Среди французских рабочих
Ленин не только анализировал уроки французской истории. Живя во Франции, он уделяя большое внимание французскому рабочему движению.
Одновременно с ростом промышленной концентрации, значительным увеличением финансового капитала во Франции возрастает роль рабочего класса, его удельный вес в населении страны: в 1861 году сельское население составляло 71,1 процента, в 1911— уже только 56,8 процента. В промышленности и торговле в 1911 году было занято 7 миллионов 846 тысяч человек, тогда как в 1870 году их было только 5 миллионов. Условия жизни и труда французского пролетариата были тяжелыми: длинный рабочий день, жилье, лишенное самых элементарных удобств, очень дорогие продукты первой необходимости. Заработная плата продолжала оставаться низкой: в 1910 году ткачи в Аллюэне, например, получали в день 2 франка, намотчицы — 0,75 франка. Эксплуатация рабочих усиливалась с каждым годом.
Предприниматели старались выжать как можно больше прибыли и на больших фабриках, и в маленьких мастерских. В ответ на это рабочие поднимались на борьбу. Массовая стачечная борьба не затихала во Франции до самого начала первой мировой войны. Бастовали землекопы и почтово-телеграфные служащие железнодорожники и горняки, строители и металлисты. В среднем в 1905—1913 годах ежегодно происходило 1254 забастовки33.
Часто забастовки переплетались с другими массовыми выступлениями — митингами, демонстрациями. И тогда происходили ожесточенные схватки рабочих с полицией и даже с войсками. Так было, например, в Вильнев-Сен-Жорж 30 июля 1908 года, где во время всеобщей стачки строителей происходила большая демонстрация бастующих рабочих. Глава правительства Жорж Клемансо отдал приказ стрелять по забастовщикам. В Вильнев-Сен-Шорж были посланы войска. Солдаты открыли огонь, 7 человек были убиты, 200 ранены.
На Владимира Ильича произвел большое впечатление один из эпизодов этого драматического дня: когда рабочие несли своего раненого товарища мимо генерала Вирвэра, командовавшего атакой на стачечников, из толпы манифестантов раздались крики «Saluez!» («Отдайте честь!»). «И генерал буржуазной республики отдал честь раненому неприятелю». Обострение классовой борьбы во Франции, писал Ленин в связи с этими событиями, «проявляется в особенно бурных, резких, частью прямо революционных взрывах, когда... «мирная» обстановка парламентской борьбы сменяется сценами настоящей гражданской войны»34.
Ленин внимательно следил за жизнью Французской социалистической партии, читал газеты и журналы социалистов, слушал их выступления на собраниях. Французская социалистическая партия в 1908—1912 годах была уже насквозь оппортунистической. Болезнь эта — оппортунизм — возникла задолго до описываемого периода.
Как известно, вступление Мильерана в качестве министра в реакционное буржуазное правительство (в 1899 году) вызвало острую полемику не только во французском, но и во всем международном социалистическом движении. Все реформисты во главе с Эдуардом Бернштейном восприняли этот факт как «огромное достижение». Все истинно революционные марксисты были возмущены поступком Мильерана. Ленин разоблачал мильеранизм как предательство интересов пролетариата, как «самый крупный опыт применения ревизионистской политической тактики в широком, действительно национальном масштабе»35.
Что касается анархо-синдикализма, то, как неоднократно подчеркивал Ленин, почву для его влияния создавала неоднородность французского рабочего класса, наличие в нем довольно значительной мелкобуржуазной прослойки — недавних неустойчивых выходцев из непролетарских слоев. Анархо-синдикалисты отрицали необходимость политической партии пролетариата и политического руководства его борьбой, политической борьбе противопоставляли борьбу экономическую, основной организацией рабочего класса считали не партию, а профсоюзы (по-французски синдикаты). Они наносили большой вред рабочему движению, отвлекая пролетариат от его исторической миссии — подготовки к социалистической революции.
