ДАЧА «ВАЗА» — ШТАБ-КВАРТИРА РЕВОЛЮЦИИ
Г. М. Кржижановский:
Почва под ногами Владимира Ильича становилась все более и более горячей. Расправа с выдающимися деятелями первой российской революции намечалась во все более и более явной форме. В интересах партии было решено как можно скорее отправить Владимира Ильича за границу; по каких трудов нам стоило это сделать! Как капитан корабля, он оставил его, можно сказать, в буквальном смысле последним. На первых порах с большим трудом мы уговорили его поселиться по крайней мере в Финляндии.
Из Биографической хроники Владимира Ильича Ленина
Позднее 20 августа (2 сентября) — не позднее 20 ноября (3 декабря) 1906 г.
Ленин живет в Финляндии, в Куоккала, на даче «Ваза».
Н. К. Крупская:
Ильичу пришлось перебраться в «ближнюю эмиграцию», в Финляндию. Он поселился там у Лейтейзенов на станции Куоккала, неподалеку от вокзала. Неуютная большая дача «Ваза» давно уже служила пристанищем для революционеров. Перед тем там жили эсеры, приготовлявшие бомбы, потом поселился там большевик Лейтейзен (Линдов) с семьей. Ильичу отвели комнату в сторонке, где он строчил свои статьи и брошюры и куда к нему приезжали и цекисты, и пекисты, и приезжие из провинции. Ильич из Куоккалы руководил фактически всей работой большевиков.
Ц. Г. Лейтейзен:
Бревенчатая... дача. Она расположена в стороне от других строений, вокруг только редкие деревья и совсем близко — железная дорога: то и дело раздаются гудки. Поезда останавливаются где-то недалеко, у невидимой станции. Название станции и поселка — Куоккала.
Если подняться на крыльцо и войти в дачу, то попадаешь в маленький коридор. Направо — дверь в комнату Ивана Ивановича (Ленина.— Ред.), налево — дверь в комнаты, где живем мы, т. е. семья Г. Д. Лейтейзена (Линдова). Конец коридора упирается в лестницу, которая ведет в мезонин, где поселились Александр Александрович и Наталья Богдановна Богдановы.
Из Биографической хроники Владимира Ильича Ленина
Позднее 30 сентября — начало декабря 1906 г.
Ленин в Куоккале, на даче «Ваза» знакомится с Я. А. Берзинем-Зиемелисом. В беседах с ним В. И. Ленин расспрашивает его о деятельности Социал-демократии Латышского края, особенно интересуясь боевыми выступлениями партии и партизанской борьбой.
Я. А. Берзинь-Зиемелис:
Реакция в России... наступала все решительнее, столыпинская полиция становилась все наглее; видным товарищам, много выступавшим открыто в период послеоктябрьских и перводумских «свобод», трудно стало жить в самом Петербурге. Поселившись под видом дачников в Финляндии, куда реакция еще не докатилась и где еще существовали свои конституционные порядки, они смогли время от времени приезжать в Петербург, для чего требовались только особые меры и особая бдительность на Финляндском вокзале и на пограничной станции Белоостров.
Н. К. Крупская:
Я жила в городе, отчасти у матери, отчасти у других знакомых, иногда ездила на «Вазу», но продолжала работать в «Техноложке», где у нас была постоянная явка...
К Ильичу каждый день приезжал специальный человек с материалами, газетами, письмами. Ильич, просмотрев присланное, садился сейчас же писать статью и отправлял ее с тем же посланным. Почти ежедневно приезжал на «Вазу» Дмитрий Ильич Лещенко.
Д. И. Лещенко:
В доме у Владимира Ильича всегда толпились, и, вероятно, ему удавалось работать (а работал, писал он очень много) только но утрам. Для прогулок, отдыха у него абсолютно не было времени. Я, помню, пошел на дачу как-то днем, во время обеда, и меня особенно удивило одно обстоятельство: на даче была прислуга, которая убирала и готовила; когда же к обеду все сели за стол, то, подавши, она тоже села вместе со всеми... Комната, которую занимал Владимир Ильич, была крайне скромно обставлена: стол, пара стульев, кровать. Я помню, он просил привезти ему шпилек, на которые вешают бумаги, штук 10—15. Я привез, и тотчас по всем столам оказались подвешенными газеты — очевидно, даже в такой скромной обстановке Владимир Ильич старался соблюсти порядок и удобство в работе.
