МИРЗА МУХАММЕД ЯФТАЛИ
РОССИЯ ПОШЛА ПО ПУТИ ПРОГРЕССА
…В то время, когда в Москве в 1921 году организовывалось афганское посольство, по всей Советской стране бушевало пламя революции и Московская область почти полностью находилась во вражеском окружении.
С одной стороны, польские войска подошли к городу Смоленску, с другой — генерал Деникин, Врангель, Махно, Петлюра и атаман Семенов вели боевые действия против Красной Армии, и страна находилась в тяжелом положении. Но в результате стойкости и благоразумных действий великого вождя Советского государства Ленина, несмотря на голод и холод, отсутствие необходимых средств и напряженность общего положения, борьба закончилась успешно. Жизнь страны вошла в нормальное русло. Россия пошла по пути прогресса.
Поскольку я имел письмо от афганского правительства на имя г-на Ленина, я был принят им в Кремле весной 1921 года. Встреча с г-ном Лениным оставила в моей памяти замечательные воспоминания. Я очень хорошо помню, что Ленин тогда высказался о необходимости улучшения положения народов Востока. Он говорил, что нужно оказывать помощь и поддержку угнетенным народам Востока. Высказывания г-на Ленина ясно свидетельствовали о его желании, чтобы народы Востока освободились от колониального ига и обрели свою независимость. Часть нашей беседы касалась вопросов укрепления недавно установившихся отношений между Афганистаном и Советским Союзом.
Словом, мысли г-на Ленина в отношении народов Востока были благородными. Несмотря на долгие годы, прошедшие с этого времени, яркие впечатления от встречи с г-ном Лениным живы в моей памяти.
Журнал «Международная жизнь» № 11, 1957 г
ВИЛЬГЕЛЬМ КЁНЕН
МОИ ВСТРЕЧИ С ЛЕНИНЫМ1
В ГОСТЯХ У ЛЕНИНА
Ни до нашего отъезда из Германии, ни во время путешествия по бурному Балтийскому морю мы не представляли себе, что ожидает нас в Петрограде. Мы не знали, что, когда мы приближались к берегу, часть делегатов проходившего в марте 1921 года в Москве X съезда РКП (б) стала во главе лучших и доблестнейших сынов русского рабочего класса, которые двинулись ускоренным маршем на север, где прижатые к стене остатки контрреволюционеров снова готовили наступление на молодую республику из морской крепости близ Петрограда. Мы не знали, что, когда мы спускались на берег, поглощенные мыслями о судьбе нашей родины и партии, рабочие, крестьяне и матросы первого в мире социалистического государства готовились к решающему удару против контрреволюционеров и их империалистических покровителей. Когда мы ехали в поезде из Ревеля в Петроград, мост через Нарву, почти полностью разрушенный, напомнил о тяжелых боях и событиях тех дней.
Мы приехали в Петроград, не зная ничего о последнем контрреволюционном восстании. Наша делегация была первой, которую ЦК Компартии Германии послал в Москву в Исполком Коминтерна в марте 1921 года после объединительного съезда. Нам довелось присутствовать в торжественный момент, когда члены ЦК РКП (б) принимали в отеле «Астория» рапорт командиров о взятии красными частями мятежного Кронштадта. Двести лет считалась эта крепость неприступной. Рабочие, крестьяне и матросы, среди которых были делегаты X съезда партии, взяли ее штурмом. Эта операция потребовала многих жертв и незаурядной храбрости. Атакующие прошли по тающему льду залива и завершили победу революции. Через несколько дней после этого вооруженного выступления против контрреволюции мы получили приглашение посетить Ленина в его рабочем кабинете в Кремле.
Мы направились туда с чувством напряженного ожидания, подобного которому не испытывали никогда прежде. А когда вошли в кабинет, нас дружески приветствовал выдающийся организатор, теоретик, практик и вождь величайшей в истории человечества революции Ленин, оказавшийся таким простым, таким открытым человеком.
Взволнованные этой встречей, мы выразили Ленину наше восхищение освободителями Кронштадта и соболезнование в связи с жертвами. Он разъяснил нам закулисную историю этих событий. После трехлетней борьбы был положен конец интервенции иностранных государств и от польской границы до Владивостока разбиты белогвардейские армии генералов. И все же меньшевикам и эсерам удалось предательски захватить морскую крепость Кронштадт. Предатели договорились с крупной буржуазией и выдвинули для обмана масс демагогические лозунги вроде «За Советы, но без коммунистов». Поэтому белогвардейцы и силы международного финансового капитала поддержали мятежный Кронштадт. Учитывая концентрацию в Кронштадте сил внешней и внутренней контрреволюции, необходимо было немедленно освободить эту морскую крепость и очистить ее от контрреволюционной заразы, чтобы сорвать подготовленное выступление войск западных интервентов.
Ленин говорил о чрезвычайно тяжелом положении крестьянства, об эпидемиях и неурожае, о том, что голод на Волге угрожает миллионам людей, — и все это после семи трудных военных лет. Он говорил о том, что только сейчас, после военного подавления упорно сопротивлявшейся контрреволюции, помещиков и банкиров, можно приступать к восстановлению хозяйства. До сего времени был необходим «военный коммунизм», своеобразие которого состояло в том, что он брал у крестьян все излишки и даже иногда не излишки, а часть необходимого крестьянину продовольствия, чтобы покрыть расходы на армию и на снабжение рабочих. Только теперь можно было осуществить поворот к тому, чтобы привести в движение хозяйственную жизнь, особенно в деревне. Для этого нужно было сконцентрировать все средства и проявить максимум инициативы.
Только что был введен продовольственный налог в стране, и Ленин рассказал о своей новой работе «О продовольственном налоге»2. По этому налогу крестьяне должны были сдавать определенное количество зерна в соответствии с размером и качеством имевшейся у них земли. Но другую (это нас тогда очень удивляло) — часто даже большую часть они могли свободно продавать или же обменивать на промышленные товары.
Это было началом перехода к новой экономической политике, с помощью которой Советский Союз в течение последующих лет достиг довоенного уровня производства. Как известно, лишь после этого начали проводиться в жизнь пятилетние планы социалистического строительства. Совершенно ясно, что Ленин уже в 1921 году указал путь к планомерному и практическому построению социализма. Он показал, что новая экономическая политика создает для этого все предпосылки. Он с воодушевлением говорил об электрификации страны, которую Советское государство должно было немедленно начать.
Ленин был в те напряженные мартовские дни чрезвычайно перегружен работой, о чем он нам откровенно сказал. Несмотря на это, он с большим вниманием выслушал наши сообщения о разногласиях в Коммунистической партии Германии. Я и Брасс придерживались различных мнений, и нам хотелось именно у Ленина выяснить наши сомнения. Через три месяца после создания Объединенной Коммунистической партии Германии произошел глубокий раскол в ее Центральном Комитете. Из ЦК в феврале 1921 года вышли Пауль Леви, Клара Цеткин, Эрнст Деймпг, Адольф Гофман, Отто Брасс и Курт Гайер. Они представляли меньшинство по так называемому итальянскому вопросу.
Для того чтобы Итальянская социалистическая партия, возглавляемая Серрати3 и Лаццари4, стала последовательной ленинской партией нового типа, из нее нужно было исключить группу правых во главе с Модильяни. Это сделало бы ее массовой революционной партией, обладающей большой ударной силой. Серрати одобрил такое решение, но практически его не выполнил. Большинство Коммунистической партии Германии резко выступило против политики Серрати, а Пауль Леви придерживался неопределенной позиции.
Я последовательно и решительно выступил против линии Серрати — Леви и был поэтому послан в Москву представлять эту точку зрения. Отто Брасс представлял другую тактику. Ленин внимательно выслушал нас, задал нам несколько интересовавших его вопросов, но окончательного мнения о расколе в Центральном Комитете Коммунистической партии Германии не высказал. Однако он не оставил никакого сомнения в том, что необходимо по-деловому выступать против политики Серрати.
Ленин начал нас расспрашивать обо всем, что имело какое-либо значение для рабочего движения и культурной жизни Германии. Особенно его интересовали наши общие знакомые, выдающиеся личности, новые течения, но прежде всего положение в стране.
Во время нашей беседы с Лениным была сделана попытка дать трезвый анализ обстановки, выяснить соотношение сил и определить уровень сознания масс. Ленин своими вопросами хотел выяснить в первую очередь, что думают массы, какой степени зрелости и организованности они достигли, как реагируют на события, каким вождям они доверяют и каким не доверяют, какие силы растут в Германии для нового революционного подъема. Во время этого разговора Ленин не делал никаких выводов. Он хотел выслушать нас и все обдумать. Нам предстояло участвовать в больших международных заседаниях, которые должны были внести ясность в понимание многих вопросов. Позже я вновь встречался с Лениным, правда уже при несколько иных обстоятельствах, и беседовал с ним.
ВСТРЕЧИ В ПРЕЗИДИУМЕ
Мне довелось встретиться с Лениным еще раз в несколько иных обстоятельствах и снова говорить с ним.
Вместе с русскими, французскими, итальянскими и болгарскими представителями соответствующих партий я был избран от Объединенной КПГ в президиум III конгресса Коминтерна, руководивший работой конгресса. Кроме того, был избран почетный президиум во главе с Лениным.
