X. НА СЪЕЗДЕ ШВЕДСКИХ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТОВ
Во время обмена мнений стало ясно, что Трельстра представляет из себя распространенный вид социал-шовиниста, германофила. Усиленно подчеркивал освобожденческую, по отношению к России, роль германской с.-демократии. Я отказывался признать освобожденческое действие 42-см снарядов на русских рабочих и крестьян. Рекомендовал пустить эти совершенства против своих помещиков и буржуазии, а мы в такой помощи не нуждаемся. Просил передать глубокое возмущение наших рабочих Питера и других мест подобной освобожденческой провокацией и привет К. Либкнехту и идущим с ним товарищам.
Ю. Ларин во время свидания всячески старался показать, что они, меньшевики, троцкисты, плехановцы, бундовцы и т. д., «совсем наоборот», чем большевики. Тут он рассказал о том, что в Варшаве создан особый комитет, в который вошли представители: 1) Польской социалистической партии (левой группы), 2) с.-д. Польши и Литвы (варшавская оппозиция) и 3) Бунда 58. Главная задача этой организации, по его словам, была «борьба с австрофильским влиянием в польском обществе».
На самом деле этот междупартийный рабочий совет был организован для совершенно иной цели.
Наши польские товарищи были очень далеки от того русофильского шовинизма, который был им приписан Ю. Лариным. Они стояли на родственной нам позиции, не покладая рук боролись с милитаризмом. Сообщение Ларина как нельзя лучше укладывалось в теорию «защиты отечества». В противовес моему враждебному отношению к шейдемановскому «Форштанду» (Центр. Комитет Гер. С. Д.) он просил передать привет «Форштанду» от имени думской фракции Чхеидзе и заверить в солидарности и т. д. Трельстра несказанно был рад подобной декларации — и тщательно записал ее. Остальные меньшевики были как будто немного шокированы.
В результате совещаний скандинавских вождей Трельстра решено было организовать на декабрь съезд «социалистов нейтральных стран». Социалистические партии «воюющих стран» получили приглашение представить письменные ответы. Американские социалисты также дали свое согласие на участие в этой конференции, и, чтобы иметь их на конференции, последняя была отложена до 17 января 1915 г.59
В конце осени 1914 года за некоторыми русскими социалистами начинается полицейская слежка. Меня лично вызывали в полицию для «прописки», как мне объяснили. Около квартиры я наблюдал посты местных охранников. Собрания в Народном доме также подвергались наблюдению. Реакционные газеты, особенно германофильские и издаваемые на средства германского посольства, вели усиленную кампанию против русских социалистов, подозревая их в шпионстве, обвиняя в заговорах и т. д. Тов. Коллонтай, принимавшая довольно активное участие в работе левых с.-д. («молодых»), а также в женской организации, подверглась третированию стокгольмского реакционного листка, удостоилась особого доноса в полицию. За доносом последовал ее арест, полицейский суд, тюрьма и высылка в Данию60.
Мне приходилось быть сугубо осторожным, чтобы не потерять право жительства и свободы передвижения по Швеции. В деле Коллонтай пришлось искать помощи у Брантинга. Он был как будто сердит на жертву шведской полиции и повторял с видимым неудовольствием, что она не слушала его совета не вмешиваться в шведскую жизнь, — теперь сама виновата. Левые же уверяли меня, что высылка Коллонтай не противоречила желанию самого Я. Брантинга. В то время я вел переговоры с Я. Брантингом относительно возможности переезда в Стокгольм заграничной части Центрального Комитета61. Мне дали уверения, что все русские социалисты, за коими нет террористических поступков, могут свободно проживать в Швеции. Случай с А. М. Коллонтай расходился с данными мне обещаниями, но Брантинг добавил к этому еще условие, чтобы прибывшие «не вмешивались в местную политическую борьбу».
23 ноября 1914 года открылся съезд шведской партии 62. Я решил выступить с приветствием, в котором намеревался осветить размах русского революционного движения накануне войны и во время ее, а также оттенить отношение организованного пролетариата к войне. Это мне удалось сделать в приветствии такого рода:
«Уважаемые товарищи!
