Мысли и воспоминания о Ленине - Ленин на X съезде партии

Ленин на X съезде партии: наладить отношения рабочих и крестьян. Восстановление единства партии

X съезд партии проходил с 8 по 16 марта 1921 года. К этому времени уже была одержана полная победа на фронтах гражданской войны. Ленин в своей речи при открытии съезда сказал: “...мы в первый раз собираемся на съезд при таких условиях, когда вражеских войск, поддерживаемых капиталистами и империалистами всего мира, на территории Советской республики нет... Три с половиной года неслыханно тяжелой борьбы, но отсутствие вражеских армий на нашей территории,— это мы завоевали!” ^[134]

Вопросы, которые разделяли партию в предсъездовской дискуссии, раскололи и Центральный Комитет. Тогдашние секретари ЦК (Крестинский, Серебряков, Преображенский) были на стороне Троцкого — Бухарина. Заполучив в свои руки аппарат ЦК, троцкисты начали проводить свою кадровую политику, беспрепятственно наводняли местные организации, в том числе и нижегородскую, где я в то время работал, троцкистскими брошюрами и другими фракционными материалами.

Но к моменту созыва съезда вся партия уже как бы самоопределилась. В подавляющем большинстве губернские партийные конференции (за исключением, кажется, Самарской) отдали явное предпочтение ленинской линии. Исход партийных конференций предопределил, что на съезде подавляющее большинство составили сторонники “платформы десяти”, т. е. ленинской платформы. Не оставалось сомнений, что съезд встанет на ленинскую позицию, против троцкистов и “рабочей оппозиции”. Съезду предстояло закрепить положение, которое сложилось в партии, т. с. поддержать ленинский курс и отклонить вес другие платформы, а главное — принять меры к восстановлению единства партии, поставить неодолимые препятствия тем, кто снова захотел бы подорвать это единство.

В краткой речи при открытии съезда Ленин охарактеризовал главные трудности момента и узловые задачи перехода от поенного коммунизма к мирному хозяйственному строительству. Эти задачи касаются основ самих отношений между классами, которые в нашем обществе остались, и этот вопрос должен быть одним из главных, которые предстоит разобрать и разрешить. Другая главная задача съезда — чтобы в партии “и не только формально работа была более сплоченной, более дружной, чем прежде, чтобы не было ни малейших следов фракционности...” ^[135]. Эти основные мысли Ленин неоднократно, в разных аспектах, повторит и разовьет в своих многочисленных выступлениях на съезде.

В докладе о политической деятельности Центрального Комитета Ленин, как это для пего было обычно, выделил прежде всего важнейшие события истекшего года и подал их так, чтоб предоставить больше материала для размышлений — о причинах именно такого хода революции, о значении выявившихся ошибок и их уроках для будущего, о накопленном опыте, о выводах, которые подлежит сделать из пережитого, и путях решения вставших перед партией задач.

Многие трудности и ошибки он отнес за счет длительной гражданской войны и ее тяжелых последствий, крайне затруднивших сам переход к мирной хозяйственной деятельности, в результате чего оказался невозможным быстрый и сколько-нибудь планомерный переход от войны к миру. Недостаточно оказались учтенными, как утверждал, подкрепляя это фактами, Ленин, не только технические, но и экономические, и социальные трудности, связанные с демобилизацией армии. Но мы, подчеркивал, с другой стороны, Ленин, не имели достаточных данных и опыта для этого, “и только по окончании войны мы увидели всю ту степень разорения и нищеты, которые надолго осуждают нас на простое только излечение ран” ^[136], А в результате, когда сотни тысяч демобилизованных не могут найти приложения своему труду, обнищавшие, разоренные, привыкшие воевать и чуть ли не смотрящие на войну, как на ремесло, мы оказываемся втянутыми в новый вид гражданской войны, которая находит свое выражение в бандитизме ^[137].

Подобного же порядка ошибка была допущена и в области продовольственной. Не сумев оценить всей опасности надвигавшегося к весне продовольственного кризиса, мы поддались естественному стремлению увеличить выдачу продовольствия голодающим рабочим. Не имея опорного пункта для правильного учета, не могли сразу установить должной меры. Мы должны были провести, самокритично заявлял Ленин, умеренное увеличение выдачи пайков, чтобы накопить необходимый запас на черный день, который наступил к весне. Аналогичная ошибка была допущена и в области топлива.

Вывод: “Нужна гораздо более длительная подготовка, более медленный темп,— вот урок, который мы за этот год пережили...” ^[138].

Не ставя задачей пересказывать часть доклада, посвященного хозяйственным и социальным трудностям того времени и содержащего много интересных подробностей, мне хотелось бы лишь подчеркнуть, что, на мой взгляд, он имеет далеко не только исторический интерес. Начальные шаги в области мирного строительства, откровенное раскрытие трудностей и ошибок, способы их преодоления — весь этот опыт разоренной и отсталой тогда страны, приступавшей к широкому строительству новой жизни, может быть полезен и даже очень полезен, например, странам, только освободившимся от колониального гнета и подчас в чрезвычайных обстоятельствах прокладывающим путь к экономической независимости и социальному прогрессу. Надо хорошенько знать этот опыт и многочисленным нашим товарищам, имеющим контакты с развивающимися странами.

Касаясь дискуссии о профсоюзах, Ленин заявил, что “эта роскошь была действительно совершенно непозволительной и что, допустив такую дискуссию, мы, несомненно, сделали ошибку... выпятили на первое место вопрос, который по объективным условиям не может стоять на первом месте...” ^[139], и что тем самым отвлекли внимание партии от насущного и грозного вопроса — наступившего кризиса в стране.

Здесь оправдалась пословица, продолжал докладчик, “нет худа без добра”. К сожалению, добавил он под смех всего зала, “худа оказалось немного много, а добра немного мало”.

Ленин заметил, что за одни платформы голосовали по преимуществу “верхи партии”. Прямо он их не назвал, но было ясно, что при этом имеются в виду платформы троцкистов и “демократического централизма”. Платформа же, крайне неудачно называемая “рабочей оппозицией”, представляет собой явно синдикалистский уклон.

Важнейший вывод - партия проявила себя настолько зрелой, что, видя некоторое шатание “верхов”, мобилизовалась и громаднейшим большинством наиболее значительных партийных организаций быстро пришла к правильному решению. Судя по всему, именно это Ленин и считал той долей “добра”, которую в итоге все же дала дискуссия.

Подробно остановился Ленин на кронштадтском мятеже, который был поднят под лозунгом “Советы без коммунистов”, “За свободную торговлю” и т. п. Мятеж свидетельствовал не только о мелкобуржуазном, эсеро-меньшевистском влиянии. С одной стороны, он сливался с белогвардейщиной, а с другой, отражал недовольство крестьянства, а также части беспартийных рабочих. Учитывая шатания среди части членов партии, Ленин указал, что существует угроза мелкобуржуазной контрреволюции, которая, “несомненно, более опасна, чем Деникин, Юденич и Колчак вместе взятые, потому что мы имеем дело со страной, где пролетариат составляет меньшинство, мы имеем дело со страной, в которой разорение обнаружилось на крестьянской собственности” ^[140].

Ленин видел выход только в том, чтобы суметь перейти к мерам экономического обеспечения крестьянства, в том, чтобы обеспечить ему возможность свободы хозяйничать.

В числе этих мер, прежде всего, переход от продразверстки к натуральному налогу. Но, пояснял Ленин, мы мыслим его теперь не так, как при издании закона о продналоге 30 октября 1918 года (который в силу гражданской войны не удалось осуществить), а иначе: “...мы смотрим на него не только с точки зрения обеспечения государства, а также с точки зрения обеспечения мелких земледельческих хозяйств” ^[141].

Говоря о борьбе с бюрократизмом, Ленин всячески подчеркивал значение этой “язвы” и упирал на то, что борьба с бюрократизмом абсолютно необходима и так же сложна, как борьба с мелкобуржуазной стихией. Однако, с другой стороны, Ленин фактически предупреждал, что руководство этой борьбой должно находиться в руках партии. Нельзя позволить перехватить и извратить лозунг борьбы с бюрократией ни “рабочей оппозиции”, ни другим силам. “Когда в Москве были беспартийные собрания,— говорил он,— ясно было, что из демократии, свободы они делают лозунг, ведущий к свержению Советской власти” ^[142].

В другом месте Ленин пояснял, что нельзя, как это делают представители “рабочей оппозиции”, выдвигать лозунг немедленно “покончить с бюрократизмом”, ибо это задача длительная, сложная и трудная, а подобный лозунг, и особенно фактическая невозможность его осуществления, могут быть на руку лишь антипартийным силам.

С такой искренностью и прямотой были поставлены Лениным все узловые вопросы переживаемого момента, так ясно, без прикрас, была обрисована тяжелая обстановка в стране, такие важные выводы были сделаны для дальнейшей работы партии, что подавляющее большинство делегатов было вполне удовлетворено политическим отчетом ЦК.

Поэтому начавшиеся было прения быстро прекратились. Выступили фактически только представители “демократического централизма”, да большей частью сторонники “рабочей оппозиции”. Прения оказались на редкость бесцветными, выступавшие говорили, как выразился потом напрямик Ленин, “удивительно бессодержательно” ^[143].

После доклада Ленина был еще доклад секретаря ЦК, троцкиста Крестинского, об организационной деятельности ЦК, ничем не примечательный. Один из ораторов в прениях довольно метко заметил, что если Ленин говорил о ряде ошибок в работе ЦК, то Крестинский, докладывая об организационной деятельности ЦК, даже не упомянул ни об одной из них. Но и сравнение-то это неподобающее: великий революционер, с одной стороны, и партийный администратор бюрократического толка — с другой. Нашел кого с кем сравнивать!

В заключительном слове Ленин подверг резкой критике как выступление Коллонтай на съезде, так и особенно выпущенную ею к съезду брошюру с изложением линии “рабочей оппозиции”, а также тезисы Шляпникова. Он еще раз дал отпор поползновениям передать управление экономикой “съезду производителей” или его уполномоченным. Подчеркивая политическую опасность этого злополучного “кредо”, Ленин указал, что “теперь, при свете кронштадтских событий, этот тезис тем более странно слышать” ^[144]. Он едко высмеял утверждение в брошюре Коллонтай о том, будто “рабочая оппозиция” — это классово спаянная, классово сознательная и классово выдержанная часть нашего промышленного пролетариата.