В дни жарких дебатов по поводу ошибок в период мартовских событий 1921 года в Германии подошла моя очередь председательствовать. Русская делегация снова хотела высказаться по поводу специальных заявлений нескольких делегаций, которые не признавали своих ошибок. В этот день, 1 июля 1921 года, на конгрессе царила напряженная атмосфера. Никем не замеченный, через боковую дверь, в президиум прошел Ленин, который хотел записаться для выступления. Он присел, стараясь не привлекать к себе внимания, на верхнюю ступеньку около президиума, где его в какой-то мере укрывали от взоров кулисы. Оттуда он мог видеть ораторов и лучше их слышать. Появившийся позже снимок, изображающий Ленина на ступеньках лестницы с записной книжкой, очень реалистичен.
Ленин получил слово после товарища Террачини, который выступал с обоснованием заявления своей делегации. Ленин отверг пункт за пунктом поправки к тезисам русской делегации по вопросам тактики, содержавшиеся в выступлениях, и резко отмел «левые глупости». Ленин говорил по-немецки, так как немецкий язык раньше был общепринятым в международном рабочем движении на конгрессах. Ленин закончил свои классические выступления по вопросам тактики следующими программными положениями: «Если же во время самой борьбы на нашей стороне окажется большинство трудящихся, — не только большинство рабочих, но большинство всех эксплуатируемых и угнетенных, — тогда мы, действительно, победим»5. Продолжительные аплодисменты, горячие овации последовали за этими словами, и гнетущее ощущение напряженности покинуло конгресс. Правые теоретики и ультралевые демагоги, которые пытались ввести конгресс в заблуждение, были окончательно побеждены этой широкой поддержкой ленинских тезисов подавляющим большинством конгресса.
Затем, когда Ленин сделал свой большой доклад о тактике Российской коммунистической партии (большевиков)6 и многодневная оживленная дискуссия закончилась, мне выпала честь зачитать от имени президиума следующую резолюцию, в которой содержалось одобрение ленинских положений и вместе с ними политики Российской коммунистической партии (большевиков).
«III конгресс Коминтерна, выслушав отчет тов. Ленина о тактике РКП и познакомившись с приложенными к нему тезисами, заявляет:
III конгресс Коминтерна взирает с восхищением на почти 4-летнюю борьбу русского пролетариата за овладение и удержание политической власти. Конгресс единодушно одобряет политику РКП, которая с самого начала, при всяком положении, правильно усматривала грозящие опасности и всегда находила средства предотвращать их, оставаясь верной принципам революционного марксизма. И теперь, по окончании открытой гражданской войны, РКП своей политикой по отношению к крестьянам и в вопросе о концессиях и о восстановлении промышленности сосредоточивает все силы пролетариата, чтобы удержать его диктатуру в России до того момента, пока западноевропейские рабочие не придут на помощь своим братьям.
Выражая свое убеждение, что только благодаря этой последовательной и сознательной политике РКП Советская Россия остается первой и важнейшей твердыней мировой революции, конгресс одновременно осуждает предательское поведение меньшевистских партий, которые во всех странах ведут кампанию против Советской России и политики РКП, укрепляя этим капиталистическую реакцию против России и пытаясь отсрочить всемирную социальную революцию.
Конгресс призывает пролетариат всех стран стать на сторону русских рабочих и крестьян и осуществить октябрьские дни во всем мире.
Да здравствует борьба за диктатуру пролетариата!
Да здравствует социальная революция!»7
Продолжительными овациями, рукоплесканиями и возгласами «ура» делегаты конгресса благодарили Ленина за его всемирно-историческую работу во главе советского народа. Но чем восторженнее его приветствовали, тем больше Ленин старался отойти на задний план, подталкивая вперед других членов президиума. Чувствовалось, что такое чествование его явно тяготило.
Постоянная и тесная связь Ленина с широкими рабочими массами стала для меня особенно очевидной, когда я по поручению президиума посетил рабочих бывшего завода Михельсона, где на Ленина было совершено покушение. На этом предприятии Ленин выступал 30 августа 1918 года перед рабочими, которые являлись застрельщиками хозяйственного восстановления. После окончания собрания вражеские пули настигли его, когда он выходил со двора завода. Тяжело раненный в плечо, Ленин был вынужден на время отказаться от публичной руководящей работы. Но не прошло и трех недель, как Ленин снова председательствовал на заседании Совета Народных Комиссаров. Однако, как ни старался он со свойственной ему энергией держать себя в руках, покушение и его последствия все же отрицательно сказались на состоянии его здоровья, уже значительно подорванного. Об этом взволнованно говорили со мной рабочие завода Михельсона, после того как я сделал им доклад о значении III конгресса Коминтерна.
ПРОЩАНИЕ С ЛЕНИНЫМ
В конце 1923 года я снова был в Москве на одном международном совещании, где мы узнали, что В. И. Ленин тяжело болен и лежит у себя в Горках. В январе 1924 года мы закончили нашу работу и ожидали отъезда в Германию — страну, где компартия тогда была запрещена, где революционный авангард пролетариата был вынужден работать на полулегальном положении. Мы были убеждены в том, что нашей партии удастся привести рабочий класс Германии к новому подъему после тяжелого поражения. В самый разгар наших приготовлений к отъезду, 21 января 1924 года, мы услышали потрясшее нас известие: умер Владимир Ильич Ленин.
Мы все застыли в немом оцепенении. Долго, очень долго мы не могли произнести ни слова. В этот день ни у кого не нашлось достаточно сил, чтобы словами выразить скорбь, охватившую нас, людей, понимавших, кого мы потеряли. Уже в течение нескольких месяцев было известно, что тяжелое заболевание оставляет мало надежды на полное выздоровление Ленина, и все же мучительно трудно было примириться с известием о его смерти. Мы были обеспокоены тем, как будут нами решаться дальше политические проблемы Германии без советов Ленина.
В жестокую стужу, четыре дня и четыре ночи шли сотни тысяч мужчин и женщин Советской России, чтобы навсегда проститься со своим родным Ильичем. Никогда не было более потрясающей картины безмолвного, безутешного горя многих тысяч людей.
Мы стояли у гроба того, кто в тяжелые и критические минуты, во время самого решительного поворота в истории человечества, сказал свое решающее слово, кто совершил всемирно- исторический революционный подвиг в освободительной борьбе человечества, кто был живым воплощением идей марксизма.
В. И. Ленин был человеком, который открыто и сознательно сделал величайший исторический шаг, решающий шаг к действительному освобождению человечества. Когда будет положен конец системе эксплуатации человека человеком, только тогда начнется настоящая история человечества. И Ленин предпринял революционные шаги к тому, чтобы уничтожить помещичью и капиталистическую эксплуатацию в своей родной стране, занимающей шестую часть земного шара. Суть его победного революционного подвига состояла в уничтожении эксплуатации человека человеком. Ленин первый переступил границу между предысторией человечества, в которой мы страдали и боролись, и эрой освобождения человечества, эрой становления подлинного Человека, эрой настоящей истории человечества, которая началась только теперь, после победы социализма.
Гений Ленина продолжает жить! Он не оставил нас одних, когда ушел от нас. Нам остались в качестве источника силы и знаний его труды, которые все больше множат его бессмертную славу. Он оставил нам стойкую, закаленную в боях ленинскую партию большевиков — передовой отряд в борьбе за освобождение все еще угнетаемой и порабощенной части человечества, в борьбе за построение коммунизма.
Владимир Ильич Ленин был гением, положившим начало движению человечества по пути социализма и предопределившим дальнейший победоносный ход этого движения.
Вильгельм Кёнен Мои встречи с Лениным М , Госполитиздат, 1960, стр. 19—23, 48—51, 52—54.
Примечания:
1 Фрагменты из книги. — Ред.
2 См. В. И. Ленин, Соч., т. 32, стр. 299—343. — Ред.
3 Серрати, Джачинто Менитти (1872—1926) — видный деятель итальянского социалистического движения. В 1921 году на съезде социалистической партии в Ливорно отказался порвать с реформистским крылом. Эту позицию Серрати Ленин подверг резкой критике. Через некоторое время Серрати признал свои ошибки. В 1924 году он с группой «третьеинтернацноналистов» вступил в Компартию Италии и активно работал в ее рядах до конца своей жизни. — Ред.
4 См. стр. 145 настоящего сборника. — Ред.
5 В. И. Ленин, Соч., т. 32, стр. 453. — Ред.
6 Там же, стр. 454—472.
7 «III Всемирный конгресс Коммунистического Интернационала. Стенографический отчет», стр. 382—383. — Ред.
КАРЛ КРЕЙБИХ
ВОСПОМИНАНИЯ О ЛЕНИНЕ
Напряженное и приподнятое настроение царило в рядах делегатов, съехавшихся в конце мая и начале июня 1921 года из всех стран мира в Москву на III Всемирный конгресс Коммунистического Интернационала. Атмосфера была как бы заряжена электричеством.
