. Вы, петербургские рабочие и работницы, сказали открыто, на чьей стороне ваше сочувствие. За это мужественное поведение - вон из заводов. Из-за угла, не довольствуясь прямым уничтожением вас на улицах, правительство предписало заводской администрации закрыть заводы на неопределенное время. Мы еще не знаем, как направятся удары локаута. Захочет ли правительство, закрыв заводы,внеся расстройство в ряды рабочей армии, отобрать наиболее беспокойных и молодых и отправить их на позиций? Использует ли оно локаут для того, чтобы превратить самый завод в казарму, применяя все жестокости военного положения? Что бы ни задумывали правительство и шайка капиталистов, обогащающихся от ведения бойни, их способы борьбы против нас указывают на одно: никто не смеет проявлять своего участия в политической жизни страны. Все под пятой насилия должны безмолвно и покорно отдавать свои жизни для процветания и благополучия кучки тунеядцев. Срывая с себя маску лицемерной готовности все делать лишь для войны, выбрасывая на улицу десятки тысяч рабочих, поднимая меч междоусобной борьбы, правительствующие классы лишь облегчают задачу их свержения. Они сами приближают к нам позиции, превращая наш спор с ними в войну. В ответ на закрытие заводов мы призываем всех, еще работающих, оставить работу с требованием: немедленное открытие предприятий. Работы и хлеба! Пусть предательские замыслы разбить наши ряды встретят еще большую сплоченность и единодушие! Долой локаут! С этим лозунгом идите от завода к заводу, от предприятия к предприятию! Оставим работу, пока не будут приняты все до одного выброшенные теперь на улицу! Нужно отстоять свое право жить и бороться! Чтобы об этих требованиях знало все население города, чтобы спор между рабочими и их угнетателями вынести из глухих углов городских предместий, пойдем, организуя демонстрацию с кличем:
«Да здравствует стачка за снятие локаута! Да здравствует борьба революционного пролетариата во имя наших лозунгов: Целой войну! Долой царскую монархию! Да здравствует демократическая республика! Да здравствует революционная борьба за социализм1
Петербургский Комитет РСДРП.
1 ноября 1916 г.»
Но в самый день выхода листка, 1 ноября, локаут был снят. Заводы и фабрики были открыты без всяких последствий. Очевидно, правительство боялось пустить в ход свои строгости, чтобы не вызвать бури в ответ.
XXXIV. БЮРО ЦК И ПАРТИЙНАЯ РАБОТА
Революционная работа кругом кипела. Все круги населения были втянуты в политику путем частых «исчезновений» хлеба, дороговизны и хвостов. Власть поносили, не стесняясь, на каждом шагу. Атмосфера была насыщена борьбой. Для работы в Петербургском Комитете удалось привлечь много новой публики.
Работники Бюро Центрального Комитета, организованного мною в первый приезд из-за границы во время войны, осенью 1915 года, все выбыли из строя. Некоторые сидели в тюрьме, другие находились в ссылке или ожидали ее. Приехав второй раз осенью 1916 года в Питер, я нашел только К. М. Шведчикова, ожидавшего высылки. Работу по созданию руководящего центра приходилось начинать сначала. Все-таки работа прошлого не прошла даром. Осталось много звеньев старого аппарата, и это значительно облегчало дело. С помощью т. В. Тихомирова (Вадима) удалось образовать сеть нелегальных квартир для явок, хранения и распределения материала. Он же наладил поездки в Финляндию за нелегальной литературой.
Труднее пришлось с подбором товарищей для самого Бюро Центрального Комитета. В Петербургском Комитете было так мало работников, что забирать оттуда, хоть и для нужной работы, можно было только в крайнем случае. Вскоре удалось разыскать товарищей, бежавших из ссылки, Скрябина и Залуцкого, и втроем мы составили коллегию Бюро Центрального Комитета. Сотрудников найти в этом году было уже значительно легче. Перелом в народном настроении, рост оппозиции даже среди буржуазии толкали в наши ряды немало содействующих активных людей из учащейся молодежи.