Под хохот всего зала Ленин иронически заметил: “Ну, слава богу, так и будем знать, что тов. Коллонтай и т. Шляпников — “классово спаянные, классово сознательные”” ^[145].

Очень возмущен был Ленин демагогическим выступлением Шляпникова, который, в частности, привел пример, что где-то гноят картошку, и с пафосом спрашивал съезд, почему наркома продовольствия Цюрупу не предают суду.

Ленин парировал: “А я задаю вопрос: почему не предают суду Шляпникова за такие выступления?” ^[146] Суть выcказывания Ленина по этому поводу сводилась к тому, что если Шляпников всерьез думает об отдаче под суд Цюрупы, то почему он вовремя не обратился с этим к партийной контрольной комиссии, а пришел на ответственнейшее собрание и бросает здесь слова, в которые сам не верит, которые он доказать не может, это — демагогия, на которой базируются анархо-махновские и кронштадтские элементы.

Но достойно пристального внимания то, что острейшую критику в адрес Шляпникова и Коллонтай Ленин завершил заявлением о готовности ЦК прислушаться к критике бюрократизма со стороны оппозиции. Ленин призвал к деловой работе тех, кто всю энергию расходовал на упреки в адрес ЦК, на внутрипартийную борьбу, и заявлял о готовности ЦК пойти на определенные уступки и сработаться с теми сторонниками “рабочей оппозиции”, которые связаны с рабочими массами и хотят на деле помочь ЦК в борьбе с бюрократизмом, в развитии внутрипартийной и советской демократии, отказываются от фракционной деятельности.

Заключительное слово Ленин произносил взволнованно, не скрывая желания раз и навсегда положить конец дезорганизаторской фракционной деятельности оппозиции, льющей в конечном счете воду на мельницу мелкобуржуазной контрреволюции. “Не надо теперь оппозиции, товарищи,— восклицал он,— не то время! Либо — тут, либо — там, с винтовкой, а не с оппозицией. Это вытекает из объективного положения, не пеняйте” ^[147]. Эта его речь произвела сильное отрезвляющее впечатление даже на многих сторонников оппозиции.

* * *

После первых двух дней работы съезда меня неожиданно вызвали в Кремль на какое-то совещание к Ленину. Это было после вечернего заседания съезда. 9 марта совещание состоялось — не в кабинете Ленина, а в каком-то другом помещении, на первом этаже. Собралось человек пятнадцать или несколько больше. Расселись в небольшой комнате, Ленин сидел за письменным столом. Представителей Петрограда здесь, как и до этого, на съезде не было в связи с тем, что все они были заняты подавлением кронштадтского мятежа.

Ленин начал с объяснения цели совещания. Сказал, что исход партийных конференций на местах и состав делегатов доказывают, что “платформа десяти” будет принята съездом. Это уже не проблема. Однако этого крайне недостаточно. Есть опасность, что, приняв правильное решение и отвергнув фракционную деятельность, съезд может избрать ЦК, примерно, в том же составе, что и на предыдущем съезде. В результате в ЦК попадет много сторонников Троцкого и может случиться так, что они лишат Центральный Комитет возможности деловой работы, будут затевать споры по любому вопросу, углублять разногласия, и вскоре ЦК снова окажется в положении фактического раскола. Нельзя повторять то, что произошло после IX съезда, нетерпимо то, что имело место в последние месяцы. Надо партию гарантировать от этого. Необходимо добиться, чтобы состав ЦК был трудоспособным, сплоченным, был обеспечен большинством сторонников платформы, которую примет съезд, и чтобы приверженцы других платформ, хотя и были бы представлены в ЦК, но составляли бы незначительное меньшинство.

Главная гарантия заключается в том, чтобы в ЦК подавляющее большинство — две трети голосов — принадлежало твердым сторонникам “платформы десяти”. Остальные места дать некоторым представителям платформы Троцкого, “рабочей оппозиции”, а также “демократического централизма”, поскольку в числе сторонников оппозиции много видных партийных деятелей, полезных в работе и популярных в стране. Нужно избрать в состав ЦК действительно пролетарские элементы.

Количество членов и кандидатов в члены ЦК целесообразно в этой связи несколько увеличить, скажем, членов ЦК — на шесть человек, кандидатов — на три.

Это предложение встретило общее одобрение присутствующих. Затем Ленин перечислил именно тех членов Центрального Комитета, которых не следует переизбрать в новый состав ЦК. Из числа сторонников троцкистской платформы он назвал Крестинского, Преображенского, Серебрякова, Смирнова И. Н., из “рабочей оппозиции” — Коллонтай. Ленин высказался за избрание в ЦК из сторонников “рабочей оппозиции” Шляпникова и Кутузова членами ЦК и Киселева, как помнится, также Медведева и Лутовинова — кандидатами.

Ленин высказался за включение в ЦК от фракции “демократического централизма” кандидатуры Сапронова. Все названные им кандидатуры вызвали оживленные споры. Ленин воспользовался этим для разъяснений. Он сказал примерно так: нам нужно не просто отвергнуть оппозиционные платформы, нам необходимо обеспечить единство партии. У оппозиции есть верхушка бюрократическая, но есть и значительная масса рабочих, искренних людей, которые в силу трудностей, переживаемых нашей партией и страной, поддаются колебаниям. И нужно создать условия, которые не отталкивали бы их от нашей партии. Это будет способствовать тому, чтобы они стали на правильные позиции. Для этого необходимо вести работу по сплочению партии. Предлагалось ввести в состав ЦК Шляпникова, Кутузова и Сапронова, зная об их недостатках, но учитывая тот факт, что они отражают хотя и отсталые, но действительно имеющие место настроения в партии и в пароде. Когда в Центральном Комитете будет наше твердое большинство, то присутствие нескольких оппозиционеров не создаст угрозы единству ЦК. С другой же стороны, наличие их в составе ЦК даст возможность, опираясь на силу цекистской дисциплины, требовать и от них выполнения решений ЦК, подчинения этим решениям. К тому же через них можно будет знать о настроениях и мнениях, которые имеются в определенных слоях населения, рабочего класса, учитывать это в работе Центрального Комитета, взять здоровое зерно и не дать неподходящим настроениям разрастаться дальше, Таким образом, их избрание не только не ослабит борьбу с оппозицией, но облегчит борьбу с попытками сохранить фракционность.

На съезде,— говорил Ленин, необходимо принять постановление, которое осуждало бы фракционность, распустило все существующие фракции, исключало условия для создания и восстановления фракций, установило несовместимость фракционной деятельности с пребыванием в партии. Более того, нужно предусмотреть возможность исключительных мер, чтобы даже член Центрального Комитета, если он стал на путь фракционности, мог бы быть исключен из ЦК и даже из партии. Конечно, к этому следует прибегать в самом крайнем случае с соблюдением такого порядка: если две трети всех членов и кандидатов в члены ЦК и ЦКК, собранных вместе, будет голосовать за исключение, только тогда член ЦК может быть исключен из ЦК и из партии за фракционную борьбу. Такое решение будет дополнительной уздой. При наличии такого решения тем более не остается никакой опасности в том, что Шляпников и некоторые другие сторонники оппозиции будут набраны в состав ЦК в качестве меньшинства.

Ленин детально охарактеризовал сущность “рабочей оппозиции, что отражено в сохранившемся конспекте его выступления ^[148]. Но об этом подробнее я скажу, вспоминая доклад Ленина по этому вопросу на самом съезде.

В отношении анархо-синдикалистского уклона, говорил Ленин, нам придется принять специальное решение, которое не просто бы отвергало этот уклон, а, учитывая трудное положение в стране, разъясняло бы партии его опасность и вредность, антимарксистский, анархический характер.

Все это было настолько убедительным, что никем никаких сомнений не высказывалось.

Но как добиться, чтобы съезд избрал подходящий состав ЦК, продолжал Ленин. Без должной подготовки и организации этого не достичь. На съезде будет трудно аргументировать, трудно обсудить, обеспечить поддержку всех подходящих и отклонение нежелательных кандидатур, если не провести предварительную организационную работу. Поэтому сегодня необходимо договориться о том, чтобы каждому поработать в своих делегациях, разъяснить необходимость поддержки выдвигаемых нами кандидатур и отказать в поддержке нежелательных кандидатур. А главное — надо созвать совещание всех тех делегатов съезда, которые избраны по “платформе десяти”. На таком совещании обсудить вопрос о составе ЦК, отвести ряд кандидатур сторонников Троцкого, а также определить, кого из членов оппозиции персонально следует избрать.

Ленин говорил, что следует написать извещение о созыве такого совещания. Извещение должно служить и приглашением и пропуском на совещание. Оно должно быть коротким, напечатанным типографским способом. Но я не считаю, сказал Ленин, возможным для этого дела использовать государственную типографию. На всякий случай я привел одного старого товарища, коммуниста-подпольщика, у которого есть шрифт и есть ручной станок, на котором он обеспечит за ночь печатание извещения в достаточном количестве.

Сталин подал реплику, что созыв совещания делегатов, избранных по “платформе десяти”, будет использован троцкистами и другими оппозиционерами для обвинения нас во фракционности и наши действия могут быть неправильно истолкованы съездом.

Ленин, добродушно улыбаясь, шутливо сказал Сталину: что я слышу от старого заядлого фракционера?! Даже он сомневается в необходимости созыва совещания делегатов, стоящих на “платформе десяти”! Вы должны знать, что Троцкий давно собирает сторонников своей платформы, да и сейчас, пока мы с вами разговариваем здесь, наверное, собрал свою фракцию. То же самое делают и Шляпников и Сапронов. Зачем закрывать глаза на хотя и неприятный, но явный факт существования фракций в партии? Именно созыв такого совещания сторонников “платформы десяти” обеспечит условия, которые исключили бы всякую фракционность в нашей партии в дальнейшем.

Сталин не стал спорить, и никто другой не оспаривал справедливости ленинского предложения. Все согласились, что надо созвать такое совещание.

Ленин попросил карандаш, чтобы написать текст извещения. Томский предложил свой карандаш. Ленин стал писать, и карандаш поломался. Тогда Ленин с юмором сказал: вот что значит профсоюзы — не имеют даже приличного карандаша. Правильно Троцкий предлагает “перетряхнуть” профсоюзы! Все, конечно, засмеялись. Тогда Каменев дал Ленину свой карандаш, и он стал писать. Начал так: “Делегаты съезда, избранные по платформе “Десяти”...”