Делегаты Коммунистической партии Чехословакии, приехавшие в Москву, раскололись на два враждебных лагеря. Уже в понимании мирового положения и перспектив его дальнейшего развития были разногласия, но главным предметом борьбы должны были явиться тезисы о тактике1.
...Оппозиционная группа, к которой принадлежал и я, внесла к тезисам несколько поправок, которые должны были, по моему мнению, изменить не столько их конкретное содержание, сколько тон. Эти поправки защищались, правда, не совсем удачно, итальянским товарищем Террачини. После него говорил Ленин2. Сжато, метко, остро и безжалостно — как он говорил всегда. Без лишнего шума, так как он не был оратором громкого, звучного пафоса, а спокойно и уверенно, со своей обычной холодной улыбкой уничтожил все наши поправки одну за другой. Он категорически возражал против внесения каких бы то ни было изменений в тезисы. При этом нам вторично, и весьма изрядно, досталось от Ленина! Такова уж, по-видимому, была моя судьба, что мне пришлось познакомиться с великим вождем всемирной пролетарской революции, прежде всего, как с оппонентом и полемическим противником.
...Но скоро в дни разочарования ворвался луч света. Наступил день пленарного заседания, на котором должны были огласить доклад о тактике РКП (б). Уже по чисто объективным соображениям, этого доклада ожидали с большим нетерпением, так как это было как раз время введения натурального налога и начала новой экономической политики. Докладчиком был Ленин, главный творец и инициатор этой политики. Если на предшествующие заседания Ленин являлся незаметно и не привлекая к себе внимания, как и все другие делегаты, то в этот день его ожидали с особенным нетерпением. Всеобщее внимание сосредоточилось на самой личности Ленина.
Все делегаты уже собрались в роскошном, величественном и пышном зале Кремля; нет только Ленина. Впрочем, он не заставляет нас долго ждать. Как и все делегаты, он предъявляет красноармейцу у входа в зал свой пропуск. Часовые вообще ни одним движением не реагируют на то, что мимо них проходит глава государства. Без всякой рисовки Ленин быстро входит в зал. На первый взгляд в нем нет ничего, что привлекало бы к себе внимание.
...Вместе с ним входит пожилая, скромного вида женщина, одетая так, как у нас одеваются скромные работницы или скорее крестьянки в праздничный день... Я спрашиваю одного товарища, кто эта женщина. Это Крупская, жена Ленина, спутница его жизни. Со времени его ссылки в Сибирь, еще до первой русской революции, она всегда с ним. Ныне она стоит во главе огромного аппарата народных школ и народного просвещения Советской России3.
Под оглушительные аплодисменты и возгласы всего зала Ленин поднялся на ораторскую трибуну. Столь бурные приветствия и овации на больших собраниях всегда вызывают некоторое чувство неловкости и смущения у тех, кто является их виновником: они не знают, куда смотреть, и начинают опасаться, как бы не разочаровать своей речью аудиторию. Для Ленина же ничего этого как будто не существует. Спокойно, дельно, без всякого пафоса и искусственного подъема, без красивых фраз и так называемой «импровизации» он произносит свою речь. Его лицо, вся его фигура, его жесты, его холодный, пронизывающий насквозь взгляд — все это отнюдь нельзя назвать обычным, в особенности, когда он иронически улыбается.
Когда люди, одаренные богатой фантазией, говорят о почти монгольском типе лица Ленина, то в этом есть доля правды. Внешность Ленина совершенно не подходит для мира «добропорядочной» демократии и благовоспитанного «рабочего движения», в котором мы выросли, для мира изящных бород и солидных усов, добродушных голубых или мрачных черных глаз наших вождей. Мы тщетно воскрешаем в памяти образы Виктора Адлера, Бебеля, Жореса и других представителей II Интернационала — все наши попытки подыскать аналогию не приводят ни к чему. Ленин — это другой мир, совершенно так же, как и вся Советская Россия и Коммунистический Интернационал вообще.
Едва ли был когда-либо оратор, который без всякой помощи риторических приемов и средств умел достигать таких колоссальных результатов, как Ленин. В его словах всегда было только дело, ничего другого, кроме дела. Достаточно прочесть его доклад на III Всемирном конгрессе, в особенности начало этого доклада и его удивительно простой, лишенный всякой риторики конец4. Это начало приковало внимание присутствовавших, и в зале воцарилась глубокая тишина, а лишенное риторических прикрас заключение вызвало бурные овации конгресса, с затаенным дыханием выслушавшего всю речь от начала до конца.
На следующий день после этого доклада начались совещания комиссии, которая должна была окончательно редактировать тезисы о тактике. Тут нам опять пришлось выдержать тяжелый бой. И в этой борьбе за истину, за отыскание верного пути я впервые научился правильно ценить и уважать Ленина. С точки зрения тех порядков, которые существовали во II Интернационале, в международной социал-демократии, мое выступление было неслыханной дерзостью. Легко представить себе, что было бы, если бы на подобном совещании II Интернационала против Виктора Адлера или Бебеля выступил человек, который всего лишь каких-нибудь три месяца тому назад вошел в Интернационал, а теперь с такой бесцеремонностью вступает в полемику, как это позволил себе я, спустя три месяца после нашего вступления и лишь две недели после нашего принятия в III Интернационал! И так как в это время мне не было еще даже 40 лет, то очень легко можно было бы применить ко мне ходячее выражение о «молодом человеке», который, «едва пробравшись в общество», позволяет себе все, что угодно. Однако мое выступление ничего подобного не вызвало. Ни одного слова, ни одного самого легкого намека на подобные аргументы. Резко, едко, метко, безжалостно разбивал Ленин все наши аргументы, но ни малейшего следа личной полемики не было внесено им в спор. Ни малейшего следа той отвратительной, оскорбительной отеческой снисходительности, которая столь обычна у многих старых партийных бонз по отношению к более молодым деятелям. При этом Ленин был по отношению к нам, младшему и менее опытному поколению, гораздо более приветлив и обходителен, чем к своим старшим товарищам и соратникам. В полемике Ленина, которая за зеленым столом, в тесном кругу комиссии носила столь интимный и искренний характер, что в ней как бы открывалась вся душа этого великого человека, — в этой полемике сочетался тонкий, исключающий всякую возможную бестактность со стороны противника такт благородной великой души с тщательным и серьезным анализом каждого аргумента оппонента. В Ленине можно было даже подметить некоторую тайную радость, когда он видел, что тот или другой выступает против него без смущения и страха, если только он чувствовал, что у противника есть налицо честное желание служить общему делу и что за аргументацией скрывается твердое убеждение. Если же он чувствовал неискренность, безыдейность, тщеславие и т. п., словом, что-нибудь недостойное революционера, то он умел метать молнии, холодные, но тем более разящие, и гнев его в эти минуты был страшен. Тогда невольно вспоминалась его уничтожающая, безжалостная, откровенная и не отступающая перед самыми резкими словами экзекуция, которую он совершил над врагами революции — Каутским и К0. Враг пролетарской революции, человек по ту сторону баррикады был для Ленина вне закона: по отношению к нему возможна была только борьба до конца.
...Само собою разумеется, что мы потерпели решительное поражение. Весь ход работ III Всемирного конгресса является доказательством этого. Однако, когда мы вышли из комиссии по тактике «побежденные и разбитые» — правда, побежденные и разбитые Лениным! — тогда вся горечь, все разочарование уже успели испариться, по крайней мере из моей души. Ленин не только разбил нас в формальном смысле этого слова, т. е. в том смысле, что большинство комиссии стало на его сторону. Нет, он переубедил и нас самих. Правда, мы не отказались от своих сомнений и голосовали в комиссии «против Ленина» (один делегат, голосовавший за внесенную Лениным резолюцию, заявил, под общий смех, в которого участвовал и сам «Старик», что он голосует «за Ленина», после чего я, при новом взрыве смеха, подал голос «против Ленина»), но мы уже знали, что найден путь, который приведет к концу все наши сомнения.
В комиссии по тактике обсуждался также и чехословацкий вопрос. Так как товарищ Шмераль к тому времени прибыл в Москву, мы оба могли выступить перед Лениным для защиты наших точек зрения, которые в то время значительно отличались одна от другой. Со свойственной ему проницательностью Ленин тотчас же заметил все существенное из нашей полемики. На меня он напал в особенности за то, что я ставил в вину Шмералю чрезмерное подчеркивание необходимости осторожной “тактики. То обстоятельство, что Шмераль говорил о необходимости осторожности, по мнению Ленина, ни в коем случае нельзя было ставить ему в минус, и этот упрек доказал лишь неправильный подход с моей стороны. И, ссылаясь на пример тактики большевиков в промежутке между Февральской и Октябрьской революциями 1917 года, Ленин доказал нам необходимость осторожной тактики.
На этом заседании Ленин сделал также свое известное замечание, что Шмераль должен сделать три неполных шага налево, а Крейбих не менее одного шага направо5. Таким образом, мы можем сказать, что Ленин является одним из основателей объединенной Коммунистической партии Чехословакии. Ее создание, т. е. объединение чехословацкой и немецкой секций, произошло в эти дни в Москве, и Ленину принадлежит значительная заслуга в этом. Если не считать русской партии, то мы являемся единственной секцией Коминтерна, которая может справедливо гордиться тем, что его великий основатель, вождь пролетарской мировой революции непосредственно стоял у ее колыбели. Не забудем же этого никогда!
