КАРЛ ШТЕЙНГАРДТ (ГРУБЕР)
ВСТРЕЧИ С ВЕЛИКИМ ЛЕНИНЫМ
Впервые я увидел и услышал В. И. Ленина в середине февраля 1910 года. Это было в Лондоне1 куда я в начале 1909 года был приглашен секретариатом Лондонского просветительного общества немецких рабочих (в деятельности которого в свое время принимали участие Карл Маркс и Фридрих Энгельс), чтобы взять на себя редактирование начавшего вновь выходить органа этого общества — газеты «Лондонер фольксцейтунг»2. В те времена я еще был убежденным приверженцем «марксизма» оттобауэровского толка. Социалистов всех стран особенно сильно волновали тогда вопросы, связанные с предстоявшим вскоре Копенгагенским конгрессом II Интернационала3, и прежде всего вопрос об отношении к войне и милитаризму. Поэтому секретариат нашего клуба решил пригласить представителей ряда социалистических партий Европы, чтобы обменяться мнениями по этому животрепещущему вопросу. В дискуссии за «круглым столом» приняли участие, в частности, Ледебур, Эрве, Макдональд, Гайндман, Бернард Шоу, Чичерин и Штейнгардт. Русские товарищи обещали, что Ленин прибудет на один день в Лондон. Ленин действительно приехал, хотя и немного запоздав. Он извинился за опоздание, вызванное туманом в Ла-Манше.
Итак, каждый из присутствовавших на дискуссии высказывал свое мнение о грозившей войне. Всем было ясно, что война уже стоит на пороге. Но в вопросе о том, какую позицию должен занять в случае войны пролетариат воюющих стран, единства не было. Представители социалистов стран Запада неразрывно связывали интересы пролетариата этих стран с интересами «своей» буржуазии.
— Если победит Германия, Лондонский порт замрет, — сказал Макдональд.
— Если победит Англия, замрет Гамбургский порт,— возразил Ледебур.
— Мы будем голосовать против войны обеими руками, — заявил Эрве, — но нам нужна Эльзас-Лотарингия.
Я высказал своп опасения на тот случай, если победит Россия: тогда, считал я, восторжествует панславизм.
Последним высказался Ленин. Во время предыдущих выступлений он быстро набрасывал заметки в небольшом блокноте и, подперев голову рукой, иногда улыбаясь, иногда прищуривая глаза, внимательно прислушивался к спору. В своем выступлении он прежде всего остановился на принципиальной стороне вопроса: каков будет характер предстоящей войны? В скупых, но выразительных словах он осветил тенденцию капитализма ведущих стран Запада к расширению своей власти в мировом масштабе. Затем он показал разницу между высокоразвитыми и слаборазвитыми странами и охарактеризовал важнейшие черты империализма, стремящегося ввергнуть народы в пучину войны за передел мира. Независимо от победы или поражения той или иной страны пролетариат в любом случае окажется побежденным, если даст увлечь себя шовинистическими лозунгами. Есть два типа войн. Один — это война за интересы капиталистов, против нее пролетариат должен бороться всеми силами. Но есть и война справедливая, когда народ, угнетенные классы стремятся освободиться от ига. Эту войну, войну революционную, пролетариат всего мира должен поддерживать. После этого общего вступления Ленин обратился к высказываниям отдельных ораторов, убедительно показав всю их ошибочность.
Ленинские неопровержимые доказательства дали мне чрезвычайно ясно понять, что те взгляды, которых я придерживался под влиянием Отто Бауэра, были не чем иным, как псевдомарксизмом. Нелегко было мне отказаться от того, что я долгое время считал единственно правильным. Я снова принялся за изучение трудов Маркса и Энгельса, на этот раз в тесной связи с принципами партии большевиков — партии Ленина. Ленинская диалектика обезоружила меня и моих товарищей, мы не могли противопоставить ей ничего, кроме собственной политической близорукости. Ленин распознал смысл так называемого «австромарксизма» — представлявшего собой «цвет»
II Интернационала — как учения о словах, а не о делах. Ленин разоблачил половинчатость и противоречивость II Интернационала. История доказала правоту Ленина, в том числе и в оценке «марксизма» Отто Бауэра.
Когда в 1913 году я вернулся в Вену (меня выслали туда из Германии), я уже воспринимал политическое поведение лидеров социал-демократии и профсоюзов критически. Чем сильнее становилась угроза мировой войны, тем больше росло мое недоверие к искренности заявлений социал-демократических вождей об их готовности выполнить свой интернациональный долг. Насколько обоснованным оказалось мое недоверие, подтвердила и измена австрийской социал-демократии в августе 1914 года. Опубликованием в газете «Арбейтерцейтунг» статей «Великий день германского народа» и «На Париж!» австрийская социал-демократия и ее пресса стали на позиции самого безудержного шовинизма. От этой болезни и скончался бесславно II Интернационал. Необходимо было повести решительную и принципиальную борьбу против позорной измены лидеров II Интернационала, против дезорганизации, внесенной ими в ряды мирового пролетариата.
Став к тому времени убежденным марксистом, я вместе с другими товарищами, сначала в полной изоляции, стремился пробить в Австрии единый фронт национализма, шовинизма и вульгарной ограниченности. Силы нам давало учение марксизма-ленинизма.
Четыре года войны — четыре года борьбы против войны, за революционный выход Австрии из нее. Ожесточенная борьба внутри партии, в профсоюзах, на предприятиях. Медленно, даже против своей воли освобождались рабочие от внушенной им оппортунистической идеологии и иллюзий. Лишь постепенно разжимался железный обруч охватившей рабочих политической депрессии.
В 1916 году, после того как я был исключен из социал-демократической партии, мне как организатору леворадикальной группы удалось через одного товарища установить связь с Лениным, находившимся в Цюрихе. Мы горячо поддерживали позицию Ленина, возглавившего Циммервальдскую левую.
Нашей целью был выход Австрии из войны. Мы добивались создания Коммунистического Интернационала.
В ходе войны в Австрии возникло также несколько различных политических групп, которые объединялись для борьбы под общим лозунгом «Долой войну!». Среди них были «левые социалисты», «воинствующие социалисты», синдикалисты, анархисты и др. Их политическая позиция была смутна и неопределенна. Часть из них была исключена из социал-демократической партии; другая сама вышла из нее, так как там не было возможности вести политическую борьбу. Многие, особенно молодежь, вообще не были политически организованы. Естественно, что именно наша революционная группа взяла на себя руководство борьбой против империалистической войны, за создание III Интернационала.
16 января 1918 года в Австрии началась стачка. Январская забастовка 1918 года сплотила рабочий класс страны для мощной борьбы. По русскому образцу были созданы рабочие Советы. Под лозунгами «Мы хотим действовать по-русски!», «Вся власть рабочим Советам!» трудящиеся массы вышли на улицу.