Из Биографической хроники Владимира Ильича Ленина
Осень 1906 — первая половина 1907 г.
Ленин, находясь на даче «Ваза», часто встречается с рабочим-большевиком С. В. Марковым, который по поручению Петербургского комитета привозил Ленину газеты и необходимые материалы и отвозил в Петербург ленинские статьи и письма.
С. В. Марков:
Прибыв в Куоккалу, я направился по указанному адресу. Вхожу в самый домик, небольшое двухэтажное деревянное здание, в прихожей встретила меня Надежда Константиновна (которую я раньше также несколько раз видел на явке, столовой Технологического института). Я сообщил, что прислан от Веры Рудольфовны и мне надо видеть Ивана Ивановича. Она ответила, что сейчас его позовет. Ко мне навстречу вышел сам «Иван Иванович», т. е. Владимир Ильич; на нем была русская рубашка без пояса, было заметно, что он только что оторвался от работы...
- Вы ко мне, товарищ?
- Да, меня к вам послала Вера Рудольфовна в ваше распоряжение...
Из маленькой прихожей мы прошли в небольшую, немного продолговатую комнату, служившую столовой. На небольшом столе был уже приготовлен завтрак: лежали на тарелке черный и белый хлеб, кусок голландского сыру, масло. Около стола была молодая девушка (как я потом узнал, это была финская социал-демократка, которая приготовляла им обед и уходила обратно к себе домой,— постоянной прислуги у них не было). На столе стоял самовар, а на нем кофейник только что приготовленного кофе, и хозяева приготовились к завтраку; усадили меня, села и эта белокурая девушка...
Первое, что мне бросилось в глаза, это необыкновенная простота и самих хозяев, и всей обстановки, которую я увидел. Осталось такое впечатление, как будто бы я их знал много лет. Они оба как- то умели подходить к людям по-особенному, чем сразу к себе располагали.
Из Биографической хроники Владимира Ильича Ленина
Сентябрь 1906 — ноябрь 1907 гг.
Ленин руководит массовой рабочей газетой «Вперед» (№№ 1 — 19), издававшейся нелегально в Выборге редакцией «Пролетария».
А. Г. Шлихтер:
Ленин... отсюда руководил редакторским делом и снабжал типографию статьями и прочим необходимым материалом. За материалом один или два раза в неделю ездила к Ленину Е. С. Шлихтер. Иногда материал привозил я, проезжая через Куоккалу в Выборг из Питера, где я бывал почти ежедневно, выполняя разные работы по поручению Питерского комитета партии.
Н. К. Крупская:
В то время русская полиция не решалась соваться в Финляндию, и мы жили очень свободно. Дверь дачи никогда не запиралась, в столовой на ночь ставились кринка молока и хлеб, на диване стелилась на ночь постель, на случай если кто приедет с ночным поездом, чтобы мог, никого не будя, подкрепиться и залечь спать. Утром часто в столовой мы заставали приехавших ночью товарищей.
Ц. Г. Лейтейзен:
На даче «Ваза» всегда было множество народу. Постоянно приезжали к Ленину партийные работники из Питера, из Москвы, да и из более дальних мест... Мы всем были рады. Иногда привозились на дачу книги и брошюры, назначения которых я тогда... не понимала, но очень запомнился мне такой случай. Приехала из Петербурга младшая сестра моей матери. Ей тогда было 16—17 лет. Стала снимать пальто, и вдруг посыпались с нее брошюры и листки: она вся была обмотана нелегальной литературой.
Я. А. Берзинь-Зиемелис:
Позвали меня к чаю. В столовую приходили какие-то товарищи, пили чай, разговаривали, уходили,— я не имел ни малейшего представления, кто они такие.
Попозже пришел еще какой-то человек: роста небольшого, но крепко сложенный. С первого взгляда он мне показался неинтересным, даже неинтеллигентным. Поразили только глаза: здороваясь со мною, он быстро и легко, но вместе с тем чрезвычайно проницательно оглядел меня. Мне показалось, что он видит меня насквозь.
