Дайте нам организацию революционеров... - Б. Л. Эйдельман Из книги «Первый съезд РСДРП», П. Л. Тучапский Из воспоминаний

Б. Л. Эйдельман

ИЗ КНИГИ «ПЕРВЫЙ СЪЕЗД РСДРП»

Когда группа «Рабочей газеты» решила созвать съезд¹, то первым был решен вопрос о том, из кого должен состоять съезд. Решено было, что съезд будет состоять из представителей социал-демократических групп, а не отдельных социал-демократов, которые представляли бы только самих себя. Группы же, чтобы иметь право на участие, должны были вести действительную работу на местах. По своим связям группа «Рабочей газеты» надеялась не упустить ни одной из них. Если тем не менее некоторые социал-демократические организации не были приглашены на съезд, то этому были особые причины, о которых речь впереди.

Второй вопрос был о том, как быть с городами, где действуют две самостоятельные социал-демократические организации. Собственно, такого случая, где имеются две самостоятельные социал-демократические организации, группа не знала. Она хотела только считаться с тем положением дел, когда в данном месте в интеллигентской группе работала специальная организация рабочих социал-демократов, как, например, Киевский рабочий комитет. На такой случай предположено просить прислать от каждой приглашаемой на съезд группы двух делегатов, в том числе одного от рабочей организации, по возможности рабочего же.

После первого объезда мысль о двух делегатах от организации была оставлена. Ясно было уже тогда, что рабочих будет очень мало на съезде или вовсе не будет. Как ниже увидим, был всего один делегат-рабочий. А вопрос о том, как лучше организовать представительство на местах, после первого объезда был оставлен на решение той группы, которую решено было пригласить на съезд.

Это были первые решения группы, созывавшей съезд, до первого специального объезда всех известных группе организаций. Эта первая поездка для переговоров о съезде должна была ознакомить с личным составом групп и на местах собрать сведения о положении дел, особенно в более молодых организациях, которые не успели еще выяснить своей физиономии в местной работе или в своих изданиях, недостаточно выразили свои взгляды или не доказали своей конспиративности. На последнее качество группа «Рабочей газеты», вышедшая... из хорошей конспиративной школы, обращала особенное внимание. Требовалась строгая точность и пунктуальная аккуратность в исполнении правил конспирации, которая одна только давала более или менее продолжительное существование подпольной организации. Напомним, что после виленской организации только группа «Рабочей газеты» имела в своих рядах членов, работавших беспрерывно пять лет и более, если прибавить сюда и годы предварительных знакомств с чисто интеллигентскими революционными организациями. Только Бунд насчитывал в своих рядах работников старшего возраста и опыта.

Хотя группа «Рабочей газеты» и стремилась объединить все социал-демократические организации, однако она программы на съезд не представила.

Хотя группа и обсуждала вопрос о программе²  и отдельные части программы были распределены между несколькими членами, но на выработку программы не хватило ни сил, ни времени.

Задача групп, собравшихся на первый съезд, состояла не в выработке программы, а в сплочении с.-д. элементов вокруг одного центра и в создании дееспособного центра организаций, объединенных единством взглядов на ближайшие практические задачи партии и на методы их достижения. Что касается основ социал-демократии и согласования всех программных требований в стройной и полной системе, согласно основам, то это поневоле приходилось отложить. Первой на очереди задачей группы считали из накопленных социал-демократических элементов создать фактически живое целое, и тогда можно будет подумать о логически стройном согласовании частей в полную социал-демократическую программу. Пока мы вынуждены были ограничиться тем, как в 1897 году писал Владимир Ильич, что «теоретические воззрения социал-демократов представляются в главных и основных своих чертах достаточно выясненными»³.

Теперь мы постараемся поближе рассмотреть те ближайшие мотивы, какие повелительно требовали от групп быстрейшего создания центра и объединения вокруг него...

Центральная организация при известной строгости конспирации почти неуловима. Местная же, несмотря ни на какую конспиративность, делается раньше или позже известной властям и обречена на погибель. Спасает только перемена места; но без центральной организации, знающей эти места, перемена места или невозможна, или бесполезна для дела.

На наших глазах погибли все крупные местные организации. Погиб СПб. «Союз борьбы», основанный в 1895 году, провалился «Московский рабочий союз», основанный в 1896 году... киевская группа, в том числе многие члены группы «Рабочей газеты», была накануне провала. За многими из них явно следили. Этим обстоятельством объясняется, что аресты членов группы «Рабочей газеты» 10—11 марта 1898 года были произведены во многих городах (Петербург, Москва, Самара, Екатеринослав и др.) Члены группы хотели спастись, удалившись на время от дел к своим родным и знакомым, на нейтральную почву. И это, конечно, не помогло. Только существование дееспособной центральной организации могло сделать продуктивной и возможной частую и своевременную перемену местного личного состава. Только таким образом возможно было сохранить опыт старых работников и их самих. В противном случае пропадало и то и другое. Вот что в первую очередь толкало их к объединению и дало возможность практически поставившей себе эту задачу группе «Рабочей газеты» выполнить ее.

Вполне ясно понимали эту задачу старые опытом организации.

Молодые организации ценили возможность получить своевременно и в достаточном количестве с таким трудом создаваемую, издаваемую и доставляемую нелегальную литературу и возможность через центральную организацию осведомляться о рабочем движении в России. Все это обещала программа съезда в пункте, определявшем задачи ЦК партии. Возможность регулярного осведомления высоко ценилась всеми организациями. Что отличало молодые организации от старых — это боязнь за свою самостоятельность при существовании центра с широкими полномочиями. Этой детской болезни, боязни за свою самостоятельность, не избежала, кажется, ни одна организация.

Таким образом, к доводу сохранения энергии (путем централизации и конспирации) присоединялся и второй весьма сильный довод — истребление партикуляризма. Раньше боязнь нарушения своих прав центром, потом идет охранение своих прав ради охранения, и забывает так маленькая провинциальная группка, ради чего и каким образом получила она, самостоятельная группа, свои права. Права ради прав — вот и партикуляризм! А там пошла «оппозиция» и все прелести захолустья.

При существовании центральной организации на всех новых пунктах можно было создать сразу колонии-комитеты. При этом сохранялся опыт старых работников, уменьшалась потеря революционной энергии при выработке революционного опыта на местах, и вместо колокольного патриотизма партикуляристов воспитывалась партийность.

Вот главные ближайшие мотивы, заставившие с.-д. группы собраться в 1898 году на съезд и создать партию.

Перехожу к обзору имевшихся в России групп ко времени съезда.

К тому, что было сказано по поводу киевской конференции о Москве, остается мало прибавить. После первого провала «Московского рабочего союза» первого состава и краткого расцвета второго состава... Москва так и не создала большой и сильной организации. На съезд от Москвы был приглашен молодой и слабый московский «Союз борьбы».

Виленчане успели создать областную организацию (Бунд), которой не было еще во время киевской конференции.

