ФРИЦ ПЛАТТЕН
ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛЕНИНА
Сейчас трудно себе представить, какими опасностями угрожала русским эмигрантам организация этой поездки и сама поездка на родину через вражескую страну во время войны. Из Швейцарии стремилось выехать свыше 500 эмигрантов с семьями. Они старались получить разрешение на въезд от Временного правительства. Когда же благодаря усилиям Ленина представился случай въехать в Россию без разрешения Милюкова, в поездке решились принять участие только 33 человека.
Незначительное число участников поездки объясняется не угрозой правительства Милюкова предать суду по обвинению в измене тех эмигрантов, которые посмеют ехать через Германию, и не недостаточным сроком для сборов в дорогу. Громадное большинство эмигрантов пугалось другого. Их мучили политические сомнения.
Больше всех боялись потерять свою политическую девственность меньшевики. Они называли затею Ленина политически неумной и компрометирующей.
КАК ЛЕНИН ОРГАНИЗОВАЛ ЭТУ ПОЕЗДКУ
В первых числах апреля1 1917 года меня вызвали на спешное совещание в «Айнтрахт» — Народный дом цюрихского революционного пролетариата. В час дня состоялось наше совещание с Лениным, а в 3 часа мы уже сидели в бернском поезде.
Расскажу коротко об этом совещании. Я застал Ленина и еще нескольких товарищей за обедом в ресторане. Вдруг Ленин спросил меня, можно ли здесь где-нибудь поговорить в безопасности от непрошеных слушателей. Мы отправились в кабинет правления.
— Товарищ Платтен, — начал Ленин, — вы знаете, что Гримм, председательствовавший на Циммервальдской конференции, по поручению русских политических эмигрантов ведет переговоры с германским посланником Ромбергом о пропуске русских эмигрантов через Германию. Дело не двигается с места. Мы уверены, что Гримм саботирует. Он прислушивается к нашептываниям меньшевиков, которые все еще тщетно надеются на получение согласия Временного правительства, т. е. Милюкова. Мы Гримму не доверяем. Мы просим вас быть нашим доверенным лицом в этом деле, взять на себя переговоры с Ромбергом. Мы уполномочиваем вас говорить с Ромбергом прямо от моего имени.
После недолгого размышления я согласился. Было решено, что имена остальных едущих останутся неизвестными и что переговоры должны ограничиться исключительно вопросами техники переезда.
В тот же день, в 6 часов вечера, мы встретились в бернском Народном доме с Гриммом. Ему немедленно сообщили, что Платтен вступает в непосредственные переговоры с Ромбергом от имени Ленина. Гримм стал возражать. Платтен-де — секретарь партии (Швейцарской социал-демократической). Такое выступление впутывает в дело партию и т. п. Я возразил на это, что я буду вести эти переговоры не в качестве секретаря партийного комитета, а как доверенное лицо Ленина. Тогда Гримм отказался сообщить Ромбергу о новом обороте дела и ушел. Я по телефону попросил в посольстве, чтобы посланник меня принял, и на следующий же день приступил к непосредственным переговорам.
Обратимся к вопросу, прав ли был Ленин, считая, что Временное правительство не даст своего согласия на проезд русских эмигрантов через Германию, и, во-вторых, было ли справедливо его недоверие к Гримму?
Сейчас документально доказано, что Милюков двумя циркулярными телеграммами к русским посольствам запретил им давать визы на обратный въезд тем эмигрантам, которые были внесены в особые международные контрольные списки. Иначе говоря, визы можно было ставить только социал-патриотам.
Половинчатость меньшевиков всегда была ненавистна Ленину, и он никогда не сомневался в последовательности по ведения реакционных буржуазных правительств. И в данном случае ясно видна правильность и полная целесообразность его поступка.
В отношении Гримма он был вдвойне прав. Гримм был в данном случае орудием в руках Мартова и Аксельрода, и, кроме того, его недоверие к Гримму оправдано также и политически. В доказательство нужно только указать историю с Гриммом, разыгравшуюся в Петрограде в июньские дни 1918 года2.
То, что Ленин взял в свои руки инициативу, вполне соответствует его политическому характеру, и необходимость этого показали дальнейшие события.
На первом свидании с Ромбергом был поставлен только один основной вопрос: согласно ли германское правительство пропустить через Германию русских эмигрантов без различия их партийной принадлежности? На это был получен утвердительный ответ. Теперь оставалось только выработать условия, при которых будет происходить поездка.
Ленин поселился в маленькой комнатке в Народном доме. Там и были составлены эти условия. Посланник Ромберг долго колебался и заявил, наконец, что условия, предлагаемые Лениным, таковы, что нужно опасаться провала всей затеи с поездкой.
Мы ставили условием строжайшее сохранение экстерриториальности и отказ Германии от какой бы то ни было личной проверки едущих, просмотра багажа и т. д. Я не был уполномочен соглашаться на какое бы то ни было смягчение этих условий. Условия были Берлином приняты.