Я приношу вам привет от организованного пролетариата России, от его классовой организации РСДРП. Я желаю шведской с.-д. рабочей партии успеха в ее работе. В настоящий момент всеобщего распада, когда буржуазия почти всей Европы, западной и восточной, под видом «национальной самозащиты» ведет вооруженную завоевательную политику, мы, социалисты, должны высоко поднять наше интернациональное революционное красное знамя и не позволить разлиться волнам реформизма, который во время настоящей преступной войны на практике применяет свою теорию «единения классов».
Мы, русские, и в частности петербургские рабочие, с большой радостью следили за вашей борьбой с течением, которое хотело вовлечь шведский народ в мировую войну, и в высшей степени радовались, что все попытки в этом направлении со стороны коммивояжеров милитаризма потерпели полное фиаско в вашей дружественной стране.
Позвольте мне сказать несколько слов о нашем рабочем движении, которое начиная с 1912 года пережило время подъема и ознаменовалось необычайно сильным ростом стачечного движения, особенно ростом так называемых политических массовых стачек. Чтобы иллюстрировать мою мысль, приведу некоторые цифры, касающиеся нашей борьбы.
В 1911 году все число стачечников в нашей обширной стране достигало 105000, год спустя (в 1912 году) число стачечников достигло 1 070 000, из которых 855 000 приходится на политические стачки. В 1913 году стачечное движение носило не менее широкий характер: в течение его в стачках принимали участие 1 185 000, из которых на политическое движение падает 821 000, причем официальная статистика фабричной инспекции не полна, так как она не касается мелкой промышленности и казенных предприятий.
Жестокости и преследования со стороны правительственной власти и организованного капитала не могли сломить солидарности русского рабочего класса. Текущий год может служить тому наглядным примером. В этом году борьба рабочих обострилась до крайности. Все экономические и профессиональные столкновения благодаря правительственным репрессиям быстро переходили в политическое движение. Рабочий класс вновь заявил о своей готовности бороться за республику. Учредительное собрание, за 8-часовой рабочий день.
В июле политическая борьба вспыхнула с необычайной силой. На кровавую провокацию правительства рабочий класс Петербурга ответил всеобщей забастовкой, охватившей в одном лишь Петербурге свыше 250 тысяч рабочих. Улицы города во многих местах покрылись баррикадами, и пролилась рабочая кровь. Движение уже перекинулось в провинцию и охватило прибалтийские губернии, Польшу, Кавказ, Москву и юг.
Именно в тот момент, когда наша борьба дошла до этого пункта, на нас надвинулось чудовище войны. Буржуазия забила тревогу, ее отечество — отечество денежного мешка было в опасности. Потянулись к границам солдаты в серых шинелях — сыновья крестьян и рабочих.
В дни мобилизации рабочие Петербурга бросили работы и громко протестовали против войны. Под звуки революционных песен, с красными знаменами и лентами провожали рабочие своих мобилизованных товарищей до пунктов сбора.
Мы, сознательные рабочие, не верили в возможность мировой войны. Мы обращали наши полные надежды взоры на Запад, на наших организованных братьев — немцев, французов, австрийцев. Мы ждали, что там мы найдем поддержку и услышим могучий призыв к борьбе с дьявольским заговором буржуазии. Но горькая действительность принесла нам нечто иное. Правительственная пресса и буржуазные газеты, а также бежавшие из-за границы соотечественники осведомили нас об измене со стороны лидеров сильной немецкой с.-демократии, а затем также и многих других, которые рассматривали дело «с точки зрения национальной самозащиты».
Но нашу с.-д. рабочую партию не охватил всеобщий пожар, она не забыла истинных причин теперешней войны, к которой привела проводимая буржуазными правительствами всех стран империалистическая политика. Думская фракция верно выразила волю организованного пролетариата, отказавшись голосовать военный бюджет, и подчеркнула свое отрицательное отношение к войне тем, что покинула зал заседаний. Многие местные организации издали нелегальные листки о войне (Петербург, Москва, Рига, Варшава, Кавказ и др.).
ЦК нашей партии и его центральный орган — «Социал-демократ» вступили в борьбу с интернациональным оппортунизмом и призывают все пролетарские революционные элементы всех стран к этой борьбе во имя общих интересов всемирного пролетариата.