Три дня бастующие владели улицей. Но тогда принялись за дело социал-демократические и профсоюзные лидеры. Лживыми обещаниями и посулами они добились прекращения стачки, и уже проигранная война продолжалась дальше.
Но лед был сломан. Несмотря на волну репрессий, арестов, отправки на фронт, несмотря на полицейский надзор и запрещение всех политических собраний, антивоенное движение ширилось и крепло. Ленинский призыв к миру нашел мощный отклик у австрийских рабочих масс.
В период с января по октябрь 1918 года наиболее последовательные марксистские группы возглавили революционное движение в Австрии. 3 ноября 1918 года руководители всех этих групп, собравшись на совещание, решили объединиться в единую марксистскую революционную партию. По моему предложению ей было дано наименование Коммунистическая партия Австрии. Был избран Исполнительный комитет, которому поручили подготовить съезд партии.
9 февраля 1919 года состоялся I съезд КПА. Он принял временную программу партии и избрал меня председателем КПА. Мною было получено от Ленина приглашение послать в Москву делегата на Международную коммунистическую конференцию. Я выступил за принятие этого приглашения, с тем чтобы наш делегат внес предложение считать эту конференцию Учредительным конгрессом Коммунистического Интернационала. Съезд принял это предложение и направил меня в Москву.
Для нас, австрийских коммунистов, создание III Интернационала после позорного краха II Интернационала было вполне назревшим делом. Как только до нас дошла весть о Великой Октябрьской социалистической революции, совершенной под руководством Ленина, пропаганда идеи создания нового, Коммунистического Интернационала заняла решающее место в нашей работе. В связи с нелегальным празднованием
1 Мая 1918 года мы подготовили первый номер коммунистической газеты «Векруф». Я написал для нее передовую под заголовком «III (Коммунистический) Интернационал», в которой поддерживал требование ввиду полной недееспособности псевдомарксистского II Интернационала создать новый, подлинно марксистский.
Я сообщил Ленину о решении нашего партийного съезда и о моем делегировании в Москву. Поскольку открытие конференции было назначено на 2 марта 1919 года, мне казалось, что у меня достаточно времени добраться из Вены в Москву. Но путь в Москву был тогда тяжел и полон препятствий и неожиданностей. Мне приходилось ехать на ступеньках вагонов, на крышах, буферах и даже на тендере и на площадке локомотива. Там было хотя и грязно, но, по крайней мере, тепло, а ведь стоял мороз в 20—27 градусов. Когда мне удавалось сесть в вагон для скота, это было уже большой удачей, потому что значительную часть долгого, 17-дневного пути мне пришлось проделать пешком. Фронтовая полоса проходила тогда в районе Киева. Здесь шли только военные эшелоны. Я выдавал себя за солдата, возвращающегося из плена, и мне все время грозила опасность быть схваченным и расстрелянным белыми. К тому же я не знал ни слова по-русски. Не раз я едва не попадал в руки белых.
Однажды случилось так, что я уж думал, что настал мой последний час. Меня арестовали и доставили в штаб (как мне потом стало ясно, в штаб дивизии). Это могли быть только белые, думалось мне, потому что последняя деревня, которую я покинул вечером, была занята ими. В полутемной комнате меня стал допрашивать начальник. Я старался, как мог, уберечь свою рваную военную форму от тщательного обыска —ведь там под подкладкой был зашит мой мандат! И вот, считая себя уже погибшим, я при тусклом свете керосиновой лампы вдруг заметил на его лежавшей на столе фуражке маленькую красную звездочку! Велико было удивление красных командиров, когда я совершенно откровенно заявил им, что добираюсь в Москву на созываемую Лениным конференцию. В доказательство я предъявил им свой «мандат» — кусок холста величиной с тарелку, с текстом, написанным чернильным карандашом.
Теперь путь мой уже стал легок. Утром командир дивизии проводил меня на станцию Фастов и посадил на паровоз, шедший в Киев. Там меня передали на попечение товарищей из партийного комитета, которые усадили меня в классный вагон поезда, отправлявшегося в Москву. На дорогу меня снабдили целым мешком продуктов: в Москве с продовольствием неважно, сказали мне киевские товарищи. Они просили меня передать Ленину самый горячий боевой привет.
Итак, на этот раз без всяких приключений 3 марта 1919 года, на другой день после открытия исторической конференции, которой суждено было стать I (Учредительным) конгрессом Коммунистического Интернационала4 я прибыл в Москву. С вокзала я отправился в гостиницу «Метрополь», а оттуда — прямо в Кремль. В Кремль я проник, но вот в зал заседаний охрана меня не пустила. Несшим охрану курсантам показался недостаточным написанный на куске материи мандат. Наконец с помощью одного из делегатов мне удалось получить от Ленина пропуск, действительный на этот день.
Мое появление в небольшом зале заседаний привлекло всеобщее внимание. Тяжелый мешок с провиантом я положил на возвышение, где находился стол президиума. Ленин поднялся, широко улыбаясь, пошел мне навстречу, протянул мне обе руки и расцеловал.
— Товарищ Грубер, мы сейчас же дадим Вам слово, — сказал он.
Я пытался возражать, что в таком виде не могу выступить перед собравшимися, но Ленин ответил:
— Вот именно это и хорошо
Ленин объявил присутствовавшим, что слово для доклада об австрийском рабочем движении5 имеет только что прибывший делегат из Австрии, которого все уже считали погибшим. Меня встретили аплодисментами. Когда я кончил свое сообщение, Ленин крепко пожал мне руку и сказал:
—- Отлично, отлично, товарищ Грубер!
— Моя фамилия — Штейнгардт, — поправил я.
— Для нас Вы —- товарищ Грубер, — ответил Ленин.
После заседания Ленин сам распорядился обо всем, что касалось моего устройства, и потом лично проверил, как выполнены его распоряжения.