Лидеры профсоюзов считали экономическую борьбу своей «монополией». Социалистическая партия Франции, наоборот, занималась в тот период в основном политической, парламентской деятельностью, а от борьбы за насущные экономические интересы рабочего класса самоустранилась. Особенно проявилось это своеобразное «разделение труда» во Франции в марте 1909 года во время крупнейшей почтово-телеграфной забастовки. Руководил ею синдикат служащих почт, телеграфа и телефона.
«Весь город был взволнован,— пишет Крупская,— а партия стояла в стороне: это-де дело профессиональных союзов, а не наше. Нам, россиянам, это разделение труда, это самоустранение партии от участия в экономической борьбе казалось прямо чудовищным»36.
15 марта 1909 года полиция занимает почтовые отделения Парижа. Шесть тысяч почтовых работников голосуют за всеобщую забастовку. Она начинается 16 марта. Прекращается работа почты, телеграфа, телефонная связь. 5 миллионов писем, 200 тысяч телеграмм лежат недоставленными. 19 марта в газете «Революсьон» появляется заголовок: «Клемансо — провокатор. Работники связи бастуют. У правительства нет телефона, у бастующих есть». В течение десяти дней жизнь столицы была дезорганизована. Клемансо вынужден был схитрить: он обещает уволить товарища министра Симьяна, из-за издевательств которого парижские почтовики прекратили работу37.
Забастовка совпала с напряженнейшим периодом в жизни Ленина. Из Москвы в Париж и обратно летели заказные письма и бандероли. В них лежал драгоценный груз: корректура книги «Материализм и эмпириокритицизм», которую печатали в Москве. На почте забастовка. Письма задерживаются, Ленин очень нервничает. «Дорогая Анюта! Здесь, как ты знаешь, вероятно, из газет, почтовая забастовка. Нерегулярность полная. Корректур не получаю...» — пишет Владимир Ильич сестре 21 марта. А через два дня он полушутя замечает: «У нас окончательно кончена забастовка. Наконец-то! А то хорошее пролетарское дело здорово мешало в литературных наших делах... Твоих корректур и сверстанных листов так и не получал»38.
17 октября 1909 года Ленин участвует в манифестации парижского пролетариата против казни в Испании видного анархиста, профессора Феррера39.
Испанский педагог Франсиско Феррер открыл за пределами своей родины, в Париже, школу, где готовил учителей в атеистическом духе. Церковь ненавидела его и искала случай отомстить. Он оказался в Испании именно в дни, когда там вспыхнула всеобщая забастовка в знак протеста против отправки правительственных войск в Марокко. Вскоре забастовка переросла в мятеж (в Барселоне, 26—27 июля 1909 года). Феррер был арестован и, несмотря на то что обвинение не могло представить абсолютно никаких доказательств его участия в июльском мятеже, приговорен к смертной казне и расстрелян (13 октября). Весть о казни быстро разнеслась в Париже. Демонстранты с криками «Да здравствует Феррер!», «Долой попов!» проходили перед испанским посольством. В воскресенье, 17 октября, во второй половине дня колонны манифестантов заполнили улицы; более 100 тысяч парижан шли с пением «Интернационала»5*.
Участник манифестации Д. 3. Мануильский писал:
«...Когда в Испании... казнили видного анархиста профессора Феррера и французский пролетариат ответил на это стотысячной демонстрацией, Владимир Ильич шел вместе с рабочими, скандируя лозунги. Глаза его юношески сверкали, и, когда полиция сделала попытку загородить дорогу демонстрантам, Владимир Ильич взялся за руки с рабочими, чтобы помешать полиции рассеять демонстрантов, предотвратить избиение. А ведь Владимир Ильич знал подлинную цену испанским анархистам типа Феррера! В своих выступлениях он беспощадно критиковал анархизм, но в то же время знал, что его место там, где идет рабочая масса»40.