В заключение я желаю успешных занятий конгрессу нашей братской партии. Да здравствует шведский пролетариат и его классовая партия, социал-демократия! Да здравствует Интернационал!»
Речь эту, из опасения полицейских преследований, по совету молодых, я написал, а один из них, т. X. Шельд, перевел и прочел ее съезду. Приветствие вызвало бурное столкновение двух направлений — выступление Брантинга и протест Хёглунда. Привожу справку об этом из протоколов съезда,
«Брантинг берет слово по вопросу, по которому он считает необходимым принять решение. Он только теперь ознакомился с текстом той части приветствия, исходящего от одной русской партии, где говорится об измене со стороны немецкой партии. Оратор указывает, что конгрессу не подобает высказывать осуждение по адресу других партий, и считает необходимым, чтоб единогласно и без прений было принято выражение сожаления по поводу этого абзаца, вставленного в приветствие. — Хёглунд (Стокгольм) считает, что не следует, чтобы конгресс принимал подобное постановление, потому что даже внутри нашей партии фактически находятся товарищи, которые считают поведение немцев изменой. Предлагаю, чтобы конгресс не выносил никакого суждения, а удовлетворился занесением в протокол заявления Брантинга. — С. Винберг (Стокгольм) считает, что мы только должны заявить, что высказанное суждение остается на ответственности русских. — Брантинг повторяет свое требование и полагает, что иначе может произойти недоразумение, будто члены конгресса солидаризуются с вышесказанным суждением. — Происходит голосование предложений, причем предложение Брантинга получает большинство».
После голосования конгресс пожелал голосовать контрпредложение Винберга.
Конгресс 54 голосами против 50 провалил предложение Винберга и принял предложение Брантинга.
Я лично присутствовал на конгрессе, и Брантинг счел своим долгом объяснить мне свое заявление как вынужденное резкой постановкой столь важного вопроса, как отношение к защите отечества. Я ответил, что это не мой личный взгляд, а принципиальное отношение и нашего центра, и громадного большинства организованных рабочих России. Вообще у нас с ним установились «рыцарские отношения». Я. Брантинг давал мне свой адрес, оказывал мелкие услуги. При его содействии мне удалось получить от французского консула паспорт, годный для проезда во Францию и т. д.
На конгрессе Ларин произнес приветствие от имени Плеханова, Троцкого, Аксельрода и др. Вот оно:
«Дорогие товарищи!
Мы приветствуем вас от имени ОК РСДРП, который объединяет еврейский с.-д. рабочий союз, союз украинских с.-д., кавказскую с.-д.-тию с русскими организациями, вождями которых являются Плеханов, Аксельрод и Троцкий, и который состоит в организационных отношениях с польской и литовской объединенными социал-демократиями. Как ни велики материальные и моральные потери, которые развившаяся в Европе война может принести с собою, мы смотрим в будущее с надеждой. Жизнь не кончается ни этим днем, ни этим годом, и великое дело рабочего класса, несомненно, в конце концов преодолеет все внутренние и внешние препятствия на своем пути. И очень может быть, что и во время настоящей войны и ее дальнейшего развития явятся исходные пункты для сильного подъема энергии и солидарности в рядах международного рабочего класса.
Теперешний серьезный и ответственный момент требует от рабочего класса каждой страны особенно сильной энергии и решительности перед лицом будущих случайностей и событий. Мы, русские социал-демократы, которые по личному опыту знают горькие плоды партийного раскола, желаем нашей братской шведской партии победы и процветания и надеемся, что и в будущем во всех вопросах дня она будет высоко держать свое знамя солидарности и пролетарской активности и свое организационное знамя, составляющее для партии высшее благо и обеспечивающее ей дальнейшее развитие и окончательную победу.
Да здравствует шведская социал-демократия!
Да здравствует интернациональная социал-демократия!
По поручению ОК. РСДРП Ларин».
Во время конгресса шведской с.-д. мы получили сообщение об аресте нашей думской фракции в Питере63. Арест очень затруднял дальнейшую мою работу, так как все связи были около депутатов. На съезде это событие произвело сильное впечатление. Была принята резолюция протеста. По всей Скандинавии прошла полоса протестов против зверств царизма. У меня нашелся портрет т. Петровского, и он обошел многие с.-д. газеты Скандинавии.
