XXV. СОБИРАНИЕ ПАРТИЙНЫХ СИЛ
Через свои личные знакомства, оставшиеся со времени моей работы в Питере в 1914 году, связался с некоторыми группами рабочих. Устраивали собрания, на которых обсуждалось международное положение, отношение к войне, задачи рабочих в России и т. п. вопросы. Шовинизм хотя и туго, но делал свое дело. Ему поддавались даже старые рабочие-большевики. Так, мои приятели с зав. Айваза устроили у т. Н. Назарова маленькое собрание, на котором были товарищи: М. Калинин, «Кирилл» (Орлов) и другие, имен коих уже не помню.
Старый работник М. Калинин откровенно выступил за «разгром» немцев и соглашался с позицией «гвоздев-цев» в вопросе об участии «в обороне». Однако его позиция не находила сторонников среди других рабочих; но лозунг «поражения царской монархии» вызывал кривотолки. Приходилось объяснять и толковать его исторически, рассматривать в связи с нашим отношением к политике царизма, как внутри страны, так и в международном отношении, и очищать от пораженческой, стратегической спекуляции на этом лозунге врагов нашей партии и агентов германского генерального штаба.
Среди рабочих-эриксоновцев встретил группу товарищей во главе с т. Каюровым, ведшую работу на том» же заводе. Война вызвала к жизни в районе много новых предприятий, вовлекла массу женщин. Среди них также велась революционная с.-д. работа. В том же Выборгском районе встретил оригинальный рабочий кружок «нижегородцев-сормовичей» — Д. Павлова, А. Куклина, Каюрова, Александрова и др., работавших «самостоятельно». Этот кружок объединял старых партийных рабочих, которые стояли на интернациональной позиции, но не связывались с Петербургским Комитетом из опасения провокации. Стоило больших усилий, чтобы склонить его на активную работу в районах. В этом отношении большую роль сыграла М. Г. Павлова, довольно резко и метко критиковавшая «сормовичей» за их «слезы» у А, М. Горького и любовь к слову... В конце концов товарищи подошли вплотную к работе и своим опытом оказали в дальнейшем громадные услуги по организации партии.
Несколько раз я был на рабочих собраниях у лесснеровцев, нобелевцев. Собирались небольшими группами по 6 — 8 человек. На собраниях организованных товарищей, а также и от членов ПК приходилось выслушивать много недовольства поведением на суде нашей, бывшей тогда уже в ссылке, думской фракции. Особенно резко товарищи осуждали поведение Каменева. Имена депутатов, пострадавших за антимилитаристскую работу, в массах пользовались популярностью. Это удалось установить и на деле. Мне пришлось получить открытку со снимком нашей «пятерки». Я устроил переснимок и организовал массовую продажу. Фотограф нашелся на Стеклянном (т. И. И. Коваленко), и в течение короткого времени удалось нелегально сфабриковать несколько тысяч открыток, которые быстро раскупались и приносили организации доход.
Насколько легко удавалось собрать рабочих, настолько же трудно было собрать Петербургский Комитет. Все мои просьбы о пленуме ПК оказывались напрасны. Мне почти всегда приходилось видеться первое время, до его ареста, с Багдатьевым, а после со Старком, редко с «Владимиром» или кем-нибудь еще. О собрании пленума по моей явке меня извещали за час-два, хотя было условлено предупреждать за 12 или за 24 часа перед собранием. Иногда почему-то явкой не пользовались, а искали меня по районам. Все делалось с умыслом — поссорить меня с ПК, которому «мироновцы» заявляли, пользуясь моим отсутствием, что я не хочу иметь с ним дела. От имени Петербургского Комитета Багдатьев и Старк предъявляли мне требования — под предлогом моего провала или еще каким-либо — передать в их руки пути и средства связи с провинцией и заграницей. От других же членов ПК я узнал, что подобный вопрос ими даже и не обсуждался. Я чувствовал, что через них действует, и чрезвычайно искусно, Мирон Черномазов, и категорически отказал, указав на связь и посредников, при помощи которых они смогли бы найти все в случае моего провала. Это очень не нравилось Старку и другим, стоявшим за выделение Бюро Центрального Комитета из состава самого Петер-6ургского Комитета, и поэтому они продолжали свое плетенье интриг в П. Комитете.
После ознакомления с работою Петербургского Комитета и с его работниками приступил к подысканию работников для создания общероссийского центра, способного обслуживать и руководить социал-демократической работою в России.
По уговору с заграничной группою Центрального Комитета решено было создать в Питере или в Москве Бюро Центрального Комитета РСДРПартии. Мне было дано несколько имен партийных рабочих.