Вскоре мне сообщили, что Владимир Ильич хочет побеседовать со мной сегодня вечером и просит зайти к нему в кабинет. И вот мы сидим за его письменным столом и обсуждаем ход работы конференции. Ленин знакомит меня с результатами первых заседаний. Русская делегация внесла предложение об учреждении Коммунистического Интернационала, и он, Ленин, защищал это предложение. Но немецкий делегат Г. Эберлейн высказался против немедленного основания Коминтерна, мотивируя это тем, что он не уполномочен на то своей партией. Ввиду этого русской делегации пришлось временно взять свое предложение назад. С моим же прибытием, сказал Ленин, положение изменилось, поскольку я прямо уполномочен голосовать за немедленное создание Коминтерна. Поэтому Ленин рекомендовал на утреннем заседании 4 марта поступить так. Он, Ленин, сообщит, что австрийский делегат по не зависящим от него обстоятельствам не смог принять участие в первых заседаниях конференции, а тем самым и выступить в поддержку предложения о немедленном основании Коммунистического Интернационала. Ввиду этого австрийский делегат в своем заявлении совместно с другими делегатами просит конференцию вновь включить вопрос о создании Коминтерна в повестку дня. Заявление это должно быть подписано четырьмя делегатами. Если конференция согласится рассмотреть его, мне предоставят слово для обоснования. Он, Ленин, убежден в том, что австрийское предложение о создании Коминтерна будет поддержано всеми делегатами.
Так и произошло 4 марта 1919 года. Ленин открыл заседание и после выступлений нескольких делегатов мне дали слово для обоснования решения о том, что конференция постановляет конституироваться в качестве Учредительного конгресса Коммунистического Интернационала. В ответ на это предложение раздались громкие аплодисменты. Затем перешли к голосованию. Предложение было принято единогласно6. Результаты голосования вызвали всеобщее воодушевление, все делегаты стоя запели «Интернационал». Ленин, сияя от радости, жал мне руки и, улыбаясь, повторял:
— Отлично Вы это сделали, великолепно!
На этом же заседании были заслушаны тезисы и доклад Ленина о буржуазной демократии и диктатуре пролетариата, которые вошли в историю международного коммунистического движения как его важнейший программный документ7.
Для подготовки ряда вопросов и решений пришлось создать несколько комиссий, но тут возникли трудности персонального характера. В конгрессе смогли принять участие представители не всех стран, так как гражданская война и иностранная интервенция помешали им прибыть в Москву. Мне повезло, но делегаты из ряда других стран, заявившие о своем согласии принять участие в конгрессе, не смогли попасть на него. Поэтому одним и тем же делегатам пришлось работать в нескольких комиссиях. Меня включили в состав комиссии по политическим и организационным вопросам, а также в редакцию печатного органа Исполкома Коминтерна — журнала «Коммунистический Интернационал».
Днем 4 марта 1919 года мне пришлось вместе с Эберлейном участвовать в работе над окончательным текстом Манифеста конгресса. Мы с Эберлейном должны были не только перевести, его на немецкий язык, но и отредактировать. Вечером пришел Ленин и вместе с нами работал над Манифестом с 11 часов вечера до 6 часов утра. Ленин был неутомим и закончил работу только тогда, когда мы прочли абзац за абзацем, фразу за фразой и отшлифовали не только содержание, но и стиль Манифеста. Не раз мы спорили насчет той или иной формулировки, и каждый раз Ленин выходил победителем. Тогда он с удовлетворением улыбался нам своей подкупающей улыбкой и весело подмигивал левым глазом. Видя, что мы с Эберлейном уже порядком устали, он время от времени прерывал работу и начинал шутить. Ленин любил шутку и умел смеяться от всего сердца. Такую жизнерадостность мне приходилось наблюдать только у Фридриха Энгельса.
Когда в 6 часов утра 5 марта 1919 года мы закончили работу, Ленин сказал нам:
— Последуйте моему испытанному методу. Не ложитесь спать, а примите-ка хорошую горячую ванну, потом холодный душ, позавтракайте как следует и пройдитесь до начала заседания.
Так мы и сделали. Совет Ленина вполне оправдал себя.
Работа конгресса в основном подходила к концу. Его секретариату было поручено руководить деятельностью Коминтерна до следующего конгресса, который решено было созвать по возможности в следующем году. В период конгресса делегаты не раз выступали на многочисленных собраниях трудящихся Москвы. Мне лично довелось выступить на огромном митинге в Большом театре, где произнес речь и Ленин8. По окончании конгресса мы, иностранные делегаты, разъехались по домам. Не всем удалось добраться благополучно. Я воспользовался самолетом, чтобы долететь до Будапешта, где только что произошла революция, но самолет был подбит румынскими войсками. Меня арестовали и приговорили к смертной казни по обвинению в шпионаже, а затем направили в лагерь смертников, откуда мне через 11 месяцев удалось бежать.
В июле 1920 года я вновь побывал в Советской России — на II конгрессе Коминтерна и был сердечно встречен товарищами, которые уже вновь мысленно похоронили меня. Открытие конгресса происходило в Петрограде — городе Великого Октября — в Таврическом дворце, где обычно заседал Петроградский Совет9. Незадолго до открытия конгресса зал был переполнен. В проходе перед сценой масса народу. Я сижу в президиуме рядом с Горьким. Горький говорит:
— Смотрите, Ленин!
Мы видим, как Ленин пробирается к трибуне. Его приветствуют с обеих сторон. Наконец Ленин высвобождается и быстрыми, мелкими шагами идет по проходу. Лица вокруг него светлеют, когда люди видят его улыбку. Слышатся приветственные возгласы, царит приподнятое настроение. В зале жарко. Ленин вытирает платком вспотевший лоб. Он пожимает мне руку и говорит:
— Нелегко войти в Петроградский Совет!
Заседание открывается. Ленин выступает с докладом о международном положении и основных задачах Коммунистического Интернационала. Впечатление такое, будто это разговор с товарищами с глазу на глаз. В конце доклада — бурная овация. Ленин старается занять незаметное место позади трибуны, словно ему как-то неловко. Он не любил оваций.
Вспоминается мне и III конгресс Коминтерна в 1921 году10. Я сижу сбоку на возвышении, к которому ведут три ступеньки. Неожиданно в зале возникает какое-то волнение. Оглядываюсь и вижу Ленина, который собирается сесть на ступеньке. Я встаю и уступаю ему место, но он, энергично надавив мне на плечо, заставляет меня сесть и шепчет:
— Сидите спокойно.
Затем Ленин располагается рядом со мной на ступеньках и быстро делает какие-то записи в блокноте. Вдруг он спрашивает меня:
— Что сказал сейчас оратор?
Я рассказываю, но самому мне кажется, что в выступлении этого оратора нет ничего особенного.
После нескольких ораторов объявляют, что сейчас выступит Ленин. Зал замирает. Ленин говорит, и я замечаю, что основным моментом, подвергшимся его критике, явились как раз те слова оратора, о которых меня спрашивал Ленин и которые мне показались малозначащими. Таково было искусство Ленина проникать глубоко в смысл каждого высказывания.
* * *
В заключение мне хочется сказать еще несколько слов о Ленине как человеке.