Арест крайне затруднял сношение и информацию нашей партии в России. Перед этим мне удалось наладить пересылку кратких обзоров международного положения, информации о положении дел в Скандинавии, ожидавшейся конференции социалистических партий нейтральных стран и переслать несколько писем от В. И. Ульянова, а также литературу («С.-д.» № 33, 34). Из России же известия приходили очень туго.
В середине ноября был получен в Стокгольме ответ меньшевиков на телеграмму Вандервельде. Документ был получен представителем ОК Ю. Лариным и хранился в строгой тайне, но мне все же удалось получить самый оригинал, с нанесенными на нем рукою Ларина поправками. Привожу его целиком:
«Министру Вандервельде, Бельгия.
Дорогой товарищ! До нас дошла Ваша телеграмма, пропущенная военной цензурой. Мы приветствуем бельгийский пролетариат и Вас, его представителя. Мы знаем, что Вы, как и весь международный пролетариат, энергично противодействовали войне, когда она подготовлялась господствующими классами великих держав. Но против воли пролетариата война началась. В этой войне наше дело есть правое дело самозащиты против тех опасностей, которые грозят демократическим свободам и освободительной борьбе пролетариата со стороны агрессивной политики прусского юнкерства. Независимо от тех целей, которые ставили и ставят себе великодержавные участники этой войны, объективный ход событий поставит на очередь дня вопрос о самом существовании той цитадели современного милитаризма, какой является прусское юнкерство, тяжелой пятой придавившее также и освободительную борьбу германского пролетариата. Мы глубоко убеждены, что на этом пути его устранения социалисты тех стран, которые вынуждены участвовать в этой войне, встретятся со славным авангардом международного пролетариата — германской социал-демократией (и помогут ей в деле политического и социального переустройства Германии). Но, к сожалению, пролетариат России не находится в том положении, в каком находится пролетариат других стран, воюющих с прусским юнкерством. Перед ним стоит несравненно более сложная и противоречивая задача, чем перед его западными товарищами. Международное положение осложняется тем, что в настоящей войне с прусским юнкерством участвует другая реакционная сила — русское правительство, которое, усиливаясь в процессе борьбы, может при известных условиях стать средоточием реакционных тенденций в мировой политике. Эта возможная роль России в международных отношениях тесно связана с характером того режима, который безраздельно господствует у нас. И даже в настоящий момент, в противоположность своим западным товарищам, пролетариат России лишен всякой возможности открыто выражать свое коллективное мнение и осуществлять свою коллективную волю: те немногие его организации, которые существовали до войны, закрыты. Печать уничтожена. Тюрьмы переполнены. Это лишает социал-демократию России возможности занять в настоящий момент ту позицию, которую заняли социалисты Бельгии, Франции и Англии, и, активно участвуя в войне, взять на себя ответственность за действия русского правительства как перед страной, так и перед международным социализмом. Но, несмотря на наличность всех этих условий, имея в виду международное значение общеевропейского конфликта, как и активное участие в нем социалистов передовых стран, дающее нам основание надеяться, что он разрешится в интересах международного социализма, мы заявляем Вам, что в своей деятельности в России мы не противодействуем войне Мы считаем, однако, нужным обратить Ваше внимание на необходимость теперь же готовиться к энергичному противодействию уже намечающейся сейчас захватной политике великих держав и требовать при всякой аннексии предварительного опроса народа, населяющего присоединяемую область».
В оригинале взятое в скобки зачеркнуто рукою Ларина, а подчеркнутое надписано. Получен в Стокгольме 15 ноября.
Германофильское чувство Ю. Ларина не могло вынести пункта о «помощи» Германии в деле политического и социального преобразования. Он лично полагал, что такую же «помощь» объективно выполняет Германия по отношению ко всем остальным странам, воюющим с ней. Эта поправка была, очевидно, принята в заграничном органе ОК, так как он был опубликован в «ларинской» редакции.
Вскоре начали «сказываться» плоды информационной работы представителя ОК Ю. Ларина. Из России стали поступать «протесты» против искажения истины, допущенной кем-либо из лидеров скандинавского оппортунизма. Последние становились в тупик, не понимая, в чем дело. Так было с Трельстра, которого Ларин информировал при мне. Варшавские социалисты прислали последнему не лишенное интереса опровержение, на французском языке, следующего содержания:
«Варшава 2 декабря 1914.