Работать приходилось при крайне тяжелых условиях. Вокруг себя нам удалось сгруппировать много активных товарищей. Но развернуть широкую работу не удавалось за отсутствием средств.
Мы были очень бедны. С 2 декабря 1916 года по 1 февраля 1917 года в кассу Бюро Центрального Комитета поступило всего 1117 руб. 50 коп. Сообразуясь с этими средствами, приходилось вести всю работу. Отправляя работника в провинцию, мы не могли обеспечить ему даже месяц пребывания там; и поэтому нам приходилось подчинять инициативу по объединению и связям случайным приездам товарищей с мест или «оказиями». На содержание личного состава Бюро расходовалось очень мало. Большинство имело заработок, а нелегальные работники получали не свыше ста рублей в месяц даже в феврале 1917 года. Много средств требовала доставка литературы, но и на это дело уделять много мы не могли.
Не менее тяжелы были и условия личного существования. С первых же дней приезда, когда я стал предметом усиленного преследования со стороны шпионов, мне стало ясно, что обзаводиться своей квартирой, хорошим паспортом и т. п. удобствами означало в этих условиях идти на верный провал. Чтобы иметь возможность бороться с уловками и преследованием шпионов, мне нужно было как можно больше квартир. Товарищи помогали находить ночевки, и я имел на каждый день особую. Расположены они были в разных частях Питера, даже в разных концах его, — например, в Гражданке, с одной стороны, и в Галерной Гавани, с другой, и между ними в центре города. Жизнь моя превращалась в постоянное скитание. Трудно было писать, читать, а иногда и думать, так как гостеприимные товарищи, нередко усталого, занимали меня своими политическими программами и любезными разговорами до глубокой ночи. Так существовать можно было два-три месяца, больше не хватало физических сил.
Питерские пролетарии всячески старались облегчить мое существование, но они не могли избавить меня от преследований шпиков и не были в состоянии предложить мне большей безопасности и удобств, чем располагали сами. Особенно приторен и сладок был рабочий иуда Шурканов, бывший депутат III Думы. Свою привязанность ко мне и «обожание» он выражал объятиями, а в заботах доходил до того, что предлагал в мое распоряжение собственную квартиру, высказывал желание оборудовать «особенную» комнату, скрытую от посторонних глаз. Хотя я и не подозревал в этой дружбе предательства, но предложением не воспользовался, и за все время скитания ни разу у него не ночевал. В общем же все его поведение и обстановка мало располагали меня к дружбе с ним, и я заглядывал к нему в случаях крайней нужды, когда тот или иной товарищ назначал у него свидание. Однажды после одного из таких свиданий, незадолго до революции, я попал в такую шпионскую петлю, что вынужден был бродить по огородам Выборгского и Лесного чуть не до самого рассвета, обморозил руки, попал в Гражданку к рабочему завода «Айваз» Н. И. Назарову в пятом часу утра, но все-таки вырвался из круга наблюдений, пришел на ночлег без шпиков.
Такое положение страшно стесняло работу, требовало необычного напряжения, и как раз не в самой работе, а в преодолении препятствий, лежащих на пути к ней. Выборгский район по-прежнему шел впереди в партийном отношении, выделял для общей партийной работы недюжинные силы рабочих: Чугурина, Александрова, Каюрова и целый ряд других.
Бюро ЦК удалось составить из «тройки» — пишущего эти строки, под кличкой А. Белении, П. Залуцкого и Молотова (В. Скрябина). Работа между нами была распределена таким образом: П. Залуцкий входил в Петербургский Комитет, вел работу там и служил связью с БЦК; Молотов ведал делами литературными и организовывал нелегальную типографию Бюро ЦК. На мою долю приходилось представительство и организация работы и связи с провинцией и заграницей.
