ГЛАВА VIII.
«ПЕРМАНЕНТНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ» ПО ПАРВУСУ и ТРОЦКОМУ.
Из верных историко-философских обобщений Маркса Парвус и Троцкий сделали совершенно неверные выводы в области конкретной оценки движущих сил русской революции.
А так как вопрос о движущих силах русской революции был (и остается) теснейшим образом связанным с вопросом о движущих силах международной революции, то ясно, что и в этой области Парвус и Троцкий неминуемо совершали столь же крупные ошибки.
Надо твердо помнить: спор идет не только и не столько об истории. Среди товарищей иногда распространено такое представление, что вот-де все доказывают неправоту Троцкого до 1917 г., а между тем Троцкий после 1917 г. политически совершенно переродился. Зачем же возвращаться к старой, ставшей уже достоянием истории полосе?
В действительности это не так. Спор идет не только и не столько об истории. Само собой понятно, что революция 1917 г. оказала громадное влияние на каждого из ее участников, в том числе и на тов. Троцкого. Но как раз в данном-то пункте тов. Троцкий продолжает и поныне держаться того мнения, что он был прав против Ленина. Не далее, как в «Новом курсе» (1924 г.), он выступил с ясным заявлением на этот счет. Тогда же, на XIII партийном съезде, мы возразили на это, что, по нашему мнению, «в этом произведении Троцкого нет ни грана большевизма». Это наше выступление пытались изобразить как полемическое преувеличение. Думается, что теперь, после учета последней дискуссии об «Уроках Октября», все должны будут понять, что здесь не было преувеличения.
В «Новом курсе» тов. Троцкий писал:
«Что касается теории «перманентной революции», то я решительно не вижу оснований отрекаться от того, что писал по этому поводу в 1904 — 5 — 6 гг. и позже. Я и сейчас считаю, что основной ход мыслей, развивавшихся мною тогда, несравненно ближе к действительной сущности ленинизма, чем многое и многое из того, что писалось рядом большевиков того времени...
«... Идея перманентной революции полностью и целиком совпадает с основной стратегической линией большевизма. Этого можно было не видеть 18 — 15 лет тому назад. Но этого нельзя не понять и не признать теперь, когда общие формулы наполнились полнокровным историческим содержанием...1. Через теорию «перманентной революции» был прямой путь к ленинизму, в частности, к апрельским тезисам 1917 г.»2.
Итак, уже в 1923 г., в разгар дискуссии, касавшейся жгучих вопросов партийного мировоззрения, тов. Троцкий совершенно открыто, перед всем миром заявил, что он не видит абсолютно никаких оснований отрекаться от того, что было им сказано в 1904 — 05 г. по вопросу о перманентной революции.
Недавно в печати фигурировало заявление тов. Троцкого о том, что можно быть неправым в вопросе об оценке фракций большевиков и меньшевиков в прошлом, в то же время оставаясь правым против большевиков в вопросе о движущих силах революции.
В хорошо известном письме тов. Троцкого к тов. Ольминскому от 6 декабря 1921 г. эта мысль подчеркивается особенно резко:
«Считаю, что моя оценка движущих сил революции (подчеркнуто нами. Г. З.) была безусловно правильна, выводы же, какие я из нее делал в отношении обеих фракций, были безусловно неправильны»3.
Но можно ли, в самом деле, быть правым против большевиков в оценке движущих сил революции, оставаясь на почве большевизма?
Можно ли быть неправым в отношении борьбы двух фракций и остаться правым в вопросе о движущих силах революции? — По-нашему, нельзя!
Несколько ниже в том же письме тов. Троцкий утверждает, что «только благодаря тому, что большевизму удалось создать эту революционно-сколоченную организацию, оказался возможным столь быстрый поворот от революционно-демократической позиции к революционно-социалистической»4.
Не вяжется одно с другим. При чем тут «организация»? Так как большевикам удалось сколотить хорошую организацию, то... им легко было повернуть от фальшивой позиции к правильной!! Мы, конечно, сторонники хорошо сплоченной организации. Однако, если в вопросе о движущих силах революции иметь принципиально неправильную точку зрения, то тут никакая организация не поможет. Ибо прежде всего потребуется «организация» своих мозгов.
И, наконец, еще одно заявление:
«Я мог бы без труда разбить мои полемические статьи против меньшевиков и большевиков на две категории: одни — посвященные анализу внутренних сил революции, ее перспективам (теоретический польский орган Розы Люксембург, «Nene Zeit») и другие — посвященные оценке фракций русских социал-демократов, их борьбе и проч. Статьи первой категории я и сейчас мог бы дать без поправок (подчеркнуто нами. Г. З.), так как они вполне (!) и целиком (!!) совпадают с позицией нашей партии, начиная (!!!) с 17 г.»5.
Итак, мыслимо ли такое положение, когда можно быть неправым в вопросе о борьбе двух фракций большевиков и меньшевиков — и в то же время быть правым в главном, в основном: в вопросе об оценке движущих сил революции? Из сказанного выше вытекает, что такая позиция невозможна, ибо в ней кроется неразрешимое противоречие.
В предшествующих главах мы попытались достаточно наглядно отметить, что учение о движущих силах революции именно и есть один из центральных вопросов большевизма. Из-за этого-то главным образом и шел спор между большевизмом и меньшевизмом. Что сказали бы мы о человеке, который заявил бы: я согласен с Дарвиным во всем — кроме... теории происхождения видов?
Что сказали бы мы о человеке, который сказал бы: я, может быть, кое в чем ошибался в оценке фракционной борьбы между лассальянцами и эйзенахцами6, но зато Маркс ошибался... в теории классовой борьбы?
В обоих примерах заключается такое же вопиющее противоречие, как в приведенных заявлениях тов. Троцкого о том, что он был неправ в своем отношении к большевикам и меньшевикам, но оказался правым в вопросе о движущих силах русской революции.
Учение о движущих силах революции есть для ленинизма то же, что теория происхождения видов для дарвинизма или теория классовой борьбы для марксизма.