Один из товарищей заметил, что неправильно так писать, потому что некоторые губернские конференции выбирали делегатов не по платформам, а персонально, и среди них большинство сторонников “десяти”, а не сторонников оппозиции. Если так написать, тогда они не будут приглашены на совещание.

Ленин с удивлением заметил: что за странные большевики и большевистские конференции, которые при наличии предсъездовской дискуссии с фракционными платформами и решения ЦК о выборах по платформам выбирают на съезд делегатов без учета их отношения к платформам?

Но факт остается фактом. Тогда Ленин предложил внести изменение. Извещение адресовать не избранным по “платформе десяти”, а сторонникам платформы. Он добавил, что надо тщательно проверить, чтобы среди приглашенных не оказались троцкисты и другие фракционеры. Поэтому у дверей нужно поставить товарищей Рудзутака и В. Шмидта, которые хорошо знают местные кадры, чтобы не пропустить кого не следует.

Участникам данного совещания, говорил далее Ленин, надо знать, что происходит во фракциях съезда, изучать делегатов, их мнение и пр. для того, чтобы учесть все это на нашем совещании...

На этом совещании в числе других был и Артем (Сергеев)^[149], с которым ранее я не был знаком. Выходили с совещания мы с ним вместе и разговорились. Ленина я давно знаю, говорил он, и вот какая странность получается. Подчас я не согласен с ним по некоторым вопросам. Вот по вопросу сращивания профсоюзов с государством у меня также были колебания. Но я на опыте убедился, что всегда, когда я расходился с Лениным, он в конце концов оказывался прав, а я нет. Поэтому при обсуждении того или иного вопроса я высказываю то, что думаю, но когда дело доходит до голосования, то голосую за предложения Ленина, зная, что и на этот раз он будет прав.

...На следующий день нам передали известное количество приглашений на совещание сторонников “платформы десяти”, и мы должны были раздать их тем товарищам, которых мы знали как избранных по ней или как ее сторонников.

Через день состоялось совещание сторонников “платформы десяти”. У двери стояли и пропускали приглашенных Рудзутак и В. Шмидт. Совещание началось выступлением Ленина о том, что съезд в своем подавляющем большинстве стоит на правильной принципиальной платформе, в партии налицо серьезные успехи и необходимо повести дело так, чтобы и после съезда обеспечить проведение выработанной им линии. Главное — не допустить, чтобы повторилось положение, когда ЦК оказался расколот и была навязана дискуссия, которая парализовала партийные организации, внесла в партию угрозу раскола. Поэтому надо избрать в Центральный Комитет таких людей, которые по совести и с чувством ответственности проводили бы линию, определенную съездом.

Перейдя к вопросам персональным, он начал с трех секретарей Центрального Комитета и сказал, что их кандидатуры надо отвести из состава ЦК, потому что они являются носителями бюрократического стиля работы (ни один из них впоследствии при голосовании на съезде в состав ЦК не прошел). Ленин отвел кандидатуры еще нескольких троцкистов, избранных в ЦК предыдущим съездом. При обсуждении кандидатур в состав ЦК раздалось много голосов против Шляпникова, Кутузова, Сапронова, намечаемых членами ЦК, а также против некоторых сторонников оппозиции, выдвигавшихся кандидатами в члены ЦК. Ленин высказался за кандидатуры Шляпникова, Кутузова, Сапронова, Киселева, привел примерно те же аргументы, что и на предшествовавшем узком совещании. Однако совещание не поддержало кандидатуру Сапронова (он и не был избран съездом). Следует отметить, что в список, предложенный совещанием сторонников “платформы десяти”, была включена кандидатура Осинского, одного из лидеров фракции “демократического централизма”.

Надо еще пожалуй, заметить, что в ходе предварительного согласования кандидатур при переговорах с представителями фракций и с учетом изменений, которые произошли по отдельным кандидатурам, в представленный сторонниками “платформы десяти” список кандидатов в члены Центральной Контрольной Комиссии был включен лидер нижегородской “рабочей оппозиции” Челышев, хотя первоначально Ленин считал, что в ЦКК ни одного оппозиционера вводить не следует. После успешного совещания сторонников “платформы десяти”, в котором участвовало внушительное большинство делегатов съезда, Владимир Ильич, казалось бы, имел все основания быть вполне спокойным за дальнейший ход съезда. Не оставалось сомнений, что принятие съездом всех намеченных Лениным и встретивших уже одобрение большинства делегатов решений полностью обеспечено. Это было большое, можно даже сказать, великое для партии дело. Но Ленин на этом не успокоился. Терпеливо взялся он за кропотливую работу по убеждению тех групп делегатов, которые были не согласны с большинством. На частных совещаниях отдельных групп он убеждал, откровенно разъяснял спорные вопросы, выслушивал возражения и отвечал на них, добивался, чтобы оппозиционеры и уклонисты отошли от неправильных позиций, поняли существо своих ошибок и присоединились к точке зрения большинства делегатов.

Ленин хотел до конца использовать партийный, товарищеский метод убеждения, великим мастером которого он был, использовать его вовсю еще до предстоявшего голосования таких острых вопросов, как особое постановление о единстве партии, включавшее крайнюю меру, впервые предлагавшуюся к применению в партийной практике, осуждение анархо-синдикалистского уклона, выборы руководящих органов. Он добивался подведения прочной базы убеждения даже при заведомо ясном исходе голосования. При этом интересовали Ленина не заядлые фракционные лидеры, а прежде всего давние коммунисты. особенно из рабочих, делегаты как с решающим, так и с совещательным голосом, которые были связаны с массами и отражали их настроения.

Так Ленин организовал частное совещание сторонников “рабочей оппозиции”, на котором он несколько раз выступал, выслушивал участников совещания, приводил новые аргументы, вновь и вновь повторял старые, всяческими способами доказывал правоту своих позиций. Настойчиво добивался, чтобы до сознания уклонистов дошла гибельность фракционности для рабочей партии, правящей государством, жизненная необходимость единства ее рядов, без чего невозможно завершить дело социалистической революции. Ленин выражал готовность включить в выборные органы партии лучших, преданных партии людей из их группы, готовность использовать все здоровое, что было в их критике, для дальнейшего развития демократии, для борьбы с бюрократизмом, в целях улучшения жизни рабочих. Он снова и снова призывал к дружной работе всю партию после X съезда, без чего нельзя было бы справиться со сложнейшей обстановкой в стране.

Такого же порядка совещание Ленин провел и со сторонниками фракции “демократического централизма”. Но и этим он не ограничился.

Было созвано многолюдное совещание сторонников “платформы десяти” и других платформ из числа рабочих— старых большевиков, как делегатов съезда, так и гостей. На нем Ленин призывал до конца понять, из какого серьезного положения партия должна окончательно выбраться. Предлагал распустить на съезде все фракции, запретив впредь создание таковых. Избрать состав руководящих органов с включением известного числа инакомыслящих, но чтобы было обеспечено в них твердое большинство убежденных сторонников принимаемых съездом решений. Только это может исключить возможность повторения такого рода дискуссии, какая была навязана партии перед съездом, когда ЦК фактически раскололся и поставил партию на грань раскола.

Ленин особенно подробно разъяснял теоретическую несостоятельность и политическую опасность анархо-синдикалистского уклона, дальнейшая пропаганда которого должна быть определена как несовместимая с принадлежностью к партии коммунистов.

На всех этих частных совещаниях, или, как тогда говорили, “хождениях Ленина по трем-четырем комнатам”, он, заостряя, выпячивая суть спорных вопросов и последствия этих споров, не допускал резкостей, личных выпадов, выражений, которые могли кого-либо обидеть или оттолкнуть. Говорил в духе товарищества, как с единомышленниками в главном и основном, проявлял терпимость и уважение к собеседникам. Трудно даже себе представить, сколько сил и энергии потратил Ленин, сколько умения и терпения он проявил в этой утомительной, кропотливой, но весьма полезной работе по убеждению заблуждавшихся товарищей. Многих из них действительно удалось убедить, у других — посеять зерна сомнения в их правоте, устранить ожесточенность, перераставшую подчас уже чуть ли не во враждебность. Все это решающим образом содействовало созданию товарищеской атмосферы в дальнейшей работе съезда и во всей партии.

Затем Ленин соединил эти разбредшиеся по комнатам группы в большое частное совещание в кремлевском зале Свердлова, на котором, как говорил Ленин в заключительном слове по докладу о единстве партии и анархо-синдикалистском уклоне, была группа “рабочей оппозиции” в полном составе и ряд виднейших товарищей, представителей всех оттенков^[150] и были достигнуты “соглашения групп между собою” ^[151], в том числе и по списку кандидатов в руководящие органы (в частности, и по вопросу о том, чтобы представителя “демократического централизма” Сапронова избирать по списку кандидатов в члены ЦК, а не членов ЦК).

Перед выборами представители оппозиции робко пытались уговорить делегатов выбирать в ЦК лишь по личным качествам, не учитывая приверженности к той или иной платформе. Однако такое предложение не встретило поддержки.

14 марта вечером состоялось закрытое заседание съезда, посвященное выборам. Во многом опять повторилась картина, известная нам по описанным выше частным совещаниям. Ленин снова выступал по поводу кандидатур Кутузова, Шляпникова и Каменева.

Из членов ЦК, избиравшихся на VIII и IX съездах, значительным влиянием пользовался Иван Никитич Смирнов. У губкомовских партийных кадров о нем было мнение как о способном и эрудированном партийном руководителе, как об обаятельном человеке. Возглавлял он тогда Сибирское бюро ЦК. К удивлению и огорчению многих, в дискуссии он проявил себя как ярый сторонник Троцкого и повел за собой многих руководящих работников Сибири. Было опасение, что при тайном голосовании он получит столько голосов, что будет избран, и тем самым в ЦК окажется еще один лишний троцкист. Поэтому Ленин счел нужным лично выступить с отводом его кандидатуры в члены ЦК. (Даже после отвода Лениным за Смирнова голосовало более одной четверти делегатов, он был избран кандидатом в члены ЦК, а на следующем, XI съезде — снова в члены ЦК.)