Штаб-квартира Бюро была у М. Г. и Д. А. Павловых, по Сердобольской ул., д. 35. Мария Георгиевна была «хранительницей печати» и небольшого архива БЦК, а также и других бумаг и литературы. Явки бывали в различных пунктах города. Переправа литературы из Финляндии, хранение ее и распределение в Питере и по провинции находились у ответственного работника т. Вадима (В. Тихомирова). Ему удалось организовать небольшую группу девиц, которые обслуживали это дело, совершали поездки в Финляндию, хранили и распределяли литературу по данным адресам.
Отношения с Петербургским Комитетом были наилучшие. Мирон Черномазов давно был отстранен и бесполезно интриговал против меня среди работников Выборгской стороны. Работа велась единодушно, дружно и двигалась вперед гигантскими шагами.
Двухлетие со дня ареста наших депутатов — 4 ноября 1916 года — было отмечено листовкой ПК и устройством митингов по фабрикам и заводам. Листовка хорошо написана и на редкость великолепно отпечатана в типографии «Вечернего времени».
«Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Товарищи!
Два года тому назад пять членов Рос. Соц.-Дем. Раб. Фракции распоряжением царского правительства были схвачены и брошены в тюрьму. Тогда же было сообщено, что арестованные депутаты будут обвиняться в государственной измене. Через 3 1/2 мес. совершился скорый суд, и теперь рабочие представители томятся в далекой Сибири, осужденные на вечное поселение за принадлежность к Рос, С.-Дем. Раб. Партии. Но так как на скамье подсудимых в лице пяти депутатов сидел весь российский пролетариат, то он и приговор суда отнес к себе и пользуется всяким случаем выразить свою солидарность с осужденными. Они и теперь остаются для него единственными представителями. Полномочия с них не сняты.
Товарищи! Арест 4 ноября 1914 года пяти рабочих представителей будет памятным днем. В то время война только еще запускала свои когти в тела европейских народов. После первых потоков крови, в громе барабанов, буржуазной лакейской печати, в опустошение, вызванном мобилизацией, — тогда у многих и многих еще были закрыты глаза на положение, созданное войной.
А вот из обвинительного материала, предъявленного нашим депутатам, русские рабочие и рабочие всего мира узнали, что осужденные не свернули знамени классовой борьбы, как это сделали парламентские представители некоторых воюющих стран.
В то время, когда продажные писаки кричали на всех перекрестках о единении всех классов, создаваемых войной, русское правительство, нападая 4 ноября на рабочий класс, доказало, что преступно думать, будто война, учиненная капиталистами в их интересах и для раздела мира между сильнейшими из них, может прекратить войну между трудом и капиталом.
4 ноября арестовывались только пять из числа миллионов пролетариев. Но эти пять указывали путь, по которому должна идти многомиллионная армия международного пролетариата. Если начало европейской бойни обнаружило неспособность интернациональной организации рабочего класса — II Интернационала — воспрепятствовать войне, то в работе пяти депутатов открылась уверенность, что соберутся новые силы, что война только яснее обозначила ошибки, совершаемые колеблющимися противниками капитализма.
До 4 ноября еще могли думать, что война между государствами может потушить борьбу, которую ведет рабочий класс внутри государства. Сосланные депутаты показали, что ни на минуту русский рабочий не останавливал революционного движения против своих эксплуататоров, против своего правительства.
И кто осмелится сказать, после двухлетних истязаний, какие совершает над народами война, что депутаты были не правы, призывая пролетариат к неустанной борьбе?
Разве не очевидно, что, вовлеченный в чуждую ему войну, поддавшись влиянию буржуазии, смягчив остроту своих классовых позиций, пролетариат сможет исправить свою ошибку — остановить кровопролитие — только в том случае, если во всех странах рабочее движение будет идти по пути, которого твердо держались осужденные депутаты?
