Книги о Ленине

РЕВОЛЮЦИОННОЕ ПОДПОЛЬЕ

Почти полтора десятка лет правительство избегало назначать местами ссылки города, где имелись университеты и гимназии, с тем чтобы не допустить контактов революционеров с учащейся молодежью. После «хождения в народ» власти остерегались ссылать и в уездные города, а тем более в села, так как просто не хватало жандармов для слежки за всеми «неблагонадежными лицами». Поэтому в связи с революционной ситуацией в Симбирске, как и в других губернских городах, появилось небывалое доселе число участников освободительного движения, состоявших под гласным (то есть находившихся в ссылке) или негласным (секретным) надзором полиции и жандармерии. Это: братья Коведяевы, их сестра Л. Е. Воронцова, Л. И. Прохорова, И. Е. Петропавловский (Каронин), А. А. Кадьян, П. И. Горбунов, М. И. Гисси, Л. И. Сердюкова и другие.

Самой колоритной фигурой среди ссыльных был Александр Александрович Кадьян. Еще студентом Петербургской медико-хирургической академии он принял активное участие в волнениях молодежи, за что в 1870 году побывал в тюрьме. В 1872—1873 годах А. Кадьян ездил за границу и внимательно изучал работу Женевской секции I Интернационала. Под влиянием русской революционной эмиграции у него складывается понимание задач «Народной партии России»: борьба за политические реформы, пропаганда в народе и среди интеллигенции, поддержка лиц, «пострадавших за свою деятельность в пользу Народной партии», выработка отношений с русской политической эмиграцией и с «социально-демократическими партиями» Европы и Америки¹.

В 1873 году А. Кадьян блестяще заканчивает академию и едет земским врачом в Николаевский уезд Самарской губернии, где ведет пропаганду среди арестантов местной тюрьмы и крестьян окрестных сел. Летом 1874 года он был арестован и более трех с половиной лет пробыл в тюрьме. На знаменитом «Процессе 193-х» прокурор посвятил ему почти треть всей обвинительной речи.

Романтик и боец по натуре, интернационалист по убеждениям, А. Кадьян после выхода на волю едет добровольцем на Балканы и сражается там на стороне славян против османского ига. В 1879 году, уже в Петербурге, он снова попадает в тюрьму за связь с революционными кружками и хранение «книг социалистического содержания». Летом того же года он был сослан в Симбирск. В это же время репрессиям подвергалась и его жена — Анна Юльевна.

С трудом устроившись в губернскую земскую больницу, А. Кадьян создает образцовое хирургическое отделение. Здесь он первым в России произвел операцию по удалению почки. В 1884 году за диссертацию «Материалы к изучению архитектуры стопы» ученый совет Петербургской медико-хирургической академии присвоил ему степень доктора медицины. Эту тему рекомендовал Кадьяну П. Ф. Лесгафт.

Талантливый доктор принимал активное участие в общественной жизни Симбирска: в работе медицинского общества, врачебных конференций, заседаний комитета Карамзинской библиотеки (вместе с И. Н. Ульяновым). В середине 80-x годов А. А. Кадьян произвел тщательное обследование условий жизни трудящихся, по материалам которого представил доклад в комиссию по улучшению санитарного дела и уменьшению смертности, возглавляемую С. П. Боткиным. В нем, в частности, говорилось: «Население пьет ужасную воду, деревни тонут в грязи... Народ грязен, нечистоплотен, живет скученно, в скверных избах, ест отвратительно, он невежествен, заражен массой предрассудков, а главное, очень беден»².

Сам врач-революционер делал все, что мог, для облегчения участи обездоленных. «Ежедневно десятки больных, — отмечалось на одном из заседаний симбирской городской думы, — посещали Кадьяна, и он никому не отказывал в помощи».

Любя свой народ и понимая истинные причины его нищеты и страданий, супруги Кадьян поддерживали связи с борцами против самодержавия. Вот что говорится об этом в донесении, которое в марте 1887 года направил в Петербург начальник Симбирского губернского жандармского управления: «Сколько я мог изучить Кадьяна и его жену в продолжение их пребывания в Симбирске, то пришел к убеждению, что они не сочувствуют правительству». И не было «ни одного лица, — продолжал жандармский генерал, — которое высылалось в Симбирск под надзор полиции за политические преступления, которых бы он и его жена не знали и в которых бы они не принимали участия, а таких лиц немало перебывало в Симбирске, но все это он и его жена делали тайно».