Приветливость Ленина в частных беседах была тем большей, чем в большей безопасности чувствовал он себя от лести и заискивания. Когда я был лично представлен ему во время переговоров, я убедился, что он очень хорошо осведомлен о положении дел в нашей партии. Его чрезвычайно интересовал отход чешских рабочих масс от социал-демократии и переход их на сторону III Интернационала. С дебатами на учредительном съезде чешской секции коммунистической партии, состоявшемся в 1921 году в Праге, он уже был знаком по отчету реихенбергского «Форвертса»6.
...Вообще при личном соприкосновении с Лениным, при разговоре и совещаниях с ним в тесном кругу наиболее поразило меня то, что этот человек, выполнявший величайшую работу, какую когда-либо пришлось вынести на своих плечах смертному, который имел за собою в своей прошлой жизни десятилетия борьбы, труда, нужды, тюрьмы и ссылки, а в последнее время многие годы колоссального труда, который в течение трех лет носил в своем теле отравленную пулю социал-революционных убийц, нанятых буржуазией, что этот человек не обнаруживал ни малейшего следа нервности, той нервной торопливости, которая у некоторых замечается почти в неприличных размерах. Он появлялся на конгрессе и в комиссии лишь тогда, когда он это считал безусловно необходимым. Он быстро приходил и вновь также быстро исчезал. Но пока он находился среди нас, его не покидало олимпийское спокойствие, приветливость и выдержка, как будто бы на этом свете за всю жизнь ему не приходилось делать ничего другого, как разговаривать и полемизировать с нами. Ни одним движением он не давал знать, что у него есть еще другая работа.
...На одном заседании комиссии по тактике Ленин с особенной резкостью выступил против левых и, в частности, сурово критиковал нескольких венгерских товарищей. После этого Бела Кун отправил Ленину письмо, в котором крайне резко возражал против его нападок. На следующий день на имя председателя комиссии пришло извинительное письмо Ленина с просьбой огласить его в комиссии. Я снял копию с этого письма, которое представляет собою ценный документ, характеризующий личность Ленина. В этом письме Ленин, между прочим, пишет (я перевожу с французского):
«Когда я был в эмиграции, мне не раз приходилось занимать крайнюю «левую» позицию. В августе 1917 года, находясь опять в эмиграции, я представил ЦК нашей партии чересчур «левый» план, который, к счастью, был отвергнут.
Совершенно естественно, что эмигранты часто идут «слишком далеко налево». У меня никогда не было, нет и сейчас намерения ставить это в упрек столь выдающимся, преданным, верным и заслуженным революционерам, какими являются столь уважаемые всеми нами, всем Коммунистическим Интернационалом, венгерские эмигранты».
Все великое, благородное революционное сердце Ленина сквозит в этих строках. Чтобы оградить от неправильного толкования своих слов и от личной обиды тех товарищей, на которых в интересах дела он должен был резко нападать, он подходил к ним, как их бывший товарищ по эмиграции, с простыми словами: со мной некогда было то же, что и с вами.
Во втором эпизоде тоже проявился весь Ленин. Это было за день до закрытия конгресса7. Ленин боялся, что некоторые товарищи, вследствие своих «левых» заблуждений, могут покинуть конгресс в раздраженном состоянии духа. Быть может, он опасался также чрезмерно «правого» толкования постановлений конгресса и намеченной им новой тактической липни. Неожиданно целый ряд делегатов, и притом как раз те, которые особенно решительно выступали в защиту «левой» или «правой» линии, получили приглашение на особое интимное совещание совместно с Лениным. На этом совещании Ленин изложил свою точку зрения на постановления конгресса. Эти постановления, говорил Ленин, нельзя истолковывать так, как это делают в пылу раздражения некоторые «левые» товарищи. Мы отнюдь не намерены отказаться от наступления. Осторожность и тактика, которой мы придерживаемся, имеют лишь целью основательно подготовиться к моменту, когда мы снова сможем перейти в наступление. «Мы должны отступить, чтобы впоследствии иметь возможность сделать больший прыжок вперед», — эта фраза записана в моей стенограмме. Необходимо подготовиться к наступлению. Насчет ошибок слева и справа Ленин сделал тогда следующее характерное замечание:
Левые ошибки легко исправить. Но если в решающий момент обнаруживается недостаток мужества, то это уже не ошибка, а предательство. Сравнивать то и другое совершенно невозможно. Это был ответ на замечание одного товарища, ко-торый, стремясь внести примирительную ноту, говорил об «ошибках с той и другой стороны». Ленин не терпел никакой неясности и не допускал сопоставления вещей, которые, по его мнению, были существенно различны.
После этого завязались непродолжительные интересные прения, во время которых Ленин выступал еще два раза. В радостном настроении распрощались с ним мы, «левые», по окончании совещания. Последние наши сомнения и заботы исчезли, мы знали теперь, куда мы идем. И со словами великого вождя в сердцах, мы с улыбкой пропускали мимо ушей болтовню противников о «крупном тактическом повороте» Коммунистического Интернационала. Правда, мы тогда еще не подозревали, что в предстоявшем наступлении на капитализм наш вождь участвовать уже не будет...
Вот при каких обстоятельствах я познакомился с Лениным. Это произошло не так, как я мечтал: не в атмосфере чистого энтузиазма, когда, как зачарованный, слушаешь слова оратора. Путь к Ленину, так же как и путь к Коммунистическому Интернационалу, я не сумел проложить себе сразу, я лишь медленно и постепенно подошел к нему. Это стоило мне вначале многих терзаний, многих бессонных ночей, внутренней борьбы и разногласий с друзьями. Но когда мне удалось наконец понять Ленина, несмотря на все недоразумения и препятствия, вызывавшиеся различием настроения и тактической позиции, понять его во всей глубине, во всем его исполинском величии, тогда я был рад, что я именно этим путем пришел к Ленину. Не только потому, что благодаря этому он мне стал особенно дорог, но эти во всех отношениях жаркие летние дни 1921 года стали для меня особенно незабвенными еще и потому, что в эти дни я научился большему, чем мог бы научиться в течение многих лет.
Лишь один раз после этого мне пришлось видеть и слышать Ленина. Это было 27 марта 1922 года при открытии XI съезда РКП (б) в Свердловском зале в Кремле.
1924 г.
П Лисовский Иностранная печать о Ленине Л., Госиздат, 1924, стр 77—78
Примечания:
1 См. В. И. Ленин, Соч., т. 32, стр. 429—437. — Ред.
2 Там же, стр. 444—453. — Ред.
3 Н. К. Крупская (1869—1930) после Октябрьской революции была членом коллегии Наркомпроса, а с 1929 года — заместителем наркома просвещения РСФСР. — Ред.
4 См. В. И. Ленин, Соч., т. 32, стр. 454 и 472. — Ред.
5 См. Ленинский сборник XXXVI, стр. 285. — Ред.
6 См. Ленинский сборник XXXVI, стр. 274 и 311 — Ред.
7 См. Ленинский сборник XXXVI, стр. 278—284. — Ред.
ТОМАС БЕЛЛ
МОИ ВСТРЕЧИ С ЛЕНИНЫМ
В период революционных боев за власть и послеоктябрьских дней 1917 года сообщение между Советской Россией и внешним капиталистическим миром было почти совершенно прервано. В начале 1921 года связь все еще была очень слаба. Как раз в это время я получил предписание отправиться в Москву, в Исполком Коминтерна, в качестве первого официального представителя компартии Великобритании.
В то время для английского рабочего получить паспорт на выезд за границу было чрезвычайно трудным делом. Но, раздобыв наконец после длительной волокиты паспорт, я наткнулся на другое серьезное препятствие: как получить визу для проезда через другие капиталистические страны? Трудности, которыми обставлялось получение виз, убедили меня в том, что между консульствами, видимо, существует сговор или соглашение относительно известных ограничений в выдаче виз для едущих в Страну Советов. В результате я решил попытаться проехать без бумаг и без всякого багажа. Так я и сделал и добрался в Москву в марте 1921 года, после путешествия, длившегося несколько недель.
Аппарат Коминтерна в то время занимал небольшой дом в Денежном переулке на Арбате. Аппарат этот был очень невелик. В перерывах между заседаниями делегаты занимались изучением революционных событий, интернациональной пропагандой и, разумеется, посещением всяких партийных и советских собраний и заседаний.
На одном из таких партийных собраний я впервые увидел и услышал Ленина. Мне кажется, что это было собрание партактива после X съезда партии, состоявшегося в Свердловском зале в Кремле в мае 1921 года, на котором Ленин высказался по поводу замены продразверстки продналогом1. Я немного опоздал, хотя и не по своей вине, но меня тотчас же подвели к входу на сцепу. Сцена, как и весь зал, была переполнена. Стоявшие справа, слева на сцене вытягивали шеи, чтобы не терять из виду оратора и не проронить ни слова. Этим оратором был Ленин. Все слушатели были так увлечены речью, что буквально столпились вокруг сцепы, а некоторые даже облокотились на нее.