Пока рабочие массы служат лишь покорным орудием в руках господствующих классов, пока судьбами народов вершат придворные клики и разбойничьи организации международных капиталистов, пусть лучше гноят нас в тюрьмах, пусть гибнут наши жизни во имя создания жизни новой, чем оказывать готовность служить пушечным мясом в угоду господствующим классам. Следуя примеру революционной борьбы пяти депутатов, дружнее поведем работу за организацию своей победы!
Товарищи рабочие Германии, Англии, Франции переходят к нашей тактике борьбы против своих правительств. Кончился обман, купленный такой дорогой ценой. Сомкнутыми рядами, возродившись в III Интернационале, мы усилим борьбу за прекращение войны путем проведения гражданской войны с господствующими классами.
4 ноября — день похищения нашего рабочего представительства — мы ознаменуем устройством митингов и усилением агитации за лозунги наших сословных депутатов.
Долой войну! Долой царскую монархию! Да здравствует демократическая республика! Да здравствует социализм! Да здравствует III Интернационал революционного пролетариата!
Петербургский Комитет РСДРП.
4 ноября 1916 г.».
Русская буржуазия, подхлестываемая неудачами на фронте, начала леветь. Ее представители — Милюков, Гучков и К° — вели атаки на министров. Из недр буржуазной оппозиции вышло требование «правительства спасения страны». Вокруг Думы под этим лозунгом началась кампания. В эту кампанию буржуазия мечтала втянуть и рабочий класс и нашла удобное орудие для проведения в жизнь своих целей — в лице рабочих, состоящих на послушании при военно-промышленных комитетах. Но Петербургский Комитет партии учитывал уроки революционной борьбы 1905 года и воинственный империализм российской буржуазии, повел борьбу против подчинения борьбы рабочего класса министерским комбинациям думских либералов. По этому случаю Петербургский Комитет выпустил свою листовку, в которой противопоставляет лозунгам буржуазии лозунги революционной демократии:
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь
Товарищи! В течение всей войны Государственная Дума, когда открывались ее заседания, выражением верноподданнических чувств клялась на верность царскому правительству, лобызалась с его министрами. Теперь воинствующие депутаты, оставаясь по-прежнему царскими холопами, подняли шум, ссору с правительством. Из-за чего? Они заявляют, что для продолжения бойни до конца требуется перемена министерств. Когда истощенные от непомерных тягостей войны, благословляемой капиталистами, народные массы начинают терять терпение, готовы пойти на угнетателей, это движение народа либеральные дельцы стараются использовать для своих разбойничьих аппетитов. Им нужно министерство общественного доверия. Что оно может принести истерзанному народу? Взамен Штюрмеров — Милюковы. Говорящие о спасении страны, но готовые вести ее на новые смерти, требуя новых и новых жертв.
Нет! Мы всегда должны помнить, что те, кто призывает нас вести войну до конца, меньше всего думают о нас, меньше всего озабочены судьбой народа. Замена одних убийц другими не заставит нас прекратить борьбу против обновленного правительства. Особые надежды возлагает на вожделение либералов та кучка шовинистических рабочих, которая до сих пор находила лишь слова осуждения нашим революционным выступлениям. Она обращается к нам с призывом бороться за «правительство спасения страны».
Ушедшие от нас в самую трудную минуту военной напасти, чтобы содействовать правительству и буржуазии в ведении этой бойни; осуждая наше революционное стремление не складывать оружие борьбы против войны и угнетателей; замолчав похищение наших депутатов, отторгнутые нами, эти «рабочие политики» зовут идти за их лозунгами. Отдать спасение страны в руки тех, кто долгие месяцы кровопролития хочет обратить в годы, кто беспощадно душит рабочее движение!
Товарищи! Разве десятки лет кровавого опыта рабочего движения не указывают ясно, кто действительно может бороться против разбойничьей монархии?
