ДЖОН РИД
НЕУДЕРЖИМО ВПЕРЕД!1
Было ровно 8 часов 40 минут, когда громовая волна приветственных криков и рукоплесканий возвестила появление членов президиума2 и Ленина — великого Ленина среди них. Невысокая коренастая фигура с большой лысой и выпуклой, крепко посаженной головой. Маленькие глаза, крупный нос, широкий благородный рот, массивный подбородок, бритый, но с уже проступавшей бородкой, столь известной в прошлом и будущем. Потертый костюм, несколько не по росту длинные брюки. Ничего, что напоминало бы кумира толпы, простой, любимый и уважаемый так, как, быть может, любили и уважали лишь немногих вождей в истории. Необыкновенный народный вождь, вождь исключительно благодаря своему интеллекту, чуждый какой бы то ни было рисовки, не поддающийся настроениям, твердый, непреклонный, без эффектных пристрастий, но обладающий могучим умением раскрыть сложнейшие идеи в самых простых словах и дать глубокий анализ конкретной обстановки при сочетании проницательной гибкости и дерзновенной смелости ума...
Но вот на трибуне Ленин. Он стоял, держась за края трибуны, обводя прищуренными глазами массу делегатов, и ждал, по-видимому не замечая нараставшую овацию, длившуюся несколько минут. Когда она стихла, он коротко и просто сказал:
— Теперь пора приступить к строительству социалистического порядка!
...Новый потрясающий грохот человеческой бури.
«Первым нашим делом должны быть практические шаги к осуществлению мира... Мы должны предложить народам всех воюющих стран мир на основе советских условий; без аннексий, без контрибуций, на основе свободного самоопределения народностей. Одновременно с этим мы, согласно нашему обещанию, обязаны опубликовать тайные договоры и отказаться от их соблюдения... Вопрос о войне и мире настолько ясен, что, кажется, я могу без всяких предисловий огласить проект воззвания к народам всех воюющих стран...»
Ленин говорил, широко открывая рот и как будто улыбаясь; голос его был с хрипотцой — не неприятной, а словно бы приобретенной многолетней привычкой к выступлениям — и звучал так ровно, что, казалось, он мог бы звучать без конца... Желая подчеркнуть свою мысль, Ленин слегка наклонился вперед. Никакой жестикуляции. Тысячи простых лиц напряженно смотрели на него, исполненные обожания.
Обращение к народам и правительствам всех воюющих стран
«Рабочее и крестьянское правительство, созданное революцией 24—25 октября и опирающееся на Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире.
Справедливым или демократическим миром, которого жаждет подавляющее большинство истощенных, измученных и истерзанных войной рабочих и трудящихся классов всех воюющих стран, — миром, которого самым определенным и настойчивым образом требовали русские рабочие и крестьяне после свержения царской монархии, — таким миром правительство считает немедленный мир без аннексий (т. е. без захвата чужих земель, без насильственного присоединения чужих народностей) и без контрибуций.
Такой мир предлагает правительство России заключить всем воюющим народам немедленно, выражая готовность сделать без малейшей оттяжки тотчас же все решительные шаги, впредь до окончательного утверждения всех условий такого мира полномочными собраниями народных представителей всех стран и всех наций...»3
Когда затих гром аплодисментов, Ленин заговорил снова:
«Мы предлагаем съезду принять и утвердить это воззвание. Мы обращаемся не только к народам, но и к правительствам, потому что обращение к одним народам воюющих стран могло бы затянуть заключение мира. Условия мира будут выработаны за время перемирия и ратифицированы Учредительным собранием. Устанавливая срок перемирия в три месяца, мы хотим дать народам возможно долгий отдых от кровавой бойни и достаточно времени для выбора представителей. Некоторые империалистические правительства будут сопротивляться нашим мирным предложениям, мы вовсе не обманываем себя на этот счет. Но мы надеемся, что скоро во всех воюющих странах разразится революция, и именно поэтому с особой настойчивостью обращаемся к французским, английским и немецким рабочим...»
«Революция 24—25 октября, — закончил он, — открывает собою эру социалистической революции... Рабочее движение во имя мира и социализма добьется победы и исполнит свое назначение...»
От его слов веяло спокойствием и силой, глубоко проникавшими в людские души. Было совершенно ясно, почему народ всегда верил тому, что говорит Ленин.
...После этого в атмосфере растущего воодушевления выступали один за другим ораторы. За обращение высказались представители украинской социал-демократии, литовской социал-демократии, народных социалистов, польской и латышской социал-демократии. Польская социалистическая партия тоже высказалась за воззвание, но оговорила, что она предпочла бы социалистическую коалицию... Что-то пробудилось во всех этих людях. Один говорил о «грядущей мировой революции, авангардом которой мы являемся», другой — о «новом веке братства, который объединит все народы в единую великую семью...» Какой-то делегат заявил от своего собственного имени: «Здесь какое-то противоречие. Сначала вы предлагаете мир без аннексий и контрибуций, а потом говорите, что рассмотрите все мирные предложения. Рассмотреть — значит принять...».
Ленин сейчас же вскочил с места: «Мы хотим справедливого мира, но не боимся революционной войны... По всей вероятности, империалистические правительства не ответят на наш призыв, но мы не должны ставить им ультиматум, на который слишком легко ответить отказом... Если германский пролетариат увидит, что мы готовы рассмотреть любое мирное предложение, то это, быть может, явится той последней каплей, которая переполняет чашу, и в Германии разразится революция...
Мы согласны рассмотреть любые условия мира, но это вовсе не значит, что мы согласны принять их. За некоторые из наших условий мы будем бороться до конца, но очень возможно, что среди них найдутся и такие, ради которых мы не сочтем необходимым продолжать войну... Но главное — мы хотим покончить с войной...».
...Неожиданный и стихийный порыв поднял нас всех на ноги, и наше единодушие вылилось в стройном, волнующем звучании «Интернационала». Какой-то старый, седеющий солдат плакал, как ребенок. Александра Коллонтай потихоньку смахнула слезу. Могучий гимн заполнял зал, вырывался сквозь окна и двери и уносился в притихшее небо. «Конец войне! Конец войне!»—радостно улыбаясь, говорил мой сосед, молодой рабочий. А когда кончили петь «Интернационал» и мы стояли в каком-то неловком молчании, чей-то голос крикнул из задних рядов: «Товарищи, вспомним тех, кто погиб за свободу!». И мы запели похоронный марш, медленную и грустную, но победную песнь, глубоко русскую и бесконечно трогательную. Ведь «Интернационал» — это все-таки напев, созданный в другой стране. Похоронный марш обнажает всю душу тех забитых масс, делегаты которых заседали в этом зале, строя из своих смутных прозрений новую Россию, а может быть, и нечто большее...
Вы жертвою пали в борьбе роковой,
В любви беззаветной к народу.
Вы отдали все, что могли, за него,
За жизнь его, честь и свободу.
Настанет пора, и проснется народ,
Великий, могучий, свободный.
Прощайте же, братья, вы честно прошли
Свой доблестный путь благородный!
Во имя этого легли в свою холодную братскую могилу на Марсовом поле мученики Мартовской революции4, во имя этого тысячи, десятки тысяч погибли в тюрьмах, в ссылке, в сибирских рудниках. Пусть все свершилось не так, как они представляли себе, не так, как ожидала интеллигенция. Но все- таки свершилось — буйно, властно, нетерпеливо, отбрасывая формулы, презирая всякую сентиментальность, истинно...
Ленин оглашал декрет о земле:
«1) Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа.
2) Помещичьи имения, равно как все земли удельные, монастырские, церковные, со всем их живым и мертвым инвентарем, усадебными постройками и всеми принадлежностями переходят в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов впредь до Учредительного собрания.
3) Какая бы то ни была порча конфискуемого имущества, принадлежащего отныне всему народу, объявляется тяжким преступлением, караемым революционным судом. Уездные Советы крестьянских депутатов принимают все необходимые меры для соблюдения строжайшего порядка при конфискации помещичьих имений, для определения того, до какого размера участки и какие именно подлежат конфискации, для составления точной описи всего конфискуемого имущества и для строжайшей революционной охраны всего переходящего к народу хозяйства на земле со всеми постройками, орудиями, скотом, запасами продуктов и проч.
4) Для руководства по осуществлению великих земельных преобразований, впредь до окончательного их решения Учредительным собранием, должен повсюду служить следующий крестьянский наказ, составленный на основании 242 местных крестьянских наказов редакцией «Известий Всероссийского Совета Крестьянских Депутатов» и опубликованный в номере 88 этих «Известий» (Петроград, № 88, 19 августа 1917 г.).
5) Земли рядовых крестьян и рядовых казаков не конфискуются»5.