Пришел он с газетой в руках, продолжал читать ее за чаем. Дочитав начатую статью, отложил газету в сторону. Лицо как будто посветлело. Заговорил со мною, и сразу же посыпались на меня вопросы.
— Вы латыш?.. Давно ли из Латышского края?.. А, только недавно вышли из тюрьмы. Где сидели?..
Весь этот разговор начал сильно волновать меня. Я чувствовал, что этот незнакомый товарищ, так просто и дружески беседующий со мною, уже возымел надо мной особую власть, которой я не могу сопротивляться. Я отвечал ему свободнее и откровеннее, чем я, молодой и строгий конспиратор, привык даже в разговорах с близкими товарищами. Было ясно, что он не зря задает вопросы, что всеми своими расспросами он клонит к какой-то определенной, мне неизвестной цели. Было похоже на то, что меня экзаменуют, но я не испытывал от этого ни малейшей неловкости.
Н. Н. Накоряков:
Встреча была так сердечна, что мы сразу почувствовали себя давно знакомыми. Разместились в светлой, чисто прибранной и довольно просторной комнате на нескольких простых табуретках и садовой скамейке. Кроме этой скромной мебели в комнате с обеих сторон стояли аккуратно заправленные железные кровати, похожие на больничные. Обстановку дополнял небольшой столик в простенке, видимо заменяющий письменный.
Из Биографической хроники Владимира Ильича Ленина
Январь, 16 (29) 1907 г.
Департамент полиции сообщает петербургскому охранному отделению о том, что у В. И. Ленина, проживающего в Куоккала, часто происходят многолюдные собрания.
М. В. Кобецкий:
Мы, те, кто принадлежал к большевистской фракции партии, довольно часто устраивали наши собрания у Ленина, жившего в Финляндии, причем так близко от русской границы, что туда можно было добраться поездом за час.
Ленину шел тогда тридцать шестой год. Он был ниже среднего роста, коренастый, чуть сутуловатый, с высоким, с залысинами, лбом мыслителя, типично русским носом и рыжеватой бородкой, со свежим цветом лица и очень живыми умными глазами, так и искрившимися юмором.
На наших собраниях Ленин говорил всегда четко, но сжато. Он был больше заинтересован в том, чтобы слушать рабочих, рассказывающих о положении на различных заводах. При встречах с Лениным вне собраний создавалось определенное впечатление, что он жил и дышал работой партии: шла работа хорошо — он радовался, если шла плохо — он становился сумрачным.
Н. А. Рожков:
Ленин, живя в Куоккале, принимал живейшее участие в работах Петербургской организации, интересовался всем, что в ней происходило, и мне приходилось осведомлять его и советоваться с ним часто, иногда чуть не каждый день, во всяком случае дня через два-три. Тогда именно я и узнал хорошо Ленина и научился особенно ценить общение с ним.
Н. К. Крупская:
Постоянно приходилось наблюдать, как, приходя к Ильичу, человек становился другим, и за это любили товарищи Ильича, а сам он черпал из общения с ними столько, сколько очень редко кто другой мог почерпнуть. Учиться у жизни, у людей не всякий умеет. Ильич умел. Он ни с кем не хитрил, не дипломатничал, не втирал никому очки, и люди чувствовали его искренность, прямоту.
Я. А. Берзинь-Зиемелис:
...Во время нашей первой встречи Ленин буквально засыпал меня вопросами о деятельности Социал-демократии Латышского края, а потом я должен был регулярно информировать его обо всем, что происходит в Латвии. Когда в Петербург поступали новые номера газеты «Циня» или других изданий нашей партии, я должен был сообщать Ленину об их содержании, переводить отдельные места и т. д.
...Ленин меня особенно много расспрашивал о боевых выступлениях нашей партии, о «лесных братьях» и т. д. Тогда же он настойчиво просил меня написать статью об отношении СДЛК к партизанской борьбе. Составленная мною по «Цине» и другим печатным материалам статья вскоре была напечатана в «Пролетарии».