Отъезд был назначен на 27 марта (9 апреля). На время поездки падает составление двух чрезвычайно важных документов. Оба они были составлены Лениным, но затем подверглись коллективному обсуждению и были опубликованы от имени партии.
Первый из них — прощальное письмо Заграничного ЦК партии большевиков к швейцарскому пролетариату. Оно содержало уничтожающую критику социал-патриотов и программную декларацию относительно боевой тактики большевиков в русской революции.
Второй документ — ставшие знаменитыми Апрельские тезисы — возник как черновой проект во время проезда через Германию. В вагоне было выделено купе для Ленина, чтобы обеспечить ему возможность спокойной работы над Апрельскими тезисами. Для всех, кроме Ленина, должно было быть сохранено инкогнито.
Обстоятельства, при которых происходила поездка, требовали абсолютной политической ясности. Участники поездки подписывали следующее обязательство:
«Я подтверждаю:
1. Что мне были сообщены условия соглашения Платтена с германским посольством.
2. Что я буду подчиняться распоряжениям руководителя поездки Платтена.
3. Что мне сообщена напечатанная в «Petit Parisien» заметка, в которой говорится, что русское Временное правительство угрожает предать эмигрантов, возвращающихся через Германию, суду за государственную измену.
4. Что всю политическую ответственность за свою поездку я беру целиком на себя.
5. Что Платтен гарантировал мне поездку только до Стокгольма.
Берн — Цюрих, 9 апреля 1917 г.»
Уже в поезде было решено, что в случае ареста по приезде в Россию и предания суду за государственную измену, защита должна быть коллективной, а не индивидуальной. Целью этого было придать процессу большое политическое значение.
Во время проезда через Германию произошел только один случай политического характера, о котором стоит упомянуть. В Штутгарте меня, как ответственного руководителя поездки, вызвали, и сопровождающий нас офицер сообщил мне, что г-н Янсон из генеральной комиссии германских профсоюзов желает со мной беседовать. Это была чрезвычайно неприятная встреча.
Янсон попросил меня передать едущим «товарищам» привет от генеральной комиссии германских профсоюзов и просил также устроить ему свидание. Я указал ему на нашу экстерриториальность во время всего проезда через Германию, но обещал переговорить и дать ответ на следующее утро. Привет от германских профсоюзов не вызвал воодушевления: его, как и можно было ожидать, встретили гомерическим хохотом. Три года подряд Ленин в своих статьях бичевал генеральную комиссию профсоюзов и издевался над ней. Теперь генеральная комиссия явилась с вежливым приветствием.
Резюме совещания реэмигрантов было следующее: в случае, если Янсон сделает попытку нарушить экстерриториальность, забросать его чайниками.
Разумеется, я передал Янсону это постановление в несколько более мягкой форме. Я попросил его не добиваться свидания, так как я не ручаюсь, что смогу защитить его от оскорбления действием. Что касается приветствия генеральной комиссии, то я мог поблагодарить за него только от своего имени.
В Стокгольме 31 марта (13 апреля) нам был устроен в отеле «Регина» торжественный прием. Немедленно была составлена корреспонденция, в которой сообщалось об условиях, на которых состоялась поездка, и о том, как эта поездка прошла3.
Ганецкий и Боровский были назначены представителями партии большевиков за границей и образовали там пропагандистский центр. Информация, печатаемая на ротаторе и рассылаемая повсюду, в газеты всех стран, оказалась мощным средством агитации. Несмотря на то что рассылаемые корреспонденции были неистощимым кладезем самых оригинальных опечаток, они по своему содержанию и значению во много раз превосходили меньшевистские произведения.
2(15) сентября 1917 года начал выходить «Вестник русской революции» — орган Заграничного представительства Центрального Комитета РСДРП (большевиков). Он служил источником информации для нас, иностранных коммунистов, и был мощным орудием в борьбе против социал-патриотов.
2(15) апреля мы приехали в пограничный финляндский город Торнео. Здесь я должен был расстаться с товарищами, так как милюковское правительство отказалось дать мне разрешение на въезд. Товарищи, с которыми я должен был расстаться, добились своего.
1927 г. «Ленин в Октябре». Воспоминания
М , Госполитиздат, 1957, стр 27—31.
Примечания:
1 Нового стиля. — Ред.
2 Р. Гримм во время пребывания в России в мае 1917 года тайно связывался с министром швейцарского правительства Гофманом для выяснения германских условий мира, сообщал о положении в стране, за что был выслан из России. Впоследствии Гримм был смещен с поста секретаря Интернациональной социалистической комиссии. — Ред.
3 В газетах «Правда» № 24 и «Известия» № 32 от 5 (18) апреля 1917 года была напечатана статья В И. Ленина «Как мы доехали». Кроме того, в органе левой оппозиции социал-демократической партии Швеции «Politiken» от 14 апреля 1917 года опубликовано «Коммюнике». — Ред.