В это Бюро желательно было ввести только рабочих, старых партийных работников и «правдистов». Из лиц, указанных заграничною группою центра, в Питере никого не оказалось, или были, но не стояли на нашей позиции. Было бы очень легко возложить эту работу на Петербургский Комитет. ПК являлся идейным центром работы в России с самого первого дня войны; но организационно имел лишь связи с некоторыми из крупных промышленных центров, не имея возможности вести там работу. Однако из соображений элементарной осторожности, а также из опасений, что работа Бюро Центрального Комитета станет известна Мирону Черномазову, я решил не связывать работу по всей России с аппаратом Петербургского Комитета.
Людей, могущих обслуживать работу Бюро ЦК, я нашел быстро. В подборе этих людей большие услуги оказывала организации учащаяся молодежь, а также Мария Ил. Ульянова и А. И. Елизарова. Скоро удалось создать группу товарищей, специализировавшихся на вывозе литературы из Финляндии и на хранении ее. Расширению работы Бюро ЦК мешало отсутствие средств. Поступлений с мест не было, предприятий никаких не организовали, сборы среди рабочих даже для Петербургского Комитета были поставлены очень плохо. Часто прибегал к помощи А. М. Горького и получал от него денежную поддержку нашей работе.
К. М. Шведчикову приходилось ведать и делами по транспорту, и заведовать хранением литературы, а также исполнять обязанности казначея. Лишь много времени спустя удалось привлечь хорошего конспиративного работника т. Вадима (Виктора Тихомирова), который взял долю работы, несомой К. М. Шведчиковым, на себя.
Наладив аппарат Бюро ЦК, намечаю и товарищей, кетовые смогли бы взять на себя руководство нелегальной работой. Подбирать приходилось весьма осторожно, даи круг товарищей, могущих отдаться этой работе, был до крайности ограничен. Многие с.-д. рабочие довоенной эпохи были в ссылке, сидели по тюрьмам или находились в окопах.
О составе Бюро ЦК договорился с отдельными работниками Петербургского Комитета: тт. Игнатом Фокиным, работавшим под кличкою «Петр», Залежским (нелег. кличка «Владимир») и с работниками рабочей страховой группы. Страховики выдвигали С. Медведева, но не могли указать его местопребывания, и кандидатом к нему наметили председателя страховой группы Г. И. Осипова. От Петербургского Комитета входили, на правах кооптации, тт. «Петр» и «Владимир». К. М. Шведчиков входил как ответственный работник по хранению и распределению литературы, а также и как казначей.
Доставка литературы налаживалась: к концу 1915 года в Питере были получены 15 номеров (от 33-го до 47-го включительно) «Социал-демократа» в количестве нескольких сот экземпляров и небольшое количество журнала «Коммунист» № 1 — 2. Конечно, этого было слишком недостаточно, чтобы удовлетворить даже самые минимальные требования одного Питера, не говоря уже об остальной России. Поэтому на почве распределения, которым ведал К. М. Шведчиков, было очень много недоразумений, обид и жалоб. Поставить транспорт или перепечатку и удовлетворить весь спрос мы не могли за отсутствием средств.
Поставив работу Бюро ЦК, а также транспорт и пересылку за границу, решил объехать хоть некоторые пункты Центральной России и посмотреть на месте нашу партийную работу. В конце декабря выбрался в Москву. В этом городе сорока сороков я не был уже более восьми лет, со времени отсидки в Бутырках и в каких-то частях. Ликом она изменилась мало.
Явку имел к Петру Гермогеновичу Смидовичу. У него же нашел и приют, перебираясь на ночь в соседнюю квартиру. И он, и его жена Софья Николаевна вели партийную работу и состояли под весьма усердным наблюдением охранки. В этот приезд познакомился с И. И. Скворцовым (Степановым). Там же встретил т. Милютина, взявшего на себя работу в Поволжье, и товар М. А. Савельева, приехавшего с фронта. Устроили небольшое собрание у доктора Обуха, на котором были: т. «Макар» — В. П. Ногин, М. С. Ольминский, Яковлева, П. Г. Смидович и некоторые другие москвичи. Предположение создать Всероссийское Бюро Центрального Комитета эти товарищи встретили весьма радушно. Познакомил собравшихся с положением дела за границей, в партии, и с работою в Питере.
От товарищей москвичей узнал многое о состоянии партийной работы в области и о рабочем движении в том же районе. Патриотическая и шовинистическая агитация, ведшаяся от начала войны всей буржуазной прессой, привела в мае к погромам немцев и немецких фирм. Московские рабочие легко поддавались патриотической провокации и устроили стачку протеста против «немецкого засилья». Уровень сознательности московских рабочих был значительно ниже уровня питерских.
Москва становилась центром всяческих легальных съездов кооперации, военно-промышл. комитетов, по борьбе с дороговизной и т. п., в которых принимали участие и рабочие: иногда выносили резолюции в интернационалистическом духе — например, на съезде по борьбе с дороговизной.