А в Симбирске и губернии побывало немало участников освободительного движения. Летом 1880 года полиция наблюдает за студентом Казанского университета В. Топорниным, подозревавшимся в симпатиях к «преступным действиям социалистов». Сначала он находился под надзором в Карсуне, где его брат Петр учительствовал в приходском училище, а затем в Симбирске, где другой брат — Иван — учился в духовной семинарии³. В том же году был взят на учет в Симбирске активный участник «беспорядков» в Московском техническом училище С. Смирнов⁴. Весной 1881 года в симбирской слободе Канаве проживал выпущенный из петербургской тюрьмы писатель-народник Н. Е. Петропавловский (Каронин). Здесь он, по некоторым сведениям, «подружился с местными крестьянами, вел с ними пропагандистские беседы». В 1882—1884 годах в Симбирске и губернии временно проживали и находились под надзором полиции В. И. Малкин⁵, П. Д. Мельников, В. И. Горнов, П. Я. Корольков, В. А. Тарханов, М. Ф. Сюиненберг, В. М. Мошков, Ф. Н. Пекарский, А. И. Самойлов и другие политически неблагонадежные лица⁶.

Некоторые поднадзорные, несмотря на кратковременность своего пребывания в пределах Симбирской губернии, все же были уличены в нелегальной деятельности.

У приехавшего в Сызрань бывшего студента Петербургского горного института С. П. Гудкова при обыске были найдены запрещенные издания: «Обвинительный акт по последнему процессу террористов, речь по последнему процессу террористов, воззвание Исполнительного комитета, программа для собирания сведений в провинции, несколько заметок подозрительного содержания и т. п.»⁷.

В Сызрани, по сведениям генерала фон Брадке, образовалось «общество социалистов», состоящее из 14 человек. Сюда приезжала «какая-то личность из Петербурга», вербовавшая в «социальное общество» новых членов из местных подмастерьев⁸.

Летом 1882 года в Симбирске остановились проездом возвращавшиеся из вятской ссылки выпускник технологического института М. Рабинович и мещанин А. Молоков. За короткое время они сошлись с местным подпольем и вызвали большую озабоченность властей. Генерал фон Брадке доносит в Петербург: «У Рабиновича... собирается днем и по вечерам много молодежи, которых соследить, кто они, местные ли или приезжие — нет возможности; в этой же квартире проживает вятский мещанин Арсений Молоков, личность крайне подозрительная; есть сведения, что он принадлежит к партии рабочего кружка... Жандармы, которых я переодеваю и посылаю только по ночам следить, тоже доставляют мне сведения, но все-таки не могут соследить, кто же те лица, которые посещают квартиру Молокова и Рабиновича; днем посылать туда жандармов опасно, так как их знают в городе — хоть бы и переодетых — следовательно, я остаюсь бессильным, — ловкий агент может завести знакомство, я помогу ему указаниями, и тогда может раскрыться все общество, существующее в Симбирске»⁹.

Большинство политических поднадзорных, судя по официальному делопроизводству, не вело активной антиправительственной пропаганды, но несомненно, что уже само их пребывание в Симбирске и рассказы о причинах своей ссылки оказывали воздействие на людей, с которыми они соприкасались. При случае они снабжали местную интеллигенцию и учащуюся молодежь нелегальной литературой, передавали им опыт конспиративной деятельности, свои связи с революционным подпольем других городов и способствовали, таким образом, преемственности революционных традиций.

О том, что старания революционеров старшего поколения, даже в условиях реакции 80-х годов, не пропали даром, свидетельствует усилившееся в эти годы брожение среди учащейся молодежи.

* * *

Одновременно с гонениями на народную школу реакция шаг за шагом вела наступление против университетской автономии и очищение высших учебных заведений от «умственного пролетариата». Но уже осенью 1882 года студенты Москвы, Харькова и Казани воссоздают свои нелегальные кружки и организуют сходки. Крупные волнения произошли в конце октября в Казанском университете. Для пресечения студенческих сходок властям пришлось прибегнуть к помощи войск. Затем последовали репрессии, и около 30 студентов были исключены, а затем и высланы из города.