А. Г. Шлихтер:
Известна также всем изумительная работоспособность Ильича во всяком деле вообще и в литературе в частности... Я имел случай однажды присутствовать при самом процессе литературного творчества Ильича. Как-то накануне выхода «Пролетария» оказалась недоставленной статья, которая стояла в разметке этого номера. Я поехал специально по этому поводу в Куоккалу к Ильичу, и вот он при мне сел за свой небольшой рабочий столик (обыкновенный кухонный стол) и написал в течение часа (я помню, нарочно следил по часам) огромный фельетон, который занял, кажется, два подвала газеты. В течение часа быстро-быстро бегало перо по тетрадке (Ильич всегда, насколько мне приходилось это видеть, писал в тетрадках), не отрываясь от бумаги ни на один миг, и ни разу за все это время Ильич не поднял глаз от тетрадки. Казалось, что передо мною происходит не процесс творчества, а переписка чего-то, ранее уже составленного.
Я. А. Берзинь-Зиемелис:
Писал он с утра до поздней ночи, писал брошюры, листовки, воззвания, резолюции, предисловия к чужим работам, наконец, бесчисленные статьи как для нелегальных, так и для тех большевистских легальных изданий, которые все еще время от времени возникали...
А затем — заседания, совещания, беседы, почти беспрерывно происходившие на даче «Ваза»!
Там более или менее регулярно собирался БЦ (Большевистский центр.— Ред.), там часто заседала редакция «Пролетария», там происходили совещания с ответственными работниками питерской организации.
А помимо этих собраний там вечно происходили совещания и беседы Владимира Ильича с руководителями нашей издательской, технической и прочей работы, а также с партийными работниками, приезжавшими к нему за советами и указаниями.
Надежда Константиновна в то время состояла секретарем ВЦ и к ней приходили по делам не только работники центра, но и «провинциалы». Закончив свои дела с Надеждой Константиновной, эти товарищи тоже всегда добивались свидания с Лениным.
Н. К. Крупская:
Я редко видела в это время Ильича, проводя целые дни в Питере. Возвращаясь поздно, заставала Ильича всегда озабоченным и ни о чем его уж не спрашивала, больше рассказывала ему о том, что приходилось видеть и слышать.
В.Р. Менжинская:
На даче было очень холодно, и когда мы приезжали к Владимиру Ильичу, то заставали его в больших белых валенках, в синей рубашке, погруженным в работу.
А. Г. Шлихтер:
Всем известна необычная скромность Ильича в его личной жизни. Эта скромность бросалась в глаза решительно во всем и в комнате на даче «Ваза». Небольшая сама по себе комнатушка, две кровати у стен, покрытые простенькими, дешевенькими одеялами, посредине небольшой столик, там и сям разложенные кучки книг (именно разложенные, а не разбросанные) и, наконец, сам Ильич в косоворотке и в белых крестьянских валенках. Говорю о валенках, потому что таким он врезался мне в память в один из моих приездов, когда Ильич тащил со двора вязанку дров для печи, которую сам же при мне и затопил. В этом отношении Ильич оставался верен себе всю жизнь.
С.В. Марков:
Во время завтрака Владимир Ильич сидел напротив меня, посмотрел внимательно, как будто бы что-то вспоминая, и обратился ко мне с вопросом:
- Скажите, товарищ, вы не были председателем на одном из собраний на курсах Лесгафта, где мне пришлось делать доклад?
- Да... Владимир Ильич, это я тот самый председатель, который так плохо вел собрание, что допустил очень сильно разгореться фракционным страстям с обеих сторон.
Он улыбнулся:
- Это в порядке вещей, и вы тут ни при чем как председатель.
Владимир Ильич спросил, как меня зовут, какая у меня кличка. Я назвал себя и сказал, что меня больше зовут по имени, нежели по фамилии.
- Значит, и я буду звать вас так: товарищ Сергей.
Владимир Ильич удивительно мало ел, и все больше разговаривал то с тем, то с другим из нас. Когда допил стакан кофе, то вышел из-за стола и, обратись ко мне, сказал:
- Вам придется недолго ждать, я скоро закончу мою статью и приготовлю все, что нужно будет отвезти в Питер, да вам все равно придется ожидать поезда.