С известным правом можно сказать так: большевизм, в основном, есть учение Ленина о движущих силах революции сначала русской, а затем и мировой — и притом учение оправдавшееся. Меньшевизм, в основном, есть учение Аксельрода и Мартова о движущих силах русской революции, — только неоправдавшееся, неверное, неправильное, целиком скатившееся к точке зрения буржуазной демократии. И, наконец, «троцкизм» (или «парвусизм») в основном — есть учение Парвуса и Троцкого о движущих силах революции, — не оправдавшееся и застрявшее между большевизмом и меньшевизмом, учение «несуразно-левое» (Ленин) по форме, полуменьшевистское по существу.
Отличие второго от третьего (учения Аксельрода — Мартова от теории Троцкого и Парвуса) заключается в том, что меньшевизм, будучи неправильным, в свое время все же привлекал на свою сторону значительные слои рабочих, между тем как троцкизм, будучи тоже неверной теорией, никогда не привлекал сколько-нибудь широких слоев рабочих на свою сторону.
Вопрос о движущих силах революции не десято-степенный, не второстепенный, а первостепенный, основной вопрос. Здесь водораздел между большевизмом, меньшевизмом и троцкизмом.
* * *
Перейдем теперь к характеристике самой «теории перманентной революции» тов. Троцкого.
Где именно была она изложена наиболее точно? Наиболее важные литературные источники следующие: предисловие Парвуса к книжке Троцкого «До 9 января» (1905 г.), ряд статей в газете «Начало» (1905 г.), некоторые статьи, вошедшие в недавно переизданные сборники Троцкого «Наша революция», «1905», и затем соответствующие части в книгах самого Парвуса7, в которых он пытался подытожить одновременно и опыт русской революции, и начавшееся революционное оживление в Германии.
Что касается газеты «Начало», то она, будучи очень хлесткой и «несуразно-левой» по Форме, в теоретической области сказала очень мало своего. Никто всерьез ее не принимал, и даже меньшевики, подшучивая над ней, острили: «ну, «Начало» помчало!». Полезнее остановиться на более «солидных» теоретических источниках. Важнейшим из них является предисловие Парвуса к брошюре тов. Троцкого, написанное в 1905 году. В нем Парвус поставил вопрос значительно тоньше, нежели в позднейших произведениях и самого Парвуса и Троцкого. Но основная ошибка всех сторонников «перманентной революции» содержится уже и в этой работе Парвуса. Она заключается в неверной оценке движущих сил русской революции, в неправильном освещении соотношения классов в России, в явно неправильных выводах относительно исторической родословной русского рабочего класса. — Вот что пишет Парвус (документ этот редкий, в русской легальной печати, кажется, не существует — мы дадим поэтому обширные выписки):
«Политический радикализм в Западной Европе, как известно, опирался преимущественно на мелкую буржуазию. Это были ремесленники и вообще вся та часть буржуазии, которая была подхвачена индустриальным развитием, но в то же время оттерта классом капиталистов. Не надо забывать, что ремесленники в Западной Европе создали города, что города при их политическом господстве достигли значительного расцвета, что мастера наложили свою печать на несколько столетий европейской культуры. Правда, ко времени введения парламентарного режима могущество мастеров давно было стерто, но политическое значение имел уже самый факт существования многочисленных городов и численное господство в них среднего сословия, оспариваемое лишь развивающимся пролетариатом. По мере того как эти общественные силы растворялись в классовых противоречиях капитализма, перед демократическими партиями вставала задача: либо пристать к рабочим и стать социалистическими, либо пристать к капиталистической буржуазии и стать реакционными. В России, в докапиталистический период, города развивались более по китайскому, чем по европейскому образцу. Это были административные центры, носившие чисто чиновничий характер, без малейшего политического значения, а в экономическом отношении — торговые базары для окружающей их помещичьей и крестьянской среды. Развитие их было еще очень незначительно, когда оно было приостановлено капиталистическим процессом, который стал создавать большие города на свой образец, т.-е. фабричные города и центры мировой торговли. В результате получилось то, что в России есть капиталистическая буржуазия, но нет буржуазии промежуточной, из которой возродилась ина которой держалась политическая демократия Западной Европы (подчеркнуто нами. Г. З.). Средние слои современной капиталистической буржуазии в России, как во всей Европе, состоят из так называемых либеральных профессий: врачей, адвокатов, литераторов etc., и из общественных слоев, стоящих вне производственных отношений, а затем из технического и торгового персонала капиталистической индустрии и коммерции и примыкающих к ним отраслей промышленности, вроде страховых обществ, банков и т. п. Эти разношерстные элементы не могут иметь своей классовой программы, в силу чего их политические симпатии и антипатии беспрерывно колеблются между революционностью пролетариата и капиталистическим консерватизмом. В России к ним еще нужно прибавить элемент разночинцев — классовые и сословные отбросы дореформенной России, которых еще не успел поглотить капиталистический процесс развития.
«На этом городском населении, не прошедшем исторической школы средних веков Западной Европы, без экономической связи, без традиций в прошлом и без идеала в будущем, приходится основываться политическому радикализму в России. Не удивительно, что он ищет еще других основ»8.
Вот это и есть центральное социологическое обобщение Парвуса, которое не раз повторялось и развивалось впоследствии Троцким. Всякий, - кто читал социологические наброски Троцкого, долженствующие обосновать теорию перманентной революции, убедится, что Троцкий в основном только повторяет Парвуса.
Троцкий не раз вспоминал с благодарностью о Парвусе, как о своем учителе. Вот, например, выдержка из статьи тов. Троцкого в «Нашем Слове» от 1915 г.:
«Вместе с Парвусом мы отстаивали в «Начале» ту мысль, что русская революция является прологом социально-революционной эпохи в развитии Европы; что русская революция не может быть «доведена до конца» ни сотрудничеством пролетариата с либеральной буржуазией, ни его союзом с революционным крестьянством; что она может победить лишь как составная часть революции европейского пролетариата. И сейчас менее, чем когда бы то ни было, я вижу оснований отказываться от этого диагноза и этого прогноза, львиная доля в которых принадлежала Парвусу. «Субъективные» гимназисты могут хихикать над понятием перманентной революции, смысл которой им был так же темен, как неясен им смысл нынешней катастрофы, в которой они барахтаются с видом независимости.