ОТТО ГРИМЛУНД
ПО ПУТИ НА РОДИНУ
Впервые я встретился с Лениным в марте 1917 года1. Я жил тогда в Мальмё и однажды получил письмо по городской почте, в котором говорилось, что Фредерик Стрём2 находится в городе. Он просил меня приехать в один отель и переговорить с ним. Когда я пришел к нему, я нашел у него одного русского товарища. Оба были возбуждены, и Стрём сказал мне, что он просил меня прийти помочь в одном важном деле, ибо он сам должен тотчас же уехать в Стокгольм. После этого он исчез и оставил меня с взволнованным русским. Тот рассказал, что с пароходом из Засница должна приехать группа русских социалистов, среди которых двое очень известных, и просил меня поехать с ним в Треллеборг для того, чтобы встретить их и помочь им. «Кто приезжает?» — спросил я. «Очень известные лица из партии, имена которых хранятся в тайне, пока длится путешествие», — и он прошептал мне на ухо: «С ними едет Ленин». После чего прибавил: «Но только ни слова». Я заверил, что буду молчать, и заявил, что готов ехать. Высадка и таможенный осмотр в Треллеборге прошли спокойно, после чего путешественники отправились в Мальмё, где в первый раз за последние 4 дня они получили горячую пищу. Вечером того же дня мы отправились в Стокгольм. Я находился с Лениным в одном купе. Никто не спал всю эту ночь. Сначала Ленин сообщил о трудностях выезда из Швейцарии, о попытке проехать через страны Антанты, которые отказали в визе, и о переговорах с Германией, увенчавшихся в конце концов разрешением проехать через Германию под сильной охраной и без права выходить из вагонов. Ленин задал мне несколько вопросов, точнее, забросал меня ими: «Брантинг и его влияние? Численность партии? Численность парламентской фракции? Что сделано партией? Профсоюзы? Их позиция по отношению к политическим течениям? Их кассы? Какие руководители? Количество стачек? Союз молодежи? Насколько велик? Какие условия? Какая тактика? Сколько выпущено брошюр?» и т. д.
Я полагаю, что ответы во многом были слабыми и неполными, по Ленин проявил живейший интерес даже к самым незначительным деталям. Через некоторое время мы поменялись ролями: я стал спрашивать Ленина об условиях жизни различных партий в Европе, об общем положении и о революции в России. Это интервью не увидело света и до сих пор лежит в ящике моего письменного стола3. Но для меня это было больше, чем интервью, это была лекция по социализму, которой я никогда не забуду. Ленин принадлежит к величайшим людям среди тех, у которых интересно получить интервью. Мне нужно было только по временам вставлять свои вопросы. Он тотчас же исчерпывающе отвечал на них. Я еще живо помню, как я едва успевал записывать содержание всего того, что он говорил. В этих беседах Ленин полно и ясно раскрыл отношение своей партии к русской революции, но клеймил «социалистов» типа Керенского, бичевал «буржуазных империалистов» и затем нарисовал программу действий «максималистов» (большевиков): «Вся власть Советам!», «Мир и земля!».
После однодневного пребывания в Стокгольме, где несколько шведских товарищей устроили конференцию с русскими4, последние отправились через Хапаранду и Финляндию в Петроград.
"Ленин в Октябре». Воспоминания.
М.. Госполитиздат, 1957, стр. 44—45.
Примечания:
1 Группа русских эмигрантов во главе с В. И. Лениным, направлявшаяся из Швейцарии в Россию через Германию поездом, прибыла 30 марта (12 апреля) 1917 года в Заснице (Германия). Отсюда эмигранты на шведском пароходе переехали в Треллеборг (Швеция). Встреча автора с В. И. Лениным состоялась, очевидно, в этом городе 30 марта (12 апреля) 1917 года. — Ред.
2 Стрём, Фредерик (1880—1948) —левый шведский социал-демократ, принимавший участие во встрече и проводах В. И. Ленина при возвращении его из эмиграции на родину. — Ред.
3 Воспоминания записаны в 1946 году. — Ред.
4 Речь идет о совещании шведских социал-демократов интернационалистов 31 марта (13 апреля) 1917 года, в котором принял участие В. И. Ленин. —Ред.
ХУГО СИЛЛЕН
ВСТРЕЧИ С ЛЕНИНЫМ
Ленин прибыл в Стокгольм утром1 и остановился в существующей и поныне гостинице «Регина». С утра я работал и не мог пойти встречать его на вокзал, но как только освободился, сразу же пошел с товарищами в «Регину». Когда мы пришли, Ленин беседовал с представителями шведских социал-демократов. Мы тепло приветствовали Владимира Ильича. Он живо интересовался нашей работой. Помню, как один товарищ упрашивал Ленина остаться в Стокгольме еще на несколько дней, но мы видели, что он всем сердцем рвался на родину. «Самое важное, — сказал он, — это как можно быстрее прибыть в Россию. Дорог каждый день».
И вот в семь часов вечера мы провожали Ленина на вокзал2. Здесь уже собралось около ста человек, у многих в руках были букеты живых цветов. У всех — и провожающих, и отъезжающих — было радостное, приподнятое настроение. Ленин был в центре внимания. У него были выразительные, быстрые жесты, умные и живые глаза. Отъезжающие о чем-то оживленно беседовали на платформе. Но вот зазвучал «Интернационал», и из окон вагона появились красные флажки. Как только поезд тронулся, шведы провозгласили здравицу в честь грядущей революции на Востоке, и этот возглас с энтузиазмом был подхвачен всеми отъезжающими русскими...