Он направился в свой рабочий кабинетик и вынес мне брошюру. Я принялся за чтение и не заметил, как прошло время. Владимир Ильич вышел снова из своей комнатки и вынес мне целую кипу бумаг:
- Вот это отвезете в нашу редакцию.
Я забрал все, что он вынес, и разложил по карманам моего широкого и неуклюжего пальто. Владимир Ильич дал мне ряд поручений на завтрашний день, в том числе добавил, какие газеты для него покупать, пожал мне на прощание руку, сказав, чтоб с Финляндского вокзала не ходил пешком в редакцию, а нанимал бы извозчика, дабы вовремя доставлять статьи в редакцию, а также и в конспиративном отношении лучше поехать, чем пойти пешком.
Я. А. Берзинь-Зиемелис:
Он начинал свой день с чтения газет, всегда выходил в столовую с большой кипой в руках. Я как-то задал ему наивный вопрос: сколько нужно времени, чтобы прочитать столько газет? Он взглянул на меня с лукавой усмешкой, а потом начал серьезно объяснять:
- Чтобы прочитать все это, нужно, наверно, много времени, но нам этого не требуется. Журналист должен уметь читать газеты по-особому. Нужно завести такой порядок: выбрать себе одну газету и по ней прочитать все наиболее важное, потом другие можно просмотреть легко и быстро. Из них берешь только то, что нужно для специальной работы. Потом создается привычка, перелистываешь номер и сразу находишь, что нужно.
И, действительно, у Владимира Ильича это выходило очень ловко, он успевал просмотреть массу газет за утренним чаем.
После чая он уходил к себе и садился за работу, писал 4—5—6 часов подряд, а если не было никаких заседаний, то и по вечерам писал он еще долго.
Перед сном он устраивал себе перерыв и часто, а может быть и ежедневно, уходил гулять. Обыкновенно это бывало поздно ночью. Чаще всего он, кажется, гулял один или же вдвоем с Надеждой Константиновной. А позже, зимой, он стал приглашать меня с собой на прогулку.
- Павел Васильевич (конспиративное имя Я. Берзиня.— Ред.), вы еще не ложитесь? Не хотите немножко пройтись перед сном?
Эти ночные прогулки вдвоем были светлым моментом моей жизни.
Выходим с заднего крыльца, нащупываем в темноте тропинку. Идем по соснам — сначала по тропинке, потом теряем ее и попадаем в снег. Бредем медленно, обмениваемся редкими словами. Огибаем какие-то темные дачи, заворачиваем налево и выходим к железной дороге. Дальше уж по рельсам — там светлее и легче идти. И разговор так легко вяжется... Навстречу товарный поезд, сворачиваем в сугроб, пропускаем мимо поезд и снова дальше по рельсам...
Н. К. Крупская:
Камо принес нам с Ильичем гостинцев — арбуз, какие-то засахаренные орехи. «Тетка прислала»,— пояснил как-то застенчиво Камо. Этот отчаянной смелости, непоколебимой силы воли, бесстрашный боевик был в то же время каким-то чрезвычайно цельным человеком, немного наивным и нежным товарищем. Он страстно был привязан к Ильичу, Красину и Богданову. Бывал у нас в Куоккале. Подружился с моей матерью, рассказывал ей о тетке, о сестрах. Камо часто ездил из Финляндии в Питер, всегда брал с собой оружие, и мама каждый раз особо заботливо увязывала ему револьверы на спине.
Из Биографической хроники Владимира Ильича Ленина
Позднее 30 ноября (13 декабря) 1906 г.
Ленин беседует с Л. Г. Ханиным — членом Железнодорожного райкома РСДРП в Москве, который привез материал для второго номера газеты «Железнодорожник».
Л. Г. Ханин:
Это было в начале декабря 1906 г. Под вечер я явился к Ленину...
Узнав, зачем я приехал, Владимир Ильич попросил меня присесть отдохнуть, а сам продолжал прерванную моим приходом беседу...
Беседа — ее вернее было бы назвать диспутом — была посвящена аграрному вопросу, продолжавшему в то время очень интересовать членов партии. К сожалению, в моей памяти не сохранились детали этой беседы, но помню, что речь шла о национализации земли, о ведении социал-демократами агитационной и пропагандистской работы среди крестьян, о необходимости добиваться революционного союза рабочих и крестьян...