«Это, — добавил Ленин, — не проект бывшего министра Чернова, который говорил, что надо «строить леса», и пытался провести реформу сверху. Вопрос о переделе земли будет разрешен снизу, на местах. Крестьянский надел будет варьироваться в зависимости от местности...
При Временном Правительстве помещики наотрез отказывались слушаться приказаний земельных комитетов, — тех самых земельных комитетов, которые были задуманы Львовым, проведены в жизнь Шингаревым и управлялись Керенским!»
...В два часа ночи декрет о земле был поставлен на голосование и принят всеми голосами против одного. Крестьянские делегаты были в неистовом восторге...
Так большевики неудержимо неслись вперед, отбрасывая все сомнения и сметая со своего пути всех сопротивляющихся. Они были единственными людьми в России, обладавшими определенной программой действий, в то время как все прочие целых восемь месяцев занимались одной болтовней.
Джон Рид 10 дней, которые потрясли мир М, Госполитиздат, 1957, стр. 116— 122, 125,
Примечания:
1 Фрагменты из книги. — Ред.
2 Имеется в виду президиум второго заседания II Всероссийского съезда Советов 26 октября (8 ноября) 1917 года. — Ред.
3 См. В. И. Ленин, Соч., т. 26, стр. 217—224. — Ред.
4 По старому стилю известна как Февральская революция. — Ред.
5 См В П. Ленин, Соч., т. 26, стр 225—229 — Ред.
АЛЬБЕРТ РИС ВИЛЬЯМС
ЛЕНИН — ЧЕЛОВЕК И ЕГО ДЕЛО1
ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ АВТОРА К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ 1932 ГОДА
Весной 1918 года, готовясь к отъезду из России в Америку, я собрал огромный чемодан брошюр, плакатов, воззваний, листовок, номеров газеты «Правда», «Известия» и даже «Речи».
Беседуя в последний раз с Лениным в Кремле, я упомянул о своем чемодане с литературой.
— Прекрасная коллекция, — сказал Владимир Ильич, — но только неужели вы в самом деле думаете, что ваше правительство пропустит вас с этим материалом в Америку?
— Я в этом нисколько не сомневаюсь, — ответил я, все еще будучи наивно убежден, что Америка желает узнать правду о России и русской революции.
Ленин покачал головой и, рассмеявшись, сказал:
— Прекрасно. Может быть, я и ошибаюсь. Посмотрим.
Он взял перо и собственной рукой написал обращение ко всем начальникам станций, весовщикам и другим железнодорожным работникам, прося их уделить особое внимание моему чемодану. И чемодан благополучно прибыл со мной во Владивосток. Но в Америку он так и не попал. Он исчез. Каким образом — не знаю.
Это было во время блокады. Америка по-своему тоже переживала блокаду. Вывоз медикаментов и разных товаров в Россию был запрещен американским правительством, в то же время в Америку не разрешалось ввозить русские газеты и сведения о России.
А между тем американский народ хотел узнать правду о русской революции. Воображение масс было захвачено необыкновенными, потрясающими событиями в России. Они
особенно интересовались великим вождем русской революции Лениным.
Как известно, девизом американских газет всегда было и остается: «Преподноси публике то, что ей нравится». Если у редактора нет новостей, он должен фабриковать их сам. И поэтому место действительных фактов о Ленине заняли выдумки и небылицы. Каких только глупостей не печатали о нем в газетах! Чтобы придать всей этой несусветной чуши достоверность, всегда сообщали, что она получена от «собственного корреспондента» в Париже, Лондоне или Стокгольме.
Эти измышления были полны нелепостей и самых невероятных противоречий. Но в силу какой-то странной психологии, созданной войной, американская публика с жадностью поглощала такого рода «сведения» и требовала новых. Для нее во всем этом не было ничего нелепого или сверхъестественного.
И вот в ответ на эту ложь и клевету я написал «Десять месяцев с Лениным». Эту книжку мы снабдили тогда подробной биографией Владимира Ильича. Прошу читателей и критиков помнить, что она была написана для американцев и что условия, при которых она составлялась, были далеко не нормальные. Интервенция на все накладывала свою лапу. Писать в то время в Америке о России в доброжелательном духе было опасно. Трудно было тиснуть хотя бы строчку в каком-нибудь журнале или газете...
ВСТУПЛЕНИЕ
...Нужно отметить, что эта книга не завершена. Она не претендует на то, чтобы дать полное представление о Ленине как личности и о его деле. Это можно сделать только в ходе дальнейшего развития истории, ибо вся последующая история будет связана с именем Ленина. Но те краткие сведения о Ленине — человеке и его деле, которые книга предоставляет в распоряжение читателя, не лишены, как надеется автор, интереса и значимости.
Ленин показан здесь в действии, за работой, в водовороте революционных событий. Книга передает впечатления иностранца, тесно соприкасавшегося с ним. На его стороне очевидное преимущество перед всеми другими, кто писал о Ленине. Почти все за рубежом, писавшие в то время о Ленине, никогда с ним не говорили, не слышали его выступлений, не видели его, не приближались к нему ближе чем на тысячу
миль. Большую часть своих сообщений они основывали на слухах, догадках и голом вымысле.
Что касается меня, то я встречался с Лениным как социалист из Америки. Я ехал с ним в одном поезде, выступал с одной и той же трибуны и два месяца жил рядом с ним в гостинице «Националы) в Москве2. В этой книге я пишу о целом ряде встреч, которые были у меня с Лениным в период революции.
ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ О ЛЕНИНЕ
В то время как ликующие толпы солдат и рабочих, упоенных победой пролетарской революции, наполняли огромный зал в Смольном, а пушки «Авроры» возвещали о гибели старого строя и рождении нового, Ленин спокойно поднимался на трибуну. Председатель объявил:
— Слово предоставляется товарищу Ленину.
Мы напрягли все наше внимание. Сейчас перед нашим взором предстанет человек, которого мы так давно жаждали видеть и слышать. Но с наших мест, отведенных для корреспондентов, вначале его не было видно.
Под громкие приветствия, выкрики, топот ног и аплодисменты он прошел через сцену и поднялся на трибуну, всего метрах в десяти от нас. Шум, крики и приветствия достигли кульминационного пункта.
Теперь мы видели его очень хорошо, и наши сердца упали. Внешность его оказалась почти противоположной той, какую создало наше воображение. Мы ожидали увидеть человека огромного роста, производящего впечатление одной своей внешностью. На самом же деле перед нами стоял человек небольшого роста, коренастый, с лысиной и взъерошенной бородкой.
Выждав пока стихнут ураганные аплодисменты, он проговорил:
— Товарищи! В России мы сейчас должны заняться постройкой пролетарского социалистического государства. — И стал без пафоса, по-деловом:у излагать существо вопроса. Ленин говорил без всякого стремления блеснуть красноречием, скорее, резковато и сухо. Засунув большие пальцы в вырезы жилета, он покачивался взад и вперед. В течение часа вслушивались мы в его речь, стремясь уловить в ней ту скрытую притягательную силу, которая объяснила бы нам его огромное влияние на этих свободных, молодых и сильных людей. Но тщетно.
Мы были разочарованы.
Дерзание и безудержный порыв большевиков зажгли наше воображение, того же мы ждали и от их вождя. Нам представлялось, что в лице лидера их партии мы увидим воплощение всех тех качеств, которые свойственны этой партии, что в нем заключена вся ее сила и мощь, что он, если хотите, сверхбольшевик. Но перед нами стоял усталый, ничем, казалось, особенно не выделяющийся человек, говорящий спокойно и просто, но с глубокой убежденностью и силой.
— Если его одеть немного получше, то можно было бы по внешности принять за среднего мэра или банкира из какого-нибудь небольшого французского городка, — прошептал Джулиус Вест, английский корреспондент.
— Да, совсем небольшой человек для такого большого дела, — проговорил его компаньон.
Мы представляли себе всю трудность задачи, решение которой взяли на себя большевики. Справятся ли они с ней? Их вождь поначалу не произвел на нас впечатления сильного человека.
Таково было первое впечатление. И все же, начав со столь ошибочной оценки, через шесть месяцев я был уже в лагере Воскова, Нейбута, Петерса, Володарского и Янышева3 для которых первым в Европе человеком и политическим деятелем был Ленин.
ЛЕНИН ВВОДИТ СТРОГИЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ПОРЯДОК В ЖИЗНЬ ГОСУДАРСТВА
9 ноября 1917 года я хотел получить разрешение сопровождать красногвардейцев, чьи колонны шли тогда по всем дорогам на бой с казаками и контрреволюционерами. Я предъявил Ленину свои документы, на которых стояли подписи Хилквита4 и Гюисманса5. Я считал их очень внушительными документами. Ленин думал иначе. С лаконичным «нет» он вернул мне бумаги, словно я получил их в какой-нибудь филантропической буржуазной организации.
