Тов. Ленин.
Культ личности противоречит всему духу марксизма, духу научного социализма. Не личность является первоисточником, творческим началом исторического процесса, а развитие производительных сил — в масштабе целой страны, а на высшей ступени — в мировом масштабе. В личности, в ее идеях, в ее творчество лишь выявляются те силы, которые по существу своему стихийны и стоят вне воли человека.
Но, с другой стороны, марксизм чужд и «товарного фетишизма», того фетишизма, который склонен рассматривать товар как «вещь в себе», как нечто, имеющее ценность вне человеческого общества и человеческих отношений. И «развитие производительных сил» происходит не само по себе, а через людей, через коллективную личность. Отдельное же лицо — получает значение и приобретает интерес постольку, поскольку оно является членом коллектива.
Разница в оценке роли личности в истории резко сказалась в России, между прочим, в отношении к своим «героям», с одной стороны, у марксистов, а с другой — у социалистов-революционеров. Эти последние, благодаря своему идеалистическому мировоззрению, от преувеличенной оценки роли личности быстро пришли к культу героев, к созданию «икон», — достаточно вспомнить, например, о том, как в 1917 году они культивировали свою «бабушку». Что же касается нас, русских марксистов, то если нас и можно в чем упрекнуть, так скорее в грехе противоположного свойства, — в недостаточном внимании и интересе к личности товарищей, вообще, и к личности выдающихся деятелей нашего движения, в частности. Мы постоянно имели перед глазами лишь «массу», считались только с «массой», с коллективом. Мы как бы забывали, что во всяком коллективе выдвигаются более крупные личности, вожди, накладывающие на жизнь коллектива отпечаток своей индивидуальности. В лучшем случае, мы писали прочувствованный некролог погибшему товарищу или же сообщали о живом — внешние факты его деятельности. Попыток анализа и оценки личности, выяснения положительных и отрицательных черт в общественной и политической деятельности даже виднейших вождей движения — у нас почти не было.
Конечно, это большой пробел в жизни партии. И чем дальше тем настоятельнее сознается потребность восполнить этот пробел вообще. В частности, что касается тов. Ленина, то в отношении к нему этот пробел чувствуется особенно сильно и неотложно. Недаром, нет-нет, да и появится о нем то статья с биографическими данными, а то и целая брошюра. Почему это? Неужели только потому, что он стал, как говорится, «главой государства»? Ведь в таком случае желание знать о нем побольше могло бы быть сочтено и за праздное любопытство уличных зевак, — наподобие того любопытства, которое в 1917 году проявлялось по отношению к личности Керенского.
В чем разница между Керенским и тов. Лениным, не говоря, разумеется, о масштабе этих двух личностей? В том, прежде всего, что Керенский был «случайным человеком». Соотношение общественных сил, в известный момент революции, выдвинуло на поверхность жизни партию социалистов-революционеров, представителем которой и считался Керенский. Но всякий, кто был хоть немного знаком о нашим революционным движением, отлично знал и видел, что партия социалистов-революционеров имела в своих рядах несравненно более крупных и типичных деятелей. Случайный человек в своей собственной партии, случайно оказавшийся в центре борющихся общественных сил, Керенский мог возбуждать к себе только пустое любопытство.
Совершенно в ином положении находится тов. Ленин. Всякий политически-грамотный человек знал и понимал, насколько он неразрывно связан с самым существом нашей партии.
Недаром, в 1917 году, с первого момента своего появления в России, тов. Ленин сосредоточил на себе самую отчаянную ненависть всех буржуазных и мелко-буржуазных политиков, всех врагов революционного пролетариата; они слишком хорошо знали, что в лице вождя партии они нападают на целый враждебный класс, и что идейная победа, в данном случае, означала бы победу не над отдельным человеком, а над всем рабочим классом.
Показательно, с другой стороны, было и наше отношение к этой борьбе. Мы сравнительно очень мало уделяли внимания защите лично тов. Ленина. Зная, что этот поход буржуазии на. деле означает поход против пролетариата, мы все внимание сосредоточили на том, чтобы укреплять политические позиции пролетариата, а не на том, чтобы выгораживать или обелять тов. Ленина лично. Что мы сделали в момент гнуснейшей и ожесточеннейшей травли против него в июле 1917 года? Мы на своем партийном всероссийском съезде избрали его почетным председателем.