Симбирское студенческое землячество всегда было одним из многочисленных и боевых в Казани. Постоянное влияние оно оказывало на учащуюся молодежь и родного города: делилось опытом нелегальной деятельности, снабжало запрещенной литературой, а наиболее решительных юношей вовлекало и в активную антиправительственную деятельность.

С 1880 года роль связующего звена между студенческими землячествами Казани и учащейся молодежью Симбирска играла семья Черненковых, в составе которой было пятеро революционно настроенных людей. Это сестры-студентки Вера и Надежда Николаевны Черненковы (муж последней — М. А. Ибряев — был выслан в Симбирск за участие в волнениях петербургских студентов), Николай Николаевич Черненков (впоследствии известный статистик народнического направления) и его жена — студентка Людмила Ивановна (урожденная Прохорова).

Н. Черненкова и Л. Прохорова были высланы из Казани в Симбирск по обвинению в «принадлежности к противоправительственной партии» под строгий надзор полиции. Здесь, в родном городе, вокруг них складывается тесный кружок из гимназистов и студентов. Сюда вошли А. П. Жарков (Никитин), П. Н. Давыдов, В. А. Аверьянов, В. А. Кандалов, В. А. Куренков, А. А. Лейман, И. А. Лиманов, братья-кузнецы П. А. и К. А. Фадеевы и другие.

Молодежь собиралась обычно в квартире Ибряевых. Здесь обсуждали все злободневные вопросы, новинки нелегальной литературы, поступавшей из Казани, Петербурга и Москвы, и, как установили впоследствии жандармы, даже рассуждали о необходимости «ниспровержения настоящего правительства путем насилия»¹⁰.

Некоторые кружковцы пытались вести и революционную пропаганду. Так, в апреле 1881 года симбирским жандармам стало известно, по доносу хозяина иконостасной мастерской В. Е. Кулакова, что между гимназистом А. П. Жарковым и крестьянином Я. А. Лапшиным ведется переписка политического характера. Но обыска у гимназиста не произвели, так как от полицмейстера поступило сообщение, что Жаркову «известно о полученном в мастерской Кулакова на его имя письме от Лапшина и что им, по всему вероятию, приняты меры к уничтожению всего того, что могло его компрометировать»¹¹. Обыск же у Лапшина состоялся, и жандармы получили веские доказательства политической неблагонадежности А. И. Жаркова. Дело о нем решено было не судебным, а административным порядком: Жарков был подвергнут гласному надзору полиции на два года.

В 1882—1883 годах в кружке произошли большие изменения. Н. Черненкова и Л. Прохорова поступили на акушерские курсы в Казани. Н. Н. Черненков, не окончив Симбирской классической гимназии, уехал в Москву, а затем в Орловскую губернию, где устроился в земстве статистиком. А. П. Жарков стал студентом Казанского ветеринарного института. М. А. Ибряев умер от тяжелой болезни.

Руководителем кружка стал двадцатилетний Валентин Александрович Аверьянов. Этот юноша, учившийся одно время с Александром Ульяновым, обладал недюжинными способностями, колоссальной памятью и даром слова. Но к овладению программным материалом он относился нехотя, несколько раз оставался на второй год в одном классе, а весной 1883 года вообще вышел из гимназии со свидетельством за седьмой класс.

Обладая небольшим состоянием, доставшимся от покойного отца, армейского капитана, В. Аверьянов целиком отдался подпольной работе. Нелегальную литературу он получал в основном от А. П. Жаркова, который привозил ее из Казани или передавал с оказией со студентами-земляками, а также от Н. Н. Черненкова из Москвы¹². Немало запрещенных изданий привозил из Самары гимназист А. Лейман.

Аверьянов и Лейман распространяли нелегальную литературу среди гимназических товарищей по кружку, кузнец К. Фадеев — среди воспитанников и мастеровых чувашской школы И. Я. Яковлева. Однажды, в октябре 1883 года, жандармы обнаружили у подмастерья А. Григорьева три прокламации «Исполнительного комитета по поводу события 1-го марта 1881 г.» и воззвание «Честным мирянам, православным крестьянам и всему народу русскому»¹³.

