В годы старой „Искры»
(1901-1902 г.г.)
Еще 29 — 30 лет тому назад, в 1894 — 1895 г.г., когда Владимир Ильич стоял во главе Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», всеми нами — партийными работниками — даже большинством не знавших его в то время ни лично, ни его имени (вследствие конспирации), чувствовались его сила воли, ум, энергия и талант, которые руководили «Союзом». Мы, периферийные работники «Союза», к которым я в то время принадлежала, не зная его лично, преклонялись перед его авторитетом еще тогда. Для нас он был какой-то легендарной личностью. Помню, в каком унынии мы все были в декабре 1895 г., когда был арестован Владимир Ильич и мы узнали имя того, кто был во главе «Союза». Но и будучи в тюрьме, в предварилке, Владимир Ильич присылал написанные им прокламации, которые мы издавали и распространяли среди рабочих. Однажды пришел ко мне Мартов (если не ошибаюсь) и принес рукопись прокламации, сказав, что она написана Владимиром Ильичем. С каким благоговением и трепетом, боясь сделать ошибку, я готовила на вощанке трафаретку для циклостителя (ошибку трудно было исправить). Владимиру Ильичу удавалось руководить рабочим движением, даже сидя в тюрьме.
С нетерпением ждали все партийные работники окончания ссылки Владимира Ильича. В те годы еще не было профессиональных революционеров; связь с заграницей и между городами России была очень незначительна. Не было ни паспортов фальшивых, ни связей. Кто уезжал за границу, тот не возвращался в Россию, поэтому партийные работники ехали в ссылку, отбывали ее, чтобы остаться в России и затем снова приняться за работу. Но, когда Владимир Ильич в 1900 г. окончил ссылку, поехал за границу и начал издавать «Искру», объединив вокруг себя группу партийцев и тем положил начало работы «нелегальных», «профессиональных революционеров», которые не были так стеснены полицейскими ограничениями в местожительстве и для работы были «чище», чем под своим именем, — началось повальное бегство из ссылки и по дороге в ссылку, сначала за границу в редакцию «Искры», как центр революционной мысли и центр, где сосредоточивались все связи с товарищами, работавшими в России, а затем опять на живую работу в Россию. Получение каждого, даже небольшого, транспорта «Искры» для нас всегда было громадным радостным событием. Мы прямо-таки набрасывались на каждый новый номер, ища там ответов на программные и тактические вопросы и проверки своих взглядов на те или иные события из общественной жизни. В то время «Искра» имела колоссальное значение для революционной работы.
Зимою 1901 г. счастливая судьба дала мне возможность поехать в Мюнхен. Я ехала туда с большим волнением и трепетом. Буду в редакции «Искры», увижу Владимира Ильича, буду с ним работать. Мне было даже немного страшно. Смогу ли я быть полезной? Как встретит Владимир Ильич? Что я скажу? Решила обдумывать каждое слово, чтобы не сказать глупости. Но встреча произошла очень быстро и неожиданно. Только что я приехала с одним товарищем в Мюнхен, как вскоре кто-то пришел — оказывается Владимир Ильич, и один товарищ, знакомя меня с ним, сказал: «А вот, из недр «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Владимир Ильич, улыбаясь, смеясь, долго жал крепко мне руку, говоря: «Ах, вот откуда»! В первую минуту я очень смутилась, но сейчас же почувствовала себя так просто, так уютно, как дома, и так было во все время работы с Владимиром Ильичем.
Хотя «Искра» в то время издавалась в Германии, в Мюнхене, но — нелегально. Своей типографии не было, и набирали немецкие наборщики, которые, хотя и разбирали слова, но ничего по-русски не понимали. Приходилось все статьи, весь материал печатать на машинке, составляя столбцы в том виде, как надо было набирать, даже переносы наборщики делать не умели. Поэтому было очень много предварительной черной работы. Первые корректуры были неудобочитаемы. Редакция жила инкогнито, не имея никаких сношений с кем бы то ни было из живущих в Мюнхене русских и, по тем же конспиративного характера соображениям, приезжало очень мало товарищей из других городов заграницы и России. Все работы, как по изданию «Искры», так и по рассылке ее и по сношению с русскими товарищами (зашифровка и расшифровка) исполняли сами члены редакции, но главным образом Владимир Ильич и Надежда Константиновна.
