А. ГИЛЬБО
из книги
«ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ ЛЕНИН. ОПИСАНИЕ ЕГО ЖИЗНИ»
На другой день после отставки Ллойд-Джорджа Троцкий сказал, что из всех правительств, возникших на исходе войны, одно только Советское правительство оказалось устойчивым. Действительно, правительство рабочих и крестьян в России, несмотря на все те страшные препятствия, которые ему все время ставятся, остается твердым и непоколебимым, а человеком, главным образом, представляющим это правительство перед всем миром и перед всей Россией, является Владимир Ильич Ленин.
Давным-давно ни одного человека так не любили, не уважали и не признавали. И все же было время, когда можно было сказать, что никого так не ненавидели, не презирали, ни на кого так не клеветали, как на Вл. Ил. Ленина. Это делали и те, кто называет себя социалистами, и те, кто открыто признают себя контрреволюционерами.
Владимир Ильич—он великий среди великих, это— фигура, вокруг которой уже в изобилии создаются легенды. Революционер, долго остававшийся неизвестным, был отправлен в ссылку, эмигрировал за границу, которого потом презирали и ненавидели и который вдруг мощно, своей силою, подчинил весь мир своей программе, провел ее, взял власть и стал тем человеком, который одновременно воплотил в себе тоску русского народа и неискоренимые надежды рабочих всего мира. В избе самой далекой окраины его портрет висит рядом с иконой святого, а для многих министров и политиков великих держав стало кокетливой необходимостью с парламентской трибуны полемизировать против него.
Деспот, крайний фантаст, жалкий главарь партии, склочник, немецкий шпион, предатель — так называли его пять лет тому назад. Сегодня его сравнивают с Петром Великим. «Ни один человек, даже Петр Великий, не имел больше влияния на судьбы моего отечества, чем Ленин»,—говорит в предисловии к своей книге, всецело посвященной ему, один русский, сам причисляющий себя к «контрреволюционерам». «Россия,— пишет он далее,— дала миру крупнейшие умы и глубоких мыслителей. Но никто из них так не влиял на Запад, как этот фантаст, который, может быть, даже не очень умен». В то же время издательство «Аванти» в Италии выпустило в продажу медаль, где рядом с портретом Ленина помещена надпись: «Ex oriente lux» (Свет с востока).
Люди, как Ленин, рождаются только раз в пятьсот лет, говорил о нем Зиновьев, а Горький, не раз сравнивавший его с Петром Великим, выражается так: «Он не только человек, на волю которого история возложила страшную задачу разворотить до основания пестрый, неуклюжий, ленивый человеческий муравейник, именуемый Россией,—его воля—неутомимый таран, удары которого мощно сотрясают монументально построенные капиталистические государства Запада и тысячелетиями сделавшиеся глыбы отвратительных рабских деспотий Востока».
На склоне своей жизни Жорж Сорель, известный автор «Размышлений о насилии», писал, намекая на тех, кто его «обвинял», что он повлиял на Ленина: «У меня нет ни малейшей причины предполагать, что Ленин из моих книг черпал мысли, но если б это было так, то я бы немало гордился тем, что оказал содействие духовному росту человека, который, мне кажется, является самым крупным теоретиком социализма со времен Маркса и государственным вождем, гениальность которого напоминает гениальность Петра Великого».
Наконец, следует еще отметить предсмертные слова русского ученого К. Тимирязева: «Я счастлив, что был современником Ленина».
Имя, жизнь, деяния этого великого социального реформатора, этого редкого гениального политика уже сегодня принадлежат истории. Пришло время, когда можно попытаться набросать образ, точную характеристику того, кто дал новый мощный толчок мировому механизму...
5. Характеристика Владимира Ильича
Ленина охотно изображают как тирана и крайнего политика, неспособного к дружбе, для которого люди, кто бы они ни были, являются лишь необходимым материалом для его лабораторных опытов. Со злорадством указывают на разрыв дружбы его с Мартовым и на то, с какою резкостью Ленин против него выступал.
В действительности Ленин—человек, чуждый сентиментальности, но к своим товарищам по борьбе и по классу, к своим духовным друзьям он хранит непоколебимую, верную дружбу и никогда не отрекается от своих друзей. Он очень чуткий человек, хороший, настоящий товарищ. Употребляя это слово, Владимир Ильич понимает его не только в ограниченном смысле «партийный товарищ», но вкладывает в него бесконечно более широкий, полный всеобъемлющий смысл. С полным основанием Каменев подчеркивает ту дружбу, какую Ленин во всякое время водил с рабочими и трудящимися, среди которых он жил, которых он внимательно расспрашивал, к которым он обращался и освобождения которых он всеми средствами добивался.
Один из самых близких друзей Ленина, инженер Кржижановский, охарактеризовал его, указывая на его огромный ум и его сверхчеловеческую энергию; но, добавляет он, он является и весьма веселым и милым товарищем. Ленин прежде всего человек политический, и, разойдясь с кем-нибудь политически, он сейчас же рвет и личные отношения. В борьбе же, говорит Кржижановский, он беспощаден и прямолинеен. Он любил Мартова, знания и диалектическую силу которого он хорошо знает, и, может быть, еще любит его; но, как выражается Луначарский, он «считал и считает его политически несколько безвольным и теряющим за тонкою политическою мыслью общие ее контуры». Вообще, меньшевизм является состоянием духа, из которого можно сделать вывод о недостатке уверенности в массовом движении, о сухом материализме, о малодушии, которое логически ведет своих представителей в критическое время тяжелых событий и стихийных переворотов вправо.
Друзья и товарищи Ленина во всякое время готовы жертвовать для него своею жизнью. Чего только не сделали бы они для Владимира Ильича. Никого так не любят и не боготворят, как его, его, над которым когда-то издевались, которого оклеветали и ненавидели, и как ненавидели! На следующий день после покушения Фани Каплан на Ленина Троцкий действительно был выразителем общего мнения о Ленине. Троцкий говорит: «Когда думаешь, что Ленин может умереть, то кажется, что все наши жизни бесполезны, и перестает хотеться жить».