«В своей простоте величайший человек», — написал я в альбоме, который был преподнесен В. И. Ленину к его 50-летию
делегатами II конгресса Коминтерна11. Незабываемыми остались для меня его сердечный смех, его любовь к шутке, его непринужденная жизнерадостность. Поразительна была ленинская работоспособность и неутомимость. Я никогда не видел Ленина усталым.
Не раз я убеждался в исключительной заботливости Ленина о товарищах. Вспоминается, какое исключительное внимание проявил он к заболевшему тифом Джону Риду, как старался сделать все возможное, чтобы спасти его от смерти.
Когда после окончания I конгресса Коминтерна я уезжал домой через Венгрию, где была провозглашена Советская республика, Ленин передал мне несколько писем к Бела Куну. Кроме того, Ленин вручил мне бумагу и сказал:
— Этим Вы воспользуетесь, если у Вас будут затруднения при возвращении на родину.
Прощаясь, он положил мне руки на плечи и сказал:
— Будьте осторожны, товарищ Грубер, Вы еще понадобитесь.
Но Ленин умел быть и резким, когда речь шла об ошибочных политических решениях. Во время III конгресса Коминтерна был такой случай. В некоторых местах Северной Франции в это время возникли стачки, для подавления которых полиция применяла оружие. В связи с этими выступлениями рабочих французские делегаты предлагали объявить всеобщую стачку по всей Франции. Когда Ленин узнал об этом непродуманном намерении, он резко указал товарищам на ошибочность их требования, которое не отвечало тогдашним реальным политическим условиям во Франции.
Встречи с великим вождем пролетариата навсегда остались в моей памяти, и сейчас, будучи уже в преклонном возрасте, я все еще помню их как самые яркие события моей жизни, мысленно воскрешая бессмертный ленинский образ.
Журнал «Новая и новейшая история» № 2, 1960 г., стр. 102—107%
Примечания:
1 Указанную дату пребывания В. И. Ленина в Лондоне документально подтвердить не удалось. — Ред.
2 Газета выходила в Лондоне в 1909—1910 годах. — Ред.
3 Международный социалистический конгресс в Копенгагене состоялся 15 (28) августа — 21 августа (3 сентября) 1910 года. — Ред.
4 I конгресс Коммунистического Интернационала состоялся 2—6 марта 1919 года. Накануне, 1 марта, проходило предварительное совещание группы делегатов I конгресса Коминтерна. — Ред.
5 См. Первый конгресс Коммунистического Интернационала. М., Партиздат, 1933, стр. 89—94, 129—130. — Ред.
6 Делегация КПГ от голосования воздержалась. — Ред.
7 Тезисы и доклад о буржуазной демократии и диктатуре пролетариата от 4 марта 1919 года см. В. И. Ленин, Соч., т. 28, стр. 435—451. — Ред.
8 Имеется в виду торжественное заседание в Большом театре 6 марта 1919 года, посвященное образованию Коминтерна, на котором с речью выступил В. И. Ленин (см. В. И. Ленин, Соч., т. 28, стр. 457—461). — Ред.
9 II конгресс Коммунистического Интернационала проходил с 19 июля по 6 августа 1920 года. Торжественное открытие конгресса состоялось 19 июля в Петрограде, во Дворце имени Урицкого (бывшем Таврическом дворце). С 23 июля по 6 августа работа конгресса проходила в Москве. — Ред.
10 III конгресс Коминтерна проходил с 22 июня по 12 июля 1921 года в Москве в Кремле. — Ред.
11 Альбом с отзывами делегатов II конгресса Коминтерна о В. И. Ленине хранится в Архиве Института марксизма-ленинизма. См. журнал «Исторический архив» № 2 за 1957 год. — Ред.
ЗЕПП ХАН
ЛЕНИН У КЛАРЫ ЦЕТКИН В ШТУТГАРТЕ
Это было в январе 1912 года. В моем родном городе Гофе, расположенном в самой северной части Баварии и бывшем тогда одним из важнейших текстильных центров, на массовом собрании выступила Клара Цеткин. После ее выступления женщины впервые включились в движение и начали забастовку. В этом не было ничего удивительного, так как текстильные фабриканты выплачивали женщинам по 17—20 пфеннигов в час при десятичасовом рабочем дне. Страстная, пламенная речь Клары Цеткин нашла одобрение у женщин и неоднократно вызывала бурю аплодисментов. Для Гофа этот митинг был огромным событием. Социал-демократическая партия Гофа в годы перед первой мировой империалистической войной смогла значительно расширить и углубить свое влияние.
Георг Шуман, позже депутат рейхстага от коммунистической партии, расстрелянный фашистами И января 1945 года, работал тогда в качестве внештатного литсотрудника в редакции «Оберфренкише фольксцейтунг». Он получил задание проводить Клару Цеткин до Марктредвица. Близкая дружба с Георгом Шуманом дала и мне возможность совершить небольшую поездку по железной дороге от Гофа до Марктредвица. Ни одним словом не обмолвилась Клара Цеткин о цели ее возвращения в Штутгарт через Марктредвиц.
Марктредвиц был важным железнодорожным узлом, где останавливались поезда, следовавшие из Праги в Берлин, но Гоф также был непосредственно связан железнодорожной линией со Штутгартом.
Во время одночасового пребывания в Марктредвице Клара Цеткин все же рассказала нам о том, что по договоренности с Лениным она должна была здесь встретиться с ним в поезде1.
Имя Ленина мне не было еще известно, я слышал о нем впервые. Поэтому ее сообщение не произвело на меня особенного впечатления. И это было понятно, так как в то время я очень мало знал о международном рабочем движении. В кругах социал-демократической рабочей молодежи Гофа о подобных вещах говорилось не так уж много; даже в доме председателя социал-демократической партии Гофа, где я с юношеских лет был своим человеком, о рабочем движении в России ^и о его вожде Ленине не было сказано ни одного слова. Неудивительно поэтому, что даже возможность увидеть Ленина не произвела на меня особого впечатления.
Подошел поезд. Из открытого окна одного купе Кларе Цеткин приветственно махал человек с острой бородкой. Клара Цеткин простилась с нами и вошла в вагон. После одноминутной стоянки поезд отошел от перрона. Мы махали платками, но это относилось только к Кларе Цеткин. При возвращении в Гоф весь разговор также был только о ней, а не о Ленине, который, как она нам рассказывала, был одним из ведущих руководителей Российской социал-демократической рабочей партии.
26 марта 1912 года центральный орган Социал-демократической партии Германии «Форвертс» напечатал очень заинтересовавшую меня статью под заглавием «Из русской партийной жизни»2. Статья освещала работу VI конференции Российской социал-демократической партии, состоявшейся 18—30 января в Праге, и осыпала Ленина неслыханной руганью. Я вспомнил о разговоре с Кларой Цеткин, когда она с большим уважением говорила о Ленине и характеризовала его как крупного вождя российского пролетариата. Противоречие между высказыванием Клары Цеткин о Ленине и содержанием статьи вызвало у меня удивление.
