«СЛУЖИТЬ НЕПОСРЕДСТВЕННО НАРОДУ»
Между тем положение дел в Пензенском дворянском институте с каждым годом все более ухудшается.
Пензенские дворяне не спешат раскошелиться, чтобы поддержать свой институт материально,— взносы, которые они обязаны платить, поступают в институтскую кассу нерегулярно, а то и не поступают вовсе. В результате учебное заведение еле сводит концы с концами. Преподаватели не получают жалованья по нескольку месяцев подряд.
В обнаруженном М. Молебновым обращении директора института к пензенскому предводителю дворянства отмечается, что в течение 1862 г. институт задолжал учителю И. Н. Ульянову 107 рублей, а так как в кассе «нет ни копейки», то выплатить задолженность нечем.
Учебное дело в институте запущено донельзя. Успеваемость учеников катастрофически падает, дисциплина расшатывается.
Илья Николаевич все чаще подумывает о том, чтобы сменить место работы. В 1863 г. такая возможность ему представляется.
Здесь мы вспомним А. В. Тимофеева. Учитель и его бывший ученик вместе работают в Пензенском дворянском институте, а затем Тимофеев становится директором гимназии и дворянского института в Нижнем Новгороде.
А. В. Тимофеев зовет Илью Николаевича к себе, и летом 1863 г. он занимает должность старшего учителя математики и физики в Нижегородской гимназии.
Описание Нижегородской гимназии оставил писатель П. Д. Боборыкин в автобиографическом романе «В путь-дорогу!..»
Единственная на весь город гимназия помещалась на Благовещенской (или Верхне-Базарной) площади и представляла собой большое двухэтажное здание, выкрашенное сумрачной краской, с флюгером на крыше.
«Прямо против церкви был большой подъезд с массивными фонарными столбами, выкрашенными под бронзу; он открывался только раз в год, в день акта; боковой, ученический выходил в Острожную улицу, а директорский — на противоположной стороне, в узкий переулок. Ученический подъезд очень загрязнился; ступеньки крыльца повалились; дверь полиняла, а замка давным-давно не было... По вечерам, в хорошие ясные дни, все крыльцо облеплялось жителями кухонь и сторожевских, и шла долгая беседа: все учительские, инспекторские и директорские тайны всплывали на свет божий, и часто разговоры разрешались песнями...»
Ульяновы живут сначала в «красном флигеле» во дворе дворянского Александровского института, помещавшегося через дорогу от гимназии, на Острожной улице, а затем в самом здании гимназии.
Здесь 14 августа 1864 г. родилась старшая дочь Ульяновых — Анна, а 31 марта 1866 г.— сын Александр.
Анна Ильинична впоследствии нарисует подробную картину жизни Ульяновых в Нижнем Новгороде:
«Помню нашу казенную квартиру в коридоре здания гимназии из четырех в. ряд идущих комнат, причем лучшей была наша детская; помню кабинет отца с физическими приборами, а также и то, что одной из любимых наших игрушек был магнит и натертая сукном палочка сургуча, на которую мы поднимали мелкие бумажки. Помню площадь перед зданием гимназии с бассейном посредине, с мелькающими над ним деревянными черпалками на длинных ручках и окружающими его бочками водовозов».
Анна Ильинична вспомнит нижегородский откос — аллеи, разведенные по крутому склону к Волге. По этим аллеям Мария Александровна не раз гуляет с дочерью и маленьким Сашей. И вот однажды Саша упал и покатился вниз.
«Очень ясна перед глазами картина: мать, закрывшая от страха глаза рукой, быстро катящийся вниз по крутому зеленому склону маленький комочек, а там, на нижней дорожке, некий благодетель, поднявший и поставивший на ноги брата, воспрепятствовав ему тем совершить еще один или два рейса до следующих узеньких дорожек».
Но ярче всего запечатляются в памяти Анны Ильиничны зимние вечера, игра матери на фортепиано, которую она так любила слушать, участие Марии Александровны в играх, прогулках, во всей жизни ее детей.