Этим мы лишний раз подчеркнули, что наша партия неотделима от тов. Ленина, как, в свою очередь, он неотделим от партии. И познать, изучить тов. Ленина, как литературного и политического деятеля, это значит — в единой личности познать и изучить колоссальный революционный пролетарский коллектив.
Познать тов. Ленина для нас означает познать самих себя. В этом — законное оправдание нашего интереса к его личности. Чем больше мы сделаем для ее изучения, тем больше двинем вперед знание истории нашей партии и понимание источника наших успехов и неудач, правильных шагов и ошибок.
Тов. Ленин — непременный член коллектива. Это ставит его в один ряд с нами, с рядовыми членами партии. И в то же время он — яркая индивидуальность: второго Ленина нет в партии. Поэтому, при изучении личности этого политического и литературного деятеля, необходимо всегда различать: с одной стороны — черты, общие коллективу, а с другой — индивидуальные особенности.
Первой индивидуальной особенностью, бросающейся в глаза даже человеку, наблюдающему за деятельностью тов. Ленина со стороны, является его необычайная трудоспособность. Кажется, будто этот человек никогда не знает отдыха и не нуждается в отдыхе. Изо дня в день, целыми годами, он, можно сказать,, «стоит у своего станка» бессменно, вечно за работой, то погружаясь в книги, то с пером в руке, то в заседании, на обсуждении создающегося нового политического положения, — «текущего момента».
Рядом с трудоспособностью исключительного размера идет у тов. Ленина способность неизменно, в течение всей жизни, сосредоточивать свое внимание только на одном деле, — на деле революционной борьбы пролетариата. Обратите внимание на литературную его деятельность, — на его бесчисленные статьи, брошюры и на его книги. Все они, без исключения, являются откликами только на один вопрос — на вопрос о наилучших, наиболее прямых путях пролетарской революции. Даже когда он пишет целую книгу по философии, — вы сразу видите, что работа эта вызвана задачами революционной борьбы данного момента и преследует одну цель — устранить всякие помехи с прямого пути пролетарской победы.
Эти свойства ума и характера, — исключительная трудоспособность и умение, в течение всей жизни, сосредоточивать целиком свое внимание на одной великой задаче, — являются необходимыми в наше время предпосылками для того, чтобы человек выдвинулся в своей отрасли на одно из первых мест. Но, конечно, одних этих свойств недостаточно, чтобы стать великим человеком, занять по праву первое место в известной сфере деятельности и наложить свой отпечаток на жизнь целой эпохи. Нужны еще: исключительные умственные способности, исключительное дарование, соответствующее тем целям, которым служит человек.
Говорить об исключительной, редкой остроте ума тов. Ленина.. значит ломиться в открытую дверь. Но стоит отметить, как характерную черту его умственного дарования, способность к анализу, к расчленению и выяснению смысла явлений. Нагляднее всего эта способность обнаруживается в так называемых полемических произведениях.
Присмотритесь к сборникам статей тов. Ленина: «Аграрный вопрос» и «За 12 лет». Это почти сплошь «полемика». Форма статей — почти всегда одинакова: автор приводит цитату из сочинения противника и начинает ее разбирать по косточкам. Если цитата взята из статьи писателя, который считался марксистом, то вы первое время, прочитавши цитату, не находите, что тут возразить. Но следя, шаг за шагом, за аргументацией тов. Ленина, вы ясно видите то, чего сами и не заметили бы, — то отступление от марксизма, едва заметное, которое приводит или должно привести цитируемого автора к очевидно уже неверным, явно не марксистским выводам. Этот острый анализ погубил не одну якобы марксистскую репутацию, — достаточно вспомнить П. Струве и А. Потресова, — погубил задолго до того, как эти якобы марксисты обнаружили свое подлинное лицо.
