7. Последовательный материализм и вопросы культуры.
Во всех странах интеллигенция является либо худшим, либо лучшим элементом общества. То она составляет авангард борцов за прогресс и освобождение угнетаемых, то она ведет себя как самая рьяная приспешница реакции. Завися от капитализма, она сплошь и рядом бывает не в силах оказать ему ни малейшего сопротивления и, движимая своим эгоцентризмом в том же направлений, она выполняет отнюдь не возвышенные и весьма непривлекательные задачи. Притом, она чрезвычайно тщеславна и считает себя вождем человечества.
«По правде говоря», — пишет Анри Барбюс, — «литературный талант и гений, эти лучезарные исключительные явления, были почти всегда подчинены власти или предрассудкам, что одно и то же. Сэнт-Бев не без основания считает одной из характерных черт периодов расцвета классической литературы — ее контакт с власть имущими. Самые знаменитые писатели занимались исключительно освящением моды. Те из них, которые возвышались до протеста, были лишь исключением из исключений. Самые «блестящие» поэты вовсе не блистали ни общим своим развитием, ни независимостью своего характера (а первому без второго — грош цена), Правда, из их уст исходили благозвучные и патетические жалобы на варварство, безумие или глупость людей; но эти жалобы так и оставались пустым звуком, потому что они восставали против последствий, а не против причины».
Война показала, на что способны интеллигенты. Сколько профессоров, историков, писателей и художников гнались за сенсацией, славой или деньгами и, под прикрытием цензуры, окопавшись в редакциях, прославляли войну и пели хвалебные гимны бессмысленному патриотизму! В Германии появилось известное воззвание пресловутых девяносто трех профессоров и интеллигентов, доказывавших, будто Дюнкерк-Дюнкирхен — немецкий город. Во Франции самые выдающиеся члены Сорбонны, обычно столь скептически настроенные историки, считали «Матэн» и «Тан» новой библией и сборником непреложных истин; расположившись лагерем среди толстых, пыльных фолиантов своих трудов, они вопили в один голос: на Берлин, на Берлин!
Таких людей Ленин презирает, с такими людьми он ведет, неутомимую, беспощадную борьбу.
Равным образом, он направляет ядовитые стрелы своей политики против тех, кто лицемерно выдает себя за защитника дела народа и революции, а в сущности является пособником контр-революции, как и на тех, кто когда-то боролся с ним рука об руку, а затем перешел в стан контр-революции. Таково его отношение к Струве, Мартовым, Плехановым, Каутским и вождям Второго Интернационала.
Но зато он выражал свою глубокую признательность тем интеллигентам, которые посвящают все свое время, все свои знания, все свои силы делу освобождения порабощенных народов.
Прежде всего, он ведет упорную борьбу против той части интеллигенции, к которой относятся философы, метафизики, моралисты, идеалисты, виртуозы мысли, акробаты духа, торговцы, продающие дешевые утешения, шарлатаны, сбывающие псевдонаучные истины, разносчики, подсовывающие высокопарные и путаные теории; сюда не относятся, разумеется, те люди, которых в восемнадцатом веке называли «философами», — передовые и бесстрашные умы, напрягавшие все свои усилия к тому, чтобы разоблачить ядовитую сущность религии и ее суррогатов. Ленин, напротив, призывает русских революционеров вдохновиться методами энциклопедистов, которые сумели дезинфицировать народ и найти самое лучшее предохранительное средство для уничтожения бациллы религии.
Ленин безжалостно критикует необъятные томы бессодержательных и педантичных трудов, которыми завалены столы рабочих кабинетов фальсификаторов истории и последовательных извратителей жизни и фактов. Он вскрывает их систему, которая нередко является лишь лживой терминологией или плохим жаргоном, придуманным для успокоения нервов.
Все эти Фулье, Бергсоны, Ферреро, Бердяевы, Штейнеры и Шпенглеры, все эти — лжеученые и книжники, строят свои философские системы на антиматериалистическом понимании истории, являющемся ключом к тайникам империализма и капитализма. В то время, когда Ленин посвятил целый труд философам и метафизикам (их в свое время порядком разнес материалист Раблэ), их возглавляли Мах, Авенариус и Ренувьэ. Они были подонками мысли, но прикидывались материалистами.