Из четырех «Союзов борьбы» особенную физиономию имел екатеринославский. Одно время (1894—1895 гг.) тут работали и проваливались киевские студенты⁴, которые стояли близко к русской социал-демократической группе. Провалившись, они дали членов заграничной колонии эмигрантов и сибирской колонии ссыльных. Своеобразие екатеринославского «Союза» заключалось в том, что он был организован по определенному плану группой «Рабочей газеты»⁵. Сразу здесь осела небольшая группка членов организаций других городов и с известным опытом. А среди рабочих были ссыльные из других двух центров рабочего движения. Были Виленские ремесленники, высланные сюда, и большая группа петербургских участников стачки 1896 года. Екатеринославский «Союз» принялся за объединение всех этих элементов.

Еще группе «Рабочая газета» были известны организации в Одессе, Николаеве и Харькове.

В Одессе киевская группа имела связи и готовилась создать местную организацию, но призывать из Одессы представителей на съезд мы не считали нужным. Относительно Одессы надо сказать то же, что и о Москве. И тут и там ранний провал организации уничтожил всякую надежду на воссоздание ее. Что касается Одессы, то мы имеем в виду провал 1894 года при попытке без предварительной подготовки начать широкую агитацию⁶.

О Николаеве мы узнали, что там имеется маленькая живая группка, которая за очень короткое время успела проявить большую энергию в агитации масс. К нам доходила газета, издаваемая этой группой («Наше дело»)... Николаевскую группу мы считали мало конспиративной. Группа была накануне провала⁷. Поэтому группа не получила приглашения на съезд.

В Харькове мы имели через А. Д. Поляка связи в рабочей среде⁸  и, таким образом, разыскали молодую интеллигентскую группку. При первом объезде предстояло обратить особое внимание на две организации: на московскую и харьковскую. На московскую потому, что она по личному составу была нам очень мало известна, хотя и считалась преемницей «Московского рабочего союза». Харьковская же организация была совсем молода. Эта группа при первом объезде после долгих переговоров дала свое согласие, но, когда при втором посещении ей была передана программа съезда, она представила письменный отказ от участия в съезде, мотивируя его несвоевременностью создания партии при слабости групп петербургского и московского «Союзов борьбы».

* * *

...Из национальных социал-демократических организаций только за несколько дней до съезда была приглашена на съезд Литовская социал-демократическая партия, но она делегата не прислала. Приглашена была эта организация так поздно потому, что мы ее очень мало знали раньше. Что касается социал-демократии Царства польского и Литвы, то ее мы также очень мало знали, и она приглашена не была. Хорошо нам была известна Польская социалистическая партия, но ее мы не думали приглашать, так как ни группа «Рабочей газеты», ни какая другая из социал-демократических групп не считала ее социал-демократической...

Чтобы закончить с имевшимися к первому съезду группами, которые имели право на участие в съезде, нам остается рассказать, почему не были приглашены на съезд заграничная группа «Союза русских социал-демократов» и группа «Рабочего знамени»...

Все сказанное об этом «Союзе» сводится к тому, что как организация она была нам чужда. Мы знали хорошо только пару-другую имен и несколько книг. Но мы не видели в «Союзе» живой и деятельной организации. К тому же мы особенно не доверяли непрактикам (в узком смысле слова) вообще, как не знающим местных условий (на этом основан первый пункт устава съезда), и, кроме того, особенно мы не доверяли заграничным из предполагаемой неконспиративности их. Вот почему заграничный «Союз русских социал-демократов» не был приглашен на съезд. Но так как образовавшейся партии нужны были и литераторы, и заграничный комитет, то на съезде об этом и было вынесено известное постановление. Правда, мы мало или почти ничего не знали о разногласиях между членами «Союза» и, принимая на съезде решение о заграничном комитете партии, имели в виду, конечно, всех работников, а не одну какую-нибудь группу этого «Союза».

Теперь нам остается рассказать, почему не было на съезде «Рабочего знамени»...

Как известно, группа эта на своих изданиях, до появления «Рабочего знамени», называла себя кружком рабочих-революционеров. Это был белостокский кружок... Мы знали об этой группе, что у нее имеется около 12—15 членов, кажется, по преимуществу рабочих, что у нее имеется хорошо поставленная типография. Об одном из ее изданий был дан отзыв во втором номере «Рабочей газеты». Также мы знали, что группа эта вербует членов в Киеве. До выхода ее издания «Задачи русской рабочей партии», которое представляет собою перепечатку женевского издания «Чего хотят социал-демократы?» с прибавлением одной-двух страниц о тактике, мы не имели данных считать эту группу вполне социал-демократической, да и она сама себя, кажется, таковой не считала... Киевляне считали эту группу отчасти неопределившейся и несколько близкой по своим воззрениям к киевским эсерам. После издания «Задач русской рабочей партии» один член киевского «Союза борьбы» (П. Л. Тучапский) и один петербургского (С. Радченко) получили предложения от белостокской группы присоединиться к этой партии. Это было незадолго до съезда. Мы считали эти предложения за желание построить партию вокруг белостокской группы «Рабочего знамени» как центра. Но для этого собиравшиеся на съезд группы не считали ее пригодной. Против приглашения группы «Рабочего знамени» на съезд говорило сравнительно недавнее присоединение ее к социал-демократической программе и недавняя близость ее во взглядах киевских членов к эсерам. Затем мы считались и с тем, что взгляды группы представляли некоторые такие особенности (будущая махаевщина), которые нуждались в дальнейшем выяснении. Вот почему группа будущего «Рабочего знамени», заявившая о своем существовании и работе,— что давало по неписаному уставу съезда ей право на участие в нем как социал-демократической, после выпуска вышеупомянутого издания,— не получила приглашения на съезд. Но выбранный на съезде Центральный Комитет партии одним из первых вопросов решил вопрос о вступлении в переговоры с ней для выяснения отношения и вступления ее в образовавшуюся на съезде партию...

Таким образом, на съезде оказались следующие организации: «Союзы борьбы за освобождение рабочего класса» — петербургский, московский, киевский, екатеринославский, Бунд и группа «Рабочей газеты»⁹.

Общее решение о представительстве приведено выше.

Как устраивались выборы делегатов на съезд в других организациях, в том числе и в Бунде, пославшем в своей делегации одного рабочего, не знаем. Заметим только, что посылка делегации для Бунда была облегчена тем, что съезд происходил в районе Бунда — в Минске, а средства, конечно, были весьма скромные.

В Киеве выборы на съезд происходили следующим образом.

Киевскому «Союзу борьбы» в полном собрании было доложено¹⁰, что предстоит съезд для образования партии, сообщена программа съезда и предложено принять участие. «Союз» выбрал делегата. Затем были собраны все члены Киевского рабочего комитета и несколько не членов и сделаны тот же доклад и то же предложение. Кроме рабочих была и одна работница¹¹; на этом заседании расширенного Рабочего комитета присутствовали и два интеллигента¹². Один из них был членом Рабочего комитета и в это время, а другой — раньше, в комитете первого состава. Эти интеллигенты уже имели мандаты на съезд. На этом собрании интеллигенты сделали указание, что желательно послать делегатом на съезд рабочего. Но рабочие, из недоверия ли к своим силам, из других ли соображений, выбрали интеллигента. Не сомневаюсь, что, будь в это время в Киеве Мельников, он был бы выбран, но он, в это время больной, был под надзором полиции в Ромнах в ожидании приговора¹³.