Товарищу Трельстра
Дорогой товарищ!
Некоторое время тому назад газета «Русские ведомости», выходящая в Москве, опубликовала статью, касающуюся отношения социалистов различных (нерусских) национальностей в России к войне. Автор этой статьи, говоря о социалистах Польши, ссылался на интервью, которое он имел с Вами.
По его словам, Вы его осведомили, что рабочий комитет, состоящий из партий: 1) Польской социалистической партии (левицы),
2) Социал-демократии Польши и Литвы (варшавская оппозиция) и
3) Бунда (еврейская рабочая организация), основался в Варшаве, имея задачу «бороться с австрофильским влиянием» в польском обществе. Действительно, в первые дни объявления войны основался в Варшаве Междупартийный рабочий совет, состоящий в самом деле из перечисленных партий, но имеющий совершенно иные цели.
Совет должен выработать общую платформу, определяющую отношение рабочего класса Королевства Польского к современному международному конфликту, и согласовать политические действия партий, входящих в Совет.
В изданиях Совета было доказано, что сознательный и организованный пролетариат Польши энергично отвергает как австрофильскую ориентацию, так и русофильскую. Пролетариат не связывает свою судьбу с победой какой бы то ни было из сражающихся сторон, воюющих за свои династические и империалистические интересы. Он надеется только на свой и международные силы рабочих.
Ввиду того пролетариат Королевства Польского чужд всякой политической ориентации буржуазного происхождения, которая не соответствует социалистической тактике.
Примите наши братские и социалистические пожелания и приветствия. За Совет N».
XI. КОПЕНГАГЕНСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ
Гонения на русских, а также полицейская слежка лично за мною побудили меня временно покинуть Швецию64. Было несколько случаев высылки уже после нашумевшего случая с А. М. Коллонтай. Я. Брантинг и Ф. Стрем также находили весьма целесообразным мое временное отбытие из Стокгольма. Постоянной, налаженной связи с Россией не было. Приходилось пользоваться услугами проезжающих эмигрантов, а также финскими товарищами, упаковывать дорогостоящими средствами. У различных торговых и промышленных фирм был хорошо налажен контрабандный товарный и людской транспорт. Во главе некоторых из этих учреждений стояли русские инженеры со славою «бывших» социал-демократов, но эти господа боялись потерять теплые местечки, не хотели и пальцем пошевельнуть в деле помощи революционной работе в России.
Российские социал- и прочие патриоты неоднократно высказывали свои грязные подозрения насчет «германских» денег, на которые якобы создавалась литература, организовался транспорт и т. п. в революционной с.-д. работе. За время войны значительная доля этой работы проходила при моем непосредственном участии, и в ходе воспоминаний я не забуду и этой, чрезвычайно тяжелой для нас стороны.
Денежных получений из России не было. В Стокгольме, благодаря малочисленности русской колонии, средств добыть было неоткуда. Приходилось сокращать работу до минимума и прибегать к займам. ЦК Шведской с.-д. партии одолжил мне 400 крон, у некоторых товарищей удавалось перехватывать около этого, малая толика поступала от нашего заграничного ЦК — вот и все ресурсы прихода 1914 и весны 1915 года. На эти средства удавалось лишь нащупать способы переправы людей и пересылки литературы, но не использования самих путей. На российских работников досада была огромная. Отсутствие средств приводило меня в отчаяние, толкало на различные изыскания, но даже самому работы невозможно было достать, не говоря уже о средствах для такого неспекулятивного предприятия, как революционная работа в России.
В декабре месяце я перебрался в столицу Дании — Копенгаген. Дешевизна жизни здесь была поразительная. Это привлекло сюда большое количество спекулянтов всех национальностей, эмигрантов из России, жен немецких буржуа, приезжавших на поправку, и дезертиров. Немало русских эмигрантов работало в учрежденном Парвусом «институте по изучению последствий войны». Некоторые находили себе работу при РО Кр. Креста по заботам о военнопленных. Кишел Копенгаген также шпионами и корреспондентами всех стран. Во время войны отсюда выходили все мировые сплетни, выдумки и «пробные» шары.
