Лекции Владимира Ильича в Парижской „Высшей Русской Школе Общественных Наук“ (1902 г.).
Желая поделиться с товарищами некоторыми воспоминаниями о тов. Ленине, я выбираю случай не из более или менее общеизвестного нашего партийного прошлого, о котором уже много было и еще больше будет написано красноречивых и интересных страниц. Я вспоминаю мало известный даже в старых наших партийных кругах эпизод, в котором Владимир Ильич выступил не в качестве митингового оратора, партийного докладчика или политического оппонента, а в качестве легального, академического лектора, чуть ли не профессора.
Это было в 1902 году в Париже, год спустя после основания известными тогда профессорами М. М. Ковалевским, Ю. Гамбаровым и Е. де-Роберти «Высшей Русской школы общественных наук в Париже», которая, по замыслу учредителей ее, должна была стать «первым свободным русским университетом за границей». Как, впрочем, понимали наши либеральные профессора того времени «свободу преподавания и чтения» в руководимом ими университетском учреждении, видно будет из дальнейшего.
В начале 1902 г. совет профессоров этой Высшей Школы во главе с названными профессорами, ее учредителями, выработал программу лекций и наметил список лекторов, в котором они явно проявили свои, по крайней мере, теоретические симпатии, именно в аграрном вопросе, к программе тогдашних народников и партии с.-р., в особенности М. Ковалевский, бывший в очень близких связях и знакомстве с П. Л. Лавровым и Русановым-Тарасовым, редактором заграничного, партийного эс-эровского органа «Вестник Русской Революции» и ближайшим, постоянным сотрудником «Русского Богатства». Так, главными лекторами нескольких курсов по «земельному вопросу и формам хозяйственного развития в России» были намечены — уже прославившийся тогда в народнической легальной и эс-эровской заграничной печати Виктор Чернов и другой эе-эровский спец-теоретик по аграрному вопросу, автор «Русской общины» — Качоровский.
Постановление об их приглашении мне стало известным уже во время его обсуждения, ибо мне, с самого же начала основания Высшей Школы, пришлось принять близкое участие в ее организации, — в начале в качестве представителя Русского Студенческого Общества в Париже, в состав которого я входил, как легальный заграничный студент, а затем в качестве постоянного секретаря Школы. Одновременно я состоял тогда также секретарем в конце 1901 года первой Искровской организации в Париже, основателю и руководителю которой тов. Линдову-Лейтейзену я и сообщил про состоявшееся постановление профессоров.
Между тем уже к тому времени программные разногласия и партийная борьба между соц.-дем. и с.-р. были в полном разгаре, и между ними шла отчаяннейшая полемика не только в заграничной партийной печати, но также и на колониальных эмигрантских и студенческих собраниях. Ясно, что нельзя было без борьбы, безраздельно предоставить в руки эс-эров такую громкую, влиятельную, легальную трибуну, как Русская Высшая Школа Общественных Наук, в которую стекались учащиеся в количестве многих сотен слушателей, буквально со всех концов России и которая объединяла в своем преподавательском персонале цвет тогдашней русской профессуры. Необходимо было и здесь противопоставить эс-эровским теоретикам представителей марксистского понимания земельных и хозяйственных отношений в России, необходимо было и на этой арене дать сражение эс-эрам.