«Особенно ясно запечатлелась ее игра с нами в нашем зальце и одновременно столовой на стульях, изображавших тройку и сани. Брат сидел за кучера, с увлечением помахивая кнутиком, я с мамой сзади, и она оживленно рисовала нам краткими понятными словами зимнюю дорогу, лес, дорожные встречи. Мы оба наслаждались. Ясно вставали перед глазами описываемые ею сцены. Мое детское сердчишко было переполнено чувством благодарности к матери за такую чудную игру и восхищения перед ней».
«Могу с уверенностью сказать,— утверждает Анна Ильинична,— что никакой артист в моей последующей жизни не пробудил в моей душе такого восхищения и не дал таких счастливых, поэтических минут, как эта бесхитростная игра с нами матери».
По мнению Анны Ильиничны, такое сильное впечатление, кроме присущего Марии Александровне живого воображения, объяснялось еще и тем, что она искренне входила в игру, в интересы своих детей, умела для того, чтобы доставить им радость, увлечься и сама, а не снисходила до игры.
В коридоре гимназического здания Аня и Саша встречаются со своими сверстниками — детьми других учителей, живущих тут же. Но встречи эти большей частью случайные, они не перерастают в дружбу, и Анна Ильинична впоследствии не сможет вспомнить ни своих соседей по квартире, ни совместных игр. Играют они обычно вдвоем с Сашей и, конечно, каждый раз с нетерпением ждут, когда мать освободится от домашних дел и сможет заняться ими.
У родителей же, вспоминает Анна Ильинична, составился кружок знакомых из педагогического персонала гимназии, людей, подходящих по социальному положению и развитию:
«У матери моей, от природы живого и общительного характера, были там добрые приятельницы; Можно было, уложив детей, собраться почитать, поболтать, помузицировать вместе. Получались там все новые журналы. Отец читал иногда вслух по вечерам, между прочим, печатавшуюся тогда частями «Войну и мир» Толстого».
В Нижнем Новгороде Илья Николаевич имеет возможность общаться с прогрессивными общественными деятелями, передовыми учителями. Здесь в то время работают его пензенские коллеги В. И. Захаров и В. А. Ауновский. В гимназии преподает друг Н. Г. Чернышевского по Саратову А. Ф. Мартынов, в дворянском институте — товарищ и единомышленник Н. А. Добролюбова Б. И. Сциборский. За связь с «политическими преступниками» полиция берет под наблюдение учителя гимназии Г. Г. Шапошникова.
По свидетельству воспитанника Нижегородской гимназии, впоследствии преподавателя математики и директора реального училища в Нижнем Новгороде Михаила Александровича Карякина, в его время в гимназии выделялись из числа других трое талантливых педагогов: учитель русской словесности Г. Г. Шапошников, учитель математики и физики И. Н. Ульянов и учитель истории Н. И. Виноградский.
«Илью Николаевича Ульянова,— вспоминает Карякин,— мы, гимназисты, глубоко уважали и любили. Уважали за прекрасное знание им своего предмета и за талантливое изложение его, и любили его за его неизреченную доброту и снисходительность к нашим проступкам в поведении и промахам в математике».
М. А. Карякин рисует такую картину урока по математике:
...Прозвенел звонок. В класс мелкими шагами торопливо входит Илья Николаевич и подсаживается к передней парте, на которую и кладет принесенный с собой классный журнал.
Илья Николаевич развертывает журнал и своим негромким голосом начинает вызывать учеников к классной доске. Вызовы эти, как правило, происходят в алфавитном порядке.
Знакомая с рассказом М. А. Карякина Анна Ильинична делает в этом месте следующее примечание:
«Вызов учеников обязательно по алфавиту противоречит моим воспоминаниям об указаниях отца в бытность мою помощницей учителя приходской школы. Отец говорил тогда, что спрашивать надо вразбивку. Может быть, первое время своего учительства отец поступал иначе».
Вернемся, однако, в класс Нижегородской гимназии, на урок И. И. Ульянова... — Аверкиев!
На вызов поднимается могучий Аверкиев и густым басом говорит:
— Я, Илья Николаевич, сегодня не читал.
Точно задано было не изучение пифагоровой теоремы, замечает М. А. Карякин, а пересказ какой-нибудь повести Гоголя.
На лице Ильи Николаевича появляется грустное выражение и он говорит:
— Ну вот, Аверкиев, вы опять не приготовили урока. Как же это?