На допросе А. Григорьев сознался, что найденные у него революционные издания принадлежат К. Фадееву. В связи с этим в квартире кузнеца был произведен обыск, во время которого жандармы нашли гектографированную биографию С. Перовской, «три воззвания по поводу казни виновников события 1-го марта 1881 г. и три экземпляра прокламаций 2-го марта того же года, тождественные с найденными у А. Григорьева»¹⁴. Сколько ни старались следователи, но им так и не удалось узнать у К. Фадеева, от кого он получил прокламации для распространения: кузнец упорно утверждал, что приобрел их вместе с книгами у неизвестного человека.

Благодаря хорошей аттестации, данной А. Григорьеву учителем чувашской школы Н. М. Охотниковым (которого В. Ульянов будет готовить в 1886—1887 годах к экзаменам на аттестат зрелости), дело было прекращено. К. Фадеев был подвергнут наказанию административным порядком, но уже в марте 1884 года он снова уличается в ведении пропаганды среди рабочих мастерских в Усольском имении графа Орлова-Давыдова. Из сохранившегося жандармского донесения известно содержание бесед, которые К. Фадеев вел в доме столяра И. Дашкова в присутствии двух крестьян.

Он говорил о двуличии священников, которые требуют от верующих соблюдения постов, а сами их не соблюдает и «едят все мясную пищу». Затем К. Фадеев рассказал «про государственного преступника Желябова», который трудился только для блага крестьян и ремесленников. Отвечая на вопрос своих слушателей, за что он только что отсидел в тюрьме, К. Фадеев пояснил, что ему какой-то господин дал несколько печатных листков, которые очень занимательны, потому что из них можно извлечь много пользы, особенно они полезны для крестьян и для мастеровых людей.

«Тут все собравшиеся, — говорится далее в жандармском донесении, — стали просить Фадеева, не может ли он им рассказать, что было написано в этих листках, и Фадеев начал им рассказывать, что в этих листках было написано про крестьян, что они угнетены и запуганы, имеют мало земли, терпят большую нужду, а все молчат и боятся просить государя, чтобы он наделил землею всех поровну, и что есть много таких людей, которые стараются крестьянам сделать добро, но их крестьяне боятся и не понимают потому, что крестьяне глупы. — Мастеровым тоже жить очень трудно потому, что им заработку платят очень дешево и не ценят их труда, как следует, фабрики все в руках богатых людей, которые и теснят рабочий люд, а если бы фабрики были в руках у мастеровых, то тогда бы было лучше. — Покойный государь вовсе не заботился о крестьянах и не жалел народ, хотя и отпустил на волю, но все-таки не наделил их сполна землею. Он и войско тоже не жалел, была война, сколько побито народа, а какую мы получили пользу — никакой»¹⁵.

В заключение К. Фадеев сказал, что в письме Исполнительного комитета к Александру III революционеры предупредили царя, «чтобы он сделал для народа льготу и заботился о нем, а если не будет заботиться, то и его жизнь будет находиться в опасности, и с ним поступят так же, как и с его покойником отцом».

Генерал фон Брадке, полагая, что К. Фадеев подобные же «вредные толки» распространял и раньше, то есть в Симбирске, настоял перед департаментом полиции о его высылав из пределов своей губернии. К. Фадеев отсидит год в тюрьме, но потом, уже в Самаре, вновь будет уличен в хранении и распространении революционных изданий. Его брат, Порфирий Фадеев, между тем продолжал оставаться членом кружка В. Аверьянова. Именно ему пересылал из Москвы нелегальную литературу студент университета (бывший кружковец) В. А. Кандалов. Вместе с В. Аверьяновым он налаживает гектографирование брошюр и листовок.

Нелегальные издания проникали даже в стены Симбирской духовной семинарии. В 1884 году директор департамента Полиции П. П. Дурново сообщил в связи с этим в Симбирск, что в семинарии распространяются преступные издания, в том числе «Вестник «Народной воли», издаваемый за границей»¹⁶. Получив этот сигнал, ректор вместе с симбирским епископом произвели «внезапный и одновременный осмотр книг и вещей у всех воспитанников семинарии». Но этот налет не дал желаемых результатов. Любопытно сообщение ректора о реакции семинаристов на обыск: «Большая часть из них подумала, что, вероятно, начальство искало между книгами запрещенного журнала «Отечественные записки»¹⁷.