Да, Швеция провожала в путь человека, который возглавил великую революцию, открывшую новую эру в истории человечества.
Второй раз я видел Ленина уже после революции, в июле 1920 года, на II конгрессе Коммунистического Интернационала, куда я прибыл вместе со шведской делегацией. Мне очень запомнилось выступление Ильича. Сила логики буквально разила его противников. Он умел сочетать шутку и сатиру с острой полемикой.
В перерыве между заседаниями мы, группа представителей Скандинавских стран, подошли к Ленину. Он тепло и сердечно поздоровался и побеседовал с нами.
Минуло уже сорок лет со дня моей последней встречи с вождем пролетарской революции, но в моей памяти всегда будут свежи воспоминания о нем...
1960 г.
«Ленинские страницы». Документы, воспоминания, очерки. М., 1960, стр. 199—200.
Примечания:
1 31 марта (13 апреля) 1917 года. — Ред.
2 В. И. Ленин выехал из Стокгольма в Россию через Финляндию в 6 часов 37 минут вечера 13 апреля (н. ст.) 1917 года. — Ред.
ВАН ХУН-СЮНЬ
ВЕЛИКОЕ КРЕЩЕНИЕ ОКТЯБРЯ
ВСТРЕЧА ЛЕНИНА НА ФИНЛЯНДСКОМ ВОКЗАЛЕ
В Петрограде, на берегу Невы, находился огромный завод «Металлист», в механическом цехе которого я работал в 1917 году. В России я прожил уже три года, но говорить по-русски так и не научился. Поэтому каждый раз, разговаривая с русскими, мне то и дело приходилось прибегать к помощи нашего переводчика Вэнь Мин-лая.
Хозяин завода жильем рабочих не обеспечивал, и у нас не было крыши над головой. Однажды мы, китайские рабочие, случайно забрели в казарму к русским солдатам. Они отнеслись к нам сочувственно, накормили и оставили ночевать у себя. Приходилось жить и в ночлежке, где брали пятак за ночь; спали там на длинных деревянных нарах, разгороженных досками. Ширина каждого места — не больше двух чи1. Ляжешь в такую «постель», сожмешься в комок и на другой бок уж не повернешься.
Через некоторое время мне повезло: я познакомился с одним добряком-сапожником, который приютил меня в своей ветхой деревянной каморке.
С продовольствием в Петрограде было очень плохо, за хлебом приходилось ездить в деревню к крестьянам. Тогда-то я и столкнулся с этой дрянью — кулаками.
Хлеба у них полные амбары, а даже крошки не выпросишь. Бедняки — дело другое. Они по-настоящему хорошо относились к нам — китайцам: всегда делились всем, что имели. Накормят, бывало, и ночевать оставят. Подметут пол в избе, положат на него мягкий матрац из соломы, а какая-нибудь русская старушка накинет еще на тебя тулуп, чтобы не замерз.
В первых числах апреля, на пасху, в двенадцатом часу ночи вышел я прогуляться и подышать теплым весенним воздухом.
Незаметно дошел до Финляндского вокзала. Вижу: привокзальная площадь заполнена тысячами людей — рабочими, солдатами, матросами; у многих в руках факелы, лозунги, знамена. Аплодисменты, смех, крики «ура» — все слилось в единый гул. Меня заинтересовало, что происходит, почему люди такие радостные, возбужденные. Хотел пробраться вперед, но не сумел, спросить — русского языка не знаю.
Прошло некоторое время, и на площади постепенно установилась тишина. Мне показалось, что вдали кто-то произносит речь. Я стал внимательно прислушиваться к разговору стоявших рядом со мной русских рабочих. Радостные и улыбающиеся, они то и дело повторяли: «Ленин», «Ленин». В то время я еще не знал, кто такой Ленин, но видел, с какой любовью и уважением произносят это имя простые люди. И тогда я понял, что человек, которого так горячо встречают, — Ленин. Здесь, у Финляндского вокзала, я впервые услышал это имя — Ленин!
Вдруг впереди снова послышались возгласы: «Ура!», «Да здравствует социалистическая революция!»
Поток людей хлынул вперед, увлекая меня за собой. Но когда я оказался в центре площади, Ленина там уже не было. Все стали расходиться. Глубоко взволнованный, вернулся я домой.
Сама эта ночь, та поистине волнующая атмосфера, которая царила на Финляндском вокзале, зажгли в моем сердце новые надежды.
«Дружба, скрепленная кровью» М, Воениздат, 1959, стр. 166—168.
Примечания:
1 Чи — мера длины, равная 32 сантиметрам.
2 По прибытии в Петроград 3(16) апреля 1917 года В. И. Ленин выступил на площади перед Финляндским вокзалом с речью, которую закончил призывом к борьбе за победу социалистической революции. — Ред.
