II
РУКОВОДЯЩИЕ ИДЕИ, ТВОРЧЕСТВО, ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ.
1. Единство учения и дела.
Существует ходячее мнение, будто русская революция и, в особенности, октябрьская революция — этот второй этап революции — представляет собой специфически русское явление: только в России могли зародиться и получить дальнейшее развитие подобные события; положение вещей в России коренным образом отличалось от тех условий, в которых находятся другие европейские государства; с другой стороны, только в России существуют Ленины и Троцкие. Буржуа и коммунисты нередко единодушны в этом вопросе и выражают по этому поводу такое же удивление, как люди, пожимающие плечами при мысли о том, что такие маленькие государства, как Норвегия и Бельгия могли стать родиной Ибсена и Верхарна, а столь «прозаическая» страна, как Америка, могла создать Уота Уитмэна.
Совершенно, верно, что в России условия для развития революции были благоприятны, но столь же бесспорно и то, что там существовала партия, которая сумела превосходно использовать эти условия. И в западно-европейских государствах, например, в Германии, Франции, Италии, обстановка временами была более или менее революционная, но в решительный момент там не нашлось ни партии, ни людей, которых требовали чрезвычайные обстоятельства.
Неужели Россия — какое-то сказочное государство, единственное государство, в котором родятся великие истинные революционеры, подобно тому, как Италия — та волшебная страна, «где апельсины зреют»? Конечно, нет! Но с 1903 г. там работает партия, опирающаяся на ясную, твердую и радикальную программу, — партия, спаянная железной дисциплиной. «Только история большевизма», — говорит Ленин, — «за весь период его существования может удовлетворительно объяснить, почему он мог выработать и удержать при самых трудных условиях железную дисциплину, необходимую для победы пролетариата». И далее: «Эти условия, с другой стороны, не могут возникнуть сразу. Они вырабатываются лишь долгим трудом, тяжелым опытом, но их выработка облегчается правильной революционной теорией, которая, в свою очередь, не является догмой, а окончательно складывается лишь в тесной связи с практикой действительно массового и действительно революционного движения»1. История жизни Ленина сливается с историей коммунистической партии. Как здесь, так и там проявляется то же единство, то же прямолинейное движение, та же стальная твердость. Программа не меняется, но, на основании фактов и разнообразных условий текущего момента, вырабатывается чрезвычайно гибкая тактика; только поверхностные люди, ограничивающиеся бесплодными философскими рассуждениями, могут считать эту тактику противоречивой.
Взгляды Ленина на аграрный вопрос, на участие в парламенте, на Советы, на Учредительное Собрание, на тактику III Интернационала опираются не только на твердую научную теорию, но и на беспощадную оценку фактов. Цель — единая и определенная, но средства различные, в зависимости от соотношения сил, от экономического и политического положения, психологического состояния масс и т. д. Во время империалистической войны Ленин стоял за «расколы во что бы то ни стало». В виду того, что II Интернационал потерпел позорный крах, возникла необходимость создать в каждой из воюющих стран специфически революционные, состоящие из безусловно надежных, действительно «интернационалистских» элементов партии и группы, вокруг которых могли бы сплотиться массы. Некоторым анархистам и антипарламентским синдикалистам, принадлежавшим впрочем к числу искренних революционеров, Ленин отдавал предпочтение перед ренегатами марксизма и научного социализма.
«Те социалисты», — говорит Ленин, — «которые во время войны 1914 — 1918 г.г. не поняли, что это война преступная, реакционная, грабительская, империалистическая с обеих сторон, суть социал-шовинисты, т.-е. социалисты на словах, шовинисты на деле; друзья рабочего класса на словах, а на деле лакеи «своей» национальной буржуазии, помогающие ей обманывать народ, изображая «национальной», «освободительной», «оборонительной», «справедливой» и т. и. войну между английской и германской группой империалистов-хищников, равно грязных, корыстных, кровавых, преступных, реакционных»2.