Инцидент пустячный, но он говорит о серьезном и строгом отношении к делу, которое зарождалось в пролетарских Советах. До того времени массы во вред себе были чрезмерно великодушны и доверчивы. Ленин принялся вводить революционный порядок. Он знал, что только решительными и крутыми мерами можно спасти революцию, которой угрожали голод, иностранная интервенция и реакция. Поэтому большевики проводили свои мероприятия без колебаний, а враги, изощряясь в эпитетах, осыпали большевиков бранью и клеветали на них. По отношению к буржуазии Ленин был суров и беспощаден.
Царивший в те недели хаос требовал от людей железной воли и железных нервов. Во всех государственных учреждениях наводили строгий революционный порядок и дисциплину. Было заметно, как росло чувство ответственности рабочих, как улучшали работу отдельные звенья советского аппарата. Предпринимая какие-нибудь действия, например приступая к национализации банков, Советская власть действовала теперь энергично и эффективно. Ленин знал, в каких случаях нельзя медлить, но знал и то, когда поспешность недопустима. Однажды его посетила делегация рабочих в связи с возникшим у них вопросом: не может ли он декретировать национализацию их предприятия.
— Конечно, — сказал Ленин и взял со стола чистый бланк, — если бы все зависело от меня, то все решалось бы очень просто. Достаточно было бы мне взять эти бланки и вот тут проставить название вашего предприятия, здесь подписаться, а в этом месте указать фамилию соответствующего комиссара.
Рабочие очень обрадовались и сказали:
— Ну, вот и хорошо.
— Но прежде чем подписать этот бланк, — продолжал Ленин, — я должен задать вам несколько вопросов. Прежде всего, знаете ли вы, где можно получить для вашего предприятия сырье?
Делегаты неохотно согласились, что не знают.
— Умеете ли вы вести бухгалтерию? — продолжал Ленин. — Разработали ли вы способы увеличения выпуска продукции?
Рабочие ответили отрицательно и признали, что они, считая это второстепенным делом, не придавали ему серьезного значения.
— Наконец, товарищи, позвольте узнать у вас, нашли ли вы рынок для сбыта своей продукции?
Опять они ответили «нет».
— Так вот, товарищи, — сказал Председатель Совнаркома, — не кажется ли вам, что вы не готовы еще взять сейчас завод в свои руки? Возвращайтесь домой и начинайте над всем этим работать. Это будет нелегко, вы будете иногда ошибаться, но приобретете знания и опыт. Через несколько месяцев приходите опять, и тогда мы сможем вернуться к вопросу о национализации вашего завода.
ЖЕЛЕЗНАЯ ДИСЦИПЛИНА В ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ ЛЕНИНА
Своей личной жизнью Ленин показывал пример той железной дисциплины, которую вводил в общественную жизнь. Щи и борщ, черный хлеб, чай и каша составляли меню тех, кто был тогда вместе со Смольным. Так же питался Ленин с женой и сестрой. Революционеры работали по двенадцать-пятнадцать часов в сутки. Рабочий день Ленина, как правило, длился не менее восемнадцати-двадцати часов. Он собственноручно писал сотни писем. Погрузившись в работу, Ленин забывал даже о еде. Пользуясь случаем, когда он разговаривал с кем-либо, его жена подходила, бывало, к нему со стаканом чая и говорила: «Вот, товарищ, не забудьте выпить». Часто чай был без сахара, так как Ленин получал такой же паек, как и все. Солдаты и посыльные спали на железных койках в больших, с голыми стенами, похожих на казармы комнатах. Ленин и его жена спали на таких же койках. Когда уже не оставалось сил работать, они ложились отдохнуть на свои жесткие койки, часто даже не раздеваясь, чтобы можно было вскочить в любую минуту. Ленин переносил эти лишения не из аскетических побуждений. Он просто проводил в жизнь принцип равенства.
Один из этих принципов состоял в том, что в то время заработная плата любого советского служащего была приравнена к заработной плате среднего рабочего и установлена в 600 рублей в месяц.
Я жил в гостинице «Националы), когда Ленин поселился там в комнате на втором этаже. Новый, советский режим прежде всего отменил здесь изысканные и дорогие блюда. Большое количество блюд, составлявших обед, было сведено к двум. Можно было получить либо суп и мясо, либо суп и кашу. Это все, что мог иметь любой, будь он народным комиссаром или чернорабочим, иными словами, в полном соответствии с требованием: «Ни один не должен есть пирожных, пока все не получат хлеба». Но бывали дни, когда людям не хватало даже хлеба. И все же Ленин получал ровно столько, сколько получал каждый. Временами наступали дни, когда хлеба совсем не было. В эти дни не получал хлеба и он.
Когда после покушения на него Ленин был в тяжелом состоянии, врачи прописали ему питаться продуктами, которых нельзя было получить по карточкам, но можно было приобрести только на рынке у спекулянтов. Невзирая на все уговоры друзей, он отказывался притрагиваться ко всему, что не входило в законный паек.
Позже, когда Ленин начал выздоравливать, его жена и сестра нашли способ, как улучшить его питание. Зная, что он держит свой хлеб в ящике стола, они в его отсутствие проходили к нему в комнату и время от времени добавляли кусок хлеба к его запасам. Поглощенный работой, Ленин опускал руку в стол, доставал хлеб и съедал его, не подозревая, что это сверх обычного пайка.
В письме к рабочим Европы и Америки Ленин писал о тех бедствиях, тех муках голода, на которые обрекло рабочие массы военное вмешательство Антанты6. Все это Ленин переносил вместе с массами.
ЛЕНИН НА ТРИБУНЕ
Несмотря на исключительную перегруженность почти круглосуточной напряженной работой, Ленин часто выступал с речами, в которых в живой и выразительной форме делал анализ сложившейся обстановки, ставил диагноз, предписывал лечение и убеждал слушателей применить его. Наблюдатели поражаются энтузиазму, который вызывают речи Ленина у малообразованных людей, хотя говорит он быстро и гладко и приводит множество фактов.
Ленин — мастер диалектики и полемики, чему способствует его удивительное самообладание во время дебатов. И дебаты — его конек. Ольгин7 говорил: «Ленин не отвечает оппоненту, а подвергает его вивисекции. Он подобен лезвию бритвы. Его ум работает с поразительной остротой. Он подмечает малейшие оплошности оппонента, отвергает неприемлемые посылки и показывает, насколько абсурдные заключения могут быть выведены из них. В то же время он говорит с иронией, высмеивает своего оппонента. Он его беспощадно разносит, заставляет вас чувствовать, что его жертва — невежда, глупец и самоуверенное ничтожество. Сила его логики увлекает вас. Вами овладевает интеллектуальная страстность».
Временами он оживляет свою мысль шутливым отступлением или язвительной репликой. Например, высмеивая Камкова, без конца задававшего вопросы, Ленин использовал поговорку: «Один дурак может задать столько вопросов, что и десять умных не ответят».
Иногда Ленин простым примером иллюстрировал новый порядок. Он как-то привел рассказ старой крестьянки, которая говорила, что если раньше человек с ружьем не позволял ей собирать хворост в лесу, то теперь, наоборот, — он не опасен, он даже охраняет ее.
Ленин всегда стремился воздействовать в первую очередь на ум, а не на чувства. Тем не менее по реакции его слушателей можно было судить, какой силой эмоционального воздействия обладала ленинская логика.
Мне довелось выступать на митинге после Ленина. Это случилось в Михайловском манеже в январе 1918 года, когда на фронт отправлялся первый отряд защитников Советской страны. Колеблющееся пламя факелов освещало огромное помещение, делая длинные ряды броневиков похожими на каких-то допотопных чудовищ. Вся большая арена и стоявшие на ней бронеавтомобили были усеяны темными фигурами новобранцев, плохо вооруженных, но сильных своим революционным пылом. Чтобы согреться, они плясали и притопывали ногами, а чтобы поддержать хорошее настроение — пели революционные песни и частушки.
Громкие крики возвестили о прибытии Ленина. Он поднялся на один из бронеавтомобилей и начал говорить. В полумраке слушавшие его люди вытягивали шеи и жадно ловили каждое слово. После окончания выступления раздались бурные аплодисменты.
Когда Ленин, закончив свою речь, спустился с броневика, Подвойский8 объявил:
— Сейчас перед вами выступит американский товарищ.
Толпа навострила уши. Я поднялся на автомобиль.
— Прекрасно, — сказал Ленин, — говорите по-английски, а я, с вашего разрешения, буду переводить.