В недели, последующие за днем этого, к счастью, неудачного покушения, из всех уголков необъятной России получались тысячи наивных писем и простодушных излияний чувств, написанных рабочими и крестьянами. «Беднота», газета деревенской бедноты, опубликовала самые своеобразные из них. Один из них выражается так просто: «Товарищ редактор! Не откажите поместить в своей газете несколько слов нашему дорогому учителю Ленину. Я был бы очень огорчен, если б вы мне в этом отказали». Другой, полный гнева и жалости, пишет:
«Разреши мне выразить тебе то чувство глубокой скорби, ненависти и возмущения против безумного врага, осмелившегося покушаться на вождя угнетенных».
Но самое интересное из писем, полученных Владимиром Ильичем, несомненно, следующее: «В начале ноября мы получили Декрет о земле, в котором говорится, что впредь не существует собственности на землю, что земля отнимается от помещиков и передается трудящемуся народу. Мы, крестьяне, не знали, как выразить свою радость. Наконец труд восторжествовал над капиталом и трудящийся над бездельником. Мы, трудящиеся, мы, крестьяне, были в восторге и полны были любопытства. Кто тот добрый человек, сумевший все так хорошо наладить и подписавший декрет именем Ленина? Кто такое Ленин? Дядя Митя побежал к попу, к отцу Василию, и спросил, кто такое этот Ленин: царь ли это, или самый умный из губернаторов? И он, поп, ответил: «Не радуйся, Митя, земля помещиков принадлежит им за их труд, и, если вы осмелитесь ее засеять, бог не даст вам счастья и не пошлет вам дождя. Твой Ленин — антихрист». Это объяснение заставило крестьян недоверчиво относиться к попу. Мы судили и рядили и, наконец, пришли к убеждению, что поп также думает попасть в своей рясе в царство небесное, что ему, однако, не мешает иметь пять лошадей, четыре коровы и 50 десятин пахотной земли и, кроме того, принимать еще доходы церковные; при появлении на свет божий надо платить; хочешь жениться— плати, умрешь—плати 10 руб. за отпевание; у нас молитвы обложены сбором, как китайский чай торгового дома Высоцкий и К°. Принимая во внимание все эти соображения, мы решили не так бояться антихриста, а засеять землю помещичью».
Надо присутствовать на партийных и советских собраниях, на митингах фабрик и заводов, чтобы видеть всю дружбу, всю любовь русского народа к Ленину. При его появлении—почти устрашающая буря аплодисментов. Все встают радостно оживленные и окружают плотной стеной этого несравненного человека. А он остается таким простым, таким скромным, таким застенчивым, таким справедливым, таким человечным, таким товарищем.
Слушая речь, читая статью, в которой развиваются мысли, признанные им правильными, или критику, которую он считает обоснованной, он высказывает свое горячее одобрение. Всякий проект, кажущийся ему правильным, он поддерживает в печати и в ЦК партии. Если же он замечает следы оппортунизма и антимарксизма, он проявляет свою безжалостную критику, свою жестокую иронию и старательно разбирает заблуждения и лжеучения, чтобы обнаружить скрытую в них опасность.
Один из старейших большевиков, Боровский (Орловский), впоследствии глава русской миссии в Италии, погибший от пули белогвардейца в Лозанне, дал следующую характеристику Ленина:
«Как это всегда происходит с людьми сильного характера, являющимися крупными личностями, так и с Лениным, которого и ненавидели и любили. Его противники считают его чудовищем, для которого не существует ничего святого, для которого кровь—наслаждение и который честолюбиво стремится к власти. В противоположность этому он является для своих приверженцев, а особенно для рабочих, почти божеством. Ленин—действительно человек, могущий захватывать н отдельного человека и массы. Он не крупный оратор в эстетически-техническом смысле, но он говорит с такой убедительностью, с таким подъемом, что он может привить свой гнев тысячам людей. Связь с массой воодушевляет его, и он обладает тайной перенести свою собственную убежденность и свою собственную веру на массу. Его речь проста, без всяких прикрас, позитивна и ясна. Не образы рисует он в своих речах,— а дело.
Но это «кровожадное» чудовище, сокрушающее железной рукой препятствия, производит совсем иное впечатление, когда сидишь рядом с ним у его рабочего стола, когда он развивает свои мысли. Он читает рукописи или рассматривает какой-либо практический вопрос. Никто так охотно не принимает хороших советов, как он; никто так предупредительно не разрешает просмотреть свои рукописи, как он; никто, наконец, не подчинялся так охотно, как он, мнению большинства. Но, конечно, только тогда, когда он убежден, что это не повредит рабочему классу. Ибо он настаивает на своих требованиях, даже если следствием этого будет разрыв с лучшими друзьями.
«Franges, non flectes» («Ты можешь меня сломать, но не согнуть»),—говорили о нем.
Русскому рабочему классу нужен такой характер, если он хочет выполнить свою историческую задачу. Ибо придется вести упорную борьбу, иногда против ближайших друзей, прежде всего для вразумления заблудившихся товарищей. Для этого действительно необходим железный кулак, железная воля и железные нервы».
Он не любит власти, как таковой, но лишь постольку, поскольку она дает ему возможность применения теории, которой он посвятил всю свою жизнь и за которую он охотно пожертвовал бы всею своею жизнью.
Редко можно найти столь мужественного человека, как Ленин; он это доказал в ранние периоды своей жизни и при самых различных обстоятельствах, но, в противоположность этому, он обладает также чрезвычайной гибкостью, глубокой политической мудростью и прямо-таки удивительной силой понимания массы и фактов. «Ленин—великий знаток массы»,—сказал о нем ненавидящий его противник. Психологию масс он знает действительно в большой степени. Он понимает все нужды, все желания, все недовольства, все радости рабочих. Отсюда его сила и его воля. В меньшей мере он владеет психологией отдельной личности, и он иногда ошибается относительно качеств отдельного человека.