Собирая свои силы, распространяя агитацию в рядах крестьянской бедноты, в среде армии, мы будем ковать подлинный молот революции.От ударов его погибнет истязающее народ правительство .
Мы знаем лишь эту первую задачу. Через свержение царского правительства к созданию временного Революционного Правительства рабочих и крестьянской бедноты.
Мы потребуем от этого правительства немедленного прекращения войны, немедленного созыва Учредительного собрания, осуществления политических свобод, чтобы в таких условиях провести борьбу за проведение действительного народовластия — демократической республики: за конфискацию помещичьих земель; чтобы дать в руки рабочему классу его сильнейшее оружие — сократить его рабочее время установлением 8-часового рабочего дня!
Теперь же будем на страже! Захлебывающиеся в потоках крови, льющейся по их вине, правительства и господствующие классы будут напрягать все усилия, чтобы исход войны принес им дальнейшее закабаление народов и укрепление их власти. Рабочие всего мира, рабочие воюющих стран в первую голову, должны направить удары против своих правительств. Обезоружив их, способствуя народам через совершение политических переворотов положить конец этой войне, мы действительнее всего будем спасать страну от гибели.
Но помните, товарищи! Пока жизнь народов пожирают капиталисты; пока они хозяева мира, они не задумаются, в погоне за прибылями, снова и снова бросить народы в костер войны Только уничтожение капиталистического строя и замена его социалистическим положит конец войнам, людским страданиям.
Поэтому развитием революционной мощи международного пролетариата, созданием III Интернационала мы, русские рабочие, отдадим все силы на осуществление социализма. Мы поддержим товарищей Англии, Германии и Франции в их готовности повести борьбу за низвержение капиталистических правительств, сняв с себя оковы царской монархии.
Без отдыха вперед! Долой войну! Долой царское правительство! Да здравствует временное Революционное Правительство! Долой царскую монархию! Да здравствует демократическая республика! Да здравствует революция! Да здравствует социализм!
Пет. Ком. Рос. Соц.-Дем. Рабоч Парт.
Ноябрь 1916».
Партийная работа конца осени и начала зимы прошла в Питерском районе под знаком разъяснения причин, вызвавших дороговизну жизни, а также в агитации на почве продовольственного кризиса. Это было время, когда цены на продукты бешено росли, вызывая бунты хозяек на питерских рынках, когда начал исчезать хлеб, и правительство было вынуждено стать на путь государственного вмешательства в торговлю хлебом. Была сделана робкая попытка по пути государственной хлебной монополии, господами которой оказались крупные помещики.
Разрешением продовольственного вопроса были заняты все общественные организации. И каждая из них, в зависимости от своей природы, давала свои рецепты спасения от голодовки. Помещики яростно восставали против какого-либо регулирования, стеснения их «свободы» и постарались захватить в свои руки проведение в жизнь первых государственных мероприятий по снабжению хлебом армии и городов. Промышленники в свою очередь были чрезвычайно заинтересованы в улажении этого вопроса и стремились сосредоточить снабжение фабрично-заводского населения в своих руках.
Одним словом, все эти группы подходили к вопросу с точки зрения использования продовольственного положения в своих классовых интересах наживы.
«Рабочая группа» Центрального военно-промышленного комитета также приняла участие в обсуждении этого вопроса. Она обратилась к рабочим организациям, главным образом кооперативам, с просьбой дать сведения о нормах потребления продуктов рабочими. На запросы рабочей группы были и ответы, но они нигде не публиковались. Наши работники на юге доставили мне копию одного из ответов, предлагавшего нечто принципиально отличное от всех других. Этот ответ принадлежит харьковским или екатеринославским товарищам. Между прочим, в нем сказано:
«Если обеспечение продуктами рабочих будет организовано, то мы настаиваем на том, чтобы заведование ими и распределение их было всецело передано в руки самих потребителей — рабочих. Если доставка будет производиться на каждое предприятие отдельно — в таком случае должен быть организован особый заводской комитет, избранный всеми рабочими предприятия; в случае же, если организация будет носить общегородской характер, то должна быть создана соответствующего характера организация из представителей рабочих всего города.