В. Аверьянов снабжал литературой своих близких знакомых по гимназии — П. Давыдова, И. Апарова, А. Жаркова и некоторых других. В 1883 году он подает мысль кружковцам о необходимости создать силами гимназистов и для них самих частную библиотеку, в которой были бы собраны произведения В. Г. Белинского, Н. А. Добролюбова, Н. Г. Чернышевского, Д. И. Писарева и других демократов, именуемых начальством писателями «обличительного направления».

Директор гимназии, он же преподаватель словесности, Ф. М. Керенский категорически запрещал чтение такой литературы и добился того, чтобы ее не выдавали гимназистам в Карамзинской общественной библиотеке. Но историк Теселкин, заведовавший по совместительству гимназической библиотекой, все-таки не боялся преступать этот запрет и давал некоторым гимназистам кое-что из недозволенного.

* * *

Как мы уже знаем, Кузьма Фадеев на допросах в 1883 году не выдал людей, снабжавших его «нелегальщиной», и кружок В. Аверьянова благодаря стойкости рабочего уцелел от разгрома. Анализ сохранившихся документов показывает, что главное внимание в эпоху реакции кружок уделял созданию подпольных библиотек.

Одна из них целиком состояла из революционных брошюр и листовок, полученных из симбирских студенческих землячеств Казани, Москвы и Петербурга, а также отгектографированных В. Аверьяновым. За хранение, а тем более распространение таких изданий власти жестоко карали, вплоть до тюремного заключения и высылки в «места отдаленные или не столь отдаленные». Разумеется, что о месте хранения этого собрания, главным образом народовольческой литературы, кроме самого руководителя кружка знали еще один-два человека. В этом хранилище были выписки из герценовского «Колокола», «Программа Исполнительного комитета и рабочей группы партии «Народная воля» и подготовительные работы партии», письма из Петропавловской крепости «От мертвых к живым», «Воззвание от Исполнительного комитета к офицерам русской армии», «Пропаганда и терроризм» и даже сборник «Отклики с Волги. Стихи и песни» и гектографированная тетрадь «Какова моя вера» Л. Н. Толстого¹⁸. Такие «крамольные вещи» выдавались только наиболее надежным кружковцам.

Другая библиотека комплектовалась из легально изданных в свое время книг и журналов, но изъятых из обращения в публичных библиотеках и общественных читальнях согласно вышедшим в 1884 году «Временным правилам». Размещалась она по частям на квартирах гимназистов, избранных в своем классе библиотекарями. Эти доверенные лица принимали от соучеников взносы книгами или деньгами (они расходовались на выписку журналов, покупку тех или иных книжных новинок), а также осуществляли обмен литературы.

Директор гимназии Ф. М. Керенский при посещении ученических квартир обязательно просматривал все имевшиеся там книги. Во время одного из таких обходов он обнаружил у гимназиста А. А. Леймана 30 книг, не имеющих ничего общего с программами учебного курса. Все эти книги, написанные, по терминологии Керенского, авторами «обличительного направления», он, не имея на то законного основания, конфисковал.

Ввиду того что в таких внезапных обходах по указанию директора участвовали инспектор и все классные наставники, возникла угроза существованию и других частей библиотеки, поэтому их решено было сосредоточить в одном месте. А Лейман, П. Давыдов и некоторые другие члены кружка уехали на учебу в университетские города, и уцелевшие 322 книги собрал у себя дома один из ближайших помощников В. Аверьянова, выпускник Симбирской классической гимназии 1885 года А. М. Жарков. Это было в мае этого же года, а 15 августа, по согласованию с В. Аверьяновым, находившимся в это время в родном селе Верхняя Маза Сызранского уезда, А. Жарков сдал всю библиотеку кузнецу П. А. Фадееву. Жандармы напали на ее след при следующих обстоятельствах.

11 августа 1865 года из Казани приехал учитель оренбургских приходских училищ А. А. Малиновский, входивший ранее в кружок Аверьянова. Внезапный обыск, произведенный по анонимному доносу 15 августа у Малиновского, позволил обнаружить у него «около десяти гектографированных брошюр революционного содержания и несколько прокламаций, относящихся до событий прошедшего царствования, а также бланки Красного креста «Народной воли» за 1885 год для сбора пожертвований»¹⁹.