В другом своем труде Ленин разъясняет:
«До войны казалось, что главное разделение в рабочем движении, это — деление на социалистов и анархистов. Это не только казалось, но и было так. В продолжительную эпоху до империалистической войны и революции объективно революционного положения в громадном большинстве европейских стран не было. Задача состояла в том, чтобы использовать эту медленную работу для революционной подготовки. Социалисты начали это дело, анархисты не понимали этой задачи. Война создала революционное положение, и это старое деление оказалось изживающим себя. С одной стороны, верхушки социализма и анархизма сделались шовинистами и показали, что значит защищать своих буржуазных разбойников против других грабителей буржуазии, из-за которых война погубила миллионы людей. С другой стороны, в низах старых партий зародились новые течения — против войны, против империализма, за социальную революцию. Таким образом, глубочайший кризис создался из-за войны, и анархисты и социалисты раскололись потому, что верхушки парламентских вождей социалистов оказались на фланге шовинистов, а в низах все растущее меньшинство отходило от них и стало переходить на сторону революции. Таким образом, рабочее движение всех стран пошло по новой линии, не по линии анархистов и социалистов, а по линии, способной привести к диктатуре пролетариата. Этот раскол во всем мире наметился и начался еще до существования III Интернационала»3.
Плеханов, так же тенденциозно, как и Каутский, использовал то, что когда-то писали об анархистах Карл Маркс и Энгельс; но условия были уже иные. Маркс и Энгельс боролись против Бакунина и прудонистов, которые своим непониманием фактов и своим враждебным отношением к авторитетам содействовали разложению I Интернационала.
«Обычная критика анархизма у социал-демократов», — пишет Ленин в своем труде «Государство и Революция», — «сводилась к чистейшей мещанской пошлости: «мы-де признаем государство, а анархисты — нет». Конечно, такая пошлость не может не отталкивать сколько-нибудь мыслящих и революционных рабочих»4.
Ленин неоднократно заявлял, что если анархистские учения нашли столько сторонников среди революционных элементов, то это является результатом недоразумения, следствием оппортунизма социалистических партий и их жалкой реформистской практики.
И как только III Коммунистический Интернационал был окончательно основан и получил достаточно широкое распространение, Ленин стал нападать на анархистов и некоторых левых коммунистов, ничему не научившихся и защищающих отставшую от хода событий точку зрения. Он делал это с той же суровостью, с той же неумолимой иронией, с какой он постоянно выступал против оппортунистов, меньшевиков и всех ренегатов марксизма.
Едва только массовому движению начинает грозить опасность со стороны какого-нибудь течения, не считающегося с действительностью, Ленин немедленно вступает с ним в борьбу не на жизнь, а на смерть. Для него парламентаризм только крайнее средство; однако, при известных обстоятельствах его надо использовать, причем парламентская трибуна должна быть превращена в орудие революции. Еще в 1908 г. Ленин стал в совершенно определенную оппозицию к левым большевикам, которые категорически высказывались против участия в крайне реакционной Думе; некоторые из них были даже исключены; впрочем, впоследствии они вновь были приняты в коммунистическую партию. В настоящее время во всех странах большинство рабочих принадлежит к старым профсоюзам; поэтому, именно в гуще этих профсоюзов должен вести борьбу последовательный революционер.
«Воздержание» является с точки зрения Ленина только выражением боязни борьбы. Зрелое размышление приводит к выводу, что все должно быть подчинено действие масс. Антипарламентариям и сторонникам раскола в профсоюзах Ленин заявляет:
«Вы по-детски испугались маленькой трудности, которая предстоит вам сегодня, не понимая, что завтра и послезавтра вам придется все же научиться, доучиться преодолевать те же трудности в размерах, неизмеримо более значительных»5.
В своем прощальном письме к швейцарским рабочим и в статьях, написанных для «Правды» в период от мартовской революции до октябрьской, Ленин отстаивает мысль о революционной войне против мирового империализма. Но, учитывая реальную ситуацию, размеры революционного движения в Германии, состояние русской армии и экономическое положение России, он на некоторое время отделяется от Троцкого и «левых коммунистов» и твердо высказывается за немедленный и безусловный мир. С его доводами соглашается В. Ц. И. К., поручающий своим срочно командированным представителям в Брест-Литовск подписать условия этого «несчастного мира».
Ленин — поразительный реалист, «гениальный оппортунист», как его назвал Луначарский, употребив это слово, разумеется, не в обычном, отрицательном смысле.