Демонстрация 17 октября была интересна Ленину не только как антиклерикальное выступление (демонстранты скандировали: «Долой попов!», «К ответу убийц!»), но и как протест парижских рабочих против колониальной авантюры в Марокко. Дело в том, что в Марокко отправляла свои войска не только Испания (из-за чего и возник мятеж в Барселоне, в подготовке которого обвинили Феррера), но и Франция. Во имя наживы буржуазии в Марокко сложили головы многие сыновья французских рабочих и крестьян.
«Марокко» было запретным словом. Пьесу о восстании солдат в Марокко запрещено было играть в центре Парижа. Показывали ее на окраинах, в небольших театрах для рабочих. И каждый раз она вызывала бурю аплодисментов. Ленин и Крупская специально пошли смотреть эту пьесу. Самое интересное для Ленина было то, как реагировали на нее рабочие, заполнявшие театр. По ходу пьесы молодого солдата отправляют в Марокко. Дома — во Франции — остаются его мать и сестра. Живут они в нищете. Им очень трудно платить за квартиру. И тогда хозяин дома предлагает освободить их от квартирной платы, если сестра солдата станет его наложницей. «Скотина!», «Собака!»— неслось со всех сторон из зала. Зрители воспринимали увиденное на сцене как настоящую жизнь и грозили кулаками актеру, играющему хозяина. Солдат и его товарищи в Марокко, не выдержав издевательств, восстают. Восставшие поют на сцене «Интернационал». И мгновенно великая песня перекидывается в зрительный зал. «Интернационал» пел весь театр41.
Летом 1909 года правительство Клемансо пало. Буржуазия передала власть другому своему слуге — «социалисту» Бриану. Бриан включил в свой кабинет Мильерана и Вивиани, в народе их называли «кабинетом трех ренегатов». В статье «Заметки публициста» весной 1910 года Ленин так характеризует этот кабинет: «Буржуазия наградила изменников социализма должностями министров. Тройка французских ренегатов продолжает называть себя и свою группу независимыми социалистами, продолжает оправдывать свое поведение интересами рабочего движения и социальной реформы»42.
А несколько месяцев спустя — в октябре 1909 года — Ленин стал свидетелем того, как Бриан подавил всеобщую стачку железнодорожников. По приказу Бриана были мобилизованы войска, чтобы занять железнодорожные службы и помещения, и было объявлено о привлечении железнодорожников к работе в принудительном порядке. Бриан заявил, что забастовка железнодорожников — «преступное проявление насилия, беспорядка и саботажа». После нескольких дней сопротивления забастовочный комитет капитулировал. Это была тяжелая неудача: 3 тысячи забастовщиков уволили с работы43.
Примечательно, что как раз перед забастовкой Бриан в качестве «социалиста» выпустил брошюру о всеобщей стачке как главном средстве борьбы пролетариата за свои права. Франкский журнал «Illustration» поместил поэтому случаю ядовитую карикатуру, подпись под которой гласила: «Марсельеза социалиста Бриана».
Особенно ярко проявился оппортунизм социалистической партии перед выборами в парламент 1910 года. Ленин очень внимательно, по свидетельству Крупской, наблюдал предвыборную кампанию, в которой «все тонуло в личной склоке, взаимных разоблачениях, политические вопросы отодвигались на задний план»44.
Были, правда, и исключения. Крупская вспоминает, как она вместе с Владимиром Ильичем присутствовала на собрании, где выступал Жан Жорес. И они еще раз смогли убедиться в огромном влиянии его на аудиторию: речь Жореса буквально гипнотизировала слушателей. Очень понравилось Ленину и Крупской выступление на предвыборном митинге Эдуарда Вайяна. Запомнилась фигура высокого рабочего, пришедшего на предвыборное собрание прямо с работы. Рукава его были засучены. Рядом стояли двое сыновей-подростков. Все трое с восхищением смотрели на Вайяна. «Вот он, наш старик, как говорит!» — с восторгом восклицал рабочий. «Но не везде ведь выступали Жоресы и Вайяны,— замечает Надежда Константиновна.— А рядовые ораторы крутили, приспособлялись к аудитории, в рабочей аудитории говорили одно, в интеллигентской другое. «Вот она, парламентская-то машина!»— сказал как-то Ильич после одного из предвыборные собраний».