Некоторые большевистские и другие революционные интеллигенты, разочарованные и выбитые из колеи ходом событий, увлеклись философией и воспылали любовью к схоластическому идеализму, составляющему прямую противоположность марксизму. Эти люди (Богданов, Базаров, Луначарский, Берман, Юшкевич, и др.) придерживались различных политических взглядов, но их объединяла общая им всем философская точка зрения. «Может быть, мы и заблуждаемся, но мы ищем», — признается Луначарский, который весьма последовательно дошел до фидеизма. Ленин считал такую ориентацию. противоречащей марксизму и крайне вредной для революционного движения. Поэтому он ответил на нее объемистым трудом «Материализм и эмпириокритицизм», в котором он разоблачает «философию» Маха и Авенариуса и их русских и французских единомышленников; в этом отношении он находился как бы в полном согласии с Дидро, который тоже в свое время вел борьбу против религии и идеализма, а также с Карлом Марксом и Энгельсом. Берман заявил, что диалектика Энгельса заражена мистицизмом, и все стали слишком уж много толковать о какой-то новой философии, о каком-то новом позитивизме. Впоследствии, в 1920 году, Ленин опубликовал в слегка переработанном виде свои «Критические заметки об одной реакционной философии»; он присоединил к ним статью Невского, который, анализируя новейшие труды Богданова, доказывает реакционность его рассуждений «о пролетарской культуре».
В своей полемике против философов Ленин применяет тот же метод и так же едко высмеивает их, как и в своей борьбе против меньшевистских ликвидаторов, реформистов и социал-патриотов. Если Каутский — ренегат, то эти философы — классовые враги, и он и обращается с ними, как с таковыми. Цитируя статью, появившуюся в «Журнале научной философии», Ленин пишет: «Читатель, вероятно, негодует на нас за то, что мы так долго цитируем эту невероятно пошлую галиматью, это квази-ученое шутовство в костюме терминологии Авенариуса. Но: «Wer den Feind will verstehn, muss in Feindes Lande geh’n» — кто желает знать врага, тот должен побывать во вражеской стране. А философский журнал Р. Авенариуса — настоящая вражеская страна для марксистов. И мы приглашаем читателя преодолеть на минуту законное отвращение к клоунам буржуазной науки и проанализировать аргументацию ученика и сотрудника Авенариуса»1.
В конце концов он без обиняков заявляет, что наука Маха имеет для истинной науки такое же значение, какое имел поцелуй Иуды для Христа.
Философия, несомненно, стремится заменить собою религию, стать новой религией для духовных калек, неспособных двигаться без костылей. Если поскоблить разные философские системы, то ниже неминуемо обнаружится толстый слой религиозного идеализма. Те же, кто управляет ныне общей массой трудящихся и народов, заинтересованы в том, чтобы этот религиозный идеализм был в почете и получил широкое распространение; ибо, подобно религии, философия и мораль являются устоями капиталистического строя. Сколько вреда причинил бергсонизм!
Пример «высокой нравственности» своей философии дал Бергсон своим ученикам в 1914 году, когда он одобрил мировую войну, как войну во имя справедливости и цивилизации, когда он произносил бессмысленные империалистские речи и отправился в Соединенные Штаты, чтобы вести там переговоры по чисто финансовым вопросам и защищать интересы империалистского французского правительства.
Один из учеников Бергсона — Жан Ришар Блох, издававший до войны журнал, весьма далекий от марксизма, но зато насквозь пропитанный бергсоновским идеализмом: «Журнал революционной философии», — заявил несколько месяцев тому назад, в июле 1922 года, в одном из номеров, посвященном русской революции, что он остался верен духу «добровольцев Великой Революции», и при этом добавил:
«Я принадлежу к тем, кто при оценке всех опасностей, угрожавших развитию цивилизации, придерживался мнения, что ни одна из них не сравнялась бы с опасностью военной гегемонии Пруссии в Европе.
«Я и до сих пор еще уверен, что это мнение было правильно.
«(Многие из наших друзей забывают, что они тоже так думали, и многие затрудняются объяснить себе свой прежний взгляд и оправдать его.)