Во всех районах Москвы велась с.-д. работа нашей партии. Однако все попытки объединить эту работу и централизовать путем создания единого для всей Москвы партийного комитета не удавались. Как только наши товарищи начинали вести в этом направлении свою работу, созывали конференцию, намечали Московский Комитет — так следовали аресты, и всякая деятельность нарушалась. Такое положение дела указывало на работу провокаторов. Москвичи чувствовали это, некоторых и подозревали, но вскрыть не могли за отсутствием точных данных.
Июль и август 1915 года прошли в Московском промышленном районе довольно бурно. Движение началось на почве борьбы с дороговизной путем введения такс, но закончилось революционным выступлением, окончившимся в Орехове и Иванове расстрелами рабочих. Повсюду происходили митинги, массовки. Движение в Москве совпало с роспуском Г. Думы, и это дало повод думать, что московский пролетариат поддерживает прогрессивный блок.
Московский район был богаче питерского интеллигентными работниками и литераторами. Но все эти силы, благодаря отсутствию централизованного партийного аппарата, использовались очень слабо, от случая к случаю.
В Москве от т. Ольминского и других сотрудников питерской «Правды» я также получил предупреждение о Черномазове, но опять без конкретных данных. Все же решил по возвращении в Питер поставить еще раз в известность об этом Исполн. комиссию ЦК и настоять на удалении «Мирона» от Петербургского Комитета.
Литературе москвичи были очень рады и так же, как питерцы, читали нарасхват. Журнал «Коммунист» читался по записи в очередь и даже приносил доход.
Получив сведения о работе, установив связь, а главное, договорившись об основной линии работы, двинулся дальше, на Муром, по Казанской ж. д. Однако в родном городке не рискнул остановиться, проехал дальше, до Навашина, и оттуда на лошади, с большими предосторожностями, добрался до Досчатого, где жила моя старушка мать.
Завод «Досчатое» — захолустное отделение металлургических Выксунских заводов — жил в тиши и дали от всякой политики. На заводах работали женщины да старики, безропотно, покорно гнули спины за нищенское жалованье, не считаясь с длиной рабочего дня. Мои родные — все старообрядцы — жили только интересами своей веры и своего хозяйства. С того времени, как прекратилось преследование старообрядцев — молелен, книг и икон, — число сторонников начало падать. «Пострадать за веру» было уже трудно. Богатей уже приспособились к начальству, и не было прежней, знакомой мне по детству, психологии борьбы терпением, страданием, молитвой и постом. Молодежь покинула моленье, и не слышалось более унылых напевов «Пророки пророчили за тысячу лет» и т. д.
Чувствовал себя в этой среде, как в другом мире, далеком, непонятном. Только воспоминания о днях детства связывали меня с грязной сажалкой, огромным чистым прудом, загадочным вечно шумящим лесом; да иконы своей строгой, «древлей» живописью напоминали мне о горячей любви и вере в бога, желание быть проповедником учения его и пострадать за любовь, веру и старую священную книгу. Отношение ко мне, гонимому царским правительством, было очень хорошее. Чувствовалось у стариков, что лучшие моменты борьбы с попами, становыми и т. п. начальством «за веру» роднили их молодость с моей.
Пробыв несколько дней, выбрался опять на Навашино и оттуда через Арзамас в Нижний, Сормово. В этом районе я надеялся найти старых работников периода 1902 — 1905 годов, но на всякий случай захватил в Москве связи. Железная дорога уже в этот год страдала от переполнения. На пересадочных пунктах также дневали и ночевали толпы пассажиров, солдат; такая же давка была при посадке, еле сдерживаемая жандармами и железнодорожной охраной. Разговоры пассажиров и пассажирок, главным образом жителей крестьянской Руси и мобилизованных, вращались вокруг всеобщего горя — войны.
В Нижний прибыл ранним утром. Оставив багаж на хранение, отправился на поиски товарищей. С первых же шагов от вокзала бросалось в глаза непосредственное запустение на улицах: много снега, не метено, не чищено. Все это — влияние войны. Огромные мельницы, моловшие «пшеничную» на всю Центральную Россию, стояли без признаков жизни. Громыхали и строились новые заводы только снарядные, обозные и т. п. утвари. Был еще только январь 1916 года, но уже чувствовался недостаток в хлебе: запасливые начинали прятать, спекулировать.
Товарищей по связям нашел скоро. Один работал в какой-то конторе, а т. Савельева служила в статистическом отделе земской управы. Организация в Нижнем была слабая. Вся работа велась главным образом в Канавине, где имелось несколько эвакуированных и старых крупных фабрик и заводов. Был рабочий клуб. Познакомился с некоторыми канавинцами у т. Левита, мелкого столярного мастера. Во главе канавинской работы стоял т. Козин. Он поддерживал связь с сормовичами. Работа налаживалась, но уже приходилось встречаться и вести борьбу с социал-патриотами. От нижегородцев получил адрес в Сормово.