ГУСТАВ РОВИО
КАК ЛЕНИН СКРЫВАЛСЯ У ГЕЛЬСИНГФОРССКОГО «ПОЛИЦМЕЙСТЕРА»
Приехал Шотман1 и говорит с самым таинственным видом:
— ЦК партии поручил мне организовать переезд и подыскать квартиру для Ленина здесь, в Финляндии.
— Сюда приезжала одна девица по этому делу, и я с ней уже сговорился, — заметил я с своей стороны.
— Она неправильно сделала, мне поручено устроить Ленина здесь, в Гельсингфорсе, но чтобы об этом никто не знал. Ты не имеешь права никому об этом сообщать, — сказал мне Шотман.
— Хорошо. Я готов помочь, чем могу. Само собой понятно, что от меня никто не узнает, — ответил я.
Так как Шотман очень торопил с переездом Ленина, то мы решили, что он привезет Ленина прямо ко мне на квартиру, а потом уже подыщем для него более подходящую квартиру.
В начале апреля 1917 года рабочие организации выбрали меня начальником милиции Гельсингфорса. Позже я был утвержден старшим помощником гельсингфорсского полицмейстера, а полицмейстером — некий поручик фон Шрадер. Но ввиду обострившейся классовой борьбы Шрадер не выдержал атаки буржуазии и ее прессы, обливавшей ежедневно грязью милицию, состоявшую почти поголовно из рабочих социал-демократов, и ушел. Таким образом, я остался за начальника милиции и был им до самой рабочей революции в январе 1919 года.
У меня была квартира (одна комната и кухня) на Хагнесской площади (дом 1, кв. 22). Так как ко мне никто не приходил, а моя жена в то время была в деревне, то мы и нашли самым удобным и безопасным сначала поселить Ленина у меня. Шотман даже пошутил:
— Приеду в Питер, скажу нашим, что поместил Ленина у гельсингфорсского полицмейстера. Вот уж, наверное, будут удивляться и смеяться, когда узнают. И я убежден, что ни один черт из агентов Керенского и не подумает заглянуть в твою квартиру.
Мы условились с Шотманом, что он сначала привезет Ленина в город Лахти и оттуда позвонит по телефону мне в Гельсингфорс в управление милиции. Из Лахти они поедут к депутату Вийку на квартиру, так как он жил не в самом городе Гельсингфорсе, а в дачной местности, у станции Мальм. Когда все было обдумано и взвешено, Шотман уехал довольный и радостный.
Через пару дней у меня зазвонил телефон. Шотман сообщил из города Лахти, что «все благополучно. Завтра вечером буду у тебя».
На следующий день мне звонил Вийк и просил вечером назначить свидание, так как меня хочет видеть один товарищ. Я назначил в И часов вечера на тротуаре у Хагнесского рынка.
Заблаговременно я вышел в условленное место и стал ждать. Через несколько минут ко мне подошли два человека, разговаривая по-французски. Один из них был Вийк, и я с ним поздоровался.
— Товарищ Ровио? — спросил меня спокойно по-русски, подавая мне руку, второй товарищ. Это был Ленин, которого я впервые здесь увидел. Я ответил утвердительно и пожал его руку. Мы направились на мою квартиру. Это было в конце июля или в первых числах августа — точно не помню2. Осмотревшись предварительно кругом и не заметив ни души на улице, мы взобрались на пятый этаж в мою квартиру.
Я чувствовал некоторое легкое возбуждение, став вдруг квартирохозяином Ленина. Конечно, я не мог и подозревать в то время, что через четыре месяца Ленин будет руководителем великой державы, но, читая ежедневно русские буржуазные и соглашательские газеты и видя, какое внимание уделяется в них «шпионажу» Ленина, я понимал вполне конспирацию Шотмана и не мог не чувствовать некоторого напряжения. Тем более что мне по службе чуть ли не каждый день приходилось иметь дела с контрразведкой Керенского, а иногда и с финляндским генерал-губернатором октябристом М. М. Стаховичем.
Я заварил чай и предложил его своему «квартиранту». Вийк ушел. Ленин стал расспрашивать, как получать русские газеты. Я объяснил, что вернее всего можно получать их на вокзале ежедневно часов в 6—7 вечера, по прибытии поезда из Петрограда.
— Вам придется ходить каждый день на вокзал и брать мне все русские газеты. Потом вам надо будет наладить переправку писем по своей почте, мы не можем доверяться официальной почте, — стал мне давать распоряжения Ленин.
Все это я обещал выполнять точно. Сообщил Ленину, что у меня есть вполне надежный товарищ, железнодорожный почтальон в вагоне, который курсирует между Гельсингфорсом и Питером, и с его помощью я смогу наладить нелегальную почту, лишь только получу указание, куда в Питере долиты доставляться письма.