Когда происходит такого рода собрание, то переводчик всегда оказывается в очень затруднительном положении. Внимание переводчика так поглощено всем происходящим, что он зачастую забывает своп прямые обязанности. Боюсь, что это случилось и на сей раз. Редко случалось мне бывать на политическом собрании, протекавшем в атмосфере такого товарищеского юмора. Как раз только что был введен нэп. Время было трудное. Еще накануне съезда в партии обнаружились уклоны. Точка зрения Ленина одержала полную победу на X съезде. Теперь главной задачей всей партии было приступить к делу, но предварительно надо было устранить сопротивление этой политике со стороны оппозиционеров. И вот Ленин в своей речи подверг такой сокрушительной большевистской критике политическую ошибочность и вредность утверждений оппозиции, что в зале неоднократно раздавались взрывы хохота по ее адресу.
Накануне III конгресса Коминтерна несколько заседаний расширенного пленума ИККИ состоялось в помещении против Дома Союзов, на углу площади Свердлова. На этих заседаниях развернулась серьезная дискуссия по вопросу о положении в Италии, о мартовском восстании в Германии и о ряде проблем в связи с центризмом, представители которого тогда стучались в двери Коминтерна.
Следя за этими дискуссиями, я с величайшим интересом наблюдал, как в своих выступлениях Владимир Ильич умел гениально сочетать непримиримую принципиальность и твердость с удивительной гибкостью и тактом. Он умел протягивать по-товарищески руку и выправлять ошибки тех колеблющихся итальянцев, которые шли в то время за Серрати, и одновременно сдерживать напор тех ультралевых (бордигианцев), которые пытались использовать оппортунистические ошибки Компартии Италии для протаскивания в нее своих сектантских установок.
Всякий, кто знаком с жизнью и деятельностью Ленина, знает, как он любил беседовать с простыми рабочими и подробно расспрашивать их обо всем. Он неизменно пользовался этим способом для учета настроений масс, посещая в свое время рабочие кружки в Петербурге и руководя ими. Ленин с большим удовольствием беседовал с приезжающими из-за границы, задавал им вопросы и внимательно прислушивался ко всяким мелочам, говорящим об условиях труда и быта рабочих масс и об их настроениях. Это был один из каналов, связывавших жизнь и политику Ленина с жизнью и борьбой трудящихся масс. Это давало ему возможность лучше чувствовать все настроения рабочих и правильно формулировать тактику и лозунги партии, которые в конце концов привели к победе.
Ленин хорошо знал Англию и английское рабочее движение. В своем труде об империализме2 он дал глубокий анализ роли английской буржуазии в период паразитического, загнивающего, умирающего капитализма. Неоднократно Ленин в своих статьях и речах возвращался к вопросу о стратегии и тактике английской буржуазии, подкупающей верхние слои рабочего движения — рабочую аристократию — и через них оказывающей влияние на широкие пролетарские массы.
Ленинские статьи никогда не носили — и не могли носить — характера формально-теоретической постановки вопроса; они всегда ориентировали революционных рабочих на политические задачи текущей революционной борьбы. Ленин любил во время своего пребывания в Лондоне бывать в рабочих кварталах, посещать социалистические митинги, изучая английское рабочее движение на практике.
И это свое обыкновение беседовать с рядовыми рабочими, прислушиваться к их словам Ленин сохранил на всю жизнь.
В 1921 году Ленин, выполняя громаднейшую работу Председателя Совнаркома, вождя партии и революции, все-таки, когда приезжал рабочий — делегат братской партии из-за границы, всегда находил время для личной беседы с ним.
Будучи по профессии литейщиком, я с 1900 года активно участвовал в рабочем движении Шотландии в качестве пропагандиста, инструктора рабочих кружков, руководителя стачек, был активным профсоюзным работником и партработником, участвовал в основании Компартии Великобритании, встречался с большинством рабочих вождей, но в то же время оставался рабочим у станка. Привожу эти подробности потому, что в моей беседе с Лениным я имел возможность говорить не только о нашей партии, о рабочих вождях, о различных течениях в рабочем движении, но и об условиях труда и быта и о настроениях рабочих. Это и составляло главным образом содержание нашей беседы.
Такую дружескую беседу я имел с Лениным примерно 3 августа 1921 года. При этом присутствовали тов. Фриис, представитель Компартии Норвегии, и Борис Рейнштейн.
Наша беседа происходила в кабинете Ленина, в одном из уголков бывшего здания Судебных установлений в Кремле.
Поднявшись по узкой, невзрачной лестнице, мы пришли в комнату, где помещались стенографистки и машинистки. Затем было доложено о нашем приходе, и нас пригласили в кабинет Ленина без всяких бюрократических формальностей, без всякой проволочки, точно, минута в минуту, в назначенное время. Вся обстановка кабинета состояла из большого письменного стола, нескольких кожаных кресел и двух книжных полок у стены, причем одна стояла прямо за рабочим креслом Ленина, так что ему достаточно было повернуться, чтобы достать нужную книгу.
Ленин поднялся, приветствуя нас сердечным рукопожатием. Он помог придвинуть несколько кресел поближе к своему столу, пригласил нас расположиться поудобнее, и между нами началась настоящая товарищеская, дружеская беседа.
Прежде всего он справился о нашем здоровье, о том, где мы остановились, хорошее ли нам предоставлено помещение, хорошо ли нас кормят и т. д. Мы сообщили ему, что в этом отношении все обстоит хорошо.
Его очень заинтересовал вопрос, как я добрался: легальным или нелегальным путем. Некоторые рассказанные мною инциденты и детали моего путешествия чрезвычайно позабавили его. После этого Ленин как бы извинился, что не мог со времени болезни уделять много внимания английскому движению. Придвинув свое кресло поближе, он, опираясь правым локтем на письменный стол и прикрыв правой рукой правый глаз, стал так внимательно меня слушать, будто боялся проронить хотя бы слово из рассказа нового товарища.
Разговор коснулся положения в Англии, в частности лейбористских вождей, их личности, их влияния среди рабочих. Говорили также о белогвардейцах и их контрреволюционной роли.
И хотя Ленин уверял, что не мог внимательно следить за событиями в Англии, он тут же поразил нас, достав с книжной полки несколько последних английских изданий, которые он, несомненно, уже прочел, например книгу Бертрана Рассела «Практика и теория большевизма» и книги Р. В. Постгейта «Революция» и «Большевистская теория».
Ленин стал расспрашивать о том, кто такой Постгейт, член ли он партии и т. д. (Постгейт тогда был членом нашей партии и заместителем редактора нашего центрального органа «Коммюнпст». Впоследствии, в 1923 году, он вышел из компартии и стал сотрудничать со своим тестем Джорджем Ленсбери в новом журнале «Ленсберис уикли»).
О книге Постгейта «Революция» Ленин сказал, что это просто сборник документов, которые сами по себе являются важными.
— Было бы лучше, — заметил оп, — если бы автор дал нам фактические данные по соответствующим периодам, трактуя каждый период с точки зрения классовой борьбы и связывая все документы между собой.
Мы говорили о тред-юнионах и о лейбористской партии, об их относительной силе и влиянии в рабочем движении Англии, о нашей коммунистической партии, ее составе и влиянии среди рабочих. Ленин чрезвычайно интересовался движением горняков, особенно в Южном Уэльсе, и я обещал ему время от времени давать более подробную информацию.
Вернувшись к себе, я подробно записал все, что было затронуто в нашей беседе. Тов. Фриис попросил у меня эти заметки, чтобы написать в центральный орган Норвежской компартии, и с тех пор я так больше и не увидел моих записей.
Через несколько дней после этой беседы (7 августа) я послал Ленину письмо, исполняя свое обещание насчет информации. В этом письме я сообщал ему об очередном съезде федерации горняков Южного Уэльса и об их решении присоединиться к III Интернационалу и, кроме того, еще некоторые сведения, которые я получил от товарищей, приехавших на I конгресс Профинтерна, состоявшийся в июле 1921 года.
В этой информации приводились интересные детали об устройстве общественных кухонь в Файфшире среди горняков,
о распределении денежных фондов, о помощи местной кооперации стачечникам и о роли морской пехоты, посланной в угольные районы для подавления стачек. Я сообщал много подробностей о братании рабочих с матросами и выражал надежду, что Ленина это заинтересует.
И действительно, он настолько этим заинтересовался, что почти тотчас же дал мне письменный ответ. Я на это послал ему свои соображения и сообщил новые полученные мною сведения. Почти тотчас же после этого письма я уехал в Англию, и наша переписка прервалась. А когда я вновь приехал в 1922 году, Ленин был уже болен.
Вот полный текст письма, полученного мною:
«Дорогой товарищ!
Большое спасибо за Ваше письмо от 7 августа. Вследствие болезни и перегруженности работой я в последние месяцы ничего не читал об английском движении.
Ваше сообщение чрезвычайно интересно. Может быть, это начало настоящего массового пролетарского движения в Великобритании в коммунистическом смысле. Боюсь, что до сих пор в Англии имелись лишь несколько слабых обществ пропаганды коммунизма (считая в том числе и Английскую компартию), но нет действительно массового коммунистического движения.