В один из новогодних праздников направился в Сормово по железнодорожной линии, которая связывает заводской поселок, село и притягивает к шумному и разгульному Канавино. В Сормове я работал в 1900 году в полускатном цехе. Завод принадлежал тогда фирме бр. Бенардаки. За полтора десятка лет поселок и завод значительно выросли. Завод расширился, уничтожил много кварталов в селении по «Канаве», разросся и в сторону бывшей деревянной ж.-д. станции. По внешнему виду было заметно, что дела завода прекрасны.
При свидании с сормовичами произошла непростительная путаница. Нижегородцы мне дали неверный пароль, и это задержало наше свидание на целый день, пока сормовичи не навели справки в Нижнем. Работа в Сормове тормозилась арестами. Как раз в дни моего приезда происходили массовые обыски и аресты. Работники были новые, малоопытные. Из старых, испытанных рабочих никого не осталось. На другой день устроил маленькое собрание, на котором я сделал товарищам сообщение о положении дел в партии, о работе в Питере, в Москве и о положении в других странах. Со своей стороны сормовичи мне сообщили, что работа налаживалась: организовались кружки, устраивались собрания. Ощущался недостаток в руководителях, особенно когда приходилось выступать против местных оборонцев, засевших в больничной кассе. Их влиянию подпадал пришлый, деревенский люд, работавший во время войны в огромном количестве. Была большая нужда в литературе, и товарищи были рады моему присылу.
В Сормове отыскал одного из старых рабочих социал-демократов, с которым я работал в 1900 году. Нашел его в собственном маленьком домишке, в кругу семьи, постаревшим. Энергичный товарищ М. Громов много испытал на своем веку. За с.-д. работу его изгоняли много раз из завода, таскали по тюрьмам, высылали и т. п. Лишения убелили его голову сединами, но в то же время сделали его из активного партийного работника только «сочувствующим» всей душой работе молодых, свежих сил.
Другой товарищ — Гр. Козин жил в Нижнем, в знаменитых Печорах. С этим товарищем я провел добрые полгода в тюрьме еще в 1904 году и с того времени не виделся. Старого работника задавила жизнь: забота о семье, безработица, голодуха. Даровитый пропагандист, хороший организатор совершенно отстал от дела, сожалел, мучился, но выход видел только в притоке свежих сил. И последние не заставили себя ждать. Красное знамя рабочего движения переходило из ослабевших рук стариков революционной борьбы к молодому, более энергичному поколению рабочих.
Аресты в Нижнем усиливались. Набегом жандармов был разгромлен канавинский рабочий клуб. Мне предложили исчезнуть, так как не было достаточно «чистой» ночевки. Собрав кое-какие сведения, взяв адреса и условившись о пароле, отправился прямо в Питер.
XXVI. СТРАХОВОЕ ДЕЛО И ЧЕРНОМАЗОВЩИНА
Несколько на отлете от Петербургского Комитета стояла наша группа страховиков, как-то: страховая рабочая группа во главе с председателем Г. И. Осиповым, сотрудниками журнала «Вопросы страхования»103 и работниками больничных касс104: А. Н. Винокуров, Гневич, Н. И. Подвойский, К. С. Еремеев, Н. А. Милютин, Сундуков, К. М. Шведчиков, А. И. Елизарова и др. Вскоре это ненормальное положение между страховиками из «Вопросов страхования», рабочей страховой группой, с одной стороны, и Пегербургским Комитетом, с другой, перешло в открытый конфликт. Петербургский Комитет образовал «свою» группу страховиков из секретарей больничных касс. Душою этой новой организации был лесснеровский секретарь больничной кассы «Мирон», он же Черномазов. Среди некоторых рабочих Выборгского района он был популярен и имел поддержку. Петербургский Комитет также оказывал ему доверие, и за него стояли горой Л. Старк, С. Багдатьев, В. Шмидт и др. Сотрудники нашей бывшей «Правды» (1914 г.), старые работники-страховики, а также все товарищи, близко знавшие «Мирона», питали единодушное недоверие к Черномазову. Оторванность товарищей страховиков от Петербургского Комитета была результатом этого недоверия к Черномазову и несогласия с его демагогической деятельностью. Все старые страховики заявляли, что не могут работать совместно с ним.
С первых же дней моего приезда попадаю в склоку. Однако мне вскоре удалось выяснить, что «Мирон» — личность непорядочная и подозрительная. После этого я стал целиком на сторону старых страховых работников. Последние ждали от меня и настаивали на принятии против «Мирона» каких-либо мер; но мне было очень трудно предпринять что-либо, так как материала против Черномазова, кроме внутреннего убеждения в непорядочности этого человека, не было.
