Ленин на пленуме ЦК партии в мае 1922 года
Не может изгладиться из памяти заседание Пленума Центрального Комитета партии в середине мая 1922 года, на котором председательствовал Ленин. Я участвовал в этом пленуме, поскольку был избран на XI съезде кандидатом и члены ЦК.
Пленум проходил в зале заседаний Совнаркома. Члены и кандидаты в члены ЦК сидели за длинным столом, а Ленин занимал председательское место и был виден всем. Ленин в руках держал свои карманные часы и строго следил за соблюдением регламента выступавшими. Обстановка была строго деловая, никаких посторонних разговоров между членами и кандидатами в члены ЦК, которые могли бы помешать ведению собрания, не было. Докладчику Ленин давал время, как помнится, 3 минуты, в особых случаях — 7 минут, как, например, Рудзутаку, который докладывал о Генуэзской конференции, выступавшим в прениях — 1—2 минуты. В большинстве своем докладчики были опытные и вполне укладывались в регламент и научились короткими фразами выражать суть вопроса и понимать друг друга без длительных объяснений.
Орджоникидзе и Киров на этом пленуме отсутствовали. Обстоятельства работы на Кавказе не позволили в тот момент отлучиться. Отсутствовали и некоторые другие члены ЦК и кандидаты в члены ЦК. Потому на пленуме было всего 18 членов ЦК из 27 и 4 кандидата в члены ЦК из 19.
Первым вопросом обсуждался вопрос о Генуэзской конференции. Доклад делал Рудзутак, который входил в состав делегации на Генуэзскую конференцию. Он приехал с отчетом ЦК. Рудзутак критически отнесся к некоторым сторонам работы делегации, считая, что Чичерин и Красин идут в переговорах на большие уступки, чем это следует. Критиковал их за это. Потом изложил вновь поставленные вопросы для дальнейших переговоров перед делегацией в Генуе.
Видно было, что Ленин был полностью в курсе дела, поскольку практическое руководство делегацией проводил он (подготовка директив и пр.). Он не стал подчеркивать отдельные ошибки из того, что говорил Рудзутак, указав, что до настоящего времени генуэзская делегация правильно выполняла свою задачу. Он предложил дать Чичерину директиву по вопросам, которые были поставлены перед ЦК в докладе Рудзутака. Во-первых, считать недопустимым перенесение работ комиссии из предполагаемой Гааги в Россию. Если это трудно отклонить, то согласиться на устройство этой работы в Сочи или в Ливадии (Крым). Во-вторых, всемерно протестовать против запрещения сепаратных договоров отдельных держав с Советской страной, добавляя при этом, что мы не подчинимся этому ни в коем случае.
Вторым вопросом, по которому докладывали Бухарин и Зиновьев, был проект директив представителям нашей партии в Коминтерне, в связи с заседаниями представителей трех Интернационалов (II, II1/2 и III Интернационалы), создавшими “комиссию девятки”.
В то время широко обсуждалась на страницах зарубежной рабочей печати идея создания единого рабочего фронта, выдвинутая Коминтерном, и в связи с этим предложение о подготовке Всемирного рабочего конгресса, который должен “организовать оборонительную борьбу рабочего класса против международного капитала” [264].
Зиновьев прочитал короткий проект директив, видимо заранее согласовав его с Лениным. Суть директив сводилась к тому, что делегация Коминтерна должна в переговорах на заседаниях “девятки” требовать быстрейшего созыва Всемирного рабочего съезда — ультимативно, в определенный короткий срок, который должен быть сразу же определен по согласованию сторон. В случае саботажа со стороны II Интернационала Коминтерн немедленно отзовет своих представителей из “девятки” и продолжит агитацию за единый пролетарский фронт.
В качестве уступки представителям II Интернационала допускалось, что представитель РКП заявит о готовности вычеркнуть из общей платформы обращение о защите Советской России, сосредоточит всю свою борьбу на защите 8-часового рабочего дня, против безработицы и т. п. В то же время, если представители двух Интернационалов изменят мнение и изъявят готовность не на словах, а на деле созвать Всемирный рабочий конгресс, то мы готовы будем снова послать наших делегатов в “девятку”. Затем поручалось представителям нашей партии в Исполкоме Коминтерна обеспечить издание брошюры об опыте большевистской партии для иллюстрации тактики единого фронта. Это было принято без дискуссии.
После пленума предстояла сессии ВЦИК, поэтому па пленуме обсуждались некоторые вопросы ее повестки. Первым вопросом предусматривалось созвать совещание членов ВЦИК для рассмотрения предложений о районировании России и представить доклад в Политбюро. Политбюро обсудит состав комиссии по районированию. Следует ли ставить вопрос на сессии ВЦИК о Красной Армии и в каком объеме, было поручено решить Политбюро.