Если федерация горняков Южного Уэльса решила 24 июля большинством 120 голосов против 63 примкнуть к III Интернационалу, то возможно, что это — начало новой эры. (Сколько горняков в Англии? Больше 500 000? Сколько в Южном Уэльсе? 25 000? Сколько горняков было действительно представлено в Кардиффе 24 июля 1921 г.?)
Если эти горняки представляют не слишком уже незначительное меньшинство, если они братаются с солдатами и начинают действительную «классовую войну», — мы должны сделать все возможное для развития и укрепления этого движения.
Экономические мероприятия (вроде общественных кухонь) хороши, но они не особенно важны теперь, до победы пролетарской революции в Англии. Теперь важнее всего политическая борьба.
Английские капиталисты хитры, умны, коварны. Они поддержат (прямо или косвенно) общественные кухни для того, чтобы отвлечь внимание от политических целей.
Важно (если я не ошибаюсь) следующее:
1) Создать в этой части Англии очень хорошую, настоящую пролетарскую, настоящую массовую компартию, т. е. такую партию, которая в действительности была бы руководящей силой во всем рабочем движении этой части Англии (применить в этой части вашей страны принятую III конгрессом резолюцию об организации и работе партии).
2) Начать издавать ежедневную рабочую газету для рабочего класса этой части Англии.
Начать это дело не как коммерческое предприятие (как обыкновенно бывает в газетном деле в капиталистических странах), не с большим капиталом, не обычным общепринятым манером, а как экономическое и политическое орудие масс в их борьбе.
Или горняки этого района способны платить полпенса в день (вначале, если хотите, раз в неделю) за свою собственную ежедневную (или еженедельную) газету, — пусть она даже будет очень и очень мала — это не существенно, — или же подлинное массовое коммунистическое движение не началось в этой части Англии.
Если компартия в этом районе не в состоянии собрать несколько фунтов для издания ежедневно маленьких листков, из которых могла бы развиться настоящая пролетарская коммунистическая газета, — если дело обстоит так и не каждый горняк заплатит за этот листок свой пенс, то значит там нет серьезного, подлинного присоединения к III Интернационалу.
Английское правительство пустит в ход самые хитроумные средства, чтобы задушить всякое начинание этого рода. Поэтому мы должны быть (вначале) очень осторожны. Газета не должна быть вначале слишком революционной. Если вы хотите иметь трех редакторов, то по меньшей мере один из них должен быть не коммунистом. По меньшей мере двое должны быть настоящими рабочими. Если 9/10 рабочих не будут покупать газеты и 2/3 (120/(120+63)) не будут вносить специальных взносов (напр., один пенс в неделю) для своей газеты, то эта газета не будет рабочей газетой.
Я был бы очень рад, если бы вы мне черкнули по этому вопросу пару строк, и прошу извинения за мой плохой английский язык.
С коммунистическим приветом Ленин»3.
И действительно, влияние компартии было чрезвычайно слабо тогда в Южном Уэльсе. Среди горняков существовало левое движение. Многие рабочие, состоявшие в тред-юнионах, относились к русской революции с величайшим пролетарским сочувствием, но не были еще коммунистически настроены. Ленин это понимал. Вот почему он предложил начать с элементарного, но крайне важного для всей работы компартии, с выпуска небольшой газеты при поддержке тех, которые стоят за III Интернационал. Невыполнение этого указания Ленина объясняется прежде всего тем, что голосование на конференции не было результатом укоренившегося коммунистического влияния, а также слабостью компартии и ее неспособностью понять все политическое значение такого начинания. И действительно, лишь 9 лет спустя, в 1930 г., Компартия Великобритании оказалась в состоянии издавать свою ежедневную газету.
Что же касается организационных тезисов III конгресса Коминтерна, то только с осени 1922 г. было положено начало применению этих тезисов. Работа эта все еще требует своего завершения.
Недавно вышедший сборник ленинских работ об Англии4 — крупнейший вклад в английское рабочее движение. Ленин оставил нам богатейшее наследство в области экономических и политических наук и революционной литературы...
«Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине», ч. 3. М, Госполитиздат, 1960, стр 303—308.
Примечания:
1 По-видимому, автор имеет в виду выступление В. И. Ленина на X Всероссийской конференции РКП (б), состоявшейся 26—28 мая 1921 года. — Ред.
2 Автор имеет в виду работу В. И. Ленина «Империализм, как высшая стадия капитализма» (см. В. И. Ленин, Соч., т. 22, стр. 173—290).— Ред
3 В. И. Ленин, Соч., т. 32, стр. 484—486. — Ред.
4 Lenin on Britain. London, Lawrence, 1934, 316 p. — Ред.
УМБЕРТО ТЕРРАЧИНИ
ТРИ ВСТРЕЧИ С ЛЕНИНЫМ
1. В ЗАГОРОДНОМ ДОМЕ
Трижды мне довелось встретиться с Лениным в период между июлем 1921 года и январем 1924 года. До этого я немного знал о нем и его деятельности. Он был известен мне больше как революционер, чем теоретик марксизма. И то совсем немного времени. Действительно, если сегодня, оглядываясь назад и обозревая свою жизнь, я могу охватить памятью и моим непосредственным свидетельством целые иол- века итальянского и международного рабочего движения, то тогда по своей молодости и после долгой службы в армии я не мог еще знать о событиях в социалистическом движении за пределами моей страны. Я не знал о конгрессах II Интернационала, об истории различных партий, примыкавших к нему, о фракционной борьбе, о различных позициях руководителей и т. д.
Только в сентябре 1915 года, когда мне едва исполнилось двадцать лет, я впервые услышал о Ленине и его значении в мировом социалистическом движении. Точнее, это случилось тогда, когда в «Аванти!» — органе Итальянской социалистической партии — появились корреспонденции о Циммервальдской конференции (август 1915 г. — Ред.), На этой конференции, как известно, Итальянская социалистическая партия объединилась с так называемыми центристами против предложений Ленина, которые подчеркивали необходимость борьбы за превращение империалистической войны в войну гражданскую. Но цензура сильно исказила текст этих корреспонденций, а сопровождавшие их редакционные статьи выступили с резкой критикой позиции Ленина, все еще превознося лозунг «война войне». При помощи этого лозунга Итальянская социалистическая партия вела борьбу против вступления в войну.
Будучи солдатом, я поплатился за это тем, что был осужден за пораженчество. Это помешало мне сразу же хорошо понять марксистские принципы и революционное значение позиций, занятых Лениным в Циммервальде. Но два года спустя они предстали передо мной во всей своей ясности, во всем величии их опыта — опыта борьбы большевиков в период между мартом и ноябрем 1917 года за превращение буржуазной революции в революцию социалистическую, за переход от империалистической к гражданской войне под лозунгом мира.
РЕВОЛЮЦИЯ КАК ЛЕГЕНДА
У Итальянской социалистической партии в то время не было никаких колебаний в справедливой оценке борьбы, которая на следующий день после свержения царизма поставила лицом к лицу различные политические силы, обращавшиеся с различными программами к народным массам России. «Аванти!», поддерживая большевиков и их борьбу за социалистическую власть, знакомила с именами и личностями их руководителей, до того времени неизвестных и ставших популярными в Италии, как никто другой.
Одновременно с этим передовые деятели рабочего класса с жаром принялись отыскивать и читать их произведения, начиная от самых далеких, написанных на заре русской социал-демократии, и вплоть до самых последних работ, которые теоретически определяли и разъясняли тактику связанных между собой решений. Эти решения, приведшие к Октябрьской революции, открыли новую эру в истории человечества.
Но большинство народных масс Италии, которые скорее представляли собой отсталый и неразвитый плебс, чем зрелый рабочий класс, восприняли советскую революцию и ее драматическое развитие как нечто полумифическое, почти легендарное, превратив ее главных вдохновителей в героев и святых, изображения которых развешивались на стенах жалких лачуг рядом с традиционными лубочными картинами. В их сознании вдохновители революции были чудотворцами, которым удалось путем сверхчеловеческих усилий уничтожить гидру абсолютизма, освободить угнетенные и замученные народы, открыть им путь к лучшему будущему. А та звериная ненависть, с которой итальянская буржуазия и ее главные институты — двор, высшее чиновничество, церковь, академическая культура — отнеслись к Октябрьской революции, к большевикам и особенно к Ленину, только еще более воспламенила в сердцах обездоленных люден чувство безграничной любви к ним.
Крошечный медальон с изображением В. И. Ленина люди носили на шее, приписывая ему чудодейственную силу, способную предотвратить болезни и другие бедствия.
ДВЕНАДЦАТИДНЕВНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Такими настроениями и такими мыслями были охвачены и члены делегации Итальянской коммунистической партии, направленной в июне 1921 года в Москву на III конгресс Коминтерна. В составе делегации не было ни одного известного деятеля международного рабочего движения. Это объяснялось, в частности, тем, что во время раскола Итальянской социалистической партии в Ливорно почти ни один деятель этой партии, то есть ни один из крупных политических руководителей профсоюзного и кооперативного движения итальянского пролетариата, не перешел в коммунистическую партию.