«Вместе с Парвусом мы поставили первую рабочую газету на русской почве — «Русскую Газету» в Петербурге, и у него мы учились трудному искусству простые мысли выражать простыми словами. При непосредственном содействии Парвуса мы в самую глухую эпоху революции поставили в Вене рабочую газету «Правда». Вместе с Парвусом мы отказывались видеть в двух фракциях русской социал-демократии непримиримые течения социалистической теории или практики и вместе с ним мы отказались причислять себя к большевизму или меньшевизму. И сейчас, после всего идейного и политического опыта партии, я менее, чем когда бы то ни было, вижу оснований отказываться от этой более чем десятилетней традиции»9.
Итак, не подлежит ни малейшему сомнению, что «львиная доля» участия в создании теории перманентной революции, согласно заявлению самого тов. Троцкого, принадлежала Парвусу.
Прежде чем приступить к разбору самого вышеприведенного утверждения Парвуса, необходимо еще раз вспомнить то, что мы говорили выше о «перманентной революции» по Марксу. У Маркса — обобщение опыта ряда революций на Западе и намечение общей восходящей линии пролетарских революций в разрезе на десятки и десятки лет. У Маркса в зародыше — теория перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую, впоследствии развитая Лениным. У Парвуса же и, как увидим ниже, у Троцкого дело идет о другом: об оценке движущих сил революции в России — оценке, притом глубоко неправильной. Вместо того чтобы на основе точного анализа говорить о конкретном учете классовых сил данной страны, Парвус и Троцкий дали нам неверный анализ движущих сил в России и прикрыли свой неверный полуменьшевистский анализ Марксовой формулой, имеющей общее историко-философское значение.
Рассмотрим же вопрос о том, насколько правилен был конкретный анализ движущих сил русской революции, намеченный Парвусом и вслед за ним повторенный и «развитый» тов. Троцким. По Парвусу, городское население России не прошло истории средних веков Западной Европы; оно — без традиций в прошлом, без идеалов в будущем. В России, несмотря на наличие капиталистической буржуазии, нет будто бы промежуточной буржуазии, и политическому радикализму придется искать иной основы.
Да, совершенно верно, что в России ремесло не имело за собою той истории, какую оно имело в Западной Европе. Совершенно верно, что у нас отсутствует многое из типичных черт развития средневековья и что это не могло не отразиться на соотношении классов в нашей стране. Это хорошо разъяснил в ином разрезе Ленин в «Развитии капитализма» и в других своих работах.
Ну, а что же вытекает из того более или менее верно указанного факта, что ремесленники не имеют за собою в нашей стране такой длинной истории, какую они имели в Западной Европе? Да только то, что наш рабочий по своей родословной гораздо ближе к крестьянину, чем это можно сказать о западно-европейском рабочем. Как раз потому, что у нас не было такого долголетнего развития ремесла, какое мы видим в средние века на Западе, — именно поэтому и вышло так, что наш рабочий класс ближе к крестьянству. Нашего русского рабочего от крестьянина отделяет меньше поколений и ступеней. Его социальная генеалогия, таким образом, отличается от западно-европейской тем, что русский рабочий тесней связан с крестьянскими и полукрестьянскими массами.
Вот что отсюда вытекает.
Но на этом-то как раз и построена в значительной мере тактика большевизма. А между тем троцкизм ухитрился сделать выводы прямо противоположные.
Парвус и Троцкий искали своеобразия в генеалогии русского рабочего класса. Они правы, что эта генеалогия своеобразна и отличается от генеалогии западноевропейского рабочего класса. Но в какую сторону отличается? — В ту сторону, что русский рабочий «течет» более непосредственно из крестьянской среды, что у нас в 90-х гг. был целый большой слой рабочих-крестьян, что русский рабочий тысячею нитей связан с крестьянством, связан больше, чем рабочий в любой другой стране. Все это как раз потому, что развитие наше шло не так, как в Западной Европе.
Фундаментом всей «теории» перманентной революции явился неправильный вывод из того факта, что родословная нашего и западно-европейского пролетариата различна. Немудрено, что этот фундамент оказался не солиден, что он оказался построенным на песке. Вот почему вся «теоретическая» постройка троцкизма рухнула, едва только начали определяться перспективы грядущей революции и роль крестьянства в ней.
Этой близости нашего рабочего к крестьянству нашим «перманентникам» и не дано понять. А, стало быть, им не дано верно оценить роль крестьянства в русской революции.
В том же предисловии Парвус пишет:
«Классовая борьба русского пролетариата ясно определилась еще при абсолютизме. То, что помешало развитию мелко-буржуазной демократии, послужило на пользу классовой сознательности пролетариата в России: слабое развитие ремесленной формы производства. Он сразу оказался сконцентрированным на фабриках. Экономическое господство сразу предстало перед ним в своей самой совершенной форме капиталиста, чуждого производству, а государственная власть в своей самой концентрированной форме самодержавия, опирающегося исключительно на военную силу»10.
Здесь опять-таки более или менее правильно указано на своеобразное развитие ремесла у нас, на то, почему у нас рабочий сразу оказался сконцентрированным на больших фабриках. Но вторую, самую важную, сторону Парвус упустил из виду — то, что хотя рабочие и были быстро сосредоточены на больших фабриках, но свою кровную связь с крестьянством далеко не потеряли. У нас в центральной России, в нашей же Москве, 25 — 30 лет тому назад были созданы громаднейшие фабрики, куда сразу же попали большие пласты вчерашних крестьян. Очутившись в обстановке крупной централизованной промышленности, они стали проникаться пролетарской психологией. Но органическую связь с деревней рабочий не терял. Все своеобразие русского рабочего именно в том и состоит, что, в отличие от рабочих западно-европейских, зачастую выходящих из ремесленников, он тесным образом связан с крестьянством. Крестьянин, отцы и деды которого мечтали о земле и ненавидели помещика, был поставлен у фабричного станка. Из него и выработался революционер, соединивший в себе стойкость и энергию городского пролетария со стихийностью и нутряным бунтарством крестьянина, изголодавшегося по земле.