Я воспользовался первым удобным случаем, чтобы поговорить об этом с моим другом Георгом Шуманом, который работал в редакции и, очевидно, знал об этой статье. Но эта беседа не дала мне ничего нового. Мы сошлись на том, что решили написать в редакцию «Форвертса» письмо и выяснить, кто является автором статьи.
Насколько же мы были наивны, когда думали, что автор статьи даст нам разъяснение по этому вопросу! Несмотря на это, я поговорил и с председателем социал-демократической партии Гофа. К моему удивлению, он сказал, что автор статьи совершенно прав. Услышав подобное мнение от того, к кому я питал слепое доверие, я был взволнован до глубины души, разочарован, но не знал действительного положения вещей и не смог ни в чем сам разобраться. Я написал Кларе Цеткин, так как еще в январе она сказала нам, что мы можем к ней обращаться в любое время. К письму я приложил статью и излил Кларе Цеткин свою душу.
Вскоре пришел ответ. Хотя он меня не полностью удовлетворил, однако все же пролил свет на интересовавшие меня вопросы. Клара Цеткин осудила статью, ее содержание. В конце письма она высказала пожелание побеседовать лично, чтобы выяснить все вопросы, касающиеся этого письма.
Мой друг Шуман и я ухватились за это предложение.
Беседа с Кларой Цеткин состоялась в середине июня 1912 года. Упорство, с каким я стремился понять цель статьи в «Форвертсе» и узнать подробнее о ее авторе, настолько охладило мои взаимоотношения с социал-демократами в Гофе, что я решил покинуть свой родной город. Я отправился в Швейцарию, где 22 июня устроился на работу электриком. По пути в Швейцарию, в Штутгарте, я и воспользовался случаем поговорить с Кларой Цеткин.
Клара Цеткин была ответственным редактором журнала «Ди Глейхейт» и, несмотря на занятость, все же нашла время поговорить со мной. Она показала мне ответ Ленина на клеветническую статью, который редакция «Форвертса» отказалась напечатать в своей газете3. Все яснее и понятнее для меня становилось отношение Ленина к международному пролетариату и в особенности к вождям II Интернационала. Клара Цеткин так хорошо разъяснила мне итоги VI Всероссийской конференции в Праге, что я понял, почему был необходим политический разрыв с оппортунистами. Цеткин познакомила меня с тяжелой жизнью Ленина в ссылке, с героической борьбой, которую он вел в защиту угнетенных масс не только России, но и всего мира. После того как по просьбе Цеткин одна из ее сотрудниц, знавшая русский язык, перевела мне подчеркнутые красным карандашом места из работы Ленина, я твердо убедился в том, что Ленина несправедливо оклеветали. После этого мое уважение к Ленину возросло, и я уже другими глазами смотрел на пережитое. За эти дни я подружился с Кларой Цеткин и очень гордился тем, что она разрешила мне в будущем относиться к ней как к матери.
Я собирался уехать из Штутгарта 17 июня. Но Клара Цеткин уговорила меня остаться еще на несколько дней. Я и не подозревал, что у нее были какие-то особые намерения. На следующий день я познакомился с Адельгейд Попп4 подругой Клары Цеткин, прибывшей из Вены. Из их разговора я смог установить, что она тоже знала Ленина. Особенно высоко отзывалась Адельгейд Попп о деятельности Ленина в Бюро социалистического Интернационала, членом которого он был с 1905 года. Я узнал, что Ленин обращался с письмом в Бюро5 после того, как редакция «Форвертса» отказалась напечатать его ответ на клеветническую статью, но Бюро социалистического Интернационала объявило, что это «чисто немецкий вопрос», в который оно не намерено вмешиваться.
Через день после разговора с Адельгейд Попп Клара Цеткин сказала мне, что Ленин переезжает из Парижа в Краков и сделает остановку в Штутгарте6. На следующий день он должен был приехать. Адельгейд Попп специально приехала из Вены, чтобы сопровождать Ленина и Надежду Константиновну Крупскую. Это известие было для меня столь неожиданным, что я сначала даже не мог разобраться, что же меня так волнует. Клара Цеткин заметила мое замешательство и подумала сначала, что причиной такого моего состояния является ее запоздалое сообщение о приезде Ленина. Она попыталась мне объяснить, что причиной этого были конспиративные соображения, заставившие ее молчать. Но извинения совершенно не требовалось, так как причиной моего волнения было радостное внутреннее возбуждение: я должен был вновь увидеть Ленина, который вот уже несколько месяцев занимал мои мысли и все еще был для меня загадкой. Ожидание встречи с ним и делало меня одним из самых счастливых людей. До прибытия поезда я попытался выучить «что-нибудь», чтобы не осрамиться, если Ленин заведет со мной разговор. Особенно я набросился на иностранные слова, такие, как «империализм» и т. д., громко повторял их, чтобы не сбиться. Ленин представлялся мне каким-то необыкновенным человеком. Позднее я смеялся над собой и стыдился своей предубежденности: Ленин оказался простым, скромным и внимательным человеком, который сразу внушал к себе доверие.
Ленин приехал не из Парижа, как мы предполагали, а из Швейцарии. Из-за серьезного заболевания Надежда Константиновна уже продолжительное время находилась под наблюдением врачей в одном из городов недалеко от Женевы, и, так как ее здоровье не было еще полностью восстановлено, Ленин сопровождал ее в Краков. Для этого он и заехал из Парижа сначала в Женеву. Утром 21 июня они оба приехали в Штутгарт. Когда поезд входил в вокзал, над Штутгартом неожиданно полил дождь. У открытого окна купе стоял Ленин и приветливо махал нам: Кларе Цеткин, Адельгейд Попп и мне.