«Бывает,— пишет Горький,— что Ленин переоценивает добрые качества людей в их пользу и во вред делу. Но почти всегда его отрицательные оценки — казалось бы, неосновательные — неизбежно подтверждаются людьми, которых он отрицательно оценил еще раньше, чем видел результаты их работы. Это может свидетельствовать о том, что дурные свойства людей чувствуются Лениным лучше хороших, но также и о том, что дрянных людей, вообще и всюду, значительно больше, чем хороших».
Удивительный толкователь исторического материализма, он не претендует на то, чтобы господствовать над событиями, но он направляет их и умеет направлять иногда противоречащие друг другу действия в одно русло, он знает искусство группировки и согласования сил. Октябрьская революция без Ленина и Троцкого была бы так же малопонятна, как и дальнейшее развитие всей революции.
«Октябрьская революция,—так заявляет Зиновьев,— поскольку и в революции не только можно, но и должно говорить о роли личности,— Октябрьская революция и роль в ней нашей партии есть на девять десятых дело рук тов. Ленина. Если кто-либо смог заставить колеблющихся стать в ряды и шеренгу—это был тов. Ленин».
Благодаря утонченному чутью реального и связанному с этим колоссальному знанию психологии масс, Ленин предвидит исторические события. Отсюда этот кругозор, казавшийся пророческим, благодаря которому он принимает смелые, неожиданные решения, переворачивающие все. Будь то Октябрьская революция, или Брестский мир, или новая экономическая политика—три исторических момента русской революции,— факты доказали уверенность его решения, которую идеалисты сочтут свойством провидения.
Самым сложным мировым проблемам, самым трудным задачам внутренней политики он посвящает все свое внимание, и, с другой стороны, он жертвует значительной частью своего времени для бесед о повседневных, простых, банальных вопросах. Он принимает представителей правительства, партий и местных Советов, рабочих, крестьян, приезжих иностранных гостей, и он находит . время читать книги, журналы, газеты, писать книги и статьи на самые разнообразные темы. Его работоспособность стала легендарной. К ней присоединяется железная, непреклонная, непоколебимая воля, гениальная движущая сила.
Ленин как оратор, по словам Воровского, не оратор в эстетическом смысле. Его речи не отличаются тем стилистическим построением, которым отличается красноречие Троцкого, и у него нет картинных и стилизованных оборотов речи, составляющих свойство докладов Луначарского. Речь Ленина вытекает из нескольких основных точек, которые он развивает при помощи кратких простых предложений, которые он даже не всегда считает нужным заканчивать. Он повторяет одну и ту же мысль в разных формах и не перестает, пока не убедит своего противника. Он начинает свою речь выпадами, популярными рассуждениями и громким смехом, он подвижен, ходит взад и вперед, пожимает плечами, засовывает руки в карманы брюк или пиджака. Иногда он прибегает к банальности, даже к грубости, если думает, что это способствует тому, чтобы сделать его мысли более понятными.
«Я понял,— пишет Луначарский, пытавшийся охарактеризовать первую услышанную им речь Ленина,— я понял, что этот человек должен производить как трибун сильное и неизгладимое впечатление. А я уже знал, насколько силен Ленин как публицист,— своим грубоватым, необыкновенно ясным стилем, своим умением представлять всякую мысль, даже сложную, поразительно просто и варьировать ее так, что она отчеканилась, наконец, даже в самом сыром и мало привыкшем к политическому мышлению уме».
Об этой степени понимания своих слушателей, своих читателей он ежеминутно, без малейшего отклонения от своих мыслей, свидетельствует, он считается с культурным уровнем, со способностью понимания, с привычками—даже с дурными привычками—тех, с кем он говорит. На четвертом конгрессе III Интернационала он сказал, когда говорил о тезисах, принятых предыдущим конгрессом, что они слишком «русские», слишком пропитаны «русским духом» и слишком длинны для иностранцев. Он знает лень мысли иностранцев.
Простота, выраженная в его статьях, в его речах, в его беседах, проявляется и в его личной жизни. Если существуют русские революционеры, изменившиеся благодаря власти и авторитету, то к ним ни в коем случае не принадлежит Владимир Ильич. «Его личная жизнь такова, что в эпоху преобладания религиозных настроений Ленина сочли бы святым»,— говорит Горький.
Он удивительно уравновешенный человек, вполне здоровый физически. Этим объясняется и его духовное здоровье, его воля, его бесстрашие. Ленин всегда любил прогулки, купанье, охоту. Так он отдыхает и ни о чем не думает. Он отдается тогда всеобъемлющему веселью. Он возвращается окрепшим, с повышенной энергией, готовый к новой борьбе. Он производит с виду впечатление здорового, сильного и нормально сложенного человека. «На вид он похож на ярославского кулачка, на хитрого мужичонку, особенно когда носит бороду»,— говорит Кржижановский.
Он невысокого роста, плотный, похож на фавна, его лицо испещрено веснушками, лоб широкий, нос выдается вперед, подбородок оброс жидкой бородкой, глаза щурятся и беспрерывно начеку. Его взгляд всегда прямой и ясный; чувствуется, что он оживлен интеллектом, иронией, веселостью бойца. Его лицо с определенными, математически точными контурами, его огромный череп выражают всю силу, всю энергию, всю жизненность, воплощенную в нем.
Таков Владимир Ильич, который в огромной лаборатории, именуемой Россией, сделал опыт с научным социализмом, пытался провести общественный строй, при котором исключена всякая возможность эксплуатации и насилия, который является самым заклятым врагом капитализма, империализма и колониализма.
Ленин дает нам картину грандиозной жизни, посвященной титаническим усилиям устранить все условия, виновные в том, что человек в двадцатом веке еще является рабом. Мощной рукой он написал громадную главу современной истории. Благодаря ему восторжествовала идея интернационализма и всеобщего братства...