Конечно, сейчас же, после недолгого обсуждения вопроса мною, тов. Линдовым и д-ром Эфроном (одним из старейших, еще со времени «Группы освобождения труда», соц.-демократов, членом Парижской Искровской организации, умершим 3 года назад в Ленинграде) было решено пригласить заранее, срочно вызвав из Женевы, Владимира Ильича, а мне и тов. Эфрону, также хорошо знавшему профессоров из Русской Школы, поручено было провести через Совет профессоров постановление о приглашении для прочтения небольшого курса в 4 — 5 лекций «известного марксиста Вл. Ильина, автора легальных книг «Развитие капитализма в России» и «Экономические этюды», еще не так давно легально приехавшего по паспорту из России». Указание на последнее обстоятельство, особенно мною подчеркнутое, несмотря на открыто проявленную Ковалевским неприязнь к марксистским теоретикам, показалось особенно убедительным другим профессорам Школы, и правлением ее принято было наше предложение о приглашении Владимира Ильича. Это официальное постановление за соответствующими подписями было мной немедленно же закреплено и без задержки через тов. Линдова переслано Владимиру Ильичу. Также немедленно были выбраны и намечены мною дни и часы для чтения лекций и заблаговременно отпечатаны и разосланы от имени Школы, как слушателям ее, так и по всей Парижской эмиграции, извещения и программы лекций Владимира Ильича, и вся тогдашняя русская эмигрантская и студенческая колония в Париже с нетерпением стала ждать наступления дня 1-й лекции «легального марксиста Вл. Ильина».
Мы все, молодые члены Искровской организации*, прекрасно знали, конечно, что Вл. Ильин и Н. Ленин — это одно и то же лицо, ибо он приехал к нам из Женевы за несколько дней до начала своих чтений в Школе, успел в нашей Искровской организации провести несколько бесед и со всеми нами близко познакомился, проявив самые простые, непринужденные, товарищеские отношения и очаровав всех нас своей кипучей жизнерадостностью и блеском неистощимого остроумия. Мы все, конечно, хранили сообщение о личности Вл. Ильина в строгом, конспиративном секрете, но не долго оставался нераскрытым этот секрет: эс-эры очень быстро, по приезде Владимира Ильича из Женевы, каким-то путем о нем пронюхали и пустились во все тяжкие, чтобы сорвать его выступление в Школе. Непосредственно ли они воздействовали на профессоров, в частности через Русанова на проф. Ковалевского, или другими окольными путями, через посторонних лиц, но факт тот, что в самый день выступления Ильича в Школе, за какой-нибудь час до начала 1-й лекции, была сделана очень серьезная попытка к срыву его чтений.
В 9 часов утра, едва я успел приготовиться к выходу из дому, чтобы поспеть к открытию школьной аудитории за часа до начала первой лекции Ильича и принять необходимые предварительные меры к ее организации, как в дверь моей комнаты-мансарды (находившейся на «первом этаже, спускаясь с неба», по шутливому выражению французов, или, проще говоря, на 7-м этаже) послышался громкий, нетерпеливый стук. Не успел я подойти к двери, как она сама раскрылась, и ко мне ввалился весь запыхавшись, красный и влажный от пота, пыхтя и отдуваясь... кто бы подумал (я никогда раньше до тех пор не видал его у себя)? один из главных руководителей Школы, проф. Ю. С. Гамбаров. Наверное, произошло какое-нибудь внезапное, необыкновенное событие или какое-нибудь крупное, непредвиденное несчастье, чтобы так рано, в 9 часов утра, когда обыкновенно почтенные профессора еще почивают, своей собственной, нелегковесной, а довольно грузной и объемистой персоной, на 7-й этаж, ко мне впервые взобрался сам вице-председатель совета профессоров Школы — Ю. С. Гамбаров!
— Юрий Степанович, в чем дело? Что случилось? Что-нибудь неприятное?
— Да, Мирон Акимович, очень неприятное... Скажите приехал ли уже Ильин и где он живет?
— Да, он уже здесь, вчера я его с д-ром Эфроном видел в студенческой столовой, и сегодня он будет аккуратно в 10 часов в Школе и начнет свои лекции...
— Это и есть самое неприятное...
— То есть как это?
— Да ведь вы знаете, что Ленин и Ильин это одно и то же лицо? Ведь он сотрудник того самого революционного соц.-де- мокр. журнала «Заря», который я у вас приобрел на прошлой неделе!
— Этого я не знаю, я знаю только Вл. Ильина, нашего лектора и автора легальных книг, появившихся в России. А какая связь между «Зарей» и нашей Школой, я совершенно не понимаю.
— Ах, да поймите же, Мирон Акимович, что наша Школа ведь учреждение легальное, мы все, лектора и слушатели ее, люди совершенно легальные, возвращаемся обратно в Россию и мы все очень сильно рискуем, если у нас выступит в Школе революционер Ленин в качестве лектора!