Несколько военных делегатов с Северного Кавказа неожиданно стали с мест выкрикивать возражения против кандидатуры Серго. Сидели эти делегаты в последних рядах и шумели на весь зал. Один из них поднялся на трибуну и стал говорить, что, мол, Орджоникидзе кричит на всех, командует, не считается с местными работниками, а потому не может быть в составе ЦК. Это демагогическое выступление оказало влияние на настроение делегатов съезда, многие из которых к тому же не знали Орджоникидзе. Выступавший был политработник Врачев из Грозного. Он хорошо запомнился, потому что щека его была перевязана марлей, видимо, по причине зубной боли.

Позже, на XIII партийной конференции, Врачев признал, что выступал он с отводом Серго на X съезде партии не по своей собственной инициативе, а под большим давлением фракции Троцкого, к которой он, Врачев, в те годы примыкал. Он рассказал, что во время работы X съезда участвовал в тайном совещании троцкистов — делегатов съезда, где и было принято решение об отводе из состава ЦК ряда товарищей — сторонников Ленина, в том числе и Орджоникидзе. (Впоследствии Врачев отошел от троцкизма, признал свои ошибки и занял правильную партийную позицию.)

В защиту Орджоникидзе выступил Сталин. Говорил он в спокойном тоне, тихим голосом. Привел биографические данные, рассказал о работе Серго в подполье, на фронтах гражданской войны и рекомендовал избрать его в ЦК. Было видно, однако, что ему не удалось убедить делегатов. Они продолжали шуметь.

Тогда выступил Ленин. Он сделал примерно следующее заявление: я знаю товарища Серго давно, еще со времен подполья, как преданного, активного, бесстрашного революционера. Хорошо показал он себя в эмиграции. Сыграл выдающуюся роль в подготовке Пражской конференции партии в 1912 году, был тогда избран членом ЦК. Вел активную работу в Петрограде в период подготовки и проведения Октябрьской революции.

В гражданской войне он показал себя храбрым, способным организатором. Но в критике выступавших товарищей есть одно правильное замечание по адресу товарища Серго. Это то, что он кричит на всех. Это верно. Громко говорит, но вы, наверное, не знаете, в чем дело? Он и со мной, когда разговаривает, так же кричит. Потому что он глуховат на левое ухо, как-то особенно мягко и тепло сказал Ленин. Потому и кричит, думает, что его не слышат. Но не следует этот недостаток принимать всерьез при выборах в ЦК...

Это вызвало улыбки и даже добродушный смех у делегатов. Стало ясно, что Ленин отлично поддержал кандидатуру Орджоникидзе, отбив атаки на него оппозиции (хотя в скобках надо заметить, Ленин никогда не спускал Серго отдельные срывы, у него случавшиеся). А ведь были серьезные опасения, что окажется много голосов против. После выступления Ленина, при тайном голосовании, Орджоникидзе получил подавляющее большинство голосов. Как и Дзержинский, он получил 438 голосов из 479 (один только Ленин был избран единогласно) — больше, чем ряд других тогдашних видных членов ЦК.

И сейчас еще свежо в памяти, как поразила меня тогда наблюдательность Владимира Ильича. Я тоже замечал, что Серго слышит хуже других, но не знал, что он глуховат именно на левое ухо.

* * *

Свой доклад на съезде “О замене разверстки натуральным налогом” —так скромно именовался тогда этот коренной вопрос — вопрос о нэпе — Ленин начал с утверждения, что он является “прежде всего и больше всего вопросом политическим, ибо суть этого вопроса состоит в отношении рабочего класса к крестьянству” ^[152]. Отношения между этими двумя классами — борьба их или соглашение между ними — определяют судьбы всей пашей революции.

Проанализировав состояние крестьянства, Ленин констатировал, что одним из результатов военного коммунизма было то, что “деревня нивелировалась, выравнилась, т. е. резкое выделение в сторону кулака и в сторону беспосевщика сгладилось. Все стало ровнее, крестьянство стало в общем в положение середняка” ^[153].

Однако военный коммунизм и продовольственная разверстка нарушили отношения между рабочим классом и крестьянством, дальше такое положение терпеть нельзя. “Крестьянство формой отношений, которая у нас с ним установилась, недовольно... оно этой формы отношений не хочет и дальше так существовать не будет. Это бесспорно. Эта воля его выразилась определенно” ^[154].

С этим необходимо считаться, и, как трезвые политики, мы должны нашу политику по отношению к крестьянству пересмотреть.

Крестьянство не прочь восстановить частный капитал и свободную торговлю целиком. Однако в конечном смете это не в его интересах, так как не может привести ни к чему другому, кроме как к реставрации власти помещиков и капиталистов. Вот это-то и надо ему доказать. Рабочий класс может пойти лишь на частичную свободу торговли. Но здесь, именно в этом, возможность соглашения между рабочим классом и крестьянством, несмотря на глубокую рознь экономических интересов пролетариата и мелкого земледельца.

Зная экономические требования крестьянства, говорил Ленин, есть основания утверждать, что мелкого земледельца можно удовлетворить двумя вещами: “Во-первых, нужна известная свобода оборота, свобода для частного мелкого хозяина, а во-вторых, нужно достать товары и продукты” ^[155].

Как это было свойственно Ленину, обозревая экономическую политику военного времени, он сделал упор на уроках, вытекающих из пройденного этапа. Общий его вывод: в условиях войны, в которые мы были поставлены, основы этой политики были правильны, хотя при ее применении были допущены ошибки и преувеличения. С обычной прямотой Ленин резко говорит об этих ошибках: “...мы зашли дальше, чем это теоретически и политически было необходимо...”^[156], и затем: “мы слишком далеко зашли по пути национализации торговли и промышленности, по пути закрытия местного оборота... мы меры не соблюли, не знали, как ее соблюсти” ^[157].

Но объективности ради Ленин отметил, что тут была налицо и “вынужденная необходимость” — в условиях неслыханно тяжелой войны ничего не оставалось делать, как действовать по-военному и в области экономической. “И чудом было,— говорил Ленин,— что такую войну выдержала разоренная страна, и это чудо не с небес свалилось, а оно выросло из экономических интересов рабочего класса и крестьянства, которые создали это чудо своим массовым подъемом” ^[158].

Ленин упомянул, что в Москве есть целый слой интеллигентов, злорадствующих в связи с бедственным положением страны и пытающихся создавать вокруг этого “общественное мнение”. Они острят на тему о том, что от коммунизма остается лишь загадочная картинка, вроде человека, у которого внизу костыли, а вместо лица — сплошная перевязка. В связи с этим Ленин сказал прямо и очень серьезно: “Россия из войны вышла в таком положении, что ее состояние больше всего похоже на состояние человека, которого избили до полусмерти: семь лет колотили ее, и тут, дай бог, с костылями двигаться! Вот мы в каком положении! Тут думать, что мы можем вылезти без костылей,— значит ничего не понимать!” ^[159] И далее, он обращает внимание еще на одну сторону ситуации: “Надо признать такой факт, как переутомление и изнеможение масс... Это изнеможение, это состояние — близкое к полной невозможности работать” ^[160].

Поразительно остро и правдиво описывает Ленин трудное состояние страны и народа, из какого нам надо было выходить.

В чем же видит он выход, предупреждая, что никакого простого решения быть не может, что придется кое-чем поступиться, лишь бы сохранить завоеванное, удержать пролетарскую власть?

Это прежде всего переход от продовольственной разверстки к продовольственному налогу. Общий размер налога должен быть существенно меньше разверстки— приходится думать о снабжении продовольствием не только города, но и деревни.

Однако эта мера окажется действенной лишь одновременно с допущением свободы торговли в рамках местного хозяйственного оборота. Это порождает серьезные опасности. И об опасностях Ильич говорил не менее откровенно. Не надо закрывать глаза, предупреждал он, на то, что замена разверстки налогом означает, что “кулачество из данного строя будет вырастать еще больше, чем до сих пор” ^[161]. Свобода торговли не может означать ничего другого, как в известной степени движения назад, к капитализму, поэтому в практическом осуществлении эта политика чрезвычайно трудна. Вся задача заключается в том, чтобы, сделав уступку крестьянству, избежать крупных уступок капитализму. Все сводится к вопросу о пределах местного хозяйственного оборота. Но сейчас на эти вопросы нельзя дать ответа — надо дальше посмотреть наш практический опыт, чтобы убедиться, как все это лучше сделать. Скоро Центральный Комитет напишет в партийные организации письмо, ориентировал Ленин, где лучше, чем я говорю сейчас, будет сказано: “ничего не ломайте, не смешите, не мудрите наспех, поступайте так, чтобы максимально удовлетворить среднее крестьянство, не нарушая интересов пролетариата” ^[162]. Теперь же, на съезде, “мы должны решить этот вопрос принципиально, оповестить об этом крестьянство, потому что посев на носу” ^[163].

Но если объявить о некоторой, даже ограниченной местными рамками, свободе торговли, то нужно дать товары. Иначе никакой заинтересованности в производстве не появится. Отсюда вынужденная необходимость на время пересмотреть импортные планы, ориентированные на закупку средств производства. “Прежняя наша программа была теоретически правильна, но практически несостоятельна” ^[164]. Придется вместо намеченного ранее покупать на имеющееся золото продовольствие и другие предметы потребления, уголь».

При этом Ленин сделал и такое заявление, которое нас тогда очень удивило: “Золото-то у нас есть, но золото продать нельзя...” ^[165] Такова была еще одна сложность того времени, когда в условиях жесточайшей блокады даже на золото было трудно получить из-за границы нужные нам товары. Однако, заметил Ленин, и в этих условиях у нас есть известная экономическая возможность достать товары и кое-что уже делается. Удалось купить некоторое количество продовольствия, а также угля, что может оживить индустрию Петрограда и текстильную промышленность.

Ленин рассказал также о некоторых планах получения займов от иностранных капиталистов и предоставления им концессий, что он связывал воедино с новой экономической политикой. “Тип экономических отношений,— говорил он,— который вверху имеет вид блока с иностранным капитализмом, даст возможность для пролетарской государственной власти свободного оборота с крестьянством внизу” ^[166].

Вопрос о концессиях Ленин считал чрезвычайно важным и неоднократно к нему возвращался. Он говорил о нем на заседании фракции коммунистов — делегатов VIII съезда Советов, на котором я присутствовал и о чем уже упоминал кратко в предыдущей главе. Он снова разъяснял и развивал вопрос о концессиях и на X съезде— в отчете о политической деятельности ЦК и в докладе о продналоге, в заключительном слове по этому докладу и еще раз в речи при закрытии съезда.