Когда Ленин узнал все необходимое для его работы, он мне сказал, чтобы я лег спать, а он еще сядет за работу. И, несмотря на то что было уже поздно и он только что поселился в новой квартире, Ленин преспокойно сел за стол, взял русские газеты и стал их просматривать и писать. Не знаю, сколько времени он писал, потому что я заснул. Утром я встал часов в девять и посмотрел на стол. Тут лежала тетрадь с заголовком «Государством революция». Ленин еще спал, а я пошел на службу. Когда я днем, часа в четыре, пришел домой, Ленин говорит мне:
— Я просмотрел ваш книжный шкаф. У вас много хороших книг, мне они как раз нужны.
Потом он просил меня купить для него яиц, масла и пр. Я предложил приносить обеды из столовой кооператива, куда я обыкновенно ходил обедать, но он категорически отказался, объясняя, что на газовой плите он сумеет вскипятить воду для чая и сварить яиц — для него этого вполне достаточно.
— Мне главное — газеты. Вот газеты не прозевайте, — сказал он мне.
Я пошел на вокзал и принес кипу газет. У нас так и наладилось: по вечерам я караулил на вокзале почтовый поезд, покупал все газеты и приносил Ленину. Он немедленно прочитывал их и писал статьи до поздней ночи, а на следующий день передавал их мне для пересылки в Питер. Днем он сам себе готовил пищу.
Прожил у меня Ленин недели полторы; затем Вийк нашел для него другую квартиру — у т. Усениуса. Поздно вечером мы перевезли его туда. Но через несколько дней мне пришлось опять поселить Ленина у себя, так как тот товарищ, в квартире которого он поселился, неожиданно вернулся, и пребывание там Ленина стало невозможным.
Когда Ленин прожил вновь у меня с неделю, мы нашли новую квартиру, в бездетной семье рабочего Б. Я не хочу называть настоящей фамилии товарища, потому что он был после подавления финской революции арестован и приговорен к расстрелу, и я до сих пор не знаю, расстреляли его или нет3. Товарищ этот предоставил в распоряжение Ленина комнату, его жена приготовляла кушанье и вообще всячески заботилась обо всех удобствах Ленина. Ленин был весьма доволен своей квартирой и квартирохозяевами.
Я приезжал к нему каждый вечер, привозил газеты и брал письма для отсылки и был переводчиком между Лениным и квартирохозяевами, которые очень сожалели, что не могут непосредственно объясниться с Лениным. Ленин также сожалел, что не владеет ни финским, ни шведским языком, и добавил, что теперь уже поздно для него изучать финский язык. На этой квартире Ленин прожил все остальное время своего пребывания в Гельсингфорсе, приблизительно месяц или больше, до конца сентября или начала октября, когда он переехал в Выборг4.
Вспоминая теперь, после пяти лет, подробности работы и жизни Ленина в подполье в Гельсингфорсе, многое я уже позабыл. В памяти остались лишь отрывочные, наиболее яркие картины и эпизоды из повседневных наших встреч.
Ленин жил в Гельсингфорсе, когда финские рабочие организации, не зная об этом, постановили пригласить его на свой праздник в Финляндию. Дело в том, что в последнее воскресенье августа всюду в Финляндии устраивается рабочими организациями традиционный праздник труда, чистый сбор с которого поступает в кассу Центральной организации профсоюзов Финляндии.
И вот в Гельсингфорсе комиссия, устраивавшая праздник, постановила еще до июльских дней пригласить Ленина в качестве оратора на этот праздник. Мне было поручено составить и послать с этой целью пригласительное письмо Ленину. Я письмо написал, но не успел его послать, как Ленин стал моим «квартирантом». Однажды я показал письмо Владимиру Ильичу и рассказал, что это за праздник. Ленин улыбнулся и сказал:
— Мне придется теперь воздержаться от речей. Правда, праздник недалеко, но оставим это до другого раза.
«Финансовый» вопрос требовал разрешения. Не в том смысле, что у Владимира Ильича не было денег, но, к несчастью, у него деньги были русские. Ввиду непрерывного падения курса русских денег, в то время как курс финской марки не так быстро падал, и ввиду, кроме этого, валютной спекуляции русскими деньгами, банки в Гельсингфорсе меняли русские деньги одному лицу только на десять марок. У меня же в день на одни газеты больше расходовалось денег. Сам я не мог менять достаточного количества денег, и неудобно было в качестве начальника милиции ежедневно менять русские деньги, потому что всех меняльщиков считали спекулянтами и вся пресса вела против них кампанию.
Как быть? Как объяснить обилие русских денег у меня? Я обратился к своим товарищам в управлении и объяснил, что у меня есть от партии секретное поручение и мне нужно менять русские деньги на финские, для чего мне нужна их помощь. «После я вам объясню, и ваши имена будут занесены по этому случаю в историю», — пошутил я в заключение. Таким образом, я смог пятерых товарищей сразу послать менять деньги, и «финансовый кризис» Владимира Ильича был благополучно разрешен.
Знал ли кто о пребывании Владимира Ильича в Гельсингфорсе? Из русских, проживавших в Финляндии, знал лишь Смилга. Когда Ленин поселился у меня» он попросил привести к нему Смилгу. Я сходил к Смилге и привел его к себе на квартиру. Владимир Ильич стал у него расспрашивать о настроении моряков, гарнизона, о газете, типографии и прочем.