В связи с этим делегация интересовалась не столько предстоящим конгрессом, — который имел огромное значение в силу принятых на нем тактических директив для пролетарской борьбы во всем мире, — сколько была охвачена страстным по своей наивности желанием побольше увидеть в столице Советов. Ведь там же встретишься с вождями революции, с людьми из Смольного и Кремля, с Лениным!
Но удастся ли действительно встретить Ленина, поговорить с ним? За время долгой поездки из Италии в Москву — она продолжалась двенадцать дней — этот вопрос то и дело задавали советскому товарищу, который нас сопровождал. Его псевдоним был Никколини. В то время он жил в Италии нелегально как представитель Коммунистического Интернационала. Мне так никогда и не удалось узнать ни его настоящее имя, ни что с ним случилось в дальнейшем. Особенно его осаждали расспросами: один сапожник из Неаполя, который ревниво прятал в сундучке и отказывался кому-либо показывать две пары ботинок, изготовленных им собственноручно, — одна пара мужская, другая женская, которые он хотел подарить Ленину и Крупской; парикмахер из Казерты, который имел свои определенные взгляды на бородку Ленина и желал дать ему на этот счет некоторые советы; и, наконец, один батрак из Тосканы, который, узнав от Никколини, что Ленину будто бы нравится вино «кьянти», купил в итальянской лавке в Берлине бутылку этого вина.
Приехав в Москву и остановившись в гостинице «Люкс» на Тверской, я и Дженнари1 вместе с группой рабочих из Турина и двумя рабочими из Милана сразу же окунулись в напряженную работу по подготовке к конгрессу, участвуя в комиссиях и встречах с другими делегатами.
Но однажды в мою комнату стремительно ворвался наш товарищ сапожник. Под мышкой он держал аккуратно завернутые в черную материю две пары обуви. Волнуясь, он сказал мне, чтобы я собирался. Через час Никколини должен был отвезти итальянцев к Ленину.
Признаюсь, я удивился, узнав, что в это время напряженной работы и забот — приближался конгресс, внутренняя и международная обстановка ставила перед партией большевиков и Советским правительством огромные задачи — Ленин сумел посвятить нам пусть лишь крупицу своего времени, идя навстречу наивному, но трогательному желанию моих малообразованных и политически неопытных товарищей по делегации.
Но когда я увидел Ленина, увидел, как легко он поднялся из-за своего письменного стола и направился к нам, едва мы вошли в просторную комнату на втором этаже загородного дома, куда мы быстро примчались на автомашине (возможно, это были Горки), когда я увидел, как осветилось его лицо искренней радостью от бурных приветственных восклицаний его гостей, как его охватило радостное волнение, когда парикмахер, разразившись слезами, бросился к нему, чтобы сжать в восхищении ему руки, когда я услышал его чуть захлебывающийся смех при виде сапожника, преподнесшего ему туфли — одни на высоченных каблуках, а другие балетные люстриновые туфли на тончайшей подошве, и его замечание «хорошо» при виде красного тосканского вина в традиционной бутылке, оплетенной соломой, — вот тогда я понял, что до этого момента я еще не знал Ленина.
Да, мое заочное знакомство с Лениным открыло мне его возвышенный ум проницательного исследователя наиболее сложных процессов человеческой общественной жизни, его несравненную способность развивать из данных предпосылок
последовательные перспективы в сопоставлении с поставленными целями, его несгибаемую волю в достижении целей и отыскании соответствующей тактики. И то, что я понял и узнал
о его жизни, говорило мне о преданности идеалу социализма, ради которого он готов был принести всего себя без остатка в жертву при любом испытании. Но что стало бы с этими величайшими способностями, если бы они не подкреплялись, не сочетались и не усиливались в сотни раз тем чувством человеческого восприятия, которым обладал Ленин и которое, прорвавшись на одно мгновение из самых глубин, как бы оттесняло на этот миг непосредственную действительность, его безмерные обязанности главы государства и руководителя великой партии, для того чтобы воспользоваться минутой общения с простыми людьми?
Моя первая встреча с Лениным — это встреча с его великим сердцем.
Пожав мне сердечно руку, он упомянул о моей речи, которую я произнес в Ливорно и с которой он был знаком. Он знал, что через несколько дней встретимся в открытой политической борьбе, и не сказал в связи с этим ни слова.
2. НА КОНГРЕССЕ КОМИНТЕРНА
Вторая встреча произошла в Кремле, в пышном тронном зале бывшего императорского дворца. Под белым балдахином, расписанным золотом, стоял большой стол президиума III конгресса Коммунистического Интернационала. Рядом — трибуна для ораторов. Как раз напротив чуть влево в первых трех рядах сидели итальянские делегаты. Делегация большевиков находилась в последних рядах справа, в глубине зала. Нам отвели почетные места. За бурными событиями, в гуще которых в Италии шло формирование коммунистической партии, следило с неослабевающим вниманием все мировое коммунистическое движение.
Кроме того, на этом же самом конгрессе присутствовала направленная Итальянской социалистической партией небольшая делегация, которая должна была выступить против исключения этой партии из Коммунистического Интернационала и против признания коммунистической партии единственной итальянской секцией Коминтерна. В предвидении оживленных споров этот факт вызывал братское сочувствие к нам со стороны всех делегаций. Но была еще и другая причина, которая на внушительной встрече достойных представителей передовых трудящихся всего мира придавала значение нашей делегации, хотя в ней и не было известных деятелей международного социалистического движения. Дело в том, что наша делегация вместе с германской, австрийской и венгерской делегациями внесла ряд поправок к тезисам о тактике, предложенным конгрессу делегацией большевиков и отредактированным, как известно, лично Лениным.
От имени всех внесших эти поправки я должен был защищать их с трибуны конгресса. И было любопытно, что новичок осмелился выступить с оружием марксистской диалектики против того, кто мастерски владел этим оружием.
ЛЕНИН НА ТРИБУНЕ
Любой коммунист, который хотя бы немного изучал историю коммунистического движения, знает, что тезисы III конгресса Коминтерна о тактике явились решающим поворотным пунктом. В них вместо абстрактной пропаганды и агитации, которой до сих пор занималось большинство коммунистических партий, брался курс на последовательную борьбу, уходившую своими политическими корнями в конкретную обстановку каждой страны, с целью завоевания большинства пролетариата —непременнейшего условия победоносной борьбы за власть. Но мы в Италии были еще слишком увлечены страстными спорами против центризма Серрати, чтобы сразу же понять решающее значение этой новой постановки вопроса. И, как после выражался Ленин, говоря о поправках, мы несколько перешли границу, за которой борьба против центризма превращается в спорт, границу, за которой начинается компрометация революционного марксизма.
Ленин поднялся на трибуну. Я помню, это было 1 июля 1921 года. Я помню это потому, что всякий раз перечитываю его речь2. Он говорил по-французски для того, чтобы мы его сразу же понимали и реагировали на его речь. Произношение его было ясным, и до нас доходил каждый оттенок его формулировок. Но мое имя, которое всякий раз появлялось в его речи, словно ударное междометие, он выговаривал на итальянский лад, не делая ударения на последнем слоге и произнося мягкое «ч».
ЭНЕРГИЧНОЕ НАСТУПЛЕНИЕ
Внося поправки, я говорил спокойно, не избежав все же некоторого волнения, которое овладело мной. Ведь я впервые говорил с трибуны международного конгресса, выступая перед деятелями с огромным авторитетом марксистов и выдающимися заслугами в революционной борьбе. И сознаюсь, меня уже совсем на какой-то миг охватили честолюбивые мысли, когда Ленин со своей простотой, которая людям, не знавшим его, могла показаться покорностью, произнес первые слова своей речи в ответ на мое выступление: «Товарищи, к моему большому сожалению, я должен ограничиться самообороной».
Но сразу же за этим в его устах зазвучала, нарастая с каждой минутой, резкая атакующая речь. Она все перевернула вверх дном, разнесла в пух и прах наши недолговечные построения из формул и концепций. Самооборона? Нет! Наоборот, энергичное наступление, потому что «если конгресс не будет вести решительного наступления против таких ошибок, против таких «левых» глупостей, то все движение осуждено на гибель... Нам, русским, эти левые фразы уже до тошноты надоели»3.
Я сидел в первом ряду, как раз перед трибуной, среди своих товарищей по делегации, которые в большинстве своем не знали французского языка, не понимали речи Ленина, за исключением его, что ой десяток раз повторил мое имя. Они, пожалуй, думали, что он подбадривает и хвалит меня. Однако немного позади сидели три представителя Итальянской социалистической партии — Маффи, Лаццари и Рнбольдп. Они-то понимали французскую речь. Блаженно ухмыляясь, они с надеждой ждали, что эта сокрушительная обвинительная речь закончится осуждением Итальянской коммунистической партии и принятием их требований.