— Нет, я буду говорить по-русски, — отважился я в каком- то безотчетном порыве.
Ленин следил за мной искрящимися глазами, словно предвкушая возможность позабавиться. Ждать ему пришлось недолго. Израсходовав весь имевшийся у меня запас готовых фраз, я запнулся и замолчал. С большим трудом я подыскал еще несколько слов. Что бы ни делал иностранец с их языком, русские остаются благожелательными и снисходительными. Они умеют ценить если не умение, то, во всяком случае, старание начинающего. Поэтому моя речь прерывалась продолжительными аплодисментами, которые каждый раз позволяли мне перевести дух и найти несколько слов для следующего короткого броска. Мне хотелось сказать им, что если наступит критический час, я сам с радостью вступлю в ряды создаваемой Красной Армии. Я остановился, мучительно подбирая нужное слово. Ленин поднял голову и спросил:
— Какого слова вам не хватает?
— Enlist, — ответил я.
— Вступить, — подсказал он.
После этого всякий раз, когда я запинался, Ленин тут же подсказывал мне нужное слово, я его тотчас подхватывал и с
американским акцентом бросал в зал. Это, а также то, что я представлял собой живой и осязаемый символ интернационализма, о котором все они столько слышали, вызывало веселое оживление и гром аплодисментов. Ленин от всей души смеялся и аплодировал.
— Ну вот, как бы там ни было, начало в освоении русского языка сделано, — сказал он мне. — Но вы должны продолжать заниматься им серьезно. А вы, — сказал он, повернувшись к Бесси Битти9,—вы тоже должны изучать русский язык. Дайте в газете объявление, что хотите обменяться уроками. И потом просто читайте, пишите и говорите только по-русски. С американцами не разговаривайте — все равно пользы от этого не будет, — добавил он, улыбаясь. — Когда мы встретимся в следующий раз, я вас проэкзаменую.
НЕОБЫЧАЙНОЕ САМООБЛАДАНИЕ ЛЕНИНА
Во всех случаях жизни он проявлял исключительное самообладание. События, в результате которых другие теряли голову, служили для Ленина лишь поводом продемонстрировать свое спокойствие и душевное равновесие.
Единственное заседание Учредительного собрания10 проходило бурно. На нем в смертельной схватке сцепились две фракции. Боевые выкрики делегатов, стук пюпитров, громы и молнии, которыми разражались ораторы, страстное пение «Интернационала» и революционного марша, звучавших в устах двух тысяч человек, — все это наэлектризовывало атмосферу. С приближением ночи напряжение все нарастало. Мы сидели на балконе, вцепившись руками в барьер и стиснув зубы, наши нервы были напряжены. Ленин сидел в первом ряду первой ложи, и лицо его выражало полнейшее отсутствие интереса.
Наконец, он встал, прошел за трибуну и сел там на покрытые ковром ступеньки. Изредка он поднимал голову и окидывал взглядом огромное скопление народа. Затем подпер голову рукой и закрыл глаза, будто говоря себе: «Так много людей понапрасну растрачивает свои силы, пусть хоть один их побережет». Громкие голоса ораторов и шум собрания прокатывались над его головой, но он продолжал преспокойно сидеть. Раза два он приоткрывал глаза, прищурившись, осматривался вокруг и снова опускал голову.
Затем он поднялся, распрямился и неторопливой походкой направился в ложу. Воспользовавшись случаем, мы с Джоном Ридом сбежали с галерки в зал, чтобы спросить у Ленина, что он думает о ходе заседания Учредительного собрания. Он что-то безразличным тоном ответил. А потом поинтересовался ходом работы в бюро пропаганды11. Лицо его просияло, когда мы сообщили, что материал печатается тоннами и его удается переправлять через линию фронта в германскую армию. Вместе с тем мы сказали ему, что встречаем большие трудности в работе с немецким языком.
— Ах да, — воскликнул он и внезапно оживился, вспомнив о моих подвигах, когда я выступал с броневика. — Ну, как подвигается дело с изучением русского языка? В состоянии ли вы теперь понимать все эти речи?
— В русском языке так много слов, — ответил я уклончиво.
— В том-то и дело, — заметил Ленин, — им нужно заниматься систематически. С самого начала вы должны овладеть основами языка. Я расскажу вам о своем методе.
Вкратце метод Ленина сводился к следующему: сначала выучить все существительные, выучить все глаголы, выучить все причастия и прилагательные, выучить все остальные слова; выучить всю грамматику — орфографию и синтаксис, а затем непрерывно всюду и со всеми практиковаться. Как нетрудно заметить, метод Ленина был не столько оригинальным, сколько многосторонним. Словом, это был его метод борьбы с буржуазией применительно к овладению языком — браться за дело самым решительным образом. И разговор о нем увлек Ленина.
Он сидел, перегнувшись через барьер ложи, и говорил, подчеркивая слова выразительными жестами. Глаза у него блестели. Наши коллеги — репортеры сгорали от зависти. Они думали, что Ленин в этот момент разоблачает преступления оппозиции, или выдает нам тайные планы Советов, или, может быть, разжигает в нас революционный пыл. В подобный критический момент, несомненно, такую вспышку энергии у главы великого Русского государства могли вызвать только подобные темы. Но наши коллеги заблуждались. Глава Советского правительства просто-напросто излагал свой взгляд на методику изучения иностранного языка, с удовольствием воспользовавшись возможностью отвлечься за дружеской беседой.
Когда во время дебатов противники подвергали Ленина критике, он обычно сохранял спокойствие и даже умел подмечать смешные стороны в происходящем. Закончив речь на IV съезде Советов12, он занял свое место в президиуме, чтобы выслушать нападки пятерых оппонентов. Всякий раз, когда он находил, что оппонент сделал удачный ход, Ленин широко улыбался и вместе со всеми аплодировал. Но если кто-нибудь начинал нести чушь, Ленин иронически усмехался и «аплодировал», постукивая ногтем одного большого пальца о другой.
ЛЕНИН В ОБЩЕНИИ С ЛЮДЬМИ
Лишь один раз я видел Ленина усталым. После ночного заседания Совнаркома он вместе с женой и сестрой вошел в лифт в гостинице «Националь».
— Добрый вечер, — сказал он довольно устало. — Впрочем, нет, — поправился он, — доброе утро. Я говорил целый день и всю ночь и устал. Даже на второй этаж и то поднимаюсь на лифте.
Также всего один раз я видел его очень спешившим. Это было в феврале, когда Таврический дворец снова стал ареной жарких схваток — обсуждался вопрос о войне или мире с Германией. Ленин появился внезапно и быстрой, энергичной походкой, почти летя по воздуху, направился через вестибюль к двери, которая вела на трибуну. Профессор Кунц и я поджидали его и тут же обратились к нему со словами:
— Одну минуточку, товарищ Ленин.
Он остановил свое стремительное движение, встал почти по стойке «смирно» и, очень вежливо кивнув головой, сказал:
— Пожалуйста, товарищи, на этот раз отпустите меня. Я не имею ни секунды времени. Меня ждут в зале. Прошу вас, извините, как-нибудь в другой раз. — Поклонившись, он пожал нам руки и зашагал дальше.
Уилкокс, противник большевиков, отмечая мягкость Ленина в общении с людьми, рассказывает, что один английский коммерсант, чтобы спасти свою семью от грозившей ей опасности, обратился за помощью лично к Ленину. Он был поражен, встретив в нем вместо «кровожадного тирана» обходительного, мягкого и отзывчивого человека, готового помочь ему всем, что в его силах.
И Ленин был действительно таким. Временами даже казалось, что он слишком любезен, подчеркнуто вежлив. Возможно, тут имело значение то, что, говоря по-английски, Ленин употреблял изысканно вежливые выражения, почерпнутые им главным образом из книг. Но более вероятно, что это было его манерой обращаться с людьми, в чем Ленин, как и во многом другом, достиг высокой степени умения.
Попасть на прием к Ленину было не так-то просто, но если уж вы попадали к нему, то он всецело находился в вашем распоряжении. Все свое внимание он сосредоточивал только на вас, что иногда могло даже поставить в затруднительное положение. Вежливо поздоровавшись, он подвигался как можно ближе, почти вплотную. Во время разговора он часто подавался вперед, не переставая смотреть вам в глаза, словно высматривая сокровеннейшие тайники ваших мыслей и стараясь проникнуть в самую душу собеседника.
Нам часто приходилось встречать одного социалиста, который в 1905 году принимал участие в московском восстании и даже отличился, сражаясь на баррикадах. Карьера и обеспеченная жизнь заставили его забыть о пылких увлечениях молодости. Теперь он выглядел преуспевающим джентльменом, работая корреспондентом какого-то английского газетного синдиката и плехановского «Единства».