Из финских товарищей знали лишь некоторые члены ЦК, как Маннер, Куусинен, так как я им сообщил и устроил свидание с Владимиром Ильичем. Маннер был в то время тальманом (председателем) сейма, и в один прекрасный день мы на извозчике поехали с Владимиром Ильичем к нему на квартиру. Беседа велась частью на немецком, частью на русском языке, и я уже забыл содержание ее, помню лишь, что вопрос шел об антимилитаризме.
Товарищ Куусинен имел свидание с Лениным как раз перед отъездом его в Выборг. Разговор шел исключительно на немецком языке, и поэтому я, как не понимающий этого языка, забыл все, что мне про этот разговор было рассказано.
Шотман приезжал несколько раз. Он дал мне адреса, куда должны были доставляться письма, и вообще организовал почту в Питере. Вот раз он приезжает, кажется после корниловских дней, и говорит мне:
— Знаешь, через четыре месяца Владимир Ильич будет у нас премьер-министром, — и стал объяснять и доказывать свою правоту.
Когда мы пришли к Ильичу, он и говорит:
— Владимир Ильич, через четыре месяца вам придется составлять кабинет, вы будете премьером.
Владимир Ильич стал у него расспрашивать подробнейшим образом про все.
Не помню, Шотман ли или Смилга рассказывал про пресловутое Демократическое совещание5 и называл его болотом. Владимир Ильич называл работу совещания болтовней и сказал, что надо бы взять солдат, окружить Александринку и арестовать целиком это гнилое болото: достаточно уже наболтали. И спрашивает, хитро усмехаясь, нельзя ли это как-нибудь нечаянно сделать.
Один раз приезжала к Владимиру Ильичу Надежда Константиновна6. Ленин нарисовал карту, как к нему можно пройти, и послал это в письме к Надежде Константиновне. И вот по этому плану Надежда Константиновна приехала в Гельсингфорс и разыскала квартиру Владимира Ильича.
По мере обострения классовой борьбы и по мере усиления влияния нашей партии Владимиру Ильичу становилось невыносимо в Гельсингфорсе. Ему хотелось быть ближе к событиям, ближе к Питеру. В один прекрасный день Владимир Ильич объявил мне, что он хочет ехать в Выборг и я должен достать ему парик, краску для бровей, паспорт и устроить квартиру в Выборге.
Я приступил к выполнению задания. Отыскал в газетах объявление театрального парикмахера и позвонил к нему относительно парика, как можно заказать таковой. Он объяснил, что надо прийти лично, он снимет мерку и изготовит какой угодно.
На следующий день, рано утром, мы пошли, стараясь идти по безлюдным улицам, на Владимирскую улицу. Вошли в парикмахерскую. Парикмахер оказался старым петербуржцем, работал там в Мариинском театре и был специалистом своего дела. Он рассказывал нам, как он «подмолаживал» князей, графов, генералов и прочих аристократов и аристократок. На вопрос Владимира Ильича, когда парик будет готов, он объяснил, что не раньше двух недель, потому что это очень кропотливая работа. Вот тебе и на. А Владимир Ильич предполагал через пару дней уехать.
— Может, у вас готовые есть? — спросил Владимир Ильич.
Он снял мерку с головы Владимира Ильича и спросил, какого цвета. Владимир Ильич сказал, что парик должен быть с сединой, примерно так, чтобы он был похож на шестидесятилетнего. Бедняга парикмахер чуть не упал в обморок от удивления.
— Что вы? Вы еще такой молодой, ведь вам больше сорока лет нельзя дать. Зачем же вы берете такой парик? Да у вас седина-то еще не выступила.
Парикмахер стал самым красноречивым образом убеждать Владимира Ильича не брать себе преждевременной старости. Несмотря на все возражения Владимира Ильича, он долго уговаривал не брать седого парика.
— Да вам-то не все ли равно, какой парик я возьму? — сказал Владимир Ильич.
— Нет, я хочу, чтобы вы сохранили свой молодой вид, — начал опять убеждать парикмахер.
Владимир Ильич стал рассматривать шкафы и, заметив там седой парик, попросил парикмахера примерить его. С укоризной взял парикмахер парик и стал примерять. Парик оказался почти подходящим, нужно было чуть-чуть распороть и перешить. Парикмахер обещал сделать к завтрашнему утру. На следующий день мы пришли снова, парик был готов. Примерили и окончательно пригнали к голове Владимира Ильича. Парикмахер дал указания, как его носить, и мы расплатились и распрощались. Я думаю, что парикмахер еще долго после этого удивлялся Владимиру Ильичу и рассказывал своим посетителям о чудаке, который мог сойти за молодого человека, но упорно хотел выглядеть стариком...
Когда я на следующий день зашел к Владимиру Ильичу, он рассказал мне, что учится ходить в парике. Надел парик и спрашивает:
— Ну как, заметно, что у меня парик?
Я осмотрел тщательно и говорю:
— Кто не знает, не заметит.