По поводу выборов на съезд от рабочих в Одессе и Екатеринославе. Как бы в осуществление пункта устава съезда о выборах рабочих состоялись собрания и намечались кандидаты из рабочих. В Екатеринославе речь шла о Виленском, работавшем в типографии «Рабочей газеты» вместе с А. Д. Поляком, когда типография была перевезена туда из Киева. А в Одессе намечался Поляк. Об этом рассказывают в своих воспоминаниях Виленский, Доргольц и Липовецкая-Доргольц¹⁴.

Меньшевики потом говорили о преждевременности съезда в 1898 году. Но идея объединения навязывалась, выдвигалась, диктовалась всем ходом рабочего движения, потому она и появилась почти одновременно во многих городах. Царское правительство главные свои силы бросило на наиболее опасные для него фронты, как Петербург, Москва и др. Поэтому такой город, как Киев, и несколько дольше мог сохранить свою организацию от арестов. Во всяком случае, к году съезда киевская организация оказалась достаточно сильной, чтобы собрать съезд, который, какие бы ни были его пробелы, недостатки и недочеты, был очередным шагом рабочего движения. Говорили о 1898 годе как дате случайной. Назвать время съезда датой случайности — значит сделать большую ошибку. Это значит, что пишущий, который не умеет найти данному событию надлежащего места, признает случайностью данное событие. Партия росла медленно. Первый съезд — один из этапов роста. Преувеличивать значение I съезда нет надобности. «Большевизм существует, как течение политической мысли и как политическая партия, с 1903 года»¹⁵,— писал Ленин. Но I съезд есть один из этапов прошлого нашей партии.

Из группы «Рабочей газеты» были выбраны я и Вигдорчик, хотя не без пользы и с полным правом группа могла бы послать и еще одного-двух. Имели значение и экономия, и желание собрать как можно меньше людей из конспирации, а количество голосов, предоставленное каждой организации, как и раньше предполагалось и на съезде было решено, был один голос для каждой. Но на съезде царило полное согласие, и члены его скоро перестали считать голоса при решении вопросов, так как все решения принимались подавляющим большинством.

_____________

Таким образом, 1 марта 1898 года вечером в Минске собрались девять представителей социал-демократических организаций: четыре от четырех «Союзов борьбы», три от Бунда и два от группы «Рабочей газеты». От «Рабочей газеты» — Эйдельман и Вигдорчик, от петербургского «Союза борьбы» — Степан Иванович Радченко, от екатеринославского «Союза борьбы» — К. А. Петрусевич, от киевского «Союза борьбы» и Киевского рабочего комитета — П. Л. Тучапский, от московского «Союза борьбы» — Александр Ванновский, от Бунда — Александр Кремер, Мутник (Глеб) и рабочий-часовщик Ш. Кац.

Первое заседание началось до приезда девятого делегата, который ожидался вечерним поездом и приехал ко второй половине заседания.

Порядком дня служила программа съезда — устав коллоквиума. Эта программа была представлена группой «Рабочей газеты» и была передана для обсуждения и дополнения во все социал-демократические организации. Из всех организаций только петербургский «Союз» прибавил определение задач Центрального Комитета — руководство движением; в программе имелся перечень функций, какие возлагались на ЦК. В программе было сделано указание, что делегаты должны иметь полномочия обсуждать и принимать решения и по таким вопросам, о которых программа не упоминает.

Мне кажется, что ясное представление об этой программе можно составить себе по решениям съезда, которые приложены к «Манифесту», так как эти решения представляют ответы на вопросы, предложенные в программе. Программа по некоторым вопросам давала и предполагаемое решение; например, по вопросу о названии партии давались два ответа: русская и российская.

Первым вопросом на первом заседании обсуждался вопрос о названии партии...

Слово «Российская» было выбрано для партии, чтобы указать, что в работе, какую партия наша делает, принимают участие не только русские пролетарии, но и пролетарии всех других населяющих Россию народов.

Как организация борьбы партия пролетариата России должна была, по мысли съезда, в лице своей центральной организации быть единой, как един и ее ближайший противник.

После вопроса о названии партии одним из первых было формулировано отношение нашей партии к национальному вопросу. Вопрос возник по поводу пункта порядка дня: отношение к ППС. Будучи практиками, мы хотели решить вопрос об отношении нашей партии к революционной организации, с которой мы не могли не встречаться, как работавшей на том же поле, что и мы, а главное, против того же противника, который был и нашим противником. Ища решения частного конкретного вопроса и не находя его за недостатком данных в опыте партии, мы натолкнулись, однако, на общий вопрос, который должен был быть решен предварительно. Вопрос о Польской социалистической партии (ППС) отнял несколько часов дебатов, может быть, даже больше одного заседания. В результате получился § 8 решений съезда, который содержит принципиальное, программное решение национального вопроса, выраженное в самом общем виде.

Вот этот восьмой параграф решений съезда: § 8. «Партия через свой Центральный Комитет вступает в сношения с другими революционными организациями, поскольку это не нарушает принципов ее программы и приемов ее тактики. Партия признает за каждой национальностью право самоопределения» (курсив наш.— Б. Э.).

Это был единственный программный вопрос, обсуждавшийся и решенный на I съезде.

Вопрос о признании заграничного «Союза русских с.-д.» представителем партии за границей был решен довольно быстро. Но об этом потом была речь на заседании ЦК.

В связи с вопросом об автономии местных комитетов была предоставлена и автономия Бунду. Бунд от других организаций, участвовавших на съезде, отличался тем, что представлял объединенный комитет нескольких городов, и некоторая особенность его автономии зависела также от особого языка его членов. Так как Центральный Комитет партии не мог рассчитывать, по крайней мере на первых порах, сам издавать и литературу на еврейском языке, то эта задача выпадала автономному Бунду. Но в то время как все остальные местные комитеты могли ставить себе задачей только местные по преимуществу издания, так как общий орган должен был издавать ЦК, еврейские издания все оставались в руках Бунда. В помощь бундовской издательской деятельности со стороны центрального органа партии было обещано передавать Бунду для его еврейского органа газетный материал для одновременного его появления и на еврейском языке. Из всего этого видно, что автономия Бунда, по смыслу постановления съезда, отличалась от автономии других комитетов тем, что права, предоставленные всем местным комитетам, Бундом осуществлялись в большей степени, чем другими, и часть этих прав и функций (имеем в виду издательство на еврейском языке), по-видимому, могла и должна была расшириться с помощью ЦК. Во всяком случае, ни один комитет, ни Бунд не получили права сношений с другими организациями ни в России, ни за границей помимо ЦК партии.

Это видно из того, что сношение с другими организациями и с заграничной было возложено на Центральный Комитет, а заграничная организация «Союза русских социал-демократов» объявлялась представительницей партии за границей. В этом вопросе, как и во многих других, решения съезда намечают только довольно широкие рамки, предоставив последующему опыту жизни партии наполнить их соответствующим содержанием. Для точного определения задач заграничного комитета партии должен был отправиться за границу один из членов ЦК. Чтобы закончить с объяснениями автономии Бунда, приведу еще одно доказательство, последнее, но не наименее важное, что, по существу, эта автономия не отличалась от автономии других комитетов, как она понималась на I съезде. Доказательство это я вижу в том, что члены ЦК, избранного на съезде, разделяя между собой предстоящую работу, ничем не выделяли своего товарища из бундовцев от других членов этого комитета ни в отрицательном, ни в положительном смысле. Никаких особенных прав, привилегий или ограничений для бундовца сделано не было, и он призван был делать ту же работу, что и остальные члены ЦК.