В деле анализа нет равного тов. Ленину. Что же касается синтеза, то, собственно, в литературных произведениях его он встречается, к сожалению, реже, чем это было бы желательно. Лишь изредка тов. Ленин тут же противопоставляет свою точку зрения; и тогда он нередко возвышается до пафоса, захватывающего вас с головой, делающего вас совершенно неспособным противостоять ленинской точке зрения. К сожалению, повторяю, такие страницы встречаются не часто. Обычно он обрывает статью, как только расправится с противником. А положительных выводов, синтеза — приходится искать совсем в другом месте, — в тех лозунгах, которые он дает, в тех проектах резолюций, которые он предлагает.
Обладая громадными теоретическими знаниями, тов. Ленин по всей своей природе, не теоретик, а практик. И всякая его литературная работа отражает «текущий момент», вызывается потребностями этого момента. Сплошь и рядом бывает, что его статья даже не подходит под понятие литературного произведения: это только резюме, конспект того, что глубоко продумано автором и подлежит усвоению со стороны товарищей, обязанностью которых является наполнить конспект живым содержанием, популяризировать его, придать ему литературную форму. Таково происхождение «тезисов», которые начинают приобретать все большие права гражданства в нашей партийной жизни.
Нельзя не пожалеть о том, что наш идейный вождь так пренебрежительно относится к литературной форме, к литературной обработке своих мыслей. Но упрекать его в этом не приходится, когда знаешь, что у этого человека нет в жизни минуты, которой он не отдавал бы делу.
В своей практике тов. Ленину случалось делать и ошибочные шаги. Жизнь не ждет; она торопливо требует ответа, требует немедленного решения задачи дня. А задачи эти в высшей степени сложны и нередко представляют собою уравнение с бесчисленным количеством неизвестных. Чтобы более или менее правильно решать такие задачи, мало быть теоретиком, хотя бы самым гениальным, самым последовательным, — тем более, что экономическое развитие и формы классовой борьбы постоянно дают много нового, не предусмотренного никакими теориями. И спасение здесь не в готовой теории, а в методе разрешения вопросов.
Метод дан марксизмом. Но мы знаем не мало марксистских теоретиков, прекрасно владеющих методом и тем не менее сбивающихся с правильного пути (Плеханов, Каутский и др.). И если тов. Ленин, в своей политической жизни, сумел избежать тех непростительных зигзагов, какие были проделаны многими другими, то на это должны быть какие-то особые причины.
Попытаюсь дать свое объяснение тому, почему тов. Ленину реже, чем кому-либо другому, приходилось сбиваться с верного революционно-пролетарского пути, и почему эти уклонения ликвидировались им настолько быстро, что оставались сравнительно почти незамеченными.
Лет пятнадцать тому назад среди нас, русских социал-демократов, велись бесконечные споры на тему о стихийности и сознательности. В то время, в брошюре «Что делать?», сыгравшей тогда огромную роль, тов. Ленин обмолвился по этому вопросу довольно неудачной фразой. Он формулировал решение вопроса о стихийности и сознательности в том смысле, что стихийное рабочее движение дорастает собственными силами только до идеалов тред-юнионизма, а социалистическое сознание вносится в пролетарскую среду извне. Формулировка эта явно грешила тем, что упускала из виду постоянное отражение «стихийного» рабочего движения на самой теории.
В 1904 — 1905 годах, когда началась фракционная борьба между большевиками и меньшевиками, меньшевики ухватились за эту неудачную фразу и на всех перекрестках стали обвинять тов. Ленина и в непонимании дела, и в презрительном отношении к рабочим, и вообще в семи смертных грехах. Этот поход приводил в смущение и кое-кого из большевиков, которые просили тов. Ленина разъяснить дело. Но он только пренебрежительно отмахнулся. И это понятно. В действительности, вряд ли в числе обвинителей нашелся бы хоть один человек, который в своей теории («сознательности») считался бы со «стихией» пролетарского движения в той мере, в какой считался с нею автор брошюры «Что делать?».
Как раз 1904 — 1905 годы были годами расцвета политической борьбы против самодержавия. Политические события первостепенной важности, одно ярче другого, проходили перед глазами.