Более или менее правильно Парвус указывает тут факты, но ухитряется и здесь сделать вывод, ни в какой мере не соответствующий фактам. В России есть капиталистическая буржуазия, но нет буржуазии промежуточной! Верно ли это? Сказать так значит не понимать роли крестьянства в целом и зажиточных его прослоек в особенности: сказать так значит в сущности игнорировать крестьянство. Для «перманентников» крестьянство, действительно, не существует в революции. А если оно и удостаивается чести быть занесенным в безжизненную схему «перманентной революции», то разве для того, чтобы внести элемент «политического варварства», бесхарактерности и «политической анархии».
«Демократические элементы, — пишет Парвус там же, — останутся при рабочих. Но мы уже сказали раньше, что они в России очень слабы. Крестьяне все большими массами будут вовлечены в движение. Но они только в состоянии увеличить политическую анархию в стране и таким образом ослабить правительство, они не могут составить сомкнутой революционной армии»11.
Примерно так же, вслед за Парвусом, ставил вопрос и тов. Троцкий.
«Если отсутствие сложившихся буржуазно-индивидуалистических традиций и антипролетарских предрассудков у крестьянства и интеллигенции и поможет пролетариату стать у власти, то, с другой стороны, нужно принять во внимание, что это отсутствие предрассудков опирается не на политическое сознание, а на политическое варварство, на социальную неоформленность, примитивность, бесхарактерность. А все это такие свойства и черты, которые никоим образом не могут создать надежного базиса для последовательной активной политики пролетариата!.. Таким образом, чем определеннее и решительнее будет становиться политика пролетариата у власти, тем уже будет под ним базис, тем зыбче будет почва под его ногами (подчеркнуто нами. Г. З.). Все это крайне вероятно, даже неизбежно...»12.
Таким образом, по Троцкому выходит, что особенно после завоевания власти пролетариат будет одинок. Выходит, что в лучшем случае крестьянство может оказаться лишь случайным и ненадежным попутчиком пролетарской революции.
Итак, если крестьянин сыграет некоторую роль в революционном движении, то какую? В лучшем случае это будет увеличение «политической анархии» в стране. Само словечко «анархия» в данном сочетании чрезвычайно типичное полуменьшевистское словечко. Крестьянин в революции годится, видите ли, только для того, чтобы увеличивать элемент анархии! Парвусу и невдомек, что сам рабочий-то у нас зачастую рабочий-крестьянин, как это отметил Ленин еще в 1894 г. в «Друзьях народа».
Ленин в статье «Социал-демократия и временное революционное правительство» (март 1905 г. беспощадно критикуя брошюру Мартынова «Две диктатуры», попутно останавливается на этой коренной ошибке Парвуса и Троцкого.
Да не посетует на нас читатель за длинную цитату: в ней изумительно выпукло поставлен был вопрос о роли крестьянства в грядущей революции и об отношении к нему пролетариата.
«Неверны... положения Парвуса, что «революционное временное правительство в России будет правительством рабочей демократии», что «если социал-демократия будет во главе революционного движения русского пролетариата, то это правительство будет социал-демократическим», что социал-демократическое временное правительство «будет целостное правительство с социал-демократическим большинством». Этого не может быть, если говорить не о случайных, мимолетных эпизодах, а о сколько-нибудь длительной, сколько-нибудь способной оставить след в истории революционной диктатуре. Этого не может быть потому, что сколько-нибудь прочной (конечно, не безусловно, а относительно) может быть лишь революционная диктатура, опирающаяся на громадное большинство народа. Русский же пролетариат составляет сейчас меньшинство населения России. Стать громадным, подавляющим большинством он может лишь при соединении с массой полупролетариев, полухозяйчиков, т.-е. с массой мелкобуржуазной городской и сельской бедноты. И такой состав социального базиса возможной и желательной революционно-демократической диктатуры отразится, конечно, на составе революционного правительства, сделает неизбежным участие в нем или даже преобладание в нем самых разношерстных представителей революционной демократии. Было бы крайне вредно делать себе на этот счет какие бы то ни было иллюзии.
«Если Троцкий пишет теперь (к сожалению, рядом с Парвусом), что «свящ. Гапон мог появиться однажды», что «второму Гапону нет места», то это только увлечение фразой. Если бы в России не было места второму Гапону, то у нас не было бы места и для действительно «великой», до конца доходящей, демократической революции. Чтобы стать великой, чтобы напомнить 1789 — 1793, а не 1848 — 50-е годы, и превзойти их, она должна поднять к активной жизни, к героическим усилиям, к «основательному историческому творчеству» гигантские массы, поднять из страшной темноты, из невиданной забитости, из невероятной одичалости и беспросветной тупости. Она уже поднимает, она поднимет их, — это дело облегчает своим судорожным сопротивлением само правительство, — но, разумеется, о продуманном политическом сознании, о социал-демократическом сознании этих масс и их многочисленных «самобытных» народных и даже мужицких вожаков не может быть и речи. Они не могут теперь же, не проделав ряда революционных испытаний, стать социал-демократами не только в силу темноты (революция просвещает, повторяем, со сказочной быстротой), а потому, что их классовое положение не есть пролетарское, потому что объективная логика исторического развития ставит перед нами в настоящую минуту задачи совсем не социалистического, а демократического переворота.
«И в этом перевороте со всей энергией будет участвовать революционный пролетариат, отметая от себя жалкий хвостизм одних и революционную фразу других, внося классовую определенность и сознательность в головокружительный вихрь событий, идя неуклонно и смело вперед, не страшась революционно-демократической диктатуры, а страстно желая ее, борясь за республику и полную республиканскую свободу, за серьезные экономические реформы, чтобы создать себе действительно широкую и действительно достойную XX века арену борьбы за социализм»13.
Таким образом, активное вовлечение широких мелкобуржуазных масс (особенно крестьянства) в грядущую революцию Ленин рассматривал не как «сужение базиса» революции (Троцкий) и не как «политическую анархию» (Парвус), а как «объективную логику исторического развития», в данный момент (1905 г.) конкретно ставящую себе задачу революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства.