Вследствие крайнего обнищания и экономической отсталости страны Ленин имел в виду через концессии привлечь иностранный капитал в целях восстановления и развития промышленности и таким способом ускорить процесс экономического подъема Советской республики. Он предполагал, если иностранные капиталисты на это пойдут, дать им концессии в первую очередь в нефтяной, горнодобывающей, лесной промышленности. Расчет был на то, что концессионеры привезут новое, современное оборудование для предприятий, продовольствие и другие предметы потребления и облегчат тем самым тяжкую участь хотя бы части голодавших рабочих.

Ради этого он был готов пойти на серьезные уступки коммерческого характера, которые могли бы дать большие прибыли, достаточно привлекательные для капиталистов: “...и тут не жалко сотнями миллионов, а то и миллиардами поступиться из наших необъятных богатств, из наших богатых источников сырья, лишь бы получить помощь крупного передового капитализма. Мы потом с лихвой себе вернем” ^[167],— говорил Ленин.

Владимир Ильич предостерегал от выдвижения при переговорах о концессиях особых “коммунистических принципов” для деятельности капиталистов, чтобы их не отпугнуть.

Более того, он лично и тщательнейшим образом подготовил 10 важнейших положений примерного концессионного договора, взяв за основу все лучшее и наиболее подходящее для нас из практики капиталистических стран, а также из опыта русского капитализма. Принцип был ясный: лучше переплатить, но ограничить деятельность иностранного капитала коммерческой областью, не давая никаких прав на вмешательство во внутренние дела. Эти условия он зачитал в докладе о концессиях менее чем через месяц после X съезда — на коммунистической фракции ВСЦПС ^[168]. Самое замечательное в этих основных принципах концессионного договора, разработанных Лениным и принятых Совнаркомом 29 марта 1921 года, было доведенное до совершенства сочетание правовой защиты деловых коммерческих интересов концессионера, с одной стороны, и материальных и социальных интересов рабочих через договор концессионера с профессиональными союзами.

Никаких уступок, которые носили бы политический характер, Ленин не допускал. Основой основ для него было, “чтобы иностранный капитал был привлечен без власти” ^[169]. Он принципиально исключал возможность создания таких условий, чтобы концессионер получил хотя бы малейшую возможность вмешиваться в политику, так или иначе влиять на государственную или местную власть.

В речи, записанной 25 апреля 1921 года на граммофонную пластинку, Ленин, кроме того, указывал: “Концессия есть своего рода арендный договор. Капиталист становится арендатором части государственной собственности, по договору, на определенный срок, но не становится собственником. Собственность остается за государством”^[170].

Эта сторона вопроса, ленинские выступления и его типовые условия концессионного договора имеют и сегодня принципиально важное и, прямо скажем, поучительное значение для развивающихся стран, борющихся за свою экономическую независимость. Естественно, что освободившиеся страны, даже те из них, которые стали на путь социалистической ориентации, вынуждены привлекать иностранный частный и государственный капитал для подъема своей отсталой, по вине колонизаторов, экономики.

И если для Страны Советов ленинские труды и высказывания по вопросам иностранных концессий и займов представляют теперь уже главным образом исторический интерес, то для развивающихся стран они актуальны и злободневны, так как могут помочь им формировать политику в деле привлечения иностранного капитала вообще и в форме концессий в частности на ленинском принципе “без власти”.

И дальнейшем, в ходе работы съезда, по другому пункту повестки дня в отсутствие Ленина вновь возник вопрос о концессиях. Надо сказать, что все выступавшие делегаты поддержали политику в отношении концессий.

Но одно дело принципиальное согласие, другое — когда речь заходила о конкретных концессиях, тут понять необходимость этого оказывалось куда труднее. Так было и с бакинскими концессиями. Когда в дни съезда в беседе с бакинскими делегатами состоялся обмен мнениями, для меня выяснилось их внутреннее несогласие с передачей части бакинских промыслов в концессию иностранным капиталистам. И сам я не был убежден, что в этом случае нельзя обойтись без концессий. Тем более что в Баку, в отличие от Грозного, не было никаких разрушений нефтяных промыслов, многие нефтяные скважины были законсервированы фирмами ввиду отсутствия рынка сбыта. Казалось, что в Баку было много не только квалифицированных рабочих, но и инженеров и техников, которые во главе с талантливым и знающим инженером Серебровским успешно восстанавливали нефтяную промышленность. Представляюсь несомненным, что сдача концессий вызовет отрицательную реакцию рабочих Баку, лишь недавно нагнавших оттуда иноземных владельцев. Основываясь на этом, я сказал в прениях по упомянутому докладу, что поскольку принципиальная политика ЦК в вопросах концессий одобрена съездом (по докладу Ленина), то “задача съезда не состоит в том, чтобы решать, в каком месте какую концессию сдавать... Почему решать вопрос о Баку, а не решать об Урале?” ^[171] Исходя из этого, и предложил, одобрив общую резолюцию о концессионной политике, вопрос о концессиях в Баку снять.

Упоминавшийся уже мною делегат съезда от Кавказа Врачев рассказывал, что после моего выступления по вопросу о сдаче в концессию нефтепромыслов еще во время съезда Ленин вызвал его и спрашивал о том, как воспримут грозненские рабочие решение о сдаче грозненских нефтепромыслов в концессию. Врачев ответил, что ему очень трудно предвидеть, как рабочие отнесутся к этому, так как разговора на эту тему не было, и как рабочие воспримут это — сказать не может.

В результате прений в проект резолюции, где говорилось о том, что объектами концессий может явиться часть грозненских и бакинских промыслов, было добавлено: “поскольку на это последует согласие советской азербайджанской власти” ^[172]. Резолюция была принята съездом. Вместе с другими за нее голосовал и я.

В речи при закрытии съезда Ленин счел необходимым вернуться к этому вопросу и подробно разъяснить решение о концессиях в Баку и Грозном. “Вопрос этот,— сказал он,— был только вскользь затронут на съезде. Мне не удалось на этом заседании присутствовать, но мне говорили, что у некоторой части товарищей осталось чувство недовольства или недоверия. Я думаю, что оснований для этого быть не должно. ЦК разбирал вопрос о сдаче концессий в Грозном и Баку основательно. Несколько раз создавались специальные комиссии, требовались специальные отчеты от заинтересованных ведомств. Разногласия были, было несколько голосований, после последнего голосования ни одна группа членов ЦК и ни один член ЦК не пожелали воспользоваться своим бесспорным правом апелляции к съезду. Я думаю, что новый ЦК имеет полное право, формальное и по существу, опираясь на решение съезда, решить этот крупный вопрос. Без концессий мы не можем рассчитывать на помощь высокооборудованной современной капиталистической техники. Не пользуясь ею, мы не имеем возможности основу нашего крупного производства в таких областях, как добыча нефти, имеющей исключительное значение для всего мирового хозяйства, поставить правильно... Дело сводится к тому, чтобы улучшить наше экономическое положение, усилить техническое оборудование нашей республики, увеличить количество продуктов, количество предметов продовольствия и потребления для наших рабочих. В этом отношении всякое облегчение имеет гигантское значение для нас. Вот почему сдачи в концессию части Грозного и Баку мы не боимся; сдав в концессию одну четверть Грозного и одну четверть Баку, мы используем эту сдачу — если удастся ее осуществить,— чтобы на остальных трех четвертях догнать передовую технику передового капитализма” ^[173].

Еще резче говорил по этому поводу Ленин в своем докладе 11 апреля 1921 года на специальном заседании коммунистической фракции ВЦСПС в связи с тем, что после партийного съезда Шляпников и Рязанов вели демагогическую агитацию против концессий, а часть профсоюзных работников проявляла колебания. Следует при этом отметить, что Шляпников до съезда в ЦК и на самом X съезде не высказывался против концессий.

В этом докладе Ленин, напомнив, что на съезде пришлось проводить специальное решение, подтверждающее декрет о концессиях и специально распространяющее его и на отдачу концессий в Баку и Грозном, заявил: “Некоторые бакинские товарищи не хотели примириться с мыслью о том, что и для Баку, может быть в особенности для Баку, концессии необходимы и что в Баку большую часть бакинских промыслов желательно отдать под концессии. Доводы были чрезвычайно разнообразны, начиная с того довода, что мы, мол, сами “исследуем”, зачем нам иностранцев звать, продолжая тем, что старые, испытанные в борьбе с капиталистами рабочие не потерпят того, чтобы идти назад под ярмо капиталиста, и т. п.

Я не берусь сейчас судить, насколько в таких доводах была общая принципиальность или, так сказать, бакинский “патриотизм”, бакинское местничество. Про себя я должен сказать, что я с этим взглядом боролся самым решительным образом...” ^[174]

15 марта, заканчивая доклад о замене разверстки натуральным налогом, Ленин еще раз подчеркнул, что главное, центральное звено сейчас — замена разверстки натуральным налогом. Он предупредил, что разработка в деталях и толкованиях мероприятий по замене разверстки налогом и оживлению местного товарооборота потребует нескольких месяцев. “А сейчас нам надо иметь в виду основное: нам нужно, чтобы о принятом вечером же было оповещено по радио во все концы мира, что съезд правительственной партии в основном заменяет разверстку налогом, давая этим целый ряд стимулов мелкому земледельцу расширять хозяйство, увеличивать засев, что съезд, вступая на этот путь, исправляет систему отношений между пролетариатом и крестьянством и выражает уверенность, что этим путем будет достигнуто прочное отношение между пролетариатом и крестьянством” ^[175]. Съезд встретил этот призыв вождя бурными аплодисментами.

Обсуждение доклада носило весьма специфический характер и имело даже некоторые странности. С одной стороны, в принципиальном отношении вопрос, кажется, был настолько ясен, что после выступления всего четырех ораторов съезд прения прекратил (а в прениях на съезде по другим вопросам было более 250 выступлений!). Никто из ораторов не выступил против предлагавшегося решения или сказанного в докладе. Настораживал, однако, поток записок докладчику, о чем я скажу ниже.

Меня поразило тогда, что ни Троцкий, ни Бухарин, ни Шляпников не сочли нужным выступить хотя бы с кратким словом об их отношении к коренному решению, которое съезд должен был принять.

Скажут: молчание — знак согласия. Но как раз в этом случае молчания было явно недостаточно. Они молчали так, как будто их не касалось изменение отношения пролетариата к крестьянству. (Этого нельзя сказать о других вопросах — Бухарин выступил на съезде 4 раза, Шляпников — 8, Троцкий — даже 10, хотя он и отсутствовал на большинстве заседаний.)

