Книги о Ленине

В ГОД РОЖДЕНИЯ ЛЕНИНА

Поселились Ульяновы на Стрелецкой улице, протянувшейся у самой бровки крутого и высокого волжского косогора. Начиналась она с центра города — сразу за домом губернатора, а полукаменный флигель вдовы дьякона Прибыловской, который снял для Ульяновых их старый знакомый по Пензе и Нижнему Новгороду Владимир Александрович Ауновский, находился в конце улицы у Завьяловской площади. Это место считалось окраиной.

В отличие от дворянской части Симбирска Стрелецкая была немощеной. Деревянные тротуары и восемь фонарей с десятилинейными керосиновыми лампами — вот и все свидетельства забот городской думы о ее благоустройстве. Улица еще не оправилась после пожара 1864 года: здесь было восстановлено только семь домовладений.

Народ на Стрелецкой проживал разночинный: унтер-офицер П. А. Жарков, мещанин В. Е. Кулаков, мелкие чиновники К. Н. Виноградов, Д. Ф. Страхов, Ф. В. Каврайский, священник П. Ф. Эпиктетов. В домовладениях кроме хозяйских семей жили и квартиранты. Учитель-француз П. А. дю Трессель снимал квартиру в доме А. С. Прибыловской, акушерка А. Д. Ильина — у Д. Ф. Жарковой, у В. И. Кулакова постоянно ютился кто-то из учеников его иконописной мастерской.

Первые три месяца Илья Николаевич находился в Симбирске безвыездно: налаживал делопроизводство, знакомился с деятелями, на чью поддержку можно было рассчитывать в деле подъема народного образования, вникал в социально-экономическую и культурную жизнь города и губернии.

И только в январе 1870 года он отправился на село с первым осмотром начальных училищ.

В Симбирске в то время проживало 26 822 человека. Это значительно меньше, чем в Нижнем Новгороде, население которого составляло 44180 человек, и весьма близко к числу жителей Пензы, где насчитывалось 30 462 жителя. Следовательно, Симбирск не являлся каким-то маленьким «заштатным» городком, скажем, как Царицын с населением 11 826 человек.

Девять десятых из 3882 построек в Симбирске были деревянными. Лишь церкви, казенные учреждения, земство, суд, городская управа, средние учебные заведения размещались в каменных зданиях. Да на главной улице Большой Саратовской (ныне Гончарова) и пересекающих ее Дворцовой (К. Маркса), Московской (Ленина) и Покровской (Л. Толстого) преуспевающие купцы и родовитые дворяне имели каменные дома. Такой же характер носила застройка и в других губернских городах. Однако центральная часть Симбирска выгодно отличалась от других крупных городов Поволжья широкими улицами, оригинальной архитектуры зданиями (после пожара 1864 года город строился строго по генеральному плану), обилием садов.

Торговая часть, в которой размещались гостиный двор, ярмарочные ряды, постоялые дворы, трактиры, различные мастерские и заведения, где проживали купцы, приказчики и ремесленники, находилась в западной части города, в основном за глубоким оврагом, по дну которого протекал приток Свияги — речушка Симбирка.

Мещанскую, бедную и неблагоустроенную часть города, составляли окраины: на севере ютились так называемые «кирпичные сараи»¹, многие жители которых жили в землянках, на юго-западе — Конная слобода и набережная Свияги, на юге — слобода Туть, а на востоке — спускавшееся к Волге Подгорье и заволжские слободы Часовня, Канава и Королевка. Здесь жили рабочие, отставные солдаты, ремесленники и крестьяне. Многие горожане занимались не только садоводством и огородничеством, но и хлебопашеством.

Социальный состав Симбирска подробно отражен в ведомости, составленной И. Н. Ульяновым в 1870 году. Из нее видно, что мещане, крестьяне и отставные солдаты со своими семьями составляли около 86 процентов населения. Остальные 14 процентов приходились на потомственных и личных дворян (чиновников), черное и белое духовенство, купечество, почетных граждан и других лиц, не принадлежащих к основным сословиям². Эти данные показывают, что подавляющее большинство населения являлось трудящимся, и определение «дворянский город», которое часто употребляется, в литературе при характеристике Симбирска 70-х годов, верно лишь отчасти, хотя засилье дворян в государственных учреждениях и общественных организациях здесь было особенно заметным.