Я встречал Ленина в самые трудные и трагические часы тогда в период наступления Деникина, Колчака и Врангеля. Положение было крайне серьезное. Враги Советского правительства, поддерживаемые агентами Антанты, подготовляли заговоры, покушения, восстания и разрушения. Красная Армия отступала, транспортные условия ухудшались, продовольствия было недостаточно, и раздаваемые рабочим и трудящемуся населению выдачи так сократились, что доходили почти до нуля. Ленин. всегда сохранял свою силу, надежду, уверенность, свой оптимизм, основанный на солидном и эластичном реализме. Я помню, что Ленин, показывая мне однажды карту, указывал на города и железнодорожные узловые пункты, занятые белыми, и спокойно сказал: «Через неделю решится наша судьба. Либо мы отбросим белых, либо будем разбиты». И всегда Ленин смеялся своим смехом, широким смехом, этим смехом человека, которому живется хорошо, ибо смех признак здоровья.
«В тот день, когда я пишу эти строки,—говорит Луначарский,— Ленину должно быть уже 50 лет, но он и сейчас еще совсем молодой человек, совсем юноша по своему жизненному тонусу. Как он заразительно, как - мило, как по-детски хохочет и как легко рассмешить его, какая наклонность к смеху—этому выражению победы человека над трудностями. В самые страшные минуты, которые нам приходилось вместе переживать, Ленин был неизменно ровен и так же наклонен к веселому смеху...
В частной жизни Ленин тоже больше всего любит именно такое непритязательное, непосредственное, простое, кипением сил определяющееся веселье... Его любимцы—дети и котята. С ними он может подчас играть целыми часами».
Простой и веселый, здоровый и радостный, так он встречает всех посетителей, будь то друг или враг, старый товарищ или незнакомый гость.
«Рабочий кабинет Ленина,— рассказывает в своих заметках о «Практике и теории большевизма» Бертран Рассел,—очень голый—большой письменный стол, несколько географических карт на стене, две книжные полки и два-три жестких стула и еще одно удобное кресло для посетителей. Очевидно, что он не нуждается не только в роскоши, но даже и в уюте. Он очень предупредителен и прост в обращении, без малейшего намека высокомерной сдержанности. Если его увидишь, не зная, кто он, нельзя было бы подумать, что он обладает неограниченной властью. Я никогда не видал человека, так мало способного придавать себе вид важности. Он направляет на вас свой пытливый взор; при этом он прищуривает один глаз, что, кажется, до беспокоящей степени увеличивает зоркость другого. Он охотно смеется; сперва его смех вам кажется просто дружеским и радостным, а постепенно я дошел до того, что стал находить его немного сардоническим. Он рассудителен и спокоен; он не знает страха».
Каждый раз, когда я встречался с Владимиром Ильичем, он справлялся, достаточно ли меня кормят и не нуждаюсь ли я в чем-нибудь. Зимою он хотел знать, есть ли у меня достаточно дров, а иногда он просил меня позвонить или писать. Я проводил несколько недель в одной подмосковной санатории, когда я вернулся в город и навестил его, он, ничего не зная о моем отсутствии, спросил:
«А что же с вами, не больны ли вы?»
«Я возвращаюсь из санатории»,—ответил я, смеясь.
«Вот как»,—воскликнул он, хлопнув в ладоши.
Я сказал ему, что вследствие хорошего воздуха мой аппетит очень увеличился, но я не был в состоянии его удовлетворить, ибо обстоятельства заставили управление санаторием сократить качество и количество продуктов.
«Я попрошу тов. Семашко,—сказал Ленин,—отправить вас в санаторию, где вас будут кормить не только чистым воздухом».
«Нет,— ответил я,— в Москве я буду питаться лучше, чем в санатории».
Повторяю, я совершенно объективно рассказываю об этих мелких фактах, которые, может быть, кажутся наивными, но я считаю их способными выявить и изобразить истинную и настоящую личность Владимира Ильича, как он, несмотря на колоссальные задачи, стоящие перед ним, все же находил время, чтобы интересоваться жизнью и работой своих друзей.
Этого всегда столь сильного, оптимистически настроенного человека я только однажды видел слегка озабоченным. Это было в январе или феврале 1922 г. (Эта встреча состоялась, по-видимому, в середине января 1922 г. Ред), за несколько дней до постановления ЦК партии о его отдыхе. Он казался усталым и порой искал слова. Он сказал мне: «Я забываю французский язык». И потом: «Я недоволен Я член ЦК, меньше всего работающий. С некоторых пор дело не идет как следует. Я потерял сон и нервничаю».
После пребывания в течение нескольких недель на даче он приехал на два дня в город. Это было, если память мне не изменяет, за неделю до операции (Операция по извлечению одной из двух пуль, которыми Ленин был ранен в августе 1918 г, состоялась 23 апреля 1922 г. Была удалена пуля, застрявшая в правой стороне шеи. Ред.). Он говорил мне, что врачи полагают, будто лучше вынуть пулю, застрявшую где-то в затылке. Он подчинился их мнению. Я находил его изменившимся к лучшему. Его взгляд был снова бодрый, как обычно. Воздух и покой были для него крайне полезны. В деревне он любил охотиться. Это его любимый спорт, или, собственно говоря, его. главное физическое упражнение. Когда он гуляет, даже если он при этом один, он обдумывает и разбирает труднейшие злободневные вопросы. Но на охоте его ум занят исключительно зайцем или птицей, которую он преследует.
Действительно поразительно, что он так победоносно преодолел такой тревожный для всех кризис. Он, который столько времени уже работает, пишет, говорит и борется, который пережил годы тюрьмы, ссылки, эмиграции и который—это самое главное—в течение последних пяти лет стоял во главе большой партии и огромной страны при обстоятельствах, отмечать которые бесполезно и которые всякому ясны, он, в самом деле, должен обладать хорошим здоровьем, чтобы оказать противодействие всему этому. Ленин, этот закоренелый материалист, как-то говорил о «чуде русской революции». Он сам является ходячим чудом.