— Да кто это вам все выдумал и рассказал? Это довольно странно! Но ведь вы, Юрий Степанович, и весь совет профессоров не побоялись вынести, правда, неофициальное решение о приглашении в школу Виктора Чернова, зная что он же и Гарденин и Рудин, — сотрудник «Вестника Русской Революции», а также Тахтарева, т.-е. лондонского эмигранта Тара**. А про Ильина ничего подобного неизвестно... Во всяком случае, мы напрасно здесь теряем время. Публика, наверное, в Школе уже собирается, сам Ильин скоро придет, его лекции теперь отменить совершенно невозможно... Да и слушатели ни в коем случае не согласятся: — я знаю их настроение. Лучше пойдемте вместе на лекцию, и вы сами потом убедитесь, что напрасно опасались...
—Ну, хорошо, пойдемте... ничего не поделаешь... Но сегодня же после обеда приходите на экстренное собрание Правления Школы и мы обсудим этот вопрос.
Когда мы на трамвае подъехали к Школе, зал был уже весь переполнен до отказа слушателями, с нетерпением ожидавшими и меня, организатора и лектора Вл. Ильина, который как раз в это время появился в сопровождении д-ра Эфрона. Узнала ли уже ранее аудитория от многих наших т.т. соц.-демократов, слушателей Школы, о личности Вл. Ильина, или зал заполнен был большинством наших товарищей-единомышленников, но первое появление на кафедре Ильича было встречено неожиданно для всех нас такими громкими продолжительными аплодисментами, какие вызывали лишь своими лекциями популярные тогда профессора, Ковалевский, Кареев или Карышев. Закончил же свою первую лекцию Ильич под настоящий гром аплодисментов, перешедший в бурную, длительную овацию, какую стены Школы никогда раньше не слышали. Несчастный же проф. Гамбаров испытывал, по-видимому, настоящие муки Тантала: в течение всей лекции он шумно вздыхал и ерзал на стуле, пот с него катился градом, он весь еще более покраснел, чем у меня на квартире, точно вышел из прежаркой бани, и тотчас по окончании лекции, ни с кем не прощавшись, стремительно ушел. Ильич же с д-ром Эфроном, тов. Линдовым и другими членами «Искровской» организации, которым я уже успел рассказать о раннем утреннем визите, нанесенном мне проф. Гамбаровым, шутя и подсмеиваясь над злосчастными, «сдрейфившими», по его выражению, профессорами, отправился домой, окруженный многими слушателями школы, не отстававшими всю дорогу от Владимира Ильича и долго не дававшими ему покоя своими вопросами.
С таким же необыкновенным успехом, более не повторявшимся ни у кого из других лекторов школы, прошли остальные 3 лекции Владимира Ильича, на которых также совершенно инкогнито присутствовали проф. Ковалевский, де-Роберти и др., так же украдкой, как Гамбаров, уходившие с лекций, боясь даже познакомиться с Владимиром Ильичем. Он же открыто, смело, полностью, так же, как на наших партийных, эмигрантских собраниях, изложил всю нашу уже выработанную (в проекте «Искрой» и «Зарей») партийную, аграрную программу-минимум и максимум тогдашней еще объединенной рев. социал-демократии, ничего не урезав, ничего не затушевав из нее, вплоть до самых пресловутых «отрезков», так бесивших тогда и рабочедельских, и эс-эровских теоретиков. Он, конечно, не упустил случая также попутно изложить и развить нашу пролетарскую программу, противопоставив тогда уже союз с «деревенской беднотой» — союзу с либеральной «освобожденческой» струвистской интеллигенцией, столь милой сердцу тогдашних рабочедельцев и эс-эров. И, действительно, не было никакой разницы между Н. Лениным, партийным лидером, — и В л. Ильиным, академическим лектором легальной Высшей Русской Школы. Профессора были совершенно правы. Но струсили они также совершенно напрасно, — правда не все, ибо попытки Ковалевского и Гамбарова на экстренном собрании Правления Школы — отменить лекции Владимира Ильича, несмотря на их же признание его выдающимся лектором, полной поддержки со стороны других членов Правления Школы (профессора де-Роберти и др.) не встретили и успеха не имели, главным образом, конечно, из боязни осложнений и протестов со стороны слушателей Школы и эмиграции. Как бы то ни было, профессорские волнения и опасения были совершенно ни к чему: никто из них в России не пострадал, хотя, наверное, полиции и царскому правительству все прекрасно было известно о Ленине-Ильине еще раньше профессоров.