Аверкиев стоит, теребит свою начинающую пробиваться бородку и упорно молчит. Видя, что Аверкиев не собирается сказать что-нибудь в свое оправдание, Илья Николаевич говорит укоризненным голосом:
— Ну, садитесь. Я вам точку поставлю, в будущий раз спрошу вас и старое, и новое.
Аверкиев садится, и опрос продолжается.
— Ну, Алексеев, вы не можете ли?
Слегка приподнявшись, как-то одним боком, Алексеев сообщает, что он тоже не может ответить.
Опять появляется грусть на лице доброго Ильи Николаевича, но дело снова благополучно кончается... точкой. Спрошенный затем Васильев приготовил урок и отвечает хорошо. Илья Николаевич успокаивается и начинает приятно улыбаться.
Однако вызванный вслед за тем Городецкий сообщает, что он «отдал геометрию в переплет и потому, естественно, не мог приготовиться к уроку».
После удовлетворительного ответа Доброзракова Илья Николаевич закрывает журнал, подходит к классной доске и начинает объяснять следующий урок. У многих ребят отлегло на душе: теперь уже не спросит.
Объясняет Илья Николаевич толково, не книжным языком, а в простых, доступных каждому, даже малоспособному ученику, выражениях.
А если попадаются трудные теоремы, Илья Николаевич обязательно сообщит, что в ближайшее воскресенье он будет в гимназии в 12 часов и для желающих может еще раз объяснить непонятное.
Как видим, вместо двоек и единиц Илья Николаевич ставит в классном журнале точки, т. е. отметки вполне безобидные, отмечает М. А. Карякин, «и только для нас с ним понятные (как знак плохого знания урока)».
«К чести учеников надо сказать, что те из них, ответы которых были обозначены в журнале точкой, редко злоупотребляли удивительной добротой Ильи Николаевича и хоть не особенно бойко, но отвечали ему на следующем уроке...»
Уважение к ученику, возведенное в педагогический принцип, «воспитание доверием», ставшее неотъемлемой составной частью учительской практики Ильи Николаевича,— всегда приносили хорошие результаты.
Свой особый взгляд имел Илья Николаевич и на экзамены.
По словам Карякина, на экзаменах Илья Николаевич всегда принимал во внимание годовые занятия. Он смотрел на экзамен, как на ненужную формальность. И тому, кто занимался в году, можно было идти спокойно на экзамен к Илье Николаевичу. Если Илья Николаевич видел, что ученик оробел, растерялся,— он двумя-тремя словами ловко направлял мысль экзаменующегося на верную дорогу... У него не было привычки сбивать ученика или, тем более, издеваться над незнающим, как то иногда позволяли себе другие педагоги.
Мы так подробно останавливаемся на воспоминаниях М. А. Карякина потому, что в них очень наглядно показано своеобразие преподавательского метода И. Н. Ульянова, вскрыты причины большой популярности его как педагога.
Поэтому нам становятся совершенно понятны выводы, к которым приходит мемуарист:
«Обаяние личности Ильи Николаевича оказывало на нас благотворное влияние. Некоторые из нас полюбили математику и впоследствии, как, например, лично я, избрали математику своей специальностью. Илья Николаевич ... понимал, что ученик — тоже маленький человек, которому „ничто человеческое не чуждо"... Когда я стал учителем, я очень часто вспоминал Илью Николаевича и нередко в каких-нибудь казусных случаях спрашивал себя:
„А как бы в этом случае поступил Илья Николаевич?"».
Такого же мнения об Илье Николаевиче как педагоге и другие воспитанники Нижегородской гимназии. Характерно, что причины своей любви к нему они объясняют ночти одними и теми же словами.
В. Корсаков:
«Любили мы ... учителя арифметики И. Н. Ульянова, доброго, мягкого и симпатичного человека». А. Садовский:
«Илья Николаевич был любим учениками за свое мягкое, доброе к нам отношение».
«Отец любил свою специальность,— говорит Анна Ильинична,— а кроме того, он был педагогом в душе, излагал талантливо и толково свои знания».