Когда поезд остановился, Ленин подал из окна вещи, которые я принял. Я был несколько удивлен, увидев такой скромный багаж. Но позже выяснилось, что это был ручной багаж только Крупской. Багаж Ленина был сдан в Париже прямо до Вены. Клара Цеткин сердечно приветствовала Ленина и Крупскую и крепко пожала им руки. Я увидел, как внимателен был Ленин к своей жене, помогая ей выйти из вагона. Ленин и Цеткин еще раз тепло поприветствовали друг друга, а Клара Цеткин обняла Крупскую. Таким же сердечным было приветствие Адельгейд Попп. Я стоял позади, с багажом в обеих руках, готовый следовать за ними, как только они сойдут с перрона. Но Ленин, отделившись от группы, подошел ко мне и по-товарищески пожал руку, после того как я быстро поставил багаж на землю. Так же приветливо поздоровалась со мной его жена. Затем произошла небольшая заминка, так как Ленин хотел сам нести одну из вещей. Улыбаясь, он сказал: «Как младший друг Клары, Вы являетесь и моим другом, но ни в коей мере не носильщиком». Наняв извозчика, Ленин и Крупская вместе с Кларой Цеткин поехали на ее квартиру, где остались до половины следующего дня. Этот же извозчик несколько позже доставил Адельгейд Попп и меня с багажом на квартиру Клары Цеткин. Когда мы прибыли, Ленин поблагодарил за доставку багажа и, обратившись к Кларе Цеткин, спросил, лукаво улыбаясь, сколько с него причитается. На это Клара Цеткин ответила: «Попытайтесь его убедить, что статья в «Форвертсе» — наглая клевета, это и будет лучшей платой». Улыбаясь, Ленин ответил: «Я попытаюсь, но за столь короткое время будет трудно сделать это». Из его слов я заключил, что Клара Цеткин уже говорила с Лениным обо мне.
В оставшееся время до поздней ночи велись разговоры. Конечно, в них принимали участие в основном Ленин и Клара Цеткин. Для меня было очень полезно послушать то, о чем они говорили. Ведь обсуждались такие проблемы, как политическая оценка мировой ситуации с учетом гонки вооружения в капиталистических государствах, вопросы о положении в царской России, о партии нового типа и ее задачах, о борьбе против оппортунизма в социалистическом Интернационале, о Пражской конференции и переезде Ленина в Краков. Хотя многие вопросы были для меня совершенно новыми и я не всегда мог в них разобраться, все это в высшей степени интересовало меня. Если иногда мне задавали вопросы, я чувствовал, как краска приливала к моему лицу, прежде чем я мог робко ответить. Иногда мне казалось, будто между Лениным и Кларой Цеткин есть какие-то разногласия и что они не пришли к единому мнению.
Клара Цеткин реагировала в таких случаях громко и темпераментно. А я восхищался необыкновенным спокойствием и дружелюбием Ленина. Ленин говорил убедительно, его формулировки были точными, деловыми, подкрепленными практическими примерами из повседневной политической жизни, так что было несложно понять его аргументацию. Когда они говорили о международном положении, Ленин приводил много примеров углубления противоречий капитализма, а в связи с гонкой вооружения он делал вывод, что опасность войны намного серьезнее, чем это пытались представить оппортунисты из II Интернационала. При этом Ленин подробно говорил о закабалении угнетенных народов и об усилившейся эксплуатации рабочего класса.
Я обратил внимание на то, что, говоря об освобождении рабочего класса, Ленин имел в виду не только русский народ, а и все народы мира. Я задал вопрос, почему, являясь вождем русских рабочих, он не ограничивается проблемами революционной борьбы только в России. На это Ленин ответил просто и ясно, что научный социализм был создан Марксом для угнетенных всего мира, а не только для угнетенных одной нации. Мы, русские революционеры, сказал он, опираемся на учение Маркса, на пролетарский интернационализм. Борьба за освобождение угнетенных одной нации не может вестись оторванно от борьбы революционных партий других наций. Эту мысль я сразу же понял.
Хотя Ленин продолжительное время жил в эмиграции, он был очень хорошо осведомлен о положении дел в России. Я в связи с этим высказал свое удивление. Однако Ленин все же пожаловался, что из-за плохой связи знания его еще недостаточны. Этим и объясняется его переезд в Краков, ближе к русской границе, откуда можно будет оказать товарищам в России, где происходило в это время оживление классовой борьбы, более быструю и эффективную помощь, чем из Парижа. С гордостью он говорил о «Правде»7, только несколько недель назад вышедшей в Петербурге, как о важнейшем оружии партии, радовался тому, что в Кракове у него будет больше возможностей сотрудничать с редакцией «Правды».
Много времени заняла дискуссия о VI Всероссийской конференции и в этой связи о напечатанной в газете «Форвертс» статье. Это меня особенно интересовало. Ленин сначала дал определение оппортунистам, о которых у меня было лишь слабое представление. Терпеливо, простыми словами, на основе примеров из партийной жизни Ленин доказал, что удаленные из партии люди отвергают, фальсифицируют и искажают марксистское учение и тем самым открыто или замаскировано отрицают революционную классовую борьбу.
Когда речь зашла о клеветнической статье, Ленин, как мне показалось, был рассержен не столько самой клеветой, сколько тем, что «Форвертс», будучи центральным органом Социал-демократической партии Германии, предоставил на своих страницах место для опубликования анонимной статьи одного из русских оппортунистов — Троцкого. Особенно он подчеркнул слово «анонимной». Ленин правильно считал, что публикация статьи без подписи является доказательством того, что правление Социал-демократической партии Германии одобряет ее. Это подтверждалось еще и тем, что редакция «Форвертса» отказалась напечатать ответ Ленина. Бюро социалистического Интернационала также отклонило протест Ленина. Таким образом, Троцкий, правление Социал-демократической партии Германии и Бюро социалистического Интернационала объединились в единый фронт. Ленин, охарактеризовав этот единый фронт оппортунистов, выступивших против оформившейся на Пражской конференции марксистской партии нового типа, сказал в заключение: «Вперед, все на борьбу. Мы, русские марксисты, не боимся борьбы, и мы еще посмотрим, кто победит, а кто проиграет».
Во время этой дискуссии мне казалось, что Клара Цеткин не во всем была согласна с Лениным. Так, например, она сказала, что «нельзя ставить знак равенства между товарищами из правления и Бюро Интернационала и Троцким только лишь потому, что Троцкий смог напечатать статью в «Форвертсе»». В вопросе о необходимости публикации ответа Ленина на эту статью в форме брошюры на немецком языке и о ее распространении у Клары Цеткин также были серьезные сомнения. Мне казалось, что Ленин в конце концов согласился выпустить ее незначительным тиражом, в тысячу экземпляров, так как, видимо, нуждался в финансовой поддержке Клары Цеткин и поэтому пошел на компромисс, чтобы не погубить всего дела. По первому вопросу я был полностью согласен с мнением Ленина. Я оценивал одинаково поведение Троцкого и тех, кто сознательно или несознательно защищал его в клеветнической борьбе против Ленина. Что касается второго вопроса, то мне было трудно судить, имеются ли средства для издания 10 000 или только 600 экземпляров брошюры.
Во всяком случае, появление брошюры с ответом Ленина на клевету в «Форвертсе» привело бы Клару Цеткин в противоречие с взглядами правления социал-демократической партии. Об этом говорилось открыто. Клара Цеткин взяла всю ответственность за это на себя. Позже, во время работы чрезвычайного Международного конгресса социалистов в Базеле 24—25 ноября 1912 года, я узнал от Клары Цеткин, что было напечатано 600 экземпляров этой брошюры под названием «Аноним из «Vorwarts’a» и положение дел в РСДРП», которые в основном были разосланы по библиотекам, институтам и т. д.