М. Ингбер.
Примечания:
* Между прочим, в состав Парижской «искровской» организации ч то время входили: Джапаридзе (впоследствии член 2-й Думы), Л. Б. и О. Д. Каменевы, В. Н. Крохмаль, Г. Д. Линдов (Лейтейзен), Топуридзе, Н. И. Троцкая, д-р Эфрон и др.
** Известный «экономист», рабочемысленец К. Тар, антиискровец и сторонник знаменитого «Credo» Кусковой.
В. И. Ленин в Лондоне (1902 — 1903 г.г).
(Отрывки воспоминаний.)
В конце февраля или начале марта 1902 г. я получил письмо от Ю. О. Цедербаума (Мартова) из Мюнхена, где тогда издавалась «Искра», в котором он сообщал, что по некоторым соображениям дальнейшее печатание «Искры» в Германии неудобно, и редакция подумывает о переселении в Лондон, если только можно будет печатать газету в типографии английской социал-демократической федерации. На счет этой возможности он просил меня переговорить с тов. Гарри Квелчем, редактором английского с.-д. еженедельника «Джастис». К письму Ю. О. Цедербаума было приложено письмо от В. И. Засулич к тов. Квелчу — нечто вроде мандата на мое имя для ведения переговоров. При первом же свидании с тов. Квелчем выяснилось, что печатать «Искру» в типографии «Джастис» будет возможно, несмотря на тесноту помещения, если у нас будут свои наборщики. О результате переговоров я немедленно сообщил Ю. О. Цедербауму и получил извещение, что искровцы в непродолжительном времени переселяются в Лондон. О том же мне написал и В. И. Ульянов, которого я до того времени лично не знал. В. И. писал, что на мое имя будут приходить письма для некоего Якоба Рихтера и что эти письма будут для него. Вскоре В. И. приехал в Лондон вместе с Надеждой Константиновной. Ю. О. Цедербаум приехал недели на две позже. Это было за несколько дней до убийства Балмашевым министра внутренних дел Сипягина. «Чисто сделано», — выразился В. И., когда, зайдя к нему однажды утром, я сообщил ему об этом событии. Как известно, оно послужило поводом к ожесточенной полемике «Искры» с социалистами-революционерами по вопросу о терроре.
Около недели с небольшим В. И. и Н. К. прожили в одной из многочисленных в Лондоне «спальных комнат», сдаваемых от себя небогатыми квартирохозяевами, затем нашли себе две комнаты без мебели недалеко от станции городской ж. д. — Кингс Кросс Род. В этих двух комнатах, для которых пришлось приобрести самую скромную меблировку (кровати, столы, стулья и несколько простых полок для книг), В. И. и Н. К. прожили все время до переселения «Искры» в Швейцарию (весной 1903 г.). Помнится, чересчур незатейливая обстановка комнат вызвала недоумение в хозяйке квартиры. Особенно смущало ее отсутствие занавесок на окнах, и она настояла, чтобы какие-нибудь занавески непременно были куплены, иначе у нее выйдут неприятности с домовладельцем, который от всех жильцов своего дома требует известной респектабельности. Еще более смутило мистрис Йо (такова, была фамилия хозяйки квартиры) отсутствие у Н. К. обручального кольца. Но с этим последним обстоятельством ей пришлось примириться, когда ей объяснили, что ее жильцы — вполне законные супруги, и если она толкует отсутствие кольца в предосудительном смысле, то подвергается риску привлечения к суду за диффамацию. После такого объяснения, сделанного м-рс Йо не В. И. и Н. К., а К. М. Тахтаревым, жена которого (покойная А. А. Якубова) была очень дружна с Н. К., м-рс Йо успокоилась и в респектабельности своих жильцов больше не сомневалась.