«Я все еще убежден, что победа Германии привела бы к тому, что для двухсот миллионов человеческих существ наступил бы век истреблений, заговоров, террора и восстаний, проникнутых губительным духом националистической экзальтации, — зрелище на-ряду с которым совершенно померкли бы все насилия, национализм и несправедливости Антанты, как бы велики они ни были».
Мы цитируем эти строки, потому что их автор считает себя большевиком и, несомненно, ленинцем чистой воды. Это доказывает, до чего докатилась принципиальная неразбериха среди интеллигенции, в особенности во Франции, где так много «социалистов», проповедующих своеобразную смесь руссоизма, прудонизма, бергсонизма, баррэсизма, толстовства и ромэн-ролланизма с некоторой долей марксизма.
Такое же непонимание, какое интеллигенты обнаружили во время войны, они проявили и по отношению к большевизму. Французские интеллигенты — что можно о них сказать Реми де Гормон омрачил блеск своего ума нелепым утверждением, будто немцы самые ужасные варвары, гунны; романист Рони-старший, чрезвычайно гордящийся своей научной образованностью и написавший обширную статью о теории относительности, поместил в «Pays» (Страна), — прежнем органе стыдливых пацифистов, красою и гордостью которых являлся бывший марксист Жан Лонгэ, — статью о Ленине, где преспокойно заявляет: «Если бы восторжествовал ленинизм, то было бы почти невозможно спасти Россию. Века разрушений, кровавой анархии, братоубийственной борьбы и дикого произвола палачей стали бы сменяться один за другим, толкая славянский мир в объятия беспощадной реакции и неизбежных цепей тевтонского рабства...»
Сколько таких, как Рони и Жан Ришар Блох, приходится на одного Анри Барбюса!
Как прав был Ленин, когда он вел борьбу против эгоцентристских и сумбурных интеллигентов! При всех обстоятельствах он оставался последовательным материалистом и считал важной задачей выявлять отклонения от марксизма, будь то в области чистой политики или в области «философии».
Философия и исторический идеализм содержатся в программах школьного преподавания, — вот почему они представляются столь опасными такому решительному и последовательному материалисту, как Ленин. «Старая школа была школой учебы, она заставляла людей усваивать массу ненужных, лишних, мертвых знаний, которые забивали голову и превращали молодое поколение в подогнанных под общий ранжир чиновников»2.
«Но», — добавляет Ленин, — «делать отсюда вывод, что можно быть коммунистом, не усвоив весь драгоценный клад накопленных человечеством знаний, значило бы совершать огромную ошибку. Пролетарская культура, революционная культура, «не является выдумкой людей, которые называют себя специалистами по пролетарской культуре»3.
Пролетарская культура, это — общий итог знаний, приобретенных человечеством и под игом феодализма, и при господстве капитализма. Это понимал уже Маркс, когда приступил к созданию своего «Капитала»; он сперва ознакомился со всеми данными науками, проверил их, а затем подверг их своей критике.
Далее Ленин говорит:
«Мы не должны брать из старой школы того, что обременяло память молодого человека безмерным количеством знаний, на девять десятых ненужных и на одну десятую искаженных; но это не значит, что мы можем ограничиться коммунистическими выводами и заучить только коммунистические лозунги»4...
«Если коммунист вздумал бы хвастаться коммунизмом на основании полученных им готовых выводов, не производя серьезнейшей, труднейшей большой работы, не разобравшись в фактах, к которым он обязан критически отнестись, такой коммунист был бы очень печален. Такое верхоглядство было бы решительным образом губительно. Если я знаю, что знаю мало, я добьюсь того, чтобы знать больше; но если человек будет говорить, что он коммунист и что ему и знать ничего не надо прочного, то ничего похожего на коммуниста из него не выйдет»5.
На место голой тренировки памяти и сумбурного, бесконтрольного, систематического нагромождения знаний, как это практикуется в нынешних школах, «мы ставим сознательную дисциплину рабочих и крестьян, которые соединяют с ненавистью к старому обществу «решимость, уменье и готовность объединить и организовать силы для борьбы с ним; мы хотим из воли миллионов и сотен миллионов, разрозненных, раздробленных, разбросанных на протяжении громадной страны, создать единую волю, ибо без единой воли мы будем разбиты неминуемо. Без этого сплочения, без этой сознательной дисциплины рабочих и крестьян наше дело безнадежно»6.