Теперь два слова об автономии комитетов. Из того, что было рассказано до сих пор, видно, что основатели партии должны были быть сторонниками сильной центральной организации. И это действительно было так. Но как же в таком случае понимать автономию местных комитетов? Во-первых, как бы мы ни понимали ее, она никак не могла воспрепятствовать центру быть сильным. Центр должен был стать сильным, при условиях подпольного существования, своей конспирацией, своим составом из профессионалов, и последнее, самое важное,— это успешным выполнением своих обязанностей при своих широких полномочиях. Раньше чем закреплять точно определенными границами права или обязанности ЦК, хотелось дать опыту партийной жизни наметить эти границы, а поскольку границы эти уже определились для некоторых членов партии, задачи ЦК могли быть осуществлены, и автономия, как признание принципа самоуправления каждого комитета в пределах своих местных дел, нисколько не мешала работе сильного центра. Это признание широкого местного самоуправления, не мешая росту сил ЦК партии, помогало наиболее молодым организациям, как участвовавшим на съезде, так и другим маленьким группам, которых на съезде не было, которым по малоопытности, молодости, боязни потерять самостоятельность это признание широкого самоуправления помогало воспитать в себе партийность. Партийность надо было воспитать. И декретами этого достигнуть нельзя. Только фактическая, продолжительная и успешная работа ЦК могла постепенно уничтожить партикуляризм и заменить его партийностью. Широкое же самоуправление есть наилучшее условие для развития жизнеспособных местных организаций. Пользоваться автономией для ослабления центра — это не могло принести пользы никакой местной сильной организации. А в руках слабой организации ни это и никакое другое орудие не могло быть опасным.

Смешно было бы смотреть сверху вниз на ошибки и промахи в организационном и тактическом отношениях, сидя на плечах великана — настоящего времени, откуда и близорукому издали видно то, что иному дальнозоркому, стоявшему в долине прошлого, видно было плохо. Но как практики, хорошо знавшие условия нашего времени, мы дали в постановлениях съезда по организационным вопросам весьма широкие рамки для развития большой партии с жизнеспособными организациями. Широкое самоуправление комитетов — это и есть не что иное, как демократизм. Конечно, это не есть демократический централизм, к которому наша партия пришла гораздо позже. В наше досъездовское время отсутствие выборов не было недемократическим, так как мы знали, что отрицаем их из-за неконспиративности их. Выборы означали гибель организации, а с гибелью организации погибает и демократизм ее. Тогда вместо демократической организации остается пустое и мертвое слово — демократизм. Если до пустых и мертвых слов, иногда очень красивых, тьма охотников, то настоящие революционеры не из их числа.

После решения вопросов о названии партии, автономии местных комитетов и Бунда и о заграничном комитете занял место вопрос о времени созыва экстренного съезда и количестве голосов, имеющих право созвать его. Этим вопросом очень интересовался делегат московского «Союза борьбы»...

На одном из последних заседаний были сделаны доклады делегатов о положении дел на местах. Бундовский доклад был больше других. Доклад представителя киевского «Союза борьбы» и Рабочего комитета имел пессимистическую нотку. Это было в характере П. Тучапского. В общем положение дел для всех было ясно, и доклады ничего нового не дали...

По поводу выборов в ЦК партии было сделано предложение о предоставлении выполнения решений съезда представителям трех групп, которые фактически и до сих пор отчасти выполняли задачи общепартийной центральной организации. Имелись в виду группы петербургского «Союза», Бунда и «Рабочей газеты». Они-то и были избраны в ЦК¹⁶. Выбрано было три члена.

ЦК имел два-три заседания, в которых был намечен целый ряд задач. Члены ЦК должны были жить, где по роду их деятельности кому было удобно, и съезжаться по мере надобности. Кроме решений ЦК о переговорах с группой «Рабочего знамени» и «Союзом русских социал-демократов» за границей были предположения о создании новых комитетов в некоторых волжских городах.

По вопросу о редакции Центрального органа партии, каковым была признана «Рабочая газета», Центральный Комитет, которому было поручено организовать его редакцию, решил передать ее, начиная с третьего номера «Рабочей газеты» (он почти весь был готов¹⁷), одному литератору-марксисту, оставив за собой контроль за всем, написанным в газете. Особенно на этом контроле настаивал один из членов ЦК. Имя литератора-марксиста не называлось...

Первый ЦК смотрел на себя как на учреждение, которое в близком будущем должно было сильно измениться и увеличиться. Его задача была — наладить текущие дела, вступить в переговоры с не вошедшими еще в партию социал-демократическими организациями и столковаться с заграничной организацией. Покончив с текущими неотложными делами, что легко было официальному общепризнанному представительному учреждению партии, каким был выбранный на съезде ЦК, этот комитет полагал не позже чем через шесть месяцев собрать второй съезд. Закрывая съезд, председатель его предложил всем членам его считать себя членами ЦК (собственно, кандидатами), и если хотя бы один уцелел в случае провала, то ему вменялось в обязанность выполнить постановления съезда. Председатель съезда тогда же предупреждал товарищей не возбуждать среди членов своих организаций слишком преувеличенных надежд, но если ЦК, говорилось дальше, удастся просуществовать месяцев шесть, тогда, казалось, и большие надежды могут считаться осуществимыми. ЦК считал свои ближайшие задачи осуществимыми и посильными для себя, а если будет дано несколько месяцев жизни без провала, тогда следующий съезд очень скоро мог бы, казалось, дать полную социал-демократическую программу.

На съезде подробно финансы партии не обсуждались. Но в Центральном Комитете был подсчитан ежемесячный бюджет.

Съезд начался 1 марта вечером и окончился 3 марта вечером. Заседания начинались с раннего утра и продолжались до позднего вечера, с перерывом на обед.

3 марта вечером была устроена вечеринка, где присутствовали члены местной организации.

Пели песни. Были тосты. О двух из них следует вспомнить. Первый — это тост рабочего, участника съезда, за то, чтобы на следующем съезде было больше рабочих, чем на первом. Другой тост — представителя киевского «Союза» и Рабочего комитета. В небольшой речи он напомнил товарищам, что время основания партии совпадает с 15-летием выхода в свет первого издания первых основателей социал-демократии в России — группы «Освобождение труда»...

Хотя попытка создать прочное организационное единство партии и не удалась, но «для дальнейшего развития социал-демократии этот съезд имел большое значение»¹⁸. «Сотни лиц во всех концах России... стали признавать себя, на основании манифеста первого съезда, членами единой партии, добивались чести называть свои организации комитетами этой партии»¹⁹...

Пару слов о «Манифесте»...