Борьба с влиянием «Мирона» и его участием в организации приняла затяжной характер, так как я был один среди нелегальных работников, ведший борьбу с ним и с его сторонниками в ПК.
Все мои заявления и сомнения относительно Черномазова, высказанные Исполнительной комиссии Петербургского Комитета, вызывали протесты и требования доказательств. Довольно двусмысленную роль в этом деле играл В. Шмидт, поддерживавший, при личных свиданиях со мной, все мои подозрения и сомнения относительно Черномазова, а на заседании ПК или за моей спиной он поддерживал того же «Мирона».
Помимо обычных коллегий и районных объединений нашей партии в Петербургский Комитет входили различные экстерриториальные группы, иногда по профессиональному признаку, как-то: «марксисты-строители», Петербургская железнодорожная организация РСДРП и т. п. Эти группы также издавали листки и вели партийную работу в своей среде.
При моем личном участии были попытки организовать учителей, но не дали больших результатов. Учительство омещанилось и не откликалось на призывы к революционной работе. Среди учащихся в высших учебных заведениях работа шла успешно: были созданы серьезные организации, помогавшие работе в рабочих районах. Молодежь по-прежнему была отзывчива и революционно настроена.
После выборной кампании и, несомненно, как прямое следствие нашего успеха на собрании выборщиков в военно-промышленные комитеты охранка проявила необыкновенное усердие в преследовании и вылавливании большевиков. По всему городу и по рабочим районам особенно производились аресты. Особенное внимание было обращено на больничные кассы. Часто бывали облавы на путиловскую больничную кассу. Были некоторые указания на причастность к этим арестам Мирона Черномазова. Однако все данные были «наводящего» порядка. Шли какие-то слухи и из тюрьмы, но не в определенной форме, а как подозрение. Интриги Черномазова против «Вопросов страхования», его стремление посеять рознь между мною и Петербургским Комитетом бесповоротно убедили меня, что этот «Мирон» является типом в высшей степени подозрительным. Стремление всюду пролезть, все знать и всюду быть представителем внутренне убеждало меня, что Петербургский Комитет в лице «Мирона» имеет дело с провокатором. Л. Старк вел дружбу с этим человеком, совместно с ним организовал свое издательство «Волна» в то время, когда у нас не были еще ликвидированы «Прибой» 105-106 и «Просвещение» 107.
Старк вел себя удивительно легкомысленно и подозрительно. Прежде всего, нарушал элементарное условие нелегальной партийной работы — конспирацию: стремился работать при нелегальном Петербургском Комитете и одновременно в издательстве, в «Вопросах страхования» и т. д. Пренебрегал самыми элементарными мерами предосторожности. Водил за собой по известным ему явочным адресам филеров. Благодаря этому и он был взят нами также на подозрение.
При первом же свидании с членами ПК я сообщил подозрение москвичей относительно «Мирона», а против Старка протестовал К. М. Шведчиков, занимавшийся транспортом и хранением литературы. Старк систематически нарушал запрещение К. М. ходить к нему и посылать лиц, за коими заведомо имеется шпионское наблюдение. Исполнительная комиссия решила принять меры и довести до сведения ПК. Я потребовал, чтобы меня пригласили на заседание ПК.
В начале января 1916 года я познакомился с бывшим депутатом III Гос. Думы Шуркановым, работавшим у Айваза. У Шурканова бывали явки, свидания работников. Тов. «Юрий» (Лутовинов) во время своей работы в Питере постоянно проживал у него. Иногда у него бывали обыски и часто наружные наблюдения. Однако удобное расположение дома позволяло товарищам заглядывать к Шурканову, несмотря на опасности, и пользоваться его услугами. Однажды, идя на свидание с Орловым, у Шурканова я встретил т. Горина Алексея (он же Волков, Воробьев и т. д.), который в странной форме предупредил меня против квартиры Шурканова, заявив, что «этот дом — фонарь для охранки», обещая дать сведения впоследствии.
Но Алексею Горину не удалось дать мне сведений о квартире Шурканова. Вскоре произошел в Питере крупный провал старых партийных рабочих, числом человек одиннадцать, собравшихся по инициативе Алексея Горина под Новый год в одном из ресторанов на Петербургской стороне. Собрание состоялось вопреки моему совету и личному отказу принять участие в беседе, Эти товарищи своим легкомыслием как будто шли навстречу аресту.