Тов. Ленин жил за границей; он уже был вождем большевистской фракции, принимая самое живое участие в политической борьбе. Сношения между Россией и заграничным центром становились все оживленнее, товарищи из России появлялись в Женеве чуть не ежедневно. Тов. Ленин расспрашивал каждого приехавшего, доходя до мельчайших подробностей местной рабочей жизни. Отъезжающим в Россию — он давал наставление особенно заботиться о том, чтобы рабочие присылали в редакцию письма о фабрично-заводской жизни. Каждому приезжему из России местному работнику ставился вопрос: есть ли у вас в комитете рабочие? а если нет, то почему?
Однажды два молодых комитетчика, приехавшие из Одессы, ответили:
— Пробовали мы ввести в комитет рабочих, но неудачно.
— Почему?
— Да они сейчас же потребовали, чтобы выпускать листки о заработной плате и разных мелких нуждах отдельных заводов.
Нужно было видеть, с каким негодованием обрушился Ильич на этих комитетчиков, как он отпел их, объясняя, что это требование одесских рабочих лучше всего доказывает именно пользу и необходимость выдвигать рабочих в число членов комитета.
Прошел «красный» 1905 год, прошли годы упадка, — после подавления революционного движения, появилась в Петербурге первая ежедневная рабочая газета «Правда». И работники «Правды», отделенные От Ильича тысячами верст и государственной границей, не могли не чувствовать той заботливости, того внимания, с которым относился он к видоизменившимся формам рабочего движения нового периода. Мне, как литератору, особенно трогательным казалось тогда отношение Ильича к его собственным литературным работам.
Писал он часто и много. Редкий день почта не приносила статей, написанных или Ильичом, или т. Зиновьевым. Редакция «Правды» состояла из лиц, чуждых литературной традиции, — и они усвоили себе взгляд на всякие статьи, как на материал, поступающий в полное распоряжение редакции: статьи урезывались, исправлялись, получали вставки и вообще изменялись порой до неузнаваемости. Не избегли общей участи и статьи товарищей, живших за границей. Только литератор может вполне понять, насколько тяжело работать в газете при таких условиях.
Большинство литераторов разбегалось — после одного — двух случаев такой операции с их статьями. А относительно тов. Ленина члены редакции говорили:
— Уж Ильич-то от нас не уйдет! — и кромсали его статьи без зазрения совести.
И только однажды, — кажется, в марте 1913 года, — в письме у Ильича вырвалась фраза: «при таких условиях невозможно работать в газете». Это случилось, когда на запрос, почему несколько его статей подряд не было напечатано, он получил ответ, что рукописи еще не прочитаны за недостатком времени.
Вот это-то всегдашнее самое пристальное внимание к биению пульса рабочей жизни и давало тов. Ленину тот источник, из которого черпались необходимые поправки — «на практику» к абстрактным теоретическим положениям.
Одной из трагических черт революционной борьбы пролетариата является разобщение представителей революционной теории с повседневной практикой рабочей жизни. Рабочему, отдающему лучшие силы на создание прибавочной стоимости для капиталиста, нет возможности получить достаточное образование и отдавать достаточно времени на теоретические занятия. Если же рабочий обнаружит дарование, чтобы жить, например, на литературный заработок, то он уже перестает быть рабочим, начинает вращаться в буржуазно-интеллигентской среде, и его сознание начинает определяться не пролетарским, а буржуазным или мелко-буржуазным бытием. В большинстве же случаев теоретики являются выходцами не из рабочей среды, и их бытие остается чуждым бытию пролетарскому. У тов. Ленина это разобщение сознательно доведено до возможного минимума.
Помимо постоянного пристального внимания к рабочей жизни, помогало тов. Ленину и отсутствие всякого буржуазного влияния: он никогда не поддерживал никаких буржуазных знакомств, не показывался ни в каком буржуазном «обществе». К нему приходили, но он не делал ни одного шага навстречу. И весь обиход его жизни был всегда пролетарский, если не считать груды книг в комнате. В 1917 г., в брошюре «Удержат ли большевики государственную власть», тов. Ленин мимоходом обмолвился о себе:
- О хлебе я, человек, не видавший нужды, не думал. Хлеб явился для меня как-то сам собой, нечто вроде побочного продукта писательской работы.