Встречаться с буржуазными писаками Ленин считал расточительством времени, однако этот человек, используя свое революционное прошлое, сумел добиться свидания с Лениным. На встречу с Лениным он отправлялся в прекраснейшем настроении. Несколькими часами позже я увидел его в состоянии полного смятения. Он рассказал мне следующее: «Войдя в кабинет Ленина, я упомянул о своем участии в революции 1905 года. Ленин подошел ко мне и сказал.
— Это так, товарищ, но что вы делаете для этой революции? — Лицо его было в каких-нибудь 15 сантиметрах от моего, он смотрел мне прямо в глаза. Я заговорил о том, что когда-то сражался на баррикадах, и отступил шаг назад. Но Ленин сделал шаг вперед и, неотрывно смотря мне в глаза, повторил:
— Это так, товарищ, по что вы делаете для этой революции? — У меня было такое ощущение, словно меня просвечивали рентгеновскими лучами, словно он видел всю мою жизнь за последние десять лет. Я не выдержал и опустил глаза, как провинившийся ребенок. Я пытался заговорить. Но тщетно. Пришлось просто уйти».
Через несколько дней этот человек окончательно связал свою жизнь с революцией 1917 года, став советским работником.
ИСКРЕННОСТЬ И ПРЯМОТА ЛЕНИНА
Один из секретов ленинской силы заключается в его потрясающей искренности Он искренен со своими друзьями. Он, конечно, радуется всякий раз, когда на сторону революции становится новый боец, но не станет рисовать розовыми красками условия работы и будущие перспективы, чтобы привлечь на свою сторону хотя бы одного человека. Скорее он склонен изображать вещи в более мрачных тонах, чем они есть в действительности. Многие из ленинских выступлений содержали в себе примерно такие мысли: цель, за которую борются большевики, не так близка, как многим из вас представляется; мы вели Россию по тернистому пути, но курс, который мы взяли, может прибавить нам новых врагов, новые страдания; каким бы трудным ни было наше прошлое, будущее сулит нам еще немалые трудности — большие, чем вы себе представляете.
Не слишком соблазнительное обещание. Несколько необычный прием вовлечения в борьбу! И все же, подобно тому как итальянцы собирались под знамена Гарибальди, который не обещал ничего, кроме ран, казематов и смерти, русские сплачивались вокруг Ленина. Это кажется несколько разочаровывающим для тех, кто ожидает, что вождь должен прославлять свое дело и побуждать своего потенциального сторонника присоединиться к нему. Ленин считает, что такое побуждение должно исходить изнутри.
Ленин откровенен даже со злейшими врагами. Один англичанин, рассказывая об удивительной искренности Ленина, говорил, что Ленин высказал приблизительно следующую позицию: лично я ничего против вас не имею. Однако политически вы мой противник, и я должен использовать все средства, чтобы нанести вам поражение. Ваше правительство занимает такую же позицию в отношении меня. Ну что ж, давайте поищем возможности жить, не мешая друг другу.
Эта печать искренности лежит на всех его публичных выступлениях. Ленину чужды обычные атрибуты государственного деятеля-политикана: обман, словесная мишура и рисовка. Сразу чувствуется, что он не может обмануть, если бы даже и захотел. Он не может сделать этого по той причине, в силу которой не может обманывать самого себя: он обладает научным подходом и верит в неотразимую силу фактов.
Источники его информации очень обширны и дают ему огромное количество фактов. Эти факты он отбирает, оценивает и проверяет. А затем использует их, как стратег, как математик, как химик, имеющий дело с социальными элементами. Он подходит к фактам следующим образом: сейчас в нашу пользу говорят следующие факторы: один, два, три, четыре... — он коротко перечисляет их. А факторы, работающие против нас, вот какие. И точно таким же образом пересчитает и их: один, два, три, четыре... И тут же спросит: нет ли еще? — Мы ломаем голову в поисках еще каких-либо факторов, но, как правило, безуспешно. Тогда, тщательно взвесив все «за» и «против» каждой из сторон, Ленин продолжает свои вычисления, словно решает математическую задачу.
В своем преклонении перед фактами он представляет собой прямую противоположность Вильсону13. Вильсон как профессиональный оратор преподносит предмет своей речи в блестящем словесном оформлении, которое ослепляет и гипнотизирует массы, пряча от них неприглядную картину действительной жизни, исходя из классовых интересов. Ленин же действует, как хирург со скальпелем в руках. Он снимает словесную мишуру и показывает экономические мотивы, скрываемые за пышной фразеологией империалистов. Он обнажает существо их обращений к русскому народу, обнаруживая за их красивыми обещаниями грязную хищную руку эксплуататоров.
Безжалостный к фразеологии правых, Ленин в равной степени непримирим к фразерству левых, ищущих спасения от действительности в революционных лозунгах. Он считает своим долгом добавлять уксус и желчь в подслащенную воду революционно-демократического фразерства и зло высмеивать демагогов и болтунов.
Когда немцы вели наступление на красную столицу, со всех концов России в Смольный стекался поток телеграмм, выражавших изумление, ужас и негодование. Телеграммы заканчивались такими лозунгами: «Да здравствует непобедимый русский пролетариат!», «Смерть грабителям-империалистам!», «До последней капли крови будем защищать революционную столицу!».
Ленин прочитал их и распорядился разослать телеграммы всем Советам с просьбой посылать в Петроград не революционные фразы, а войска, одновременно он просил сообщать точное число записавшихся добровольцев и прислать подробный доклад о имеющемся в наличии оружии, боеприпасах и продовольствии.
ЛЕНИН ЗА РАБОТОЙ В КРИТИЧЕСКИЙ МОМЕНТ
С наступлением немцев началось бегство иностранцев. Русские были несколько удивлены тем, что все, кто неистово требовал: «Бей гуннов!», теперь, когда гунны оказались настолько близко, что их можно было бить, спешили унести ноги. Неплохо было бы присоединиться к ним и тоже бежать, но ведь я дал слово тогда на броневике. Я принимаю решение вступить в Красную Армию и иду к Ленину.
— Приветствую, приветствую, -- сказал мне Ленин. — Дела наши обстоят пока что неважно. Старая армия воевать не будет. А новая пока существует в основном на бумаге. Только что без сопротивления сдали Псков. Это преступление. Председателя Совета нужно расстрелять. Наши рабочие проявляют чудеса самопожертвования и героизма. Но у них нет никакой военной подготовки и дисциплины.
Таким образом, в двух десятках лаконичных фраз он обрисовал мне создавшееся положение и кончил словами:
— Я не вижу иного выхода, кроме мира! Однако Совет может высказаться за войну. Во всяком случае, поздравляю вас с вступлением в революционную армию. После той борьбы, которую вы выдержали с русским языком, вы хорошо подготовлены к боям с немцами.
Задумавшись на мгновение, он добавил:
— Один иностранец вряд ли много навоюет. А может быть, вы найдете еще кого-нибудь?
Я ответил, что можно попробовать сформировать отряд.
Ленин не любил откладывать дела в долгий ящик. Как только план разработан, он тотчас приступал к проведению его в жизнь. Ленин повернулся к телефону и позвонил Крыленко, советскому главнокомандующему. Его не оказалось на месте, Ленин взял ручку и набросал ему записку.
К вечеру мы уже сформировали интернациональный отряд и выпустили воззвание с призывом ко всем иностранцам вступать в этот новый отряд. Но Ленин на этом не остановился. Он не из тех, кто довольствуется широким жестом, сделанным при начинании большого дела. Он неустанно следил за ходом дела и вникал во все детали. Два раза Ленин звонил в редакцию «Правды», давая указание опубликовать воззвание на русском и английском языках14. Затем он распорядился разослать его по телеграфу во все концы страны. Таким образом, выступая против войны и особенно против тех, кто упивался революционными фразами по поводу нее, Ленин мобилизовывал все силы, чтобы война не могла застать республику Советов врасплох.
Он послал автомобиль с красногвардейцами в Петропавловскую крепость за заключенными там контрреволюционными генералами.
— Господа, — обратился к ним Ленин, когда они вошли в его кабинет, — я вызвал вас сюда в качестве экспертов. Петроград в опасности. Не сможете ли вы разработать военные меры по его обороне?
Генералы согласились.
— Вот здесь наши силы, — продолжал Ленин, показывая на карте расположение красных частей, складов и резервов. — А вот последние донесения о численности и расположении неприятельских сил. Если генералам потребуется еще что-нибудь, — мы предоставим нее, что можем.
Генералы принялись за работу и к исходу дня представили свои соображения.
— А теперь не окажет ли Председатель Совнаркома любезность и не предоставит ли нам более комфортабельное помещение? — заискивающе обратились к Ленину генералы.