Датская с.-д. партия готовилась к международному съезду. Наш заграничный центр, совместно со швейцарской и итальянской с.-д. партиями, отказался участвовать на съезде. Мне оставалось только информироваться о той дипломатической стряпне, которую подготовляли скандинавские оппортунисты.
В самой Дании, стране мелкого крестьянства, социализм был лишен и тени революционности. Страна считалась демократической, хотя и имела короля, но без «претензий», как говорили о нем. Полуостровное существование ставило сельское хозяйство и производство продуктов скотоводства Дании в выгодное положение по сбыту, представляя дешевый водный транспорт для вывоза продуктов в Англию и Германию. Во время войны ценность на эти продукты, по мере развития голода в воюющих странах, баснословно поднималась, и датские собственники наживали изрядные доходы.
Накануне войны датские рабочие и крестьяне боролись за всеобщее избирательное право («четыреххвостку») для женщин. На выборах социал-демократы и радикалы, стоявшие за предоставление избирательного права женщинам, одержали победу, получив большинство в «фолькетинге». С.-д. партия получила наибольшее количество мест в парламенте и, согласно обычаю, должна была составить министерство, но она отказалась, и эту задачу взяли на себя либералы. В задачи этого министерства входила выработка и проведение в жизнь новой конституции Дании, и с,-д. обещала либералам «лояльную поддержку». Однако небольшое реакционное большинство в сенате воспользовалось войной и приостановило всякие прения о новой конституции. И либеральное министерство, поддерживаемое социалистическим большинством в парламенте, подчинилось этой реакционной воле и приостановило реформаторскую работу.
Главною заботою министерства было сохранение мира, и в интересах его социалисты пошли на «священное единение» со своей буржуазией. И, конечно, они всеми силами «подпирали» правительство, голосовали за военный бюджет и т. д.
Профессиональные союзы тоже были «счастливы» отсутствием конфликтов между трудом и капиталом. Это объяснялось отнюдь не сошедшим в рабочие кварталы «счастьем» — улучшением условий быта, отнюдь нет. Война вызвала в этой нейтральной стране колоссальную безработицу. Из 120400 организованных рабочих 13900 были без работы. Помощь безработным оказывали союзы, государство. Коммуны со своей стороны оказывали некоторую помощь субсидиями непосредственно не организованным союзам.
Нейтралитет датчане предполагали соблюдать очень строго. Даже выражение симпатий или негодования по поводу того или иного акта воюющих приравнивалось к нарушению нейтралитета. Однако это не мешало капиталистам сбывать свои продукты тому, кто дороже дает, не разбирая, воюющий это или нет.
Поддержка социал-демократами либералов к моему переезду в Копенгаген уже перешла в тесное сотрудничество. Датская с.-д. партия приняла активное участие в министерстве. Стаунинг вошел в состав правительства. Спешу выяснить позицию вождя скандинавской с.-д. Стаунинга по отношению к войне и Интернационалу. И тут получился совершенно неожиданный, но характерный для мещанской психологии датских социалистов казус. Стаунинг все время уклонялся от предложенных мною вопросов и даже избегал встреч. Это заставило меня обратиться к нему «официально», то есть письмом на нашем партийном бланке. Тут уже и он «не мог» уклониться и назначил мне специальное свидание в помещении ЦК датской с.-д. партии. И здесь в беседе заявил мне, что свое мнение об отношении к войне он высказать не может, так как это будет нарушением нейтралитета, и он объявить его может лишь по окончании войны. Однако, будучи учеником немецкой с.-д., поклонником, как и многие другие, немецких организационных и тактических методов борьбы, Стаунинг был и в вопросах войны сторонником немецкой с.-д. И «отношение» к войне у него совпадало с выражением симпатий к одной из воюющих коалиций, что было недопустимо для сторонника нейтралитета. Об Интернационале, как органе действия, он мыслил лишь «после войны». Интернационал, по его мнению, является орудием мирного времени. В момент величайшего для рабочего класса кризиса Международный рабочий союз прекращает свое действие, и «социалисты-вожди» удовлетворены... надеждами на грядущее после кризиса. Такие экземпляры в социалистических партиях всех стран не были редкостью.
