ГЛАВА XV
НА ГРАНИЦЕ
Хапаранда — Торнео.
15—16 апреля 1917 года
Что же происходило в это время на границе? Нам об этом известно из рассказов очевидцев. Но сначала я хотел бы познакомить читателя с весьма характерной зарисовкой французского посла в России Мориса Палеолога, который, проезжая Торнео на пути в Париж, в нескольких фразах обрисовал обстановку Торнео тех времен.
Поезд остановился у нескольких ветхих бараков, среди пустынного и унылого пейзажа, залитого бурым светом. Это — Торнео... Река Торнео, служащая границей, еще покрыта льдом. Посол переходит ее пешком, следуя за санями, которые везут его багаж в Хапаранду. Навстречу двигалась мрачная процессия. Это был транспорт с тяжелоранеными-русскими солдатами, которые возвращались в Россию из Германии через Швецию. Средств не хватало, поэтому сотни носилок стояли прямо на льду, а на них жалкие человеческие обломки тряслись под жидкими одеялами. «Какое возвращение в отечество!»1 — восклицал Морис Палеолог.
Хотел того французский посол или нет, но он высказал обвинение в адрес тех, кто развязал империалистическую бойню и настаивал на ее продолжении...
Первое, что увидели политэмигранты при переправе через реку Торнео,— это красный флаг на здании пограничного пункта. Да, красный флаг. Это был флаг революции. Но это не означало, что Ленина и его спутников тут ждали с распростертыми объятиями.
Хотелось бы привести воспоминания Зиновьева, в которых подробно описан отрезок пути от Торнео до Петрограда. Он отмечал, что ехали по льду на санях, по два человека на каждых. Образовалась длинная узенькая лента из саней. Многие эмигранты нервничали, напряжение достигло максимальной степени. Владимир Ильич, по словам Зиновьева, внешне был спокоен.
И дальше: «Мы на русской стороне границы. Наша молодежь прежде всего набросилась на русских солдат-пограничников (их было, вероятно, только несколько десятков человек), с которыми начинаются зондирующие беседы. Владимир Ильич прежде всего набросился на русские газеты. Отдельные номера питерской «Правды» — нашей «Правды». Владимир Ильич впился в газетные столбцы. Качает головой, с укором разводит руками: прочел известие о том, что Малиновский оказался-таки провокатором. Дальше, дальше. Настоящую тревогу вызывают у Владимира Ильича некоторые недостаточно выдержанные с точки зрения интернационализма статьи в первых номерах «Правды». Неужели? В «Правде» недостаточно ясна интернационалистская позиция! Ну, мы с ними «повоюем», мнения будут исправлены скоро»2.
Сейчас трудно установить строгую последовательность событий, проходивших на границе. Вероятно, эти первые беседы с солдатами и знакомство с питерской «Правдой» состоялись позже пограничных формальностей, а может быть и до них. Так это было или иначе, но британские и русские офицеры раздали прибывшим революционерам опросные листы и предложили их заполнить. Заполнил его и Ленин. На первый вопрос: «Имя, отчество, фамилия» — он ответил: «Владимир Ильич Ульянов». «Откуда едет?» — «Из Стокгольма (Швеция). Отель «Регина». А на вопрос «С какой целью ездил за границу?» Ленин ответил: «Политический эмигрант. Выехал за границу нелегально».
Далее Ленин отметил, что в Финляндии он «не предполагает останавливаться» и что едет в Петроград и намеревается остановиться у своей сестры Марии Ильиничны Ульяновой по адресу: Широкая улица, дом 48/9, квартира 24, и что его профессия — журналист.
Этот опросный лист тоже сохранился.
Английские офицеры не ограничились тем, что заставили революционеров заполнить опросные листы. Известно достоверно, что военные чины Антанты произвели обыск Ленина и его спутников. Да, они выворачивали карманы, прощупывали одежду, переворачивали вещи. Ленин все вытерпел. Миха Цхакая потом напишет: «Заметив разочарование жандармов, когда они, ничего не обнаружив, вынуждены были нас отпустить, Ильич весело расхохотался. Обняв меня, он проговорил: «Наши испытания, товарищ Миха, окончились. Мы на своей земле, и мы им покажем,— тут он погрозил кулаком,— что мы достойные хозяева будущего»3.