Выступая, Ленин, по своему обыкновению, не стоял на трибуне, а был все время в движении, обращая свой живой взор в сторону огромного зала. Но всякий раз, когда его взгляд на мгновение останавливался на мне, он узнавал меня среди присутствующих. И на какой-то миг мне даже пришла в голову мысль, что было бы лучше, если бы я не ездил за несколько дней до этого в Горки. Но, откровенно говоря, это был всего один лишь миг, потому что сразу же после этого до меня дошло, что вот этот его взгляд, обращенный ко мне, вместо горечи и унижения зажигал во мне мужество и бодрость. И мне казалось понятным, что этот взгляд искал меня затем, чтобы сказать, что то суровое осуждение, которое слышалось в его словах, бьющих, словно молот, было произнесено им во имя высшего долга, который выпал на его долю. Этот долг заключался в том, чтобы спасти меня, спасти всех нас от ошибки, которая могла бы оказаться непоправимой и гибельной не только для нас, но и для самого великого и светлого дела социального освобождения — дела, общего для всех нас.
Этот долг мучителен, но благороден. Так бывает и с хирургом. Чтобы вылечить больного, ему приходится иногда рассекать его тело. И тогда мне удалось подавить то внутреннее возбуждение, которое овладело мной, и, не обращая больше внимания на то, что по поводу наших поправок говорились резкие слова, я смог сосредоточенно и внимательно следить за блестяще аргументированным и предельно ясным уроком марксизма на практике, повод и материал для которого я Ленину предоставил своим выступлением. И я думаю, что позже этот урок с пользой послужил мне в моей дальнейшей сорокалетней борьбе коммуниста.
В конце заседания я оказался лицом к лицу с Лениным. «Товарищ Террачини, — обратился он ко мне по-французски с дружеской спокойной улыбкой, — необходимо быть ловким и умным!» И, уже удаляясь в толпе людей по лестнице, он повторил, подняв руку: «Ловким и умным!»
3. НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ
В последний раз я видел Ленина, прощаясь с ним навсегда, в январе 1924 года на Красной площади. У красных кремлевских стен еще не было большого Мавзолея из темного полированного мрамора. Как раз у въезда на площадь на низком деревянном помосте стоял темно-красный гроб. Он еще был открыт и наклонен немного вперед. Голова Ленина покоилась на красной подушке.
Казалось, сквозь закрытые веки он смотрит на нескончаемую толпу людей. В огромной ледяной тишине раздавалось лишь потрескивание гигантских костров. Около них грелись многие тысячи людей, пришедших из городов и сел, чтобы выплакать свое горе и склониться перед гробом.
Каждые десять минут с четырех сторон у гроба сменялся почетный караул: старые большевики, ученые из Академии наук, рабочие и работницы, члены Центрального Комитета партии, руководители профсоюзов, крестьяне с заиндевевшими бородами. Настала очередь и членов Президиума Коммунистического Интернационала, находившихся в Москве. К 4 часам дня, когда над огромной площадью начали спускаться тени зимних сумерек, вместе с Кларой Цеткин, Фостером и Катая- мой поднялся и я по нескольким ступеням, покрытым снегом, и застыл у гроба справа от лица Ленина.
Его великий диалог с миром, с историей, с будущим закончился. Отныне всем, кто любил его и кого он учил и воспитывал, чье сознание и интеллект он сформировал, коммунистам всех стран надлежало продолжить его дело в будущем, отдавая этому все свои способности и всю свою энергию.
Направляясь вместе с Катаямой, Цеткин, Фостером к небольшой лестнице, чтобы сойтп вниз, я взглянул на его большой белый лоб. «Да, — сказал я себе, — и ты ведь тоже коммунист»
Газета «Правда», 12 февраля 1960 г.
Примечания:
1 Дженнари, Эджидио (1876—1942) — один из основателей Итальянской компартии, член ее ЦК, неоднократно избирался в состав руководящих органов Коминтерна. — Ред.
2 См. В. И. Ленин, Соч., т. 32, стр. 444—453. — Ред.
3 См. В. И. Ленин, Соч., т. 32, стр. 444. — Ред.
ТИБОРНЭ САМУЭЛИ
Я ВИДЕЛА ЛЕНИНА
Впервые имя Ленина я услышала после Великой Октябрьской революции в Надьбаньском поселке художников. Позднее я часто слышала о нем от учащихся художественной школы Кароя Кернштока, многие из которых регулярно посещали одно из отделений коммунистической партии на улице Вишегради и помогали в той или иной степени работе партии. В 1919 году мне довелось познакомиться с работой Ленина «Очередные задачи Советской власти»1.
Но больше всего я слышала о Ленине от своего мужа2. Будучи военнопленным в России, он благодаря помощи Ленина и Свердлова стал одним из организаторов международного коммунистического движения, а позднее, как представитель Венгерской Советской Республики, неоднократно встречался с Лениным, часто беседовал с ним и полюбил его до самозабвения. Помню, как я была счастлива и горда, когда мой муж —. это было в 1919 году — привез мне из Москвы плитку шоколада и сказал: «Это тебе прислал товарищ Ленин».
После падения Венгерской Советской Республики я вынуждена была покинуть Венгрию, уехала сначала в Вену, затем в Италию, а потом почти 10 лет жила в Берлине. Но где бы я ни была, наиболее честные и мужественные люди, патриоты своей страны, с восторгом произносили имя Ленина. В Италии на стенах домов и церквей я видела лозунги: «Да здравствует Ленин!» — и рядом: «Долой королей!», В Германии мне, как художнице, поручали писать к многочисленным собраниям и праздникам портреты Владимира Ильича.
В 1921 году я была в Москве и участвовала в работе III конгресса Коминтерна. В период своей работы конгресс издавал временную газету3, где я сотрудничала в качестве художницы. На открытии конгресса делегаты пели песни разных народов, в том числе наш венгерский марш Ракоци. Это было очень трогательно. В волнении я села на ступеньку лестницы, которая вела к председательской трибуне. Оттуда я могла видеть весь зал и начала рисовать. Когда я подняла глаза, то увидела рядом с собою Ленина. Я была настолько взволнована, что не могла продолжать своего дела. А Ленин, повернувшись вполоборота к залу, что-то быстро записывал. Затем он повернулся ко мне и увидел мой эскиз. Он кивнул мне, но не сказал ни слова и продолжал напряженно следить за дискуссией.
В президиуме заметили, что многие товарищи в зале стоят, и начали их рассаживать, но товарищ Ленин сделал знак, чтобы не мешали работе конгресса, и сам до перерыва оставался на лестнице.
Во время перерыва многие подходили ко мне и спрашивали, о чем мы говорили с Владимиром Ильичом. Я с грустью отвечала, что была настолько взволнована, что не сказала ему ни слова. Во время перерыва делегаты беседовали друг с другом. В эти минуты я особенно ясно увидела и почувствовала, как все любят Ленина. Едва он только появлялся, как люди устремлялись к нему, чтобы увидеть его поближе, услышать ответы на вопросы, узнать, что он думает. Я заметила, что лишь немногие говорили сами, все старались больше слушать Ильича. Между тем Ленин часто шутил и заразительно смеялся.
Мне никогда не забыть того момента, когда на конгресс прибыла Клара Цеткин — выдающийся представитель немецкого рабочего движения. Как только Ленин увидел входящую в зал одетую в черное пожилую женщину, он тотчас же спустился с трибуны, поспешил к ней и обнял. Делегаты встали, вспыхнули громовые овации, потом кто-то запел «Интернационал», и весь зал подхватил гимн. Клара Цеткин плакала от волнения.
Конгресс продолжал свою работу, и я почти ежедневно могла видеть Ленина. Какие пламенные чувства бушевали в нем! Я ясно видела это глазами художника. Каждое движение его души отражалось в мимике его лица. Какой необычайно интенсивной внутренней жизнью жил он! Ленин обладал огромной выдержкой и самодисциплиной. И его темперамент, быстрые движения нисколько не противоречили его внутреннему достоинству. Это было достоинство огромной духовной силы!
После конгресса мне довелось еще раз встретиться с Лениным. Я училась в то время в художественной школе ВХУТЕМАС, которая находилась в Москве, в Строгановском училище.
Однажды наше общежитие посетил Ленин4. В то время шла большая дискуссия среди московских художников. Партия начала борьбу против формализма, абстракционизма и других порочных течений в изобразительном искусстве. Мы ждали товарища Ленина с большой, невыразимой радостью. Он приветливо поздоровался со всеми, потом беседовал с нами. В то время я еще плохо владела русским языком и поэтому не могла уловить все, что он говорил. Но все же отдельные его высказывания я поняла, а остальное рассказали мне потом мои коллеги по школе. Товарищ Ленин сказал, что он знает, что среди нас имеются такие, которые считают себя революционерами в искусстве. Он добавил, что все мы «славные ребята», но он не одобряет нашего увлечения формализмом.
Память о Ленине, встречи с ним навсегда останутся в моем сердце.
Журнал «Работница» № 4, 1960 г., стр. 11.
Примечания:
1 См. В. П. Ленин, Соч., т. 27, стр. 207—246. — Ред.
2 Речь идет о Тиборо Самуэли (см. стр. 235 этого сборника). — Ред.
3 Газета «Москва» — орган III конгресса Коминтерна — издавалась на немецком, французском и английском языках в мае — июле 1921 года. — Ред.
4 Автор, видимо, ошибается. В. И. Ленин посетил Высшие художественно-технические мастерские 25 февраля 1921 года, а III конгресс Коминтерна состоялся в июне — июле 1921 года. — Ред.