Среди партийных работников вообще наблюдалось падение старых заветов конспирации. Бывали случаи, когда при встрече с товарищами на улицах Питера я замечал за ними шпионов, предупреждал и давал советы, как избавиться. Лично у меня чуткость к слежке развилась невероятная. Однако, несмотря на осторожность, с которой я посещал товарищей, слежки мне все же не удалось избегнуть. Работы было так много, посещать приходилось такое количество лиц, что трудно было избежать наблюдения. Я инстинктивно чувствовал не только шпиков, идущих позади меня, но и следивших за мной в определенных местах, как-то: у остановок трамваев, на мостах, тропинках Выборгской стороны, и никогда не приводил их к квартире, в которую шел. Приходилось прибегать ко всяческим уловкам: пользоваться проходными дворами, пробираться по чужим лестницам, дворам, тропкам и т. п. Имел уже свои «правила» — на одной квартире не ночевать дважды кряду; по одной дороге не ходить более одного раза, менять шапки, пальто. Знание рабочих районов Питера мне очень помогало. Долго существовать при таких условиях все-таки было, конечно, трудно. Одни ночевки на каждый день, среди новых людей, в новых условиях, страшно утомляли. Устав от шатаний по чужим квартирам, я направлялся к своим родным сестрам на Стеклянный. Там, где меня могли найти по ордеру охранки, я все же мог устроиться с отдыхом лучше, чем в других местах. На мое счастье, сестры жили неподалеку друг от друга. Идя на «отдых», на день-два, я соблюдал большие предосторожности: не садился на паровичок, но шел по мостовой Шлиссельбургского проспекта; избирал такие пути, где было легко проверить, есть ли наблюдения. Дойдя до жилья одного зятя, И. П. Тютюрева, я пользовался своими сестрами, племянниками и племянницами для установления контрнаблюдения за шпионами. Зайдя днем в один дом, на ночь перебирался в другой и выходил в таких случаях только вечером. Многих из следивших за мной шпиков знал по физиономии, по одежке. Особенно удобной квартирой была фотография И. И. Коваленко, около церкви «Скорбящей» на «Стеклянном». Дом не имел швейцара, дверь не запиралась, в фотографию ходило много посетителей, а остановка трамвая и соседство церкви обеспечивали возможность при выходе затеряться в толпе.
Весьма милую ночевку и отдых я имел у Д. А. Павлова. Здесь можно было и отдохнуть, и устроить свидание с кем-либо из нужных товарищей, а также знать о положении дел всего района. На эту квартиру я мог приходить в любой час ночи. В минуту трудную, когда одолевали в ночную пору шпионы, я находил приют у айвазовского рабочего Н. И. Назарова, жившего в «Гражданке», за Политехническим институтом. Нередки были случаи, когда филеры усиленно преследовали меня, неотступно следуя за мной по пятам целыми вечерами до глубокой ночи. Тогда, как травимый зверь, я стремился в надежное убежище, в квартиру Никиты Ивановича. Ход туда был через рощу, куда уже не рисковали переступать шпионы и филеры.
XXVII. ПРОВОКАТОРСКАЯ РАБОТА ЧЕРНОМАЗОВА И К°
Большое содействие в работе мне оказывал Алексей Максимович Горький. У него я черпал сведения из мира правящих, а также и о работе, заботе и думах демократической интеллигенции, которую Алексей Максимович старался притянуть к революционной, антицаристской работе. У него же иногда устраивал я встречи с нужными лицами. Познакомился с Иваном Павловичем Ладыжниковым, через которого, чтоб избежать шпионов, Алексей Максимович Горький передавал мне сведения, материалы, а иногда и деньги. У И. П., в его квартире, частенько я находил также и приют. У Горького встретил и познакомился с интернационалистом Сухановым. Через собрания у А. М. удалось привлечь к партийной работе целый ряд рабочих, отставших от революции и ценных работников. От него же я получил чрезвычайно ценный и обширный материал о погромах и притеснениях евреев во время войны (1914 — 1915), который удалось полностью переправить за границу. Нередко бывал у Н. Д. Соколова. Он хотя и не был согласен с нашей позицией, но оказывал моей работе ценные услуги. От него я получал информации из судейского мира, к нему направлялись товарищи по судебным делам. У него же я имел свидания с Чхеидзе, Керенским и др. Чхеидзе говорил при свидании о своей солидарности с Циммервальдом, протестовал против измышлений Ларина и заявил, что не имеет ничего общего с ОК. По отношению к гвоздевцам и Военно-промышленному комитету его позиция была — «использование легальных возможностей». Приемов Гвоздева и К° он не одобрял.
Изредка забегал ночевать и повидать земляков к муромлянину и правдисту геологу Анатолию Николаевичу Рябинину. Военный гром совершенно выбил его из «правдистской колеи», замкнул его горизонты стратегическими перспективами победы союзников над «немцами»... Хороший товарищ прошлого стал типичным интеллигентом-патриотом, узревшим «свое отечество». И он был не единственный. Много было таких, кои от социализма ушли в патриотизм и работали во всяких военных и тыловых организациях.