А как определяет сам Парвус суть своего расхождения с Лениным?
В своей книге «Россия и революция» Парвус говорит следующее:
«В чем же мы с Лениным расходимся? В том расходимся, что для него революция дело момента, который можно упустить (извольте видеть, для Ленина революция — дело момента, который можно упустить!!! Г.З.), а для меня это неотвратимый исторический процесс. Он (Ленин. Г. З.) думает, что революционное восстание создает революцию, а я полагаю, что революция делает восстание победоносным. Он ищет союзников со стороны для революционного восстания, потому что не доверяет революционной энергии пролетариата, — а я ввожу рабочих в политическую борьбу и ставлю их в политические отношения к другим партиям, чтобы проявить их революционную энергию»14. А в другом месте:
«Государственная Дума в том виде, как она теперь узаконена правительством, это — беспрерывная революция»15.
Эти две цитаты характерны. Что касается последней, тут просто игра словами. Первая цитата свидетельствует о том, что автор прикрывает свой полуменьшевизм революционной фразой. Автор явно не понимает у Ленина самого основного. «Ленин ищет союзников со стороны (!) для революционного восстания» — в этом для Парвуса весь смысл ленинской тактики. Ленин действительно искал союзника для основного класса, для пролетариата, и находил его, — но находил не в боковом кармане своей жилетки, а в глубоко-правильном анализе соотношения классов в нашей стране.
Такова «теоретическая» основа парвусизма и троцкизма. Эта «теоретическая» основа и перечеканивалась в дальнейшем на политические лозунги, как, напр., лозунг: «без царя, а правительство рабочее». Лозунг этот звучит теперь — после того, как в союзе с крестьянством через 15 лет мы завоевали советскую власть, — весьма благовидно. Без царя! — это хорошо. Правительство рабочее — еще лучше. Но если припомнить, что этот лозунг выдвинут был в 1905 г., то всякий большевик согласится, что тогда этот лозунг пешком «перепрыгивал» через крестьянство.
12 лет спустя, в 1917 г., после империалистической войны, всколыхнувшей весь мир, после Февральской революции, большевики выдвинули лозунг рабоче-крестьянского правительства. И в 1925 г., на восьмом году диктатуры пролетариата, мы повторяем этот лозунг Ленина. А «перманентники» в 1905 г. хотели нам навязать лозунг «долой царя, а правительство рабочее». А где же крестьянство? Не колет ли здесь глаза факт полного непонимания и игнорирования роли крестьянства в такой стране, как Россия? Если это не есть «перепрыгивание» через крестьянство, то что же это такое? А ведь этот лозунг последовательно вытекал из всей «теории» Парвуса и Троцкого. Если бы было верно, что у нас нет мелкой буржуазии, если бы было верно, что у нас нет корней для «политического радикализма», если бы в вопросе о крестьянстве прав был Парвус, то отсюда действительно вытекал бы отказ от большевистской тактики. Но в том-то и дело, что предпосылка неверна.
Так из совершенно неправильной оценки конкретной классовой обстановки в России, при увлечении общей, абстрактной схемой, у «перманентников» неизбежно развилась «теория», игнорирующая крестьянство, как союзника пролетариата в революционной борьбе...
* * *
Насколько эта теоретическая постановка вопроса оказалась чудовищно-неверной и схематически-надуманной, можно судить по урокам Февральской революции 1917 г.
Недаром в 1915 году Ленин со всей решительностью вновь обрушивается на «оригинальную» теорию Троцкого и на то, что «Троцкий не подумал, что если пролетариат увлечет непролетарские массы деревни на конфискацию помещичьих земель и свергнет монархию, то это и будет завершением «национальной буржуазной революции» в России, это и будет революционно-демократической диктатурой пролетариата и крестьянства!»16
Свой в корне неверный взгляд на роль крестьянства в России Троцкий логически «увязывал» со столь же неверной постановкой вопроса о соотношении между русской революцией и революцией международной и о движущих силах международной революции вообще.
В своей самой «левой» книге «Наша революция» тов. Троцкий так ставил этот вопрос:
«...Но как далеко может зайти социалистическая политика рабочего класса в хозяйственных условиях России? Можно одно сказать с уверенностью: она натолкнется на политические препятствия гораздо раньше, чем упрется в техническую отсталость страны. Без прямой государственной поддержки европейского пролетариата рабочий класс России не сможет удержаться у власти и превратить свое временное господство в длительную социалистическую диктатуру (курсив Троцкого). В этом нельзя сомневаться ни одной минуты»17.
Ошибка Троцкого не в том, что он считал русскую революцию частью международной революции, что окончательную победу социализма в нашей стране он связывал с победой международной революции. Это — азбука. Ошибка Троцкого в том, что он не знал (и не знает) пути к победе ни русской, ни международной революции. Беда Троцкого в том, что при его «тактике» мы могли бы загубить и русскую революцию и замедлить тем самым международную революцию.
Что значит «государственная поддержка европейского пролетариата»? Чтобы иметь возможность оказать «государственную поддержку» русской революции, европейскому пролетариату пришлось бы сначала... завоевать власть в Европе. Но ведь об этом, конечно, не могло быть и речи в 1905 г. и вообще до войны 1914 — 18 гг. А Троцкий «перманентную» революцию проповедывал именно в 1905 г.
Что же из этого вытекает? Да то, что Троцкий либо серьезно сам не верил ни в какую перманентную революцию в 1905 г. и говорил все это для красоты слога, либо что он проповедывал в 1905 г. «перманентную» революцию лишь с «условием», чтобы европейский пролетариат оказал нам «государственную поддержку», т.-е. Троцкий «откладывал» рабочую революцию в России до победы пролетарской революции в Европе. В этом последнем случае Троцкий выступает представителем самой шаблонной социал-демократической точки зрения: сначала пусть революцию сделают «они», а потом уже «мы» сделаем «сразу» рабочую революцию. Фактический блок Троцкого с меньшевиками в это именно время подтверждает именно вторую альтернативу.