Ленина не расстреляли на границе, не арестовали и не бросили в кутузку. Ему и его спутникам разрешили продолжить путь к Петрограду. Почему? Тут, наконец, следует рассказать о том, что усилия по возвращению Ленина в Петроград предпринимал не только он сам и его единомышленники в Швейцарии, но и большевики, вышедшие из подполья и находившиеся в России. О том, что делалось в этом плане, рассказывал А. Г. Шляпников, член РСДРП с 1901 года, который после Февральской революции был избран членом Исполкома Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Совет, как отмечалось, возглавлялся в то время меньшевиками, и это обстоятельство затрудняло решение вопросов, связанных с возвращением Ленина в Россию. Но большевики делали все возможное. Итак, слово Шляпникову:
. «В самые первые дни Февральской революции Бюро Центрального Комитета Российской Социал-Демократической Рабочей Партии попыталось по почте и телеграфу связаться с заграничной частью Центрального Комитета, с Владимиром Ильичем Ульяновым. Проходили бурные революционные дни, а ответа мы не получали. Сначала мы думали, что задержки почты и телеграмм происходят по воле старых чиновников, действующих по старым инструкциям жандармов, но вскоре убедились, что и само Временное правительство придерживается старых приемов, не пропускает ни наших газет, ни телеграмм из России»4.
Далее Шляпников пишет, что большевики подняли этот вопрос в Исполнительном комитете Совета рабочих и солдатских депутатов, но там меньшевики спустили его в «контактную комиссию», состоявшую из «болтунов, шедших на поводу у Гучкова — Милюкова».
Большевики направили за границу специального курьера, которому было поручено установить непосредственную связь с Лениным. Этим курьером была М. И. Стецкевич, знавшая языки и способная к конспирации. Она выехала в Стокгольм, везя письма и газеты для Ленина, а также специальное поручение требовать его приезда в Россию, выяснить причину задержек и неполучения известий.
Дней через десять Стецкевич вернулась, привезя письма и вести от Ленина, полученные через Ганецкого. Там были и предложения о путях возвращения Ленина в Россию. Наиболее реальный план — проезд через Германию в обмен на интернированных в России немцев — был полностью одобрен большевиками. Вслед за этим Шляпников отправил Ганецкому телеграмму о том, что «Ульянов должен приехать немедленно». Она писалась без конспирации прямо о Ленине, предполагалось, что и сама телеграмма, высланная из России, имеет характер документа и может пригодиться5.
Поскольку дело с выездом Ленина затягивалось, Стецкевич была послана за границу и во второй раз: ей «был дан наказ: В. И. Ленин должен проехать каким угодно путем, не стесняясь ехать через Германию, если при этом не будет личной опасности быть задержанным»6. Вот очень характерная запись:
«В процессе забот и хлопот об эмигрантах и проезде их в Россию, мы поставили вопрос о пропуске В. И. Ленина специально. Во время переговоров «контактной комиссии» с Временным правительством о проезде эмигрантов через Францию и Англию, Временное правительство обещало дать специальное разрешение для проезда т. Ленина. В чем заключалось это специальное разрешение, для нас оставалось тайной. Проходили недели, а проехать через страны Антанты могли только иностранные и русские социал-патриоты. Все те русские социалисты, которые не стояли на позиции «война до полной победы» и, конечно, победы для Антанты, были занесены в особые контрольные списки, согласно которых им въезд и пребывание в этих странах, в том числе и в России, воспрещалось»7.
Наконец, большевики — члены Исполнительного Комитета получили телеграмму о том, что группа политэмигрантов выезжает из Стокгольма, что они просят обеспечить «вагон из Торнео и принятия мер для устранения всяких препятствий»8.
По этой телеграмме, пишет Шляпников, большевики поняли, что проезд через Германию совершен! И совершен благополучно. Далее автор отмечает, что это был «пасхальный день, поэтому было трудно сноситься со всякими властями». Но кое-как удалось через военную комиссию предупредить железнодорожное начальство и передать ему просьбу о предоставлении вагона. Большевиков заверили, что в Торнео вагоны имеются. Вопрос о пропуске решался легче. Военная комиссия, по словам Шляпникова, была, по сути, отделом генштаба и штаба Петроградского военного округа, которому была подчинена комендатура и пограничные пункты. По телеграфу в Торнео было передано разрешение на проезд группы политэмигрантов.