Ленин, по существу, здоровый человек, человек, которому постоянное здоровье дает оптимизм, твердость характера, силу сопротивления и упорство. Он—удивительное произведение из стали, он могучий, безошибочно построенный мотор. Где тот человек, спрашиваю я, кто иначе в течение пяти лет пролетарской диктатуры смог бы таким образом устоять против стольких опасностей, против стольких, ежедневно новых, многообразных задач.
Как член ЦК партии, как член Политбюро ЦК,—известно, что все важные политические вопросы проходят через это Бюро,— как Председатель Совета Народных Комиссаров, как теоретик, как очень опасный полемист, как увлекающий оратор, во всех этих качествах он ежедневно занимался тысячами дел. Запрашивают его мнение по бесчисленным вопросам, и он, основательно обдумав, отвечает на все...
Как все умные люди, он умеет слушать, не прерывает и добросовестно проверяет правильность того, что ему говорят. Если он случайно обнаруживает что-либо, могущее подвергнуть правительство или партию опасности или хотя бы поставить его в скверное положение, он вмешивается и может высказываться в таком случае очень резко, и даже несправедливо. Он может это делать. Он не толстовец и не щадит своих противников, которых он охотно заставляет стоять на горячих углях: Каутский, Чернов и Мартов могут кое-что об этом поведать.
Говорят, что он упрямый фанатик. Нет, он не таков, что бы о нем ни говорили. Так же внимательно, как он слушает противника, так он и читает книги и статьи своих врагов, и делает к ним заметки. Как часто я заставал его изучающим и комментирующим какую-нибудь опубликованную белыми в Берлине, Париже или Токио книгу. Его лицо прояснялось. «Эти люди оказывают нам очень большую услугу. Они обращают наше внимание на все ошибки и глупости, совершенные нами. Мы им благодарны за это». Наоборот, он не любит, чтобы ему льстили или чтобы преувеличивали, будь то и в целях пропаганды, достигнутые в РСФСР положительные результаты.
«Нам не нужны льстецы. Нужно, чтоб нам говорили правду»,—сказал он мне однажды, показывая брошюру вновь обращенного в коммунизм француза, дающего литературное и явно неправильное изображение России.
Также презирает он некоторых интеллигентов и проявляет это чувство сильным пренебрежением. Он знает, что у многих интеллигентов нет ничего глубокого, ни ума, ни знаний, и что их эгоизм господствует надо всем. Мы видели это ведь 4 августа 1914 г. (4 августа 1914 г. в германском рейхстаге социал-демократическая фракция проголосовала за предоставление правительству военного займа, одобрив тем самым империалистическую политику Вильгельма I. Ред.) и потом в России во время истинной революции—я говорю об Октябрьской революции. Бывали такие люди, которые сегодня уверяют в своем безусловном пацифизме или в своем ярко-революционном направлении и которые 4 августа 1914г. сравнивали мировую империалистическую войну с революцией 1789 г. и потом объявляли Ленина и Троцкого саботажниками Циммервальда и революции.
Он последовательный материалист, он не выносит спиритуализма, идеализма метафизики и учения о морали, ибо он знает, что кроется за этими словами. Он любит определенное и осязаемое, он любит то, что есть. Практик, с острым взглядом и беспощадный, он видит с первого взгляда органическую слабость каждой идеологии, которая под ореолом научности в действительности является не чем иным, как составной частью спиритуализма.
Он—живое доказательство того, что оппортунизм и реализм две существенно различные вещи. Не отказываясь ни от одного пункта признаваемых им теорий, он проявляет в применении их крайнюю гибкость, так как считается с реальностями. Так он, хотя он сам нерелигиозен, не боялся сохранить в России некоторые религиозные обычаи, что вначале вызвало удивление. Религию нельзя уничтожить тем, что будешь препятствовать миллионам едва пролетаризированных крестьян креститься перед иконами и здороваться с попом, но тем, чтобы вытравлять религию из школы и разъяснять детям тупость идолопоклонства. Недавно Ленин проповедовал как средство борьбы против религии метод энциклопедистов и французских писателей восемнадцатого века.
Но это возвращает нас к мыслям и к деятельности Ленина. Трудно, чтобы не сказать невозможно, говоря об этой столь полной и цельной жизни, не касаться дела этой жизни, ибо жизнь Владимира Ильича—это дело.
Гильбо А Владимир Ильич Ленин. Описание его жизни Л., 1926. С. 7—8, 56—63, 143—148
Т. ДРАЙЗЕР
ЛЕНИН
Когда я был в 1927 и 1928 годах в России, мне случалось видеть на отдаленных окраинах страны, объединенной духом Ленина, крестьян и рабочих, мужчин и женщин, благоговейно склонившихся или обнаживших голову перед бюстом Ленина и, насколько я понял, видевших в нем (и, по-моему, совершенно справедливо) своего спасителя.
Сейчас предстоит гигантская борьба между теми, кто стремится поработить массы, и этими массами, которые не хотят быть больше рабами. Они знают теперь, что господствующие классы хотят жить в роскоши и праздности, что они хотят, чтобы так жили их дети и дети их детей. Французская революция, гражданская война в Америке и русская революция многому научили массы. Русский народ, освобожденный Лениным, никогда не допустит, чтобы его снова превратили в раба. Он будет бороться, проникнутый духом Ленина. В исходе этой борьбы я не сомневаюсь. Ленин, его Советское государство восторжествуют.
Каков бы ни был ближайший исход этой борьбы, Ленин и его Россия, гуманность и справедливость, которые он внес в управление страной, в конечном счете победят. Ибо хотя Ленина уже нет в живых, но социальный строй, который он создал и который его соратники и преемники с тех пор привели к нынешней мощи и величию, навсегда останется для будущих поколений.