За этот период нелегального пребывания пришлось встретить много чрезвычайно интересных рабочих-большевиков. От некоторых удавалось получать статейки, корреспонденции о работе в тех районах, откуда прибывали товарищи. Многое из их литературных работ удавалось отправлять вместе с материалами за границу. Один рабочий-айвазовец, «Юрий» (Лутовинов), живший у бывшего депутата Шурканова, оказывал мне громадные услуги по борьбе с Мироном Черномазовым, а также налаживанию связи с Югом. Тов. «Юрий» имел представительство Бюро Центрального Комитета на юге России, главным образом в Донецком бассейне, где поставил работу и был несколько раз арестован.
Мирон Черномазов и Л. Старк, прочувствовав предпринимаемые мною решительные меры по очищению Питерской организации, перешли от обороны к наступлению. Они собрали «маленький» Петербургский Комитет и прежде всего вынесли приводимую ниже резолюцию против редакции «Вопросов страхования».
«Резолюция Петербургского Комитета РСДРП
О «Вопросах страхования»
Принимая во внимание:
1) что «Вопросы страхования» в своих политических статьях неоднократно уклонялись от принятой Пет. К-том политической
линии;
2) что редакция «Вопросов страхования» позволяла себе изменять присылаемые ей от имени руководящего центра Пет. орг-ции статьи, причем изменения эти вовсе не вызывались требованиями цензуры;
3) что в страховой своей части журнал давно уже перестал удовлетворять страховых деятелей б-ков, в последнем же номере был помещен ряд совершенно недопустимых и идущих вразрез с б-ской позицией в деле страхования статей, что даже принудило организованных страховых деятелей б-ков воздержаться от распространения этого номера;
4) что так называемая старая редакция упорно не желает считаться с мнением Пет. орг-ции;
5) что все попытки Пет. К-та реорганизовать орган путем привлечения в состав редакции практических страховых деятелей б-ков и передачи в их руки техническо-хозяйственной и распространительской стороны дела, находящейся в совершенно запущенном состоянии, были безуспешны вследствие нежелания старой редакции считаться с мнением и волей организации в данном вопросе;
6) что Исп. комиссия Пет. К-та использовала всевозможные способы для выхода из создавшегося положения,
Петербургский Комитет, считая подобное поведение старой редакции совершенно недопустимым и вносящим дезорганизацию в ряды партии, поручает Исп. комиссии в последний раз обратиться к старой редакции с предложением реорганизовать журнал на намеченных Пет. К-том основаниях. Вместе с тем Пет. К-т заявляет, что в случае, если до 20-го сего января старая редакция не даст утвердительного ответа на это предложение, то Пет. Ком-т будет вынужден наложить бойкот на «Вопросы страхования», как орган, за содержание коего он не может отвечать, и приступит к созданию нового страхового журнала, политическая и страховая линия которого будут находиться в соответствии со взглядами Петерб. организации и ее центров.
Петербургский Комитет РСДРП.
14 января 1916 года.
Принято единогласно. Оглашению не подлежит».
Резолюция от начала до конца была неверна и протащена на собрании неполного ПК мироновцами. На ней лежал явный отпечаток черномазовской «особой страховой политики», с которой не были согласны никто из страховой группы и правдистов. Все «страховые деятели б-ки», на которых ссылается резолюция, были молодые, неопытные и часто менявшиеся студенты и т. п., секретари больничных касс, некоторые прямые ставленники «Мирона». Последний мечтал о том, чтобы получить в свое нераздельное владение журнал «Вопросы страхования» и утвердиться там. Однако в этой политике он получил отпор, и ответная резолюция старой редакции от 19 января опровергла все «фактические» основания мироновцев:
«На резолюцию ПК от 14 января 1916 года редакция «Вопросов страхования» заявляет, что обвинения, изложенные в пп. 1, 2, 3, а равно и в п. 5, относительно «запущенного состояния техническо-хозяйственной и распространительской стороны дела» голословны и не отвечают действительности. Что касается пп. 4 и 5, что собрание редакции в присутствии представителя Центрального Комитета и представителя секретарей согласилось ввести в свой состав двух представителей коллегии секретарей, каковые, однако, до сих пор на редакционные собрания не являются.
Ввиду вышеизложенного редакция считает обвинения в дезорганизации и в нежелании идти навстречу пожеланию ПК необоснованными и еще раз предлагает двум представителям секретарей войти в ее состав.
Считая «Вопросы страхования» органом всероссийским, подлежащим компетенции ЦК, редакция находит, что все обвинения, предъявляемые к ней, подлежат разрешению последнего. 19 января 1916 года».