Слухи об этом происшествии, несмотря на все предосторожности со стороны жандармов, быстро разнеслись по Симбирску. Кузнец П. Фадеев с помощью подмастерья С. Полякова перевез гимназическую библиотеку к другу и единомышленнику Василию Маненкову. Затем, уже один, принес связку гектографированных и рукописных брошюр и тетрадей.

Квартирантка Маненковых, случайно заметившая перевозку библиотеки, донесла об этом жандармам. Те нагрянули и изъяли 322 книги, а также 34 гектографированные и рукописные тетради и брошюры. Обыск у кузнеца П. Фадеева ничего не дал. На допросах он упорно отстаивал свою версию, что книги «купил на базаре у неизвестного человека, между которыми могли быть и запрещенные издания».

Однако Малиновский, бывший воспитанник Симбирской духовной семинарии, смалодушничал и рассказал следователю почти все, что знал о симбирском подполье и его связях с революционерами Казани, Москвы, Самары, Петербурга, Саратова. Откровенные показания дал в Петербурге, а затем и в Симбирске А. М. Жарков.

Выяснилось, что значительная доля революционных изданий, принадлежавших кружку Аверьянова, поступила от казанских студентов В. Бурлакова, Д. Гончарова, В. Волкова — бывших одноклассников Александра Ульянова. Симбиряне совместно с И. Н. Смирновым и В. А. Муратовым организовали в Казани типографию и снабжали земляков-гимназистов народовольческой литературой. Волков помог Аверьянову наладить перепечатку популярной революционной литературы в Симбирске.

Немногое дал жандармам налет в дом В. Аверьянова в Верхней Мазе. Перед тем как они ворвались в комнату, юноша уже успел сжечь в печи наиболее компрометировавшие его бумаги и письма. На допросах он держался стойко и умело, отрицая передачу кому-либо нелегальных изданий. В списке вещественных доказательств, составленном жандармами, значилось, что отобрали у В. Аверьянова «Основания политической экономии Милля с примечаниями Чернышевского», «Положение рабочего класса в России» Н. Флеровского, «Современный социализм» Э. Лавеля в переводе М. А. Антоновича и другую — социально-экономическую литературу. Взяв с Аверьянова подписку о невыезде, жандармы продолжают следствие над находящимися под стражей А. Малиновским, П. Фадеевым и В. Маненковым.

По просьбе генерала фон Брадке его коллеги в Казани, Москве, Петербурге и других городах произвели обыски и допросили бывших кружковцев, проверяли благонадежность всех лиц, чьи фамилии фигурировали в материалах следствия. Начальнику Казанского губернского жандармского управления Брадке направил шесть записок с химическими формулами, отобранных у А. Малиновского, и попросил, с помощью профессоров университета, установить, не составляют ли они «формулы каких-либо взрывчатых материалов». Одновременно генерал просил коллегу выяснить у студента Казанского ветеринарного института И. Лиманова, кому из симбирских гимназистов В. Аверьянов передал осенью какие-то книги²⁰.

Начальник Орловского губернского жандармского управления по письму Брадке собирал сведения о политической благонадежности соученика В. Аверьянова по Симбирской гимназии Н. Н. Черненкова, служившего в городе Мценске. Начальник самарской жандармерии по сигналу Брадке наводил справку у С. М. Россиянова, кто у него под Хвалынском «проживал из гимназистов в качестве репетитора в продолжение лета 1884 года». Выполняя указания жандармского генерала, симбирский и буинский исправники ведут слежку за крестьянами села Загудаевки Н. X. Антоновым и Б. Н. Киселевым, так как у Аверьянова были отобраны адресованные им почтовые конверты²¹. Письма Брадке направлялись также и в департамент полиции, и прокурору Казанской судебной палаты.

Разумеется, генерал обращался и в различные местные органы. Ректор духовной семинарии, по запросу Брадке, выяснял степень благонадежности А. А. Малиновского во время его учения в семинарии, то есть до 1883 года. От управляющего Симбирской удельной конторой А. Ф. Белокрысенко требовалась характеристика на вольнонаемного писца В. И. Маненкова, подчиненного ему по службе. Зная, что В. Маненков в течение пяти лет работал сельским учителем, жандармский генерал направил письмо И. П. Ульянову, в котором попросил охарактеризовать, «какого он направления и образа мыслей». Илья Николаевич довольно хорошо знал Василия Маненкова, ибо того с детства опекали его близкие знакомые В. Н. Назарьев и И. Я. Яковлев, а в чувашской школе он был одним из лучших учеников. Да и учительствовал Маненков довольно усердно и умело. Было у него, правда, столкновение с местным священником, вследствие чего, по требованию Симбирской духовной консистории, и был уволен с должности. Но в образе мыслей Маненкова директор народных училищ не замечал «ничего предосудительного в нравственном и политическом отношении»²².