Н. К. сама вела свое скромное хозяйство — покупала провизию, стряпала на керосинке обеды, мыла полы и т. д. Ее хозяйственные хлопоты несколько облегчала старушка мать, приехавшая в Лондон позже и чувствовавшая себя очень неуютно на чужбине. В. И. объяснил мне тотчас по приезде, что прочие искровцы будут жить коммуной, он же совершенно неспособен жить в коммуне, не любит быть постоянно на людях. Предвидя, что приезжающие из России и из-за границы товарищи будут по российской привычке, не считаясь с его временем, надоедать ему, он просил по возможности ограждать его от слишком частых посещений.
Из редакции «Искры», в состав которой тогда входили В. П., Ю. О. Цедербаум, В. И. Засулич, Г. В. Плеханов, П. Б. Аксельрод и А. Н. Потресов, поселились в Лондоне только первые три. Плеханов и Потресов приезжали, только на время. Аксельрод за лондонский период «Искры» не приезжал ни разу. На Сидмаузс-Стрит, недалеко от квартиры Ульяновых, было снято пять небольших комнат в двух этажах; одна служила столовой, другая была предназначена для приезжающих, в остальных трех поселились В. И. Засулич, 10. О. Цедербаум и я. Газовая плита позволяла нам без особых хлопот готовить поочередно обеды. Порою, впрочем, мы утоляли голод в одном из простеньких ресторанов на Грейс-Инн-Род. Обстановка нашей коммуны была самая неприхотливая. Сидмаузс-Стрит — одна из трущобных улиц Лондона. Наши соседи по дому принадлежали к низам английского общества и относились к нам, как к иностранцам, довольно враждебно, хотя абсолютно никаких неудобств мы им не причиняли. Быть может, их шокировало то, что у нас постоянно жили приезжавшие в Лондон товарищи. Квартирная плата в Англии обычно уплачивается по-недельно, с нас же домовладелец потребовал плату за три месяца вперед и в средине второго триместра предложил нам очистить квартиру. Коммуна распалась. Впрочем члены ее к этому времени достаточно освоились с английскими бытовыми условиями и могли в дальнейшем жить порознь.
В. И. и Н. К. вели в Лондоне жизнь довольно уединенную. В. И. еще до приезда в Лондон подробно изучил план его и удивлял меня, который мог считать себя до известной степени старожилом, уменьем выбирать кратчайший путь, когда нам приходилось куда-нибудь ходить вместе (пользоваться конкой или городской железной дорогой мы по возможности избегали по финансовым соображениям). Хорошо зная еще до приезда в Лондон английский язык, В. И. решил в нем усовершенствоваться и с этой целью напечатал объявление (кажется, в еженедельнике «Атенеум»), что «русский доктор прав и его жена желают брать уроки английского языка в обмен на уроки русского». После этого объявления у В. И. и Н. К. явилось три учителя-ученика из англичан. Одним был некий мистер Реймент, почтенный старик, внешним обликом напоминавший Дарвина, служащий известной издательской фирмы Джордж Белл и сыновья; другим — конторский служащий Вильямс; третьим — рабочий Йонг. Кажется, этими лицами и ограничивался круг английских знакомств В. И. Время от времени он бывал у немецкого социал-демократа В. Веера, корреспондента с.-д. газет, впоследствии автора «Истории социализма в Англии» и других книг.