Мысль, высказанная на съезде, чтобы в «Манифесте» было сделано указание на наследование знамени борьбы с самодержавием от «Народной воли», была для нашей партии полезна. Кто думает иначе — плохой диалектик: он отражает предыдущую ступень развития, когда шла борьба между марксизмом и народничеством и народничество еще было живой силой, которую нужно было бить. Для съезда это была превзойденная ступень. Мы просто вступили во владение имуществом побежденного. Для нас противник уже не существовал. Оставалась священная реликвия — омытое кровью во многих боях славное знамя, которым мы завладели по праву победителя. А указание на преемственность от «Народной воли» могло содействовать как притягательная сила для тех, которые пришли к марксизму, предварительно пройдя через народничество. Если даже на т. Ольминского произвело большое впечатление именно это место «Манифеста», то тем более оно могло оказать влияние на других бывших народовольцев. Тов. Ольминский пишет: «Этот день настал (назвать себя социал-демократом.— Б. Э.) по прибытии в Сибирь, когда удалось прочесть манифест первого съезда об образовании Рос. соц.-дем. рабочей партии. В нем, между прочим, было сказано: «Ставя главнейшей из ближайших задач партии в ее целом завоевание политической свободы, социал-демократия идет к цели, ясно намеченной еще славными деятелями старой «Народной воли». Но средства и пути, которые избирает социал-демократия, иные»...²⁰

_____________

Два слова в заключение. Стремясь организовать партию, группа «Рабочей газеты» и другие группы — участники съезда — хотели построить ее путем разрешения назревших потребностей практической деятельности и считаясь с уровнем развития большинства организаций. Усилить центральную организацию партии считали поэтому возможным в процессе работы этого центра. Партийность надо было еще нажить и воспитать. Формально первому ЦК была дана задача больше всего обслуживать организации: издание и доставка литературы, издание Центрального органа, издание прокламаций по поводам, общим для всей России, например майской и т. п. Но это обслуживание должно было превратиться неизбежно в руководство организованным рабочим движением в России, так мы тогда думали. И съезд 1898 года сделал первый шаг в этом направлении. В этом все его значение. И несмотря на то что от минского съезда до брюссельско-лондонского прошло несколько лет, брюссельский съезд не мог не считать себя вторым, хотя только этот съезд дал партии социал-демократическую программу.

Первый съезд РСДРП. Документы и материалы. М., 1958, с. 189—213

Примечания:

¹ Или, как мы из конспирации называли его, коллоквиум. Прим. автора.

² Здесь имею в виду собрание на кв. А. А. Иогансона, кажется на Музыкальном пер. Прим. автора.

³ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 2, с. 446. Ред.

⁴ Это группа Линдова — Лейтейзена... и доктор Фридель. Прим. автора.

⁵ В екатеринославском «Союзе борьбы» принимали участие К. А. Петрусевич, М. В. Орлов (работавший раньше в Кременчуге), Левина (тоже из Кременчуга) и др. Из Вильны в Екатеринославе работал Гальперин (Душкан). Прим. автора.

⁶ Кстати, сошлюсь на эти примеры в оправдание осторожности в тактике при переходе к новым формам борьбы, как эта осторожность проявилась киевской группой «Рабочее дело». Киевская с.-д. группа убеждала в своей прокламации сознательных рабочих не участвовать 18 марта 1897 г. в демонстрации, на которую призывала рабочих киевская группа эсеров. См. прокламацию «К сознательным рабочим». Прим. автора.

⁷ Во время съезда группа была уже в тюрьме. Ред.

⁸ Через наборщика Б. К. Линцера, который свел меня с д-ром Л. Б. Фейнбергом. См. его интересные записки в «Летописи революции» (№ 3, 1925) «В рядах Харьковской социал-демократической организации».

В своих записках Фейнберг, может быть, отчасти прав, думая, что я не вполне понял его план создания партии. Тогда часть вины падет и на него, что он не сумел мне уяснить свой план. А главное вот что. Мы тогда хорошо и ясно видели, чего не хватает нашей группе. Но при всем том мы были уверены, что попытка создать объединение и центр — шаг полезный, и никакие возражения нас не могли остановить. Прим. автора.

⁹ К перечисленным организациям можно было бы еще прибавить Киевский рабочий комитет, который имел своего представителя. Это был Тучапский, который одновременно представлял и Киевский рабочий комитет, и киевский «Союз борьбы». Ред.

¹⁰ Собрание киевского «Союза борьбы» для выбора делегата на съезд происходило, кажется, в квартире зубного врача И. М. Штейна на Александровской улице. В нашей «периферии» в Киеве, оказывавшей нам услуги квартирами, адресами и пр., были кроме сейчас упомянутого И. М. Штейна еще следующие: фабрикант колесной мази А. С. Блувштейн (адрес для переписки), Бердяев, женщина-врач Гиберман и др. Одно из последних собраний группы «Рабочей газеты» перед самым съездом происходило на квартире В. В. Водовозова, на Десятинском пер. Прим. автора.

¹¹Работница Маня Альтшулер. Прим. автора.

¹² Присутствовали Тучапский и я. Прим. автора.

¹³ Расширенное собрание Киевского рабочего комитета для выбора делегата на съезд происходило на Жилянской ул., в квартире железнодорожного рабочего Плетата. В своих воспоминаниях в сборнике Истпарта «К 25-летию I съезда» рабочие — участники выборов пишут, что это и был 2-й Рабочий комитет, а не расширенное его собрание. Возможно, что так. Прим. автора.

^14. См.: К 25-летию I съезда. Сб. Истпарта ЦК РКП (б), 1923. Ред.

¹⁵ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 6. Ред.

¹⁶ С. И. Радченко, А. Кремер и Б. Эйдельман. Ред.

¹⁷ Не было только передовой статьи. Прим. автора.

¹⁸ Батурин Н. Очерк истории социал-демократии в России. Изд. 2-е, с. 62. Ред.

¹⁹ Минувшие годы 1908, № 2. Ред.

²⁰ Сборник «От группы Благоева к «Союзу борьбы». М., 1921, с. 78. Ред.

П. Л. Тучапский

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ.

ЗНАКОМСТВО С МАРКСИЗМОМ. КИЕВСКАЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ ГРУППА «РАБОЧЕЕ ДЕЛО». ПЕРВЫЙ СЪЕЗД РСДРП

Перехожу к рассказу о социал-демократической группе «Рабочее дело».

Группа состояла из небольшого количества интеллигентов, среди которых особенно выделялся Б. Л. Эйдельман...

Из других членов группы упомяну о Н. А. Вигдорчике... авторе листков и газетных статей в газете «Вперед», первый номер которой вышел в самом начале 1897 года.

Было и еще несколько... работников в нашей группе, искренне преданных делу и отдававших все свои силы пропагандистской работе в кружках среди рабочих и работниц.

Связи с рабочими как мелких мастерских, так и более крупных заводов были у нас по тому времени довольно значительные и все расширялись. В этом сказывалась довольно продолжительная предшествовавшая работа (уже в 1889 году среди киевских рабочих работал в социал-демократическом направлении доктор Абрамович). В начале 90-х годов очень большую роль сыграл в деле социал-демократической пропаганды рабочий Ювеналий Дм. Мельников. С Мельниковым работал и Эйдельман, который и в то время, о каком я говорю, имел наибольшие связи среди рабочих и пользовался в рабочей среде большим авторитетом.

Как раз ко времени моего вступления в группу «Рабочее дело» группа решила соединить пропаганду с агитацией, то есть кружковую работу с выпуском листков к рабочим тех или других предприятий по всяким волновавшим их вопросам.