Этих качеств Ильи Николаевича не могло не заметить и учебное начальство. В отчете попечителя Казанского учебного округа об осмотрах учебных заведений за 1867/68 учебный год дается такая характеристика педагогической деятельности И. Н. Ульянова: «Ульянов, снискавший себе известность отличного педагога, по достоинству занимает принадлежащее ему место между лучшими преподавателями. Его мягкое и симпатичное обращение с воспитанниками, всегда ровный и благоразумный такт привлекают к нему учеников и заставляют охотно заниматься. Самое его преподавание отличается ясным и толковым изложением и тем терпеливым вниманием, которым он слабых и менее развитых учеников доводит до полного усвоения преподаваемого».
В Нижнем Новгороде Илья Николаевич работает одновременно в нескольких учебных заведениях.
С 22 июня 1863 г. по 31 августа 1869 г. И. Н. Ульянов — старший учитель математики и физики мужской гимназии; кроме того, с 1866 по 1869 г. он является секретарем соединенного педагогического совета этой гимназии и дворянского института.
В то же время в землемерно-таксаторских классах при мужской гимназии Илья Николаевич дает уроки планиметрии — с 1 сентября 1863 г. по 31 августа 1866 г.
Кроме того, в течение почти двух лет, с 14 октября 1863 г. по 10 сентября 1865 г., он преподает физику в Мариинском женском училище первого разряда.
Обязанности воспитателя пансиона при дворянском институте он выполняет с осени 1863 г. по 14 ноября 1864 г.
М. И. Ульянова так объясняет причину отказа Ильи Николаевича от дальнейшей работы в дворянском институте: «Отказ Ильи Николаевича от работы в институте совпал по времени с переводом Тимофеева, бывшего одновременно управляющим дворянским институтом, на должность окружного инспектора Казанского учебного округа. Перевод этот был замаскирован „повышением", но вызывался происками и „интригами" ставленника нижегородского дворянства, инспектора дворянского института Розинга... В связи с назначением Розинга директором „курс" в дворянском институте резко изменился, и, вероятно, это побудило Илью Николаевича просить об освобождении его от работы там в качестве воспитателя».
И. Н. Ульянова приглашают также к участию в комиссии педагогического комитета военной гимназии.
Сохранившиеся протоколы соединенного педагогического совета гимназии и дворянского института, которые вел И. Н. Ульянов, характеризуют его как крупнейшего прогрессивного педагога, стремящегося всячески поощрять активность учащихся, развивать их самодеятельность.
Последние годы работы Ильи Николаевича в Пензе и весь нижегородский период учительства совпали с новыми веяниями в общественной жизни.
Было отменено крепостное право. Конечно, главной причиной этого явились не личные качества «царя-освободителя», а кризис феодально-крепостнической системы, нужда в рабочей силе, которую испытывала развивающаяся промышленность, нарастающее недовольство крепостного крестьянства.
«Крестьянская реформа» была проводимой крепостниками буржуазной реформой. Это был шаг по пути превращения России в буржуазную монархию.
Революционные демократы во главе с Чернышевским не дали обмануть себя «реформой». Они требовали полного уничтожения крепостничества, призывали к крестьянской революции.
Крестьяне ответили на «реформу» восстанием в селе Бездна Казанской губернии, вооруженными выступлениями в 26 деревнях Пензенской и Тамбовской губерний. Возникают революционные организации молодежи.
«Но для людей типа мирных, культурных работников,— пишет Анна Ильинична,— открылось все же широкое поле деятельности после тисков николаевского режима, и они с жаром устремились туда. Новые суды, несравненно большая свобода печати, наконец, народное образование — все это звало к себе передовых людей того времени... Илья Николаевич был из их числа».
Ключ к пониманию Ильи Николаевича как общественного деятеля дает Н. К. Крупская.
В 1937 г. писательница Мариэтта Шагинян послала на отзыв Надежде Константиновне первый вариант своей работы о семье Ульяновых. Положительно оценивая замысел и самую рукопись, Крупская в своем письме-отзыве от 6 октября 1937 г. не согласилась с оценкой политического лица Ильи Николаевича:
«...Вы пишете: „Он не был политиком, не имел вкуса к политике, он тяготел к мирной, честной трудовой жизни, верил, что можно вести ее в любых условиях, исподволь направляя и улучшая жизнь". Сказать, что Илья Николаевич не был политиком — можно,— но данная Вами характеристика слишком смела и вряд ли соответствует истине и противоречит даже тому, что Вы пишете. А потом, в 60-е годы „политика" была не то, что в годы позднейшие».