Передачу дела всего продовольствия рабочих исключительно или даже преимущественно в руки предпринимателей мы, как заинтересованные в этом деле, считаем ни в коем случае не допустимой и для рабочих в высшей степени оскорбительной. Кроме того, мы уверены, что в руках предпринимателей продовольствие будет использовано для понижения оплаты труда».
Политические мотивы переживаемого момента определяли этот ответ. Рабочему классу и городской бедноте было важно взять в свои руки дело снабжения или хотя бы сделать его подконтрольным, так как выдвигаемые проекты «привилегированного питания» руками помещичьего правительства свелись бы к разделению самих рабочих и улучшению положения лишь одной части бедноты за счет другой. Поэтому товарищами и были выдвинуты «всеобщее избирательное право» и равенство всех в области питания.
Петербургская «Инициативная группа» с.-д. меньшевиков также выступила с декларацией по вопросу борьбы с дороговизной:
«Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
1) Дороговизна угнетала трудящиеся массы России и до войны. Корни дороговизны тогда лежали не только в общих условиях капиталистического развития, но еще больше в экономической и политической отсталости нашей страны.
2) Эта отсталость питалась главным образом нестерпимым пережитком прошлого — самодержавным политическим строем. Хищническая система налогов, понижающая покупательную силу населения, держащая на низком уровне производительность труда; технически отсталая промышленность, развращенная запретительными таможенными пошлинами и безудержной эксплуатацией дешевой рабочей силы; вывоз хлеба и других предметов питания за границу, основанный на недоедании народных масс, общий низкий экономический уровень массы населения, из которого казна высасывает все соки, что затрудняло накопление сбережений, капитала в стране и вызывало расстройство денежного обращения, обесценение рубля;
преобладание в бюджете непроизводительных расходов, необорудованность страны дорогами, школами и другими средствами культурного существования; постоянная боязнь бюрократии потерять свою самодержавную власть и отсюда непрерывное ее стремление к политическому подавлению всякой самодеятельности, к дезорганизации массы населения, к натравливанию одних народностей на другие; развращенная произволом, тупая администрация, бессильная что-либо организовать, кроме взяточничества и издевательства над бесправным населением, — все эти особенности нашего политического уклада, закрепляя отсталость страны, делали у нас и до войны дороговизну более тягостной, чем в других странах, и борьбу с ней почти невозможной.
3) На этой почве война, в которую Россия втянута правительством и господствующими классами, необычайно обострила дороговизну, создала невыносимый продовольственный кризис.
4) Война, с одной стороны, отвлекла от производительного труда десятки миллионов людей, превратив их в солдат, а с другой стороны, обрекла десятки миллионов людей на непроизводительный труд изготовления пушек, снарядов и т. п. Мирные отрасли труда пришли в расстройство от нарушения войною международного обмена товаров, от распада мирового рынка на ряд обособленных рынков, от недостатка сырья и машин, от расстройства путей сообщения, от обесценения рубля, вызванного бесконечными выпусками правительством бумажных денег для покрытия неслыханных расходов на войну.
5) Пользуясь этой хозяйственной разрухой, наши помещики, промышленники и капиталисты ведут безудержную спекуляцию, безмерно взвинчивая цены на все предметы массового потребления. Самодержавное правительство в своей борьбе против народа всегда опирается на те же помещичий и торгово-промышленный классы, помогает им в их спекуляции на народной нужде. Предоставляя полный простор организованному грабежу и барышничеству имущих классов, правительственная власть насильно не дает народным массам организоваться для борьбы с этим грабежом.
6) Само правительство, делая вид, что борется с дороговизной и недостатком продуктов, на деле своей продовольственной политикой, нелепыми и несогласованными действиями тупой и продажной администрации лишь вносит путаницу, ухудшает положение.