Вашим, товарищ, сердцем и именем... Писатели и деятели искусства мира о В. И. Ленине М, 1976. С 166
А. КЕРР
ИЗ ПИСЬМА В РЕДАКЦИЮ «ИЗВЕСТИИ ЦИК СССР»
Ленин в сотрудничестве со своими помощниками предпринял самый грандиозный социальный эксперимент, который был сделан за две тысячи лет.
В течение двух тысяч лет все подобные попытки кончались неудачей, но Ленин приступил к делу по-новому и основательно. Как человек действия, он всемирно-историческая величина.
Враги обвиняют его в жестокости. Это—заблуждение. Он был основательным и последовательным осуществителем грандиозной нравственной идеи.
Этот покойник будет каждый раз воскресать. В сотне форм. Пока из хаоса нашей земли не восстанет справедливость.
Политики и писатели Запада и Востока о В И. Ленине М. 1924 С. 30
Д. ЛУКАЧ
ИЗ РАБОТЫ
«ЛЕНИН. ОЧЕРК ВЗАИМОСВЯЗИ ЕГО ИДЕИ»
Исторический материализм есть теория пролетарской революции. Он является таковым, поскольку его сущность состоит в концентрированном идейном выражении того общественного бытия, которое порождает пролетариат и которое определяет все его бытие; он является таковым, поскольку борющийся за освобождение пролетариат обретает в нем свое ясное самосознание. Поэтому величие того или иного пролетарского мыслителя, представителя исторического материализма, измеряется глубиной и широтой, с которыми его взгляд охватывает эти проблемы. И кроме того, интенсивностью, с которой он в состоянии разглядеть за явлениями буржуазного общества те ведущие к пролетарской революции тенденции, которые, пробивая себе дорогу в этих явлениях и через них, обеспечивают действенное бытие и ясное сознание пролетариата.
Если следовать этим критериям, Ленин — величайший мыслитель из всех, кого выдвигало революционное рабочее движение со времен Маркса. Мы знаем, что говорят оппортунисты, будучи уже не в силах ни замолчать, ни заболтать сам факт всемирного значения Ленина. Ленин, заявляют они, был крупным русским политиком. А как вождю мирового пролетариата ему недостает-де понимания различия между Россией и странами более развитого капитализма; он-де некритически возвел во всеобщее значение и применил ко всему миру вопросы и решения российской действительности — и в этом заключается его историческая ограниченность.
Они забывают о том, что точно такой же упрек адресовался в свое время и Марксу. Сегодня уже нет необходимости обстоятельно опровергать это заблуждение и доказывать, что Маркс вовсе не «обобщал» какие-то отдельные ограниченные местом и временем случаи. Напротив, действуя как истинный исторический и политический гений, он теоретически и политически разглядел в микрокосме английской фабрики, в ее социальных предпосылках, условиях и следствиях, в исторических тенденциях, ведущих к ее возникновению, равно как и в тенденциях, ставящих под вопрос ее существование, не что иное, как макрокосм капитализма в целом.
Это и отличает как раз гения от обычного рутинера в науке или в политике. Рутинер может лишь понять и различить непосредственно данные, отделенные друг от друга моменты целостной картины общественных событий. А когда он пытается подняться до общих заключений, то и здесь он фактически не делает ничего иного, толкуя (действительно абстрактным образом) те или иные стороны ограниченного во времени и пространстве явления как «общие законы» и применяя их как таковые. В противоположность этому гений, которому стала ясна подлинная сущность, истинная, жизненно действенная главная тенденция эпохи, видит, как через все события его времени проявляется именно эта тенденция, и рассматривает коренные, решающие вопросы эпохи в целом даже тогда, когда сам считает, что говорит лишь о повседневных вопросах.
Сегодня мы знаем, что в этом и заключалось величие Маркса.
Но сегодня лишь немногие знают о том, что Ленин сделал в отношении нашей эпохи то же, что сделал Маркс в отношении развития капитализма в целом. Он неизменно видел в проблемах развития современной России (начиная от возникновения капитализма в условиях полуфеодального абсолютизма до осуществления социализма в отсталой крестьянской стране) проблемы всей эпохи. А именно вступление капитализма в свою последнюю фазу и возможность обратить в пользу пролетариата, на дело спасения человечества ставшую неизбежной на этой стадии решающую борьбу между буржуазией и пролетариатом. Подобно Марксу, Ленин никогда не «обобщал» локальный российский опыт. Напротив, взглядом гения он распознал коренную проблему нашей эпохи там и тогда, где и когда она впервые обнаружила себя,— проблему надвигающейся революции. И уже вслед за тем он понимал и делал понятными все явления, будь то российские или интернациональные, исходи из этой перспективы актуальности революции.
Ленин не был единственным, кто увидел приближение пролетарской революции. Однако Ленина отличают не только мужество, беззаветность и способность к самопожертвованию в сравнении с теми, кто теоретически провозгласил пролетарскую революцию актуальной и трусливо увильнул от нее, когда она стала практически актуальной, но и одновременная теоретическая ясность, которой не было даже у лучших, самых дальновидных и самых беззаветных революционеров среди его современников. Ибо даже они признавали актуальность пролетарской революции только в том смысле, в каком ее можно было признать еще во времена Маркса,— как коренную проблему эпохи в целом. Но они так и не смогли сделать это правильное понимание надежным ориентиром во всех текущих вопросах — политических и экономических, теоретических и тактических, агитационных и организационных. Ленин был единственным, кто совершил этот шаг по пути конкретизации марксизма, приобретающего отныне совершенно практический характер. Вот почему он является единственным теоретиком. выдвинутым по настоящее время освободительной борьбой пролетариата, такого же всемирно-исторического масштаба, как Маркс.