Для постоянного контакта с рабочими в связи с образованием новых кружков, выпуском и распространением прокламаций и т. д. был образован особый Рабочий комитет из наиболее передовых рабочих. Это был уже «2 Рабочий комитет»; первый, в котором главную роль играл Юв. Дм. Мельников, прекратил свое существование после ареста Мельникова весной 1896 года. В комитет входил и представитель группы.

В то время в Киеве действовала группа польских социал-демократов и группа, примыкавшая к ППС (Польской социалистической партии), но склонявшаяся к социал-демократическим взглядам. Между этими группами и группой «Рабочее дело» возникли переговоры о слиянии для объединения работы. Вопрос о языке не мог служить помехой: польских рабочих было не так много, а в специально польских рабочих кружках, конечно, мог быть употребляем при пропаганде польский язык. Русский (или, если хотите, великорусский) национализм у нас совершенно отсутствовал.

Однако на первых порах переговоры о слиянии не привели ни к чему. Как это ни покажется странным в настоящее время, товарищи польской социал-демократии и ППС не находили возможным издание листков, которое мы считали насущной необходимостью. По их мнению, следовало пока ограничиться только занятиями в кружках, массовая же агитация, хотя бы в виде распространения листков, могла привести только к провалу и гибели всего дела. Мы же, опираясь на пример петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», настаивали на необходимости непосредственно влиять на широкую рабочую массу, постоянно отзываясь на все волнующие ее вопросы. Слияние всех социал-демократических групп Киева произошло только весной 1897 года на почве именно нашей тактики, причем наша соединенная организация приняла название киевский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Конечно, и в этом случае повлиял пример Петербурга.

На решение польских групп присоединиться к группе «Рабочее дело», несомненно, оказала влияние деятельность нашей группы с конца 1896 года: мы выпустили очень много прокламаций (сначала они писались печатными буквами и воспроизводились на гектографе, но вскоре мы приобрели ремингтон и мимеограф), нисколько не ослабляя своей пропагандистской работы. И это совершенно не повлекло за собой тех ужасных последствий, каких так опасались польские товарищи.

После образования киевского «Союза борьбы» наша работа пошла еще более усиленным темпом: «Союз» распространил в 1897 году 6 1/2 тысяч прокламаций на 25 фабриках и заводах, устраивал лекции по истории революционного движения в России и за границей (лекции устраивались летом 1897 года в рощах в окрестностях Киева, причем на лекциях бывало по 60—80 человек), издавал газету «Вперед»; в то же время продолжались и занятия в кружках. Но «Союз» не ограничивался работой в Киеве. Напечатанная им (уже типографским способом) первомайская прокламация была распространена в ряде южных городов. Точно так же «Союз» способствовал распространению нелегальной литературы (ее «Союз» получал через Вильну) в Кременчуге, Николаеве, Екатеринославе и Одессе.

В своем тактическом подходе к рабочим массам мы руководились здравым педагогическим правилом — от известного к неизвестному, от более доступного к менее доступному. Вследствие этого в наших прокламациях, обращенных к не затронутым еще нашей пропагандой и агитацией рабочим слоям, мы касались прежде всего экономической стороны положения рабочих, а затем переходили к освещению стороны политической. Если в столкновения между хозяевами и рабочими вмешивалась полиция или более высокое начальство, что случалось нередко, это давало рабочим наглядный политический урок, который мы, конечно, не упускали подробно разъяснять и обобщать.

Таким образом, это не был «экономизм», это не было даже применение пресловутой теории «стадий», несколько позже проповедовавшейся на страницах заграничного «Рабочего дела» Кричевским, Акимовым-Махновцем и др.: если конкретные условия давали возможность немедленно связывать «политику» с «экономикой» в наших выступлениях, мы это и делали, не ожидая, пока рабочие пройдут экономическую «стадию» развития, мы только не хотели, чтобы фразы о необходимости политической свободы были пустыми фразами, лишенными жизненного содержания.

Рядом с агитацией, как я сказал, шла и пропаганда. Здесь мы старались подготовить сознательных агитаторов и пропагандистов из самой рабочей среды. Тут, понятно, и речи не могло быть об игнорировании политического «момента». Существовали кружки низшего и высшего типа, и таким образом являлась возможность создавать не верхоглядов, а действительно серьезно подготовленных работников.

Я лично принимал живое участие в кипучей деятельности «Союза»: я работал в кружках как низшего, так и высшего типа, читал лекции на более многолюдных рабочих собраниях... был представителем «Союза» в Рабочем комитете.

Влияли сначала группа «Рабочее дело» и польские группы, а затем «Союз» и на студенческую молодежь. Из этой молодежи следует отметить А. В. Луначарского, Н. А. Бердяева (одно время очень близкого с Луначарским), К. П. Василенко. Поворот Бердяева «от марксизма к идеализму» произошел несколькими годами позже.

Нам приходилось, однако, встречать и противодействие нашей деятельности.

К этому времени в Киеве организовалась уже группа социалистов-революционеров, в которой видную роль играли Дьяков (имя и отчество его я забыл) и Н. Н. Соколов. Социалисты-революционеры оспаривали у нас даже влияние на более передовых рабочих. Главными пунктами их возражений против нашей «теории и практики» были указания, что мы, мол, игнорируем крестьянство и общину, во-первых, и слишком мало уделяем внимания вопросу о политической борьбе, во-вторых. Рабочие, намеченные кандидатами в Рабочий комитет, пожелали устроить диспут между нами и социалистами-революционерами. В этом диспуте участвовал и я. Социалисты-революционеры обнаружили значительную путаницу в своих воззрениях. Так, я помню, Дьяков сказал, между прочим, такую фразу: «Мы следуем нашим учителям — Лаврову и Плеханову». Не трудно было указать, что «следовать» одновременно по двум противоположным дорогам нельзя. Мы одержали верх, и Рабочий комитет остался с нами. Тем не менее социалисты-революционеры действовали на некоторую часть рабочих своей эмоциональностью, то есть воздействием на чувство рабочих, тогда как мы обращались к их рассудку.

Другую чувствительную струнку затрагивал у рабочих, но тоже во вред нашей деятельности, основатель группы «Рабочее знамя», рабочий из Белостока, Моисей Лурье¹. Это был, по-видимому (я его мало знал), чрезвычайно энергичный и с сильной волей человек. Он главным образом упирал на необходимость независимости рабочих в их революционной организации от интеллигенции. Разумеется, конкретно у нас, в Киеве, такое требование независимости направлялось против «Союза», имевшего почти исключительно интеллигентский состав.

Противодействие нашей работе со стороны Лурье и его сторонников не нанесло ей, однако же, особенно серьезного ущерба.

Наряду с местной работой лидеры группы «Рабочее дело», главным образом Б. Л. Эйдельман, уже в конце 1896 и начале 1897 года начали принимать участие в подготовке к объединению всех социал-демократических групп России. Эта мысль возникала и в других центрах социал-демократической работы и не могла не возникать, так как она подсказывалась самой жизнью: по мере того как развивались отдельные социал-демократические организации, чувствовалась настоятельная необходимость в руководящем и координирующем центре, в постановке общего печатного органа, в устройстве общей техники и, наконец, в надлежащей организации доставки нелегальной литературы из-за границы.

Были завязаны сношения с петербургским «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса» и с очень деятельной Виленской еврейской социал-демократической группой (зародышем Бунда). Налаживались связи и с другими известными Киеву социал-демократическими группами.