— Весьма сожалею, — ответил Ленин, — но придется отложить это до другого раза, сейчас не время. Ваше помещение, господа, может быть, не совсем удобно, но обладает одним достоинством — оно исключительно безопасно.
Генералов отвезли обратно в Петропавловскую крепость.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДАЛЬНОЗОРКОСТЬ ЛЕНИНА
...Весной 1918 года, когда весь мир смеялся над мыслью о возможности революции в Германии и когда кайзеровская армия громила союзнические войска во Франции, Ленин в разговоре со мной заметил, что падения власти кайзера нужно ждать в течение этого года. Так оно и получилось. Девять месяцев спустя кайзер Вильгельм бежал от своего собственного народа.
Когда я посетил Ленина перед отъездом, он написал по-английски и передал мне следующее письмо:
«Через американского товарища Альберта Р. Вильямса я шлю свой привет американским социалистам-интернационалистам. Я твердо верю, что в конце концов социальная революция победит во всех цивилизованных странах. Когда она наступит в Америке, она далеко превзойдет русскую революцию».
Ленин написал это быстро, легко, остановившись лишь один раз. Он не мог подыскать подходящего слова для «в конце концов». Я ему подсказал, и он написал ultimately.
— Да, — сказал он, — революция победит. Может быть, скоро, а может быть, — он поднял глаза на меня и улыбнулся, — ultimately. Может быть, потребуется и два десятка лет. Во всяком случае, мы уже начали. Мир определенно вступил в эпоху пролетарских революций.
Передав мне письмо, Ленин спросил:
— Когда вы собираетесь уезжать в Америку? (Это было в апреле 1918 года.)
— Я еще определенно не решил, — ответил я.
— Если вы думаете ехать через Владивосток, то лучше поспешите, а не то вас в Сибири встретит американская армия.
В ту пору было в высшей степени странно слышать в Москве такое заявление, ибо все мы верили, что Америка проникнута самыми дружескими чувствами по отношению к новой России.
— Этого не может быть! — возразил я. — Знаете ли вы, что, по мнению Раймонда Робинса15 есть надежды на признание Америкой Советского правительства в самом ближайшем будущем?
— Да, — сказал Ленин, — но Робинс является представителем американской либеральной буржуазии. А она не определяет политику Америки. Политику Америки направляет финансовый капитал. А ему нужен контроль над Сибирью. И он пошлет американских солдат завоевывать ее.
Такая точка зрения представлялась мне невероятной. Однако позже, 29 июня 1918 года, я видел своими собственными глазами, как во Владивостоке высаживались американские матросы, в то время как монархисты, чехословаки, англичане, японцы и другие союзники спускали флаг Советской республики и поднимали флаг царской России.
Ленинские предсказания так часто сбывались, что его взгляд на будущее представлял всегда особый интерес. Вот суть известного интервью Нодо в том виде, в каком оно появилось в парижской газете «Тан» в апреле 1919 года.
«Будущее мира? — переспросил Ленин. — Я не пророк, но одно можно сказать с уверенностью: капиталистическое государство, примером которого является Англия, отмирает. Старый строй обречен. Экономические условия, порожденные войной, ведут к новому строю. Развитие человечества неотвратимо идет к социализму.
Кто бы мог поверить несколько лет назад, что в Америке возможна национализация железных дорог? Мы видим также, что правительство скупает весь хлеб, чтобы лучше использовать его в интересах государства. Все, что говорится против государства, нисколько не помешало этой эволюции. Правда, необходимо придумать и разработать новые средства контроля, чтобы устранить несовершенства. Но всякие попытки помешать государству быть высшей властью напрасны. Ибо неизбежное грядет и грядет в силу собственной инерции. Англичане говорят: «Чтобы узнать, каков пудинг, надо его попробовать». Говорите что хотите о социалистическом пудинге, но только все народы пробуют и будут все больше пробовать это блюдо.
Подведем итог. Опыт показывает, что каждый народ идет к социализму своим собственным, особым путем. Будет множество переходных форм и разновидностей, но все они будут различными фазами революции, которая ведет к одной и той же цели. В случае установления социалистического строя во Франции или Германии, ему будет несравненно легче утвердиться, чем у нас в России. Ибо на Западе социализм найдет формы организации, всевозможные интеллектуальные средства и материалы, которых нет в России».
РОЛЬ ЛЕНИНА В РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
По мере того как Ленин в России вырастает в центральную фигуру мирового масштаба, вокруг его имени ведутся ожесточенные споры.
Для охваченной страхом буржуазии Ленин — гром среди ясного неба, наваждение какое-то, мировая чума.
Для мистически настроенных умов Ленин — великий «монголо-славянин», упоминавшийся в том довольно странном пророчестве, которое появилось еще до войны. «Я вижу, — гласило это пророчество, — всю Европу истекающей кровью и озаренной пожарами. Я слышу стенания миллионов людей в гигантских битвах. Но около 1915 года на севере появится доселе неизвестная личность, которая станет впоследствии всемирно известной. Это — человек без военного образования, писатель или журналист, но до 1925 года в его руках будет находиться большая часть Европы».
Для реакционной церкви Ленин — антихрист. Попы пытаются собрать крестьян под свои священные хоругви и иконы и повести их против Красной Армии. Но крестьяне говорят: «Может, Ленин и в самом деле антихрист, но он дает нам землю и волю. С какой стати нам воевать против него?».
Для рядовых русских граждан имя Ленина имеет почти сверхчеловеческое значение. Он творец русской революции, основатель Советской власти, с его именем связано все, что представляет собой сегодня Россия.
Рассуждать подобным образом — значит смотреть на историю как на результат деятельности великих людей, словно великие события и великие эпохи определяются великими вождями. Правда, в одной-единственной личности может отобразиться целая эпоха и огромное массовое движение.
Несомненно, всякое толкование истории, которое связывает русскую революцию только с одной личностью или с группой личностей, ошибочно. Ленин первым рассмеялся бы над мыслью, что судьбы русской революции находятся в его руках или в руках его сподвижников.
Судьба русской революции — в руках тех, кто ее совершил, в руках и сердцах народных масс. Она — в тех экономических силах, под напором которых пришли в движение народные массы. Веками трудовой народ России терпел и страдал. На всех беспредельных просторах России, на московских равнинах, в степях Украины, по берегам великих сибирских рек, подстегиваемые нуждой, скованные суеверием, трудились люди от зари до зари, и уровень их жизни был крайне низким. Но всему приходит конец — даже терпению бедных.
В феврале 1917 года с грохотом, от которого содрогнулся весь мир, рабочий класс России сбросил с себя сковывавшие его цепи. Солдаты последовали его примеру и восстали. Потом революция захватила деревню, проникая все глубже и глубже, зажигая революционным огнем самые отсталые слои народа, пока вся нация в 160 миллионов человек — в сёмь раз больше, чем во времена французской революции, — не оказалась вовлеченной в ее водоворот.
Охваченная великой идеей, целая нация берется за дело и приступает к созданию нового строя. Это величайшее в веках общественное движение. Имея в основе своей экономические интересы народа, оно представляет собой самое решительное в истории выступление во имя справедливости. Великая нация выступает в поход и, верная идее нового мира, шагает вперед, невзирая на голод, войну, блокаду и смерть. Она устремилась вперед, отбрасывая в сторону тех, кто изменяет ей, и следуя за теми, кто удовлетворяет народные нужды и чаяния.
В массах, в самих русских массах заключается судьба русской революции — в их дисциплинированности и преданности общему делу. И нужно сказать, что им улыбнулось счастье.
Мудрым кормчим и выразителем их дум был человек с исполинским умом и железной волей, человек с обширными познаниями и решительный в действиях, человек с высочайшими идеалами и самым трезвым, самым практическим рассудком. Этим человеком был Ленин.
Альберт Рис Вильямс. О Ленине и Октябрьской революции.
М., Госполитиздат, 1960, стр 31—75.
Примечания:
1 Фрагменты из книги. — Ред.
2 После переезда в Москву 10—11 марта 1918 года В. И. Ленин некоторое время жил в гостинице «Националы). 1 (14) января 1918 года А. Р. Вильямс выступал на проводах первых эшелонов социалистической армии в Михайловском манеже в Петрограде, где В. И. Ленин произнес речь (см. В. И. Ленин, Соч., т. 26, стр. 381). — Ред.
3 Восков, Лейбут, Петерс, Володарский и Янышев — большевики- эмигранты; они возвращались на родину летом 1917 года на пароходе, которым направлялся в Россию А. Р. Вильямс, и были первыми большевиками, с которыми он познакомился и затем сблизился. — Ред.
4 вит, М. — руководитель Социалистической партии США, деятель II Интернационала, реформист. — Ред.