Владимир Ильич работал целый день, часов с 9, с небольшими перерывами на еду. Я даже не помню случая, когда бы он бывал в театре или музее. Часто по вечерам, проработав целый день, он вдруг обращался ко мне и говорил: «Ну, идем отдыхать! На полчаса!» И мы с ним быстро шли в кафе выпить кружку пива. Каждый вечер члены редакции и, если были таковые, товарищи из России собирались в одном и том же кафе и я, любя послушать и поболтать, всегда тянула Владимира Ильича в то кафе, где были они. Но Владимир Ильич очень редко заходил туда, а большею частью указывал рукою в противоположную сторону, и мы заходили в какое-нибудь маленькое кафе, где, понятно, никого из редакции не было. Брали по кружке, и Владимир Ильич рассказывал что-нибудь интересное, веселое, а я с восторгом его слушала, и хотелось бы вечно его слушать, не уходить. Но Владимир Ильич и отдыхал по часам. Всегда во-время посмотрит на часы и скажет: «Осталось 2 минуты, кончайте скорее свою кружку и идем». Как-то раз я настойчиво звала его пойти в то кафе, где были товарищи. Но Владимир Ильич с жаром ответил: «Это значит потерять весь вечер; заговоришься, увлечешься каким-нибудь бесконечным спором и просидишь там до глубокой ночи. Нет, пойдем в «наше» кафе. Отдохнем, потом еще поработаем, а затем — на все 4 стороны, идите туда, еще их застанете». Около 11 — 12 час. я уходила, а Владимир Ильич продолжал заниматься.
Он входил в каждую мелочь работы, радушно давал мне разъяснения при всяком встретившемся вопросе. Мне казалось, что он тогда не особенно любил редакционные собрания, а предпочитал переговорить наедине. Особенно подробно выспрашивал всякого товарища, приехавшего из России и с каждым отъезжавшим в Россию очень долго беседовал целыми часами. Он так просто все объяснял, что через несколько недель я совершенно освоилась с работой, и вышло совершенно естественно, что ни с какими вопросами не обращалась к другим членам редакции, а только к Владимиру Ильичу.
С тех пор прошло уже 23 года; впоследствии, после раскола в партии, я долго работала с меньшевиками, но о том времени работы под непосредственным руководством Владимира Ильича, вблизи с ним, у меня осталось чудное воспоминание на всю жизнь. Это время наложило какую-то особую неизгладимую печать, оно дало мне закалку на всю жизнь. Всегда вспоминаешь ту энергию, то обаяние, которые исходили от Владимира Ильича и учили — работать всегда, целый день, не уставая, весело, не терять никогда энергии, всегда находить исход из положения; ничего не откладывать на завтра, если можно исполнить сегодня; любить работу, работать так, чтоб не стыдно было за нее отвечать, в случае передачи дела другому, чувствовать себя ответственным вплоть до должного исполнения его; быть точным и аккуратным в работе; жить работой и любить ее, как жизнь.