Владимира Ильича особенно интересовало, как выступают социалисты на разного типа собраниях. Он специально ходил слушать одного социалистического депутата на рабочем собрании, а потом его же на собрании мелких чиновников. И что же? Докладчик говорил на втором собрании прямо обратное тому, что на первом, ибо ему нужно было прежде всего завоевать голоса и тех и других. Я помню, вспоминает Крупская, как возмущался Владимир Ильич этим оратором: радикал перед рабочими, оппортунист — перед интеллигенцией... Мы «видели, как большие и зажигательные идеи, от которых трепетала рабочая аудитория, тускнели, рядились оратором в приемлемый для мелкой буржуазии цвет. Ведь надо же отвоевать побольше голосов!» На каких только предвыборных собраниях в Париже мы не бывали!»45 — восклицает она.
В связи с этим двуличным беспринципным поведением социалистов во время предвыборной кампании невольно вспоминается французское стихотворение, которое секретарь антверпенской группы большевиков А. Н. Макаренко приводит в своем письме Владимиру Ильичу от 26 февраля 1911 года. В стихотворении этом есть такие строчки46:
Cette politique, helas! VoilS notre misere,
Mes meilleurs ennemis me conseillent d’en faire
Etre rouge ce soir, blanc demain...6*
Посещение предвыборных собраний, речи депутатов-социалистов еще и еще раз убеждали Ленина в правильности его вывода: гангрена оппортунизма разъедала социалистическую партию Франции. Не борьба за социализм была нужна так называемым «социалистам», не интересы рабочих их волновали. Всего важнее для них было «заполучить депутатское местечко»47
Что же касается деревни, то и там социалистические депутаты появлялись только перед выборами в парламент. Владимир Ильич часто вполголоса напевал, возвращаясь с предвыборных собраний, песенку: «T’as bien dit, mon ga!» («Правильно, парень, говоришь!») В этой песенке говорилось, как один депутат-социалист ездит собирать голоса в деревню, обещает крестьянам всякие блага и подпаивает их. Они выбирают его и подпевают: «Правильно, парень, говоришь». Обманув крестьян, «социалист» приходит в палату депутатов, начинает получать 15 тысяч франков депутатского жалованья и предает крестьянские интересы7*48.
Владимир Ильич не только сам внимательно изучал французское рабочее движение. Он требовал, чтобы и члены парижской группы большевиков активно изучали французский язык, историю революционного движения Франции, посещали собрания рабочих, участвовали в профессиональном движении, поддерживали все политические мероприятия рабочих организаций Парижа49.
Член парижской группы большевиков А. С. Гречнев-Чернов работал на заводе слесарем-механиком. «Непосредственное общение с французскими рабочими,— вспоминает он,— давало мне возможность познакомиться с жизнью, узнать их интересы и запросы, а участие во французском синдикате механиков, где работала русская секция... облегчило знакомство с практикой синдикатов и нравами синдикалистов. Всеми этими вопросами, а особенно работой и влиянием французских социалистов в рабочих низах, живо интересовался Владимир Ильич, и я сделался одним из его информаторов о жизни рабочих-французов... Говорил я довольно складно, слушали меня хорошо, и поэтому я охотно выступал с докладами и рефератами. Однажды под руководством Владимира Ильича я готовил доклад о неомальтузианстве. Эту тему выдвинула сама жизнь, жизнь французских рабочих. Пропагандисты неомальтузианства все социальные язвы капиталистического общества объясняли высокой рождаемостью у рабочих, были даже организованы базы, на которых входящий в синдикат рабочий мог получить средства для предупреждения рождаемости. Ленин до глубины души возмущался этой порочной практикой и считал необходимым выступить с разоблачением неомальтузианства»50.