5 Гюисманс, Камиль (р. 1871) — один из старейших деятелей бельгийского социалистического движения. В 1904—1919 годах секретарь Международного социалистического бюро II Интернационала, занимал центристскую позицию. Неоднократно входил в бельгийское правительство. Последние годы выступал за установление контактов социалистических партий с КПСС и единство рабочего движения. — Ред.
6 См. В. И. Ленин, Соч., т. 28, стр. 407—414. — Ред.
7 Ольгин — псевдоним писателя и публициста М. Н. Новомейского. В 1914 году выехал из России в США, принимал участие в социалистическом движении, а затем вступил в Компартию США, написал ряд книг и статей об СССР, сотрудничал в советских газетах. — Ред.
8 Подвойский, Н. И. (1880—1948) —видный деятель революционного движения в России, член КПСС с 1901 года, один из создателей Красной Армии. В октябрьские дни 1917 года — председатель Петроградского военно-революционного комитета. — Ред.
9 Битти, Бесси — американская журналистка, находившаяся в России в революционные дни 1917 года; автор книги «Красное сердце России» и статей об Октябрьской революции. — Ред.
10 Оно состоялось 5(18) января 1918 года. — Ред.
11 Бюро существовало при Федерации иностранных групп РКП (б), созданной в начале 1918 года. Оно состояло из литераторов и агитаторов иностранцев; занималось подготовкой и распространением печатных изданий, а также агитационно-пропагандистской работой среди войск империалистических держав. — Ред.
12 IV Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов состоялся в Москве 14—16 марта 1918 года. — Ред
13 Вильсон, Вудро (1856—1924) — американский реакционный политический деятель, президент США в 1913—1921 годах. — Ред.
14 Воззвание было опубликовано в газете «Правда» 11 (24) февраля 1918 года. — Ред.
15 Робинс, Раймонд — глава американской миссии Красного Креста в России. — Ред.
СОТИР ЧЕРКЕЗОВ
ЗА ЧЕСТЬ И СЛАВУ ПРОЛЕТАРИАТА
С Россией меня связывает очень многое. Отец мой был ополченцем, участвовал в боях на Шипке. Он преследовал банды черкесов (турецких наемников), которые пытались проникнуть в тыл русских войск. Отсюда я и получил фамилию Черкезов.
Воспитанный с детства в духе любви к России, я еще в 1904 году решил поступить в кадетский корпус в Москве. Но меня не приняли, потому что я опоздал. Все же я остался в России. Познакомившись с болгарином Петром Васильевичем Таушаповым, который ввел меня в русскую революционную среду, я стал посещать марксистский кружок на Арбате. Здесь я впервые услышал о Ленине. Вместе с пожилыми кружковцами мы восхищались правдой, убедительностью, зрелостью мысли в статьях, подписанных Лениным и доходивших до нас нелегальным путем.
Несколько лет спустя мне выпало счастье не только видеть гениального автора этих статей, которые так волновали рабочий класс и молодежь и воодушевляли их на борьбу, но и говорить с ним.
Во время первой мировой войны я служил летчиком в русской армии. После Февральской революции я возвратился в Петроград и остановился на квартире у одного старого большевика — рабочего Путиловского завода. У него собиралось много революционеров, и я установил с ними связь.
3 апреля 1917 года по революционному Петрограду разнеслась весть о возвращении Ленина из эмиграции. Мы с хозяином квартиры сразу направились на Финляндский вокзал. Хотя мы вышли рано, вся привокзальная площадь была полна рабочих и солдат. Казалось маловероятным увидеть в такой толпе Ильича. Вдруг раздался как бы торжествующий звук паровозного гудка. Поезд медленно остановился. Ленин приветливо махал рукой. Рабочие подняли его на руки и понесли к броневику. С этого броневика он произнес пламенную речь, закончив ее словами: «Да здравствует социалистическая революция!».
* * *
Наступили незабываемые октябрьские дни. Однажды мой хозяин сказал: «Мы будем вести сражение против буржуазии и Временного правительства. На нас возлагается задача занять Николаевский вокзал». Все отряды имели указания, куда и кому направляться — к полицейским участкам, банкам, вокзалам. Я пошел с отрядом моего хозяина. После взятия вокзала новый комендант поздравил и поблагодарил нас от имени партии. Красный флаг торжественно взвился над вокзалом.
Уже через несколько дней над революционной столицей нависла опасность. Керенский и генерал Краснов во главе белогвардейских полчищ и «дикой дивизии» быстро двигались к Петрограду. Ленин выступал на фабриках, заводах и горячо призывал трудящихся встать на защиту Советской власти. Фронт растянулся от Царского Села до Пулкова и Гатчины. Положение было критическим.
На одном из участков, близ Пулковских высот, враг создал превосходство в артиллерии, и моряки Балтийского флота, несмотря на их огромную храбрость, понесли большие потери. По приказу Ленина уже на следующий день в помощь морякам прибыли три батареи.
Несколько часов Пулковские высоты были похожи на извергающийся вулкан. Снаряды сравнивали с землей противотанковые проволочные заграждения и окопы врага. Оркестр заиграл «Марсельезу» и «Интернационал». Серго Орджоникидзе во главе отряда первым бросился в атаку. А за ними, как лавина, поднялись тысячи других защитников Советской власти. Враг был разбит и отброшен на юг.
Комендант Смольного представил меня товарищу Дзержинскому. Как летчик, я был назначен в штаб, но поскольку по авиации дел не было, мы вместе с другими четырьмя товарищами стали работать курьерами. Ходили по революционным комитетам, казармам и заводам. Если я, например, будучи на дежурстве, получал пакет, скажем, для Калинина, Свердлова или Ленина, я сразу шел вручить пакет. Тогда мне выпал случай увидеть Ленина вблизи, встретить его взгляд, услышать его голос, познакомиться с ним, пожать обеими руками его руку.
Когда меня представили Ленину и он узнал, что я болгарин, он, как я помню, сказал: «Люблю болгар. Я знаю Димитра Благоева, вы —хорошие революционеры. На вас можно опереться». Мы поговорили несколько минут. Затем Дзержинский сказал Ленину: «Товарищ Черкезов может быть полезным в авиации, если привести в порядок наши самолеты». Ленин ответил ему: «Если можно, будет хорошо. Аэропланы нам потребуются, так как авиация — это глаза армии. Но этого быстро не сделаешь».
После этого Ленин познакомил меня со своей женой Надеждой Константиновной Крупской. Знакомство это произошло следующим образом: однажды я был у Ленина, когда она принесла ему чай. Ленин, обратившись к ней, сказал: «Надежда Константиновна, прошу познакомиться с товарищем Черкезовым. Это болгарский революционер, родился в Болгарии». Она была небольшого роста, скромно одета, в шелковой косынке, какие обычно носят польки и чешки. Надежда Константиновна принесла нам еще чаю. Я был очень счастлив вместе с Лениным пить чай. Я полюбил этого великого человека и был готов умереть за него.
После того как аэродром в Гатчине был занят красногвардейцами, Ленин поручил мне выяснить возможность его использования. Докладывая Ленину, я в конце сказал, что из оставшихся поврежденных белыми самолетов можно будет в короткое время поправить лишь три-четыре.
— На первое время этого будет нам достаточно, — сказал Ленин. — Что вы скажете, если эти самолеты мы используем для поддержания связи и особенно для распространения декретов революционного правительства и пропагандистских материалов?
При каждой встрече Ленин не упускал возможности расспросить меня о жизни, о трудностях, которые я встречал при исполнении возложенных на меня задач. Он всегда был любезным, непринужденным, сердечным. Так относился он ко всем людям, с которыми мне удавалось его видеть. Он производил на всех огромное впечатление не только своим умом, но и своей откровенностью. Посетителям он прямо говорил, в чем они правы и в чем ошибаются. И когда кто-нибудь упорствовал, он приводил массу доводов, чтобы убедить человека в правильной точке зрения по обсуждаемому вопросу.
Эта черта Ленина мне особенно нравилась, и этим он окончательно завоевал мое сердце.
Через некоторое время я был переведен в отдел пропаганды. Мне приходилось развозить в вагонах литературу по фронтам: к Воронежу, Ростову, Чернигову — туда, где сражалась Красная Армия.
В то время, в 1918 году, из Финляндии было получено по дипломатическим каналам сообщение о том, что в Болгарии армия бросила фронт, провозгласила Радомирскую республику и двинулась на Софию с целью свергнуть царя и правительство. Радио тогда еще не было, и нельзя было понять, что происходит в Софии. Одни верили сообщениям, другие — нет1.
Однажды меня вызвал Ленин и сказал:
— У вас — республика, новая власть.