Из оппозиционеров выступил только один Преображенский, который выразил полное согласие с внесенным Лениным проектом ЦК. Затем он затронул ряд важных вопросов, которые возникали в области финансовой политики и денежной системы в связи с допущением местного оборота.

Впрочем, Троцкий мельком коснулся отношения крестьянству в своем содокладе о профсоюзах. Но коснулся хитро, путано, двусмысленно, так, что это никак не освобождало его от выступления по докладу Ленина о продналоге. Троцкий защищался от справедливого обвинения, брошенного ему сторонниками “платформы десяти”, а именно: Троцкий не понимает, что политическая суть дискуссии о профсоюзах сводится вовсе не к их производственной роли, а к отношению авангарда рабочих к своему классу и об отношении этого класса к крестьянству. Отвергая это обвинение, Троцкий ссылался на свою годичной давности записку в ЦК с предложением, которое, по его словам, якобы “почти буква в букву совпадает с тем предложением о замене разверстки продовольственным налогом, которое вы теперь будете обсуждать и принимать” ^[176].

Это была попытка ввести съезд в заблуждение. Записка его предлагала, с одной стороны, свободу торговли без ограничений, а с другой, наряду с послаблением кулачеству, предлагалось углубить меры военного коммунизма в сельском хозяйстве, распространив разверстку также и на обработку земли. Нельзя не учитывать, что и время тогда было другое — гражданская война еще продолжалась.

Но даже если бы в этой ссылке Троцкого и было бы что-либо похожее на правду, это тем более обязывало его выступить на съезде и помочь делегатам, а следовательно и партии, понять необходимость коренного поворота в политике, привести новые аргументы, факты, доказательства, которые убеждали бы в правильности предложения ЦК.

К этому, казалось, обязывало Троцкого и еще одно обстоятельство: его близкий соратник по фракционной борьбе Сосновский, также выступая не прямо, а по другому поводу, проявил по меньшей мере полное непонимание новой политики, заявив на съезде, будто “мы вступаем сейчас в полосу капитуляции (подчеркнуто мною.— А. М.) перед мелкой буржуазией, что эта полоса, может быть, на следующем съезде приведет к капитуляции перед той же мелкобуржуазной стихией,— в зависимости от того, как будет развертываться революция в Европе” ^[177], и прямо противопоставлял меры, предлагавшиеся в свое время Троцким, нынешним мерам ЦК.

Троцкий не пожелал отмежеваться от этого антиленинского заявления, хотя и числился сторонником мер, внесенных на съезд ЦК. Нет, молчание Троцкого при обсуждении доклада Ленина о продналоге не было знаком согласия. Был бы согласен, он не упустил бы случая проявить свой ораторский талант. Он же не пожелал защищать проект ЦК, хотя проект этот и был одобрен в Центральном Комитете единодушно, как об этом заявил Ленин.

Возможно, Троцкий иначе понимал этот вопрос (отношение к крестьянству никогда не было сильной его стороной, он и раньше ошибался в этом), но отмалчивался, дабы не быть побитым вторично, и по этому, главному вопросу съезда. Поведение Троцкого в последующие годы подтверждает предположение о том, что его молчание означало просто желание зарезервировать свои позиции, не раскрывать их до более “подходящего” времени.

В заключительном слове Ленин особо коснулся содоклада наркома продовольствия Цюрупы. Выступление Цюрупы сводилось главным образом к дополнениям, а также предостережениям по ряду вопросов.

Цюрупа расходился с докладчиком в вопросе о роли кооперации в новых условиях. Дело в том, что в проекте резолюции, внесенном ЦК, и в докладе Ильича предлагалось отменить решение предыдущего, IX съезда партии, по которому деятельность кооперации строилась применительно к продразверстке, которая заменялась теперь натуральным налогом. Цюрупа возражал против предложения Ленина, чтобы заготовки хлеба Накомпрод проводил через кооперацию, на основе договора с Центросоюзом, Цюрупа не доверял кооперации, как организации враждебной, считал, что заготовки надо по-прежнему вести только через Наркомпрод. Ленин доказал ошибочность возражений Цюрупы.

Ленин получил от делегатов “гору записок”, как он выразился. Это тоже было формой участия в обсуждении вопроса, хотя и своеобразной. Записки делились на две основные группы. Одна — вопросы техники, практики перехода от продразверстки к продналогу. Другая — в основном содержала опасения, что от поворота в экономической политике больше выиграет мелкая буржуазия, экономически враждебная коммунизму, а не крупная промышленность, представляющая из себя основу перехода к социализму.

Поэтому Ленин сосредоточил основные аргументы на доказательстве того, что при правильной постановке дела выиграть должен социализм: “Кто из нас использует эти средства лучше, от этого зависят и результаты. Я думаю, что если рабочий класс, имея в своих руках важнейшие отрасли крупной промышленности, сосредоточит внимание на наиболее важных из них, то он выиграет больше, чем выиграет мелкая промышленность, хотя бы пропорционально она и вырастала быстрее” ^[178].

Ленин признал, что не смог даже прочитать всех поданных ему записок, с остальными придется ознакомиться и учесть их при подготовке конкретных вопросов перехода к новой политике. Сейчас же “основному соображению— во что бы то ни стало увеличить количество продуктов — приходится на время подчинить все” ^[179], — вновь и вновь повторял Ильич.

Обсуждение вопроса о натуральном налоге на съезде особенно отчетливо показало, как тонко чувствовал Ленин пульс жизни, как глубоко понимал психологию и думы масс рабочих и крестьян. С какой страстью и настойчивостью, неутомимо убеждал он партию повернуть экономическую политику, чтобы поскорее вывести страну из этого отчаянного положения на путь оживления экономики, улучшения жизни трудящихся масс, как непременных условий экономического и политического укрепления диктатуры пролетариата, укрепления союза рабочих и крестьян на новой экономической базе, в интересах победы социализма.

На этой стадии разъяснения партии и народу принципиальной необходимости новой политики в отношении к крестьянству и начальных шагов в этом направлении Ленин, в силу отсутствия еще практического опыта, не торопился дать теперь же ответы на все возникающие вопросы. Он не торопился раскрывать все карты. Он намечал лишь первые, главные шаги той экономической политики, которую затем на основе опыта мест, мнения и пожеланий масс развернул в стройную систему. Она вошла в историю нашей страны и международного революционного движения как нэп.

После съезда Ленин скрупулезно изучил его материалы, включая и упоминавшуюся уже “гору записок”, сделал еще несколько выступлений на различных собраниях и совещаниях, собрал новые материалы и в течение месяца, к 21 апреля, закончил весьма обстоятельную и содержательную брошюру—“О продовольственном налоге (Значение новой политики и ее условия)”. По настоянию Ленина брошюра была выпущена накануне майской 1921 года Всероссийской партконференции и переведена на немецкий, английский и французский языки. Брошюра эта сыграла большую роль для полного понимания в партии и широких массах сути совершенного поворота, а равно и в деле рассеивания всяких недоумений и сомнений в правильности новой экономической политики.

В начальный период новой экономической политики возникали, складывались многие новые принципы хозяйствования, разработанные применительно к периоду перехода от капитализма к социализму. Получали развитие некоторые принципы (материальное стимулирование, сочетание моральных и материальных факторов, хозрасчет), которые в своем дальнейшем развитии оказались пригодными на более длительный период и так или иначе находят применение и в наши дни, в период зрелого социализма и развернутого строительства коммунистического общества.

* * *

Как же была завершена на съезде профсоюзная дискуссия? Доклад Зиновьева и содоклады Троцкого и Шляпникова, а также и прения по ним были неинтересны для большинства делегатов, в том числе и для меня. Нового ничего не было. В течение более двух месяцев мы столько слушали, читали и сами говорили на эту тему, что нам уже чертовски надоело все это снова слушать. было ощущение, какое бывает от пережевывании уже разжеванного. Вопрос был исчерпывающе обсужден и решен на собраниях и партийных конференциях. Предстояло лишь узаконить именем съезда позорное поражение платформы Троцкого — Бухарина, Шляпникова и других и зафиксировать победу ленинской линии.

Жалкое впечатление производил Троцкий (как, впрочем, и Шляпников). Это был уже совсем не тот Троцкий, что месяца два тому назад, когда он рвался к победе. Будучи разбит наголову, он пытался теперь прятать концы в воду, вилял и изворачивался, отрицал, что он начал и раздул дискуссию, пытался многое свалить с больной головы на здоровую. По всему было видно, что он, делая хорошую мину при плохой игре, стремился теперь преуменьшить вред дискуссии для партии, стереть в памяти партии след от причиненного ей вреда, замалчивал свои позорные поступки и применявшиеся им антипартийные методы. Троцкий отмечал, что Ленин и дискуссии оставался архиосторожным. Сам же Троцкий говорил только намеками, в сбивчивых выражениях пытался доказать, будто резолюцию, внесенную “платформой десяти”, принимать не следует, но тут же заявлял, что разногласия не так уж велики, что к ним надо отнестись с большим спокойствием и т. д.

Трудно сказать, собирался ли Ленин заранее выступать по этому вопросу повестки дня. Ясно лишь, что выступления Троцкого обойти он не мог. Он и начал свою речь с заявления, что Троцкий сегодня “особенно вежливо полемизировал со мной и упрекал или называл меня архиосторожным. Я должен его поблагодарить за этот комплимент и выразить сожаление, что лишен возможности вернуть его обратно. Напротив, мне придется говорить о моем неосторожном друге, чтобы выразить подход к той ошибке, из-за которой я так много лишнего времени потерял и из-за которой приходится теперь продолжать прения по вопросу о профсоюзах, по переходя к вопросам более актуальным” ^[180].

Стало ясно, что Троцкий своей речью пытался смазать значение дискуссии, принизить значение затрагивавшихся основных вопросов, исказить принципиальные положения, высказанные Лениным.

Это заставило Ленина, “как ни скучно повторять”, снова остановиться на ходе дискуссии, заявить, что он “старался сорвать дискуссию в том виде, как она пошла”, напомнить об исходном пункте — лозунге “перетряхивания”, квалифицировать отказ Троцкого участвовать в профкомиссии, что было срывом дисциплины ЦК, и получилось “трясение партии и озлобление”. Пришлось дать оценку непростительного публичного выступления Троцкого о том, что съезд должен выбирать между двумя тенденциями (“Эти слова составляют политическую ошибку, из-за которой мы боремся”), сказать, что спор шел об отношении авангарда рабочего класса к пролетариату, о шатаниях Бухарина и “чехарде платформ”, завершив все это выводом, что “в истории партии мы таких шатаний забывать не должны” ^[181] — этими словами завершил Ленин свое выступление.