Словом, дело получило довольно широкую огласку, и, как ни старались жандармы действовать незаметно, о нем прослышали очень многие симбиряне. Ведь об обысках у Малиновского, Маненкова, Фадеева, Аверьянова знали соседи, родственники, дворники, понятые, полицейские. Задержанных не раз водили под конвоем из полицейской части в жандармское управление, а все это происходило в центре города. Но особенно внимательно следили за этой нашумевшей историей и терялись в мучительных догадках, чем она кончится для обвиняемых, конечно, воспитанники и учителя классической гимназии. Интерес их вполне понятен, ибо о существовании недозволенной начальством библиотеки знали не только ученики, но и многие преподаватели. А. М.. Жарков на допросе сделал об этом официальное заявление. Вот как оно изложено в письме фон Брадке от 28 октября 1885 года директору Ф. М. Керенскому: «Библиотека составлялась на деньги, пожертвованные гимназистами Симбирской классической гимназии; назвать фамилии этих гимназистов он не может, так как начиная с 4-го класса почти все гимназисты, за весьма малым исключением, давали на эту библиотеку деньги и книги. Библиотека начала составляться в сентябре 1884 года, хотя о заведении ее между гимназистами шел разговор в декабре месяце 1883 года.

Библиотеку эту он, Жарков, при отъезде в Петербург, передал имеющему в Симбирске слесарную мастерскую по Большой Конной улице Порфирию Андреевичу по фамилии Фадееву. Библиотека эта была помещена у него, Жаркова, в мае месяце 1885 года, до того же времени она находилась по рукам гимназистов и вообще, заявил в заключение Жарков, «библиотека наша не составляла особого секрета», и мне даже кажется, что о ней знало и гимназическое начальство»²³.

Примечания:

¹ 1 ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, д. 212, л. 4.

² 1 Кох Б. Врач семьи Ульяновых. — Медицинский работник, 1958, 25 апреля.

³ ГАУО, ф. 76, оп. 8, д. 446, л. 33—34; д. 466, л. 41—96.

⁴ Там же; д. 343, л. 1.

⁵ ЦГАОР, ф. 102, 3-е дел-во, оп. 79, д. 1174, л. 1—3.

⁶ ГАУО, ф. 76, оп. 8, д. 446, л. 53—84 об.; д. 466, л. 41—96.

⁷ ЦГАОР, ф. 102, оп. 201, д. 23621, л. 21.

⁸ Там же, ф. 102, 3 д-во, оп. 78, д. 590, л. 8.

⁹ ЦГАОР, ф. 102, 3-е дел-во, оп. 78, д. 590, л. 1.

¹⁰ ГАУО, ф. 855, оп. 1, д. 54, л. 125.

¹¹ Там же, ф. 76, оп. 1, д. 196, л. 1.

¹² ГАУО, 855, оп. 1, д. 54, л. 10, 36, 37, 129.

¹³ ЦГАОР, ф. 102, 3-е дел-во, оп. 201, д. 23621, л. 21.

¹⁴ Там же.

¹⁵ ЦГАОР, ф. 102, 3-е дел-во, оп. 80, 1884, д. 331, л. 2.

¹⁶ ЦГАОР, ф. 102, 3-е дел-во, оп. 80, 1884, д. 610, л. 1.

¹⁷ Там же, л. 17.

¹⁸ ГАУО, ф. 855, оп. 1, д. 51, л. 116.

¹⁹ ГАУО, ф. 855, он. 1, д. 52, л, 7.

²⁰ ГАУО, ф. 855, он. 1, д. 51, л. 56.

²¹ ГАУО, ф. 855, оп. 1, д. 54, л. 50, 51.

²² Там же, д. 52, л. 5.

²³ ГАУО, ф. 855, оп. 1, д. 52, л. 135. (Подчеркнуто мной. — Ж. Т.).