Мы разошлись поздно ночью, так как предстоявшая на следующий день поездка требовала нескольких часов отдыха. На окончании беседы настаивала Клара Цеткин. Ленин, как мне казалось, еще хотел продолжить дискуссию, и поэтому я втайне был сердит на Клару Цеткин.
Во время этой продолжительной беседы Крупская только изредка делала отдельные замечания. Было заметно, что она еще не совсем хорошо чувствует себя после болезни. Клара Цеткин приготовила ей на диване удобную постель. Крупская решительно отказалась уйти раньше, хотя Ленин неоднократно просил ее об этом.
Сам Ленин во время беседы был очень оживлен, говорил темпераментно, убедительно и произвел на меня огромное впечатление. Прежде всего обращали на себя внимание его скромность и деловитость. Мое опасение, что иностранные слова собьют меня с толку, было напрасным. Ленин владел искусством выражать свои мысли очень просто и доступно для понимания. Он все время ходил по комнате взад и вперед, заложив большой палец одной руки за борт жилетки и используя другую руку для подкрепления жестами своих мыслей. Прощаясь перед сном, Ленин спросил меня, стала ли мне более понятной статья в «Форвертсе». На это я уже мог дать утвердительный ответ, основанный на внутреннем убеждении.
На следующий день Ленин, Крупская и Адельгейд Попп выехали из Штутгарта в Вену. Прощание было очень сердечным, но печальным. Клара Цеткин желала Ленину больших успехов в его работе в Кракове. Пожимая на прощанье мне руку, Ленин сказал: «Пусть Ваша старшая подруга Клара будет Вам примером для подражания, она достойна того, чтобы ее почитали». Эти немногие слова навсегда остались в моей памяти и определили всю мою дальнейшую жизнь. Незадолго до своей смерти Клара Цеткин сказала мне: «К сожалению, он слишком рано ушел от нас».
Всемирно-исторические события развивались своим ходом. Надежда увидеть Ленина на чрезвычайном Международном конгрессе в Базеле 24—25 ноября 1912 года, на который Клара Цеткин прислала мне в Винтертур билет, не осуществилась.
После начала первой империалистической войны за участие в забастовке на заводе «Престо» в Хемнице я был арестован и продолжительное время сидел в тюрьме в Касберге, а затем в тюрьме Вальдхайм. Позже я был призван в 4-й саперный батальон города Инголыптадта и после непродолжительного обучения отправлен на Западный фронт. Через своего друга Георга Шумана я регулярно получал листовки, направленные против войны.
В 1916 году я был арестован и осужден дивизионным трибуналом к 12 годам заключения в крепости. Частично я отсидел их в Куленбахе, а остальное время — до революции 1918 года — в Пассау. Само собой понятно, что после моего освобождения, 30 декабря 1918 года, я сразу же активно включился в революционную борьбу германского рабочего класса. В первые дни января 1919 года я стал членом Коммунистической партии Германии и принял активное участие в создании партийной организации в Инголыптадте. Одновременно я был членом рабочего и солдатского совета в Инголыптадте.
По призыву наших мюнхенских товарищей мы в апреле поспешили в Мюнхен, чтобы принять участие в защите провозглашенной там Советской республики. 2 мая 1919 года, когда был сдан последний опорный пункт в Стахусе, я был арестован. Штадельгейм, а после вынесения приговора Нидершёнефельд были следующими городами, где я отсиживал свой срок. В конце 1919 года я был освобожден после амнистии и выслан из Баварии.
Товарищ Фриц Геккерт направил меня в Хемниц, где я и начал свою партийную работу в окружном правлении КПГ Эрцгебирге — Фогтланд.
Вскоре мне удалось восстановить связь с Георгом Шуманом и Кларой Цеткин. Так началась наша совместная революционная работа.
С первого дня моего освобождения из тюрьмы на рубеже 1918—1919 годов я изучал материалы об Октябрьской революции в России, которая под руководством Ленина привела рабочий класс к победе. Мне хотелось принять участие в борьбе против интервентов, напавших на молодую Советскую республику, хотелось снова увидеть Ленина.
В 1922 году, во время проходившего с 5 ноября по 5 декабря в Москве IV конгресса Коммунистического Интернационала, я снова увидел Ленина. В это время он был серьезно болен и принимал участие только в некоторых заседаниях конгресса.
Тем, что я получил возможность встретиться с Лениным и разговаривать с ним, я опять был обязан Кларе Цеткин. В один из ноябрьских дней мы посетили его в теплом и уютно обставленном кабинете в Кремле. Клара Цеткин намеревалась пробыть здесь не более часа, в действительности же мы — Клара Цеткин, Фриц Геккерт и я — пробыли у Ленина три с половиной часа.
Все попытки Клары закончить беседу раньте, учитывая состояние здоровья Ленина, встречали с его стороны возражения. Даже замечание Геккерта о том, что мы не хотели бы пропустить заседание конгресса, ни к чему не привело.
Ленин интересовался всем, даже моими переживаниями и всем, что произошло со мной с 1912 года. Спокойно, откинувшись назад в кресле, набросив на ноги шерстяной плед, он внимательно слушал, задавал вопросы, и часто по его лицу пробегала улыбка. Мое намерение излагать все как можно короче потерпело неудачу, потому что Ленин хотел, чтобы его проинформировали более подробно и конкретно. В заключение, обращаясь к Кларе Цеткин, Ленин сказал: «Ваш посев дал всходы». И ко мне: «Я желаю Вам успехов в Вашей дальнейшей революционной деятельности».
Однако на этом беседа не закончилась. В партии Ленина на обсуждении стояла одна из самых основных проблем, а именно: национальный вопрос. Об этой проблеме Ленин говорил подробно и познакомил нас с борьбой за объединение советских республик в едином союзном государстве.
Тогда этот вопрос обсуждался во всех республиках, и к декабрю готовился съезд для его решения. Ленин намеревался написать статью, в которой он хотел в форме тезисов изложить проблему национальной политики.
Клара Цеткин и Фриц Геккерт, учитывая усталость Ленина, настаивали на прекращении разговора, но Ленин заговорил еще и о последнем заседании конгресса Коммунистического Интернационала, на котором я, выступая в прениях, говорил о наличии двух уклонистских тенденций в германской партии. Ленин хотел знать причины того, почему при этом особенно подвергалась критике Рут Фишер, левый уклон которой в вопросе о профсоюзах я пытался показать. По этому же вопросу был спор и с товарищем Геккертом. В заключение Ленин сказал: «С кем не случается ошибок при многообразии практической работы? Важно их своевременно заметить, устранить и не повторять».