Троцкий в те времена много писал о том, что победоносная русская революция возможна только как часть победоносной международной революции, ибо западно-европейский капитал поддерживает-де царизм займами и т. п. Зерно истины здесь было, и постольку Троцкий повторял лишь то, что говорили большевики. Но Троцкий слишком абстрактно понял эту связь русской революции с международной, слишком схематизировал эту связь, слишком механично ставил вопрос. И это именно приводило его к словесно-«левой», но совершенно абстрактной линии в безвоздушном пространстве, сочетаемой на деле с поддержкой меньшевиков.
О «государственной поддержке» со стороны европейского пролетариата в 1905 г. не могло быть и речи.
Этой государственной поддержки у нас нет еще, к сожалению, и в 1924 г. На 8-й год пролетарской диктатуры в нашей стране мы получаем еще из Англии, например, не «государственную поддержку» со стороны английского пролетариата, а... ноты Болдуина и Чемберлена. «Левая» на словах теория тов. Троцкого так легко мирилась с поддержкой на практике в течение 15 лет самого махрового меньшевизма именно потому, что эта теория была «левой» лишь на словах. Ларчик открывается очень просто.
Конкретного пути революции в нашей стране тов. Троцкий не понимал. Действительного значения крестьянства в нашей революции он не понимает и теперь.
Парвус и Троцкий считали, что, если в той или другой мере пролетариат еще сможет использовать крестьянство до завоевания власти, то уж, во всяком случае, на завтра после завоевания власти крестьянство будет первой и основной трудностью пролетарской революции, крупнейшей помехой дальнейшего развития революции.
«Именно для обеспечения своей победы пролетарскому авангарду, — пишет тов. Троцкий в 1922 г., — придется на первых же порах своего господства совершать глубочайшие вторжения не только в феодальную, но и в буржуазную собственность. При этом он придет во враждебные столкновения не только со всеми группировками буржуазии, которые поддерживали его на первых порах его революционной борьбы, но и с широкими массами крестьянства (подчеркнуто нами. Г. З.), при содействии которых он пришел к власти»18.
Вопрос о том, какую роль должно было сыграть крестьянство до завоевания власти, есть глубокой важности вопрос; он имеет теперь только историческое значение для СССР, но очень злободневное значение для всего Коминтерна. Вопрос же о том, какую роль крестьянство должно играть и будет играть после завоевания политической власти пролетариатом — этот вопрос как раз злободневен для СССР сейчас (ибо власть нами уже завоевана) и не столь злободневен пока для пролетариата остальных стран.
В своих тезисах по аграрному вопросу, принятых 2-м конгрессом Коминтерна, Ленин указывал, что взгляд на крестьянство, как на «сплошную реакционную массу», «держится в силу упорного предрассудка (связанного со всеми буржуазно-демократическими и парламентскими предрассудками), непонимания той истины, которая вполне доказана теоретическим марксизмом и подтверждена опытом пролетарской революции в России, именно: что, за исключением сельских рабочих, которые уже теперь стоят на стороне революции, разрозненное, забитое, придавленное, осужденное во всех, даже наиболее передовых странах на полуварварские условия жизни, сельское население вышеназванных трех категорий (речь идет о сельско-хозяйственном пролетариате, парцельных, трудящихся частью на своей земле, частью на отхожих промыслах крестьянах и малоземельных собственниках, не прибегающих к найму чужой рабочей силы. — Г. З.), будучи экономически, социально, культурно заинтересовано в победе социализма, только тогда сможет решительно поддержать революционный пролетариат, когда политическая власть будет последним завоевана, лишь после того, осуществится окончательная его расправа с крупными землевладельцами и капиталистами, лишь после того, как эти задавленные слои сельского пролетариата увидят на практике, что у них имеется организованный вождь и защитник, достаточно могучий и твердый для помощи и руководства их, для указания им верного пути»19.
При этом само собой разумеется, что не всегда и не везде крестьянство будет играть одинаковую роль. Общее учение Ленина о роли крестьянства в революции марксисты должны уметь применять в зависимости от условий места и времени.
Таким образом, одной из важнейших составных частей учения Ленина в вопросе о роли крестьянства в пролетарской революции является утверждение, что забитые и задавленные крестьяне с особой силой способны поддержать пролетарскую революцию как раз после завоевания власти, как раз после того, как они увидят, что у них есть твердый защитник, как раз после решительной расправы с помещиками и т. д.
Здесь опять и опять коренным образом расходятся пути троцкизма и ленинизма. Освещение этой проблемы далеко от «истпартовской» постановки вопроса; оно абсолютно злободневно. Именно сейчас вся партия в целом вплотную подошла к проблеме отношения рабочего класса к крестьянству. И вот тут-то эти перспективы рисуются совершенно различно. По Ленину выходит, что после завоевания власти, после расправы с помещиками мы получили максимальный шанс, чтобы потянуть за собою широчайшие массы крестьянства. Но Парвусу и по Троцкому — наоборот. Неправильная оценка роли крестьянства перед завоеванием власти толкнула Парвуса и Троцкого на столь же неправильную позицию в вопросе о том, как быть с крестьянством после завоевания власти.
Вот какова теория перманентной революции «по Троцкому и Парвусу». Они берут верную общую марксову формулу, вкладывают в нее неверную оценку движущих сил революции в конкретной стране (в России), делают политически ошибочные выводы относительно роли крестьянства до завоевания власти, и затем предлагают нам прямо-таки вопиюще-неправильные выводы относительно роли крестьянства после завоевания политической власти пролетариатом.
Любопытно отметить, что Троцкий в письме к тов. Ольминскому, опубликованному в 1924 году последним, пытается доказать, что Владимир Ильич, солидаризируясь с брошюрой Каутского «Движущие силы революции» в своем предисловии к ней, тем самым будто бы пришел к теории перманентной революции, иначе говоря — к Парвусу и Троцкому. Вот что писал тов. Троцкий:
«Я считал, что разногласия между обеими фракциями (меньшевиков и большевиков. Г. З.) не так глубоки и надеялся ... что самый ход революции приведет обе фракции к позиции перманентной революции и завоевания власти рабочим классом, что отчасти и произошло в 1905 году (Предисловие тов. Ленина к статье Каутского о движущих силах русской революции и вся линия газеты «Начало»)»20.