Зима 1901 — 1902 г.г. прошла, как зачарованная, как чудная сказка. В первой половине 1902 г. германские товарищи передали, что германская полиция обратила свое внимание на редакцию «Искры», можно было ожидать даже ареста. Было решено издание «Искры» перенести в Лондон. Все члены редакции уехали по разным городам, чтобы потом съехаться в Лондоне. Дольше всех оставались в Мюнхене Владимир Ильич и Надежда Константиновна. Владимир Ильич поручил мне издать в Мюнхене несколько номеров «Искры», чтобы не было перерыва в выходе номеров, пока не организует типографию в Лондоне. Для этой работы я была в Мюнхене оставлена одна. Я побаивалась, смогу ли я исполнить такую ответственную работу. Владимир Ильич сказал: «Сможете» — и я осталась. Работы было много — переписка для наборщиков всего материала, корректура, составление номера, получение писем с конспиративными адресами, рассылка «Искры» в конвертах в Россию и пакетах за границей для транспорта, почта и т. д. Помощника ни одного. Владимир Ильич запретил мне видеться с кем бы то ни было. «Каждый день писать мне отчет о проведенном дне», — сказал он мне, уезжая. Затруднений встретилось масса. Материала было всегда так много, что номер было трудно составить — надо было процентов 50 материала из каждого номера выбрасывать. Все члены редакции в равных городах, со всеми надо было переписываться по поводу их статей. Каждый номер я строчила Владимиру Ильичу о всех своих затруднениях. И каждый день я получала от него ответы аккуратно, по пунктам, почти с каждой лондонской почтой, т.-е. часто 4 раза в день. Ответы были точные, ясные, за все время (несколько месяцев) не было Владимиром Ильичом пропущено ни одного вопроса без ответа. И я стала себя чувствовать за работой, как будто бы Владимир Ильич находится в соседней комнате и я могу каждую минуту пойти и спросить его, так удивительно внимательно он руководил моей работой из Лондона. Мне даже никогда не приходило в голову обращаться с письмами к какому-нибудь другому члену редакции за все время работы. Владимир Ильич зачастую предугадывал заранее мои вопросы, и я, часто думая что-либо его спросить, получала его письма, в которых он уже об этом писал. Не забуду мелкий случай с апрельским номером «Искры» 1902 г. Этот номер наборщики из рук вон плохо набрали и статьи никак не помещались, чтобы все отделы вышли, и мне пришлось не мало с ним повозиться. Но вот номер напечатан, посылаю первые номера Владимиру Ильичу и спрашиваю, как он его находит. Владимир Ильич отвечает: «Номер прекрасен, видно, что корректор руку свою приложил», затем отвечает на массу вопросов, связанных с другим номером и разными делами, а в виде P. S. приписывает: «Вот только Апрела так не пишется». Я вскакиваю, хватаю номер, развертываю и что же вижу: на первой странице, в заголовке, крупнейшими буквами напечатано: «АПРЕЛА». Поздно было, номер весь уже был напечатан. Заголовок оставался всегда набранным, менялось лишь число и месяц, и тут-то я не доглядела. Уж лучше бы Владимир Ильич меня выругал, думала я, а он похвалил за номер, когда я допустила такую крупнейшую ошибку. Никогда я не могла забыть за всю свою жизнь этого маленького P. S.
Я не могу не коснуться одних знаменательных слов Владимира Ильича за тот же период времени, в первую четверть 1902 г. Из нижеприведенного разговора ясно видно, что Владимир Ильич определенно видел разногласия своих взглядов с будущими меньшевиками еще в конце 1901 г. и самом начале 1902 г. и еще с того времени вел свой определенный план работы. Владимир Ильич, как никто из остальных членов редакции, внимательно следил и руководил работами русских товарищей (т.-е. находившихся в то время на работе в России или приехавших на короткое время в редакцию, чтобы ближе ознакомиться с программными вопросами и тактическими задачами «Искры»). Мне часто приходилось слышать эти разговоры. Также при выборе статей и освещении корреспонденций Владимир Ильич всегда делал указания — почему одну статью или корреспонденцию обязательно надо поместить, другие же можно при составлении номера выбросить. В то время я еще ясно не могла формулировать никаких даже в зародыше разногласий между Владимиром Ильичем и другими членами редакции, но я видела, что Владимир Ильич больше обращал внимания на руководство работами товарищей в России (под его непосредственным наблюдением писались зашифрованные письма в Россию), другие же члены редакции меньше были связаны с практической работой.
Предстояла Белостокская конференция*. Было даже некоторое основание думать, что товарищи в России предполагали, может быть, объявить ее съездом. Редакция «Искры» посылала делегатом на эту конференцию тов. Г., перед отъездом которого состоялось собрание редакции, на котором также была и я. Все придавали большое значение этому собранию, излагались программные и тактические взгляды «Искры», которые надо было отстаивать на конференции. Все члены редакции были воодушевлены важностью вопросов, говорили все очень оживленно — кроме Владимира Ильича. Он совсем почти не брал слова, когда его спрашивали, отвечал кратко и как будто нехотя. Зная, что В. И. мог проговорить с отъезжающим в Россию товарищем полдня, я невольно обратила на это внимание и как-то сразу поняла, что по некоторым тактическим и организационным вопросам Владимир Ильич не согласен со всеми членами редакции.