Главный удар в этом выступлении Ленин сосредоточил на Троцком. По вопросу же об анархо-синдикалистском уклоне Шляпникова Ленин потребовал специального пункта в повестке дня и готовился выступить по нему с докладом.

Ленин выразил уверенность в том, что общими силами партия сможет упрочить, сплотить ряды, единой выйдет на тяжелую борьбу, которая ей предстоит, и победит.

Съезд закрыл дискуссию о профсоюзах, приняв ленинскую концепцию профсоюзов как школы хозяйничания, школы коммунизма, основного звена, при помощи которого партия связана с рабочим классом в целом. Приняв внесенную “платформой десяти” с Лениным во главе резолюцию “О роли и задачах профсоюзов”, съезд отверг как троцкистское требование огосударствления профсоюзов, так и мелкобуржуазные претензии “рабочей оппозиции” на передачу “непосредственным производителям” в лице профсоюзов функций государства в управлении производством.

Учитывая ход предсъездовской дискуссии и самого съезда, Ленин внес в повестку дня вопрос, первоначально в ней не предусматривавшийся, о единстве партии и анархо-синдикалистском уклоне, выступил с докладом и составил проекты резолюций по этому вопросу.

Троцкистская платформа была отвергнута подавляющим большинством партии. Со всей определенностью выяснилось, что массы за ней не пошли. Другое дело — “рабочая оппозиция”, которая имела связи с рабочими ряда районов и крупных предприятий и пользовалась там определенным влиянием, так как отражала реальные, хотя и отсталые, нездоровые, настроения определенной части рабочих. Анархо-синдикалистское направление уклона представляло особую опасность в период оживления мелкобуржуазной стихии, крайним выражением чего явился кронштадтский мятеж, глубоко отразившийся на всей работе съезда. Серьезность положения внутри партии видна из следующих слов Ленина в заключении по докладу о единстве партии: “Бывали ли на прежних съездах при самых резких разногласиях такие моменты, которые одной стороной касаются раскола? Не бывали. Есть ли они сейчас? Есть” ^[182]. Борьба Ленина с “рабочей оппозицией” на съезде произвела большое впечатление. Кроме специального доклада он касался этого вопроса практически во всех своих выступлениях, начиная с политического отчета ЦК, подходил к нему с самых различных сторон. Ленин стремился исчерпывающе, со всей глубиной раскрыть порочность теоретических предпосылок этой платформы, политическую ее вредность.

Как известно, основным тезисом “рабочей оппозиции” было: “Организация управления народным хозяйством принадлежит Всероссийскому съезду производителей, объединенных в профессиональные и производственные союзы, которые избирают центральный орган, управляющий всем народным хозяйством Республики”. “Рабочая оппозиция” требовала организации рабочих комитетов для управления предприятиями “на демократических началах”, без вмешательства партии и государства. Шляпников и его группа настаивали также на установлении порядка, при котором рабочие и служащие фабрик, заводов, шахт, рудников, предприятий, учреждений и служб транспорта и связи и всех видов сельского хозяйства являлись бы непосредственными распорядителями находящегося в их ведении имущества ^[183].

Ленин прежде всего высмеял несостоятельность тезиса о “съезде производителей”, и, поскольку Шляпников в своем выступлении ссылался на то, что это выражение взято у Энгельса, Ленин сказал: Маркс и Энгельс говорили об объединении производителей, имея в виду тот период, когда не будет классов, о коммунистическом обществе. И ясно, что в момент самой бешеной борьбы классов говорить: “Всероссийский съезд производителей”— это и есть синдикалистский и анархистский уклон, который надо решительно отвергнуть.

Съезд признал пропаганду взглядов “рабочей оппозиции” несовместимой с принадлежностью к партии. Тем самым анархо-синдикалистский уклон уже в первые годы деятельности нашей партии, как партии правящей, потерял право на существование и не мог нанести ущерба в развитии партии и страны. Борьба Ленина и партии с этим уклоном имеет международное значение.

Но надо со всей силой подчеркнуть и другую сторону вопроса. Настаивая на прямой и точной характеристике анархо-синдикализма, его несовместимости с коммунизмом, Ленин отмечал, что главное, чем руководствуется партия,— это “желание предостеречь и поставить вопрос во всей полноте и принципиально” ^[184].

Желая отсеять здоровое от нездорового и облегчить переход на партийные позиции, если не всех, то большинства сторонников “рабочей оппозиции” (а к ней принадлежали главным образом рабочие), Ленин делал все возможное для сближения их с партией, для облегчения им такого перехода. Он, например, заявил, что, отвергая неправильные предложения сторонников “рабочей оппозиции”, партия принимает все правильное, что содержится в их критике совершенных ошибок, в указании на бюрократические безобразия аппарата, необходимости развития демократии, отмечает в резолюции их заслуги в этом и оказывает высочайшее товарищеское доверие, включая их представителей в состав ЦК партии. Ленин обратился к ним с таким призывом: “Вы утверждаете, что мы мало боремся с бюрократизмом,— идите помогать нам, идите ближе, помогайте бороться …” ^[185] В этом он видел целесообразную, действенную помощь уклонившимся от генеральной линии членам партии.

Сторонники “рабочей оппозиции”, например Медведев, Шляпников, выступили с крайне резкой критикой предложенных Лениным резолюций о единстве партии и об анархо-синдикалистском уклоне, вплоть до обвинений в клевете. Ленин и в этой обстановке, сохраняя принципиальную ясность в определении и осуждении взглядов оппозиции, пытался найти с ними общий язык. Он убеждал, что его резко-критическое определение анархо-синдикалистского уклона соответствует фактам, что уклон не есть еще готовое течение, это еще то, что можно поправить, и он согласен поискать другие слова, точно выражающие эту мысль, внести смягчение. Сейчас другого слова он не имеет, но готов обсудить этот вопрос. Результаты обсуждения можно будет передать в президиум для редактирования с участием Шляпникова, для возможного смягчения формулировок.

Все это Ленин делал ради того, чтобы создать на съезде у членов распущенных фракционных группировок настроение товарищеского доверия, облегчить им и их сторонникам возможность встать после съезда на искренний и честный путь исправления своих ошибок. Такова была принципиальная ленинская линия, которую он точно выскажет в декабре того же года в письме Осинскому: “...надо не видеть “интригу” или “противовес” в инакомыслящих или инакоподходящих к делу, а ценить самостоятельных людей” ^[186].

Когда со стороны некоторых делегатов — сторонников “рабочей оппозиции” раздались голоса, что они откажутся от вхождения в ЦК и подадут в отставку со своих постов, если будет принята резолюция о единстве и об анархо-синдикалистском уклоне, Ленин выступил и призвал товарищей не становиться на путь “отставников”, а работать вместе со всей партией. Более того, он предложил принять короткое решение съезда, призывающее их подчиниться партийной дисциплине и обязывающее оставаться на порученных им постах. Таким образом, Ленин не только не делал вывода, что носителей уклона, после того как съезд отверг их позиции, необходимо снимать с постов, наоборот, в целях единства партии, привлечения уклонистов на партийные позиции, считал необходимым специальным партийным решением запретить Шляпникову и другим представителям “рабочей оппозиции” уходить в отставку.

В результате критики Шляпников в своем выступлении был вынужден поправиться и сказать, что, говоря о производителях, он имел в виду работников промышленности и транспорта, а не частный капитал и крестьян.

Он кроме прочего сказал, что предложение о передаче руководства промышленностью и транспортом “союзам производителей” опирается якобы на параграф 5 экономической части Программы партии.

Ленин, видя, что оппозиция использует неточную формулировку из Программы партии и дает свое особое толкование этому пункту Программы, используя это в качестве повода для прикрытия своего отхода от партийных позиций на путь анархо-синдикализма, предложил дать законное, аутентичное толкование этому пункту Программы в резолюции съезда. Поскольку Программа принята съездом, съезд и может давать толкование, ибо только авторское толкование законно, а автором Программы был съезд. Предложение о толковании этого пункта Программы партии нашло свое отражение в резолюции съезда о синдикалистском и анархистском уклоне.

Ленин — подлинно великий человек, и часто это величие проявлялось в мелочах, которые имели, однако, далеко не мелкое значение.

Из числа сторонников “рабочей оппозиции” кандидатом в члены ЦК был избран Киселев, председатель ЦК Союза горнорабочих, сам из рабочих. Когда на съезде обсуждался ленинский проект резолюции о единстве партии, в котором в качестве чрезвычайной меры на случай возникновения опасности раскола предусматривалась особая процедура исключения за фракционную деятельность членов Центрального Комитета и ЦК и даже из партии, Ленин применил образное выражение: “пулеметы поставить”, то есть наглухо закрыть все возможности возникновения фракционности. Киселев выступил с заявлением, что поскольку Ленин применил это выражение, то значит и он, Киселев, тоже должен будет “сидеть за пулеметом, и придется, вероятно, стрелять” из него по своим же товарищам, которые примыкали к “рабочей оппозиции”. Он заявил, что не может “согласиться на такую роль пулеметчика” и потому снимает свою кандидатуру и надеется, что съезд примет во внимание его заявление и не заставит его стрелять в своих товарищей из пулемета.

После выступления Киселева снова слово взял Ленин и сказал:

“Товарищи, я очень сожалею, что я употребил слово “пулемет”, и даю торжественное обещание вперед и образно таких слов не употреблять, ибо они зря людей пугают и после этого нельзя понять, что они хотят. (Аплодисменты). Никто ни из какого пулемета ни в кого стрелять не собирается, и мы абсолютно уверены, что ни т. Киселеву, ни кому другому стрелять не придется” ^[187].

Съезд бурными аплодисментами встретил эти слова Ленина.

Параграф 7 резолюции съезда о единстве по решению съезда не был тогда опубликован. Решение о его опубликовании было принято только в 1924 году, на XIII партконференции, в связи с тем, что еще в декабре 1923 года Троцкий навязал партии новую опаснейшую дискуссию.