Почему-то в памяти у меня запечатлелось обсуждение вопроса о кампании по извлечению ценностей. Докладчиком по этому вопросу выступал Троцкий. Речь шла о том, чтобы извлекать из государственных учреждений, музеев разные ценности, не представлявшие исторического или научного интереса, но могущие быть проданными за валюту за границу. Я не знал, почему Троцкий этим вопросом занимался и был докладчиком по нему. Бесспорным для всех было предложение о том, чтобы признать необходимым максимально ускорить реализацию ценностей, уже собранных. Для осуществления этой директивы было решено образовать комиссию, предложив комиссии представлять в ЦК раза в месяц информацию о ходе реализации ценностей.
Спор вызвало одно предложение Троцкого, которое заключалось в том, чтобы 5% от вырученной суммы передавать в распоряжение Реввоенсовета республики.
Сталин, который сидел рядом с Троцким, выступил только по этому вопросу, как обычно, тихо, спокойно говорил. Он высказался за отклонение этого предложения Троцкого о 5-процентном отчислении.
Троцкий, который был вспыльчив, вскипятился, стал горячо спорить со Сталиным и доказывать правильность своего предложения. Сталин говорил не больше одной минуты. Троцкий же — около 2—3 минут. Тогда Ленин, показав часы, сказал: “Предлагаю соблюдать регламент”. Троцкий подчинился. Сталин вновь попросил слова и, заняв не более минуты, привел аргументы в пользу предложения о том, какую сумму из выручки давать Красной Армии. Он сказал, что не надо определять твердый процент на все время, а надо решать этот вопрос по мере необходимости, смотря на какие цели это требуется. Вся же сумма выручки должна поступать в распоряжение правительства.
Троцкий, еще более разгорячившись, вновь взял было слово. После нескольких фраз, им сказанных, было видно, что спор еще более разгорается и занимает слишком долго время пленума. Видимо, по существу Сталин был более прав, да и по настроению членов ЦК чувствовалось, что предложение Сталина было более правильное, а предложение Троцкого — “ведомственное”, неправильное. Ленин поручил рассмотреть этот вопрос в двухдневный срок комиссии и внести предложение в Политбюро, а в случае разногласий в Политбюро обсудить этот вопрос на пленуме ЦК.
Это поразительное свойство Ленина — не допускать возникновения излишних разногласий, бесплодных прений и столкновения мнений в вопросах, которые в спокойной, деловой обстановке можно решить без какого-либо ущерба,— наиболее ярко выразилось в решении этого вопроса.
Предложение Ленина не означало принятия предложения ни Троцкого, ни Сталина, так что это не могло задеть их самолюбия. С другой же стороны, дело передавалось в руки комиссии, которая в деловом порядке подготовила бы правильное предложение.
Обсуждался также вопрос о так называемом “Московском комбинированном кусте”, поставленный опять Троцким. Речь шла о некоторых сторонах деятельности объединения нескольких совхозов и предприятий, организованных военными, над которым осуществлял шефство Троцкий. Он оспаривал какие-то решения советских органов и выдвигал какие-то требования, которые не нужно было ставить на пленуме ЦК. Было решено рассмотреть это дело в советском порядке, не связывая советские органы ранее принятыми решениями ЦК. Поручено было Секретариату послать документы по этому вопросу членам ЦК, обязав последних ознакомиться со всем делом. Это и было, по существу, отклонением предложения Троцкого.
Мне запомнился и такой интересный случай. Я сидел рядом с Дзержинским. Дзержинский был заядлым курильщиком. Недалеко от того места, где мы сидели, была голландская печь. Дзержинскому хотелось слушать выступления и не покидать заседания, но он не мог выдержать без курения. И он, как это обычно бывает с ребятами, решил перехитрить Ленина, подошел к голландской печи так, чтобы Ленин не видел, покурил в отдушину и вернулся на место, довольный тем, что Ленин не мог видеть, что он курил, да и остальные не обратили на это внимания.
Несмотря на трения, которые имели место при обсуждении вопросов, Ленин ни разу голоса не повышал, не делал резких замечаний, избегал даже иногда высказываться по существу, чтобы создать более спокойную обстановку, деловую и серьезную. Это, конечно, на меня, как на новичка в ЦК, производило внушительное впечатление.
И тогда, и позже я убедился, насколько важно для политического руководителя ценить время, лишнего не говорить, уметь коротко изложить суть дела. И если вопрос нельзя решить на данном заседании, не допуская пустопорожних прений, он передавался в деловую комиссию, назначался короткий срок для работы и представления проектов решений. Только этим и можно, пожалуй, объяснить, как много вопросов самых разных в течение дня Ленин рассматривал, разбирался в них. И теперь, когда читаешь протоколы заседаний, записки и другие материалы Ленина, поражаешься огромному объему работ, многообразию и глубокому содержанию вопросов, рассматриваемых и разрешаемых им, будь то в плоскости теоретических, политических вопросов, будь то в плоскости практических дел, даже самых узких, не имеющих большого значения.