Из русских эмигрантов в то время постоянно проживали в Лондоне П. Кропоткин, Н. В. Чайковский, Ф. Волховский, Черкезов, А. Л. Теплов, Ф. А. Ротштейн и группа бундистов, издававших «Известия Бунда», — маленький листок преимущественно информационного содержания, выходивший довольно часто. И с этой публикой, особенно со старыми эмигрантами,
В. И. почти не встречался. Впрочем, два раза ему пришлось выступать на больших русских собраниях в Уайтчепеле, главным образом, перед рабочей аудиторией из русско-еврейских рабочих. В первый раз он сделал обстоятельный доклад о с.-д. аграрной программе, во второй раз он выступал в годовщину Парижской Коммуны в 1903 г. вместе с другими ораторами (из которых помню члена польской социалистической партии Барского), и произнес блестящую речь, которая, к сожалению, осталась незаписанною. В Лондоне тогда существовало русское лекторское общество, организованное при ближайшем участии А. А.. Якубовой, К, М. Тахтарева и моем. Еженедельно устраивались лекции в Уайтчепеле по общественным вопросам, с оживленными дебатами, в которых принимали участие и анархисты, и бундисты, и социал-демократы искровского и других толков. Однажды мы устроили лекцию Ю. О. Цедербаума, темы которой не помню, сняв для нее комнату в одной из пивных. Лекция прошла очень удачно, но, расходясь, мы должны были выслушать ряд ругательств от кабатчика, который очень негодовал на то, что наша публика оказалась непьющей. Л. Д. Троцкий, прибывший к нам после первого своего побега из Сибири, тоже прочел однажды в Уайтчепеле лекцию о русском социал-демократическом движении, которая была его первым публичным выступлением за границей. Он выступал под псевдонимом Крукса, говорил очень уверенно и поразил всех своим ораторским талантом. В дискуссии ему пришлось хорошенько отчистить А. Ф. Аладьина, впоследствии известного члена первой Государственной Думы.
В. И. ежедневно заходил на полчаса — час в «коммуну» по редакционным и другим делам. Время от времени к нам наезжали россияне. Вскоре по переезде искровцев в Лондон приезжали П. Г. Смидович (принявший деятельное участие в меблировке «коммуны»), месяца полтора пробыла его сестра И. Г. Леман («Димка»). Ее муж М. Н. Леман носился с мыслью печатать «Искру» в России с целуллоидных клише и сделал в одной из лондонских типографий несколько опытов с изготовлением таких клише. Приезжали киевляне А. А. Тарасевич и В. М. Сапежко, очень настаивавшие на издании помимо «Искры» еще более доступной по характеру изложения для рабочих масс газеты. С их доводами в пользу издания такой газеты соглашался Плеханов, но прочие члены редакции были против, особенно 10. О. Цедербаум, который позицию Плеханова в этом вопросе объяснял тем, что он, все равно, сам писать ничего не будет. Особое оживление внес в жизнь искровцев приезд группы товарищей, совершивших знаменитый побег из киевской тюрьмы (Н. Э. Бауман, В. Н. Крохмаль и др.). Довольно долго жил Л. Г. Дейч, неоднократно выступавший публично со своими сибирскими воспоминаниями. Из других россиян вспоминаю покойного д-ра Краснуху и Добровольского.
Не могу не упомянуть еще об одном визитере — П. Н. Милюкове. Он тогда носился с мыслью объединения всей русской оппозиции. Я встретился с ним у Ф. А. Ротштейна, пригласившего — кроме меня — еще К. М. Тахтарева и несколько бундистов, из которых помню Александра Кремера. Узнав от меня, что в Лондоне находятся В. И. Засулич и некоторые члены редакции «Искры», П. Н. Милюков пожелал повидаться с ними и с этой целью зашел к нам в «коммуну». Беседовали с ним главным образом Ю. О. Цедербаум и В. И. Засулич (Владимир Ильич при беседе не присутствовал, с ним Милюков виделся потом отдельно). Милюков, отмечая огромную популярность марксизма, очень упрекал искровцев за полемику против террора после убийства Балмашевым Сипягина и уверял нас, что еще один — два удачных террористических акта — и мы получим конституцию...