Находясь на перекрестке путей, с одной стороны — волжского, а с другой — тракта, связывавшего Центральную Россию с заволжскими степями и Средней Азией, город долгие годы был важным торговым центром. В гостином дворе и на базарной площади имелось около 600 лавок, магазинов, различных «заведений» и погребов, в которых местные и приезжие купцы торговали москательными, галантерейными, пушными, бумажными, шорными, суконными, «панскими», «колониальными», фарфоровыми, бакалейными и другими товарами.

Крестьяне и ремесленники продавали скот, рыбу, зерно, муку, сало, мед, глиняную посуду, корзины, лапти, валяную обувь, свечи, картузы. Здесь, как и везде на Руси, были мясные, соляные, щепные, «обжорные» и другие ряды, в которых торговали мелочные торговцы — владельцы небольших лавок, «столов», «мест», «шкафов».

Особенно оживленной становилась торговля в Симбирске во время ярмарок, которых проводилось три в году. Самой большой из них была «сборная», проходившая ранней весной, в первые две недели «великого поста». В 1870 году на нее приехало из Симбирской и соседних губерний, из Москвы, Петербурга, Казани, Оренбурга 1440 купцов. Общая стоимость привезенных товаров ярмарочная комиссия городской думы оцепила почти в семь миллионов рублей. Однако значительная часть их не была реализована. «Плохая торговля на ярмарке, — отмечал в связи с этим репортер «Симбирских губернских ведомостей», — объясняется безденежьем крестьян Симбирской губернии... В 1869 году урожай был плохой, да и на следующий, 1870 год, по словам крестьян, трудно ждать хорошего урожая».

Промышленность в губернии была развита слабо. Как видно из «Журнала генеральной поверки торговых и промышленных заведений Симбирска в 1870 году», в городе значилось более 800 таких объектов, но «фабрик» — ни одной, «заводов» лишь два — водочный и пивоваренный. Правда, в число «заведений» наряду с питейными домами, извозническими артелями и фотографиями попали «механическое и чугунолитейное» производства.

Более близкую к истине картину промышленного развития города дает в своем отчете за 1870 год симбирский губернатор.

Из таблицы видно, что большинство «фабрик и заводов»³ города представляли собой кустарные предприятия, на которых вручную трудились мастер-хозяин и несколько рабочих. Однако эти данные не говорят о том, что промышленность Симбирска была менее развита, чем в других губернских центрах. В Казани, например, в то время был один чугунолитейный завод с 13 рабочими, вырабатывавшими продукции всего лишь на 14400 рублей. В Самарской, Саратовской и Нижегородской губерниях в 1870 году имелось по пять подобных заводов, на которых работало по 17—36 человек, а объем валового производства составлял 12 600—26 370 рублей в год⁴.

Согласно тому же отчету губернатора рабочих в городе было всего 271 человек. Но стоит обратиться к уже нам знакомому «Журналу генеральной проверки торговых и промышленных заведений Симбирска в 1870 году» и станет ясно, что дело обстояло иначе. Во многих «заведениях», не причисленных к заводам и фабрикам, было немало тружеников, которые тоже относятся к рабочим. Например, в кузнице Жильцова работало 11 человек, в каретных мастерских Голубкова и Красниковой — по 12—18, в столярной мастерской Алквиста и в артели маляров Семенова — по 15, в крупообдирке Красникова — 10 человек и т. д. А разве не были пролетариями десятки слесарей, типографских рабочих, переплетчиков, кровельщиков, пильщиков, грузчиков, сапожников, портных? Фактически в Симбирске было около четырех тысяч рабочих и ремесленников.

Был ли Симбирск 1870 года глушью? Да, но не большей, чем центры окружающих его губерний, за исключением Казани и Нижнего Новгорода. Телеграфная связь позволяла симбирянам быть в курсе событий российской и международной жизни. Что касается грузовых и пассажирских сообщений, то из волжских городов только Нижний Новгород имел (с 1862 года) железнодорожную линию. Поэтому во время навигации на Волге Симбирск находился в более выгодном положении, чем Самара, Саратов, Астрахань или Пенза. А зимой добраться из Симбирска в Москву на лошадях можно было быстрее, чем из любого города, стоящего ниже по Волге.

