34. ИКРА, ЛОШАДИ И СМЕРТЬ ВОЗЛЮБЛЕННОЙ
Глядя на плоды рук своих, Ленин мог бы себе представить какого-то сверх-Лаокоона, изнемогающего в кольцах огромных змей бюрократизма, и беспомощно на него глядящих сыновей, дочерей и весь народ. Иногда в гиганте можно было узнать самого Ленина. По временам Ленин срывал бумажные звенья с пальца, с руки или с ноги гиганта и возвращал ему хотя бы ограниченную свободу действий. Ленин ненавидел бюрократизм и не вел себя, как бюрократ, но он создал бюрократическое государство и вынужден был тратить очень много энергии в попытках обойти бюрократию и быстро осуществить хоть что-либо путем личного вмешательства.
Прошения на высочайшее имя были в России традиционными. Царь или председатель Совнаркома одним росчерком пера могли разрешить вопрос, которым вообще-то следовало бы заниматься третьему помощнику их секретаря. Тем самым владыка демонстрировал свою доброту, доступность, незаменимость, а прошений прибывало все больше. При нормальном функционировании самодержавной власти самодержец, в глазах народа, не несет ответственности за грехи режима. Запоминаются только его благодеяния, а в преступлениях обвиняют подчиненных.
Заслуженная артистка московского Малого театра Н. Никулина 3 сентября 1920 года обратилась к Ленину с письмом: «Только безвыходное положение заставляет меня беспокоить Вас… Мне 74 года, из них 51 год по мере сил и умения я служила дорогой мне Москве… Зная, как тесно живется населению, я сама охотно пошла навстречу и отдала несколько комнат в своем домике. Остались только необходимые мне или неудобные для жилья холодные проходные. Теперь мне угрожают отнятием у меня и этих комнат. Умоляю Вас, помогите мне… Несколько слов, написанных по Вашему приказанию, будут достаточной гарантией для меня».
Ленин оставил на полях письма пометку: «Проверьте и созвонитесь: оставить ее в покое»1.
Это был человечный поступок. Но было бы куда человечнее, если бы советское правительство провело законы или установило правила, предотвратившие бы миллионы подобных несправедливостей, которые стали постоянными при коммунистическом режиме.
5 марта 1920 года Горький написал из Петрограда письмо Ленину с просьбой оставить 1800 академических пайков для ученых бывшей столицы. «Еще прошу Вас: позвоните Феликсу Дзержинскому и скажите ему, чтоб он скорее выпустил химика Сапожникова». Сапожников, объяснил Горький, нашел дешевое и очень необходимое антисептическое средство. «И еще: Манухину необходимо дать возможность работать по изысканию сыворотки против сыпняка, а здесь — ничего не добьешься… Телеграфировал Семашко — не отвечает. Извините, что надоедаю Вам, но это дела крайне важные, — Вы сами понимаете!» Ленин ответил 19 марта. Пайки ученым оставили. «Сапожников освобожден 9 марта». Манухину предписывалось сделать подробный доклад наркомздраву Семашко2.
Но что происходило с тысячами Сапожниковых, не пользовавшихся покровительством Горького? Сколько отчаянных просьб, обращенных к Ленину, осталось на столе секретарей, естественно стремившихся избавить его от лишних хлопот. Советская система не давала защиты от самовластия чиновников. Диктатура, осуществлявшаяся через растущий бюрократический аппарат, не могла, не ослабив своей хватки, позволить в таких случаях обращение в суд, в местные законодательные органы и т. п. Подавление свободы печати и свободы собраний отняло у пострадавших последнюю возможность жаловаться. Оставалось либо терпеть, либо идти к бюрократу собственной персоной и, после многочасового ожидания в очереди таких же страдальцев, попытаться разжалобить его сердце. Обычно бюрократ бывал слишком труслив, утомлен или равнодушен, чтобы предпринять что-либо. Только мельчайший процент просителей, в надежде, что их репутация прорвет окружающий Ленина и других вождей секретарский барьер, имел возможность обращаться к влиятельным людям. (Но даже Горький не сумел добиться ответа от Семашко!) Диктатура — это государство без закона и поэтому без порядка в смысле упорядоченности. Каприз диктатора служит законом. Государство — это сам диктатор, или диктатор и его ближайшие соратники. Поскольку закона нет, нет и узаконенной процедуры, и низшие служащие не могут чувствовать себя в безопасности и предпочитают не предпринимать самостоятельно ничего, или делать как можно меньше, потому что все, что они делают, несет с собою риск. Волокита входит в привычку, все решения и ответственность за них передаются снизу вверх, а нижестоящие погружаются в бездеятельную рутину. Когда мелкий служащий выходит поутру из дому, он оставляет дома все человеческие чувства. На службе он отказывается от инициативы, теряет волю и становится бездушным автоматическим орудием, иногда — орудием жестокости диктатора, но и в этом случае чувства вины он почти не испытывает, потому что он может сказать себе: «Я только передал дальше документ, попавший на мой стол». Диктаторы делают все сами — они вынуждены так поступать.