Таким образом, тов. Троцкий изображает Ленина как бы «стыдливым» или «бессознательным» перманентником. Есть ли в этом хоть капля истины? Нет, это чистейшее извращение. В своей брошюре «Движущие силы и перспективы русской революции» Каутский подошел к Ленину, а не наоборот. И именно это подчеркивал Ленин в своем предисловии к брошюре Каутского.
Вот что писал Ленин:
«Буржуазная революция, совершаемая пролетариатом и крестьянством (подчеркнуто нами. Г. З.), вопреки неустойчивости буржуазии, — это коренное положение большевистской тактики всецело подтверждено Каутским».
Где тут перманентная революция?
Как известно, брошюра Каутского была им написана в ответ на анкету Плеханова об «общем характере русской революции: буржуазная она или социал-демократическая? Как же оценивает Ленин ответ Каутского?
«Каутский, в сущности, — говорит Ленин, — ответил на плехановские вопросы тем, что отбросил плехановскую постановку вопроса!.. Это — старый шаблон, говорит Каутский. Нельзя так ставить вопроса, это не по-марксистски. Революция в России не буржуазная, ибо буржуазия не принадлежит к движущим силам теперешнего революционного движения России. И революция в России — не социалистическая, ибо она никоим образом не может привести пролетариата к единственному господству или диктатуре... Но победой теперешней революции не может быть победа только пролетариата без помощи других классов. Какой же класс является, в силу объективных условий теперешней революции, союзником пролетариата? Крестьянство: «прочная общность интересов на все время революционной борьбы существует только между пролетариатом и крестьянством)?21.
Где же тут, повторяем, теория перманентной революции, которая «перепрыгивает» через крестьянство, которая не видит «прочной общности» пролетариата и крестьянства, которая, наоборот, указывает, что победившему пролетариату придется «на первых же порах своего господства совершить глубочайшие вторжения не только в феодальную, но и в буржуазную собственность. При этом он придет во враждебные столкновения не только со всеми группировками буржуазии... но и с широкими массами крестьянства, при содействии которых он пришел к власти»22.
Насколько брошюра Каутского не имела ничего общего с парвусизмом (и троцкизмом), можно судить по следующей мысли Каутского, высказанной им в брошюре:
«На общности интересов промышленного пролетариата и крестьянства зиждется революционная сила русской социал-демократии и возможность ее победы, но она же ставит и пределы использованию этой победы...» (подчеркнуто нами. Г. З.).
Иначе говоря, Каутский допускал «самоограничение» пролетариата, возглавляющего крестьянскую революцию. А теория перманентной революции именно против этого энергичнейшим образом возражала, выставляя на вид свою р-р-революционность в сравнении с ведущей к «самоограничению» революционно-демократической диктатурой пролетариата и крестьянства.
«... Как победоносная партия, — развивал свою мысль Каутский, — она (социал-демократия) при проведении своей программы не может пойти дальше, чем позволяют интересы поддерживающего пролетариат класса»23.
«Это значит, — пишет по этому поводу Ленин, - не социалистическая диктатура пролетариата, а демократическая диктатура пролетариата и крестьянства». Иными словами, Каутский формулировал давнюю основную посылку всей тактики революционных с.-д. в отличие от оппортунистов и от «увлекающихся». Под «увлекающимися» Ленин, ясное дело, разумел парвусистов.
После всего сказанного «доброкачественность» приведенного заявления тов. Троцкого в его известном письме к тов. Ольминскому обнаруживается полностью.
После «теории» перманентной революции следует упомянуть и о практике, вытекшей из нее. Сам Парвус, основоположник этой теории, кончил очень плохо: остался в рядах германской социал-демократии и скатился до самого отъявленного социал-патриотизма — хотя в свое время знал лучшие дни, воевал против Бернштейна, сотрудничал в старой «Искре» и т. п. Но он идет в счет лишь постольку, поскольку дело касается давних лет, когда его звезда была в зените. Парвус представлял, повидимому, как раз тип того революционера, который не может перенести поражения, хотя бы такого, какое мы пережили в 1905 году, — а это было поражение из числа тех, что важней иных побед. С 1906 года намечается линяние Парвуса: он возвращается в лоно правого крыла германской социал-демократии, а в России — поддерживает меньшевизм.
Практика троцкизма достаточно охарактеризована следующими строками, написанными Лениным:
«Он (Троцкий. Г. З.) был в 1903 году меньшевиком; отошел от меньшевизма в 1904 г., вернулся к меньшевикам в 1905 г., щеголяя лишь ультра-революционной фразой; в 1906 г. опять отошел; в конце 1906 г. защищал избирательные соглашения с кадетами (т.-е. фактически опять был с меньшевиками), а весной 1907 года на Лондонском съезде говорил, что его различие от Розы Люксембург есть «скорее различие индивидуальных оттенков, чем политических направлений». Троцкий совершает плагиат сегодня из идейного багажа одной фракции, завтра — другой и поэтому объявляет себя стоящим выше обеих фракций». (Тушинские перелеты. Г. З.)
«Троцкий в теории ни в чем не согласен с ликвидаторами и отзовистами, а на практике во всем согласен с голосовцами и впередовцами»24 (т.-е. сторонниками либерального влияния на рабочий класс).
* * *
В заключение сформулируем в форме нескольких тезисов основные ошибки «теории» перманентной революции.
1. Позаимствовавши терминологию у Маркса, авторы теории «перманентной революции» неудачно пытаются применить ее в своей неверной оценке движущих сил революции в конкретной стране, в России, и вкладывают при этом в слова Маркса совершенно другое содержание, не поняв соотношения классов в нашей стране.
2. Правильно отметив тот факт, что рабочий класс складывался в России не совсем так, как в Западной Европе (в частности — вопрос о ремесленниках), авторы теории перманентной революции сделали неправильные выводы, не учтя того, что у российского рабочего класса генеалогическая связь с крестьянством особенно тесная.
3. Не поняв роли крестьянства и значения аграрной революции в такой стране, как Россия, «перманентники» в лучшем случае обрекали свою «теорию» на бесплодие, в худшем случае неизбежно отдавали ее на службу меньшевизму.