Я ответил, что ничего не знаю.
— Нельзя ли узнать через болгар? — спросил Ленин.
— Они тоже ничего не знают, — сказал я. — Может, в дальнейшем будет известно.
Тогда в разговор вмешалась Александра Коллонтай:
— Нельзя ли послать кого-нибудь в Болгарию, чтобы на месте изучить положение, потому что иначе никак нельзя понять?
— Кого же? — спросил я. — Не могу ничего вам сказать.
— А ты, как болгарин, не поехал бы?
Мне заготовили пропуск, подписанный председателем ВЧК Дзержинским. Всем советским властям предписывалось оказывать мне содействие при поездке до границы Республики. Перед отъездом меня вызвал Ленин, дал мне некоторые наставления в присутствии Коллонтай, вручил письмо, затем попрощался и пожелал мне доброго пути и успеха в моей командировке. Вечером я выехал поездом и через два дня прибыл на станцию Орша. Представился я пограничному комиссару и предъявил ему свой пропуск. Когда он узнал, что я летчик (а сам он был балтийским моряком), он сказал: «Летчики — надежные люди. Я верю, что ты доберешься до Болгарии и вернешься». Один красногвардеец довел меня до пропускного пункта, и я, пройдя проволочные заграждения, продолжал свой путь.
В конце концов я добрался до Джурджу и через Дунай — в Русе. Оттуда поездом через Горну Оряховицу прибыл в Софию.
В Софии на бульваре Марии-Луизы (сейчас бульвар Георгия Димитрова) была гостиница «Лондон». Ночь я провел в этой гостинице, а на рассвете побрился, привел себя в порядок — ведь 12 дней я не мог спать по-человечески — и направился в редакцию «Работнического вестника»2, чтобы передать письмо, адресованное Димитру Благоеву. «Дед»-Благоев сидел на стуле и читал газету. Было холодно, и в комнате пылала печка. У печки с щипцами для углей сидела темноволосая невысокая девушка, которую я не знал. Потом я догадался, что это дочь Благоева Стелла, которая ему помогала.
Войдя, я закрыл дверь и остановился перед «Дедом». Тот, продолжая читать газету, спросил: «Что вам угодно, товарищ?». Отвечаю ему: ««Дед», я прибыл с далекого севера, из Советской республики, из Москвы. Посылает вам привет Владимир Ильич Ленин, а также его соратники. А это письмо адресовано вам. Оно поизмялось, но если бы вы знали, как опасно было хранить его при себе. А это — газеты, книги, декреты». «Дед» вскочил со стула: «Неужели?! Садись, товарищ!» Он разволновался, поцеловал меня, взял газеты, вскрыл письмо, прочитал и сказал:
— Так, так, хорошо. Стелла, пойди принеси кофе. Потом он спросил меня:
— Как товарищи, как там идут дела? — Целых два часа разговаривали мы с ним. Наконец он мне сказал:
— Устал ты, пойди отдохни.
Было уже утро, около 9 часов. Я действительно чувствовал себя уставшим.
— Иди отдыхать, а в 3 часа жду тебя. Только приходи непременно. Я приглашу товарищей, и мы решим вопрос о твоем возвращении.
Я вернулся в гостиницу, а в 3 часа уже снова был в редакции. Кроме «Деда» и Стеллы там находились еще четыре человека примерно моих лет. Они обо всем уже знали: Стелла пригласила их и сообщила, что из Москвы прибыл специальный курьер, привезший письмо и литературу. Они прочитали русские газеты и с нетерпением ожидали меня.
Как только я вошел, «Дед» встал и сказал:
— Первая ласточка, которая прилетела с севера. Ну, познакомьтесь.
Так я познакомился с Георгием Димитровым, Василем Коларовым, Христо Кабакчиевым и Тодором Лукановым. «Дед» был весел, часто смеялся.
— Расскажи товарищам то, что ты мне рассказал: о революции, о твоей работе в Смольном.
Беседовали мы довольно долго, стало темнеть. Наконец «Дед» сказал:
— Слушай, товарищ, когда думаешь возвращаться?
— Я могу выехать хоть сегодня, меня здесь ничто не удерживает. Моей целью было приехать, повидать Болгарию, встретиться с вами, рассказать о положении и вернуться.
— Ну, хорошо.
Георгий Димитров и Тодор Луканов вышли в другую комнату, а минут через 20 принесли два письма: одно — Центральному Комитету большевистской партии, второе — Ленину. Мне дали также письмо для Димитра Кондова — секретаря коммунистической организации в г. Варна. Стелла приготовила подшивку «Работнического вестника» из 25 газет, а Тодор Луканов дал мне несколько эмалированных значков с изображением Карла Маркса и Фридриха Энгельса, которые я приколол к куртке. Письма, адресованные в Москву, я положил в карман, а письмо в Варну — отдельно. Я сказал, что должен уходить. Тогда все встали, проводили меня до двери и просили передать пожелания успеха революции и победы над врагом. Георгий Димитров держал меня под руку, а «Дед» поцеловал меня и сказал:
— Ну, береги себя, постарайся благополучно добраться.
Ночью я выехал в Варну. На другой день, прибыв туда, нашел секретаря организации Димитра Кондова — высокого стройного человека с бородой. Мы познакомились, и я передал ему письмо, сказав, что еду из Софии. Кондов прочитал его и обещал оказать мне содействие.
На другой день Кондов пришел за мной в гостиницу. Мы направились к порту; когда приблизились, я увидел пароход «Царь Фердинанд».
— Вот на этом пароходе, — сказал Кондов, — отправим тебя завтра в Россию. Это болгарский пароход, но англичане и французы реквизировали его, и на нем репатриируются около 800 пленных русских офицеров и солдат. Едут в Крым, их шлют к Врангелю. Оружие тоже ему посылают.
На другой день я снова зашел в клуб коммунистической организации, и двое рабочих повели меня в порт. Вместе с ними под видом носильщика я прошел на пароход. Боялся проверки, но все обошлось благополучно.
Наконец, прозвучали три сигнала, винт завертелся, и пароход отошел от берега.
На другой день в два часа вместе с группой русских пленных я высадился на кавказском побережье. Так я вернулся в Россию.
С большим трудом удалось мне добраться до Москвы. На следующий день после приезда я направился в ЦК, чтобы передать Ленину письмо из Болгарии. Когда Ленину сообщили о моем возвращении, он воскликнул: «Молодец, болгарин!».
После этого я снова стал заниматься распространением революционной литературы на фронтах.
В Одессе белым удалось арестовать меня. У меня отобрали паспорт, диплом, деньги, часы, кольцо и бросили в тюрьму. Но в начале апреля мне шепнули на ухо, что я спасен. Судьба меня не забыла. Красная Армия вступила в Одессу.
Снова пошли напряженные дни, которые я отдавал службе делу революции. Но мне нужно было возвращаться в Болгарию.
Мы взяли румынскую лодку, конфискованную советскими властями, и отправились в Болгарию. Нас было трое — я и еще два болгарских коммуниста. Везли мы с собой советскую литературу. После трудной и напряженной борьбы с водной стихией мы пристали к болгарскому берегу.
Варненские товарищи послали литературу через наших товарищей-железнодорожников «Деду»-Благоеву. Через несколько дней с помощью коммунистов из г. Провадии мне удалось приехать в Софию.
Кажется, это было 10 июня 1919 года. Коммунистическая партия проводила конференцию, на которую созывались делегаты со всей Болгарии. Прибыл и я. «Дед» узнал меня сразу и, улыбаясь, сказал: «Браво! Только что тебя видят в Софии, а ты уже в Москве, видят в Москве — а ты в Софии».
Так я выполнил свой долг, и я рад, что мог быть полезен революции, Красной Армии, что служил во имя чести и славы пролетариата.
«Воспоминания болгарских товарищей о Ленине» (Перевод с болгарского). М. Госполитиздат, 1958, стр 33—40.
Примечания:
1 В конце сентября 1918 года в болгарской армии вспыхнуло массовое солдатское восстание. Восставшие солдаты захватили город Радомир и, провозгласив 27 сентября республику, двинулись к Софии; 28 сентября передовые колонны восставших достигли села Владая, от которого восстание и получило свое название — Владайское. У самых предместий Софии восставшие были разбиты в конце сентября — начале октября соединенными силами царской гвардии и подоспевших немецких подразделений. — Ред.
2 «Работнически вестник» («Рабочий вестник») — газета, орган Болгарской рабочей социал-демократической партии. Была основана в 1897 году на IV съезде партии. Издавалась до 1939 года. При объединении Болгарской коммунистической партии с Рабочей партией в 1939 году газета «Работнически вестник» слилась с газетой «Работническо дело». —Ред.