14 июня 1920 года, узнав от трех товарищей, что по распоряжению заведующего санаторием в Горках тов. Вевера срублена в парке санатория 14 июня 1920 года «совершенно здоровая ель», Ленин письменно постановил: подвергнуть Вевера аресту на 1 месяц, «причем если будет обнаружено, что т. Вевер взысканиям раньше не подвергался, то по истечении недели ареста освободить его условно с предупреждением, что в случае нового допущения неправильной рубки парка, аллей, леса или иной порчи советского имущества, он будет не только подвергнут, сверх нового наказания, аресту на 3 недели, но и удален с занимаемой должности… следующее подобное нарушение повлечет наказание всех рабочих и служащих, а не только заведующего»3
Вивера не выслушали. Ленин сам был и прокурором, и присяжными, и судьей. Назначил он сам себя. Приговор был вынесен в тот же день, когда было совершено преступление.
Из записок Ленина в секретариат ЦК РКП(б) «29 июня 1920. Заставьте Государственное издательство быстро издать (с сокращениями) книгу Кейнса «Экономические последствия мира»4.
Никакие мелочи не избегали внимания Ленина. В разгаре польской войны он вынужден был охотиться за кинопленкой, чтобы вовремя выпустить кинокартину «Суд над колчаковскими министрами», фотокино-отдел Наркомпроса сообщил ему, что остатки довоенной пленки распроданы спекулянтами по высоким ценам, а за границей пленку все еще не купил Внешторг, несмотря на телеграфное распоряжение самого Ленина. На этом письме Ленин написал записку Красину: «Прошу очень нажать и удовлетворить просьбу быстро». В тот же день он узнал, что в Наркомздраве имеется пленка, и потребовал передать ее в Наркомпрос для картины о Колчаке5. Тяжек жребий диктатора в нищей стране. В 1920 году в России не было ни угля, ни нефти и даже дров не хватало. Ленин предложил объявить конкурс с денежными премиями на изобретение больших деревянных термосов. В результате стали применяться термосы, изготовленные из фанеры и деревянных стружек. Термосы «этой конструкции отличались своей легкостью», дешевизной и позволяли «доваривать и хранить в горячем виде пищу, пригодную для еды без подогрета до 18–20 часов»6. 15 мая 1920 года Ленин отправил из Москвы в Орехово-Зуево, текстильный центр в Московской области, 1 вагон мяса и 1 вагон жиров, а также три вагона пшеницы из Нижнего — «подарки для детей». «Соли пока нет», — гласит пометка Ленина на справке Наркомпрода по поводу снабжения продовольствием Орехово-Зуевского района на апрель — май 1920 года, — «С 25 мая улучшение»7. В июле 6 вагонов икры прибыло из Азербайджана в распоряжение Ленина. Он написал резолюцию: «В Компрод для детей»8. 9 сентября 1920 года Ленин пишет ответственному работнику в Тамбов: «Надежда Константиновна имеет в Тамбове знакомых ей товарищей, старуху Азанчевскую и ее дочь… Очень просит принят меры, чтобы их вполне хорошо обставить в продовольственном отношении… Как дела в Тамбовской губернии? Голод?..»9 Отовсюду к Ленину шел поток телеграмм. Просили угля и хлеба. Кроме неурожая и крестьян, не желавших отдавать хлеб за обесцененные дензнаки, были еще пробки на железных дорогах: плохо работал транспорт. Ленин делал все, что мог, телефонируя и телеграфируя в районы, где были излишки, и требуя снабдить ими голодающих. Внезапно испортился прямой провод, соединявший кабинет Ленина с Харьковом. Он написал записку в Наркомпочтель, предлагая «немедленно» проверить и исправить провод. Реввоенсовет Запфронта занял здания Смоленского университета и не освободил их, несмотря на постановление Совнаркома. 2 ноября Ленин телеграфировал Реввоенсовету: «Вопрос о неисполнении вами постановления Совнаркома и наложении взыскания вношу в Совнарком».