Все эти принятые меры позволяли соратникам Ленина надеяться, что на границе, в Торнео, все обойдется, пройдет благополучно. Были предприняты и другие демарши. 11 апреля, когда группа русских революционеров находилась еще в пути на территории Германии, в Петрограде открылось Всероссийское совещание Советов рабочие и солдатских депутатов. Большевик В. П. Ногин сообщил участникам заседания, что получено письмо от товарища Ленина, из которого следует, что, оказывается, товарищи не могут попасть в Россию, потому что не отменен один из тайных договоров, на основании которого «наши товарищи, как враги старого правительства», оказались в положении, которое лишило их возможности передвигаться из страны в страну. «У нас,— сказал Ногин,— есть письмо товарища Ленина, который просит, чтобы Совет рабочих депутатов принял все меры к скорейшему их возвращению»9.
14 апреля, когда Ленин и его спутники находились где-то между Брэкке и Буденом, Ногин еще раз обращается с речью к делегатам Всероссийского совещания Советов рабочих и солдатских депутатов. Он вносит проект резолюции, которая требует от Временного правительства принятия самых решительных и срочных мер для обеспечения возвращения в Россию «передовых борцов за дело освобождения».
Вот эта активность большевиков, которые, несмотря на все трудности, держали вопрос о возвращении Ленина в Россию под своим контролем, видимо, не позволила Временному правительству пойти на крайние меры. Надо учесть, что в период двоевластия Временное правительство еще делало ставку на «популярность» в народных массах. А потому оно еще «играло в демократию». На расстрелы рабочих манифестаций и на приказы об аресте Ленина оно пойдет потом...
Итак, Ленина и других политэмигрантов на границе пропустили.
Но там задержали Фрица Платтена.
Позже он рассказывал, что в Торнео, как и все путники, заполнил обычный опросный лист, что подвергся тоже, как и все, самому тщательному телесному осмотру, процедуре чрезвычайно тягостной. Потом между Платтеном и английским пограничным офицером произошел следующий разговор:
- Какие у вас имеются мотивы для поездки в Петроград и Москву?
— Я еду для того, чтобы поддержать в министерстве свое ходатайство о выплате мне залога, внесенного мною в 1908 году в депозит суда в Риге, и для того, чтобы по личным делам навестить в Москве родителей своей жены10.
Слова Платтена объясняются так: во-первых, он был женат на русской женщине; во-вторых, он — участник первой русской революции 1905—1907 годов — был посажен в тюрьму в Риге и освобожден под залог, который теперь имел право востребовать назад. Ленин телеграфировал из Торнео в Петроград в Бюро ЦК РСДРП (б) и просил ускорить решение вопроса о пропуске Фрица Платтена в Россию. Но от властей решение не поступило. Временное правительство, судя по всему, не хотело, чтобы Фриц Платтен подтвердил в Петрограде вынужденность поездки Ленина и других революционеров через Германию.
Английские офицеры препроводили Платтена назад в Хапаранду. Там он три дня ждал ответа из Петрограда, а не дождавшись, сел на поезд, шедший в сторону Стокгольма, добрался до шведской столицы и выехал в Швейцарию. Несколько позже после возвращения в Россию Ленин в обращении «К солдатам и матросам» писал:
«Почему правительство Милюкова и К0 не пустило в Россию ехавшего с нами швейцарского социалиста Фрица Платтена, который заключил соглашение с немецким правительством об обмене?
Правительство лжет, пуская слухи, что Платтен — друг немцев. Это клевета. Платтен — друг рабочих и враг капиталистов всех стран»11.
Маленькое отступление. После Ленина по тому же самому пути — через Германию в Россию вернулся еще ряд групп эмигрантов. 2 мая, например, в путь отправились сразу 200 человек, в числе которых был Мартов. Четвертую группу снова возглавил Фриц Платтен. На этот раз он попал в Россию, ведь дело было в конце 1917 года, после победы социалистической революции в России.
...Тогда, 15 апреля 1917 года, Платтена вернули из Торнео в Хапаранду, а русские революционеры готовились отправиться в дальнейший путь. Ленин успел из Торнео отправить в Петроград своим сестрам телеграмму:
«Приезжаем понедельник, ночью, 11. Сообщите «Правде».
Ульянов»12.
Примечания:
1 См.: Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М — П., 1923. С. 470—471
2 Платтен Ф. Ленин. Из эмиграции в Россию. С. 120-121.
3 Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. В 3 т. М. 1956. Т. 1. С, 493
4 См.: Ленинский сборник. II. С. 448.
5 См.: Ленинский сборник. II. С. 449.
6 Там же. С. 450.
7 Ленинский сборник. II. С. 450.
8 См. там же.
9 Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 4. С. 49
10 См.: Иванов А. Фриц Платтен. С.,51.
11 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 224.
12 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 49. С. 434