К 17 января 1915 года в Копенгаген приехали представители на Международную социалистическую конференцию. Из Швеции — Брантинг, Стрем, Норвегии — Кнудсен, Голландии — Трельстра и еще один редактор, от Дании был Стаунинг. Другие страны отказались от участия. Заседания конференции происходили при закрытых дверях. Между съехавшимися глубоких разногласий не было. Столкнулись лишь две линии «симпатий» — германофилы Трельстра и Стаунинг с франкофилом Брантингом и англофилом Кнудсеном. Договориться при таких разногласиях было нетрудно. В результате двухдневного заседания была принята, между прочим, следующая резолюция:
«Резолюция протеста по поводу русского насилия.
Социал-демократической конференции в Копенгагене стало известно, что 5 человек российской Государственной Думы, которые собрались для составления доклада для настоящей конференции, подверглись вследствие этого аресту. Конференция выражает свое сочувствие пяти арестованным партийным товарищам, энергично протестуя в то же время против такого обращения с законными представителями рабочего класса».
Откуда извлекли они сведения о том, что наша фракция собиралась дать им доклад, не знаю. Нашу резолюцию, предложенную по этому случаю, они не приняли, а составили свою.
Почти в то же время происходила в Лондоне другая конференция — социалистов стран Согласия: Франции, Англии, Бельгии, с участием каких-то представителей России. Эта конференция пыталась опереться на прошлое Интернационала, признавала борьбу двух империализмов, но брала под свою защиту империализм «обороняющийся». Германский империализм, «напавший» на Бельгию и Францию, поставил этих социалистов на сторону «своих» капиталистов. Лучшие силы II Интернационала были направлены на «защиту отечества». Представители социалистических партий стран Согласия вошли в архибуржуазные министерства, запряглись в колесницу войны. Исключением была Итальянская социалистическая партия, ставшая с первых дней войны на почву решительной борьбы с ней и со всеми, кто «признавал» эту войну. Резолюции Лондонской конференции распространялись правительствами стран Согласия.
На именах и выступлениях вождей II Интернационала, принявших войну на стороне своих правительств, играли все реакционеры, все плуты и спекулянты, наживавшиеся на человеческой бойне.
Социалисты стран германской коалиции не отставали от своих «братьев-соперников» в настраивании своих народов на «защиту» отечества, на взаимное истребление пролетариев. Шовинизм праздновал победу по всем фронтам. Капиталисты могли гордиться такими социалистами.
XII. СОЦИАЛ-ШОВИНИСТЫ — СЛУГИ БУРЖУАЗИИ
После скандинавской социалистической конференции направился вновь в Стокгольм. Там встретил приезжих из России, передавших кое-какие сведения, пересланные мною в наш ЦО «Социал-демократ». Принялся за укрепление рабочей группы большевиков в Стокгольме и приучение некоторых из пролетариев к конспиративной работе по транспорту литературы, по упаковке и т. п. Питерцы не проявляли никакой инициативы по организации связи, посылке сведений за границу и получений литературы. Моя деятельность в этом направлении встречала препятствия в отсутствии средств. Пересылка через границу с людьми обходилась очень дорого, а денег у меня не было, и надежды на получение — никакой. Приходилось ограничиваться кустарничеством. Это было далеко не удовлетворительно, особенно если принять во внимание, что при наличии суммы до 500 рублей в месяц я имел возможность засыпать литературой наши рабочие организации в России, иметь регулярную ежемесячную связь со всеми концами страны. Но не хватало такой ничтожной суммы, и дело стояло.
В феврале в Стокгольме ко мне явился странный господин, рекомендовался бывшим большевиком Финн-Енотаевским. Ларин, к которому он попал, осведомил его о моей работе. Питерцы, по его словам, будто тоже «откровенничали» с ним обо мне, и он приехал «убеждать» меня в ошибочности нашей тактики. Был ярым патриотом, сотрудником «Современного мира» Иорданского65, «верил» в неизбежность победы России и т. д. Навязчивость и хвастовство этого человека были беспредельны. Был очень рад, когда он уехал. Все его ссылки на поручения, полученные им от некоторых питерцев, оказались ложными. При позднейших свиданиях с товарищами удалось установить, что никогда не могли бы они дать какого-либо поручения Финну.