Под руководством Владимира Ильича Гречнев-Чернов подготовил доклад, который затем многократно читал французским рабочим в Париже8*.
Русская секция французского синдиката механиков, о работе которой А. С. Гречнев-Чернов рассказывал Ленину, была создана в сентябре 1910 года. В уставе этой секции (называлась она «секция синдикализированных русских рабочих по металлу») подчеркивалось, что одной из главных задач является «активное участие во французском рабочем движении». Членом секции был и А, Н. Голуб; он часто выступал на собраниях синдиката51.
Большое участие во французском профсоюзном движении принимал С. А. Лозовский. Он организовал профсоюз шляпников и был избран 15 мая 1911 года секретарем его правления. Н. К. Крупская и Л. Н. Сталь по заданию Ленина вели работу среди женщин-работниц (шляпочниц и швеек) — русских эмигранток9*52.
Ленин, вспоминает Крупская, «хотел видеть жизнь... французского рабочего, слышать, как он говорит не на больших собраниях, а в кругу близких товарищей, о чем он думает, чем он живет»53. Он знал быт рабочих той страны, в которой жил, гораздо лучше, чем его знают обычно эмигранты. Интересовало его решительно вое: как живет рабочий, в каких условиях работает, как относится к жене, к детям, как отдыхает.
Человек необычайно жизнерадостный а остроумный, Ленин любил и ценил удачную шутку, каламбур, сатирические куплеты парижских шансонье.
Из всех певцов Парижа особенно нравился Владимиру Ильичу Монтегюс (его настоящее имя было Гастон Брунсвик), который пользовался в те годы большой популярностью среди парижских рабочих. Он сочинял революционные песенки (часто сам писал и слова, и музыку к ним) и исполнял их в народных театрах и кабачках рабочих предместий. «Помню, в Париже,— вспоминает Крупская,— была у нас полоса увлечения французской революционной шансонеткой. Познакомился Владимир Ильич с Монтегюсом, чрезвычайно талантливым автором и исполнителем революционных песенок. Сын коммунара, Монтегюс был любимцем рабочих кварталов... Рабочие встречали его бешеными аплодисментами, а он, в рабочей куртке, повязав шею платком, как это делаю французские рабочие, пел им песни на злобу дня, высмеивал буржуазию, пел о тяжелой рабочей доле и рабочей солидарности...
В его песнях была какая-то смесь мелкобуржуазной сентиментальности с подлинной революционностью. Правда,— замечает Надежда Константиновна,— в его импровизированных песнях всегда с ярко бытовой окраской — не было определенной какой-нибудь идеологии, но было много искреннего увлечения»54.
Эта искренность и подкупала Владимира Ильича. Он сам выискивал в газетах объявления о театральных представлениях в предместьях Парижа. Если там упоминалось имя Монтегюса, Владимир Ильич и Надежда Константиновна, вооружившись планом Парижа, побирались до отдаленного предместья.
Но не всегда Ленину приходилось специально ездить в другой конец города, чтобы услышать полюбившегося ему певца. Монтегюс выступал и на устраивавшихся иногда вечерах русских политических эмигрантов. Об одном таком его выступлении рассказывает в своих воспоминаниях Т. Ф. Людвинская.
Парижская группа большевиков очень нуждалась в деньгах. Одним из источников добывания средств было устройство вечеров с платным концертом, буфетом, лотереей и т. д. Однажды Людвинская, которой было поручено организовать такой вечер, пришла к Надежде Константиновне домой, чтобы посоветоваться с ней. В комнату вошел Владимир Ильич. Услышав о предстоящем вечере, он сказал: «План должен быть не только коммерческим, но и идейным. В программу должен быть внесен агитационный элемент. Пригласите Монтсгюса. Он вам и публику соберет, и агитацию проведет»55.