Потом я достал через своих товарищей краску для бровей и финский паспорт и предоставил все это Владимиру Ильичу. Квартиру в Выборге я просил подыскать депутата Хуттунена. Когда все было приготовлено и налажено, я распрощался с Владимиром Ильичем, и его повезли в Выборг, а оттуда через некоторое время — в Питер.
Описывая подробно один из самых замечательных моментов жизни Владимира Ильича, нельзя не попытаться охарактеризовать его личность. Общеизвестна старая истина, что характер человека наилучше выявляется в критической обстановке. Каков был Владимир Ильич в самое тяжелое время, в после- июльские дни керенщины?
Удивительное самообладание и хладнокровие. Приехал, и прямо с дороги, где всегда можно было ожидать ареста, сразу сел за письменный стол за работу. Именно в Гельсингфорсе Владимир Ильич закончил свою книгу «Государство и революция».
За все время пребывания в Гельсингфорсе я не заметил во Владимире Ильиче ни малейшей нервозности. Всегда он был в хорошем настроении. Когда слышал какую-нибудь забавную вещь, смеялся от души.
Работал Владимир Ильич регулярно и усидчиво. Когда работа выполнена, тогда можно пойти и прогуляться. Иногда вечерком в темноте мы выходили на улицу и совершали прогулки В. И. Ленин в гриме и парике, август 1917 года по городу. Когда к Владимиру Ильичу приехала Надежда Константиновна, он мне сказал:
— Завтра вы не приходите ко мне, я приду за газетами к вам на квартиру.
И действительно, на следующий день Владимир Ильич вместе с Надеждой Константиновной пришли через большой парк из Теле на Хагнесскую площадь, на мою квартиру.
Я заметил, что Владимир Ильич при всех обстоятельствах сохраняет трезвую оценку событий. Воля у него не железная (это, пожалуй, будет мягко сказано), а стальная. Уж он своего добьется. Когда я не выполнял вовремя данных заданий, Владимир Ильич укорял меня:
— Что же вы? Почему не сделали? — И как я ни оправдывался, он настаивал на своем, пока все не было сделано так, как надо.
Что касается личных нужд и потребностей, то Владимир Ильич отличался необычайной скромностью. Даже враги но могут ничего не только сказать, но и придумать на этот счет.
Как личность, Владимир Ильич — человек в высшей степени симпатичный, обаятельный. Это революционер с головы до пят.
«Ленин в Октябре». Воспоминания.
М , Госполитиздат, 1957, стр. 261—269.
Примечания:
1 Шотман, А. В. (1880—1939) —член КПСС с 1899 года. В годы подполья работал в Петербурге, Иваново-Вознесенске, Одессе, Гельсингфорсе. После июльских дней 1917 года по поручению ЦК поддерживал связь с В. И. Лениным, находившимся в подполье, под Сестрорецком, и организовал переправу Ленина в Финляндию. После Октябрьской революции находился на ответственной советской работе. Неоднократно избирался членом ЦКК ВКП(б). — Ред.
2 В. И. Ленин скрывался в Финляндии с 23 августа по 20 октября 1917 года (н. с.). — Ред.
3 В. И. Ленин жил у машиниста Артура Блумквиста, который умер в 1951 году. — Ред.
4 В. И. Ленин переехал в Выборг 17 (30) сентября 1917 года. — Ред.
5 Имеется в виду совещание, созванное меньшевиками и эсерами в конце сентября 1917 года в Петрограде с целью выработки мер для ослабления нараставшего революционного движения в России. — Ред.
6 Н. К. Крупская приезжала к В. И. Ленину в Гельсингфорс два раза. — Ред.
МАРИЯ УСЕНИУС
ЛЕНИН В ФИНЛЯНДИИ
Мы жили тогда1 в Гельсингфорсе, на Фридриховской улице, 64. Ленин пришел к нам тихо и незаметно и, поздоровавшись, передал привет с Камчатки. Это был пароль. Я отвела гостю одну комнату, в которой он жил под фамилией Иванов. Я не знала тогда, что это был Ленин, но мне сказали, что это самый большой революционер, которого очень надо беречь.
Я заботилась о нем, как могла. Правда, это было трудное время, мясо почти невозможно было достать, но гость был неприхотлив. Помню, как я однажды зажарила ему в масле свеклу. Ленину она так понравилась, что он даже попросил у меня рецепт приготовления этого кушанья. Вообще он был очень обаятельным и скромным человеком. За обедом часто шутил и веселил нас.
Днем финские товарищи приносили Ленину газеты, сообщали ему последние новости, полученные из Петрограда, а по ночам он работал. Однажды я ему сказала: «Когда же вы спите? Вам надо бы и отдохнуть». Ленин улыбнулся и ответил, что отдохнуть он еще успеет, а сейчас надо как можно больше работать.
Позже я получила от Ленина из Петрограда открытку с благодарностью и книгу «Государство и революция» с его автографом. Только тогда я узнала, какого человека мне довелось видеть...
«Ленинские страницы». Документы, воспоминания, очерки М, 1960, стр. 200.
Примечания:
1 В июле —. сентябре 1917 года. — Ред.