Программа молодежи есть нечто большее, чем отрицательная программа, которая состояла бы только из критики буржуазии и стремления к свержению ее. Здесь дело идет о том, чтобы строить, создавать, организовывать. «Пред вами задача строительства, и вы ее сможете решить, только овладев всем современным знанием, сумев превратить коммунизм из готовых заученных формул, советов, рецептов, предписаний и программ в то живое, что объединяет нашу непосредственную работу, превратить коммунизм в руководство для вашей практической работы»7.
Ленин ставит вопрос, существует ли марксистская, материалистическая, коммунистическая мораль. Он отвечает на этот вопрос утвердительно. Но тут дело идет совсем об ином, а не об этике, основанной на религиозных заповедях или опирающейся на философские моральные положения. Новая этика вытекает из марксистских воззрений и учитывает только революционные интересы трудящихся. Низвергнуть царя, прогнать помещиков, экспроприировать капиталистов — это были сравнительно несложные задачи, но «уничтожить классы несравненно труднее». «Надо, чтобы работали по одному общему плану, на общей земле, на общих фабриках и заводах и по общему распорядку»8. На этом фундаменте будут покоиться коммунистический строй, коммунистическая семья, коммунистическая ячейка. Коммунистическое общество будет подавлять инстинкт собственности, являющийся источником буржуазной морали. Подавление этого инстинкта совершенно изменяет индивидуальную психологию и создает твердую коллективистическую мораль и этику, вытекающую из отношений, существующих между отдельными людьми в обществе, основанном исключительно на труде и на общности имущества.
В октябре 1920 г., в своей речи на Всероссийском Съезде Коммунистического Союза Молодежи, Ленин сказал следующее:
«Тому поколению, представителям которого теперь около 50 лет, нельзя рассчитывать, что оно увидит коммунистическое общество. До тех пор это поколение перемрет.
«А то поколение, которому сейчас 15 лет, оно и увидит коммунистическое общество, и само будет строить это общество.
«И оно должно знать, что вся задача его жизни есть строительство этого общества.
«В старом обществе труд велся отдельной семьей, и никто не соединял его, кроме помещиков и капиталистов, угнетавших массы народа. Мы должны всякий труд, как бы он ни был грязен и труден, построить так, чтобы каждый рабочий и крестьянин смотрел на себя так: я — часть великой армии свободного труда и сумею сам построить свою жизнь без помещиков и капиталистов, сумею установить коммунистический порядок»9.
Профессор Бертран Рессель, который, совершив основательное путешествие по России, еще более укрепился в своих индивидуалистических воззрениях, установил различие между французской и русской революцией: «Это несходство определяется тем различием, которое существует между Марксом и Руссо; сентиментальный и мягкий Руссо обращался к чувству и сглаживал все острые моменты; последовательный, как Гегель, преисполненный интеллектуального самосознания Маркс ссылался на историческую необходимость и техническое развитие промышленности, изображая человеческие существа в виде каких-то игрушек, находящихся во власти всемогущих материальных сил. Большевизм объединяет характерные элементы французской революции с элементами пробуждения ислама: в результате получается нечто совершенно новое, доступное пониманию только исключительно настойчивого и пылкого воображения».
И, несмотря на свои оговорки, этот типично антимарксистский ученый, рассуждая о двух цивилизациях, из которых одна основана на собственности, индивидуализме и идеализме, а другая на труде, коллективизме и материализме, — отказывается: от своего скептицизма и не может удержаться от следующего признания:
«Я верю, что коммунизм необходим для мира, и что геройство России направило надежды человечества на правильный путь, — путь осуществления коммунизма в будущем. Если даже рассматривать большевизм, как грандиозную попытку, без которой конечная победа была бы едва ли возможна, то и тогда он заслуживает одобрения и восхищения всех сторонников прогресса».
Примечания:
1 Ленин. «Материализм и эмпириокритицизм». Собр. сочин., т. X, стр. 268.
2 Н. Ленин. «Задачи Союза Молодежи». Собр. сочил., т. XVII. стр. 316.
3 Там же, стр. 317.
4 Там же, стр. 317.
5 Там же, стр, 318.
6 Там же, стр. 318.
7 Там же, стр. 320.
8 Там же, стр. 322.
9 Там же, стр. 328 и след.