Присутствуя при этом споре, я был поражен огромной эрудицией Владимира Ильича... Своей неотразимой логикой и глубоким знанием вопроса Ильич припирал, что называется, к стенке своего противника. Он пытался и меня втянуть в разговор. Делал он это с большим тактом, прямых вопросов мне не задавал, но время от времени, высказывая ту или иную мысль, решительно поворачивался ко мне, как бы спрашивая: «А что вы думаете об этом? Согласны или нет?»
Когда спор подошел к концу, Владимир Ильич... пошел в соседнюю комнату, поставил на спиртовку чайник, затем вернулся, подсел ко мне и сказал: «Ну, теперь, товарищ, поговорим о ваших делах». Совершенно неожиданно для себя, мне пришлось подробно рассказать Ильичу не только о работе и состоянии районной железнодорожной партийной организации, но и осветить положение наших московских партийных дел в целом.
Ни одна деталь не была оставлена без внимания: Владимир Ильич все время ставил уточняющие вопросы, спрашивал решительно обо всех сторонах партийной жизни, о настроениях не только членов партии, но и широких рабочих масс, требовал подробностей, тут же в беседе обобщал некоторые факты и события.
Н. А. Жиделев:
Комната, в которой жил Владимир Ильич, представляла метров 16—18 с двумя окнами, оклеена в полоску была обоями... Напротив двери стоял стол, на столе были книги, газеты, бумаги; над столом, на стене, деревянная полка с несколькими ярусами полочек с книгами. У стены, что влево от входа, стояла кровать железная простая, складная. Венское кресло и несколько стульев венских. На окнах лежали книги и газеты.
В большой комнате, расположенной в центре против террасы, была столовая, здесь часто собирались большевики и обсуждали текущие события, вопросы тактики и теории.
Почти ежедневно вечером часов в 9—10 собирались группой и ходили гулять на взморье. Собиралось человек десять. Помню, на прогулках возникали часто споры по вопросам философии.
Л. Г. Ханин:
Закипел чайник. Беседа была прервана. Ильич пригласил меня ужинать и начал хозяйничать: накрыл стол, достал хлеб, масло, сахар, поставил тарелки, стаканы. Он был очень гостеприимным хозяином и следил за тем, чтобы я ел и пил.
— Не стесняйтесь, прошу вас. С дороги необходимо поужинать как следует,— говорил он, придвигая ко мне тарелки.
За ужином Ильич продолжал свои расспросы. Он спрашивал про отдельных товарищей, о том, легко или трудно получить в Москве легальную литературу, читают и выписывают ли нашу партийную газету, удалось ли сохранить имевшееся оружие и т. д. Здесь же, за столом, Владимир Ильич разъяснял, какие корреспонденции требуются для железнодорожной газеты, о чем вообще надо писать.
В. Р. Менжинская:
В это время Владимир Ильич все больше знакомился с книгами Богданова, а также с тем, что намеревался печатать Богданов. Тогда шутили по поводу того, что, живя в одном доме, отделенные между собой десятью — двенадцатью ступеньками, Ленин и Богданов обменивались толстыми тетрадями. Уже в то время Владимир Ильич убедился, что теория Богданова далека от марксизма.
М. С. Ольминский:
...Она (А. И. Елизарова-Ульянова.— Ред.) вспомнила, что в той же Куоккале, на прогулке в лесу, Ленин говорил ей, что следующий раскол будет расколом на почве эмпириомонизма.
Из Биографической хроники Владимира Ильича Ленина
Зима 1906/07 г.
Ленин в Куоккале беседует с Н. А. Рожковым по философским вопросам.
Я. А. Берзинь-Зиемелис:
Запомнились обрывки каких-то споров Владимира Ильича с Рожковым по вопросам философии. Началось, должно быть, с книги Богданова об эмпириомонизме. Той зимой Владимир Ильич усердно читал третью часть «Эмпириомонизма», некоторое время ежедневно приходил с этой книжкой в столовую, сильно хмурился и что-то ворчал про себя, читая ее, делал на полях какие-то пометки...