В пореформенное десятилетие в губернии отмечается рост интеллигенции. В Симбирске, к приезду Ульяновых, работали сотни людей с высшим образованием: учителя, врачи, агрономы, землемеры, архитекторы, лесоводы, чиновники различных ведомств. Здесь жили и принимали участие в общественной жизни поэт и переводчик Д. П. Ознобишин, преподаватель гимназии, брат знаменитого романиста, Н. А. Гончаров, писатели В. Н. Назарьев и Г. Н. Потанин, поэт Д. И. Минаев, Н. А. Языков — племянник поэта пушкинской плеяды Н. М. Языкова, историк и этнограф В. А. Ауновский, ученый-лесовод и краевед А. Ф. Белокрысенко, будущий просветитель чувашского народа И. Я. Яковлев, известный петрашевец адвокат В. А. Головинский.

В городе было несколько библиотек, старейшая из которых — Карамзинская, едва ли не крупнейшая в Поволжье, имела в своих фондах в 1870 году 13 766 томов. Сотни книг хранили автографы Н. М. Карамзина, И. А. Гончарова, Н. М. Языкова, других известных литераторов. Библиотека считалась общедоступной, но пользоваться книгами на дому могли лишь те, кто оставлял денежный залог, поэтому многие читатели пользовались читальным залом.

В Симбирске имелось театральное здание, принадлежавшее частному лицу. Почти каждую зиму приезжие труппы ставили спектакли с участием известнейших актеров России. С особым успехом шли пьесы А. Н. Островского.

Важную роль в общественной жизни Симбирска играл губернский статистический комитет, насчитывавший 67 членов. Благодаря энергичной деятельности В. А. Ауновского, И. Н. Ульянова⁵, А. Ф. Белокрысенко, И. Я. Христофорова он организовал сбор краеведческих и этнографических материалов, сумел привлечь внимание общественности к злободневным социально-экономическим проблемам края. Результатом плодотворной деятельности этого комитета явился том «Симбирского сборника», отпечатанный в 1870 году в местной типографии. Этот труд, где помещены ценные материалы по истории, этнографии и статистике, в том числе первый отчет инспектора народных училищ И. Н. Ульянова о состоянии народного образования в Симбирской губернии в 1869 году, высоко оцепила столичная пресса.

Уровень народного образования в Симбирске был типичным для губернского города. Здесь, как в Самаре, Саратове или Пензе, имелись мужская и женская гимназии, уездное и приходское училища с педагогическими при нем курсами, фельдшерская школа, несколько частных училищ. Делала первые свои шаги чувашская школа, возникшая по инициативе И. Я. Яковлева, но с лета 1870 года полностью находившаяся в ведении И. Н. Ульянова. Всего же в народных училищах Симбирска обучалось 294 мальчика и 111 девочек, что не могло удовлетворить передовую общественность.

По инициативе И. Н. Ульянова делается важный шаг в улучшении начального образования. Это ясно видно из «приговора», который 23 марта составило собрание городского общества, где говорилось: «В г. Симбирске для первоначального обучения детей существует только одно приходское училище и предположено к открытию еще одно женское училище, — этих двух училищ для г. Симбирска весьма недостаточно, почему многие из бедных жителей 2-й и 3-й частей города лишены возможности обучать своих детей, жители же заволжских слобод вовсе не имеют училища».

Безотрадным было состояние народного образования в губернии (как и повсеместно в пореформенной России). На ее территории в 1546 населенных пунктах проживал один миллион триста тысяч человек. По учетным данным, в губернии значилось 460 начальных училищ, из них 430 — сельских. Одно училище приходилось на 3,6 населенных пункта. Как потом выяснит И. Н. Ульянов, только 89 из 460 училищ «были более или менее хорошо организованы, все же прочие или числились только на бумаге, или, если существовали, то и самом жалком виде»⁶.

И это не случайно. Правительство почти не отпускало средств на сельские училища, земство тоже скупилось. Главным источником их существования служил сбор с крестьян от 10 до 20 копеек с души в год. На эти скудные средства невозможно было построить сносное школьное здание и пригласить хорошего учителя. А в плохо устроенную школу крестьяне старались вообще не отдавать своих детей. Сказывалось, естественно, и невежество бывших крепостных. Но страшнее всего были голод в неурожайные годы, эпидемии и пожары, приносившие неисчислимые бедствия крестьянам, подрывавшие дело народного просвещения.