Не разбираясь в тонкостях разногласий, все же я их улавливала; видела, что Владимир Ильич говорить не хочет — видела это по его равнодушию, которого никогда не бывало при его работе или беседах с русскими товарищами. Сознаюсь откровенно, что это меня очень обидело в тот момент за всех других членов редакции. Я хотела сказать сначала всем, что Владимир Ильич смеется над ними, что он не согласен во многом, сознательно молчит и даже разговаривать не хочет. Но потом испугалась своих мыслей — сказать так прямо нельзя. Я жила в той же квартире, пошла в соседнюю комнату и придумала сделать так, чтобы показать всем членам редакции, что Владимир Ильич с их мнением не считается, а поэтому и возражать не хочет. Взяла на руки младшего маленького сынишку, принесла на собрание, подошла к Владимиру Ильичу и посадила его к нему на колени, сказав: «Вы, кажется, ничем не заняты, займитесь моим мальчуганом». Владимир Ильич, улыбаясь, взял мальчика и стал с ним играть. В это время старший сынишка, тоже маленький, заметив, что младший получил доступ на собрание, а значит и ему можно, с гамом и шумом ворвался в комнату. На меня все заорали (кроме Владимира Ильича): что я с ума сошла, вдруг на такое серьезное собрание притащила ребят, да еще отрываю от собрания Владимира Ильича своими ребятами. Взяла обоих и быстро увела. Было очень грустно, на собрание я не пошла, а стояла в кухне и думала: — Понял кто-нибудь или нет? Права я или нет? Неужели Владимир Ильич не считается с мнением остальных членов редакции? Почему он не возражает, если не согласен? — Кто-то вошел в кухню из собрания и остановился сзади меня. Оборачиваюсь: Владимир Ильич стоит, улыбается, крутит ус. Несдержанная и вспыльчивая, сказала ему довольно злобно:
— Вы зачем ушли с собрания?
— А Вы зачем? — ответил Владимир Ильич мне в тон.
— Меня сегодня «Ваше» собрание не интересует, я пришла ставить «самовар».**.
— И меня собрание не интересует, и я пришел помочь Вам поставить «самовар». — А сам смеется.
Я совсем рассвирепела: — Значит, я права, значит, Вы не согласны с ними, но Вы и не считаетесь с их мнением и не хотите возражать даже? А потом, позднее, сегодня, позовете к себе тов. Г.*** и проговорите с ним всю ночь, изложите все свои взгляды, хорошенько его нагрузите своими мыслями так, что это собрание испарится, сгладится совершенно, но останется ярко в памяти Ваша точка зрения, которую, и одну только, он будет защищать на конференции?
— Да, Вы угадали, — сказал Владимир Ильич, — я не виноват, если они не понимают.
— Тогда Вы должны прямо и откровенно им сказать, что Вы несогласны с ними, что должно быть так, как Вы думаете, и проводить только эту точку зрения, и что все равно будет так, как думаете Вы, а не они. — Владимир Ильич подошел совсем близко ко мне и тихо, медленно и внушительно сказал:
— Теперь не время. Подождите, придет время, и тогда я прямо и открыто все скажу и сделаю, а не сейчас****.
В это время заметили его отсутствие на собрании и его стали звать и искать. Владимир Ильич хитро улыбнулся и сказал:
«Так скажите тов. Г., чтобы он непременно в 9 час. веч. был у меня». Ушел, погрозив мне пальцем. Я была так поражена тем, что это оказалось правдой, а с другой стороны была сильно взволнована тем доверием, которое было проявлено с его стороны ко мне. Слова эти врезались в мою память навсегда. Стояла я и думала: Злоупотребить его доверием? Передать это кому-либо из членов редакции? Нет — никогда! И я молчала, я боялась внести раздор в самый центр партии, думала, что все уладится, что разногласия не так велики. Владимир Ильич с Мартовым были друзьями, говорили друг другу «ты», и даже в 1903 г., когда я сидела в Таганке и до меня дошли вести о расколе в партии, я этому вначале не поверила. Только после 1903 г., после окончательного раскола партии на большевиков и меньшевиков, я поняла, что Владимир Ильич уже тогда видел две противоположных линии, что на одной стороне тогда была вся редакция (Г. В. Плеханов, В. И. Засулич, П. Б. Аксельрод, Л. Г. Дейч, Л. Мартов, А. И. Потресов и Ф. Дан), а на другой — Владимир Ильич один.