В самом начале моей работы в Стокгольме мне пришлось познакомиться с целым рядом финских, эстонских, сионистских работников, занимавшихся ранее революционной работой в России, а в это кровавое время державшихся несколько странной ориентации на германский генеральный штаб. Один, эстонец, явившийся с явками эстонской с.-д. из Швейцарии, некто Кескула, предлагал через посредство различных лиц средства, оружие и все нужное для революционной работы в России. Все это предлагалось такими путями и через таких лиц, что источник мог казаться надежным. Однако, будучи всегда настороже, я смог установить, что за этими деятелями стоит стратегический маневр милитаризма. Все подобные предложения мною и моими товарищами всегда отвергались. Товарищам, оставленным мною для работы по транспорту литературы, секретарю нашей с.-д. (большевистской) группы в Стокгольме Богровскому и др., строго наказал не принимать никаких средств от кого бы то ни было, кроме партийных организаций Швеции.
В этот приезд мне удалось установить, что русская политическая полиция имеет в Стокгольме свою агентуру. За нашими организациями был установлен надзор, за некоторыми отдельными лицами также. Были следы перлюстрации писем, и это давало указания, что шведская полиция, при всей своей национальной предубежденности по отношению к России, помогала охранке. Пришлось поставить в известность Брантинга, и последний запрашивал мин. внутренних дел, но, конечно, получил уверения, что сама «официальная» полиция не участвует, но за частные сыскные бюро ручательства не давал. Лично меня призывали в участковое полицейское бюро для регистрации как иностранца. Это была простая, нисколько не стеснявшая пребывания в Швеции формальность.
Устроив дела с группой, я решил двинуться в Христианию66 (Норвегия), где полицейских интриг было меньше и жизнь была значительно дешевле, а это имело для меня большое значение, так как мои средства приходили к концу. В Норвегии предполагал скорее найти работу на каком-либо механическом заводе.
Страну Ибсена нашел покрытой роскошным зимним убором. Лесистые холмы, осыпанные снегом, искрились под лучами мартовского солнца. Запушенные деревья рощ и лесов походили на царство снеговых колонн, усеянных сверкавшими на солнце сосульками. Кругом разливалась бесконечная, все поглощающая тишина.
Христиания, столица Норвегии, сжимаемая холмами, раскинулась по берегу незамерзающего фиорда, убегала в равнины и поднималась концами окраин на холмы. По ночам с одного из холмов — Хольменколлена — открывался на город волшебный вид. Миллионы электрических лампочек мигали в ночной дали, как звездочки, сливаясь в «млечные пути», у подножия гор дробились, уходя в пространство, сливаясь с небесными звездами. И казалось, что с этой горы открывается вид на ту часть ночного неба, которая скрывается от наших глаз горизонтом.
Норвежские товарищи приняли меня любезно. Из всего ЦК только один Виднее, редактор «Социал-демократа»67, центрального органа партии, владел иностранными языками. Норвежская с.-д. партия была несколько левее своих скандинавских сестер. В вопросах войны ЦК стоял на интернациональной позиции и защищал нейтралитет своей страны, но часто колебался в сторону англофильства. «Молодые» соц.-демократы были солидарны со своими шведскими товарищами. Они также имели свой орган «Классовая борьба»68, проводивший линию революционной борьбы против войны, но также уклонявшийся в сторону «миротворчества» с лозунгами «долой оружие».
Мои поиски работы не дали желанных результатов. Промышленность в этой стране была захвачена кризисом войны и в начале пятнадцатого года только еще начинала оживать. Незнание норвежского языка также служило помехой. Приходилось задумываться о дальнейшем. У меня возник план о поездке для заработка в Англию. Паспорт «заграничный» мне удалось уже добыть раньше, у французского консула в Стокгольме. Не без труда удалось добиться согласия нашего партийного заграничного центра. Денег на поездку добыл, оставалось только получить согласие британского консула. Мой благонамеренный вид и многочисленные удостоверения от французских заводов быстро склонили его в мою пользу и, взяв с меня соответствующую плату, он поставил визу на французском паспорте. С собой я взял еще свой личный русский паспорт (билет) от 1907 года, красный, на всякий случай, и в начале апреля двинулся в путь.