...Историческая задача пролетариата заключается... в том, чтобы высвободиться из идеологической общности с другими классами и на основе своеобразия своего классового положения и проистекающей из него самостоятельности своих классовых интересов обрести ясное классовое сознание. Только так он становится способен повести всех угнетенных и эксплуатируемых в буржуазном обществе на совместную борьбу против тех, кто экономически и политически господствует над ними. Объективную основу ведущей роли пролетариата составляет его положение в процессе капиталистического производства. Но представлять себе дело так, будто верное классовое сознание пролетариата, обеспечивающее его способность к руководству, может возникнуть постепенно, без каких-либо трений и зигзагов, будто идеологически пролетариат может сам собой дорасти до своего классово-революционного призвания, значило бы механически применять марксизм и, следовательно, строить себе иллюзии, совершенно оторванные от реального хода истории.
Ленин был первым—и в течение долгого времени единственным — выдающимся вождем и теоретиком, кто подошел к этой проблеме с центральной в теоретическом отношении и потому с практически решающей стороны — со стороны организации. Сегодня все уже знают о споре, который шел вокруг § 1 Устава на II съезде РСДРП в 1903 году. Эта полемика также может быть понята только исходя из противоборства двух основных воззрений относительно возможности революции, ее вероятного хода, характера и т. д. Хотя в ту пору Ленин был единственным, кто видел все эти взаимосвязи.
Организационный план большевиков выдвигает из более или менее хаотической массы всего рабочего класса группу ясно осознающих свои цели, готовых на любое самопожертвование революционеров. Не закладывается ли тем самым опасность того, что эти «профессиональные революционеры» оторвутся от реальной жизни своего класса и, отделившись от него, выродятся в заговорщическую группу, в секту? Не есть ли этот организационный план всего лишь практическое выражение того «бланкизма», который «проницательные» и «глубокомысленные» ревизионисты сумели отыскать, как они полагали, еще у Маркса? Здесь нет возможности разбирать, насколько неверен этот упрек по отношению к самому Бланки. Существа же ленинского плана организации он попросту не затрагивает уже потому, что, согласно Ленину, группа профессиональных революционеров ни на минуту не ставит перед собой задачи «сделать» революцию или же с помощью самостоятельной смелой акции увлечь за собой бездеятельную массу, чтобы поставить ее перед свершившимся фактом революции. Организационная идея Ленина исходит из факта революции, из актуальности революции. Партия, как строго централизованная организация наиболее сознательных элементов пролетариата — и не только их,— мыслится в качестве инструмента классовой борьбы, в революционный период. Нельзя, часто повторял Ленин, механически отделять политическое от организационного. И тот, кто одобряет или отвергает большевистскую партийную организацию независимо от вопроса, живем ли мы в период пролетарской революции, абсолютно не понял ее сущности.
...Пролетариат захватывает государственную власть и устанавливает свою революционную диктатуру: это означает, что осуществление социализма становится вопросом, непосредственно стоящим на повестке дня. То есть проблемой, к которой пролетариат идеологически подготовлен менее всего. Ибо так называемая «реальная политика» социал-демократии всегда относилась ко всем текущим вопросам только как к текущим—другими словами, никогда не выходя практически и конкретно за пределы буржуазного общества, именно в силу этого вновь придала социализму в глазах рабочих характер некоей утопии.
Великолепный реализм, с которым Ленин в период диктатуры пролетариата рассматривает все проблемы социализма (что вынуждены с уважением признавать даже его буржуазные и мелкобуржуазные противники), есть, таким образом, не что иное, как последовательное применение марксизма, историко-диалектического подхода к ставшим отныне актуальными проблемам социализма. В речах и работах Ленина, как, впрочем, и в трудах Маркса, можно найти очень немногое о социализме как состоянии. И напротив, куда больше о шагах, способных привести к его осуществлению. Конкретное понимание социализма—точно так же, как и он сам,— является продуктом борьбы, которая ведется за него; оно достигается только в борьбе за социализм, только в процессе и итоге этой борьбы. И любая попытка прийти к пониманию социализма вне этого диалектического взаимодействия с повседневными проблемами классовой борьбы приводит к метафизике, утопии, к чему-то чисто созерцательному, а не практическому.
Реализм Ленина, его «реальная политика» означают, следовательно, окончательную ликвидацию всяческого утопизма, означают конкретно-содержательное выполнение программы Маркса — дать теорию, ставшую практической, дать теорию практики. Ленин сделал в отношении проблемы социализма то же, что в отношении проблемы государства,— он вырвал ее из прежней метафизической изоляции, избавил ее от обуржуазивания и включил во всеобщую взаимосвязь проблем классовой борьбы. Он проверил на материале конкретной жизни исторического процесса те гениальные указания, которые дал Маркс в «Критике Готской программы» и других работах, сделал более конкретными и наполненными исторической действительностью, чем это было возможно во времена Маркса даже для такого гения, как Маркс.
Проблемы социализма являются, таким образом, проблемами экономической структуры и классовых отношений, существующих в тот момент, когда пролетариат берет в свои руки государственную власть. Они проистекают непосредственно из того положения, в котором пролетариат устанавливает свою диктатуру.
...Величие Ленина как диалектика состоит в том, что он постоянно рассматривал основные принципы диалектики, развитие производительных сил и классовую борьбу согласно их глубочайшей внутренней сущности, конкретно, без абстрактной предвзятости, но и без фетишистского искажения их поверхностными явлениями. В том, что он неизменно сводил все явления, с которыми сталкивался, к их глубинной основе: конкретным действиям конкретных (то есть классово обусловленных) индивидов, на основе их реальных классовых интересов. Именно в свете этого принципа рушится легенда о Ленине как «мудром реальном политике», как «мастере компромиссов», и перед нами предстает подлинный Ленин — последовательный созидатель марксистской диалектики.
Определяя само понятие компромисса, нужно сразу же отмести любую попытку увидеть в нем такой смысл, будто речь идет о каких-то увертках или уловках, о каких-то изощренных способах добиться неположенной выгоды. Компромисс Ленина и компромисс оппортунистов исходят из прямо противоположных предпосылок. Социал-демократическая тактика намеренно или бессознательно основывается на том, что собственно революция еще очень далека, что объективных предпосылок социальной революции еще нет, что пролетариат еще идеологически не созрел для революции, а партия и профсоюзы еще слишком слабы и т. п. и что именно поэтому пролетариат должен заключать компромиссы с буржуазией.