Злободневным оставался вопрос о медицинском обслуживании населения. В деревне оно только зарождалось. В Симбирске функционировала единственная на всю губернию больница, в которой работало четыре врача и две акушерки. В №70 году по инициативе передовых врачей «на частные пожертвования и на пособие от города» была, наконец-то, открыта «лечебница дли приходящих больных», то есть поликлиники, Но лечение было платным, лекарства — дорогими, и вспышки оспы, кори, дифтерита, дизентерии и тифа были настолько частыми и сильными, что в отдельные годы смертность превышала число рождений, и Симбирск иногда называли в печати «вымирающим городом».

Власти объясняли это печальное явление тем, что в число умерших в городе статистики включали крестьян, находящихся на излечении в губернской больнице. Но демократическая общественность указывала на социально-экономические причины народных бедствий — темноту и невежество, нищету, голод и болезни, малоземелье крестьян и непосильные подати, взимавшиеся с них, согласно условиям «освобождения» от крепостной зависимости, низкую оплату труда земледельца и рабочего, их бесправное положение в обществе. Уместно в связи с этим привести смелое высказывание В. А. Ауновского о действительных причинах высокой смертности тружеников-симбирян: «...поденщики и беднейшие классы, как-то рабочие, ремесленники, фабричные и т. п. средним числом живут едва от 25 до 30 лет, тогда как средняя продолжительность жизни зажиточных и высших сословий доходит от 50 до 60 лет». Болезни, эпидемии и ранняя смертность, по словам автора, «находятся в таком же точном и прямом отношении к жизненным условиям, как барометр к тяжести воздуха...». Народ живет в плохих жилищах, в нужде, обремененный непосильным трудом. «Даже молоко, изнуренной работами кормилицы-матери, делается не пищей, а почти отравой»⁷.

* * *

В Симбирске, как и во всей России, напряженно ждали 19 февраля 1870 года — день, когда истекал предусмотренный реформой 1861 года срок так называемых «временнообязанных отношений», согласно которым крестьяне оставались почти в полном подчинении у своих прежних господ.

Часть крестьян, как это видно из донесения симбирского губернатора в Петербург, надеялась, что «в связи с окончанием 9-летнего срока, они могут продать выкупленные наделы и с вырученными деньгами переселиться на казенные земли и другие губернии»⁸. О переселении в Заволжье, на Урал и в Сибирь мечтали многие из сорокатысячной армии крестьян-«дарственников». Крестьяне Шиловки, Старого Тухтина и некоторых других сел усилили в это время борьбу за право выкупа у помещика одной только усадебной земли, «без полевого надела». А крестьяне деревни Люли заявили, что вообще «оброк платить не будут и отведенную им в надел землю пахать не станут».

Волнения отмечались почти повсеместно, но они были стихийными, разрозненными, и властям удавалось с ними справиться. Попытки искать «правду» в столице обычно завершались так, как это случилось с крестьянами села Шиловки: они за подачу прошения «великому князю Константину Николаевичу по приказанию его высочества арестованы и отданы под суд»⁹.

Бывали случаи, когда в волновавшихся селениях полиция обнаруживала прокламации. О том, как власти опасались распространения нелегальных изданий, можно судить по письму помещика села Красная Сосна.

Сообщая приятелю о возбуждении своих бывших крепостных, он радовался тому, что «прокламации сюда не достигли, а то они наделали бы много хлопот... Как же министр, — восклицал помещик, — мог думать, что люди, ожидавшие с таким нетерпением окончания 9 лет, удовлетворятся его молчанием?»¹⁰

Отзвуки борьбы народных масс проникали на страницы. «Симбирских губернских ведомостей». Здесь помещались сообщения о бегстве крестьян в другие губернии, о поджогах помещичьих имений, дезертирстве солдат. Так, 4 августа 1870 года газета информировала читателей о том, что 5 августа на базарной площади Симбирска будет совершен обряд над рядовым Я. Ксенжиком, «судившимся в главном суде за выражение преступного образа мыслей относительно долга верноподданничества и значения верховной власти и присужденном в каторжную работу на заводах на восемь лет».

В этот же день, опять-таки по сообщению газеты, состоялся на базарной площади обряд над Н. Федосеевым, И. Чистобаевым и В. Поляковым, приговоренными к каторжным работам в рудники на 15 лет «за побег из арестантской роты и разные противозаконные проступки».