Суть этого параграфа сводится к тому, что в случае проявления фракционности виновные могут быть исключены из партии, члены ЦК — переведены в кандидаты и даже исключены из партии. Такое решение должно быть принято особым собранием членов и кандидатов ЦК и ЦКК, большинством в две трети голосов.

По этому же пункту резолюции о единстве партии Рязанов выступил с поправкой, которая на первый взгляд, казалось бы, шла в развитие предложения Ленина. А именно: “Осуждая самым решительным образом всякую фракционность, съезд в то же время высказывается так же решительно против выборов на съезд по платформам”.

Исходя из высокой принципиальности и чувства ответственности, чтобы не выйти за пределы необходимого, чтобы обеспечить единство партии, с одной стороны, а с другой — сохранить в партии возможность в исключительных случаях создать наиболее подходящую обстановку для обсуждения и решения трудных вопросов, Ленин выступил против этого предложения Рязанова, Разве можно ручаться, что не появится таких вопросов, как, скажем, заключение Брестского мира? — спрашивал он делегатов и разъяснял: “...в вашей резолюции написано: никаких выборов по платформам. Я думаю, что запретить этого мы не в силах. Если наша резолюция об единстве и, конечно, развитие революции нас сплотит, то выборы по платформам не повторятся. Урок, который мы получили на этом съезде, не забудется. Если же обстоятельства вызовут коренные разногласия, можно ли запретить вынесение их на суд всей партии? Нельзя! Это чрезмерное пожелание, которое невыполнимо и которое я предлагаю отвергнуть” ^[188].

Съезд согласился с Лениным и отверг поправку Рязанова.

Принятие резолюции о единстве партии имело огромное значение и для того периода и для всей последующей истории нашей партии. Она как бы завершала формулирование основных ленинских норм партийной жизни правящей Коммунистической партии. Съезд распустил все без изъятия, образовавшиеся на той или иной платформе группы и поручил всем организациям строжайше следить за недопущением каких-либо фракций.

В этом свете хотелось бы обратить внимание на прозорливые указания Ленина и X съезда нашей партии, подчеркнувших еще почти 50 лет назад такого рода положения: “Использование врагами пролетариата всяких уклонений от строго выдержанной коммунистической линии с наибольшей наглядностью показало себя на примере кронштадтского мятежа, когда буржуазная контрреволюция и белогвардейцы во всех странах мира сразу выявили свою готовность принять лозунги даже советского строя, лишь бы свергнуть диктатуру пролетариата в России”.

Резолюция выявляла новейшие тактические приемы врагов Советской власти: “Эти враги, убедившись в безнадежности контрреволюции под открыто белогвардейским флагом, напрягают теперь все усилия, чтобы, используя разногласия внутри РКП, двинуть контрреволюцию так или иначе путем передачи власти политическим группировкам, наиболее близким по внешности к признанию Советской власти”. Интересно еще и указание резолюции на то, что “пропаганда должна выяснить также опыт предшествующих революций, когда контрреволюция поддерживала наиболее близкие к крайней революционной партии мелкобуржуазные группировки, чтобы поколебать и свергнуть революционную диктатуру” ^[189].

С резолюцией о единстве тесным образом было связано и принятое съездом решение о проведении генеральной чистки партии, вызванное проникновением в партию мелкобуржуазных и других случайных элементов. Съезд ориентировал парторганизации на то, чтобы не гнаться за увеличением численности партии, сосредоточиться на улучшении ее качественного состава, повышении активности, развитии внутрипартийной демократии и укреплении ее единства.

Вопросам демократии в решениях съезда вообще было уделено первостепенное внимание. В резолюции по вопросам партийного строительства два раздела специально были посвящены развитию внутрипартийной демократии, резолюция о роли и задачах профсоюзов базировалась на усилении их роли в управлении экономикой и выработке производственных планов.

Враги партии пытались представить дело так, будто единство ее было достигнуто благодаря сужению демократии, установлению в ней “тоталитарных порядков”. На самом деле все обстояло как раз наоборот: меры по пресечению фракционности сопровождались широким развитием внутрипартийной демократии, что логически вытекало из окончания войны и перехода к мирному строительству. Однако позже оппозиция — сперва Шляпников, а затем и Троцкий — всячески старалась легализовать свою фракционную деятельность против ленинского курса именно путем противопоставления решений X съезда о демократии его же решению о недопущении фракций.

В конце 1923 года троцкисты сделали новую попытку раздуть внутрипартийную борьбу, в частности они выступали против решений X съезда о единстве партии. В декабре 1923 года, выступая на Кубано-Черноморской партконференции, подвергнув резкой критике заявления троцкистов, я говорил:

“Оппозиция теперь хочет повторения ошибок, пользуясь отсутствием Ленина... Наша партия не допустит группировок и раскола. Партия должна сказать, что дискуссия это вещь хорошая, демократия еще лучше, а единство лучше этих двух вещей, вместе взятых.

Представители оппозиции говорят, что решения X съезда о демократии нужно проводить, а решение этого же съезда о фракциях временно забыть. Ни партия, нм ЦК на это не пойдут. Мы должны провести в жизнь решения X съезда и о проведении демократии и о недопущении образования группировок и фракций”.

* * *

Раз уж я так подробно рассказал о X съезде партии, придавая этому съезду первостепенное значение, нельзя не сказать и о том, что съезд уделил серьезное внимание национальному вопросу, приняв важные решения по докладу Сталина. Существенной стороной этих решений была разработка взаимоотношений с крестьянством угнетавшихся ранее национальных окраин. Съезд в очень резкой форме осудил великодержавно-шовинистические проявления и записал, что “ликвидация националистических и, в первую голову, колонизаторских шатаний в коммунизме является одной из важнейших задач партии на окраинах” ^[190]. С другой стороны, съезд осудил и замечавшийся в ряде республик уклон местных национальных кадров к буржуазному национализму, выражавшийся прежде всего в чрезмерном выпячивании национальных особенностей. Съезд ориентировал партию на то, что основной задачей является ликвидация унаследованного от капитализма фактического неравенства наций в их политическом, экономическом и культурном развитии.

При обсуждении национального вопроса Владимир Ильич на съезде не присутствовал.

В прениях в числе других выступил и я, высказав свое некоторое неудовлетворение докладом. Заявил, что в трудах Ленина, в партийных и государственных документах “национальный вопрос теоретически вполне освещен”. Теперь мы должны заняться вопросами его практического разрешения и с учетом опыта определить формы советского строительства на окраинах, классовую структуру народов, их населяющих. В докладе же об этом не сказано. Я оспаривал утверждение Сталина о том, что Азербайджан относится к окраинам, “не ушедшим дальше первобытных форм полупатриархального, полуфеодального быта”.

В заключительном слове Сталин сказал, что, очевидно, я смешиваю Баку с Азербайджаном, что я неправ в отношении Азербайджана и что Баку вырос не недр Азербайджана, а надстроен сверху усилиями нефтяных монополий, поэтому он относит Азербайджан в целом к группе отсталых окраин, “которым необходимо применить своеобразные методы втягивания этих окраин в русло советского хозяйства”.

Это меня не переубедило. Следует отметить, что фактически в отношении Азербайджана никаких “своеобразных методов втягивания” в русло советского хозяйства не было применено. Там также была введена общепринятая структура советских органов власти.

* * *

Ленин все дни съезда — а он продолжался 9 дней — вел невероятно активную, буквально титаническую работу.

Доклад политической деятельности ЦК и заключительное слово по нему. Большое выступление в прениях о профсоюзах. Доклад о замене продразверстки натуральным налогом и заключительное слово по этому докладу. Доклад о единстве партии и анархо-синдикалистском уклоне и заключительное слово. Два выступления по топливному вопросу, четыре выступления при обсуждении резолюции “О единстве партии”. Пять выступлений при обсуждении кандидатур в состав ЦК. Речи при открытии и при закрытии съезда. А всего — 20 выступлений — видимо, больше, чем на любом другом съезде. И это, не считая частных совещаний и двух заседаний съезда по военному вопросу, в которых Ленин также принял участие (эти заседания не стенографировались). Три проекта резолюций съезда написаны собственноручно Лениным. К тому же текущая работа, да кронштадтский мятеж, за ходом ликвидации которого Ленин неустанно следит, вносит предложение послать туда большую группу делегатов съезда во главе с Ворошиловым.

Очень яркой была заключительная речь Ленина на съезде. Кратко, но очень точно говорил он об итогах съезда, проходившего “в момент чрезвычайно важный для судеб нашей революции”, когда “элементы распада или разложения, мелкобуржуазная и анархическая стихия поднимают свою голову” ^[191]. Твердо рассчитывая на сплоченность партии, заявил Ленин, мы уверены, что она из тяжелого опыта революции вышла достаточно закаленной, чтобы всем тяжелым испытаниям и новым трудностям противостоять. Два коренных вопроса были на съезде: об отношении авангарда пролетариата к его массе и об отношении пролетариата к крестьянству, и оба эти вопроса разрешены съездом.

Ленин затронул вопрос о “способе докладов”, как он это назвал, на местах о ходе съезда, о разногласиях на нем и, главное, об обстановке в стране.

Как бы опасаясь, что некоторые делегаты, не имея той убежденности, которая была у него самого, возвратясь на места, расскажут все в таком оголенном виде, как это говорилось на съезде, и это произведет впечатление еще большей неуверенности и даже безнадежности, Ленин в заключительном слове говорил о том как должны делегаты по возвращении, на местах, рассказать, что было на съезде. Необходимость в этой вызывалась еще и тем, что более трех четвертей делегатов съезда впервые присутствовали на партийном съезде. Ленин призывал проявлять необходимую осторожность, не преувеличивать опасности положения, не вызывать никакой путаницы и паники, а, наоборот, создавать уверенность в силе, сплоченности для преодоления трудностей, которые стояли тогда перед партией,— он зачитал проект директивы президиума отправляющимся на места делегатам.

Ленин подробнейшим образом рассказал о раздуваемой буржуазной прессой клеветнической кампании вокруг положения в Советской России и на этом фоне подчеркнул: “Я думаю, что большинство присутствующих членов съезда поняло то, какую меру нам надо отвести нашим разногласиям” ^[192], и закончил призывом к съезду, к партии: “...сплотившись на этом съезде, мы действительно выйдем из наших разногласий абсолютно едиными и с партией, более закаленной, которая пойдет все к более и более решительным международным победам!” ^[193]

Жизнь подтвердила, что Ленин оказался прав и на этот раз.