Шагинян учла замечания и, когда ее роман «Семья Ульяновых» вышел в свет, Дмитрий Ильич в своей рецензии на это произведение полностью согласился с трактовкой в нем образа Ильи Николаевича:
«В нижегородском периоде ... вполне правильно обрисовано стремление Ильи Николаевича в Симбирск, тяга его в деревню, к крестьянству, для того, чтобы „учить его, учить, вывести его из темноты к свету". У Ильи Николаевича была глубокая вера в народ, в скрытые в нем силы».
М. И. Ульянова пишет, что «сознание необходимости работать в народе и для народа, которому надо было „заплатить долг", которого нужно было просветить и вывести из темноты, нищеты и бесправия, широко охватило все передовое мыслящее общество России в эту эпоху».
«Вся Россия,— отмечает П. А. Кропоткин в «Записках революционера»,— говорила тогда об образовании... Любимыми темами для обсуждения в прессе, в кружках просвещенных людей и даже в великосветских гостиных стало невежество народа, препятствия, которые ставились до сих пор желающим учиться, отсутствие школ в деревнях, устарелые методы преподавания и как помочь всему этому».
Именно в это время основоположник русской педагогической науки и народной школы К. Д. Ушинский создает свой главный труд «Человек как предмет воспитания». Лев Толстой открывает школы для крестьянских детей и издает педагогический журнал «Ясная Поляна». Прогрессивный педагог и методист Н. А. Корф энергично доказывает необходимость начальных земских школ. Знаменитый хирург Н. И. Пирогов, возглавляя ряд учебных округов, резко выступает против существующей системы образования, пытается улучшить постановку учебного дела, чем вызывает на себя немилость «власть предержащих».
«Илья Николаевич,— говорит М. И. Ульянова,— происходивший из „податного сословия", с ранних лет знакомый с трудностями, с которыми было связано образование для „простого" народа, человек идейный и гуманный,... не мог остаться глух к освободительному движению, к вызванной этим движением тяге к просвещению народа».
И. Н. Ульянов рассматривает просвещение народа как средство пробуждения в нем возвышенных гражданских чувств. В своей деятельности он воплощает в жизнь учение русских революционных демократов о воспитании.
Илья Николаевич — один из тех просветителей в лучшем смысле этого слова, характеристику которым в 1897 г. дал В. И. Ленин в статье «От какого наследства мы отказываемся?».
В этой статье Владимир Ильич говорит, что просветитель 60-х годов «одушевлен горячей враждой к крепостному праву и всем его порождениям в экономической, социальной и юридической области. Это первая характерная черта „просветителя"».
«Вторая характерная черта, общая всем русским просветителям,— указывает Ленин,— горячая защита просвещения, самоуправления, свободы, европейских форм жизни и вообще всесторонней европеизации России. Наконец, третья характерная черта „просветителя" это — отстаивание интересов народных масс, главным образом крестьян (которые еще не были вполне освобождены или только освобождались в эпоху просветителей), искренняя вера в то, что отмена крепостного права и его остатков принесет с собой общее благосостояние и искреннее желание содействовать этому».
Д. И. Ульянов вспоминает, что его отца мучило в Нижнем Новгороде «то, что он не служит непосредственно народу, что он считал своей главной обязанностью, своим долгом. Поэтому-то он и рвался из Нижнего и воспользовался первой возможностью, чтобы подойти вплотную к крестьянам, хотя бы в виде правительственного чиновника — инспектора народных училищ».
В разговоре с Дмитрием Ильичей А. И. Ульянова-Елизарова как-то вспомнит, что «мать, пустившая больше корни в Нижнем, сначала не могла понять, почему Илья Николаевич так рвется в Симбирск, и указывала ему, что там работа будет значительно труднее и беспокойнее».
Так это и произошло на самом деле. Но все это не могло испугать подлинного просветителя.
«...Несмотря на любовь к своему предмету,— замечает А. И. Ульянова-Елизарова,— Илья Николаевич не задумался сменить это более спокойное и до некоторой степени насиженное место — он учительствовал лет 13 — на должность инспектора народных училищ, открывшуюся тогда впервые».