В 1870 году симбирские власти впервые были вынуждены заняться и рабочим вопросом. «В начале текущего лета, — сообщал губернатор сенгилеевскому уездному исправнику,— вольнонаемные фабричные люди, занимающиеся работами на одной из самых обширных фабрик близ Петербурга, устроили между собой стачку для того, чтобы вынудить хозяев увеличить заработную плату». Подчеркнув, что эта стачка рабочих Невской бумагопрядильни явление совершенно новое, привлекшее внимание самого царя, губернатор приказал усилить наблюдение за рабочими и всеми теми «неблагонадежными личностями, которые могут иметь влияние на толпу». Если стачка все-таки возникнет, исправнику надлежало тотчас же лично производить на месте самое тщательное дознание и представлять таковое губернатору «с нарочным, арестовав открытых по дознанию подстрекателей...»¹¹.

А поводы для беспокойства у губернатора были. В ночь с 28 на 29 января 1870 года на суконной фабрике купца Акчурина «сгорело рабочего народа, оставшегося для ночлега в прядильном корпусе, 38 человек»¹². Почти в это же время «от небрежного надзора фабриканта» в селе Карлинском погибло от пожара 35 рабочих-суконщиков¹³. 30 июня симбирским жандармам стало известно, что на фабрике купца Алтеева рабочих кормят «вредной пищей»¹⁴.

Рьяно выполняя правительственные предписания о недопущении к рабочим подозрительных лиц, симбирские жандармы, как только узнали, что на винокуренном заводе Щеглова поселился студент Тутомлин, тотчас же вызывают его в губернское управление для выяснения его «образа мыслей»¹⁵. Бдительная слежка велась в 1870 году за политическими ссыльными С. Глинкой, Н. Гернетом, И. Рипманом. Но как ни старались симбирские охранители, не все им было ведомо. Они, в частности, не знали, что находившийся в селе Каменка Курмышского уезда политический поднадзорный, друг И. Н. Ульянова, Владимир Иванович Захаров, управлявший имением О. С. Левашевой, выслал ей в Женеву тысячу рублей, а та передала эти деньги Русской секции I Интернационала для издания журнала «Народное дело». Эта секция 22 марта 1870 года избрала К. Маркса своим представителем в Генеральном Совете Международного Товарищества Рабочих.

Примечательно, что именно в «Народном деле» 15 апреля появилось знаменитое письмо К. Маркса к членам Русской секции, в котором он заявил: «Такие труды, как Флеровского и как вашего учителя Чернышевского, делают действительную честь России и доказывают, что ваша страна тоже начинает участвовать в общем движении нашего века. Привет и братство»¹⁶.

Сыну Марии Александровны и Ильи Николаевича Ульяновых Владимиру в момент появления пророческого письма К. Маркса было всего пять дней.

Примечания:

¹ Здесь было около двух десятков небольших кирпичных заводов.

² ГАУО, ф. 99, он. 1, д. 1333, л. 9—10.

³ ЦГИА СССР, ф. 1284, оп. 67, д. 131, л. 140.

⁴ Военно-статистический сборник. Выпуск IV. Россия. СПб., 1871, вып. 1, с. 340—341.

⁵ И. Н. Ульянов был избран в действительные члены комитета в 1869 г. См.: Симбирские губернские ведомости, 1870, 21 марта.

⁶ Журнал министерства народного просвещения, 1880, № 5., с. 89.

⁷ Памятная книжка Симбирской губернии на 1869 г. Отд. 4, с. 14, 18.

⁸ ГАУО, ф. 76, он. 2, д. 192, л. 2.

⁹ ГАУО, ф. 855, on. 1, д. 12, л. 10.

¹⁰ ЦГАОР, ф. 109, он. 3, д. 2127, л. 2.

¹¹ ГАУО, ф. 264, он. 1, д. 434, л. 1-2.

¹² ГАУО, ф. 108, on. 1, д. 82, л. 11.

¹³ ГАУО, ф. 855, он. 1, д. 15, л. 6.

¹⁴ Там же, д. 12, л. 17.

¹⁵ Там же, д. 14, л. 10.

¹⁶ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., изд. 2, т. 16, с. 428.