«У Ленина», — говорит Луначарский, — «обнаружилась чрезвычайная политическая чуткость. Он имеет в себе черты гениального оппортунизма, т.-е. такого оппортунизма, который считается с особым моментом и умеет использовать его в целях общей, всегда революционной линии. Эти черты действительно были и у Дантона, и у Кромвеля»6.
Ленин считает, что «отрицать компромиссы «принципиально», отрицать всякую допустимость компромиссов вообще, каких бы то ни было, есть ребячество, которое трудно даже взять всерьез. Политик, желающий быть полезным революционному пролетариату, должен уметь выделять конкретные случаи именно таких компромиссов, которые недопустимы, которые содержат в себе измену и оппортунизм, и направлять всю силу критики, все острие беспощадного разоблачения и непримиримой войны против этих конкретных компромиссов»7.
Есть компромиссы и компромиссы. «Нужно уметь анализировать обстановку и конкретные условия каждого компромисса или каждой разновидности компромиссов»8.
Характер его подхода к рабочему движению; методы, с помощью которых он изучил психологию рабочих и знакомился с нуждами трудящихся; тактика, которую он применял для того, чтобы сплотить рабочих и побудить их к точному формулированию своих экономических требований и согласованию последних с политической революционной программой, — все это раскрывает перед нами гениальную интуицию и реализм Ленина как политического деятеля.
Никто лучше его не провел в жизнь политического движения пролетариата, которое Карл Маркс определяет следующим образом:
«Политическое движение рабочего класса имеет, разумеется, своей конечной целью завоевание политической власти самим рабочим классом, и поэтому, очевидно, необходима предшествующая организация рабочего класса на известной ступени его развития, возникающая сама собой на почве его экономической борьбы.
«Но, с другой стороны, всякое движение, которым рабочий класс противопоставляет себя, как класс, господствующим классам, и таким образом стремится победить их силой внешнего давления, — является политическим движением. Например, попытка добиться от некоторых капиталистов на какой-либо фабрике или в какой-либо корпорации сокращения рабочего времени является чисто экономическим движением. Наоборот, движение, направленное на то, чтобы добиться установления в законодательном порядке восьмичасового рабочего дня, есть политическое движение. Так из отдельных экономических движений рабочих вырастает всегда политическое, т.-е. классовое движение, стремящееся в общей форме обеспечить торжество классовым интересам рабочих...
«Если рабочий класс еще не обладает достаточно развитой организацией, чтобы предпринять решительный поход против политической власти правящих классов, то его следует вызвать на это систематической пропагандой против господствующих классов. Иначе он является только игрушкой в их руках, как это доказало движение 4 сентября во Франции и до известной степени доказывает игра, которая сейчас еще удается в Англии господам Гладстону и К0»9.
В течение своей долгой плодотворной жизни Ленин ни на секунду не утратил ни ясности и прямолинейности своих мыслей, ни четкого представления о действии масс; это вселяло в него такую глубокую уверенность и непоколебимость, что он не боялся оставаться в решительные минуты одиноким как в Интернационале, так и в своей собственной партии. Фактическое единство движения он ставил выше единства партии.
В чем же заключался источник этой изумительной уверенности, мощной определенности и необычайной твердости? Ответ ясен: в революционном марксизме.
Примечание:
1 Н. Ленин. «Детская болезнь «левизны» в коммунизме». Собр. сочин., т. ХVII, стр. 118 и след.
2 В. Ленин. «О задачах III Интернационала», Собр. сочин., т. XVI, стр. 272 и след.
3 Н. Ленин. Речь 6 марта 1920 г. в годовщину основания Коммунистического Интернационала. Собр. сочин., т. XVII, стр. 42.
4 Н. Ленин. «Государство и Революция». Собр. сочин., т. XIV, ч. II, стр. 34.
5 Н. Ленин. «Детская болезнь «левизны» в коммунизме». Собр. сочин., т. XVII, стр. 196.
6 А. В. Луначарский. «Великий переворот», стр. 70.
7 Н. Ленин. «Детская болезнь «левизны» в коммунизме». Собр. сочин., т. XVII, стр. 129.
8 Там же, стр. 130.
9 Письмо Карла Маркса к Вольте.