Это заявление способно только рассмешить всякого, кто знает жизнь Ильича. Что он никогда не думал о хлебе, о материальных интересах, — это верно. Но вместо слов «не видавший нужды» — несравненно уместнее было бы сказать — «не видавший сытости». Отсутствие развращающего влияния буржуазной сытости не могло не сыграть своей роли в том, что тов. Ленин не сбивался, не в пример другим теоретикам, на буржуазную точку зрения.
В той же брошюре, на той же 27-й странице, мы имеем возможность наблюдать, как пролетарское «бытие» (а для тов. Ленина — пристальное наблюдение за этим бытием) отражается на политическом сознании, на принятии той или иной политической линии. Тов. Ленин рассказывает:
«После июльских дней, мне довелось уйти в подполье. Прятал нашего брата, конечно, рабочий. В далеком рабочем предместья Питера, в маленькой рабочей квартире подают обед. Хозяйка приносит хлеб. Хозяин говорит:
— Смотри-ка, какой прекрасный хлеб! «Они» не смеют теперь небось давать дурного хлеба. Мы забыли было и думать, что могут дать в Питере хороший хлеб.
«Меня поразила, — продолжает тов. Ленин, — эта классовая оценка июльских дней. Моя мысль вращалась около политического значения событий, взвешивала роль его в общем ходе событий, разбирала, из какой ситуации проистек этот зигзаг истории и какую ситуацию он создает, как должны мы изменить наши лозунги и наш партийный аппарат, чтобы приспособить его к изменившемуся положению... К основе всего, к классовой борьбе за хлеб, мысль подходит через политический анализ необыкновенно сложным и запутанным путем. А представитель угнетенного класса... берет прямо быка за рога, с той удивительной простотой и прямотой, с той твердой решительностью, с той поразительной ясностью взгляда, до которой нашему брату интеллигенту, как до звезды небесной, далеко. Весь мир делится на два лагеря: «мы» трудящиеся и «они» эксплоататоры. Ни тени смущения по поводу происшедшего: одно из сражений в долгой борьбе труда с капиталом. Лес рубят — щепки летят. — Какая мучительная вещь эта «исключительно сложная обстановка» революции, — так думает и чувствует буржуазный интеллигент. — Мы «их» нажали, «они» не смеют охальничать, как прежде. Нажмем еще — сбросим совсем, — так думает и чувствует рабочий».
Этот рассказ тов. Ленина вводит нас в сокровенную лабораторию его мысли. Голова ищет «интеллигентским» путем, путем сложного теоретического анализа, — «простоты и ясности» в определении смысла сложного события, чтобы синтезировать результат анализа в лозунгах, которые должны проводиться «с твердой решительностью». И где другой теоретик-интеллигент легко запутается в неразрешимых противоречиях, там наш вождь выйдет из затруднений, при помощи пролетарской классовой точки зрения; она стала второй природой «интеллигента» Ленина, благодаря постоянному с его стороны пристальному вниманию к ходу пролетарской жизни, равно как и благодаря доведению до минимума, сведению на-нет буржуазного влияния, буржуазного «бытия», в общем обиходе его личной жизни.
Конечно, не фразой рабочего о хлебе был решен в данном случае вопрос о выборе лозунгов: они определились общим результатом теоретического анализа. Но эта фраза сыграла свою роль, — приблизительно такую же, какую по преданию сыграло падение яблока с дерева в открытии Ньютоном закона всемирного тяготения. И кто сможет счесть все яблоки, которые падали перед глазами Ильича с великолепного и вечно-плодоносного дерева пролетарской мысли, чтобы облегчить ему нахождение «простого и ясного» ответа на сложнейшие политические вопросы? Поистине гениальная чуткость к пролетарской психологии, соединенная со способностью быть, как дома, в области труднейших теоретических построений — таковы основы политической деятельности тов. Ленина.
Прибавьте к этому: «твердую решительность», упорство в преследовании поставленной цели, — и вы признаете неизбежность того первостепенного влияния, которое приобрел тов. Ленин в российской партии пролетариата, и которое он затем приобретает в среде борющегося пролетариата всего мира, по мере того, как становится все более очевидной неизбежность всемирной пролетарской революции*.
М. Ольминский.
* Статья эта была раньше помещена в мало распространенном журнале «Вестник Жизни» (№ 2 за 1918 г.). Прим. ред.