Но этим дело не ограничилось. На этом же заседании была принята резолюция и против меня, такого содержания:
«Резолюция Петербургского Комитета РСДРП о представителе ЦК:
«Петербургский Комитет считает себя вынужденным довести до сведения ЦК, что представитель его, тов. NN, явившись в Спб., вскоре по прибытии стал в крайне ненормальные отношения к Петербургской организации, что, между прочим, выразилось в следующем:
1) Имея постоянную связь с ПК-том, тов. NN неоднократно пытался вступать в сношения с рабочими — членами организации помимо ПК и вести среди них агитацию, направленную против ПК-та и его действий, тем подрывая авторитет организации.
2) Вместе с тем незадолго до 9 января им были распущены ложные слухи о провале ПК-та и его Исп. комиссии, что не могло не создать тревожного настроения среди с.-д. массы на заводах и не произвести на нее деморализующего действия, особенно вредного потому, что она непосредственно предшествовала выступлению 9 января. Вообще же, раздувая каждый единичный случайный провал работников в почти полный разгром Петербургской организации, тов. NN создал благоприятную обстановку для укрепления темных слухов, распускаемых нашими противниками, несмотря на неоднократные о том предупреждения со стороны Исполнительной комиссии ПК-та.
3) Приостановив работу Пет. К-та по организации провинции и созыву общерусской конференции и заявив, что вся общерусская работа будет выполняема организуемым им в ближайшее время русским Бюро ЦК, тов. NN в течение более чем двух месяцев не предпринял каких-либо определенных шагов в этом направлении и тем только расстроил налаженную было уже Пет. К-том общерусскую работу.
4) Потерпев неудачу в рабочих кругах с попыткой создать русское Бюро ЦК, стоящее во враждебных отношениях к Пет. К-ту, и получив должный отпор на целом ряде собраний, приватно созываемых им из отдельных членов организации, тов. NN обратился с таким же предложением к некоторым товарищам из среды студенчества, входящим в пропагандистские группы районов, прельщая их идеей организации русского Бюро ЦК «с целью контроля» над Петербургской организацией.
5) Получаемые им для партийных организаций транспорты тов. NN не передает исполнительным органам Пет. орг-ции, распространяет их в районах по своим личным связям, причем ни Пет. К-т, ни районные к-ты ничего из приходящей литературы не получают.
6) Наконец, тов. NN упорно противодействует всем попыткам Пет. К-та реорганизовать страховой орган, совершенно не удовлетворяющий ныне предъявляемым к нему требованиям ни в политической, ни особенно в страховой своей части, и тем поддерживает дезорганизаторскую политику группы лиц, не желающих считаться с мнением и волей Пет. организации и неоднократно нарушавших постановления ее руководящих центров.
Доводя обо всем вышеизложенном до сведения ЦК, ПК-т просит ЦК принять все зависящие от него меры к улажению не им созданного и вредно отзывающегося на деле конфликта.
Резолюция эта оглашению не подлежи!. Но ПК-т считает нужным заявить, что дальнейшие шаги тов. NN по усвоенному им направлению могут вынудить Пет. К-т довести о происходящем до сведения всех членов партии и даже прибегнуть к бойкоту. Принято единогласно.
Петербургский Комитет РСДРП. 14 января 1916 года».
Составлена эта резолюция демагогически и лживо, но особенно характерен пункт первый, который протестовал против моих сношений с рабочими помимо мироновца Старка. Второй пункт имеет в виду ходившие среди товарищей уверения, что к арестам имеет отношение «Мирон». Слухи шли из тюрьмы, но не поддавались проверке, но тем не менее я их передавал П. К-ту. Третий пункт отражал тогдашнее стремление «Мирона» влиять на провинцию. Все остальные пункты — сплошная ложь. БЦК было создано, но не было известно Старку и Черномазову. Литературой ведал К. М. Шведчиков и распределял ее справедливо, но самостоятельно; и если ПК не получал, то потому, что не давал для этого адресов.
Несмотря на то что «бойкотистская» резолюция не подлежала оглашению, однако Старк послал ее А. М. Горькому и еще некоторым лицам прежде, чем я узнал о ее существовании, и которые тотчас же переслали ее мне. Немедленно, при поддержке целого ряда товарищей, собираю Исполнительную к-сию П. К-та, и там выяснилось далеко не порядочное поведение Л. Старка и некоторых других, которым и было выражено порицание. Я настоял на необходимости отдаления «Мирона» и Старка от работ в П. Комитете. Вскоре затем последовали новые аресты, опустошившие ряды работников ПК. Раньше всех был арестован «Сергей» (Багдатьев), за ним «Владимир» (Залежский) и др. Работа перешла к новым людям, и взаимоотношения резко изменились к лучшему.