7) В результате неслыханная дороговизна, за которою не может угнаться никакое повышение заработков, полный недостаток необходимых предметов существования, неимоверные страдания рабочих масс, угроза для них не только в настоящем, но и в будущем. Как война, так и созданный ею продовольственный кризис есть средство увеличения силы правительства и господствующих классов, их обогащения за счет народных масс.
8) Чтобы стал возможным выход из создавшегося невыносимого положения, необходимо устранить то, что создало его остроту; необходимо немедленное прекращение войны и уничтожение самодержавия и бюрократии, мир и политическая свобода — предварительные условия серьезного ослабления продовольственного кризиса:
мир, добытый согласованным напором пролетариев всех стран, политическое освобождение страны, полная демократизация всей ее жизни, завоеванная борьбой народных масс, с сознательным пролетарием во главе.
9) Только осуществление всех гражданских свобод — неограниченная свобода съездов, собраний, профессиональных союзов и кооперативов, полная демократизация городских дум и земств — может сделать успешной борьбу с усиливающимся с каждым днем продовольственным кризисом.
10) Мы заявляем, что ни бюрократические совещания, ни съезды представителей цензовых земств и городских дум не могут решить продовольственного вопроса согласно интересам трудящихся классов. Мы требуем созыва демократически организованного всероссийского продовольственного съезда, на котором наиболее заинтересованные слои, миллионы крестьянской бедноты и рабочих, были бы представлены в количестве, отвечающем их численности и значению. Мы требуем передачи продовольственного дела в руки самого народа.
11) Мы протестуем против самозваного представительства интересов пролетариата рабочей группы Центрального Военно-Промышленного Комитета, которая не имеет на то никакого мандата организованных рабочих России и занимает в центральном вопросе современности, в вопросе о войне, оборонческую позицию, не разделяемую большинством русских рабочих и враждебную интересам рабочего класса.
Петербургская Инициативная Группа Соц.-Дем. Меньшевиков.
Декабрь 1916 года».
Эта резолюция отличается неопределенностью конкретных лозунгов. «Мир и политическая свобода» не могли явиться без борьбы с войной и царизмом. Мечтать в 1916 году о «согласованном напоре» в пользу мира могли только маниловы, обходившие вопрос об измене социализму официальных партий значительной части воюющих стран.
Наиболее выдержанное, принципиальное решение по продовольственному вопросу было вынесено Петербургским Комитетом осенью 1916 года. Продовольственный кризис был использован также в интересах борьбы с основною причиной всех народных бедствий — царизмом и войною. Петербургским Комитетом была выработана специальная резолюция, получившая широкое распространение при помощи митингов, массовок и т. п. по всем районам Питера. Вот эта резолюция:
«Мы, рабочие ..... завода, обсудив вопрос об обостряющемся продовольственном кризисе, признаем:
1) что продовольственный кризис, наблюдающийся во всех странах, есть неизбежное следствие происходящей войны, окончательно принявшей характер борьбы на истощение сил;
2) что дальнейшее продолжение войны влечет за собою усиление продовольственного кризиса, голод, нищету и вырождение народных масс;
3) что в России продовольственный кризис осложняется еще господством царской монархии, приведшей в полное расстройство все хозяйство страны, отдавшей ее на произвол хищников капитала и беспощадно подавляющей всякую самодеятельность народных масс;
4) что все частичные средства борьбы с продовольственным кризисом, как-то: кооперативы, повышение заработной платы, столовые и т. д. могут лишь незначительно ослабить следствие кризиса, не устранив его причин;
5) что единственным действительным средством борьбы с кризисом является борьба против причин, вызвавших его, то есть борьба против войны и правящих классов, затеявших ее, — принимая все это во внимание, мы призываем русский рабочий класс и всю демократию на путь революционной борьбы против царской монархии и правящих классов под лозунгом: долой войну.