В противоположность этому для Ленина компромисс прямо и логично вытекает из актуальности революции. Если основной характер целой эпохи заключается в актуальности революции; если эта революция может разразиться в любой момент как в каждой отдельной стране, так и в мировом масштабе, хотя сам этот момент никогда невозможно предвидеть с точностью; если революционный характер целой эпохи проявляется в постоянно нарастающем разложении буржуазного общества, неизбежным следствием чего является беспрерывная смена и перекрещивание самых разнообразных тенденций,— то все это означает, что пролетариат может начать и осуществить свою революцию не при им самим избранных, «благоприятных» обстоятельствах, что соответственно этому любая тенденция, пусть даже и преходящая, которая может способствовать революции или по меньшей мере ослабить ее врагов, должна при всех обстоятельствах использоваться пролетариатом. Ленинская теория и тактика компромиссов является не чем иным, как логическим следствием из самой сути марксистского, диалектического понимания истории, согласно которому люди, хотя и сами творят свою историю, не могут, однако, творить ее при обстоятельствах, избираемых ими самими. Она является следствием понимания того, что история постоянно производит нечто новое; что поэтому эти исторические моменты, кратковременные скрещения тенденций никогда не повторяются в одной и той же форме, что сегодня могут быть оценены как благоприятные для революции те тенденции развития, которые завтра могут создать для нее жизненную угрозу, и наоборот.
...Те, кто усматривает в Ленине всего лишь мудрого или даже гениального «реального политика», совершенно не понимают существа его метода. Но те, кто рассчитывает найти в его решениях повсеместно применимые «рецепты» и «предписания» правильных действий, точно так же не понимают его. Ленин никогда не устанавливал «всеобщих правил», «пригодных для применения» в самых различных условиях. Его «истины» вырастают из конкретного анализа конкретной ситуации, проведенного на основе диалектического понимания истории. Из механического обобщения его указаний или решений может получиться только карикатура, некий вульгарный ленинизм. Как писал Маркс, резко порицая Лассаля за ложное применение диалектического метода, «Гегель никогда не называл диалектикой подведение массы «случаев» под общий принцип».
...Анализ политики Ленина неизменно возвращает нас к коренным вопросам диалектического метода. Вся его деятельность представляет собой последовательное применение марксистской диалектики к беспрерывно меняющимся, постоянно рождающим новое явлениям грандиозной переходной эпохи. Но поскольку диалектика — это не готовая теория, которую можно механически прикладывать к явлениям жизни, поскольку лишь в этом применении и посредством этого применения она существует как теория, диалектический метод вышел из практики Ленина более расширенным, более полным по содержанию и более развитым теоретически, чем Ленин воспринял его из наследия Маркса и Энгельса.
Вот почему совершенно справедливо говорить о ленинизме как новой фазе в развитии материалистической диалектики. Ленин не только восстановил чистоту марксистского учения после всех упрощений и искажений, к которым в течение десятилетий приводил вульгарный марксизм, но и осуществил дальнейшее развитие самого метода марксизма, конкретизировал его и сделал более зрелым. И поскольку перед коммунистами стоит задача идти вперед по пути ленинизма, то это продвижение может оказаться плодотворным лишь в том случае, если они отнесутся к Ленину так же, как сам Ленин относился к Марксу. Ленинизм означает, что теория исторического материализма еще более сблизилась с повседневной борьбой пролетариата, стала еще практичнее, чем она могла быть во времена Маркса. Поэтому традиция ленинизма может заключаться лишь в том, чтобы, оберегая его от всех искажений и извращений, сохранить эту живую и животворную, эту растущую и требующую роста функцию исторического материализма. Поэтому, повторяем мы, коммунисты должны так изучать Ленина, как Ленин изучал Маркса. Изучать так, чтобы уметь пользоваться диалектическим методом, чтобы научиться находить с помощью конкретного анализа конкретной ситуации особенное в общем и общее в особенном; в новом моменте каждой ситуации — то, что связывает его с предыдущим процессом, и в закономерности исторического процесса — постоянно возникающее новое; в целом—часть и в части—целое, в неизбежности развития — момент активного действия и в конкретном действии — связь с закономерностью исторического процесса. Ленинизм означает небывалую прежде ступень конкретного, несхематичного, немеханического, непосредственно устремленного к практике мышления. Сохранить это и есть задача ленинцев. Но в историческом процессе может сохраниться лишь то, что живет и развивается. И такое сохранение традиции ленинизма составляет сегодня первостепенную задачу каждого, кто всерьез принимает диалектический метод как оружие в классовой борьбе пролетариата.
Коммунист. 1987. № 6—7
ИЗ ПИСЬМА В РЕДАКЦИЮ «ИЗВЕСТИИ ЦИК СССР»
Оппортунисты говорят: Ленин догматически применил опыт русской революции к совершенно различным условиям Европы. Их деды в свое время говорили: Маркс обобщил условия развития английского капитализма в законы развития всего человечества. В обоих случаях оппортунисты упустили из виду одну мелочь, а именно, что Маркс и Ленин были гениями в всемирно-историческом масштабе. Как Маркс из анализа английской фабрики развил истинные законы развития капитализма вообще, так Ленин не только открыл предпосылки и возможности русской революции (роль пролетариата, отношение к крестьянству и т. д.), но вместе с тем нашел в них также основные проблемы мировой революции. Ни Маркс, ни Ленин не «обобщали» то, что имеет лишь местное значение. Оба они в микрокосме одной страны, с ясновидением истинного гения, нашли макрокосм всеобщего развития.
Политики и писатели Запада и Востока о В. И. Ленине. М, 1914. С. 58.