Все товарищи, которым приходилось работать с Владимиром Ильичем, знают, как он задушевно относился к нуждам и к делишкам личной их жизни. Мне же судьба подарила счастье работать с Владимиром Ильичем в те далекие времена глубокого подполья, когда нас было мало и когда личная жизнь переплеталась с партийной. И работали вместе и отдыхали вместе и знали личную жизнь друг друга гораздо больше. Но никто из партийных товарищей не относился за всю мою дальнейшую работу в течение многих лет так заботливо и внимательно к моим личным нуждам, как Владимир Ильич. Часто спрашивал Владимир Ильич — не устала ли я, есть ли у меня деньги, не надо ли чего мне, здоровы ли дети, хорошо ли они питаются и т. д.? Но особенно один случай мне врезался в память. За тот же период времени, в 1902 г., когда так много было работы в редакции «Искры» и мне очень трудно было справиться с работой и двумя маленькими детьми, я решила их отправить в Россию к родственникам. Посоветоваться, понятно, побежала не к кому другому, как к Владимиру Ильичу. Как он начал меня ругать: «Бессовестные матери, которые бросают своих детей на попечение чужих! Не имеете права. Должны заботиться сами о них». И слушать моих возражений и объяснений не хотел. Отправить же детей без согласия Владимира Ильича было мне, действительно, совестно. Несколько раз я начинала по этому поводу разговор и только после настоятельных моих объяснений, что детям плохо, что денег мне не хватает, что у родных им будет лучше, что брать от партии достаточно, — как настаивал Владимир Ильич, — чтобы хватало, я не могу, — он, наконец, согласился со мною.
В. Кожевникова.
Примечания:
* В начале 1902 г. заграничный «Союз русских с.-д.» (рабочедельцы) и Бунд предложили организовать съезд для восстановления партийного центра. Редакция «Искры» делегировала на этот съезд Ф. И. Турвича-Дана, члена группы содействия ей в Берлине, с мандатом: 1) отстаивать превращение съезда в конференцию, 2) ограничить задачи последней выпуском общепартийного воззвания к 1-му мая и осуществлением мер, необходимых для созыва действительного съезда. Съезд, — конституировавшийся, как конференция, — состоялся в Белостоке в апреле 1902 г.; большинство участников конференции стояло ближе к «Рабочему Делу», чем к «Искре». Выбранный на конференции Организационный Комитет по созыву II съезда Р. С. - Д. Р. П. был вскоре арестован (кроме д-ра Краснухи). Прим. ред.
** Настоящих самоваров в Германии нет. Это был какой-то кофейник с трубой, в котором можно было кипятить воду для чая. В. Е.
*** Г. — Ф. И. Гурвич-Дан. Прим. ред.
**** Тов. Кожевникова придает, несомненно, неправильное значение словам Ильича на вышеупомянутом собрании, видя в них и его поведении уже наметившийся и несомненный для него раскол. Наметилось, в сущности, одно что Вл. Ильич утомлялся длинными разговорами, не вступал в спор, чтобы еще больше не удлинить их, считал полезнее непосредственный деловой разговор с отъезжающим товарищем; может быть до большей степени наметилось утомление такой многолюдной, малодееспособной редакцией, что послужило одним из зерен раскола, — но никоим образом не сам раскол. Это видно как из брошюры Ленина «Шаг вперед, два шага назад», так и из его писем и разговоров времени съезда. Крутой поворот на раскол Мартова, которого Ленин считал деловым редактором «Искры», был для него неожиданностью. Прим. А. И. Елизаровой.