4. Отсюда у «перманентников» коренное непонимание действительных движущих сил русской революции.
5. Они обнаружили абсолютно неверный взгляд на то, что такое национальная (народная) революция по Ленину. Отсюда — метафизическое противопоставление: курс «не» на национальную революцию в России, «а» на международную.
6. Отсюда — непонимание характера Февральской революции в нашей стране и вся цепь ошибок в оценке движущих сил от Февраля к Октябрю; не поняв роли крестьянства и всего социального переплета того периода, нельзя найти ключ к объяснению причин и характера Февральской революции.
7. Не поняв роли крестьянства в России, «перескакивая» через крестьянство в крестьянской стране, троцкизм тем более не мог понять роли крестьянства в международной революции (то, что очень важно для ленинизма).
8. В силу этого же мы видим у Троцкого отсутствие должного понимания вопроса об угнетенных нациях, почти полное молчание по этому вопросу во всех его сочинениях до 1917 года. Отсюда же — непонимание борьбы между буржуазией и пролетариатом за крестьянство и угнетенные нации. Вопрос об угнетенных нациях в значительной мере есть тот же вопрос о крестьянстве, так как эти нации в большинстве состоят из крестьян.
9. Теоретически это означает непонимание перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую.
10. Параллельно с этим неверная идея единства с меньшевиками во что бы то ни стало — идея, которая в учении троцкизма играла не малую роль (так называемое примиренчество). В теории — «непрерывная революция», на практике — непрерывная проповедь единства с контр-революционным крылом социал-демократии.
11. Практически это приводило к тому, что «течение» Парвуса и Троцкого в годы революции и споров о характере ее (1904 — 1906 гг.) сближалось с рядами мелко-буржуазных «критиков» большевизма «слева», а в решающее десятилетие борьбы за вторую революцию (1907 — 1917 гг.) троцкизм уже прямо поддерживал — и организационно, и политически — меньшевиков-ликвидаторов.
12. Та же линия в эпоху империалистической войны (против раскола с.-д. из-за желания мирно завоевать с.-д. «аппарат»
13. В конце концов, троцкизм был (и в значительной мере остается) только «левым» нюансом в «европейском» (т.-е. оппортунистическом) псевдо-марксизме, коренным образом враждебном большевизму.
14. Поэтому теперь теория перманентной революции мешает большевизации всех партий в Коминтерне, в том числе и РКП, поскольку и наша партия тоже еще нуждается в большевизации.
Вопрос стоит так: или теория перманентной революции, или большевизация партий. Постановка вопроса о большевизации партий через теорию «перманентной» революции для ленинизма совершенно неприемлема и немыслима. Нельзя большевизировать немецкую, французскую, какую угодно компартию, если ей не объяснить коренных ошибок теории перманентной революции, если не заставить ее вдуматься в действительное соотношение между буржуазно-демократической революцией и социалистической, если не объяснить роли крестьянства перед завоеванием власти и после завоевания ее.
Итог: теория Парвуса и Троцкого о «перманентной революции» может претендовать на что угодно, только не на тождество (или близость) с ленинизмом.
Примечания:
1 Это утверждение плохо вяжется с письмом тов. Троцкого к пленуму ЦК и ЦКК от 15 января 1925 г., в котором он говорит, что «если мне вообще случалось после Октября возвращаться по частным поводам к формуле «перманентной революции», то только в порядке истпарта (подчеркнуто нами. Г. З.), т.-е. обращения к прошлому, а не в порядке выяснения нынешних политических задач».
2 Л. Троцкий. «Новый курс». М. 1924, г.. стр. 50 — 52.
3 «Ленин о Троцком [из истории РКП (б)]». ГИЗ. 1925 г., стр. 4.
4 Там же, стр. 4.
5 «Ленин о Троцком» [из истории РКП (б)]». «Новая Москва». 1925 г., стр. 4.
6 Лассальянцы и эйзенахцы (съезд — в городе Эйзенахе) — две бывших фракции германской с.-д. Во главе одной стояли Лассаль и Швейцер. Во главе второй — Вильгельм Либкнехт и Август Бебель. Вторая стояла ближе к марксизму. У первой были уклоны меньшевистского типа — в сторону «соглашения» с монархией и т. п.
7 «Россия и революция», «Социализм и социальная революция», "Социал-демократия и парламентаризм», «Роль профсоюзов и социал-демократии в социальной революции» и др.
8 Н. Троцкий. «До 9 января». Женева, 1905 г. Предисловие Парвуса. стр. V — VI.
9 «Наше Слово». № 15 от 14 февраля 1915 г.
l0 Н. Троцкий. «До 9 января». Предисловие Парвуса, стр. IX
11 Н. Троцкий. «До 9 января». Предисловие Парвуса, стр. X
l2 Н. Троцкий, «Наша революция», стр. 254 — 255.
13 Н. Ленин. Собр. соч., т. VI, стр. 132 — 133
14 Парвус, «Россия и революция», стр. 166.
15 Там же, стр. 223.
16 Н. Ленин. Собр. соч., т. XIII, стр.213 — 214.
17 Н. Троцкий, «Наша революция». 1906 г. Изд. Глаголева, стр. 277 — 278. На этой цитате мы подробно останавливались во время дискуссии в ст. «Большевизм или троцкизм?».
18 Л. Троцкий. «1905». Предисловие к первому изданию, стр. 4.
19 «2-й Конгресс Коммунистического Интернационала», стр. 610.
20 «Ленин о Троцком». Предисловие М. Ольминского, стр. 4.
2l Н. Ленин. Собр. соч., т. VIII. Предисловие к брошюре К. Каутского «Движущие силы и перспективы русской революции», стр. 82 — 83.
22 Л. Троцкий. «1905». Предисловие, стр. 4.
23 К. Каутский. «Ответ Г. В. Плеханову». СПБ. 1907. стр. 30 — 31.
24 Н. Ленин. Собр. соч., т. XI, ч. II. «Исторический смысл внутри партийной борьбы в России», стр. 307 — 308.