Клара Цеткин попыталась извиниться, так как эта беседа с Лениным отняла у него много ценного времени. Но он ответил ей: «Мы не напрасно потратили время, эта беседа всем нам принесла пользу». Затем мы попрощались с Лениным и поспешили на конгресс.
«Незабываемый Ленин» Воспоминания немецких товарищей (Перевод с немецкого). М. Госполитиздат, 1958, стр. 25—36.
Примечания:
1 В январе 1912 года после VI (Пражской) конференции РСДРП В. И. Ленин ездил из Праги в Берлин. — Ред.
2 Имеется в виду анонимная клеветническая статья Троцкого, которой газета «Форвертс» сопроводила официальное сообщение о VI (Пражской) конференции РСДРП. — Ред.
3 После отказа редакции газеты «Форвертс» напечатать статью В. И. Ленина в ответ на анонимное клеветническое выступление Троцкого против конференции и ее решений, редакцией центрального органа РСДРП «Социал-Демократ» была издана на немецком языке в 1912 году в Париже отдельная брошюра «Аноним из «Vorwarts’a» и положение дел в РСДРП» и разослана в 600 немецких адресов (см. В. И. Ленин, Соч., т. 17, стр. 477—489). — Ред.
4 Попп, А. — член Австрийской социал-демократической партии, писательница, деятельница революционного женского движения. — Ред.
5 См. В. И. Ленин, Соч., т. 17, стр. 490—493 — Ред
6 В. И. Ленин переехал в Краков ранее 13 (26) июня 1912 года. — Ред.
7 Первый номер «Правды» вышел 22 апреля (5 мая) 1912 года. — Ред.
КУРТ РЁМЕР
ШТАБ-КВАРТИРА НА ЭЛИЗЕНШТРАССЕ
Если бы в Лейпциге, на Элизенштрассе, 45, во время второй мировой войны в результате англо-американской бомбардировки не был разрушен этот жилой дом, то его отличала бы от других мемориальная доска, на которой можно было бы прочитать: «Здесь в феврале 1914 года жил Ленин — основатель первого в мире социалистического государства».
Перед первой мировой войной мы сняли в этом доме трехкомнатную квартиру. Сдавая одну из комнат и готовя обед для квартирантов, мы добавляли немного денег к моей заработной плате переплетчика. Когда имелась свободная комната, мы вывешивали на двери дома, как это раньше было принято в Лейпциге, желтую табличку с надписью: «Сдается комната».
В 1912 году к нам пришел один русский и снял комнату. Тогда в Лейпциге жило много русских. Мы знали, что это студенты, а также эмигранты, большинство из которых были на многие годы высланы из России. Но мы не знали, что наш квартирант — Василий Загорский1 был руководителем группы большевиков в Лейпциге и что наша квартира стала своего рода штаб-квартирой большевистской группы. Об этом мы узнали лишь много лет спустя.
Загорский часто приводил с собой друзей, которые иногда оставались на ночь. Обедать приходили исключительно русские. Иногда вся квартира была полна. К нам постоянно кто-нибудь приходил или уходил, и часто это затягивалось до поздней ночи.
Однажды Загорский, чувствовавший себя у нас как дома и ставший, так сказать, членом нашей семьи, пришел на кухню к моей жене и сказал ей: «Как вы думаете, кто будет здесь у вас жить? Это будет очень высокий гость». А затем он привел с собой товарища Ленина. Это было в начале февраля 1914 года.
Когда я вернулся с работы домой, Загорский представил меня товарищу Ленину. Мы тогда не имели ни малейшего представления о Ленине, и Загорский старался нам разъяснить, кем был этот человек для русского народа. Ленин носил острую бородку, его лицо было скорее худощавым, а скулы выступали вперед. Выглядел он болезненным, и по нему было видно, что очень много он испытал в жизни. Но во время разговора его глаза загорались, и чувствовалось, что он обладает большим красноречием. Одет Ленин был скромно. На нем были, насколько я помню, темный костюм и темный галстук.
Товарищ Загорский уступил ему свою комнату и спал, пока Ленин жил у нас, на диване. Мебель, которая стояла тогда в этой комнате и которой Ленин пользовался, находится теперь в Музее Ленина на улице Роза Люксембургштрассе, 19/21.
Ленин прожил у нас несколько дней. Обедал он вместе со своими соотечественниками, вечером ужинал у Загорского, который имел самовар и всегда сам готовил себе ужин. Ленин был очень скромен и никогда не предъявлял каких-либо претензий. Очевидно, он любил детей, так как всякий раз, увидев нашего малыша, которому было тогда три года, ласково дотрагивался до его ручонок.
Ленин никогда не выходил один, разве только к парикмахеру, на противоположную сторону улицы. Работал он обычно без пиджака, в одном жилете, писал или что-то читал. Иногда Загорский не ходил на работу, а оставался с Лениным в комнате, где они беседовали. Вечером Ленин выходил на улицу, но всегда в сопровождении Загорского.
Однажды Ленин сказал мне, что хочет послать кое-что в Россию, но это очень трудно сделать из-за цензуры. Он спросил, не могу ли я помочь ему в этом, используя свою профессию переплетчика. Я ответил, что, вероятно, смогу, и мы договорились, что я изготовлю два альбома — детские книжки с изображением зверей, игр и т. д. с листами из толстого
картона. Я приготовил книги и оставил полой обложку одной из них. Туда были вложены письма и экземпляры нелегальной газеты, отпечатанные на очень тонкой бумаге. Позже мы узнали от тов. Загорского, что эти книги благополучно дошли в Россию по нужному адресу.
Когда товарищ Ленин уезжал и прощался с нами, мы долго беседовали о том, что может начаться война. При этом он высказал совершенно новые для меня мысли, которых я никогда не слышал от наших социал-демократических вождей. Ленин был очень озабочен, и я вспоминаю его слова о том, что, если война разразится, задача русских социал-демократов будет состоять в том, чтобы свергнуть царизм.
«Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине», ч 3 М, Госполитиздат, 1960, стр 126—127 (большой формат).
Примечания:
1 Вероятно, имеется в виду Владимир Михайлович Загорский (Лyбоцкий). Выполняя задания большевистского центра, он в то время находился в Германии. После Октябрьской революции В. М. Загорский был в 1918 году советником посольства РСФСР в Берлине, затем секретарем Московского комитета партии. Погиб 25 сентября 1919 года, во время взрыва, устроенного контрреволюционной бандой в Москве, в Леонтьевском переулке. — Ред.