Надежда Константиновна постоянно сидела за расшифровкой и зашифровкой корреспонденции из России и в Россию. Помнится, мне пришлось списать не один десяток писем с немецкого письмовника, чтобы Н. К. могла потом написать между строк шифром симпатическими чернилами. В. И. работал в читальном зале Британского музея или у себя дома. Иногда они ездили за город или посещали лондонские музеи. Великолепный естественнонаучный музей в Южном Кенсингтоне не произвел на него особенного впечатления, зато лондонский Зоологический Сад весьма ему понравился: живые животные занимали его больше, нежели чучела. Иногда удавалось вытащить В. И. и Н. К. на какое-нибудь английское собрание. Из этих собраний помню ирландский митинг, на котором выступал тогдашний вождь ирландцев Джон Редмонд, и маленькое собрание в одном из социалистических полурабочих клубов.
Дорожа своим временем, В. И. не особенно долюбливал тех из приезжавших россиян, которые с этим не считались. Помню его негодование на ежедневные визиты покойного Лейтейзена (Линдова), приезжавшего из Парижа и зачастившего к нему. «Что у нас, праздники, что ли?» выражался В. П., жалуясь на это в «коммуне».
Но при всем своем стремлении экономить время В. И. охотно принял предложение вести занятия с кружком русских рабочих — эмигрантов, организованном при моем ближайшем участии еще до приезда искровцев в Лондон. Он много раз ездил со мною в Уайтчепель объяснять кружку программу Р. С.-Д. Р. П., выработанную редакцией «Искры». Он читал эту программу кружку фразу за фразой, останавливаясь на каждом слове и разъясняя все недоумения слушателей. Этот рабочий кружок представлял по своему составу маленький интернационал; среди участников его были: русский англичанин Робертс, молодой слесарь, родившийся и выросший в России и приехавший в Лондон из Харькова, где он работал на машиностроительном заводе Гельфериха-Саде; русский немец Шиллер, переплетчик из Москвы, работавший в «Искре» в качестве наборщика; резчик по дереву Сегал из Одессы; слесарь точной механики Михайлов из Петербурга и другие. Почти все они позже уехали в Россию и работали в партийных организациях.
Как-то в разговоре с В. И. я посмеялся над одной статьей в лондонской «Джастис» о близости социальной революции («Джастис» любила кстати и некстати делать подобные предсказания); В. И. был недоволен моей ирониею. «А я надеюсь дожить до социалистической революции», — заявил он решительно, прибавив несколько нелестных эпитетов по адресу скептиков.
Разногласия среди искровцев, приведшие к расколу на II съезде партии в 1903 г., начались по выходе брошюры В. И. «Что делать?» (кажется, первого его произведения, под которым он подписался псевдонимом «Н. Ленин»), но за тесные пределы редакции не выходили. Помнится, А. Н. Потресов в разговоре с кем-то из приезжих старался доказать, что В. И. неправ, когда говорит, что рабочие сами не додумываются до социализма, и указывал на Вейтлинга, как доказательство противного. Вероятно, эти редакционные разногласия и послужили причиной переселения «Искры» в Швейцарию весной 1903 г., где постоянно проживали Г. В. Плеханов и П. Б. Аксельрод, редко когда выступавшие в «Искре» со своими статьями. Уже после раскола В. И. писал мне из Женевы, отзываясь неодобрительно о швейцарской атмосфере: «Недаром я один был против переезда из Лондона».
Пред отъездом В. И., занимаясь вместе с ним укладкой его книг, я услышал от него пару фактов из его жизни. «Повесили брата, и родные не хотели пускать меня в Петербург*». Один из педагогов, спрашивавший у В. И. по окончании им гимназии, на какой факультет он собирается поступить, пробовал отговорить его от поступления на юридический факультет тем доводом, что, кончивши этот факультет, он не сделает карьеры, так как лучшие места достаются лицеистам и правоведам...
Н. А. Алексеев.
Примечания:
* Неверно, что не пускали. Но после казни брата университет для Вл. И — ча был под сомнением и, помнится, в переговорах матери с П. Дурново (директором Деп. полиции) было решено, что В. И. поступит в Казанский университет, куда переселяется его мать. Прим. А. Елизаровой.