Жизненно необходимые запасы таяли, а число бюрократов росло. Ленин просил данные о числе советских служащих: «Прошу разделить работу на две части: 1) Самые краткие сведения (число и пр.). Не больше 4 недель. 2) Подробные сведения — сколько недель?..»
В конце 1920 года Моссовет напечатал годичный отчет о своей деятельности. Оказалось, что его исполком обсудил за год 1 политический вопрос, 8 экономических, 46 организационных, 1 вопрос здравоохранения и 11 «разных вопросов». «Уродство, — написал Ленин на полях. — Должно быть наоборот», — и нарисовал свою диаграмму нужного распределения вопросов: совсем маленький столбик организационных, чуть побольше — политических, очень большой — экономических. Возмущение Ленина понятно, но он был не прав, когда протестовал: вопросы обсуждаются перед тем, как действовать, а поскольку все действия были монополией высокопоставленных товарищей, служащие могли разговаривать только о самих себе: кто кому и какую бумагу должен передать на рассмотрение и подпись. Ленинский Кремль высосал всю власть из Советов. Старый лозунг «Вся власть Советам» на практике передал всю власть партии.
Ленин и сам всегда был погружен в организационные вопросы. Строителя Нижегородской радиостанции, одной из первых в России, Ленин упрекал в «недоверии к спецу» — профессору М. А. Бонч-Бруеви-чу — ив том, что «черная, подготовительная работа» делалась им лично, тогда как ее «обязательно сдать механикам, монтерам, электротехникам и проч.»10. Адресат, С. И. Ботник, пообещал больше не грешить.
Телефонограмма Ленина управляющему телефонной сетью: «Прошу починить телефон с санаторием «Чайка» (сообщают, что причина порчи разрушение одного столба около деревни с названием вроде Иваньково). Об исправлении прошу мне донести»11.
Старшая сестра Ленина Анна Елизарова работала в Наркомпросе. В заместительницы ей была назначена женщина «совершенно незнакомая». Они не сработались: «получились трения, разногласия» и т. п. Елизарова рассказала об этом брату. На заседании Совнаркома он передал ей записку: «Основной принцип управления:…определенное лицо целиком отвечает за ведение определенной работы. Я веду (столько-то времени), я отвечаю. Мне мешает лицо X, не будучи ответственным, не будучи заведующим. Это — склока. Это хаос… Требую его удаления» 12.
В ноябре 1920 года, обеспокоенный перспективой сильных неурожаев, Ленин предложил начать производство электроплугов. Его мозг работал без отдыха. Он просит Чичерина просмотреть «брошюрку или главку об Англии» (в «Детской болезни») и дать совет, нет ли там «ошибок или нетактичностей». «Практические исправления, если не затруднит, очень просил бы отдельно карандашиком записать». Записка Семашко: «Прошу Вас принять подателя, тов. Д. Н. Ерошенкова, лекарского помощника… У товарища есть изобретение очень практичной дезинфекционной камеры…» Записка в Наркоминдел с просьбой «архиконспиративно добыть» чемодан с партийным и личным архивом Ленина, хранящийся у «мосье Weisbein, RueVictorConsiderant № 5, в Париже13. Джон Рид просил Ленина принять его по «очень важному делу», «сегодня», 17 августа 1920 года. Ленин: «Если очень просит и на 5 минут, пусть придет сейчас»14. Записка Бухарину с предложением издать по-русски Две страницы из римской истории: вожди плебса и рабочие вожди; предостережение Гракхов американского социалиста Де-Леона с примечаниями и предисловием Луи Фрейна. «Я тоже напишу несколько слов». Книга по-русски издана не была. Письмо М. Н. Покровскому: «Очень поздравляю Вас с успехом: чрезвычайно понравилась мне Ваша новая книга «Русская история в самом сжатом очерке». Ленин предлагает перевести ее на европейские языки и «позволяет себе одно маленькое замечание: чтобы она стала учебником (а она должна им стать), надо дополнить ее хронологическим указателем…» Позже, при Сталине, эту книгу изъяли из употребления.