В марте 1897 года в Киеве должен был состояться съезд, или, как мы его называли из конспирации, «коллоквиум», представителей петербургского «Союза борьбы», московского «Союза», иваново-вознесенской группы и, наконец, виленской группы вместе с представителями киевлян. На коллоквиум приехал, однако, только представитель петербургского «Союза» (явился, правда, и московский представитель, но он не был допущен, так как не мог достаточно удостоверить свою личность). Состоялось только частное совещание, на котором присутствовали по одному делегату от трех киевских групп и петербургский делегат. Было решено, что организацию съезда возьмет на себя группа «Рабочей газеты» (о ней ниже), и был намечен порядок дня съезда: 1) Название партии, 2) Организация партии, 3) Газета, 4) Пропаганда и агитация. Делегаты должны были явиться на съезд с выработанными ответами на все эти вопросы и с императивными мандатами, то есть без права отступать на съезде от решений своей организации — так велика была боязнь отдельных организаций за свою самостоятельность.

Что это за группа «Рабочей газеты», которая должна была организовать съезд? Это была все та же наша группа «Рабочее дело», если не вся, то значительная ее часть. Дело в том, что мы решили, главным образом Б. Л. Эйдельман и Н. А. Вигдорчик, поставить нашими силами общую для всех социал-демократических организаций, общепартийную можно было бы сказать, если бы уже существовала партия, газету. Дело было очень трудное (ведь нельзя было, прежде всего, такую газету издавать на гектографе или мимеографе, как издавался «Вперед»), но зато газета могла сделать очень много для создания партии, которого мы все так страстно желали. Так как дело требовало большой конспиративности, то в него и были посвящены только члены группы «Рабочее дело» (да и то не все), вполне спевшиеся друг с другом и доверявшие друг другу, как каждый самому себе.

С большими усилиями была поставлена типография на квартире одного из членов группы (разумеется, устранившегося после этого от всяких других нелегальных занятий), и там поселился без прописки и безвыходно наш печатник А. Д. Поляк. Первый номер «Рабочей газеты» вышел в августе 1897 года. Помню то чувство торжества, которое охватило нас, когда мы увидели этот первый номер не местной уже, а общей социал-демократической газеты, созданной нашими усилиями и клавшей первый камень в фундамент будущего здания нашей партии.

Первый номер «Рабочей газеты» вышел довольно бледным; мы имели в виду серую рабочую массу и потому говорили слишком популярным языком, оставаясь большей частью на почве повседневных нужд рабочего класса. Тем не менее и в этом номере были статьи политического характера...

Группа «Рабочей газеты» вошла в сношения со всеми известными ей тогда с.-д. организациями с целью осуществления возложенной на нее задачи. И здесь главную тяжесть работы взял на себя Б. Л. Эйдельман. Он объезжал главные центры с.-д. работы, вступал в переговоры с местными организациями и т. д. К этому времени образуется Бунд, и Б. Л. ведет сношения относительно съезда уже с центральным комитетом Бунда, что, впрочем, не было сношениями с новыми людьми, так как в ЦК Бунда вошли наиболее активные деятели виленской группы, давно уже хорошо знакомой Б. Л. В Екатеринославе происходит объединение местных с.-д. групп благодаря переехавшему туда члену киевского «Союза» К. А. Петрусевичу (раньше видному члену польской социал-демократической группы). Екатеринославская организация принимает имя екатеринославского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». В Москве также после разгрома с.-д. организация возрождается под именем московского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Уже это одно тождество названий показывает приближающееся создание партии.

В декабре 1897 года выходит при тех же условиях, что и первый, второй номер «Рабочей газеты», гораздо более яркий и определенный. В нем уже прямо и недвусмысленно говорится о необходимости объединения всех разрозненных социал-демократических организаций в одну мощную социал-демократическую партию.

Еще раньше выхода второго номера мне было поручено, так как я по другому делу должен был побывать за границей (меня просил Н. В. Ковалевский съездить в Львов и передать кое-какие его поручения главарям радикальной партии Франку и Павлику), повидаться с группой «Освобождение труда», узнать ее мнение о первом номере «Рабочей газеты» и попросить сотрудничества членов группы в нашем органе. Надо сказать, что мы умышленно издали первый номер, не прибегая к литературной помощи идейных создателей русской социал-демократии, чтобы показать, что русская социал-демократия может держаться и собственными силами, что она не является эмигрантской затеей, как склонны были утверждать ее враги. Я виделся с Г. В. Плехановым, П. Б. Аксельродом, В. И. Засулич и Д. Кольцовым слишком короткое время, чтобы успеть подробно сговориться относительно всех волновавших нас вопросов. Во всяком случае, хотя я не встретил с их стороны особенного энтузиазма по отношению к нашим начинаниям, они в общем одобрили первый номер «Рабочей газеты» и обещали свое сотрудничество. Я убедился, однако, что наши стремления идут, по крайней мере в то время, не в одном направлении: тогда как мы хотели возможно больше сделать сейчас же для организации и развития самосознания русского рабочего класса, члены группы «Освобождение труда» (особенно Г. В. Плеханов) гораздо больше придавали значения выяснению теоретических основ марксизма (Плеханов был занят в то время своей полемикой с Струве по вопросу о свободе воли).

Обещание сотрудничества было исполнено: Плеханов прислал письмо, а Аксельрод и Кольцов — статьи, которые мы предназначили для третьего номера «Рабочей газеты» (ко второму они уже опоздали). Но, к несчастью, весь материал для третьего номера был захвачен жандармами при аресте Эйдельмана и Поляка в марте 1898 года в Екатеринославе, куда была перевезена наша типография. Тогда же погибла и отпечатанная уже очень удачная брошюра Вигдорчика «Новая победа рабочего класса» (по поводу закона 2 июня 1897 года).

Из тех с.-д. организаций, с которыми входила в сношения по поводу съезда группа «Рабочей газеты», отказалась послать делегата на съезд харьковская организация. Она мотивировала свой отказ тем, что, по ее мнению, создание партии преждевременно, что нужно, чтобы раньше окрепли местные организации и чтобы объединение совершилось естественно вокруг пока не существующего, высоко стоящего в моральном отношении и авторитетного для других организаций центра.

Не была приглашена на съезд николаевская организация, так как группа «Рабочей газеты» считала ее мало конспиративной. Не получила приглашения на съезд и одесская организация, так как с ней наша группа не успела ознакомиться.

Кроме Бунда из нерусских организаций была приглашена на съезд Литовская с.-д. партия. Она согласилась делегировать своего представителя, но вследствие разгрома не могла этого сделать. Польская социалистическая партия (ППС) поставила нам два условия своего участия в съезде: 1) чтобы будущая наша партия включила в свою программу требование отделения Польши от России и 2) чтобы наша партия отказалась иметь связь с другими партиями, кроме ППС, действующими на территории Польши и Литвы (разумелись Бунд и литовская с.-д.). Конечно, эти условия не могли быть приняты.

Наконец съезд был назначен на 1 марта 1898 года в Минске. Подыскание помещения для работ съезда и некоторых делегатов взял на себя Бунд.