Людвинская пошла приглашать Монтегюса. «Едва я сказала, что меня к нему направил Ленин, Монтегюс сразу же откликнулся на предложение»56,— вспоминает она.
Вечер состоялся в доме № 8 на улице Дантона, в том самом зале, где часто выступал с рефератами Ленин. Во время концерта, когда Монтегюс пел, Ленин вместе со всеми подхватывал припев. Когда певец кончил, Владимир Ильич подошел к нему, они сели за столик и стали оживленно разговаривать. Далеко за полночь длилась горячая беседа. Ленин развивал перед Монтегюсом перспективу грядущей мировой революции. Сын коммунара и русский большевик — каждый мечтал об этой революции по-своему.
Тонко подмечена в воспоминаниях Надежды Константиновны причина этой откровенности Ленина с незнакомым ему человеком. «Однажды на русской вечеринке,— вспоминает Крупская,— Ильич разговорился с Монтеиосом, и, странно, эти столь разные люди — Монтегюс, когда потом разразилась война, ушел в лагерь шовинистов — размечтались о мировой революции. Так бывает иногда — встретятся в вагоне малознакомые люди и под стук колес вагона разговорятся о самом заветном, о том, чего бы не сказали бы никогда в другое время, потом разойдутся и никогда больше в жизни не встретятся. Так и тут было. К тому же разговор шел на французском языке — на чужом языке мечтать вслух легче, чем на родном»57.
А. С. Гречнев-Чернов, бывший одно время председателем «Рабочего клуба» в Париже (в него входили, как выше уже упоминалось, представители всех течений и групп русской политической эмиграции, в том числе и большевики), рассказывает в своих воспоминаниях, что на свои вечера они часто приглашали Монтегюса. На трех таких вечерах присутствовал Леиин. Когда выступал Монтегюс, Владимир Ильич преображался. «Глаза его как-то особенно блестели, он широко улыбался и, чтобы ничего не пропустить... приставлял ладонь к уху. Политические остроты по адресу депутатов муниципалитета, руководителей профсоюзов и членов правительства вызывали у него веселый, искренний смех»58.
Особенно любил Владимир Ильич и часто напевал песню Монтегюса «Salut, salut a vous, soldats de 17-ёше» («Привет, привет вам, солдаты 17-го полка»). Это была песня в честь французских солдат, которые отказались стрелять в восставших10*.
Музыку создали композиторы Шантегрель и Дуби, слова написал сам Монтегюс59:
Честь и хвала солдатам
Семнадцатого полка!
Честь и хвала ребятам!
Их связь с народом крепка.
Честь и хвала солдатам!
Их подвиг ярко горит.
«Спасибо»,— своим солдатам
Республика говорит.
Когда Ленин и Крупская жили в Париже, к ним приходила иногда на пару часов уборщица-француженка Луиза Фарош. Она напевала эльзасскую песню. Владимиру Ильичу песня очень понравилась. Он записал слова и часто пел ее сам. Кончалась песня так:
Vous avez pris Elsass et Lorraine,
Mais malgre vous nous resterons Franfais.
Vous avez pu germaniser nos plaines,
Mais notre coeur — vous ne l’aurez jamais.
В статье «Цаберн» Ленин цитирует это четверостишие в своем переводе:
Вы взяли наш Эльзас, нашу Лотарингию,
Вы можете германизировать наши поля,
Но вы никогда не овладеете
Нашим сердцем,— никогда!
Как созвучна была эта песня с настроением Ленина! «Надо было слышать,— вспоминает Крупская,— как победно звучали в его устах слова песни: «Mais notre coeur — vous ne I'aurez jamais!» В эти самые тяжелые годы эмиграции... он упорнее всего мечтая, мечтал, разговаривая с Монтегюсом, победно распевая эльзасскую песню»60.
Мечтал, читая стихи Гюго, Потье, Верхарна.