В упомянутых спорах Рожков, как мне запомнилось, отрицал необходимость особой марксистской философии и теории познания, а Владимир Ильич горячо возражал ему, с возмущением говорил о «махизме» Богданова, не жалея при этом крепких слов, вроде «брехня», «галиматья» и т. п.
Н. К. Крупская:
С Богдановым раскол шел главным образом по философским вопросам. Эти разногласия и ход борьбы Ильич описывал подробно в письме к Горькому.
Из письма В. И. Ленина — А. М. Горькому
Философией заниматься в горячке революции приходилось мало. В тюрьме в начале 1906 г. Богданов написал... кажется, III выпуск «Эмпириомонизма». Летом 1906 г. он мне презентовал ее и я засел внимательно за нее. Прочитав, озлился и взбесился необычайно: для меня еще яснее стало, что он идет архиневерным путем, не марксистским. Я написал ему тогда «объяснение в любви», письмецо по философии в размере трех тетрадок. Выяснял я там ему, что я, конечно, рядовой марксист в философии, но что именно его ясные, популярные, превосходно написанные работы убеждают меня окончательно в его неправоте по существу...
Ц. Г. Лейтейзен:
Итак с утра, а точнее, целый день, Иван Иванович (Ленин.— Ред.) работал в своей комнате и для нас был недосягаем. Но наше время наступало перед обедом. Как только мама говорила: «Обед готов, зовите Ивана Ивановича»,— мы втроем стремглав мчались к его комнате и перед самой дверью начинался невообразимый шум. Дело в том, что каждый хотел сам постучать. Тогда Иван Иванович — какая уж тут работа! — выходил к нам и, разобравшись, в чем дело, предлагал нам стучать по очереди. Мы сразу успокаивались, Иван Иванович уходил к себе в комнату, один из нас стучал, Иван Иванович выходил, затем снова скрывался за дверью, стучал второй из нас, и так три раза. В заключение, вполне довольные, мы все трое вели Ивана Ивановича к столу.
Н. Б. Богданова:
В. И. Ленин был очень веселым человеком. Внизу дачи были ребята, иногда он с ними возился. Когда он садился в качалку пить чай, ребята облепляли его вокруг.
Н. К. Крупская:
Ух, как умел хохотать. До слез. Отбрасывался назад при хохоте.
Ни так называемой вежливой улыбки или смеха, натянутости. Они были всегда очень естественны.
Из письма М. И. Ульяновой — А. И. Елизаровой от 2 января 1907 г.
Новый год я встречала очень хорошо — со Шкуркой (В. И. Лениным.— Ред.). Была большая компания, было весело, Шкурка был такой милый, ласковый. Не было обычных пожеланий на Новый год, которых я так не люблю, было много народу и много шуму.
В. А. Десницкий:
Встреча Нового (1907) года в первых числах января с Лениным (в Куоккале), в другом составе, чем в Питере на квартире у В.Д. Бонч-Бруевича. У Бонч-Бруевича, как бы «семейная», а здесь с членами ЦК (Богданов, Красин и Строев) и со старыми партийцами, жившими в Куоккале...
Из письма М. А. Ульяновой — А. И. Елизаровой от 4 января 1907 г.
Надя заходит частенько: звала меня 31-го встретить Новый год, она не поехала к В. (Владимиру Ильичу Ленину.— Ред.), но мне не захотелось выходить так поздно, и в 11 ч. я легла с книгой, а Майя повеселилась у В., осталась очень довольна поездкой туда.
С. В. Марков:
Мои поездки на дачу «Ваза» продолжались довольно продолжительное время, сколько именно — не помню. Как бы я рано ни приезжал, я никогда не заставал ни Владимира Ильича, ни Надежды Константиновны спящими, и я задавал себе вопрос: «Когда же спят эти неугомонные труженики?» По воскресеньям на тихую дачу приезжало из Питера много товарищей, и дача становилась довольно шумной.
Ц. Г. Лейтейзен:
Удивительная была атмосфера на даче «Ваза»! Все здесь дышало революцией, все мысли и все разговоры были сосредоточены на ней, и, точно в фокусе, сходились здесь нити всех событий, происходивших тогда в России.
П. Г. Дауге:
Дачка в Куоккале была главным штабом революции.