Группа «Рабочей газеты» выбрала своими делегатами Б. Л. Эйдельмана и Н. А. Вигдорчика, киевский «Союз борьбы» решил послать меня. Было предложено послать особого делегата и Рабочему комитету при киевском «Союзе». Рабочий комитет также остановил свой выбор на мне (как говорилось выше, я был представителем «Союза» в Рабочем комитете). Я указал «Союзу», что в таком случае необходимо от «Союза» делегировать кого-либо другого. Но «Союз» нашел возможным мое «совместительство».

Выехали мы из Киева в разное время и разными дорогами (между прочим, чтобы сбить с толку жандармов, я поехал с товарной станции, заехал в Ромны к сестре, постарался, чтобы там видело меня побольше людей, а потом только уехал в Минск, сделавши вид, что возвращаюсь в Киев).

В Минске я остановился сначала в одной гостинице под выдуманным именем (паспортов не требовали), потом переехал в другую, где записался под другой фамилией.

По данной явке я разыскал бундовцев Александра (Кремера) и Глеба (Мутника), Эйдельман и Вигдорчик уже оказались налицо. Из старых знакомых встретил я еще там Петрусевича, делегированного екатеринославским «Союзом».

Накануне официального открытия наших заседаний мы собрались для дружеской беседы в квартире Глеба. Настроение у нас было прекрасное: мы чувствовали, что собираемся сделать великое дело, и все были воодушевлены желанием сделать его возможно лучше. Таково, по крайней мере, было мое впечатление.

На другой день, 1 марта, в 10 часов утра открылся съезд. Впрочем, такое торжественное выражение («открылся») совсем неуместно: собрались мы в небольшой комнате, было всего девять человек (бундовцы Александр, Глеб и Исаак [Ш. Кац], от «Рабочей газеты» — Эйдельман и Вигдорчик, от петербургского «Союза»— Степан (Радченко), от Москвы — Александр Ванновский, от Екатеринослава — Петрусевич и от Киева — я) и решительно никаких формальностей, никакой официальности... Не только «президиума», но и председателя формально не было выбрано (неформальным председателем в нужных случаях был Эйдельман).

Секретарем я предложил выбрать Вигдорчика; на помощь к нему присоединили и меня. Впрочем, протоколов мы не вели (из конспиративных соображений); решили записывать только постановления.

Работа, несмотря на отсутствие формально выбранного председателя, велась дружно и деловито. Прежде всего решен был вопрос о необходимости создания партии. Разумеется, разногласий в ответе не было: иначе зачем бы мы приезжали на съезд?

Несколько больше времени ушло на определение названия партии. Были предложения назвать ее «русской» и «российской». Последнее предложение одержало верх на том основании, что партия должна объединить не только в тесном смысле слова русских рабочих, но и рабочих всех национальностей России.

Название «российской» отстаивали особенно бундовцы; в том же смысле высказывался и я, так как я всегда стоял за объединение всего пролетариата всей России, но на основе полного равноправия, без предоставления какой бы то ни было части рабочего класса преобладающего значения.

Название партии «социал-демократической» не встретило, конечно, возражений.

Было предложено включить также в название партии слово «рабочая», но это предложение собрало только 4 голоса из 9 (слово «рабочая» было включено только позже при составлении «Манифеста», с согласия двух членов Центрального Комитета, оставшихся не арестованными после съезда).

Противники предложения исходили из нежелания создавать фикцию, обман: в партию пока входило очень незначительное количество рабочих.

После докладов с мест, причем выяснилась полная солидарность членов съезда в вопросе о пропаганде и агитации (в том смысле, как мы решили этот вопрос в Киеве), началось обсуждение вопроса об организации партии. Был избран Центральный Комитет, в который вошли представители трех наиболее влиятельных организаций (Эйдельман от группы «Рабочей газеты», Степан от петербургского «Союза борьбы» и Александр от Бунда). Во избежание давления центра на местные организации (которые должны были принять название «комитетов партии») было постановлено, что комитеты в местных делах вполне автономны и даже имеют право не исполнять постановлений ЦК, однако выясняя каждый раз причину неисполнения, Бунд, в частности, признавался автономной организацией в делах, касающихся еврейского пролетариата.

«Рабочую газету» было решено сделать общепартийным органом, поручив дело ее издания Центральному Комитету.

Поднят был затем вопрос об отношении партии к заграничному «Союзу русских социал-демократов» во главе с группой «Освобождение труда». Было решено предложить «Союзу» стать заграничным комитетом партии и войти с ним в тесное общение.

Я предложил просить Г. В. Плеханова составить программу партии вместе с торжественной декларацией о ее возникновении. Однако это предложение было отклонено, так как петербургский делегат заявил, что у них, в Петербурге, есть возможность это сделать без таких затруднений, какие неизбежны при сношениях с заграницей. Оказалось, что мы имели в виду разные вещи: я разумел именно программу, Степан и другие — «Манифест».

Этим и закончились, в сущности, занятия съезда, продолжавшиеся три дня (1, 2 и 3 марта). Избранный нами ЦК в перерывах заседаний съезда уже совещался между собой о дальнейшей постановке работы.

Вечером 3 марта мы все собрались на прощальную вечеринку перед отъездом. Настроение у всех было приподнятое: мы чувствовали и сознавали, что положили начало великому делу объединения рабочего класса всей России в борьбе за светлое будущее, за социализм!

Скромный ужин, с пивом, сопровождался искренними тостами, пожеланиями успеха в дальнейшей борьбе... «Пусть вновь созданная партия не будет мертворожденным детищем!» — вот один из тостов, который, в сущности, был содержанием и всех остальных.

Я напомнил товарищам, что как раз в 1898 году оканчивается 15-летие со дня выхода в свет брошюры Плеханова «Социализм и политическая борьба», положившей идейное начало русской социал-демократии, и предложил послать Г. В. наше приветствие. Предложение это было, конечно, принято.

С бодрой верой в наше дело уехали мы со съезда. Я по приезде в Киев сделал доклады в «Союзе» и Рабочем комитете. Решения съезда были вполне одобрены. Казалось, теперь пойдет работа еще лучше, еще успешнее, чем до сих пор.

Но всего через неделю после моего возвращения киевская организация была разгромлена.

В ночь с 11 на 12 марта были произведены массовые аресты. То же повторилось в Москве, Екатеринославе и других городах. В Москве был арестован Александр Ванновский, в Екатеринославе Петрусевич и, что всего хуже, Эйдельман. Была захвачена там же наша типография и весь материал третьего номера «Рабочей газеты» вместе с А. Д. Поляком, как я упоминал уже выше.

Несколько позже были разгромлены и бундовцы. Тем не менее Александр успел напечатать «Манифест», составленный Струве (тогда еще социал-демократом), и решения съезда. Партия все-таки не могла начать жить, но она не была и мертворожденной. Хотя и не было партийного аппарата, но одно имя партии объединяло разрозненные до тех пор организации. Они уже не чувствовали себя чем-то отдельным, маленьким, жалким,— они сознавали, что они — часть великого целого, великого, если пока не в реальности, то в идее.

И потому I съезд партии по праву считается начальным моментом ее существования.

И я с радостью и гордостью вспоминаю о том, что был его участником.

Первый съезд РСДРП. Документы и материалы. М., 1958, с. 214—224

Примечания:

¹ В будущем «Рабочее знамя» организовало «Русскую социал-демократическую партию», просуществовавшую очень недолго. Ред.