В Тамбовской губернии мятеж. 15 октября 1920 года Ленин приказывает Замнаркомвоену «добиться быстрой и полной ликвидации». 19 октября он обращается с таким же распоряжением к ЧК, жалуясь Дзержинскому на «слабость наших сил, особенно кавалерии»15. Чтобы повысить производительность труда рабочих и служащих, во всей стране была введена система премирования. «Не будут ли тогда фактически узаконены сплошные злоупотребления» ввиду произвольной нормировки, спрашивает Ленин16. В начале 1920 года заболела дорогая сердцу Ленина Инесса Арманд. Он и сам был болен, но в феврале написал ей записку: «Черкните, пожалуйста, что с Вами. Времена скверные: сыпняк, инфлуэнца, испанка, холера. Я только что встал и не выхожу… Сколько градусов у Вас? Не надо ли чего для лечения? Очень прошу написать откровенно. Выздоравливайте! Ваш Ленин»17. Еще одна записка Инессе, от 16–17 февраля: «Выходит с t° 38° (и до 39°) это прямо сумасшествие! Настоятельно прошу Вас не выходить и дочерям сказать от меня, что я прошу их сделать и не выпускать Вас 1) до полного восстановления нормальной температуры и 2) до разрешения доктора»18. В августе того же года Ленин устроил Инессе путевку в санаторий на Северном Кавказе. Там, в сентябре, она умерла. Тем временем он произносил речи, формулировал новую внешнюю политику и правил надрывающейся от усилий страной, воюя то с Польшей, то с Врангелем. Кремль грабил, где только мог. Во время временного отступления Красной Армии Сталин написал проект постановления, обязывающего Крымский и Кавказский фронты «при отходе забирать у населения все продовольственные излишки и обезлошадить покидаемую… территорию». Ленин поставил свою подпись под постановлением и прибавил в скобках: «не обижая рабочих»19. Несмотря на свою невероятную занятость, он ответил утвердительно на вопрос библиотекарши, нужны ли ему книги, изданные в Тифлисе, и комплект парижского «белогвардейского журнала L'Europe Nouvelle»20. 1 сентября 1920 года он смиренно попросил библиотеку Румянцевского музея (ныне Библиотеку им. Ленина) выдать ему два греческих словаря («с греческого на немецкий, французский, русский или английский»), историю греческой философии и лучшие словари философских терминов: «немецкий, кажется, Эйслера; английский, кажется, Болдвина; французский, кажется, Франка (если нет поновее); русский, какой есть из новых». Какой еще современный правитель страны, содрогающейся в конвульсиях, просил такого чтения? Зная, что, по правилам, справочные издания не выдаются на дом, он просил их «на вечер, на ночь, когда библиотека закрыта» и обещал: «Верну к утру»21. Он был переутомлен, напряжен, и работал почти все ночи напролет. Неудивительно, что в конце 1920 года, 28 декабря, Ленин писал о себе: «Чувствую себя совсем больным от бессонницы»22. Несмотря на смерти, войну, болезни, голод и разъедающую правительство бюрократию, государство и его кормчий должны были продолжать путь.
Примечания:
1 Ленинский сборник. Т. 35. С. 149.
2 Ленинский сборник. Т. 35. С 110—112
3 Ленинский сборник. Т. 35. С. 132.
4 Ленинский сборник. Т. 35. С. 134.
5 Там же. С. 136–137.
6 Там же. С. 135.
7 Там же. С. 125.
8 Там же. С. 141.
9 Ленинский сборник. Т. 35. С. 150.
10 Ленин В. И. Сочинения. 4-е изд. Т. 36. С. 484 и 657.
11 Ленинский сборник. Т. 35. С. 167.
12 Воспоминания. Т. 2. С. 293–294.
13 Ленинский сборник. Т. 25. С. 131–132.
14 Ленинский сборник. Т. 25. С. 143.
15 Там же. С. 158.
16 Там же. С. 107.
17 Там же. С. 108.
18 Там же. С. 109.
19 Ленинский сборник. Т. 25. С. 144.
20 Там же. С. 180.
21 Ленин В. И. Сочинения. Изд. 4-е. Т. 35. С. 388.
22 Ленинский сборник. Т. 35. С. 172.